* * *
День прохладен, и влажен,
и пахнет травой,
и над садом лохматятся
тёмные тучи,
и желтеет, редеет
кустарник колючий —
это всё не впервой, это
всё не впервой...
Приближается время осенних
дождей,
время чёрной земли и
рябины багровой...
Остывай, небосвод, и вода
— холодей,
начинается осень — по новой, по новой...
И туманы в низинах густеют с утра,
и дубовая в парке пустеет
аллея,
видно, сердцу немного
притихнуть пора,
если хочет оно застучать
веселее;
видно, нужен усталой
природе покой,
эти ритмы дождей над
равниной пологой,
привыкай, моё сердце, к
погоде такой —
это только привал перед
новой дорогой...
* * *
Вдали синеют низких гор
отроги,
как небо чист холодный
водоём.
Уже октябрь, и вербы у
дороги
Каким-то ртутным светятся
огнём.
Продрогшая берёза смотрит
в воду,
блестят на солнце влажные
луга,
И просеки уходят к
небосводу,
И чёрные виднеются стога.
Прозрачен воздух —
Чуть дрожащий, горький.
Безлюдно, тихо, близок
первый снег...
И смотрит мир,
Как мудрый, дальнозоркий,
Перевидавший виды человек.
* * *
Горьким пахнуло дымком,
ежатся в пламени листья…
Осень подходит тайком —
хитрая, желтая, лисья…
Тронуло чувство беды
тело дрожащей осинки,
наши с тобою сады,
наши с тобою тропинки.
В черную воду вошла
возле пустынного пляжа
крепости нашей игла,
туч нескончаема пряжа.
Здесь, на песке, у воды,
все остается, как было,
верю, что наши следы
жесткое время не смыло…
Осень тайком подошла —
тропками памяти кружим…
Стер я туман со стекла,
вижу: уходишь по лужам...
* * *
За окном темнеет рано —
скрыло дерево скамью...
Капли падают из крана,
убавляют жизнь мою.
Листья поздние озябли,
отлетают не спеша —
всё по капле,
всё по капле,
как надежда, как душа...
За окном темнеет рано —
скрыло дерево скамью...
Капли падают из крана,
убавляют жизнь мою.
Листья поздние ослабли,
отлетают не спеша —
все по капле,
все по капле,
как надежда, как душа...
И у нас с тобой, не так
ли:
глуше свет прошедших лет —
все по капле,
все по капле,
вроде — есть, а вроде —
нет...
Вспышки давние ослабли,
мы былым не дорожим —
так по капле
да по капле
все и сделалось чужим...
Ветра ль шорох,
птичьих лап ли
легкий скрежет за окном?
Все по капле,
все по капле —
час за часом, день за днем
...
Сад, одетый робким светом,
капель стук, притихший дом
—
все об этом,
все об этом —
о последнем, об одном.
* * *
Чуть заметно желтеет
листва,
но ярчайшим все залито
светом —
это осень вступает в
права,
это город прощается с
летом…
И плывут облака-острова,
Петропавловский шпиль
задевая,
а у берега, вечно живая,
тихо вяжет волна кружева.
И уносятся ветром слова
на просторе, почти не
согретом, —
это осень вступает в
права,
это город прощается с
летом.
Чуть заметно темнеет Нева,
пароходы качает сильнее,
и с каким-то ледком синева
ослепительно светит над
нею…
Хоть еще зеленеет трава
и пылают цветы на газонах,
—
но тускнеет в глазах у
влюбленных
пламя нежности, свет
волшебства…
Ощущаю по видным едва,
только сердцу доступным
приметам:
это город прощается с
летом,
это осень вступает в
права!
* * *
Похожа эта осень на войну:
все яростней рыжеющее
пламя
лесную поджигает глубину,
над замершими мечется
полями.
Пылающие листья-языки
охватывают села и дороги,
и тайным чувством
страха и тревоги
полно безлюдье
стынущей реки.
Похожа эта осень на войну:
подобны дыму тучи от
залива,
и гулко бьет волна по
валуну,
и дали отзываются пугливо
...
Багровая сумятица огня
беснуется в захваченных
пределах,
и резкий ветер, стеклами
звеня,
хозяйничает в дачах
опустелых.
И дальний гул доносится
едва,
и воронье спускается на
кочки,
и — тысячами — падает
листва,
не так, как мы теперь,
поодиночке...
* * *
Осень зябкая царит —
Стала даль ясней и
проще...
Только клён ещё горит,
Как пожар в пожухшей роще.
Всё вокруг ещё мертво,
Ветки стылые унылы...
Сколько страсти, сколько
силы
В позднем пламени его!
Холодеет неба синь,
От посёлка тянет дымом.
Трепет тоненьких осин
На ветру неукротимом...
Огневое колдовство —
Листья медные, литые...
Что дрожите, молодые?
Поучитесь у него!
