Стихотворения о Любови Шевцовой

В Год 80-летия Победы и Год Защитника Отечества продолжаем подборки стихов о героях, юношах и девушках, приближавших нашу Победу. 8 сентября — день рождения Любови Григорьевны Шевцовой (1924—1943), комсомолки, активной участницы и члена штаба подпольной организации «Молодая гвардия». Имя это навсегда вписано в историю Великой Отечественной войны, как одной из самых активных участниц подпольной организации «Молодая гвардия». Раньше биографии молодогвардейцев знал каждый школьник в СССР, они были символом мужества, примером бесстрашия и верности своим идеалам, беззаветной любви к родине, готовности к самопожертвованию в борьбе с ненавистным врагом. Именами Олега Кошевого, Сергея Тюленина, Ульяны Громовой, Любови Шевцовой называли улицы, школы, пионерские отряды...

Любови Шевцовой

В зале удивительная тишь.

Озорная, с милою смешинкой

Не танцуешь — будто ты летишь

Белой тополиного пушинкой.

Может быть, не точно я сказал.

Но, покамест бурею оваций

Не взорвался благородный зал,

Разреши тобой полюбоваться.

Предстаешь веселой, налегке.

Почему же сердцу горько стало,

Почему ж листовку сжав в руке,

Не со сцены смотришь — с пьедестала?

Память сердца многое хранит,

В памяти былого отголоски.

Почему же под тобой гранит,

А не театральные подмостки?

Помним удивительную тишь

Ту, когда ты с милою смешинкой

На глазах у публики летишь

Белой тополиного пушинкой.

Г. Кирсанов

Любе Шевцовой

Твой яркий танец, лучезарный взгляд

И нежная, прекрасная улыбка

Дарили чистой радости заряд,

Что на войне в сердцах жила так зыбко...

О, ты умела быть на сцене той,

Что привлекает пламенные взгляды!

Шли немцы на концерт большой толпой,

Не замечая диверсантов рядом.

Пылают сотни каверзных бумаг,

Что для фашистов представляли важность.

Они не знают, что танцует «враг»,

Не понимают юную отважность...

А ты могла всю силу красоты

На отвлеченье бросить, как гранату!

О мире и любви — твои мечты...

Концерт кончался, ты бежала в хату,

А мать, тебя встречая каждый раз,

В слезах упреком горьким говорила:

«Зачем к фашистам ходишь в поздний час?

Неужто ты о чести позабыла?»

А ты терпела, тайну берегла.

Ты выполняла Гвардии заданье.

Твоя душа — как твердая скала,

Внутри которой всё — очарованье.

Где ты взяла ту смелость, тот азарт,

Чтоб танцевать у немцев на прицеле?

Как сил хватало побороть весь яд,

Что на тебя излили, в самом деле?

То — полбеды. Ужасный час настал:

Твоих друзей, тебя — арестовали.

Но, несмотря на горестный финал,

Фашисты дух твой, нет, не растоптали!

Ты всё сумела с честью пережить,

И до последней пламенной минуты

Могла и петь, и родину любить

В допросах жарких и под пыткой лютой.

Шевцова Люба, милая Любовь,

Мы будем вечно помнить это имя.

Ты возродишься в каждом вновь и вновь —

Сильна, певуча и неповторима!

Е. Смолицкая

Звуки гармошки

Не в гармошке ль

Причина?

Лишь пройдет за стеною —

Станут глубже

Морщины

И повеет войною.

Слезы горькие

Снова

К сердцу жгуче подступят.

Ефросинья

Шевцова

Вспомнит дочь-щебетунью.

...В дом влетевшая Люба —

Как синичка

Весною.

Дружат с песнями губы

И с гармошкой

Губною.

...Все могла, все умела,

Пела тонко

И чисто.

От восторга немела —

«Танцевали»

Фашисты.

От мелодий и ритмов

Ганс хмелел,

Как от рома —

Вновь кому-то открыты

На свободу

Ворота.

Ни вестей, ни привета

Нет от Любы

Подолгу.

Не смогли душегубы

Заподозрить

Подвоха.

Все — и песни, и пляски —

Было маской

Радистки.

Палачи не напрасно

Восхищались:

Артистка!

У нее без оплошки

Воевали

Что надо

И губная гармошка,

И губная

Помада!

...Где ты, доченька, Люба?

Слышен голос

Трехрядки.

Старой матери в губы

Резко врезались

Складки.

А гармонь за домами

То смеется,

То стонет.

И все кажется маме:

Дочь ее

В Краснодоне.

