Стихотворения и поэма о Лизе Чайкиной

105 лет назад родилась Лиза Чайкина (1918 — 1941), советская разведчица, партизанка, казненная фашистами. Секретарь Пеновского подпольного райкома комсомола Калининской области, одна из организаторов партизанского отряда в годы Великой Отечественной войны. Когда-то это имя знала вся страна. Лизе Чайкиной посвящались стихи и повести, её именем называли школы, музеи (в том числе и в Твери), улицы. Она была по-настоящему всенародной героиней. Наша коллега — была заведующей библиотекой, проводила массовые мероприятия по привлечению к чтению.

Елизавета Ивановна Чайкина родилась 28 августа 1918 года в деревне Руно Осташковского уезда, куда входила и территория нынешнего Пеновского района Великолукской, затем Калининской, а сегодня Тверской области. Родители её крестьяне, с 1932 года — колхозники. Об отце, Иване Ивановиче, известно мало. Являлся инвалидом Первой мировой. И, хотя трудился — и в колхозе, и на дому, — был больным человеком, еле передвигался. Умер в 1947 году, не дожив до пенсии. Основные заботы по содержанию семьи лежали на матери Ксении Прокофьевне. Работала она, что называется, от зари до зари. Домашнее хозяйство вела бабушка. Детей было четверо. Лиза с 10 лет училась в школе, именно в школьные годы друзья и одноклассники прозвали ее Чайкой. В 14 лет стала комсомолкой, принимала активное участие в общественной жизни. Тянулась к знаниям, старалась просвещать односельчан. В 15 лет уже работала заведующей избой-читальней. Очевидцы приводят такой эпизод. Председатель сельсовета почему-то не оплатил очередное поступление книг, так Лиза их выкупила на свою скромную зарплату. Организовала в деревне пионерский отряд и даже шила ребятам красные галстуки. Окончив школу, начинает работать в колхозе счетоводом и в то же время пишет статьи для местной газеты «Ленинский ударник». В 1939 году Чайкина избрана секретарём райкома ВЛКСМ Пеновского района Тверской области. В начале 1941 года Лизу направили на областные курсы партийных и комсомольских работников в город Калинин.

Во время Великой Отечественной войны Лиза продолжала работать секретарем райкома. Он превратился в штаб по мобилизации молодёжи — на уборку урожая и строительство оборонительных укреплений, здесь же проходили кружки по изучению оружия и военной техники. Лиза записалась в состав истребительного батальона, обучалась военному делу, научилась метко стрелять и бросать гранаты. «Учусь стрелять из винтовки, бросаю гранаты, скоро доберусь до пулемета, — писала она подруге. — Посмотришь, воином стану, да еще каким!». В начале октября 1941 года после оккупации немецко-фашистскими захватчиками территории Калининской области возглавила подпольный райком комсомола. Обком комсомола поставил перед Лизой задачу организовать партизанский отряд в своем районе. Чайкина привела в лес 70 надежных ребят. Они прошли стрелковую подготовку и влились в партизанскую бригаду.

Лиза Чайкина стала командиром разведгруппы, участвовала в боях, диверсионных операциях. Несколько раз попадала в засаду, но успешно отстреливалась и возвращалась в отряд. Она не только добывала важные для советских войск сведения, но и вела активную агитационную работу в оккупированных немцами деревнях. С риском для жизни несла людям газеты и листовки, которые в те годы стали для населения единственным источником информации о положении дел на фронтах, проводила собрания, читала доклады. В свой последний рейд по сёлам Лиза отправилась 12 ноября, за это время она посетила 14 деревень. Если в деревне были немцы, то она под покровом ночи подходила к хате, где жил кто-то из её комсомольцев-связников, передавала ему пропагандистские материалы и просила распространить их дальше в надёжные руки, что-то передавала на словах. Если же немцев не было, то она собирала людей в каком-то доме и проводила что-то вроде собрания. Короткий доклад, вопросы-ответы, встречные выступления.

21 ноября 1941 года Лиза Чайкина направилась в районный центр Пено, чтобы выяснить численность и дислокацию гитлеровского гарнизона. Она остановилась у своей подруги Маруси Купоровой (на хуторе Красное Покатище). Утром отважная партизанка была схвачена немцами (предатель выследил партизанку и привёл к дому отряд из 30 карателей). Дом Купоровых сожгли, семью расстреляли, а Лизу арестовали. В тот же день Лизу привезли в Пено, в местное гестапо. Здесь её долго и изощрённо пытали, били железными прутьями, ломали рёбра. Партизанка стойко перенесла жестокие пытки, не выдала ни малейшей информации не только о своих товарищах и явочных квартирах, но даже своего имени. Фашисты согнали народ на площади в Пено, комендант требовал у жителей назвать имя партизанки. Ее выдала местная торговка самогоном. «Да это ж Лизка Чайкина, ихний комсомольский вожак», — сказала она.

Утром 23 ноября 1941 года измученную Лизу вывели на берег Волги к водокачке. На казнь собрали местных жителей. Не повесили, как это обычно делалось, а расстреляли. Последние её слова облетели Россию: «Наши придут. Победа будет за нами!» Семнадцать дней тело партизанки лежало у водокачки, его усиленно стерегли, и все-таки оно исчезло. Товарищи по партизанскому отряду похоронили девушку между высокими соснами за железнодорожной насыпью. На помощь Лизе Чайкиной была сформирована 2-я особая партизанская бригада комбрига Литвиненко. У них был чёткий приказ найти и освободить отважную девушку. Но не успели. Комбриг Литвиненко отомстил гитлеровцам за жизнь партизанки. Предавшие её были расстреляны за государственную измену. А в начале февраля Пено было освобождено от немецких захватчиков. Указом Президиума Верховного Совета СССР 6 марта 1942 года Елизавете Ивановне Чайкиной посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. Лиза похоронена в братской могиле в центральной части поселка Пено. В 1944 году на месте гибели партизанки установлен бюст Чайкиной (скульптор Н. В. Томский). Там сейчас обелиск её памяти и 23 берёзы — в обозначение прожитых ею лет.

Весть о подвиге девушки облетела всю страну, все фронты. Воины и партизаны клялись отомстить за смерть Лизы. В 1942 году на территории Калининской области была создана партизанская бригада имени Героя Советского Союза Е. И. Чайкиной. Командовал ею храбрый офицер С. М. Максименко, лишь на четыре года старше Лизы. Его бригада, состоявшая преимущественно из молодых партизан, нанесла большой урон врагу. В 1943 появилась эскадрилья самолетов-истребителей имени Лизы Чайкиной. Командовал эскадрильей Герой Советского Союза Виктор Комаров. На кабинах машин лучшей в полку эскадрильи было написано: «За Лизу Чайкину». Убитая, она продолжала жить и сражаться. В 1942 году на передвижной выставке Омских художников для госпиталей К. П. Белов представил живописное полотно «Лиза Чайкина». В 1945 году комсорг 705-го полка, установившего Знамя Победы, Николай Беляев написал на стене Рейхстага «Наша Лиза» в память о Лизе Чайкиной, с которой он был знаком до войны.

Колхозу в деревне Руно и Пеновской общеобразовательной школе присвоено имя Лизы Чайкиной. В 1981 году проведена реконструкция мемориального комплекса в Пено. В 1973 году в посёлке Пено был открыт дом-музей Л.И. Чайкиной. В его экспозиции более 900 экспонатов. Уникальной является коллекция личных вещей Лизы, переданная в музей её сестрой. В честь Елизаветы Чайкиной в Ульяновске 1953 году была названа улица, располагающаяся в Заволжском районе города. Во многих городах России и ближнего зарубежья есть улицы, названные именем отважной калининской разведчицы.

В 1942 году скульптор Мария Рындзюнская выполнила скульптуру Лизы Чайкиной (находится в собрании Музея изобразительных искусств Республики Карелия). Подвигу Чайкиной посвящён роман Н. З. Бирюкова «Чайка», поэма М. И. Комиссаровой «Лиза Чайкина», цикл стихотворений Михаила Светлова. Композитором Маргаритой Кусс написана поэма для симфонического оркестра «Чайка» (1950 г.).

3 мая 1946 года германский пароход, переданный Советскому Союзу, был переименован в «Лизу Чайкину». В 1970 годы вдоль южного берега Крыма курсировал теплоход «Лиза Чайкина». В честь Лизы Чайкиной был назван теплоход, курсирующий по озеру Селигер. Ежегодно с 1981 года в столицу Белоруссии Минск съезжаются сотни спортсменов на международный турнир по плаванию имени Лизы Чайкиной. В её честь установлен памятник в Омске, во Владивостоке, в городе Малая Вишера у швейной фабрики, бюст на ул. Набережная д.1 (у школы № 13), (Красноармейский переулок), бюст в Минске. В мае 2013 года в честь Лизы Чайкиной установлена мемориальная доска в Петрозаводске. В год 90-летия со дня рождения была учреждена Премия имени Лизы Чайкиной. Символично, что позывной первой в истории Земли женщины-космонавта Валентины Терешковой во время ее полета на орбиту был «Чайка». Сама Валентина Ивановна не раз говорила, что постоянно ощущала в космосе поддержку своей старшей «тезки».

Партизанка Лиза

Белая берёзонька у хаты

Наклоняла ветви до земли.

Мимо хаты пьяные солдаты

В город Пено девушку вели.

Болью сердце девичье томили,

И огнём пытали и водой.

Никакие муки не сломили

Верность партизанки молодой.

Были ветра горькие заплачки

В эту ночь осеннюю долги.

На путях у старой водокачки

Расстреляли девушку враги.

Мать-Отчизну девушка любила,

Для неё дышала и жила,

И на свете никакая сила

Сбить её с дороги не могла.

Солнце мая сгонит саван белый,

Зашумит весенняя трава.

Вечно в песнях молодости смелой

Будет Лиза Чайкина жива.

А. Сурков

Из стихов о Лизе Чайкиной

В заснеженном русском пространстве

Далекая точка видна —

Идет деревенская девочка

По зимней дороге одна.

Зажмурив глаза, против ветра

Идет она через поля,

Шажками все три километра

На мелкие части деля.

Её провожают берёзы

И ясень встречает в пути...

Такого серьезного взгляда

У взрослых людей не найти.

Идет деревенская девочка

Сквозь рощу, сквозь русский пейзаж

В неполную среднюю школу,

В единственный гордый этаж.

