День книги: Стихотворения и песни

23 апреля — Всемирный день книг и авторского права.

Предлагаем подборки стихотворений о книгах: в 1 части стихи классиков, советских и современных поэтов, во 2-й — поэтов разных стран и республик. В третьей части собраны стихи о книгах для детей, 4-ю составили песни о книгах.

Книги

Часть 1

Слово о книгах

Книгу ищу,

чтоб почувствовать в строчках

времени ритм и накал.

Книги —

Это бессонные ночи

Тех, кто их мудро слагал.

Страницы листаю,

Беру их на ощупь,

Слышу листвы разговор.

Книги —

Это недавние рощи,

Прореженный лес

Или бор.

С детства мечтала:

Глубже взглянуть бы

В жизни бездонную высь.

Книги —

Это узорные судьбы,

Явь,

Возведенная в мысль!

Л. Татьяничева

Вечность книг

Час от часа

Больше книг.

На развалах масса книг,

Уйма книг больших и малых.

Вихрь — танцмейстер пляса книг

На веселых карнавалах.

Эта быстротечность книг —

Всякие недели книг,

Дни и месячники книг!

Почему же в самом деле

Не объявят вечность книг?

Л. Мартынов

* * *

В страницах книг — десятилетья, миги,

Событья, судьбы, пестрой жизни дань.

Пусть множатся, живут, крепчают книги —

Веков соединительная ткань.

В. Сикорский

Ода книге

Книги пахнут временем

И тленьем,

А на их источенных

Страницах

Тленью неподвластное

Хранится.

Прахом, пылью полок,

Прелью талой

Пахнут книги… Славой и опалой!

Дымом, боем,

Марсианской трассой,

Новизной

И типографской краской!

Библиотечные залы, —

Соборная тишина —

Как замершие вокзалы,

Где справочная не нужна,

Где разберутся сами

Эпохи, как их не дурили б,

В пергаменте и сафьяне,

Картоне и ледерине,

Здесь, где, как в колумбарии,

Рядом, разнясь лишь посудою,

Кумиры стоят и парии,

Только векам подсудные,

Здесь, где шаги, как шествие,

Шепот, как зов пророческий,

Шелест страниц — торжественней

Грохота смертных почестей.

Вы думаете — книжные шкафы

Молчат, а книги дремлют втихомолку

И никогда на ваших книжных полках

Движения не замечали вы?

И не бывало, чтобы фолиант,

Сверкающий, как божий лик в окладе,

Вдруг утром оказался где-то сзади,

За тощей книжкой, ставшей в первый ряд?

И чтоб она, одеждою бедна,

Судом времен от горя и забвенья

Отторжена, вельможных сочинений

Насущнее вам стала, — в рост видна

Талант! А что же он по сути

Такое? Божий дар? Огонь?

Где нарекают им? Кто судьи

В определении икон?

Гул восхищенья голосует!

А если — тихо, гула нет?

В счастливом случае рассудят!..

В чем этих случаев секрет?

Без них талант скорее странность,

Нелепость, рожа среди лиц,

Да крест семьи, да безымянность

Мышам доставшихся страниц!

Встаньте, прошу вас!

Почтим молчанием

Рукописи, книгой не ставшие,

Спаленные авторами в отчаянии

Иль убиенные их не писавшими.

Монах в обличье водяного,

Об истину точивший слово,

Поэт — смутьян, арап, безбожник!

Ночь. Стужа. Сани.

Мерзлый гроб в рогоже…

И женщина, судьбу отринув,

Нам шепчущая,

Вдаль, вперед:

«Моим стихам,

Как драгоценным винам,

Наступит свой черед!»

Я глажу переплеты ваших книг,

Как руки ваши глажу.

Сколько в них

Сквозь сто смертей идущего тепла…

Беда взяла вас.

Смерть их не взяла!

У каждой книги

Есть своя судьба.

Нет, говорят,

Неузнанных шедевров.

И как удача б

Ни была слепа,

Бесстыдна, — первым

Делается первый.

Пусть для того

Потребен долгий срок

И непредвзятость

Новых поколений…

А пули ход —

В живот или в висок, —

Разя творца,

Не трогает творений.

Они живут совсем отдельно,

На подлинность — века отпущены.

Им только смерть земли смертельна

Да власть бездумья над живущими.

Книги, сожженные книгоубийцами на кострах,

Книги, сраженные пламенем бомб и времянок,

Носит еще где-то по свету ветер ваш прах,

Книги, погибшие смертью солдат безымянных.

Памятник надо поставить, по совести, вам.

Время идет, все отчетливей к лучшему сдвиги…

Но в назиданье иным неразумным векам

Памятник нужно поставить —

«Замученной Книге»!

Вы, что в муке писаны,

Для добра,

Исступленьем истинного Пера!

В вас дорогой вечности

Держит путь

Совесть человечества —

Наша суть.

Темным-темно.

Полночная свобода.

Я славлю книгу!

Я пишу ей оду.

По черным окнам ламп склоненных блики.

Вы спать легли.

Вы отворили книги…

Я славлю книгу, ту, что этой ночью

Спасает вас в любом из одиночеств.

Я славлю книгу! Оду ей пишу.

Я вашего сочувствия прошу.

И. Снегова

У книжных полок (поэма)

«Да здравствуют музы,

да здравствует разум!»

А. Пушкин

Я вижу себя и парнишкой

в глухом зауральском краю

над первою купленной книжкой

про Муромца про Илью.

Ложилась страница к странице,

и каждая думой жила.

Я книжку хранил на божнице —

не то б на цигарки пошла.

Далёкое жизни начало

я пятнышком в сердце несу.

О чём-то тоскливо кричала

сова в полуночном лесу.

Дорога и снова дорога,

и годы, как ливни в траву,

и мне у родного порога

уж больше не слушать сову.

Ой, сколько их, долгих-недолгих

дорог у судьбы на краю...

Той книжечки нету на полке.

Её я в других узнаю.

По жизни я шёл не сторожко,

но мог ли гадать, что дойду

от книжки с лубочной обложкой

до этих, что тут на виду.

Есть в слове и скрытые рифы

и глуби, прозрачней стекла.

Строфу перекрестная рифма

как молния вдруг обожгла,

неважно словами какими,

но словно касаньем крыла

напомнить мне Пушкина имя

в начале поэмы смогла.

Расскажет о выпавшем снеге

полозьев искрящийся след.

Ещё не закончен «Онегин»

и «Медного всадника» нет.

И в день этот ветрено чистый

седок и не знает того,

что ляжет в тома пушкинистов

и след этот санов его.

Ах, годы! Куда вы? Осечкой

беда не минула. В ответ

позёмка над Чёрною речкой

пылит, где упал пистолет.

Заплакать, влюбиться готова,

вбегая от зеркала в зал,

смеётся Наташа Ростова

над тем, что Безухов сказал.

А где-то при Аустерлице

Болконский ничем не храним.

Лишь ветер — перстами к ресницам

да вечное небо над ним.

Топчусь возле полок, у книжной

негромкой державы моей.

На полках — от верхней до нижней —

томам всё тесней и тесней.

Расплывчатый дождика росчерк

на окнах, и ветер продрог.

Давно уже голые рощи

печально стоят у дорог.

Ни золота в полдне, ни меди.

Тускнеют и книг корешки.

Поэма, нетрудно заметить,

без правил, всему вопреки.

В ней, слухом и зрением помня

словесную каждую пядь,

легко мне от этого полдня

в былое вернуться опять.

Сады Украины поблекли,

и снова в цветенье сады.

В них ветер из странствий далёких

Григория Сковороды.

Жар слова его не остынет.

Тут с правдой самой диалог.

Ложится картавость латыни

в певучий украинский слог.

А время. Неважно какого

истока — событий река.

От века до века другого

дорога его недолга.

Томам Достоевского тесно,

но все до единого тут.

Души человеческой в безднах

запутают, но поведут

в страну, что туманною снится,

где даже слезинка одна,

блеснувшая в детских ресницах

событиям мира равна.

Некрасов иссохшей рукою

в постели листки ворошит,

предсмертной последней строкою

не к нам ли пробиться спешит?

Не ветер, а время по реям,

и Горький бесстрашно стоит,

где «Песня о Соколе» реет

и кровью на скалах горит.

Штыками на всех перекрёстках

щетинятся дни Октября.

На ленточках чёрных матросских

горят на ветру якоря.

Сигнал с Петропавловской. Зимний

оглох от пальбы и замолк.

Не скоро рассеялся синий

на царском паркете дымок.

«С историей это согласно» —

Джон Рид записал. У костра

с солдатами в отблеске красном

он будет стоять до утра.

В Россию влюблённый до боли,

не Блок ли, сутулясь, идёт?

Метель разыгралась на воле,

дымится на Марсовом поле,

по строчкам поэмы метёт.

А время! Ему ли усталость!

Оглядываюсь — позади

уж столько событий осталось,

что дух замирает в груди!

Как поле под пулями главы.

Свинцово строка тяжела.

В легенды Чапаева слава

от Фурманова отошла.

Уж волосы, верно, редеют

и снежной блестят белизной,

но слава... Она молодеет

над шолоховской сединой.

Весь край, полыхающий синью,

у Тихого Дона — в нови,

но женщин всё так же Аксинья

бесстрашию учит в любви.

На годы, на память досада.

Но с Буниным в смутности дня,

как ночью от мокрого сада,

пахнуло опять на меня.

Катаев годам не сдаётся.

Неважно, кто против, кто за,

хочу из «Святого колодца»

с ладони плеснуть на глаза.

Хочу, ни к чему торопиться,

почувствовать ливни, туман,

с Леоновым разговориться

дорогою на океан.

Безмолвны пустыня и звёзды,

и всё-таки Экзюпери

изрубит пропеллером воздух,

мешая с прохладой зари.

И книга, что мужеству учит,

стоит на примете всегда.

С помоста кровавого Фучик

со мной говорит сквозь года.

Есть книги, как дождик по крышам,

как милый приветливый кров,

и книги, которые дышат

простором на стыке ветров.

Счастливые книги, в которых

несмолкшее время хранит

и гул орудийный «Авроры»,

и гул, где взрывали гранит,

где пахло железом и потом,

судьбой котлованной земли

и шпалами, что по болотам,

по дебрям таёжным прошли.

Есть книги. В них битв и салютов

суровый и радужный гром

ещё не рождённые люди

услышат в далёком своём.

Стою иногда оробело

над грустью упущенных дней.

Ой, сколько кричащих пробелов

нашёл бы я в жизни своей!

И мне уж ничем не заполнить

пустоты страницы иной.

Ах, если бы, если бы полдень

опять засиял надо мной!

Поэзия и наука

как сёстры. И как иногда

друг дружке им не поаукать

сквозь все световые года.

Эйнштейна листаю. Характер.

Прозрение. Ночи, без сна.

Туманностями галактик

овеяна седина.

На полках условный порядок,

но главное всё ж под рукой.

Те книги, которые рядом,

всё ж важно, какая с какой.

Живой Маяковского голос

не смят, не спрессован в томах:

то в залах огромных, то в школах

напомнит о майских громах.

Есенин, как чудо, как диво,

идёт, но неслышны шаги.

Строфу из «Персидских мотивов»

усыпали роз лепестки.

Он так и остался в пехоте,

наш Тёркин. Минули года,

а он по страницам проходит

всё тот же, как в роте тогда.

Стихов пастернаковских грани,

как в небе над дачей звезда,

как первые в утренней рани

за дальним леском поезда.

Строкою Багрицкий приветил.

Он в ней птицелов и горнист:

услышим и сабельный ветер,

и пеночки утренний свист.

А эта на полку попала

недавно, но мне дорога.

В ней шапкою Янка Купала

всё машет мне издалека.

Все книги как книги. Но эти

на полке особо стоят.

Им родинки — кто не заметит —

оставила муза моя.

Она и сегодня покоя

не знает, и сон ей не в сон,

когда над счастливой строкою

светлеет неюным лицом.

Но что о себе? Я не молод,

но в чём-то ещё и не стар,

в крутых переделках не молот,

хоть вышел давненько на старт.

Оглянешься — мета за метой,

а где-то — и год и число.

Песками горячего лета

следы мои не занесло.

Я свыкся и с белой зимою.

Пусть в жёстких позёмках она,

замет дорогих не размоет

на сердце её белизна.

А теменью вечность нахлынет,

в секунды последнего дня

забытая горечь полыни

из детства дойдёт до меня.

Живу. За кого-то волнуюсь,

хоть мог бы стоять в стороне.

Известен. Но клетку грудную

порою сжимают и мне.

В поэзии давка такая —

в глазах у кого-то темно.

Того и гляди затолкают,

живой, неживой — всё одно.

В любой толчее на вокзале

свободней... Ах, книги в шкафах!

Не всё ещё мне рассказали,

чтоб стала итогом строфа.

Шекспира тяжёлая слава

лежит на тяжёлых томах,

и томиком тоненьким справа

прижалась в ним скромность сама.

Но пусть тот поэт был и скромным,

не сгинул и в ранге таком.

«Не бил барабан перед смутным полком» —

я строчку суровую вспомнил.

Есть томик ещё. Перелистан

сегодня опять, как тогда,

когда он из рук букиниста

был взят, чтобы втиснуть сюда.

В старинный сафьян переплёта

чернильное въелось пятно.

Не стёрлась ещё позолота,

но слава слиняла давно.

Ой, сколько их музу любило!

Но мало осталось таких,

чью к берегу славу прибило

волнами столетий других.

Безжалостна мёртвая Лета.

Был трепет и мысли полёт,

и всё-таки имя поэта

плитой придавил переплёт.

Не знаю, круты иль пологи

у мёртвой реки берега.

Незримая из мифологий

течёт она через века.

Над нею ни звёзд, ни туманов,

не мерена и глубина,

от груза стихов и романов

не стала, так станет мутна.

Ах, есть она, тихая радость

вдруг вспомнить нестёршийся стих!

Тома за стеклянной оградой...

Добро потоптаться у них.

Листать словари и глазами

вливаться в них — радость моя,

Страницы подняв парусами,

порой дохожу и до Я.

Себе повторяю: завидуй

учёности. Корки тверды.

От лёгкой стопы алфавита

по ним — золотые следы.

Не внешне и эти знакомы.

За створками, всё на виду:

до тридцать девятого тома

от первого (в верхнем ряду).

К томам этим чаще и чаще

спешу, как в надёжности вех,

чтоб не заплутаться мне в чаще

вопросов, что ставит наш век.

Углами сдвигаются брови.

Слова и сегодня в бою.

В томах этих в чём-то и вровень

я с ленинской мыслью стою.

С. Щипачёв

Похвала книге

Венок сонетов

Дряхлеет книга, как порой — наречье.

Душа ж ее, как буквица, горит!

Открой — заглавный лист заговорит

И сам к нему потянешься навстречу.

Упорный труд не терпит суеты,

Не возгорится от тщеты напрасной.

Вдали от этой суетности праздной

Я вчитываюсь в древние листы.

Удачу мечу красною строкой

И мысль шлифую — до седьмого пота.

Увековечит добрая работа

И тяжкий труд, и благостный покой.

О, счастье с книгой! Все идет на лад.

Темнеет переплет подобьем лат.

Как полукружье конского копыта,

На нем печать — лицо иного быта.

Но он, как прежде, гулок и крылат.

Ярился горн. Мохнатые меха,

Свирепо воя, выдубили кожу.

Она на пламя жаркое похожа.

Она гудит, как посох пастуха.

Померкла тушь и киноварь завяла,

И потускнела зыбкая строка.

Но руку обжигает сквозь века

Прохладный трепет крепкого сафьяна.

И горбится, и дышит, как Атлант,

На гнутой полке древний фолиант.

На гнутой полке древний фолиант —

Сосредоточье каменных анналов.

Гранит, надгробья, стены, плиты, скалы —

Обветренный эпохами гигант!

Какие письмена! Склонясь, немею

Над судьбами, что слово обрели.

Я долгую историю земли

Читаю и от горя каменею.

Пред каменным терпением людей

Бледнеют статуй бронзовые слитки.

Бесстрастные, бесчувственные свитки

Еще хранят былой накал страстей.

На полке древний том — нетленен, вечен —

Стоит, закладкой памяти отмечен.

Стоит, закладкой памяти отмечен,

Свод рукописный. Как стрижи из гнезд,

Слетелись буквы в зябком свете звезд —

Точеных литер звонкие предтечи.

Писец гусиным вывел их пером.

Хватило и терпенья, и сноровки.

Мудреные заставки и концовки

Украсил он неярким серебром.

О судьбах княжеств золотое слово…

Но в нем, дороже монастырских книг,

Тот, о себе самом, истошный крик —

О житии во времени суровом.

К глухому небу вопиющий глас…

Рукописание. Немой рассказ.

Пресс Гутенберга — дней иных начало!

Тысячеустно слово зазвучало,

Как эхо в соснах. Книги звездный час!

Поющие печатальные доски,

Звенящие точеные шрифты…

Выводит речь себя из немоты,

В свинцовой повторяется полоске.

Стучит станок. Его призывный скрип

Не вязь писца — подобье рукоделья.

И голос, обреченный в тихой келье,

В зенит восходит — что там манускрипт!

Кричат истошно на немых страницах

Пергаменты, папирусы, таблицы.

Пергаменты, папирусы, таблицы —

Самой мечтой вооруженный дух.

Он в сумрачных столетьях не потух.

Отлит в свинец, к нам долетел, как птица.

Да будет словом праведным свинец!

Не все еще на этом свете ясно.

И сочетанье гласных и согласных

Еще не единение сердец.

Но полно! Время, злую мысль развей!

Огромный мир вокруг гудит, как улей.

Свинец летит в него не смертной пулей —

А доброй вестью, что всего живей.

Пора надежд… Мне звездной ночью снится

Их клинопись, их вязь, как предков лица.

Их клинопись, их вязь, как предков лица,

Из шквальной тьмы — я знаю! — не вернуть.

Распалась их доподлинная суть,

Их тайне до поры не проявиться.

Заколебалось мирозданье книг.

На миг, в былом огне, оно ослепло.

И стали книги жалкой горстью пепла,

И вырван — человечий! — их язык.

Все прописные истины — на знамя,

Как прописные буквы. Мрак и страх.

Но пламенем сраженные в кострах,

Взывают книги — душ живое пламя.

И, как солдаты, в трудный ратный час

Глядят в упор и не отводят глаз.

Глядят в упор и не отводят глаз,

Как зерна, буквы. Близок час урочный.

Еще молчит подтекст. Петит подстрочный

Выглядывает из наборных касс.

Но весел сев! И звездами в ночи

Восходят зерна черные клавира.

Альдины лад и вензель эльзевира,

И лирика кириллицы — звучи!

Созрел на пашне жребий Капулетти,

Взошла судьба Монтекки — быть беде!..

Чу! Задышал на черной борозде

Мятежный ветер нашего столетья.

Он — что сердца и царства сотрясал —

Под сводами озвучивает зал.

Под сводами озвучивает зал

Глухие стоны падающих сосен.

Умчатся ль вновь в пронзительную просинь

Погубленные эти голоса?

Вершинный ветер обмер. Песня спета.

Вечнозеленых не открыть очей.

Но книгой очарован, книгочей

Своих сомкнуть не может до рассвета.

Пилой низвергнутая красота!

Не в шифоньере и не в дутом кресле —

Она в странице со стихом воскресла.

Ее недостижима высота!

В простых томах расходятся по свету

Спрессованные голоса поэтов.

Спрессованные голоса поэтов

На книжных полках. Старый букинист,

Как временем измятый желтый лист,

Глядит, воспоминаньями согретый.

Изысканное слово — антиквар.

И золотой обрез первоизданья,

И корешок граненный, будто зданье, —

Все для торговца песенный товар.

Былая слава, призрачный успех,

Замеченные веком опечатки,

Меж строчек отсыревший груз взрывчатки,

Как добрый, отслуживший срок доспех…

Прекрасны букинисты! Не монету —

Они возносят гордый стих сонета.

Они возносят гордый стих сонета —

Поэты. Полуночники. Юнцы.

Кому из них — у времени в гонцы?

Кому — иная участь — кануть в Лету?

Наставников призывная труба —

За эту книжность их не обессудьте.

В живых, переплетенных кожей, судьбах

И их литературная судьба.

Они листают время том за томом,

Им в своих книгах не уйти от книг —

От этих мудрых, жизненных вериг,

Что стали и отечеством, и домом.

Восходит их магический кристалл,

Чтоб дух высокий души потрясал.

Чтоб дух высокий души потрясал,

Ведут века друг с другом поединок.

Свет — в изголовье. В книге — середина.

Эпохи сшиблись, слово — как металл.

Стремительно летит копье строки,

Шрапнель цитат свистит на бранном поле.

Зачитан том до дыр, до ран, до боли, —

Но рать на полках строится в полки!

Дано томам сердца глаголом жечь,

Мир покорять не кровью, а любовью.

Как вечный океан, у изголовья

Волнуется, кипит родная речь.

Она кипит, она гудит в поэме, —

Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень.

Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень,

Как за дверьми из огрубевших кож —

Любовь, измена, истина и ложь —

И тяжкое, и сладостное бремя.

Уже не скажешь: прошлое мертво.

Оно от нас усталый лик не прячет.

И кто-нибудь беспомощно заплачет

Над сумрачным характером его.

О, нет, читатель, смейся, как дитя,

Пусть радуется и душа, и тело!

Мы тот характер приохотим к делу,

Его мы вырвет из небытия!

Ах, книги старые! — распахнутое семя —

Они выходят к Жизни, к вечной теме.

Они выходят к Жизни, к вечной теме, —

Скупые строки, словно рваный крик.

Касайся же застежек моих книг,

Клади, фортуна, руки мне на темя!

Переносил я — пасынок Судьбы —

С листа на лист. И все повышли сроки.

Без напряженья все повисли строки,

Как провода, — и не гудят столбы.

С зеленых листьев надобно! И вот —

Пыхтит росток, пульсирует источник…

С оригинала, с Жизни, — что подстрочник! —

Я сотворил свой точный перевод.

Без гула дня, его живого веча,

Дряхлеет книга, как порой — наречье.

Дряхлеет книга, как порой — наречье,

Темнеет переплет подобьем лат.

На гнутой полке древний фолиант

Стоит, закладкой памяти отмечен.

Рукописание. Немой рассказ —

Пергаменты, папирусы, таблицы.

Их клинопись, их вязь, как предков лица,

Глядят в упор и не отводят глаз.

Под сводами озвучивает зал

Спрессованные голоса поэтов.

Они возносят гордый стих сонета,

Чтоб дух высокий души потрясал.

Сквозь время мчась, сквозь немоту и темень,

Они выходят к Жизни, к вечной теме.

М. Фильштейн

* * *

Отраженье исчезнувших лет,

Облегченье житейского ига,

Вечных истин немеркнущий свет —

Это — книга. Да здравствует книга!

Неустанных исканий залог,

Радость каждого нового сдвига,

Указанье грядущих дорог —

Это — книга. Да здравствует книга!

Чистых радостей светлый исток,

Закрепленье счастливого мига,

Лучший друг, если ты одинок, —

Это — книга. Да здравствует книга!

Т. Щепкина-Куперник

Книга

Книга — учитель,

Книга — наставница,

Книга — близкий товарищ и друг,

Ум, как ручей, высыхает и старится,

Если ты выпустишь книгу из рук.

Книга — советчик,

Книга — разведчик,

Книга — активный борец и боец,

Книга — нетленная память и вечность,

Спутник планеты Земля, наконец.

Книга не просто красивая мебель,

Не приложенье дубовых шкафов,

Книга — волшебник, умеющий небыль

В быль превращать и в основу основ

В. Боков

* * *

Шелест книжных страниц

Нам сопутствует в жизни

повсюду,

От бурлящих столиц

До поселков у тихой запруды.

От горячих низин

До просторов Полярного круга,

От кудрей до седин,

Книга — нет у нас лучшего друга.

Мы находим твой след

Даже там, где его и не ищем,

Ты, как солнечный свет,

Проникаешь в любое жилище.

Ты не знаешь границ,

На чужбине — и там ты как дома.

Шелест книжных страниц

Иногда сокрушительней грома…

От разрозненных литер

До слитной строки линотипа

Был, по ходу событий,

Порою набор твой рассыпан.

Но сияют слова,

Излучение их не померкло.

И опять ты жива,

Ибо светлая книга — бессмертна.

В. Инбер

Книга

Все ушли, и разговоры

Спрятала ночная мгла.

И ко мне в глухую пору

Книга девочкой вошла.

Здравствуй, Клава? Валя? Нина?

Вы со мной? Вы снова тут?

Пусть ко мне, как именины,

Книги новые придут.

Был я молодым когда-то,

Выбирал свои пути.

Как старался я, ребята,

В книге гения найти.

С книгой я живу как в чуде,

С волшебством, среди Москвы.

В книге — Ленин, в книге — люди,

В книге вечно — я и вы.

М. Светлов

Книга

Безмолвствует черный обхват переплёта,

Страницы тесней обнялись в корешке,

И книга недвижна. Но книге охота

Прильнуть к человеческой теплой руке.

Небрежно рассказ недочитанный кинут,

Хозяин ушел и повесил замок.

