Николай Рыленков: «Я жил не скупясь, не жалел беспокойного сердца»...

  

Я хочу, чтоб в стихах у меня между строк

Прибежавший с полей заплутал ветерок;

Чтоб в волшебном краю моего ремесла

Круглый год было вдоволь земного тепла...

 

15 февраля исполняется 115 лет со дня рождения выдающегося поэта, писателя, критика, переводчика, автора стихотворного пересказа «Слова о полку Игореве» Николая Ивановича Рыленкова (1909–1969). Его стихи учили в школах, они звучали на встречах литераторов с читателями, по радио и телевидению. Помните? «Всё в тающей дымке — холмы, перелески… Здесь краски не ярки и звуки не резки...», «В юности мы спрашивали часто: на какой тропе искать нам счастья?», «Избави бог от поздних сожалений, когда нельзя поправить ничего...», «От нас природа тайн своих не прячет, но учит быть внимательнее к ней», «У наших зим — особенная прелесть», «Как мне жалко людей, про которых говорят, что угрюмый их глаз видит лишь водоёмы в озёрах, а в лесу древесины запас»... В них запечатлено богатство русского пейзажа — акварельные краски ранней весны и поздней осени, теплые тона цветущего лета, белизна первого снега... Всё это складываются в единый образ Родины. 

Он писал о поэзии и творчестве, истории и войне, любви и нравственных ценностях, поэтах, писателях, художниках и композиторах. Поэзия Рыленкова искренняя, напевная, музыкальная, затрагивает сердце и душу. В каждом стихотворении кусочек души, кажется, читаешь что-то до боли знакомое, родное. У него много коротких, афористичных стихов, полных народной мудрости, строчки которых на слуху у многих: «Уйдёшь от всех ты, кто тебя ни судит, но не уйдёшь от совести своей. Она вернёт с пути, в ночи разбудит. Не только слово — мысль подсудна ей», «Мы за свои ошибки платим сами, и за чужие — тоже нам платить», «Мудрец не тот, кто любит поучать, а тот, кто сам не устает учиться», «Записал народ в свою книгу книг, справедливость во всём любя: глупый больше требует от других, мудрый — от самого себя»...

Николай Иванович Рыленков родился 15 февраля 1909 года в деревне Алексеевке (народное название Ломня) Тюнинской волости Рославльского уезда Смоленской губернии. Впоследствии все эти названия не раз встретятся в его стихах и автобиографической прозе. В годы раннего детства будущего поэта семья насчитывала до двенадцати человек. Особого достатка не было, но не бедствовали: в этой крестьянской семье сызмала и до смерти все трудились не покладая рук. О детстве и отрочестве Николая Рыленкова сохранились скупые свидетельства документов и близких к нему людей; в последние годы жизни он сам рассказал времени в повестях «Сказка моего детства», «Мне четырнадцать лет», «Дорога уходит за околицу» и в нескольких очерках.

Именно здесь, в природе и крестьянском быту затерянной в глухих лесах деревушки, лежат первые истоки рыленковского творчества. Привил маленькому мальчику любовь к слову, любовь к книге отец поэта, деревенский книгочей, мечтавший увидеть сына учителем. Семейной святыней в доме был томик стихотворений Кольцова. На всю жизнь запомнились зимние вечера, когда отец вслух читал «Раздумье селянина», «Песню пахаря», «Косаря», «Урожай». Так, еще не научившись грамоте, ребенок впервые приобщался к миру русской поэзии. Сестра поэта, которая была старше его на десять лет, в неопубликованных воспоминаниях рассказала: «Коля рос слабенький, часто болел, но до чего он был любознательный! Все хотел знать не по своему возрасту. В три года он уже знал много стихотворений и расскажет все, как положено, большое, которое учили в 5 классе), — «Рубка леса» Некрасова...»

Рыленков рано потерял отца и мать. В 1916 г. умер его отец, в 1919-м — мать. 5 классов начальной школы Рыленков окончил за 4 года и поступил в среднюю школу в селе Тюнино, где участвовал в выпуске школьного рукописного журнала «Искорки». Здесь сложился коллектив замечательных педагогов. Учился там с 1920 по 1925 год. Некоторое время до переезда в Смоленск Николай Рыленков учился в девятилетней школе в Рославле. Учиться приходилось с перерывами, и время учения растянулось до начала 30-х годов. Любознательным ребенком, подростком владела горьковская страсть к чтению. В сельской школе он находил книги из помещичьих библиотек. Ему повезло на хороших учителей. В это время во многом определились его литературные пристрастия, вкусы на всю жизнь. Обладая почти феноменальной памятью на стихи, Рыленков запоминал своих любимых поэтов целыми сборниками, стихотворение за стихотворением в том порядке, в каком они были напечатаны. В его сознание входят Пушкин и Некрасов, Баратынский, Тютчев и Фет, Бунин и несколько позже Блок. Такова была самая основа поэтического мира Рыленкова — лучшее, что дала русская поэзия XIX — начала XX века. На эту основу накладывались впечатления от стихов старших современников и ровесников. Рыленков от души любил творчество Есенина.

Рыленков рассказывал: «Стихи писать я начал очень рано, едва научившись грамоте. Потянуло меня к перу, скорее всего, от страшного одиночества и ранней сосредоточенности в себе. Дело в том, что после смерти родителей я с младшим братом, совсем еще ребенком, остался в семье дяди, где мы были обузой… Чтобы поменьше торчать на глазах у родичей, я весной, пока не нанимали мирского пастуха, охотно пас скот, а летом водил в ночное коней, ходил в лес драть лыки… Там у меня и зародилась та любовь к природе, которая давала выход всем нерастраченным чувствам детского сердца. Там же я начал слагать и свои первые стихи». В Тюнине, где будущий поэт получил среднее образование, регулярно собирался литературный кружок, выпускался рукописный журнал. Здесь Рыленков впервые представил на суд читателей — педагогов и соучеников — свои стихотворения и рассказы. В 1926 г. девятиклассник Рыленков принес стихи в редакцию газеты «Смоленская деревня», первое стихотворение «Взаимопомощь» (так журналисты «перевели» на официозный язык яркое, сочное авторское название «Толока») было напечатано в газете «Смоленская деревня» в феврале 1926 г.

В 1929 г. начал печататься в местных газетах «Наша деревня», «Путь молодежи», «Брянский рабочий». До поступления в институт он успел поработать учителем, волостным статистиком, секретарем, председателем сельсовета, и каждое лето выполнял без скидок тяжелый, но священный, по его представлениям, крестьянский труд. Продолжать учение он отправился в Смоленск, поближе к редакциям и университету (вскоре преобразованному в педагогический институт). Еще школьником он посещает университетский литературно-творческий кружок. С 1930 г. Рыленков учился на литературном отделении Смоленского пединститута. В это время ненадолго был здесь студентом и А.Т. Твардовский. В Смоленском педагогическом институте, где Рыленков учился В 1930—1933 годах, ему открылся мир зарубежной литературы. Сильное впечатление произвела на него встреча (в русских переводах) с Эдгаром По, Верленом, Рембо, Рильке. Чуждаясь национальной ограниченности, Рыленков обостренно ощущал свою кровную связь с культурой России. Ещё в юности Николай Рыленков говорил: «…настоящие стихи должны быть весомы, как у Брюсова, звучны, как у Бальмонта, ароматны, как у Бунина, искренны и задушевны, как у Блока и Есенина». В это же время у Рыленкова возникает стойкий интерес к живописи, изобразительному искусству вообще, который возрастал и ширился до конца жизни, многократно отразился в стихах и прозе, в произведениях, посвященных художникам и, что еще показательнее, в пейзажах, увиденных глазами то живописца, то акварелиста, то графика. Рыленков стал членом редколлегии местного журнала «Наступление». В 1933 г. в Смоленске опубликовал первую книгу стихов — «Мои герои», в том же году окончил Смоленский пединститут. Рыленков — участник первого писательского съезда (1934 г.). В 30-е годы Николай Рыленков работал в редакции «Рабочего пути» и параллельно писал стихи. До Отечественной войны вышли шесть его поэтических сборников, из которых самый важный — «Берёзовый перелесок».

В первые дни Великой Отечественной войны Николай ушел добровольцем на фронт, хотя не подлежал призыву по состоянию здоровья (у него была сильнейшая близорукость). Командовал саперным взводом, а по ночам при свете коптилки в землянках продолжал писать стихи. Его отряду довелось минировать поля, строить укрепления, копать противотанковые рвы. Стал военным журналистом, листовки с его стихами-призывами сбрасывали с самолетов во вражеском тылу партизанам и жителям временно оккупированных Смоленщины и Белоруссии. Служил в Западном штабе партизанского движения. Рыленков вспоминал: в дни войны, когда Смоленск на глазах превратился в руины, он, уходя добровольцем на фронт, захватил с собой антологию современной мировой поэзии, изданную в Киеве в 1912 году, избранного Гейне и третий (прижизненный) том лирики Блока. Хранил эти книги в полевой сумке на всех дорогах войны. К важнейшим темам стихотворений и прозы добавилась война.

Работал в разных жанрах, писал стихи, песни, баллады, поэмы «Апрель», «Лесная сторожка», «Возвращение», «Сотворение мира», «В родном краю». Стихотворение «Отомсти, товарищ» стало народной песней. В 1943—1944 гг. опубликованы книги его стихов «Синее вино», «Прощание с юностью», «Смоленские леса». В 1946 г. он издал книгу с записями партизанских песен «Живая вода» (Смоленск). Последнее десятилетие жизни поэта было особенно продуктивно: вышли книги прозы «Волшебная книга» (1964), «На озере Сапшо» (1966) и др., книги стихов «Корни и листья» (1960), «Жажда» (1961), «Пятое время года», «Избранная лирика» (обе — 1965), «Снежница» (1968), «Книга времени» (1969) и др. Переводил, часть переводов собрана в книге «Журавлиные трубы» (1972). В 1981 году в «Библиотеке поэта» вторым изданием вышел сборник стихов и поэм Николая Рыленкова, который составил и подготовил к печати профессор Смоленского педагогического института, доктор филологических наук В. С. Баевский. В 1985 году издательство «Современник» выпустило собрание сочинений поэта в трёх томах.

Его лирика тяготеет к классическим и фольклорным традициям. Основные темы поэзии Рыленкова, которым он сохранил верность на протяжении всего творческого пути: русское искусство, русская природа, русская история. Многие страницы творчества посвящены родной Смоленщине. Природа родного края является постоянной темой лирики Рыленкова. «Я по-прежнему много пишу о природе, но природа для меня — зеркало, в котором отражается душа человека со всеми его мечтами и заботами, радостями и печалями», — утверждает поэт в предисловии к сборнику «Избранная лирика 1926-1964 гг.». Евгений Осетров: «… Чтобы не писал Рыленков — картины Родных мест, стихи о Любви, исторические баллады, шутливые песни, триптихи или сонеты, — во всех его произведениях рисуется Образ Родины. Рыленковские пейзажные миниатюры, словно написанные акварельными красками, невольно хочется сравнивать с творениями Саврасова, Левитана, Нестерова, Васнецова, Юона, Ромадина. …Трудно провести прямые аналогии между стихами и акварелями, офортами и картинами. Но, недаром раньше Поэзию назвали Движущейся «Словесной Живописью». Рыленкова словесные среднерусские пейзажи, так же бесчисленны, как и морские виды у Айвазовского! Рыленковский пейзаж лишь изредка воспроизводит конкретные приметы местности, и в этом смысле нет в его стихах резких различий между миниатюрами посвященные ромашковому лугу под Смоленском, раздольям Волги или горам Кара-Дага, возвышающихся над Черным морем вблизи Коктебеля. Его пейзаж — отражение душевного состояния лирического героя, весёлого, грустного, ликующего, элегического…»

В 50 - е годы он написал историческую повесть о военных событиях Отечественной войны 1812 г. «На старой Смоленской дороге», повесть «Великая Росстань». К автобиографической прозе относится трилогия «Сказка моего детства», «Мне четырнадцать лет», «Дорога уходит за околицу». Богатое литературное наследие Рыленкова включает в себя и проникновенную лирику, и исторические повествования, и поэтический перевод «Слова о полку Игореве», и многочисленные статьи по вопросам литературной критики, истории и теории литературы. Значительным вкладом в литературу стали книги Рыленкова по истории поэзии — «Традиции и новаторство» (1962), где русская поэзия развернуто предстает от М. Ломоносова до В. Бокова, «Душа поэзии» (1969), в которую включены статьи о Пушкине, Крылове, Сурикове, Шевченко, Блоке и многие другие. Многим поэтам посвящены и стихи Рыленкова. Его стихи о М. Глинке и Бетховене вошли в антологию «Музыка в зеркале поэзии». Проявлением «доброй души» поэта (так названа книга о нем) явились и его переводы поэтов соседней Смоленщине Белоруссии — Я. Коласа, П. Бровки, М. Танка, А. Кулешова, П. Панченко, А. Велюгина, А. Зарицкого, Ф. Пестрака, П. Труса, К. Киреенко, а также статьи об их творчестве. Переводил Рыленков стихи и поэтов других народов, часть переводов собрана в книге «Журавлиные трубы» (1972).

Значимую часть в творческом наследии Рыленкова составляют песни, многие из которых до сих пор всенародно любимы. В вышедшем в 1964 году двухтомнике выделен отдельный раздел «Книга песен». В него вошли «То ли гречка цветёт, то ли речка течёт», «Под окном шумит рябина», «Мы с подружкой жили дружно», «Мне не жалко полушалка», «Отцвела черемуха» и другие. Более пятидесяти музыкантов сумели расслышать негромкий, проникновенный, искренний голос поэта. Это М. Фрадкин, А. Флярковский, И. Массалитинов, Теплов, Широков, Зара Левина и многие другие. Эти песни, по сути, стали народными, их помнят. В последние годы жизни Николай Рыленков обратился к жанру эпитафии. Его стихи выбиты на камне в Кутузовском саду у крепостной стены (сквер Памяти Героев) и на памятнике Скорбящей матери.

В послевоенные годы поэт создал областное книжное издательство и плодотворно руководил им, был членом редколлегии журнала «Наш современник» и газеты «Литература и жизнь» (впоследствии «Литературная Россия»). 20 лет он бессменно руководил Смоленской писательской организацией, был одним из учредителей Союза писателей России и одним из секретарей его правления. Он никогда не изменял своему городу, даже тогда, когда его избрали секретарём Союза писателей Российской Федерации, не изменил смоленской земле, не переехал в Москву. Всю свою сознательную жизнь жил и работал в Смоленске. За выдающиеся заслуги перед Родиной Николай Иванович Рыленков награжден орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и медалями СССР. Николай Иванович Рыленков написал более пятидесяти книг.

Свою судьбу — Евгению Антоновну — Рыленков встретил еще в студенческие годы. Николай и Евгения познакомились в городе Смоленске в начале 30-х годов прошлого столетия. Молодые люди на тот момент были студентами Смоленского педагогического института. Николай сразу обратил внимание на Евгению. Они быстро нашли общий язык, так как оба воспитывались в крестьянских семьях. Николай рассказал, что работает в редакции одного из смоленских журналов, и ещё пишет стихи... Скромный поэт промолчал о том, что его произведения регулярно появляются на страницах передовых изданий. Со временем молодые люди полюбили друг друга. 31 октября 1931 года они поженились. Через год у молодожёнов родилась дочь Наташа, а через пять лет Ира. Размеренная семейная жизнь Рыленковых внезапно прекратилась в июне 1941 года. Николай уже был на фронте, когда узнал, что семья находится в оккупированном Смоленске. Мысли о жене и дочках придавали ему сил для борьбы с врагом. Через несколько месяцев ему удалось разыскать семью. Он чудом вывез жену и дочерей из местности, где в то время шли непрерывные бои. В 1943 году Николаю с женой и дочками вернулся в освобождённый от немецких захватчиков родной Смоленск.  Большую часть своих лирических стихотворений поэт посвятил любимой жене, с которой они прожили вместе 38 лет. Супруга поэта была умной, доброй, отзывчивой и красивой женщиной, ставшей для него бессменным соратником и верным секретарем. Сколько творений Николая Рыленкова прошло через ее глаза, руки, ум! Сколько страниц текста перепечатано на машинке, сколько разобрано записных книжек, тетрадей, блокнотов! До конца своих дней она разбирала рукописи…

Ирина и Наташа родили бабушке и дедушке четверых внуков. Ирина Николаевна Рыленкова, дочь поэта, с отличием окончила Смоленский государственный педагогический институт, где и проработала 52 года: лаборантом, преподавателем, доцентом на кафедре химии. Она является автором около 40 публикаций в местной и республиканской печати, составителем трех книг Н.И. Рыленкова, две из которых изданы в Смоленске: «Возвращение к истокам» и «Живая связь времен». В 2018 в издательстве «Свиток» вышла книга И. А. Рыленковой об отце «Земная стезя: воспоминания, размышления, письма». Анатолий Николаевич Рыленков (1929—1996), сын от первого брака с Мариной, в 1951 окончил Московский педагогический институт имени. Н. К. Крупской. Работал учителем русского языка и литературы, директором школ, инспектором Шумячского районного отдела народного образования. С 1980 преподавал современную русскую литературу в Смоленском государственном педагогическом институте. Анатолий Николаевич проявил себя и на литературном поприще, написав множество стихов и рассказов, повесть «Детство, опалённое войной».  Его дочь — Галина Анатольевна Козлова — продолжила династию: доцент, кандидат филологических наук, читает лекции по зарубежной литературе в Армавирском государственном педагогическом университете. Из автобиографических сочинений становится понятно, как сильно Николай Иванович любил свою семью, и как был счастлив в личной жизни.

Николай Иванович умер 23 июня 1969 года, подготавливая к печати новый сборник стихотворений «Журавлиные трубы». Жизнь Рыленкова унесло страшное заболевание — рак легких. В последний путь поэта провожал весь город. Он похоронен на Братском кладбище в Смоленске. Над могилой поэта возвышается памятник, на котором высечены слова из его стихотворения «Я жил не скупясь, не жалел беспокойного сердца». Ныне имя Рыленкова носят в Смоленске улица, библиотека, школа. Его строки начертаны у Смоленской крепостной стены на могиле погибших во время Великой Отечественной войны. Учреждена премия его имени. В 1994 году Н.И. Рыленкову посмертно присвоено звание почётного гражданина Смоленска. В Смоленском государственном университете открыт литературный музей, одна из экспозиций которого посвящена творчеству Николая Рыленкова. Основную часть материалов для выставки удалось собрать благодаря дочери сочинителя, Ирине Николаевне. Для многих стихи Рыленкова входят в круг любимых, записаны в заветные блокнотики и помнятся наизусть. Поэты живы, пока читают и помнят их стихи...

 

* * *

Н. И. Рыленкову

 

Живёт поэт, не хлопоча о славе.

И цель его, и помыслы чисты.

Он, как шахтёр, во вновь открытой лаве

Врубается в глубинные пласты.

Живая мысль пульсирует упруго.

И радость брызжет из пытливых глаз,

Когда он видит, как угрюмый уголь

Нежданно превращается в алмаз…

 

Живёт поэт. Он весь во власти песен,

Во власти многодарного труда.

А то, что он кому-то неизвестен,

То это, право, вовсе не беда!

Настанет время: в пору ледостава

Или в иной, неведомый нам срок

К нему придёт несуетная слава

И лилию положит на порог.

