День военного медика: 150 стихотворений

М. И. Самсонов «Сестрица», 1954

28 августа — День военного медика (День военного врача). Праздник посвящен людям, посвятившим свою жизнь военному здравоохранению и оказанию медицинской помощи во время военных конфликтов. Был учрежден в 1980 году по инициативе Совета Министров СССР. В 1798 году была создана военно-медицинская служба в России, это и считается началом формирования системы военного здравоохранения. Именно благодаря военным медикам появились наркоз, гипс, бинты и многие другие вещи, без которых сложно представить современное здравоохранение.

«Солдаты жизни» — так назовет советских военных медиков писатель-фронтовик Сергей Смирнов. Это санитары и санинструкторы, фельдшеры и медицинские сестры, врачи медсанбатов и госпиталей. Они не сражались в боевых порядках войск, не стреляли и не убивали врага, не оборонялись и не шли в наступление. «Солдаты жизни» каждый день шли в бой и побеждали: спасали жизнь и возвращали в строй раненых, контуженных, обмороженных, обожженных. 

Медики самоотверженно выполняли тяжелую и опасную работу по спасению жизни раненых. Их героизм был особенный, повседневный. Неслучайно подвиг медика на поле боя был в 1941 году приравнен к подвигу солдата. Труд медицинских работников в годы Великой Отечественной войны был высоко оценен правительством. Более 116 тыс. человек личного состава медицинской службы Вооруженных Сил и 30 тыс. тружеников гражданского здравоохранения в годы Великой Отечественной войны были награждены орденами и медалями Советского Союза. 50 особо отличившихся медицинских работников были удостоены званий Героев Советского Союза и Героя Социалистического Труда. Были награждены орденами Советского Союза 47 госпиталей, медико-санитарных батальонов и других медицинских частей и учреждений. В книге Маршала Советского Союза К.К. Рокоссовского «Солдатский долг» есть замечательные слова, обращенные к медицинским работникам: «Поистине наши медики были тружениками-героями. Они делали все, чтобы скорее поставить раненых на ноги, дать им возможность снова вернуться в строй. Нижайший поклон им за их заботу и доброту!»

В суровые военные годы и в мирное время специалисты военно-медицинской службы неизменно демонстрировали не только высокое мастерство, но и мужество, самоотверженность, готовность прийти на помощь в любую минуту. Военные медики прошли сложный путь развития и стали неотъемлемой частью армии. Они выполняют множество задач, включая оказание первой помощи, эвакуацию раненых, проведение операций и лечение военнослужащих. В этот день отмечается важная роль военных медиков, их самоотверженность и героизм в спасении жизней.

В первой части собраны стихотворения о военных врачах, медицинских сёстрах и санитарках, спасающих жизни в годы войны. Во второй – песни о военных врачах и сёстрах и поэма о работе и сотрудниках санитарно-эвакуационного госпиталя.

 

Часть 1. Стихотворения

 

Лазареты (из поэмы «Ради жизни на земле»)

Притаясь в лесу украдкой,

Разметались до поры

Санитарные палатки,

Как цыганские шатры.

 

Царство извести и хлорки,

Царство марли и бинтов,

Запах йода и махорки,

И солёных ста потов.

 

Полевые лазареты,

Предпоследнее прости,

Так сказать, до края света

Вёрст не боле тридцати,

И санбат на полпути.

 

Лазареты полевые,

Бесконечный ранам счёт,

Раны только боевые

Принимались здесь в расчёт.

 

К остальным болям — усмешка,

Так и быть, мол, полечу,

И по мелочи, конечно,

Не бежал боец к врачу.

 

И заметь, хоть было трудно,

Тяжко было, но притом,

Мало кто болел простудой,

Головой и животом.

 

От мигреней не страдали,

От обжорства, от солей,

Столько горя повидали —

Было всем не до болей.

 

Но уж если ранят вдруг,

Военврач — твой лучший друг,

На войне военврачу

Все раненья по плечу!

 

Он идёт по лазарету,

Между тем и этим светом,

Как Архангел для солдат,

День и ночь покоя нету,

Под рукою шприц с ланцетом,

Пистолет и автомат.

 

Обстановка боевая,

Это ты, браток, учти,

Вот она, передовая,

Рядом, под боком почти.

 

И условья полевые,

То есть, нету никаких,

Приползут полуживые,

Возвращай их в строй живых.

 

Жизнь и смерть здесь вечно рядом,

Жизнь сильнее во сто раз,

Вот, к примеру, взять солдата, —

Весь в бинтах, лишь щель для глаз.

 

Отощал, гремит костями,

В чём уж держится душа,

Но бормочет под бинтами —

Эх, сестричка, хороша!..

 

Значит, жив, и жить намерен,

В строй вернётся, будь уверен,

А сестрички — прав солдат —

Хороши у нас всегда!

 

Хороши и те, и эти,

Особливо в грозный час,

В прифронтовом лазарете

Всех милей они на свете,

И роднее всех для нас!

 

С виду слабый пол, конечно,

Но на зависть храбрецам,

Шли под пули в ад кромешный,

Шли на выручку бойцам!

 

На себе ребят подбитых

Через всю войну несли,

Всей душой добру открыты,

Сколько ж добрых душ спасли!

 

Дорогие медсестрички

Круглосуточно в строю,

Все щебечут, словно птички,

В забинтованном раю.

 

А война грохочет рядом,

То и дело — бух да бух,

Но привычна канонада,

Не терзает людям слух.

 

Каждый занят мирным делом,

Всем занятие нашлось,

Тот вгоняет шприц умело,

Тот бинтует вкривь и вкось,

Этот взялся штопать тело,

Этот ловко пилит кость…

А в дверях уж новый гость.

 

Сразу видно, что из боя,

С огневой, с передовой.

Ну, касатик, что с тобою?

Врач качает головой, —

Парень в битве удостоен

Рваной раны штыковой…

 

Только что из рукопашной, —

Хорошо, что не в живот,

А в плечо — не так уж страшно,

Всё до свадьбы заживёт!

 

Мы сейчас тебя починим,

Вот сюда ложись, герой,

Всё промоем, швы накинем, —

Эй, Васильич, этот твой…

 

Ну-с, а я возьму другого.

Что у вас, у дорогого?

Пуля спряталась в бедро?

Что же, дело не хитро.

 

Кость как будто не задета,

Это главное, дружок,

Дай, сестра, побольше света,

Не работает движок?

 

Чтоб ему!.. Зажги коптилку,

Да поближе, вот сюда,

Привяжи бойца к носилкам,

Чтоб не дёргался, чудак.

 

А солдат вцепился в ногу,

Горьких слёз полны глаза:

«Доктор, милый, ради Бога,

Ногу мне не отрезай!»

 

«Да не бойся, не отрежу,

Как солдату без ноги,

Только пулю обезврежу,

И опять на фронт беги!»

 

Военврач в халате рыжем

От запёкшейся крови,

Тянет пулю… Доктор, тише! —

Потерпи, родимый… Вижу…

Вот и всё! Теперь живи!

 

На, держи её, дурищу,

До Берлина донеси,

А невесту как отыщешь,

Так на свадьбу пригласи…

 

И уже к другому мчится,

И к десятому потом,

Белокрылой доброй птицей

С красным маленьким крестом.

 

И солдату полегчало,

И свободно он вздохнул,

И глаза закрыл сначала,

А потом совсем заснул…

 

И приснился сон солдату,

Светлый, радостный такой,

Будто он, и все ребята

Там, за Эльбою-рекой,

С небывалою отвагой

Под Берлином бой вели,

И гвардейским твёрдым шагом

Аж до логова дошли,

И над самым над рейхстагом

Знамя красное зажгли!

 

И от радости шалея,

В крике рвали голоса,

И патронов не жалея,

Все палили в небеса!

 

И неведомо откуда

Вдруг красавица пришла,

Золотое с белым Чудо,

За спиною два крыла.

 

Полыхнула тёплым светом,

Улыбнулась, как Весна,

И шумок пошёл — Победа!

Это лично, мол, ОНА!

 

А она, живая сказка,

Вдруг сказала: — Ну, сынок,

Всё, конец, сдавай мне каску,

Меряй лавровый венок!..

 

Он примерил — точно, впору! —

Заслужил, солдат, носи,

А теперь, без разговора,

У меня, что хошь, проси!

 

И солдат, земли не чуя,

Закричал на целый свет,

Я домой, домой хочу я,

Мне без Волги жизни нет!..

 

И Победа улыбнулась —

Быть по-твоему, сынок,

На Восток рукой взмахнула,

На прощание шепнула —

Не снимай, солдат, венок!..

 

И солдат ей поклонился,

И куда-то покатился,

Спотыкаясь на бегу,

В поднебесье закрутился

И на Волге очутился,

На высоком берегу!

 

Подтянулся, распрямился,

Поглядел на край родной

И, признаться, удивился —

И не пахнет тут войной!

 

Всюду мирной жизнью веет,

Всюду тишь да благодать,

Кто-то строит, кто-то сеет,

И знакомых не видать.

И машин, машин — навалом,

Так отроду не бывало.

 

Всюду шумно, многолюдно,

Всюду к жизни интерес,

Все в гражданском абсолютно,

Вот уж чудо из чудес!

 

Край родимый процветает,

Поглядеть — поёт душа,

Все нарядны, все с цветами,

И куда-то все спешат…

 

Он пристроился к колонне —

Мол, посмотрим, поглядим, —

И пошёл… И холм зелёный

Вдруг увидел впереди.

 

И на самой верхотуре

Видит — батюшки — ОНА!

Та красавица в скульптуре

До небес воплощена!

 

Да, она, Победа наша,

У Планеты на виду!

Дух перехватило даже

У солдата на ходу.

На себя точь-в-точь похожа,

Только чуточку построже…

 

Не живая, из бетона,

Но зато уж на века,

Так легко, с победным звоном,

Меч вонзила в облака!

 

А у ног её, как знамя,

Над могилою бойца,

На ветру трепещет пламя,

Обжигая всем сердца.

 

И к тому огню колонны

Всё идут, идут, идут,

И цветы к нему с поклоном

Всё кладут, кладут, кладут!

 

А на стенах — мол, глядите —

Память доблестных времён! —

Тусклым золотом в граните

Павших тысячи имён…

 

Он от точки и до точки

Всё глазами пробежал,

И в одну уперся строчку —

Иванов И.П., сержант.

 

Это ж он! Постойте, братцы,

Как же так, хочу спросить?

Я ведь жив, и рано в святцы

Иванова заносить!..

 

И вот тут его невольно

Кто-то в бок толкнул не больно,

Глянул — рядом врач с сестрой, —

Эй, герой, глаза открой,

Трое суток спал, довольно,

Просыпайся… скоро в строй!..

М. Ножкин

 

* * *

На снегу белизны госпитальной

умирал военврач, умирал военврач.

Ты не плачь о нем, девушка,

в городе дальнем,

о своем ненаглядном, о милом не плачь.

 

Наклонились над ним два сапера с бинтами,

и шершавые руки коснулись плеча.

Только птицы кричат в тишине за холмами.

Только двое живых над убитым молчат.

 

Это он их лечил в полевом медсанбате,

по ночам приходил, говорил о тебе,

о военной судьбе, о соседней палате

и опять о веселой военной судьбе.

 

Ты не плачь о нем,

девушка, в городе дальнем,

о своем ненаглядном, о милом не плачь.

...Одного человека не спас военврач —

он лежит на снегу белизны

госпитальной.

С. Гудзенко

 

Хирургам санбата

Над болью, куда уж выше,

Парить накануне тьмы...

Воскресшие, воскресивших

В лицо не видели мы.

 

Они склонялись над нами,

Чтоб вызвать в последний бой

Еще не память — предпамять.

Они возвращали — боль.

 

С высот заоблачных в пропасть —

Такие вот виражи.

А вышло, что пропасть — пропуск

В госпиталь, значит, в жизнь.

 

Теперь наша жизнь вторая

Под знаком твоим, санбат.

Родителей не выбирают,

Родителей благодарят.

 

Не часто. Чаще под старость,

Глядя в лицо судьбе...

Во всем, что после досталось,

Не сами мы по себе.

 

Тот шаг через мостик хрупкий —

Труднейший из наших шагов.

Мы — памятники хирургам

Сороковых годов.

Г. Гоппе

 

Хирург

Н. Л. Чистякову

 

Порой он был ворчливым оттого,

что полшага до старости осталось.

Что, верно, часто мучила его

нелегкая военная усталость.

 

Но молодой и беспокойный жар

его хранил от мыслей одиноких —

он столько жизней бережно держал

в своих ладонях, умных и широких.

 

И не один, на белый стол ложась,

когда терпеть и покоряться надо,

узнал почти божественную власть

спокойных рук и греющего взгляда.

 

Вдыхал эфир, слабел и, наконец,

спеша в лицо неясное вглядеться,

припоминал, что, кажется, отец,

смотрел вот так когда-то в раннем детстве.

 

А тот и в самом деле был отцом

и не однажды с жадностью бессонной

искал и ждал похожего лицом

в молочном свете операционной.

 

Своей тоски ничем не выдал он,

никто не знает, как случилось это, —

в какое утро был он извещен

о смерти сына под Одессой где-то...

 

Не в то ли утро, с ветром и пургой,

когда, немного бледный и усталый,

он паренька с раздробленной ногой

сынком назвал, совсем не по уставу.

В. Тушнова

 

Наш доктор

Он к нам приехал в часть из Сталинграда,

Мобилизованный амбулаторный врач.

У нас он в первый раз

Услышал свист снаряда,

Упавшего у пригородных дач.

 

Шинель на нем сидела мешковато,

С опаскою носил он пистолет.

И говорил: — Из белого халата

Не вылезал я восемнадцать лет!

 

К шинели я привыкну, несомненно,

И буду здесь с другими наравне,

Но у меня характер невоенный,

Хоть всей душой

Я с вами на войне.

 

В суровом гуле грозных эскадрилий

Дни проходили в боевом строю.

С передовых позиций привозили

Героев, обескровленных в бою.

 

И он работал, рук не покладая,

Без отдыха у белого стола,

Порою на ходу обед глотая,

Который санитарка принесла.

 

В такие дни он говорил: — Я знаю,

Работаю, не сплю — не я один.

Мы на войне. Я долг свой выполняю

Как врач и как советский гражданин.

 

Однажды ночью привезли сапера,

Сапер тот был почти без чувств, без сил.

На все смотрел он безучастным взором

И ничего не ждал и не просил.

 

Склонилась санитарка к изголовью:

— Он умирает! — Нет, он будет жить!

В бою с врагами истекал он кровью,

Так нам ли кровью нашей дорожить?

 

И засучил хирург рукав халата,

Без колебанья руку обнажил

И отдал кровь советскому солдату,

Чтоб ожил он и снова с нами жил.

 

И кровь врача влилась герою в вены —

И сердце вздрогнуло, вернув себе свой такт.

А врач сказал: — Я человек военный,

Но поступил бы каждый точно так!

С. Михалков

 

Рассказ хирурга

До войны, в сороковом году,

Ненависть познал я и вражду,

Изнутри сжигавшую меня,

Как форсунка адского огня.

 

Друг мою любовь украл, как враг,

А ему так верил я, дурак!

Верил, улыбался, а потом

Проклинал его разбитым ртом.

 

Лучше вам подробностей не знать.

Выйдет случай — обманусь опять.

Сам себя я чуть не сжег дотла.

Может быть, война меня спасла.

 

В медсанбат назначенный врачом,

О своем не думай ни о чем —

Только скальпель, да игла, да нить,

Жгучая чужая жажда жить.

 

Операционная в лесу.

Кисти рук держу я на весу.

Двадцать операций. Все! Шабаш!

...Вносят двадцать первого в шалаш.

 

Слева, ниже ордена, — дыра.

Кажется, бессильны доктора.

Пульс?

Не слышу!

Вату, спирт, наркоз.

Стоп, сестра, пожалуйста, без слез.

 

Я склонился над его лицом.

Губы словно залиты свинцом,

И в глазах уже мерцает мрак...

Довоенный мой заклятый враг!

 

Вот чье сердце я в руках держу,

Вот с чьей верной гибелью дружу.

Ассистировали черт и бог,

Так опасно пулю я извлек.

Сделал все, что мог.

И что не мог.

 

Пульс?

Почти не слышу.

Лоб как лед.

Вызвать санитарный самолет!

Я, шатаясь пьяно, вышел в ночь.

Кто сумеет доктору помочь?

 

Ранен я не в грудь и не в живот,

В душу... Разве это заживет?

Ну а он?

В порядке! Жив-здоров.

В День Победы хвалит докторов, —

Дескать, я, счастливый ветеран,

Исцелен был от ужасных ран.

 

Ненависть не утолю никак:

Он по-прежнему мой смертный враг.

Е. Долматовский

 

В полевом госпитале

В беспокойной прохладе страны неродной,

У подножья Карпат, в полевом лазарете

Боевые друзья по соседству со мной

Нынче были у смерти всю ночь на примете.

 

Тяжело, дорогие! Ни встать, ни вздохнуть,

Гарь недавнего боя и давит и душит.

Обессиленно падают руки на грудь,

Часовыми стоят костыли у подушек.

 

В час, когда ощутим каждый шорох ночной,

И вздремнешь и взгрустнешь,

Да и вспомнишь о многом…

И врача узнаёшь по шагам за стеной,

По ее разговору с сестрой за порогом.

 

Над Карпатами солнце еще не встает

В час, когда за окном синева не прогрета,

Эта женщина шла, торопясь на обход,

Улыбаясь нам, с первою дымкой рассвета.

 

Знала всё: у кого за ночь жар не утих

И кого в этот день оперировать снова.

Торопилась к тому, кто слабее других,

Где нужнее ее задушевное слово.

 

В тяжких муках познав волшебство ее рук,

Под лучами живой материнской заботы,

После долгих ночей, пересилив недуг,

Уходили бойцы в батальоны и роты.

 

Уходили в окопы, откуда война

Доносила до нас огневые раскаты,

Где товарищи наши с утра дотемна

Штурмовали и гнали врагов за Карпаты.

 

И она, не жалея усилий своих,

Не страшась нарастанья боев напряженных,

Днем в палатах была на глазах у больных,

А под вечер встречали ее в батальонах.

 

Появлялась нежданно на поле огня,

Шла, спокойная, между траншей и укрытий:

— Вы, товарищ комбат, долго ждали меня?

Много раненых? Все в блиндажах? Проводите!

 

Вот они перед нею в крови и поту,

Вот они перед нею бледны, бездыханны.

И она, в их телах пробудив теплоту,

Успокоила боль, обезвредила раны.

 

Санитарам приказано:

— Срочно везти!

Ночь темна, прямиком выезжайте в долину.

Спят больные, потише трясите в пути,

Осторожней, ровнее ведите машину.

 

…В это время катилась война на закат,

Широко и легко шла весна по Карпатам.

За открытыми окнами наших палат

Пробуждались, дышали сады ароматом.

 

Осыпались в ущельях снега с крутизны.

И в горах, на последнем лесном перевале,

Провожая на запад пожары войны,

В рощах песни весны соловьи распевали…

 

Гребни синих вершин прояснились вдали,

Первой свежестью трав просияли поляны.

Наступали минуты сдавать костыли

И на солнце прогреть отболевшие раны.

 

Как-то вдруг задержался врачебный обход.

Все заметили — сестры задумчивы, строги.

— Неужели, скажите, наш врач не придет?

Неужели она задержалась в дороге?

 

Черной ночью сверкали зарницы вдали,

И в расщелинах гор снова пушки гремели.

А наутро ее к нам в палату внесли,

Как солдата с переднего края, в шинели.

 

Видно, так вот и рухнула, руки вразброс,

Русской кровью омыв закарпатские склоны.

Белокурые пряди кудрявых волос,

Как степные ромашки, овили погоны.

 

…Гроб стоял, утопая в цветах полевых,

Санитары внесли ордена и медали.

На почетных, печальных местах часовых

В госпитальных халатах больные стояли.

 

Как бы ни были эти минуты горьки,

Но они навсегда незабвенны и святы…

И когда на руках колыхнулись венки

И наполнил теплом горный ветер палаты,

 

На простор отвоеванной нами весны,

Окрыленные братским единством усилий,

Вдалеке от родных, мы, России сыны,

На плечах молчаливо ее выносили.

 

Все, кто силы в заботах ее обрели,

На просторах Кавказа, Молдавии, Крыма,

Вместе с нами, вдали от родимой земли,

Поклонились солдатским поклоном незримо.

А. Филатов

 

Наша девушка

Подошла и сказала звонко:

«Вы просили к себе врача».

Он взглянул на неё: «Девчонка!»

Отвернулся и промолчал.

 

Он заметил, что по-ребячьи

Щёки розовы и ясны —

Так бывает у сибирячек,

У здоровых девчат лесных.

 

А в лесах-то бродяжит вьюга...

Голубые дымят ветра...

Он сказал: «Я просил хирурга,

Что дежурил вчера с утра».

 

Он запомнил сквозь сон в тумане,

Как горело внутри плеча,

Как легко прикасались к ране

Пальцы опытного врача.

 

Как, легко прикасаясь к боли,

Словно луч, промелькнул ланцет,

И морщины суровой воли

На спокойном простом лице.

 

Он запомнил, как ловко, туго

Забинтован он был врачом,

И сказал: «Я просил хирурга,

Что мне резал вчера плечо».

 

На бойца посмотрела строго,

А потом улыбнулась вдруг:

«Вы забыли меня немного.

Я дежурила. Я хирург».

 

И прошла, улыбаясь, дальше

С твёрдой складкою возле рта,

Как проходят девчата наши

Сквозь сражения по фронтам.

Е. Шевелёва

 

Памяти неизвестного санитара

Не знаю, то ли я и вправду стар,

А может быть, пошаливают нервы, —

Всё чаще стал мне сниться санитар,

Убитый в Духовщине, в сорок первом.

 

Пусть от меня всё дальше этот год,

Пусть многое в душе перегорело,

Но снова вижу я, как он ползёт,

Чтоб вынести меня из-под обстрела.

 

Всё это происходит как во сне:

На глине оставляя отпечатки,

Он неуклонно движется ко мне,

Шурша брезентом мокрой плащ-палатки.

 

Вот он уже почти на полпути.

В налипшей глине сапоги как гири.

Осталось метров семь ему ползти,

Нет — шесть, нет — пять, нет — только лишь четыре…

 

Но страшный взрыв всю землю вдруг потряс.

Недолгий век был парнем этим прожит.

И тот рубеж, что разделяет нас,

Он никогда переползти не сможет.

 

Столбы огня встают со всех сторон.

Под вечер небо багровеет с краю.

Как звать его, откуда родом он —

Об этом ничего я не узнаю.

 

Я не узнаю, где солдатский дом,

Что думал он, ползя навстречу смерти,

И кто получит весточку о нём

В казённом проштампованном конверте.

 

Давно разрывы не терзают слух,

Давно развеян едкий запах гари,

Но всё напоминает мне вокруг

О том, меня спасавшем, санитаре.

