Поэт и сказочник Тимофей Белозёров

 
        Сегодня исполнилось бы 90 лет поэту, которого все мы знаем с детства, Тимофею Максимовичу Белозёрову (1929 — 1986). Он близок и уральцам, и сибирякам — родился в Курганской области, а большую часть жизни прожил в Омске. На его стихах и сказках выросло уже не одно юное поколение. 

«Темно, за окошком ни звука, луна из-за леса встает, седая, лохматая Бука с мешком по дороге идёт…» Так начинается одна из любимых с детства сказок про Буку. 

До сих пор пользуется большой популярностью сказка «Лесной плакунчик» о сказочном человечке, который помогал «выплакать» свое горе и облегчить душу всем, кто в этом нуждался. 

Стихи Белозёрова включены во многие посты нашего блога, в подборки о месяцах года, о природе. Для детских библиотекарей его сборники — настоящая палочка-выручалочка при таких запросах, как стихи о животных, птицах и деревьях. А ещё считалки, скороговорки, загадки! 

У книг Белозёрова удивительно прекрасные и нежные названия: «Цветные голоса», «Волшебный посошок», «Зимушка-зима», «Смородиновый куст», «Жаворонок», «Подснежники», «Апрель», «Лебедушка»… И стихи тоже нежные, светлые, завораживающие.

Судьба Белозёрова очень похожа на судьбу многих мальчишек, ставших позднее поэтами, которых можно отнести к «сиротскому поколению»: Юрия Кузнецова, Николая Рубцова. Да и стихи его напоминают в чём-то стихи Рубцова. Омский поэт Владимир Макаров так писал о своем друге: «Всему живому — людям, соснам, ягоде морошке, бородатому глухарю, пашне, реке в разливе — нужна красота, нужна поэзия, и поэтому она, жизнь, возьмет порою и расщедрится — родит поэта. И тогда уж не пожелает для него самого сокровенного своего: и подснежники — его, и куличок на отмели — его, и деды-фронтовики — это его деды… Однажды в сибирской деревне родился мальчик, назвали его Тимой. Потом, через годы, жизнь избрала его — Тимофея Белозёрова — в поэты…».

Тимофей Максимович родился 23 декабря 1929 года в селе Камыши Куртамышского района Курганской области в многодетной крестьянской семье. Когда ему было 5 лет, умерла мама, Арина Трифоновна. Через много-много лет он напишет: «Оказаться на земле без мамы я не пожелаю никому…»  Родители воспитывали детей в строгости, старались привить им любовь к родной земле, приучали к труду. Не забывали они и о книгах — читали Андерсена, Пушкина и других классиков. «До сих пор помню волшебный запах типографской краски, исходящий из раскрытой детской книжки с картинками Билибина…» — рассказывал Белозёров. В книге «Искать свой секрет» поэт писал: «Литература властвует надо мной с малых лет. Сказки Андерсена и Толстого, стихи Некрасова и Пушкина… До сих пор помню запах типографской краски… Широкая русская печь, заваленная сырыми полушубками и валенками, а в руках моей сестры книга. Слушаю — и словно сам иду по лесу, вхожу в медвежью избушку, сажусь на мишуткин стульчик и ем похлебку. Жили мы в глухом таёжном селе, лес был рядом, но он не был таким отчётливым, как в книге. Он таким стал для меня позже, когда я вышел из сказок и научился смотреть на вещи своими глазами. Я родился в большой крестьянской семье, воспитывали нас в труде и строгости.». Любовь к книге, чтению Белозёров пронесет через всю свою жизнь.

Детство он провел в деревне, во всем походил на своих сверстников-мальчишек, вот только был чуточку наблюдательнее их. Чуточку любознательнее. Он умел видеть «вздыхающую» тучку на небе и слышать «ласковую жаворонка трель», и заметить на речном песке необычный искрящийся камешек, он был свидетелем «грачиных базаров», он видел, как уходит осень «держась за нитку журавлей. Безмятежная жизнь в родных Камышах продолжалась всего лишь одиннадцать лет. В годы коллективизации семья подверглась репрессиям. Отец Максим Павлович был арестован, впоследствии реабилитирован. После освобождения отец с младшим сыном Тимофеем переехал сначала в Усть-Каменогорск затем в Лениногорск.

Началась Великая Отечественная война. Всем жилось очень трудно и голодно. Отец уходит на фронт, погибает. Мальчик остался сиротой… Но мир не без добрых людей. Мария Никитична Терентьева усыновила сироту Тимофея. Приехали они подальше от войны в Омск, вернее в Омскую область, в Большереченский район, деревню Черновка. Сам поэт писал: «Детство мое прошло в предгорьях Алтая и небольших городах Усть-Каменогорске и Лениногорске. Я хорошо помню бурные студеные реки, где мы, загорелые до черноты, ловили хариусов и гольянов, а вечерами, в студеной тишине, таскали из костра распаренные ароматные шишки. В детстве мне не везло: дважды я чуть не утонул; спускаясь с гор, ломал ноги, часто болел. Но все эти мелкие несчастья — ничто по сравнению с одним враз свалившимся несчастьем — несчастьем войны. Оставшись один, я был усыновлен чудесной женщиной — Марией Никитичной Терентьевой». Многие поздние стихи несут в себе эту горькую память войны.

Здесь он окончил семилетку и продолжил учебу в селе Черново. Тимофей страстно желал продолжать учение. Однако нужда заставила самостоятельно зарабатывать свой кусок хлеба. В поисках заработка будущий поэт начинает свое странствие по сибирской земле, осваивая самые разные рабочие профессии: столяра на станции Калачинск, лесозаготовителя по найму, рабочего по очистке железнодорожных путей. Здесь его постоянно сопровождала неустроенная голодная жизнь. «С малых лет мне пришлось жить самостоятельно. Шла война. Я жил в Омске и Омской области, сапожничал, был учеником столяра и художника, расчищал от снега железнодорожные пути, работал с лесозаготовителями. Трудное детство, на мой взгляд, не проходит даром для писателя: обостряются все чувства, многое помнится больше и яснее. И когда вкладываешь в строки то, что было, когда невольно, взволнованный воспоминаниями, плачешь или смеёшься над какой-нибудь подробностью — это настроение передаётся и читателю. Память детства неисчерпаема. Я написал уже много книг, а источник не иссякает. Не дают покоя обычные, на первый взгляд, вещи — воющие за деревней волки, мышкующая в поле лиса, летящий над жнивьём грач...»

Мальчик рос упорным и целеустремленным, сам пробивал себе дорогу в жизни. Какой-то добрый человек посоветовал ему поступить в Омское речное училище. Там, объяснил он, курсанты находятся на полном государственном обеспечении. Омское речное училище в те годы было полувоенное. В нем готовили не только специалистов-речников, но и офицеров для Военно-Морского флота. Выдержав конкурс (12 человек на место), Тимофей Белозёров в 1948 году стал курсантом технологического отделения. 

Училище окончил в 1952 году и уехал на военно-морскую стажировку в г. Владивосток. Потом вернулся в Омск и получил направление в г. Барнаул на Бобровский судоремонтный завод с дипломом техника-технолога по обработке металла резанием. Как вспоминал он сам, работал с охотой, нравились напористые и шумные механики, капитаны, нравилась цеховая напряженная работа.

В эти годы начинается творческая биография поэта. Как волшебное чудо явилась любовь к поэзии, зародившаяся еще в училищную пору, а с ней и дальнейшее пристрастие к собственному сочинительству. Появилась первая публикация стихов в журнале «Алтай». Его заметили и пригласили в Новосибирск на краевое совещание молодых литераторов. Руководители семинара известные в то время поэты Александр Смердов и Казимир Лисовский одобрили стихотворные опыты молодого поэта и посоветовали написать книжку для детей. Позднее Белозёров вспоминал: «Не знаю почему, но мои стихи им понравились. А Смердов посоветовал мне написать книжку для детей о реке, о речниках, т.е. о том, что я уже знал, а главное — любил». Первая книга Тимофея Белозёрова вышла, когда ему исполнилось 28 лет, шёл 1957 год. В этом году в Омском книжном издательстве появилась его первая тоненькая книжечка стихов «На нашей реке», содержавшая 12 стихотворений для детей. Книжка была проиллюстрирована талантливым омским художником Кондратием Петровичем Беловым. Поэт рассказал о жизни на большой воде, о пароходах, бакенах, о нелегком, но интересном труде речников. Уже в первой книге он определил для себя одну из любимых тем — речную. Вся жизнь Белозёрова была связана с реками. В деревне Черновка протекала маленькая речушка, у которой даже названия не было, но она очень нравилась ребятне. А как любил он Иртыш! Издав первую книгу, Белозёров понял, что писать стихи — это его призвание.

В 1954 году Тимофей Белозёров был переведен в Омск в Управление Нижне-Иртышского речного пароходства. Его приняли на должность литсотрудника бассейновой газеты «Советский Иртыш». Здесь пришлось по-настоящему окунуться в трудовую жизнь речников не только на берегу реки, но и на палубе судна. Однако, как сам поэт позже признавался, все же труд в литейном цехе Омского радиозавода им. А.С. Попова более подходил по приобретенной профессии и больше нравился. Именно в эти заводские годы, тоскуя по рекам, сибирской тайге, он начал писать стихи, которые вначале печатались в местных газетах и журналах, затем стали издаваться отдельными книгами. Все свое творчество поэт посвятил в основном детям. Его книги — очень светлые и по-весеннему теплые. Одна за другой выходят книжки для детей: «Весна» (1958), «Лесной скрипач» (1960), «Гудки над рекой» (1962), «Огородный Подрастай» (1962), «Лесные качели» (1963) и так далее. «Литературная газета» в статье за 14 марта 1957 года отмечала: «Белозёров близко знает жизнь, которая просится в его стихи. Ему знакомы звуки просыпающейся большой реки и шумный говор леса, ликующее весеннее полноводье и усыпанная цветами тихая лесная опушка, засыпающая в старице вода и пыльная степная дорога, уходящая вдаль. Он слышит переклички пароходов на многоводной сибирской реке и ритмику заводского труда, звуки топоров, отодвигающих тайгу, крики купающихся мальчишек и степенный говор плотогонов, отдыхающих у костра. Всё это пришло к поэту вместе с жизненным опытом, став достоянием его поэзии».

Накопленный творческий опыт способствовал поступлению в Литературный институт им. A.M. Горького (в 1957 году). О периоде учебы в единственном на всю страну учебном заведении сам Тимофей Максимович вспоминал: «Учеба в институте, в этом неугомонном «муравейнике», где сам воздух, казалось, был насыщен литературой, бесконечными спорами, чтением, разбором стихов, дала и открыла многое. Я стал смотреть на детскую литературу, как на дело серьезное». Годом раньше он был принят в члены Союза писателей СССР. В 1963 году окончил заочное отделение Литературного института имени А. М. Горького и работал редактором Омского телевидения. С 1968 года — на постоянной творческой работе. В течение 20 лет Белозёров был литературным консультантом «Омской правды». Отбирал стихи и прозу для публикации, принимал в стенах редакции начинающих поэтов, был им наставником в творчестве. А сотрудникам редакции — верным другом. К нему за советом, за поддержкой шли многие начинающие сочинители. Некоторые в будущем стали профессиональными писателями. С 1965 по 1967 был депутатом Омского горсовета, с 1967 по 1970 годы был уполномоченным Литфонда СССР по Омской области, в течение многих лет — членом бюро Омской писательской организации.

Всю свою творческую жизнь Белозёров педантично исповедовал заповедь Юрия Олеши: «Ни дня без строчки». В одном разговоре он вспоминал: «Работал я как-то в мастером на радиозаводе в литейном цехе. Работа тяжелая. Жара. Духота. Придешь домой — голова чугунная. Для творчества только ночь. Сядешь на кухне над листком бумаги, а голова забита всякой производственной чепухой — и в сон так и тянет. Но все же иногда удавалось что-то сочинить, и первые тонкие книжки даже издал. Но понял, что любительством большого поэтического багажа не накопишь. Нервным стал. Здоровье, с детства слабое, совсем стало рушиться. Учеба в Литературном институте отнимала много времени, хоть и много мне дала в смысле творчества и общения. А когда приняли в члены Союза писателей, оставил тягостную заводскую работу. По закону это дозволялось, в тунеядцы уже не записали бы... Хотя, впрочем, всегда подрабатывал, во Дворце пионеров, на телестудии, но это уже была не ежедневная работа и главное — по душе. А еще спасибо жене Вере, она меня поддержала. Жили на ее скромную учительскую зарплату. Что-то и от публикаций в кошелек попадало. Но зато я обрел свободу творчества и мог этим заниматься ежедневно и особенно в нужное мне утреннее время — и стихи пошли».

«Я поэт утренний! — не раз говорил о себе Белозёров друзьям-литераторам или в интервью. — Поднимаюсь с постели, когда еще напротив ни одно окно не светится, завариваю крепкого чаю, сажусь к столу и начинается «путешествие в детство». Для того, чтобы писать стихи, ему необходимо было встать в пять утра, самому вымыть пол, надеть чистую рубашку, достать любимый письменный прибор и посмотреть на Иртыш, который был виден из окон его квартиры. «Работа по утрам давала ему светлое впечатление об окружающей жизни, потому и все стихи, рассказы, сказки Белозёрова проникнуты этой утренней свежестью, отмечены большой человеческой добротой. Сколько раз в окне поэта Тимофея Белозёрова горел по утрам «счастливый свет», и рождались новые, светлые, радостные, полные жизни стихотворения», – вспоминал друг и ученик детского поэта Владимир Новиков. Писал он, по собственному признанию, «по наитию, без мучительного поиска единственно верного слова, точной рифмы, яркого поэтического образа» и, видимо, именно эта искренность находила короткий путь к сердцам читателей.

