Ольге Берггольц
Провожаю тебя,
Расставаясь навечно с тобой,
С неуступчивым сердцем,
С твоею нелегкой судьбой.
В синих астрах покоишься,
В пламени красных гвоздик.
Через окна
К тебе неожиданный ветер проник.
Ветер с Балтики, с Ладоги,
Был он с тобою всю жизнь,
С той поры, как из детства
Полдневные звезды зажглись.
Слышу песню твою,
Вижу резкую поступь твою,
Комсомольскую юность,
В которой свою узнаю.
Никаких послаблений,
Поблажек себе и другим,
Никаких отступлений
Стихам, словно правда нагим.
И пока я стою
В карауле печальном, немом,
Слышу порох шагов,
Отдается в ушах метроном.
Все мне кажется, —
Это несут благодарность тебе
Те, кому помогала ты словом
В смертельной борьбе.
Кто с тобой холодал, голодал,
Под обстрелами был,
Кто слова: «Не забыт...» —
Прочитал на граните могил.
Помню терпкую гарь,
Разбомбленные наши дома,
И мне кажется,
Мимо проходит блокада сама.
Но и дети идут,
Дети к счастью вернувшихся лет.
Чу, короткий салют над Невой,
Словно сердца ответ.
Петропавловской пушки
Глухой долетает сигнал,
И товарищ, сменяя меня,
К изголовию встал.
А людей вереница
К тебе все идет, все идет,
Словно те, что зимой
За водой приходили на лед!
Вс. Азаров
Ольге Берггольц
Знаешь, Ольга Федоровна, Оля,
Как тебя угадывали мы
В ледяном и звездном ореоле
Той блокадной гибельной зимы,
Как твой голос в буре орудийной
Был не только голосом твоим,
Этот юный голос лебединый,
Равный всем событьям мировым?..
Он влетал как молния и ветер,
Говорил с историей на ТЫ
И мужское обожанье встретил
На постах от Ладоги до Мсты.
Чудо это было? Нет, не чудо!
Это с нами грелась у костра
Женщина, пришедшая оттуда,
Чья-то дочь, невеста иль сестра.
Женщина. Одна из многих женщин.
Ты была и нашей и ничьей.
Не превознесен, не преуменьшен
Вещий смысл твоих прямых речей.
С той поры и дни прошли и годы,
Целый век и ― мановенье век.
И опять ни отдыха, ни льготы.
Чист и честен юный человек.
И опять полны тугого гуда
В Угличе твоем колокола.
Чудо это? Верно, это ЧУДО.
Только ты свершить его могла.
И Дневные Звезды загорелись.
Чтобы слабый свет их уберечь,
Старше стала женственная прелесть
И моложе воинская речь.
Чем захочешь ― речью иль молчаньем,
Но, когда зовешь ты в правый бой,
Как не услыхать однополчанам,
Не пойти на приступ за тобой!
П. Антокольский
Посвящение
У блокадного Ленинграда
голос хриплый, но без надсада,
прерывающийся от голода,
но — не сломленный голос города.
Этот голос до беззаветности
был родным.
И летел из вечности.
Был он нотой незаменимой
той симфонии знаменитой,
разделившей с блокадой поровну
славу и пискаревские плиты,
а еще он был —
Ольгой Федоровной
Берггольц.
Д. Свинцов
* * *
Будет улица Ольги Берггольц
В нашем городе вечном и гордом,
Где все сказано ясно и твердо,
Где ничто не промолвлено вскользь.
Где поэзия, мир наш храня
Под своим полководческим кровом,
К нам с доверья исполненным словом
Обращалась в разливах огня:
Выстой. Выдюжи. Победи.
Дотянись. Доползи. И добудь нам
Сквозь блокадные лютые будни
Ту высотку, что вон — впереди!..
Все отсчитывал метроном —
Жизнь и гибель, свет и потемки.
Женский голос — твой голос негромкий —
В каждый дот к нам входил, в каждый дом.
Смертью смерть, торжествуя, поправ,
Жизнью жизнь, торжествуя, восславить!
Ты для Питера кровно своя ведь!
Ты — душа ленинградских застав!
П. Ойфа
Ольге Берггольц
Вам говорят: «Опять страданья!
Опять любовь в плену помех…»
Как будто слышен в мирозданьи
Один лишь беспечальный смех!
И уверять кого-то надо,
Что были битвы у высот
И длилась лютая блокада
Дней, как известно, девятьсот.
Был пир, где стулья пустовали,
И голод был чумы страшней,
И слово вытерпит едва ли
Тоску и горечь этих дней.