 

Оставшись сам с собой наедине,

Я часто вижу взгляд его под каской.

И он опять, за пядью пядь, ко мне

Ползёт, ползёт, ползёт по глине вязкой.

 

И кажется, как будто наяву,

На жизнь мою он смотрит без улыбки,

И проверяет, так ли я живу,

И отмечает всё мои ошибки…

 

Солдатской дружбы неостывший жар

В своей душе я берегу поныне,

Как завещал мне это санитар,

Убитый в сорок первом в Духовщине.

М. Матусовский

 

Песня о санитаре

Если ты вдруг упадешь на бегу,

Завертится земля под тобой,

Тебя не оставит в добычу врагу,

Тебя не оставит лежать на снегу

Наш санитар боевой.

 

Горячая кровь захлещет ключом,

Он крови остановит ток,

Он от смерти тебя заслонит плечом,

Штурмовавшего Запад ночью и днем,

Он тебя поведет на Восток.

 

На бескрайний Восток, на спокойный Восток,

Где свинцовых не слышно бурь,

Где к жизни проложены сотни дорог,

Где тебя тишина зазовет на порог,

Слыхавшего посвист пуль.

 

Ты скажешь врачу: — Лечи не лечи,

А видно, пришел конец,

Теперь не помогут, пожалуй, врачи,

Недаром бойца подстерег в ночи

Проклятый немецкий свинец.

 

Врач ничего не скажет в ответ,

Но через месяц-другой

Ты сам поймешь, что не в 20 лет

Прощается с храбрыми белый свет,

И что смерть не спозналась с тобой.

 

Ты снова в часть возвратишься свою,

И, с новыми силами, вновь

Встанешь как равный в походном строю,

И с лихвой врагу отомстишь в бою

За свою и товарищей кровь.

 

Так помни и знай: боевых друзей

На бой ведя за собой,

Всюду следит за судьбой твоей,

Всюду спасет от семи смертей

Наш санитар боевой.

С. Наровчатов

 

Военным врачам

Если в бою не погиб — может, кто-то дотащит

до брезентовых стен госпитальной палатки в тылу.

И, возможно, окажутся лишними цинковый ящик

да листок «формы двести» с печатями в нижнем углу.

 

Тарахтит генератор, дымя острой дизельной гарью.

Свет мигает несносно, в сердцах матерится хирург.

На ногах трое суток и времени нет прикемарить...

Банки кофе и курева снова не хватит к утру.

 

По фамилиям галочки ставятся в списках счастливцев,

и «трёхсотых» уже напихали во чрева бортов.

Но из памяти вырвать нельзя искажённые лица

перебитых мальчишек под белой одеждой бинтов.

 

Эх, послать бы войну эту на... и не резать по нервам.

Да от жуткой работы по-волчьи не выть по ночам.

Только душит солдатиков злая костлявая стерва,

не давая ни шанса на отдых военным врачам.

 

С них потребует смерть непомерно высокую плату,

а работа лишает порой и короткого сна.

И всплакнёт медсестра, оттирая от крови халаты.

А спасённые часто не помнят врачей имена...

Е. Кабалин

 

Хирургам медсанбата

Над смертью, смерти сильнее,

тянули меня из тьмы,

ладони клали на темя,

срезали с тела бинты.

 

Они надо мной светили —

три пары спокойных глаз,

косыми стежками шили,

бросали осколки в таз.

 

Они надо мной склонялись,

бросаясь в последний бой.

Ещё не живой, но память,

лишь память жила... и боль.

 

Звенело на нитке сердце,

наркоз отлетал, как дым,

уверенный ангел смерти

стоял за плечом моим.

 

Читал меня, будто книгу,

раскрытую посерёд,

хирург в подреберье двигал,

тянул из меня листок.

 

То жар, то колючий холод,

чертовски хотелось пить.

Послышалось: «Он так молод.

Заштопали, должен жить».

 

Носилки, провал постели,

толчки возвращали боль,

качаюсь — дитя в купели,

ну, значит — точно живой.

 

Упрямый, пройду по краю,

крещенный тобой, санбат.

Родителей не выбирают,

спасителей — боготворят.

А. Пятаченко

 

Военные врачи

В госпиталях, больницах, медсанбатах,

Там, где и дни, и ночи горячи,

Есть те, кто носит белые халаты —

Повсюду есть военные врачи.

 

В горячих точках, в тундре заполярной,

В любой час дня иль глубоко в ночи,

Со скальпелем и сумкой санитарной

Готовы к помощи военные врачи.

 

И в городах, разрушенных войною,

Услышав средь развалин стон и плач,

Облегчит боль, поможет, успокоит

Российский офицер, военный врач!

 

Военный врач — погоны под халатом.

Так, видно, предназначено судьбой —

Быть и врачом, и Родины солдатом

И каждый день вести с болезнью бой.

 

Творит добро он с безграничной верой,

Что жизнь есть самый ценный приз.

И выражение «Dum spiro, spero»

Не просто пшик, а жизненный девиз!

М. Дёмин-Стариков

 

Хирург

На руках моих кровь, потемнели глаза

От чужой на себя взятой боли.

И привыкла давно я горячим слезам

Не давать ни секундочки воли.

 

В очерёдности строгой в сенях у окна

Ждут спасенья бойцы чуть живые.

По шестнадцать часов, без обеда и сна

Зашиваю я раны чужие.

 

В мыслях: «Милый, терпи, до конца продержись,

Я пытаюсь вернуть тебя к жизни!

Пусть твой шанс невелик, ты живи, ты борись!»

Вслух же все причитанья излишни.

 

Вслух вы — просто объект, ткань, живой материал,

Мне чинить вас конвейером надо.

Но я вас согреваю, кто насмерть стоял,

Тёплой мыслью: «Живите, ребята!»

 

Так охота порой инструменты сложить,

Отдохнуть и забыть, чем рискую.

И тогда всё равно, кто останется жить.

Мне бы сна хоть минуту-другую!

 

Но, себя пересилив, я всё же стою,

Стиснув скальпель в руках напряжённых,

И, вздыхая устало, сестре говорю:

«Стол готов. Ещё много тяжёлых?»

Т. Куприянец

 

Военным медикам

«То, что сделано советской военной медициной

в годы минувшей войны, по всей справедливости

может быть названо подвигом»

маршал СССР И. Х. Баграмян

 

Страна победила в войне очень трудно,

Конечно, любой был в той битве герой.

Военные медики сделали чудо:

Три четверти раненых прибыли в строй!

 

А снова вернувшийся в бой победитель

Считал: повезло, что попал в медсанбат,

Куда дотащил его ангел-спаситель:

Девчушка-тростинка, лишь глазки блестят.

 

У хрупких девчоночек силы откуда?

Молились, спасая бойцов под огнём,

Богам всех небес — в ожидании чуда,

Стреляли, лечили: и ночью, и днём.

 

Сестёр-санинструкторов дочками звали,

Гуманность и мужество — биты свинцом:

Всего-то минуту в бою выживали!

Их самоотверженность стала венцом!

 

А первая помощь — всегда под обстрелом,

Где смерти отважно смотрели в лицо,

Солдат закрывая всем худеньким телом

От пуль и осколков: дедов и отцов.

 

По четверо суток хирурги не спали:

Кромсали и шили, не чувствуя ног,

В спасении жизней себя забывали,

Костьми прирастая к кирзе у сапог.

 

Случалось, что падали возле спасённых:

От голода обморок наземь валил

Смертельно уставших врачей батальонных,

Ведь некогда есть! Вот и не было сил…

 

Уже стоматолог вытаскивал пули,

И нет ни минуты, чтоб чуть покурить,

Как роботы: пальцы осколки тянули,

Глаза стекленели — что сложно закрыть!

 

В такой мясорубке никто и не ведал:

Дожить доведётся иль сменит дублёр,

Пять тысяч врачей не дошли до Победы

И тысяч под сто героинь-медсестёр…

 

Пусть медик — не самый отчаянный воин,

И орден не важен, медаль не нужна,

Но в каждой семье — добрых слов удостоен,

Людской благодарности память важна!

Ю. Почитаев

 

Записки военного хирурга

Бомбили утром где-то у вокзала...

Ещё не стих сирен тревожных вой,

Как, прибежав, девчонка рассказала:

— Там раненых везли с передовой...

 

Весь эшелон бомбёжкой покромсало.

Быть может, там остался кто живой?

 

Вагонов под откосом — двадцать восемь.

Нас — на «трёхтонке» — фельдшер, три врача.

Платформы к небу задирают оси,

Разносит ветер душный дым и чад.

Обшивка, осыпаясь, бьётся оземь.

И шпалы обгорелые торчат!

 

Блажен ходячий — спрыгнуть при налёте

Шанс невелик, но — чем не шутит чёрт?

А кто лежал и ждал в круговороте

Смертей свой жребий — нечет или чёт?

Куски железа, досок, ткани, плоти —

Бойцы, врачи... Кто их теперь сочтёт...

 

Здесь нет живых — живые дальше, в поле...

— Пульс? Дышит? Морфий! Жгут! Бинты не трожь!

А ноги — в шинах...

— Вот так сила воли!

Да как ты полз? Безногий? Через рожь?..

Боец, очнувшись, застонал от боли:

— Смерть стра-а-ашная... Увидишь — уползёшь...

Р. Гунин

 

Военным врачам

Врагов своих в боях не выбирали:

За нас другие выбрали врагов.

Маршрут пролёг в неведомые дали,

А цель — проверка боевых рядов!

 

Гарантий не дает никто от пули

Смертельной, но из адовых ворот

Военные врачи не раз вернули

Того, кто с виду, вроде, не живёт.

 

Особенность войны — её жестокость!

Повсюду непрерывной цепью бой;

Палатка служит медицинским блоком,

А врач таскает автомат с собой.

 

Спасибо им — опасная работа,

Под пулями развёрнут медсанбат:

Стонала «десантура» и пехота,

Дежурил врач и медицинский брат.

 

Мы честь и славу разделили честно,

Оружие сжимая, как штурвал.

Сомнения, поверьте, неуместны —

В Афгане каждый доктор... воевал!

П. Корнейчук

 

Военным медикам

Красный крест на крыше медсанбата,

В грозном небе — черные кресты.

С тонкими косичками солдаты —

Синеглазой юной красоты.

 

Взрывом опаленные мужчины,

Раненные пулями не раз,

Не скрывая должности и чина,

Мы просили помощи у вас.

 

Значит, время вам дало, по сути,

Самые высокие права,

Если мы вам доверяли судьбы

И свои предсмертные слова…

 

И теперь вот, часто с болью острой,

Те слова приходят к нам в ночи,

Вспоминаем вас, военные медсестры,

Да и вас, военные врачи.

В. Трошин

 

Фронтовые подруги

Давно в бою расчеты огневые.

Гудит земля, встревожена войной.

Идут на фронт подруги боевые,

И позади остался дом родной.

 

Полки врагов нарушили границы,

И над страной кружится воронье.

Мы как один должны сейчас сплотиться

И отстоять Отечество свое.

 

Родная армия послала за тобою

И назвала военною сестрой.

Спешите, девушки:

На грозном поле боя

Красноармеец ранен молодой.

 

Над ним летят испуганные птицы,

Он слышит грохот наших батарей,

Ты подползи, и дай ему напиться,

И в ближний тыл доставь его скорей.

 

Он не жалел ни крови и ни жизни,

Не отступал под натиском свинца.

И ты должна вернуть его Отчизне:

Как сына — матери, как армии — бойца.

 

Склонись над ним, ночей недосыпая.

Его тебе доверил твой народ.

И сделай все, подруга фронтовая,

Чтоб в строй бойцов вернулся патриот.

 

Родная армия послала за тобою

И назвала военною сестрой.

Спешите, девушки:

На грозном поле боя

Красноармеец ранен молодой.

С. Михалков

 

Только что пришла с передовой…

Только что пришла с передовой,

Мокрая, замерзшая и злая,

А в землянке нету никого,

И дымится печка, затухая.

 

Так устала — руки не поднять,

Не до дров, — согреюсь под шинелью,

Прилегла, но слышу, что опять

По окопам нашим бьют шрапнелью.

 

Из землянки выбегаю в ночь,

А навстречу мне рванулось пламя,

Мне навстречу — те, кому помочь

Я должна спокойными руками.

 

И за то, что снова до утра

Смерть ползти со мною будет рядом,

Мимоходом: — Молодец, сестра! —

Крикнут мне товарищи в награду.

 

Да еще сияющий комбат

Руки мне протянет после боя:

— Старшина, родная, как я рад,

Что опять осталась ты живою!

Ю. Друнина

 

* * *

Четверть роты уже скосило…

Распростертая на снегу,

Плачет девочка от бессилья,

Задыхается: «Не могу!»

 

Тяжеленный попался малый,

Сил тащить его больше нет…

(Санитарочке той усталой

Восемнадцать сравнялось лет.)

 

Отлежишься. Обдует ветром.

Станет легче дышать чуть-чуть.

Сантиметр за сантиметром

Ты продолжишь свой крестный путь.

 

Между жизнью и смертью грани —

До чего же хрупки они…

Так приди же, солдат, в сознанье,

На сестренку хоть раз взгляни!

 

Если вас не найдут снаряды,

Не добьет диверсанта нож,

Ты получишь, сестра, награду —

Человека опять спасешь.

 

Он вернется из лазарета,

Снова ты обманула смерть,

И одно лишь сознанье это

Всю-то жизнь тебя будет греть.

Ю. Друнина

 

Ты должна

Побледнев,

Стиснув зубы до хруста,

От родного окопа

Одна

Ты должна оторваться,

И бруствер

Проскочить под обстрелом

Должна.

Ты должна.

Хоть вернешься едва ли,

Хоть «Не смей!»

Повторяет комбат.

Даже танки

(Они же из стали!)

В трех шагах от окопа

Горят.

Ты должна.

Ведь нельзя притворяться

Перед собой,

Что не слышишь в ночи,

Как почти безнадежно

«Сестрица!»

Кто-то там,

Под обстрелом, кричит…

Ю. Друнина

 

Бинты

Глаза бойца слезами налиты,

Лежит он, напружиненный и белый,

А я должна приросшие бинты

С него сорвать одним движеньем смелым.

 

Одним движеньем — так учили нас.

Одним движеньем — только в этом жалость...

Но встретившись со взглядом страшных глаз,

Я на движенье это не решалась.

 

На бинт я щедро перекись лила,

Стараясь отмочить его без боли.

А фельдшерица становилась зла

И повторяла: «Горе мне с тобою!

 

Так с каждым церемониться — беда.

Да и ему лишь прибавляешь муки».

Но раненые метили всегда

Попасть в мои медлительные руки.

 

Не надо рвать приросшие бинты,

Когда их можно снять почти без боли.

Я это поняла, поймешь и ты...

Как жалко, что науке доброты

Нельзя по книжкам научиться в школе!

Ю. Друнина

 

* * *

Нет, раненым ты учета

Конечно же не вела,

Когда в наступленье рота

По зыбким понтонам шла.

 

И все-таки писарь вправе

Был в лист наградной внести,

Что двадцать на переправе

Сестре удалось спасти.

 

Возможно, их было боле,

А может, и меньше — что ж?

Хлебнувший солдатской доли

Поймет ту святую ложь…

 

Пока по инстанциям долгим

Ползли наградные листы,

На Припяти или Волге

Падала, охнув, ты.

 

И писарь тогда был вправе

В твой лист наградной внести,

Что сорок на переправе

Тебе удалось спасти.

 

Возможно, их было меньше,

А может, и больше — что ж?

Помянем тех юных женщин,

Простим писарям их «ложь»…

Ю. Друнина

 

Принцесса

Лицо заострила усталость,

Глаза подчернила война,

Но всем в эскадроне казалась

Прекрасной принцессой она.

 

Пускай у «принцессы» в косички

Не банты — бинты вплетены,

И ножки похожи на спички,

И полы шинельки длинны!

 

В палатке медпункта, у «трона»,

Толпились всегда усачи.

«Принцессу» ту сам эскадронный

Взбираться на лошадь учил.

 

Да, сам легендарный комэска

Почтительно стремя держал!

Со всеми суровый и резкий,

Лишь с нею шутил генерал.

 

…А после поход долгожданный.

Отчаянный рейд по тылам,

И ветер — клубящийся, рваный,

С железным дождем пополам.

 

Тепло лошадиного крупа,

Пожар в пролетевшем селе…

Принцесса, она ж санинструктор,

Как надо, держалась в седле.

 

Она и не помнила время,

Когда (много жизней назад!)

Ей кто-то придерживал стремя,

Пытался поймать ее взгляд.

 

Давно уже все ухажеры

Принцессу считали сестрой.

…Шел полк через реки и горы —

Стремительно тающий строй.

 

Припомнят потом ветераны

Свой рейд по глубоким тылам,

И ветер — клубящийся, рваный,

С железным дождем пополам.

 

Тепло лошадиного крупа,

Пожар в пролетевшем селе…

Принцесса, она ж санинструктор,

Вдруг резко качнулась в седле.

 

Уже не увидела пламя,

Уже не услышала взрыв.

Лишь скрипнул комэска зубами,

Коня на скаку осадив…

 

В глуши безымянного леса

Осталась она на века —

Девчушка, дурнушка, принцесса,

Сестра боевого полка.

Ю. Друнина

 

Стрекоза

Она влетела в дымную землянку,

Прозрачна и легка, как стрекоза.

И, словно марсиане на землянку,

Смотрели на нее во все глаза

Прорвавшие колечко окруженцы,

Вернувшиеся только-только в строй.

Уже сто лет не видевшие женщин —

Ведь я давно была для них сестрой…

 

А «стрекоза» закончила десятый

И долго пробивалась на войну…

Уставились солдаты на комбата,

А молодой комбат на старшину.

 

И старшина вздохнул: «Поспи-ка, дочка,

Ведь утро, ясно, ночи мудреней…»

Забившись в самый теплый уголочек,

Одной шинелью мы прикрылись с ней.

 

…Опять пошли на нас «пантеры» к полдню.

Был первый бой — ее последний бой…

Как звали эту девочку? Не помню.

Но за нее в ответе мы с тобой.

 

За то в ответе, чтобы не забыли

Про этих однодневочек-стрекоз…

Как трепетали у девчушки крылья!

Какой застыл в больших глазах вопрос!

Ю. Друнина

 

* * *

На носилках, около сарая,

На краю отбитого села,

Санитарка шепчет, умирая:

— Я еще, ребята, не жила...

 

И бойцы вокруг нее толпятся

И не могут ей в глаза смотреть:

Восемнадцать — это восемнадцать,

Но ко всем неумолима смерть...

 

Через много лет в глазах любимой,

Что в его глаза устремлены,

Отблеск зарев, колыханье дыма

Вдруг увидит ветеран войны.

 

Вздрогнет он и отойдет к окошку,

Закурить пытаясь на ходу.

Подожди его, жена, немножко —

В сорок первом он сейчас году.

 

Там, где возле черного сарая,

На краю отбитого села,

Девочка лепечет, умирая:

— Я еще, ребята, не жила...

Ю. Друнина

 

* * *

На ничьей земле пылают танки.

Удалось дожить до темноты…

Умоляю: «Лишние портянки

И белье сдавайте на бинты».

 

Я стираю их в какой-то луже,

Я о камни их со злостью тру,

Потому как понимаю — нужно

Это все мне будет поутру.

 

Спят солдаты, автоматы, пушки.

Догорая, корчится село…

Где ж конец проклятой постирушке?

Ведь уже почти что рассвело!

Ю. Друнина

 

* * *

У матушки-земли в объятье,

В грязи, на холоде, в огне

Бойцы мечтали о санбате —

О койке и о простыне.

 

Не выбросить из песни слова:

Трепались (если тишина)

О сестрах, их жалеть готовых,

Поскольку спишет все война…

 

Как, после взрывов и разрывов,

Побыв у смерти на краю,

Солдаты радовались диву —

Пожить в санбатовском раю!

 

Но вот прошли недели — странно;

Еще закутанный в бинты,

Еще с полузажившей раной,

Опять в окопы рвешься ты!

 

Уже с сестричкой трали-вали

Тебя не тешат, а томят.

Порой случалось, что сбегали

На костылях из рая в ад.

 

И на пустое одеяло

Упав беспомощно ничком,

Тихонько слезы утирала

Сестричка детским кулачком…

Ю. Друнина

 

* * *

Пожилых не помню на войне,

Я уже не говорю про старых.

Правда, вспоминаю, как во сне,

О сорокалетних санитарах.

 

Мне они, в мои семнадцать лет,

Виделись замшелыми дедками.

«Им, конечно, воевать не след, —

В блиндаже шушукались с годками. —

 

Побинтуй, поползай под огнем,

Да еще в таких преклонных летах!»

Что ж, годки, давайте помянем

Наших «дедов», пулями отпетых.

 

И в крутые, злые наши дни

Поглядим на тех, кому семнадцать.

Братцы, понимают ли они,

Как теперь нам тяжело сражаться? —

 

Побинтуй, поползай под огнем,

Да еще в таких преклонных летах!..

Мой передний край —

Всю жизнь на нем

Быть тому, кто числится в поэтах.

 

Вечно будет жизнь давать под дых,

Вечно будем вспыхивать, как порох.

Нынче щеголяют в «молодых»

Те, кому уже давно за сорок.

Ю. Друнина

 

Зинка

Памяти однополчанки —

Героя Советского Союза Зины Самсоновой

        1

Мы легли у разбитой ели.

Ждем, когда же начнет светлеть.

Под шинелью вдвоем теплее

На продрогшей, гнилой земле.

 

— Знаешь, Юлька, я — против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Дома, в яблочном захолустье,

Мама, мамка моя живет.

 

У тебя есть друзья, любимый,

У меня — лишь она одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом бурлит весна.

 

Старой кажется: каждый кустик

Беспокойную дочку ждет...

Знаешь, Юлька, я — против грусти,

Но сегодня она не в счет.

 

Отогрелись мы еле-еле.

Вдруг приказ: «Выступать вперед!»

Снова рядом, в сырой шинели

Светлокосый солдат идет.

 

2

С каждым днем становилось горше.

Шли без митингов и знамен.

В окруженье попал под Оршей

Наш потрепанный батальон.

 

Зинка нас повела в атаку.

Мы пробились по черной ржи,

По воронкам и буеракам

Через смертные рубежи.

 

Мы не ждали посмертной славы. —

Мы хотели со славой жить.

...Почему же в бинтах кровавых

Светлокосый солдат лежит?

 

Ее тело своей шинелью

Укрывала я, зубы сжав...

Белорусские ветры пели

О рязанских глухих садах.

 

3

— Знаешь, Зинка, я против грусти,

Но сегодня она не в счет.

Где-то, в яблочном захолустье,

Мама, мамка твоя живет.

 

У меня есть друзья, любимый,

У нее ты была одна.

Пахнет в хате квашней и дымом,

За порогом стоит весна.

 

И старушка в цветастом платье

У иконы свечу зажгла.