Л. Татьяничева

 

Книги о Н. Рыленкове:

Добрая душа: Книга о Николае Рыленкове: Воспоминания, стихи, статьи, рецензии. М., 1973;

Осетров Е. Муза в березовом перелеске: Стихи и дни Николая Рыленкова. М., 1974;

Рыленкова И.Н. Земная стезя (воспоминания, размышления, письма). Издательство «Свиток» (г. Смоленск). Смоленск, 2018. Материалом для книги дочери поэта И. Н. Рыленковой «Земная стезя (воспоминания, размышления, письма)» послужили личные воспоминания и богатейший архив отца.

Звездаева В. А. Николай Рыленков. М, 1987

 

Вспомним замечательные, нежные и искренние стихи поэта:

 

* * *

С утра мороз, а днём стреха косая —

Звенит капелью, птиц сводя с ума —

В такой февральский день родился я,

Когда с весной встречается зима.

 

Открыл глаза под перезвон капели,

И стали мне свивальники тесны,

Не потому ль душе моей доселе

Всего милей предчувствие весны.

 

Автопортрет

Сказали б знакомые просто

На ваши расспросы в ответ:

«Сутулый, высокого роста,

С лицом без особых примет.

 

Совсем не похож на поэта,

Что вводит в волшебный чертог...»

Случайно услышав всё это,

Не много б добавить я смог.

 

Конечно, знакомые правы,

Я в этом признаться готов.

Как Лель из зелёной дубравы,

Не шёл я в венке из цветов.

 

Весной не играл на свирели,

А в поле за плугом ходил,

В дубраву, где иволги пели,

Пегаску в ночное водил.

 

В разлужьях на речке Корчёвке

Росистые травы косил

И навек запомнил ночёвки

В копне, что под вечер сложил.

 

Отведав шмелиного мёду,

Где шепчет ветла в забытьи,

Я пил родниковую воду,

Что слаще Кастальской струи.

 

Не в счастье находки случайной,

Ключи ко всему подобрав, —

В труде постигал я все тайны

Родимых полей и дубрав.

 

Что мне до поэтов, влекомых

В заоблачные края!..

К словам моих добрых знакомых

Лишь это добавил бы я.

 

* * *

Все самому начать куда как лестно

Но я-то знаю, знаю не из книг.

Какой посев достался мне в нас

От безымянных прадедов моих.

 

Без похвальбы гордясь работой спорой.

С косой в лугу, с серпом ли в поле шли,

Они в себя вбирали каждой порой

Сиянье неба и тепло земли.

 

Следили, как заря встает над нивой.

Как ловит лес последний отблеск дня.

Все-все, чем я горжусь в строке счастливой,

Они в тиши собрали для меня.

 

И кланяюсь я им в мой день осенний,

С далекими дорогами знаком...

Что дар поэта? — Опыт поколений,

Заговоривший ясным языком.

 

* * *

Я не знаю своей родословной,

Дальше прадедов счёт не идёт,

Только знаю — в родне моей кровной

Были все не гулящий народ.

 

В праздник — песенники, балагуры,

В будни — слово клещами тяни.

И хоть драли с них разом три шкуры —

Всё равно выживали они.

 

Дома разве зимой ночевали,

Чуть весна — у костров на станах.

Ляда прятали, пни корчевали,

Нагоняя на лешего страх.

 

Жито ль сеяли, траву ль косили —

На земную молились красу.

И дивились медведи их силе,

Уступая дорогу в лесу.

 

Говорили друг другу соседи:

— Что б у них ни случилось в дому,

Работяги двужильные эти

Не пойдут на поклон ни к кому.

 

Не заплачут, на улицу выйдя,

Всё, как есть, из избы вынося…

Я на предков моих не в обиде,

Коль характером в них удался!

 

Отец

Не знает память срока,

И я не позабыл,

Что спит отец далеко

От дедовских могил.

 

К ненастью пели певни,

В низах туман лежал,

В то утро из деревни

Он в город уезжал.

 

С родимого крылечка

Шатаясь, он сошел.

«Прощайте, луг и речка,

Прощай, зеленый дол».

 

Запомнил навсегда я

Его щемящий вздох,

Что, близких покидая,

Он утаить не мог.

 

И, как к сестре, к рябине

Припала грудью мать.

«С кем плакать на чужбине,

С кем горе горевать?»

 

Суровый и безмолвный,

У темного двора

Отец нас обнял: «Полно,

На станцию пора.

 

Для вас, быть может, долю

Я лучшую найду...»

Наплакались мы вволю,

Предчувствуя беду.

 

Мы жадно ждали вести,

Дождались наконец:

«Заботясь о семействе,

Скончался ваш отец».

 

Всей горечью полыни

Дохнул на нас рассвет:

«Как видно, на чужбине

Вам лучшей доли нет!»

 

И золотое лето

Померкло на виду...

А было, было это

В шестнадцатом году.

 

Не знает память срока,

И я не позабыл,

Что спит отец далеко

От дедовских могил.

 

С тех пор по праву сына

Прошёл я сто дорог,

Искал, где та чужбина,

И отыскать не мог.

 

Мне всех краев, как чудо,

Открылась красота,

Но звали отовсюду

Отцовские места.

 

Но верю и сейчас я,

Хоть мир широк кругом, —

Всегда надежней счастье

Для нас в краю родном,

 

Где вы любили греться

У дымного костра,

Где смотрит наше детство

Из каждого куста.

 

* * *

Я помню руки матери моей,

Хоть нет ее, давно уж нет на свете.

Я рук не знал нежнее и добрей,

Чем жесткие, мозолистые эти.

 

Я помню руки матери моей,

Что утирали слезы мне когда-то.

В пригоршнях приносили мне с полей

Все, чем весна в родном краю богата.

 

Я помню руки матери моей,

Суровой ласки редкие мгновенья.

Я становился лучше и сильней

От каждого ее прикосновенья.

 

Я помню руки матери моей,

Широкие шершавые ладони.

Они что ковш. Приникни к ним и пей.

И не сыскать источника бездонней.

 

Я помню руки матери моей,

И я хочу, чтоб повторяли дети:

«Натруженные руки матерей,

святее вас нет ничего на свете».

 

Открою я томик Кольцова

О вещее русское слово,

Строка, что как птица поёт...

Открою я томик Кольцова —

И памятью детства пахнет.

 

За купой берез поседелых,

Что учит зима ворожбе,

Горит огонек посиделок,

Предпраздничный вечер в избе,

 

Рассказаны сказки и были

Про бар, про попов и чертей...

А книжка? Про книжку забыли?

Давай-ка читай, грамотей!

 

Отцу же того лишь и надо,

Ему, грамотею, почет...

Не пряча довольного взгляда,

Он книжку на скатерть кладет.

 

Что это за книжка — я знаю,

Хоть с азбукой я незнаком,

И вслед за отцом повторяю

Строку за строкой шепотком.

 

В них пахаря ясные думы,

В них вольный напев косаря...

И лица, что были угрюмы,

Светлеют, как в поле заря.

 

У всех расправляются плечи,

С судьбой не пугает их спор.

Далече тот вечер, далече,

Но помнится мне до сих пор.

 

Открою я томик Кольцова —

И вновь у отцовских ворот.

О вещее русское слово,

Строка, что как птица поет.

 

Письмо к брату

Мы с тобой бываем редко вместе,

Чуть сошлись — и разошлись опять.

Письма тоже, говоря по чести,

Любим получать, а не писать.

 

В жизни было всякое, но зря мы

То, что улеглось, не ворошим.

Словом, шлем друг другу телеграммы,

Да и то по праздникам большим.

 

Даже шутим: меньше пустяков в них,

Ни к чему бумажный хлам копить...

Только всё ж, товарищ подполковник,

Надо иногда поговорить.

 

Не в пути сойтись, не на два слова,

Ночь проговорить наперебой,

День за днем перебирая снова

Годы детства нашего с тобой.

 

Скажешь ты: «В них радостного мало»,

Так ведь я и не к тому веду.

...Шла война, у нас отца не стало

В горьком том, в шестнадцатом году.

 

А потом и мать похоронили,

Вдовья в гроб свела ее тоска.

Чтобы ты не плакал на могиле,

Кто-то подарил тебе щенка.

 

Рыжего щенка с мордашкой острой...

Ты его тотчас в охапку сгреб,

А в могиле глухо, с шумом черствым

Комья глины падали на гроб.

 

Из тумана брызнул дождик редкий,

Листьями опавшими шурша.

Сердобольно охали соседки:

— Пусть хоть пес утешит малыша!

 

Пусть хоть пес утешит!.. Ты не помнишь,

Как могилу накрывала тень,

Как я плакал, глупый несмышлёныш,

За тебя и за себя в тот день.

 

Я чуть-чуть постарше был. Я помню,

Не забуду на краю земли, —

Желтый холмик и деревню Ломню,

Где дичками мы с тобой росли.

 

Где, бывало, тетка нам твердила,

Приютив у краешка стола:

«И зачем вас не взяла могила,

Коль судьба вам доли не дала.

 

Пропадать вам, долго иль коротко,

Не про вас шумят в полях хлеба...»

Вот что нам с тобой сулила тетка,

Темная крестьянская судьба.

 

Пусть ее не тронет укоризна,

Старой бабе, где ей было знать,

Что сама Советская отчизна

Нам заменит и отца и мать!

 

Нас она вспоила и вскормила,

Мужеством наполнила сердца,

Одного на песни вдохновила,

Указав другому путь бойца.

 

Я ль твержу стихи иль ты присягу

Принимаешь во главе полка, —

Одному с тобой верны мы стягу,

Что, как пламя, озарил века.

 

Наше время — время не простое,

Надо быть достойным этих дней.

А про детство вспомнил для того я,

Чтобы путь пройдённый был видней!

 

Сестра

Счастливым и обиженным,

Когда придет пора,

Нет в мире друга ближе нам,

Вернее, чем сестра.

 

Та самая, что нянчила

Нас в детские года

И чья так много значила

Любовь для нас всегда;

 

Чья в сумерки метельные,

Как чистый вздох души,

Нас песня колыбельная

Баюкала в тиши;

 

Кто выводила сказками

Нас на большой простор,

С кем вместе на салазках мы

С крутых летели гор;

 

Кого на помощь звали мы

В дни первых игр и книг,

Кого так ревновали мы,

Узнав, что есть жених;

 

К кому в иные годы мы,

Когда уж подросли,

С удачами, с невзгодами,

Со всем, что было, шли.

 

Любимые ль, забытые ль,

Мы знали наперед:

Друзья начнут распытывать,

Она ж без слов поймет.

 

Печалим мы иль радуем

Всю жизнь сестер своих, —

Одно, одно лишь надо им —

Чтоб вспоминали их!

 

* * *

Кому какой дается жребий,

Какая песня под луной,

А я взрастал на черном хлебе,

То хлеб земли моей родной.

 

Его солил я крупной солью

И запивал воды глотком,

С ним по широкому раздолью

Ходил за плугом босиком.

 

Я молотил и веял жито,

За стол садился не спеша,

Я знал: в ржаной ковриге скрыта

Всей доброты земной душа.

 

Святая мудрость землепашца

В ней навсегда воплощена.

Ни возгордиться, ни зазнаться

Не даст в дороге мне она.

 

И нужно мне под русским небом,

Чтоб каждый день и каждый миг

Ладони, пахнущие хлебом,

Я чуял на плечах моих.

 

Тюнино

Может быть, родиться снова проще,

Выйти в мир, широкий, как заря,

Чем забыть вас, тюнинские рощи,

В золотом свеченье сентября.

 

Старый парк, аллеи вековые,

Счёт годам забывшие давно,

Где в далёкой юности впервые

Было мне задуматься дано.

 

Что я знал, подросток деревенский,

В стороне заброшенной, лесной?..

Только то, что ветер с поля резкий

Распахнул все двери предо мной.

 

Бил закат в цветные стёкла дома,

Я стоял, дыханье затая.

Барский дом! Мне сызмала знакома

Слава нелюдимая твоя!

 

Знать, недаром мать моя, бывало,

Долгий сказ пряла по вечерам,

Как лоза витая вразумляла

Всех, кто непокорен и упрям.

 

И, поклон отвесив за науку,

Об одном вздыхал мой дед всегда, —

Чтоб вовек не приводилось внуку

За наукой приходить сюда.

 

Внук пришёл, но дед не видел внука,

Дед не знал, что на краю села

Дом всё тот же — да не та наука,

Что его когда-то здесь ждала.

 

Дверь открыта, пахнет свежей краской,

Поздний луч скользит наискосок.

И гудит в опочивальне барской

Молодой учительский басок.

 

Я вхожу и опускаю веки,

Блики дня осеннего скупы,

Ждут меня в углах библиотеки

Старые дубовые шкафы.

 

Вот и день кончается недлинный,

Тень в аллеях путает следы.

Над левадой клёкот журавлиный,

За левадой — тёмные скирды.

 

Старый сказ досказывают липы,

Спелый лист к руке моей приник.

Спать спокойно прадеды могли бы,

Увидав меня у этих лип.

 

Я подрос. В распахнутых долинах

Всех моих дорог не сосчитать,

Но повсюду в кликах журавлиных

Эту осень слышу я опять.

 

Может быть, родиться снова проще,

Выйти в мир широкий, как заря,

Чем забыть вас, тюнинские рощи,

В золотом свеченье сентября.

 

* * *

Мне подарила молодость моя

Не только рощу с песней соловья,

Она дала мне в щедрости своей

Все, что вмещает окоем полей,

Чтоб я в круговороте дней и дел

Сам по душе избрал себе удел.

 

По разноцветному календарю

Я и встречал и провожал зарю,

Весне дорогу плугом намечал,

Стогами лето красное венчал,

Срывал, найдя осеннюю звезду,

Как плод познанья, яблоко в саду.

 

Я в чашечку цветка пчелой проник,

Дерев и птиц уразумел язык,

И в кровь мою, и в плоть мою вошли

Все звуки неба, запахи земли,

И я, наполнен ими до краев,

Запел о том, как мир мой свеж и нов.

 

* * *

В свой срок мы покидаем отчий дом

И оставляем юность у порога,

Но верность им — та вещая тревога,

Что быть собой велит в пути любом.

 

Крута тропинка наша иль полога,

В мороз и зной, под вьюгой иль дождём,

Куда б ни шли мы — мы к себе идём,

Хоть вспять не возвращается дорога.

 

* * *

Воспоминаний юности не тронь,

Не отвлекись от первых увлечений.

Как осенью рябиновый огонь,

Они светить нам будут в час вечерний.

 

Пусть окружит их время равномерней,

Чем сердцевину дуба оболонь.

И дочь твою широкую ладонь

Сожмёт ладонью лёгкою дочерней.

 

И скажешь ты: «Опять звенит гармонь,

Нашиты звёзды золотом по черни.

Как осенью рябиновый огонь,

Ты светишь мне в мой тихий час вечерний…»

 

Воспоминаний юности не тронь,

Не отвлекись от первых увлечений.

 

* * *

Всё в матерьяле ясно кустарю,

Он знает, что начать, с какого краю.

А я из плоти собственной творю,

Я сам себя, как матерьял, кромсаю.

 

О, сколько раз я кровью истекал,

Сгорал и восставал на пепелище,

Чтоб, выйдя из магических зеркал,

Двойник мой жил смелей меня и чище.

 

Меня друзья и близкие простят,

Идущие всю жизнь со мною рядом,

За то, что отвечал им невпопад,

Смотрел на них отсутствующим взглядом.

 

Я за терпенье их благодарю,

Но, если надо, — всё начну сначала.

Завидовать не стану кустарю,

Чтоб под конец душа не заскучала.

 

* * *

Милый друг! Мы мужали на стыке эпох,

Сердцем чувствуя каждый излом.

Нам не раз приходилось прикусывать вздох,

Боль завязывать мёртвым узлом.

 

Что теперь нам сраженья в табачном дыму

И удары чернильных рапир?

Мы с тобою видали такое, чему

Удивился бы даже Шекспир!

 

* * *

Мы с детства не были заласканы.

Нас провожала в путь гроза,

Сама судьба брала за лацканы,

Смотрела прямо нам в глаза.

 

Но, взгляд встречая неулыбчивый,

Его угрюмым не зови,

И ты поймёшь, как мы отзывчивы

На голос дружбы и любви.

 

* * *

Подумай, виски уж седые сплошь,

И сердцу утрат не забыть,

А ты всё волнуешься, ты всё ждёшь

То первых дождей, то первых порош,

Чтоб заново вдруг открыть

В сиянье полей и мерцанье рощ

То, чего прежде не ставил в грош, —

По молодости, может быть.

Не потому ль, чем больше живёшь,

Тем больше хочется жить?

 

* * *

Я, признаться, жить хотел бы долго,

Каждый день по-новому ценя,

Чтобы непогашенного долга

Не осталось в жизни у меня.

 

Чтобы ежедневно, ежечасно,

Вспоминая путь свой средь тревог,

Всех, кого обидел я напрасно,

Чем-нибудь порадовать бы смог.

 

Ну, а если это невозможно

И до срока я свалюсь без сил,

Пусть хоть знают те, кому я должен,

Что со всех дорог я к ним спешил.

 

Не владевший рогом изобилья,

Заходивший часто за предел,

Про свои долги не позабыл я,

Только заплатить не все успел.

 

Грань

Мне нынче шестьдесят,

За эту грань годов

Я б взять с собой хотел

Не все из нажитого,

А только то, с чем встать

Перед судьбой готов,

Чего б искал везде,

Начни свой путь я снова.

 

Не стану говорить,

Что мне не жаль трудов,

Истраченных на то,

Что сам сужу сурово,

Но с каждой чистоты

Гляжу за грань годов

И взять с собой хочу

Не все из нажитого.

 

* * *

Мы в молодости все себе прощаем,

Судя других безжалостным судом!

Свои ошибки вспомнив, обещаем,

Что все исправим как-нибудь потом.

 

А жизнь идет. Пути ее суровы,

А старость взыщет весь наш долг судьбе.

Мы будем все другим простить готовы

И ничего уж не простим себе.

 

* * *

Я многое делал не так,

как бы сделал теперь я,

Но делал лишь то,

в чём себя упрекнуть бы не мог,

И критикам тем,

что вонзали в меня свои перья,

Готов повторить:

 — Не стыжусь я пройдённых дорог.

 

Себя не ломал я

изменчивой моде в угоду. —

И скажет при случае

наших краев сторожил:

Он был однолюб.

Прославляя родную природу,

он славил Отчизну,

и в это Всю душу вложил!

 

* * *

Года раздумий нам ссутулят плечи,

Мы все в свой срок и взвесим и учтем.

Поймем, что избежать ошибки легче,

Чем ту ошибку исправлять потом.

 

Но если б знала юность, как жестоко

Её ошибки отзовутся нам,

Мы б по пути состарились до срока,

Учась всю жизнь глядеть по сторонам.

 

* * *

В чем виноват — винюсь. Я не вприглядку жил,

Доверчиво в пути рассвет встречая каждый.

Был весел и угрюм, влюблялся и дружил,

Под солнцем дня палим неугасимой жаждой.

 

Я жизнь вбирал в себя. Я познавал ее

В бореньях и трудах. И пусть приходит старость.

Я пил полынь и мед — не пресное питье —

И знаю цену слов, где время отстоялось.

 

* * *

Избави бог от поздних сожалений,

Когда нельзя поправить ничего.

Нам так отрадно сквозь туман осенний

Увидеть праздник лета своего.

 

Но, поразмыслив, мы под звон метели

Всё чаще станем вспоминать о том,

Что сделать мы могли и не сумели,

Что проглядели в лете золотом.

 

Скорей бы хлынул паводок весенний,

Чтоб год начать, минувшему не льстя.

