Александр Яшин. Стихотворения

Русский язык

Я люблю свой родной язык!

Он понятен для всех,

Он певуч,

Он, как русский народ, многолик,

Как держава наша, могуч.

 

Хочешь – песни, гимны пиши,

Хочешь – выскажи боль души.

Будто хлеб ржаной, он пахуч,

Будто плоть земная – живуч.

 

Для больших и для малых стран

Он на дружбу,

На братство дан.

Он язык луны и планет,

Наших спутников и ракет.

 

На совете

За круглым столом

Разговаривайте на нем:

Недвусмысленный и прямой,

Он подобен правде самой.

 

Он, как наши мечты, велик,

Животворный русский язык!

 

Родные слова

Родные, знакомые с детства слова

Уходят из обихода:

В полях поляши – тетерева,

Летятина – дичь,

Пересмешки – молва,

Залавок – подобье комода.

 

Не допускаются в словари

Из сельского лексикона:

Сугрёвушка,

Фыпики – снегири;

Дежень,

Воркуны вне закона.

Слова исчезают, как пестери,

Как прясницы и веретена.

 

Возилкой

Неполный мешок с зерном

Вчера назвала мельничиха,

Поднёбицей – полку под потолком,

Клюкву – журавлихой...

 

Нас к этим словам привадила мать,

Милы они с самого детства,

И я ничего не хочу уступать

Из вверенного наследства.

 

Но как отстоять его,

Не растерять,

И есть ли такие средства?

 

* * *

Много планет, а Земля одна,

Солнце – одно навеки.

Только одна на всю жизнь дана

Родина человеку.

 

* * *

Ой ты, Русь, моя Русь, –

Ноша невесомая!

Насмеюсь, наревусь –

У себя дома я.

 

Твоя родина

Все испытала, все превозмогла –

Года тяжелых рукопашных схваток,

И выстрелы врагов из-за угла,

И длинные хвосты у продпалаток.

 

«Великая!» – мы говорим о ней,

Даем присягу в верности сыновней

И воспеваем с пристальной любовью

Березки, речки, ширь ее полей.

 

А все ли помним

И всегда ль о том,

Что родина была, и есть, и будет

Не только реки, горы, отчий дом,

Не просто небо и земля,

А – люди?

 

Все те, что рядом, под боком у нас,

И – далеко, чужие нам по крови,

И все они нуждаются подчас

В тепле, в участье,

В братском добром слове.

 

С любым ты мог служить в одном полку,

Делиться на походе сигаретой,

В далекой стороне, как земляку,

Поверить душу...

Как забыть об этом?

 

И если ныне он, товарищ твой,

Твой соотечественник – пусть не близкий,

Безвестный пусть, –

в беде, в нужде какой,

Спеши ему помочь, он не чужой,

Не отмахнись служебною запиской.

 

Спеши на выручку, других зови, –

Пусть не найдется душ глухих и жестких!

Без этого к чему слова любви

О родине,

О речках,

О березках?!

 

Шторм

Ветер который день не стихает,

Верно, такой никогда не дул, –

Камни ворочает,

Землю качает,

Не умолкает над морем гул.

 

Волны о берег скалистый бьются

И подымаются на дыбы,

Будто глубинные бомбы рвутся –

Пенные к небу летят столбы.

 

Голы холмы, и деревья голы,

На небе тучи, как черный чад,

Словно и там аулы, и села,

И города родные горят.

 

Только китам под стать это море.

Рыбы – в глубинах, птиц – ни души...

Слава же тем, кто умеет спорить

С бурями на море.

 

Слава большим!

Слава – кому ураган не страшен,

Кряжу скалистому – тверд гранит!

Слава таким державам, как наша:

Землю качает – она стоит!

 

В чужом краю

Я вскочил, как от сна дурного,

От знобящего ветра с реки.

С кем, друзья, не бывало такого?

Сосны стонут,

А с неба ночного,

Как чужие, глядят огоньки.

 

На душе неуютно, тревожно,

Будто здесь обрывается свет:

И назад повернуть невозможно,

И вперед указателей нет,

Очертанья земли незнакомы...

Но внезапно, обрадовав слух,

То ли из лесу,

То ли из дому

Загорланил совсем по-родному,

По-российски,

По-свойски петух.

 

Так взревел отрешенно и зычно,

Что леса посветлели вокруг,

И уже совершенно привычным,

Чем-то очень понятным,

Брусничным,

Как из детства, повеяло вдруг.

 

Словно душу мою воскресили, –

Много ль надо ей добрых примет?

Лишь бы в срок петухи голосили –

И повсюду со мною Россия,

И нигде не кончается свет.

 

О войне:

 

Клятва

Над горной вершиной ветер свищет,

Птица-орлица добычу ищет.

На склонах терн – торчат корневища.

Дуб над бездной

Стоит, как железный.

На вершине воздух чище,

Небо синей,

Роса холодней,

С вершины земля видней.

На вершине клятва верней.

 

Давай поклянемся, мой друг.

Взгляни, какая страна большая,

Родная – не видно конца и края!

Лицом повернемся на юг.

Перед тобою – снег по хребту,

А ниже – все в зелени, все в цвету.

С юга вершина освещена.

Пусть будет клятва верна.

Пусть будет, как солнечная сторона,

Наша любовь ясна,

Такая же светлая и молодая,

Как родина,

Без конца, без края.

Клянись!

 

*

Поворотись на север.

Там, за увалами, льны и клевер,

Ольховые рощи,

Сосновые чащи,

Начала рок широких, журчащих,

Там васильки и разрыв-трава.

Там Москва –

Всему голова.

Там Вологда, где мы с тобой родились,

Где жить учились;

За домом, у тына,

Не виноград – рябина.

Среди вековых лесов заводы,

Глядятся трубы в озерные воды.

А дальше тайга,

Зыбуны по пояс,

И льды, и снега –

Полюс.

 

Не забывай о родине,

О нашем роде –

О сильном, честном, прямом народе.

Не забывай

Наш суровый край,

Люби в лесах родниковую воду.

Не забывай:

Жить с народом – служить народу.

Клянись!

 

*

Восток сам

Повернулся к нам

Восходом ранним,

Хвойным дыханьем,

Оленьими сопками,

Верблюжьими тропками,

Путями великими,

Песками топкими,

Трущобами дикими.

Необозримый, неиссякаемый,

Ветрами солеными овеваемый,

Издревле богатый

Зверем рогатым,

Пухом и мехом,

Кедровым орехом.

Лучами в тумане

Весело, молодо

Сверкнули грани

Горного золота.

Европа и Азия в силе и славе

Соединились в одной державе.

Держава Советов!

На свете нету

Другой земли такой великой,

Другой семьи такой многоликой.

Не знаю лугов заливных цветистей,

Полей необъятней, садов плодородней.

Плотин величавей, гудков голосистей,

Народа пытливей и благородней.

В годину войны

За нашей спиною

Сибирь поднялась живою стеною,

Поднялся Урал из-за облачной сини,

Всей мощью своей подпирая Россию.

 

В былое взгляни:

Если трудно было –

Мы миром вставали и солнце всходило.

Врагов на копье и меч принимая,

Народ стоял против орд Мамая,

Тевтонские рыцари, шляхтичи, шведы

Бежали от нас, забыв про победы,

И пестрые полчища Наполеона

Склонили пред нами свои знамена.

Всегда наша правда торжествовала,

Как солнце с востока всегда вставало.

 

Входи же хоть каплей в громаду потока,

Песчинкой,

Снежинкой в вихри с востока,

Лучом в сиянье,

Искрою в пламя,

Строкою в песню,

Узором в знамя.

Пусть солнце братства

Несет народу

И радости жизни,

И свет, и свободу.

Ему поклонись!

Пред ним поклянись!

 

*

На Запад повернись.

Там кровью политы земли паши,

Там взорваны станции,

Насыпи срыты,

Сады сожжены,

Города разбиты.

Пришла кровавая смерть от заката

С рогами на темной каске солдата.

В дыму столкнулась со сталью сталь...

До крика каждую травку жаль…

 

Мы в дом чужой с кистенем не ходили.

Добру учились,

Добру учили.

Но если смерть пришла от заката,

Знакомо и нам ремесло солдата.

В боях наша сила зрела и крепла,

Заря росла из крови и пепла.

Опять на запад ведут дороги –

К Берлину.

Дойдем до вражьей берлоги.

Дойдем!

Отомстим за горе, за слезы,

За наши заводы, за наши березы...

Сегодня мы от костров храним

Культуру, которую миру дали

Москва и Афины,

Париж и Рим, –

Которую мы от рожденья чтим, –

Мы ныне совестью мира стали.

 

Возьмемся за руки

От моря до моря.

Против смерти,

Против горя

Встанем тверже,

Глянем строже,

На тлен, на гниль

Запрет положим.

За новый век

В двадцатом веке!

За ясность рек,

За свет в человеке!

За ветер свежий

Со всех побережий!

За счастье века,

За Человека!

 

*

Нам с тобою долго жить,

Свято любить,

До смерти дружить,

Много видеть, сделать много –

У нас с тобой большая дорога.

 

Не забывай о горной вершине,

О неоглядной шири.

Не забывай и грома раскаты,

И медленный, долгий подъем:

Терн рос по всему каменистому скату.

Мы шли тернистым путем.

Неси с собою клекот орлиный,

Держи мою руку в дорогах длинных –

Любовь нам дана не на смерть, на жизнь.

Ни в чем,

Никогда

Не сходи с вершины.

Клянись!

 

Русские мы

Ливень смывает с деревьев пыль,

Демаскирует автомобиль:

Черные лаковые бока

Снова заметны издалека.

Я покрываю его попоной

Темно-зеленой,

Из веток сплетенной,

И оставляю в лесу, в стороне –

Я не ропщу на дождь на войне.

 

Полем ползем,

Ложимся в окоп.

В каждом окопе соломы сноп.

Из-под соломы забили ключи,

Грязь проступила...

Лежи, молчи!

Пусть, размывая стенки окопа,

Речки кричат о начале потопа,

Кости норд-ост продувает мне –

Стужа меня не страшит на войне.

 

Кашляем мы,

Но холоду рады,

Только б врагам не давал пощады.

Пусть они ждут, как смерти, зимы.

Сами все вынесем:

Русские мы!

 

Пишет подруга из Сталинграда

О голубых вечерах в степи.

Нам ничего голубого не надо,

Мы говорим друг другу: «Терпи!»

 

Пусть в эту осень не будет света,

Теплого вечера,

Бабьего лета,

Солнца, которое я воспевал,

Только бы враг наш околевал!

 

Топи да будут непроходимы,

Небо нелетным, черным от дыма,

В полночь глухую –

Беззвездным, безлунным,

В полдень – знобящим, низким, чугунным.

Пусть оно будет тогда голубым,

Когда победим.

 

* * *

Не позабыть мне первых схваток,

Разбитых сел, дорог в крови,

Ночей под кровом плащ-палаток,

Как первой не забыть любви.

 

Все шло не так, как представлялось,

Как в книгах вычитал, –

Не так.

Все было ново: дождь, усталость,

Разрывы мин и гул атак.

 

Заране знать хотел, бывало,

Как поведу себя в боях:

Не осрамлюсь ли поначалу,

Не заберется ль в сердце страх?

 

И, убедившись, встав под дула,

Хлебнув и гула и огня,

Что сердце не захолонуло,

Кровь пе свернулась у меня,

 

Что я ни в чем других не хуже.

Переношу тяжелый путь, –

Я затянул ремень потуже

И широко расправил грудь.

 

Конечно, стало представляться,

Что ты храбрейший из солдат:

Конечно, все тобой гордятся,

На одного тебя глядят,

 

С тобой – удачи и победа,

Поёшь и ходишь, как во сне.

 

Кто эти чувства не изведал,

Тот просто не был на войне.

 

* * *

Как мало мы дорожили счастьем:

Не все понимали, – не берегли,

Не представляли, какие напасти

Придут на порог родимой земли.

 

Казалось, вовек не потухнут зори,

Нельзя изменить распорядок дня:

Пиджак не разглажен – с женою в ссоре,

В кино опоздаем – на сутки горе,

Не спим, если в спальне много огня.

 

Война, гремя, пришла к изголовью.

Теперь мы не в школе учимся жить,

Задачи решаем не мелом – кровью,

С лицом в пыли, с рассеченной бровью

Ломаем немецкие рубежи.

 

Любимая! Кончим поход, вернемся,

Как заспешим у родных дверей,

Как улыбнемся да засмеемся,

Обнимем заплаканных матерей...

 

Увижу зеленый куст на обрыве,

Обрадуюсь:

– Как хорошо растет! –

Узнаю сосну на высокой гриве,

Дивиться начну:

– Не найти красивей! –

И вновь незлобивым детством пахнет.

 

На круглых кустах раскинуты сети...

Припомню, что здесь я когда-то шел.

Как мог не заметить, что ветви эти,

Песчаные кручи, и этот ветер,

И все на свете так хорошо?!

 

Поле боя

Над пшеницей стаи птиц,

Конопля с вороньим граем,

Свет без края, без границ –

Это полем называем.

 

Есть другое:

Рвы в пыли

Да огонь на суходоле,

Гром от неба до земли,

Стон и кровь...

А тоже – поле.

 

Можешь землю не пахать,

Не косить, не жать ты волен:

Будет цвесть и вызревать

Без тебя ржаное поле;

 

Ни на чей удел заказ

В нашей жизни не положен.

Но на поле боя должен,

Должен ты побыть хоть раз,

 

Испытать солдатский труд

Да поспать в корнях у ели,

И когда потоки льют,

И когда метут метели,

 

Чтоб по-новому любить

Все, чем с детства мы богаты,

Чтобы жизнью дорожить,

Знать ей цену,

Как солдаты.

 

Наша сила

Еще никогда по нашим дорогам

Не шел супостат, не согнув спины,

Ни разу у тесаного порога

Разбойники не были почтены.

 

Не званым обедом,

Не хлебом-солью

И не горшком с парным молоком –

На росстани каждой, на взморье, в заполье

Встречали мы их огнем и штыком.

 

Цветы оборачивались крапивой,

Потопом июльский ливень-гроза,

Луга – трясиной,

Ручей – заливом,

Роса выедала врагу глаза;

Глаза забивал полевой песок,

Озера секли клинками осок,

Валился сосняк поперек пути,

Чтоб враг ни проехать не мог, ни пройти.

И корни, хватая из-под земли,

На смерть, в зыбуны его волокли.

 

Зима надвигалась, морозы лютели,

Ветра заводили истошный вой,

Навстречу врагу поднимались метели,

И вороны каркали над головой.

 

Не находил чужеземец дорог,

Он воздухом нашим дышать не мог.

За каждым кустом, за каждым суметом

Лежали бойцы –

С ружьем, с пулеметом...

Простые крестьянские вилы – и те

Сходили за три штыка в темноте.

Снега по лесам топили врага,

Следы его заметала пурга.

 

Пройдет мой народ через кровь и слезы,

Не опустив золотой головы,

Сожженные выпрямятся березы,

Медвяные росы блеснут с травы,

Земля благодатным соком нальется,

Цветы расправят свои лепестки,

Прозрачнее станет вода в колодцах

И чище реки и родники.

 

От ран, от развалин, от скверны вражьей

В полях и в садах – не будет следа.

Станицы, забитые дымом и сажей,

Аулы, и села, и города

Из пепла подымутся после войны,

Сиянием новым озарены.

 

Обстрел

Снаряд упал на берегу Невы,

Швырнув осколки и волну взрывную

В чугунную резьбу, на мостовую.

С подъезда ошарашенные львы

По улице метнулись врассыпную.

 

Другой снаряд ударил в особняк –

Атланты грохнулись у тротуара;

Над грудой пламя вздыбилось, как флаг.

Труба печная подняла кулак,

Грозя врагам неотвратимой карой.

 

Еще один – в сугробы, на бульвар,

И снег, как магний, вспыхнул за оградой.

Откуда-то свалился самовар.

Над темной башней занялся пожар.

Опять пожар!

И снова вой снаряда.

 

Куда влетит очередной, крутясь?..

Враги из дальнобойных бьют орудий.

Смятенья в нашем городе не будет:

Шарахаются бронзовые люди,

Живой проходит, не оборотясь.

 

Богатырь

Когда сломались и копье и меч,

Лишь рукоять осталась от булата,

А все еще не утихала сечь,

Схватил былинный витязь супостата

 

И с ним по полю, как с косой по ржи,

Пошел, ряды поганых сокрушая:

Махнет направо – улица лежит,

Махнет налево – и лежит другая...