...Я не знаю, как написать ей,

Чтоб тебя она не ждала?!

Ю. Друнина

 

* * *

И опять мы поднимаем чарки

За невозвратившихся назад…

Пусть Могила Неизвестной Санитарки

Есть пока лишь в памяти солдат.

 

Тех солдат, которых выносили

(Помнишь взрывы, деревень костры?)

С поля боя девушки России, —

Где ж могила Неизвестной Медсестры?

Ю. Друнина

 

* * *

Когда проходят с песней батальоны,

Ревнивым взглядом провожаю строй —

И я шагала так во время оно

Военной медицинскою сестрой.

 

Эх, юность, юность! Сколько отмахала

Ты с санитарной сумкой на боку!..

Ей-богу, повидала я немало

Не на таком уж маленьком веку.

 

Но ничего прекрасней нет, поверьте

(А было всяко в жизни у меня!),

Чем защитить товарища от смерти

И вынести его из-под огня.

Ю. Друнина

 

* * *

До сих пор,

Едва глаза закрою,

Снова в плен берет меня

Война.

Почему-то нынче

Медсестрою

Обернулась в памяти она:

Мимо догорающего танка,

Под обстрелом,

В санитарный взвод,

Русая, курносая славянка

Славянина русого ведет…

Ю. Друнина

 

* * *

Могла ли я, простая санитарка,

Я, для которой бытом стала смерть,

Понять в бою, что никогда так ярко

Уже не будет жизнь моя гореть?

 

Могла ли знать в бреду окопных буден,

Что с той поры, как отгремит война,

Я никогда уже не буду людям

Необходима так и так нужна?..

Ю. Друнина

 

В больнице

Я помню запах камфары в палате

И Таниного сына тихий плач.

Со мной стояла девушка в халате —

Наталья Юрьевна,

Наташа, врач.

 

Она сказала:

— Всё, —

и отвернулась…

А Тане шел лишь двадцать пятый год.

Она умела песни петь под пулями,

Когда в атаку поднимался взвод.

 

Всегда терять товарища нам горько,

Но кажется вдвойне нелепой смерть,

Когда она не тронет в гимнастерке

Затем, чтоб дать в постели умереть.

 

Наш врач Наташа

Всех больных моложе.

Хоть не пришлось бывать ей на войне,

Невольно думалось —

Такая может,

Как и Татьяна, песни петь в огне.

 

Или привить себе чуму, коль надо.

Или отдать больному кровь свою.

Порой вставала перед ней преграда

Не легче, чем у воина в бою.

 

И в каждое свободное мгновенье —

Она в дежурку — и за микроскоп.

Умеренные, точные движенья,

Над линзою склоненный умный лоб.

 

Наташа знала —

Не дается скоро

Победа никому и никогда,

Но смерть возьмем мы приступом

упорным,

Как вражеские брали города.

Ю. Друнина

 

Безымянная

Ну, как я забуду, добрая, ласковая,

То хмурое утро декабрьского дня.

Когда, обреченного смерти вытаскивая,

Ты телом своим прикрывала меня.

 

Ползла ты по снегу, железом иссеченному,

В окованной стужей задонской степи.

И мне, обессиленному, искалеченному,

Шептала: — Желанненький мой, потерпи!

 

У гибели жизнь мою дерзостью выманив,

Меня ты в то утро сдала в медсанбат

И скрылась в метели. А я даже имени

Не мог разузнать у знакомых ребят.

 

Но образ твой светлый храню постоянно я

В окопе, в землянке, в лесном шалаше.

В то хмурое утро, моя безымянная,

Ты солнечный луч обронила в душе.

А. Сурков

 

Сестра

Когда, упав на поле боя —

И не в стихах, а наяву, —

Я вдруг увидел над собою

Живого взгляда синеву,

 

Когда склонилась надо мною

Страданья моего сестра —

Боль сразу стала, не такою:

Не так сильна, не так остра.

 

Меня как будто оросили

Живой и мертвою водой,

Как будто надо мной Россия

Склонилась русой головой!..

И. Уткин

 

Сестра

Друзья, вы говорили о героях,

Глядевших смерти и свинцу в глаза.

Я помню мост, сраженье над рекою,

Бойцов, склонившихся над раненой сестрою.

Я вам хочу о ней сегодня рассказать.

 

Как описать ее? Обычная такая.

Запомнилась лишь глаз голубизна.

Веселая, спокойная, простая,

Как ветер в жаркий день,

являлась к нам она.

 

Взглянули б на нее, сказали бы: девчонка!

Такой на фронт? Да что вы! Убежит.

И вот она в бою,

и мчатся пули звонко,

И от разрывов воздух дребезжит.

 

Усталая, в крови, в разорванной шинели,

Она ползет сквозь бой,

сквозь черный вой свинца.

Огонь и смерть проносятся над нею,

Страх за нее врывается в сердца,

 

В сердца бойцов, привыкших храбро биться.

Она идет сквозь смертную грозу,

И шепчет раненый:

— Сестра моя, сестрица,

Побереги себя. Я доползу. —

 

Но не боится девушка снарядов;

Уверенной и смелою рукой

Поддержит, вынесет бойца — и рада,

И отдохнет чуть-чуть — и снова в бой.

 

Откуда в маленькой, скажите, эта сила?

Откуда смелость в ней, ответьте мне, друзья?

Какая мать такую дочь взрастила?

Ее взрастила Родина моя!

 

Сейчас мы говорили о героях,

Глядевших смерти и свинцу в глаза.

Я помню мост, сраженье над рекою,

Бойцов, склонившихся над раненой сестрою.

Как я смогу об этом рассказать!

 

На том мосту ее сразил осколок.

Чуть вздрогнула она, тихонько прилегла.

К ней подошли бойцы, она сказала: — Скоро…

И улыбнулась нам, и умерла.

 

Взглянули б на нее, сказали бы: девчонка!

Такой на фронт? Да что вы! Убежит.

И вот грохочет бой,

и мчатся пули звонко.

В земле, в родной земле теперь она лежит.

 

И имени ее узнать мы не успели,

Лишь взгляд запомнили,

светивший нам во мгле.

Усталая, в крови, в разорванной шинели,

Она лежит в украинской земле.

 

Мне горе давит грудь,

печаль моя несметна,

Но гордость за нее горит в душе моей.

Да, тот народ велик

и та страна бессмертна,

Которая таких рождает дочерей!

 

Так пусть по свету пролетает песня,

Летит во все моря,

гремит в любом краю,

Песнь о моей сестре,

о девушке безвестной,

Отдавшей жизнь за Родину свою.

В. Гусев

 

Девушка родная

Прекрасен, юн, сосредоточен, собран,

В огне войны, в пороховом дыму,

Он вырастает, этот женский образ, —

Дочь, верная народу своему.

 

Так молода… Лет двадцать, даже меньше,

Но ей по силам мужественный труд.

Она из тех, как будто слабых женщин,

Которые так редко устают.

 

Под пулями, не дорожа собою,

Она бойцу накладывает жгут.

Недаром раненный на поле боя

Зовет: «Товарищ девушка, ты тут?»

 

Он бледен. Рана у него сквозная;

Хотел подняться и упал опять.

Он стиснул зубы: «Девушка, родная,

Тяжелый я. Тебе и не поднять».

 

Но та его подымет, повторяя:

«Я, знаешь, только слабая на вид».

И снова в битве на переднем крае

И снова эту фразу говорит.

В. Инбер

 

* * *

Прислали к нам девушку в полк медсестрой.

Она в телогрейке ходила.

Отменно была некрасива собой,

С бойцами махорку курила.

 

Со смертью в те дни мы встречались не раз

В походах, в боях, на привале,

Но смеха девичьего, девичьих глаз

Солдаты давно не встречали.

 

Увы, красоте тут вовек не расцвесть!

На том мы, вздыхая, сходились.

Но выбора нету, а девушка есть,

И все в нее дружно влюбились.

 

Теперь вам, девчата, пожалуй, вовек

Такое не сможет присниться,

Чтоб разом влюбилось семьсот человек

В одну полковую сестрицу!

 

От старших чинов до любого бойца

Все как-то подтянутей стали,

Небритого больше не встретишь лица,

Блестят ордена и медали.

 

Дарили ей фото, поили чайком,

Понравиться каждый старался.

Шли слухи, что даже начштаба тайком

В стихах перед ней изливался.

 

Полковник и тот забывал про года,

Болтая с сестрицею нашей.

А ей, без сомнения, мнилось тогда,

Что всех она девушек краше.

 

Ее посещенье казалось бойцам

Звездою, сверкнувшей в землянке.

И шла медсестра по солдатским сердцам

С уверенно-гордой осанкой.

 

Но вот и Победа!.. Колес перестук…

И всюду, как самых достойных,

Встречали нас нежные взгляды подруг,

Веселых, красивых и стройных.

 

И радужный образ сестры полковой

Стал сразу бледнеть, расплываться.

Сурова, груба, некрасива собой…

Ну где ей с иными тягаться!

 

Ну где ей тягаться!.. А все-таки с ней

Мы стыли в промозглой траншее,

Мы с нею не раз хоронили друзей,

Шагали под пулями с нею.

 

Бойцы возвращались к подругам своим.

Ужель их за то осудить?

Влюбленность порой исчезает как дым,

Но дружбу нельзя позабыть!

 

Солдат ожидали невесты и жены.

Встречая на каждом вокзале,

Они со слезами бежали к вагонам

И милых своих обнимали.

 

Шумел у вагонов народ до утра —

Улыбки, букеты, косынки…

И в час расставанья смеялась сестра,

Старательно пряча слезинки.

 

А дома не раз еще вспомнит боец

О девушке в ватнике сером,

Что крепко держала семь сотен сердец

В своем кулачке загорелом!

Э. Асадов

 

Сестра

Когда я лежал в полевом лазарете,

Неслышная, ты приходила ко мне.

Сосед мой, разведчик, кричал на рассвете,

Скорее в бреду, чем в простом полусне.

 

И, видно, была в тебе страшная сила,

Что люди смирялись пред властью такой,

Когда ты их имя произносила,

Когда ты волос их касалась рукой.

 

И люди, седые от мук и страданий,

Невидящих глаз не сомкнув до утра,

По-детски тебя беспокоили: «Няня»,

По-братски тебя называли: «Сестра!»

 

На миг становилось легко и просторно,

В палату вносили бинты и тазы,

И еле заметный душок йодоформа,

Как на море в августе, после грозы...

М. Матусовский

 

* * *

Красный крест на сумке цвета хаки,

Где они, твои шестнадцать лет?

До войны с тобой на «ты» не всякий

Говорить осмелился б поэт…

 

А теперь сидим мы вот и курим,

Под рукой у каждого наган…

Помню, как-то в огненную бурю

Первая моих коснулась ран.

 

Я не знал тебя тогда, Мария,

Но, прощаясь с жизнью, может быть,

Обнял землю и сказал: «Россия,

Ты ее не можешь позабыть».

 

Ну, а дальше — белая палата

Да повязки тяжкие в крови,

В темной биографии солдата

Светлая страница о любви.

 

Что еще? Про ненависть и славу

До зари беседа, а потом

Наизусть читаешь ты «Полтаву»,

Битвы вспоминаешь под Орлом.

 

Да меня украдкой даришь взглядом,

Дым табачный гонишь от лица…

Так всю ночь. И всё за то, чтоб рядом

Быть со мною вечно. До конца.

Б. Костров

 

Сестрица

Мы знаем девушек с пугливым, робким взглядом,

Боявшихся в лесу простого пня;

Теперь они в шинели — с нами рядом:

На поле битв, на линии огня.

 

Лесные пни их больше не пугают,

У них теперь спокойный, твердый взгляд.

Они теперь под пулями шагают.

Несут в объятьях раненых солдат.

 

Есть в книге жизни светлые страницы,

Особая сокрыта в них краса;

И слово драгоценное — сестрица —

Солдаты произносят неспроста.

 

Такого слова попусту не скажешь.

Такое слово надо заслужить;

Такого слова не найдется краше —

В него всю душу хочется вложить.

 

Когда в бреду захочется напиться,

И чудится — смыкает враг кольцо.

Чуть внятно шепчет раненый: «Сестрица»...

И вот над ним — чудесное лицо;

 

На воспаленный лоб рука ложится,

Рука другая подает питье,

И снова шёпот медленный: «Сестрица»...

В блаженное уводит забытье.

 

А девушка в косынке сна не знает:

Ее уже другой к себе зовет,

Она ему подушку поправляет,

Над ним сидит, пока он не уснет.

 

Совсем вблизи грохочут бомб разрывы,

Она сидит спокойна и нежна.

Тревожный сон бойцов храня ревниво, —

Ее бесстрашной сделала война.

 

Она утешит взглядом, теплым словом;

С ней легче боль и всякая беда,

И, уходя на фронт совсем здоровым,

Ее боец запомнит навсегда.

 

На поле битв, где пули хлещут градом.

Где оставляет бой кровавый след,

Она идет в шинели с нами рядом

Для подвигов, для славы, для побед.

С. Алымов

 

Сестрёнка

Закат чадил. Атака захлебнулась.

Пехота под неистовым огнём

В сырой суглинок нехотя уткнулась,

Попятилась, прижатая свинцом.

 

Ну а сестра, девчонка, неумело

Ползла вперёд, где бушевал огонь.

Снаряды выли зло и оголтело,

И дым стоял, как вздыбившийся конь.

 

Она ползла. Шептала громко: «Мама!»

И плакала. И всё-таки ползла —

Отчаянно, испуганно, упрямо…

И расступалась ядовито мгла.

 

Она ползла, прикрытая лишь небом.

Ползла. Над нею ветер пуль хлестал.

И старшина, сжав кулаки, свирепо:

«Назад! Куда ты? Мать твою…» — орал.

 

Железа гарь. Шинель. Нога. Воронка.

И рядом глухо, как из-под земли:

«Пи-ить!.. Подмогни маненечко, сестрёнка.

Пошли, сестрёнка… До своих пошли…»

 

И силился вскочить. Не понимал он,

Что он без ног. Давился стоном: «Пи-ить!»

А санитарка слёзы вытирала

И умоляла: «Миленький, терпи…

 

Терпи. Чуток переведём дыханье —

И дальше. Скоро… Вон до тех берёз…»

Фашисты шли уверенно, нахально.

Шли, словно на прогулке, в полный рост.

 

Горланили развязно, громко, пьяно.

Тяжёлый дым стелился по стерне.

«Ещё чуть-чуть…» Но, взгляд подняв туманный,

Вдруг поняла, что отступленья нет.

 

«Терпи, родной…» Нашарила винтовку.

«Терпи….» И с нервным перекосом губ,

Не целясь, торопливо и неловко

Шальной огонь открыла по врагу…

 

Она от страха словно меньше стала,

Но всё равно не думала про смерть.

И, плача, всё стреляла и стреляла,

Как будто бы боялась не успеть.

А. Предеин

 

* * *

Мы за церквушкой деревенскою,

У тихой рощи на краю

Хороним Лельку Воскресенскую,

Погибшую в ночном бою.

 

Она лежит, не легендарная,

Смежив ресницы, как во сне,

А рядом сумка санитарная

С бинтом багровым на ремне.

 

Свод неба вместе с лунной долькою

Туманным залит молоком,

Полковник, стоя перед Лелькою,

Слезу стирает кулаком.

 

Свое забывший положение,

Седой, видавший смерть не раз,

«Прощай» ли шепчет или прощения

У Лельки просит в этот час?

 

А мне бы плакать в одиночестве

Весь день сегодня напролет…

К торжественной готовясь почести,

Винтовки зарядил мой взвод.

 

Женат полковник и, наверное,

Не знает он, лихой в бою,

Что хороню я нынче первую

Любовь мою.

Я. Козловский

 

* * *

Она в простом армейском ватнике

Врывалась с нами на высоты,

А про нее в тылу развратники

Рассказывали анекдоты.

 

На касках появились вмятины,

И было горько, было солоно,

И за нее молились матери

Всех мальчиков мобилизованных.

 

Ни суесловия, ни вымысла,

И так немудрено представиться.

Она меня из боя вынесла,

Когда я был в плену беспамятства…

 

Вдали над рощами, над пущами

Плывет закат и солнце плавится.

Нам все грехи давно отпущены,

А славы больше не прибавится.

 

Пришла в поля пора прощальная,

Горят последние соцветия.

И плачет женщина печальная

В день своего сорокалетия.

 

И молодостью знаменитого

Из боя по густой полыни

Убитого, но не забытого

Еще несет она поныне.

Я. Козловский

 

Письмо безымянной медсестре*

Но как я забуду то хмурое утро,

То хмурое утро декабрьского дня,

Когда, презирая и смерть, и увечье,

Ты телом своим прикрывала меня.

 

Ползла ты по снегу, железом иссеченному,

В окованной стужей задонской степи.

И красноармейцу, огнем изувеченному,

Тихо шептала: «Родной, потерпи…»

 

В то хмурое утро, тяжко-кровавое,

Сдала ты, сестричка, меня в медсанбат.

Какая была ты — скромная, бравая?

Я имя твое не узнал у ребят.

 

Но облик твой вечно живет в моем сердце,

Я так благодарен далекому дню!

Моя безымянная сестричка, поверь мне,

Твой образ в душе навсегда сохраню.

З. Котова

* Похожий текст с небольшими изменениями опубликован в газете «Красная звезда» от 06.07.1943 за подписью Алексея Суркова.

 

Смерть девушки

Сто раненых она спасла одна

И вынесла из огневого шквала,

Водою напоила их она

И раны их сама забинтовала.

 

Под ливнем раскаленного свинца

Она ползла, ползла без остановки

И, раненого подобрав бойца,

Не забывала о его винтовке.

 

Но вот в сто первый раз, в последний раз

Ее сразил осколок мины лютой…

Склонился шелк знамен в печальный час,

И кровь ее пылала в них как будто.

 

Вот на носилках девушка лежит.

Играет ветер прядкой золотистой.

Как облачко, что солнце скрыть спешит,

Ресницы затенили взор лучистый.

 

Спокойная улыбка на ее

Губах, изогнуты спокойно брови.

Она как будто впала в забытье,

Беседу оборвав на полуслове.

 

Сто жизней молодая жизнь зажгла

И вдруг сама погасла в час кровавый.

Но сто сердец на славные дела

Ее посмертной вдохновятся славой.

 

Погасла, не успев расцвесть, весна.

Но, как заря рождает день, сгорая,

Врагу погибель принеся, она

Бессмертною осталась, умирая.

Муса Джалиль

 

Фронтовая сестра

В дубленом простом полушубке,

Поверх его — сумка с крестом, —

Казалась ты робкой и хрупкой —

Была ты отважным бойцом.

 

Откуда бралась в тебе сила,

Решимость твоя до конца,

Когда из огня выносила

В кровавых повязках бойца?!

 

И, веря, что жизнь возвратится,

У смертной черты на краю

Солдат одно слово: «Сестрица!..»

Шептал, как надежду свою.

 

…Стоят обелиски солдатам

На каждой военной версте, —

В Москве бы воздвигнуть, ребята,

Один — медицинской сестре!

В. Пухначёв

 

Сестренка

Осколки, как пчелы, звенели

Сквозь взрывы шального огня,

Сестренка в армейской шинели

Тащила по полю меня.

 

От раны смертельной спасая,

Слегка наклонясь надо мной,

Под взрывами, страха не зная,

Шептала: «Мужайся, родной!»

 

Тащила, из сил выбиваясь,

Жесток, беспощаден был бой.

Всё ниже к земле прижимаясь,

Меня прикрывала собой.

 

Не слышала грохота боя,

Не видела вспышек огня,

Жила лишь заботой одною —

Спасти бы, спасти бы меня.

 

Бои те давно отгремели,

А я перед нею в долгу.

Сестренку в армейской шинели

Забыть до сих пор не могу

А. Старостин

 

Наша сестра

Вьюга ночью бушевала,

Колкий снег несли ветра,

С нашей ротою шагала

Медицинская сестра.

 

Воя волком вьюга злая

Будоражила снега,

И бойцы, перебегая,

Окружили стан врага.

 

И сквозь снег мерцал туманный

Лунный свет — и до утра

Перевязывала раны

Медицинская сестра.

 

И сама забинтовала

Руку нежную свою,

Но бойцов не покидала —

До утра была в бою.

 

Солнце встало. Позолотой

Блещет снег — и, как вчера,

Неразлучна с нашей ротой

Наша верная сестра.

А. Лепих

 

В одном ряду

Помню: из горящего села.

Где тянулся дым со всех сторон,

Ты не по летам седой пришла

В наш стрелковый первый батальон.

 

Падали снаряды, степь долбя,

Ветер гнал позёмку целиной…

Кто-то вдруг из нас назвал тебя

По-солдатски ласково: сестрой.

 

Позабыв про стужу и метель,

Отомстить врагу ты поклялась.

Каска и походная шинель,

Девушка, тебе к лицу пришлась.

 

Над тобою пролетал свинец,

С нами ты была в любом бою,

Видел каждый раненый боец

Сумку санитарную твою.

 

Сколько жизней спасено тобой,

Девушка, у смерти на виду!

Ты к победе шла из боя в бой

С пехотинцами в одном ряду.

С. Голованов

 

* * *

…Под ударами бомб

догорал медсанбат.

Надо мною, тяжелым,

Склонилась девчонка.

 

— Обними-ка, родной!

Крепче! Крепче, солдат!

И, от нар оторвав:

— Потерпи! Я тихонько…

 

Как прошли в том аду,

Не пойму до сих пор.

Помню лишь прядь волос

Из-под белой косынки

Да большие девичьи глаза…

И костер,

Полыхавший в зрачках

И на редких слезинках.

 

Много в памяти дат

Стерла начисто жизнь,

А огни на девичьих слезах

Не забыты…

Заглядевшись в костер, я шепчу:

— Отзовись,

Беззаветной солдатской судьбы

Аэлита!

В. Алёхин

 

Оксана

Памяти медсестры Оксаны Лысенко

 

Попрощаться сошлись над могилой бойцы

и умолкли, охвачены горем...

Хоронили Оксану мы, нашу сестру,

на кургане высоком над морем.

 

— Так прощай же, родная, — сказал комиссар, —

за тебя мы отплатим, сестрица!..

От непрошеных слез вытирали бойцы

ветром моря прожженные лица.

 

Другом, матерью им и сестрою была.

Ее теплые, нежные руки,

усмиряя бинтами жестокую боль,

уменьшали страданья и муки.

 

Сколько раненых вынесла с поля она!

Скольким жизнь возвратила и силу!

— Так прощай же, сестрица!.. — сказал комиссар.

И мы гроб опустили в могилу.

 

И салют отгремел... Схоронили сестру...

Был приказ нам: «Готовиться к бою.

Захватить высоту».

Стал тот день голубой

черным днем для фашистов, грозою.

 

И штыкам, и гранатам работа нашлась,

и приклад послужил нам немало —

с высоты ни один не увидел фашист,

как вечернее солнце упало.

