На закате
…отдыхала глазами на густевшем закате…
Н. Лесков
Отдыхала глазами на
густевшем закате,
Опустив на колени том
глубинных листков,
Вопрошая в раздумьи, есть
ли кто деликатней,
Чем любовным вниманьем
воскрешенный Лесков?
Это он восхищался
деликатностью нищих,
Независимый, гневный,
надпартийный, прямой.
Потому-то любое разукрасят
жилище
Эти книги премудрости
вечной самой.
А какие в них ритмы! А
какая в них залежь
Слов ядреных и точных
русского языка!
Никаким модернистом ты Лескова
не свалишь
И к нему не посмеешь
подойти свысока.
Достоевскому равный, он —
прозеванный гений.
Очарованный странник
катакомб языка!
Так она размышляла,
опустив на колени
Воскрешенную книгу,
созерцая закат.
И. Северянин. 1928 г.
«Лескова читал? Знаешь?
— Лесков? Знаю.
Петруха Лесков, как же!
Первый пьяница у нас на
Урале был».
Шишков В. Я. «Угрюм-река».
16 февраля 1831 года родился, по словам Л. Толстого, «самый русский из наших писателей» – Николай Семенович Лесков, длительное время кроме писательского ремесла, удачно занимавшийся публицистикой, литературной критикой.
Из статьи М. Горького «Н. С.
Лесков»: «Как художник слова Н. С. Лесков
вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л.
Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров. Талант Лескова силою и красотой своей
немногим уступает таланту любого из названных творцов священного писания о
русской земле, а широтою охвата явлений жизни, глубиною понимания бытовых
загадок её, тонким знанием великорусского языка он нередко превышает названных
предшественников и соратников своих» (Впервые напечатано в виде
вступительной статьи к изданию «Н. С. Лесков. Избранные сочинения в трёх
томах», т. I, издание 3. Гржебина, 1923. В авторизованные сборники не
включалось – http://leskov.lit-info.ru/leskov/about/gorkij-leskov.htm)
Алексей Ремизов (русский
писатель-эмигрант, один из наиболее ярких стилистов в русской литературе): «Веду свое от Гоголя, Достоевского, Лескова.
Чудесное — от Гоголя, боль — от Достоевского, чудное и праведное — от Лескова»
(http://pushkinskijdom.ru/remizov/content/remizoved/collections/2003/grachevalbom.pdf
).
А. П. Чехов в письме к
брату Александру Павловичу между 15 и 28 октября 1883 года: «Этот человек похож на изящного француза и в
то же время на попа-расстригу. Человечище, стоящий внимания» ( http://chehov-lit.ru/chehov/dnevniki/dnevnikovye-zapisi-1897-g.htm).
В статьях, посвященных Лескову,
часто встречаются слова самобытный, витиеватый, оригинальный, волшебный, умный,
живописный, причудливый…Несмотря на это и то, что наследие Н. Лескова
составляет тридцать томов, а названия произведений, собранные вместе,
представят самостоятельную книгу, он занял среди классиков ХIХ века второстепенное
место, оставшееся за ним и в настоящее время, и совершенно недооценен читающей
публикой!
К стыду моему, познания
автора этой статьи в творчестве Н. Лескова, как у многих других, ограничились
школьно-институтской программой – такими произведениями, как «Левша», «Тупейный
художник», «Запечатленный ангел», «Леди Макбет Мценского уезда», «Соборяне», и
остались в глубокой юности.
Более позднее возвращение
случилось в те славные времена, когда на Олимп российской литературы взошла
звезда Дарьи Донцовой. Яркие книжицы с незатейливым текстом, не отягощающим
мозг, действовали как снотворное или обезболивающее, отвлекая от всевозможных
забот и неудач даже серьезных читателей. Стремительный выход книг действовал
как наркотик – главное не пропустить. И вот ты уже бежишь по тексту не
останавливаясь, проглотил «завязку», бегом по диагонали текста, чтобы добраться
до развязки и узнать: «Угадал?». Кажется, вся страна на этих книгах прошла
курсы скорочтения онлайн, не запомнив ни названий, ни сюжетов!