В. Юхимович

В пути

Родная степь уснула в теплом ветре,

дыша настоем зреющей травы.

На тысяча двухсотом километре

встречаю ночь,

вторую от Москвы.

Руль под рукой подрагивает крупно,

машина мчит, ее не торопи.

(А ты сопровождаешь неотступно…)

Как пахнет ночь весенняя в степи!

В Дебальцево

свернул я к Сталинграду.

То вниз лети,

то круче забирай.

Всех терриконов темные громады

расположил в степи шахтерский край.

(Захлестнутый воспоминаньем сложным,

всем ложным,

чем меня ты обожгла,

я этим одиночеством дорожным

так дорожил,

как той,

кем ты была.)

И вот,

в луче, внезапно оробелом,

прищуренные вспыхнули глаза:

явилась сразу —

тоненькая, в белом;

я, топнув, надавил на тормоза.

«Вам далеко?»

— «Нет, километров восемь».

— «Одна? В такую темень!»

— «Что ж с того?» —

смеется и стоит.

«Садись, подбросим».

И села

возле локтя моего.

(Я знаю,

ты сказала бы: «Нахалка!

К мужчине! Ночью! Это неспроста…»

Да, мне всегда тебя бывало жалко:

тебя пугала ночью темнота.

И всё же ты —

святоша и трусиха,

ханжа, в гордыне выгнувшая бровь,

как ты хитро,

извилисто и тихо

решилась

обокрасть мою любовь!)

«Наш драмкружок —

ведущий в нашей школе.

Да, мы концерт давали в том селе.

Кто? Ухажер? Теленок на приколе…

Ой, гоните,

вы что — навеселе?..»

Я горько усмехнулся:

«Юность всё же,

понять ли ей ту боль, что я таю!»

Заметила.

Притихла.

Стала строже.

«Да что вы — роль!

Танцую и пою…»

И вспомнилась мне девушка иная,

как шла ночами долгими, одна,

плясала, пела в клубе, озорная,

любовью неземной озарена…

(Так оставайся, стриженная модно,

красавица презрительная, ты.

Передохнул легко я и свободно.

Увидел всё, прозрев от слепоты.

Качайся в море на волне глубокой,

заплачь другому, —

знаю, что вода.

Я серо-голубые с поволокой

глаза твои

не помню,

навсегда!)

«Как вы вздохнули странно!»

— «Просто — сердце»,

— «Смотрите,

как красив наш Краснодон!

У памятника молодогвардейцам

сойду.

Остановите.

Вот мой дом».

И выпорхнула в платьице веселом.

А я сквозь ночь степную,

сквозь весну

промчался по уснувшим тихим селам

и знал:

до самой Волги не усну.

И распростился с тяжкою тревогой.

И всех,

кому придет пора помочь,

направлю этой дальнею дорогой.

И пожелаю встретить эту ночь.

М. Луконин

Любовь Шевцова

Кровь на топчан течёт,

Спина — сплошная рана.

Часам потерян счёт,

Шатаясь, словно пьяный,

Открыв щербатый рот,

Палач кричит: — Гадюка, —

А сам, стирая пот,

Вновь плеть хватает в руку

И бьёт! Но даже стон

С уст Любки не сорвётся.

Опять лютует он,

Потоком ругань льётся,

Свистит зловеще плеть,

Но ты молчишь, ни слова:

Обидно умереть

В семнадцать лет, Шевцова.

Е. Кравчук

Человек

Посвящается Любови Шевцовой...

Светлых глаз миндалины

И волос копна...

За стенами камеры —

Холод и война.

За стенами камеры —

Розовый рассвет...

Любка! Сердце замерло...

Сколько тебе лет?

Сколько лет отчаянной

Девичьей судьбе?

Может, по случайности

Горький путь тебе,

Выпал, сам не ведая,

В восемнадцать лет,

Но опять, как прежде ты,

Отвечаешь: «Нет!»

Путь такой достался мне

За несчастных вдов

И за знамя красное,

За людскую кровь,

За людей обиженных,

За детей сирот,

За село, что выжжено,

За родной народ!

До чего ж красивая!

Ей бы жить теперь,

Но опять визгливая

Отворилась дверь.

Дни, часы сосчитаны,

И торопит жизни грань,

Точно сшитая

Из багрянцев рань.

И считай ступени —

Жизни каждый миг,

И взирай надменно

На врагов своих!

И смотря упрямо

В сторону часов,

О записке маме

Лишь в десяток слов

Ты сейчас не помнишь.

