Женщины и война: 380 стихов

Часть 1

Сестрица. М.И.Самсонов

По разным подсчётам, в Великой Отечественной войне участвовали от 600 тыс. до 1 млн. представительниц прекрасной половины человечества. Они были медсестрами и санинструкторами, разведчицами, связистками, летчицами, танкистами, зенитчицами, пулеметчицами, разведчицами, снайперами. По данным Министерства обороны России, из общего числа в 34,5 миллионов советских граждан, мобилизованных в годы войны, 490 235 составляли женщины. С учетом тех, что воевали в партизанских отрядах и были подпольщицами, число женщин, участвовавших в войне, составляет от 800 тыс. до 1 млн. человек.

Самыми «женскими» специальностями в годы войны стали медицина и ПВО. Наибольшее число участвовавших в Великой Отечественной войне женщин (294 тысяч человек) были заняты в медицинской сфере. В частях противовоздушной обороны служили 177 065 человек. Многие служили в частях связи (41 886 человек) и в авиации (40 209). В октябре 1941 г. по призыву Марины Расковой сформировали три женских авиаполка. Особенно прославился 588-й авиаполк, летавший на ночных бомбардировщиках У-2. Девушек из него называли «Ночными ведьмами». Более 70 тысяч девушек служили в частях местной противовоздушной обороны, отвечавшей за прикрытие с воздуха объектов вне зоны боевых действий. Служили женщины на флоте, в том числе в морской пехоте, были снайперами, танкистами. Большое количество женщин участвовало в партизанском движении. Много девушек работало в военных учреждениях и армейских руководящих структурах машинистками, переводчицами и т. д. (29 259), немало было девушек-поваров (28 500), прачек.

Более 150 тысяч женщин в годы Великой Отечественной войны были отмечены орденами и медалями. Девяносто две из них получили звание Героев Советского Союза. Не все были удостоены этой высокой награды во время войны. Сорок три человека получили это звание либо сразу после окончания войны, либо спустя десятилетия. Ещё девять человек, совершивших подвиги во время войны, стали Героями Российской Федерации.

Женщины в тылу трудились у станков по 12–16 часов в сутки. Они рыли окопы, шили одежду для солдат и вязали варежки. Многие из них потеряли своих близких, а некоторые стали вдовами. Женщины, пережившие войну, совершили настоящий подвиг. Их труд и жертвы невозможно переоценить.

Предлагаем подборку стихов о женщинах военной поры в двух частях.

 

В первую часть вошли:

Общие стихи на тему

Снайперы

Связистки

Зенитчицы

Регулировщицы

Лётчицы

Разведчицы

Партизанки

 

Во второй части:

Медсёстры

Доноры

Прачки, повара

Матери

Полонянки

Ленинградки

Женщины - работницы заводов

Женщины тыла

Солдатки. Вдовы

 

Часть 1

 

Общие

 

А в глазах весну несли они

Пополнели, стали матерями

Тоненькие девушки страны,

Те, что проходили вместе снами

Сквозь большой огонь

Большой войны.

 

По щекам хлестали их метели,

Лютый зной пронизывал насквозь.

Грубые

Походные шинели

Поносить красавицам пришлось.

 

На пилотках звёзды боевые,

Стянутые в поясе ремни,

На плечах погоны полевые,

А в глазах

Весну несли они.

 

И, превозмогая все напасти,

Вдруг усталость сбрасывалась с плеч,

Чтобы солнце радости и счастья

Вновь

Для милой Родины зажечь!..

 

Посмотрите ратной славы списки:

В них среди погибших и живых –

Санитарки, снайперы, связистки,

Феи перекрёстков фронтовых.

 

А теперь на мирных перекрёстках,

Вспоминая молодость свою,

Многих

Прежних девушек-подростков

Я в солидных мамах узнаю.

 

И прошу их:

Вы своим ребятам,

Не смущаясь, говорить должны,

Что без вас, без женщин, в сорок пятом,

Может быть, и не было б весны."

А. Жаров

 

Русская женщина

До чего ж ты была красива!

Пела песни ли на заре

Иль траву за рекой косила,

Утопавшую в серебре…

До чего ж ты была красива!

Мне писать бы с тебя Россию

В самой ранней ее поре.

 

Но война ворвалась жестоко,

Неожиданно, как гроза.

Потемнели глаза у окон

И померкли твои глаза.

 

Вся земля стала полем боя

На года – не на десять дней.

Все, что было потом с тобою, –

Было с ней.

 

У тяжелого стоя молота

По две смены – на сквозняке,

Ты бледнела, как смерть, от голода,

Пайку хлеба зажав в руке.

 

Но не в силах тебя осилить,

Беды прятались, присмирев.

Мне писать бы с тебя Россию

В самой тяжкой ее поре.

 

А когда той весной неистовой

Май Победу земле принес,

Это ты, все сдержав и выстояв,

В первый раз не сдержала слез.

 

Ржавой проволокой опоясана,

Русь смотрела сквозь горечь дат

Не твоими ль глазами ясными

На пришедших с войны солдат?

 

И не ты ль им цветы носила,

Песни пела им на заре?

Мне писать бы с тебя Россию

В самой светлой ее поре.

А. Дементьев

 

Русская женщина

Ты нас на войну провожала,

К груди прижималась щекой,

Ты рядом с теплушкой бежала,

Крестила дрожащей рукой.

 

Ты нас об одном лишь просила –

Врагу отомстить до конца.

И слов твоих гневная сила

Обуглила наши сердца.

 

«Ты с нами, родная, ты с нами», –

Мы шепчем в кровавом бою, –

Мы держим высоко, как знамя,

Святую надежду твою.

 

В окопе, в атаке ли жаркой,

Где гибель стоит на пути, –

Ты с нами – бойцом, санитаркой,

Заветным письмом на груди.

 

Глядишь с зацелованных снимков

Сиянием ласковых глаз,

Стоишь под огнём невидимкой –

Защитой за каждым из нас;

 

Испившая полную чашу

Солдатских потерь и побед,

Ты – женщина русская наша,

Которой и имени нет,

 

Кого только мысль великанша

В походе сумеет обнять...

Так славься ж вовеки ты, наша

Жена, героиня и мать!

П. Шубин

 

Женщины войны

Когда бы не матери, дочери, жены…

Победу на фронте ковали солдаты,

Грудью весь мир заслонив и весь свет.

А женщины в поле встречали закаты,

Утром все там же встречали рассвет.

 

Косили косою, за плугом ходили,

Кнутом погоняя ленивых быков.

На тощих коровах они боронили.

Ждали с победой «своих мужиков».

 

Голодные, в латаной старой одежде,

Не ныли, что трудно, что голодно им,

А жили священной и крепкой надеждой.

Слали посылки желанным своим.

 

И мужеством, стойкостью той поражены,

Вставали солдаты под шквалом огня.

Когда бы не матери, дочери, жены –

Могла бы не выдержать эта броня.

Л. Матвеева

 

Заботливая женская рука

На вид она не очень-то крепка,

Когда дитя качает в колыбели.

Но как, друзья, сильна она на деле –

Заботливая женская рука!

 

Она не только пестует свой дом,

Не только нежность к детям ей знакома, –

В родной стране она везде как дома,

Она в беде прикроет, как щитом.

 

Когда от бомб в стропилах чердака –

Мгновенье – и строенье загорится,

Она уже в пожарной рукавице,

Заботливая женская рука.

 

Под градом пуль, под орудийный гром,

Под гул артиллерийского прибоя,

Она бесстрашно вынесет из боя

И раны перевяжет под огнем.

 

Ей ведомы лопаты и кирка,

Она копает рвы, кладет настилы,

Она работает с неженской силой,

Заботливая женская рука.

 

За родину, за свой родной очаг,

За детскую каштановую челку,

За детский голос, чтобы не умолк он,

За город, чтоб в него не вторгся враг.

 

За благородство жизненных путей –

Бестрепетно она любого гада

За горло схватит, если это надо...

Попробуй, вырвись из ее когтей!

 

Открытая, все жилки в ней видны,

Бесхитростная, вся как на ладони...

Но горе тем, кто честь ее затронет.

Кто посягнет на мир ее страны.

 

Она ответит щелканьем курка,

Движением затвора... чем придется.

Враг не уйдет. Она не промахнется,

Заботливая женская рука.

В. Инбер

 

Советской женщине

Покуда муж громит врага

Своим огнём из автомата, –

Огонь родного очага

Жена поддерживает свято.

 

Покуда муж на поле брани,

На крыльях лётного звена, –

Свое звено, весною ранней,

Выводит на поле жена.

 

О, величавая краса,

Такая статная, большая!..

Как небо, ясные глаза

И косы цвета урожая.

 

Но больше строгости в чертах,

Ты посуровела, родная.

Отец и муж твой на фронтах.

Забота у тебя двойная.

 

Но сердце мужества полно.

Неутомимая в труде ты,

С отцом и мужем заодно

Куёшь оружие победы.

В. Инбер

 

Победительница

Снег, бездорожье, горячая пыль, суховей.

Минное поле, атака, свинцовая вьюга –

Все испытала, в походной шинели своей,

Ты, боевая подруга.

 

Ты уезжала с заводом своим на Урал.

Бросила дом свой, ни разу о нем не заплакав.

Женским рукам удивлялся горячий металл,

Но покорялся, однако.

 

Мы – победители. Пушечный грохот утих.

Минуло время тяжелой военной заботы.

Вспомнила ты, что, помимо профессий мужских,

Женщина прежде всего ты.

 

Мартовский солнечный день. Голубая капель

Точит под крышей себе ледяную лазейку.

В комнате тихо, светло. У стены – колыбель

Под белоснежной кисейкой.

 

Мягкую обнял подушечку сонный малыш.

Нежное солнце сквозит в золотых волосенках.

Руку поднявши, ты шепчешь: «Пожалуйста... тшшш,

Не разбудите ребенка».

В. Инбер

 

В походном строю

Бьет память набатом среди тишины.

Девчата в солдаты ушли в дни войны.

Не грома раскаты – то залпы в бою,

Шагали девчата в походном строю.

 

Откуда сноровка взялась у девчат?

Кто держит винтовку, а кто автомат.

Суровость во взоре – на то и война.

Постой-ка в дозоре с утра – допоздна.

 

Кровавы закаты, в огне горизонт.

Шагали девчата упрямо на фронт.

Эх, Тонечка, Тома… под крик петухов

Сидеть бы вам дома, да ждать женихов.

 

Но тихие зорьки прельстить не смогли.

Глаз снайперши зоркий: –

По недругу – «пли»!

Рискуя собою, сквозь пламя ползли,

Когда с поля боя бойцов волокли.

 

А раненых столько – на весь медсанбат!

Откуда же стойкость у наших девчат?

Такими взрастила их Родина – мать.

В чьем сердце Россия, те могут понять.

В. Шумилин

 

Гимн фронтовичек

Девушки, и жены, и невесты

В дни начала страшной той войны

Получили лично строгие повестки

В бой идти за жизнь родной страны.

 

Летчицы, зенитчицы, связистки,

Снайперы, медсестры и врачи

Помогли спасти страну от орд фашистских,

Мир с врагом победой заключить.

 

В городах, от фабрик и заводов,

Шли на фронт их нежных рук девчат

Непрерывно все четыре с лишним года

Ружья и одежда для солдат.

 

Нины, Кати, Ани и Людмилы

В селах тыла, не боясь труда,

Сытным хлебом весь народ в войну кормили,

Армию, деревни, города.

 

Нынче Маргариты, Лиды, Лены –

Все вы уважаемы в стране,

Мамы всех живущих ныне поколений

И живая память о войне.

А. Соболев

 

Женщины войны

Вы сидите – кители зелёные,

Лица в обрамленьи седины, –

Женщины, боями опалённые,

Досыта хлебнувшие войны.

 

Мирные дела для вас привычнее,

Но беда нагрянула, и вы

Защищали небеса столичные,

Звёзды негасимые Москвы.

 

Среди зноя, средь дождей и снежности

Шли в строю со всеми наравне.

Как не растеряли своей нежности

Вы на самой яростной войне?

 

О, слова признания охрипшие,

Тонущие в громе и в крови…

О любви не скажут вам погибшие,

Родина вам скажет о любви.

Л. Сорокин

 

Русской женщине

Не напрасно сложили песню

Мы про синий платочек твой –

Вот блеснула в обойме тесной

Пуля, вылитая тобой...

 

Осенен боевым приказом,

Батальон продолжает бой –

И врага повергает наземь

Пуля, пущенная тобой!

 

Сквозь свинцовые эти дали

Мы с тобою идем в поход,

И сверкнул на твоей медали

Солнца утреннего восход...

 

Как ты мало бываешь дома!

Сколько ты отдаешь труда!

Пролетают, тобой ведомы,

Быстроходные поезда.

 

Нет! Не только рукой мужскою

Вспахан наш безграничный край,

И, взлелеян твоей рукою,

Поднимается урожай...

 

Вот проходит состав тяжелый

И взлетает во тьме ночной –

Не жалеет для немца тола

Партизанка – товарищ мой!

 

По дороге, от дыма душной,

За бойцами проходишь ты.

Как не больно и как воздушно

Ты накладываешь бинты!

 

Мы черны от свинца и дыма,

Но боец улыбнется вдруг

Самой сильной, непримиримой,

Самой ласковой из подруг!

 

Мы гордимся тобой по праву!

И сегодня в кругу друзей

Возглашаем сердечно: слава

Русской женщине! Слава ей!

М. Светлов

 

Нашей женщине

Нет в этом лести и нет в этом вымысла:

Сколько ты вместе с подругами вынесла,

Сколько трудилась ты в годы военные,

Сколько крепилась ты в ночи бессменные;

 

Сколько под смертью была ты и около,

Сколько ты рыла, пилила и штопала,

Сколько дорог ты измерила, быстрая,

Выстояв в непогодь, вытерпев, выстрадав;

 

Сколько обид и невзгод испытала ты,

Сколько колючих снопов повязала ты,

Сколько ты слёз над сиротской тетрадкою

В пасмурный день уронила украдкою;

 

Сколько карающих мин начинила ты,

Сколько пылающих ран залечила ты!

Старая ты или ты моложавая,

Русая с виду ты или чернявая,

 

С проседью ты или с косами длинными,

Ксаной зовут тебя или Мариною,

В синей спецовке ты или ты в форменке,

В белом халате иль в порванной стёганке.

В дымной шинели иль в новеньком платьице, –

Пусть же за всё тебе вскоре отплатится.

 

Славлю терпенье твоё исполинское,

Бедное сердце твоё материнское,

Добрую душу, глаза непокорные,

Умные, милые руки проворные.

С. Васильев

 

Аx, женщины!

Среди чудес на свете, как известно,

Есть чудо, пред которым все встают,

Других чудес оно сто крат чудесней,

И чудо это – женщиной зовут!

 

Ах, женщины! И красота, и праздник,

И героини юношеских снов.

С рожденья в дочерях весны прекрасной

Надежда наша, Вера и Любовь.

 

В них вечное земное притяженье,

Очаг семейный и родимый кров,

В них жизни нашей вечное движенье –

Жена и мать – основа всех основ!

 

Недаром даже гордые мужчины

Твердят друг другу долгие года –

Во всем сначала женщину ищите,

И Истину отыщите всегда.

 

Да, женщина для радости, для счастья,

Для мирного покоя создана…

И не дай бог, опять на нас ненастье,

Как в сорок первом – помните? – война!..

 

На женщин наших, любящих, любимых,

Обрушилась и сталью, и свинцом.

А женщины с войной несовместимы,

А у войны не женское лицо!

 

Но женщины, краса и гордость наша,

Не дрогнули в том огненном валу,

Испили горя самой полной чашей,

На фронте воевали и в тылу.

 

Из пушек били, в бой водили танки,

Штурмовиками рвали синь небес.

А если надо было, и в атаку

Ходили со штыком наперевес.

 

С отвагою девичьей, озорною

Бесстрашно шли по адовым кругам

И, рацию поправив за спиною,

Бросались с парашютом в тыл врага.

 

Ну и, конечно, с сумкой медсанбата

За ранеными лезли под обстрел,

Хоть знали, пуля первая – солдату,

Вторая, как известно, медсестре.

 

Но шли в огонь на зависть всем героям,

Бросая вызов собственной судьбе,

И раненых бойцов из пекла боя

Под пулями тащили на себе.

 

Тащили, исходя кровавым потом,

С того на этот свет, сквозь всю войну,

И сами гибли без конца, без счета,

Не заглянув в победную весну…

 

На всех фронтах, в больших и малых битвах,

На небе, на земле и на воде,

Во всех победах, на войне добытых,

Их ратный женский подвиг есть везде!

 

При них солдат в бою смелей сражался,

При них солдату отступать грешно…

А уж о том, что тыл на них держался,

Написаны тома давным-давно…

 

Немыслимую прежде тяжесть тыла

И все заботы раненой земли

Война на плечи женские взвалила,

И женщины ту тяжесть понесли.

 

И в деревнях тянули воз здоровый,

Работали не покладая рук,

На лошадях пахали, на коровах,

И сами иногда впрягались в плуг.

 

И в городах от голода шатались,

От истощенья вдруг валились с ног,

Но дух переводили, подымались

И, зубы сжав, вставали за станок.

 

Работали с нагрузкою военной

По графикам ударного труда,

Порой по полторы, да по две смены,

А третья смена дома, как всегда.

 

А дома старики да ребятишки

С недетскою серьёзностью в глазах,

Худющие девчонки да мальчишки, –

Чем накормить их, что им рассказать?

 

Где силы взять, чтоб постирать, поштопать,

Убрать, сварить, заснуть хоть на часок,

Да не проспать бы на работу чтобы, –

Заботы били пулями в висок.

 

Соседки помогали, если нужно,

Чуть что – придут на выручку всегда,

Хоть жили бедно, но зато уж дружно,

Людей сплотила общая беда.

 

И общая на них давила тяжесть,

Мужчины все на фронте, там, вдали,

И думы среди ночи – как там наши?

Поберегли б себя, поберегли б!..

 

О героинях той эпохи грозной

Мы с трепетом душевным говорим.

Их подвиг и поныне не осознан,

Их ратный труд вовек неизмерим!

 

Красавицы! Во что бы ни оделись,

Очарованья их не заглушить, –

В халатах, в телогрейках и в шинелях,

В обмотках, в сапогах, а хороши!

 

Умны, сильны, добру открыты, жизни,

Улыбчивы, нежны и так скромны,

Верны, надежны, преданы Отчизне

Прославленные дочери страны!

 

Вглядимся в них, таких родных и близких,

Таких простых в величии своём,

И до земли поклонимся им низко

За подвиг их, за то, что мы живём!

 

И нынче наши женщины прекрасны,

И завтра не изменятся ничуть.

Им всё вокруг доступно и подвластно,

Им всё на белом свете по плечу.

 

И самолёт, и трактор водят лихо,

Науку движут, грузят кирпичи,

Есть среди них министры и ткачихи,

Учителя, доярки и врачи.

 

На пашне, у станка, и в лёгком танце,

И в спорте восхищают шар земной.

И звёздами в космическом пространстве

Проносятся над грешною землёй.

 

И в школе верховодят неизменно,

И в Арктике готовы льды крушить,

На сцене, на экране несравненны,

И у плиты на кухне хороши!..

 

Они добры к мужчинам бесконечно

И дарят им весны девятый вал,

А в белокрылом платье подвенечном

Сражают их буквально наповал.

 

Они всю жизнь нам солнцем ясным светят,

И, как сказал восторженный поэт, –

Без женщин разве можно жить на свете! –

Без женщин жить нельзя на свете, нет!!!

М. Ножкин

 

Милые красавицы России

В буре электрического света

умирает юная Джульетта.

Праздничные ярусы и ложи

голосок Офелии тревожит.

В золотых и темно-синих блестках

Золушка танцует на подмостках.

 

Наши сестры в полутемном зале,

мы о вас еще не написали.

В блиндажах подземных, а не в сказке

наши жены примеряли каски.

Не в садах Перро, а на Урале

вы золою землю удобряли.

 

На носилках длинных под навесом

умирали русские принцессы.

Возле, в государственной печали,

тихо пулеметчики стояли.

 

Сняли вы бушлаты и шинели,

старенькие туфельки надели.

Мы еще оденем вас шелками,

плечи вам согреем соболями.

 

Мы построим вам дворцы большие,

милые красавицы России.

Мы о вас напишем сочиненья,

полные любви и удивленья,

Я. Смеляков

 

Девушки нашей страны

Быть может, и статней и краше

Других ты встретишь на пути,

Но девушек таких, как наши,

Во всей вселенной не найти.

 

Где конник звякнет стременами,

Где вихрь войны трубит трубой,

В шинелях серых рядом с нами

Идут девчата в смертный бой.

 

Когда палач ломает руки,

И путь на виселицу крут,

Они на гибель и на– муки

Солдатской поступью идут.

 

Не горбят спину под снарядом,

И сквозь железную пургу

Глядят прямым и дерзким взглядом

В глаза жестокому врагу.

 

Кто видел молодость чудесней?

Чья ярче, радостней весна?

Уже сегодня стали песней

Их молодые имена.

 

Звенит курантами Кремля

Их верности стальная сила.

Благословенна та земля,

Что девушек таких взрастила!

А. Сурков

 

Русская девушка

Если ты пленился Россией,

Если хочешь понять до корней

Эту душу, что нет красивей,

Это сердце, что нет верней, –

 

Не ищи их в ученых книгах

И в преданьях старины,

Приглядись среди пажитей тихих

Только к девушкам этой страны:

 

Ты увидишь в глазах широких

Синий север высоких широт;

Ты прочтешь в них легенду о сроках,

По которым томился народ.

 

По разлету крылатых линий

Меховых тёмно-русых бровей

Ты почуешь порыв соколиный

Неуёмных русских кровей.

 

А какая упрямая сила

В очертаньях этого рта!

В этой девушке вся Россия,

Вся до родинки разлита.

 

Погляди на летящую гривку,

На босые ноги ее,

Когда, сидя верхом на Сивке,

Скачет в галках через жнивье:

 

Юбка забрана, взвихрены плечи,

Ветер девку целует в лицо,

А она его плетью, плетью,

Золотой обдаваясь пыльцой;

 

А она возбужденно хохочет

И несется вперед, вперед...

Если изгородь – перескочит,

Если рытвина – махом берет.

 

Эта девушка на заводе,

У зенитки ли под ольхой,

Под огнем в пулеметном взводе

Всюду будет такой же лихой.

 

С этой девушкой в мир шагнуть,

Взявшись об руки посильней!

В этой девушке наши судьбы,

Всё грядущее наше в ней.

 

Эта девушка всем приманка.

Но не дремлет и наша семья!

Нет, не быть тебе полонянкой,

Молодая Россия моя.

И. Сельвинский

 

Песня девушек-бойцов

Что ж, товарищи девчата,

Воевать – так воевать!

Нам от друга и от брата

Не годится отставать.

 

Руки крепки, сердце смело,

Меток наш лукавый глаз.

Трудно воинское дело,

А привыкнешь – в самый раз!

 

И смекалка и сноровка –

Все у нас, подруги, есть.

Бей, зенитка, бей, винтовка,

Постоим за нашу честь!

 

Постоим за дом любимый,

Где родились я и ты,

За простор земли родимой,

За любовь и за мечты!

 

Пусть, кто любит нас, услышит,

Как мы смело ходим в бой,

Пусть он с гордостью напишет:

«Здравствуй, милая-герой!»

 

Пусть и дети и внучата

Будут песни распевать,

Как ходили мы, девчата,

За свободу воевать!

В. Лебедев-Кумач

 

Девушки

Есть девушки в стране моей

Свежее вешних пашен,

Кавказских горных рек смелей

И русских яблонь краше.

 

Такой по сердцу труд любой,

По росту непогода.

Пойдет она и в цех, и в бой,

Дочь русского народа.

 

Вот движутся бойцы вперед,

Вздымая ветер гулкий,

В рядах их девушка идет

С крестом сестры на сумке.

 

Такая сможет шлем достать,

Надеть стальные латы.

Такая отодвинет вспять

Врага с земли богатой.

 

Зарницы на небе цветут,

Стоят леса грозою.

Как много раз встречали тут

Мы Лизу или Зою.

 

Есть девушки в стране моей

Огня и солнца пламенней.

 

Часы размеренно текут.

Шуршит струя металла.

На фронте токарь, а к станку

Его подруга встала.

 

Такой любуется народ –

Она ловка, умела,

В ее руках кипит, поет

Ей дорогое дело.

 

Она быстра и весела,

Как ветер в буйный полдень.

Она любимица села,

Комбайны в поле водит.

 

И под ее родной рукой

На ровный, на степной покой

Сугробами ложится

Кубанская пшеница.

 

Есть девушки в стране моей

Свежее вешних пашен,

Кавказских горных рек смелей

И русских яблонь краше.

 

Да разве не пойдет вперед,

Нигде не отступая,

Боец, кого отчизна ждет

И девушка такая!

Е. Шевелева

 

Боевые подруги

Мы плакать не будем от новой разлуки,

Мужей провожая в поход.

Нужны молодые, проворные –руки.

В суровые дни, боевые подруги,

Пусть каждая дело найдет.

 

Чтоб наши станки без работы не стали,

Чтоб убраны были поля,

Дадим для страны больше хлеба и стали–

Всего, чем богата земля.

 

Мы с фронтом единым дыханием дышим,

Мы бьемся, как сердце одно.

Сражаться, работать, беречь ребятишек

Нам общее право дано.

 

Мы дружно пойдем в боевые отряды,

Взяв сумки под красным крестом.

И дома быть смелой и сильною надо

В обыденном, в самом простом.

 

Мы плакать не будем от новой разлуки,

Мужей провожая в поход.

Нужны нашей Родине твердые руки.

В бою и в тылу, боевые подруги,

Пусть каждая дело найдет.

3. Александрова

 

Я ушла из детства…

Я ушла из детства

В грязную теплушку,

В эшелон пехоты,

В санитарный взвод.

Дальние разрывы

Слушал и не слушал

Ко всему привыкший

Сорок первый год.

 

Я пришла из школы

В блиндажи сырые.

От Прекрасной Дамы

В «мать» и «перемать».

Потому что имя

Ближе, чем «Россия»,

Не могла сыскать.

Ю. Друнина

 

* * *

Нет, это не заслуга, а удача –

Быть девушке солдатом на войне.

Когда б сложилась жизнь моя иначе,

Как в День Победы стыдно было б мне...

 

С восторгом нас, девчонок, не встречали,

Нас гнал домой охрипший военком.

Так было в сорок первом. А медали

И прочие регалии – потом.

 

Смотрю назад, в продымленные дали:

Нет, не заслугой в тот зловещий год,

А высшей честью школьницы считали

Возможность умереть за свой народ.

Ю. Друнина

 

Сверстницам

Где ж вы, одноклассницы-девчонки?

Через годы всё гляжу вам вслед –

Стираные старые юбчонки

Треплет ветер предвоенных лет.

 

Кофточки, блестящие от глажки,

Тапочки, чинённые сто раз...

С полным основанием стиляжки

Посчитали б чучелами нас!

 

Было трудно. Всякое бывало.

Но остались мы освещены

Заревом отцовских идеалов,

Духу Революции верны.

 

Потому, когда, гремя в набаты,

Вдруг война к нам в детство ворвалась,

Так летели вы в военкоматы,

Тапочки, чинённые сто раз!

 

Люську, Люську-заводилу:

Нос – картошкой, а ресницы – лён?

Нашу Люську в братскую могилу

Проводил стрелковый батальон...

 

А Наташа? Робкая походка,

Первая тихоня из тихонь –

Бросилась к подбитой самоходке,

Бросилась к товарищам в огонь...

 

Не звенят солдатские медали,

Много лет, не просыпаясь, спят

Те, кто Волгограда не отдали,

Хоть тогда он звался Сталинград.

 

Вы поймите, стильные девчонки,

Я не пожалею никогда,

Что носила старые юбчонки,

Что мужала в горькие года!

Ю. Друнина

 

Начало (из поэмы «Смирная»)

Застенчивость. Тургеневские косы.

Влюбленность в книги, звезды, тишину.

Но отрочество поездом с откоса

Вдруг покатилось с грохотом в войну.

 

Напрасно дочек умоляют дома,

Уже не властен материнский взгляд –

У райвоенкоматов и райкомов

Тургеневские девушки стоят.

 

Какие удивительные лица

Военкоматы видели тогда!

Текла красавиц юных череда –

Казалось, выпал жребий им родиться

В пуховиках «дворянского гнезда».

 

Казалось, благородство им столетья

Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан.

Где взяли эту стать рабочих дети,

И крепостных праправнучки крестьян?..

 

Все шли и шли они – из средней школы,

С филфаков, из МЭИ и из МАИ –

Цвет юности, элита комсомола,

Тургеневские девушки мои!

Ю. Друнина

 

Качается рожь несжатая…

Качается рожь несжатая.

Шагают бойцы по ней.

Шагаем и мы, девчата,

Похожие на парней.

Нет, это горят не хаты –

То юность моя в огне…

Идут по войне девчата,

Похожие на парней.

Ю. Друнина

 

Солдаты

Горький запах полыни и мяты,

Отрешенно, без слез и речей,

Провожали солдатки в солдаты

Ненаглядных своих дочерей.

Вздох гармошки...

Негромкое пенье.

Заклинание.

Шёпот:

 – Пиши. –

Шли девчата на фронт

По веленью

Переполненной гневом души.

В гимнастёрках своих необмятых,

В пышной россыпи русых кудрей,

Не солдатские дочки –

Солдаты

Обнимали своих матерей.

Строгий глаз семафоровой вышки,

А закат – как походный костёр.

И стояли, потупясь, мальчишки,

Проводив своих старших сестёр...

Много их, этих девушек милых,

Добровольцев великой войны,

Похоронено в братских могилах

Под широким крылом тишины...

Л. Татьяничева

 

Эшелон

Полине

 

Поспешают на запад вагоны,

Торопливо колёса стучат.

И девчата в защитных погонах

На сожжённые села глядят.

 

Ах, девчата, девчата, девчата,

Вот и вас захлестнула война.

На солдаток глядит виновато

Пожилой сибиряк-старшина.

 

Он пока в эшелонной санчасти

(Лямку тянет уж третью войну).

Было б это сейчас в его власти –

Не пустил бы на фронт ни одну!

 

Вам бы мерять, девчата, обновки,

Выйти замуж, детишек рожать,

Чем на годы сдружиться с винтовкой,

Под бомбёжками в поле лежать.

 

Но стучат эшелона колёса,

Словно чью-то торопят судьбу.

Кто остриг ваши русые косы?

Кто морщинки рассыпал на лбу?

 

Старый воин суров и печален,

Достаёт из кисета табак.

...Если б девушки мысли читали,

То ему бы ответили так:

 

– Мы с тобою, служивый, не спорим, –

Трудно женщине быть на войне.

Но когда над Отчизною горе –

Разве можно стоять в стороне?

 

И печалиться вовсе не след нам,

И о нас не спешите тужить.

Пусть не каждой дойти до Победы

И до мира не каждой дожить, –

 

Встанем все, если враг угрожает,

На защиту родимой страны!

...А детишек вам те нарожают,

Кто с победой вернётся с войны.

В. Удалов

 

Здесь не было войны

Нет, в Куйбышеве не было войны,

Здесь не дымились свежие воронки,

Не нарушали взрывы тишины.

Ходили в школу женскую девчонки.

 

До срока повзрослевшие с бедой,

Они с утра, надвинув бабьи шали,

Шли с коромыслом к Волге за водой

И на руки озябшие дышали.

 

Смахнувши слёзы горькие с лица,

Вытаскивали из-под снега брёвна –

Топор, который слушался отца,

Теперь отяжелел, рубил неровно.

 

Промёрзший дом стоял, как нежилой:

От инея окошки бородаты...

Из пшёнки суп- весь рацион дневной.

И только мамы смотрят виновато...

 

Но день прошёл- не оттопивши дом,

Не доварив постылый суп из пшёнки

И отложив учёбу на потом,

Пошли не в школу – на войну девчонки.

 

Никто не говорил им: «Вы должны»,

А сами знали: есть военкоматы.

Из тыловой непрочной тишины,

Из детства длинноногого – в солдаты.

 

Упрямо, без повесток – «не нужны!» –

Так уходили на войну девчонки.

... Да, в Куйбышеве не было войны,

Но в город приходили похоронки.