В декабре 1980 поэт участвовал в работе V съезда писателей РСФСР. Наиболее важными для себя занятиями он считал общение с детьми, с творческой молодежью. Будучи редактором детских и литературных передач на Омской студии телевидения, а также литературным консультантом при областной газете «Омская правда», вел семинары с начинающими поэтами — детьми и взрослыми, о которых последние вспоминают с глубокой благодарностью. Постоянными были выступления в школах, пионерских лагерях, детских домах, дворцах пионеров. Своим пониманием детства, детской психологии Белозёров делился с будущими педагогами — студентами педучилищ, пединститута. Поэта часто приглашали на встречи с юными читателями. Он умел с ними разговаривать, ему было интересно с ребятами. Если расспросить людей среднего возраста, то многие, вероятно, вспомнят, как приходил к ним в школу или приезжал в пионерский лагерь скромный улыбчивый человек, как читал негромким голосом стихи, загадывал загадки… Сам Тимофей Максимович очень ценил такие встречи, они давали ему заряд творческой энергии, убеждали в том, что поэта любят и знают его маленькие читатели. В одной из книжек он обратился к детям с такими словами: «Маленький мой друг! Я рад за твою любознательность! Ради этого люди летят в космос. Плывут по опасным рекам, живут в тайге. Просиживают ночи за письменным столом, чтобы найти для тебя самые сердечные, самые правдивые слова».

Детские журналы — «Мурзилка», «Колобок», «Пионер», «Веселые картинки», «Миша», «Сибирячок», «Костер» — охотно и регулярно печатали произведения Белозёрова, и даже взрослые журналы «Сибирские огни», «Урал», «Нева», «Земля сибирская-дальневосточная». Его стихи можно найти во многих коллективных сборниках, альманахах, хрестоматиях, антологиях. Стихотворения Белозёрова вошли в хрестоматии для детского чтения, серийные издания. Ряд стихотворений Белозёрова положен на музыку омским композитором Г. Пантюковым. Сказки «Лесной плакунчик» и «Огородный подрастай» были записаны на грампластинки фирмы «Мелодия». Отправляясь на встречу с мальчишками и девчонками, Белозёров брал пластинки с собой. Он включал пластинки, и дети повторяли слова полюбившихся сказок. Некоторые его стихи стали даже песнями — «Полынь-трава», «Песня о Сибири». Их можно услышать в исполнении знаменитого Омского русского народного хора.

Любимым поэтом Тимофея Белозёрова был Иван Бунин. А еще другие русские классики: Никитин, Кольцов, Суриков, Плещеев... Творчеству Бунина он уделял особое внимание и многому у него учился.... Имя Пушкина для Тимофея Белозёрова было священно. Как и Пушкин, Белозёров очень любил осень и у него написано немало «осенних» стихов. Владимир Новиков в своей книге «Шел он по солнечной гриве» вспоминает, что Тимофей Белозёров любил писать стихи осенью, подолгу ездил по берегам Иртыша, любуясь красотой «золотой поры». Яков Аким: «Для того, чтобы, сочинять стихи, мало знать. Надо ещё с особой остротой чувствовать, видеть окружающий мир, слышать его музыку».

Тимофей Белозёров принадлежал к числу поэтов-шестидесятников, которые создали новое направление в детской поэзии — психологическую лирику. Он, как считали некоторые критики, как бы заполнил промежуток между очень детской и очень взрослой поэзией. Этим он отличается от таких детских поэтов, как Маршак, Барто, Квитко. Но при всей незатейливости сюжетов, простоте и естественности языка, его стихи завораживают, становятся открытием некоей тайны. Он раскрывает красоту мира, созерцает, любуется, фиксирует свои наблюдения, не стремясь вскрыть в них тайну, а как бы только указывая на ее вечное присутствие, оставляя тем самым простор для работы воображения и мысли читателя. При этом поэт не торопит читателя, не учит, а доверяет его способностям услышать недоговоренное, сердцем откликнуться на переживание. Раскрыть для детей тайны и загадки природы, ее красоту, сделать это просто и тонко — дело трудное. Белозёров это делать умеет. Он учит видеть мир поэтически. Это происходит даже тогда, когда он вводит ребенка в реальный мир современного человека, в мир подлинных вещей и предметов, где живут реальные люди. Рассказывая детям о красоте мира, поэт не скрывает от них, что в жизни существует не только радость. Он не боится рассказать о тоске старого человека, об одиночестве собаки, жестоко преданной хозяином. В его творчестве не было фальши, сюсюканья. Было открытие мира во всей прекрасной его полноте. Это подкупало и удивляло.

Творческий путь Белозёрова можно разделить на два периода: 2-я половина 1950-х — 1960-е и 1970-80-е. 1960-е были для поэта периодом интенсивных творческих исканий: от ученичества и подражания (Чуковскому, Михалкову, Барто — в детской поэзии) — к обретению собственной стилевой манеры в диалоге с близким ему направлением русской поэзии, где значимыми для него были Суриков, Никитин, Бунин, Есенин, а среди современников — те, кого критики отнесли к лагерю «тихих» (Соколов, Рубцов и др.). В 1970-80-е ведущим жанром в творчестве Белозёрова становится лаконичная пейзажная зарисовка. Критика отмечает тяготение Белозёрова «к акварельному эскизу, миниатюре, наброску», вбирающим темы сибирской природы, малой родины, детства.

Говоря о творчестве Т.М. Белозёрова, можно сказать, что оно многолико. Белозёрова очень интересовала история его родины. Он занимался краеведением, изучал историю земли, на которой жил и, конечно же, писал об этом. Формально его можно назвать поэтом-пейзажистом, поэтом-рисовальщиком, ибо многие его стихи посвящены природе и отличаются четкой линией рисунка, акварельной ясностью красок. Мир в поэзии Белозёрова не только многоцветен, но и наполнен запахами и звуками. Здесь обилие желтого, зеленого, розового, золотистого, белого, алого и синего. Много солнца, тепла, света. На самом деле стихи его более глубоки и значительны, чем поначалу может показаться. У него природа, звери, птицы, даже рыбы живут рядом с человеком, и потому именно человеческий взгляд на природу — основа его поэзии. Наконец, все образы «идут у автора от человека, как бы выражая его суть, биение его сердца и все оттенки душевного состояния», — такую оценку творчеству Т. Белозёрова дал С. Баруздин. В предисловии к книге «Журавкин праздник» известный детский поэт Яков Аким очень точно заметил, что Тимофей Белозёров «живёт, ощущая себя частью родной сибирской природы, царства листвы, трав, бегущей воды, слышит и открывает нам удивительную музыку этого волшебного мира».

Положительную оценку его творчеству высказывали в письменной и устной форме Агния Барто, Сергей Баруздин, Яков Аким, Игорь Мотяшов, Юрий Коринец, Валентин Берестов, Владислав Бахревский, отмечая некую «пограничность» мироощущения сибирского поэта, которая проявилась в органическом сочетании детскости видения мира, обеспеченной живой, памятью детства, с зоркостью и наблюдательностью, глубоким знанием реального мира, что и определяет своеобразие творчества Белозёрова, занявшего нишу между «взрослой» и детской поэзией.

Елену Благинину Белозёров считал своим покровителем и учителем. Они познакомились в каком-то столичном детском журнале. Стихи сибиряка ей понравились, оказались близкими Благининой по тематике, по стилю, по духу. Она следила за творчеством поэта, способствовала продвижению его рукописей в столичных издательствах. В одной из рецензий на книгу Белозёрова она дала точную характеристику его стихам: «Стихи Белозёрова хороши тем, что они натуральны, как все, что окружает автора. Они — ветер и солнце, птицы и звери, цветы и снег... В них нет ничего такого, что вызывало бы удивление: ах как это он здорово закрутил! Зато они обладают редкой особенностью совершенно точно передавать настроение поэта, к чему бы он ни прикоснулся — будь то пимы, которые ладит дед, или кузнец, подковывающий коня.» С ее предисловием изданы книги Т. Белозёрова «Кладовая ветра» (1970), «Зимушка-зима» (1974) в издательстве «Детская литература»: «Уверена, что ты прочтёшь эту книгу с удовольствием, читатель. Почему? Потому что она полна уважения к тебе, оставляя за тобой право додумать, и досказать, и обобщить. Она поэтична, ибо у автора хороший глаз, чуткий слух и врождённый вкус, так что слово ему послушно. Она правдива, потому что поэт искренен. Она проста, но это кажущаяся простота — за ней большая работа.» В архиве поэта хранятся несколько открыток Благининой, в основном поздравления с Новым годом, а в них всегда есть дополнение: «Когда приедете в Москву, не стесняйтесь, звоните и приходите. Буду рада! Обнимаю Вас и хочу, чтобы Вы оставались таким, как есть. Люблю Вас такого. Надоели самовлюбленные, самоуверенные, тщеславные и хапуги». В один из приездов в столицу Белозёров почему-то не нанес визит «обожаемой его» поэтессе. Тут скорее всего оказалась его застенчивость. Для него всегда было большой проблемой вот так просто наносить визиты даже хорошим друзьям. Узнав про это, она пишет ему очередную открытку: «Вот и напрасно, милый Белозёров, не приехали Вы ко мне на пироги. Я была бы Вам очень рада и мои домашние (люди и звери)... Конечно, радоваться нечему, но ведь и в 75 лет можно выпить чарку и прикусить чем надо. Жалко!»

Книжки для детей у Тимофея Белозёрова стали выходить ежегодно, причем в издательствах разных городов: в Москве, Новосибирске, Перми, Свердловске, Кемерово, Барнауле, Алма-Ате, Киеве и даже в Болгарии и ГДР. Выходят лучшие стихотворные сборник поэта («Кладовая ветра», 1970; «Зимушка-зима», 1974; «Волшебный посошок», 1977; «Жаворонок», 1978; «Журавкин праздник», 1980; «Лебедушка», 1986, и др.), получившие высокую оценку критиков и читателей. В издательстве «Детская литература» выходят несколько разных по объему книг массовым тиражом и даже миллионным — «Лесной Плакунчик» с рисунками художника-сказочника В. Сутеева. (Эта сказка потом переиздавалась несколько раз).

Книга стихов «Карасик» с предисловием Ирины Токмаковой была издана двухмиллионным тиражом. В предисловии она написала: «Стихи Тимофея Максимовича Белозёрова — глоток свежего воздуха, пронизанного солнцем, пахнущего цветущим ромашковым лугом»... Только настоящий поэт с истинным чувством природы может увидеть зайчишку в первой снежинке, упавшей поздней осенью на луг, расслышать цокот оленьих копыт в шуме летнего легкого дождичка, назвать голубые подснежники Снегурочкиными слезами».

Самой дорогой и любимой книгой для поэта стала «Журавкин праздник» (1980 г.) с гравюрами известного в стране и за ее пределами графика Николая Калиты. Эта книга на Международной книжной ярмарке в Москве получила диплом 2-й степени за полиграфию. 

Множество рисунков к разным книгам Т. Белозёрова, изданным в издательстве «Детская литература» и в Омском книжном издательстве выполнил московский график Николай Короткин. С открытием в 1981 году Омского книжного издательства у поэта выходят значительные по объему книги стихов: «Подснежники» (1982), «Лебедушка» (1986), книга сказок «Дворовичок» (1989). Тимофей Белозёров писал не только стихи, у него есть и прозаические короткие рассказы. Это книги «Заколдованная роща» в издательстве «Детская литература», «Комариный колобок» (1973) и «Сладкая клюква (Омское книжное издательство,1983), где во вступительном слове сам автор поведал: «…некоторые из них написаны со слов моих случайных попутчиков, друзей и знакомых». «Все мои книги — о Сибири. Я исходил и изъездил свой край вдоль и поперёк, многое не вмещается в стихи, поэтому наряду со стихами я пишу и прозу. Помочь своему читателю научиться чувствовать, думать и наблюдать — в этом я вижу свою задачу.»

А всего за всю творческую жизнь у Тимофея Белозёрова вышло 53 книги, половина из них — в московских издательствах. И посмертно вышло уже два десятка. Общий тираж творческого наследия поэта более 17 миллионов экземпляров. За заслуги перед отечественной литературой Тимофей Максимович был награждён медалями «За трудовую доблесть» и «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения Владимира Ильича Ленина», удостоен звания «Заслуженный работник культуры РСФСР». За книгу стихов «Цветные голоса», изданную в 1972 году подарочным изданием, он получает премию Омского комсомола. Его книга стихов «Журавкин праздник» отмечена дипломом 2-й степени Международной книжной ярмарки.

На закате жизни, размышляя о пережитом, Тимофей Белозёров сказал:

Дай мне, мать-земля сырая,

Увидать, когда умру,

Уголок родного края

С деревушкой на ветру.

В предчувствии своего ухода из жизни с величавой и сдержанной печалью он говорит о том неминуемом, что с ним скоро произойдет:

На берегу, на рябину

Налюбуюсь и сгину.

