Взлететь в страну из серебра
Стать звонком вестником добра
В. Хлебников
Многие спорили и спорят о Хлебникове, пытаясь определить личность поэта: безумец или гений? Или гениальный безумец? Но были и другие определения: «Новейший Колумб словесных Америк», «Ведун наших дней» и даже «Русский дервиш» за пристрастие Хлебникова к постоянным путешествиям и перемещениям.
«Был он похож больше всего на длинноногую задумчивую птицу, в его привычкой стоять на одной ноге… с его внезапными отлетами… и улетами во времена будущего», – вспоминал Николай Асеев. Тот же Асеев отмечал, что «все окружающие относились к нему нежно и несколько недоуменно. Действительно, нельзя было представить себе другого человека, который так мало заботился о себе. Он забывал о еде, забывал о холоде, о минимальных удобствах для себя в виде перчаток, галош, устройство своего быта, заработка и удовольствий. И это не потому, что он был лишен какой бы то ни было практической сметливости или человеческих желаний».
Неповторимость и странность судьбы В. Хлебникова сделала его легендой в истории поэзии XX века. Писать о Хлебникове как о поэте или как о поэте для производителя, как говорил В. Маяковский, было бы однобоко. В. Хлебников – реформатор, искатель новых путей в лирике, в эпосе, в прозе и драматургии. Многосторонность его литературной одаренности не укладывается в рамки футуризма. Одержимость Хлебникова неотделима от его творческих и идейных исканий. Почитатели Хлебникова без умолку твердили о грандиозном художественном эксперименте, о создании Хлебниковым нового языка, который сумеют постичь лишь в будущем. Литературный критик Дмитрий Мирский писал в 1935 году: «Все-таки Хлебников остается – и всегда останется – «трудным поэтом», трудным даже для искушенного читателя стихов. И это не только вследствие крайнего своеобразия его поэтического мышления, но и потому, что творчество его крайне неравноценно, и в нем нелегко отделить главное и ценное от засоряющего и запутывающего, металл поэзии от шлака».
Велимир Хлебников родился в Астраханской губернии в селе Малые Дербеты. Отец — Владимир Алексеевич Хлебников – ученый-естественник, лесовод, зоолог, один из организаторов Астраханского заповедника и его директор.
Детство Хлебникова протекает среди степей. Конечно, отец будущего поэта оказал огромное влияние на понимание органичной связи естественной жизни с общественными законами. В. Хлебников ходил с отцом в лес, где изучал птиц, наблюдал за окружающей средой, находился в тесной связи с природой.
В. Хлебников поступает на физико-математический факультет Казанского университета с последующим переводом на его естественное отделение. В 1908 году является студентом Петербургского университета историко-филологического факультета. Но попытки закончить университет оказались тщетными, Хлебникова студенческая жизнь не захватила.
Уже в Казани были замечены странности его характера. И тогда, и потом Хлебникова не интересовала материальная сторона жизни. Один из знакомых писал: «Хлебников был всегда молчалив и страшно рассеян. Отсюда его неловкость, беспомощность и неуверенность… Помню, обедая у меня, он задумался и поднес ко рту коробку со спичками вместо хлеба и тут же начал высказывать замечательные мысли о новом слове. В эти минуты высшей рассеянности он был глубоко собран внутренне. Его огромный лоб производил впечатление горы… Работая целый день над изысканием чисел в Публичной библиотеке, Хлебников забывал есть и пить и возвращался измученный, серый от усталости и голода, в глубокой сосредоточенности. Его с трудом можно было оторвать от вычислений и засадить за стол».
«Изыскания чисел» надолго становятся едва ли не главным делом жизни. В эпитафии (надпись на могиле), сочиненной самому себе он писал: «Пусть на могильной плите прочтут: «Он нашел истинную классификацию наук, он связал время с пространством, он создал геометрию чисел»...»
