Сегодня
знакомому и любимому всем нам с детства художнику Виктору Александровичу
Чижикову (1935-2020) исполнилось бы 85 лет. К сожалению, 20 июля 2020 года его
не стало. Несколько поколений детей выросло на его весёлых и талантливых
рисунках. А память детства с нами на всю жизнь. Чижиков проиллюстрировал
десятки книг — почти всю детскую классику, его рисунки узнаются моментально. Маршак
и Барто, Чуковский и Волков, Заходер и Коваль, Михалков и Носов... Каким мы
знали доктора Айболита? А Чиполлино или Васю Куролесова, Дядю Федора и кота
Матроскина? Такими, какими их увидел Чижиков, какими придумал, нарисовал и
подарил всем нам. Его Мишка, талисман Московской Олимпиады, получил мировую
славу, вошел в историю. Но самое главное — его работы, которые сопровождают
народные сказки, произведения Чуковского, Успенского, Биссета, Милна, Михалкова,
сказки, придуманные и нарисованные самим Виктором Александровичем. А какое
созвездие котов и кошек он создал! Чижиков, выдающийся «кошачий» портретист,
прославил наших домашних приятелей на весь мир.
Юрий
Норштейн — о Викторе Чижикове: «Если фамилия — Чижиков, что можно ожидать от
такого человека? Он рисовать будет, насвистывая. У него и линии, как
музыкальные коленца, и внутренняя гармония. У него веселая рука». Чижикова
можно назвать мастером смешного, наделенным безусловным для детской книги
чувством юмора. Особенно блистает им художник при изображении зверей, всяких
крокодилов, тигров, котов. Атмосфера его рисунков сказочно-юмористическая и
мгновенно узнаваемая, здесь нет нарочитой деформации образов, претенциозности
формы, рассчитанной на то, чтобы поразить зрителя, здесь ясность и простота
художественной выразительности, которую можно назвать традиционной для нашей
«веселой» детской книги. Чижиков верен избранным им принципам работы для детей,
его юмор теплый, добрый и легкий, а выдумка просто неиссякаема. Стоит отметить
бережность, с которой относится художник к авторским текстам. В их числе: «Доктор
Айболит» Чуковского, «Витя Малеев в школе и дома» Носова, «Сказки старинного
города» Цыферова, «Забытый день рождения» Биссета, «Приключения Чиполлино»
Родари, «Сон с продолжением» Михалкова, «Аля, Кляксич и буква А» Токмаковой,
«Приключения Васи Куролесова» Коваля, «Волшебник Изумрудного города» Волкова,
«Винни-Пух» А. Милна и так далее.
Что нужно для того, чтобы стать хорошим
художником? Чижиков просто отвечал: «Очень хорошо помнить свое детство надо.
Я помню очень многое, и мне интересно это вспоминать. Еще желательно быть
добрым. Потому что есть художники — такие злюки, что не могут наскрести добра
на детскую книжку. А вообще — это врожденное, тут не научишь ничему. Как меня
математике так научить и не смогли».
Виктор
Александрович Чижиков родился 26 сентября 1935 года в Москве. Папа и мама были
по профессии архитекторами. Александр Иванович Чижиков (1907-1957) преподавал в
Московском архитектурном институте на кафедре «Планировка городов и населённых
мест». Позже, работая архитектором, занимался рисунком и живописью. Укладывая
маленького Витю спать, он брал блокнот и карандаш и не только рассказывал сыну
сказку, но тут же её и рисовал. Вот как художник вспоминает о своем детстве: «Родился
я давно, за шесть лет до Великой Отечественной войны. Но какие-то картинки
детства помню ярко и четко. «Мама, почитай мне что-нибудь «чуковское», — прошу
я, закутываясь в одеяло. Это значит, я прошу почитать что-то особенно любимое,
самое интересное. Чуковский, Хармс, «Волшебник Изумрудного города»,
«Приключения барона Мюнхгаузена», русские народные сказки». Вспоминая любимые
детские книжки: «Это «Конек-Горбунок» Ершова с рисунками Васнецова —
замечательные там были его автолитографии — и еще «Милочка-копилочка» с иллюстрациями
Ганфа. Потом еще рассказы Зощенко. И, конечно, «Волшебник Изумрудного города»
Волкова с прекрасными рисунками Радлова. До войны, с раннего детства
сопровождал мою жизнь огромный альбом Буша, 1898 года издания, купленный отцом
в букинистическом магазине. А еще немецкие календари, толстые, с рисунками без
слов. Такие рисунки появились как раз в конце прошлого века — у нас их стали
называть изошутками. Они были довольно примитивны, но нарисованы добротно и
основательно.».
«Отец
очень любил рисовать. Он на ночь рассказывал мне сказки, которые сам
придумывал, и одновременно рисовал их героев. «Жила-была Красная шапочка», — и
тут же рисовал. На моих глазах возникала девочка в шапке. «А там за пригорком
появляется кто?» — «Волк», — радостно кричал я и просил добавить волку в пасть
побольше зубов, что папа и делал по моему заказу. Так без всякого телевидения,
которого тогда еще и не существовало, рождалась очень образная и живая сказка. Получалось
что-то вроде диафильма. Я очень любил это время перед сном и позже проделывал
то же самое со своим сыном. Придумал волшебника Шумшукура, и все детство моего
сына прошло рядом с этим странным существом. Отец всегда хотел, чтобы я стал
художником. У отца тоже были довольно смешные рисунки, он печатал их в
институтской газете, вообще, графиком он был хорошим. И моя такая
юмористическая направленность в графике, любовь к карикатуре, шаржу —
это, определенно, от него.»
Когда
Вите исполнилось шесть лет, началась война и пришлось уехать из Москвы. Папе —
на фронт, а Вите с мамой — в эвакуацию в большое село на берегу Волги между
Ульяновском и Куйбышевом. «Я хорошо помню, как мы с мамой плыли в эвакуацию.
На палубе нашего буксирчика стояли большие палатки, каждая на четыре мамы и
четыре ребенка. И вот однажды нас начали бомбить. Я с другими детьми носился по
барже, играл в прятки, как вдруг наши матери затащили нас в палатки и накрыли
своими телами. И нам всем вдруг стало так смешно! А хохотали мы над мальчиком,
которого придавила довольно полная мама. Еще я до сих помню облик
замечательного человека, который работал на теплоходе, где мы плыли в ту же
эвакуацию. Судно называлось “Власть советам”, и мы, дети, сутками напролет
торчали у машинного отделения, по которому ходил совершенно очаровательный
дядька, молодой, здоровый, в тельняшке, и постоянно вытирал грязные руки
какой-то паклей. Когда он проходил мимо, мы протягивали ему чистые ладошки и
умоляли, чтобы он и нам испачкал руки. И он так щедро подходил и тер наши
ладони! Вот ведь загадка природы — он нам не подарил булочку или конфету, а
запомнил я его на всю жизнь.
Витина
мама работала в школе учительницей черчения. Мальчик целыми днями пропадал на
конюшне. Он вспоминал о военном детстве: «Когда началась война и отца
мобилизовали, он стал морским пехотинцем и был отправлен под Сталинград. Там он
воевал какое-то время, потом его бросили на сапёрное дело, потому что
архитекторы хорошо знали, как строить такие элементарные вещи, как землянки,
переправы, мосты. Отец прошёл какие-то недолгосрочные курсы, а мы с мамой были отправлены
в эвакуацию в Ульяновскую область — в село Крестово Городище. И прожили там два
с половиной года. Мы поселились у конюха дяди Ивана. В этом селе было много
Иванов Евентьевых. Так им, как царям, давали порядковые номера: Иван Первый,
Иван Второй. Я жил у Ивана Четвёртого. Золотой был человек. Когда он ехал за
дровами за Волгу, он меня всегда с собой брал. Помню, было морозно, синие тени
от саней лежали на снегу — волшебной красоты были поездки. Он рубил хворост,
потом мы вместе таскали его к саням. Мы укладывали его, меня он сажал наверх и
срубал специально для меня рябину, схваченную морозом. И на обратном пути я
ехал в санях и ел эту рябину. Она сначала была ледяная, а потом таяла во рту и
распадалась. Это было необыкновенно вкусно. Отец был на фронте, но я каждый
день думал о нём, как бы весело ни проводил время со сверстниками. Хотя всё
было: и игры, и драки, и походы на конный завод. Колхозы были разбиты на
бригады — мой дядя Иван работал в третьей. И мы, мальчишки, там всё время
толклись — нам всё было интересно».
Отец
был ранен, с войны пришёл только в 1946 году. Из армии его направили в Ашхабад
на строительство. С матерью Вити они расстались через некоторое время после его
возвращения, слишком оба изменились. После войны он прожил только 12 лет. «Мне
очень недоставало отца: он сначала был на фронте, потом из-за болезни — он
заболел туберкулезом — оставил нас с мамой, переехал в свой родной город,
Симферополь. Те годы, что я рос без отца, я остро чувствовал свое одиночество,
несмотря на то что мы переписывались».