 

Отплатили бойцы за Оксану свою,

вместе с ними делившую беды,

и в сердцах сберегли они образ ее,

чтоб сквозь битвы нести до победы.

 

Завершится война, отгрохочут бои,

слезы высохнут, стишится горе,

только мы никогда не забудем сестры

и могилы над берегом моря.

И. Гончаренко

 

Рассказ медсестры

Мир гремел войной огромной,

Но меня не взяли в строй.

Стала я вольнонаемной

Медицинскою сестрой.

 

Деревенское здоровье

Мне прибавило забот:

Как переливанье крови,

Так начмед меня зовет:

 

— Кровь доставят в часть не скоро,

Где достать — не знаю сам.

Нужно, чтоб спасти майора,

Девятьсот, не меньше, грамм.

 

Подставляю руку в сгибе

И затягиваю жгут.

И отхлынивает гибель

Через несколько минут.

 

А потом хожу смурная,

Жадно пью кирпичный чай.

Позовут — когда, не знаю,

Скажут — Настя, выручай.

 

Муки раненных навылет,

Маски обморочных лиц,

Дни и ночи боевые,

Находящий вену шприц.

Генерал, и рядовые,

И один несчастный фриц.

 

Пусть живут отцы чужие,

Чьи-то нежные мужья,

Братья, у которых в жилах

Есть кровиночка моя.

Е. Долматовский

 

В госпитале

Солдат метался: бред его терзал.

Горела грудь. До самого рассвета

он к женщинам семьи своей взывал,

он звал, тоскуя: — Мама, где ты, где ты? —

 

Искал ее, обшаривая тьму...

И юная дружинница склонилась

и крикнула — сквозь бред и смерть — ему:

— Я здесь, сынок! Я здесь, я рядом, милый! —

 

И он в склоненной мать свою узнал.

Он зашептал, одолевая муку:

Ты здесь? Я рад. А где ж моя жена?

Пускай придет, на грудь положит руку. —

 

И снова наклоняется она,

исполненная правдой и любовью.

Я здесь, — кричит, — я здесь, твоя жена,

у твоего родного изголовья.

 

Я здесь, жена твоя, сестра и мать.

Мы все с тобой, защитником отчизны.

Мы все пришли, чтобы тебя поднять,

вернуть себе, отечеству и жизни. —

 

Ты веришь, воин. Отступая, бред

сменяется отрадою покоя.

Ты будешь жить. Чужих и дальних нет,

покуда сердце женское с тобою.

О. Берггольц

 

Цветы, как люди

Я помню, будто было всё вчера:

Далекий фронт и госпиталь походный.

На сломанную веточку похожа,

В палате умирала медсестра.

 

Была она белее, чем бинты,

Глаза, как тени, на лице синели…

И мальчики в продымленных шинелях

Ей после боя принесли цветы.

 

Откуда там, на выжженной земле,

Под пулями, под взрывами, откуда

Взялось это оранжевое чудо

На тоненьком изогнутом стебле?

 

На нестерпимой белизне бинтов —

Два мака, пересаженные в каску.

И в мире лучше не было лекарства

Нежнее и целебнее цветов!

 

Тогда я понял, как цветы сильны.

Они — как нежность, как любовь, как дети!

Сильнее зла. Сильней всего на свете.

Сильнее смерти и сильней войны.

Жанэ Киримизе

 

Баллада о Вере Хорецкой, защитнице Брестской Крепости

Я, в крепости Брестской бывая не раз,

О Вере Хорецкой слышал рассказ.

Когда приближалась лихая пора,

Она заявила: «Я — медсестра!

Я в Красной армии буду служить.

Долг комсомолки так мне велит!»

 

Год 39-й — Вера в походе

С Красной армией, нёсшей свободу

Украинцам, белорусам, в нужде

Томившимся, в рабской панской узде.

 

Тогда много жизней спасла медсестра,

Поход был её мужанья пора.

Местом службы Хорецкой стал город Брест —

Вдали от Минска, родных её сердцу мест…

 

В крепости Брестской работала Вера,

Старалась оправдать начальства доверие.

Год 41-й, в ночь на 22 июня

Была по госпиталю Вера дежурной,

И в ночь эту страшную, войны пролог,

Выполнила с честью священный свой долг.

 

Вера Хорецкая — в пламени боя,

Бомбы немецкие падали, воя.

Украинцы, русские, белорусы

Ходили в атаки, не было трусов!

 

С фашистами храбро солдаты сражались

И умирали, но не сдавались!..

Гибли герои у неё на глазах,

Вера спасала их, не ведая страх…

 

Руки в крови её, в крови и лицо,

А немцы плотнее сжимают кольцо…

Вот показался фашист с автоматом,

За ним — второй, в круглой каске рогатой.

 

— Стойте! Здесь раненый! — крикнула Вера,

Прикрыла собою бойца, ещё веря,

Что воина сможет тем самым спасти,

В укромное место потом отнести.

 

Но пули фашистские крик оборвали

И жизнь санитарки навеки прервали…

В бессмертие ушла Вера Хорецкая,

Дочь Беларуси, героиня советская…

П. Исаков

 

Ласточка

В память о подвиге Валерии Гнаровской

Над фанерной звездочкой зарницы,

Как цветы, раскинула весна.

Именем красивой русской птицы

Тихая деревня названа.

 

Может быть, за голос чистый, звонкий,

Может быть, за синь лучистых глаз

Худенькая в ватнике девчонка

В медсанбате Ласточкой звалась.

 

Ласточка! За что такое имя?

Расспросить бы надо у солдат,

Что руками слабыми твоими

Спасены пятнадцать лет назад.

 

Ты о славе размышляла мало:

Дни и ночи слишком горячи.

Ты всего лишь раны бинтовала, —

Совершали подвиги врачи.

 

Но когда приблизилась к санбату

Меченная свастикой броня,

Ты на грохот бросилась с гранатой,

Раненых от смерти заслоня.

 

Под землей — весны твоей граница,

Над землей — цветы хранит весна.

Именем веселой русской птицы

Тихая деревня названа.

Г. Гоппе

 

Медсестра Эмине

Нам улыбаясь, как степной тюльпан,

Она всю нежность берегла свою

К Бекиру — командиру партизан,

В любви ягненку и орлу в бою.

 

Пришла весна, и был прекрасен мир,

Но огрызался, окопавшись, враг.

И поднял свой отряд тогда Бекир

В последнюю из яростных атак.

 

Свистел свинец, и наводили жуть

Гранаты, разрывая синеву,

И, раненный смертельно прямо в грудь,

Упал Бекир на вешнюю траву.

 

Отряд залег.

Но поднялась в огне,

Сама как будто пламя и гроза,

Сестренка наша, наша Эмине —

И свет победы озарил глаза.

 

Мы все же взяли злую высоту.

Но у последней огненной черты

Подняли молча нашу медсестру

И опустили тихо на цветы ...

 

Зимою над высокою горой

Метели плачут, заметая след,

Но там, где спит последним сном герой,

Зеленых сосен вечен теплый свет.

 

Весной же лебединою, когда

Над морем синим солнце иль дожди,

Тюльпаны с гор сбегаются сюда

И рдеют, словно раны на груди,

И видится который год подряд,

Как в голубой спасенной тишине

Плывет над морем, будто добрый сад,

Могила партизанки Эмине.

Риза Халид (Пер. с крымско-татарского А Аквилева)

 

Сестрёнки

Им снились танцы, тем девчонкам,

Под грохот вражьих канонад

И где-то там, в родной сторонке

Сиренью пахнущий закат.

 

Им снились робкие мальчишки

И звёзды, падавшие в пруд,

Но были сны, как передышки,

Всего на несколько минут.

 

И снова в бой под вой снарядов,

Где всё смешалось, кровь и пот,

И шли они с бойцами рядом

На штурм Зееловских высот.

 

Их звали ласково — сестрёнки,

Душой, как первый снег чисты...

Носили хрупкие девчонки

На сумках красные кресты.

А. Буров

 

Медсестра

Помеченной воронками тропою

Через кусты, избитые осколками,

Меня когда-то вынесла из боя

Курносая девчонка с рыжей челкою.

 

Она меня тащила на палатке,

Скрипя зубами, всю силенку вымотав,

Через окопы, по лужайке гладкой

От жухлых трав, росой и ливнем вымытых.

 

Я близко видел синих глаз сияние

И дрожь ресниц, когда в снарядном вое

Она склонялась надо мной, израненным,

Чтобы от смерти защитить собою.

 

…Я многое из памяти вычеркивал,

Но для меня поистине священна

Курносая девчонка с рыжей челкою,

Что жизнь спасла мне в грохоте военном.

Ф. Архипов

 

Сестры

Я не льстивыми здесь словами

Вас приветствую, лгать не могу,

Это правда, что мы перед вами

Все как есть в неоплатном долгу.

 

Он упал под родною рябиной,

Но какой бы он ни был герой,

Он в долгу пред своею любимой,

Перед матерью и сестрой,

 

Что тащила на плащ-палатке

На земле под огнем бойца,

И касался той русой прядки

Смертоносный полет свинца.

 

И в свистящем свинца полете

Мне увидеть ее повезло —

Эту прядку, что из-под пилотки

Пробивалась смертям назло.

И. Глинский

 

Настя

Телом пикировщика пропорот

В синь тугую крашеный восход.

Сыпанул фугасные на город

По-пиратски черный самолет.

 

Как в него палил из автомата

Санитарной брички ездовой,

Исходя и яростью, и матом

От бессилья злого —— сбить его!

 

Как живая, ухает и стонет

Взрывом бомб взметенная земля!

И несут испуганные кони

Наш возок в сожженные поля.

 

Мы в бинтах, беспомощнее трупов,

И над нами, чтобы нас спасти,

Распласталась Настя-санинструктор,

Как хохлатка крылья распустив.

 

И цыпленком спрятанным под нею,

Зла и боли слезы обронив,

Понял я, что нет ее роднее

И что нет надежнее брони.

Г. Григориади

 

Медсестра

Взвод рванулся в атаку. Быстрее

Перебежки, короткий бросок.

Огрызаются вражьи траншеи

Взрыв! Уходит земля из-под ног.

 

Свет померк, и в глазах помутилось.

Впереди где-то гасло «Ура!».

В этот миг надо мною склонилась,

Разогнав темноту, медсестра.

 

И сказала всего-то: — Родимый,

Потерпи и крепись, дорогой…

И всю боль, что была нетерпимой,

Отвела от меня, как рукой.

 

Мы ползли от воронки к воронке.

Кто ей дал столько мужества, сил,

Что в огонь, не страшась, шла девчонка,

Чтобы, ею спасенный, я жил!

 

Бой гремел. Пронесет или крышка?

Только б выйти нам из-под огня.

Всюду взрывов огнистые вспышки.

Но сестра прикрывает собою меня.

 

И когда вниз осел дым тротила,

Я увидел, открыв вдруг глаза:

На щеке ее скорбно застыла,

Багровея, последняя в жизни слеза.

 

Я поклялся на горестном плаче

Над убитыми в страшной войне:

Если выживу — надо иначе

Жить, войну ненавидеть, а значит,

Быть в ответе за мир на земле.

 

Клятву ту не нарушив с годами,

Я девятого мая иду

К обелиску. На плиты с цветами

Рядом сердца частицу кладу.

В. Скворцов

 

Медицинская сестра

Человечна, величава,

Неустанна и проста,

Это ты дала начало

Жизни Красного Креста…

Сергей Смирнов

 

При казённом желтом свете,

Негасимом до утра,

Появилась в лазарете

Медицинская сестра.

 

Принесла цветы солдатам

И сияньем серых глаз —

Увела беду куда-то,

Как всегда — не в первый раз…

 

Возле парня сквернослова

Задержалась медсестра.

Бледный, злой бритоголовый

Он — замолк, а боль — остра!

 

Свежей марлей обмотала,

Промокнула пот с лица.

И ему — полегче стало,

И улыбка — у бойца…

 

И пошла от койки к койке —

Будто лебедь поплыла…

А вокруг свинцово-стойкий

Запах крови и тепла.

 

Вперемешку — хрипы, стоны.

Вскрики, с болью — знак войны…

А её глаза, бездонные —

Состраданием полны.

 

И она — душевно рада,

Что внесла к ним тишину —

Их измученные взгляды —

Видят мир, а не войну!

Б. Кравецкий

 

Медицинская сестра

рассказ фронтовика

 

А было так: приказ: вперёд!

И — ринулись бойцы,

Как будто взяв пурги полёт

На вздыбе под уздцы.

 

Мороз отскакивал от ног,

Что был в окопах лют,

А впереди фашист залёг,

И он коварством крут.

 

И надо цепь его траншей

И огневую крепь

Прорвать на важном рубеже

Броском сквозь степь и смерть!

 

И вот — река. Надёжен лёд

Под коркой снеговой…

И вдруг как грянет пулемёт

Во фланг цепи живой!

 

И тут же — вспышки из траншей:

Фашисты ждали нас…

Хотели гнать мы их взашей,

Да вот — неровен час…

 

Сражённый пулей наповал,

Упал наш командир.

И мы легли. Но смертный шквал

Фашист не прекратил.

 

Свинцовый, снежный ураган.

Мы — на ладони льда…

Сестра ползёт… И ей наган

Вдруг командир отдал:

 

«Мне не подняться… Не бинтуй…

Тебе важнее — в бой!

Беги скорей на высоту,

Всех подними с собой…

 

Другому выходу не быть!

Или — покосят всех…»

Сестра рванулась во всю прыть,

Взметнув оружье вверх.

 

И мы, прижатые ко льду,

Не верим яви глаз:

Девчонка с местью не в ладу —

На месть торопит нас.

 

И вот она у высоты.

А там и рядом враг…

«Вперёд! Ура!»…

Был непростым

К победе каждый шаг.

П. Герасимов

 

Фронтовые медсёстры

Из фронтового медсанбата

Сквозь смерть и горе, сквозь года.

В воспоминаниях девчата

Пришли на встречу, как всегда.

 

Им довелось и боль, и беды

На руки тонкие принять...

На правом фланге в день Победы

Им вечно юными стоять.

Н. Куприянов

 

Баллада о неизвестной сестре

Это было под Минском,

Это было в Орле, —

Далеко или близко, —

На родимой земле.

 

Где бои отшумели,

Там нашли под кустом,

Под истлевшей шинелью

Сумку с красным крестом.

 

Кто ты, юный ефрейтор,

Как прервался твой путь?

След затерянный чей-то

Память хочет вернуть.

 

Собрались ветераны

У куста, у костра.

Говорят ветераны:

— Это наша сестра.

 

Здесь, на поле на бранном

В сорок первом году,

Если звал ее раненый,

Отвечала: «Иду».

 

А потом с перевала,

На обрыве крутом

Не она ль прикрывала

Санитарный паром?

 

Вспоминают солдаты:

Был паром вдалеке,

Когда выстрел раскатом

Прогремел на реке.

 

На зеленые волны

Пала черная мгла.

Звали девушку воины,

А она не плыла.

 

Вот бои отшумели,

И нашли под кустом

Под истлевшей шинелью

Сумку с красным крестом.

 

Было так и за Вислой,

И за Эльбой в полях —

Это было так близко:

На планете Земля.

Н. Новосельнова

 

Медсестра

И. Левченко

 

Вспомни, бой кипел неистово,

И в такую круговерть

Обернулась былью-истиной

Сказка «Девушка и смерть».

 

То лощинками, то склонами

Ты за раненым ползла,

Полудетскими ладонями

Чью-то гибель отвела.

 

А война в свои владения

Так давала пропуска:

«До поры — гудит — до времени

Ползай, целая пока.

 

Все равно накрою минами,

Пулей голову пробью,

Смою яростной лавиною

Смелость дерзкую твою».

 

Но откуда столько мужества

Отыскала в сердце ты,

Если все твоё оружие —

Белоснежные бинты,

 

Да еще улыбка тихая,

Да еще размах бровей,

Да еще любовь великая

К доброй Родине своей?

 

... У тебя ресницы стрелами,

Ты по-девичьи стройна, —

Ничего с тобой не сделала,

Как ни хвастала, война!

Н. Новосельнова

 

Госпиталь под Вязьмой

Ах ты, путь-дорога грозная,

Все белым-бело вокруг.

Что ж, подружка краснозвездная,

Ты — на запад, я — на юг.

 

От мороза ль, от прощания

Так лицо её горит.

«Не до скорого свидания

Расстаемся», — говорит.

 

Полетели в даль гудящую

Провожания слова,

Позади осталась спящая,

Сердцу милая Москва.

 

Вы тесней, девчата, сели бы,

Чтоб никто не замерзал.

Про любимый город спели бы

Как он друга провожал.

Н. Новосельнова

 

* * *

Только-только бой над нивами

Откатился и затих —

Мы руками хлопотливыми

Лечим воинов своих.

 

Вот они: с глазами впавшими,

С гневным блеском в глубине,

Жженым порохом пропахшие,

Все отдавшие войне.

 

Это их Москва приветствует,

Этих стриженых ребят,

Что сейчас с надеждой детскою

На пинцет сестры глядят.

 

Их, с промокшими повязками,

Их, прошедших славный путь,

Обращением неласковым

Разве можно обмануть!

Н. Новосельнова

 

* * *

Третью ночь над койкой крайнею

Слышен странный разговор:

Третьи сутки бредит раненый

Молодой боец-сапер.

 

Как попался в окружение

Их саперный батальон,

Как доставить донесение

Капитану должен он.

 

И когда на миг сознанием

Прояснится смутный взгляд,

Полон он одним желанием:

Поскорей туда, назад.

 

«Пить, сестра», — без слова лишнего

Я дала ему воды.

«Не слыхать, сестра, не вышли ли

Наши хлопцы из беды?»

 

Мне и знать не полагается

Про саперный батальон,

Где сейчас он, как сражается,

Где и как он окружен.

 

Но в глазах его горячечных

Замер трепетный вопрос,

Взгляд такой, что и незрячего

Мог бы тронуть он до слез.

 

Я сказала: «Слушай, милый мой, —

Не взглянув ему в лицо, —

Батальон собрался с силами

И прорвал врагов кольцо».

 

Несмотря на боль жестокую

Он привстал, держась за стул:

«Ай да хлопцы, ай да соколы»... —

Засмеялся и — уснул.

Н. Новосельнова

 

Военным медсестрам

Солдатам бывшим часто снится:

Одета в сестринский халат,

Она бесшумной белой птицей

Влетает в тяжкий бред палат.

 

И что-то шепчет им по-птичьи,

Как колыбельную поет,

Ладонь прохладную девичью

На лоб пылающий кладет.

 

И вдруг шатнет ее усталость:

Какие сутки не до сна!..

Не все тогда запоминались

Сестер военных имена.

 

А сколько им теперь могли бы

Слов благодарности сказать,

И тихо прошептать «спасибо»,

И просто поглядеть в глаза...

 

Прости, сестра, —

Война сурова,

Мы, торопясь, к победе шли,

И, может, ласковое слово

Не все тебе сказать смогли,

 

Но в славной доблести Победы

Он на века оставил след —

Твой скромный подвиг милосердья —

Тепла сердец

Высокий свет!

В. Саакова

 

Сестра

Когда свинец атаки взбесится,

Я поднимаюсь и бегу.

С крестом и красным полумесяцем

Мелькает сумка на боку.

 

А по берёзам пули щёлкают,

А впереди — разрывов мгла,

Где под огнём за ближней ёлкою

В снегу пехота залегла.

 

Бегу рывком, бегу без роздыха,

Не укрываясь от огня.

И не хватает сердцу воздуха,

И тают силы у меня.

 

В глазах колышется пожарище.

И полушубок мне велик.

Но кровь упавшего товарища

Остановиться не велит.

 

Ещё не скоро воспалённые

Мне губы снег запорошит.

Держитесь, парни батальонные, —

Сестра на помощь к вам спешит…

 

Дам командиру отделения

Из фляги горло промочить.

А треугольник с поздравлением

Я не успею получить.

 

…Звенит капель — весны предвестница,

И тает в поле зимний след.

Встречай свой день, моя ровесница, —

Девчонка в восемнадцать лет.

 

Как подобает юной женщине,

Ты платье лучшее надень.

А я убита на Смоленщине

В Международный женский день.

 

Но если вновь атака взбесится —

Ты знай: я рядом побегу.

С крестом и красным полумесяцем

Запляшет сумка на боку.

В. Уруков

 

Сестра

Она была смешлива, весела,

Болтались косы в лептах за плечами,

Её сестрёнкой братья величали:

Ещё девчонка, мол, не доросла!

 

Был день её несложен: хохочи,

Учи уроки, расцветай на воле!

И высоко над ней на волейболе

Взлетали вверх весёлые мячи.

 

Не тяжела была ребячья кладь,

Она легко несла её под мышкой:

Резинка, ручка рядом с тонкой книжкой,

Чернильница и синяя тетрадь…

 

Но школа кончена. Война… И вот

Уже ей тесен мир бумажной карты,

И в мир живой она со школьной парты

Идёт сестрой в сражение — на фронт.

 

И кладь её не ручка, не тетрадь,

Не книжки те, которые любила, —

Она на плечи юные взвалила

Бойца в крови, чтоб от врага убрать.

 

И для бойцов, что вновь вернулись в строй,

Чьё сердце билось тихо и устало,

Она теперь родной и близкой стала —

Не маленькой сестрёнкой, а сестрой.

Е. Тараховская

 

Моя сестра

Была обыкновенная

Она ещё вчера.

Теперь сестра военная,

Военная сестра.

 

Сестре на складе выдали

Большие сапоги.

В один сапог — мы видели —

Влезают две ноги.

 

Нога мала, — смущённые

На складе говорят.

И выдали суконную

Шинель до самых пят.

 

Ей все шинели мерили,

Но меньше так и нет.

И там сестре не верили,

Что ей семнадцать лет.

 

У ней косичка белая

Вчера ещё была.

Моя сестрёнка — смелая,

Хоть ростом так мала.

 

Когда летал над крышами,

Над нашим домом враг —

Она всегда с мальчишками

Влезала на чердак.

 

Шумел пожар над городом,

Дрожал огромный дом.

Она стояла гордая

С пожарным рукавом.

 

В дымящие развалины

Влетала, как стрела,

Откапывала раненых,

В укрытие несла.

 

Теперь сестра учёная,

Военная сестра,

На ней шинель с погонами,

Сестре на фронт пора.

 

Она в подарок платьице

Своё мне отдала.

У мамы слёзы катятся:

— Уж больно ты мала!

 

А сердце-то, как правило,

По маленьким болит. —

Сестра ремни поправила

И тихо говорит:

 

— Что голову повесила?

Я, мама, на посту —

И добавляет весело: —

На фронте подрасту!

З. Александрова

 

Наташа

Почтальон проходит мимо

И стучит не в нашу дверь.

Почтальон проходит мимо,

Мы не ждём его теперь.

 

Он обходит все квартиры,

Все соседние дома,

Только нам четвёртый месяц

Ни открытки, ни письма.

 

Всем приходят письма с фронта…

У меня товарищ есть.