«Через толщу современной речи язык поэзии — наш язык — должен прорасти и уже прорастает из подпочвенных корней народного слова, чтобы загудеть голосистым лесом всеславянского слова», – писал Вячеслав Иванов в статье «О веселом ремесле и умном веселии». Такая позиция была близка словотворцу В. Хлебникову. Переехав в Петербург, он посещает знаменитые «среды» в «Башне» В. Иванова. Одновременно посещает «Академию стиха» при журнале «Аполлон», где знакомится с А. Н. Толстым, О. Мандельштамом, Г. Гумилевым, С. Городецким, Его словотворчеством заинтересовались А. Ремизов и Мих. Кузьмин. В письме к брату написал: «Я подмастерье знаменитого Кузьмина. Он мой magister. Он писал «Повести Александра Македонского». Я пишу дневник моих встреч с поэтами». И все же сближение с акмеистами и символистами было временным и непрочным.
Поддержку и понимание В. Хлебников обретает в среде молодых поэтов и художников, футуристов или будетлян (еще одно название футуристов). Это В. Каменский, братья Бурлюки, А. Крученых, М. Матюшин, искусствовед, композитор и живописец, его жена Е. Гуро, поэтесса и художница. Именно их дом становится штаб-квартирой русского кубофутуризма. Чуть позже Хлебников знакомится с Маяковским. Здесь выходит стихотворение «Заклятие смехом». Д. Бурлюк, называвший себя «отцом российского футуризма», оказывает Хлебникову особое покровительство, забрав для верности все его рукописи: «Писал Хлебников постоянно и написанное запихивал в наволочку или терял. Когда уезжал в другой город — чаще всего в Харьков, — наволочку оставлял где попало. Бурлюк ходил за ним и подбирал, но большинство рукописей всё-таки пропало. Корректуру за него всегда делал кто-нибудь, боялись дать ему в руки — обязательно всё перепишет наново, и так без конца...» – вспоминала Л. Брик. Сам В. Хлебников дал имя первому сборнику будетлян «Садок судей». Вскоре футуристы выпускают манифест «Пощечина общественному вкусу», «Садок судей — II», «Дохлая луна», в которые неизменно входят драмы, поэмы, стихотворения В. Хлебникова. Его соратник по цеху А. Крученых не смог сдержать своего восторга: «В этом растерзанном и зачитанном экземпляре «Садка судей» я впервые увидел «Зверинец», непревзойденную, насквозь музыкальную прозу. Откровением мне показался и свежий разговорный стих его же пьесы «Маркиза Дезэс», оснащенный редкостными рифмами и словообразованиями».
В течение четырех лет Хлебников поддерживает с будетлянами тесные связи. Их взгляды на футуризм «как принцип вечного движения вперед», на преобразование поэтического мира в основном совпадают. Разрыв произошел в 1914 году, когда в Санкт-Петербург приехал Ф. Т. Маринетти, вождь итальянских футуристов, один из основателей футуризма.
Политические и эстетическое взгляды молодого поэта разнились с зарубежным гостем. Хлебникову, как и Маяковскому, претили ультраправые взгляды Маринетти, его стремление видеть итальянский филиал в русском футуризме. В результате инцидента, произошедшего на лекции Маринетти, Хлебников заявил, что с «членами Гилеи» отныне не имеет нечего общего и к так называемым футуристам не принадлежит».
Но в целом поэт остался все тем же. «Он забывал о еде, холоде и уходе за собой, но искренне радовался новому костюму, которым его иногда ссужали. Его чудачество подлинное… Он никогда не врал и никогда не кривлялся», – писала Л. Брик. «… У Хлебникова никогда не было копейки, одна смена белья, брюки рваные, вместо подушки наволочка, набитая рукописями. Где жил – не знаю».
Хлебников на основании математической логики хотел создать «геометрию истории», расчерчивая в своих тетрадях закономерности рождения великих людей и исторических событий. В результате многолетних исчислений он в 1912 году, за несколько лет до февральской и октябрьской революций, смог предсказать время этих событий. Хлебников настойчиво корпел над хронологическими рядами и сцеплениями судеб и событий. Он хотел открыть Закон времени. Черпал «клювом моря чисел». И обнаружил повторяемость исторических явлений, что позволило разделить на периоды всемирную историю. Пророческое предчувствие в 1912 году: «но в 534 году было покорено царство Вандалов; не следует ли ждать в 1917 году падения государства!»
