 |
| Ф. Ассоров, Мать. Триптих, 1975 г |
В День
Матери предлагаем подборку стихов и песен о солдатских матерях.
Поклонимся солдатским матерям
Поклонимся солдатским матерям, —
Прислушайтесь, как долгими ночами
Они как бы с живыми говорят
С погибшими своими сыновьями.
Поклонимся солдатским матерям —
Их скорби, их душе, рукам усталым,
Поклонимся солдатским матерям, —
Их на земле уже осталось мало…
Поклонимся солдатским матерям:
Какой нечеловеческою мукой
Оплачена их долгая разлука,
Оплакана тоска по сыновьям.
Но подняла б война свой тяжкий меч
И гарь пожарищ опалила дали —
Они бы снова сыновей послали
На правый бой: Отечество сберечь.
Поклонимся солдатским матерям!
В. Саакова
* * *
В полыхающем кратере
Всенародной войны
Были, кроткие матери,
Вы сильны и грозны.
Шли вы в пущи, в землянки,
Шли навстречу боям,
Чтоб солдатские лямки
Облегчить сыновьям.
Вам бы вечером, матери,
Всю семью накормив,
Красным шёлком на скатерти
Шить весёлый мотив.
Вам бы — мужними жёнами,
Вам качать бы внучат,
Но Хатыни* сожжённые
Пеплом в сердце стучат.
И вставляли вы в ленты
За патроном патрон.
Вашей кровью в легенды
Каждый шаг обагрён.
Мы согнули все беды,
Не сплошали ничуть,
Потому что к Победе
Освятили вы путь.
Б. Спринчан
Матери России
Стоят, седые, у околиц,
Большие руки опустили…
Стоят, как будто успокоясь,
Но их покорность — не бессилье.
Землёй покрыты эти руки,
Набухли кровью эти жилы…
Уже те матери — старухи,
И всё же верят: дети живы.
Они той верою спасались,
Когда кончалась корка хлеба,
Когда в плуги они впрягались,
Когда обрушивалось небо.
И ты ждала меня, родная,
На свете жившая так мало.
И даже после смерти, знаю,
Ты ждать меня не перестала.
А. Леонтьев
Солдатская мать
Она поседела в разлуке
За годы великой войны.
Её терпеливые руки
Огнём и трудом крещены.
В те годы пришлось ей несладко:
Ушла вся семья воевать,
А дома она —
И солдатка,
И наша солдатская мать.
Но беды она выносила,
Не хмуря высоких бровей.
Пахала она и косила
За мужа,
За старшего сына,
За младших своих сыновей.
И верил я снова и снова,
Что в каждом конверте найду
Её материнское слово,
Её сокровенное:
«Жду!»
Я знал в эти годы крутые,
Что каждую строчку письма
С ней вместе писала Россия,
Россия,
Россия сама!
Н. Старшинов
Молитва матери
На краю деревни старая избушка,
Там перед иконой молится старушка.
Молится старушка, сына поминает,
Сын в краю далеком родину спасает.
Молится старушка, утирает слезы,
А в глазах усталых расцветают грезы.
Видит она поле, это поле боя,
Сына видит в поле — павшего героя.
На груди широкой запеклася рана,
Сжали руки знамя вражеского стана.
И от счастья с горем вся она застыла,
Голову седую на руки склонила.
И закрыли брови редкие сединки,
А из глаз, как бисер, сыплются слезинки.
С. Есенин (1914 год)
Ей приснилось, что она — Россия
Пуля, жизнь скосившая сыновью,
Жгучей болью захлестнула мать.
Некого с надеждой и любовью
Ей теперь под кров свой ожидать!
От глухих рыданий обессиля,
Задремала. И приснилось ей,
Будто бы она — сама Россия,
Мать ста миллионов сыновей.
Будто в поле, вихрем опалённом,
Где последний догорает бой,
Кличет, называя поимённо,
Сыновей, что не придут домой.
Беззаветно храбрых и красивых,
Жизнь отдавших, чтоб жила она…
Никогда их не забыть России,
Как морей не вычерпать до дна…
Свет дымится; он пропитан кровью.
Меж убитых тихо мать идёт
И с суровой терпеливой скорбью
В изголовье Вечность им кладёт.
А в душе не иссякает сила.
И лежит грядущее пред ней,
Потому что ведь она — Россия,
Мать ста миллионов сыновей!
Л. Татьяничева
Звезда Надежды
Здравствуй,
мама!
Возвратились мы
не все…
В. Харитонов.
День Победы
За то, что нас ждали
тревожно и нежно
и даже без вести сгинувших ждали,
Большую Звезду «Материнской Надежды»
мы мамам своим учредить запоздали.
Война не дарила с сынами свиданий.
Но мамы дышали своим ожиданьем…
Сын поздно догадлив,
до горечи поздно.
А мамы — как в небе угасшие звезды.
Полмира сынами в огне было пройдено.
Но мамы…
Как прежде, всё ждали и ждали.
А мы позабыли представить их к ордену
за блеском своих орденов и медалей.
Виновным себя не считая нисколечко,
домой воротился я к маме на Охту,
не догадавшись свинтить хоть бы блесточку
с пробитого кителя
маме на кофту.
…Победа сверкала брильянтными гроздьями.
Салют полыхал над полками Парада.
А мамы?
Сияли сыновьими звездами:
сын жив и с Победой!
Где выше награда?!
Теперь мы руками разводим в бессилье:
ведь мамы в межзвездном мерцают безбрежье…
И как получилось,
что не учредили мы
Большую Звезду «Материнской Надежды»?
П. Булушев
Мамы идут на прорыв
Всё начальство наше в изумленье:
на рассвете к нам из тыла, у высотки,
просочились через оцепленье
чуть не в боевое охраненье
две каких-то оголтелых тётки.
Сам комбат (он спал) полураздетый
расшумелся:
— Жизней вам не жалко?!
Здесь у нас танкоопасный сектор.
И вообще в трехстах шагах нейтралка!
Но бессильны все его резоны.
Дело в том, что тут у нас в разведке
с дней формированья батальона
служат сыновья их, однолетки.
А с войны какие увольненья?
Вот к ним гостьи и явились сами.
— Так что окажите уваженье,
не задерживайте нас.
Мы — мамы!
Пробивной пароль у этих женщин.
Тут комбату и ответить нечем.
(Даже старший лейтенант из «Смерша»
строгость напускает... безуспешно).
И сквозь оборону спозаранку
мамы прорываются упрямо...
Можно задержать лавину танков,
но попробуйте остановите маму!
П. Булушев
Материнские слёзы
Как подули железные ветры Берлина,
Как вскипели над Русью военные грозы!
Провожала московская женщина сына...
Материнские слёзы, Материнские слёзы!
Сорок первый — кровавое знойное лето.
Сорок третий — атаки в снегах и морозы.
Письмецо долгожданное из лазарета...
Материнские слёзы, Материнские слёзы!
Сорок пятый — за Вислой идет сраженье,
Землю прусскую русские рвут бомбовозы.
А в России не гаснет свеча ожиданья...
Материнские слёзы, Материнские слёзы!
Пятый снег закружился, завьюжил дорогу
Над костями врага у можайской берёзы.
Сын седой возвратился к родному порогу...
Материнские слёзы, Материнские слёзы!
А. Недогонов
Мама
В проломах стен гудит и пляшет пламя,
идет война родимой стороной…
Безмолвная, бессонная, как память,
старушка мать склонилась надо мной.
Горячий пепел жжет ее седины,
но что огонь, коль сын в глухом бреду?
Так повелось, что мать приходит к сыну
сквозь горький дым, несчастья и беду.
А сыновья идут вперед упрямо,
родной земле, как матери, верны…
Вот потому простое слово «мама»,
прощаясь с жизнью, повторяем мы.
В. Жуков
Мать
Жен вспоминали на привале,
Друзей — в бою. И только мать
Не то и вправду забывали,
Не то стеснялись вспоминать,
Но было, что пред смертью самой
Видавший не один поход
Седой рубака крикнет: «Мама!»
…И под копыта упадет.
М. Максимов
Мать
Вот участь! Вымолить, родить,
Взлелеять, выкормить собою —
И этим сыном оградить
Страну родную от разбоя.
Да! И родить, и оградить,
И встать к победному застолью!
И целый век потом ходить
С одной невыплаканной болью.
В. Коржиков
* * *
Все любили мы в детстве,
Забегая в свой дом,
Мать обнять и погреться
У неё под крылом.
А когда было больно,
А ведь было не раз,
«Мама» — с плачем невольно
Вырывалось у нас.
А сейчас дым и копоть.
Словно мир весь в кострах.
Бьют по нашим окопам
Миномёты с утра.
Но, как в детстве когда-то,
«Мама» — крик из огня,
Крик предсмертный солдата
Долетел до меня.
В. Крутецкий
* * *
Вот опять ты мне вспомнилась, мама,
и глаза твои, полные слёз,
и знакомая с детства панама
на венке поредевших волос.
Оттеняет терпенье и ласку
потемневшая в битвах Москвы
материнского воинства каска —
украшенье седой головы.
Все стволы, что по русским стреляли,
все осколки чужих батарей
неизменно в тебя попадали,
застревали в одежде твоей.
Ты заштопала их, моя мама,
но они все равно мне видны,
эти грубые длинные шрамы —
беспощадные метки войны…
Дай же, милая, я поцелую,
от волненья дыша горячо,
эту бедную прядку седую
и задетое пулей плечо.
В дни, когда из окошек вагонных
мы глотали движения дым
и считали свои перегоны
по дорогам к окопам своим,
Как скульптуры из ветра и стали,
на откосах железных путей
днем и ночью бессменно стояли
батальоны седых матерей.
Я не знаю, отличья какие,
не умею я вас разделять:
ты одна у меня, как Россия,
милосердная русская мать.
Это слово протяжно и кратко
произносят на весях родных
и младенцы в некрепких кроватках
и солдаты в могилах своих.
Больше нет и не надо разлуки,
и держу я в ладони своей
эти милые трудные руки,
словно руки России моей.
Я. Смеляков
Моей маме
Пускай ты не сражалась на войне,
Но я могу сказать без колебанья:
Что кровь детей, пролитая в огне,
Родителям с сынами наравне
Дает навеки воинское званье!
Ведь нам, в ту пору молодым бойцам,
Быть может, даже до конца не снилось,
Как трудно было из-за нас отцам
И что в сердцах у матерей творилось.
И лишь теперь, мне кажется, родная,
Когда мой сын по возрасту — солдат,
Я, как и ты десятки лет назад,
Все обостренным сердцем принимаю.
И хоть сегодня ни одно окно
От дьявольских разрывов не трясется,
Но за детей тревога все равно
Во все века, наверно, остается.
И скажем прямо (для чего лукавить?!),
Что в бедах и лишеньях грозовых,
Стократ нам легче было бы за них
Под все невзгоды головы подставить!
Да только ни в труде, ни на войне
Сыны в перестраховке не нуждались.
Когда б орлят носили на спине,
Они бы в кур, наверно, превращались!
И я за то тебя благодарю,
Что ты меня сгибаться не учила,
Что с детских лет не тлею, а горю,
И что тогда, в нелегкую зарю,
Сама в поход меня благословила.
И долго-долго средь сплошного грома
Все виделось мне в дальнем далеке,
Как ты платком мне машешь у райкома,
До боли вдруг ссутулившись знакомо
С забытыми гвоздиками в руке.
Да, лишь когда я сам уже отец,
Я до конца, наверно, понимаю
Тот героизм родительских сердец,
Когда они под бури и свинец
Своих детей в дорогу провожают.