Л. Тактаева

 

* * *

Вспоминаю я с грустью и гордостью

вас, подружки солдатской молодости,

что в мужичьем грубом обличье

все делили с парнями вровень,

срезав косы – красу девичью –

без раздумий под самый корень…

 

При оружье, в касках, со скатками –

без капризов, без слёз и грусти…

Разве их назовёшь солдатками,

славных девочек нашей юности?!

 

Не солдатки они – солдаты,

коль в погибельной маршевой роте

обломали войну когда-то

вместе с нами на равных в пехоте!

 

Мы поблажками их не баловали.

И на маршах тянули с нами

в лад за тенорными запевалами

замахоренными голосами.

 

Нет, мы им не дарили букетов.

Что ж, солдат – он без светской сноровки…

Помню, раз преподнёс ворох веток –

не для лирики. Для маскировки.

 

Нашим нынешним баловням дочкам

вряд ли этакое и приснится,

чтобы папа (он был пулемётчиком)

недотрогу, красу девицу

по-мужски называл наводчиком.

 

Переладил ей мамино имечко,

и – случись, довела до разгона –

крыл с плеча я не Симу-Симочку,

а проштрафившегося Семёна.

 

Ну, а имя её настоящее

написал при последней поверке –

на куске патронного ящика

под неяркой звездой из фанерки.

 

Выдавала война нам поровну,

без запроса, в любом количестве…

До земли я склоняю голову

перед мужеством той девичести.

П. Булушев

 

Девчонки

Девчонки нынешние, нет, не с превосходством

А с завистью глядят на тех, иных,

Которые в шинелях не по росту

Ушли жестокими дорогами войны.

 

Ушли, не сетуя на трудности и версты,

Ушли по травам, по болотам, по снегам.

Связистки. Снайперы. Разведчицы. Медсестры.

Была дорога их тревожна и долга.

 

Была дорога их объята сизым дымом,

Обожжена их молодость была.

Тропинки торные их не вели к любимым,

А вьюга в косы седину вплела.

 

Ах, девочки тех горьких лет и гордых,

Ах, горлинки защитного пера!

Охрипшие серебряные горла,

Несломленные веточки добра,

 

Бессильны в нежности, безжалостны во гневе,

Держались девочки без жалоб в те часы,

Хоть знали девочки: ни на земле, ни в небе

Им на два века не отпущено красы.

 

Сносили тяготы, не думали о чуде,

Лишь понимали – им продолжить род.

Двух жизней нет. Но двух смертей не будет.

Иная молодость, как солнышко, взойдет.

 

И говорили смерти девочки: «Не злобствуй.

Весна сильнее лютых январей…»

Девчонкам нынешним беречь святое сходство

И юность дальнюю девчонок-матерей.

Г. Каменная

 

Женщины военных лет

Вдовы солдат погибших,

Опора сирот голодных,

Бессмертные в материнстве,

Познавшие муки богинь!

Мы все в долгу перед вами,

Что наши беды в сравненье!

Кто зёрен измерит тяжесть

В ладонях вашей судьбы?

 

Кто горечь тех слов измерит

На малом клочке бумажном

Трагических похоронок?

А мёртвых не воскресить…

Не вашими ли руками

Бронёй одевались танки?

И ваши нежные руки

Молота знали вес

И тяжесть снопов на поле,

Которые вы поднимали…

Но ваша любовь не иссохла,

Беда не согнула вас.

 

Вы были как дождь благодатный

Земле, сожжённой войною,

Вы были источником жизни,

Её продлевая вновь.

И вы на мои ладони

Ячмень посыпали в детстве.

А зёрна – тяжелее злата,

Я знаю, люди, их вес.

 

Вы песней тоску разгоняли,

А горести гнали смехом,

Но видел я тайные слёзы

Порой на ваших глазах.

Вдовы солдат погибших,

Опора сирот голодных,

Бессмертные в материнстве,

Родина – это вы!

 

Недаром художник иль скульптор

В вас Родины образ видит,

Величье в нём воплощая,

Бессмертье и красоту.

И мы преклоняем колени,

Склоняем головы низко –

Мы все перед вами дети

С младенчества до седин.

А. Адаров

 

Мои героини

Здесь, над Волгою,

Небо спокойно и сине,

Словно не было

Той самой страшной из войн.

Здесь прошли вы с боями,

Мои героини,

Чтоб спасти синеву

Над моей головой.

 

Я люблю вас вчерашних –

В походных шинелях...

Пусть девчонки –

В атаках никто не дрожал.

Я люблю ваши песни –

За то, что их пели

Перед смертью,

В разлуках, в сырых блиндажах.

 

Я люблю вашу верность

Товарищам близким –

И спасённым, и павшим

Друзьям боевым.

Эту верность

В молчанье хранят обелиски,

Завещая бессмертную

Память живым.

 

И теперь вы

Своей безупречной судьбою

Призываете молодость

Правде служить.

Вам ещё –

Поколенья вести за собою:

Вас проверила смерть

И проверила жизнь.

 

Я люблю вас сегодняшних –

Милых и звонких...

Как вы в праздник Победы

Светлы и шумны,

Фронтовые подруги,

Седые девчонки,

Молодые мои

Ветераны войны!

Э. Бояршинова

 

Женщины с военными медалями

Восемнадцать было вам в то лето,

Первым чувством сердце расцвело.

Грянула война и на полсвета

Распростёрла чёрное крыло.

 

Что тогда вы, милые, умели?

Знали лишь одно – пришли враги.

Не в театр надели вы шинели,

Не на бал обули сапоги.

 

В тот июнь чего не повидали вы,

Женщины с военными медалями!

На войне в кустах не отсидеться,

Трудно, страшно – маму не зови.

Защищали вы и наше детство,

Юные защитницы земли.

 

Как солдатам вы нужны бывали –

Отпускала боль фронтовика

И быстрее раны заживали,

Лишь коснётся девичья рука.

 

Всё перенесли, перестрадали вы,

Женщины с военными медалями.

Где он, юный, синеглазый, милый –

Та любовь, та первая весна?

 

Сколько их, таких, безумной силой

Растоптала и сожгла война!

Вы глаза одним закрыли сами,

Не простясь, оплакали других.

 

Письма с полевыми адресами

И сегодня ждёте вы от них…

Где та юность, за какими далями,

Женщины с военными медалями?

А. Ванеев (Перевод Г. Пагирев)

 

Женщины в погонах

Не умели женщины в погонах

Под руку с мужчинами ходить.

Довелось, ещё не бывши в жёнах,

Раненых из боя выносить.

 

Их, любивших той порой едва ли,

Восемнадцать справивших едва,

Ведьмами фашисты называли

За гостинец бомбовый с «ПО-2».

 

И в часы, когда так сладко спится,

Если мир и тишина кругом,

Сквозь эфир перекликались «птицы»:

– «Чайка», «Чайка». –

Слышу вас. Приём.

 

Их теперь ничто не отличает.

Спят медали в ящиках столов.

Шлёмы и пилотки не венчают

Поседелых до поры голов.

 

Только живо боевое прошлое.

С ним они спокойны, но строги

Как от камня, в воду брошенного,

От войны идут, идут круги...

С. Петренко

 

Женщины, прошедшие войну

На жакетах – ордена, медали,

И не нужно прятать седину...

Как же вы на фронте выживали,

Женщины, прошедшие войну?

 

Воевать положено мужчине.

Родина зовёт – иди на бой!

...Женщина – в окопе, в стылой глине...

Грохот взрывов и снарядов вой...

 

Что войне до женской сути тонкой,

Смерть не разбирает, кто есть кто...

Школьницы, совсем ещё девчонки!

Вам-то это выпало за что?

 

Снайперы, связистки, санитарки...

Да, судьба к вам не была добра.

Вам бы на скамейке в тихом парке

Целоваться с милым до утра...

 

Юность неохотно вспоминают

И не смотрят про войну кино.

Только память всё ещё живая,

Ноет, беспокоит всё равно...

 

...Как тащили, надрываясь, плача,

Раненых тяжёлых на себе,

Как решали трудную задачу –

Постирать казённое х/б...

 

...Как домой писали письма маме –

Мол, жива-здорова, лучше всех!

И опять месили сапогами

То болота, то кровавый снег...

 

Ради нас переносили муки,

Защищая мир и тишину...

Я с поклоном вам целую руки –

Женщины, прошедшие войну.

Н. Борисова

 

Женщины войны

Поклон вам низкий, женщины войны!

Медсёстры, жёны, матери, солдаты...

За то, что вам сейчас, как и когда-то,

Тревожные ночами снятся сны.

 

За то, что вам неведом был покой,

С улыбкой и бинтами в арсенале

Солдат на ратный подвиг вдохновляли

И с ними вместе шли на смертный бой...

 

А скольким вы спасли в ту пору жизнь?

Израненных бойцов, закрыв собою,

Под пулями тащили с поля боя,

Крича: «Солдатик, родненький, держись!»...

 

В тылу трудились тоже по-мужски,

В две смены! На износ! А вечерами

От голода ослабшими руками

На фронт вязали тёплые носки...

 

Поклон вам низкий, женщины войны!

За вашу доблесть, мужество и силу,

За то, что слишком рано вас накрыла

Война покровом скорбным седины!

Ю. Шахова

 

У войны не женское лицо

У войны не женское лицо,

У войны для женщин нет работы,

Как нет пола у ее бойцов,

И у всех у них – свои заботы.

 

Но никак без женщин на войне,

Если даже боевые пушки,

Отдыхающие в редкой тишине,

Называли ласково – «Катюши» ...

 

А война не выбирает пол.

Жерновами мелет без разбора,

И не собирает круглый стол

Для душевного людского разговора.

 

Звуки боя слились в унисон,

И снаряды пыхают как спички.

Из воронки еле слышен стон:

«Помоги, перевяжи, сестричка!»

 

У войны не женское лицо.

Только утвержденье слабовато.

Много было спасено бойцов

Медсестричками из медсанбата.

 

Сколько женщин! Жен и матерей.

Позабыв, как можно улыбаться,

Ждут домой мужей и сыновей.

Только всем не суждено дождаться.

 

Героизм в тылу не для наград,

Сердце женское от бед застыло.

По две смены у станка стоят,

Чтоб бойцу на фронте легче было.

 

Не для женщин страшная война,

Что приносит горести и беды

Но на ней без женщин никуда.

И без них бы не было победы!

Т. Якубинская

 

У войны не женское лицо

Нет! У войны не женское лицо.

Хоть имя женское заключено в неё.

Противоречит сути женщины война,

Не для убийства Богом ей любовь дана.

 

Имеет женщина над миром свою власть –

Любви томление, огненную страсть.

И женщины удел – хранить очаг.

Продленье жизни – в бесконечность шаг.

 

Мужчину ждать домой; переносить нужду.

Руками нежными предотвращать беду.

И в чистоте блюсти родимое крыльцо,

Растить детей в традициях отцов.

 

Нет! У войны не женское лицо.

Р. Верзакова

 

У войны не женское лицо

У войны совсем не женское лицо!

Так веками очень многие считали,

Но в тылу врагов коварное кольцо,

Наши женщины сердцами разжимали.

 

Добровольно приняв правила войны,

Приспособив все не женские одежды,

Встали строем за спасение страны,

За несбывшееся счастье и надежды.

 

А примерив на себя мужскую роль,

Разделили также долю человечью,

Через битвы проносили злую боль,

За бойцов, за их раненья и увечья.

 

В самолётах, медсанбатах, блиндажах,

Они – хрупкие, красивые, родные,

Наводили на врагов тоску и страх,

Женской доблести военной часовые.

 

Хоть, порой, боялись мышки и огня,

Но в святом бою не дрогнули, стояли,

И горела у захватчиков броня,

Не прошли! Им «Зори тихие» не дали!

 

В прошлом веке та, проклятая война,

Но всегда вы на посту, на всей планете,

Наши женщины, бесстрашно, как одна,

Чтобы дома тихо-мирно спали дети.

А. Войнаровская

 

У войны не женское лицо

У войны не женское лицо.

Женщина лишь воинов рожала,

Выходила утром на крыльцо

И мужчин на битву провожала.

 

У войны не женское лицо…

Но победу женщина ковала,

Отдавала серьги и кольцо,

Вместо мужа за станок вставала.

 

У войны не женское лицо.

Ведь война – занятие мужское.

Женщина склонялась над бойцом,

Выносила бережно из боя.

 

У войны не женское лицо?

Женщина была с бойцами рядом.

Шла вперед под огненным свинцом,

Воинов подбадривая взглядом.

 

Разве есть в том женщины вина,

Что пришлось надеть шинель солдата?

Дело ведь не женское война,

Но Отечество вовеки свято.

Г. Кочерыжкин

 

Голубое платье

Трудоднями зачтён трудофронт.

Не до платьев и юбок – до дрожи

Кандалакшская непогодь рвёт

Одежонку из чёртовой кожи.

 

Но однажды пришёл вестовой,

Завтра быть приказал в сельсовете.

Отзывали Наташку домой. На денёк.

И – на фронт на рассвете.

 

Это завтра. А в бане хмельной

Первый жар! Шпарьте, мыла не жалко!

Шелковистые косы волной,

Словно лёгкая ткань полушалка.

 

Уходила Наташка на фронт.

Это – завтра. А танцы – с вечери.

Доносился из парка фокстрот,

Трубы медные радостно пели.

 

Будоражила музыка кровь;

Покружиться бы в танце горячем!

Ясен взгляд и подкручена бровь,

Но во что нарядиться – задача.

 

Еле выждала Зину домой

(Та в конторе играла на счётах).

– Дай, сестричка, мне платье с каймой,

Поплясать на прощанье охота!

 

Зина долго смотрела в упор,

Ни понятья в глазах, ни привета.

– Голубое? Каймою узор?

Да оно только раз и надето!

 

Хочешь серое с длинным плечом?

Поясочком подвяжешь покруче.

Ткань приличная. Знаешь почём?

И не лезь на огвоздья да сучья!

 

…Подвязала повыше подол,

Кудри вроссыпь. В минуту Наташка,

Словно ветер весенний подул,

Упорхнула, как лёгкая пташка!

 

Ох, плясала! Держись, каблуки!

Раздербонила лыко в мочало!

А взревели парома гудки –

В самый раз к перекличке примчалась…

 

Что военный описывать год?

Шоферила, была в рукопашной.

Но случится, гармонь запоёт

На привале, и вспомнит Наташа

Сад весенний в душистом цвету,

Щебетливых подружек объятья

И свою голубую мечту –

Голубое с каёмкою платье…

 

Вновь налёт. И осколок шальной

Распластал её навзничь немою.

Пало небо – покров голубой,

И курчавились тучки каймою…

И. Яшина

 

Ополченец

Редели, гибли русские полки

Был прорван фронт, прорыв зиял, как рана.

Тогда-то женщины, подростки, старики

Пошли… на армию Гудериана.

 

Шла профессура, щурясь сквозь очки,

Пенсионеры в валенках подбитых,

Студентки – стоптанные каблучки,

Домохозяйки – прямо от корыта.

 

И шла вдова комбата, шла в… манто –

Придумала, чудачка, как одеться!

Кто в ополченье звал ее? – Никто.

Никто, конечно, не считая сердца.

 

Шли. Пели. После падали крестом,

Порою даже не дойдя до цели…

Но я хочу напомнить не о том,

Хочу сказать о тех, кто уцелели.

 

Один на сотню – да, таков был счет,

А счетоводом – сорок первый год…

На Красной Пресне женщина живет.

Нет у нее регалий и наград,

Не знают люди, что она – солдат.

 

И в День Победы не звонит никто

Смешной старушке в стареньком манто.

Ей от войны на память – только шрам…

Но женщина обходится без драм.

 

«Я, – говорит – везучая, жива!»

Далекая военная Москва.

Идет в окопы женщина… в манто –

Придумала, чудачка, как одеться!

Кто в ополченье звал ее? – Никто.

Никто, конечно, не считая сердца…

Ю. Друнина

 

Русская женщина

В «двенадцатом году» – кавалерист-девица

И в «Крымскую войну» – отважная сестрица,

Она в дни Октября в «семнадцатом году»

Шла в Красной Гвардии в передовом ряду.

 

– Да, русской женщине недаром мир дивится!

И не читали ль мы о немцах в эти дни,

Как напоролися они

На героиню-сталинградку:

Она, взамен того, чтоб указать пути

Врагам, как дом – для них опасный – обойти,

Их вывела на тесную площадку

Под самый наш огонь и крикнула бойцам:

– Стреляйте, милые, по этим подлецам! –

 

Пусть стала жертвою она немецкой мести,

Она пред миром всем раскрыла, как велик

Дух русской женщины и как прекрасен лик,

Суровый лик ее, готовой каждый миг

На подвиг доблести и чести!

Д. Бедный

 

Девушка-офицер

Выбиваются из-под фуражки

Русые упрямые кудряшки

И глаза под черным козырьком

Светятся мальчишьим огоньком.

Вот она такая к нам в пехоту

Прибыла комвзводом в третью роту.

 

Мы погоревали так и этак.

Да и замолчали напоследок.

Мы солдаты, а приказ – приказ...

Тут и битва началась как раз.

«Юнкерсы», ни дна им, ни покрышки,

Бомбами гвоздят без передышки;

Сотни пушек бьют через бугор;

«Тигры» надвигаются в упор.

 

Туго так не приходилось сроду

Стрелянному нашему народу.

Визг и лязг, и вой, и дым, и чад,

Словом – пекло, настоящий ад.

Может быть, такой горячей каши

И не расхлебали б парни наши,

Если б не легла сильна, крепка,

Нам на плечи девичья рука.

 

Что таить? Пришлось нам удивиться –

Всех нас в руки забрала девица.

Танки прут, а ей и горя нет.

Будто воевала сотни лет.

Лишь задорнее из-под фуражки

Вьются непокорные кудряшки

И глядит спокойствие на нас

Из ее мальчишьих серых глаз.

 

Мы, как львы, сражались в этом деле.

Восемь злых атак перетерпели,

А под вечер через речку, вброд,

Сами ходом двинулись вперед.

Жарко было...

Вот каким манером

Мы сдружились с нашим офицером,

Потому что люди на войне

Узнают товарищей в огне.

 

И теперь спроси у нас в пехоте,

В боевой гвардейской третьей роте, –

Кто из офицеров знаменит?

Слава чья в дивизии звенит?

Всяк укажет – вон – стоит в фуражке,

Под фуражкой русые кудряшки,

Марлей забинтована рука –

Это гордость нашего полка.

А. Сурков

 

Девушка в шинели

Вспомни ночь, метельную, шальную,

Вспомни домик на краю села.

Как в семью знакомую, родную,

Ты в блиндаж к разведчикам пришла.

 

Ты вошла уверенно и просто

В круг солдатской дружбы фронтовой,

Девушка в шинели не по росту,

Дорогой товарищ боевой.

 

Нас метель несла на крыльях белых

По полям заснеженным вперед.

Впереди отчаянных и смелых

Ты с гранатой шла на вражий ДОТ.

 

И звенел под липами погоста

Молодой и дерзкий голос твой,

Девушка в шинели не по росту,

Дорогой товарищ боевой.

 

Ты проходишь, плечи не сутуля,

Самым смелым равная в бою.

Не посмеет вражеская пуля

Посягнуть на молодость твою.

 

Будут помнить долго нашу поступь

Снеговые дали под Москвой,

Девушка в шинели не по росту,

Дорогой товарищ боевой.

А. Сурков

 

Отрада

В будни нашего отряда,

в нашу окопную семью

девочка по имени Отрада

принесла улыбку свою.

 

И откуда на переднем крае,

где даже земля сожжена,

тонких рук доверчивость такая

и улыбки такая тишина?

 

Пусть, пока мы шагом тяжелым

проходим по улице в бой,

редкие счастливые жены

над ее злословят судьбой.

 

Ты клянись, клянись, моя рота,

самой высшей клятвой войны:

перед девочкой с Южного фронта

нет у нас ни грамма вины.

 

А всяких разговоров отрава,

взвивайся воронкою вслед…

Мы идем на Запад, Отрада,

а греха перед пулею нет.

Б. Окуджава

 

Боец

Жил да был боец один

В чине рядового,

Нешутлив и нелюдим,

Роста небольшого.

 

Очи серой синевы,

Аккуратный, дельный.

А с бойцами был на «вы»,

Ночевал отдельно.

 

Автомат тяжелый нес,

Две гранаты, скатку,

Светлый крендель желтых кос

Убирал под каску.

 

А бойцу вослед глядят

И гадают в грусти:

Скоро ль девушка-солдат

Волосы распустит?

 

Но ни скатки, ни гранат

За нее не носят

И, пока идет война,

Полюбить не просят.

 

Но бывает – вскинет бровь,

Всех людей взволнует,

И ни слова про любовь, –

Здесь Любовь воюет!

С. Кирсанов

 

Сестра солдата

Я помню бой: в окопы мы вросли,

Накрытые тысячествольным шквалом.

И краснозем – кровь матушки-земли –

Взлетал и падал, смешанный с металлом.

 

И вот приказ – как по спине мороз!

И ждать нельзя, одним броском в атаку…

Кто первым над землею встанет в рост?

Вперед рванется, не поддавшись страху?

 

Как встать с земли? Она – надежный щит.

И коль от смерти никуда не деться,

Земля самозабвенно заслонит

Тебя собою, словно мать младенца.

 

И в этот миг, смятенье победив,

Тряхнув летящими по ветру волосами,

Вдруг встала девушка и – словно сам порыв –

Так и стоит с тех пор перед глазами…

 

Трудны в атаке первые шаги,

Но вот уже неудержимой лавой

Мы яростно ударили в штыки,

Вновь осенив свои знамена славой.

 

А всё решила женщина одна.

Не зря ее поэты воспевали

И называла дочерью страна,

А мы ее сестренкой просто звали.

Н. Лайне (Перевод Э. Тулина)

 

* * *

Слушай, ровесница, слушай, девчонка!

Видишь в заснеженном поле зайчонка

Из разноцветной, растрепанной книжки?

Нет, не поймать нам косого зайчишки!

 

Слушай, ровесница, девушка, слушай!

Ветер, летящий над морем и сушей,

Волосы треплет, щекочет ладони…

Хочешь – его мы с тобою догоним?

 

Слушай, ровесница, милая, слушай!

Встанем над юностью нашей минувшей,

Строго в глаза мы друг другу заглянем

Так, что себя никогда не обманем.

 

Руки – ты ими солдат бинтовала.

Губы – блокадных сирот целовала.

Песня – ты с нею шагать не устала.

Ты моим сердцем и совестью стала.

Л. Хаустов

 

Фотокарточка

Вновь смотрю на это фото,

Рыжий чуб свой теребя.

Слышу хохот пулеметов,

Вижу, милая, тебя.

 

Ты одела, боевая,

Бескозырку и бушлат,

Тихо песню напевая,

В ночь дождливую ушла.

 

Ты ушла с врагами драться,

Как ушел твой старший брат.

Было лет тебе семнадцать.

Очень шел тебе бушлат.

 

Отходили от вокзалов,

Громыхая, поезда,

За врагами ты летала

По звериным их следам.

 

Не свожу я глаз с портрета

Жду, дыханье затая.

Ну, откликнись, слышишь, где ты?

Где ты, девушка моя?

 

Может, сбила бескозырку

С головы твоей шрапнель,

Иль в бушлате черном дырку

Просверлил горячий шмель?

 

Заметал буран свинцовый

Все пути родной земли.

И хотя мы дали слово,

Повстречаться не смогли.

 

Ты была моим героем,

Светлый друг моей мечты,

В каждой девушке, не скрою,

Узнаю твои черты…

 

Много лет я жду ответа.

Я объездил все края.

Ну, откликнись, слышишь, где ты?

Где ты, девушка моя?

Г. Корешов

 

Женщины второй обороны

Крымская баллада

Памяти пулемётчицы Нины Ониловой и санинструктора

Жени Дерюгиной, всем известным и неизвестным героиням

севастопольской эпопеи.

 

Войны – дело чисто мужское,

Но когда на дом твой напали,

Женщина душой и рукою

Миру присягнёт на металле.

 

За густые южные ночи,

За покой окраин рабочих,

Трель скворца и танец дельфина

Истово строчит пулемётчик,

Девушка по имени Нина.

 

Жизнь ужалась в долю мгновенья,

Боль, как бой, багрянится люто,

К раненым в свинцовой геенне

Вряд ли доползёт санинструктор.

 

Но, в окопе страхи оставив,

О любимых помнить не вправе,

О гранит сдирает колени

Ангел света в ужасе яви,

Девушка по имени Женя.

 

Бой. Боезапас на исходе.

Зной. Напиться негде и нечем,

А любовь к стране и свободе

В граде осаждённом всё крепче.

 

На бинты пускают пелёнки

В сумраке пещерок на склонах

Славы черноморской потомки,

Женщины второй обороны.

 

Как они щедры и красивы

С верой, что заря – дело рук их!

И по-молодому смешливы,

И самозабвенны по-русски!

 

Нет земли за Крымом для Байды,

Ей другой не надо награды –

Лишь победа полная наша.

Тучи звонких птиц сквозь снаряды

Различает юная Маша.

 

По чужим оружным мужчинам

Бьёт с высотки девочка Нина,

Тянет к жизни с поля сраженья

Краснофлотца девочка Женя.

 

Ворога настигнет расплата,

Бури не покажется мало.

Не пройдёт мужик с автоматом

Там, где со штыком баба встала.

 

Ясноглазой девочке Жене

Суженый кольцо не наденет,

Не родит ни дочки, ни сына

Девочка по имени Нина.

 

Оборвался ток поколений

На могилах Нины и Жени,

Но в пространстве духа едином

С нами Жени наши и Нины,

 

Маши, Кати, Светы, Марины,

Бухты, степи, скалы, равнины,

Соло ветра, хор соловьиный,

Розы, Нади, Люды, Полины…

М. Виргинская

 

Люба

Ах, как любо, любо, любо

Зазвенели бубенцы!..

Едет Люба, Люба, Люба

Из Любани в Люберцы.

 

От Берлина до Любани

Громыхали поезда,

А в Любани дали сани,

Говорят: – Садись сюда!

 

Нынче снегу по колено.

Полушубок – словно печь.

Навалили в сани сена, –

Можно сесть, а можно лечь.

 

Только Любе не лежится,

Не сидится нипочем.

То соскочит, пробежится,

То поет бог весть о чем:

 

Как на Тихом океане

Мы закончили поход,

Как в Берлине о Любани

Вспоминала в прошлый год.

 

Подхватила Люба вожжи –

Копь по насту как понес!

Только ветер аж до дрожи,

А морозец аж до слез!

 

Мимо елки,

Мимо дуба,

В вихре жгущейся пыльцы,

Едет Люба, Люба, Люба

Из Любани в Люберцы!

 

Три медали,

Два раненья,

Сто загубленных сердец

И одно стихотворенье,

Что сложил о ней боец…

В. Лифшиц

 

Моим подругам

Памяти нашей соотечественницы Матери Марии, героини французского Сопротивления, погибшей в Равенсбруке весной 1945 года.

 

... А мы – настоящие женщины!

И что бы о нас ни болтали,

нам теми, другими, завещаны

все радости и печали –

и теми княгинями русскими,

девически хрупкими, нежными,

что в каторгу ехать не струсили

и там оставалися прежними.

 

И теми курсантками с косами,

которые комиссарили,

юными и курносыми,

пылающими как зарево,

й теми, в косынках алых,

как алые паруса,

плясуньями, запевалами,

что резали правду в глаза.

 

А после и нас поднимала

на гребень высокий волна.

На гребень, где самая малость

неправды и фальши видна.

Девически хрупкими, нежными

ушли мы в окопы войны,

но там оставалися прежними,

себе повсюду верны.

 

Мы провожали любимых

на жизнь и на смертный бой

и погибали с ними,

их заслоняя собой.

Потом, словно птица Феникс,

рождались вновь из беды,

как Афродита из пены –

богинями красоты.

 

Не той, для которой оправа

меха, шелка и цветы,

а той, которой по праву

мужчины дарят мечты,

сердца, и дела, и души –

всей жизни своей полет.

Которая жизнь не рушит,

а заново создает!

 

Пускай седину мы прячем,

пускай не врут зеркала,

но, радуясь или плача,

мы знаем, что жизнь – светла.

 

И вот мы стоим, девчонки

(... за тридцать – под сорок пять...),

читаем стихи негромко,

хоть некогда нам читать.

 

И мы не стесняясь плачем

над горькой, высокой судьбой –

она не могла иначе,

и всюду была собой –

в осенней квартире Блока,

в парижском монастыре,

у равенсбрукского блока

на смертной своей заре,

та женщина, Мать Мария,

Мария, Мадонна, звезда...

Ах, что бы ни говорили

о нас – ну что за беда!

 

Пускай языками плещут,

кому не дано понять,

что мы настоящие женщины,

девчонки под сорок пять!

Руфь Тамарина

 

Мадонна: Поэма

1

Так,

словно грешников спасая,

не в царстве мертвых,

а в веках

по небу

женщина босая

идет с младенцем на руках.

 

Под ней

витийствуют народы,

военных труб тревожен зов.

Под ней –

крестовые походы

и все костры еретиков.

 

И богадельни, и притоны,

монастыри, концлагеря.

По небу

шествует мадонна,

их всепрощеньем одаря.

 

И я от мысли той бледнею,

что столько зим

и столько лет

и ложь, и правда –

все под нею,

а ей как будто горя нет.

 

Ах, скольких слабых

били плетью,

и ложь

повенчана с мошной,

а лик мадонны

так же светел,

и ни морщинки за душой!..

 

Нет, я красы твоей не трону,

скажу лишь,

истину любя.

о, матерь божья,

о, мадонна,

не мне

молиться на тебя!

 

Да,

никогда мне не молиться,

ведь я безбожник,

еретик.

Я не такие видел лица,

они во мне живут, как крик.

Живут, как стон,

как боль сквозная, –

как стон умерших,

боль живых...

Вот только я еще не знаю,

удастся ль высказать мне их.

 

Я не молю – зову:

хоть в песне

встань из-под дерна,

из земли,

не для себя,

для нас воскресни

с крестом на шее

и в пыли,

восстань,

разбереди мне раны,

не заслоняй теперь меня,

о, Марь Иванна,

Марь Иванна,

не божья матерь,

не моя.

 

2

Она брела почти босая

по черной хляби, кое-как.

Все больше темными лесами,

с грудным младенцем на руках.

 

Оглохший от бомбежек лютых,

он на плече полудремал,

и было так ему уютно –

он ничего не понимал...

 

Какими скорбными глазами

она смотрела на восток!

– Мы беженцы... –

она сказала,

был голос жёсток

и жесток.

 

Ведь третьи сутки,

третьи сутки

она,

пред богом не грешна,

не отдыхала ни минутки,

а только шла

и шла, и шла.

 

А в синем небе

многотонно

висели «юнкерсы» в крестах,

и у земной

живой мадонны

не проходил озноб...

И страх.

 

Еще не веря, что в немилость

попасть к всевышнему могла,

она молилась,

так молилась,

как будто чуда

впрямь ждала.

 

Но чуда не было.

А были

кресты на крыльях номерных.

Они бомбили,

били, били

нас,

безоружных и больных.

 

Мы шли к Уралу.

Мы устали.

Но знали –

он спасет от бед:

Урал сильнее рурской стали,

он переломит ей хребет!

 

Не я один той верой грелся

и выжил, может, потому...

Но взрывом скручивало рельсы,

а белый свет

тонул в дыму.

 

И вот,

когда вонзила жала

в лицо

горящая стерня,

та женщина

к земле прижала,

меня закрыла

от огня...

 

Еще фугаски

топь месили,

и в ребра

били кулаком.

Но не было ни слез,

ни силы,

и я ответил им

плевком!

 

...Ее накрыли шалью рваной,

стояли,

вдруг суровей став,

и Марь Иванна,

Марь Иванна

лежала,

крест с груди сорвав...

 

3

Мы вспоминаем нынче

даты,

но забываем имена.

Мы, может, в том не виноваты.

Война!..

И тут ее вина!

 

Но это разговор отдельный,

и он останется за мной.

Людская память беспредельна,

но беспредельней

мир земной.

 

...Солдаты шли сквозь бред и стоны

и пулей

метили кресты,

чтоб рафаэлеву мадонну

от мук,

от варваров спасти.

 

Так возвращала долг суровый,

высокой миссии верна,

от Врубеля

и до Рублева

Россия –

вещая страна.

 

В ее земле

спят комиссары,

на сон знамена пригубя...

...А ты пришла в Москву

босая.

