55 стихотворений о Пискарёвском кладбище

8 сентября — день памяти и скорби для ленинградцев-блокадников. 80 лет с начала блокады. С падением 8 сентября 1941 года Шлиссельбурга Ленинград оказался блокированным с суши. С этого времени началась почти 900-дневная осада Ленинграда... В суровые дни блокады умерло от голода более 600 тыс. человек. Разные исследования последних лет позволили назвать цифру в 1 миллион 200 тысяч погибших. Кто-то вообще называет три миллиона. Блокада оставила страшную память о себе множеством братских могил, главной из которых стало Пискарёвское кладбище — самое большое в мире, созданное в годы войны. В память об этой дате предлагаем почитать стихи о Пискарёвке.

На Пискарёвском кладбище

Тишина морозного предела

на исходе солнечного дня…

Понял вдруг — в душе не отболела

вся печаль, вошедшая в меня.

Реквием качался над берёзами

и кружил над миром, словно снег.

Видел я — смахнул украдкой слёзы

старый незнакомый человек…

Время здесь переплетает тропы,

и в глаза друг другу смотрим мы.

Братские могилы — как сугробы

той далёкой роковой зимы.

Очередь за хлебом спозаранок.

Как пушинка, девочка легка.

Шрамами бегут следы от санок,

полосуют белые снега.

И над разведёнными мостами

самолётов ошалевших рёв.

Окна перечёркнуты крестами.

Мёртвых хоронили без крестов…

Мы стояли под свинцовым небом,

я — и тот, кто это пережил…

И старик кусок ржаного хлеба

тихо на могилу положил.

В. Шлёнский

На Пискаревском кладбище

Из разных краев приезжают сюда:

Из Омска, из Тулы, из Гродно.

И флаг Государственный здесь навсегда

Приспущен в знак скорби народной.

Не ветер, а Время колышет его.

Всего на граните не высечь ...

Из рода тут нет у меня никого,

Из близких —

Четыреста тысяч.

А. Богданович

Пискарёвские плиты

Под шелестом опущенных знамен

Лежат бок о бок дети и солдаты

На Пискаревских плитах нет имён,

На Пискаревских плитах только даты

Год сорок первый…

Год сорок второй…

Полгорода лежит в земле сырой.

Они на поле боя полегли,

Сгубило их войны жестокой пламя.

Но все непобеждёнными ушли!

И потому они навеки с нами.

Год сорок первый…

Год сорок второй…

Они ушли, живых покинув строй.

Безмолвны пискарёвские холмы,

Земля осенним золотом покрыта.

Но холод той прострелянной зимы

Живёт в суровых плитах из гранита.

Год сорок первый…

Год сорок второй…

Сегодня — бой и завтра тоже — бой.

Горит, сверкая, солнце в высоте,

Плывёт в просторы голубого неба,

А на гранитной розовой плите

Лежат цветы, лежит кусочек хлеба.

Год сорок первый…

Год сорок второй…

Хранит их память город над Невой.

В. Суслов

Слово матери

На Пискаревском кладбище, где похоронено более 470 тысяч ленинградцев, погибших во время фашистской блокады, высится монумент Матери, который олицетворяет собой и Родину, и скорбящую женщину-ленинградку. Сотни людей приходят сюда ежедневно. И, как бы всматриваясь в их лица, Мать ведет с ними безмолвный разговор.

Я ни ночью, ни днем

Не смыкаю уставших очей.

Но стоять в карауле

С гирляндой цветов

Не устану:

Мать

Не может устать

Над могилами павших детей,

Как не могут года

Залечить

Материнские раны.

Тем,

Кто в этих

Бескрайних могилах лежит,

Не слышны

Ни людские шаги,

Ни мелодии траурных маршей.

Затяжные дожди или зимняя стынь —

Не страшны.

Горько только одно,

Что Победы не видели нашей.

А Победа пришла

В переливах цветов полевых,

С пламенеющим флагом

На черной коробке рейхстага.

И одна из дорог

Начиналась к Победе от них —

Тех, что встали за город

И долг

Не считали отвагой.

Не устану следить,

Чтобы Вечный огонь

Не погас,

Чтоб его лепестки

Не задули ветра ненароком.

И в грядущих столетьях

Ему полыхать —

Как сейчас,

И к нему никогда

Не кончаться людскому потоку.

Я смотрю на людей,

Протекающих мимо огня:

Сколько грусти в глазах,

Сколько светлой печали

На лицах!

Как мне больно за тех,

Кто идет,

Не взглянув на меня,

Кто не понял еще:

Здесь нельзя торопиться.

Здесь куда-то спешить

Никому не даются права:

Ни своим, ни гостям,

Ни рабочему, ни президенту...

Не жалейте минут

Постоять здесь,

Вникая в слова,

Что со здешних камней

Словно скорбные руки

Воздеты.

Пусть в людские сердца

Перельется с гранитной стены

Эта строчка:

«Никто не забыт, и ничто не забыто».

В этой клятве живых

Не вернувшимся с прошлой войны —

Приговор наперед

Всем, в ком жажда войны

Не убита.

Чтоб опять по планете

Метели войны не мели,

Людям память нужна,

Как бы трудно

Им ни было с нею.

Людям память нужна,

Чтоб беду

Отвести от Земли

И, вставая за это,

Быть зорче, сплоченней, мудрее.

Помню,

Гость иностранный

Однажды держал монолог.

Он погибших жалел,

Но смотрел на могилы

С укором

И с открытой досадой

В конце убежденно изрек:

— Выло б меньше потерь,

Если б власти

Оставили город.

И, в пример называя

Известных столиц имена,

Вспоминал,

Как бескровно снимались

Другие осады.

Одного не сказал:

Чем бы кончилась эта война,

Если б не было Бреста, Одессы,

Москвы, Сталинграда?

Если б здесь, на Неве,

Прикрывая Россию собой,

Ленинград не поклялся

Погибнуть в борьбе,

Но не сдаться?..

Тут за участь планеты

Гремел

Нестихающий бой.

За весну сорок пятого

Падали в снег

Ленинградцы.

И с печальных могил,

Вспоминая о битве былой,

Я взываю сегодня

От имени тех,

Кто не дышит:

Люди!

Встаньте за жизнь

И за звездную синь над Землей,

Чтобы Землю —

Наш дом —

Не засыпало мертвой золой,

Чтобы небо над ней

Оставалось

Надежною крышей.

Ю. Воронов

Поле печали

Здесь печаль народная живет,

Слышит звуки скорби небосвод.

Слышат камни, вечные холмы

В цвете лета, в серебре зимы.