* * *
Сентябрь.
Аккуратно подстрижены
школьники.
Серьезность —
надолго ль? —
на лицах у них…
Газонов зеленые
многоугольники
осыпаны золотом листьев
сухих.
И думает город —
на новых окраинах
такой просветленный,
притихший такой —
о лете, о детях, о
встречах нечаянных…
Он радостью полон — и
полон тоской.
Еще не пора нам
по каменным логовам,
еще к телефонам припасть
не пора…
Ах, осень,
ты дышишь не только
итоговым —
куда-то в грядущее
смотришь, добра…
Уже полоса холодов
обозначена,
и скоро дождями нарушится
тишь,
но знаешь ты, осень:
тепло не утрачено,
и дальше, чем в зиму,
с надеждой глядишь…
* * *
Одна печаль меня тревожит:
как быстро время утекло...
Жизнь состоялась — или,
может,
уже разбилась, как стекло?
Чернеет дуб на
перекрестке,
и белый свет ему не мил,
и ветер резкий, ветер
хлесткий
сухие сучья обломил.
Идет черед потерям,
встречам...
На старом камне у пруда,
на бедном сердце
человечьем
свой след оставили года.
Ты поздней осенью не
трогай
к душе присохшие бинты,
иди задуманной дорогой —
пока идти способен ты.
Пусть ветер мечется,
тревожен,
и манит дальняя звезда,
а что за путь тобой
проложен —
ты не узнаешь никогда.
* * *
Встречают грудью кони
Клодта
и острый ветер, и века,
и дальних шпилей позолота
так вдохновенно высока...
Еще газоны белой тканью
не затянули холода,
еще осеннее сиянье
хранит широкая вода —
и мрак вчерашний, мрак
ненастный
растаял в блеске синевы,
и город царственно
прекрасный
свой лик являет из Невы,
и свет нежданный, свет
могучий
с небесной рвется глубины,
и в этом свете тают тучи
блокадных былей и войны...
И с наших душ снимает
бремя,
их придавившее давно,
бессмертный город.
Город-время,
что лишь вперед
устремлено.
* * *
Гуси плывут небесами,
ворон сидит на столбе...
Осенью яблоки сами
Падают в руки тебе.
Их не срываешь — снимаешь,
Только коснулся — держи!
Осенью ты понимаешь:
Ближе твои рубежи...
Тучи бредут по долинам,
Мчатся над хлябью полей.
Время ль стремиться за
клином
Рвущихся ввысь журавлей?
Ветру холодному внемлю —
Начал он клёны листать...
Время — держаться за
землю,
Яблоне этой под стать.
Тут не до юного роста,
Даль затянуло золой...
Это не так уж и просто —
Соки копить под землёй;
В стужах, во вьюгах
упорных
Ждать голубой высоты —
чтоб на вервях твоих
чёрных
вновь розовели цветы.
* * *
Краски осени стёрты,
холода, холода...
Акт последний, четвёртый.
Замирает вода
в полынье, и над нею
тихо сходятся льды;
в чёрном лаке грознее
отраженье звезды...
Ветер воет с угрозой,
Налетает из мглы,
Злое пламя мороза
обжигает стволы,
и на старой аллее
вьёт позёмка круги —
скоро хлынет за нею
голошенье пурги...
В сумрак прячется серый,
исчезает в ночах
белый мрамор Венеры —
первый снег на плечах...
А ведь было то, было:
хлопал листьями клён,
и Венера любила,
и спешил Аполлон...
И от зелени нежной
шла листва к багрецу
по дорожке по прежней —
от начала к концу,
по тропинке, по тракту
и совсем без дорог...
Время — первому акту,
и последнему — срок.
* * *
Стало холодно, тихо и
сухо,
Первый иней на травах
белей...
С высоты
долетает до слуха
затихающий крик журавлей.
Переход,
поворот постепенный
к хрусту снега от хруста
листвы...
Всё замолкло на миг перед
сменой,
шаг — от старой до новой
главы.
Год начнётся опять с
первопутка,
мир
сверкающим утром замрёт,
словно время,
прислушавшись чутко,
проверяет свой собственный
ход —
чтобы снова поставить
пластинку,
глухо-медленно так
завести:
лёгким снегом осыпать
рябинку
и речушку держать
взаперти...
Снегопад надвигается
близкий,
приближается ранняя мгла,
годовые вращаются диски,
кольца сузила
жизни игла...
Осенние костры
Смеркается... Жары
как не бывало летней.
Осенние костры
всё чаще, всё приметней.
Вздувается Нева,
в гранит стучит
бесстрашней...
Осенняя листва
горит, как день вчерашний.
Дыханье холодов,
остывших высей просинь...
Касается садов
незримой кистью осень.
Они стоят, пестры
под этой властной
кистью...
Осенние костры —
а в них, как письма,
листья.