Ты не знаешь, нет,

Как ее прочтем мы

Через много лет.

Ветви елей темных

Клонятся к тебе,

Причитая сонно

По твоей судьбе.

Но как будто вправду

Не на смерть — на пир

Ты идешь на праздник,

Озаряя мир.

И хрустит тревожно

Под ногою снег...

Разве так он может,

Слабый человек?!

После плеток, пыток,

Ломаный, избитый,

Он — не стали слиток,

Не из прутьев свитый.

Из улыбок детских

Выточен он тонко...

Автомат немецкий

Целится в девчонку...

И, увидев гордость,

Силу без смиренья,

Офицер фашистский

Крикнул: «На колени!»

Пулей не обидит,

Четко знает цель...

Любка не увидит

Раннюю капель...

Было их не много,

Мало было. Пусть!

Только нет, но тронет

Любку эта грусть,

Пусть не расшевелят

Восемнадцать зим

Той одной капели,

А цветенья дым

Пусть крылатой птицей

Улетит он вслед

Выстрелам — зарницам,

Перезвону лет.

Лаю-приказанью

На колени стать

И ее желанью

Смерть в лицо принять...

Выкрикам злобливым,

Гордый взгляд в ответ.

Говорят, красивым —

Страха вовсе нет.

Говорят, красивым —

судьбы гордецов:

Суждены им сила,

Радость и любовь!

Говорят, красивым —

Непокорных жизнь:

Смерть — за духа силу,

Смерть — за рвенье ввысь!

... Теплой крови капли

Окропили снег,

До чего ж он слабый

Этот человек...

До чего ж он сильный,

До чего святой...

... Снег пошел обильный,

Был мороз большой.

Но припорошенных

Светлых глаз миндалины

Все еще как будто

С гордостью взирали.

Л. Берулава

Любови Шевцовой

К 80-летию Молодой гвардии

Дерзкая, красивая, отважная!

Танцевала, пела! Дал же бог...

Любочка, Любаша бесшабашная —

Зажигала, словно огонёк!

Если б не пришла война треклятая,

Стала бы актрисой. Был талант.

Много лет прошло: восьмидесятая

Дата с той поры, как оккупант

Занял Краснодон, его окрестности.

Опустилась бездна тьмы с небес.

Погрузили в ад бесчеловечности

Нелюди с нашивками СС.

Танцевала Люба в клубе вечером

(Правду маме не могла сказать),

Отвлекала, пусть и беззастенчиво,

Немчуру. Ей надо удержать

Было ненадолго их внимание:

В планах — биржу нужно было сжечь.

Получилось сжечь до основания,

Тем смогли от рабства уберечь

Юных граждан. Помнить человечество

Подвиги должно, какой ценой

Удалось советскому Отечеству

Справиться с коричневой чумой.

Л. Щеникова

Такая не дрогнет

Она улыбалась железной улыбкою гнева,

Подпольным бойцом

Отстояв комсомольскую вахту.

И, голову вскинув

Надменнее, чем королева,

Шагнула в квадратную пропасть

Сорокинской шахты.

Январь, как безумный,

Бил снежной в лицо коловертью.

Глубокою ночью

(Как только она и умела)

Она через смерть

На века уходила в бессмертье,

Не дрогнув под пыткой,

Не предав народного дела.

Багровые раны

На теле горели, как звезды,

Как проба на золоте

Дерзких семнадцати лет.

Глаза палачей,

По гадючьи запрятавшись в гнезда

Глубоких глазниц,

Ядовито смотрели на свет.

И в это мгновенье,

Когда ее время пробило,

Им сделалось страшно —

Такая не может простить.

Такая и мертвая

Встанет из общей могилы,

Чтоб вновь ненавидеть,

Чтоб снова бороться и мстить.

Не сломленной в пытках,

С железной улыбкою гнева

Она до конца

Отстояла почетную вахту.

И, голову вскинув

Надменнее, чем королева,

Шагнула в квадратную пропасть

Сорокинской шахты.

В. Король

Любовь

Из поэмы «Подвиг»

Портрет хранится в Лувре.

Видел я

улыбку эту — вечную загадку.

Непостижимый сфинкс,

тайник страстей,

любовь и нежность женщины лукавой,

великий символ гордости земной,

название которой —

Монна Лиза!

Богоподобный, славный Леонардо!

Что сделал ты,

как кистью колдовал ты,

что твой рисунок — таинство земное —

до наших дней волнует все сердца!

Но

если бы увидел ты портрет,

с которого глядит на нас девчонка,

разрезом голубых очей подобна

твоей непостижимой Монне Лизе!

