День Пушкина: Стихотворения к 225-летию поэта

 Пушкин с нами!

 

День поэта

Итак, Россия, вспомним наши святцы,

Что жив Поэт всей нежити назло.

Ему отныне двести и тринадцать.

Забудем это чёртово число.

 

Забудем независимость отпраздновать

Через неделю. Так теперь велят…

Нальём вина за все мечты прекрасные,

За устремленный в будущее взгляд

 

И за Него. Он в памяти пока что,

Как чудный ангел, что неповторим:

Сегодня, как и встарь, духовной жаждой

В подлунном мире мало кто томим.

 

Всех в этой жажде пламенной упёртых

Мы издавна привыкли стричь под ноль.

«Они любить умеют только мёртвых».

Прости меня, Поэт, за эту боль.

 

Прости за то, что я в твой день рожденья

Ушёл в неподобающую грусть.

Бокал налит. Так выпьем за терпенье —

Его ещё не растеряла Русь!

Ю. Ключников

 

Два века с Пушкиным

Говорят, что две тыщи девятый

Нам всё переменит,

Что поднимет Россию с колен,

Только чуть подожди.

Улыбается Пушкин,

Два века он наш современник,

Он не верит тому,

Что пророчат волхвы и вожди.

 

Улыбается Пушкин,

Он знает, что счастье, как пряник

Или куклу ребёнку,

Никто не положит в наш дом,

Что пока мы сердца

Не очистим от всяческой дряни,

Будем вечно ходить

Под своим или Божьим судом.

 

Улыбается Пушкин,

Химер не оставив для рабства

И свободу воспев

В первозданной её чистоте,

Ту, к которой мы можем

Лишь в духе и в тайне прорваться,

Потому что иной

Не бывает свободы нигде.

 

Улыбается Пушкин

Гармонии освобожденья,

Даже боги летят

На её ослепительный свет,

Потому что она,

Как всемирный закон тяготенья,

Управляет Вселенной,

И значит, пределов ей нет.

Ю. Ключников

 

День рождения Пушкина

В Михайловском гремело лето

Во все свои колокола.

И птичьи пенья — хором с веток,

И в небе — волнами тепла.

 

Лесов возвышенные кущи

Купались в солнце и ветрах,

Был настежь день открыт, как Пушкин

Перед Россией на горах.

 

С утра к нему по доброй воле

Летели через всю страну.

И просто, как на богомолье,

Пешком шагали в станину.

 

Я вновь узнал тебя, Россия, —

У тихой Сороти-реки

В глазах негаснущею синью

Твои светились васильки.

 

Твои обветренные лица

Цвели крестьянской добротой —

В платочках праздничных из ситца

С застенчивою простотой.

 

И как на ярмарке гармони

Среди транзисторов редки,

Как средь машин лихие кони

Здесь становились на дыбки.

 

А люди шли и шли без счёта,

Ревело от машин шоссе.

И радуга в свои ворота

Впустить не успевала всех.

 

И я, в густой толпе затерян,

Как в сказке, мёд и пиво пил,

Глядел, глазам своим не веря,

И веселился, и грустил.

 

Мне здесь на дружеской пирушке

Народ в тот день постичь помог,

Как Александр Сергеич Пушкин

Был в краткой жизни одинок…

С. Орлов

 

Здравствуй, Пушкин

Здравствуй, Пушкин! Просто страшно это —

словно дверь в другую жизнь открыть —

мне с тобой, поэтом всех поэтов,

бедными стихами говорить.

 

Быстрый, шаг и взгляд прямой и быстрый —

жжет мне сердце Пушкин той поры:

визг полозьев, песни декабристов,

ямбы ссыльных, сказки детворы.

 

В январе тридцать седьмого года

прямо с окровавленной земли

подняли тебя мы всем народом,

бережно, как сына, понесли.

 

Мы несли тебя — любовь и горе —

долго и бесшумно, как во сне,

не к жене и не к дворцовой своре —

к новой жизни, к будущей стране.

 

Прямо в очи тихо заглянули,

окружили нежностью своей,

сами, сами вытащили пулю

и стояли сами у дверей.

 

Мы твоих убийц не позабыли:

в зимний день, под заревом небес,

мы царю России возвратили

пулю, что послал в тебя Дантес.

 

Вся Отчизна в праздничном цветенье.

Словно песня, льется вешний свет,

Здравствуй, Пушкин! Здравствуй, добрый гений!

С днем рожденья, дорогой поэт!

Я. Смеляков

 

Благая весть

Сошла благая весть на белый свет.

Сошла благая весть: рождён Поэт.

И не дано пропасть ему во мгле,

и слух о нём пройдёт по всей земле.

 

Всеясный Дух обрёл живую плоть.

Пришёл Поэт — спаси его, Господь.

Родной Поэт явился — гой еси!

... И — много Чёрных речек на Руси.

В. Хомяков

 

Пушкину

К чему поэту пьедестал?

Не вечен камень пьедестала.

Суть в том, кем для России стал

Кудрявый правнук Ганнибала.

 

Вчитаемся в черновики

И письма перечтём, — и всё же

Нас тайна пушкинской строки,

Как в детстве, дразнит и тревожит.

 

Лишь он мог так шутить хитро,

Влюбляться озорно и нежно,

Так лишь его могло перо

Грустить светло и безнадежно.

 

И на вопрос: «Кто ваш поэт?» —

В строенье ль каменном, в избушке

Один у русского ответ, —

Он, улыбнувшись, скажет: «Пушкин!»

 

Не объясняя, что к чему,

Себя сомненьем не печаля,

Он на вопрос: «А почему?» —

Скорей всего пожмет плечами.

 

Так с вами спорить я берусь,

Что стоит мне спросить вас только:

«Страна?» — и я услышу: «Русь!»,

«Река?» — и вы вздохнете: «Волга!»

 

Есть в сердце символы любви,

Не просто имена и звуки.

Они живут у нас в крови

С рожденья до последней муки.

 

И хоть на небосклоне лет

Не счесть российской музы перлов,

Но на вопрос: «Кто ваш поэт?» —

С Него нам начинать ответ,

Его мы называем первым.

Т. Кузовлева

 

* * *

Что значит Пушкин для России нашей?

Задать такой вопрос одно и то же,

Как если бы спросили мы, что значит

Для неба солнце, и для всех нас воздух.

Без Пушкина немыслима Россия,

Её история, культура и искусство,

Не мыслима её литература,

И наш народ, такой как есть, немыслим.

 

Поскольку Пушкин — это дух народа,

Его душа, его мечты и мысли.

Мы с детских лет впитали его сказки,

И Капитанской дочки идеалы

Нас с юности всю жизнь сопровождают.

 

Бессмертные Онегинские строки

Со школьных дней в душе у нас витают.

Патриотизм, его любовь к Отчизне

Нас укрепляют как народ единый,

Ведут нас к благородной общей цели

Поднять престиж России нашей милой

И сделать жизнь достойной и счастливой!

 

Его стихи частица нашей жизни,

И наши дни прекрасны вместе с ними.

И этот день, когда родился гений,

Мы каждый год всем сердцем почитаем

И говорим: Живи, поэт бессмертный,

В душе у нас, не умирая, вечно!

Дари нам радость и восторги жизни

Во славу нашей Родины великой!

В. Тяптин

 

Пушкин, 1999 год

Как на бегущую волну —

звезда, так он глядит сквозь грозы

на незнакомую страну

и на знакомые берёзы.

 

И видит — сколько утекло

здесь, без него, воды и жизни,

нет, сердце некогда влекло

его совсем к иной Отчизне.

 

Увы, не скрыло солнце — тьмы,

но есть и признаки прогресса:

на новый пир среди чумы

слетелись новые Дантесы.

 

На муку смертного креста

они — (покуда мы враждуем) —

целуют Родину в уста

библейским страшным поцелуем...

 

Меняют в худшей из эпох

небесный свет на побрякушки!..

Но мы-то помним: с нами Пушкин!

Но мы-то знаем: с нами Бог!

Г. Красников

 

Слово

Стой неколебимо, как Россия.

А.С. Пушкин

 

Озарило сверху вдохновеньем,

тут же полыхнуло над землёй.

И возник пылающим виденьем

Пушкин над израненной Москвой.

 

Ободрался чужеземный глянец,

и восстал во весь земной пустырь

маленький кудрявый африканец —

святорусский чудо-богатырь.

 

Засветились старые иконы,

Опалившись адовым огнём…

Бесы прут…

Но держит оборону

ангел в битве меж добром и злом.

 

Слово держит.

И земле — сгорая —

тень его носить, не износить.

Даже в слове, даже умирая, —

Пушкин — вечно крайний на Руси.

 

Слышишь, за углом родного дома

погибает он в твоей душе…

Только держит,

держит оборону

На последнем русском рубеже.

С. Соколкин

 

Оберег

Не любого Небо примет,

Не любой века храним…

Есть у нас такое имя —

Что завидовать другим.

 

В окруженьи звёзд не лишний,

Светит нам который век.

Подарил, считай, Всевышний

Этот чудный оберег.

 

Рвётся жизнь порой на части,

Но и в шаге от беды —

Пушкин есть, такое счастье,

Что сбываются мечты!

 

Наше всё и наше знамя,

Что бы век нам не «припас».

Имя Пушкина — над нами,

И спасенье, если в нас!

В. Коростелёва

 

Первый

Во всём, во всём был Пушкин первый —

Не только в славе и любви,

Но и в презренье к сытой черни,

И в буйстве духа и крови.

 

Он первым был и есть от века

Певец народа своего,

И нет в России человека,

Чтоб так же чтили, как его.

 

Он первым нас без рамок узких

Смотреть на белый свет учил,

И первым из поэтов русских

Он пулю в сердце получил.

В. Бушин

 

Дни Пушкина

       Духовной жаждою томим...

       А. С. Пушкин

 

Все беззащитнее душа

В тисках расчетливого мира,

Что сотворил себе кумира

Из темной власти барыша.

 

Все обнаженней его суть,

Его продажная основа,

Где стоит все чего-нибудь,

Где ничего не стоит слово.

 

И все дороже, все слышней

В его бездушности преступной

Огромный мир души твоей,

Твой гордый голос неподкупный.

 

Звучи, божественный глагол,

В своем величье непреложный,

Сквозь океан ревущих волн

Всемирной пошлости безбожной...

 

Ты светлым гением своим

Возвысил душу человечью,

И мир идет к тебе навстречу,

Духовной жаждою томим.

А. Передреев

 

Пушкину

С той далёкой поры, когда я себя помню едва,

Как простые, но самые мне дорогие игрушки,

В моё сердце вошли незабвенные эти слова:

«Колыбельная песня», «волшебные сказки» и «Пушкин».

 

Он пронзил меня — этот певучий, размеренный слог,

Все слова по заветным местам разложив изначально,

Чтобы я никогда-никогда, даже в мыслях, не смог

Произвольно менять ударения и окончанья!

 

Он заставил меня находить тот единственный смысл

В бесконечной и тонкой игре многозначного слова!

По одной интонации чувствовать снова и снова

И легко завершать лишь в намёках парящую Мысль!

 

Он меня научит в тот же миг узнавать земляка

В самой дальней дали, где его повстречаешь едва ли,

По акценту чужого, казалось бы, мне языка

В сочетанье с невидимой тенью славянской печали.

 

И когда от эмоций порой разрывается грудь —

То ли выросли крылья, то ль в пору хвататься за шпагу —

Мне достаточно просто в чернила перо обмакнуть

И легко и свободно все чувства излить на бумагу.

 

Оттого, в благодарность мне свыше ниспосланной доле,

И в безудержной радости, и в безысходной тоске,

Ни один человек, никогда — ВОПРЕКИ МОЕЙ ВОЛЕ —

Не заставит меня говорить на другом языке!

К. Фролов-Крымский

 

Фотографии Пушкина

Если бы Пушкин прожил еще хоть год,

Его бы сфотографировали, и вот

Я представил себе черно-белые снимки

С непечальным ликом в прозрачной дымке.

 

Зернистое небо с райскими облаками,

Лошадей с яблочными боками,

А еще фотографии эти

Каким-то образом передавали бы ветер,

Наполненный запахом травы и ладана…

 

Русь моя, ты никем не отгадана,

Кроме Святых и Вещего Александра,

Его строки — Божьей любви рассада,

А земная жизнь — помнящим утешение,

 

Правильное освещение

С памятью женит лица.

Эти кадры спешат гнездиться

Будто ласточки — на уголках души.

 

Жизнь моя, не спеши,

О память не стачивай каблуки!

Я Пушкина вижу

На расстоянии вытянутой с пистолетом руки.

В. Маленко

 

Предъюбилейное

    …к чему теперь рыданья,

    Пустых похвал ненужный хор?..

                     М. Ю. Лермонтов

 

Он умиленьем нашим сыт уже

И восхищенья больше не приемлет.

О чём его мечтается душе?..

Что юный друг венец его потреплет?

 

Что, возвратившись в Царское Село,

К семье весёлых отроков-поэтов,

Поймёт он: и потомков с ним свело,

Не жаждущих ни лести, ни наветов?..

 

Что недоступна больше Натали

Ни сплетням, ни злословью, ни участью,

Что где-то там, в заоблачном «вдали»,

Открылся путь к загаданному счастью?..

 

Что упоенье сладостных минут

Не сменится тревогой роковою,

Что предсказанья тяжкие — минут,

Жизнь не прервёт устройство спусковое?

 

…А после смерти жалость и упрёк

Уже не столь важны, не столь всесильны.

Преемник слово истое изрёк…

Что наши слёзы, хоть они обильны?!

 

И восхищеньем, умиленьем вновь

Не СТАНЕМ досаждать душе Поэта.

Быть может, лишь безмолвную любовь

Он примет, удостоивши ответа.

Кнарик Хартавакян

 

Наш Пушкин

Писать о гении? Немыслимое дело.

Уж скоро за полночь, свеча почти сгорела,

Но всё же я беру перо рукой несмелой,

И мысль моя в былое время полетела…

 

Вот будущий поэт «воюет» с «вредным» гувернёром:

Характер сильный виден с самых юных лет.

Вот первый опыт: под пером его узором

На лист ложится романтический сюжет.

 

Поэтов муза, пролетая возле дома,

В окно резное заглянула невзначай.

Ей полюбился мальчик незнакомый.

Она воскликнула: «Меня встречай!»

 

И отрок ей своё окно открыл в надежде.

Легко вспорхнула муза. Нежно и тепло

На ней мерцали золотистые одежды,

Легла ладонь её ребёнку на чело…

 

«О, юный отрок, будем добрыми друзьями,

поверь, отныне неразлучно навсегда.

Пройду с тобой я всюду лёгкими стопами, —

Там, где огонь и медны трубы, и вода.

 

Всё, что почувствуешь, увидишь и узнаешь,

Для мира бренного ты в перлы обратишь;

Каноны старые поэзии сломаешь,

Подаришь радость, свет и души исцелишь».

 

Свершилось! Льются строки дивные, живые.

Они бегут из-под пера легко, светло,

Как в лучезарном море волны голубые.

Гордись своим поэтом, Царское Село!

 

Век девятнадцатый, блестящий и жестокий,

Тебя прославил лирой, искренен и смел,

Любимец муз, кудрявый, смуглый, ясноокий —

Поэт, которого сберечь ты не сумел.

 

Прошло два века с той поры, как в мир явился

Судьбы избранник — властелин людских сердец

За это время свет изрядно изменился,

Но не померкли лавры — гения венец!

С. Чулкова

 

На пушкинском празднике

Дети читали взволнованно Пушкина,

В зале звучали романсы и арии.

В сутолоке будней, как будто — отдушина,

Звон ветерка, ослабевшего в мареве…

 

В мир волшебства… вот все дальше и дальше…

Судит жюри неподкупно и строго.

Искренне, чисто, по-детски — без фальши

В зале звучат вдохновенные строки!

 

Кто уверял, будто выбрало «пепси»

Племя сегодняшних маленьких россов?

Как задушевны их танцы и песни!

Как искрометна их дивная россыпь!

 

После убийственной лжи суррогатов,

После постигшего нас телешока

Слово звучит освежающе-свято,

Мысль поднимая высоко-высоко…

 

Боже мой, думалось с грустью и болью:

Хрупки, прозрачны, смирив в себе ропот,

Дети, что падают в обморок в школе,

Вновь покоряют талантом европы!

 

Где же фантасты, кто вечно толкуют

О беспробудной, нам свойственной, лени?!

Этот народ, что, голодный, танцует,

Вряд ли поставить кому на колени!