В 1917 году Российское государство пало:
Свобода проходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты...
В 1920 году Хлебников с радостью известил Ермилова в письме из Баку: «открыл закон времени и думаю, что теперь так же легко предвидеть события, как считать до трех».
Второй страстью Хлебникова была идея создания языка будущего. Это язык богов, язык людей будущего, которые сами будут как боги. Язык, который будут использовать не только для общения. «Какое-нибудь одно бытовое значение, – писал Хлебников, – так же закрывает все остальные его значения, как днем исчезают все светила звездной ночи. Но для небосвода солнце такая же пылинка, как и все остальные звезды». Он проповедует «взрыв языкового молчания, глухонемых пластов языка».
Словообразование, «скорнение» – одна из интересных тем исследования творчества Велимира Хлебникова. О. Мандельштам называл поэта «корневодом», а сам Хлебников сам про себя говорил «слова божком». Понимая слово не только как оболочку для мыслей, но и как творящую реальность, поэт говорил «слова особенно сильны, когда они живые глаза для тайны и через слюду обыденного смысла просвечивает второй смысл». Литературоведы отмечали «чудовищную словесную фантазию» поэта.
Проникая в корни слов и соотнося их, он создает множество неологизмов, которые, в отличие от неологизмов Северянина или Маяковского, куда менее понятны. Словно это слова не нашего современного, а какого-то иного, будущего языка.
Неологизмы, которыми пользовался В. Хлебников, основываются на едином построении: поэт берет славянские, русские корни и синтезирует их. Например, новословие "облакиня" образовано от основы – облак с помощью наставки -ин(я) по подобию со словами «богиня», «княгиня». Таким образом, облакиня – это облачная богиня, богиня облаков. В другом стихотворении, посланном Иванову, встречается новословие "времирь". Он образован от корня - врем- с помощью концовки -ирь. Сравни - снегирь. Получается некая птица времени.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей...
Все словотворчество поэта не противоречит строю русского языка. Позже Хлебников объяснял: «Словотворчество – враг книжного окаменения языка и, опираясь на то, что в деревне около рек и лесов до сих пор язык творится, каждое мгновение создавая слова, которые то умирают, то получают право бессмертия, переносит это право в жизнь писем».
Вот несколько примеров новословия, языка будущего:
театр – зерцог, созерцог, созерцавель (от созерцать),
драма – деина, деюга, дееса (множ. ч., ср.: "небеса"), беседень;
актер – игрец, ликарь;
автор – дей, словач;
герой (действующее лицо) – особа;
опера – воспева, певана, песняна, голосыня;
комедия – шутыня;
водевиль – веселяна;
трагедия – мучава, роковыня, рокована;
драма из настоящего – бывава;
драма из прошлого – былава;
драма из будущего – будава;
драма вне времени – бытава;
фарс – скукобой;
бытовая пьеса - жизнуха;
хор – певава;
роль – доля;
зрительный зал – зерцальня;
труппа – людняк;
суфлёр – застенчий, подсказчук;
режиссёр – воляр, напрвляр, указуй;
антракт – междуигрие,
композитор – пениетвор, песнетвор;
мотив – песнизна.
Если говорить о стихотворениях В. Хлебникова, то они являются прямым доказательством «словотворчества» поэта. И одно из стихотворений «Заклятие смехом»:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных - смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Это образец «словотворчества Хлебникова, – пишет исследователь В. П. Смирнов, – «найти, не разрывая корней, волшебный камень превращения всех славянских слов одно в другое. Из корня смех, не нарушая законов русского словообразования, Хлебников создал звучное, с еле мерцающим подобием содержания, стихотворение. Словотворчество отменное. Можно для доказательной аналогии приводить бессмыслицы детских считалок, языческих заговоров, «язык» животных и птиц — на том основании, что в них тоже «что-то есть», безусловный некий смысл. Да и редкое чутье к чистому звуку...».