В
Москву из эвакуации Витя с мамой вернулись только через три года. Его сразу
принялись дразнить во дворе: «Ты куда пОшОл?» Потому что он вернулся
совершеннейшим волгарём: окал. А в Москве все акают! И так задразнили, что Витя
решил принять меры. Будучи мальчиком сообразительным, он однажды даже в
диктанте во всех словах вместо буквы «О» написал «А». По утрам из всех окон
школы, где учился Витя, валил дым… Из каждого класса торчала труба
печки-буржуйки, и домашнее задание часто было такое: принести в школу два
полена. Потому что стояла зима, а в крыше школы была огромная дыра от немецкой
бомбы… Так что на первом уроке все сидели в шубах и старались не очень стучать
зубами. Потом, натопив печку, надышав тепла, можно было раздеться и прислушаться,
о чём там рассказывает учитель…
«А
по приезде в Москву были обычные для того времени игры. Был, например, очень
популярный чижик, о котором, наверное, сегодня дети и не слышали. Жил я на углу
нынешнего проспекта Калинина и Нижнекисловского переулка. Наша улица много раз
меняла название: была когда-то Воздвиженкой, потом улицей Коминтерна, потом
улицей Калинина, наконец Калининским проспектом. Жили мы в угловом двухэтажном
доме, который сейчас принадлежит Обществу Дружбы. А со стороны Арбатской площади
он даже трехэтажный. Так вот, «чижика» перебивали со двора на Арбатскую
площадь, и, стоя там, надо было перебросить его в круг обратно во двор. Когда я
«водил», я сначала забрасывал его на крышу дома, потом забирался туда сам через
чердак и уже с крыши старался попасть в круг. А уж если я не попадал, его
подбивали и снова перекидывали на Арбатскую площадь. Играли все — от десяти до
восемнадцатилетних. Один мой сосед играл до тех пор, пока ему повестку в
военкомат не бросили прямо в круг для чижика. В квартире у нас жило очень много
людей и кошек. Это была коммуналка на девять семей. Но не только
неудобства и сложности были в жизни. Было много смешного, веселого. Были
смешные, забавные соседи, которых я, конечно, тоже рисовал.» «Я жил в
коммунальной квартире в центре Москвы, на Арбатской площади. У нас было 27
соседей, и утром попасть в туалет или умыться было просто невозможно. А потому
по утрам я убегал в общественный туалет, который был на площади. Поскольку
многие мои одноклассники жили в таких же условиях, то там встречалось
полкласса. Мы умывались, расположившись на широком подоконнике, переписывали
друг у друга домашние задания, а потом дружно шли на уроки. Потом заведующая
этой уборной сделала для нас отдельный шкаф, чтобы мы оставляли там мыло и полотенце.
Детство моё было военное, а в то время человеческая доброта куда чаще
встречалась».
В
детстве он ужасно заикался. Все школьные годы учителя его даже к доске
старались не вызывать, а давали письменные задания — чтоб он не мучился. А на
выпускных экзаменах сидит Витя за партой, готовится отвечать и так волнуется,
что ясно: ни слова ему не выговорить! И в отчаянии думает Витя: «Как же я
отвечать буду? Всё пропало, завалю сейчас экзамен!» И вдруг понимает, что он
уже больше не заикается. Интересно, что наш любимый художник — дальтоник. С
детства не различал оттенки коричневого, красного, розового и зеленого цветов.
Тем не менее, ему этот недуг никогда не мешал. Для того, чтобы немного
облегчить себе задачу, Чижиков просто подписывал нужные краски. Но это не
мешало его любви к рисованию.
Рисовал
с детства. «По словам родителей, рисовать я начал в возрасте десяти месяцев.
Кровать стояла возле стены, покрашенной масляной краской. Мне выдавался жирный
карандаш, и этим карандашом, стоя в кровати, я рисовал, куда рука дотянется.
Вечером мама смывала мои художества, и утром передо мной опять был «чистый
лист». У отца, архитектора по профессии, была теория — не сдерживать в размахе
руку: куда и насколько тянется рука, пусть так ребёнок и рисует. Сохранились рисунки,
сделанные мною в два, три года. Отец выклеил из них специальный альбомчик, он
хранится до сих пор.» Рисовал и в Москве, и в деревне на Волге. А жена
конюха дяди Вани оклеивала Витиными рисунками стены вместо обоев и
приговаривала: «КрасОвитО!» Так что там, в эвакуации, у семилетнего художника
Чижикова была первая в жизни персональная выставка. Потом в школе оформлял
стенгазету, карикатуры на лентяев рисовал. Именно в те школьные времена
довелось Вите нарисовать свой первый автопортрет — как раз для стенгазеты, для
раздела «Наши двоечники»... «В школе я без конца рисовал стенгазеты,
плакаты. Делал шаржи на всех своих учителей, на одноклассников. Остановиться не
мог. Мне очень хотелось быть иллюстратором. Я это понял уже в 7-м классе…»
«К
моменту поступления в Полиграфический я рисовал в разных московских газетах —
делал разные иллюстрации. Тяга была неистребимая. И карикатуристом тоже мечтал
быть. Мама, несмотря на стесненные наши условия, всегда мне выписывала
«Крокодил», покупала, если ей попадалась в букинистическом магазине,
какую-нибудь книгу из истории карикатуры …Это был мой любимый журнал, я знал
всех художников, по «почерку» мог определить каждого ещё в детстве. Я ходил в
полиграфический институт, начиная с пятого класса. Туда приходили люди, которые
хотели поступать, а я приходил только потому, что души не чаял в полиграфии.
Там ежегодно, обычно весной, проходили дни открытых дверей, и я туда ездил,
мечтая поступить на дневное художественное отделение. И доходило до того, что, когда
я ждал поезда в метро, загадывал: если дверь остановится напротив меня, я буду
художником, а если проедет мимо — не буду. Дверь обычно проезжала… и я впадал в
панику.».
В
1952 году Чижиков послал свои рисунки в газету «Жилищный работник». И они сразу
же были напечатаны. «А работать еще в школе начал, в 8-м классе. В маленькой
«Жилищной газете». Если где-то лопнула труба, то меня, как сатирика, посылали
на такие задания вместе с фельетонистом. Помню, в Москве был большой снегопад,
и какую-то базу полностью занесло снегом. Она находилась в Южном порту, и когда
мы с фельетонистом увидели, что все пространство в снегу и только из одной дыры
идет пар, мы подошли к этой берлоге. Оказалось, что там сидит сторож всего
этого снежного пространства. На эту тему была моя первая карикатура» «На первой
полосе был огромный портрет Сталина, а на обороте — другие материалы, в числе
которых и мой рисунок трактора, который пробирался среди занесенных снегом
построек. "Все пути на базу снегом замело. К ней добраться сразу очень
тяжело", — сочинил подпись поэт Титов». «В редакции «Жилищного работника»
я и получил свой первый гонорар — сорок рублей. За 39 рублей купил маме духи
«Красная Москва», а на рубль несколько раз сходил в кинотеатр «Наука и знание»,
который располагался в здании сегодняшнего ресторана «Прага», что на Арбате».
«Источниками
моего вдохновения были наши газеты и журнал «Крокодил». В основном —
«Крокодил». Его выписывали наши соседи и регулярно давали нам просматривать.
Мне нравилась графика 30-х годов, «Крокодил» того времени, в котором работал
Николай Эрнестович Радлов. Еще очень нравился ленинградский график Владимир
Васильевич Лебедев. Рисунки всех художников я узнавал без подписи».
«И еще одно важное событие определило мой путь. Оно
произошло, когда я учился в 9-м классе. У нас был знакомый архитектор — Ершов,
он учился вместе с Кукрыниксами во ВХУТЕМАСе и предложил отвести меня к ним,
показать работы. От одного этого сообщения меня залихорадило. Кукрыниксы в то
время было имя — будь здоров! Мне назначили встречу. Я страшно волновался,
собрал чемодан рисунков, политических карикатур, где бичевал Франко, Ли Сын
Мана, — от меня ему крепко тогда доставалось. И положил еще несколько шаржей, а
надо сказать, что я тогда очень подражал Борису Ефимову. И вот с этим
здоровенным чемоданом появился на лестничной площадке перед дверью Кукрыниксов.
Предстояла моя первая в жизни встреча с художниками.
Стою. Ноги дребезжат. Вдруг слышу мощные шаги к двери, и
возник статный, красивый Михаил Васильевич Куприянов. Он ко мне отнесся как-то
по-доброму, так что в дальнейшем я уже только к нему ходил. А в тот раз стали
они смотреть содержимое моего чемодана. Ругали меня за подражательство. «Что ты
копируешь эти жуткие ботинки? Эти руки с когтями?» В общем, разгромили в пух и
прах. Я уже сидел как в воду опущенный, и вдруг на дне чемодана Кукрыниксы
обнаружили шаржи на одноклассников. «О, это то, что нужно. Вот так и рисуй! Мы
видим, что это — абсолютно твоя, индивидуальная рука. И запомни, что ты — личность.
Тебе не надо никому подражать». Как сейчас помню, Куприянов смотрит на меня и
говорит: «Ну-ка, скажи мне: «Я — личность!». Я засмущался, конечно, и мямлю:
«Вы знаете, я не могу такого в Вашем присутствии сказать», на что он, смеясь,
ответил: «Ну ладно, эту фразу мы с тобой еще отработаем», давая мне — подростку
понять, что это — не последняя наша встреча. В итоге мы договорились, что я
буду к ним раз в полгода приходить и показывать, как идут дела в рисовании. Ну
и с тех пор я часто показывал Куприянову свои работы, особенно шаржи. Вообще
Кукрыниксов я считаю шаржистами непревзойденными, гениальными. Лучше них, по
крайней мере у нас в стране, шаржей, на мой взгляд, никто не делал».