Он вчера перед уроком

Два письма мне дал прочесть.

 

Наш учитель от танкиста

Получил письмо вчера.

Только нам не пишет с фронта

Наша старшая сестра.

 

Но сегодня на рассвете

Вдруг соседи будят нас

И читают нам в газете

Напечатанный указ.

 

Там написано, в указе,

Кто получит ордена,

Там сестра моя Наташа.

Может, это не она?..

 

Говорят соседи маме:

— Ну конечно, ваша дочь.

Тут не может быть ошибки,

И фамилия точь-в-точь.

 

Вслух сама читает мама:

— «В марте, первого числа,

Молодая санитарка

Двадцать раненых спасла».

 

Мама плачет отчего-то,

Младший брат кричит: «Ура!»

Молодец сестра Наташа,

Наша старшая сестра!

 

Вдруг я вижу почтальона.

Я кричу ему в окно:

— Вы не в пятую квартиру?

Писем не было давно!

 

На звонок выходит мама,

Отворяет дверь сама.

Почтальон даёт ей сразу

От Наташи три письма.

А. Барто

 

Милосердные сёстры

Вновь истории ветер

Запах гари донёс…

Сколько б ни жил на свете,

А не выплакать слёз.

 

О друзьях, о товарищах

Не забыть до сих пор…

Сколько гибло в пожарищах

Милосердных сестёр!

 

Шли на подвиг так просто

И не ждали награды…

Милосердные сёстры,

Вам бы памятник надо.

 

Только знаете сами:

Как творцу ни творить,

Всё, что сделано вами,

То в металл не отлить.

 

Вам дано лишь запомнить

Каждый шаг, каждый миг.

Ваша жизнь — это подвиг.

Он в сердцах у живых…

 

А свинцовые вёрсты

Всё ложатся к ногам…

Милосердные сёстры,

Низко кланяюсь вам.

В. Дорожкина

 

Фронтовая медсестра

Шел на опушке леса бой,

Сражались мы за дом родной,

Стояли насмерть мы в бою

За землю русскую свою.

 

В свинцово-огненный буран

Солдаты падали от ран,

И слышался со всех сторон

О помощи призывный стон.

 

К ним в пламя грозного костра,

Из медсанбата медсестра

Под шквалом огненным ползла

И, помогала как могла.

 

Наложит бинт, утешит словом

И, риску подвергаясь снова

Уносит раненых солдат

Из поля боя в медсанбат.

 

Она, отважная в бою,

Забыв совсем про жизнь свою,

Сквозь взрывы, канонаду, кровь

Солдат спасала вновь и вновь.

 

Но, как-то на закате взрыв

Прервал дыхание сестры,

Там, под березою, она

Была осколком сражена.

 

Березка раненая к ней

Склонилась кроною своей,

И сок, прозрачный как слеза,

Стекал в застывшие глаза…

 

Весной березка ожила,

Стройна, нарядна и бела,

Увековечив с той поры

Отвагу юной медсестры.

А. Бамбуркин

 

Фронтовым медсёстрам

Медсестрички в погонах, в гимнастёрках зелёных.

Вы атаку ходили с нами в общем строю.

Градом пули, осколки, молодые девчонки,

Свою жизнь не жалели вы в смертельном бою.

 

На себе выносили, тех, что пули косили.

И сквозь слёзы просили, потерпи милый мой.

В день Победы станцуем, и родных расцелуем

Полежим в лазарете, и поедем домой.

 

Вы хлебнули досыта, были кровью умыты.

В фронтовых медсанбатах, на просёлках войны.

А потом после боя, в вас влюблялись герои:

«Напиши мне, сестрички, на излёте весны».

 

Медсестрички в погонах, в гимнастёрках зелёных.

Жизнь толкнула в окопы, вас со школьной скамьи.

Из-под шапок косички, и девичьи привычки.

Я вернусь домой, мама, только ты меня жди...

Б. Беленцов

 

Девчонка из санбата

Меня дразнили рыжей, конопатой

В том дальнем детстве, в те еще года,

И местные чижовские ребята

Проходу не давали — вот беда.

 

И Колька Спицын, первый заводила,

Кричал: «А ну-ка, от забора кыш!

Уронишь конопушку на перила —

И запросто Чижовку подпалишь».

 

Я плакала, резинкой щеки терла,

Да разве их отмоешь, ототрешь…

Но вот уже война берет за горло,

Вот от разрывов полыхает рожь.

 

Сухие отголоски автомата,

Ожесточенный ветер — мне в лицо.

И я, уже девчонка из санбата,

Склонилась над израненным бойцом.

 

И ахнула: да это ж Колька Спицын!

А он, почти что перестав дышать,

Вдруг прошептал: «Ну вот и всё, сестрица,

Бинтов, родная, на меня не трать…»

 

И тишина. И горький дух полыни.

Окраина заречного села…

Года, года. Войны уж нет в помине,

На волосы мне изморозь легла.

 

Хотя бы на день в детство возвратиться,

Где шумный двор, веселый скрип ворот,

И, встретив Кольку, вовсе не сердиться

За то, что снова рыжей назовет.

Т. Дунаевская

 

Катя Корнева

Сестра милосердия Корнева Катя,

Как просто сказала ты, слезы из глаз:

«Свое отжила я…» …К великой расплате

Слова эти звали, печальные, нас.

 

К великой расплате с фашистами звали.

Тебя уберечь не смогли… Ты прости…

И в лоб тебя, мертвую, мы целовали:

Нельзя нецелованной в землю уйти.

 

…Чу, песня влюбленных слышна на закате,

Не голос ли это нам слышится твой,

Сестра милосердия Корнева Катя,

Отставшая где-то от нас под Москвой?

А. Емельянов

 

Медсестра

— Этот, боюсь, не дотянет и до утра...

Страшное дело, как косит война народ! —

Врач матерится, и опытная сестра

Вдруг оседает, сжимая руками рот.

 

Боль, застревая на выходе, рвётся вон:

Вон из души, истрепавшейся просто в хлам.

В тесной палатке, на голой клеёнке — ОН,

Белый, как мел (даже в свете двух жёлтых ламп).

 

«Ты ж в сыновья мне годишься ... Совсем дитя!»

В горле теснится огромный колючий ком.

«Что же за мерзкая гадина так, шутя

Да со спины проколола тебя штыком?!»

 

Комья кровавых бинтов, как клубки из змей.

Женщина, плача, бежит из палатки прочь.

Молится, просит кого-то: меня убей!

Жить с этой ношей на сердце совсем невмочь!

 

Старый хирург папиросой пыхтит в ночи.

Тихо подходит к сестре, гладит по плечу.

— Знаю: устала, сломалась. Но мы — врачи!

— Я не хочу с этим жить. Больше не хочу...

 

Старый хирург подает носовой платок,

Тихо ворчит: — Ну и день, просто сущий ад!

В общем, давай-ка, Петровна, поплачь чуток...

И возвращайся обратно — спасать солдат.

 

Женщина входит в палатку. Бледней луны.

Губы трясутся. Но смотрит врачу в лицо.

— Я понимаю, нет выбора. Мы должны.

Жду указаний. Готова спасать бойцов.

Ю. Вихарева

 

Девочка, прошедшая войну

Девушку, совсем ещё девчонку,

С мягкою улыбкой после сна,

В скромном платье, с бантами и чёлкой

Увела безжалостно война.

 

Ужас, кровь и грохот канонады,

Госпиталь, походный медсанбат...

Твёрдо знала девочка, что надо,

Боль перетерпев, спасать солдат.

 

Маленькими ловкими руками

Бинтовала раненых, слепых.

Сколько писем написала мамам

За безруких пареньков седых.

 

На шинели ордена, медали,

Выправка военная и стать.

Только деток руки не держали,

Не успела деток нарожать.

 

Всех, кто дорог был, любим и близок,

Забрала разлучница-война.

Пожелтевший обгоревший снимок:

Два солдата в форме и она.

 

Предлагали сердце, душу, руку,

Жизнь, как в сказке, счастье чередой.

Да лежит один в Великих Луках,

А под Сталинградом спит другой.

 

И стоит в печали одинокой,

Слушая ночную тишину,

Ставшая седою раньше срока

Девочка, прошедшая войну.

Т. Лаврова

 

Санитарке-дружиннице

Ты с нами сегодня… Грохочет война.

Путь твой прост и суров.

Верный помощник, ты быть должна

Там, где раны и кровь.

 

Грохочет война. В горячем дыму

Живет полевой лазарет…

Здесь ты своя, и тебе потому

Дома роднее нет.

 

С тобою в палатку войдет тишина

И легкий ветер шагов.

Здесь нежность большая твоя нужна,

Твоя большая любовь.

 

И если бойцу дышать тяжело,

А голову жжет огонь,

Ты подойдешь и тихо на лоб

Ему положишь ладонь.

 

И раны совсем перестанут ныть,

И легче дышать бойцу,

И будто воздух далекой весны

Прохладой пройдет по лицу.

 

Ты, не смыкая глаз, до утра

Его охраняешь сон…

Светлое имя твоё: «сестра» —

Шепчет чуть слышно он.

Е. Жилкина

 

Улица Наташи Качуевской

Именем Наташи названа новая планета

 

В белокаменном квартале нашем,

Где дома старинные стоят,

Притулилась улочка Наташи —

С фронта не вернувшейся назад.

 

Шёл той светлой девушке двадцатый.

Пробил час, настал её черед,

Защищая раненых, с гранатой

Беззаветно ринуться вперёд.

 

…Пролетают стайки первоклашек,

Детский сад протопал чередой

По весёлой улице Наташи,

Под её кристальною звездой.

 

Поколение уходит наше,

Завершив солдатский подвиг свой.

По взгрустнувшей улице Наташи,

Словно по дорожке фронтовой.

Ю. Друнина

 

Подвиг медсестры

20.11.1942 г. в ходе контрнаступления 28-й армии под Сталинградом санинструктор 105 Гвардейского стрелкового полка Качуевская Наталья ценой собственной жизни спасла раненых. Гитлеровцы прорвались в тыл наших частей, немецкая пехота вышла к оврагу, где Наталья находилась с сорока пятью ранеными бойцами. Она взорвала гранатой себя, при этом уничтожив десять гитлеровцев. За время, пока Наталья была на фронте, она спасла 79 наших воинов. 12.05.1997 г. Наталье Качуевской присвоено Звание — Герой России посмертно.

 

Подвиг медсестры

(посвящается Наталье Качуевской)

 

Сапоги в сырой вязнут глине,

От усталости ноги дрожат,

На плечах из войны мешанины

Она раненых тащит солдат.

 

В кровь разодраны девичьи руки,

И коленки разбиты в кровь,

Всё в грязи — и шинель и брюки,

Только меньше чтоб было вдов.

 

Она тянет, несёт и толкает,

Вдруг разрыв, то прикроет собой,

Она воинам жизни спасает,

Медсестра ведь не ходит в бой.

 

Не стреляет из пулемёта,

И не водит тяжёлый танк,

Поиск раненых — вот работа!

Стиснув зубы, несёт в овраг

 

Из степи, где сейчас поле боя,

Где живому не уцелеть,

Свистит пулями, минами воет

И беснуется взрывами смерть.

 

— Эй, сестричка, подай водицы!

— Дочка, глянь, живой лейтенант? —

Измождённые, серые лица

Покалеченных русских солдат.

 

Вся надежда у них на Наташу:

Сорок пять их, одна медсестра...

— Как, сестрёнка, колотят их наши?

Ей назад возвращаться пора...

 

Ждут Наташу и здесь, и в окопах,

Как успеть, чтобы всем помочь?

В тыл прорвалась немецкая рота!

Не укроет, не спрячет ночь

 

Тот овраг, и на дне его раненых.

Как спасти их и чем защитить?

Губы в кровь искусала в отчаянии,

В двадцать лет очень хочется жить...

 

Речь гортанная ближе и ближе,

Скоро выйдут они на овраг.

— Немцы рядом, ребятушки, тише…

Ох, не милостив к нам будет враг.

 

В положение вникли солдаты,

Жизнь за дорого нужно отдать!

Есть ножи, пистолет и граната,

Дотянуться бы только, достать...

 

Сил бы чуть, что ушли вместе с кровью,

И впитались с ней в грунт и бинты!..

Но нахмурив решительно брови,

Тихим голосом, без суеты

 

Попросила Наталья гранату:

— По-хозяйски я встречу гостей!

Протянула ладошку солдату,

Молча отдал гранату он ей...

 

И у края степного оврага

Немцев встретила медсестра,

До фашистов каких-то три шага,

И Наталья решила: пора!

 

Пронеслись чередою картинки:

С мужем Пашей (родной, ещё жив),

Как со сцены она без запинки

Стих читала. И вздох затаив,

 

Зал молчал. Но картинок тех мало...

Ветра шквал леденящий в лицо!

Двадцать лет — это жизни начало!..

И немецких солдат кольцо.

 

Окружили фашисты Наташу,

Всё лопочут они на своём.

— Это вам вот — за Родину нашу!

Полыхнул куст разрыва огнём...

 

Шаг в бессмертие, вечная память,

И не сломленный Сталинград...

Тяжело это даже представить,

Как спасла ты, родная, солдат…

О. Пименов

 

Фронтовая сестричка

О Герое Советского Союза Зинаиде Туснолобовой

 

С фотографии выцветшей

В мир — глаза удивлённые...

Нос курносый, с веснушками,

Пухлый девичий рот.

Средь девчонок —обычная,

В жизнь по-детски влюблённая:

Вот такою ты, Зиночка,

Уходила на фронт...

 

Повзрослела ты сразу, фронтовая сестричка:

После школьного бала... и под ливень свинца...

Пряча слёзы в глазах, под пилоткой косички,

Под обстрелом тащила с поля боя бойца.

 

— Потерпи, мой хороший! — всем шептала девчушка:

— Обработаю рану — проживёшь лет до ста!!!

Лишь внутри, под шинелью билось сердце пичужкой...

Слышит стон средь убитых и — ползёт медсестра...

 

Каждый день, как, последний! В бой со смертью вступая,

Ты ползла по окопам через мины... И вновь,

Сотни жизней спасала медсестра рядовая:

Сквозь войну пронесла ты доброту и любовь.

С. Титова

 

Подвиг Нины Ивановой

...Кипела схватка. Воздух был распорот

Свинцом и сталью, злобным воем мин.

Земля и гарь к ней падали за ворот,

Но встала в рост она, как исполин!

 

Из-под пилотки высыпался волос,

Свинец горячий сердце ей прожёг.

— Вперёд, за мной! — раздался её голос,

И это был последний её вздох.

 

На зов сестры ответил сразу каждый

Всей силой братской воинской любви.

Бойцы, как львы, сломили натиск вражий,

Враг захлебнулся в собственной крови.

 

И девушка с открытыми глазами,

С пробитой грудью павшая навек,

Жить будет, словно доблесть, между нами,

И как с заглавной буквы Человек!

 

Она своею кровью оросила

Родную землю в битве огневой,

И подвиг этой дочери России

Позвал бойцов на новый жаркий бой!

П. Хизев

 

Стихотворение основано на реальной истории: медсестра Нина Иванова в бою под деревней Кащеево возглавила группу солдат, заменив выбывшего командира подразделения. Солдаты отбили контратаку противника, а Нина Иванова пала смертью храбрых. Это было на Курской дуге в 1943 году.

 

Военврач Надежда

Памяти военврача Надежды Розенфельд,

погибшей при освобождении Болгарии.

 

Поля войны — как ноющая рана.

Поля войны — свидетели немые.

Здесь похоронен военврач второго ранга —

Простая девушка из городка Немиров.

 

От берегов многострадальной Волги

И до отрогов древнего Пирина

Был путь у медсанбата долгим,

А так дойти хотелось до Берлина.

 

Был окружен врагами медсанбат,

Но вовремя поспела помощь.

Немало полегло тогда солдат —

Луна была кровавой в эту полночь.

 

И на земле Болгарии всегда

На строгих обелисках гордо

Горит пятиконечная звезда —

Как память благодарного народа.

А. Белкин

 

Военной медсестре

Военный госпиталь, больные

В тоске проводят вечера,

Их далеко края родные,

А рядом только медсестра.

 

Она на радость грусть меняет,

Подобно солнечным лучам,

Чужие жизни охраняет,

Не спит, дежурит по ночам.

 

И вновь солдат заснет довольным,

Он знает, что опять с утра,

Разбудит голосом спокойным,

Пусть не родная, но сестра.

А. Беляев

 

Ангел над битвой

Я всех вас так помню, солдаты.

Всех раненых. Коечки в ряд.

Военные горькие даты.

Военный посмертный парад.

 

Кого в дальний путь провожала…

Письмо сочиняла кому…

А жизни всё мало, так мало,

Уходит, куда, не пойму.

 

Крест Красный на белой повязке

В ночи красным солнцем светил,

А жизнь — материнская сказка

В виду хоровода могил.

 

Но мы поднимаемся с коек.

Но мы восстаём из гробов.

И строй, монолитен и стоек,

Волною катит на врагов.

 

А мы медицинские сёстры

Войны: нынче, завтра, вчера,

Нести нашу вахту непросто,

Нам старшая смерть медсестра,

 

Но к этой возлюбленной койке,

Ко шраму судьбы на щеке,

Иду осиянно, тихонько,

Со шприцем в воздетой руке,

 

Я жизнь, я святая молитва,

Я просто любовь, мой солдат,

Я просто твой Ангел над битвой,

Ни шагу, ни шагу назад.

Е. Крюкова

 

Лица в ночи

Я вижу вас. В проёме ли дверном,

В оконном закрещённом ли квадрате —

Вот тень. Вот лик. И думы об одном:

Пусть тот солдатик выживет в палате.

 

На койке ржавой, третьей от окна,

Под морфия инъекцией, под платом

Немого жара. Там — идёт война.

Здесь — скорбный бой немеркнущей палаты.

 

Я вижу вас. Близ швабры и ведра.

В огне стерильной операционной.

Стоящих до полночи, до утра

На вахте лазаретной и бессонной.

 

Девчонки, школьницы ещё вчера.

Хирурга понимают с полуслова.

Кровавый шёлк больничного ковра.

Вы сёстры милосердия святого.

 

Вы видите в лицо уродку-смерть.

Калечную. Глухую. Ледяную.

Вы шепчете: тебе нас не посметь

Всех перебить. Мы, весь народ, воюем.

 

Мы русские. Весь русский лазарет.

Порвём мы на бинты свои рубахи:

Казах, якут, татарин. Смерти нет.

И боли нет. И времени. И страха.

 

И только там, в ночи, я вижу вас,

С термометром и полным жизни шприцем,

С пронзительным свеченьем слёзных глаз,

В полночной тьме разрушенной больницы.

 

И лица тех военных медсестёр —

Как родовые строгие иконы.

Во времени ином горит костёр:

Так чудотворно, так неизречённо.

 

И на колени мысленно встаю

Пред каждым сестринским,

во мгле плывущим ликом:

Родные, забинтуйте жизнь мою,

Израненную памятью великой.

Е. Крюкова

 

Вальс лазаретный

Я сегодня в пилотке. Я сегодня в санбате.

Перевязка да марля. Фронтовая сестра.

В сапогах до колена. В белоснежном халате.

Бально белое платье. Больно: нынче, вчера.

 

Излеченье полдневно. Исцеленье ночами.

Вот укол чудодейный — будешь, братик мой, жив!

Перевязка дыханьем. Перевязка стихами.

Обнимаю стихами. Напеваю мотив.

 

На затылке — корзинкой — под шапчонкою — косы.

В битом зеркале вижу озорную весну.

Сколько раненых нынче! Я украдкою слёзы

Разотру кулаками и ладонью смахну.

 

Я хотела, чтоб юность. Я мечтала о свадьбе.

Лишь горчичная горечь лихолетной войны.

Перевязка надеждой: радость к сердцу прижать бы!

Перевязка судьбою: мы присяге верны.

 

Красный Крест на повязке — будто жгут на сосуде.

Завяжи ещё крепче! Болью всей завяжи!

Мы не Ангелы Божьи, мы военные люди,

Мы живём на обрыве, на границе души.

 

Мы ползём по-пластунски по смертельному полю,

По горящему полю, только звёзды одни.

Потерпи, мой солдатик, ты не чувствуешь боли,

Мы уже победили, вот салюта огни.

 

Табурет колченогий. Я сажусь к изголовью.

Спят в жару все герои. Спит в ночи лазарет.

Перевязка объятьем. Перевязка любовью.

Перевязка рыданьем. Исцеляющий свет.

 

Он ложится витками, с хрустом рвётся бинтами,

Он горит чистой марлей и уколом свечи.

Простыня снеговая. Слёзы, звёздное пламя.

Я всё плачу и плачу, в лазарете, в ночи.

 

Знаю, знаю всем сердцем: будет, будет Победа!

А война — это скальпель: боли, клятвы, суда.

Гаснет тусклая лампа. Море звёздного света.

Перевязка Победой: до конца. Навсегда.

Е. Крюкова

 

* * *

Нам храбрости не занимать.

Хирурги — наши генералы.

Молчит моя медичка-мать,

Она сегодня так устала.

 

Вот табурет и коридор.

И руки бросить на колени.

Кричат солдаты — страшный хор —

Поверх бинтов, снегов, ранений.

 

Они кричат поверх смертей.

Поверх атаки лиц незрячих.

Сестрица, чаю им налей

И с ложки покорми лежачих.

 

Нам ярости не занимать.

Освободим, спасём мы землю.

Молчит моя святая мать,

Закрыв глаза, минутно дремлет.

 

А завтра снова будет бой.

Злой. Ожидаемый. Внезапный.

Побудь наедине с собой.

Меня родишь ты завтра. Завтра.

Е. Крюкова

 

* * *

Сёстры мои. Сёстры.

Сёстры милосердия.

Эту дверь открою и тихо войду.

Вы мои слёзы. Вы мое бессмертие.

Наяву, во времени, в чужом бреду.

Вы чужие сёстры.

 

Вы чужие девочки.

Дочери, и матери, и жены, и…

Милосердье надвое, натрое не делится.

Вот оно — единое, родильное, в крови.

Вот оно — ребёнок… каждый раз рождается…

Я-то, хирургиня, застыла у стола…

Рана углубляется, кетгут разрывается,

Человека человек спасает, вот и все дела.

 

Человеку человек — тепло… хлеб… колыбельная…

Замерцала боль керосином золотым…

Закопчённое стекло… жизнь-смерть нераздельная…

Замыкается войны чёрный круг и дым…

Божий круг. Коловрат. Вековое колесо.

 

Время, ты по кругу! А мне — лазарет.

Снова раненых гора. Кровь пылает полосой.

Лишь во сне моей войны не было и нет.

А глаза открою — стон… жалуются, сердятся…

Бредят… дико вопят… стариками ли, детьми…

Я опять на войне — сестра милосердия.

Крепче ты меня, солдат, пред смертью обними.

И тебя я обниму. В смерть, в неё не верится.

Ты детей ещё родишь. Вернешься домой.