Стану солнечным, воздушным,

Как над лесом океана,

Безмятежным и послушным

Дуновеньем ветерка, —

Стану тем же, чем в мире жил.

Чем на свете дорожил.

Умер поэт 15 февраля 1986 года в Омске. Родился зимой и ушел из жизни зимой, морозным февральским днем… И зиму из всех времен года любил особенно, потому и в творчестве поэта тема зимы занимает большое место. Даже одну свою книжку, как он сам считал, самую яркую, назвал «Зимушка-зима». Похоронен на Старо-Восточном кладбище Омска, рядом с отцом. Там же похоронен сын поэта Сергей Тимофеевич (8 апреля 1954 — 17 апреля 2012). Вдова поэта, Вера Ильинична, ушедшая из жизни в феврале 2013 года, похоронена на этом же кладбище, но на другом участке. Горельеф на памятнике писателю появился в 1994 году. Он был выполнен из цветного листового металла с выколоткой скульптором Федором Бугаенко. На табличке была надпись: «Поэт Белозёров Тимофей Максимович. 1929 — 1986». Инициатором установки памятника была семья. Однако позже вандалы спилили горельеф и табличку. Молодежный совет выиграл муниципальный грант в размере 454 тысяч рублей. На эти средства проведены необходимые изыскания и заказан проект мемориала. Следующий этап — это восстановление памятника, он намечен на весну 2020 года.

4 сентября 1987 г. на доме № 2 по ул. Чокана Валиханова, где жил и работал поэт, установлена мемориальная доска с его горельефом работы скульптора Федора Бугаенко. Квартира его была на Ленинградской площади, и набережная Иртыша была любимым местом прогулок поэта. Он говорил, что на Набережной сочинять стихи ему помогает сам Иртыш… На Аллее литераторов Обществом коренных омичей установлен камень в память о поэте. В Омске есть улица имени Белозёрова. В Куртамышском краеведческом музее создан личный фонд писателя, где хранятся рукописи, переписка, фотографии, издания и личные вещи. При жизни поэта у него были особые отношения с Литературным музеем им. Ф. М. Достоевского. В 1983 году, в день открытия Литературного музея, Тимофей Максимович перерезал символическую ленточку у входа в музей. Здесь хранятся мемориальные вещи поэта: пишущая машинка, письменные принадлежности, черновые наброски и автографы стихов, книги и журналы с дарственными надписями, очки, портфель, настольная лампа Тимофея Белозёрова. После кончины Тимофея Максимовича музей стал главным хранителем памяти о поэте.

Не прошло и года со дня смерти поэта, как именем Тимофея Белозёрова стала называться детская библиотека на левом берегу Иртыша. на ул. Бережного. Здесь открыта мемориально-биографическая экспозиция «Волшебник из страны детства» и работает Детский центр литературного краеведения. В библиотеке существует настоящий музей Тимофея Белозёрова, экспонатами которого являются письма, книги, фотографии и любимые пластинки поэта.

По инициативе омских писателей, прежде всего Александра Токарева и Владимира Новикова, в июне 2005 г. появился теплоход «Тимофей Белозёров». Событие более чем справедливое, ведь по первой профессии Тимофей Максимович был речником. «С Тимофеем Белозёровым мы поступили в Омское речное училище в 1948 году, — рассказывал член Союза писателей России А.П. Токарев. — Я учился на судоводительном отделении, а он на технологическом. После окончания я работал штурманом на пароходе «Азербайджан», а он на судоремонтном заводе в Барнауле. Вернувшись по семейным обстоятельствам в Омск, Тимофей поступил на работу в редакцию газеты «Советский Иртыш». В ней публиковались его ранние стихи, которые он начинал писать еще в училище. Когда мы учились на втором курсе, у нас образовался литературный кружок. Белозёров был среди нас самый старший, и его стихи были самые зрелые. Потом он работал мастером литейного цеха на радиозаводе. В то время Тимофей Белозёров был уже широко известным поэтом, издавал свои замечательные книги. После его смерти, когда на стене дома, где он жил, устанавливали горельеф в память о нем, я говорил: хорошо было бы его именем назвать хотя бы маленький теплоходик. Но получилось так, что не маленький, а громадный танкер, нефтеналивное судно грузоподъемностью 2100 тонн, длиной 108 и шириной 15 метров…» Теплоход уйдет по направлению к Крайнему Северу, где будет работать на перевозке нефтепродуктов. И многие люди будут видеть на его борту имя поэта, прославившего в своих стихах могучий Иртыш и малые сибирские реки. Шло время, танкер пришел в негодность. Его решено было списать. Но этого не произошло, танкер полностью отремонтировали, и в навигацию 2019 года танкер «Тимофей Белозёров» ходил по Иртышу и Оби, выходил в Обскую губу. В кают-компании висят памятные фотографии Тимофея Максимовича и материалы о его жизни и творчестве.

В конце 2007 года региональное Министерство культуры и литературный музей имени провели I Белозёровский фестиваль. С 11 по 14 декабря 2019 года Омский государственный литературный музей имени Ф.М. Достоевского провели VII областной Белозёровский фестиваль. В числе номинаций – изобразительное искусство, литературное творчество, театральная композиция, анимация, буктрейлер и виртуальная экскурсия. Белозёровский фестиваль проходит раз в два года, чередуясь с Белозёровскими чтениями. И от фестиваля до чтений в течение года музей организует множество других конкурсов для юных творцов: конкурсы сочинений, стихотворений и прозы, состязания чтецов. Спасибо Омску за память о поэте! Вышла замечательная книга воспоминаний о поэте «Шел он по солнечной гриве» (Омск, 2004). (составитель В. Новиков). Рассказы, включенные в книгу, написаны тепло, с мягком юмором и огромным уважением к большому таланту поэта. В 2007 году омским издательством «Арена» был издан комплект из пяти книг Белозёрова с выразительным названием «Праздник солнечного света». Признанный классик детской литературы, он, как добрый волшебник, всю жизнь создавал этот праздник для детворы.

Вся жизнь прошла —

В один рассвет.

Весь путь пролег —

Одной сторонкой.

Свой век прошел — прожил поэт

С душой и совестью ребенка.

Прошелестел, как ветерок…

Расцвел в росинке

Яркий лучик…

Придет на тихий бугорок

Седой, как лунь,

Лесной Плакунчик.

Покуда дети будут петь,

Играть в лапту,

Учиться в школе,

Он будет день и год сидеть,

А может — век…

А может — боле…

Владимир Балачан

Вот и снова наступила осень.

Тополек под окнами поник.

Сын все ждет, когда придет к нам в гости

Тимофей, писатель детских книг.

Только не приходит дядя Тима.

Занят дядя Тима, говорю.

Чуя наступающую зиму,

Тимофей идет по октябрю.

Он идет по листьям — желтым, красным.

Он читает осень по слогам.

Возгорается огнеопасно

Красная рябина по логам.

Лось трубит вдали —

Собрат поэта,

Пролетают стайки снегирей…

Ощущенье прибавленья света

Возникает в сердце —

Для людей.

Надо

Этим светом поделиться.

Впрочем,

Он давно к тому привык,

Певчая нахохленная птица —

Тимофей, писатель детских книг.

В. Макаров

Проникновенные, радостные, мелодичные стихи, мудрые сказки, веселые считалки, загадки, скороговорки Белозёрова не стареют и не забываются. Он включён в список 100 лучших детских писателей всех стран мира. Однажды Белозёров сказал: «Если вы, прочитав мои стихи, станете чуть-чуть добрее, я буду безмерно счастлив, значит, я чем-то помог вам». И, действительно, добрые, светлые, радостные книги Тимофея Белозёрова помогают нам, его читателям, увидеть мир другими глазами, глазами доброго волшебника, проникнуться любовью и благодарностью к окружающему миру. Среди почитателей Тимофея Максимовича — его родственник, известный продюсер и композитор Максим Фадеев. Он написал в «Инстаграме»: «Белозёров! Великий человек, поэт и мой двоюродный дед. Огромное количество детей воспитывалось на его книгах, стихотворениях. Его настоящее, доброе, светлое творчество живет в веках и остается в сердцах людей навсегда. Теперь вы понимаете, почему меня тянет к детям? Это заложено внутри… в генах! А вы читали его книги?»

Мы читаем стихи Белозёрова, а в них поют птицы, плещется река, расцветает радуга, слышится шелест берез, громыхание грозы... Он стремился открыть поэзию в самой природе, хотел показать ребенку красоту мира, научить его видеть «вздыхающую» тучку на небе, слышать «ласковую трель жаворонка», быть добрым, внимательным, сострадательным, отзывчивым. В его стихах живет настоящее царство деревьев, птиц, зверей. Для каждого времени года он находил проникновенные, добрые слова. Умел видеть мир ярким, удивительным и всегда новым, сочинял стихи, сказки и рассказы для детей, и они, прочитав его произведения, тоже видели мир ярким и необычным. Отличительная черта дарования Белозёрова — наблюдательность. Даже в самой обычной вещи поэт умеет открыть нечто интересное, заманчивое, увлекательное. Таковы его стихи «Таежный светофор», «На радуге», «В жаркий полдень». Неистощимая фантазия, гибкая изобретательность позволяет поэту показать знакомый мир в новом свете, увидеть необычное в обыденном. Для детей он придумал страну сосулек, цветные голоса.

«Читаю и не перестаю удивляться: как много неожиданных стихов может человек талантливый написать про давно знакомое, не раз виденное другими – про тайгу и охотника, о реке, лодке, дожде… Написать так искренне, по-своему, что мне, читателю, хочется тут же разделить с автором такое вот ни с чем не сравнимое счастье!», – писал о творчестве Белозёрова детский поэт Яков Аким. Мы узнаем о том, что раньше знали, но не замечали. Потому что не умеем так, как он, услышать, как «дождь стучит копытцами», как «заря выводит к водопою сторожевого лося»... И понятно ему, о чем шепчутся рыбки в воде, о чем переговариваются парящие в воздухе птицы, о чем шепчутся паучки, а кузнечики, оказывается, «расправив плечики, лето красное куют». И еще много-много интересного подсмотрел Белозёров: как «сопят бурундуки и усмехаются от сытости в усы», «как карасик дразнит чаек», как свистят тушканчики — «жалобно и робко», что снится куропаткам в сказочном снегу...

А еще Тимофей Белозёров подарил нам чудесные сказки. Благодаря поэту в среду давно известных героев сказок встали славный, добрый Лесной Плакунчик, заботливый и хозяйственный Огородный Подрастай, деловитый Дворовичок, одинокая Бука. Эти маленькие добрые колдуны-волшебники занимаются простыми делами, на первый взгляд, совсем не волшебными. Критик Ефим Беленький, оценивая творчество Белозёрова, сказал, что «это серьёзный и полезный труд поэта — педагога, в меру своего дарования помогающего духовно встать на ноги большой массе маленьких читателей». Иван Яган писал в одной из своих рецензий: «Представляю ту огромную территорию, на которой разойдутся книжки нашего земляка, вижу тысячи малышей, слушающих и читающих эти стихи. И радуюсь: много полезного и интересного узнают дети».

В волшебный мир Тимофея Белозёрова, обладающего счастливым даром всюду находить поэзию, влюблены не только дети. У него нет резкой грани между стихами для детей и для взрослых. К творчеству он относился как к празднику. Ему просто как воздух необходимо было ощущение праздника в душе. Может, оттого и стихи его такие чистые, пронзительные и лёгкие. «Вы вместе со мною будете гордиться знакомством с ярким, самобытным русским поэтом», — такую высокую оценку его стихам дал известный поэт Яков Аким. Еще ни одно поколение вырастет на этих замечательных произведениях. По ним будут постигать нашу Россию, красоту ее природы и человеческую доброту. Откройте любую из книг поэта и сказочника Тимофея Белозёрова — и как в окно, распахнутое настежь, ворвутся в вашу комнату душистые запахи леса, его шорохи и звонкие голоса птиц.

http://kultura.kurganobl.ru/3564.html
http://bibl-140.blogspot.com/2014/12/blog-post.html

Стихи и сказки Тимофея Белозёрова

Стихи Белозерова о животных: http://vokrugknig.blogspot.com/2017/10/blog-post_4.html

Стихи Белозерова о птицах: http://vokrugknig.blogspot.com/2018/04/blog-post.html

Времена года

В зимнем лесу

Сквозь иней леса одиноко

Дрожат далёкие огни.

На хрупкой ветке спит сорока —

Лишь только руку протяни.

В берлоге, между трёх сосёнок,

Храпит доверчивый медведь.

И месяц так беспечно тонок,

Что даже боязно глядеть…

Первый снег

До утра в лесу шуршало,

Дуло, холодом несло…

Развиднелось, рассветало —

Всё вокруг — белым-бело!

Вот лисица на поляну

Прошмыгнула раньше всех,

Нос и лапы, как в сметану,

Окунула в белый снег…

Снеговик

Лихо сдвинув набекрень

Ржавое ведёрко,

Навалился на плетень

Снеговик Егорка —

Приглашает он народ

Съехать с горки в огород.

У него пылает нос

Весело и ярко,

На дворе трещит мороз,

А Егорке — жарко!

* * *

Звонко птицы верещат

На кустах рябин,

В речке косточки трещат

У осенних льдин.