Сегодня он отдал последний полтинник

За краткую встречу с героем Зорро.

Он сядет на лучший из третьего места,

Ему одному предназначенный стул,

Смотреть, как Зорро похищает невесту,

В запретном саду раздирая листву.

Двенадцать сержантов и десять капралов

Его окружают, но маска бежит,

И вот уж на лошади мчится по скалам,

И в публику сыплется пыль от копыт.

И вот на скале, где над пропастью выгиб,

Бесстрашный Зорро повстречался с врагом…

Ну, разве покажет убогая книга

Такой полновесный удар кулаком?

Безмолвствует черный обхват переплёта,

Страницы тесней обнялись в корешке,

И книга недвижна. Но книге охота

Прильнуть к человеческой теплой руке.

М. Светлов

У книжных полок

Вот полки. Книги. Переплеты.

Знакомцы давние мои,

Предмет вниманья и заботы

И возрастающей любви.

Строка в тиши заговорила —

Вне времени и вне границ.

О, притягательная сила

Раскрытых на столе страниц!

Глаголы движутся. Влечет

Архитектура предложенья.

А там — и леденит, и жжет

До слез, до спазм, до потрясенья

Но вот мгновенно ощущаю

Беду прозренья своего:

Как мало вижу! Мало знаю!

Да нет, не знаю ничего!

Что знаю о звезде, стоящей

Над изголовьем с детских лет?

А что — о травянистой чаще,

Поющей, на ветру гудящей,

А по ночам в себе таящей

Все тот же непонятный свет?

А что о рыбах? Что — о птицах?

А что — о тайнах хромосом?

Как в водопаде, жизнь дробится,

Клубится, мчится колесом.

И каждый миг ее достоин

Стать поэтической строкой,

И слово самое простое —

Смысл обретает непростой.

И переплет за переплетом,

Где по соседству с прозой стих,

Как поворот за поворотом

На карте судеб мировых.

Как разговор тысячелетий,

Ушедших поколений зов...

И вы и я — мы только дети

Перед этой мудростью веков.

В. Телегина

Друзья на книжных полках

Благословляю я отцовский дом, —

Настолько ярки миги были в нём,

Которыми в душе моей возник

Стоцветный мир моих первейших книг.

Пришли мои досуги разделить,

Раздвинув круг соседских Мить и Вить,

И дядя Том, и беглый Джим, и Гек,

И Санчо Панса, добрый человек.

Бесценнейшее чудо на земле!

Лежит предмет обычный на столе,

Но в нём, как порох, вспыхивать горазд

Спрессованный воображенья пласт.

Друзья мои во множестве томов,

Соседями — во множестве домов!

Я вами жил, я вами дорожил,

Я сотни жизней с вами пережил.

Как с братьями в моём земном кругу,

Я с вами разлучиться не могу.

Мой первый шаг, мой первый вздох и крик

Не помню я. Но помнить не отвык

Живой водой раздвинувшей луга

Одной зелёной речки берега.

Там пацанок среди цветов и трав

Сидит, колени хрупкие обняв,

Пред ним — раскрытый томик на траве,

И облака, и птицы — в синеве…

В. Гордейчев

* * *

Открою шкаф (давно не открывал) —

и в комнате прибавится простора,

как будто снега белого обвал,

раздвинув мглу, раздастся из-за створок.

Усладою для сердца и ума

появятся в обычном озаренье

отборных книг волшебные тома,

вводящие в иное измеренье.

Листаю вновь страницы старых книг,

заполненных любимыми стихами,

и, смертный в бренном мире, возле них

я чувствую бессмертия дыханье.

За ценности вне выгод и нажив

спасибо вам, наставники-поэты!

Сам светел я, не ваши ли заветы

со младости стократ сопережив?

Тот знает толк в лирических азах,

кто мир души растил не на продажу.

Вот почему тома иные глажу

едва не со слезами на глазах.

Поэзии изведавшему власть

легко на мудрость жизни полагаться,

и никому на свете не украсть

его неоценимого богатства.

В. Гордейчев

Старым друзьям — книгам

О! Старые друзья — единоверцы,

Родные книги, верные друзья,

Вы воспитали разум мой и сердце

И мне без вас поистине нельзя…

Вы были спутники мои в глубоком детстве,

Когда впервые я наедине

Сам раскрывал бесценное наследство

И припадал душою к старине…

Я плакал и смеялся, ночью грезил,

Себя в героя книги воплоща,

Я на коне по полю битвы ездил,

Свой меч скрывая складками плаща…

Я бороздил на судне океаны,

Я под водой в глубинах моря плыл,

И узнавал неведомые страны,

Печалился пред мрамором могил…

Взрослея, я любил читать романы

И тайну женщины предчувствием познал,

Разучивал я вслух чужие драмы

И не один я осчастливил бал…

И, чем взрослее был я, тем охотней

Сплетались вы в таинственную нить

Брони надёжной, прочной и бесплотной,

Чтоб душу мне и разум сохранить;

Незримый поводырь моих наитий,

Вы мне открыли смысл бытия

Такой чредой явлений и открытий,

Что стал неколебим в устоях я…

И где б я ни был — в поле иль в поездке,

В походе, в одиночестве, в беде —

По Вашему кольцу, как болт в нарезке,

Мой выбор шел отныне и везде.

И равны стали Библия с Шекспиром,

Сократ и Данте, Блок и Пастернак,

Я с вами стал бесстрашен перед миром

И различал Природы каждый знак.

Я признаю величье старой церкви,

Бесценность музыки и мужество картин,

Но Ваша власть над мною не померкнет,

И только с Вами этот мир един…

О! Наши дети, бедные потомки,

Вам не понять невидимого власть,

Способность в Целое сложить обломки

Скорей всего сумеет век украсть…

Проклятый век, где царствует не книга,

А видимость, что иссушает ум,

И в этом, может, дьявола интрига,

Чтоб человек отвык вообще от дум…

К. Шишов

* * *

Не спрятанные прочно под замок

Рукою скопидома и сквалыги,

Исчерченные вдоль и поперек

Люблю до дыр зачитанные книги.

Все в поисках, оставивших свой след,

То правды, то взаимопониманья,

В красноречивом множестве примет

Читательского строгого вниманья.

Где столько лиц склонялось над листом,

Что автор как бы скромно отступает, —

И, даже сам не ведая о том,

Читатель с ним в соавторство вступает.

Где никогда не гаснет интерес,

Где места нет досужим пересудам,

Где некий термоядерный процесс

Все время совершается под спудом.

Невзрачный том, затрепанный на вид,

Опущенный на девичьи колени.

Как много мыслей и тревог таит

Поставленное ногтем nota bene.

Обложки, облетающие с книг,

Листы, табачным пахнущие дымом.

О, если б оказаться мне на миг

Таким же для людей необходимым.

М. Матусовский

Книжные жители

Детство, детство, заря туманная

В небе крохотная звезда!..

Как на книжку на иностранную,

Я смотрел на букварь тогда.

Там стояли знаки занятные,

Как солдаты стоят в строю.

Молчаливые, непонятные,

Не пускали в тайну свою.

А когда я проник в учебники,

Сразу ожил весь шар земной:

Буквы — крохотные волшебники —

Чудеса творили со мной.

Устрашал вулкан извержением,

Пушкин вниз смотрел на Кавказ,

Бородинское шло сражение —

И все это я избе у нас.

Детство, детство, заря туманная,

С ветхой старой ветлой вдали.

Под твою поветь деревянную

Буквы целый мир привели; —

Тот, что близко и что далеко,

Тот, что умер и что живет —

С юга, запада и востока

И оттуда,

Где вечный лед!

М. Шестериков

* * *

Открывая книг материки,

Обживаем их до самой корки.

Мы выходим в мир из узкой норки,

Из ручья — в широкий путь реки,

Чтоб до океана и до звёзд

Дотянуться крыльями и зреньем,

И потомкам передать уменье,

Через время перекинув мост.

Л. Новикова

Книги

А красноречивей всех молчат

Книги, славно изданы, честь честью

Переплетены, чтоб до внучат

Достояться с Достоевским вместе

И затем поведать все, о чем

Написавший не сказал ни слова,

Но как будто озарил лучом

Бездну молчаливого былого.

Л. Мартынов

У полки с сочинениями классиков

Когда, и выпукло и жирно

Мерцая кожей корешка,

Тома теснятся по ранжиру,

Я опасалась их слегка.

Они стоят на книжной полке,

Всему их духу вопреки,

Не как бойцы на бранном поле,

А как лейб-гвардии полки,

Построенные для парада,

Не лезущие на рожон,

Те, кем незыблемый порядок

От потрясений ограждён.

И размышлений наготою

Они ханжей не устыдят:

Мундир застёгнут.

Наготове

Летучая шрапнель цитат.

Но я люблю, когда на полке,

Как щели смотровых бойниц,

Места пустые и наполнен

Мой дом шуршанием страниц.

Когда завален подоконник,

Когда над роем схем и вер,

Как будто сабли Первой Конной,

Закладки — наискось и вверх!

И грозен неподмокший порох

Любой страницы и строки,

И занят ум исканьем, спором,

Но не игрою в поддавки.

М. Борисова

* * *

У читающей России

Много есть заветных книг.

Старые и молодые —

Глубь и высь берём у них.

Я от деда-книгочея,

Ты, должно быть, от меня

Книжной речи излученье

Приняла, её храня.

Помню — фитилёк огарка,

Соль захватанных страниц.

Лучше не было подарка —

Мудрых былей-небылиц.

А потом моря и земли,

Горный дух, земная плоть, —

И всему, читая, внемлешь.

Хлеба рядышком ломоть.

Звёздный свет веков вдохни лишь,

Скажет он душе твоей:

Мирный мир книгохранилищ —

Вот отечество людей.

Тишина в читальном зале,

С Гёте говорит сосед.

А на книжном ждёт развале

Старины недавней след,

Где тревожным днём когда-то,

В горе городов и сёл,

В вещевой мешок солдата

С полки Тютчев мой сошёл.

П. Ойфа

Книга и сердце

Это я о вас, ребята,

Тех, что говорят:

«Дай-ка почитать что-либо», —

И берут из рук завбиба

Небольшой формат.

И держа заглавьем к сердцу

Малые тома,

Замечательным закатом

Вы расходитесь, ребята,

По своим домам.

Вечер тих. На свете осень.

Друг, придя домой,

Ты раскроешь наудачу `

Книгу, ставшую горячей

Под твоей рукой.

Вечер тих. На свете осень.

Завтра выходной.

И под яблоком стеклянным

В пятьдесят свечей —

Вспыхнут синие, как порох,

Горные хребты, в которых

Гнёзда басмачей.

Скачут красные отряды,

Брызгами пыля.

Выпуклые, хоть лепи их,

Девки, силой налитые,

Вышли на поля.

У фабричного посёлка

Вырос новый клуб.

Между лиственниц и елей

Ясли кругло забелели,

Как молочный зуб.

Происходят совещанья.

Калька... Грифелёк...

«Вот, товарищи, места вам...»

И пытают по суставам

Импортный станок.

Происходят заседанья.

Некто молодой

Шлёт в президиум записку:

«Я хоть и сижу не близко,

Но всегда с тобой».

И об этом всём, читатель,

Не клонясь ко сну,

Ты читаешь в звёздный вечер,

Шевеля, как южный ветер,

Книжную листву.

Наполняется осенний

Город тишиной.

Ты же всё читаешь, друже.

Ночь просторна, и к тому же

Завтра выходной.

Пред тобой проходят войны,

Шахты, города.

Ты бормочешь: «Вот спасибо

Белобрысому завбибу.

Книга — хоть куда».

Ты на стройке, друг мой милый

(Кто — не назову),

Книжечку ты держишь крепко,

Заложив смолистой щепкой

Нужную главу.

Ты кладёшь заглавьем к сердцу

Книжечку на грудь,

В каждое вникаешь слово,

И читателя такого

Стыдно обмануть.

Это говорю себе я,

Нам страшней всего.

Книга, говорю себе я,

Не должна быть холоднее

Сердца твоего.

Чтоб не сердце грело книгу,

А она — его.

В. Инбер

* * *

Нет, жизнь меня не обделила,

Добром своим не обошла.

Всего с лихвой дано мне было

В дорогу — света и тепла…

…И летних гроз, грибов и ягод,

Росистых троп в траве глухой,

Пастушьих радостей и тягот,

И слёз над книгой дорогой.

А. Твардовский

* * *

Есть книги — волею приличий

Они у века не в тени.

Из них цитаты брать — обычай —

Во все положенные дни.

В библиотеке иль читальне

Любой — уж так заведено —

Они на полке персональной

Как бы на пенсии давно.

Они в чести.

И, не жалея

Немалых праздничных затрат,

Им обновляют в юбилеи

Шрифты, бумагу и формат.

Поправки вносят в предисловья

Иль пишут на́ново, спеша.

И, — сохраняйтесь на здоровье, —

Куда как доля хороша.

Без них чредою многотомной

Труды новейшие, толпясь,

Стоят у времени в приемной,

Чтоб на глаза ему попасть;

Не опоздать к иной обедне,

Не потеряться в тесноте…

Но те —

С той полки:

«Кто последний?» —

Не станут спрашивать в хвосте.

На них печать почтенной скуки

И давность пройденных наук;

Но, взяв одну такую в руки,

Ты, время,

Обожжешься вдруг…

Случайно вникнув с середины,

Невольно всю пройдешь насквозь,

Все вместе строки до единой,

Что ты вытаскивало врозь.

А. Твардовский

* * *

Читатель!

Друг из самых лучших,

Из всех попутчиков попутчик,

Из всех своих особо свой,

Всё кряду слушать мастер дивный,

Неприхотливый, безунывный.

(Не то что слушатель иной,

Что нам встречается в натуре:

То у него сонливый вид,

То он свистит, глаза прищуря,

То сам прорваться норовит.)

Пусть ты меня уже оставил,

Загнув странички уголок,

Зевнул — хоть это против правил, —

И даже пусть на некий срок

Вздремнул ты, лёжа или сидя,

Устав от множества стихов, —

Того не зная и не видя,

Я на тебя и не в обиде:

Я сам, по слабости, таков.

Меня, опять же, не убудет,

Коль скажешь ты иль кто другой:

Не многовато ль, дескать, будет

Подряд материи такой,

Как отступленья, восклицанья

Да оговорок этих тьма?

Не стать ли им чрезмерной данью

Заветам старого письма?

Я повторю великодушно:

Не хлопочи о том, дружок, —

Читай, пока не станет скучно,

А там — бросай.

И я — молчок.

Тебя я тотчас покидаю,

Поникнув скромно головой.

Я не о том совсем мечтаю,

Чтоб был читатель волевой,

Что, не страшась печатной тины,

Вплоть до конца несёт свой крест

И в силу самодисциплины

Что преподносят, то и ест.

Нет, мне читатель слабовольный,

Нестойкий, пуганый милей:

Уж если вник, — с меня довольно,

Горжусь победою моей,

Волнуясь, руки потираю:

Ты — мой.

И холод по спине:

А вдруг такого потеряю?

Тогда конец и горе мне.

А. Твардовский

* * *

И в ночном, и за стадом

Была книга со мной:

С кнутовищами рядом

И пастушьей сумой.

И ко мне приходили

С этих серых страниц

Знаменитые были

От далеких границ.

За околицей, лугом

Проносились порой

То полярная вьюга,

То тропический зной.

И за школьною партой

Отстающих ребят

Уводил я по карте,

Как внимательный брат.

Я скажу не напрасно —

Это дети поймут:

Книга — друг,

И не раз нам

Обращаться к нему.

Разъяснит и поможет,

За собой уведет,

Но потребует тоже

И любви, и забот...

А. Твардовский

Любимая книга

Как ржаную ковригу,

В свои руки беру

И держу эту книгу

На холодном ветру.

Сладко бродит в ней солод,

Теплый запах ржаной,

Стих по-прежнему молод,

Стих совсем молодой.

И звучит в нем дерзанье,

Разговор озорной,

В каждом слове — сказанье

О сторонке родной.

Жить тебе, жить не старясь,

Каждой строчкой своей,

Будешь вечно как парус

На просторах морей.

Подымать за собою,

Как могучий прибой,

Вечно звать к непокою

На гряде огневой.

В. Саянов

Жизнь книги

Философы, вникающие в Суть!

Художники! — блистательное племя,

Чья жизнь — мечта, надежда, подвиг, бремя! —

На ваш пример мне страшно и взглянуть,

Чтоб «книжной» не прозваться как-нибудь…

Почтенней вас, выходит, даже семя

Крапивы, презираемое всеми:

Его-то ведь не грех упомянуть!

Что! Даже черт (не к ночи будь помянут!)

Опять-таки звучит при свете дня.

А скажешь: «Кант», — и днем их уши вянут.

Стою без слов над тайной непостижной:

За то ль зовусь «нежизненной» и книжной,

Что буквы книг так живы для меня?

Я не с листа писала на листок,

Я не из книги в книгу заносила,

Но знаю: книга — жизненный исток.

Пресс Гутенберга — жизненная сила.

Я на рембовском «Пьяном корабле»

В цитатный порт ни разу не являлась.

Но я «литературностью» Рабле,

Я «книжностью» Эразма вдохновлялась.

«Оторваны» мои учителя

От «гущи жизни» — как никто на свете!

Гомера ворошат чего-то для,

За тогу римлян держатся, как дети…

Смешно сказать! Им слышится из книг

Такой же — человеческий! — язык.

Живой да будет каждая строка!

Из жизни черпай злато размышлений!

Но жизнь — помилуй! — разве так ярка

И так сильна, как выраженный гений?

Не хмурь многозначительно бровей,

Не покрывайся складками страданий!

Всего полней (не спорь!), всего живей

Жизнь гения и жизнь его созданий.

А нет, — оспорь Шекспира. Вот где зло!

…За окнами бушует Лондон ярый:

Там с ловлей фактов больше бы везло, —

А он корпит над летописью старой.

Не в жизни взял: с пергамента «списал»!

Но кто нам сердце глубже потрясал?

Н. Матвеева

* * *

Липнут к стеклу любопытные листья,

тень нетерпенья дрожит на стене:

праздник предвидится в скромном жилище —

добрая книга лежит на столе.

Словно бы голубь, почтовая птица,

с дальних дорог воротился домой.

Вот и узнаем, что дальше случится

с правдой, и с кривдой, и с жизнью самой.

Даже когда она лет через вести,

через пятьсот на ладони слетит,

как своевременны все эти вести —

вещий глагол и подстрочный петит!

Выключим радио, двери закроем,

ясного света побольше дадим,

чтобы ничто не мешало запоем

праздновать встречу один на один.

Н. Кислик

Толстые книги

За мгновенье до гибели ковырять в словаре,

проверять дотошно и зорко,

чтобы всё на вечерней заре,

как на утренней было зорьке,

и, по склону катясь

или рушась с горы,

завершая последние строки,

вспоминать афоризмы,

что были остры,

и цитировать дивные строки!

Жизнь под лампой настольной,

за крепким столом,

через Книги — навылет,

стремглав,

напролом,

где событье — мысль

и несчастье — мысль,

где от книг

и любви тектонический сдвиг,

и поступки,

и даже улыбки.

Всё от них,

от блаженных и пылких вериг,

все решенья, свершенья, ошибки.

Дней страницы листах,

одну за другой,

год за годом,

как том за томом.

Это было и страсти ревущей пургой,

и надёжным оплотом,

и домом.

За мгновенье до гибели уточнять,

и на чью-то небрежность ревниво пенять,

и, обвала крови не умея унять,

вдруг какую-то толстую книгу ронять.

Б. Слуцкий

* * *

Еще не все прочитаны страницы,

А мысли за строкой бегут, бегут,

И незаметен мерный шаг минут,

Неслышно луч на новый лист ложится,

И споришь ты с героями, и вдруг,

Поймешь, как неспроста судьба иная,

И улыбнешься, что-то вспоминая,

С тобою — книга — новый, близкий друг

М. Алданская

Книга книг

Я вспоминаю дни, часы и миги,

Когда весёлой дерзкою рукой

Я раскрывал пленительные книги,

Те, что сейчас лежат перед тобой.

У старых книг — листы желтее воска,

У новых — не разрезаны края.

Но каждая из них вела подростка

В какие-то волшебные края.

Я становился принцем сновидений

И повелителем страны страниц,

Я был исследователем владений,

Которым нет ни края, ни границ.

Я поглощал и буквы и кавычки,

И вот теперь в тех книгах — погляди —

Мне дочитать бы две иль три странички,

А пред тобой вся книга впереди!

(И ты волненье ощутишь такое ж,

Когда рукой пытливою теперь

Ты, затаив дыханье, приоткроешь

Вот эту коленкоровую дверь!

И в мир войдёшь, какого нет чудесней,

И жизнь твоя, быть может, в этот миг

Тебе предстанет дивной песнью песней,

Незабываемою книгой книг!

С другими эта книга не сравнится,

Её закону ты не прекословь!

К однажды перевёрнутой странице

Никто не может возвратиться вновь.

Ты всё прочтёшь от слова и до слова,

Освоишь каждый образ, каждый стих,

А опечатки будут — что ж такого.

Без них нельзя, но главное не в них.

Читай, читай до крайнего предела,

Быль отличать умей от небылиц,

И если нужно, так отметки делай,

Но только не засаливай страниц.

А. Арго (А. Гольденберг)

Ветераны и новобранцы

Вот книжный ряд на полке застеклённой.

Там выстроились гордою колонной

Закованные в коленкор шедевры,

Готовы на парад и на маневры.

И выправка у каждого такая,

Что третьего лица не видишь с края.

Но грудь четвёртого, то бишь обложку

Четвёртой книги, видишь понемножку.

О, превосходнейшие переплёты!

Они струят сиянье позолоты,

И этот блеск, и эта непорочность

В себе таят и остроту, и сочность,

Любовь и гнев, отчаянье и милость —

Всё, что боролось, пело и томилось,

Всей мировой культуры накопленья

От поколения до поколенья,

Нетленные в достоинстве своём!

И мы им честь и славу воздаём!

Но эти чада полочной семьи

Не самые любимые мои!

Не непорочность и не красоту

Всего превыше в книге я почту.

Нет, мне такая книга по душе,

В которой все замызганы клише,

В которой от строки и до строки

Видны следы мусолившей руки,

А переплёт, затрёпанный до дыр, —

Уж он ли не походит на мундир,

Который был не раз в разгаре битв

Прострочен пулей и штыком пробит!

В чём назначенье книги? В том, чтобы

Входить в глаза и колотиться в лбы,

Чтоб каждой буквой, каждою строкой

Будить борьбу и сеять непокой,

Чтоб сочетаньем звуков и идей

Она «глаголом жгла сердца людей».

Она должна сердца глаголом жечь!

О красоте, о чистоте ль тут речь?

Вам, новобранцы армии томов,

Доверие я оказать готов,

Но честь, любовь и славы торжество

Вам, ветераны шкафа моего!

А. Арго (А. Гольденберг)

* * *

О, милые истрёпанные книги,

О, книги детства, — что оно без них!

Средь всякого старья и всякой гнили

Так благородна старость этих книг!

Мундиры не годятся для парада,

Для полок, где подобран к цвету цвет,

Другая старой гвардии награда:

Рубцы и шрамы — вот авторитет.

И столько под обложками хранится

Тепла и нетерпенья детских рук...

Благоговейно стёртые страницы

Перелистаю: здравствуй, старый друг!

Да будет дух торжествовать над плотью!

Маните же мальчишек жадный взгляд,

Дюма-отца почтенные лохмотья,

Сервантеса изодранный наряд!

Н. Новиков

* * *

На дальней полке мирным строем стоя,

Спят с ранних лет любимые тома:

В них дремлет луч тропического зноя,

Глядит на них полярной ночи тьма.

Там — повести безумно-дерзких странствий:

То — к полюсу, где мир окован льдом,

Где солнца нет, а мела горит, в убранстве

Сияний северных, над белым сном;

То — в страны страшных бурь и грозных ливней,

Где из песков крутит столбы самум,

Где путь в лесах проложен силой бивней,

Где львы рычат иль жуток выкрик пум.

Там — сказки о боях: пираты в давке,

В зубах с ножами в плен берут фрегат;

Иль дикари летят, взвив томагавки,

Под бранный клич на беды из засад!

Ряд буйных вымыслов, живых фантазий

Из детских книг встают, в мечтах ожив,

Герои, битвы, земли; в каждой фразе —

Отважный подвиг, смелый жест, порыв.

И в наши дни, когда кругом — так смутно,

Отрадно вспомнить всё, что Рок унёс:

Пыл юности, былой восторг, минутно

Забыв действительность в причуде грёз!

В. Брюсов

* * *

А книги…Чистые источники услады,

В которых отражен родной и близкий лик, —

Учитель, друг, желанный враг, двойник —

Я в вас обрел все сладости и яды!

Вы были голубем в плывущий мой ковчег

И принесли мне весть, как древле Ною,

Что ждет меня земля, под пальмами ночлег,

Что свой алтарь на камнях я построю…

С какою жадностью, как тесно я приник

К стоцветным стеклам, к окнам вещих книг,

И увидал сквозь них просторы и сиянья,

Лучей и форм безвестных сочетанья,

Услышал странные, родные имена...