О если б ты увидел!

Ее имя

звучит — Любовь — в славянской стороне.

У нас такого имени не сыщешь.

Оно и в нежном слове Унамуно**,

и в строчках тех, которыми Камоэнс***

нас очаровывал, создав «Луизиаду»,

и в языке твоем напевном, Леонардо,

звучит маняще слово то — Амор!

Когда б увидел ты ее портрет

пред тем, как к Джиоконде приступил ты, —

не только сфинкс чарующий и страстный,

не только женской тайны обаянье,

а мужество стальное, и решимость,

и твердость духа, что испепеляет

врагов,

тебе б открылись, Леонардо!

И в этой слабой девочке и сильной

ты показал бы миру лик бессмертья,

назвав его одним прекрасным словом,

как имя этой девочки, — Любовь!

** Мигель де Упамупо — известный испанский

писатель, поэт и философ, представитель

«Поколения 1898 года».

*** Камоэнс — великий португальский поэт XVI

века, автор поэмы «Луизиада».

Али Ламеда (Венесуэла)

По рассказам матери Любы Шевцовой

Не сказать, чтобы злой,

Не слишком грубый,

Длинноног и тощ,

В наградах весь

На квартире у Шевцовой Любы

Поселился офицер СС.

Приколол к стене России карту

И в часы хвастливых передач

Рьяно с лихорадочным азартом

Вел подсчёты наших неудач.

Встанет утром выбритый, весёлый.

Перережет ногтем Волги нить

И в заволжских городах и селах

Приглашает Любу «кофе пить!».

Нелегко отчаянной девчонке,

Спрятав полный ненависти взгляд,

Удержаться, чтоб не крикнуть звонко:

«Врёшь, проклятый!»

Захлебнёшься, гад!»

А фашист, увидев, как алеет

Скрытым гневом девичья щека,

Донимает пуще: «Тула, фрейлен!

Тоже кофе пить. Наверняка!».

Но к исходу Сталинградской битвы

Приуныл воинственный маньяк,

По неделям не касался бритвы,

Стал без просыпу глушить коньяк...

И однажды, улыбнувшись мило,

Чуть умерив свой задор и прыть,

Квартирантка девушка спросила:

«В Сталинграде будем кофе пить?!»

О. Холошенко

Любина мама

Матери Любови Шевцовой

Был я у вас в Краснодоне —

В городе? Нет, в городишке!

Так! — у степи на ладони

Кто-то расставил домишки.

Небо — другою ладонью —

Их осторожно накрыло,

Словно для всех нас решило

Всё сохранить, как здесь было.

Горе с годами проходит —

Так рассуждают в народе;

Вы только — с горем упрямо,

Горькая Любина мама!..

Руки у вас, как две степи,

Серые степи без влаги,

Где разбежались по крепи

Злые морщины-овраги.

Были б вы нежными, руки,

Точно весенние реки,

Щедрые и поющие,

Жизнь всему миру дающие.

Были б вы мягкими, руки,

Точно пушистые почки —

Листьев зелёных истоки, —

Если б ласкали вы дочку,

Если б могли вы коснуться

Щёк её в тёплой тревоге

И в пустоту не тянуться,

Как две большие дороги,

Если б могли вы!.. В печали

Вас покидал я, и вещи

Мне про бессмертье шептали

Просто, весомо и веще.

К. Ковалёв

Памяти Любови Шевцовой

Люба Шевцова, смешливая Любка-артистка,

Девичья жизнь задушевною песней лилась.

Светлая лёгкость задора, восторженность риска,

Пристальный взгляд озорных, проницательных глаз.

Девушка пламенно, страстно мечтала о сцене,

Грезила славой, блестящей актёрской игрой.

Дамскую сумочку вскоре на рацию сменит:

Ей сценаристкой-войною назначена роль.

В школе радистов ускоренно шла подготовка-

Медлить нельзя, оккупанты стоят у дверей.

Люба Шевцова училась стрелять из винтовки,

Слышались сквозь дремоту «точка-точка-тире».

Ей вспоминалось не раз обучение в школе.

Девушка часто во снах возвращалась туда

Позже, сражаясь с врагом в Краснодонском подполье

И поджигая немецкую биржу труда.

В полночь пожар запылал посреди Краснодона,

Люба смеялась — хотелось смотреть и смотреть.

Здание биржи в огне — спасены от угона

Сотни людей, обречённых на скорую смерть.