Избави бог от поздних сожалений,

Когда поправить ничего нельзя.

 

* * *

Как бы ясен был мой закат,

Как бы вечер был свеж и светел,

Если б мог я вернуть назад

Те слова, что бросал на ветер.

 

Но они уносятся прочь,

Не дают душе утоленья,

И не могут ничем помочь

Эти поздние сожаленья.

 

* * *

Стареть не стыдно. Все стареют люди.

Постыдно стать унылым ворчуном,

Бояться непогоды за окном,

На звезды глядя, думать о простуде.

Не видеть сказки в облачке ночном,

Махнуть рукой на все мечты о чуде…

Стареть не стыдно. Все стареют люди.

Постыдно стать унылым ворчуном.

 

* * *

За всё, за всё с нас спросит

время строгое,

Ему не скажешь,

стоя в стороне,

Что с чистым сердцем

выходил в дорогу я,

А заблуждался —

по чужой вине.

 

Нам отговорки

не к лицу лукавые,

Не для того

мы спор вели с судьбой,

И выше всех

ценю святое право я —

Быть самым строгим

для себя судьей.

 

* * *

Земля стара, а жизнь всегда нова.

Её открытьям нет конца и края.

Своих отцов наследуя права,

Мы продолжаем их, не повторяя.

 

И наши дети нас не повторят,

Мы в них себя совсем иных увидим.

Кто знает жизнь и опытом богат,

Тот не подвластен мелочным обидам.

 

О творчестве

 

* * *

Как полынь, мне хлеб разлуки горек,

Долги ночи, беспокойны сны.

Может быть, стихи мои историк

Не запишет в летопись войны.

 

Может быть, во дни торжеств народных,

Где оркестров полыхает медь,

О привалах, о кострах походных

Будут строки не мои греметь.

 

Но, один оставшись, мой ровесник

Их откроет, словно свой дневник,

Про себя прочтёт и скажет — есть в них

Дым войны, что в душу мне проник...

 

Смолкнут хоры, отгремят оркестры,

И в часы раздумья нам опять

Боль, не занесённая в реестры,

Будет жажду сердца утолять.

 

* * *

Моя тоска, моя отрада,

Что музой названа моей,

Тебя в сиянье листопада

У всех я вижу росстаней.

 

Твой голос слышу в каждом звуке...

И вот прошу тебя опять.

Твои натруженные руки

Позволь, как в детстве, целовать.

 

Дай сохранить мне зоркость взгляда

И жажду юношеских дней,

Моя тоска, моя отрада,

Что музой названа моей!

 

Наше ремесло

Может быть, среди ремесел трудных

Нет трудней, чем наше ремесло.

В нем всё то, что в праздниках и в буднях

Радостью и горем сердце жгло.

 

Отдели себя от них, попробуй!

Разве запах отделим от трав,

Разве есть рецепт на тот особый,

Чувства очищающий состав?

 

И твердим мы всем, кого взманила

Легкая удача: «Не спеши!»

Мы перо макаем не в чернила,

А в крутой отстой на дне души.

 

Сколько нас подстерегает подлых

Мелочей — соблазнов и обид,

Но ведь ремесло поэта — подвиг,

Ставший бытом, чтоб возвысить быт.

 

Чтобы, если не на ветер бросил,

Слово в каждом сердце проросло.

Потому-то средь земных ремесел

Всех счастливей наше ремесло.

 

* * *

Слух музыканта, зренье живописца

И память следопыта нам нужны,

Когда велим мы в слове воплотиться

Всему, что нам дарят цветы и птицы,

Обвалы гроз и клады тишины.

 

Но от листа не оторвется слово,

Под радугой строка не запоет

Без искорки того огня живого,

Что всё в душе преображает снова,

Неповторимый смысл всему дает.

 

* * *

Я преданий суровое прядево

Разбирать нить за нитью привык.

Мне достался от дедов и прадедов

Ключ к их тайнам — мой русский язык.

 

С ним в погоду и непогодь лютую,

За работой встречая зарю,

Что запутано было — распутаю,

Что туман укрывал — озарю.

 

Выйду на люди, случаю радуясь

Указать им забытый родник.

Я преданий суровое прядево

Разбирать нить за нитью привык.

 

* * *

Душа стремится вглубь, к первоосновам

Всех радостей земных и всех забот,

Туда, где хлеб насущный наш растёт

И бродят сказки по борам сосновым.

 

Туда, где стыдно жить на всём готовом,

Где совесть отпущенья не даёт,

Коль промолчишь, воды набравши в рот,

Пред ложью, что святым прикрылась словом.

 

Зато припавши к струям родниковым

В свой лучший час там силу обретет

Нежданный не боится непогод,

Быть до конца и добрым и суровым.

 

Душа стремится в глубь, к первоосновам

Всех радостей и всех забот.

 

* * *

Я верю в неразменные слова,

Бездонные, как неба синева,

И свежие, как листья под росой,

Как на траве следы стопы босой.

 

Мы узнаем в их свежести густой

Минувших зим и лет своих отстой,

А те, кто в путь выходят в первый раз, —

Жак хлеб и соль берут их про запас.

 

В них есть и горький запах борозды,

И жаворонка, раннего лады,

Земных глубин железная вода

И вкус впервые снятого плода.

 

Есть первый утренник и первый снег,

Есть первопуток на виду у всех,

Есть инея серебряная вязь...

Вникай во все, волнуясь и дивясь.

 

За ледоставом будет ледоход,

Он все сначала для тебя начнет.

Седеет незаметно голова,

Но не скудеет неба синева.

 

* * *

Всё береги: родную речь,

Где слово с корнем жизни связано,

В полях медовый ветер греч,

В борах дымок сосновых свеч,

Разноголосье птиц согласное.

Отдай за них рубашку с плеч

И знай, что лишь себя беречь

Поэту противопоказано.

 

* * *

Мне снятся потерянные стихи

О самом заветном и сокровенном.

Мелькнут в ворохах бумажной трухи

И тут же опять исчезнут мгновенно.

 

А сердце стучит и стучит в тиши,

И я повторяю за ним виновато:

— Ты должен достать хоть со дна души

Все, что в суете потерял когда-то!

 

* * *

Без громких слов, без ложной скромности

Идут в мой стих

Простые радости и горести

Людей простых.

Меж ними лишних не окажется,

Здесь все друзья.

Они терпеть не станут ханжества,

Им лгать нельзя.

 

* * *

Я хочу, чтоб в стихах у меня между строк

Прибежавший с полей заплутал ветерок;

Чтоб в волшебном краю моего ремесла

Круглый год было вдоволь земного тепла;

Чтоб кустилась пшеница, цвели клевера

И гудела от пчел медосбора пора;

Чтоб трещала во ржах перепелками мгла;

Чтоб тебя потянуло под звезды полей,

На дороги любви и тревоги моей.

 

* * *

Ты — всех земных цветов мозаика,

Дочь тишины и грома музыка.

Ты в сердце каждого прозаика

Найдешь и друга и союзника.

 

В тебе — исканья мысли трезвые

И вдохновенья взрывы смелые.

Ты праздник нам даришь, поэзия,

Живое дело жизни делая.

 

Надпись на книге Пастернака

Ты не притча и не причуда,

Не прибежище и не профессия,

Ты всегда — ожидание чуда,

Потому-то ты и поэзия.

 

* * *

Одни волшебной флейты ищут где-то.

Другим довольно дудочки в горсти,

Чтоб в зимний вечер вызвать полдень лета,

А в летний — снегом тополь замести.

 

Как видно, нет на чудеса запрета

Тому, в чьем сердце все сошлись пути.

Я не ищу волшебной флейты где-то —

Была бы только дудочка в горсти.

 

* * *

Родник из-под камня пробился,

Струится, ни мал, ни велик.

И как же я в детстве дивился

На этот чудесный родник!

 

К нему приходил я с рассветом

От дома тропинкой прямой.

Струя не скудела в нём летом

И не замерзала зимой.

 

Прозрачный, спокойно журчащий,

Всегда напоит он людей…

И я повторяю всё чаще:

Вот так бы и песне моей!

 

* * *

Перелески, зеленя да пажити,

Соловьи полночные в гаю...

Песни, песни! Только вы расскажете

Про любовь сыновнюю мою.

 

Я вплету в вас перезвоны зорние,

Шелест трав и посвист косарей...

Где дороги шире и просторнее,

Чем под небом Родины моей?

 

Так ступайте ж в путь! И если грозы вам

Доведется встретить — не беда!

Верю я: в краю моем березовом

Вы друзей отыщете всегда.

 

* * *

Наверно, так самой судьбой назначено,

Что познаем себя мы в муках творчества.

Пусть жизнь мою, написанную начерно,

Я не могу переписать, как хочется.

 

Покуда ветер не задул звезду мою,

Не погашу и я надежду смелую,

Что все, что не додумал я, — додумаю,

И что не так я сделал — переделаю.

 

Я не привык тоской бесплодной маяться,

Она душе — как ниве сухоросица.

Когда ж перо в руке моей сломается, —

С меня уж больше ничего не спросится.

 

Мера

И влюблялся в Рембо, и дивился я Аполлинеру,

Но в годину тревог были Блок и Есенин со мной.

С той поры я в поэзии знаю одну только меру:

Звук такой же щемящий, как эхо долины родной!

 

Званье поэта

То званье, что Пушкин и Лермонтов,

Некрасов и Тютчев носили,

Живёт не старея, согретое

У самого сердца России.

 

А кто, к тому званью причисленный,

Не мерит их подвигом труд свой, —

Того ухищренья бессмысленны,

С чернилами вместе сотрутся.

 

Всегда правдолюбцы-воители,

Чьи в тучах изваяны лица,

В поэте сподвижника видели,

Глядящего вдаль прозорливца.

 

Под грозами века рождённые,

Не раз убеждались мы снова,

Что только судьбой подтверждённое

Крылатым становится слово.

 

С пути не вернётся назад оно,

Хоть крылья под ветром натрудит.

Везде, по полёту угадано,

В сердцах оно принято будет.

 

И детским покажутся лепетом

Пред ним виршеплётов усилья…

О званье, что Пушкин и Лермонтов,

Некрасов и Тютчев носили!

 

Высокий залог

Не может жизнь утратить смысл высокий,

Сомкнув над нами круг дневных забот,

Пока звучат нам пушкинские строки

И музыка Чайковского поёт.

 

* * *

Я не из тех, кто рад предать забвенью

Всё то, что было создано до нас.

Дивлюсь я многих мастеров уменью,

Рублев и Врубель мне нужны в свой час.

 

Я в старых храмах не молюсь иконам,

Не падаю пред статуями ниц,

Но всех веков наследником законным

Иду под вспышки грозовых зарниц.

 

Не вдохновенья ль подвиг благородный

Дает узреть незримые черты,

Чтоб человек все выше, все свободней

Вставал в извечной жажде красоты,

В той жажде, что накоплена в веках

И не иссякнет на земных путях.

 

* * *

Что ты вспомнишь — глаза эти, губы ль,

Кисти ль накрепко сомкнутых рук,

Или что-то другое, что Врубель

Заключил в свой невидимый круг?

 

Что тебе этот демон, сидящий

Средь волшебных цветов? Только миф!

Отчего же все чаще и чаще

Бьется сердце, с чего ты притих?

 

Разве сказочных красок цветенье

Взволновало тебя? Не таи!

Почему промелькнули, как тени,

Пред тобой все дороги твои?

 

Не уйти от вопросов тревожных,

Не укрыться в расщелинах скал.

И зачем это столько художник

Человечьего демону дал?

 

А быть может, все сделал затем он,

Чтобы ты не мирился с судьбой.

Приглядись, это вовсе не демон,

Это сам ты в боренье с собой,

 

Левитан

 

1

Мы возмужаем и верней оценим

Простые краски, точные слова.

Вот снова светит в золоте осеннем

Чуть тронутая солнцем синева.

 

И если ты художник, если зорок

Твой меткий глаз и обострен твой слух, —

Туманной тропкой выйди на пригорок,

Прислушайся и оглянись вокруг.

 

Перед тобой, как странницы босые,

Воспоминанья летние тая,

Бредут березы в дальние края,

А ветер тени путает косые,

Шумят грачи. Так вот она, Россия,

Твоя любовь, бессонница твоя.

 

2

Смерть не страшна. Безделье хуже смерти.

С тоской не разлучается оно.

Раскинуто окно. И на мольберте

Укреплено тугое полотно.

 

Прозрачен день. Вглядись и кисти вытри.

Ты мастер. Будь расчетлив, строг и прост.

Есть тишина, есть краски на палитре,

Чтоб звон листвы перенести на холст.

 

Повесить паутинки золотые,

Пустить тропинки по лугу витые,

Колючей щеткой выровнять жнивье

И, оглянув пустынное жилье,

Забыть про все. Перед тобой Россия,

Твоя любовь, бессмертие твое.

 

3

Где б ни был ты — душа природы русской

Была с тобой. Ты позабыть не мог

Ни пруд забытый с мельницей-раструской,

Ни ветхий дворик, ни туманный стог.

 

Преодолев житейские тревоги,

Ты видел: сыновья моей земли

По каторжной Владимирской дороге

В распахнутое будущее шли.

 

Над их судьбой задумавшись впервые,

Ты вспомнил все тропинки полевые

И отсвет зорь на берегу ручья.

Ты понял: сны и чаянья людские

Такой же явью сделает Россия,

Твоя любовь, бессонница твоя.

 

Бетховен

 

1

С тех пор как навсегда закрыл глаза ребёнок,

Все слёзы выплакав, окаменела мать.

Тот мир, что для неё был так широк и звонок,

Стал тесен и угрюм и перестал звучать.

 

Спустились небеса, как крышка гроба, низко.

О, скоро ль и она найдёт в земле покой!

Пленившая давно всю Вену пианистка

Не в силах пробежать по клавишам рукой.

 

Ей кажется теперь, что самый звук греховен,

Что он мешает быть с душой наедине.

И вдруг явился он. Её кумир — Бетховен.

Явился и сказал: «Я вас прошу ко мне!

 

Не стану утешать вас жалкими словами,

Нет в мире слов таких, чтобы утешить вас.

Но музыкой хочу поговорить я с вами...

Пойдёмте же скорей. Не медля. Сей же час».

 

И больше не сказал учитель ей ни слова.

Когда ж в его приют, безмолвные, пришли,

Он сел за инструмент спокойно и сурово

И тронул клавиши. И звуки потекли.

 

Как много было в них унынья и печали,

Невысказанных слов, невыплаканных слёз...

А звуки всё текли, а звуки всё крепчали.

О, если б их поток хоть часть тоски унёс!

 

Хоть часть её тоски!.. А сердце бьётся чаще,

Скатилась на щеку отрадная слеза.

Прислушайся: шумит под вешним ливнем чащи,

Вот-вот и зазвенят в них птичьи голоса.

 

Поглубже бы вздохнуть! Нет, как нас жизнь не мучай,

Она и в горе нам сладка и хороша!

И вот уже волной подхвачена певучей,

Готова взвиться ввысь ожившая душа.

 

Пусть будет в первый раз полёт её неровен, —

Как прежде, для неё открыт простор большой.

... Недаром глухоту преодолел Бетховен

И слышит в мире всё отзывчивой душой!

 

2

Казалось всем: свобода так близка!

Она идет, и нету ей препоны.

...Республиканской Франции войска

Штыками опрокидывали троны.

 

Стирали, словно паутину, с карт

Границы династических владений,

И громовое имя «Бонапарт»

Монархов приводило в обалденье.

 

Он поднимался, преисполнен сил,

Как дерзости народной воплощенье.

В те дни Бетховен посвятить решил

Ему свое любимое творенье.

 

Симфонию о мужестве в борьбе,

О счастье жить торжественно и просто,

Нигде, ни в чем не уступать судьбе

И утверждать над смертью превосходство.

 

Он верил: консул Франции такой!

И, дар достойный принося таланту,

На партитуре собственной рукой,

Назло князьям, он вывел: «Бонапарту».

 

И вдруг друзья приносят весть, что тот,

Чей каждый выстрел метил по короне,

Республику послал на эшафот,

Чтоб тут же сесть на пустовавшем троне.

 

Стал консул императором, увы...

Бетховен молча выслушал известье,

Сказал, не поднимая головы:

— Век не простит подобного бесчестья!

 

Отныне он тиран для нас, друзья.

Таким законы ничего не значат...

Еще сейчас и предсказать нельзя,

Чем кончит путь, что был так славно начат.

 

Так пусть честолюбивый генерал

Найдет признанье лишь в солдатском гаме... —

Он встал и посвященье разорвал

И в гневе растоптал его ногами.

 

О России

 

* * *

Мы странствуем по книгам год за годом,

Стремясь преодолеть границы дней,

И вдруг потянет к тем лесам и водам,

Откуда мы, простившись мимоходом,

Ушли в свой срок искать судьбы своей.

 

Там мы в тиши вечерних росстаней,

Под расписным осенним небосводом,

Поймём, ушедших не жалея дней,

Насколько нам становится родней

Наш край, когда мы вновь его находим.

 

Не всё измерить в жизни могут числа,

К ним и другая мера нам дана.

Мы знаем: как ни велика отчизна,

Вместится в сердце любящем она.

 

* * *

Чуть выйдешь в поле на тропинку детства —

И дух займется.

Услышишь песню вдалеке — и сердце

Сильней забьется.

 

А над тобой заря почти в полнеба

Течет в овражки.

В груди смешался теплый запах хлеба

И дух ромашки.

 

Видна за каждой елкой и березкой,

За ивой дымной

Вся красота земли твоей отцовской,

Земли любимой.

 

Так пусть мечты взовьются, словно птицы,

С родного луга.

В поселке малом и в большой столице

Найдешь ты друга.

 

Что из того, что встретитесь впервые

Вы не на парте, —

Узнаешь ты широкий, как Россия,

Его характер.

 

Все пополам делить с ним станешь в жизни,

И все осилишь...

Как не гордиться мне своей Отчизной,

Своей Россией!

 

* * *

Сын возмужавший нежностей стыдится,

В своей любви не уверяет мать,

Зато ни в чем пред нею не таится

И все готов на суд ее отдать.

 

А у меня уже виски седые,

Моих раздумий бесконечна нить,

И я хочу без лишних слов, Россия,

Как с матерью, с тобою говорить.

 

Стихи о России

 

I

Когда говорили мне в детстве: «Россия»,

Я знал — это все, чем дышу, где расту:

Крыльцо расписное и ставни резные,

Под окнами ярый шиповник в цвету,

 

Укропом и тмином поросшие грядки,

Левада, где стручья гороха бренчат,

На белой заре переборы трехрядки,

Запевки вернувшихся с поля девчат,

 

А смутные сумерки путают краски,

Стирают приметы привычных вещей,

И сон подтверждает сестрёнкины сказки,

Что солнце в ларец замыкает Кащей.

 

Но сказок и снов золотое соседство

На утлой кроватке непрочно, и вдруг,

Проснувшись, увидишь, что кончилось детство,

Что мир развернулся просторный вокруг.

 

Когда в эту пору я слышал: «Россия»,

За мной, приподняв горизонта черту,

Шумели поля и луга заливные,

Хлеба наливные и травы в цвету.

 

По узким тропинкам, по торным дорогам,

Меж трав и хлебов проходил я босой.

Зарницы считал с косарями под стогом,

В высокой траве умывался росой.

 

И в полдень над речкой, где берег отвесен,

Где гребень волны набегающей крут,

Соломинкой пил я отцедины песен,

Что сладостной грустью за сердце берут.

