Куликовская битва: Стихотворения и поэмы

Александр Бубнов, «Утро на Куликовом поле», 1943-47

 

В сентябре отмечают 645-летие Куликовской битвы. 8 сентября 1380 года по юлианскому летоисчислению произошло Мамаево побоище, а по григорианскому, принятому сейчас, это будет 16 сентября. В современной России День победы в Куликовской битве отмечается 21 сентября в соответствии с федеральным законом «О днях воинской славы и памятных датах России».

Куликовская битва — сражение войск русских княжеств против ордынцев, которое произошло 8 сентября 1380 года на территории Куликова поля между реками Дон, Непрядва и Красивая Меча. До середины XIV века Русь находилась под игом Золотой Орды, что означало регулярную выплату дани и зависимость от воли ордынских ханов. Великий князь Владимирский и Московский Дмитрий Иванович, прозванный впоследствии Дмитрием Донским, решил положить конец этому унижению. После отказа выплатить увеличенную дань войска Золотой Орды двинулись на Русь, чтобы подтвердить своё положение. Чтобы противостоять врагам, Дмитрий Иванович собрал объединённое русское войско, включавшее дружины из разных княжеств. Сражение началось утром 8 сентября, когда русские полки, построенные полукругом, встретили врага на Куликовом поле. Задумка Дмитрия Донского заключалась в заманивании неприятеля в ловушку с последующим ударом засадного полка под командованием Владимира Серпуховского и Дмитрия Боброка-Волынского. Сначала войска Мамая прорвали передовой полк, однако русский центральный полк и засадный корпус совершили внезапную атаку, обратив ордынцев в бегство. Засадный полк нанёс решающий удар, расстроив ряды врагов и обеспечив победу русским силам.

Битва русских войск на Куликовом поле под предводительством великого князя Донского— не просто славная страница нашей истории. Это важная веха в формировании единой русской нации. Впервые на поле боя собрались представители разных русских земель, почувствовав общность целей и единство. Собрались, чтобы дать отпор нашествию ордынцев, воинские дружины — ростовские, ярославские, костромские, суздальские, а вернулся с Куликова поля, по словам Л. Н. Гумилева, «единый русский народ». Куликовская битва остается важным элементом национальной идентичности, символом храбрости, единства и свободного духа русского народа. Сражение стало поворотным моментом в освобождении русских земель от монголо-татарского ига и началом долгого пути к созданию единого сильного государства. Москва приобрела репутацию защитника Руси, что повысило авторитет Дмитрия Донского и Московских князей. После Куликовской битвы резко начался постепенный выход из-под власти Золотой Орды. Победа показала, что русские способны самостоятельно противостоять внешней угрозе и строить независимое государство. Победа на Куликовом поле, доставшаяся ценою беспримерной стойкости, храбрости, убежденности в правоте и необходимости победы для всей Русской земли, ценою многих тысяч убитых, была началом Возрождения новой Руси и началом конца господства Золотой Орды не только над Русью, но и над многими народами нашей Родины. Как писал М. Н. Тихомиров, «значение Куликовской битвы чрезвычайно велико. Она была поворотным моментом в той великой битве народов, которая резко изменила международное положение, она развеяла легенду о непобедимости татарских войск». Сама битва не принесла окончательного освобождения от ига (оно падет лишь через сто лет), но даже Тамерлан — еще один претендент на мировое господство — после 1380 года повернет свои войска назад, Куликово поле преградит и ему дорогу. В Куликовской битве Русь утвердила себя как государство, победу одержала идея единения, сплочения Руси. Таким видели значение Куликовской битвы современники, такой она осталась в сознании потомков — основным историческим рубежом в судьбах русского народа и Русского государства.

Подробнее о битве читайте в блоге: Куликовская битва как символ героизма русского народа https://vokrugknig.blogspot.com/2021/09/blog-post_21.html

Важность памяти о Куликовской битве сохраняется и в наши дни. О Куликовской битве написано очень и очень много самых разных опусов: от научно-популярных брошюр до объёмистых исторических монографий. Этому событию посвящено много художественных произведений, романы, повести, поэмы и стихотворения.

 

Победная заря

Вздохнула гулом колокольным

Многострадальная земля,

Когда над полем Куликовым

Взошла победная заря.

 

Хрипели загнанные кони

По всей Руси: и там, и здесь.

И звонари на колокольни

Взлетали, встретив эту весть.

 

Заря все дали открывала

И на закат, и на восход.

Скорбела медь, и ликовала,

И русский славила народ.

 

А склоны неба багровели,

И колокольный гуд не молк.

И, как на знаменье, смотрели

На это запад и восток.

 

А дали были цвета крови,

И был туманен князя взгляд —

Те слезы радости и скорби

В очах потомков заблестят.

 

И славы той не потеряет

Ни русский меч, ни русский щит.

И до сих пор заря пылает,

И до сих пор душа болит.

И. Ляпин

 

Куликовская сеча

На поле Куликовом свет

на лезвиях мечей дробится,

травы не покрасневшей нет,

телами ширь земли клубится.

 

Уже повержен Челубей,

и Пересвет упал, повержен.

От выпавших из рук мечей,

земная твердь, ты стала тверже.

 

Мамай издал шакалий вой —

гвардейцев бросил он фаланги.

Редеет полк Передовой,

с ним даже речки держат фланги.

 

Враги отныне не пройдут!

Так воины сдвигают плечи —

и триста тысяч упадут,

но Русь возвысят в смертной сече.

 

И пасть! И встать! Рубить, рубить!

Один порыв — рубить и в смерти!

Рубить, как Русь свою любить!

И лягут прахом орды эти.

М. Беляев

 

Монолог воина с поля Куликова

«...Лежат князи Белозерски, вкупе побиены суть...»

Сказание о Мамаевом побоище

 

Их четырнадцать было, князей белозерских,

Я пятнадцатый с ними.

Вот стрелой пробитое сердце

И мое забытое имя.

 

И стою я в полку засадном,

Вольный воин, как терний сильный.

Сотоварищи мои рядом,

Нету только еще России.

 

Нет России с песней державной

С моря синя до моря синя.

Ни тесовой, ни златоглавой

Нет еще на земле России.

 

Есть земель вековая обида,

Есть рабы, восставшие к мести:

Чем так жить — лучше быть убиту,

А для нас это дело чести.

 

Все сомнут мохнатые кони,

По степи помчат на аркане.

Но на нас наткнется погоня,

Ну а мы отступать не станем.

 

Конь мой гривой мотает рыжей.

И рыщут тучек на солнце стрелы.

Кычут коршуны, кружит крыжень,

А какое до них нам дело!

 

Как орда Мамая качнется,

Как мы ляжем костьми на поле, —

Так Россия с нас и начнется

И вовек не кончится боле.

С. Орлов

 

* * *

Вновь над курганом Синеуса

Взошла червленая луна.

Над всею православной Русью

Как круглый русский щит она.

 

Пускай она в тысячеверстье

Там, за Непрядвою-рекой,

Князей отважных белозерских

Прикроет сталью броневой.

 

Там небо скрыто в тучах чадных,

Крик над мамаевой ордой,

Князья выводят полк засадный...

О Русь, вот день победный твой!

С. Орлов

 

* * *

Ночь бела. Закат идет в рассвет.

Отсвет звезд на башнях громобойных

Из далекой тьмы прошедших лет

Светит нам через года и войны.

 

Он сиял, быть может, тем войскам

Боевым на поле Куликовом,

По шеломам и стальным щитам,

За Непрядвой, от зари багровой.

 

Может, где-нибудь зажглась звезда,

Свет ее идет из дымной дали

И дойдет к земле через года.

На какой он засияет стали?..

С. Орлов

 

* * *

На городском валу заплачу

И ветром слезы осушу.

Мне вдовий жребий предназначен,

Но на судьбу не заропщу.

 

Он спит на поле Куликовом,

Мой князь, мой муж, и Русь его

Качает на груди пуховой,

Возлюбленного своего.

С. Орлов

 

На Белом озере

«Вы верите в зеленые дворы?»

Сергей Наровчатов

 

Я по мосткам скрипучим по дощатым

Прошел на лаву и через канал

На озеро, — там, где песок крупчатый

Когда-то белым пламенем пылал.

 

Там нынче валунов гряда лежала

И с озером мешались облака.

Шагнешь и в небо упадешь, пожалуй,

И камнем канешь в нем наверняка.

 

По горизонту весь в огнях, как город,

К причалу приближался теплоход,

А рядом двое с тихим разговором,

Девичьи руки белые на взлет.

 

В камнях сплетались медленные струи,

Звеня, копилась в капельки роса,

Рождались тени, длились поцелуи,

Мерещились слова и голоса.

 

Я слышал, в далях звякали подковы

И воинская плакала труба.

«Да где же это поле Куликово?» —

Звала тревожно девичья мольба.

 

Отлетный голос плыл по глади водной.

Звучал вблизи, уже во мне почти:

«Да что ты, это конных переходов

Считай не больше двадцати пяти».

 

Сошлись в ночи и годы и разлуки,

Я их не звал, а я их просто знал,

И я был юн и над плечами руки

На берегу в предгрозье разнимал.

 

И сразу «мессера» над головою,

Трещал прошитый пулями большак,

Гудериана танки под Москвою,

Ростов оставлен, к Волге рвется враг.

 

Шли эшелоны в зареве багровом.

И где сходились небо и вода:

«Да где же это поле Куликово?» —

Звучало вновь, как в древние года.

 

И снова две зари передо мною,

Как жизнь назад, над озером горят,

Но уж не мы, а эти юных двое

Сейчас прощанье наше повторят.

 

Огни причала и огни простора

Сближала даль, как две цепочки звезд.

Сном праведника спал в березах город,

А мне в тревоге смутной не спалось.

 

В камнях сплетались медленные струи,

Звеня, копилась в капельки роса,

Рождались тени, длились поцелуи,

Мерещились слова и голоса.

 

Казалось, вдруг сейчас раздастся снова,

Плеснет через разлуки и года:

«Да где же это поле Куликово?»

— Там, где сошлись и небо и вода.

С. Орлов

 

* * *

В тиши предрассветного часа

К твоей припаду я волне,

И око скорбящего Спаса

Блеснет в отраженной луне,

Раскатисто грянут подковы —

И воинства русского строй

На поле твое Куликово

 

Выходит, омытый тобой.

Хоругви — до самой Непрядвы.

В бессмертье готовы полки:

Резервный, Большой и Засадный,

И Левой, и Правой руки.

И витязей Сторожевого

Великий приветствует князь

И молвит задумчиво слово:

«Несметная сила сошлась...»

 

Стоят те полки не робея:

За Доном земли для них нет.

Исход предрешив, Пересвет

Пронзает копьем Челубея.

И Русь, как единая воля,

Обрушила гнева века...

Мой Дон, Куликовое поле

Не зря ты носил на руках.

 

Ты, вещий, наверное, ведал,

На тесном на нем в нужный год

Народ завоюет победу

И князя Донским наречет.

Ты поле и холил и прятал

До самой заветной поры,

И даже не знала Непрядва,

Что здесь застучат топоры

И рухнет кровавое иго...

Ты силу Руси всей исторг.

Не зря у Москвы солнцеликой

Прозрел твой исток, как росток...

 

Мой вольный, мой грозный, мой синий,

С рожденья тобой причащен —

Целебною славой России

Храним я в потоке времен...

 

Светает. Я снова и снова

К твоей припадаю волне,

И поле твое Куликово

Бессмертно восходит во мне.

А. Коваль-Волков

 

1380 год

Не кустарник, трава или злак —

из Удельной, Кудельной, Кудлатой,

словно предупреждающий знак,

как комета, взошла эта дата.

 

Ни кола, ни двора, ни избы,

ни межи у бескрайнего поля.

Это поле народной судьбы,

неизбывная русская доля.

 

Здесь из моря лаптей и бород

под кнутом азиатского свиста

до понятия Русский Народ

было нам предназначено слиться.

 

Словно в тигле истории, здесь

переплавилась, перегорела

чудь пузатая, меря и весь,

черемисы, мордва и корела.

 

И, как феникс из пепла, возник

на татаро-монгольском позоре

хитроватый двужильный мужик

с вопрошающей синью во взоре.

 

Чтобы в поле том сеять и жать,

а в беде этим полем божиться,

чтобы жить, и тужить, и рожать,

и под холмик безвестный ложиться.

 

Как закат, золотится жнивьё,

причитает кулик бестолково.

Это поле твоё и моё,

поле нашей судьбы — Куликово.

В. Костров

 

Там, за Непрядвою, за Доном...

 

1

Позади у воинов — Непрядва,

Слева — затуманившийся Дон,

И простор великий только на два,

Только на два стана разделен.

 

Вот сейчас — не в дальней дали где-то —

Здесь сойдутся, как гроза с грозой...

Грянул поединок Пересвета,

Вышедшего в бой с Темир-Мурзой.

 

До земли поникли травы луга,

И до неба поднялись дубы:

Всадники несутся друг на друга,

Встретились, и — кони на дыбы!

 

Копья устремив ожесточенно,

Оба пали под ноги коней...

И тогда сошлись полки у Дона —

Кто из них отважней и сильней?

 

Черной тучей конница Мамая

Затянула весь простор степной.

Но, ее удары принимая,

Выстроились русичи стеной.

 

Вот порубит, как снопы соломы,

А потом — бесчинствуй и топчи...

Но крепки у русичей шеломы,

Но остры у русичей мечи!

 

Кони, обезумев, рвут поводья, —

И своих потопчут, и врагов.

И от крови, словно в половодье,

Скоро выйдет Дон из берегов...

 

«Други! Мы живем под небом божьим,

А в бою сражаться нам самим.

Братья! Лучше головы положим,

Но своей земли не посрамим!

 

Лучше пасть, достойно смерть приемля,

Чем позором жизнь свою сберечь.

Чтобы защитить родную землю,

Мы готовы в землю эту лечь!..»

 

2

Ой да как за Доном

Мы врага разбили,

Ой да как победу

Трубы протрубили!

 

Мы врага угнали

До Красивой Мечи,

Чтобы русским людям

Вновь расправить плечи,

 

Чтоб покончить с игом

Черным днем вчерашним,

Чтобы вновь вернуться

К позабытым пашням.

 

К малолетним детям,

К матерям и женам.

Чтоб сияло солнце

Над широким Доном...

 

Ой да как за Доном

Кулики кричали,

Кулики кричали

О большой печали.

 

В небе полуденном

Солнце в тучах тонет,

Ой да как за Доном

Воинов хоронят.

 

Их, погибших в битве,

Их, причастных к славе,

Воинов хоронят

В зеленой дубраве.

 

И земля, и небо

Все объято грустью...

Но взывают трубы

Над воскресшей Русью:

 

«Надо нам, о, други,

Быть в строю едином!

Честь и слава князю

И его дружинам!

 

В битве закаленным,

Не отдавшим воли

Ой да как за Доном,

В Куликовом поле...»

 

3

Там за Непрядвою, за Доном,

Где нынче вызрели хлеба,

В большом бою ожесточенном

Решалась и моя судьба.

 

Там, унимая супостата,

Дружины русских полегли...

На их крови взросли когда-то

Трава-полынь и ковыли.

 

Не потому ли и поныне

Еще хранит моя земля

И этот горький дух полыни,

И скорбный шелест ковыля...

 

4

Снова тучи проносятся, дыбясь,

Или дым синеву заволок...

Посмотри, как волнуется чибис,

Как дрожит у него хохолок.

 

Вот взлетел с дребезжанием крыльев,

Поднялся против ветра с трудом.

И, порывы его пересилив,

Над своим закружился гнездом.

 

Снова ждет, что накатятся с юга

Злые орды и бой закипит.

И тогда-то оглохнет округа

От жестокого грома копыт,

 

От воинственных криков и стона

И от посвиста стрел-близнецов.

Снова рати сойдутся у Дона

И растопчут бессильных птенцов...

 

Солнце, глянув на землю с испугом,

Закатилось в клубящийся дым.

Тучи ниже и ниже над лугом,

Чибис — выше и выше над ним.

 

Утопая в просторе великом,

Оглашает ненастную даль

Неземным и пронзительным криком...

...О, высокая эта печаль...

 

5

Неправда, это все неправда,

Не высохла, не заросла, —

Она течет, моя Непрядва,

Как шесть веков назад текла.

 

Когда над нею, меч сжимая,

Стоял Димитрий и смотрел,

Как движутся полки Мамая

Под непрерывный посвист стрел...

 

Здесь были и другие реки,

Но где же их живая синь?

Они повысохли навеки,

И не воскреснуть им.

Аминь!

 

Их именам не повториться,

Им не вернуть былой почет...

А Дон по-прежнему струится,

А вот Непрядва — все течет.

 

Она, конечно, стала уже,

И глубина ее не та.

Но и доселе воду кружат

Ее святые омута.

 

Видать, не только ливни-грозы,

Ручьи и талые снега —

Ее питали пот и слезы,

И наша кровь, и кровь врага.

 

Она не станет полноводней.

Но вот и я над ней стою

И сам прошу:

«Прими сегодня

Еще одну слезу.

Мою...»

Н. Старшинов

 

* * *

Безграничное снежное поле,

Ходит ветер, поземкой пыля, —

Это русское наше раздолье,

Это вольная наша земля.

И зовется ль оно

Куликовым,

Бородинским зовется ль оно,

Или славой овеяно новой,

Словно знамя опять взметено, —

Все равно — оно кровное наше,

Через сердце горит полосой.

Пусть война на нем

косит и пашет

Темным танком и пулей косой

Но героев не сбить на колени,

Во весь рост они встали окрест,

Чтоб остался в сердцах

поколений

Дубосекова темный разъезд,

Поле снежное, снежные хлопья

Среди грохота стен огневых,

В одиноком промерзшем окопе

Двадцать восемь

гвардейцев родных!

Н. Тихонов

 

На поле Куликовом

Боже мой, как давно это было!

Но я вижу, раздвинув века,

За Непрядвой дружина застыла.

Чтоб обрушить свой гнев на врага.

 

Я спешу в Челубея вглядеться,

Поднимая спасительный щит.

И во мне Пересветово сердце

Обнажённо и грозно стучит.

 

Перед силами зла не робея,

У таких же, как я, на виду

Вот сейчас я проткну Челубея

И, поверженный, сам упаду.

 

На пределе и сердце и нервы,

Дрожью взвихрена грива коня.

Кто-то должен и в смерти быть первым.

Брошен жребий, он пал на меня.

 

Рухну наземь, рванутся другие

И поганых потопят в крови.

И откроется сердце России

Для великой и вечной любви.

 

Мать-земля, горячо обнимаю!

Ты прости! Верю в счастье твоё!

И щитом я тебя прикрываю,

И на смерть поднимаю копьё.

Н. Палькин

 

Знамя с Куликова поля

Сажусь на коня вороного —

Проносится тысяча лет.

Копыт не догонят подковы,

Луна не настигнет рассвет.

 

Сокрыты святые обеты

Земным и небесным холмом.

Но рваное знамя победы

Я вынес на теле моём.

 

Я вынес пути и печали,

Чтоб поздние дети могли

Латать им великие дали

И дыры российской земли.

Ю. Кузнецов

 

Поединок

Противу Москвы и славянских кровей

На полную грудь рокотал Челубей,

Носясь среди мрака,

И так заливался: — Мне равного нет!

— Прости меня, Боже, — сказал Пересвет, —

Он брешет, собака!

 

Взошёл на коня и ударил коня,

Стремнину копья на зарю накреня,

Как вылитый витязь!

Молитесь, родные, по белым церквам.

Всё навье проснулось и бьёт по глазам.

Он скачет. Молитесь!

 

Всё навье проснулось — и пылью и мглой

Повыело очи. Он скачет слепой!

Но Бог не оставил.

В руке Пересвета прозрело копьё —

Всевидящий Глаз озарил острие

И волю направил.

 

Глядели две рати, леса и холмы,

Как мчались навстречу две пыли, две тьмы,

Две молнии света —

И сшиблись... Удар досягнул до луны!

И вышло, блистая, из вражьей спины

Копьё Пересвета.

 

Задумались кони... Забыт Челубей.

Немало покрыто великих скорбей

Морщинистой сетью.

Над русскою славой кружит вороньё.

Но память мою направляет копьё

И зрит сквозь столетья.

Ю. Кузнецов

 

Сказание о Сергии Радонежском

Когда все на свете тебе надоест,

Неведомый гул нарастает окрест ―

То сила земная.

Деревья трясутся, и меркнет луна,

И раму выносит крестом из окна,

Поля осеняя.

 

Земли не касаясь, с звездой наравне

Проносится всадник на белом коне,

А слева и справа

Погибшие рати несутся за ним,

И вороны-волки, и клочья, и дым ―

Вся вечная слава.

 

Как филины, ухают дыры от ран,

В дубах застревает огонь и туман

Затекшего следа.

Глядит его лик на восток и закат,

Гремит его глас, как громовый раскат:

«Победа! Победа!»

 

Храни тебя чет, коли ты не свернул

В терновник, заслышав неистовый гул,

Храни тебя нечет!

Уйдешь от подковы ― копыто найдет,

Угнешься от ворона ― волк разорвет,

А буря размечет.

 

Но если ты кликнешь на все голоса:

«Победа! Победа!» ― замрут небеса

От вещего слова.

На полном скаку остановится конь,

Копыта низринут туманный огонь ―

То пыль с Куликова!

 

В туманном огне не видать ничего,

Но вороны-волки пронижут его

За поясом пояс.

Пустые разводы забрезжат в пыли

Славянским письмом от небес до земли…

Читай эту повесть!

 

Ни рано ни поздно приходит герой.

До срока рождается только святой ―

Об этом недаром

Седое сказанье живет испокон…

Кирилл и Мария попали в полон

К поганым татарам.

 

Боярин, ты руку в Орду запустил,

И темник такого тебе не простил

И молвил сурово: ―

Мне снилось пустое виденье души,

Что ты ― моя гибель… Теперь откажи

Последнее слово!

 

― Зреть сына хочу перед смертию я!

― Твой сын не родился, но воля твоя.

Эй, ляхи-ливонцы!

Вы скорые слуги. Зовите народ.

Из тяжкой боярыни вырежьте плод ―

Доспеет на солнце.

 

Его он увидит, и я посмотрю…

Никак это сын? Он похож на зарю

И славу Батыя!..

Так Сергий возник дорассветным плодом

Народного духа… Что вышло потом,

То помнит Россия!

Ю. Кузнецов

 

Поле Куликово

Облака идут-плывут на воле.

Звон мечей затих и стук подков.

Отдыхает Куликово поле

В синеве торжественных веков.

 

Лишь ковыль над ратью побеждённой

Движется, как вешняя вода.

И в другие времена рождённый,

Прибыл я поговорить сюда.

 

Присягаю и холму, и броду,

И дубраве, где от зорь темно...

Неужели русскому народу

Умереть в просторах суждено?

 

Я не зря стою, припоминаю,

О, ему действительно везло:

И чужие и свои мамаи

Кровь его расшвыривали зло.

 

И чужие и свои топтали

Ярость искромётную, дабы

Счастье не овеивало дали,

Месть не поднималась на дыбы.

 

Будто в наши долы и в лагуны,

В сёла горькие и в города

По тропе иуд втекают гунны,

Безнаказанно и навсегда.

 

И предел страданию людскому

Я пока не вижу впереди,

Коль тоска по Дмитрию Донскому

Тихо заворочалась в груди.

 

Под луною ничего не ново,

Слёзы вдов укажут путь волнам.

Помоги ты, Поле Куликово,

Выжить нам и выздороветь нам!

В. Сорокин

 

Заря вечерняя

...И побежал внезапно поганый Мамай с четырьмя людьми в лукоморье,

скрежеща зубами своими, плача горько и говоря:

«Уже нам, братья, в своей земле не бывать, а жен своих не ласкать,

а детей своих не видеть, ласкать нам сырую землю,

целовать нам зеленую мураву, а с дружиною своею уже нам не видаться...»

Сказание о Мамаевом побоище

 

Запечатлеет беглеца Воронеж,

и Тихая Сосна, и Гусин брод...

Эмир — ты мертв.

Ты чести не воротишь.

Ты погубил себя и свой народ.

 

Конь захлебнулся розовою пеной,

храпит, грызя в забвенье удила.

Ночной костер,

как Азраил нетленный,

расперил грозно алые крыла.

 

Ни гордой злобой,

ни священной правдой

Бог не воздаст, прощение суля...

Навечно между Доном и Непрядвой

красны, как смерть, метелки ковыля.

 

Эмир, ты умер, но еще не спасся.

Что, мертвому, тебе нашепчет бес?

Горит нерукотворным ликом Спаса

луна на черном знамени небес.

 

Твой путь далек. Стоянка кочевая —

лишь прах степей.

Под колокольный звон

грядет бессмертье темника Мамая,

как темный ужас

в легкий детский сон.

 

Еще в бою, густую степь колыша,

проскачешь ты, от ярости дрожа!

Повержен дикой силой Тохтамыша,

умрешь от генуэзского ножа…

 

Вдыхай же воздух мертвыми ноздрями,

пока блестит вечерняя заря,

начертанная божьими словами:

Непрядва.

Кровь.

Восьмое сентября.

Р. Бухараев

 

Нашествие Мамая

 

Песнь Баяна

Не туча над Русью всходила востоком,

Не буря готовила гибель земли,

Не воды с Кавказа срывались потоком —

Под знамя Мамая ордынцы текли.

 

Стеклися и хлынули в Русское царство!

Но дремлет ли в праздном бессильи орел,

Когда расстилает сетями коварство,

Готовя великому тесный удел.

 

Воскресло, воскресло ты, чувство свободы,

В сердцах, изнуренных татарским ярмом!

Так глыбой не держатся горные воды

И тощею тучею метется гром.

 

Я зрел: на распутьях дружины теснились;

Из мирного плуга ковался булат;

И плакали жены, и старцы молились,

И мщением искрился юношей взгляд.

 

Как листья дубравы под вешним дыханьем,

За Доном взвивались знамена татар;

Осыпаны вечера ярким сияньем,

Доспехи ордынцев горели как жар;

 

Как листья дубравы под холод осенний,

С рассветом ложились без жизни ряды;

Тускнели доспехи под кровью сражений,

И долу клонилося знамя Орды.

 

Почто ж не любуешься с выси кургана

Воинственным полем, надменный Мамай?

Не зиждешь, как прежде победного стана?

Бежишь как безумный в отеческий край?

 

Сын варвара! В нем ли найдется утрата?

Тебя оглушат там проклятия вдов;

Сестра там заплачет за лучшего брата,

Отец за надежду, последних сынов.

 

Не знал ты, что чувство свободы сильнее,

Чем алчность корысти, душ купленных жар;

Не знал ты, что сердцу звук цепи слышнее,

Чем звонкого злата о злато удар.

 

Днесь поздно клянешь ты улусов кумиры,

На русское небо боишься взглянуть.

Беги! Не сорвать тебе с князя порфиры:

Царь рабства не давит уж русскую груды

В. Григорьев

 

Дмитрия полки

Плюнули на розни, сдвинули засовы:

наконец-то поняли сполна,

что у них не мало княжеств-то усобных,

ну а Русь-то все-таки одна!

 

Где ее вторую вымолить и взять где

родину, хоть земли широки?

И пришли в отваге к Дону и Непрядве

под рукою Дмитрия полки.

 

Всхрапывали кони, звякали уздечки,

хлопья пены падали в траву.

Ратники Мамая слышали за речкой,

за спиною помнили Москву.

 

«Княже, тут нам стать бы... Коль не одолеем

вынесет из пекла вороной!»

«Встанем за Непрядвой! — отвечал, бледнея, —

Пусть Непрядва будет за спиной!»

 

И добавил, сузив отрешенно очи:

«Все равно назад нам нет пути!»

Долго он решался — три походных ночи

эти вот слова произнести.

 

«С богом, братцы!» — Не был

князь московский трусом.

«Попроворней! Строя не ломай!»

...И Мамай, увидев пред собою «русов»,

вздрогнул: он бывал в боях, Мамай!

 

Плащ багряный Дмитрий отряхнул от пыли,

грозно молвил — в стремени нога:

«Мы не Дон, ребята, —

А без страха мы побьем врага!»

С. Викулов

 

* * *

I

Над полем Куликовым гул рассвета,

переходящий в самолетный гул,

и жесткий запах бересклета

недвижен, как татарский караул —

вон стронется, помчится по равнине,

чтоб заарканить хану языка...

 

От этого броска с тех пор поныне

горьмя горит моя щека.

И реактивный гул не освежает

ран вековых, но смертный опыт — длит,

И если память у меня строжает,

то сердце от родства щемит.

 

II

«Русское мужество — долгое дело», —

только промолвил, как в душу мою

будто бы вечность сама поглядела,

чтоб убедиться, не зря ль говорю.

 

«Кровная жизни и смерти свобода,

первооснова в подросте народа —

русского дела далекий прицел», —

только представил, но ангел присел

прямо на краешек темы, так юно

древней рукою мешая в одно

давние сроки и наши кануны.

 

«Русское чудо — безмерное дно

памяти, совести, боли и воли», —

только подумал, еще не сказал,

как в праславянском, доатомном поле

ветер занялся, чтоб в наше раздолье

пылью дохнуть, и, седой как от соли,

ворон времен соловьем просвистал.

А. Преловский

 

Основы

Посвящаю 600-летию Куликовской битвы

 

Да, есть зависимость такая

Еще от воинов святых:

Не даром кровью истекают,

Жизнь отдавая за других.

 

И не от поля ль Куликова

Земли разгневанной моей

Звенит России новой слово

Шесть сотен лет —

до наших дней?!

 

Еще не зная, как глубоко

Потомки всколыхнут пласты,

Там предки Тютчева и Блока

Мечом гремели о щиты!

 

Не трогай нас — и мы не тронем!

Ведь с древних лет богатыри,

Мечами натрудив ладони,

Переходили в плугари.

 

И не от них ли полным счетом

России гордые черты, —

Когда бросались мы на доты

Во имя высшей доброты?

Л. Куклин

 

Голоса с Куликова поля

 

Пересвет

— Нам не нужно победы без правды,

нам без истины радости нет! —

крестным знаменьем небо Непрядвы

осеняет чернец Пересвет.

 

Нет на нем ни меча, ни кольчуги —

только ряса и только копье.

Кони топчутся... Стонут подпруги...

В небе с криком кружит воронье.

 

Бьет копытами конь Челубея,

Пересвет подобрался в седле.

— С нами правда! — уже холодея,

он шептал, припадая к земле…

 

Господин Великий Новгород

— Я под знамена Москвы не пойду,

знать не желаю Москвы,

так же как знать не желаю Орду —

не преклоню головы.

 

Я — вольный Новгород! Вече мое —

медные звоны Кремля,

вот она воля — и только ее

славлю и пестую я!

 

Вижу грядущее: Грозного лик

ляжет как тень у ворот...

Знаю, что вырвут мой звонкий язык,

чтоб не тревожил народ.

 

Что ж, я останусь как призрачный сон

о золотых временах...

Впрочем, и не было этих времен,

разве что в призрачных снах.

 

Смерд

— Боярин, я плечом к плечу

в сей миг стою с тобой.

Но чем тебе я отомщу,

когда вернусь домой?

 

За то, что на тебе броня,

а я холоп и рвань,

за то, что ты содрал с меня

семь шкур, сбирая дань.

 

Из них три шкуры для Орды,

четыре — в свой сундук...

А у меня за все труды

мозоли черных рук.

 

Я для тебя холоп и смерд,

но в этот страшный час

не золото, не хлеб, а смерть

выравнивает нас.

 

Но чтобы не ходить в долгу,

коль, даст господь, вернусь,

твои хоромы подожгу

и — в северную Русь!

 

Сергий Радонежский

— Народ, держись своих вождей —

как сыновей своих,

что вырастали от корней,

от пращуров твоих.

 

Чтоб твой язык и твой размах

был кровен вожаку,

чтоб мог осаживать вожак

тебя на всем скаку.

 

Народ, ты вечное дитя,

в плену житейских дел

все жаждешь золотого дня,

все рвешься за предел,

 

тебе положенный судьбой...

В хмелю своих страстей

ты так владеешь сам собой,

что не собрать костей.

 

Ты хочешь воли — будет жизнь

и долгий спор племен.

И потому вождей держись

и не порочь имен.

 

Олег Рязанский

А ты, Рязанский князь, Олег,

обиду сверх Руси поставил,

зло затаил, ушел в побег

и княжество кому оставил?

 

Спешишь в литовские края,

в земле Ягайлы ищешь доли,

а княжеские сыновья

лежат на Куликовом поле.

 

С волками жить — по-волчьи выть,

ну что ж, внимай чужим указам.

Тебе отчизну не забыть —

она тебя забудет разом.

 

Пока заря горит во мгле,

решайся, чем дышать отныне:

терпеньем на своей земле

или гордыней на чужбине!

С. Куняев

 

Непрядва

Всю ночь стою с булатом в руке.

Приходит дневная смена.

Перепела бьют вдалеке.

Здравствуй, моя Елена!

 

Перепела бьют вдалеке.

Заря идет с востока.

Заря купается в реке,

И говорит сорока.

 

ОЙ, холоден булат! Тоска.

Ни отдыха, ни срока.

Вдали шумит, бежит река,

И говорит сорока.

 

Что говорит? Что я бежал,

Как волк, бежал из плена.

Не умертвил меня кинжал.

Краса моя Елена!

 

Не умертвил, не погубил.

Ах, смерть моя далеко!

Рассвет кафтаны опустил,

И говорит сорока.

 

Я горе видел пред собой,

Я все изведал муки.

Уходит месяц голубой,

Заламывая руки.

 

А Русь лежит в заречной мгле,

Вся в лопухах и мяте.

И по земле и по воде

Идут ночные рати.

 

И стародавний город спит,

Бревенчатые стены.

Не умолкает шум ракит,

Любовь моя Елена!

 

Ты опустел, родимый край!

Овраги, перелоги.

Шумит над нивами Мамай,

Колышутся дороги.

 

И далеко в сырой степи

Встают пожаров руки.

Прости меня и укрепи

В смятенье и разлуке!

 

Димитрий двинулся в поход,

Огнем горят заречья.

И полон слух, и полон рот

Татарской темной речью.

 

Встают над Русью облака,

Играет рябь потока.

По-русски говорит река,

И кружится сорока.

 

И на серебряном песке

Следы подков и пена.

И кочет кличет вдалеке,

Жена моя Елена!

В. Луговской

 

На поле Куликовом

По голубой туманной оболони,

По чистым росам, к морю ковылей

Ступали настороженные кони,

Прислушиваясь к шороху полей,

 

А даль шумела. Лебеди над Доном

Будили кличем сонные поля.

И, словно гусли, тихоструйным звоном

Донская отвечала им земля.

 

Прислушайся к бескрайному простору,

Твоя земля с тобою говорит.

В сердечном, строгом, чутком разговоре

Она, как сына, просит и велит.

 

Прогорклый дым клубится за рекою —

Туман над степью маревом висит.

Смотри же, князь! За дымной пеленою,

За тем бугром блестит монгольский щит.

 

Стоит орда своим несметным станом.

Готов к сраженью грозный хан Мамай.

Твой край родной он затянул арканом,

Объят пожаром твой родимый край.

 

Свистят бичи, земля исходит стоном,

Скрипят возы народных лютых бед.

От волжских круч до тихих плавней Дона

Пролег грабителей кровавый след.

 

Идут за ханом кровожадным яссы,

Как волки, рыщут по степи буртасы,

Пришельцы фрязы меч свой предали орде.

Кричит погибель стоязыким кличем,

Горланит воронье от Волги до Днепра.

Темно, как ночь, твоей Руси обличье.

В могучем сердце боль давно остра...

 

Садись в седло и поезжай, мой княже,

Разведай степь, где примешь бой с врагом.

Да слушай жадно, что земля расскажет

Тебе, мой князь, о самом дорогом.

 

Туман над степью синей лег полоской,

Глухой, бездушный, как могильный склеп.

В такую ночь Димитрий, князь Московский,

С Дмитром Волынцем выехали в степь.

 

Железный меч рука Дмитра согрела:

— Терпи, булат мой, утром ты в бою

Прославишь славную Волынь мою,

Невольницу лукавого Ягелла.

 

Сюда, на бой, меня послали вы,

Леса Волыни и гаи Триполья,

Пойду на смерть под знаменем Москвы.

Скажи, о чем ты мыслишь, воевода? —

Озвался князь. Остановился конь.

И стало слышно, как бушуют воды

Реки Непрядвы, будят ночью сонь.

 

Рассветный ветер мчится по округе,

Качает ветви кленов и дубов,

Да волчьи стаи рыщут по яругам,

Как будто ждут, как будто чуют кровь.

 

Да, будет кровь! От лютой грозной сечи

В Непрядве станет красною вода.

Пусть там стоит сильнее нас намного

Досель непобедимая орда.

 

Сквозь звонкий воздух видятся бугры.

Нет, не бугры.

От края и до края

Покрыли степь татарские шатры.

 

Зашевелились орды жадного Мамая.

Чуть свет на поле битва заклокочет,

На луговой нескошенной траве.

— Идем, Волынец. Этой хмурой ночью

Земной поклон положим мы Москве.

 

Взошли на холм и смотрят зорким взглядом

На юг, где спит Мамаева орда.

И вдруг оттуда, с берегов Непрядвы,

И свист и грохот долетел сюда.

 

Стонало, будто эхо после грозной сечи,

Гудело, словно гром невидимой грозы,

Скрипело, словно тяжкие ползли возы.

И в этих звуках, в эхе бесконечном

Вздымался бабий безнадежный плач.

Татарский плач в полях у Красной Мечи.

Летели кони по равнине вскачь.

 

Во тьме ночной не утихал тот крик,

Как смертный рев разбитого похода.

И, отвернувшись к северу на миг,

Смотрели вдаль и князь и воевода.

 

— Ты видишь, княже, как рассвет встает

В лучах зари и в золотом горенье.

И солнце над полями, словно щит побед

Во славу нас и наших поколений.

 

То над Москвою зарево встает,

Над башнями Кремля оно алеет.

Моя твердыня, слава и оплот,

Тебя я в битвах отстоять сумею.

 

Рассвет Москвы стремится на поля,

Сквозь ночь и дым, леса и междуречья.

У Спасской башни, распрямляя плечи,

Стоит охрана у бойниц Кремля.

 

Да, будут битвы, голод и пожары,

Звериный натиск кровожадных орд.

Но камень Спасской башни прочен, тверд.

И русская земля под башнею недаром.

 

Пусть грянет бой!

Идем к войскам, мой княже...

Все ближе день. Он будет нашим днем.

Поверженный, раздавленный, поляжет

Бунчук Мамая пред твоим конем. —

 

И поклонились до земли поклоном

Московским далям, милой стороне.

Кольцо брони им отозвалось звоном,

И всадники взметнулись на коней.

 

Князь, полный веры, встал перед полками.

— И ты со мной, — сказал Волынцу князь.

И тишина промчалась над стрелками,

Когда его десница поднялась.

 

Затрясся луг, качнулися дубравы,

Заволновалась даль родной реки.

Из-за Непрядвы двинулись полки

На бой с врагом на поле Куликовом.

М. Бажан (Пер. с укр. В. Ковалев)

 

Гридя Хрулец

Десять веков словно десять колец

Древа славянской отваги и правды...

Встал с ополчением Гридя Хрулец

На берегу величавой Непрядвы.

 

Встал, чтобы с места уже не сойти.

Встал пересилить ордынскую силу.

Красное солнце, в затылок свети,

Ветер, скатай облаков парусину.

 

Вот она, гневной Московии рать.

Вьется хоругвь, словно белая птица.

— Эй, заходи, супостат, поиграть,

Неча по дальним захолмьям таиться!

 

— Робкий на русской земле не жилец.

Только отвага пускает здесь корни.

Яростно рубится Гридя Хрулец,

Воин Руси, молодой и упорный.

 

Гаснут недолгих становищ палы.

Утро щетинится пик многоствольем.

Кружат, снимаясь с курганов, орлы

Над Куликовым истоптанным полем.

 

Русь, ополченцев своих пожалей.

Нынче в сраженье падет их немало.

С этих непаханых бранных полей

Самый большой урожай ты снимала.

 

В дебрях лесов, в непролазах болот

Долго и тяжко ты силы растила.

Нынче берешь за один умолот

Столько, чтоб дальним потомкам хватило.

 

Полнятся славы твоей закрома,

Рвешь ты постыдные путы неволи...

Стихло побоище. Зябкая тьма

Запеленала усталое Поле.

 

Меркнет заката багряный орлец.

Ищет товарища суздальский конник.

Замертво падает Гридя Хрулец

В жесткий и ломкий некрашеный донник.

В. Кочетков

 

На поле Куликовом

 

1

Река раскинулась. Течет, грустит лениво

И моет берега.

Над скудной глиной желтого обрыва

В степи грустят стога.

 

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь — стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

 

Наш путь — степной, наш путь — в тоске безбрежной —

В твоей тоске, о, Русь!

И даже мглы — ночной и зарубежной —

Я не боюсь.

 

Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами

Степную даль.

В степном дыму блеснет святое знамя

И ханской сабли сталь…

 

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль…

 

И нет конца! Мелькают версты, кручи…

Останови!

Идут, идут испуганные тучи,

Закат в крови!

 

Закат в крови! Из сердца кровь струится!

Плачь, сердце, плачь…

Покоя нет! Степная кобылица

Несется вскачь!

 

2

Мы, сам-друг, над степью в полночь стали:

Не вернуться, не взглянуть назад.

За Непрядвой лебеди кричали,

И опять, опять они кричат…

 

На пути — горючий белый камень.

За рекой — поганая орда.

Светлый стяг над нашими полками

Не взыграет больше никогда.

 

И, к земле склонившись головою,

Говорит мне друг: «Остри свой меч,

Чтоб недаром биться с татарвою,

За святое дело мертвым лечь!»

 

Я — не первый воин, не последний,

Долго будет родина больна.

Помяни ж за раннею обедней

Мила друга, светлая жена!

 

3

В ночь, когда Мамай залег с ордою

Степи и мосты,

В темном поле были мы с Тобою, —

Разве знала Ты?

 

Перед Доном темным и зловещим,

Средь ночных полей,

Слышал я Твой голос сердцем вещим

В криках лебедей.

 

С полуночи тучей возносилась

Княжеская рать,

И вдали, вдали о стремя билась,

Голосила мать.

 

И, чертя круги, ночные птицы

Реяли вдали.

А над Русью тихие зарницы

Князя стерегли.

 

Орлий клёкот над татарским станом

Угрожал бедой,

А Непрядва убралась туманом,

Что княжна фатой.

 

И с туманом над Непрядвой спящей,

Прямо на меня

Ты сошла, в одежде свет струящей,

Не спугнув коня.

 

Серебром волны блеснула другу

На стальном мече,

Освежила пыльную кольчугу

На моем плече.

 

И когда, наутро, тучей черной

Двинулась орда,

Был в щите Твой лик нерукотворный

Светел навсегда.

 

4

Опять с вековою тоскою

Пригнулись к земле ковыли.

Опять за туманной рекою

Ты кличешь меня издали…

 

Умчались, пропали без вести

Степных кобылиц табуны,

Развязаны дикие страсти

Под игом ущербной луны.

 

И я с вековою тоскою,

Как волк под ущербной луной,

Не знаю, что делать с собою,

Куда мне лететь за тобой!

 

Я слушаю рокоты сечи

И трубные крики татар,

Я вижу над Русью далече

Широкий и тихий пожар.

 

Объятый тоскою могучей,

Я рыщу на белом коне…

Встречаются вольные тучи

Во мглистой ночной вышине.

 

Вздымаются светлые мысли

В растерзанном сердце моем,

И падают светлые мысли,

Сожженные темным огнем…

 

«Явись, мое дивное диво!

Быть светлым меня научи!»

Вздымается конская грива…

За ветром взывают мечи…

 

5

Опять над полем Куликовым

Взошла и расточилась мгла,

И, словно облаком суровым,

Грядущий день заволокла.

 

За тишиною непробудной,

За разливающейся мглой

Не слышно грома битвы чудной,

Не видно молньи боевой.

 

Но узнаю тебя, начало

Высоких и мятежных дней!

Над вражьим станом, как бывало,

И плеск и трубы лебедей.

 

Не может сердце жить покоем,

Недаром тучи собрались.

Доспех тяжел, как перед боем.

Теперь твой час настал. — Молись!

А. Блок

 

* * *

Русь истомилась в неволе,

В работе Орды Золотой.

На Куликовское поле

Едет Дмитрий Донской.

 

Всех захватила отвага,

Слит воедино народ,

Вкруг освященного стяга

Русская сила идет.

 

Дрогнули рати Мамая,

Дон кровенит берега,

Пала Орда Золотая,

Свергнуто иго врага.

В. Гиляровский

 

* * *

С той Куликовской победы

Много веков протекло.

Хлынули новые беды.

Новое горе пришло.

 

Снова от края до края

Грозно поднялся народ:

Веют знамена, сверкая.

Русь на Тевтона идет.

 

Всех презирая и грабя,

Вызвал он нас на ответ…

Явится новый Ослябя,

Новый придет Пересвет.

В. Гиляровский

 

В Орде

За степью, в приволжских песках,

Широкое, алое солнце тонуло.

Ребенок уснул у тебя на руках,

Ты вышла из душной кибитки, взглянула

 

На кровь, что в зеркальные соли текла,

На солнце, лежавшее точно на блюде, —

И сладкой отрадой степного, сухого тепла

Подуло в лицо твое, в потные смуглые груди.

 

Великий был стан за тобой:

Скрипели колеса, верблюды ревели,

Костры, разгораясь, в дыму пламенели

И пыль поднималась багровою тьмой.

 

Ты, девочка, тихая сердцем и взором,

Ты знала ль в тот вечер, садясь на песок,

Что сонный ребенок, державший твой темный сосок,

Тот самый Могол, о котором

 

Во веки веков не забудет земля?

Ты знала ли, Мать, что и я

Восславлю его, — что не надо мне рая,

Христа, Галилеи и лилий ее полевых,

 

Что я не смиреннее их —

Аттилы, Тимура, Мамая,

Что я их достоин, когда,

Наскучив таиться за ложью,

Рву древнюю хартию божью,

Насилую, режу, и граблю, и жгу города?

 

Погасла за степью слюда,

Дрожащее солнце в песках потонуло.

Ты скучно в померкшее небо взглянула

И, тихо вздохнувши, опять опустила глаза…

Несметною ратью чернели воза,

В синеющей ночи прохладой и горечью дуло.

И. Бунин

 

После битвы

Воткнув копье, он сбросил шлем и лег.

Курган был жесткий, выбитый. Кольчуга

Колола грудь, а спину полдень жег...

Осенней сушью жарко дуло с юга.

 

И умер он. Окостенел, застыл,

Припав к земле тяжелой головою.

И ветер волосами шевелил,

Как ковылем, как мертвою травою.

 

И муравьи закопошились в них...

Но равнодушно все вокруг молчало,

И далеко среди полей нагих

Копье, в курган воткнутое, торчало.

И. Бунин

 

Баян к русскому воину

при Димитрии Донском, прежде знаменитого сражения при Непрядве

(Посвящено А. А. Воейковой)

 

Стоит за олтари святые,

За богом венчанных царей,

За гробы праотцов родные,

За жен, за отцов и детей.

Лобанов

О бранный витязь! ты печален,

Один, с поникшею главой,

Ты бродишь, мрачный и немой,

Среди могил, среди развалин;

Ты видишь в родине своей

Следы пожаров и мечей.

 

И неужель трава забвенья

Успеет вырость на гробах,

Пока не вспыхнет в сих полях

Война решительного мщенья?

Или замолкла навсегда

Твоя за родину вражда?

 

Твои отцы славяне были,

Железом страшные врагам;

Чужие руки их рукам

He цепи — злато приносили.

И не свобода ль им дала

Их знаменитые дела?

 

Когда с толпой отважных братий

Ты грозно кинешься на бой, —

Кто сильный сдержит пред тобой

Врагов тьмочисленные рати?

Кто сгонит бледность с их лица

При виде гневного бойца?

 

Рука свободного сильнее

Руки измученной ярмом:

Так с неба падающий гром

Подземных грохотов звучнее;

Так песнь победная громчей

Глухого скрежета цепей!

 

Не гордый дух завоеваний

Зовет булат твой из ножон:

За честь, за веру грянет он

В твоей опомнившейся длани —

И перед челами татар

Не промахнется твой удар!

