«Цветочный крест» - книга «зело кровавая» или «бессмертная»?

В жизни каждого человека, не мыслящего своего существования без литературы, встречаются на книжном пути романы, которые врезаются в память накрепко. Бывает, прочитаешь какую-нибудь книгу, и через несколько месяцев спроси – о чем книга-то была? И не вспомнишь. А бывает, что сюжет останется в памяти на всю жизнь. Недавно разговорилась с пожилым мужчиной, старейшим читателем нашей библиотеки. Он взял книгу и вспомнил, что лет двадцать назад читал роман с таким же названием, но у другого автора. И он вплоть до мельчайших деталей рассказал сюжет давно прочитанной книги. Я у него спросила – почему он так хорошо запомнил? Он пожал плечами: «На тот момент книга произвела на меня сильное впечатление». И это так. Если книга произвела неизгладимое впечатление, то это та вещь, которая запомнится надолго. А если еще месяц после этого нет-нет будешь вспоминать сюжет и думать «а вот если бы главный герой вот так бы сделал? А вот если бы он вот так ответил? А чтобы я сделал на его месте?» Именно это и означает, что диалог автора с читателем состоялся – когда писатель заставил своим произведением думать и анализировать, а быть может и спорить. В этом и есть смысл, в общем-то, чтения как такового.

Одной из книг, сюжет которой я буду вспоминать еще долго, несмотря на то, что книгу прочитала несколько лет назад – «Цветочный крест» Елены Колядиной. О ней я и расскажу сегодня.

Книга неоднозначная. Книга спорная. Книга, получившая в своё время огромное количество отзывов от критиков – причем наполовину положительных, наполовину отрицательных. 

Достаточно сказать, что сразу после вручения «Русского Букера» в декабре 2010 года, Колядина удостоилась премии «Полный абзац – 2010», опять-таки за «Цветочный крест». И про отрицательные отзывы – это еще мягко сказано. На страницах периодической печати и интернет-изданий прозвучало огромное количество насмешливых, саркастических и даже откровенно злопыхательных рецензий. А слово «афедро́н», с которого начинается роман, и означающее заднюю часть тела, стало просто нарицательным и теперь используется на интернет-просторах направо и налево, зачастую с издевательским подтекстом. Например, мол, что вся современная русская литература в глубоком «афедро́не» после вручения премий за такие-то романы. Ну а теперь, после такой-то интриги, я, наконец, расскажу, о чём всё-таки книга.

В основе сюжета лежит реальный исторический факт – сожжение молодой женщины в Тотьме в 1672 году за ведьмовство. Книга позиционируется как исторически достоверная с прописанными диалогами на старорусском языке с использованием языковых обозначений терминов, давно вышедших из обихода. За этот ход Колядина, кстати, и получила больше всего «пинков» – за использование в тексте псевдостаринных слов, за неправильное, по мнению критиков, использование обозначений и введение понятий, которые появились значительно позже. Я в защиту автора скажу, что если бы Колядина претендовала на полную историческую достоверность, она бы написала не художественное произведение, а учебник по древнерусской истории. Еще определенная доля шпилек была выпущена в Колядину за обилие ругательных слов в тексте, за эротическую подоплеку повествования, ну и за «очернение церкви».

Да, так сюжет, значит, такой. Жила была праведная и набожная пятнадцатилетняя девица Феодосия, была она из зажиточной семьи богатого и уважаемого человека – тотемского солепромышленника Извары Ивановича Строгонова. Мать и отец души в ней не чаяли. Кормили-поили вкуснейшими яствами, одевали-обували во все самое лучшее. Да и грех было такую девку не баловать. Красавица – глаз не отвесть. Глаза – словно два аквамарина. Послушная, слово отца и матери – закон. Скромная, слова поперек никому не скажет. Развлечением её служили только походы в церковь, да рассказы тетки Матрены, почерпнутые той неизвестно где, о далеких странах да тамошних нравах.

Тетка Матрена, кстати, один из ярких персонажей романа: «Матрёна, дальняя сродственница Феодосьиного семейства, справляла в Тотьме и окрестностях бабицкую работу – принимала и повивала младенцев. Дело это, с Божьей помощью, удавалось ей всеблаголепно: брачные чадца нарождались крикливые, не плаксивые, крепкие, а безбрачные, нагулянные, дружно помирали, не успев чихнуть или пискнуть. Сие мастерство сложило Матрёне широкий круг женской клиентуры. Матрёну зазывали пожить в преддверии родов благочестивых жён в богатые хоромы, отвозили в монастыри справить бабицкую работу несчастным растленным девицам, с поклонами приглашали в особо тяжёлых обстоятельствах, когда все приметы указывали на то, что в рожение намеревается вмешаться лукавый».