Но снайперы и командармы,
Ожесточённые войной,
Частицей сердца благодарны
Сердечной женщине одной,
Что говорить могла с народом
О нас о всех, как о себе,
Ревнивая к его невзгодам,
К его страданьям и борьбе.
А. Чивилихин
Ольга Берггольц и я
Ольга Фёдоровна Берггольц
Каждый день выступает по радио
Как соратница наша, не гость.
Этот голос меня очень радует.
Я — Варвара. Вы — Ольга. Ну что ж,
Мы блокадные с вами сёстры,
И порыв наш по-братски схож.
Память стала, как бритва, острой.
И как будто на фотоплёнку
Всё, что было тут я сняла:
Хлеба тонкий и лёгкий ломтик,
Бомбы, сброшенный из-под крыла
Бомбовоза, что хищным ястребом
Всё кружил над нами, кружил.
Всё сняла я с предельной ясностью,
Всю блокадную, скорбную жизнь:
И дистрофика резкий профиль,
И по-детски нетвёрдый шаг,
И дежурных на снежной кровле.
Взрыв снаряда — как боль в ушах.
Я, поэт, стала фотографом,
Всё снимаю без всякой камеры.
Всё, что вижу, мне очень дорого —
И снарядом взрытые камни,
И хожденье к Неве зимней с вёдрами
За водой, что дымится в проруби…
Летописцы мы с Ольгой Фёдоровной
Обороны и мужества города.
В. Вольтман-Спасская
* * *
Ольге Берггольц
«Никто не забыт и ничто не забыто» —
на серых,
обветренных скулах гранита.
Я молча внимаю словам.
И не спорю.
С чем спорить?..
Не к морю пришёл я,
а — к горю.
Оно не шумит,
не гудит,
не бунтует.
Оно
наши голые души
бинтует.
Бинтует так туго, что сдавлено горло.
А что ж тут поделаешь?..
Горе есть горе.
Оно проступило на скулах гранита,
и память болит,
словно пулей пробита.
В. Кузнецов
Говорит Ленинград
Враг на подступах к Ленинграду,
И кольцо закрывала блокада.
Полыхнула война по городу жарким огнем.
Под разрывами бомб и снарядов
Стало тверже гранита радио,
И стальные секунды начал считать метроном...
В эти годы беды и горя,
Темноты, отчаянья, голода
Как тебе наши души от мрака
спасти удалось?
Забывая и боль, и голод,
Мы с надеждою ждали твой голос,
Доброй музою нам ты стала,
Ольга Берггольц.
Люди, слышите, в этих муках
Родилась блокадная музыка.
И волна по всему восхищенному миру идет.
Говорит Ленинград, слушайте!
Говорит Ленинград, слушайте!
Город выстоит,
город борется,
город живет...
А. Гентош
Лицо Победы
У Победы лицо не девчоночье,
а оно как могильный ком.
У Победы лицо не точеное,
а очерченное штыком.
У Победы лицо нарыдавшееся.
Лоб ее как в траншеях бугор.
У Победы лицо настрадавшееся —
Ольги Федоровны Берггольц.
Е. Евтушенко
Ольге Берггольц, Юрию Воронову
Прости меня, Оля, и Юра, прости,
Коль я спотыкаюсь на вашем пути.
Я лиру блокадную принял, как знамя
Из рук знаменосца, что пал перед нами,
И некогда было гадать и решать,
Достоин ли я эту лиру держать.
Писать после вас о блокаде не просто.
К тому ж, как поэт, я всего лишь подросток,
Но я из блокады, и память о ней
Стихи высекает из скорби моей,
Из горьких обид, что доводят до шока,
Из сердца, что с детства в рубцах и ожогах.
Я лиру блокадную принял от вас
В нежданно недобрый для города час —
Постыдно предав ветеранов и павших,
Наш город становится больше не нашим.
Так мог ли я это стерпеть и смолчать,
Я, подвига города малая часть!
Я поднял в атаку стихи о блокаде,
Как тот политрук на военном плакате,
За Город Великий, чьи жертвы не счесть,
За честную память, за славу и честь
Всех тех, кто блокадника гордое званье
Несёт сквозь года, через все испытанья.
А если архангел меня призовёт,
Я верю: мне смена откликнется тоже.
Пока хоть единый блокадник живёт,
Блокадная лира умолкнуть не может.
А. Молчанов
Советские старики
Ольге Берггольц
Ближе к следующему столетью,
Даже времени вопреки,
Все же ползаем по планете
Мы — советские старики.
