220 лет назад, в 1800 году, в книжных лавках Москвы и Петербурга появилась книга, ставшая главной загадкой русской литературы. Тысячи исследователей долгие годы бьются над ней, на каждое слово текста написано по две научные работы только отечественных литературоведов, лингвистов, историков, военных, а теперь и компьютерщиков, но по-прежнему хранит свои тайны этот появившийся 835 лет назад (дата достаточно условна, считается, что «Слово» писалось вскоре после изображаемого в нем события- похода Игоря на половцев в 1185 г) и чудом сохранившийся памятник русской литературы ХІІ века: «Слово о полку Игореве», полное название «Слово о походе Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Олегова».
У книг, как и у людей,
свои судьбы. «Слову о полку Игореве» выпала судьба необычная и трагическая. Двухсотлетнее
изучение «Слова…» не дало ответа даже на самые простые вопросы: когда оно было
написано, где, кто автор? Язычником он был или христианином? Что в «Слове»
правда, а что поэтический вымысел или даже ошибка автора? Полностью дошло
«Слово» до нас, или это только обрывки большой поэмы? Почему больше ни одного
списка «Слова» не обнаружено? Каким стилем написано это произведение? Стихи это
или проза? Некоторые исследователи «Слова» из-за заметного отличия прозаических
фрагментов от стихотворных считают, что они написаны разными людьми. Не
гениальная ли имитация эта книга?
Все в «Слове» завораживает
и интригует, всюду неясности и темные места, слова и фразы, до сих пор
заставляющие ломать голову над их смыслом. Кто такая Дева-Обида, вступившая в
неведомую Землю Трояню? Кто такие Карна и Жля, сеющие по Руси из огненного рога
губительную смагу, и что же такое эта смага? Эти образы не похожи ни на какие
другие. Историки, литературоведы, лингвисты, философы, фольклористы,
культурологи и непрофессионалы, любители древней словесности, пытаются
разгадать феномен «Слова о полку Игореве». Новые попытки ведут к новым
вопросам, к новым проблемам, открытиям, версиям, гипотезам. Конца исследованиям
нет, а загадки только множатся.
Виновником многих тайн «Слова»
стал человек, которому мы обязаны открытием самого значительного произведения
древнерусской литературы: граф Алексей Мусин-Пушкин, бывший адъютант фаворита
Екатерины II Григория Орлова, обер-прокурор Святейшего синода и президент
Академии художеств, действительный тайный советник и кавалер, коллекционер и
собиратель, владелец богатейшего Собрания российских древностей.
А.Мусин-Пушкин |
В 90-х годах XVIII века, в
результате запутанной, почти детективной истории, Алексей Мусин- Пушкин, по должности
заведовавший разбором монастырских архивов, становится обладателем списка неизвестного
ранее произведения, «Слова о полку Игореве». Объясняя, где и при каких
обстоятельствах он взял рукопись, Мусин-Пушкин старательно напускал тумана,
сбивал исследователей со следа, не рассказывал о месте приобретения рукописи
даже ближайшим соратникам, скрывая, по-видимому, не вполне законные методы
пополнения своего Собрания. Так, он утверждал, что купил сборник, в котором под
одной обложкой находилось несколько написанных в разное время светских
литературных произведений, у бывшего архимандрита ярославского
Спасо-Преображенского монастыря Иоиля (Быковского). В 1992 году новые архивные
изыскания показали, что «Хронограф», который Иоиль якобы продал графу, и сейчас
хранится в Спасо-Преображенском монастыре, ставшем музеем, и это явно не тот
сборник. Среди мест, где предположительно мог находится список, назывались
Псков, Ростов Великий и еще ряд городов и монастырей. В 2014 году ведущий
научный сотрудник Отдела древнерусской литературы Института русской литературы
РАН Александр Бобров доказал, что сборник был найден в 1791 году в
Кирилло-Белозерском монастыре в ходе розысков исторических рукописей, которые
велись в соответствии с указом Екатерины II. Мусин-Пушкин скрывал это, потому
что получил оригинал «Слова» незаконно, проще говоря, присвоил. Оправдать графа
можно тем, что, присвоив рукопись, Мусин-Пушкин подарил читателям шедевр.
Найденный Мусиным-Пушкиным
список относили к концу XIV- XV веку, а само произведение датировали XII веком.
