Новую книгу Гузель Яхиной я ждала с нетерпением: что это будет? Кто станет главным героем? В каком жанре будет следующая книга? И вот, наконец, долгожданная новинка в руках – она прочитана и изучена. Рассказываю о новом романе Гузель Яхиной, изданном в РЕШ – Редакции Елены Шубиной.
«Эйзен» – биографический роман, облеченный в художественную оболочку, роман-буфф, как определяет сама автор – роман о жизни и творчестве Сергея Эйзенштейна, великого отечественного режиссёра, стоявшего у истоков игрового кино.
Сергея Михайловича Эйзенштейна, мы все знаем как режиссера, создателя легендарного «Броненосца Потемкина». А также, как актера, сценариста, теоретика искусства и педагога, художника и декоратора. Все это мы знаем из истории, но что мы знаем о нём самом, как о личности? О его мыслях, воле, эмоциях, темпераменте? Яхина своей книгой заделывает брешь в биографической нише выдающегося деятеля киноискусства.
Язык книги как всегда безупречен, читатель на сто процентов получит
удовольствие от прекрасного образного текста, написанного твердой рукой мастера
слова. Стиль, композиционное построение и наполнение тоже на отлично. Здесь
есть где вздрогнуть и ужаснуться, презрительно поджать губы и посмеяться. В
романе отлично передана киношная атмосфера той эпохи. Читатель буквально
находится на съемочной площадке: он вместе с прочими сотрудниками сцены видит,
как и из чего возводят декорации, как гримируют актеров, подвешивают в
специальную люльку оператора. Как размахивает руками и матерится режиссер, а
иногда в ярости от невозможности получить желаемое, просто уходит. Домой. Где
предаётся истерикам и депрессиям. Вот таким и предстаёт перед нами гений – истерик,
абьюзер, тиран.
На фоне судьбы Эйзенштейна, Эйзена, как привыкли называть его близкие
люди, перед нами в книге предстает эпоха отечественного кино 20–40-х годов XX
века. Перед нами проходит череда лиц – актёров, режиссеров (в первую очередь
Гриши Александрова), сценаристов, монтажеров (с несравненной Эсфирь Шуб в
авангарде), кинооператоров во главе с Эдуардом Тиссэ – бессменным соратником,
другом, единомышленником Эйзена.
А также чиновников от мира кино. Одним из таких был глава советской
кинематографии – Борис Шумяцкий. У него складывались непростые отношения с
Эйзеном. Тот был горазд на крепкое словцо, на сальные шуточки, на вульгарные
розыгрыши. Шумяцкому однажды он посоветовал почитать поэму Ивана Баркова «Лука»
– как чудесную книгу, по которой можно снять фильм. Ну откуда малообразованный
Шумяцкий мог знать, что об этом произведении просто неприлично говорить в
приличном обществе. На незнании и сыграл интеллектуал Эйзенштейн – знающий три
европейских языка, умеющий играть на рояле, профессионально обученный рисованию
и верховой езде. В этом был весь Эйзен – комик, шутник, сатир. И да, у него не
было причин любить Шумяцкого – «запоровшего» его фильм «Бежин луг». Однако
дальнейшая участь самого Шумяцкого была незавидна – он был расстрелян. Его не
спасли никакие регалии – ни заслуги перед страной, ни орден Ленина.
Ситуация же с картиной «Бежин луг» добавила режиссеру седых волос и
проблем с сердцем. Его детище, над которым он работал более года, было
запрещено «по причине формализма и усложнённости языка картины», а пленки
«смыты». А Эйзену пришлось в очередной раз прилюдно бичевать себя – писать в
газету статью «Ошибки «Бежина луга». В которой, по метким словам кинокритика
Неи Зоркой, «Эйзенштейн просил извинения за то, что он Эйзенштейн».
Я никогда не задумывалась о том, что до мозга костей советский режиссер
был неоднократно бит и ругаем своей страной, ему приходилось писать множество
покаянных писем и статей, обещая более «пристально изучать политику партии и
воплощать ее в произведениях искусства». Правда, в этих опусах он порой до того
гротескно обличал себя, что поневоле начинаешь задумываться – а не очередная ли
это его шутка? Где за нагромождениями шаблонных лозунгов и уверений в любви к
партии прячется гордый дух свободного художника.
Гибель каждого своего фильма он переживал крайне тяжело: депрессия,
бессонница, панические атаки. В этом ключе меня особенно потрясла история
гибели его зарубежного фильма. Эйзен с верными товарищами – Гришей
Александровым и Эдуардом Тиссэ – был отправлен в заграничную командировку для
изучения звукового кино. После карусели светских раутов в европейских и американских
городах, Эйзену предложили снять фильм о Мексике. Он согласился и отдался
фильму страстно – был на подъеме, творческая энергия била ключом.
