Лицей и город Пушкин в годы войны: 19 стихотворений к 19 октября, Дню лицея

Гитлеровцы вошли в Пушкин 17 сентября 1941 года, почти два с половиной года длилась оккупация города... В конце 1942 года части 268-й Краснознаменной стрелковой дивизии стояли на подступах к Пушкину. Солдаты готовились защищать землю, неразрывно связанную с именем Пушкина, с его поэзией, его вечной юностью. В подвале полуразрушенного дома был обнаружен первый том сочинений А. С. Пушкина, где были помещены его лицейские стихи. Этот том стихотворений был передан в редакцию дивизионной газеты «За Родину!» С тех пор книга стала постоянным спутником сотрудников газеты и прошла вместе с солдатами дорогами войны.

24 января 1944 года войска 110 стрелкового корпуса генерала Ивана Хазова вошли в разоренный и практически уничтоженный город. В знак полного освобождения города в 12 часов 30 минут лейтенант Иван Свиридюк над аркой Лицея водрузил Красный флаг — он символизировал полное освобождение города Пушкина. Освободителей встретил разрушенный немцами город. «Ни одного неповрежденного дома во всем Пушкине» — так сообщало ленинградское радио в день освобождения города. Через год местная газета писала: «Фашисты разрушили в Пушкине все исторические здания, связанные с памятью о поэте: дом директора Лицея, домик Теппера, дом Захаржевского, где любил бывать Пушкин, воспетую им Чесменскую колонну».

Сохранились стихи, документальные свидетельства о первых поездках в только что освобождённый город блокадной музы Ольги Берггольц, о чём она рассказала по ленинградскому радио в радиоочерке «Мы пришли в Пушкин» уже 25-го января: «У редкого ленинградца не связано с этим зеленым, уютным, милым городком самых светлых личных воспоминаний... И все это было неразрывно и прекрасно слито со светозарной поэзией Пушкина, с вечной его юностью...» «В Лицее нет ни одной рамы, но Лицей все же цел, и лицейская церковь цела — и это просто удивительно! Мемориальные доски на Лицее на месте, и даже дощечка с надписью на русском языке, дощечка, висящая у Лицея еще с мирного времени: «Автобус №3, Пушкин — Ленинград» — непостижимым образом осталась цела. Она скоро опять пригодится нам — ведь путь от Пушкина до Ленинграда вновь свободен! Но в ограде — пустой гранитный постамент: статуи юноши Пушкина, мечтавшего на скамье десятки лет, — нет. Постамент пуст и похож на надгробье.»

Памятник Пушкину у Египетских ворот носил следы немецких пуль, 142 пробоины — фашисты использовали его в качестве мишени. Второй памятник в Лицейском саду работы скульптора Р. Баха успели спрятать, зарыв в землю, и он пережил нашествие. Он был зарыт неподалеку от своего пьедестала. Фашисты знали, что снятая с постамента скульптура лежала где-то в Лицейском саду. Но где именно, не знали. Рядом с памятником в Лицейском саду оккупанты оборудовали кладбище, на котором ровными рядами тянулись березовые кресты. Несколько могил, заготовленных заранее, оказались возле самого пьедестала, но остались неиспользованными. Они находились так близко от тайника, что пьедестал покосился, осел, и большая трещина рассекла выбитую на нем пушкинскую строку: «Отечество нам Царское Село...» Из укрытия бронзовое изваяние достали 24 апреля 1945 года. Когда музейщики начали осторожно раскапывать тайник, сердца их замирали от волнения: на месте ли памятник. Но вот среди комьев земли показалась курчавая голова поэта, задумчиво опущенная на руку. Пронесся вздох облегчения, радость от находки была всеобщей. Так он и встретил свой юбилей 6 июня 1944 года. Ольга Берггольц рассказывала: «Уже давно ходили слухи, что место, где зарыт “Пушкин-лицеист”, фашисты обнаружили, что памятник погиб, пропал, украден... В сад... заходили по одному, нехотя, но потом бежали и наклонялись над чем- то... Толпа склоненных к земле людей становилась все больше. Юный Пушкин был здесь! Справа от пьедестала в неглубокой яме виднелась его кудрявая голова. Он был цел и невредим. Но вынуть его из укрытия еще не решались. И только в этот праздничный день, день рождения Пушкина, была отрыта голова статуи. Из черной, обожженной боями и пожарами земли возникало лицо, юное, мечтательное, гордое, казалось, мы и не видели его раньше таким... Кто-то бросил незабудки на черную землю. Все молчали. А Пушкин, по-прежнему склонив голову на руку, смотрел задумчивым взглядом на страшные следы войны, на наши склоненные лица. И каждый старался поймать этот взгляд... И здесь у памятника было прочтено много его стихов.» В 1949 г. бронзовая скульптура А. Пушкина была отреставрирована. Однако на гранитном постаменте до сих пор можно увидеть выщерблины от немецких пуль.