Они ещё в крови,
ещё не отзвучали —
костры моей любви,
костры моей печали...
Владеет тишина
пространством нелюдимым,
где даль обнажена
и ветер пахнет дымом.
Как дальние миры,
как близкие созвездья,
осенние костры —
прощанья и предвестья.
Душа отражена
в прозрачной панораме,
где глубь озарена
осенними кострами...
* * *
Осенние настали холода,
в дорогу птица поздняя
зовёт...
Прозрачна так и облачна
вода,
а сквозь листву — всё шире
небосвод.
Трава в полях с утра уже
седа,
разрытый набухает огород,
приходит ранним сумеркам
черёд,
поют-гудят под ветром
провода...
Выходишь за калитку —
никого,
земли и неба позднее
родство...
Уже листва бездомная
летит,
краснее — клён, и яблоня —
черней,
и, как планета, в сумерках
блестит
несорванное яблоко над
ней...
* * *
Над берегом осенние сады,
под ними пляж раскинулся
пологий...
По вязкому песку ступают
ноги —
в нём тонут, растворяются
следы.
Иду-бреду вдоль стынущей
воды.
она темна, она полна
тревоги:
подводит осень грустные
итоги,
и даль живёт предчувствием
беды.
Волна у скользких пенится
камней,
чернеет, набухает всё
сильней,
и мгла вдали сгущается,
беззвездна.
Уже пора, наверно,
повернуть, —
но как-то странно манит
этот путь,
где меркнет рано, а светает
поздно.
* * *
В пожелтевшее влажное
поле,
в эту даль,
что чиста и светла,
потянуло меня поневоле
от стола моего, из угла.
Потянуло в раздолье
лесное,
всё гляжу я —
и не нагляжусь,
умудрённой любуюсь сосною
и весёлой берёзкой лечусь.
Что в лесном мне
послышится шуме?
Что за птица споёт в
тишине?
Время сдержанных чувств
и раздумий
незаметно подкралось по
мне.
Может, мало исхожено было?
Может, будничных дней
суетня
эту тишь от меня
заслонила,
как листву, закружила
меня?
Вот и осень.
Встречаюсь я с нею
без печали: пора
подошла...
В свете осени дали яснее,
тяжелее вечерняя мгла.
По пустынным полям, по
крутому
мелколесью, где вереск да
мхи,
буду молча ходить —
а потом уж,
как грибы, подоспеют
стихи.
Осеннее
взморье
Асфальт голубеет.
Он влажен и чист.
В прозрачной его глубине
последний желтеющий
кружится лист,
плывут облака в полусне.
Уехали дети,
и дачи пусты,
и осени
луч золотой
обводит деревья,
ограды, кусты
сверкающей тонкой чертой.
Мне редко сюда удаётся
попасть
из людной моей стороны —
почувствовать
светлой окраины власть,
задумчивый шаг тишины...
За рощей
залив золотится едва,
пустынные пляжи тихи...
К зиме под навесами сохнут
дрова,
озябнув, кричат петухи.
И кажется:
ломкое небо само
на этом звенит берегу.
Брожу, для тебя сочиняю
письмо —
и снова послать не
смогу...
В какие судьба ни бросала
б места,
о чём бы ни пела волна —
я знаю:
любых берегов красота
всегда без тебя неполна.
* * *
Осенней Латвии холмы,
покров лугов ещё зелёный,
и багровеющие клёны,
и добрых домиков дымы…
Осенней Латвии простор,
вечерний блеск дороги
дальней
и паровозный зов
прощальный
над неподвижностью озёр.
Ещё придётся ль в эту даль
смотреть нам вместе?
Жду ответа —
уже в душе мерцает где-то
тревога,
нежность
и печаль…
Желтеет неба полоса,
в пустынном поле бродит
птица,
к воде спускаются напиться
осенней Латвии леса…
Но, от всего отрешена,
ты провожаешь взглядом
лето —
полна достоинства и света,
как эта даль и тишина.
Не за горами холода —
напоминают эти клёны…
Темна, недвижна и студёна
осенней Латвии вода.
В ней отражён былого след,
Клин журавлиный — крыл
качанье…
Как этот свет, как твой
ответ —
осенней Латвии молчанье…
* * *
Устремленный
к грядущим векам,
золотится кораблик на
шпиле ...
Объясняюсь в любви
облакам —
сколько света они накопили!
Объясняюсь в любви
синеве:
проступивших за скверами
далей,
и листве золотой,
и Неве,
и полету прямых
магистралей.
Объясняюсь —
осенним садам,
и судам, что стоят на
приколе,
и мелькнувшим уже холодам,
и граниту на Марсовом поле
...
Объясняюсь в любви
облакам;
чудакам, что бредут,
напевая;
и заре,
и рабочим рукам
в громыхающем раннем
трамвае.
Комментариев нет
Отправить комментарий