А ветер и сверху и снизу

Несется, поземкой пыля…

— Как звать тебя, девочка? — Лиза!

— Фамилия? — Чайкина я!

И снова сквозь поле, сквозь рощу —

Своим неизменным путём —

Идет деревенская девочка...

Давайте с ней рядом пойдём!

Пройдем через молодость эту,

Вживемся в её бытиё —

От парты, от первых отметок

До смертного часа её.

От азбучной первой картинки,

От хохота детских забав

Пройдем партизанской тропинкой

К безмолвью ночных переправ.

Мы вспомним при первой тревоге

Избушки родного села,

Как девочка шла по дороге,

Как Чайкина наша жила,

Смеялась и пела... А ныне

Салюта приглушенный гром:

Мы тело своей героини

Сегодня земле предаем.

Над Лизой над нашей — над нею

Встает невысокий курган...

И есть ли печаль тяжелее,

Чем тяжкая скорбь партизан?

Не счесть наших долгих лишений,

Бессонные ночи не счесть,

Но нет ничего драгоценней,

Чем наша священная месть!

Мы ливнем огня и металла

Всю линию фронта зальем

За то, что она намечтала

В девическом сердце своём...

Пойдем, деревенская девочка!

Идём, дорогая, идём!

Ей песни печальные не удавались,

Хоть многое в жизни узнать довелось…

Мечты набегали и разбивались

На брызги желаний о жизни утес.

Был гостеприимен, но чуточку жёсток

Взгляд ее серых приветливых глаз.

Как будто она — незаметный подросток —

Заметила самое важное в нас.

И люди, входившие в избу-читальню,

Где Лиза заведующей была,

Над книгой веселой или печальной

Стояли застенчиво у стола.

И Чайка, не ударяясь в амбицию,

Смотрела прилежно на дело свое,

Как медленным шагом входил в эрудицию

Товарищ, родившийся раньше ее.

И он победит, он упорства не сбавит,

Изнемогая в тяжелой борьбе,

Когда застревает вязкий алфавит

Мелкою буковкой на губе.

И легче как будто, и всё незаметней

Дорога к высоким вершинам идей

Под руководством пятнадцатилетней

Девочки — героини моей…

Была эта комната невысока,

Пахла поленьями сыроватыми,

И тусклая лампочка у потолка

Светила ничтожными киловаттами.

За окнами шла деревенская ночь,

Как при Мономахе и как при Романовых;

Казалось: Иванушке в горе помочь

Приходят былины в сапожках сафьяновых.

Казалось, что всё продолжалось, как встарь,

Что юность беспечна со старостью рядом…

Но эту иллюзию секретарь

Развеял международным докладом.

Английской грамматики знал он закон:

Там все ударенья на первом слоге,

Но вместо «Ло́ндон» произносил он «Лондо́н»,

И это звучало торжественно-строго.

Он раны Европы перечислял —

Курносый мальчишка Калининской области, —

Он ясно увидел и показал

Идущих пожаров кровавые отблески.

Не знал он тогда, что раздавит война

Родную деревню шагами звериными,

Немецкими спичками подожжена —

И эта вот комната станет руинами!

В необходимость свою на земле

Он фанатически верил, не ведая,

Что шестеро суток в немецкой петле

Качаться ему перед самой победою…

И эта решимость на плотных губах

Такой жизнерадостностью дышала!

И кровь, что прольет он в грядущих боях,

Румянцем на щеки его проступала…

И Лиза среди комсомольцев других

Сидела и не шевельнулась ни разу,

И, словно незабываемый стих,

Звучала в ушах ее каждая фраза.

Как будто и Лиза и люди окрест

На несколько вдруг приподнялись ступенек…

Так слушает мальчик военный оркестр,

Так Пушкина слушал его современник…

О первый мой ранний приход в Комсомол,

Военный порядок неприбранных комнат!..

Куда бы мой возраст меня ни довел —

Я буду, я буду, я буду вас помнить!

Я буду вас видеть издалека,

Вы будете песней звенеть молодою,

И тусклая лампочка у потолка —

Светиться неугасимой звездою…

Счастья называть между другими

Чье-то уменьшительное имя,

Счастья жить, скрывая от подруг

Сердца переполненного стук,

Счастья, нам знакомого, не знавшей,

Чайкина ушла из жизни нашей.

Это счастье быть большим могло бы,

Если б вашей встрече быть…

Может, он салютовал у гроба —

Тот, кого могла б ты полюбить?

Может, он, ушедший воевать,

Спит сейчас в землянке на рассвете?

Может, некому ему писать,

Потому что он тебя не встретил?

И не только за поселок каждый,

За свое сожженное село, —

Месть и месть за двух прекрасных граждан,

До которых счастье не дошло!

Ветром и пылью клубилась дорога,

И поле пылало во всю ширину…

Животные шли молчаливо и строго,

Как будто они осуждали войну:

«Мы с гомельских пастбищ, травой знаменитых,

Ушли перед самым осенним покосом,

Мы, может, сегодня на наших копытах

Последнюю мирную землю уносим!..

Не уходить бы! Остаться б! Припасть бы еще

Губами к родному, к зеленому пастбищу!..»

Обид не прощать и пощады не ждать —

Смертельного боя простая наука…

И Лиза взглянула на старую мать, —

И мать поняла, что настала разлука.

Молчание матери русской! Оно

В прощанье с детьми зародилось, наверное,

При Наполеоне, давным-давно,

В глухой деревушке Смоленской губернии.

Ярость глухая народного мщения!

Ты воскресаешь, в лесах оживая,

Опыт внезапного нападения

Сквозь три поколения передавая.

Ты в эти знакомые лица вглядись:

По тропам лесным партизанским отрядом

Людей поведет не Давыдов Денис,

А Батя, а Дед, а живущие рядом,

И, повторяя свой путь боевой,

Снова увидишь ты образ любимой, —

Лиза идет вдоль опушки лесной

Символом нации непобедимой.

Издали бой долетает раскатами,

Глуше товарищей голоса.

Сумрак густеет, и прячут леса

То, что должно быть до времени спрятано…

Сквозь ветви луна освещала

Лесной заколдованный мир…

— Пора уже! — Лиза сказала.

— Иди! — говорит командир.

Глухой партизанскою ночью

Обманчива тень деревень,

По краю дорожных обочин

Мелькает разведчицы тень.

Дороги ей бросили вызов,

Овраги ее стерегут…

Как звать эту девушку — Лиза?

А может быть, Зоей зовут?

Одной проходили стезею,

Одни охраняли края

И Космодемьянская Зоя,

И Чайкина Лиза моя!

Ты с нею была незнакома,

Ни разу не виделась с ней…

Так будь хоть в поэме как дома

С чудесной подругой своей!

Сестра повстречалась с сестрою,

Родные друг друга нашли,

И в список народных героев

Вы рядом, обнявшись, вошли!

Про дела Ермака, про Иртыш

Партизаны вполголоса пели,

Прикрывая ладонями рты,

Чтоб слова далеко не летели.

Лес да лес наступает кругом —

Часовой партизанских землянок…

Спой нам, Лиза, теперь о другом,

Спой нам песню о нас — безымянных…

Таял песни летучий дымок

Под осенними небесами,

Вторил ей молодой тенорок,

Пожилые гудели басами…

Шли отряды по этим лесам,

Здесь народная месть бушевала, —

Здесь музей Революции нам

Открывает свои филиалы.

Я всегда это место найду,

Здесь войны партизанской припевы

В восемнадцатом жили году,

А под этой сосной — в сорок первом!

Кончалась ночь, рождался новый день,

Холодный полдень проносился мимо, —

Она прошла пятнадцать деревень

Походкою своей неутомимой.

Как родственнице, каждый рад ей был

И понимал, что, сколь отпор ни труден,

На что он годен — их немецкий тыл,

Когда в тылу немецком наши люди!

Нет! Я предателей не назову,

Светлых стихов о тебе не марая…

Если, как ты, я на свете живу, —

Буду я счастлив, как ты, умирая!

Вот мне секунды останется жить!

Вот я прошел через ужасы пыток,

Чтобы, как Чайка, жадно испить

Мужества благородный напиток!..

Люди идут молчаливой толпой,

Слез набегающих не вытирая, —

Это деревня пошла за тобой,

В путь твой последний тебя провожая.

Десять шагов отсчитал лейтенант,

И неподвижно солдаты стояли…

Милая! Мужество — это талант!

Сколько талантов они расстреляли!

Шла ты в школу, девочка… Тогда-то

Мы и познакомились с тобой.

Но уже встает другая дата

Всей своею правдой роковой.

Ты была веселою намедни,

Ты была певуньей среди нас…

Девочка! Шаги свои замедли —

Приближается последний час.

Как мне быть с мечтаньями твоими,

Устремленными далеко ввысь?

Заклинаю — юности во имя,

Девочка, остановись!

Но не девочка, а партизанка

Продолжает свой последний путь.

Страшный круг штыков немецких замкнут,

И его никак не разомкнуть!

Но на милом, на родном лице

Не прочесть ни скорби, ни печали…

Не хочу присутствовать в конце!

Дай еще раз мне побыть в начале!

Зажмурив глаза против ветра,

Проходишь ты через поля,

Шагами все три километра

На мелкие части деля.

Тебя провожают березы

И ясень встречает в пути…

Но сквозь подступающие слезы

Мне туда дороги не найти!

Вот и я иду с твоим отрядом

Расстрелять предателей твоих,

Вот и я со всей деревней рядом,

За кольцом немецких часовых.

Вот уже прицелились солдаты…

Хладнокровный залп… один… другой…

И — поэтом, партизаном, братом —

Я прощаюсь, Чайкина, с тобой!

Может, образ твой издалека

Слабым светом песня освещала,

Но дышала каждая строка

Воздухом, которым ты дышала!

М. Светлов

Лиза Чайкина

Поэма

Вступление

Деревня Руно — родина твоя,

С негромкой песней робкого ручья,

С весёлой, быстрой Руною-рекой,

От дома до реки — подать рукой.

Я в том краю, на родине твоей,

Следов твоих искала много дней,

По всем твоим дорогам я прошла,

Где в детстве ты играла и росла.

Я постучалась к матери твоей,

Она открыла двери мне, и с ней

Всю ночь мы говорили о тебе.