 

На бой, на бой! — И жар баянов

С народной славой оживет,

И арфа смелых пропоет:

«Конец владычеству тиранов:

Ужасен хан татарский был,

Но русской меч его убил!»

Н. Языков

 

Русская сабля

(Найденная на Куликовом поле)

 

Когда Татарин низложенный

В постыдном бегстве жизнь спасал,

А Русской в меcти раздраженный —

Врага теснил и поражал,

 

Тогда во славу Руси новой,

Великих дней ее в залог,

Ты нанесла удар громовый —

И пали цепи с Русских ног!

 

Скажи: могу-ли без волненья,

Тебя схватив за рукоять,

Без чувств, без слез благодаренья,

К устам горячим не прижать?

 

Подобно некоей святыне —

Была под-спудом ты, в пыли;

Века прошли… тебя мы ныне

Залогом славы обрели!

Л. Якубович

 

Димитрий Донской: Дума

«Доколь нам, други, пред тираном

Склонять покорную главу

И заодно с презренным ханом

Позорить сильную Москву?

Не нам, не нам страшиться битвы

С толпами грозными врагов:

За нас и Сергия молитвы

И прах замученных отцов!

 

Летим — и возвратим народу

Залог блаженства чуждых стран:

Святую праотцев свободу

И древние права граждан.

Туда! за Дон!.. настало время!

Надежда наша — бог и меч!

Сразим моголов и, как бремя,

Ярмо Мамая сбросим с плеч!»

 

Так Дмитрий, рать обозревая,

Красуясь на коне, гремел

И, в помощь бога призывая,

Перуном грозным полетел…

«К врагам! за Дон! — вскричали поиски, —

За вольность, правду и закон!» —

И, повторяя клик геройский,

За князем ринулися в Дон.

 

Несутся полные отваги,

Волн упреждают быстрый бег;

Летят, как соколы, — и стяги

Противный осенили брег.

Мгновенно солнце озарило

Равнину и брега реки

И взору вдалеке открыло

Татар несметные полки.

 

Луга, равнины, долы, горы

Толпами пестрыми кипят;

Всех сил объять не могут взоры…

Повсюду бердыши блестят.

Идут как мрачные дубравы —

И вторят степи гул глухой;

Идут… там хан, здесь чада славы —

И закипел кровавый бой!..

 

«Бог нам прибежище и сила! —

Рек Дмитрий на челе полков. —

Умрем, когда судьба судила!»

И первый грянул на врагов.

Кровь хлынула — и тучи пыли,

Поднявшись вихрем к небесам,

Светило дня от глаз сокрыли,

И мрак простерся по полям.

 

Повсюду хлещет кровь ручьями,

Зеленый побагровел дол:

Там русский поражен врагами,

Здесь пал растоптанный могол,

Тут слышен копий треск и звуки,

Там сокрушился меч о меч.

Летят отсеченные руки,

И головы катятся с плеч.

 

А там, под тению кургана,

Презревший славу, сад и свет,

Лежит, низвергнув великана,

Отважный инок Пересвет.

Там Белозерский князь и чада,

Достойные его любви,

И окрест их татар громада,

В своей потопшая крови.

 

Уж многие из храбрых пали,

Великодушный сонм редел;

Уже враги одолевали,

Татарин дикий свирепел.

К концу клонился бой кровавый,

И черный стяг был пасть готов, —

Как вдруг орлом из-за дубравы

Волынский грянул на врагов.

 

Враги смещались — от кургана

Промчалось: «Силен русский бог!» —

И побежала рать тирана,

И сокрушен гордыни рог!

Помчался хан в глухие степи,

За ним шумящим враном страх;

Расторгнул русский рабства цепи

И стал на вражеских костях!..

 

Но кто там, бледен, близ дубравы.

Обрызган кровию лежит?

Что зрю?.. Первоначальник славы,

Димитрий ранен… страшный вид!..

Ужель изречено судьбою

Ему быть жертвой битвы сей?

Но вот к стенящему герою

Притек сонм воев и князей.

 

Вот, преклонив трофеи брани,

Гласят: «Ты победил! восстань!»

И князь, воздевши к небу длани:

«Велик нас ополчивший в брань!

Велик! — речет, — к нему молитвы!

Он Сергия услышал глас;

Ему вся слава грозной битвы;

Он, он один прославил вас!»

К. Рылеев

 

Куликово поле

Есть поле победы, широкое поле!

Там ветер пустынный гуляет по воле!

На поле курганы — гробницы костей:

То грозное дело булатных мечей!

 

Давно там замолкли и крик и удары,

И высохли белые кости бойцов.

Здесь русскою силой разбиты татары, —

И здесь их обитель — ряд темных холмов!

 

Здесь гений России, с улыбкой презренья,

С высоких гробов на вселенну взирал.

Он круг необъятный жезлом начертал:

То грани России, то наши владенья!

 

Так это здесь — побоище Мамая,

Позорище решительной борьбы,

Игра кровавая таинственной судьбы,

Спасение отеческого края!

 

О поле славное, покой тебе, покой!

Немало на тебе гостей отпировало,

Немало ты, широкое, стонало:

О поле славное, покой тебе, покой!

 

Вот с той страны, как туча, набежала

Неумолимая, жестокая Орда;

Здесь русских рать отмщением пылала

И вековых оков и русского стыда!

 

Там смуглые бойцы — станицы кочевые —

Их взоры дикие, а чела как туман;

Здесь цвет славян, краса полночных стран,

И кудри русые, и очи голубые!

 

Туманна ночь последняя была:

Два стана спят, безмолвные, в покое.

Заутра шум — и там в кровавом бое

Судьба свершит великие дела!

 

Вот все бойцы беспечно засыпают!

Но ночь страшна: то слышен крик орлов,

То, в тысячу ужасных голосов,

Стада волков протяжно завывают.

 

И он вскипел, вскипел упорный бой;

Сразилися тиранство и свобода;

И ты, любовь российского народа,

Носился здесь, воинственный Донской!

 

Ты здесь летал, виновник ополченья,

Для милой родины, при зареве сраженья!

Для родины! Прекрасен твой удел,

Благословен твой подвиг незабвенный

Для родины несчастной, угнетенной!

Хвала тебе! Прекрасен твой удел!

 

И вот бегут разбитые татары,

Перуны сыплются от русского плеча.

Вновь крики русские, как звонкие удары

Заветного славянского меча!

Теперь молчит, молчит победы поле...

И я здесь был, и я благоговел!..

В. Красов

 

Задонщина

Стихотворное переложение Бориса Примерова

 

Ой, сойдемся, братья русские,

Сыновья земли единой,

И поставим слово к слову

Так, чтоб песня зазвенела,

Возвеличивая славных,

Возвеличивая русских!

Бросим мы печаль большую

С неба на страну Востока,

В Симов жребий, где широко

Залегли полки Мамая.

 

Ой, сойдемся, братья кровные,

Други трав, дубов зеленых,

И восхвалим гром-победу

Над Ордою Золотою.

Воздадим почет и славу

Князю Дмитрию Донскому,

Князю Боровска и князю

Седоглавого Ростова.

 

Сыновья земли высокой,

Мы сойдемся. Грянут гусли

Непривычными словами

О деяниях похвальных

Да о нынешнем походе

На большого супостата.

 

Ибо соловей наш вещий

Возлагал персты горазды

На живые струны гусель,

Запевая славу русским:

Первым был могучий Игорь,

Игорь Рюрикович, дале

Князь Владимир Святославич,

Киевский великий князь.

 

Третьим шел, как подобает,

Ярослав, что прозван Мудрым

За живое наставленье

Городам и весям нашим.

 

Я же истинный рязанец

По прозванию Софоний

Старым гуслям в лад сегодня

Слово светлое скажу.

 

По подобию Бояна

Да по нынешним законам —

Слово, смелое, как ветер,

Про Димитрия Донского.

О его любимом брате,

Правнуке князей великих,

Коих мужество и вера

Было их желаньем древним

Встать за землю православных

Против саранчи поганой.

 

А от Калкской битвы до Мамаева побоища 160 лет.

 

Вот Московский князь Димитрий

И удельный князь Владимир,

Испытав свой ум отвагой,

Заострив бесстрашьем сердце,

Думу ратную задумав,

Окружив себя полками,

Под шатром просторным неба

Крепко встали на земле.

 

О, крылатый жаворонок,

Птица летняя, степная,

Красных лет и дней утеха,

Залети на сине небо,

На Москву и Кремль державный,

Посмотри на город сильный

На замах сей богатырский,

На зеленый свет дубравы.

 

Ты воспой, степная птица,

Славу Дмитрию Донскому

И испытанному князю

Сыну грозного Андрея,

Внуку Калиты Ивана.

Разнеси хвалу о храбрых

От сухих степей до моря,

От Корсуни до Путивля.

 

О, лихая птица, сокол,

Из большой земли Залесской

В половецкие просторы

Буря ль занесла тебя?!

Стай не перечесть сокольих

В небе низком басурманском

От рассвета до заката,

От зари и до зари.

 

На Москве золотоглавой

Кони ржут, мечи искрятся, —

Слава русская играет

На земле славянской всей:

На Коломне — мед-трубою,

В Серпухове — буйным бубном,

Стягом, на века стоящим, —

У истоков Дон-реки.

 

Колоколом новгородским,

Золотом святой Софии,

Говором мужей высоких,

Верностью славянских жен,

Колокол святой Софии

Бьет, сзывает люд на вече.

Новогородцы, в круг собравшись,

Возбужденно говорят:

 

— Уж нам, братья удалые,

Не поспеть на помощь нашим,

Войску Дмитрия, наверно,

Не дождаться нынче нас.

 

Как орлы тогда слетались

С дальних северных уделов.

Это не орлы слетались,

А съезжалися князья

Под крыло Москвы единой

К стану Дмитрия Донского.

 

Говорят ему дружины

И князья уделов русских:

— Господин великий, княже!

Уж татары наступают,

Попирают земли наши,

Забирают в плен просторы,

Топчут вотчины и воды

Тихой северной страны.

 

У реки Мечи лесистой,

Меж Днепром и славным Доном

Рать неверного Мамая

Хочет ныне брод держать,

Жизнь свою отдать — отныне

И вовек! — во славу нашу,

За рекою быстрой Доном

Беспробудно в поле лечь.

 

Господин великий, княже!

Мы пойдем с тобою тоже

За предел родного Дона

Поля ратного искать.

Для земель достанем диво,

Повести для самых старых,

Память крепкую для юных,

Испытаем храбрых — делом!

 

И ответил им Димитрий,

Храбрый князь земли Московской:

— Все мы из гнезда большого —

Князя киевского дети,

Рождены не на обиду

Мы ни ворону, ни злому

Ястребиному отродью,

Ни поганому Мамаю.

 

О, лесного лета птица,

Соловей в ветвях зеленых,

Что тебе мешает ныне

Спеть Литве большую песню

И воспеть земли Литовской

Двух князей, двух братьев кровных,

Ольгердовичей бесстрашных

И Боброка из Волыни!

 

Ведь они из самых храбрых

Сыновей родного края!

Кречеты — в лихое время,

Полководцы — хоть куда!

Пеленали их под трубы,

Под шеломами растили

И с конца копья вскормили

На земле Литвы седой.

 

И сказал один из братьев,

Ольгердовичей прекрасных:

— Сами мы два брата ясных,

Гедиминовых два внука,

Соберем, брат, панов милых,

Удальцов земли Литовской,

Встретим с первым солнцем ветры

Во широком ратном поле.

 

Пересядем мы с молитвой

На коней, борзых комоней,

И посмотрим быстра Дона,

Зачерпнем его шеломом.

Заградим щитами храбрых

Ворота на Русь святую,

Испытаем наши копья

О байданы басурманов.

 

И другой ответил брату:

— Брат, не пощадим мы жизни

За нетлеющую веру,

Правду неба, за обиду

Князя Дмитрия Донского,

Внука Калиты Ивана,

За притоптанную землю

Сапогом тупым Мамая.

 

Уж стучит стук по оврагам,

Гром гремит по-над полями,

Будит птиц в укрытых гнездах

Белокаменной Москвы.

Это, брат, не стук тревожный

И не гром под облаками

То червлеными щитами

Рать Димитрия гремит.

 

То звенят сынов великих

Золоченые доспехи,

На груди удалых воев,

На святой груди Москвы…

 

Князь великий держит слово

Здесь, на поле Куликовом:

— Братья и мои бояре.

Воеводы и князья!

Вот вам суженое место

Под высоким вольным небом

На реке Непрядве тихой,

Между Доном и Днепром.

 

Положили вы на землю,

Русскую, родную землю.

За святую веру нашу

В битве головы свои.

Вы добыли в грозной брани

Для себя великой чести,

Памятливой и нетленной

Славы для своих имен.

 

Так простите меня, братья,

И меня благословите

В этом времени великом

И в грядущих Временах!..

Б. Примеров

 

Помянем, братья, старину!

О поле, поле Куликово,

Врага ты видело какого!

Здесь бились русские полки,

И пахари, и рыбаки;

Удары грудью принимая,

Они свершили свой обет:

Им показала свой хребет

Орда свирепого Мамая!

 

Враг новый рыщет на Дону.

Помянем, братья, старину,

Почтим и прадедов и дедов,

Ударим так, чтоб никогда

Уж не воспрянула орда

Осатанелых людоедов!

Д. Бедный

 

Непрядва: Поэма

 

1

Я пришёл к тебе,

Куликово поле,

не каликою-странником

на богомолье.

Из народа родного

я идола-бога не выстругал.

Из страданий народа

всевышности русской не выстроил.

Разве меньше страдали,

чем русские наши колодники,

африканцы-рабы,

восходя на галеры колоннами?

Недостойно слезе

возгордиться

над чьей-то другою слезою.

Разве Жанне Д'Арк

было менее больно, чем Зое?

Те, кто пели Германии

«юбер аллес»,

свой народ замарали

и сами в крови замарались.

Кто превыше всего?

Все народы превыше всего.

Вот мой бог:

человечество — имя его.

Но для русских,

чьи кони когда-то

под стрелами прядали,

началось человечество здесь,

у Непрядвы.

Невозможно быть русским,

Непрядву сочтя за ручей.

Не любя свой народ,

не полюбишь ничей.

Я пришёл к тебе,

Куликово поле,

намахавшись уже кулаками вволю.

Только мне до слёз за себя обидно —

где она —

моя Куликовская битва?

Неужели мы,

други-поэты,

от стычек друг с другом ослабли?

Разве копья

вонзали друг в друга

Пересвет и Ослябя?

Собиранье талантов

равно собиранью земель

до холма,

до куста.

Нужен русскому слову сегодня

Иван Калита.

Я пришёл к тебе,

Куликово поле,

не затем, чтобы плакать

о собственной доле,

а затем, чтоб достойной была моя доля

Куликового поля!

 

2

Как на Калке-реке

плотники заплакали.

Аль впервой с пилой в руке

заниматься плахами?

Но не плаху, а помост

сколотили плотники,

и по спинам их врасхлёст

бьют витыми плётками.

Чуют смерды: из сосны,

из сырого дерева

что-то страшное они, —

что, не знают, делают.

Так и валятся из рук

топоры натруженные.

Не хотят глядеть вокруг

очеса заструженные.

Изгаляется мурза,

сотрясаясь жиром:

«Открывайте-ка глаза,

полюбуйтесь пиром!»

То не стрелы бьют гусей

в топях затуманенных —

православных князей

тащат, заарканенных.

Их по трупам ведут,

по кровавой насыпи,

и в навоз лицом кладут,

и помост — им на спины.

А на тот помост, что стол,

чем и был замыслен,

ставят множество пиал,

бурдюки с кумысом.

На помост кладут подряд

с костерочка, тёплых

трёх молочных жеребят,

жаренных на копьях.

Здесь не как для мужиков —

хлеб да огуречики.

Валят груды курдюков

на ковры ургенческие.

И садятся на помост

темники под гогот:

«Нам не страшен русский пост.

Утолим-ка голод!»

И кониной на зубах

темники похрустывают,

колыхаясь на задах

над князьями русскими.

А сквозь щели на князей,

добавляя смеху,

с недоглоданных костей

кровь сочится сверху.

И сквозь те же щели ввысь,

добавляя свисту,

кровь со спин, что запеклись,

проступает снизу.

И чем больше у сластён

в животах конины,

тем сильней помост под стон

с хряском давит спины.

Как очьми глядишь ты вниз,

липко воровскими,

православный крестогрыз,

купленный Плоскиня?

Вжались все — азям в азям —

плотники заплатами,

и впервые по князьям

плотники заплакали.

А мурза икал в углу —

в рот не лезла пища.

Он, как все, на пиалу

натянул губища.

И, срыгнув на грудь каймак,

мрачно лоб наморщил:

«Давим, давим,

а никак

додавить не можем.

Вот вам, плотники, еда.

На помост взойдите.

Ну-ка, русские — айда! —

русских додавите!»

Но, лукавя со слезой,

плотник самый щуплый

пошутить решил с мурзой

дорогою шуткой.

Он, косясь на пиалу

вроде бы покорно,

в обе рученьки — пилу

и себя —

по горлу.

Эх, князья, что значит смерд,

знали, видно, плохо вы.

Не стерпели эту смерть

все другие плотники.

Слышишь это, князь Мстислав, —

твои смерды киевские,

топорами заблистав,

в бой последний кинулись.

Князь, плетьми ты эту голь

сёк перед войною.

Понял спин холопских боль

княжеской спиною?

С той раздробленной земли

мы Орду не скинули,

но полки уже росли

за такими спинами.

В землю вслушивался князь,

будто колос осенью…

Так на Калке началась

битва Куликовская.

 

3

Я пришёл к тебе,

Куликово поле,

чтоб шеломы твои

прорастали в глаголе.

Я любого индуса пойму

и зулуса

больше,

чем чистокровного русского труса.

Трус убогий,

от страхов своих измождённый,

ты духовно в России

ещё не рождённый.

Разве Дмитрий Донской

или Минин с Пожарским

так бы махонькой строчки в стихах

испужались?

Разве Пётр,

всю Россию бесстрашно проветривая,

задрожав,

под сукно положил бы проекты?

Разве те,

кто погибли за Родину в Бресте,

так тряслись бы за кресло какое-то в тресте?

Знали мы и на дыбе,

ломавшей нам косточки с хрустом,

невозможно быть истинным русским —

и трусом.

Если б жили мы,

трусами умирая,

мы ещё бы ходили в ярме у Мамая.

Если б трусы одни мельтешили и лгали.

то не пал бы рейхстаг,

не взлетел бы Гагарин…

Но как будто бы яда смертельная трупность,

в чьих-то жилах

позорная чёрная трусость.

Трус,

не лезь подпевать:

«Эй, дубинушка, ухнем!» —

в телефоны врастая трепещущим ухом.

Несмотря на поддельные русские вкусы.

ну какие вы русские,

если вы трусы!

Не целуйте их, женщины,

в лживые губы.

Стыдно с трусами спать.

Все они — душегубы.

Дети,

камни кидайте

в трусливо трясущихся папочек,

Чью-то смелость связавших

тесёмками

бюрократических «папочек».

Убегай, поводок обрывая,

собака,

если вдруг от хозяина

трусом запахло.

Одного не пойму,

понимающий смелость

как русскость:

почему

никого

никогда не снимают за трусость?

Я пришёл к тебе,

Куликово поле,

чтоб спросить,

преклоняя колени:

«Доколе?»

 

4

Шёл мужик с дитём

по полю белоснежному.

К чудотворцу шёл он —

к старцу Радонежскому.

Семь ночей кричал младенец

тонко-тонко,

криком раненного в небе лебедёнка.

Но стрела в нём не торчала ниоткуда.

Осталось ждать единственного —

чуда.

Обвивая монастырь,

светивший издали,

выла вьюга,

будто вновь камчи посвистывали.

А младенец замолчал,

почти не вздрагивал,

и отец

его от страха

даже встряхивал.

Но когда он постучался в двери к Сергию,

у младенца перестало биться

сердце,

и сказал мужик убито и устало:

«Чудотворец,

твоё чудо опоздало…»

И ушёл мужик

тесать для гроба досточки,

и под вьюгу вспоминал

о тёплом дождичке.

Но когда принёс он гроб,

увидел старца,

а в клобук

живой младенец опростался.

Получилось это как-то так,

нечаянно,

и, по-видимому,

старца не печалило.

Возопил мужик,

едва пришедший в чувство,

гроб роняя,

на колени рухнув:

«Чудо!»

И ответил Сергий:

«Успокойся.

Подсушись —

ты взмокший, как с покоса.

Вишь —

в клобук наделал твой пострел.

Я не воскресил его —

согрел».

И когда Димитрий —

князь московский —

прискакал однажды в монастырь:

«Погоди стругать для гроба доски!» —

старец его притчей угостил.

«Князь,

мне не по нраву жить в притворстве.

За укор меня ты не взыщи:

что ты в келье ищешь чудотворца?

В зеркале ты тоже не ищи.

Поищи среди простого люда,

в тех,

кто в босоте не виноват.

Только дайте сотворить им чудо.

Только не мешайте…

Сотворят.

Воскресенья хочешь для Руси?

Обогрей

и этим воскреси».

И вздохнул Димитрий,

князь московский,

сам ещё не зная, что Донской,

будто бы расстался он со скользкой,

гробовой навязанной доской.

«Ты скажи мне,

преподобный отче,

а не устрашатся ли в бою

отроков,

ещё незрелых,

очи,

видя смерть —

чужую и свою?

Я их прозываю

«небывальцы» —

тех, кто не бывали на войне.

На мечах не разожмут ли пальцы?

Усидят ли в битве на коне?»

Сергий сделал знак ему:

ни звука! —

и, оставив князя за столом,

сразу он два красных чьих-то уха

дверью прищемил —

и поделом.

И за эти грешные их уши

в келию двух иноков он ввёл.

«Надо не подслушивать,

 а слушать…

Вот и «небывальцев» я нашёл.

Ну-ка,

инок старший,

оклемайся!

Ну-ка, расскажи нам, Пересвет:

очень тебе нравится мамайство?»

Засопел детина:

«Вовсе нет». —

«А убить Мамая смог бы?» —

«Смог бы». —

«Как же «не убий»?» —

«Да, растуды». —

«Видишь, князь,

у монастырской смоквы

выросли шеломы,

как плоды».

Сергий,

Пересвету не переча,

подошёл к другому силачу:

«Ты хоть раз бывал,

Ослябя,

в сече?» —

«Нет». —

А хочешь?» —

 «Ещё как хочу!»

Сергий у окошка на мгновенье

вслушался в какой-то дальний гуд:

«Что ж,

придётся дать благословенье.

Не благословишь —

так ведь сбегут».

Он всплакнул,

но лишь украдкой —

малость.

«Ну, Добрыни,

с богом на врагов!

Жаль, мечей для вас не завалялось.

Дам двух монастырских битюгов».

Мчался князь,

и ветер набивался

в сердце,

под стальную чешую,

а за ним скакали «небывальцы»,

в битву небывалую свою.

И с крестов церквей слетали птицы,

видя в юных витязную стать,

и кресты хотели расщепиться,

чтоб для них двумя мечами стать.

И молились чудотворцы всюду,

ничего не зная наперёд,

одному-единственному чуду

с именем единственным —

народ.

 

5

Я не гостем пришёл,

Куликово поле, —

я расту из тебя на российском раздолье.

Если будут писать исследования, —

что за странная здесь трава, —

я —

травинка шестисотлетняя,

Куликово поле,

твоя.

И травинками шепчет,

опушками

Куликово поле —

о Пушкине.

Здесь, у пахнущих зеленью запаней,

сам себя я остановил…

Кто я —

западник?

Славянофил?

Западники и славянофилы —

старый спор.

Спорят после смерти и могилы

до сих пор.

И живые спорят замогильно,

взяв пример.

То на лапти молятся умильно,

то — на НТР.

Лаптелюбец, ладаном чадящий,

дай ответ:

разве русским не был Чаадаев?

Кто он — швед?!

Обвинять его за европейство

поостерегись.

Просто он не пугал вселаптейство

и патриотизм.

Технолюбец, ты не плюй на лапти.

Лапти не пустяк.

Ведь холопы до других галактик

прыгали в лаптях.

Мне и спорить с вами неохота.

Я люблю и Русь, и СССР.

Наша трудовая Русь не что-то —

тоже НТР.

Как ломались в спорах

шпаги,

вилы!

Кто же помирил в такой борьбе

западников

и славянофилов?

Пушкин.

Помирил в самом себе.

Поле Куликово,

ты храни

то, как чисто в Пушкине сливался

дух и вольтерьянства и славянства

с жгучей африканинкой в крови.

И качаешь ты,

не сдавшись конницам,

неубито сорною травой,

Куликово поле,

словно колосом,

Пушкинской курчавой головой…

 

6

По траве шуршат подковы

посреди ночных теней.

Видишь, поле Куликово,

меж двух станов двух коней?

Кто такие эти двое

при жемчужных чепраках,

битвы завтрашней герои

или битвы этой прах?

Прах бывает и геройским,

только вряд ли победит.

Кто за тем и этим войском

четырьмя очьми следит?

Перед битвой ночь, быть может,

слишком поздний даст урок.

Что так поздно вас тревожит,

князь Димитрий и Боброк?

А в ночном ордынском стане —

превеликий клич и стук.

Рядом — воя нарастанье,

волки носятся вокруг.

И орлы вовсю клекочут,

громко граит вороньё.

Что такая ночь пророчит —

разгадай поди её.

Тихо-тихо в русском стане,

только заревом — огни,

и коснёшься белой стаи,

только руку протяни.

Это лебеди внезапно

налетели, как метель.

Что земля готовит завтра —

может, смертную постель?

Князь Димитрий вдаль не скачет

на вороний грустный грай.

«Ты, Боброк, примет разгадчик.

Вот возьми да погадай».

Слез Боброк, прижался ухом

к раннеутренней земле.

«Слышу плач…» — и, павший духом,

встал с ромашкой на скуле.

«Чей же плач? — спросил Димитрий,

и добавил он с тоски:

— Ты щеку ладонью вытри —

прилепились лепестки».

Отвечал Боброк при этом:

«Плачут женщины. Их две.

Плач такой, по всем приметам,

полагается вдове.

Труп — страшнее нет подарка,

если выбросит струя.

Плачет первая — татарка,

а вторая — русская». —

«Кто из них страшнее плачет?» —

вопросил московский князь.

«Обе — страшно… Это значит,

что не хватит слёз из глаз…»

Не сорвался князь на ругань,

но вспылил: «Боброк, ответь,

можно ли при вдовах русских

вдов татарских нам жалеть?»

И Боброк ответил ровно,

без стесненья и стыда:

«Можно. Вдовы — невиновны.

Дети — тоже никогда.

Помнишь, князь, как мы в Рязани,

не простя себе навек,

всех рязанских вырезали…

Разве все они — Олег?

Грех чужих детей обидеть.

Грех, желая русским рай,

всех татар возненавидеть…

Разве все они — Мамай?!»

И задумался Димитрий,

и, поводья сжав, изрёк:

«Хорошо, что мы до битвы

исповедались, Боброк.

Ты — разгадчик. Разгадай-ка:

будет мир, ко всем не злой,

мир, где кривда не хозяйка,

мир без ханов и без войн?»

И Боброк, лукаво глянув,

припустил коня резвей:

«Ишь ты как хитёр — без ханов!

Будет — даже без князей…»

Вдруг подъехали три тени

к двум коням в слепой ночи,

только звякали сквозь темень

харалужные мечи.

«Кто такие?» — огорошен,

князь спросил, зрачки кругля.

«Мы? Добрыня, и Алёша,

да из Мурома Илья.

Где тут будут бить Мамая?»

Улыбнулся князь вприщур:

«В полк засадный принимаю.

Только чур — не чересчур!»

И сказал Илья как старший:

«В том полку — не благодать.

Нам бы чарку. Мы — устамши…

Но раз надо — будем ждать».

Просветленья тёмной дали

в притаившемся лесу

Пугачёв и Разин ждали,

саблей пробуя росу.

Этой битвы Куликовской

в роще, тайно непустой,

ждали Пушкин и Чайковский,

Достоевский и Толстой.

С нетерпеньем новосёлов

ждали солнца красный шар

столько будущих монголов,

столько будущих татар.

Обмотав холстом подковы,

знали три богатыря,

что над полем Куликовом —

человечества заря.

 

7

Я пришёл к тебе,

Куликово поле,

потому что все стрелы

я рёбрами помню.

Здесь когда-то

под всплеск боевого сигнала

вся Россия

Россией себя осознала.

Я спрошу у Непрядвы,

у дочери вечности:

может быть, мы пока ещё —

дочеловечество?

В мире нет чужеземцев —

мы одноземляне,

но ракеты готовы к взаимозакланью.

Надо инопланетных мамаев нам,

что ли,

чтобы стать человечеством,

хоть поневоле,

сделав космос тобой,

Куликово поле?!

 

8

А Мамай не спал

на Красном Холме

на верблюжьей кошме,

себе на уме.

Грыз хорезмский миндаль,

глядя в тёмную даль,

и сбегали нукеры,

хоть их прикандаль.

В юрту тенью вскользнул

одноглазый баскак

(в переводе — давитель)

кипчак-весельчак.

Непонятно любил он

с утробным «хе-хе»

что-нибудь отсекать —

ну хоть лапки блохе.

Прятал где-то он,

что ли,

в свои рундуки

груди женские,

руки,

носы,

языки?

Хан его не любил,

но поставил оплечь.

«Ну,

что хочешь сегодня кому-то отсечь?» —

«Что ты, хан!

Я — хе-хе! —

только скромный слуга.

Я нашёл тебе в собственном стане

врага». —

«Кто — лазутчик?» —

«Нет, хан…

Он — хе-хе! —

твой нукер.

Он даёт всем другим

непотребный пример». —

«Ну, а чем он пример непотребный даёт?»

Усмехнулся баскак:

«Тем — хе-хе! — что поёт…»

Был Мамай осторожен:

«Я тоже,

бывает,

пою.

Если все запоют —

станет легче в бою.

А красиво поёт?» —

«Да… пожалуй…» —

«Так что?» —

«То — хе-хе! — что красиво поёт,

да не то.

Эти песни,

нам всем предвещая каюк,

могут наше оружие

выбить из рук…» —

«Взять!» —

«Он взят…» —

и баскак за аркан его ввёл.

«Ты монгол?» — хан спросил.

И ответил он гордо: «Монгол».

Был он молод, но в шрамах.

 Как видно, не трус.

Нос приплюснут.

Раскосы глаза —

не урус.

«Пой!» — Мамай приказал,

и запели,

чисты и строги,

на комузе в руках

три воловьих струны.

Голос пел, что война — это горе земли,

что согнулись от крови в степях ковыли

и что, землю чужую топча и губя,

все пришельцы

и топчут

и губят себя.

«Хватит!» — хан оборвал

и со страхом подумал:

«Он прав.

У других матерей их детей отобрав,

я у собственной матери отнял себя…

Разве войско захватчиков —

это семья?»

Но сказал он певцу:

«Был у русских Боян.

Он когда-то их звал своей песней к боям,

ну, а ты призываешь к презренной сохе.

Ты предатель, певец…»

И баскак оживился: «Хе-хе…»

Но певец отвечал:

«Был бы проклят Боян,

если б звал он

к таким же набежным боям,

если б звал он

в улусы монгольские влезть,

попирая обряды и женскую честь.

Сам себя

попирает ослепший народ,

если право судьи всех народов берёт.

Я не продал монголов.

Неправда твоя.

Ты предатель народа, Мамай,

а не я…»

У Мамая задергались щёки

и рот.

«Ну и ну…

Значит, разное — хан и народ?» —

«Значит, разное…» —

твёрдо ответил певец,

и баскак с торжеством захехекал —

конец!

Хан сказал:

«Уведи

и язык отсеки.

Слишком длинными

стали сейчас языки…» —

«Хан, а руки?

Вдруг руки напишут —

как их называют? — стихи…» —

«Руки тоже…» —

И сразу сменилось «хе-хе»

на «хи-хи».

И вкопали язык

удалого монгола-певца

в куликовскую землю

среди васильков,

чебреца.

Будет время —

поднимется до облаков

урожай

из отрезанных языков!

И звенели

опять, как проклятье слышны,

у Мамая в ушах

три воловьих струны.

И, тайком возмечтав

улизнуть за Урал,

хан вдруг понял,

что завтрашний бой — проиграл.

 

9

Я пришёл к тебе с миром,

пустыня Гоби,

и не мог я не с миром прийти,

а по злобе.

Общей правды

и в русском ища,

и в монголе,

я пришёл

как посол Куликова поля.

Пограничник монгольский,

как грек за богиню,

поднял тост:

«За прекрасную нашу пустыню!»

И она засмущалась,

в ответ зашуршала

и песчинками к нам

прикоснулась шершаво.

Солнце,

будто монгольское медное блюдо,

здесь рождается

между горбами верблюда.

К материнским соскам

так прилежно прижаты,

островками блаженства

лежат верблюжата.

Сохраним от войны,

отхлебнув из Непрядвы причастья

верблюжатам и людям

возможность — прижаться.

Сохраним от войны

и Гандан,

и Сан-Пьетро,

и Прадо!

Миссисипи и Волга,

вам делаться

новой Непрядвой не надо!

Я пришёл к тебе с миром,

пустыня Гоби.

Твои красные скалы

глядят исподлобья,

но заложена память

не меньше, чем в рощах,

в искривлённых твоих саксаулинках тощих.

Нас когда-то топтали

монгольские кони —

мохноногие чудища

рабства,

погони.

Нас баскаки давили,

камчами хлестали,

волочили в полон за густыми хвостами,

и все русские бабы

крестились пугливо,

увидав проклятущие чёрные гривы.

Но когда Сухэ-Батор

взял в руки поводья,

эти гривы

знамёнами рвались к свободе.

В сорок первом году,

только грянули взрывы,

транссибиркой

неслись на Москву эти гривы.

Полмильона монгольских коней

из теплушек

подставляли под ветер

сторожкие уши.

В дальних рейдах Доватора

кони скакали,

на мамайство фашистское

зубы оскаля,

и бойцы на морозе редчайшем,

крепчайшем

грели руки в их гривах,

похожих на чащи.

И монгольские кони летели с донскими

по фашистам,

по власовцам — новым плоскиням —

и потом у рейхстага,

при грозном пожаре,

как у вражеской каменной юрты, заржали!

Как легендами,

гривами

стала обвита

наших новых времён

Куликовская битва.

 

10

Батюшка-Урал, себя вздымая,

ты не спрятал за собой Мамая.

Вместе с ханом челядь в Крым бежала

к яду генуэзского кинжала.

На пути бесчинствовали люто,

но детей щадили почему-то.

Тех, кто выше колеса кибитки,

волокли на казнь или на пытки.

К тем, кто ниже колеса кибитки,

снизошли: «Живите, недобитки…»

Но в любой беде России — дети —

витязи, взрослейшие на свете.

 

В страшном сорок первом на Урале

из детей рабочих набирали.

Бросив деревянные наганы,

делали снаряды мальчуганы.

И в свои пятнадцать и тринадцать

каждый был Димитрий Сталинградский.

Были на учёте в главном штабе

внуки Пересвета и Осляби.

Только вот не вышли ростом внуки —

до станков не доставали руки.

Может, по звонку Верховной Ставки

у станков им ставили подставки.

 

Как на деревянном пьедестале,

дети на подставках вырастали.

Из отходов пиломатерьяла

памятник эпоха сотворяла.

На Урале видел я в музее

пьедестал такой на бумазее.

«Кто стоял на нём?» — спросил я тихо.

«Как тогда шутили мы — станчиха.

Было ей тринадцать, а стояла.

На своём, чертовка, настояла.

Делала снаряды, и толково.

Звали её Поля Куликова».

 

Проступила Русь рублёвским ликом

в этом совпадении великом.

 

Полю я искал, шепча шагами:

«Мы ещё оденем вас шелками…»

Около детсада заводского

шла с авоськой Поля Куликова,

и консервы стукались ребристо —

всё сплошные «Завтраки туриста»,

и волос её седые прядки

обмелели, как вода в Непрядве.

Но когда завидела внучонка,

стала, как снарядница-девчонка,

с ним играя голосом и взглядом,

словно с тёплым новеньким снарядом,

и бежал за нею, как на нитке,

внук — не выше колеса кибитки…

 

11

Я пришёл к тебе,

Куликово поле.

Переполнено ты колокольной болью

позабывших о звоне

заржавленных звонниц,

лебедой,

позабывшей о топоте конниц.

Пахнет свежим ремонтом собор,

ну, а около —

на истлевших костях —

кормовая свёкла.

Хорошо, что земля ещё не оскудела.

Эта свёкла —

наверное, нужное дело.

Но молчу,

и помыслить себе не позволя,

что таков урожай Куликова поля.

Наша сила неглавная —

свёкла и силос.

Здесь когда-то вся нация заколосилась.

И Рублёв,

Ломоносов

колосьями встали

на костях —

на подземном своём пьедестале.

С Куликовского поля

в симбирскую землю

переброшено было по воздуху

семя.

На будёновках,

пляшущих в конной атаке,

запылали вовсю

куликовские маки.

А теперь —

сотни глаз детворы у Непрядвы-реки:

куликовские васильки.

В белых платьях невесты,

в собор приходя по старинке, —

куликовские ковылинки.

Стал музеем собор,

но как будто вначале

здесь какой-то особенный

воздух венчанья.

Приезжайте сюда,

из Монголии братской араты, —

вы в батыях с мамаями не виноваты.

Я хотел бы сюда пригласить

из Казани Джалиля —

нас непрядвинской,

алой от крови, водой

не разлили.

Куликовские ивы,

оплачьте со мною татарина,

друга, поэта

моабитского брата

погибшего здесь Пересвета.

Генуэзской пехоты Мамая

далёкий потомок,

приезжай, итальянец,

и здесь поброди до потёмок.

Если б не было поля такого,

где ястребы в небе,

как ввинченные,

то в Италии

вряд ли бы вырос да Винчи.

Мы прикрыли Европу

щитами червлёными,

как прикрыли потом —

двадцатью миллионами.

Не сочти с высоты своей это неправдой,

башня Эйфеля, —

корни твои — под Непрядвой.

Ох, какая досталась нам в жизни неволя.

Но какая нам славная выпала доля!

Вот каков урожай Куликова поля.

 

12

Ты почти пересохла, Непрядва.

Ну какое такое хамьё

накидало в тебя неопрятно

железяки, бутылки, хламьё!

Сколько было консервов открыто!

Сколько на воду лили мазут!

Может, эрою консерволита

нашу эру потом назовут?

Но главнее знамение эры,

что Непрядву,

как символ, храня,

к ней пришли на поклон пионеры,

очищая её и меня.

Всё фальшивое не уцелеет.

Этот символ останется жив.

Символ только тогда не мелеет,

если он изначально не лжив.

С хрупким пёрышком перед стихами

я по сути боюсь одного:

чтобы тайное

пересыханье

не постигло меня самого.

Если тоже я символ России,

кем-то полузабытый почти,

я хочу, чтоб меня воскресили,

чтобы снова

прочли и прочли.

И пока ещё в деле негромки,

и пока ещё не на скаку

сквозь листву проступают потомки

над Непрядвой

в засадном полку.

 

Что в запасе ты держишь, Россия?

Чьи там лица за чащей густой?

Там, Бояны, ещё молодые,

новый Пушкин и новый Толстой.

И шепну я потомкам:

«Я с вами…» —

у лошажьих трепещущих морд,

и я встану к потомкам под знамя,

под его

куликовский развёрт…

Е. Евтушенко

 

* * *

Из поэмы «Юность Рублёва»

 

Глава третья. Пересвет

Весенняя распутица,

Большая грязь.

Посередине улицы

Мужик увяз.

На улице, на площади

Раздался крик:

С телегою и с лошадью

Увяз мужик!

 

Телега не порожняя,

И груз — не грош.

Спасите вы, прохожие!

А как спасёшь?

Теперь разлились реки-то,

Дороги нет.

Но вот идёт к телеге той

Брат Пересвет:

 

— Увяз, мужик-бедняга, ты,

Но не робей,

А распрягай конягу-то,

Да поскорей!

Мужик, погодку вешнюю

Вовсю кляня,

Под брань свою поспешнее

Распряг коня.

 

— Теперь садись в телегу-то,

Ух, прокачу!

— Шутник, шутить мне некогда!

— Я не шучу.

Тут дело невесёлое,

Шутить не след.

Телегу взял тяжёлую

Брат Пересвет.

 

Мужик глазища вытаращил,

Воскликнул: ах! —

Рванул к себе и вытащил

Весь воз монах!

Мужик сказал: — Ну, милый мой,

Ты дюжих сил!

Да я б с такою силою

Татар побил!

Да мне бы от Всевышнего

Подобный дар!..

— Да не болтай ты лишнего:

Побьём татар!

 

Глава четвёртая. Куликовская битва

Трава сраженьем не примята

И кровью не обагрена,

И сохраняет блеск парада

И та, и эта сторона.

 

С той самой стороны ордынской,

Со стороны донских степей.

Рванулся всадник исполинский

Батыр Мамаев Челубей.

 

Он дивно слажен и отважен,

В очах сияние луча,

В его плечах — косая сажень,

В речах — уверенность меча:

 

— Сразится кто со мной? Такого

Среди московской рати нет!..

Но видит поле Куликово:

Не испугался Пересвет.

 

И не кольчуга, а рубаха,

Рубаха белая на нём:

Мог Пересвет пробить с размаха

Всяк щит с кольчугою копьём!

 

И о батыре Челубее

Судил, должно быть, по себе,

И доверялся, не робея.

Он не кольчуге, а судьбе.

 

И оба войска ждут решенья

Коварной воинской судьбы.

Герои начали сраженье,

Их кони встали на дыбы.

 

Столетьем кажется секунда,

И кто сильнее, кто слабей,

Кто победит? — Ответить трудно:

Кто, Пересвет иль Челубей?

 

Копьём тяжёлым русский воин

Татарский пробивает щит,

Но перед смертью враг спокоен:

И Пересветов щит пробит!

 

И наземь пал татарский ратник,

В рядах ордынцев вызвав стон,

А Пересвета конь обратно

Примчал убитым в русский стан.

 

Два войска двинулись на сечу,

И грянул Куликовский бой.

Ордынцам ринулся навстречу

Московский полк передовой.

 

По центру русских бьют ордынцы,

Теснят, громят за рядом ряд.

Не час, не два сраженье длится,

Но стойко русские стоят.

 

Мамай глядит на бой упорный

И видит: русским тяжело.

Сейчас он конницей отборной

Ударит в левое крыло.

 

На левый фланг текут ордынцы,

На левом фланге цвет их войск.

Фланг русских должен надломиться,

Растаять должен, словно воск.

 

Вперед идёт враг-неприятель,

Берёт в бою за пядью пядь —

И медленно к реке Непрядве

Фланг русских начал отступать...

 

Вдруг крики вражеские смолкли,

У них смятенье: князь Боброк

От берегов дубравных Смолки

Бросает в бой засадный полк.

 

Нетерпеливые в засаде

Томились воины с утра

И думали, на битву глядя:

Помочь товарищам пора!..

 

Весь день удерживал в засаде

Их рассудительный Боброк,

А в этот миг сказал: «Дерзайте!» —

И хлынул воинов поток!..

 

Смешались сотни и десятки.

Исчезли стройные ряды,

И побежали в беспорядке

Войска прославленной Орды!

 

Глава пятая. Спас

Одержана победа,

И враг бежал,

Но нету Пересвета,

И павших жаль.

И грусть звенит в веселье,

От битвы сей...

Уединился в келье

Чернец Андрей.

 

Намедни дал сам Сергий

Ему заказ:

Нужна для новой церкви

Икона — Спас.

А кто подобен Спасу?

Простой ответ

Возник внезапно, сразу:

Брат Пересвет!

 

Творящий только благо

Чудесный брат,

Он, Пересвет, однако,

И Пересвят!

Силач неимоверный,

Святой монах,

Такой же Бог, наверно,

На небесах.

 

Так рассуждал примерно

Чернец Андрей.

Неверно или верно —

Ему видней!..

Меж тем к Андрею в келью

Онуфрий брат

С обычного похмелья

Явиться рад.

 

Пришёл, увидел Спаса

И похвалил.

Иначе отозвался

Монах Кирилл.

Сказал: «Смутил твой разум

Брат Пересвет,

Его ты сделал Спасом,

Здесь Спаса нет».

И досыта смеялся

Монах Адам:

«За Спаса ты не Спаса

Не выдашь нам!..»

 

Но Сергий Радонежский,

Авторитет,

Сказал: «Мне спорить не с кем,

Здесь Пересвет.

Но он исполнен гневных

Степенных сил.

Его Андрей отменно

Изобразил.

И для иконостаса

Сей лик хорош.

Ведь Пересвет на Спаса

Зело похож!»

 

Глава шестая. Возвращение

Виднеется издалека

Не белый снег в саду,

Не белый снег, не облака,

А яблони в цвету.

Отец Андрея их сажал —

Хозяйственный мужик.

Тогда его Андрей был мал,

Рост яблонь невелик.

 

Теперь, как этот сад, возрос

Сынок его Андрей

И своему отцу принёс

Он несколько рублей.

Отец Андрея шибко рад:

Такой казны улов!..

А по деревне говорят:

Андрей-то наш — Рублёв!

 

В саду накрыт дубовый стол,

И брага там, и мёд.

Андрей Рублёв домой пришёл

И всех на пир зовёт.

Андрей и мёд, и брагу пьёт

И потчует гостей.

Рад угощению народ,

Охоч до новостей.

 

В Москве недавно довелось

Андрею побывать.

Московский князь сумел всерьёз

Побить ордынцев рать.

А сеча лютая была,

Больших потерь не счесть,

И по Москве колокола

Гудят победы в честь.

В честь возвратившихся дружин,

В честь павших богатырей...

Про всё, что знаешь, расскажи

Ты нам, Рублёв Андрей.

 

Всё, что интересует нас,

По правде нам раскрой.

Каков таков Димитрий князь,

По прозвищу Донской?

Жалеет ли простой народ,

Таких, как мы, людей?

И сколько там, в Москве, ворот,

И башен, и церквей?

 

И с Радонежским ты знаком,

Он, бают, всех мудрей.

О нём, святом, и обо всём

Поведай нам, Андрей!..

 

— Не много знаю, но от вас

Не утаю, друзья:

Димитрий, наш Московский князь,

Такой, как все князья.

Людей таких, как мы, теснит,

Но на него не злюсь:

Хорош он тем, что единит

Разрозненную Русь.

 

Москва должна быть во главе

Всех русских городов,

И много славных мастеров

Работают в Москве.

Пусть каждый видит, кто не слеп

И кто душою чист:

Благословенны меч и серп,

Равно перо и кисть,

Когда стоят в одном ряду

За православный люд,

Любые горе и нужду

В содружестве побьют!

Подымем чаши и ковши

И выпьем от души

За православный наш народ —

Пусть дружно он живёт!

 

— Согласны мы с тобой, Андрей,

Хороший ты мужик,

И от деревни от своей

Нисколько не отвык.

За дружбу выпьем! Будь здоров!

Тебе добра хотим!

И сделай прозвище Рублёв

Ты именем своим!

Н. Глазков

 

* * *

Из поэмы «Набатные колокола»

 

8

От Батыя

До Мамая —

Полтора столетья

Жили мы,

Не принимая

Злое лихолетье!

 

Лихолетье —

Это плети,

Полонянок слезы.

Поредели в лихолетье

Русские березы.

 

Потемнели очи сини —

С горя, не иначе.

Лихолетье —

Мать о сыне

Безутешно плачет.

 

В лихолетье

Непокорным

Головы рубили,

Но свободы нашей корни

Все же не убили...

 

Вроде жили под пятою,

Вроде б в рабстве жили,

Но с Иваном Калитою

Мы казну нажили.

 

Нам, Историю листая,

Было чем гордиться.

Сергий —

Радонежский старец —

Призывал к единству,

 

Чтоб народ, по крайней мере,

Видел свет в оконце,

Чтоб, не дай-то бог,

Поверил

В ночь при свете солнца;

 

Чтобы жили мы согласно,

Верою не слабы,

Чтобы свечка не погасла,

Ну, одна хотя бы!

 

И от той, одной,

По свету

Разгорится пламя...

Князь Димитрий

Пламя это

Вынесет на знамя.

 

И, уставший от терпенья,

Что народ изведал,

Сергий

Даст благословенье,

Предсказав Победу.