В
школе у Виктора хорошо шел немецкий язык, он даже хотел поступать в Институт
иностранных языков. Окончив московскую среднюю школу № 103 в 1953 году, подал
документы в Московский полиграфический институт художественное отделение
которого закончил в 1958 году. Учился у Павла Григорьевича Захарова, учениками
которого были также Дмитрий Бисти, Виктор Дувидов, Май Митурич.
Еще
студентом, в 1955 году Виктор Чижиков начал сотрудничать с известнейшим в те
годы сатирическим журналом «Крокодил». Рисунки в «Крокодиле» принесли Чижикову
большую известность. Художник рассказывал: «Так как иллюстратор является
режиссером будущей картинки или книги, он проводит, своего рода, набор
действующих лиц или, как это сейчас называют, кастинг. Кукрыниксы дали мне
такой совет: ”Витя, когда едешь утром в институт и спускаешься по эскалатору, а
навстречу тебе люди едут наверх — зря не глазей, а старайся запоминать. Как
смотрят женщины, как сумочку держат. Когда приедешь домой, тут же старайся все,
что запомнил, нарисовать: и типаж, и манеру стоять. И если ты воспроизведешь
хотя бы три-четыре лица, которые видел на эскалаторе, считай, что день прошел
не зря”. С тех пор у меня вошло в привычку запоминать типажи, которые
попадаются мне навстречу».
С
1955 года Чижиков трудился в журнале «Крокодил», с 1956 — в «Весёлых картинках»,
с 1958 — в «Мурзилке», с 1959 — в «Вокруг света». «А в 1956 году образовался
журнал «Весёлые картинки», главным редактором которого стал популярный
«крокодильский» художник Иван Максимович Семёнов. Он, как и Куприянов, очень
сильно поддерживал меня в творчестве. Я тогда только окончил полиграфический
институт, меня пригласили работать в журнал, который печатался для Америки.
Положили оклад 180 рублей, обещали поездки в США, что по тем временам было
делом нереальным. Я, довольный открывающимися передо мной перспективами,
прихожу к Семёнову в «Весёлые картинки» отметить событие. Что-то я тебя не
понимаю, Витя, говорит мне Семёнов, ты кем хочешь быть — художником или
чинушей? Ты не представляешь, в какие сети попадёшь! Садись, говорит, и при мне
звони, что ты отказываешься от этой работы. После этих слов запер дверь, а ключ
к себе в карман положил: пока не позвонишь, не выйдешь отсюда. Пришлось
позвонить в редакцию журнала, извиниться и сказать, что у меня изменились
планы. Довольный Семёнов отпер дверь и сказал: вот теперь, Витя, ты свободный
человек. Давай это и отметим».
Работал
также в «Вечерней Москве», «Пионерской правде», «Юном натуралисте», «Молодой
гвардии», «Огоньке», «Пионере», «Неделе» и других периодических изданиях.
Говорил, что газетно-журнальную работу любил за тематическое разнообразие. В
1960 году вступил в Союз журналистов РСФР, в 1968 — в Союз художников РСФСР. В
1965 году вошёл в редколлегию журнала «Мурзилка».
«Каневский
мне ближе всего. Из других художников — Константин Ротов. Чарушина люблю,
Маврина мне очень нравится. Но я ничего не взял от нее. И от Сутеева — точно
нет. Потому что, понимаете, в чем дело: меня особенно привлекают художники,
ничем не похожие на меня. На выставках поражают и восхищают работы тех, у кого
в манере и творческом почерке нет со мной ничего общего. Это какой-то парадокс:
я считаю, что Ротов близок мне по изобразительным средствам, по методу, но он
мне не так нравится, как вот Ю. Васнецов. В Васнецова я просто влюблен!»
С
1960 года Чижиков иллюстрирует книги в издательствах «Малыш», «Детская
литература», «Художественная литература» и других. Первой книгой была «Тайна
детской коляски» Виктора Драгунского (Малыш, 1960). Среди книг, проиллюстрированных
В.А. Чижиковым: «В стране невыученных уроков» Гераскиной (1966), «Аля, Кляксич
и буква А» Токмаковой (1968), «Сказки» Цыферова (1969), «Площадь Картонных
Часов». Яхнина (1971), «Огниво» Андерсена (1972), «Лесная академия» Михалкова
(1975), «Забытый день рождения» Биссета (1977), «Вниз по волшебной реке»
Успенского (1979), «Игрушки» Барто (1981), «Волшебник Изумрудного города»
Волкова (1985), «Русачок» Заходера (1986), «Приключения Васи Куролесова» Коваля
(1995), «Азбука Бабы-Яги» Усачёва (2000). Страшных персонажей художник
принципиально рисует смешными, чтобы не пугать маленьких читателей.
«Вообще
я люблю рисовать сказки. Сказка заставляет меня что-то изобретать, придумывать,
искать. Поэтому, когда мне предложили сделать иллюстрации к «Вите Малееву», я
сначала отказался: тут быт, психология. Но главный художник Детгиза Борис
Александрович Дехтерев настаивал. Борис Александрович уверял меня, что это
именно моя книга. Тогда я снова перечитал рукопись и обнаружил, что жизнь
героев этой книги во многом напоминает мне мое детство. Повесть вышла в 1951
году. Я в это время учился в восьмом классе, то есть был немногим старше героев
книги. Школьную жизнь я хорошо знал и помнил. И еще масса совпадений. Я-Витя, и
он Витя. У меня были нелады с математикой, у него тоже. К нему «прикрепили»
сильного ученика, ко мне тоже «прикрепили». Друг моего детства Вовка Норкин
очень напоминал мне друга Вити Малеева — Костю. Костя был увлечен животными, их
дрессировкой, а Норкин, будучи технически одаренным человеком, все время что-то
изобретал, конструировал, сооружал. И еще одна деталь- стенгазета. Стенгазеты в
то время были явлением массовым. Насколько я себя помню, все время рисовал
стенгазеты в школе, в институте, в спортивном лагере и т. д. Не знаю, помогали
ли чем-то стенгазеты учебному процессу, но хорошо помню, что никто не хотел,
чтоб на него нарисовали карикатуру или в стихах пропесочили. Удивительно, как
замкнутый, почти суровый человек мог в обычных школьных делах найти столько
смешного, интересного. Словно он, писатель Николай Николаевич Носов, сам сидел
за партой именно в этом четвертом классе, подсказывал на уроках, пытался
спрятать дневник с двойкой. Для меня встреча с этой книгой стала встречей со
своими школьными годами. Наверно поэтому одел я Витю Малеева в свою курточку,
сшитую моей мамой из серого и синего сукна».
«Дети замечают всё. Ошибок никаких нельзя делать. У меня
был такой случай — я иллюстрировал стихотворение Барто. У бабушки было сорок
внучат, и я, чтобы не рисовать всех сорок человек, нарисовал 15 внучат и всю
эту массу пустил под обрез журнала «Мурзилка», как бы журнальная страница
отсекла. Пошли письма — почему художник Чижиков изобразил только 15 внучат,
когда надо 40. Потом мне пришлось иллюстрировать книгу Барто под таким
названием. Я на обложке нарисовал всех 40 человек и собаку посадил, чтоб
претензий не было. И всё. Тишина! Писем не было. Когда работаешь для детей,
надо быть предельно внимательным. Ведь для ребёнка рисунок — это целый мир. Вот
чем дети отличаются от взрослых. Они замечают каждую деталь».
«Когда-то
я писал рассказы и печатал их, но все-таки амплуа художника пересилило. Иногда
придумаешь историю, а картинки надо связывать какими-то словами, для малышей —
это самое лучшее, когда большие рисунки и минимум текста. Для начинающих
читать. Рассказы (даже больше наблюдения) я всё время пишу. Ведь в жизни бывает
очень много смешного и обидного, мимо этого проходить не стоит. Не всегда это
можно рисовать. Предположим, был я в городе Рогачево. Увидел очередь, состоящую
из старушек, но самое поразительное было то, что последней в этой очереди
стояла... кошка. И у меня возник рисунок: стоит очередь из людей, потом стоят
кошки, а еще бегут кошки с котятами и становятся в эту очередь. Всё время надо
смотреть по сторонам. Мне никогда не скучно в поезде, автобусе куда-то ехать,
потому что мне все интересно. Дети, собаки, кошки — я за ними всю жизнь
пристально наблюдаю».
Виктор
Чижиков — автор книжек-картинок «Про девочку Машу и куклу Наташу» (1965),
«Годные негодники» (1987), «Петя и Потап» (1992), «Наше вам с кисточкой!»
(1996), «Мышка и кошка под одной обложкой» (2010). Девочку Машу и куклу Наташу
Чижиков придумал в 1957 году для журнала «Весёлые картинки».