Так что,

молиться на тебя?!

 

О, ты прекрасна,

это верно,

ты спасена самой весной.

Но я смотрю,

и сорок первый

встает в разрывах надо мной.

 

И, словно гибель предрекая,

идет крестатая броня!..

Не ты,

а женщина другая

меня спасает от огня.

 

Она не шла, как ты,

по небу,

а по болотам

и стерне.

И ты молитв моих не требуй,

все боги в мире

не по мне!

 

...О, наши матери родные!

Во имя вас

ее спасли.

Вам были тяготы земные,

как притяжение Земли.

 

С вас богородиц не писали,

не поклонялись вам сыны.

Вы доброте своей не знали

ни дна,

ни меры,

ни цены.

В святых морщинках

ваши лица,

не сгладить их

ничьим словам...

Я только вам готов молиться,

земным и грешным,

только вам!

В. Кузнецов

 

Снайперы

 

* * *

Чёлочка косая, сужены глаза.

Промахнуться девочке ни за что нельзя.

Снайпериха Галя жжёт прищуром лес,

Снайпера-фашиста ловит в чёрный крест.

 

В сердце Гали песней не звенит весна,

Сквозь прицел два года смотрит в жизнь она.

С двух сторон приклада ста зарубок след.

Девочке с винтовкой – девятнадцать лет.

 

Лоб девичий нежный прошлою весной

Смерть цапнула пулей, будто бы косой.

Оттого-то чёлочка прямо на глаза…

Промахнуться девочке ни за что нельзя.

Н. Гоголев

 

Девушке, убившей шестнадцать немцев

За десять дней – шестнадцать немцев

Тобою списаны в расход.

О гнев девического сердца!

– Спасибо! – говорит народ.

Отчизна-мать благословенья

Шлет верной дочери своей:

Отлично, девушка Галеня,

Еще сильней фашистов бей!

 

Твой гнев – священный гнев Отчизны,

Народа месть, огонь его.

Множь счет во имя нашей жизни,

Во имя счастья своего!

И. Нехода

 

Фронтовая песня, созданная в дни оборонительных боев под городом Невель. Текст с подзаголовком «Снайперу ефрейтору Марии Галеня» опубликован в газете 3-й ударной армии Калининского фронта «Фронтовик» от 18.08.1943.

 

Фронтовичка

На погонах по лычке,

Из-под шапки – бинты.

В двадцать лет – фронтовичка.

В двадцать – с пулей на «ты».

 

Снимок самый обычный,

Пожелтевший слегка…

Что грустишь, фронтовичка,

Бывший снайпер полка?

 

Есть квартира, есть пенсия,

Есть и внучка, и внук.

Только что ж твои песни

Про войну и войну?

 

Оттого ль твои губы

Покривились незло,

Что двенадцать зарубок

На винтовку легло?

 

Оттого ль наплывает

Пред глазами туман,

Что весною той, в мае,

Муж твой умер от ран?

 

Но была ведь Победа!

И родился малыш!

…Ох, как рвётся беседа.

Что ж ты трудно молчишь?

 

Может, чем-то обидел?

Усмехнулась:

– Ничем…

Фотокарточка, видишь,

Пожелтела совсем…

А. Малахов

 

Связистки

 

Связистка

Смерть проходит где-то близко,

Возле нас с тобой...

В блиндаже телефонистка

Ясно слышит бой.

 

Вот тяжелый вихрь орудий.

– Там твои друзья. –

Вот пошли в атаку люди.

– К ним тебе нельзя –

 

Все знакомые ребята.

– Как бы им помочь? –

Девушка у аппарата.

Тихо. Пусто. Ночь.

 

Кажется ей: провод зрячий

Чуткий, как струна,

По земле скользит горячей.

И сама она

 

Потянулась каждым нервом,

Всей своей душой

К той черте, где вихрем гневным

Нарастает бой...

Е. Шевелева

 

Связь

Работала связь, работала связь,

В половине четвёртого оборвалась.

Посылают связистку – устранить тот обрыв,

Через вьюгу, которая плачет навзрыд.

 

Через время, которое назовётся войной.

Восстановлена связь великой ценой –

Не вернулась связистка в тоскующий взвод.

Записал её подвиг таинственный код…

 

Заработала связь, заработала связь!

Вьюга плакать устала и спать улеглась.

Г. Беднова

 

Ты вернешься

Машенька, связистка, умирала

На руках беспомощных моих.

А в окопе пахло снегом талым,

И налет артиллерийский стих.

 

Из санроты не было повозки.

Чью-то мать наш фельдшер величал.

…О, погон измятые полоски

На худых девчоночьих плечах!

 

И лицо – родное, восковое,

Под чалмой намокшего бинта!..

Прошипел снаряд над головою,

Черный столб взметнулся у куста…

 

Девочка в шинели уходила

От войны, от жизни, от меня.

Снова рыть в безмолвии могилу,

Комьями замерзшими звеня…

 

Подожди меня немного, Маша!

Мне ведь тоже уцелеть навряд…

Поклялась тогда я дружбой нашей:

Если только возвращусь назад,

 

Если это совершится чудо,

То до смерти, до последних дней,

Стану я всегда, везде и всюду

Болью строк напоминать о ней –

 

Девочке, что тихо умирала

На руках беспомощных моих.

И запахнет фронтом – снегом талым,

Кровью и пожарами мой стих.

 

Только мы – однополчане павших,

Их, безмолвных, воскресить вольны.

Я не дам тебе исчезнуть, Маша, –

Песней возвратишься ты с войны!

Ю. Друнина

 

Песня о Любе Козловой

Пусть бурый снег, задымленный,

Покровом свежим скрыт.

Народ надолго в памяти

Преданье сохранит

О нашем наступлении,

О буре огневой,

О ленинградской девушке –

Связистке рядовой.

 

Ее такой запомнили:

В глазах – лучистый свет,

Курчавая, веселая

В семнадцать юных лет.

Прорвать кольцо фашистское –

Задача нелегка.

В глазах у Любы светятся

Два теплых огонька.

 

Минет война суровая,

Придет победы день,

Забудутся названия

Далеких деревень.

Но помни ты тропиночку,

Товарищ боевой,

В лесу, в снегах, у Марьино,

Над скованной Невой.

 

Когда гремела грозная

Сражения страда,

Там линиями белыми

Тянулись провода.

А где они кончалися,

У просеки лесной,

Сидела Люба с трубкою

В воронке под сосной...

 

Свистят снаряды в воздухе,

Осколки кабель рвут.

Напрасно минометчики

С НП команду ждут.

Не умолкает девушка,

Но телефон молчит.

И комсомолка смелая

Вдоль провода бежит.

 

Уже разрыв заметила.

Еще ступила шаг...

Скорей исправить линию!

Но не дремал и враг.

Он снайперскою пулею

В тот миг ее сразил.

Тянулась Люба к проводу,

Собрав остаток сил.

 

Соединила линию.

На проводе рука...

Погасли, не засветятся

Два теплых огонька.

Команду мы услышали

Сквозь ветры и снега –

И мины мы обрушили

На головы врага.

Ю. Петров

 

Адрес мой

Я слыла девчонкою бедовою –

На войне иначе и нельзя.

Адрес мой: дивизия стрелковая,

Рота связи, верные друзья.

 

Называла провод – паутиною,

Величала рацию – судьбой!

Не была ничьей тогда любимою,

Но мечтала встретиться с тобой.

 

Улыбалась почтальону смелому,

Ненароком весточки ждала.

Адрес мой: окоп, березка белая,

Ротный пост на краешке села.

 

Не прислал ты долгожданной весточки,

Будто адрес мой неточным был.

Без тебя, как тоненькая веточка,

Изо всех тянулась к солнцу сил.

 

Я слыла девчонкою бедовою,

И забыть мне прошлого нельзя.

Адрес мой: дивизия стрелковая,

Рота связи, верные друзья!

Т. Ульянова

 

* * *

Нерв боя – связь всё рвётся, рвётся...

Устала бегать на порыв.

За взрывом взрыв, за взрывом взрыв...

Связь без меня не обойдётся!

 

А роща корчится в пожаре.

Жар через скатку спину жалит.

Забыть ли: жизнь одна даётся!

...Связь без меня не обойдётся!"

Т. Ульянова

 

Радистки

За всю войну – ни тюбика помады,

Подведены чуть брови угольком…

Девчонки в гимнастерках рядом с нами,

Смешливые, доверчивые взгляды –

Нам тяжело, им вовсе нелегко.

 

Катюшкина улыбка вся в веснушках,

И Любы деревенской добрый взгляд,

И Дора, как бесенок непослушный,

Дразнивший души молодых солдат.

 

Дороги нас сводили, разводили –

То пыльный шлях, то топкие леса.

За вами наши рации следили,

Мы узнавали вас по голосам.

 

И как сердца у нас тревожно бились,

И не снимал наушников весь взвод:

Там у Катюшки танки появились…

Кого-то Дора, сердится, зовет…

 

Мгновение минутой долгой длится,

И тянется минута, словно час.

На нас ли, на себя ли Дорка злится:

«Огня! Огня! Скорей! Не слышу вас!..»

 

Всё было: страх и счастья лучик тонкий,

Что пули свист не оборвал судьбу…

Где вы сегодня, милые девчонки?

Не слышу… Отзовитесь кто-нибудь!

Н. Наволочкин

 

Резеда

Здравствуй, старый товарищ!

Что нам вспомнить теперь?

Гарь военных пожарищ?

Горечь трудных потерь?

 

Окруженье под Лугой

и болотную тишь?

– Резеда! Я – Калуга.

Почему ты молчишь?

 

Тускло сальничек светит.

– Резеда! Резеда…

Но уже не ответит

Резеда никогда.

 

Резеда – это Маша –

Голос светел и чист, –

Фея добрая наша,

Наш наводчик-радист.

 

Сибирячка из Зеи

(Там лесные края),

Гордость всей батареи

И… невеста моя.

 

Ах, как было нам туго!

Без наводки – беда.

– Резеда! Я – Калуга.

Отзовись, Резеда!

 

Мы ее хоронили

По росе на заре.

Мы могилу отрыли

Над рекой на горе.

 

Залп! (И тяжко, и четко.)

– Ну… прощай… Резеда!..

На могиле – пилотка.

На пилотке – звезда.

В. Гришин

 

У гранитного обелиска

У гранитного обелиска

Волга плещется близко-близко,

Ветер Вечный огонь колышет,

Я пришла к тебе, Маша, слышишь?

 

Здесь дежурили мы у раций,

Рядом фронт грохотал Сталинградский.

Ты от мамы письмо читала:

«Уж здоровьем слаба я стала,

Шестьдесят мне, доченька, завтра», –

Но слова оборвали залпы.

 

Только два часа без налетов,

И опять самолеты.

Покачнулись земля и небо.

Взрывы справа и взрывы слева,

Оглянулась – чернит яма:

Угодила, подлюга, прямо…

Лишь в бурьяне письмо от мамы

Недочитанное…

О. Голубева

 

Военная фотография

Где она, эта грань – граница,

Переход от светлого в грустное?

Фотография. Лица, лица…

Вот и ты, наша Пашенька Усова.

 

Было.

Быль в голубых погонах.

День и ночь, ночь и день рации.

Что-то вроде богинь погоды:

Мы глаза и слух авиации.

 

Ожидаем.

Вот-вот с заданья.

Прилетит капитан вихрастый –

Развеснушчатый мальчик Ваня,

Презирающий грусть и опасность.

 

Ветер трепет девичью прядку, –

Глаз не сводит с комбата Паня.

И комбат, не играя в прятки:

«Капитан не вернулся с заданья».

 

Брови вздрогнули и взлетели,

И упали. Ни стона, ни крика.

К изголовью расстрелянной ели,

Обессилев, девчонка приникла.

 

… Восемнадцать, всего восемнадцать,

Было нашей любой биографии.

Не умеющие целоваться

Губы вижу на фотографии.

О. Голубева

 

Зенитчицы

 

Поединок

У длинной, упершейся в облако пушки

Дежурила девушка лет двадцати.

Лишь солнце покажется – сразу веснушки

На круглых щеках начинали цвести.

 

Была она маленькой, тихой и робкой,

Такою застенчивой – просто беда.

Ее называли товарищи «Кнопкой»

И «Чижиком» звали ее иногда.

 

Дежурила девушка, в небо смотрела,

Бинокль шестикратный сжимая в руке,

И пела, и вдруг замолкала несмело,

И слушала: может, гудит вдалеке.

 

А летчик был в школе берлинской обучен,

Над Польшей он люки впервые открыл;

Над Грецией он появлялся, как туча;

Над Францией, словно стервятник, парил.

 

И тихая девушка вздрогнула – вот он!

С крестом беспощадным узнала крыло.

Был воздух распорот снаряда полетом,

И черное облако в небе всплыло.

 

И «юнкерс» зловещий, как факел огромный,

Вертелся и падал, дымил и горел.

Он рухнул, взорвавшись на собственных бомбах,

И старый разбойник понять не успел,

 

Что сбит был он девушкой, тихой и робкой,

Которая мне и тебе по плечо,

Которую «Чижиком» звали и «Кнопкой»,

И я уж не помню, как звали еще.

Е. Долматовский

 

Зенитчица

Марии Васильевне Тишкиной и её

подругам по зенитному дивизиону.

 

Плещет Волга о берег негромко.

Как спокойна родная река!

И над самой небесною кромкой

кучевые стоят облака.

 

Словно дома и словно покосом

вся твоя занята сторона...

Но за тем,

за туманным откосом

по степи громыхает война.

 

И оттуда в любую минуту

(до поры притаившись во мгле)

может к Волге спикировать круто

смерть с паучьим крестом на крыле.

 

Но недаром стреляла ты метко

в ворошиловском школьном кружке –

пулемётов зенитных гашетка

очень быстро пришлась по руке.

 

Ты стоишь у своей переправы,

охраняя родной горизонт,

чтобы танки с заводов державы

шли и шли днём и ночью на фронт.

 

... Ты любила плясать и смеяться,

а в глазах- озорная гроза.

Но смотрела картину «Тринадцать»

– на реснице блестела слеза.

 

Было жалко усатого деда,

было жалко безусых бойцов.

Хорошо, что картина победой

завершилась в конце-то концов.

 

Но тогда ты не знала признаться,

что пророчески цифры звучат:

в вашем дивизионе

тринадцать

оказалось самарских девчат!

 

Пусть другая пора, только эта

вера в сердце осталась святой:

нашей будет, конечно, Победа,

как бы ни было трудно порой!..

 

День металлом пропах и махоркой.

Мост от зноя над Волгой звенит.

И в кармане твой гимнастёрки

фотокарточка мамы лежит.

 

И отсюда, от волжских отрогов,

ты её пронесёшь сквозь войну

по землянкам, окопам, дорогам –

в ту победную нашу весну.

 

... И не раз вспомнишь ты над рекою,

проходя по вечерней росе,

что тринадцать – число неплохое,

только жаль, что вернулись не все.

Б. Соколов

 

Баллада о зенитчицах

Как разглядеть за днями

след нечёткий?

Хочу приблизить к сердцу

этот след…

На батарее

были сплошь –

девчонки.

А старшей было

восемнадцать лет.

Лихая чёлка

над прищуром хитрым,

бравурное презрение к войне…

В то утро

танки вышли

прямо к Химкам.

Те самые.

С крестами на броне.

И старшая,

действительно старея,

как от кошмара заслонясь рукой,

скомандовала тонко:

– Батарея-а-а!

(Ой мамочка!..

Ой родная!..)

Огонь! –

И –

залп!

И тут они

заголосили,

девчоночки.

Запричитали всласть.

Как будто бы

вся бабья боль

России

в девчонках этих

вдруг отозвалась.

Кружилось небо –

снежное,

рябое.

Был ветер

обжигающе горяч.

Былинный плач

висел над полем боя,

он был слышней разрывов,

этот плач!

Ему –

протяжному –

земля внимала,

остановясь на смертном рубеже.

– Ой, мамочка!..

– Ой, страшно мне!..

– Ой, мама!.. –

И снова:

– Батарея-а-а! –

И уже

пред ними,

посреди земного шара,

левее безымянного бугра

горели

неправдоподобно жарко

четыре чёрных

танковых костра.

Раскатывалось эхо над полями,

бой медленною кровью истекал…

Зенитчицы кричали

и стреляли,

размазывая слёзы по щекам.

И падали.

И поднимались снова.

Впервые защищая наяву

и честь свою

(в буквальном смысле слова!).

И Родину.

И маму.

И Москву.

Весенние пружинящие ветки.

Торжественность

венчального стола.

Неслышанное:

«Ты моя – навеки!..»

Несказанное:

«Я тебя ждала…»

И губы мужа.

И его ладони.

Смешное бормотание

во сне.

И то, чтоб закричать

в родильном

доме:

«Ой, мамочка!

Ой, мама, страшно мне!!»

И ласточку.

И дождик над Арбатом.

И ощущенье

полной тишины…

…Пришло к ним это после.

В сорок пятом.

Конечно, к тем,

кто сам пришёл

с войны.

Р. Рождественский

 

Песня о Любе Земской

Мчались танки с черными крестами,

Но не дрогнул у ружья расчет.

Бейте бронебойными! И пламя

Из пробоин танка потечет.

 

Два подбиты. Третий рвется с тыла,

Льется пуль светящихся струя.

Строго, словно памятник, застыла

Девушка у длинного ружья,

 

Возле сердца маленькая ранка...

Горе укротить я не могу!

Умирает победитель танка

На весеннем, тающем снегу.

 

Только крикнула: – Назад ни шагу! –

И поникла русой головой.

Люба Земская! Мы, как присягу,

Сквозь огонь проносим возглас твой.

 

Коротко военное прощанье,

Падают на гроб комки земли.

...Вот письмо, что мы в ее кармане,

Пулею пробитое, нашли.

 

Ветерка слабей, сильней металла

Каждая чудесная строка,

Как подруга, родине писала

Девушка из нашего полка.

 

После полной яростной расплаты,

На могилу принеся цветы,

Вспомним, героиня, как жила ты,

Говоря с отчизною на «ты».

 

Мы идем весенними полями,

Кое-где похрустывает лед.

Ружья длинные несет за нами

Твой противотанковый расчет.

Е. Долматовский

 

Регулировщицы

 

Регулировщица

На фронт, застрявший в обороне,

Шло подкрепленье с дальних мест.

Ты подошла к мотоколонне

И указала путь в объезд.

 

Земля от выстрелов дрожала,

Тянуло ветром от реки.

Ты так начальственно держала

В руках намокшие флажки.

 

И я тогда не знал нимало,

Мне было просто ни к чему,

Что не объезд ты указала –

Дорогу к счастью моему.

 

Ведь этот злой осенний вечер

И твой такой серьёзный взор

Началом стали нашей встречи,

Что не кончается с тех пор.

В. Удалов

 

Регулировщица

Если есть среди нас былинный,

Пьедестала достойный герой,

Это – девушка с карабином

У шлагбаума в стужу и зной.

 

Под Можайском в её сигнале

Кровь мне виделась издалека,

В Заднепровье нас провожали

Соколиные взлёты флажка.

 

Не развилки и переправы –

Путь к победам вверяли мы ей.

На геройской скрижали славы

Сохрани её, память людей!

 

Бьётся солнце в Берлине с мраком.

У рейхстага, встречая восход,

Под советским дорожным знаком

Наша девушка вахту несёт.

 

– Путь свободен! –

В воздухе зыбком,

Пламенея, порхает флажок,

На курносом лице – улыбка,

Над глазами – кудряшек виток.

 

А глаза до того родные,

Что душа начинает цвести, –

Будто рядом сама Россия,

Отстоявшая к миру пути!

А. Сотников

 

Веснушки

Пролетавшая смертным маршрутом,

От крыла отделяясь толчком,

Зависала она с парашютом

Над. беснующимся огнем,

На горящих лесов полукружье

Опускались, светясь на лету,

И забавное просо веснушек,

И смешная кудряшка на лбу.

 

И не знала, что скоро

Сквозь пламя

Ей иные пути суждены,

Что придется стоять ей

С флажками,

С автоматом

В горниле войны,

 

Что, оружье держа наготове,

На дороге

Безмолвным рывком

Вал пехоты она остановит

Этим выцветшим строгим флажком,

Остановит отважных и рослых

И сквозь смерти клубящийся дым

Им укажет дорогу на Вроцлав,

Как дорогу навстречу родным.

 

И пехота в свинцовую стужу

Вдруг припомнит, как бы на лету,

И забавное просо веснушек,

И смешную кудряшку на лбу,

Б. Дубровин

 

Регулировщица

На перекресток из-за рощицы

Колонна выползет большая.

Мадонна и регулировщица

Стоят, друг другу не мешая.

 

Шофер грузовика тяжелого,

Не спавший пять ночей, быть может,

Усталую поднимет голову

И руку к козырьку приложит.

 

И вдруг навек ему запомнится,

Как сон, как взмах флажка короткий,

Автодорожная законница

С кудряшками из-под пилотки.

 

И, затаив тоску заветную,

Не женщине каменнолицей –

Той загорелой, той обветренной,

Наверно, будет он молиться.

Е. Долматовский

 

На Запад

Поставленная девичьей рукой

в последнем русском выжженном местечке,

мне с праздничною надписью такой

на КПП запомнилась дощечка.

 

Здесь был конец моей родной земли,

такой огромной… Дальше шла чужбина,

куда друзья мои уже прошли

и шли потоком танки и машины.

 

В нагольном полушубке под ремень

на перекрестке девушка стояла.

Веселыми флажками в этот день

она нас всех на запад направляла.

 

Девчонке документы показав,

я с легким сердцем перешел границу…

А у девчонки карие глаза,

тревожные, как у тебя, ресницы.

В. Жуков

 

Регулировщица

Семь путей сошлись за переправой,

Но не надо думать ни о чём:

Взмах руки – и я иду направо,

Повинуясь девочке с флажком.

 

Если бы такой же в днях кромешных

Мудрый знак судьбой дарился мне

На забытых разумом, сердешных

Путь-дорогах в песенной стране!

 

Что несёт меня путём безбожным

Вкось дорог просторных, очертя

Голову, по пням, по бездорожьям,

По раздумьям, чёрным дочерна?

 

А не то, устав блуждать ночами,

С целью разочтясь начистоту, –

Прахом всё! – и падаю, отчаясь,

Светлыми глазами в темноту.

 

Сколько этих мытарств, болей сколько

На ночных раскидано путях,

Сколько сердца тратишь на просёлках,

Сколько гасишь разума впотьмах!

 

Плохо как! И божество всех новшеств

Я взмолил, пути свои кляня:

– Господи! Введи регулировщиц

Именным приказом для меня!

 

Ты бы ввёл… А я, тупей полена,

Вновь свернул – хоть стражу призови –

И опять побрёл бы по колено

В непролазных горестях любви.

С. Наровчатов

 

Регулировщица

На дороге у кювета

Раскраснелась, как флажок.

От бесчисленных приветов

Таял утренний снежок.

 

А солдаты, мать родная,

Еле ноги волоча,

Как тепло родного края,

Звон целебного ключа.

 

С ней искали, находили…

Всколыхнулся серый строй.

В мыслях чувствами блудили

И просились на постой.

 

Но тяжка была их ноша,

Да и путь туда, где бой.

Миг фантазии изношен.

Дальше – писано судьбой.

И. Коновалов

 

Регулировщица Победы

Девушка-регулировщица

У бетонного шоссе,

Как березонька из рощицы

В молодой своей красе.

 

Наступление ведущая,

С проходящего борта

Поцелуи ей воздушные

Шлет наземная братва.

 

А она флажком ответствует

У Берлина на виду.

А она ребят приветствует,

Улыбнувшись на ходу!

 

И улыбка белозубая,

И флажка веселый взмах

Воскрешают жизнелюбие

В искалеченных сердцах!

М. Касаткин

 

Переправа

С плацдарма слышен гул орудий.

Там подкрепленья ждут полки.

А здесь, у Одера-реки,

К мосту стянулись танки, люди,

Повозки и грузовики.

 

Смешался с гарью запах пота.

Ревут моторы, кони ржут.

И кажется, круговорота

Кошмарней не сыскать, чем тут.

 

Но вот курносая дивчина

Флажок волшебный подняла –

И грозной техники лавина

Без слов команду поняла.

 

«Катюши» двинулись, за ними

Пехота, танки, «бог войны»…

И дирижировала ими

Девчонка с Волги иль Двины.

 

А вслед грохочущей лавине

Под скрип встревоженных досок

Звенел девичий голосок:

– До встречи, мальчики, в Берлине!

В. Пугачёв

 

Подводный свет

Не забыть мне зарниц Шлиссельбурга,

Батареи немецкой налет.

Зимней ночи косматая бурка

Опустилась на ладожский лед.

 

Но расстреляно рваное небо,

Полыньи от бомбежки дымят.

Пополненья снарядов и хлеба

Дожидается твой Ленинград.

 

И машины идут сквозь торосы

И, по дифер в воде, тормозят,

Оплетенные цепью колеса

По торосам на ощупь скользят.

 

Ты стоишь у развилки дороги,

Указуя им путь фонарем,

И не сдвинуть примерзшие ноги,

Не согреться домашним огнем.

 

Где-то рядом снаряды ложатся

И на лед выступает вода.

Маша, Машенька!

Надо держаться

В этом крошеве мертвого льда.

 

Полоснуло, ударило. Льдина

Под тобою встает на дыбы.

Маша, Машенька! Темная тина.

Валунов обнаженные лбы.

 

Ночь гремит соловьями в Кобоне

И плывет по молочной волне.

Где-то выпь одинокая стонет,

И мерещится разное мне.

 

Не звезда полуночная пляшет,

Отражаясь в накате волны,

Это машет фонариком Маша

Из своей голубой глубины.

М. Дудин

 

Лётчицы

 

Баллада о военных летчицах

Когда вы песни на земле поете,

Тихонечко вам небо подпоет.

Погибшие за Родину в полете,

Мы вечно продолжаем наш полет.

Мы ангелами стали поневоле,

Роняя с крыльев перышки в леса.

И в чистом небе, словно в чистом поле,

Услышите вы наши голоса.

 

Мы вовсе не тени безмолвные,

Мы – ветер и крик журавлей,

Погибшие в небе за Родину

Становятся небом над ней.

 

Мы заживо сгорали в самолетах,

Как факелы Победы вам светя,

Тонули с парашютами в болотах,

Но воскресали, все-таки летя.

За всех детей летели сквозь метели,

За всех детей – сквозь тысячи смертей.

Хотя в короткой жизни не успели

Баюкать наших собственных детей.

 

Мы стали небом, стали облаками,

И, видя с неба наш тревожный век,

К вам тихо прикасаемся руками,

И думаете вы, что это снег.

Мы дышим, согревая птичьи гнезда,

Баюкаем детей в полночный час.

Вам кажется, что с неба смотрят звезды,

А это мы с небес глядим на вас.

 

Мы вовсе не тени безмолвные,

Мы ветер и крик журавлей,

Погибшие в небе за Родину

Становятся небом над ней.

Е. Евтушенко

 

Случай в шкафу

Раз к женским платьям в шкаф

попал комбинезон.

Понятно, что туда попал случайно он, –

Ему висеть не там положено по штату,

Но делать нечего, рука ошиблась чья-то…

 

Подняли платья шум. И все друг другу в тон:

«Комбинезон?! Убрать сейчас же вон!

Бензином пахнет он.

Смотреть нам неприятно

На эти масляные пятна.

Мы – крепдешин,

мы – креп-жоржет, вельвет,

Мы пахнем дорогим одеколоном.

Мы – не мужской, мы – женский туалет.

Что общего у нас с комбинезоном?

Кто смел его повесить среди нас?!

Ох, жаль, хозяйки нет, она бы показала,

Она бы выбросила вас –

вас, груботканого нахала!»

 

Комбинезон сказал: «Могу ответить вам…»

Но тут открылась шкафа дверца,

И если бы у платьев было сердце,

Оно бы лопнуло по швам.

Хозяйкина рука комбинезон взяла,

И слышно было всем: «Так вот он где! Нашла!

Я целый час ищу, весь перерыла дом.

А он висит в шкафу! Как притаился ловко!

Рабочий мой костюм! Любимая спецовка!

Идем на наш аэродром!»

 

Все дело было в том, что с первых дней войны

Простая девушка – Казанцева Людмила,

Как сотни тысяч девушек страны,

Мужчин, на фронт ушедших, заменила.

С. Михалков

 

Бессмертие

Когда на боевом аэродроме

В кромешной тьме заметные едва,

В тугих ветрах, в пыли, в моторном громе

Рулят на старт знакомые У-2,

 

Когда зенитки гневные на страже

Стоят у нас – на стыке двух морей,

Когда в поход уходят экипажи

Моей страны любимых дочерей,

 

Я, как вчера, сегодня вижу снова,

Как в небе пролетают высоко

Амосова, Никулина, Смирнова,

И Руднева, и Белик, и Пасько.

 

Я вижу всех. Я вновь их вижу вместе.

Им Родина святая дорога,

Они летят с горячим грузом мести

Громить в бою жестокого врага.

 

Когда неумолимою грозою

Победный путь они свершают свой,

Я вслед смотрю и вспоминаю Зою –

Бессмертный подвиг девушки простой.

 

Друзья мои! Попробуйте измерьте

Величье славы, вставшей в полный рост.

Они летят дорогою в бессмертье

Дорогой ясных путеводных звёзд.

 

Они летят – и день, что нынче начат,

Сияньем солнца их согреет вновь.

Пусть им всегда сопутствует удача

И Родины великая любовь.

Б. Ласкин

 

Богини кубанского неба

Какая ночь красивая была!

Вдоль Пашковской акация цвела,

И запах опьяняющий – до звезд!

А самолет У-2 руке послушный

Свой говорок станичный добродушный

Над сонными левадами понес.

 

В такую ночь по парку бы гулять,

Где духовой оркестр играет вальсы

И робкий парень пожимает пальцы

Ее руки, не зная, что сказать.

 

Все это было, кажется, давно,

Теперь войны жестокие законы.

Своей любовью к Родине влекомы,

Идут на смерть. Другого не дано.

 

Чем ближе к цели, тем грозней мотор,

Лазутчиком луна выходит из-за гор.

И не узнать подстриженных девчат,

На землю устремляют острый взгляд.

 

У штурмана на девичьих руках

Авиабомба в миллион свечей

(Так носят мамы маленьких детей!),

Уже снята взрывателя чека.

 

И вот над целью бомба зажжена –

Вся местность, словно днем, озарена.

Но наступает страшная пора,

Какая-то немыслимая пытка –

Все ближе подбирается зенитка,

И ловят самолет прожектора.

 

Но вот вскричали девочки «ура!» –

Возмездие настигло супостата.

Гвардейский полк Бершанской нес расплату

За все сожженные врагами хутора.

 

За всех подруг, огнем войны сраженных,

За всех детей, теперь уж не рожденных,

За тысячи ночей и черных бед,

За первые сединки в двадцать лет.

К. Обойщиков

 

Полк небесный

1

Комдив недоверчиво медлит,

Спасует, того и гляди.

Такие потери намедни,

Такая борьба впереди.

Наверх о резерве напомнил,

Повторно напомнить хотел.

А тут, понимаешь, на помощь

Девчоночий полк прилетел.

 

Бипланы фанерные – кто бы

К такой вот примерил поре?

Но есть где подвешивать бомбы,

И есть пистолет в кобуре,

И воля врага пересилить,

Быстрее отправиться в бой...

Святые девчонки России,

Забытые нами с тобой...

 

2

Не говори – история...

Лишь фронтовик поймет –

Силы теряя, стонет

Раненый самолет.

Но через боль движенье –

В пламени штурман цел...

Ты еще с нами, Женя,

Бомбы легли на цель.

 

Рядом летят подруги –

Верили до конца...

Но обгорели руки

И не прикрыть лица.

Были бы долго вместе...

Видимая едва

Искра костра на месте

Рухнувшего У-2.

 

Кажется, так не близко,

А обожгла меня

Искорка эта – искра

Будущего огня.

Вечного...

 

3

Их, наверно, окликнул кто-то,

Аппарат с собой прихватив.

Задержались у самолета,

Обернулись на объектив.

Отступает тумана дымка,

Вылетать пора, извини...

Две девчонки глядят со снимка,

Улыбаются из войны.

Покидая земную зону,

Только небу принадлежат –

В неуклюжих комбинезонах

Чуть похожи на медвежат.