 

Осенит победным светом

И, чтоб вышло дело,

Даст Ослябу с Пересветом —

Крепких духом, телом.

 

И, Отчизну защищая

Во поле донецком,

Вспомним мы, что завещал нам

Александр Невский!

 

9

То не осень плачет

В горькой вышине,

Мой ровесник скачет

На лихом коне.

Скачет на заставу

По лесам, лугам.

И сухие травы

Бьют по стременам...

 

Очи, не мигая,

Смотрят в синеву.

Воины Мамая

Залегли в траву...

Молодой невесте

Друга не видать.

Не придется вместе

Ночи коротать.

 

Рано поредели

Русские леса.

Рано потемнели

Синие глаза!

 

10

Там, где солнце

Тихо за гору зашло,

Сколько нас, русоголовых,

Полегло!

Ах ты, поле Куликово!

Не с тоски

Над тобою

Будут плакать кулики.

 

Над тобою,

Куликам твоим под стать,

Будут матери и жены

Причитать,

Будут деды седовласые

Рыдать, —

Сколько нас,

Поди попробуй сосчитать!

 

Подымая тучи пепла

И золы,

На кровавый пир

Слетаются орлы.

А поодаль,

Боязливо семеня,

Черный ворон

Косит глазом на меня.

Я бы плюнул ему в очи,

Да невмочь!

Черный ворон, понимаю,

Жаждет ночь.

 

Не крутись ты, ворон,

Около меня.

Я дожить хочу

До солнечного дня.

Ты не вейся, черный ворон,

Надо мной.

Я еще сгожусь

Земле своей родной.

 

Я вернусь еще

В родимые края,

В те, где ждет меня

Любимая моя.

Я еще в согласье с нею

Не пожил,

Сыновей во славу рода

Не нажил...

 

Там, где солнце

Тихо за гору зашло,

Сколько нас, русоголовых,

Полегло!

А как солнце

Поднималось из травы,

Сколько наших

Не подняло головы!

 

11

И гуси плыли,

Плыли,

Плыли,

Плыли

Над заводью немеркнущей зари.

До хрипоты в колокола

Звонили,

Победу возвещая, звонари.

 

Гудели церкви,

Гулом налитые,

Летели

В поднебесье купола.

И улыбалась

Древняя Россия

Той громкой славе.

Что ее ждала.

Рассветы над озерами

Вставали,

Размашисто

Пылали васильки.

Не торопясь, дороги пробивали

И превращались в реки

Родники.

 

Такой простор,

Что не окинешь глазом!

Земля не молода

И не стара...

Бродили по России

Богомазы —

Великие земные мастера.

Брело по небу солнце

Вслед за ними,

Раздольно освещая даль веков.

Им самыми что ни на есть

Земными

Казались лица праведных богов.

 

Не ведал мастер — молодой, безусый,

Русоголово светел и пригож,

Что на иконе

Образ Иисуса

Был на Семена-звонаря похож.

 

12

Описать не берусь

Всей земли моей прошлое горе.

Полоненная Русь —

Половецкая сабля на горле.

Соловьиная боль,

Недопетая песня Бояна.

Мне идти за тобой,

За глазами твоих полонянок.

 

Все со мной и во мне —

И горящие избы,

И слезы,

И в родной стороне

Заглянувшие в душу березы...

 

Что могу я,

Когда

На руках моих тяжкие цепи?

Русь!

Беру навсегда

Твои реки и белые степи.

И лесные края,

И неяркий огонь горицвета.

Я беру соловья,

Не допевшего песню рассвету.

 

Русь!

Великая боль

Мне скрутила тяжелые руки.

Я сливаюсь с тобой,

Принимая несметные муки.

Сколько бед за спиной,

Что сумел я с тобою осилить!

Русь!

Ты стала страной,

Стала вечно великой Россией.

 

И во все времена

У тебя неизменна богатство:

Ты безмерно сильна

Правотой бескорыстного братства.

 

Вот какие дела,

Понимаете, знаете, люди:

Русь под игом была,

Но Россия под игом

Не будет!

 

13

Россия!

Не искать иного слова,

Иной судьбы на целом свете нет.

Ты вся —

Сплошное поле Куликово

На протяженье многих сотен лег.

 

Россия!

Зарождалось это слово

В звучании разбуженных мечей,

В трудах голубоглазого Рублева

И в тишине

Предгрозовых ночей!..

 

На поле боя вымирали росы,

На пепелищах

Пели топоры.

Мы все прощали —

Мы, великороссы,

Всегда великодушны и добры.

 

Россия!

Прозвучало это слово,

Вписав в бессмертье наши имена,

От льдов Невы —

До поля Куликова,

От Куликова —

До Бородина!

 

Обиды и вражды не принимая,

Храня свою печаль и озорство,

Ты в жаркой битве

С полчищем Мамая

Разбила продолжателей его!

 

14

О, Родина!

Смогу ль забыть

Твои нелегкие победы,

Твои невиданные беды,

Забыть,

Как прадеды и деды

Умели драться и любить.

 

О, Родина!

Всегда с тобой

Мне вечно жить

И вечно помнить

На Куликовом поле бой

И бой на Бородинском поле.

 

Мне помнить битвы, и кресты,

И падающие березы,

И родниковой чистоты

Невысыхающие слезы.

 

Я знаю,

Память не солжет.

Уйдя в живых и обелиски,

Она умело бережет

Все то, что дорого и близко.

 

О, память Родины!

Она

Прошла походкою солдатской

Из-под знамен Бородина

Под пули площади Сенатской.

 

И хоть не легок путь бойца,

Она прошла

Путем былинным —

От взятья Зимнего дворца

И до победы над Берлином!

 

У памяти свои права

На все,

Чем мы живем, живые.

И все-таки моя Россия

Не только памятью жива.

 

Она жива высоким днем

Своей большой и гордой славы,

Где домен огненная лава

Горит негаснущим огнем;

 

Где, темноту навек рассеяв,

Моя высокая земля,

Как Млечный Путь, летит,

Пыля

Огнями Волги, Енисея;

 

Где за предельную черту,

Величье наше воздымая,

Стрелой,

Сразившею Мамая,

Летит ракета в высоту!

 

Эпилог

Последнего татарника огонь

В тот миг погас на поле Куликовом,

Когда от боли озверевший конь

Его прибил

Железною подковой.

 

Закат угрюмо трогал высоту.

Стихала битва.

Пахло тенью росной.

Был страшен конь:

Мундштук горел во рту,

Ломая зубы,

Обжигая десны.

 

Был страшен конь,

Окрашенный зарей:

В его крестце

С утра стрела торчала,

И он весь день метался одичало

Над трупами,

Над влажною землей...

 

Века...

Века с того минули дня.

Минули Освенцим и Хиросима,

А я все слышу

Крик невыносимый,

А я все вижу

Этого коня.

Все вижу я,

Как с кровью пополам —

Не рьяно, а устало, постепенно —

Еще зарей окрашенная пена

В два ручейка

Течет по удилам.

 

Погасни же, кровавая заря!

Яви прохладу,

Тишину на раны...

Из векового, древнего тумана

Глядит на мир —

ВОСЬМОЕ СЕНТЯБРЯ.

В. Фирсов

 

Отечество

Постою у речки у Непрядвы,

у священной голубой воды

и услышу княжеские клятвы

в час нависшей над водой беды.

 

Ты скажи мне,

милая Непрядва —

чудо ясноокое моё,

сколько скорби,

правды и неправды

унесло течение твоё?!

 

Как же так

тебя не замутили,

звонкая пречистая вода,

никакие вражеские силы,

никакая личная беда!

 

Постою у речки у Непрядвы,

у большого солнца на виду

и, услышав княжеские клятвы,

к тихому теченью подойду.

 

Свято,

по душевному веленью,

вспомню, чем сегодня

мы горды,

перед речкой встану

на колени,

чтоб испить

ладонями воды.

 

Всё это случится

на рассвете,

под напев

седого тростника...

Счастлив я,

что у меня на свете

есть незамутимая река!

Г. Суздалев

 

Поле

       Валентину Сорокину

 

Ты лицо моё

Синей прохладой омой.

Исцели мою душу

И дай мне подкову.

Мне иначе нельзя

Возвращаться домой.

Здравствуй, поле моё

Куликово.

 

Я закрою глаза.

Буду долго стоять

И свой слух напрягать

До предела.

И понять не смогу:

То ли пули летят,

То ли ветер свистит,

То ли стрелы.

 

Поднимается пар

От Непрядвы-реки,

Отмывая от крови

Зелёные травы…

А мне чудятся

Русые наши полки —

Восстают из земли

Под знамёнами славы.

 

Я стою молчаливо.

«Спасибо, отцы!..»

Ни трава, ни вода

Не дают мне ответа.

Погружаются в землю

Безмолвно бойцы

И того,

И двадцатого века.

 

Стали вёсны мои

И светлей, и добрей:

Всё за раны твои

Нам, живущим, награда.

За плечами моими

Шестьсот сентябрей…

И печалям моим

Оправданий не надо.

Г. Суздалев

 

* * *

Поле Куликово. Куликово поле...

Словно ветер памяти распахнул окно.

Чутко тянет с поля стародавней болью, —

Это войско ратное на поле прошло.

 

Тишина на поле, только ветер росный

По траве пройдется тихо босиком.

Тишина на поле, лишь грустят березки

Да кружатся вороны в сумраке ночном.

 

А по-за Непрядвой тучи без просвета,

А по-за Непрядвой полчища татар...

Через час ли, два ли биться Пересвету,

Лишь рассвет нагрянет красный, как пожар.

 

Долго битве длиться, долго будут вдовы

Годовщины горькие по мужьям справлять.

Долго будет слава поля Куликова

По Руси по вольной соколом летать.

В. Великанов

 

Подкова

 

1

Я поклонился полю Куликову

и поднял ржавую насквозь подкову —

остывшей кузни радуга мертва.

Истлел и конь. Трава, трава, трава.

 

Изрытым шрамом — следом реактивных

цвел вечер. Вон из-за того бугра

вот-вот на седлах вскинется противник

а я — один. И что мое «ура»!

 

Мне страх не щит — нет псковичей с мечами,

хоть ненависть — нет тверичей! — остра.

Знать, я страшон с изнанки под лучами

кривых клинков, коль на развал плеча

раскосый тать не ступит, хохоча.

 

Так где же вы, какого ждете срока,

полки неторопливого Боброка!

Степной простор задумался глубоко,

лишь ворон снялся, о беде крича.

 

2

Как призрак копьеносной рати

трава маячила вокруг,

а я мечтал об автомате

для цепких прадедовых рук.

 

Я пахарь времени другого,

но сердце будет рваться в бой,

пока в земле моей подковы

лежат, снедаемые ржой.

 

Да разве ржавчина их точит?

То кровь коня и кузнеца!

А черный вран унес их очи

в простор без края и конца.

 

А душу их лелеет ветер,

которым так дышать легко,

оглядывая степи эти

в высоких шапках облаков.

 

Молчит земля и крепче держит,

взяв за ступени: да буду тверд

и горд перед лицом все тех же

неисчислимых диких орд!

Р. Винонен

 

* * *

Бом-бом колокольный.

Маки ― кулаки.

Над полем Куликовым

плачут кулики.

Ржавеют у калиток

лезвия косцов.

Охрипшие калики

плачут у крестов.

 

Бом-бом колокольный.

Кому шелка? Харчи?

Над полем Куликовым

грабители-грачи.

По клеверам по белым

раненые, бред.

Если бы победы!

Не было побед.

 

Если бы за Доном

выигрышный бой,

Только―

вдовы, вдовы,

сироты и боль.

Если бы не враки!

В рваных тетивах

ходит по оврагам

с ножами татарва…

 

Над полем Куликовым

стебли трав ― столбом.

Бом-бом колокольный,

бом,

бом,

бом…

В. Соснора

 

Щит

Мы щит нашли на поле Куликовом

Среди травы, в песке заросших ям.

Он медью почерневшей был окован

И саблями изрублен по краям.

 

Безвестный ратник здесь расстался с жизнью,

Подмят в бою татарским скакуном,

Но всё же грудь истерзанной отчизны

Прикрыл он верным дедовским щитом.

 

И перед ним в молчании глубоком

Мы опустили шапки до земли,

Как будто к отдаленнейшим истокам

Могучего потока подошли.

 

… Что станет думать дальний наш потомок

И чем его наполнится душа,

Когда штыка трехгранного обломок

Отыщет он в курганах Сиваша?

В. Занадворов

 

Из поэмы «Поле русской славы»

 

1

Поля, безмолвные поля,

Поля заветные державы.

Родная русская земля,

Святая русская земля,

Земля и доблести, и славы.

Когда орда, в степи пыля,

Вновь заковала Русь в оковы,

Поникли тучные поля,

Смирились гордые поля

И лишь восстало Куликово.

 

Поля, суровые поля,

Поля победные России.

Родная русская земля,

Святая русская земля,

Ты столько горя выносила.

И вновь грохочет тишина,

Поля огнём объяты снова.

Москва сдана и сожжена,

Но поле есть Бородина

Как продолженье Куликова.

 

Поля, великие поля.

Поля бесстрашия Отчизны.

Родная русская земля,

Ты знала смерть во имя жизни.

Вставай, огромная страна,

Спасай себя от зла и боли.

Идёт священная война,

Чья правота в ней, чья вина —

Рассудит Танковое поле.

 

Поля, бессмертные поля,

Их три навеки у державы.

Родная русская земля,

Святая русская земля,

Земля трагедии и славы…

 

Три поля России, три поля России,

Как русские гордость, отвага и честь.

Три поля России, три поля России,

Никто нам не страшен, пока они есть.

 

2

Уже которое столетье

Идут на мирные поля

Разрухи, войны, лихолетья,

Но так же вертится земля.

 

То тишина стоит сплошная,

То никнет в грохоте трава.

Как у тебя, земля родная,

Не закружилась голова?!

 

3

На Куликовом поле снова

Конь у реки призывно ржал.

От взгляда Дмитрия Донского

Мороз по коже пробежал.

 

Вновь поединок вижу гордый

Через пространство сотен лет:

Пал Челубей на землю мёртвый

И стал бессмертным Пересвет.

 

4

Мать-Россия. Свобода и воля.

Лес со степью — навеки родня.

Куликово победное поле

Шесть веков помнит топот коня.

 

Шесть веков чёрных ворогов стая

Красно солнце хотела затмить,

Только нету такого Мамая,

Чтоб Россию мою покорить.

 

Шесть веков на неё посягали

Под безумный воинственный клич.

Шесть веков русский дух постигали,

Только всё ж не сумели постичь.

 

Кровь столетий сочилась подтало,

Окропляя поля и луга,

А на ней вырастала Полтава,

Чтобы Курская встала дуга.

 

Правоты не добьётся неправый.

Сколько зим ни пройдёт, сколько лет,

Будет вечно вставать над Непрядвой

Незакатной победы рассвет.

В. Молчанов

 

Куликовская битва

Вставайте! Мамаево войско идёт!

Князь Дмитрий полки посылает вперёд.

Нашли себе поле за Доном,

Чтоб встретить Мамая заслоном.

 

Они уже близко. Идут и идут.

Захватчиков русские воины ждут.

Враги уже здесь. Запылали костры,

На вёрсты раскинулись в поле шатры.

 

Одеждой меняется с воином князь,

Быть равным на поле сраженья стремясь.

 

И вот, развернувшись на поле дугой,

Оставив в дубраве засаду,

Готовятся русские выдержать бой

И лечь как один, если надо.

 

В шеломе простом, у бойцов на виду,

Князь Дмитрий с оружием в первом ряду.

 

Помериться силами звал Челубей

В белёсом тумане рассвета,

Но он не увидел победы своей

И пал от копья Пересвета.

 

И грянула битва. Блистали клинки.

Бойцы умирали, стеная.

К земле окровавленной гнулись полки

Под натиском полчищ Мамая.

 

Легко ли в засаде томиться с утра!

Дерзайте же, братья и други! Пора!

И с кличем «Москва!»

Из-за дальних дубов

Как сокол бросается полк на врагов!

 

Внезапен удар. Побежали враги,

Победа за нами по праву!

И тем, кто вернулся,

И тем, кто погиб, —

Память и вечная слава!

К. Сергиенко

 

* * *

Белый и чёрный князь

В битве сошлись упорной.

Белый, благословясь,

И, чертыхаясь, чёрный.

 

Тьмы ледяная пасть…

В прах разметав созвездья,

Белый небесный князь

Скорбно вершил возмездье.

 

Замер засадный полк

Близ Куликова поля…

— С Богом! — сказал Боброк,

Зубы сцепив до боли.

 

Гнев голубых очей…

Родина, дай мне силы!

Лязг боевых мечей

В грозах моей России.

Д. Кан

 

Копьё и посох Пересвета: Поэма

«Взбегу на холм и упаду в траву.»

Н. Рубцов

 

Какою ты будешь, заря?!

Устала ты вся от набегов,

Ужели на свете на белом,

одна ты такая, земля?

 

Один наш в пожарах простор,

Доколе он будет багров?!

Жилища рубить и врагов

Уже притупился топор.

 

Один наш такой небосвод,

задымленный пламенем градов.

Склоненны и стары, и млады...

Ужели такой мы народ?!

 

Так глас над землёю витал,

смыкаясь над Русью по кругу,

тревожа собою округу,

и ратай свой гнев обретал!

 

1.

Слова не копья, не мечи,

их не поставить в полк пред Доном,

но Поле стало нашим домом,

плясать нам от его печи.

 

2.

Был клич от князя — кликать рать.

От поля — к полю — до селений...

Не дождались поры осенней...

Им не косу, а меч держать.

 

Бросали всё и к Дону шли,

крестясь, прощались с куполами,

Поплыли стяги над холмами,

пропали ратники вдали...

 

И женский крик возник и смолк,

и в градах руки ввысь воздели.

они теперь осиротели —

на юг ушёл последний полк.

 

3.

Полки у Дона. Был Совет.

Имели вои предсказанья,

и чуть мечами не сказали:

«Поиде нам за Дон иль нет?»

 

«За Дон, к татарам преидоша!

Чтоб чистым быть донским волнам.

Река омоет рана нам,

 когда из битвы выидоша.»

 

Кто говорил! Поди ищи —

Не доскакать и не доехать.

Они подняли шлемы кверху,

Подняли копья и мечи.

 

Пошли мостами, след во след,

во тьме, в суровости, в молчании.

Над Доном лебеди кричали —

о ночи той сказал Поэт.

 

Мосты последние сожгут,

кострами вскинутся мечи.

В последней роковой ночи

Они на поле стали тут.

 

4.

Над Доном всплески крыл зари,

она простёрла их над Доном

и ликом огненно-червонным

доспехи ратников зажглись.

 

Мне больно за тебя, восход,

когда ты падаешь на поле,

когда в твоём великом взоре

блеснёт кровавый отблеск вод;

 

когда настанет этот час

суровых лиц в суровой сече,

когда наступит этот вечер,

не многим быть живым средь вас.

 

Они пришли сюда на смерть —

Гридя Хрулец и Сухоборец,

Сапожник Юрка, Чудотворец —

вся рать земли, числа ей несть.

Да Сенька Быков — в рог трубить,

да Фёдор Сабур шёл с иконой —

едино всё — за землю быть.

 

5.

Пришёл на битву Пересвет

с тяжёлой палкой суковатой,

в своей одежде простоватой,

а без него и битвы нет.

 

Он бросил посох, взял копьё

и вышел пред полками в поле.

Он не увидел битвы боле,

приняв крещение своё.

 

Нахмурился мгновенно день —

над Доном солнце отсияло —

в тумане розовые дали,

застывший ратный полукруг.

 

8.

Над полем плыло вороньё.

Все вои спали после боя —

кто победил, кто пал на поле,

приняв крещение своё.

 

9.

Над полем вновь заря. Но крыл

не увидали — страшно было

им после битвы. Сенька Быков

во имя павших затрубил.

 

Трубил им Сенька восемь дён.

и восемь дней крестились ратники.

И рог умолк, когда был братьями

последний воин погребён.

 

10.

Такая битва стала тут.

Челом ударят полю вои,

в Дону мечи свои омоют

и Пересвета понесут

с копьём, на горестных плечах —

Гридя Хрулец и Сухоборец,

Сапожник Юрка Чудотворец

к реке — на копьях и мечах.

 

Его несут в годины бед

на топорах, мечах и палицах...

Кому ещё копьё достанется,

где снова встанет Пересвет...

Он бросит посох. И копьё

возьмёт опять для грозной сечи,

и вновь останется навечно,

приняв крещение своё.

 

Она дырявей облаков,

кольчуге этой шесть веков.

И меч, тяжёлый древний меч —

свидетель наших давних сеч.

 

Похоронить не может Лета

копьё и посох Пересвета.

В. Науменков

 

Завещание великого князя Дмитрия Ивановича

Засобирался Дмитрий тихо к Богу,

Угас во цвете лет среди цветов,

И лепестками май устлал дорогу —

Последний путь во царствие крестов…

 

И в завещании по духу православном

Благочестивый князь сказать спешил,

Что жил всегда он с мыслию о главном

О единенье всех удельных сил.

 

«По чести, дети, заодно живите,

И матери вы слушайтесь во всём.

Не дай вам Бог из Божьей воли выйти,

Когда почну глубоким вечным сном.

 

Кому что даст она, тому и бысть отныне.

Отныне с вами только Бог и мать.

Тому ж, кто жизнь свою предаст гордыне,

Благословенья моего не ждать…

 

Я отхожу, судьбу вручая Небу,

А ваши судьбы — Богу и вдове.

Стезю храните к отчинному склепу,

Не дайте сорной прорасти траве!

 

Бояр любите, дети, к слугам будьте

Приветливы и вежливы вельми.

И вы, бояре, не застряньте в блуде,

А оставайтесь верными людьми.

 

Тем паче, что, бояре, вам известен

Мой сызмальства открытый честный нрав.

Вся жизнь моя случилась с вашей вместе…

Прощения прошу, коль был неправ.

 

Я ведь рождён пред вашими очами,

При вас возрос, на ваших же глазах.

С врагами был предерзок и отчаян,

Не отступая в битвах ни на шаг.

 

Я с вами отчину свою узрел свободной,

Деливши радость с горем пополам,

Когда прошли, слиясь, колонной сводной

По схваченным осенней ржой полям…

 

Мой час пробил… Рука всё реже, реже

Легко и вольно ощущает меч…

Благословенье Неба на Угреше

Я завещаю, други, вам беречь.

 

Ещё немало разных татей, воров

Нагрянет разорять Святую Русь,

Но если глянет Бог на них сурово,

Вам предвещать печали не берусь.

 

Да что печаль и скорбь в сём мире бренном,

Где нет моих соратников в живых:

Ни Пересвета — инока, ни Бренка?! —

Их кровь в корнях и травах луговых…

 

Я тоже пал на поле Куликовом

И запах смерти краешком вкусил:

Играли трубы над моим покровом

Из русских тел, не пожалевших сил

 

Спасти Христа, Отечество и княже…

Я вместе с вами чашу пил светло:

Живот иль смерть? — иные мысли даже

Не сокрушали сердце и чело…

 

То был лишь первый зов небесных братий.

Я отхожу… Да пусть приимет Бог!

Вы после хлада рук моих объятий

Не загоняйте Кремль в переполох.

 

Я вас любил и ваших деток малых,

И вы давали верности обет.

Пусть не сулил зело небесной манны,

Но звал всегда на княжеский обед.

 

Прощайте же и благосклонны будьте

К моей княгине, к чадушкам моим,

И в радости, и в скорби не забудьте…

Воздавши мёртвым, кланяйтесь живым!»

В. Аушев

 

Подкова

Перед тем, как выступить с дружиной

В путь — дорогу к полю Куликову,

Князь на кузне у реки Неглинной

Попросил на счастие подкову.

 

Взмок кузнец от жара иль смущенья,

Из ушата взял пруток овальный,

Раскалил до белого каленья,

Перенёс щипцами к наковальне

 

И давай стучать без остановки —

Искры вкругорядь от сей поковки

Полетели, жаля и проказя,

И одна прожгла холстину князя.

 

Улыбнулся он работнику: «Тем паче,

Искра Божия! А это, брат, к удаче…»

В. Аушев

 

На Поле Куликово

Русь Святая! Стяг со Спасом.

Звон кольчуги. Блеск копья.

Щит и лук, колчан с запасом.

В бой — за отчие края!

 

Позади единым криком

Стонет горе на Руси.

Столько лет под страшным игом

Ну-ка ношу пронеси!

 

Справа храм, давно сожженный.

Слева — обгорелый склон.

Помнит он, как шли здесь жены

Полонянками в полон...

 

«Что моргаешь, брат?» —

«Ресница, понимаешь, села в глаз...

Правда ль в бой? Ужель не снится?!»

Спас на стяге — русский Спас!

 

Золотой на красном поле.

За полком идут полки.

И, покорный Божьей воле,

Смотрит князь из-под руки!..

Е. Санин

 

Преподобный Сергий Радонежский

На подвиг князя провожая,

Он, волю Неба выражая,

Монахов дал ему с собой

На зримый и незримый бой.

 

Своей молитвой многомощной

Молился Сергий денно-нощно

За наших предков и... за нас —

Ведь битва длится и сейчас!

Е. Санин

 

Донская Икона Пресвятой Богородицы

В день славной Куликовской битвы

Над Доном, с верою, она,

В сердцах рождая дух молитвы,

Была, как стяг, водружена!

 

Ее носили среди войска

Пред окровавленной рекой.

И в честь победы той геройской

С тех пор зовем ее Донской!

Е. Санин

 

Перелом

Сегодня маршалу не спится —

наутро переломный бой.

Припоминается, как снится,

князь Дмитрий, прозвищем Донской...

 

Всю ночь тревожно было князю,

бродил в лугах, молясь без слов,

и слушал, лёгши ухом наземь,

гуденье труб и плачи вдов.

 

И было внятное веленье,

что нет ему судьбы иной,

и для Руси — одно решенье:

Иди за Дон! Да будет бой!..

 

За тонкой стенкой — раций свисты,

трезвонят зуммеры подряд,

охрипшие телефонисты

открытым текстом матерят.

 

Отставил маршал все сомненья.

На карте — местность за рекой.

И есть всего одно решенье:

— Идём за Дон. Наутро — бой!

 

Всё решено. И все готовы.

И битвы час не изменить...

Рассвет. Светлеет Дон подковой...

В руках кольчуга чуть звенит.

 

Ох, сколько ляжет здесь народу!

Недаром — переломный бой!

И мнится князю воевода —

из будущего — тот, другой...

А. Волог

 

* * *

У России — нелегкая доля,

Но иного в веках не дано…

Куликово ковыльное поле,

Легендарное Бородино —

 

Эти вехи истории с кровью

Не сметут никакие враги

От суровых снегов Подмосковья

И до огненной Курской дуги.

 

Слышат снова Берлин и Полтава:

Бьют орудья и стелется дым.

Это — русская память и слава,

Мы ее — никому не сдадим!

А. Бобров

 

Куликово поле

Поле Куликово, Куликово поле.

Русская равнина, Русское раздолье.

Политое кровью, сеяное болью,

Стало это поле скорбною юдолью.

 

Русские дружины не жалели жизни,

Чтобы жили дети, чтоб жила Отчизна.

Дмитрий, князь Московский, бился, как дружинник.

За родную землю, да за жен невинных.

 

Здесь мечи впервые подняли монахи,

Вместо лат одели схимы на рубахи.

Пересвет с Ослябей сан не посрамили,

И за Русь Святую головы сложили.

 

И Орде татарской, уж не править Русью.

Поминали старцы убиенных, с грустью.

В памяти потомков сохранится вечно,

Куликово поле, да Непрядва-речка.

Ю. Шмидт

 

Куликово поле

Каждый путь, как бы ни был он сложен,

Начинается с малого шага.

Только меч вылетает из ножен,

Страх и робость сменяет отвага,

 

И Непрядва тебе по колено,

Даже после слияния с Доном.

Жребий брошен. Ждала ты смиренно

Этот день, и подняли знамёна

 

Твои витязи в поле раздольном,

Бросив вызов врагам-басурманам.

Русь, твоя возрожденная воля

Прозвучала во тьме окаянной,

 

Ты проснулась — окрасились дали

Алым заревом сечи кровавой.

В первый раз ты Орду побеждала,

Чтоб грядущую выковать славу.

 

Горечь ига на долгие годы

Суждено будет снова изведать,

Но дорога к желанной свободе

Начинается с малой победы.

С. Колчин

 

Куликово поле

Опять рассвет на поле Куликовом

Ковыль-траву росою серебрит.

Непрядва, как невеста в платье новом,

Под шум ветров к донским брегам спешит.

 

Здесь с давних пор свободой воздух полон,

Здесь небеса сливаются с землёй,

Под шелест ковыля и птичий гомон

Уставший путник здесь найдёт покой...

 

И кажется, покой тот будет вечным,

Но нет земли без бедствий и тревог —

И скоро уж над долом бесконечным

Сверкнёт зловеще вражеский клинок!..

 

Блаженный край! Ты полем битвы станешь:

Здесь Русь с Ордою вступят в смертный бой...

О, ветер вольный! Ты ли, друг, не знаешь,

Что будет так, и нет стези иной?..

 

Свист вражьих стрел, проклятья и молитвы,

Стон раненых, звон сабель, треск щитов

Сольются здесь в смертельном вихре битвы,

Став долгим эхом сумрачных веков!..

 

Но лишь в боях, Отчизна, ты мужаешь,

Не ведая ни страха, ни преград!

О, ветер вольный! Ты ли, друг, не знаешь,

Что это так, и нет пути назад?!

 

О, поле Куликово, поле боя!

Твоя судьба сплелась с судьбой Руси —

Взять щит и меч. И впредь не знать покоя —

Иного же у Бога не проси...

 

Опять рассвет на поле Куликовом

Ковыль-траву росою серебрит.

Непрядва, как невеста в платье новом,

Под шум ветров к донским брегам спешит...

Е. Карунин

 

Преподобный Игумен Сергий,

благословляющий Великого Князя Димитрия Донского

Пять с половиною веков

Стрелою времени промчало

С тех пор, как от своих даров

Нам Небо Сергия послало.

Путем к Ростову, за Москвой,

Где ныне славится святыней

Обитель Троицы святой,

Пленясь безмолвною пустыней,

В дремучей тишине лесов

Решился инок поселиться,

Вдали от всех мирских оков

Спасаться, плакать и молиться.

 

Число святых его молитв,

Земных поклонов, преклонений,

Слез, воздыханий, страшных битв

Среди пустынных искушений

Сочесть, как бы морской песок

Иль как лучи от звезд небесных,

Никто никак бы не возмог,

Равно как дел его чудесных.

Все эти подвиги, посты

Его в смиреньи укрепляли

И до сердечной чистоты

Все ближе к Богу возвышали.

 

Пример святого был высок,

Исполнен дивной благостыни:

Он много иноков привлек

Под знамя жаждущей пустыни,

В приют, сокрытый от людей, —

Уединения ограду...

И там, где был притон зверей,

Обитель, наподобье града,

Великолепная стоит,

Являя редкое приволье,

И русский люд туда спешит

Со всех концов на богомолье.

 

Так Бог труды благословил

Смиренномудрого монаха

За то, что верен он пребыл

Внушениям Господня страха;

За то, что с детства своего

Угодник Сергий Преподобный

Старался более всего

О жизни помышлять загробной:

О ней он лил потоки слез,

Не унывая, не слабея,

И крест свой терпеливо нес,

Любовью к Богу пламенея.

 

Когда же Алексий святитель

Стал Преподобного просить,

Чтобы ему пустынножитель

Преемником решился быть,

И как его ни убеждал

Митрополит на то склониться,

Но духом нищий не желал

На эту почесть согласиться:

«Я с детства злата не носил,

Прости меня, святый владыко!

Ты свыше предлагаешь сил

Мне сан епископа великий.

Поверь, я грешный человек,

И мне ль нести святое бремя?..

В пустыне кончу я мой век,

Мое монашеское время».

 

Так Преподобный говорил,

От здешней славы отрицался,

Но родину свою любил,

Духовно за нее сражался.

В те дни владычества татар,

Когда Мамай шел, раздраженный,

И нес к нам ужас и пожар,

Младой же князь Москвы, смущенный,

Страшась отчизну погубить,

Явился к Сергию в обитель

Благословения просить...

Что сделал сей пустынножитель?..

Какой совет в то время дал

Игумен, не приявший митры,

Когда пред ним, склонясь, стоял

Великий русский князь Димитрий?..

 

Он, князя возбуждая дух,

Прибывших с ним одушевляя,

Сподвижников — монахов двух —

На поле битвы посылая,

На брань и бой увещевал

И богохульному соседу

Отпор дать смелый убеждал.

«Господь сошлет тебе победу!» —

Смиренный Сергий говорил

И перед всем стоявшим клиром

Димитрия благословил,

Вещав ему: «Иди же с миром,

Иди отечество спасай

И весь предайся Божьей воле!»

 

Когда ж Димитрий и Мамай

Сошлись на Куликовом поле,

Игумен братии простой,

Уединенной, беспечальной

Молился Троице Святой,

Всесильной и Живоначальной.

Он из пустыни видел Дон,

И видел поле Куликово,

И обе рати видел он —

Все было ясно для святого.

И вот когда, вступая к бой,

Московский храбрый князь смутился,

Узрев татар несметный строй,

Задумался, остановился...

В тот миг жестокого сомненья —

Вдруг пред Димитрием гонец

С письмом: ему успех сраженья

Вновь подтверждал святой отец...

В одушевлении великом

Письмо игумна князь прочел,

Воспрянул... и с геройским кликом:

«Вперед!» — дружины в бой повел.

 

Тогда — предание гласит —

Святой игумен на молитве

Стоял в обители как щит,

Присутствуя заочно в битве,

 

Он ход сраженья возвещал,

Он храбрых воинов убитых,

За них моляся, называл —

Все было для него открыто...

И как предсказывал святой,

Так и сбылось на самом деле:

Был победителем Донской,

Татары страшно потерпели,

Постыдно сам Мамай бежал

За Дон, покинув поле битвы!

Так Бог отечество спасал

Святого Сергия молитвой!

Так раб Христов, оставив мир,

Уединясь в глухой пустыне,

Победу подает и мир

От пренебесной благостыни

И многим, многим благодать

В чудесных знаменьях являет,

Моленья наши исполнять

По вере чистой продолжает.

Л. Бутовский

 

Пересвет и Ослябя (Два монаха)

К нам летит сквозь годы свет,

Яркость не ослабя:

Александр Пересвет

И Андрей Ослябя!..

 

Два монаха, облачась,

Как в броню, в молитву,

Сердцем не ожесточась,

Поднялись на битву —

 

Дабы Русь исполнить сил! —

Не за злато-серьги.

Их на бой благословил

Преподобный Сергий.

 

Пали в битве у реки —

Где Непрядва, Смолка, —

Ратным подвигом крепки,

Чтоб неправда смолкла.

 

Но сильна напасть на нас,

Каждый, кто толковый, —

Тот ведь бьется и сейчас

В сече Куликовой.

 

Золотой телец, орда,

Властные мамаи...

Продвигается беда,

Русь мою ломая.

 

Утопает мир во зле

нынче — в каждой школе,

В каждом доме и селе —

Куликово поле.

 

Чтоб всходил для нас рассвет,

Разверзались хляби, —

Сердце, будь как Пересвет,

Воля — как Ослябя!

 

Жив ты будешь иль разбит —

Враг коварен злобный...

Главное — благословит

Сергий Преподобный!..

Протоиерей Андрей Логвинов

 

Ветрам над Русью

Знал ли ты, вещий, что ляжет в твоей жизни луг,

Русские земли подвигнувший с рабских полатей?

Тысячей тропок и малозаметных излук

Верные долгу и сильные крепостью рук

Вскинулись здесь заодно, исполчившись на татей.

 

Дышит в затылок тревога засадных дружин:

Долго ещё выжидать за ветвями дубравы?

Галицкий князь зубы стиснул до лобных морщин,

Ждёт твой сигнал, чтоб поднять седоков из лощин,

Молнией пасть на ордынцев, не ждущих расправы.

 

Вот они, близко, порядки равняют во тьмах,

Кречет на стягах над шлемами хищно сереет.

Где-то за ними стоит русский стан на костях,

Грудью приняв ужасающей силы размах,

Но каждый миг ваша чаша весов тяжелеет.

 

Крови славянской ты пролил изрядно, Боброк:

Тысяцкий прежде, в Москве погрузнел воеводством.

Досыта видел безжалостных княжеских склок,

Бился с Рязанью и Брянском, идя на восток,

Земли булгарские брал на щиты с превосходством.

 

Князь безудельный, ты помнишь родную Волынь,

Трудной порой угодившей под длань иноверца.

Душу твою, как и прежде, снедает полынь:

Дом, что хранили отцы как святыню святынь,

Время не в силах избыть из горячего сердца.

 

Ныне, Волынец, успех очевиден кругом:

Княжья сестра твоим сыном полгода чревата,

В шумных советах ошую сидишь за столом,

Шурин к тебе честь по чести, с почётом, добром,

Вверил тебе обучение стричного брата.

 

...Лес вдруг умолк непривычной, чужой тишиной,

Просинь небесная сверху колодцем упала.

Миг наступил — и, схватившись за черен рукой,

Ты крикнул князю, ловившему стремя ногой:

«Княже, веди нас на бой, ибо время настало!»

 

Ветер по-братски хлестнул со спины озорно,

Лики святые расправив в лазури сусалью.

Лебедем белым взвилось за плечами корзно,

Строй воссиял, будто солнце во мраке взошло,

Слитно вздохнув позади нетерпеньем и сталью.

 

Хлынули, вздевшись, тяжёлой кипучей волной,

Звонкие листья взметнув над летящею ратью,

Древки копейные в ряд ощетинив стеной,

Вместе сплочённые бьющейся мыслью одной:

Вдарить железным тараном — за Русь и за братьев!

 

Ринулись рьяно, сминая ордынский заслон,

Грозным прибоем, внезапно почуявшим волю,

Стягом червлёным войскам задавая разгон,

Яростью русской прервав многолетний полон,

Соколом павши на грудь Куликовому полю!

А. Андреев

 

Чернецу Александру Пересвету

Полвека Господь сберегал тебя в дюжине битв,

Чтоб в эту минуту ты смог принять брошенный вызов,

И жалом копья, словно пламенным жаром молитв,

Свободы лицо проявить из-под траурной ризы.

 

Кто ведал, скажи, что, покинув ряды чернецом

И встав одиноко, казалось, пред всем вражьим строем,

Навечно останешься русской земли храбрецом,

Поборником зла, святым воином Божьим, героем?

 

Взволнованно вздрогнула грозная рать за спиной,

И замер, всмотревшись в тебя, поединщик-татарин.

И каждый из тех, кто робел принять вызов на бой,

Душой и очами приник к твоей схиме, боярин.

 

Кто знает теперь, как довлел над тобой этот груз,

Что принял за всех, понимая, какой будет плата.

Но внешне не дрогнул, чего так ждал ставленник мурз:

Хоть виделось ясно, как день — это путь без возврата.

 

Кого ты искал, обернувшись к притихшим рядам,

В то время как в мыслях с родной стороною прощался?

И тот твой последний отвешенный в землю поклон

Не ей ли, родимой, скажи, в этот миг назначался?

 

О чём ты подумал, коня отпуская в разбег

И видя, как птицей противник рванулся навстречу?

О том, что сейчас в этой схватке так важен успех?

Что ход поединка пророчит грядущую сечу?

 

А, может, родное имение в Брянских лесах,

Которое в жадных руках чужеземцев оставил?

И Сергия благостный лик с крепкой верой в глазах,

Когда он тебя вместе с князем на битву отправил.

 

О чём ты молился в преддверии последних минут

С душою, готовой сорваться, как крик с кручи яра?

О том ли, что честно прошёл уготованный путь

И просишь Всевышнего сил даровать для удара?

 

...И этот удар, нанесённый твоею рукой,

Пробил, как ордынский доспех, покрывало столетий...

Не выйди ты первым, возможно, сыскался б другой —

Но первым был ты...

Так... спасибо тебе, Пересвете...

А. Андреев

 

Куликовская битва

К 644-й годовщине Куликовской битвы

 

Дон пройдя, в широком поле встали.

В ночь туман клубился над рекой.

На рассвете лебеди кричали,

Предрекая нам победный бой.

 

Знать не знал Мамай, что Божьи птицы

Чёрной рати кликали беду.

Знак знаменья — нам освободиться —

Со Святой Руси изгнать Орду!

 

Крикнул Дмитрий: «Дрогнуть не посмеем,

Обагрим Непрядвы берега!»

И в смертельной схватке с Челубеем

Пересвет копьём сразил врага.

 

И заря — кровавою предтечей

Обагрила вражеский удел.

Так сошлись в кроваво-жуткой сече

Блеск мечей с несметной тучей стрел.

 

В грозной битве дрогнули татары,

Со Святой Руси бежали прочь,

Так, что вслед закат смотрел пожаром,

И проклятьем — стынущая ночь!

 

Ратный подвиг предков не забудем,

Русских воинов святы имена!

Сквозь века нести и помнить будем:

Русь Святая не покорена!

Н. Чернов

 

Могила Пересвета

Прах богатыря А. Пересвета —

героя Куликовской битвы — покоится

на территории завода «Динамо»

 

Не где-нибудь, а в матушке-Москве,

В Рождественском уединённом храме

Лежит чернец с венцом на голове,

Не посрамивший родину в охране.

 

Что видит он? Истерзанный простор,

Где даже травы поднялись по кличу.

И коршун жадно крылья распростёр,

Предчувствуя несметную добычу.

 

Заря вскипает кровью на щитах,

И мглу пронзают ненависти копья,

С надменностью в седло садится враг

За юртами, похожими на копны.

 

Пора! Трубит на поединок рог.

Пора! И кони замерли в лавинах…

В старинном храме гром под потолок

И стены в трещинах неуловимых.

 

И нет в печали никого вокруг,

Кто заглянул бы к ратоборцу в гости.

Стучат моторы… О, нестройный стук! —

Как будто в гроб вколачивают гвозди.

 

Спи, Александр! Насытилась стрела,

Не развернуть и не потешить плечи:

Зело земная груда тяжела,

Людское равнодушие — не легче…

 

И я над прошлым скомкано взгрустну,

Как дым костров, развеялись молитвы.

И в храме, что забыл про белизну,

Цветёт ромашка. Как на поле битвы.

А. Богданович

 

О, Поле! Куликово поле, любовь давнишняя моя!

635-летию битвы на Куликовом поле

 

Крутые берега Непрядвы,

Степной ковыль, полынь‐трава...

Шумит зеленая дубрава,

И облака — как образа...

 

Стою. Простору нет преграды,

Хмельного разнотравья дух...

Не нужно мне иной награды,

И строки Блока рвутся вслух...

 

Я поминаю предков павших,

Сложивших животы свои

За Русь и Веру! Другов, наших...

Курлычат в небе журавли...

 

О, Поле! Куликово поле!

Любовь давнишняя моя!

Идут года, ты — всё такое ж...

Россия! Отчина! Земля...

 

Цветет ковыль, волнами ходит,

А в небе жаворонок поет...

Кузнечик в травушке стрекочет,

А Память болью сердце жжет...

 

Стою. Молюсь. Успокоенья

Прошу душе! Смиренья нет...

Прости Господь все прегрешенья...

Разлей над Полем зорьки свет!

М. Переславцев

 

Память сердца...

А над полем Куликовым — тишина....

Ковыли цветут, да травка мурава....

Поседевшая полынь, ох, как горька!

Выжигает степь привольную жара...

 

Я коня веду на водопой.

Друг он мне, качает головой...

А Непрядвы, ох, водица, как сладка!

И течет она к Дону не спеша...

 

А вокруг одно раздолье — благодать!

И от счастья в поле хочется скакать.

Вскинуть руки — будто два крыла!

И смотреть на небеса, как в образа!

 

Знойный ветер, да запахи травы,

Вы мне душе бередите до поры,

В Куликово поле, где легла роса

Отпущу коня‐друга до утра....

 

На покосах пахнут травы арбузом,

И гогочу гуси дружно всем гуртом,

А на зорьке петухи так запоют,

Что в душе все ангелы встают...

 

Ах, Россия! Родина моя!

Не любить тебя такую нам нельзя!

Кто в полях зорьку не встречал,

Тот Россию-Мать, наверно, не видал!

 

Серебрятся травы утром от росы,

И туман плывет над речкой до поры,

А вокруг стоит такая тишина,

Сердца стук услышишь свой издалека...

 

Куликово поле, Смолка, Красный холм

Монастырщины кресты и отчий дом...

Поминальный перезвон и ковыли,

Память сердца ты к истокам возврати.

М. Переславцев

 

Будем правдой дорожить!

Бом‐Бом‐Бом‐Бом,

Над Москвой — набатный звон‐н‐н!

Оставляй свой отчий дом,

Под доспехов перезвон‐н‐н...

Собирайтесь‐ь‐ь! Рать нужна‐а‐а!

Басурманская орда

За порогом уж стоит,

Точет саблю, ладит щит...

 

За Оку! В простор полей,

К Дону-батюшке скорей!

Березуй! Встречай гостей!

Здесь напоим мы коней!

За Непрядвой, где поля,

Здравствуй! Русская земля!

Затуманена заря....

Мы пришли сюда не зря!

Рать стоит плечом к плечу

Отступать нам ни к чему!

Позади Непрядва, Дон

Русь Святая, отчий дом!

 

Басурманская стрела

Зажужжала, как пчела.

Рой поднялся в небосвод,

Он погибель нам несет.

Щит и меч, доспехов звон,

Гул над полем, стук и стон.

Кони ржут, дрожит рука...

Нам победа лишь нужна!

 

Басурмане прут и прут,

Левое плечо нам гнут.

Давят, аспиды, всей мощью,

Ещё чуть — полки сомнут...

Прорвались! Держись, робяты‐ы‐ы!

Поножовщиной их надо!

Сбить с ретивых их коней,

И поверженных — добей!

Драться боле мочи нет...

А подмоги нет и нет.

 

Эх, прощай, родна земля,

Мамка, ты уже не жди меня!

Отступаем мы к Непрядве,

Загибаем левый край,

Вон — прорвались басурмане,

Рвут на части! Ад и рай!

Чего хочешь — выбирай!

Всё! Пропала голова!

Князь убит! Лежат бояре,

Басурмане — все же яре...

Но бежать нам не с руки!

Мы тесней сомкнем полки!

 

Вдруг — раздался глас трубы!

Из засады, из дубравы,

Будто вихрем внесены,

В басурманские ряды,

Наши‐и‐и!!! Русские полки‐и‐и!!!

И пошла тогда потеха!

Слева, справа, с передка,

Рубим‐колем мы врага!

Не даем ни мало спуску!

Вот вам, демоны, в закуску!

В Бога, в душу, и в гребень...

Не ча лезь в чужой курень!

Побежали! Не смогли!!!

Отступили, прокляли...

 

Бросив всё, бегут, трясутся...

Русские им в след несутся!!!!

Взвейся ввысь червленый стяг!

С нами БОГ!

Изранен? Ляг!!!

Победили‐и‐и!!!

Ведь, смогли,

Труса одолеть внутри!

Из разрозненных дружин

Насмерть встать — один в один!

Но победа не легка...

Брат лежит, свояк, сестра...

Затуманены глаза...

Боль на сердце,

Вот, беда‐а‐а‐а!

Как вернуться в отчий дом?

Поминальный перезвон‐н‐н‐н...

 

На бугре, к Непрядве ближе,

Там где суше и повыше,

Мы копаем яму им...

Павшим в битве...

Нам — живым,

Не забыть о них... Теперь

В домовину, будто в дверь,

Опускаем не спеша...

Господи! Его душа,

Неприкаянна...

Она — Православна и чиста...

Ты прими их грех... Прости...

Отче наш! Благослови...

Успокой их души грешны,

Отпусти им все грехи,

В лоно светлое прими!

Кажну осень поминаем...

Предков — пращуров-отцов...

И глядят они на нас,

Из небес, Святым молясь...

Так нам предки завещали

И на той Руси печали,

Мы стоим! И будем жить,

Правдой нашей дорожить...

М. Переславцев

 

Куликовская битва

 

1. Вступление

Колокола

Бом. Бом. Бом. Бом.

Едут молодцы на Дон.

Динь-день, динь-день.

Плачут жёны. Плачут девицы.

Бом. Бом. Бом. Бом.