И годы я стоял, безумный, у окна!

Любуясь солнцами, моя душа ослепла,

Лучи ее прожгли до глубины, до дна,

И все мои мечты распались горстью пепла.

О, если б все забыть, быть вольным, одиноким,

В торжественной тиши раскинутых полей,

Идти своим путем, бесцельным и широким,

Без будущих и прошлых дней.

Срывать цветы, мгновенные, как маки,

Впивать лучи, как первую любовь,

Упасть, и умереть, и утонуть во мраке,

Без горькой радости воскреснуть вновь и вновь!

В. Брюсов

* * *

Книга старинная, книга забытая,

Ты ли попалась мне вновь —

Глупая книга, слезами облитая,

В годы, когда, для любви не закрытая,

Душа понимала любовь!

С страниц пожелтелых, местами разорванных,

Что это веет опять?

Запах цветов ли, безвременно сорванных,

Звуки ли струн, в исступлении порванных,

Святой ли любви благодать?

Что бы то ни было, — книга забытая,

О, не буди, не тревожь

Муки заснувшие, раны закрытые…

Прочь твои пятна, годами не смытые,

И прочь твоя сладкая ложь!

Ждешь ли ты слез? Ожидания тщетные! —

Ты на страницах своих

Слез сохранила следы неисчетные;

Были то первые слезы, заветные,

Да что ж было проку от их?

В годы ли детства с моления шепотом,

Ночью бессонной потом,

Лились те слезы с рыданьем и ропотом, —

Что мне за дело? Изведан я опытом,

С надеждой давно незнаком.

Знать я на суд тебя, книга лукавая,

Перед рассудком готов —

Ты содрогнешься пред ним как неправая:

Ты облила своей сладкой отравою

Ряд даром прожитых годов…

А. Григорьев

Память

Когда в оцепеневший дом

Втекает полночь голубая,

Переплетённый счастьем том

Я с полки прошлого снимаю.

Бросает он сквозную тень

На изразцы горячей печи.

А в нём первопричастный день

Закладкой памяти отмечен.

За то, что радость велика,

Он осуждён законом Линча,

О, вечный сторож мой, тоска,

Ты не нужна мне больше нынче.

Тебе меня не устеречь.

Не перестанет сердце биться,

И вечером тревожных встреч

Провеет каждая страница.

В. Бутягина

* * *

С тех пор, как начал сознавать

Суровой доли назначенье,

Что значит мёрзнуть, голодать

И с упованием не ждать

Страданьям тяжким облегченья, —

Лишь только ты была одна

Отрады звёздочкой лучистой;

Привета тёплого полна,

Будила мысль мою от сна

И освещала путь тернистый;

Своею властною рукой

Вела меня дорогой знанья;

Учила труд ценить святой,

Ко всем униженным судьбой

Иметь любовь и состраданье;

Моим наставником была,

Идей возвышенных кумиром,

Ум любознательностью жгла

И крылья мужества дала,

Чтоб я парил мечтой над миром...

И всё, чего достичь желал,

Чем жизнь суровая согрета,

Надежду, веру, идеал —

В тебе одной я отыскал,

Источник благодатный света!

Кто ж этот друг души моей?

Кем я избавлен был от ига

Суровой тьмы с рассвета дней?

Друг этот: избранных людей

Ковчег великих мыслей — книга!

Е. Нечаев

Книги

Есть бездонный ящик мира —

От Гомера вплоть до нас.

Чтоб узнать хотя б Шекспира,

Надо год для умных глаз.

Как осилить этот ящик?

Лишних книг он не хранит.

Но ведь мы сейчас читаем

Всех, кто будет позабыт.

Каждый день выходят книга:

Драмы, повести, стихи —

Напомаженные миги

Из житейской чепухи.

Урываем на одежде,

Расстаемся с табаком

И любуемся на полке

Каждым новым корешком.

Пыль грязнит пуды бумаги.

Книги жмутся и растут.

Вот они, антропофаги

Человеческих минут!

Заполняют коридоры,

Спальни, сени, чердаки,

Подоконники, и стулья,

И столы, и сундуки.

Из двухсот нужна одна лишь —

Перероешь, не найдешь,

И на полки грузно свалишь

Драгоценное и ложь.

Мирно тлеющая каша

Фраз, заглавий и имен:

Резонерство, смех и глупость,

Нудный случай, яркий стон.

Ах, от чтенья сих консервов

Горе нашим головам!

Не хватает бедных нервов,

И чутье трещит по швам.

Переполненная память

Топит мысли в вихре слов...

Даже критики устали

Разбирать пуды узлов.

Всю читательскую лигу

Опросите: кто сейчас

Перечитывает книгу,

Как когда-то... много раз?

Перечтите, если сотни

Быстрой очереди ждут!

Написали — значит, надо.

Уважайте всякий труд!

Можно ль в тысячном гареме

Всех красавиц полюбить?

Нет, нельзя. Зато со всеми

Можно мило пошалить.

Кто «Онегина» сегодня

Прочитает наизусть?

Рукавишников торопит

«Том двадцатый». Смех и грусть!

Кто меня за эти строки

Митрофаном назовет,

Понял соль их так глубоко

Как хотел бы... кашалот.

Нам легко... Что будет дальше?

Будут вместо городов

Неразрезанною массой

Мокнуть штабели томов.

Саша Чёрный

* * *

Люблю цветные стекла окон

И сумрак от столетних лип,

Звенящей люстры серый кокон

И половиц прогнивших скрип.

Люблю неясный винный запах

Из шифоньерок и от книг

В стеклянных невысоких шкапах,

Где рядом Сю и Патерик.

Люблю их синие странички,

Их четкий шрифт, простой набор,

И серебро икон в божничке,

И в горке матовый фарфор,

И вас, и вас, дагерротипы,

Черты давно поблекших лиц,

И сумрак от столетней липы,

И скрип прогнивших половиц.

И. Бунин

* * *

Пускай и заглянет в мой угол нужда,

Но это ещё небольшая беда:

На смену лишений и всяческих зол

Там ждёт меня роскошь — мой письменный стол.

За этим простым, заслужённым столом

С чернильницей старой, с грошовым пером

Я властвую мыслью и так же могуч,

Как всё проникающий солнечный луч.

На полках стоят легионы мои,

Видавшие славу и чёрные дни, —

И эта отважная книжная рать

Готова всегда за меня постоять.

Не раз совершали мы трудный поход,

Не раз был сомнителен битвы исход,

Но утро всегда освещало врагов,

Во тьму отступавших от наших рядов.

И. Омулевский

* * *

Лишь свеча, в тиши пылая,

Осветит приютец мой, —

Я сажусь за стол, читая

Одиноко в час ночной.

Я — богач, как там не числи:

Книги есть — чего ж желать?

Но, копя чужие мысли,

Мне б своей не потерять!

Исполать, библиотека!

Что мне золота сундук?

Мильтон, Тиссо иль Сенека —

Человеку лучший друг!

Для чего нам жизни миги,

Если книг на полке нет?

Ни одной не дам я книги

И за тысячу монет!

З. Волконская

* * *

Порой в тоскливую неволю

Живая книга попадет

И вдруг поманит за собою

И в жизнь людскую увлечет.

Борьба и труд, к добру стремленье,

Любовь и радости людей,

И их страданья, их мученья,

И горечь едкая страстей —

Всё воскресает пред глазами

В картинах, в образах живых,

Рисуясь яркими чертами

В однообразьи дней глухих.

И чуешь в мертвом сне застоя,

Томящей душу пустоты

Как будто веянье живое

Надежд иль призрачной мечты...

Склонясь над книгой, забываешь

Свой тесный мир, тюрьму, себя...

С чужой душой свою сливаешь,

С ней ненавидя, с ней любя!..

И тою властью силы дивной,

Что мы сочувствием зовем,

В минуты те хотя фиктивной,

Но всё же жизнью мы живем.

В. Фигнер

Книга

Книга, как птица, —

Может весь мир облететь.

Книга — царица —

Может сердцам повелеть.

Книга — богиня —

Чудо свершает порой.

Книга — рабыня —

Часто проходит сквозь строй.

К. Баришевский

* * *

Друзья мои! С высоких книжных полок

Приходите ко мне вы по ночам,

И разговор наш — краток или долог, —

Всегда бывает нужен мне и вам…

Через века ко мне дошел ваш голос,

Рассеявшийся некогда, как дым,

И то, что в вас страдало и боролось,

Вдруг стало чудодейственно моим.

В. Рождественский

* * *

Стареют книги… нет, не переплет,

Не тронутые плесенью страницы,

А то, что там, за буквами живет

И никому уж больше не приснится.

Остановило время свой полет,

Иссохла старых сказок медуница,

И до конца никто уж не поймет,

Что озаряло наших предков лица.

Но мы должны спускаться в этот мир,

Как водолазы в сумрак Атлантиды, —

Былых веков надежды и обиды

Не только стертый начисто пунктир:

Века в своей развернутой поэме

Из тьмы выходят к Свету, к вечной теме.

В. Рождественский

* * *

Есть мудрые книжные полки

читален и библиотек,

и знаю я: долгий — недолгий,

но будет в них длиться мой век.

Когда раскрывают мой томик

на столике в тишине,

я душу кладу на ладони

пришедшему в гости ко мне.

С. Щипачёв

* * *

Есть книги, как дождик по крышам,

как милый приветливый кров,

и книги, которые дышат

простором на стыке ветров.

Счастливые книги, в которых

несмолкшее время хранит

и гул орудийный «Авроры»,

и гул, где взрывали гранит…

Есть книги. В них битв и салютов

суровый и радужный гром

ещё не рожденные люди

услышат в далеком своём.

С. Щипачёв

* * *

(Из поэмы «Читая «Фауста»)

Когда возвращаешься с фронта после большой войны,

Дома все твои чувства будто удвоены.

...Но больше всего волнует бронза ветхого тома.

Взглянул — и услышал голос... И в комнате эхо цитат.

Снимай же, снимай его с полки! Итак, наконец ты, дома.

Скорее усядемся в кресло. С ногами. Как дети сидят.

Как можно любить природу, так можно любить и книгу.

Бывают такие книги, что в мире живут, как пейзаж:

Иная полна светотени, весны и птичьего крику,

В другой океан, несётся на золотистый пляж.

И можно дышать озоном или сосновым духом,

Хижину в ней построить (где-нибудь на полях»)

И с автором у камина советоваться, как с другом,

Или в эскизы женщин влюбляться на первых порах.

Ты думал: сейчас упоённо перелистаешь страницы —

Как лебединые крылья, раскинется разворот,

И книга тебе поможет от горестей отстраниться:

Знакомый сосновый запах юность тебе вернёт.

По что с тобой сотворили. эти военные годы?

Юность, пришедшую в гости, отвергли запросы твои!

Видно, не только шаганьем были наши походы,

Не только седым нагаром в душе оседали бои.

Как прежде, звучат органом величественные строфы,

Опять в очертаньях поэмы восходит гора за горой...

Но вдруг тебя охватило предчувствие катастрофы:

В чём-то вдруг изменился боготворимый герой.

И вот уж иные строки теперь нависают, как иго.

Новый являет облик с детства изученный том.

Ты ли не тот, что прежде, или седеет книга,

Но явны черты больные в старом друге твоём.

Тебя почти лихорадит... Ты хочешь его дополнить!

Что-то навеки вычеркнуть! Где-то увлечь вперёд!

И страшно, как от кощунства... И так пролетает полночь.

Дрожащие твои руки гладят сухой переплёт.

Заря петухами пропела. Но ты, согбенный недугом,

Всё ещё с кем-то шепчешься, как со своей судьбой,

А это у книжной полки спорят века друг с другом,

Это ведут поединок столетия меж собой.

И. Сельвинский

Сон

Какая-то странная книга

Сегодня привиделась мне.

Я взял эту старую книгу

И стал осторожно листать.

Ах, что это за чертовщина! —

Она начиналась с конца.

Страницы её эпилога,

Ей-богу, я знал назубок!

А мне было нужно начало,

Ведь был непонятен конец.

И книга мне всё обещала,

Как полный сокровищ ларец.

Герои вступали в сраженье,

И кто-то из них умирал,

Но где же начало, начало, —

Задумчиво я повторял.

Герои казнили друг друга,

Герои вершили дела.

Меня по порочному кругу

Коварная книга вела.

Вела меня за полстолетье,

Как будто по лестнице вниз.

И я оторваться порою

Не мог от прекрасных страниц.

Но мне было нужно начало,

Которое я утерял.

Так где же начало, начало, —

Настойчиво я повторял.

Закрыть эту книгу не в силах,

Как это бывает во сне,

Листаю, листаю страницы,

И страшно становится мне.

Как будто вокруг одичало.

И странно в пусто в мозгу.

Так где же начало, начало, —

Ищу. И сыскать не могу.

Д. Самойлов

Вышла книга

Вышла книга.

В свет.

в эпоху.

К современникам на суд.

Пусть по голосу,

По вздоху

Не в родню к чертополоху,

В добрый список занесут.

Книга...Что это такое

Книга?

Не набор страниц, —

Это царство непокоя,

Рокот грома,

Взлет зарниц,

Сердца стук и слов сраженье,

Рифмы звон, как звон мечей,

Страсть, порыв, изнеможенье

Сквозь бессонницу ночей.

Это слез, любви и гнева

Пережитая глава,

Ветка жизненного древа,

Воплощенная в слова.

Это музыки дыханье,

Это шелесты листвы,

Звезд полночных полыханье,

Дрожь рассветной синевы.

Вы коснетесь книги этой

Осторожно,

Не спеша:

В ней живет душа поэта,

Обнаженная душа.

Н. Браун

* * *

Я книгой стал и занял место

На полке книг среди других,

Среди забытых и известных,

Среди живых и неживых.

Среди прославленных, воспетых,

Среди любимых и среди

Таких, чьи тропы незаметны,

И тех, чья слава впереди.

Покорны власти алфавита —

Иная здесь отменена, —

И рядовых, и именитых

Стояли рядом имена,

Мерцая золотом холодным

На равнодушных корешках, —

И тот, кто был всего лишь модным,

И тот, кто будет жить в веках.

Я книгой стал, и в свет я вышел,

И понял я, что стал я сном

И что второю жизнью дышит

Та, отшумевшая в былом,

Что выйдет к славе настоящей

Из века нашего в века

Лишь только та, к которой чаще

Живая тянется рука.

Н. Браун

* * *

Люблю вас, далекие пристани

В провинции или в деревне.

Чем книга чернее и листанней.

Тем прелесть ее задушевней.

Обозы тяжелые двигая,

Раскинувши нив алфавиты,

Россия волшебною книгою

Как бы на середке открыта.

И вдруг она пишется заново

Ближайшею первой метелью,

Вся в росчерках полоза санного

И белая, как рукоделье.

Октябрь серебристо-ореховый,

Блеск заморозков оловянный.

Осенние сумерки Чехова,

Чайковского и Левитана.

Б. Пастернак

* * *

Бывают в этой жизни миги,

Когда накатит благодать,

И тут берутся в руки книги

И начинаются читать.

Вонзив пытливые зеницы

В печатных знаков черный рой,

Сперва одну прочтешь страницу,

Потом приступишь ко второй,

А там, глядишь, уже и третья

Тебя поманит в путь сама...

Ах, кто придумал книги эти —

Обитель тайную ума?

Я в жизни их прочел с десяток,

Похвастать большим не могу,

Но каждой третьей отпечаток

В моем свирепствует мозгу.

Вот почему в часы досуга,

Устав от мирного труда,

Я книгу — толстую подругу —

Порой читаю иногда.

И. Иртеньев

* * *

Романы из школьной программы,

На ваших страницах гощу.

Я все лагеря и погромы

За эти романы прощу.

Не курский, не псковский, не тульский,

Не лезущий в вашу семью,

Ваш пламень — неяркий и тусклый —

Я все-таки в сердце храню.

Не молью побитая совесть,

А Пушкина твердая повесть

И Чехова честный рассказ

Меня удержали не раз.

А если я струсил и сдался,

А если пошел на обман,

Я, значит, не крепко держался

За старый и добрый роман.

Вы родина самым безродным,

Вы самым бездомным нора,

И вашим листкам благородным

Кричу троекратно «ура!».

С пролога и до эпилога

Вы мне и нора и берлога,

И кроме старинных томов

Иных мне не надо домов.

Б. Слуцкий

* * *

Так быстро ветер перелистывает

Роман, лежащий на окне,

Как будто фабулу неистовую

Пересказать мечтает мне,

Так быстро, ветрено, мечтательно,

Такая нега, благодать,

Что и читать необязательно,

Достаточно перелистать.

Ну вот, счастливое мгновение,

И без стараний, без труда!

Все говорят, что скоро чтение

Уйдет из мира навсегда,

Что дети будут так воспитаны, —

Исчезнут вымыслы и сны...

Но тополя у нас начитаны

И ветры в книги влюблены!

А. Кушнер

* * *

От скучных книг придёшь в отчаянье —

Плохих стихов, бездарной прозы.

О, запустенье, одичание

И безутешные прогнозы!

Но сад, заглохший и запущенный,

Хотя бы стар и театрален,

А с чтеньем сумеречным, в сущности,

Ты сам размыт и нереален.

Тебя мутит, душа подавлена,

Как будто ты её обидел,

Глядит угрюмо и затравленно,

Как в ссылку сосланный Овидий.

Как он там, бедный, жил без чтения,

Стучал клюкой в гранитный желоб:

Врача, советчика, забвения,

С подругой-книгой разговора б!

А. Кушнер

* * *

Как люблю я полубред

Книг, стареющие во мраке,

Те страницы, что на свет —

Словно денежные знаки.

И поэтов тех люблю,

Что плывут в поля иные,

Словно блики по стеблю

Или знаки водяные.

Блеск бумаги жёлт и мглист.

Как лошадка, скачет строчка,

Всё разнять стремишься лист,

Словно слиплось три листочка.

Словно там-то, среди трёх,

Второпях пропущен нами,

Самый тихий спрятан вздох,

Самый лёгкий взмах руками.

А. Кушнер

* * *

Кого бы с полки взять? Всех знаю наизусть.

Не Лермонтова же, не Пушкина, не Блока…

Мрачнеет Мандельштам. Обиделся? И пусть.

А может быть, он рад, что потускнел немного,

Как Тютчев или Фет, — и значит, что ничем

Теперь не хуже их и, скажем, Пастернака.

Я сам себе чуть-чуть смешон и надоем

В топтании своем, средь сна и полумрака;

В рассеянье рука потянется опять

К кому-нибудь из них: не к Кузмину ли? — мимо.

Задумаюсь, вздохну: мне нечего читать!

И в Анненском всё так знакомо и любимо!

И я гляжу в окно, и я тянусь к местам,

Укутанным во тьму, с подсветкою по краю:

Ах, может быть, у них за это время там

Написаны стихи, которых я не знаю?

А. Кушнер

* * *

Гертруда

Вот он идет печально с книгой, бедный…

Шекспир

Какую книгу он читал, об этом

Нам не сказал Шекспир — и мы не знаем.

Читал! При том что сцена грозным светом

Была в то время залита; за краем

Земного мира тоже было мрачно,

Там бледный призрак требовал отмщенья.

И все же — с книгой, с книгой! Как удачно,

Что мы его застали в то мгновенье.

А в чем еще найти он утешенье,

Мог, если все так гибельно и дико?

И нам везло, и нас спасало чтенье,

И нас в беде поддерживала книга!

Уйти отсюда в вымысел заветный

Хотя б на час, в другую обстановку.

«Вот он идет печально с книгой, бедный»,

Безумье отложив и маскировку.

А. Кушнер

* * *

Интеллигенция была моим народом,

была моей, какой бы ни была,

а также классом, племенем и родом —

избой! Четыре все ее угла.

Я радостно читал и конспектировал,

я верил больше сложным, чем простым,

я каждый свой поступок корректировал

Львом чувства — Николаичем Толстым.

Работа чтения и труд писания

была святей Священного писания,

а день, когда я книги не прочел,

как тень от дыма, попусту прошел.

Я чтил усилья токаря и пекаря,

шлифующих металл и минерал,

но уровень свободы измерял

зарплатою библиотекаря.

Те земли для поэта хороши,

где — пусть экономически нелепо —

но книги продаются за гроши,

дешевле табака и хлеба.

А если я в разоре и распыле

не сник, а в подлинную правду вник,

я эту правду вычитал из книг:

и, видно, книги правильные были!

Б. Слуцкий

Братья

У огня примостившись ловчее,

Застывали над книгой... А мать

Говорила им: — Ну, книгочеи,

Ладно, хватит глаза-то ломать!..

Умывались и чистили зубы,

Аккуратно стелили постель

И ложились они, книголюбы,

А за окнами пела метель.

Беспорядочно снега круженье,

Пробивается месяц на миг...

По ночам снилось им продолженье

Поздним вечером читанных книг.

Под полотнищем алого стяга

Проносились — шарахалась мгла! —

И нещадная к знаниям тяга

В них уже с малолетства жила.

Звуки ветра протяжны и тонки...

Вижу я из далекой Москвы

Эти русые две головенки,

Эти светлые две головы.

К. Ваншенкин

Книги

Шуршат по булыжнику шины,

разносится грохот и крик:

рабочие грузят в машины

тяжелые партии книг.

Картонные синие пачки,

обвязанные бечевой,

привозит рабочий на тачке

и складывает на мостовой.

А двое других, деловито

друг другу командуя: «Р-раз!» —

бросают в стальное корыто

тюки отпечатанных фраз…

Все новые партии грузов

везут со складских площадей,

и с грохотом рушатся в кузов

тяжелые мысли людей.

Потом их погрузят в вагоны,

и тихо с путей городских

под пломбами двинутся тонны

волнений и мыслей людских…

На дальней, глухой остановке

их ждет справедливейший суд.

Их примут.

Обрежут бечевки.

Раскупят.

Откроют.

Прочтут.

До дыр, до белесого цвета

зачитаны будут они.

И где-то в тайге до рассвета

в домах не погаснут огни.

Другие в шкафах продежурят,

годами от скуки пылясь,

пока их с махоркой не скурят

иль просто не выкинут в грязь.

В. Павлинов

Второе рождение

Я на книгу молюсь, как на хлеба ковригу.

Книга — пища души. Книга — к жизни зовет!

Я принес переплетчику ветхую книгу.

Он листы перешил. Обновил переплет.

Он разгладил углы. Он обрывы заклеил.

Он работал с предельной отдачею сил.

Он ее обихаживал. Холил. Лелеял.

Он страницы умолкшие вновь оживил.

И в искусстве его есть свое вдохновенье.

Есть свое мастерство для добротнейших дел.

Дал он книге старинной второе рожденье —

И поэт вместе с нею помолодел.

Г. Абрамов

Книги

Идут года. Меняются пристрастья.

Даёт судьба крутые виражи.

Мои друзья и в счастье и в несчастье —

Надёжные, как стены, стеллажи.

Осаду буден

В них снесу, не охнув.

Мне в будущее мост

Проложит быль.

Стираю с переплётов старых пыль,

Как в мир весною протираю окна.

Н. Зверева

Домашняя библиотека

В моей квартире собраны миры.

Они стоят на стеллажах и полках.

Они стоят, застывши до поры,

Но быть открытыми желанья полны.

Я каждый мир любовно обвожу

Мечтающим в него проникнуть взглядом

И каждый раз вздыхаю, ухожу,

Завороженный милым книжным рядом.

И дни бегут, событиями полны,

Влекут меня по жизни за собой.

И снова не до тех мне, что на полках

Образовали неразрывный строй.

Мне стало стыдно обводить их взглядом,

Но я уверен — это до поры:

Настанет день — я ближе к книгам сяду,

И вот тогда — да здравствуют миры!

А. Жиляев

* * *

О, книга! Книга! Много о тебе

стихов и песен создано народом!

Вечна в твоей природе и судьбе

Поэзия. Вся из нее ты родом.

В. Терешин

* * *

В темной зале — книги, книги.

Мысли творческой творенья.

Спят они на книжных полках,

Ожидая воплощенья.

В окна грохот жизни льется, —

Волны страсти, скорби, муки.

Глохнут в книгах эти волны,

Замолкают эти звуки.

Спят твердыни книжной мысли,

Жизнью созданной веками!

Да, ничтожна сила жизни

Рядом с мертвыми томами!

Н. Рубакин

* * *

Мне очень много лет. Седой старик,

Видать, уж так моя судьба сложилась...

Я как-то полки приобрел для книг,

И в одночасье все преобразилось!

Кровать и утварь, стулья, стол должны

Быть в каждой хате. Но без книг жилище —

Четыре лишь какие-то стены,

Пусть в раритетах сплошь, но все же нищи.

Беру я книгу трепетной рукой,

И прежде, чем установить на место,

Любуюсь, как рассветною зарей,

Как в первый раз увиденной невестой.

И там, где с диких гор бегут ручьи,

И там, где вечно суетится город,

Они всю жизнь — поводыри мои,

И маяки мои и светофоры.

И вот сейчас с волнением я вновь

И толстый том, и тоненькую книжку

Встречаю словно первую любовь

И как игрушку в первый раз мальчишка,

Хоть каждая в любой и день, и час,

Читалась, изучалась, а ко многим

Я возвращался и немало раз,

Как путник, заплутавшийся в дороге.