Золотистая капель

Стынет на сосне,

И медведушке метель

Чудится во сне…

За моим окошком

За моим окошком

Сказочные ели:

На ветвях зелёных

Тихо спят метели,

Лихо скачут белки,

Поползни снуют,

О весне синицы

Песенки поют.

Зимнее утро

Ночью выпал на деревья

Иней в палец толщиной.

Стала сказочной деревня

И такой родной, родной!

Тишина в ограду льётся,

Всё молчит, молчу и я;

Только слышно, как в колодце

Бултыхается бадья...

Мороз

Дверь откроешь —

И мороз

Весело и ярко

Въедет в дом,

Как паровоз,

В белых

Клубах пара!

Февраль

Ещё снежок по-зимнему искрится,

Ещё всё так же резок скрип саней,

Но с каждым утром песенка синицы

Становится нежнее и длинней.

Гололедица

Ах, какая гололедица:

Не шагается, а едется!

Еду я куда попало,

Боком делаю шаги.

Словно смазанные салом,

Мною вертят сапоги.

Крутят, вертят как хотят.

«Подчиняйся нам!» — скрипят.

Не люблю я эти штуки,

Не приказывайте мне!

Бац! И взял я ноги в руки,

Оказавшись на спине!

Сугроб

За плетень шагнул сугроб —

Без одной морщинки лоб,

Белоснежная сорочка,

На груди — сорочья строчка,

Франтовато вьётся чуб...

Слева — лавка,

Справа — клуб.

Снежный ком

Сорвался с ветки снежный ком

И в пыль рассыпался беззвучно.

Его я сбил одним толчком,

Ему на ветке было скучно —

Кому охота по весне

Висеть сосулькой на сосне?

Праздник русской зимы

Сегодня, в день морозный,

На площади колхозной

Нарядно и пестро.

В палатках полотняных

Бумажные стаканы,

Бесплатное ситро.

В санях медвежьи дохи,

Резвятся скоморохи,

Танцоры и певцы.

По кругу мчатся тройки,

Вызванивают бойко

Литые бубенцы.

У блинного киоска

Стоит на толстых досках

И хвалит свой товар

Начищенный, пузатый,

В боях кулачных мятый

Артельный самовар.

Весна

На солнце греется река.

Шуршат, ломаясь, льдины.

Их ноздреватые бока

В песке и в комьях глины.

На Север, в Обь, они спешат,

Намокший снег теряя,

Как стадо белых медвежат,

Толкаясь и ныряя.

Здесь тесно, жарко им. Взгляни:

Они блестят от пота.

Опять поссорились они —

Затор у поворота!

И вот очистилась река,

Меняются картины:

Плывут, играя, облака

Там, где толкались льдины.

* * *

Отшумел ледоход.

Над рекой

Разлился вековечный покой.

Острова — недоступны и немы —

Тонут в тёмно-зелёной тени,

Не шелохнутся бакенов шлемы,

Не дробятся, не гнутся огни.

Словно всё ещё скованы воды

Светом тихой Полярной звезды,

И протяжно гудят пароходы,

Застилая дымами плоты.

* * *

В поле радостно гром громыхает,

Как шальные, гудят провода,

И река в берегах полыхает

Белым пламенем вешнего льда!..

* * *

Громада сумрачного бора

Полна горланящих грачей,

Внизу, по склону косогора,

В тумане катится ручей,

Встаёт луна неторопливо,

Беззвучно падает роса,

И, как волшебное огниво,

Мелькает в ельнике лиса.

* * *

Дарит песенки весна,

Раздаёт улыбки,

А навстречу ей со дна

Выплывают рыбки.

Весенний гром

Не поладил с чёрной тучей

Молодой весенний гром.

Грозный, яростно-могучий,

Учинил он ей погром:

Вазу к вазе, блюдо к блюду —

Ничего не пощадил —

Всю хрустальную посуду

В гневе пе-ре-коло-тил.

И умчался, грохнув дверью,

За притихшие поля…

…То не град летит на землю,

А осколки хрусталя!

Подснежники

Плакала Снегурочка,

Зиму провожая.

Шла за ней печальная,

Всем в лесу чужая.

Там, где шла и плакала,

Трогая берёзы,

Выросли подснежники —

Снегурочкины слезы.

Ландыш

Опять расцвел в чащобе непролазной

Кинжальнолистый ландыш голубой...

И ожил шум ветвей однообразный,

И дрогнул снег источено-рябой!

Текут ручьи в лощины и овраги,

Все горячей, все яростней лучи,

И, полные безудержной отваги,

Вот-вот ударят в бубен косачи...

Апрель

Закрою глаза я и вижу:

Стоит под окошком апрель —

Сосульку ребристую лижет,

Ладошками ловит капель.

Цветут — от счастливой улыбки —

Шубёнка его и треух,

И весь он — веснушки да цыпки —

Такой замечательный друг!

И вот уже мячик в кармане,

Резное весёлко в руке,

За скотным двором, на поляне,

Нам тесно, как льдинкам в реке.

А дни всё длиннее и краше!

Поют, заливаясь, скворцы,

И мельница крыльями машет,

И звонко стучат кузнецы.

И хочется бегать и прыгать,

И хочется всюду успеть,

Ногами от радости дрыгать,

От счастья смеяться и петь!...

Обложной дождь

Пришёл за шумною весной

Негромкий дождик обложной.

Лопочут, возятся, стучат

Старательные капли.

На ветках зяблики молчат,

Нахохлились, озябли.

Сердито ёж чихает,

А дождь не утихает,

Колдует, ласково шурша,

Среди листвы вертлявой.

За каплей капля — не спеша —

Проник в кусты и травы.

Не обошёл глуши лесной,

Завалов бурелома —

Всё вымыл дождик обложной

Без молний и без грома.

Лесной скрипач

Подкралась я на цыпочках

К весеннему ручью —

Играет он на скрипочке

Песенку свою.

Выводит тонко-тоненько

Невидимым смычком,

Танцует вальс соломинка

С берёзовым сучком.

На листик — лакированный

Сверкающий паркет —

Жучок — плясун рискованный

Ступил за мухой вслед.

На быстрине, под мостиком,

Они пустились в пляс.

Зорянка вертит хвостиком

И с них не сводит глаз.

И я стою на цыпочках,

Вполголоса пою...

Весной такая скрипочка

Подарена ручью!

Лето

Лето, лето, сказочное лето!

От чудес кружится голова…

Вот в кольчугах радужного цвета

Из реки выходят острова!

В чешуе, в мерцании ракушек,

С непокрытой гривой тальников,

Из дворов прибрежных деревушек

Молча в плен уводят рыбаков…

На пески, затянутые тиной,

К мелководьям, острым, как мечи,

То косяк опустится гусиный,

То, горланя, свалятся грачи.

Лето, лето…

С песней недопетой

Ждёт дождя горячая трава.

Вместе с солнцем, в мареве рассвета,

Из реки выходят острова!

Июнь

Сеют гречу, скворцы вылетают

Из высоких насиженных гнёзд,

Золотистые мушки витают

Над травой, набирающей рост.

Холодеют бутоны ромашек,

В небе тучи плывут налегке,

И мальчишки бегут без рубашек

К ослепительно синей реке...

* * *

Мчится в солнечной ракете

Время ливней. Время гроз!..

Не сравним ни с чем на свете

Летний шум родных берёз!

В нём и радость, и тревога,

И щемящая печаль…

И лежит за ним дорога

В нескончаемую даль!..

Летняя песенка

Опять смеется лето

В открытое окно,

И солнышка, и света

Полным, полным-полно!

Опять трусы и майки

Лежат на берегу,

И нежатся лужайки

В ромашковом снегу!

Летний полдень

Тишина в саду и в доме,

Спит телёнок у плетня.

Возле погреба в соломе

Воробьиная возня.

За оградой

Пыльной полог

Прогибают ветерки,

Воздух мягкий,

Словно щёлок,

Наплывает от реки...

Август

Снова роща на склоне увала

Задрожала на свежем ветру.

Потускнела и блеск потеряла

Костяника в сосновом бору.

Льётся речка в ленивое устье

Между трав золотых от стрекоз,

И осенним предчувствием грусти

Наполняется шорох берёз...

Журавкин праздник

Расцвели с зарей купавки,

Разрумянилась вода

Нынче праздник у журавки —

Первый вылет из гнезда!..

* * *

Первый лист с рябины сдуло

Для осеннего ковра.

Первым холодом дохнуло

От речного серебра.

Паучка на паутине

К первым страхам понесло.

И туманчиком в низине

Первый стог заволокло.

Сентябрь

По алым перьям снегиря

Течёт прохлада сентября.

В сухом бору дремота сосен,

Покоем веет от полей...

На юг уходит наша осень,

Держась за нитку

Журавлей.

Осенние листья

Чтоб их не сожгли,

Не собрали в мешки,

Спешат они к лужам,

Задрав черешки!

Ночлег

Октябрь!..

Деревья ожидают снега,

Разливы рек притихли взаперти...

Себе стожок я выбрал для ночлега

Там, где застала ночь меня в пути.

Как светляки на дремлющем болоте,

Дрожали звёзды в чёрной вышине;

Земля, продрогшая в своём ночном полёте,

Во сне прижалась ласково ко мне.

А я, накрыв сухой соломой ноги

И подложив под голову ружьё,

Согрелся сам и вскоре понемногу

Согрел собой огромную — её...

Текла заря в разрывы туч свинцовых,

На целый день, на много-много лет

Земля мне солнце подарила снова,

Из ночи тёмной

Вынесла в рассвет!

Осень

Осень, осень…

Солнце

В тучах отсырело —

Даже в полдень светит

Тускло и несмело.

Из холодной рощи

В поле, на тропинку,

Выдуло зайчонка —

Первую снежинку.

* * *

Сверху — летние, снизу — осенние

Проплывают на юг облака.

По утрам замедляет течение

Ослеплённая солнцем река.

Старым сеном и свежими плахами

Над поленницей дышит навес,

И чужими залётными птахами

Наполняется сумрачный лес.

Предзимье

И осень прошла,

И зима не идёт.

То стужа нагрянет,

То с крыш потечёт.

— Морока! —

Стрекочет сорока

В саду

После каждого скока.

Родина

Окажись я в южной стороне —

Пусть ничто другое мне не снится —

Только б слышать пение синицы

На седой заснеженной сосне,

Только б видеть дымные столбы,

Всю во льду — хрустальную — плотину,

С ягодами хрупкую рябину

Под окном бревенчатой избы…

В родном краю

Перелески да снега

Белые до боли,

Тёмно-синяя тайга

Окаймляет поле.

Деревенька вдалеке

В опояске тына,

Скотный двор в березняке,

На реке плотина.

Стрекотание сорок,

У крыльца — солома,

И отеческий порог

Старенького дома.

* * *

И кроткие эти рябины

С узорным и тонким листом,

И солнечный блеск паутины,

И копны на поле пустом,

И рощица, полная дрожи,

У самой воды Иртыша —

Всё с детства знакомо, и всё же

Сдержаться не может душа…

* * *

В лесу — сорочьи сизые хвосты,

В пустых полях — янтарная солома,

Сырой земли тяжёлые пласты...

Как это всё давным-давно знакомо!

И этот бор на берегу реки,

И тот загон с крапивой и бурьяном —

Ну что мне в них? И чем берёт в тиски

Вон тот овражек, застланный туманом?

Но я иду сюда — в который раз! —

И сладко мне, и радостно, и грустно...

И пусть себе для посторонних глаз

Здесь всё кругом и холодно, и пусто!

* * *

Нет ничего прекраснее зари.

Её багряно-алое свеченье

Неторопливо гасит фонари

И сад приводит в трепет и движенье.

Встаёт заря. Идёт издалека,

Уже стрижи купаются в лазури,

И нежатся на небе облака,

Вчера под крыши загнанные бурей.

* * *

Предутренняя тихая пора,

Ни солнца, ни луны на небосклоне,

Холодных звёзд ленивая игра,

Как блеск алмазов на высоком троне.

Но вот зарозовели облака,

В тяжёлой ржи притихли коростели,

Среди лугов разъяснилась река

И лебеди над озером взлетели...

* * *

Сиреневый, розовый, синий

Над озером цвет облаков.

А сколько в них трепетных линий,

Глубоких, до звезд, тайников!

Как холодом веет оттуда!

И тайной чудесной!.. И вот,

Как тихое-тихое чудо,

Сквозь облачко месяц встает.

* * *

Скучаю я по северным цветам,

По кедрам, по нехоженым полянам,

По молчаливым ягодным местам

С черёмуховым солнечным бураном.

Какое здесь повсюду торжество

И тишины, и праздничного шума!

Какое вековечное родство

Во всём, во всём

Моя находит дума!..

О деревьях и растениях

Что на что похоже

Стоит берёзка, зелена,

Как вешний день, шумит она.

А вот сосна. Её кора

Красна, как летняя пора.

А это ива, ива, ива,

Как ночь осенняя, плаксива.

А вот ядрёный, свежий пень

Короткий, словно

Зимний день.

Кедр

На вырубке, в таёжном мелколесье,

Открыто недоступный топору,

Могучий кедр, качаясь в поднебесье,

Смолистой хвоей свищет на ветру.