Даже в тюрьме, собирая последние силы,

Пела Любаша, когда заставляли молчать,

Тёплые вещи соседкам своим раздарила,

Корчась от боли, смеялась в лицо палачам.

Вечер последний увенчан зарёю багровой.

Ночью вневременной звёзды на небе зажглись —

Это глаза матерей обещали героям:

«Мы сбережём для бессмертия каждую жизнь!»

Небо над лесом спустилось по-зимнему низко.

Выстрел— тотчас распростёрлась на сером снегу

Люба Шевцова, смешливая Любка-артистка,

Чтобы ни пяди земли не досталось врагу.

А. Королева

Любовь Шевцова

Ты мечтала с детства быть артисткой,

Но судьба иное припасла:

Жизнь артистки оборвалось быстро,

Началась ужасная война.

Ты не испугалась, не смирилась,

Поклялась бороться до конца!

Защищать ту землю, где родилась,

Из подполья помогать бойцам.

Ты самоотверженно сражалась,

Но предатель присягнул врагу.

Гвардия героев оказалась

Заперта в гестаповском аду.

Ты не дождалась совсем немного

До того семнадцатого февраля.

От больницы до опушки та дорога

Стала приговором для тебя.

Ты стерпела пытки и страдания,

И в своих предгибельных словах

К маме обратилась на прощанье

На стене, в подвале, в Ровеньках...

П. Суходольский

* * *

Памяти Героя Советского Союза Любови Шевцовой посвящается

Милая девочка, фигурка точёная,

Русые локоны модно уложены в прядь.

Любонька-Люба, шептали ей звёзды,

Светом далёким зовя полетать.

С ними на равных блистать

Так мечтала,

Грезила сценой,

Артисткой хотелось ей стать…

И не могла она знать, озорная,

Что главную роль ей придётся

Со смертью сыграть…

В дни, когда Родину

Орды фашистов сковали,

Сея повсюду ужас и страх,

Выбор был сделан без колебаний —

Не отступилась она, не сдалась.

Курсы радистки, экстерном разведка,

И вот в Краснодоне, объятом врагом,

Налажена связь с партизанами

И прорастает подполье

Смелой, отважной

Гвардии молодой.

Любка-артистка на сцене блистает,

— Браво, зер гут! — ей кричат палачи.

Сердце от ярости гневно пылает,

Любонька-Люба, ещё потерпи…

Биржа горит, взорвана шахта,

Всюду листовки из школьных

Тетрадок летят…

Центр принимает шифровки

Певицы-радистки —

Бьёт гадов фашистских

Гвардии юной отряд.

Знала она — наши здесь, уже близко,

Надо всего лишь

Чуть-чуть потерпеть…

Как ни пытались сломить

Звери хрупкое тельце —

Гордой улыбкой

Плевала артистка им вслед…

Любушка-Люба, ну, здравствуй, родная.

Вот мы и вместе — ей шепчут с небес,

И памятью вечной Звёзды Героев

Теперь освящают наш путь на земле...

Натали Лит

Люба Шевцова

Любе Шевцовой посвящается

Твой яркий танец, лучезарный взгляд

И нежная, прекрасная улыбка

Дарили чистой радости заряд,

Что на войне в сердцах жила так зыбко…

О, ты умела быть на сцене той,

Что привлекает пламенные взгляды!

Шли немцы на концерт большой толпой,

Не замечая диверсантов рядом.

Пылают сотни каверзных бумаг,

Что для фашистов представляли важность.

Они не знают, что танцует «враг»,

Не понимают юную отважность…

А ты могла всю силу красоты

На отвлеченье бросить, как гранату!

О мире и любви — твои мечты…

Концерт кончался, ты бежала в хату,

А мать, тебя встречая каждый раз,

В слезах упреком горьким говорила:

«Зачем к фашистам ходишь в поздний час?

Неужто ты о чести позабыла?»

А ты терпела, тайну берегла.

Ты выполняла Гвардии заданье.

Твоя душа — как твердая скала,

Внутри которой всё — очарованье.

Где ты взяла ту смелость, тот азарт,

Чтоб танцевать у немцев на прицеле?

Как сил хватало побороть весь яд,

Что на тебя излили, в самом деле?

То — полбеды. Ужасный час настал:

Твоих друзей, тебя — арестовали.

Но, несмотря на горестный финал,

Фашисты дух твой, нет, не растоптали!

Ты всё сумела с честью пережить,

И до последней пламенной минуты

Могла и петь, и родину любить

В допросах жарких и под пыткой лютой.

Шевцова Люба, милая Любовь,

Мы будем вечно помнить это имя.