 

Нет, мой товарищ так не воевал.

Но в дни, когда нас повела победа,

Он семь недель под крышею не спал,

Ел на ходу и устали не ведал.

 

Однажды послан с донесеньем был,

И под обстрелом, в снаряженье ратном

Он три речных потока переплыл,

А час спустя уже спешил обратно.

 

В подбитом танке десять суток мерз,

В нейтральной зоне, на полоске узкой

И уцелел.

Он высоко пронес

Былинный бархат нашей славы русской.

 

Шагая в бой с гранатою в руке,

Он вспоминает дом, лесные гривы,

Флажки меж сосен в мирном городке,

Свои забеги и свои заплывы,

 

Прыжки через барьеры и в длину, –

Все, что казалось ранее забавой,

Когда еще не думал про войну, –

И запах трав,

И смех над переправой...

 

И на привале, при ночном огне

Строчит друзьям, еще не знавшим боя,

Что хорошо быть сильным на войне,

Что сила – это дело наживное.

 

Землянка

До врага с полкилометра –

Ров, поляна, ели.

Ни минуты, чтоб от ветра

Сосны не скрипели,

И ни ночи, и ни дня

Без тревоги, без огня.

 

Моряки и в ус не дуют,

Только строже глаз лихой,

Окопались и зимуют

У земли за пазухой.

 

Чуть пригнувшись, пролезаем,

Я уже теплом дышу.

Поднимается хозяин, –

Дескать, милости прошу!

 

– Милости прошу гостей.

Живы и здоровы?

Нет ли свежих новостей,

Сообщений новых?

 

Нет ли, словом, про войну

Под Ростовом-на-Дону?

 

Озираемся, присели.

Что за терем в самом деле!

Просто – мирный уголок.

Пол из досок, ровен

И промыт,

А потолок

В три наката бревен:

Хоть громи прямой наводкой,

Не пробьешь вовеки.

Не землянка, а подлодка –

Круглые отсеки.

 

Камбуз: печка, два котла,

Кот сибирский у стола,

Умывальник в уголку

Полотенце на крюку

И смолистый воздух.

Справа гнезда для гранат,

Пять винтовок, автомат –

Тоже в прочных гнездах.

 

Кубрик светел, как поднос,

Весь зашит в зеленый тес.

Со стены оглашено:

«Здесь курить воспрещено!»

 

Есть прибор для туалета –

Чашечка лучистая.

Вместо скатерти – газета,

Но газета чистая,

 

Не беда, что каганец

Из консервной банки.

Не землянка, а дворец, –

Нет цены землянке.

 

Мы глядим в углы, на свет,

Удивленью меры нет:

– Превосходная квартира!

А на сколько ж зим и лет?

 

Засмеялись моряки:

– Наши сроки коротки.

Нам на флоте и в пехоте

Жить на месте не с руки.

 

Может, солнце на восход –

И покинем этот дот:

Пусть играют в нем ребята,

Ну, а мы пойдем вперед.

 

Тяжело, но выстоим.

А фашистов выставим

Да возьмемся за работу –

Мы такое выстроим!..

 

Матросский сын

Над синим заливом заняв поселок,

Спасли краснофлотцы мальчишку в плавнях.

В его глазах, когда-то веселых,

Увидели вспышки боев недавних.

 

– Как звать? – спросили.

Ответил: – Коля! –

А Коли дома у многих были,

И сироту рыбака в отряде

Усыновили и полюбили.

 

Большие и очень строгие дяди

Его, как могли, развлекать старались,

Смешно на губных гармошках играли,

Смешно, не по-взрослому, улыбались.

 

Устроили Колю в землянке связистов,

И с поля боя по телефону

Нередко от целых подразделений

Передавали ему поклоны.

 

Из выходов в тыл,

Из смелой разведки,

Как сыну ягоды с сенокоса,

Ему то пряники, то конфеты

В противогазах несли матросы.

 

И куклу и кошку достали где-то,

Но мальчик сурово сказал:

– Не играю! –

Тогда надарили ему зажигалок,

Трофейных ручек и пистолетов.

 

Сукно офицерское раздобыли,

Нашли портного в соседней части,

Старшинскую форму по росту сшили:

– Бери, сынок, да носи на счастье!

 

Мальчишка рос спокойный и сильный.

Но сколько бойцы его ни ласкали,

К нему уже не вернулось детство:

Он видел, как мать фашисты распяли.

 

Мой сын! Для тебя, как о лучшей школе,

Мечтаю о дружбе с матросским Колей,

Тебе бы понятней рассказы стали –

За что воевали мы,

Что отстояли.

 

И как тосковали мы все, бывало,

О вас, о родных –

О старых и малых,

И как мы рвались, рвались за врагами

На запад, чтоб встречу ускорить с вами.

 

В Крыму

Земля тосковала по русской речи,

Два года была в огне и в дыму.

Враги, все живое перекалечив,

Учили ее языку своему.

 

Но грянул суд.

Расстреляв дозоры,

Мы закрепились на берегу,

И, боже мой, как засияли горы,

Какой по ущельям понесся гул!

 

Горячий песок скрипит под ногами,

Вода в борта корабельные бьет.

Земля, что лежит еще за холмами,

Зовет нас к себе, торопит вперед.

 

По желтому скату,

По кочкам зеленым

Бегу к родниковой воде во рву,

Как на свиданье мальчик влюбленный,

И падаю, радуясь, на траву.

 

Все необычно, для сердца ново –

От серых долин до сизых высот.

И ветер каждое наше слово,

Как откровение, вдаль несет.

 

Поднявшись в рост на камне лобастом,

Приветствую:

«Здравствуй, родная земля!»

И горы мне отвечают:

«Здравствуй!»

И низко склоняются тополя.

 

Кричу в озаренные днем просторы,

Напоминаю родные слова:

«Огонь!»

«Огонь!» – отзываются горы.

«Москва!» – кричу.

Повторяют:

«Москва!»

 

Земля моя,

В гальках, в зеленых росах,

Расправь свои плечи, живи, цвети!

Ты – наша.

Мы снова с тобой – матросы,

Да разве могли мы к тебе не прийти!

 

Уже из пещер, из ущелий и гротов

Выходит на солнце родной народ.

«Вперед!» – кричат моряки и пехота.

И горы, как гром, повторяют:

«Вперед!»

 

Малая земля

Над Малой землею красный флаг,

Далеко сегодня разбитый враг.

 

Вхожу на землю на Малую,

На талую,

В боях бывалую.

 

Это не остров:

Земля узка –

Кусочек травы, полоска песка,

Израненный локоть материка.

 

И не поселок, не город она.

Станичка была – огнем сметена.

На ровной поляне щепа одна.

 

Границы траншеями обведены.

Пять линий окопов в рост глубины.

Пять линий окопов,

Короткие тропы,

Разбитые крылья

И ржавые стропы.

 

Завалов

петля

Две земли разделяла.

О Малой

Большая земля тосковала.

 

Но Малой земли уже нет давно,

С Большою слили ее в одно,

И я не увижу ее никогда:

Спокойно о берег плещет вода.

 

Я был в Ленинграде,

Потом в Сталинград

Война меня бросила: я солдат.

А жаль, что я не на каждый порог

Как вестник свободы явиться мог.

 

Земли обездоленной каждую пядь

Хотелось бы мне самому вызволять,

И видеть хочется всей душой:

Сольются – настанет же день такой! –

Все Малые земли с нашей Большой,

Как малые реки с большой рекой.

 

Лицо врага

Начни от Волги, иди на Запад,

Сады искалеченные обогни,

По балкам, где трупный держится запах,

Где вороны бродят с кровью на лапах,

Где в пятнах кровавых черные пни.

 

На пнях просмоленных чубы рубили,

На яблонях вешали стариков.

Иди по дорогам средь пепла и пыли.

Здесь немцы на каждой росстани были –

Целы еще язвы от шин и подков.

 

Шагай по разобранным, рваным шпалам,

По рельсам, по спутанным проводам,

По изуродованным вокзалам.

Сверни на Кавказ к расколотым скалам,

К сожженным аулам и городам.

 

И крымские горы хлебнули горя,

Из-под камней выступает кровь.

Красно от крови Черное море,

Глубокие рвы среди плоскогорий

Заполнены трупами до краев.

 

Пусть сердце твое сильнее забьется.

В полях приднепровских растет лебеда,

Где немец прошел – даже хмель не вьется,

Незахламленного нет колодца,

Незасоренного нет пруда.

 

Война отгремит, как землетрясенье,

И реки опять войдут в берега,

Но мы сохраним два иль три селенья,

Не тронув, чтоб новые поколенья

Не забывали лицо врага.

 

Пленные в Сталинграде

Снарядами изрытою тропою

По серым грудам щебня и золы

Они идут оборванной толпою, –

Шаги угрюмы, взгляды тяжелы.

На лица их, багровые от крови,

Показывают детям:

– Немцы – вот! –

На целом свете казни нет суровей,

Чем ненависть в глазах детей-сирот.

 

Пугливо озираясь, словно воры,

Они идут,

Нет, их теперь ведут.

Как им хотелось видеть этот город!

Вошли. Глядят.

Как будто смерти ждут.

Дома, подорванные их руками,

Грозят упасть, закрыть для них проход.

Они шарахаются:

Каждый камень

Подошвы ног им леденит и жжет.

 

Боец-моряк шагает с ними рядом.

– Проклятые! Уже нельзя их бить.

Щади их сон, не трогай их прикладом:

Они в плену и, значит, будут жить.

Их мало сжечь, но свят закон солдата!

Давай им хлеба, мяса и воды...

Моряк отводит дуло автомата,

Чтоб – не дай бог – не натворить беды.

 

Это было на Волге

Это было на Волге, на великой русской реке.

Немцы с берега, с кручи подбили наш бронекатер,

И его по течению к вражеским рубежам

Понесло, колыхая, как раненого баклана.

 

А чудес не бывает даже среди моряков.

В Волгу вытек бензин, вода заливала отсеки,

Остывали моторы, как стынут в степях мертвецы,

И река вспять не шла.

Надвигался вражеский берег.

 

Это было на Волге, не нА море – на реке,

Но морские законы живут и на пресных водах.

Людям в черных бушлатах даны большие сердца,

Нерушима вовеки матросская ратная дружба.

 

Пусть враги не ликуют! На выручку кораблю,

Развернувшись, пошел в огонь другой бронекатер.

Сверху ринулся он, как дельфин, разбивая волну, –

Волжским танком прозвали его бойцы Сталинграда.

 

Никогда не забудется эта свистящая ночь:

Бронебойные пули летели над головами,

От разрывов вокруг

В рубке было светло как днем.

Командир курил давно не дымившую трубку.

 

Это было на Волге, на великой русской реке.

Задний ход под обстрелом для всех одинаково страшен.

Дали задний матросы, когда перебило буксир,

Второпях своим телом пробоины закрывали.

 

Пусть услышат меня наши жены и сыновья,

Пусть всплакнут наши матери, гордые нашей славой,

Пусть поймут дорогие, на чем мы держались, когда

Снова лопнул буксир и концы погрузились в воду.

 

Командир бронекатера встал во весь рост на корме.

Трижды рвался буксир и четырежды пятился катер,

Волны били в борта и откатывались, удивлены

Силой раненых наших, которые не стонали.

 

Это было на Волге, на великой русской реке.

 

Первые дни 24 августа 1942 года

С утра я любимую тщетно искал.

Мне было холодно не от холода.

На светлые улицы нашего города

Немец со всех сторон налетал.

 

Бросал из-за туч на открытую цель

За эскадрилией эскадрилью.

Озноб меня бил – не спасала шинель.

Перебегая из щели в щель,

Дышали мы черным дымом и пылью.

 

Лачуги, сколоченные из досок,

По желтым обрывам

Над зеленью балок,

Стряхнув с чердаков вековой песок,

Как свечи, вспыхивали от «зажигалок»,

 

Горели старинные особняки,

Резные крылечки и баллюстрады,

Сараи и выцветшие ограды.

Но каменный город на склоне реки

Стоял для огня неприступной громадой.

 

Стоял, как стоит богатырь в бою,

Бессмертьем со дня рожденья отмечен,

Стоял в тополях, у воды, на краю,

Светлооконный, широкоплечий.

 

Мы перешли на свои корабли,

Снялись с якорей, швартовы убрали

Но мы не оставили нашей земли –

Всей мощью с Волги ее подпирали.

 

Пылали всю ночь крутые яры,

Бедой угрожая непоправимой,

Пожары ползли к кораблям с горы ...

Но мне было жарко не от жары:

Не разыскал, я своей любимой.

 

Что станется с нею?

Даже броня

Горит, как тесина, земля даже тлеет.

Тогда нам казалось:

Ничто от огня –

Ни небо, ни воздух – не уцелеет.

 

Но утром, когда рассеялась тьма,

Увидели мы в проступившей дали,

Что трубы и башни, не дрогнув стояли,

Что новые наши сады и дома,

Казалось, к себе прикоснуться не дали;

 

Что все, чем гордился родной народ,

Чем славилась Волга в последние годы, –

Рабочие улицы, клубы, заводы –

Все молодое, нашей породы

Живет, несмотря ни на что, живет.

 

Мальчишки сновали по мостовым, –

Припомнились школьные перемены.

И стало нам ясно:

здесь устоим,

Хотя б довелось – против всей вселенной.

 

А я, распрямляясь, понял тогда,

Что встречусь с любимой,

что дни золотые

Застанут нас вместе, что минет беда.

Как город она была молода:

Из жизни легко не уходят такие.

 

Спустя два иль три сумасшедших дня,

Узнал, я, что вместе с больничной сестрою

Она выносила людей из огня,

И было ей вовсе не до меня...

Такою – знал,

И люблю такою.

 

Атака

В сырой траве

За буераком

Лежал он молча и курил,

Когда пронесся крик:

– В атаку!

И пулемет заговорил.

 

И сразу осокори, ели,

И рожь, и камни, и песок

Зашевелились, загремели,

И кровь ударила в висок.

 

Да, он в боях держался смело,

Но каждый раз, как в первый раз

В нем все сжималось, холодело,

Лишь наступал сраженья час.

 

По травам вверх, от переправы

Неслась в огонь морская часть.

Он перескакивал канавы

И думал только:

– Не упасть!

 

Все проплывало, как в тумане,

Порой рвалась сознанья нить.

Завидев немца на кургане,

Он думал об одном:

– Убить!

 

И, раньше всех пробившись к цели,

Врага последнего свалив,

Он в теплый мох у старой ели

Упал и вслух промолвил:

– Жив!

 

Во рту горчило.

Было жарко.

Теперь он вспомнил про нее, –

И злобно выплюнул цыгарку:

Он на бегу жевал ее.

 

Моряк

Он в море ни разу не был,

А все зовут моряком.

Он с волжской водой и небом

Со школьной скамьи знаком.

Ходил на лодчонке дряхлой,

Под ветром осенним дрог.

Не дегтем, а рыбой пахло

От рыжих его сапог.

 

Широкий, черноволосый

Шагал в родное село,

И девичьи ленты и косы,

Как ветром, к нему несло.

Под ним прогибались сходни,

Досчатый скрипел баркас...

На вид ему и сегодня

Никто сорока не даст.

 

Когда подошла в Царицын

Флотилия катеров

И стал деревянный Царицын

Границей меж двух миров,

Когда угрожал штыками

Поволжью красновский Дон, –

Он к Сталину с рыбаками

Явился в штабной вагон.

 

Одернул рывком рубашку,

Чешуйки с нее смахнул,

Сорвал с головы фуражку

И прямо к столу шагнул.

 

– Товарищ Нарком! – сказал он, –

Я не учен войне:

Ловлю осетра, сазана.

Но дайте работу мне.

Все глуби на Волге знаю,

Все отмели и пески,

Чирков на лету стреляю, –

Возьмите меня в моряки.

Могу паруса поставить,

Палатки разбить на лугу,

На плесах при переправе

Командовать могу.

Смолю корабли и снасти,

Гожусь на любой баркас...

По вашей, товарищ, части

Издайте такой приказ!

 

Ему улыбнулся Сталин:

– Видать по всему – моряк

На катер его послали.

Достал он себе тесак,

Сорвал козырек с фуражки,

Морскому наряду рад,

Морскую нашел тельняшку

И синий, рваный бушлат.

Водил караваны с хлебом, –

Соленой казалась вода.

А в море ни разу не был –

Какая ему беда?