Весь день мы просидели с ней в избе.

На переборке в раме твой портрет,

А вот тебя сегодня в доме нет.

Теперь другой на старом месте дом,

Но всё тобой живёт и дышит в нём,

И светом полдня вновь озарено

Распахнутое в новый день окно.

Вошла сестра, с которой вместе ты

Рвала в лугах весёлые цветы,

Снопы вязала, ягоды брала,

Которая тайком к тебе пришла

На берег Волги в грозный год войны,

Когда деревни были сожжены, —

Пришла и подняла тебя с земли,

Чтоб партизаны тело погребли.

Вошёл тобою вынянченный брат —

В его глазах я твой узнала взгляд, —

Вошёл и сел, и развернул гармонь.

По сердцу моему прошёл огонь,

Огонь щемящей боли и тоски.

Как ласточка, из-под его руки

Рванулась песня и пошла кружить.

«Она любила с песнями дружить», —

Сказала мать, и вздох оборвала,

И еле слышно песню назвала.

Я по складам читаю жизнь твою,

Страницы детства, юность узнаю,

От первых игр и первых книг твоих

До смертных мук... Мы не забудем их!

Они, как молнии, по мне прошли,

Огнём и кровью сердце обожгли.

Вся жизнь твоя, как книга, предо мной, —

Страницу детства бережно открой.

Детство

За деревней поле и кусты.

За деревней дети на лужайке.

Я тебя узнала в этой стайке:

Русые косички — это ты.

Лён цветёт. Гудят в ромашках пчёлы,

И кузнечики в траве звенят.

Голубые, словно лён весёлый,

На меня глаза твои глядят.

Все твои приятели с тобою —

И сестра, и Стёпа, старший брат,

У дороги собрались гурьбою,

Хвастается кто-то из ребят:

«Я ведь тоже командиром буду!»

Стёпа сел на палочку верхом,

И помчалась, без коней покуда,

Конница к деревне босиком.

По июлю голубому,

По его густой траве

Прибежишь ты с песней к дому

И с венком на голове.

На пригорке земляника.

Земляники наберёшь.

В поле вьётся повилика,

У дороги зреет рожь.

Твой подсолнух в огороде

Жёлтым солнышком горит.

На гряде, как в хороводе,

Мак на цыпочках стоит.

А берёза над тобою

Машет веткой кружевной.

Тонкой девочкой босою

Ты стоишь передо мной.

С добрым утром, солнышко в окошке,

С добрым утром, ясная заря!

Гладит загорелая ладошка

Первую страницу букваря.

«Как тебя зовут?» — спросили в классе.

«Лиза». «А фамилия твоя?»

«Чайкина». Жестка на первом часе

Непоседам школьная скамья.

В школе стены гладкие, сухие,

Парты и высокий потолок.

«Ну, а буквы знаешь ты какие?»

Крошится в руке твоей мелок.

Первые тревоги и заботы:

Выучить урок, не опоздать.

Мама сядет прясть после работы.

Что ты можешь маме рассказать?

Зимние каникулы да горка,

А в снегу на горке — дед-мороз.

Сколько ребятишек на задворках,

Сколько санок мчится под откос!

Кто догонит Стёпины ледянки?

Он летит с горы быстрее всех,

Набежали друг на дружку санки —

Тут и слёзы горькие и смех.

Ты кричишь девчонке: «Слезомоя,

Не реви, растает вся гора!»

И летишь ты под гору стрелою,

И смеётся звонко детвора.

В старом полушубке, в полушалке,

Прибежишь, озябшая, домой.

На сугробе раскричались галки,

Галкам тоже холодно зимой.

А наскучит с куклою играть —

Ты отдашь её своей сестрёнке.

И откроешь книжку, и в сторонке

Сядешь втихомолку почитать.

Пальчиком по ней водя, читаешь,

И от книжки глаз не оторвать.

Смотришь на картинки и мечтаешь, —

Хорошо над книжкой помечтать!

А вдали, тускнея понемногу,

Гаснет за деревнею закат,

Далеко в полях бежит дорога,

Далеко Москва и Ленинград.

За окном в снегу стоят деревья,

Замела метелица амбар.

Мама на собрании в деревне,

Вскипяти для мамы самовар,

Наколи лучины и для печки

Дров сухих охапку приготовь,

Чашки вымой, подмети крылечко, —

Маме ты ни в чём не прекословь.

Маме трудно, маминой заботы

Не измеришь маленьким шажком,

Маме столько выпало работы,

Что могла б тягаться с мужиком:

Двух растить парнишек, двух девчонок —

Разве это мало для одной?

Ластится у ног твоих котёнок,

Ходики стучат над головой.

Что-то долго мама задержалась...

Что там на собранье говорят?

Спорят и махоркою дымят.

Девочка, скучая, дожидалась

И в окно смотрела на закат.

Ей мороз на стёклах рисовал

Снежный бор. Звезда зажглась, как свечка,

И никто ту девочку не знал,

И тревожилось её сердечко.

Почему был не по-детски строг

Взгляд её, а может быть, печален?

За окошком искрился снежок,

Торопливо ходики стучали.

У неё в глазах блеснули слёзы —

Стало жалко маму и того,

В шапке со звездой, что звал в колхозы, —

В прошлый раз кричали на него

Колосов с Аришкой. И угрозы

Выкликали. Сердце ничего

Не забыло. Люди говорили:

Шла учительница из села,

Кулаки догнали и убили, —

Тоже агитацию вела.

«Почему они её убили?» —

Девочка расспрашивала мать.

«Потому что правды не любили,

Против правды вышли воевать».

Как тебе понять, моя родная,

Эти все зачем и почему?

Гаснет луч последний, догорая,

Спать, должно быть, хочется ему.

Ветер за стеной шуршит в соломе,

Дом столбушкой вьётся над трубой.

Мать пришла — светлее стало в доме,

Будто солнце принесла с собой.

Снега, снега лилово-голубые.

Залесский сельсовет среди снегов.

Сегодня ты пришла сюда впервые,

Немало ты отмерила шагов.

Ты лесом шла и не боялась волка.

Дорога стлалась скатерти белей.

«Счастливый путь!» — тебе шептала ёлка.

«Спасибо!» — ты в ответ сказала ей.

И ты пришла. И у порога встала,

Платок заиндевелый развязала

И, как большая, села на скамью.

Потом сказала: «Нет, я постою!»

И встала. И стояла. И смотрела

На ленинский портрет и на людей

В лаптях и полушубках, на детей,

Что были на руках у матерей.

На стенах густо хвоя зеленела,

И траур с кумачом сплетались в ней.

Докладчик вечер объявил открытым.

На стол поставили графин с водой.

Из рамки, траурной каймой повитой,

Смотрел с портрета Ленин, как живой.

Смотрел на стариков седых и древних,

Что перед ним сидели на скамьях,

На матерей с детьми и на деревни,

И на берёзы русские в полях.

За окнами сверкал морозный вечер.

Но ты и детским поняла умом,

Какое горе нам легло на плечи:

Мы третий год без Ленина живём.

Домой вернувшись, долго в тишине

Ты не спала. Звезда плыла в окне.

От месяца на снег ложились тени,

И, как живой, смотрел с портрета Ленин.

Май стучится в двери нашей школы,

Значит, настежь двери отворяй,

Песнею встречай его весёлой,

Праздничное платье надевай.

Красный галстук повяжи на шею

И шагай с отрядом заодно.

С каждым днём погода хорошеет,

С каждым днём видней у речки дно.

Что ты будешь делать нынче летом?

Мне совсем нетрудно отгадать.

С мамой просыпаясь до рассвета,

Будешь ей в работе помогать:

Лён полоть, окучивать картошку,

В огороде грядки поливать.

«Привыкай к работе понемножку,

Помогай мне, дочка, — скажет мать. —

Ты уже не маленькая, - скажет, —

Скоро будешь маме по плечо».

«Сбегай в поле!» — старший брат прикажет.

Сбегаешь и спросишь: «Что ещё?»

И верхом на сивке или бурке

Улицей промчишься во весь дух,

Лаем пёс зальётся в переулке,

Кукарекнет на дворе петух.

Сколько лето радостей подарит!

Каждый день хоть чем-нибудь да нов.

Туча вдруг найдёт, гроза ударит,

Луг раскинет радугу цветов.

Сколько неизвестного на свете!

Смена дня и ночи, зим и лет.

Что такое радуга и ветер?

Ты на всё найдёшь себе ответ.

Как рубашка в поле вырастает,

Колосом становится зерно...

А когда последний снег растает,

К нам влетит черёмуха в окно.

В мае школу кончишь, сдашь экзамен,

Сторож на замок закроет дверь,

Ты посмотришь грустными глазами,

Скажешь: «Я не школьница теперь».

Скажешь: «Вот и весь мой курс науки,

Вот и вся моя путёвка в жизнь.

В пятый класс, в шестой пойдут подруги,

Только я...» — «Ты, Лиза, не тужи.

Ты ещё успеешь и учиться

И догнать и перегнать подруг, —

Без тебя мне дома как без рук,

Никакое дело не спорится».

Мать, вздохнув, на дочку поглядела

И по-матерински пожалела

Девочку, прижав к своей груди:

«У тебя вся жизнь ведь впереди...»

Ты в ответ ни слова не сказала —

Так была обида велика,

Сидя на крылечке, ты мечтала,

Провожая в небе облака.

Где-то, где они ни побывали!

Лёгкой стаей плыли над Москвой,

Может, ночевали на Урале,

А теперь клубятся над тобой.

Пока ты росла и покуда училась,

Носила из школы в тетрадях отметки,

Глазам твоим сказка живая открылась

Той первой, той памятной нам пятилетки.

Огни Днепрогэса — о них ты читала?

О тракторном тоже, наверно, читала?

Не вместе ль с Отчизною ты подрастала?

Не вместе ли с нею экзамен держала?

И к вам уже скоро, как будто из сказки,

Своей богатырской походкой по тракту

Придёт настоящий, придёт сталинградский

И друг и работник по имени «трактор».

Откуда же взять трактористов? А Стёпа?

А наши ребята на курсы поедут!

Завидует Лиза ребятам, ещё бы!

Да только кому она скажет об этом?

Мама веники ломала,

А кукушка куковала

На неведомом суку

В сотый раз своё ку-ку.

Ветки мать берёт в охапку,

Будем веники вязать.