Но ты поверь, что в час беды и грома
Я сына у дверей не удержу,
Я сам его с рассветом до райкома,
Как ты меня когда-то, провожу.
И знаю я: ни тяготы, ни войны
Не запугают парня моего.
Ему ты верь и будь всегда спокойна:
Все, что светло горело в нас — достойно
Когда-то вспыхнет в сердце у него!
И пусть судьба, как лист календаря,
У каждого когда-то обрывается.
Дожди бывают на земле не зря:
Пылает зелень, буйствуют моря,
И жизнь, как песня, вечно продолжается!
Э. Асадов
Письмо с фронта
Мама! Тебе эти строки пишу я,
Тебе посылаю сыновний привет,
Тебя вспоминаю, такую родную,
Такую хорошую — слов даже нет!
Читаешь письмо ты, а видишь мальчишку,
Немного лентяя и вечно не в срок
Бегущего утром с портфелем под мышкой,
Свистя беззаботно, на первый урок.
Грустила ты, если мне физик, бывало,
Суровою двойкой дневник «украшал»,
Гордилась, когда я под сводами зала
Стихи свои с жаром ребятам читал.
Мы были беспечными, глупыми были,
Мы все, что имели, не очень ценили,
А поняли, может, лишь тут, на войне:
Приятели, книжки, московские споры —
Все — сказка, все в дымке, как снежные горы…
Пусть так, возвратимся — оценим вдвойне!
Сейчас передышка. Сойдясь у опушки,
Застыли орудья, как стадо слонов,
И где-то по-мирному в гуще лесов,
Как в детстве, мне слышится голос кукушки…
За жизнь, за тебя, за родные края
Иду я навстречу свинцовому ветру.
И пусть между нами сейчас километры —
Ты здесь, ты со мною, родная моя!
В холодной ночи, под неласковым небом,
Склонившись, мне тихую песню поешь
И вместе со мною к далеким победам
Солдатской дорогой незримо идешь.
И чем бы в пути мне война ни грозила,
Ты знай, я не сдамся, покуда дышу!
Я знаю, что ты меня благословила,
И утром, не дрогнув, я в бой ухожу!
Э. Асадов
Солдатской матери
Евдокии Григорьевне, моей матери
Нет, не вернется мой брат с войны.
Что нашей матери в горе поможет?
Может, слова совсем не нужны,
Просто поплакать лучше, быть может?
Дружен, широк был семейный стол,
Правильной жизнью жили ребята.
Мама! Ты знаешь, за что он шел
И почему стал храбрым солдатом.
Матерью Родину звал свою,
Имя твое в огне окрыляло,
А пощади мы себя в бою,
Что бы с Отечеством нашим стало!
Легкого счастья на свете нет,
Все окупается потом, кровью.
Пусть в твоем сердце не гаснет свет,
Не оскудеет душа любовью.
Имя тебе — солдатская мать.
Слезы и боль с тобой разделяя,
Знаю, как трудно сына не ждать,
Верю и в силу твою, родная.
Перед бедой не согнем спины.
Вспять не пойдут широкие реки.
Русская ты, и твои сыны
Крепостью Родины будут вовеки.
А. Яшин
Мать
Без вести пропал солдат. И ждать
Перестали родичи солдата.
«За ненахожденьем адресата»
Письма возвращались.
Только мать
Не хотела ничего понять:
«Почта, надо думать, виновата!»
К избачу ходила и к врачу, —
Не сгибали старость и усталость, —
У судьи была:
— Черкни хоть малость,
Я тебе посильно заплачу.
Только так пиши и, как я хочу, —
К сыну шло бы, а не возвращалось.
В Прагу пишет, в Бухарест, в Белград.
«Не таков мой сын, чтоб затеряться.
Жив ли, нет ли — должен отыскаться...»
Но опять: «Не найден адресат!»
Доплатными шлет — идут назад...
Немцу лучше с нею не встречаться.
На работе мать — до темноты.
Ночью тоже не сидится дома.
Забредет к секретарю райкома:
— Напиши теперь, родимый, ты!
Пишет, пишет, пишет письма мать
И до смерти будет сына ждать.
А. Яшин
Мама
Я маму не целовал давно.
Маленьким был — целовал, душил,
с улицы жаловаться спешил,
потом торопливо мужать решил.
Думал: «Мужество! Вот оно!»
Думал: «Мужество — это вот —
прийти домой и сказать:
«Пока! Я на войну!..»
Улыбнуться слегка
и повернуться спиной к слезам,
к зовам маминым, на вокзал!..»
Женщина вырастила меня.
Морщины уже на лицо легли.
Губы сомкнуты. Отцвели.
Нет в глазах моего огня.
Вот фотокарточка.
Изо дня в день
я думаю о тебе —
моей колыбели,
моей судьбе —
женщине, вырастившей меня.
Я маму не целовал давно…
Только бы мне возвратиться лишь!..
Мама, если меня простишь
сердцем маминым,
решено:
я расцелую тебя одну,
сердце послушаю,
обниму,
слезы вытру,
в лицо взгляну…
Перед тем, как уйти на войну.
М. Луконин
Мать и сын
Сын ушел со школьной парты
За Отчизну воевать,
И четыре долгих года
Не видала сына мать.
Он казался ей таким же,
Как он был в прощальный час, —
Бойким школьником, мальчишкой,
Что ходил в десятый класс.
Мать писала: «Днем и ночью
Сердцем я с тобой, мой сын;
Береги себя, мой мальчик, —
У меня ведь ты один!»
Приходили письма с фронта:
«Награжден… Громим врагов…
Не грусти, моя родная,
Все в порядке! Жив! Здоров!»
Выли зимние метели,
Весны радугой цвели,
Самолетом дни летели,
Быстрым шагом годы шли…
Мать недаром целый месяц
Сына видела во сне:
Он с победой на побывку
К ней приехал по весне.
Вот стоит он, возмужалый,
Бравый офицер-герой;
Мать и плачет и смеется:
— Ты ли это, мальчик мой?
Ты теперь похож на папу,
Только выше и сильней… —
И, как прежде, сын с любовью
На плечо склонился к ней.
— Не один я, мама, вырос, —
Повзрослела вся страна;
В стуже, в зное и в сраженьях
Закалила нас война.
Мы врагов любых и всяких
Научились крепко бить
И еще сильней, чем прежде,
Матерей своих любить.
Мать на сына поглядела:
«Да, с таким не пропадешь!
Вот она, надежда наша,
Наша гордость — молодежь!»
В. Лебедев-Кумач
Письмо от матери
Бойцу от матери пришло
Письмо издалека,
И сразу сделалось тепло
На сердце моряка.
Покрыла маленький листок
Каракулями мать,
Но лучше этих крупных строк
На свете не сыскать.
«Смотри, сынок, не простудись
И ног не отморозь,
А то морозы начались
И холодно небось.
Хоть ты герой, в отца ты весь,
А все ж, сынок, смотри:
Без толку, зря в огонь не лезь, —
Ты хитростью бери.
Мой кашель перестал давно,
И бок не стал колоть.
Не веришь ты, — ну все равно,
Храни тебя господь».
Никто не может так писать —
Ни сестры, ни жена,
Никто не любит нас, как мать, —
Ведь мать у нас одна!..
В. Лебедев-Кумач
Письмо на фронт
Сынок родной!
По радио узнали,
Что ты здоров и крепко бьешь врагов.
Соседи заходили, поздравляли,
Все говорят: — Ванюшка-то каков!
Вот это, говорят, действительно геройство:
Трех гадов заколоть, а двух живьем поймать!
А мне, признаться, только беспокойство,
Да что поделаешь: на то ведь я и мать.
Все думаю и сердцем все болею
По материнской слабости своей…
Ты береги себя, но бей злодея!
Как мать прошу: врага покрепче бей!
Отец, как все. Вчера пришел с работы,
Прочел газету, стукнул кулаком.
— Эх, говорит, и мне на фронт охота.
Пойти бы тоже следом за сынком.
Я, говорит, на немца зуб имею.
За две войны немало их побил.
А бить по ним я и в очко сумею,
Я трехлинейную еще не позабыл!..
Вчера у нас Катюша ночевала.
Хлеб убирают. Скоро молотьба.
Такой пшеницы — сроду не бывало!
Богатые, хорошие хлеба.
Катюша-то в колхозе заправилой —
Степан Петров ушел служить на флот.
Она его в бригаде заменила,
Командует теперь на полный ход.
— Мы, говорит, такие строим планы:
Сдать государству урожай сполна
И если что… всем вместе в партизаны, —
Бить Гитлера. Пусть сдохнет, сатана!..
Марусю не узнать. Шинель надела
И санитаркой в госпиталь пошла.
А я не против, раз такое дело —
Сестрой и я в гражданскую была.
Белье стирала, раны бинтовала.
Кладу повязку, а сама в слезах.
Дежурила, ночей недосыпала,
И оживали люди на глазах.
Сынок родной! За Родину сражайся!
Не трусь в бою! Не забывай писать!
И поскорей с победой возвращайся!
От всех привет.
Целую крепко.
Мать.
С. Михалков
Письмо с фронта
Родная мать!
Твое письмо простое
Мне принесли вчера, но лишь сейчас
На берегу речушки, после боя,
Его прочесть сумел я в первый раз.
И я тобой горжусь, моя родная,
Твой гнев к врагам мне хорошо знаком.
Вы там — в тылу, а я на фронте знаю,
За что дерусь гранатой и штыком.
В полях колхозных золотому житу
Под сапоги фашистские не лечь.
Сожжем зерно! Но не дадим бандиту
Из нашей ржи хлебов себе напечь.
Ты обо мне по радио слыхала
И думала: храбрец — Ванюшка твой.
А ведь таких, как я, у нас немало.
Здесь что ни час, то подвиг боевой.
И нету в том особого геройства,
Что сделал я, ведя свой первый бой.
Здесь все бойцы одно имеют свойство:
И побеждать, и жертвовать собой.
Наш командир — любимец нашей роты,
Наш политрук от нас неотделим.
Во всех делах видна его забота,
В огонь и в воду мы пойдем за ним!
И обо мне, прошу тебя, мамаша,
Ты не болей ни сердцем, ни душой.
Вернусь домой в семью большую нашу —
На весь колхоз закатим пир горой.
Приеду я с ребятами своими,
Прошедшими сквозь дым и шквал огня,
Ты познакомишься с орлами боевыми
И ты их примешь так же, как меня.
Спасибо за письмо, за нежность и за ласку.
Послание свое заканчивать спешу.
Идет обстрел. Надеть придется каску,
А я на ней ответ тебе пишу.
Не знаю срока, скоро ли приеду,
Но день придет, мы разобьем врагов!
И с фронта к вам я привезу победу.
Привет родным.
Ваш сын Иван Рябков.
С. Михалков
Мать солдатская (Поэма)
По большаку, правее полустанка,
Идти пять верст — деревня Хуторянка.
Спервоначалу были хутора,
Да разрослись. И стали год за годом
Дружнее жить, богаче быть народом —
Деревней стали. Сорок два двора.
Вокруг луга — есть чем кормить скотину,
Густы леса — орешник да малина.
Всего хватает: и грибов, и дров.
Сойдешь под горку, тут тебе речушка,
А там, глядишь, другая деревушка,
Но в той уже поменее дворов…
Живет народ, других не обижая,
От урожая и до урожая,
От снега до засушливой поры.
И у соседей хлебушка не просит.
И в пору сеет. В пору сенокосит.
Коней кует. И точит топоры.