 

Вот и в душе моей убыло грусти,

Зал покидая в плену наважденья,

Снова себя я почувствовал русским —

В Пушкинский праздник — светлый с рождения!

Ю. Павлов

 

Александр Сергеевич…

Александр Сергеевич,

Если б Вы ЭТО

Видели:

В краю, где когда-то

Бывали Вы, —

В старой Твери —

В славной моей обители

Дети читают стихи о любви.

 

Зал филармонии

Замер в волнении,

Весь в предвкушении

Красоты…

«Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты…» —

Малыш читал и улыбался,

Отдавшись пушкинским годам…

И звуки праздничного вальса

Чуть слышно плыли по рядам.

 

Менялись роли вдохновенно.

И вышла девочка на сцену:

«Я к вам пишу — чего же боле…?» —

Глаза ее — в любви и боли,

Как будто все случилось с ней.

Она еще прониклась в школе

Обидой сверстницы своей.

Она та самая Татьяна,

Кто рассказал нам сны свои.

И никакого нет обмана

В передоверии любви…

 

Признанье, словно

Отсвет вешний,

Звучит над залом

Молодым:

«Я вас любил

Так искренно, так нежно,

Как дай вам бог

Любимой быть другим…»

К кому мальчишка

Обращал те строки?

Быть может, в будущие

Дни?

…Пусть будут им светлы дороги,

Что с Вами выбрали они.

Александр Сергеевич,

Если б Вы ЭТО видели…

А. Дементьев

 

На вечере поэзии

За стенами дрогла столица,

А в зале струилось тепло,

И солнце сияло на лицах,

И солнце в улыбках цвело,

 

И правило стихотворенье,

И пламень бессмертья горел...

А Пушкин сидел в отдаленьи

И с доброй улыбкой смотрел.

 

Он выбрался, в кои-то лета,

Оттуда, где правил покой,

И в такт молодому поэту

Постукивал об пол ногой.

 

— Ах, боже мой, сколько задора!

И, кажется, точно поэт!..

— Потише! — с привычным укором

Сказал седовласый сосед.

 

Пииты на сцене дерзали,

Сверкали глаза и слова...

Притих в ослепительном зале

Неузнанный гвоздь торжества.

 

...Да что, в небесах иль Париже

И гением вдруг нарекут,

А в жизни прикрикнут: — Потише! —

И локтем ещё подтолкнут...

В. Коростелёва

 

6 июня

Всё было лучше, чем всегда:

Легко, и вовремя, и кстати,

И строчки плыли без труда

В моей очнувшейся тетради,

 

И были добрые звонки,

И целый мир любить хотелось,

И были мысли высоки,

И вдаль с надеждою гляделось.

 

И вечер был, такая сласть!

С любовью слово рифмовалось,

И тихо музыка лилась,

И счастье в душах разливалось...

В. Коростелёва

 

За день рожденья…

Длинна дорога русская,

А по бокам — века…

За день рожденья Пушкина

Я выпью коньяка.

 

И в шею — муть тоскливую!

Душе опять светло,

И сладко быть счастливою

Всей нечисти назло!

В. Коростелёва

 

Пушкин с нами!

Удивительно! Без труда

Весь народ говорит стихами.

Как же нам без стихов, когда

Пушкин с нами?

 

Любим с детства родную речь,

Отчеканенную веками.

Мы сумеем её сберечь —

Пушкин с нами.

 

Без стыда, не боясь Суда,

Сократили в школьной программе.

Зря надеетесь, господа.

Пушкин — с нами.

 

Никогда, любовью согрет,

Он не будет в траурной раме.

Отчего в наших душах свет?

Пушкин с нами.

 

Много в мире и лжи, и тьмы,

Но и в самой глобальной драме

Устоим. Не сдадимся мы.

Пушкин с нами.

Н. Рачков

 

Дорога у Пушкину

Путей других, конечно, много.

Но я одно скажу тебе:

Дорога к Пушкину — дорога

К народу.

К Родине.

К судьбе.

 

Ты в жизнь от отчего порога

Ушёл с мечтою — добрый знак.

Дорога к Пушкину — дорога

К свободе, к славе — это так.

 

Но и другое помни строго:

Как тяжек, как опасен путь.

Дорога к Пушкину — дорога,

Быть может, к смерти — не забудь.

 

Спасёт от лжи и от порока,

От громких фраз, пустых затей.

Дорога к Пушкину — дорога

К тревожной совести твоей...

Н. Рачков

 

Пушкин

Он был России нужен срочно,

Ждать больше не хватало сил.

Как точно он, почти построчно

В ней всё и вся преобразил!

 

Как царственно,

под стать алмазу,

Сверкнула русская зима.

Как много преломилось сразу

И для души, и для ума!

 

Он сыпал рифмами поспешно,

Почти мгновенно, на лету,

И жизнь и внутренне, и внешне

Меняла смысл и красоту.

 

И вспоминая о Поэте,

Не позабыть бы нам одно:

Что слово может всё на свете,

Когда божественно оно.

Н. Рачков

 

* * *

Кричали, что давно его пристало

В поэзии низвергнуть с пьедестала:

Империю воспел. Воспел царя.

Он был. Он устарел. Его не стало.

 

Других талантов занялась заря.

Какие споры, страсти были в зале

О том, кто нами с детства был любим…

Но где вы все, кто Пушкина свергали?

 

Взгляните: он стоит на пьедестале —

Задумчив. Незлобив. Неколебим.

И что ему вся ваша непогода!

Его глагол рассеивает тьму.

 

Его не снять,

Как солнце с небосвода,

Его не вырвать из души народа —

Нигде.

И никогда.

И никому.

Н. Рачков

 

Пушкину

Он участник вселенских событий:

Без него — беспросветнее мгла,

Меньше было бы чудных открытий

И Победа бы позже пришла:

 

Ведь в расчёте дубасящей пушки,

В разведроте, в пехоте — кругом

Александр Сергеевич Пушкин

Был незримым, но славным бойцом.

 

Ратник наш! Богатырь солнцеликий

Гонит нечисть от наших святынь

И язык наш — живой и великий —

Не даёт умертвить, как латынь.

 

И сегодня, когда мы на мушке —

Ложь свинцовая целит в сердца —

Александр Сергеевич Пушкин

Вновь встаёт на пути у свинца.

Ю. Асмолов

 

Один

У каждого века

Своя дискотека.

Песни свои.

Ритмы свои.

У каждого века

Свои бои.

Свои Сократы.

Свои Нероны.

Свои победы.

Свои уроны,

Свои святыни.

Своя хула.

Былин великих

Колокола.

Свои пророки.

И свой просчёт.

Всё изменяется.

Всё течёт.

Меняет время

Краски картин.

А Пушкин — один.

Пушкин — один.

С. Островой

 

Пушкину

Александр Сергеич, если б

Вы сейчас явились к нам, —

В вашу честь бы праздник песни

Объявила вся страна.

 

В вашу честь бы загудели

В океанах корабли.

В вашу честь бы полетели

Самолёты вкруг земли.

 

Звёзды красные б светили

Вам повсюду по пути,

Люди знатные б спешили

К вам с поклоном подойти.

 

И гремели б дружно пушки,

К площадям народы шли...

Александр Сергеич Пушкин,

На руках бы вас несли.

 

По Москве до Мавзолея,

До трибун у стен Кремля;

Слово взяли б, молодея, —

Вся б заслушалась земля.

Л. Попова

 

Пушкину

Восходя на горя кручи,

Не отчаявшись в судьбе,

Захотел народ могучий

Слышать песню о себе,

 

Что пришла бы в мир печальный,

Как веселая гроза,

Чтоб певец необычайный

Правду жизни рассказал.

 

И в весенний день румяный,

Расцветавший в синеву.

Колыбелью великана

Выбрал славную Москву.

 

Вывел в песенное поле,

На просторе неглухом,

Научил, как вольной волей,

С юных лет дышать стихом.

 

Чтобы жили поколенья

Кровью сердца стиховой,

Жаром пушкинского пенья

Над Невой и над Москвой.

 

Чтоб над степью и горами,

Как нежнейший сердца друг,

Был тот голос вечно с нами,

Как родной нам речи звук.

 

Чтобы в ссылках и в гоненьях

Восходил он, как заря,

Чтоб в глуши великий Ленин

Стих твой гордый повторял.

 

Мы возвысили Отчизну,

О которой ты мечтал,

Чтоб зарею коммунизма

Стих, как пламя, прорастал.

 

Оттого Москва в движенье,

Как весенняя река,

Чтоб восславить день рожденья

Дорогого земляка.

 

И советский наш единый

Весь народ пришел сюда, —

Это встреча исполинов,

Правды, песни и труда!

Н. Тихонов

 

Пушкин

Он жив! У всех душа нетленна,

Но он особенно живет!

Благоговейно и блаженно

Вкушаем вечной жизни мед.

 

Пленительны и полнозвучны,

Текут родимые слова...

Как наши выдумки докучны,

И новизна как не нова!

 

Но в совершенства хладный камень

Его черты нельзя замкнуть:

Бежит, горя, летучий пламень,

Взволнованно вздымая грудь.

 

Он — жрец, и он веселый малый,

Пророк и страстный человек,

Но в смене чувства небывалой

К одной черте направлен бег.

 

Москва и лик Петра победный,

Деревня, Моцарт и Жуан,

И мрачный Герман, Всадник Медный

И наше солнце, наш туман!

 

Романтик, классик, старый, новый?

Он — Пушкин, и бессмертен он!

К чему же школьные оковы

Тому, кто сам себе закон?

 

Из стран, откуда нет возврата,

Через года он бросил мост,

И если в нем признаем брата,

Он не обидится: он — прост

 

И он живой. Живая шутка

Живит арапские уста,

И смех, и звон, и прибаутка

Влекут в бывалые места.

 

Так полон голос милой жизни,

Такою прелестью живим,

Что слышим мы в печальной тризне

Дыханье светлых именин.

М. Кузмин

 

Сын России

Если выстоять нужно,

Как в окопе, в судьбе,

«У России есть Пушкин!» —

Говорю я себе.

 

Чуть подтаяли силы,

Не ропщу, не корю,

«Пушкин есть у России!» —

Как молитву творю.

 

…Есть и правда, и сила

На российской земле,

Коль такие светила

Загорались во мгле.

Г. Горбовский

 

О Пушкине

Словно зеркало русской стихии,

Отслужив назначенье свое,

Отразил он всю душу России!

И погиб, отражая её…

Н. Рубцов

 

* * *

Как ты жила до Пушкина, Россия?

Не понимаю, что ни говори!

А ведь жила: косцы траву косили,

Попы молились, правили цари.

 

Шла высока, пряма и синеглаза,

Привычной ношей отягчив плечо, —

Красавица, которая ни разу

Не погляделась в зеркало ещё!

И. Фоняков

 

* * *

Ряды томов пушкинианы…

Как много накопилось их!

Одни солидны, как романы,

Другие трепетны, как стих.

 

Всё выясняем, проясняем,

Разыскиваем, узнаём...

И кажется: чем больше знаем,

Тем меньше знаем мы о нём!

 

Тут даже сетовать напрасно:

Закономерность! Но зато

Про нас — так беспощадно ясно,

Как под рентгеном: кто есть кто.

 

Кто мыслью дорожит, кто сплетней,

Кто неподделен и глубок,

А кто — отличник школы средней,

Всё затвердивший назубок.

 

Кто честолюбием снедаем,

Кто мудр и смел — не напоказ…

Всё проясняем, проясняем…

Нет: Пушкин проясняет нас!

И. Фоняков

 

Поэт

С эхом весёлым сравним,

близок и неуловим,

то, как мальчишка, дурачится,

то за деревьями прячется…

 

Звонко с ним перекликаемся

рощами и опушками,

в Болдино и в Михайловском

все мы немного Пушкины…

 

Все мы стремимся за ним

в дверь, приоткрытую им,

где с дерзновенной беспечностью

шутим, как равные, с вечностью.

Г. Красников

 

* * *

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал…

                        А. Пушкин

 

Мальчик весёлый и шумный,

смуглый, подвижный чертёнок,

зорю встречает при свечке,

чёрные кудри ероша…

 

Капает воск на бумагу,

гаснет фитиль и дымится,

свежесть в открытые окна

входит и шторы колышет…

 

Смотрят Россия и Муза,

как, засыпая, ребёнок

с детской счастливой улыбкой

сонными шепчет губами…

 

Солнце святое восходит,

день обещая чудесный,

но отчего так тревожно

смотрят Россия и Муза?..

Г. Красников

 

Пушкину

Перед Пушкиным слишком жестоко

Не казнись. Но достойно скажи:

— Мы все вместе не сделали столько

Для бессмертия русской души.

 

И узоры мы в строчки вязали,

И работали нервом самим,

Но все вместе того не сказали,

Что о Родине сказано им.

 

Потому, хоть размах и широкий

И напор есть в стихе огневой,

Наши самые яркие строки

Перед пушкинской меркнут строкой.

 

Вот она зазвенела, запела,

Полонила тебя, повела,

И не просто за сердце задела,

А как будто всегда в нем была.

 

Как народа глубинная память,

В смысл которой вникать и вникать,

Слишком ясная, чтобы слукавить,

Слишком чуткая, чтоб развлекать.

 

Осененный пророческим слогом,

В дни торжеств и суровых годин

Вдруг поймешь, что великих — их много

У России... А Пушкин — один!

И. Ляпин

 

Пушкин — один

А личина одна у добра и у лиха,

всё живое во грех влюблено, —

столько было всего у России великой,

что и помнить про то мудрено.

 

Счесть ли храмы святые, прохлады лесные,

Грусть и боль неотпетых гробов?

Только Пушкин один да один у России —

ее вера, надежда, любовь.

 

Она помнит его светолётную поступь

и влюбленность небесную глаз,

и, когда он вошел в ее землю и воздух,

в его облик она облеклась.

 

А и смуты на ней, и дела воровские,

и раздолье по ним воронью, —

только Пушкин один да один у России —

мера жизни в безмерном краю.

 

Он, как солнце над ней, несходим и нетленен,

и, какой бы буран ни подул,

мы берем его там и душою светлеем,

укрепляясь от пушкинских дум.

 

В наши сны, деревенские и городские,

пробираются мраки со дна, —

только Пушкин один да один у России,

как Россия на свете одна.

 

Так давайте доверимся пушкинским чарам,

сохраним человечности свет,

и да сбудутся в мире, как нам обещал он,

Божий образ и Божий завет.

 

Обернутся сказаньем обиды людские

на восходе всемирного дня, —

только Пушкин один да один у России,

как одна лишь душа у меня.

Б. Чичибабин

 

* * *

Какое счастье, что у нас был Пушкин!

Сто раз скажу, хоть присказка стара.

Который год в загоне мастера

и плачет дух над пеплищем потухшим.

 

Топор татар, Ивана и Петра,

смех белых вьюг да темный зов кукушкин...

Однако ж голь на выдумку хитра:

какое счастье, что у нас был Пушкин.

 

Который век безмолвствует народ

и скачет Медный задом наперед,

но дай нам Бог не дрогнуть перед худшим,

брести к добру заглохшею тропой.

 

Какое счастье, что у нас есть Пушкин!

У всей России. И у нас с тобой.

Б. Чичибабин

 

Пушкин

Курчав и смугл, горяч, голубоглаз,

Смотрел и слушал. Влюбчива и зряча,

Его душа к великому влеклась,

Над чудом жизни радуясь и плача.

 

Он, был, как Русь, прекрасен без прикрас

И утомлен как загнанная кляча,

Когда упал, пред смертью глаз не пряча

На белый снег, весь кровью обагрясь.

 

Воспряв из мук, он к нам придет не раз,

Курчав и смугл, горяч, голубоглаз,

Какая жизнь в очах его таима!

С пером в руке, молясь ночным свечам,

Он светлый стих Авроре посвящал.

Ему, как нам, любезно это имя.

Б. Чичибабин

 

* * *

И снова в Пушкина влюбляюсь,

И перед ним я преклоняюсь

За то, что невитиевато

Плетет стиха крутой узор,

За откровенный разговор

И смелость русского солдата.

РОССИИ — ДАНЬ,

РОССИИ — ЧЕСТЬ

За то, что ПУШКИН

БЫЛ и ЕСТЬ.

А. Горская

 

* * *

От корней и до макушки

Полыхает лес огнем.

Александр Сергеевич Пушкин,

Мы Вас любим,

Мы Вас ждем.

 

Ждем почти что два столетья,

Постигая Ваш секрет.

Нет, у нас не беспоэтье,

Но, как Вы, поэтов нет.

 

Что сказали бы теперь Вы

Про заветные мечты?

Вот Вам перышки и перья,

Вот Вам чистые листы...