Загадала мать загадку —

Наше дело разгадать.

«Ходит по полю гудок

И по лавкам гудок,

И весёлый тот гудок

Смирно сядет в уголок».

«Это веник, это веник!» —

Все кричат наперебой.

На поляне листьев тени,

На поляну льётся зной.

А грибной поры приметы,

А далёкое «ау»,

А закаты, а рассветы —

Снова всё, как наяву.

Но куда ушло, не знаю,

Приоткрыв какую дверь,

Где оно, не отгадаю,

Детство где твоё теперь?

Ведь оно ещё недавно

Так приветливо и славно

С пионерской песенкой дружило,

По весенним лужицам кружило,

Шелестело листьями в саду,

У костра походного сидело,

Из окна на целый мир глядело

И у всех смеялось на виду.

Засыпая, лепетало: «Мама!»

Прижималось ласково к плечу,

Надувало губы и упрямо

Говорило: «Нет, я не хочу!»

Миновало детство. На пороге

Встала юности твоей пора,

Все её открытые дороги,

Встречные, попутные ветра.

Юность

Речка Руна, Руна-речка, —

Зачерпни воды и пей!

Словно белые овечки,

Облака бегут по ней.

Здесь бельё ты полоскала,

Встав на камешек ногой,

Песню тихо напевала,

Умывалась той водой,

Умывалась и глядела,

Будто в зеркало, в реку,

Втайне, может быть, хотела

Приглянуться пареньку.

Может быть, вздохнув при этом,

Не сказала ничего...

Полыхало зноем лето,

Шли на убыль дни его.

Жали рожь, но врозь, не вместе,

Как теперь в родном краю

Жнут артелью, честь по чести, —

Врозь вели межу свою,

Свою полосу кривую,

Ту, что клинышком сошлась,

Горевую, вековую,

Что крестьянскою звалась.

Лиза тоже за рекою

Вместе с матерью, с сестрою

Жнёт.

Загон да полоса.

Отвела осот рукою,

Жалит колос, как оса.

На руке болит мизинец,

Солнце голову печёт.

Вьётся Руна по низине,

Прямо к солнышку течёт,

Вся играет и сверкает,

Манит с бережка сбежать,

Вся прохладная такая!

Лизе жарко в поле жать.

«Отпусти купаться, мама,

До обеда далеко.

Я отсюда к речке прямо

Добегу с горы легко».

Замелькали ноги босы,

Лиза песенку поёт,

В воду прыгает с откоса,

Лёгкой чайкою плывёт.

То нырнёт, то встрепенётся,

Ей свежо и горячо...

По низине Руна вьётся,

Прямо к солнышку течёт.

Далёк этот день, запорошенный снегом,

Что стёжки-дорожки завеял, замёл.

В дверь Лиза с разбегу

Вбежала, сказала:

«Приняли, мама, меня в комсомол!

А вот мой билет комсомольский!» —

«Какой он? —

Мать вытерла фартуком руки, взяла

И хочет сказать и не может спокойно: —

Смотри, береги!» — И назад отдала.

«Всё, может быть, к лучшему так получилось, —

Не глядя на Лизу, подумала мать, —

К газетам да книжкам теперь пристрастилась,

Не будет о городе больше скучать.

В читальню в Залесный повадилась бегать,

Как чуть посвободней — она и туда...»

Далёк этот день, запорошенный снегом,

Ни стёжки-дорожки к нему, ни следа.

Первое собранье комсомола,

Первые нагрузки, первый взнос.

Не чужой — родной осталась школа,

И разлука с нею стоит слёз.

Близко ли, далёко ли шагаешь —

Что ни день уверенней твой шаг,

Взрослых вечерами обучаешь

Грамоте начальной в деревнях.

Мать, букварь впервые открывая,

Как слепая, чудом вдруг прозрев

И за слогом слог одолевая,

«Ро-ди-на» — читает нараспев.

Вся Россия в эти дни училась

И прямой дорогой к счастью шла,

Чтоб в любом окне оно светилось,

С песней шло вдоль каждого села,

Согревало колыбель младенца,

Птицей щебетало поутру,

Запросто входило к Лизе в сенцы, —

Ведь оно ей было ко двору.

Ничего, что Руно за лесами,

В стороне от всех больших дорог,

Занесённая стоит снегами,

Что неяркий в окнах огонёк,

С улочкой единственной своею,

С четырьмя десятками дворов,

С вёснами и зимами над нею,

С птицами и посвистом ветров, —

Но и здесь сверяет по кремлёвским

Солнышко часы свои, и тут

Родина на каждом перекрёстке,

Думами одними с ней живут.

Чтоб колос в поле выше поднимался,

Чтоб сад пышнее расцветал и рос,

Ты первая с семьёй вошла в колхоз, —

Он здесь в те дни едва лишь начинался.

Немало было трудностей и споров,

Сомнений и неверия в успех,

Немало в деле встретилось помех

И всякой неурядицы и вздора.

Но трактор, межи старые ровняя,

Могучим плугом поднимал пласты,

И всё яснее новые черты,

Всё зримей проступали в жизни края.

Сегодня в поле на прополку льна

Пораньше встать. Роса лежит на травах,

И жаворонок в небе, как струна,

Звенит, раскачиваясь влево, вправо.

«Бог помощь, комсомолки!» —

«Нам на помощь!» —

«Нет, я в колхоз на помощь не пойду», —

«Ну что же, это нам давно знакомо,

Тебя и не имели мы в виду,

Да и не примем мы в колхоз такую».

Аришка закурила — и дымок

Колечком вьётся, треплет голубую

На ней косынку ветер-ветерок,

Ерошит кудри, с бусами играет.

«Аришка, где твой дом, твоя семья?» —

«Ни дому нет, ни лому, — отвечает, —

Бездомная, считайте, буду я».

И хрипловатым голосом с похмелья

Продолжила, кивая на ходу:

«Прощайте! Ухожу на новоселье,

Имейте это, барышни, в виду...»

И вдруг остановилась, выкликая:

«Пропащая, потерянная я!

Отец — кабатчик, мачеха лихая, —

Такой сдалась ты мне, судьба моя...»

И уходя, девчатам погрозила,

Над головою занося кулак...

Не сеяла Аришка, не косила,

И всё, что мы любили, не любила,

Жила не так и думала не так.

Окончен день. Вы славно потрудились,

И председатель похвалил девчат.

В прогоне пыльном кони в кучу сбились.

Шагал пастух. Ремённый кнут с плеча

И сумка свисла. В ней лежал рожок, —

Пастух играл на нём «коровью зорю».

А за рекою Руною — лужок,

И сосенки бежали вверх по взгорью.

В один из вечеров, под выходной,

Когда кругом цветы в лугах пестрели,

Когда заря встречается с зарёй,

Здесь парни с девушками песни пели,

Кадриль водили, пляску под гармонь.

Внизу река струилась рябью зыбкой.

Зажгли костёр, и озарил огонь

Их лица молодые и улыбки.

«Ещё такой мы жизнью заживём,

Что будут нам завидовать другие!»

На платьице в горошинках твоём

Играли отблески огня косые.

Костёр погас. Дергач скрипел в лугу.

Горел огонь за речкой в сельсовете.

Чуть слышно по земле прошёлся ветер

И разбудил камыш на берегу.

«Ты, Лиза, здесь? А я тебя искал...»

Парнишка вдруг смутился почему-то,

И всё, о чём он думал в ту минуту,

О чём хотел сказать, он не сказал.

Ночь над землёй торжественно плыла

И всеми звёздами тебе сияла,

Цветами все тропинки устилала.

И ты без слов парнишку поняла.

Вы не спеша пошли рука в руке —

Дорога под уклон вела — к реке,

Короткою она вам показалась.

Твой дом темнел совсем невдалеке,

Берёза над крыльцом его склонялась.

О, кто из нас не помнит первых встреч,

Своих тропинок на рассвете к дому?

Как песню, в сердце надо их беречь, —

Кому такое чувство незнакомо?

Калиткой хлопнув, Лиза на крыльцо

Взбежала по ступенькам, дверь закрыла...

И Коле снилось Лизино лицо

И те слова, что Лиза говорила:

«Какие мы счастливые с тобой!»

...Вставал рассвет над Руно голубой.

«Как ты забегалась за день

В хлопотах, дочка моя!

Сядь, отдохни, бога ради...»

Ужинать села семья.

И величаво и строго

В вашем дому в этот час, —

Слов говорится немного,

Пьётся, как водится, квас.

Чинно беседа ведётся,

Больше всего о делах,

Стихнет и снова начнётся:

Хлеб созревает в полях...

«Лиза у нас боевая!» —

Мать пошутила слегка...

Кофта твоя голубая

Стала тебе коротка.

Выросла ты. Как-то строже

Взгляд твой, задумчивей стал.

Тёплый румянец на коже,

Словно заря, заиграл.

«Вот уж невеста и эта,

Сын и подавно жених».

Мать на них смотрит, да где там —

Не наглядеться на них!

В дорогу юность налегке выходит.

Ей оглянуться некогда — спешит

Всё видеть, всё узнать: она в походе,

Широкий мир её глазам открыт.

Вот и тебя о поля и от школы

Твоя дорога в Пено привела.

И в тот же год ты избрана была

Секретарём райкома комсомола.

Ты полюбила этот городок

В сиянье Волги, в пламени рассветов,

Его негромкий заводской гудок,

И чаек взлёт, и все его приметы:

Его рыболовецкие артели,

Озёра: Пено, Волго и Вселуг —

И ледоход, бушующий в апреле,

И поездов бегущих перестук.

Отсюда километрах в сорока

Начало Волги, там её рожденье.

Недалеко от Пено-городка

Соединяет Руна с ней теченье.

Как воедино все ручьи и реки

Сливаются с большой водой морей,

Так и твоя судьба слилась навеки

С большой судьбою Родины твоей.

Совсем неподалёку от райкома,

К которому тропиночка вела,

Мне в Пено указали номер дома,

Где ты с подругою своей жила.

На окнах занавески распашные,

Цветы на подоконниках цвели,

И солнечные зайцы озорные

Игру с настенным зеркалом вели.

На этажерке книги и тетради,

А в тех тетрадях записи твои.

Я их прочту не любопытства ради.

Твои тетради — это и мои.

Я в них нашла программу семилетки,

По ней ты занималась каждый день

И даже ставила себе отметки...