Бог в помощь. Бог в помощь.

Бом. Бом. Бом. Бом.

Христе Боже, Бого-родицей

Поми-луй нас.

 

* * *

Во широком во чистом поле,

Пережив не одну беду,

Не скрипя о тяжёлой доле,

Всё стоит одинокий дуб.

 

Ввысь вознёс вековую крону.

В три обхвата могучий ствол.

Крепко в землю вцепились корни,

Словно в кладку камней раствор.

 

Копит силищу год от года.

(Век живёшь — значит век расти.)

Только наглой такой свободы

Мир завистливый не простит.

 

Налетают порывы ветра

Да с полуденной стороны,

И гудят молодые ветви

В ожиданьи большой войны.

 

Вновь и вновь, и опять, и снова

(Что со зла кроме зла возьмёшь.)

Всё придётся начать по новой.

Будет плакать по листьям дождь.

 

Травы клонятся ниже, ниже.

Приближается грозный вой.

Как тут прямо стоящим выжить.

Может, лучше вот так, травой?

 

Нет, большим деревам — не лепо.

Брось оплакивать гладь да тишь.

Стой спокойно. Чем ближе к небу,

Тем прочней на земле стоишь.

 

2. Выступление в поход

Колокола.

Дон. Дон. Дон. Дон.

Едут молод-цы на Дон.

Динь-день, динь-день.

Плачут жёны, плачут дети.

Бом. Бом. Бом. Бом.

Бог в помощь. Бог в помощь.

Бом. Бом. Бом. Бом.

Христе Боже, Бого-родицей

Поми-луй нас.

 

Поход.

Не спеша, как река большая,

Движутся русские полки

В русле дорожном, в себя вбирая

Новые речки и ручейки.

 

Едут, едут навстречу солнцу,

Не оглядываясь на тень,

Развлекаются разговорцем,

Вдалеке от родимых стен:

 

«Не сиделось по уделам».

«Сколько мысли ни вороши,

Как не встать за живое дело».

«Та рубашка, что ближе к телу,

Не касается души».

 

3. Смотр в Коломне

Вышла солнцем из тучи радость.

Отпустила сердца тоска.

Раскололо Успенье август

По средине на два куска.

 

Войско — собрано, жито — сжато.

«Мы к успеху на полпути».

«Только хватит ли силы?» «Хватит.

Как не хватит, должно хватить».

 

Видишь: тысячи грозных молний

В тучах пыли сюда идут.

Принимай же гостей, Коломна.

На победу ли — на беду?

 

Мы загадывать не горазды,

Долго ль, коротко ль нам гореть.

Смерть сегодня — Великий Праздник;

Пусть нам праздником будет смерть.

 

Пусть сбывается правда Божья:

Тот, кто душу не сбережёт,

Здесь за други её положит,

Там, на небе, её найдёт.

 

Рать (несметная, будто в сказке)

Собралась на великий смотр.

Бубны — сабельный звон татарский.

Трубы — ржание конских морд.

 

Слух острее у тех, кто смотрит

На грядущее из-под век,

Видя груды счастливых мёртвых.

Как же выдержит человек

 

Криков яростные раскаты

В гулких недрах чужих степей?

Не остави нас, Божья Мати,

Буйных, грешных Твоих детей.

 

4. Ночь перед боем

Что ни город у нас, то норов,

Но повсюду народ готов

Разговаривать разговоры,

Сидя ночью вокруг костров.

 

«Так же вышел когда-то Игорь

Святославич на Кончака».

«Нет. То были другие игры.

Игры Игорева полка.

 

Те — за славой и за добычей

И без ведома всей земли,

Честь презрев, позабыв обычай.

Мы сюда не за тем пришли.

 

Лишь бы люди спокойно жили,

А добыча и слава — прах.

Выйдем завтра единой силой,

Как на половцев Мономах».

 

«Всё — родня, животы и домы,

То, о чём всякий час пеклись, —

Там, за Доном теперь, за Доном.

Здесь, робяты, другая жись.

 

Ни князей, ни бояр, ни смердов,

Ни учёных, ни простецов.

Все одной, православной веры.

Кажный воин теперь Христов».

 

«В правде Бог. А без Божьей воли

Не случается ничего.

Выйдем в чистом во чисто поле

С упованием на Него».

 

5. Перед боем

Тысяч — шесть, полных сотен — восемь,

Восемь десятков и восемь лет

Уж почти, как нас, грешных, носит

Богом созданный белый свет.

 

Тысяча триста восьмидесятый

От Рождества Христова год.

Ясный, тёплый, сухой сентябрь.

Утро восьмого дня настаёт.

 

Праздник великий для православных,

Матери Господа Самого,

Пресвятой, Пречистой, Преславной

Нашей Владычицы Рождество.

 

Дон-река. Куликово поле.

Лучшие силы Руси Святой.

Не было и не будет боле

Войска такого, битвы такой.

 

Из далёких земель и ближних

Шли войска на московский зов.

Не поехали Тверь и Нижний,

Но помогут зато Ростов,

 

Дмитров, Серпухов, Переславль,

Белоозеро, Псков, Елец,

Брянск, Звенигород, Ярославль,

Кострома, Стародуб, Смоленск,

 

Кашин, Юрьев, Можайск, Коломна,

Ржев, Таруса... А сколько сёл

Дали воинов… Рать огромна,

Только это ещё не всё:

 

Здесь Ольгердовичи с литовцами

И крещёные из татар.

Ополченцы, лихие молодцы

И отряды князей-бояр.

 

Далеко за ворота вышли

Упредить дорогих гостей,

Уповая на помощь свыше,

Твёрдо стать между двух смертей,

 

Пасть изрубленным под копыта,

Закрывая всю Русь собой

Или, наголову разбитым,

Наглотаться воды речной.

 

Всё ж ни бегство, ни смерть за други

Целью боя не могут быть.

Самый лучший клинок — упругий.

Выжить, выстоять, победить!

 

У московского князя выя

Не согнётся теперь сама.

Вот и хочет вторым Батыем

Стать для Русской Земли Мамай.

 

Отомстить ей за пораженье

И за дань, что напрасно ждал.

Он на русское угощенье

Сам пришёл и других позвал.

 

Те вон — ясы, а там — касоги…

Где-то бродит литва сейчас.

Силы много, но все — без Бога.

Значит, больше, выходит, нас.

 

6. Утро. Дмитрий Донской

«День равняется нынче ночи».

«Отчего же такая мгла

Всё висит, уходить не хочет?

Что бы значить она могла?»

 

«Много всякого говорится,

Чтоб скорей уложить ребят».

«Наше дело стоять и биться.

Трубы — строиться говорят».

 

Вот татарские зарычали.

Снова наши. Перекричали

Наши всё-таки. Ищет всяк

Добрых знаков перед началом

Дела важного. Вот и знак.

 

Дмитрий Иванович, князь московский,

На любимом коне своём

Держит речь перед нашим войском,

Перед каждым его полком:

 

«Отцы и братие,

Бейтесь ради

Господа и святых церквей,

Бейтесь ради

веры своей,

Истинной христианской веры.

И не бойтесь умереть:

Смерть такая для нас не смерть,

Но жизнь вечная. Твёрдо веруя,

Ни о чём

земном

Не помышляйте,

Не отступайте.

Мы с вами

Венцами

Увенчаемся от Христа,

Бога и Спаса душам нашим».

 

Сими огненными словами

Он сомкнул свои уста,

И вернулся опять под знамя,

Но не за тем, чтобы там встаранее

Дмитрий Иванович, князь московский,

Не желает покинуть войска,

Но и гибели на миру

Знать не хочет он. На пиру

 

Будет пить, как один из многих.

Вот, наперснику сам вручил

Плащ со шлемом, а войско — Богу,

На другого коня вскочил.

 

Не пугливый он и не гордый,

Пусть никто о его звезде

Знать не знает. Живой ли, мёртвый,

Не откроет им белый день.

 

Перед тем, как покинуть знамя,

Вынул он живоносный крест

И воскликнул: «Надежда — с нами!

Под Твоею защитой станем.

Ты страдал, но потом воскрес.

 

Господи, яви ныне,

Как на кесаре Константине,

Милость Свою на рабе Твоём.

Отжени от нас дух унынья.

Жизнь Тебе свою предаём».

 

В тот же самый миг, не ранее

И не позже, пред ним предстал,

Как виденье, инок, посланник

Сергия с книгами, и зачитал:

 

«Великому князю

И всем русским князем

И всему православному воинству

Мир и благословение».

 

Подал инок князю хлебец

Богородицы. Он вкусил

И, лицом обратившись к небу,

Снова к Богу возгласил:

 

«О, Всесвятая, Великая Троице.

О, Пресвятая Госпоже Богородице.

Ныне решаются судьбы народные.

Враг наш силён и велик и страшен.

Как без вас его превозможем?

Молитвами Сергия преподобного

Христе Боже, спаси души наша».

 

7. Поединок Пересвета с Челубеем

...Выступаем. За всех нас Бога

Молят дома и млад, и стар.

Мгла рассеялась понемногу.

Всходит солнце из-за татар.

 

Тьмы татарские повернулись

К нему спинами, а оно

В брони русские окунулось,

Слепит очи им всё равно.

 

Тени длинные протянулись

В нашу сторону от Орды.

Видим — медленно разомкнулись,

Как ворота, её ряды.

 

Гордо выехал меж войсками

В одиночестве богатырь

И везёт, не колебля, пламя

Красной крашеной бороды.

 

Ропот, шёпот. Всё шире очи,

Чаще сердце, теснее грудь.

— Что за знаки? Чего он хочет?

— Переведаться с кем-нибудь.

 

Челубей — знаменитый воин,

Великанистый весельчак.

Знает силу свою, спокоен.

Ждёт, найдётся ль у нас смельчак.

 

Шёпот стих. Тишина всё гуще,

Неприятнее, тяжелей.

Жертву скорую стерегущий,

Усмехается Челубей.

 

Невозможностью каждый связан,

В ожидании изнемог.

Вдруг послышалось рядом с князем:

«Не смущайтесь. Велик наш Бог».

 

Мрак уныния свет разрезал,

Александр Пересвет.

Голос мужественный и трезвый,

Ни сомнений, ни страха нет:

 

«Вызывает на поединок

Этот молодец? Я готов».

(Воин бысть. После Вожи — инок.

Днесь — и воин, и раб Христов.)

 

Поклонился он войску в ноги

И прощенья у всех просил.

А Андрею сказал, чтоб Бога

За него до конца молил.

 

Поклонился ещё на север,

Словом, делом не тороплив,

И добавил: «Игумен Сергий,

Не оставь за меня молитв».

 

Из-за пазухи бережно вынул

Шлем спасения, чёрную схиму,

К ней уста свои приложил,

Развернул (Под его перстами

Заалела она крестами.)

И на голову возложил.

 

С Божьей помощью можно ехать.

Ногу в стремя и — на коне,

Не закрытый бронёй доспеха,

Но с молитвой и при копье —

 

За своей богатырской долей.

Бог — везде. И на этом поле.

Средь растоптанных ковылей

Дожидается Челубей.

 

Ждал — дождался, искал — обрящет.

Вот из воинской тихой чащи

Плавно, медленно, как во сне,

Чёрный всадник, прямой, изящный,

Как влитой на коне сидящий,

Тоже чёрном, как смоль, коне.

 

Челубей удивился сильно:

Ни до этого, ни потом

Куколь воины не носили

С ненавистным врагу крестом.

 

«Ну и воины — тише мыши.

Что ж вы, молодцы, все в кусты?

Где же, трусы, ваш поединщик?

Уж не этот ли «богатырь»?»

Но молчанье ему ответом.

Развернул коня Пересвет.

«Уж не этот ли? Точно — этот.

Приготовился на тот свет».

 

Разразился верзила смехом:

«Вот-те на — на коне монах.

В чёрной тряпке и без доспеха,

А туда же — на скакуна.

 

Поглядите-ка на безумца.

Для чего он копьё везет?

Здесь достойные люди бьются.

Пусть идёт и свиней пасёт».

 

Наконец, ему надоело

Разговаривать с тишиной.

«Шутки — шутками, дело — делом.

Хоть с убогими и смешно».

 

Шлемов, копий и стягов лес,

Поле, небо, весь мир исчез.

Только враг один впереди.

Взяли копья наперевес.

 

Разбег,

В один миг

Удар,

Вскрик.

Упал Челубей,

Упал Пересвет

И оба коня.

Никто ничего не успел понять.

 

Не шелохнутся. Знать, убиты.

Сделан ход и вернуть нельзя.

Так противник в начале битвы

Разменял своего ферзя

 

На фигуру поменьше весом,

Духом — выше во много раз.

Принял инок удар железом

За десятки любых из нас.

 

Многим — чаша такая. Многим

Литься впредь на Руси слезам.

С Богом, братие. С Богом. С Богом.

Время храбрость показать.

 

Что есть сила, удаль, юмор

Перед верою? Челубей

От оружия, в поле умер.

Вон — как памятник сам себе.

 

Даже к мёртвому — осторожно,

Тихо, чтобы не разбудить,

Недоверчиво: как же можно

Было — этакого убить?

 

Содрогнутся Орда и Кафа.

Всеми травами степь звенит,

Что нашёлся на Голиафа

В русском воинстве свой Давид.

 

Ввысь возносится он незримо.

Здесь — лежит, просветлев челом.

Незапятнанна кровью схима

С победившим врага крестом.

 

8. Бой передовых полков

Начинается. Диким воем

Распаляя свои сердца,

Приближается войско злое,

И не видно ему конца.

 

Как же выдержать этот натиск,

Не ударить в грязь лицом?

Приключений хотели? Нате,

Удальцы из удальцов.

 

С верной гибелью примириться

Нелегко. А кому легко?

Страх и в этих глазах таится.

Только очень уж глубоко.

 

Руки чешутся поскорее

Врезать погани, щёки рдеют.

«Врёшь, храбрее моя твоя,

И ловчее, наглее, злее».

По-другому и не умеют.

Дело чести на том стоять.

 

«Что — бо-бо? Не на тех напали.

Эх, лебединая наша песнь!»

Жизнь задёшево не отдали,

Сбили с наглых ордынцев спесь.

 

Кровью жаркою истекали

До последнего, — князь просил.

Вот и всё. Поминай как звали

Первых молодцев на Руси.

 

Не забудут честные гости

Сторожевой и передовой:

Долго гады давились костью,

Час потратили — вой, не вой.

 

9. Бой пехот

Вот уже грозовая туча

Наползает на все полки.

Засапожными в этой куче.

Здесь с копьём не поднять руки.

 

Участь страшная ждёт пехоту.

Если движется рать на рать,

Ей никто не даёт проходу.

Только сдерживать, напирать

 

Остаётся. Куда им деться:

Ни упасть, ни тем паче встать.

Поздно поняли генуэзцы,

Что победа им не доста…

 

Стоны, крики, звон, треск, скрежет,

Лязг, и некуда в тесноте

Падать мёртвым. Колют, режут,

Давят, топчут и тех, и те.

 

Ополченцы — Ваньки-Сеньки

В этом месиве как нигде

Хороши. Так, стенка на стенку,

Им привычно. Они же с де…

 

Пыль подняли ещё живыми,

Оседает — на мертвецов,

Но никто у вас не отымет

Чести воинской и венцов.

 

Знали ль, думали, что лежать вам,

Уподобившись семенам,

В землю втоптанным? Светлой жатвой

Поднимаетесь к небесам.

 

10. Падение стяга

Сердце боя стучится в центре.

Скачут сотни сынов степей

С гиком-криком, попутным ветром,

Разгоняя своих коней.

 

Потоптав по пути пехоту,

Выбив весь травяной покров,

В пекло боя, как на охоту,

Рвутся хищники, чуя кровь.

 

Вгрызлись яростно, бьются крепко,

Всё сильнее опасный крен,

Подрубили у Спаса древко,

Рухнул рядом Михайло Бренк.

 

Жадно к знамени тянут пальцы,

Не взирая на отпор.

Побежали небывальцы,

Не взирая на позор.

 

11. На Красном холме

Гибель русского стяга глазу

Сладость — с Красного-то холма.

Вот и весть о погибшем князе

Получил и смакует Мамай.

 

Нету радости выше этой

Сердцу воина-степняка.

Близко, близко уже победа.

Очень близко… Но всё никак

 

Не спихнуть их, упрямых, в реку,

Будто с ними в бою — калеки,

Будто не был повержен стяг,

Будто гибель князей — пустяк.

 

Полумесяц косы наткнулся

На упорный кремень креста.

Неужели он обманулся,

И задача не так проста?

 

Вдруг — движенье на левом крае.

Приближается левый край

К растерявшемуся Мамаю

Под недобрый вороний грай:

 

Чуют: пир назревает трупный,

Хочь Орда Русь, хочь Русь Орду.

Вдруг послышался окрик трубный.

Дальше русские не идут.

 

Как теперь долететь до цели?

Ощущения перевеса

Нет. За пыльной густой завесой

Всё шевелится еле-еле.

 

Что-то думать ему мешает.

Кто-то взглядом его прожёг.

Чья вон та голова большая?

Знамя Дмитрия. Русский Бог.

 

Он, однако, не подал виду,

Что рассеян, смущён и зол.

В окруженьи шакальей свиты

Даже бровью не повёл.

 

Им за честь перед ним стелиться.

Свистнет только — уже бегут.

Правда, стоит лишь оступиться,

Тут же, первыми разорвут.

 

Единицы, десятки, тыщи

Приучила его же плеть,

Что победы важнее пищи,

Поражение — это смерть.

 

К слабым жалости нет в природе.

Да и прочие — до поры.

Он под тем же законом ходит.

Нету выхода из игры.

 

Нет. Мамай это вам не Бегич,

Не подставится никому,

Не летит на рожон с разбегу,

Разбирается что к чему.

 

(Раньше тоже сиделось шатко,

И дрожала его звезда.

Лисья хитрость и волчья хватка

Выручали его всегда.)

 

Три полка затворили поле,

Держат строй, хоть нелёгок труд.

Там, где тонко, чтоб не вспороли,

Крепят тут же по звуку труб.

 

Поле впору проклятым русским,

А несметной Орде — мало.

Обойти не удастся — узко.

Значит — выломать им крыло,

 

В тыл ворваться отборной силой,

Со спины нанести удар.

На резервы глаза скосил он,

Руку вытянул: «Все — туда.»

 

12. В засадном полку

Чаша боя качнулась влево.

Здесь ордынцы, введя резервы,

Начинают одолевать.

Не задержит воды трава.

 

Огласили окрестность воем.

«Нет, не будет вам хитрость впрок».

(Князь Владимир горячий воин.

Еле сдерживает Боброк.)

 

«Эх, сейчас бы по ним, ударом

Свежей силы всего полка...

Прохлаждаемся... Время даром...»

«Встречный дует. Нельзя пока».

 

«Налетают, как на поживу,

Смотрят, ироды, в щели глаз».

«Рано радуетесь, вражины.

Скоро, скоро придёт наш час».

 

«Может, ради такого часа

И родился на белый свет,

С Пьяны, раненый, чудом спасся

И на Воже им дал в ответ».

 

«Нету левой уже руки.

Только погань одна видна».

Ветер сдунул слезу с щеки,

Свистнул, ахнул и... тишина.

 

Лица стали у всех другими.

Что-то скажет сейчас Боброк.

«Наше время, князь Владимир.

Други, братие, с нами Бог.

 

Те, кто начали, нам примером.

Всё исполнили. Наш черёд».

Ветер в спину. «За Русь. За веру.

Бей поганых сынов. Вперёд!»

 

13. Бегство Мамая

Что там видит Мамай с холма?

Справа полк раздавила тьма,

В тыл оставшимся двум зашла.

Что, безумные, чья взяла?

 

Разлетается вихрем конница.

Всадник — пущенная стрела.

Как разгонится — так разгонится,

Не уйдёт никто, не схоронится.

Их не вышибить из седла.

 

Остаётся понаблюдать

Избиение русской рати.

Их надолго теперь не хватит.

Все останутся здесь лежать.

 

Дальше — делом своим обычным

Заниматься, теряя счёт

Городам, деревням, добыче,

Развлечениям. Что ещё?

 

Истребить всю княжью свору?

Лучших воинов перебить?

Или скопом, без разбору

Всех, чтоб некому хоронить?

 

Осквернить их места святые,

Чтобы тише себя вели?

Он затмит самого Батыя.

Зваться будет теперь вели...

 

Эт-то что ещё за такое?..

Как?.. Откуда их принесло?

Закрывает глаза рукою...

Открывает... Не помогло.

 

Хоть закрой, хоть протри, хоть вытри,

Хоть... Всё кончено. Кто бы мог...

Обманул его Дмитрий-Хитрий,

Лучших воинов приберёг,

 

Из-под носа увёл победу.

Вон уже началась резня.

Значит, скоро за ним, по следу.

Больше — нечего здесь.

«Коня!»

 

14. Разгром

...Ветер русских несёт на крыльях.

Солнце тоже теперь за нас.

Налетели на вражью силу,

Сходу в гущу врубились — рраз.

 

В самый раз, уж теперь — не рано,

Бьют и роздыху не дают.

И другие теснят поганых.

Даже раненые о ранах

Забывают и в строй встают.

 

Что вспомянет дружина дома?

Крики ярости? Бег коней?

Пот солёный из-под шелома?

Реки крови? хруст костей?

 

Визги сабель? Мечей удары?

Смерть товарищей? Смерть врагов?

(Половина из них — задаром,

Так что — реки из берегов.)

 

Ты, Бояне, со словом ловок,

Что бы спел у честных людей.

Вот, слетев с золотых колодок,

Гонят соколы лебедей.

 

Вот, несётся лавина с кручи,

Всё снося на пути своём.

Ветер рвёт грозовые тучи,

Истекающие дождём.

 

Нам участник и очевидец —

В быль распахнутое окно.

Нам певец-молодец — провидец,

Словом время схвативший, но

 

Растекаясь по древу песней

Не дотянешься до небес.

Настоящая жизнь чудесней,

Чем плетенье любых словес.

 

Но не только что видим-слышим.

Есть ещё над нами, в нас

Тоньше зрения, слуха тише,

Всё дающее в добрый час.

 

Бог услышал людские просьбы:

Через реки, поля, леса

Скачет на помощь русскому войску,

Встав из гроба, князь Александр.

 

Чтоб спасти населенье мирных

Сёл и градов от злых судеб,

Среди воинства сил незримых

Бьются братья Борис и Глеб.

 

И другой покровитель русских,

Дмитрий, воин земли Солунской,

Гонит чёрную силу вспять.

Нечестивым не устоять.

 

Лисы и волки ноги уносят,

Разлетается вороньё.

Едет Георгий Победоносец

В нового змия вонзить копьё.

 

Блеск и слава врага — труха нам.

На защиту Святой Руси

С нами встал Михаил Архангел,

Предводитель небесных сил.

 

Страх татарам внушил Всевышний.

Гонит в степь их, откуда вышли

Эти полчища саранчи.

А погоня им в спину дышит.

Устилают за тыщей тыща

Путь свой трупами до Мечи.

 

Что осталось теперь от змея?

Хвост изрубленный на куски.

Утекли голова да шея.

Не закатная кровь алеет

На тяжёлом мече реки.

 

И по берегу — не водица.

Потемнела вокруг трава.

Собираются зверь и птица.

Принимаются пировать...

 

15. Вечер после боя

Победители едут шагом.

Тишина звенит в ушах.

Соберутся опять под стягом,

На костях.

 

Позабавиться больше нечем.

Сброшен груз с богатырских плеч.

После долгой жестокой сечи

В ножны вложен тяжёлый меч.

 

Тело медленно остывает,

Вдруг о голоде вспоминает.

Поскорее поесть-поспать.

Вновь просторы обозревая,

Ходу весело прибавляет

Победившая наша рать.

 

Встречный ветер ласкает лица,

И — на тысячу бед ответ —

На растерзанный мир ложится

Мягкий благостный тихий свет.

 

Едут, едут, едут, едут

Окрылённые победой.

 

Вот и всё, добрались до места.

Поле боя теперь приют.

Где полки погибали с честью,

Там без умолку бубны бьют:

 

Одо-лели! Побе-дили!

Стал под Спасом князь Владимир.

Волю княжескую творя,

Снова трубы говорят:

 

Православные, собирайтесь.

Кто без памяти лежит,

Просыпайтесь, поднимайтесь.

Слышал? Слышишь? Значит, жив.

 

Едут, едут, едут, едут

Оглушённые победой.

 

Хоть и кажутся веселее,

Битый битому не соврёт:

В битве старые молодеют,

После битвы — наоборот.

 

Тело медленно остывает,

Вдруг усталость одолевает,

Раны начали саднить.

Вновь простор обозревая,

Плачут, слёз не вытирая,

Словно дети без родни.

 

Солнца тихое успение,

Свет — малиновая кровь.

Всё длиннее и глубже тени

От безчисленных бугров.

 

Нету ровного места на поле.

От смертей в глазах рябит.

В слово хочется. Только надо ли

Правду горькую говорить?

 

Нет, не надо сутулить спину.

Лучше горло сжать в горсти.

Вкус победы — вкус рябины —

Холод времени подсластит.

 

16. Стояние на костях

В этой скорбной земной юдоли

К свету тянется естество.

Снова солнце встаёт над полем,

Будто не было ничего.

 

После сна голова остыла

(Сон без снов, богатырский сон).

Только слышится: «Было, было,

Было, было» доспехов звон.

 

Только карканье: «Правда, правда.

Столько падали, верь — не верь.

Вы-то выжили. Рады? Рады.

Что ж не радуетесь теперь?»

 

«Рты закройте. Вы сами — падаль.

Вам бы ползать, а вы — летать.

Подождите-ка. Может, надо

Крылья чёрные вам сломать?»

 

«Друже, брате, ступай-ка с миром.

Делу — время, потехе — час.

Вишь — не прибрано после пира.

Слышь: ведь некому кроме нас».

 

* * *

Вы простите нас, други павшие.

Может, жизнь нам оставил Бог,

Чтоб тела схоронили ваши и

Подвели вам земной итог.

 

Вы светлее, чище, лучше

Были. Вот и пришёл ваш срок.

Помолитесь за наши души,

Как вольётесь в небесный полк.

 

Мы же, княжьей трубе послушны,

Здесь, доколе нас держит плоть,

Вас помянем на каждой службе,

Чтобы там помянул Господь.

 

Братьям — братские могилы.

Не разделят вас гробы.

Вместе спите, раз вместе бились,

Здесь, до ангельской трубы.

 

* * *

Ты прости нас, Непрядва-реченька,

Ты прости нас, Дон-река,

Что смердящею человечиной

Все усыпаны берега.

 

Ты прости нас, поле тихое,

Что нарушили твой покой,

Что хлебнуло с нами лиха ты,

Что оставили за собой

 

Грай да вой да холодный ветер,

Тел истерзанные куски.

Что поделать: на этом свете

Не по-божески — по-людски.

 

Без Него — ничего хорошего.

Жаль и ворогов в этот час.

Что лежите, своими брошены?

Нам — тем более не до вас.

 

Вашей плотью степь завалена.

Ваша гордость лежит в пыли.

Кто вы, что вы? Мы вас не звали.

Для чего вы сюда пришли?

 

По добыче и славе голод вы

Разжигали в своей крови.

Выезжали по наши головы,

А подставили-то свои.

 

Заварили такую кашу,

Что самим и не расхлебать.

Жизнь свою во славу нашу

Кто заставил вас отдавать.

 

Наши кони спотыкаются

Там, где вы полегли костьми.

Поздно, поздно теперь вам каяться

Перед Богом, перед людьми.

 

В Книгу Жизни вы не вписаны.

Нет и в памяти места вам.

Как трава росли в степи своей.

Вот и сгинули как трава...

 

Тихо стало... Надолго? Вряд ли.

Ратным людям — одна пора.

Земли русские необъятны

И распахнуты на ветра.

 

Южный, западный и восточный

Нагоняют сюда врагов.

Бой закончили, спор — не кончен

До скончания всех веков.

 

17. Заключение

Колокола

Бом. Бом. Бом. Бом.

На до-роге пыль столбом.

Дон. Дон. Дон. Дон.

С Дона едут добры молодцы.

Дили-дили. Дили-дили.

Побе-дили! Побе-дили!

Побе-дители! Побе-дители!

Слава Богу! Слава Богу!

Слава Тебе, Господи!

Слава Тебе, Господи!

Сла-ва Те-бе!

 

* * *

Поле чистое утром ранним

Затянул пеленой туман.

Что увидим как солнце встанет?

Как там дерево-великан?

 

Вон, на взгорочке, как виденье.

Вкруг — обломки вповалку спят.

Буря всё привела в движенье,

Но, вскружив самое себя,

 

Напоролась на копья-ветви,

Захлебнулась в листве густой.

Улетели обрывки ветра,

В степь неся неутешный вой.

 

Сбылись дерзкие сны героя,

Но, раздвинув седую мглу,

Слёзы радости, слёзы горя

Скоро насухо вытрет луч.

 

Выгнал ворога — жди другого.

(Что со зла кроме зла возьмёшь?)

Вновь и вновь, и опять, и снова

Будет плакать по листьям дождь.

 

Но, безропотно всё приемля

(Испытание — тоже дар),

Кроной — в небо, корнями — в землю,

Надо снова держать удар.

 

Честь — великая, участь — злая.

Безконечную череду

Вихрей, бурь и ветров встречая,

Крепко стой, одинокий дуб.

А. Клоковский

 

Битва Куликовская

Отрывок из поэмы

 

Поединок

Коршуны слетались

За три дня до битвы

В поле скорой брани,

Вызывая бури.

Лишь они умели

Выбрать без ошибки

Сторону сильнейших

В предстоящей рубке.

 

В воздухе носилась

Смерть на птичьих крыльях,

Войлок серой тучи —

Клок её одежды.

Только на мгновенье

Свет она затмила,

Зорче у смотревших

Открывались вежды.

 

Русичи следили

За кромешной стаей,

Как полёт тяжёлый

Становился лёгким.

Это предвещало

Воинам победу,

И полки стояли —

Словно бор сосновый.

 

Всё же страшно было

Увидать двум ратям

Силищу друг друга

Перед самым боем —

Ведь на смерть съезжались.

Русские в доспехах —

«Как речные волны»,

Серебром искрились

На взошедшем солнце.

 

Латы ослепляли

Блеском вражье войско.

Разговоры стихли.

Не простой и день был,

А Пречистой Девы,

Всей Руси святыни,

Матери народной.

 

Кони оживились,

Звонкий зов услышав,

Серебристый, трубный,

Звавший на сраженье.

Выехал на поле

На коне тяжёлом

И широкогрудом,

Похваляясь силой,

Тимир-батырь гордый,

Званный Челубеем, —

Самый ловкий в стане

(печенег был родом).

 

В чёрном шлеме мощном

Воронёной стали,

С длинной стрелкой острой

Над широким носом.

Челубей надменный —

Не обычный воин —

В тайны посвящённый,

Поклонялся духам,

Дремлющим в светилах.

 

Ухмыляясь хитро,

Вызов бросил дерзкий

Всей посадкой важной —

Кто из вас сразится

С багатуром грозным?

Не боишься, враг мой,

Ты седьмого сына?

 

Триста поединков

Выиграл язычник,

И владел копьём он

Смертоносным, длинным.

На четыре пальца

То копьё длиннее

Было, чем у прочих

Воинов двух ратей.

И его осилить

Мог не просто ратник,

А Христов воитель,

Духом просветлённый.

 

С замираньем сердца

Русичи смотрели

В сторону монаха,

Принявшего вызов:

Пересвет отважный

Выделялся силой,

Выдержкой великой,

Остротою мысли.

Из бояр когда-то

В монастырь ушедши,

Он учился бою,

Воинскому делу,

Запасался силой.

 

И сейчас пред Богом,

Снял чернец кольчугу,

Снял шелом железный,

На главу седую

Возложил, как прежде,

Он куколь суконный,

И промолвил грозно:

«Ты, улусник, ищешь

Равного по силе,

Так явился равный,

Будем насмерть биться.

 

У судьбы числа нет,

А у смерти — счёта,

А царит над миром

Свет священной воли».

Тронул он поводья,

Конь вперёд рванулся.

 

Два врага помчались,

Как два встречных ветра,

Поднимая копья,

Скрещивая взгляды.

 

Пересвет могучий

Резко повернулся

И врага, пронзая,

Из седла он выбил.

Сам же удержался,

Но склонился к гриве,

Конь почуял верный —

Всадник уж не дышит.

 

Но дружина знала —

Славе быть великой,

Стрел калёных тучи

В недруга метала.

И перо коршунье

Падало на кручу,

Разрезая воздух,

Что копьё с наклоном.

 

Лучников наезды

«Хороводом» быстрым —

Ливнем стрел калёных

Обсыпали русов.

Но сторожевые

Грудью их прикрыли

И все до едина 

Смертью пали храброй.

 

Меч — сигнал к сраженью —

Ринулись в пасть смерти;

Загремев щитами,

Тотчас обе силы

Сшиблись, навалились,

И земля дрожала

С гулом и со стоном.

Русичи желали

Взять разгон победы —

«Бей!.. Вперёд!..» — кричали.

 

Темяка удары

Не смогли, как прежде,

Раскроить им войско,

Конною стеною

Окружить коварно.

Ведь защитой были

Лес густой и кручи,

Слева, справа — реки —

И не обойти их;

Коннице ордынской

Не было простора.

 

Да и Дмитрий мудрый

Перекрыл дорогу

Тем, кто шёл к Мамаю

Для соединенья.

 

Первый полк помяли

Полчища тьмы страшной,

Строй за строем падал,

Как снопы валились

Ратники на землю.

Но большой полк стойко

Отражал удары.

 

По веленью Бренка —

Отданы приказы

Подавать сигналы

Алым стягом княжьим

Всем полкам стоящим.

Там, где стяг — там сеча

Самая лихая,

В нём — судьба сраженья,

Честь и слава войска.

 

«Досеклись» до стяга,

Подрубили древко

У полка Большого

Воины Мамая,

Но закрыл собою

Знамя Бренк бесстрашный,

Раненый держал он

Крепко Стяг со Спасом,

Подбодрял уставших:

 

«Шелестит и плещет,

Бьётся наше знамя!

Всем усилить натиск!

Рубануть, как надо!».

 

Первый среди равных

В том чаду кромешном

Дмитрий исступлённо

С ворогом рубился.

Конь под ним подбитый

Дважды падал оземь,

Пешим князь сражался

В строе поредевшем.

 

Вновь в седло садился

И валил на землю

Степняков ударом

Палицы железной.

Преодолевая

Рёв и гром сраженья,

«Воины! — воззвал он. —

Братья! За Отчизну!».

 

Рядом Мелик верный

Отражал опасность,

Что грозила князю

Со спины смертельно.

Успевал при этом

Левою рукою

Он копьём коротким

Пригвождать, метая,

Ворогов упавших

Вмиг к земле дрожащей.

На себя он принял

Жала острых копий,

И упал, подкошен,

Под копыта вражьи.

 

Сеча раскалялась,

И доспехи стали

Страшною жаровней.

Полководца сердце

Яростью пылало.

И река Непрядва

Кровью наполнялась.

И была та битва

Битвою народов.

 

Моленье

В Маковецкой келье

Преподобный Сергий

Молится за князя,

За победу рати:

«Матерь Пресвятая,

Будь нам, недостойным,

Помощью в сраженье,

Не оставь в годину

Тяжких испытаний».

 

Воодушевлённый,

Он поёт акафист,

Радостным порывом

Дух его охвачен.

Звук услышал Сергий,

Торжество несущий,

На него пошёл он,

Благоумиленный,

Переполнен чувством,

Вести ожидая.

 

Вмиг прозрачный, ясный,

Прозвучавший голос,

Ангельский, небесный,

Возвещал явленье,

Уводил в сиянье —

Перед ним стояла

Пресвятая Дева.

 

И её увидев,

Пал он на колени,

Свет пронзал, струился

Благостью нездешней.

Превозмочь пытался

Сергий силу света,

И с благоговеньем

Замер в ожиданье.

 

Прикоснулась тихо

Богоматерь к старцу:

«Призывал меня ты

Кротко и усердно —

Все дошли молитвы

До высот небесных.

 

Защищу я землю,

По которой ходишь,

Избранным предстанешь

Пред людьми отныне.

Ободрю в невзгодах

И тебя и братьев,

Под своим покровом

Сберегу вас, чада».

 

И ушло виденье,

В тишине растаяв.

От волненья Сергий

Говорить не в силах.

Мысль его трепещет,

Сердце сильно бьётся:

«Радуйся, игумен,

Чудо совершилось!».

 

Начал он молиться,

Думая о битве,

Возвещая вскоре

Братьям духовидцам:

«Победила в сече

Наша рать святая».

 

Перелом в битве

Солнце на закате

Как в крови купалось.

Стрел лились потоки

Ливнем неуёмным,

Солнце затмевая.

 

Бренк крушил нещадно,

Несмотря на рану,

Тучу нападавших,

Продолжая битву

Мощным протазаном,

Им сквозь гущу клятых

Проложив дорогу.

 

Красный щит героя

Отведён копьём был,

И удар смертельный

Нанесён под сердце.

 

Доблестно сражаясь,

Саблею наотмашь

Раскроил Ослябя

Нескольких ордынцев,

«Велика же сеча», —

Про себя рычал он.

 

Труп на труп ложился,

Бешено орали

В схватке обе рати,

Бились полным боем.

Их щиты крошились

От ударов — в щепки,

И ломались копья

Тонкою соломой,

И мечи сверкали

Молниями в небе.

 

Этот треск — стал громом,

Шлемы разбивались

Вдребезги. А кони

Раненые ржали

И, хрипя, кусали,

Не щадя друг друга,

И с ума сводили

Борющихся визгом:

Им секирой острой

Ноги подрубали.

 

Конь ты конь — заложник

Человечьей воли,

Распалённый, буйный,

Ископыть вражину…

Ты б в траве валялся,

Только крепко стянут:

В накладных личинах,

В кожаных коярах.

Тень твою обгонит

Только страх великий.

 

Визг коней ордынских…

Взмыленная лошадь

Дыбилась, бросая

Грозные копыта

На врага нещадно,

На лицо, на череп,

Пробивала панцирь.

 

Если же ей брюхо

Сабля рассекала,

То она зубами

Или же копытом

Разрывала части

Собственного чрева,

Что к земле свисали,

И мешали бегу,

Сдерживали буйство.

 

Не до стрел тут было,

И не до булдыги,

Не до копий длинных —

Рвали уж руками

Воины друг друга.

 

А бывало, тело

Раненого насмерть

Не могло пасть наземь

В человечьей давке,

И его носило

В бешеном потоке:

 

Мертвенные очи

Будто зрили битву,

Неживое тело

Принимало стрелы,

В плоть свою удары…

 

Засадный полк

На высоких соснах

Был дозор рассажен,

И кричал Боброку:

«Полк вводи засадный!

Раздерём врага мы

И меча не вынув!

Будем гнать до ночи

Хищника степного.

И от нетерпенья

Даже конь твой верный

Рвёт копытом землю,

Ноздри раздувая».

 

В этой жажде боя

Рвался и томился

С Волынцом-Боброком

Князь Владимир Храбрый

С доблестной дружиной.

И казалось поле

Им сплошною раной.

Сдерживал поводья

Воевода силой,

Повторяя властно:

«Рано. Рано. Рано.

Пусть подует ветер

В сторону ордынцев,

Пыль столбом поднимет —

Затемнит им очи».

 

Он ещё помедлил

Вслушиваясь в битву,

Выжидал минуту

И она настала!

Дунул южный ветер

Ратоборцам в спину,

Оказался лес наш

За спиной у «тёмных»,

 

Князь Владимир вывел

В помощь полк засадный,

И одним ударом

Разбросал поганых.

И конём топтал их,

И рубил наотмашь,

И всю битву видел

Он орлиным оком.

 

Мы двумя полками

Недругов зажали,

Словно жерновами, —

Иссекли проклятых,

Точно лес рубили.

И заслон последний

Выставил воитель —

Конницу. Но поздно,

То была всего лишь

Жалкая попытка.

 

Дрогнул осквернитель,

Поднялось смятенье,

Началось роптанье

В лагере их шумном,

Охватил ордынцев

Стадный ужас липкий.

 

И своих сминая,

Тех, кто послабее,

Всадники пытались

Вырваться от русов,

И «Уррагх!» напрасно

Нукеры кричали

Голосом гортанным,

Войско вспять катилось,

И текло рекою.

 

Ветер, ветер, ветер

Воинского вихря,

Конского разбега,

Торжества победы!

Реяли хоругви

И звенели трубы!

 

Русский меч разящий

Был стрелы проворней,

Вот ещё мгновенье —

Захлестнут лавиной

Жаркой ратоборцы

Красный холм ордынцев.

 

И Мамай, охрипнув,

Озираясь хищно,

Раскачался в горе,

Застонал от гнева:

«Вот ворота смерти!

На меня как будто

Хлынул лютый холод

Всей страны урусов,

Ураган нещадный.

 

Подгонять уставших

И камчой трёххвостой

Больше невозможно.

Не избыть позора.

Я покинут буду

Раболепной свитой.

До поры со мною

Будут тургауды.

 

Кроме тени чёрной

Нет мне больше друга.

А ещё недавно

Смерть меня боялась.

И не знал тогда я,

Как силён и крепок

Урусат суровый,

Слывший простодушным».

 

В сторону от войска

Он, как зверь, метнулся,

И с конём запасным

Бросил Красный холм свой,

А за ним и темник,

Тысячник и сотник

Следом — ун-агаси.

 

Воины, отчаясь,

Что скрываться поздно,

Видя страх Мамая,

Посылали с гневом

Вслед ему проклятья:

«О Мамай, презренный,

Не по чести занял

Ты чужое место,

Возносясь высоко,

Погубил ты дело,

Словно гад болотный,

Ускользнуть стремишься

От урусских сабель,

Чтоб успеть укрыться

У хозяев дальних».

 

Целый день их гнали

До Красивой Мечи

Воины Победы,

Чувствуя полёт свой,

Устилая землю

Пёстрыми телами.

 

И была последней

Битвою «сухою»

Сеча на том поле —

Поле Куликовом,

Что без огнестрела

Провели две рати.

 

А Мамай двуликий

Был ограблен в Кафе,

Где искал спасенья

Он от Тохтамыша,

Думал расплатиться

С Генуей далёкой

За поход бесславный

Крымскою землёю.

Но убит был вскоре

Слугами кафинцев.

 

Плач Евдокии

А в столице белой,

Ничего не зная,

Плачет Евдокия

О любимом муже.

 

И убрус шелковый,

Не скрепляя, держит

Тонкими перстами,

Сдавливает крик свой,

Тягостный, невольный:

«Горе мне!.. О горе!..

Неужель вдова я?».

 

Волосы схватила

И к лицу прижала:

«Свет мой несказанный,

Если б воротился

Целый, невредимый,

Бросилась к тебе я,

Пала б на колени,

Обхватила ноги,

В счастье зарыдала...

 

Горькую разлуку

Довелось испить мне,

Сколько же их было

Разлучений тяжких,

Сколько, сколько, сколько!..».

И лицо бледнее

Жемчуга морского.

«Вновь тоска заводит

Руку мне под сердце,

Из груди невольно

Песню вырывая:

 

«Всю ночь украдкой плакала,

А чем ещё утешиться?

Плач не дойдёт до облака,

Стон не дойдёт до милого.

Зажгла свечу я тонкую —

Она внезапно вспыхнула.

Дым не дойдёт до месяца,

Развеется, как горюшко.

Песнь заведя негромкую,

Свои обиды вырвала

У гнева потаённого,

У ветра нестерпимого,

Превозмогая долюшку».

 

Помнишь, как гуляли

У реки с тобою,

Лебедь у обрыва

На крыло вставала

И звала с собою

Друга дорогого,

Быть с тобою рядом

Век мне завещала.

 

Говорю с цветами

О тебе безмолвно

И ловлю ладонью

Дождевые капли.

И ни на минуту

Я не забываю

Ни лицо, ни поступь,

Ни твои объятья…

 

Час счастливый медлит.

Детушки всё смотрят

В окна на дорогу

С высоты кремлёвской —

Не отец ли едет?

Вышила я, свет мой,

Нитью золотою

Город твой любимый,

Названный Москвою.

 

Ведь недаром Юрий,

Долгоруким званный,

Слышал слово старца

О престольном граде,

Что построен будет

Средь лесов приокских…»

 

Победа

В это время князь наш

Объезжает поле,

Где тела погибших

Закрывают землю.

 

Убиенных видит,

Многих вспоминает.

Сам он перевязан

Белою тряпицей,

Вот с коня слезает —

Видит белозёрских:

Федора, Ивана,

И звенигородских:

Серафима, Глеба,

Воинов тарусских:

Дмитрия, Мстислава…

Ратников московских:

Осипа, Волуя…

 

После битвы долгой

Вся трава поникла.

А деревья тяжко

До земли склонились.

Велика победа —

Велико и горе.

 

Волынцу-Боброку

Молвил князь в раздумье:

«Слово твоё верно,

Предсказанье — точно.

Быть тебе, премудрый,

Воеводой вечно!».

 

И пошли по полю

Ратники Победы,

В неотступной скорби

Мёртвых узнавая:

 

На плаще багряном

Стыло тело Бренка:

Дмитрий наклонился,

Не скрывая горя,

Подавляя стон свой.

И слеза скатилась

На златые кудри

Друга дорогого:

 

«Братья мои, братья,

За меня погиб он,

Михаил отважный,

Больше нет такого:

Доблестный, могучий,

И неустрашимый,

Был исполнен резкой

Красоты высокой.

 

Для врага был грозный

Гибельный противник,

Для друзей — надёжа,

Помощь и советчик.

 

Друг мой, несказанный,

Друг, любимый с детства,

Неужели больше

Не промолвишь слова?!

Древнему Авису

Ты подобен, воин».

 

Рядом с телом Бренка —

Мелика увидел

И над ним склонился:

«Стойкий, храбрый страж мой,

Крепко охраняем

Был твоей рукою

Я от сабель вражьих,

От ударов подлых,

От ударов сзади.

Не забуду подвиг

Твой до дней последних».

 

Слева на пригорке

Тело Пересвета

Обступили други,

Князь продолжил слово:

 

«Помните же, братья,

Имя Пересвета —

Славного героя,

Инока простого,

Сына светлой Правды.

 

Истребил он семя

Дьявольское, злое,

Одолевши силу,

Силу неземную,

От которой чашу

Смертную испили б

Многие из наших

Ратоборцев славных».

 

Расспросил Димитрий,

Где Ослябя-воин.

«Видели — в сраженье

Сильно шёл он, храбрый

И неудержимый,

Тяжкие удары

Нанося ордынцам.

Но убит был саблей,

Знамя защищая,

Чтобы дальний видел

Наше продвиженье

По большому полю.

Подхватили знамя…».

 

Князь нахмурил брови,

Постоял с печалью.

И пора приспела

Слать гонца в столицу.

 

Споро вестник мчится

С радостным посланьем

В светлый град московский.

На пути победном,

На заставах дальних

Лошадей меняет,

Гонит, что есть мочи.

И четыре дня он,

И четыре ночи

Быстр, как ветер в поле,

Как стрела в полёте.

 

Созывали трубы

Всех, кто выжил в битве,

Собралась дружина

Под хоругви дедов,

Где на шёлке алом

Вышитые златом

Строки огневые

Говорили братьям,

Что не только в силе

Бог, но в светлой правде.

 

Сразу холм высокий,

Что допреж был вражьим,

Стал от стягов Красным.

На него поднялся

Богатырь-князь Дмитрий,

И, блеснув красивой,

Ранней сединою,

Поднял меч победный.

 

Ратники кричали,

Торжествуя, здравя

Князя, ожидая

Воинского слова:

«Вы врагу не дали

Заступить на землю

Предков наших мудрых

И многострадальных.

 

Вы стремились к бою,

Не жалея жизни,

Разгромили «тёмных»,

Были беспощадны!

Кровь из ран сочилась

Вместе с силой русской,

Уходящей в землю.

Тяжела та сила,

Даже и для тверди,

Вырвется наружу,

Перейдёт к потомкам.

 

Русь крепка навеки,

Переборет бури,

И любую силу,

Вставшую пред нами.

Есть на свете войны —

Есть и меч булатный.

Есть едино войско —

Закалённей стали.

 

Стать отныне Дону

Отраженьем славы

Вашей беспримерной

И неоспоримой.