И это была сенсация, потому что раньше литературных памятников этого времени не
находили. Первое издание «Слова» было подготовлено Мусиным-Пушкиным при участии
профессиональных архивистов А. Ф. Малиновского и Н. Н. Бантыш-Каменского, а
также историка Н. М. Карамзина, главных знатоков русских древностей. Перевод на
современный язык XVIII века шел очень трудно. Подлинник был написан хорошим
почерком, но отсутствие правописания и строчных знаков, сплошная строка,
которой был написан текст, без разделения на слова, среди которых было много
неизвестных и вышедших из употребления, очень усложняли работу.
В результате, в этом издании
было множество неточностей, были ошибки в географических названиях и именах
князей. В состав первого издания «Слова» вошли подготовленный издателями
параллельный перевод на современный русский язык, подстрочные комментарии,
историческая справка и генеалогическая таблица. Оно вышло тиражом 1200
экземпляров под названием «Ироическая песнь о походе на половцов удельнаго
князя Новагорода-Северскаго Игоря Святославича, писанная старинным русским
языком в исходе XII столетия с переложением на употребляемое ныне наречие». За
12 лет этот небольшой тираж не был продан и хранился вместе с оригиналом в
Собрании российских древностей. С оригинала Мусин-Пушкин сделал две копии. Одну
из них с переводом, примечаниями и краткой справкой, он преподнес императрице
Екатерине II. Эта копия сохранилась, тогда как копия, хранившаяся у графа, почти
весь первый тираж и оригинал, погибли во время пожара 1812 года. Из-за гибели
оригинала, текст немногочисленных сохранившихся экземпляров первого издания,
ставших библиографической редкостью, приравнен к оригиналу.
Первое издание |
Обстоятельства гибели
списка окружены такой же тайной, как и его находка. Почему, уезжая из Москвы в
Ярославль собирать ополчение, граф не позаботился о сохранности своего Собрания
и не вывез хотя бы самые ценные его экземпляры в безопасное место? Необъяснимый
поступок. Его можно оправдать только одним: никому и в голову не могла прийти
мысль о сдаче Москвы. Гибель единственного подлинного списка – потеря
безвозвратная, необратимая и невосполнимая никакими копиями. Но погибло ли
«Слово» в огне московского пожара? Свидетелей этому нет, значит нет и
доказательств. А вдруг Мусин-Пушкин поручил какому-нибудь доверенному человеку
свое сокровище, и оно было спасено? А вдруг, среди французских мародеров,
грабивших дома москвичей был хоть один, кто заинтересовался старинными книгами
или показал их кому-нибудь сведущему? И «Слово» вывезли с наполеоновским обозом.
И где-то в прадедовской библиотеке старинного французского замка или на
чердаке, среди старых бумаг ждет своего нового открытия самая гениальная книга
русского средневековья.
Впервые жемчужину русской
поэзии назвали фальшивкой в 1812 году. Если бы не гибель оригинала, не скрытность
и недомолвки Мусина-Пушкина о своей находке, эта тема могла и не возникнуть, но
случилось то, что случилось. И больше двухсот лет споры о подлинности «Слова»
то затухали, то вновь разгорались. Обычно критичный Николай Карамзин, Сергей
Соловьев и Василий Ключевский были уверены в подлинности «Слова». Среди
скептиков были поляк Циприан Годебский, первый переводчик «Слова» на польский,
профессор Московского университета, историк Михаил Каченовский, писатель Осип Сенковский, коллекционер граф Сергей
Румянцев, археограф епископ Евгений (Болховитинов). Они утверждали, что
написано «Слово» не ранее XVI века. Сомнения в древности «Слова» были вызваны
необычайно высоким художественным уровнем произведения: у людей, живущих в век
Просвещения, возникало сомнение, как мог появиться такой шедевр во времена
«темного» средневековья. Да и литературные подделки и мистификации в XIX веке были достаточно распространенным
явлением, и не только в России. Логика скептиков была проста: поэма не похожа
ни на какой другой памятник древнерусской литературы, а значит, является
подделкой. Не слишком убедительная аргументация.
