Ольга Фокина:

«Я с детства живу борьбою, забыв про словцо «везёт».

Мне всё достается с бою, но мне достаётся – всё»

Сегодня отмечает 80-летний юбилей известная российская и советская поэтесса Ольга Александровна Фокина. В её наследстве – 23 поэтических сборника, в которых литературоведы находят переплетение народных традиций с изысканностью Серебряного века. Многие стихи Фокиной, положенные на музыку, стали любимыми песнями нескольких поколений («Звёздочка моя ясная», «Черёмуха» и др.). Немало её стихов стали хрестоматийными. Вспомним строчки стихов о родине: «Храни огонь родного очага», «Счастлив тот, кто счастлив дома, на своей родной земле». А кому-то вспомнится её любовная лирика, зарисовки о природе.

Печататься Ольга Александровна начала с 1955 года. С первых же публикаций на ее поэзию обратил внимание классик русской песни Михаил Исаковский. Ее стихи ценили Николай Тряпкин и Николай Рубцов. «Стихи Ольги Фокиной - это весенний цвет. Должно ждать творческого лета, доброплодного, ягодного», - прозорливо утверждал Борис Шергин. Сергей Викулов писал: «Язык Ольги Фокиной настолько богат, настолько ярок и многоцветен в значении художественном, а главное – настолько гибок, ловок, что, пользуясь им, поэтесса очень легко и непринужденно воссоздает речь своих героев – всегда образную, всегда наполненную с точки зрения и социальной, и нравственной». Сама Ольга Александровна подчеркивает: «Неисчерпаемой сокровищницей для меня была и остается речь русского народа, которая будет жить и развиваться, пока жив русский человек».

Вот как рассказывает о себе сама поэтесса:

«Отец мой, Александр Иванович Фокин, родился в деревне Артемьевской нынешнего Корниловского сельсовета, что в Верхнетоемском районе Архангельской области, в 1901 году. Родители его — Иван Прокопьевич и Наталья Лукинична — были потомственными крестьянами. Из шести детей отец был в старших и, вынужденный помогать отцу, поучился в школе только ползимы. Многотерпеливая, трудолюбивая, дружная семья, однако, не могла выбиться из нужды — хозяйство было одним из беднейших. Придя с гражданской войны, в 1923 году отец женился на моей будущей матери — Клавдии Андреевне Копыловой».

«Отец моей матери, Копылов Андрей Васильевич, и мать ее, Екатерина Михайловна (в девичестве Юрьева), были безлошадными крестьянами-бедняками. Всю жизнь работали в поте лица, но достатка не имели. Андрей Васильевич был грамотным, долгое время служил в царской армии солдатом, женился после армии уже немолодым. Жена его, неграмотная крестьянская девушка, была моложе его на десять лет. После женитьбы они пешком ушли на заработки в Петроград. Сам нанялся дворником, а жена устроилась рабочей по набивке табачных гильз на табачную фабрику».

«Мать пришла в избу отца девятым человеком. «Не успеешь ложку взять — у блюда донышко видать». Естественно, была ворчунья свекровь, но был и неунывающий балагур-свекор, озорные и временами вредные золовки, но — мягкий, уступчивый, трудолюбивый муж. Спустя несколько лет совместной жизни молодые решили отделиться и с целью заработать на новый дом поехали под Архангельск на биржу «Секолес». Мечта их осуществилась: дом, поставленный отцом, в котором родились мои пять братьев и я, стоит до сих пор на краю нашей Казенны. Я родилась пятым по счету, но желанным ребенком, потому что — наконец-то — девочка! Это было 2 сентября 1937 года».

«Родилась 2 сентября 1937 г. в деревне Артемьевской Корниловского сельсовета Верхнетоемского района Архангельской области. Родители - Александр Иванович и Клавдия Андреевна (в девичестве - Копылова) - из бедных семей потомственных северных крестьян, тоже крестьяне-колхозники. Отец до войны работал бригадиром колхоза «Новый Север», осенью 1941 г. ушел на фронт, в октябре 1943 г. его не стало. По справке о его смерти «в связи с пребыванием на фронте» нашей семье выделили пособие - 65 руб. в месяц - на пятерых детей в возрасте от 1 месяца до 14 лет. Я была предпоследним ребенком, и все трудности жизнеобеспечения легли, в основном, на плечи старших братьев во главе с неусыпной маминой тревогой за нас, с ее поистине неустанным подвигом духа и воли, ежедневных физических перегрузок. Цель жизни, обозначившаяся в первом моем десятилетии, выглядела так: «сделать маму счастливой».

Я отлично закончила сельскую семилетку, с Красным дипломом - 1 Архангельское медицинское училище. Первые стихи написала лет в десять (сочиняла - с 3-х-4-х), впервые опубликовалась в 1952 г. в районной газете «Новый Север», затем - в областной газете «Северный Комсомолец» в Архангельске в декабре 1955 г. После окончания медучилища работала фельдшером на лесоучастках родного района. В 1957 г. поступила на поэтическое отделение Литературного института им. Горького при Союзе Писателей СССР. В марте 1963 г. вышла первая книжка моих стихотворений «Сыр-бор» в издательстве «Молодая гвардия», с предисловием Бориса Шергина. Через три месяца, в июне 1963 г. мне вручили билет члена Союза Писателей СССР. С осени 1963 г. живу в Вологде. В центральных и местных издательствах издано 27 сборников моих стихотворений и поэм. Лауреат Государственной премии РСФСР им. Горького, Премий им. А.Яшина, им. А. Твардовского, им. Николая Рубцова».

Вспомним её стихи:

* * *

О, как я жизнь люблю! Мне утро рассказало

Губами облаков и голосами птиц,

Что радость так близка, и счастья так немало,

И столько для пера нетронутых страниц!

* * *

К восьми утра пробьётся солнце

Сквозь восхитительный туман,

И запотевшее оконце

Поймает лучик, как в капкан.

И луч не будет вырываться,

И солнце в окна — целиком!

...И будет печь, топясь, стреляться

Горячим на пол угольком.

И буду я в горшке из глины

Мутовкой тесто подбивать,

И раскалённую калину

Для пирога с куста срывать.