А вот листок с названьем деревень:

Залесское, Селуки, Головлёво...

Доклад, написанный твоей рукой,

Повестка дня и записи — и снова

Вся жизнь твоя встаёт передо мной.

Бывало, сердце радует берёза

Весенняя с младенческой листвой,

Дорога в первых искорках мороза,

Клён в сентябре багряно-золотой.

Бывало, засидишься до рассвета, —

От книг не оторваться, мало дня.

На скатерти разостлана газета,

На стол кружок ложится от огня.

Цветёт сирень. Черёмуха роняет,

Как первый снег, на землю лепестки,

Весна в полях неслышно пролетает,

Просёлками гремят грузовики.

В полях страда. Весенний сев идёт.

Чуть свет проснёшься — курточку на плечи,

Возьмёшь портфель, газеты — и в поход.

Тебя машина, тарахтя, везёт

Дорогой тряской. Луг тебе навстречу,

Наполненный дыханием цветов,

Берёзовая роща и кустарник,

И переливы птичьих голосов,

И девушки знакомые и парни.

Всё радует тебя: весёлый звон

Железа, что из кузницы несётся,

И лес, и поле с четырёх сторон,

И песня, что девчатами поётся,

И русый над деревнею дымок,

И на пригорке девочка босая.

По колеям просёлочных дорог

Везёт тебя машина грузовая.

Ты хочешь знать — широк ли вспашки пласт,

В какую землю зёрнышко ложится.

Прикинешь тут же борозды на глаз

И скажешь: «Так, товарищ, не годится».

А девушки смеются: «Бракодел!

Он в женихи нам явно не подходит.

Их выбирать нам бригадир велел

Не в хороводе,

А на огороде».

И по душе тебе, что у девчат

Задор в руках и наготове шутка.

Но вот косынка сброшена с плеча,

Вот выпала свободная минутка —

И сразу песня в небо, на простор,

Горячая, согретая у сердца.

Такой досуг девчатам не в укор —

Им любо петь и в зеркальце глядеться.

А вскоре в Пено был назначен слёт

Районного актива комсомола,

Он посевной итоги подведёт,

Проверит успеваемость по школам.

К секретарю райкома в кабинет

Не раз сегодня Лиза забегала

И, получая от него совет,

Спросить о чём-то важном забывала.

«Всё, Лиза, будет хорошо. Ты зря

Волнуешься, не надо так, да что ты!»

Спокойный, ровный тон секретаря

Внушал уверенность, дышал заботой.

«Вот так они в «кипучей нашей буче»

Растут», — подумал он, взглянув в окно.

К нему на стол шмыгнул зайчонком лучик

И лёг, водя усами, на сукно.

Прошёл недавно дождик, и листва,

Лоснясь на солнце, за окном блестела.

До ниточки промокшая трава

И молодо и ярко зеленела.

Сверкали всюду лужи. Тёплый пар

От крыш, от уличных мостков струился,

И грома отдалённого удар

Весёлым эхом по небу катился.

А радуги широкая дуга,

Концами упираясь в берега,

Над Волгой запрокинулась и долго,

Припав к ней, воду светлую пила

И сказочных коней своих поила.

Вот Лиза из райкома в клуб пришла

И час спустя собрание открыла.

В торжественной и строгой тишине

Торжественно слова её звучали.

Сидели перед нею в клубном зале

Рядами комсомольцы. На стене

Слова приветствия виднелись чётко,

Плакаты, лозунги, Доска почёта.

А за трибуною — летящий шёлк

Немеркнущего знамени, как пламя.

Неугасимый свет его широк,

Он реял в посевную над полями,

Он был везде и всюду впереди.

Филиппов Ваня нёс его в груди,

Володя Павлов, Купорова Маня.

В его широком свете, как в лучах,

Стояла Лиза. Лиза говорила.

В простых, как хлеб и соль, её словах

Была любви и ненависти сила.

Коснулись каждого её слова,

Пускай неодинаково, но всё же

Одних они затронули едва,

Морозцем у других прошли по коже:

«И день и ночь бушует океан.

Нам ни на миг нельзя забыть об этом!

На наше поле с нашим сельсоветом

Глядят фашисты зарубежных стран...»

И, вытирая пот со лба платком,

Волнуясь, Лиза вновь заговорила, —

Как будто двери в светлый мир открыла

И запросто вошла в него, как в дом.

Все поднялись. Гремят аплодисменты,

Запели дружно песню, уходя;

Метнулись в косах праздничные ленты,

Упали с крыши капельки дождя.

И слушала весенней ночью Волга,

Как с песней под баян из клуба шли,

По бережку гуляючи, и долго

Расстаться, попрощавшись, не могли.

Проснулись птицы, разбудив кусты,

И стайкою слетелись под окошко.

«Ты, Катя, спишь?» — «А что?» —

«Да так». — «А ты?» —

«А я не сплю. Поговорим немножко.

Мне кажется, я раньше никогда

Ещё такой вот жизнью не дышала,

Как будто в сердце светится звезда,

Ему в груди как будто места мало.

И не нарадуюсь я на ребят.

Ведь посмотреть — совсем ещё мальчишки,

А как толково, дельно говорят.

Давно ль в коротких бегали штанишках,

Не слушались! От бабушки тайком

«Чапаева» смотреть в кино бежали

И там, забившись в угол, замирали

И утирали слёзы кулаком.

И всё-таки не верили мальчишки,

Что утонул в Урал-реке герой:

«Не может быть!

Так пишут только в книжке.

А наш Чапай, а наш Чапай живой!»

Задумалась... И, помолчав, спросила:

«Катюша, ты когда-нибудь любила?» —

«А ты?» — «Пожалуй, нет. А может, да.

Но если полюблю, то навсегда».

И вспомнила осенний звёздный вечер,

Хоть он недосягаемо далёк,

Калитку и наброшенный на плечи

Заботливой рукою пиджачок.

«Уйду во флот, и ты меня забудешь». —

И Коля ждёт ответа, замолчав.

«Да разве ты не знаешь? Или шутишь?»

И пиджачок отбросила с плеча.

А дальше всё разлука заслонила.

Завыл гудок, гремели буфера.

Состав ушёл. Когда всё это было?

Уж скоро год, а кажется — вчера.

Какое нынче утро голубое!

Какое нынче выдалось оно,

Умытое росою, молодое!

Ты настежь распахнула в сад окно.

Тебе навстречу хлынула прохлада,

И сразу, пробуждая тишину,

Победно зазвучал на всю страну

Отчизны гимн.

Ещё на листьях сада

Дрожали капли свежести ночной,

А гимн звучал над Пено, над страной,

Над Волгой, над колхозными полями,

Над мирными советскими краями.

Ты вышла за калитку и пошла

К себе в райком и за работу села.

Достав из шкафа папки, поняла,

Как много у тебя сегодня дела.

И вдруг, откуда ни возьмись, смущаясь,

Вошла ватага шумная ребят, —

Они на вечер звать пришли тебя

И у дверей стояли, улыбаясь.

Сегодня в школе вечер выпускной.

Весь зал украшен зеленью, цветами.

Простимся мы со школою родной,

Но всё же с ней останемся друзьями.

И Лиза поздравляет всех ребят

С успехом и напутствует их взглядом,

И смотрит, как цветёт у школы сад,

Все двести яблонь зацвели — отрада!

На все четыре стороны простор

Открыт глазам, и не одна дорога

На все четыре стороны, а сто

Больших дорог от школьного порога

В большую жизнь сегодня вам легло.

На солнце, словно жар, горит стекло.

Сияет Волги голубая гладь,

И синь озёр широкая сияет.

«Володя Павлов, кем ты хочешь стать?» —

«Профессором!» — Володя отвечает.

«А я хотел бы строить корабли», —

Сказал Филиппов Ваня. «Что ж, отлично!»

И всё сегодня как-то необычно,

И чайки машут крыльями вдали...

«Давайте-ка, ребята, в выходной

Поедемте на лодках всем отрядом

По нашей Волге-матушке родной!

Согласны вы?» — И все ребята рады,

И все согласны, и сердца стучат,

Всем будущее кажется прекрасным.

И смех, и платья пёстрые девчат,

И над райкомом флаг пылает красный,

Такой же, как в Кремле, как над Москвой,

Над всей страной, над кровлею Отчизны,

Неугасимый, трепетный, родной,

Кусочек сердца нашего и жизни.

Подвиг

А наутро в мирный сон ребят,

В окна школы, в яблоневый сад,

В каждую калитку, в каждый дом,

В сердце каждой матери, как гром,

Грянуло, ударило: «Война!».

Белоруссия в огне пылает.

Муж уходит в армию. Жена

Ребятишек слезы унимает.

Как птенцы в гнезде, они кричат,

Всё сегодня в доме по-другому...

Дни и ночи, сутками подряд,

Лиза не уходит из райкома.

В эти дни одной болело болью

Сердце у людей, а взгляд горел

Гневом, и печалью, и любовью,

Каждый ближе к людям быть хотел.

Паренёк приходит незнакомый,

Просит записать его в отряд:

«Не могу я оставаться дома,

Если на войну ушёл мой брат».

Трудовую роту провожает

Лиза на окопы, и сполна

Все о ней заботы возлагает

На Володю Павлова она.

За спиною горбятся мешки,

Топоры за поясом, лопаты,

На груди скрестились ремешки.

«В добрый путь,

Счастливо вам, ребята!»

Лиза уходящим вслед глядит,

Хочет каждую запомнить малость,

Все слова их — у неё в груди,

Всё тепло их рук — в руке осталось.

Родина, любовь моя, отрада!

Мы тебе поможем, уберём

Хлеб в полях, всё сделаем, как надо.

По твоим дорогам танков гром...

Будто все они не по земле,

А по сердцу твоему, железом

Лязгая, грохочут.

В дымной мгле

Солнце опускается за лесом.

Скошены луга. Поля желтеют.

Хлеб созрел. Приспело время жать.

Только вряд ли нынче в срок успеют

Урожай колхозники убрать.

Тяжело. Рабочих мало рук,

И тягла в колхозах не хватает.

Тишина в полях стоит вокруг,

Августовским солнцем налитая.

Пароходик еле тарахтит,

Не спеша, до Ширкова от Пено.

Лиза едет к матери. Дымит

Пароходик. Берег пахнет сеном.