 

…сёстры мои. Сёстры.

Сёстры милосердия.

Мiръ лежит на койке, контуженный, немой.

Мiръ лежит, слепой, великий, насмерть перевязанный,

Весь обхваченный крестом, красным бинтом.

Мы его спасём. Как и было сказано.

Во Святом Писании. И сейчас. И потом.

Е. Крюкова

 

* * *

Рядом со мной, в лазарете моём,

рядом с операционным моим столом,

На поле боя, когда нельзя идти в рост,

только ползти.

В белых халатах, они все в грязи и крови,

они дом на слом,

Разбомблённый дом, Красный Крест,

на спине вдаль не унести.

Только на рукаве. Красный Крест мой — на рукаве.

Родные, вы ведёте войну со Смертию не в бою,

Не под грохот снарядов — здесь, на столе,

в простынёвой траве,

В белой, жгущей инеем, злой траве,

наискось разрезающей жизнь мою.

Хирургический стол. Милая! Скальпель! Иглу! Кетгут!

Веди бой за жизнь. Да, за жизнь. Да, за эту, юную, да.

Ты не знаешь, кто ранен вчера, кто умер сегодня,

и завтра они умрут;

Здесь, сегодня, сейчас — спасай эту судьбу,

ведь пришла беда.

Эту жизнь спаси! Этот мир спаси!

Да, вы все, слышите, Русский Мiръ.

Война, она только лишь началась.

Недавно. Вчера. Или века назад?

Дождь раненых идет стеной.

Река орущих, плачущих, над немыми людьми

Красным криком летящих,

руслом крови неудержно хлещущих в Ад.

 

А нам эту кровь останавливать!

Вату мне! Марлю! Жгут!

Бойцы выгибаются, болью исходят,

умирают у нас на руках.

Сараюшка возле села — наш лазарет.

Бессонный, кровавый труд.

На войне, видишь, как на войне.

Таблетками не убьёшь дикий страх.

Да, таблетки! Чёрт, закончились все, товарищ военврач.

Инъекцию кордиамина! Закончился.

Адреналин! Есть ещё?! Есть.

Ой, сестричка, как же болит… сил нет, больно как…

Больно, боец, не плачь.

А хочешь, поплачь. Усни, боец.

Во сне пусть приснится весь

Тебе мир, за него воюешь, за него ранен,

за него и помрёшь,

За великий наш Русский Мiръ,

только утром, солдат, проснись,

Ну а ты, сестрица, к столу, валидол под язык,

скальпель не трожь,

Он стерилен, прокипячён,

разрезает жизнь вдоль, поперёк, вверх и вниз.

 

…а ты, слышишь, вставай, эй, солдат, утро уже,

Завтра Пасха, цвета неба яйцо Фаберже,

а доктор в карман рукой — шасть, ничего не пойму,

Кусок сахару, завалялся в кармане, в табачных крошках,

не побрезгуй, держи,

То тебе подарок, сестра, ой, доктор, спасибо,

нужно вам самому,

А больной что лежит, не проснулся, груз двести,

да брось, не дрожи,

Наступаем, свернём лазарет,

нам теперь лишь вперёд и вперёд,

Ну да хватит трястись, побледнела вся,

на, нашатырь нюхни,

Отступает враг, наступаем мы,

и больше никто не умрёт,

Все уже герои, а значит, бессмертные,

ночью над лазаретом огни,

Недвижимых раненых что, бросать,

спокойно, за ними обоз придет,

Да, бросать, сестра,

доктор, я не могу, они так смотрят, они кричат,

Не бросайте нас, доктор, сестриченька,

белых простынок слепой ледоход,

Я остаюсь, товарищ военврач, ни шагу назад,

Нарушить приказ — трибунал, я знаю, расстреляйте меня,

Я сама выносила из боя раненых, товарищ мой военврач,

По земле расстелена плащ-палатка,

и я, ухватясь за край, тащу посреди огня

И ползу по земле, и тяну, волоку и тащу,

и тащу, хоть плачь,

Эту жизнь — через смерть!

Господи, ее к медали приставь!

Что вы там бормочете?! Присягу?! Устав?!

 

…что у тебя в санитарной сумке, сестра моя?

Йод. Вата. Бинт. Марля. Спички. Вода.

Больше ничего нет.

Ой, наврала. Спирт во фляге. А ещё смена белья.

А ещё фонарь и свеча: в темноте должен быть свет.

Вам, хирургам, спирт под расписку дают.

А мне сунул в сумку наш командир.

Так небрежно, косился в сторону.

…а я на бинты рвала с себя бельё.

Рубашонкой моей, в лоскуты разодранной,

зиянье кровавых дыр

На века заматывала,

бинтовала войны проклятой дымное бытиё.

Рубашонка моя, ещё теплая…

тела моего живое тепло…

Часто думала: вой снаряда —

и нет лазарета, и меня тоже нет.

Солнце вижу коричневым, в чёрных тучах,

сквозь копотное стекло.

Доктор, я остаюсь.

У меня в сумке бинт, спирт и свет.

У меня в сумке Время. Нет, вам его не покажу.

Оно не кричит. Не плачет. Оно тяжело молчит.

Завтра наша победа.

Нет, товарищ хирург, я не боюсь, не дрожу.

Я просто горю, в белом халате свеча,

Красный Крест, в чёрной ночи.

Е. Крюкова

 

* * *

Сёстры мои! Сестрички!

Бомбили… стреляли… взрывали…

Родимые сёстры мои! Лучезарные птички!

Вы глаза бойцам закрывали… вам глаза бойцы закрывали…

Над вами шептала неслышно:

Господи, Ты Сам их в Мiръ Иной проводи.

А как там, в Мiре Иномъ? Идут ли из крови дожди?

Райский там Сад цветёт — или война грохочет?

Рушатся зданья? Кричат, умирая, люди в полночи?

А говорят, тело умрёт, а душа бессмертна… летает на воле…

А больно ли в Мiре Иномъ? Плачут ли там от боли?..

 

Милые, девочки мои,

светлые Ангелы последней войны!

Да, ты, вот ты. Снятся ли тебе светлые сны?

Ангел мой, Ангел в кровавом халате!

Санитарный поезд сегодня прикатит.

Раненый затылком видит полотно железной дороги.

Машину разбомбили. Смерть на пороге.

В конюшне, близ околицы, лошадь стоит,

впряжена в телегу.

У лошади глаза, как у человека.

Как у солдата, что только из боя.

Она медленно, отчаянно качает тяжёлою головою.

Сколько раненых, девочки, мы в телегу уложим?

Запахнись в тулупчик, собачий до дрожи.

Раненые не дрова. Увезём десять?

А сорок останутся? На чём жизни взвесить?

На глазок? На безмене? На весах с-под картошки?!

Громко орёт лазаретная кошка.

На лошадке трюх-трюх,

лётчик нас видит с неба, вражина,

Бомбу сбросит,

склонилась рябина до самого тына,

А раньше была красотка-война,

сабли, казаки, папахи,

А пули всё те же, и всё те же в кровище рубахи,

И всё так же по полю ползли вы,

девчонки в касках,

И такие же танки навстречу,

сатаны стальные салазки,

Раскатают в кровавый блин,

а вам жизни спасать, вам смерти не надо,

Умереть лучше завтра, до рыдания, до снегопада,

А вам каски что миски, вы из них частенько едите,

То картовь, то кашу, то паутины морозные нити,

Повар на кухне вам половником из котла наливает

То сон, то хмельную явь, и музыка хлещет живая,

Эти песни про нашу Победу, мы победим,

всё будет как надо,

Сестрички мои, всё в руках горит,

бегу от солдата к солдату,

Перевязок конвейер, кручусь как челнок,

одна рана, другая рана,

А доктор все шьёт-зашивает, великий портной,

от смертей уже пьяный,

Доктор, дай помогу, я с иглой управляться умею,

Пока кетгут сквозь кожу тяну, и сама поседею,

Обезболить! Укол! Есть, товарищ хирург!

Попаду в вену с ходу,

Шприц оружье моё,

свеча над молитвой святого народа,

Лазарет это храм, в нем молюсь по утрам,

по ночам всё читаю молитвы,

Лазарет моя вера, надежда,

моя последняя битва,

Лазарет то любовь моя, ночь без сна,

с бедными криками боли,

Всей молитвою стонет война,

всей атакой солдатской отчаянной доли,

Лазарет это бой мой,

я каждый день, каждую ночь в нём воюю,

Нет медикаментов сегодня, а есть любовь,

ею ненависть перебинтую,

Операция, нет анальгина, щепку в рот, и грызи,

чтобы боль не выпустить в крике,

Операция, во имя Отца и Сына,

и Дух Святой малюет во тьме золотые лики,

То солдаты мои, я умру от любви,

к каждой душе живой, что страждет на койке,

Это наш военный Гомер, Илиада кровавых сфер,

запах зимней полынной настойки,

Шприц моё копьё, и моё забытьё, и прозрачный патрон,

вы лишь ранены, вы не убиты,

Вы не прокляты, нет,

вы не преданы, не разлюблены, не позабыты,

Вы на койках, на панцирных сетках, а мы сёстры ваши,

Мани, Веры, Ирины, Нади, Насти, Лары, Любы и Глаши,

Это страшно и больно, молитва и мужество,

жить под огнём и под пулей,

Надо жить, милосердие, надо любить,

мы сегодня на грош не уснули,

Все родные бойцы, всем медсёстры родня,

всем судьбу обезболить напропалую,

И безногим, безруким, безглазым, дай я тебя поцелую,

И опять наклоняюсь, и выживу нынче едва ли,

Целовали меня мои раненые, умирающие целовали,

Яко в церкви: в щёки, в лоб, со слезами,

как в Пасхальные светы,

То предсмертная Пасха,

Твой поцелуй, Господи, без ответа,

Вы глаза бойцам закрывали…

вам глаза бойцы закрывали…

Родимые сёстры мои! Лучезарные птички!

Бомбили… стреляли… жгли… пытали…

казнили… взрывали…

Война. Ночи без сна. Сёстры мои! Сестрички!

Е. Крюкова

 

* * *

Сестра милосердия. Твой лазарет. Раненых — огляди.

Бойцы лежат тихо. Сочится свет. Крест на каждой груди.

Герои войны. Военный хирург в каптёрке — ночь!.. — задремал.

Бинт, марля звёзд. Мир горек и прост. Верблюжий жар одеял.

Ах, этот скальпель… его лезвиё насквозь времена пробьёт.

Да, жизнь спасти. Подержать в горсти стерильный марлевый лёд.

Никто не умрёт. Эта вера в Дух… в его царенье и край…

И днём, и в ночи чертоломь за двух, сестра, только не умирай.

Двужильна ты. Свет — над головой. Война — до Победы — всегда.

Вчера — умирал. Сегодня — живой. Горят, кричат города.

Сестра милосердия. Твой солдат. За раненых — помолись.

За Русский Мiръ. Ни шагу назад. За свет. За Бога. За жизнь.

Е. Крюкова

 

* * *

Сестра, родная, моя летняя, вот ты, ты, да.

Помнишь меня, последнего? Раны сочти, года.

Ты подползла ко мне. Разрывы гремят вокруг.

Я лежу навзничь в грязи, огне, не чую ни ног, ни рук.

Рука перебита. Дошло.

А у тебя из сумки ножницы выпали, нож

Потерялся. Снаряды рвутся. Вместо крика лишь дрожь.

Ни ножа. Ни ножниц. Лицо приближаешь.

Улыбка. Зубы. Мне

Грызла зверицей мышцы и кожу,

я думал: это во сне.

Мягкие ткани. Ужас и дым.

На землю плевала кровь.

Слезами залейся. Горем упейся.

И снова: волчицей, без слов.

Резать жизнь зубов остриями! Это надо суметь.

И перегрызла. Вот боли пламя. Бинта белая плеть.

Ах ты!.. что?.. бинта не хватило.

Стащила с плеча едва

Гимнастерку. С неженской силой

оторвала рукава.

Я помню, что шептал тебе я,

солдат, безрукий, в бреду:

Сестра, ты вся моя семья… в огонь за тебя пойду…

Бинтуй скорей… мне снова в бой…

сейчас… скоро… опять…

А победим — вернусь за тобой…

будем на свадьбе гулять…

В атаку пойду… убью врага…

во имя твоё, сестра…

Люблю тебя… ты мне дорога…

мне в бой… сейчас… до утра…

А ты на меня глядела так,

будто я умер уже,

А ты была мой Родины флаг

на дымовом рубеже,

А ты слышишь, помнишь, как я умирал,

я просто так оживал,

Я просто так тебя обнимал,

так тебя целовал,

Сестра, ты ниже ко мне наклонись

всем инеем зимних трав,

Сестра, да ты вся моя жизнь,

пустой гимнастёрки рукав,

На кровотеченье немые жгуты,

наложенные стократ…

Сестра, да, это ты… Поцелуй. Губы горят.

Е. Крюкова

 

* * *

Ангел в окровавленном халате,

Приходи ко мне чайку попить.

Заварю чифир. Приди поплакать.

Попряди беседы тихой нить.

 

Душенька, сестричка, в полумраке,

с папиросой, над седым столом,

пред тобой сижу, верней собаки,

всё шепчу о прежнем, о былом.

 

То, что было до войны, забыто.

Помним… помним… делаем лишь вид.

Зыбко, нежно, призрачно и слито

со слезами боли и обид.

 

Расспрошу о тяжком или горьком.

Не ответишь — толку отвечать?

Столько видели смертей мы, столько

ужаса: на памяти — печать.

 

Улетают мысли гулким роем.

Стынет горький чай. Окурок смят.

— Все солдаты наши… все герои…

Я уж проверяла… тихо спят…

 

Жизнь — война. Осталось так немного.

Молча пить горячий страшный чай.

Жизнь — война. А смерть — она у Бога.

Ею мы оплатим дивный Рай.

 

Я сижу. Люблю тебя, сестрица.

Молча. Так судьбу ведут к венцу.

Мне война сегодня только снится.

Снишься ты. Слезою по лицу.

 

Я молчу. И ты молчишь. И молча

Ходят звёзды. Ночью боя нет.

Шёпотом, во тьме тяжёлой, молится

Раненый, холодный лазарет.

 

День Победы! День любви. Объятий.

Смерть войне! Живущим — исполать!

…Ангел в окровавленном халате,

Дай хоть руку мне поцеловать.

Е. Крюкова

 

* * *

Койки, утварь всякая, бельё…

Весь родной, родимый лазарет…

Все походное, святое бытиё

На минуту, на бессчётно лет.

 

Море, море раненых, прибой

Крови офицеров ли, солдат.

Потерпи, соколик, я с тобой.

Мы ни шагу, говорю, назад.

 

Мы забыли, что у нас болит.

Режем смерть ночами у стола.

Лампа керосинная горит

Зеркалом. Луна в ночи взошла.

 

Сколь народу в поле полегло…

Покричи, солдатик, не молчи.

Нож, зажимы, битое стекло.

Раненые сёстры и врачи.

 

Кровью плещет времени река.

Переправа… крики… тьма людей…

Седина морозом у виска.

Мне в мензурку спиртику налей.

 

Радио хрипение поймай:

Что о нас сегодня говорят…

Грай вороний. Клёкот птичьих стай.

Пулемёты выстроились в ряд.

 

Лазарет, затерянный в степи.

Рядом фронт, разрывы, волчий лес.

Потерпи, солдатик, потерпи,

Я широкий сделаю разрез.

 

Выпущу я боль, и кровь, и гной.

Постою у смерти на краю.

Обмотаю Мiромъ и войной

Рану преподобную твою.

Е. Крюкова

 

* * *

Я гляжу в зеркало. Там — лица, лица.

В касках, платках, забинтованы лбы.

Мне жизнь моя лазаретная снится.

Так я иду — от беды до судьбы.

 

Я лишь дыханием вас исцеляю.

Я лишь стихами в ночи вас лечу.

Старая, Господи, нет, молодая.

Лампу хирургу!.. а может, свечу…

 

Люди, усталости я и не знаю.

Боль утихает, кричи не кричи.

Я лишь надеждою вас исцеляю,

Верой бинтую вам раны в ночи.

 

Эта война справедлива до боли.

Освобождаем, клянёмся, молчим.

Я обхожу лазаретное поле

С нежным, последним огарком свечи.

 

Как вам сегодня, солдатики, спится,

Койки парадом построились, в ряд…

Я гляжу в зеркало: там лица, лица.

Лбы забинтованы, каски горят.

 

Режет хирург вас от Ада до Рая,

Крутится бинт снеговой пеленой.

Я вас, любимые, всех исцеляю

Только любовью, лишь ею одной.

Е. Крюкова

 

* * *

на войне милосердия сёстры творят невозможное

столько женщин и девушек толпы трудно представить себе

армия женских душ а душа-то гляди бескожая

тихо льётся из глаз тает слезой на губе

 

это Души Живыя воистину нас спасающи

от Смерти многоочитой укрывающи ликом объятием животом

долг перед Родиной — солдата сберечь и крест воскресающий

на него наложить верь не верь все равны под Крестом

 

под Красным Крестом любите солдаты сестёр ваших ласковых

они ваши матери ваши зазнобы ваши доченьки прекрасней нет на земле

вам смерть в лазарете кровью пропахшем покажется сказкою

коль сестра подойдёт без начала книга в руках чифир на столе

 

на табурет тихо сядет спросит ну как солдат тебе больно ли

может домой родне напишем письмо пока воет пурга

о чем мечтаешь вернуться домой там воля вольная

да нет сестра в отряд возвернусь и добью врага

 

дойду до берлоги где жёг он книги святые пророческие

где братьев пытал где бичевал нашего Бога в пыли

и пусть подыхает хоть тысячу лет в одиночестве

в колючей темнице на самом краю земли

 

а ты о чём мечтаешь милая душенька

красавица родная царевна сестричка моя

ну вот не плачь ну ладно хватит послушай-ка

ну вот виноват и зачем спросил бестолковый я

…а я держу подстаканник дрожит рука чай горячий плещется

отхлёбываю умираю воскресаю реву

мечтаю дожить до дня рожденья до дня заветного вещего

 

и счастлива буду знаешь коль доживу

отмечу ржаною корочкой мензуркою spiritus vini едучего

гроздью мёрзлой рябины а время всё-таки есть

да и Бог есть Он бросил нас в этот Мiръ по случаю

и вот воюем и умираем и вот мы здесь

и вот я за руку тебя беру солдатик мой миленький

 

ах Господи горячая ведь у тебя рука

и я молюсь за тебя и вслух и мыслями

и я обнимаю тебя наяву я рядом я так близка

и я целую тебя родной жарко по-настоящему

а все в палате спят а товарка скальпели кипятит

на стрехе топорщится инея мех

а завтра опять война и волною священной ярости

смывает злобу ненависть месть и последний грех

Е. Крюкова

 

* * *

об этом думать запрещено

чтобы не думать гляжу в окно

там воробьи

они хлеб клюют

уже столько минут

 

клюют клюют уже столько часов

столько молчания столько слов

а мне весь воздух кричит о войне

одной

одинокой мне

 

поеду поеду завтра туда

где я красива и молода

где я в лазарете опять сестра

средь сёстер ловка и быстра

 

врач курит ругается кричит: не спать

операцию сделает смолит опять

на меня наткнётся глазами

ты кто такова

поверх маски стерильно молчат слова

 

Белоснежное облако конница небес

грохот танков земных и железный бес

а я Ангел хирурга

скальпеля блеск

лазаретный марлевый арабеск

 

я стою молчу за белой спиной

военврач я твой Ангел ты будь со мной

вот тебе игла

вот тебе зажим

останавливай кровь

останавливай дым

 

останавливай этот последний взрыв

горьким спиртом святым потроха окропив

слёзным спиртом

я плачу

я просто свеча

лазаретная

оплываю ясна горяча

 

военврач мой товарищ ты дока ты ас

я плыву мимо крови мимо лиц мимо глаз

вон из операционной

начинается бой

будь со мной

и я буду с тобой

 

эй себе шепчу неужели я там

в лазарете том

он огромный храм

а я просто роспись малая над окном

там в притворе кровавом стальном

 

я на этой фреске застыла в огне

с койки тянется раненый навстречу мне

по щеке его глажу

как снег бледна

все равно милый кончится эта война

Е. Крюкова

 

Сим победиши

Дитя, часто слышу над собой, даже не понимая,

голос моей Души.

Она шепчет, я внимаю.

Её слова все, до дна, хороши.

Все слышу, все, до капли крови клейкой.

Иногда не разбираю слов.

Она шепчет: война, любимый, злодейка,

расстреляет в окопе снов.

 

Она шепчет: хирург, война — испытанье,

ты, прошу, её вброд перейди.

Её Бог послал помимо желанья;

поцелуй Его крест на груди.

Милосердия, да, одного милосердья

в жизни выше нет ничего.

Слышишь, сердце бьётся под рёбрами смерти:

значит, Божие торжество.

 

Ты хирург! Так спаси, спаси живое!

Острым скальпелем боль отсеки!

Пусть коровой реву, пусть волком вою

рядом, на расстояньи руки.

Она шепчет: я нежная нитка крови,

вытекаю из-под ножа.

Она шепчет: если в бой, встану наизготове,

не рыдая и не дрожа!

 

Она шепчет: не знаем волшебное слово,

чтобы крикнуть — и ужас взорвать.

Надо, милый, ещё дорасти до такого —

не убивать, а спасать!

Врач, профессия, милый, это такая —

никогда не уйдешь на покой:

Зашивать путь кровавый от Ада до Рая

прочной нитью, бараньей кишкой!

 

А я ей: не мешай, зашиваю брюхо

лучезарной, звёздной иглой.

 

Человечество, видишь, к ученью глухо,

зря вопим: сволочь смерть, долой!

А скажи мне, Душа моя, что же будет

там, за гранью, в далёком сне?

Оживут мертвецы? Образумятся люди?

Что на будущей грянет войне?

И каких буду я воскрешать убитых?

И какие рёбра вскрывать?

И каких вспоминать навек позабытых?

И какую Псалтырь читать?

 

Я ведь врач, это значит — почти священник,

вот уходит солдат во тьму,

А я над столом наклонюсь, исповедник,

у него покаянье приму.

Всяк из нас на войне. Всяк смертельно ранен.

Пуля вон, навылет, прошла.

Умирая, сплетаем травы дыханий.

На крови. На краю стола.

 

Это я оперирую?! Я — зашиваю?!

Хирургической лампой горю?!

Это я на столе под ножом умираю,

это я в потолок смотрю!

Это ты, о Душа, это ты воевала!

Это в поле ранена ты!

Я тебя зашивал — и ты оживала,

и бежала — от версты до версты!

 

Ах ты, Душенька, ты, голубка, сестричка…

Скальпель брошен… побудь со мной.

Средь зимы пой песню, милая птичка.

Мы войну убиваем войной.

Мы идём вперед. Я хирург лазаретный.

Вот курю. Вьётся сизый дым.

Мiръ, пускай он жестокий, злой, безответный.

С верой, правдой мы победим.