В «Заклятии смехом» В. Хлебников делает попытку поэтического воплощения смеха в его чистом виде. Но интересно, что это стихотворение похоже на какое-то заклинание. Возникает ощущение, что Хлебников хочет ввести во всеобщий транс, вывести за пределы обыденности. В этом стихотворении слово «смех» является основной фигурой, которая не только обретает разные формы, но и меняет свой смысл.
Другой пример интересного, но более «заумного» эксперимента – это стихотворение «Бобэоби...», самое известное и часто приводимое как образец поэзии В. Хлебникова:
Бобэоби пелись губы,
Вээоми пелись взоры,
Пиээо пелись брови,
Лиэээй - пелся облик,
Гзи-гзи-гзэо пелась цепь.
Так на холсте каких-то соответствий
Вне протяжения жило Лицо.
Еще одно доказательство «словотворчества» поэта. Это стихотворение разрушает представление о классическом стихотворении, написанные Пушкиным или Лермонтовым. Поэт предлагает нам «слышать» портрет, то есть соединить зрительное и звуковое восприятие. «Это звуковой портрет, передача пластически-живописного, зримого языком звуков, – пишет В. Смирнов, – легкий отблеск смысла присутствует в звуках человеческой речи, звук в определенной степени содержателен. И какие-то соответствия «зрительного» и «звукового» Хлебников уловил...»
Звукоподражение в этом стихотворении принимает своеобразный характер: здесь «звуки» изображают «брови, губы, взоры». Прочтите стихотворение медленно и вслух. «Бобэоби» – и ваши губы пришли в движение. «Вээоми» – и возникает ощущение протяженности, как будто кто-то смотрит вдаль. «Пиээо» – звук изгибается дугой, как брови. «Лиэээй» – он закругляется, как будто лицо. «Гзи-гзи-гзэо» – прямое звукоподражание звякающей цепочке.
Еще одно стихотворение, как доказательство создания нового «заумного» слова и способ передачи звуков через слово:
Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
В беспорядке диком теней,
Где, как морок старых дней,
Закружились, зазвенели
Стая легких времирей.
Стая легких времирей!
Ты поюнна и вабна,
Душу ты пьянишь, как струны,
В сердце входишь, как волна!
Ну же, звонкие поюны,
Славу легких времирей!
Шум леса, полет и пение птиц, душа природы поэт пытается передать «изнутри», изобразить не ощущения и впечатления человека, а сам шум елей, тихую тень птичьего лета. Птицы, их повадки интересовали Хлебникова. К растительному и животному миру он относился и как поэт, и как натуралист. «Язык» птиц, животных для Хлебникова был содержательным и полным смысла.
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
"Пинь, пинь, пинь!" - тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!
В 1912 году Хлебников организовывает со своими друзьями по цеху «союз 317-ти» или общество Председателей земного шара. Согласно «приказу», помещенному в декларации «Труба марсиан», «Председатели» зовут «в страну, где говорят деревья, где научные союзы, похожие на волны, где весенние войска любви, где время цветет как черемуха и двигает как поршень, где зачеловек в переднике плотника пилит времена на доски и как токарь обращается к своим завтра». Председатели Земного Шара из 317 членов, по мысли Хлебникова, должны были осуществлять программу мировой гармонии. И здесь стоит отметить, что число 317 выбрано не просто так, 317 – одно из выведенных «магических чисел» Времени. Работая на своими «законами времени», Хлебников считал, что совершает великое открытие, которое послужит на пользу всему человечеству, так же как и изобретенный им «мировой заумный язык».
А тем временем жизнь поэта, чудаческая, исполненная алогичных поступков, протекает, в чем-то напоминая его стихи и числовые таблицы. Она проходит в нужде и скитаниях, в разработке остроумно-бредовых идей и попытках обнародовать не подающиеся редактированию «творения». Хлебников живет у друзей и случайных знакомых и перемещается по разным городам России.