А. Горская

 

* * *

Одно солнце

может обогреть

всю землю.

Одна рана

может обагрить

все закаты.

Одна свеча

может осветить

путь многим.

Одно имя

может освятить

Русь.

Это — Пушкин.

А. Горская

 

Любовь, Россия, солнце, Пушкин!

Любовь! Россия! Солнце! Пушкин! —

Могущественные слова!..

И не от них ли на опушке

Нам распускается листва?

 

И молодеет не от них ли

Стареющая молодежь?

И не при них ли в душах стихли

Зло, низость, ненависть и ложь?

 

Да, светозарны и лазорны,

Как ты, весенняя листва,

Слова, чьи звуки чудотворны,

Величественные слова!

 

При звуках тех теряет даже

Свой смертоносный смысл, в дали

Веков дрожащая в предаже

Посредственная Nathalie...

 

При них, как перед вешним лесом,

Оправдываешь, не кляня,

И богохульный флерт с д'Антесом —

Змей Олегова коня...

И. Северянин

 

Пушкин

Есть имена, как солнце! Имена —

Как музыка! Как яблоня в расцвете!

Я говорю о Пушкине: поэте,

Действительном, в любые времена!

 

Но понимает ли моя страна —

Все эти старцы, юноши и дети, —

Как затруднительно сказать в сонете

О том, кем вся душа моя полна?

 

Его хвалить! — пугаюсь повторений…

Могу ли запах передать сирени?

Могу ль рукою облачко поймать?

 

Убив его, кому все наши вздохи?

Дантес убил мысль русскую эпохи,

И это следовало бы понять…

И. Северянин

 

Есть имена

                     … Это мы уславливаемся,

                     каким именем нам аукаться,

                     как нам перекликаться

                     в надвигающемся мраке...

                     Владислав Ходасевич

 

Есть имена — как знаки, как спасенье!

Когда во мраке безвременья гибнут души,

Во исцеление — Сергей Есенин,

Для воскрешения — великий Пушкин.

 

Есть имена — как песни, как знамёна,

Их чтят и берегут превыше жизни.

Есть имена — как храмы, как законы,

Как скрепы для стояния Отчизны.

 

С такими именами на забралах

Мы русскими имеем право зваться —

И Пушкиным, сквозь времена и дали,

Аукаться во тьме, перекликаться…

Э. Меньшикова

 

Пушкин

Летящий сквозь громады лет,

огнем небес отмечен,

поэт в России, он — п о э т,

не больше и не меньше.

 

Он и творец, он и боец,

певец, гонец победный,

а выше — только лишь Отец

и Сын, и Дух Заветный.

 

Есть слово-символ, как пароль

для всех в России, — Пушкин.

За вечную любовь и боль

нальем по полной кружке.

 

Когда земные времена

погрязнут в общем блуде,

его строка, хотя б одна,

но в русском сердце — будет.

 

И пусть во власти высших сил

течет веков громада, —

останется: «Я вас любил…»,

и большего — не надо.

В. Хатюшин

 

* * *

Все игрушки-ловушки,

все наши дела — трын-трава.

У России был Пушкин,

и этим Россия жива.

 

Ни ракеты, ни пушки

не значат для нас ни рожна.

У России был Пушкин,

и этим спасется она!

В. Хатюшин

 

* * *

Рождает время прежние сюжеты,

Но ни строку, ни дни не двинешь вспять, —

Знать, свыше предначертано поэту —

В душе чужие жизни продолжать.

 

Вживляя в строфы прожитые годы,

Он ощущает смертное родство

С грядущей высью русского народа —

В чьих душах длится вечности его.

А. Ребров

 

Пушкин

Самодержавием отвержен

Кудрявый гений,

Он один —

Глубин душевных самодержец,

Высот духовных властелин.

 

Враждебным бурям непокорный,

В душе народа

Не потух

Объединяюще-соборный,

Его свободный гордый дух.

 

В нем, как причастники, мы слитны,

И воскресающая Русь

Его вбирает,

Как молитву,

И повторяет наизусть.

 

Во мгле утрат невыносимых,

Где зло царит и произвол,

Объединяющий Россию,

Храни нас,

Пушкинский глагол!

А. Гребнев

 

* * *

Все помнят чудные мгновенья,

Все помнят с детства, с юности своей

Волшебные его стихотворенья.

Их нет светлей, добрее и нежней.

 

В умах, сердцах и наших душах

Он радостный оставил след.

Всегда нам в жизни Пушкин так же

нужен,

Как солнца негасимый свет.

 

День затуманился холодной синью,

Средь темноты я тропку нахожу,

Мне нужен Пушкин, нужен, как Россия,

России, Пушкину служу…

М. Аксенов

 

* * *

Пусть Пушкин возвращается. В карете.

Как прежде искрометный. И живой.

Я верю в невозможное на свете,

Где черный кот над цепью золотой.

 

Я верю, что не где-нибудь, а рядом

В ларце заветном таинство лежит,

И мудрый старец — сторож тайн и кладов,

Над ним и днем и ночью ворожит.

 

Но лишь герой, восторженно влюбленный,

Свою дорогу к таинству найдет,

Где темный лес — и сказочный, и сонный,

Где в заточеньи белочка живет.

 

Пусть Пушкин возвращается. Скорее.

Уже витает в воздухе пыльца.

Никто другой на свете не посмеет

Сорвать фату с весеннего лица.

 

Никто другой не сможет рассчитаться,

Когда запросит осень по счетам,

Где золотым, неистовым богатством

Она подобна сказкам и стихам.

 

Пусть Пушкин возвращается. Красивый.

Как искушенье Словом и Огнем.

И с легким шармом светского кутилы

Запишет Вечность в чей-нибудь альбом.

А. Очирова

 

Пушкин

Земной, а вовсе не былинный,

Он в нашей высится судьбе

Той ослепительной вершиной,

Что манит каждого к себе;

 

Той ослепительно тревожной,

Живущей с богом заодно,

Постичь которую возможно,

Достичь которой не дано.

Н. Палькин

 

Александру Сергеевичу Пушкину

В чем пушкинского гения основа,

И чем его прозренья хороши?..

В свободном изъяснении души

Естественной раскованностью слова.

 

И если воспринять его готова

Твоя душа, — не опоздай, спеши

Поймать его и в творческой тиши

Своей судьбой его наполнить снова.

 

Что из того, что лжепророки лживы?

Извечная поэзия с тобой

За жизнь и честь ведет смертельный бой.

И мир живет, пока в том мире живы

твоей души прекрасные порывы,

Оплаченные пушкинской судьбой.

М. Дудин

 

К портрету Пушкина

Земля, рождавшая когда-то

Богатырей в глухом селе,

Земля, которая богата

Всем, что бывает на земле;

 

Земля, хранившая веками

Заветы вольности лихой,

Земля, что столькими сынами

Горда передо всей землей...

 

Земля, где песни так живучи,

Где их слагает и поёт

Сам неподкупный, сам могучий,

Сам первый песенник — народ, —

 

Земля такая не могла ведь,

Восстав из долгой тьмы времён,

Родить и ныне гордо славить

Поэта меньшего, чем он...

А. Твардовский

 

Наш Пушкин

Мне трудно говорить в неопытных стихах

Об этом гениальнейшем поэте,

Чей дорогой и незабвенный прах

Хранят места, прославленные эти.

 

Да, Пушкин! Величайший человек,

Ты жив среди советского народа,

Победно торжествует в этот век

Воспетая в твоих стихах свобода.

 

Когда гремели грозные бои,

И враг кровавую готовил тризну,

Мы в сумках полевых стихи твои

Несли, в бою, сражаясь за отчизну.

 

За Пушкина родного, за народ!

Сердца горели негасимой местью.

И вот теперь, в этот победный год

В селе Михайловском собрались вместе.

 

Не заросла народная тропа.

Идут сегодня взрослые и дети.

дух Пушкина и книг его стопа

переживут ещё века-столетья.

 

Сегодня ласково сады шумят.

И аромат сирени льётся тонкий.

На те места, где много лет назад

Творил поэт, пришли его потомки.

 

Необычайным был людской поток,

Тянувшийся вчера к его могиле.

Мы вновь живой сиреневый венок

К холодным плитам скромно возложили.

 

Как сына вечно не забудет мать,

Так и тебя народ. И в каждой деревушке

ТЫ будешь солнцем пламенным сиять

Бессмертный человек, наш Пушкин.

И. Виноградов

 

Пушкин

Ты был со мной, когда от слога к слогу

Я шла, на ощупь пробуя дорогу,

К познанию, к терпению, к труду,

Дорогу, по которой и иду.

 

Ты был со мной, когда младая сила

Во мне раскрыла радостно крыла.

Она по всем страстям земным водила

И в зрелость точно в храмину ввела.

 

Как много я, как страшно виновата!

Пойми, прости и отпусти вину!

Побудь со мной у скромных врат заката,

Не покидай, не оставляй одну.

 

Тускнеет море блещущего света,

И скоро в очи ночи хлынет мгла ...

Как хорошо, что по земле поэта

Ходила, пела и в нее легла!

Е. Благинина

 

* * *

О Пушкин! Над его строкою

Задумавшись в который раз,

Вдруг открываешь в ней такое,

Что прежде пряталось от глаз.

 

И в просветленье, и в озаренье,

Как под магическим стеклом,

Ты осознаешь измененья

В своем уме, в себе самом.

 

Полет души, кипенье кровь,

Что были раньше не видны,

Глазами Пушкина уловишь,

Поймешь до самой глубины.

Д. Кугультинов

 

Любящим Пушкина

Не духи ль добрые за нас просили,

Когда судьба —

событий строгий страж —

Нас выбрала:

мы родились в России,

И Пушкин — соотечественник наш.

 

Чем близок нам Пророк и Чародей,

Ведь он высок, как путь на небе Млечный?

Но, самый гениальный из людей,

Из гениев он — самый человечный.

Е. Серова

 

Бессмертие

По-русски говорим мы с детства,

Но волшебство знакомых слов

Мы обретаем, как наследство,

В сиянье пушкинских стихов.

 

Поэт не стал далекой тенью,

Святыней, отданной в музей.

Он шумно празднует рожденье

Среди бесчисленных друзей…

 

Как своды античного храма —

Души и материи сплав —

Пушкинской лирики мрамор

Строен и величав.

С. Маршак

 

Пушкин

У памятника на закате летом

Играют дети. И, склонив главу,

Чуть озаренную вечерним светом,

Он с возвышенья смотрит на Москву.

 

Шуршат машины, цепью выбегая

На площадь из-за каждого угла.

Шумит Москва — родная, но другая —

И старше и моложе, чем была.

 

А он все тот же. Только год от года

У ног его на площади Москвы

Все больше собирается народа

И все звучнее влажный шум листвы.

 

Участник наших радостей и бедствий

Стоит, незыблем в бурю и в грозу,

Там, где играл, быть может, в раннем детстве,

Как те ребята, что снуют внизу.

С. Маршак

 

Площадь Пушкина

Два столетия — как миг!

Вечности покой…

Человечеству от книг

пользы никакой!

 

Человек не стал мудрей.

Мир у ног — убог…

Бронза пушкинских кудрей.

Сизый голубок.

 

Не к болоту, а к звезде —

все его слова.

Площадь Пушкина — везде,

где душа жива.

 

С лёту — в Лету двести лет!

Тот же мир теней.

Тот же тусклый «высший свет».

Чернь — ещё черней.

 

Руки — лишь к себе гребут.

Всяк на всех сердит…

Голубь — вечный атрибут —

на кудрях сидит.

 

Приземлённый дух. Бурлеск.

Праздничная глушь.

Показушный внешний блеск

сумеречных душ.

 

Легендарный голубок,

ты вокруг взгляни!

В прошлом — Фет, Некрасов, Блок.

Кто там в наши дни?

 

С высоты насквозь видна

жизнь тебе, поэт.

Не Москва вокруг — одна

суета сует.

 

Русский гений — полубог,

стой над суетой…

Сизокрылый голубок —

словно Дух Святой.

М. Молчанов

 

* * *

Пушкин, как никто, умел смеяться,

Обличать, скорбеть и ликовать.

Пушкин права не имел стреляться:

Собственною жизнью рисковать!

 

У поэта правды и свободы

Каждая волшебная строка

Для него звучала только годы,

А для нас она звучит века!

Н. Глазков

 

Пушкин

О, баловень балов

и баловень боли!

Тулупчик с бабы —

как шубу соболью.

Он — вне приказаний.

Он — звон и азарт!

Он перегусарит

всех гусар!

Он — вне присяганий.

Он — цокот цикад.

Он перецыганит

всех цыган!

И грузные гроздья

волос африканских

велят ему — в грозы,

велят — пререкаться.

От пышного пунша,

салатов, салазок

до пуль и до пушек

на той, на Сенатской,

от пышущих пашен

и снова до пунша,

поет или пляшет —

он Пушкин!

Он Пушкин!

...Воздвигли — аж тошно! —

цитадели цитат.

А он — всё тот же!

Он — цокот цикад.

И выбьет все пробки

шумящий, шаманский

гуляки пророка

характер шаманский!

Причудливо, точно

сквозь время он пущен,

и в будущем тоже

он тот же.

Он — Пушкин!

Е. Евтушенко

 

Рукописи Пушкина

Что значит: мастерство?

Нет, не холодный навык.

О, это колдовство

Зачеркиваний, правок!

 

Меж строк — автопортрет:

Кудряв, летящ, неистов...

И четкий силуэт

Казненных декабристов.

 

Души нелегкий труд,

Отрывистые ямбы:

«И я бы мог, как тут...

И я бы мог... И я бы...»

 

Мучительный петит...

И тут простой эпитет

Вдруг душу восхитит,

На небеса восхитит!

 

Какая высота!

Но снова, снова, снова

На желтизне листа

Встает над словом слово.

 

Ступень. Еще ступень.

Все выше, все вернее.

И можно целый день

Смотреть, благоговея.

 

В одном лишь только я

Посмею с ним сравниться:

Не меньше и моя

Исчеркана страница...

И. Фоняков

 

Рукописи Пушкина

Как нежны, как надрывно милы

И этот пыльный аромат,

И порыжелые чернила,

И росчерков округлый ряд.

 

В сияньи Крымских побережий,

В Михайловской тиши, — один, —

Размашистые эти мрежи

Сплетал мой вечный властелин.

 

Как выскажу? И слов мне мало:

Здесь, где моя легла слеза,

Его рука перебегала

И медлили Его глаза.

 

И эти влажные напевы

Неистлеваемым зерном

Вздымают золотые севы

На поле выжженном моем.

Г. Шенгели

 

Рисунки Пушкина

Ещё стихи не родились,

Ещё бумаги белый лист

Не тронут быстрою рукою.

Но он рукою беспокоит

Перо

И оживает лист.

 

Несутся кони, хмурят лица

Черкесы, юные девицы,

Бесстыдно ножки оголя,

Уже украсили поля.

 

И тут же в суеверном страхе

От чёрта пятятся монаха.

И нет фантазии предела.

Но вот толпа их поредела,

И, вдохновенная, легка,

Явилась первая строка.

 

Какое надобно терпенье,

Какой потрачен адский труд,

Чтоб вызвать это вдохновенье

Хотя б на несколько минут!

 

И лёгкий почерк, быстрый почерк

Поспешно заполняет лист,

Выводит ряд летящих строчек,

Как будто те легко дались.

 

Причёски девичьих головок

Строкой разрублены остро.

Но всё зачёркивает снова,

Не зная жалости, перо.

 

А завтра день.

И завтра то же

Движенье точное руки.

Ряд женских профилей и ножек

До первой радостной строки.

Н. Полякова

 

Рисунки Пушкина

Не ошибёшься —

Пушкина рука:

Какая твердость

и какая смелость!

Хоть так,

хоть на полях черновика

С друзьями повидаться захотелось.

 

В счастливое былое погружён,

Увидел их…

И росчерком единым

Бессмертье обеспечивает он

Прелестным женщинам

и доблестным мужчинам.

 

А рядом неоконченным штрихом

Забытое мгновенье воскрешает,

И рой потомков,

пополам с грехом,

Его загадки до сих пор решает.

 

А тут строфу задумал, может быть,

Но виселиц над ней нависли тени

И рвут безжалостно словесной вязи нить,

И мысли разлетаются в смятенье.

 

Пять смертников…

Ничем не приукрашен,

Возник рисунок.

Прост и страшен.

Е. Серова

 

Голос Пушкина

Для нас теперь уже не ново —

Творит наука чудеса! —

Что из недавнего былого

До нас доходят голоса.