Истории в
картинках про мальчика Петю и медвежонка Потапа появились как продолжение
русской народной сказки «Мужик и медведь» для токийского издательства «Gakken»
(«Мужик и медведь» —1983, «Петя и Потап» — 1986). Затем — «Петя спасает Потапа»
(Сеул, 1989; Токио, 1992). «Люблю персонажей из моей книги «Петя и Потап» —
медвежонка и мальчика Петю. У этой книжки своя история. По просьбе японцев я в
свое время проиллюстрировал книжку «Корешки и вершки», она еще называлась
«Мужик и медведь». Там мужик сеял различные культуры, а медведь говорил: «Я
возьму себе вершки, я возьму себе корешки». Я придумал продолжение этой сказки,
придумал героя Петю — внука того мужика и медвежонка Потапа — внука того
медведя. Книга в Японии пользовалась большим успехом, выходила большими
тиражами. Она также оказалась очень любима.»
В
книге «Путешествие вокруг света с художником Чижиковым» (2018) собраны рисунки,
сделанные с 1959 по 2002 год для рубрики «Пёстрый мир» журнала «Вокруг света».
Стихотворные подписи к рисункам сочинили Андрей Усачёв, Галина Дядина, Марина
Бородицкая, Сергей Махотин, Григорий Кружков, Михаил Яснов, Тим Собакин и
другие поэты.
Вот как он рассказывал о процессе создания своих книг: «Художник
выступает как режиссер. Сейчас я поясню. Надо выдумать внешность каждого
персонажа и наделить характером, заставить играть. Когда художник рисует
улыбающуюся физиономию, сам начинает улыбаться. Когда я работал вместе с
другом, то по выражению лица моего друга мог определить, какого персонажа он
рисует. Если он сделал страшенное лицо, значит, он рисует Бармалея. Начинает из
себя «строить» цветочек, значит, рисует Дюймовочку. Художник становится как бы
актёром, он должен сыграть героя, прежде чем нарисовать его. А затем книгу надо
отрежиссировать. Иногда сам автор удивляется, почему я вдруг, с его точки
зрения, важный сюжет сжал до заставочки, а абсолютно незначительный раздул до
разворота. Но потом он понимает, почему я это сделал. У художника огромная власть
в книге».
В
1977 году Олимпийский комитет разрабатывал талисман для будущей Олимпиады.
Эскиз Виктора Чижикова победил в конкурсе на лучшее изображение талисмана XXII
летних Олимпийских игр, проходивших в 1980 году в Москве. За создание образа
медвежонка Миши художник награждён орденом «Знак Почёта», Почётным знаком
Олимпийского комитета и дипломом Академии художеств СССР. К тому моменту в
качестве талисмана игр уже был выбран медведь. Недоставало только удачного
образа.
«Я
тогда работал в издательстве "Детская книга" и ничего не знал о
конкурсе олимпийского талисмана. Все произошло случайно. Моего друга Володю
Перцова встретил один из руководителей Союза художников и рассказал, что в
Олимпийский комитет пришло уже 40 тысяч косолапых, а за то, что талисманом
Олимпиады должен был быть медведь, проголосовали телезрители, а комиссия не
может найти годного. Вам бы, детским художникам, тоже бы принять участие. Срок
— месяц. Где-то за неделю мы нарисовали карандашные эскизы — более 100 медведей
и отнесли в Олимпийский комитет. Спустя какое-то время жена встречает Перцова
на улице, спрашивает: "Вовка, ты что такой грустный?" Тот отвечает:
"Только что узнал, что Витькин медведь прошел, а мой нет"».
«Мне
надо было нарисовать медведя, который не похож ни на одного нарисованного
тысячами художниками. Это трудная задача, и она тоже передо мной стояла. Нашу
страну ни в коем случае не должны были обвинить в плагиате. И Мишка, слава
Богу, выдержал экзамен. Никто и не пикнул, что он похож на другого медведя.
Русского медведя часто использовали в политической
карикатуре. Это был непотребный, хамский медведь. Мне же хотелось сделать
оптимистическое изображение, и чтобы он вызывал лучшие человеческие чувства. Я
долго не мог передать "олимпийскость" Мишки. Сначала думал нахлобучить
на него разноцветную кепку — каждый клин по цвету флага стран-участниц
Олимпиады. Но из-за кепки не видно ушей. Повесить на шею медали? Но их всем
талисманам вешают. Бобер в Канаде тоже с медалями был. Говорили, что Мишку я
срисовал со своего соседа по дому, композитора Валерия Зубкова. Или с Евгения
Леонова. Я и не спорил, хорошие люди и тот, и другой. На самом деле Мишка с
олимпийским поясом мне приснился. Так не раз бывало, когда я работал над
образом. Главное — сразу проснуться и нарисовать, потом забудешь. В августе
1977 года в Москве состоялась выставка, на которой были представлены 64 мишки.
Туда приехал президент МОК лорд Майкл Килланин. Он смотрел, смотрел и вдруг
прямо у моей работы остановился и сказал: "Так вот же он!" Это мне
рассказал корреспондент одной газеты, который при этом присутствовал».
«Из
Олимпийского комитета позвонили только через месяц, вероятно, ждали одобрения
партии: "Виктор Александрович, поздравляем, ваш медведь утвержден".
Вот и вся краткая биография медведя. Правда, нервов было потрачено много.
Юридически ничего не было оформлено. Мне предложили подписать документы, что я
выполнил работу под названием "Забавный медвежонок". Выдали 1300
рублей в кассе Олимпийского комитета и еще какие-то деньги пришли на сберкнижку.
Всего я получил около 2 тысяч рублей. Хотя талисман взвалил на себя 90%
олимпийской пропаганды. Но главное не это. После Олимпиады-80 отношение к нам в
мире заметно улучшилось, и немалую роль в этом сыграл Мишка. Мне выпала
необычная миссия, и свою работу я сделал хорошо. Это была редкая удача. Я его
люблю как свое дитя. И я очень благодарен режиссеру Олимпиады-80 Туманову за
великолепное изображение медвежонка на трибунах. Помните, когда у него катится
слеза? Сходство не было искажено, чего не скажешь о резиновом Мишке, который
улетал со стадиона. Я бы задал совсем другие пропорции». «Наш Мишка, став
олимпийским талисманом, впервые взглянул в глаза зрителям: "Вот я такой!
Гостеприимный, крепкий, независтливый и независимый, смотрю вам в
глаза..." Медвежонок полюбился именно своим взглядом. До него никакой
олимпийский талисман — никто на это никогда не обращал внимания! — в глаза не
смотрел: ни мюнхенская такса, ни канадский бобр... Я у них вообще глаз не
помню. А вот после олимпийского Мишки появились сеульский тигренок Ходори и
сараевский волчонок Вучко — они уже смотрели в глаза зрителям».
Чижиков
в своей книге вспоминал об этой олимпийской истории, прославившей его на весь
Советский Союз. Это самая маленькая глава в книжке. Виктор Александрович ни
слова не говорит о своем успехе, о победе своего мишки на конкурсе, о
последующем триумфе. Он просто вспоминает один вечер. Тогда еще не было
известно, примут Мишку как символ московской Олимпиады или нет. «Я стоял на
балконе и смотрел на небо: был полон сомнений, вспоминал, как меня обижали, и
всякое такое. И подумал: «Хорошо бы прошел мой олимпийский Мишка!» И вдруг —
фью-ю-ть! — звездочка упала! А это не было время, как бывает, какого-нибудь
звездопада. Ни до, ни после нее ничего не падало. А тут одинокая такая свалилась.
И я успокоился сразу. Я знал, что мой Мишка победит. Но никому, конечно, не
говорил. Я впервые вообще говорю об этом…»
Совершенно
особое место в творчестве Чижикова занимает кошачья тема. Он всю жизнь рисовал котов.
«Я люблю их, кошек. Собак — меньше. Потому что у собаки слепая преданность
хозяину, каков бы он ни был. Люди ведь требуют от собаки того, чем сами
зачастую не обладают. А кошка — она человек. В ней есть все. И преданность, и
замкнутость, и самостоятельность каких-то решений, и характер. Кошка — загадка.
Ее поступки предугадать невозможно. А рисовать я их начал так. Перед началом
какой-нибудь серьезной работы обычно «разминаю руку». И с некоторых пор вдруг с
удивлением стал замечать, что в результате этих «разминок» на бумаге остаются разные
кошачьи портреты. Я сначала их выбрасывал, потом стал складывать, собирать. А
как-то разложил и понял, что может получиться «кошачья» выставка».
«Помню
случай из детства. Мама моя поставила сушиться раскрытый зонт. Рядом сидел
котёнок Черныш. Неожиданно он прыгнул на зонт и стал на нем качаться. Когда
зонт перестал пружинить, Черныш спрыгнул на пол, опять забрался на диван и все
повторил заново. Он проделал этот трюк несколько раз, затем, успокоившись,
уснул на диване. Меня поразила осмысленность его действий, ведь котёнку не было
и месяца. С тех пор у меня было много котов, каждый имел свой характер и был
абсолютно не похож на всех остальных. Наверное, поэтому я рисую котов всю жизнь
с особым удовольствием». «Вообще-то коты у меня жили всю жизнь. С нами в
деревне кот Чунька прожил 14 лет. Он послужил толчком для создания целой серии
рисунков о кошках. А потом ушел и не пришел. Говорят, кошки уходят умирать. Наш
Чунька — как Толстой. Кстати, уход Толстого в моей серии о котах тоже будет.
Образ у меня уже найден». «В котах меня привлекает — независимость, стремление
к свободе. Это у нас с ними общее».