На защиту памятника встал
сам А.С. Пушкин, для которого история была не просто случайным увлечением. В
последние месяцы жизни он работает над статьей «Песнь о полку Игореве», которая
стала одним из первых научных анализов «Слова» и открыла еще одну грань
пушкинского таланта: ученого-исследователя. Статья писалась одновременно с его
работой по объяснительному переводу текста «Слова о полку Игореве» и должна
была стать комментарием к нему. Судя по этой статье, в последний год жизни
Пушкин задумывал научное издание «Слова». Он делал множество выписок, предлагал
свое толкование «темных» мест «Слова». Вопроса о подлинности памятника для
Пушкина не существовало. Для него она была так очевидна, что он не считал
нужным ее доказывать. «Других
доказательств нет, как слова самого песнотворца. Подлинность же самой песни
доказывается духом древности, под которого невозможно подделаться». А
поэтический дар Пушкина, его понимание психологии поэтического творчества
вообще, и психологии поэта в частности, помогли ему исправить неточность,
допускаемую всеми переводчиками «Слова». До Пушкина вопросительная интонация
первой строки поэмы под сомнение не ставилась. Пушкин же увидел в ней не
вопрос, а первое провозглашение права автора на внутреннюю свободу творчества, на
собственную манеру повествования: «Не
лѣполи ны бяшетъ, братiе, начяти старыми словесы трудныхъ повѣстiй о пълку
Игоревѣ, Игоря Святъславлича! начати же ся тъй пѣсни по былинамь сего времени,
а не по замышленiю Бояню». И с тех пор первая строка во всех изданиях
«Слова» звучит в пушкинской интерпретации. Писатель-пушкинист И. А. Новиков
заметил, что у Пушкина и автора «Слова» «была
полная родственность самой поэтики двух гениальных русских художников слова,
разделенных между собою целыми столетиями». К сожалению, статью Александр
Сергеевич дописать не успел, как не успел сделать многое из задуманного. А мы
лишились самого гениального перевода «Слова о полку Игореве» на современный
язык – пушкинского.
В 1890 году французский
славист Луи Леже высказал предположение, что «Слово» – подделка, списанная с
памятника конца XIV века, «Задонщины», посвященной Куликовской битве.
Показательно, что именно француз отстаивал мысль о фальсификации «Слова». Лучше
считать, что сгорела подделка, чем признать, что именно твои соотечественники
были теми варварами, что уничтожили уникальную рукопись, шедевр славянской
литературы.
В ХХ и начале XXI века
изучение «Слова» продолжалось с учетом новых открытий. Продолжались и споры о
подлинности текста, об авторстве, о его месте в древнерусской литературе. В
1940 году в Париже Андре Мазон издает свою монографию, ставшую первой попыткой
доказать подложность поэмы на академических основаниях. Мазон исходил из гипотезы
своего соотечественника Л. Леже. Он посчитал, что подделка была создана в конце
XVIII века. Это заявление вызвало широкую научную дискуссию, в которой
участвовала вся ученая элита страны: Д. С. Лихачев, Н. К. Гудзий, В. П.
Адрианова-Перетц, Ю. М. Лотман, и русские учёные-слависты, проживавшие за
рубежом: Р. О. Якобсон, А. В. Исаченко, Е. А. Ляцкий, А. В. Соловьев,П. М.
Бицилли, И. Н. Голенищев-Кутузов. По теории французского слависта был нанесен
серьезный удар, на время притихли даже его зарубежные сторонники.
Следующая серьезная версия
о подложности «Слова» была выдвинута не представителем буржуазной филологии, а
восходящей звездой советской исторической науки, признанным и блестящим ученым А.А.
Зиминым. В феврале 1963 года он выступил в Пушкинском доме в Ленинграде с
докладом, в котором утверждал, что памятник был создан в конце XVIII века
Иоилем Быковским, архимандритом Спасо-Ярославского монастыря при
непосредственном участии графа А. И. Мусина-Пушкина, который , в свою очередь, сделал
вид, что случайно «нашел» текст в библиотеке обители. Надо сказать, что, по
профессору Зимину, действовали «фальсификаторы» с размахом: изготовили
поддельный Тмутараканский камень с надписью на древнерусском языке, и
специально сделали в «Слове» особую вставку, в которой упоминается таинственный
«Тмутараканский болван». Долгие годы А.А. Зимин работал над книгой, в которой
обосновывал свою концепцию, но незадолго до смерти он решил ее не публиковать.