 

*

На улицах Сталинграда

Я повстречался с ним.

В огне была баррикада,

Удушливый стлался дым.

– Стоим! – он оказал и руки

На автомат положил.

Он был в сапогах, но брюки,

Как встарь, навыпуск носил.

 

По-прежнему, зря не споря,

Он Волгу свою любил.

– И чем она хуже моря!

Товарищам говорил.

На дне ее – по сказаньям –

Лежат сундуки серебра.

Богата уха сазанья,

Стерляжья уха добра!

 

Мы с ним постояли недолго,

Он шел с моряками вперед. . .

На Балтике и на Волге

Хороший они народ.

 

Беглец

Он – беглец, и все его

Постовые признавали,

Но «ТТ» с него не сняли

И ни разу самого

На пути не задержали.

 

Потому что он шагал

Независимо,

Степенно,

Так, что каждый бы сказал:

Парню море по колено.

 

Потому что не жил страх

В голубых его глазах.

Шел он селами и лесом,

Не дрожа,

Не пригибаясь,

Не крутился мелким бесом,

Говорил, не заикаясь.

 

И на базе моряков,

Где решил он отоспаться,

Сразу дюжина дружков

С ним явилась повидаться.

 

Знали все, что он беглец,

Но постель ему постлали,

И в землянке каганец

До зари оберегали.

 

Не из боя – с рубежа,

Где бы смерть ему грозила, –

Он из города,

Из тыла,

На корабль на свой бежал.

 

Десять дней тому назад

Был он ранен в грудь осколком,

Увезли его в санбат,

В дальний госпиталь за Волгой.

 

Восемь дней он там гостил,

Кашку ел, скучал, крепился,

На девятый день взмолился

И пощады запросил.

 

Как хотите, говорит,

Только я не в силах долго

Жить вдали от нашей Волги –

У меня душа болит.

 

Пусть пока я не в строю –

Все равно, мне видеть надо,

Как фашистов наши бьют

На высотах Сталинграда.

 

Бронекатера

Вся земля стоит на трех китах,

Так считали в древности глубокой:

Страны жаркие – на лбах широких.

Ледяные – где-то на хвостах.

 

Не киты, а бронекатера

До поры, покуда льды не стали,

В стылые свистящие ветра

Волжский город на себе держали.

 

Все – от пушек до газет в те дни,

От гранат и мин до шоколада

Доставляли по ночам они

Воинам былинным Сталинграда.

 

Днем причалят к яру – не видать:

Ветви дуба и ветлы на башнях,

Но блеснет вечерняя звезда –

И бугрится за кормой вода,

Как земля на черноземных пашнях.

 

От ракет скрываясь, от Луны

И чутьем нащупывая мели,

Словно тени, с левой стороны

К самой первой линии войны

Катера груженые летели.

 

Если с горок огрызался враг,

Сталь трассирующая визжала,

Катера не опускали флаг,

Катера отстреливались так,

Что земля гудела и дрожала.

 

И с крутого яра по утру

Пехотинцы, их в листве заметив,

Удивлялись:

«Неужели эти

Так стегали нынче немчуру!»

 

Как байдарки легкие узки,

Не видать ни башен, ни орудий...

Но в отсеках узких – моряки,

У орудий этих моряки

В бескозырках, –

Золотые люди.

 

Флаг

Шел бронекатер под огнем

К высотам Сталинграда,

Был перебит флагшток на нем

Осколками снаряда.

 

На миг взметнувшись над рекой,

В пучине отраженный,

Свалился в воду флаг морской.

Так падает, взмахнув рукой,

Боец, огнем сраженный.

 

Мелькнула в пене на волне

Полоска голубая,

Мелькнула звездочка над ней

И смеркла, уплывая.

 

Но снова вспенилась волна:

Бушлат на рубку кинув,

С кормы метнулся старшина

За флагом вслед, в пучину.

 

Он плыл, скрываясь с головой,

Расталкивая льдины.

Ложились пули вкруг него

И разрывались мины.

 

С огнем и бурною водой

Он бился зло и долго.

И вновь поднялся флаг морской

Над катером, над Волгой.

 

Флаг трепетал, дымком повит,

И звал: «Назад ни шагу!»

Он не запятнан, он пробит –

Тем больше чести флагу.

 

Контр-адмирал

Он был на катере, когда

Над плесом вспыхнула ракета.

Кругом не Волга – море льда,

И катер от облавы света

Не мог укрыться никуда.

 

Он был на катере, когда

За полночь мина борт пробила,

Через пробоины забила

В отсеки жирная вода.

 

Седой, в очках контр-адмирал

У щели смотровой стоял;

Когда рвалась броня стальная,

Он сам хватался за штурвал.

 

В протоки набивался лед

Сплошною серою громадой, –

Он говорил одно:

– Вперед!

Нас ждут причалы Сталинграда. –

И катер находил проход.

 

Враг вылез из прибрежных нор.

Контр-адмиралу доложили,

Что снова немцы борт пробили,

Из строя выведен мотор;

 

Что в днище два фонтана бьет,

Воды по пояс будет вскоре,

Что катер замедляет ход...

Контр-адмирал сказал:

– Вперед!

К рассвету фронт снарядов ждет,

Пробьемся на одном моторе.

 

Всему на свете вопреки

Шел катер,

Шел в изгиб реки

Сквозь лед, свинец, в огне орудий...

Держались твердо моряки,

Но моряки ведь тоже люди.

 

От пуль не скрыться никуда –

Стучали в борт, что град по крыше,

Лишь рубка – крепость,

Лишь туда

Не проникала смерть...

Тогда

Контр-адмирал из рубки вышел,

 

И вот на срезе – на краю –

Его увидели

Большого,

Давно знакомого, родного.

Все подтянулись, как в строю,

Хоть он не вымолвил ни слова.

 

Кто на ходу ни кинет взгляд –

Всем кажется: опять чернеют

На нем, как много лет назад,

И бескозырка и бушлат,

И за плечами ленты реют...

 

И вот он – дымный Сталинград.

Причал,

И ветлы зеленеют.

 

Высота

Волжские в дымке степной места,

Желто-зеленые редкие травы –

Очень красивая высота

В двух километрах от переправы.

 

Утром прозрачные облака

Ветер над самой вершиной гонит.

Как на ладони отсюда река,

Город рабочий как на ладони.

 

В полдень безветренный сводят с ума

Запахи чёбра и молочая.

А у подножья – балки, дома,

Крики летящих над Волгой чаек.

 

А у подножья – дубы, ручей,

Заячьи тропки и птичьи гнезда.

В тихом теченье летних ночей

Виден струящийся лунный воздух.

 

Все в незапятнанной чистоте,

Словно бои здесь не проходили, –

Небо без копоти,

Ветер без пыли…

 

Но у меня на той высоте

Брата родного немцы убили.

 

Перекличка

Далеко от Сталинграда

Нынче гул войны.

Не тревожит канонада

Волжской тишины.

 

По следам войны, сражаться

За родной народ,

Молодые сталинградцы

Двинулись в поход.

 

И влился под грохот сечи,

Как в реку поток,

В украинский шелест речи

Волжский говорок.

 

Класть кирпич другие стали

И бетон месить,

Чтоб из пепла, из развалин

Город воскресить.

 

Чтобы снова задымили

Трубы над рекой,

Песни б запросто входили

В обиход людской.

 

И с Днепром перекликаться

Волга начала.

– Дорогие сталинградцы,

Как идут дела?

 

– Как дела идут, ребята,

Как там – Сталинград?

Вот покончим с супостатом

И придем назад...

 

– Добивайте только, – строим,

Ждем друзей домой:

Будет рад своим героям

Сталинград – герой.

 

Сообща начнем трудиться,

Миром дорожить.

Волге – к Каспию стремиться,

Людям в дружбе жить.

 

Баллада о танке

Советский танк попал в болота –

Еловая прогнулась гать.

Его бомбили с самолета,

Его фашистская пехота

Под вечер стала окружать.

 

Строча из сотни автоматов,

Солдаты, как из-под земли,

Осматриваясь воровато,

К нему со всех сторон ползли.

 

Танк бил из пушки, пулемёта,

Сжигая травы на корню.

Но вот мотор заглох… Пехота

Насела с гиком на броню.

 

Он, словно мамонт – в иле, в саже, –

Затихнув, бивень опустил.

Не выпуская экипажа,

Его решили в штаб везти.

 

Фашистский танк подкрался с тыла,

Чтоб наш разить его не мог.

Приземистый и тупорылый,

Он заревел, что было силы,

Налег на цепь и поволок.

 

Вода и грязь текли с металла.

Осенний день совсем погас…

Но кто видал,

Когда бывало,

Чтоб на цепи водили нас?

 

Едва из топкого болота

Наш танк втащили на увал,

Как вдруг шарахнулась пехота:

Мотор включенный заработал,

Зарокотал,

Забушевал.

 

Взгремев утробою железной,

Рванулся танк. Сама земля

К нему под гусеницы лезла:

Вперед, к своим – он в ров безлесный

Пошел, по травам, гром стеля.

 

Пошел лугами к дальним хатам,

Подмяв пенек, подрезав ствол, –

Он сам уже врага повел! –

На третьей скорости, на пятой,

На двадцать пятой он пошел.

 

Казалось, ветер в поле стих,

Казалось, сосны молодели:

На танк во все глаза глядели,

И камни серые хотели,

Чтоб он оставил след на них.

 

С нами в бою

 

1

Семь суток ветер дул знобящий

И ливень лил, с ума сводя.

Бойцы укрылись в хвойной чаще

И от врагов и от дождя.

 

Вскрывали с белым салом банки.

Вздохнув о доме, о тепле,

Снимали прелые портянки

И засыпали на земле.

 

Другие наспех рыли норы –

Поспать под крышей час иль два, –

Вели скупые разговоры,

Курили жадно в рукава.

 

А в стороне, на мшистом скате,

Где свет сквозь ветви проникал,

Моряк в замызганном бушлате

Сидел, согнувшись:

Он читал.

 

Еще горели наши села,

Тяжелы й чад стоял окрест,

И – поневоле новоселы –

Снимались люди с адских мест;

 

Еще к столице немец рвался,

Казалось, вся земля гудит, –-

А он – моряк – не сомневался,

Что будет жив и победит.

 

И не хотел, чтоб с полдороги,

Испортив все его дела,

Хоть день один из жизни строгой

Война без пользы унесла.

 

2

Истосковались мы по книгам так,

Что жизнь не в жизнь для нас

в землянках стала.

А на селе, где окопался враг,

Библиотека целая лежала.

 

И мы решили захватить ее.

Чуть начало смеркаться –

К немцам в дзоты,

За линию окопную, в жилье

Нагрянули бойцы морской пехоты.

 

В разбитой школе полный Горький был,

И как по сговору, без размышлений,

В карман иль в сумку каждый положил

По томику его произведений.

 

Что книги немцу?

Немец груб и дик,

Его б кормили только да поили,

А мы, уставшие, в любой из книг

Своей войне подспорье находили.

 

Лишь час пришлось нам Горького читать.

В ту ночь без отдыха, без промедлений

Рванулись мы к черте других селений

И окружать врагов,

Уничтожать,

Шло и его собранье сочинений.

 

Подростки

С утра отобрали покрепче коней

Ребятам годков по десять, не боле,

Поручено было: за восемь дней

Заборонить озимое поле.

 

– Забудьте о доме, о сладком сне,

На фронте жилье – блиндажи и землянки,

Считайте, что вы теперь на войне

И это не бороны, а тачанки...

 

А поле – взглянуть на него и вздохнуть:

Огромное, нет ни конца ни края.

Таким представлялся ребятам путь

На запад – от Волги и до Дуная.

 

Ночами опушки черным-черны.

Бездонное небо героев пугало.

Порою казалось: вовсе луны,

Совсем на свете луны не бывало.

 

Уже не канавы кругом, а рвы,

Не камни, а чудища... Что такое?

От шума листвы, от крика совы

Бледнели и вздрагивали герои.

 

Хотелось поспеть до стуж и дождей,

Пока еще ветры не налетели,

И если жалели кого – лошадей,

Одних лошадей, не себя жалели.

 

Узлы на ладонях, вихры в пыли.

Заказ фронтовой и жизнь фронтовая...

И все им казалось:

они прошли

С бойцами от Волги и до Дуная.

 

* * *

Десяток лет

И два десятка

Спокойствия и тишины,

А я,

Как та вдова-солдатка,

Всё не опомнюсь от войны.

 

О природе:

 

О насущном

Что за нелепое утвержденье!

Я отвергаю с негодованьем,

Будто весна лишь время цветенья,

Будто бы осень – пора увяданья.

 

Свежему хлебу дивлюсь, как чуду,

Не уставая, дивиться буду –

Нет ничего красивее в мире

Этой поющей, бескрайней шири.

 

В теплом, хрустящем хлебном прибое

Тонет и тает горе любое.

Осень такая, что душу греет.

Верится – люди станут добрее.

 

Станут мои земляки сердечней,

Нет, не беспечней,

Но человечней,

Непримиримы к любым недугам,

Будут горой стоять друг за друга.

 

Радуясь новой своей победе,

Не забывайте, друзья, соседей!

Если беда с кем-нибудь случилась,

Не обходите, сделайте милость!

 

Хлынет зерно дождем изобильным –

Пусть станет каждый щедрей от счастья:

Робкий – смелым,

А слабый – сильным.

 

Пусть не кичится начальник властью,

Помнит, что он – лишь слуга народа,

Не по анкетам о людях судит...

 

И богатеть будем год от года,

Каждая осень праздником будет.

 

Почему не удивляемся

Почему-то без удивления

Смотрим на небо, на поля,

И – восторженно,

С умилением

Пересказываем сновидения,

Хоть и в снах

Все та же земля.

 

А деревья-то зеленые!

А в озерах

Вода в цвету.

А в воде, что стрелы каленые,

Листья длинные,

Заостренны?..

Оголенные,

Опушенные...

И все тянутся в высоту.

 

В небе крылья птиц распростертые,

Тучи, радугами подпертые,

Камни скал в кореньях витых.

Видно, скалы тоже не мертвые,

Раз деревья растут на них.

 

Над рекою кручи размытые.

Я на срез отвесный гляжу,

Будто в недра земли открытые

По ступенькам цветным вхожу.

 

Налюбуюсь ли на нарядную,

Ненаглядную землю-мать,

Непарадную,

Неоглядную?..

Так всему в этом мире радуюсь,

Будто завтра его покидать.

 

И тоскливо мне одному –

Будто завтра конец всему.

 

* * *

Много есть хорошего на свете,

Милого и дивного,

О чем,

Месяцами сидя в кабинете,

Даже вспоминать перестаем.

 

И чего бы, думается, проще –

А ведь далее удивишься вдруг,

Услыхав, что есть на свете рощи,

И поля, и лютиковый луг,

 

Самые всамделишные горы,

Берег моря с галькой и песком...

Есть земля сырая, по которой

Люди ходят просто босиком.

 

* * *

Тишина над рекою,

Над равниною вешней.

Наслаждаюсь покоем

И ходьбою неспешной.

 

Никаких заседаний,

Среди птиц – сам как птица.

Солнце без опозданий

И встаёт и садится.

 

Многослойная хвоя

Укрывает от зноя.

Но в трущобе таежной

Мне, как в детстве, тревожно.

 

Черный сук отгибая,

Чую даже спиною:

Сотни глаз, не моргая,

Наблюдают за мною.

 

Выжидают,

Гадают,

Не боясь, что обидят:

Все, что думаю, – знают,

Все, что делаю, – видят.

 

Ну и пусть! Я же дома.

Припадаю к стволине.

Мох хрустит, как солома

В пересохшем овине.

 

И глаза закрываю,

Ничего знать не знаю.

 

Эти птицы и звери

Мне-то

С детства знакомы...

Затаились, не верят –

Ну и пусть:

Я же дома!

 

Письмо в «Лесную Газету»

Памяти Виталия Бианки

 

Мы безмерно богаты.

В наших чащах и рощах

Столько всяких пернатых –

Просто диву даешься.

 

Но спросите иного,

Что он знает о птицах,

Пусть ответит толково –

И, гляди, удивится:

 

Как же, фауна, дескать,

Как же, наше богатство, –

На полях, в перелесках,

Так сказать, птичье царство...

 

Птичье царство – и только?

Ну, дрозды,

Ну, синички...

Где запомнишь все клички,

Просто птички – и только!

 

Стоит в лес углубиться –

И уже как не дома:

Словно мы за границей –

Незнакомые лица,

Языки незнакомы.