(В пирог и рыжики сгодятся,

Их у меня — уже ведро!

А всё, красавчики, родятся

Промеж маслят, — куда с добром!)

Куда с грибами, с пирогами,

С брусникой, клюквою — куда?

Отец и мама в чёрной раме —

Им ни к чему моя еда.

Но — здесь они! Они меж теми,

Кто Солнце, Звёзды, Дождь, Туман,

Кто на сентябрьский день рожденья

Не опоздает, мною зван.

* * *

Жизнь интереснее романов:

Зачем придумывать сюжет?

Лишь зафиксируй, ставши рано,

Её на сломе-рубеже!

Жизнь хороша! Её не бойся!

Не огибай! Не сторонись!

Проснись. Встряхнись. Снежком умойся,

И, как в валы морские, – в жизнь!

* * *

Молю: храни, судьба, храни,

Все, что ни связано с тобою!

...Стоят серебряные дни,

Подзолоченные листвою,

Стоит немыслимый октябрь

С теплом и трепетом апреля,

И вновь на веточки хотят

Те листья, что пооблетели...

В лазурном небе дерева

Так странно голы и высоки!

Она, возможно, неправа,

Природа, спутавшая сроки

Тепла и холода, – но мне ль

Свергать, не брать, не пить запоем

Неповторимый этот хмель,

Незримо связанный с тобою?

И ей-же-ей, совсем не зря

Задумал селянин степенный

Сушить под солнцем октября

В июле ставленное сено!

Перетерпеть – не стало сил:

Кажинный пласт тряхнув на вилах,

Он целый стог разворотил

Под солнцем, что не щедрым было

В июле, а теперь – дивись:

Жара! Ей-бо, купаться впору!

И голуба, безбрежна высь,

И широки, светлы просторы.

И, далека от миражей,

Теплу поверившая телом,

Слюдою крыл из камышей

Блеснув, стрекозка полетела, –

Вдаль – к перемётанным стогам,

В прозрачный трепет над рекою.

Что – завтра стужа и пурга,

Когда сегодня – есть такое!

* * *

В сентябре деревья,

Словно долг в рассрочку,

Отрывают ветру

С ветки по листочку.

Кланяются ветру

Пригоршней монеток,

Чтоб еще подольше

Постояло лето,

Чтоб еще немножко

Пеночка попела,

Чтоб еще маленько

Солнышко погрело.

Но кудлатый ветер,

Как безумный, дует:

Чем щедрее выкуп,

Тем лютей воюет.

Как пьянчужка деньги,

Ветер листья сеет,

А деревья гнутся,

Бедные, лысеют.

...Лишь одна береза,

Тонкая, прямая,

Под дождем осенним

Зелена, как в мае.

Я люблю березу

За характер русский,

Я хожу к березе

По тропинке узкой.

Но однажды ветер

Заблудился где-то,

Без него на землю

Вновь прокралось лето.

И меня к речонке

Завлекли стрекозы...

Не видала сутки

Я своей березы.

А как прибежала,

Да как увидала,

У меня на сердце

Радости не стало.

Здесь всегда живые

Листья трепетали, –

С ветками кривыми –

Ты ли это? Та ли?

И в ответ береза:

«Не вздыхай так тяжко!

Отдала я ветру

Сразу все медяшки.

Я друзей печалить

Долго не хотела,

За ночь пожелтела,

За день облетела...»

* * *

Листья не хотели умирать,

Ободряли шёпотом друг друга:

«Сиверко бы только переждать,

А ужо подует ветер с юга...»

Солнце, заблудившись в облаках,

По неделе там запропадало.

«Ничего, беда невелика,

Ведь и раньше тоже так бывало...»

Уступила зелень желтизне,

Заалел чахоточный румянец.

«Вот примчится буря, вместе с ней

Мы еще станцуем майский танец...»

И не знали листья, что пока

Не сдавались непогоде ранней,

Отлагалась где-то в черенках

Горечь неисполненных желаний.

Накопился горечи комок

В черенке у каждого листочка,

И, когда пришла гроза – не в срок

Тяжело сказалась та просрочка.

Зря металась молния, и зря

Обнимал деревья ветер смелый:

Той последней ночью октября

Плакал он над рощей омертвелой.

* * *

Последние сентябрьские деньки!

Впервые после солнечного лета

Мне так легко, как облака легки,

И полон мир голубизны и света.

Сегодня первый заморозок был,

Трава, к земле прижавшись, побелела...

Ты на бору последние грибы,

Родная мама, подобрать успела ль?

А я тебе уже не помогу

Из леса в дом переносить бруснику,

И лен не буду стлать на берегу,

Не буду выгонять коней на вику...

* * *

Ни назад оглянуться,

Ни вперед заглянуть:

Только – вниз: не споткнуться б!

Не упасть! Не заснуть...

Только б с ритма не сбиться

Да дыханье не смять,

Только б выдержать, сбыться,

На ногах устоять.

Жизнь – бесстрастный конвейер:

Успевай, шевелись!

На горбу и на нервах

Надо вынести жизнь.

Хорошо понимаю:

Этот гиблый «тягун»

Не одну меня мает!

Оттого и бегу.

(Правда, можно б и мимо,

Как вон этот и тот:

Оглянулись трусливо

И нырнули в обход.

Не дойдут, а доедут:

Вниз – попроще, чем ввысь!

Но такая «победа»

Лично мне – провались!)

...Надо стиснуть рыданье.

Только в стиснутый рот

То, «второе» дыханье

Незаметно войдет.

Что живу без азарта,

Не трубите, басы:

Я бывала на стартах

И бирала призы.

* * *

Если вдруг светлая

Жизнь принахмурится,

Очень советую:

Выйди на улицу.

Что ж ты? Вставай давай!

Будут в товарищи

Солнце, земля, вода,

Птицы, комарики.

Только не уклонись

От всеучастия –

Будут и даль, и высь,

Будет и счастие.

Не засидись в дому

В злом одиночестве!

Темень – шагни во тьму:

Есть и у ночи свет.