Видимо, сам не был уверен в достаточности доказательств, но боролся за право
ученого на свободу высказывать свои сомнения и гипотезы. Запись в дневнике 1978
года: «Выступление с пересмотром
традиционных взглядов на время создания «Слова о полку Игореве» было борьбой за
право учёного на свободу мысли. Речь шла не о том, прав я или нет, а о том,
следует ли издавать «еретическую» книгу или нет. Эта борьба получила
благожелательный отклик в сердцах многих людей доброй воли ещё и потому, что им
было тошно от казённого лжепатриотизма, расцветшего в 40-е-50-е гг.».
Книга А.А. Зимина все-таки
вышла в 2006 году, что дало возможность снова начать публичную дискуссию о
подлинности «Слова», тем более, что в 2001 году о поддельности «Слова» было
заявлено в очередной раз профессором Гарвардского университета Эдвардом
Кинаном, построившим свою научную карьеру на разоблачении «мифов русской
средневековой истории», ученым с репутацией «ниспровергателя авторитетов»,
«грозы ложных стереотипов». Его поверхностную, но довольно остроумную книгу о
чешском ученом XVIII века Й. Добровском, страдающем начальной формой шизофрении
и написавшем «Слово о полку Игореве» в состоянии маниакально-депрессивного
психоза во время своего пребывания в России, вряд ли можно считать серьезным
научным трудом, скорее, фантазиями на исторические темы.
Никому из скептиков не
удалось аргументированно доказать, что «Слово о полку Игореве» подделка. Все
то, чему они не могли найти объяснения, все «темные места» и противоречия
текста они списывали на «невежества фальсификаторов» вместо того, чтобы
серьезно их проанализировать. Защитники подлинности «Слова» довольно легко
опровергали неубедительные аргументы противников, но загадки и противоречия
поэмы по-прежнему не разгаданы. Отвергая подлинность «Слова», скептики получают
множество еще более трудных и неразрешимых вопросов. И самый главный из них, кем
же был этот удивительный талантливый мистификатор в конце XVIII столетия?
Почему скрывал свое имя, и почему ничего больше не вышло из-под его пера? Кроме
поэтического таланта он должен был владеть древними почерками, обладать
историческими, филологическими и естественнонаучными знаниями. И неужели такой
уникальный человек остался бы неизвестным? Еще А.С. Пушкин считал, что никому
из современников не по силам такая мистификация: «Кто из наших писателей в XVIII веке мог иметь на то довольно таланта?
Карамзин? но Карамзин не поэт. Державин? но Державин не знал и русского языка,
не только языка «Песни о полку Игореве». Прочие не имели все вместе столько
поэзии, сколько находится оной в плаче Ярославны, в описании битвы и бегства».
Самым веским доказательством
в этом споре стало мнение лингвистов, представителей самой точной из
гуманитарных наук. Больше всех сомневались в подлинности «Слова» историки и
литературоведы. Лингвисты, лучше других представляющие себе мощь языка, его
законы, прекрасно знают, какое количество сложнейших правил надо учитывать,
чтобы осуществить такую безупречную подделку. Простое и ясное доказательство в
своей книге ««Слово о полку Игореве» Взгляд лингвиста» приводит академик А. А. Зализняк.
Он наглядно продемонстрировал, с какими сложностями должен был бы столкнуться
имитатор XVIII века, решивший подделать текст XII века, дошедший до
современников в списке XV-XVI веков, и на конкретных примерах показал, что это
было невозможно сделать одному человеку. Анализируя язык «Слова», Зализняк
отмечает в нем характерные для русского языка в XII-XIII веках и бесследно
исчезнувшие задолго до XVIII века особенности, которые обнаружены также в новгородских
берестяных грамотах XII века. Мусину-Пушкину и его соратникам бересты не были
известны: первую из них нашли лишь в 1951 году. Конечно, это еще не точка в
споре, но убедительное доказательство в пользу подлинности литературного
памятника.
Парадокс, но версия о
поддельности «Слова» позволила сделать такое множество открытий и тем, кто
пытался ее доказать, и тем, кто ее опровергал, какое вряд ли было бы возможно
при единодушии в этом вопросе. Без нее мы бы знали о «Слове» гораздо меньше. А
сколько читателей, следивших за дискуссией, перечитывали эти чеканные «русские
гекзаметры». Кто-то впервые открыл для себя уникальный и неповторимый
поэтический язык этого произведения. «Слово» проникнуто духом XII века, и этот
дух ощущает даже не самый подготовленный читатель. Такова сила гениального
творения.