В рубцах-надрубах, в трещинах замшелых,

В броню коры тяжёлую одет,

Среди берёз и ёлок обгорелых

Зовёт друзей, которых больше нет…

Сосна

Над жёлтой осыпью обрыва

Склонилась старая сосна,

Корнями голыми пугливо

Поводит по ветру она.

На них, едва заря проглянет

И лося выведет к воде,

Как на руках у старой няни,

Щебечет пеночка в гнезде.

Дуб

Засохший дуб среди зелёных ёлок.

Он, словно отлитый из чугуна,

Угрюмо-чёрен. Между веток голых

Тяжёлая гнездится тишина.

Но в сердцевине, под корой корявой, —

Лишь только ухо к дубу приложи —

Ещё грохочут грозы величаво

И над листвой проносятся стрижи...

Ёлка

В шубу старую одета,

В паутине до бровей,

Окунула ёлка в лето

Только кончики ветвей.

Клён

На клёне мартовский куржак

Сверкает перламутром, —

Как будто клён надел пиджак

Сегодня ранним утром.

На белом ворсе куржака —

Малиновая птичка,

Как будто лацкан пиджака

Украсила гвоздичка.

Нарядом праздничным смущён,

Стоит, не шелохнётся клён.

Сирень

Отцвела, побурела сирень,

И о ней до весны позабыли...

Лопухи атакуют плетень,

Свесив крылья, седые от пыли.

Солнце яростно жжёт с высоты,

Люди ищут прохлады и тени.

С горя в трубку свернулись листы

У недавно цветущей сирени.

Ива на острове

Осенний закат торопливый

Увёл облака на покой.

О чём ты задумалась, ива,

Одна над широкой рекой?

Торопятся волны на север,

На юг собрались журавли,

Скосили на острове клевер

И, в лодки свалив, увезли…

В листве золотят паутину

Холодного солнца лучи,

И, крылья закинув за спину,

По острову ходят грачи.

Тополёк-парашютист

— До свиданья, листва, и покой, и уют,

И надёжная крыша от гроз! —

По зелёной подвеске скользнув, парашют

Тополиное семя унёс.

— Пусть минует тебя неудача-напасть! —

Зашумело в горячей листве:

— Поднимись в синеву, чтоб на землю упасть,

Чтоб годами шуметь в синеве!

Ранетки

Нет слаще сибирских ранеток,

Когда их морозцы побьют!

Мальчишки срывают их с веток,

Щеглы и синицы клюют.

С кислинкой, янтарного цвета,

Висят они, встретив пургу,

Горячими каплями лета

Горят на весёлом снегу!

Полынь

Полынь ютится у заборов,

На крышах бань и погребов,

Цветёт на склонах косогоров,

В канавах, около столбов.

В траве, копытами примятой,

Стоит она, и только тронь —

Волшебный запах горьковатый

С поклоном сронит на ладонь.

Степной ковыль

Плывёт, в траве теряя силу,

Отарой поднятая пыль.

В степи забытую могилу

Хранит обветренный ковыль.

В своём зашорканном наряде,

Дождём исхлёстанный в грозу,

Несёт ковыль к пустой ограде

Сухую длинную слезу.

Одуванчик

Отчего прохладно стало

Одуванчику в бору?

Оттого, что прошлой ночью

Облысел он на ветру!

Ромашка

На ромашку, как на балерину,

Издали любуется лесок.

У неё на лепестки накинут

Паутинки лёгкий волосок.

Ветер листья гонит по дорожке,

Вянут травы Осень настаёт.

Лишь ромашка на упругой ножке

Кружится, танцует и цветёт!

Ромашка

Ночь — на стужу, полдень — на жару.

Грустно и уныло, как в неволе,

Клонится ромашка по ветру,

Жалобно поблёскивает в поле.

На неё одну за все цветы,

Что в траве под косами завяли,

С тихой журавлиной высоты

Пролились осенние печали...

Осенние цветы

Последние осенние цветы

Полны прощальной тихой красоты.

Они уже не клонятся смущённо,

Не стелются под ветром над травой,

А, вздрагивая, смотрят отрешённо

На пёстрый луг, засыпанный листвой.

Ни запаха и ни былого цвета

Уже в них нет... Их волшебство в другом:

Смотрю на них — и наступает лето,

И благодать... Хотя разор — кругом!..

Лесная сказка

Я утонул в душистых травах…

Раскинув руки, в тишине,

Среди жуков, среди козявок

Лежу на сумеречном дне.

Пыльцой медовой запорошен,

Сердито пчёлами отпет,

Сквозь отцветающий горошек

Лежу, гляжу на белый свет…

В моих ногах терновый кустик

Шуршит, отряхивая зной,

И облака недавней грусти

Плывут, играя, надо мной…

Потом я выйду на поляну,

Шмеля уснувшего стряхну,

И если снова жить устану,

Вернусь и в травах утону…

Утро

Пролилась на перышки синице

Зябкая ночная синева…

Из лощины вытекла лисица,

Забрались в зарю тетерева.

Над гнездом приподняла сорока

Хвост, как ручку от сковороды.

В темноте, на дно травы глубокой,

Ухнули лосиные следы.

Задрожал осинник хлопотливый,

Вышли козы, ягель теребя…

И синица гордой и счастливой

На вершине чувствует себя.

Синий час

Синие тучи плывут чередой,

Синие скалы блестят над водой.

Синяя, в сумерках сонных, тайга

Глухо шумит, заслонив берега.

Синими кажутся рыбы на дне,

Синие птицы снуют в тишине.

Тучка

Лежит на небе туча,

Вздыхает и ворчит,

А маленькая тучка

Копытцами стучит.

По луже, по дорожке,

По зонтику груздя

Стучит, как оленёнок,

Копытцами дождя!

Волшебный посошок

Летит неторопливо

Задумчивый снежок,

Лежит в дупле у ивы

Волшебный посошок.

Ударишь им по ветке —

Кукушка запоёт,

И солнечная сетка

На землю упадёт.

Заснеженной ложбинкой

Пройдёшься с посошком —

И потечёт тропинка

Весенним ручейком.

Весёлая морошка

Потянется к теплу...

Но не легка дорожка

К заветному дуплу.

На сотни километров —

Дремучая тайга,

Нахмуренные кедры,

Глубокие снега.

Овраги, буераки,

Завьюженные пни,

В морозном полумраке

Звериные огни...

Летит неторопливо

Задумчивый снежок,

Лежит в дупле у ивы

Волшебный посошок.

На радуге

Не во сне, а наяву — что же здесь такого?

Я на радуге живу, в домике лиловом.

Выбегаю поутру в бежевых сапожках,

Ем в сиреневом бору алую морошку.

С листьев падает роса в темно-синей чаще,

Филин желтые глаза на меня таращит.

Там, где свищут соловьи в закоулках бора,

Пробираются ручьи к розовым озерам,

Машет белка за кустом фиолетовым хвостом,

Белорыбицы плывут под вишневый мостик…

Я на радуге живу, приходите в гости!

Тропинка

Соскользнула с насыпи тропинка

И, у светофора за спиной,

По лесам, пригоркам и ложбинкам

Вьётся в травах порванной струной.

У крыльца, у твоего порога,

За оградой в поле и в степи,

Ты услышишь, как поёт дорога,

Только на тропинку наступи.

Кладовая ветра

Чего ни натаскано в старый овраг!

Хранится в овраге ночной полумрак,

Тугие серёжки — подарок берёзы,

Цветы иван-чая, кукушкины слезы,

Зелёные, жёлтые бусы дождя,

Перо куропатки на шляпе груздя.

Сюда, как на дно сундука, спозаранок

Накиданы ветром холстины тумана,

В ручье, на голубеньком ситце волны,

Мерцает старинная брошка Луны...

На берегу

На берегу,

В лесном просторе,

Рябин багряные огни.

Грачиный гам на косогоре,

К реке бегущие плетни.

Буйков берёзовые бусы,

Прибрежных зарослей покой,

И у откоса мальчик русый,

Из лодки машущий рукой.

Туман

Ни бакенов, ни плёса не видать,

Опять в тумане-трауре природа...

Река скорбит, как ласковая мать,

О всех разбитых в бурю пароходах.

На палубе пустынно и темно,

Гудят гудки тревожно и уныло...

И вот — рассвет!

Тумана полотно

Заколыхалось, сдвинулось, поплыло!

Туман ушёл в беспечную тайгу,

Ликует небо ярко-голубое...

А на сыром песчаном берегу

Белеет прядь

Усталого прибоя.

Утро на реке

Хорошо здесь утром рано!

В предрассветной тишине

Грузам кланяются краны,

Чуть качаясь на волне.

Над водой кружатся птицы,

Просыпаются гудки.

Пахнет рыбой и пшеницей,

Пахнет лесом от реки.

Волна

Полна осенней грусти

Зелёная волна.

Колышет жёлтый кустик

На отмели она.

Купальщиков не стало,

Не видно рыбаков,

Лишь катерок усталый

Мелькнёт и был таков!

И снятся ей, зелёной,

Ребячьи голоса,

И песни плотогонов,

И в солнце паруса...

Безымянная речка

На речке-невеличке

Мне весело всегда.

Течёт, течёт водичка,

Сверкает, как слюда.

Звенит струёй студёной.

В овражке под горой,

В густой траве зелёной

Укрылась с головой...

Пускай мала речонка,

Но у неё дела:

Она для пастушонка

Прохладу принесла,

Синицу искупала,

На влажном берегу

Немного поиграла

С ромашкой на бегу.

А в жарком поле дальнем,

Откинув ржавый лист,

Её воды хрустальной

Напился тракторист.

Речушка вьёт колечки,

На камушках дрожит...

Она в большую речку

За именем бежит!

Вечером

Я лежу на лужайке

И в небо гляжу,

В табуне облаков

Я коня нахожу.

В чёрном ворохе туч,

На сердитом ветру,

Вместе с буркой

Я молнию-шашку беру.

И уже страшновато

И радостно мне

Мчаться в красный закат

На лихом скакуне!

Облачко

Белое облачко в небе высоком,

В небе широком, холодно-пустом,

Трётся о красное солнышко боком,

Весело машет пушистым хвостом,

Дождичком брызжет над сумрачной нивой,

К речке спешит, излучая тепло...

Белое облачко с розовой гривой,

Уж не из детства ль тебя принесло?

Облака

Лежу в траве и в тысячу свистков

Мне на ухо насвистывает ветер

О непослушной стае облаков,

Которых нет беспечнее на свете.

— Гоню их к югу, — жалуется он, —

Над речками, чтоб набирались влаги.

Одни считают галок и ворон,

Другие ловко прячутся в овраге.

Такой, скажу я, баловной народ!..

И грустно мне, и смех меня берёт!

Перед сном

Ну и шуба —

Мягче пуха!

В изголовье —

Край полы.

Кот мурлычет

Прямо в ухо,

Кот мурлычет,

Кот мурлы…

Сон

Спит медведь, мышей пугая храпом,

Толстый и седой от куржака.

Тянет замусоленную лапу

Цепкой горстью губ и языка.

Тянет и причмокивает: «Вкусно!»

Падает ленивая роса,

Вызрела до сахарного хруста

Полоса молочного овса.

Спит луна в предутреннем тумане,

Спят в селе ночные сторожа;

Лишь ручей по ягодной поляне

Катится, на камушках дрожа…

А над всем над этим, за туманом,

За стеной зелёною тайги —

Звон берёз, шуршание бурана,

Волчье завывание пурги.

Домой!

У меня сегодня ноги

Веселей одна другой!

И бегу я по дороге,

Как лошадка под дугой.

С проводов слетают птицы,

Кувыркаясь на ветру,

В новых санках из больницы

Я везу свою сестру.

Мимо школы, мимо клуба —

Знай свистит моя лоза!

И сияют из-под шубы

Родничковые глаза...

Над калиткой с грудкой сизой

Нас приветствует скворец,

И срывается с карниза

Самый сладкий леденец!

На даче

Приехал я на дачу,

Живу среди берёз.

Хочу — сижу рыбачу,

Хочу — ловлю стрекоз.

На солнечной опушке,

В ладонях гамака,

Сочувствую кукушке,

Смотрю на облака.

Другим — учить уроки,

А я в березняке

Под болтовню сороки

Качаюсь в гамаке!

Дождливый вечер

В дверях — ненастья серая доска:

Ни выглянуть, ни выйти за ворота…

В сыром саду зелёная тоска,

А в комнатах — дремота и зевота.

Брожу по дому, словно домовой,

Гоняю мух, в шкафу лижу варенье;

Пытаюсь сочинить стихотворенье,

Слегка «поникнув гордой головой»

Сижу, уставясь в дырочку в полу,

Но рифма — как сорока на колу…

И снова я брожу как заводной;

Как тень моя, со мной моя зевота.

В дверях всё тот же дождик обложной,

Ни выглянуть, ни выйти за ворота!

Находка

Я бежал вприпрыжку

Следом за волной

И на дне увидел

Камешек цветной.

В солнечных веснушках,

В красном пояске,

Он сиял, искрился

На речном песке.

От такой находки

Глаз не отвести!

Что же вдруг случилось

С камешком в пути?

На ветру горячем

Камешек потух

И, мелькнув на солнце,

С кручи в реку — плюх!..

В таёжной деревне

Древняя таёжная деревня,

На воротах кружево резьбы.

Возле школы хороводят кедры,

Распушив белёсые чубы.

Снегири — летающие маки

Полыхают, инеем пыля.