И землю под озимые боронит,
Гуляет свадьбы, стариков хоронит
И песни молодежные поет,
Читает вслух газетные страницы…
За тридевять земель Москва — столица,
И дальний поезд до нее везет…
В родной деревне, третья хата с краю,
Другой судьбы себе не выбирая,
Полвека честной жизни прожила
Хохлова Груша. В тихой Хуторянке
Прошла в труде крестьянском жизнь крестьянки,
И не приметишь, как она прошла.
Здесь в девках бегала, здесь в хороводах пела,
Здесь на гулянках парня присмотрела,
Вошла к нему хозяйкой в бедный дом.
Здесь называлась Грушею-солдаткой,
Здесь тосковала, плакала украдкой,
Здесь вынянчила четверых с трудом.
Она порой сама недоедала,
Чтоб только детям досыта хватало,
Чтоб сытыми вставали от стола.
Она с утра к соседям уходила,
Белье стирала и полы скоблила —
В чужих домах поденщину брала.
Она порой сама недосыпала,
Ложилась поздно и чуть свет вставала,
Чтоб только четверым хватало сна.
И выросли хорошие ребята,
И стала им тесна родная хата,
И узок двор, и улица тесна.
Последнего она благословила,
Домой пришла, на скобку дверь закрыла,
Не раздеваясь, села в уголок.
Стучали к ней — она не открывала,
До поздней ночи молча горевала —
Все плакала, прижав к лицу платок.
Она с людьми тоской не поделилась.
Никто не видел, как она молилась
За четверых крестьянских сыновей,
Которых не вернуть теперь до дому,
Которым жить на свете по-иному —
Не в Хуторянке, а в России всей…
…Она хранила у себя в комоде
Из Ленинграда письма от Володи,
Из Сталинграда письма от Ильи,
Одесские открытки от Андрея
И весточки от Гриши с батареи
Из Севастополя. От всей семьи.
В июньский полдень, в тесном сельсовете,
По радио — еще не по газете, —
Когда она услышала: «Война»! —
Как будто бы по сердцу полоснули,
Как села, так и замерла на стуле, —
О сыновьях подумала она.
Пришла домой. Тиха пустая хата.
Наседка квохчет, просят есть цыплята,
Стучит в стекло — не вырвется — пчела.
Четыре мальчика! Четыре сына!
И в этот день еще одна морщина
У добрых материнских глаз легла.
…Косили хлеб. Она снопы вязала
Без устали. Ей все казалось мало!
Быстрее надо! Жаль, не те года!
И солнце жгло, и спину ей ломило,
И мать-крестьянка людям говорила:
«Там — сыновья. И хлеб идет туда».
А сыновья писали реже, реже,
Но штемпеля на письмах были те же:
Одесса, Севастополь, Сталинград
И Ленинград, где старший сын Володя,
Работая на Кировском заводе,
Варил ежи для нарвских баррикад.
Когда подолгу почты не бывало,
Мать старые конверты доставала,
Читала письма, и мечталось ей:
Нет на земле честнее и храбрее,
Нет на земле сильнее и добрее
Взращенных ею молодых парней.
Тревожные в газетах сводки были,
И люди об Одессе говорили,
Как говорят о самом дорогом.
Старушка мать — она за всем следила —
Шептала ночью: «Где же наша сила,
Чтоб мы могли расправиться с врагом?»
О, как она бессонными ночами
Хотела повидаться с сыновьями,
Пусть хоть разок, пусть, провожая в бой,
Сказать бойцу напутственное слово.
Она ведь ко всему теперь готова —
К любой беде и горести любой.
Но не могло ее воображенье
Представить город в грозном окруженье,
Фашистских танков черные ряды,
К чужой броне в крови прилипший колос,
Не слышала она Андрея голос:
«Я ранен… мама… пить… воды… воды».
Пришел конверт. Еще не открывала,
А сердце матери уже как будто знало…
В углу листка — армейская печать…
Настанет день, Одесса будет наша,
Но прежних строчек:
«Добрый день, мамаша!» —
Ей никогда уже не получать…
…Глаза устали плакать — стали суше,
Со временем тоска и горе глуше.
Дров запасла — настали холода.
Шаль распустила — варежки связала.
Потом вторые, третьи… Мало, мало!
Побольше бы! Они нужны — туда!
Все не было письма из Ленинграда.
И вдруг она услышала: «Блокада».
Тревожно побежала в сельсовет,
Секретаря знакомого спросила.
Тот пояснил… Опять душа заныла,
Что от Володи писем нет и нет.
Пекла ли хлеб, варила ли картошку,
Все думала: «Послать бы хоть немножко,
За тыщу верст сама бы понесла!»
И стыли щи, не тронутые за день.
Вся в думах о голодном Ленинграде,
Старуха мать обедать не могла.
Она была и днем и ночью с теми,
Кто день и ночь, всегда, в любое время
Работал, защищая Ленинград,
И выполнял военные заданья
Ценой бессонницы, недоеданья —
Любой ценой, как люди говорят…
…Опять скворцы в скоречни прилетели,
И ожил лес под солнышком апреля,
И зашумели вербы у реки…
Из Севастополя прислал письмо Григорий:
«Воюем, мать, на суше — не на море.
Вот как у нас дерутся моряки!»
Она письмо от строчки и до строчки
Пять раз прочла, потом к соседской дочке
Зашла и попросила почитать.
Хоть сотню раз могла она прослушать,
Что пишет сын про море, и про сушу,
И про свое уменье воевать.
И вдруг за ней пришли из сельсовета.
В руках у председателя газета:
— Смотри-ка, мать, на снимок. Узнаешь? —
Взглянула только: «Сердце, бейся тише!
Он! Родненький! Недаром снился! Гриша!
Ну до чего стал на отца похож!»
Собрали митинг. Вызвали на сцену
Героя мать Хохлову Аграфену.
Она к столу сторонкой подошла
И наклонилась. А когда сказали,
Что Гришеньке Звезду Героя дали, —
Заплакала. Что мать сказать могла?..
…Шла с ведрами однажды от колодца,
Подходит к дому — видит краснофлотца.
Дух захватило: Гриша у крыльца!
Подходит ближе, видит: нет, не Гриша —
В плечах поуже, ростом чуть повыше
И рыженький, веснушчатый с лица.
— Вы будете Хохлова Аграфена? —
И трубочку похлопал о колено.
— Я самая! Входи, сынок, сюда! —
Помог в сенях поднять на лавку ведра,
Сам смотрит так улыбчиво и бодро —
Так к матери не входят, коль беда.
А мать стоит, глядит на краснофлотца,
Самой спросить — язык не повернется,
Зачем и с чем заехал к ней моряк.
Сел краснофлотец: — Стало быть, мамаша,
Здесь ваша жизнь и все хозяйство ваше!
Как управляетесь одна? Живете как?
Мне командир такое дал заданье:
Заехать к вам и оказать вниманье,
А если что — помочь без лишних слов.
— Ты не томи, сынок! Откуда, милый?
И кто послал-то, господи помилуй?
— Герой Союза старшина Хохлов!
Как вымолвил, так с плеч гора свалилась
Поправила платок, засуетилась:
— Такой-то гость! Да что же я сижу?
Вот горе-то! Живем не так богато —
В деревне нынче с водкой плоховато,
Чем угостить, ума не приложу!
Пьет краснофлотец чай за чашкой чашку,
Распарился, хоть впору снять тельняшку,
И, вспоминая жаркие деньки,
Рассказывает складно и толково.
И мать в рассказ свое вставляет слово:
— Вот как у нас дерутся моряки!
— Нас никакая сила не сломила.
Не описать, как людям трудно было,
А все дрались — посмотрим, кто — кого!
К самим себе не знали мы пощады,
И Севастополь был таким, как надо.
Пришел приказ — оставили его…
— А Гриша где? — Теперь под Сталинградом.
В морской пехоте. — Значит, с братом рядом?
Там у меня еще сынок, Илья.
Тот в летчиках, он у меня крылатый.
Один — рабочий, три ушли в солдаты. —
Моряк в ответ: — Нормальная семья!
Она его накрыла одеялом,
Она ему тельняшку постирала,
Она ему лепешек напекла,
Крючок ослабший намертво пришила,
И за ворота утром проводила,
И у ворот, как сына, обняла…
…В правлении колхоза на рассвете
Толпились люди. Маленькие дети
У матерей кричали на руках.
Ребята, что постарше, не шумели,
Держась поближе к матерям, сидели
На сундучках, узлах и узелках…
Они доехали. А многие убиты —
По беженцам стреляли «мессершмитты»,
И «юнкерсы» бомбили поезда.
Они в пути тяжелом были долго,
За их спиной еще горела Волга,
Не знавшая такого никогда.
Теперь они в чужом селе, без крова.
Им нужен кров и ласковое слово.
И мать солдатская решила: «Я — одна…
Есть у меня картошка, есть и хата,
Возьму семью, где малые ребята.
У нас у всех одна беда — война».
Ту поднялась одна из многих женщин
С тремя детьми — один другого меньше,
Три мальчика. Один еще грудной.
— Как звать сынка-то? — Как отца, Анисим.
Сам на войне, да нет полгода писем…
— Ну, забирай узлы, пойдем со мной!
И стали жить. И снова, как бывало,
Она пеленки детские стирала,
Опять повисла люлька на крюке…
Все это прожито, все в этой хате было,
Вот так она ребят своих растила,
Тоскуя о солдате мужике.
В большой России, в маленьком селенье,
За сотни верст от фронта, в отдаленье,
Но ближе многих, может быть, к войне,
Седая мать по-своему воюет,
И по ночам о сыновьях тоскует,
И молится за них наедине.
Когда Москва вещает нам: «Вниманье!
В последний час…» — и, затаив дыханье,
Мы слушаем про славные бои
И про героев грозного сраженья, —
Тебя мы вспоминаем с уваженьем,
Седая мать. То — сыновья твои!
Они идут дорогой наступленья
В измученные немцами селенья,
Они освобождают города
И на руки детишек поднимают;
Как сыновей, их бабы обнимают.
Ты можешь, мать, сынами быть горда!
И если иногда ты заскучаешь,
Что писем вот опять не получаешь,
И загрустишь, и дни начнешь считать,
Душой болеть — опять Илья не пишет,
Молчит Володя, нет вестей от Гриши,
Ты не грусти. Они напишут, мать!
С. Михалков
Сын
Есть за Полтавой в чистом поле
Могила павшего бойца.
Кругом — пшеничное раздолье,
Душистый запах чабреца.
И каждый вечер на закате
Сюда, в степную благодать,
В поношенном старинном платье
Приходит седенькая мать.
Придёт, украсит васильками
Могилу ратника она
И долго над замшелым камнем
Сидит, в печаль погружена.
И думает прошедший мимо:
Под этой каменной плитой
Лежит сынок её родимый,
Её соколик дорогой,
Которого она, бывало,
Ждала с работы у крыльца...
А мать ни разу не видала
В лицо погибшего бойца.
Он с раскалённым автоматом
Пришёл сюда издалека:
Оттуда, где волной крылатой
Шумит в тайге Амур-река.
На этом васильковом поле
Настиг он вражескую рать.
Освободил здесь из неволи
Вот эту старенькую мать.
Вернул ей счастье Украины,
Зажёг зарю над нею вновь...
Он стал ей — наречённым сыном,
Он заслужил её любовь.
С. Феоктистов
* * *
Всю-то ночь я не спала над сыном —
Рано утром он идёт в поход.
Рано утром над зубчатым тыном
На прощанье мне рукой махнёт.
Завтра сыну минет девятнадцать —
Он впервые покидает мать.
Удержать, к груди его прижать,
Упросить в родном дому остаться.
За хребтом, за синими горами
Никакие грозы не слышны,
Далеко отсюда до войны,
Без него там справятся с врагами.