Еще одной загадкой, ответ
на которую ищут более двухсот лет, стало имя автора «Слова о полку Игореве». Мнения
об авторе были самыми разными: автор – дружинник, участник Игорева похода, автор
– странствующий певец, автор – монах, автор – грек, серб, болгарин, поляк,
скандинав, половец. Имена называли тоже самые разные: книжник Тимофей,
упоминаемый в Ипатьевской летописи, тысяцкий Рагуил, его сын, бежавший из плена
вместе с Игорем, черниговский воевода Ольстин Олексич, черниговский боярин
Беловолод Просович, киевский боярин Пётр Бориславич. В XX веке большинство
учёных пришли выводу, что автор принадлежал к верхам феодального общества
Киевской Руси, может быть, и сам был князем.
Князь Игорь |
И появились новые имена:
поэму написал сам князь Игорь, кто лучше его самого мог знать его мысли,
переживания и все, что с ним случилось; автор – великий киевский князь
Святослав, с горечью укоряющий князей за раздробленность и усобицы; автор – племянник
Игоря, участник неудавшегося похода Святослав Ольгович Рыльский; автор –
Галицкий князь Владимир Ярославич, сын Ярослава Осмомысла и брат Ярославны,
жены Игоря; автор – боярин Лавр (Овлур), бывший с Игорем в плену, половец по
отцовской линии. Исследование этой проблемы превратилось в игру ума, которая
помогает лучше понять эпоху создания поэмы.
Уже в наше время появилась
версия о том, что автор «Слова» – женщина. Называлось несколько имен: Марья
Черниговская – первая на Руси женщина-летописец, Евфросиния Ярославна – жена
Игоря, и Болеслава Святославна, дочь великого князя Святослава, одна из самых
образованных женщин своего времени, талантливейшая сказительница и летописец. В
Древней Руси многие знатные женщины были не только хорошо образованы, но еще
писали стихи и сочиняли музыку. Эту версию весьма активно и достаточно
аргументированно доказывает писатель и драматург Ю. Сбитнев. Болеслава была
близкой родственницей Игоря, выросла вместе с ним, была с ним дружна. В «Слове
о полку Игореве», считает Ю. Сбитнев, женское начало ощущается во многих
эпизодах. Уже то, что, рассказывая о походе, начатом с непонятной целью и
принесшем много горя, автор, порицая неудачливого князя, все равно относится к
нему с симпатией (а Ю. Сбитнев считает, что с любовью), говорит о всепрощающем
женском характере. И описание княжеского раскаяния, и обращение к князьям – во
всем видны сочувствие, великая печаль и любовь, свойственные женщине.
Наиболее ярко это женское
начало проявляется в плаче Ярославны. Эти сорок строк, льющиеся из любящего сердца,
вне времени и вне пространства, это что-то из природной магии женщины,
языческой, имеющей доступ к силам стихий, и женской силы, мужчинам недоступных.
Плачи всегда были проявлениями чисто женского творчества. Плач Ярославны на
стенах Путивля – одно из самых сильных и самых проникновенных мест «Слова о
полку Игореве».
«Плач Ярославны» 1866 |
Вполне возможно, что если
и не вся поэма, то плач Ярославны – образчик женской средневековой поэзии. Конечно,
все это только догадки. Тайна авторства «Слова», скорее всего, так и останется
тайной навсегда.
Но ничего не зная об
авторе-человеке, мы понимаем, что только гений способен так рассказать о своем
времени, чтобы его читали, понимали и восхищались даже через восемь веков.
Талант и высокая книжная культура чувствуется в каждой фразе. Образы, метафоры,
эпитеты – все отшлифовано и выверено. Он как будто сам наслаждается этой
поэтической стихией, свободно соединяя книжную и разговорную речь, используя
многообразные риторические приемы, обращаясь к фольклору и по его образцам
создавая собственные оригинальные образы: «Другаго
дни велми рано кровавыя зори свѣтъ повѣдаютъ; чръныя тучя съморя идутъ, хотятъ
прикрыти д҃ солнца: а въ нихъ трепещуть синïи млънiи, быти грому великому, итти
дождю стрѣлами съ Дону великаго». Какие необычные, причудливые эпитеты, вызывающие
восхищение литературоведов. Как неожиданны и красивы рядом с привычными черными
тучами синие молнии! А есть еще и синее вино, и синяя мгла. А потрясающий образ
дождя, идущего стрелами! А солнце, светящее тьмой – хочется вспоминать и
цитировать все новые и новые строки.