 

4

Экипаж Макарова и Белик

Убеждает штаб в который раз –

Мол, дружнее нет на свете белом,

На заданье вместе шлите нас.

Пусть приказ, конечно, не случайный –

С молодыми надо бы в полет,

Но сегодня нас не разлучайте,

Мы сроднились – штурман и пилот.

Над врагом на крыльях полотняных,

Яростным разрывам поперек.

– Мы у цели. Курс держи, Татьяна.

– Бей по ним без промаха, Верок!

Чад и чернота чужих предместий,

Фронт на запад пятится, паля...

– Будет мир – захочешь, станем вместе

Опылять пшеничные поля?

Будет мир – счастливый светлый берег,

Обогретый солнечным лучом...

Экипаж Макарова и Белик

В польской спит земле, неразлучен.

 

5

Где-то куклы спрятаны,

Где-то мама ждет...

В ночь на двадцать пятое

Вспыхнул самолет.

 

Молодость распятая,

В воздухе расстрел...

В ночь на двадцать пятое

Экипаж сгорел.

 

Оперенье смятое

Пепел на снегу...

В ночь на двадцать пятое

Две свечи зажгу.

 

6

Как звезды срываясь, горим мы,

Но скорбным не верьте словам –

Мы рядом, мы с вами, незримо

Мы всюду сопутствуем вам.

 

Хлестал обжигающий веер

И дыма росла полоса...

Я ваша небесная Вера –

Всмотритесь сильней в небеса.

 

Пылал самолет, и одежда,

И воздух, расплавясь, исчез...

Я Надя, я ваша Надежда,

Я вас наблюдаю с небес.

 

От взрыва оглохла округа...

Для вас отвоевана новь.

Живите, любите друг друга!

Я Люба, я ваша Любовь...

 

7

А командир со старта не уходит

И рядом все встревожено молчат.

Быть может, где-то близко, на подходе

Машина не вернувшихся девчат.

Вернитесь все – из боя, из полета,

В который раз беду переборов,

И шквал огня зенитных пулеметов,

И частокол чужих прожекторов.

 

Все возвратитесь. Снова будьте дома.

Пусть плоскости пропороты насквозь,

Но дотяните до аэродрома,

Чтоб только ожиданье прервалось.

На кромке поля, ночь, в непогоду,

У крохотной надежды на краю...

И тянутся часы, и длятся годы,

И сердце разрывает как в бою.

 

8

Над могилами этих старух

Фотографии юных девчонок.

Перехватит взволнованно дух

От улыбок, кудряшек и челок.

 

Словно вспомнили время, когда

На войне о любви говорили,

Словно вспять повернули года,

Улетели в свои эскадрильи.

 

Там разрывы снарядов, и дым,

Там о помощи просит пехота...

Возвратились к подругам родным,

Не вернувшимся к ним из полета...

 

9

Полк небесный, помоги

Пережить тревогу эту.

В лабиринте, где ни зги

Укажи дорогу к свету.

 

Давит век, ожесточась,

Верит кляузам и слухам –

Укрепи в тяжелый час,

Посильнее сделай духом.

 

Полк навеки неземной,

За добро продолжив битву,

До конца пребудь со мной,

Как надежда и молитва.

 

10

Я поклонник ночного полка,

Фронтовых фотографий хранитель,

И тревожат порой облака,

Словно в прошлое тянутся нити.

 

Словно снова в полуночный час

Эскадрилья, за нею другая,

Пролетают, сегодняшних нас

От беспамятства оберегая.

 

А победа еще далека,

Темнота переполнена риском...

Я поклонник ночного полка –

Поклоняюсь его обелискам.

С. Голещихин

 

Ночные феи

Фрагменты героической поэмы

Землячке – Герою Советского Союза

Евгении Рудневой –

и её боевым подругам посвящается

 

В непогоду между боями

«Мы делали за ночь по несколько взлётов...

Конечно, уставали, но Женя никогда не унывала,

в перерывах между боями читала нам стихи...

Каким теплом веяло от этого удивительного,

милого, доброго человека...»

Из воспоминаний Героя Советского Союза

Н.М. Распоповой

 

...И когда облака продолжали сниженье,

А вблизи и подруги не видно почти,

Голос чей-то с высот ей подсказывал: «Женя,

Для поднятия духа девчатам прочти...»

 

И дивились, как взгляд её добрый лучится,

Как тянулись глазами усталыми к ней

Штурманов и пилотов прекрасные лица,

Как победно теплело в груди у людей...

 

И сидели они, локтем чувствуя локоть,

В бой готовы за ней, только их позови!

И читала она им из Тютчева, Блока

О величии жизни, о светлой любви...

 

И вокруг поднимались провисшие тучи,

И ракетой внезапно кончался урок,

И летел на врага с экипажами Тютчев,

И летел на врага с экипажами Блок!

 

Наташа. Год 2004-й

«Кое-где ещё скрипят ветераны

46-го Гвардейского женского авиаполка...

Их всё меньше и меньше...»

Из переписки

 

У песочницы только и слышно,

Где в песке на «бандите» «бандит»:

«У Наташки поехала крыша –

Вновь Наташка ночами бомбит!»

 

Всё сместилось: названия, даты...

Вновь на «мессере» кружит расист.

Бой над подступами к Митридату*.

В круге огненном Новороссийск.

 

Экипаж на бомбёжках натаскан...

Но горючка? Но штурман убит?

И в горячем экстазе Наташка

Всё бомбит и бомбит, и бомбит...

 

И не светит посадка машине.

И, Христом в гефсиманской ночи,

На Наталью взирает Вершинин**...

Что молчишь, командарм, не молчи…

 

...Взрывы... Гибнущей лётчице тяжко,

И всё цепче прожектора луч...

Но держись, не сдавайся, Наташка,

Чтобы не закрывали на ключ.

 

Прочь невзгоды, наветы и беды,

Надо встретить подружек живьём...

Сколько там, на листке, до Победы?

Не робей. Долетим. Доживём...

 

Второго мая в сквере у Большого театра

«Через много лет после войны малую планету

№ 1917 в память о студентке мехмата МГУ,

несбывшемся астрономе и отважном штурмане,

назовут именем Жени Рудневой...»

Из газет

 

Однополчане же, как и решили ещё на войне,

ежегодно 2 мая в двенадцать собираются

в сквере у Большого театра...

 

Жизнь промчалась... А боль остра.

Этот мир забудет едва ли,

На каких высоких кострах

За Отечество вы сгорали...

 

Светит золота доброго свет,

Шар земной продолжает движенье.

Жаль, что Белик***, Макаровой**** нет,

Нет Никулиной*****, Рудневой Жени...

 

Многих нет. Но есть наша страна!

Ей – Россия великое имя,

Что когда-то была спасена

Ими, двадцатилетними ими!

 

Бьют двенадцать. Цветеньем объят,

Сквер не видывал цвета такого!

Вот с ватагой галдящих ребят

К ветеранам спешит Терешкова.

 

И пылают ребячьи глаза,

И восторга в них нынче без меры...

В них небесная синь и слеза,

В них истоки незыблемой веры!

Эта вера и греет, и жжёт,

Она требует: пробуйте, смейте!

И победно в народе живёт,

Как тогда в поединках со смертью.

 

* Митрида́т – гора в Крыму, в черте города Керчь. Мемориал воинской славы и памяти павших в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

** Константин Андреевич Верши́нин – советский военачальник, Главнокомандующий Военно-воздушными силами СССР, Главный маршал авиации, Герой Советского Союза.

*** Вера Лукьяновна Бе́лик – штурман звена 46-го Гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 325-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии 2-го Белорусского фронта, гвардии лейтенант, Герой Советского Союза.

**** Татьяна Петровна Мака́рова – командир звена 46-го Гвардейского авиаполка, гвардии лейтенант, Герой Советского Союза.

***** Евдокия Андреевна Нику́лина – командир эскадрильи 46-го Гвардейского авиаполка, гвардии майор, Герой Советского Союза.

В. Лангуев

 

Их помнит небо

Пролетел над осенней рощею

Белым лебедем самолёт,

И припомнился Соне Рощиной

Боевых подружек полёт.

 

Над израненными станицами,

Над сиротством несжатых нив

Плыли девушки лебедицами,

Землю крыльями заслонив.

 

Те, что осенью сорок первого,

Тьму ночную пронзив крылом,

Здесь врага по-солдатски встретили

С неба яростного огнём.

 

И сквозь годы в мшистой роздыми

Будет помнить Кубань-река

Эти грозные краснозвёздные

Крылья девичьего полка.

 

В небе вечно они останутся,

Лебедицами ввысь взлетев,

А девчонки другие тянутся

К вашей солнечной высоте.

 

Сединой голова припорошена,

Словно дымом пороховым,

Но останется, Соня Рощина,

Сердце смелое молодым.

 

Над сентябрьских полей сединами,

Над твоей седой головой

Плывёт песнею лебединою

Голос юности боевой.

В. Саакова

 

Перед боем

Еще светло. Еще не спится,

Еще видны вершины гор.

Белеют домики в станице,

Вечерний слышен разговор.

 

А за околицею в поле –

Полынный запах горьких трав,

И самолеты на приколе

Стоят, носы свои задрав.

 

Погас последний луч заката.

Взошла луна в туманной мгле,

Под гул далекого раската

Уснул кузнечик на крыле.

 

Но лишь зажгутся в небе звезды,

Ракеты вспыхнут над рекой

И трассы пуль прочертят воздух,

Нарушив призрачный покой,

 

А мой ПО-2 уже рокочет,

На цель привычно курс берет

И под покровом темной ночи

Летит уверенно вперед.

 

Летит, готов любой ценою

Прорвать завесу черной мглы.

Спешит туда, где перед боем

Зенитки подняли стволы…

Н. Кравцова

 

Ночные ведьмы – женщины-герои

            Памяти лётчиц 46 женского Гвардейского авиаполка

 

Деревянный биплан,

Две кабины открыты,

Ночь страшна и темна,

А девчонкам – лететь...

Маму вспомнив, вздохнув,

Может, будут убиты,

Каждый вечер они

Отправлялись на смерть.

 

Лётчик, штурман и ночь

Два ТТ – пистолета,

Груз смертельный висит,

Сердце бьётся в груди.

У кого-то из них

Песня будет не спета,

Никому не известно,

Что их ждёт впереди.

 

Парашют не берут,

Для него мало места.

Проще пареной репы

ППР – их прицел...

Вылетали на смерть,

Хороши, как невесты,

Защищали Отчизну,

Ночью мчались на цель.

 

Вы не верьте тому,

Что девчонки те – ведьмы.

Умирая, они

В Небеса унеслись.

Перед смертью

Молились как все, о Победе,

И дарили потомкам

Надежду на Жизнь.

 

И с Небес эскадрилья

Ночная взывает:

Помолитесь о нас,

Как хотели мы жить!

Словно Ангелы, в небе

Девчонки витают,

Мы не можем забыть их.

Мы их можем ЛЮБИТЬ...

О. Мальцева-Арзиани

 

* * *

В их жизни было всё: и взлёты, и паденья,

Любовь и ненависть, жестокая война,

Потери, боль, военное везенье,

Сраженья насмерть и победная весна.

 

Война по сути черноты необъяснима,

Нет оправданья зверствам, ужасам, смертям.

Боль стонущей земли невыносима,

Страданье разрывает сердце матерям.

 

Но Ласточки сквозь боль и страх взлетали,

Теряли в битвах боевых подруг.

Любовь и ненависть они в боях познали,

И с каждым вылетом мужал их женский дух.

 

Нежнейшие, небесные созданья

Являлись костью в горле для врагов.

Любое трудное им было по плечу заданье,

В ночных полётах было не до снов.

 

На крыльях смерть они несли во имя жизни,

Им убивать пришлось, но в том –не их вина.

Они давали клятву –жизнь отдать Отчизне

И чашу славы выпили сполна.

 

Жизнь им была дана для подвигов, для славы,

Венцом судьбы была Победная весна.

Они Отчизны нашей верные солдаты.

Навеки память сохранит их имена!

Т. Подцветова

 

Баллада о 46-м женском авиаполке

Уходит время, оставляя даты,

Стирается войны суровый лик.

Аэродром военный был когда-то

Там, где сейчас аэропорт возник.

 

Но помнит степь девичий голос звонкий,

Как быстро, обгоняя облака,

Взлетали в небо смелые девчонки

Сорок шестого авиаполка.

 

И, не боясь огня, во тьме метали

Груз мести на немецкие полки ...

«Ночные ведьмы!» – вот как их прозвали

Хвалёные фашистские стрелки.

 

Бывало, падал самолёт, сожжённый

Огнём врага, и вы пылали в них

Несбывшиеся матери и жёны,

Растаявшие в небе, словно дым.

 

Летающие ангелы России,

Запомнят вас грядущие века ...

В. Деревянко

 

В небе «Ночные ведьмы»!

Война бросала похоронки,

Давила болью всю страну,

А эти милые девчонки

Спешили в небо на войну.

 

Из медсанбатов удирали,

Едва лишь сняты с раны швы,

И им не грезились медали,

Дрались, чтоб не было войны.

 

– Внимание!.. «Ночные ведьмы!»

И фрицы в панике опять,

А мы шутили, знали ведь мы:

Мужское дело – воевать.

 

Ах, эта «швейная машинка» ...

Полёт у «этажерки» тих...

Летит ночная «керосинка» ...

А фрицы в панике от них.

 

На плечи в сумках почтальонок,

Налитых будто бы свинцом,

Давила тяжесть похоронок –

«Войны не женское лицо».

 

Ракета, и в ночное небо –

«Рус фанер» за крылом крыло...

Ну, что с того, что я там не был?

Мне, просто, – так не повезло.

П. Звягинцев

 

Ночные ведьмы

Под снегом, ливнем и в хорошую погоду

Крылами резали вы над землёю мглу.

«Ночные ведьмы» на «небесных тихоходах»

Бомбят фашистские позиции в тылу.

 

Ещё по возрасту и норову – девчонки…

Пора влюбляться да любимыми вам быть.

Под шлемы лётчика запрятали вы чёлки

И в небо ринулись врага Отчизны бить.

 

И сразу взлёт во тьму от парт аэроклубов

Без парашюта и без пушки, лишь с ТТ.

Вам небо звёздное, наверно, было любо.

Вы и на бреющем всегда на высоте.

 

Вы для своих бойцов – «небесные созданья»,

А для чужих – «ночные ведьмы» на По-2.

Страх наводили вы над Доном и Таманью,

Да и на Одере была о вас молва.

 

Не все, не все вернутся из ночного боя.

Порою крылья, корпус – хуже решета.

Садились чудом с грудой вражеских пробоин.

Заплаты – днём, а ночью снова – «От винта!»

 

Как только солнце в свой ангар зайдёт на треть и

Обслужат техники крылатый аппарат,

Идут на взлёт по полосе «ночные ведьмы»,

Чтоб на земле устроить немцам русский ад.

С. Соколов

 

Девушкам-лётчицам...

А эти девушки летали

И бомбы сеяли окрест...

И находили их медали,

Ну, а кого – тяжёлый крест,

Кресты по матушке России

Сияют в бронзовой пыли –

Летали девушки-мессии

Во имя радости земли...

 

Сегодня их я вспоминаю,

Простых девчонок и невест,

И вместе с ними там летаю,

В военном зареве небес,

И их прошу: не пропустите

Врага на наши образа...

На счастье сверху посмотрите

Озёрам в синие глаза...

 

Девчонки-лётчицы, немало

Досталось Вам от той войны,

Немного писем долетало

До белой мирной тишины...

Ваш строй сейчас идёт парадом,

А под крылом – зелёный лес,

Но славы ангелам не надо

В светлейшем зареве небес...

 

А эти девушки летали,

Летят и нынче над страной...

Они, как чуда, мира ждали,

И взяли верх над той войной!

Кресты по матушке России

Сияют в бронзовой пыли –

Летали девушки-мессии

Во имя радости земли...

Е. Аркушина

 

Военным лётчицам Великой Отечественной посвящается

Царство тьмы, прожекторами меченное,

Резали два хрупкие крыла.

«Ведьмами» вас звали, а не «женщинами» –

ты ж и правду ведьмою была.

 

И своею колдовскою силою

Ворожила всем смертям назло,

Чтоб война не погубила милого,

Чтоб тебе и завтра повезло.

 

А когда в У-2, насквозь просеченном

Кое-как, но умудрялась сесть, –

Ведьмою была ты, а не женщиной,

И могла любое перенесть:

 

Смерть и боль, пожары и предательства,

Не старея, не теряя сил...

Это и являлось доказательством,

Что тебя нечистый сам хранил,

 

Уберёг и на земле, и на небе,

Вывел из-за огненной черты,

Разыскал живого, не израненного,

Милого-далекого следы.

 

И когда, объятиями встреченный,

Наконец он заглянул в глаза,

Не у ведьмы, просто сильной женщины

Слабая скатилася слеза...

О. Барышникова

 

Ночные ласточки

Посвящаю девушкам-лётчицам Великой Отечественной войны

 

Их наши звали ласточки ночные,

«Ночные ведьмы» – звали немцы, – не игра...

А лишь недавно вальсы выпускные,

И песни под гитары до утра.

Нет, вовсе не игра...

С порога дома

Они шагнули в зарево войны,

Полёты в ночь, огни аэродрома,

А сны всегда тревогою полны.

 

Остались за спиной весна и юность,

А здесь призывы бортовых огней...

Домой сегодня

Даша не вернулась,

Сгорела Лиза

в самолёте с ней...

 

Ты думаешь, что им не страшно было,

Погибнуть, не дожив до двадцати?!

И вряд ли их отыщется могила...

А до Победы сотни вёрст пути...

 

И снова вылет в ночь, вернутся все ли?

Не ради славы жизнь их на кону,

В бессмертье наши «ласточки» летели,

Летели, чтобы защитить страну.

 

Немало их, девчонок наших славных,

Зарыла в землю подлая война,

И мы сегодня их забыть не в праве, –

У них ведь с нами Родина одна!

А. Гайдамак

 

Герои и судьбы. Ночные ведьмы

Беззвучен трепет крыльев.

Трава склонилась ниц.

Ночная эскадрилья

Решительных девиц.

 

Мы племени валькирий.

Тверда судьбы рука.

Не терпим перемирий.

Крушим и рвём врага.

 

И он не ждёт пощады,

Он воет на луну.

В последнем круге ада

Преследуем

Войну.

 

За сломанные судьбы!

За пепел городов!

Крест-накрест полоснуть бы

Её

Со всех фронтов!

 

Бегут от тех валькирий

Каратели SS.

Ночная эскадрилья –

Легенда ВВС.

Влада Успенская

 

* * *

Посвящается лётчицам 588 авиаполка, воевавшим в годы войны

 

Была война, жестокая война,

Всех уносила, без разбора, слепо.

За землю – умирали в облаках,

А на земле отстаивали небо.

 

Бомбил фашистов женский лётный полк,

Огнём зенитки небо полоскали.

Из самолётов «Ласточек» своих

Ночами напролёт не вылезали.

 

Валились с ног и наши и враги,

Земля и небо пламенем пылали.

А девочки, летевшие на смерть,

Ещё недавно с куклами играли.

 

Они взлетали к звёздным небесам,

Спокойно спать фашистам не давали

Матёрые люфтваффовцы за то,

Их «Ведьмами ночными» называли.

 

А им бы каблучки, да женихов,

Любви бы неземной им до рассвета.

Но на Земле шла страшная война

И корчилось от взрывов «бабье лето».

 

В одном бою был сбит наш самолёт,

Внизу он полыхал в порывах ветра,

А в темноте белел лишь парашют,

Спускался словно ангел, лётчик с неба.

 

Собаки рвались, чуяли, чужой.

Внизу не жди ни чуда, ни подмоги.

А ветер дёрнул грубо парашют

И лётчику запутал в стропах ноги.

 

Обрезав стропы, натравили псов,

И с головы поникшей шлем сорвали.

А на лицо, что заливала кровь,

Копной тяжёлой волосы упали.

 

Блиндаж немецкий, строгий офицер,

Рассвет гляделся в грязное оконце.

Тевтонский орден вспомнили они

И как сжигали ведьм их крестоносцы.

 

В глазах нет страха только жажда жить,

Трава покрылась тёплым, лёгким пеплом,

А вот душе, ей больше повезло.

Подняться ввысь и любоваться небом….

 

Они хотели жить, детей растить

Нам с довоенных снимков улыбались,

Девчонки воевали в облаках,

И после смерти в небо возвращались.

П. Ильченко

 

Полк «Ночные ведьмы»

Второй шёл год войны, и до Победы

Был путь далёк, но немцам на беду

В высоком небе полк «Ночные ведьмы»

Свой начал путь, приблизив тем мечту.

 

Со всей страны советской в нём собрали

Девчонок-лётчиц, будущих бойцов.

На лёгких «этажерках» ввысь взлетали

И днём, и в ночь, а ветер дул в лицо.

 

Их лица молодые все светились

Желаньем беспощадно бить врага.

А на земле под ними проносились

Леса, поля родные и луга.

 

Они бомбили вражьи эшелоны,

За ночь одну шестнадцать, было, раз.

Взлетали в небо русские мадонны,

Стремясь исполнить Родины приказ.

 

Вручную бомбы прикрепляли к днищу,

На низкой шли предельной высоте,

Чтоб враг их не заметил, пусть поищет,

Его громили в полной темноте.

 

Немного было их в полку, но ужас

Ночные ведьмы сеяли вокруг.

Жара им не помеха да и стужа.

Впадали в «кому» фрицы от подруг.

 

Горели танки на платформах ярко,

Взрывались рядом пушки, а на них

Смотрели сверху лётчицы, не жалко

Захватчиков им было в грозный миг.

 

Они свой долг исполнили отважно,

С врагом сражались, не жалея сил,

Летали на У-2 всегда бесстрашно,

Победу нам на крыльях принесли!

С. Мельникова

 

Ночные ведьмы

Май сорок третьего, в роще закаты.

Взрывы вчерашние и не слышны.

Скрип патефона, танцуют девчата –

Всё, как до этой жестокой войны.

Был лишь вчера выпускной – смех и слезы,

Первые чувства, прощанья слова...

А в камуфляже из веток березы

После боев отдыхают По-2.

 

Дома вас ждут, возвращайтесь, родные!

Лишь бы дожить до счастливой весны…

Юные Золушки – Ведьмы Ночные,

Страшная сказка прошедшей войны.

 

«Скоро Победа, осталось немножко!»

Верят они и твердят вновь и вновь.

Где же вы: Сашка, Андрей и Сережка...

Что не успели сказать про любовь.

И получая солдатскую почту,

Каждая ждет этих слов дорогих...

Может, был в спешке дан адрес неточный,

Может кого-то уже нет в живых...

 

Девочки кружатся под Рио-Риту,

Звонко щебечут все наперебой.

Будет война пусть сегодня забыта,

А завтра вновь в небе яростный бой.

Только судьбу не желают другую,

Смерти в лицо смотрят на вираже.

Крики «Прикрой, я сейчас атакую!» –

Мамы не смогут услышать уже...

 

Дома вас ждут, возвращайтесь, родные!

Лишь бы дожить до счастливой весны…

Юные Золушки – Ведьмы Ночные,

Страшная сказка прошедшей войны.

Е. Шакирьянова

 

Сказки на ночь. Ночные ведьмы

Опять ты вся в слезах по пустякам?

Тушь потекла, и покраснели глазки,

Не спишь, переживаешь по ночам.

А хочешь расскажу тебе я сказку?

 

Жила-была великая страна.

Она была обширна и прекрасна...

В тот год случилась страшная война.

Враг был силен, бесчислен и опасен.

 

На фронт ушли отцы и сыновья.

А с фронта потянулись похоронки.

И чтобы жизнь свою прожить не зря,

Решили в строй простые встать девчонки.

 

Им было чуть побольше двадцати,

Но нынче это девушки-солдаты!

А им еще расти, любить, цвести,

Когда душа открыта и крылата.

 

Они и полетели. Только в ночь.

Подкрадываясь с неба незаметно,

Врага бомбили, улетали прочь...

За это звали их – ночные ведьмы.

 

За каждую из них «Железный крест»

Обещан был коварными врагами

Или ещё какой-то интерес.

Но страх переборов, они взлетали.

 

С заката и до самого утра,

Стараясь, чтоб себя не обнаружить,

Их легкое фанерное У-2

Несло противнику потери, боль и ужас...

 

Затихли канонады тех боёв.

Не все вернулись ведьмы из налётов.

Но каждая была готова вновь

Пожертвовать собою для народа.

 

Давно на картах нет уж той страны –

Сломало на кусочки злое время.

Но верю, в каждой девушке видны

Те самые бойцы – ночные ведьмы.

И. Лапаухов

 

Русские девочки

Памяти девушек-лётчиц 588-го ночного бомбардировочного авиационного полка, в 1941-1942 годах базировавшегося на Энгельсском военном аэродроме

 

Мы – русские девочки, чьи-нибудь дочки,

Нас ждут беспокойные, жаркие ночки,

Когда не сомкнёшь не целованных век ты –

Мы ночью бомбим боевые объекты.

 

Себя мы забыли, неловких и робких,

Мы – внучки валькирий в фанерных коробках,

Мы – русские пленницы хлипкой фанеры,

Нас в небе спасает бесстрашие веры.

 

Из щепок и досочек наши машины,

Нелепа и гибла броня древесины,

Но даже в опилках древесного сора

Девичьи сердца горячее мотора.

 

Из всех нам положенных видов защиты

Защита от жизни – могильные плиты,

А так… Только белый цветок парашюта,

Но будет ли для парашюта минута?..

 

Мы – русские девочки, райские птички,

Оставили дома девчачьи привычки.

Теперь мы не прежние – «соколы», асы,

Мы пулями строчим, как бисером, трассы.

 

Мы больше не носим ни шляпок, ни шарфов,

Наш «аксессуар» – это наш «Поликарпов»!..

Мы – русские девочки, милые феи,

И немцам от этого только страшнее –

Узнать над собой в смертоносной кабине

Лицо полудетское русской богини.

 

Хотя для фашистов отныне и впредь мы

Не русские девочки – «русские ведьмы»!

Но ты не гляди на ярлык скороспелый,

Мы – русские девочки, звонкие стрелы.

 

А бомбы… Всего лишь примета эпохи…

Мы – русские девочки, малые крохи.

И ты не пеняй, что летали мы низко,

Нас сделала выше стрела обелиска.

 

Мы – русские девочки, слёзки-стрекозки…

Разрезали небо лучом на полоски.

Как бабочек дети – силками, сачками,

Нас ловят «в прицел» световыми пучками,

 

И если попасться в пучок подгадаешь –

Стреляет зенитка. И ты пропадаешь…

Когда мы сгораем живыми огнями,

Бессильные ангелы плачут над нами.

 

Мы – русские девочки… Или – герои?

Ты снова про подвиг, а мы – про другое:

Неважно, кого мы и сколько бомбили –

За то и бомбили, что землю любили!

И чтобы не стать ей пылающим адом,

Мы сделались девичьим лётным отрядом.

 

Мы всё ещё рядом. Мы крылья не сложим.

На призрачную эскадрилью похожим

Курлычущим клином над вами, земляне,

Мы снова сбиваемся в строй «Журавлями»,

 

И вы преклоняете головы кротко…

Мы держим порядок – смотрите, как чётко! –

Готовы со стелы взлететь невесомо,

Как будто бы в Энгельсе с аэродрома.

 

И нет ни белей, ни отчётливей клина,

С ведомыми снова – Раскова Марина,

И снова смыкаются крылья, и снова

Нас в путь провожает гора Соколова,

 

И небо зовёт вдохновением долга…

Под крыльями – наша, но мирная Волга,

И небо вокруг – дорогое такое,

Забывшее войны в безбрежном покое,

 

А дальше, за Волгой, знакомые дали,

И солнце – как отблеск геройской медали…

И в гомоне птиц вам услышится снова:

«Мы – русские девочки!..» – клич позывного…

О. Жогло

 

Небесные защитницы России

Давно окончилась та страшная война,

И кое-где уроки страшные забыты.

И сносят памятники, и душа полна

Безмерной злобой в стане нами не добитых.

 

Ночными ведьмами фашисты звали нас.

А мы небесные защитницы России.

Но снова близок испытаний час,

Когда единой мы должны стать силой.

В. Хромова

 

Мы сёстрами на фронте стали

Серьёзные и хохотушки,

На каблучках, а кто-то без,

С серёжками когда-то в ушках,

Военной вверились судьбе.

И локоны свои остригли,

И косы падали на пол.

Готовы плакать, но острили,

Вливаясь в новый лётный полк.

 

О мамах часто вспоминали,

Грустили, глядя на закат.

А в письмах о другом писали,

Что в небе бьём уже врага.

Хоть сапоги совсем не кеды

И ноги в кровь – не тот размер,

Но свято верили в победу

И в дружбу – без неё нам смерть.

 

Мы сёстрами на фронте стали,

Делили радость и печаль.

Мы столько вместе испытали,

Что трудно говорить подчас.

Подруг погибших хоронили

И мстили, о себе забыв.

Мы мысленно летали с ними,

Чтоб фрицев уложить в гробы.

 

Не все из нас домой вернулись,

Не все родных обняли вновь.

И слёзы скорби навернулись,

Лишь вспомнила своё звено.

Приду я снова в день Победы

К подножью Вечного огня.

Лететь и мне за ними следом,

В бессмертный полк зовут меня.

В. Хромова

 

Женский гвардейский

Под Сталинградом вдруг нажали –

И, «русских варваров» кляня,

С Кавказа немцы побежали,

Не успеваем догонять.

 

Бомбим машины, танки, пеших,

Летаем ночи напролёт.

Вновь многотонный груз подвешен,

И оттого душа поёт.

 

На фронт мы все попасть хотели

В 17 или 25,

Шинели грубые надели,

Чтоб до конца войны не снять.

 

Но так хотелось нам уюта,

Привычной милой красоты,

Что на портянках незабудки

Мы вышивали, сняв унты.

 

Но это после грозной ночи,

Когда порою не уснуть

И напряжение захочешь

С себя хоть чем-нибудь стряхнуть.

 

Стихи читали, песни пели.

А в феврале, неслабый пол,

Мы юбки в первый раз надели –

Гвардейским стал наш женский полк.

 

Нас «Ведьмами» фашисты звали,

И чтобы это оправдать,

Мы снова жару задавали

Им в огненные те года.

В. Хромова

 

Таманский полк

Мы все восхищались мужеством и мастерством девушек-лётчиц авиаполка ночных бомбардировщиков.

К.К. Рокоссовский

 

Мы взяли курс на Геленджик,

Где и базироваться станем.

День. С непривычки чуть дрожим,

Увидев истребиных стаю.

От сердца всё же отлегло,

Когда поймём, что нас встречают

Свои, приветливо крылом

Над побережием качая.

Аэродром не так велик.

Направо горы, слева море

Бушует, свой меняя лик.

Садимся. В бой идти нам вскоре.

 

А черноморцы, видя нас,

Бросают: «Бабий полк, ребята».

Но третий год идёт война,

И мы такие же солдаты.

А доверяют только нам

Всю «ювелирную» работу.

И по мехчасти мы с темна

Бросаем бомбы, словно шпроты.

Но, возвращаясь, вдруг в поток,

Сходящий с гор, попали с ходу.

И страх пронзает, словно ток.

Ох, не упасть бы только в воду!

Собрав всю силушку в кулак,

Меняем курс, жмём на педали.

Вихрь победили кое-как

И немцам жару мы задали.

 

Стремились чаще мы летать

Не ради славы или помпы,

Кемарили минуток пять,

Пока подвешивали бомбы.

И раненые не впервой

Свой самолёт сажали гладко.

И возвращались снова в строй

Порой с серьёзною «заплаткой.

И в битве за Новороссийск,

Когда и с кораблей стреляют,

И тучей над тобой висит

Их «мессер», устали не знали.

 

А рядом полк стоял мужчин

На тех же самых «тихоходах».

Да, было множество причин

Фашистских больше сбить уродов.

Мы были лучшими везде –

И «Дунькин полк» вдруг стал «Таманским».

Я на парад лечу, надев

Звезду Героя, вместе с «братцем».

В. Хромова

 

По трое суток мы не спали

Герою Советского Союза Ирине Себровой, совершившей 1004 боевых вылета, посвящается.

 

С Тамани в Крым каким-то чудом

Часть сил, и без потерь почти,

Фашистам удалось не грудой

Через пролив перевезти.

Напичкан полуостров ими.

Зенитки и прожектора

Встречали жалами своими

Всю ночь. Но вновь лететь пора.