Однако съемки чересчур затянулись, а деньги чересчур быстро закончились.
Спонсор оставил за собой право оставить весь наработанный киноматериал у себя и
распорядиться им по своему усмотрению. В дальнейшем отснятые пленки были
проданы студии Paramount, из которых были смонтированы два полнометражных
фильма «Буря над Мексикой» (1933) и «Время под солнцем» (1939). От
первоначальной идеи и сюжета практически ничего не осталось.
Кроме того, затянувшееся отсутствие видных советских кинодеятелей едва
не сделало их невозращенцами. На Родине им практически уже навесили ярлык
дезертиров, перешедших на службу к американским капиталистам. Вынужденный
вернуться Эйзенштейн ещё некоторое время надеялся на покупку СССР у Мексики
отснятого материала – однако, с подачи Сталина, о фильме пришлось забыть, а сам
Эйзен попал в опалу на долгое время.
Нам сложно себе представить, в каких тисках находился гений этого
человека. На его глазах арестовывали друзей и товарищей, киношедевры коллег по
цеху подвергались остракизму и товарищескому суду. В работы самого Эйзенштейна,
уже готовые к выходу на экран фильмы, вносились немыслимые поправки,
разрушающие замысел и ставящие под сомнение правдоподобность: по требованию
цензуры он был вынужден кромсать, как мясник, свои детища. Его друзья и соратники
гибли десятками – никаких охранных грамот ни для кого не существовало:
арестован драматург Николай Эрдман, расстреляны Всеволод Мейерхольд и Исаак
Бабель.
Мир кино, как и весь Светский Союз, лихорадило. Люди исчезали по ночам,
на их место приходили новые. И вот в таких условиях художник вынужден работать,
на него Советской страной и Сталиным возлагаются определенные ожидания.
В череде неудач определённым триумфом стал фильм «Александр Невский». В
книге описаны любопытные моменты киносъёмки этого фильма, где основной сценой
было Ледовое побоище. Но, поскольку, съёмки велись в разгар жаркого лета,
искусственную площадку – для имитации снега – посыпали то содой, то солью.
Особенно бутафорам пришелся по сердцу нафталин, которому были посвящено
множество шуток на площадке. Кроме того, массовку в фильме играли постоянно
разные люди. Однажды тевтонских рыцарей в массовке играли даже студентки из
института физкультуры, как объяснили ассистенты «поскольку под шлемами-ведрами
не видно лиц».
Заключительным аккордом в книге звучит рассказ о съемках фильма «Иван
Грозный», снятого эвакуированным в Алма-Ату Мосфильмом в 1943-44 годах –
последнем фильме великого режиссера, в который он вложил все свое мастерство и
весь имеющийся опыт. В картине задействовано созвездие актеров того времени –
Николай Черкасов, Александр Мгебров, Павел Массальский,
Серафима Бирман, Михаил Жаров и другие. Эйзену удалось заманить в картину в
качестве актеров даже именитых режиссеров – Всеволода Пудовкина и Михаила
Ромма.
Забавной нитью через всю книгу проходит имя Дзиги Вертова – заклятого соперника и одновременно соратника по цеху. Яхина в книге показывает, что несмотря на внешне напряженные отношения, они исподволь наблюдали за работой друг друга, восхищаясь мастерством. Да, и в принципе, как показала истории, делить им было нечего – каждый из них был гениален по своему – Вертов придерживался версии «киноглаза» в документальном кино, Эйзенштейн – «монтажа аттракционов» в художественном игровом. Однако оба они были заложниками системы советской киноиндустрии. Однажды Эйзену довелось быть свидетелем, как Вертова буквально размазали на комиссии по снятию из проката его фильма «Колыбельная».
Книга Г. Яхиной заслуживает высокой оценки. В ней наглядно показан
мятущийся противоречивый гений Эйзена, чья личность не просто амбивалентна – он
до конца жизни оставался актером, прячущимся за сотней масок. Эгоист и
альтруист, консерватор и новатор, женоненавистник и дамский угодник. А если
кого-то смутит чересчур вольная трактовка автора, то в художественном вымысле
она честно признаётся в послесловии, и просит за него прощения, не хуже, чем её
герой. (Особенные вольности, позволяет себе Яхина, рисуя отношения Эйзена со
своими женщинами – особенно матерью и женой).
P.S. После прочтения с большим удовольствием пересмотрела «Броненосец
Потемкин» и «Александр Невский».
О Сергее Эйзенштейне – «Чудесное окно» Сергея
Эйзенштейна
Олеся Согрина
Комментариев нет
Отправить комментарий