Да, книги — беспокойство и покой,

Им нету и не может быть замены,

Они — шандал с негаснущей свечой,

Они — в пути сигнальная сирена.

Я не в постели, на своих ногах,

Я книги, словно горы, расставляю,

И с молодостью на одних правах

Не ощущаю стариком себя я!

И чувствую, насколько я богат,

Встречаясь с новым, незнакомым веком, —

Есть у меня неизмеримый клад,

Сокровище мое — библиотека!

С. Ольгин

* * *

На полке за Вольтером

Вергилий, Тасс с Гомером

Все вместе предстоят.

В час утренний досуга

Я часто друг от друга

Люблю их открывать...

Укрывшись в кабинет,

Один я не скучаю

И часто целый свет

С восторгом забываю.

Друзья мне — мертвецы,

Парнасские жрецы;

Над полкою простою

Над тонкою тафтою

Со мной они живут.

Певцы красноречивы,

Прозаики шутливы

В порядке стали тут.

О вы в моей пустыне,

Любимые творцы!

Займите же отныне

Беспечности часы.

Мой друг! Весь день я с ними

То в думу углублен,

То мыслями своими

В Элизий пренесен…

А. С. Пушкин

* * *

Чищу книжные полки,

Убираю излишек.

Время мудрой прополки

И насущнейших книжек.

Видно, с возрастом всё же

Мы взыскательней судим

И становимся строже

К сочиненьям и людям.

Что-то вдруг устарело,

Что-то вновь зазвучало.

Беспощадно и смело

Счёт ведётся сначала.

В нашем веке спешащем

Так нужна долгосрочность.

Знаменитых всё чаще

Проверяем на прочность.

Кто успел уцениться?

Кто стоит несменяем?

Мы не чьи-то страницы —

Душу с веком сверяем.

С полок рушим осколки

Отработанных истин.

Чистим книжные полки.

Не себя ли мы чистим?

Я. Хелемский

* * *

Я в это таинство святое книг

Вхожу с надеждой и таким волненьем,

Как путник, вдруг увидевший родник

И испытавший счастье исцеленья.

На этажах надежных стеллажей

Картонных переплетов разноцветье

Хранит мечты и подвиги людей,

Прошедшие чреду тысячелетий.

И наших современников черты,

Их радости, сомненья и печали...

Но эти пожелтевшие листы

Без моего участия молчали.

И терпеливо ждали в тишине,

Когда я книгу, как судьбу открою...

А. Баженова

Жить среди книг — хотя б и не читая...

Жить среди книг — хотя б и не читая,

лишь ощущать присутствие вблизи,

как близость леса

или близость моря, —

вот лучшее из одиночеств.

Потомственный квартиросъемщик,

в очередном своем чужом жилище

я первым делом расставляю их

на полках, на шкафах,

везде, где только можно,

прилежно протираю влажной тряпкой,

и, завершив привычный ритуал,

смотрю на них едва ль не вожделенно,

как тот скупой в своем подвале тайном,

приподымая крышку сундука,

где все его сокровища хранятся, —

воистину, какой волшебный блеск!

Как я сейчас богат!

Едва ли кто сравнится

со мной в моем богатстве!

Отныне здесь мой дом,

и я в нем жить могу —

я чувствую себя в своем кругу

и потому спокойно засыпаю —

и словно бы лежу на океанском дне,

куда сквозь толщу вод доносятся ко мне

неясный шелест, шорох, тихий шепот,

и топот ног,

и звуки многих голосов,

и, чуть освоясь в их нестройном хоре,

я вскоре начинаю понимать,

что квартирую ныне в Эльсиноре,

в жилище обедневших королей,

сняв комнату за пятьдесят рублей

(что в наши времена — почти что даром),

и вот сегодня с самого утра

здесь собрались заезжие актеры

и происходит странный карнавал

иль некое дается представленье,

и я слежу, как движется сюжет,

где Дон Кихот

шлет вызов Дон Жуану,

где Фауст искушает донну Анну,

а бедный Лир

уходит на войну —

она уже идет четыре года,

а может, сто четыре или больше,

и я устал от долгого пути,

от мин, от артобстрелов, от бомбежек,

меж тем снаряды рвутся где-то рядом,

а я никак подняться не могу,

я должен встать,

я не могу подняться,

я задыхаюсь, я едва дышу —

все кончено, я гибну, донна Анна!

И меркнет свет,

и я лечу куда-то в бездну,

в последний миг услышать успевая,

как возглашает Главный Лицедей,

решительно на этом ставя точку:

— Все в мире, господа, — война детей,

где, впрочем, каждый умирает в одиночку!..

И сразу рушится в кромешный мрак ночной

мой зыбкий мир,

мой Эльсинор очередной.

Ю. Левитанский

Библиотека

Какие умные книги,

Какая старая полка!

Романы, тайны, интриги

И закладка из серого шёлка.

Какой-то важный очерк

О Рейне и Рейнских замках,

На полях бисерный почерк

И тонкие профили в рамках.

В углу два фолианта

В пыльной оправе сафьяна.

Цветы и письмо супиранта,

Полное страсти пьяной.

«Я не достоин доверья

И я умираю бесславно»...

И даже гусиные перья

Смяты как будто недавно...

Л. Никулин

Грёзы в библиотеке

Я сижу в библиотеке,

полный смутными мечтами,

На меня же смотрят книги

золотыми корешками.

И мне грезится: в тех книгах

души авторов сокрыты;

Их страдания и чувства

в тех листах печатных слиты.

Всё, что жгло их и терзало,

все их мысли и стремленья,

Всё живёт бессмертной жизнью

здесь во славу просвещенья.

Самый воздух здесь священен,

здесь незримыми крылами

Тени авторов великих

веют в воздухе над нами.

О! Я слышу: здесь витают

душ великих вереницы,

И от их незримых крыльев

шелестят газет страницы...

Л. Пальмин

* * *

Я с книгой породнился в дни войны.

О, как же было то родство печально!

Стянув потуже батькины штаны,

Я убегал от голода в читальню.

Читальня помещалась в старом доме.

В ту пору был он вечерами слеп...

Знакомая усталая мадонна

Снимала с полки книгу, словно хлеб.

И подавала мне ее с улыбкой.

И, видно, этим счастливо была.

А я настороженною улиткой

Прилаживался к краешку стола.

И серый зал с печальными огнями

Вмиг уплывал... и все казалось сном.

Хотя мне книги хлеб не заменяли,

Но помогали забывать о нем.

Мне встречи те запомнятся надолго...

И нынче — в дни успехов иль невзгод —

Я снова здесь, и юная мадонна

Насущный хлеб

Мне с полки подает.

А. Дементьев

Книжник

Как море — век, как вспышка — миг,

Давно исчезнувшие лики…

Я — книжник: что сей мир без книг,

Без всех библиотек великих!

Пусть иглы холода кружат,

Пусть режут мглу вороньи крики,

Но руки у меня дрожат

В предчувствии прекрасной книги.

И вот она в моих руках.

Мерцает темный ряд отменных

Гравюр… Вот надпись на полях…

Ах, как заставки совершенны!

Как эта буквица цветет!

Как шрифт звучит!.. Немаловажно

В каком обличии бумажном

Душа бессмертная живет.

Еще на свете льется кровь,

Клубятся яростные войны,

Но к Книге праведной любовь

Любви к Отечеству достойна.

В. Лазарев

* * *

Мы — книжники. Мы ни на что не годимся.

Мы книжники. Этого мы не стыдимся.

Мы все — современники радостных дней,

Но лучше, чем дома, нам в мире теней.

Встречаемся мы среди полок и строк,

Где каждый из нас всемогущ, словно Бог.

Мы знаем: единственно смерть победить

Возможно — лишь в памяти мысль сохранить.

И если себя еще мир не взорвет,

О нас еще вспомнят, и час наш придет.

Тогда соберется вся книжная рать,

Чтоб память веков воедино собрать.

Тогда-то истории мы пригодимся.

Мы книжники. Этого мы не стыдимся.

А. Фарбштейн

Старый книжник

Есть племя книжников — особенные люди.

К ним входишь в дом, как входишь в храм.

Здесь неурядицы житейские забудешь

И отойдёшь от пафоса и драм.

Он редкостную книжицу разыщет

И книжечкой любовно назовёт.

Он может пренебречь обычной пищей,

Но пиршество для духа он найдёт.

Он знает тело книги, как анатом —

Живую ткань, как окулисты — глаз.

У книги есть свой возраст и свой Фатум,

Свой час опальный и свой звёздный час.

Как человека, нежно он погладит

Морщинистый, усталый переплёт.

И не за славой, только книги ради

В любую рань он из дому уйдёт.

Наперекор всем мировым пожарам

В нём пламя чистое не гаснет, не дрожит.

Есть старый книжник — он живёт недаром,

Он мысль от тленья людям сохранит.

А. Фарбштейн

Книги

Книги тоже читают читающих книги,

видят в скрытных глазах наши стоны и крики,

слышат все, что на свете никто не услышит,

кроме тех, кто такими же книгами дышит.

Нас друг другу сосватали книги когда-то,

и Марина Ивановна в том виновата.

Даже Анна Каренина — мертвая сватья,

с рельс привстав, нас толкнула друг к другу в объятья.

Молчаливое книг возвращенье друг другу

непохоже совсем на взаимоуслугу,

а скорее похоже на их раздиранье…

Это бесповоротное расставанье.

Мы могли возвратить друг другу лишь книги,

но вернуть не могли наши тайные миги,

те, которые так глубоко оставались,

что другим незаслуженно не доставались.

Ты стояла потерянно, неразрешимо,

не садясь в свою старенькую машину,

и в руках твоих словно чего-то, но ждали

Пастернак и Шаламов, «Пословицы» Даля.

Мои руки тебя обнимать так любили,

но сейчас они книгами заняты были,

будто нас ограждали, чтоб дальше не гибнуть,

и Ромен Гари, и Евгения Гинзбург.

Сунул я тебе книги на улице сразу,

отворачиваясь, как боящийся сглазу,

ну а ты, еле выбравшись из-под обвала,

книги, словно во сне, по одной отдавала.

Я просил тебя, девочка, целых два года,

чтобы ты, наконец, полюбила кого-то,

и когда так случилось, вздохнул облегченно,

но зубами потом заскрипел обреченно.

Никогда я не спрашивал менторским тоном,

сколько лет моему сопернику, кто он,

и не знал, то ли плакать мне, то ли смеяться,

когда ты мне сказала: «Ему восемнадцать».

Чистотой незапятнанной девы красива,

полуподнятым взглядом меня ты просила

подойти, чтобы вновь оказались мы рядом,

но тебе я ответил опущенным взглядом.

Ты смотрела в меня, будто времени мимо.

Сделай шаг я, все было бы непоправимо…

Но не сделал я все-таки этого шага.

Что же мне не позволило? Трусость? Отвага?

Встрепенулись зачитанных книжек страницы,

попросив меня шепотом посторониться.

Ты застыла, — чуть вздрагивали лишь серьги! —

и прикрыла прижатыми книжками сердце…

Е. Евтушенко

* * *

Я знаю всю «Войну и мир» Толстого

От самых первых до последних фраз,

Но вот вчера ее прочел я снова

И понял, что читаю в первый раз.

С иною книгой ночь провел без сна,

А через день забыл ее названье.

С такой способен только на свиданье,

А с этой жизнь семейная нужна.

Н. Доризо

Одному знакомому читателю

Этих книг тебе не прочитать

Ни за что на свете.

Для тебя стоит на них печать,

Ибо книги эти —

Книги для ума и для души,

Разные такие —

Для тебя чрезмерно хороши.

Ты прочтешь другие.

Здесь на полках — всевозможных книг

Столько тысяч!

Ты проходишь, безмятежно в них

Взглядом тычась.

К. Ваншенкин

* * *

Я книгу предпочту природе,

Гравюру — тени вешних рощ,

И мне шумит в весенней оде

Весенний, настоящий дождь.

Не потому, что это в моде,

Я книгу предпочту природе.

Какая скука в караване

Тащиться по степи сухой.

Не лучше ль, лёжа на диване,

Прочесть Жюль Верна том-другой.

А так — я знаю уж заране,

Какая скука в караване.

Зевать над книгою немецкой,

Где тяжек, как картофель, Witz

Где даже милый Ходовецкий

Тяжел и не живит страниц.

Что делать: уж привык я с детской

Зевать над книгою немецкой.

Милей проказливые музы,

Скаррона смех, тоска Алин, —

Где веселилися французы

И Лондон слал туманный сплин.

Что в жизни ждет? одни обузы,

Милей проказливые музы.

Не променял бы одного я

Ни на гравюру, ни на том —

Тех губ, что не дают покоя,

В лице прелестном и простом.

Пускай мне улыбнутся трое,

Не променял бы одного я.

Но ждать могу ли я ответа

От напечатанных листков,

Когда лишь повороты света

Я в них искать всегда готов,

Пускай мне нравится все это,

Но ждать могу ли я ответа?

Я выражу в последней коде,

Что без того понятно всем:

Я книги предпочту природе,

А вас хоть тысяче поэм.

Любовь (когда она не в моде?)

Поет в моей последней коде.

М. Кузмин

* * *

Открываю томик одинокий —

томик в переплете полинялом.

Человек писал вот эти строки.

Я не знаю, для кого писал он.

Пусть он думал и любил иначе,

и в столетьях мы не повстречались…

Если я от этих строчек плачу,

значит мне они предназначались.

В. Тушнова

* * *

Печального безумья не зови.

Уйдём опять к закрытым плотно шторам,

К забытым и ненужным разговорам

О вечности, о славе, о любви.

Пусть за стеной шумит огромный город,

— У нас спокойно, тихо и тепло,

И прядь волос спускается на лоб

От ровного и гладкого пробора.

Уйдём назад от этих страшных лет,

От жалких слез и слов обидно-колких,

Уйдём назад — к забытой книжной полке,

Где вечны Пушкин, Лермонтов и Фет.

Смирить в душе ненужную тревогу,

Свою судьбу доверчиво простить,

И ни о чём друг друга не просить,

И ни о чём не жаловаться Богу.

И. Кнорринг

Классики

Редко

Перечитываем классиков.

Некогда.

Стремительно бегут

Стрелки строго выверенных часиков —

Часики и классики не лгут.

Многое

Порою не по сердцу нам,

А ведь в силах бы из нас любой

Взять бы да, как Добролюбов с Герценом,

И поспорить хоть с самим собой.

Но к лицу ли

Их ожесточенье нам?

...И любой, сомненьями томим,

Нудно, точно Гончаров с Тургеневым,

Препирается с собой самим.

Л. Мартынов

Над книгами классиков

Меня воспитывали строки.

Немало тратили труда.

Они со мной бывали строги

И проницательны.

Да-да!

В часы вечернего покоя,

Над книгой сидя у огня,

Я вздрагивал: они такое,

Бывало, знали про меня...

И по заслугам «выдавали» —

Поступкам, сердцу и уму,

Но никогда не придавали,

Не продавали.

Никому.

Меня воспитывали строки —

Упорней, чем родная мать,

Хоть все укоры и упреки

Я, вроде, мог не принимать.

Подобно хитрому вельможе,

Мог улыбаться в стороне:

«Изрядно сказано! Похоже

На правду. Но — не обо мне».

Меня воспитывали строки.

И раз, и два, и три подряд,

Сильны, талантливы, жестоки,

Сбивали с ног:

«Вот так-то, брат!»

И вдруг из темноты кромешной,

Прерывисто и тяжело

Дышавшего —

легко и нежно

Подхватывали на крыло.

И, развернувшись, к солнцу мчали,

Не поминая ничего,

И в уши весело кричали:

«Ты вроде парень — ничего!»

И. Фоняков

* * *

О жуткий лепет старых книг!

О бездна горя и печали!

Какие демоны писали

веков трагический дневник?..

Как дымно факелы чадят!

Лишенный радости и крова,

по кругам ада бродит Дант,

и небо мрачно и багрово.

Что проку соколу в крыле,

коль день за днем утраты множит?

Ушел смеющийся Рабле

искать великое «быть может».

Все та же факельная мгла.

Надежда изгнана из мира.

И горечь темная легла

на лоб голодного Шекспира.

Белесый бог берет трубу,

метет метель, поют полозья, —

в забитом наглухо гробу

под стражей Пушкина увозят.

В крови от головы до пят,

как будто не был нежно молод,

встает, убитый, и опять

над пулями смеется Овод…

Ты жив, их воздухом дыша,

их голосам суровым внемля?

Молись же молниям, душа!

Пади в отчаянье на землю!

Но в шуме жизни, в дрожи трав,

в блистанье капель на деревьях

я просыпаюсь, жив и здрав,

ладонью образы стерев их.

Озарена земная мгла,

полно друзей и прочен строй их.

На солнце капает смола

с лесов веселых новостроек.

В пчелином гуле, в птичьем гаме,

встречая солнышка восход,

ты не погибнешь, мудрый Гамлет,

ты будешь счастлив, Дон Кихот!

Пускай душе не знать урона,

пусть не уйдет из сердца жар

ни от любви неразделенной,

ни от бандитского ножа.

И я не верю мрачным толкам

к не мрачнею от забот.

Веселый друг Василий Теркин

меня на улицу зовет.

И в толчее и в шуме мы с ним

идем под ливнем голубым

и о Коммуне — Коммунизме,

как о любимой, говорим.

Б. Чичибабин

* * *

Книгу читай не только словами.

Слова — это в жизнь небольшая дверца.

Книгу читай непременно сердцем,

А главное, совестью и делами.

Э. Асадов

* * *

Книга учит и книга воспитывает

Только тех, кто читает и впитывает.

А у тех, кто по строчкам несётся,

Лишь одна пустота остаётся.

Э. Асадов

Книги

За прилавком книжным продавец

Мне торговца птицами напомнил.

Было время, с летнею толпою

Приходил я под его навес.

Неспроста мне вспомнились теперь

Те щеглы, малиновки и славки —

Я увидел в книгах на прилавке

Этот же порыв — летать и петь!

О, как раньше я не мог понять

И в своей догадке убедиться:

Книги — заколдованные птицы,

Те, что летом пели для меня.

Те, что пели много лет назад

В клетках падишаха для Саади

И для Блока — в соловьином саде.

Память книг — и клетки те и сад.

В этих книгах — птичья плоть и стать.

Их страницы — то же, что и крылья.

Коль ни разу книгу не открыли, —

Не умела птица та летать!

И среди разноголосья книг,

Тех, что дарим мы и покупаем,

Канарейки есть и попугаи.

Трогают нас песни, — да не их.

А бумага хочет быть другой.

Есть ведь книги — фениксы. Их столько

Жгли на площадях, в гудящих топках —

Но бессилен был любой огонь.

А они, еще моложе став,

Возвращались в мир, им век — что сутки.

В нескончаемости их пречистой сути —

Смысл и назначенье волшебства.

Потому и вьются вензеля

Русских сказов в землях заграничных,

Что пером написаны жар-птичьим,

Ум будя и душу веселя…

А над Русью — горы облаков.

И туда, крыла свои листая,

Журавли влетают, словно стая

Чьих-то расколдованных стихов.

А. Лизунов

* * *

Когда б не книга,

Быть бы мне глухой,

Не отличать бы окрика от зова,

Не слышать мудрых пламенное слово,

Не знать великой музыки стихов.

Когда б не книга,

Быть бы мне слепой,

Века и вёрсты не окинуть взором,

По грозовым и солнечным просторам

Брести опасной тёмною тропой.

Когда б не книга,

Быть бы сирой мне,

Отринувшей и корни, и истоки,

Не помнящей убого и жестоко

Родных имён в родимой стороне.

Когда б не книга,

Быть бы нищей мне,

Не ведать теплоты и милосердья,

Брести в туманном и тупом усердье

На тусклый свет в завешенном окне.

Когда б не книга,

Мне бы чёрствой быть,

Не испытать высокого порыва,

Не обрести таланта быть счастливой,

Дарить и грезить, верить и любить.

Когда б не книга,

Мне б немою быть,

Не произнесть родившееся слово,

И плакать от бессилия немого,

И песнь не спеть, и горя не избыть...

Е. Миронова

Заповедный лес

Когда шумят леса библиотек

И манускриптов родовые парки,

Иду я к водам рукописных рек

Под сень Шекспира, Гете и Петрарки.

И отступает чад макулатур

И городская ржавая завеса...

И граф Толстой, как истребленный тур,

Выходит из рябинового леса.

И далеко слыхать на полюсах

Тяжелый шаг и шелест белой гривы,

Когда с малины капает роса,

Как литера — в разгоряченный тигель.

Гуляка здесь, я не прохожий там,

Лесной хозяин, брат и подмастерье,

Где перепелка плачет по зыбям

И бродит смех есенинского зверя.

И ежевикой брызжет на лицо

И обжигает алой клюквы лаской —

Российское народное словцо

И по траве — рассыпанные сказки.

И если лбом я стукнулся о жизнь,

И ворон сел на белые страницы,

Я в лес иду — хромой и бедный лис,

И Пушкин молча мне дает напиться...

Там бродит Блок. Там дремлет вещий Дант.

Чадит сосна. И дышит мед поляны.

Прозрачный месяц, повязавши бант,

Плывет за башмачком Прекрасной Дамы.

И рыжим лисом я не сплю ночей —

И сторожу, и лаю за холмами,

Когда пожар пресветлых наших дней

Ползет на Лес — багровыми полками.

М. Шелехов

* * *

Слова живут не на бумаге.

У них есть собственный секрет:

Они линяют,

словно флаги

Былых сражений и побед.

Они ветшают и хиреют,

И высыпаются из фраз.

Они уже сердца не греют

И забываются подчас.

Старенье стало незаметным.

Но кто же с этим незнаком? —

Мы с вами говорим газетным,

А чаще — книжным языком…

Но там,

где в солнечных накрапах

Лежит земля,

густеет лес, —

Слова имеют цвет и запах,

Слова имеют звон и вес.

И иногда довольно мига,

Великого наверняка, —

Случайно их захватит книга, —

И станет вечною строка…

Л. Куклин

Книга

Станиславу Зубкову

Ты — мальчик с золотой душою,

С талантами, недетской глубиною,

Читаешь книги, но не электронные —

Бумажные, с обложкою картонной

И с корешком, с ляссе и с переплетом…

А толстые — с особенной охотой!

И шелестят страницы за страницей,

И аромат таинственный струится.

Священны и бумага, и печать,

Священная потребность — осязать,

Руками трогать, чувствовать их вес,

«Изображению» в противовес.

Но нет печальней заключительного мига:

Последняя строка, прочитана вся книга…

…Уж кое-что из прежнего забыто,

Но не исчезла прежняя орбита.

Подходишь к полкам с книгами из детства

С волнением, ведь можно разреветься,

Взяв в руки нежно ту или иную

И осязая, истинно — живую!

Ведь вспомнишь то, чем преисполнен был,

Все волшебства, что в ней тогда открыл,

Как наслаждался ей, как с ней не расставался,

В ее героев навсегда влюблялся,

Как книги ты дарил, тебе дарили…

И чудо детства так они продлили.

М. Каранова

Сокровище

О, Книги!.. Над умами ваша власть —

Померкла, как мираж в пучине века.

Трагедия души, печаль и страсть, —

Сокровище моё, библиотека!..

Мир полонила — гаджетов опека

Не хочет мудрость книг — ни вор украсть,

Ни отрок — зачерпнуть — сокровищ всласть, —-

В духовный рай — не тянет человека!

Мой книжный сад — лишь хворост для огня, —

Испепелят и вознесут меня —

Куда-то в область звёздных корпораций…

Но, Господи, спасая и храня,

Скажи, кому доверить в вихре дня —

Сокровища земных цивилизаций?..

Л. Ладейщикова

* * *

У книг есть запах…

Нет, не запах краски

Или старинных, пыльных стеллажей,

А аромат полузабытой сказки —

Предощущенье зыбких миражей

Воображенья…

Лишь раскроешь томик

И грудью всей вдохнёшь чудесный мир

Цветной, и если даже ты — дальтоник,

То различишь все спектры в этот миг:

Цвета, созвучья, запахи — всё разом,

Как будто ты — художник, парфюмер,

Иль музыкант — в тебе вселенский разум

Включил вдруг вечности секундомер…

Лови мгновенья радости познанья

И в памяти навек запечатлей

Тот аромат, как первое свиданье

С неповторимой сущностью твоей.

А. Кердан

* * *

Когда, отбросив дел вериги,

С какой-нибудь хорошей книгой

Могу побыть наедине,

Скажу по совести, по чести:

Тогда душа и разум вместе —

Другого и не надо мне,

Чем эта радость единенья

И к мудрости прикосновенье —

Без элегических затей.

Пускай текут мгновенья зримо,

И каждый миг неповторимый

К судьбе плюсуется моей…

А. Кердан

Книги

Книги добру научили меня,

Книги дарили надежду и силу

И помогали, как будто родня,

В дни, когда всё мне казалось немилым.

Много их было, нелёгких минут,

Много их было, тревог и сомнений,

Но поняла я — коль книги живут,

Не прерывается связь поколений.

И не умрёт в наших душах мечта,

И сохранится любовь на планете!

Пусть будут книги повсюду, всегда!

