Александр Галич. Поэт в изгнании

В октябре этого года Александру Галичу исполнилось бы 100 лет. Галич - поэт и сценарист, драматург и прозаик, автор и исполнитель собственных песен. Голос Галича стал голосом целого поколения.

Александр Галич родился 19 октября 1918 года в городе Екатеринославе (ныне Днепропетровск) в еврейской семье. Его отец - Аркадий Самойлович Гинзбург - был экономистом, мать - Фанни Борисовна Векслер работала в консерватории. После рождения сына семья переехала в Севастополь, где прожила до 1923 года. В 1923 году они перебрались в Москву, в один из домов в Кривоколенном переулке. Спустя три года Александр поступил в среднюю школу БОНО-24. Благодаря матери Александр уже в раннем возрасте начал увлекаться творчеством. В восемь лет он стал заниматься в литературном кружке, в школе учился на «отлично», играл на рояле, хорошо танцевал, декламировал стихи, пел.

Первое стихотворение Александра Галича «Скрипка» было опубликовано в «Пионерской правде» 25 июня 1933 года, Саше Гинзбургу было тогда 14 лет.

Скрипка

Московская полночь черна и нема,

По улицам стелется мокрый туман –

Тяжёлый, густой и липкий.

Срываются пальцы, немеет плечо,

Рука роняет поющий смычок,

и замолкает скрипка.

Тогда я слышу дрожанье минут,

тогда я встаю, подхожу к окну,

покрытому потным глянцем.

тогда я слышу, как через окно

доносится рявк паровозных гудков

с железнодорожных станций.

А я сижу и мне не до них,

И в комнате мрак осторожен и тих,

и, как океан, огромен.

Я слышу: брат за стенкой храпит,

я вижу: прильнули на чёрный пюпитр

ноты в тяжёлой дрёме.

Окончив девятый класс, Александр подаёт документы в Литературный институт и поступает. Однако юноше этого мало, и он подаёт документы в Оперно-драматическую студию имени Станиславского, и вновь он принят. Но совмещать учёбу в обоих вузах ему тяжело, он отдаёт предпочтение театру и уходит из Литинститута. Однако в Оперно-драматической студии он проучится 3 года, покинет её, не получив диплома. Он уходит в только что открывшуюся студию под руководством Алексея Арбузова. Это было в 1939 году, а в феврале следующего года студия дебютировала спектаклем «Город на заре». Спектакль был показан несколько раз – затем началась война. Большинство студийцев ушли на фронт, а Александра не взяли - врачи обнаружили у него порок сердца. Но в Москве он не задерживается – устраивается в геологическую партию. Затем он узнаёт, что в городе Чирчик под Ташкентом режиссёр Плучек собирает арбузовских студийцев и уезжает из Грозного. В Чирчике устроилась и личная жизнь Александра. Передвижной театр Плучека и Арбузова колесил по фронтам. Александр выступал в нём как актёр, драматург, поэт и композитор.

В 1947 году совместно с Исаевым написана пьеса «Вас вызывает Таймыр», обнаружившая в авторе безупречное чувство сцены, блистательный комедийный дар, чутьё человеческих характеров, знание и понимание современной действительности. В 1947 году впервые звучит новый псевдоним Гинзбурга - Александр Галич - псевдоним, созданный из начальных букв фамилии и имени, последней - отчества. Под этим псевдонимом и вышла пьеса «Вас вызывает Таймыр».

В начале 50-х годов Галич был уже преуспевающим драматургом, автором нескольких пьес, среди них «За час до рассвета», «Много ли человеку надо». В 1954 году фильм «Верные друзья», снятый по сценарию Галича, занял в прокате 7-е место, собрав 30,9 млн.зрителей. В конце 1950-х годов Галич начал сочинять песни, исполняя их под гитару. Я думаю, что Галич воплощает собой драматурга среди бардов. Его песни насквозь пропитаны театром, они драматургичны. Галич стал хорошим драматургом, потому что сам актёр, он понимал природу сценического существования, знал, что актёр нуждается в ярких характерах, в ясном, точно прописанном действии, поэтому он был и актёром и драматургом вместе, особенно в жанровых песнях.