В 1916 году Хлебников был призван на военную службу рядовым запасного полка.
Конечно, несложно догадаться, что Хлебников и армия были несовместимы. Он не выдерживал в удушающей казарменной обстановке: «Я чувствую, что какие-то усадьбы и замки моей души выкорчеваны, сравнены с землей и разрушены».
Поэт просит своего друга, Н. Кульбина, военного врача-психиатра, о помощи: «Я пишу вам из лазарета “чесоточной команды”. Здесь я временно освобождён от в той мере несвойственных мне занятий строем, что они кажутся казнью и утончённой пыткой, но положение моё остаётся тяжёлым и неопределённым. Я не говорю о том, что, находясь среди 100 человек команды, больных кожными болезнями, которых никто не исследовал точно, можно заразиться всем до проказы включительно. Пусть так. Но что дальше? Опять ад перевоплощения поэта в лишённое разума животное, с которым говорят языком конюхов, а в виде ласки так затягивают пояс на животе, упираясь в него коленом, что спирает дыхание, где ударом в подбородок заставляли меня и моих товарищей держать голову выше и смотреть веселее, где я становлюсь точкой встречи лучей ненависти, потому что я не толпа и не стадо, где на все доводы один ответ, что я ещё жив, а на войне истреблены целые поколения. Но разве одно зло оправдание другого зла и их цепи? Я могу стать только штрафованным солдатом с будущим дисциплинарной роты...»
В. Хлебникова, по указу Н. Кульбина, отправили в Астрахань на медицинское освидетельствование, где продержали «три недели среди сумасшедших». В это время ему удается побывать среди родных.
В этот период В. Хлебников активно пишет антивоенные стихотворения и призывает: «Люди! Утопим вражду в солнечном свете! Бремя забот о человеческом должны взять на себя поэты и художники, представители нового искусства». Поэт в «Воззвании Председателей Земного Шара» заявил:
Только мы, свернув ваши три годы войны
В один завиток грозной трубы,
Поем и кричим, поем и кричим,
Пьяные прелестью той истины,
Что Правительство земного шара
Уже существует.
Оно — МЫ.
Для Хлебникова война – это великое бедствие, угрожающее человечеству. Наиболее ярко выраженные антивоенные стихотворения собраны в сборнике «Война в мышеловке». Протест войны в этом сборнике целеустремленнее и тверже. Смерть приобретает необычайную конкретность, это не отвлечённая аллегория. Война вызывает у Хлебникова не только ассоциации с людоедством, с мрачным прошлым человечества. Он говорит и о современности, обесценении человеческих жизней, создавая гротескно-трагическую картину мясной лавки, в которой наряду с тушками зайцев висят тела мертвых юношей:
Кто книжечку издал: «Песни последних оленей»
Висит, продетый кольцом за колени,
Рядом с серебряной шкуркою зайца,
Там где сметана, мясо и яйца.
Для Хлебникова приближающаяся революция — это «кобылица свобода» с неизбывностью фатальных перемен. По мнению Хлебникова, революция имеет всемирный и даже вселенский смысл:
Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на «ты».
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданном Солнца –
Самодержавном народе.
Поэт жаждет перемен во всей окружающей среды, он переполнен утопическими проектами. Хлебников предлагает уничтожить все территориальные споры введением закона о том, что «площадь землевладения не может быть не менее поверхности земного шара». Он призывает создать «независимое государство времени», свободное от пороков.
1917-1920 гг. для Хлебникова оказались временем скитаний. Он хотел находиться в гуще событий, поэтому переезжает из Петергофа в Москву, а из Москвы в Астрахань. Чтобы избежать мобилизацию в армию Деникина, Хлебников скрывается в психиатрической харьковской больнице, где он получает «белый билет». В Харькове же поэт знакомится с Есениным и Мариенгофом. которые организовывают в местном театре шутовское представление – избрание Хлебникова «Преседателем Земного Шара».