На снегу пушистые собаки

Спят, во сне бровями шевеля.

К трубам дым безветрием приколот...

Тишина...

И вдруг, сорвавшись с ног,

Хлопнув дверью, вылетел из школы,

Как снежок рассыпчатый, звонок!

Ожили калитки и сугробы;

Рядом с полушубком малыша

В пасти у собаки большелобой

Едет ранец, лямками шурша.

Ждут мальчишку пироги с грибами,

Санки и крутые берега...

Машут кедры важные чубами,

И на них любуется тайга.

Собаки

Ко мне ласкаются собаки.

Завидев школу впереди,

Мне подают хвостами знаки:

«Контрольной пахнет! Не ходи!

Вот то ли дело — за рекой!..»

И я на всё махнул рукой.

Я разделил горбушку хлеба,

Раздал остатки колбасы...

Ещё в лугах я нынче не был, —

За мною, преданные псы!

Но каждый пёс, вильнув хвостом,

Исчез за первым же кустом.

Карасик

Жил в озерке

Золотистый карасик.

Ласково звали

Kарасика — Васик.

Плавал карасик,

Искал червяков,

Сдёргивал мушек

С ребячьих крючков.

И, пробираясь

На щучьи пески,

Ловко с мальками

Играл в пузырьки.

Чаек дразнил он

На зорьке огнистой,

Спать заходил

В камышок негустой,

Пока не узнал он,

Что он — золотистый,

Пока не подумал,

Что он — золотой.

— Васик! —

Зовут его ёршики. —

Васик!

Может быть, с нами

Поплаваешь часик?

— Нет! — отвечал он. —

Никак не могу!

Я — золотой,

Я себя берегу! —

В тине зелёной,

В осоке и ряске

Стали тускнеть

У карасика глазки…

— Васик! — печалятся отмели.

Васик!.. —

…Жил в озерке

Золотистый карасик…

Туман в рюкзаке

Утром в лес

Пришёл ОБМАН,

В рюкзаке принёс ТУМАН,

А на дне карманчиков —

Маленьких Туманчиков.

Развязал ОБМАН рюкзак

И сказал ТУМАНУ:

— Чтобы было всё не так!

Чтоб не без обману! —

Дал щелчка Туманчикам —

Маленьким обманщикам.

И пошла в лесу потеха!

Как слепое, бродит эхо.

Кто и что — не разберёшь:

Ёж на рябчика похож.

Лось — на дерево носатое,

Ель — на чудище крылатое.

Не возьмёт зайчиха в толк:

Кто там — заяц или волк?

Забрела лиса в овраг,

А в овраге всё не так:

Всё какое-то такое —

Не похоже на такое.

Не найдут в лесу бобры

Ни запруды, ни норы.

Вот, готовый зареветь,

Влез на дерево медведь:

Ни дороги, ни берлоги,

Только сосны — носороги!

Забежал в нору лисёнок,

А в норе сидит мышонок!

В страхе белка из дупла

Еле ноги унесла!

У кукушки, у совы —

Ни хвоста, ни головы.

Приглядишься — у кукушки

Рысьи ушки на макушке.

Снова глянешь — ни листвы,

Ни кукушки, ни совы…

Улыбается ОБМАН:

— Молодец, старик ТУМАН!

Молодцы, Туманчики —

Юные обманщики!

А теперь пора в рюкзак!

Ну, конечно, не за так —

Обижать не стану:

Дам на пышки,

Дам на чай,

Поработал — получай

Каждый по обману!

Игнатовы страхи

Чернеет на взгорье деревня Мурашки,

Здесь шляпы не носят, а только фуражки.

Спокойно в Мурашках Игнат проживал,

И надо ж — сосед на охоту позвал!

Идут они лесом, минуют болота,

Устали, промокли — на то и охота! —

Голодные, злые идут и идут,

Но крупного зверя никак не найдут.

В лесу, что ни шаг, становилось темней,

Мерцали замшелые бороды пней,

И начал Игнат спотыкаться,

И молча вокруг озираться…

Когда ж их бродячий медведь повстречал,

Полнеба закрыв, засопел, зарычал —

Скуля и ругая таёжную ночь,

Игнат, перепуганный,

Бросился прочь.

Бежал он, а сосны шумели,

Да выстрелы сзади гремели…

Наутро зовут его снова в тайгу,

А он говорит:

— Заболел, не могу!

Однажды собрался Игнат на покос,

В кошёлке еды на неделю понёс.

Идёт он, высокий — всему голова! —

Находит поляну — по пояс трава.

Игнат, не спеша, рукава засучил

И только литовку отбил-наточил,

Как вдруг оробел на поляне лесной —

Залаял щенок у него за спиной…

Не смея рукой шевельнуть на ходу,

Он шёл по траве, как по тонкому льду.

Потом, очутясь на дороге,

Помчался Игнат длинноногий!

Зимой у Игната корова

Погибла без сена и крова.

В селе рысаки бубенцами звенят,

На улицу в праздники вышел Игнат.

Висит на плече у Игната гармонь,

Растянет меха — полыхает огонь!

Встряхнулся Игнат, заиграл и запел

И слышит: снежок за спиной заскрипел

Так вкрадчиво, так осторожно,

Что стало Игнату тревожно —

Обвисла гармошка, и голос упал…

— Всё! — шепчет Игнат. —

Доигрался, пропал! —

Порвал он штаны о высокий забор

И за ворота — ни шагу с тех пор!

Недавно забрёл я в деревню Мурашки,

Где шляпы не в моде, а только фуражки.

Увидел я смелый весёлый народ,

Взглянул на Игната сквозь щёлку ворот.

Навек мне запомнилась эта картина:

Сидит здоровенный, обросший детина,

Сидит на крыльце у себя во дворе,

Привязанный к дому,

Как пёс к конуре!

Спор

   Юрию Гагарину

Мальчишка лезет на берёзу,

Влезая в чёрную грозу.

Мальчишка лезет на берёзу

Молчат товарищи внизу.

Вершину встряхивают взрывы

Теплом заряженной листвы,

Дождя холодного порывы

Срывают кепку с головы...

Мальчишка лезет на берёзу,

Сощурив синие глаза,

И на него старухой с возу

Ворчит угрюмая гроза.

Трубач

Наш дом пятиэтажный

Играет на трубе —

Отважные сосульки

Повисли на губе.

С утра до поздней ночи

Потоками воды

Гремит он что есть мочи,

Трубит на все лады!

Всё в доме есть...

Всё в доме есть — и что поесть,

И свет, и газ, и ванная...

Но где-то есть, но где-то есть

Земля обетованная!

На той земле, на той земле,

В глухом краю нехоженом,

Спят не в кровати — на седле,

Под голову подложенном.

Там рано утром, на заре,

Всё в радостном движении —

Огонь в костре, уха в ведре,

И дружный смех, и пение,

И лепет ивы над рекой,

И звон ручья стеклянного...

До той земли подать рукой,

Но свет, но газ, но ванная!..

Перед рассветом

Что вы долго спите, люди?

Посмотрите за окно:

В чистом небе, как на блюде,

Спелых звёздочек полно.

И луна стоит такая,

Освещая небосвод,

Что, из леса вытекая,

Речка искрится, как мёд...

* * *

Утром весенним, искрясь и звеня,

Молния радости будит меня.

Прочь одеяло! Встаю, изумлённый

Пением птицы на ветке зелёной,

Тучками в небе, весёлой рекой,

Рощей, с утра потерявшей покой.

В солнечном блеске весеннего дня

Столько чудес ожидает меня!

* * *

Никак не усну, хоть за окнами ночь.

И дождик весенний решил мне помочь:

Прошёлся по крыше, помедлил немножко —

И вот за окошками свесились ножки

серебряных туфельках, в синих чулках,

По стёклам скользнули, скользнули, и — ах!

Зашлёпал мой дождик по листьям берёзы …

— Уж ты извини, — зашептал он сквозь слёзы. —

Сейчас я тебя убаюкаю, друг!

… И в комнату солнце нагрянуло вдруг!

Утро поэта.

Ещё играет где-то

Со звёздами рассвет,

А в комнате поэта

Горит счастливый свет.

Взволнованно словечки

Друг друга тормошат,

И к речке человечки

В сандаликах спешат.

Выходят на дорожку

Рогатые жучки,

Садятся на ладошку

Ночные мотыльки,

И щедро сыплет лето

Черемуховый цвет…

Горит в окне поэта

Счастливый

Тихий свет.

Без мамы

   Памяти моей матери Арины Трифоновны

Стала уже солнечная рама,

Лавки выше, а углы острей.

Без тебя, заботливая мама,

Сразу стало близко до дверей...

Самолёт сверкал под облаками,

Жаворонок падал с высоты,

И твоими смуглыми руками

Пахли придорожные цветы.

Шёл к реке я в тёмную низину

На чужие, дымные костры.

Ветер дул мне то в лицо, то в спину,

Гнал меня из детства до поры.

Загонял в незапертые сени,

В погреба — за кринкой молока,

В пароходных трюмах на колени

Становил под тяжестью мешка.

Ветер, ветер!..

Выбитые рамы,

Потолки в махорочном дыму...

Оказаться на земле без мамы

Я не пожелаю

Никому.

Дума

Убегу из дома наудачу

К рыбакам, к охотникам в тайгу!

Убегу и даже не заплачу...

А заплачу — тоже убегу!

Убегу от маминого крика,

От её усталого лица,

От сестры, с её причёской дикой,

Убегу от пьяного отца.

Убегу от ласковых соседей,

От старух слезливых — навсегда

Убегу в тайгу стрелять медведей,

На озёрах ставить невода!

Буду жить в палатке на приволье,

Зимней ночью мёрзнуть у костра,

Буду сыт я чёрствым хлебом с солью,

Воду пить из чёрного ведра.

А потом, огромный, бородатый,

Я ружьё поставлю у крыльца,

И отец с улыбкой виноватой

Расцелует сына-беглеца.

Из детства

Сквозь ближний лес я вижу дальний лес,

А сквозь него — избушку и дорогу,

Вот показались баня и навес,

Вот — огород, в снегу — тропинка к стогу.

Я вижу сквозь оконное стекло

Кровать и стол под скатертью крахмальной,

Мне хорошо — уютно и тепло, —

И снова в радость путь мой дальний-дальний...

Память детства

За окошком — лик луны

В красных отсветах войны,

Занесённые порошей

Рёбра нашей городьбы

И с тяжёлой, грозной ношей

Телеграфные столбы…

О картошке военной поры

Если хлеба нет ни крошки —

Лишь похлёбка с лебедой, —

Сколько можно съесть картошки

Самой первой, молодой,

В ярых углях испечённой

Под ленивым таганком,

С маху крупно посолённой,

Чуть окутанной парком?

Не нужны ножи и ложки,

Поварёшки не нужны!

И ладошки от картошки

Докрасна раскалены!..

Пельмени

Ветер крышей громыхает,

Воет жалобно в трубе...

А в печи огонь порхает —

Хорошо у нас в избе!

У меня в муке колени,

У сестрёнки в тесте нос —

Дружно лепим мы пельмени

И выносим на мороз.

Друг от друга по секрету

И от бабушки тайком

То кладём в пельмень монету,

То начиним угольком.

Взглянет бабушка лукаво

Сквозь колёсики-очки

И вздохнёт: «И то забава.

Эх вы, птички-кулички!..»

...Воет ветер сиротливо,

И шепчу я в поздний час:

— Попадись, пельмень счастливый,

Завтра каждому из нас!..

Вечный огонь

Иду я в сквер мемориальный

По плитам, гладким, как стекло.

От звуков музыки печальной

на сердце грустно и светло.

Молчат чугунные знамена,

Мерцает мрамор и гранит,

И зелень тихого газона

Росу полночную хранит.

Не птица огненная машет

Своим задумчивым крылом —

Горит огонь в латунной чаше —

Живая память о былом.

В тени деревьев, в центре сквера,

Горит, как солнце, в облаках,

И два подростка-пионера

Стоят с оружием в руках.

Здесь похоронены останки

И генерала, и бойца,

Здесь в тишине грохочут танки,

И память жжет больней свинца.

Мой юный друг нетерпеливый,

Читатель этих строгих строк!

Ты и свободный, и счастливый

Переступаешь свой порог.

Все для тебя легко и просто:

Вокруг просторно и светло,

Ты сыт, обут, одет по росту,

Но всё иначе быть могло.

Когда от утренней прохлады

Проснулись первые цветы —

Вползали на небо армады,

Несли фашистские кресты.

Качались сомкнутые каски,

И котелки стучали в лад,

И бил, лоснящийся от смазки,

В детей и в женщин автомат.

Гремели танковые траки,

Горели сёла и хлеба,

И робкой звёздочкой во мраке

Была, мой друг, твоя судьба.

Она порой едва мерцала,

Была порою так слаба,

Что в дымном небе угасала,

И стать могла судьбой раба.

Раба без имени и рода,

Без права думать и мечтать,

Без права «Родина, Свобода,

Россия» — с гордостью сказать.

Неволя, чёрная неволя!

Чужие флаги на ветру,

Чужие жаворонки в поле

И земляничины в бору.

Ни слова русского, ни буквы

Сказать не смей и не умей! —

Умей с утра напарить брюквы

Для сытых бюргерских свиней.

Не смей снимать свои колодки,

С улыбкой кланяться умей

И закрывать лицо от плётки

Не смей, не смей,

Не смей, не смей!