 

Морской десант был неудачным.

Плацдарм же нужен позарез.

Седьмую выполним задачу,

Хоть было времени в обрез.

Светает. Небо всё бледнее.

Наш одинокий самолёт

Стал для противника виднее

И ранен в грудь он и в живот.

 

Куда садиться, если всюду

Земля изрыта, как в аду?

Мотор заглох. Но верить буду

В свою счастливую звезду.

Не в счёт ушибы, боже правый!

И повезло, что наш солдат

Рукой покажет переправу,

Где катер собирал ребят.

 

Вот, переполненный, отчалил.

Мы возле раненых сидим.

А под брезентом груз печальный,

Но мы на мёртвых не глядим.

Фашисты были очень злыми

И за Тамань, и за Кавказ –

И полпути мы не проплыли,

Когда бомбёжка началась.

 

Но катер в берег носом ткнулся.

И кто-то шёл, кто полз, как мог.

К воронке мчались мы, пригнувшись.

Наш выбор был не так уж плох.

А вот когда мы отряхнулись

И посмотрели на причал,

Над катером вода сомкнулась.

Истошно кто-то там кричал.

 

Добрались в полк мы на попутке.

Прилечь бы тут и отдохнуть.

Но в ночь лететь – ни на минутку

Не сможем в этот день заснуть.

По трое суток мы не спали,

Но Крым сумели возвратить.

Нам Звездочки Героев дали,

И внукам чтоб могли светить.

В. Хромова

 

Главный приз

Сколько их было, ночей боевых?!

Не сосчитать – это точно.

Нам повезло, мы остались в живых.

Но вижу, словно воочью,

Солнце садится – взлетать нам пора

На беззащитных, фанерных

Тихих «У-2». И опять до утра

Вылетов 10, наверно.

 

Днём не уснуть: нет землянок для нас.

Аэродрома – полоска.

А до села добираться подчас

Сил не хватало нам просто.

Линию фронта проходим – держись!

Пули трассируют рядом.

Там нам пришлось покрутить виражи,

Но бомбы сбросим – порядок!

 

Следом за нами другие летят.

Цель поражая, уходим.

И расцелуем мы наших «утят»

За представленье такое.

А вот садимся почти в темноте –

Так нас сложней обнаружить.

Горы и море как будто не те.

И полоса, вроде, уже.

 

Есть 5 минут, заправляют пока

Баки и штопают что-то.

Я отключилась, но снова приказ…

Трудная это работа!

Только опять, главный это ведь приз,

Первыми будем проситься,

Чтоб хоть на вылет один до зари

Больше бомбить наглых фрицев.

В. Хромова

 

Отважный «Русфанер»

Он прост и неказист был с виду

«Небесный» этот «тихоход».

Средь прозвищ столь же безобидных

Лишь «Русфанер» плевком на борт.

 

Всё так. Он в целом из фанеры –

Поджечь не стоило труда,

Сгорит как факел в небе сером

Иль будет падать, как звезда.

 

Но Громов, испытав в полёте,

«Отличный», – скажет, – «самолёт!».

«Добро» дав будущим пилотам

Не на один грядущий год.

 

У-2 учить их должен дома,

А стал грозой прифронтовой.

Бесшумно сбрасывал он бомбы

И точно в цель под вражий вой.

 

Железный крест за «кофемолку»,

За невидимку-бомбовоз

Обещан каждому, кто сможет

Решить бесивший всех вопрос.

 

Нашла в музее Знгельс-базы

Обломки «мессера» – вот да!

Ведь сбит он был, не верю глазу,

Пилотом-женщиной тогда.

 

Все три полка в спецшколе этой,

Готовясь встать на фронте в строй,

Стрелять учились до рассвета.

У-2 жалел девчат порой.

 

А немцы «ведьмами» прозвали

Отважных лётчиц, что в ночи,

Мотор глушили и взрывали

Мосты и склады саранчи.

 

Лишь 9 из машин сгорело

В Гвардейском женском том полку.

А 36 их уцелело,

Продолжив на Победу курс.

 

И лётчиков-мужчин немало

Им управляло в те года.

Всех вместе 6 десятков стало

Героями, и навсегда!

 

Но многим звание посмертно

Присвоено, о чем скорбит

Их верный друг У-2 безмерно,

Он вместе с ними знаменит.

В Хромова

 

Над Тереком

Дошли до предгорий Кавказа,

Южнее Казбек и Эльбрус.

В станице Ассановской база,

Средь яблонь отыщут нас пусть

 

Долина Сунженская – это

И грозненский клад нефтяной,

От скважин горящих без ветра

До неба стоит дым стеной.

 

Но вот прояснилось немного.

Пора наказать тех, кто здесь

Встал мощно на главных дорогах.

Ведёт нас священная месть.

 

Летим на «подскок», ближе к фронту,

Чтоб за ночь раз 5 или 7

Над целью зайти с разворота

И сбросить весь груз, что несём.

 

По Тереку фронт, и без бродов,

Он вьётся, как лента, внизу.

Мы над переправой заходим.

Но вдруг попадаем в грозу.

 

Средь молний, как пёрышко, реем,

И снизу фонтаны огня.

Но взрыв наших бомб душу греет,

Фанфарами словно звеня.

 

Хотя самолёт словно сито,

Мотор не задет – и теперь

Мы Господу скажем «спасибо»,

В свой полк долетев без потерь.

 

* «Подскок» – взлетная площадка

В. Хромова

 

Вызываем огонь на себя

Район Моздока, видимо, черта,

Где опыт как трамплин для новых взлётов.

От одиночных подвигов устав,

Теперь летаем парой самолётов.

 

Сначала первый дразнит вражий стан –

И вот прожектора поймали «птичку».

Зенитки зев разинут тут и там,

Позиции открыв свои, – отлично!

 

Тогда второй неслышно над землёй

Скользит и точно в цель бросает бомбы. –

И на него переключают вой

Зенитки в приступе бессильной злобы.

 

Но мы вернулись в этот миг, как тень

Из тьмы возникнув, груз неся возмездья –

И склад цистерн пылал потом весь день.

А мы в ночи в другом бомбили месте.

На фронте привыкаешь ко всему,

 

Удачный вылет вновь за всё наградой.

Но чтобы обмануть и смерть саму,

Идти навстречу ей порою надо.

В. Хромова

 

Не все вернулись самолёты

Л. Ольховской и В. Тарасовой

 

Фронт отступает от Ростова.

И в небе немцы – господа,

Бомб тонны сбрасывают снова

На сёла и на города.

Вот истребитель наш ворвался

В их строй, но он всего один.

Хоть храбро бился, но взорвался –

И до земли тянулся дым.

 

Наш женский полк* тогда в Донбассе

Лишь начинал путь боевой.

И даже для гражданских асов

Последним мог стать первый бой.

Взлетели в ночь три экипажа

На лёгких маленьких У-2 –

И бомбы рвутся в стане вражьем.

Их начали атаковать.

Не все вернулись самолёты.

Что с третьим стало, много лет

Не знали и друзья-пилоты.

Но, наконец, нашли ответ.

 

В газете «Правда» появилась

Статья от жителей села

Про самолёт, что приземлился.

Пробиты пулями тела.

Двух лётчиц тайно хоронили.

К могиле безымянной той

Цветы все 20 лет носили,

Но и таблички нет простой.

Сельчане точно описали

В бою погибших и теперь

Родных туда приехать звали,

Для них всегда открыта дверь.

 

По описаниям и дате

Однополчане вмиг поймут,

Что Люба с Верой там когда-то

Нашли свой временный приют.

Их с почестями похоронят.

И у портретов помолчат,

Взрослея, девушки в погонах,

Чтоб свято помнить тех девчат.

 

*588-й легких ночных бомбардировщиков.

В. Хромова

 

Силён был враг

Я так любила парашюты!

Но это было до войны.

Под куполом полёт как чудо,

И нервы не напряжены.

Паришь, как птица, над землёю,

Над лесом, лугом и рекой,

Где всё волшебное – родное.

В душе восторженный покой.

 

Летали ж мы без парашютов.

Зачем нам этот лишний груз?!

Сбить нас достаточно минуты,

Но днём иль рано поутру.

А на охоту чаще ночью

Крадёмся тихо по шажку,

Чтоб разбомбить объекты точно,

Пока не видимы врагу.

Зато могли мы на колени

Взять САБ* и резвых «лягушат» –

Некрупных бомб, они без лени

Попрыгают и суд вершат.

И, прицепив не 100, а 200

Кг. под самое крыло,

Слагали бой мы, словно песню…

Везенье вдруг оборвалось.

 

Год 43-й. Август. Лето.

И небо в звёздах – звездопад.

4 самолёта в небо

Вновь на задание взлетят.

И на подходе к главной цели

Спустились, заглушив мотор.

Но двух минут не долетели,

Как расстреляли их в упор.

 

Люфтваффе для уничтоженья

Отважных лётчиц в этот год

Стервятников ночных кружений

Из мест других переведёт.

Один немецкий ас Иозеф

Сбил три «По-2» из четырёх.

Решили мы тогда серьёзно,

Что парашют бы им помог.

 

Четвёртый самолёт зениткой

Был сбит – никто не уцелел.

И травы от печали никнут,

И временно мы не у дел…

Могилы позже разыскали

Девчат из нашего полка –

Победно звёзды засверкали,

Видны теперь издалека.

 

Силён был враг, ломались страны

За месяц под его пятой.

Но всё же мы войска тирана

Разбили в той войне святой.

 

*САБ – светящаяся авиабомба

В. Хромова

 

Сильный слабый пол

Ольге Санфировой

 

Полк наш женским был на сто процентов:

Лётчики и даже тех. состав.

Можешь быть ты мастером бесценным,

Но обязан вызубрить Устав.

Мы, конечно, многого не знали,

Не умели, но в смертельный час

И вдвоём деревья поднимали,

Маскируя самолёт от глаз.

 

Бомбы часто весили за сотню,

Но и днём, и ночью (то приказ)

Всё должно готовым быть к полёту,

Чтоб врага разить наверняка.

А менять запчасти в дождь иль вьюгу?!

Тоже выше всех девичьих сил,

Но нельзя же подвести подругу –

И никто поблажек не просил.

А однажды самолёт с крестами

Прилетел бомбить аэродром.

А машины с бомбами стояли,

Попадут – не кончится добром.

И Марина, ей всего 17,

Самолёт с трудом затащит в сень,

Чтоб и одному здесь не взорваться,

И не всем на взлётной полосе.

 

Только с дисциплиной по Уставу

Перебой случался на ходу.

Обо всём рассказывать не стану,

Лишь один пример вам приведу.

Мы бельё в арыке постирали,

А сушить решили под крылом.

Вдруг начальство, не сказав заранее,

Оглушило, как внезапный гром.

Хорошо ещё не осудили,

Но потом припомнили не раз.

В виноватых долго мы ходили.

Только вскоре стало не до нас.

 

В Энгельсе во время тренировки

Зам. комэска Ольга, вот беда,

Так летела низко над покровом,

Что хвостом задела провода.

Дали за разбитую машину

10 лет. По просьбе ж комполка

Искупить вину ей разрешили –

В полк вернуться поступил приказ.

Экипаж её стал самым лучшим.

Но опять вмешался злобный рок:

Сбили их с Руфиной как-то ночью –

Пробирались к фронту без дорог.

 

Через год погибнет Оля в Польше,

Над нейтральной спрыгнув полосой.

Мина ожидала жертву в толще

И старуха с острою косой.

Шли на смерть тогда мы ради жизни,

Принимая вновь неравный бой.

Чтоб свободной нашей стать Отчизне,

Жертвовали многие собой.

В. Хромова

 

* * *

Освобождение Тамани –

То беспрестанные бои.

В грозу и дождь, в сплошном тумане

Летят товарищи мои.

Там «Линия» есть «Голубая» –

Огня кромешного стена.

Мы за ночь пятый раз взлетаем,

Быстрей чтоб кончилась война.

 

Иду на малой высоте я,

Мотор почти что не стучит.

И вдруг ориентир потерян,

Слепят нас цепкие лучи.

Залаяли внизу зенитки.

Бросаем бомбы – всё в огне.

Быстрей уйти б. Но тут возникнет

Немецкий «мессер» в вышине.

 

И плоскость самолёта в клочья

Разорвана, в полу дыра.

Мотор чихнёт и вновь рокочет.

Пожар! Нам прыгать бы пора.

Страх накрывает…ненадолго,

Но злость нахлынет, как волна, –

Всё нипочём пред чувством долга,

Я дотянуть теперь должна.

 

Да, видно, так мы насолили

Фашистам, что теперь всерьез

По нашим «мотылькам» палили,

Чтоб в землю их уткнулся нос.

К тому ж скопилось «крыльев» столько

Теперь с двух враждующих сторон,

Что неминуем бой жестокий

И горечь новых похорон.

 

Пять самолётов здесь сгорели

И десять храбрых лётчиц в них,

Не слышать им весенних трелей,

Не обнимать своих родных.

И всё-таки мы победили

В святой небесной той войне.

Гвардейцам, Знамя нам вручили,

Чтоб стали мы ещё сильней.

В. Хромова

 

Нелётная погода

Пришёл сентябрь, и за окном

Льёт дождь – нелётная погода.

И вишня тонкая давно

Промокла под дождливым сводом.

Бросает ветер на стекло

Потоки капель, словно слёзы.

И плакать хочется мне, но

Приказ – и мы взлетаем грозно.

 

За станцией аэродром,

С которого вчера так яро

Летали фрицы вчетвером.

Им непогода как подарок.

Но пелену пробьют дождя

Четыре взрыва очень мощных.

И, от зениток уходя,

Мы счастливы, что били точно.

 

А снизу новый фейерверк

Стремится ввысь, бушует пламя.

И новый совершат набег

Девчата, следуя за нами.

В нелётные для фрицев дни

Нам даже скверная погода

Счёт помогает изменить

Теперь в любой время года.

В. Хромова

 

Везучая

Р. Е. Ароновой – Герою Союза, совершившей 960 боевых вылетов, посвящается

 

Ещё в 10-м классе Рая

Решила лётчицею стать,

Всю землю взглядом обнимая,

На крыльях чтоб стальных летать.

Письмо напишет не куда-то,

А прям в ЦК ВЛКСМ –

Откажут. Но с мечтой крылатой

В аэроклубе место всем.

Студенткой став и депутатом,

Повсюду будет успевать.

В МАИ переведётся – рада

Птиц быстрокрылых создавать.

На фронт просилась, но сначала,

Как все студентки, месяц-два

Окопы рыла, не ворчала,

Чтоб выстоять могла Москва.

 

Узнав о спецнаборе позже,

Пришла к Расковой – и она

«Настырной дивчине» поможет –

Судьба Раисы решена.

Запомнились Марины вскоре

Такие важные слова:

«Вы Родине на поле боя

Экзамен будете сдавать!»

Сдала на «пять»! Как и хотела,

Дошла до логова врага –

Верней, с боями долетела,

Бомбя его не наугад.

И, орденами грудь украсив,

На главный прибыла парад,

Чтоб со своей небесной трассы

Качнуть восторженно «Ура!!!»

 

Везучая? Да, очень даже –

Жива, сквозь ад такой пройдя!

Характер был стальным, что важно,

Друзья все это подтвердят.

Писала и стихи, и прозу.

И кажется порою мне,

Что я летала с ней сквозь грозы –

Мурашки даже по спине…

Уйдёт Раиса слишком рано:

Осколки прошлых в ней боев

(17) окопались в ранах,

Терзая, словно вороньё.

Но, как когда-то по Расковой

Она сверяла жизни нерв,

Так ныне в клубах подростковых

Девчат влечёт её пример.

В. Хромова

 

«Дунькин» полк

Е. Д. Бершанской, единственной женщине, награждённой орденом Суворова в годы войны

 

Да, создавала полк Раскова,

Но Евдокия – ком. Полка*.

А вскоре стал он образцовым,

И в том видна её рука.

 

Она привыкла не сдаваться,

Жизнь приучила: «Крепче стой!»,

Когда в детдоме вместе с братцем

Жила, оставшись сиротой.

Но дядя, как с войны Гражданской

Вернулся, взял детей к себе.

Мечта стать лётчицей годами

Звала на поворот в судьбе.

 

Инструктором в пилотной школе

Оставили её не вдруг.

Научит, как в полёте сольном

Риск рассчитать, чтоб сделать круг.

Затем работа в спецотряде,

Гражданских грузов перевоз.

А тут война. И Дуся рада,

Что полк возглавить довелось.

 

Девчоночки на фронт спешили,

Чтоб бить врага, и свысока,

Когда ещё не получили

Диплом, а кто-то от станка.

Строга Бершанская, но это

Лишь от желания помочь –

И ученицы до рассвета

Заданье выполнят точь-в-точь.

 

Готовы к бою. Фронт. Зенитки.

Фонтан огня. Потери. Кровь.

Промокнут иногда до нитки,

А то промёрзнут будь здоров.

Она, как мать, полна заботы,

Проводит в путь и вдохновит.

Но, отправляя их в полёты,

В тревоге до утра не спит.

 

Мужчины встретили насмешкой

К ним прибывших как «Дунькин» полк,

Нестроевых, таких потешных.

И что с них взять, ведь слабый пол.

Но очень скоро ясно стало,

Что для насмешек нет причин,

Когда в пример порою ставят

Девчат, что круче их, мужчин.

 

Да, создавала полк Раскова,

Но Евдокия – ком. полка.

А вскоре стал он образцовым,

И видно то издалека.

 

*588-й легких ночных бомбардировщиков (в последствии 46-й Гвардейский Таманский авиационный полк легких ночных бомбардировщиков).

В Хромова

 

Отчаянно смелой

К. М. Блиновой посвящается

 

За окнами звёзды дрожат в неводах.

А ей снится (время не лечит)

Тот бой над Орловским плацдармом, когда

6 «фоккеров» вышли навстречу.

От первой атаки, потом от второй

Она увернуться успела.

Пошла в наступление, ведь не впервой

Быть в небе отчаянно смелой.

Но вдруг загорелся её самолёт

И резко пошёл на сниженье.

Хоть есть парашют, но здесь вражеский свод

И 10 секунд на решенье.

Достав пистолет, побежала к леску

С надеждой на случай и Бога.

Фашисты оттуда, стреляя, бегут –

И ранена Клавдия в ногу.

 

Плен – значит допросы, побои и вновь

Допросы, концлагерь как жало.

Узнали: отсюда не очень давно

До тысячи пленных сбежали.

Два дня как два года. Но вот в эшелон

Загнали, везти чтоб на запад.

А лётчиков (надо ж!) в отдельный вагон,

В товарный, толкают внезапно.

Охранников-власовцев в тамбуре ор.

И пленные ножик достали.

Отверстие вырежут, сдвинут запор –

На полном ходу вылетали.

Потом на земле впятером собрались

И шли без дорог две недели.

Когда на пределе к своим добрались,

От радости даже запели.

 

А их ждал концлагерь, советский уже.

Допросы, допросы, допросы.

И норы во рву. Нет спасенья от вшей.

Покрыта вся кожа коростой.

Но это начальный этап, а потом

Дорога до зоны, как вечность.

На Курском вокзале вдруг грянет, как гром,

Проклятий волна, дух калеча.

Подольский спецлагерь. Ворота. На них

Был ящик почтовый – и быстро

Клавдия письмо бросит, чтобы проник

О ней в полк родной знак, как выстрел.

Потянутся дни. Вновь подъем и наряд.

Все строем идут на работу.

А силы здесь столько удержано зря,

Что выть от бессилья охота.

 

Но вдруг в октябре самолёт прилетел

И Клаву Блинову увозит.

Василий, сын Сталина, тот беспредел

Нарушит – от радости слёзы.

Он помнил, как к ним пополненье пришло,

Четыре средь них необычных.

Девчата! Но есть в них бесстрашье и злость –

Проверил Клещёв* это лично.

Сражались отважно девчонки тогда

В боях на полях Сталинграда.

Нечаева Клава погибла – беда!

И смерть кружит коршуном рядом.

Василий, как все, о девчонках болел,

На курсы хотел их отправить.

Они отказались, в боях став лишь злей.

Медаль «За отвагу» им дали.

 

Но всё продолжалась, зверея, война

И лучших подруг уносила.

Когда из четвёрки осталась одна,

За всех Клава мстила и мстила…

Вернувшись в свой полк, до Берлина дойдя,

Немало ещё повидала.

За храбрость чуть позже опять наградят.

Два ордена – это немало!

Как много воды с той поры утекло!

И всё, вроде, в жизни отлично,

Хотя вслед за мужем уехать пришлось

Ей в Киев – тогда не столичный.

Но только вот снится (что делать с собой?

Нет горестней, видимо, груза!)

Вновь тот роковой и отчаянный бой

За счастье народов Союза.

 

*Клещёв И.И. – командир 434-го истребительного авиационного полка

В. Хромова

 

«Грозная фрау» В. Гризодубова

У этой «грозной фрау»

Характер непростой.

Но все её награды

Заслуженны зато.

Не зря фашисты будут

Бояться, как огня,

Её Ли-2, повсюду

Ту лётчицу кляня.

 

В аэроклуб обычно

Приём лишь для парней.

Но самолёт привычен

Уже с рожденья ей.

С агитками летала

Она по всей стране

И средства собирала,

Чтоб победить в войне.

Наградой первый орден

За этот важный труд.

Но года не проходит –

Итог рекордов крут.

Их пять, но не забудет

Особенный один.

За рейс Москва-Актюбинск

Вновь орден на груди.

 

Им компас повредили

До старта ведь ещё.

А Штаты победить чтоб,

На километры счёт.

За Волгой у погоды

Испортился вдруг нрав –

А Оренбургу, вроде,

По курсу быть пора.

Но в облаках, как в вате,

Не видим с высоты.

И дальше степь, ни хатки

В просторах тех пустых.

Актюбинск. Здесь ночуют,

Рекорд свой подтвердив.

Летят назад. Но чуют

Боль и пожар в груди.

 

Да, так бензином пахнет,

Что просто ни вздохнуть,

Того гляди вдруг жахнет –

На Оренбург свернут.

И поездом поедет

Отважный экипаж.

Звезда же за победу

В Москве их ждёт в тот час.

А Валя вновь мечтает

Всех дальше пролететь.

Помочь сумеет Чкалов

В заветнейшей мечте.

До Дальнего Востока

Путь тоже не простой.

Расскажет без восторга

Потом о вехе той.

 

В 30-е бесчинства,

Расстрелы каждый год –

Как депутат, в защиту

Оболганных встаёт.

Во все стучится двери,

Ареста не страшась.

Народ ей свято верил,

За помощью спеша.

Война. Теперь фашисты,

Придя повелевать,

Свои устроят «чистки»,

И живы мы едва.

Но Валентина будет,

В Комиссию войдя,

Расследовать для судей

Все преступленья дня.

 

И вот она на фронте

Как командир полка,

В котором даже роты

Нет женской, но крепка

Её рука, и воля

Гнать фрицев так сильна,

Что лётчики невольно

Её верили сполна.

Советом вновь поможет

В тяжёлые те дни.

Примером личным тоже

Вселяет веру в них.

На цель выходит первой,

Какой бы ни была.

Её стальные нервы

Видны во всех делах.

 

А Ленинград взят в клещи.

Фашистов тьма – стена.

Внизу тревожно плещет

Озёрная волна.

Но командир до самой

Воды спустилась вдруг –

И немец вспомнил маму,

Свечой закончив круг.

Бесстрашно вылетая

В тыл лютого врага,

Бомбила и взрывала

Совсем не наугад.

Назначили награду

Тут немцы не скупясь,

Чтоб их от «грозной фрау»

Быстрей хоть кто-то спас.

 

Взрывчатку привозила,

Провизию, десант

И раненых грузила,

Умело сев в лесах.

Медаль же «Партизану»

Вручил Сабуров ей,

Нет, не в Колонном зале,

На базе ведь своей.

За смелость и отвагу,

Как командир полка,

Должна бы высшим знаком

Прославлена в веках,

Но лишь Звезду Героя

За подвиг трудовой

Ей, ставшей старше втрое,

Вручат, ещё живой.

 

А главная заслуга –

Созданье трёх полков*!

Доказывать и другу

Такое нелегко:

Способных с немцем биться

Девчат послать на фронт.

Прошения в столицу

Летят со всех сторон.

Из вузов и из школы,

Прибавив пару лет,

Шли в лётчицы – тяжёлым

Был путь их до побед.

 

* 586-й истребительный, 587-й бомбардировочный и 588-й легких ночных бомбардировщиков.

Сама Марина Раскова возглавила 587-й бомбардировочный полк

В. Хромова

 

Таран

(Памяти летчицы, заместителя командира

135 бомбардировочного полка Екатерины Зеленко)

 

За немцем и опыт, и рядом друзья,

Пятерка таких же фрицев,

А ей оторваться, уйти нельзя

И нечем от них отбиться…

 

У них, у «Мессеров», скорость не та,

И пушки, и пулеметы.

У Кати – только удар винта,

Маневр – душа полета.

 

Пусть догоняют; крутой разворот,

Не каждая так сумеет,

Точно навстречу, куда он уйдет:

«Мессер» тяжел, не успеет.

 

Годы уходят – пестрая лента,

Память героев храним мы.

Помним и летчицу Катю Зеленко,

Славную дочь Украины.

Л. Лундин

 

Воздушный таран

(памяти Е. И. Зеленко)

 

День догорал над притихшим селом

Шли самолёты с паучьим крестом,

Чтобы кровавое дело творить,

Родину светлую жечь и бомбить.

 

Кто им закроет дорогу вперёд,

Строй их развалит, а может, собьёт,

Есть ли, найдётся отважный такой?

Вот он, всё ближе и ближе герой.

 

Бой скоротечный и в чёрном дыму

Первый фашист, так и надо ему.

Но и машину с красной звездой

Пламя лизнуло горячей струёй.

 

Катя, Катюша! Храбрый пилот.

Прыгай, успеешь, горит самолёт.

Под фюзеляжем родные поля.

Добрые люди, сумская земля.

 

Нет, мои милые, долг до конца

Свой я исполню за мать и отца.

За ребятишек, весь мой народ,

Только в атаку и только вперёд.

 

Будто промчался вверху ураган,

Это Зеленко пошла на таран,

Небо качнулось, и огненный вал

Вражью вторую сразил наповал.

 

Годы пройдут, вспоминать и любить

Будут Катюшу и подвиг хранить.

В славе она негасимой своей

Стала родною для двух областей.

 

Курской, где начала мир познавать,

В школу ходить и цветы собирать.

А на Сумщине, в страде боевой,

Дочерью области стала Сумской.

 

В тёмных глубинах далеких орбит

Яркая точка-комета летит,

Спутник Вселенной, где звёзды плывут,

Люди земные Катюшей зовут.

 

За бессмертный военный полёт

Дочь свою славит российский народ.

В бронзе сегодня воздушный солдат,

А в карауле ребята стоят.

Г. Ильин

 

Единственная

Екатерине Зеленко – выпускнице Оренбургского (Чкаловского) высшего военного авиационного училища лётчиков, единственной участнице Финляндской войны и единственной в мире лётчице, совершивший воздушный таран 12.09.41 г.

 

Когда грозовая набухла гора

И молнии рядом, как бритвы,

Задуматься, значит, настала пора:

А сможем ли выстоять в битве?

И вспомним тогда мы ребят и девчат,

Сражавшихся против фашистов.

Каким нужно стать, чтоб, себя не щадя,

На бой с семерыми решиться?!

 

Десятый ребёнок в крестьянской семье

На равных с мальчишками всюду.

С зонтом прыгнув первой с сарая, под смех

«Я лётчицей, – скажет вдруг, – буду».

Из Курска в Воронеж уедет, чтоб там

Студенткой и парашютисткой

Быть лучшей и больше всех в группе летать.

Ведь станет, хотя не без риска.

Катюша спортсменка, каких поискать:

Метает копье, диск и молот,

А в беге могла б обогнать рысака.

Стрелок превосходный – всё может!

Их по комсомольской путёвке двоих

Из девушек взяли с охотой,

Умения чтоб укрепляли свои,

Придя в Оренбургскую лётку.

В Финляндии «Зимняя» длится война.

И Катя шлёт рапорт: «Отправьте».

Но только Зеленко не «он», а «она». –

Подписанное не исправить.

Единственной женщиной в этой войне

Катюша геройски служила.

В разведку летала, одна и в звене

Колонны и склады бомбила.

И Красного Знамени орден горит

Теперь на груди, словно пламя.

Любой хладнокровно воспримет экстрим,

Тот опыт военный как знамя.

 

Вернулась в свой полк, где состав весь мужской

Был рад возвращению Кати.

А веское слово её как закон –

Проверено в деле и кстати.

Инструктор. Над аэродромом теперь

На новых моделях кружила

И, чтоб было меньше в дальнейшем потерь,

На «Су» комсостав посадила –

Он бомбардировщик, но вооружён

Пятью пулемётами сразу.

И старшим учиться у Кати резон –

То видно их цепкому глазу.

Здесь, в Харькове, с Павлом судьба их свела.

Но Катя на брак не согласна

И двойню, утягиваясь, родила –

Боялась конфликтной огласки.

А в мае, за месяц всего до войны,

Учить ВВА* Павла станет.

Июнь. И читает он с чувством вины:

«Я скоро на фронт улетаю».

Сорвался, приехал и уговорил.

В палатке большой «пировали».

От счастья как будто на крыльях парил.

Но счастье и кратким бывает.

Геройский пример подавала парням,

Она ведь теперь зам. комэска.

Всегда впереди сквозь завесу огня

В налётах отчаянно дерзких.

К району Пропойска колонна пришла

Из танков, авто и пехоты –

Лишь груды металла теперь и тела.

«Отличная, – скажут, – работа!»

 

На редкость был хмурым сентябрьский тот день,

Но дважды в разведку слетала.

Фашисты опять наступают везде,

У нас сил по-прежнему мало.

А тут донесенье: идут с двух сторон

К Лохвице колонны из танков.

Эх, вот разбомбить бы ночною порой!

Прикрытия нет для атаки.

И всё же решили разведать ещё.

Но с Лебедевым и Катюша

Настойчиво просится, встала свечой

И смотрит молящее: «Не струшу».

7 «мессеров» их на обратном пути,

Как коршуны, вдруг атакуют.

Напарник подбит, до земли долетит,

Не видя картину такую:

Три фрица, закончив с ним, как вороньё,

Вернулись в преступную стаю.

Одна семерым бой Катюша даёт.

Сбит «мессер», но лента пустая.

Бензин на нуле. Прыгать? Нет, немчура,

Вам радость она не доставит!

Лоб в лоб, зубы стиснув, идёт на таран

И имя своё тем прославит.

Той осенью в части люфтваффе** приказ

Поступит – запрет приближаться

К советским отчаянным асам, чтоб враз

В таран вот такой не ввязаться.

 

При ней комсомольский был найден билет,

Пропитанный пятнами крови.

Учительница после наших побед

Дверь в военкомате откроет.

А Сумский обком комсомола послал

Докфакт в Оренбургскую лётку,

Чтоб новых курсантов на подвиги звал.

А с ним и Катюшино фото.

Погибшую лётчицу похоронил

Тогда Анастасьевки житель.

А утром фашисты соскочат с брони,

Дорога на Харьков открыта.

К «Герою» представлена Катя была,

Но… «нет доказательств» удара.

Лишь в 70-х рассеется мгла:

В раскопках видна чётко кара.

И вот в 90-ом подписан указ

О праве на званье Героя.

Как часто такое бывало у нас

И ныне бывает порою!

Останки её в Курск потом увезут.

И был обелиск установлен

На месте паденья отважного «Су».

Что стало с ним в Киевской нови?

Но в небе сияет, светла и легка,

Планета с названьем «Катюша».

И так ей сиять нам, землянам, в веках

И высью лечить наши души.

 

А раненый штурман тогда уцелел,

Он прыгнул, приказ не нарушив.

А что было дальше, уже на земле

Не видел, трясло, словно грушу.

Но Павел услышал Павлыка рассказ –

И дрожью пробило всё тело.

– Ты видел убитой её, мне сейчас

Скажи. Что ж так врёшь неумело?!

Они поженились лишь месяц назад.

А завтра хотели отметить

Её юбилей – и скупая слеза

Из глаз путь готова наметить.

Полк 135-й был переведён

На новое место столь спешно,

Что Павел о Кате, бедой угнетён,

Пытался узнать безуспешно.