А наутро, когда солнце встало,
Сына в путь я собрала сама.
В час разлуки сердце подсказало
Мне иные, гордые слова.
Может быть, не сердце, а Россия
Мне шептала: Родина в огне.
Обнимая сына, я просила:
Будь, мой мальчик, храбрым на войне.
Л. Татьяничева
Письмо
Письмо. Конечно, от мамы.
Обстрел — жесткий весьма.
...Не ждал я небесной манны,
Но этого ждал письма.
Снаряды свистят потише.
Иль кажется?.. Так и есть.
Ну-ка, луна, помоги же
Письмо в темноте прочесть!
Хоть я без прочтенья знаю, —
Так уже повелось, —
Тревога — рана сквозная —
В этих письмах без слез.
Тут в строчках и между строчек
Жжет посильней огня:
«Ведь ты же один, сыночек,
Ты же один у меня!»
Траншеи.
Земля сырая.
И пули из темноты,
Которые не разбирают —
Один ли у мамы ты...
М. Найдич
Матери
«Дорогой мой сынок!
Если бы ты видел, какое счастье
в моем саду. Рай раем.
Зоенька с утра до вечера
сидит в цветах.
Только вот плохо —
немцы близко».
Из письма матери
В последнем письме
она мне писала про сад,
про вишни,
что были посажены детской рукою,
про то, как утрами
над вишнями пчелы висят
и как аромат протекает
незримой рекою.
Она мне писала
про царство цветов на грядах,
про шуструю внучку,
что старость ее утешала,
про все,
что взлелеяно было
в бесценных трудах.
«Сынок, приезжай погостить», —
она меня приглашала...
Как больно мне слышать,
что снова над Доном темно,
что, с шумом ворвавшись
в поросший вьюном палисадник,
тевтонское племя
цимлянское хлещет вино,
что танки с крестами,
как буйволы,
мнут виноградник.
Как больно мне слышать,
что немец, зажав автомат,
под вечер с оглядкой
вдоль синего Дона проскачет,
что девушка бледная
глянет на бледный закат
и, крикнув: «Убийца!» —
горячей слезою заплачет.
Как жутко мне слышать,
что мать мою, милую мать,
седую старушку,
по-басурмански ругая,
он вытолкнет из дому,
станет ей руки ломать,
потом — на акации... ночью...
Прощай, дорогая!
С тобой я прощаюсь
спокойным солдатским стихом —
бесслезным и трезвым,
готовым к расплате и мести.
Сейчас мы сидим в блиндаже
и в молчанье глухом
читаем письмо твое.
Всем отделением. Вместе.
Читаем и видим
тебя, непокорную мать,
тебя, изможденную до исступленья...
И как я могу этой ночью
тебе передать,
что наша дивизия
завтра идет в наступленье?
А. Недогонов
Мать героя
Из деревни отдаленной
Пишет в полк старуха мать.
Пишет Лаптева Олена,
Просит правду отписать.
Отписать, ответить вскоре, —
Хоть простым, хоть заказным:
Что так долго сын Григорий
Ей не пишет? Что там с ним?
Как он, родный, где он, кровный? —
В ночь, до света не заснуть,
Не забыться. — Жив, здоров ли
Или вовсе что-нибудь...
Край не близкий, свет — не хата, —
Ничего не слышит мать.
Или почта виновата?
Так ли, нет ли — только б знать...
День за днем идут, проходят,
Все гадает про ответ.
То на сердце легче вроде,
То подступит — мочи нет.
Умываться ль станет кошка,
Нож ли на пол упадет,
Снег ли хрустнет под окошком
И, не веря, сердце ждет.
Час пришел. Стоял морозец.
Послыхала из сеней —
Скрипнул близко письмоносец
Сумкой кожаной своей.
И в тоске невыразимой
Сжала руки на груди.
Проходи ты, горе, мимо,
На порог не заходи.
Вот письмо. Письмо про сына.
Заняла дыханье боль.
Правды всей сама просила,
Да узнать ее легко ль?
Как прочесть письмо такое?
Только радость с первых слов:
«Сын ваш Лаптев, храбрый воин,
Жив, и весел, и здоров.
Сообщить Вам нынче рады,
Что за редкий подвиг — он
Самой высшею наградой
По Указу награжден.
Он стоит, герой, на страже,
И от нашего лица,
От полка, спасибо наше
Вам за сына-храбреца.
Шлем его привет сыновний,
Он еще напишет сам...»
Под последней строчкой ровной
Подпись книзу: комиссар...
Что прошло — минута, час ли
Или канул год в дыму?
Не бывало столько счастья
Сразу, вдруг, в одном дому.
И пришло на память старой
Все, что может вспомнить мать...
Хорошо и комиссару
Весть такую посылать...
А. Твардовский
* * *
Зашел я в дом, где жил герой,
А нынче мать его осталась
Да с ней парнишка — сын второй,
Что стал опорою под старость.
Большому горю скоро год,
А мать по-прежнему украдкой —
Нет-нет и снова перечтет
Все те слова бумаги краткой.
Знать, с каждым разом в том письме
Дороже буква ей любая.
Сидит, забывшись, как во сне,
Из рук платок не выпуская.
С пеленок сына никому
Не уступали эти руки,
Кроили курточки ему,
Обнять спешили в день разлуки.
И вот молва гремит о нем,
Все почести ему отдали.
А здесь его, в селе родном,
Еще по отчеству не звали —
Так молод был. Кому бы знать,
Что многих славою богаче
Он станет вдруг. А мать? А мать
И думать не могла иначе.
Что в самый кинется огонь,
Не струсит, знала без проверки…
Стоит в углу его гармонь
И стопка книг на этажерке.
И на меньшого смотрит мать:
Ничем тут, видно, не поможешь.
Ему играть, ему читать
И быть на старшего похожим.
А. Твардовский
* * *
Он был убит на Северном Донце
У захлебнувшегося пулемёта.
Пыльца ромашек на его лице
Смешалась с капельками пота.
А где-то мать, не веря похоронке,
Всё крестит даль дрожащею рукой
И молча ждёт у старенькой хатёнки:
Вернётся сын, тогда и на покой.
Е. Харламов
Слепая мать
В лачуге маленькой темно,
Ночная тишина.
Спокойно дышит за окном
Зелёная листва.
А на кровати, вся в слезах,
Сидит слепая мать,
Всё время сын в её глазах,
Она не может спать.
Он бьётся за родной Мадрид
И за свои поля.
Кругом война, в огне горит
Испанская земля.
А на кровати, вся в слезах,
Сидит слепая мать,
Всё время сын в её глазах,
Она не может спать.
Но что же делать ей теперь?
Совсем, совсем одна!
Вдруг лёгкий стук раздался в дверь
И снова тишина.
И ей сказал суровый бас:
«Возьмите письмецо».
И прояснилось первый раз
У женщины лицо.
И, маленький раскрыв конверт
Дрожащею рукой,
Вдруг вспомнила, что десять лет
Она живёт слепой.
«Так значит жив мой сын родной,
Не забывает мать.
Придёт он будущей весной,
Зачем же горевать?
Сражается хороший мой
За Родину свою...»
А на столе лежит письмо:
«Ваш сын убит в бою».
А. Чепуров
Мать
В душе её хранится вера,
Что сын вернётся в отчий дом.
Огню надежды есть ли мера?
К ней сын приходит в каждый сон.
Войны то пламя уж погасло,
И много пролетело лет.
Но сына вспоминает часто:
Когда готовит свой обед,
Когда с соседкой обсуждает
Букет последних новостей,
Когда рассаду поливает,
Снимает яблоки с ветвей.
Надежда сразу нарастает
И в те моменты, если вдруг
Увидит, как паук спускает
Себя по нити в миски круг.
Так сына ждёт она родного,
Всегда в улыбке видно грусть,
Хоть ей известно — дорогого
Сыночка больше не вернуть.
…Вдали опять орудья били,
Сон прогоняя от людей.
Какие ж матери родили
Таких любителей смертей?!
У матери душа страдает,
Без раны в сердце нет ни дня —
Как будто сын её шагает
Всё время в пламени огня.
Г. Сагиров
Солдатская мать
Я их видела осенью… В небе луна
Холодела. Шли мимо полки.
Уходящего сына кормила она.
Не забыть материнской руки.
И не пищею хлеб для него этот был, —
Плоть и кровь был земли он родной;
Этот хлеб ещё поля дыханье хранил,
Звон косы на ниве ржаной.
И, как сталь, его грудь становилась сильна.
И, как сталь, его пульс зазвучал.
И холодною сталью блестела луна.
«Мать, прощай! Я вернусь, —он сказал. —
Я вернусь… Ну, а если уж я не вернусь,
Обо мне вы не плачьте тогда!
Пусть на бой вся земля наша встанет и пусть
Сбросит вражеский гнёт навсегда».
Я их видела осенью… В небе луна
Холодела над чащей лесной.
«Если ты не вернёшься, — шептала она, —
Ты падёшь за отчизну, родной!»
Саломея Нерис (Пер. с лит. В. Державина)
Мать
Любимого сына старуха в поход провожала,
Винцо подносила, шелковое стремя держала.
Он сел на коня и сказал, выезжая в ворота:
«Что ж! Видно, такая уж наша казачья работа!
Ты, мать, не помри без меня от докуки и горя:
Останусь в живых — так домой ворочусь из-за моря.
Жди в гости меня, как на север потянутся гуси!..»
«Ужо не помру! — отвечала старуха. — Дождуся!»
Два года она простояла у тына. Два года
На запад глядела: не едет ли сын из похода?
На третьем году стала смерть у ее изголовья.
«Пора! — говорит. — Собирайся на отдых, Прасковья!»
Старуха сказала: «Я рада отдать тебе душу,
Да как я свою материнскую клятву нарушу?
Покуда из дома хлеб-соль я не вынесу сыну,
Я смертное платье свое из укладки не выну!»
Тут смерть поглядела в кувшин с ледяною водою.
«Судьбина, — сказала, — грозит ему горькой бедою:
В неведомом царстве, где небо горячее сине,
Он, жаждой томясь, заблудился в безводной пустыне.
Коль ты мне без спору отдашь свое старое тело,
Пожалуй, велю я, чтоб тучка над ним пролетела!»
И матери слезы упали на камень горючий,
И солнце над сыном затмилось прохладною тучей.
И к влаге студеной припал он сухими губами,
И мать почему-то пришла удалому на память.
И смерть закричала: «Ты что ж меня, баба, морочишь?
Сынка упасла, а в могилу ложиться не хочешь?»
И мать отвечала: «Любовь, знать, могилы сильнее!
На что уж ты — сила, а что ты поделаешь с нею?
Не гневайся, матушка. Сядь. Подожди, коли хочешь,
Покуда домой из похода вернется сыночек!»
Смерть глянула снова в кувшин с ледяною водою.
«Судьбина, — сказала, — грозит ему новой бедою:
Средь бурного моря сынок твой скитается ныне,
Корабль его тонет, он гибнет в глубокой пучине.
Коль ты мне без спору отдашь свою грешную душу,
Пожалуй, велю я волне его кинуть на сушу!»
И смерть замахнулась косой над ее сединою.
И к берегу сына прибило могучей волною,
И он заскучал по родному далекому дому
И плетью своей постучал в подоконник знакомый.
«Ну! — молвила смерть. — Я тут попусту времечко трачу!
Тебе на роду написали, я вижу, удачу.
Ты сыну, не мне, отдала свою душу и тело.
Так вот он стучится. Милуй же его, как хотела!»
Д. Кедрин
Ты плачешь о сыне
Блокада. Осень. Сорок первый год.