Именно в это время чтения
«галопом по Европам» мне мучительно захотелось остановиться, глубоко вздохнуть
и размерено подышать и почитать. Рука потянулась за Н. Лесковым…
«Воительница» – рассказ удивителен по количеству смысловых
загадок, стилистики, напевности языка и живописности картин. И актуальность
никуда не пропала, так как не важны исторические рамки, важны характеры,
которые проживают и в наше время. Кто не видел человека, уверенного в своей правоте
на сто процентов и не терпящего чужого мнения? Не встречались ли вам люди с маниакальным
упорством желающие сделать для вас добро, забывая о том, что «благими
намерениями выложена дорога в ад»? Вы помните поговорку «И на старуху бывает
проруха»? Это только маленькая толика того, что можно найти в сюжете, а потом
долго ломать голову и перечитывать вновь. Рассказ носит характер поучительный,
и, хотя автор умело прячет это в иронических описаниях, читатель делает
правильные выводы. Все диалоги естественны и живы настолько, что ощущаешь себя
в компании с рассказчиком. Внешность главной героини так мило «живописуется»,
что невольно вспоминается Н. В. Гоголь: «Нос
у Домны Платоновны был не нос, а носик, такой небольшой, стройненький и пряменький,
какие только ошибкой иногда зарождаются на Оке и на Зуше. Рот у нее был-таки
великонек: видно было, что круглою ложкою в детстве кушала; но рот был
приятный, такой свеженький, очертание правильное, губки алые, зубы как из
молодой редьки вырезаны - одним словом, даже и не на острове необитаемом, а еще
даже и среди града многолюдного с Домной Платоновной поцеловаться охотнику до
поцелуев было весьма незлоключительно».
Повесть «Зверь» интересна тем, что, относясь к
рождественским рассказам и открывая на последних страницах, как положено жанру,
чудо, ярко демонстрирует человеческую жестокость в лице главного героя,
прототипом которого явился помещик Страхов, управляющим у которого работал отец
автора. Исходя из этого факта, ясно, что описание событий носит
автобиографический характер. Повесть может быть использована для проведения
урока по теме «Экология души» для средней и старшей школы. «Зверь» повествует о
сильной дружбе дворового парня и медведя, выросшего в неволе, и перекликается с
рассказом И. С. Тургенева «Муму». Читателю следует ответить, кто страшней –
зверь или человек в обличии зверя, у которого такие страшные привычки: «В обычаях дома было, что там никогда и
никому никакая вина не прощалась. Это было правило, которое никогда не изменялось,
не только для человека, но даже и для зверя или какого-нибудь мелкого
животного. Дядя не хотел знать милосердия и не любил его, ибо почитал его за
слабость. Неуклонная строгость казалась ему выше всякого снисхождения. Оттого в
доме и во всех обширных деревнях, принадлежащих этому богатому помещику, всегда
царила безотрадная унылость, которую с людьми разделяли и звери». Кстати,
это произведение не отличается «чрезмерностью» использования устаревших слов,
что значительно облегчает чтение.
Открытием для меня было
наличие у автора юмора, тонкой иронии и даже сатиры. Из прочитанных решусь
рекомендовать «Чертогон», «Письма неизвестного», «Дух госпожи Жанлис».
Начало рассказа «Чертогон» с намеком на национальный
характер сразу же нацеливает читателя на предвкушение чего необычного: «Это обряд, который можно видеть только в
одной Москве, и притом не иначе как при особом счастии и протекции. Я видел
чертогон с начала до конца благодаря одному счастливому стечению обстоятельств
и хочу это записать для настоящих знатоков и любителей серьезного и
величественного в национальном вкусе». Н. Лесков представляет нам картину
иступленной оргии пожилых купцов-миллионеров, свидетелем которого стал сам
рассказчик, ужаснувшийся этим действием. Реальность событиям придает тот факт,
что герои имели своих прототипов – владелец хлопчатобумажных торговых фирм и
собиратель древнерусских рукописей А.И. Хлудов и откупщик В.А. Кокоре, о чем в
одном из писем Суворину сообщал сам автор.
Итак, «Яр» закрыл двери
для непосвященных: «Двери были заперты, и
о всем мире сказано так: «что ни от них к нам, ни от нас к ним перейти нельзя».
Нас разлучала пропасть, – пропасть всего – вина, яств, а главное – пропасть
разгула, не хочу сказать безобразного, – но дикого, неистового, такого, что и
передать не умею. И от меня этого не надо и требовать, потому что, видя себя
зажатым здесь и отделенным от мира, я оробел и сам поспешил скорее напиться. А
потому я не буду излагать, как шла эта ночь, потому что все это описать дано не
моему перу, я помню только два выдающиеся батальные эпизода и финал, но в
них-то и заключалось главным образом страшное». Некоторые воспоминания
рассказчика: «Опять хохот, опять шум, и
так до потери моего сознания. В редкие просветы памяти вижу, как пляшут
цыганки, как дрыгает ногами, сидя на одном месте, дядя; потом как он перед
кем-то встает, но тут же между ними появляется Рябыка, и кто-то отлетел, и дядя
садится, а перед ним в столе торчат две воткнутые вилки. Я теперь понимаю роль
Рябыки.