Но те, что в землю полегли,

Твою судьбу уберегли.

Они горели в самолётах,

В окопах мёрзли и в снегу,

В морях тонули и в болотах

И смертью смерть несли врагу.

Вот с окровавленной повязкой,

Швырнув на землю автомат,

Встаёт солдат с тяжёлой связкой

Противотанковых гранат.

Под кёнигсбергским небом серым

В порыве яростном встаёт,

Навстречу тиграм и пантерам

Сквозь смерть в бессмертие идёт,

Сказав живым: «Назад ни шага!»

И был смертелен каждый шаг,

Пока над панцирем рейхстага

Не вспыхнул наш

Советский флаг!

Скворцы, над сквером пролетая,

Спешат в поля, навстречу дню.

С цветами женщина седая

Подходит к Вечному огню.

С её плечей, худых и старых,

Спадает траурная шаль,

В сухих глазах её усталых —

Надежда, гордость и печаль.

Она идёт к могиле сына

С цветком единственным в руке.

Он пал в бою у стен Берлина

Со струйкой крови на виске,

С пустой катушкой телефонной,

С кирпичной пылью на плечах,

С пилоткой потной под погоном

И словом «мама!» на устах.

А день всё радостей и краше,

Всё выше в небе облака,

И вырывается из чаши

Огонь, зажжённый на века.

Детство

Вере Белозёровой

Девочка с венком на голове

Посреди сияющего лета...

Сколько ягод в спутанной траве,

И цветов, и солнечного света!

За рекой пылят грузовики,

В синем небе тают самолёты,

Заползают медные жуки

На её резиновые боты.

Две косички радостно торчат,

По щекам рассыпаны веснушки...

— Верка, Верка! — девочке кричат

Из лесу весёлые подружки...

Анютина минута

У пионерки Ленцовой Анюты

Вот уже год не хватает минуты

Сделать зарядку,

Заправить кровать,

Зубы почистить,

Пирог разжевать,

В дырки просунуть

Упрямый шнурок,

Прыгнуть в автобус,

Успеть на урок.

Больно смотреть на мученья Анюты,

Нет ли, товарищи, лишней минуты?

Васин век

Говорили Васе

Бабушка и дед:

— У тебя в запасе

Много, много лет!

Балуйся печеньем,

Глазки ублажай

И себя ученьем

Не перегружай! —

У тебя в запасе...

...Чья там у окна

В табаке и квасе

Борода видна?

* * *

Звонкое утро

Нам дарят будильники,

А получают от нас

Подзатыльники!

* * *

Сыну

Мчится в солнечной ракете

Время ливней, время гроз...

Не сравним ни с чем на свете

Летний шум родных берёз!

В нём и радость, и тревога,

И щемящая печаль...

И лежит за ним дорога

В нескончаемую даль!..

Солнечные часы

Нет проще солнечных часов,

Доступней и точней.

Ты их найдёшь в глуши лесов,

В горах, среди степей,

В саду, за речкой на песке

И на берёзовом пеньке.

Везде ты будешь при часах —

Сияло б солнце в небесах!

* * *

Окончен день. Но прожит он не зря.

Сижу, молчу, усталый, на ступеньке.

Мне вдалеке сквозь лес видна заря

И огоньки соседней деревеньки.

И там, в своей ограде, на крыльце,

Молчком, сквозь лес зарёй любуясь алой,

С простой и вечной думой на лице

Сидит такой же человек усталый.

* * *

Взошла луна. И свет её печальный

Всё оттенил на мраморном снегу:

И огород, и стог пирамидальный,

И ближний лес, и дальнюю тайгу.

Взошла луна... Дорога заискрилась,

Всё — до былинки — в поле проросло,

Всё проступило, всё вокруг открылось,

И в тень вошло, и тайну обрело.

Млечный Путь

После новогоднего бурана

Вызвездило так, что не заснуть...

Светлыми волокнами тумана

Стелется по небу Млечный Путь.

Над избой, над тихим палисадом

С клёнами, склонёнными к земле,

Над заречным яблоневым садом,

Над полями, скрытыми во мгле.

Надо всей деревней безмятежной,

От дорог, ревущих в стороне,

Млечный Путь — пустынный и безбрежный —

Стелется в небесной вышине.

Цветные голоса

Вот чудеса! Лишь зажмурю глаза —

Вижу, как в зеркале, все голоса!

Вижу я дворника голос усатый,

Шарканье ног и брюзжанье лопаты.

Вижу я серые крики ворон,

Жёлтый и красный

Трамвайный трезвон.

Вижу на лестнице скрип деревянный,

Голос сестрёнки, с мороза румяный;

Вот он растаял за шторой в окне,

Сбросив сосульку

За шиворот мне.

Сказки

Лесной Плакунчик

Шла по лесу Лена,

Споткнулась, упала

И к деду Плакунчику

В гости попала.

Приветливо дверью

Скрипела избушка,

В углу на ушате

Дремала лягушка.

Струился за печкою

Голос сверчка

Из щёлки сухого полена.

На лавке

Седого как лунь старичка

Сквозь слёзы увидела Лена...

Плакунчик одёрнул

Цветной армячок,

Седую бородку

Зажал в кулачок

И с грустной улыбкой

Промолвил: — Идём!

Уж ежели плакать, то плакать вдвоём!

Уж я не обижу, уж я провожу —

Плакучую тропку тебе покажу...

И как это ты оступиться могла? —

Взглянул он на Лену с тревогой. —

Идём, если можешь! —

И Лена пошла,

Корзинку подняв у порога.

Лесная дорожка —

Грибы да морошка, —

В задумчивый ельник

Свернула дорожка.

Плакунчик по ней,

Не спеша, семенит,

Привычно пылит лапотками.

На шапке его

Колокольчик звенит —

Подснежник с тремя лепестками.

В лесу — тишина.

Только ели скрипят

Да белки на ветках судачат.

— Смотрите! —

В гнезде сорочата кричат. —

Зайчонок к Плакунчику скачет! —

Мелькнула, как мячик,

Комулька хвоста,

А вот и зайчонок —

Кувырк из куста!

— Плакунчик, Плакунчик,

Я лапки отбил,

Бежал из осинника в слякоть!

Мне ночью барсук

На усы наступил,

Мне больно

И хочется плакать! —

И Лена подумала:

«Я не одна!»,

Взглянув на зайчонка со вздохом.

— Поплачь с ним, Плакунчик! —

Сказала она. —

Совсем ему, бедному, плохо!

А я подожду,

На пеньке посижу,

Морошку на ниточку

Я нанижу. —

Плакунчик зайчонка

Погладил рукой,

К холодному носу

Прижался щекой

И только ладошкой

Провёл по глазам —

Запрыгали слёзы

У них по усам...

Проснулись в траве

Плясуны-комары,

Лягушки и жабы — в озёрах,

Запели в ручье

Молодые бобры,

Мышата откликнулись в норах:

— В роще, на опушке,

В поле и в ряму*

Плакать и смеяться

Плохо одному!.. —

Поплакал зайчонок,

Устало вздохнул

И, уши рогулькой,

Под ёлкой уснул.

Лесная дорожка —

Грибы да морошка, —

В медвежий малинник

Нырнула дорожка.

Лениво листву

Ветерок шевелит,

Скребётся в ней,

Словно мышонок...

В траве под кустом

Медвежонок скулит —

Объелся малины спросонок.

На ягоды смотрит,

А в рот не берёт,

Сердито глаза

Непослушные трёт.

И Лена вздохнула:

— Ведь я не одна! —

И тихо ступила в сторонку. —

Поплачь с ним, Плакунчик! —

Сказала она. —

Поплачь, помоги медвежонку!

А я подожду,

На пеньке посижу,

Морошку на ниточку

Я нанижу. —

Плакунчик пригладил

Седые усы,

Глотнул из фиалки

Медовой росы,

Зажмурясь, похныкал, похныкал

И вот —

Тряхнул бородёнкой

Да как заревёт...

Моргнул медвежонок

И тут же, молчком,

Слезу со слезинкой

Слизнул язычком.

Причмокнул губами,

Сопя и урча,

И радостно к маме

Задал стрекача!

Лесная дорожка —

Грибы да морошка, —

Неласковой, сумрачной

Стала дорожка.

Плакунчик по ней

Босиком семенит,

Шуршит за спиной лапотками.

Тревожно его колокольчик звенит

Подснежник с тремя лепестками...

Плакунчику грач

Закричал из гнезда

На склоне крутого овражка:

— Ну, где же ты ходишь?

Случилась беда,

Такая, что вымолвить тяжко!

Синичье дупло разорила куница,

Не выплачет горе —

Погибнет синица!

Ты должен помочь ей

Как можно скорей!

— Скорей! —

Зашумела дубрава.

— Скорей! —

Раздались голоса снегирей

И сверху, и слева, и справа.

Плакунчику путь

Показали клесты,

И он побежал, раздвигая кусты,

По кочкам, сухим и трухлявым,

По ямам, по сучьям и травам.

Бородку ему на плечо занесло,

Бежит он и видит

Пустое дупло...

И вот у Плакунчика

Сморщился нос,

Печально сомкнулись ресницы,

И брызнули частые бусины слез

На щёчки и грудку синицы...

А где-то в кустах

Прозвучало: — Чувить!

— Чувить! — перекликнулось в травах, —

Давайте поможем ей гнёздышко свить!

— Свить! Свить! —

Зашумела дубрава...

И Лена вздохнула:

— Чего же я жду?

Уж лучше одна

Потихоньку пойду. —

Пиликал кузнечик

Под шляпой груздя,

Кукушка вдали куковала.

И первая тёплая капля дождя

На пыльную землю упала...

И всё расцвело, засверкало вокруг —

И лес, и дорожка,

И речка, и луг.

Бука (Сказка)

Темно.

За окошком ни звука.

Луна из-за леса встаёт…

Седая, лохматая Бука

С мешком по дороге идёт.

Слетают с плеча её совы,

Лишь скрипнет в округе снежок.

Любого те совы готовы

Схватить

И упрятать в мешок…

Умоляет бабка внука:

— Спать, Илюшенька, пора!

Вдруг тебя услышит Бука?

Что тогда? А я стара. —

Но кричит упрямый внук:

— Не боюсь я ваших бук!

Я сражу её из лука,

Из нагана, из ружья! —

Вдруг открылась дверь без стука…

Снег отряхивая, Бука

Говорит:

— А вот и я!

Где тут воин? Где тут хват? Ась? —

А бабка за ухват.

Зарычав, на бабку Бука

Навалилась, как гора.

Хоть любила бабка внука, —

Знать, и впрямь была стара…

Как ни прятался Илюшка

За кадушку, за горшок,

Но его с его подушкой

Совы сунули в мешок…

Плачет бабка на пороге,

Совы ухают в ответ,

И позёмка на дороге

Заметает Букин след…

А Илюшка?

А Илюшка

От избушки вдалеке,

Обхватив свою подушку,

Над землёй летит в мешке.

Только вдруг конец полёта.

Не слыхать сопенья сов.

Тихо скрипнули ворота

И закрылись на засов.

Кто-то стукнул колотушкой,

Не спеша, очистил нос,

Кто-то взял мешок с Илюшкой

И в тепло его занёс…

Бабка, охая, чуть свет

Прибежала в сельсовет.

Видит — дверь,

На ней клеёнка.

Села бабка на скамью:

— Потеряла я внучонка,

Ненаглядного Илью!

Не видать мне больше внука! —

Плачет бабка в три ручья. —

Унесла Илюшку Бука

В неизвестные края!..

За болотом, за урманом,

Где позёмка петли вьёт,

В тёмном доме деревянном

Бука старая живёт.

Одолела Буку скука,

Сядет Бука на пенёк

И вздыхает:

— Мне бы внука,

Или внучку… на денёк!

Сели б вечером на печку,

Свечку сальную зажгли

И словечко ко словечку

Разговоры б завели!

Я б ему про старину,

Он бы мне — про новизну.

Нынче знают всё на свете,

Всё на свете знают дети!.. —

Часто видели берёзы,

И орешник, и лоза,

Как текли у Буки слёзы

И туманились глаза.

Одолела Буку скука!

Ночь придёт — она не спит.

От тоски по внуку Бука

Потеряла аппетит.

Похудела, поседела —

Нет ей прежнего житья!

Бука сов позвать велела

Да в село.

И вот — Илья…

Он сидит, обняв подушку,

На развязанном мешке,

На носу его веснушки

И слезинка на щеке…

Потирая руки, Бука

Обошла вокруг Ильи,

Повторяя: — Ну-ка, ну-ка!

Ай да совушки мои!..

Встань, касатик, вытри глазки,

И от страха не дрожи!

Мне бы сказку… хоть полсказки,

Хоть вот столько расскажи!

Расскажи стихотворенье —

Угощу тебя вареньем.

Песню спой или частушку

Хоть про чёрта самого!.. —

Отвечает ей Илюшка:

— Я не знаю ничего…

Я капризничать умею,

А ещё озорничать:

Телевизор всех быстрее

На ходу переключать! —

Бука глянула сурово,

Бука села на скамью…

Словно бешеные, совы

Налетели на Илью.

С треском лопнула подушка,

Всё окутал белый пух…

Подтянул трусы Илюшка —

И в деревню во весь дух!