 

Он будет бороться, хоть боль не прошла,

Когда все смирятся с потерей.

Годами запросы настойчиво слал,

И мстил, в смерть любимой не веря.

Последним с Урала приходит ответ,

Мол, в госпиталь не поступала

Зеленко Е.И. – и надежд больше нет.

Трагична окраска финала.

В последний момент также думал о ней,

От боли закрыв плотно веки –

С единственной и несравненной своей

Теперь будет рядом навеки.

 

*ВВА – Военно-воздушная академия

**Люфтваффе – (воздушный род войск) – название германских военно-воздушных сил в составах рейхсвера, вермахта и бундесвера.

В. Хромова

 

Эти русые косы

А. В. Лебедевой посвящается

 

Девушка похожа на подростка.

Взгляд лучистый, русых две косы.

Но ей возражать порой не просто,

Не уйдёт со взлётной полосы.

Старший брат – пилот, теперь и Тоня

Загорелась лётчицею стать.

И в детали все вникать готова –

Учит новеньких потом летать.

 

Грозно атакует военкома,

Требуя на фронт её послать.

И одной из первых очень скоро

В женский полк зачислена была.  

Только ПВО ей не по сердцу.

А под Сталинградом в самый раз

Задавать фашистским гадам перца.

Сбит один – Ура! Ура! Ура!

У Великих Лук с двумя сражалась,

Одного подбив. Второй был ас.

Раненый Як всё же посадила

Кое-как она на фюзеляж.

Орден. И медалью «За отвагу»

Тоня награждается не зря:

Родилась ведь под советским флагом

В хуторе с названием «Заря»!

 

В 43-м полк в районе Курска

И Орла. Задача: не пускать

Бомбовозы фюрера по курсу,

Не мешали нам чтоб наступать.

Но должна была на то заданье

Вылететь подруга из звена.

Только если Тоня загадает,

То добьётся своего она!

Видимо, почувствовала сразу,

Что пришла в их дом уже беда –

Похоронка на меньшого брата,

Старший инвалидом стал тогда.

И четыре экипажа разом

Поднялись над сумрачной Окой.

А врагов 12 видно глазу

И десятка два недалеко.

 

Несколько часов герои бились,

«Мессеров» и «вульфы» разозлив.

Их к плацдарму так и не пустили –

Мимо сбросив бомбы, те ушли.

Не вернулось всё звено Гуськова.

Что случилось с ними, много лет

Было не известно. Но осколком

В материнском сердце жжёт ответ.

Адъютант писал вслед похоронке,

Что попала Антонина в плен,

Что в фашистский госпиталь девчонка

Угодила, взятая в селе.

На допросах, мол, держалась дерзко,

Плюнув прямо в морды палачам.

Для чего враль изгалялся мерзкий

И клеймом ударил вдруг с плеча?

 

Не могла в плен сдаться Антонина,

Тонечка её – и мать ждала,

Что вернётся дочка вместе с сыном,

Хоть война уже их отняла.

40 лет родные след искали,

Но он очень глубоко лежал.

Да и сверху не было приказа

Поиск рядовой тот содержать.

По рассказам жителей, в болото

За деревней, хоть недалеко,

Самолёт советский рухнул с лёту –

И достать его не так легко.

Но решили, что пилот французом

Был, ведь и «Нормандия» в тот год

Не давала падать тоннам «груза»,

Защищая дружеский народ.

 

Лишь когда «Союз-Т6» пускали –

Первый наш с кап. миром экипаж –

Вдруг приказ из области прислали.

А вот поиск тот сюрприз припас.

Средь обломков самолёта видят

Парашют, нож, компас, пистолет.

Шлемофон, в нём косы, словно гиды.

Девушка! Сомнений больше нет.

А сестра Мария держит орден,

Говоря, что Тонечка теперь

С обелиска смотрит в небо гордо…

И чуть мягче давит груз потерь.

В. Хромова

 

Посвящение лётчице Лилии Литвяк

Война пришла невестой в черном платье–

Нелепой, ужасающей, зловещей–

Протягивая мёрзлые объятья,

Ломая жизни, как чужие вещи.

 

Молоденькие дерзкие ребята

На фронт шли бесконечной вереницей.

Не все из них увидят сорок пятый–

О многих – лишь за упокой молиться...

 

Июнь – и добровольцев набирают

На фронт, туда, где риск навек остаться...

Гарантий выжить нет–все понимают,

Но все равно идут за Родину сражаться.

 

Пришла девчонка –тоже в бой стремится –

Хрустально хрупкая, красивая по-детски.

«Ну что же тебе дома не сидится?» –

В военкомате ей сказали резко.

 

«Куда ты? Там война, там смерть и слёзы!

Эх...Глупая...зовут-то тебя как?»

Девчонка посмотрела смело, грозно,

Ответила– «Я – Лидия, Литвяк».

 

Ей девятнадцать было, скоро двадцать.

Аэроклуб ей был как дом второй,

И родилась она в день авиации –

Так стало небо всей ее судьбой.

 

Год пролетел. И Лидия в полку,

Жизнь самолёту полностью доверя.

И каждый бой её сродни броску

Бесстрашного отчаянного зверя.

 

А меж жестокими воздушными боями

Читала книжки, о любви мечтала...

Скучала по родным, друзьям, по маме –

Та за неё до слёз переживала.

 

И даже на войне – была девчонкой,

Частенько в зеркальце карманное смотря,

Из парашютного (другой не сыщешь) шёлка

Изящный длинный шарфик мастеря...

 

В кабину самолёта приносила

Всегда букетик полевых цветов,

В ней сочетались красота и сила,

Достойные романсов и стихов.

 

Просила называть не Лидой – Лилей –

И не был кто-то против псевдонима,

О ней однополчане говорили–

Она и правда с лилией сравнима!

 

Ей в небе равных не было – все знали,

Она в полете – будет сбит фашист,

Свой каждый бой она легко играла

По нотам, словно на рояле пианист.

 

Однажды пленный немец, ею сбитый,

Его с пилотом познакомить попросил,

С тем, кого он, неустрашимый, именитый

Как ни старался, но не победил.

 

Он – ас, барон, он был в себе уверен...

Всех орденов возможных кавалер.

Хоть в плен попал, но был высокомерен

Обезоруженный немецкий офицер.

 

Он ждал, что в комнату войдёт огромный –

В плечах косая сажень – богатырь,

Внезапно перед ним предстала скромно

Девчонка. «Лилия» – представил командир.

 

«Вы издеваетесь?» – вскричал фашист со злостью,

«Меня сбил ас, великий летчик сбил!

Его полет был точным, смелым, жёстким –

По всем фронтам ему я в небе уступил.

 

Я не поверю, что какая-то девчонка

Способна так талантливо летать!»

Внезапно Лиля засмеялась звонко,

И начала моменты боя вспоминать.

 

И жестами подробно описала

Известные лишь только им нюансы –

Сомнений у барона не осталось –

Она – тот ас, что не оставил шанса.

 

Голубоглазый ангел белокурый –

Но как ловка, проворна за штурвалом!

Хрупка, как лилии цветок, миниатюрна –

А что творила в небе, как летала!

 

Он – враг, но онемел от восхищенья

Талантом, смелостью, решительностью Лили...

И в знак почтения, как символ уваженья

Часы свои он протянул ей золотые...

 

Шли дни, слагались в месяцы недели...

Всё те же ужасы войны, погибель, кровь

Но жизнь брала свое, и Лилия сумела

Найти на фронте дружбу и любовь.

 

Ее избранник – Лёша Соломатин –

Такой же смелый летчик, как она.

Он полюбил её всем сердцем и засватал –

И получила Лиля звание – жена.

 

«Зачем?» – подумать можно удивлённо,

Какая свадьба? Разве время веселиться?

Но на войне не писаны законы –

Жизнь коротка – и надо торопиться!

 

А скоро Леша не вернулся из полёта –

«ЯК» камнем вниз упал, раздался взрыв...

«Нет больше Лёшки» – со слезами крикнул кто-то...

Девчонки-летчицы заплакали навзрыд.

 

А Лиля замерла от острой боли,

Которая иглой пронзила сердце.

Она – не Лилия, а выжженное поле...

Что делать дальше после его смерти?

 

А дальше – мстить. Сражаться что есть мочи.

Она не сдастся – он бы ей гордился!

А с тем, что слёзы душат среди ночи –

Она уже практически смирилась.

 

И Лилия сражалась, немцев била –

За всех, кто пал, за каждого солдата,

За Родину, которую любила,

За то, чтобы приблизить сорок пятый!

 

Ну а пока шел только сорок третий...

Июль закончился, и август на дворе.

Последний месяц фронтового лета

В безжалостной и варварской войне.

 

За день – уже три вылета победных,

Три сбитых мессера чернеют на земле...

Кто знал, что дальше будет бой последний?

Что Лилия растает вдруг во мгле?

 

Она была спокойна за штурвалом,

И выходя из сложного пике,

Увидела – противники сбежали,

Лишь след воздушный виден вдалеке.

 

И вот, уже хотела возвращаться

Назад на свой родной аэродром,

Как вдруг фашистский мессер показался –

И выстрелов глухих ударил гром.

 

Секунда боли, ужасающе безбрежной –

Вдруг кадры её жизни полетели –

Ей три, и мама обнимает нежно –

И им тепло, хоть за окном метели.

 

А вот она идёт с портфелем в школу,

Бушует теплая зеленая весна –

И радостно – ведь будет лето скоро,

И жизнь веселья и чудес полна!

 

На самолёте первые полёты

И ощущение пьянящей высоты...

Вот её самый первый день на фронте,

А вот и Леша дарит ей цветы...

 

Все эти кадры пролетели за мгновенье.

На этом – всё! И Лили больше нет.

Чуть-чуть не дожила до Дня рождения...

До своих юных двадцати двух лет.

 

Но не получит мама похоронку,

Скупые строки – горестная суть...

Бесследно, без вести пропал ее ребенок –

Надежда теплится, но Лилю не вернуть...

 

А звание героя ей не дали...

И лишь спустя полвека, в девяностом –

Она была представлена к медали –

Та девушка, что покорила воздух!

 

И если видите вы лилию в саду –

Цветок, что так изящен и изыскан –

Вы вспомните на миг девчонку ту,

Чей путь был мною с трепетом описан...

 

Представьте на минуту, как она –

Такая хрупкая – отчаянно сражалась...

За то, чтоб дать на свет родиться нам,

Чтобы история народа продолжалась!

О. Марухина

 

Белая Лилия

Слишком поздно, много лет спустя

Все-таки нашла ее награда,

Ту, что оперением блестя,

Защищала небо Сталинграда.

 

Девичьим рукам покорный ЯК

Взмыл с земли без всякого усилия.

За штурвалом Лидия Литвяк,

Позывной у летчицы был: «Лилия».

 

Младший миловидный лейтенант,

Хоть на фронте без году неделя,

Проявила редкостный талант

В самолетных яростных дуэлях.

 

Лида била в цель наверняка,

Выпуская пуль горячих трассы.

Белый на борту бутон цветка

В ужас повергал немецких асов.

 

Сотнями пропеллеров гудя,

Движется тяжелая армада,

Ничего живого не щадя,

Выжигая землю Сталинграда.

 

Грузный «юнкерс» вздрогнул и обмяк.

Небо сотрясается от взрыва.

Истребитель Лидия Литвяк

На гашетку жмет без перерыва.

 

Крен направо от взрывной волны.

Мастерски подбила, точно в тире.

И десятки жизней спасены,

И фашистов меньше на четыре.

 

Сколько раз испытывать судьбу?

Избегая очереди, плена.

Бисер пота выступил на лбу,

Просочились капли из-под шлема.

 

Волосы – пшеничное жнивьё,

Будто расплетенные косички.

Кажется, от взгляда лишь ее

«Мессеры» горели, словно спички.

 

Но и фрицы лезли на таран,

Брали на прицел, строчили в спину.

Борт у «Белой Лилии» весь из ран,

Смерть не раз стучалась к ней в кабину.

 

Бой за боем, с опытом, не вдруг

Стала Лида первоклассным асом.

Потеряла мужа и подруг,

И пропала в небе над Донбассом.

 

Только полстолетия спустя

Отыскать смогла Звезда Героя

Ту, что в небе крыльями блестя,

Никогда не покидала строя.

А. Бутенин

 

Белая Лилия – Лиля Литвяк

Поисковому отряд «РВС»* СШ № 1 г. Красный Луч Луганской Республики с благодарностью за операцию «Белая лилия», длившуюся 9 лет, посвящается

 

Как много их в земле ещё лежит –

Героев неопознанных, безвестных!

И слава тем, кто помнит и скорбит,

Кто ищет и хоронит повсеместно,

Кто собирает по крупицам всё,

Что раньше было тайною покрыто,

Кто память, словно знамя, пронесёт,

Делясь итогами своих открытий.

 

В 14 в аэроклуб пришла

И через год сама уже летала,

В День лётчиков не зря ведь родилась

И с детства в небеса взлететь мечтала.

Инструктор. 45 учеников

Успеет подготовить пред войною.

На фронт попасть, конечно, нелегко.

Но тут набор для девушек откроют.

Был сформирован знаменитый полк,

Который позже «ведьмами» прозвали.

А Сталинград в огне – не слабый пол,

З лётчицы и здесь повоевали.

От свастик в небесах черным-черно.

Жестокие бои за переправы.

Потери велики, но всё равно

Порою нашим девушкам нет равных.

 

Взлетая во второй здесь только раз,

Сбивает Лиля двух фашистских гадов.

Один – барон, в крестах, германский ас.

За 30 наших сбитых те награды.

Он уцелел, да всё же в плен попал

И просит показать того, кто в небе

Его сразил геройски наповал.

Вдруг фея из цветка – он в страшном гневе.

Решил, что разыграли. А она

Детали боя так опишет верно!

Часы с руки снял – восхищенья знак

Её отвагой, мастерством и верой.

Но ей подарки фрица не нужны.

Он вновь повержен этой силой духа.

За счастье близких и за честь страны

Шли и на смерть, собой прикрыв друг друга.

 

На фюзеляже* лилии цветок

Под Сталинградом вскоре появился.

Переведут когда в гвардейский полк,

Сам Соломатин вмиг в неё влюбился.

Он стал известным раньше, чем она,

Испытывая Як на поле боя.

Да и его отважная жена

Заданье может выполнить любое.

Опять водном бою двоих собьёт –

И Красная Звезда на грудь ложится.

Фашистам мстить она не устаёт,

И полк мужской такой «звездой» гордится.

А над Ростовом целый рой гудит

Фашистских бомбовозов без прикрытья.

И Лиля видит «мессер» впереди,

И не один, а 6 довольно прытких.

 

Спешат на помощь, в пользу немцев счёт,

Но Лилия готова к новой схватке.

Пусть ранена и в ногу, и в плечо.

Один подбит и, вроде, всё в порядке.

С большим трудом дойдёт издалека

До полосы знакомой, но сознанье

Отключится – у мужа на руках,

Как в сладком сне, плывёт его родная.

Потом недельку только полежит

На койке госпитальной – и с порога,

Как птица, вновь к желанному спешит.

И в бой, почти не отдохнув с дороги.

У Алексея больше орденов,

И в мае стал Героем он Союза.

Хотелось, чтоб гордился и женой.

Семейные их вдохновляли узы.

 

Вот отличилась и на этот раз.

Аэростат бы сбить совсем не плохо.

Огнём с земли рулил он в этот час,

Над фронтом в небо взмыв опасным оком.

Никто не мог приблизиться к нему.

А Лидия зайти решила с тыла.

Дав очередь, уходит – посему

Вдруг сдулся он, проткнут как будто шилом.

Любовь давала силы для побед,

Хранила в небесах, звездой сияла.

Но вдруг беда – и жжёт кровавый свет

Трагического лётного финала.

Муж на ученьях на глазах у всех,

Из «бочки» низко над землёй не вышел.

Но вновь она на взлётной полосе,

И рёв её мотора в небе слышен.

 

В июне вновь настиг удар судьбы.

Был неудачным бой тем летним утром.

Да, ястребок фашистами подбит,

Не прыгнет только Катя почему-то…

Река Миус, дорога на Донбасс.

Тоска на сердце давит с новой силой.

Четвёртый за день вылет… Но приказ…

И долго не могли найти могилу.

Прошёл слушок: могла попасть, мол, в плен –

Указ о награждении Героем

Лёг под сукно на 40 с лишним лет.

Но тайну всё же дети приоткроют.

Заданию отряду «РВС»

Дают при встрече лётчики-гвардейцы.

Повсюду поиск начинают здесь

И входят в сёла к старожилам-дедам.

 

Им скажут, что ребята в норке змей

У лесополосы нашли когда-то

Одежду, сапоги, шлем и ремень.

Полковник вызван из военкомата.

А экспертиза выдаст результат,

Не лётчик что, а лётчица в том месте.

Но документов нет – придётся так

И схоронить, как многих неизвестных.

И юные разведчики в поход

Идут по хуторам, здесь бывшим прежде.

Узнают, что советский самолёт,

Тот Як-1, нашли полусгоревшим.

Обломки и патроны – пулемёт

Строчил, как видно, долго. Ох, родная!

Понятно стало: Лилии полёт

Окончен здесь, теперь мы твёрдо знаем.

 

На черепе отверстие. Кто мог

Сказать когда-то, что сдалась без боя?!

Как поиска столь долгого итог –

Присвоено ей звание Героя!

Луганская республика. Донбасс.

Бомбят фашисты города и сёла.

Но вряд ли им сломить удастся нас,

Ценой огромной от чумы спасённых.

У Первой школы Красного Луча

Есть памятник той лётчице бесстрашной.

Здесь в День Победы снова зазвучат

Стихи и песни, чтобы помнил каждый

О тех, кто ради нас погиб в бою.

Вновь караул почётный замирает.

Ружейный в честь неё звучит салют.

И я невольно слёзы утираю.

 

*Фюзеляж – корпус самолёта

** «РВС» – Разведчики Военной Славы.

В. Хромова

 

* * *

о Лилии Литвяк

 

Здесь на стеле молодая женщина,

Шлемофон расстегнут меховой,

Улыбалась строго и застенчиво,

Улыбалась словно мне одной…

 

Здравствуйте, и не судите строго,

Что по отчеству не буду звать,

Я была девчонкой босоногой,

Вы на фронт летели воевать.

 

Но сегодня грусть мне сердце сжала,

Вас любя, как старшую сестру,

Вырезки военного журнала

Я носила в школу поутру.

 

Мне, девчонке, пламенно хотелось

Мчаться в голубую высоту,

Ваша доблесть мне давала смелость

Верить в окрыленную мечту…

 

Очень жаль, что рано Вас не стало,

Что для Вас померкла неба синь,

Жаль, что не коснулись Вы штурвала

Новых, удивительных машин!

 

Много лет прошло, как я Вас знаю,

Этот взгляд лучистых, светлых глаз.

Вам свои полеты посвящаю

И стараюсь быть достойной Вас…

М. Попович

 

Ночные ведьмы

Посвящается Герою Советского Союза, заместителю командира эскадрильи 46-го гвардейского ночного бомбардировочного авиационного полка 218-й ночной бомбардировочной авиационной дивизии 4-й воздушной армии Северо-Кавказского фронта, гвардии младшему лейтенанту Евдокии Ивановне Носаль

 

Вновь цветут на Кубани сады,

Пышно так; абрикосы и вишни,

И далёкое эхо войны

В небе памятью строчки напишет.

 

Под крыло тихохода ПО-2

Уплывает знакомая бухта,

И заветная цель так близка,

Ещё миг, и колонна вся «ухнет».

 

А потом поскорее назад,

Дозаправиться и зарядиться,

Чтоб осыпать вновь огненный град

Ненавистным на голову фрицам.

 

Евдокия, Дуняша Носаль,

Замкомэска «Ночной эскадрильи»,

Разбросает разящую сталь,

За сыночка, что в Бресте убили.

 

И на базе, когда прилетит,

Отключится в кабине мгновенно,

Пока в баке достигнет лимит,

И пополнят БК непременно.

 

Ну и ночка недавно была,

Над станицею нашей, Киевской,

Порубили девчат «мессера»,

Под одной схоронили вывеской.

 

Тихоходный, фанерный ПО-2,

С приглушённым мотором парит,

Так охотится ночью сова,

У атаки есть свой алгоритм.

 

На «приборке», на месте часов,

Фотография мужа любимого,

Выводила не раз из боёв,

Руку верную, чуя незримую.

 

Над Пашковской, в воздушном бою,

Смертью пала она, Евдокия,

Штурман Ира, пытая судьбу,

На поляну ПО-2 посадила.

 

Хоронили в открытом гробу,

Провожали станицей Героя,

Холм могильный в венках и цвету,

Лишь она не вернулась из боя.

 

И цветут на Кубани сады,

Пышно так; абрикосы и вишни.

Красным цветом фанерной звезды,

О Героях страницы напишут.

М. Бароменский

 

Две Звезды

Светлой памяти лётчиц Е. Носаль и И. Кашириной

 

Светила полная луна.

Внизу поблескивала бухта.

И наш плацдарм, как Сатана,

Бомбил фашист ежеминутно.

А мы бомбили их в ночи.

Но вместе тесно в небе звёздном.

«Вон выше «Рама», – мне кричит

Мой штурман. Но менять курс поздно.

 

Должна я сбросить весь запас,

Десант чтоб смог наш закрепиться.

Ура! Отстал пират от нас.

А может, это мне лишь снится?

Исчезло небо надо мной.

А фото мужа в липкой крови.

В него я ткнулась головой,

Не чувствуя смертельной боли.

И вижу Брест в огне, роддом,

Завал, похоронивший сына.

Как выла я на месте том,

Меня оттаскивали силой…

Потом как будто свысока

Увидела своё я тело.

А Ире самолёт никак

Не выровнять – штурвал заело.

Но, приподняв меня, смогла

Сесть на своём аэродроме.

И «Красная Звезда» легла

В ладонь, подобная короне.

 

Звезду Героя мне дадут

Посмертно, первой в женском списке**.

А позже девочки придут,

Грустя, к подножью обелиска,

Где вчетвером мы из полка

Лежим в могиле на Кубани…

Но в День Победы строй слегка

Ровняем крыльями над вами.

 

* «Рама» – немецкий «Фокке-Вульф»

**Е. Носаль первой из лётчиц в годы ВОв удостоенной звания Героя

В. Хромова

 

Жени Рудневой планета

Одна из недавно открытых планет названа именем

советской летчицы Евгении Рудневой

 

Я живу и знаю: где-то

в стуже тихой, неземной

Жени Рудневой планета

проплывает надо мной.

 

Женя Руднева не слышит,

не услышит никогда.

Выше смерти, жизни выше

одинокая звезда.

 

В небесах иного цвета,

чем привычный небосвод,

Жени Рудневой планета,

как жемчужина, плывет.

 

Женя...

Нет, не просто Чкалов

было небо в те года.

Эта девочка мечтала:

в небе есть ее звезда!

 

Но когда взметнулось пламя,

выжигая синь дотла,

Женя небушко крылами,

как ребенка, обняла,

в небо будущее веря,

в зло направив два крыла,

металлического зверя

звездным пламенем сожгла

и взошла над высотою,

посылая луч земле,

отдаленною звездою

у Вселенной на крыле...

 

Продолжением полета,

славы ратного труда,

все погибшие пилоты

в списках неба – навсегда,

все подруги боевые

с синью Родины в глазах,

что в истории впервые

воевали в небесах.

 

Эти летчицы-девчонки –

им в землянках бы не стыть,

им свои носить бы челки,

крепдешины бы носить...

 

Вот стоит одна в шинельке –

как весенняя ветла.

Генерал – взглянула мельком,

отвернулась и пошла.

 

– Это что, у мамы дома?

А устав? А ну сюда!

– Я с мужчиной, с незнакомым,

не общаюсь никогда.

 

«Покомандуй тут...»

Дивчина

загрустила у винта.

Не заводится машина.

Плачет краля.

Ну, беда.

Эх, вояки, пополненье...

Но сердитый генерал

в День Победы на колени

перед ними молча встал

и от имени России

перед Знаменем полка

тронул щеку через силу

там, где дрогнула щека.

 

А над ними выше неба

проплывала неспроста

неизвестная планета –

отмечтанная звезда.

 

И когда ее откроет

кто-то, ныне молодой,

Золотой Звездой Героя

вспыхнет имя над землей;

и, людским теплом согрета,

драгоценней всех камней,

Жени Рудневой планета

светит в памяти моей.

Ф. Чуев

 

Планета Жени Рудневой (Поэма)

Восьмого марта 1977 года решением Международного Планетного Центра малой планете № 1907, находящейся на орбите между Юпитером и Марсом и открытой 11 сентября 1972 года И. С. Черных в Крымской астрофизической обсерватории, присвоено имя штурмана Таманского авиаполка. Героя Советского Союза, павшей в боях под Керчью 9 апреля 1944 года, ЖЕНИ РУДНЕВОЙ.

 

Вскройтесь, зимние реки,

очиститесь ото льда,

чтоб вода с венецианскими зеркалами соперничала,

и пускай отразится

новоявленная звезда –

подмосковная девчонка.

 

Стихни, вьюга в Москве,

уймись, магаданская мгла...

Бог войны – красный Марс

и всесильный Юпитер,

если наша земля уберечь ее не смогла,

вы теперь берегите ее и любите!

 

Вскройтесь, души людские,

очиститесь от обид,

от скопившейся скверны

и словесного блуда.

 

Пересохшие души пускай напоит

свет звезды Жени Рудневой.

Горько, что ты звезда…

Ни одна из земных не смогла

обратить меня

из полуночного – в полуденного…

На ладони налипла Вселенная, словно смола,

Женя Руднева!

 

Вскиньте очи в зенит,

глазейте, деревни и города

в телескопы и с колоколенки!

…С неба смотрит новорожденная звезда,

а в реке отражается

синеглазая школьница…

 

* * *

Кто станет землей,

кто фанерной звездой,

кто в граните воскреснет…

На войне нету возраста,

на войне все – ровесники.

В семнадцать лет – школьница,

в девятнадцать – летчица,

в двадцать три ты станешь планетой.

Выбор пал на тебя.

И другого у Времени выбора нету.

 

* * *

Синие комбинезоны.

Парашютный шелк.

Небесные амазонки –

Таманский авиаполк.

Багровые горизонты.

Оборванные провода.

Как пепельные соты –

сгоревшие города.

И вместо мужских ладоней

в студенческом вальсе –

лежат

голубенькие погоны

на плечиках девчат.

 

Как будто юная Родина

руки на плечи кладет

и говорит:

– Женя Руднева,

кто, если не ты, спасет? –

 

А где-то за горизонтом,

куда невозможен полет,

журавлик недорисованный

в тетрадке твоей живет.

 

Нет силы, что остановит

задуманное тобой:

мечтала стать астрономом,

выпало стать – звездой.

 

«Открою звезду, – говорила, –

чтоб свет ее голубой

священней, чем «Аве Мария»

волшебничал над душой…»

 

Таманская непогода…

Начало было светло:

звездочка – на погоны,

звездочка – на крыло.

 

* * *

Знала бы, Женя, как хочется

поддаться соблазну творчества

и, козыряя образами, доказать,

что ты –

одна из переселенок

на другие планеты,

что обитаема звезда твоя серебряная,

хотя, по науке, на ней жизни нету.

У меня навалом гипотез.

К примеру –

круговорот души в природе.

Душа не исчезает со смертью.

Значит, не умирает

и наша любовь

к Родине.

 

Разве может умереть любовь к Лермонтову,

к маме,

к Чистым прудам,

осыпанным листвой?..

Это, с одной стороны, называют бессмертием,

с другой стороны –

стало твоей звездой.

Все это относится к тому,

что человек не теряет,

а обретает.

Все это дается

раз в жизни

и навсегда!

…Наверняка,

наверняка она обитаема –

твоя необитаемая звезда…

 

Ничто в поэтической речи

в сравнение с тем не идет,

как падал над черною Керчью

горящий твой самолет.

 

Живая – уже неземная,

живая – еще не звезда,

живая, живая, живая

в горящих объятьях креста.

 

Небесная амазонка…

Ползет под тобой, склизка,

танковая колонна,

как сороконожка…

 

Никто уже не остановит,

ничто уже не спасет

бессмертный твой астероид –

смертельный твой самолет.

 

И где-то за горизонтом

сорвется, словно звезда,

журавлик недорисованный

с тетрадочного листа…

 

* * *

«Доченька моя, звезда,

неужели навсегда?..» –

мама станет у окна,

откуда доченька видна.

 

«Дочь верни, звезду возьми», –

обратится она к ветру.

«Дочь-звезду верни-возьми», –

обратится она к веку.

 

Ветру-веку уступлю,

но забьется под рубахой:

«Женя, я тебя люблю!» –

как на волю хочет птаха.

 

«Женя, я тебя люблю!» –

это шепчется листвою,

Митридатовой горою

и трамваем поутру.

«Женя, я тебя люблю!» –

так трубится журавлю

меж Землею и Тобою…

 

Напишу звезде записку,

в полпланеты расстелю,

чтобы было видно близко –

«Женя, я тебя люблю!».

 

* * *

История права. Года – бальзам на раны.

Кровавая трава взросла травой медвяной.

Но лучше бы звезда осталась безымянной,

Аукаясь в лесу, веселые земляне

вдруг смолкнут, увидав забытую землянку.

 

О, лучше бы звезда осталась безымянной!

Остался навсегда солдатик оловянный.

И кажется мне – смысл его улыбки странной,

что лучше бы звезда осталась безымянной...

 

Мне свет ее помог – надежнее, чем дратва,

стянул дыру в судьбе, как на холстине драной.

Но лучше бы звезда осталась безымянной!

Пусть лучше бы Она сынишке синеглазому

про оловянного солдатика рассказывала,

с вечернею звездой своей судьбы не связывая…

 

И когда

я увидел Ее,

на мгновение мне показалось,

что это не звезда,

не астероид с ослепительным длинным шлейфом,

а объятый пламенем самолет –

падает,

падает,

падает

на ползущие по нашей жизни танки.

П. Вегин

 

Жене Рудневой

Нет, не сгорела ты в пламени быстром

Факелом ярким пылая в ночи,

а унеслась ты в межзвездные выси –

там твое сердце большое стучит.

 

Там, среди звезд, ты летишь бесконечно.

А на земле на горе Митридат,

имя твое записали навечно

среди погибших под Керчью солдат.

 

Ах, как ты рано ушла безвозвратно…

Но, обернувшись одной из планет,

ты посылаешь на землю обратно

Малой Планеты немеркнущий свет.

Н. Меклин

 

Письмо любимой

Е. М. Рудневой – Герою Советского Союза (посмертно)

 

Её девчата звали «звездочётом».

Из МГУ, окончив третий курс,

Уйдёт на фронт, став штурманом пилотов –

И новеньких водила на укус.

 

Где встретились они среди пожара?

Дорожки где тогда пересеклись?

У Жени путь по небу пышет жаром,

А Слава всё же инженер-танкист.

Путёвку дали Жене в санаторий,

Чтоб долечить ранение в бою.

Она ж домой, в Москву, спешит, чтоб вскоре

В пути звезду любви найти свою.

Сумеет в полк приехать он однажды

И должен сразу вылететь в Иран.

Особой службы голубок бумажный

Пересечёт границы многих стран.

Да, о любви такой мечтает каждый.

И мы читаем в дневнике её:

«Зачем мне целый мир, не знаю даже.

Я днём и ночью думаю о нём».

 

А он шлёт строки: «Милая, родная,

Прелестный образ твой в душе храню.

Тоскую по тебе и твёрдо знаю,

Что лишь тебя всем сердцем я люблю.

Я долго не решался (ждал провала)

Коснуться губ твоих, но вот вчера

Меня в ответ ты вдруг поцеловала –

И я теперь твой преданнейший раб.

Не говори, что ты обыкновенна.

Таких, как ты, немного на земле.

Ты бьёшь фашистов так самозабвенно,

Что скоро выжжем даже мерзкий след.

Победу мы с тобой отметим вместе.

Ты в академию поступишь без труда.

А я куплю кольцо своей невесте,

Чтоб мы не расставались никогда.

Люблю. Целую. Но мне что-то грустно.

Ответь, прошу. Хоть строчку мне пришли».

Погибла Женя как Герой Союза…

А письма от него всё шли и шли.

В. Хромова

 

Памяти Героя Советского Союза Е. М. Рудневой

Жизнь мирная внезапно прервалась –

Германия войну нам навязала.