Песня о прибавочной стоимости

Я научность марксистскую пестовал,

Даже точками в строчке не брезговал.

Запятым по пятам, а не дуриком,

Изучал «Капитал» с «Анти-Дюрингом».

Не стесняясь мужским своим признаком,

Наряжался на праздники призраком,

И повсюду, где устно, где письменно,

Утверждал я, что все это истинно.

От сих до сих, от сих до сих, от сих до сих,

И пусть я псих, а кто не псих? А вы не псих?

Но недавно случилась история —

Я купил радиолу «Эстония»,

И в свободный часок на полчасика

Я прилег позабавиться классикой.

Ну, гремела та самая опера,

Где Кармен свово бросила опера,

А когда откричал Эскамилио,

Вдруг свое я услышал фамилие.

Ну, черт-те что, ну, черт-те что, ну, черт-те что!

Кому смешно, мне не смешно. А вам смешно?

Гражданин, мол, такой-то и далее —

Померла у вас тетка в Фингалии,

И по делу той тетки Калерии

Ожидают вас в Инюрколлегии.

Ох, и вскинулся я прямо на-дыбы,

Ох, не надо бы вслух, ох, не надо бы!

Больно тема какая-то склизкая,

Не марксистская, ох, не марксистская!

Ну прямо срам, ну, прямо срам, ну, стыд и срам!

А я-то сам почти что зам! А вы не зам?

Ну, промаялся ночь, как в холере, я,

Подвела меня, падла, Калерия!

Ну, жена тоже плачет, печалится —

Культ — не культ, а чего не случается?!

Ну, бельишко в портфель, щетку, мыльницу,

Если сразу возьмут, чтоб не мыкаться.

Ну, являюсь, дрожу аж по потрохи,

А они меня чуть что не пол руки.

И смех и шум, и смех и шум, и смех и шум!

А я стою — и ни бум-бум. А вы — бум-бум?

Первым делом у нас — совещание,

Зачитали мне вслух завещание —

Мол, такая-то, имя и отчество,

В трезвой памяти, все честью по чести,

Завещаю, мол землю и фабрику

Не супругу, засранцу и бабнику,

А родной мой племянник Володечка

Пусть владеет всем тем на здоровьечко!

Вот это да, вот это да, вот это да!

Выходит так, что мне туда! А вам куда?

Ну, являюсь на службу я в пятницу,

Посылаю начальство я в задницу,

Мол, привет, по добру, по спокойненьку,

Ваши сто — мне, как насморк — покойнику!

Пью субботу я, пью воскресение,

Чуть посплю — и опять в окосение.

Пью за родину, и за не родину,

И вечную память за тетину.

Ну, пью и пью, а после счет, а после счет,

А мне б еще, а мне б еще. И вам еще?!

В общем, я за усопшую тетеньку

Пропил с книжки последнюю сотенку,

А как встал, так друзья мои, бражники,

Прямо все как один, за бумажники:

— Дорогой ты наш, бархатный, саржевый,

Ты не брезговай, Вова, одалживай!

Мол, сочтемся когда-нибудь дружбою,

Мол, пришлешь нам, что будет ненужное. -

Ну, если так, то гран-мерси, то гран-мерси,

А я за это вам — джерси. И вам — джерси.

Наодалживал, в общем, до тыщи я,

Я ж отдам, слава Богу, не нищий я,

А уж с тыщи-то рад расстараться я —

И пошла ходуном ресторация…

С контрабаса на галстук — басовую!

Не «столичную» пьем, а «особую!

И какие-то две с перманентиком

Все назвать норовят меня Эдиком.

Гуляем день, гуляем ночь, и снова ночь,

А я не прочь, и вы не прочь, и все не прочь.

С воскресенья и до воскресения

Шло у нас вот такое веселие,

А очухался чуть к понедельнику,

Сел глядеть передачу по телеку.