Дождь тебя выхлещет,

Сиверко вызнобит,

Каждую щель в плаще

Выищет, вызнает.

Ладно, что – ветерок!

Есть утешение:

Он превратит в ледок

Слякоть душевную.

И гениально прост

Выход окажется,

Ибо где лед, там мост...

Только отважиться,

Только преодолеть

Страх невезения,

И где, казалось, – смерть,

Будет – спасение.

* * *

Я с детства живу борьбою,

Забыв про словцо «везет».

Мне все достается с бою,

Но мне достается – все.

Сегодня – темно и трудно,

И разум уже не прочь

В своей правоте минутной

Оставить – и эту ночь,

Холодную без просвета,

Дождливую – без надежд,

И утлую баньку эту,

Где бьюсь я за свой рубеж.

Ведь рядом – дорог развилка,

К чему мне тоска деревень?

...Качнет язычком коптилка,

В углу шевельнется тень,

И ветер замрет, присвистнув,

И взвоет вдали опять.

И встану я, зубы стиснув,

И сяду к столу опять.

Не надо скулить, погода,

Не надо скулить, поверь!

Не лучше ли для восхода

Попробовать сделать дверь?

Попробуем сдвинуть тучи,

И пусть посветит во мгле

Надежда, что каждый лучик

К утру заблестит на земле,

Что солнце взойдет, не прячась,

Что счастье – любому листу...

Я верю в свою удачу,

Я верю в свою звезду.

Я с детства живу борьбою,

Забыв про словцо «везет».

Мне все достается с бою,

Но мне достается – все!

* * *

А может, не поздно, а может, не поздно

Сверкнуть и помчаться звездою падучей:

И в пасмурном небе срываются звезды,

Вот только их ловят не люди, а тучи.

А может, не страшно, а может, не страшно

Барахтаться в тучах, теряя сверканье,

И медленно гаснуть в огромном и влажном

В – никак не согреться! – холодном тумане.

И с ветром попутным в толпе невидимок

Уплыть равнодушно дорогой окольной

От солнца далеко и милого мимо...

А может, не больно? А может, не больно...

* * *

Не приближай к себе звезду!

Не порывайся убедиться,

Что звезды любят - высоту,

Без высоты - им не светиться.

Не превышай свои права,

Неугомонный человече!

Есть для тебя - по грудь - трава

Есть для тебя - цветы - по плечи,

И голубой прохлады шелк,

И вдоль поляны след росистый,

И соловьиный перещелк,

И звоны речки серебристой...

Но на холме, поправ цветы,

Стоишь ты, голову закинув,

И звезды смотрят с высоты

В твои глаза - светло и дивно.

И полночь новая придет,

И вновь - звезда перед очами!

И, замышляя звездный взлет,

Ты перестанешь спать ночами.

И, расколов земную тишь,

Собою землю озаботив,

Ты полетишь, ты полетишь,

Ты полетишь - на звездолете!

Земля окажется права,

Земля - она летит навстречу!

Вновь для тебя - по грудь - трава,

Вновь для тебя - цветы - по плечи!

И - голубой прохлады шелк!

И - вдоль поляны след росистый!

И - соловьиный перещелк!

И - звоны речки серебристой!

Третьеклассникам

Кончилось первое десятилетие –

Самое важное в жизни каждого.

В первые десять любая отметина,

Душу задевшая, – самая важная.

Десять ступенек, где лёжано, ползано,

Вставано, шагано, бегано, прыгано,

Жизнь началась в голубом или розовом

И семицветною радугой выгнулась.

Глупо, что будто задуматься – не о чем!

В жизни – не только скакалки да мячики:

Из мелочей вырастают немелочи...

Милые девочки! Славные мальчики!

Зорко следите за юными всходами

Зла и добра, восхищенья и зависти!

Будьте красивыми! Смелыми! Добрыми!

Зависть и зло вырывайте без жалости!

Все у вас будет: вершины и пропасти,

Ливни и засухи, громы и молнии...

Гладко живя, о попавших в неровности

Ваших товарищах – помните, помните!

Видя беду, поспешите на выручку

Без промедления, без опоздания!

Будет без пользы отличная выучка,

Если в душе вашей нет сострадания.

* * *

Его ребёнком-сосунком

Мы принесли от мамы Мурки

И от бурёнки молоком

Кормили с блюдечка в печурке.

Но был беспомощен и мал

Дрожащий жалобно комочек,

Он долго с блюдца не лакал.

И мы решили: сыт, не хочет.

Когда ж на шубу в уголок

Мы положили спать малютку,

То в шубе всё искал сосок

И сладко чмокал наш Васютка.

А после к блюдцу он привык,

И вырос в славного котища.

Гроза мышей, силен и дик,

Не знал нужды в обильной пище.

И, повзрослев, не заиграл,

Но, возвратясь с ночной охоты,

Он шубу старую искал

И там тихонько чмокал что-то.

Седой, он умер в уголке,

Не изменив своей причуде,

С мечтой о сладком молоке

Его не докормившей груди.

* * *

Я в стихах, конечно, первоклассница,

Трудно мне писать самостоятельно:

Вдохновенье вспыхнет – и угаснет,

Прошипев на сырость прилагательных,

Не идут глаголы тонконогие,

В неопределенности наречия,

И боюсь, споткнусь на первом слоге я

По дороге в души человечьи.

...В небе звёзд – до головокружения!

Тут тебе и боги, и медведицы...

Смущено мое воображение:

Почему не греют, если светятся?

Хорошо мерцать, но греть – прекрасней!

Мне не надо высоты спасающей,

Звёздочка – красиво... но куда с ней?

Стать бы солнцем – греющим, сверкающим!

* * *

Со мною лишь природы откровенье:

И тишина, и леса дикий вид.

Перемывая корни и каменья,

У ног ручей таинственно журчит.

Над головою папоротник пышный

Задумчиво узорные листы

Раскинул легкой и подвижной крышей...

Семья волнушек в зарослях густых

К воде спустилась. Рыжиков упрямых

Меж пней еловых войско собралось:

Крепки, красны! Сказать хотят: не зря мы

Растем оравой и не любим – врозь.