«Он заполняет собою все произведение от начала до конца. Голос его
отчетливо слышен везде: в каждом эпизоде, едва ли не в каждой фразе. Именно он,
автор, вносит в «Слово» и ту лирическую стихию и тот горячий
общественно-политический пафос, которые так характерны для этого произведения»,
– замечает профессор И.П. Еремин.
В нем удивительно
сочетаются культура книжная и устная, христианская и языческая, хорошее знание
истории и географии, практические, бытовые знания, и знание военной науки. Он
не просто книжник, он воин. Эту военную составляющую «Слова» сразу улавливают
люди, связанные с армией. И не просто улавливают, а делают остроумные выводы.
Например, строки:
а мои ти Куряни свѣдоми къ
мети;
подъ трубами повити,
подъ шеломы възлелѣяни,
конець копiя въскръмлени,
пути имь вѣдоми,
яругы имъ знаемы,
луци у нихъ напряжени, т
ули отворени, с
абли изъострени,
сами скачють акы сѣрыи
влъци
въ полѣ, ищучи себе чти, а
Князю славѣ
один такой читатель сразу
назвал строевой песней. И действительно, этот ритм вызывает подобные ассоциации
у тех, кто служил в армии.
А судя по тому, как сурово
и откровенно автор позволяет себе высказываться о печальных последствиях
авантюрного похода князя Игоря, из которого вернулось всего пятнадцать человек
из всей дружины, он смел и отважен, и не боится княжеского гнева. Кем бы он ни
был, для нас он – талантливый поэт, поднявший древнерусскую литературную
традицию до высот лучших образцов мировой литературы своего времени.
И еще одна загадка – было
ли «Слово о полку Игореве» единичным гениальным произведением, или оно было
одним из ряда не менее великолепных сочинений? Почему дошел до нас только один
список, ведь непременно должны были быть и другие. Мусин-Пушкин надеялся найти
хотя бы еще один, чтобы сравнить со своим и, может быть, дополнить его. В конце
XIX века сразу несколько человек рассказали о так называемом Олонецком списке
«Слова о Полку Игореве», который, как считается, находился в Олонецкой духовной
семинарии в Петрозаводске и исчез после революции. Это еще одна интрига в
археографии «Слова». Преподаватель словесности Олонецкой духовной семинарии,
показывая в классе ученикам старую рукопись, сказал: «Вот здесь содержится другой список Слова о полку Игореве, гораздо более
подробный, чем тот, который напечатан». А в послереволюционные годы на
базаре в Астрахани один студент нашел список «Слова» в кипе старых бумаг,
которые продавал какой-то человек. Студент хотел купить список, но продавец
отдавал товар только всем возом, за 200 рублей. Таких денег у студента не было,
и покупка не состоялась. Как не состоялась и возможная сенсация открытия еще
одного списка уникального памятника домонгольской литературы Руси.
«Слово о полку Игореве» – это
памятник искусства слова золотого века Руси, такой же, как фрески Нередицы и
Кирилловской церкви, каменная резьба Дмитриевского собора, мозаики Михаила
Златоверхого, золотые чаши новгородской Софии. Написанное накануне страшных
испытаний, «Слово» могло разделить судьбу тех книжных древностей, что горели
вместе с городами и монастырями во время нашествия Орды на Русь. Но оно дошло
до российского читателя, показало ему, какую удивительную литературу создавали
книжники Древней Руси, породило больше вопросов, чем ответов, и исчезло в
пожаре очередного нашествия. Какая странная, загадочная судьба!
И напоследок, еще одна тайна
«Слова». Его нераспространенность объяснялась тем, что из-за ордынского
нашествия погибло большинство списков, и только один сохранился в далеком
северном монастыре. Но почему же тогда после нашествия оно не стало доступнее
для читателей? Некоторые исследователи склоняются к тому, что список долгое
время находился в библиотеке, доступ в которую был закрыт, библиотеке, о
которой тоже очень много говорят, но никто не знает, существовала ли она на
самом деле. Речь идет о Либерее Ивана Грозного. Конечно, больше всего это
напоминает исторический детектив. Но кто знает? «Впрочем, это совсем другая
история».