 

Как слепые плутаем,

Будто глухи отроду.

И еще утверждаем,

Что мы любим природу.

 

А цветы разве знаем

На лугах?

Разве ценим?

Все травой называем,

А подкошены – сеном.

 

И с деревьями то же:

Роща в общем и целом...

Ель от пихты не можем

Отличить, грешным делом.

 

То же с рыбой:

Веками

Счет ведем косяками,

Густера иль сорожка,

Все едино – рыбешка.

 

Лишь царям по рожденью,

Как во всем, предпочтенье:

Знаем розу-царицу,

Льва-царя

Да царь-птицу...

 

И, конечно, тревожно,

Что порой мы безбожно

Не храним, что имеем,

Не щадим,

Не жалеем.

 

Ни за что не в ответе,

Словно самую малость

Нам на этой планете

Жить и править осталось.

 

Не хозяева вроде,

Так добро свое губим.

А гордимся природой

И отечество любим.

 

* * *

Не верю, что звери не говорят,

Что думать не могут певчие птицы,

Что только инстинкты у хитрой лисицы

И пчелы не знают, чего творят.

 

Попробуйте в роще уединиться,

Укрыться под хвойный густой наряд

Да вникнуть в жизнь, что шумит вокруг,

Предубежденность на время откинув, –

И в сердце не будет места гордыне,

Вас трепет и робость охватят вдруг.

 

Достойно ль царя природы делить

Всех в мире живущих

На высших и низших?

Порой и владыки разумом нищи,

Все относительно, может быть?

 

Высокомерие не к лицу

Ни великану,

Ни мудрецу.

В сосновом бору,

В березовой роще,

Где так многогранно желанье жить,

Мне, сильному, только добрей и проще

И человечней хочется быть.

 

Мы видим не все со своей горы,

Чудес неоткрытых еще немало.

Боюсь, чтоб кичливость не помешала

Нам постигать иные миры.

 

Люблю все живое

Когда-то и я не убить не мог,

Что б ни летело над головой.

Садился за весла – ружье между ног,

Шел в чащу – заране взводил курок,

На жатву брал дробовик с собой.

 

Стрелял и коршуна и воробья,

Не разбираясь – друзья? враги?

А ныне на ток хожу без ружья,

Катаюсь на озере без остроги.

 

Доверие птиц умею ценить.

Бывает легко на душе, когда

Случайно удастся жизнь сохранить

Птенцу, упавшему из гнезда.

 

Себя самого узнать не могу.

Осинки в лесу зазря не срублю,

В корнях родничок, что клад, берегу,

На муравейник не наступлю, –

Люблю все живое,

Живых люблю.

 

Родничок

Грохот моря слышен издалёка,

Блеск его пугает н слепит.

У воды ни отдыха, ни срока –

Берега гранитные дробит.

 

А родник осоки не колышет,

Затенен,

И надо замереть,

Чтоб его среди корней услышать,

Наклониться – чтобы разглядеть.

 

Но вода и в нем стоять не любит,

День и ночь без устали поет.

Кто отыщет – припадет, пригубит,

А припав – не отрываясь пьет.

 

И опять придет, как на свиданье,

И заглянет в холодок, на дно...

Только это чистое звучанье

Разобрать не каждому дано.

 

Первый снег

Были сосны, были ели,

На опушке рос орех,

Клены в поле зеленели

Одинаково для всех.

 

И ольха была ольхой,

И река была рекой,

И земля землей,

Доколе

Первый снег не выпал в поле.

 

Выпал снег.

И вот осина

Замерла, как на духу,

Стала бабушкой калина

И напялила доху –

Уцелевшие рубины

Словно пуговки в меху.

 

Сел старик на серый камень,

Борода его бела,

Задремал, взмахнул руками

Это елочка была.

 

Сохачем глядит коряга,

Встрепенется – чуть дохни,

А вокруг ребят ватага –

В пуховых ушанках пни.

 

И везде дворцы, сторожки,

Люди, звери, звезды, мех,

Самоцветы, курьи ножки –

Но уж это не для всех...

 

Может, это только мне

Было видно все воочью,

Словно дело было ночью

Иль во сне.

 

Снег

С детства,

С самых первых зим

И на весь свой век,

Как Отчизны сладкий дым,

Полюбил я снег.

 

Полюбил его покой

И буранный вой.

Снег не мертвый,

Он живой –

Вихорь огневой!

 

У него свое лицо –

Запах, вкус и вид.

Звон морозный бубенцов –

Это снег звенит.

 

Знает вся моя родня:

Из села

Лыжня

Столбовой дорогой в мир

Стала для меня.

 

Не о вечности грущу –

На земле мой век!

Все ж, когда умру, –

Прошу:

Схороните в снег,

 

В его светлой мерзлоте

На Бобришной высоте.

 

* * *

Лес заиндевел, закуржевел,

До луны – белым-бело.

Ветви сосен в тонком кружево,

Все берлоги замело.

 

Небо льдистое и синее,

Как полярная вода.

От игольчатого инея

Провисают провода.

 

А дороженька трескучая,

Как лощеная, гладка,

Вся в раскатах да излучинах

И сверкает, как река.

 

Лесные дуги

О, эти дуги над дорогой

В краю синиц,

В краю клестов,

В краю снегов!

Их очень много,

Как над Москвой-рекой мостов!

 

Нет, не медведи дуги гнули,

Не леший,

Не лесовики.

Мороз стоял на карауле,

Лес обряжая в башлыки.

 

И ветер дул,

И по неделе,

Ворвавшись в строй молодняка,

Свистя, матерые метели

С землей месили облака.

 

И как под тяжестью вселенной,

От напряжения белы,

То постепенно,

То мгновенно

Сгибались тонкие стволы.

 

Когда ж стихали шум и вьюга –

Лес был неистово красив,

Все дива севера и юга

В себе одном соединив.

 

Казалось, под давленьем света

Свисали ветви сосен вниз.

Вершины елей, как ракеты

Под небом праздничным, рвались.

 

И всюду дуги, дуги, дуги –

Снегами стянуты концы:

Чуть тронь –

И вскинутся упруго

И запоют колокольцы.

 

И всюду ходы, переходы,

Валы и рвы зимы самой...

 

И я –

Сам бог и царь природы –

Вхожу под эти чудо-своды

Почти испуганный,

Немой.

 

Утренники

Картину в оконной раме

С утра подновил мороз,

Ледок под его ногами

Дробится на сотни звезд.

 

Позванивают березы,

Потрескивают углы.

Дымок над трубою розов,

Поля и луга белы.

 

А днем развезет дороги

И полнятся бочаги –

То сани нужны,

То дроги,

То лыжи,

То сапоги.

 

Но воздух в окольной чаще –

Хоть на куски кроши,

Заиндевевший,

Хрустящий...

И оживают все чаще

Охотничьи шалаши.

 

Пробуждение

Как всегда, весна настала в марте,

Ручейки подспудно потекли.

Словно пятна белые на карте,

Исчезает снег с лица земли.

 

Зеленя напомнили о хлебе,

Пахнет старой, прелою травой.

Раздались проталинки на небо

И по сердцу хлещут синевой.

 

Над рекою посвисты и писка.

Закипают мутные яры,

А вокруг, как девичьи записки,

Лоскутки березовой коры.

 

И деревья стали выпрямляться.

Все ж тревожно:

Так тяжел был снег,

Что, быть может, многим не подняться,

Не взметнуть вершин своих вовек.

 

Но в лесу стволов кондовых много,

Хороша их мачтовая стать.

Ведь наверно же они помогут

И подлеску голову поднять.

 

Хочу весну!

Весна возникает не сразу, не вдруг,

Как звук, нарастая издалека –

Из недр снеговых,

Из неясных мук;

Весна начинается с влажных вьюг,

С прибавки неслыханной молока,

 

С тоскливого ржания рысаков,

С надрывного крика вороньих стай;

Еще не выходит из берегов,

Но рвется,

Но бьет волной через край.

 

И сколько к смиренью себя ни зови,

Как воздержаньем сердца ни мучь –

Весна поднимает пену в крови,

Теплом пробивается из-за туч.

 

На ранней заре

Среди бледных звезд

Глухарь, заикаясь, точит тайгу –

Опущены крылья,

Развернут хвост –

И я, как на праздник, к нему бегу.

 

Луна в отраженье речных глубин,

Как рыба, мечет икру в синеву,

И я,

В синяках от гремящих льдин,

За ней по широким плесам плыву.

 

Все ухищренья ума не впрок,

Опять не до выдержки,

Не до сна,

Оттаяло сердце,

Пришел мой срок.

– Сдавайся, сдавайся! – кричит весна.

 

Сдаюсь! –

Мне еще не тысяча лет.

Сдаюсь! –

Восхищенно руки тяну

Туда, где цветенье,

Туда, где свет,

К весне моей, к счастью.

Хочу весну!

 

Весенние ожидания

Заметно весны дыхание,

Уже в колеях до колен,

Все замерло

В ожидании

Неведомых перемен.

 

Под вечер березник в инее,

Вода превращается в лед,

А в полдень

Все синее-синее,

Сквозь крыши

И с крыш течет.

 

И солнце с луной встречается,

Как будто о чем совещается,

И скалы в воде по грудь...

Ах, если бы все, что чается,

Свершилось

Когда-нибудь!

 

С терпением,

Со смирением,

Устав от душевных смут,

Друзья мои

Потепления,

Как манны небесной, ждут.

 

Вдруг что-то взыграет, вспенится,

Как свет по земле пройдет...

А, собственно, что изменится,

Весна же не первый год?!

 

Заморозок

Едва раскрылись первые цветы,

Доверчиво оттаяла природа,

Как снова – вероломство, непогода,

И холодом дохнуло с высоты.

 

Поутру иней землю обволок,

Черешенка поникла и поблекла,

По мерзлым глыбам застучал ходок,

И в колеях ледок хрустит, как стекла.

 

Душа дрожит от боли и тоски,

Чуть глянешь на сады, на огороды,

Где, забивая молодые всходы,

Опять ползут и лезут сорняки.

 

А все ж весна выходит из запруд.

И пусть скворцы попрятались в скворешни –

Не задержать напора соков вешних,

Не онемеют птицы,

Не умрут.

 

* * *

Весна – куда ни кинешь взгляд.

В ночь вызвездило, приморозило,

А днем, как много раз подряд, –

Что ни поток, то водопад,

Любая лужа будто озеро.

 

Хоть на день каждый ручеек

Сравняться с речкою пытается.

Уже и зелень пробивается...

Что нового?

Да ничего –

Все ежегодно повторяется.

 

И птичий свист среди лугов

Любого умиляет умника;

И синева без берегов;

И над рекою рев гудков...

Где ж откровенье?

Где изюминка?

 

Чем вас порадовать, друзья?

Что описать вам? –

Все извечное...

Нo я готов с утра до вечера

Сидеть у шумного ручья,

Хоть и смотреть как будто нечего.

 

Март

Солнце марта в степь вошло,

Скрадывая расстояния,

И от этого сияния

Стало на сердце тепло.

 

В каждой льдинке огонёк,

Будто всей лавиной звёздной

Млечный Путь на землю лёг,

Но денёк ещё морозный.

 

Наст такой, что грузовик

Вдруг свернул на холм пологий

И понёсся без дороги

Снежным полем напрямик.

 

На холме стоит село,

Заметённое до окон.

До весны ещё далёко –

Ни приметы, ни намёка,

А уж на сердце тепло.

 

Голоса весны

Весна всему свой голос дарит –

Воде, листве, земле – всему:

Кострам в лесу

И птичьей паре,

Глазам

И сердцу моему.

 

Все началось с простой капели,

И вот уже текут снега,

И зажурчали,

зазвенели

Деревья,

Воздух

И луга.

 

Несется плеск с речных излучин,

В овраге ветер струны рвет,

Весь мир разбужен

И озвучен

И дирижеру смотрит в рот.

 

С утра в бору –

Зачем, не знаю –

Мну старый ягодник, траву

И повторяю, повторяю

Свое пытливое «ау»!

 

Слух напряжен,

И сердце бьется,

Я словно чуда жду в глуши:

Быть может, кто-то отзовется

На музыку моей души.

 

Ясный день

В изморози, что в пене,

Голые ветви берез.

Роща как стадо оленей,

Сгрудившихся в мороз.

 

А день до того наряден,

Что и сказать не могу.

Тени от палисадин –

Лесенкой на снегу.

 

В солнечном одеянье –

Милые вы мои! –

Кажутся снегирями

Серенькие воробьи.

 

Про берёзку

Я её видел и непарадной,

Не царевной гордой на кругу,

А нескладной, даже неприглядной,

Утонувшей по уши в снегу.

 

Не кудрявой и не золотистой,

Не расхожей – оторви да брось,

А совсем беспомощной, без листьев,

Голенькой и вымокшей насквозь.

 

Видывал и в грозы, и в бураны,

При ночных огнях и на заре.

Знаю все рубцы её и раны,

Все изъяны на её коре.

 

И люблю любовью настоящей

Всю, как есть, от макушки до пят.

О такой любви непреходящей

Громко на миру не говорят!

 

Смерть берёзки

Пробивалась берёзка к свету

Из колючего хвойняка.

Тонкий ствол, будто след ракеты,

Поднимался под облака.

 

Кисло пахло гниеньем,

Тленьем,

Мхом болотным,

Сырой травой.

Редко, редко, как избавленье,

Как надежда на избавленье,

Солнце вспыхивало над головой.

 

Пробивалась, да не пробилась,

Продиралась –

Не продралась:

Изогнулась,

Перетонилась,

Отдалась соседям на милость

И с землёй потеряла связь.

 

Над увядшей её листвою,

Будто волны мёртвой воды,

Равнодушно сомкнулась хвоя,

Не почуяв чужой беды.

 

Эко дело!

Дерево пожелтело.

С этого началось:

Что-то в нем задубело,

Сдвинулось,

Надорвалось.

 

Может – слоев смещенье,

Скрытое до поры,

Как при землетрясенье –

Складок земной коры?

 

И потекла живица

Лавой

К ногам ствола,

Чтоб янтарем сгуститься;

Может, начало зла

 

Было в безмерном росте:

К небу вознесено,

Стронцием-90

Дерево облучено?

 

Или жучки-короеды

Взяли его в полон?..

Сверху валились беды,

Снизу,

Со всех сторон.

 

Кто-то инициалы

Вырезал на стволе,

Сук в снегопад сломало...

Мало ль какие шквалы

Гнули его к земле!

 

Желтые в хвое пятна –

Желтая сыпь в бору.

Поналетели дятлы,

Выстукали кору.

 

Выдюжит ствол могучий, –

Жалко его рубить!

Может, на первый случай

Следует полечить?

 

Может, лишь отдыхает,

Не умирает оно,

Просто наряд меняет,

Стужей обожжено?

 

Просто чуть приболело.

Справится –

Не бревно!

 

Но уже все решено:

– Дерево?

Эко дело!

Лесу вокруг полно.

 

Черемуха

В молодом лесу весны

В бивуачном беспорядке

Ивняковые кусты;

Кроны кленов зелены,

Как солдатские палатки.

 

А по склонам, как костры, –

Купол к куполу, –

Огромных,

Десять белых, как шатры,

Распустившихся черемух.

 

Что в них есть?.. Гляжу в упор,

Отвести не в силах взор

От нарядных, от красивых,

Как от граней снежных гор,

Как от троек белогривых.

 

Так белы – вокруг бело,

Белое чудо весны!

Природа позвала нас к себе в гости.

Мы в гостях у природы.

Обломали всё –

И чуда не стало.

 

Сосна

Под палящим солнцем

У излучинки

Лугового ручейка

Одна

Длинные иголки, словно лучики,

Над землей раскинула сосна.

 

Полыхать хотела густокронная

И светить, как солнце в ясный день.

Но хвоя на ней была зеленая –

Не светилась,

А бросала тень.

 

И стоит грустна, как изваяние...

А находят люди у нее

Солнцу недоступное сияние

И тепло особое

Свое.

 

Сосна

С головы зелена.

Стволом красна,

Высока, стройна

Растет сосна.

 

Как невеста на выданье

На большом пиру, –

Лучшей не видано

Во всем бору.

 

Иглами вышила

Неба треть.

Всем она вышла –

Любо смотреть!

 

Каких только ягод

Нет под сосной!

Здесь белка-летяга

Гостит весной.

 

Здесь тетерев грузный

Бруснику ест,

Здесь влажные грузди,

Маслята есть.