И Ленинград — невзятая твердыня.
Тебя ни страх, ни голод не берет,
Но каждый миг ты думаешь о сыне.
Да, коммунистка, но иконы лик
Ты прячешь под подушкой от парткома.
Ты на работе — ярый большевик,
Но мамы нет нежней, когда ты дома.
Лютует враг, и что там впереди...
А сын в Ораниенбауме, так близко.
Ты, как святыню, прячешь на груди
Короткую от мальчика записку.
Мол, всё в порядке, я одет тепло,
фашисту не увидеть Ленинграда.
И мне, наверно, очень повезло,
Раз есть возможность поквитаться с гадом.
Летят снаряды в Невский пятачок.
Так распахали — места нет живого.
А ты все плачешь: «Где ты, мой сынок?
Ты выживи, я жду тебя любого!»
Приходит сорок третий — Сталинград.
И клещи сжали Паулюса глотку.
А сын в письме тебе не смог соврать:
«Ты знаешь, мама, я теперь пью водку.
Погибло столько наших моряков...
Мой друг погиб, и грусть одолевает,
И всё ж мы уничтожили врагов,
А нынче пью и наших поминаю...»
Сорок четвертый — Кенигсберг в огне,
И группу «Север» окружили ловко.
«Я так скучаю, мама, по тебе.
Пишу, пока спокойна обстановка...»
И вот Победа...
Слезы на глазах,
А ты стояла, верить не желая...
И похоронка мятая в руках:
«Ваш сын погиб в бою восьмого мая».
А. Колповский
Баллада о матросской матери
Пришла печальная и строгая.
Не день, не два её сюда
Везли железною дорогою
На Крайний Север поезда.
И наконец, дойдя до палубы,
Так сильно утомилась мать,
Что, кажется, сейчас упала бы,
Когда б её не поддержать.
Закатное густело зарево,
Окутав скалы и залив,
И тихо, тихо разговаривал
С матросской матерью комдив.
«Вот так же, Марфа Никаноровна,
Закат пылал и в том бою,
Когда с товарищами поровну
Делил ваш сын судьбу свою.
Он, может быть, всю жизнь вынашивал
Мечту о подвиге своём.
Награду — орден сына вашего —
Мы вам сегодня отдаём».
Нет, слёз у матери не видели,
Наверно, выплакала их
Одна в лесной своей обители,
В уральских кручах снеговых.
И, снова рану сердца трогая,
Перетерпевшая беду,
Спросила только: «Как дорогу я
К могиле Ваниной найду?»
Комдив смотрел на мать растерянно,
Ей не решаясь объяснить,
Что нам обычаями велено
Матроса в море хоронить.
И тотчас травами душистыми
Пахнуло к нам из темноты, —
Держала мать живые, чистые,
Слегка увядшие цветы.
И сердце будто бы застыло вдруг,
И словно рухнула скала, —
Ведь мать к могиле сына милого
За много вёрст цветы везла.
...Наперекор порядкам принятым,
С матросской матерью в поход
Эсминец шёл к зыбям раскинутым,
Встречая солнечный восход.
Надолго, с небывалой силою
Тот день и час запечатлён,
Как над сыновнею могилою
Мать отдала земной поклон.
И там, где был давно отмеренным
Известный градус широты, —
По океанским водам вспененным
Поплыли яркие цветы.
Над необъятными просторами
Перед прозрачной кромкой льда
Они венками и узорами
У корабля легли тогда.
Казалось, не цветы разбросаны
За тёмным бортом корабля,
А это утренними росами
Омыты русские поля;
И каждая росинка близкая,
Сверкающая бирюза, —
Её казалось, материнская,
Сейчас пролитая слеза.
Шли в базу. Завтра ли, сегодня ли —
Все знали: вновь дружить с волной.
И мы наутро якорь подняли,
Прощаясь с бухтою родной.
А у причала невысокого
Стояла, выйдя провожать,
Уже теперь не одинокая
И всех нас любящая мать.
И, глядя на море с тревогою
И боль, и радость затая,
Сказала нам перед дорогою:
«Счастливый путь вам, сыновья...»
Залив вытягивался скатертью,
Но в море ждал кипящий вал.
И каждый расставался с матерью —
И «мамой» тихо называл.
И в даль идя необозримую,
Где смелых бурям не сломать,
Он вспоминал свою родимую,
Свою, единственную, мать;
И знал, что сколько миль не пройдено —
С ней вместе пройдено вдвоём.
И не случайно
Нашу родину
Мы тоже
Матерью зовем.
Н. Флёров
Мать
В который раз сегодня опять
Приснилась мне умершая мать.
Она вошла в мой снежный окоп,
Она мне ладонь положила на лоб
И глазами, полными теплоты,
Тихо спросила:
«Сын, это ты?..»
«Да, моя родная!
Да, моя мать!
Разве меня уже не узнать?
Разве я уже не такой —
Неугомонный и молодой?..»
И мать посмотрела в мои глаза
(В них не одна запеклась слеза),
И мать поглядела на мой висок
(На нём не один седой волосок),
Погладила лоб морщинистый мой
И покачала родной головой.
Потом заглянула в сердце ко мне,
Которое билось в крови и в огне,
Которое в битву меня вело,
Которое к отмщенью звало.
И мать сказала:
«Да, ты всё такой —
Неугомонный и молодой!»
В. Журавлёв
Голос матери
На лоб спадают чуть седеющие пряди,
И резче стали в эти дни морщины,
Но сколько ласки в материнском взгляде,
Когда ты тихо говоришь о сыне.
Недолги были сборы фронтовые.
В повестке, все как в сводке, лаконично.
Но в этот час глаза его живые
Лучились и смеялись необычно.
Пришли друзья, и матери казалось,
Что это не разлука, не прощанье,
Не потому ль, что девушка сказала
С улыбкой сыну нежно: «До свиданья!»
Всегда с родными тяжела разлука —
И ты слезу украдкою смахнула,
Прижала к сердцу голову; на руки,
На руки сына с гордостью взглянула.
Они у сына будто золотые —
Недаром был он первым на заводе,
И жар труда геройский не остынет
В боях с врагами, в маршевом походе.
Война идет, сурова и жестока,
Над мирным домом пламя полыхает.
Бывают письма, чьи простые строки
Сильнее солнца сердце согревают.
И вот сейчас ты над письмом склонилась,
Как никогда взволнованно и строго,
А губы шепчут тихо: «Это было —
Бои, походы и пути-дороги...
Сын мой, ты голос сердца слышишь?
Ты должен слышать: это я, родная...
Ты, как отец когда-то, редко пишешь,
Но мы тебя всечасно вспоминаем.
Еще не знали мы такого года,
Так пусть врагу он годом смерти будет,
За все, что вынести сыны народа,
Что матери вовеки не забудут!
Пережитое нам еще дороже,
Когда по праву жизни, по наследству
Вы на отцов, родимые, похожи
Не только обликом, — всей кровью сердца.
И что быть может радостней на свете
Для нас, познавших горе и морщины,
Чем сыновья-гвардейцы, наши дети,
В боях с врагами не юнцы — мужчины?!
Когда грохочут пушки и снаряды,
К земле седые сосны пригибают,
Уничтожай фашистов без пощады,
Как сорную траву испепеляют.
Сын мой, ты голос материнский слышишь?
Ты должен слышать: это я, родная...
Не я одна — тебе отчизна пишет,
На подвиги, на бой благословляя!
Летят на фронт далекий, будто птицы,
Святой любовью матерей согреты,
Простые письма. В них сердец частица,
Тепло неугасимого привета!
А. Возняк
Прощание славянки
«Береги себя», — сына просила,
На прощанье перекрестила,
Потянулась шинель застегнуть,
И упала, заголосила,
Будто это мужа могила,
И уткнулась в открытую грудь.
Г. Поляченко
Маменька
Ветер холоден и вьюжен —
Оглашенный снеговей…
Никому-то ты не нужен,
Кроме маменьки своей.
Огонёк далёкий светит
Из-под ставенки одной.
И никто тебя не встретит,
Кроме маменьки родной.
Ты оборван и не выбрит,
Колесованный бедой —
И никто слезу не вытрет,
Кроме маменьки седой…
Ты уснёшь,
Но в сон твой дышит
Огнедышащий дракон —
И никто твой стон не слышит,
Кроме мамы у икон.
За окошком вьюга воет,
Бесы лезут на порог,
Но стоит Великий Воин,
Воин Духа, поперёк...
А проснёшься — варит, жарит.
С торбой снеди и обнов
Так никто не провожает —
Только маменьки сынов!
На развилке у пригорка,
Где позёмка иву гнёт,
Так никто не крестит горько,
Что-то зная наперёд…
И не зря тебе казаться
Стало вдруг на склоне лет:
Богородицей Казанской
Смотрит маменька вослед.
В. Савостьянов
Солдатская мать
1.
Тоска одной в беде бессонной,
Сидеть без дела не смогла:
На оборонный, на патронный
В войну работать мать пришла.
И голова болит от шума
Безостановочных машин,
И даже некогда подумать:
«А как там он, любимый сын?
В каком краю идет с боями,
В каком аду, в каком огне?»
Задумалась, вдруг треск и пламя,
И кровь, и стон, как на войне.
Но нет, к медсестрам не бежала:
В работе дорог каждый миг!
И порох к ранкам присыпала
Мать, как бывалый фронтовик.
Хотя б во сне ей, утомленной,
Увидеть сына своего…
Патроны снились, лишь патроны,
А кроме — кроме ничего.
2.
Шли мы в бой, понятья не имея
О великой истине, что нам
Как бы трудно ни было — труднее,
Тяжелее будет матерям.
Мы, юнцы, тогда еще не знали:
Пули, что сражают сыновей,
Вмиг преодолев любые дали,
Достают до наших матерей.
3.
Лишь на мать погляжу я, и снова
Вспомню, как уходил на войну…
Маму я у столба верстового
В чистом поле оставил одну.
Падал снег полосами косыми
На поблекшие листья берез,
На зеленое пламя озимых
И на прядь материнских волос.
И сердца леденели… А снова
Край родной я увидел весной:
По лугам льется запах медовый,
Рожь играет широкой волной,
Зеленеют березы в долине,
Сердце снова теплом налилось!..
Вся в снегу остается доныне
Только прядь материнских волос
Н. Краснов
Солдатской матери
В ранний час, когда полны дороги
Чуткой предрассветной тишиной,
Образ твой, задумчивый и строгий,
Неотступно следует за мной.
Ты меня под сердцем не носила,
Не качала, к зыбке наклонясь.
Но твоя испытанная сила
В кровь мою горячую влилась.
Где теперь ты? Под седым туманом
Чёрной степью на восток идёшь
Или в горы смелым партизанам
Ленты пулеметные несёшь?
Ветер мне донёс твою молитву.
Ты меня родимым назови.
И, как сына верного, на битву,
На кровавый бой благослови.
Я за всё врагам твоим отвечу,
И вернётся в дом твоя семья.
Сквозь огонь, сквозь яростную сечу,
Сквозь бои — идут к тебе навстречу
Все твои родные сыновья.
С. Смоляков
Мать
Глядела в дымный небосвод
С бессонною заботою.
— А мой Иванко всё идёт?
— Идет, идёт с пехотою.
Вставала мать в рассветный час,
Брела полями мглистыми.
— А мой Иванко среди вас?
— Идёт, идёт с танкистами.
У боевых ждала застав
С тоской необоримою.
— А мой Иванко не отстал?
— Нет, нет, идёт, родимая…
А он давно не знал дорог,
Не брёл сквозь вьюги лютые.
А он упал и встать не смог
Под артобстрелом в Любеже.