Весть о ней несётся

К Воротам Железным,

К Риму, Кафе, Риге,

На Дунай и к морю —

Северным варягам,

К Тырнову, Царьграду…

 

Измечтал я правду,

Выносил свободу,

Ратный бой прославил.

Ворогов сегодня

Вчетверо избили».

 

Простонал-промолвил,

Чёрных птиц увидя,

Победитель русский,

Напрягая голос:

«Коршун, коршун вещий,

Вихрем пролетевший,

Ни посевов спелых,

Ни плодов янтарных,

Ни себе подобных

Не клюёшь, безмолвный.

 

Научить бы смертных

Не метать друг в друга

Стрел позолочёных,

Огненных, несметных».

 

Восемь дней печальных

Хоронили други

С воинскою честью

И слезою скорбной

Сорок тысяч павших

В сече той нещадной

У реки Непрядвы.

 

Хоронили лучших —

Ратников отважных,

Отроков безусых,

Старцев седовласых,

Сыновей и братьев

Родины единой,

Что в бою жестоком

Русь собой прикрыли

От огня и смерти.

 

Из дубов столетних

Срублен храм узорный —

Далеко несутся

С колокольни звоны

В память о погибших

Сыновьях Непрядвы,

В память о Победе

Русского оружья.

О. Дьякова

 

Куликовская битва: Поэма-былина

 

Вступление

Солнце тучами закрывается.

Рать монгольская надвигается,

Землю русскую — мать-Расеюшку

Погубить, распять собирается.

 

Перед битвой

Под копытами гнётся травушка,

Ковылей моря пригибаются,

Зверь бежит, и шумит дубравушка,

С горя горького наклоняется.

 

Кулики кричат, вдаль торопятся,

Побросали все свои гнёздышки.

В роще дикая, злая конница

Все повыдерет перья-пёрышки.

 

Зайцы вдаль бегут вместе с лисами,

Оленихи вскачь с оленятами.

Заполошные мыши рыскают.

И прощаются русы с хатами.

 

На войну спешат, битву грозную.

Прощевай, жена, малы детушки.

Небо хмурится, веет грозами.

Не вернёмся мы без победушки.

 

Сколько рабствовать под монголами?

Сколько ж нам терпеть изголения?

Хватит жить уже голью голою.

Мы же сильного роду-племени!

 

В Куликовское поле чистое

Защищать свою волю-вольную

Собирались конники быстрые

И монахи, и пешие воины.

 

Начало битвы

То не просто так пыль поднимается —

Пересвет с Челубеем смыкаются.

Кони резвые, копья-то быстрые.

Оба — в волюшку — на небо чистое.

 

В ковыли кудри русые клонятся,

А над ним уж сомкнулася конница.

Пересветушка, сердце ты ясное,

В гости к Богушку, к Солнышку красному.

 

Битва

Ну, а битва идёт, разливается,

А победа-то ждёт, ждёт и мается,

Думу думает, ищет решеньице —

Так кому же отдать предпочтеньице?

 

Ноги, головы, руки и лошади —

Всё смешалось и зло, и хорошее.

Кровь одна у всех яркая, красная!

Жизнь одна у всех — двух не заказано!

 

Конец битвы

Вместе русские спят с монголами —

Спят последним сном успокоены,

Никуда уже не торопятся,

В гости нА небо к Богу просятся.

 

Пересвет в раю да с иконами,

К Богу тянется, бьёт поклоны он:

«Помоги ты, Бог православныя,

Ты Руси родной в битве славныя!»

 

«Не клони, монах, русу голову —

Победила Русь над монголами.

Подвиг свЯтый твой принимается.

Будет злой монгол вечно каяться».

 

Вот и кончилась злая битва та.

С Божьим знаменем да с молитвою

Вся монголов рать тут разбитая

В ковылях лежит позабытая.

 

Победа

ЗОря-зорюшка, утро раннее.

Поле-полюшко — поле бранное

Куликовское, бескуликое.

Рать монгольская. Время дикое.

 

Небо-небушко сине-чистое.

Ты, кобылушка, лошадь быстрая,

Сера в яблоках, раскрасивая,

Выноси меня с поля, сильная!

 

Выноси-неси к дому рОдному

Не живого-то, уж холодного.

Во сыру-землЮ пусть схоронит мать —

Только мёртвому битвы не видать.

 

Мати-матушка, что кручинишься?

Русь-Расеюшка, ты поднимешься!

Копья острые мы повынули!

Вора-ворога вон повыгнали.

 

ЗОря-зорюшка, утро раннее.

Поле-полюшко — поле бранное

Куликовское, бескуликое.

Рать монгольская вся разбитая.

 

После битвы

Разве можно так петь, ковыли

Под ветрами степными раздольными,

У пропитанной кровью земли,

Где сражались недавно за волю мы?

 

Где ещё тут и там ручейком

Чуть засохшая кровь пробивается,

Там, где вороны снова тайком

Человечьим мяскОм пробавляются.

 

Здесь кругом ещё копья, щиты

Да и кони, и люди повалкою.

А сквозь кости степные цветы

Уж подняли головки украдкою.

 

И курганы ещё не стоят,

Собирают лишь мёртвых станичники.

А земля сквозь кровавый закат

Ковыли подняла — всё приличнее!

 

Здесь ещё много взрытой земли,

Что копытами в битве заверчена,

Но упрямо встают ковыли —

Мы живые, мы сильные, вечные!

 

И встают, и, как море, шумят,

Переливчаты с белого к красному,

И поют (пусть убитые спят)

Колыбельные светлые, ясные.

 

Послесловие

Пусть века пролетят, пробегут,

И столетья несутся, как лошади.

Ковыли, как и прежде, цветут

Мягким морюшком, проча хорошее.

А. Прокофьева

 

Битва на Куликовом поле сентябрь 1380 год

Надвигаются тучи по-над Русью святой,

То не смерч, то не буря, то не дождь грозовой.

То монголы- татары топчут наши поля,

То Мамай рвётся к Дону, никого не щадя.

 

Хаты жителей мирных чёрны вороны жгут.

Молодых полонянок на верёвках ведут.

Жгут жнивье и покосы, убивают детей...

И несётся над Доном плач и стон матерей.

 

Вражья конница тучей, чёрной тучей плывет...

Застонал от напасти православный народ.

Князь Московский, отважный, бросил клич городам,

Обращаясь к народу, да к боярам, князьям:

 

«Нечестивец поганый долго ль будет терзать?

Собирайся в дружины, да пойдём воевать!

Собирайся в дружины старый и молодой,

Поведу я вас к Дону, будем биться с Ордой.

 

Одевайся в доспехи, меч бери и копьё

Постоим же за Русь мы и побьём воронье.

Старец Сергий на битву князя благословил,

Преклоненного воина крестом осенил.

 

И сказал князю старец: «Ты с победой придешь!

Ты иди с верой, с Богом, и врагов ты побьешь.

Да хранит тебя вера, Бог хранит пусть в бою,

Я же буду молиться за победу твою.

 

Двух монахов, двух лучших отпускаю с тобой,

Чтоб тебя охраняли, князь, молитвой святой.»

Пересвет и Ослябя, чудо-богатыри,

Монастырь свой покинув, с князем, с войском пошли.

 

На войну собирался православный народ...

Во главе же дружин ставил князь воевод.

И повёл к Дону Дмитрий много-много дружин...

Там Мамай, словно ворон, с чёрной стаей кружил.

 

Между речкой Непрядвой, между Доном-рекой

Куликово есть поле, разгорелся там бой.

Поле, русское поле, поле русской земли,

Дай ты воинам силы, Дон, водой напои.

 

Дрались воины храбро, дети русской земли,

И боярин и пахарь в сечи той полегли.

Горы павших лежали, кровь лилась там рекой...

И окрасилось кровью поле, Дон голубой.

 

Даже солнце не в силах уже было смотреть,

Как гуляла по полю в белом саване смерть.

Дрался с недругом Дмитрий не щадя своих сил...

Он врагов нападавших, словно травы косил.

 

Рядом бились Ослябя, богатырь Пересвет...

Не заметили в схватке, князя рядышком нет...

Поле, полюшко, поле, князя ты сбереги,

Скоро кончится битва, побежали враги.

 

Гнали воины нечисть, гнали с русской земли,

Прогоняли туда их, к нам откуда пришли.

Хан татарский воскликнул: «Да, велик русский Бог!

Это он победил нас, это он им помог.»

 

После битвы сходились, кто остался в живых,

И увидели князя, князя нет среди них...

Без Московского князя станет Русь сиротой...

Поле, полюшко, поле, тайну всё же открой.

 

Под телами погибших князь на поле лежал,

О победе не зная и страдая от ран.

Поле русское поле не дало умереть,

Отогнало от князя ненасытную смерть.

 

Ликовала дружина! Дмитрий ранен лишь был.

«Ты возрадуйся, князь наш, ты врага победил!»

О победе услышав, князь о ранах забыл,

Он счастливый, дружины, Бога благодарил.

 

Между речкой Непрядвой, между Доном-рекой,

Одержал князь победу! Стал князь — Дмитрий Донской!

Каждый духом воспрянул! Понял русский народ —

Защитит свою землю, коль Мамай в Русь придёт!

В. Полянина

 

На русском поле доблести и славы

В предосеннем наряде,

Лентой из серебра,

Вьётся речка Непрядва,

И тиха и добра.

 

К величавому Дону

Устремилась река.

Её сердце в полоне

У него на века.

 

Мимо рощи и поля

Пролегал её путь.

Куликовым в народе

Это поле зовут.

 

В сентябре, ранним утром

Разгорелся здесь бой,

Бой жестокий нарушил

Предосенний покой.

В. Полянина

 

Куликово поле

Куликово поле, поле славы,

Поле русских доблестных побед.

А вокруг церквей взметнулись главы...

Здесь когда-то жили прадед, дед.

 

Я смотрю на поле Куликово...

Дмитрия Донского вижу рать,

Лица наших пращуров суровы,

Шли за Русь святую умирать.

 

Землю поля кровью пропитало,

Обагрилась ею Дона синь...

Сколько русских воинов здесь пало!

Поседела травушка полынь.

В. Полянина

 

Сказ о Куликовской битве

В те далекие года

С наших пращуров Орда

Дань брала и зорким Оком

Озирала Русь с Востока.

Но в истории народа

Первой звёздочкой свобода

Засияла над Москвой....

 

Раз вечернею порой

Внук на печь взобрался к деду:

— Расскажи мне про победу,

Что стяжали в старину

В славной битве на Дону.

 

—  Ладно, хоть не в первый раз,

Слушай мой правдивый сказ.

Наперёд на речке Воже

Одолели мы их тоже.

Эти храбрые вояки

Убегали без оглядки;

Побросали в сильном спехе

И оружье, и доспехи,

И телеги, и шатры. —

Были на ногу быстры!

 

Бегич — главный их мурза, —

Проклиная и грозя,

Гнал ордынцев снова в бой

Длиннохвостою камчой.

Но калёная стрела

Сердце ворога нашла,

И остался темник ханский

На земле лежать рязанской.

 

Хан Мамай не унимался;

Новой ратью похвалялся

Усмирить жестоко Русь —

Непокорственный улус.

И литовский князь Ягайло

На Москву нацелил жало,

И рязанский наш сосед

Вновь затеял переест...

 

За сторожею сторожа

Возвращалась, нас тревожа:

В степь спешат на ханский зов,

Словно выводки волков,

Племена не нашей веры;

Все нойоны, все нукеры —

Весь кочующий народ

Поднимается в поход.

 

По Руси во все концы

Были посланы гонцы,

Чтоб, собравшись общим станом,

Выступить навстречу хану.

Из Ельца и из Ростова,

Из Владимира и Пскова,

Брянска и Переяславля,

Костромы и Ярославля,

И из матушки Москвы

Вышли против татарвы.

 

Как из трёх кремлёвских врат

Выступала наша рать,

Весь московский люд честной

Нас крестил на правый бой.

От полуденных лучей

Рдели маковки церквей,

И распугивал ворон

Колокольный перезвон.

Долго слышался окрест

Тот прощальный благовест;

Многим витязям опять

Не пришлось его внимать...

 

Русь скопилась под Коломной

Силой грозной и огромной

На Успенье. Дмитрий-князь,

В Троице благословясь

У наставника святого,

Наше воинство Христово

К Дону сам повёл в поход

Супротив поганых орд.

 

На лихого супостата

Кто в кольчуге шёл, кто — в латах,

А иной и налегке —

С топором одним в руке

Иль с увесистой дубиной —

Со своей пылил дружиной.

 

Третья минула седмица —

Видим: Дон вдали струится.

Стал тут князь совет держать:

Где татарина встречать?

И решил за Дон идти;

Смерть иль славу там найти.

 

Изготовились для сечи

Мы от Дона недалече.

Князь пришедших с ним людей

Поделил на шесть частей.

Головной отважный полк

Должен был, сдержав наскок

Конной вражеской облавы,

Лечь костьми в степные травы.

 

А за ним стоял стеной

Самый сильный полк — большой.

Там я с прапором в руке

На кауром рысаке

Рядом с гриднями в строю

Занял место на краю.

 

Справа, слева — по бокам

Тоже стали два полка;

Позади — полк запасной,

А в дубравушке лесной

Спрятался засадный полк;

Возглавлял его Боброк.

 

В этот полк наш мудрый князь

Выбрал, зорко присмотрясь,

Самых храбрых удальцов,

Самых опытных бойцов.

Истинных богатырей,

Чтоб ударили острей,

Чтоб, когда приспеет час,

Подкрепить сумели нас.

 

Ночь прошла. Над русским станом

Утро выдалось туманным...

Начал пар росой ложиться.

Вот уж посверки денницы

Заиграли на щитах,

Яловцах и шишаках.

Дружно с первыми лучами

Взвились стяги над полками!

 

Все рвались с Ордой схватиться,

И татары появиться

Не замедлили тотчас.

И, куда хватало глаз,

Замелькали бунчуки,

Криводугие клинки,

Малахаи, пики, брони,

Панцири, верблюды, кони.

 

Царь татарский был хитёр:

На холме разбил шатёр

И глядел с того холма,

Как внизу за тьмою тьма

Притекала, и в ряды

Строились войска Орды.

Много нас, но их поболе.

Убоишься поневоле;

Только мы забыли страх:

Крепко сжав мечи в руках

Да прочтя свои молитвы,

С нетерпеньем ждали битвы.

 

Вот татарские мергеры

Тучей в нас пустили стрелы;

Но заслон сторожевой

Разогнал осиный рой.

Тут, блюдя обычай старый,

Пораздвинулись татары,

И мурза их — Челубей,

Первый из богатырей,

Перед русскими полками,

Насмехаючись над нами,

Раззадорив скакуна,

Заплясал, как сатана.

 

Зачинателю в ответ

Александр Пересвет,

Троицкий могучий инок,

Выехал на поединок.

Не кольчугой со щитом —

Только рясой и крестом

Инок плоть прикрыл свою.

Взявши ратища в десницы,

Друг на друга, будто птицы,

Полетели удальцы,

Как их деды и отцы.

Крепко сшиблись оба воя...

Замертво на поле боя

Пал татарин, а монах

Удержался в стременах.

Но впилось в богатыря

Жало вражьего копья;

В строй переднего полка

Конь вбежал без седока.

 

Войско с войском тут сошлось,

И сраженье началось!

Первым встретился с Ордой

Пеший полк передовой;

Стойко принял он удар

Лучшей конницы татар;

Насмерть бился целый час,

Княжий выполнил наказ:

До единого полёг,

Но сдержал Орды наскок.

 

Срок настал! Ну что ж, не трусь!

Постоим и мы за Русь!

Соступился с татарвой

Наш московский полк большой.

Сабля, сулща, чекан,

Булава, ослоп, аркан,

И кистень, и шестопёр,

И испытанный топор,

Меч, рогатина, дубина —

Всё сошлось в аду едином!

 

Те, кто наземь были сбиты,

Попадали под копыта;

Мёртвым негде было лечь...

Но, в руке сжимая меч,

Древко ратища иль стяга,

С небывалою отвагой

Бились русичи тогда!

Зачервонела вода

В малых реках и болотах

От кровавого их пота.

 

И татары бились смело,

Но осилить не сумела

Ни одна из двух сторон,

И стоял над полем стон

Тысяч гибнущих людей,

Ржанье вздыбленных коней,

Лязг скрестившихся клинков,

Треск проломленных щитов...

 

На меня в разгаре боя

Степняков насело двое.

Стиснув рёбра рысаку,

Я меж их на всем скаку,

Словно ветер пролетел

И однако же успел

Басурманина мечом

Распластать через плечо.

Но и мне кривой клинок

Щёку левую рассёк;

Уж седьмой десяток лет

На лице той сабли след...

 

Помню: скрылся княжий стязь. —

Князь убит! — Да то не князь!

То Михайло ведь Бренок!

Был он князю, как сынок,

И, накинув перед сечей

Плащ Димитрия на плечи,

Бренк за князя умер в нём,

Фряжским раненный копьём.

 

Дмитрий сам у нас у всех

На виду в простой доспех

Облачился перед боем;

Как обычный конный воин

Он рубился в этот час

Где-то рядом между нас.

 

Все почти об этом знали;

Духом шибко не упали;

Пуще вепрей разъярясь,

Отстояли княжий стязь.

Наше правое крыло

Тоже нас не подвело.

Да и как не устоять,

Если кованая рать

Сплошь была на правом крае;

Отмела она играя

От себя ордынцев тучи

Встречным натиском могучим.

 

А вот левое крыло

Упереться не смогло.

Пусть крестьянская посоха

Билась там совсем неплохо,

Только нет в бою успеха

Без надёжного доспеха!

 

Пешцы строй не удержали,

Хоть и землю устилали

Сотнями, за рядом ряд.

Потому уже назад

Отходили понемногу,

Прикрывая всё ж дорогу

Коннице татарской в тыл

Наших главных ратных сил.

 

Видя в битве перемены,

Все отборные тумены —

Весь запас свой хан Мамай

Устремил на левый край.

 

Тут и вовсе стало туго,

Будто лопнула подпруга:

Войска пешего остатки,

Истомясь в неравной схватке,

Погибая в смертной жатве,

Быстро пятились к Непрядве.

 

Уж с поганою Ордой Полк

рубился запасной,

Но и тот несильный полк

Удержать врага не смог.

Свора нехристей проклятых

На конях своих косматых

Опрокинула заслон

И неслась во весь разгон

С улюлюканьем и воем

По телам полёгших воев,

Чтоб обрушиться волной

Со спины на полк большой...

 

Наши соколы лесные,

Ратоборцы удалые,

Цвет, узорочье Руси,

Будто камень из пращи,

Вылетали из дубравы;

В гущу вражеской облавы

С лёту свежие дружины

Врезались железным клином.

В бой рвались они недаром;

Ух, и дали же татарам!

 

Кто с мечом, а кто с чеканом

Шли безудержным тараном;

Всё, что было на пути,

В прах спешили разнести!

Тут и правое крыло

На врага подналегло.

Ободрясь, и мы нажали.

И... татары побежали!

 

Мы ж поганых не щадили

И чеканами крестили.

Долго ярость сердце жгла;

Положили без числа

Нечестивых басурманов.

За земли родимой раны,

За сожжённые деревни,

За Рязань, за Киев древний,

За поруганные храмы,

За потоптанных конями

Наших дедов и отцов,

За печаль сирот и вдов,

И за угнанных в полон

Матерей, детишек, жён,

И за Калку, и за Сить

Мы сумели отплатить!

 

Видит хан — полки разбиты!

И во страхе с поля битвы

На своем борзом комоне

Так помчался, что погоня,

Хоть за ним по следу шла.

Всё ж угнаться не смогла.

 

В Кафу-город он сбежал,

Да не спасся от ножа.

Я потом от гостя слышал,

Будто ханом Тохтамышем

Был заточен этот нож. —

Может, правда, — может, ложь...

 

Мы тумены вражьи гнали

И мечами угощали

Пятьдесят и три версты —

Аж до самой темноты.

После стали на костях,

Чтоб укрыть землёю прах

Павших в сече лютой братьев.

Да, немало русской рати

Смертную испило чашу

За родную землю нашу.

Цвет, узорочье Руси!

Их слезой не воскресить...

Вечный им покой и слава!

 

С краю поля, у дубравы,

Вой, что на поле брани

Подбирали всех, кто ранен,

Там, где гуще ковыли,

Князя Дмитрия нашли;

К дубу голову прижав,

Он без памяти лежал.

 

Был доспех изрублен сплошь,

Но... живым наш храбрый вождь

Вышел из жестокой сечи!

Он привстал. Подставив плечи,

Слуги подняли его.

Он спросил их: «Кто кого?»

И один ему поведал,

Что одержана победа.

 

Князь смахнул слезу рукой

И от радости такой

Сам, до спех тяжёлый сняв,

Сел на верного коня.

Как же все мы были рады!

Лучше не было награды,

Чем узнать, что вождь любимый

И живой и невредимый.

 

Восемь дней в немой печали

Мы в могилы погребали

Прах соратников своих;

Схоронив по чести их,

Мы с добычей боевой

Воротилися домой.

Вот и весь мой стариковский

Сказ о сече Куликовской.

 

Брань была вельми грозна,

Но Орда еще сильна,

И в Руси ведётся сбор

Дани ханам до сих пор.

Верю я, что ты, внучок,

Доживёшь. —

Настанет срок

Не платить татарам дани.

Может быть, в последней брани

С ненавистною Ордой

Будешь биться, сокол мой.

 

Спи, чтоб сил набралась плоть.

Да хранит тебя Господь...

Вон и солнце на покой

Опустилось за Угрой.

О. Вороничев

 

Куликовская битва

Седой истории страницы,

Нарушив вечности покой,

Листаем трепетной рукой.

Мелькают даты, чьи-то лица,

 

Цари, сраженья, полководцы,

Триумф победы, шумный пир,

Тот — в битве пал, а тот — кумир,

Там — покорились инородцы,

А здесь защитника державы

Встречают, чествуя по праву.

 

И летописец спину гнет,

Ведя событиям славным счет.

Победа Дмитрия Донского

На славном поле Куликовом.

 

— Обогатимся русским златом,

Их грады, веси, церкви — в дым

И прах, и пепел обратим, —

Сказал Мамай на поле ратном.

 

Князь Дмитрий разослал гонцов,

Сбирать войска, вести в столицу.

Позор терпению отцов!

Пора настала пробудиться

России. Ратных удальцов

У врат кремлевских несть числа,

От сна Россия ожила.

 

Страх вековой исчез долой, —

Пусть хан ответит головой.

Полки устроив к выступлению,

Димитрий за благословеньем

К святому старцу поспешил.

И Сергий всех благословил,

Святой водою окропил,

Предвидя тяжкий бой кровавый,

Победу, смерть героев, славу,

Руси великой избавленье

И князя Дмитрия спасенье.

 

Рассветный час. Туман клубится.

Все замерло, замолкли птицы.

Поднялся солнца лик багровый…

Войска на поле Куликовом.

 

Полнеба залила заря,

Все смолкло в знойном напряженье,

Схлестнулись два богатыря

И пали.

Грянуло сраженье.

 

Горячей тучей мчатся кони.

Оружья звон и кровь рекой.

Клубился поле, бьется, стонет…

Гремит кровавый, смертный бой.

— За Русь, Отечество, вперед! —

 

Димитрий князь полки зовет

И бьется, словно рядовой,

Всех увлекая за собой.

На десять верст лилася кровь.

Врагов теснила наша сила.

Земля дрожала вновь и вновь,

Став многим братскою могилой.

 

А где же Дмитрий? В груде тел

Лежит он или уцелел?..

Рукою вражьей щит пробит,

И бездыханный князь лежит.

Упал с коня, лишившись сил.

Вставай, герой, ты победил!

 

Открыв глаза, Димитрий встал,

Своих соратников обнял,

Объехал Куликово поле…

Крик воронья, да ветер вольный,

Да в речке красная вода, —

Так пала ханская орда.

 

Скрипит перо, мелькают даты…

В веках не меркнет подвиг ратный.

Столетий пыль на поле Куликовом,

Под звездным небом спит седой ковыль.

На поле спящее ступает с войском снова

Димитрий князь. Святой России быль!

Т. Курбатова

 

Куликовская битва

Чем славен он, далёкий пращур мой?

Бесстрашный русс, земли полночной варвар

Пред силой чьею мерк алмаз и мрамор

И враг бежал с поникшей головой.

 

Мне помнить не дано тех славных лет,

Когда, как говорят о том сказанья,

Великие раздоры и терзанья

Рождали Русь великую на свет.

 

В годину тяжкую под натиском Орды

Скрепилась Русь под княжеской десницей.

Оставив охранение столицы,

У вод вожеских сдвинула ряды.

 

И выстояли Дмитрия войска.

Разбит татарин во своих владеньях,

И первое победное мгновенье

Увидела незнатная река.

 

И отразила горделивый стан,

И в ряби вод кудрей волна промчалась,

И мудрость княжьей властью увенчалась,

И бой был громкой славой осиян.

 

Но был не кончен путь кровавых сечь.

Ожесточённый вольностью подвластных,

Татарский хан на головы несчастных

Привлёк свою стрелу, литовский меч,

 

Армян и фрязей, ясов и татар,

Чтоб русский пыл угаснул не на время.

И дикое на Русь помчалось племя,

Чтоб повторить батыевский пожар.

 

Но Русь не дремлет. Новые полки

Надвинул князь напротив вражьей силы.

Святая церковь их благословила

На битву знатную, боязни вопреки.

 

Святая Русь…, прекрасная Отчизна

За Дон великий, на Непрядвы брег

Твоих стремлений был направлен бег

Не для пиров и славы, не для жизни.

 

Стоят напротив. За спиной мосты

Разрушены, и некуда деваться.

Им лишь на поле бранном оставаться

И сталью греть мужицкие персты.

 

Решить нет сил, кто первый из полков,

Зачинщика сраженье не находит.

Но Пересвет из наших войск выходит,

И Челубей из племени волков.

 

И взвились соколы, гонимые судьбой.

Погиб монах, ведомый силой крестной,

И недруг пал в единоборстве честном,

Пришла пора начать смертельный бой.

 

Помчались кони. Небо и земля

Тогда без трепета слыхали

Как крики в конском храпе затихали

И оглашали дальние поля.

 

И Дмитрий сам, надев простой доспех,

Витал в бою. Он находился всюду,

Тем самым своему внушая люду

Надежду на заслуженный успех.

 

В широком поле пламень догорал,

Скакун хромал, меч выл, древко ломилось,

А где-то в роще конница томилась.

Текли минуты. Воевода ждал.

 

И час настал. Мамаева орда,

Увязши наконец-то в давке боя,

Была измята конницей лихою

И прогнана из Руси без следа.

 

Для подвига сего не сыщешь слов.

Случилось то, о чём и не мечталось.

Утихнул бой, но что же нам осталось?

На травы лёгшая бесстрашных воинов кровь?

 

Ещё Россия и родной порог,

Земля, подвластная и семени, и плугу.

И, почитая Дмитрия заслугу,

Народ его Донским в веках нарёк.

А. Шпак

 

Поле Куликово!

Поле Куликово! После битвы поле:

Копья, ятаганы, русские мечи,

Долгая дорога от ярма до воли,

Первый день свободы, светлые лучи.

 

Всё перемешалось в неглубокой балке:

Дети трав ковыльных, русские сыны.

Здесь они погибли и лежат вповалку,

Больше им не снятся никакие сны.

 

Вороньё ликует, вороньё резвится,

За свободу кровью заплатила Русь.

Полегли за Веру, жизнь не повторится.

Ты, сейчас живущий, праху поклонись.

 

Вороньё ликует, вороньё резвится,

Пир чумной в разгаре — гульбище Руси.

Неужели правда, может быть, мне снится?

Господи, помилуй! Господи, спаси!

В. Чернобаев

 

Песнь о битве Куликовской и о Дмитрии Донском

Послушай песнь о давнем бое,

На славном Куликовом поле.

 

Князь Дмитрий правил время то

Над всей Московскою землёю,

А Русь была под тяжкой данью

И гнётом грозного Мамая.

 

Князья разрозненно держались,

Но Русью всё же назывались,

И как единства не имели,

То от ордынцев скорбь терпели.

 

Вот вышло время, за оброком

Мамай прислал гонцов до срока;

И платы жаждет непосильной,

Чтоб била Русь челом повинным;

 

И Дмитрий князь своим советом

Решил мечом исправить это;

Чтобы от дани непосильной

Освободить народ невинный.

 

Объединив князей на битву

Он преклонился на молитву,

И Сергий-свет, игумен святый

Дав Пересвета и Ослябю

 

Дружине в помощь, вопрошает:

— Всё сделал ли, чтоб миром сладить? —

И князь вздохнувши тяжело,

ему ответил: — Отче, всё! —

 

—Тогда с тобою Божья воля,

А им погибель будет вскоре,

И близко голову склонив,

Шепнул ему: — Ты победишь! —

 

Благословил на битву князя,

К Христу сердечно простираясь,

Взыскал для воинства покрова

И правого исхода боя.

 

А князь задумчиво и долго

Смотрел на левый берег Дона

Решая важное в сражении —

Отнять возможность отступления;

 

Чтоб победить или погибнуть

Все, как один, на поле битвы,

Дон перешли мосты порушив —

За Русь сражаться, и не трусить!

 

В ту ночь гроза стихией била,

И волчьи стаи страшно выли,

Слетались хищной стаей птицы

Добычей многой утолиться…

 

И, вот, туман стоял от утра

Стеной до самого полудня,

Войска скрывая перед встречей

Земля дрожала этой сечи;

 

А великан поганых с пеной

Пошёл бахвалиться победой-

Кто русич может с ним сразиться,

Кто с Челубеем будет биться?

 

Но Пересвет сказал Ослябе:

— Молись о мне, любимый брате —

Копьё поднял: — Простите все! —

И на коне своём взлетел…

 

Вонзилась сталь щиты порушив,

Отдали оба Богу души,

Взошёл над Русью Божий свет —

Покойся с миром Пересвет!

 

Вошли войска в большую сечу,

Три дня кровьми стекали реки,

Но пал Мамай не устояв,

Своих оставил и бежать.

 

Хотел засесть в земле Московской,

Хотел хозяйничать по-свойски,

И православие изжить,

Да мусульманство насадить;

 

Но правый Бог попрал такого

И гнал их русскими от Дона,

Да так, чтоб выветрилось всё

В святой земле на даль веков!

 

А князь остался после битвы,

И предавал земле убитых,

От нечестивцев отделял

И восемь дней в костях стоял.

 

И стала Русь тогда единой,

И крепкой, и непобедимой,

Собрал же Дмитрий под крыло

Большое воинство своё…

 

Москва теперь уже столица,

Как первой встала на ордынцев…

От славных лет побед великих

Есть летопись об этой битве.

Е. Русецкая

 

Куликовская битва

Я всё продумал и предусмотрел,

Учёл сраженья каждого урок.

Ещё и потому я был так смел,

Что рядом — мудрый, опытный Боброк,

 

Который знал в военном деле толк.

Во всём я воеводе доверял:

Вручив Боброку свой засадный полк,

Я тем судьбу Москвы ему вверял.

 

В Коломне стал я войско собирать,

Где сделал смотр. Стоял там до поры,

Потом таким маневром двинул рать,

Что выключил Ягайлу* из игры.

 

Рязань же обошёл я стороной:

Олег пока был за нейтралитет,

Поддерживая тайно**, — за спиной

Держать врага резону вроде нет.

 

И не страшны ни Новгород, ни Тверь.

Дела идут пока что хорошо.

Тревожит лишь одно меня теперь:

Как бы Мамай без боя не ушёл!

 

А место я для боя подобрал

(Лишь только б заманить татар туда!):

Болото в окружении дубрав,

И в центре неширокая гряда.

 

Предусмотрели всё я и Боброк:

И отступило левое крыло,

Чтоб заманить татар, и в нужный срок

Засадный полк помчал на них стрелой.

 

Татарские полки окружены,

И полегла бесчисленная рать.

Которые не были сражены,

Те бросились с Мамаем удирать.

 

Вот так непобедимая Орда

Узнала, наконец, что стоит Русь.

Фактически с поры той навсегда

Русь сбросила ярма тяжелый груз.

 

* Литовского князя, с которым хан Мамай заключил союз.

** Есть версия, что рязанский князь Олег, не решаясь в открытую выступить против Мамая, тайно поддерживал Дмитрия.

И. Есаулков

 

Куликово поле

Когда, всё небо пылью завесив,

Шли татары на русских ордою,

То пылали и грады, и веси,

Породнилась Отчизна с бедою.

 

Прочитаешь сейчас только в книге —

Правда, чтение вышло из моды! —

О тяжелом для Родины иге,

Что тянулось столетья, не годы.

 

Лишь когда вкруг Москвы Русь сплотилась

И когда под Москвою окрепла,

То надеждой она засветилась,

Словно Феникс, воскресший из пепла.

 

Всё в моей поэтической воле! —

И поэтому только, не скрою,

Воспою Куликово я поле,

Хоть свобода добыта Угрою.

 

Никогда не был я дипломатом,

Что, конечно, значительный минус!

Но — хотя б на листочке помятом! —

На врагов с князем Дмитрием ринусь.

 

И на маленькой речке Непрядве

Будем биться с врагами до смерти,

И верны будут воинской клятве

И князья, и дружина, и смерды.

 

Потому свои стяги вздымая

И целуя святую икону,

Опрокинем мы орды Мамая

И погоним подальше от Дона.

 

Победим татар, но ждать столетье

Нам придётся, чтоб освободиться…

Не забудем года лихолетья,

Пусть поздней довелось нам родиться!

И. Есаулков

 

Куликовская битва

Для русских нет достойней клятвы,

Чем память битвы у Непрядвы,

Там даже Дона берега

Нам помогли разбить врага.

 

Неспешно в годы лихолетья

Потоком бед ползло столетье,

Орда сжигала города,

Был век тринадцатый тогда.

 

Совсем забыв о нашей силе,

Враги всю Русь исколесили,

Их всех, в любые времена,

Влекла богатствами страна.

 

Сметая всё с пути жестоко,

На Русь пришла беда с востока,

И были страшными следы

От злобной поступи Орды.

 

Как будто после урагана

Томилась Русь под гнётом хана,

Под игом рабства, под огнём,

Страна нищала с каждым днём.

 

Единства не было в те годы,

Держались порознь народы,

И в каждый дом жестокий враг

Нёс горе, боль, печаль и страх.

 

Князья в Орду дары возили,

Там друг на друга доносили,

И расшибая лбами пол,

Просили право на престол.

 

Потом у хана войско брали,

Всю Русь до нитки обирали,

И день за днём, за годом год

Князья губили свой народ.

 

Народ был распрями расколот,

Бросало Русь то в жар, то в холод,

Почти сто лет борьба за власть

Князьями русскими велась.

 

Желая снова Русь ослабить,

Мамай пришёл к нам жечь и грабить,

Через ковыль и лебеду

Великий хан привёл Орду.

 

Терпела долго Русь обиды,

В церквах справляя панихиды,

Пока в Москве не кликнул клич

Князь Дмитрий Иоаннович:

 

— Мы на Руси живём за тем ли,

Чтоб враг поганил наши земли?

Нет больше сил, терпеть разбой,

Вставай, народ, на смертный бой!

 

Побед великих вкус изведав,

Мы били немцев, били шведов,

И на Днепровском берегу

Давала Русь отпор врагу.

 

Конец вражде, конец интригам,

Пришла пора покончить с игом!

— И за судьбу страны молясь,

Сплотил всю Русь московский князь.

 

Чтоб обратиться с просьбой к Богу

И с войском двинуться в дорогу,

Наш главный русский богатырь

Князь Дмитрий прибыл в монастырь.

 

Игумен Радонежский вышел,

Князь слово Божие услышал,

Им Сергий князя вдохновил,

На бой с Ордой благословил.

 

В доспехах князь готовый к битве,

Стоял на утренней молитве,

А рядом с ним в лучах зари

Со всей Руси богатыри.

 

Воскликнул князь: — Славяне! Братцы!

За Русь идём с врагами драться,

Земли своей ни пяди им

Вовеки мы не отдадим.

 

Пришли на поле Куликово,

Полки расставили толково,

Лишь только битва началась,

А кровь уже рекой лилась.

 

На поле брани было тесно,

Валялись трупы повсеместно,

Но стойко бились у реки

С врагами русские полки.

 

Кто в битве полон был отваги

С мечом стоял от смерти в шаге,

И тех не брали тучи стрел

Кто смерти там в глаза смотрел.

 

И убивая, и калеча,

Была кровавой эта сеча,

Где жизнь со смертью пополам

Скакали кони по телам.

 

А чтобы в бой добавить мощи

Засадный полк таился в роще,

Броском Орду застал врасплох,

Внося в ряды переполох.

 

Кто семеня, а кто хромая,

Спасались воины Мамая,

Скрываясь быстро в полумрак,

Поспешно драпал злейший враг.

 

Благодаря великой силе,

Мы в пух и прах Орду разбили,

Тела свирепого врага

Лежали в поле, как стога…

 

Три дня прислушивались к стону,

Три дня стекала кровь по Дону,

Три дня поток ворон летел

На пир из сотни тысяч тел.

 

За эту битву каждый воин

Стал вечных почестей достоин,

Ведь до того в лавине бед

Не знала Русь таких побед.

 

В дождливый день с коней не слазя,

Домой спешило войско князя,

И князь в Москву вернулся с ним

Великим Дмитрием Донским.

В. Марахин

 

Куликовская битва

Лейся, слава удалая

Гимном ратных, тех, веков,

Как Россия молодая

Прочь гнала своих врагов.

Из глубин плывет нетленно

Гордой памяти звезда,

Не стояла на коленях

Ни пред кем, и никогда.

 

Церковь в сумраке седая,

Дмитрий, князь, перед свечой.

Злые полчища Мамая

Налетели саранчой.

Навербованное войско

В Русь привел бесчинный хан,

Генуэзцев, ясов броских,

Азиат и мусульман.

 

Дмитрий все полки расставил.

В середине главный полк.

А в дубраве полк засадный,

Воеводой там Боброк.

У расставленных позиций

Рать стояла как скала,

Сквозь нее бы даже птица

Пролететь бы не смогла.

 

Утро выдалось туманно.

От реки исходит пар.

На горе процессуально

Войско движется татар.

Вот столкнулись обе рати.

Закипел смертельный бой,

В крепких слилися объятьях

И кто мертвый, кто живой.

 

Звон мечей, одежд лохмотья,

Крики, вопли, стоны, вой.

На щитах куски от плоти.

Небо слилося с землей.

И от сотен, тысяч трупов

Видно не было земли.

По костям ступая глухо,

Спотыкаясь, кони шли.

 

Кровь текла ручьем святая

По пригорку, под уклон,

В реку струями стекая, —

Красным был от крови Дон.

Пять часов уж сеча длится.

Поле боя, адов мир.

Черным облаком клубится

Воронье, предвидя пир.

 

Рвут монголы свои глотки,

В воровской одеты хлам.

И с кривых мечей коротких

Кровь струится по локтям.

Вот уже враги прорвали

Левый, крайний, полк руки.

Со спины рубя, погнали

Русских берегом реки.

 

Но в дубраве в это время

Воевода наш Боброк

Ставя ногу свою в стремя,

Крикнул: «В бой, засадный полк!»

Словно вихрь, под крики славы

В помощь левого полка

Полк засадный из дубравы

Мчится вскачь, разя врага.

 

Горяча свершилась сеча.

Убегающих татар

Гнали до Красивой Мечи,

Били вставших под удар.

Кончен бой, завечерело.

Где же наш великий князь?

Отыскать хотя бы тело...

Ищут, в лица присмотрясь.

 

Все ж нашли, с помятым шлемом,

Кровь на кудрях запеклась.

Оглушен ударом в темя,

Все же жив наш верный князь.

Нет кончины у России.

Нет и силы ее взять.

Гнев врагов ее бессилен.

Славься, Русь! Россия- Мать!

С. Акинин

 

Поле Куликово

Где-то в вольных просторах колышет

Ветер морем зелёные травы,

Он гуляет бродягой и слышит,

Как былинное шепчут дубравы.

 

А вот здесь поднимаясь на сечу,

Чтобы тяжкие сбросить оковы,

Русь, свои ты расправила плечи,

Это поле зовут Куликовым.

 

Там, где кони рванули вскачь,

И земля им ответила стоном,

Разливает серебряный плач

Дальний колокол перезвоном.

 

И в нём славных тех дней отголоски,

Ведь он в вечность уносится птицей,

Смысл его в шуме каждой берёзки

Русский дух собирать по крупицам.

 

Где-то в вольных просторах колышет

Ветер морем зелёные травы,

Он гуляет бродягой и слышит,

Как былинное шепчут дубравы.

В. Вальков

 

Куликово поле

Немало сложено стихов о поле Куликовом.

И знаем мы о битве той по книгам и статьям.

Но сердце каждого из нас пронизано любовью

К тому, кто пал тогда, 8 сентября.

 

Под игом Золотой Орды Русь двести лет страдала,

Но подчиняться и терпеть у русских не в крови.

И заявить об этом вслух давно пора настала.

И двинулись на Дон под стягом Дмитрия полки.

 

Два войска к полю подошли. Уж скоро грянет сеча,

Но перед тем, как бой начать, узнать, чтоб кто сильней,

По вековой традиции (чьи корни так далече)

На поединок вышли Пересвет и Челубей.

 

Но победить никто не смог. Они погибли оба.

«За Русь святую!» — крикнул князь. И битва началась.

За Дон, за веру, за детей, за вечную свободу,

За Родину, за то, чтобы с коленей поднялась.

 

И выстояла наша Русь, и дрогнул неприятель,

Разбито войско темное, бежал и сам Мамай.

Но какова цена? Хоть вкус победы так приятен,

За миг тот русской кровушкой заплачено сполна.

 

Мы доказали недругу на Поле Куликовом,

Что русский долго терпит, но потом, ой, больно бьет!

И этот подвиг воинов примером стал потомкам.

И каждый, кто сейчас живет, им славу воздает.

З. Шесталина

 

Памяти героев

625-летию Куликовской битвы посвящается…

 

История времён ушедших не забыта,

Героям память вечная сохранена.

Враги на поле брани храбро были биты,

Никто не помнит их чужие имена.

 

Так повелось, к несчастью, с сотворенья мира

Добру и злу худому вечно враждовать.

Над первым весело звучала, пела лира.

Последнее всегда рождало вражью рать.

 

В борьбе на поле тех ужаснейших сражений

Достойных воинов немало полегло.

За матерей и жён, за дух побед, свершений

Отдали жизни, обагрив своё чело.

 

Огромно битв таких в истории значенье,

В них русский дух на землю мощно гнул врага.

Так было, есть и будет! Это не везенье.

Добро над злом победу празднует всегда!

А. Норенков

 

Поэма о Куликовом поле

Ветра над полем Куликовым —

Как шесть веков тому назад.

Стою, предчувствием суровым

Тревожной памяти объят.

 

Вдали шумит автодорога,

А в небе — реактивный след.

Предметов той поры немного

Дошло до нас сквозь толщу лет.

 

Но память... Я глаза прикрою —

И вижу поле, как тогда.

Иду звериною тропою,

Из Дона пью — вкусна вода!

 

Цветет ковыль, по плечи ростом.

Тону я в море ковыля.

Там, радуясь тяжелым остям,

Семян ждет матушка-земля.

 

Стоит зеленая дубрава

Утесом средь ковыльных волн.

А ветерок, лихой и бравый,

Взбегает вверх на Красный холм.

 

Но нет, не только запах пряный

Мне ветер в легкие принес.

Врага почуяв, конь мой прянул,

Раздув гнедой красивый нос.

 

Заржал он, как напоминая,

Что в поле я — не праздный гость.

Я — линия сторожевая,

И вот, собрав поводья в горсть,

 

Скачу к своим с недоброй вестью,

Что тут, сильна как никогда,

Идет со злобою и местью

На Русь Мамаева орда.

 

А там попрятались деревни

По берегам ручьев и рек.

Раздроблен край славянский, древний.

Под игом русский человек.

 

Летят над Русью стрелы страха,

В дыму весь южный край небес...

А непокорный русский пахарь

Убит, растоптан — но воскрес!

 

Весь русский люд: крестьянин, воин,

Ремесленник и зверолов —

Встает, решителен, спокоен,

Услышав звон колоколов.

 

И Кремль, и Сергиева лавра,

Во все уделы шлют призыв:

«Едины будем, братья, в главном,

Вражду усобиц прекратив!»

 

И, как ручьи, от самых малых,

К одной стекаются реке,

Идут дружины под начало

Московских стягов вдалеке.

 

Мужая в трудную годину,

Презрев разруху, нищету,

Сплотилась Русь в строю едином:

Плечом к плечу, щитом к щиту.

 

О, мать-страна, ты слезы вытри:

Бойцы шли с верой, не с тоской!

Их вел к победе князь Димитрий,

Еще без прозвища Донской.

 

Хоть непростым был путь к Непрядве,

Мы бой орде готовы дать.

Всей их крамоле и неправде

Единство наше не разъять!

 

Вступает в схватку с Челубеем

Монах, удел избрав земной:

Сразив — сражен... И солнце, рдея,

Взошло над нашей стороной.

 

Весь день оно горело в небе,

Кровавый пот сгоняя с лиц.

И за бойцом боец, как стебель,

Металлом скошен, падал ниц.

 

Но за победу не напрасно

Мы платим жизнями оброк:

Уже на холм прорвался Красный

С полком засадным князь Боброк.

 

И по степи, огнем объятой,

Коней усталых горяча,

Орду мы гнали до заката

К реке Красивая Меча.

 

Потом, вернувшись, хоронили

Всех тех, кто встретил в поле смерть.

Как братья, спят в одной могиле

Боярин, князь, дружинник, смерд...

 

И травы шепчутся над ними,

Как шесть веков тому назад,

И не один фотограф снимет

Над золотым крестом закат.

 

А в глубине, от битв тупое,

Хранит оружие земля...

Обняв корнями это поле,

Здесь возродилась Русь моя...

П. Великжанин

 

Куликовская битва

«Вокруг Москвы собралась Русь преображённая, способная к подвигам, вплоть до жертвенности. Благодаря этим качествам Москва встала против Орды и её союзников. Одна проигранная битва опрокинула державу Мамая, как карточный домик. На Куликово поле пошли рати москвичей, владимирцев, суздальцев... А вернулась рать русских, отправившихся жить в Москву, Владимир, Суздаль... Это было началом осознания ими себя как единой целостности — России». Лев Николаевич Гумилёв, «Эхо Куликовской битвы».

 

I. Задонщина

Медленно тает завеса туманная,

Будто смешались июль и февраль.

Где—то в ночи — полевая, желанная,

Невероятная русская даль.

 

Где-то за мягким сиреневым облаком

Счастье былинное грезится мне:

Тысячи вёрст до него не дойти пешком,

Не доскакать на ретивом коне.

 

Эти поля, перелески и рощи мы

Видим спасительным светом в душе.

Может быть, здесь,

на просторах Задонщины,

Русскость былая вернулась уже? —

 

Снежными хлопьями, чистыми росами,

Вешними водами, жарким лучом,

Синими далями, русыми косами...

Крепкой кольчугой, надёжным мечом...

 

II. Васильевский луг

Был утренний воздух и свеж, и упруг,

Из Вечности пролитый наземь,

И вышли они на Васильевский луг

Пред очи Великого князя.

 

У шлемов и копий вились мотыльки,

Летело церковное пенье...

Стояли дружинники и мужики,

Московской земли ополченье.

 

Горячее солнце ласкало броню,

Сверкало на стали и меди.

Такое начало — к великому дню,

А значит — к великой победе.

 

И только росинки шептали цветам,

Внимая неведомым стонам,

Что чуть ли не каждый останется там,

В степи за Непрядвой и Доном...

 

III. Поле Куликово

Для вечной памяти, для разума людского

Здесь даль туманится, и кажется, что тут

Былые воины Димитрия Донского,

Блестя шеломами, из прошлого идут.

 

Сквозь времена сурово смотрят лики,

И слышатся, лишь только ляжет мгла,

И храп коней, и яростные крики,

И посвист стрел, пронзающих тела.

 

Здесь, будто в чаше тающего света,

Двух ратей волны бьют через края,

Гремит набатом сердце Пересвета,

Встречая сталь ордынского копья.

 

Здесь древний Дон, мерцая, как подкова,

Сливается с Непрядвою-рекой,

И оживает поле Куликово —

И памятью, и верой, и строкой.