 

Я знал, что не пасынком вырос, а сыном

В отцовском краю, и, уйдя за порог,

Туманным березам и синим осинам

Послал я поклон с перепутья дорог.

 

Я думал: «Так вот ты какая, Россия»,

Когда мне открылись над старым Днепром

В отметинах славы зубцы крепостные

И башни, в бойницах таившие гром.

 

Над звоном трамваев, над гулом заводов

Они подымались, сутулясь слегка,

И, дань преходящему времени отдав,

Казалось, со мной говорили века.

 

Там русского духа я понял величье,

Витавшего в башнях стены крепостной,

А город, не раз изменявший обличье,

Стоял над днепровской седой крутизной.

 

Когда-то из дебрей поднявшийся хвойных,

Он лодки смолил да палаты рубил

И в дни испытаний в сказаньях о войнах

Помянут не раз летописцами был.

 

Но вот задымились дороги большие,

Ударила молния в наше жилье,

И, в бой отправляясь, я понял, Россия,

Что значит священное имя твое.

 

II

Я знаю: походная сумка солдата

Тесней, чем открытое сердце, а в нем

Мы в трудные дни сберегли под огнем,

Что дорого было нам в детстве когда-то.

 

Что в юности ранней нам снилось, что зрелость

Сулила, маня все вперед и вперед.

Отмечен там каждой тропы поворот

И каждый костер, где мы в сумерки грелись.

 

Колючий шиповник и мягкая мята,

Примятые танками. Да, на войне

Нам все это дорого стало вдвойне

И в сердце вместилось, как в сумку солдата!

 

Горьки материнские слезы скупые

И падают в душу, на самое дно,

Но в час расставанья мы слово одно

Сухими губами шептали: «Россия!»

 

Увидев сожженную школу, где вместе

Со мной подрастал мой ровесник и друг,

Сквозь пепел и дым, оглянувшись вокруг:

«Россия!» — шептал я, взывая о мести.

 

Россия! Дышать без тебя было б нечем,

Ты — воздух наш, дом наш. Любовь и тоска!

Ты будешь стоять, как стояла века.

Все тяжкие раны твой мы залечим!

 

III

Россия! Мы всюду твердим твое имя,

Созвучное с именем женщины той,

Что нас пеленала руками своими,

Что нас напитала сосцами своими,

Что нас согревала своей теплотой.

 

Священны твои седины и морщины,

Торжеств и печалей твоих годовщины

В великой твоей и суровой судьбе.

И, зрелость встречая, по праву мужчины,

Мы клятву на верность давали тебе.

 

На верность твоим перелескам зеленым,

На верность малиновым зорям твоим,

На верность ночам соловьиным, бессонным,

На верность девическим взорам бездонным,

На верность надеждам, что с детства таим.

 

Пусть клятвоотступник на Русской равнине

Забудет о матери, друге и сыне —

Их нет у него, ни друзей, ни родных.

Пусть каменным хлеб ему станет отныне,

Не даст утолить ему жажду родник.

 

Он в страхе падет, услыхав твое имя,

Созвучное с именем женщины той,

Что нас пеленала руками своими,

Что нас напитала сосцами своими,

Что нас согревала своей теплотой.

 

* * *

Куда ни посмотришь — родные,

Открытые сердцу края.

Я весь пред тобою, Россия,

Судьба моя, совесть моя.

 

Не ты ли меня окружила

Простором лугов и полей,

Не ты ли меня подружила

С задумчивой музой моей!

 

Не ты ль полновесного слова

Открыла мне все закрома…

Я знаю — за это сурово

С меня ты и спросишь сама!

 

Не раз к твоему придорожью

Приду я от песенных рек,

Чтоб даже нечаянной ложью

Тебя не унизить вовек.

 

Так спрашивай строже — отвечу

За все: за подруг и друзей,

За самую краткую встречу

С задумчивой музой моей.

 

За песни, которым впервые

Внимают родные края…

Я весь пред тобою, Россия,

Судьба моя, совесть моя!

 

Русская земля

От хребтов Кавказа до Урала,

Дальними дорогами пыля,

Ты не раз на бой сынов скликала,

Русская земля!

 

Прибавляли сил им в дни печали

Полноводных рек твоих струи,

И врагам обиды не прощали

Сыновья твои.

 

И всегда, цела и невредима,

Сыновей бессмертьем наделя,

Ты вставала из огня и дыма,

Русская земля!

 

О тебе в столетьях песни громки,

Вся ты как певучая струна!

И наследье предков мы, потомки,

Приняли сполна!

 

Вот опять ковыль дымится бурый,

Лёгкими кистями шевеля,

Вот опять ты в бой нас шлёшь под бурей,

Русская земля!

 

Что ж! Иль мы не русские солдаты,

Иль военный клич отцов забыт?

Не простим насильникам проклятым

Мы твоих обид!

 

Где б не шли, судьбой твоей хранимы,

Смерть за смерть врагам твоим суля, —

Мужеством твоим укреплены мы,

Русская земля.

 

Мы друзей скликаем поимённо,

Под огнём испытанных солдат,

И над ними русские знамёна

На ветру шумят!

 

Помяни ж героев, в битвах павших,

Осени знамёнами Кремля

Колыбель отцов и дедов наших,

Русская земля!

 

Прокляни отныне и навеки

Дрогнувшим перед лицом врага, —

В дни, когда катили пламя реки,

Бросив берега.

 

И опять цела и невредима,

Сыновей бессмертьем наделя,

Встанешь ты из пламени и дыма,

Русская земля!

 

Дай припасть к руке твоей, Россия

Скрылся день в туманы росяные,

Отпылали облаков края.

Дай припасть к руке твоей, Россия,

Вечная работница моя.

 

Дай поцеловать твои мозоли,

Чтоб, как в детстве, сеном я пропах,

Чтоб навек остался привкус соли

На моих запёкшихся губах.

 

Пусть войдёт мне в душу каждый шорох,

Каждый вздох в краю моём родном.

Я всю жизнь учусь в твоих просторах

Жить, как пахарь твой, — грядущим днём.

 

Видел я не раз иные дали,

Но мечтал лишь об одном, любя, —

Чтоб друзья и недруги сказали,

Что характером я весь в тебя.

 

Мне таить перед тобой не надо,

Где я плакал, где дарил цветы.

Всё, что скрыто от чужого взгляда,

Материнским сердцем чуешь ты.

 

Освежит мои виски седые

Лишь твоя певучая струя.

Дай припасть к руке твоей, Россия,

Вечная заботница моя!

 

* * *

Я помню долг свой пред тобой, Россия

Я не забуду никогда о нем.

Всего, чего просил и не просил я,

Ты вдоволь мне дала в краю родном.

 

Не все как надо видевший сначала,

Теперь благодарю судьбу свою —

За то, что так упорно приучала

Ходить босым по жесткому жнивью.

 

Дала постичь, как колются колосья,

Оберегая золотой родник…

Ведь если что-то сделать удалось мне,

Так потому, что я к жнивью привык,

 

Что кожу впору выдубило лето

И пропитало духом чабреца.

А чем с тобой я расплачусь за это,

Как не строкой, правдивой до конца!

 

* * *

Ясный день мне предвещают зори

Иль к ненастью расстилают дым, —

Русь моя, и в радости и в горе

Верю я, что рос, тобой храним.

 

Если падал духом я, бывало,

Если жил не поднимая глаз, —

Ты мне песней голос подавала

В самый трудный, в самый горький час.

 

Я на зов твой шёл, душой воспрянув,

Уходя от смутной маеты,

И меня из дебрей и туманов

Выводила на дорогу ты.

 

Исцеляла мне любые раны

С жита набегающей волной,

Шумом леса, тишиной поляны,

Всем настоем силы земляной.

 

Потому, из края в край кочуя,

Я тебя везде узнаю, Русь.

И когда стихи мои шепчу я,

Всё тебе, всегда тебе молюсь.

 

* * *

Золотое облако зноя,

Запах трав — медовый, хмельной.

Небо русское расписное

Распахнулось передо мной.

 

И пылят пути фронтовые

В не скудеющем свете дня…

Солнце жизни моей, Россия,

Укрепи на подвиг меня!

 

* *

Ветер боя кусты завертит,

Вспыхнет яростный столб огня,

И, как жаркое жало смерти,

Вражья пуля войдёт в меня.

 

Побелеют губы сухие,

Но, глаза устремив в зарю,

Трижды имя твое, Россия,

Как молитву, я повторю.

 

И, тогда, — я знаю заране, —

Ты откроешь мне все пути,

Чтобы мог я, забыв о ране,

Через поле смерти пройти.

 

* * *

Сугробов блёстки слюдяные,

Небес морозных волшебство,

Но как тепло, моя Россия,

Мне от дыханья твоего.

 

Смолкают ветры за плечами,

Когда в отцовской стороне

Своими вещими очами

Ты прямо в душу смотришь мне.

 

Глядишь, о счастье не гадая,

Сама судьбу свою творя,

Как ветлы в инее, седая

И молодая, как заря.

 

Какими тайнами владеешь

Ты, возвышаясь над судьбой,

Что с каждым годом молодеешь

И молодеет всё с тобой.

 

Но тайн тебе скрывать не надо,

Твои все тайны на виду.

Ведь ты мечту любую рада

Зажечь, как новую звезду.

 

Храня преданья вековые,

Ты вся живёшь в грядущем дне.

Такой и видишься, Россия,

Ты наяву мне и во сне.

 

Как я на зов твой не отвечу,

Когда тобой полна душа?

...Так думал я, к весне навстречу

Декабрьским вечером спеша.

 

* * *

В просторах русских есть

Особая певучесть,

Она в разливах нив

И полноводных рек.

 

Не потому ль всегда,

И радуясь и мучась,

Встаёт под песню в рост

Наш русский человек!

 

* * *

Россия-мать!

В тот миг

Полуночного бденья,

Когда моих седин

Коснёшься ты опять,

Все горькие свои

Я вижу заблужденья,

И об одном прошу:

 — Дай сил мне и терпенья,

Ошибок не боясь,

Искать, всегда искать.

 

* * *

Когда, простясь в ночи с отцовским кровом,

Путем разлуки шли мы на восток,

Когда под небом Родины суровым

Был встречный ветер горек, как упрек, —

 

Тогда, готовясь к испытаньям новым,

Еще не зная, где разлуки срок,

В своих сердцах одним коротким соловом

Мы открывали мужества исток,

 

Нам это слово — Родина, Россия —

Звучало вновь из глубины времен,

Где занесли пески следы Батыя,

Где утонул в снегах Наполеон.

И поняли мы: трижды умудрен

Тот, кто хранит отцов преданья золотые!

 

Триптих

 

1

Гостеприимны были наши предки,

Садился первым гость у очага,

И мёд в кувшине греческой расцветки

Пред ним хозяин ставил, как слуга.

 

Днепровские привольны берега,

Плоды дерев отягощают ветки,

Но копья остры, луки наши метки,

Крыжатый меч отточен на врага.

 

И мы гостей, как предки наши, чтим

Густым вином и мёдом золотым.

И говорим: — Друзья у нас нередки.

 

Но мы от гостя отличим врага,

Что зарится на наши берега,

Такие ж непреклонные, как предки.

 

II

Заря, как медный щит, багряна,

На копьях тусклый свет костров,

И голос вещего Бояна

В молчанье утреннем суров.

 

Он знает — будет литься кровь,

От крови будет степь туманна.

Что ж! Песня вещего Бояна

Не для забав, не для пиров!

 

Чу! Слышны крики половчан.

Наполни стрелами колчан!

Кто будет жив, тот справит тризну!

И я хотел бы, как Боян,

Вести полки на вражий стан,

В дни испытаний за Отчизну!

 

III

Памятник 1812 году в Смоленске

Ты видел этот памятник? Скала,

Тяжелый меч в руке простертой галла,

А там, за выступом, — гнездо орла,

Что крутизна веков оберегала.

 

Напрасно ввысь к нему стремится галл,

Повиснув над зияющею бездной,

Здесь каждого пришельца настигал

Закон отмщенья — клюв орла железный!

 

Россия, родина моя — скала,

Взнесенная над сумрачной долиной,

Врагов твоих читая список длинный,

Мы слышим взмах широкого крыла.

 

И славим сыновей твоих дела,

Их зоркий глаз и острый клюв орлиный!

 

О войне

 

* * *

В суровый час раздумья нас не троньте

И ни о чём не спрашивайте нас.

Молчанью научила нас на фронте

Смерть, что в глаза глядела нам не раз.

 

Она иное измеренье чувствам

Нам подсказала на пути крутом.

Вот почему нам кажутся кощунством

Расспросы близких о пережитом.

 

Нам было всё отпущено сверх меры —

Любовь, и гнев, и мужество в бою.

Теряли мы друзей, родных, но веры

Не потеряли в Родину свою.

 

Не вспоминайте ж дней тоски, не раньте

Случайным словом, вздохом невпопад.

Вы помните, как молчалив стал Данте,

Лишь в сновиденье посетивший ад.

 

Надпись на книге

От слов, заученных и пресных,

От чувств, что плоти лишены,

Мой современник, мой ровесник,

Мы отвратились в дни войны.

 

Под визг свинца, под скрежет стали,

Вдали от отчего крыльца

Нас обожгла она, и стали

Огнеупорными сердца.

 

В них переплавились, как в тигле,

Все наши чувства и мечты,

Мы, возмужав, навек постигли

Закон суровой простоты.

 

И недоступные гордыне,

И неподкупные во всем,

Ни клятв, ни громких слов отныне

Мы всуе не произнесем.

 

Зато из нас уверен каждый,

Что светит нам одна звезда,

И на губах, спаленных жаждой,

Нет — значит нет и да — есть да!

 

Мы узнаем друг друга в песнях,

Что кровью сердца скреплены...

От слов, заученных и пресных,

Мы отвратились в дни войны.

 

* * *

Наш век не ограждал нас от забот,

Он не кормил нас в детстве соской сладкой.

Для нас в ночи четырнадцатый год

Вставал звездой кровавой над кроваткой.

 

В тревожных снах, из тьмы и непогод

Отцов мы звали, ждали встречи краткой.

Но срок настал, и сами у ворот

Простились мы, смахнув слезу украдкой.

 

Наш путь наметил огненный пунктир,

Мы, коротая ночи фронтовые,

Забыли запах обжитых квартир,

 

Но было нам дано судьбой впервые

Самим творить в дыму сражений мир.

Мы шли на смерть, чтоб ты жила, Россия!

 

Русский человек

Кто побывал в краю моём, когда,

Подобные кровоточащим ранам,

В развалинах дымились города

И зарастали пажити бурьяном;

 

Кто помнит, как вернулись мы сюда,

Простясь с немилым небом чужестранным,

И не нашли отцовского гнезда,

Что снилось у походного костра нам;

 

Кто видел, как мы строили дома,

Как наполняли хлебом закрома,

Ещё ютясь в землянках по-солдатски, —

Тот понял, что отныне и вовек,

За что б ни взялся русский человек,

Что б ни задумал — сбудется, как в сказке.

 

Русскому солдату

Суровый век, но ты солдат,

Ты знал — его суровость свята,

Как верность друга, память брата,

Как мир, что был войной распят.

 

И ты под старость будешь рад

Сказать ребёнку в час заката:

 — Да, я исполнил долг солдата.

Иных не нужно мне наград.

 

В дни испытаний роковые

На гранях моего штыка

Ломались молнии кривые.

 

И, мужеством моим крепка,

Глядит в грядущие века,

Как совесть времени, Россия.

 

Мужество

Скажи мне — в каком госпитале,

Ценою каких операций

Мы в наших сердцах воспитали

Уменье судьбы не бояться.

 

Мы ляжем под нож без наркоза

И даже не вскрикнем от муки,

Чтоб только приснилась береза,

Над речкой простершая руки;

 

Чтоб только напомнили ветры,

Сойдясь у холщовой палатки,

Как грозы горячие щедры,

Как росы медовые сладки.

 

Пусть стиснуты руки до хруста,

Нам боль на правах первородства

Открыла то новое чувство,

Что жадностью к жизни зовется.

 

С ним все необычно, как в сказке,

Привычные люди и вещи,

С ним ярче знакомые краски

И звуки привычные резче.

 

С ним хлеб прорастает на камне,

Синица поет, как жар-птица,

И воздух большими глотками

Мы пьем и не можем напиться.

 

Мы верим, как запаху мяты,

Как шелесту росной поляны,

Что все возместятся утраты

И все зарубцуются раны.

 

Вернувшись к разбитым жилищам,

К распахнутым настежь воротам,

Утерянных близких — разыщем,

Ушедшую юность — воротим.

 

Кто шел под огнем без оглядки,

Кто знает, как буря крепчала,

Тот жизнь на четвертом десятке

Начать не боится сначала.

 

Скажи мне — в каком госпитале

И после каких операций

Мы это впервой испытали.

И стали судьбы не бояться.

 

Жажда

В пути нам только снился отдых,

Огни и встречи за рекой.

Мы песням отдали в походах

Избыток нежности мужской.

 

И каждый верил в час заката,

Когда товарищ запевал,

Что все, кто нас любил когда-то,

Придут на краткий наш привал.

 

Что их в пути минуют бомбы,

Что тьма расступится вдали,

И мы им все откроем, в чем бы

Признаться прежде не могли.

 

Ведь, солнцем яростным палимы,

Доверив ненависть штыку,

Как горсть родной земли, несли мы

Неутолимую тоску!

 

И нам сказать хотелось: «Верьте,

Что в сердце все пути сошлись.

Кто раз почуял ветер смерти,

Тот знает, что такое жизнь!»

 

* * *

Мы на войне подумали о многом,

О чем подумать стоило давно.

Все от рожденья было нам дано,

И мир, открытый настежь за порогом,

Ждал появленья нашего: иди,

Не меря расстояний впереди,

Куда тебя влечет, — по всем дорогам,

В чередованье лета и зимы.

И этому не удивлялись мы.

Мы на войне подумали о многом.

 

И вот, привыкнув к воинским тревогам

И к беспокойству путевых квартир,

Мы заново увидели тот мир,

Где было все для нас любви залогом,

Куда не раз любой из нас глядел

Сквозь замыслы незавершенных дел,

И говорим себе в раздумье строгом:

Мы не ценили времени, пока

Была от нас тревога далека.

Мы на войне подумали о многом,

 

Не как старик бухгалтер над итогом

Конторских цифр, склонялись мы, поверь,

Когда грядущее стучится в дверь.

По вражьим бронированным берлогам

Ведя огонь, мы помнили о том —

Как много дела нам в краю родном.

За каждым буераком, каждым логом

Мечта — увидеть близких поскорей —

Усиливала ярость батарей.

Мы в дни войны подумали о многом.

 

* * *

Нет, мы не стали здесь сентиментальней,

Такие ж мы, как были до сих пор.

Когда смолкает отгул боя дальний,

Заводим мы домашний разговор.

 

Друг перед другом поспешает каждый

Признаньем утолить свою тоску.

Так люди пьют, измученные жаждой,

К студеному склонившись роднику.

 

И досконально знают все в землянке,

Кого из нас какая ждет семья,

Как подрастают дочери-смуглянки,

В какую школу ходят сыновья;

 

Когда и чей справляют день рожденья

И чем бывает праздник завершен...

Домашние заботы и волненья,

Привычки и капризы жен.

 

Все, что в землянке душной ночью снится,

Все, чем дорога трудная легка.

И если б ты могла сюда явиться —

Тебя узнали б все издалека.

 

В пустынном поле под вороньим граем

Встречай друзей, не опуская глаз...