Немой упрек! Его не слышать мне ли?

Ведь я – одна, и за моей спиной

Уже заперешептывались ели

И вскинулся осинник расписной.

Но не спеши, осинник, растрезвонить,

Не торопитесь, ели, осуждать!

Я не грущу, я счастлива сегодня,

Но вам такого счастья не понять.

О любви

* * *

Мой хрустальный апрель!

Календарь листается —

В сентябре ль, в декабре ль

След твой потеряется,

Смоет дождь, скроет снег,

Вытопчут прохожие?

Сколько зим, сколько лет

Между нами, Боже мой!

Сколько зим, сколько лет!

И всё больше копится:

Был и нет. Был — и нет,

Как года торопятся!

А закрою глаза —

Это ж нынче вечером

Ты пришёл, ты сказал,

Ты взглянул доверчиво.

Скроюсь в тень от берёз —

И опять услышаны

Те же шорохи звёзд

В небесах приближенных.

Слышу звон под ногой

Льдинок разбиваемых

На дороге лесной,

Где с тобой шагаем мы.

Мой далёкий апрель,

Сердце не меняется,

Даже сны о тебе

Все запоминаются.

И ответ мой таков,

Кто б когда ни спрашивал:

Мне июля шелков

Не кроить, не нашивать.

* * *

Мне холодно – знаешь?

Мне холодно – слышишь?

...Дорога лесная

В стенах, да без крыши.

А небо дыряво,

А с небушка каплет...

У мутной канавы

Я бросила грабли.

Холодные капли

Текут под рубашку,

Озябшие пальцы

Терзают ромашку.

Ромашка сказала:

– Не любит... Я знаю!

Ни фей, ни русалок –

Дорога лесная!

Мне всё по плечу,

Я не думаю плакать,

Но снова кричу

В эту серую слякоть,

Чтоб крик поднимался

Все дальше, все выше:

– Люблю тебя! Знаешь?

Люблю тебя! Слышишь?!

* * *

О тебе – неласковые речи,

О тебе – нелестные слова...

И опять, как в прошлогодний вечер,

О тебе со мной грустит трава.

О тебе печалится дорога,

О тебе – темнеющая даль...

Ты уйди, внезапная тревога,

Ты уйди, неясная печаль!

Я траву поглажу, поерошу,

На руке останется роса.

Для меня не будешь нехорошим,

Где бы кто бы что бы ни сказал.

* * *

Пой, вселенная! Я воскресаю!

Воскресаю, вселенная, пой!

Хлеб от целой буханки кусаю,

Из ведра запиваю водой.

От друзей, от подруг и знакомых

В глушь лесную на лыжах лечу.

Только тут я действительно дома,

Только тут я душой не молчу.

Пень почтительно скинет папаху,

Поприветствует молча сосна...

Только тут без тревоги и страха

Твоего начитаюсь письма.

Любишь! Любишь...

В восторге беспечном

Как я счастье боюсь рассорить!

Любишь, любишь – надолго, навечно.

Как назвать тебя? Чем отдарить?

* * *

Эх, и хлещет! Ни тебе просвета,

Ни тебе надежды на просвет.

Кажется, размокла вся планета

И к тебе пути-дороги нет.

Человече, милый человече,

Неужели так тому и быть –

Если небо против нашей встречи,

Значит, встречу надо отменить.

Если люди трезво рассудили,

Что тебе и мне – не по пути,

Значит, мы с тобою отлюбили,

Значит, нам друг друга не найти?

Человече, милый человече,

Неужели, если ты – женат,

Мне уже нельзя мечтать о встрече

Год и два, и десять лет подряд?

Ну, а если всё-таки мечтаю,

Ну, а если я не побоюсь:

Под дождём пройду – и не растаю,

Взгляды встречу – и не отвернусь.

Неужели только пятна грязи

На плаще моём увидишь ты,

И, как раньше, мне навстречу разве

Не качнутся глаз твоих цветы?

Человече, милый человече,

Неужели сердце не право

В том, что счастьем ты не обеспечен?

У меня ж полсчастья твоего!

* * *

Ты был моей далью.

Ты был моей высью...

Тогда опадали

Кленовые листья,

Тогда пламенела,

Красуясь, рябина,

И тихо летела,

Светясь, паутина.

Во влажных низинах

Роились туманы,

По гиблым трясинам

Я шла, мой желанный!

И звери и гады

Ползли по поднизью,

Но шла я, как садом –

Ты был моей высью!

Кусты и колючки

За платье хватали,

Но – надо ли лучше? –

Ты был моей далью!

Я шла, не сгибаясь,

По белым метелям,

Я шла, улыбаясь, –

Не шла, а летела!

И время настало:

Ты близко! Ты рядом!

...Смертельно усталый,

С угаснувшим взглядом,

Как черный осколок

Сгоревшей планеты,

Ты камень и холод:

Ни счастья, ни света.

О, что же случилось?

Кто выкрал, упрятал

Все то, что светилось,

И кто виноват в том –

Мое ль бескорыстье?

Твои поезда ли?

...Ты был моей высью!

Ты был моей далью!

* * *

Снег не снег, тополиный пух

Под ногами у нас лежит.

Только вымолви слово вслух –

И взовьется с каменных плит,

Только глубже вздохни – и вмиг

Обнажится серый асфальт...

Я не крикну, хоть рвется крик,

Я смолчу. Мне не снега жаль.

Жаль обманный прервать покой.

Наш с тобою последний путь.

Долгожданный мой, дорогой,

Жаль тебя и себя чуть-чуть.

* * *

Лес да лес... А за лесом что?

Море ли? Горы ли?

Грусть да грусть... А за грустью что?

Радость ли? Горе ли?

Верно, радость – ведь ты придёшь,

Пусть мы с тобой и спорили.

Дум беспокойных уймешь галдёж...

Скоро ли? Скоро ли?

Милый, кого я в тебе найду?

Друга ли? Вора ли?

Встречи с тобою, как счастья, жду –

Скоро ли? Скоро ли?

Снова стихи о тебе пишу –

В меру ль они? В пору ли?

Жить бы, как люди... А я – ищу.