 

Но века прошлого начало

Немым останется для нас.

Как слово Пушкина звучало?

Увы!

Услышать хоть бы раз.

 

Как он, волнением объятый,

Друзьям «Онегина» читал,

Как он смеялся…

Век двадцатый

Наверно бы, добрее стал.

Е. Серова

 

Книги

В тихом доме одни эти старые книги,

эти полные силы и музыки мысли,

эти переплетенные кожею судьбы,

пепел времени их немотой покрывает.

 

Меж обложками замерли песни и трубы,

спят дожди, цепенеют цветы и трава,

в заточенье игра изречений Монтеня,

и свирепые очи истории сжаты:

струги Разина оледенило безмолвье,

и застрял выкрик Ричарда: «Всё... за коня!»

 

Эти старые книги хозяина помнят.

Как их брали счастливые нервные руки,

как листали их тонкие длинные пальцы

и касался их перстень — угрюмый огонь талисмана.

 

Как пытал он, выведывал, ставил пометы,

легкий знак на странице — оставленный взгляд!

Если вечность — мгновенье, то, право, недавно

он стоял в сюртуке и смотрел в заоконье —

вороные три лошади ждали питья.

 

Средь двора конюх в шубе саврасой усердно

бил, выкалывал лед из корыта пешнею,

и ползло леденящее рыхлое небо

влажно-сизого Санкт-Петербурга.

И снег, редкий, сомнамбулически медленно шел.

 

От окна суеверно он вдруг отвернулся,

и глаза его по столу ясно прошлись,

осветила улыбка чернильницу вмиг

вместе с рожицей бронзового арапчонка,

что свободно веселые ноги скрестил и

лукаво свой локоть на якорь поставил.

 

А в стакане светали гусиные перья.

А сквозь долгую память скакал Петр Великий,

конским потом пропахший и дымом Полтавы...

А в тоскливой, заржавленной клетке на казнь

через сердце его провезли Пугачева!

 

Разве знали они, эти старые книги,

что шаги отзвучали навеки, он вышел,

чтобы встретить Данзаса в кондитерской Вольфа.

Разве знали они, что беда подступила,

ненавистная, непоправимая, —

и в черный час, при свечах, оплывающих слезно,

принесут и положат его на диване,

где он за полночь с ними беседовал часто,

отворял им дыханье. Тут мысли играли,

взгляд, и голос, и смех, и стихи — нараспев.

 

И вот острый, закушенный стон — эхо боли.

«Смерть идет!» — он сказал и рукою махнул.

Обессиленный подлостью, тайнами зла

и силками сановного высокомерья,

он кудрявую голову поднял с подушки,

он в глаза книгам глянул: «Прощайте, друзья!»

 

Забытье. Гаснет время. И вновь: «Это ты...

Даль, мне было пригрезилось, что я с тобою

лезу вверх, вверх по этим вот книгам и полкам,

высоко-о... и голова закружилась».

Люди. Тени. Шуршание женского платья.

Мерк последний его еле слышимый выдох.

Это, может быть, шепот: «Проща-айте, друзья...»

Это, может, ответное, вечное — шелест;

«Проща-ай...»

С. Поделков

 

Пушкин

Пришли мне Essays de Montaigne —

четыре синих книги на длинных моих полках.

 

Был полдень жизни. Тени залегли

На обликах Петра и Дон Жуана.

Напев Бахчисарайского фонтана

И чумный пир, смолкая, отошли.

 

Скончался Дельвиг. В пропасти земли

Ушел Вильгельм из невского тумана,

И страсть кавалергардского шуана

Уже смутила сердце Натали.

 

Но он, еще не чувствуя обиды,

Устав на буйных празднествах Киприды,

Был тих и прост. В покое зрелых сил,

Не веря в страсть, заздравных чаш не пеня,

Он терпкое вино сомненья пил

Из синих книжек мудрого Монтеня.

Л. Гроссман

 

Поэт

Забыты имена, истлели кости.

И ратные оратаны поля…

И вновь взрастают нивы на погосте —

С крестьянским вечным именем — Земля.

 

А он стоит средь нив, забыв про время,

И слышит битв грядущих голоса,

И, словно в Вечность брошенное семя,

Растет стихами к тихим небесам.

А. Ребров

 

* * *

О, юный Пушкин, в мире есть Дантес.

И он дождется рокового часа.

Но это после, а пока ты здесь,

Ты ни на миг от нас не отлучайся.

 

О, юный Пушкин, в мире кавардак.

А после будет тяжелей и хуже.

Придет Есенин. Жаль, но это так:

Все повторится, яростней, к тому же.

 

О, юный Пушкин для меня одно

Успокоенье и для всей Отчизны,

Что нам твое бессмертие дано.

Но это меньше, чем денечек жизни.

 

Но это после. А пока ты здесь,

Ты ни на миг от нас не отлучайся.

Но, юный Пушкин, в мире есть Дантес.

И он дождется рокового часа.

Н. Мирошниченко

 

Пушкин пропущен…

Пушкин пропущен и Пущин не вычитан.

Время безвременья, Ярмарка времени.

И соловей за ненадобность выщелкан.

И пустотою идеи беременны.

 

Блекнет Вселенная, с таинством схожая:

В ней и разгадка и суть мироздания.

Время безвременьем обезнадёжено.

Что будет дальше, не скажешь заранее.

 

Взгляд, как подгляд, по субъекту, по теме ли.

Падают звёзды во рвы рукопашные.

Колокол бьёт грозным гулом по темени,

Да измельчали молитвы домашние.

 

Всё нам казалось: отсталая Классика.

Русское Слово, пою тебе Здравицу!

Время настало кончать безобразие.

Здравствуйте, Пушкин! И Пущин проявится!

Н. Мирошниченко

 

* * *

Приходит время мудрого прозренья.

С души спадает розовый туман.

Метафоры, эпитеты, сравненья

Покорно на второй отходят план.

 

Вперёд выходит простота и ясность.

Их не пугает вековая тьма.

И в слове утверждается согласность,

Как равновесье сердца и ума.

 

Летят на стихотворные задворки,

Пылятся по заброшенным углам

Ходульные котурны и подпорки —

Лишь до поры востребованный хлам.

 

И шумных машкерадов побрякушки,

И шелуха словесной суеты...

Всё к чёрту!

Остаётся только Пушкин.

И с вечностью беседует на ты.

Е. Семичев

 

Читаю Пушкина и плачу...

Читаю Пушкина и плачу —

Что совершенствуется зло,

Что войны — шире, взрывы — чаще,

И равнодушье расцвело.

 

Читаю Пушкина и плачу

Над гордой юностью своей,

Когда нежданная удача

Вплеталась в гривы быстрых дней...

 

Читаю Пушкина и плачу,

Как в час свидания с землёй,

Где всё моё и столько значит

В судьбе и сердце — Боже мой!..

 

Да будет так, а не иначе.

Жива поэзия земли.

Читаю Пушкина и плачу —

Как в счастье плачут от любви...

В. Коростелёва

 

Утихли бы вечные битвы...

Утихли бы вечные битвы,

Другая бы зрела пора,

Когда бы его, как молитву,

Читали иные с утра!

 

... А сила святого обмана

Бросает, как прежде, к перу,

И сердце, свободою пьяно,

Трепещет, как лист, на ветру...

В. Коростелёва

 

А. С. Пушкину

П  уще прежнего вьюга бранилась,

У  топали в сугробах осины,

Ш  елестела позёмкой, клубилась,

К  ак костры догорали рябины.

И, быть может, той зимнею ранью

Н  епогода давала советы,

А, быть может, летел быстрой ланью

Л  еденящий пронзительный ветер.

Е  сли б знать, что судьба нам готовит,

К  аждый знал бы, бросая монетку:

С  атана в западню свою ловит,

А, быть может, играет в рулетку.

Н  еужели «зеро» тебе выпал,

Д  аже верить не хочется в это,

Р  ыхлый снег твою рану б засыпал,

С  пас от боли бы сердце поэта.

Е  жегодно тебя в день рожденья

Р  оссияне теплом вспоминают,

Г  оворит не одно поколенье:

«Е сть поэт, о котором все знают».

Е  сли б не было горько и больно

В  сем, кто помнит тебя и кто любит,

И  тогда б все вздохнули привольно,

Ч  то печаль нашу связь не погубит.

Г. Шеховцов

 

Циклы стихотворений. Поэмы

 

России первая любовь (цикл стихов)

 

1. Посвящение

Все в нем Россия обрела —

Свой древний гений человечий,

Живую прелесть русской речи,

Что с детских лет нам так мила, —

Все в нем Россия обрела.

 

Мороз и солнце… Строчка — ода.

Как ярко белый снег горит!

Доныне русская природа

Его стихами говорит.

 

Все в нем Россия обрела —

Своей красы любую малость.

И в нем увидела себя,

И в нем собой залюбовалась.

 

И вечность, и короткий миг,

И радость жизни, и страданье…

Гармония — суть мирозданья,

Лишь он один ее постиг!

 

Все в нем Россия обрела,

Не только лишь его бессмертье, —

Есенина через столетье,

Чья грусть по-пушкински светла.

 

Все в нем Россия обрела, —

Свою и молодость, и зрелость,

Бунтарскую лихую смелость,

Ту, что веками в ней жила, —

Все в нем Россия обрела.

И никогда ей так не пелось!

 

2. Наталья Пушкина

Как девочка, тонка, бледна,

Едва достигнув совершеннолетья,

В день свадьбы знала ли она,

Что вышла замуж за бессмертье?

 

Что сохранится на века

Там, за супружеским порогом,

Все то, к чему ее рука

В быту коснется ненароком.

 

И даже строки письмеца,

Что он писал, о ней вздыхая,

Похитит из ее ларца

Его вдова. Вдова другая.

 

Непогрешимая вдова —

Святая пушкинская слава,

Одна на все его слова

Теперь имеющая право.

 

И перед этою вдовой

Ей, Натали, Наташе, Таше,

Нет оправдания живой,

Нет оправданья мертвой даже.

 

За то, что рок смертельный был,

Был рок родиться ей красивой…

А он такой ее любил,

Домашней, доброй, нешумливой.

 

Поэзия и красота —

Естественней союза нету.

Но как ты ненавистна свету,

Гармония живая та!

 

Одно мерило всех мерил,

Что он ей верил. Верил свято

И перед смертью говорил:

«Она ни в чем не виновата».

 

3. Николай I

Отпетый самим патриархом

И все же не принятый в рай,

Из гроба встает император,

Руси властелин — Николай.

 

Идет по Тверскому бульвару

Туда, где с курчавой главой

Мятежный его камер-юнкер

Стоит над ночною Москвой.

 

Теперь он царю неподвластен.

Глядит с пьедестала в упор, —

Попробуй-ка голову эту

Склонить, положить под топор.

 

Узрели б сейчас царедворцы,

Как их самодержец и бог

Стоит, удивленный и хмурый,

У бронзовых пушкинских ног.

 

Он мог ли представить такое,

Когда по веленью руки

В Сибирь посылал декабристов,

Чтоб их заковать в рудники.

 

Когда на балах, на парадах

Стоял он скульптурой живой.

Дантес — это лишь статуэтка,

Лишь копия статуи той.

 

...Как тень, он уходит в могилу —

Под холод кладбищенских плит.

А памятник нерукотворный

Во славу России стоит.

 

4. Дантес

Нет, жив Дантес. Он жив опасно,

Жив вплоть до нынешнего дня.

Ежеминутно, ежечасно

Он может выстрелить в меня.

 

Его бы век назад убила

Священной пули прямота,

Когда бы сердце, сердце было

В нём,

А не пуговица та!

 

Он жив, и нет конца дуэли,

Дуэли, длящейся века,

Не в славной бронзе,

В жалком теле

Еще бессмертен он пока.

 

Бессмертен похотливо, жадно,

Бессмертен всласть,

Шкодливо, зло.

Скажите: с кем так беспощадно

Ему сегодня повезло?

 

Он все на свете опорочит

Из-за тщеславья своего.

О, как бессмертно он хохочет —

Святого нету для него!

 

Чье божество, чью Гончарову,

Чью честь

Порочит он сейчас?

Кого из нас он предал снова,

Оклеветал кого из нас?

 

Он жив. Непримиримы мы с ним.

Дуэль не место для речей.

Он бьет. И рассыпает выстрел

На дробь смертельных мелочей.

 

Дантесу — смерть.

Мой выстрел грянет

Той пуле пушкинской вослед.

Я не добью — товарищ встанет.

Поднимет хладный пистолет.

 

5.

…А если б не было дуэли?

А если б не было дуэли,

А если б не было дуэли…

Что ж!

Было все предрешено, —

И пуля та достигла б цели,

Достигла б цели все равно!

Был царь,

и был он, дух мятежный.

А пуля, что прервала жизнь,

Была лишь точкой неизбежной,

Где судьбы их пересеклись.

 

6.

Он, страх внушавший знати и царю,

Не роскошь титулованных поместий,

Все, что имел, фамилию свою

В день свадьбы отдал молодой невесте.

 

Прекрасным было девичье лицо.

Фамилия навеки их связала.

Она, как обручальное кольцо

На пальчике дрожащем, заблистала.

 

Не думал он, когда ей говорил

Слова любви неистово и жарко,

Что ни один из смертных не дарил

Своей любимой большего подарка!

 

Их не разъединила клевета

И подлость изощренная мирская…

На кладбище могильная плита —

«Наталья Николаевна Ланская».

 

Нет! Пушкина.

В сознании людском

Она навек

с ним юной обвенчалась.

Не важно чьей женой

была потом,

Она

женою Пушкина осталась.

 

Его детей заботливая мать,

Она о нем хранила свято память.

Кто у него посмел вдову отнять

И в знак того

воздвигнуть этот камень.

 

7.

Песня цыганская,

Песня цыганская,

Вот от стола до стола ты идешь,

И умолкает

Веселье гусарское,

Только гитару ты в руки возьмешь.

 

Низко склоняются

Буйные головы,

Как пред иконою, перед тобой.

Катятся слезы

По лицам обветренным,

Лицам, видавшим и тризну и бой.

 

Песня гортанная,

Чуть диковатая,

Как ты сумела себя сохранить?

Как ты сумела,

Девчонка из табора,

И в кабаках непорочною быть?

 

Песня цыганская,

Песня цыганская,

Мне не забыть никогда этот миг,

Как перед свадьбой

В тревожном предчувствии

Пушкин рыдал на коленях твоих!

 

8. «Полтава»

Он в этот день писал свою «Полтаву»,

Он был полтавским боем оглушен.

Любовь мирскую, бронзовую славу —

Он все забыл: писал «Полтаву» он.

 

Всю ночь ходил по комнате в сорочке

И все твердил, все бормотал свое.

И засыпал на непослушной строчке

И просыпался на плече ее.

 

Вдруг за спиною двери загремели,

И в комнату заходят господа:

— Вас ждет Дантес, как вы того хотели.

Дуэль сегодня или никогда! —

Что им ответить, этим светским сводням?

И он вдруг стал беспомощным таким...

— Потом! Потом! Но только не сегодня,

Я не могу сегодня драться с ним. —

 

Они ушли.

А он кусает губы.

— Ну погодите, встретимся еще! —

И вновь в ушах поют «Полтавы» трубы,

И строки боем дышат горячо.

Летят полки на приступ, как метели,

Ведомые стремительным пером...

 

В рабочий день не ходят на дуэли

И счеты с жизнью сводят за столом.

...Мы побеждаем.

Нами крепость взята.

Победой той от смерти он спасен,

Так было бы, я в это верю свято,

Когда б в тот день писал «Полтаву» он.

 

9.

Кавказ подо мною…

 

Туманные горы теснятся у ног…

Кавказ. Здесь я каждое лето бываю.

Поднявшись на скалы, ромашку срываю,

Всего лишь один желтоватый цветок,

Верней, не цветок —

Календарный листок.

Еще один год отошел…

А Кавказ,

Кавказ подо мною, Кавказ подо мною!..

Орел, распростертый

над снежной каймою…

Когда это было?

Сегодня. Сейчас:

«Кавказ подо мною. Один в вышине

Стою над снегами у края стремнины:

Орел, с отдаленной поднявшись вершины,

Парит неподвижно со мной наравне…»

Постой!

Но ведь люди прошли по Луне,

Гусиным пером он писал эти строки,

Писал их в тот век, бесконечно далекий…

Нет! Именно в эту минуту. При мне.

 

10 Молчание Пушкина

И снова осень. Снова осень.

Леса в желтеющем дыму.

Но почем —то в эту осень

Никак не пишется ему.

 

За столько долгих дней — ни строчки.

Хотя б одну строфу начать.