Здесь твои, блокадный Ленинград,

Дети безымянные лежат.

Матерью поднявшись на гранит,

Родина с венком в руках стоит.

У нее, великой, на виду

По Тропе Молчания иду.

Все холмы, холмы — не сосчитать:

Скольких ты похоронила, Мать!

А. Чепуров

Осень на Пискаревском кладбище

Проливная пора в зените,

дачный лес

почернел и гол.

Стынет памятник.

На граните

горевые слова Берггольц.

По аллеям листва бегом...

Память в камне,

печаль в металле,

машет вечным крылом огонь...

Ленинградец душой и родом,

болен я Сорок первым годом.

Пискаревка во мне живет.

Здесь лежит половина города

и не знает, что дождь идет.

Память к ним пролегла сквозная,

словно просека

через жизнь.

Больше всех на свете,

я знаю,

город мой ненавидел фашизм.

Наши матери,

наши дети

превратились в эти холмы.

Больше всех,

больше всех на свете

мы фашизм ненавидим,

мы!

Ленинградец душой и родом,

болен я Сорок первым годом.

Пискаревка во мне живет.

Здесь лежит половина города

и не знает, что дождь идет...

С. Давыдов

Пискаревка

Холмистая земля в оцепененье,

Но в горестной и скорбной тишине

Звучит гранит. Звучит как обвиненье,

Как вечное проклятие войне.

Нет, не сотрутся буквы на граните,

И шаг идущих медленен и тих,

И тянутся невидимые нити,

Связующие мертвых и живых.

М. Головенчиц

* * *

Из сотен тысяч, что на Пискарёвском,

Живыми я совсем немногих знал,

И в простыне, обвязанной верёвкой,

Я никого в районный морг не сдал.

(Мы дедушку на Охте схоронили,

Хоть путь туда был труден и далёк,

И за могилу хлебом заплатили,

Отдали всей семьи дневной паёк.)

Но каждый год с букетиком багряным

Я прихожу в блокадный мавзолей,

Где спят полмиллиона безымянных,

Мне незнакомых, но родных людей.

Я вместе с ними хлеб делил и горе,

Одним блокадным воздухом дышал.

Я вместе с ними с лютой смертью спорил,

Отчаянье и слабость побеждал.

И вместе с ними мог бы там лежать я,

Снарядом или голодом сражён,

Как миллион моих сестёр и братьев,

В бессмертие ушедший миллион.

Они терпели всё не за награду

И славою не грезили тогда.

Они отдали жизни Ленинграду,

Чтоб Ленинград не умер никогда.

А. Молчанов

* * *

Прорастает прах берёзками —

Жизнь сквозь смерть, нектар сквозь яд.

На берёзах Пискарёвского

Фотографии висят.

Над землёй могильной стылою

Из берёзы чей-то взгляд,

Будто взятые могилою

Из неё на нас глядят.

Взгляд суровый, осуждающий,

Взгляд-укор, зрачки в зрачки:

«Что ж вы сделали, товарищи?

Как могли вы, земляки? —

Всё предать, за что погибли мы:

Город, Ленина, страну,

Строй, что выстоял незыблемым

Даже в страшную войну.

С чем вы к нам теперь приходите?

С покаяньем за позор?

И в смущении отводите

От могилы скорбный взор.

Или крах всего заветного

Зависть в душу вам вложил? —

Зависть к павшим, кто до этого

Поруганья не дожил».

А. Молчанов

* * *

Могил пискарёвских внушительный строй.

Неправда, что здесь тишина и покой!

Здесь мёртвые звуки врываются в уши.

Сердца опаляет пожаром минувшим.

А мозг леденит тот блокадный мороз,

И щиплет глаза от непрошенных слёз.

И если послушать, то можно услышать,

Как шепчут могилы: «Приказано выжить!»

А. Молчанов

На Пискаревском кладбище

Павшим в блокаду — вечно живым

Шуршание листьев железных в венках...

И шепот березовых листьев...

Здесь слава и скорбь обнялись на века

Под небом простреленным, мглистым.

Суровый, шинельного цвета, гранит,

Знамена из камня — недвижны...

О вас, ленинградцы, гранит говорит,

Отдавшие жизни — для жизни!

Пурга по могильным траншеям мела.

Глубь горя попробуй измерь ты!

Бессмертны герои: их смерть умерла

До их героической смерти!

Их твердости вечно завидуй, гранит,

Таким в испытаньях ты не был.

Горою мучений и счастья лежит

Кусочек блокадного хлеба!..

Они и доныне под камнем не спят,

Их сны и теперь неспокойны.

Ты слышишь их голос, их гнев, Ленинград, —

Устами их прокляты войны!

Покуда живут еще мира враги

И смерть упакована в тонны,

Здесь нету могил и не будет могил —

Здесь мужества бастионы!

И. Демьянов

На Пискарёвском кладбище

Митинг на кладбище Пискарёвском…

Сколько машин, поражающих лоском!

Люди из них вылезают вальяжно

И к монументам шествует важно.

Люди, блокадными месяцами

Здесь не жившие…

Люди, с зарытыми здесь мертвецами

В бедах не бывшие…

Их называют отцами

Так вот — отцами!

Кто-то из них произнёс торовато

Слово, —

Мол, память вечна и свята.

Бились в руках его, как мотылёчки,

Ветром колеблемые листочки.

Люди, как водится при ритуале,

Скорбно на грудь подбородки роняли.

А за цепочкою милицейской

Не по обязанности фарисейской

Зябли в толпе старики и старухи,

Вырвавшиеся

От смерти-косухи…

Знали они, что под этими плитами,

Нынче цветами надёжно покрытыми,

Где-то их близкие, где-то их дети,

Где-то их Маши, где-то их Феди…

И потому они словно не слушали,

Только могил лишь

Касалися душами.

Падали слезы, почти незаметные,

Здесь на страдания несусветные.

…Автомашины, как стадо бизонов,

Вдоль прикладбищенских

Чахлых газонов

Двинулись, унося именитых,

Не знаменитых, не знаменитых…

Тихой толпою, сплочённые тайной

Жизни и смерти,

К остановке трамвайной

Шли горожане святыми местами,

Отгородившись от неба зонтами.

О. Шестинский

Раздумье

… Пискаревское кладбище —

для меня не могилы и камни,

это братья мои, пока жив я — живые они.

С ними я говорю,

они просто мне машут руками,

называют по имени,

как когда-то в блокадные дни.

В сорок первом

на майском параде я шел вместе с ними,

были женщины в платьях цветных,

с красной розой бумажной в руках...

В мае сорок второго

заступами стальными

рыли братские ямы для них второпях.