Славы ль ищу? Позора ли?

* * *

В городе сегодня – дождь, дождь!

Ежатся от стужи лужи.

Вижу из окна, как ты идёшь

И не выбираешь, где посуше,

Глупый!

Ну зачем идешь по дождю?

Ну скажи, идешь куда ты?

Я ж тебя ни капельки не жду,

Ты передо мною виноватый

Очень!

У дверей звони не звони,

Открывать тебе не буду!

...Ну хоть воротник-то подними,

Холодно же, чудо-юдо,

Слышишь?

Быстрые шаги, звонок!

Сердце – словно в клетке птица:

Может, ты до ниточки промок,

Может, ты пришёл, чтоб извиниться,

Может...

Рядом, очень близко – ты, ты!

На бровях блестят дождинки,

А из-под плаща торчат цветы.

Ну снимай же мокрые ботинки.

Милый!

* * *

Мне не верят, что вместе с тобою

Прилетели ко мне чудеса,

Закачались цветы на обоях,

На цветах заискрилась роса.

Мне не верят, но это не сказка:

Стулья в двадцать четыре ноги

Начинают веселою пляску,

В коридоре услышав шаги.

Доказать мою правду смогу ли?

Умирают на стенах цветы,

И становятся стульями стулья,

Если в комнату входишь не ты.

* * *

Там, где касается небо земли,

Как в крови, облака.

Люди могут, а мы не смогли

Даже сказать: «Пока».

Может, ты со мною шутил?

Но ведь я не шучу.

Хочешь – плюну на трудность пути

И к тебе прилечу?

Ветер тихонько плачет в трубе,

Снег рассыпчатый бел...

Я сегодня хочу к тебе,

Очень хочу к тебе.

Ветер бьется, тревожит грудь,

Шелк знамен теребя...

Разве может какой-нибудь

Праздник быть без тебя?

* * *

Я повторяю мудрую ошибку,

Как тот рыбак, нехитрый старикан:

Свою любовь, как золотую рыбку,

Без выкупа пускаю в океан.

Плыви, плыви! Твое – тебе открыто.

Я не прошу ни власти над тобой,

Ни царства, и ни нового корыта,

И ни избы с беленою трубой.

И если жизнь, сварливая старуха,

Пошлет к тебе с поклоном – я схожу:

Последнюю ячменную краюху

Рыбёшкам океанным искрошу.

И мне рыбёшки с короб наболтают,

Но все забуду, кроме вести той,

Что на свободе рыбка золотая,

И что она осталась золотой.

О матери

Матери

Прости! Я у твоей постели

Сижу всю ночь,

Как в прошлом ты – у колыбели,

Качая дочь.

Прикосновенья рук усталых,

Их нет нежней!

Я помню, как ты напевала

О счастье мне,

О том, что буду я богато,

Спокойно жить,

Что не придётся мне заплаты

На платье шить.

И жениха ты мне сулила

С такой спиной,

Чтоб жить за нею можно было,

Как за стеной.

А мне, разубранной и сытой,

Растить детей,

В своем дому, надежно крытом,

Встречать гостей...

Прости! Я выросла иная,

Чем те мечты,

Из-за того сегодня, знаю,

И плачешь ты.

Я полюбила не затворы,

Не прочность стен,

А вольной Родины просторы,

И если плен,

То плен один, то плен желанья

Великих дел,

И не страшат меня страданья –

Борцов удел.

Я не найду себе покоя

В дому своем,

Я знаю счастье, но другое,

Оно в другом:

То счастье – быть душой богатой

Для всех людей,

То счастье – быть всегда крылатой

В полете дней.

Зачем же слезы замутили

Твои глаза?

Моих ещё не сильных крыльев

Не подрезай!

Ты позабудь свою тревогу,

Тоску забудь,

И пожелай мне на дорогу:

«Счастливый путь!»

Матери

Твоя годовщина – седая вершина,

И если с нее оглядеться вокруг, –

Далеко-далеко и детства лощина,

Далеко-далеко и юности луг.

С годов непокатых назад не скатиться,

Вершине – вершиться, годам – прибывать,

К цветам из лощины уже не склониться,

Дурман-разнотравья в лугу не топтать.

На этом престоле – какое застолье?

До пика – до века – рукою подать!

Полынное поле солдаткиной доли

Сгорчало, сбелело – пора убирать...

Но ты засыпаешь спокойно ночами

И солнышка раньше встаешь поутру,

И дух твой не сломлен, и взгляд не печален,

И, что ни погода, тебе – по нутру.

Сегодня все тучи ветра пораздули,

Сегодня все солнце – твоей седине...

Тянусь за тобою: смогу ль, дорасту ли,

Когда-нибудь встану ль с тобой наравне?

* * *

Гордая моя мама!

Горькая твоя доля

Голову носить ниже

Так и не научила.

Держишь ее – как надо:

Дерзостью встретишь дерзость,

Вдесятеро заплатишь

Людям за доброту.

К белым твоим сединам

Бережно прикасаюсь,

Будто бы это – боли,

Собранные в жгуток;

Будто бы это беды,

Те, что отбедовала:

Густо, к одной – другая...

Разбередить – боюсь.

Мать

«Немало дел, не переделать дел,

Да пусть, управлюсь как-нибудь с делами!

Уж больно низко самолет летел

И над деревней покачал крылами.

Паук спустился с лампы – к новостям!

Сорока возле дома суетилась...

Из печи уголь выскочил – к гостям.

Да и во сне так ясно дочка снилась!»

...В шубейке старой, в валенках больших

Три километра шла до телефона,

Надежду берегла на дне души –

Не позвонит ли дочка из района?

А вдруг и скажет: «Здравствуй! Как дела?

Встречать не надо – еду на почтовой».

...А мать чуть свет ей сани припасла,

У бригадира выпросив Гнедого.

Наклала б сена – выше передка,

Взяла б накидку теплую на плечи

И погнала б стоялого Гнедка

Почтовой смирной Ласточке навстречу...

Но телефон опять не позвонил.

Уныло прочь пошла от сельсовета:

«Ну, ладно, подлиннее стали дни...

Приедет летом... долго ли до лета...»