В
студии художника хранилась пухлая папка, в которой были собраны рисунки котов,
сделанные в разное время, в разном настроении и в разной технике — на бумаге,
картоне, холстах. Поэт Андрей Усачев предложил сочинить к каждому коту по
стишку. Так возник замысел издания, воплотившегося в сборнике под названием
«333 кота» (2005) с каламбуром в подзаголовке: «РосКОШНО иллюстрированное
издание». Материалы разложили по разделам: «Семейный альбом», «Светская жизнь»,
«Коты на природе», «Коты на пенсии», «Коты во дворе» и даже «мЯузыкальные»
коты. Главным для автора разделом, конечно, был «Житейская мудрость котов», чье
название, вероятно, восходит к «Житейским воззрениям кота Мурра» Гофмана,
роману-сатире первой четверти позапрошлого века. По сути, книга эта, и о нас,
людях («Пессимист вздыхал в печали: / — Что-то мыши измельчали! / — Ерунда! Все
те же мыши… / Мы с тобою стали выше!»). Все коты — каждый со своим характером,
каждый личность — узнаваемая и близкая по-человечески, и в то же время, как и
положено котам, со своим секретом не поддающимся разгадке, но требующим
уважения и восхищения. Как проговорился художник в документальном фильме Сергея
Капкова «Кошки, мишки, Чижиков»: «Конечно, я рисую кота, но имею в виду
человека». «У нас с Андреем Усачевым даже вышла такая книга — «333 кота». Я,
при ее создании, конечно, тоже наблюдал за людьми, делал с них наброски, а
потом переводил каждого героя из ранга человека в ранг кота. Но, знаете, часто
бывает и наоборот: идет человек — ну явно кот! Просто удивительно!».
«Вот
я про котов я сатиру тут придумал:
У прилавка магазина
Появились три кота:
«Нам три метра трикотина
Шириною в три хвоста».
Прибежал четвертый кот:
«Есть в продаже коверкот?»
«Можно тише на полтона?» —
Отвечает продавец. —
Ничего кроме картона,
И отстаньте наконец»
Почему это возникло, я не знаю. Я не понимал, почему это
написал. А потом сообразил: потому что кот, кот, кот — трикотин. Еще есть
вариант: «Можно без ажиотажа, — спрашивает продавец. — Нету даже триКОТажа, и
отстаньте, наконец». А мою кошачью загадку даже включили в хрестоматию: «Вчера
я был мышегоняльным, вполнесметану уплетальным. Сегодня я диваноспальный, вполне
подушкоодеяльный».
«Коты — самые загадочные существа, мне нравится в них
чувство абсолютной свободы. Если ты ненароком обидел кота, то вынужден просто
выклянчивать у него прощения, напрочь забыв о чувстве собственного
человеческого достоинства. Вот влезет какой-нибудь кот в душу, и я не могу
успокоиться до тех пор, пока его не нарисую. У меня есть задумка — нарисовать
серию «Коты знаменитых людей»… Мне нравится кот Саврасова, который на фоне
узнаваемого саврасовского пейзажа тащит двух задушенных грачей и удовлетворённо
говорит: "Грачи прилетели…". Или кот Гоголя, который стоит, весь
увешанный битой птицей. Он натянул рогатку, целится в очередную пролетающую
пичугу и говорит: "Редкая птица долетит до середины Днепра"»…
У Виктора
Александровича добрые, смешные и душевные рисунки. Он считал, когда рисуешь для
детей, надо быть предельно образованным и не давать детям искаженную картину
мира. «Детская литература — самая важная, она закладывает фундамент, на
котором вырастает человек. Нравственность можно воспитать на примере цыпленка,
медвежонка и ослика, как это сделал писатель Геннадий Цыферов. Даже детские
писатели в советские времена не знали безмятежного существования. Чуковскому
как-то устроили разгром на страницах «Литературной газеты» за то, что он сделал
героем сказки муху — заразное насекомое, разносчицу дизентерии. К лучшим
образцам советской детской литературы я бы отнес «Тараканище» — еще одно
произведение Корнея Чуковского; книги Самуила Маршака, «Витя Малеев в школе и
дома» Николая Носова, «Тайну детской коляски» Виктора Драгунского и, конечно,
стихи Сергея Михалкова, потому что написать «А у нас сегодня кошка родила вчера
котят» мог только очень талантливый человек, так же как строки «Толя пел, Борис
молчал, Николай ногой качал. Дело было вечером, Делать было нечего».
Замечателен и цикл Барто «Игрушки». Мы до сих пор каждый год весело отмечаем
день рождения Агнии Львовны в гостях у ее дочери — приходит сын Льва Кассиля,
дочка Ильи Ильфа и другие друзья.» В круг близких друзей Виктора Чижикова
входили видные писатели: Виктор Драгунский, Юрий Коваль, Сергей Михалков, Яков
Аким, Эдуард Успенский и др. — с ними дружил и работал как художник. Все
отмечали его оптимизм, простоту в общении, открытость и безупречное чувство
порядочности.
 |
| Писатель Юрий Коваль и художник Виктор Чижиков. Фото: Виктор Усков. https://prodetlit.ru/index.php?curid=508 |
В
художественных выставках В.А. Чижиков участвовал с 1958 года, когда проходила
выставка «Молодые художники Москвы». В коллективных выставках, как «5 лет
журналу “Весёлые картинки”» (1961), «40 лет “Крокодилу”» (1962), «40 лет
“Мурзилке”» (1964), первая и вторая Всероссийские выставки детской книги и
книжной графики (1965, 1971), «50 лет „Крокодилу”» (1972), Международная
выставка карикатуры в Скопле (1973), Биеннале детской книги и иллюстрации в
Братиславе (1973), «50 лет „Мурзилке”» (1974), «Советские иллюстраторы сказок»
(Берлин; 1974), международные выставки карикатуры в Габрово (1975, 1977),
Международная ярмарка детской книги в Болонье (1976), выставка художников
российской детской книги в Вашингтоне в Музее детства и Нью-Йорке (1988),
«Иллюстрация детской книги» в ГМИИ им. А.С. Пушкина (2007), выставка карикатуры
«С юмором по жизни» (Москва; апрель 2008).
В
1976 и 1984 годах в Москве проходили групповые выставки художников Виктора
Чижикова, Владимира Перцова, Евгения Монина и Вениамина Лосина, которых объединяла
не только совместная работа, но и дружба. Работая в одной мастерской, они
искали новые подходы к оформлению детской книги. Вместе отдыхали, ездили на
этюды, много путешествовали по древнерусским городам, по Грузии, Средней Азии.
Первая персональная выставка Виктора Чижикова состоялась в 1967 году в
московском кинотеатре «Фитиль». В 1977 году были две выставки «Шаржи В.
Чижикова», в 1986 – выставка в Доме учёных в Дубне, в 1991 и 2006 в Костромском
государственном музее, в 1993 и 1994 – выставки в Бельгии, в муниципальной
библиотеке Льежа, в 2007 году выставка «Иллюстрации В. Чижикова к книге “333
кота”» на Международной ярмарке детской книги в Болонье. Четыре персональные
выставки В.А. Чижикова экспонировались в Российской государственной детской
библиотеке: «В. Чижиков. Книжная графика» (1995 и 2000), выставка к 70-летию
художника (2005) и выставка «Виктор Чижиков. Книжная иллюстрация» (2015).
С
1994 года В. Чижиков – председатель жюри конкурса детского рисунка «Тик-так»,
проводимого телекомпанией «Мир». С 2009 года – Президент Совета по детской
книге России (RBBY) — национальной секции Международного совета по детской и
юношеской книге (IBBY). Предшественником В.А. Чижикова на этом посту с 1968 по
2009 год был Сергей Владимирович Михалков. 14 мая 2016 года Виктору
Александровичу Чижикову присвоено звание «Народный художник Российской
Федерации». Работы художника находятся в собрании Государственного музея
изобразительных искусств имени А. С. Пушкина.
Со
своей супругой Зинаидой Сергеевной художник прожил 56 лет. Зинаида Чижикова (до
замужества Сысоева) училась в одной группе с будущим мужем и окончила
художественное отделение Московского полиграфического института. Они поженились
в 1964 году. В 2008 году в возрасте 44 лет ушел из жизни сын художников,
названный в честь деда Александром и пошедший по стопам родителей. В 2010 году
в Переславле-Залесском состоялась выставка «Чижиковы», посвящённая творчеству
Александра Ивановича Чижикова (1907-1957), Виктора Александровича Чижикова,
Зинаиды Сергеевны Чижиковой и Александра Викторовича Чижикова (1964-2008).
Рисунки художников Чижиковых были представлены и в Российской государственной
детской библиотеке на юбилее В.А. Чижикова в 2010 году.