 

Желание

Я давно живу такой надеждой:

Вот вернется город Пушкин к нам, —

Я пешком пойду к нему, как прежде

Пилигримы шли к святым местам.

 

Не забытый мною, дальний-дальний,

Как бы сквозь войну, обратный путь.

Путь на Пушкин, выжженный, печальный,

Путь к тому, чего нельзя вернуть.

 

Милый дом с крутой зеленой крышей,

Рядом липы круглые стоят.

Дочка здесь жила моя, Ириша,

Рыжеватая была, как я.

 

Все дорожки помню, угол всякий

В пушкинских таинственных садах.

С тем, кто мной доныне не оплакан,

Часто приходила я сюда…

 

Я пешком пойду в далекий Пушкин,

Сразу — как узнаю — возвращен.

Я на черной парковой опушке

Положу ему земной поклон.

 

Кланяюсь всему, что здесь любила, —

Сердце, не прощай, не позабудь,

Кланяюсь всему, что возвратила,

Трижды — тем, кого нельзя вернуть. 

* * *

Придет весна. Зазеленеют кроны

Бессмертных наших пушкинских садов.

От линии немецкой обороны

Последних не останется следов.

 

И мне тогда покажется, я знаю, —

И счастье душу озарит на миг, —

Что дочь моя, румяная, живая,

Играет здесь и бегает с детьми.

 

Опять ты с нами,

светлый город Пушкин.

Вновь будут дети бегать на лугах,

На тех лугах, откуда наши пушки

Сегодня в полдень выбили врага.

О. Берггольц

 

Возвращение

Вошли — и сердце дрогнуло... Жестоко

зияла смерть, безлюдье, пустота…

Где лебеди? Где музы? Где потоки?

С младенчества родная красота?

 

Где люди наши — наши садоводы,

лелеявшие мирные сады,

где их благословенные труды

на счастье человека и природы?

 

И где мы сами — прежние, простые,

доверчиво глядевшие на свет?

Как страшно здесь...

Печальней и пустынней

селения, наверно, в мире нет.

 

...И вдруг в душе, в ее немых глубинах,

опять звучит надменно и светло:

«Все те же мы: нам целый мир чужбина,

Отечество нам Царское Село»...

О. Берггольц

 

Памятник юноше Пушкину

Распахнув сюртук свой, на рассвете

Он вдыхал все запахи земли.

Перед ним играли наши дети,

Липы торжествующе цвели.

 

Бабочки весенние порхали

Над его курчавой головой.

Светлая задумчивость печали

Шла к нему, и был он как живой.

 

Вот таким с собою унесли мы

И хранили в фронтовой семье

Образ нам родной, неповторимый, —

Юношу на бронзовой скамье.

 

И когда в дыму врага, в неволе

Задыхался мирный городок,

Ни один боец без тайной боли

Вспомнить об оставшемся не мог.

 

Вот они, годов военных были:

Словно клад бесценный, в глубь земли

Руки друга памятник зарыли

И от поруганья сберегли.

 

Где теперь он? Что в плену с ним сталось?

Может быть, распилен на куски?

Увезен?.. И не глухая жалость —

Злоба нам сжимала кулаки.

 

Пробил час наш. Мы пришли с боями.

Смял врага неудержимый вал.

В парке нас, где бушевало пламя,

Встретил опустевший пьедестал.

 

Но легенд светлей иные были!

Словно клад бесценный в глубь земли,

Руки друга памятник зарыли

И от поруганья сберегли.

 

Мы копали бережно, не скоро,

Только грудь вздымалась горячо.

Вот он! Под лопатою сапёра

Показалось смуглое плечо.

 

Голова с веселыми кудрями,

Светлый лоб — и по сердцам людским,

Словно солнце, пробежало пламя,

Пушкин встал — и жив и невредим.

В. Рождественский

 

Город Пушкин

Из фронтовой тетради

 

Он именем поэта назван был,

Его бессмертным гением прославлен,

Здесь Пушкин рос, здесь он когда-то жил…

Повсюду здесь крылатый след оставлен.