Ты возродишься в каждом вновь и вновь —

Сильна, певуча и неповторима!

А. Новоайдарская

Шевцова Любовь Григорьевна

Перед самой войной стала студенткой театрального техникума... ее и в тюрьме называли артисткой...пытали особенно долго, в надежде, что сдаст передатчик, на ее теле были вырезаны две звезды...Убита разрывной пулей в лицо, чтобы никогда не была больше артисткой. Вечная Слава Герою!!

А пули ударили в рану.

А пули ударили...в взгляд.

Артистка выходит к экрану.

Пройдя через ады и ад.

Артистка готовится к танцу.

Артистка готовится петь.

А звезды приравнены к глянцу...

Чтоб где-то на звездах гореть.

Шептала, молчала, хрипела.

И что-то хотела сказать.

Артистка уже поседела.

И шла седину показать.

Артистка промолвила-Мама,

Ты больше не встретишь меня.

На звездах кровавая рана.

И боль обжигала звеня.

На звездах кровавые блики.

И кто меня будет любить?!

Артистка в цветах повилики...

Чтоб тайны свои сохранить.

Артистка смеется и стонет.

Артистка молчит и молчит.

А твой передатчик утонет.

А твой передатчик сгорит.

Ее передатчика нету.

И все...и навеки веков...

И шлет свою радость балету.

И танцу ночных мотыльков.

И снова влюбляется где-то.

На эту премьеру звала.

А звезды кровавого цвета.

И в звездах молчат зеркала.

И вот выходить заставляют.

Ты вышла, глядишь и поешь.

А пули уже не летают.

А пули блеснули у лож.

А пули застыли у рампы.

А пули упали в партер.

И блеск керосиновой лампы,

Как вечная тайна премьер.

Э. Мухаметзянов

Разведчица Люба

(Посвящается Любе Шевцовой)

Васильковые глаза,

В золотых цветах чёрная юбка

И чистая душа, словно слеза —

Всё это ты, Шевцова Любка!

Артисткой ты мечтала быть,

Ещё когда была подростком.

Но твоей жизни тоненькая нить

Прошла совсем не по подмосткам.

А жизнь твоя прошла в бою

Со злой фашистской гадкой тварью

В твоём большом родном краю,

Покрытом пеплом, копотью и гарью.

В родной твой город пришли немцы,

И сразу всё чужим и чёрным стало.

Но молчать не смогло твоё жгучее сердце,

И отчаянью рабом служить не стало.

Исчезла с тонких и прелестных уст

Твоя неповторимая улыбка...

Не спрятав голову в огромный куст,

Пошла по тропе партизанской ты зыбкой...

Плечом к плечу с друзьями

Шла ты на смертный скрытый бой

С немецкими баронами-князьями,

С проклятою фашистскою ордой.

Без страха ночью шла ты на заданья,

Скользя по тёмным улицам как тень.

И думать не могла, что адские страданья

Узнаешь ты сполна в один прекрасный день.

На сцене пела ты и танцевала,

Один лишь шаг и лёгкий взмах руки,

И ненависть скрывая, так плясала,

Казалось, искры о пол выбивали каблуки.

Но вот тебя поймали гады, взяли!

И долго в пыточной глумились и пытали.

Но не утратила натуру свою, Любка, лихую,

И в камере среди подруг ты звонко пела песню удалую!

Ты презирала боль и муку,

И палача с толстой плетью тяжелую руку.

И подавляя страшные страданья,

Вспоминала ты с теплом свои боевые задания.

Как алело над городом красное знамя,

Как белела на столбе во тьме листовка,

Как горящей биржи поднималось в небо пламя,

Как несла бинты в кармане смелая девчонка.

Тебя уже устали сотни раз просить:

«Скажи нам имена и будешь жить».

И каждый раз ты отвечала палачам тогда:

«Чтобы я предала? НИКОГДА!»

* * *

Прошло уже немало времени с тех пор,

А ты всё также вечно молода, сильна, красива.

И ты всё так же героиня-дива

Краснодонских терриконов-гор.

Помнят Любу родные степи-леса,

Им её история не нова...

Погибла Шевцова, ушла в небеса,

Не сказав врагу проклятому ни слова...

Д. Продина

Дочери России

О, дочери славной России,

В судьбе её — ваша судьба,

И сеяли вы, и косили,

И во поле жали хлеба.

В поэта пророческом слове

Высокая правда живёт:

«Коня на скаку остановит,

В горящую избу войдёт».