Пусть они нам будто солнышко светят!

Л. Охотницкая

Книги всегда на виду

Рождается слово, рождается стих —

И я вместе с ними рождаюсь.

Полжизни живу среди множества книг,

Как с близкими, с ними общаюсь.

Поэты, писатели разных веков

Со мной постоянно, повсюду.

Они где-то там, далеко, далеко...

Но всё-таки рядом. Вот чудо!

Я много читала. Я много прочту.

Пойму что-то важное, значит.

Мне радостно. Книги всегда на виду.

Какая большая удача!

Л. Охотницкая

Хотела мудрости у книг я научиться...

Хотела мудрости у книг я научиться,

Ведь сила слова очень велика.

Шуршали благодатные страницы,

Звучали голоса издалека.

Я впитывала жадно книг науку.

Когда, порой одолевала грусть,

Напоминали книги руку друга,

Благодаря которой я держусь.

Л. Охотницкая

В книгах — радость и страданье...

В книгах — радость и страданье,

Боль, любовь, тоска, мечта.

Жизнь без книг — существованье,

Суета и маята.

Книжный мир разнообразен,

Поражает широтой.

Книги — ощущенье связи

Между всем и между мной.

Книги разные читаю —

Это значит, я живу.

Думаю, переживаю

И во сне, и наяву.

Благодарна я страницам,

Что всегда живут во мне,

Как людей любимых лица,

И как дерево в окне.

Л. Охотницкая

Да здравствует чтение!

Да здравствует чтение!

Что может быть лучше,

Чем с книгой общение?

Читая, умнеешь,

Читая, мудреешь.

И кажется:

Многое в жизни сумеешь,

Когда погружаешься

В книжное море,

В котором соседствуют

Радость и горе,

В котором —

Пустыни, леса, океаны...

Живут своей жизнью

Далёкие страны.

Я тысячу судеб

Из книг узнаю,

В них где-то

Похожая есть на мою.

Когда-нибудь я

Прочитаю о ней.

Вот только побольше бы

Радостных дней.

И пусть мне поможет

От грусти лечение,

Такое простое, доступное —

Чтение!

Л. Охотницкая

* * *

Я книги выбираю с наслажденьем —

На полках, в тишине библиотек.

То радость вдруг охватит, то волненье,

Ведь книга каждая — как будто человек.

Одна — стара, мудра, зачитана до дыр,

В другой — все необычно, странно, ново.

Мне книги открывают целый мир,

За шагом шаг иду от слова к слову.

На Севере могу я побывать

И в тропиках — там, где растут бананы.

Какая радость — открывать, читать

Рассказы, сказки, повести, романы!

Могу узнать, что было век назад,

И что когда-нибудь, наверно, будет.

О многом книги людям говорят,

Во многом книги помогают людям.

Л. Охотницкая

Старая книга

А в книге листы пожелтели,

И старою стала она.

Но мысли в ней не устарели,

Им долгая жизнь суждена.

И чувства, которые будут

Меня волновать всякий раз,

И вера извечная в чудо,

И добрый о дружбе рассказ.

Местами потёрта обложка,

и кто-нибудь скажет: «Старьё!»

Но в книге есть к сердцу дорожка,

И в этом смысл главный её.

Л. Охотницкая

К прочитанным книгам...

К прочитанным книгам, как будто к надёжным друзьям,

Я вновь возвращаюсь, надеясь найти в них опору.

И то, что не понято мной, мне откроется скоро.

Откроется — верю я —разуму, сердцу, глазам...

Л. Охотницкая

И только книги никогда не предадут...

И только книги никогда не предадут.

Они всегда со мною рядом, тут —

На этих полках. Нет друзей верней,

Надёжнее, любимей и нужней!

Л. Охотницкая

Книжные герои

ПризнАюсь: книжные герои —

Мои друзья. Они со мною

Всегда, везде, живут в душе,

И мне без них нельзя уже.

Они — почти совсем родные,

Ведь мы знакомы с давних пор,

Загадочные и простые —

Ведут со мною разговор.

Отрадно: книжные герои

Зовут меня в свой мир порой.

Лишь только книгу я открою —

Услышу голос их живой.

Нет между нами расстояний,

И время не состарит их.

А лучшее из всех желаний —

Прочесть как можно больше книг!

Л. Охотницкая

Я знаю книгам истинную цЕну...

Я знаю книгам истинную цЕну,

А кто-то их читает, чтоб заснуть.

Мне жаль таких, ведь книги — к свету путь!

Забыть помогут боль, тоску, измену.

На все вопросы, коим нет числа,

Дадут наимудрейшие ответы

И всем, кто в них нуждается, — советы.

Какой бы тусклой жизнь без книг была!

Л. Охотницкая

* * *

«У Вас, наверное, библиотека дома?» —

Спросил меня один знакомый.

Конечно, да! А как же иначе?

Книги для меня очень много значат.

Я покупала их, мне дарили.

Книги всегда со мной рядом были.

Жизнь не могу я представить без них —

Без книг!

Л. Охотницкая

Не молчат страницы книг...

Не молчат страницы книг —

Говорят.

Я опять читаю их

Все подряд.

Но особенно близки

Мне стихи.

Защитят они меня

От тоски.

Уведут они меня

От забот.

Уведут туда,

Где сказка живёт,

Где надежда дарит

Свой добрый свет,

Где на каждый мой вопрос

Есть ответ.

Ну, а где ж она,

Такая страна?

Рядом, здесь,

На книжных полках она!

Л. Охотницкая

Это — книги...

Это — книги: чьи-то судьбы,

Глубина, и даль, и высь.

Это — книги. С ними будь ты

Неразлучным на всю жизнь.

Не листы, не переплёты —

Дар всей мудрости земной

И стремление к полёту

Над житейской суетой!

Л. Охотницкая

* * *

Что книга? Это вести

из завтра и вчера.

Судил Россию Нестор

началами Добра.

Что голова без книги?

Без пороха патрон!

Что правда перед кривдой

без памяти времен?

Я медленно листаю

старинные слова.

Их истина простая

останется жива.

На ней безумство бунта

и папские кресты.

Она с Джордано Бруно

всходила на костры!

Да, книга — это гений:

над океаном строк

склонялись Маркс и Ленин,

и Лермонтов, и Блок.

Меня учила бабка:

«Чтоб долю оправдать —

попробуй сад взлелеять

и вырастить ребенка,

и книгу написать!»

Л. Ваганова

Круги

Мы за книгами забыли,

Что живые люди есть...

Из давних стихов

На свет появился —

Родные вокруг

С улыбкой склоняются низко.

Потом у тебя появляется друг

И книга становится близкой.

С годами

На быстрых кругах бытия,

Пусть самых простых,

Невеликих,

Родные — все дальше,

Все ближе — друзья,

А рядом — любимые книги.

Но в день тот последний,

Что видеть нельзя,

Но можно предчувствовать ныне,

Останутся книги на полках,

Друзья —

Поодаль,

А рядом — родные...

О. Цакунов

* * *

В дом приду усталый, молча сяду,

Книгу с полки верную сниму.

Новых слов сегодня мне не надо.

Новых я сейчас не восприму.

Новое — назавтра. А покуда,

Улыбнетесь, посмеетесь пусть,

Тихо перечитывать я буду

Строки, памятные наизусть.

Для чего мне это? В самом деле,

Не сказать, что с памятью — беда.

Просто злая выдалась неделя,

Суетная. Просто иногда,

Прикасаясь пальцами к бумаге,

Важно убедиться в тишине,

В том, что строки правды и отваги

Существуют. Не приснились мне.

И. Фоняков

Только детские книги читать

Открыл цветную книжку по ошибке —

И зачитался, вспомнил: ведь и ты

Ребенком был, и свет из темноты

Ударил вдруг, и заиграли скрипки.

Здесь пестрый мир, где золотые рыбки,

И рыцари, и мудрые коты.

Здесь можно не стыдиться доброты

И не пугаться собственной улыбки.

Здесь чистые слова и ясный слог.

Здесь некий заповедный уголок.

Среди тревог, при смуте и надломе

Его мы инстинктивно бережем:

Он — солнечная комната в большом

Сыром, холодном, неуютном доме.

И. Фоняков

* * *

Он так занятен — детектив

Под мягким, пестрым переплетом!

Воображенье захватив,

Повергнет в прах,

к стене припрет он...

Случайно приволокши в дом,

В субботний вечер после чая

Его небрежно мы берем —

Не то стыдясь, не то скучая.

Сперва читаем свысока,

С чуть снисходительной улыбкой.

Вслух издеваемся слегка

Над слишком явственной уликой.

Но тайна прячется от нас,

Едва начав приотворяться...

Мы сражены!

На этот раз

Нет больше силы притворяться.

Где тонкий вкус, где интеллект,

Где о подтекстах разговоры?

Наш идеал —

во цвете лет

Голубоглазые майоры.

Ночной звонок. Водитель, жми!

Погоня. Труп. Тайник в подъезде...

А вот и брошу, черт возьми,

На самом интересном месте!

И. Фоняков

Не делайте вид…

Не делайте вид,

Что Марининой нет,

Не делайте вид,

Что Устиновой нет!

Устинова есть,

И Маринина есть,

А Бунина

Редко кто хочет прочесть.

Маринины есть,

Потому что нужны

Всему населению

Нашей страны.

А кто станет спорить,

Что наша страна

Довольно порядочно

Населена?

Вот станет на место

Планетная ось,

Так мы и к Толстому

Вернемся небось.

М. Танич

* * *

Пять книжек было у меня.

Пять развеселых книг.

Которые средь бела дня

Читал — пока не сник.

Тогда я взял еще пяток,

Еще романов пять...

Горячих, будто кипяток,

От эдаких ни спать,

Да и соскучиться — никак.

Знай, выжимай педаль,

Листай страницы, трогай знак,

Лети, как птица, вдаль.

А всё ж не шло, не шло, не шло.

Какой ни есть роман.

Должно быть, просто не везло.

Фуфло. Туфта. Обман.

Еще пять штук. Еще пяток.

Потом еще пятак.

И снова — как пустой листок.

Да так тебя растак...

Здесь что ж, писали молоком?

Тут тайнопись, скажи?

Мы не слыхали о таком,

Хоть и живем по лжи.

И снова, снова пять томов —

Красивых новых книг.

Как пять прекраснейших холмов —

Передо мной тык в тык...

Уж их, пожалуй, — пятьдесят.

Читаю без любви.

Как жернова, они висят,

Как тени меж людьми.

Да что за книжки — пять и пять.

И тыща. И пятьсот.

А я еще пытаюсь спать —

Среди густых красот...

Вернитесь, книжки, старички,

Вернись, читальный труд, —

И вы, зеленые очки,

И камень-изумруд.

В. Долина

* * *

Вчера на книжной ярмарке — все было.

Там было то, что прежде я любила.

Огромные развалы и ряды

Того, чего мне так недоставало.

Вытаскивало. Сдохнуть не давало.

Тянуло из пожара и воды.

Ах, книжечки… Бездонные сосуды.

Ах, сказочки, драконы, чуды-юды.

И занавес летает, и ковры.

И Нильс куда-то мчится за звездою,

За ним Хоттабыч — с верной бородою.

Они и утешают до поры.

А вот сегодня — чем себя утешишь…

И поспешишь — да за ухом почешешь:

Какой же нужен антидепрессант,

Чтобы тебя пощекотал немножко,

Чтоб яркий луч пустил в твое окошко —

Какой такой светильник и талант.

От книжек жду чудес. Но безнадежно.

Там только глянец. Грустно и тревожно.

Лишь букинист припудрил свой загар.

Зачем ты нас оставил, брат-папирус…

Смотри же — сколько нас тут накопилось.

Какой огромный — хоть летай — ангар.

В. Долина

Спасительный граф Монте-Кристо

Спасительный граф Монте-Кристо,

Прекрасный прохладный Дантес.

Лет двести, да как бы не триста.

Да музыка там же, да текст.

Как мученик смотрит на солнце,

Как хочет свободы больной —

Так повесть, что пишут на совесть,

Хранит нас — как дом за стеной.

Ворота его недоступны.

Неприкосновенны замки.

Жемчужины, хоть и некрупны,

Но в распоряженьи руки.

Лишь ты, беллетристика — чудо.

Последние угли в печи.

Ты вытащишь всех нас оттуда,

Куда мы попали в ночи.

И тьма засияет искристо.

И вспыхнет уютом очаг —

И к людям придёт Монте-Кристо

С веселой угрозой в очах.

В. Долина

Остров сокровищ

Вот так здрасьте-досвиданья —

Вдруг нашлись на верхней полке

Книжки старого изданья,

Корешки мои, осколки.

Эти буквы и чернила,

Эти выцветшие краски,

Эти, господи помилуй,

Приключения и сказки.

Помнишь томики «Детгиза»

В переплете бледно-сером.

Где Том Сойер и Алиса,

Квентин Дорвард с Гулливером?

Мушкетеры с Робинзоном,

Дети капитана Гранта…

Пахло порохом, озоном,

Как морская контрабанда!

Жалко лампочка свисала.

Рыбий жир. Температура.

Ты одна меня спасала —

Вредная литература.

Голова горит и млеет,

Жар плывет перед глазами —

Но под снежными белеет

Мой корабль парусами.

Как читалось из-под парты

Про пиратов и чудовищ!

Вот они — цветные карты,

Вот он — остров мой сокровищ.

Позабытые небрежно

Конан Дойль и Сетон-Томпсон,

Вальтер Скотт и, уж конечно,

Монте-Кристо с Билли Бонсом!

А. Анпилов

* * *

Сограждане!

Затверживайте стихи наизусть,

загружайте головы Диккенсом

и Вальтер Скоттом!

Три аккорда и песенка

про испанскую грусть

обернутся спасительным хлебом,

а то и компотом.

Истинно говорю вам,

ибо хочу помочь:

перечитывайте Майн Рида,

чтоб избежать расправы.

Сколько бы ни тянулась

тысяча первая ночь,

не обезглавят знающего

последние главы.

Пересказывайте прочитанное,

упражняйте память и речь,

подзубрите Овидия —

он так уместен на зоне!

И соседи по камере

будут вас любить и беречь,

и возьмут под свое покровительство

воры в законе.

М. Бородицкая

Мифы Древней Греции

Я перечитываю Куна

Весенней школьною порой.

Мне так понятен этот юный

Неунывающий герой,

За миловидной Андромахой

Плывущий к дальним берегам —

Легко судьбу свою без страха

Вручить всеведущим богам!

Я перечитываю Куна.

Июль безоблачный высок,

И ветер, взбадривая шхуны,

Листает воду и песок.

Сбежим вослед за Одиссеем

От неурядиц и семьи!

В далёких странствиях рассеем

Земные горести свои!

Я перечитываю Куна.

В квартире пусто и темно.

Фонарный свет струится скудно

Через закрытое окно.

Ужасна смерть царя Эдипа,

Язона горестен финал.

Как этот мир устроен дико!

Как век наш суетен и мал!

Когда листва плывёт по рекам,

У осени на рубеже,

Читайте мифы древних греков. —

Там всё написано уже.

Судьба души твоей и тела —

Лишь повторённое кино,

Лишь вариация на тему,

Уже известную давно.

А. Городницкий

Баллада о книгах

Теряя яви якоря,

Я, миру книг благодаря,

Живу на свете этом энное столетье.

Дышу мечтой — вот первый мой

Портретный штрих, любовь — второй.

А чье-то мненье обо мне — то дело третье.

И все ж, уверен я в простом:

Любой из вас, взяв с полки том,

Не может зову мира книг не подчиниться.

И вот, глядишь, уже летишь

В другую жизнь, и ощутишь

Чужие чувства, и закроет явь страница.

Я — Леонид. Передо мной

Проход один, ответ простой:

Иль со щитом, иль на щите — но с сердцем чистым.

Пусть персов — тьмы, не перечесть,

Свободна Спарта, значит — честь

Жива в спартанцах, да к тому ж, нас тоже триста.

Летят мгновенья на часах,

Я — Д'Артаньян, и на весах

Любовь и долг, борьба, где шпаги довод весок.

Один за всех — к чему ж тянуть?

Нас не согнуть, так — в добрый путь,

Иначе как же королева без подвесок!?

И вот, читает паренек,

Что — смерть ему и в чем — упрек.

Пред ним толпа врагов от страха оробела.

Или, мечтая лишь о ней,

Себя он чувствует, как Грей,

Или командует фрегатом «Арабелла».

Я в наступление водил,

Я побеждал, я проходил

Аустерлиц, сквозь визг картечи и шрапнели.

И, повинуясь ритму строк,

Воображаемый курок

Взводил, как Ленский я, и дрался на дуэли.

Пусть небеса, свершив свой суд,

Мне за мечтательность несут

Лишь миг добра, но зла извечные интриги.

У Бога милость не прося —

Пусть я теряю всё и вся, —

На этот случай остаются в жизни книги.

В. Скрипников

Книга в дорогу

Над распахнутой книгой в полночном вагоне

Добрый дух сновидений смыкает ладони,

А за шторкой летят путевые огни…

Светотени скользят по страницам, не зная,

Весела иль печальна дорога земная,

Что ведёт через книгу в грядущие дни.

Я включу ночничок над подушкой измятой,

И строка оживёт неожиданной датой,

Удивительной истиной душу проймёт…

В чьих руках оживала судеб вереница,

Кто по-детски глотал за страницей страницу,

Тот меня в этой качке вагонной поймёт.

Лишь под утро, когда за стеклом пропылённым

Станет мир узнаваемым, птичьим, зелёным —

Книга выпорхнет вольно, крылами шурша…

Сквозь бессильные веки восторг не прольётся,

И вагон не узнает, над чем рассмеётся

Иль заплачет моя книгочейка-душа.

Так и бродит судьба от порога к порогу,

Выбирая мучительно книгу в дорогу,

Утешая скитальчество щедрой тоской…

Ах, не надо сулить мне дворца обжитого,

На прощанье дарить перстенька золотого —

Утолите глаза мои мудрой строкой!

Опалит ли, отравит ли нежить мирская,

Отмахнётся ли дверь, на порог не пуская,

Снег ли вновь упадёт на живую траву —

Подарите мне книгу, вложите закладку,

Лишь она подтвердит непростую догадку:

Сострадает душа — значит, всё наяву!

Т. Брыксина

Чтение

В вагоне мы к плечу плечом,

И каждый книгой увлечен,

Раскрытой и отдельной,

А на страницах слабый яд,

Домашний, усмиренный ад,

Ручной и несмертельный.

Там сказано, что болен тот,

А этот через час умрет,

А третий предан кем-то.

Но так как это не всерьез,

Никто не проливает слез

Над ужасом момента.

Макбет, Отелло, Гамлет, Лир

Уже зачитаны до дыр,

И остальные тоже,

Но так как это не всерьез,

Никто не вскрикнет, и мороз

Не продерет по коже.

И автор, даже сам Шекспир,

Словами ослабляет мир

И заявляет: — Командир,

Забудь свой быт домашний,

Забудь свой стыд вчерашний...

...Перелистай полсотни книг,

Глядишь, и ты уже привык.

И всё не так уж страшно.

А. Аронов

Читающая Русь

Знакомы с книгой с самой колыбели,

Зачитывали сказки мы до дыр,

Не расставались с ней, когда взрослели

И постигали этот сложный мир.

Летят года, меняются законы,

Права диктует двадцать первый век,

Теперь и книга стала электронной,

Но с нею всюду русский человек.

В автобусе, метро или трамвае

Внимательный и вдумчивый народ,

Страна, в которой Чехова читают,

Для правды и надежды не умрёт.

Страна людей — прекрасных, увлечённых,

Я быть твоей частичкою горжусь,

Живи свободной, гордой, просвещённой,

Читающая грамотная Русь!

С. Пугач

Читаю книгу

Читаю книгу белым днём

И тёмной ночью,

в лесу, в дороге, за столом,

с друзьями, с дочкой.

За часом час, за годом год —

пойму, осилю,

как время трудное идёт

сквозным курсивом.

Но, принимая дух и хлеб,

не позабуду

и примечания судеб,

и сноски буден.

Читаю книгу, отложив

парадный супер —

тут не до жиру, надо жить

по самой сути.

Хранить и помнить правды свет

без льгот и выгод,

в начале дня, на склоне лет

читая книгу.

Когда ж последний грянет срок —

пора на выход...

«Ты с чем пришла?» — мне скажет бог.

«Читала книгу!»

Читала книгу черным днём

и ясной ночью,

жила всерьёз и напролом,

взахлёб, воочью.

И там души остался след

в страницах грозных,

где тьма и свет,

где да и нет, —

мой знак вопроса.

Г. Умывакина

Книжный Сад

Начало ноября — льёт дождь,

И ты под зонтиком идёшь

Вдоль ярких праздничных витрин

В любимый книжный магазин.

И пусть от гаджетов с ума

Сошёл весь мир, и кутерьма

Рекламная зовёт — манит,

Но книга таинство хранит:

Ни с чем не схожий взмах страниц, —

Разве — с крылами дивных птиц,

Печатных слов густая вязь,

Заветных древних истин связь.

Когда в руках желанный том,

Весь мир сокрыт, упрятан в нём,

И ты, как подлинный гурман,

Скорей несёшь домой роман.

А дома — жёлтой лампы свет,

И непогоды больше нет,

И комната твоя уже

На том, на дальнем рубеже…

И пусть минует много лет,

Но знаний не померкнет свет.

Года, что листопад, летят,

Но плодоносит книжный Сад.

Е. Гущина

* * *

Наступает время книг.

С полки взять забытый томик

И тепло его ладонью

Ощутить в какой-то миг.

Сесть уютней на диван,

одеяло — к подбородку,

Прочитать раздельно, четко,

С наслаждением: РО-МАН ...

И забыть про дождь и муть

Заоконную, и слякоть.

Над собой смеясь, поплакать

И в концовку заглянуть.

Жизнь чужую пережить,

Хоть она твоей длиннее ...

А когда совсем стемнеет,

Тихо книгу отложить,

Призадуматься...

Потом

Удивленно оглянуться:

Как ты счастлив вдруг вернуться

В этот день

И в этот дом!

С. Молева

Старые книги

Когда нету силы, когда нету мочи,

старинную книгу беру и читаю

наивные строки про синие очи,

про синее море и белую стаю.

Про след за кормой — он, понятно, жемчужный…

Про волосы милой — они золотые…

Порою тяжелой, порою недужной

спасают забытые книги России.

Конечно же, с ятями строки лихие

рождают улыбку и легкую горечь…

Но были ж на свете глаза голубые

и звезды, с которыми сладостно спорить?

Да разве ж и нынче порою полночной

влюбленное сердце тоска не сжигает?

И хочется страстью своей невозможной

вернуть мою милую… так не бывает?

Но нынешним слогом письма не напишешь,

сказать не выходит теперешним словом…

И что-то забытое, древнее ищешь

про чайки и звезды в просторе суровом.

Те книги в серебряном аж матерьяле!..

Ведь было же время, подумайте сами,

когда на уроках стихи сочиняли,

когда говорили, как птицы, стихами!

Ты делай свое современное дело,

но верь, выходя на распутья глухие, —

держава поэтов еще не сгорела,

держава мечтателей странных, — Россия!

Р. Солнцев

Я книгу читал, не дыша

(«Военная тайна»)

…Теснят буржуины отцов,

Теснят старших братьев-юнцов.

И кликнул Мальчиш, и собрал он

Отряд Мальчишей-храбрецов.

Сказал Мальчишам Мальчиш:

«… Нам ночь продержаться б лишь!»…

Но их, Мальчишей, — за варенье,

За пряники, — предал Плохиш…

Я книгу читал, не дыша.

А после болела душа:

Замучили буржуины,

Замучили Мальчиша.

Рычали: «Ты что ж молчишь?!

Раскрой нам Тайну, Мальчиш!

Раскроешь Военную Тайну —

И — ешь! И — пей! Как Плохиш!»…

Мальчиш-Кибальчиш молчал,

Он как бы их не замечал,

И участь свою лихую

Он смело и гордо встречал.

Он знал, что подходят полки,

Чтоб взять буржуинов в тиски…

Я вспомнил хорошую сказку,

И сжалась душа от тоски.

Ведь также и в жизни: бесстыж —

Откуда-то взялся Плохиш,

Пришли буржуины, — теснят нас…

Но где-то растёт Мальчиш...

Ю. Асмолов

Книга — для души отрада

Что нашим детям мы дадим в наследство?

Компьютеры, машины, Интернет?

Наверное, это здорово ... Но в сердце

От них тепла, я точно знаю, нет.

Как объяснить подросшим нашим чадам,

Бегущим из родительских домов,

Что только в книгах для души отрада,

И вечна мудрость стареньких томов...

С. Васильева

Книги

У жизни удивительный расклад,

Её пути уму не поддаются.

Не дни, а годы чередой летят,

Века проходят, Книги остаются.

Они судьбой особенной живут —

Рождаются, стареют, умирают,

И скоротечность праздную минут

Из года в год почти не замечают.

Они — ночей бессонные глаза,

Последняя ступенька во спасенье

И выплаканная слеза,

Певцу даруемая вдохновеньем.

А. Маркова

Книга

Я зайду в магазин там, где книги,

Там, где полки, шкафы дружно в ряд.