 

На город мы глядели из траншей

И ждали часа грозного расплаты,

Нам виден был разрушенный Лицей,

Знакомый парк, где он бродил когда-то…

 

И каждый воин знал, что близок срок —

Туда ворвемся (так и было это!),

Чтоб город-пленник цепи сбросить смог

И стал опять «отечеством» поэтов…

 

И нам навстречу выбежит, спеша,

Заплаканная девушка в хитоне,

И струны лиры, улыбнувшись, тронет

Воскреснувшего города душа…

И. Быстров

 

* * *

отрывок из поэмы «Сердце Ленинграда»

 

...Электровоз, за ним «кукушка»,

Как бы индустрии музей.

В тенистых парках город Пушкин.

Над озером — дворец. Лицей.

И мальчик на скамье чугунной.

И там, над Ледой вечно юной,

Взлёт детскосельских лебедей.

 

В июньском свете праздник дня,

Поэзиею напоённый,

Сегодня в ярости огня

Ты падаешь испепелённый.

Нет, в солнце, в зелени — живым

Тебя навеки сохраним.

В. Азаров

 

В Пушкинском лицее

Камины растопив сильнее,

Под вой пурги во всех щелях

Ночуем в Пушкинском лицее,

В дневных уставшие боях.

 

В волнах махорочного чада

Амур парит над нашим сном —

Без рук, без стрел и без колчана,

С одним-единственным крылом.

 

И не заботит нас нимало,

Что за окошком снегопад,

По всей округе как попало

Враги убитые лежат ...

 

Блаженно спят друзья-солдаты.

Тепло. А мне так всех теплей:

Жду — тот, кто мне роднее брата,

Вот-вот заглянет из дверей,

 

Вот-вот войдет, кого украдкой

За школьной партою читал,

Кого на всех своих тетрадках

Анфас и в профиль рисовал

 

И с кем сейчас — о миг чудесный! —

Сошлись под крышею одной.

Кудрявый Пушкин — мой ровесник —

Все ходит, ходит за стеной.

 

И мнится голос вдохновенный

Среди полночной тишины:

«Страшись, о рать иноплеменных!

России двинулись сыны!»

 

И с каждым мигом связь живая

Меж нами крепнет навсегда ...

В провале потолка сияет

Моя солдатская звезда.

Н. Краснов

 

Царскосельский Лицей

Здесь музы молчат... Здесь лишь бомбы да мины.

И вырубки там, где клубились куртины.

Здесь музы молчат. Здесь лишь мины да бомбы.

...Мы шли во дворец, а пришли в катакомбы.

 

Здесь Мекка поэтов. Мы помним об этом.

Но нынче здесь всё перегружено толом.

И прежде, чем стать здесь вторично поэтом,

Сам Пушкин бы стал тут сначала сапёром.

П. Булушев

 

Возвращение в город Пушкин

Еще пламя дворцовый лизало карниз,

Солнце в дыме густом задыхалось и слепло,

Мы вернулись — и заново строилась жизнь

Меж сугробов еще не остывшего пепла.

 

Рвались мины, со снегом мешая песок,

Был пропитан пожаром и порохом воздух,

А на танке немецком прямил молоток

В головешках добытые, рыжие гвозди.

 

Еще карты сражений развертывал штаб

И у Гатчины снайпер наш в недруга целил.

В это время комбат — до походов прораб —

Ставил мысленно к стенам леса у Лицея!

И. Демьянов

 

У Египетских ворот

Здесь озверелый вражеский солдат

На нашу песню поднял автомат…

Но Пушкин от горячего свинца

Не отвернул сурового лица.

 

Гремел бронею сорок пятый год,

В бою огнем дышал орудий русских.

За подлость у Египетских ворот

Нам заплатил наш враг у Бранденбургских!

И. Демьянов

 

Возвращение в Пушкин

Если ваше детство тоже пробежало

Переулком Ляминым в Детское Село,

Если переулок Лямин

И для вас, как тихий голос мамин, —

Вы поймете острой боли жало,

Что в те дни в меня вошло.

 

По садам, где каждую ограду,

Каждый кустик знаю наизусть я,

Ходит хлюст особого отряда,

Хлыстиком сбивая этот кустик.

 

Снится мне осадными ночами

Старый парк мой, весь заросший, мшистый,

Статуи с закрытыми очами,

Не глядящие в глаза фашиста.

 

Старые Дианы и Цирцеи,

Детство мне взлелеявшие, где вы?

Не стоит под аркою Лицея

Мститель, задохнувшийся от гнева.

 

И когда заговорили пушки

Самыми родными голосами,

На рассвете я входила в Пушкин,

Он еще дымился перед нами.

 

Но уже не девочка входила

В порохом покрытые владенья

Снегом припорошенных полян —

К женщине с седыми волосами

Подполковник Тихонов склонился:

— Вам нехорошо? Не надо плакать,

Стыдно же, товарищ капитан!