Не застрявший в пути калека,
Не начала века старик,
А старик середины века,
Ох, бахвалиться как привык:
— Мы построили эти зданья,
Речка счастья от нас течет,
Отдыхающие страданья
Здесь живут на казенный счет.
Что сказали врачи — не важно!
Пусть здоровье беречь велят…
Старый мир! Берегись отважных
Нестареющих дьяволят!..
Тихий сумрак опочивален —
Он к рукам нас не приберет…
Но, признаться, весьма печален
Этих возрастов круговорот.
Нет! Мы жаловаться не станем,
Но любовь нам не машет вслед —
Уменьшаются с расстояньем
Все косынки ушедших лет.
И, прошедшее вспоминая
Все болезненней и острей,
Я не то, что прошу, родная,
Я приказываю: не старей!
И, по-старчески живописен,
Завяжу я морщин жгуты,
Я надену десятки лысин,
Только будь молодою ты!
Неизменно мое решенье,
Громко времени повелю —
Не подвергнется разрушенью,
Что любил я и что люблю!
Не нарочно, не по ошибке,
Не в начале и не в конце
Не замерзнет ручей улыбки
На весеннем твоем лице!
Кровь нисколько не отстучала,
Я с течением лет узнал
Утверждающее начало,
Отрицающее финал.
Как мы людям необходимы!
Как мы каждой душе близки!..
Мы с рожденья непобедимы,
Мы — советские старики!
М. Светлов
Посвящается Ольге Берггольц
Сколько смелости и отваги,
Сколько нежности и любви
Слышал житель из Ленинграда
С репродукторов в дни войны.
Голос Ольги ковал победу,
Придавал ленинградцам сил,
Заменял даже пайку хлеба
Тем, кто слушал её стихи.
Её строки огнём горели,
В страх вводили они врага,
Поднимали больных с постели
И бодрили, кто был без сна.
Несмотря на свою усталость
И под грохотом канонад
Сводки с фронта она вещала,
Чем живёт родной Ленинград.
Тихий голос блокадной музы
Помогал одолеть врага.
Врачевал ленинградцам души
Каждой строчкой её стиха.
Л. Белякова
Ольге Берггольц
Проверяла на прочность страна
Эту женщину-ленинградку.
Её голос звучал, как струна.
Её правда легла в Тетрадку.
А какие писала стихи,
Наполняя блокадной болью!
А потом появлялись враги...
Но лечилась она Любовью!
И стремилась к Дневной Звезде,
И другим, как звезда, светила.
Всё вместила в своей судьбе,
Не сломалась, как жизнь не била.
А. Клеменцова
Памяти ленинградской поэтессы-блокадницы Ольги Берггольц
Никто не забыт и ничто не забыто —
Слова эти в боли, в страданьях добыты.
Слова, давно высеченные на камне,
По-прежнему звонки, по-прежнему ранят...
А знаешь ли ты, современный подросток,
Как им с 41-го было непросто,
А знаешь ли ты, сколько отдано сил
Тогда для того, чтобы ты сейчас жил?
А помнишь ли ты, сколько отдано жизней,
Чтоб город наш был, чтобы город наш выжил?
У Ольги Берггольц — вечные строчки,
Стоит многоточие, не ставятся точки...
И помнят в блокаду ее ленинградцы,
Уехать могла б, но решила остаться.
И голос ее с надеждой звучал,
Чтоб жители знали, что город не пал.
И жители верили: город не сдали,
И вместе с поэтом победу все ждали.
Никто не забыт,
Ничего не забыто —
Слова эти будто бы в гены защиты,
Слова, ею сказанные в Ленинграде,
Из города, выжившего в той блокаде.
И голод, и холод, другие лишения,
Не сломлен был город,
Дождавшись спасения!
И 200 грамм хлеба за мирное небо,
Не каждый поймёт,
Кто не видел, кто не был...
И сказано слово блокадным поэтом,
И стало оно всем потомкам заветом!
О. Максимова
Ольге Берггольц
«Никто не забыт и ничто не забыто»
В блокаду с нами оставалась,
Делила ужасы войны,
И как поэт здесь состоялась,
В любимом городе страны.
В честь Ленинграда называла
Тетрадь, поэму и дневник.
Твои слова страна читала,
Как клятва вписаны в гранит.
А как она любила город,
Воспела в прозе и в стихах.
Ей ленинградский дом был дорог:
Закат на Пулковских холмах
И ночи белые в Пальмире,
И львы всегда настороже.
Чтоб не прорвалась злоба в мире,
Любовь и жизнь на рубеже.