Он бежит через болото,

Сердце ёкает в груди.

Вдруг рокочущее что-то

Показалось впереди.

Присмотрелся — вертолёт! —

Машет варежкой пилот…

Рядом в кресле бабка,

А у бабки шапка,

Одеяло и пимы…

То-то было кутерьмы!

…Темно.

За окошком ни звука.

Луна из-за леса встаёт…

Седая, лохматая Бука

С мешком по дороге идёт.

Слетают с плеча её совы,

Лишь скрипнет в округе снежок.

Любого те совы готовы

Схватить

И упрятать

В мешок.

Дворовичок

В заброшенном амбаре,

Где прятался сверчок,

На старенькой гитаре

Бренчал Дворовичок,

Нестриженый, немытый,

Скучающий с утра,

Бренчал, давно забытый

Хозяином двора.

Скрипел в амбарной щелке

Задумчивый сверчок,

И с грустью о метелке

Вздыхал Дворовичок.

И вдруг ворота настежь!

Девчушка лет шести

Ему сказала:

— Здрасте!

Я — Ключикова Настя.

Идемте двор мести?

Со лба стряхнула челку

И подняла метелку.

Усами в щелке двигал

Взволнованный сверчок,

И прыгал, прыгал, прыгал

Седой Дворовичок,

Он прыгал и смеялся,

Как малое дитя,

К метелке прикасался,

Слезинками блестя:

— Какое это счастье

Мести, мести, мести!

...Во всем дворе у Насти

Соринки не найти.

Подстриженный, умытый,

С бородкой на бочок

Походкой деловитой

Ходил Дворовичок,

А в тишине амбара,

За темною стеной,

Печалилась гитара

Расстроенной струной.

Огородный Подрастай

Где ботва стоит густая,

Спрятан домик Подрастая...

Вот идёт он налегке

С белой палочкой в руке,

С белой палочкой точёной,

Наконечник золочёный.

За колодцем, на дорожке,

Задержался Подрастай,

Подарил цветы картошке

И сказал ей:

— Подрастай!

Клубеньки не беспокоят?

Хорошо ль их корни поят?

— Ах! — ответила ботва, —

От забот я чуть жива!

Как ни спросишь — все им мало,

Всё голодные они.

Мало маленьким крахмала —

Дни-то — дождики одни!

Подрастай воскликнул:

— Ветер!

Пробудись, глазами светел,

Лень с широких плеч стряхни,

Тучи в небе разгони!

Он ударил золоченой

Белой палочкой точеной.

Потянулся ветер, встал,

Из кустов со свистом вышел,

Громыхнул железной крышей,

Тучи в небе растолкал!

Снова зяблики запели,

Медуницы расцвели,

И над маком загудели

Мохноногие шмели.

Ветерок ботву колышет,

Подрастай идет и слышит,

Как бобы встают на ножки,

Величаво зелены,

Как скрипучие одежки

Надевают кочаны.

Заглянул в кусты гороха,

Посмотрел на огурцы:

— Что ж, дела идут неплохо!

Подрастайте! Молодцы!

Великана-помидора

Он в пример поставил всем,

И сказал:

— Ему я скоро

Не понадоблюсь совсем!

Вдруг, откуда ни возьмись,

Стая гусениц явись!..

Стонут листики салата,

Сельдерей повесил нос,

И у тыквы полосатой

Все внутри оборвалось...

Отовсюду: «Ой да ай!

Выручай нас, Подрастай!»

Он ударил золочёной

Белой палочкой точёной

И сказал: — Беда! Беда!

Где вы, птицы? Все сюда!

И его услышав, птицы —

Горихвостки и синицы,

Трясогузки и скворцы —

Опустились в огурцы.

К листьям гусеницы жмутся,

Зелень сочную жуют,

А над ними птицы вьются

И клюют, клюют, клюют...

Прочесали помидоры,

А потом горох и лук.

Фы-р-р! — и сели на заборы,

Смотрят весело вокруг.

Улетела птичья стая.

В огороде, там и тут,

На виду у Подрастая

Дружно овощи растут.

А когда, встречая вечер,

Вспыхнет первый светлячок,

Надевает он на плечи

Свой зеленый пиджачок.

В небе светится луна,

В огороде — тишина.

Всё уснуло в огороде...

Только мокрый от росы,

Подрастай неслышно ходит,

Улыбается в усы.

То в гнезде погладит птицу,

То прогонит в норку мышь,

То с листка стряхнет землицу

И шепнет:

— Расти, малыш!..

Даром время не теряйте! —

Говорит тихонько он.

«Подрастайте, подрастайте!» —

Слышат овощи сквозь сон...

А к утру, лишь все уснуло,

Повалил из тучи снег,

Льдом колодец затянуло, —

Стужа, стужа — мочи нет!

Отовсюду: «Ой да ай!

Выручай нас, Подрастай!»

Он ударил золочёной

Белой палочкой точёной

И сказал:

— Беда, беда!

Эй, ребята! Все сюда!

Побросав мячи и книжки,

Одеваясь на ходу,

В огород бегут мальчишки:

— Подрастай попал в беду!..

Парники несут из дому,

В огороде жгут солому.

Тёплый дым ползёт по гладким

Посиневшим кабачкам,

По седым морковным грядкам,

По гороховым стручкам...

Отшумела непогода —

Пар валит от огорода.

А мальчишки и девчонки

Поснимали одежонки,

Всюду с тяпками снуют,

Дружно песенку поют:

— Уважаешь Подрастая —

Дай ему часок поспать,

Ожидаешь урожая —

Не ленись пораньше встать!

Если ж ты запустишь грядки,

Не прополешь, не польёшь —

Ни одной морковки сладкой

В огороде не найдёшь!

Подрастай им слово скажет,

Стать несладкими прикажет

И в соседний огород

Домик свой перенесёт!

Светлана (Сказка)

Жила-была девочка в тихой избушке.

Избушка стояла в конце деревушки.

За ней начинался глубокий овраг,

В овраге ютился ночной полумрак.

А дальше, за лесом, пестрела поляна,

Куда убежать собиралась Светлана.

(Так девочку звали. Весь день у окна

Сидела и грустно вздыхала она.)

Ужасно скучала Светлана в избушке!

Давно уже ей надоели игрушки:

И клоун, румяный, как сдобный калач,

И сонный зелёный

Резиновый мяч,

И слон, и павлин,

И осёл, и мартышка,

И про игрушки с картинками книжка.

Но бабушка всё говорила Светлане:

— Поешь пирожков, отдохни на диване! —

Старушка от внучки была без ума,

Со всякой работой справлялась сама:

Косила траву, полоскала бельё —

Повсюду мелькала косынка её...

И, глядя на бабушку, стало Светлане

Совсем уж тоскливо сидеть на диване.

Взяла она ключ, заглянула в комод,

Надела косынку поярче и вот...

Покуда старушка рубила дрова,

Открыла окно — и была такова!

В овраг опускались колечки тумана,

Бежала вприпрыжку и пела Светлана:

— Научи меня, дорожка,

Первой солнышко встречать,

Собирать грибы в лукошко,

У окошка не скучать!

Прокукуй до ста, кукушка,

Из волшебного дупла,

Чтобы я бы, как старушка,

Всё умела, всё могла!

Подари в лесу, поляна,

Колокольчик озорной,

Чтоб звенел он постоянно,

Чтобы был всегда со мной! —

И вот у дорожки столпились волнушки,

Из леса послышался голос кукушки,

А на весёлой поляне лесной

Открылся Светлане

Цветок озорной!..

Старушка несла из колодца водицу,

И вдруг ей как что-то кольнёт в поясницу!

Едва до избушки она добрела,

Но спину уже разогнуть не могла.

С трудом одолела старушка крылечко,

На печку взглянула — гора, а не печка!

От боли в глазах у старушки — туман...

Вздохнула она и легла на диван...

— Ах ты, Господи, прости! —

Слышен плач старушки.

— Ни дровишек принести,

Ни испечь ватрушки!

Сгинут куры со двора,

Пропадёт корова.

Ведь сегодня же, с утра,

Я была здорова!..

И вот, причитая и плача в подушку,

Уснула старушка. Сморило старушку...

Уснула старушка и слышит во сне —

Пыхтит, поднимается тесто в квашне.

Гудит — да как весело! — в печке огонь...

Старушка ко лбу приложила ладонь,

Открыла глаза...

А из жаркой печи

На стол, как живые, летят калачи!

Потом вдруг запахло парным молоком

И кто-то в сенях зашуршал рушником...

Старушка лежит, обливается потом

И шепчет тихонько:

— Ах, Господи, кто там?

Откройся, явись! Уж не смерть ли моя? —

И слышит в ответ:

— Это, бабушка, я!

— Да кто ж это ты-то? Неужто Светлана?! —

Старушка чуть-чуть не упала с дивана.

Когда ж принесла ей Светлана калач,

Напал на старушку нечаянный плач.

— Поди ж ты! — сквозь слезы старушка шептала. —

Помощница в доме, а я и не знала!

Какая же ты у меня молодец!

А я-то!..

На этом и сказке конец.

Сказка о том, как сочинить сказку

Чтобы сказку сочинить,

Надо утром встать до свету,

Съесть холодную котлету,

Полушубок починить.

Надо взять коня, запречь,

На солому в сани лечь

И поехать за дровами

И, попутно, за словами.

Чтоб не очень зябли ноги,

Надо с профиля свернуть.

Встретить волка на дороге,

Испугаться, но чуть-чуть.

(Если сильно испугаться —

Всех подряд начнёшь бояться).

Чтоб доверчивые глазки

Не смыкала ребятня,

Хорошо бы ради сказки,

Заблудиться на полдня.

Заблудиться, оступиться,

В подземелье провалиться.

Можно в этом подземелье

Встретить ведьму и чертей,

Подыскать для них заделье,

Научить любить детей,

Чтобы ведьма с полуслова,

(Доброту твою ценя),

Помогла б за повод снова

Взять пугливого коня…

Ну, а дальше — сам с усами!

Не найдёшь для связки слов —

Увяжи потуже сани —

Привезёшь для печки дров.

Будет ужин на столе,

Сладко выспишься в тепле…

Считалки

Майским вечером

К Пеструшке

На блины

Пришли подружки:

Три несушки,

Три клоктушки.

Сколько курочек

В избушке?

Барсучиха-бабушка

Напекла оладушков.

Угостила двух внучат

Двух драчливых барсучат,

А внучата не наелись,

С рёвом блюдцами стучат!

От ноля и до ноля

Не дойти без костыля,

Не добраться

Без лошадки,

Без витой

Ватрушки сладкой,

Без винтовки со штыком,

Без кошёвки с облучком,

Без шелкова кнутика,

Без кривого прутика,

Без шаров и бубенца

Не отъехать от крыльца!

Из позёмки ветерок

Свил

Серебряный шнурок.

И на нём

Привёл в тайгу

Белогривую пургу!

Плыл у берега пескаpик,

Потерял воздушный шарик.

Помоги его найти —

Сосчитай до десяти.

Скороговорки

До чего ж

Мастак толстяк

Разрюкзачивать

Рюкзак!

Вобла в Волгу угодила,

Волга вобле соль отмыла.

Вобла в Волге ожила,

Вобла Волгой поплыла.

Я во двор вела вола,

За рога вола вела,

В хлев вела вола,

А вол

В огород меня

Завёл!

У боярина Бобра

Нет богатства, нет добра.

Два бобрёнка у Бобра —

Лучше всякого добра!

Пятнашки

Ты — мальчишка,

Я — девчонка.

Жил зайчонок

У лисёнка.

Под корягами

Дрожал,

От лисенка

Убежал!

Жеребёнок

Белолобый,

Догони меня

Попробуй!

Ростил репу старичок,

А потом, спросонку,

За дырявый пятачок

Продал поросёнку!

Загадки

Висит за окошком

Кулёк ледяной.

Он полон капели

И пахнет Весной.

(Сосулька)

Жаль озябшего бедняжку,

Всем ветрам и ветеркам

Он последнюю рубашку

Раздарил по лоскутам.

(Лес)

Он целый день звенел в бору,

Густом, от инея белёсом.

А ночью, подойдя к костру,

Заснул, в бревно уткнувшись носом.

(Топор)

Влез на стол он

Из-под лавки,

Осмотрелся на подставке,

Гибким хвостиком вильнул,

Складки с галстука слизнул.

(Утюг)

На поляне шерстяной

Пляшет тонконожка,

Из-под туфельки стальной

Выползает стёжка.

(Швейная машинка)

Дом построен для певца —

Ходят тучи у крыльца.

(Скворечник)

Мы были соснами и пихтами

— И вот бренчим, в коробку впихнуты.

Мы были гордостью тайги,

А вот теперь мы ей враги.

(Спички)

То она печёт блины,

То показывает сны.

(Русская печь)

В тихом домике, на ветке,

От дождя укрылись детки.

В тесных горенках сидят,

Из-под ставенек глядят.

(Кедровые орешки)

Стоит он задумчивый

В жёлтом венце,

Темнеют веснушки

На круглом лице.

(Подсолнух)

Кто бежит по горным склонам,

Тараторит сам с собой

И в густой траве зелёной

Прячет хвостик голубой?

(Ручей)

Белые кудряшки

Бодливые барашки.

Они за дождиком в лесок

По озеру идут,

Но только ступят на песок

Вздохнут и упадут.

(Волны)