 

— Нет, мне хорошо, но мне не стыдно,

Разрешите, пусть они прольются.

Слишком долго я копила слезы —

Потому и стала я седой.

 

Не могу о тех я не заплакать,

Кто со мною в Пушкин не вернется,

Из кувшина Девы не напьется,

К Пушкину на бронзовой скамейке

Не придет, — а я пришла домой!

Е. Рывина

 

Пушкин у Египетских ворот

Когда последний поворот

Машина сделает упруго,

Ты у Египетских ворот

Внезапно повстречаешь друга.

 

Да, он стоит, как прежде, тут,

Расправив бронзовые плечи,

Как будто несколько минут

Он просто шел к тебе навстречу.

 

Нелегкой думой поглощен,

Он здесь замешкался у входа;

И ты поймешь, — недаром он

Был в одиночестве два года.

 

И сразу ты заметишь их,

Остановившись у дороги,

Следы ранений пулевых,

Следы печали и тревоги.

 

И вдруг покажется тебе

В нем небывалое упрямство, —

Как будто он тогда в беде

Сказал, как ты: — Ну, нет, не сдамся! —

 

И вышел к этим воротам,

И той скалы плечом коснулся,

И молча ждать остался там,

Чтоб победил ты — и вернулся.

 

С таким доверием земным,

Как будто знал все годы эти,

Что где-то тут под Кузьминым

Ты за него лежишь в секрете.

 

И целил в лоб ему вандал,

Немую чувствуя угрозу.

Он вытер кровь. И снова ждал,

Упрямо не меняя позы.

 

И что он испытал в тот миг,

Услышав шаг красноармейский,

Услышав вновь родной язык,

А может быть, свой стих лицейский?

 

Фасад горящего дворца

Лизали языки заката.

Всем сердцем русского певца

Он позавидовал солдатам.

 

И посмотрел вперед, вперед,

Туда — в грядущее России,

А у Египетских ворот

Лежали отблески косые.

Е. Рывина

 

В Городе Пушкине

В городе Пушкине во время оккупации памятник поэту служил мишенью для гитлеровских солдат

 

Как будто воск сгоревшей свечки,

По берегам оплывший лёд.

И так же, как на Чёрной речке, —

Над ним всё тот же небосвод.

 

И кем-то брошенные в спешке

Ряды осинок с двух сторон.

И вдоль обочин головешки

Изголодавшихся ворон.

 

Сто раз подчёркнутая белым,

Рельефна чернота борозд.

Наверно, в прорези прицела

Сейчас он виден в полный рост.

 

Чуть лиловеет кромка леса,

За нею — больше ничего.

И только целый взвод дантесов

Спокойно целится в него.

М. Матусовский

 

Расстрелянный Пушкин

Железной лапой сжав до хруста

Несокрушенный Ленинград,

Враг обращал аллеи в пустошь,

А рай земной — в кромешный ад.

 

Лицей — убежище поэта,

И парк, что дорог был ему, —

Все, все, что было им воспето,

Стонало в прахе и в дыму.

 

Свалив скульптуры и колонны,

Чужую славу обобрав,

Двоих, игрою упоенных,

В металле вечном воплощенных,

Уже тащили в переплав.

 

И конвоир на эту свалку

Косился в ужасе подчас,

Как будто юноша не в свайку,

А в каску целил избочась,

 

И в русском жесте непокорном,

С испугу чувствуя подвох,

Орал он статуе безмолвной,

Как партизану: — Хэндэ хох!

 

…Они обшарили каналы,

Руины, склады и углы.

Все, что сыскали, — оскверняли,

Все разбивали, что смогли.

 

Они творили святотатство,

Справляя дьявольский банкет.

И вдруг раздался вопль злорадства:

— О! Вот великий их поэт!

 

А он стоял, величья полон,

Прекрасен, радостен и прям,

И, чуть усмешливо спокоен,

Взирал на этот стыд и срам.

 

И будто видя в том опасность

В огне блокадного кольца,

Приговорили к смертной казни

Враги бессмертного певца.

 

Они глумились оголтело,

То ль от бессилья, то ль спьяна,

И пули впаивали в тело,

И бронза пела, как струна.

 

И пулю в пулю ставил снайпер

В бреду душевной пустоты,

И с кленов дождь слезами капал,

Склоняя в трауре листы…

 

Стреляли злобно, били метко

Поэту в сердце и в чело.

А мысль его была бессмертна,

А сердце — вечностью жило.

 

Прошло. И муки, и печали

Отомщены уже сполна.

И снова Пушкин привечает

Потомков новых племена.