Пахнет рожью. Стекла деревень

Раскалённым блеском ослепляют.

И в такой вот синий, ясный день

Бьют орудья, матери рыдают...

Пароходик постоял и снова

Задымил, как табакур, трубой.

Пионеры с фронта трудового

Возвращались берегом домой.

Чистыми, как речка, голосами

Пели песню, и она плыла,

Звонкая, высоко над полями.

Лиза скоро на берег сошла

И тропой знакомой зашагала

Через перелесочек домой.

На крыльцо взбежала, постучала:

«Мама, это я пришла, открой!

Вот мы и увиделись с тобой...»

Переночевала дома Лиза, —

Брата Сашу крепко обняла.

Вот уже и час разлуки близок,

Надо торопиться, ждут дела.

Вышла к речке: «Руна моя, Руна!»

Зачерпнула вёдрами воды,

Зазвенели волны, словно струны,

На песке от ног твоих следы.

Мамиными, в трещинках, руками

Вскопан огород, посажен сад,

Пахнет мятой, спелыми плодами,

Словно медь, подсолнухи горят.

Вся земля кругом лежит в цвету,

А придёт со свастикой солдат —

Он растопчет эту красоту,

Дом опустошит, разграбит сад,

Будет за столом у нас сидеть,

В наши окна ясные глядеть,

На чужой гармонике играть,

Скажет матери: «Иди плясать!..»

А снега России — глубоки,

А её просторы — широки,

А леса её — на страх врагу!

«Я тебе, Отчизна, помогу! —

Так, мужая, в гневе скажет мать, —

Насмерть будем в битве мы стоять,

Чтоб врагу ни хлеба, ни воды,

Дом сожжём, опустошим сады,

Чтоб ему ни пашни, ни вола,

Чтобы только камни да зола!»

И, припав к земле своей родной,

Лиза обняла её с тоской

И слезу скупую пролила...

Чтобы только камни да зола!

Мать, в дорогу дочку провожая,

Собрала гостинцы в узелок

И вздохнула, с полки доставая,

И надела в крапинах платок.

«Сядем на минуту!» — И присела

На скамью. «Ну, в добрый час, пошли».

Лиза обернулась, поглядела

На деревню, на стога вдали,

На лужок, на школу, где училась, —

Не во сне ли это всё приснилось;

Сад, и утро ясное, и мать,

И лесок прохладный предосенний

И густые от деревьев тени,

И малинник? Надо всё сказать

Матери, и, замедляя шаг,

Лиза у сосны остановилась

И заговорила не спеша,

Что надолго с домом разлучилась,

Что бои под Ельнею гремят,

Что давно нет писем от ребят,

Что не пишет Стёпа почему-то, —

И добавила спустя минуту:

«В партизанский ухожу отряд.

Может, мне порой придётся круто,

Холодно и голодно в лесу,

Ты не бойся, я перенесу

Все лишенья, трудности любые...»

Мать стоит и слушает. Косые

По лицу её лучи скользят.

Лизе хочется запомнить взгляд

Материнский, каждую морщинку.

Листья на осиннике дрожат,

И качает ветер паутинку.

Стукнул дятел на сосне высокой.

Где-то рядом — голоса ребят,

И совсем-совсем уже далёко

Замерло «ау» в глухом бору.

«Вот и ты, бывало, поутру

Побежишь с корзинкой за грибами...»

Заслонила мать лицо руками,

Всхлипнула и вытерла платком

Слёзы, что на сердце накипели

В дни разлуки, в долгие недели.

Лизе тоже было нелегко.

Подалась вперёд сна, шагнула,

Будто видя зарево вдали,

Запах леса глубоко вдохнула,

Тёплое дыхание земли.

Вышли к мосту, заводь миновали,

Берегом на горку поднялись,

Пароход знакомый увидали

И, прощаясь, молча обнялись.

И легла разлука между ними

Тёмною глубокою водой,

Потайными тропами лесными,

Партизанской осенью седой.

Люди сказку мне говорили,

Будто матери снился сон,

Как подарки дочке дарили,

Слали счастье со всех сторон.

Небо очи ей голубые

Подарило от всей души,

Поле — волосы золотые,

Как венок золотистой ржи.

Солнце сердце её согрело

Негасимым своим огнём,

Чтоб, как в сердце Данко, горела

Негасимая сила в нём.

И такою правдой великой

Ленин дух её закалил,

Чтоб никто никакою пыткой

Никогда её не сломил.

Вот она и росла такая,

Синеглазая, как весна,

Справедливая и прямая,

Той великой правдой сильна.

Скольких в путь-дорогу проводила,

Скольким Лиза поглядела вслед

И, домой вернувшись, говорила:

«Были с нами, а теперь их нет...»

Сеяли, косили, были рядом,

А теперь уже невесть куда —

В Подмосковье или к Ленинграду —

Их на фронт увозят поезда.

Как без них поля осиротели!

Жнём, а думы вслед за ними — в бой...

Сколько свадеб мы сыграть хотели,

Праздник затевали, пир горой...

Сиротеет и гармошка Ванина:

Автомат в руках у паренька.

Может быть, сегодня песня ранена

Где-то вместе с Ваней у леска?

А бои всё ближе к нам, всё ближе.

Зачастили по ночам дожди.

Небо в тучах опустилось ниже.

Отступаем. Что же впереди?

«Лиза, что же дальше? — говорили

Матери, с тоской глядя в глаза. —

Через Днепр фашистов пропустили

И через смоленские леса.

Неужели через Волгу тоже?

Через Волгу — значит, и к Москве?!» —

«Быть того, товарищи, не может,

Чтобы через Волгу и к Москве!..»

Лиза слушает, пускай расскажут

Запросто всю боль свою они,

Всё, что их тревожит в эти дни, —

Тяжело им, пусть поплачут даже.

Где придётся: в поле у дороги,

На завалинке или в избе —

Лиза унимала их тревоги,

Всю, казалось, боль брала себе.

Лизу вызвал секретарь райкома.

«Как с людьми? Подумай. Срок настал.

Вот твой список. Что ж, народ знакомый,

В памяти я всех их перебрал.

Купорова Маня — очень кстати.

Хутор их в глуши стоит, в лесу.

Ну, а что ты думаешь о Кате?» —

«Катя — с нами, в список занесу!»

А бои всё ближе, ближе, ближе.

Вот уже начало октября.

Под дождём осенним мокнут крыши,

Поздняя в окне встаёт заря.

Беженцы проходят через Пено.

Где их дом? Далеко ль держат путь?

Маленьких несут попеременно —

Надо добираться как-нибудь.

Дождь их мочит и знобит им кости, —

Только ребятишек бы спасти.

Люд бездомный! Заходи к нам в гости,

Поночуй, погрейся, погости.

Отдохни, помойся в жаркой баньке,

Тёплой кашей деток накорми,

Отоспись с дороги на лежанке,

Ты, поди, намаялся с детьми.

Лиза привечает: «Сядь, покушай!» —

Маленького на руки берёт,

Баю-баю, сказочку послушай,

Баю-баю, песенку поёт.

Гули-гули, тапочки обули,

Экой, право, мальчик-голубок...

Вот ребятки сыты и уснули,

Положив под щёчку кулачок.

Спи, сынок! Забудь свою обиду.

Вырастешь повадкою в отца.

Богатырь, наверно, будешь с виду...

Беженцы идут. Им нет конца.

У нас был дом. Теперь не стало дома.

У нас был сад — фашисты сад сожгли.

Теперь ни школы в Пено, ни райкома...

А как мы нашу школу берегли!

Как широко бежала к ней дорога,

Приветливо распахивалась дверь,

Встречая добрым словом у порога:

«Добро пожаловать!» А что теперь?

О, сколько тяжких ран, какие муки,

Отчизна-мать, в те дни ты приняла!

Но ты в беде не опустила руки,

Ты к мужеству и к мести нас звала.

И встал народ в своём великом гневе.

Притихнув, ощетинились леса,

Дохнул смертельной стужей хмурый север,

С востока, с юга двинулась гроза.

И не осталось ни одной дороги,

Где б не кричало горе: «Смерть врагу!»

Ни тёплого ночлега без тревоги.

Трава, седея, никла на лугу.

И листья шелестели: «Смерть врагу!»

Взывал о мести камень придорожный,

Стонал от боли камень бел-горюч:

«Громи врага везде, где только можно,

С тобой народ — велик он и могуч!»

Народный мститель Чайкина... Как грозно

Три этих слова для врага звучат!

Ноябрь, пороша, мглисто и морозно,

И полыхают зарева в ночах.

Теперь ни школы в Пено, ни райкома,

Все сожжено, поругано кругом.

Как ненависть в душе твоей огромна!

И лес теперь тебе — родимый дом.

В лесу раскинут лагерь. Чуть мерцает

В углу землянки тусклый огонёк,

И Катя, наклонясь над ним, читает

Письмо из дому... «Как теперь далёк

Тот вечер, Лиза!.. Помнишь, как, бывало,

Над книгою мечтали мы вдвоём?» —

«Да что ты, Катя, вдруг затосковала?

Всё сбудется. Мы всё ещё вернём».

И ты дровец подбросила в печурку —

В землянке стало сразу веселей, —

Сняла платок и стёганую куртку,

Повесила на гвоздик у дверей.

«Вот кончится война, а это будет,

И мы тогда из тысячи орудий

Дадим салют, и песни, словно птицы,

На крыльях полетят под облака,

И мы счастливые увидим лица,

Знамёна славы каждого полка».

И все, кто был в землянке, все воочью

Увидели вдали сиянье дня.

«В разведку я иду сегодня ночью,

Ты, Катя, не тревожься за меня...»

Ненастье. Ночь. И ты идёшь в разведку.

Тревожно ловит ухо каждый звук.

Взлетела птица, ветер тронул ветку.

А вдруг недобрый след какой, а вдруг?

Прислушалась. Нащупала рукой

Наган в кармане. Пальцы крепко сжаты.

На поясе подвешены гранаты.

Раздался выстрел где-то далеко.

За ним второй и третий. Может статься,

Свои стреляют, выйдя на большак?

«Мне ночью надо к станции пробраться,

Пока не рассвело, покуда мрак».

Шумят верхушки сосен, тёмных елей...

Как изменилась ты за этот срок,

За эти многотрудные недели,

За эти версты пройденных дорог!