Осталось в прошлом, что было вчерась,

Вражда к врагу по жилам побежала.

 

Я только тех сегодня помяну,

Кому слова «земля родная» святы.

Им нужно было отстоять страну.

И молодость пошла в военкоматы.

 

Совсем охрип от споров военком,

Доказывая: «Призовём когда-то…».

Года себе поприписав тайком,

Не отставали от парней девчата.

 

При громе пушек ценят тишину.

Писать портрет же только начинаем.

И среди тех, кто рвался на войну,

Мы Женю Рудневу припоминаем.

 

Возьмем её слова из дневника:

«Есть счастье быть стране своей полезным

В момент угрозы» – мысль наверняка

И завещанье нам, обычным грешным.

 

Она врагов громила, не людей,

Как штурман проявив своё искусство.

Судьба как будто сжалилась над ней:

Дала узнать любви святое чувство.

 

Как радовалась Женя: «Я люблю!

Я заглянула в тайну мирозданья.

За что такая милость королю?

Идёт война, кровь, слезы и страданья».

 

Тревожить души умерших не грех,

Чтоб чей-то образ в памяти остался.

Портрет дополним отзывами тех,

Кто в том полку бок о бок с ней сражался:

 

«Бесхитростность, уверенность в себе,

Осмысленная целеустремленность

И обаяние, вызов ли судьбе,

Доброжелательность и непреклонность».

 

Мечтать не уставала в том аду.

И мы, сочувствуя родным, отметим:

О, как хотелось ей открыть звезду

И посвятить любимому и детям.

 

Из дневника: «Я многое могу.

Скорее б был повержен враг проклятый».

Последним стал её полет к врагу,

Полет четыреста шестьдесят пятый.

 

Жизнь продолжалась и брала своё.

Потомки героинь не забывали.

Планету же открыли без неё,

Но в честь её открытие назвали.

Н. Басов

 

* * *

Самолетик взлетел над Россией –

Над полями, над озером синим.

Подняла его в высь от земли

Женя, Женечка, Жигули.

 

Так прозвали подругу девчата

В легендарном Таманском полку.

Над восходами, над закатами

Шла девчонка навстречу врагу.

 

Пролетают вдали

Самолетики, как журавли.

Там, вдали от земли

Женя, Женечка, Жигули…

 

Бушевали военные вьюги.

Погибали друзья и подруги.

Как Вы вынести это смогли,

Женя, Женечка, Жигули?

 

Нету писем от мамы солдату,

Светло-русый скучает пилот.

Над восходами, над закатами

В темном небе кружит самолет.

(автор неизвестен)

 

Песня о летчице Хомяковой

летчику-истребителю старшему лейтенанту Валерии Хомяковой, сбившей в ночном бою немецкий «Юнкерс-88»

 

Ночь покрыла города и села,

Обняла поляны и леса.

И в кругу твоих друзей веселых

Смолкли на минуту голоса.

 

Вдруг сверкнуло на вершине ночи,

В облаках прожектор заиграл.

Будь, пилот, в бою упрям и точен

И держи уверенно штурвал!

 

Всё проверив строго и умело,

Лейтенант садится, просит взлет.

Это наша Хомякова Лера,

Смелый и отчаянный пилот.

 

Подан старт, летит стальная птица.

Каждый, затаив дыханье, ждет.

Вот и враг – и очередь по фрицу, –

Пламя охватило самолет.

 

Бой закончен, летчик рапортует:

Все в порядке – мой противник сбит!

И семья пилотов торжествует:

Счет геройским подвигам открыт!

Т. Иванчук

 

«Джульетта»

А. Ф. Худяковой – Герою, зам. комэска полка «ночных ведьм», совершившей 926 боевых вылетов.

 

Соседями стали «сестрицы» и «братцы» –

Пути их должны были пересекаться.

Да, лётчиков много красивых и смелых,

Но только при нём сердце радостно пело.

 

Любуясь, её произносит он имя.

Она, как цветок белый, нежный, ранимый.

Не смея признаться, он новой ждал встречи.

Война. А любовь душу греет и лечит.

 

Красивая пара отважных пилотов.

Но снова опасные ждут их полёты.

У Тони уже за 700 их, успешных.

И Игорь отстать не желает, конечно.

 

Кавказ, Крым и Польша – нигде ни царапин.

Контузило лишь над Германией сразу.

Но свой самолёт кое-как посадила

И в госпиталь сразу потом угодила.

 

9 Мая они с мужем вместе

Нередко смотрели фильм, всем нам известный*.

История их там кончается грустно,

А Бог сохранил для святого союза.

 

* «В бой идут одни «старики»

В. Хромова

 

Разведчицы

 

Баллада о десанте

Хочу, чтоб как можно спокойней и суше

Рассказ мой о сверстницах был...

Четырнадцать школьниц – певуний, болтушек –

В глубокий забросили тыл.

 

Когда они прыгали вниз с самолета

В январском продрогшем Крыму,

«Ой, мамочка!» – тоненько выдохнул кто-то

В пустую свистящую тьму.

 

Не смог побелевший пилот почему-то

Сознанье вины превозмочь...

А три парашюта, а три парашюта

Совсем не раскрылись в ту ночь...

 

Оставшихся ливня укрыла завеса,

И несколько суток подряд

В тревожной пустыне враждебного леса

Они свой искали отряд.

 

Случалось потом с партизанками всяко:

Порою в крови и пыли

Ползли на опухших коленях в атаку –

От голода встать не могли.

 

И я понимаю, что в эти минуты

Могла партизанкам помочь

Лишь память о девушках, чьи парашюты

Совсем не раскрылись в ту ночь...

 

Бессмысленной гибели нету на свете –

Сквозь годы, сквозь тучи беды

Поныне подругам, что выжили, светят

Три тихо сгоревших звезды...

Ю. Друнина

 

Девчонки

Их было двое в полушубках стареньких.

В ту ночь в степи буянила пурга.

Девчонок этих где­то ждали маменьки,

А шли они в глубокий тыл врага.

 

Им предложили кашу, чай с галетами,

Печурки нашей слабое тепло.

Никто девчат не осаждал советами,

Сказали только:

– Будет тяжело.

 

А им бы надо бегать на свидания,

Сидеть в кино и под луной мечтать.

Ушли девчонки в полночь на задание…

Мне больше их не довелось встречать.

С. Тельканов

 

Разведчицы

Девчонки улетают в тыл врага.

Им выпала судьба служить в разведке.

Они в платках и грубых сапогах,

Недавние московские студентки.

 

Немецкий изучали, чтоб потом

С ребятами вести уроки в школе.

Не знали, что в иной придется роли

Им вскоре покидать родимый дом.

 

Как долетят?

Быть может, встречный «мессер»

Ударит по крылу струей огня,

К фашистам унесет недобрый ветер

Или на явке встретит западня.

 

Они должны быть ко всему готовы.

Не каждая воротится домой.

И лица не по-девичьи суровы,

Хотя неполных двадцать за спиной.

 

Пилоты приглашают на посадку.

Стрелою в неизвестность старт пролег.

Нет-нет и набежит слеза украдкой.

Вовек бы не видать таких дорог.

 

Но высохнут последние слезинки.

И будет каждый мускул напряжен,

Чтоб выдержать со смертью в поединке,

Не закричать под пулей и ножом.

И. Лашков

 

Баллада памяти

Григорию Чухраю

 

Ей было восемнадцать,

Ему было двадцать три.

Глянут вполоборота –

И у каждого ночь без сна.

Но она не смела признаться,

Он шептал себе: «Не смотри».

Он был командиром роты,

В которой была она.

 

А рота была непростая –

Ей бог все вперед простил.

А рота была такая,

Что лезет к фашистам в тыл.

Ломало хребты мужчинам,

Что ж сказать про девчат?..

Три четверти роты сгинуло,

А двое опять молчат.

 

И вот эта ночь в пещере.

Огонь разводить нельзя.

Он ранен пулей навылет

При выходе из болот.

Неcписанные в потери,

Раскинувшись, спят друзья.

Ночь ему ногу пилит,

Его лихорадкой бьет.

Больше укрыться нечем.

Ночь – мокрый и скользкий круг...

И вдруг он чувствует: плечи

Теплеют от легких рук.

Не ветер шершавый и грубый,

Проржавевший на штыке,

А губы, теплые губы

Прижались к его щеке.

Из лихорадочной небыли

Явились детские сны.

И силы, которых не было,

Рванулись из глубины.

Шепча ее тихое имя,

Отталкивая немоту,

Сухими губами своими

Припал к любимому рту.

И нет ни войны, ни пещеры,

Ни капель, стучащих во тьму,

Ни хмурого бездорожья,

Где на пять сторон враги,

Ни боли, ни страха, ни меры,

Ни мыслей, мешавших ему, –

Есть миг, до которого дожил,

И темного бреда круги.

 

И вовсе не малость, не милость, –

Все мелкое в душах, молчи! –

Здесь просто бы счастье случилось,

Когда бы не выстрел в ночи.

Подумаешь, выстрел! Кто будет

Считать их ночью и днем?

Но головы подняли люди,

Мертвецким спавшие сном.

Подумаешь, выстрел! Заведомо

Прострелено небо до дыр.

Но он возвратился из бреда

И вспомнил, что он командир.

Все наново в сон, словно в вату.

А он, не посмев и взглянуть,

Ее оттолкнул грубовато.

Скорей виновато чуть-чуть.

Ему ее стало жалко –

Все будет иначе. Потом.

Он встал, опираясь на палку,

И хрипло бросил: «Подъем».

 

И, скрывшись за поворотом,

Где дождь от ветра хромой,

Остатки усталой роты

Пошли пробиваться домой.

И снова пробились. И снова,

На несколько душ поредев,

К работе рота готова,

Еще отдохнуть не успев.

Но только при выходе этом

В тумане, в глуши камыша

Упала, сливаясь с рассветом,

Бесхитростная душа.

Упала, еще не изведав

Всего, что в любовь сплетено,

Упала, еще не услышав

Единственных сбивчивых слов,

Упала, не видя

Победы,

Светящееся окно,

Не зная, как выглядит крыша

Для общих улыбок и снов.

И он, удивленный и бледный.

Забывший, что пули свистят,

Унес ее самый последний,

Обидой наполненный взгляд.

 

...Военные зори погасли.

И старые танки – на слом.

С тех пор и женат он, и счастлив,

И занят мирским ремеслом,

Но вечным бессонным связистом

С тем годом, как с веком былым, –

Такой предрассветный и чистый –

Тот образ стоит перед ним.

Л. Ошанин

 

Рассказ одинокой женщины

Я полюбила командира части,

Вернувшись из четвертой ходки в тыл.

Всегда была в его железной власти,

А тут еще меня он полюбил.

Поженимся! Да разве это дело?

Вокруг такая страшная война.

А для начальника разведотдела

Женитьба на бойце исключена.

 

И мы ушли в глубокое подполье.

Не знал, не ведал даже замполит.

Таились – каждый со своею болью,

Скрывая друг от друга, как болит.

Недаром конспирации учились

Мы, строго засекреченный народ:

Обет молчанья – что бы ни случилось,

И в разговорах – все наоборот.

 

От девочек узнала я случайно,

Что скоро предстоит одной из нас

Отчаянное выполнить заданье,

А сбрасывать назначен он как раз.

Когда спросил любимый перед строем,

Кто добровольцем полететь готов,

Решительно вперед шагнули трое,

А он стоял, смотрел поверх голов.

 

Наш строй из трех и состоял девчонок,

Пока еще оставшихся в живых.

Во фронтовой гимназии ученых

Премудрости ударов ножевых.

Начальник медлил, выбор совершая,

И был ужасно бледен потому,

Что понимал: коль в тыл пойдет другая,

Я малодушья не прощу ему.

 

Он сбрасывал меня уже над Польшей.

Я, перед тем как вывалиться в люк,

Сказала, что ничьей не буду больше,

Каких бы мне ни предстояло мук.

Не так уж важно, что со мною было –

Есть много книжек про фашистский ад.

Узнала я, когда пришла из тыла,

Что самолет не прилетел назад.

 

После войны я ездила на место,

Где в топь лесную врезалось крыло.

Про экипаж доныне неизвестно,

Там все быльем-осиной поросло.

Могла б, конечно, выйти замуж снова,

Была бы добрая жена и мать.

Но где второго отыскать такого,

Чтоб так любил, что мог на смерть послать?

Е. Долматовский

 

Сержант Мария

В прибалтийском парке с тихих сосен,

Словно слёзы, капает смола.

В нашей роте в ту глухую осень

Славная разведчица была.

 

Из-под шапки – шелковая прядка,

Синева поволжская в очах...

Так она носила плащ-палатку,

Словно плащ парчовый на плечах.

 

Запоёт она – и нет усталых,

Кажется – и горя больше нет.

Старые солдаты на привале

С острой грустью ей смотрели вслед.

 

Где-то у пристрелянной отметки,

Где-то у сожжённого села

Девушка Мария из разведки,

Сколько мы ни ждали, не пришла...

 

Нас пурга секла, жара морила,

Злой огонь безжалостно «ласкал»...

Я тебя искал, сержант Мария,

Я полжизни по свету искал.

 

Я не знал, не ведал, что за тайна

Разлучила с юностью меня.

Я тебя нашёл совсем случайно

В алых бликах Вечного огня.

 

Я прошёл дорогами твоими,

Чтобы встретить у Балтийских вод

Только имя, горестное имя

Да пометку: 43-й год.

 

От дождя, от слёз моих сырые

Я кладу фиалки на гранит.

Милые слова: «Сержант Мария»

Строгий камень бережно хранит.

 

Ну, а рядом, люди говорили,

Что у этих бронзовых стволов

Расстреляли русскую Марию –

Чью-то бесфамильную любовь.

Е. Савинов

 

Радистка

Она поступала, наверное, мудро,

Что в ночь за аэродромную гладь

Ходила гулять, возвращалась под утро,

И было ей на дисциплину плевать.

 

Радистка. В уме ее тайные коды.

Девчонка. Давно ли жила среди вас?

Мы ждали приказа. Ждали погоды.

И злились. И спали, не раздеваясь.

 

Как вызвездило! Значит – вылет близко…

А где-то во мглу, замедляя шаг,

Уходит в обнимку с любимым радистка,

Накинув на плечи его пиджак.

 

Земляк? Или просто особенный кто-то

Из группы, что улетает вослед?

Влюбилась она – за день до отлета,

Впервые в свои девятнадцать лет.

 

Как будто предчувствуя, что больше нет ей

Счастья, что больше уже не встать.

Как будто стараясь в денек последний

Свое за целую жизнь наверстать…

 

Росою волосы ее унизаны,

Взор ее синий разгорячен.

Но, полон восторженного аскетизма,

Прогулок я ей не прощал нипочем!

 

И в голосе – «не отлучаться ночами!» –

Гремела командирская медь.

В ответ – презрительное молчанье.

Ведь ей все едино – лететь.

 

Отчитывал. И у машины ребята,

Простое веселье свое гася,

Смолкали смущенно и виновато

И в сторону отводили глаза…

 

Когда мы прыгнули, когда нас предали,

Когда – не выскользнешь из кольца,

Она, одна, во тьме неведомой,

Она отстреливалась до конца.

 

Когда закричали, когда застрочили,

Уже в лицо ей картаво сипя,

Она, как в спецшколе ее учили,

Пулю – в рацию, пулю – в себя!..

 

Плывут облака, исчезая в безбрежность.

Плывут и года, уже далеки.

И спать не дает мне горькая нежность.

И где-то живут ее старики.

 

И всю дисциплину сейчас отвергая,

Мне хочется крикнуть, года превозмочь:

– В обнимку пойди, поброди, дорогая!

Ступай, догуляй свою первую ночь!

А. Коренев

 

* * *

Неля мечтала быть лётчицей,

А прослыла юлой-переводчицей.

Надевала

Платье из ситчика,

Объяснялась у дома

С зенитчиками.

И дивились

Девчонке-подростку:

«Как лопочет

По-ихнему просто!»

 

Но дразнили

Её ребята:

«Ты изменница,

Не вожатая».

Но откуда мы знали,

Что Неля –

Героиня, не пустомеля.

Что, играя

Словцом иноземным,

Помогает

Вырваться пленным.

 

Говорили –

Была расстреляна.

Пулей жизнь

Отсчитана Нелина.

Но не слушай

Речей пустомелей,

Не погибла,

Жива наша Неля!

В каждой дочке

И в каждой матери,

В нашем русском

Геройском характере.

Е. Борисов

 

Баллада о жар-птице

Вспоминать тебя хочется

Мне на каждом шагу,

Только имени-отчества

Я назвать не могу.

 

Словно сестрины, милые

Вижу всюду черты.

Только что за фамилия –

Не сказала нам ты.

 

Так знакома мне, словно я

Не свожу с тебя глаз,

Но твоя родословная –

Это тайна для нас.

 

Кто родные, что вырасти,

Все отдав, помогли.

Что хранили от сырости,

От жары берегли?

 

Где тобою услышана

В детстве песня была:

Может, в парке Камышина,

Может, в доме Орла?

 

Кем была очарована

По весне – назови?

Ах, весна... Вечеров она

Столько дарит любви!

 

Иль ждала ты: приметится,

Сердцу лишь не перечь.

Не успевшая встретиться,

Опоздала для встреч...

 

У речной у излучины

Над Окою, в селе,

Твои руки прикручены

К поседевшей ветле.

 

Ты застыла у дерева,

У крутого костра.

В эту ночь сорок первого

Ты мне – словно сестра.

 

Бьет в лицо твое колкая

Крупка синей пурги.

И тебя комсомолкою

Называют враги.

 

Пусть глумятся. Избитая,

Ты решила: молчи.

И, бензином облитая,

Полыхаешь в ночи.

 

Ночь холодная, с тучами,

Невтерпеж горяча, –

Над сугробами жгучими

Ты – живая свеча.

 

Что придумаю, сделаю,

Чтоб рассеялась мгла,

Чтоб ты тихая, смелая,

Умереть не могла?

 

Незаметные, с вечера

Мы стоим у крыльца,

Чтоб огонь твой отсвечивал,

Проникая в сердца.

 

Он горит, не кончается

На виду у села.

Вырастая, качаются

Два кровавых крыла.

 

Вижу скорбные лица я,

Плачет мать в стороне.

Ты ж летящей жар-птицею

Представляешься мне.

 

А жар-птицы сгорающей

Даже в страшной беде

Никогда, никогда еще

Не бывало нигде.

 

Над просторами милыми

Неспокойная тишь.

Соберешься ты с силами –

И сейчас улетишь.

 

Вечно буду гордиться я,

Несказанно любя:

В моем сердце жар-птицею

Поселяю тебя.

Д. Блынский

 

Партизанки

 

Партизанка

Убили партизанку на рассвете.

Две ночи длились пытки и допрос.

Прощаясь, трогал подмосковный ветер

На лбу девическую прядь волос.

 

Исколотую прусскими штыками,

В разрушенном селеньи, на краю,

Мы подняли солдатскими руками,

Россия, дочь любимую твою.

 

В снежинках всю ее мы положили

В избе просторной посреди села.

Еще о ней мы песен не сложили,

Но жизнь ее – вся песнею была.

С. Щипачев

 

Возмездие

Она лежала у моста. Хотели немцы

Ее унизить. Но была та нагота,

Как древней статуи простое совершенство,

Как целомудренной природы красота.

 

Ее прикрыли, понесли. И мостик шаткий

Как будто трепетал под ношей дорогой.

Бойцы остановились, молча сняли шапки,

И каждый понимал, что он теперь – другой:

 

На запад шел судья. Была зима, как милость,

Снега в огне и ненависти немота.

Судьба Германии в тот мутный день решилась

Над мертвой девушкой у шаткого моста.

И. Эренбург

 

* * *

Вся земля клокотала.

Тряслись, осыпаясь, воронки.

Сталь горела и плавилась.

Кровью слипалась трава.

 

Материнское горе

На смятом листке похоронки

Размывало слезой

Государственной скорби слова.

 

Палачи из гестапо,

Заплечные горя и муки,

На глазах материнских,

В морозном мерцании звёзд,

 

Партизанской девчонке

Крутили верёвками руки

И по белому снегу

Вели босиком на помост.

 

– Смерть немецким захватчикам!

Самой последнею болью

Эта девочка крикнет.

И крик оборвется в петле.

 

Всенародною местью

Незримо к её изголовью

Встанет мужество храбрых,

Рожденных на этой земле.

 

Эта месть перемесит

Дорожную супесь и глину

Каблуками и траками

На боевых скоростях,

 

И кометы «катюш»

С разворота хлестнут по Берлину.

И победное знамя,

Как солнце, взойдет на рейхстаг.

М. Дудин

 

Одно слово

Памяти героической комсомолки Ганны Козу6а,

замученной в плену немецкими фашистами

 

Ее допрашивал четвертый день подряд

Фашистский офицер, увешанный крестами.

Ей руки на спину выкручивал солдат,

Ее хлестала плеть, ее гноили в яме,

Но был упрямо сжат иссохший тонкий рот.

И только иногда страданья человечьи

Невольно выдавал руки слепой полет,

Глубокий тихий вздох да вздрогнувшие плечи.

 

Угрюмый офицер сказал, что больше нет

Терпенья у него, что это лишь начало

Таких жестоких мук, каких не видел свет...

Но желтая, как воск, она в ответ молчала.

 

Угрюмый офицер схватил ее ладонь,

Склонился, хохоча, в насмешливом поклоне,

И вдруг, сигару взяв, прижал ее огонь

К бессильной, но тугой девической ладони.

 

Он знал, что режет нож. Он знал, что пламя жжет.

Но был все так же сжат иссохший тонкий рот,

Выплевывая кровь, она в ответ молчала.

 

Она полумертва. Вокруг нее лежат

Железные тиски... щипцы... ножи... оковы...

Но как же он смешон, весь этот жалкий ад,

Бессильный вырвать стон, бессильный вырвать слово!

 

Она полумертва, но кажется стальной.

Проклятье! Жуткий страх готов рвануться криком...

И он застыл, как вор, растерянный, смешной,

Стоящий пред судьей суровым и великим.

 

Не в силах отвести дрожащий свет свечи

От глаз ее больших, прожегших тьму подвала,

Фашистский офицер присел на кирпичи

И, в бешенстве дрожа, проговорил устало:

 

– Все ясно до конца! И ты сейчас умрешь.

Я сам тебя убью. Но повторяю снова,

Что, прежде чем поднять вот этот острый нож,

Я требую: скажи одно хотя бы слово.

 

Сияньем осветив подвальный черный свод,

огромные глаза, как солнце заблистали,

И в первый раз открыв: иссохший тонкий рот,

Всей силою души она сказала:

– Сталин!

А. Безыменский

 

Девушка-партизанка

От заката в чаще синей

Небо розовей.

Так идут, что даже иней

Не стряхнут с ветвей.

 

Тропами ведет лесными

Партизан отряд.

Нынче в полночь будет ими

Штаб фашистский взят.

 

Русая, со смелым взглядом

Карих глаз больших.

Разве мало по отрядам

Девушек таких!

М. Зенкевич

 

Марине

Пробираясь лесом в непогоду,

Ты в отряд пришла, мечтая об одном:

Стать бойцом, сражаться за свободу

До победы полной над врагом.

 

Мы тобой в тяжелый день гордились.

Ты отважная, как все у нас, была…

Раз в отряд друзья не возвратились,

Ты друзьям на выручку пошла.

 

Где же ты, подруга боевая?

Мы искали, ждали, а тебя всё нет.

Сердце плачет, к мести призывая,

Требует фашистам дать ответ.

 

Глаз твоих, родная, не забудем.

Как такую можно разлюбить?

Мы, пока живем на свете, будем

Думать о тебе и говорить.

 

Дорогая, как могло случиться,

Что попала в руки к палачам своим?

Как ты муки вынесла, сестрица?

Казнь с лицом ты встретила каким?

 

По густому лесу в непогоду

К нам в отряд ты шла, мечтая об одном:

Стать бойцом, сражаться за свободу

До победы полной над врагом.

М. Шпак (Н. Шпаковский)

 

Катя

Памяти Екатерины Помазкиной

 

Утро раннее, полное блеска,

Мне в дороге слепило глаза.

По асфальту теперь от Смоленска

И езды-то сюда – полчаса.

 

Столько лет ты была как в тумане!

Даже труп твой палач утаил.

Лишь сегодня, по брошке в кармане,

Опознали останки твои.

 

У моста – остановка.

И дверцу

Распахнул, как обычно, шофер.

Но взглянул я –

И дрогнуло сердце:

Предо мною – знакомый простор.

 

Здесь ты,

Школьный мой друг, выпускница,

С неразлучной косынкой в руке,

То мелькала в цветах, словно птица,

То березкой сбегала к реке.

 

С твоим братом-погодком Ванюшей

Мы ныряли, бывало, в траву,

Ты искала нас книжку послушать

И кричала:

«Мальчишки, а-у!»

 

Навсегда я, знать, памятью связан

С тем, кто другом мне был по борьбе.

И пока я живу, я обязан

Хоть строку написать о тебе.

 

...Враг нагрянул,

И чья-то рубаха

Почернела над мертвой спиной.

Место казни и птицы от страха

Облетали, галдя, стороной.

 

В вашем хлеве

Лишь мыши пищали

Между бревен, трухою шурша,

Да потрескивал на сеновале

Наш приемник – живая душа.

 

У него собирались мы вместе:

Ваня, Леша, Володя, Петро.

Нелегко доставались нам вести

От Советского. информбюро.

 

Ты кормила нас кашею пшенной

И картошкой – чугун на братву.

У дверей шепотком,

Приглушенно

Окликала:

«Мальчишки, а-у!».

 

Только кто-то

И нас заприметил,

Наши мины в сарае нашли,

И, с тобой не простясь,

На рассвете

От облавы к своим мы ушли.

 

А назавтра,

Фашистов пугая,

Ночь была от пожара бела –

Это, общей борьбе помогая,

Ты со свастикой дом подожгла.

 

Говорили:

Лишь луч невеселый

Заискрился в холодной дали,

Два фашиста-солдата

У школы

К коменданту тебя повели.

 

Часовой ухмылялся на вышке,

А тебя потащили ко рву...

Ты, наверно, кричала:

«Мальчишки!»

И в груди отдавалось:

«А-у!»

 

И теперь мне представить нетрудно

Ту расправу жестокую, ту,

Отчего по ночам поминутно

Просыпался в холодном поту.

 

Просыпался,

Но сердцу казалось

И светлел затуманенный взгляд:

Та расправа тебя не касалась –

Пустоту прошивал автомат.

 

Ты казалась мне

Рощицей синей,

Стаей белых, как снег, голубей,

Плесом утренним,

Песней России,

А Россию – попробуй убей!

 

Мы давно разочлись с палачами,

Им припомнив жестокую быль.

И уже у страны за плечами –

Не земная, а звездная пыль.

 

Все забытое мною, родное

Проступает сквозь годы, спеша...

В жизни войны уносят такое,

От чего сиротеет душа.

 

Вот хожу по сырому откосу,

Приминая густую траву,

И все вижу волнистую косу,

И все слышу:

«Мальчишки, а-у!»

П. Кобраков

 

Дочери

Над безмолвьем полянки –

Галочьи толки.

На траве – партизанки,

Две комсомолки.

На траве, возле гати,

Мертвые обе.

«Не рыдай, мене, мати,

Зрящи во гробе».

 

Смерть пришла, как усталость.

Ноженьки босы,

По траве разметались

Русые косы.

Растерзали фашисты

В бешеной злобе.

«Не рыдай, мене, мати,

Зрящи во гробе».

 

Причитает седая:

«Доченька, дети…

Для того ль, подрастая,

Жили на свете?

На потоптанной мяте

Замерли обе…»

«Не рыдай, мене, мати,

Зрящи во гробе».

 

Будто дрогнули губы

Старшей, Татьяны:

«Нас у старого дуба

Ждут партизаны.

Ты пойди на закате

К старому дубу.

Не рыдай ты над нами,

Мсти душегубу…»

А. Сурков

 

Сестрица Алёнушка

На жаркое дело ушёл отряд,

Назад не вернётся до солнышка.

А ночь темна,

А раны болят,

Сестрица моя, Алёнушка!

 

Фашисты придут –

Вздохнуть не дадут,

Всю вытряхнут душу – до донышка.

Закрой же дверь,

Останься тут,

Сестрица моя, Алёнушка!

 

Ты слышишь, как плачет филин навзрыд,

Глухая, лесная сторонушка…

Склонясь к изголовью его, говорит

Сухими губами Алёнушка:

 

«Скрипит под ногой часового наст,

Застыл пулемёт у пёнушка,

В обиду тебя никому не даст

Сестрица твоя – Алёнушка!»

Н. Рыленков

 

Мария

Посвящается партизанам Ленинградской области

 

Когда уходил – заглянула в глаза,

Сказала: «Уйду за тобою в леса».

Глядел я на тонкие брови вразлет,

На слабые руки, на горестный рот

И видел десятки мучительных верст,

Засады, погони, огонь в перекрест,

Ночные болота в холодном дыму,

И я головой покачал: не возьму!

 

...Как звезды в рассвете, как щуки в реке,

Исчез наш отряд в голубом сосняке.

В двенадцать часов по ночам из болот,

Когда партизанское солнце встает,

Шипела трава разозленной совой:

На насыпи падал чужой часовой,

Сове отзываясь, кукушка кричала,

И взрывом тяжелую землю качало...

 

Немецких карателей черные стаи

Встречала болотная полночь пустая,

Сторукие – в сером тумане – кусты,

Глаза родников и деревьев посты.

Молчание яростного бездорожья

Бежало по немцам холодною дрожью,

Меж сумрачных сосен по топям крутило,

В зыбучую плесень трясин уводило.

 

А там, позади, горячо и кроваво,

В притихшем селе догорала управа,

Со всем – с комендантом, убитым на месте,

Со взводом охраны и старостой вместе.

А мы уходили, скрываясь во мгле,

Как уголь в золе, как дождинка в земле,

Но лес – это лес, и война есть война:

И смертью и славой приходит она.

 

На грозном рассвете в трущобе лесной

С немецким отрядом мы приняли бой.

От взрывов кустарник срывался в полет,

Как тысячи дятлов, стучал пулемет,

И с визгом безглазая гибель над нами

Ширяла совиными злыми крылами.

 

...Свободу и ночь вдалеке от врага

Мы встретили – четверо из сорока.

Бродили в болотах четыре недели!..

От горя и ярости мы поседели:

Защитники края – в дремучих лесах,

А в сёлах бесчинствует пьяный пруссак,

И некому пулю проверить на немце,

И некому штык повернуть в его сердце!..

 

Тогда поклялись мы: умрем – так умрем,

Но будем с врагом воевать вчетвером.

И тут обнаружилось странное дело!

Как будто пред нами отмщенье летело:

Мы к мосту бросались – а он уже взорван,

Мы к старосте – кончился староста-ворон,

Мы к поезду – в воздух летели вагоны

От нашей засады на пол перегона...

 

Тогда мы решили, в немалой обиде,

Таинственных мстителей этих увидеть.

И мы натолкнулись в одном тайнике

На двух молодых партизан в челноке.

Когда нам в глаза из осоки примятой

Угрюмо уставились два автомата,

Мы подняли руки – свои же ребята!..

И нас повели к командиру отряда.

 

...А был командир узкоплеч, невысок,

Сбегала пушистая прядь на висок...

Глядел я на тонкие брови вразлет,

На слабые руки, на горестный рот...

И я прошептал, обращаясь к нему:

–Возьмешь ли с собою, Мария?..

– Возьму!

П. Шубин

 

Письмо Катюши

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой,

Выходила на берег Катюша,

На высокий, на берег крутой.

 

Получил боец письмо из дому

На свои послания в ответ.

В том письме любимому, родному

Шлет Катюша ласковый привет.

 

«Я теперь, – Катюша пишет другу, –

Не хожу на берет, где туман.

Темной ночью, взяв винтовку в руку,

Я ушла с отрядом партизан.

 

В том краю, где груши расцветали,

В том саду, где яблони цвели,

Мы штыками недругов встречали,

На допрос стервятников вели.

 

На просторе, вольном и широком,

Для врага закрыты все пути.

По лесным тропинкам и дорогам

Не проехать немцам, не пройти.

 

Будет день и розовой порошей

Ветки яблонь снова зашумят.

Будет враг раздавлен и отброшен,

И победу трубы протрубят.

 

А пока, родной мой и любимый,

Мы идем с тобой в одном отрою

Защищать советский край родимый

И любовь горячую свою.»