Уехать от жены, от дочки —

И так беспомощно молчать.

 

И это он, кто как забаву

Писал в альбомы сотни строк.

Кто гениальную «Полтаву»

Свершить за три недели мог.

 

Но, видимо, сильней, чем жадность

К работе в этом далеке,

Его святая беспощадность

К себе, к любой своей строке.

 

Так не писать лишь Пушкин может —

Он сам себе свой высший суд

Перед лицом веков. И всё же

Молчать — какой нелёгкий труд!

 

Тома поэм, стихотворений,

Что всем известны в наши дни...

Но мне его молчанья гений

Не меньше дорог, чем они.

 

11.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный

 

Как мог при жизни

Он сказать такое?

А он сказал

Такое о себе.

Быть может, в час

Блаженного покоя?

А может быть,

В застольной похвальбе?

 

Уверенный в себе,

Самодовольный,

Усталый

От читательских похвал?

 

Нет!

Эти строки

С дерзостью крамольной,

Как перед казнью узник,

Он писал!

 

В предчувствии

Кровавой речки Черной,

Печален и тревожно одинок:

«Я памятник себе

Воздвиг нерукотворный...» —

Так мог сказать

И мученик

И бог!

 

12.

Нет, он не умер.

Тот последний миг,

Тот пульс в прожилках

Все еще не тает.

Он умирает на руках моих,

Он умирает.

 

Так было век назад,

И так сейчас

Конца и края нет ночи метельной.

О, как он жив

До бледности смертельной,

Жив до слезинки

Из усталых глаз.

 

Теснится в стужу

Дымная толпа,

Глядит с немой надеждой

На ворота,

И я стираю

С пушкинского лба

Своим платком

Святые капли пота.

 

Я хоронил

своих друзей не раз.

В быту живой о мертвом забывает.

Но он не умер, оттого сейчас

Такая боль: он жив.

Он умирает.

 

Сижу я,

веки медленно смежив,

Божественные строки повторяя!..

Да. Так он жив,

что, даже умирая,

Он снова жив.

И будет вечно жив.

 

13.

Я звоню на Мойку, в дом поэта,

И в ладони слышу издали

Женский голос.

Не она ли это,

Не она ли это — Натали!

Говорю растерянно:

— Простите,

Но прошу, в свой дом меня впустите,

Хоть звоню я не в урочный час!

Так мне нужно это посещенье!.. —

И в ответ, как двух эпох смещенье:

— Приходите, я ж читала вас!

 

И я думал долгими часами, —

Пушкина читали и писали.

Да, писали, именно писали!

От руки при свечках

И лампадках

В дневниках, альбомах

И тетрадках

Разночинцы и семинаристы,

В рудниках сибирских

Декабристы,

Что тайком

Оттачивали перья

И хранили

Гордое терпенье,

Барышни —

Ровесницы Татьяны,

Бравые гусары —

Ветераны.

Письма их

Из армий и селений —

Тиражи его стихотворений.

Вся Россия

Пушкина писала.

Он один.

Но всем его хватало.

Выводила

Пушкинское слово

Девочка —

Наталья Гончарова.

Не жена еще

И не невеста

Замирала,

Как от благовеста...

Перед ним

Не больше, чем уездность.

Эта наша телеоизвестность.

Можно ли сравниться с ним?

Едва ли, —

Нас читают,

А его писали!

 

14. Пушкинская слава

Едва он умер, тихо, величаво,

Как в тот же самый миг и навека

Пришла на Мойку

Пушкинская слава

Пришла, как на Сенатскую войска.

Она пришла к нему в дыму метели

В салопчике, в душистых соболях,

Пришла в худой студенческой шинели,

В тулупе,

В чуйке,

В стоптанных лаптях.

Пришла,

И на гранитном пьедестале

Доныне,

До сегодняшнего дня.

Ее цветы живые

Не увяли.

Они, как трепет

Вечного огня.

Пришла, как гимн,

Пришла, как «Марсельеза»,

Пришла, неправде

глянула в глаза —

В слезах любимой дочери Дантеса,

Что, как убийцу, прокляла отца.

 

15.

Устав от суеты мирской,

В благом молчанье одиноком,

Мой Пушкин, каждою строкой

Я говорю с тобой, как с богом.

И повторяю вновь и вновь:

Твой пламень время не остудит.

Тебя, как первую любовь,

России сердце не забудет!

Н. Доризо

 

Пушкин

 

1

Всё как в юности. Няня вяжет.

На лежанке мурлычет кот.

Няня старую сказку расскажет

Или что-нибудь запоет.

 

Спать под песню легко и любо.

И во сне проходит мельком

Вся Россия в дубленых шубах,

Опоясанных кушаком.

 

Но от сказок, от песен няни

Про медведей и про волчат

Расписные розвальни-сани

К Петербургу Пушкина мчат.

 

И, поскрипывая, рыдает

Под полозьями снег тугой.

Замирают и пропадают

Колокольчики под дугой.

 

И верста за верстой полосатой

В невеселый туман летит.

На стоянке жандарм усатый

Недоверчиво оглядит.

 

Комья снега стучат о сани.

Избы. Гумна. Седая мгла.

И Россия в морозном тумане,

В пояс кланяясь, отошла.

 

2

В гул салонов и в говор бальный,

В этот мир равнодушно-пустой.

Вновь ворвался поэт опальный

С гордо поднятой головой.

 

Снова кланялся важным дамам.

Снова с барышнями плясал,

Их сиятельствам эпиграммы,

Как перчатку с руки, бросал...

 

При его появленье в гостиных

Обрывался тотчас разговор:

«Стихотворец ничтожного чина,

И притом на язык остер».

 

Кони поданы. Все готово.

С губ срывается дерзкий стих...

И опять он мчит на почтовых

И опять летит на ямских.

 

Снова ветер гремит по крыше

И в печурке трещит огонь,

Александр Сергеевич пишет, —

Не тревожь его, няня, не тронь.

 

3

Петербургский рассвет на ощупь

Пробирался из-за реки...

Шли в тот час на Сенатскую площадь

Заговорщики, бунтовщики.

 

С лёту рушилось в лютую стужу

Наземь замертво воронье...

Шли Рылеев, Каховский, Бестужев,

Кюхельбекер и Муравьев.

 

Пушки залп по восставшим дали,

Цепи выстроились кругом,

Смелый заговор был подавлен

Царской пулею и штыком.

 

Только искры той не потушишь,

В руки пламени не возьмешь,

Ни петлей ее не задушишь,

Ни водой ее не зальешь.

 

Откатились от Зимнего пушки,

Караул у подъездов встал, —

Александр Сергеевич Пушкин

На Сенатскую опоздал.

 

4

И ему на фамильном подносе

Враг заклятый подлой рукой

Анонимный пасквиль подносит

С ядовитой клеветой.

 

И народом своим любимый,

Гениальный русский поэт,

Августейшей злобой гонимый,

Он становится под пистолет.

 

Сани мчат его к Черной речке,

Он в медвежьей шубе до пят...

Перезванивают уздечки,

Кони вспененные храпят.

 

Вечереет. Закат оранжевый

Озаряет снег и лес.

Франтоватый и напомаженный

Ожидает его Дантес.

 

5

И в сугроб, ногами примятый,

Он упал и подняться не мог...

Снег пушистый прохладной ватой

На смертельную рану лег.

 

Спрячьте подлые пистолеты

Вы, свидетели и друзья,

Знаю: можно убить поэта,

Только песню убить нельзя.

 

Вот она, огневая, живая,

Всех дыханьем своим обожгла,

Как дороженька столбовая

По векам и странам прошла.

 

Над простором бескрайно-синим:

Приподнялась — и на лету

Нынче нам, молодым и сильным,

Дарит звонкую теплоту.

 

Отчеканенная, литая,

Как и встарь, за сердце берет,

Вечно юная, золотая,

Никогда она не умрет.

А. Чуркин

 

Тень Пушкина

 

I. Начало века

Год родился. Но то не просто

Был новый год, а новый век.

Век девятнадцатый. Он тоста

Ждал, озираясь из-под век.

 

Но переглядывались гости,

Еще не зная, что сказать,

Кого назвать им в первом тосте,

Чего столетью пожелать.

 

И кто-то вдруг сказал: «Ну что же,

Давайте выпьем за того,

Кто будет веку всех дороже,

Кто станет гордостью его!

 

Пусть этот жребий уготован

Тому, кого меж нами нет;

Пусть мы не знаем — где он, кто он

И наш услышит ли привет.

 

Пусть!..» И бокалы зазвенели,

И расплескались голоса.

И мальчик маленький с постели,

Разбужен шумом, поднялся.

 

Протер ручонками глазенки

И усидеть впотьмах не смог.

Босой, в помятой рубашонке

Шагнул на свет через порог.

 

Как будто был пред ним размотан

Клубок, что в путь ведет без вех.

И пошутил отец: «Так вот он,

Тот, кем гордиться будет век!»

 

А он, прищурившись от света,

Стоял в сиянье золотом.

...Кто знал тогда, что шутка эта

Не раз припомнится потом!

 

Что мальчик, смуглый и кудрявый,

Пойдет судьбе наперекор,

Чтоб русской песней, русской славой

Гремел страны родной простор.

 

Любую встретит непогоду

Он с непокрытой головой,

Любовь, и дружбу, и свободу

Прославит в век жестокий свой.

 

Но далеко еще до ссылки,

До славы тоже далеко...

Стреляют пробками бутылки,

Кипит и пенится клико.

 

А сон идет, глаза туманя,

Сгущает сумрак голубой.

И няню мать зовет, и няня

Уносит мальчика с собой.

 

II. Лицейские сады

Как позабыть лицейские сады,

Где пробудилась юность до звезды

Под звуки труб двенадцатого года,

И воинов, спешивших в ратный строй,

И музу, что назвалась их сестрой

В большие дни великого похода?

 

Под куполом осенней синевы.

Оттоль ты видел и пожар Москвы,

И бегство потрясенного француза.

И вдруг, как будто заглянув вперед,

Постигла все, чего отчизна ждет,

Твоя, навек взволнованная муза.

 

III. Под небом Бессарабии

Еще вольнолюбивой музы лаской

Не насладился в Петербурге он

И вот уже, на ссылку обречен,

Томится пестрой скукой бессарабской.

 

Томится? — Нет! Он тем же хмелем пьян,

И здесь нашлись друзья у непоседы.

Есть вольные застольные беседы

И песни в шумном таборе цыган.

 

Есть молодость — душевных сил избыток,

Есть радостная вера в свой народ.

А в сердце новый замысел поет,

Родившийся в тени степных кибиток.

Он сварит из него такой напиток,

Что бросит в жар и охладит, как лед!

 

IV. 29 июля 1824 года

То лазурно море, то пунцово,

Плеск волны как безответный зов.

Доброй ночи, Лиза Воронцова,

Доброй ночи и счастливых снов!

 

Пусть в судьбу опального поэта

Вы тревоги новые внесли,

Он вам благодарен и за это,

Полный чар разбуженной земли.

 

Подневольный путник, завтра снова

Он вздохнет под говор бубенцов.

Ждет его, как в сказке, бор сосновый,

Ветхий дворик, одинокий кров.

Доброй ночи, Лиза Воронцова,

Дай вам бог дурных не видеть снов!

 

V. В Михайловском

Старый дом, утонувший в сугробах, запущен,

По ночам, как живой, он кряхтит в тишине.

Неужели и вправду сидел с ним тут Пущин,

Неужели он видел его не во сне?

 

Неужели и впрямь от лицейского друга

Он услышал великой надежды слова,

Что сгубила не все леденящая вьюга,

Что Россия для подвигов новых жива?

 

Нет, недаром слова были сказаны эти

Здесь, под пасмурным небом в пустынном дому.

Значит, помнят друзья об опальном поэте,

Значит, ждут его слова и верят ему.

 

Значит, родина в очи бессонные сына

Заглянула, любви и тоски не тая...

Не вздыхай, пригорюнясь печально, Арина

Родионовна, добрая няня моя!

 

Все свершится. Для подвигов срок не пропущен,

Если тесно от замыслов новых в груди.

Первый след сквозь снега проложил сюда Пущин,

А какие дороги еще впереди!

 

Кто предскажет поэту, что близится время,

На Сенатскую площадь сойдутся друзья,

И оплачут их вьюги, ревущие ревмя,

В том пути, где назад оглянуться нельзя.

 

Что, без них возвратившись в столицу, сквозь годы

Будет он одиночества бремя нести,

Чтоб, прославивши первенцев русской свободы,

Рядом с ними бессмертье в веках обрести.

 

VI. Встреча на пути в Арзрум

Холмов тяжелые горбы,

Сдвигаясь, морщатся от зноя.

Ворвался в уши скрип арбы.

И гроб возник над крутизною.

 

В ярме два медленных вола,

Их трудный путь начался рано.

Он наклоняется с седла:

— Откуда гроб?

— Из Тегерана.

 

И что-то вдруг оборвалось,

Как этот камень, слово жестко.

— Так вот где встретиться пришлось

С тобой, блистательный мой тезка!

 

О, сколько вычеркнет имен

Граф Бенкендорф но черным спискам ——

Все, кто талантлив, кто умен,

Не ко двору царям российским.

 

Тот — в каземате, тот — в гробу...

Я тоже вижу злую мету.

И, с вами разделив судьбу,

Не долго поброжу по свету.

 

Спешу в далекие края, —

И там ничто не тешит взора.

Когда ж, о родина моя,

Переживешь ты дни позора?

 

На перекрестках всех дорог,

Где и столбы глядят с опаской,

Я говорю:

— Зачем не мог

Ты пасть на площади Сенатской?

 

VII. Болдинская осень

Наступает октябрь. Дождик сеет весь день, как из сита.

Придорожные ветлы увязли в грязи до колен.

В доме тихо и пусто, но сердце тревогами сыто.

Может, к лучшему этот нечаянный болдинский плен?

 

Не пробраться в Москву. Все деревни вокруг и усадьбы

Оцепил караул, и повсюду грозит карантин.

Коль чума не подцепит, — так можно подумать до свадьбы

Обо всем, что проходит, когда остаешься один.

 

Да, один на один с пережитым далеким и близким,

С. шумом желтой листвы, опадающей с мокрых ветвей,

С низким небом осенним, с великим простором российским,

И с судьбою отчизны, что стала судьбою твоей.

 

Да, судьбою твоей. Ты за все перед нею в ответе:

За друзей и врагов, за минувший и будущий день,

За свое вдохновенье, за песни раздольные эти,

Что, минуя заставы, летят изо всех деревень.

 

Может, в этом и счастье? И если забудет невеста —

Виновата не осень, не версты размытых дорог,

Даже не карантины, а то, что надежного места

Ты с судьбой беспокойной найти в ее сердце не мог.

 

Что бы там ни случилось, свечу не гаси до рассвета,

И на твой огонек соберутся простые сердца.

Станционный смотритель тоскует по дочери где-то...

Что прекрасней на свете любви и печали отца!

 

За окошком заря чуть видна в предрассветном тумане,

Смутно избы сереют. Пусть осень, как скряга, скупа:

Есть хорошая сказка, что слышал ты в детстве от няни,

Как работник Балда одолел и чертей и попа.

 

Значит, можно дышать, и тревогами сердце не сыто,

Значит, к лучшему этот нечаянный болдинский плен.

...Уж совсем рассвело. Дождик сеет, как будто из сита,

Придорожные ветлы увязли в грязи до колен.

 

Бак опавшие листья, опавшие дни постепенно

Потемнеют, истлеют, и в смутные сумерки их

Снег забвенья прикроет. Но будет вовек незабвенна

Эта осень, как правда надежд и раздумий твоих.

 

VIII. Перед дуэлью

Данзас мой! Друг лицейских лет!

Судеб разорвана завеса,

И ты ль откажешь пистолет

Мне приготовить на Дантеса?

 

Да будет кровью спор решен!

С меня довольно светской скверны...

Обходят нас со всех сторон

Шпионы, сводники... Геккерны...

 

Вот если б мне сего посла

Пришлось поставить у барьера

И всех, и всех — им несть числа, —

Деяний чьих забыта мера.

 

Нет, между нами говоря,

Я не был и тогда б спокоен,

Пока... Но подданный царя

О том и мыслить недостоин.

 

Что к делать мне в моей стране,

Напитка вольных муз отведав:

Стал в полуночной тишине

Мне чаще сниться Грибоедов.

 

Все, кто повешен, кто убит,

Придут и станут к изголовью.

Данзас! Душа моя скорбит,

Не заглушить тревог любовью!

 

А сей Геккерн, сей мудрый муж,

Как струсил, старая собака!