О Родине

* * *

Храни огонь родного очага

И не позарься на костры чужие!

Таким законом наши предки жили

И завещали нам через века:

«Храни огонь родного очага!»

Лелей лоскут отеческой земли,

Как ни болотист, как ни каменист он.

Не потянись за черноземом чистым,

Что до тебя другие обрели.

Лелей лоскут отеческой земли!

И если враг задумает отнять

Твоим трудом взлелеянное поле,

Не по страничке, что учили в школе,

Ты будешь знать, за что тебе стоять...

Ты будешь знать, за что тебе стоять!

* * *

Большая Родина без малой

Не то что слишком велика,

А как бы дом родной – без мамы,

Без дела – мамина рука, –

Непредставима, неконкретна,

Не столь заботлива, тепла...

Ах, малой родины примета –

Четыре жерди, два кола,

Над ними – рдяная рябина!

За ними – тропка до крыльца, –

Да, это ты, мой край родимый,

Край дедов, мамы и отца.

Отчизна, Родина, опора,

Мое спасенье в час лихой,

И во спасение которой

На смертный бой готов любой.

* * *

Шорох ветра, рокот грома,

Всполох молнии во мгле...

Счастлив тот, кто счастлив дома,

На своей родной земле.

Ничего душа не просит,

До краев она полна

Звоном зреющих колосьев,

Синевой небес и льна,

Шумом леса, ароматом

Трав, журчаньем родника,

Сластью ягоды несмятой,

Статью первого грибка.

А уж если из залесья –

Да гармони перебор,

Словно птица в поднебесье,

Песня вырвется в простор!

Жизнь – не поле без огреха,

Но сегодня – так и быть! –

Никуда не надо ехать,

Никуда не надо плыть.

...Ветер, ветер, вдаль влекомый,

Сделай надпись на крыле:

«Только тот, кто счастлив дома,

Знает счастье на земле!»

* * *

Я люблю дыханье паровоза,

Только сердцу проще и теплей

Там, где с пряным запахом навоза

Спорит ярый запах тополей.

Я люблю заманчивые дали.

Что за прелесть – чувство новизны!

Только мне нужнее всех Италии

Белый ряд наличников резных,

Огорожи старой паутинка,

Лук на грядке, рожь на полосе,

В перелеске – утлая новинка

С васильками в худеньком овсе.

И в любой прекрасной загранице

Я начну искать свои стога,

И чтоб над стогами, как жар-птица,

Замирала радуга-дуга.

 * * *

Простые звуки родины моей:

Реки неугомонной бормотанье

Да гулкое лесное кукованье

Под шорох созревающих полей.

Простые краски северных широт:

Румяный клевер, лен голубоватый,

Да солнца блеск, немного виноватый,

Да облака, плывущие вразброд.

Плывут неторопливо, словно ждут,

Что я рванусь за ними, как когда-то...

Но мне, теперь не меньше их крылатой,

Мне все равно, куда они плывут.

Мне все равно, какую из земель

Они с высот лазурных облюбуют,

Какие океаны околдуют

И соберут их звонкую капель.

Сижу одна на тихом берегу,

Варю картошку на родном огнище,

И радость ходит по душе и брызжет,

Как этот кипяток по чугунку.

Другим без сожаленья отдаю

Иных земель занятные картинки.

...И падают веселые дождинки

На голову счастливую мою.

Земля родимая моя

Как же ты пахнешь, сырая земля!

Этот бы пласт, перевернутый плугом,

Взять в обе руки и есть, не соля,

Не оснащая ни медом, ни луком.

Как же ты тянешь, родная земля

В эти пласты, как в ладони родимой,

Ткнуться лицом, ни о чем не моля,

Лишь бы с любимою – неразделимо.

Лишь бы ответить теплом на тепло...

Плакать мне – не о чем, каяться – не в чем.

Знаешь сама: где тебе тяжело,

Детям твоим достается не легче.

Каждый мой шаг – у тебя на груди,

С самого первого детского следа...

Что позабыто мной – разбереди,

А сомневаешься в чем – исповедуй.

Песню ли в голос, часы ли молчком,

Все разберешь – переводчик не нужен:

Ты – без асфальта, и я – босиком,

Ты – из-под снега, и я – после стужи.

* * *

За что мне не любить тебя?

За то ли, что опять, как прежде.

Одно лишь ржанье жеребят

Шлет свой привет моей надежде,

Моим мечтам?

Или за то,

Что грязь сплошная на дорогах

И мокрый куст дрожит листом

У недометанного стога?

За то ли, что родная мать

На дочку за стихи сердита,

Что ранним инеем опять

Картошка на гряде убита?..

Да, ты коварен, ты суров,

Ты стужей дышишь людям в лица,

Даёшь довольно только дров,

Но плату требуешь сторицей.

И всё же я живу, любя

Мой край родной, мой Север милый.

Ты дал мне крылья, волю, силу.

Ну, как мне не любить тебя?!

* * *

В последний августовский день

Я покидала край родимый:

К снопам склонившихся людей

И тот напев неповторимый,

Который в детстве пела мать, –

Напев задумчиво-печальный,

В котором слов не разобрать

За ровным стрекотом комбайна.

Он умолял: «Останься с нами,

Не покидай родных полей,

Ведь и за дальними морями

Ты не найдешь земли милей.

Зачем тебе чужие реки?

Поверь, не чище их струя,

А если Дон теплей Онеги,

Так степь – стихия не твоя.

Ты загрустишь о диких тропах,

В тайге проложенных тобой,

О синих северных сугробах,

О струйке дыма голубой

Над покосившеюся крышей,

О старой матери... Вернись!

И, чемодан убрав повыше,

К жнивью пониже наклонись».

* * *

«Россия, Русь! Храни себя, храни»

Н. Рубцов

Россия, Русь, храни себя, храни:

Твои сыны хранить тебя не могут!

У них свои дела не слава Богу,

Свои заботы... так что – извини.

Россия, Русь! Храни себя сама,

И если впрямь – безвыходно и туго,

Назло врагам, сплети себе кольчугу

И бейся за хоромы-терема.