Но вернемся к Феодосии. Наряду со скромностью, нрав у Феодосии был очень жизнерадостный, ум пытливый, воображение богатое, а чувство юмора отменное. Услышав от Матрены рассказ о чернокожих, проживающих в «Африкии», людях она так его пересказывала отцу, поясняя, почему хохочет на ровном месте: «И все у них черное: и тело и срам. И молоко у жен из персей черное доится… у африкийских черных жен и чада черные нарождаются… что люди в Африкии ходят все голые! Вот, как есть, нагие, в нос только перо всунуто!  Представь, батюшка, идет по городу воевода нагой? В носу у воеводы перо петушиное… Али мытарь за посошной податью приходит – сам голый, и срам так же!.. Или звонарь африкийский на колокольню лезет, а на ем одни валенки..?»

Но именно пытливость ума и желание заглянуть за горизонт и сыграли с Феодосией злую шутку и определили её дальнейший жизненный путь, полный скорби и испытаний: «Ох, как же вредны были привычки Феодосьи все обмысливать! Все горе ее, вся юдоль земная от розмыслей проистекали. Не думать бы ей, али хотя бы, не эдак настойчиво, как хорошо бы всем было!»

Повествование начинается с исповеди, на которую Феодосия пришла к молодому, двадцатиоднолетнему, только что назначенному в приход отцу Логгину. Она озадачивает честолюбивого молодого батюшку своими каверзными вопросами. В числе прочего она интересуется, почему семя мужское именуется «скверным семенем», ведь именно из него «чадца прилепые» рождаются. Также её интересует теологическое противоречие о веселье и унынии: «Но в святом писании сказано, что уныние – грех. Значит, веселиться нам Бог завещал? А какое же веселье без смеха?» На что отец Логгин ей поучительно замечает: «Не то веселье, когда напьешься пьяной и будешь плясать под гусли с коленцами, да над глумами скоморохов смеяться, а то веселье – когда с радостью на душе окинешь ты веселым взором все добрые дела, что сотворила за день».  Но Феодосия не унимается: «Пьяной быть грех… Но зачем тогда Господь наш, Христос, воду в вино превратил, а не в квас? Может, он хотел накудесить ее в кисель либо в сбитень, а дьявол под руку толкнул, и вышло вино хмельное?» Своими умозаключениями она ставит отца Логгина в полнейший тупик, ставя перед ним острые богословские вопросы. И он, узрев в невинных, в общем-то, вопросах Феодосии признаки чужеродного, крамольного, мышления, решил во чтобы то ни стало, ценою своего непререкаемого авторитета, вложить в голову «заблудшей овечке» нужные мысли: «А что, похоже, вылеплю я из Феодосии истинную рабу Божью… А что, коли стану я таким для нее пастырем, что ради любви к Господу пренебрегнет она отцом и матерью, оставит мужа и праздную женскую жизнь, как оставил ради Него отца и мать Христос? Что как, так я постараюсь, что тщением моим уйдет Феодосия из суетного этого мира в терем духовности? И тем сильнее будет моя победа, что раба Божья Феодосия – девица прелестная, самой природой предназначенная для осуществления женского замысла…»  

И отец Логгин взялся наставлять Феодосию. Последующая судьба Феодосии страшна. До пятнадцати лет прожившая в тепле и достатке, окруженная любовью и заботой, не ведающая ни горя, ни лишений, не знающая душевных мук, она изведала за последующие два года всё самое страшное, что может случиться с человеком: гибель любимого, замужество с нелюбимым, исчезновение обожаемого сыночка – Агеюшки, скитания и встречу со Смертью.

Начались же все её несчастья после встречи на торжище с молодым скоморохом, назвавшимся Истомой, в которого она влюбилась без памяти. Роман с Истомой был настолько же бурным, насколько и коротким. В несколько дней Феодосия обрела и потеряла любимого, оказавшегося беглым преступником. А вскоре беды посыпались как из рога изобилия. Выяснилось, что Феодосия в положении, а родители, не зная о том, приискали ей жениха и торопят со свадьбой. Случившийся далее скандал в благородном семействе удалось замять благодаря алчности отца невесты и тщеславию жениха. Состоявшаяся свадьба не принесла покоя и радости ни Феодосии, ни её мужу Юде. Феодосия понимает, что Юда совершенно чужой ей человек, не близкий ей ни по духу, ни по интересам, ни по убеждениям, который еще будучи женихом грозится бить ее за каждую провинность. «Блажью» он считает и природную любознательность Феодосии. Феодосия же, по-первости пытается найти с ним общий язык, показывает ему свою вышивку со звездным небом, и делится заветными мыслями о месяце, кажущимся людям с земли каменным: «А может, и не каменный Месяц? Может, и не пустой? Лес издалека тоже неживым кажется. А придешь – и белочки в ем, и зайцы, и волки, и медведь…» На что ей Юда ласково посулил: «Как поженимся, за такие-то мысли бить я тебя буду кажинный день. Бить да любить, любить да бить… »