Но не усталость, нет, я вижу в этой,

Как у бойца, суровой складке губ,

В твоей морщинке первой, чуть заметной,

В решимости за всё воздать врагу.

Сильна ты силой Партии, народа.

Всей силою земли своей родной.

И снова ночь. И снова день похода.

На всех фронтах идёт смертельный бой.

Недолго ждать и праздника осталось.

Ты вспомнила, как в прошлые года

Кругом в кумач всё ярко одевалось

И загоралась красная звезда.

И ты друзей припоминаешь лица.

«Разведчики мои, где вы теперь?

С победой вам желаю возвратиться,

Со славой возвратиться, без потерь!»

Но без потерь нельзя. В войне жестокой

Грозит опасность каждому из нас...

Филиппов Ваня здесь неподалёку

Захвачен был, но донесенье спас.

Горюет мать в Селукском сельсовете:

«Сыночек мой, голубчик мой родной!

Штыками растерзали на рассвете...

Как вороны кружились над тобой!»

Неподалёку от райкома жил

Володя Павлов, рослый, сероглазый,

Он в тыл врага разведчиком ходил,

Его настигли. Он замучен был.

Правдивый, смелый... Ты на месте сразу

Остановилась — может, на минуту.

Дорога близко. Слышен стук колёс.

И сердце вдруг забилось почему-то,

И ветер до тебя слова донёс:

«Каратели, как волки, всюду рыщут...

У них взорвали наши семь машин...

Разведчиков убили... Чайку ищут...»

И снова только шёпоты вершин.

Дверь в землянку тихо отворилась.

Купорова Маня на пороге,

Развязав платок, остановилась:

Ей пришлось вернуться с полдороги.

Заблудилась, потеряв тропинку.

Будто виноватая, стоит,

Теребит в руках свою косынку

И, волнуясь, Лизе говорит:

«Привела меня в село дорога,

Вижу — бабы вышли за водой.

У колодца их собралось много,

Говорят о чём-то меж собой.

Слышу я, как нищенка одна

Про Москву им всякий вздор болтает,

Что Москва фашистам отдана,

И для виду слезы вытирает.

«Врёт она! Не верьте! — Как в дурмане,

С нищенки платок я сорвала: —

Это ты, Аришка?! Не обманешь!

Убирайся прочь, пока цела!..»

Бабы зашумели у колодца...» —

«Но ведь это, Маня, не конец, —

Сколько их, таких, ещё найдётся.

А тебе спасибо. Молодец!

Завтра я пойду по деревням».

Сумерки сгущались по углам.

Все притихли. Опускался вечер.

Близок час. И Лиза поднялась,

Ватник свой накинула на плечи,

Села, за наушники взялась.

Долгим ей казалось ожиданье.

В этот час в Москве... Но что ж молчит

Радио? И, затаив дыханье,

Слышит вдруг сквозь ветра завыванье —

Над страной, через фронты летит

Голоса далёкое звучанье:

Это голос Партии могучий

Говорит с народом в грозный час.

Это вдруг пробившийся сквозь тучи

Свет надежды озаряет нас.

Я хочу запомнить всё, как было, —

Весь твой трудный быт военных дней.

Вот и годовщина наступила,

Да не видно праздничных огней.

Не пылают флаги над толпою,

В полный голос песня не слышна.

Но и здесь заботливой рукою

К празднику землянка убрана.

Вытоплена печь, обед сготовлен

И для всех постирано бельё.

Ай да Чайка! Командир доволен,

Весь отряд благодарит её...

Был совсем не пышным пир в землянке,

Всё же в ней застолица была.

Кто-то взял гармонь и тронул планки —

И в землянке песня ожила.

Позабытая, своя, родная,

Что певали дома вечерком,

К сердцу подошла, напоминая

Каждому о чём-то о своём:

Боль разлуки или радость встречи,

Солнечный, ненастный ли денёк?

Плыл в окне черёмуховый вечер

И мигал знакомый огонёк.

Каждый звук о родине напомнил

И о том, что было далеко.

Чей-то вздох, тяжёлый и безмолвный,

Отозвался в песне глубоко.

Песня шла. На берег выходила,

Там, где Волга матушка-река;

Вот она винтовку зарядила,

Залегла у ближнего леска.

И такая огненная сила,

Запылав, по жилам потекла,

Будто это мать заголосила

На краю горящего села.

Будто бы голодных ребятишек

С белизной бескровной на щеках,

Маленьких Ванюшек, Танек, Гришек

Песня поднимала на руках.

Ласково к груди их прижимая,

Ватником укрыла потеплей,

Отдала паёк свой, повторяя:

«Это вам», — и встала у дверей.

Положил боец свою гармошку,

Попросил: «Нельзя ли огонька?»

Закурил, помедлив, козью ножку,

Чтоб скорей развеялась тоска.

И курил, застенчивый да ладный,

Деловито, не спеша курил.

Взял винтовку с козел аккуратно

И, затвором щёлкнув, зарядил.

Командир сказал: «С таким народом

И невзгода, братцы, не страшна.

Ты женат?» — «Так точно. Больше года.

Маленького ждёт на днях жена».

Отвернулся. И румянец кроткий

Залил щёки: «Будем воевать...»

И затвор погладил у винтовки,

И пошёл — чего же зря стоять?

Шёл и думал: жить ему хотелось

И растить парнишку-сорванца,

А ещё, ещё ему хотелось,

Чтобы непременно был в отца.

«Отчизна! Великое слово!

Когда ты и кем рождено?

Ты в радостный час и в суровый

В сердцах у людей зажжено.

Отчизна! Враги уже рядом,

И, может, они под Москвой.

На Невском ложатся снаряды,

Пожары встают над Невой.

Отчизна! Всем сердцем горячим

Я к ранам твоим припаду!

Листовки под ватником спрячу,

В деревни родные пойду.

Поля наши залиты кровью,

Слезами и горем сирот, —

Я правду народу открою,

И духом воспрянет народ.

Злодеи деревни сжигают,

Живыми сжигают людей.

Но правда народу сияет,

И с нею народу светлей».

Вот с этою думой заветной

Идёшь ты. Не видно ни зги.

Идёшь ты сквозь мрак беспросветный,

И в каждой деревне враги.

Повсюду встречаешь невзгоду, —

Так вот что такое война!

Приходится трудно народу,

Помочь ты народу должна.

Берёза стоит молодая.

Обрублены сучья на ней.

Как будто старуха седая,

Горюет она среди пней.

И тополь, могучий когда-то,

Зачах и поник над водой, —

Задушен петлёю проклятой

На нём партизан молодой.

Вот здесь были детские ясли,

Нарядные клумбы цвели,

А нынче лишь галки на прясле,

И трубы торчат из земли,

Да чёрные вороны кружат,

Да зарева в небе дрожат,

Да мать безутешная тужит,

Что сын не вернётся назад.

И вновь безотрадней друг друга

Картины встают на пути.

Идёшь ты. В деревне подруга.

Должна ты к подруге зайти.

В условленный час — ты просила

В избе соберётся народ.

Какая чудесная сила

Тебя в эту полночь ведёт?

Ты устала. Отогрейся малость.

Ты, наверно, очень голодна.

Как в такую ночь не побоялась

В тыл врага отправиться одна?

«Я ведь шла к своим. Я в эти стены

К вам с приветом от родных пришла,

Я с собой подарок драгоценный —

Слово правды я вам принесла!»

Будто сами двери открывались:

«Гостья дорогая, заходи!

Мы тебя, как праздника, дождались,

Сядь, на наше горе погляди...»

Людям ты листовки раздавала,

Находя для каждого слова,

На борьбу с врагами призывала —

А наутро шла уже молва!

«Вестница была сегодня ночью...» —

«Чайка, что ли?» — «Может, и она...»

Но едва пропел последний кочет,

Снова в путь отправилась одна.

И летела весть быстрей зарницы,

Белой чайкой над землёй плыла:

«И у нас она была, сестрица...» —

«И у нас, у нас она была...»

Ветер! Ветер! Мглою непроглядной

Заслони ночные небеса,

От её дороги беспощадной

Отнеси злодеев голоса!

Встаньте, ели, тёмною стеною —

Ноченька осенняя долга, —

Заслоните бедный хутор мглою

От напасти лютой, от врага!

Лиза спит — трудна была дорога, —

А подруга стережёт покой.

Пусть поспит ещё хотя б немного.

Тихо всё. Лишь ветер за стеной.

Снится Лизе: в мирном поле чистом

Жаворонок вьётся и поёт,

Руна вдаль бежит струёй лучистой,

Речкой Руной солнышко плывёт.

Расцвела ромашка — белый цвет,

Лютики весёлые желтеют.

«Любит меня милый или нет?

Любит или нет — сказать не смеет».

Что это? Удар в калитку, топот,

Стук тяжёлых, кованых сапог...

Чьи-то голоса... И чей-то шёпот...

Враг перешагнул через порог.

Вот он — ненавистный и проклятый!

Чем же я могу тебе помочь?

Вот уж оцепили дом солдаты.

Купоровы плачут — мать и дочь,

Мальчуган четырёхлетний плачет...

Чайкину схватили за рукав:

«Что, попалась? Доболталась, значит? —

«Колосов!..» Предателя узнав,

Лиза плюнула в лицо злодею.

Ей скрутили руки, повели.

«Ироды!» — кричала, холодея,

Женщина. Солдаты дом зажгли.

Мальчуган в кусты забился. Ветер

Поднял пламя, заклубился дым.

Мать и дочь сгорели. На рассвете

Мальчуган был найден чуть живым.

Лизу гнали. Плетью подгоняли,

Длинною дорогою вели.

С нетерпеньем в штабе Чайку ждали,

Не часам — секундам счёт вели.

Добрый ветер гладит Лизе плечи,

Что-то ей знакомое поёт,

Скоро Пено. Пено недалече.

Изгородь. Дороги поворот.

Снова плеть свистит над головою,

Снова по ногам твоим удар...

И враги лютуют над тобою.

И чадит в Покатище пожар.

Ночь. Гестапо. Пьяная разведка.

На полу — окурки и плевки.

И стучит в окно берёзы ветка.

И снежинки падают, легки.

Заметает снег леса и долы.

Офицер всю ночь ведёт допрос:

«Партизанка ты? Из комсомола?

Ты над Волгою взорвала мост?»