Глубоко папиросы блаженство вдыхаю.

Вот блаженство — побыть с тобой.

 

Она шепчет: война, любимый, такая.

Скоро утро. И снова — бой.

Е. Крюкова

 

* * *

Сестрою милосердия побуду на войне.

Я сильная, двужильная, я не горю в огне.

Тащу носилки: раненый, воды в ведре тащу,

Врагу, врагу проклятому я смерти не прощу!

 

Ночами спать не буду я. За всё держу ответ.

Ночами только дремлет пусть огромный лазарет.

Бойцы, я помогаю вам! Сейчас вот помогу!

Пилюли, марля и укол… водичку — на бегу…

 

Родной солдат из кружки пьёт. До дна его пою.

Потом так смотрит на меня — как сквозь судьбу мою!

Лежат бойцы, изранены… Я Ангелом при них.

Кому домой письмо пишу, кому читаю стих.

 

Опять повязки кипячу. И марлю, и бинты.

Вот из палаты слышу стон: сестричка, где же ты?!

А я не здесь… А где же я?.. себя я не найду…

В военном я безбрежии… в Раю или в Аду…

 

Вот ливень пуль неистовый. С полночи до утра.

А я стою под выстрелами, простая медсестра.

Гранаты связкой… Без следа уходит жизни свет…

Я танки не пущу сюда! В родимый лазарет!

 

И только помню вспышку я, огонь взорвался вмиг,

Весь лазарет, моя семья, единый страшный крик,

И танк горящий замер вдруг, и замер в небе гром,

И я лежала на земле лицом и животом,

И руки раскидала я, чтоб землю всю обнять —

Родимой ей, моей земле, сестра, и дочь, и мать.

Е. Крюкова

 

* * *

Это просто шприц.

Просто — блеск иглы.

Тихий голос: пить…

Тихий шёпот мглы.

 

Полночь. Я стою

Посреди войны.

Я уйду во мглу,

Где толпятся сны.

 

Все хирурги спят.

Все солдаты спят.

Тихо я сниму

Снеговой наряд.

 

Белый мой халат.

Белую метель.

Ангелы стоят.

Сторожат постель.

 

Сполох, жемчуг-свет

Неба посреди.

Спит мой лазарет

Со мной на груди.

Е. Крюкова

 

* * *

Солдат мой, я глажу тебя по щеке.

Сегодня очнулся. А сам вдалеке.

Ты сквозь меня смотришь: прозрачная я.

Зима налетает, метелью пыля.

 

Молчит лазарет. Тихо спит лазарет.

Полночный и снежный за окнами свет.

Глаза ты открыл. В них море огня.

В них жизнь или смерть? Ну, узнай же меня.

 

У койки твоей я сижу, медсестра.

И так продежурю без сна до утра.

В бою очень страшно. Там смерти жнитво.

Из боя спасли лишь тебя одного.

 

А кто тебя спас? Я тебя и спасла.

На грязном брезенте тебя волокла.

Меж диких огней, вдоль зальделой реки,

Слезою горячей вдоль снежной щеки,

 

И справа разрывы, и слева гремят,

Не бойся, солдат, потерпи, мой солдат,

Вон, видишь, в ночи нескончаемый свет,

Иконой горит наш родной лазарет,

 

Держись, мой солдатик, терпи, не умри,

Уже мы на кромке, у самой зари,

Уже переправа, уже благодать,

Реки вольной лава, брегов не видать,

 

Воды столько красной, и плещет в песок,

Седой молодой твой, кудрявый висок,

Вот ночь и палата, вот скальпель, зажим,

Огонь папиросы, сон, зеркало, дым,

 

Плывёт операции красный прибой,

Терпи, потерпи, помогу, я с тобой,

Проклятая смерть, глянь, она вдалеке,

Я плачу. Я глажу тебя по щеке.

Е. Крюкова

 

Старая санитарка

Все люди старости не хотят.

Боятся, ведьму, её.

А на войне — ни шагу назад.

Казённо её бельё.

Молчит её святой лазарет.

Там Ангелы в белизне

Парят над бойцами, их ярок свет,

И в небесах, и на дне.

 

Солдатам юным выходит срок,

А мы старые доктора.

Старуха нянечка — мятый сапог

Лицо: дожить до утра.

Нам два понедельника осталось жить.

А им ещё жить да жить!

Кто дико вопит, кто шёпотом: пить,

И рвётся тонкая нить.

 

Нет старости, юности на войне.

Пред смертию все равны.

Живу в тебе, а ты жив во мне,

Нам общие снятся сны.

Все люди едины знаешь где?

В молитве и в бою.

Мы все, мальчишка, зерно в борозде;

Посеяли жизнь твою.

 

Войною вспахали поле твоё,

Безжалостной бороной.

Когда ещё я увижу жнивьё

И хлеб вкушу золотой.

Я только старуха, вьюга-власа,

Старшая медсестра,

Я в нашем времени на полчаса,

Я прибыла из вчера.

 

Убрать. Застелить. Питьё. Укол.

Инфузия — в вену сок

Пьянящей жизни. От крови стол

Обмыть. Святой поясок

«Живый в помощи», да, надену, помог,

На молодого бойца.

Ножи отзвенели. Спаси Бог.

Отсрочен набат конца.

 

Я только всесущий морщинистый дух.

Палат игуменья днесь.

Ночами не сплю. Тружусь за двух.

Девчоночки рядом, здесь.

Они шустрее… они бойчей…

Бегут из тьмы в никуда…

Хирург владычней древних царей,

Мощна у него борода.

 

Мы столько жизней уже спасли,

А сколько ещё спасём.

Мы лодками жизни в море любви

Из моря смерти плывём.

И в тёмном зеркале тихо мелькнет

Туманом, призраком, мглой

Маска: под нею плачущий рот,

Над нею глаза закрой.

 

Морщины, дороги прожитых лет.

Изморщенных рук чугун.

Я нянька старая. Лазарет

Мой непобедимо юн.

Одни мальчишки. Каждый — герой.

Усните. Завтра — вперёд.

И там, в бою за святой горой,

никто

никогда

не умрёт.

Е. Крюкова

 

Тебе бы жить да жить

Когда лицо твоё на фото вижу,

Я думаю: «Тебе бы жить да жить

И нарожать сынов на радость мужу,

С годами внуков нянчить и любить».

 

Судьба твоя сложилась по-другому:

К нам ворвалась коварная война.

Ты в тот же год ушла на фронт из дому,

Сражалась там, куда звала страна.

 

Порой, не слыша мин, снарядов воя,

Ползла к бойцам ты сквозь едучий дым.

И выносила раненых из боя,

Спасая жизнь ребятам молодым.

 

Когда, свою предчувствуя кончину,

Солдат спросил: «Оставь меня, сестра»,

Ты со щёк своих слезинки скинув,

По-матерински за руку брала.

 

Когда сады дышали ароматом,

И солнце разгоняло твою грусть,

Тогда фашист в упор из автомата

Изрешетил свинцом девичью грудь.

 

Когда лицо твоё на фото вижу,

Я думаю: «Тебе бы жить да жить

И нарожать сынов на радость мужу,

С годами внуков нянчить и любить».

С. Лукиных

 

Медсестра

Я тащила вас грязью глинистой,

По грязи очень тяжело,

А была я совсем не жилистой,

Сорок восемь всего кило.

 

Аттестат получила с тройками,

Я отличницей не была,

И была я совсем не бойкою,

А на фронт всё равно пошла.

 

Я не помню, мне страшно было ли,

Может страшно, а может нет,

Из меня словно память вынули,

Только чудится лазарет.

 

Я и лица забыла многие,

Хоть по имени назови,

Только руки их, только ноги их,

Перебитые и в крови.

 

Мне хотелось, а я не плакала,

Хоть и сильною не была...

Кто-то шёл на Берлин атаками,

Медсестра на Берлин ползла.

И. Мацигура

 

Мы помним вас

От печки запах смоляной, древесный,

Трещат поленья, радуя теплом.

Сидит, нахохлясь, зимний день воскресный

У бабушки Настёны под окном.

 

Похож на маленького воробьишку,

Которого так хочется согреть.

Взъерошенные пёрышки в ледышках,

Замёрз, не получается взлететь.

 

А бабушка Настёна вся в заботах —

Надела шаль и куртку потеплей,

Дорожку чистит от крыльца к воротам

От снега. Ждёт с утра она гостей.

 

Сегодня знаменательная дата —

Разгрома войск фашистских под Москвой.

Девчата, рядовые медсанбата,

Там приняли свой первый в жизни бой.

 

Девчонки, видевшие много горя,

Служить своей Отчизне поклялись.

Солдат вытаскивали с поля боя —

Откуда только силушки брались!

 

Из шкафа фотографии достала,

Жаль поредел друзей надёжных строй,

Тех, с кем она к Победе прошагала

Дорогами, разбитыми войной.

 

Ах, Настенька-Настёна — медсестричка,

Мать, бабушка, подруга и жена.

На фото в сорок первом — две косички,

На фото в сорок пятом — седина

 

Прошло уже не мало лет с той встречи.

И бабушки Настёны с нами нет.

Горит, как память о героях вечный

Огонь. Сердец их негасимый свет.

 

Героям слава! Сохраним заветы

Тех, кто вернулся, кто погиб в бою.

Шагает Полк Бессмертный в день Победы.

И бабушка Настёна в том строю.

Л. Константинова

 

Фронтовая медсестра

Девчонка с русою косою,

Тебе бы горюшка не знать,

Но повенчалась ты с войною,

И дом теперь твой — медсанбат.

 

Ты воинам сестрою стала,

В атаку смело они шли,

А ты от страха не роптала —

Тащила за собой бинты.

 

В окопах мерзла, в лужах крови

Ты выживала, как могла,

И лишь сильней сжимала брови,

Тащила на себе бойца.

 

Дышала смерть порой в затылок,

Но ты спасала жизнь бойцам,

Домой же посылала снимок

Своим сестричкам-близнецам.

 

Тебе спасибо, дорогая,

Что жизнь спасла ты не одну,

Мадонна воинам, святая —

Не бросила ты их в аду!

 

Дошла ты смело до Берлина,

Спасая жизнь своих бойцов.

Теперь Победы годовщина,

Победа братьев и отцов!

Л. Бондаренко

 

Фронтовая медсестра

Горел закат солдатской кровью!

Мы, устояли до конца.

А медсестра с такой любовью

Спасала старого бойца.

Худая, юная девчонка

В окопах, на передовой...

Глаза её как у ребёнка,

С какой-то искоркой живой.

 

— Ну, потерпи ещё немного!

— Сейчас тебя перевяжу.

— Лежи спокойно, ради Бога!

— Тут безопасно, я слежу.

— Ещё чуть-чуть, чуть-чуть осталось!

— Не умирай! Сойду с ума!

И сердце девичье сжималось

Как будто ранена сама.

 

Отец и дочь в одной землянке.

Кто бы такое представлял...

Горели вражеские танки.

Кто был живой, по ним стрелял.

Земля, родимая, рыдала

От раны каждого бойца!

А медсестра? Она узнала

В солдате раненом отца...

 

А сколько их, сестёр-девчушек,

В окопах на передовой,

Вселяли жизни в наши души

И укрывали нас собой?

Закончен бой, поставим точку.

В себя пришедший в блиндаже

Боец сказал:

— Спасибо, дочка!

Ты стала взрослою уже!

А. Лихачёв

 

День победы

Сидит женщина сутуло,

Гладит старенький альбом.

Пиджачок на спинке стула

Отливает серебром.

 

Тихо шепчет, нежно гладит

Пожелтевшие листки —

Там девчонки «при параде» —

Жизни нежные ростки.

 

Сапоги не по размеру,

Гимнастёрки в талию

Ремешком стянули в меру.

Кое-кто с медалями.

 

Все живы ещё на фото —

Молодые, юные.

До конца войны — три года,

Долгие и трудные.

 

Нацепив очки вторые, —

Так уже привыкшая, —

Гладит лица молодые

Санитарка бывшая.

 

Вездесущим военкором

Много-много лет назад

В промежутке между боем

Снят гвардейский медсанбат.

 

Тут подружки боевые

Комсомолочками стали.

Все по званью — рядовые,

А в бою­то генералы.

 

Посылали в бой другие,

— Насмерть стой, — приказы были.

Они, хрупкие такие,

С поля раненных тащили,

 

С поля раненных спасали,

Животы и жилы рвали.

Под снарядами — искали,

А под пулей — бинтовали.

 

Приложила к сердцу фото —

От обиды сводит скулы.

Ведь сейчас заметит кто-то:

— Ну куда вы лезли, дуры!

 

Сколько их, послевоенных

Тех заумных подлецов,

— У войны, — твердят степенно, —

Ведь не женское лицо.

 

Кто лицо увидел в войнах?

Никакого у войны

Нет лица — лишь маска боли,

Маска смерти — сатаны.

 

Они ж ангелом спасенья

Разлетались по полям.

И святое вознесенье

Было им «наградой» там.

 

Сколько пало их в сраженьях,

Нецелованных порой,

Не рожавших в продолженье

Своей жизни молодой.

 

И сама душой остыла,

Как ушёл победный год —

Женихов­то мало было,

А невест — наоборот.

 

Так, с подружками в альбоме,

Прожила всю жизнь одна.

На чужих внучат в их доме

Любовалась из окна.

 

Нынче в школу пригласили —

Про войну всё, что да как.

Тихо звякнул орденами

Её старенький пиджак.

 

Только сердцем не расскажешь —

Душа памятью больна,

Как судьбу девчонок наших

Изломала та война.

С. Ханжин

 

Медсестра

Почему «медсестра»? Что за слово такое?

Я не брат ей, а просто один из больных.

Только слышится в нём что-то очень родное.

И нельзя путь к здоровью представить без них.

 

Так в бою, в роковые минуты атаки,

Там, где смерть, как на тризне, вовсю правит бал,

Где на сером снегу распускаются маки

Рядом с теми, кто молча на землю упал —

 

Остаются секунды на выбор дороги:

Или стой или дальше по жизни иди.

И решения здесь принимают не боги,

А медсёстры, изгнавшие страх из груди.

 

Сколько братьев по крови на землю вернули,

Сколько жизней солдатских от смерти спасли?!

Долетали до вас и осколки и пули,

И случалось, что вас с поля боя несли.

 

Эх, сестра-медсестра, что-то плохо мне снова.

Поддержи ты, как брата родного, меня.

Милосердие к ближнему — это основа.

Да и брат для сестры — это всё же родня.

А. Вырвич

 

Баллада о медсестре

посвящается Иванченко Диане Владимировне

 

«Сестра, помоги мне, родная», —

Чуть слышно боец простонал.

Она, сердцем чувствуя, зная,

Ползёт, стиснув зубы, в провал.

 

Воронка одна и другая,

Враг целится точно и бьёт.

Но страх свой превозмогая,

Сестричка к солдату ползёт.

 

Сейчас в этот миг всех сильнее

Орудий, грозящих убить,

Девчонка, фашистов смелее.

Как важно ей выжить и жить!

 

Прижавшись к земле милосердной

И чувствуя боль, как свою,

Из сил выбиваясь, усердно

Солдата спасает в бою,

 

Предательски бинт белеет —

Прямая мишень для врага,

Но рана открыто алеет,

Секунда сейчас дорога!

 

«Родной, потерпи, будем живы!

Нам только б к своим доползти!

А рядом гремят разрывы

И шквальный огонь впереди.

 

Им так далеко до Победы,

И каждый отрезок пути

Приносит страданья и беды,

Но выстоять надо, дойти!

 

И хрупкие девичьи плечи

Несли непосильный груз,

Дорог не искали легче,

От смерти спасая Русь.

Е. Леонова

 

Медсестра на поле боя

И стонала земля, и плакала…

На рассвете тяжелый бой,

И солдаты на землю падали,

Закрывая рубеж собой.

 

Кто убит был единым выстрелом,

А кто раненный падал вдруг.

На глазах слезы стыли бисером,

Лязг металла и вой вокруг.

 

Поле взрыто, кругом воронки,

Запах гари и грязный дым.

Вдруг возник силуэт девчонки,

Подползавшей к бойцам своим.

 

Очень милой была сестричка,

На щеке запеклась слеза.

И две рыженькие косички

Расплетались, прикрыв глаза.

 

Вдруг раздался стон из воронки…

И сестричка рванулась вниз.

Ниц солдат лежал, как ребенок,

Он боролся еще за жизнь.

 

Не трусливой была сестрица.

С глаз смахнула рыжую прядь.

Напоила бойца водицей,

Прошептала — «Не умирать»…

 

«Потерпи ты немного миленький,

Скоро я тебя дотащу.

Но не спи, говори, родименький»,

Призывала, прижавшись к плечу.

 

Но не видно еще медсанбата,

И с упреком глотала слезу.

Вдруг услышала стон солдата…

«Брось сестричка, сам доползу.»

 

«Ну куда тебе, слышишь родненький

Ноги ранены и спина.

Я тебе лишь кажусь молоденькой.

Уж семнадцать мне, я сильна!»

 

Уставала, теряя силы,

Но, что мочи опять волокла.

И тащила бойца из могилы,

До санбата с ним доползла.

 

Сколько жизней спасла сестричка

За бойцами бежала в бой

Ты солдат с золотой косичкой,

Друг надежный наш боевой.

 

И в душе нет опять покоя.

Медсестра, как всегда, в строю.

И ползешь ты по полю боя,

Оставляя там юность свою…

Т. Суздальская

 

* * *

С красным крестом медсанбата

Вы по дорогам войны

Шли, чтобы год сорок пятый

Стал родником тишины.

 

Раненым — выше награды

Нежность заботливых рук,

С болью, с бессонницей рядом —

Низко склонившийся друг.

В. Татаренко

 

Мне снилась война

Мне снилась война. Мне кричали: «Сестра!»

И я бинтовала без устали раны.

И не было сна: я всю ночь до утра

Солдат выносила с той самой поляны,

Которую мы отстояли вчера.

А завтра опять будет бой за кусочек

Родимой земли. Не хватает костра —

Весною такие холодные ночи.

 

Колышется ветка на фоне луны,

И тучи сбиваются в тесную стайку...

Меня прямо в сердце бьёт чувство вины,

Что лишь на живом поправляю фуфайку...

 

Морозец. И лужи подёрнуты льдом.

А там, на поляне — так жарко от крови!

Мы очень устали, нам хочется в дом,

К пельменям и водке всех тёщ и свекровей.

 

Домой бы скорее, домой бы — к родным,

Увидеть любимых, обнять их за плечи.

Но только война впереди, только дым,

И с этого света на тот — недалече!

 

Я многим бойцам здесь уже не нужна,

Ни помощь моя, ни девчоночьи силы.

Но слышу, зовёт кто-то. «Эй, старшина!

Ты жив?» — я у ночи тихонько спросила.

 

Он жив! И я снова тащу по земле

Ещё одного под защиту оврага.

Мы знаем, что мы в окруженье, в котле.

Но помним приказ: «Продержаться! Ни шагу

Назад!» Мы к утру подкрепление ждём:

Кто курит, кто спит, чью-то мать поминая.

Меняю повязки под звёздным дождём,

При свете луны мужиков пеленаю.

 

Один, в гимнастёрке дырявой, Герой

С простреленным лёгким, назвал меня дочкой.

А тот, что не струсил в атаке, второй,

Сестрой называет: «Сестра, мол, и точка!»

 

Я лишь санинструктор, но я им, как мать —

Простая военного времени драма.

Комбат, навсегда уходящий, сказать

Успел мне в глаза: «Ты прости меня, мама!»

 

«Ещё потерпеть! Наших, слышь, голоса?»

Беснуется ветер, слова с губ срывая.

Но мне не успеть — снайпер смотрит в глаза.

Так хочется жить!

Просыпаюсь...

Живая!!!

О. Шарова

 

Пела гармошка

Пела гармошка негромко,

Нежности, грусти полна.

Плакала тихо в сторонке

Девушка в белом, одна...

 

Юный солдатик встал рядом...

Нравилась парню она...

Где-то взрывались снаряды,

Где-то за лесом война...

 

Трудно служить в медсанбате,

Сдерживать слёзы нет сил...

Девушку в белом халате

Парень на вальс пригласил.

 

Кружится, кружится пара,

Им тридцать пять на двоих.

Сыплет рябина кораллы,

Слёз не скрывая своих.

 

Пела гармошка негромко,

Нежности, грусти полна.

Пара кружилась в сторонке...

Как ты жестока, война.

 

Милые, юные дети...

Смерти нависла уж тень.

Парень погиб на рассвете,

А медсестра через день.

В. Полянина

 

Сестричка медсанбата

Девчонка медсестричка,

Рогулечки-косички,

В глазах свет необычной доброты,

Лечила и спасала,

Ты устали не знала,

Совсем ещё ребёнок,

Заботилась, как мать родная ты.

 

Советского солдата

Ты к жизни возвращала;

Он снова, как и раньше, был в строю,

Он вспоминал сестричку,

Рогулечки-косички,

И бился он с врагами

За девочек сестричек,

За девушку любимую свою.

 

Девчонка-медсестричка,

Рогулечки-косички;

Прошла ты все дороги той войны,

Ночей не досыпала,

Лечила и спасала

Защитников, сынов своей страны.

В. Полянина

 

Медсестра

Тащила сестра с поля боя солдата,

Из сил выбиваясь, под пулями шла...

«Мне б только тебя дотащить до санбата —

Там сделают все, чтобы боль отошла!»

 

У девушки пот из-под шапки струится...

«Терпи, мой соколик! Держись, мой родной!

Ведь мы уже рядом с фашистской границей,

И скоро — победа! Вернешься домой!»

 

Проносятся пули немецкие низко,

От них закрывая солдата собой,

Сестра ему шепчет: «Санбат уже близко,

Осталось чуть-чуть! Потерпи, дорогой!»

 

Последние метры... Последние силы...

Она улыбнулась: «А вот медсанбат!»

И тут вражья пуля ее подкосила:

Упала сестричка, и смолк автомат...

 

На польско-немецкой далекой границе

Могилка стоит с одинокой звездой.

И знают поляки: лежит здесь сестрица,

Что жизни спасала, рискуя собой.

 

О подвиге том люди не забывают,

Спасенные помнят тот бой роковой,

Девятого мая всегда приезжает

На эту могилку мужчина седой...

 

Стоит он и ландыши крепко сжимает,

Глаза пеленою слеза залила...

Старик медсестру до сих пор вспоминает,

Которая жизнь за него отдала.

И. Данильченко

 

Фронтовые сестрички

Фронтовые сестрички, рядовые санбата,

Под косынкой косички да повязка с крестом.

Наше горькое лихо вас послало в солдаты,

Безмятежную юность отложив на потом.

 

Недотроги-тихони, часовые рассвета,

Ворожеи-знахарки занемогшей Руси,

Вам бы кукол баюкать в ваши нежные лета,

А не глину окопов сапогами месить.

 

Боевые подруги, Ольги, Кати да Гули,

Взгляд насмешливо-строгий и смешочки в речах.