Двадцать лет между нами —

огромное ровное поле,

мы по-разному смотрим уже на десятки вещей,

но незыблемо вечны,

как арифметика в школе,

наша совесть,

и честность,

и верность Отчизне своей.

— Под землею лишь корни,

корень влажный и темный,

он касается рук наших, глаз и груди...

Расскажи о земле,

о теплой, зеленой, огромной,

ведь доходят до нас

лишь малою каплей дожди.

— Что сказать о земле? Она вся такая, как ранее:

в соловьиных захлебах,

в черемуховой пурге...

Горы кажутся синими,

когда в предрассветном тумане;

травы кажутся нежными,

когда их сжимаешь в руке.

В белых звездах трава —

зацветает в траве земляника,

братья майского солнца,

жужжат золотые шмели,

долу клонятся маки по ночам от совиного крика,

зреет мёд молодой — это сладкие слезы земли.

Над зеленой землей небеса голубые на диво,

В листьях, росах, цветах отразилась голубизна, —

потому-то земля

так неправдоподобно красива:

ни живыми, ни мертвыми

позабыться не может она.

Родниковые воды пробуждают и ветки сухие,

словно сердце, звенят,

слышат люди и птицы их звон...

Воду в пригоршню взял —

И в горсти ощущаю Россию;

в поле встал —

и Россия с четырёх обступает сторон.

Нету рек на земле

ни молочных и ни медовых;

нет озер на земле,

полных сладкого киселя;

и на русских равнинах, осиянных зарёй и суровых,

как и прежде, в нелегких заботах рожь рожает земля.

Пусть дожди донесут в глубину вашей

братской могилы,

что прекрасна земля

в шуме трав, криках птиц,

беге рек...

Мы, живые соратники ваши,

всею сущею силой

оградим эту землю от дьявольских козней навек.

Будут братские чаши ходить на пирах у любимой,

будут братские песни раздаваться среди тишины,

и последней баррикадой,

непреодолимой,

встанут братские ваши могилы

на дороге войны.

О. Шестинский

На Пискаревском кладбище

На Пискаревском кладбище я не был.

Боюсь его просторности, боюсь.

Боюсь, что я слезами изольюсь

Под тишиной, остановившей небо.

Иду к нему всю жизнь, несу — всю грусть.

На Пискаревском кладбище я не был.

Все думаю уже в который раз —

Прибавка хлеба мой продлила час

Не потому, что больше стало хлеба,

А потому, что меньше стало нас.

На Пискаревском кладбище я не был.

Почти что был, я должен бы лежать,

Когда б последним не делилась мать.

Но что же я теперь такого сделал,

Чтобы живым достойно здесь стоять?..

Простор и дымка музыки...

Молчишь.

Холодные ладони мнешь до хруста —

Вокруг земля засеяна так густо,

Что зябко от того, на чем стоишь...

Что вырастет на этом скорбном поле

Из сотен тысяч горестных семян?

О, всходы гнева,

Всходы русской боли,

Огни неугасающие ран!..

О. Цакунов

Прости, Ленинград...

Я в море людском

Иду Пискарёвкою снова,

Где Вечная Скорбь

Торжественна так и сурова.

И горе, и гнев —

Мне с ними вовек не расстаться!

Шепчу, побледнев:

«Простите меня, ленинградцы...»

Кладу я в тиши

Цветы на гранитные плиты.

А брат мой лежит,

Под самым Берлином зарытый!

Мечтал он, солдат:

«Как только добудем Победу —

Тогда в Ленинград,

Хоть на день, но все же приеду».

А люди идут,

И нет в этом море отлива!

У всех на виду

Стою в стороне молчаливо.

Стою, как солдат,

За брата принявший награду!

Прости, Ленинград,

Что не был с тобою в блокаду.

О. Чупров

Памяти отца

Я в море людском

Иду Пискарёвкою снова,

Где вечная скорбь

Торжественна так и сурова.

…Слезинка дрожит,

Как в прошлое тоненький мостик.

Отец мой лежит

Не здесь, а на сельском погосте.

Он был рядовым,

Под Питером насмерть сражался.

Остался живым

Да вот ненадолго остался.

Но смог он, солдат,

Мне город вручить, как награду!

…Прости, Ленинград,

Что не был с тобою в блокаду.

О. Чупров

* * *

Забыть нельзя разорванное небо,

Друзей своих могильные холмы,

И каравай простреленного хлеба

В хозяйственных ладонях старшины...

Забыть нельзя! Ужели мы забудем?

Уж слишком много испытали бед.

И неспроста в огне военных буден

Мы поседели в восемнадцать лет.

Простор и дымка музыки… молчишь.

Холодные ладони мнёшь до хруста —

Вокруг земля засеяна так густо,

Что зябко от того, на чём стоишь.

О. Цуканов

Пискарёвцы: 470 000

Их без фамилий,

Имен, чинов

Вокаменили

Сюда, в Число.

Шеренги в камне

Тесней живых.

И полшага мне

До голых цифр.

На всех дыханьях

С безвестных губ

Взлетает камень —

Гранитный куб,

Но цепью с камня

Звенят нули,

Не отпуская

От всей земли.

Незарываема

И черна

На всех окраинах

Тень Числа.

Чем отогреться

Родной земле?

Ступнями детства

И я в Числе.

Мерцать увязла

В песке Числа,

В корнях славянства

Моя чухна.

Мы одолеем

В бою честном

Не лишь уменьем,

Но и Числом.

Звезда над крышей

Чистым-чиста,

И ты не выше

Сего Числа,

Где вой голодных

Тревог ночных

Ведет на отдых

Моих родных.

Р. Винонен

Братское кладбище

Валы земли, могильные валы,

Одетые в холодные граниты,

Под вами кости чисты и белы,

Над вами звезд полуночных зениты.

Где были прежде стылые поля

Для тех, чьё имя Братская могила,

Холодные объятия земля,

Сопротивляясь, нехотя раскрыла.

В земную твердь вгрызался аммонал,

Ползли машины тел заледенелых,

Никто над ними слезы не ронял

И не склонял голов, от горя белых.

Немых могил печальные ряды.

Здесь целый мир надежд, желаний, мнений,

Зарыт в земле урок для поколений,

Бездарности и подлости следы.

Закрыты рвы, горит под ветром газ,

Стоят на страже статуи слепые

И снова много, очень много нас,

Мы снова ждем, доверчиво–живые…

От стран чужих сюда несут венки,

У входа караулы каменеют,

А старики, их мало, старики,

Не помня зла, о прошлом сожалеют…

П. Войцеховский

* * *

Моя родня лежит на Пискарёвке.