В послереволюционный период работы В. Хлебникова становятся объемными, непосредственными по стилю, эмоционально убедительными. В декабре 1921 года он писал: «Я чувствую гробовую доску над своим прошлым. Стих свой кажется чужим». Поэзия Хлебникова становится сложнее, яснее, глубже. Он создает произведения о событиях революции, гражданской войны в России, Иране. Напряженно думает и пишет о будущем. В это время появляются его гениальные произведения: «Война в мышеловке», «Ладомир», «Три сестры», «Царапина по небу».
В. Хлебников создает несколько несколько стихотворений о голоде(хотя он сам нуждался в еде и крове), который бушевал в Поволжье и унес миллионы жизней:
Вы, поставившие ваше брюхо на пару толстых свай,
Вышедшие, шатаясь, из столовой советской,
Знаете ли, что целый великий край,
Может быть, станет мертвецкой?
Итоговым событием в жизни В. Хлебникова становится поездка в Персию. Сбылась мечта: произошло непосредственное знакомство поэта с Востоком. Хлебников числится лектором культпросветотдела революционной армии, однако к обязанностям относился спустя рукава, часами бродил по берегу, писал стихи на клочках бумаги. Персы относились к «русскому дервишу» доброжелательно, считая, что он приносит счастье. К сожалению, подхваченная в Персии лихорадка, оказалась неизлечимой.
Будучи в Пятигорске, поэт работает, пытается поправить здоровье, намеревается ехать домой – в Астрахань. Но вместо Астрахани поэт, по совету П. В. Митчурина, близкого друга и мужа младшей сестры, совершает свое последнее путешествие в деревню Санталово Новгородской области, где умирает в страшных муках в деревенской бане, куда он попросил его положить, чтобы не беспокоить стонами приютивших его крестьян. Здесь, неподалеку от Санталово, он и был захоронен. И лишь в 1960 г. стараниями сына Петра Митурича прах поэта был перевезен и перезахоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.
Впрочем, выдвигалась версия, что на Новодевичьем кладбище захоронен прах вовсе не Хлебникова, а неизвестного человека. И в этой ошибке, если она была, есть символический смысл: Председатель Земного Шара не мог быть похоронен «где-то». Его последним домом мог стать весь Земной шар.
Легенда В. Хлебникова – это история человека не от мира сего, скитающегося по стране с узелком-наволочкой. После смерти В. Маяковский написал: «Во имя сохранения правильной литературной перспективы считаю долгом черным по белому напечатать от своего имени и, не сомневаюсь, от имени моих друзей, поэтов Асеева, Бурлюка, Крученых, Каменского, Пастернака, что считали его и считаем одним из наших поэтических учителей и великолепнейшим и честнейшем рыцарем в нашей поэтической борьбе».
Библиографический список:
П. В. Басинский., С. Р. Федякин, Русская литература конца XIX — начала XX века и первой эмиграции: Пособие для учителя. – 2-е изд., испр. – М.: Издательский центр «Академия», 2000. – 528 с.
Ю. Н. Безелянский, 99 имен Серебряного века. – М.: Эксмо, 2008. – 640 с.
В. П. Григорьев, Будетлятин. – М.: Языки русской культуры, 2000. – 816 с.
История русской литературы конца XIX – начала XX века: учеб. Пособие для студ. высш. учеб. Заведений. В 2 т. Т. 2. - 2-е издание., стер. – М.: Издательский центр «Академия», 2009. – 352с.
В. Хлебников, Избранное: Стихотворения, поэма и отрывки из поэм./ Предисл.,хроника и коммент. Вл. Смирнова; Сост. Вл. Смирнова и В. Идаятова. – М.: Дет. Лит., 1986. – 126 с.
https://proza.ru/2014/08/19/886
Читайте также
Велимир Хлебников – писатель-пророк
Гузель Магафурова,
библиотекарь абонемента художественной литературы
Центральной библиотеки имени Пушкина
Комментариев нет
Отправить комментарий