О вас говорили и пели,

И, в Родину влюблены,

Вы верных сердец не жалели

Для лучшей на свете страны.

И видела Родина наша

У женщин большие дела —

По полю Ангелина Паша

Уверенно трактор вела.

А в небе над вешней равниной,

Над ширью разлившихся вод

Пилот Осипенко Полина

Свершала орлиный полёт.

И смело под огненным градом

В дыму и летучей пыли

В сраженья с мужчинами рядом

Шли дочери русской земли.

Прошла под свинцовой грозою,

В бою не склонив головы,

В легенды вошедшая Зоя —

Бессмертная юность Москвы.

Мы помним: на подвиг готова

За нашу свободу и честь,

Бесстрашная Люба Шевцова

Фашистам готовила месть.

О, дочери славной России,

Какая судьба вам дана,

Как много в вас света и силы,

Как вами гордится страна.

Какие прекрасные лица,

Какое величье души!

Ты им до земли поклониться,

Мой друг, поспеши, поспеши.

Макс Майн (Пер. с мар. М. Головенчица)

Ариозо Любы Шевцовой

из оперы «Молодая Гвардия»

Музыка: Ю. Мейтуз

Что там люди думают про Любу,

Знают ли, что жизнь я отдала,

Чтобы песни снова пелись всюду,

Чтобы радость снова расцвела.

И помчится боль моя с ветрами,

Заскрипит в глубокой шахте клеть.

Георгины тихо за копрами

Всё про Любу будут шелестеть.

Скажут, жизнь твою враги сгубили, —

Не сумели волю победить,

Потому что клятве комсомольской

Не могла ты, Люба, изменить.

А. Малышко (пер. с укр. М. Исаковского)

Песня о Любе Шевцовой

Музыка: Г. Буляков

Лёгкое платье из тонкого ситца,

Светлые волосы, стройная стать…

В небе свинцовом пылают зарницы,

Смело девчонка идёт воевать.

Неустрашимая Люба Шевцова,

Хрупкая девушка — твёрдый гранит.

В пытках врагам не сказала ни слова,

В камне сурово молчанье хранит.

Люба мечтала, что станет артисткой,

Сердце задорное билось в груди!

В братской могиле осталась радистка,

Только бессмертна она — погляди!

Неустрашимая Люба Шевцова,

Хрупкая девушка — твёрдый гранит.

В пытках врагам не сказала ни слова,

В камне сурово молчанье хранит.

Ветер качает деревьев вершины,

Липы печально в лесу шелестят,

Шепчутся скорбно дубы—исполины,

Помнят погибших девчат и ребят…

Неустрашимая Люба Шевцова,

Хрупкая девушка — твёрдый гранит.

В пытках врагам не сказала ни слова,

В камне сурово молчанье хранит.

Припев 2:

«Молодая гвардия» — храбрые сердца,

Доблестно сражались вы до конца.

Юные, красивые, через много лет

Снова оживаете в кадрах кинолент!

Е. Лебеденко

Любовь Григорьевна Шевцова родилась 8 сентября 1924 года в поселке Изварино Краснодонского района Ворошиловградской области. В 1927 году семья Шевцовых переехала в Краснодон. Мать Ефросинья Мироновна не работала, вела домашнее хозяйство, отец Григорий Ильич работал шахтером. Люба была единственной дочерью в семье. Училась в школе №4 имени К. Е. Ворошилова в одном классе с Сергеем Тюлениным. С детства отличалась живым и веселым характером, всегда была первой на спортивных соревнованиях, в художественной самодеятельности и кружке юннатов. В школьном саду и во дворе Шевцовых росли цветы, посаженные Любашей. Многие краснодонцы до сих пор помнят ее звонкий голос, звучавший в клубе имени А. М. Горького, на полевых станах колхозов и в нарядных шахт. Люба мечтала стать артисткой, но началась война.

В первые месяцы войны Люба Шевцова окончила курсы медсестёр и работала в военном госпитале в Краснодоне. В феврале 1942 года в прифронтовом Краснодоне Люба Шевцова вступила в ряды ВЛКСМ. 31 марта 1942 года Люба Шевцова пишет заявление о приёме её на обучение в разведшколу НКВД, а уже 9 июля лейтенант госбезопасности Богомолов выносит решение о её дальнейшей судьбе: «Шевцова Любовь Григорьевна, подпольная кличка Григорьева, окончила курсы радистов в спецшколе с оценкой «хорошо». Обладает всеми необходимыми качествами для работы в тылу, а именно: сообразительна, находчива, способна выйти из затруднительного положения. Может быть зачислена в группу Кузьмина (условное название группы — «Буря») для оставления в г. Ворошиловграде». По окончании школы Шевцова дала клятву на верность Родине: «Я, красный партизан Шевцова Любовь Григорьевна, даю партизанскую клятву перед своими боевыми товарищами красными партизанами, нашей героической Красной Армией и всем советским народом, что буду... всеми средствами помогать Красной Армии уничтожать бешеных гитлеровских псов, не щадя своей крови и своей жизни...»