Пора. Давно пора. К тому ж

Ответ уже у Д’Аршиака.

 

IX. Бессмертие

Нет, не помогут доктора...

Он обречен и знает это:

Милей, чем хладный блеск двора,

Тьма гробовая для поэта.

 

«Пускай не плачет Натали

Над присмиревшим непоседой.

Иди, Жуковский, утоли

Мой дух последнею беседой.

 

Поклонник вдохновенных строк,

Ты утешал душевным словом.

Но знал ли ты, как одинок

Я был в пути моем суровом?

 

Я только с нянею одной

В глуши ночной, под шум метели,

Входил, бывало, в мир родной,

Куда и вы войти не смели.

 

Там с нею мог я отдохнуть,

Стряхнув, как пыль с плаща, усталость...

Она ушла в последний путь,

И мне немного ждать осталось.

 

Ты плачешь? Друг, не нужно слез,

Увидят дальние потомки,

Что свет немеркнущий пронес

Я сквозь ненастные потемки.

 

Слабеет голос мой. Приблизь

Ко мне внимающее ухо...»

...Сухие губы запеклись,

И вздох в груди отдался глухо.

 

А Петроград уже шумел,

И после Декабря впервые

Спешили от вседневных дел

Студенты и мастеровые.

 

Они заговорят в свой срок,

Их брови сдвинуты сурово.

Нет, нет! Ты не был одинок!

В сердцах запечатлелось слово!

Н. Рыленков

 

Сегодня Пушкин в вечность отлучился (цикл стихов)

 

1. Баллада об Александре Пушкине

Мне кажется — придумали Дантеса!

И Чёрной речки — не было и нет!

В пустом лесу остался пистолет,

И пуля умирает среди леса.

 

А Пушкин жив! Вон Болдино вдали

Ему открыло потайные дверцы.

Не убиенным остаётся сердце,

В котором — ясный образ Натали.

 

Неповторима Болдинская осень:

Желтеют полушарья тополей,

И снова небо сквозь века проносит

Пульсирующий угол журавлей.

 

Мучительная, вещая тоска

Объемлет преддуэльные страницы…

Опять ему Михайловское снится,

Осенний дождь струится у виска…

 

О, только бы не пуля у виска!

Прости, изгнанник, горестную мысль.

Дантеса нет! Но от него зависит

Исход дуэли, зреющей пока.

 

Да нет же! Нет же! Не было дуэли!

Как и Дантес, придумана она!

Ведь Пушкин снова пишет о метели

И держит кружку, полную вина.

 

Сейчас он резко повернётся в кресле

И Гоголю приветливо кивнёт…

А если, всё же, грянет, выстрел, если

Покинет пуля пистолетный гнёт?

 

Нет, никогда! Потомки, выньте пулю!

Дантеса нет. Бог Пушкина хранит.

Но сани с лёту в небо завернули.

Дантеса нет!.. Но колокол звонит…

 

2. В Болдино

Снега — взахлёб.

Ручьи — взахлёб.

В одно дыханье —

лето.

А осень

письма

шлёт

и шлёт

погибшему Поэту…

 

3. Ночью

Крылья

мешали мне спать,

и я вставал в полночь,

чтобы извлечь из них перо.

Ночь сползала

по стенам

на серебряный поднос утра.

Стихи не получались.

 

А рядом, за перегородкой,

у счастливых соседей

смеялся

маленький Пушкин.

 

4. На Тверском бульваре

Над зимнею Москвою рассвело,

В рассвете раннем что-то от заката.

Ложится снег тепло и виновато

На бронзовое тёмное чело.

 

Тверской бульвар. Притихший институт.

Сегодня Пушкин в вечность отлучился

И с этой целью в бронзу облачился,

Хотя его на Чёрной речке ждут.

 

Поэт из красок, мрамора и книг

На нас взирает с тихою надеждой.

Он сам себе с улыбкой безмятежной

Нерукотворный памятник воздвиг.

 

Запутались кометы в тополях,

Исходит свет из тополиных почек.

Я вдруг припомню искромётный почерк,

Бессмертные рисунки на полях.

 

Послушаю, как памятник молчит

Среди витийства, злобы, лихолетья.

Он одинок в своём тысячелетье...

«Прости, поэт!» — душа моя кричит.

 

5. Сад стихов

Господь в оконце постучал,

Ты вышел со свечою:

Могучий сад в ночи скучал,

Чуть шелестел парчою.

 

Светились космоса края,

Горели двери ада.

Ты тронул ветки бытия,

Как будто ветки сада.

 

Господь свой крест

к твоим плечам

Вознёс рукой воздетой…

Гореть, гореть твоим свечам

Над потемневшей Летой.

 

Сошла огнистая звезда,

В саду спалила грушу…

И затаённая беда

Плеснулась прямо в душу.

 

Ушёл поэт… Исчез поэт,

Судьбы не перемогший.

Оставил миру свой портрет

И этот сад намокший.

 

Сад покаяний и грехов,

Страданий сад и страсти.

Густой,

бессмертный САД СТИХОВ —

На слёзы и на счастье!

 

6. Святогорский монастырь

В Петербурге равнодушном

Поселилась пустота.

Мчится гроб по ночи вьюжной

В Святогорские места.

 

В доме няни свет потушен,

Скорбных песен не поют...

Мчатся тучи, вьются тучи,

Тени, бесы ли снуют?

 

Святогорская ограда

Моровых не знала зим.

Шелестит над белым садом

Шестикрылый Серафим.

 

Триединый конь блистает

Тёмным оком у крыльца.

А над ним душа летает,

Словно не было конца.

 

Над оградой, над Собором,

Над серебряным крестом

Пролетит она и скоро

Повстречается с Христом.

 

— Эй, жандарм! Гляди-ка в оба!

Гроб обвязан... Что с того?

Отворилась крышка гроба,

А во гробе — никого...

 

Тишина. Тропа кривая

Убегает за пустырь...

Камер-юнкера скрывает

Святогорский Монастырь.

 

7. Страшный сон

Однажды Пушкину

приснился страшный сон...

Восстав из сна,

Поэт Великий подивился

И Соболевскому сказал:

— Я потрясён!

Во сне от нас

Кавказ и Киев отделился!

 

8. Разговор с Пушкиным

Александр Сергеевич, добрый Вам день!

Как вам нынешний воздух московский?

Рядом с Вами, я вижу, является тень —

Это глыба-поэт Маяковский!

 

Он беседовал с Вами полвека назад

Уважительно, самозабвенно.

Его мощного голоса львиный раскат

Удивил Вас тогда несомненно.

 

А Есенина помните? Ваш разговор,

Где он с трепетом к Вам обратился?

Но убили его. С этих горестных пор

Свет поэзии в ночь закатился.

 

Незабвенный Есенин дорогу торил,

Свой могучий талант попрекая.

«Как у Пушкина мне бы судьбу!» — говорил,

А она ведь и вправду такая.

 

Вы Ахматову помните наверняка,

Её женского сердца свеченье

И «О Пушкине слово», где — то ли строка,

То ли речи живое теченье.

 

К Вам стремились поэты во все времена

Для судьбы, для полночной беседы.

Темноликим кентавром спешил Пастернак,

И отравы, и славы отведав.

 

Верный Клюев, как древо, тянулся до Вас —

Песнослов и отчаянный витязь.

Но себя и Россию от смерти не спас,

Умирая, Вам крикнул: «Спаситесь!»

 

А Цветаева плакала пагубным «П»:

«Пунш и полночь»! «Психея и Пушкин»!

Неспроста пропадала на поздней тропе,

Знать, готовила сердце в кукушки.

 

Владислав Ходасевич Вас нежно любил

И за далью в тоске ежечасной

Ваши страстные строки навзрыд пригубил,

Как порезался бритвой опасной.

 

Проплывал Гумилёв, словно пьяный корабль,

Но ни славой своею, ни лестью

Не обидел он Вас, только в звёздных мирах

Прозвенел офицерскою честью.

 

Невзначай появлялся простуженный Блок,

Во Вселенной узревший поломку.

Он дознаться до истины так и не смог,

И читал Вам свою «Незнакомку».

 

Вы стояли над вспышками сонной Москвы,

Два столпа, два святых Александра,

Две кудрявые, две золотые главы

Наклонив из небесного сада.

 

Александр Сергеевич, мир — это зал,

Тот, какой золотили Вы словом.

Ну, а я так негромко, так мало сказал,

То к зерну прислонясь, то к половам.

 

Вам о предках славян декламировал Блок,

Жизнь свою разбросавший по рифам.

Он в поэме своей, отчеканивши слог,

Поклонился стремительным скифам.

 

9. Сверчок

Он явился из шаткого мира…

Им беременна бренность была,

И сверчка — полуночниц кумира —

На запечном шестке родила.

 

Он усталое время покликал,

Пошептался с текучей звездой

И в пустынном углу запиликал,

У бессмертия встав на постой.

 

Был сверчок облюбован поэтом,

Как охотником — взят на крючок,

Чтобы петь и зимою, и летом:

Ведь поэт — это тоже сверчок.

 

Жизнь поэта не стоит полушки,

Но его мирозданье — зрачок.

И поёт в Мироздании Пушкин —

Гениальный, бессмертный Сверчок.

 

10. Синица

 

      Спой мне песню, как синица

     Тихо за морем жила…

                              А. С. Пушкин

 

Неизбывно детство длится,

Не сгоревшее дотла…

Там — у Пушкина — синица

Тихо за морем жила.

 

А в лачужке пела няня…

— Няня, пой! Твой голос мил.

Пушкин слушал со вниманьем,

Душу песнями томил.

 

—  Для чего, скажи, синица,

Ты летала за моря?

Что тебе ночами снится

В зыбкой дрёме сентября?

 

Почему тебе, синица,

Не жилось в моём саду?

Ты, быть может, царь-девица?

И другой я не найду?!

 

И синица отвечала:

— Я летала за моря,

Лучшей доли я искала,

Да искала, видно, зря…

 

Доли лучшей, воли вечной

Не нашла среди тепла,

И в печали бесконечной

Море синее сожгла.

 

И упала я без силы

На родимом берегу…

Поняла, что без России

Жить на свете не смогу.

 

11. Живой Пушкин

Между светил и комет

Космос не выветрит Слово.

И через тысячи лет

Пушкин появится снова.

 

Русские дáли найдёт

И через сны и туманы

С няней по небу сойдёт

На дорогие поляны.

 

К собственной выйдет судьбе,

Будто бы свет сквозь колечко,

К домику няни, к себе,

Где ещё тёплая печка.

 

Сядет поближе к теплу

И, улыбнувшись знакомо,

Скажет родному углу:

«Боже, неужто я дома?»

 

Глянет в оконный проран,

Прошлые годы осудит:

«Пушкин, какой ты болван!

Большее дуэлей не будет!».

 

И на лежанке вздремнёт…

…Вспыхнет зарница у леса

Няня молитвой спугнёт

Беса, а может, — Дантеса.

 

Сороть забьётся впотьмах,

Вздыбит Михайловский воздух.

И, застревая в ветвях,

С неба покатятся звёзды.

 

Сдёрнется Млечный туман,

Сдвинется неба завеса,

Космос, как тёмный таран,

Сплющит за Соротью — беса.

 

12. Сон

          Пушкин — просвещённый монарх.

                Михаил Вишняков.

        «Перо краевое» (Судьбы писем в Сибири), 2004 г.

 

Мне снился странный сон,

где Пушкин — Император

Всея Руси и тем вполне доволен он.

Предерзостный поэт, рискующий оратор

Монархом на Святой Руси — произведён.

 

Во сне — забытый век,

как будто ждал реванша,

Он показал расцвет деяний всеблагих…

Во сне ли, наяву я видел это раньше

И многих уверял, что Пушкин не погиб.

 

И вот примчался сон не тройкой запоздалой,

А в залах зазвучал мазуркою, стихом.

И Пушкин проходил по этим шумным залам,

А утром уезжал охотиться верхом.

 

Он — Император, он — в вопросах и ответах…

У Пушкина в гостях — поэты, короли:

Он спорит о стихах; с министрами о сметах,

А вечером стремглав сбегáет к Натали.

 

Холёный, томный двор никак его не ранит,

Не бросит в тронный зал подмётное письмо.

Служители казны, привратники, дворяне

Учтивы и скромны — сиялище само.

 

А Пушкин вдалеке по зимним рощам рыщет,

Косого стережёт, охотится на лис.

И Геккерену он ещё петлю подыщет,

В которой бы скорей коварный лис повис.

 

В привратники Дантес

на днях направлен будет:

На Невском — подавать одежду в кабаке.

…И вдруг проснулся я, тоскующий о чуде,

И рядом Пушкин сел с державою в руке.

 

13. Пред Пушкиным

Пред Пушкиным замлеть душа готова.

О, Господи! Я полон счастья вновь.

В душе сияет пушкинское Слово!

Во мне бурлит его живая кровь!

В. Скиф

 

Пушкину (венок)

*

Грамматики и Гёте, и Дюма

Как детище Европы просвещённой

Звучали часто и в России сонной —

В благопристойных родовых домах.

Простой же люд не напрягал ума

И говорил, в отличье от учёных,

Закусывая яблочком мочёным,

Как говорила родина сама.

Но изменить порядок пробил час:

Мыслительный прогресс заставил нас

Реформу языка взвалить на плечи,

Трудом самоотверженных мужей

Богатство лиц, времён и падежей

Употребляя для славянской речи.

 

*

Употребляя для славянской речи

Остроты галлов, готский лаконизм,

Мы оживили древний организм,

Как будто в фонарях сменили свечи.

Не то, чтоб нам хвалиться было нечем,

(Мол, где известный наш патриотизм?)

Но всё благое может искалечить

Плебейский местечковый эгоизм.

Влиянье на державу мыслей новых

Мы отмечаем со времён петровых.

И Ломоносов это понимал:

Кто чёткую физическую норму

Вправлял и в поэтическую форму,

Тот русский слог над миром поднимал.

 

*

Он русский слог над миром поднимал,

Тот, чья душа всегда была свободна,

Чья мысль была чиста и благородна,

Как вдохновенья светлый идеал.

Он Музе восхитительной внимал

У родников поэзии народной

И старые традиции ломал

Со свойственной настырностью природной.

И на фундамент из былых побед,

Который созидали много лет

Его высокомудрые предтечи,

В безвременное пользованье нам

Он языку воздвиг изящный храм —

И тем уже себя увековечил.

 

*

И тем уже себя увековечил

Поэт на лоне чистого листа,

Что лёгкие, изысканные речи

Вложил в простонародные уста.

Как вздох, его поэзия проста.

Его талант Всевышним был отмечен,

А слог — и невесом, и безупречен,

Как бабочка, вспорхнувшая с куста.

Чтобы плодами мысли насладиться,

Душа всегда обязана трудиться,

Поскольку главный плод — она сама!

Но постепенно изменяя вкусу,

Подвержены коварному искусу

И мы, хоть и не лишены ума.

 

*

А мы, хоть и не лишены ума,

На разные европеизмы падки.

Мы слепо принимаем их порядки

И вносим нравы их в свои дома.

И в душах происходит кутерьма:

На блеск фольги мы мчимся без оглядки.

Свет истины от нас укрыл туман,

Как тот сорняк, что забивает грядки.

Нам проще изучить английский сленг,

Чем собственный язык поднять с колен!

Как люд к своим богатствам бессердечен!

Нет времени копаться в словарях.

И мы, себя не утруждая зря,

Пред чуждыми словами бисер мечем.

 

*

Пред чуждыми словами бисер мечем.

Низкопоклонство на Руси в чести.

Оно — наш крест, который давит плечи.

И Бог весть, сколько нам его нести.

Синица, крепко сжатая в горсти,

Дороже нам, чем быстрокрылый кречет.

Что ж, нынче и ребенок лет шести —

И тот по-иностранному лепечет.

Но, словно откровение молитвы,

Язык с душою воедино слиты.

В то верит и Неверящий Фома.

Без этого не будет человека.

Так отчего же на исходе века

Наш лексикон, как бедная сума?

 

*

Наш лексикон, как бедная сума,

Обчищенная грязными руками,

Замусорен словами-сорняками

Лишь по причине скудости ума.

Когда в дому разруха и чума,

Лукавый управляет простаками,

И все углы забиты пауками —

Над разумом владычествует Тьма.

Затеяна нечестная игра:

За ценность выдаётся мишура.

Заказчик же, как прежде, не замечен.

Он платит, чтоб скорей иссяк родник,

И очень рад тому, что наш язык

Беспомощен, безграмотен, увечен.