 

Здесь все для соленья

И все для варенья –

Хоть целым селеньем

Живи, ночуй!

А мох для оленя –

Ешь – не хочу!

 

Сколько же дереву

От роду лет?

А столько лет, что и счету нет.

Но топор сечет,

И вот он – счёт.

 

* * *

Лишь вековые

В самое небо

Сосны вошли, все его заполнив.

Лишь к вековым

На зеленый гребень

Соколом солнце садится в полдень.

Только в бескрайней

Облачной шири

Молнии воздух стригут и режут.

Только на самой гордой

Вершине

Носится ветер,

Пресный и свежий.

 

Только в вершинах,

Не увядая,

Жизнь все устои крушит и ломит...

И, расправляясь,

Сосна молодая

Тянется

К солнцу, к дождям и грому,

Чтоб ощутить полноту небывалой

Свежести жизни

В грозовой сини...

И если упасть,

То горным обвалом

Неистощимой жизненной силы.

 

О форме и содержании

Я с детства привык к василькам,

К полдневному их сиянию,

К их форме

И содержанию,

К соцветиям

И стебелькам.

Я их собирал в овсах,

Как звезды,

Как луны синие.

Не раз любовался ими я

У девушек на волосах.

Легки,

Мотылькам сродни,

Как часто в стихотворении

Друзьям заменяли они

Лирическое вдохновение.

Мне памятны и венки

С их влажным благоуханием,

Когда начиналось гадание

На берегу реки...

Я с детства любил васильки.

Но вот

Довели до сознания,

Что это же

Сорняки.

С тех пор я вхожу в овес

Без прежнего к ним обожания.

Так разрешился вопрос

В пользу содержания.

 

Покормите птиц

Покормите птиц зимой,

Пусть со всех концов

К вам слетятся, как домой,

Стайки на крыльцо.

 

Не богаты их корма.

Горсть зерна нужна,

Горсть одна –

И не страшна

Будет им зима.

 

Сколько гибнет их – не счесть,

Видеть тяжело.

А ведь в нашем сердце есть

И для птиц тепло.

 

Разве можно забывать:

Улететь могли,

А остались зимовать

Заодно с людьми.

 

Приучите птиц в мороз

К своему окну,

Чтоб без песен не пришлось

Нам встречать весну.

 

Добрый праздник

Утром ранним весенним

Гости прибыли с юга,

И от птичьего пенья

Оживилась округа.

 

Сразу столько влюбленных,

Столько свиста и звона,

Что лесок обнаженный

Стал казаться зеленым.

 

Под грозою умылся

И подался к селенью,

Будто к людям явился

Встретить праздник весенний.

 

В зеркала дождевые

На широкой полянке

Смотрят ветлы сквозные

И березки-белянки.

 

Хорошо ль приоделись,

Уложились ли в сроки?

Еле корни прогрелись,

Еле тронулись соки...

 

Гул стоит над сосновым,

Над березовым миром.

Птицы двинулись к новым,

К необжитым квартирам.

 

Тоже формы надели:

Сколько вышивок разных,

Сколько фартучков белых,

Сколько галстуков красных!

 

На холмах, на увалах

И оркестры и хоры,

Есть свои запевалы

И свои дирижеры.

 

Им и ночью не спится,

Станут петь полной грудью...

Будьте счастливы, птицы!

С добрым праздником, люди!

 

Орел

Из-за утеса,

Как из-за угла,

Почти в упор ударили в орла.

 

А он спокойно свой покинул камень,

Не оглянувшись даже на стрелка,

И, как всегда, широкими кругами,

Не торопясь, ушел за облака.

 

Быть может, дробь совсем мелка была

Для перепелок, а не для орла?

Иль задрожала у стрелка рука

И покачнулся ствол дробовика?

 

Нет, ни дробинки не скользнуло мимо,

А сердце и орлиное ранимо…

Орел упал,

Но средь далеких скал,

Чтоб враг не видел,

Не торжествовал.

 

После дождя

Дождик прошел по садовой дорожке,

Капли на ветках висят, как сережки,

Тронешь березку – она встрепенется

И засмеется,

До слез засмеется.

 

Дождь прошуршал по широкому лугу,

Даже цветы удивились друг другу:

В чашечках листьев, на каждой травинке

По огонечку,

По серебринке.

 

Дождь по пшеничному полю пронесся –

Потяжелев, удлинились колосья

И поклонились земным поклоном

Мимо летящим шумным вагонам.

 

Небо, закончив доброе дело,

Тоже, довольное, посветлело.

И в семицветных его воротах

Звезды блеснули на самолетах.

 

Песня без слов

Пусть ни грибов, ни ягод в лесу –

Он все равно хорош.

Каждое утро что-то несу

В дом из окрестных рощ:

 

Чаги кружок,

Черенок для ножа,

Корень,

Охапку дров,

Шишку, похожую на ежа,

Песню, пока без слов...

 

Пусть тишина,

В глуши ни души –

Все равно гул в ушах:

В шорохи трав и в шумы вершин

Вслушиваюсь не дыша.

 

Неба не видно,

Но там и тут

До колдовского дна

То озерцо полыхнет, то пруд –

Та же голубизна.

 

И ничего, что птичий отлет,

Что опадает листва –

Песню нашел, и она живет,

Сыщутся и слова.

 

Спасибо солнцу!

На восходе

вершины сосен

вспыхнули под солнцем,

и у каждой образовалась своя корона.

 

Солнце понесло огонь по лесу,

по речным сенокосам,

по всей земле –

и всё на земле

старалось уподобиться ему.

 

Папоротники,

еще не просохшие от росы,

развернулись будто солнечные кокошники.

Водяная струя под берегом

превратилась в лучистый зонтик,

и по краям его

заиграла радуга.

У рыжей волнушки

пушистая юбочка с оборками

стала походить

на солнечные протуберанцы.

 

Подсолнух – солнце,

кружевная паутина – солнце.

Даже старый глухарь,

распустив хвост,

выдавал себя за восходящее светило.

Кому же и поклоняться в этом мире,

как не Яриле-солнцу?

 

И я,

выйдя из своего охотничьего домика

на Бобришном Угоре,

повернулся лицом к реке,

которая внизу текла тоже, как солнце,

снял кепку

и сказал ему, огнеликому:

– Нет, человек произошел не от обезьяны!

Мне хорошо с тобой, солнце.

Спасибо тебе!

 

Свежий хлеб

Всей семье как сбор назначен,

Только скатерку постлать,

В каравай, еще горячий,

Входит нож по рукоять.

 

В пожелтевшей гимнастерке

С краю сам большак сидит.

Чуть похрустывает корка,

Духовитый пар валит.

 

– Ну, – сказал он, – по потребе

Начинайте в добрый час!

Полной мерой нынче хлеба

Выдает земля для нас.

 

Золотистые горбушки

Срезал: это для детей.

Наособицу старушке

Вынул мякиш из ломтей.

 

Скосок свой, усы поправив,

Крупной солью посолил,

Всей своей семье и славы,

И здоровья посулил.

 

И еще промолвил слово:

– С хлебом горе не беда! –

Не забудьте, мол, какого

Стоил этот хлеб труда!..

 

Хлеб-соль

Едва под дождем и солнцем рачительным

Иголочки выбьются из земли,

А мы уже говорим почтительно

О травке об этой:

– Хлеба пошли!

 

Потом на токах, как шатры кочевничьи,

Холмы вырастают –

Из края в край,

И люди добреют,

И песни девичьи

Хватают за сердце:

Урожай!

 

О корочка хрусткая!

Соль зернистая!

С каким торжеством из свежей муки

Пекут в деревнях караваи душистые,

Блины, и шаньги, и пироги.

 

Хлеб-соль – всему голова! – повторяется.

Когда у страны закрома полны –

Сильны мы,

И все у нас получается,

Сбывается все

От земли до луны.

 

Свежей выпечки

С пылу,

С жару,

С поду,

С ходу –

Свежей выпечки

Хлеб народу.

 

Будто свадебные,

Пудовые

Пироги подовые,

Пышки и плюшки,

Батоны и сдобы,

Бублики и сушки –

Разламывай,

Пробуй!

 

Из муки мелкомолотой,

Чисто просеянной

Шаньги желтые,

Будто листья осенние.

 

Спасибо сердечное,

Поклон особый

Тебе, моя сельщина,

Вам, хлеборобы!

 

Из вашей муки

Калачи продаются

И в домах пирожки

Жарятся

И пекутся –

 

С грибками,

С морковью,

С капустой –

Чудо!

А главное – с любовью,

А главное –

Повсюду.

 

Ешьте на здоровье,

Добрые люди!

 

Нравственные уроки:

 

Торжественное обещание

А разве кто сомневается

В том, что Земля вращается,

Что время свое берет?

Добреет и оснащается

Отчизна из года в год.

 

Добрее и совершеннее

Становится человек.

И нас, мой друг, без сомнения

Дорогами преображения

Ведет непреклонный век.

 

Не смять никаким обстоятельствам

Любви нашей к красоте,

К душевной чистоте.

Одно у нас обязательство –

Не изменять мечте.

 

Давай же будем правдивыми

И впредь

Во всем

До конца:

Бренчаниями фальшивыми,

Писаниями хвастливыми

Не разогреть сердца.

 

Во имя грядущего нашего

Попробуем не приукрашивать

Ни мыслей своих, ни заслуг,

Ни прошлого, ни настоящего.

Ужели не сможем, друг?

 

Ужель и с такими близкими,

Родными,

Как мы с тобой,

Нельзя до конца быть искренним,

Доверчивым и невыспренним,

Простым,

Как с самим собой?

 

* * *

В несметном нашем богатстве

Слова драгоценные есть:

Отечество,

Верность,

Братство.

А есть ещё:

Совесть,

Честь...

Ах, если бы все понимали,

Что это не просто слова,

Каких бы мы бед избежали,

И это не просто слова!

 

Память

По вологодскому Заречью

Бродил я вечером,

Как вдруг

Счастливый кто-то

мне навстречу

Метнулся с криком:

– Здравствуй!.. Друг!..

Забыл?..

 

– Да нет же! – отвечаю

И что-то мямлю про года,

А сам мучительно гадаю:

Где с ним встречался

И когда?

 

Лицо знакомо,

Голос тоже...

И как неловко стало мне,

Когда припомнил, сколько прожил

Я с ним в окопах на войне.

 

А то еще – оторопею

И, как собрату своему,

Отъявленному лиходею,

Бывало, крепко руку жму.

 

Все чаще память изменяет,

Подводит.

Вот опять – пробел...

Но из нее не исчезает,

Что сам бы я забыть хотел, –

 

Такое, что душе не мило,

Чего нельзя себе простить,

Что, к сожаленью, в жизни было,

Хоть не должно бы вовсе быть.

 

Нередко правдой поступался,

Не делал все, что сделать мог.

И обижал,

И обижался

Помочь хотел, а не помог.

 

Дурным поступкам нет забвенья

Да и прощенья нет,

Когда

Их судишь сам без снисхожденья, –

На свете горше нет суда.

 

* * *

И я обманывал,

И мне, бывало,

Достоинство мужское изменяло,

Себя обкрадывал утехи ради

И часто с совестью своей не ладил.

 

Быть может, те, которых я обидел,

Теперь ни в ком святой любви не видят.

Легко ли для обманутого сердца

Решиться вновь доверчиво согреться?

 

Что бесконечно каяться?

Ведь снова

Жизнь не начать, не изменить былого,

Не замолить вины своей...

Я ныне

Пекусь уже не о себе – о сыне.

 

Пусть он грехов отца не повторяет,

Большой любви ни в чем не изменяет,

Ни в чьих глазах не будет лжив и мелок

И с совестью не заключает сделок.

 

Добру откроется сердце

Не свалит меня бездорожье,

Я с детства ходил без сапог

И сколько б теперь ни прожил –

Ничто для дубленой кожи

Неровность лесных дорог.

 

Без страха брожу по осоке,

По гальке,

Через поля.

Дресвы не боюсь на тропке...

Все лишние электротоки

Берет из меня земля.

 

А с ними,

Почти бесследно

Рассасываясь, как вода,

Все злое,

Дурное,

Вредное

Уходит в песок навсегда.

 

И остается в теле,

В душе

После долгих бед

Лишь то,

Без чего ни веселья,

Ни счастья на людях нет.

 

Мне просто необходимо

Босым по земле ходить,

Чтоб верить,

И быть любимым,

И самому любить.

 

Ступи, мой товарищ, попробуй

И ты в холодок росы,

Сорви надоевшую обувь,

Пройдись по земле босым!

 

В глаза, будто память о детстве,

Зеленые глянут места,

Добру откроется сердце

И совесть будет чиста.

 

Спешите делать добрые дела

Мне с отчимом невесело жилось,

Все ж он меня растил –

И оттого

Порой жалею, что не довелось

Хоть чем-нибудь порадовать его.

 

Когда он слег и тихо умирал, –

Рассказывает мать, –

День ото дня

Все чаще вспоминал меня и ждал:

«Вот Шурку бы... Уж он бы спас меня!»

 

Бездомной бабушке в селе родном

Я говорил: мол, так ее люблю,

Что подрасту и сам срублю ей дом,

Дров наготовлю,

Хлеба воз куплю.

 

Мечтал о многом,

Много обещал...

В блокаде ленинградской старика

От смерти б спас,

Да на день опоздал,

И дня того не возвратят века.

 

Теперь прошел я тысячи дорог –

Купить воз хлеба, дом срубить бы мог.

Нет отчима,

И бабка умерла...

Спешите делать добрые дела!

 

С добрым утром!

Я люблю, когда при встрече

мы знакомым и родным:

«С добрым утром!»,

«Добрый вечер!»

«Доброй ночи!» – говорим.

 

Если к чаю иль к обеду

В дом войдем –

Не любо, что ль,

Поклонясь, сказать соседу:

«Чай да сахар!»

«Хлеб да соль!»

 

Не от тяги к суесловью

И сложилось не вчера

Это братское, с любовью

Пожелание здоровья,

Пожелание добра.

 

Хорошо и путь-дорогу

По обычаю начать:

У родимого порога

Посидеть и помолчать.

 

Не спешу с моралью строгой,

Коль в дорогу кто-нибудь

По привычке скажет:

«С богом!»

«С богом!» –

тоже «В добрый путь!»

 

От души желаю счастья

Всем товарищам своим,

Молодым – в любви согласья,

Долголетья – пожилым.

 

Рыболовам, звероловам –

Теплой ночи у костра,

И – богатого улова,

И – ни пуха ни пера.

 

Пусть людей во всех заботах

Ждут удачи и успех,

Чтоб работалось с охотой

И гулялось без помех.

 

Даже стае журавлиной,

Улетающей от нас,

По обычаям старинным

Мы кричим:

«В счастливый час!»

 

И живется вроде лучше,

И на сердце веселей,

Коль другим благополучья

Пожелаешь на земле.

 

Неулыбчивому человеку

Не могу мириться с немотой,

И со слепотой,

И с глухотой.

Разве не весенняя пора?

Разве птицы не поют с утра?

 

Разве не повеяло теплом,

Не гремит на речках ледолом?

Не настало время, чтоб любить?

Или трудно человеком быть?

 

Что же ваши властные черты

Не смягчаются от доброты?

Не проник к вам даже шум лесной...

Иль старик вахтер всему виной?

 

Прописной бумажный мир души

Свежий ветер не разворошил:

Смотрят два совиные стекла

Из-за канцелярского стола.

 

Не смирюсь я с этой пустотой,

С вашей глухотой,

Непрямотой.

Хочется сердечной теплоты,

Красоты душевной,

Чистоты.

Не расстанусь со своей мечтой.

 

О дружбе

Печальна участь одинокого,

А нелюдимого – вдвойне

Во время странствия далекого,

В дни испытаний, на войне.

 

Пусть радости необычайные

К тебе вдруг хлынут на порог –

Покажется еще печальнее,

Что ты друзей нажить не смог.

 

Все не под силу:

Дом не выстроить,

Хорошей песни не сложить,

В нужде и в горе дня не выстоять

Как без друзей на свете жить?

 

Упрек

Гасит огни больница –

Все не смыкаю глаз.

Что бы тебе появиться

В этот нелегкий час,

 

В этой, в моей палате,

Хоть на минутку,

Вдруг,

В белом до пят халате:

Все-таки – старый друг!

 

Сел бы у изголовья.

Вот мы опять вдвоем!

Может, хоть о здоровье

Справился бы моем.

 

Врозь иногда по году –

Трудно заговорить.