Мои друзья живут на Пискарёвке.

Как в жизни тесно всё переплелось:

Огонь и снег, и смех, и горечь слёз.

Друзья звонят, зовут к себе меня.

Я думаю: меня зовёт родня…

Напившись чаю, ухожу пешком,

Хрущу осенним молодым снежком…

В дни мира, так же, как и в дни войны,

Ясны бывают ночи и темны.

Я не стираю талый снег с лица...

Проспект широк — и нет ему конца.

Дома, собой былое заслоня,

Глазами жизни смотрят на меня.

Н. Полякова

* * *

...А на Пискаревском кладбище

музыка из-под земли.

Из-под этих

чудовищных гряд

С указаньем блокадных дат.

Здесь покоятся родные мои:

Тетя Даша,

тетя Таня,

Сестры Вера и Валя,

Маленький племянник Боря

И бабушка

Настасья Филипповна —

Совсем по Достоевскому,

Но так ее звали.

К моим башмакам

Красные листья

прилипли,

Как знаки печали

И горя...

— Говорят,

здесь тысячи и тысячи

Погибших от голода

ленинградцев?

— Тысячью меньше,

тысячью больше...

Душно от равнодушья!

Ведь даже одна

Человеческая жизнь —

Это целый мир,

О котором плачут

Высокие звезды

В морозном небе

Длинными и сухими лучами...

Слово было вначале...

«Даже слез не пролить,

Вымерзли слезы-то, милые...)

Детей,

разучившихся говорить,

Позабывших свои фамилии,

Вырывали

Из блокады,

Отправляли

В дальние дали,

Встречали

В Ишиме и в Краснодаре.

Я видела тетрадь,

Предназначенную для арифметики,

С именами детей,

не умевших играть,

Дичившихся тех,

кто хотел накормить

и согреть их,

Еще не понимавших,

Что Родина —

им единственная мать...

Одних привезли

и вычеркнули из тетради...

— Уж лучше бы там,

Со своею родней,

в Ленинграде...

И на вечные веки

Остался на кладбище

местном

Малый холмик,

Под которым

ребенок лежит

неизвестный...

Других,

повздыхав,

унесли сердобольные тети.

Назвали по-своему,

вынянчили...

Как вы сегодня живете?

Ребенок,

солдат,

Человек,

победивший блокады и войны,

На теплой планете людей,

Где опять неспокойно?

Рдеют на месте балок и рвов

Красные ливни

красных цветов.

Шапку сними,

зубы сожми,

стой!

Слышишь,

близких твоих —

из-под земли

стон?!

В ночной бессонной тишине

Он отзывается во мне:

— Не быть войне!

Н. Полякова

* * *

В соседях ближних, в землях дальних

Сильнее слов любых гремит

Молчание мемориальных

Гранитных пискарёвских плит.

С. Орлов

На Пискаревском кладбище

На Пискарёвском — тишина.

Я ухожу к автобусной стоянке.

Лежат погибшие.

И вечная, одна,

Застыла мать с лицом славянки.

И все, столпившись, на нее глядят,

Прищурившись от солнечного света…

Медлительна минута эта,

И птицы через кладбище летят.

А. Шевелев

На Пискарёвском

Непокоренной музыке внимаю…

И, вроде бы обыденность храня,

Спокоен лик седого дня,

Но, глядя на отца,

Я замечаю:

Что бледность лиц у Вечного огня

Почти незрима в отсвете кровавом…

К могилам братским спустимся без слов,

Где безутешен дождь,

Где у венков

Озябший ветер

Припадает к травам

И раздувает угольки цветов…

Ю. Шестаков

* * *

В День Победы Пискарёвский чистый

От салюта небосвод дрожит.

На могиле у цветов душистых

Ломтик хлеба чёрного лежит.

Приходила дочь к погибшей маме.

От цветов ложился алый цвет

На кладбищенский холодный камень,

Воскрешая боль военных лет.

И смотрели люди, цепенея,

На кусочек хлеба, на цветок.

Сердце билось чаще и больнее.

Словно метроном стучал в висок.

Л. Перцева

* * *

Когда по Пискарёвскому хожу

И слышу эхо собственного шага,

В мечтах я в Красной армии служу

И с ней иду упорно до Рейхстага.

Дробится сердце, как в листве заря,

Лишь целому ему бороть стихии,

Постигшему, что служат не царям,

А Божией избраннице — России.

В. Ефимовская

Пискарёвское кладбище

Мы шли и смотрели на плиты гранита,

Мы знали: никто никогда не забудет, —

Как голодом были в блокаду убиты

И дети, и взрослые — русские люди.

Мы память хотели почтить посещеньем,

Минутой раздумий, минутой молчанья…

Нам воздух апрельский казался осенним,

И всё в нём дышало — тоской и печалью…

А рядом деревья простёрли до неба

Не ветви, а руки, и жадно просили,

И ждали, как манну небесную, хлеба,

Которого много теперь у России…

Нас небо густыми дождями поило, —

Как будто, решило разбавить то море —

Из слёз, и из горя, — что в каждом бурлило,

И выплеснуть было готово на волю…

И мы отступили на время под крышу,

Где дети столпились, увлёкшись рассказом,

Где каждый, быть может, впервые услышал:

«Погибли от голода» — страшную фразу…

И тут, невзирая на дождик и маму,

Девчушка к гранитной плите подбежала,

И, что-то достав, второпях, из кармана,

Рукой осторожно к могилке прижала…

…А капли стекали по веткам и лицам,

И дождь барабанил — уже где-то рядом,

Он принялся жадно клевать, будто птицы,

Конфеты, которых умершим — не надо.

В. Кузнецов

На Пискарёвке...

Мы вновь на Пискарёвке вместе с мамой.

В торжественном убранстве Ленинград.

Сегодня праздник, светлый самый-самый…

Вот только в горле — ком стоит с утра…

На Пискарёвке — белые березы,

Как души тех, кто не сумел дожить.

А мама плачет, утирая слезы,

На снег кусочек хлеба положив.

Она вдруг окунулась прямо в детство,

Украденное страшной той войной.

И никуда от этого не деться —

Накрыла память горькой пеленой.

Бомбежки, вой сирен, стальное небо,

Глазницами зияют этажи…

И крохотный, скупой кусочек хлеба,

Который равноценен слову «жить».

В последний путь на саночках увозят

Родных, соседей, маленьких подруг…

Скрипят, скрипят проклятые полозья,

Перекрывая метронома звук.

Все выдержали, вынесли, сумели!..