Л. Незлобина
Будем помнить. Ольге Берггольц
Я голос её узнавала,
Когда говорил Ленинград,
Из рубки блокадной вещала
И в мир устремляла свой взгляд.
От невских берегов в суровом сорок первом
Тревожный голос сотрясал весь мир.
Набатом горя он стучал по нервам,
Из стен блокадных в сводках говорил.
Что горд жив, но есть одна преграда —
Нет хлеба, света, выбился из сил,
Стоят на вахтах люди Ленинграда.
И город мир о помощи просил.
На брустверах, в прокуренных землянках
Радист искал и находил волну,
Танкисты, затаив дыханье, в танках
Шли на таран, чтоб защитить страну,
В которой так бесчинствуют фашисты.
В кольцо зажали город на Неве.
Прицельно бьют по ним артиллеристы,
От невских берегов чуть в стороне.
Ну, а когда смолкала канонада,
И погружался город в темноту,
Стихи в эфир неслись из Ленинграда —
Читала женщина в простуженном аду.
Она клялась от имени народа,
Что одолеем бешеных зверей.
Не сломит дух солдатский непогода,
Он защитит российских матерей.
И час пробил, разорвана блокада,
Последствия её кругом видны.
Берггольц осталась в сердце Ленинграда —
трибун и диктор прожитой войны.
Г. Журкина
Памяти Ольги Берггольц
Под звук метронома живет Ленинград,
Считая блокадные дни.
Как эхом в груди ленинградских ребят,
Сердце живое стучит.
Вот дом, как пирог, разрезан насквозь,
Налет — и склады в огне.
Живете коммуной, плохо, кто врозь,
В победу вы верили все.
Живительной влагой замерзшей Невы
Всех город блокадный поил.
И опытом первой жестокой зимы
Он мужеству, братству учил.
«Внимание! Говорит Ленинград!» —
Ваш голос такой родной.
Протяжно разносится во сто крат,
Он в тихом доме живой.
Сомкнула зима городские врата,
Блокада, вы вместе, как щит.
А в мёртвой квартире голос, когда
Оружием слово звучит.
Холодная пыль опустевших квартир,
Забыт ваш прежний уют.
Невидимый враг заглушает эфир,
Но веру в вас не убьют.
Январь сорок два — это грозный рубеж
В тяжелом, долгом пути.
Как болью голодной, когда ты не ешь,
И хлеба паёк на груди.
Но хлеб черный был со стихом пополам,
Вы хвойный отвар выпивали до дна,
Оружием слова сражалась сполна —
Берггольц Ольга Федоровна.
Писали вы книгу дней жутких блокады,
Вы были дочерью Ленинграда,
Блокадной Мадонной суровых ночей.
Любили, как мать, сиротевших детей,
Редеют ряды в ветеранском полку,
Метроном. Пискаревское. Скорбные плиты.
Километры войны у кинопленки в плену.
Никто не забыт, ничто не забыто.
Е. Молокова
Посвящается Ольге Берггольц
Я не могу остановиться,
Читаю уж который год
Блокады чёрные страницы,
Что убивали наш народ.
И потрясают меня лица
Всех тех, кто еле выживал,
Трудясь на гибельной границе,
Людей стихами вдохновлял.
Тот голос, что сквозь свист и бомбы
На безысходном рубеже
Блокадные радиоволны
Несли страдающей душе.
Доверие, живое слово
Могли любому сил придать,
И вера в нём рождалась снова,
Что город сможет устоять.
И снова по местам знакомым
С друзьями будет он гулять,
И будет мать стоять у дома,
Чтоб на дорожку приобнять.
И станет город вновь одетым
В цветы и счастье тишины,
И будут воспевать поэты
Его прекрасные черты.
Но только надо теперь выжить,
Перо в руках едва скользит,
Но строчки главные напишет
И ленинградцев ободрит.
Укроет их своей заботой,
Надежду к свету возродит,
И ощущение свободы
В уставшем сердце воскресит.
М. Алкова
Памяти Ольги Берггольц
Ольга!
Ты —
вся в моём сердце.
Ты —
Память,
Ты —
Муза,
Ты —
голос Блокады.
Твоим прахом бьётся
пепел
бессмертный
всех ленинградцев,
ушедших в вечность,
но
пребывающих в настоящем —
чтобы остаться
в будущем.
Ярость и горечь,
боль и смятенье
без сожаленья
(не до того);
Пройдя все застенки,
ты ли забыла
дитя,
что шевелилось
под сердцем твоим?
(Какая же мать забудет такое?)
Дети другие воззвали к тебе:
Дети Блокады.