Что-нибудь про погоду

Молвил бы, может быть.

 

Я понимаю: служба,

Лекции там и тут,

Темы – любовь и дружба –

Отдыха не дают.

 

Можно ли отвлекаться?

Но ведь и я живой.

Что бы тебе догадаться

Вспомнить о том порой

 

И хоть перед рассветом

Иль на исходе дня

С темой бы вечной этой

И навестить меня!

 

* * *

Если бы знать нам, что завтра

его не будет,

по-другому мы относились бы к людям

к любому, как к своему родному, –

разговаривали бы по-другому.

 

Когда говоришь с другом,

помни: быть может,

это последний

разговор с ним,

последний день его жизни...

Последний раз его видишь…

 

Помни: завтра может его не быть.

Ты навсегда потеряешь его...

Спеши любить,

жалеть и любить.

 

* * *

Настежь открытая миру душа,

Как ты была чиста, хороша!

 

* * *

В многообразии бытия

И мы для кого-то несовершенны:

У каждого свой шесток во вселенной,

И правда своя,

И кривда своя.

 

* * *

Все во имя совести,

Все во имя чести,

Все – от первой повести

До последней песни.

 

Все можем

Порой поскитаешься

Вдали от Москвы

И сам похваляешься:

– Вот мы каковы!

 

Моря рукотворные

Шумят там и тут,

Отрогами горными

Плотины встают.

 

Все можем:

Мы молоды

И все – впереди.

Излишние в Вологде

Умерли дожди.

 

Дай срок, и на севере,

В торосах почти,

Чего б ни посеяли –

Все будет расти.

 

Все можем!

Вселенную,

Чтоб больше квартир,

Сдадим к заселению

Под наш новый мир.

 

Без устали трудимся...

Но вот о чем речь:

Когда ж мы научимся

Друг друга беречь?

 

* * *

Есть ощущенье силы и в упрямстве,

Оно как хладнокровие в бою.

Меня не упрекнешь в непостоянстве;

Хоть режь, хоть жги –

Я на своем стою.

 

Случались в битвах тяжкие просчеты,

Но – кровь во рту,

А мы одно твердим,

Что наше дело правое, и все тут,

Что рано или поздно победим.

 

И удивляли мир,

И побеждали!

А для кого-то, верно, издали

Самосожженцев мы напоминали,

Когда на танки со штыками шли.

 

И мой характер тот.

Неколебимо

Кидает он в неравные бои:

Я, если верю, – верю одержимо.

Самосожженцы – прадеды мои.

 

Испытание славой

Что такое геройство?

Всем присущее свойство,

Иль оно – исключенье,

Редкий дар,

Вдохновенье?..

 

Прославляем отважных,

Юных,

Седоволосых –

И встает перед каждым

Много сложных и важных,

Очень личных вопросов.

 

Все ль живущие вправе

Помечтать хоть украдкой

Об успехе,

О славе,

Как считается, сладкой?

 

Иль она навещает

Тех лишь, кто и не тщится,

Даже не помышляет

К ней хоть раз приобщиться?

 

Просто –

Люди как люди:

Дышат полною грудью,

Не сгибаются – ходят,

Смотрят – глаз не отводят.

 

Просто –

В море, на суше

Честно родине служат,

Не мельчат свои души,

А случится что –

сдюжат.

 

Ну, а мы с вами – что же?

А все прочие – хуже?

Может, случай похожий –

Тоже что-то заслужим.

Неужели не сможем?

Неужели не сдюжим?

 

Разве в этом желанье

Схоже что-то с забавой?

Не профессия ж, право,

Героизм,

Не призванье...

Только есть замечанье:

Всех трудней испытаний

Испытание славой.

 

Новогодняя почта

О простой переписке

Не тревожусь сегодня.

От далеких и близких

Почты жду новогодней.

 

Дело не в поздравленьях,

И картинки не новы,

Дорожу завереньем,

Что, мол, живы-здоровы;

 

Что в трудах и заботах

Дни текут, как и прежде,

И, согласно расчетам,

Крепнуть нашей надежде;

 

Мол, желаем того же

Вам

И вашему роду...

 

Многих писем дороже

Эти –

К Новому году.

Есть они –

И легко мне,

Нет их –

Я неспокоен:

Почему друг не вспомнил?

Может, горе какое?

 

Может, что-то случилось?

Чье-то сердце разбито?

Отзовись, сделай милость,

Позвони,

Аэлита!

 

Велики ли расходы! –

Только авиамарка,

А для Нового года

Нет дороже подарка!

 

Нет бесценней подарка –

Почтальон у калитки.

Как заздравные чарки –

В доме к сроку открытки.

 

Пусть же хлынут лавиной

Телеграммы и письма,

Как шипучие вина

И как добрые мысли.

 

Пусть овеют порошей

Наши с вами застолья.

Новый год,

Будь хорошим,

Люди этого стоят!

 

Границы души

А душа у меня есть.

И у нее свое зрение,

и свой слух,

и память,

и свой сказочно богатый мир,

а это целая держава,

в которой царит воображение

да желание добра и правды.

 

Зрение души удивительно –

и оно тоньше ультрамикроскопов,

сильнее любых локаторов.

Она видит в пространстве

и во времени,

проникает в глубь веков,

заглядывает в самое себя.

 

И слух у души

совершеннее морских эхолотов –

слышит душа музыку вечности,

голоса цветов и трав,

их рост и дыхание.

А память души – это граничит с чудом.

 

Берегите душу,

раздвигайте ее границы,

расширяйте ее полезную площадь,

Чтобы приблизиться к будущему.

 

Чудеса

Мир чудесами удивляем

И сами, глядя в небеса,

Как будто слов других не знаем,

Почти с испугом повторяем

Одно и то же:

– Чудеса!

 

Но на какое-то мгновенье

До каждого доходит вдруг,

Как откровенье,

Как прозренье,

Что это ж – наших рук творенье,

Все это дело наших рук.

 

И каждый – что бы он ни значил,

Где б ни работал, ни служил –

В решенье сказочной задачи

Свои, пусть скромные, удачи,

Свое терпение вложил.

 

Не будет сказано обидных,

Неверных слов на этот раз,

История сказать не даст:

Нет для нее простых, невидных,

Нет маленьких людей средь нас.

 

* * *

Страшно любить и быть нелюбимым,

Жить с людьми,

А слыть нелюдимым,

Страшно недруга боготворить,

Правдою клясться

И зло творить.

 

Но я не знаю страшней мученья,

Коль пропадает к работе влеченье, –

Руки людские

И душу жаль:

 

Вдруг непослушным станет рояль,

Для живописца померкнут краски,

Скульптор на глину глядит с опаской,

Мрачен ученый – прозренья нет,

И не подходит к столу поэт.

 

Все как болезнь.

А есть ли леченье?

Только терпенье, одно терпенье:

Выдюжить, выждать –

И в свой черед

Все образуется, боль пройдет.

 

О любви:

 

Вспоминаю о тебе

Неприветлива, дика,

С ночи не расчёсана,

Словно дочка лесника,

Ходишь полем босая.

Нынче наши нелады

И не вспоминаются,

Пред лицом большой беды

Мелочи стираются.

 

Стали мы вдвойне любить

Каждый холмик Родины,

Паутины тонкой нить

На кустах смородины,

На болотах кожуру

Ягоды несобранной,

Щучью стрелку на юру,

Воздух, смолью сдобренный.

 

В блиндаже, в чужой избе

Иль под хвойным пологом

Вспоминаю о тебе:

Всё в тебе мне дорого.

Все любимые черты.

Странности и слабости.

Вся нетронутая ты

Мне мила до радости

 

Из лирического дневника

 

1

Назови меня именем светлым,

Чистым именем назови –

Донесется, как песня, с ветром

До окопов голос любви.

 

Я сквозь грохот тебя услышу,

Сновиденья за явь приму.

Хлынь дождем на шумную крышу,

Ночью ставни открой в дому.

 

Пуля свалит в степи багровой –

Хоть на миг сдержи суховей.

Помяни меня добрым словом,

Стынуть буду – теплом повей

 

Появись, отведи туманы.

Опустись ко мне на траву,

Подыши на свежие раны –

Я почувствую, оживу.

 

2

Дым, дым окрест,

Дым – не продохнуть,

И глаза ест,

И спирает грудь.

 

Будто сумерки в дому,

Сажа на стене.

Весь свет в дыму,

Вся земля в огне.

 

Но и здесь, на войне,

С горной высоты,

Ярче всех огней

Мне сияешь ты.

 

Дым, дым окрест,

Но в душе свет:

Нет таких мест,

Где тебя нет.

 

3

Жил я в доме у синих скал,

Жил, работал, время не тратил.

Поутру окно открывал,

Закрывал перед сном, на закате.

 

Нынче помню только одно:

Ты с горы, как с неба, сходила.

Я не смог затворить окно,

И пошло все не так, как было.

 

Был закат – занялся восход

На четыре стороны света,

Снова птицы снялись в полет,

Зашумел полуденник ветер.

 

Ожил лес, ожила вода.

Ты спускалась с горы по краю...

Будь я даже слепым –

И тогда

Я тебя увидел бы, знаю.

 

4. Ночью в степи

Так темно, хоть глаза коли,

Никаких огоньков вдали,

Будто мы с тобой на краю земли, –

Все дороги на нет сошли.

 

А мороз – не вздохнуть без слез.

А снега – до неба занос.

Отчего в метель ни луны, ни звезд, –

Тоже снегом ветер занес?

 

Если страшно, к моей груди

Хоть на миг один припади.

Ведь не все кругом замело пути –

Будет ясный день впереди.

 

Слышишь сердца стук под рукой.

И зачем тебе твой покой?

За тебя – горой,

За тобой – рекой:

Я люблю, потому такой.

 

5. Рассвет

Сквозь стекла, и ветви акаций, и воздух

Я вижу гор фиолетовый очерк.

Уже померкли, потухли звезды,

Уже прошло обаяние ночи.

 

Замолкли цикады в кустах и травах,

Песок не скрипит, недвижны каштаны,

И вместо луны в облаках величавых

Одни туманы.

И только туманы.

 

Они ползут в ущельях зеленых,

В долину текут, как пенные реки,

Туманом покрыты горные склоны,

И кажется, дня не будет вовеки.

 

Но тронет акацию первый ветер,

И все начнет приходить в движенье,

Земля встрепенется в солнечном свете,

Откроет глаза!

Придет пробужденье!

 

6

Очень много солнечного света,

Над землей стоит голубизна.

Мнится мне: в сиянье разодета,

Изнутри земля освещена.

 

Над высоким берегом пушинка,

Как звезда далекая, плывет,

Солнцем смотрит каждая былинка,

Каждый камень, кажется, поет.

 

Мимо сосен, и дубов, и туи

С сизых скал срываются ключи,

Водопад – светящиеся струи,

Солнечные брызги и лучи.

 

Золотыми, зыбкими столбами

С облаками лес соединен.

Над морским раздольем,

Над песками

В миражах высокий небосклон.

 

Очень много солнечного света,

Будто счастьем все озарены.

Думаю: таким – зимою? летом? –

Будет окончание войны.

 

Заблестят слезинки на ресницах,

Флаги, флаги вскинутся вдали,

И в твоей улыбке отразится

Все сиянье неба и земли.

 

7

Ты и Россия для меня одно.

Могу ль тобою, светлой, не гордиться?

В твое ветрам открытое окно

Глядится небо и не наглядится.

 

Пройдешь по снегу – и растает снег,

В глубоких лунках травы прорастают,

Черемухи у затененных рек

Перед тобою головы склоняют.

 

Смеяться станешь – зацветут цветы,

Взгрустнешь – росой покроются долины.

Вся – сказка ты,

Вся – сновиденье ты,

В сиянье дивном – вся запев былинный.

 

В какой бы дом далекий ни зашла,

Везде своя ты,

Всем равно родная.

Твоим друзьям под солнцем нет числа,

Поет весь лес, тебя, как день, встречая.

 

Кто мог услышать голос твой хоть раз,

В тяжелый час обрел твое участье

И заглянул в глубины синих глаз,

Тот знает радость,

Знает силу счастья.

 

Все небо светлым полымем полно,

В лесу лучится каждая вершина.

В душе тобою все озарено, –

Любовь моя верна и нерушима.

 

8. Речка и тропка

Течет речка лугами,

Течет речка лесами,

Над ее берегами

Ивняк нависает.

 

На песок, к переправам

Опускаются птицы,

Чтоб побегать, поплавать

И водицы напиться.

 

Вьется речка, струится,

Мох вокруг да морошка.

Вместе с речкой змеится,

Вьется стежка-дорожка.

 

Все изгибы, изломы

За водой повторяет.

То темна, словно омут,

То под солнцем сияет.

 

Речка в реку вольется,

Тропка станет дорогой –

И пылит и несется

За водою широкой.

 

Море реку приветит,

Разнесет по раздолью,

Синим светом осветит,

Просолит своей солью.

 

А дорога вкруг моря

Ляжет с кручи на кручу.

Даже в этом просторе

Их никто не разлучит.

 

Полюблю – тропкой стану,

Буду мчаться дорогой

За рекою широкой,

За тобой – к океану.

 

В госпитале

От видений глаз не отвести –

Обдают таким горячим светом...

Ты должна сейчас ко мне войти.

Задержаться не могла в пути,

Чувствую тебя –

Ты близко где-то.

 

Разве поезд может опоздать,

Если ты торопишься?

Не может.

Как меня ты будешь называть –

«Чудищем»? «Медведем» ли опять?

Пятый месяц врозь с тобою прожит.

 

Видишь, раны зажили мои,

Как у витязя из русских сказок.

Поднимусь – опять пойду в бои.

Дай мне руки теплые твои,

Не пугайся белизны повязок.

 

* * *

Опять о далекой милой,

О первой затосковал.

Не с нею ли счастье было?

Но что я в нем понимал!

 

Куда подать телеграмму?

Как сердце унять свое?..

Назвал навсегда любимой,

Когда потерял ее.

 

Вторая, как непогода,

В мой дом, в мою жизнь вошло.

Я все без оглядки отдал.

А что она отдала?

 

Я в душу ее чужую

Не смог заронить огня.

И, может, затем тоскую,

Что в грош не ставит меня.

 

* * *

Если б ты в реку упала,

Я бы достал до дна,

Мне и морского вала

Сутемень не страшна.

 

Если б в тайгу, в берлогу

Зверь тебя уволок,

Я бы нашел дорогу

Даже из ста дорог.

 

К девятиглавому змею

Я бы просек пути,

Даже из рук Кащея

Смог бы тебя спасти...

 

В реку ты не упала –

Тут ни при чем вода:

В сердце ты мне запала.

Мне – не тебе беда.

 

И глубоки ли реки,

Сердце не им под стать

С этого дна вовеки

Мне тебя не достать.

 

* * *

Да, дни твои не будничны, не серы,

И свет идет от твоего лица,

Живешь легко, ни в чем не знаешь меры,

То слезы льешь, то песням нет конца.

 

В лес заберешься, птичьим трелям вторя,

Самой назад дороги не найти.

Домой везешь цветные гальки с моря,

А чемодан теряешь по пути.

 

И в радостях и в горе непритворна.

Люблю твой взгляд, и смех, и почерк твой.

Вся сказка ты, вся песня ты, бесспорно...

Но до чего ж мне трудно жить с тобой.

 

* * *

Я тебя не хочу встречать.

Я тебя не хочу любить.

Легче воду всю жизнь качать,

На дороге камни дробить.

 

Лучше жить в глуши, в шалаше,

Там хоть знаешь наверняка,

Почему тяжело на душе,

Отчего находит тоска.

 

Буду лес вековой рубить,

В мозглой тундре топи гатить...

Я тебя не хочу любить.

Как же мне тебя позабыть?!

 

Все расскажи

Все расскажи ей, хоть и страшно,

Когда признаешься в любви,

Об увлечениях вчерашних, –

Припомни все и назови.

 

О неприглядном, о случайном

Сказать не сможешь – напиши,

Чтоб недомолвками и тайной

Не бередить ее души.

 

Увидит, слезы осушая,

Чем жизнь твоя озарена,

Что настоящая, большая

Любовь, как подвиг, – вот она!

 

И как живой воды пригубит,

Иль словно крылья отрастут.

А если примет, значит, любит,

В твою поверит чистоту.

 

* * *

Опять не пришла. Не под силу мне.

Дышать скоро будет нечем.

Уж я ли не ждал, не торчал в окне

Меж двух косяков весь вечер!