А. Коваленков

 

Комсомолка-партизанка

Любовались люди Анкой:

Нет девчоночки былой,

Стала Анна партизанкой,

Комсомолкой удалой.

 

Вот она – сидит на танке.

Вражий танк. Ее трофей.

Шлем, ружье на партизанке,

А румянец – до бровей.

 

– Ай да девка! – На приметку! –

Разговор про Анку был.

Анка вызывалась в разведку

И пошла во вражий тыл.

 

Не сплошать – одна забота.

Шла сторожко, как лиса,

Через топкие болота,

Через темные леса.

 

Край родной! Он весь ей ведом.

Тонок слух. Глаза горят.

Через день за Анкой следом

Партизанский шел отряд,

 

Подошел к фашистам с тыла,

Захватил врага врасплох.

У фашиста кровь застыла.

Был конец их очень плох.

 

– Анка, глянь, летит к танкетке!

– Бьет по танку! – Уй-ю-ю!

– Удала была в разведке,

Удалей того – в бою! –

 

Жестока была расплата

Славной девушки-бойца

За расстрелянного брата,

За сожженного отца.

 

За народ, за трудовую,

Разоренную семью,

За страну свою родную,

Белоруссию свою!

Д. Бедный

 

Баллада об артистке ТРАМа

Должно быть, неизвестно вам,

Сегодняшним ребятам,

Что означает слово ТРАМ,

Рожденное в тридцатом.

 

Следы эпох слова таят,

И это слово тоже.

ТРАМ – это значило Театр

Рабочей молодежи.

 

А в ТРАМе – слушайте, друзья,

Историю с начала –

Одна знакомая моя

Всегда старух играла.

 

И режиссер, кудлат и лих,

Подтрунивал над нею:

«Еще сыграешь молодых,

Старух играть труднее».

 

Артистка соглашалась с ним

Безропотно и грустно,

Сама накладывала грим

И горбилась искусно.

 

В ее года, в ее лета

Играть старух обидно.

Но вот опять идет спектакль,

И зрителям не видно,

Что смотрит мне в глаза она,

На сцене умирая.

...А завтра к нам пришла война,

Вторая мировая.

 

Я срочно уезжал тогда

Под гул артиллерийский

И лишь потом, через года,

Узнал судьбу артистки.

 

Она отправилась в войска

С концертною бригадой,

Когда уже была Москва

В «ежах» и баррикадах.

 

Не разобрать – где фронт, где тыл,

Огонь вокруг неистов,

И прямо к немцам угодил

Грузовичок артистов.

 

Что будет с русской красотой,

Решительной и нежной?

Судьба, не торопись, постой,

Приободри надеждой!

 

И реквизит и грим при ней

Остались в суматохе...

Ноябрьский сумрак все темней,

И вот в людском потоке

Старуха дряхлая бредет,

Ягой-каргою горбясь.

Лицо в бороздках, черный рот –

Мой ненаглядный образ.

 

Сентиментального врага

Задело это чудо.

«На что нам старая карга?

А ну, катись отсюда!»

 

И так вот, с гримом на лице,

В своей коронной роли,

Она пришла в районный центр,

А он уже в неволе.

 

Стоит растерянный народ

На площади у церкви,

А мимо бабушка идет

В ботинках не по мерке.

 

Глаза из-под седых бровей

Скрестились с горем лютым,

И очень захотелось ей

Дать силу этим людям.

 

Там, в центре мертвого села,

Она о вере в завтра

Стихотворение прочла

Из «Комсомольской правды».

 

Навстречу – гордость, и испуг,

И вздох, как гром обвала,

И чей-то звонкий выкрик вдруг:

«Товарищи, облава!»

 

Ее жандармам выдал гад,

Известный в том районе.

(Он стал сегодня, говорят,

Профессором в Бостоне.)

 

Суд скорый... Да какой там суд!

Со зла да с перетруху

Уже к березе волокут

Безумную старуху.

На шее – острая петля.

Рванулась из-под ног земля...

 

Теперь глаза мои сухи,

Я плакал лишь в театре.

Прости меня за те стихи

Из «Комсомольской правды».

За то, что я не мог спасти...

За то, что я живу, прости...

 

Пришла на следующий день,

Не помня об угрозе,

Толпа потерянных людей

К истерзанной березе.

 

Зачем смотреть на мертвецов?

Но люди смотрят в муке –

И видят юное лицо

И розовые руки.

 

Кто объяснить сумел бы им,

Что верх взяла природа,

Что начисто отмыла грим

Ночная непогода?..

 

(И это чудо красоты,

Бессмертия начало,

Потом понтонные мосты

В тылу врага взрывало.)

 

...Воспоминаний голос тих.

И слышу в тишине я:

«Еще сыграешь молодых,

Старух играть труднее».

Е. Долматовский

 

Связная

В село фашисты ворвались

С рассветом черным.

Людей на площадь привели –

Стоят покорно.

Идет, пружиня, офицер,

Со свастикой, в регалиях,

С печатью власти на лице.

Подходит к юной Гале.

 

Разлилась золотом коса,

Бровей крылатых взмахи...

Стоит.

Прикованы глаза

К разорванной рубахе.

 

Изящной плеткою в руке,

Чей свист крестьяне знали,

По бледной, худенькой щеке

Он чуть похлопал Галю.

 

Она отпрянула назад.

В бессилье холодея,

Девчонка плюнула в глаза

Фашистскому злодею.

 

Ее

веревка оплела,

Когда везли в Красное...

Галина,

Галочка была...

Была у нас связною.

Н. Медведева

 

* * *

об Антонине Петровой – лужской комсомолке, партизанской разведчице, посмертно удостоенной Золотой звезды Героя Советского Союза.

 

В тяготах, в лишениях походных.

Маяком – лесной огонь костра.

Здравствуй, здравствуй,

вольный и свободный,

Несгибающийся

Партизанский край!

 

А кругом – враги, и кровь, и горе.

Черная сожженная земля.

Осквернил проклятый, лютый ворог

Стены Новгородского кремля!

Но в лесах и у трясин болотных

Смерть глядит захватчикам в глаза!

 

…И взлетают вражьи эшелоны.

Нет преграды смелости такой.

Партизанской пуле, закаленной

Материнскою святой слезой!

 

Под откос пускаются цистерны.

Рушатся над реками мосты.

Ненавистью лютой и безмерной

Даже звезды дышат и цветы.

 

Клятва комсомольская, сыновья.

Страшного возмездия залог:

– Бить врага, чтоб изошел он кровью,

Навсегда, чтоб в эту землю лёг.

 

Край, где Антонина шла Петрова!

Вижу над тобой победы свет!

Так прими ж от сердца это слово –

Через фронт – наш боевой привет!

П. Ойфа

 

Прощальный салют

Вершина степного кургана

Исхлестана ливнем стальным.

Попали в кольцо партизаны

И гибли один за другим.

 

Их меткие выстрелы смолкли

Во вражеской частой пальбе.

Две девушки, две комсомолки

Остались в неравной борьбе.

 

Кругом – беспощадная стая,

Двоим не прорваться к своим.

– Давай на прощанье, родная,

Друг другу в глаза поглядим.

 

Враги не уйдут от расплаты,

Живых они нас не возьмут.

Последние наши гранаты –

Отчизне прощальный салют.

 

Не плачьте вы, тучи степные!

Мы сделали всё, что могли…

И грянули брызги стальные,

И гром отозвался вдали.

 

И степь не забыла доныне

Тот огненный, грозный салют.

И красные маки в долине

Флажками победы зовут.

Л. Куликов

 

Партизанка Лиза

Белая берёзонька у хаты

Наклоняла ветви до земли.

Мимо хаты пьяные солдаты

В город Пено девушку вели.

 

Болью сердце девичье томили,

И огнём пытали и водой.

Никакие муки не сломили

Верность партизанки молодой.

 

Были ветра горькие заплачки

В эту ночь осеннюю долги.

На путях у старой водокачки

Расстреляли девушку враги.

 

Мать-Отчизну девушка любила,

Для неё дышала и жила,

И на свете никакая сила

Сбить её с дороги не могла.

 

Солнце мая сгонит саван белый,

Зашумит весенняя трава.

Вечно в песнях молодости смелой

Будет Лиза Чайкина жива.

А. Сурков

 

Березка любви

Памяти партизанки Татьяны Ананиной

 

Фашисты вели ее от села.

Штык – наперевес.

Карельская девушка молча шла

сквозь белый, морозный лес.

 

Желтела на плоских штыках

луна, дрожали ее лучи.

И чутко слушала тишина,

как билось сердце в ночи.

 

И знала девушка – никогда

не встать на колени ей.

И знала она, что пройдут года,

что будет мир для людей.

 

Что снег будет только лишь до

весны, что будут звенеть листы.

Что кто-то среди лесной тишины

сюда принесет цветы.

 

…Каратели встали. Был хмурым

лес, и тени – как воронье.

Каратели встали. А рядом, здесь, –

березка любви ее.

 

Любимого ожидала тут,

над лесом вставал рассвет.

И красной косынки тугой

лоскут повязывала на ветвь.

 

И тихая песня была светла.

И память хранит слова.

Березка такою родной

была! Звенела ее листва.

 

Как хорошо тут рассвет встречать,

июльский теплый рассвет… Враги

не могли ничего узнать.

А было ей двадцать лет.

 

Березка стояла, как снег, бледна.

И скрип от шагов исчез…

Дрожала на плоских штыках

луна, и дрогнул от залпа лес.

 

Я видел березку после войны.

Как нежен в ней белый цвет!

И годы, и ветры ей не страшны,

и пули давнишний след.

 

И холмик над нею цветами

зарос, что выхожены людьми…

Березка прощанья, березка слез,

березка моей любви.

В. Вальякка

 

Перед памятником партизанке

Клаве Назаровой в Острове

Седая мать, как бы под током,

Не спит, ворочаясь всю ночь.

Встает. Идёт. Глядит из окон

В тоске на собственную дочь.

 

А дочь стоит, как в миг расстрела,

Не принимая смертных мук.

Она в бессмертье посмотрела

И стала каменною вдруг.

 

А мать не спит. Ей снова мнится

В бессонном холоде ночей

Метель. В метели серой лица –

Как пепел серых палачей.

 

И ни слезой, и ни приветом

Сочувствий горю не помочь,

Они опять перед рассветом

Уводят с пьедестала дочь.

 

И каждый день в неё стреляют,

И застилает туча свет.

И руки матери стирают

С гранита пуль кровавый след.

М. Дудин

 

Надя-Надейка

Плачет в лесу сиротливо жалейка:

– Стихла ты, смолкла, Надя-Надейка!

 

Кто ж это думал,

как это сталось?

Черная темень в глазах закачалась,

щеки запали, руки завяли.

 

– Надя-Надейка, –

плачет жалейка, –

больше рукам твоим

жита не жать, жита не жать,

снопов не вязать!

 

Пятую ночь на березе у хаты

низко висит она в петле проклятой.

Горюшко-горе сердце сковало:

– Что ж ты, березонька, не отстояла?

 

Желтые листья, горькие слезы

падают, сыплются наземь с березы:

– Добрые люди, меня не вините,

лучше под корень березу спилите.

 

Буйные ветры, лютые бури,

по лесу бродит разведчик понурый.

– Хлопче-молодче, смутные очи,

срежь меня, белую, темною ночью:

с горем-бедою стоять уж нет мочи!

 

Помню я смех ваш, гули-гулянки,

песни-веснянки, зори-зорянки…

 

Темная туча с запада встала,

танки пришли, земля застонала,

дымом дохнули – черной я стала.

 

Дикой ордою кинулись с воем,

Надейку убили, красу загубили.

 

Полем потоптанным, темной дубровой

ходит с винтовкой разведчик суровый:

– Скоро вернусь я вместе с друзьями;

грянем нежданно, ударим громами,

выжжем врагов мы железом каленым,

землю очистим, тучи разгоним.

 

И, окликая:

«Надя-Надейка!» –

песней свободной

зальется жалейка.

П. Бровка

 

Партизанка

...Ей руки ломали –

Ни слова в ответ.

Повыжгли ей синие очи.

И стал для неё тот последний рассвет

Чернее ненастливой ночи.

 

Хотелось ей жить и любить горячо,

Но вынесла все истязанья.

Погибла, врагу не сказав ничего,

Свершив этот подвиг молчанья.

Л. Татьяничева

 

Баллада о партизанке

«Здесь заряженный пистолет. Дали верные люди. Я выйду из хаты, а ты застрелись. Или убей меня.» У фашистского наймита не хватило духа ослушаться матери. Он застрелился»

Из газет

 

Бургомистров дом

Посреди села.

Как нежданный гром,

К сыну мать пришла.

Встала у дверей

На подол зари:

– Иль меня убей,

Или сам умри! –

Скорбный взгляд тяжел:

– Срок ответ держать! –

И наган на стол

Положила мать.

И наган лежит,

Округлив свой глаз.

Правый суд вершить

Мать сама взялась.

Что же сын решит

В этот страшный час?

Он наган берет,

Будто зверь, взъярен.

Он на мать орет:

– Убирайся вон! –

А лицо как медь.

Крови вкус во рту.

Прочертила смерть

Перед ним черту.

Мать стоит.

Она.

Как изваяна.

И глядит в упор.

А в глазах укор.

А в глазах гроза,

Сила скрытая,

Да еще слеза

Непролитая…

Вырос луч зари

В красный столб огня.

– Или сам умри,

Иль убей меня! –

Вздрогнул сын.

Молчит.

Как подбитый зверь.

– Уходи, – кричит, –

Мне не жить теперь! –

Взвел тугой курок.

Ох и крут порог!

И раздался гром,

Сотрясая дом.

...Шаткий шаг нескор.

Дробен сердца стук.

Партизанский бор

Зашумел вокруг.

Заскулил мороз

Псом на привязи.

Плачет мать без слез:

Слезы вымерзли!

Л. Татьяничева

 

* * *

Под вечер в гестапо ее привели.

Прикладами били сначала.

Стояла она чернее земли,

Как каменная, молчала.

 

Когда ей руки стали ломать

На исходе бессонной ночи,

Плюнула партизанская мать

Немцу в бесстыжие очи.

 

Сказала

(были остры, как нож,

Глухие ее слова):

– Труд твой напрасный! Меня убьешь –

Россия будет жива.

 

Россия тысячу лет жила,

Множила племя свое.

Сила твоя, лядащий, мала,

Чтобы убить ее...

А. Сурков

 

Партизанка

Я весь свой век жила в родном селе,

Жила, как все, – работала, дышала,

Хлеба растила на своей земле

И никому на свете не мешала.

 

И жить бы мне спокойно много лет, –

Женить бы сына, пестовать внучонка…

Да вот поди ж нашелся людоед –

Пропала наша тихая сторонка!

 

Хлебнули люди горя через край,

Такого горя, что не сыщешь слова.

Чуть что не так – ложись и помирай:

Всё у врагов для этого готово;

 

Чуть что не так – петля да пулемет,

Тебе конец, а им одна потеха…

Притих народ. Задумался народ.

Ни разговоров не слыхать, ни смеха.

 

Сидим, бывало, – словно пни торчим…

Что говорить? У всех лихая чаша.

Посмотрим друг на друга, помолчим,

Слезу смахнем – и вся беседа наша.

 

Замучил, гад. Замордовал, загрыз…

И мой порог беда не миновала.

Забрали всё. Одних мышей да крыс

Забыли взять. И всё им было мало!

 

Пришли опять. Опять прикладом в дверь, –

Встречай, старуха, свору их собачью…

«Какую ж это, думаю, теперь

Придумал Гитлер для меня задачу?»

 

А он придумал: «Убирайся вон!

Не то, – грозят, – раздавим, словно муху…»

«Какой же это, – говорю, – закон –

На улицу выбрасывать старуху?

 

Куда ж идти? Я тут весь век живу…»

Обидно мне, а им того и надо:

Не сдохнешь, мол, и со скотом в хлеву,

Ступай туда, – свинья, мол, будет рада.

 

«Что ж, – говорю, – уж лучше бы свинья, –

Она бы так над старой не глумилась.

Да нет ее. И виновата ль я,

Что всех свиней сожрала ваша милость?»

 

Озлился, пес, – и ну стегать хлыстом!

Избил меня и, в чем была, отправил

Из хаты вон… Спасибо и на том,

Что душу в теле все-таки оставил.

 

Пришла в сарай, уселась на бревно.

Сижу, молчу – раздета и разута.

Подходит ночь. Становится темно.

И нет старухе на земле приюта.

 

Сижу, молчу. А в хате той порой

Закрыли ставни, чтоб не видно было,

А в хате – слышу – пир идет горой, –

Стучит, грючит, гуляет вражья сила.

 

«Нет, думаю, куда-нибудь уйду,

Не дам глумиться над собой злодею!

Пока тепло, авось не пропаду,

А может быть, и дальше уцелею…»

 

И долог путь, а сборы коротки:

Багаж в карман, а за плечо – хворобу.

Не напороться б только на штыки,

Убраться подобру да поздорову.

 

Но, знать, в ту ночь счастливая звезда

Взошла и над моею головою:

Затихли фрицы – спит моя беда,

Храпят, гадюки, в хате с перепою.

 

Пора идти. А я и не могу, –

Целую стены, словно помешалась…

«Ужели ж всё пожертвовать врагу,

Что тяжкими трудами доставалось?

 

Ужели ж, старой, одинокой, мне

Теперь навек с родным углом проститься,

Где знаю, помню каждый сук в стене

И как скрипит какая половица?

 

Ужели ж лиходею моему

Сиротская слеза не отольется?

Уж если так, то лучше никому

Пускай добро мое не достается!

 

Уж если случай к этому привел,

Так будь что будет – лучше или хуже!»

И я дубовый разыскала кол

И крепко дверь притиснула снаружи.

 

А дальше, что же, дальше – спички в ход, –

Пошел огонь плести свои плетенки!

А я – через калитку в огород,

В поля, в луга, на кладбище, в потемки.

 

Погоревать к покойнику пришла,

Стою перед оградою сосновой:

– Прости, старик, что дом не сберегла,

Что сына обездолила родного.

 

Придет с войны, а тут – ни дать ни взять,

В какую дверь стучаться – неизвестно…

Прости, сынок! Но не могла я стать

У извергов скотиной бессловесной.

 

Прости, сынок! Забудь отцовский дом,

Родная мать его не пощадила –

На всё пошла, но праведным судом

Злодеев на погибель осудила.

 

Жестокую придумала я месть –

Живьем сожгла, огнем сжила со света!

Но если только бог на небе есть –

Он все грехи отпустит мне за это.

 

Пусть я стара, и пусть мой волос сед, –

Уж раз война, так всем идти войною…

Тут подошел откуда-то сосед

С ружьем в руках, с котомкой за спиною.

 

Он осторожно посмотрел кругом,

Подумал молча, постоял немного,

«Ну, что ж, – сказал, – Антоновна, идем!

Видать, у нас теперь одна дорога…»

 

И мы пошли. Сосед мой впереди,

А я за ним заковыляла сзади.

И вот, смотри, полгода уж поди

Живу в лесу у партизан в отряде.

 

Варю обед, стираю им белье,

Чиню одёжу – не сижу без дела.

А то бывает, что беру ружье, –

И эту штуку одолеть сумела.

 

Не будь я здесь – валяться б мне во рву,

А уж теперь, коль вырвалась из плена,

Своих врагов и впрямь переживу, –

Уж это так. Уж это непременно.

М. Исаковский

 

Партизанская мать

Когда из Сумщины к нам на Карпаты

Она пришла, тревожась за сынка,

Он, партизан, приземистый, кирпатый,

Привёл старушку к штабу Ковпака.

 

Она обед варила нам в обозе

И всех звала сынами: «Ну, сыны,

Садитесь похлебайте, как в колхозе,

Давай, Мишко, заштопаю штаны».

 

Она всегда рыдала горько, слёзно

Над свежею могилою в кустах

И в тихий лагерь возвращалась поздно,

Скрывая боль в заплаканных глазах.

 

И вот её могила под горою…

Она была убита у леска…

За мать свою, всегда готовы к бою,

Идут в огонь отряды Ковпака.

П. Воронько (Пер. Вс. Рождественского)

 

Прасковья

Что-то на сердце смутно.

Дрёма нейдёт к изголовью.

Хочешь, я расскажу

Про солдатскую жонку Прасковью.

Как явился германец

В запрошлый октябрь в Подмосковье,

Молодцы из гестапо

Нагрянули в избу к Прасковье.

 

Шомполами хлестали,

Железом пытали Прасковью.

Претерпела солдатка.

Смолчала. Не дрогнула бровью.

Три немецких солдата

Топтали и били Прасковью.

Половицы набрякли

Горячей Прасковьиной кровью.

И опять претерпела.

И снова, как камень, молчала.

Отдохнули солдаты

И начали мучить с начала.

 

За селом нашим пруд.

За прудом камыши и трясина.

Утопили германцы

В трясине Прасковьина сына.

Наглумились враги

Над её материнской любовью,

А она претерпела.

Тогда застрелили Прасковью.

 

На задворке трава

Сапогами чужими примята.

Три немецких солдата

Вскинули три автомата.

Три ствола,

Три огня

Непокорная, падая, видела.

Н е запачкала душу.

Соседей своих не обидела.

Партизанские думки

Врагам на распятье не выдала.

Вот и весь мой рассказ...

Что задумался? Спи на здоровье!

А ребятам в полку

Расскажи о солдатке Прасковье.

А. Сурков

 

Партизанская баллада

Памяти Артемьевой

 

На просторе бескрайнем забытой плугами земли

Лебедой и осотом пустые поля поросли.

Лебедой и осотом, да горькой полынью-травой,

Беленой и пасленом, да кровохлебкой густой.

 

За танками женщин вяжут, детей прикладами бьют.

Деревни от свастики черной в лесную чащобу бегут.

Ветер гуляет в хатах, лисы ночуют в хлевах,

Осы, пестрые осы селятся в черепах.

 

Ночами в краю пустынном под ветра шальной напев

На горем засеянных нивах растет небывалый гнев.

Пахнет каленым железом даже лесной туман,

Лежат под откосом составы с надписью:

«Deutsche Reichsbahn»*.

 

Стоял тогда сорок первый, от пепла седой и золы.

Случилось это в деревне с названьем смешным Козлы.

Человек постучал в оконце, в дверь ввалился, что куль.

Сказал: «Закройся, Павлина, недалеко патруль.

 

Нарвался на часового. Ткнул мне в плечо штыком,

Только и он не увидит в своей неметчине дом.

Перевяжи мне рану – иначе не добреду».

«Останься».

«Нельзя, Павлина. Тебя и твой дом подведу».

 

Мужчине было под сорок – крепкий еще человек.

У женщины в косах проседь – бабий короткий век.

Она незаметно погладила шубы его рукав,

Минуту смотрела молча, к печке щекой припав.

 

Потом достала рубашку из сундука со дна,

Ее на бинты покроила столовым ножом она.

Когда разрезала шубу – кровь текла по ножу ручьем,

Когда бинтовала руку – к ране приникла тайком.

 

И мужчина сказал ей мягко: «Не дожидаясь дня,

Пойду я. Но ты, Павлина, послушай сейчас меня.

Возможно, меня и схватят…

Под дубом, там, где кусты,

Я закопал взрывчатку… Тол, чтоб взорвать мосты.

Их два на дороге рядом. Они – на главном пути.

По дороге планируют немцы карателей подвезти.

 

Если мой друг погибнет, со мной случится беда,

Ты сообщить об этом обязана сразу т у д а.

Пошли в лес деда Сымона… Пусть тут же идет, с утра…

Он скор еще на ногу… Ладно?.. Спасибо, Павлина, пора…

 

Детям, жене, товарищам передай мой последний привет.

Минер в отряде найдется – на мне не сошелся свет».

Он ушел, и его схватили на выгоне у села.

А утром в комендатуру женщина тихо вошла.

 

Сказала с глазами сухими:

«Послушайте, пан капитан.

Сидит у вас мой любимый. Вы считаете – он партизан.

Нет. Не он убил часового, и рана не от штыка.

Ножом нанесла ему рану вот эта моя рука.

 

Должны вы меня дослушать, коль вам любить довелось.

А я со своей любовью лет двадцать прожила врозь.

Любила, а он женился, уехал в город чужой.

Спросите любого в округе, и вам подтвердит любой.

 

Ко мне вернулся недавно, назвал любимой своей.

Вы знаете, что такое любовь на закате дней?

Горькая и печальная, не такая, как по весне!..

Но вчера он сказал, что снова уходит к первой жене…

 

Без него опустели б навеки сердце мое и дом,

За измену его, за неверность ударила я ножом.

Даже больной и немощный был для меня он хорош.

Видите – вот рубашка, видите – вот он, нож».

 

И ее топтали ногами, и она, подавляя стон,

Повторяла одними губами:

 «Любимый, любимый он».

А когда над седыми лесами шестая взошла луна,

Мужчину в сарай втолкнули, где молча лежала она.

Ее на допросах пытали пламенем жгучей свечи,

Лицо ее было в ожогах – их никто не лечил.

 

Мужчина стал на колени перед ней, почерневшей от ран.

Она перед ним раскрыла намеренный свой обман.

«Ты молчал? Не сказал, кем ранен? Не признался, где и когда?

Значит, расчет мой был верен. О любимых молчат всегда.

 

Ты видишь, я умираю. Конец. Кричи не кричи.

Милый мой, милый мой, милый… Молчи, непременно молчи.

Твоими детьми заклинаю, заклинаю любимой женой, –

Молчи… Ради вечного счастья, что взойдет над нашей землей.

 

Прости, что дала им повод прошлое ворошить.

Ты знаешь, крупица правды все-таки есть в этой лжи.

Если будешь под нашим дубом, доживешь до светлой поры,

Дотронься своей ладонью до его шершавой коры…»

 

Поднимаются медленно-медленно к бинтам на его голове

Чистые-чистые руки – голуби в синеве…

А когда через мгновенье навсегда угас ее взгляд

Мужчина затрясся от плача, как она двадцать лет назад.

 

Перед тем, как навек Павлине за последний уйти перевал,

К ее губам холодеющим он в поцелуе припал.

И только сейчас он понял–она дождалась своего…

Пришли два зеленых солдата и вытолкнули его.

 

Лицо его было черным, весь вид его был такой,

Что офицер немецкий глаза заслонил рукой.

Посмотрел на кресты солдатские за окном в предвечерние,

Посмотрел на столовый нож, что лежал у него на столе,

Посмотрел на руки мужчины, сжатые в кулаки,

И приказал солдатам отвести от двери штыки.

 

И мужчина пошел проселком, утопая в осенней грязи,

И мужчина седой с опушки врагам кулаком погрозил.

А когда новый день подымался над красной грядою дубрав,

Красный от красного зарева, красный от красных трав,

Красный, как будто умылся кровью глубоких ран,

Два дальних тяжелых взрыва

покачнули болотный туман.

*Имперская дорога» (нем.)

В. Короткевич

 

Двое

Когда б я смел забыть тебя, мой фронт,

Я был бы проклят… Просека. Землянка.

И женщина идёт за горизонт.

В закат. И в смерть. И только грохот танка.

 

И только пуль густой круговорот.

И только гром. И только взрыв снаряда.

И поле в грядках. Всё. Как огород.

И серая свинцовая рассада.

 

А женщина уходит в смертный путь.

И музыка её не провожает.

И тьма сжимает так, что не вздохнуть.

И чем-то острым лес вооружает.

 

Он держит каждый сук наперевес.

Холодный дождь сидит за пулемётом.

А женщина идёт. Редеет лес.

Шоссе. Тропа. И дом за поворотом.

 

Сочится светом мокрое жильё.

Сейчас она войдёт. Ещё мгновенье.

Сейчас войдёт. И тут конец. И всё.

И кончится моё стихотворенье.

 

Но женщина минует этот дом.

И этот двор. И мокрую ограду.

И вздрогнет занавеска за окном.

И хлопнет дверь. И выпустит засаду.

 

И побегут по улицам пустым

Шаги… шаги… По тёмным. По незрячим.

А женщины уже и след простыл.

Её уже другие двери прячут.

Ей надо отсидеться там. Пока.

Чтоб не дразнить гестаповского беса.

Потом она уйдёт. Наверняка.

К тому окну. И к дому возле леса.

 

И постучится ночью в ту же дверь.

Пройдёт наверх ступеньками косыми.

Теперь их двое в комнате. Теперь

Уже никто не встанет между ними.

 

Забьётся половица под ногой.

Потом умрут все шорохи и звуки.

И сразу побледнеет тот, другой,

И бросит вверх негнущиеся руки.

 

Глаза в глаза. И только стук сердец.

Последний миг дописывает строчку.

– Мария, я люблю тебя…

– Подлец! –

И пистолет на этом ставит точку.

С. Островой

 

Настя

Ирине Иосифовне Алексеевой

 

Посреди многолюдного пира,

в день рождения свой, в выходной,

расскажи, попрошу, тётя Ира,

как была партизанской связной.

 

Не хочу ни закуски, ни водки…

Пусть примолкнет на миг молодёжь…

Ведь такой героической тётки

в наше время нигде не найдёшь!

 

В юном возрасте трудно признаться…

Ей, девчонке (смотри – не смотри),

в сорок первом – всего девятнадцать,

в сорок пятом – всего двадцать три!..

 

Память, память… Тревожить не надо…

Там застряло – на все времена –

ненавистное слово «блокада»,

ненавистное слово «война».

 

В ноябре сорок первого года,

в тяжелейшем, в таком непростом,

уходила в поля-огороды –

за капустным как будто листом.

 

Пробиралась местами глухими,

по задворкам, петляя следы…

И чужое придумано имя –

ясно дело, на случай беды.

 

А кругом – ни приюта, ни крова.

Поразмыты дождями пути.

И до Парголова до второго

нелегко пешедралом дойти.

 

Холода. Холода и ненастья.

И от фрицев не стало житья…

Ленинградская девочка Настя –

это горькая юность твоя.

 

Смерть глядится из каждой воронки,

поминутно грозится: «Убью!»

Но пора возвращаться к сестрёнке

в нежилую квартиру свою.

 

Ведь кому-то, наверное, надо

уберечь от погибели дом,

собирать на заводе снаряды

и тушить «зажигалки» потом…

 

Отгремят триумфальные марши

по вокзалам обеих столиц.

Летописцы парадные наши

про войну наплетут небылиц…

 

Сочинят-напридумают: танки,

громовое лихое «ура!»…

А сегодня – вода из Фонтанки,

и к (живой ещё!) маме пора.

 

Старых песен и фильмов военных

не гнушается новая власть,

президентских речей вдохновенных

дозволяет наслушаться всласть:

 

мол, достойны и славы, и счастья,

и спокойного как бы бытья…

…Ленинградская девочка Настя –

тётя Ира родная моя!..

П. Шувалов

 

Бабушка-партизанка

Вот так новость: бабушка сказала,

что она сражалась в партизанах!

– Кто же взял тебя в отряд, под пули?

Ты ж трусиха, милая бабуля!

 

У меня пустячная простуда –

у тебя сейчас же с сердцем худо.

Если оцарапаюсь до крови,

ты теряешь все свое здоровье.

 

А когда в кино палят из пушек,

ты же сразу затыкаешь уши! –

Бабушка в ответ вздохнула тихо:

– Верно... И тогда была трусиха...

 

И тогда мне было с сердцем худо,

ежели трясла кого простуда.

И тогда при виде чьей-то крови

начисто теряла я здоровье.

 

А когда с пригорка пушка била,

мне за всю деревню страшно было!

До того пугалась я, бывало,

за себя бояться забывала...

М. Борисова

 

Читайте также:

Женщины и война: стихи. Часть 2

50 стихов и поэм о женщинах-героинях Великой Отечественной войны

70 песен о женщинах на войне

Лётчицы Великой Отечественной войны: Стихотворения и песни

Зоя Космодемьянская: 60 стихотворений, поэмы и песни

Стихотворения и поэма о Лизе Чайкиной

70-летие победы в Сталинградской битве (О Гуле Королёвой)

Подвиг Зины Портновой: Биография и стихотворения

День Героев Отечества: Стихи о героях Великой Отечественной войны

Шли девчата по войне за большой победой

Женщина и война: обзор лирики русских поэтов

День военного медика: 150 стихотворений

День военного медика: 20 песен и поэма

Солдатские матери: 140 стихотворений и песни

Образ Женщины-Матери в книгах о войне

Материнские судьбы и Великая Отечественная война