Сколько дерзких и смелых вы для дома вернули,

Уходящих из жизни вынося на плечах.

 

Недомерки-девчонки, огневая порода,

Феи жизни и света на горячем пути.

Хорошо, если время вам отмерило годы,

И успели вы счастье в этой жизни найти.

 

Наше горькое лихо вас послало в солдаты,

Безмятежную юность отложив на потом.

Фронтовые сестрички, рядовые санбата,

Под косынкой косички да повязка с крестом…

В. Игнатиков

 

Фронтовые мадонны

Фронтовым медсестрам

 

Вдогонку семенит за строем, шумно топоча,

Опять не с той ноги начав свое движенье.

В шинели утопает с богатырского плеча,

Гремит кирзой… И вызывает уваженье…

 

Ладони и колени — стерты, словно наждаком, —

На ощупь помнят, вплоть до метра, поле боя.

Она не плачет — к горлу лишь подкатывает ком,

В глазах бездонных меркнет небо голубое…

 

Ужата талия девичья жестким ремешком,

Торчит из-под пилотки вздорная косичка.

Тихоня, скромница… Но обласкает — матерком,

Коль забалуешь… А зовут — любя — «сестричка».

 

Перепоясана поверх вместительной сумой,

На ней горит заметный крест, в цвет крови — красный.

Она с ней всюду неразлучно — и в мороз, и в зной…

Небросок облик фронтовых мадонн прекрасный…

 

Их тяжкий труд — то не служенье радостное муз:

Война ярмом на их по-детски тонких шеях.

Из-под огня они бесценный с поля боя груз —

Бойцов сраженных тащат на себе в траншеи…

 

В дыму, как сажа черной, перепачканы землей,

Политой павших и живых горячей кровью,

Вершат под пулями святой долг милосердья свой

С, умом непостижимой, жертвенной любовью.

 

Собой рискуют — и моргнуть не успевает глаз —

Им будто бы плевать на собственные беды…

Они не люди… Ангелы, живущие меж нас

И приближающие светлый час победы…

В. Панфилов

 

Фронтовая сестра

Медсестра — такое привычное слово,

С ним встречаемся в жизни мы очень часто.

Смысл его понятен любому,

Каждому оно предельно ясно.

 

В годы войны — сестра милосердия,

Сандружинница, фронтовая сестра.

Сколько нужно сил и терпения,

Чтоб с начала пройти до конца.

 

В сорок первом вставали девчонки

В ряд с отцами, мужьями и братьями,

Заменив свои платья на гимнастёрки,

И сказав напоследок: «Прощайте, матери!»

 

Их встречали скупые на жалость

Мужские суровые лица,

И до боли сердце сжималось,

Как будто бы сон им приснился.

 

Нет не сон! Это было явью!

Было правдой страшной и грозной!

В них война смертоносной рябью

След оставила, ранила остро.

 

И в минуты отчаянья, боли,

Когда жить не хотелось на свете,

Они были девчонки, не более,

Успокаивали, словно дети.

 

Война не щадила их молодости,

Радости и мечтания.

Она приносила лишь горести,

Мук фронтовых страдания.

 

Им бегать бы в платьицах пёстрых,

Кружиться бы в вихре танца,

Не слышать разрывов грозных,

Свинцовых пуль не касаться.

 

Сколько раз они содрогались,

Видя муки, горе и слёзы,

И как будто снова рождались,

Позабыв про нужду и морозы.

 

В День Победы, ты вспомни, родная,

Всех друзей дорогих и близких,

Что к Победе шли, погибая,

А война прибавляла списки...

 

Так живи же, сестра фронтовая,

Много зим ты живи и вёсен.

Как на небе звезда голубая,

Ты дари людям добрую осень!

Е. Киргизова

 

Медицинским сестрам войны

На рельсовых стыках

Военных дорог,

В израненных недрах

Теплушек — молитвой —

— ...Сестра,

Раскури огонёк,

Согрей мне

Озябшую душу... —

 

Последняя просьба,

Горячечный мрак...

Ты, сжав онемевшее

Сердце,

Бросала его на редут,

Как кулак,

в лицо сатанеющей

Смерти.

 

—... Родной, потерпи,

Ты не смей засыпать...

Держи мою руку,

И слушай... —

И в тёплых ладонях,

Как нежная мать,

Ты к богу несла

Его душу.

 

Сестренка, сестра,

Белоснежный десант,

Красавица, или не очень...

Вам впору к лицу

Золотой аксельбант,

Победы великий рабочий!

Н. Горлина

 

Товарищ медсестра

Навстречу ужасу и боли,

На отдаленное «УРА!»

По растревоженному полю

Спешит Товарищ Медсестра.

 

Она — жива. Она — любима.

Над ней не рыщет вороньё.

Снаряды — мимо, пули — мимо,

Но, может, эта вот — в неё…

 

Бойцов измученные лица,

Родные, темные, как мир:

— Сюда, скорей сюда, сестрица!

Скорее! Ранен командир!

 

И вновь ползти по дымной гари,

Кляня размытый чернозём,

Шептать усталыми губами:

—Терпи, родимый, — доползём!

 

Как далеко до медсанбата!

А за рекой — седой рассвет,

Косые строчки автомата

В её неполных двадцать лет.

 

Пережила, перестрадала,

Всё выдержала, всё снесла.

А сколько ты смертей видала,

А сколько жизней ты спасла!

 

…Сегодня нас не взрывы будят,

А солнце, ясное с утра.

Но вновь в беде на помощь людям

Спешит Товарищ Медсестра.

 

И мы в долгу перед тобою

За то, что в прошлом и сейчас

Бессменно ты на поле боя

За жизнь, за молодость, за нас.

В. Ивашкина

 

Медсестры

Там впереди кромешной ад.

Там батальон бросает вызов смерти.

Есть путь вперёд и нет назад.

Война шинкует судьбы человечьи.

 

А следом в раскаленную пургу

Под визги пуль, шальных снарядов злобу,

Сестрички медицинские идут

Тех отыскать, кто жив, но очень близок к богу.

 

И надрываясь, не по-женски, на плечах,

Где волоком, презрев усмешку смерти,

Как матери, заботясь о бойцах,

Спасают жизни из военной круговерти.

 

Поклон вам, женщины войны,

Всем павшим и беду прошедшим эту.

Пусть бог воздаст за доброту, труды.

За жизни сбереженные, Победу.

А. Денисов

 

Сестра

Сероглазая женщина с книжкой присела на койку

И, больных отмечая вдоль списка на белых полях,

То за марлей в аптеку пошлет санитара Сысойку,

То, склонившись к огню, кочергой помешает в углях.

 

Рукавица для раненых пляшет, как хвост трясогузки,

И крючок равномерно снует в освещенных руках,

Красный крест чуть заметно вздыхает на серенькой блузке,

И, сверкая починкой, белье вырастает в ногах.

 

Можно с ней говорить в это время о том и об этом,

В коридор можно, шаркая туфлями, тихо уйти —

Удостоит, не глядя, рассеянно-кротким ответом,

Но починка, крючок и перо не собьются с пути.

 

Целый день она кормит и чинит, склоняется к ранам,

Вечерами, как детям, читает больным «Горбунка»,

По ночам пишет письма Иванам, Петрам и Степанам,

И луна удивленно мерцает на прядях виска.

 

У нее в уголке, под лекарствами, в шкафике белом,

В грязно-сером конверте хранится армейский приказ:

Под огнем из-под Ломжи в теплушках, спокойно и смело,

Всех, в боях позабытых, она вывозила не раз.

 

В прошлом — мирные годы с родными в безоблачном Пскове,

Беготня по урокам, томленье губернской весны...

Сон чужой или сказка? Река человеческой крови

Отделила ее навсегда от былой тишины.

 

Покормить надо с ложки безрукого парня-сапера,

Казака надо ширмой заставить — к рассвету умрет.

Под палатой галдят фельдшера. Вечеринка иль ссора?

Балалайка затенькала звонко вдали у ворот.

 

Зачинила сестра на халате последнюю дырку,

Руки вымыла спиртом, — так плавно качанье плеча,

Наклонилась к столу и накапала капель в пробирку,

А в окошке над ней вентилятор завился, журча.

Саша Чёрный

 

Сестры милосердия

Сестры милосердия, ангелы земные,

Добрые и кроткие, грустные немного,

Вы, бальзам пролившие на сердца больные,

Вы, подруги светлые, данные от Бога.

 

Вам — благословение, сестры душ усталых,

Розаны расцветшие, там, на поле битвы,

И в крестов сиянии, ярко-ярко алых,

Тихо принимавшие раненых молитвы...

Князь Владимир Палей

 

Рыдала операционная сестра

Рыдала операционная сестра.

За двадцать лет я не видал такого.

Ее Алешку, что ушел вчера,

Со скал сегодня сняли чуть живого.

 

Она с утра стояла у стола,

Работа началась с лучом рассвета,

Внезапно будто пуля обожгла,

Как будто бы вокруг не стало света.

 

То тихо милый голос прошептал:

«Любимая, родная, я вернулся...»

Ее Алешка на столе лежал —

В чужих горах он пулей захлебнулся.

 

Три слова прошептал, не произнес,

Но тишина набатом загудела.

Он в этой тишине ушел в наркоз,

В родные руки отдал свое тело.

 

Еще вчера у лунного шатра

Они мечтали о совместном счастье,

А вот сегодня, с самого утра

Переживают первое ненастье.

 

Сестра рыдала молча. Тишину

Лишь нарушали аппаратов звуки,

Тех аппаратов, что могли ему

Помочь преодолеть часы разлуки.

 

Я чувствовал рыданье по глазам,

В которых отражалась бездна горя.

Я чувствовал рыданье по рукам,

Работавшим, с тяжелым горем споря.

 

Рыдала операционная сестра,

Рыдала, помогая мне без слова,

Я чувствовал, как боль ее остра,

Я не хочу такое видеть снова...

Г. Костюк

 

Молитва военного врача

Прошу тебя, милая, выживи!

Нам нужно встретить рассвет!

Тебя конопатую, рыжую

На тот не отдам я свет!

 

Тебя, с косичками грязными,

Туда не отпустит тот

Старик с батальона связи,

Что у палатки ждет.

 

Ты знаешь, прямо за нами

Красивый пологий склон.

Всю ночь за него зубами

Держался твой батальон.

 

Прошу тебя, милая, выживи!

Нам нужно встретить рассвет!

В твоем батальоне связи

Другой санитарки нет...

А. Червяков

 

До боли сжимаю руки

До боли сжимаю руки.

В окно проревел раскат.

Сканирую кожей звуки:

гроза, «Ураганы», «Град»?..*

 

И вновь задрожали стены.

Диспетчер даёт добро.

Летим, не включив сирены,

там — раненная в бедро.

 

Она родилась в рубашке.

Везём её через дым

с бессменным шофёром Сашкой,

что стал мне почти родным.

 

* «Ураган», «Град» — реактивные системы залпового огня.

А. Вечкасова

 

Няня

Пуля у предсердия:

жить — не жить.

Наклонилась седенькая.

«Пить, пить!»

 

По губам иссохшим,

словно дождь в пустыне,

марлевым тампоном

оросила.

 

Пульс на самой грани.

Жить — не жить,

бьется в подсознании:

«Пить, пить, пить!..»

 

Врач сказал устало:

«И этот на краю»

Кровь?

Поспешно встала:

«Возьми мою».

 

Глаза открылись медленно,

поплыли ввысь.

«Не велено, не велено,

не шевелись!..»

 

Приподнялись соседи

с носилок, с волокуш…

О великое милосердие

женских душ!

В. Динабургский

 

Доброта

Старенькая, в стираном халате,

С горькою улыбкою у рта,

Тихо няня ходит по палате,

Как сама земная доброта.

 

Здесь никто не близкий ей, не дальний,

День — что чаша, полная забот,

А народ капризный госпитальный

Лишь её, одну её зовёт.

 

Слава вам, хирурги-чародеи,

Но поклон и женщине святой,

Что, искусством вашим не владея,

Все сердца врачует добротой.

 

И не видя в этом деле сложности,

Зная — швы под марлею горят,

Няня кормит манной кашей с ложечки

Дюжих, но беспомощных ребят.

 

…Вот устала от забот и жалости,

Задремала, сидя, до зари.

Ты, приятель, не зови, пожалуйста,

Если можешь, няню не зови.

 

Спит она, лекарств вдыхая запахи,

Спит под шелест летнего дождя.

Не прощайтесь с доброй няней за руки,

А целуйте руки, уходя.

Ю. Полухин

 

Плачущие руки

Под смолистыми стрехами

Прятались голуби.

Обезумевший ветер

Врывался в жилье.

А на озере,

Встав на колени над прорубью,

Госпитальные няни

Полоскали белье.

Задубели на них

Телогрейки и чеботы,

А работе, казалось,

Не будет конца.

Но в груди их стучали

Упрямые молоты —

Милосердные, сильные в горе

сердца.

На солдатском белье,

В этом пекле морозном

Густо пролитой крови

Ржавели следы.

С женских пальцев стекали,

Как горючие слёзы,

На лету замерзавшие

капли воды...

Мы не часто друг к другу

Бываем внимательны.

Даже прошлое вспомнить —

И то недосуг,

Но вовек не забыть мне

Усталых, старательных,

Обожженных морозом

Плачущих рук...

Л. Татьяничева

 

Фронтовой медсанбат

Я скажу тебе, брат,

фронтовой медсанбат —

Не окоп, но такое же пекло.

Будь же трижды он свят,

брезентухи накат,

Где Победа рождалась из пепла.

 

Фронтовой медсанбат,

бой за жизни солдат

У переднего края сраженья.

Пять палаток-палат,

полог в латках заплат,

Где хирург — Царь и Бог положенья.

 

Фронтовой медсанбат,

на стене автомат,

Сколько раз выручал он в атаке.

Про спасённых солдат,

отгоревший закат

Ещё будут писать на литфаке.

 

Фронтовой медсанбат,

слёзы русских девчат

Над солдатом, погибшим безвинно.

Посуровевший взгляд

уцелевших ребят,

Кому званье от века — мужчина.

 

Фронтовой медсанбат,

где осколки звенят,

Ударяясь о тазика днище.

Там усталый медбрат

отдохнуть бы был рад,

Распоров тесаком голенище.

 

Но везут в медсанбат

ЗИСы новых солдат,

Искалеченных злою войною.

ГКО дал мандат,

напрягаясь в сто крат,

На готовность к смертельному бою.

 

Я скажу тебе, брат,

фронтовой медсанбат —

Не окоп, но такое же пекло.

Будь сто тысяч раз свят

брезентухи накат,

Где Победа рождалась и крепла.

В. Лахно

 

Полевой медсанбат

Полевой медсанбат…

И носилками в ряд

Всё заставлено, нет и прохода.

Кто-то громко кричит,

Кто, сжав зубы, молчит…

Только всё прибывают подводы.

 

Сколько будет ещё?

Потерял уже счёт…

Ведь вчера началось наступленье…

И, форсировав Буг,

Пошатнулся я вдруг, —

Получил пулевое раненье.

 

Так попал в медсанбат

И тому был я рад, —

Оказалось раненье не страшным…

Видно, мимо прошла, —

Смерть меня не нашла,

Не смертельным был бой тот вчерашний.

 

Мне хирург говорил,

Нервно, в спешке, курил:

— «Ты, наверно, в рубашке родился…

Чуть повыше, на треть…

И мгновенная смерть…

Видно, ангел-хранитель спустился…»

 

Медсанбат полевой

Стал моею судьбой.

Медсестра… сколько лет уже вместе!

И смеётся она:

— «Видно, рана твоя

Проложила дорогу к невесте…»

Т. Цыркунова

 

Тыловой госпиталь

Все лето кровь не сохла на руках.

С утра рубили, резали, сшивали.

Не сняв сапог, на куцых тюфяках

Дремали два часа, и то едва ли.

 

И вдруг пустая тишина палат,

Который день на фронте нет ни стычки.

Все не решались снять с себя халат

И руки спиртом мыли по привычке.

 

Потом решились, прицепили вдруг

Все лето нам мешавшие наганы.

Ходили в степи слушать, как вокруг

Свистели в желтых травах тарбаганы.

 

Весь в пене, мотоцикл приткнув к дверям,

Штабной связист привез распоряженье

Отбыть на фронт, в поездку, лекарям —

Пускай посмотрят на поля сраженья.

 

Вот и они, те дальние холмы,

Где день и ночь дырявили и рвали

Все, что потом с таким терпеньем мы

Обратно, как портные, зашивали.

 

Как смел он, этот ржавый миномет,

С хромою сошкою, чтоб опираться,

Нам стоить стольких рваных ран в живот,

И стольких жертв, и стольких операций?

 

Как гальку на прибрежной полосе,

К ногам осколки стали прибивает.

Как много их! Как страшно, если б все…

Но этого, по счастью, не бывает.

 

Вот здесь в окоп тяжелый залетел,

Осколки с треском разошлись кругами,

Мы только вынимали их из тел,

Мы первый раз их видим под ногами.

 

Шофер нас вез обратно с ветерком,

И все-таки, вся в ранах и увечьях,

Степь пахла миром, диким чесноком,

Ночным теплом далеких стад овечьих.

К. Симонов

 

Тыловой госпиталь

За окошком

дышит холод.

Ветер

воет

на луну…

Помещенье

нашей школы

занял госпиталь

в войну.

Здесь легко обосновались

предвоенные слова.

И палаты назывались:

Третья — «Б»,

Восьмая — «А».

И хотя для неученых

медицина —

темный лес,

в школе выяснялось четко,

кто — «жилец»,

кто — «не жилец»…

Многодетные гвардейцы —

вечные ученики —

здесь учились,

будто в детстве,

делать первые шаги.

И метался по палате

стон полуночный:

«Сестра!..»

И не только службы ради

бодрствовали доктора

с покрасневшими глазами…

Здесь —

безжалостен и строг —

шел

невиданный экзамен,

нескончаемый урок,

где на всех —

одна задача:

даже если тяжело,

выжить —

так или иначе.

Выжить —

Гитлеру назло!..

Шло учение рисково,

но одно известно мне:

кончившие

эту школу

больше знали

о войне!..

К остановке шли трамвайной,

уходили,

излечась.

Краше грамоты похвальной

было

направленье в часть.

А еще —

слова привета.

И колеса —

сердцу в такт…

Знаю я,

что школу эту

покидали и не так.

Инвалидная команда

трубы медные брала.

Долго,

страшно

и громадно

эта музыка ползла.

Ежедневная дорога

будто —

личная вина…

…А война была

далеко.

Далеко́ была

война.

Р. Рождественский

 

Военные госпиталя

Они в суровую годину

Держали свой рубеж в тылу,

Врачи не разгибали спину,

Оставить чтобы всех в строю.

 

Но не всегда им удавалось,

Война жестокая была,

Всё мясорубкой называлось,

Там получали все сполна.

 

Все были в госпитале вместе,

Кто сам ходил и ложку брал,

И кто прикован был на месте,

Лишь тихо стоны издавал.

 

Война на время отступила,

Вердикт свой вынесла простой,

Кого-то сразу отпустила,

А остальных вернула в бой.

 

Завидовали все здоровым,

Мечтали на их месте быть,

Свыкались с положеньем новым,

Раздумывали, как им жить.

 

Реальность же была такая:

Для них закончилась война,

Судьба в дальнейшем не простая,

Но с жизнью связана она.

 

Для тех, кто к фронту снова рвался,

Всё предстояло повторить,

Возможно, госпиталь дождался,

А может, повезло им жить.

Ю. Милов

 

Военврачам

Меня хирурги дважды зашивали,

И я спешил вернуться снова в строй,

Ловил на грудь дежурные медали,

Со строгою ругаясь медсестрой

 

За чрезмерную, по-моему, опеку,

За госпитальный, церберский режим.

Я спирт закусывал холодным чебуреком

И был одним желаньем одержим:

 

Сменить палаты на брезент палаток.

Казалось, медики смеются надо мной,

Когда иду в пижаме полосатой,

Опять обруганный все той же медсестрой.

 

Просил, чтоб швы снимали поскорее

И чтоб выписывали — я почти здоров!

А врач грозил мне настучать по шее,

Чтоб не учил работать докторов.

 

И я ворчал, что там мои ребята

Идут на выход ночью без меня.

И если что — Вы, доктор, виноваты!

А этот госпиталь — засада, западня!

 

Чтоб никогда сюда не возвращаться,

Не вспоминать, я зарекался, ввек

Тягучесть боли после операций

И злые слёзы из-под сжатых век.

 

Я был глупцом, но в жизненной науке

Без шишек лоб не будет закалён.

Спасибо, доктор, Вам за Ваши руки,

И до земли медсёстрам мой поклон...

С. Ефимов

 

* * *

На свете много есть дорог…

Ты выбрал — нет пути назад!

К себе взыскателен и строг,

С тобою мудрый Гиппократ.

 

Огромный опыт прежних лет,

Подход отеческий к бойцу,

И глаз усталых добрый свет,

И форма так тебе к лицу!

 

На свете много есть дорог,

Шагаешь твердо ты своей,

И пусть поможет тебе Бог

Лечить Отчизны сыновей!

 

Ты врач военный, не простой,

Но служишь не за ордена.

Здоровье Армии родной

Тебе доверила страна!

Л. Ефремова-Рюмина

 

Сёстры милосердия

Сёстры милосердия,

Как белые голубки —

Доброта, усердие

И ласковые руки!

 

По дороге жизненной

Шли стезёй служения,

Жизнь спасая ближнему, —

Подвиг уважения.

 

В сердце с верой пламенной

Крест несли безропотно,

И спасали раненых

В деле трудном, хлопотном.

 

Ночи, дни тревожные.

Стоны и страдания.

Перевязки сложные.

Милость, сострадание.

 

Эти руки женские,

Ласковые, нежные,

Доброту вселенскую

Раздавали бережно.

 

Жертва бескорыстная

В услуженье страждущим.

Человечность высшая

Благородством названа.

И. Ревякина

 

Милосердие

Верю в добрых сердец бессмертие.

В солнце мира и тишины.

Милосердие! Милосердие!

Это слово старше войны.

 

В человечества годы ранние

Неизвестная медсестра

Над охотниками израненными

Хлопотала возле костра.

 

Милосердие! Слово вещее,

Ты и нам сияло во мгле, —

Наклонялись над нами женщины

Под огнем на ничьей земле.

 

И когда все войны забудутся,

Все оружье на слом пойдет,

Все надежды людские сбудутся, —

Милосердие не умрет.

 

...В гимнастерке ль, в платье заплатанном,

С горькой складочкою у рта,

Как нужна ты нам в веке атомном,

Терпеливая доброта!

В. Шефнер

 

Читайте также

День военного медика: 20 песен и поэма

Красный Крест в годы Великой Отечественной войны

 

День медицинской сестры

 

Профессия — милосердие

 

Дело жизни Юрия Германа (книги о военных врачах)

 

Это привал…

 

Елена Крюкова. Сестра Милосердия...