 

IV. Русские

По Божьему гласу, по трубному звуку

В суровой решимости встали войска

По левую руку, по правую руку

И грозною силой Большого полка.

 

А небо казалось ещё голубее,

Когда после сшибки могучих бойцов

Испуганный конь поволок Челубея

На страх и смятенье чужих удальцов.

 

И гулкое эхо забилось в раскате,

И души смутились во вражьем строю,

Угрюмо жалея о первой утрате,

Предвидя грядущую гибель свою.

 

Тогда-то на подвиг, на счастье и муку

Воздела Россия хоругвей шелка

По левую руку, по правую руку

И выше — над силой Большого полка.

 

V. Великий князь

Тяжёлым сбруям и подковам

Не сокрушить Его надежд!

И вот — на поле Куликовом

Он встал без княжеских одежд.

 

Пусть, первым гибель принимая,

Но в русской памяти живой,

Полёг под стрелами Мамая

Ударный полк сторожевой...

 

Пусть ломит, ломит туча злая,

И вопли раздирают рты,

А солнце, огненно пылая,

Глядит на землю с высоты...

 

Господь поможет! Русь поможет,

Сверкнув на лезвии клинка!

Наш главный час ещё не прожит,

Он продолжается — века.

 

VI. Орда

Легли под копыта высокие травы,

И воздух со свистом прожгла на лету

Жестокая тень чингис-хановой славы,

Неистовой конницы хана Бату,

 

Орда! — посылавшая валом тумены,

Сметавшая мощь азиатских держав,

Не зная ни страха в бою, ни измены,

Полмира петлёю аркана зажав,

 

Орда надвигалась! Давила, крушила

И строй разрезала, как беличий мех,

И страшное, лютое дело вершила

Дамасская сталь, пробивая доспех.

 

Свирепостью дикой, неистовым жаром,

Казалось, дышали кривые клинки.

Удар за ударом! Удар за ударом!

И дрогнул, согнулся полк левой руки.

 

VII. Засадный полк

Они железными рядами

Скрывались в роще за листвой,

И каждый ненависть годами

Копил под долгий плач и вой.

 

А поле дыбилось, стонало,

Как буквы летописных строк,

Пока заветного сигнала

Не дал суровый князь Боброк.

 

И дрогнул грунт тысячелетий,

И затрещала ось Земли,

Когда, встречая ветра плети,

Они в молчании пошли.

 

Уже не люди — стрелы Божьи:

Рубить, рассеивать, карать...

И во вселенском бездорожье

Не умирать.

 

VIII. Ослябя

По вязкой, разлившейся хляби

Обоз уходил на Москву.

Израненный воин Ослябя

В ночную глядел синеву.

 

Скрипя, колыхалась телега,

И слышалось пенье вдали,

И белым подобием снега

Туман поднимался с земли.

 

А губы молитву шептали,

И где-то в безмерной ночи

Вселенским огнём расцветали

Бессмертных созвездий лучи,

 

Как будто стальными клинками

Скрещаясь над ширью земной:

Над рощами, над облаками,

Над белой туманной стеной.

Д. Кузнецов

 

Поле Куликово

(из цикла «Поле Куликово»)

 

Поле-плач Куликово — поле воинской славы

наших предков, полёгших за свободу свою,

поле-стон Куликово — ты, как стержень державы,

тот, который откован был Русью в бою.

 

Куликовская битва — кровожадная, злая,

как неволи и рабства азиатской оскал,

это битва славян с тьмой ордынской святая,

тех, кто дань своей честью платить не желал.

 

Тот, кто смерть в этой битве предпочёл несвободе,

живота не жалея, свою доблесть явил,

тот зажёгся звездою на ночном небосводе

и не зря свою кровь за победу пролил.

 

Это те, кто о смерти в этой битве забыли,

кто мечами своими сшиб ордынский замах,

это те, кто бесстрашно Русь собой заслонили,

и остались нетленным примером в веках.

 

На прощание Спасу долго в избах молились,

чтоб вернуться обратно ради жён и детей,

и рубахой посконной, как доспехом прикрылись,

шли свой дом защищать от незваных гостей.

 

И на поле Девичьем у граничной Коломны,

с верой светлой в победу зарождали там рать,

бросив землю пахать, собирались в колонны,

смерть презрев, шли не дрогнув, её принимать.

 

Шли князья и бояре, их дружины и смерды,

кто любил свою землю под названием Русь,

шли к победе сквозь смерти, плотью будучи смертны…

Я — потомок далёкий их духом горжусь….

 

Была битва кровава, полегло — не измерить,

на кого вечность смертью наложила печать,

сколько их не вернулось, можно книгам поверить,

но не может земля, павших всех сосчитать.

 

Я горжусь их отвагой, непреклонностью чести

скинуть груз несвободы и об этом пою,

и пусть знают потомки, как в бою, а не в песне,

не отдать в поруганье Отчизну свою…

Е. Шушманов

 

* * *

Роса на заре. Храп в тумане коней.

Трава под кровавым покровом.

И ангелов стая среди лебедей

Над полем парит Куликовым.

 

Средь копий, мечей и шеломов — печать:

Спеклась, распласталась на поле

На тех, кто в бою не гадал умирать,

На тех, кто замолк после боя.

 

Еще будто слышится топот и звон

И реют ордынские стяги…

Но те же, кто слышат — то слышат лишь стон,

Влачась в никуда, как бродяги.

 

Не стынет вкус крови на мятой земле,

От смерти не тихнет тревога

И росы, как слёзы, лежат на траве —

Как будто от Вышнего Бога.

 

Не стынет от сечи московский булат

И запах калёный булата —

Татарской погибели названый сват,

В нем русская боль и расплата.

 

На поле изрытом гуляет душа —

Душа молодца удалого.

И стонет, и стонет, и плачет слегка,

И молит Всевышнего Бога.

 

В бою были мужество, ужас и боль,

В бою пало множество тысяч.

А выжил — так выжил: на рану лишь соль,

Чтоб другов порубленных кличать.

 

И в белом тумане, как в сердце мечты,

Не тают их чистые души.

А матери слёзы, как зёрна свечны —

И ветер тех слёз не иссушит.

Ф. Феоктистов

 

Тогда

Как неясыть, ушла от дозора

Злая нечисть, косая беда.

И хлебнули на Калке позора

Аж по самые ноздри тогда.

 

Не потратились стрелы в колчане,

Не пролился их жалящий дождь.

И позвавшие Русь половчане

Ощутили монгольскую мощь.

 

Захлестнула разбойную волю

Та сплоченная сила степи.

Все почуяли рабскую долю,

И повсюду, куда ни ступи.

 

Не такая водила идея

Половецкий да русский каган,

А такая вела Субедея

И торила дорогу врагам.

 

Вся душа истерзалась в обиде,

Видя то, как легли города.

Как на том разобщении сидя

Пировала лихая Орда.

 

Как хлебали незваные гости

Дым победы, что сладок и пьян.

И качались сиденьями доски

На несчастных костях полонян.

 

Это было христово успенье,

Мрак души, что не свет и не храм.

И какое бы надо терпенье

Пережить этот горестный срам.

 

Пережили. Рубили засеки

В темной памяти — ямы волкам.

И святой благодетельный Сергий

Из обители вышел к полкам.

 

Дабы войско, поводья ослабя,

Не спеклось, дал он иноков двух,

Чтоб впотьмах Пересвет и Ослябя*

Укрепляли потраченный дух.

 

Солнце красное встало над полем

У другой, не у Калки, реки.

И предвестьем был воздух напоен,

Когда спали еще кулики.

 

Но давно пробудились дружины.

За единую веру сплотясь,

Были русичи ныне едины

И стоял под хоругвями князь.

 

И застыла в преддверии битвы

Небольшая, но храбрая рать.

И неглупый и праведный Дмитрий

Увенчал эту отчую пядь.

 

Верен слову молитвы и букве,

В черном панцире и с булавой

Целовал на колене хоругви

С непокрытой шеломом главой.

 

И пошли они против неправды,

Только ярость лелея внутри.

И окрасились воды Непрядвы

Алым цветом кровавой зари.

 

Сила смертная войско качала

Так, что — знает любой наизусть! —

Как рождалось вот это начало,

Что навеки запомнила Русь.

 

Как летела на конях по следу

За ордою разящая сталь.

И все церкви звонили победу

Повсеместно и славно спроста ль.

 

Не найти благодатнее мига

В той поре, что оставила след.

Как ослабло проклятое иго,

Как надеждой забрезжил рассвет.

 

Кто от памяти этой не вкусит

Горький мёд и его благодать,

Тот по крови и духу не русич,

И свободы тому не видать.

И. Парамонов

 

Князь Боброк — засадный полк

Туча воронов кружит,

Пировать готова.

Поле стонет и дрожит,

Поле Куликово.

 

Храбро бьётся наша рать,

Проиграть не вправе.

А Боброк с полком, как тать,

Прячется в дубраве.

 

Вот — рванулся меч достать,

И рука упала.

Князем велено стоять,

Или — всё пропало.

 

Что ж, гляди, гляди, Боброк,

Пей из горькой чаши.

Весь передовой полёг,

Отступают наши.

 

Вон уже и там и здесь

Бьются через силу.

Левый полк изрублен весь,

Господи, помилуй!

 

На утоптанных лугах

Братья погибают.

Видишь, как им в двух шагах

Головы срубают?

 

Ты же первый в бой летишь

На любом походе.

Что ж теперича стоишь?

Битва на исходе.

 

Налетай, круши, ломай,

Как крушили деды!

Вон уже трубит Мамай

Близкую победу.

 

А Боброк перед полком

От стыда сгорает.

Да слезу от всех тайком

Молча утирает.

 

Взор возносит к небесам,

Эх, чего добился?

Кабы ведал, сразу б сам

В битву напросился.

 

Изнемог, душа вопит,

Боль всего ломает.

Лишь зубами он скрипит

Да кулак сжимает.

 

— Верьте, други, мы врага

Вдосталь напластаем.

Али мне не дорога

Наша Русь святая?!

 

Верьте, други, вдарим так,

Что (даю вам слово)

НАВСЕГДА ЗАПОМНИТ ВРАГ

ПОЛЕ КУЛИКОВО!

 

Скоро, скоро грянет срок

Для желанной мести...

Плачет, молится Боброк...

И стоит на месте.

А. Ляйс

 

Воин передового полка

Притихла сеча, враг умчался,

Быть может, выдохся пока.

Все полегли, ты жив остался,

Один — из целого полка.

 

Он не искал геройской чести,

Бросаясь в битву с головой,

И весь полёг на этом месте,

Твой славный, твой передовой.

 

Стоишь, слезу на грудь роняешь,

И до сих пор дрожит рука.

Как жив остался — сам не знаешь,

Один — из целого полка.

 

Ты слышал стоны и проклятья,

Ты был всё время впереди.

Уже последние из братьев

Рубахи рвали на груди.

 

Ты не рассчитывал на милость.

О чудо — русские сердца!

Ты видел, что вокруг творилось,

И ты рубился до конца.

 

Ты и себя и Русь прославил,

И вот теперь — душою сник.

Но коли Бог в живых оставил —

Пусть все увидят Светлый Лик!

 

И там, где бился ты с врагами,

Где полк стоял передовой,

Его порубанное знамя

Ты снова поднял над собой.

А. Ляйс

 

У поля Куликова

Вставала княжеская рать

У поля Куликова

Орду на засеке встречать

Мечом, а не ендовой.

Дышал ночной прохладой Дон,

Ворчал на перекатах.

Властитель времени Эон

Блистал в суровых латах.

 

Осенний утренний туман

Стелился покрывалом.

Сульде Хара*, сульде Цаган*

Над вражеским оскалом.

Полотнища чужих знамен

Затмили всплеск зарницы.

Орлиный клёкот, и тумен*

Взъерошил перья птицы.

 

Он жаждет крови, как орёл,

Звон серебра, как тати.

А старший брат его, монгол —

Неволи русской рати.

Коня нагайкой сторожа,

За боем наблюдает.

Видать, рязанская Вожа

Себя напоминает.

 

Бежит под натиском орда,

Латунью рать сверкает.

Следы Мамаевы вода

Непрядвы замывает.

Орда из тысячи племён

«На голову» разбита.

Мамай повержен и сметён,

С ним ускакала свита.

 

Над Смолкой плачут журавли,

На ратном поле — тризна.

До дальних рубежей земли

Скорбела мать-Отчизна.

Скорбела, плакала, и грусть

Над Доном расплескалась.

В сей час единой стала Русь

И нам такой досталась.

 

*Черное и Белое знамена —

*тумен — войсковой начальник, ставленник монголов.

О. Демча-Молодцова

 

Куликовская битва

То в древности происходило,

Когда копьё оружьем было,

Мечи и топоры, а в дали

Из луков стрелами метали.

Беда пришла на Русь тогда,

Напала ханская Орда.

Людей повсюду убивали,

А пленных в рабство угоняли,

Всех грабили и всё крушили,

Дома, поля огнём палили.

 

А чтоб набегов избежать

Дань нужно хану отдавать.

Так длилось целых триста лет

И чахла Русь от этих бед.

Князь Дмитрий перестал платить

Решил он Русь освободить,

Со вей страны князей собрать,

Чтоб войско общее создать.

 

И поскакали тут гонцы

По всей земле, во все концы.

А Дмитрий, помолившись Богу

Тоже отправился в дорогу.

В Троицком монастыре живёт

Сергий святой, он князя ждёт,

Чтоб на бой благословить,

В победу веру утвердить.

 

Монахи Пересвет, Ослябя,

Тут попросились к князю в рать,

Чтоб за народ свой воевать.

Со всех концов родной земли

Князья дружины привели.

В Москву народ на битву шёл,

Кто с вилами, кто с топором,

Так шли крестьяне воевать,

Свободу, землю отстоять.

 

Хан с войском по Руси идёт

Всё так же убивает, жжёт…

Навстречу надо выходить,

Чтобы народ свой защитить.

На Тульской земле уже князя рать

Смотрят, решают, где бой врагу дать.

 

Вот поле большое, а с трёх сторон:

Пред ними река расстилается Дон,

С одной стороны, поле пересекает

Непрядва течёт и в Дон впадает,

Напротив, Непрядвы, вдали, через поле,

Дубрава стоит на бескрайнем просторе,

По полю весело птички порхают,

Куликовым за то поле все называют.

 

Князь Дмитрий решил через Дон перейти,

Чтобы назад уж не стало пути,

В битве врага нужно нам одолеть,

Или за Родину всем умереть.

Лучших бойцов воевода Боброк

К дубраве ведёт, там скроется полк.

Засадным за это его называют,

О том, что он есть, враги ведь не знают.

 

В центре встают передовые полки.

А по бокам, правой, левой руки.

За ними пеший простой станет люд,

Все, кто на бой за свободу идут.

Дмитрию тут говорят, каждый знает,

За битвою хан из шатра наблюдает,

Князь же на сечу становится в рать,

В переднем полку станет он воевать.

 

Ближний боярин его умоляет:

«Каждый татарин тебя ведь узнает,

Очень прошу, чтоб врага с толку сбить,

Нужно одежду и латы сменить».

С другом одеждою князь поменялся,

Но в том же полку на сраженье остался.

 

Как чёрная туча Орда прискакала

Их сотня тысяч, а это не мало…

Тут выехал к русским войскам Кочубей,

Татарский мурза, смелый воин степей.

Стал объезжать он русскую рать

На поединок с собой вызывать.

Вот Пересвет к нему выезжает,

Вызов сразиться он принимает.

 

Копьё сжав в руке, разгоняют коней,

Чтобы удар нанести посильней.

Пронзённый копьём мурза в траву упал,

А Пересвет к коню, к холке припал,

Мёртвым вернулся в строй наш герой

Так начался смертельный тот бой.

 

Крики, удары, звон грозной стали,

Коптя, мечи, топоры замелькали,

Ржанье коней и раненых стон,

Смешалось всё со всех сторон.

Та битва страшною была…

И речка кровью потекла…

 

В полку ж засадном боя ждали

И с нетерпением роптали.

А на деревьях в вышине,

На ветках, словно на коне

Дозор, разведчики сидели

На поле, на кровавый бой

Во все глаза они глядели.

Затем же вниз передавали,

Всё то, что в битве увидали.

 

Вот смят передний, левый полк,

В бою татары знают толк,

Но насмерть русские стоят

Плечом к плечу, за брата брат.

Татары тоже все устали,

А многие в той битве пали.

 

«Теперь пора» — сказал Боброк,

«Выводим в бой засадный полк».

И в тыл к татарам поскакали,

Ударили, напали, смяли…

В панике тогда Орда

С Руси бежала кто куда.

Увидев это, хан Мамай

Тоже бежал к себе в Сарай.

 

Всё, наконец то победили,

Всё войско ханово разбили!

А где же Дмитрий, вдруг убит?

Искали, вот в траве лежит,

Ударом мощным оглушён,

Очнулся, значит встанет он.

Князь этот, что поднял народ

Донским в историю войдёт.

С. Данилова

 

Русская доля

                «Наш путь — стрелой

                татарской древней воли

                Пронзил нам грудь».

                А. Блок.

 

Весь мир склонен в благоговенье

Пред русским подвигом святым.

Погибшие не знают тленья.

Мы ж свято память их храним.

 

И все ж порою, в размышленье,

Вдруг понимаем — не объять

Задач немыслимых решенье,

Христову веру в благодать,

Которая жила в пожарах

Под игом страха и вражды.

Сказания о злых татарах

До нас дошли как знак беды:

Как наважденье грозных ханов,

Несущих смерть, разбой, содом,

Тлен первобытных лютых нравов,

Поганивших славянский дом.

 

Лихой потомок Чингис-Хана

Не знал стесненья и узды —

Золой подлогов и обмана

Наполнил долы и грады.

Баскаки ханжески «ручались»,

Кичливо чествуя гостей,

А конница со свистом мчалась

Достичь заветных рубежей.

 

Ну, а Лжедмитрия коварство?

Французов тщетные труды,

Большевиков «благое» царство

И немцев страшные плоды?!

 

В ответ мелькают в сотнях лиц

Щиты, кольчуги, шлемы, выи,

Каскады стрел, мечей, сулиц

Сермяжно-лапотной России.

И той, которую не знал

Тот предок смелый и отважный.

Его бессмертный пьедестал

В средневековья дне бесстрашном.

 

Но перечитывая снова

Прекрасный блоковский шедевр,

Неумолимою основой

Ложится мысль — поэта нерв.

И потому писать мне трудно,

Перечисляя имена...

На Куликовом, на беспутном,

Все та же древняя страна!

Сторож немеркнущих глазницы

И словно летописи быль:

Летит степная колесница

И мнет ковыль!

Е. Грислис

 

Куликовская битва 1380г

В порыве видеть Русь свободной,

Князь Дмитрий, — витязь благородный,

Отвёл великую беду,

Восстав на Волжскую орду.

Он встретил полчища Мамая

В Рязанской горестной земле,

Дорогу хану заслоняя

К родной залесской стороне.

 

К слиянью Дона и Непрядвы

Татары грозные идут,

И там врага на поле бранном

Дружины княжеские ждут:

За Доном стан славянской рати,

Мосты и гати сожжены, —

Здесь в славе смерть, —

Мужайтесь братья,

За Русь, отечества сыны.

 

Ночной прохладой с Дона веет,

Густой туман на землю пал,

И сон тревожный разгоняя,

Волынец* Дмитрия позвал,

Узнать — кто завтра одолеет,

И Дмитрий той примете верит,

И между ратей слышит он

Чужой земли великий стон…

 

С утра, в молчании суровом,

Полки на поле Куликовом.

Стоят в порядке боевом

Перед невидимым врагом.

Но лишь рассеялся туман,

Открылся взору вражий стан —

Чернее тучи рать Мамая,

Рекой живою протекая,

Под крики злого воронья,

Собой всё поле заслоня,

На Русь бесчисленно идёт,

Сплошной лавиною вперёд.

 

Вдруг встали, в грозном ожиданье,

Татары в плотной тесноте,

И на средину выезжает,

Огромный воин на коне.

От слов его насмешкой веет,

Что он любого одолеет, —

Заминка русских — вражий смех, —

Ордынец был сильнее всех.

 

Темир-Мурза не ждал ответа

В единоборстве удалом,

Но видит воин Пересвета, —

Монаха конного с копьём.

 

Друг к другу ринулись они,

Мгновенья жизни сочтены,

Насквозь пронзённые копьём,

На землю падают с конём.

 

На поле бранном, на мгновенье,

Застыла маска удивленья,

В немом молчании людей, —

Почтивших бой богатырей:

 

И разом всё пришло в движенье!

Полки взаимно, на сближенье,

Пошли — в рядах сжимая строй,

Неся знамёна над собой.

 

И в жуткой давке с треском копий,

И в звоне рубящих мечей,

Неумолимый и жестокий,

Был голос стонущих людей.

 

Стена нависла над стеною,

В предсмертных криках кровь рекою,

Течёт по полю под уклон,

Окрасив красным верхний Дон.

 

И в самой гуще страшной битвы,

Великий князь, Московский Дмитрий,

Руси во славу прошлых лет,

В простого ратника одет:

 

Уж Солнце клонится к закату,

Но насмерть стороны стоят,

И битвы грозные раскаты,

В вечернем воздухе дрожат.

 

Ряды сметаются рядами, —

Лавиной воины идут,

Слились полки, передних давят,

И трупы грудами растут.

 

Земля дрожит от напряженья,

Но чутко ратное движенье,

Ликуя, чует злобный враг, —

Слабеет русский левый фланг.

 

Мамай все силы напрягает,

Резерв отборный в бой пускает —

Орда как коршун в бой летит,

И фланг уже не устоит.

 

За битвой грозной наблюдая,

Ликуют ближние Мамая,

Победу темнику сулят,

И сбросить русских в Дон хотят.

 

Не зная, что Волынец сзади

Стоит с утра с полком в засаде,

На вражью конницу глядит,

И придержать коней велит.

 

В дубраве, время выжидая,

И пыл Владимира**, смиряя,

Боброк упрямо ветра ждёт,

С попутным ветром, чтоб вперёд —

Лететь стремительней стрелы,

Громя татарские тылы.

 

И час настал. Лесок в мгновенье

Ожил от ратного движенья,

И полк, стремительней стрелы,

Летит в татарские тылы —

С пути противника сметая,

Дружины, ветер обгоняя,

Врубились в задние ряды

Отборной конницы орды…

 

И темник с маской удивленья

Конец великого сраженья

Увидел с ужасом теперь

В бегущей армии своей.

 

Резерв последний в бой пуская,

Он страшной паникой объят —

Ведь перед ставкою Мамая

Последний рубится отряд.

 

Орда бесславно погибает,

И темник с поля убегает,

От умирающей теперь

«Великой армии своей».

 

Настало время жуткой сечи,

Мечи тупятся о врага,

Деля на части человечьи

Незащищенные тела.

 

По всей дороге стон стоит,

И топот тысячей копыт,

По плоти мёртвой и живой,

Оставил массою сплошной

Кровавый след от места встречи,

До берегов «Красивой Мечи».

 

Докончив с ратниками дело,

Владимир ищет брата тело,

И наконец — его нашли:

В лугах, где Солнце багровело,

В сознанье князя привели.

 

И эхом битва прокатилась

По всей измученной земле,

Но мысль тотчас же омрачилась

Морщиной лишней на челе:

 

Представил князь вдову в кручине —

Возниц, телеги ко двору,

И в русских избах при лучине

С голодным видом детвору.

 

Отныне ж, князь Московский Дмитрий,

И Храбрый*** князь Серпуховской,

Вошли в историю народа

Под славным именем «Донской».

 

* Волынец или Дмитрий Боброк — Брянский воевода. Фактически командовал русскими войсками.

** Владимир-Храбрый, князь Серпуховской, брат Дмитрия Донского.

*** Владимир Храбрый, также именуется «Донской».

Ю. Галкин

 

Поле Куликово

Рассвет над полем Куликовым.

Уже построились полки.

Стоят московские, тверские

Владимирские мужики.

 

Со всех концов Руси Великой,

Из разных мест и городов.

Нижегородцы, ярославцы,

Из дальних вологодских сёл.

 

Они пришли на поле брани

Не ради славы и наград,

И каждый ратник понимает,

Что здесь дороги нет назад.

 

Там за спиной ведь их селения,

Их жёны, дети, их дома,

От предков данная на веки

Святая, Русская земля.

 

А впереди враг злой, жестокий,

Добычи жаждущий,

Принесший столько бед,

Народов многих покоритель,

Большой охотник до побед.

 

Русь на себе уж испытала

Его тяжёлую пяту,

Но не сломалась, не упала

И сохранила красоту.

 

Князь Дмитрий к Богу обратившись,

Свой дух молитвой укрепя,

В доспехи воина простого облачился,

Встал в ратников ряды, не жалуя себя.

 

Мамай всевластный и коварный,

Построив полчища свои,

Подле шатра воссел надменно,

На поле взор свой обратив.

 

Вот поединок богатырский

Во славу тех великих дней,

Когда скрестили свои копья

Наш Пересвет и Кочубей.

 

И звуки битвы громогласной

Вдруг всю округу сотрясли.

Ломались копья, сталь звенела,

От крови не видать земли.

 

То русские полки теснили,

То неприятель напирал.

Никто не помышлял о бегстве

И долг свой с честью выполнял.

 

И вдруг в мгновение, из дубравы,

Как вспышка молнии с небес,

Засадный полк во фланг ударил,

Как будто ожил русский лес.

 

Не выдержав атаки дружной

Удалых, смелых молодцов,

Монголы в бегство обратились,

Как стая загнанных волков.

 

Окинув поле битвы взглядом,

Увидев толпы беглецов,

Мамай бежал, свой стан покинув,

В сопровождении льстецов.

 

Нет, не напрасны были жертвы.

Русь показала в битве той

Своё единство и решимость

И полководца дар святой.

С. Мельников

 

Мамаево побоище

Куликовская битва 8 сентября 1382 года

 

Мамаево побоище на Куликовом поле

За землю нашу русскую и за святую волю.

Сошлись полки несметные к восьмому сентября.

В тумане поднималася молочная заря.

 

Донскому князю преданна стотысячная рать.

В лесу ждёт знака конница, когда ей наступать.

К полудню поубавился над полюшком туман.

И Пересвет отправился, чтоб до смертельных ран

Побиться с Челубеем в кровавом поединке.

Их жизнь в начале битвы иссякла до кровинки.

 

Мамай направил конницу на русские войска,

За три часа к победе их битва не близка.

Мамай теснил и рвался, был ранен князь Донской,

В доспехах рядового он бился, как герой.

 

Засадный полк Боброка в решающий момент

Нанёс удар свой мощный, и тут Мамай померк.

И обратившись в бегство в полсотни километров,

По топям и болотам Мамай гоним, как ветром.

 

В бою он не сражался, лишь наблюдал с холма.

Победа не спешила к сильнейшему сама.

Преследованье было мучительно и зло,

Тогда коня сменил он, жизнь это лишь спасло.

 

Миф о непобедимости над Золотой Ордой

Был до конца развеян в суровой битве той.

И песни ширь раздольная над полюшком звучит.

И тридцать тысяч воинов в могильных рвах лежит.

В веках не забываем мы всех наших храбрецов,

Земли Российской добрых и преданных сынов.

Л. Терещенко

 

Куликовская битва

Час настал, настало время

неизбежных перемен,

чтобы Русь во весь рост встала

с согнутых своих колен.

 

Утром в поле Куликовом

стеной встала наша рать,

чтобы Русь свою родную

от злой силы отстоять.

 

А туман лежит, не сходит,

лишь рассеялся в обед.

Ратники уж ждать устали,

час длиннее многих лет.

 

Встали рядом, держат копья

и большущие щиты,

молодые и кто старше,

тесно сжав свои ряды.

 

И высматривают в поле,

где там притаился враг?

Может, за лесом укрылся?

Может, спрятался в овраг?

 

Выехали в поле биться

Челубей и Пересвет,

долго, долго они бились,

и обоих в живых нет.

 

И раздался клич призывный

на ворога наступать,

Ощетинившись копьями,

Русская пошла в бой рать.

 

Звон мечей, треск новых копий,

грохот стареньких щитов,

вот уже немало воинов

полегло среди рядов.

 

Тучей мечет в Русских стрелы

вражья орда.

А в руках могучих Русских

меч и булава.

 

Злых врагов с коней сшибает

молодой кузнец,

вместе с ним брат бьёт дубиной,

ай да молодец.

 

Сколько пролито уж крови,

сколько мёртвых тел.

Дмитрий Князь сам в гуще битвы,

храбр в бою и смел.

 

Вспомнил он, как утром рано

поле объезжал,

и товарищ его Дмитрий

так ему сказал:

 

— Слышишь князь, как стонет поле?

Как пред битвой мать.

Сколько воинов сегодня

в битве потерять?

 

Может, мёртвыми сегодня

ляжем ты и я,

только бы жила родная

Русская земля.

 

Вот уж три часа как битва

в поле том идёт,

и последняя уж сила

на врага встаёт.

 

Вражье племя иссякает,

плен Мамая ждёт.

На коня Мамай садится

плетью коня бьёт.

 

И бежит с земли он Русской

в Крым к друзьям своим.

И позор летит как коршун

в небесах над ним.

 

Враг разбит, народ ликует,

спасена ведь Русь.

А у князя от убитых

на челе лишь грусть.

 

Сколько молодых погибло,

а могло бы жить.

А теперь придётся юных

в землю хоронить.

 

Как сумеет он утешить,

матерей, детей сирот?

Не поднимет мёртвых в поле,

мужей вдовам не вернёт.

 

Отстояли Русь родную,

сохранили от врага,

чтоб свободную была бы

мать родна земля.

А. Креков

 

Утро на поле Куликовом…

Развернуты русские стяги,

Спаситель глядит на полки.

Частицу небесной отваги

Вливает в сердца и клинки.

 

И поле оделось безмолвьем,

Лишь тихие вздохи слышны.

Молитвы, молитвы над строем.

И скорбные чаши полны.

 

Они очень скоро прольются,

Орда непомерна сильна.

Два войска под небом сойдутся,

Чтоб правдою стала война.

 

Чтоб стала история краше,

В веках не сотрется с листа.

О, как же безмерно и страшно

Вползает под сердце тоска.

 

Но воины все ещё живы,

Их утро прохладой пьянит.

И ворон над свежей поживой

Покуда ещё не кружит.

К. Мишенин

 

* * *

Помолившися богу, собирались в дорогу

Из Коломны на хана Мамая

Три дружины лихие, три полка удалые —

Битва, знать, предстоит вековая.

 

Повышение дани, до размеров при хане

Джанибеке, Мамай налагает

Но не то нынче время — Дмитрий вдел ногу в стремя

Не ярлык, а борьбу выбирает.

 

За Оку через броды три прошли воеводы,

Из Литвы укрепившись войсками;

На Москве уж рыдают: тыл князья оставляют

За рекой перед сечей с врагами.

 

До развязки жестокой хан ободрен находкой:

«Видишь, войско твое оскудело.

Но козна-то богата — можешь ты частью злата

Генуэзцев прибавить на дело».

 

Солнце низко клонится, всадник из лесу мчится.

Дмитрий смотрит строи боевые.

Пусть он молод собою — бить горячей рукою

Иноверцев ему не впервые.

 

А на завтра поляна, на поляне два стана,

Поединок идет знаменитый.

Васнецова портретом — Челубей с Пересветом

В смертной схватке друг другом убиты.

 

Тут схлестнулись конями, размахнувшись мечами,

Перед боем застывшие силы.

У Непрядвы до Дона птиц не слышно от стона,

Много тысяч найдет тут могилы.

 

Печенеги-то смелы, сыпят острые стрелы,

Русский фланг опрокинувши в воду.

Но сокрытый недаром, с тыла вдарил татарам

Князь Владимир с дружиной народу.

 

Побежали монголы, чуя копий уколы,

Генуэзцы пустились за ними.

До реки Красной Мечи, убежавших от сечи,

Никого не осталось живыми.

 

Постояли на славу за родную державу

Те князья из старинного рода.

Тем не кончилось иго — но шатнулось от сдвига,

Потускнев с неудачей похода.

А. Швальбе

 

Поле Куликово

Куликовская битва далекая и забытая. Но, быть может, мы начинаем понимать всю ее близость, когда заходим в храм и предстоим пред иконами Дмитрия Донского, Сергия Радонежского...Или...Когда смотрим на картину Павла Рыженко «Куликово поле»... Что хотел нам показать автор на переднем плане?.. Смерть рядового воина-богатыря в рассвете лет...Для его отца Куликово поле становится длиною в жизнь в бою за бессмертную душу сына, в молитвенном подвиге.... Длиною в вечность...

 

Длиною в вечность поле Куликово...

Но скажешь мне — не вороши былого.

Ты посмотри: там бился воин до конца,

Главу сложил к груди отца.

Руками сына прижимая,

Услышит он, как умирая,

Тот просит верную молитву,

Которая продолжит битву

Бескровно пред лицом Отца,

Всех нас единого творца.

Святой я ощущаю шепот

Души оставлю ложный ропот

И дома пред теплом свечи

Склоняю голову в ночи.

 

И словно слышу в вечной битве

Отца отдавшего молитве

Всю жизнь. Ведь истина проста:

Любить друзей, врагов, Христа...

Сегодня несколько забыта

Та кровь на поле, что пролита.

Но просим Господа прощенья,

Уверовавши в Воскресение

Распятие и боль Христа

И в благодарности уста

Твердят: «Христос Воскрес...»

Земля — подножие небес...

С. Скорых

 

Пересвет. Куликово поле

С молитвой, в духе, причастясь,

ковал доспехи схимник, стрелы

и наконечник для копья

калил ночами жаром веры.

 

Вот пробил час для испытаний,

он с братом в войско заступил.

На щит земли от поруганий

игумен Сергий освятил:

Когда наступит час, сними

кольчуги плат обременённый,

с Великой Схимою иди

и с Верою своей нетленной.

 

Тьма, Свет сошлись в единоборстве.

Блажен на правый бой грядЫй!

Сломались копья. Дух в покорстве…

Взревели воинов ряды!

 

Под сердцем Пересвета рана,

насквозь её прошло копьё.

Монах в седле доплыл до стана

и пал… Кружится вороньё.

Рукой могучей Александра

был сшиблен мёртвым Челубей;

и силой Веры Православной

исход у битвы предрешён…

 

От сечи той велики реки

в Непрядву, в Мечу пролились.

До смерти схватка. Стойки, крепки —

полками души взвились ввысь…

 

Ослябя, брат, прочёл молитвы;

в монастыре положен Пересвет.

Для каждой русской смертной битвы —

стоять за Веру! — нерушим обет.

 

Непрядве видеть бой-сраженье

Царь-колокол гудит над Лаврой.

Спешит на благовест народ,

стекается рекою плавной

который век, который год.

 

От пустыни к великой рати

восстал могучий монастырь.

Игумен всей Руси для братьев

устав, духовный путь открыл.

Не знает мир молитвы силы,

обширности духовных дел,

значенья слов неугасимых

и подвигов… Таков удел.

 

Вселенная в деснице Бога

лежит: судьба, страна, дорога...

Он выбор сделать попускает.

Грешит душа, страстями тает.

 

Настал нелёгкий час смиренья.

Наёмники и хана орды

к нам подступили злобны, горды,

богатства жаждут, крови, мщенья.

 

Великий князь спешит покорно

на битву взять благословенье.

Молился долго преподобный

и дал благое наставленье:

Враг с’илен, грозен и коварен,

но ты, наш княже, в Божьей правде.

Иди с мечом и будешь славен.

По вере сердца Бог управит.

 

Два брата, Пересвет, Ослябя —

небес порука и защита.

На воинов христовых глядя,

дружинников душа укрыта.

Венцы страдальцам, в битве павшим,

и кущи райской вечный свет.

За веру, братьев жизнь отдавший

пред Вышним выдержит ответ.

 

Непрядве видеть бой-сраженье:

потоком кровушке бежать…

Но преподобный преклоненно

молитву трепетно держал.

 

Сходились грозной стаей тучи...

Определён для сечи ход

меж рек, краёв лесов дремучих.

Мосты отхода князь изжёг.

Полки расставлены местами:

Для конницы размах премал.

Дружинам русским со крестами

на грудь принять борьбы накал.

 

Врага преобладают силы,

но стеснены маневр, простор.

Вот стрелы меткие пронзили

сторожевой славян дозор.

Летит степная лава дико:

полки Передовой, Большой

вступили в схватку!   Смерти криком

на поле Куликовом бой.

 

От метких стрел потери много.

Ослаблен конницы поток.

Кольчуге всадников недолго

держать мечи — исход жесток!

Неравны силы. Русских гнётся

о шуйце полк, рекою кровь.

Рать вражья неустанно бьётся.

Мать-Богородица, укрой!

 

У смертной битвы дань кровава:

тьмы тел, стук сабель, крики, стон...

Людского семени потрава.

Молитвой внемлит Лавры звон.

 

Согбен, коленопреклоненный,

слезою омывая бой,

в сияньи, одухотворенный

молитвенник земли родной

встречал пред Небом души павших,

их знамением окрылял —

отдавших жизнь героев наших

сонм перед вечностью предстал!

 

Всё жарче и страшнее сеча!

Весы победы — равность чаш.

Дух русских, вере не переча,

витал под Солнцем — главный страж!

 

Засадный полк ударил с тыла!

Враз конница посечена!

И в венах кровь орды пристыла...

Враг дрогнул — смерть предрешена:

Погнали до Красивой Мечи,

мечи и пики били влёт...

Пред преподобным лили свечи

слезы молитв кровавый пот.

 

Руси во славу, Бога, веры

победою увенчан князь.

Очищена земля от скверны.

Души и Неба свята связь.

Царь-колокол гудит над Лаврой:

удар гремит, ещё удар…

К мощам течёт рекою плавной

людская немощь… Божий дар —

спасенье миру. Вестник главный

вопит: Над Родиной пожар.

Молись, проси, святая Лавра…

Россия примет вновь удар.

 

Молельник Сергий преподобный

стоит пред Троицей за нас.

Век скорбный… Вот уже и пробил

тяжёлых испытаний час.

Над полем Куликовым клятва

летит на белых крыльях лет,

лелеет тихая Непрядва

от воинов, святых завет:

Да будет крепкой вера, братья!

Нет мёртвых — все для Неба живы.

Служеньем в битве честь стараться.

Кто с Богом в сердце, тот счастливый.

В. Кольчугин

 

Родительская суббота

Ноябрьский первый вьётся снег.

Рассвет субботы поминальной.

На белом в утро лёгкий след.

Звон колокольный — зов сакральный.

 

Да упокоит Бог мой всех,

усопших в веке сестр и братьев.

От Поля Куликова в сей

день блещут ликом света рати.

 

По их молитвам же помилуй

Своей любовью грешных нас.

И в память чистой вышней силой

всем сотвори Свой вечный глас.

 

Непрядвы берега омыты

потоком воинских кровей.

Герои веры не забыты.

Отчизна помнит сыновей.

 

Отца и мать, крещёных род

молитвой сердца помнят дети.

Да будет жить в веках народ!

За память предков мы в ответе.

В. Кольчугин

 

* * *

Я обратить хочу ваш взор,

Во тьму минувшую веков,

Суждения сплетя узор,

Мой взгляд излив, в катренах слов,

 

Плывет над Русью благовест,

И вновь идут на нас враги,

Идет четырнадцатый век,

Моля: «Господь нам помоги!»

 

Под звонкий звук колоколов

Русь собирает свою рать,

И без речей, ненужных слов

Идут мужчины умирать.

 

Рубахи чистые на бой

Несут в котомках на плечах,

Ведомые своей судьбой,

Им не известен смерти страх.

 

Они готовы пред творцом

Предстать, очистившись в бою,

Чтоб защитить свой отчий дом

И землю русскую свою.

 

А начиналось все с того,

Пограбить Русь решил Мамай,

Давили «фряги» на него,

(фряги — генуэзцы, итальянцы)

Пути торговые им дай.

 

Чтоб без влияния Москвы

Имели свой они доход,

И подчиняясь им, увы,

Мамай на Русь войска ведет.

 

Он запретил посеять рожь

Своим крестьянам по полям,

За них решил тогда он, что ж,

Я русский хлеб для них отдам.

 

И собралась огромна рать,

Ведома жадностью его,

И не могли они понять,

Что не получат ничего…

 

Узнав о том, что на страну

Идет Мамаева орда,

Собралась дума «На войну»,

Решать, что делать им тогда.

 

И перед общею бедой

В боярах разногласий нет,

Они законной чередой

Вопросам всем дают ответ.

 

Кому поставить провиант,

Кому войска вести на бой,

И ратный у кого талант,

Чтобы руководить войной!

 

И собираются полки,

Как талая весной вода,

В них хлебопашцы мужики, —

Настала ратная страда…

 

В Москве митрополита нет,

Благословить нужно на бой,

Чтоб веры озарил их свет,

Чтоб воин знал — Господь со мной.

 

И к Троице князь держит путь,

Чтоб Сергий их благословил,

Уверенность помог вернуть,

И дал защиту вышних сил!

 

Позвал игумен к службе их,

И причастил пришедших в храм,

Дал двух им иноков своих,

Благословил на битву сам.

 

Один был инок Пересвет,

Боярин — воин — богатырь,

Другой Ослябя старших лет,

Повоевал, оставил мир.

 

И шел вослед сынов своих,

Что с войском князя шли на бой,

Мол, не прощу себе за них,

Коль в битву не пойду с тобой…

 

А кроме иноки на рать

Везли послание, призыв,

За веру нашу умирать,

Врага на Русь не пропустив!

 

Решенье принято, и в ночь

Полки уходят за Оку,

И знают все теперь — точь-в-точь,

Им смерть придет или врагу…

 

На утро праздник Покрова,

Они построились с зарей,

И Божьей матери глава

Им мнится в небе над собой!

 

А над землей стоит туман,

Хотя войска готовы в бой,

Но не видать им вражий стан,

Покрытый белой пеленой.

 

К полудню солнечны лучи

Туман развеяли, и вдруг,

Как будто туча саранчи,

Татарских войск полно вокруг.

 

И по обычаю тех лет

Два воина сошлись на бой,

С монахов инок Пересвет,

И Челубей одной судьбой.

 

Друг друга поразив копьем,

Нашли в одно мгновенье смерть,

Хоть каждый думал о своем,

Пришлось обоим умереть.

 

И вот настал сраженья час,

Пошел Татарский авангард.

Передовой полк, был приказ,

Не должен отходить назад.

 

И стали пешцы там стеной,

(пешцы — пешие воины)

Лишь уплотняясь чуть назад,

Атаки волны за волной,

Как волнорез…, кромешный ад!

 

Отбив три приступа атак,

Передовой полк «пал костью»,

И воевода без преград

В атаке смерть нашел свою!

 

(воеводами передового полка были князь Федор Романович Белозерский и Микула Василич, первый погиб во время боя, второй, когда полк пал, не смотря на уговоры вместе с детскими пошел в атаку и принял смерть)

 

Полк истребив передовой,

Татары двинулись вперед,

И вот уж с ними полк большой,

И левый фланг битву ведет.

 

Но так как полк левой руки,

С купцов набрали, торгашей,

Они не войны, не стрелки.

Как только слух достиг ушей,

Что их обходит будто рать,

Переломивши строй полка,

Они помчались удирать,

Не знав того, наверняка…

 

Стоять остался кто в строю,

Не смог атаки удержать,

И голову сложил свою

За Русь святую — нашу мать!

 

Большой стоял, хоть гнулся полк,

Летели скрежет, крики, стон,

И не возьмут татары в толк,

Что насмерть встал на месте он!

 

Посмотрим полк правой руки,

В кольчугах новгородцев рать,

И Ольгерда стоят сынки,

Им не впервой всем воевать.

(князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи)

 

Остановив атаки вал,

Готовы двинуться вперед,

Но воевода поджидал,

На левом фланге бой идет.

 

Давайте обратим мы взор:

Великий князь, как принял бой,

Не что б чинить ему укор,

Он был ведом своей судьбой.

 

Был, в общем, храбрый человек,

Когда вскочил он на коня,

Не стал продлять он жизни век,

Приказ дал: «не искать меня».

 

Плащ, шестопер оставив свой,

Бренка «назначив быть собой»,

Поехал в полк передовой,

Рубил, сражался, как герой.

(князь Дмитрий передал боярину Михаил Бренку свой заметный плащ и золотой шестопер и поручил носить возле него княжеское знамя)

 

Знак власти получив, Бренок

Решать не мог ведь ничего,

А смерть готовила венок

Уж на могилу для него…

 

Когда пал полк передовой,

То в полк большой пробился князь,

И конь под ним пал боевой,

От смерти сам едва спасясь,

Как только подали коня,

Он снова ринулся на бой,

От смерти князя охраня,

Два детских пали чередой.

(люди из «детской» дружины охраняли князя, воевод)

 

Когда прошел атаки вал,

То он один и без коня,

Татар нападки отбивал,

«Герой не вышел из меня»,

Твердил, бредя устало, князь,

Пока своих не встретил он,

Чудесным образом спасясь,

Упал к ним в руки, сил лишен.

 

А в это время рядом бой.

Скрыв князя ветками берез,

В атаку кинулись гурьбой,

Погибли… дрались ведь всерьез.

 

На поле том же в стороне

За лесом был засадный полк,

Князь Серпуховский во броне

Метался, как голодный волк.

 

Готовый кинуться на бой,

И разметать и бить врага,

Князь Боброк говорит — постой,

В бою минута дорога.

 

Во время нанести удар,

И не уйти тогда врагу,

Нам в спину нужно бить татар,

Когда начать, я помогу…

 

И вот настал атаки миг,

И кони ринулись вперед,

Врасплох удар татар настиг,

И страх к реке уж их ведет…

 

Разгром увидев войск своих,

Бежит со ставкою Мамай,

Полсотни верст прогнали их,

Раз заслужил, так получай!

 

Считать погибших стали тут,

И князя средь берез нашли…

Как победителя ведут, —

Спаситель нашей ты земли!

 

Закончу долгий свой рассказ

О битве тех далеких дней,

История тем учит нас,

Что лишь в единстве мы сильней!

О. Филатов

 

* * *

Вторую сотню долгих лет стенает Русь под гнетом ига,

Затмивши тучей солнца свет, висит, как тяжкая верига,

Орда — огромный паразит, к живому телу присосавшись,

Набега ужасом грозит, довольно кровью напитавшись.

 

Родная матушка-земля, закрыв травою пепелища,

О мире призрачном моля, забыть не в силах то огнище,

Пожары мирных городов, позоры жен, детей убийство,

Порубленных в боях отцов, десятилетья кровопийства,

 

Баскаков ханских произвол, творящих, что душе угодно,

Князей, посаженных на кол, желавших вновь пожить свободно.

Всех ужасов не перечесть, из слез давно скопилось море,

Втоптали в грязь былую честь, осталось только рабства горе.

 

Казалось, все, не встать с колен, в крови утоплены восстанья

Князей, искавших перемен и доли лучшей пожеланья,

Не удержавших свой порыв, сорвавшихся в безумство сечи,

Стремясь сорвать больной нарыв, приняв удар на свои плечи.

 

Надежды робкая свеча зажглась в сердцах победой Вожи,

Окрепшей силою меча нагнавшей страх до смертной дрожи

В непобедимые досель ряды Орды, войной живущей,

Побит впервые алчный зверь и втоптан в грязь для страсти пущей.

 

Позор не в силах перенесть, вся тьма Орды пришла в движенье,

Поставив целью только месть, грабеж и люда истребленье,

Потек на север черный змей, как саранча сжирая травы,

Колосья сытные полей, стремясь в тенистые дубравы.

 

А встречь ему, со всех концов земли, поставленной на грани

Бесславной участи отцов, ковром покрывших поле брани,

Сливаясь каплями в ручьи, копилась рать на бой кровавый,

Сынов достойных, в руки чьи судьба вручала суд свой правый.

 

Сошлись у Дона две стены, заливши ночь костров огнями,

На смертный бой обречены войны голодной жерновами,

Блеснул рассвет, сигнал подав к началу дня зарей багряной,

Смирен сомнений дикий нрав, отдавшись року в сече пьяной.

 

Мгновенья сна и тишины, застыть бы вам по воле неба,

Лазурной глади вышины, вернуть народ на жатву хлеба,

Но нем и глух в своем величьи зарей прожженный, небосвод,

Пропели робко трели птичьи, момент молчания, и вот…

 

Запели трубы боевые, бояр начальных слышен глас,

Встают ряды, еще живые, под грозный воинский приказ.