Мы жизнь и смерть друг другу доверяем,

Какие ж тайны могут быть у нас?

 

Сестрица Алёнушка

На жаркое дело ушёл отряд,

Назад не вернётся до солнышка.

А ночь темна,

А раны болят,

Сестрица моя, Алёнушка!

 

Фашисты придут —

Вздохнуть не дадут,

Всю вытряхнут душу — до донышка.

Закрой же дверь,

Останься тут,

Сестрица моя, Алёнушка!

 

Ты слышишь, как плачет филин навзрыд,

Глухая, лесная сторонушка…

Склонясь к изголовью его, говорит

Сухими губами Алёнушка:

 

«Скрипит под ногой часового наст,

Застыл пулемёт у пёнушка,

В обиду тебя никому не даст

Сестрица твоя — Алёнушка!»

 

* * *

Среди развалин в городе сожжённом,

Отбитом нами у врагов опять,

Мы дописать спешили письма жёнам,

Что перед боем начали писать.

 

В ушах стоял надсадный скрежет стали,

И вился дым у воспалённых век,

Но женщины, наверно, не читали

Нежней тех писем ничего вовек.

 

* * *

Письмо и карточка в конверте,

Написан чётко адрес твой.

Обязан быть готовым к смерти

Солдат, не раз ходивший в бой.

 

Мы здесь привыкли к этой мысли

И, жажду жизни затая,

Висим на шатком коромысле

У самой грани бытия...

 

Пусть нелегко нам, ну так что же,

К нам век тревожный наш ревнив.

Мы чище сделались и строже,

Всё суетное отстранив.

 

И мерой нас какой ни мерьте,

Как ни оценивайте нас,

Мы здесь в глаза глядели смерти,

И мы не опустили глаз!

 

* * *

Командир батальона читал до зари «Илиаду».

Стол дощатый скрипел, и огарок чадил восковой.

И в ночи открывалось его воспаленному взгляду

Не сраженье у Трои, а бой под любимой Москвой.

 

Мужа в бой провожая, там слезы не льет Адромаха,

Но, сжимая оружье, встает с ним бок о бок она…

А в штабную землянку из мутного снежного праха

Шел рассвет. И его посылала со сводкой страна.

 

* * *

Что дороже костра на привале?

Он — дорожный приют и уют!

Вновь бойцы, как в деревне певали,

Белорусскую песню поют.

 

Про весну, про зацветшую ружу...

Всем она и родна и близка.

Вырывается с нею наружу

Накипевшая в сердце тоска.

 

Я слыхал эту песню под Оршей,

Под Москвою услышал опять.

Не придумаешь горечи горше,

Чем об этом пути вспоминать.

 

Но привстал у костра запевала.

«Я и брат — мы певали вдвоем.

Вот вернемся, не так, как бывало, —

Веселей эту песню споем.

 

Словно с хлебом да с солью на блюде,

Мы пройдем с ней...» И понял я тут,

Отчего эти мирные люди,

Не сгибаясь, в атаку идут!

 

Победитель

Врагом оставленные пушки

И танки чёрные у рва,

А в синей роще на опушке

Трубят зарю тетерева.

 

И ты, скрестив на сердце руки,

Готовый всё начать с азов,

Стоишь и слышишь в каждом звуке

Необоримой жизни зов.

 

Он всё победней, всё свободней,

Его нельзя вместить в слова…

Среди отавы прошлогодней

Пробилась свежая трава.

 

Набухли почки у берёзы,

Побеги новые суля.

И улыбается сквозь слёзы

Дождём омытая земля.

 

Дорожный прах и пепел серый

Стряхни и по ветру развей,

И припади с сыновьей верой

К груди праматери своей.

 

Она горячих ран не скроет,

Не утаит их от тебя, —

Но скажет: «Жить на свете стоит,

О пережитом не скорбя».

 

И распахнёт такие шири,

И вдунет в душу столько сил,

Что станет всё доступно в мире

Тому, кто мир в себе носил;

 

Кто одолел все расстоянья,

К истокам снов своих спеша,

Чья жадной жаждой созиданья

Была наполнена душа.

 

Ты будешь, рук не покладая,

Пахать поля, растить хлеба,

Чтоб, как хозяйка молодая,

В твой новый дом вошла судьба.

 

И зашумят луга просторно

В весеннем розовом дыму,

И в бороздах набухнут зёрна

По повеленью твоему.

 

Ты можешь в тихий час рассвета

Сказать, дыханье затая:

«Тетерева токуют где-то,

Листвой смолистой пахнет… Это

Вернулась молодость моя.

 

Моих годов не счесть кукушке,

Мои незыблемы права,

Недаром враг оставил пушки

И танки чёрные у рва».

 

* * *

Здесь шла война, и воздухом легенд

Мы дышим, трогая железные обломки,

Здесь русскому солдату монумент

Воздвигнут благодарные потомки.

 

И встанет человек сороковых годов

Тревожного двадцатого столетья,

Что каждый день был умереть готов,

На постамент высокого бессмертья.

 

С лицом в сраженьях опаленным, он

Перешагнет все рубежи времен,

Из звонкой бронзы выкован победой.

 

А ты поэт. Ты спал в землянке с ним,

Ходил в разведку по тропам лесным, —

Как он любил, о чём мечтал, поведай.

 

9 мая 1945 года

Мы до рассвета не смежали глаз,

Мы слышали — ликует вся природа.

Пришёл тот день и наступил тот час,

Что снились нам четыре долгих года.

 

Как будто горе, что сердца нам жгло,

Укрыли вдруг поднявшиеся травы.

Пусть солнце так же, как всегда, взошло,

Но это было солнце нашей славы!

 

* * *

Взойдут и вновь зайдут созвездья,

Но будет нам светить всегда

Неотвратимый час возмездья,

Как беззакатная звезда,

 

Ударит костылем калека

В тот камень, что в крови пророс,

И уж не мы, а совесть века

Начнет суровый свой допрос.

 

Она светла, она в зените,

И вы, кем начата война,

За всё ответ пред ней дадите,

За всё с вас взыщется сполна.

 

За ветер всех разлук жестокий,

Когда смолкали соловьи,

За недописанные строки

Поэмы дружбы и любви;

 

За тех, кого в боях убили,

За тех, кого могли убить...

Пусть ваши кости в чернобыле

Без погребенья будут гнить.

 

* * *

Как тяжкий гром орудий дальнобойных

К нам долетал, шатая облака,

Так весть о пережитых нами войнах

К потомкам долетит через века.

 

А мы, былые вспоминая беды

И видя в каждом подвиге звезду,

Живём, трудясь во имя той победы,

Что навсегда искоренит вражду.

 

* * *

Прошедшим фронт, нам день зачтется за год

В пыли дорог сочтется каждый след,

И корпией на наши раны лягут

Воспоминанья юношеских лет.

 

Рвы блиндажей трава зальет на склонах,

Нахлынув, как зеленая волна.

В тех блиндажах из юношей влюбленных

Мужчинами нас сделала война.

 

И синего вина, вина печали,

Она нам полной мерой поднесла,

Когда мы в первых схватках постигали

Законы боевого ремесла.

 

Но и тогда друг другу в промежутках

Меж двух боев рассказывали мы

О снах любви, и радостных и жутких,

Прозрачных, словно первый день зимы.

 

Перед костром, сомкнувшись тесным кругом,

Мы вновь клялись у роковой черты,

Что, возвратясь домой к своим подругам,

Мы будем в снах и в помыслах чисты.

 

А на снегу, как гроздья горьких ягод,

Краснела кровь. И снег не спорил с ней!

За это все нам день зачтется за год,

Пережитое выступит ясней.

 

* * *

В переулке пустынном, в бревенчатом домике

Поселиться хотел бы я после войны,

Чтоб, листая поэтов любимые томики,

Пить, как мятные капли, отстой тишины.

 

Только в городе том, где рождён я и вынянчен,

И в помине бревенчатых домиков нет.

Словно в сказке от страшного Змея Горыныча,

От войны там оставлен дымящийся след.

 

Знаю я, что просторна, светла моя Родина,

Что найдётся и мне уголок тишины,

Но затем ли дорога разлуки мной пройдена,

Чтоб оставил я город мой после войны?

 

Будет сердце крепиться, но, как ни крепись оно,

Всё равно наши сны мы забыть не вольны…

Видно, было уж так на роду мне написано:

Век искать тишины и не знать тишины.

 

О любви

 

* * *

Как узнал, скажи на милость,

Я твой взгляд из-под бровей?

Может быть, ты мне приснилась

В ранней юности моей?

 

Вместе с утром хорошея,

Ты стояла налегке

С тёмной родинкой на шее,

С синей жилкой на виске.

 

Чуть поднимешь ты ресницы —

Входит день в свои права,

По полям звенит пшеница,

По лугам шумит трава...

 

Свищут птицы, окликая

Всё, чем дышит тишина...

Я подумал: «Вот такая

И была ты мне нужна».

 

Без тебя поблёкнут травы,

Станет инеем роса,

Без тебя в тени дубравы

Смолкнут птичьи голоса.

 

Значит, ты-то мне и снилась

В ранней юности моей!

Как не знать, скажи на милость,

Мне твой взгляд из-под бровей?

 

Это ты

Где ручьи журчат, как песни,

В родниках набравшись сил,

Русских сказок мир чудесный

Душу мне заворожил.

 

Там теплынью веют гречи,

Пух клубится тополей,

Там, влюбленный, первой встречи

Я искал с мечтой своей.

 

Думал, выйдет Несмеяна

Из тумана над ручьем,

А она пришла нежданно

В милом облике твоем.

 

Молча руки опустила,

Как березка на плесу,

И земной красой затмила

Сказок древнюю красу.

 

Я не смел поверить чуду

В легком облачке тепла.

Но с тех пор со мной повсюду

Неразлучно ты была.

 

Это ты мне показала

Всё, что снилось в забытьи,

Это ты мне подсказала

Песни первые любви.

 

Это ты меня когда-то

В путь далекий позвала,

Это ты меня, солдата,

В отчий край с войны ждала.

 

Это ты дала мне силы

Все утраты пережить,

Чтоб о Родине — России —

Песни новые сложить.

 

Если был к себе я строгим,

Не утратил простоты,

Если жар души сберег я, —

Это ты всё, это ты!

 

И не за красу былую,

А за ясный свет любви

Благодарно я целую

Руки добрые твои!

 

Откровенные стихи

 

1

Да! Я создал тебя. Ты — моё вдохновенье. Мой вымысел.

Сон весенний, тревожный. Огонь, растворённый в крови!

Разве я тебя встретил? Я в сердце моём тебя выносил,

Вдунул душу живую и дал тебе страсти: «Живи!»

 

В свете резкого дня поднимаю глаза: не померкла ли

Та мечта, что меня увлекала, всё дальше маня?

Но, взглянув на тебя, я увидел себя, словно в зеркале:

Ты такая ж, как я, только проще и лучше меня!

 

2

Я открыл моё сердце, а вновь не закроешь на ключ его

И не спрячешь тот ключ в потайной уголок от себя.

Так послушай, послушай! Что было в нём самого лучшего,

Сразу отдал тебе я. Возможно ль скупиться, любя?

 

И от щедрости этой совсем не бедней, а богаче я

Стал, увидев тебя, словно сбывшийся сон наяву.

И стою удивлён, как вернувшие зренье незрячие,

Что вбирают всем телом нахлынувшую синеву!

 

Загляни ж в моё сердце. Любовь твоя чище и строже той

Беспокойной любви, у которой ожогов не счесть.

Принимаешь такого? С ошибками юности прожитой?

И ответила ты: «Принимаю такого, как есть!»

 

3

Ты не требуешь клятв. Ты мне веришь, и если я вздумаю

Не поверить тебе и хоть словом обижу тебя,

Пусть дыханье тоски твоей в сердце погасит звезду мою,

Всё, чем я дорожил, всё, чем жил, навсегда истребя!

 

Пусть, когда вдохновенье придёт, немотой меня мучая,

Я пойму — о любви говорить я утратил права,

При моём приближенье река замолкает гремучая,

Цвет садов опадает, желтеет и вянет трава.

 

Пусть, когда я открою любимую книгу, почувствую

В каждом слове укор, в каждой строчке немой приговор,

Пусть друзья отшатнутся. Я верность ценить научусь твою,

Что открылась мне в юности и примелькалась с тех пор.

 

Время выжгло в сердцах наших верности мету особую,

Но увидеть её можно, только навек полюбя!

Если я упрекну тебя, если я только попробую

Упрекнуть — это значит, что я недостоин тебя.

 

4

А над нами друзья понемногу подшучивать начали,

Что друг в дружку, как в юности, мы влюблены до сих пор.

Пусть их шутят! И впрямь влюблены мы! А так ли, иначе ли,

Чем семнадцатилетние, — это пустой разговор.

 

И когда обернёшься на годы, что вместе мы прожили,

Разве в памяти будешь одну только юность беречь?

Ну, скажи откровенно: друг другу теперь не дороже ли

Стали мы, чем тогда, в пору первых признаний и встреч?

 

Что мы знали тогда? Что мы видели в жизни? Ни опыта,

Ни бессонных раздумий, ни горечи терпкой утрат!

Это было потом, вместе нажито нами и добыто,

Как скупой наш уют, где я каждой подробности рад.

 

Но горячее сердце нетронутым время оставило,

Даже искры в глазах встречный ветер нам не погасил.

Постоянство в любви — это зрелости первое правило,

Равновесье надёжное замыслов наших и сил.

 

* * *

Мы теперь вспоминаем погожие дни сентября,

Бабье лето в прощальной красе придорожной березы.

Мы теперь вспоминаем, как кровли домов серебря,

Словно весть о зиме, по утрам приходили морозы.

 

От высоких ометов тянуло соломой ржаной,

Зеленели посевы, спеша подрасти до ненастья.

Я краснел, без привычки тебя называя женой,

Я при людях стыдился меня наполнявшего счастья.

 

Только, как ни старался, скрывать его не было сил,

Словно солнце за мной проходило невидимым следом.

Я отборное яблоко утром тебе приносил,

Самый лучший кусок отдавал я тебе за обедом.

 

И сегодня, ребенка в горячие руки беря,

Я дыханьем своим осушу его первые слезы.

Как же можно забыть нам погожие дни сентября,

Бабье лето в прощальной красе придорожной березы…

 

* * *

Ты никогда так не была близка мне,

Как в эти дни тревожные, когда

Столетних зданий распадались камни,

В колодцах кровью пенилась вода.

 

Детей теряли матери, а дети

Теряли детство. Кто его вернет?

Мы позабудем многое на свете,

Но позабыть не сможем этот год.

 

Все пережить нам легче было б вместе.

Мой друг, моя сестра, моя жена!

Но ветер нес безрадостные вести,

Луна была, как уголь, сожжена.

 

От гнева губы сохли, как от жажды,

Не мог я думать ни о чем другом —

Мне встретиться хотелось хоть однажды —

Лицо в лицо, глаза в глаза — с врагом.

 

И я с тобой расстался, дорогая,

Меня послала родина в поход.

В такие дни, любовь превозмогая,

Дорогой чести мужество идет!

 

Письмо

Писать всю ночь письмо. Писать, ещё не зная,

Сумеешь ли послать. И всё-таки писать.

Для самого себя. Поймёшь ли ты, родная,

Что я хотел сказать?.. Нет, спутался опять!

 

Писать всю ночь письмо. Писать, не ожидая,

Что твой ответ придёт. И всё-таки писать.

Так вызывать тебя в разлуке мог всегда я,

И верю, что теперь ты явишься опять.

 

Незримая, войдёшь в мою палатку мимо

Всех часовых. Войдёшь, как входит запах трав.

Как входит лунный дым.

Ты мне необходима, —

И ты пришла ко мне. Так разве я не прав?

 

Я навсегда тебя запомню — вот такую,

Усталую, в росе. Постой, не прекословь.

За тридевять земель, узнав, как я тоскую,

Спешила ты ко мне. И это есть любовь!

 

* * *

Глухо охают пушки во мраке,

Тяжко стонет земля в забытьи.

В ожиданье сигнала атаки

Снова письма читаю твои.

 

Пусть огарок чадит, догорая,

Пусть землянка сырая тесна.

Эта ночь у переднего края

За пределами яви и сна.

 

Вдруг от строк твоих, милых и грустных,

Просветлеет вдали небосклон,

И опять я студент-первокурсник

И в тебя по-смешному влюблён.

 

В тёмный угол забившись с тетрадкой,

Сторонясь любопытных друзей,

Я стихи сочиняю украдкой

О ровеснице русой моей.

 

Я не вправе назвать твоё имя,

Но ровесница русая — ты,

Завладевшая снами моими,

Встав звездой у рассветной черты.

 

И в мечтах, по-ребячьи туманных,

Смутный сон наяву полюбя,

Я клянусь, как клянутся в романах,

Что готов умереть за тебя.

 

Знаю, ты улыбнёшься на это,

Скажешь просто: «Зачем умирать?»

Одиноко дождавшись рассвета,

Я заветную прячу тетрадь.

 

Как всё близко. А минуло ровно

Десять щедрых любви нашей лет...

Раздвигая накатника брёвна,

Бьёт в лицо ослепительный свет.

 

Глухо охают пушки во мраке,

Пролетают снаряды трубя.

Я сигнал различаю к атаке,

Я готов умереть за тебя.

 

После разлуки

Так бывает лишь в песнях и сказках,

В тех, что слушаешь, дух затая,

Да ещё в сокровенных солдатских

Снах, приснившихся в час забытья.

 

Но не в сказке у тихой криницы,

Не во сне под ущербной луной,

Ты, взглянув сквозь густые ресницы,

Опустила глаза предо мной.

 

Я кладу тебе руки на плечи:

— Видишь, слову солдаты верны.

Сколько вёрст от разлуки до встречи

Я прошёл по дорогам войны!

 

В пропылённой солдатской одежде

Запах дыма и горечь огня…

Всё, что дорого было мне прежде,

Шло, как тень твоя, возле меня:

 

Колокольчики звёздного сада,

Соловьиный рассвет у ручья,

И застенчивость долгого взгляда,

И стыдливая нежность твоя,

 

День, встающий из тёмного лога

На свисток перепёлки во ржи…

Что ж молчишь ты, моя недотрога,

Отчего ты притихла, скажи?

 

Иль разлуки зелёное жало

Навсегда отравило тебя?

Нет, ты только душой возмужала,

Беспокоясь, скорбя и любя.

 

Вижу, юность твою закликая

В разорённое наше жильё:

— Ты не та, что была, ты такая,

Как предвидело сердце моё.

 

Помня клятвенный час расставанья,

На вокзале последний состав,

Ты прошла через все испытанья,

Все надежды мои оправдав!

 

Сохранила ревниво и свято

Всё, чем прежде мы жили вдвоём…

Разве знала сама ты когда-то,

Сколько мужества в сердце твоём.

 

Ты вернёшь мне, любовь и отрада,

Ранних зорь золотые края,

Колокольчики звёздного сада,

Соловьиный рассвет у ручья.

 

Так бери ж моё сердце и пестуй,

Пусть висок накалён до бела!

Даже в юности, даже невестой

Ты не так мне желанна была.

 

* * *

У любви серебряное горло,

Лебединый голос у любви...

Вижу — руки ты ко мне простёрла

И зовёшь... Не надо, не зови.

 

Дай забыться хоть на миг единый,

Снов моих заветных не тревожь.

Разве чем-нибудь на лебединый

Голос мой натруженный похож?

 

Разве ты не чувствуешь, что дымом

Я пропах у роковой черты?