Но ведь…какой чудовищной ценой…

На Пискарёвке тихо стонут ели,

И студит щеки ветер ледяной.

Давай мы просто помолчим и вспомним

О тех, которых не вернуть уже.

По ним сегодня «Реквием» исполним

И в памяти, и в сердце, и в душе.

Нет, ничего мы не забудем, мама!

Ни мы, ни те, кто будет после нас.

Сегодня праздник…светлый…самый-самый,

…А слезы градом катятся из глаз…

Н. Смирнова

Пискарёвка

Над траурным полем приспущены флаги.

Сюда мы идем, как по зову присяги.

Плывут над могилами скорбные звуки.

Пришли на свидание дети и внуки.

Обычно здесь больше людей с Пискаревки,

Живущих в пределах одной остановки.

Здесь многих — кончина, и многих — начало,

И память сюда ленинградцев собрала.

Застыла старушка в печальном поклоне,

Кусочек краюшки в дрожащей ладони.

И в зной, и в морозы приходит упрямо

И шепчет сквозь слезы: «Прости меня, мама».

Вы молча гвоздики на холм положите,

Где черные даты на сером граните.

И верьте: священные эти могилы —

Источники нашей надежды и силы.

Совсем поседели блокадные дети,

А многих давно уже нету на свете.

Но те, кто остались, пусть верят и знают,

Что Родина-Мать их покой охраняет.

О. Павлихин

Встреча на Пискарёвском

Я презираю слёзы у мужчин.

Но было — сам от слёз не удержался,

Когда на Пискарёвском повстречался

Среди могил рыдавший гражданин.

Он родственников тут не хоронил,

Но с горем был знаком не понаслышке.

Войной мобилизованный мальчишка

К ровесникам на встречу приходил.

На серых плитах — только два числа.

Нельзя без слёз смотреть на эти даты:

Здесь спят двадцатилетние солдаты,

Сюда их всех блокада созвала.

Плачь, ветеран, не вытирая глаз,

Я в слабости тебя не упрекаю,

Печаль твою всецело разделяю,

Бессмертие и скорбь сроднили нас.

В. Сивяков

Пискарёвка

Трепещет рыжий огонёк,

Лежат гвоздики ало…

Здесь сотни, тысячи дорог

Бомбёжка оборвала.

И сотни, тысячи надежд

Здесь навсегда застыли,

На них обстрел поставил крест,

Их снайперы убили.

Здесь сотни бантиков и кос,

И непрочтённых книжек,

Несорванных ромашек, роз,

Невыросших мальчишек.

Здесь сотни, тысячи сердец,

Ещё неотмечтавших,

Не видев свадебных колец,

Ещё любви не знавших.

Их сватали мороз и снег

С пургою ледяною

И привели сюда навек

Той лютою зимою.

Здесь песня сбитая молчит,

И скрипки, и органы...

Тут боль моя кровоточит

Из незажившей раны.

Э. Нечаева

Святые камни Пискарёвки

Святые камни Пискарёвки —

Печаль, одетая в гранит.

Блокада, как петля веревки,

Смертельным голодом грозит.

Полмиллиона ленинградцев —

Непокорённые … лежат.

Нам легче умереть, чем сдаться.

И … отстояли Ленинград.

Святые камни Пискарёвки —

От скорби в жилах стынет кровь...

Здесь навсегда солдат с винтовкой

Окаменел... не дрогнет бровь.

С годами боль утрат остыла.

Молчат могильные холмы...

Но забывать о том, что было,

Мы не должны… мы не должны.

И память о годах нелёгких

Мать-Родина всегда хранит...

Святые камни Пискарёвки —

Печаль, одетая в гранит.

Э. Новиков

Пискарёвка

Огонь дрожит, как на ветру листовка,

Шеренги вставших липовых аллей.

Кричит во мне доныне Пискарёвка

Непостижимой правдою своей.

Как боль сердец, как все людские всхлипы,

Та правда до предела жестока:

Дать человеку полкило олифы

И клея килограмм… для доппайка.

И тяжелеет взгляд, куда ни гляну,

И рядом лист, как воплощенье бед,

Где маленькая Савичева Таня

Нам сообщает: «Савичевых нет…».

Их было десять, живших раньше, десять!

И строки потрясающих замет:

Когда кто умер — день, и год, и месяц —

И снова крупно: «САВИЧЕВЫХ – НЕТ!».

Огонь дрожит, как на ветру листовка,

И мать с венком, как символ матерей.

Живет во мне отныне Пискарёвка

Непостижимой правдою своей.

Когда эфир клокочет неустанно

Зловещим ощущением беды,

Я думаю о Савичевой Тане,

О килограмме клея для еды.

Л. Литвиненко

На Пискарёвском кладбище

Торжественно-широкою волною

Течёт над полем музыки наплыв

И скорбным залпом, болью чувств тугою

Роднит того, кто мёртв и ныне жив.

Не монумент и не огонь над чашей,

Не в камне торжество суровых слов —

Записки Тани ранят сердце наше

И необъятность низеньких холмов.

Здесь нет того, чем кладбища богаты, —

Уют деревьев, жаркий щебет птиц —

Блокады жертвы. Павшие солдаты.

Над ними небо, небо без границ.

И. Цыбульская

На Пискарёвском кладбище зима

Зима над вами, и хоралов

минор застуженный затих…

Под белоснежным покрывалом —

могилы, мрамор, белый стих.

…Не замерзайте, — вас прошу я, —

не уступайте холодам;

когда метели забушуют,

своё вам сердце я отдам.

Оно лишь капля в океане,

а больше дать я не смогу,

но пусть хоть каплей меньше станет

в неисчислимом том долгу.

А. Озеров

На Пискарёвском кладбище

Не холмики — высокие поля…

Не холмики — высокие поля.

Блокадный год на плоской грани камня.

Как говорится, пухом вам земля,

А в наших душах не померкнет память.

Блеснут росинки — или капли слёз?

В молчанье скорбном тополя и клёны.

И ветви зеленеющих берёз

Склонились в сострадательном поклоне.

Бушует пламя вечного огня,

А рядом с ним не умолкают птицы

И, голосами детскими звеня,

Жизнь открывает новые страницы!

Н. Юдина

Земной поклон

Я преклоняю низко голову свою

Пред Вами, дорогие Ленинградцы,

Вы, беззаветно павшие в бою,

Легендой вечности смогли остаться.

Как враг хотел стереть с лица земли

Любимый город, что в кольце блокады,

Но победить народ наш не смогли:

Ни смерть, ни голод, ни снаряды.

И до сих пор никто не позабыл,

Какой ценой была снята блокада.