Сообщает мне дикторша новости

Про успехи в космической области,

А потом: Передаем сообщение из-за границы.

Революция в Фингалии! Первый декрет народной

власти о национализации земель, фабрик, заводов

и всех прочих промышленных предприятий. Народы

Советского Союза приветствуют и поздравляют

братский народ Фингалии со славной победой!

Я гляжу на экран, как на рвотное,

То есть как это так, все народное?!

Это ж наше, кричу, с тетей Калею,

Я ж за этим собрался в Фингалию!

Негодяи, кричу, лоботрясы вы!

Это все, я кричу, штучки марксовы!

Ох, нет на свете печальнее повести,

Чем об этой прибавочной стоимости!

А я ж ее от сих до сих, от сих до сих!

И вот теперь я полный псих! А кто не псих?!

В песне «Аве Мария» - Галич, как художник, показывает два противоположных мира, мир земной, человеческий, в худшем смысле этого слова, и мир возвышенный, религиозный, но над этим всем - утончённый, лёгкий образ вечной женственности, вечной любви.

Дело явно липовое – все, как на ладони,

Но пятую неделю долбят допрос,

Следователь хмурик с утра на валидоле,

Как пророк, подследственный бородой оброс…

А Мадонна шла по Иудее

В платьице застиранном до сини,

Шла Она с котомкой за плечами,

С каждым шагом делаясь красивей,

С каждым вздохом делаясь печальней,

Шла, платок на голову набросив –

Всех земных страданий средоточье,

И уныло брел за Ней Иосиф,

Убежавший славы Божий отчим…

Аве Мария…

Упекли пророка в республику Коми,

А он и перекинься башкою в лебеду,

А следователь-хмурик получил в месткоме

Льготную путевку на месяц в Тиберду…

А Мадонна шла по Иудее,

Оскользаясь на размокшей глине,

Обдирая платье о терновник,

Шла она и думала о Сыне,

И о смертных горестях сыновних.

Ах, как ныли ноги у Мадонны,

Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи,

А вослед Ей ражие долдоны

Отпускали шутки жеребячьи…

Аве Мария…

Грянули впоследствии всякие хренации,

Следователь-хмурик на пенсии в Москве,

А справочку с печатью о реабилитации

Выслали в Калинин пророковой вдове…

А Мадонна шла по Иудее!

И все легче, тоньше, все худее

С каждым шагом становилось тело…

А вокруг шумела Иудея

И о мертвых помнить не хотела,

Но ложились тени на суглинок,

И таились тени в каждой пяди,

Тени всех бутырок и треблинок,

Всех измен, предательств и распятий…

Аве Мария!..

В 1955 году Галича приняли в Союз писателей СССР, а спустя три года и в Союз кинематографистов. Он продолжал писать стихи и исполнять в кругу близких по духу людей.

Облака

Облака плывут, облака,

Не спеша плывут, как в кино.

А я цыпленка ем табака,

Я коньячку принял полкило.

Облака плывут в Абакан,

Не спеша плывут облака.

Им тепло, небось, облакам,

А я продрог насквозь, на века!

Я подковой вмерз в санный след,

В лед, что я кайлом ковырял!

Ведь недаром я двадцать лет

Протрубил по тем лагерям.

До сих пор в глазах снега наст!

До сих пор в ушах шмона гам!..

Эй подайте ж мне ананас

И коньячку еще двести грамм!

Облака плывут, облака,

В милый край плывут, в Колыму,

И не нужен им адвокат,

Им амнистия – ни к чему.

Я и сам живу – первый сорт!

Двадцать лет, как день, разменял!

Я в пивной сижу, словно лорд,

И даже зубы есть у меня!

Облака плывут на восход,

Им ни пенсии, ни хлопот…

А мне четвертого – перевод,

И двадцать третьего – перевод.

И по этим дням, как и я,

Полстраны сидит в кабаках!