Что с таким суровым, нелюдимым

Будешь делать, ласковая, ты?

 

Но опять мне в грохоте и вое

Голос твой звучит, как наяву:

— Ты такой мне стал дороже вдвое,

Я тебя такого и зову.

 

* * *

Не тревожься, брось тоску, усталость,

Пусть не шепчет о разлуке мгла.

Ты со мной совсем не расставалась —

Где б я ни был, ты со мной была.

 

В дни, когда к привалу от привала

Шел я мимо сел и деревень,

Ты березкой на пути вставала,

В знойный полдень мне давала тень.

 

А когда на поле битвы жаркой

Вражьи пули ранили меня,

Ты ко мне спешила санитаркой,

Чтоб спасти меня из-под огня.

 

Наклонясь сиделкой к изголовью,

Ты бессонных не смежила глаз,

Как живой водой, своей любовью

Возвращала жизнь ты мне не раз.

 

И всегда, когда взгрустнется малость,

Я шептал в тревожный мрак ночной:

— Ты со мной совсем не расставалась —

Где б я ни был, ты была со мной.

 

* * *

Ночь без сна — словно день без солнца,

Встань и щеки росою вымой.

Я не сплю, но моя бессонница

Носит имя моей любимой.

 

Встанет тихо у изголовья,

Спросит: «Что тебе, милый, надо?»

Не найду для ответа слов я

И не выдержу долгого взгляда.

 

Попрошу — не гляди так строго,

Знаю я и сам, что, бывало,

От тебя я требовал много,

А давал тебе очень мало.

 

Всех одно здесь томит теперь нас,

В каждом взгляде и в каждом звуке,

Что подруг наших скромность и верность

Оценили мы лишь в разлуке.

 

Но, вину свою искупая,

Мы пройдём сквозь огонь и воду,

Наша нежность мужская скупая

Всё щедрей будет год от года.

 

* * *

Справлять по юности поминки

Мы возвратимся в край родной,

Найдем дороги и тропинки,

Что проторили мы с тобой.

 

Они, дымком зари повиты,

Нас уведут за старый пруд,

Где время слушают ракиты

И наши тайны стерегут.

 

Настроив струны ветровые,

Напомнят сразу нам они

Слова тех клятв, что мы впервые

Друг дружке дали в их тени.

 

И вновь ладонь твоей руки я

Сожму, как в тот бессонный час.

Ведь сердце знает, что такие

Даются клятвы только раз.

 

Что я и нынче, как когда-то

У этих мирных берегов,

Пройдя суровый путь солдата,

Их подтвердить тебе готов.

 

И, тронув веткой чистотела

Косынки тонкую кайму,

Все, все, что ты спросить хотела,

По дрожи голоса пойму.

 

И, вспомнив дальних странствий реки,

Мы на тропинке голубой

Помянем юность, что навеки

Соединила нас с тобой!

 

Осенние листья

Помнишь, после каникул

В аллеях осеннего парка

На закате деревья

Пылали особенно ярко.

 

Что они отпылают —

В ту пору нас трогало мало.

Прямо с лекций туда

Мы с тобой уходили, бывало.

 

Взявшись за руки, шли

По еще не слежавшимся листьям,

По лиловым и розовым,

Палевым и золотистым.

 

Эти листья так мягко

У нас под ногами шуршали,

Все сказать разрешали

И молча вздохнуть не мешали.

 

Одинокие звезды

Качались на ветках упруго.

Мы при них и без слов

Хорошо понимали друг друга.

 

Что влекло нас в тиши,

Мы словами назвать не спешили.

Шли и шли на просторе,

Сухую листву ворошили.

 

Шли навстречу судьбе,

Как навстречу полночной пороше,

Запахнувшись потуже

В студенческие макинтоши.

 

Не вчера ль это было?

Увы, не вчера, дорогая.

Как торопятся годы,

Один на другой набегая.

 

Время нас обжигало,

Но жажды в нас не унимало.

Мы взахлеб его пили,

А сердцу казалось все мало.

 

И недаром в краю,

Где встречались мы, руки сплетая,

Нам милее всего

Листопада пора золотая.

 

Мы подносим к губам

Первый лист, на ветру запылавший,

Проверяя себя

Первым праздником юности нашей.

 

Первой горечью горя,

Сладчайшими первыми снами,

Всем, чем мы дорожим,

Что навеки останется с нами.

 

Потому и прошу я,

Все тайные тропки расчистив:

— Подари мне букет

Из осенних пылающих листьев!

 

* * *

Не по-праздничному позолоченную,

А по-будничному озабоченную,

Сложа руки сидеть не умевшую,

На виду у меня постаревшую,

Ни морщин, ни седин не считавшую,

Скромной прелести не утерявшую,

Сохранившую глаз свечение,

Мне простившую все огорчения,

Лучших снов своих не забывшую,

Постоянству меня научившую, —

Вот такую, простую и гордую,

Я люблю тебя больше, чем смолоду!

 

* * *

Я душу твою зарифмую,

Глаза твои, губ твоих медь,

Я даже и ревность глухую

Заставлю и плакать, и петь.

 

Ты станешь тревогой моею

Стучаться в людские сердца…

А большего я не имею,

Чтоб долг оплатить до конца!

 

О природе

 

Память

Если ты умывался росой на рассвете,

Утирался цветным полотенцем зари, —

Ты вовек не забудешь, по русской примете,

Как выходят на первый прогон косари.

 

И когда зацветёт на лугах медуница,

Земляникой пахнёт отстоявшийся зной, —

Где б ты ни был, тебе непременно приснится

Свет ночного костра на опушке лесной.

 

Он погаснет и вспыхнет далече, далече,

У истоков прозрачной, как детство, реки…

И опять ты поверишь в счастливые встречи,

В то, что все расстоянья земные близки.

 

Я и сам, истоптав по военным дорогам

Столько сшитых на совесть солдатских сапог,

Твёрдо знал, что однажды, проснувшись под стогом,

Всё найду, что забыть не хотел и не мог.

 

Наши раны скорей, чем в любом лазарете,

Заживут, только тропку в лугу протори,

Как бывало, умойся росой на рассвете

И утрись расписным полотенцем зари.

 

* * *

Не упрекай, что сердцем я прирос

К земле купав, ромашек и берёз

Во глубине моей отчизны милой:

Там мне отрадны даже боль и грусть,

Там я, устав, из ручейка напьюсь

И чувствую, как прибывают силы,

И гонит прочь душа напев унылый,

И непогожих дней я не боюсь.

 

* * *

Я рос лицом к лицу с родной природой,

Почти с рожденья подружившись с ней.

Замшелый пень, как дед сивобородый,

Рассказывал мне были давних дней.

 

В чащобах не давая заблудиться,

Среди лесной дремучей ворожбы

По ягоды меня водили птицы,

А белки по орехи да грибы.

 

Но там, где каждый шорох что-то значит,

Всё услыхать и разгадать сумей.

От нас природа тайн своих не прячет,

Но учит быть внимательнее к ней.

 

* * *

Все богатства русского пейзажа

В полное владенье нам даны:

Вьюжных зим серебряная пряжа,

Кружева зелёные весны.

 

Летний полдень в поволоке зноя,

Вечер, заглядевшейся в ручей,

Узорочье луговин цветное,

Тёплый воск желтеющих полей.

 

Расписные крылья листопада

Над бездонной синевой озёр.

Всё это твоё, и сердце радо

Целый мир влюбить в родной простор.

 

* * *

Всё в тающей дымке —

Холмы, перелески…

Здесь краски не ярки

И звуки не резки.

 

Здесь медленны реки,

Туманны озёра,

И всё ускользает

От беглого взора.

 

Здесь мало увидеть,

Здесь надо всмотреться,

Чтоб ясной любовью

Наполнилось сердце.

 

Здесь мало услышать,

Здесь вслушаться нужно,

Чтоб в душу созвучья

Нахлынули дружно.

 

Чтоб вдруг отразили

Бездонные воды

Всю прелесть застенчивой

Русской природы.

 

* * *

В природе нет бесплодной красоты,

Всё у неё подвластно высшей цели:

И яблони венчальные цветы,

И соловья серебряные трели.

 

Пусть ничего не ведая о том,

Растёт птенец и плод на ветке виснет,

Творятся дива дивные кругом

И обновляют вечный корень жизни.

 

* * *

На звон и все испытывает снова —

Высокая и чистая отрада,

Но больше, чем кому другому надо

Нам, чтоб с землёй не утерять родства,

Следить, как пробивается трава,

Как начинает зеленеть листва,

Как запевает зяблик в гуще сада,

И даже за лягушечьим ква-ква

Услышать всё, что слышать юность рада,

Иначе — сердце высушит досада,

Что звон и вес утратили слова!

 

* * *

Морозы — декабрю, метели — февралю,

Капели первые — задумчивому марту.

А я б сказать не мог, что больше я люблю,

Читая по ночам небес открытых карту.

 

Всю жизнь влечёт вперёд круговорот времён,

Зимою ждёшь весны, весною просишь лета,

И говоришь всегда, часов заслышав звон,

Что песня лучшая твоя еще не спета.

 

Пятое время года

Мы путь свой мерим временами года,

Нам вехи ставят лето и зима —

Тишь ледостава, ветер ледохода,

В оживших рощах птичья кутерьма.

 

По всем заметам сердца и ума

Мы знаем, как меняется погода.

В дни сева, в пору сбора в закрома

По-разному нам видится природа.

 

Но неизменно с нами круглый год

То, что восходит выше всех хлопот,

Как солнце над полями и лесами.

Чтоб каждый мог найти свою звезду,

 

Даны четыре времени в году,

А пятое в душе мы носим сами!

 

* * *

К нам музыкой приходит шум весны

Из глубины осенней тишины.

О золотом запасе летних дней

Под зимним небом судим мы верней.

 

Всё это так! но с чем сравнить весной

Нестройный шум проталины лесной

И что заменит летний луг для нас,

Не обращённый в золотой запас!

 

* * *

Встань на рассвете, слушай и молчи,

Где шепчут ветлы, протирая веки:

Летели гуси-лебеди в ночи

И уронили по пути ключи,

Которыми весна открыла реки…

 

Кто в эту пору на берег пойдёт,

Когда зарю окликнет первый кочет,

Тот, как издревле верит наш народ,

Ключи весны найдёт и отомкнёт

В природе всё, что отомкнуть захочет.

 

* * *

Блестят под ногами осколки лазури

В ночи по морозцу ушла тишина.

В апрельском лесу, как на старой гравюре,

Отчётливо каждая ветка видна.

 

* * *

Сколько синего простора,

Сколько света, сколько блеска

В небе, в лужах придорожных,

На тугих ветвях дерёв.

Зацветает у опушки

Голубая перелеска,

Что и робостью мила нам,

Словно первая любовь.

 

* * *

Рассвет остановился у вокзала,

И кажется — шум поездов затих.

Не потому ли, что весна прислала

Мне горсточку подснежников своих?

 

Пускай они ещё так робко пахнут

И даже в радости чуть-чуть грустны,

В них весть о том, что мир уже распахнут

Всем звукам и всем запахам весны.

 

* * *

Весёлый вестник ливней вешних,

Промчался в небе первый гром,

И вот —

Открыл глаза подснежник

И озирается кругом.

 

Нагих дерев считает ветви,

Кусты, прозрачные насквозь.

Он верит:

всё, что есть на свете, —

Лишь для него и родилось.

 

Зашевелилось, загудело,

Ему справляя торжество.

Он рад всему, и что за дело,

Что были вёсны до него!

 

* * *

Весна без вещуньи кукушки —

Ещё не весна, говорят.

Не смеют берёзки-подружки

Надеть свой зелёный наряд.

 

Боятся цветы распуститься,

Как будто не верят теплу,

И даже беспечные птицы

Всё жмутся поближе к дуплу.

 

Вдруг грянет мороз в новолунье,

Не в пору подсыплет снежку…

Но вот прилетела вещунья,

Прокрикнула где-то «ку-ку»!

 

И подняли головы птицы,

Деревья, кусты и цветы,

Готовы запеть, нарядиться,

Своей не тая красоты.

 

И поняли все на опушке:

— Ни снег им не страшен, ни град…

Весна без вещуньи-кукушки —

Ещё не весна, говорят.

 

* * *

Что со мною — я и сам не знаю,

Видно, ты наколдовала, Русь!

Загляну в глаза лесному маю,

Как в лазурь живую окунусь.

 

Теплый ветер обмахнет ресницы,

Вытрет щеки и прильнет к плечу.

И опять я быль от небылицы

На тропе весны не отличу.

 

Каждый вздох деревьев понимаю,

Каждый лист и стебель сердцу мил...

И в слезах шепчу: спасибо маю,

Что лазурью душу мне омыл!

 

* * *

В зацветающий, утренний

Сад — вхожу я без слов,

Белизной целомудренной

Захлебнуться готов.

 

О минута открытия,

Как ты здесь хороша!

Пеной яблонь умытая,

Молодеет душа.

 

В птичьем щебете, в посвисте

Над моей головой

Пережитого повести

Обретают свой строй.

 

Отступает всё смутное,

Мир доверчив и нов.

В зацветающий, утренний

Сад — вхожу я без слов.

 

* * *

Дождь, по кустам пробегавший и падавший,

Остепенился, ушёл на закат.

Кажется, до колокольчиков, ландышей

Только дотронешься — и зазвенят.

 

Звон серебристый рассыплется по лесу,

В травы ночные войдёт и в цветы,

И меж деревьев на лунную полосу

Тени протянутся из темноты.

 

Тише, прислушайся, не показалось ли,

Что возвращается юность твоя?..

Это запели в берёзовой заросли

Песни любовные два соловья.

 

Ландыши

Почую свежий запах ландышей —

И сам себя не узнаю,

Ведь это дух лесов взаправдашний

Вошел с ним в комнату мою.

 

Я оглянусь, вздохну украдкою,

И от росы мокра щека,

А сердце тянет горечь сладкую

Травинки каждой и листка.

 

А ухо слышит в каждом шелесте

Все обещания весны,

И мир опять исполнен прелести

Почти знобящей новизны.

 

Ступай, росой лесных полян дыши,

Где столько тайн кусты таят…

Все это мне напомнят ландыши,

Что на столе моем стоят.

 

И лист исписанный я комкаю,

И удержать не в силах вздох...

О, если б я строкой негромкою

Тебе напомнить столько мог!

 

Черемуха у крыльца

Укутавши плечи платком заката,

Вздыхает черемуха у крыльца

Под песни, что каждой весной ребята

Поют без начала и без конца.

 

А юность, наверно, тем и богата,

Что ново ей все, что щемит сердца,

Как этот лиловый платок заката,

Как эта черемуха у крыльца.

 

* * *

В голубом дыму кусты сирени,

Это догорает грусть моя

О весне, что в ярком оперенье

Улетает в дальние края.

 

Предо мной открытая долина,

А вокруг хлебов и трав разлив.

Белым пламенем горит калина,

Все дороги лета озарив.

 

* * *

Как в первый день, и свеж, и пышен

У сада праздничный наряд,

А приглядись получше — с вишен

Уж лепестки летят, летят.

 

Они ложатся на дорожку,

На голубом песке ясны,

Чтоб мы привыкли понемножку,

Что недалёк конец весны,

 

Но, цвет топча опавший этот,

Не опускай печально век, —

Всё, что влюблённый взгляд отметит,

Мы сохраним в душе навек.

 

* * *

Слышишь, плачет иволга от счастья

Где-то за рекой в березняке.

Вновь кому-то с кем-то там встречаться

И бродить всю ночь рука в руке.

 

По лугам топтать густые травы,

На опушке разводить костры,

Знать, что тропки тайные лукавы,

Но молчать умеют до поры.

 

Ждать, что всё весна переиначит

В их судьбе у милых берегов…

Слышишь, иволга от счастья плачет!

Я и сам заплакать с ней готов.

 

* * *

Ты хочешь знать, как пахнет лето,

Чем нас томит его краса? —

Ступай, проснувшись до рассвета,

Туда, где луг знобит роса;

 

Туда, где свет небес бездонных

Вбирают нивы и сады,

Откуда я принёс в ладонях

Лишь капельку живой воды.

 

Вьётся пух тополиный

Над поселком, над речкой,

Над заречной долиной

Вьётся пух тополиный,

Вьётся пух тополиный.

 

Белый пух тополиный

Тихо-тихо кружится,

На травинки садится,

На тропинки ложится.

 

Устилает дорожку,

Где идёшь ты босая,

Обрывая ромашку,

Лепестков не считая.

 

Сердце знает, что — «любит»,

Без приметы старинной.

У щеки твоей вьётся

Лёгкий пух тополиный.

 

Вьётся пух тополиный,

Будто слово привета...

Так встречает нас лето,

Золотистое лето.

 

Что оно обещает?

Брось пустые догадки!

Всё, о чём ты мечтала,

Есть у лета в достатке.

 

Есть у лета в избытке

Всё, чего ты захочешь:

Кипятковые полдни,

Родниковые ночи.

 

Есть и вёдро, и грозы,

Есть и песни, и слёзы,

Расставанья и встречи

У плакучей берёзы.

 

Сон короткий, вполглаза,

В дни покоса и жатвы,

Ветерок на рассвете —

Верный твой провожатый.

 

Вот оно, наше лето!

Ты проходишь долиной...

Вьётся пух тополиный,

Вьётся пух тополиный.

 

* * *

Охотники — приметливый народ,

Они не зря твердили мне, подростку:

— Когда гроза в дороге застает —

Ищи скорей поблизости березку.

 

Увидишь: дым курится над сосной,

Поникнул тополь, рухнул дуб могучий,

Березку ж гром обходит стороной,

И молния не бьет в нее из тучи.

 

Прошли года. Приметы юных дней

Я испытал у всех моих путей,

На большаке и на тропинке узкой.

 

Светла березка, далеко видна,

И осеняет под грозой она

Всей добротой родной природы русской.

 

* * *

Не разберёшься в час рассвета,

Где стог стоит, где купа верб.

И сердце чувствует, что лето

Уже свернуло на ущерб.

 

Брожу в раздумье по опушке

И слышу вздохи тишины.

Болтают иволги, друг дружке

Свои рассказывая сны.

 

Но вот пробрызнул дождик мелко,

И стало вдруг светло-светло.

Росой с листа умылась белка,

Покинув тёмное дупло.

 

Со мною рядом за пенёчком

На солнце вылезли грузди,

И ветер, прядая по кочкам,

Принёс малины мне в горсти.

 

Шепнул мне в ухо: «Сделай милость,

Склонись к траве, вглядись в листву:

Всё, что весной тебя лишь снилось,

Теперь увидишь наяву».

 

А я иду, раздвинув ветви,

И брызжет мне в лицо роса,

И сердце верит, что на свете

Всегда творятся чудеса.

 

* * *

Тропинка вывела на просеку,

Ввела в лесную колею.

Я по зеленому вопроснику

Вопросы птицам задаю.

 

А птицы на ветвях качаются,

Все тайны держат на весу

И без подсказок отвечают мне

Про все, что видели в лесу.

 

Иду, довольный их ответами,

Навстречу лету не спеша,

И снова песнями неспетыми

Полна открытая душа.

 

* * *

Груды спелых плодов в саду,

На току вороха зерна.

Ты, как яблочный сок, свежа,

Августовская тишина.

 

Чья-то песня грустит в полях,

Далеко-далеко слышна.

Это ты откликнулась мне,

Августовская тишина.

 

По реке плывут облака,

А река прозрачна до дна,

А река прозрачна, как ты,

Августовская тишина.