Но вот в окно дохнула свежесть московского утра, я снова что-то сознал,
но как будто только для того, чтобы усумниться в рассудке. Было сражение и
рубка лесов: слышался треск, гром, колыхались деревья, девственные,
экзотические деревья, за ними кучею жались в углу какие-то смуглые лица, а
здесь, у корней, сверкали страшные топоры и рубил мой дядя, рубил старец Иван
Степанович… Просто средневековая картина. Это «брали в плен» спрятавшихся в
гроте за деревьями цыганок, цыгане их не защищали и предоставили собственной
энергии. Шутку и серьез тут не разобрать: в воздухе летели тарелки, стулья,
камни из грота, а те всё врубались в лес, и всех отважнее действовали Иван
Степаныч и дядя». Автор показывает дикий, неистовый разгул,
превращающий дядю в дикого, опасного зверя «с невероятной фантазией и
размахом». (Думается, что толстосумы и сегодня позволяют себе подобное…)
Далее купец едет очищаться
в баню, но предстает перед нами в еще более безобразном виде: «Вся огромная масса его тучного тела
упиралась об пол только самыми кончиками ножных и ручных пальцев, и на этих
тонких точках опоры красное тело его трепетало под брызгами пущенного на него
холодного дождя, и ревел он сдержанным ревом медведя, вырывающего у себя
больничку. Это продолжалось с полчаса, и он все одинаково весь трепетал, как
желе, на тряском столе…». Душа у купца в мучениях, он ищет очищения и
отпущения грехов, хочет «пасть перед Всепетой и о грехах поплакать». Далее мы
видим грешника, раздираемого между небом и адом, надеявшегося избавится от бесовского
начала. Не актуально? А разве сегодня череда новогодних праздников не
превращает некоторых наших современников в подобных «героев», пустившихся в
пьяный разгул? А в рассказе автор и Бог не отказывают обезумевшему от
вакханалии человеку в спасении.
Многие удивятся такому забавному
рассказу Н. Лескова как «Дух госпожи
Жанлис». Вот где можно повеселиться от души! Тем более, что там представлен
спор о современной литературе, современной Н. С. Лескову. В Россию возвращается
княгиня, авторитарная мать, с сыном и дочерью юношеского возраста. Она ценит
автора за повесть «Запечатленный ангел» и советуется с ним о круге чтения для
своей несовершеннолетней дочери, требуя исключить все нецеломудренное –
практически всю русскую литературу: «Материнскою
цензурой княгини целиком не допускался ни один автор, ни даже Державин и
Жуковский. Все они ей представлялись не вполне надежными. О Гоголе, разумеется,
нечего было и говорить, — он целиком изгонялся. Из Пушкина допускались:
«Капитанская дочка» и «Евгений Онегин», но последний с значительными урезками,
которые собственноручно отмечала княгиня. Лермонтов не допускался, как и
Гоголь. Из новейших одобрялся несомненно один Тургенев, но и то кроме тех мест,
«где говорят о любви», а Гончаров был изгнан, и хотя я за него довольно смело
заступался, но это не помогло, княгиня отвечала:
— Я знаю, что он большой художник, но это тем хуже, — вы должны
признать, что у него есть разжигающие предметы… Это было до такой степени
любопытно, что я напустил на себя смелость и прямо спросил, какие у Гончарова
есть разжигающие предметы?
На этот откровенный вопрос я получил откровенный же, острым шепотом
произнесенный, односложный ответ: «локти».
Мне показалось, что я не вслушался или не понял.
— Локти, локти, — повторила княгиня и, видя мое недоразумение, как будто
рассердилась. — Неужто вы не помните... как его этот... герой где-то... там
засматривается на голые локти своей... очень простой какой-то дамы?
Теперь я, конечно, вспомнил известный эпизод из «Обломова» и не нашел
ответить ни слова». Рассказ заканчивается «пренеприятным происшествием, но зато оно
служит прекрасным доказательством одной великой истины… Во-первых, это
доказывает, что книги, о которых мы решаемся говорить, нужно прежде прочесть».
Может быть эта истина
относится и к нам, плохо знающим творчество Н. Лескова?
Я увлеклась Лесковым и
непременно хочу прочесть роман-скандал «Некуда»,
где представлены пародийные портреты многих современников автора, и который
послужил причиной проклятий А.Ф. Писемского в его адрес и, как последствие,
отлучение его на двадцать лет от большой литературы.
Непременно прочту роман «На ножах» – худший роман, по словам
самого автора. А то как-то стыдно каждую неделю ожидать известную программу с
одноименным названием, знать Константина Ивлева, а роман не читать! А роман-то
не простой, если главный герой знаком с Базаровым и Раскольниковым, правда,
первого он признал слишком глупым для революционной борьбы, а второго слишком
нервным. Только за это «знакомство» следует почитать!
Сейчас же увлечена чтением
«лучшего», со слов автора, романа «Захудалый
род»! Потрясающая речь, удивительно красивые образы и занимательный сюжет
и, как всегда у Лескова, множество социальных и нравственных вопросов,
нерешенных по сию пору, а потому и актуальных.
Читаете Н. С. Лескова и радуйтесь, что он не прошел мимо вас!
Читайте также
Комментариев нет
Отправить комментарий