Объезд последний перед битвой вершит Руси великий князь,

Сверкает меч булатной бритвой, и вьется белая ферязь.

 

Подобна птице златоглавой, пред ним земли окрепшей рать

Стоит, сомкнувшись тяжкой лавой, решившись бой Мамаю дать.

В одном строю князья и смерды, в одном строю и стар и млад,

Едины все и духом тверды, забыты распри, мор и глад,

 

Усобиц прежних разногласье, ломанье шапок и поклон,

Пред ликом смерти, в одночасье, решились — битва, не полон.

Целует князь большое знамя и говорит народу так:

«Идите смело в битвы пламя, довольно землю топчет враг,

 

Не для обид и унижений рождала Родина и мать,

Достойней смерть в огне сражений, чем рабства духа благодать.

Довольно быть орды рабами, так победим или умрем,

Москва и Русь стоит за нами, и боль земли горит огнем!»

 

Вручает Дмитрий воеводе доспех и знамя в грозный час,

И, растворясь в своем народе, бросает вслед лихой указ:

«Вы не ищите меня в битве, я буду там, где тяжелей,

Храните стяг в своей молитве, он духу войска всех милей!»

 

Мамай же, утром наслаждаясь с вершины Красного холма,

В туман глядел, постичь стараясь, достало ль русскому ума?

Восстал плебей, улус ничтожный, шутя туменом раздавить,

Но голос сердца, осторожный, твердил иное — «может быть».

 

И миг спустя, познал владыка — свершилось худшее сейчас:

Восстала рать, стоит велика, и грозен будет божий глас,

Сбылись тревоги, опасенья еще с Батыевых времен:

Стоят, ища объединенья, собрав земли великой стон,

 

Все рати русские, что прежде сидели в градах по углам,

На долю лучшую в надежде — набег к другому, но не к нам.

Все нынче здесь, в орды пределах, за Дон шагнув, пришли на смерть,

Оставив немощных в уделах. Народом всем. Не войско — твердь

 

Меж рек стоит скалой булатной, не охватить, не обойти,

Грозя лавиной необъятной, щетиной копий на пути.

Но вал войны уже в движеньи, огромный, тяжкий маховик

Насильно всех погнал в сраженье, родив из тысяч глоток крик.

 

Качнулся вал наемных фрягов, степных и горицких племен,

Как скот на бойню волей магов, пути расчистить для имен

Монгольских мурз и принцев крови, чья слава прежде вознеслась,

Теперь уж поздно хмурить брови, свершилось — битва началась!

 

Димитрий шлет парламентера, зовет Мамая в смертный бой,

Ответ ему приходит скоро: сражаться будет, но… другой.

Негоже, мол, орды владыке о данника кровавить меч,

С мурзою бейся, коль великий, или других пошли на сечь.

 

Застыли рати в отдаленьи, обычай предков выше всех,

В глухом молчаньи и сомненьи: кому же бог отдаст успех?

Ряды орды взрывает криком батыр огромный — Челубей,

Сметая всех в порыве диком, и конь под ним, что воробей

 

Под черным коршуном, так тяжек из крепких жил огромный стан,

Такому и овраг — овражек, одним дыханьем гнет бурьян.

Казалось бы, никто не в силах сломить его лихой напор,

Застыла кровь в мужицких жилах, в душе лишь совести укор.

 

Но вот, дружины раздвигая, пробился русский богатырь,

С доспехов рясы не снимая, монах, в плечах раздался вширь,

Отдал поклон рядам дружинным, рванул коня в лихой разгон,

Взметнул копье броском пружинным, сближенье, грохот, тяжкий стон!

 

Земля прогнулась от удара, пронзило эхом небеса.

Ища не жребия, но дара, забыв благие словеса,

Судьба свершилась, принимая пронзенных вмиг богатырей,

По смерти все грехи прощая, предвидя слезы матерей.

 

Мурза в седле не удержался, монаха ж конь привез верхом,

Как будто божий глас раздался, подув легонько ветерком,

Исход предвидя этой битвы, в бою едином прояснив,

Что многих смерти ждут молитвы, и кто в победе будет жив.

 

А кто ж монах? Лихой боярин дремучих брянщины лесов,

Рубака бывший и хозяин, закрывший ныне на засов

Мирские страсти в Подмосковье, у Троицы найдя приют,

Моля богов за счастье вдовье, хотя его уже не ждут.

 

Он Сергием направлен в битву, владыкой духа на Руси,

Что вслед ему послал молитву: «Погибнув сам — других спаси!»

Ослябля в помощь был монаху, но все же имя — Пересвет,

Не дало дух наполнить страху, и он исполнил свой обет.

 

Лишь только минул бой великий, добавив в летопись имен,

Степного сброда вопль дикий, не знавших имени племен,

Потряс до неба поле брани, роняя копий тяжких лес,

Сжимая в волос битвы грани, и клич «Ура!» — в противовес.

 

Навстречу ринулись две рати, в надежде каждый — победить,

Мостить из тел людские гати в болоте крови, чтобы жить,

Еще все живы, миг до встречи, мгновенье лишь и брызнет кровь,

Еще лишь миг, и смолкнут речи, пока мечи не стихнут вновь!

 

Взметнулись в небо сотни сулиц, затмили солнце тучи стрел,

Сметая враз подобье улиц, начав убийственный отстрел,

Пронзая плоть, лишая жизни, столкнулись в копьях два полка,

Достанет скорби грустной тризне, и пищи вдоволь для волка.

 

Столкнулся полк передовой с железным фряжским легионом,

Ломая копья, как стеной, разрывом плоти с тяжким стоном,

И сразу тысячи людей легли в траву, стекая кровью,

Не встал никто, коль без затей, им сотни шли по изголовью.

 

Людей на копья нанизав, стена сходилась со стеною,

На трупы падших залезав, отдав себя безумства вою,

Рубились насмерть, в тесноте, живой и мертвый вместе, рядом,

На горах трупов, в высоте, а сверху стрелы тяжким градом.

 

Уже не копья — топоры, мечи, дубины, шестоперы,

Лишали жизни до поры, глухи к мольбам, в движеньях скоры,

И даже давка унесла в единый миг людей немало,

Толпа упавших погребла, но легче бьющимся не стало.

 

Поддался длинник, наконец, напор орды сдержать не в силах,

Начало битвы, не конец, но стынет кровь в горячих жилах

От вида крови и смертей, горы пронзенных и увечных,

Не хочется пугать детей и обывателей беспечных,

 

Но правда битвы такова, и даже слог — щадящий души,

Людей рубили, как дрова, живые затыкали уши,

Чтоб крики смертные родных, остатних не лишили воли,

Неопытных и молодых, не знавших прежде битвы доли.

 

И в этой свалке в страшный миг, великий князь рубился в сече,

Мелькал шелома яркий блик под страхом смерти и увечий,

Держал примером дух людей, как на Руси велось от века,

Без лишних слов, мечом идей вливая силы в человека.

 

Поддался полк передовой к полку большому, погибая,

Таран железный смяв собой, но тут, на крылья, завывая,

Метнулись орды степняков — вассальный сброд орды великой,

Купившись горсткой медяков, стремясь пробить в надежде дикой

 

Сплоченных крыльев стройный ряд, но враз отбили им охоту,

Что волку — крыс большой отряд, разбившись сходу о пехоту,

Отхлынули, и за грабеж, стремясь на трупах поживиться,

Но меч татар прервал дележ, послал назад, на смерть стремиться,

 

Как глупых жертвенных овец, мечами, толпы разномастных

Племен без духа и сердец. Увидев лишь татар опасных,

Шакалов стадо понеслось назад от них, на русских рати,

И там же в жертву принеслось, уж не мечтая о расплате!

 

Андрея Полоцкого полк из конных витязей могучих,

В искусстве рубки знавших толк, стрелою ангелов летучих,

Размел, как пыль степные орды, и бросил их к мечам татар,

Порывом воли, духом твердым, как грозный волк среди отар.

 

И в тот же миг, полка большого, дружины княжеской отряд,

Спасая князя дорогого, взметая пыль, за рядом ряд,

Пронзил, как меч, лавины сброда, посеяв ужас средь племен,

Не знавших имени и рода, и битвы яростной времен.

 

Таков удел шакалов диких, пришедших с истинной ордой,

Не пыли воинов великих, рожденных марсовой звездой,

Учить в седле искусству боя, достоин трупа лишь шакал,

Не стоит падальщика воя, окрепший в битвах конный шквал.

 

Единой даже не осталось из тысяч первого полка,

Из тысяч воев только малость… Десница фрягов нелегка,

Но псы войны устлали поле, а сброд бежит, не чуя ног,

В успехе первом — море боли, и так далек победы срок.

 

Шагнули к Спасу Оболенский, монах — боярин Пересвет,

Погиб и Федор Белозерский, князей Тарусских больше нет,

И тысяч воинов безвестных, собой закрывших первый вал,

Покорных смердов бессловесных, мечи сковавших из орал.

 

Момент затишья, лишь мгновенье, и вот, взрывая тишину,

Роняя в души червь сомненья, ворон пугая в вышину,

Качнулся ряд орды монгольской, тумен к тумену, словно вал,

По травушке, от крови скользкой, вперед стремясь, на смерти бал.

 

А встречь ему, сверкнув мечами, тяжелой конницы порыв!

Оставив пеших за плечами, пройдя сквозь длинника разрыв,

Дружины русской ветераны пошли тараном в смертный бой,

Таких рубак не сдержат раны, коль князь ведет их за собой.

 

И вот, нашла коса на камень, столкнулись вместе две волны,

Взметнулся к небу битвы пламень на радость молоху войны:

Смешенье криков, стонов, ржанья, доспехов блеск и лязг мечей,

Всё это — схватки содержанье. Не хватит мысли и речей,

 

Чтоб передать словами битву людей, рожденных для меча,

Забывших в этот миг молитву, сносящих головы сплеча,

Презревших смерть на поле боя, в одном стремлении — убить,

Рубить, терзать до смерти воя, чтоб удержать надежды нить.

 

Разбил заветы Чингис Хана удобством места русский полк,

Заставил биться в лоб и прямо, познав науки ратной толк,

Сломал тараном, после кинул, сведя с ума, на копий лес,

А сам за пешей ратью сгинул, поставив ум в противовес.

 

Познали русичи замашки степной разбойничьей орды,

И нынче бьют, и без промашки. Заветы ханские тверды,

В искусстве боя безупречны, но Русь — достойный ученик,

Учителя, порой, беспечны, храня воинственный тайник.

 

Не зря терпели пораженья, сносили ига тяжкий гнет,

Копили силы для сраженья и опыт боя наперед,

Терпенье сторицей вернулось, постигла Русь ордынский бой,

Назад наука возвратилась, подмяв учителя собой.

 

Но бой еще в своем начале, лишь треть орды скрестила меч,

Еще достанет тьмы печали, голов лихих, упавших с плеч,

Не раз угроза пораженья на русский стяг отбросит тень,

Второй лишь час идет сраженье, и далека победы сень.

 

Не зря тараном бил монгол, нашел изъян в стене великой,

По Смолке узенькой прошел, схватился с ратью в сече дикой,

Назад отхлынул, вновь и вновь, тумены лучшие бросая,

Презрев потери, гибель, кровь, и с каждым разом возрастая,

 

Бросался, словно жадный зверь, на левый полк, уже уставший

И поредевший от потерь, но всё же в битве не пропавший.

Редеет рать за рядом ряд, в жестокой схватке погибая,

За шагом шаг идет назад, врагами поле устилая,

 

Но нет конца орды напору, и нет числа людской волне,

Как будто враз спустили свору собак, взращенных на войне.

Досталось каждому полку, в зенит вошла лихая сеча,

Ломая копья на скаку, мечом пронзая и калеча,

 

Ворвался клином в полк большой тумен отборный Темучина,

Таран схватился со стеной, ища победы, славы, чина,

Стремясь дорваться до знамен и взять в полон Руси владыку.

Но клин дружинами стеснен, предупреждали горемыку,

 

Что вал ордынский — не таран, а хитрый меч в руке у хана,

Но крови принц не ведал ран, походов, битвы, пыли стана,

И гнал волною за волной, в глухую смерти горловину,

Своих бойцов, как на убой гоняют вьючную скотину.

 

Уж близок был прорыва миг, еще удар и будет поздно,

Но вот, взметнулся в небо крик, сверкнув мечом, сорвался грозно

Навстречу сам великий князь, а с ним — дружина боевая,

Топча конями в кровь и грязь, волною тяжкой наплывая,

 

Сметая всех, кто на пути, беря разгон для скорой сшибки,

Чтоб смерть с победою найти, с мечом, разящим без ошибки.

Удара грохот клина в клин, безумье, давка, крики, стоны,

Дружина — витязи былин, познавшие войны законы,

 

Ломая копья и людей, ударом тяжким опрокинув

Орды монгольской лошадей, мечами всадников раскинув,

Втоптали в грязь тумен отборный, развеяв по ветру, как пыль,

Неся ему конец позорный, родив сказаний древних быль.

 

Не в силах взять у русских стяги и князя силой полонить,

Познавши меч хмельной отваги, и потеряв рассудка нить,

Послал Мамай лавину стрел, в безумстве злобы задыхаясь.

Единый раз попасть сумел, склонилось знамя, трепыхаясь,

 

Стрелы отравой поражен, сползает витязь, умирая,

Казалось, будто князь сражен, но вот, доспехи подбирая,

Взметнулся новый на коня, московский грозный воевода,

Ферязью княжеской маня. Бессмертна русская порода!

 

И стяг опять взлетает ввысь, и грозный князь стоит, как прежде,

Полки сомкнулись, собрались, открывши вновь сердца надежде.

Таков он, битвы перелом, испуган враг ковшом отваги,

Вперед бы смело, напролом, и гнать его в бесстрашном шаге,

 

Пока сомнение в рядах, и страх в глазах врага таится,

Пока уверенности крах, вперед бы смело устремиться,

Топтать, крушить ордынцев семя, держа в руках победы меч,

Но молвил князь: «Еще не время, нас мало, силы поберечь!»

 

Как прав был он в своем решеньи, на зов кровавый не пойдя,

Монгольский вал пришел в движенье, на фланге левом щель найдя,

Метнулись вскачь степные волки, потоком орд, за валом вал —

Пробить заслон у речки Смолки, презрев из трупов перевал.

 

Орда к орде, тумен к тумену, как волны в твердь большой скалы,

Бросая свежих на замену, катились тяжкие валы,

Отдала рать полку в подмогу последней скудности резерв,

Но тяжек вал, и понемногу, забился дрожью битвы нерв.

 

В огромной рубки круговерти, в кровавом жернове войны,

Кружилось вихрем море смерти, шатая крепь былой стены.

Отдали рати всё, что можно, князья пошли в последний бой —

Сражаться, сколько то возможно, прорыв стены закрыть собой,

 

Погибнуть в сече, но не дать волне орды в тылы прорваться,

Спасти ценою жизни рать, навечно в памяти остаться.

Вступил в борьбу запасный полк, оплот последний русской рати,

На миг струхнул ордынский волк, увидев силу свежей стати,

 

Но брошен третий в битву вал, последний вал степного шторма,

Тяжелый, жуткий, свежий шквал волков, дорвавшихся до корма.

Прозрачны русские ряды, прогнулась рать, крыло теряя,

На волос тонкий от беды, телами поле устилая,

 

Стоит последний бастион готовый к смерти, нерушимо,

Земли к богам несется стон, но полк большой несокрушимо,

Совместно с правым, уцелевшим, но уж потрепанным крылом,

Готов схватиться с наболевшим, содравшим шею в кровь, ярмом,

 

Погибнуть в битве, но не дать врагу победой насладиться,

Закрыть собою землю-мать, а мертвым — нечего стыдиться!

Погибло левое крыло, телами меч орды ломая,

Не отступило, хоть могло, смутило стойкостью Мамая,

 

Коль он весь цвет своей орды послал ломать ряды ратаев,

Холопов, смердов, но тверды остались, в смерти лишь растаяв,

Сыны достойные земли, не знавшие в судьбе достатка,

Травою в поле полегли, свой долг исполнив без остатка.

 

Погиб в борьбе запасный полк, как малый остров в бурном море,

Но лязг мечей недаром смолк, ценой поставив смерти горе,

Он всё же вызвал на убой резервы лучшие Мамая,

Завлек, прикрыв полки собой, и участь стойко принимая.

 

И хоть стояли до конца богатыри в неравной сече,

Без страха смертного венца приняв удар на свои плечи,

Но все ж велик орды напор, почуявшей свою удачу,

Конец был тяжек и не скор, добавив слез немому плачу.

 

Уж начался в тылах грабеж, ожившие орды вассалы

Пустились к трупам, на дележ, как за объедками — шакалы,

Уже в тылах ордынский вал идет в охват полка большого,

К Непрядве лезет темный шквал, стремясь дорваться до святого.

 

Шел третий час жестокой битвы за нить судьбы народов всех,

Замкнув уста для слов молитвы, надеясь взять мечом успех,

Вершили кровью судьбы мира два войска в этот грозный час,

Дождется ль свет победы пира, иль рабства тьмы раздастся глас?

 

Казалось, гибель на подходе, надежды робкой жуткий крах,

Уж нет сомнения в исходе, и в душу липкий лезет страх,

Не за себя, но за отчизну, за слезы жен и матерей,

Которым бог готовит тризну, забрав любимых и детей.

 

Казалось, Русь уже не встанет, и так отдала, что смогла,

Веселый смех уже не грянет, и солнца свет закроет мгла,

На кон поставлена свобода и весь запас последних сил,

Судьба великого народа. Казалось, враг уж победил,

 

Но вот, как будто глас небесный, сверкая множеством мечей,

Засадный полк, как вал отвесный, слезу сшибая из очей,

Даря спасенье погибавшим, взорвался криком, словно шквал,

Дыханьем свежим, не уставшим, и миг отмщения настал!

 

За рядом ряд, за лавой лава, сметая нечисть на пути,

В едином крике древнем: «Слава!», как масло нож стремясь пройти,

Ударил в спины темной силе, погнал, родив на сердце страх,

Ордынцев к будущей могиле, готовя игу жуткий крах!

 

Не зря в груди свой гнев копили, не зря в дугу сгибался лук,

Не зря терпенья чашу пили, переносили ужас мук,

Смотря на то, как гибнут братья в кровавой сече без конца,

Стирая слезы рукоятью с гримасы скорбного лица.

 

Сорвался лук, пошла лавина, губя бегущих на пути,

Открылась мщенья горловина, что век держали взаперти,

Ударила подобьем вала, топча, пронзая и круша.

Рука былую мощь познала, мечом суд праведный верша!

 

Забиты падшими овраги и русла рек до берегов,

Вперед, вперед, в победном шаге, добить, догнать Руси врагов!

Крушить, рубить, ведь даже пленных в подобных битвах не берут,

В желаньях мести откровенных кровав и тяжек ратный труд.

 

По всем законам Чингис хана исполнен русичей удар,

Внезапно, в спину, неустанно, взрывая паники пожар,

Большой и свежей конной силой да по уставшему врагу,

Чтоб страх сковал и стал могилой, и гнать, пронзая на бегу!

 

До самых сумерек кровавых в степи погони крик звучал,

Рубили правых и неправых, забыв о милости Начал

И жалости в кровавой сече, стремясь до корня истребить,

Гоня до самой Красной Мечи, смотав в кулак победы нить!

 

Лишь к ночи стих на скорбном поле мечей булатных перезвон,

Ценою великой встала воля: со всех сторон несется стон,

Забиты падшими канавы, и алый стелется туман,

Покрывшись кровью, никнут травы, и валит в сон глухой дурман…

 

Все впереди: по падшим тризна, скупые слезы матерей

И взоров вдовьих укоризна, рожденье вновь богатырей,

Набеги, схватки, время мира, ломанье шапок и поклон,

И краткий миг победы пира, но нынче отдых дарит сон…

 

Как нужен он, в крови купавшим отмщения булатный меч,

Как нужен он, давно не спавшим, не расправлявшим своих плеч.

Уснуть, забыть весь ужас битвы, смирить убийственный запал

Под пенье благостной молитвы во имя тех, кто в сече пал.

 

Как много их, бойцов безвестных, в жестоких битвах полегло,

Не знавших летописей лестных, но победивших в сердце зло,

Испивших вдоволь ужас Калки, позор на Пьяне, на реке,

Познавших голод, боль от палки в боярской крепнущей руке.

 

Как много раз их предавали князья в борьбе за титул свой,

Загнав под меч в чужие дали, давили так, хоть волком вой,

Но не озлобились, поднялись они в жестокой битвы час,

И на полях лежать остались. Для них написан этот сказ…

В. Полоротов

 

Сказание о Куликовской битве

Русь не смиряется в неволе,

О подвигах не забывай!

На Куликовом славном поле

Со злой ордой разбит Мамай.

 

Лежим, укрытые землёю,

Рядами, тесно, как в бою.

Щиты, пробитые стрелою,

Работу сделали свою.

 

Кожевник, пахарь я и воин,

Кузнец, гончарных мастер дел.

Живописать, творить достоин,

Но выпал жертвенный удел.

 

Привел сюда нас полководец,

Отважный Князь Московы всей

Тут под рукою не «народец»! —

Бойцы со многих волостей.

 

И ратный люд со всей России

Спешил сюда со всех окрест,

Но никогда никто не думал

Отдать другому тяжкий крест.

 

А суть одна, ясна, как небо, —

Дошли — назад дороги нет.

Где жили не единым хлебом,

Там бой — спасение от бед.

 

Наш Дмитрий, Князь, надел кольчугу,

Пошел в передовом строю.

Все братья во Христе — не слуги!

Молитву с вами я пою.

 

Стоят полки, сминая травы,

За Доном Русь туманит взгляд.

Сожгли мосты, а с переправы

Пришел последний наш отряд.

 

Ржут кони, сжаты стременами,

Все снаряжённые в броне,

Полки построены рядами,

Час приближается к войне.

 

Хоругви реют над полками,

Мечи, секиры, копий лес,

А Куликово перед нами

Огромно, и туман исчез…

 

Орда с холма неторопливо

Змеёю тёмною сползла.

Миг — и натянута тетива

Порабощения и зла.

 

Мурзы стоят вокруг Мамая,

В пиалах парится кумыс,

Они в умах предполагают,

Как скинуть в реку русских лис

 

И разорить Святую Землю,

Россией что наречена,

Как в горле кость она Мамаю:

— Постой же, гордая страна!

 

— Я дань платить тебя заставлю,

Пощады никому не дам!

А семьи ваши за упрямство

Я брошу под ноги коням!

 

Галдят татары, сквернословят,

Кричат: «Эй, Митька, где же ты?!»

Но тут мамаева пехота

Уперлась в русские щиты.

 

Стоят ряды дружин отважных,

Всё поле перекрыв собой.

Одну молитву шепчет каждый:

«Здесь вся Россия примет бой!».

 

Из четырех полков немалых:

Передний, сзади головной,

Вот левый полк стоит и правый

И пятый меньший запасной.

 

Имел тот полк предназначенье —

Когда прорвется вражья рать,

Зайти с тылов, без промедленья

От окруженья всех спасать.

 

Еще засадный полк, дружину

Укрыл в дубраве князь Боброк,

Бывалый воин, и на службе

С врагов Москвы он брал оброк.

 

Стоят враги огромной тучей

Кавказ, Арал и весь Урал,

Вскружилась голова Мамая —

Большое войско он собрал.

 

Вся нечисть подлая сбежалась —

Татаров тьма и разный сброд,

Аланы, половцы, косоги —

Неробкий кочевой народ.

 

Вот Генуэзская пехота

Пришла щитами побренчать,

От Крыма им пришла охота —

По злату ножнами стучать.

 

Вожди Туменов выезжают,

Их рысаки волкам под стать.

Буртасы, яссы, в тесном стаде,

Привыкли саблями махать.

 

Стоят войска на бранном поле,

Приказа к бою нет пока.

Татарский жезл на приколе.

На нем Мамаева рука.

 

Обычаи такими были —

Чтоб в войске дух поднять сильней,

Татары Русским предложили

На бой позвать богатырей.

 

Татарин выехал на поле,

Гроза и Сила своры всей,

Непобедимый в битвах Воин,

Злой Челубей — гроза степей

 

— Гляди-ка силища какая! —

Два русских воина сказали, —

— Копье, как прясло с огорода,

И руки, точно до земли.

 

Безус, с косою, безбородый,

Бронёю чёрною покрыт,

— Здоров, уж больно, честно братцы! —

С дружиной дерзко говорит.

 

— Да я один всё войско ваше

Своим копьем переколю,

А Девок ваших, что покраше,

Как шкуры в юрте, расстелю!

 

Услышав наглость сыроядца,

Пронесся ропот меж рядов:

— Найдем и на тебя управу! —

Вскричали сотни голосов.

 

От русских войск отъехал Всадник,

Готов охальнику ответ:

— Рад послужить своей отчизне,

Я Брянский воин — Пересвет!

 

В монашьей рясе, без доспехов,

На смертный Бой, душа, иди,

Здесь поединок, не потеха!

С крестом распятья на груди.

 

Прослыл он ратником бывалым

Но, отойдя от шумных дел,

Ушел в монахи и молился,

И в этом видел свой удел.

 

Служил он Сергию Святому,

В монастыре духовно рос,

Из уст Его благословенье

На поле бранное принес

 

— Не уж-то наш не свалит хама…

Тетивой напрягались все.

Ни звона бранного, ни гама,

Наш Свет на узкой полосе.

 

Помчались конники на встречу,

В уменье каждому своё.

Кто будет Памятью отмечен,

Кто упадёт на остриё.

 

Вот сшиблись, треск, сломались копья.

Татарин бит — таков исход.

И Пересвет с коня валится,

Смертельно раненный в живот.

 

Во вражьем стане заскулили,

Завыли мерзко всей ордой,

С холма стеснившись надавили,

На русский полк передовой.

 

И сеча жаром закипела,

Пошла орда, за валом — вал.

Ложились мёртвые рядами,

Кто падал, больше не вставал.

 

Тысячегласный гул стенанья,

Удары копий сквозь заслон,

И лошадей пронзенных ржанье,

Мечей и сабель перезвон.

 

По сбитым шли, трещали плечи,

Топтали кони прах живой,

И в этой жаркой кровной сече

Сражался полк передовой.

 

Всё поле битвой закипело,

Уж в бой вступили все полки,

Мамай подстёгивал все новых,

Но плётка падала с руки.

 

Людей великое теснение,

Жар от кольчуг, палящий зной,

Стояли мертвые рядами,

Кровавой, страшною стеной.

 

Берут завалы павших с рёвом,

А битва воет третий час,

Тогда, на Поле Куликовом,

Погибли тысячи за нас.

 

Гудит всё поле и клокочет,

Прогнулся русский пеший строй,

Железо режет плоть живую,

Чем завершится страшный бой.

 

Дерутся крепко наши люди

За Русь святую, за семью,

И плакал Спас Нерукотворный,

Смотря на дикую резню.

 

По десять тысяч свежих воинов

Мамай, мрачнея, посылал.

Тумен скрывался за туменом,

И в бойне тут же исчезал.

 

Мамай кричал, Нукеров бил:

— Пора сломать урусов строй,

Откуда взять мне свежих сил,

Чтоб услыхать победы вой?!

 

Всё поле тьма заполонила,

Был обескровлен левый полк.

Татары это увидали,

Они в сраженьях знали толк.

 

— Упорных руссов поломаем,

Их дух измученный иссяк.

Был кинут на прорыв Мамаем

Отборной конницы косяк.

 

На левом фланге, где в сражении

Татары одержали верх,

Несметной силой надвигаясь,

Мамаев выходил резерв.

 

Немного войска тут осталось,

Равнялись пешие в строю,

Хрипели кони, все устали,

Приняв участие в бою.

 

Шеренги княжьи покрестились,

Готовясь, стоя умирать.

— Мы волей жили, крепко бились.

За нами Русь — Святая Мать.

 

Уже блестят глаза косые,

Лавина свежая татар,

А ратники молчат, родные,

Последний ряд принял удар.

 

Протяжный стон и лязг металла,

Людей порубленных тела,

Полк раскололся… И лавина

Татарских полчищ потекла.

 

И малый полк рубили тоже,

Он встал, встречая, и полёг.

С ухмылкой дьявольской на роже,

Трубит Мамай в бараний рог.

 

В тесненьи боя погибая,

Никто пощады не просил,

Кололи, резали и бились

Все войны из последних сил.

 

Дрались отчаянно, упорно

И не забудут сечу ту

Те войны, что остались живы,

Соленой крови вкус во рту.

 

Казалось, вот она — развязка,

Еще нажмут и окружат,

Но праведная кровь — не сказка,

Здесь два полка на смерть стоят.

 

Полк правый, верою окрепший,

Атаки справно отбивал.

И головной, весь поредевший,

Косматым спуску не давал.

 

Увидев стяги и знаменья,

Остатки левого полка,

Дерутся яро, в окруженьи

Надежда с верой есть пока.

 

Числом и силой напирая,

Спешат татары, что есть сил.

— Давите руссов, добивайте! —

Мурза татарский голосил.

 

Трубят рога ордовы всюду,

Но из врагов никто не знал,

Что рядом, спрятавшись в дубраве,

В засаде конный полк стоял.

 

Там, средь дубов, в аллеях узких

Бронёй сверкал за рядом ряд,

Стояло сорок тысяч русских —

В боях проверенный отряд.

 

Владимир, Храбрый Князь, взирая,

И Воевода сам Боброк

Весь день глядели, выжидая,

Когда грядёт удара срок.

 

Орда вертит спиной и задом,

Валясь толпой на русский ряд,

Вот время! выскочил с засады

С орлиной хваткою отряд.

 

Затихло всё, как перед бурей,

И не возьмут ордынцы в толк —

Грозит их задницам не шило,

А на рысях огромный полк.

 

Влетела конница лихая

В строй ошарашенных татар.

И бьёт их с тыла, разрезая, —

Свершился Божеский удар.

 

Спешат татары, отступают,

Друг друга режут за коней.

От кары животы спасает

Орда непрошенных гостей.

 

Пехоту сходу порубили,

Слетели тысячи голов,

В Непрядве конников топили,

И вышла та из берегов.

 

Назад немытых гнали, в степи,

Открылась им дорога в ад

Услышит Русь татарский лепет,

И по-крестьянски русский мат.

 

Разбиты полностью ордынцы,

Впервые их погнали вспять.

И до реки Красивой Мечи,

И там рубили их опять.

 

Вёрст пятьдесят в степи широкой —

Везде врагов лежат тела.

Лишь смерть добычею их стала,

И в Царство Мёртвых унесла.

 

Стада овец, волов, верблюдов,

Большие табуны коней —

Всё побросали убегая,

Достался нам от них трофей.

 

Бессчетны бранные успехи,

Войска вернулися на стан,

Чтоб снять кровавые доспехи

И отдохнуть от жгучих ран.

 

Владимир храбрый молвил слово:

— Победа наша! Будем жить!

Пошёл по полю Куликову

Погибших чтить и хоронить.

 

— Где Дмитрий, князь? Его победа!

Он дрался в протяженьи дня.

Один из воинов поведал:

— Под Князем пало три коня!

 

Потом он пешим долго дрался,

В ряду поверженных пропал.

— Да вот же он! С мечом остался!

А Князь без памяти лежал.

 

Накрытый срубленной берёзой,

В помятых латах, будто спал.

Приникли — дышит! радость, слёзы.

Он слово тихо простонал:

 

— Где войско наше? Чья победа?

Где чернь вонючая орды?

— Бежала, — брат ему поведал,

Боброк развеет их следы.

 

Водой студёной напоили —

Опасной раны будто нет.

Сел на коня, все услыхали

Сквозь слезы: — Где мой Пересвет?

 

Везли тела, омыв от пыли,

Валили крепкие дубы,

И церкву восемь дней рубили,

В дни похорон под стон трубы.

 

Кому вещают хором гимны,

Здесь память вечная скорбит.

На Куликовом все стоим мы,

И павшим Колокол звонит.

 

Об этом сказано немало,

От тех времён идёт покон,

И Слава Русского Солдата

Жива до нынешних времён.

 

Россия помнит эту дату,

Где кровь святая пролилась,

Когда на поле Куликовом

Погибли тысячи за нас.

О. Кузьмин

 

Пересвет

Подвиг схимонаха Пересвета

 

Поле стылое Куликовое,

Русь окутана тьмою бед.

За тобой стоят князь и воины —

Начинать тебе, Пересвет!

 

Стих тревожно Дон перед битвою,

За Непрядвою плыл рассвет.

Ты провёл всю ночь над молитвою,

Ставший воином, Пересвет.

 

Сожжены мосты. Поле бранное.

Нам пути назад больше нет!

И надел тогда латы ратные

Бывший иноком Пересвет.

 

Колокольный звон — даже слышно здесь.

Куполов златых ярый свет.

А погибшим ввек и хвала, и честь —

За тобою Русь, Пересвет!

 

Куликовое поле славное —

Имя это нам, как завет.

Или стали мы, люди, слабые?

Иль стыдишься нас, Пересвет?

 

Видишь, вновь кружат чёрны вороны

Через шесть веков — сотни лет.

Созывай нас, князь, против ворогов!

Начинать тебе, Пересвет…

И. Фасхутдинов

 

Пересвет

Силён и грозен Челубей,

Копьём, как прутиком играет,

И солнце золотом лучей

На чешуе брони сверкает.

 

Свирепой ярости огонь

В глазах зауженных таится,

Дрожит и всхрапывает конь,

Как будто седока боится.

 

Кто выйдет с ним на смертный бой?

В порыве дерзком согласится

Рискнуть отчаянно главой,

С могучим недругом сразиться?

 

На сером жеребце мурза

Вдоль строя русского гарцует,

А за спиной его орда

Забаву чувствуя, ликует...

 

Притихла Дмитриева рать.

Стоят бойцы, глядят сурово.

Кто первый кровью запятнать

Решится поле Куликово?

 

Из глубины рядов монах

Вдруг в рясе чёрной выезжает.

Топча ковыль, вздымая прах,

Коня к врагу он направляет.

 

— Что ищешь в поле ты, чернец? —

Промолвил Челубей со смехом, —

Найдёшь судьбы своей конец,

Раз в схватку не надел доспеха.

 

— Клобук и ряса — не броня,

Но всё ж вступлю с тобою в битву,

Молился о победе я,

Услышит Бог мою молитву.

 

— Ты храбр, монах, так помолись, —

Угрюмо печенег промолвил.

— Да перед смертью назовись —

Скажи, как звать, что б я запомнил. —

 

— Я — Александр Пересвет,

Оставил Сергия обитель,

Что б видеть, как орде хребет,

Сломает Дмитрий-победитель.

 

В ответ мурза захохотал:

— Димитрий!? Победит Мамая!?

Опомнись! Беклярбек собрал

Войска всего степного края!

 

Он фрязей кафских пригласил!

Армян! Черкессов и касогов!

Союз с Ягайлой заключил!

Олег Рязанский нам подмога!

 

Едва померкнет солнца свет,

Поверь, вам всем лежать в могиле.

— Неверно, — молвил Пересвет —

Неверно, в правде Бог — не в силе!

 

Бойцы отъехали назад,

Покрепче копья ухватили,

Затем, друг в друга вперив взгляд,

Коней рысцой вперёд пустили.

 

Хлестнул вдруг резко печенег,

Нагайкой, жеребца по крупу,

И кони начали разбег,

Помчавшись по полю друг к другу.

 

Могуч тархан, броня крепка

И на аршин копьё длиннее,

Привыкла сеять смерть рука,

А серый конь — других быстрее.

 

— Он победит! Сомнений нет! —

Орда свистит и завывает,

Летит навстречу Пересвет,

Молитву про себя читая.

 

Вот сшиблись! Торжествует враг!

Копьё монаху грудь пронзило

И губы «мастера атак»

В ухмылке растянуло криво.

 

Но инок, жертвуя собой,

Копьё сквозь тело пропуская,

Своё копьё, меж чешуёй

Доспеха вражьего вгоняет!

 

И рухнул страшный Челубей!

Побед его померкла слава.

Свалился под ноги коней,

Лишь смерть ему венец держала.

 

А Пересвет, к луке приник

И конь вернулся к русской рати.

Спокоен мёртвого был лик,

Под сенью Божьей благодати.

 

Был ясен взор, но недвижим.

Без тени страха и печали.

И мнилось: Ангелы над ним,

Незримо крылья простирали...

 

Пронёсся глас среди полков:

— Пусть он послужит нам примером.

Как он, мы сокрушим врагов!

Вперёд! За Русь! За нашу Веру!

А. Казанцев

 

Куликовская битва

Ордынский князь на Русь пришел,

Подмогу среди половцев нашел.

Кроме того, рать футягов, армян,

Черкесов, ясов, буртасов, басурман.

 

В союзе с ним Ягайло, князь литовский,

Рязанский князь Олег, муж бесовский!

Окаянный Мамай возгордился,

— Нечестивый народ пригодился!

 

Искореним русскую землю на нет,

В крови утопим, померкнет свет!

Собрались в ярости силы многочисленные,

Двинулись племена Мамая бесчисленные!

 

Литовец Ягайло, слуга сатаны,

Сообщник дьявольской страны,

Лживый отлучник безумный,

Не слышащий голос разумный!

 

Олег, прислужник басурманский,

Лукавый оборотень Рязанский!

Мамай, старый злодей

Собрал душегубов людей!

 

Олег стал зло ко злу совокуплять,

К Мамаю предателей посылать.

Договорились в назначенный срок

Преподнести христианам урок!

 

Стали у Оки с трехглавыми зверями,

Татарскими сыроядцами, главарями.

Послал Олег Дмитрию обманную весть,

— Мамай пошел на Рязань, оставайся здесь,

 

На тебя движется князь литовский!

Воспылал в Дмитрии гнев отцовский!

В церковь Богородицы сходил,

Неистово молился, слезы лил,

 

— О Боже, ты всемогущий,

Помилуй народ, ждущий!

Нас в беде не оставь,

И на разум наставь!

 

Посрами врагов, орудие притупи,

По праведному закону поступи!

О. царица небесных чинов,

Избавь от сыроядцев сынов!

 

Многоименитая дева, прости,

Пречистые руки простри!

Не отвергай нас и помилуй,

Укрепи руки, дай нам силу!

 

Опечалился князь невзгодами,

Послал за князьями, воеводами,

— Пойдем против сыроядца мрачного,

Безбожника и нечестивца неудачного!

 

Мы возьмем скипетр Царя небесного,

Обречем на гибель злодея известного!

Боже, услышь мою мольбу,

Протяни руку твоему рабу!

 

Пусть покроются враги стыдом и срамом,

Не дозволь посрамиться перед хамом!

Шел в Коломну без задержки,

Искать у воинов поддержки!

 

Полтораста тысяч сила всех ратей,

Приспели издалека много братий!

Андрей Полоцкий, Дмитрий Брянский

Привели боевой народ христианский.

 

Мамай стоял за Доном три недели,

Просил у Дмитрия дань в безделье.

По христианской вере Дмитрий решился,

Отдать Мамаю-убийце дань согласился.

 

Олег- нечестивец стал Мамаю помогать,

На Дмитрия большую рать посылать!

Новоявленный Иуда на владыку поднялся,

— Боже, разрушь замысел, чтобы Олег унялся!

 

В семижды семь раз больше воздай,

Невыносимую обстановку создай!

Покажи гнев за развращение,

О. Творец, дай нам прощение!

 

Благослови, Отче, против Мамая,

Крепи силы твоих сынов, понимая!

Дмитрия благословил святитель,

Чтобы хранил в походе Спаситель.

 

Уповал на милосердие Божье крест святой,

Звал на подмогу народ великий и простой.

Около устья Лопасни на реке стал,

Перед битвой тревожный час настал.

 

Брат Владимир и Тимофей-воевода

Привели с собой много народа,

Остальных в Москве оставили,

За врагом наблюдать заставили.

 

Князь Великий пошел за Оку,

И объяла печаль Москву!

Рыдая, захлебывались слезами,

Горевали с мокрыми глазами,

 

— На погибель детей рождали,

Чтоб печалились и страдали!

— Даруй, Боже, победу, — сказал князь,

Уповая на сильную Божью власть.

 

Воины в вере и надежде

Оделись в новые одежды.

Идти ли им на Дон, решали,

Советом князя утешали.

 

Мамай взором разъярился,

Оскудел умом, распалился!

Под высоким донским небом,

Словно змея, дышал гневом!

 

— Выступайте силы бесчисленные,

Мои, князья, многочисленные!

У Дона Дмитрия застанем,

И против врага предстанем!

 

— Боже, грозный час подступил,

Окаянный границу переступил!

Желает кровь славянскую пролить,

Святые Божьи церкви разорить!

 

Как ехидна, брызжущая ядом,

Стоит Мамай близко, рядом!

Боже, ты солнце и луну сотворил,

Землю украсил, и жизнь подарил!

 

Яви ныне великую славу твою,

Обрати в радость печаль мою!

Помилуй, как Моисея,

Праздник жизни, сея!

 

Господь повелел тьме отступать,

Стали через Дон броды искать.

Бог даровал пришествие света,

Дмитрий не спал до рассвета.

 

Воинские одеяния заготовил,

Все полки к бою приготовил.

Отверзлись запоры, земля дрожала,

Пошел гул, смертная тень бежала!

 

Не испугался князь грозной доли,

Направился Дмитрий в чисто поле.

— Умножились, враждующие со мной,

Помоги мне, Господи, спаситель мой!

 

Именем Господним

Сопротивляюсь им!

В шестом часу поганые появились,

Татары против христиан обратились.

 

Земля загудела, холмы затряслись,

С обоюдоострым оружием неслись!

Сторожевые полки стали сходиться.

Как дьяволы, стали татары биться!

 

Великий Дмитрий шел на рать Мамая,

Об окаянных воинов, штыки ломая!

На 10 верст покрыли поле полки,

Силы обоих сторон были крепки!

 

Три часа лилась кровь тех и других:

Поганых и русских сынов дорогих!

Одолевали друг друга сыны,

Падали с той и другой стороны!

 

Земля замолкла, народ изранен,

Прекратился бой на поле брани.

Мамай не хотел умолчать,

— Очи не могут слез источать!

 

Горло пересохло, языки онемели,

Замерло сердце, чресла костенели!

Колени подгибаются,

А руки не сгибаются!

 

Горько было смотреть,

Видя пагубную смерть!

Одних мечом разрубили,

Других копьями сгубили!

 

Москвичи в отчаянии сокрушались,

Обратиться в бегство не решались,

Верить в свою силу перестали,

Так как от терзаний устали!

 

Дмитрию Ангелы помогли,

Татары в бою изнемогли!

Мамай от страха громко восстенал,

— Велик христианский Бог, я знал!

 

Бегите, братья, по дорогам проторенным,

Чтобы не стать народом покоренным!

Сам побежал в Орду, без промедления,

И с поля боя удирал, без сожаления.

 

Сыны христианские без милости рубили,

Неведомою силой неприятеля губили!

Прогнали до реки Мечи,

Доколе не смолкли речи.

 

Иные в битве навеки уснули,

Или холодной реке утонули!

Много князей и бояр убиты,

Их имена не будут забыты!

 

Много князей в книгу записано,

Но большое число не расписано.

— Господин князь, люди с тобой!

Все, как один, ринемся в бой!

 

— Мой народ у меня на виду,

Сам перед вами в бой пойду!

Как вода в половодье, обступили,

И славянскую землю защитили!

 

Наносили удары по голове, телу,

И поставили точку ратному делу!

Князя Дмитрия Бог осенил,

Крепкою десницею защитил!

 

Руки князя укрепил,

Ратников сохранил.

— Бог стал прибежищем моим,

Я остался цел и невредим.

 

Не вечно мы наказуемы будем,

В милосердии Бога пребудем!

Отдохнув от труда, пот утерев,

Он молитву читал, к Богу воззрев,

 

— Ты на подвиг нас наставлял,

От нечестивцев нас избавлял!

Похвалил князь дружину свою,

— Вы устояли в жестоком бою!

 

Богом хранимый, в Москву возвратился,

С великой победой в вотчину воротился.

Пригнали верблюдов оттуда,

Взяли доспехи и всякого чуда.

 

Рязанский Олег с семьей убежал,

От величия князя Дмитрия дрожал.

Рязанцы великого князя молили,

Чтобы воины всех их простили.

 

Сами челом Дмитрию били,

И договор заключили.

Посадил Дмитрий наместника своего

На княжение в Ростове, только и всего.

 

У покорителя на виду

Бежали татары в Орду!

Поруганные и разгромленные,

Обессиленные и посрамленные.

 

Вознесся в Синей Орде высоко

Тохтамыш — князь востока.

Пошел покорять Мамая,

Слабость его понимая.

 

Победил его на реке Калке,

И видеть его было жалко.

Хватило у него терпения

Бежать без промедления!

 

Кафинцы приняли Мамая добром,

С золотом, богатством, серебром.

И отправили Мамая на покой,

Конец завоевателя был такой!

 

В том многострадальном году

Взял Тохтамыш Мамаеву Орду!

Он отправил к Дмитрию послов,

Сказать немного нужных слов,

 

— Победил твоего противника Мамая,

Сел на Волжское царство, понимаешь?

Дмитрий собрал много даров,

И отправил в Орду послов.

Т. Швыдкова

 

Сказание о Куликовской битве

Сентябрь, на рассвете восьмого,

Тысяча триста восьмидесятого года.

Светом алым заря

Прогоняла прочь тьму с небосвода.

Лес проснулся, молчит,

Тишиной надышаться не может,

Треском вялой листве

От росы отряхнуться поможет.

 

У околков поля

Там за Доном вдали распластались.

Широтой и раздольем

В этом месте не отличались.

Чащи, лес, перелески

Красотою своей удивляли.

Части русской земли,

Беспорядочно, вольно гуляли.

 

Во полях тех целинных

Русь Святая постель постелила,

Материнским теплом

Сыновей на ночлег пригласила.

Войско, русская рать,

По округе шатры разбросала,

Перед битвой лихой

У лесов дружным станом стояла.

 

Собрались сыны русские

Постоять за Отчизну Великую,

Защитить грудью Родину

И прогнать с Руси иго безликое.

Хан Мамай тучей чёрною

На родные края надвигается.

Веру, суть Православия

На корню уничтожить старается.

 

От того князь Донской

В городах собирал ополчение,

Чтоб Мамаю с ордой

Смертный бой дать в полях тех, сражение.

Выбор был невелик,

Либо сгинет Русь в рабском неверии,

Или встанет с колен,

И стряхнёт с себя ига правление.

 

На совете решили

Воеводы с князьями, боярами

Заманить и разбить

Беклярбека Мамая с татарами.

День сражения назначен,

Рождество Пресвятой Богородицы.

В Куликовских полях

Нет раздолья для вражеской конницы.

 

Утро было прохладным,

Над лесами туман опустился.

У шатра конь заржал,

Князь московский от сна пробудился.

Дмитрий встал, полон сил

Для свершения Дела Великого.

Вдруг припомнился сон,

Видел он в нём Мамая разбитого.

 

А ещё вспомнил старца,

Он явился во сне как знамение.

Щит с мечом осветил,

Дал на битву благословение.

Дух молитвой очистил,

Сердце силой отважной наполнил.

В князя Веру вселил,

И просил Божью Волю исполнить.

 

Вышел князь из шатра,

На себя принял войском правление.

Перед бранью дружинам

Словом добрым прочёл наставление:

Мы сыны земли русской,

Знать, побьёмся за Русь Православную.

С нами Бог, дело правое,

Знать, Победа нас в битве ждёт Славная.

 

За рекой и Мамай

Пробудился от сна словно сам не свой.

Ночью виделся сон,

Хану он рассказал о беде лихой.

В небо ворон поднялся,

В синеве выси вольно летал.

Вдруг настиг птицу сокол,

И в мгновение ока склевал.

 

Призадумался хан,

Вспоминая ночное видение.

Не допустит второго

От Донского Мамай поражения.

Ведь два года назад

При Воже его войско уж били.

Мурзы Бегича полк,

Князья русские громко разбили.

 

В этот раз беклярбек

Всех собрал под своими знамёнами.

Полководцам наёмным

Платил подать деньгами казёнными.

Половцам и черкесам,

Бесерменам, арменам и фрязам.