Храни себя, храни, Россия, Русь!

Распахивая поле, веруй свято:

Твои подзагулявшие ребята,

Авось, еще опомнятся... Не трусь!

Авось, еще с повинною придут

За все перед тобою прегрешенья

И – жизнь не в жизнь без твоего прощенья! –

Стыдясь и каясь, в ноги упадут.

Тебе в привычку – верить, ждать, любить,

Не помнить зла, прощать обиды близким,

Тебе не оскорбительно, не низко

Блаженной ли, святой ли – быть ли, слыть...

А если, мать, ты сделалась больна?

А если конь-надёжа обезножел?

 – Ну что за блажь! Такого быть не может.

Ты не имеешь права. Не должна!

...Тебя разбудят, кнут употребя...

Но дело ли – сердиться на сыночка?!

При плуге, при кольчуге, в лапоточках,

Стой, как стояла! И храни себя.

* * *

Молчать иль кричать от боли?

Лелеянное веками,

Какое огромное поле

Теперь заросло сорняками!

Возделывали – святое,

Повыдерганы святыни!

Возделываем – пустое,

И это – страшней пустыни.

Свистит суховей бездушья

Сквозь глупости погремушек.

Я – голову под подушки:

Такое – смотреть и слушать?!

Я к зрячим глазам – ладони,

Я прочь от экранов – к птицам!

...О, что нам поют сегодня

Расхристанные девицы!

О, что нам изображают

Расхлябанные не-парни-

Не-негры-не-парижане,

Уставы Советской Армии

Прошедшие?!..

Где вы, власти,

О где ты, рука-владыка,

Что в силах пресечь напасти

Надрыва, разбоя, крика?

О кто разрешил такое –

Доступность эфира – сброду?

Кому это нужно? Кое-кому?

А дают – НАРОДУ!

* * *

Меняется эпоха.

Пошел-пошел душок!

И очень многим – плохо,

Не многим – хорошо.

Вновь в идолах богатство,

Дензнак, златой телец.

Слабеют узы братства,

Осмеян жар сердец.

В фаворе – одинокость,

Распущенность, минор...

Подтянутость, и строгость,

И праведность – в укор.

И молодые всходы

Уже заражены

Микробом всесвободы:

«Хотим», но не «должны».

Их жребий – аль завиден?

Дерзайте, сын и дочь:

Хотите, так хотите, –

Сумеете ли мочь?

* * *

Распрямились, возжаждали,

Объявились, как новшество!

...И хотят эти граждане:

Раз – Свободы от общества.

Два – Презренья к народному.

Три – Всех благ матерьяльности.

Вплоть до ста – Жить заботами

Собственной гениальности.

Браво, самоизбранники!

Так их, прочих-окраинных!

Отворачивай краники

Самохвалов надраенных!

«Самородки» закапают –

«Чернь, не суйся с советами!

Мы не папами-мамами

Рождены, но – Запретами

На свою вседозволенность,

Самонадчеловеченность,

Скрой-утай-заподполенность,

Божьим-пальцем-отмеченность.

Сгинь, крестьяне-рабочие,

Чугуны прокопченные,

В дорогой вашей вотчине

Мы одни – золоченые.

Мы одни – элитарные,

Мы одни – родословные,

Остальные – бездарные,

Неблагородокровные!»

...Только все это пройдено.

Что нам ваше Собрание?

Вы же: «нет у вас родины»,

Вы же: «нет вам изгнания».

Собирайтесь да кучкайтесь,

Поднимайтесь хоть на небо

И небесными тучками

Уплывайте куда-нибудь.

(Так и хочется адресовать это стихотворение нынешним либералам и послать «уплывать куда-нибудь» некоторых героев телеэфиров).

И неужели сейчас неактуально следующее стихотворение:

* * *

В воду сброшены, никак не хватим берега...

Побарахтаемся всласть: куда ж нам плыть? –

Все экраны занавешены Америкой, –

Где Колумбы, чтобы Америку закрыть?

...Приспособлен сена клок пред ноздри ослика,

Ускользая, обещающий: – Ужо,

Пожуешь... но – не сейчас, попозже, после... как

Довезешь телегу, в кою запряжен,

Одурманен, оболванен – сена хочет он!

Слеп и глуп: не поворотит головы,

Не увидит вдоль дороги по обочинам

Росной, вкусной – про него росла! – травы...

Так, туда-сюда, до смерти и прошастаем,

Бубенцами скоморошьими звеня,

На ослиное подвешенное США-стие

Счастье кровное, земное променяв.

5 самых известных песен на стихи О. Фокиной

Звёздочка моя

(муз. В. Семёнов)

Песни у людей разные,

А моя – одна на века.

Звёздочка моя ясная,

Как ты от меня далека!

Поздно мы с тобой поняли,

Что вдвоём – вдвойне веселей

Даже проплывать по небу,

А не то, что жить на земле.

...Облако тебя трогает,

Хочет от меня закрыть.

Чистая моя, строгая,

Как же я хочу рядом быть.

 Знаю, для тебя я – не Бог,

Крылья, говорят, не те...

Мне нельзя к тебе на небо

А-а-а-а-а, прилететь.

Бродят за тобой тученьки,

Около кружат они...

Протяни ж ко мне лучики!

Ясная моя, протяни!

        Черёмуха

(муз. В. Гаврилин)

Чере-чере-черемуха!

Чего, чего тебе вздыхать?

Не при дороге выросла,

Взошла, где птица вытрясла.

И все мое имение –

Родник между кореньями

Да коршуну не видное

Гнездовье соловьиное.

Из года в год соловушки

Летят во все сторонушки,

А мне пути заказаны,

А я к земле привязана...

Грустная песенка

(муз. Н. Берестова)

Ты не бойся,

Что меня переменила жизнь иная.

Ты не думай,

Что мечты мои, как лето, догорят:

Мне и осень,

Мне и осень о тебе напоминает,

Мне и зимы,

Мне и зимы о тебе заговорят.

Пахнет дымом,

Над осенними полями пахнет дымом...

Полетели,

Закурлыкали, прощаясь, журавли.