Не пил воды, не мял травы,
Не шёл вперед со славою.
Кудрявый чубчик головы
Уже порос отавою.
А ей всё кажется, что свет
Струится в очи синие,
И десять лет, и двадцать лет
В окно стучится сын её…
А. Малышко (Пер. с укр. Л. Смирнова)
Мать. Баллада
За вражью гибель пришла расплата:
Стоят в гестапо четыре брата.
Двоим — веревка, тому — неволя,
Костер — четвертому вышла доля.
Пришла тогда: мать их, горе-невзгода.
«Бери, — сказал шеф, — одному свобода».
И мать склонилась, в ночи распята:
Четыре ж сына, четыре брата!
Кому-то счастье — иль столб высокий?
Свет мой великий, свет мой жестокий!
И плачет, и шепчет сухими губами.
Ночка ты, ноченька с ястребами!
А вражья милость ей сердце гложет.
Стоит столетья — выбрать не может.
А. Малышко (Пер. Г. Пагирева)
Баллада о матери
Сорок первый — год потерь и страха
Заревом кровавым пламенел…
Двух парней в растерзанных рубахах
Выводили утром на расстрел.
Первым шёл постарше, тёмно-русый,
Всё при нём: и силушка, и стать,
А за ним второй — пацан безусый,
Слишком юный, чтобы умирать.
Ну, а сзади, еле поспевая,
Семенила старенькая мать,
О пощаде немца умоляя.
«Найн, — твердил он важно, — растреляйт!»
«Нет! — она просила, — пожалейте,
Отмените казнь моих детей,
А взамен меня, меня убейте,
Но в живых оставьте сыновей!»
И ответил офицер ей чинно:
«Ладно, матка, одного спасайт.
А другого расстреляем сына.
Кто тебе милее? Выбирайт!»
Как в смертельной этой круговерти
Ей сберечь кого-нибудь суметь?
Если первенца спасёт от смерти,
То последыш — обречён на смерть.
Зарыдала мать, запричитала,
Вглядываясь в лица сыновей,
Будто бы и вправду выбирала,
Кто роднее, кто дороже ей?
Взгляд туда-сюда переводила...
О, не пожелаешь и врагу
Мук таких! Сынов перекрестила.
И призналась фрицу: «Не могу!»
Ну, а тот стоял, непробиваем,
С наслажденьем нюхая цветы:
«Помни, одного — мы убиваем,
А другого — убиваешь ты».
Старший, виновато улыбаясь,
Младшего к груди своей прижал:
«Брат, спасайся, ну, а я останусь, —
Я пожил, а ты не начинал».
Отозвался младший: «Нет, братишка,
Ты спасайся. Что тут выбирать?
У тебя — жена и ребятишки.
Я не жил, — не стоит начинать».
Тут учтиво немец молвил: «Битте, —
Отодвинул плачущую мать,
Отошёл подальше деловито
И махнул перчаткой, — расстреляйт!»
Ахнули два выстрела, и птицы
Разлетелись дробно в небеса.
Мать разжала мокрые ресницы,
На детей глядит во все глаза.
А они, обнявшись, как и прежде,
Спят свинцовым беспробудным сном, —
Две кровинки, две её надежды,
Два крыла, пошедшие на слом.
Мать безмолвно сердцем каменеет:
Уж не жить сыночкам, не цвести...
«Дура-матка, — поучает немец, —
Одного могла бы хоть спасти».
А она, баюкая их тихо,
Вытирала с губ сыновних кровь…
Вот такой, — убийственно великой, —
Может быть у Матери любовь.
О. Киевская
Мать
Мать вышивает у лучины
Рубаху сыну и в узор
Вплетает посвист соловьиный,
Купальских звезд вплетает хор.
Сын партизанит — вольный сокол.
В свой срок дорогою лесной
В рубахе этой издалека
Вернется к матери домой.
А может... может, пуля злая
Свой смертный след в узор вплетет,
И на рубахе, остывая,
Кровь дорогая зацветет.
Нет, не погибнет он: все грозы
Его минуют в добрый час,
И на рубаху сына слезы
Плывут, горячие, из глаз.
Тяжелый сон томит напрасно,
Уже рассвет сквозит в окне,
А мать заклятье ниткой красной
Ведет на тонком полотне.
Заклятье от огня, от страха,
От вражьей пули, от петли,
От воронов, чтоб сквозь рубаху
Достать до сердца не смогли.
М. Танк
Мать послала к сыну думы
Мать послала к сыну думы
Ранней ранью;
Возвратились эти думы
К ней ветрами.
Мать послала к сыну слезы,
Запечалясь;
Темной тучей эти слезы
Возвращались.
Мать послала к сыну песню,
Ждет ответа;
Черным вороном вернулась
Песня эта.
Прилетает ворон, крячет
У колодца:
«Ты не жди напрасно сына, —
Не вернется.
Он и рад бы возвратиться,
Да не волен:
Обвенчался он с рябиной
В чистом поле.
Обвила его, сердечная,
Корнями,
Принакрыла его алыми
Ветвями».
И шумит, шумит рябина
Под горою,
Охраняя сон солдата —
Сон героя.
Максим Танк (Пер. с бел. М. Исаковского)
* * *
Был схвачен. Не ушел из-под расстрела.
Из партизан во сне приходит к ней:
— На мне рубаха, мама, вся истлела,
Смени рубаху мне, дай поновей…
Ещё почти мальчишка, худ, небритый,
Измученный, прерывисто дыша,
Лишь видно по губам, что говорит он.
Сквозь гимнастёрку светится душа.
Она сундук старинный открывает
И бережёную на спинку, на кровать
Кладёт… Его от сердца отрывает —
И всё никак не может оторвать…
Перебралась из старого барака
Недавно в новый дом. Снесли барак.
Забеспокоилась и стала плакать:
Сменился адресок. Отыщет как?..
А он, хоть и не жил ещё, — из умниц:
По занавеске вышитой в окне
Узнал — и вот нашёл, не зная улиц:
— Истлела вся… Смени рубаху мне…
Д. Ковалёв
Мать
Увидела. Припомнила. Узнала.
— Надолго ли?
— Да с месяц поживу.
— А мой Володька… —
И не удержалась,
Слезой горючей пала на траву.
Ну что сказать ей?
Ничего не скажешь.
С опущенной стою я головой.
Как будто без оружия, без каски
Позорно
Убежал с передовой.
И в самом деле,
По весне, по маю
К черёмуховой белой тишине
Который раз домой я приезжаю,
А сын её
Всё где-то на войне…
Ф. Сухов
* * *
Не вернулся сын твой с поля боя,
Наземь пал, чтоб больше не вставать…
Где, скажи, мне слово взять такое,
Чтоб тебя утешить в горе, мать?
Вот в саду сынок мой чернобровый
По дорожкам носится смеясь.
Всё, что есть на свете дорогого,
Отдала бы я ему сейчас!
Занозит ли палец он — от боли
Впору закусить губу самой;
Отойдёт — тревожусь поневоле:
Где он, непоседа милый мой?
Чем же я в беде тебя согрею?
Где слова такие мне сыскать?
Может, я нашла бы их скорее,
Если б не носила имя — мать.
Сильва Капутикян (пер. Эм. Александрова)
Мать
Ты — мать, Земля.
А слово «мать» полно значенья.
Я — тоже мать.
Мне ль не понять твои мученья.
Как у тебя плоды весны
Уносит осень,
Так у людей огонь войны
Детей уносит.
И сын мой был рожден весной —
Родной, родимый...
И в час грозы над всей страной
Я проводила
Его,
Как и других, на смерть,
На поле боя...
Я не люблю весну теперь:
Весной мне больно...
Ф. Алиева
Солдатская мать
И льдины на речке всё тоньше,
Капелей слышней перестук.
Но к ней завернуть
Почтальонше
Как будто бы всё недосуг.
Знать, путь не короток у почты
В суровое время,
Не прост.
Мать глянет в окошко:
— А ночь-то
Как нынче длинна, и без звёзд…
Вдруг весть,
Что во время прорыва
Сын рухнул на взорванный наст,
Докатит волною от взрыва
До матери,
Сердце обдаст.
И вот наяву уж —
Не снятся —
Черны и берёзы, и снег.
И вот по щекам уж струятся
Морщины,
Как русла для рек.
В. Дворянсков
День Победы
Ему и девятнадцать не настало,
но — Воин-Победитель сын твой малый!
...Так возмужал... А выглядит усталым
на фото у немецкого вокзала!
Теперь ему почёт и уваженье
односельчан достанутся на годы
за главное для мира достиженье —
Победу над звериным вражьим сбродом!
Осталось подождать совсем немного,
и он вернётся в дом, где жил когда-то...
Ведь ты не зря о том просила Бога,
хоть и бежал в атаку с автоматом —
совсем пацан, в твоих глазах, ребёнок...
Друзья его, такие же мальчишки,
хребет ломали тем, кто раньше — вон как —
о превосходстве наци мнили слишком,
зато теперь, в углы забившись, блеют,
что, мол, давно в душе антифашисты!
Держались — подлецы — куда наглее
на мостовых Европы, прежде чистых!..
Там разрушений также — выше меры.
На то война: снаряды и бомбёжки.
Ответил затевавший это первым!
Хлебают остальные полной ложкой!
...Готовься, мама: наступившим летом
споёте с уцелевшим сыном звонко...
...И не вини себя перед соседом,
которому прислали похоронку...
В. Литвишко
Мать
В поле с ветром шепчется осина,
Хмурит ель в бору седые брови.
На войне у матери три сына,
Три невестки дома у свекрови.
Снег, как соль, рассыпан в звездном блеске
Каравай луны совсем не начат.
Соберутся у стола невестки,
Повздыхают, о мужьях поплачут.
Только мать не плакала ни разу,
Не вздыхала о разлуке горькой
С той поры, как, верные приказу,
Сыновья простились с ней под горкой.
Ей недолго жить на белом свете,
Что ни день — ее все уже стежка,
А посмотрит — у невесток дети,
Надо каждой пособить немножко.
Сядет потихоньку в уголочке,
Будто горя нет и на копейку,
То для внука штопает чулочки,
То для внучки ладит душегрейку.
И не слышит вьюги-завирухи,
Что в полях шатает перелески.
«Каменное сердце у старухи» —
Говорят, наплакавшись, невестки.
Что ж! Печаль у матери бесслезна,
Улеглась под сердцем непогода...
Ей поплакать и потом не поздно,
Как сыны вернутся из похода.
Н. Рыленков
* * *
Вижу, вижу, как босыми пятками
Промелькнуло детство второпях,
С мамиными пёстрыми заплатками,
С отблеском пожарища в глазах.
Детство наше оглушило пушками…
Кто ж теперь упрёк нам бросит вдаль,
Что частенько нашими игрушками
Становилась боевая сталь?
Мы росли за вьюжными просёлками,
Затянув потуже поясок.
С поля, что засеяно осколками,
Был наш первый взрослый колосок.
Не с того ли и металл в характере?
Ну а то, что выросли добрей, —
Это всё у каждого от матери,
Это всё от наших матерей.
Мама, мама! Встанет утром раненько —
И в печи порхает огонёк.
Выставит дымящиеся драники:
«Ешь, пока горячие, сынок».
А когда валило от усталости
И невмоготу бывало нам,
Снять усталость ей хватало малости —
Провести ладонью по вихрам.
Нет, не шибко нас тогда лелеяли —
Тяжко бьёт военная гроза,
Но и нам теплом и светом веяли
В сердце материнские глаза.