 

Да, ветер дул и дождь моросил...

Но, если б ты из дому вышла,

Наверное, вечер бы слез не лил,

Дорога бы не раскисла.

 

И если б сегодня встретились мы,

Такое бы совершилось,

Что, может, и не было б вовсе тьмы

И солнце бы не садилось!

 

Приметы

Как я радовалась приметам,

Часто выдуманным самой,

По которым зимой и летом

Выходило одно:

Ты – мой!

 

От невзгод не скудела сила,

Только б светлыми были сны,

Только б слева луна всходила,

Ведра были б водой полны.

 

Будто влаги живой пригубишь,

Уронив ненароком нож,

И уж верилось: любишь, любишь,

Несмотря ни на что, придешь!

 

Подшутить над собой не смела.

Соль рассыпав, теряла речь,

Никогда горбушек не ела,

Чтобы счастье наше сберечь.

 

Ничего-то ты не заметил

И не понял моих примет.

Что теперь мне подковы эти,

Коль тебя в моем сердце нет!

 

Если б ты подал голос

Когда я в лесу заблудилась

И, выбиваясь из сил,

То плакала, то молилась,

Мой милый, скажи на милость,

Ты где в эту пору был?

 

Когда поднялась непогода,

Ночь выла на все лады –

Искал ли мои следы?

Ведь если б ты голос подал,

Не было бы беды.

 

Ах, если б ты подал голос,

Аукнул хотя бы раз,

Душа бы моя боролась,

Отчаянью не поддалась!

 

И этих сомнений мука

Не выросла б до небес...

 

Но, может быть, ты аукал,

Да я не слыхала –

Лес!

 

* * *

Скрутит тебя любовь,

Пальцы сожмет на горле –

Не беспокой докторов:

Есть лечебные корни.

 

На волоках ищи,

В заводях незнакомых,

В хвойной грибной глуши,

В травах и буреломах.

 

С лайкой, с дробовиком

Рыскай вдали от дома,

Чтоб беспробудным сном

Спать потом на соломе.

 

Море переплыви,

Исколеси отроги,

Ноги в кровь изорви...

Дальние дороги

Вылечат от любви.

 

Но не болезнь любовь:

Плачут, когда болеют,

Губы кусают в кровь,

Вылечатся – жалеют.

 

* * *

И что из того, что уходят года

И не было в жизни спокойного дня,

Что стали страшить дожди, холода!

Как солнечный свет, как живая вода

Твоя любовь для меня.

 

А горе бывало так велико –

Размолвки, обиды давили грудь...

Но как это все теперь далеко!

Да разве живая вода легко

Давалась кому-нибудь?!

 

Перед дорогой

Может быть, доведется снова

Разлучиться нам на года.

Я хочу, чтобы это слово

Ты запомнила навсегда.

 

Понимаю, решиться можешь

И сама на любой поход,

Но ведь нет ничего дороже

Материнских твоих забот.

 

От родного угла далеко,

Как случалось порой и нам,

Брать нелегкой жизни уроки

Приведется моим сынам.

 

Раздели с ними корку хлеба

И последний глоток воды,

Научи их под стылым небом

Не страшиться любой беды,

 

Не сгибаться и не ломаться,

Честью смолоду дорожить,

Правдой нашей не поступаться

И родную землю любить.

 

За детей и за все в ответе,

Укрепим мы свои сердца.

Только б выросли наши дети –

И не будет жизни конца.

 

Судьба

Злате Константиновне

 

А мы с тобой всегда вдвоем –

И в Вологде,

И на Алтае,

В лесах, в степях;

Где ни бываем –

Одними чувствами живем.

 

Верны своим родным местам,

Но кажется порой обоим

Что будто и родились там,

Где познакомились с тобою.

 

Ведь даже ливень – не гроза

Без молнии, без озаренья,

Так мне нужны твои глаза

Для каждого стихотворенья.

 

От самых первых встреч нигде

Не существуем друг без друга,

Мой добрый друг,

Моя подруга

Не только в счастье – и в беде.

 

Не это ли и есть судьба?

Ей благодарен вечно буду.

Ведь даже если нет тебя,

Мы вместе все равно повсюду.

 

* * *

Прости меня, любимая, за то,

Что не во всем твоей мечте я равен

И часто, пораженный слепотой,

Хочу того, чего хотеть не вправе.

 

Прости за страх, что порождал,

За ту

Неровность в нашей жизни, за упреки,

Когда терял я веру в чистоту,

За жесткий голос н за взгляд жестокий.

 

Прости за то, что не хватает сил

И половину тяжестей

На плечи

Твои, родная, я переложил...

Но, видно, жить я не умею легче.

 

Улыбка

А тебе улыбка идет.

Улыбайся почаще, милая!

Что сравнится с твоею силою,

Ни к чему подкрашивать рот.

 

Чуть раздвинутся уголки,

И скажи поди – не красавица!

Слишком смелые пареньки

Замолкают и расступаются.

 

На кругу выходи вперед, –

Что тебе их мода постылая?

Улыбайся почаще, милая,

Так улыбка тебе идет!

 

Теплоты и света полна,

И участливая,

И беспечная,

Задушевная,

Добросердечная –

Очень людям нужна она.

 

Счастье ждет тебя у ворот,

Красота твоя не бескрылая.

В мире много еще невзгод, –

Улыбайся почаще, милая!

 

* * *

Странно,

Ты стала какой-то стыдливой,

Словно бояться меня начала:

Разве теперь уже некрасива?

В юности разве иной была?

 

Ты для меня навсегда желанна,

Так же люблю, как в былые года,

И непрестанно,

И неустанно.

Что же от глаз моих прячешься?

Странно...

Ты для меня и теперь молода.

 

Только живи!

Только живи, ничего не надо,

Связей земных до срока не рви,

Не оставляй семью без пригляда;

Скоро подсохнут дорожки сада, –

Только живи!

 

Солнце красно и зимою вьюжной,

Что за беда – холодок в крови,

Юности вечной мне и не нужно;

Нe тяготись своим видом недужным,

Просто – живи!

 

Нет, не зазря растрачена сила,

Все отдала ты заботам любви,

Все, что имела, –

Себя не щадила.

Будь же и впредь послушной и милой,

Великодушной –

Живи!

 

* * *

Все удивительно в тебе опять

И ново, ново...

До ста лет мне жить

И до конца тебя не разгадать –

И, значит, до ста лет не разлюбить.

 

* * *

Опять я целый день негодовал,

С дельцами, не с поэтами встречаясь.

Опять в газете не пошел подвал –

С казенным слогом все не уживаюсь.

 

Опять пришлось с людскою маетой

Столкнуться в министерских коридорах.

В глазах рябил сухой бумажный ворох,

И не мирилась совесть с немотой.

 

А все, что сразу высказать не смог,

Чем вся душа была до боли сжата,

Принес к своей любимой на порог.

А чем она, родная, виновата?

 

Еще в передней грянула гроза, –

Попробуй сладить с этим раздраженьем! –

И добрые, печальные глаза

Глядели на меня с недоуменьем.

 

Как будто бы в густом лесу я сам

Тугую ветку оттянул упруго,

И вот она хлестнула по глазам

Ни в чем не провинившегося друга.

 

Любовь

Я вновь почувствовал, что я в плену

все той же властной, безрассудной силы,

воспетой в тысячах поэм,

с которой

я был знаком не раз в былые дни,

которую по простоте душевной

и, верно, по доверчивости к людям

я именем красивым называл.

 

Она кидалась кровью мне в лицо,

гнала искать нехоженые тропы

и там, наедине,

рыдать и петь.

И я, измученный

и окрыленный ею,

приниженный

и обоготворенный,

о смерти думал,

но и жить хотел.

 

И, бормоча признанья на ходу,

понятие о времени теряя,

я замедлял движение трамваев,

смешил народ.

Так было.

А теперь...

 

Теперь, заметив по смятенью сердца

приход напасти старой,

удрученный,

я забиваюсь в угол, п молчу,

и, как бывало, божеством ее

не называю,

не рифмую с «кровью».

 

* * *

Тебе со мной – беда.

Не знаю, будет ли легко,

А скучно – никогда.

 

* * *

Спокойно и ровно

Любить не умею.

Любовь моя –

Словно

Гиря на шею.

 

Извечное

Да, я не знаю другой такой,

Чтобы навеки – по сердцу.

Так почему же в душевный покой

Входит разноголосица?

 

Так почему же по целым дням

Наш разговор не вяжется,

Все что-нибудь мерещится нам,

Все что-нибудь да кажется?

 

«С кем говорил?»

Да «К кому ходил?» –

Это ж обидно, милая!

Если бы вдруг человек остыл,

Разве удержишь силою!

 

Радость не в радость, коль веры нет,

Страхи да подозрения.

И канитель эта много лет

Тянется без изменения.

 

Надо, чтоб на сердце был покой,

Чтоб никогда постылая

Ревность не трогала нас с тобой...

 

А почему ты сама домой

Поздно вернулась, милая?

 

Остуда

Нет в любви ее ревностной

Ни добра, ни просвета.

Извела меня ревностью, –

Может, ненависть это?

 

Оскорбительным бдением,

Ежедневным дознанием,

Нарочитым смирением,

Исступленным молчанием...

 

Извела,

Измотала,

Все ей мало.

И сама до бессонницы,

До остуды устала.

 

А теперь обижается –

Редко в дом заявляюсь,

А теперь удивляется,

Что от рук отбиваюсь.

 

* * *

Боюсь любви, а не любить – не жить,

Не вдохновляться и не волноваться.

Ужели так всю жизнь по-волчьи выть,

Звать к примирению,

А встреч бояться?

 

Тебя ли мне, недобрую, не знать!

Но ты иной встаешь в воображенье –

И не могу не тосковать, не ждать.

Хоть знаю, знаю:

Все равно опять

Не будет счастья...

Что за наважденье!

 

* * *

Да, отзывчивая, да, сердечная! –

Не боюсь, что слова ходячие.

Доброта ее бесконечная

Ставит на ноги искалеченного,

Превращает слепого в зрячего.

 

Да, горой встает за обиженных,

Добивается невозможного;

Из какой-то заморской хижины

Вздох дойдет –

Уж она встревожена.

 

Бескорыстье ее широкое

Всеми встречными прославляется;

Выручает чужого, далекого...

 

И не видит, что тут же, около,

Свой родной человек терзается,

 

По ночам себя травит махоркою,

От душевных мук не отвяжется...

 

Может, ей простодушно кажется:

Никакое, мол, горе-горькое

Рядом с нею жить не отважится?..

 

* * *

Только дождь да ветер за оградою,

Стонет лес, и листья опадают.

Зори над землей меня не радуют,

Золота в садах не замечаю.

 

Боль в душе тупая, деревянная,

Вспышки гнева – приступы падучей.

Ревность!

Провались ты, окаянная,

Не своди с ума,

Не старь,

Не мучай.

 

Наслаждение в верности

Даже если замучила,

Даже если наскучила,

Столько все-таки прожито

Вместе...

Столько пережито уже.

 

Это – как верность родине,

Деревне верность своей,

С ее некрасивым именем,

С грязью непроходимою,

С запущенными сенокосами...

И все же –

Нету ее красивей.

 

Это – как верность Вологде.

Жил я там в холоде, в голоде,

Спал на газетах в редакции

С «Красным Севером» в изголовии.

 

Сколько б ни худославили

Меня,

Облыжно ни обвиняли,

Все тянет на Юг-реку,

На Кубену,

Всё – называю родиной.

Родная, не покидай!

 

* * *

Счастливы однолюбы,

Они что единоверы:

Душа не идет на убыль,

Чужды ей полумеры.

 

Раз навсегда влюбиться –

Это, ни мало ни много,

В жизни определиться,

Выбрать свою дорогу.

 

Что полюбилось с детства,

То навсегда любимо –

Свято мое наследство,

Свято и неделимо.

 

Развод

Их рассудил товарищеский суд.

Для сослуживцев было все понятно:

Не получилось,

Вместе не живут,

И ничего не воротить обратно...

 

Потом уже в районном нарсуде

Пытали их любовно и пристрастно,

Пытались примирить,

Но все напрасно.

А зубоскальства не было нигде

И волокиты никакой:

Все ясно.

 

А после беготни и суетни,

Когда настало время оглянуться,

Вдруг, ужаснувшись, поняли они,

Что сами-то –

И, может, лишь одни –

В случившемся вовек не разберутся.

 

Последнее посвящение

 

1

Еще вчера была жара.

Сегодня жгу костры.

Еще вчера была гора,

Сегодня нет горы.

 

Еще вчера в душе был бог,

Я жить и верить мог,

Теперь ни веры, ни любви:

Как хочешь – так живи.

 

Еще вчера...

И все – дотла.

Сгорело...

Замело...

Земля вокруг белым-бела,

В душе голым-голо.

 

2

Часто я вижу тебя во сне,

В жизни реже случается,

Но и во сне

Все не по мне:

Сердце не согревается.

 

Трудно живу,

Молча живу,

Молчу до ожесточения,

И не сказавшееся наяву

Врывается в сновидения.

 

Как же должна быть душа полна

Горечью и обидами,

Если ни разу доброго сна

Я про тебя не видывал!

 

Твои письма

И на слух я пробовал,

И на вкус и цвет:

Ничего в них доброго,

В твоих письмах, нет.

 

Залпом выпить надо бы,

Я же

По глотку

Пью, смирив тоску,

Как дурное снадобье,

За строкой строку.

 

Стежки прихотливые.

Хитрая канва:

Окрики ревнивые,

Льстивые слова.

 

Я же –

В одиночестве,

И не счесть обид:

Не живу как хочется, –

Как нужда велит.

 

Высланный, не высланный,

Но – в лесу с весны.

Не такие письма мне

От тебя нужны.

 

Вместо ответа

Не затем я молчу,

Чтоб скрываться, –

В нашей жизни хочу

Разобраться.

 

В нашей трудной судьбе,

В нашем горе...

А живу в той избе,

В той,

Знакомой тебе,

На Угоре.

 

Одинок, словно бог,

Словно демон,

Среди хвойных дорог –

Тихо,

Немо.

 

Как пустынник в лесу,

Схимник,

Странник,

Ем грибы,

Пью росу,

Лечу раны.

 

На людей не ропщу

И у неба

Ничего не прошу.

Правду мне бы!

 

О себе,

О тебе

Правду-матку:

Кто ты все же в судьбе

Моей краткой?

 

Ни судить, ни винить

Нету силы.

Разве можно забыть

Все, что было?

Не забыть,

Не избыть

До могилы!

 

Отзовусь, как решу,

Пойму что-то.

А пока...

Не пишу.

Боль работой глушу

Да охотой.

 

В речке раков ловлю

И сорожек...

А тебя все люблю,

К сожаленью, люблю,

Люблю все же!..

 

Но теперь уж молю:

– Избавь, боже!

 

Разлюбила жена

Разлюбила жена...

Я давно подозревал,

что она уже разлюбила,

и все же принял это

как вероломство –

так было.

Этого мне еще не хватало:

жена разлюбила!

 

Но все-таки что же это такое:

невезение

или доброе предзнаменование?

Свобода или новая кабала?

Войны объявление

или ее окончание.

22 июня или 9 мая?

 

Живу, ничего не понимая.

Горевать мне

или торжествовать?

Ревновать

или благодарить бога?

Ни себя, ни ее не могу понять.

 

Жизнь остановилась.

Комната моя захламлена,

как после отступления оккупантов.

Ружье не чищено с прошлогодней охоты.

Лыжи стоят в углу –

не тянет ни в лес, ни в поле.

На столе горой неразобранная почта.

Стеллажи с книгами забиты пылью,

как заброшенная пахота сорняками.

Кто знает, завтракал ли я сегодня?

Который день забываю побриться.

Не работается,

не спится,

не дышится.

Не пишется!

 

Вразуми, господи, что же это такое:

набор высоты

или стремительное пикирование

к земле,

в землю?

А может быть, это и есть

состояние невесомости?..

 

Когда-то я был спокоен за свои тылы, –

шел,

наступал,

отражал атаки!

Разлюбила жена.

Теперь и тылы мои не обеспечены.

Предательство мерещится всюду

и не дает покоя ни днем, пи ночью.

 

Я беззащитен,

как открытый город.

Даже самолюбие не подымает головы.

Тихо и пусто вокруг,

как до сотворения мира.