Где страницы, обложки, картинки,

Где глаза от восторга горят.

Подойду я поближе к той полке,

Что дороже мне всех остальных.

Соберу по крупицам осколки

Своих дней драгоценных былых.

Я возьму в руки книгу родную,

Что читал, уходя с головой.

И пойму, как я сильно тоскую,

По годам, что уплыли рекой.

Прочитаю я несколько строчек,

Окунусь в безмятежную даль.

Улыбнусь, даже если захочет

Меня вдруг потревожить печаль.

Ведь у времени есть и другое —

Позволяет оно забывать,

Так возьму же я книгу с собою,

Чтобы вновь до конца дочитать!

А. Гарипов

* * *

Порой на ум приходят мысли,

Взять с полки книжку что читал,

Давным-давно ещё мальчишкой,

Страницы молча пролистав,

Взглянуть на редкие картинки,

На шрифт в названии иной,

Прочесть абзац до половинки, —

Вернуться в мир такой родной,

Такой до боли мир знакомый,

Где каждый тихий уголок,

Таит воспоминаний ворох,

Вплетённых в старый переплёт.

Закрыв глаза вернуться в светлый,

Чудесный мир, героя мир,

Что был в родном далёком детстве,

На время, так же и моим!

А. Гарипов

Книга

Она — подруга дней ненастных,

Окно в мир красок и теней,

Своим безмолвием прекрасным,

Уносит в даль от серых дней.

Укрывшись пылью молчаливо,

Покорно ждёт минуты той,

Когда раскроется учтиво,

Знакомя медленно с собой.

А. Гарипов

Книги в нашей жизни

Книгу придумал отнюдь не волшебник —

Книга — продукт человеческих рук.

Книга — советчик, и книга — учебник.

Книга для всех — и товарищ, и друг.

С книгами люди сдружились навеки,

Ценным наследием стали они.

В книгохранилище, в библиотеке

Книги надёжно хранились людьми.

Много веков над землёй пролетело,

Разные судьбы у книг и людей,

Книги страдали за общее дело,

Жарко пылали в кострах площадей.

Их проклинали и им поклонялись,

Прятали их в драгоценный оклад.

Только из пепла они возрождались,

В вечность уйдя, возвращались назад.

Книги сражались в глубоком подполье,

Книги в Сибирь с декабристами шли,

И агроному на ферме и в поле

Важные книги не раз помогли.

Книги веками цари собирали,

Чтоб для потомков своих сохранить.

Библиотеки они создавали,

Чтоб не терять древней мудрости нить.

Книг на планете сегодня без счёта.

Книжная мудрость для многих важна.

Выручит в трудное время кого-то,

В горе поддержит кого-то она.

Книга подскажет простое решенье,

Счастье разделит, беду отведёт.

Книга — раздумье, и книга — веселье,

Доброе дело и точный расчет.

Много веков над землёй пролетело,

Вся наша жизнь перед вечностью — миг.

Книга про всё рассказать нам сумела —

Ты перед книгой — всегда ученик!

М. Беляева

Море книг

Век живу я в непонятном,

Необъятном

Мире книг.

В зовах книг,

В зорях книг

И в закатах,

И в рассветах,

И в расцветах их.

Но боюсь я и на миг

Окунуться в море книг,

В гору книг,

В горе книг,

В радость книг,

В сладость их.

Я забуду об обеде,

Об обещанной беседе,

О соседях, о родных

Из-за этих, из-за них,

Этих странных

Окаянных

И желанных

Книг.

А. Веселовская

Отец открыл мне книжный мир!

Отец читает каждый вечер,

У нас на полках много книг.

Порой, обняв меня за плечи,

Когда мы в комнате одни,

Он говорит о дальних странах,

О каравеллах и морях,

О благородных капитанах,

О древних кладах, островах.

Я вместе с ним пересекаю

Тайгу, пустыни, океан,

На звездолёте облетаю

Сатурн, Венеру и Уран.

Мой папа для меня кумир,

Я с ним навек влюбилась в книги,

Отец открыл мне книжный мир,

Мир интересный, многоликий!

Е. Долгих

* * *

Как греческий эфеб — свои квадриги,

Как мореход — плеск моря голубой,

Как часовщик — неугомонный бой

Часов, считающих немые миги;

Как юноша — любовные вериги,

Как девушка — желанье стать рабой,

Как гордый — столкновение с судьбой,

Так навсегда я полюбил вас, книги!

В библиотеку приходя к вам в гости,

Люблю ножом из пожелтевшей кости

Делить страниц нетронутых ряды;

Снимать обертки, словно с рук перчатки,

И в старых книгах — надписей следы,

И вас — «замеченные опечатки».

А. Сидоров

Любовь и книги

Утихла в сердце боль — ушла любовь.

Я поняла, что надо жить сначала.

И к полке книжной — верному причалу —

На утлой лодке приплыла я вновь.

— Как много книг, — подумала я вслух. —

Вы интересны, только не раскрыты.

Вы мною непростительно забыты.

Вас навещал лишь тополиный пух.

Вас всех, конечно, мне не прочитать.

Но чтоб несправедливость к вам исправить,

Попробую вас просто переставить,

От пыли протереть и перебрать.

Сложу подальше в угол от стола

груз словарей тяжелых, бесТОЛКОВЫХ:

Я в них из тысячи одно лишь слово

Пыталась отыскать, но не смогла...

У слов, как у людей, есть адрес свой,

Но я его бесследно потеряла.

И вдруг нашла «Слова любви» живой...

Так называлась лирика Урала.

Слова любви у каждого свои.

Их пермские издатели собрали

В миниатюрной книжке, чтоб звучали

Они, как в роще майской, соловьи.

Чтоб те слова затронули струну,

Чтоб звук ее прозрачен был и тонок,

Чтоб я открыла мир, как мой ребенок

Дверь открывает в книжную страну.

Как хорошо, что в мире мудрых книг

Писателей российских, иностранных

Я встретила поэтов этих странных

Своей любви запечатлевших крик.

Поэтов — сорок... Всем Урал богат.

Его разнообразны самородки.

Спасибо, что мою прибило лодку

К стихам «ЛЮБЛЮ!» кричащим сорок крат.

Е. Тамбовцева-Широкова

Это гордое имя «Читатель»…

Чтобы выбрать верную дорогу,

Книга — это лучший ориентир.

Помогла она на свете многим,

Открывая дверь в волшебный мир.

Если проживаешь жизнь с героем,

Если делишь чувства пополам,

То становишься сильнее вдвое,

Бережно относишься к словам.

С книгой ближе становишься к звёздам,

Открывает тайны океан,

И проходишь российские вёрсты,

Постигая судьбу россиян.

Персонажи любимых романов

Вечно в сердце твоём будут жить,

И задумки великих планов

В жизнь помогут тебе воплотить.

Ты романтик ещё и мечтатель,

И с книгою долго жить вместе.

Это гордое имя — «Читатель»

Пронеси через годы с честью.

И. Пасканова

Чудесный мир литературы!

Я окунулась в мир чудесный

И позабыла суету,

Литературы зарубежной

Герои встали наяву:

И Фауст бродит в размышленьях,

И Мефистофель рядом с ним,

Тартюф наказан за «творенья»,

И Федрой Ипполит гоним…

О, сколько их, героев славных,

Мне всех сейчас не перечесть,

Как видно, много здесь лукавых,

Но в каждом свой характер есть…

Они нас учат идеалу,

И чтить закон, любить страну —

Трагедии как жизни драмы,

Сатиры смех сквозь простоту…

Но это все я б не познала,

Когда бы не узнала вас,

Пред вами меркнут идеалы, —

Готова повторить не раз.

Романтика души и разум

Вам подсказали выбрать путь,

Вы в образы влюбились сразу,

Ловили в каждой строчке суть.

О. Фокина

Книги

Книги, книги, книги, книги —

В них то блажь, то благодать,

И от вечности до мига —

Всё вмещает книжья рать!

На зачитанных страницах

Контур истины проступит —

Там личины-лики-лица

Перемолоты, как в ступе...

И читаю, понимая,

Что в придуманных мирах

Безвозвратно погибаю,

Превращаясь в книжный прах...

Как точнее всё назвать?

Иго, плен, ярмо, вериги?

Ну, а если не читать —

Книги, книги, книги, книги?..

В. Яроцкая

Книга

Книга в жизни важна,

Жизнь без книги скучна,

Она светит в дали...

И дарит огни...

В ней столько тепла,

Что согреты дотла

Миллионы сердец

И судьбе их конец.

Они только в чернилах,

Отражаясь в витринах

Тысячных городов,

Отыскали свой кров.

Ты прочти лишь название

И прими их призвание,

Показать тебе то,

Что в душе отозваться смогло!

Е. Маслова

Книги — друзья

Книги — друзья, они приходят тревогой,

Ласковой ночью, пасмурным днём,

Длинной и долгой, скучной дорогой,

С ними родимся, с ними уйдём.

Нам помогают в юдоли обычной

Запахом дома, гостиниц, больниц,

Грёзой для яви совсем не привычной,

В гордом полёте, падении ниц.

С ними до гроба, до мига, до вскрика!

Верный, надёжный, испытанный друг.

Рецепты решений, паренье до пика,

Память сомнений, восторженных мук.

С признанием к авторам! Может и поздно...

Спасибо, титаны, навеки друзья!

Мы жили чудесно, мы были не розно,

Родни задушевной от Бога Семья.

В. Росов

В бумажных переплётах...

В бумажных переплётах

На полочке тома,

И там вы все найдете:

Толстого и Дюма,

И Пушкина, и Гете,

И множество иных,

Не сразу вы поймете —

Кого нет среди них.

Владелец будет ясен,

Не надо лишних слов:

Коль мир души прекрасен,

Читатель тот здоров!

А говорят — не модно!

Не надо будто книг!

А я без них — голодный,

И мне не жить без них!

Я ими не торгую,

Они — мои друзья!

И потому любую

Предать из них нельзя!

Я помню, — где, какую,

И приобрёл когда…

Её судьбу людскую

Я буду чтить всегда!

В. Кулаев

Книжный мир

Строчки сплетаются, вьются, теряются

В звонкой густой тишине.

Ведьмы да лешие, принцы да паяцы

Тенью маячат в окне.

Меч мой остер, а доспехи из золота

Блещут кровавой борьбой,

Реки, поля, да болота и омуты

Хожены, видены мной.

Вина игристые, бури неистовы,

Плащ мой в дорожной пыли,

Видело солнце янтарно-смолистое,

Как к горизонту мы шли.

Музыка вертится, танцам не терпится,

Кружится ласковый шёлк.

Я ли милее, белее всех, зеркальце,

Мой ли быстрее всех волк?

Тянется нить от распутья дорогами,

Слышатся песни огня.

Книги внутри за дверьми да порогами

Бережно мир мой хранят.

В. Ларионова (Лисевна)

Книга

Как приятно в тишине

С нею быть наедине.

И несут тебя страницы

Из Парижа прямо в Ниццу.

Хочешь — в Арктику на льдину,

Можно в Мекку и Медину.

Обо всём, что ей известно,

Нам расскажет интересно.

Блока, Гейне, Фета, Грига

Вам откроет друг наш — книга.

Р. Лященко

Кто мы без книг?

Кто мы без книг? Пустые души.

Что сможем детям рассказать?

Нас книги учат думать, слушать

И жить, а не существовать.

Мы проживаем сотни судеб,

Проходим множество путей,

Мы с персонажем вместе любим

И познаём рутину дней.

Нам радость детства дарят сказки —

Всем не хватает волшебства!

Как замирают деток глазки,

Услышав добрые слова!

Стихов волшебные созвучия

Души касаются легко

И рифмой нежной или звучной

Пронзают сердце глубоко.

Для каждого найдётся книга,

Пусть то стихи или роман.

Познание трепетного мира

Ведь выбирает каждый сам.

Шагает год литературы

В наш суматошный, строгий век.

Душе так хочется культуры!

Читай, разумный человек!

С. Лыбашева

Книга

Все мы знаем, нет сомнений,

Книга самый лучший друг,

Подрастает с ней и гений,

Обучая всех вокруг,

Когда грустно, всё не мило,

Лето за окном, зима,

Не пройдешь ты уже мимо,

В руки просится сама.

Под обложкой чуть потёртой,

Схоронился целый мир,

Мир от Ангела до чёрта,

Приключения и пир.

Представляя, стал героем,

В его образе душа,

При чтении порою,

Замираешь, чуть дыша,

И страница за страницей,

Будто день за днем живешь,

Мыслями с героем слился,

Новых приключений ждешь.

Дождь на улице, темнеет,

В комнате зажегся свет,

Что на свете все ж нужнее,

Знают все уже ответ...

Книга друг твой и наставник,

Даст всегда тебе совет,

И обучит, и поправит,

И надёжней друга нет.

С. Холодков

Любимейший друг

Книги, книги! — мягкие страницы.

Ваши были, ваши небылицы

то улыбку вызовут, то слёзы,

то раздумья наведут, то грёзы.

Я люблю ваш запах ароматный,

тихий шелест, строчек строй парадный.

И не вижу времени теченья

под дурманом чтеньем увлеченья.

Отвлекая от трудов и тягот,

ваши тайны мысли следом тянут.

И порою это отвлеченье —

от волнений лучшее леченье.

Вы — мудрец, советчик и учитель,

врач сердец, затейник, вдохновитель,

вы — охранник вековых историй

и судья в любом возникшем споре.

Видя в вас любимейшего друга,

не жалея времени досуга,

на заботы вето налагаю

и читаю только, и читаю…

Т. Благоразумова

Энергия книг

«Книга — топор, который море льда разрубит,

Того, что в нас давно корой застыл,

И личность чтеньем истину добра пригубит…» —

Так мудрый Кафка Франц когда-то говорил…

Герои среди книг — пробили их снаряды, —

Они достойные солдаты на войне.

Скромны, всегда молчат, не требуют награды,

И ценен этот подвиг жертвенный вдвойне.

Такие книги светятся, горят, как факел,

Они разгонят тьму и уничтожат мрак.

Бесценны книги все, что в «смокингах и фраках», —

Они из тех, что жгли нацисты на кострах…

Книги-бойцы, которым мужество зачтётся,

Ведь есть те строки, что подобны маякам!

От этих же бумага со стыда свернётся, —

Ввиду имею «Молот ведьм», ещё — «Майн кампф»!

Энергия добра от книг теплом исходит,

Как русла рек, они поток ума несут.

Кто ищет мудрость жизни, тот в них смысл находит, —

Над каждой время совершит свой суд…

Тем, кто читает, только выбор сделать верный,

И книга мудрость человеку передаст.

Всем содержанием, очищенным от скверны,

Она и мужества, и разума придаст…

Т. Цыркунова

Герои старых книг

Когда в душе порою

совсем темно и скверно,

А за окном погода

усиливает грусть,

Я снова прочитаю

романы Жюля Верна

И подвигам героев,

как в детстве улыбнусь.

И желтые страницы

у постаревшей книги

Опять меня уносят

в особый тот мирок,

Где персонажам место

отважным и великим,

Я столько стран волшебных

объехать с ними смог.

На острове печальном

я с Робинзоном Крузо

Провел, как будто рядом

все двадцать восемь лет.

Встречал у океана,

где плавают медузы,

Тропического рая

волнующий рассвет.

И с Гулливером снова

ступаю осторожно,

Чтоб не попал случайно

под ноги лилипут,

Ведь быть таким огромным

наверно очень сложно.

Перевожу дыханье

на несколько минут.

Пусть авторы умнеют,

читатель с ними вместе,

Былые персонажи

наивней каждый миг,

Мне дороги герои

вчерашние из детства.

Они всегда со мною

в обложках старых книг.

П. Смирнов

Любимая книга

В любимый город через много лет

Приеду я, а он уже другой.

Но в памяти остался старый след,

Как фотография всегда со мной.

А книга, словно тот любимый город,

Который я покинула давно.

Но в дни разлуки сквозь ветра и холод

Я верю, что вернусь в её тепло.

К любимой книге через пропасть лет

Иду я после расставания,

Меня влечёт знакомый добрый свет,

Вся радость встречи ожидания.

Герои те же и события,

Но по-другому жизнь я чувствую.

И старые свои открытия

Я совершаю и предчувствую.

К. Быкова

Книголюб

Честно разгребая книжные завалы,

Я перебираю Ленина труды,

Рядом вырастают, громоздятся скалы

Книг макулатурных, прочей ерунды.

Здесь журналы «Лиза», «Отдохни», «Рыбалка»

И нашлась «Мурзилка» за затёртый год —

Всё гружу в тележку, мне уже не жалко

Этих фолиантов, что читал народ.

Я свезу на дачку древние талмуды,

Чтоб в тиши вечерней почитать роман,

Шелестят страницы, мудрых мыслей груды

Мне опять раскроют Блок и Мопассан.

Грядки все политы, зацвела картошка,

И варенье в банках выстроилось в ряд

Посижу в качалке, отдохну немножко,

Пусть листвою жёлтой книжки шелестят.

Лана Григ

Хобби

Какое счастье! Взяв роман Марининой,

Улечься на широкую кровать

С высокой белоснежною периною

И сутки напролёт — читать. Читать!!!!

Расследовать убийства, и с Каменскою

Идти упрямо по чужим следам.

Решать проблемы важные, вселенские,

С Лукьяненко стремясь к чужим мирам.

Ах, если бы ещё чайку и пряников

Принёс в постель мне кто-нибудь родной

И блинчиков зажаренных, румяненьких...

Вот это понимаю — выходной!!!

Лана Григ

* * *

Как археолог ищет след былого

За веком перевёртывая век,

Так я невольно вглядываюсь в слово:

Каков писатель, что за человек?

Как жили там, во времена иные,

Чем до краёв душа была полна? —

Я книги, как сокровища земные,

Кладу на полку, исчерпав до дна.

Я нахожу в них силы и желанья

И всё, что мы порой в душе таим...

Хотелось бы пополнить мирозданье

Ну, хоть немного, творчеством своим:

Чтоб человек, мою снимая книгу,

Охваченный душевной суетой,

Был благодарен сладостному мигу

За то, что повстречался с КРАСОТОЙ!

В. Шилин

Книги как истинное человечество

Укутаюсь зимой родимым пледом,

Не вспоминая злое, не кляня...

Лишь книги остаются в мире этом,

Написанные только для меня.

Пусть тени, словно чёрные бульдоги,

Хотят куснуть — не выйдет, не дано!

Мне люди не нужны и даже боги,

Я книжных строк пью вещее вино.

Живу то умудрённо, то беспечно,

Никто не знает чьи мне снятся лики...

Есть души чистые, разумные навечно, —

Не существа то, а шедевры — книги!..

Н. Островский

Книга — в прошлое билет

Книга — в прошлое билет.

Свидетель радости и бед.

Попутчик, знающий дорогу,

наш разговор всегдашний с Богом,

Надежды, радости, печали

несут в себе её скрижали.

И несмотря на жизни драму —

она всегда дорога к Храму...

И. Костяковская

Бумажные книги

Бумажная книга…простые листочки…

Шуршанье и шелест любимых страниц.

От корки до корки, от строчки до строчки

Мы знали тебя, и бессчетные строчки

Свились в паутину бесчисленных лиц.

Как знаний «сосуд» с интересной обложкой,

Нам посланный щедро из прежних веков,

Что сделал с тобой этот мир заполошный,

И чьей же неловкой беспечною ножкой

Тебя затоптали столь быстро без слов.

Другая безвестная прежде вещица

В другом конце мира, на белом экране,

Как тень бестелесная прежней царицы

Уже заслонила тебя и глумится…

Еще вот чуть-чуть и потребует дани.

Забыт старый запах бумажных страничек,

И вот весь Толстой на одном ноутбуке!

И пусть это будет совсем непривычно,

Зато очень быстро и очень практично,

До полок уже не дотянутся руки.

Как старые письма, что долго, с терпеньем

Мы ждали порою по нескольку лет...

Бумажные книги — какое творенье!

В безумное наше циничное время

Уходят, их меньше, и их уже нет…

Я. Герасименок

Книга

Книгу можно прочесть

И прижать её к сердцу

Поглядеть, полистать

И опять — почитать…

Электронный трактат

Не раскроет нам дверцу

В мир душевный, который,

Может книга нам дать!

В. Гурковский

Книга против игр на планшете

Начала читать я внучке

С самых ранних детских лет.

Разве может Почемучке

Книги заменить планшет?

Столько гаджетов-капканов

И компьютерных сетей

Тех, что ловят неустанно

Многих взрослых и детей!

Я не против новшеств этих:

Поднимаю две руки.

Но хочу, чтоб чувства в детях

Пробуждать могли Стихи,

Чтобы Сказки приучили

К справедливости, добру,

Чтобы Книги их учили,

Как достойно жить в миру,

Чтоб они не обижали

Ни собаки, ни кота,

Чтобы старость уважали,

Уступали ей места,

Помогали тем, кто просит,

Ищет помощи в беде,

Презирали б, кто доносит

Всем на всех всегда везде,

Чтоб отпор давали честно

Снобам разным, наглецам,

Чтобы с ними было тесно

Всем угодникам, льстецам.

Книга — наш помощник верный,

Собеседник и пророк,

Друг наш необыкновенный

И подсказка, и урок!

Круг спасательный бросает

(Ты как дар его прими),

От невежества спасает,

Помогая стать Людьми!

Потому читаю внучке

Книги с самых ранних лет.

Нет, не сможет Почемучке

Книгу заменить планшет!

О. Бажина

Ода Книге

Проходят столетия, меняются люди,

И кто-то пророчит, что книги не будет.

Внимание не книге — компьютерам, фильмам.

Мир книги исчезнет в сознании мобильном.

На полках для книг будут диски лежать,

И некуда будет за книгой бежать.

Пусть техникой движет огромный прогресс,

Но к книге, как прежде, растет интерес.

Познание людей к совершенству стремится,

Но нет интереснее книжной страницы.

Нет лучше, дороже, родней первых книг,

Ребенку весь мир открывается в них.

С ним добрые книги по жизни идут,

И в храмы науки, искусства ведут.

Кирилл и Мефодий могли б восхититься,

Как книга за годы смогла измениться.

В создании книг они первые были,

Но мы сквозь столетия о них не забыли.

Мелькают, как в книге страницы, года,

Но книга, друзья, не умрет никогда!

Бесценные книги, не зря говорят, —

«Не тонут в воде и в огне не горят!»

Ю. Калякина

Моим читателям

«Даруй мне тишь твоих библиотек...»

Б. Ахмадуллина

Мой сумасшедший двадцать первый век,

Даруй мне тишь твоих библиотек!

Даруй мне дивный запах книг,

Даруй мне тот чудесный миг,

Когда сюда сбегутся дети

И, позабыв об Интернете,

Рассядутся, склонившись над томами,

Чуть слышно шевеля губами.

Зашелестят страницы книг...

Благослови их, Боже, в этот миг.

Даруй им радость узнавания,

Любовь и горечь расставания.

Даруй им взлёты и падения,

Даруй надежду и сомнения.

Даруй им новые открытия

И только яркие события.

Даруй им все красоты мира,

Всё — от Урала до Памира...

Всё это — в шелесте страниц,

И в блеске глаз, и в выраженьи лиц...

Благословенный двадцать первый век,

Даруй им тишь твоих библиотек!

Л. Томилова

Книгу храни и свечу

В эти жестокие дни

сыну сказать я хочу:

душу-пушинку храни,

Книгу храни и свечу.

Память свою вороша

страшные сны наяву,

помни, что только душа

держит тебя на плаву.

Трудно дорогу ища

на обгоревшей земле,

помни, что только свеча

путь озаряет во мгле.

Ширится тьма за спиной,

годы уходят на дно...

Помни: лишь Книге одной

в мире бессмертье дано.

Пусть же твой разум не спит,

тянется сердце к добру.

Знай, что душа — это скит

в тихом и темном бору...

В нем на полянах лесных

травами скрыты пути —

там от пожарищ земных

многое можно спасти.

С. Ботвинник

* * *

Кончилась эпоха Гутенберга,

Ей дороги в будущее нет.

Книги окончательно, наверно,

Вытеснит назавтра Интернет.

Век необратимо миновал их,

Вызывавших радость или страх.

Их когда-то прятали в подвалах,

Как людей, сжигали на кострах.

Вечер опускается на землю.

Урожай осенний недожат.

Пулями свинцовыми в музеях

Литеры ненужные лежат.

Обесценил прошлую их силу

Времени стремительный виток.

Не нужны бумага и чернила,

Ни к чему резец и молоток.

О томах покинутых жалея,

Я себя не в силах приучить

Пушкина прочитывать с дисплея,

Библию на принтер выводить.

Веселятся пьяные расстриги,

Зарево качается во мгле,

И народ, что был народом книги,

Лишним оказался на Земле.

А. Городницкий

Прощание с книгой

Пронеслась Россия с гулом.

Как в туннель, народ мелькнул.

«Русская литература»

называют этот гул.

Кто вливает виски в тюрю,

кто бежит к зарубежу.

В русскую литературу,

как в тревогу, ухожу.

Я отвечу на «ату его!»,

но не вам, тов. господа.

Русская литература,

ты — преддверье Господа.