Эту песню,

Эту песню о тебе, моем любимом,

Подхватили

И на крыльях понесли на край земли.

Я не знаю,

Под какою ты живешь сегодня крышей,

Я не слышу,

Что за песни ты с подругами поешь,

Только верю:

Журавли мои поднимутся повыше,

И увидят,

И расскажут по весне, как ты живешь.

Я желаю:

Пусть обходят стороной тебя заботы,

Я желаю:

Ни о чем, что пролетает, не жалей,

Только – слышишь? –

Если выйдешь для забавы на охоту,

Для забавы

Не стреляй моих залётных журавлей.

Баллада о ветке

(муз. А. Фаттах)

Росла красивой, росла высокой,

Её сломили - она подсохла.

Её сломили зимой по насту,

Ручьи будили: «Вставай и здравствуй!»

Будили ветры, будили птицы,

Но мёртвых веток не добудиться.

А пень остался и птиц услышал

И догадался, что жив и дышит,

Тянул, как брагу он всё упорней

Живую влагу в живые корни.

Но сок пьянящий, не нужный стеблю,

Едва поднявшись, течёт на землю.

Я припадаю к пеньку губами

Я обнимаю пенёк руками

И пью, как брагу, скрывая слёзы,

Родную влагу, родной берёзы.

Я знаю горе, я горю внемлю,

Живи же, корень, я буду стеблем!

Я продолжение твоё живое,

Твоё цветенье с твоей листвою.

И всё что гибнет во мне и вянет,

Твой сок поднимет, спасёт, распрямит.

Родные колосочки

(муз. В. Ветров)

Ну, что ж, что осенью дохнуло,

Я перед осенью смела:

Меня судьба не обманула

И стороной не обошла.

Моя весна была с цветами,

Большое лето - со страдой,

Должна быть осень со снопами,

А зимка - с тёплою трубой.

Поглажу волосы сыночку,

Дочурке косы расчешу.

Мои родные колосочки,

Пока вы есть - не загрущу.

Вам подрастать и наливаться,

И зорьки ясные встречать.

А мне смотреть да любоваться

И осени не замечать.

Ещё больше об Ольге Фокиной читайте:

http://www.booksite.ru/fokina/index.htm

http://writers.aonb.ru/fokina-o.a.html

P.S.

С песней «Звездочка моя ясная», строки стихотворения которой были опубликованы в альманахе «День поэзии» 1965, связана красивая легенда. Некоторые считают, что эта популярная песня посвящена юной 19-летней девушке, стюардессе Надежде Курченко, убитой террористами всего за 3 месяца до ее свадьбы...

И сегодня, накануне Дня солидарности в борьбе с терроризмом 3 сентября, вспомним эту историю.

Это был первый в СССР случай захвата такого масштаба пассажирского самолета. С него, в сущности, и началась многолетняя серия подобных трагедий, забрызгавших кровью невинных людей небеса всего мира.

15 октября 1970 года, взлетев из батумского аэропорта, самолет АН-24 (рейс 244) с 46 пассажирами на борту взял курс на Сухум - Краснодар. Через несколько минут после взлета, на высоте 800 метров, двое пассажиров — отец и сын Бразинскасы вызвали бортпроводницу Надежду Курченко и передали записку для пилотов с требованием изменить маршрут и лететь в Турцию. Она бросилась в кабину и закричала: «Нападение!»

Преступники кинулись за ней и, в попытке прорваться в кабину пилотов, начали стрелять. Позже в обшивке насчитают 18 пробоин. Несколько пуль были выпущены в сторону салона; никто из пассажиров не пострадал. Первому пилоту Георгию Чахракия пуля попала в позвоночник, и у него отнялись ноги. Превозмогая боль, он обернулся и увидел страшную картину: Надя без движения лежала в дверях пилотской кабины и истекала кровью. Штурману Валерию Фадееву прострелили легкое, а бортмеханик Оганес Бабаян был ранен в грудь. Больше всех повезло второму пилоту Сулико Шавидзе — пуля застряла в стальной трубе в спинке его сиденья.

Старший Бразинскас достал гранату и, угрожая взорвать ее, потребовал от пилотов подчиниться и лететь в сторону Турции...

В октябре 1970-го, СССР потребовал от Турции незамедлительно выдать преступников, но данное требование выполнено не было. Турки решили сами судить угонщиков и приговорили 45-летнего Пранаса Бразинскаса к восьми годам тюрьмы, а его 13-летнего сына Альгирдаса — к двум.

В 1974 году в этой стране случилась всеобщая амнистия, и, тюремное заключение Бразинскасу-старшему заменили на...  домашний арест на роскошной вилле в Стамбуле, а оттуда американские спецслужбы их вывезли в США.

Это был первый случай в общемировой практике воздушного терроризма с убийством члена экипажа, угоном самолета в соседнюю страну и невозвращением преступников, чему способствовала явная двойная западная мораль.

В 1980 году Пранас заявил в интервью «The Los Angeles Times», что был активистом движения за освобождение Литвы и бежал за границу, поскольку на родине ему грозила смертная казнь. Однако он почему-то забыл рассказать, что сидел на родине не за патриотизм, а получил два срока за воровство и злоупотребление служебным положением.

В Америке Альгирдас официально стал Альбертом-Виктором Уайтом, а Пранас — Фрэнком Уайтом. Они поселились в городке Санта-Моника в Калифорнии, где работали малярами.

В феврале 2002 года 77-летний Пранас поссорился с сыном, за что получил несколько смертельных ударов битой. Альгирдас был осужден на 16 лет тюрьмы.

Источник легенды 

Как это было: Небо Нади Курченко // Российская газета. – 2015. – 14 октября.

        На самом деле вологодская поэтесса Ольга Фокина написала эти строчки за несколько лет до трагедии на борту Ан-24, в 1964 году. Строчки о своем, очень личном. Ее знаменитый земляк, писатель Федор Абрамов говорил, что Ольга «очень близка к жизни, у нее всегда в стихах не выдумка, не буквы, не слова - стихи порождены самой жизнью... они пленяют, очаровывают тебя искренностью, чистотой и непосредственностью чувств». Источник 

История песни