Зинаида
Сергеевна рассказала о последнем годе жизни мужа: «У него накопились
заболевания, а от них и усталость. Ему уже как-то расхотелось и рисовать... Он
уже просто устал, особенно в этот, такой тяжелый год. Он был вынужден сидеть
дома, и сломался весь его ритм жизни. Кроме того, ушли из жизни все его любимые
друзья. Он очень переживал из-за этого, ему было очень грустно. …Повлияли и
общие перемены в нашей жизни: кроме здоровья, мы, пожилые люди, переживаем,
потому что во многом не соглашаемся с жизнью молодого поколения, не все новое
мы воспринимаем. Я чувствовала, что у него в последнее время интерес ко всему,
что нас окружает, пропал. Еще и эта изоляция из-за коронавируса, когда никуда
нельзя было выходить…Он начал кашлять давно, мы обращались к врачам, но они
как-то проходили по поверхности. В результате, все подвело к такому кризису. Он
лежал в больнице, куда сейчас не пускают ни родственников, никого, а для
лежачих больных это очень плохо, они там бесхозные, неухоженные…Привезли его из
больницы домой, а вчера ему стало еще хуже, и на «скорой» его увезли обратно в
больницу со словами: «Надо его спасать!». Но спасти не удалось… Но это не
сердце. Диагноз пока не поставлен. Сначала сказали, что это микроинсульт, потом
обнаружили какое-то затемнение в легких, подозревали онкологию. Потом один врач
сказал, что у него пневмония. А пневмония спровоцировала что-то похожее на
инсульт. Хотя паралича у него не было. Но он стал угасать, пропало нормальное
дыхание...» Он умер 20 июля 2020 года. Похоронили его на Востряковском
кладбище, где могила их единственного с Зинаидой Сергеевной сына.
Чижиков
— это человек-эпоха, создавший столько образов, что хватило бы на собрание
сочинений во многих томах. И книжки детских поэтов и писателей с рисунками
Чижикова постоянно продолжают выходить. С нами всегда останутся его книжки,
герои, олимпийский мишка… И будут вызывать радость и у современных детей.
Советуем родителям выбирать для домашней библиотеки книги с иллюстрациями
Чижикова, сейчас достаточно богатый выбор в магазинах, в том же «Лабиринте».
Это классика, воспитывающая хороший вкус.
Ольга
Мяэотс о Викторе Чижикове: «И, удивительное дело: хотя персонажи, созданные
художником, похожи, как дети одного отца, они сохраняют индивидуальность, а в
иллюстрациях нет серийного однообразия, зато всегда есть игра, ласковая усмешка
и — море счастья и любви. И еще одно важное качество, особенно ценное в наше
время, явно перегруженное насилием и всякими ужасами: иллюстрации Чижикова
нестрашные. В созданном им мире царят добро и гармония, и жить в нем можно без
оглядки и страха. Художник не раз говорил о том, сколь вредны для ребенка
ранняя встреча с жестокостью и несправедливостью.» В его рисунках всё дышит
остроумным весельем и жизнелюбием. Так бывает в детстве, когда весь мир тебе
улыбается. В рисунках Чижикова по-детски беспечны все и вся: дом, труба на
доме, почтовый ящик, горка, свет в окне, жест, поза персонажей, выражение лица,
будь это доктор Айболит, кот Матроскин, Чиполлино или желтый в полосочку тигр из
«Забытого дня рождения». Все персонажи Чижикова нарисованы с нежностью и добротой.
Яркие, светлые, солнечные, рисунки Чижикова узнаются сразу.
Рисунки
Виктора Чижикова всегда пользуются и будут пользоваться любовью детей. Причина
в доброте: «Малышей всегда волнует борьба добра и зла: если злой персонаж
гонится за добрым, ребенку хочется, чтобы последний скорее убежал и скрылся.
Или, наоборот, когда положительный герой преследует злодея, чтобы его наказать,
ребенок начинает активно болеть за первого. Участие добра и зла — основа любой
детской книжки. А вот «Колобок», кстати, — исключение. Когда Лиса, все-таки,
съедает героя — для ребенка просто ужасно. Он болел, болел за Колобка: тот,
вроде, «и от дедушки ушел, и от бабушки ушел», а тут вдруг не получилось. В
любую сказку, которую ты иллюстрируешь, надо верить. Важно сделать все убедительно,
а это возможно лишь тогда, когда ты относишься исключительно серьезно даже к
самой смешной теме. Дети, как никто другой, чувствуют фальшь. Собственно,
иллюстрация — это и есть разговор с ребенком. Когда она хорошая — беседа
получилась, если плохая — ничего не выйдет. А, вообще, взаимодействие жизни и
сказки — очень тонкая штука. Важно примирить наблюдения со своей выдумкой, не
позволив одному взять верх над другим.»
Совет
Чижикова: «Чтобы быть детским художником, надо обязательно помнить, что у
тебя было интересное детство. Детство такая пора, которая лучше всего
запоминается в жизни. Ты можешь забыть, куда ходил вчера. Но какой-то эпизод о
том, куда ты ходил в детстве, для тебя становится с годами все четче и яснее.
Проходит твою внутреннюю цензуру. Детство очень серьезная пора и очень важно не
пугать детей. Писателям не писать страшилок. Зачем? У них еще будет столько
поводов испугаться по-настоящему, что не надо им заранее расшатывать нервы.
Добра и зла в мире достаточно, и надо, чтобы побеждало добро. И тогда они будут
вырастать нормальными. Сейчас очень нервные дети, потому что нервные родители».
В
одном из последних интервью, вспоминая тяжелое детство в эвакуации, художник
поделился: «Я всё время рисовал, рисовал столько, сколько хотел. И до сих
пор у меня остался тот эвакуационный альбом. Это просто чудо. А счастливым… Счастье
складывается из мелочей, нужно просто их видеть. В самое тяжёлое время видеть...»
Награды, премии художника:
1965
г. Диплом I Всероссийской выставки детской книги и книжной графики.
1966
г. Диплом III степени Всесоюзного конкурса «Искусство книги» за иллюстрации к
книге Л. Гераскиной «В стране невыученных уроков», изд-во «Советская Россия».
1969
г. Диплом I степени Всероссийского и II степени Всесоюзного конкурсов
«Искусство книги» за иллюстрации к книге Г. Цыферова «Сказки».
1970
г. Премия журнала «Крокодил» за лучший рисунок года.
1971
г. Диплом II степени Всесоюзного конкурса «Искусство книги» за иллюстрации к книге
Л. Яхнина «Площадь картонных часов».
1971
г. Диплом II Всероссийской выставки детской книги и книжной графики.
1975
г. Диплом I степени отчётной выставки Союза журналистов СССР.
1975,
1977 г. Диплом и памятная медаль Международной выставки карикатуры в Габрово.
1977
г. Диплом I степени Всероссийского и II степени Всесоюзного конкурсов
«Искусство книги» за иллюстрации к книге К. Чуковского «Доктор Айболит».
1977
г. Диплом Академии художеств СССР, Бронзовая медаль, приз чехословацкого
журнала «Рогач» за рисунок «Быть или не быть?» на Международной выставке
«Сатира в борьбе за мир» в Москве.
1977
г. Первая премия на книжной выставке Объединенного комитета
художников-графиков.
1978
г. Диплом II степени Всероссийского и Всесоюзного конкурсов «Искусство книги»
за иллюстрации к книге Д. Биссета «Забытый день рождения».
1979
г. Орден «Золотое детское солнце» немецкого журнала «Бумми».
1980
г. Почётный диплом IBBY за иллюстрации книге К. Чуковского «Доктор Айболит».
1980
г. Правительственная награда — орден «Знак Почёта», Почётный знак Олимпийского
комитета и диплом Академии художеств СССР за создание образа талисмана
Московских олимпийских игр — медвежонка Миши.
1981
г. Присвоение звания «Заслуженный художник РСФСР» — за заслуги в области
советского изобразительного искусства.
1990
г. Второй приз и медаль на Международном конкурсе карикатуры в Москве «Ура!
Культура».
1993
г. Диплом I степени Всероссийского конкурса «Искусство книги» за иллюстрации к
книге «Петя и Потап».
1993
г. Диплом II степени Всероссийского конкурса «Искусство книги» за иллюстрации к
книге Э. Успенского «Дядя Фёдор, пёс и кот».
1995
г. Премия читательских симпатий «Золотой ключик».
1997
г. Почетный диплом Совета по детской книге России.
1997
г. Лауреат ежегодной профессиональной премии за наивысшие достижения в жанре
сатиры и юмора «Золотой Остап».
2002
г. Премия им. Л.Н. Толстого.
2003
г. Премия «Золотой Циклоп» в номинации «Детский журнал» — обложка года, журнал
«Мурзилка».
2003
г. Серебряная медаль Российской Академии художеств за серию шаржей «Лица
друзей».
2005
г. Лауреат конкурса «Книга года» в номинации «Вместе с книгой мы растем» XVIII
Московской Международной книжной выставки-ярмарки.
2007
г. Благодарность Министерства культуры и массовых коммуникаций России.
2010
г. Памятная Золотая медаль Сергея Михалкова, учреждённая Российским фондом
культуры.
2012
г. Специальный диплом жюри Всероссийского конкурса «Образ книги» «За особый
вклад в искусство книжной иллюстрации, верность эстетическим принципам».
2016
г. Звание «Народный художник Российской Федерации» — за большие заслуги в
развитии отечественной культуры и искусства, средств массовой информации и
многолетнюю плодотворную деятельность.
Изданы
замечательные книжки, где Виктор Александрович рассказывает о себе, годах
учёбы, о дружбе, о других писателях и художниках, и, конечно же, о работе:
Виктор Чижиков. «Все
вместе, и душа на месте. Материалы к биографии художника», «Чижиков Виктор
Александрович: мои истории о художниках книги и о себе».
Там
собраны одни их лучших работ художника: эскизы, зарисовки, карикатуры,
иллюстрации к книгам, в собрание даже попали детские рисунки художника.