Верно, есть у нас металл в характере,
Но за нашу главную черту
Поклонитесь, люди, русской матери,
Выстрадавшей в детях доброту
А. Мехедов
Мать военных лет
Кольца с тонкою резьбой
И старинные браслеты
Вкупе с редкостной гупбой*
Поступили в фонд победы.
Часики из серебра,
Серьги ясного металла…
Чья рука их собрала
И в тряпицу замотала?
Лишь в отверстие гупбы
Туго втиснута записка.
Буквы выпуклы, грубы:
«Бей врага! Стреляй фашиста!»
Под единственной строкой
Подписи короткой нету…
Кто же сделал вклад такой
В нашу трудную победу?
Видно, женщина проста,
Грамоте училась мало —
Слово посреди листа
На другое наползало.
Но в заснеженных лесах,
Там, где правый бой вершился,
Стало песней на устах:
«Бей врага! Стреляй фашиста!»
Ждали день и ждали пять,
Ждали целый год, гадая, —
Не пришлось бойцам узнать,
Кто та женщина святая.
Сорок лет уж на земле
День Победы отмечают…
До сих пор у нас в селе,
Кто та женщина, не знают.
Только Родина одна
Точно знает, кто она.
К. Курбаннепесов (Пер. О. Дмитриева)
* Гупба — ювелирное дополнение девичьего костюма, навершие тюбетейки.
Ночное вязание
Свет коптилки. Слепо ходят спицы.
«Посижу. А ты, сыночек, спи».
Мама вяжет фронту рукавицы,
Вяжет фронту тёплые носки.
По утрам посылки отправляют
На войну из нашего села...
Как-то там бойцы распределяют
Долю деревенского тепла?
Жмутся друг к дружке половицы,
За окошком не видать ни зги...
Мама вяжет бабам рукавицы,
Вяжет бабам тёплые носки.
Завтра им на лесозаготовки,
Уставать в работе, холодать,
На обед — холодные картовки:
Долю тыловую заедать...
От бурана изгородь кривится,
Сердце умирает от тоски...
Мама вяжет детям рукавицы,
Вяжет детям тёплые носки!
У самой у мамы взбухли вены,
Скручены в канаты на руках...
Все мы у России сокровенной —
Все у мамы в вечных должниках.
Н. Кинёв
Монолог погибшего сына
Я смотрю на тебя, моя мама,
С фотокарточки в нашем дому,
Что не раз ты со стенки снимала,
Прижимая к лицу своему…
Я не плачу в такие минуты —
Быть весёлым фотограф просил.
Но порой у меня почему-то
Не хватает для этого сил.
У кого их, родимая, хватит,
Если столько непрожитых лет
Мы с тобою одни в этой хате,
Где ни внуков, ни правнуков нет…
Мама, мама, не мы в том виною,
Не бывает за теми вины,
Кто выходит сражаться с войною,
Чтобы не было больше войны.
Слышно мне, как дрожат твои руки
И как слёзы твои горячи…
Только знай: вся страна — твои внуки,
Потому что я жизнь им вручил.
Пусть они не увидят ни грамма
Из того, что я видел в бою.
Пусть они берегут тебя, мама,
Как берёг я Отчизну свою.
Целый мир заслоняя собою,
Да стоят они, правдой сильны,
И умеют сражаться с войною,
Чтобы не было больше войны…
Е. Нефёдов
Сыновий голос
Здравствуй, мама,
разгладь мою легкую душу —
пожелтевший листок,
напитавшийся цветом очей,
растерявший в полете
горячечный ветер теплушек
и свинцовую стынь
поседевших от смерти ночей.
Я растаял легко…
(Помню, в детстве упал с карусели…)
Закружилась земля…
А подняться я так и не смог,
и упреком немым
только горькие звезды висели
в изголовье багровом:
«О, что же ты сделал, сынок?»
Уж в бесцветных колодцах
соленое горе окрепло.
Треугольник письма
колет сердце бумажным углом.
В седине наших яблонь,
осыпавших головы пеплом,
прикасается ветер
и долго шумит о былом.
Сорок лет прилетает,
кружит над сиротскою крышей
обезумевший аист,
что щедро тебя одарил.
Ты винишься пред ним
с каждым годом все тише и тише.
С каждым годом все круче
размах его горестных крыл.
Голос боли моей
выше муки Бориса и Глеба
Над Россией взошел
и пронзил пустоту облаков.
Я стою на войне
в плащ-палатке из тяжкого неба.
Я к тебе не вернулся…
Прости же во веки веков.
М. Гаврюшин
Журавлиное счастье войны
Сквозь дымы и пожарища адские
Всё летят по просторам страны
Треугольные письма солдатские —
Журавлиное счастье войны.
Где ж вы были? 3ажда́лись вас матери
В веренице бессонных ночей,
Уж давно накрахмалены скатерти
Для приёма желанных гостей.
Дед в залатанных стареньких валенках
День-деньской, опершись на дрючок,
В ожиданье сидит на завалинке,
Глядя вдаль: не идёт ли внучок?
Ах вы, белые письма-журавлики!
Вы в каких затерялись краях?
Неужели Ванюшки да Павлики
Все легли на кровавых полях?
Принесите хоть малую весточку,
В ней — три слова: «Я, мама, живой!»
Нет известий, и сына невестушка
Овдовела, не побыв женой.
И хранится в углу за иконою,
Над лампадкой (нет места светлей!)
Вместе с мужниною похоронкою
Фотография двух сыновей.
Охрани же сынов, Богородица!
Дай им силу родимой земли,
Сделай так, чтоб, как исстари водится,
Возвратились домой журавли.
С. Овчаренко
Письмо сыну
Доктору Владимиру Халепо
Здравствуй, Ваня! Долго не писала
На далекий адрес полевой:
Все тебя домой я поджидала,
Ну а ты, сказали, неживой.
Я в беду поверила не сразу,
Приглашала в дом однополчан,
А потом скупые их рассказы
Не давали спать мне по ночам.
Вижу я: идешь ты шаг за шагом,
Весь в окопах скверик городской.
Взводу сотня метров до Рейхстага,
А тебе — совсем подать рукой…
В перебежке ты прилег за камень,
Оглянулся… и оцепенел:
Девочка неслышными шажками
Шла, искала маму на войне…
Кровью смочен у височка локон,
Рубашонка сбоку прожжена:
Вдруг, тебя заметив недалеко,
Позвала ручонкою она.
Но взвилось грохочущее пламя,
Потемнели в небе облака,
Прозвучало тихонькое «мама!»,
Сходное на разных языках.
Подбежал ты к девочке и поднял,
Объявил товарищам: «Жива!»
Кто услышал, помнят и сегодня
Те твои последние слова.
Охнул ты, и ноги подкосились,
Смог всего два шага ты пройти…
Может, мне все это только снилось?
Если жив, откликнись и прости.
А. Пахомов
Письма
— Эти вот — от Миши,
Эти вот — от Толика!..
Фронтовые письма,
Пачка треугольников.
— Старший был шахтёром,
Младшенький — военным.
Оба не вернулись,
Оба убиенные…
Крестит тёмный угол
И терзает душу
В доме престарелых
Тихая старушка.
Все сыновьи письма
Помнятся до строчки.
Имена родные
Шепчет днём и ночью.
Под подушкой письма,
Кто теперь напишет!
…Эти вот — от Толика,
Эти вот — от Миши.
А. Немов
* * *
Над могильной плитой,
Под стрелой обелиска,
Только глянешь — и к горлу комок, —
Опустилась рука,
Положила записку:
«С днём рожденья тебя, мой сынок».
Это мама пришла,
Поседевшая рано.
Белый шрам от войны на виске.
И дышала гвоздика — незажившая рана —
На пронзительно чистом листке.
«С днём рожденья, солдат!» —
Поклоняются люди,
Облака, и цветы, и трава...
Никогда для тебя смертной даты не будет,
Если мама осталась жива.
Начертала война на трагических плитах
Имена, имена, имена...
Вы навек рождены,
Вы вовек не забыты,
Если Родина-мать спасена.
В. Туркин
Матерям
Ни привета, ни звонка от сына,
Ни письма — хотя бы десять строк.
От Москвы до самого Берлина
Встали обелиски вдоль дорог,
Где-то там он был смертельно ранен,
Грозную испепелив броню…
Я прошу простить меня заранее —
Сыновей я вам не заменю.
Но хочу я в этот тихий вечер,
В этот полыхающий рассвет
Вас обнять за худенькие плечи,
Вам сыновний передать привет.
Рассказать о вздрогнувшем рассвете,
О слепящих вспышках батарей…
Я солдат, я помню всё на свете,
Я товарищ ваших сыновей.
Н. Рыбалко
Баллада о матери
Насыщен болью,
нестерпимой, острой,
знаменный шёлк,
упавший до земли…
Умолк оркестр.
И траурные звёзды
с небес
на землю тихую
сошли.
Трава —
и та, казалось, побледнела.
Насупились седые облака.
…Мать вскрикнула
и вдруг… окаменела.
Окаменела в скорби
на века.
В. Кузнецов
Памятник
Поставили гранитного навеки.
С винтовкой, честь по чести —
Как в бою.
Мать привезли из дальней деревеньки:
— Ну, узнаёшь?
— Да вроде узнаю.
А что там вроде!
Если б без оружья,
Да если б строгость соскоблить с лица,
Тогда бы стал похожим он на мужа,
А сын другой,
Хотя и был в отца.
Живого разве мыслимо из камня?!
А так похож.
Известно — возмужал...
Да если б сын,
Да встретил мать глазами —
Да разве б он на месте устоял!
Н. Благов
Мать плакала
«Мать плакала от счастья, что нашла
Могилу сына в Венгрии далёкой».
Мне эта фраза сердце обожгла
Огнём смертельным той войны жесткой.
От счастья, что чуть видный бугорок
Она обнимет, припадая телом.
От счастья, что из тысячи дорог
Одну, до сына, отыскать сумела.
Что горсть своей, исхоженной земли
В венгерскую добавит из платочка,
Чтоб от родной сторонушки вдали
Святым причастьем стала для сыночка.
Давно умолкли грозы той войны.
Не сосчитать покоя не обретших.
И вот опять разрывы бомб слышны,
Вновь тысячи в безвременье ушедших.
Попридержите смерти удила!
Не дай Господь, чтоб время наступило,
И плакала от счастья, что нашла,
Родная мать над вашею могилой.
В. Шемякина
Мать
Дорога за окнами стынет,
И снова все дни напролет
Ты ждешь возвращения сына
И веришь: он скоро придет.
Вот-вот распахнется калитка,
Войдет он в родительский дом
С такою знакомой улыбкой
В сиянии глаз голубом.
Посмотрит спокойно и прямо
В осеннем мерцании дня
И скажет: «Встречай меня, мама!
Ну как ты живешь без меня?..»
Но только пустынна дорога,
И в шуме холодных ветров
Не слышно за старым порогом
Знакомых сыновних шагов.
И только глухими ночами
Встречается он на пути —
Проходит короткими снами,
Чтоб снова наутро уйти.
Дорога за окнами стынет,
И снова все дни на пролет
Ты ждешь возвращения сына
И веришь: он скоро придет.
Л. Молчанов
Без вести пропавший
Все сокрушалась старая горько,
Не понимая смысла вполне:
Это ведь сын ее, а не иголка,
Как это мог он пропасть на войне?..
Бедная, сколько соседей просила —
В Кремль написать и в военную часть.
Там, может, что-то слыхали про сына —
Не навсегда же он должен пропасть!
И ворошила в сердце запавший,
Случай услышанный... Бабы твердят,
Что воротился вот так же пропавший
Из заграничного плена солдат.
Вроде и на сердце повеселело,
Кажется, только вот крылья бы ей —
Так бы вспорхнула и полетела
К сыну за тысячи гор и морей!..