Поклон вам всем, кто жизни не щадил

И шел на смерть во имя Ленинграда.

Дожди у плит могильных слезы льют,

Им не забыть суровых дней солдатских,

Багровые метели песнь поют,

И ветры воют на могилах братских.

Скорбь безутешна, рана глубока,

Боль на душе, щемящая тоска

По тем, чью жизнь блокада унесла.

Наш долг святой — любовью, добротой,

Теплом согреть израненных душой.

Прекрасен подвиг испытавших ад.

И в нем твое бессмертье — Ленинград!

Л. Шахова

* * *

Пискарёвка. Девятое мая...

Столько лет с того самого дня...

Я пришла на свидание с мамой...

Мама милая, слышишь меня?

Этот день, что вошёл бедою,

Мог иной обернуться судьбой.

Ты ушла, может, я не стою

Но должна стоить жертвы той.

Различая мой детский лепет,

Ты не ела, а лишь пила,

Ты последним делилась хлебом

Для того, чтобы я была.

Этим хлебом, последним, малым,

Я живу, я дышу теперь.

Мне его не хватало, мама,

Но он так был нужен тебе.

Наклоняясь в малышке сонной,

Ты дыханием мерила день...

Протянуло ладони солнце,

Уронила берёза тень.

Пискарёвка. Девятое мая.

Над могилами сердца стук.

Я пришла на свидание, мама,

А со мною мой сын, твой внук.

В. Медведева

Пискарёвка

Пискарёвка… Бывшие задворки

Ленинграда — лес, луга, река…

Ты вошла невыразимо горько

В память человечью на века.

На былых купеческих угодьях

Столько братских вырыто могил!

Призрак лет блокадных тихо бродит

Тенью без надежды, плоти, сил.

Теребит, тревожит нашу память —

Невозможно разуму принять!

Эта тяжесть, кажется, раздавит,

И не отвести, и не унять…

…Самое большое на планете

Кладбище — вот памятник войне.

Ленинградцы — взрослые и дети —

Выкошены злой, голодной смертью,

Сотни тысяч — здесь, в последнем сне…

Кинохроникой всплывают лица…

Без имен, короткою строкой —

Только год на каменных таблицах,

Вечный обозначивших покой…

Покидая горестное место,

Окунувшись в мир привычный свой,

Чувствуешь, что сердцу стало тесно,

И теряют мысли ритм и строй…

Л. Королёва

Пискарёвка

Торжественный строй караульный обут в хромачи.

Свозь убранный снег прошлогодние листья рыжеют.

Гранит Пискарёвки щемяще-натужно молчит:

здесь город доныне с блокадной петлёю на шее.

Беззвучные хрипы из Братских могил не слышны.

Спрессована плоть в утрамбованной веком землице.

Ты стал, Ленинград, неизбывной Голгофой войны.

И нам остаётся лишь за убиенных молиться.

Услышать живыми последний блокадный аккорд

не всем повезло: ведь порою Господь не всесилен.

Лицо Пискарёвки — протравленный смертью офорт,

со скорченным ликом предавшего город Мессии.

Тут нет ни улыбок, ни гомона, ни суеты...

Царапают сердце и мысли трагичные клешни.

Скрежещут могильные плиты: А помнишь ли ТЫ?

Я шёпотом им отвечаю, что помню, конечно.

Да разве возможно такое когда-то забыть

и в сонно-текущие воды беспамятства кануть?

Во мне не растают до смерти сугробов горбы,

зловеще-мертвящих домов ледяные капканы,

студёные воды под панцирем белой Невы,

желтушные маски прохожих, похожих на тени,

расстрелянный город-кащей полумёртвых живых,

оборванных судеб и звеньев людских поколений.

Скорбит Пискарёвка и тайну упрямо хранит.

Не знает никто: сколько здесь упокоено павших.

Стучит метроном как тогда... И мерцают огни

негаснущих факелов горестной памяти нашей.

Е. Кабалин

Пискарёвка

Здесь сотни тысяч Ленинградцев,

Мемориалу нет конца.

Как мне найти, средь многих братских,

Могилу моего отца?

И где она, могила эта?

Искать её в каком ряду?

Цветы погибшим к монументу

Скорбящей матери кладу.

Кругом бело, как в лазарете.

Метёт позёмка вдоль Стены.

Лежат здесь взрослые и дети.

Среди зимы. Средь тишины.

Над полем Скрябин, Бах, Бетховен

Скорбят о тех блокадных днях.

И проступают каплей крови

Цветы на белых простынях.

Н. Чистяков

* * *

Седина берёз, морозец жесткий.

Белизна заснеженных могил.

Скорби гимн плывёт над Пискарёвским,

Скорби и людской печали гимн.

Плиты, будто двери в склеп могильный,

Плотно припечатаны к холмам.

И отец мой, молодой и сильный…

Крепко спит в могиле братской там.

Наша жизнь была их жизни платой

Той блокадной памятной зимой…

Сдвинь свою плиту-преграду, папа,

Внуки ждут. Вставай. Идём домой.

…Седина берёз, морозец жесткий.

Белизна заснеженных могил.

Скорби гимн плывёт над Пискарёвским,

Скорби и людской печали гимн.

Н. Чистяков

Вечный огонь не греет

Сорок сороков и снова сорок —

Столько воды утекло Невой ....

На Пискарёвке город ...

Вмёрзший в сорок второй.

На Пискарёвке город ...

Там даже в жару знобит.

В городе этом голод

В очередь этот город

С утра за хлебом стоит.

На Пискарёвке город ...

Вместо часов метроном

Ладога, слава Богу,

Крепким покрылась льдом.

На Пискарёвке темнеет,

Чернеет её гранит ...

Вечный огонь не греет ...

Он только вечно горит!

Л. Волосов

На Пискарёвке

На Пискарёвке в Петербурге

Была я много лет подряд.

Там гибли люди в зимний холод,

А город звался — Ленинград.

В войну, когда была блокада,

Им хлеб давали по пайкам

И, побывав в музее этом,

Я этот хлеб видала там.

Кусок на раз лишь в рот положить,

А ленинградцы берегли.

Стоял в ту зиму лютый холод,

Старались выжить, как могли.

Девчонка, Савичева Таня,

Вести дневник пыталась свой,

И как родные умирали

Писала детскою рукой.

Мемориал. На каждой плитке

Стоят там цифры 42.

И те цветы, что носят люди,

Не увядают никогда.

С. Громова

Надпись на Пискаревском кладбище

Все проходит, но забыть нет силы

Строки, что в блокадном дневнике

Савичева Таня выводила

(Карандаш дрожал, ручонка стыла)

При свечном озябшем огоньке.