Главы из книг
Об отце
Мой
отец родился в Джанкое в семье обходчика железнодорожных путей. Его отец, а мой
дед, Чижиков Иван Яковлевич, был взят в армию в 1914 году и погиб где-то в
районе Галиции. Остался мой семилетний отец, его братья — Иван и Максим — и две
старшие сестры — Прасковья и Наталья. Надо было кормить семью, и поэтому моя
бабушка постаралась как-то пристроить детей. Сыновей она отдала Крымскому хану
в подпаски — присматривать за отарами овец. А отец очень любил рисовать. Так
что ему купили альбом, цветные карандаши, а потом наш знакомый татарин отвёз
отца в Бахчисарай и там сдал пастухам под расписку.
И он
рисовал ягнят, овец, пастухов. Однажды хан объезжал свои отары, зашёл в хижину
к пастухам и увидел там рисунки. Спросил, кто так рисует. Ему ответили, что
мальчишка. Хан взял отца в Бахчисарайский дворец в ученики к татарским
художникам. У них не принято было изображать человека, но отец научился разным
восточным орнаментам. Потом его стали учить выпиливать эти орнаменты на
костяных пластинах. Так незаметно для себя отец получил специальность если не
ювелира, то уж точно — мастера различных типов восточных орнаментов.
Потом
пришла советская власть. Хан куда-то делся, а отец, в то время довольно плохо
образованный молодой человек, очутился на вольных хлебах. Он пошёл по пути
Пиросмани — стал делать вывески чебуречных, магазинов и так кормился. А потом
он где-то прочёл объявление, что профессор Самокиш набирает группу для
техникума изобразительных искусств. И отец пошёл к нему со своими работами и
был зачислен. Учась, он продолжал зарабатывать на жизнь.
В
этом техникуме преподавал профессор Иваницкий, который потом уехал в Москву.
Иваницкий сказал отцу: «Ты тут не задерживайся, у тебя есть сестра в Москве
(она вышла замуж за врача и переехала), переезжай — там есть и Архитектурный
институт, и Вхутемас. Кем захочешь — тем и будешь. А я буду преподавать или в
Архитектурном, или во Вхутемасе». Отец приехал в Москву. В то время у
художников не было работы, а архитекторы зарабатывали хорошо, потому что ещё не
закончился НЭП и торговцам требовались склады. Спроектировав склад, можно было
год не работать, а спокойно учиться, потому что за них хорошо платили. И отец
решил пойти в архитектурный. Но рисовать он любил по-прежнему. Там он
познакомился с моей мамой. В 1935 году появился я, а у отца появился диплом об
окончании института.
О полушубке дяди Ивана
У
дяди Ивана было два полушубка, один праздничный, ярко-жёлтый с чёрным мехом, а
другой для работы — весь в заплатках, а около плеча дыра с кулак.
—
Дядя Иван, — спросил я, — что вы на эту дыру заплатку не положите?
—
Овчину в тон подобрать не могу, — отвечал он и хитро щурился.
Решил
я найти для дяди Ивана кусок овчины и подарить ему. Но как её найти? Овчина —
вещь нужная, на дороге не валяется. А тут случай помог.
Каждый
вечер мужики ходили в соседний колхоз радио слушать. Зашли мы в жарко
натопленное правление колхоза, там человек тридцать народу собралось, полушубки
в угол все побросали, подсели поближе к приёмнику. Мужики закурили самокрутки
и, уставясь в пол, начали слушать Москву.
Я
развалился на горе полушубков. Раздались позывные, затем хрипло где-то
далеко-далеко: «Говорит Москва! Говорит Москва! Слушайте важное сообщение...
Сегодня войска Первого Белорусского фронта в тесном взаимодействии…»
«Что
значит в тесном взаимодействии?» — подумал я, уткнувшись в чей-то полушубок.
Вдруг меня как будто подбросило — цвет полушубка подходил к полушубку дядя
Ивана. Недолго думая, достал нож из кармана и отхватил кусок от полы.
Утром
я преподнёс дяде Ивану свой подарок, он растрогался, погладил по голове. Потом
сел к окну и, ловко орудуя шилом и дратвой, быстро поставил заплатку на место.
Когда он пошёл в конюшню запрягать лошадь, я увязался за ним.
Лошадь
была запряжена, и мы готовы были ехать, но тут во двор вошёл дядя Алёша,
тракторист. Я глянул на его полушубок и обомлел: это от его полы я вчера
отмахнул кусок. Полушубок был новый, поэтому рваный его край бросался в глаза.
— Что
это, Алёша, у тебя полушубок собаки порвали? — спросил дядя Иван.
— Да
не, вчерась пришёл с радио-то, гляжу — выдрал кто-то. Кому такая шалость
понадобилась?
А
дядя Иван обернулся ко мне и тихо сказал:
— А
ну, Виктор, марш с саней-то.
Меня
как по лицу стегануло. Слез с саней и отошёл в сторонку. Хоть бы провалиться
сквозь землю!
— Я
тебе, Алёша, подберу овчину на заплату, у меня такой цвет есть.
На
следующий день на полушубке дяди Ивана появилась старая дыра, и на полушубке
дяди Алёши — новая заплата.
О сюрпризах в эвакуации
В
эвакуации каждый день преподносил мне сюрпризы. У нас на печке жила такая бабка
Аганья — мать дяди Ивана. Ему было 54 года, а она была совсем уж старенькой.
Иногда она просила отвести её в поле:
—
Давно в полях не была, — говорила она.
Однажды
она приехала с полей, её завели в избу, она села и серьёзно и даже как-то
категорически говорит:
—
Виктор, я скоро помру.
Я
спрашиваю:
—
Почему, баба Аганья?
—
Вражищу в поле видела.
—
Какого вражищу?
—
Чёрта. Это точно. Значит, скоро помру.
У нас
ещё был такой замечательный человек — дядя Лёва. Он потерял обе руки на войне.
Остались обрубки такой длины, к которым можно было примотать кисти. И его
назначили заведовать почтой. И он на моих глазах писал замечательным шрифтом. А
познакомился я с ним странным образом. Летом я пошёл купаться на Волгу (а
плавал я так: лупил по воде всеми конечностями, а когда выбивался из сил —
вставал на дно). И вот поплыл я, захотел встать, а дна-то нет. Я стал орать,
визжать — а нет рядом никого. И вдруг кто-то под меня подныривает и выносит на
мелкое место. Смотрю — а это дядька без рук. Мы разговорились. И он меня позвал
по вечерам книжки читать с детьми эвакуированных и с местными.
О правилах сапёров
Отца
с войны отпустили поздно — в 1946 году только. Его из армии направили в
Ашхабад, и он там что-то достраивал. Но войну он настолько терпеть не мог, что
почти ничего о ней не рассказывал. Только о случайностях, которые сохраняют
жизнь. Вот, например, была такая история. Он шёл куда-то, его обогнали на танке
однополчане и предложили подвезти. Он говорит: «Да нет, я пройдусь». Приходит в
пункт назначения, а там подорванный танк, и ничего не осталось от тех, кто на
нём сидел.
Потом
у сапёров было такое правило: ничего не брать. Входишь в город — все магазины
открыты. Нужно всё проверить и выставить табличку: «Мин нет». И была такая
закономерность: тот, кто, предположим, зайдёт в ювелирный и набьёт карманы
драгоценностями, долго не живёт. Поэтому никто ничего не брал. Отец привёз с
фронта два трофея: перечницу в виде помидорки и солонку в виде арапчонка. Его
сестра упрекала: «Что же ты ничего не привез в семью! Смотри как другие!» Отец
всегда отвечал, что хотел живым прийти. Но пришёл он с туберкулёзом и прожил
после войны только 12 лет.
Букет Чуковского
Это
еще до войны было. Мы с отцом в Парке культуры катаемся на лодке, и вдруг по
радио объявляют, что, значит, сейчас в Летнем театре выступит Чуковский. Я отцу
кричу:
—
Греби к берегу скорей!
Прибежали
вовремя, успели. Расположились на первой скамейке. Когда на эстраду вышел
Чуковский, все захлопали!
И
Чуковский начал читать свои произведения. Там было все: и «Муха-Цокотуха», и
«Ехала деревня мимо мужика…»
Дети,
затаив дыхание, слушали, как он читает.
Действительно,
в его чтении была большая магия. Еще у него была такая манера обращаться к тем
ребятам, которые отвлекались и продолжали болтать. А когда к тебе обращается
такой большой знаменитый человек — разговаривать как-то невежливо совсем.
Во
время выступления Чуковскому постоянно подносили цветы. Он их брал, благодарил
и складывал на определенное место. И вдруг ему подносят дивной красоты букет: красное,
синее, зеленое в этом букете, желтое. И цветы все крупные, и букет большой
такой! Меня в этот момент какая-то неведомая сила подхватила, я подбежал к
Чуковскому и говорю громким голосом:
—
Дедушка Чуковский! Подарите мне этот букет!
—
Вот, детка, держи! — ответил Чуковский.
На
раздумье у него не ушло ни капли времени: «Держи!»
Тут
отец, возмущенный моим дерзким поступком, тоже говорит громким голосом:
—
Нет, Витя! Это Корнею Ивановичу подарили, это его букет!..
Тут,
значит, Чуковский перебивает отца и говорит:
—
Нет-нет, все хорошо, пусть отнесет букет маме.
Я был
очень рад, что Чуковский не отнял у меня обратно этот букет.