Парни баян на гулянку просили,
Сынов баян... Да она не дает:
«Вот погодите — вернется Василий,
Он и сыграет тогда, и споет...
Может, сыночек с немилой сторонки
Весточки даже не может подать...
Не говорите! Ведь нет похоронки —
Значит, приедет он мать повидать...»
Не возвратился родной, незабвенный...
Дом опустевший продан на снос.
А на гулянках баян довоенный
Трогает музыкой душу до слез...
Г. Красников
Баллада о материнской надежде
Десятки лет она ждала,
Конверт потёртый целовала,
Сыночка милого звала,
Крестам поклоны отбивала.
А вдруг он жив? А вдруг забыл
Свою родимую сторонку?
А вдруг ошибочно комдив
Послал ей эту похоронку?
— Мужайся, мать? Твой сын убит...
Молчать мне долг не позволяет.
Герой был парень — не забыт,
О нём теперь весь мир узнает.
А что ей мир, когда сынок —
Один единственный на свете...
Комдиву, видно, невдомёк:
Солдаты ведь — чужие дети.
Рыдает мать — душа в крови,
Она бедой в тиски зажата...
Сынок рождён был от любви,
Неужто за неё расплата?
Полвека в небо не глядит —
Всё на кресты да на иконки,
Такой вулкан в груди гудит
От беспощадной похоронки.
Полвека ждёт: а вдруг листок
Теперь напраслиной предстанет?
Ах, если б так... Её упрёк
Краснеть комдива не заставит,
Он сам, наверно, ранен был,
Или, бомбежкой оглушённый,
Напутал что-нибудь, забыл,
В судьбу сынка непосвященный,
Шрапнелью кажутся слова,
Глаза и душу ей кромсая,
Но мать надеждою жива,
Её надежда не бросает.
— Сыночек, миленький, вернись!
Я столько лет поклоны била,
В тебе моя осталась жизнь,
Мне без тебя ничто не мило.
Сыночек, родненький, приди!
И я поверю в воскрешенье...
В моей истерзанной груди
Мученье сходится с мученьем.
Сынок-кровиночка, как быть?
Как умереть, тебя не встретив?
Забыть тебя — весь мир забыть...
Ты для меня — весь мир на свете!
Порой распластана лежит,
Зажав в руке конверт военный,
В рассвет не смотрит и в зенит,
Нет дела ей до всей вселенной.
Всё в похоронку ту глядит,
Как в чудотворную иконку,
Как-будто с сыном говорит,
И слышит голос его звонкий.
А за окном — сады белы,
А за окном — земля цветная,
Но мать от прожитой беды
Красот земных не принимает.
Лишь к похоронке снова мать,
Перекрестясь, всё тянет руки,
А ей бы, помолясь, ласкать
Рождённых от сыночка внуков.
Кто выдумал тебя, война?
К кому пришла затея злая?
Бедою Родина полна —
Беды в веках не убывает.
А. Алферова
Эхо
Мой сынок,
где могила твоя?
Не сказала о том похоронка…
— Воронка…
Где тот край?
Где беда над тобою нависла?
— Висла…
Где твой друг,
что тебя своим телом
закрыл от снаряда?
— Рядом…
Мой сынок,
журавли потянулись
над степью привольной.
— Больно…
А у нас уже осень,
и яблоки бьются
о старую крышу…
— Слышу…
Всё мне кажется ночью:
Не ты ль это хлопнул вдруг дверью?
— Верю…
Мой сынок,
я так часто тебя вспоминаю!
— Знаю…
Отдала б,
если можно тебя воскресить,
я всю кровь до последнего грамма!
— Мама… мама… мама…
А. Симаков
Горсть родной земли
Всю войну и четверть века после
Сына в отчий дом ждала она.
Солнце светит, ливень ли, мороз ли —
Всё не отходила от окна.
Всё напрасно! И тогда решила
Побывать хотя бы в том краю,
Где его солдатская могила,
Где сложил он голову свою.
Только где, в каком далёком месте
Ей рассыпать горсть родной земли?
Сказано о нём: «Пропал без вести…»
А другие вести не дошли.
Но решилась. В дальний путь пустилась.
И однажды на исходе дня
Тихо на колени опустилась
На гранит у Вечного огня.
Это место для народа свято,
И не вянут здесь поверх плиты
В память Неизвестного солдата
Всё цветы, цветы, цветы, цветы.
На граните — белизна и алость,
Разноцветным — нет цветам числа!
Мать, вздохнув, впервые растерялась:
Ведь она цветов не принесла.
Ведь природа Севера сурова,
Лето — кратко, холода — круты.
Нет у нас обычая такого —
На могилы приносить цветы.
Краешком платка отёрла слёзы —
И туда, на камень, где легли
Георгины скорбные и розы,
Робко положила горсть земли.
И опять в молчании застыла,
Но сквозь боль и полузабытьё
Материнским сердцем ощутила:
Люди рядом поняли её.
И молчала, сына вспоминая.
И лежала серой горсткой там
Та земля, что всюду нам — родная,
Та земля, что мать любым цветам.
Р. Ругин (Перевод И. Фонякова)
Вечный огонь
В самом сердце Москвы,
Посредине вселенной,
Там, где лучшие люди
России лежат,
Где столпились века,
Где покоится Ленин —
Положили тебя,
Неизвестный солдат...
Не узнать — по каким
Угадала приметам.
Даже, может быть, ей
Непонятно самой.
Но когда от людей
Услыхала об этом,
Так и дрогнуло сердце
И съежилось: Мой!..
Собрала узелок
Немудреный в дорогу,
Пирогов про запас
Напекла старику.
Помолилась
Давно позабытому богу...
И приехала старая
К сыну
В Москву.
Вышла вместе с людьми,
Постояла немного.
Огляделась.
Укутала плечи платком.
Узелок свой взяла.
Расспросила дорогу.
И пошла,
Как и ходят к могилам, —
Пешком...
Над Москвою снежок.
Время близится к ночи.
И такая стоит
Тишина у Кремля,
Что, наверное,
Если прислушаться очень,
Станет слышно,
Как дышит родная земля.
Вот опять часовые
Сменились безмолвно.
Словно пламенем
Камень гранитный объят.
И глядит, и глядит
Евдокия Петровна
На огонь
И на замерших свято
Солдат.
И ведь надо —
Один на Андрея похожий,
И другой-то лицом,
Как из близкой родни.
Только вроде
Немножко они помоложе.
Ну, а может быть,
Просто покрепче они?..
И как будто почувствовав
Сердцем и взглядом
Чей-то горестный,
Чей-то задумчивый взгляд,
Обернулась...
Старушка усталая рядом.
С узелочком.
И тоже глядит на солдат.
Подошла не спеша
К Евдокии Петровне.
Помолчала.
Вздохнула.
И молвила ей:
— Вот... пришла навестить.
Здесь мой сын похоронен.
Только разве поверят...
А мне-то видней.
Материнское сердце —
Оно не обманет.
И людская молва
Не указка ему.
Только кто же об этом
Расспрашивать станет?..
Да ведь я и сама
Не скажу никому...
И ушла...
Словно вспомнив о чем,
Спохватилась...
А Петровна
Смахнула с могилы снежок
И к плите,
Как к сыновьей щеке,
Прислонилась
И чуть слышно промолвила:
— Здравствуй... сынок...
И. Тобольский
* * *
Отрывок из поэмы «Александровский сад»
Почетный караул уходит.
Мать заступает за него.
Она с Огня очей не сводит,
В нем видит сына своего.
Вот так душа его струилась
И широко, и высоко.
Вот так же пылко сердце билось,
Так грудь дышала глубоко.
Она цветы ему приносит.
Но в продлевающийся миг
Кто у кого прощенья просит,
Кто нежный сдерживает вскрик?
«Я плотью был, но стал я прахом.
Я прахом был, но стал огнем.
Я на тебя гляжу со страхом,
Ты каменеешь с каждым днем».
Ее фигуры черный мрамор
Все строже в отблесках огня.
«Не приходи так часто, мама.
Не мучай вечного… Меня».
Она становится бесплотной,
Вновь возникают шум и гул.
И возвращается Почетный,
Не уходящий караул.
В. Соколов
Мать солдата
Застыну в кленовом лепете.
Со мной никого нет.
Просто полянка летняя.
Воздух. Цветы. И свет.
Земля моя, мама, Родина,
Зачем не расскажешь, чей
Тот холмик печальной родинкой
На грустном твоём плече?
Вот женщина на скамейку,
Как облачко, проскользнёт
И худенькой телогрейкой
Могилушку обоймёт.
Прошепчет: «Зачем так радужно
И солнышко на тропе?
Тоскую, землица-матушка!
Ревную сынка к тебе.
Твой сок закипает в древе.
Бессонница. Тяжело:
Ведь то, что носила в чреве,
В чрево твоё ушло.
Знаю: ты не оставишь
Меня навсегда с бедой
И снова сынка рождаешь
Яблонькою, звездой.
Он — рядом… Но только… где же?
Всё верила и ждала,
Чтобы моя надежда
Надеждой твоей была.
Я с памятью не полажу.
Зажглись в высоте миры.
Тихо травинки глажу,
Словно его вихры.
Шагнёт загорелый, сильный,
И смерти предъявит иск».
Ветер. Могила сына.
Мама — как обелиск.
В. Штубов
Баллада об одном разговоре
— Здравствуй, сын мой… Сыночек мой, здравствуй… —
Отвечал он чуть слышно ей: — Здравствуй…
— И зачем ты лежишь здесь, мой ясный?
— Мама, я здесь лежу не напрасно…
А мать стояла у могилы братской,
В который раз она уже стояла,
Оставшись с давних пор вдовой солдатской.
Где похоронен муж, она не знала.
— Не увидишь, сынок, меня старой…
— Расскажи мне, какая ты стала…
— Я-то думала: немца прогонишь —
Поживём… Ты меня похоронишь…
Но по-иному всё война решила:
И матерей не сыновья хоронят,
И к материнским простеньким могилам
Чужие люди иногда подходят.
— Я с тобою, сынок, не прощаюсь…
Без тебя и отца я так маюсь…
До свиданья, сынок, до свиданья…
— До свидания, ма, до свиданья…
С. Никулин
Слово матери Ефросинии
Я — Ефросиния,
Мать десяти сыновей.
В поле судьбы,
Где светло
От берез и ромашек,
Десять рассветов
Восходят
Над жизнью моей.
Сохнут на радуге
Десять
Веселых рубашек.
Ночи бессонные
Месяцем светят в окне.
Десять подушек
Волшебные сны приманили.
... Десять
Глухих похоронок
Слетелось ко мне.
Десять сынов
Полегли
В окаянной могиле.
Я погибала
Не десять,
А тысячу раз ...
Сердце мое
Сыновей
И сегодня все ищет ...
Десять рубашек
Не высохли
В памяти глаз.
Десять подушек
Не спят
В опустевшем жилище.
Плечи простудные
Серая шаль холодит.
Горько и скудно
В моем неприкаянном быте.
Десять,
И двадцать,
И тысячу лет пролетит —
Горе мое
Не растает в потоке событий.
Эхо жестокое
Вторит смертельной беде.
Слезы давно
Полпланеты
Залили ночами ...
Внуки мои —
Пузыри
На весенней воде.
Дети мои —
Пустота и печаль за плечами.
Десять малиновых звезд
На ворота мои
Люди прибили,
Исполнив обычай хороший.
Только те звезды
И в самые тяжкие дни
Разве покличешь
Степаном,
Андреем,
Алешей?
Добрые люди!
Неужто опять и опять