 

*

Беспомощен, безграмотен, увечен

Слог человека, ставшего рабом.

Не важно, есть ли у него свой дом,

Из рядовых, иль званием отмечен.

Пусть он материально обеспечен,

Добившись этого своим трудом.

Мир дорогих вещей — его Содом,

Поскольку он душевно искалечен.

Ракушкой ограничен кругозор:

Автомобиль, квартира и забор.

Работа — беспросветная морока.

Продал, купил, затраты, барыши...

А в глубине измученной души —

Озёра, обмелевшие до срока.

 

*

Озёра, обмелевшие до срока

В отсутствии целебных родников —

Печать неизлечимого порока,

Болезнь золотоносных рудников.

Мы остудили души ненароком

В то время как на рубеже веков

Язык наш вновь шагнул по воле рока

Через границы всех материков.

Там, на сплетенье мировых дорог

В их мир ворвался наш певучий слог

Разрядом электрического тока!

Аборигены северной страны,

Колодцы, что давно иссушены,

Наполните из вечного истока!

 

*

Наполните из вечного истока

Свои опустошённые сердца!

Пусть упадут на дно души глубокой

Всегда скупые речи Мудреца.

Порою он царапает жестоко

Обидным словом, не подняв лица.

Порою недописанные строки

Понятны так, не требуя конца.

Свободой комбинаций и звучаний

Приставок, суффиксов и окончаний

Язык наш в целом мире несравним.

Его создали русские поэты.

И чтоб навеки убедиться в этом,

Читайте Пушкина! Живите им!

 

*

Читайте Пушкина! Живите им! —

Создателем «Руслана и Людмилы».

Его стихи всегда для сердца милы

Прикосновеньем радостным своим.

Поэта светлый дух неутомим,

Он в каждого свои вселяет силы,

К нам вырываясь из оков могилы,

Через века понятен и любим.

И пусть вы от искусства далеки —

Над сутью неоконченной строки

Задуматься не бойтесь ненароком.

И томик раскрывая каждый раз,

Тончайшей филигранью точных фраз

Спасайте свой язык от злого рока.

 

*

Спасайте свой язык от злого рока,

Висящего незримо над страной.

Её пытал нещадно век жестокий

Нашествием, предательством, войной.

Оплачена немыслимой ценой

Обратно к Храму долгая дорога.

Она явилась в качестве пролога

К выздоровленью Родины больной.

Но в годы катастроф и потрясений

Поэт нас властно поднимал с коленей.

Его искусство — магии сродни:

Достаточно лишь нескольких мгновений —

И дух ваш укрепит великий Гений

Лишь соприкосновением одним.

 

*

Лишь соприкосновением одним

С полётом мысли, облечённой в слово,

Заблудший странник путь находит снова,

Увидев путеводные огни.

Его ведут без устали они

К открытьям, разбивающим оковы

И с вечных тайн срывающим покровы,

(Но не священных, Боже, сохрани).

Так отличайте ж высшие дары

От суетной блестящей мишуры,

Детей уберегая от порока.

С рожденья — до прощанья у дверей

Знакомьте сыновей и дочерей

С твореньями Поэта и Пророка!

 

*

С твореньями Поэта и Пророка

Наш дух воистину непобедим.

Он нас ведёт в сражении жестоком

Вперёд к победе, сквозь огонь и дым.

Француз кудрявый, немец синеокий,

С червём завоевателя в груди,

Не раз пытались нас поработить,

Посмев распоряжаться волей Рока.

Пред языком, как пред сибирской стужей,

Бессильно смертоносное оружье!

Глупец, кто этого не понимал.

И пусть надменно и недоумённо —

Склоняются в почтенье церемонно

Грамматики и Гёте, и Дюма!

 

*

Грамматики и Гёте, и Дюма

Употребляя для славянской речи,

Он русский слог над миром поднимал —

И тем уже себя увековечил!

А мы, хоть и не лишены ума,

Пред чуждыми словами бисер мечем.

Наш лексикон, как бедная сума,

Беспомощен, безграмотен, увечен.

Озёра, обмелевшие до срока,

Наполните из вечного истока —

Читайте Пушкина! Живите им!

Спасайте свой язык от злого рока

Лишь соприкосновением одним

С твореньями Поэта и Пророка!

К. Фролов-Крымский

 

Пушкин. Пять мгновений из жизни поэта

 

1. В Москве

Весною пахнет яблоневым садом

Уютная румяная Москва.

Не щёголю во фраке полосатом,

Что у трюмо теперь зевнёт едва;

 

Не графам, не министрам, не модисткам

Чаи в беседке в липовой тени.

Всё розово от бронзового диска

И медных куполов церквей под ним.

 

Не меряют ни пядями, ни саженью

Москвы печалей, чаяний, седин.

«Лександр Сергеич, не шалите, Сашенька!

Не стоит, барин, маменьку сердить!»

 

Здесь каждый дом за древнею калиткой

Черёмуховой радостью красив.

«Никитушка, смотри, Иван Великий

Врастает в небо, голубень пронзив!»

 

«Лександр Сергеич, барин, как прикажете…»

…Подобна птице колокольни тень…

«Никитушка, Никитушка, мне кажется,

Что, право, прыгну — и смогу взлететь.

 

И над Москвою плыть курчавым облаком.

Москва, как песня, хороша весной.

А там, внизу, maman, Арина, Оленька…

Ах, как чудесно, право, как смешно!»

 

Быстрей! Быстрей! К макушке колокольни

Лететь и, как дышать, стихи писать.

А дышится и пишется привольней…

Ступенькой меньше — ближе к небесам!

 

2. В лицее

Аллеи царскосельские уснули.

Хранит покой в прожилках сизых лист.

«Наскучило Вам прыгать через стулья,

Курчавый, синеглазый лицеист?»

 

«То — детство…»

Детство?

Детство долго помнят

В молениях, томлениях и снах.

В ольховой роще добрых, милых пони —

О них один Жанно когда-то знал.

 

Дубы, в пурпурных мантиях позируя,

Помпеями и Крассами растут.

«Мечтали, Пушкин, драться с кирасирами

В заснеженном двенадцатом году?»

 

«То — в прошлом…»

В прошлом?

Прошлое бесценно.

Живи, повеса, весел и упрям,

Пока не скован славою и цепью

Служенья у Эвтерпы алтаря!

 

И кажутся в осенней пляске гуннами

Листы, уже ненужные ветвям…

«Вы смущены? Прелестная Бакунина

Взглянула, улыбнулась — только Вам?»

 

«Молчите! И молчать нельзя об этом!

Слова безлики, смертны и пусты».

«Нет, Александр! Вы родились поэтом —

Страдать для чувств и мыслей чистоты,

 

Ждать вдохновенья месяцы, недели,

Быть выше мнений, зависти, эпох…»

По-прежнему уныло смотрит дева

Над озером на праздный черепок…

 

3. В южной ссылке

Стихи всегда рождаются случайно.

Как звёзды, гаснут по утрам стихи.

Послушайте молчанье молочая

И ропот крыльев чибисов в степи!

 

Для песни быть двадцатилетним стоит,

Влюблённо

в двадцать лет на мир смотреть,

С цыганами сравняться простотою,

Водить медведя, в драном спать шатре.

 

Легко в кибитке. Небо опрокинули

В азовскую серебряную синь.

И тишина, раскрашенная в киноварь…

Её в мешочке б, на груди, носить!

И тянутся к седым волнам цепочкой

Следы миниатюрных башмачков.

По ним поэт нанизывает строчки

Не сочинённых, прожитых стихов.

 

«Для Вас бы я с войны

вернулся с лаврами,

Построил бы дворец, как хан Гирей!

Я Вас люблю, Мария Николавна,

Не ужасайтесь дерзости моей!

 

Люблю! Нет! Обожаю! Но молю Вас,

Не смейтесь

над безумцем, чудаком…»

И звёзды, как в парадной зале люстры,

И рыжий луч —

прощальный дня аккорд.

 

И море, и полынь, и просто счастье

В душе поэта юного горит.

Стихи всегда рождаются случайно

Для черноокой девочки Мари.

 

4. В Михайловском

Поэт не создан для слащавой лести.

Ему похвал дороже во сто крат

Смолистый дух михайловского леса,

В пометах Байрон, клетчатый халат,

 

Лучистые морщинки старой няни.

Лишь ей позволят сон беречь его,

Вязать на спицах расписные сани,

Баюкать сказки ласковой рукой.

 

А утром будет счастье.

Счастье… будет ли?

«…Как мой Онегин, dandy и влюблён…

Ах, няня, я бы съел кусочек пудинга

В кругу гусар, с шампанским у Talon…»

 

А утром — снег.

Вы только ждите снега!

Тогда вершины сосен зазвенят,

И будет он опять мечтать о небе,

Как смуглый мальчик

двадцать лет назад.

«Спи, миленькой!..»

И няне добрым гением

Нашёптывать улыбки новым снам

О тех,

кто помнит «чудные мгновения»,

Не кланяется черни и царям;

 

О воскресающей в Сочельник скрипке,

О локоне над чашечкой цветка,

О грустных рыбаках, волшебных рыбках,

О песнях, не написанных пока.

 

«Спи, миленькой!

Закрой покрепче глазки…»

Пусть ночь неслышно крадется в избу!..

«…Что, няня?»

«Адъютант, голубчик, царский…»

«Monsieur Пушкин, сочинитель? В Петербург!»

 

5. Петербург. Чёрная речка

Не дай, Господь, страшней поэту муки —

От глухоты читателей страдать.

Не обрекайте на молчанье музу

В том городе, что соткан изо льда!

 

Из льда любезно-приторных салонов,

Из льда дворцов, проспектов, площадей.

Где сплетни дряхлых модниц, солдафонов

Решают судьбы любящих сердец!

 

Где дышат тленом золота и пудры,

Избытком пустоты, избытком лжи.

И покорён безжалостно, как будто

Он под копытом Всадника лежит!

 

Друзья, семья… То было с кем-то, где-то…

Не с ним. Не здесь. Ему пора смотреть

Не отрываясь в дуло пистолета.

А дальше? Ничего? А дальше — смерть?..

 

Не надо слёз. Он просто стал эпохой.

Поэт живёт, и Петербург стоит —

И дольше заключительного вздоха,

И дольше заключительной строки!

А. Николаева

 

Пушкину

 

1. Над Соротью

И в реактивный век наш

Травы

Над сонной Соротью тихи.

Быть может, только бронзой славы

Звенят здесь вечные стихи

 

Да в небе высветленном

Вольно —

Душою чуткою лови! —

Плывут озвученные волны

Надежды, грусти и любви.

 

И нет бессрочнее союза,

Что заключили на века

Родная пушкинская муза

И травы, сосны, облака…

 

2. У памятника поэту в Москве

Как с небом дружит он

И как земле привержен!

Бывает, головы коснутся облака,

Но сердцем он всегда, и величав, и нежен, —

Там, где людской поток,

Шумящая река.

 

Его летучий взгляд

Отметит стайку школьниц,

Что гроздья роз кладут на теплую плиту,

И двух печальных дам,

Преклонных лет невольниц,

Что любят посидеть с ним рядом,

На свету.

 

Россия!

С ним навек ты связана обетом:

О святости ль печась,

Невольно ли греша,

К поэту приходить,

Чтоб наполнялась светом,

О, родина,

Твоя открытая душа!

 

3. Пушкинское слово

Прямой, суровый стих…

Ласкающее слово…

Я в поисках своих

К ним возвращаюсь снова.

 

Чеканна и строга,

В душе звучит без срока

Любимая строка

«Анчара» и «Пророка».

 

Все тайны волшебства

В твоей, о Пушкин, речи.

Библейские слова —

Твоих стихов предтечи.

 

4.

Он с нами осиливал беды —

Ему не впервой лиховать.

Он праздновал с нами победы —

Ему по душе ликовать!

 

Желал он величья и силы

Отечеству прежде всего.

Грядущие судьбы России

Озвучены словом его!

 

5.

Да кто же с ним равняться смеет,

Пускай сглупа,

Пускай спроста?

Ведь Пушкин…

И язык немеет,

Не размыкаются уста!

 

Иных при жизни возносили,

Спеша в торжественные дни

Назвать среди певцов России.

Но рядом с Пушкиным —

Ни-ни!

 

Едва ли кто получит право

Считаться голосом страны,

Когда её земная слава

И дар поэта не равны.

А. Румянцев

 

Поэт и время

(Поэтическая ретроспектива)

I. Юные и молодые годы А. Пушкина

1799— 1819 гг.

 

Он с детства азартный, смышлёный,

И пылкой мечтой наделён,

И щедро Творцом одарённый,

И в русское слово влюблён.

 

И признан Державиным будет,

Воскликнет Жуковский: «Пленён!»

И славу России добудет,

И станет Поэтом времён.

 

Не чин государевой службы,

А дар стихотворца зовёт,

И с музой он радостно дружит,

И ждёт вдохновений полёт.

 

Но дерзки стихи, эпиграммы —

Указ государя не вдруг.

Прощайте, столица и дамы,

Ждёт Пушкина ссылка на юг.

 

II. 1820 г. Пушкин в Тавриде

Гурзуф

Сестёр Раевских смех

И лёгкий шаг в гостиной.

Блистательный успех

Им уготован: длинный

Есть список женихов.

Как хороши девицы!

И в свой альбом стихов

Желали на страницы

От Пушкина сонет:

Курчавый, пылкий, милый,

Столичный он поэт,

Избранник муз и лиры.

 

На маленький Юрзуф

Ночь опустила крылья.

Поэт, свечу задув,

Ещё не спит от пыла

Волнений сердца. Гул

В саду услышал: бризом

Дух моря резво дул

На ветви кипариса

И лепестки цветов:

«Брега Тавриды чУдны!»

Услышит южный зов

Он в Петербурге людном.

 

Когда же лик в гранит

И мрамор воплотится,

Душа перелетит

В Юрзуф, подобно птице.

 

III. Москва. Венчание поэта с Натальей Гончаровой

18 февраля 1831 г.

 

Москву настиг февраль —

Заснеженный Арбат,

Где лентой белой — даль,

Домов старинных ряд.

 

Вот в этом коротал

Поэт в метельный вой

Свой день, когда писал

Блистательной строфой.

 

Венчавшись с Натали,

Сюда её привёз,

И счастье стерегли

Пророчества от звёзд.

 

И линией судьбы

Начертан был союз,

И в тайне ворожбы

Ему послушных муз

Он строки посвящал

Возлюбленной своей.

И сердцем даровал

Талант — России всей!

 

IV. Санкт-Петербург

1836-1837 гг.

 

Красавица-жена.

Долги. Наветы, сплетни.

Перо скрипит без сна

До зорь звенящих летних.

 

Не превзойдён Поэт!

Он гордость всей державы,

Но злобен высший свет,

Готовящий расправу.

 

Холодные слова

Особы августейшей

Давали всем права

На колкий шёпот здешний,

Через который нет

К стихам уже возврата…

В снегу прочерчен след

Судьбы дуэльной картой.

 

V. Санкт-Петербург. Черная речка.

1837 г. 8 февраля состоялась дуэль,

10 февраля поэт ушел из жизни

Роковой день

Сошлись пути на Чёрной речке

В холодной белизне зимы.

Приговорён к фатальной встрече.

Горящий взгляд… уста немы…

 

У секундантов сжаты скулы,

И дрожи нервной не унять.

К барьерам шаг, чернеет дуло,

Дантес торопится стрелять.

 

Ничто спасти уже не властно.

И кружит ворон над судьбой,

И время свой отсчёт бесстрастно

Вершит над миром и тобой…

 

Гранитный обелиск. Молчанье.

Зима, морозна и знобка,

Ложится снежною печалью.

И с неба падает строка.

 

VI. Пушкинское бессмертие. XXI в.

Встреча

Брожу по центру Будапешта,

И вдруг — готова заплясать:

Средь улиц малых и неспешных

Читаю: «Пушкин». Чудеса!

 

Ведь не славянская обитель:

Иная речь, культура, быт.

Так далеко Москва и Питер,

Но Он и здесь не позабыт!

 

Наряд домов как будто строже,

Чуть приглушён, неярок свет,

И для меня теперь дороже

В столице этой места нет.

 

Одно лишь имя, как награда,

И словно сверху снизошли

Высокой нотой грусть и радость,

И русским пахнет от земли.

 

Я постою ещё немного,

О нём тихонько помолюсь.

Я знаю: Пушкин там, у Бога,

Всё также воспевает Русь.

 

* * *

Шаги веков неутомимы,

Преград во времени не знают,

Но гордо пушкинское имя

Всё так же нас соединяет.

 

Через столетия едины

В любви к Отчизне, верой в дружбу.