А я
вцепился в него, и так, во вцепившемся состоянии, отец вел меня домой. И дома,
когда я вручил цветы маме, это выглядело очень эффектно. Потому что на даче,
где-нибудь за городом, такой букет еще можно нарвать, но не в московских
условиях.
И
когда году в 1973-м или 1974-м мне позвонили из издательства и спросили, не
хочу ли я проиллюстрировать «Доктора Айболита» Чуковского, я с большой радостью
согласился. На одном дыхании сделал эту книгу. Это не значит, что быстро: на
одном дыхании — в том смысле, что больше ни о чем не хотелось думать.
Меня
наградили за нее дипломом Андерсена. А когда вручали диплом, то вручили и одну
гвоздичку, как положено было. И я вспомнил вот тот самый красивый букет в моей
жизни: сине-красно-желто-зеленый такой яркий-яркий! Тяжелый!
Клубника под бомбежкой
Мне
часто вспоминается такая сцена. Мама стелет байковое одеяло на шпалы в метро.
Ставит на одеяло миску с ягодами, а рядом кладет книгу «Волшебник Изумрудного
города». Мы садимся на одеяло, мама читает вслух, а я ем клубнику. Происходит
это во время войны. Даже больше того: происходит это во время бомбежки. Когда
бомбы долбасили вокруг. Станция «Арбатская» на это время превращалась в
бомбоубежище. Это было самое начало войны, когда еще неплохо было с едой,
работали рынки. Недалеко от метро был застекленный рынок, где мама и купила
клубнику. Мы жили неподалеку.
Сидя
на шпалах метро, люди ждали окончания бомбардировки. Когда был отбой, тогда по
радио объявляли: «Атака немецких самолетов отбита, можете возвращаться домой!»
Народу было очень много. С платформы такие деревянные сходы были сделаны, чтобы
спускаться на рельсы. Читали мы при помощи фонарика. У нас был карманный
фонарик такой. И вот, значит, мама освещала и читала, потому что в таком
полумраке все происходило, мы ведь были в самом тоннеле, где лампочка одна
горела на огромное пространство.
«Волшебник
Изумрудного города» сопровождал меня всю жизнь. Ведь потом я ее иллюстрировал.
И сейчас какая-нибудь цитата понадобится — я лезу в книжку, уже знаю, где она у
меня стоит… А в 1930-е годы «Волшебник Изумрудного города» был нарисован
Николаем Эрнестовичем Радловым. Вот это был замечательный художник! Манера
рисовать пером была просто виртуозная! У него так легко, так органично было все
нарисовано, с настроением. Николай Эрнестович Радлов был убит бомбой. Бомба
попала в ту комнату, где он работал…
Как мы искали портфель
Однажды
мы всей семьей — сын Саша, моя жена Зина и я — ехали в деревню. Все были
увешаны сумками, разной поклажей; и вот такие, доверху груженные, мы приехали в
Загорск (в то время так назывался Сергиев Посад). Там нужно было пересесть на
такси, чтобы доехать до Переславля, откуда шел автобус до нашей деревни.
И вот
когда мы в конце концов добрались до деревни, я обнаружил, что где-то забыл
портфель с рукописями. Одна рукопись была Эдуарда Успенского «Вниз по волшебной
реке», еще «Чиполлино» Джанни Родари и рукопись книжки, которую я только-только
начал рисовать. В портфеле были и очки моего сына — для близи, для дали, для
телевизора, этюдов, ну и так далее! Да и мои очки тоже были!
И вот
мы стоим, вспоминаем, где же я мог оставить портфель. Получается, в Загорске,
на привокзальной площади, когда мы в такси грузились. Тут мимо шел Эдик
Успенский со своей игривой собакой Астрой. И говорит:
—
Чиж, чего грустишь?
Я
говорю:
— Да
вот как не грустить — забыл портфель в Загорске. Когда в такси садились. И
главное, что в портфеле твоя рукопись!
—
Ничего! Не грусти! Сейчас окунусь тут, в озере, и съездим с тобой в Загорск на
моей машине!
Уже
по дороге он объяснил, что у него есть друг — бывший директор школы. А сейчас
он член горсовета Загорска и может хорошо помочь, потому что знает и
начальников милиции всех, и других нужных людей.
Мы
приехали в Загорск, звоним другу, и тот, значит, радостным голосом докладывает
Эдику:
—
Эдуард Николаевич! Не волнуйтесь, портфель найден! Я позвонил начальнику
милиции, а он — диспетчеру такси. Запишите, пожалуйста, адрес. Придете туда,
спросите товарища Никишину. Она-то и спасла портфель.
По
указанному адресу нас встретила маленькая коренастая подвижная рыжая женщина.
Успенский спрашивает:
— Вы
действительно нашли портфель?
— Да!
Нашла! Сразу поняла, что ученый человек потерял, — одних очков шесть пар!
А
потом объяснила, что, как только ей сообщили про портфель, она взяла его под
наблюдение. Хотя заметила его раньше и обратила внимание на то, что очередь
движется, новые и новые люди садятся в такси, а портфель лежит на месте. И
значит, когда к портфелю подошел какой-то парень, — она как пуля вылетела,
подбежала к этому парню и, взяв его за грудки, спросила категорическим тоном:
«Что в портфеле?!» Парень бросил портфель, вырвался и убежал.
Тогда
она взяла этот портфель и позвонила начальнику милиции доложить, что портфель
найден.
Мы с
Успенским, конечно, спросили:
— А
как нам вас отблагодарить?
Решительным
жестом пресекла она наши попытки вручить ей деньги, а потом вдруг мечтательным
таким тоном сказала:
—
Вообще, я очень люблю конфеты «Южная ночь». Знаете, такой мармеладик, а сверху
он шоколадом покрыт! Их давно уже нет в продаже…
Ну,
мы с Эдиком выходим, и тут он говорит:
—
Давай, Чиж, зайдем в буфет привокзальный, посмотрим.
Заходим,
и первое, что мы увидели, — это конфеты «Южная ночь». Причем на развес! Мы
взяли килограммов пять! Такой здоровенный куль! И, значит, притащили ей.
Она
очень растрогалась и говорит:
— Вот
я буду пить чай долго-долго с этими конфетами и вспоминать вас.
Кляксич с Палашевского рынка
В
книге Ирины Токмаковой «Аля, Кляксич и буква А» было очень много героев.
Тридцать три! И ещё Аля и Кляксич! Я, значит, всех героев уже нарисовал, а
Кляксича никак не мог придумать. Он должен был быть таким коварным, что ли…
Исподтишка всё нашёптывает, такой профессиональный склочник. Он же буквы ссорил
между собой. Вот, например, ещё в «Винни-Пухе» склочник Кролик. Он вносит
жуткий диссонанс во взаимоотношения героев. Вот. С Кляксичем мне пришлось
повозиться. Рисовал-рисовал, но что-то не получается. Всё что-то не то. И вдруг
я вспомнил, что на Палашёвском рынке был один дворник, паршивый такой.
Вредный-вредный. Скажем, люди встали в очередь, стояли себе спокойно за
какой-нибудь там картошкой, так он начинал мести на них мусор:
—
Закругляйтесь-закругляйтесь туда, я тут мести буду!
Сгонит
очередь, а потом опять:
—
Закругляйтесь в другую сторону, я там мести буду!
Ему
говорили:
— Ты
подметай, когда люди уходят с рынка. Уйдут, ну и мети в любую сторону!
А он:
— Вы
мне не указ! Давайте там это…
Разогнав
одну очередь, он брался за другую и начинал гнать мусор туда.
Я
тогда, значит, пошёл в администрацию, говорю:
—
Какой-то странный человек!
Они:
— Да
знаем мы! Жалуются на него все! Но мы с ним ничего не можем сделать! Мы его
уволить не можем, понимаете? А он это прекрасно знает!
При
Советском Союзе уволить человека было очень сложно. Потом, это ведь плохо
доказуемо — что он метёт на людей нарочно.
Я
говорю:
—
Понимаете, я в «Крокодиле» работаю, могу нарисовать на него карикатуру.
— Вот
и хорошо! Вот и нарисуйте! Вы нарисуйте, а мы повесим её высоко-высоко, чтобы
он достать не смог!
Ну,
так и решили: я нарисовал, они повесили. Причём они вызвали специальную машину
для ремонта всяких электрических высоко подвешенных вещей.
Я,
значит, его изобразил, этого дворника, летающим на его метле в небе над
Палашёвским рынком. Ну и посетители рынка увидели, смеялись вовсю, пальцем
показывали. Ну, а сам дворник уволился: он понял, что тут уже не открутишься,
достать-то он не может никак, чтобы уничтожить. Видно, очень здорово он надоел
администрации, раз они так быстро и охотно согласились и пошли навстречу! А как
они радовались, что избавились наконец от него!
…Ира
Токмакова, значит, звонит:
—
Вить, ну ты нарисовал Кляксича, в конце концов, или нет?
—
Ириша, всё в порядке, нарисовал!
Вот
так вот. Ещё мой друг Лосин говорил, что «натура нужна иллюстратору для
обновления впечатлений».
Источники:
Обожаю творчество Чижикова и Сутеева!
ОтветитьУдалитьСветлана, и Вы не одиноки в своей любви к творчеству этих замечательных художников-создателей:)
Удалить