И слова, как звуки канонады,

Что ревели грозно в темноте,

Стали вечным символом блокады,

Мужества и боли Ленинграда,

Страшные в кричащей простоте.

Т. Идолова

Пискарёвское кладбище

Я продираюсь в этот ад

Сквозь дебри лет, уже седой,

Под Ленинград, под Ленинград,

Под свисты пуль, снарядный вой.

Сквозь грохот тысячи сердец

Кричу тебе, врезаясь в бой:

«Живи, отец, живи, отец,

Я — жизнь прожил, ты — молодой!

Ты сделал всё в аду огня

Той проклятущею зимой,

Ты спас меня, ты спас меня,

Теперь черёд пришёл и мой…»

Я продираюсь к тем годам,

Где мор и стынь одной судьбой:

Ведь мама там, ведь мама там

Лежит, прикрыв меня собой.

Шепчу я, маму теребя:

«Твой сын пришёл, прорвав года,

Спасти тебя, спасти тебя,

Я — жизнь прожил, ты — молода…»

Резвится смерть, сходя с ума,

А я твержу в мольбе немой:

«Живи сама, живи сама,

Теперь черёд пришёл и мой…»

На Пискарёвке скоро ночь…

Стою, войну, себя кляня:

«Не смог помочь, не смог помочь!

Простите, милые, меня…»

… За силуэтом силуэт,

Уходят павшие в закат,

И меркнет свет, и меркнет свет…

Уж не вернуться им назад.

Встаёт с восходом в наши дни

Бессмертных душ военный сплав.

Живут они! Живут они,

Сегодня честью нашей став!

Ю. Васильев

Пискаревка. Память сердца

Ленинградец душой и родом,

болен я сорок первым годом.

Пискаревка во мне живет.

Здесь лежит половина города

и не знает, что дождь идет.

(Сергей Давыдов)

Моему дедушке, которого я никогда не видела.

Я вспоминаю... Нет, не вспоминаю —

я помню сердцем то, что было не со мной.

А кажется, что я все это знаю:

блокада, артобстрел безудержный ночной.

Как крохотная девочка боялась...

как мать её к грузовику несла...

как ты в Сибирь с детдомом отправлялась...

Ты так была тогда еще мала!

Не от тебя узнала. Ты молчала.

Из треугольников, записок фронтовых,

которые в шкатулке отыскала.

Листочки ветхие. Ты сохранила их:

О том, как ехала с детьми в вагоне

подвластном северным ветрам,

как ты кричала «мама!» на перроне,

о доме вспоминала по ночам.

А после... После — Пискаревка

и серый камень на сырой земле,

и девочки склоненная головка,

цветы у камня желтые в траве.

Ты вынесла все тяготы разлуки,

холодные сибирские ветра.

И приз тебе — встречающие руки.

(А шаль от слез у мамы вся мокра).

Но твой отец, мой дед... Он был Солдат.

Вдали от дома, от семьи, от счастья.

И сберегая гордый Ленинград

не пережил всех тягот и ненастья.

Отец твой защищал не просто Город.

Он защищал тебя, твои мечты

и детство, что закончилось так скоро,

когда в «кольце» остались мать и ты.

И приз ему — тот камень на траве,

где ни фамилии, ни имени — лишь дата.

Тот день, когда могилу для солдата

копали в промерзающей земле.

Ты не грусти. Сейчас он не один.

С ним рядом те, кто Город охранял,

кто жен, детей своих оберегал

сгорая в пламени далёких тех годин.

И рядом (мамочка! не плачь! не надо...)

те, кто легли в сраженьи за Страну.

С ним рядом — половина Ленинграда.

Они боролись и вели войну!

Войну с болезнью, голодом и страхом

войну с обстрелами по правой стороне.

Они боролись, чтоб остаться ЛЕНИНГРАДОМ,

чтоб город жил и краше стал вдвойне.

И победили в той войне. Вся половина.

Не сдались. Отстояли. Отвели

беду и смерть от — тоже — половины...

А сами... Сами на покой ушли.

И я стою у мраморного камня,

где нет фамилий, только год и дата;

где нет различий — кто майор, кто рядовой;

где все герои с гордым званием Солдата.

Они — все вместе — защищали город мой.

Здесь — все герои: старики и дети,

больные, не весомее пера,

солдаты, капитаны, лейтенанты,

врачи и школьники, кассиры, мастера.

Все вместе отстояли эти шпили

и купола над тихою Невой.

И Вы — все вместе — в этой битве ПОБЕДИЛИ!

Вы заслужили вечный свой покой.

Мать-Родина. Вся память поколений

о вашем подвиге в дни страшной той войны.

На Пискаревке караульных скоро сменят...

Твой камень, дед.

Здесь только дата.

Вот цветы.

Е. Кравченко Окулина

Пискаревка

От горя Ленинград устал,

От тел, вмороженных под лёд,

Здесь цвета хаки был оскал,

И цвета смерти самолёт,

В провалах улиц кирпичи —

Упавших зданий естество,

А рот бесформенный кричит,

Пощады нет ни для кого,

Всех уравняет санный след,

И общим станет обелиск,

И к нищете иммунитет

Под желтизной блокадных лиц.

Кто закалился, как металл,

Узнал столярный скользкий хлеб,

Работал, падал и вставал,

От горя и бомбёжек слеп,

Кладет на братские холмы

Цветы, и сердца метроном

Считает жертвы той зимы…

Для многих Пискарёвка — дом…

И. Мельник

На Пискарёвском кладбище

На Пискарёвском кладбище — Война.

Хоть и звенит повсюду тишина,

Она незримо у могил стоит,

Она из пламени огня глядит.

Она глядит в прицел на нас,

Для верности прищурив левый глаз.

Она глядит на нынешний народ,

Она решает — тот он, иль не тот?

А смогут ли, вот эти вот, юнцы,

Зубами сжать двух проводов концы,

И прежде, чем навек упасть,

Всё ж, обеспечить с батальоном связь.

А смогут ли они, без хлеба и тепла,

Когда от похоронок в сердце мгла,

По суткам у станка стоять,

Чтобы снаряды фронту выдавать.

Война глядит, и всё решает, и решает,

А вал цветов могилы накрывает,

То дань потомки павшим отдают,

За то, что без войны они живут.

И пусть на плитах Пискарёвки нет имён,

У всех там кто-то близкий погребён,

Там многослойно, братьями лежат

Рабочий, дети, женщина, солдат.

Там все советские — и русский, и еврей,

Меж ними нет различия кровей,

Их всех зовут «Защитник Ленинграда»,

Погибших от осколков и от глада,

И задохнувшихся в дыму пожарищ.