Ты, в которой вместо текста

чёрно-белый шрифт берёз,

ты, которая естественно

совесть повестью зовёшь…

Ежели свобода-дура

в нас осуществит сполна

геноцид литературы —

то свобода ли она?

Что такое книга? Трудно

вам вообразить уже.

Телик с титрами? Но трубка

подключается к душе?

Что такое книга? Или

отработанный приём?

Или генофонд России,

притворившийся шрифтом?

По тебе гадаю, книга,

ты дрожишь в моих руках —

безголовая, как Ника

о двух крохотных крылах.

А какая тайна чтенья,

вдвоём, в сквере где-нибудь!

От плеча идёт волненье:

«Можно ли перевернуть?»

Так тысячелетье длится

наше чтенье сообща.

Превращаются в страницы

два прижатые плеча.

Ты не только слёзы Лизы

среди кризиса бумаг,

ты — ломоть идеализма,

территория в умах.

И какую форму примут

без тебя наши дворы

и беременный периметр

Вифлеемовой горы?

— Что такое Дух? — расстроясь,

врубит гид по телетуру.

— А куда мы сдали совесть?

— В русскую литературу.

А. Вознесенский

Эпитафия читающей стране

Мы в жизни, возможно, не всем потакали

и шли по какой-то дороге иной…

Империей зла нас тогда называли

и самой читающей в мире страной.

Страною добра мы, конечно, не стали.

У нас расслоенье сегодня хитрó:

чтоб стать раздобревшей элитой, вначале

присвоить без спросу чужое добро.

В империи новой иные манеры.

Рванула в торги расторопная рать.

Чтоб стать ну хотя бы миллионером —

отнять, разорить, обвести и урвать!

Закрыты навеки святые страницы.

Филолог-старик окончательно сник.

Без денег сегодня нельзя обходиться,

но можно вполне обходиться без книг.

Читать перестал ошалевший народец.

Читательский бум повсеместно зачах.

…И только святой Николай Чудотворец

всё ещё держит Книгу в руках.

Н. Добронравов

Слово

«Плакала Саша, как лес вырубали…»

Н. Некрасов

Слово! Спасибо тебе за труды.

Жили всегда мы печально и хмуро…

Плодоносили и в стужу сады

нашей спасительной литературы.

Трудные были всегда времена.

Только во время побед и печалей

люди и впрямь поднимались со дна, —

книги читали. Книги читали.

С самого детства ступала нога

в сказочный лес Алексея Толстого,

в парк Паустовского, сад Маршака.

Шли мы тенистой аллеей Светлова…

Правда, тогда же с партийных небес

планово шли и другие посадки:

были в фаворе создатели пьес,

с правдой игравшие в жмурки и прятки.

Люди нелепую эту стряпню

тихо ругали, но вслух поощряли.

Саженцы эти и впрямь на корню

сами в питомниках лжи засыхали.

…Нынче культурная жизнь на юру.

Новым хозяевам книга постыла.

Новый Лопахин призвал к топору.

Рушится все, что любимо и мило.

Для детективной и пошлой муры

древний классический плац расчищая,

денно и нощно стучат топоры,

русской словесности сад вырубая.

Школьник от книг и от песен отвык.

Пришлая правит в России халтура.

Гибнет Великий российский язык,

и прекращается литература.

Дух примитива. Даешь интернет!

Блогер писательский труд затмевает.

Гаснет таланта пленительный свет.

Божья искра в сердцах замирает.

Гаснут наивных стихов огоньки.

Снова вокруг и печально и хмуро.

Нашим потомкам остались пеньки

русской порубленной литературы…

Н. Добронравов

В год спасения русского языка

С книг слетает позолота,

Исчезают имена…

Да и книги неохота

Брать в такие времена.

Чтобы горечь — через руки —

Их безжалостно рвала,

Как в войну — на самокрутки…

Так ведь то война была!

А теперь — иная бойня:

Самокрутка — целый мир…

Спите, классики, спокойно:

Пушкин, Гёте и Шекспир.

Спите, милые, не трону

Вас небрежною рукой…

Занимаю оборону,

Хоть и воин — никакой.

Пусть иной считает кто-то,

Будто чтенью грош цена.

Облетает позолота,

Остаются имена,

Чтоб узнала их планета

Лет, так скажем, через сто…

Умирать легко за это,

Потому что есть за что…

А. Кердан

* * *

Бессильны любимые книги,

бессильны великие мысли,

опять озверелые крики

над улицей темной повисли.

Бессильны цветы, облака,

и полная неба река,

и желтые листья березы,

и красные листья осины,

плывущие в заводи синей.

Бессильны Тургенев и Блок.

И Пушкин почти одинок…

И. Шкляревский

* * *

Не копил на машину —

Книги всё покупал.

И надежды большие

На детей возлагал.

Думал — будут богаты

Древней мудростью книг.

Думал — будут крылаты,

Ну хотя бы на миг.

Но надежды всё тают,

И печален итог:

Дети книг не читают,

Дети слушают рок!

Н. Карпов

* * *

Да, мы такие…Нечего пенять.

Уходят божества, минуют сроки.

Но вновь: «Умом Россию не понять…»,

Но вновь: «Белеет парус одинокий…»

С какой бы скорбной думой на челе

Мы ни брели сквозь ужас и забвенье,

Опять: «Свеча горела на столе…»,

Опять: «Я помню чудное мгновенье…»

И сам, итожа в свой последний час

Короткий путь служения земного,

Прошепчешь, чуть дыша: «Я встретил Вас…»,

«Я встретил Вас…»

И больше ни полслова.

А. Аврутин

* * *

В шкафу угрюмом, в тихом зале

На полках КНИГИ умирали…

Нет, не плохими они были,

А просто люди их забыли.

Забившись в интернета дали,

Их просто больше не читали…

Желтели тихие страницы,

Где мудрость всех веков хранится,

И без людской любви, заботы

Дышали пылью переплёты.

Добры, наивны книги были —

Не знали, что их разлюбили.

Они всё ждали, ждали, ждали…

Людские руки вспоминали…

И в час ночной им снились лица,

Те, что склонялись над страницей.

Уютной лампы свет высоко

И капли яблочного сока,

Что брызнули на лист раскрытый,

Цветок засушенный, забытый,

Билет в театр, что был закладкой,

След пальца от конфеты сладкой…

И стаи галочек-пометок —

Следы раздумий, тайных меток,

Оставленных карандашом.

«Ах, как же было хорошо!» —

Они вздыхали…. А за окном

Убогий мир хлебал ковшом

«Видосы» с виртуальной «фиги», —

Какие, братцы, к чёрту, книги,

Где всюду тупость бьёт ключом!

В шкафу угрюмом, в тихом зале

На полках КНИГИ умирали…

Л. Сперанская

На помойке остывают книжки...

На помойке остывают книжки

Сиротливой стопкой за бачком:

Горький с Фетом, Федин, Пушкин, Пришвин,

В куче «люди, годы, жизнь». «Разгром»!

Их недавно холили на полках,

Нежно пыль сдували с корешков.

А потом решили — нет с них толку,

И как тех есенинских щенков

Сунули в большой мешок без дрожи

И избавились в конце времен.

Ну кому сейчас потребен Дрожжин,

Это тот, который Спиридон?!

Снег неторопливо засыпает

Слово во плоти, бесценный «дар».

В третий раз идет на дно Чапаев,

В третий раз сгорает Жанна д’Арк.

Ну конечно, все есть в Интернете,

Книжкам цифровым потерян счет.

Только никогда никто на свете

Так как мы их больше не прочтет.

А. Ахматов

Прощай, читающая Русь!

Прощай, читающая Русь!

Я вижу книги на помойке.

Вот результаты перестройки,

И сердце заполняет грусть.

Лежат и Пушкин, и Толстой

Среди картофельных очистков!

Куда мы катимся так низко?

Что стало с русскою душой?!

Им восхищался целый мир —

Давно он покорил народы!

Но между пищевых отходов

Волнующий сердца Шекспир!

Прощай, читающая Русь!

С. Белов

* * *

Как давно не хожу

я на книжный базар.

Тех далёких друзей —

так ряды поредели.

На Тургеневском помню —

был старый развал.

После — «мыши в карманах»,

но души-то пели.

Их много было —

где они сейчас?..

В шкафах, сервантах —

где-то там на полках.

Пылятся души —

лишь в ночи горят.

Дерутся, спорят —

так же без умолку.

Я с детства слышу

книжьи голоса.

Наверно просто так —

навеки мы сдружились.

Уже светает, и болят глаза,

а книги ждут и даже —

не ложились.

Они зовут искать,

найти, спасти —

сказать, что близким

просто не успели.

Ушли не долюбив,

и книжные костры —

ещё не все

из памяти сгорели.

Где книги жгут —

там завтра же война.

Пирует нежить —

в толпах мародёров.

Меж строчек Брехта,

Брэдбери — цена —

за нашу ложь,

молчанье

в важных спорах.

Иные книги

поднял

спрос в цене.

Толпа жрецов —

на кровушке резвится.

Там на «Динамо»

кажется вполне —

зачем рожать —

самим бы не родиться.

Мы касаемся их

и летим к чудесам.

Только книги уносят

в былое пространство

сквозь время.

Больно слышать

ушедших

по их голосам —

то, что вместе когда-то

мы всё-таки — так —

не допели.

Больше некому —

просто — остались лишь мы.

Связь времен разорвали —

подонки, бредущие строем.

Скоро кончится «праздник» —

пиры меж чумы.

Лишь в беде мы нужны —

чтоб вести за собою.

М. Герман

Книжное

Какая с книгами морока!

Какая с ними маета!

Пылится древний Сумароков,

Поэтам нашим не чета.

Не помещается на полке

Лев Николаевич Толстой,

Стеллаж кончается на Блоке,

В развале Новиков-Прибой.

Распухший Пэ-эС-Эсом Ленин

Совсем зажал Дюма-отца,

И сыплются мне на колени

Брошюры с именем Творца.

Как просто в электронном виде

Все книги эти записать,

И в обэкраненном прикиде

Том сто шестнадцатый искать.

Но разве может что сравниться

С упрямой тяжестью томов?

Сквозь шелест слипшейся страницы

Звук рвущихся из текстов слов,

Треск одряхлевших переплётов,

Их тонкий пряный аромат,

Обложек старых позолота

И титула врезной оклад...

Я слышу мудрости дыханье,

Перебирая книг развал,

И приношу им покаянье,

Что меньше я читать их стал.

В. Деменков (Нахабинский)

* * *

Русское слово

Не ляжет на дно.

Ляжет на полку.

Долго ли будет пылиться оно

Всуе без толку?

Отрок теряет к нему интерес,

Мчат без оглядки

В яркую даль виртуальных чудес

Детские прятки.

Может, успеют окликнуть:

— Постой!

Нас по-отечески,

Строго ль —

Пушкин неистовый,

Властный Толстой

И фантастический Гоголь.

Л. Тараканова

* * *

Отмирают бумажные книги,

их изводит чудовищный пресс.

Интернет и подобные сдвиги

нам несут безбумажный прогресс.

Шесть столетий у книг за плечами,

шесть веков, что прогрессом зовём —

ведь они становились ключами

ко всему, чем мы ныне живём.

В дивном мире, до них непочатом,

столько солнца и бед, и побед!

Многих тех, кто в томах напечатан,

нестираемый видится след.

Разве многих? Сравните: немногих!

Интернет породил легион

графоманов писучих, убогих,

каждый сам по себе — чемпион.

И являются мысли простые —

что-то разум порой бередит:

может, есть среди них и Толстые,

только кто же их там разглядит?

Что прочитано — тут же забыто:

не удержится на якорях.

Чудо паруса ныне сокрыто

в электронных бескрайних морях…

Книги, книги… Телесные книги,

вы уходите в тайну от нас.

Вы уносите тягот вериги

и прозрений чудесный экстаз.

Не горят поминальные свечи,

не печалит потомков ваш прах.

До свидания, книги. До встречи

в нам незнаемым дальних мирах!

З. Коровин

* * *

Источник знаний не особо в моде,

Куда уж проще — клавишу нажать! —

И без труда показывает вроде,

И говорит, коль есть о чем сказать.

Трудить не нужно ни глаза, ни руки

И мозг совсем не нужно напрягать,

От грусти панацея и от скуки —

Глядишь себе, улегшись на кровать…

Но не сравнить картинку, пусть в движении,

С накалом тем, что дарит слог живой:

Читаешь классиков бессмертные творения,

Спокойствие теряешь и покой.

Им есть о чем сказать, о чем поведать,

Чему учить потомков с века в век.

Все их слова — над серостью победа,

Над всем, чем жить не должен человек.

Что выбрать вам — решайте сами, люди,

Вопросы в жизни разные у всех.

Но книга главной пусть хоть день побудет,

В Общероссийский день библиотек!

Н. Михайлова

Часть 2

Ода книге

Красавица

книга,

крохотная роща,

каждый лист

твоей бумаги

благоухает

материей,

ты утренняя и ночная,

пшеничная

и океанская,

на древних твоих страницах

живут ловцы медведей,

костры

на берегу Миссисипи,

каноэ

на островах,

а позже —

дороги

и ещё дороги,

открытия,

восставшие

народы;

Рембо, похожий

на раненую,

истекающую кровью рыбу,

трепещет в тине,

уже сияет красота

людского братства,

камень на камень —

и вырастает

человеческая крепость,

страдания пронизывают

стойкость,

общественные потрясения, —

книга

спрятана за пазуху,

блуждает по переулкам, —

огонь подполья,

красная

звезда.

Мы,

странствующие поэты,

разведывали

мир;

у каждой двери

нас ожидала жизнь,

мы были

непременными участниками

земных сражений.

В чём заключалась наша

победа?

Книга —

вместилище

людских союзов,

ремёсел,

книга,

без одиночества, с людьми

и инструментами,

книга

была для нас победой.

Как все плоды,

она живёт и падает,

содержит не только свет,

не только темень,

порою гаснет,

роняет листву,

петляет по городу

и рушится на землю.

Книга

стихотворений,

утренней порой

стань

снова

снегом, мхом,

пусть на твоих

страницах

отпечатается

след ноги,

взгляд глаза,

вновь

опиши нам мир:

ручьи.

в чащобе,

высокие деревья,

полярные

планеты

и человека

на его дорогах,

на новых дорогах,

человека,

бредущего,

по чаще,

по мелководью,

по небу

и в обнажённой

пустоте морей,

шагающего человека,

распознающего

последние секреты,

человека,

шагающего

с книгой,

охотника, идущего с охоты

с книгой,

и пахаря,

который пашет

с книгой.

Пабло Неруда (Пер. с испанского П. Грушко)

Ода книге

Кончаются эры, проходят столетья,

Эпохи ужались в стремительный миг,

Но прошлое вдруг обретает бессмертье

Под переплетом истинных книг.

Они сохранили светлейшие мысли,

Противоречий развеяв туман —

Да это же вечные звезды повисли

На небосклоне священном ума.

Вот радостный миг воспарил со страницы,

Как лирой воспет поэтический стан!

Слезинки, как жемчуг таятся в ресницах

У женщин, читающих дивный роман.

И в горький час безвозвратной утраты

Особой музыкой страницы шуршат,

Как будто из тела, на древке распятом,

Для жизни исходит живая душа.

И в благодарности встаю на колени

Пред жрицами скромных библиотек.

Без них невозможны таланты и гений,

Не оскудеет совсем человек.

П. Неруда

Книги

Любовь и долгий путь рождают

книгу,

И если нет в ней стран и поцелуев,

Нет человека с полными руками

И женщины нет в каждой капле,

Нет голода, желанья, гнева

и дорог, —

Ни колоколом, ни щитом не

станет книга,

Нет глаз у книги, рот закрыт

и мёртв,

Как предписанье Ветхого Завета.

Любил я страсти тесное сплетенье,

В любви, в крови я находил стихи.

В земле суровой утвердил я розу,

и за нее роса с огнем боролась.

Вот почему я шел вперед и пел.

П. Неруда

Гимн книгам

О, мир книг — вселенная бесконечная!

Многообразные, словно звёзды,

То комете подобные, то планете,

Люблю я книги, интимно и просто

Со мной говорящие обо всём на свете.

Вожделея, словно юнец невинный

В светлых объятьях подруги несмелой,

Люблю их: и новые, и старинные,

И неумелые, и умелые.

Упорно, как опытный проводник,

Как вождь, искушённый в делах боевых,

Люблю я всё мирозданье книг —

Величавую конницу дум своих.

Книги бесчисленны, многолики, '

Рождали их все времена и страны,

Но каждая, в сущности, — дар великий,

Каждая — мир чужой и желанный.

По жизни они не идут парадом,

Они держать не умеют строя,

Одни, нас увидев, шагают рядом,

Другие неслышно скользят в былое.

Есть книги вечные, их немного,

Но с тем, кто прочёл до конца такие, —

Куда б ни сворачивала дорога,

Они неотступны, как искус змия.

Есть книги робкие, ненароком

Кивнут и простятся у поворота,

Но что-то задето в душе глубоко,

И в грёзы на годы проникло что-то.

Есть книги властные и прямые,

Как повелители, как пророки.

А есть равнодушные, словно немые,

Куда ни посмотришь — пустые строки.

А есть жеманные, как девицы,

Которых любить невозможно вечно,

Но в которых так сладко на миг влюбиться...

О, мир книг — вселенная бесконечная!

Книги бесчисленны, разнолики,

И в скольких собственный мир громадный,

Слова их о жизни многоязыки,

Неповторимы и беспощадны.

Есть книги нагие, а есть и франты,

Подобные пышною пустотою

Дарю Валтазару, что слыл гигантом,

Но мало весил и мало стоил.

Есть книги наивные, как природа,

Они безыскусны, они сумбурны,

Но вникший в писанья такого рода

Верен им до погребальной урны.

Лишь надо услышать звучащее глухо,

Сердцем со скрытой гармонией слиться.

Они словно крепости мысли и духа,

Куда только смелым под силу пробиться.

Есть книги — дворцы, коль глядеть снаружи,

Но стоит войти под портал парадный,

Как запустенья могильный ужас

Сожмёт твоё горло рукою смрадной.

Есть книги — свежее зелёной чащи,

Есть книги — бездоннее синего океана,

Есть книги — вольнее бури, меж скал гудящей,

Есть книги — нежнее руки, врачующей раны.

Одни звучат задумчиво, как свирели,

Другие грохочут и рвут небеса на части,

А третьи украдкой, молча приходят к цели,

Вливая в сердца трагедийные страсти.

О, мир книг — вселенная бесконечная!

Да, я люблю эти конгломераты мысли,

Чья самобытность и свежесть неповторимы,

Люблю их противоречия, живущие в форме и смысле...

Есть разные книги, но все они мной любимы,

Они многоцветны — под стать закату,

Многоязыки — под стать вселенной, —

Люблю их яростный, их крылатый

Огонь, пылающий неизменно.

Люблю в низ всё; голоса природы,

Страстей человеческих ароматы...

Нет выше, лучистей нет небосвода,

Чем этот, созвездьями книг богатый.

Гармония всё здесь, — миры живые,

Союзом таинственным скреплены,

Стоят недвижно, как часовые,

На полках, расставленных вдоль стены,

О, как я люблю лабиринта этого тайны,

Щедрость оттенков, красок буйство беспечное,

Слова, что различны, несхожи, но не случайны...

О, мир книг — вселенная бесконечная!

Егише Чаренц (Пер. с армянского А. Сендыка)

* * *

Мой мир не суетен и тих.

Лишь книги вкруг меня.

Среди теней, как средь живых,

Проходит жизнь моя.

Среди живых, как средь живых...

Что значу я без них?!

А с ними я почти одно:

Им плохо — тяжко мне,

Им весело — и мне светло

При снеге и луне,

Пока открыты их тома

Для сердца и ума.

Я к ним влекусь, они — ко мне.

Камин пора топить,

Чтобы при снеге и луне

Друг с другом говорить

В академической тиши

На языке души.

Душа к душе. Глаза в глаза.

Ищу в чужой строке

Себя...Счастливая слеза

Сбегает по щеке,

Как будто проживаю вновь

Ушедшую любовь.

А Вы, грядущие друзья,

Когда исчезну я,

Сойдясь у зимнего огня,

Вспомяните меня —

Не тенью, а живым вполне,

При снеге и луне?!

Роберт Саути (Перевод Р. Рабиновича)

Книга

Она — советчица моя

Во всех обыденных делах,

Во всех вопросах бытия,

Наставница в моем труде,

В далеких странствиях моих,

В пути по суше и воде,

Неиссякаемый родник

И мудрых знаний и простых,

Всего, что в жизни я постиг.

Мой верный спутник, добрый друг,

С которым я всегда делю

Часы раздумий и досуг.

Она — целительный бальзам

Моей израненной душе

И мой сообщник по мечтам.

Я с ней беседовать готов

До той поры, покуда ночь

Не даст мне отдых от трудов.

И жизнь моя — немалый том

Написано полсотни глав,

И кто-нибудь прочтёт потом

Такой загадочный рассказ,

Где счастье — смертоносный яд,

Победа — слёз поток из глаз.

Конец осталось дописать,

Но за последнею строкой

Амадо В. Эрнандес (Пер. с тагальского А. Ревича)

Вечер

Распахиваешь книгу,

словно дверь

в природу распахнул.

Маячит месяц, молчаливый,

взошедший из старинного романа.

Во тьме закрытых глаз

слабеет

серебряных снежинок хоровод.

Тогда, воспоминанье,

ты приходишь,

и веточкой с Шумавы шелестишь,

и прорастаешь в тишине

лесов уснувших.

И песенка забытая любви

вдруг вспыхивает из могилы,

и угасает вновь,

и затихает...

И оборачивается луной.

Во тьме закрытых глаз

с тобою я встречалось часто.

Константин Библ (Пер. с чешского Б. Окуджавы)

* * *

Без книги в мире ночь и ум

людской убог,

Без книги, как стада,

бессмысленны народы.

В ней добродетель, долг, в ней

мощь и соль природы,

В ней будущность твоя

и верных благ залог.

В. Гюго

* * *

Моя отрада — мысленный полет

По книгам, со страницы на страницу.

Зимой за чтеньем быстро ночь пройдет,

Тепло по телу весело струится,

А если попадется редкий том,

От радости я на небе седьмом.

И. В. Гёте (пер. с немецкого Б. Пастернака)

Хвала книге (EX LIBRIS)

Хвала тебе — твой замысел хорош

И выражен красиво и чеканно.

О книга, ты — цветок благоуханный,

В руках моих, как ландыш, ты цветешь.

Ты — словно скрипка: все неотвратимей

Зовет куда-то тонкая струна.

Не истина ли здесь воплощена,

Начертанная буквами святыми?

Вот человек берет простую грязь,

В нее вдохнув мечты и ароматы, —

И наконец из дымки розоватой

Нисходит к людям призрак, воплотясь.

Но бесполезно чудотворство это,

И жертву он напрасную принес:

Ни на одни мучительный вопрос

Ты, книга, не даешь ответа.

Т. Аргези (Пер. с румынского Н. Стефанович)

* * *

Не лей, о книга, слез!.. Знать, не желает рок,

Чтоб благосклонные мне улыбнулись Лары.

Как только я умру и тщетны будут чары,

Тогда заслуженный получишь ты венок.

Пройдут столетия. Плененный ритмом строк,

Захочет кто-нибудь и к берегам Лауры,

Как на Пермес, прийти. Увидев край мой старый,

«Так здесь, — воскликнет он, — поэт родиться мог!»

О книга, ободрись! Заслуга человека,

Покуда он живет, не признана до века.

Зато по смерти он, как божество, почтен.

Всех современников точило вероломство,

Но перед доблестью усопших враг смущен,

И честь без зависти воздаст тебе потомство.

Пьер де Ронсар (Пер. с французского М. Талова)

Жалоба

Страдает книга от мороза,

Дождь губит нежные листы,

Беда от пыли, тесноты,

В лотке, где и стихи и проза.

Туман ложится — ей угроза;

До желтизны, до черноты

Зной иссушает с высоты,

И вянет книга, словно роза.

Да, путь её порой тернист,

И корчится она, бедняжка,

Смят переплёт — её рубашка.

Пыль, солнце, ливень, ветра свист…

Нет слов, приходится ей тяжко…

А что же терпит букинист?

Ф. Фертио (Пер. с французского М. Гордона)

* * *

Листья тихонько в саду шелестят,

Криками полнится улица,

Не отрываю от книги я взгляд.

Бедное сердце волнуется.

Знаю я, многим брильянты нужны,

Золота блеск ослепляющий.

Мне же лишь книга, да свет от луны,

Душу мечтой наполняющий.

Дж. Леббок

Мои книги

Жильцы дубовых полок, безмолвны ваши страсти,

как вы красноречивы, хотя молчите глухо,

хранительницы смысла, целительницы духа,

исполненные скорби, дарующие счастье!

Под тяжестью вседневной согбенная устало,

я с наступленьем ночи сумею распрямиться:

поглажу переплеты и угадаю лица,

и мне кивнут с улыбкой все те, кого не стало.

Кипят псалмы Давида разливом жаркой лавы,

и в огненную бездну я сердце окунаю,

о Библия, едва ли найдется даль иная,

чьи вечные просторы настолько величавы!