 

Я в тебя, как в себя, гляжусь,

Пережитым душа полна.

Ты, как зеркало, передо мной,

Августо́вская тишина!

 

* * *

Скоро осень... Ну, так что же?

Я тебе в саду

Золотое, наливное

Яблоко найду.

 

Это яблоко мне август

Посулил давно.

До поры в листве скрываясь,

Ждёт меня оно.

 

Мы на блюдечко положим

В добрый час его,

И увидим праздник лета,

Света торжество.

 

Всё, чем жили-дорожили

Мы из года в год, —

Золотое, наливное

Яблоко вернёт.

 

Песни во поле широком,

Где заря не спит,

Встречи, словно ненароком,

У седых ракит.

 

Пусть подёрнулись туманом

Дальние года, —

То, что мы добром помянем, —

С нами навсегда.

 

Скоро осень... Ну, так что же?

Я тебе в саду

Золотое, наливное

Яблоко найду.

 

* * *

Золотистым соком налилось

Яблоко и светится насквозь.

В нем качает осень на весу

Лета отпылавшего красу.

 

Только прикоснись к нему, и вдруг

На тебя пахнёт ромашкой луг,

Тёплый ветер с поля принесёт

Запах хлеба и медовых сот.

 

Холодок рассвета росяной,

Свежесть утра и полдневный зной, —

Всё, чем жил садовник день за днём,

В яблоке найдёшь ты наливном.

 

* * *

Теплы, как летом вечера,

Лишь стали сумерки туманней,

Но знаешь ты: близка пора

Раздумий и воспоминаний.

 

Вот-вот и осень на порог

Придет под шелест листопада...

А всё ли сделал ты, что мог,

А всё ли делал так, как надо?

 

* * *

В лугу отава скошена.

Туман стоит у омута.

Всё сказано, всё спрошено,

А сердце грустью тронуто.

 

А ночь свежа осенняя,

Как яблоко расколота.

Так вот оно, мгновение,

Когда молчанье — золото.

 

* * *

На виду все тропки полевые,

Лес морозцем первым опалён.

Осень и поэзия в России

Неразлучны с пушкинских времён.

 

Не она ль опять свела со мною

Все мечты весны и лета тут?

Нет, недаром осень золотою

Испокон веков у нас зовут.

 

* * *

Мне по сердцу ясность

Пейзажа осеннего,

Как пушкинский стих

И как проза Тургенева.

 

Рукою уверенной

Мастера мудрого

В природе всё прибрано,

Лишнее — убрано.

 

И всё так отчётливо

Видится-слышится —

Летят журавли,

Паутинка ль колышется.

 

Но ловит мой слух

И находят глаза мои

Здесь главное самое,

Важное самое.

 

Дороги с гружёнными

Хлебом машинами,

Луга с гребешками

Костров петушиными.

 

Опушку, где тропка

Любая примечена,

Где каждое дерево

Солнцем просвечено.

 

Ликует сентябрь,

И у ног моих тень его.

Мне по сердцу ясность

Пейзажа осеннего.

 

* * *

Русы косы заплетает осень.

Взгляд ее туманится слегка,

А на сердце — летних дней колосья,

Теплых зорь медовая река.

 

Думы, думы, в эту пору все вы

Собрались в мой неоглядный край,

Где шумят озимые посевы,

Предвещая новый урожай.

 

Где открыты пашни и покосы,

Все пути видны издалека...

Русы косы заплетает осень,

Взгляд ее туманится слегка.

 

* * *

Закат перегорел. Осенний вечер мглист.

Густеет тишины перебродивший запах,

А на столе моём лежит кленовый лист

В прожилках золотых и розовых накрапах ...

 

Я, как твоё письмо, читать его могу,

Где вспоминаешь ты, мой тайный вздох почуя,

И встречи за рекой, и песни на лугу,

И всё, чего забыть не в силах, не хочу я.

 

* * *

Она весной красой не блещет

И летом тени не дает.

В тени застенчиво трепещет,

Всегда, всегда чего-то ждет.

 

И. ожиданием томима,

Всё вдаль глядит, за синий плёс.

А мы с тобой проходим мимо,

Под тень уютную берёз.

 

Мы только в пору листопада

Заметим на опушке вдруг,

Что яркой пышностью наряда

Она затмила всех подруг.

 

Как будто все щедроты лета,

Всю силу света и тепла

Она собрала незаметно

И к дням прощанья сберегла.

 

Бабье лето

Не зря зовут в народе бабьим летом

Начальную неделю сентября.

В просторном поле, за лето нагретом,

Так день прозрачен, так тиха заря,

 

Что кажется: то светит ясным светом

Твоя краса, судьбу благодаря,

В предчувствии спокойном увяданья,

За милые для нас воспоминанья.

 

* * *

Как легко в свой срок цветной порошей

Заклубился в рощах листопад!

Что сказать об осени погожей?

Что ни скажешь — будет невпопад.

 

Просто на пенёк присядь и слушай

Смутный шорох листьев в тишине —

С песней в сердце о весне минувшей.

С думами о будущей весне.

 

Осенние октавы

 

1

Всему свой срок. В полях и на опушке,

Везде, где собирается народ,

Весна поет частушки-коротушки,

А лето песню долгую ведет.

 

Но вот страда окончилась. Подружки

Секретничают скромно у ворот,

А у меня, под мягкий шум отавы,

Слагаются осенние октавы.

 

2

Нет, не вместить ни в закрома, ни в бочки

Всего, чем август на Руси богат,

Что в стог сложил, что выставил на кочке,

Что по кустам рассыпал наугад.

Но есть стихи. Они в скупые строчки

Всё, что не спрячешь в закромах, вместят:

Девичий вдох, соломы свежий запах

И паутинку на еловых лапах.

 

3

Когда б к нам осень ни пришла — всё рано,

Всё кажется: повременить могла...

…Ещё б чуть-чуть молочного тумана,

Парного духовитого тепла,

И, смотришь, — запестревшая поляна

Прощальные дары нам принесла.

Так мы твердим, спеша собрать при этом

Всё, что меж пальцев пропускаем летом.

 

4

Калина рдеет, вспоминая грозы,

Подсохшим хмелем пахнет тишина.

Мне прямо в душу льется свет березы,

И вся душа озарена до дна.

 

…Кто говорит, что осень — время прозы?

Нет, учит нас поэзии она!

Не ею ли нам заново открыто,

Что в шуме гроз когда-то пережито?

 

5

Бывает так, что осенью погожей

Вдруг зацветает яблоня в саду,

Но цвет ее, во всем с весенним схожий,

Уже сулит не радость, а беду.

 

И хмурит брови садовод все строже,

Снимая с ветки робкую звезду,

Ведь это неурочное цветенье —

Души, теплом обманутой, смятенье.

 

6

Помедли, осень, на опушке года —

С походкой мягкой рыжая лиса.

Пусть скупо светит солнце с небосвода,

Зато сияют рощи и леса.

 

В такую пору мудрая природа

Нам в буднях открывает чудеса,

Чтоб мы верней ценили год от году

Проникновенной осени погоду.

 

7

Коль впору сжаты жито и пшеница,

Коль у двора и в поле — все в кругу, —

Пускай тепло уносят к югу птицы

Сквозь листопада желтую пургу.

Лишь тот осенних непогод боится,

Кто у весны и лета был в долгу,

Кто самому себе сказать не может,

Что день минувший не напрасно прожит.

 

* * *

Я с детских лет родному краю

Все, все, что есть в душе, несу

И ни за что не променяю

Рябин осеннюю красу.

 

Есть чудеса свои повсюду,

Но отчий край навек один.

Как без тебя я счастлив буду,

Краса осенняя рябин?

 

Рябиновый свет

Над зеленью озими рдяное пламя рябины,

Туман разошёлся, и ветер улёгся, затих,

Так ясно вокруг, что прозрачными стали глубины

Счастливых и горестный воспоминаний моих.

 

Я жил не скупясь, не жалел беспокойного сердца,

Под грозами лета весне отзывался как мог.

Так дай же мне, осень, как эта рябина, зардеться

И людям светить у скрещенья заветных дорог!

 

* * *

Красна рябина, да горька,

Достанешь гроздь — и бросишь оземь.

Ну что ж! Не тронь ее, пока

Она не тронута морозом.

 

В свой срок нагрянут холода

И первый снег падет в ложбины,

Куда девается тогда

Вся горечь жесткая рябины!

 

Не спрашивай, что стало с ней,

Припомни лучше на просторе,

Как сам отталкивал друзей,

Пока еще не видел горя!

 

Синица

Первый снег опушил у деревьев ресницы.

И в лесу и в полях — тишина, тишина.

Вдруг из сада доносится голос синицы...

Как теперь ее песенка сердцу нужна!

 

Я недаром люблю ее с детства. Я знаю,

Что весной мы всегда забываем о ней,

Но под осень, за верность отцовскому краю,

Нам она всех других и милей и родней!

 

* * *

Блеклые краски осени поздней,

Хрусткий ледок в тени под кустом.

Думы спокойней, мысли серьезней

О пережитом, о прожитом.

 

Время, как воздух, пью без подсластки.

Так нам природа велит сама.

Осени поздней блеклые краски

Завтра смахнет рукавом зима.

 

* * *

Как ни бесятся вьюги, однако

Зимний путь для нас — самый прямой.

От Державина до Пастернака

Русский стих неразлучен с зимой.

 

Заповедных урочищ обходчик,

Берендейским чутьем знаменит,

Он за темными вешками строчек

Свежесть первых метелей хранит.

 

Пахнет горечью хвои с морозца…

То не снега ли русского дух?

…О весне у нас лучше поется

После зимних вьюг-завирух.

 

* * *

Сумерки зимние,

Синие-синие.

Город в серебряном

Мареве инея.

 

От тишины ли,

От лёгкого ль холода —

Сердце заныло

Так молодо-молодо.

 

Хочется выразить

Невыразимое…

Сумерки синие,

Сумерки зимние.

 

Первый снег

Серебряной звездой летит в ладони детство,

Мерцает и звенит, спеша уверить всех,

Что жить нам — не устать, глядеть — не наглядеться

На этот первый снег, на этот первый снег.

 

Распахнут твой платок, у ног лежит гребёнка,

Синицы за тобой следят из-под застрех.

А ты стоишь тиха, как тайный вздох ребёнка,

Как этот первый снег, как этот первый снег.

 

Мы встретились опять. К чему ж твоя тревога?

Немало впереди у нас дорог и вех.

Благодари судьбу у отчего порога

За этот первый снег, за этот первый снег.

 

* * *

У наших зим — особенная прелесть:

Под вечер успокоится пурга

И хлынет свет, как будто загорелись

Закатом подожжённые снега.

 

Сидит ворона на дубу жар-птицей,

Стоят оградой терема леса,

И кажется: вот-вот начнут твориться,

Как в мудрой русской сказке, чудеса.

 

* * *

Хороша погода зимняя,

Снег вчерашний чуть примят,

В лунном свете, блеском инея

До краев наполнен сад.

 

Ускоряют шаг прохожие,

Ветер тени гонит прочь,

Отчего, скажи, тревожнее

Бьётся сердце в эту ночь?

 

А вокруг всё как во сне бело

Слышишь только ветки дрожь,

Что тут было, чего не было,

Хоть убей не разберешь.

 

Что сбылось, о чем мечтается,

Что тревожит в час иной?

Всё в один узор сплетается

Словно иней под луной.

 

* * *

Ни радужных красок, ни блеклых,

Все в белом — дома и холмы.

Но видишь: узоры на стеклах,

Фантазии русской зимы.

 

И в сказочных этих узорах,

В серебряной их тишине

Мерцают сады, о которых

Вздыхал ты, быть может, во сне.

 

Твои потайные желанья,

Предчувствия близких тревог,

Все то, чему даже названья

Ты дать бы сегодня не мог,

 

Что льнет к твоему изголовью,

Сгущая ночей синеву,

Нечаянно первой любовью,

Нагрянет к весне наяву.

 

Вглядись же внимательней...

Смолкли

За окнами говор и смех.

...Огни зажигают в поселке,

И падает медленно снег.

 

Метелица

Ворожит метелица,

Стынут облака.

На морозе мелется

Хрусткая мука.

 

Мелется и стелется

Над моей строкой.

До волшебной мельницы

Мне подать рукой.

 

Встану в свете месяца,

Там, где следу нет:

«Отворись мне, мельница,

Сказка детских лет».

 

Мельница-крутельница

Вертит жернова.

Ей смолоть безделица

Все мои слова.

 

Но лишь то, что смелется,

Может хлебом стать.

Порошит метелица,

Ворожит опять.

 

* * *

Мне, как вздох земли,

Нужен шум твой, лес,

Заповедник сказок,

Тайник чудес,

 

Ты зимой и летом

Всегда со мной

Всей своей стариной,

Всей своей новизной.

 

Знать, недаром я в детстве

Хвоей пропах

На твоих потайных,

Колдовских тропах.

 

За мою любовь

К родной стороне

Подарил ты волшебную

Дудочку мне.

 

Прикоснувшись к ней,

Я пью до сих пор

Из твоих родников,

Из твоих озёр

 

Я и сам из них пью

И других пою,

И на ранней заре

И на поздней пою.

 

Как же можно,

Чтоб ты для меня исчез,

Заповедник сказок,

Тайник чудес.

 

Лесной шум

Над людскими бедами и славой,

Связь времён незримую храня,

Шум лесов спокойно-величавый

Омывает волнами меня.

 

Отгоняет суетные думы,

Заставляет вспомнить, что забыл,

Всё равно — весёлый или угрюмый

На зелёный берег я ступил.

 

Прохожу я бором или дубравой,

Поутру иль на исходе дня,

Мнится мне, что в каждый ствол корявый

Из глубин вошла моя родня,

Над людскими бедами и славой

Связь времён незримую храня.

 

Деревья

Сиротское детство, чужая семья,

Ни ласки, ни доброго слова.

Казалось, душа очерствеет моя,

В молчанье замкнуться готова.

 

Но так не случилось. От доли такой,

Когда невтерпёж становилось,

Я в лес убегал, что шумел за рекой,

Судьбе не сдавался на милость.

 

Была там другая семья мне дана

Под кровом туманно-зелёным.

Там мог без оглядки открыть я до дна

Всю душу берёзам и клёнам.

 

Я знал, что меня не обидят они,

Глубинные думы лелея,

И, сбросив томительный груз в их тени,

На мир я глядел веселее.

 

С тех пор не одну перешёл я межу,

Давно седина серебрится,

А чуть затоскую — и в лес ухожу,

Берёзам да клёнам открыться.

 

* * *

Звери и птицы из сказок детства,

Всех вас я принял в душу свою.

Зачем же теперь моего соседства

Вы сторонитесь в отчем краю?

 

Теснитесь все дальше во мхи да болота.

Как объяснить вам, лесная родня,

Что, если стреляет жестокий кто-то,

Он, вас убивая, ранит меня.

 

От этого мне никуда не деться,

Я под прицелом всегда стою.

Звери и птицы из сказок детства,

Всех вас я принял в душу свою.

 

* * *

Как мне жалко людей, про которых

Говорят, что угрюмый их глаз

Видит лишь водоёмы в озёрах,

А в лесу древесины запас;

 

Кто не может с речушкой сдружиться,

Не заплачет навзрыд с куликом,

Кто не знает, как пахнет душица

На поёмном лугу вечерком;

 

Никогда не намокнет под ливнем,

Босиком по росе не пройдёт

И под небом пронзительно-синим

Не забудет про дни непогод.

 

И — о чём бы они ни старались, —

Есть присловье одно про таких:

— Ни себе, ни другим не на радость

Суетливые хлопоты их!

 

Пей же всласть родниковую воду,

Росной свежестью луга дыши.

Кто не любит родную природу —

Тот не знает народной души!

 

* * *

Вокруг тебя леса и воды,

Цветенье трав, налив хлебов,

Но выше всех щедрот природы

Твоя забота и любовь.

 

И будешь, сколько б ты ни прожил.

Считать счастливым тот из дней,

Когда хоть чем-нибудь умножил

Ты сам красу земли своей!

 

* * *

Тебе перелесок весенний мил,

Повитый зелёным дымом.

А ты хоть одно деревцо посадил

В краю, что зовёшь родимым?

 

Ты вздрогнешь, увидев срубленный ствол

На памятном перекрёстке.

А сам ты удар топора отвёл

Хоть от одной берёзки?

 

* * *

Живут заветы прадедов в народе,

Из уст переходящие в уста.

Как человек относится к природе —

Соседи примечают неспроста.

 

Я сам в лесах бродил не для потехи

И знаю с тех мальчишеских годов:

Кто с топором выходит по орехи,

Тот в жадности своей на всё готов!

 

* * *

Борьба с природой? Нет, мне страшно это.

Борьбу ведут с врагом, а нам природа — мать.

Любовью к ней зажжём в нас тот источник света,

Который столько тайн помог нам разгадать.

 

Она отдаст нам всё: бери, но не уродуй

Извечной красоты для суетных затей...

И тянет нас побыть наедине с природой,

Как заглянуть в глаза наставницы своей.

 

Хлеб

Кто землю сам пахал, тот за столом

Разрежет хлеб, не уронив ни крошки,

Стянув на свежей скатерти узлом

Во дни страды исхоженные стежки.

 

Я тоже в поле вырос и окреп,

Шел не прохожим по родному краю,

И по тому, как люди ценят хлеб,

Себе друзей в дорогу выбираю.

 

* * *

Как мало мы бываем

С собой наедине,

Как редко нам даётся

Раздумье в тишине.

 

В той тишине, где слышим

Мы сердца каждый стук,

Где видим в каждом деле

Мы дело наших рук,

 

Где можем стать мы выше

Всего, что нас томит,

Случайных обольщений,

Нечаянных обид.

 

Не потому ль нас тянет,

Хотя б на краткий миг,

Припасть к земле весенней,

К истокам рек своих.

 

Приходит срок подумать

Не о едином дне…

Как мало мы бываем

С собой наедине.

 

О нравственных ценностях

 

* * *

В юности мы спрашивали часто:

На какой тропе искать нам счастья?

И постигли, побродив по свету,

Что особых троп у счастья нету.

 

Где б ни шли мы — счастье с нами рядом,

Только надо видеть зорким взглядом,

Только слышать чутким ухом надо,

Чтоб узнать его, моя отрада.

 

Счастье — непредвиденный заране

Огонёк, мерцающий в тумане,

В знойный полдень родничок студёный,

Путь далекий, до конца пройдённый.

 

Сладкий вздох перегоревшей муки,

Верность, сохраненная в разлуке,

Встреча у отцовского порога,

А наутро — новая дорога.

 

Новые тревоги и заботы,

Новых троп крутые повороты,

Что всегда ведут к родному краю, —

А иного счастья я не знаю.

 

* * *

Жизнь любить — не значит восхищаться

В ней мгновеньем каждым день за днём,

А всегда спешить в пути земном

Хоть чуть-чуть прибавить людям счастья.

 

* * *

Позабуду ль, как сладко

Мне в детстве спалось на соломе,

Как дарила мне юность

Луга, что душистее сот.

И теперь, и вовек

Ничего не желаю я, кроме

Тех чистейших даров,

Что спокойная совесть несет.

 

* * *

Уйдёшь от всех ты, кто тебя ни судит,

Но не уйдёшь от совести своей.

Она вернёт с пути, в ночи разбудит.

Не только слово — мысль подсудна ей.