220 лет «Слово о полку
Игореве» вдохновляет ученых, поэтов, композиторов и художников тайнами, перед
которыми бессильны историки, и эстетическим совершенством. Может быть, когда
большинство тайн получат разгадку, мы совсем по-новому увидим нашу древнюю
историю и изменим многие привычные оценки. А «Слово о полку Игореве» будет
жить, раскрывать свои тайны, загадывать новые загадки, и восхищать, и удивлять,
и будить фантазию, такое древнее, и такое современное.
Список использованной
литературы:
Альтшуллер М. Кто написал
«Слово о полку Игореве»? // Новое литературное обозрение. 2015. № 132. С.
385-392.
Артемьев А. Древнерусские
интриги // Литературная Россия. 2015.
Горский А. А. Проблема
подлинности «Слова о полку Игореве»: современное состояние изучения // 200 лет
первому изданию «Слова о полку Игореве»: Мат-лы юбилейных чтений по истории и
культуре древней и новой России 27-29 августа 2000 г. Ярославль, 2001
Дмитриев Л. А. История
первого издания «Слова о полку Игореве» / Л. А. Дмитриев. М.; Л., 1960.
Еремин И.П. «Слово о полку
Игореве» как памятник политического красноречия Киевской Руси // И.П. Еремин. Лекции
и статьи по истории древней русской литературы. – Л.- 1987.
Зализняк А.А. Слово о
полку Игореве: взгляд лингвиста / А.А. Зализняк. -М. -2004.
Зимин А.А. Слово о полку
Игореве / А.А. Зимин. - М.- 2006.
Костин А. «Слово о полку
Игореве» - подделка тысячелетия / А. Костин. - М.- 2014.
Лихачев Д.С. Слово о полку
Игореве. М., 1976.
Лотман Ю. М. «Слово о
полку Игореве» и литературная традиция XVIII — начала XIX вв. / Ю. М. Лотман //
Слово: сборник. 1962. С. 396—404.
Никитин А.А. Испытание
«Словом…» // «Новый мир»,1984 №№ 5, 6, 7.
Родионов М.С. А.С. Пушкин
и «Слово о полку Игореве» // Вестник ЧелГУ, 1999, т. 2., вып.1.
Сбитнев Ю. Тайны родного
слова: Новое прочтение древнерусского текста «Слова о полку Игореве» / Ю.
Сбитнев. – Чернигов. - 2010.
Энциклопедия «Слова о
полку Игореве»: В 5 т. СПб., 1995.
Юлия Брюханова, зав.
сектором отраслевой литературы Центральной библиотеки им. А.С. Пушкина
- Сударыня, загадку СПИ можно решить только при знании чтения его текста, составленного в 1788-1789 годах криптографией "тарабарщина", причём авторства одного из его издателей в 1800 г. - оглохшего на службе в архиве Н.Н. Бантыш-Каменского, уроженца Черниговщины, родича господарей Молдавии, патриота России, ракши знаний о давней истории Руси. Инициатором же появления этого шедевра мистификации эпохи Просвещения в России был мистик И.П. Елагин, у которого не получилось в 1787 г. сделать такое. Причиной была написанная в 1786 г. Екатериной 2 пьеса "Начальное управление Олега", т.е. абсурд её содержания. Текст СПИ, с которым имеют дело все его исследователи, - это наст для 2-х других с чтением вспять . Уже интересно для людей не в теме чтения тарабарщины?.. Да, неплохо бы изучить значительный антураж вокруг СПИ и названных трёх фигурантов того времени, чтобы правильно догадаться о большинстве тёмных мест истории СПИ... Сударыня, просто примите к сведению изложенное здесь мною, ибо уверять кого-либо в истине не в моих правилах. С пониманием и уважением, Андреас Лощилов из СПб., 17 июля 2024 года...
ОтветитьУдалитьБольшое спасибо за еще одну интересную версию происхождения этого загадочного произведения –«Слова о полку Игореве». Уверена, что еще многие и многие исследователи будут обращаться к нему, но вряд ли мы когда-нибудь разгадаем эту загадку. Независимо ни от чего, многие, в том числе и я, очень любят «Слово», именно не в современном переложении, а в оригинальном (или считающимся оригинальным) виде. Если это и мистификация, то, безусловно, очень талантливая
Удалить