И нашей памятью в те края

Облака плывут, облака…

И нашей памятью в те края

Облака плывут, облака…

В дальнейшем песни Галича становились более острыми в политическом плане. И это привело к конфликту с властями. Ему было запрещено давать концерты и выпускать пластинки, ему запретили его профессиональную деятельность. 14 января 1972 года Галич был исключён из Союза писателей СССР и Союза кинематографистов. 25 июня 1974 года он был вынужден уехать из страны. Первым его пристанищем стала Норвегия, затем Мюнхен, там он работал на радиостанции «Свобода», потом поселился в Париже.

15 декабря 1977 года, в результате несчастного случая на 60-м году жизни, Галич трагически погиб от удара электрическим током.

Заклинание Добра и Зла

Здесь в окне по утрам просыпается свет,

Здесь мне всё, как слепому, на ощупь знакомо.

Уезжаю из дома, уезжаю из дома,

Уезжаю из дома, которого нет.

Этот дом и не дом, это дым без огня,

Это пыльный мираж или фата-моргана,

Здесь Добро в сапогах, рукояткой нагана

В дверь стучало мою, надзирая меня.

А со мной кочевало беспечное Зло,

Отражало вторженья любые попытки,

И кофейник с кастрюлькой на газовой плитке

Не дурили и знали своё ремесло.

Всё смешалось: Добро, Равнодушие, Зло,

Пел сверчок деревенский в московской квартире,

Целый год благодати в безрадостном мире,

Кто из смертных не скажет, что мне повезло,

И пою, что хочу, и кричу, что хочу,

И хожу в благодати, как нищий в обновке.

Пусть движенья мои в этом платье неловки,

Я себе его сам выбирал по плечу.

Но Добро, как известно, на то и Добро,

Чтоб уметь притворяться и добрым и смелым,

И назначить при случае чёрное белым,

И весёлую ртуть превращать в серебро.

Всё подвластно Добру; Всё причастно Добру.

Только с этим добрынею взятки негладки.

И готов я бежать от него без оглядки.

И забиться, зарыться в любую нору.

Первым сдался кофейник. Его разнесло.

Заливая конфорки и воздух поганя.

И Добро прокричало, стуча сапогами,

Что во всем виновато беспечное Зло.

Представитель Добра к нам пришёл поутру,

В милицейской, как помнится мне, плащ-палатке,

От такого попробуй, сбеги без оглядки

От такого поди-ка, забейся в нору.

И сказал представитель, почтительно строг,

Что дела выездные решают в ОВИРе,

И что Зло не прописано в нашей квартире,

И что сутки для сборов достаточный срок.

Что ж, прощай моё Зло, моё Доброе зло.

Ярым воском закапаны строчки в псалтыри,

Целый год благодати в безрадостном мире,

Кто из смертных не скажет, что мне повезло.

Что ж, прощай, мое Зло!

Набухает зерно, корабельщики ладят смолёные доски.

И страницы псалтыри в слезах, а не в воске,

И прощальное в кружках гуляет вино.

Я растил эту пашню две тысячи лет,

Не пора ль поспешить к своему урожаю?

Не грусти: я всего лишь навек уезжаю,

От Добра и из дома, которого нет.

Александр Галич актуален и сегодня. Каждая его серьёзная вещь пронизана пафосом испытания совестью, а это испытание всегда трагично, оно происходит во всей эпохе и со всеми чувствующими людьми. Галич погиб на чужбине, но всё время, сколько он там был, он мечтал вернуться на Родину. Он похоронен на русском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. На могильной плите выбита надпись «Блажен изгнани правды ради»

Когда я вернусь...

Ты не смейся, когда я вернусь,

Когда пробегу, не касаясь земли по февральскому снегу,

По еле заметному следу - к теплу и ночлегу -

И вздрогнув от счастья, на птичий твой зов оглянусь -

Когда я вернусь.

О, когда я вернусь!..

Послушай, послушай, не смейся,

Когда я вернусь

И прямо с вокзала, разделавшись круто с таможней,

И прямо с вокзала - в кромешный, ничтожный, раешный -

Ворвусь в этот город, которым казнюсь и клянусь,