В сердцах огонь горит глубинный,

И слово чести не нарушим.

 

Как и тогда, в России ныне

Душа всегда принять готова

Любовью пламенной, единой

Живое Пушкинское Слово.

Е. Осминкина

 

Из цикла «Дорога к Пушкину»

 

I Дорога к Пушкину

Едва Варламова звонница

По Пскову шлёт рассветный звон —

Уж гипсово белеют лица

Во тьме автобусных окон.

Звук, возникающий спросонок,

Как колокол, далёк и звонок,

И в сердце тесно сплетены

Рожденье песни и рассвета,

Предощущение Поэта,

Предощущение весны.

 

Тем временем автобус мчится.

Уж чёрно-белой чередой

Мелькают скирды, вяз седой,

Сад, пятистенок вереница

И след, оставленный войной:

Солдат с поникшей головой —

Священных мест освободитель

С убитым другом на руках

(И что сильней, чем этот прах,

Чем гордый горестный воитель,

Расскажет о любви в веках

К тебе, поэзии обитель?)

 

Две серебристые ветлы

Печалью чистою светлы;

Под снегом тихо дремлют ели,

Предавшись утреннему сну.

Чуть шапки их зарозовели —

Грай галок рушит тишину,

И просыпаются оттенки,

И пробегают в тальнике,

Где красный с сизым впеременку

Лиловым тает вдалеке;

Желтеет зимника пергамент,

Чернеет тонкой речки нить...

 

Но ганнибалов темперамент,

Но жар души, но жадность жить,

Прорвав и почву, и столетья,

Вдруг воспаляют дух и взор

И солнца пламенною медью

Восходят из окрестных гор.

 

Навстречу чаши гнёзд подъемлют

Дубы, раскидисты, мощны,

И сосен вещие струны

Поют преданья старины,

И восславляют эту землю,

И возвещают ход весны.

 

О, Пушкин! Вечная весна! —

Весна души, весна природы,

Дыханье почвы и народа

И сердца чистая струна.

 

II В Святогорском монастыре

Здесь нет его. Пуста гробница.

Иначе почему, скажи,

Так весело свистит синица

Без зла, смущения и лжи?

 

И монастырские постройки

Не колокольный будит звон,

А бубенцы удалой тройки,

Промчавшейся сквозь тьму времен,

 

Несущейся, сшибая иней,

Пьяня и души, и умы,

Разъезженной дорогой зимней

На новых проводах зимы.

 

...Года прошли. Уже сто сорок

Три минуло с тех горьких пор,

Но всё не замерзает Сороть,

Где жёг её тот взгляд в упор,

 

Где, влившись в ширь и глубь Кучане,

Сохранна певчая струя —

Та, не замерзшая на грани

Небытия — и бытия.

 

Здесь всякая печаль и корысть

Сойдут, как талый лёд, с души

Под взглядом, оживившим Сороть

В снегах Михайловской глуши.

 

Здесь время терпит пораженье,

Здесь пенье сосен, снег и свет,

Здесь длится чудное мгновенье

Все полтораста с лишним лет.

 

Поёт, и высится, и длится

Что было б без него — пустырь.

Приди, кто в этом усомнится,

Во Святогорский монастырь —

 

Здесь нет его!

Он был лишь ранен.

России певчая струя,

Он влился в нас, вовек на грани

Небытия — и Бытия.

Н. Медведева

 

Пушкин (поэма)

Пишу по-русски слово «Пушкин»

и, в лад безнебным дням и снам,

все думаю под счет кукушкин

с тоской в душе: за что он нам?

 

За что нам этот свет и хмель?

Лицом не доживший до старца,

зачем он в нас, в тебе ль, во мне ль,

как Божий замысел, остался?

 

* * *

А он не у земных владык

мочил кадык, смеясь над саном.

А он любил подруг младых,

прильнувших робко в беге санном.

 

Как тьмы не знающая ночь,

хоть некрасивый, да прекрасный,

он будто все собрал соблазны,

дабы, вкусивши, превозмочь.

 

Задиристый и заводной,

мужал, уступчиво добрея,

один меж всех и в то же время

со всеми нами заодно.

 

И мы журнальные страницы

занять собою норовим,

но где ж нам с Пушкиным сравниться,

с тем дружелюбьем мировым?

 

И мы шумим, и мы дерзаем,

но Богом вписано в журнал,

как на экзамене Державин

его отечески признал,

 

как тут же царь, как Бог Адама,

услал подалее от глаз,

и бессарабская программа

бесовским вихрем пронеслась,

 

как, схваченный девятым валом,

он все же не пошел ко дну,

как многих женщин целовал он,

но не обидел ни одну,

 

как, мир мечтою облетев,

не расставался с краем отчим

и как он был во зле отходчив

и постоянен в доброте.

 

* * *

Вот он в Михайловском, в опале,

на сельской ярмарке, с утра,

рубаху красную напялив,

хохочет, голову задрав, —

 

с ночного спора не остыл,

росою утренней обрызган.

Тригорское отсюда близко

и Святогорский монастырь.

 

День полон шума и мороки:

там цыган водит медвежат,

там девки, парни, скоморохи

толкуют, шутят и визжат.

 

Куды как солоны побаски

да побрехушки про царей:

записывай не без опаски,

чтоб голове побыть целей.

 

Но, как завьется сказки вязь,

шалун с очами голубыми

тихонько девушку обнимет,

заслушается, задивясь…

 

О, русских сказок склад и лад!

Откуда, кто привел на Русь их?

Мне в детстве бабушка: «Борюсик,

послушай» — тот открыла клад.

 

Услышать сказки эти все б нам,

чтоб возвелось добро в закон,

бог весть, чем более волшебным,

сюжетом или языком…

 

Пылят степенные стада

и воздух весь в звенящих пчелах,

но церкви дивные в Печорах

ему пригрезятся тогда.

 

И, ногти длинные грызя,

забредит рифмами тотчас он,

и вдохновением, как счастьем,

заблещут вещие глаза…

 

А то в Одессе, кровью бодр,

от моря свеж, как луг от рос, он,

как белка, прыгает на борт

и ловко руки жмет матросам,

кого поймает, всем подряд —

 

от земляка до итальянца.

Здесь каждый гостя видеть рад,

все души духом утолятся.

Кумир отчаянных команд,

не белоручка и не скаред,

он их смешит и зубы скалит,

присев на сваленный канат.

 

Да, здесь не амбры, что ни вякай,

а соли с йодом аромат,

и сердце полнится отвагой

при виде парусных громад.

 

Любовь к отечеству храня,

случись-ка только зацепиться,

он все про дальние края

повыспросит у очевидца.

 

И внемлет словно бы с ленцой,

и рад забаве этой новой,

чтоб хоть на миг забыть лицо

Елизаветы Воронцовой.

 

А ветер треплет чуждый флаг,

а даль морская — что за чудо!

На мир обшедших кораблях

откуда взяться стукачу-то?

 

Вдруг распотешится как черт,

на влажных кудрях тюбетейка:

— Найди-ка тут меня, милорд,

ау, вельможный, попотей-ка!..

 

* * *

Ему ль, кто знал сады Лицея

и вод таврических родник,

смиренно стариться, лысея

и сплошь в отличьях наградных?

 

Нет, он властям не пригодится,

он чхать хотел на их устав,

за честь возлюбленной восстав

на пошляка и проходимца.

 

Но если заговор молвы,

а у мадонны ум коровы,

боюсь, не сносит головы

поюн — Боян негроголовый.

 

На то и дан талант и вкус,

чтоб спорить с временем упрямо.

А он был ясен, как Исус,

с детьми играющий у храма.

 

Идя, как Тот, на тайный ужин,

то ли мудрец, то ли чудак,

он был смиренен, да не так,

веленью Божию послушен.

 

Бывает, что и в гроб сойдешь,

пока узнаешь у кого-то,

что Божья воля и свобода

на русский слух одно и то ж.

 

Родящий радость чародей,

всей плотью, сердцем и висками

он знал озноб и жар исканий

у лет в горючей череде.

 

Как солнышко в трудах осенних

свой край воскресно озаря,

от будочника до царя

был всем желанный собеседник,

 

кто нам воздвиг родной язык

в красе и силе молодецкой,

как няня пела в рани детской,

как пел о Разине ямщик.

 

Простой и легкою душой,

знать, одарил его Всевышний,

что он в любом кругу не лишний,

во всех застольях не чужой,

 

что, любопытен и умен,

под звон зурны и грай гармоник

он помнил множество имен

своих друзей разноплеменных.

 

Кто ветер пил в родных полях,

кто к синю морю бросил руки,

тому грузин, тому поляк

пребудут родичи и други.

 

О, как он жадно видел вас,

вся от росы бахча сырая,

и в снежной свежести Кавказ,

и белый прах Бахчисарая,

 

и царство в лопухах и в мошках,

которым правит Берендей,

с избушкой на куриных ножках,

с котом ученым перед ней!..

 

* * *

А Лев Толстой бровобородый,

глазища строги и мудры,

был существом другой породы,

но тоже с Пушкиным внутри.

 

Я враз узнал, изранясь об век,

уйдя от зла на свой чердак,

изящный, легкий, юный облик

в крутых и старческих чертах.

 

Я насмерть верен Льву Толстому,

он тоже гений и герой,

к себе домой сбежав из дому,

но после Пушкина второй.

 

У первого мне дорог стих

один — о воле и покое

Меж тем я слышал и такое

о нем от недругов людских:

 

какой, мол, Пушкин нехороший —

своих крестьяночек любил

и, сняв сапог с себя, по роже

кого-то в гневе им лупил, —

 

на нем и «Гавриилиада»,

и стансы льстивые царю.

Не надо, милые, не надо,

не надо, я вам говорю,

 

ну, грешник был, ну, был помещик,

ну, тратился на пустяки, —

а будь на нем грехов поменьше,

кто знает, были бы стихи?

 

В совестеранящие ночи,

во тьме житейских гроз и ям,

он сам себя казнил жесточе

казнелюбивых россиян.

 

Но, если грех душою понят,

он выкупáется навек,

а тот, на ком ни одного нет,

тот самый страшный человек.

 

Кто ждал, кто звал его на Русь,

ту помесь тигра с обезьяной?

А я и всем его изъянам,

как добродетелям, молюсь,

 

затем, что в них души броженье:

он сам себя в себе смирял,

и с вещим замыслом сверял,

и праздновал преображенье.

 

Сто раз к барьеру выходя

под пули ветреного века,

ни разу Божие дитя

не выстрелило в человека.

 

Убийце смерть свою простив,

сей африканец белозубый

с травы и листьев пил росу бы,

чтоб в землю русскую врасти,

 

и, Вышней воле подчинен,

любил нас, — то ль еще не подвиг?

Вот почему в живых и в мертвых

нет лучезарнее, чем он…

 

* * *

О, время, погоди, помедли,

на шеи рыцарей надев

венки из роз и кудри дев,

а не веревочные петли!..

 

Как только схлынула страда

грозы двенадцатого года,

в казармах воинских тогда

таилась русская свобода.

 

Наш брат полмира обошел,

о Трое россказни утроив,

и крепостничества позор

стал нестерпимым для героев.

 

Искали смысла в суете

баловники и либералы, —

сейчас, увы, совсем не те

полковники и генералы.

 

Пред теми ж пал Наполеон, —

так можно ль рабство зреть под небом?

И если б с ними не был он,

то он и Пушкиным бы не был.

 

Хоть ведал, у печурки чадной

и в лапотки переобут,

как лют и страшен русский бунт,

бессмысленный и беспощадный

 

но смело на вопрос царя,

не пряча совести под маской,

с кем был бы в смуте декабря,

ответил: с ними на Сенатской.

 

В те дни, до смерти не смирясь

пред тем, что пятеро повисли,

он сам в себе гасил не раз

цареубийственные мысли.

 

Ночной бессонною порой,

чтоб разделить с друзьями горе,

сто раз он умирал с петлей

на запрокинувшемся горле.

 

Меж бедных рыцарей России,

народолюбцев и кутил,

не он ли сам себя впервые

певцом свободы ощутил?

 

Не он ли доблесть в них разжег?

Жандармский клан недаром взбешен:

почто на воле, не повешен,

гуляет Пестелев дружок?

 

Силен беду сулящий сумрак,

а гений силе не указ:

уж мы повыведем разумных,

ужо натерпишься у нас…

 

* * *

Но пусть за окнами осада,

пускай враги со всех сторон, —

всю ночь за письменным столом

он дышит грудью волосатой.

 

Теперь ему не до балов,

не до ухаживаний милых, —

воюет с пальцами в чернилах,

бессонницу переборов.

 

Ум переполнен и насыщен,

но в том-то, видно, и подвох,

когда стихи диктует Бог,

да сам-то Бог косноязычен.

 

Кружит и пышет голова,

как будто жаром от жаровен,

и в строки строятся слова,

да строй их темен и неровен.

 

И Пушкин, будто видит сон,

не смеет явью отвлекаться.

Что шепчут губы африканца?

Как взор пустынно-отрешен!

 

Каким векам он адресует

свою любовь, как Анне Керн?

Сидит, невидимый никем,

красавиц на полях рисует,

 

перо грызнет, рванет сорочку,

не успокоится никак,

все черкая в черновиках

слова, не влазяшие в строчку.

 

Теперь он, как душа, один,

и лик его взаправду чуден, —

он всем живым необходим

и только Господу подсуден.

 

О, нет, не просто, не легко

словам единственным слагаться,

чтоб донести сквозь даль веков

улыбку, полную лукавства!

 

Как вол влечет свою арбу,

как в поле трудится крестьянин,

у Святогора на горбу

весь мир изменчивый расставлен.

 

Очей тяжелых синева,

чело, блестящее от пота, —

победоносная работа

души, рождающей слова!

 

И, все за этот миг простивши,

встает и движется врастяг

флотилия четверостиший

на разрисованных листах.

 

До уголька весь пламень роздан.

Лишь жилка бьется о висок,

лишь кровь в ушах… А был он ростом

скорее мал, чем невысок…

 

* * *

В нем ожил мощный дух Петра

и ломоносовская зрячесть,

и перлы брызгали с пера,

граненой музыкой означась.

 

Героев славящий порой,

когда о чести пели чаши,

он сам — духовности герой,

среди известных величайший.

 

А он любил душою всей

резвистых девушек и деток,

веселье галок и гусей

весной деревьев неодетых,

 

церквей пасхальный перезвон,

лугов цветенье молодое,

пригретой кошки перед сном

мурчанье под своей ладонью,

 

тропу меж лип, в крапиве ль, в мяте ль,

с худым мостком через ручей,

в сиянье пламенных свечей

Владимирскую Богоматерь,

 

и няню с той же долей женской,

с клубком пушистым под рукой,

здоровье, праздность и покой

уклада жизни деревенской,

 

а в двух столицах умных женщин,

чья бренность прелестью права,

в чьи уши мы и ныне шепчем

им сотворенные слова,

 

застолье дружеского пира,

скитаний пыльную печаль,

звучанье моцартовских чар,

и Вальтер Скотта, и Шекспира

 

пору осенних паутин,

когда и мы с тобой, подруга,

коль захотим, то полетим

в края им хоженного юга,

 

не тот беспамятный приют,

где вы гнездо свое совьете,

а — перед тем, как отпоют —

леса в прощальной позолоте,

 

невозмутимый воздух нив,

где и ветрам не погуляти,

и, вечность с отрочеством слив

в сухом и колком аромате,

 

смесь свежести и духоты,

когда лежишь, зарывшись, в сене,

и в рощах к ягодам ходы, —

короче, все, что любим все мы,

 

мороз и солнце, лед озер,

снежок, хрустящий у порога,

на окнах инистый узор,

метель над зимнею дорогой,

 

когда, забыв о ездоке,

ямщик поет от дум избытка

и в снежно-белом кипятке

пылит и плещется кибитка…

 

* * *

Он Божий мир любил за всех,

кто до него, и с ним, и после, —

вот и сейчас он где-то возле

страданий наших и утех.

 

Мы горе чарочкой зальем,

а он — добра и лада залежь,

и все спасенье наше в нем,

и на него надежда вся лишь.

 

Политикой отмерен пыл

шутов, раздувшихся в пророки, —

а кто из русских не любил

и облик пушкинский, и строки?

 

Читайте Пушкина, друзья!

Как жизни не было б без солнца,

так нам без Пушкина нельзя,

и только Пушкиным спасемся.

 

Не смыть водой, не сжечь огнем

стихи божественно-простые, —

и чуть кто вымолвит: Россия,

мы тут же думаем о нем.

Б. Чичибабин