Утешение в своих несчастьях она пытается найти в церкви, где отец Логгин наставляет её на путь истинный. Также отец Логгин её учит «правильным» семейным отношениям между мужем и женой. Под натиском рассказов об истинной праведности Феодосия, в порыве экзальтации, наносит себе увечья, чтобы «вырвать похоть» из дум и из тела своего, дабы плотские желание не отвлекали от молитв и дум о Боге. Поступок осознанного убивания в себе женского начала производит неизгладимое впечатление не только на весь приход, но и на самого отца Логгина. Феодосия готова отречься не просто от мужа, опостылевшей семейной жизни, от отца с матерью, от дома, а от своей женской сущности, от самой природой назначенной быть женщиной – дарить радость и любовь. Последовавшее за тем исчезновение сына только укрепило Феодосию в истовом желании «спасти душу». Заслужить прощение – неизвестно, правда, за что и неизвестно от кого. На Феодосию находит, с обывательской точки зрения, помутнение, а с точки зрения духовных лиц озарение: она слишком мало претерпевает мук. Феодосия самолично накладывает на себя епитимью: надевает колючую власяницу из шерсти козла, вешает через плечо люльку, оставшуюся пустой после пропажи младенца – чтобы наказывать тело ежедневным ношением тяжести, и начинает бродяжничать. После этого народное мнение о ней меняется. Если раньше горожане сочувствовали ей, называя праведницей и великомученицей, молящейся о здравии всех тотьмичей, то теперь она перешла в статус «юродивой», а затем и «блаженной». От неё  стали шарахаться и отворачиваться. Постепенно даже родственники стали делать вид, что они с ней незнакомы. И это неудивительно. Случившиеся за два года события полностью преобразили её и внешне, и внутренне. Цветущая молодая красивая девушка превратилась в дряхлую развалину с безумными воспаленными глазами, бродящую по долам и весям со смердящей колодой во имя Господа. (Этакий немытый крестоносец).  

В целом же мысль книги в следующем – роль женщины, отведенная ей в обществе того времени, не дает ей ни малейшего шанса на самореализацию: либо веди хозяйство, либо живи приживалкой, либо иди в монастырь. Если уж ты холопского сословия – выполняй работу по дому. Замкнутый круг. И тут уж либо смирись, либо выпрыгивай за рамки общепринятой морали, но в таком случае, будь готова, что на тебя покажут пальцем, а то и казнят. Так и случилось с Феодосией. Жить в шорах, навязываемых церковью и общественным укладом, она не смогла.

В общем-то, после ознакомления с сюжетом, становятся понятны нападки на книгу лиц духовного звания: в книге выведен нелицеприятный собирательный образ русского священника. (Молодой поп сбил с панталыку молодую девчонку, и вместо светлой стези на пути к Богу, стала та девица невменяема и неадекватна, и своим крайним рвением вознестись на небо через муки напугала даже того, кто её на все это, собственно говоря, и подбил).

Но книга не совсем об этом, не о глобальном укоре религии. А о том, как отдельно взятый человек ищет именно свой путь. А еще о феминизме, как бы это удивительно не звучало: перед нами предстает одна из первых феминисток, по иронии судьбы направляемая духовным лицом. Но, так как наставляема она был наперекор своим внутренним стремлениям, и наставником её выступал человек, руководствующийся только собственными амбициями (а то и скрытым ревнивым желанием отца Логгина как мужчины сделать так, чтобы девица та, раз уж не досталась ему, так пусть не достанется и никому), то Феодосия вышла победителем в этой нелегкой схватке (битве двух полярных мировоззрений). Логгин сам не ожидал, что дух Феодосии окажется настолько стойким, и в силу перенесенных ею страданий она будет практически возведена в ранг мученицы.

Про роман можно рассказывать еще долго, но прочитав его, каждый сам для  себя решит – сказка ли это для взрослых, наполненная кровавыми подробностями и граничащая с пошлостью, или это один из бессмертных романов, который оставит яркий след в мировой художественной литературе.

Книга Колядиной «Цветочный крест»:

Колядина, Е. Цветочный крест: роман-небылица. – М.: Астрель, 2011. – 382 с. – Режим доступа: URL: https://www.litmir.me/br/?b=183895&p=1

Статьи о романе:

Давыдов, Г. Неудобная литература. Хроника. Часть 39. Прорыв Русского Букера // Перемены: толстый web-журнал. – 4 дек. – Режим доступа: URL: https://www.peremeny.ru/blog/6498

Чертовских, И. Скандальная катавасия или «Цветочный крест» // ЛитераГуру. – Режим доступа: URL: https://literaguru.ru/skandalnaya-katavasiya-ili-tsvetochnyj-krest/

Шаргунов, С. Россию надо выдумать заново? : Елена Колядина // Вопросы литературы. – 2011. – № 3. – С. 144-154.

Олеся Согрина, зав. библиотекой №10 «Радуга»