Закончив школу, летом 1942 года Шевцова была оставлена для связи в одной из подпольных групп, действовавших в оккупированном Ворошиловграде. В ее обязанности входило передавать в Центр разведданные, собранные подпольщиками. В середине августа в результате провала явочной квартиры одного из членов подпольной группы возникла опасность ареста Шевцовой. После безуспешных попыток наладить связь с руководителем группы Люба вынуждена была уехать в Краснодон. Здесь устанавливает связь с молодежным подпольем, становится активным участником организации «Молодая гвардия», а затем и членом ее штаба.

Люба распространяла листовки, вела разведку, добывала медикаменты. Вместе с Сергеем Тюлениным и Виктором Лукьянченко в декабре участвовала в поджоге биржи труда, после чего вернулась в клуб, где пела для немецких офицеров, чтобы отвлечь их внимание от пожара на бирже. Смелая операция молодогвардейцев спасла от угона в Германию около двух тысяч юношей и девушек Краснодонского района. По заданию штаба Люба неоднократно ездила в Ворошиловград, Каменск и другие населенные пункты, осуществляя связь с партизанами.

8 января 1943 года Любу Шевцову арестовала краснодонская полиция. Агента «Григорьеву» выдал один из бывших соучеников по разведшколе, который после прихода немцев поспешил перейти на их сторону. Фашисты давно разыскивали ее как советскую радистку. Стремясь узнать от нее шифры и явки, мучили отважную подпольщицу особенно долго и жестоко. Сначала на Любу пытались воздействовать обещаниями благ, потом перешли к угрозам. Но здесь проявился жёсткий характер девушки — она попросту смеялась в глаза немцам и не сообщала никаких ценных сведений. Она никого не выдала, не сообщила гитлеровцам никакой информации. Всё, что палачи услышали от неё, это проклятия в свой адрес. На стене камеры, где в последние дни держали Любу Шевцову, позднее нашли сделанную ей надпись: «Прощай, мама, твоя дочь Любка уходит в сырую землю».

31 января Любу Шевцову вместе с Дмитрием Огурцовым, Семеном Остапенко и Виктором Субботиным под усиленным конвоем доставили в Ровеньковскую окружную жандармерию. 9 февраля 1943 года Любу Шевцову вместе с ещё несколькими молодогвардейцами расстреляли в Гремучем Лесу. На казнь Люба шла с гордо поднятой головой. В 1947 году эсэсовец Древитц, лично пытавший и расстреливавший молодогвардейцев, рассказал на допросе о последних минутах жизни Любы Шевцовой: «Из числа расстрелянных во второй партии я хорошо запомнил Шевцову. Она обратила моё внимание своим внешним видом. У неё была красивая, стройная фигура, продолговатое лицо. Несмотря на свою молодость, держала она себя очень мужественно. Перед казнью я подвёл Шевцову к краю ямы для расстрела. Она не произнесла ни слова о пощаде и спокойно, с поднятой головой приняла смерть». Перед гибелью она передала на волю слова, которые звучат завещанием оставшимся в живых: «Передайте всем, что я люблю жизнь. Впереди у советской молодежи еще не одна весна и не одна золотая осень. Будет еще чистое, мирное голубое небо и светлая лунная ночь, будет еще очень хорошо на нашей дорогой и близкой, всеми нами любимой Советской Родине». Похоронена Любовь Шевцова в братской могиле жертв фашизма в центре города Ровеньки в сквере имени «Молодой гвардии».

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 сентября 1943 года члену штаба подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия» Любови Григорьевне Шевцовой посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

В советском двухсерийном художественном фильме 1948 года «Молодая гвардия» Любу Шевцову сыграла Инна Макарова. В российском четырёхсерийном художественном фильме 2006 года «Последняя исповедь» роль Любы Шевцовой сыграла Анастасия Панина. В российском двенадцатисерийном сериале «Молодая гвардия» 2015 года роль Любы Шевцовой сыграла Екатерина Шпица. В память отважной разведчицы названы улицы во многих городах России.