 

* * *

Куда б ты ни пошёл —

При солнце иль при звёздах,

Чего б ни загадал,

Пускаясь в дальний путь, —

Коль совесть не чиста,

Так и чистейший воздух

Не освежит души,

Не даст легко вздохнуть.

 

* * *

Человек себе не изменяет,

Если в спор с самим собой вступает,

Удивляя близких и друзей.

Верным до конца себе остаться,

Значит: над собой уметь подняться

По тревоге совести своей.

 

Тревога

Запретов с детства слышали мы много:

Не делать это, не желать того,

А надобно бояться одного —

Чтоб не иссякла совести тревога.

 

Совесть

Мы делаем для памяти зарубки,

Не доверяя собственным следам,

А совесть помнит все наши поступки

И не стареет вопреки годам.

 

Она скромна. Не говорит ни слова,

Пока не взвесит помыслов и дел,

И вдруг напомнит прямо и сурово

Как раз о том, что ты забыть хотел.

 

Ей всё равно — шумит ли в поле вьюга,

Поют ли в перелеске соловьи, —

Держи ответ и ни жены, ни друга

В свидетели напрасно не зови.

 

Чего скрывать — с ней нелегко живётся,

Но мы гордимся, в новый путь спеша,

Что совестливой издавна зовётся

В народе наша русская душа.

 

* * *

Все до поры до времени копим

Мы в сердце сокровенные богатства,

Но час придёт — с соперником любым

Мы в щедрости сумеем потягаться.

 

Разделим всё, что накопить смогли,

С душой, что нам откроется, однажды,

Чтоб вместе пить сладчайший хмель земли

Губами, пересохшими от жажды.

 

Чтоб вместе слушать шум лесов и рек,

Смотреть на звёзды, облакам дивиться,

Поняв, что счастья ищет человек

Лишь для того, чтоб с кем-то поделиться!

 

* * *

Дана нам щедрость — высший дар,

Из сердца бьющий свет.

Тот духом нищ, тот с детства стар,

Кто свел ее на нет:

 

Дрожит, как скряга-нелюдим,

Над мелочью минут.

Ни добрым словом, ни худым

Его не помянут.

 

В нем не душа — бесцветный пар,

Ушел — пропал и след.

Дана нам щедрость — высший дар,

Из сердца бьющий свет.

 

А мы прошли нелегкий путь.

Нас встречный ветер сек.

И всё ж не смогут упрекнуть

Нас в скупости вовек.

 

Я до сих пор ещё готов

Упасть, как в детстве, ниц

От вешней свежести цветов,

От первой песни птиц.

 

От тишины в полдневный час

У заводей речных,

От взгляда ласкового глаз,

Улыбки губ твоих.

 

И обновленным встать опять

На много, много дней!

...Так как же ты не доверять

Могла любви моей?

 

* * *

Мужавший на сквозном ветру,

Я видел взлеты и паденья,

Страстей высокое боренье

И мелких помыслов игру.

 

Но верю я — и с тем умру, −

Что в вечной жажде обновленья,

Как к свету тянутся растенья,

Так люди тянутся к добру.

 

* * *

На доброе слово

Не надо скупиться.

Сказать это слово —

Что дать напиться.

 

Со словом обидным —

Нельзя торопиться,

Чтоб завтра

Себя самого не стыдиться.

 

Но слова правдивого

Остерегаться —

Не то же ль, что собственной

Тени бояться?

 

Я истины эти —

Знаю измлада,

А думать над ними —

Всю жизнь мне надо.

 

* * *

Мы собою становимся

С той лишь поры,

Как поймем,

Своего не чужаясь удела,

Что, какая б гордыня

Душой ни владела,

Время может отвергнуть

Любые дары,

Но поднимет и зернышко

Доброго дела.

 

* * *

Я рано понял, что такое жалость, —

Едва переступил родной порог.

В чужой семье мне не легко дышалось,

Был комом блин, во рту черствел пирог.

 

Мне ставили в вину пустую шалость,

Неблагодарностью считали вздох.

Соседки, глядя на меня, шептались

Так жалостно, что я заплакать мог.

 

Я ждал, что кто-то среди них найдется,

Кто боль мою разломит пополам,

А бабы, нашептавшись у колодца,

Шли преспокойно по своим делам.

 

С тех пор, какую б не познал потерю,

Жалельщикам досужим я не верю.

 

* * *

Зачем я стану притворяться,

Что ясно всё в душе моей,

Что не пришлось мне отрекаться

От оклеветанных друзей.

 

Пришлось! Сказать всю правду нужно,

Как правда та ни тяжела.

Мы знали дни, когда и дружба

Под подозрением была.

 

Не нянчусь я со старой болью,

Она приходит — рад не рад,

Не посыпал я раны солью,

А раны все-таки горят.

 

Не смею я молчать об этом,

Всё-всё сказать достанет сил,

Чтоб ты, не веря злым наветам,

Всю жизнь с открытым сердцем жил!

 

* * *

Наверно твой самый надежный друг,

Что значит дружба, ответит не вдруг.

Он просто не сможет счастливым быть,

Не видя, пред кем ему душу открыть.

 

* * *

Как бы ни был ты вознесён судьбой,

Знай: ничто не пойдёт на лад,

Если друга не станет рядом с тобой,

В спорах с кем ты охрипнуть рад.

 

* * *

Если горькую правду

В глаза говорит тебе друг,

Знай: оружье у недруга

Он выбивает из рук.

 

* * *

Я не спрашивал — как и к кому,

А ко мне ты приходишь без зова.

По ночам в папиросном дыму

Ты в глаза мои смотришь сурово.

 

Все, что за день свершить я успел,

Ты представить велишь на проверку.

Правоту моих планов и дел

На свою измеряешь ты мерку,

 

Ставишь в строку мне каждый пустяк,

Где ненужно был щедр и где скуп я,

Обо всем, что задумал не так,

Говоришь, не щадя самолюбья.

 

Будоражишь и сон и покой,

На зеленую заводь похожий.

Но всегда после ночи такой

Свежесть утра я чувствую кожей.

 

Чуть забрезжит рассвет голубой —

На меня устремятся все реки...

Недовольство святое собой,

Я с тобой не расстанусь вовеки!

 

* * *

Нет, не внушает мне почтенья тот,

Кто в жизни никогда не ошибался:

Не отставал, не забегал вперед,

За дело, что не по плечу, не брался.

 

Пусть, в превосходстве убежден своем,

Он не хранит воспоминаний смутных.

С таким в дорогу дальнюю вдвоем

Я не пойду. Иной мне нужен спутник:

 

Кто сердцу верит больше, чем часам,

Кто, помня с детства, как земля упруга,

В пути споткнуться не боится сам,

А друг споткнется — не оставит друга.

 

* * *

Друзья говорят мне:

— Ты с юности пел постоянство.

А время менялось

И сам ты не мог не меняться.

Так где ж постоянство?

Быть может, и нет постоянства?

И я отвечаю:

Ну что же, пора разобраться!

 

Я пел постоянство

И снова пою постоянство,

Да только не то,

Что исканий велит опасаться,

А то, что зовет нас,

И время вобрав, и пространство,

Всему отзываться,

Но совестью не поступаться.

 

Я пел постоянство,

И снова пою постоянство

В стремленье дойти до вершин,

До ключей докопаться,

С годами все строже

Судя в этом мире пристрастном

Ту леность души,

Что напрасно зовут постоянством.

 

* * *

Мы на стойкость себя

Проверяли в ребяческих играх:

Хлынет из носу кровь —

Всё равно не сдавайся, держись!

 

И скупые слова эти

В книгу судеб, как эпиграф,

Наша юность вписала,

Чтоб помнили мы их всю жизнь.

 

* * *

Я не знаю: откуда пришла и куда ты уйдёшь;

Что ты: свежесть дождя или яблони знобкая дрожь?

Только знаю: ты здесь, хоть твой облик как сон невесом,

И могу я тебе, не таясь, рассказать обо всём.

 

Между мной и тобой не порвётся незримая нить.

Уж тебе-то известно, каким бы хотелось мне быть.

Значит, всё ты поймёшь, не потатчица и не судья,

Память первых тревог, неподкупная память моя.

 

* * *

Чудесней всех чудес

Ты, человечья память.

Пока звенит в душе

Твоя тугая нить —

Я верю, что смогу

Судьбу переупрямить

И всё, что пережил,

Сумею воскресить.

 

* * *

Разум и совесть, отец и мать.

Есть кому песню благословлять.

Если в согласье они живут, —

В путь несмышленую не пошлют.

Научат, как ложь по глазам узнать,

Разум и совесть, отец и мать.

 

Если ж согласья меж ними нет —

Смутной уйдет она в белый свет.

Примет в пути, что остер как нож,

Ложь за правду, правду за ложь.

Будут напрасно назад ее звать

Разум и совесть, отец и мать.

 

Разум и совесть, отец и мать —

Вместе им радоваться и горевать.

 

* * *

Что есть гражданственность? —

Не надо вопрошать,

А надо ею жить,

как воздухом дышать.

Гражданственность все то,

в чем разум века светит,

Чем совесть

зову времени ответит,

Чему дается власть

и в бедах возвышать.

Что есть гражданственность?

Не надо вопрошать.

 

* * *

В наши годы стыдно заблуждаться.

Учат нас все прошлые века,

Что от клятв в гражданстве до гражданства

Путь-дорога очень далека.

 

* * *

Кто вправду любит Родину свою,

Тому любовь глаза не затуманит,

Тот свысока глядеть в чужом краю

На любящих иную даль — не станет.

 

* * *

Тот, кем взлелеян каждый плод,

С кем век глядит в глаза природе,

Нам заноситься не даёт

И учит при любой погоде —

Поменьше думать за народ,

Побольше думать о народе.

 

* * *

Да, история — это

Копилка народного опыта,

Всё у предков нам важно —

Их каждый успех и огрех,

Но уроки былого

Полезны лишь только для тех,

Кто запомнит навеки —

Какою ценою что добыто.

 

* * *

Как слава непостоянна —

Знали и в оны дни:

Сегодня кричат — осанна,

А завтра кричат — распни!

 

Но что эта участь злая

Тому, кто, душой открыт,

О славе не помышляя,

Дело своё творит!

 

Творит его неустанно,

Наполнив заботой дни…

Пусть где-то кричат: осанна,

Пусть где-то кричат: распни!

 

* * *

Как много нужно нам в пути суровом

Увидеть, передумать, пережить,

Чтоб научиться часом дорожить,

С лукавыми льстецами не дружить,

О преходящей славе не тужить

И не гоняться за красивым словом.

 

* * *

Так же, как род, как племя,

Даётся поэту время,

Земная его стезя.

Можно времени вторить,

Можно с временем спорить,

Уйти от него нельзя.

 

* * *

Нам обострили зренье грозы века,

Мы научились прошлое читать

И без ошибки узнаем печать,

Которой время метит человека.

 

Судьба любая ею скреплена

С эпохой, но, её не отвергая,

Живем мы тем, что есть печать другая,

Которой люди метят времена.

 

* * *

Мы всюду ищем времени приметы,

А те приметы мы в себе несём —

В своих делах и помыслах, во всём,

Чем мы живём средь бурь и гроз планеты.

 

* * *

Как безрассудно тратим время мы,

Пока не убедимся непреложно,

Что ни занять, на дать его взаймы

Под этим милым небом невозможно.

 

* * *

Идёт с годами время всё быстрее,

А ты умей подумать, помолчать,

Чтоб мысль достойным словом увенчать,

Чтоб жить, душой и сердцем не старея.

 

* * *

Мы знаем со школьной парты,

Что время необратимо,

Но только потом постигнем,

Отведав горячей каши,

Что невозвратное время

Не просто проходит мимо,

А как песок размывает

Все обольщенья наши.

 

* * *

Жизнь идёт вперёд, а не по кругу,

И на месте не даёт стоять.

Можно переждать грозу и вьюгу —

Время невозможно переждать.

 

* * *

Как опыт лет

Ни высоко мы ценим,

Как ни хватаем

Время на лету,

А все равно —

Таим в душе мечту,

Что сохраним

И в возрасте осеннем

Весенних чувств

И мыслей чистоту.

 

* * *

Прежде чем что-то

Открыть потомкам,

Время смывает

Своим потоком

С правды —

Всю пыль, приставшую к поту,

С кривды —

Мишурную позолоту.

 

* * *

Кто говорит, что короток наш век?

Неправда, мы живем тысячелетья,

С тех пор как высек искру человек, —

И мы за все, что создал он, в ответе!

 

* * *

Нам время оглянуться не даёт,

А совесть поминутно повторяет,

Что к дальней цели путь найдёт лишь тот,

Кто сам себя в пути не потеряет.

 

* * *

Что значит — сыном века быть?

Неужто — прошлое забыть?

Нет, жаждой всех столетий жить

И эту жажду утолить!

 

* * *

Не бойся показаться старомодным,

Зовя полынь полынью, мёдом мёд.

Стремленье быть простым и благородным

Не по веленью моды в нас живёт!

 

* * *

Юность в путь нас снаряжает,

Зрелость совесть нам тревожит,

Старость времена сближает,

Пережитое итожит.

 

* * *

Зависит не от нас —

Когда на свет родиться,

Ступить в открытый мир

Зимой или весной,

Но каждый может так

Пройти свой круг земной,

Чтоб и начальных троп

Под старость не стыдиться.

 

* * *

На мир не гляди исподлобья.

Умей и любить и дружить,

И правду от правдоподобья

Ты сможешь всегда отличить.

 

* * *

Не забывай,

Пока твой век не прожит,

Что на любых путях,

Где ты идешь,

Ничто так душу

Осквернить не может,

Как притворившаяся правдой

Ложь.

 

* * *

В тех просторах, что только снятся

Поколению моему,

Где мечты наши воплотятся,

Где труды наши благословятся,

Заблуждения объяснятся,

Треволнения канут во тьму, —

Всё простится, но не простятся

Лжесвидетельства никому.

 

* * *

Есть основы основ,

В них с годами всё крепче я верю.

Громыхает гроза

Иль струится лазурная тишь —

Будь достоин себя.

Возместишь ты любую потерю,

Лишь утраченной чести

Ничем уже не возместишь!

 

* * *

Да, ты бесчестным не был никогда,

Но честность тоже разная бывает,

И если доброты ей не хватает —

Она всего лишь мёртвая вода.

 

* * *

Мы видим мир

Ревнивыми глазами,

Но кто за это

Смеет нас корить?

На всех путях,

Что нам пришлось торить,

Мы за свои ошибки

Платим сами,

И за чужие —

Тоже нам платить.

 

* * *

Мой друг, не надо опытом кичиться,

На нем всегда минувшего печать.

Мудрец не тот, кто любит поучать,

А тот, кто сам не устает учиться.

 

* * *

Записал народ в свою книгу книг,

Справедливость во всём любя:

— Глупый больше требует от других,

Мудрый — от самого себя.

 

* * *

Нам быть собой ничто не помешает,

Опять нас время учит и опять:

«Коль человек себя не уважает,

Он и других не может уважать».

 

* * *

Живи как знаешь,

Жизнь во всем любя,

Благословляй и солнцепек,

И затень,

Но отходя ко сну,

Спроси себя:

Кого и чем

Порадовал ты за день.

 

* * *

Мы смолоду живем —

Как в долг даем,

А кто скупится —

На себя и сетуй,

Когда под старость

Он в краю своем

Получит той же самою

Монетой.

 

* * *

Где б ты ни ждал весны,

в какие б реки

Ни окунал персты,

Скажи мне, что ты ищешь в человеке,

И я скажу кто ты.

 

* * *

Все не в радость: краски, звуки, ритм,

Коль темна тебе душа чужая.

Кто стремится к людям — тот творит,

Самого себя преображая.

 

* * *

В чужих речах

Словам не веря выспренним,

Чувств, что на сцену рвутся,

Не любя,

Ты должен сам

Быть и простым и искренним

Иль завтра станешь

Презирать себя.

 

* * *

Простит нам время

Промахи невольные,

Но сам себя

Простить я не смогу

За то, что слишком часто

Делал больно

Тем, перед кем я

С юности в долгу.

 

* * *

Мы говорим: секреты мастерства!

Постигнуть их стараемся упорно.

А мастер знает лишь одно бесспорно —

Что всё черствеет, коль душа черства.

 

Простая истина

Да, истина проста, но надо убедиться

Нам в простоте её на опыте крутом,

А в жизни каждый день — та самая страница,

Где что ни напиши — уж не сотрешь потом.

 

* * *

Перехитрить себя

Жизнь никому не даст,

Она не утаит,

Где прав и где не прав ты.

Что выдумки?

Я — сам выдумывать горазд

И потому ищу

Проросшей в почве правды.

 

* * *

В необратимом беге дней

Дано постичь нам нервом каждым,

Что чем вокруг нас жизнь сложней —

Тем больше простоты мы жаждем.

 

* * *

Кто мудрецом прослыл —

Тот вечно морщит лоб,

Чтоб званья своего

Случайно не лишиться,

А кто и вправду мудр —

Тому чего страшиться?

Плачь хоть навзрыд

И смейся хоть взахлёб.

 

* * *

Жизнь бьёт ключом

И хлещет через край,

Но ты в душе ей

Отстояться дай.

Перекипеть,

Перебродить позволь,

И станут песней

Даже грусть и боль.

 

* * *

Сокровищница мудрости народной

открыта всем.

Бери что надо в ней.

Ты долг вернешь, став

хоть чуть-чуть добрей,

Душой и сердцем чище, благородней.

А кто для красного словца берет —

Тот неоплатным должником умрет.

 

* * *

Ты говоришь умно, цветисто,

Но убеждаешь только в том,

Что хлеб не зреет от витийства

И не встаёт под крышу дом.

 

* * *

С детской поры мы едим ежедневно свой хлеб,

Густо посыпанный солью родных поговорок.

— Кто за деревьями леса не видит — тот слеп. —

А тот, кто деревья в лесу не заметил, — тот зорок?

 

* * *

Природа свой порядок и черёд

Блюдёт неукоснительно и строго.

Не радуйся, коль рано сад цветёт,

А бойся — будет пустоцвета много.

 

* * *

Все мы убедимся в свой черёд,

Только слишком поздно, может статься,

Что Зима седеет от забот,

Чтоб Весна могла покрасоваться.

 

* * *

Говорят, что у радуги семь цветов,

А вот я поспорить готов,

Что у радуги сердца цветов не счесть,

Если солнце у сердца есть.

 

* * *

И гроздья ярых гроз,

И свет небес бездонных

Мы любим потому

Всё глубже и сильней,

Что знаем: трепет их

Не унести в ладонях,

А в нём-то и живёт

Очарованье дней.

 

* * *

Как бы ясен был мой закат,

Как бы вечер был свеж и светел,

Если б мог я вернуть назад

Те слова, что бросал на ветер.

 

Но они уносятся прочь,

Не дают душе утоленья,

И не могут ничем помочь

Эти поздние сожаленья.

 

* * *

Потомки поймут, современников наших читая,

Какая у нас за плечами дорога крутая.

Как нас опекала ревнивая наша эпоха,

Чтоб где-то в грядущем о нас не подумали плохо.

 

Нас жизнь научила не жаловаться и не плакать,

Цветеньем весны вдохновляться в осеннюю слякоть.

И этому будут дивиться не меньше потомки,

Чем мужеству в битвах, где шли мы по огненной кромке.

 

Как должно потомкам, дотошно изучат наш почерк

И всё, чего мы не сказали, прочтут между строчек.

 

Цикл стихотворений Рыленкова о Пушкине 

 

Я весь пред тобою, Россия! 15 февраля — 105 лет Николаю Рыленкову