«Я служу на почте!» «Понимаю,

Здесь, на почте? — И перо скрипит. —

Где отряд? В каком лесу?» —

«Не знаю...»

Лиза сжала губы и молчит.

Ей нагайкой обжигают плечи.

То ли дрожь по телу, то ли жар,

Но от боли заслониться нечем.

«Где отряд?» Ещё, ещё удар.

Будто все слова она забыла

И молчит. Ударам нет числа.

Били — ни слезы не проронила.

Мучили — на помощь не звала.

Камни только могут так молчать,

Как молчала Лиза. Не понять

Офицеру силы и упорства

Этой девушки, простой на вид,

Что так грозно перед ним молчит

В этот страшный час единоборства.

С полу поднялась в крови, босая.

Будет ли когда-нибудь рассвет?

На полу застыл кровавый след.

Карта на стене. На ней родная

Через всю Россию пролегла

Волга-мать. А вот её начало.

Вот она исток её нашла

Там, где детство босиком бежало,

Где срывало раннею весной

Первым одуванчик на пригорке.

«Мама там была тогда со мной.

Как ей без меня, должно быть, горько.

В нашем доме пусто и темно,

Снег летит в разбитое окно,

И калитка хлопает в ночи,

И огонь давно погас в печи,

Пол затоптан грязным сапогом,

Круглый сирота теперь наш дом...

...Это ты в нём стекла перебил,

Ты хозяйство наше разорил,

Танками поля перепахал,

День и ночь их гром не утихал,

Пулями засеял — не зерном,

Не дождями полил, а свинцом

Добрые колхозные поля —

Кровью обливается земля.

Вот он, чёрный список чёрных дел.

Пыткой ты сломить меня хотел,

Добивался; «Партизаны где?»

Слушай мой ответ: они везде —

В каждом доме, в поле и в лесу

Службу партизанскую несут,

С думою о Родине живут.

С думою о ней в поход идут».

Офицер отпрянул: «Что ж, теперь

Партизаны нам за всё ответят!

Партизанка ты!» И настежь дверь.

И допрос окончен. Звезды светят.

За стеною часовой бессонный,

Да его шаги вперёд, назад,

Да глухие, как рыданье, стоны...

Да рубцы кровавые болят.

Может, в тот же час в лесу ночном

И под теми ж звёздами родными

В Подмосковье тропами глухими

Зоя шла и думала о том,

Что она помочь должна Отчизне,

Если надо, не жалея жизни;

Шёл Матросов огненным путём,

Кошевой друзей готовил к бою...

Чайка! Чайка! Громы над тобою,

Молнии смертельные пройдут.

Вот тебя выводят под конвоем,

По заглохшей улице ведут.

На пути старуха повстречалась,

В сторону метнулась, испугалась.

«Изверги! Должно быть, убивать.

Повели голубушку». Вздохнула.

Лиза мельком на неё взглянула

И припомнила в деревне мать.

Вспомнила, как с нею мать простилась,

Как спросила: «Скоро ли придёшь?»

И слезами залилась, и скрылась —

Торопилась жать в колхозе рожь.

Лиза на мгновенье замерла,

И глотнула ветер — и дорога,

Вся в снежинках, под ноги легла.

Поворот. Крыльцо. И у порога,

Там, где раньше был народный суд.

Ей навстречу пьяная Аришка.

«Партизанку главную ведут! —

Прохрипела. — Комсомолке — крышка!

Партизанке Чайкиной — капут!»

Ей ни слова не сказала Лиза,

Гневом налились её глаза,

Будто молча всем бросала вызов,

Всем, кто предал Родину.

Слеза

По щеке горячая скатилась.

«Нет, не надо!» Вытерла слезу.

Лизу в дверь втолкнули.

Дверь закрылась.

«Как-то партизаны там, в лесу?»

День осенний тускло миру светит.

За окном берёз плакучих строй.

Пусть навек запомнят стены эти

Имя партизанки молодой!

«Где-то Коля? Ни письма, ни встречи...

Тяжело на Балтике сейчас...»

Надвигается на землю вечер,

И закат за Волгою погас.

Всю-то ночь как есть ты простояла,

За руки привязана к стене.

Всю-то ночь звезда в окне сияла,

Голова горела, как в огне.

Этим бы рукам работать в поле,

Рожь бы колосистую вязать.

Этим бы губам о комсомоле

В хороводе песню запевать!

Лёгкий холодок прошёл по коже,

Утренние светят небеса.

Что это? На сон, на явь похоже?

За стеной конвойных голоса.

Дверь открыли. Руки развязали.

Вот на берег Волги привели.

А над Волгой чайки всё кричали

И махали крыльями вдали.

Мост чернел, обрушенный над Волгой, —

Значит, эшелоны не пройдут...

«Почему так медлят? Что так долго?..

На родную землю упаду...

К партизанам, чайки, вы слетайте,

Отнесите партизанам весть,

От меня поклон им передайте.

Расскажите правду, всю как есть:

Умираю я за свой народ,

За победу Родины любимой!»

Выстрел — мимо.

Скова выстрел — мимо.

«Партизана пуля не берет!» —

Крикнула. И офицер в упор,

Подбегая, выстрелил. И взор.

Ясный взор твой устремился ввысь,

Руки, словно крылья, разнялись,

Падая, ты чайкою летела,

Прямо в небо синее глядела,

Вдаль, где чайки белые вились.

И семнадцать дней ты здесь лежала,

И семнадцать дней земля дрожала.

Это партизаны бой вели,

Это наши в наступленье шли.

У врагов от страха сердце бьётся.

Думали — как веточка согнётся,

Думали — к ногам их упадёт,

Думали — от правды отречётся,

На уступки им во всём пойдёт.

Только не согнулась, распрямилась,

Только встала вдруг во весь свой рост,

Будто сразу заново родилась,

Будто сразу выросла до звёзд.

Эпилог

Над Пено солнце сияет,

мирное наше солнце,

Как добрый взгляд материнский,

ясное на века.

Песня звучит над Пено,

поют её комсомольцы.

О Лизе Чайкиной песня

на крыльях летит, легка:

«Белая берёзонька у хаты

Наклонила ветви до земли...»

Я сердцем запоминаю

правдивые и простые

Слова безымянной песни,

протяжный мотив её.

Сверкает окнами школа,

цветут сады молодые.

Мне школьники называют

светлое имя твоё.

В клубе библиотека,

книги стоят на полках.

И между ними — «Чайка»,

повесть о жизни твоей.

Берёт эту книгу, листая,

читает её комсомолка.

Проходишь ты по страницам

и улыбаешься ей.

Есть улица Чайкиной в Пено,

длинная и прямая.

На ней, под свисты нагаек,

умолкли твои шаги.

Прошла я по ней с друзьями,

весь путь твой припоминая,

Здесь правду твою пытали,

терзали тебя враги.

Я сердцем к берёзе припала,

к высокой белой берёзе,

Что веткой в окно стучала

в ту ночь, когда шёл допрос,

Как будто помочь хотела

дрожащая на морозе.

На ветках её застыли

капли кровавых слез.

Я сердцем горячим припала

к земле твоей колыбельной,

К муке твоей последней,

к яркой мечте твоей, —

И стало в груди моей тесно.

В горести беспредельной

Я вышла на берег Волги

к холодной груде камней.

На месте, где ты упала,

раскинув, как крылья, руки,

Весёлые незабудки

цветут голубым ковром.

Приходят сюда пионеры,

приходят твои подруги.

Построен мост через Волгу,

по рельсам катится гром.

Спешат поезда на север,

на запад они уходят.

На юг, на восток по рельсам

стремглав летят поезда.

О, если б могла ты видеть,

какие посевы всходят,

Какие встали из праха

деревни и города!

О, если б могла ты видеть,

как, сон твой оберегая,

На площади подрастают

юные деревца!

Стоишь ты, одетая в бронзу,

горит звезда золотая

На сером камне высоком,

пылает, как сердце бойца.

И ты проходишь полями,

дорогами, деревнями,

Ты и сегодня с нами,

ты и сегодня здесь.

От дома к дому проходишь,

от сердца к сердцу проносишь

Вечной, неугасимой

правды великой весть.

М. Комиссарова

Лизе Чайкиной

Тебя я не знаю, но ты мне родная,

Таких героинь бы побольше стране!

Твоими делами горжусь не одна я,

Дела продолжать твои хочется мне.

Враги просчитались, глумясь над тобою:

На место твое встали сотни других —

Отважных, готовых к жестокому бою,

Таких же, как ты, героинь молодых.

Ты с нами, веселая девушка-чайка,

Твой голос к суровой расплате зовет,

И крепнет в рядах комсомольская спайка,

Победы решающей час настает.

В. Чудакова

Лиза Чайкина

В ноябре сорок первого года,

Лиза шла по родным деревням,

Раздавала листовки друзьям,

Комсомолка была из народа.

Собирала крестьян во дворах,

Сводки с фронта до них доносила,

Партизанка Отчизну любила,

И дарила любовь на словах.

У Марии — подруги своей,

Ночевать Лиза на ночь осталась,

А поутру команда примчалась,

Из карателей — местных зверей.

Был предателем местный мужик —

Конюх Колосов к немцам ушедший,

И в предательстве радость нашедший,

Сено крал на работе — да сник.

А Мария поймала его,

С той поры затаил конюх злобу,

И фашистам служить стал в угоду,

Грызла месть очень сильно его.

Поджигали каратели дом,

И Мария с семьёю сгорела,

Лиза, выскочив, в лес полетела,

А за нею каратель бегом.

Кромка леса, два шага и всё,

А Каратель ей крикнул вдогонку:

«Расстреляем сельчан до ребёнка»

— Чем заставил остаться её.

Изощрённо пытали её,

Все пароли и явки хотели,

Партизаны в лесу где засели?

Не сказала она ничего.

Берег Волги, согнали сельчан,

Расстреляли прилюдно Героя,

Небо было в тот день голубое,

Лизу Бог в своё Царство встречал.

Двадцать три — было Лизе в тот раз,

И берёз — двадцать три посадили,

Каждый год Лизин чтоб не забыли,

Эта память живёт среди нас.

А. Григорьев

Стихов, посвящённых подвигу Лизы Чайкиной, нашлось немного. Предлагаем всем желающим пополнить нашу подборку, присылая известные вам стихи.

Страницы

суббота, 26 августа 2023 г.