 

* * *

Ты такое прощала,

Так умела любить,

Так легко забывала,

Что другим не забыть;

 

На такие лишенья

С отрешенностью шла,

С чисто русским терпеньем

Крест свой бабий несла;

 

Так душой понимала

Боль его и беду,

Что, конечно, бывала

И в раю и в аду.

 

А ни вздохов, ни жалоб –

Было б счастье в дому.

Даже смерть оправдала б

И простила б ему.

 

Только лжи не стерпела,

Лжи одной не снесла,

Оправдать не сумела

И понять не смогла.

 

* * *

...И когда,

может быть, впервые,

мне стало невыносимо тяжело,

ты меня не поняла,

ты отвернулась от меня,

не увидела

и не пожалела.

И я остался один.

Я должен был бы стерпеть

эту боль и обиду,

смолчать,

а я закричал.

И на этом все кончилось:

я потерял тебя.

 

Просьба

В Тбилиси на мраморном надгробье

А. С. Грибоедова, поставленном его женой,

Ниной Чавчавадзе, высечена надпись:

«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской,

но зачем пережила тебя любовь моя?»

 

Окрыли меня, страна гор,

Одари светом душу.

У меня один разговор,

Как у рыбы,

выброшенной на сушу.

 

Если можешь, в сыны прими,

Мне дворцов от тебя не нужно.

Помоги взлететь,

Подыми –

Там подхватит поток воздушный.

 

Приучусь к твоему труду

И к камням прикипеть сумею,

И любую твою беду

Назову судьбою своею.

 

Силы есть

И годов запас...

Но чтоб жизнь начинать сначала,

Мало мне одних моих глаз.

Одного сердца тоже мало.

 

Мало просто расправить грудь,

Разогнуть усталую спину.

До конца ко мне щедрой будь:

Подари мне

Верную

Нину.

 

Аэлита

Очень хочется полюбить

Безответственно,

Безрассудно,

Молодеть

И других молодить,

Плыть под ветром весны попутным.

 

Очень хочется полюбить,

Чтобы жизнь не текла напрасно,

Самому судить

И рядить,

Властелином быть

И подвластным.

 

Слой листвы прошлогодней сгнил.

Сквозь покров

Перепревший, ржавый

Среди тысяч братских могил

Изо всех своих свежих сил

Пробиваются новые травы.

 

Буераки еще в снегу,

Но по склонам гнездятся птицы,

Над деревьями гам и гул.

Очень хочется преобразиться,

Петь по-птичьи,

Я не могу

Ни к чему,

Ни к кому прибиться.

 

Разнесла весна все мосты,

Путь-дорога моя размыта.

Но другая – к звездам –

открыта.

На какой же орбите ты,

Моя

Аэлита?

 

Скорые поезда

Отходят скорые поезда...

А мы ни разу не расставались,

Не разъезжались,

Не провожались,

Ни разу письмами не обменялись

Да и не виделись никогда:

Еще мы просто не повстречались.

 

А ведь, наверно, ты где-то есть?

И не чужая –

Моя...

Но какая?

Красивая?

Добрая?

Может, злая?

Живешь, наверно, меня ожидая,

А повстречаемся ль мы, бог весть!

Я ничего о тебе не знаю.

 

Вот снова один.

Моросят года.

Уж сердце мое дает перебои.

А вдруг мы не встретимся никогда –

Беда или счастье в том для обоих?..

 

Отходят скорые поезда,

Сверхзвуковые взмывают...

Куда?

Не разминуться бы нам с тобою.

 

* * *

Когда все силы на исходе

И стылость осени в крови,

Еще сильнее год от года

Потребность в жертвенной любви.

 

Чтоб кто-то ждал тебя весь вечер,

Осатаневшего от дел,

Клал руки ласково на плечи,

Отогревал, кормил, жалел.

 

И хоть уж ясно, что не можешь

Свершить, о чем всю жизнь мечтал,

Тебе с годами все дороже

Слова признанья и похвал.

 

Мир – из огня

Ночь надвигается, словно старость,

А я не засну.

Сколько женщин в жизни встречалось –

Вижу только одну.

 

Встретил ее –

И с этого дня

Верю, что мир возник из огня:

Заново – твердь,

Заново – свет...

Ныне на всей земле для меня

Женщин других нет.

 

Все – от нее,

По ее веленью,

Счастье и маета.

Может, прорежется новое зренье?

Может, как высшее просветленье,

И на меня снизойдет слепота?

 

Как обо всем об этом сказать?

Что ни скажу – солгу.

Страшно смотреть мне в ее глаза,

И не смотреть не могу.

 

В море тонул я,

В пустыне рыжей

Околевал не раз,

Падал под пулями –

Выдюжил,

Выжил!

Выживу ли сейчас?

 

Кто рассудил

Счастливая ты на диво –

У южного моря росла,

Приливы его и отливы

В глаза свои вобрала.

 

Навеки в воспоминаньях

Соленый девятый вал

И каменное сиянье

Перекаленных скал.

 

А у меня все детство,

Все радости ранних лет

Прошли с тайгой по соседству,

Где озера даже нет,

 

Где зимы длиннее лета,

На пажитях рябь хвоща...

Но светом земли согрета

Была и моя душа.

 

Не море ли рассудило,

Что до скончанья дней

Нам встретиться нужно было,

Чтоб счастье стало полней?

 

Не хвойным ли то суземам

Потребовалось вдруг,

Чтоб в нашем с тобою доме

Сроднились север и юг?

 

* * *

Думалось, не прибраться –

Сору в избе полно.

Может, и не стараться,

Не справиться все равно.

 

Словно завоеватели

Ночь провели на полу –

Что тебе под полатями,

Что тебе в красном углу.

 

А помахала веничком,

Тряпкой сырой прошлась,

И оказалось – маненечко,

Ладно, что принялась.

 

Все уместилось в горсти,

Стоило лишь

Подмести!

 

Речка Вертушинка

Над тобой не одна осинка

Одурманенно склонепа.

Колдовством твоим, Вертушинка,

Вся душа до краев полна.

 

Завертела,

Обворожила,

Закружила меня чуть свет.

Что ж ты делаешь, вражья сила? –

И зимой избавленья нет.

 

Не в разливе ж,

Не в половодье,

Не невеста – в соку, в цвету, –

Будоражишь не по погоде,

Опьяняешь – невмоготу!

 

С увлеченьем,

С ожесточеньем,

Изворачиваясь и дразня,

Обнажаешь мои коренья,

Словно хочешь свалить меня.

 

Не весеннее наше дело:

Сколь ни тешься,

Ни молодись –

Я не тот,

И ты обмелела,

Так застынь же, угомонись!

 

Бог

Однажды я был богом.

Это очень тревожно и трудно:

кружится голова от высоты,

а недоверие не покидает душу –

настоящий ли я бог?

 

Женщина тоже в вечной тревоге:

«Вознесла,

а теперь, гляди, бросит!..»

И оскорбляющие подозрения

не дают ей спокойно спать.

 

– Неужели не видишь,

что ты мой бог? –

то и дело допрашивает она меня.

– Прикажи – пойду с тобой на костер!

Пожелай – кинусь вброд через море!

Ты – бог, понимаешь? Бог!

 

– Хорошо, я проверю! –

отвечаю я.

Но я не хочу на костер

и море вброд перейти не сумею.

Как же мне убедиться

в моем всемогуществе?

И что я за бог,

если сам ни во что не верю?!.

 

– Прикажи что-нибудь! –

настаивает женщина.

– Хорошо, сходи за папиросами!

Купи для меня бутылку вина!..

(Мне ни того, ни другого не нужно,

но больше я ничего не могу придумать.)

Нет, я не завидую земным богам!

 

О безответной любви

Пусть – безответно,

Только бы любить,

Только б не бесследно

По земле ходить.

 

Трав густым настоем

Дышать в шалаше,

Только бы простоев

Не знать душе.

 

Небом или сушей

За любимой вслед –

То же, что в грядущее

Взять билет.

 

Скрытно жить, в немилости,

Но в любой миг

Из-под ног вырасти

На ее вскрик.

 

Для меня не горе

Судьба бобыля,

Пахло б морем – море,

И землей – земля.

 

Буду жить, как птица,

Петь, как ручей.

Только б не лишиться

Бессонных ночей.

 

Пусть безответная,

Пусть, пусть!

Как-нибудь и с этою

Ношей примирюсь.

 

Ни на что не сетую,

Только бы любить.

Давай безответную –

Так тому и быть.

 

Впрочем, что ж охотно

На костер лезть?

Мы еще посмотрим.

Время есть!

 

Не надо каяться

К чему раскаянье?

Все было правильно.

Хоть все –

Нечаянно,

Все не по правилам.

 

Ни в чем не виню

Ни тебя, ни себя.

Себя

И тебя

Предавал огню.

 

То беззаботны мы

До вдохновения,

То – тягомотина,

То – завихрения.

 

Мутит бессонница,

Когда случается

Навзрыд поссориться,

Чтоб тотчас каяться.

 

То в берег врежемся,

То в небо ринемся,

Денек понежимся

И с год не видимся.

 

Разноголосица

И несусветица –

Все ныне по сердцу

И светом светится.

 

Не отрекаюсь я –

Будь все по-старому.

Уж лучше маяться,

Как жизнь поставила.

 

Ведь если б согласье

Во всем,

Всегда –

Не знать бы нам счастья,

Опять беда.

 

О чужой душе

Я не хотел причинить вам зло

И – невдомек,

Что мог.

Доброе чувство меня влекло

В комнату вашу,

В ваше тепло,

На голубой огонек.

 

В ранний час,

В полуночный час

С глазу на глаз не раз –

Я ничего не хотел от вас,

Я отдыхал у вас.

 

Как вы подумать только могли,

Что от семьи бегу?

Ваш переулок –

Не край земли,

Я – не игла в стогу...

 

В мире то оттепель, то мороз –

Трудно тянуть свой воз.

Дружбы искал я,

Не знал, что нес

Столько напрасных слез.

 

Я от тревог искал уголок,

Душу свою храня,

А о чужой – невдогад,

Невдомек...

 

Пусть же отныне ваш огонек

Потухнет для меня.

 

Думалось да казалось...

Думалось, все навечно,

Как воздух, вода, свет:

Веры ее беспечной,

Силы ее сердечной

Хватит на сотню лет.

 

Вот прикажу –

И явится,

Ночь или день – не в счет,

Из-под земли явится,

С горем любым справится,

Море переплывет.

 

Надо –

Пройдет по пояс

В звездном сухом снегу,

Через тайгу

На полюс,

В льды

Через не могу.

 

Будет дежурить,

Коль надо,

Месяц в ногах без сна,

Только бы – рядом,

Рядом,

Радуясь, что нужна.

 

Думалось

Да казалось...

Как ты меня подвела!

Вдруг навсегда ушла –

С властью не посчиталась,

Что мне сама дала.

 

С горем не в силах справиться,

В голос реву,

Зову.

Нет, ничего не поправится

Из-под земли не явится.

Разве что не наяву.

 

Так и живу.

Живу?

 

Вот теперь-то мне и любить

Ты теперь от меня никуда,

И никто над душой не властен,

До того устойчиво счастье,

Что любая беда – не беда.

 

Никаких перемен не жду,

Что бы впредь со мной ни случилось:

Будет все, как в первом году,

Как в последнем было году, –

Время наше остановилось.

 

И размолвкам уже не быть:

Нынче встречи наши спокойны,

Только липы шумят да клены...

Вот теперь-то мне и любить!

 

* * *

Мы с тобой теперь не подсудны,

Дело наше прекращено,

Перекрещено,

Прощено.

Никому из-за нас не трудно,

Да и нам уже все равно.

 

Поздним вечером,

Утром ранним

След запутать не хлопочу,

Не затаиваю дыханье –

Прихожу к тебе на свиданье

В сумрак листьев,

Когда хочу.

 

Навсегда

Сегодня я не знал, куда деть свою душу,

и, как бывало прежде,

меня потянуло к тебе,

в твой дом,

к тишине и доброжелательности.

 

Грохнул лифт на седьмом небе,

будто шахтерская клеть.

Седьмое небо –

это твоя лестничная площадка.

 

Раньше, ночью ли, днем ли,

ты угадывала, что я уже рядом,

и, не ожидая звонка,

счастливая,

распахивала дверь настежь.

Сегодня никто не открыл мне дверь,

и я стал звонить.

 

В квартире залаяла собака.

Я назвал ее по имени: «Чапа!»

Она завизжала от радости.

А я стал стучать.

Но и на стук мне никто не ответил, –

наверно, было слишком поздно.

(Раньше никогда не было поздно!)

 

– Чапа, открой! –

закричал я.

Но собака не может открыть двери.

Вот когда я понял,

что это уже не твоя квартира,

и опять,

и еще раз почувствовал,

что тебя нет больше.

Нет!

 

До чего же мне трудно было сегодня

спускаться с твоего этажа.

Все вниз и вниз.

В первый раз –

вниз.

Навсегда.

 

* * *

Может, и надо мною

Та же беда разразится.

Что ж, не стою за ценою,

Не собираюсь рядиться.

 

Не попрошу об участье,

Пожил в свою охоту,

Был ко всему причастен

И расплачусь за счастье

По самому крупному счету.

 

* * *

«Но в мире новом друг друга

они не узнали».

М. Лермонтов

 

А мы друг друга и там узнаем,

Боюсь лишь, что ей

Без живого огня

Шалаш мой уже не покажется раем,

И, глянув пристально сквозь меня,

По давней привычке еще послушна,

Добра и доверчива,

Там она

Уже не будет так влюблена,

Так терпеливо великодушна.

 

Заклинание

Воскресни!

Воскресни!

Забейся сердце в груди!

Пусть – чудо:

Не песней –

Сама, во плоти приди!

 

Хоть утром,

Хоть ночью, –

Я в доме один живу, –

Явись, когда хочешь,

Но только бы наяву.

 

Хоть в саване белом,

Хоть в платье –

Теперь не зима, –

Не открещусь оробело

И не сойду с ума.

 

Хоть с шумом и громом,

Иль тихо войди,

С крыльца,

Но только б – знакомой:

Не надо менять лица.

 

Воскресни!

Возникни!

Сломалась моя судьба.

Померкли,

Поникли

Все радости без тебя.

 

Пред всем преклоняюсь,

Чем раньше не дорожил.

Воскресни!

Я каюсь,

Что робко любил и жил.

 

Ночная уха

Садись, коли пришла!

Ты думала, я струшу, –

Мол, как бы не взяла

Мою с собою душу?

 

Стоит, как видишь, дом.

Смеялась:

На день строю!..

Один я нынче в нем:

Леса, леса кругом –

Куда мне с ней, с душою?

 

Что раньше, что теперь

Тебя ли мне бояться?

Уж это так, поверь!

Захочешь повидаться –

Не закрываю дверь.

 

Вахтером в час ночной

У вас там

Петр иль Павел?

Сегодня – выходной:

Апостол в проходной,

Наверно, ключ оставил?

 

Давай уху варить.

Поужинаем плотно,

Я выпил бы охотно,

Чего греха таить...

Уж очень беззаботно

С тобой мне было жить.

 

Повесим котелок,

Мягка в реке водица.

Где ерш да окунек,

Там к месту и плотица.

 

Ольховый уголек

Для запаха положишь.

Есть перец и лучок...

Потом бы я прилег.

А разве ты не можешь?

 

Мне сроду не понять,

Что ты уже бесплотна.

Ах, если б раньше знать,

Что жизнь так мимолетна!

 

Я губ твоих и глаз

Не стал бы сторониться.

Почаще бы ушица

Готовилась у нас.

 

* * *

...Подари, боже,

Еще лоскуток

Шагреневой кожи.

 

И женщины, женщины

Взгляд влюбленный,

Чуть с сумасшедшинкой

И отрешенный,

Самоотверженный,

Незащищенный.

 

Еще хоть одну,

С ее миражами,

Большую весну

С журавлями, с ветрами.

 

С ее полноводьем,

И полногрудьем,

С разнопогодьем

И многотрудьем.

 

Еще сверх счета

Прошу у бога

Одну охоту,

Одну берлогу.

 

А там и до осени

Недалёко,

До златоволосой,

До кареокой.

 

А там

Прихватим зиму

Неукротимо.

 

А там посмотрим.

Александр Яшин: «Кому-то и стихи нужны, и я не зря живу на свете»

Кто сказал, что легко любить? Ч. 1

 

Кто сказал, что легко любить? Ч. 2

 

А. Яшин Ленинградская поэма. Бессмертный полк поэтов блокады: Ш–Я

 

А. Яшин Город гнева (поэма о Сталинграде)