Ты лучших в этом мире своим вином вспоила.

Несокрушимый стержень и твердая основа.

Когда я повторяю твое святое слово —

ко мне опять приходят спокойствие и сила.

Бессмертный Флорентиец был первым человеком,

разбередившем сердце своим протяжным стоном —

во мне его дыханье, как в тростнике зеленом,

и я плыву доныне по алым адским рекам.

Идя сквозь дым и пламя, томясь по розам сада,

с гортанью пересохшей, безумная от жажды,

на цветники Ассизи я набрела однажды,

и освежила губы нездешняя прохлада.

К Франциску из Ассизи меня вела дорога,

он вышел мне навстречу, бесплотный, как туманы,

целуя чаши лилий, гноящиеся раны,

в любом явленьи божьем целуя имя Бога.

Мистраль, певец Прованса! Я помню и поныне

земли разверстой комья, пьянящий запах пашен.

Взгляд девочки влюбленной беспомощно-бесстрашен

и суждено ей сгинуть в обугленной пустыне.

И ты, Амадо Нерво, сладчайший голос горлиц,

из выжженного сердца невынутое жало.

Цепочка гор далеких ломалась и дрожала,

когда я вдаль глядела, от строчек не опомнясь.

О доблесть книг старинных, о ветхая бумага,

ты не сдаешься тленью, чтоб утолять печали.

Иов, как прежде, страждет, и безответны дали,

и жив Фома Кемпийский, и горечь, и отвага!

Как Иисус, свершая свой крестный путь с любовью,

вы раны отирали стихом, и ваши лики

на книгах проступили, и платом Вероники

глядит творенье — роза, запекшаяся кровью!

Целую ваши губы, ушедшие поэты!

Вы стали горстью пыли, но остаетесь рядом,

спеша меня ободрить и голосом, и взглядом,

и вечным кругом лампы мы в сумраке согреты.

О мертвые, вы с нами во славе бестелесной!

Прильну во мраке ночи к распахнутым страницам —

к глазам неутоленным, сожженным страстью лицам,

скипевшимся во прахе, в земле глухой и тесной.

Габриэла Мистраль (Перевод И. Лиснянской)

* * *

Замшелая радость книжной души —

Встретить старинный том

В доподлинном платье далеких лет,

Честь — побыть с ним вдвоём.

Его почтенную Руку взять —

Согреть пожатьем своим —

Вместе уйти в те Времена —

Когда он был молодым.

Чудаковатые мненья его

В споре поглубже копнуть.

Доведаться — как понимает он

Литературы суть.

Над чем ученые бились тогда?

Как состязались умы —

Когда достоверностью был Платон —

Софокл — человеком — как мы —

Когда девушка Сафо вступала в круг —

Беатриче по улице шла

В том платье — что Данте обожествил?

Домашние эти дела

Он помнит. Может вам возвестить —

Как дальней земли посол —

Что были правдивы все ваши Сны.

Он с родины их пришел.

Его присутствие — Волшебство.

Просишь — еще побудь! —

Он качает пергаментной головой —

Дразнит — чтоб ускользнуть.

Эмили Дикинсон

* * *

Нет лучше Фрегата — чем Книга —

Домчит до любых берегов.

Нет лучше Коня — чем страница

Гарцующих стихов.

Ни дозоров в пути — ни поборов —

Не свяжет цепью недуг.

На какой простой колеснице

Летит человеческий Дух!

Эмили Дикинсон (Пер. В. Марковой)

* * *

Он пил и ел золотые слова —

Душа набиралась сил —

И он забыл — что убог и нищ —

Про смертный удел свои забыл.

Он плясом пронесся — сквозь тусклые дни —

И этих крыльев размах

Был только Книгой.

Какую Свободу

Дарит раскованный Дух!

Эмили Дикинсон

* * *

Бывает, брожу в лесу, и чудится — осторожно,

Как Рафаил за Товией, кто-то вослед ступает,

И след волочимой рыбы на росе проступает,

Едва лишь через плечо я оборочусь тревожно.

Страницы книг по утрам идут за мной неотступно

И бередят мине душу давнишней и чистой верой.

Алёша Карамазов в мирской своей шляпе серой

И злая княжна Зинаида с любовью своей преступной.

И князь Андрей, над собою впервой увидавший небо,

Когда он под небом этим готовился к вечному сну,

И скорбную прядь седую дарующая нелепо

Жалкая обожаемая тусклая мадам Арну.

Ярослав Ивашкевич (Пер. с польского А. Эппеля)

* * *

Я помню — на смуглой щеке

Блик света и тень от ресниц

И в маленькой лёгкой руке

Прозрачное пенье страниц.

Две лампы на длинном столе

В читальне, и тихо кругом.

И сердце подобно земле,

Укрытой в ночи лепестком...

Шамсур Рахман (Пер. с бенгальского Н. Мальцевой)

Не закрывайте дверей

Не закрывайте дверей предо мною,

надменные библиотеки,

Ведь я приношу вам то, чего никогда не бывало

на ваших тесно уставленных полках,

то, что вам нужнее всего,

Ибо и я, и моя книга взросли из войны;

Слова моей книги — ничто, её стремление — всё.

Одинокая книга, с другими не связанная,

её не постигнешь рассудком,

Но то сокровенное, что не сказано в ней, прорвётся

на каждой странице.

Уолт Уитмен (Пер. с английского К. Чуковского)

Книга воспоминаний

О книга старая —

В пыли и с желтизною, —

Десятки раз в ночи

Прочитанная мною!

Течёт с твоих страниц

Благоуханье сада,

И музыка слышна,

И виден отблеск ада.

И властных строк ряды

Бесплотный образ лепят,

И как вино пьянят,

И повергают в трепет.

То повесть об одном

Мечтателе безвольном,

О неземной любви

И о земной юдоли.

Какой-то странный бред

Ночного наважденья,

Начертанный судьбой

И ждущий продолженья.

Я ночью вновь читал

Повествованье это —

До слепоты в глазах,

До серого рассвета.

Янис Зиемелниек (Пер. с латышского В. Андреева)

Книги

Пусть за годами пролетят года,

Пусть радость у меня или беда, —

Не забываю книги никогда.

Не знаю, как бы мог я жить без книг?

Вы жажду утоляли, как родник,

И просто так, без дела, напоказ

На полках я не выставляю вас.

То, как карнаи древние звеня,

Вы в прошлое уводите меня,

То вижу пламя нынешних знамён,

То караваны будущие времён...

Герои книг беседуют со мной.

Вот, опрокидывая мрак ночной,

С горящим сердцем ты выходишь, Данко,

И слабых увлекаешь за собой.

А вот Корчагин, рвущийся вперёд,

Вот Павел Власов голос подаёт,

На перекличке разные герои,

С которыми сроднился мой народ.

Из шкафа Фауст простирает руки,

И Чайльд Гарольд в плаще своём и в скуке,

И беззащитный рыцарь Дон-Кихот

Платочек Дульцинее подаёт,

Онегин появляется нежданно,

Скорбит в душе безмолвная Татьяна,

Печорин в горы мчит во весь опор,

Ведёт Рахметов гневный разговор.

И, усмиряя свой сердечный жар,

С охоты возвращается Камбар.

И наблюдает издали за ним

Застенчиво лукавая Назым.

И знаменитый плут Алдар-Косе

Проходит ловко испытанья все

И злого бая, алчного Шигая,

Одолевает, наземь повергая.

А вот Абай захвачен песней новой

И посвященье пишет: «Стрелобровой».

Порою ночь я провожу бессонно:

Из шкафа слышу поступь Левинсона,

Вот он идёт ко мне и, пропуск выдав,

Тревожно говорит: «Вас ждёт Давыдов!»

И там, где, небо мрачно занавесив,

Война нависла тучей грозовой, —

Вторым рождением летит Маресьев,

Беседует с друзьями Кошевой,

В рывке Матросов обнимает дот,

И мысль моя за ним летит вперёд...

Мой книжный шкаф — пристанище страстей,

Не ты ли объясняешь суть вещей?

Оружье нержавеющее — книги,

Вы сила жизни, мощь души моей.

Я пригласил вас не для красоты,

Вы пища и родник моей мечты,

Вы караваны мыслей и карнаи,

Зовущие на гребень высоты!

Сагингали Сеитов (Пер. с казахского В. Урина)

Книга

Ты ищешь знаний, мудрости земной,

Ты ищешь смысла жизни во вселенной?

Найди на полке книгу и раскрой

Источник мысли чистый, вдохновенный.

Ты полюби её, как любишь мать,

Всежаждущим умом, большой душою,

Она поможет мир тебе узнать,

Она пред взором многое откроет.

Ты чти её! Когда полки врага

Громили города и поселенья,

Он на кострах с героями сжигал

Правдивые и мудрые творенья.

Цени её! Вот Ленина труды,

Они дороже жизни для народа,

В них коммунизма зримые черты,

Источники бессмертные свободы.

Храни её! Ты знаешь: жизнь — борьба,

Нам на покой с тобою рановато,

Когда призывно в бой зовёт набат,

Она в бою — и бомба, и граната.

...Ты ищешь знаний, мудрости земной,

Ты ищешь смысла жизни во вселенной?

Найди на полке книгу и раскрой

Источник мысли чистый, вдохновенный!

Алио Мирцхулава (Пер. с грузинского В. Демушкина)

В моей библиотеке

Ночь на исходе. Тихо в нашем доме.

Безлюдна улица. Чуть слышен шум ветвей.

Окно раскрыто. И в его проёме

Распелся звонко ранний соловей.

А в комнате — бойцы. Они одеты

По-разному... Гомер и Щипачёв...

Историки, философы, поэты

Стоят в строю, сомкнув к плечу плечо.

Посланцы всех веков разноязыки,

Они на полках продолжают жить.

Язык России, мудрый и великий,

Заставил их со мной заговорить.

Читать меня Россия научила,

Глубины книг доступны стали мне.

Они в меня давно вливают силы,

Беседуя со мной наедине.

У знанья есть ущелья и отроги,

Я мог бы сбиться с верного пути,

Но Ленин мне указывал дороги,

Пути к вершинам помогал найти.

Бессмертный Ленин! Ты науки зренье,

Ты знаний мира драгоценный сплав.

Грядущему принёс ты озаренье,

Всё лучшее из прошлого собрав.

Пускаясь в волны книжного прибоя,

В безбрежности отыскивая путь,

О Ленин, я советуюсь с тобою —

И, значит, не дано мне утонуть!

Сабит Муханов (Пер. с казахского А. Брагина)

Книга

Книга отражает бытиё,

Каждой строчкой человека учит.

Смело черпай знанья из неё,

Чтобы в жизни стать творцом могучим.

Жолдас Сеитназаров (Пер. с каракалпакского А. Волкова)

Книга

Книга — лучший друг мой родной,

С книгой становлюсь я сильней,

Изучаю мир остальной,

Правду понимаю верней,

Покоряю холод и зной,

И дерзанье — двигатель мой.

Книга — лучший друг мой родной,

С книгой становлюсь я сильней

И лечу, как беркут степной,

К мириадам звёздных огней,

Познаю, среди шири земной,

Всё, что только есть под луной.

Книга — лучший друг мой родной,

С книгой становлюсь я сильней,

Заживут семьёю одной

Все народы, дружные с ней;

Книга преграждает стеной

Путь врагам, грозящим войной.

Аалы Токомбаев (Пер. с киргизского А, Штейнберга)

Книга

Книга отражает бытие,

Каждой строчкой человека учит.

Смело черпай знанья из нее,

Чтобы в жизни стать творцом могучим.

Ж. Сеитназаров (Пер. А. Волкова)

Размышление перед книжной полкой

«Всем хорошим во мне я обязан книгам».

Максим Горький

Книги, книги! Мои дорогие друзья,

Вас хранит благодарная память моя

С довоенной поры, с незабвенных годов,

Когда был я грозою соседских садов,

Слыл задирой, честили, меня, огольца,

«Арестантом», пошедшим ни. в мать, ни в отца,

Что бы выпало мне, что бы статься б могло,

И куда б, и к чему моё сердце легло,

Что ценил бы я в жизни, любил с той поры,

Если б вы не вошли в мир беспечной игры?

Если б вы не открыли в свой срок предо мной

Горизонты мечты необъятной людской?

Если б с книгой навек мне судьба не дала

Жажду знанья и поиска, жажду добра.

Кто принёс мне его, драгоценный тот дар, —

Пушкин, Колас, Некрасов, Марк Твен иль Гайдар?

Книги, книги! Волшебною силой влеком,

Я читал и смеялся, и плакал тайком.

Те ребячьи года я в душе берегу,

Никогда-никогда позабыть не смогу,

Как домой вас я нёс, как дорогой листал,

Как запоем читал — мать ворчала: «глотал».

На лежанке до третьих сидел петухов

При коптилке над трёпанной книжкой стихов.

Я читал при луне и при свете костров,

Утром ветреным в поле, как пас я коров...

Книги, книги! Любовь моя, радость моя!

Не изведал тревоги счастливее я,

Чем вот эта, что гонит и сон, и покой,

Лишь коснёшься обложки несмелой рукой.

Жжётся память поныне, как пуля в упор:

Враг из школы выбрасывал книги во двор.

Он швырял их в огонь, белобрысый майор,

Точно сердце моё по кусочкам — в костёр.

Обокрал меня лютый, прожорливый зверь:

Сколько горьких потерь, невозвратны теперь,

Встреч с друзьями, под мой не пришедшими кров!

К неоплатному счёту за слёзы и кровь,

Что предъявлен был кату-врагу моему,

Прилагаю и этот. И век не сниму!

Всё, что должен, — свершу, чтоб на нашей земле,

Здесь, где в каждой квартире, где в каждой семье

Книге отдано место, и честь, и любовь,

Этих страшные костров не увидели вновь.

Книги! Мука и радость, с которыми мне

Вдвое легче, но и тяжелее вдвойне.

Я привык разделять ваши думы и боль,

И веселье, и горечь, и гнев, и любовь.

Твёрдо верую: каждый, кто принял душой

Света вашего лучик, пускай небольшой,

Кому влился хоть капелькой ваш непокой,

Не изменит мечте благородной людской.

Нил Гилевич (Пер. с белорусского Н. Кислика)

Книга

В свободный час я — в книжной лавке,

Мне книга — воздух для души,

Она влечёт могучей властью,

Вселенной раскрывая ширь.

И с глазу на глаз с книгой новой,

Как миг, промчится ночь без сна…

Не даром ведь пророки слова

Ходили в лавку Смирдина.

Книг стеллажи подобны раю

Своей манящею красой.

Здесь я такую выбираю,

Чтоб с нею потерять покой

Мне книга — океан бездонный,

С которым слился с давних дней,

И словно жизней миллионы

На свете прожил вместе с ней.

П. Бровка (Пер. с белорусского Н. Кислика)

* * *

Брожу по книжным магазинам,

Лишь выпадет свободный час —

Меня влечёт к томам старинным,

К новинкам тянет всякий раз.

Страницы медленно листая,

Стою, теряя книгам счёт,

И вдруг находится такая.

Что сразу за сердце берёт.

Не расставайся с ней. Дружи с ней.

Листай в ночи, забудь про сон.

Нет, не одну, а сотни жизней

Я прожил, в чтенье погружен.

П. Бровка

* * *

Собрали в книги, словно пчелы в соты,

Чудесные умы чудесный мед.

Глаза слепого им потри — и вот

Он видит солнце и души высоты.

Теперь он мысли ощутит полет,

Поймет людские беды и заботы.

И спросит сам слепца другого — кто ты?!

С очей повязку он ему сорвет.

Благословенное да будет время,

Когда в тревожном счастье откровенья

С Тарасом плачешь ты над «Кобзарем»,

Когда Франко «Огромные сонеты»

Возносят дух… Когда приходит Гёте…

Когда ты светом книги озарен.

Д. Павлычко

Мои книги

Я спросил себя однажды: одинок ли я?

Ведь всегда со мною книги — верные друзья.

Никогда не надоест им говорить со мной

И в часы тревог душевных мне дарить покой.

Мне без книг не научиться, знаний не достать,

Только книги мне помогут человеком стать.

Отыскать помогут счастье, радостные дни:

Книги в жизнь меня выводят — мать, отец они.

Каждая стоит на полке, честно друга ждет.

В чудный мир раскрытой книги всем доступен вход.

То расскажут о прекрасном, то дадут совет…

Так у нас проходят годы дружбы и бесед.

Все равно им: пусть я беден, пусть несчастен я —

Никогда не кинут друга верные друзья.

М. Гафури (Перевод А.Шпирта)

Книга

Когда душа измучится в борьбе,

Когда я ненавистен сам себе,

Когда я места в мире не найду

И, утомясь, проклятье шлю судьбе;

Когда за горем — горе у дверей

И ясный день ненастной тьмы темней;

Когда в печали белый свет не мил,

Когда не станет сил в душе моей, —

Тогда я в книгу устремляю взгляд,

Нетленные страницы шелестят.

Я исцелен, я счастлив, я живу.

Я пью тебя, отрада из отрад.

И слово, мной прочтенное, тогда

Встает как путеводная звезда,

Бесстрашно сердце, радостна душа,

И суета вседневная чужда.

И, вновь рожденный чистою мечтой,

«Спасибо» говорю я книге той.

И, распрямленный верою в себя,

Я вдаль гляжу с надеждою святой.

Габдулла Тукай (Пер. М. Петровых)

Книгоград

В моем шкафу теснится к тому том.

И каждый том на полке — словно дом.

Обложку-дверь откроешь второпях —

И ты вошел, и ты уже в гостях…

Как переулок — каждый книжный ряд.

А весь мой шкаф — чудесный Книгоград.

Когда ты будешь в этот город вхож —

Из Прошлого в Грядущее пройдешь,

Заглянешь в страны и во времена:

Любая книга — время и страна…

Здесь, в комнате моей, из года в год

Все человечество в ладу живет.

Д. Кугультинов (Пер. с калмыцкого Ю. Нейман)

Хлеб и книга

Солнце греет землю, красит небо,

Подступает к окнам белый сад.

Книги рядом с караваем хлеба

В доме на столе моём лежат.

Хлеб и книга. Скрыты в них недаром

Кровь и сок земли, где мы живём,

Их сжигало пламя всех пожаров,

Все владыки шли на них с мечом.

Хлеб и книга, вечные от века,

На столе лежат передо мной,

Подтверждая мудрость человека,

Бесконечность щедрости земной.

К. Кулиев (Пер. с балкарского Н. Гребнева)

* * *

Юноши, не бойтесь трудных книг.

Вы не отстраняйте их с тревогой —

К истине идут крутой дорогой.

Потому не бойтесь трудных книг.

Никогда не бойтесь горьких книг,

Книг неравнодушных и негладких.

Горькие слова правдивей сладких.

Потому не бойтесь горьких книг.

К. Кулиев (Пер. с балкарского Н. Гребнева)

С кем дружить?

Не все друзья верны, — хвалить иных нельзя.

Когда твои дела прекрасны, — на обед

Они к тебе толпой сбегутся, лебезя,

Когда ж карман дыряв, глядишь, их нет как нет.

Ты с книгою дружи, чьи щедрые листы

Ждут взгляда твоего. Она всегда верна.

Пусть ты богат, как хан, пусть без копейки ты —

Не станет изменять, не подведёт она.

Прилежнее склонись челом к страницам книг,

Где каждая строка мёд мудрости таит.

Будь жаден к знаньям, сын! Знай: ты не всё постиг,

Лишь черпая из них твой разум будет сыт.

Оружье это ты не выпускай из рук.

Брани его иль нет — надёжен друг такой.

В обиде на тебя не будет этот друг,

Хоть бросишь ты его, в сердцах махнув рукой.

Будь знанья кунаком. Богат его очаг,

Щедры его дары, густы его сады.

А ты — желанный гость в цветущих тех садах:

Иди и собирай румяные плоды.

Ты книге поверяй свои мечты и жизнь.

Знай: в сердце, не спросясь, врывается поэт.

Ты всем, что на душе, с поэзией делись:

В её улыбке ты на всё найдёшь ответ.

Гамзат Цадаса (Пер. с аварского Дмитрия Кедрина)

Надписи на книгах

* * *

Страница здесь похожа на окно:

Открывшему увидеть мир дано.

* * *

Она покажет мир тебе,

Расскажет о его судьбе.

* * *

Книга — зеркало для мудреца.

В ней видны черты его лица.

* * *

Она полки ведет вперед,

Без боя города берет.

* * *

И верный друг, и гость случайный,

Она тебя поднимет ввысь.

Мир озарит, откроет тайны, —

Ты только слушать согласись!

Она тебе дает

Сокровища, которых

Кинжал не рассечет

И не похитят воры.

* * *

Ослы и те,

Когда б читать пытались,

То в простоте

Ослами бы не звались.

* * *

Пусть этот труд ничтожен, пусть велик,

Но в нем язык отцов и твой язык!

* * *

Увидеть можем мы лишь на страницах книг

И осень, и весну в один и тот же миг.

Расул Гамзатов (Пер. с аварского Н. Гребнева)

* * *

Что, в сущности, буква и цифра? Не глаза ли два,

Которым открыта вся суть естества?

* * *

Тому, кто учён, не читающий книг — не чета.

В своём неразумье он хуже скота.

* * *

Нам сладостно мудрые книги читать многократно

И дружбу водить с мудрецами приятно.

* * *

И умные книги читая, умнее не стать

Глупцам, не сумевшим себя обуздать.

* * *

Вещей постигающий сущность мудрец-книгочей

Не станет вести неразумных речей.

Валлювар (Пер. с тамильского А. Ибрагимова)

* * *

Так жизнь моя становится всё проще,

И вот при мне остались, наконец,

Лоз виноградных, может быть, десяток

И том моих излюбленных стихов.

И никогда меня не покидают,

А значит — любят: ветер и луна.

* * *

Жилище тесно, словно дом улитки,

Но вкруг него — природы чудеса.

Стены четыре, а на стенах — книги,

В них мысли старика погружены.

И мнится мне, что я один на свете

Способен жить без мелочных страстей.

Ким Су Чжан (Пер. с корейского А. Ахматовой)

* * *

Скитальческая молодость прошла,

Вернулся я под сень родного дома,

Где десять тысяч мудрых книг хранится —

Источник радостей непреходящих.

Что перед ними суетное счастье

Веселья буйного и славы жалкой?

Ли Хван (Пер. с корейского А. Жовтиса)

* * *

Наконец-то

Я новую книгу купил.

Читал, читал

Далеко за полночь.

Эту радость трудно забыть!

Исикава Такубоку

* * *

В мире скорби, где правят жестокость и ложь,

Друга преданней книги едва ли найдёшь...

Затворись в уголке с ней — забудешь о скуке,

Радость истинных знаний ты с ней обретёшь.

Абдуррахман Джами

Читаю книги

Возвратился к Яньси Лу Фан-вэн,

Не сотрёшь седину с головы.

Весь заваленный свитками книг,

Одиночества не замечаю;

Остывает пшеница в котле

И похлёбка из дикой травы,

Но хозяин забыл про еду —

Том за томом — читаю, читал...

Пять повозок старинных томов

Мне вместить бы в лачугу мою,

И не только до слова прочесть,

Но исправить неверные знаки.

Я читаю взволнованно вслух,

А потом, прослезившись, пою.

Я стараюсь с бамбука списать

Иероглифы «Трипитаки»...

Мне с иных языков на родной

Много надобно переложить,

До зари не гашу фонаря

И от книг не могу оторваться,

Открываю окно — снегопад,

Кто бы знал, как мне хочется жить!

Семь десятков — удел не плохой,

Но ещё бы прожить лет двенадцать...

Я бы хранилищах мог отыскать

Много книг, что забыты давно,

Гость пришёл и трунит надо мной, —

Да и вправду — к чему мне гордиться?

Видно, всё одному не объять,

Видно, мне умереть суждено,

Даже пыли с томов не стряхнув,

Не найдя самой нужной страницы...

Лу Ю (Пер. с китайского И. Голубева)

Афоризмы

Желанное счастье послушно тому лишь,

Кто ясному разуму чутко послушен.

Всё трудное — лёгким в учении станет,

Коль будешь с хорошею книгою дружен.

Не гордись пустой хвалою, никогда льстецам не верь,

Коль осмеянным не хочешь жить да каяться весь век.

Плачет, словно об увечье, о невежестве своём

Оттолкнувший в детстве книгу и заблудший человек.

Носир Хисроу (Пер. с фарси М. Петровых)

Ещё на тему книг в постах блога:

Книги и война: 30 стихотворений

75 стихотворений о чтении и читателях

40 стихов о чтении ребёнку в семье

День чтения

Судьбы домашних библиотек и книг в современной России

К Международному Дню книги и авторского права. Среди книг

Ода книге

День книги

Свеча горела: Рассказ о нашем будущем без книг и любви к чтению

Никто не хотел читать

Есть ли будущее у книги?

Самые интересные факты о книгах

Среди книг К Международному Дню книги и авторского права

Такая разная книга…

Самые необычные книги в мире

Всемирный день книги, или Книга как машина времени!

Книги рядом с нами, книги вокруг нас

Библиотека без книг, библиотека ли?

Воспоминания, навеянные чисткой книг

Страницы

воскресенье, 23 апреля 2023 г.