И матери их,
и отцы, —
все те,
кто слушал тебя,
внезапно воскреснув
из смерти голодной,
из ада бомбёжек…
Милостью Божьей,
силою духа
с ума не сошед —
всех провела ты
по краю
той Бездны
уныния
и безнадеги.
Строки твои
поднимали в атаку
бойцов на фронтах,
а после боёв —
в землянках, в окопах —
все снова и снова читали
тебя.
А в городе
даже
строки твои
выменивали на хлеб!
Молча, без плача
(в душе —
сплошь вулканы!)
ты восприняла
все удары
Судьбы —
как до, так и после
Великой Войны —
и победила!
(Водкою позже всю боль заливала…)
Как ты спасала Ахматову,
Зощенко,
Но не спасла себя…
Но всё же чинуши
взяли реванш,
тебя повелев
схоронить
не на Пискарёвке
(где строки твои —
«НИКТО НЕ ЗАБЫТ
И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО» —
вечно горят),
средь праха родного
святого
Блокадников,
Тобою воспетых, —
но на Волковском, —
как же!
в таком окруженьи!..
(Их —
лицемеров подлейших —
кто-нибудь вспомнит когда-нибудь?)
Но —
ждёт Дарья Власьевна,
ждут-не дождутся
все остальные,
с укором,
покоя не находя, —
тебя.
P.S.
Где-то покоится
тот герой,
водитель,
что руки зажёг,
чтоб мотор отогреть,
и груз дорогой
Дорогою Жизни
до цели довезть, —
увековечен твоими строками
про «125 блокадных грамм
С огнём и кровью пополам…» — ?
В. Анорский
Ольге Берггольц
Я верю и, кажется, знаю,
Что смерть не последний итог…
Поэты не умирают —
Их души встречает Бог!
Моя дорогая Ольга,
Сквозь строки твоих стихов
Смотрю на себя я строго,
На жизнь — с добротой волхвов.
Как часто дыхание смерти
Шептало тебе: «Визави!..»
Но дух твой не будет в Лете —
Он жив в бесконечной любви!
Н. Овезова
Ольге Берггольц
Нарежь мне ленинградский чёрствый хлеб,
Он сер и твёрд как над Невою небо.
Кто сыт сегодня, тот, поверь мне, слеп,
И музы вновь в заложницах у Феба.
Но ты лила жемчужный белый свет
В дневник блокады слабою рукою,
Из новых дней мой опоздал ответ,
Вознесенный над суетной толпою.
Когда тепло родного очага
Зависит только от Дороги Жизни,
Которая безмерно далека,
То тонок лёд в подножье у Отчизны.
Без книг такая на душе тоска,
И горсть золы — цена библиотеке,
Под красный флаг российского полка
Становятся соседи и коллеги.
Тому свидетели — поднятые мосты
И львы, закутанные в дощатые шубы,
А мимо них по санному пути
На саночках везут куда-то трупы.
Какая чистая холодная вода!
Такую можно встретить в русле Рейна.
Набрать успеть хотя бы с полведра
И не пролить ни капли вдохновенья!
Н. Прохорова
Ольге Берггольц -2
Сидишь и смотришь пристально в окошко.
И сына нет, и мужа нет теперь.
Подрезан стих. Он, как грибы в лукошко,
Ложится плотной стопкою потерь.
Из той войны под грохот канонады
Вам не вернуться. Память всякий раз
Вновь возвращает в омуты блокады,
К печальным строчкам стелющихся фраз.
Не бойся быть наедине с собою,
Такая ж участь каждого из нас,
Не поддавайся выстрелам и вою,
Над головою слышимых подчас.
А пули воздух разрезают лихо,
Шальные трассы грозно очертя.
Есть города, где не бывает тихо,
Всегда вобрать готовы якоря.
Залит покрыт прилива сизой рябью,
В вечернем мраке стелется туман.
Да, времена, увы, не выбирают,
И умирают чаще не от ран.
Н. Прохорова
О Берггольц в
блоге:
Ленинградская мадонна
(К 110-летию со дня рождения Ольги Берггольц)
Муза
Блокадного Ленинграда Ольга Берггольц
«Блокадная
Мадонна» Ольга Берггольц
Бессмертный
полк поэтов блокады: А—Б
Поэзия
блокадного Ленинграда: «Я говорю с тобой под свист снарядов»
75 стихотворений к
75-летию снятия блокады Ленинграда
Мемориалы,
посвящённые блокаде Ленинграда. Часть 2 (Дом радио, Памятники Ольге Берггольц)
О.
Берггольц. Выступление по радио 27 января 1944 г
Комментариев нет
Отправить комментарий