Давай и мы поклонимся, товарищ,

Могилам тех блокадных дней.

Средь них всем нам становится видней

И для ребёнка, и для деда —

Какой ценой далась Победа!

Ю. Антонов

Пискарёвское кладбище

Вам, беззаветным защитникам нашим,

Жертвам блокады великой войны.

Память о вас навсегда сохранит Ленинград благодарный.

Вечен ваш подвиг в сердцах поколений грядущих.

Михаил Дудин.

— Вам, беззаветным защитникам нашим,

Жертвам блокады великой войны —

Надпись у входа над кладбищем, ставшим

Братской могилою целой страны.

Строки поэта, как строки прощания,

Дань уваженья, всемирной любви

К вам, ленинградцы, бойцам с поля брани,

Всем, кто в неравном бою полегли.

В траурных урнах стоит здесь ограда,

Словно в кострах чёрных память горит,

Словно блокадные сны Ленинграда

Родина-Мать в этих урнах хранит.

Сны Пискарёвские — сны Ленинграда,

Санкт-Петербург — их теперь пьедестал.

Век двадцать первый уже, но осаду —

Держит, как воин, мемориал.

Страшные сны той зимы самой первой,

Где метроном, окружённый людьми,

И оголённые голодом нервы

SOS до сих пор шлют всем людям земли.

SOS — всем живущим планеты зелёной,

SOS — всем космическим ветрам в окно.

Люди, спасайте же Землю сегодня,

Душу её — и свою заодно.

Г. Шпынова

На Пискарёвском кладбище

Слова, замрите! Сердце, тише!

Ведь даже камни плачут тут…

О той войне ещё напишут,

О той войне ещё прочтут.

О том, как вспенивалось небо,

И оголялся нерв Земли,

И ничего вкуснее хлеба

Себе представить не могли.

О волнах Ладоги холодной,

О том, что значит артобстрел,

О замерзающих, голодных,

О тех, кто тоже жить хотел,

О том, как лёд крошился тонкий,

Как страшен был блокадный ад…

Прочтут счастливые потомки

Про символ скорби — Ленинград,

И, ужаснувшись в полной мере,

Когда откроют правду им,

Безоговорочно поверят,

Что наш народ непобедим.

С. Букреева

Пискарёвское кладбище

На Ленинградском Пискарёвском

Среди могильной тишины

Меня стегнула память хлёстко,

Вернув к суровым дням войны,

Когда страшнее пуль, снарядов,

Больнее их смертельных жал

Живое горло Ленинграда

Рукой костлявой голод сжал.

Теряя силы, коченея,

Сопротивлялся Ленинград.

Но голод — с каждым днём жаднее,

А он — не тётка и не брат:

Не пощадит, не пожалеет.

В квартирах — иней на стене,

И дети пухнут и болеют,

А хлеба вдоволь — лишь во сне.

Попировала смерть на тризне,

Для многих — вечной стала ночь,

И хрупкая «Дорога жизни»

Им не смогла уже помочь.

И вот они — на Пискарёвском,

А им ещё бы жить да жить,

А им тогда бы — жмыху горстку

Горячим кипятком запить,

Картошку бы сварить в мундирах

Да руки об неё согреть,

Да в комнате бы — плюс четыре,

Да победить старуху-смерть…

Их, разучившихся смеяться,

Враг, как пытался, —не сломил.

Одно лишь слово — Ленинградцы —

На плитах братских их могил.

От этих плит под мирным небом

Я не могу никак уйти.

Кладу ломоть ржаного хлеба,

Так запоздавшего в пути.

Н. Кудашкина

* * *

Время — лекарь,

И эту роль

Повторяет оно со всеми.

Но бывает

Людская боль,

Над которой

Не властно время.

Вот опять —

Через столько лет! —

Эта женщина

В День Победы

Не венок, не цветы, а хлеб

Принесла

На могилу деда...

Ю. Воронов

* * *

Здесь лежат ленинградцы.

Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.

Рядом с ними солдаты-красноармейцы.

Всею жизнью своею

Они защищали тебя, Ленинград,

Колыбель Революции.

Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем.

Так их много под вечной охраной гранита.

Но знай, внимающий этим камням,

Никто не забыт и ничто не забыто.

В город ломились враги, в броню и железо одеты,

Но с армией вместе встали

Рабочие, школьники, учителя, ополченцы.

И все, как один, сказали они:

Скорее смерть испугается нас, чем мы смерти.

Не забыта голодная, лютая, темная

Зима сорок первого — сорок второго,

Ни свирепость обстрелов,

Ни ужас бомбежек в сорок третьем.

Вся земля городская пробита.

Ни одной вашей жизни, товарищи, не позабыто.

Под непрерывным огнем с неба, с земли и с воды

Подвиг свой ежедневный

Вы совершали достойно и просто,

И вместе с Отчизной своей

Вы все одержали победу.

Так пусть же пред жизнью бессмертною вашей

На этом печально-торжественном поле

Вечно склоняет знамена народ благодарный,

Родина-Мать и Город-герой Ленинград.

О. Берггольц

* * *

Вам беззаветным защитникам нашим

Память о вас навсегда сохранит Ленинград благодарный

Жизнью своею потомки обязаны вам

Бессмертная слава героев умножится в славе потомков

Жертвам блокады великой войны

Вечен ваш подвиг в сердцах поколений грядущих

Гордым героям бессмертная слава

Жизнью своею равненье на павших героев держи.

М. Дудин

На Пискарёвском

Музыка: В. Плешак

Я в море людском

Иду Пискарёвкою снова,

И светлая Скорбь

Пронзительна так и сурова.

Кладу в тишине

Цветы на могильные плиты

И слышится мне, и слышится мне:

«Спасибо, что мы не забыты».

Так слышится мне...

В молчаньи строгом, святом, печальном

Памяти павших ты поклонись.

На Пискарёвском мемориальном

Поймёшь внезапно — что значит жизнь!

Что значит жизнь...

В том море людском

Не будет вовеки отлива.

И в сердце моём

Стучит метроном сиротливо.

Здесь люди лежат,

Нам город вручив как награду.

Прости, Ленинград, прости, Ленинград,

Что не был с тобою в блокаду!

Прости, Ленинград...

В молчаньи строгом, святом, печальном

Памяти павших ты поклонись.

На Пискарёвском мемориальном

Поймёшь внезапно — что значит жизнь!

Что значит жизнь...

О. Чупров

Ещё о Пискарёвском кладбище — Память о блокаде в камне и в стихах

Страницы

среда, 8 сентября 2021 г.