Воеводам литовским,

И охотникам метким буртасам.

 

Злость таил хан Мамай,

Русь хотел раздавить, уничтожить.

Православие убить,

И народ русский в землю положить.

Подозвал верных слуг,

Объявил в орде скорое сборище.

Приказал по полудню

Зачинать в полях битву, побоище.

 

Полдень, солнце в зените,

И туман из лесов удалялся.

Час для русских пробил,

Дмитрий с войском в поход выдвигался.

За собой вёл полки,

Две руки и центральный московский.

А с резервной дружиной

Схоронился Владимир Серпуховский.

 

Подошли к месту ратному,

Встали так, как советом решили.

По краям две руки,

Впереди сторожевой полк пустили.

В центре Дмитрий с дружиной

Принимал весь удар на себя.

В высь знамёна багровые

Поднимала Русь с ликом Христа.

 

Плотно встали дружины,

Суздаль, Тула, Коломна отважная.

Новгород… Ярославль,

И Москва белокаменно-княжная.

Тверь, Владимир, Смоленск

Собрались преподать урок ворогам.

Насмерть будут стоять,

Обменяют свою жизнь задорого.

 

Через миг и Мамай

Налетел во поля чёрной тучею.

Смело шёл, без оглядки,

Силой грозной, несметной, могучею.

Превосходство имел,

Одолеть числом Русь понадеялся.

От того ликовал,

И вторжение затеять осмелился.

 

В боевые порядки

Друг пред другом два полчища встали.

Толмачи в один голос

Воевод указания читали.

Перед битвой решили

Поединщиков в силе проверить,

Дать возможность войскам

До конца в Дух Победный поверить.

 

По обычаям древним,

Перед боем два воина бьются.

В копьевом поединке

Двое ратников насмерть сойдутся.

Кто коня под собой

От удара соперника сдержит,

Тот и будет в чести,

И Победу в турнире одержит.

 

У татар был батыр,

Челубей, он не знал поражений.

Лучший ратник в орде,

Поучаствовал в сотнях сражений.

Ведь копьё по длине

В два локтя превосходство имело.

Эту хитрость в бою

Применял багатур тот умело.

 

В русском стане князья

Поединщика инка сыскали.

Супротив Челубея

Родиона Ослябю выставляли.

Богатырь от рождения,

Обладал силой неимоверной.

До пострига в монахи

Состоял при дружине военной.

 

Но в последний момент,

В миг, когда Родион уж седлал коня,

Подошёл Пересвет,

И сказал: брат, на бой ты пусти меня.

Мудрость знаю одну,

Как ордынцев в турнире схитрить,

В поединке неравном

Челубея копьём поразить.

 

Пересвет Александр,

Инок, воин, монах православный,

Брат Ослябе по вере,

По идеям и мыслям отрадным.

Уступил своё место

Родион без упрёков, укоров.

Час не тот для обид,

Бестолковых вопросов и споров.

 

Пересвет скинул щит,

Снял кольчугу, доспехи защитные.

Поднял к небу глаза,

Благодатной слезою налитые.

Господу помолился,

Крест нательный свой поцеловал.

Так в одной лишь рубахе,

Взяв копьё, во поля поскакал.

 

Увидав Пересвета,

Челубей, словно волк, ощетинился.

Вдарил в бок жеребца,

Тот погнал во всю прыть, так что взмылился.

Предвкушая победу

Над противником лёгкую, славную.

Не учёл о том истину,

Что оружие у обоих исправное.

 

Пересвет вороного

Погонял не хлыстом, словом добрым,

Обращался к коню,

Называл братом названным кровным.

Приговаривал, родный,

Суждено нам с врагом вместе драться,

Помогай, друг сердечный,

Мне в седле до конца удержаться.

 

Друг на друга неслись

Поединщики быстро и смело.

В битве насмерть сошлись,

Принимая удар бренным телом.

Челубей Пересвета

Ткнул копьём и пронзил плоть насквозь.

Покраснела рубаха,

Изо рта полилась ручьём кровь.

 

Всё ж сумел Александр

Кровью алой батыра ошпарить,

Из последних сил в сердце

Копьём острым прицельно ударить.

Челубей пошатнулся,

Словно пьяный, в седле закачался,

Пал на землю, сражённый,

И от раны смертельной скончался.

 

Пересвет не упал,

Так убитым в седле и остался.

Ведь пронзённый насквозь,

За копьё Челубея держался.

В том вся мудрость была

Ценой жизни к врагу подобраться.

Святым подвигом Русь

Вдохновить до Победы сражаться.

 

За полуденным днём

Солнце яркое в небе светило.

Русских грело теплом,

А татар беспощадно слепило.

Мать родная земля

Помогала с врагом сынам справиться,

С грозной силой Мамая

Разобраться скорее, расправиться.

 

Трубы громко запели,

Возвестив о начале сражения.

Полководцы войскам

Приказали занять укрепления.

Миг Свершения настал,

Боевые порядки построились.

Обе силы могучие

Биться насмерть друг с другом настроились.

 

Тетива зазвенела,

Завизжала от напряжения.

Тучи стрел в небо взмыли,

Выбирая мишень поражения.

Дождь смертельной струёй

Поливал головы не прикрытые.

Кто щита не имел,

Те от пик острых пали убитыми.

 

Застонала земля,

Воздух раненным воплем наполнился.

Кровь рекой поплыла,

Кто уж мёртвым был, кто в боли корчился.

Нескончаемым градом

Стрелы в оба конца устремлялись.

Цель свою отыскав,

В плоть людскую нещадно вонзались.

 

Лучники отступили,

Видно, стрелы у них позакончились.

Оба войска манёвром

В атакующий строй перестроились.

На места павших, раненных,

Приходили тотчас же другие.

Пополняли собой

Боевые расчёты лихие.

 

После лучных обстрелов

Хан Мамай приказал наступать,

Лёгкой конницей русским

Рукавные полки оторвать.

Группы мелкие проще

Измотать, обескровить, разбить,

Генуэзской пехоте

Без труда палашами добить.

 

Кони с мест сорвались,

Понеслись в лобовую атаку.

Многотысячной тьмой

Погрузились в кровавую драку.

Верховая езда

Превосходство ордынцев в сражениях.

Молниеносным манёвром

Наносили врагам поражения.

 

Первым принял удар

Полк коломенский сторожевой.

Всадники на конях

Выступали на битву с ордой.

Засверкали мечи,

Сабли острые повеселели,

И от рубленных ран

Словно девицы, быстро краснели.

 

Всё смешалось в толпе,

Языки, диалекты,наречия.

Пыль стояла столбом,

Люди, лошади, кровавое месиво.

Стоны раненных, крики

Заглушали сигнальные трубы.

Кони падали в ужасе,

Спотыкаясь об остывшие трупы.

 

Раздавили татары

Полк передний сторожевой.

Не равны были силы,

Смертью храбрых пал Русский Герой.

Не имел права Дмитрий

На подмогу людей отправлять,

В тыл зашли бы ордынцы,

И тогда полегла бы вся рать.

 

А на Красном Холме,

Хан Мамай наблюдал за сражением.

Наслаждался успехом,

Нанося русским в лоб поражение.

Генуэзской пехоте

Беклярбек приказал выдвигаться.

А сам в рубку не лез,

Предпочёл в стороне оставаться.

 

Князь Донской в это время

Принимал на себя силы грозные.

Авангарды татар

Наступали все пешие, конные.

Не ушёл Дмитрий в тыл,

За собой вёл людей в битвы смертные.

От того и сыскал

На Руси уважение несметное.

 

Люди шли за Донским

И в огонь, и в студёную воду.

Знали, не подведёт,

Не отступит, характер калёный.

Верили, не предаст,

До победного будет стоять,

Ну а коль суждено,

Вместе будут за Русь умирать.

 

Так и в тот страшный день

Дмитрий дрался как воин простой.

Бил ордынцев мечом,

То копьём, то стальной булавой.

Сил уже не хватало

Отмахнуть все шальные удары.

Обошли князя сзади,

Посекли палашами татары.

 

Сталь глубоким рубцом

Полоснула по плоти умело.

Кровь горячим ключом

Потекла из уставшего тела.

Руки меч отпустили,

Князь на землю без памяти пал.

Русь в бою отступала,

Но о том уже Дмитрий не знал.

 

Потеснила орда

Полк Донского московский центральный,

Нанесла русским в бок

Удар конницей сильный,нежданный.

Левый фланг у Руси

Оторвали мощнейшей атакой.

Рать татары в полях

Добивали безжалостной дракой.

 

Хан Мамай усмехался,

Начал праздновать в битве победу.

Дух Руси плохо знал,

И о русской смекалке не ведал.

По лесам Серпуховский

Уж с резервом в засаде стоял.

И сигнал об атаке

От дружин с нетерпением ждал.

 

Вечер, день уходил,

Небо алым закатом украсилось.

Мать сырая земля

Красным цветом на вёрсты окрасилась.

Тысячи убиенных

Под собой реки крови пускали.

Студнем страшным и скользким

По округе поля пропитали.

 

Трубы не замолкали,

Битва русских с ордой продолжалась.

Оба войска устали,

Сил уж нет, а бои не кончались.

Раскололи татары

Полки русские мелкими группами.

Палашами секли,

Засевая поля свежими трупами.

 

Отчего, князь Владимир,

На подмогу братьям не бросаемся,

Там орда русских рубит,

А мы в лесочке стоим прохлаждаемся.

Мужики из резерва

Серпуховского в голос спросили.

Поскорее на помощь

Их отправить дружинам просили.

 

Серпуховский им молвил:

Время, братцы, ещё не пришло.

Дело спешкой погубим,

Семь потов с басурман не сошло.

Измотаем собак,

В лоб калёным железом ударим.

Торопиться нельзя,

Шанс упустим, тогда Русь задавят.

 

Потемнело в полях,

Трын-трава под ногами скользила.

Из кровавой росы

Смерть ковёр по земле расстелила.

В небе месяц искрил,

У Непрядвы бои завершались.

Русский фланг там татары

Хладнокровно, без чувств добивали.

 

Постепенно орда

Перебросилась к берегу Смолки.

Гнали русских татары,

Повернувшись спиною к околкам.

Заревела труба,

Русь на помощь звала сыновей.

Князь Владимир дружине

Дал команду седлать лошадей.

 

Мужики, сыны русские,

Час для битвы последней настал.

Силой свежей ударим,

Разобьём ненавистных татар.

Вся надежда на нас,

Если здесь мы с ордою не справимся,

Князь Владимир добавил,

То Мамай с Русью лихо расправится.

 

Понесли кони резвые

Полк резервный в лихую атаку.

Серпуховский с дружиной

Бил ордынцев в решающей драке.

Враг застигнут врасполох,

О засаде татары не знали.

И удары в тылы

Молниеносные не удержали.

 

Беклярбек обомлел

От увиденной в поле картины.

Русь разбила орду,

Разгромила резервной дружиной.

Испугался Мамай,

Бросил войско, с позором бежал.

Князь Донской навсегда

Над ордою Победу одержал.

 

Пятьдесят вёрст ещё

Стрелы русские гнали татар.

Топоры и мечи

Настигали в полях басурман.

По ночи отыскали

Князя Дмитрия с раной глубокой,

Он лежал обескровленный

Без сознания под старой берёзой.

 

Много русских сынов

Полегло в том побоище смертном.

Подвигами людскими

Добывалась Победа заветная.

Русский Дух путь орде

В край родной преградил навсегда.

Подняла Русь вовеки

Знамя Славное с ликом Христа!

Ю. Сопелкин

 

Куликовская битва

Непрядва… Русская река,

Как же ты много повидала!

Чего здесь только не бывало,

И даже битва здесь была.

 

Здесь среди поля Куликова

Неравный поединок был,

В нём Пересвет врага убил,

И к битве было всё готово.

 

Несметна сила русской рати,

Немало, впрочем, и татар,

Чей пыл воинственный, как жар,

Всех заключил в свои объятия.

 

Сам князь Димитрий во главе,

В шеломе высокобулатном

Был в превосходстве многократном

Уверен, как в самом себе.

 

Стоял туман в районе Дона,

В дубраве был засадный полк,

Впоследствии с него был толк:

Был за татарами в погоне.

 

Мечи звенят, едва скрестившись,

Повсюду крики, лязг, и шум

Враг и азартен и угрюм,

Ни разу не остановившись.

 

На левом фланге русский полк,

Внезапно в панике смешавшись,

И в своих чувствах потерявшись,

Бежал, забыв военный долг.

 

Уж осень сыплет всюду листья,

Раскинув землю, словно прах,

Не ржавших яростно конях

Засада выскочила быстро.

 

Был страшен тыловой удар,

Татары в панике бежали,

В Непрядву конница попала

И это в битвы всей разгар?

 

Полки Ольгердовичей-братьев

Идут в атаку, в смертный бой,

Где кто-то ляжет головой,

А кто-то Русь в веках прославит.

 

Мамай бежал отсель с позором,

Резервов не предусмотрев,

И на коня своего сев,

Глядел в Задонье мрачным взором.

 

Засадный полк вёрст пятьдесят

Татар гнал до Красивой Мечи,

Устроив им с водою встречу;

Ведь наши знали: победят!

 

Но было слишком мало сил

Идти в степные дали следом…

Россия! Празднуй же победу!

Ведь русский воин победил!

 

Владел и пикой и сулицей,

Владел и саблей и мечом,

И булавою и палицей,

И в стольном граде — бердышом.

 

Он по природе простодушен,

Смекалист, ловок, и умён,

Он силен и великодушен

В бушующих вихрях времён.

И. Воропай

 

Русь. Отпор монголо-татарскому игу

С рассветом всё казалось адом:

Где дикая орда прошла —

Опустошение в награду.

Кровь русская рекой текла.

 

Хан Золотой Орды навечно

Мечтал брать дань с святой Руси,

И воины его беспечно

Творили беды. Но свои

 

Русь собирала силы. Дмитрий,

Московский князь, повёл полки.

Его план был отменно хитрым,

А воины лицом строги.

 

Ока, Ока! Ты помнишь струги

Полков, плывущих на войну.

Берёзки, русские подруги,

Вслед тихо пели песнь свою…

 

Сошлись на Куликовом поле,

Где Дон в верховии течёт, —

И бит Мамай той русской волей,

Победам начат крупный счёт.

 

А век спустя, Ахмат-правитель

Ведёт к Оке свои войска.

Златоордынский повелитель

Встал на Угре, Оке. Врага

 

Ждал русский князь: с Иваном III

Руси отважные сыны. —

И пало иго тем столетьем.

С России путы сметены.

И. Крымова

 

* * *

Как ступишеся русския полци

С ненавистной ордой Батыевой,

А ступишеся — крепко бьющеся!

За святую Русь, да за матушку!!!!

 

Солнце там застят тучи вражьих стрел

И не гром гремит — слышен звон мечей!..

От ударов рогаток кованных

Щиты ломятся, богатырския!..

 

Там ни зверь лесной не прорыскивал,

Там орёл степной не пролётывал —

Лишь сверкали сабли булатные

Около голов, богатырскиих…

 

Крепко бьющеся войско русское —

Спуску не даёт, да ордынскому!..

Льётся кровушка богатырская:

По седельцам течёт, по кованым…

 

Под копыта коней, под кованы,

Шеломы катились злащёные!..

А следом валились и головы

Ох, с могутных плеч, на земелюшку…

 

Долго длилася бронь великая —

Побили орду басурманскую!..

Причинили ей превелик позор —

Не топтать врагу землю Русскую!

В. Черноводский

 

Куликовская битва. Стихотворение на старославянском языке

Уже бо вечерняя заря потухла

Дмитрий сяде на коне свои

Ныне Русь земля от крови вспухла

и пришед все в поле, в центр земли

Выехав на поле Куликово

став посереде обоих полков

Дмитрий княже молвил людям слово —

в бой позвал отчаянных сынов

Волынец с ним рядом, старый сотник

рек ему приметы битвы той

Княже рек: Не верь им греховодник

Бысть победа а не упокой!

Олг же князь зело Мамаю предан

Сам привел поганых: На мол грабь

Кланялся им сука за обедом

клялся в верности, стелился словно рябь

Только чтобы жить. Чтоб чтото дали

Предав всех. В полон всю чернь отдав

Вот и бегши все на битву в дали

к Дмитрию, который не предав...

Есть такие, Волынец, пока месь

Час прийдет да бошки срубим им

Для вражин устроим нынче замесь

Своего собакам не сдадим!

И сниде с коня на иный коне князе

приволоку царскую долой

Ратником простым он помоляся

В битву шед каленаю стрелой

А одел же цареву одежу

Михаил Андрейиевич Бренк

Стяг царевый взял и в битву тоже

Был зарублен, славься он вовек

И сошлись полки крепко ступишась

Копий треск, великия теснота

Умираху под копыта сбишась

и ручьев из крови вся верста

С под полков сошедших вытекала

замывала травы и поход

и казалось что уже настала

здесь кончина мира и приход

Туташние реки мутно стали

Озера ступили с мест своих

Аки сильные древа ломали

косят русских, тьма глотает их

Нет уже полков крестьянских боле

Возревеша мнози удальцы

Волынец помог —ударил в поле

из засады рвутся храбрецы

Налетели соколами лихо

и давай врага косить травой

Коли конь несвеж иль скачет тихо

в битве се оплатишь головой

Устрашась поганые кричаша:

Паки Русь нас умудриша всех

Худче с нами бишася отчаша

Лутчие сблюдошася в зарек

Царь Мамай рече своим: Побегнем

Ничто уже чаяти добра

Главы бы унесть а то заклекнем

Не до злата, не до серебра...

И побеже с четырьмя мужами

Мнози же крестьян гнались за ним

Но не одолеть его конями

Кони свежие умчали словно дым

Тут уж бегство началось с погоней

как траву косили всех врагов —

добрые в засаде были кони

в ветер уносили седоков

Князь же Володимир Андреевич

став на костех, Дмитрия не обретя

кинул глас Трубой, трубит царевич —

брата ищет где ни попадя

И иные рече: Видев князя

Бьющегося крепко пятый час

А иные видев его в рясе:

В ранах весь и принял смерть за нас

Юрьевский крестьянин Новосельцев

рек что Князь сейчас еще был жив

Бился с четырьмя один умельцем

В схватке этой так и победив

Был изранен и побрел по полю

Бросились иные на него

Новосельцев принял его долю

и посек их всех до одного

Гнал коня но конь не борзо гнался

В трупу человечью конь не шед

Княже там один потом остался

и его он после не нашед...

Отроцы найдоша Бренка тело

Сам порублен, стяг в руке сжимал

Славен будь! Святое твое дело!

Славны будьте все, кто нынче пал!

Дмитрия нашли у края рощи

он зело булатом посечен

Ветер стяги на ветру полощет

Все-таки живой, не мертвый он

Время шло как братина по кругу

Место чти где одолеть смогли

Недруга, упершись в руку Друга —

Куликово поле — центр земли.

В. Казарцев

 

Баллада о Куликовской битве 8 сентября 1380 года

Дмитрий Иванович (впоследствии — Донской,

А ныне же — Великий князь Московский),

И рядом с ним князья: Серпуховской,

Волынский, Муромский,

Полоцкий, Белозёрский

С дружинниками ехали верхом,

Вздымая пыль на столбовой дороге…

И все молчали, думая о том,

Чем обернётся битва им в итоге…

 

Великий князь, волнуясь, вспоминал

Последний разговор с послом Мамая,

Где тот ему открыто угрожал,

На дань просроченную гневно намекая.

Но дань князь и не думал отдавать,

Что хану дал понять на речке Воже,

Когда он разгромил Мамая рать…

И ныне повторить готов был то же!

Полмесяца назад, у крепости Коломна,

Он, наконец-то, смог всё воинство свести

В один, большой «кулак», чтобы его достойно

Оружием снабдить и к Дону повести.

 

Он знал: с такою ратью русская земля

Во все века ещё ни разу не встречалась.

Гордился князь, что лично им, с Кремля

Дружина со всех княжеств собиралась.

Их — тысяч, эдак, пятьдесят… Легко со счёта сбиться…

Бойцов дружины, что за Русь готовы Жизнь отдать!

Чтобы врагам всем доказать, что русские границы

Никто и никогда теперь не смеет нарушать!

 

Из русских княжеств: Галичи, Смоленска и Калуги,

Из Углича и Пскова, и, конечно, из Москвы,

Из Мурома и из Твери, Великого Устюга

Смогли князья прислать полки…

И только из Литвы не стали присылать.

И из земель рязанских,

С Нижегородско-Суздальских, от Киевских князей

Полков не дождались…

Пред игом басурманским

Предатели-князья давно уж продались…

В дружине — сорок восемь тысяч конников в доспехах.

В руках имея меч, кинжал иль длинное копьё,

В бою сметут они врага! И нет для них помехи

В стремленьи защитить Отечество своё!

 

А также, может, тысяч пять всадников-копейщиков,

Что, хоть и не защищены доспехами, но всё же

Внезапно могут нападать на пеших арбалетчиков

Или, в бою добив врага, победу приумножить…

На пеше войско тысяч пять всех лучников придётся,

Да арбалетчиков-стрелков, быть может, тысяч шесть…

Но больше всех — копейщиков, кто с их копьём столкнётся,

Тот либо скрючится от ран, либо же примет смерть...

Ещё здесь прочий нужный люд: лихие ополченцы,

Да знаменосцы, трубачи, литаврщики, однако,

Да барабанщики-певцы и всякие снабженцы,

Что позаботиться должны, чтоб был еды запас…

 

К пятнадцатому августа, идя по трём дорогам,

Всё воинство российское к Коломне добралось,

И было сформировано, в конце концов, в итоге

Всё, что для будущей победы применить пришлось.

Дружинники возглавили сто семь отрядов конных,

Пехоту же составила всех ополченцев рать.

И пять отличнейших полков сформировав в Коломне,

Князь через реку их Оку решил переправлять.

Дмитрий Иванович один «Большой» возглавил полк,

По разным флангам от него — полки «обеих рук»,

А впереди — «Передовой», чтоб совершить рывок!

Ещё — «Засадный», чтоб напасть в бою внезапно, вдруг.

 

И в устье речки Лопасни, наладив переправу,

Через Оку войска в ночи все дружно перешли

И, быстро запрудив собой пологий берег правый,

Колоннами походным маршем все на Дон пошли…

…Великий князь вздохнул, прервав свои воспоминанья,

Князьями и дружинниками плотно окружён…

Вдруг перед ними из травы взметнулась чаек стая,

Тем самым как бы говоря: там, за холмами — Дон!

 

Жара. Начало сентября. Ещё не «бабье лето».

Устали люди. Но привал — всего на шесть часов!

За это время подыскать князья должны то место,

Где можно было бы начать строительство мостов.

Нашли! На левом берегу, там, где река Непрядва

Всем мелким своим устием впадает в реку Дон…

Трудились воины в жаре, рубая лес отрадно,

И натянули два каната, чтобы с двух сторон

Брёвнами соединить мост через Непрядву,

Чтобы пеших воинов выдержал бы он.

…Наконец-то, третий мост, с виду неприглядный,

К вечеру седьмого дня всё ж был сооружён!

 

…Пурпуром буйствовал закат… В нём брызги янтаря

Венчали неба позолоту царственной короной,

И окунались в негу дня седьмого сентября,

Чтоб безмятежно виться вдаль по тонкой глади Дона…

И ничто не предвещало страшного сражения, —

Вечер был хрустально чист, воздух в нём — лучист,

Ночь предательски звала в дрёмы погружение,

И поспать всех призывал иволговый свист…

 

Князь Димитрий наблюдал за ходом переправы,

Мысли разные плелись в его голове…

Но он чётко сознавал, что не ради славы

И, тем паче, не за деньги правит он в Москве!

Жизнь готов он положить, чтобы поскорее

Земли русских княжеств всех, как одно, сплотить,

Чтобы стали все князья преданней, мудрее

И хотели бы Отчизне преданно служить.

 

Чтоб от южных, ветряных берегов балтийских,

От Дуная до Каспийского, Чёрного морей,

Простиралась бы земля, званая «российской»,

И чтоб жили все народы счастливо на ней.

И поэтому он должен выиграть сраженье!

И поэтому не может он не победить!

«Боже правый, дай Мамаю завтра пораженье,

Чтоб не смог он ни другим, ни Руси вредить!..»

 

…Те, кто реку перешли, не расходились сразу,

А на правом берегу, прямо у реки,

Сливались, в соответствии с коломенским приказом,

В отдельные — пехотные и конные — полки.

Когда через Гусиный Брод переправлялись лучники,

Тяжёлые копейщики верхом на лошадях,

На них наткнулись невзначай мамайские лазутчики,

Но были биты и едва укрылись на холмах.

 

…Всё войско переправилось поближе к полуночи,

Пехота вся — копейщики и лучники-стрелки,

За ними — арбалетчики, а также люд весь прочий…

И чтобы враг не смог напасть со стороны реки,

Тотчас же все мосты сожгли. И, для успокоения,

Оставили отряд стрелков — за речкой присмотреть,

А коль чего, — предотвратить в наш тыл проникновение,

И знак подать, чтоб на подмогу смог резерв поспеть...

Вот здесь, где воды из Непрядвы влиться в Дон готовы,

Есть поле между речками Нижний Дубяк и Смолка.

За то, что много куликов, названье — «Куликово»!

Не знамо, сколько птичьих стай живут в траве высокой!

 

Но князь Димитрий так смекнул: коль сила у Мамая

Вся в коннице заключена, то будет наипаче

Ту силу между рек зажать, простора не давая,

Дабы скакали скакуны подобно старым клячам…

Чуть более одной версты — в длину, да в междуречье

Всего лишь только полверсты… Да ямы и овраги…

О том, чтоб коннице гульнуть, не может быть и речи!..

Дружинникам же удалым не занимать отваги!

 

Чуть от Непрядвы отойдя, на поле, меж холмами,

Князь Дмитрий в самом центре свой, «Большой», поставил полк,

А оба фланга укрепил ещё двумя полками —

Копейщиков и лучников — чтоб совершить наскок.

Встречать же конницу врага, подняв её на копья,

Прикрывшись мощными щитами, будет пеший люд.

«Сторожевой» же полк пред ними, вбивши в землю колья,

Взяв копья и рогатины, к резерву отойдут.

«Засадный» полк, в лесу скрываясь, будет самым мощным,

Ведь в этот полк отборнейшая конница войдёт!

И если вдруг понадобится помощь войску срочно,

То эта конница внезапно с тыла нападёт!

 

Да, и ещё большой резерв был у реки построен —

На всякий случай, если вдруг какой-то фланг прорвут…

Но в этом случае сам князь был за свой тыл спокоен:

Ведь всадники резерва вмиг атаку отобьют!..

…Уж ночь прошла. Рассвет настал… Но Мамая нет и нет…

От дозорных, что вокруг, — также никаких вестей…

Пешие устали ждать… Князь меж тем созвал совет:

Как и победу одержать, и многих избежать смертей…

 

Поближе к десяти часам, князь, белу лошадь оседлав,

Поехал по своим полкам, чтоб боевой повысить дух.

Увидеть войско всё желая, он проезжал по всем рядам,

И громко-громко говорил, чтоб слышали его вокруг:

«Не мы в том, други, виноваты, что собрались на этом поле,

И не на наши Души ляжет в бою сем за убийства грех!

Но токмо знамо, что нельзя нам прислуживать ордынцам боле!

Отсюда будем гнать Мамая! И да пошлёт нам Бог успех!

Отныне все, кто пожелают на нашу Русь пойти с войною,

Свою погибель здесь познают, а те, кто выживут — позор!

Пусть недруги не забывают: мы — не рабы и не изгои,

Никто нас силой не погубит и не возьмёт нас на измор!

 

Так не дадим врагу пощады! Покажем всем, чего мы стоим!

Пусть смерть постигнет супостатов, что нас хотят поработить!

Пускай же каждый русский воин в бою становится героем!

Когда народ весь из героев, такой народ не победить!»

Князь проезжал промеж рядов, в дружине веру укрепляя,

В то, что никто не победит тех, кто за Русь сто раз готов

Отдать бесстрашно свою жизнь, её отважно защищая

И здесь на поле — от Мамая, и от любых её врагов!

 

Он говорил и говорил, меняя лошадей уставших —

И о сожжённых деревнях, о детях, угнанных в полон,

И о разрушенных церквях, о Душах всех, невинно павших,

И в жизнях радости не знавших, а только слёзы, боль и стон…

И, разрумянившись, рассвет вновь в новый день преображался…

Проснувшись, в поле кулики войскам дарили песнь свою

Тем, у кого животный страх в гнев справедливый очищался,

Чтобы помочь им победить в смертельном, праведном бою…

И этот гнев к врагу в их генах в то качество стал превращаться,

Которое в Святой Руси все «русским духом» стали звать,

Что в сотнях русских поколений, стал в Честь и Доблесть воплощаться,

Нас побуждая за Отчизну всегда с Любовью Жизнь отдать!..

 

Лишь в полдень к князю прискакали дозорные, дабы сказать,

Что за холмом Мамая рать всё поле битвы заполняет,

Что нет ни края, ни конца им, и невозможно сосчитать

Ордынцев конницу, что к ним по всему полю наступает…

И видит князь, что недалече, чуть боле, чем в полуверсте,

Идут, как волны по воде, заполонив всё междуречье,

Сто тысяч всадников — как нечисть по Золотой идёт Орде…

И кажется: они — везде!.. Как тараканы подле печи!..

 

Когда волна та подоспела и стала в боевом порядке,

К средине поля князь направил, как подобает, удальца,

Который должен в поединке, в смертельной рукопашной схватке

Своей победой показать благоволение Творца.

На этот счёт у нас был ратник, монах известный Александр

(А до монашеского сана боярин брянский — Пересвет),

Что был силён, высок, отважен, имея очень ценный дар:

Враг, пропустив его удар, вмиг отправлялся на тот свет!

 

А от Мамая вышел всадник — непобедимый Челубей,

Внебрачный внук Хубилай-хана, известный, как Темир-Мурза, —

Монгол и самый сильный ратник, могучей силою своей

Способный наносить удары, которых отразить нельзя!

Под ним скакун был самый резвый, что из породы хуаре —

Известных всем ахалтекинцев, тех благородных лошадей,

Которых ханы обожали, и чтоб иметь их при дворе,

За каждого из них давали по сотне из своих людей…

 

…Когда меж ними оставалось не боле четверти версты,

Нагайки впились в лошадей, их кровью обагряя крупы…

Стрелой помчался Челубей, с копьём в руке в седле застыв,

Глаза от солнца прикрывая, до крови закусивши губы…

Стегнув любимого Рубина, поцеловав нательный крест,

Ему навстречу — Пересвет тотчас помчал без промедленья,

Согнувши что есть мочи спину, с копьём своим наперевес,

В кольчугу только лишь одет, — чтоб быть свободнее в движеньи…

 

И вот их скакуны сошлись!.. И копья всадников пронзили!..

Темир-Мурза свалился вниз, к ордынцам павши головой…

А кони дальше понеслись… В кулак собрав все свои силы,

С копьём в плече смог Александр вновь возвратиться в лагерь свой!..

Лишь прибывши к своим, с коня упал он на сырую землю,

И что-то тихо прошептал… А что — никто понять не смог.

Из раны вытащив копьё, под руки взяв его немедля,

Монаха отнесли к резерву, чтоб лекарь там ему помог…

 

…Как только рухнул Челубей, к нему тотчас же прискакали

Четыре всадника Орды и, вытащив с груди копьё,

Стоя над ним, минуты две о чём-то громко рассуждали,

Каждый, пытаясь доказать другим решение своё…

Всё дело в том, что по приметам, если погибший пал лицом

К своей Орде, то значит это весьма прискорбный для них знак,

Предупреждающий о том, что будет бой с плохим концом,

Что по каким-то там причинам на них рассéрдился Аллах…

 

Прошло примерно полчаса, как увезли прочь Челубея…

Видать, Мамай не мог решить, как ему надо поступить:

Отказ от битвы — князю знак, что он, Мамай, его слабее;

Начав же битву, может он Аллаха сильно прогневить…

Но, наконец-то, он решился и дал команду: «Наступать!»

И мигом строй зашевелился, как злой, единый организм,

Стремящийся других сожрать и беспощадно убивать,

Не ведая ни о пощаде, ни что такое гуманизм…

 

И сразу левый фланг ордынцев, накрытый тучей острых стрел,

Рванулся с криком «урагша!», притормозив у острых кольев,

И десять тысяч лошадей ворвались в строй из потных тел,

И на скаку людей круша, наткнулись на заслон из копий.

На этом месте в тот же миг гора из тел образовалась,

Кровавым месивом своим затормозив другим проход,

А тем, кто всё-таки проник, судьба прискорбная досталась:

Их расстреляли лучники, принудив совершить отход.

 

Отбив врага на правом фланге, все легкоконные стрелки,

«Усевшись» плотно к ним на плечи, удобный случай не теряя,

В стремительнейшей контратаке ордынцев гнали вдоль реки,

Мечами острыми калеча и стрелами их догоняя!

Часть левого крыла татар с передовым полком столкнулась,

Который в центре отражал атаку авангардных сил.

Не выдержав борьбы накал, часть обороны пошатнулась,

А новый, мощный их удар наш центр и вовсе подкосил…

 

Когда всё это вдруг случилось и центр вот-вот грозил упасть,

«Большой» наш полк вмиг подключился, ведомый в бой Великим князем…

И перевес в бою качнулся, и центра выровнялась часть!

Сам князь Димитрий в бой рванулся, конём скользя в кровавой грязи…

Но никогда он не бывал в таком бою — опасном, важном,

Когда, не просто он летел с дружиной на врага в атаке,

А путь мечами пробивал, как в этой страшной рукопашной,

И с ненавистью убивал, забыв о боли, смерти, страхе!

 

На поле боя он оделся в обычные бойца доспехи,

Свои Михайлу Бренку дал — московскому боярину.

Всё это сделал не шутя, тем более — не для потехи,

А чтоб в бою не привлекать излишнего внимания.

В строю он в центре был дружины, со всеми наравне,

Одним присутствием своим в них поднимая Дух!

Ведь когда воин понимал: князь Дмитрий на коне! —

Он вместо одного врага, мог уничтожить двух!

 

Не час, а несколько часов продлилась эта бойня!

В одно смешались пешие и конные ряды…

И каждый русский лишь желал, чтоб умереть достойно, —

С мечом в руках, забрав с собой и воинов Орды.

Кровь доставала до колен и горы скользких трупов

Мешали двигаться вперёд, разя всех на пути…

И каждый думал лишь о том, чтоб не погибнуть глупо,

А захватив с собой врагов — не меньше десяти!

 

Поняв, что в центре он завяз, во избежанье краха,

Мамай решился предпринять излюбленный маневр:

Направил самый лучший полк на левый фланг в атаку,

Который временно держал, как «золотой» резерв.

Помчались всадники вперёд! Сверкали ятаганы,

Довольно быстро разрывая русские ряды…

Не знали только ни они, ни их Мамай поганый,

Что сами рвутся в западню, не чувствуя беды…

Дружинники, состроив вид, что в страхе отступают,

Погнали к речке лошадей и, вырвавшись вперёд,

Ордынцев, осмелевших вдруг, с собою увлекают,

Ещё не знающих, что там их смерть в засаде ждёт!

 

Когда татары, тысяч семь, заехали поглубже,

Поближе к берегу реки, чтобы врага добить,

Не сразу поняли они, что быть не может хуже —

Похуже из всего того, что с ними могло быть…

Потому что путь обратный, выйдя из засады,

Им отрезал самый лучший, самый мощный полк,

Где давно уж заждались от князей команды

Так врага здесь порубить, чтоб даже встать не смог!

 

И, застав татар врасплох, явившись ниоткуда,

Окружив молниеносно их со всех сторон,

Стали резать и рубить, и колоть повсюду,

Сокрушительный Мамаю нанося урон.

Может, всадников пятьсот проскочить сумели,

И, летя во весь опор мимо остальных,

Так кричали, так ругались, так они шумели,

Что все прочие ордынцы, их услышав крик,

Повернулись тоже вспять и, гонимы страхом,

Стали поле покидать, вспомнив Челубея,

Смерть которого, как знак, поданный Аллахом,

Сам Мамай не смог принять, уступать не смея…

 

Тут такое началось! Побросав оружие,

Все ордынцы в панике бросились бежать…

Но немногие спаслись, потому что дружно их

До Красивой Мечи-речки наши стали гнать.

Там стоял обоз Мамая с золотом, едою,

С малочисленной охраной, побросавшей всё,

Что было награблено по пути Ордою

Из славянских городов, деревень и сёл.

Но немногие спаслись… В Доне утонувшие

Сорок вёрст вниз по теченью начали всплывать…

Посиневшие, все в тине, от воды опухшие —

Берег тысячи ордынцев стали покрывать.

 

Очень многих из бежавших мужики поймали

И нисколько не жалея, вилами проткнули,

А иных, однако, сильно просто избивали,

Дабы позже пожалели, что идти рискнули.

… Князя Дмитрия нашли под срубленной берёзой —

Пять ордынцев, им убитых, — прямо возле ног…

Был он ранен, но для жизни не было угрозы,

Князь Смоленский осторожно встать ему помог.

 

Тут же подвели коня, помогли взобраться,

Стал он перед войском всем, крест поцеловал,

Оглянул свою дружину и воскликнул: «Братцы!

Величайшую победу Бог нам даровал!

Хоть и многие в сей битве жизни положили,

Но разбили мы Мамая с Золотой Ордой!

И за это честь и славу все вы заслужили,

И с победой на щитах мы придём домой!

Ныне мы всем доказали — Господу и люду —

Что тогда мы лишь сильны, когда все в кулак,

Дружно объединены княжества все будут,

Чтоб не смог нас победить самый грозный враг!

 

Эта битва доказала: чтобы жить в единстве,

Надо всем во всём друг другу дружно помогать,

И не будет надобности в распрях ненавистных,

Коли сможем мы другого за грехи прощать!

Ныне, здесь мы победили потому, что если

За едину Русь-Отчизну станем воевать,

За рода свои и семьи, и за наши земли,

То никто не сможет нас впредь порабощать!..»

После этого бояре, с ними воеводы,

Что остались живы, все пошли к реке,

Чтоб от крови вымыть раны в Дона чистых водах,

Да похоронить погибших здесь невдалеке.

 

Посчитавши, прослезились: к дому не вернутся

Больше пятисот бояр да четыре князя!

На телеги погрузив всех, увезли их тут же,

Чтоб домашние успели схоронить их сразу.

Остальных же всех погибших из числа дружины,

Коих грубо подсчитали, тысяч, может, двадцать,

На глубоком дне оврага в ряд один сложили…

Панихиду отслужили — всё, как полагается…

 

А тела ордынцев всех в преогромной куче

Восемь дней в лесу сжигали, хвоей забросав.

Ещё долго в ноздри лез запах тел вонючий,

Что в округе хвойный лес дымом пропитал.

Всех убитых лошадей по дворам крестьянским

На телегах местный люд сразу растащил,

И, освежевавши вмиг, мясо их по-братски

Разделили меж домами и сварили щи…

 

Ровно через двадцать дней вслед за Великим князем

В битве выжившие все по Москве прошли!

И устроил князь Димитрий пир всеобщий сразу —

После браги через месяц только отошли…

В память о победе славной в битве сей КуликовскÓй

На пиру сем многоликом все князья от княжеств главных

Князю Дмитрию к «Великий» стали прибавлять — «Донской»!

О. Орис

 

Коронационная кантата Москва

Музыка: П. Чайковский

 

1. С мала ключика

(хор)

С мала ключика студеная потекла река,

С невелика зачиналась каменна Москва.

Наезжали тут князья тешиться,

По темным лесам кабана травить,

В тихих заводях лебедей стрелять …

Гой, не туча в синем небе расстилается —

Тучи вражьи вал за валом по Руси валят;

Не видать в дыму красна солнышка,

Стоном стон стоит по лицу земли;

Где не бьют людей — гонят в полоны …

Полона ночки идут, друг друга спрашивают:

«Из которой веси, из какого города?»

— «Я из Киева».

— «Я из Чернигова».

— «Я из Суздаля».

— «Из Переяслава …

Ты прости прощай, мил родимый край!»

Неужель Руси погибать смертью лютою,

Ни пощады ей не будет, ни спасенья?

В людях рознь идёт, меж князей вражда;

Где ни глянь, кругом тёмна ночь лежит непроглядная;

Где ни глянь кругом, тёмна ночь лежит …

Тёмна ночь лежит, непроглядная!

 

2. То не звёздочка

(меццо-сопрано)

То не звёздочка засветилася в непроглядной тьме —

То затеплился огонёк в тиши, в каменной Москве,

То надежды луч с малой искорки возгорелся в ней,

Заприметили люди русские сдалека его,

Заприметили, ободрилися, на Москву глядят,

А в ней свет горит-разгорается, светит всей Руси.

А народ в Москве по ночам не спит, думу думает,

Думу думает, дело делает, не торопится.

 

3. Час ударил

(хор)

Час ударил жданный, радостный,

Избавленья час для всей Руси;

И встречает светлый день Москва,

И по всей земле веселие!

Как снега порою вешнею,

Вражьи полчища растаяли,

Утекли водою мутною.

Пронеслися тучи чёрные,

Вышло солнце из-за туч,

Засветился им московский Кремль,

Золотые храмов маковки!

А в палате узорчатой собрались удалы витязи,

И пирует с ними вся Москва:

Сбросил с плеч богатырь-народ иго вражье, иго тяжкое,

Мы грабителей прогнали прочь,

Растоптали басму ханскую,

И бегут толпою конюхи выметать её на задний двор.

 

4. Уж как из лесу

(баритон и хор)

Уж как из лесу, лесу тёмного богатырь выезжал в поле чистое,

В поле чистое, во великий свет.

Погулять ему б да потешиться, силой удалью похвалитися,

Да как вышел он во великий свет увидали его братья кровные,

Что к нему шли да с горькой жалобой, и взмолилися, громко плачутся:

«Одолели нас силы тёмные, потускнели от слёз наши оченьки,

Наши царства все ниспровергнуты; царство Сербское и Иверское,

Черногорское и Болгарское, — всюду стонет люд, всюду льётся кровь.

Ты для всех теперь для славянских стран

Что звезда взошла путеводная на родной Руси, в каменной Москве!

Суждена тебя доля славная, доля славная, богатырская!

Не тебе ль от рождения назначено всем обиженным быть защитником,

Угнетённых быть избавителем, о Москве недаром ведь сказано:

Пали два Рима, третий стоит, а четвёртому не быть!

 

5. Мне ли, Господи

(меццо-сопрано)

Мне ли долг велит стяг борьбы поднять, в смертный бой вступить?

Кто поможет мне на пути моём?

Разве ты одна, правда светлая, силы мне придашь,

Укрепишь меня ты в этот грозный час

Укрепишь меня в этот грозный час!

Коль погибнуть мне суждено в бою,

Я лицом к лицу встретить смерть готов.

Мне не жизнь мила, не людской почёт,

Мне дороже их дело правое!

Мне ли долг велит стяг борьбы поднять,

В смертный бой вступить?

Кто поможет мне на пути моём?

Разве ты одна, правда светлая,

Силы мне придашь, укрепишь меня!

Разве ты одна, правда светлая,

Укрепишь меня да в этот грозный час!

 

6. По Руси пошёл стук и гром большой

(баритон, меццо-сопрано, хор)

По Руси пошёл стук и гром большой, чтобы сковать себе броню крепкую,

Броню крепкую не себе одной, а что есть людей меж пяти морей,

Чтобы жить им всем что одна семья, что одна семья неделимая,

Правды истинной только ищучи

И для Родины не жалеючи во спасение сложить голову,

Ибо выше нет, чем сия любовь!

Ради славы той потрудилися на веку своём люди русские

По заветам отцовским и дедовским, по наказу любимой родины,

И стоять на том обещаем мы все от старого и до малого!

Так живи во век, наш родимый край, расцветай молодей,

Что земля весной, украшайся трудами сынов своих,

Чтобы глядючи на Отчизну-мать, люди радовались,

Люди радовались!

И пройдёт твоя далеко слава! Слава! Слава!

Слава солнцу на небе, слава!

Всей земле могучей, нашей Родине, слава!

Мудрым кормчим державы нашей слава!

Нашим доблестным воинам слава!

Всем, кто трудиться на благо, слава!

На века всему народу слава!

Всем народам-братьям слава,

Всем же братьям и гостям слава!

Чтобы правда была на Руси краше солнца светлого, слава!

А эту песнь мы хлебу поём, хлебу честь воздаём,

Хлебу честь воздаём! Слава!

Эту песнь мы хлебу поём: старым людям на утешения,

Молодым да на услышанье, на услышанье.

Слава, слава, слава во веки веков,

Слава!

А. Майков

 

Марш Куликова поля

Музыка: Г. Солодченко

 

Зубы сжав от обид, изнывая от ран,

Русь полки собирала молитвой…

Кто хозяин Руси — Славянин или Хан? —

— пусть решит Куликовская Битва.

И сразив Челубея, упал Пересвет,

но взметнулись знамёна Христовы!

Русь Святая! Прологом имперских побед

стало Поле твоё Куликово!

 

Русичи, вперёд! Русичи, вперёд!

Сокрушим орду поганой нечисти!

Снова Русь в опасности! Сегодня — наш черёд

доказать любовь свою к Отечеству!

Делом доказать любовь к Отечеству!

Кровью доказать любовь к Отечеству!

Жизнью доказать любовь к Отечеству!

 

Русь Святая! Шагая сквозь пламень веков,

не искала ты в пламени броды,

сил своих не щадя, побеждала врагов

и спасала другие народы.

Светом Правды, что дарит нам Бог в небеси,

возрождалась славянская сила,

укреплялись в единстве три части Руси —

— Беларусь, Украина, Россия…

 

Русичи, вперёд! Русичи, вперёд!

Сокрушим орду поганой нечисти!

Снова Русь в опасности! Сегодня — наш черёд

доказать любовь свою к Отечеству!

Делом доказать любовь к Отечеству!

Кровью доказать любовь к Отечеству!

Жизнью доказать любовь к Отечеству!

 

С небоскрёбов заморских, от схроновых нор

ядом стелется мрак сатанинский,

чтобы Русь отравить, чтоб посеять раздор

меж Славян в их соборном единстве.

Но врага, будь он даже хоть дьявола злей,

на Руси ждут с терпеньем суровым

Сталинград, и Полтава, и доблесть Полей

Бородинского и Куликова!

 

Русичи, вперёд! Русичи, вперёд!

Сокрушим орду поганой нечисти!

Предки отстояли Русь! А нынче — наш черёд

доказать любовь свою к Отечеству!

…Делом доказать любовь к Отечеству!

Кровью доказать любовь к Отечеству!

Жизнью доказать любовь к Отечеству!

В. Негатуров

 

Слава

Музыка: Л. Гладковская

 

Гой, не падай наземь ясная луна

Пой во славу князя первая струна.

Ей, да заиграйте, разомкнись туга,

А во славу рати струнушка друга.

 

Поднимайте наше солнышко в ночи,

И во славу павшим третья прозвучит.

И во славу Дона струнушка одна,

И во славу поля и во славу дня.

 

И во славу Спаса рокот золотой

И во славу часа волюшки святой.

Ой вы мысли-гусли каждый станет юн,

А во славу Руси все двенадцать струн.

 

Гой, не падай наземь ясная луна

Пой во славу князя первая струна.

Ей, да заиграйте, разомкнись туга,

А во славу рати струнушка друга.

В. Штубов

 

Куликовская битва

Исп.: гр. АССА и К

 

Ночь пришла, погасив закат,

Этот день скоро будет свят,

Всё у нас уже позади...

Вороны устали кричать,

Нет больше сил меч держать,

Но победа за нами смотри:

Ведь так и должно быть...

 

Небо нас зовёт

В дальний путь на восход,

И вперёд мы идём,

По земле мы проходим дождём,

Сталь холодна,

Леса родного стена,

Всё уже позади

И только вера в груди...

 

Отстояли свободу свою,

Мы её получили в бою,

Пусть не всем уж вернуться домой...

Но по небу летит чёрный дым,

Вечная память и слава всем им.

Да на храме крест золотой,

Ведь так и должно быть...

 

Эту битву запомнят навек,

Будет помнить любой человек,

Поле что костями покрыли мы...

С этих пор на Руси нет рабов

И татарских жестоких псов,

Битва на благо всей русской земли,

Ведь так и должно быть.

А. М.

 

Куликовская битва как символ героизма русского народа