 

Зачем трудился реставратор!

Поэт и так остался жив.

Зачем он медные заплаты

На эти раны наложил!

 

У тех, кто в парк с беспечным смехом

Придет, спокойствием дыша,

От ран поэта вечным гневом

Пусть обагрилась бы душа!

Н. Кондратковская

 

Расстрелянный Пушкин

Татьяне Горшковой

 

В те дни, когда страною правил Сталин,

В тридцать седьмой, зловещим ставший, год,

Был в Пушкине сей монумент поставлен,

На въезде, у Египетских ворот.

 

Год сорок первый. Горькие утраты.

Превратности военных перемен.

Его в траншею не успели спрятать,

И немцами он был захвачен в плен.

 

В жару и холод, и зимой и летом,

К пальбе бесцельной проявляя рвенье,

Они скульптуру бронзовую эту

Своей потешной сделали мишенью.

 

В полуживотной ненависти стадной,

Палаческого потешая беса,

Они его расстреливали жадно,

Как будто не хватило им Дантеса.

 

Не преклоняя бронзовых коленей,

Не слыша истерического крика,

Перед врагом стоял курчавый гений,

Как Себастьян, что стрелами утыкан.

 

Убийцы незатейливые эти

Растаяли в потустороннем дыме.

Остались на гранитном постаменте

Следы от пуль, что выпущены ими.

 

И в дни, когда пришла пора возмездий,

Советских войск отряд передовой

Встречал поэт на том же самом въезде,

Израненный, но, все-таки, живой.

 

Три года быв у немцев на прицеле,

Он верил твердо, что растает мрак.

Не оттого ли на его лицее

Был водружен победы нашей флаг?

 

Любимый Пушкин вызволен из плена.

Покуда в океан стремятся реки,

Поэзия его неубиенна,

И в наши дни, и присно, и вовеки.

А. Городницкий

 

В той же комнате, где Пушкин…

Я увидел бронзовую деву с разбитым кувшином, сидящую в лицейской комнате поэта в освобожденном городе Пушкине.

 

В той же комнате, где Пушкин,

Лицеист с пером гусиным,

Голос муз впервые слушал,

Мира светлые глубины;

В доме бывшего лицея,

В кресле темном и старинном,

Там сидела, бронзовея,

Чудо-девушка с кувшином.

 

На плечах шинель у девы.

Ночь в окне… Свеча пылает,

И она, как отблеск гнева,

Все лицо преображает.

Светлый луч бежит вдоль шеи,

Только деве не до света,

Точно вышла из траншеи

Дева-мстительница эта.

 

Боевой достойна чести,

Шла в атаку непреклонно,

И вошла с бойцами вместе

В город свой освобожденный,

И пришла туда, где Пушкин,

Лицеист с пером гусиным,

Голос грозной Музы слушал,

Мира черные глубины.

Н. Тихонов

 

В Пушкине

Рассвет… И канонады

Смолкает гул ночной.

Смотрю в просвет ограды —

Дворец передо мной.

 

Дворец Екатерины

(Наслышан я о нем).

Переступаю мины.

А их полно кругом…

 

Мальчишкою когда-то

Мечтал тут побывать.

И вот пришел солдатом —

Пришлось повоевать.

 

Следы погрома всюду.

На долгие года

Перемешались в грудах

Дворцы и города.

 

И горьким тянет смрадом —

Из книг костер горит…

Сержант со мною рядом

Задумчиво молчит.

 

И, раскурив цигарку,

Он бережно кладет

За пазуху неяркий

Старинный переплет.

А. Кривцов

 

Городу Пушкина

И царскосельские хранительные сени…

Пушкин

1

О, горе мне! Они тебя сожгли…

О, встреча, что разлуки тяжелее!..

Здесь был фонтан, высокие аллеи,

Громада парка древнего вдали,

Заря была себя самой алее,

В апреле запах прели и земли,

И первый поцелуй…

 

2

Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,

Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.

Одичалые розы пурпурным шиповником стали,

А лицейские гимны все так же заздравно звучат.

Полстолетья прошло… Щедро взыскана дивной судьбою,

Я в беспамятстве дней забывала теченье годов. —

И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою

Очертанья живые моих царскосельских садов.

А. Ахматова

 

Царскосельская статуя

«Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила...»

Косоприцельным огнем бил из дворца пулемет,

Мы, отступая последними, в пушкинском парке

Деву, под звяканье пуль, в землю успели зарыть.

 

Время настанет — придем. И молча под липой столетней

Десять саперных лопат в рыхлую землю вонзим...

«Чудо! Не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой»,

Льется, смывая следы крови, костров и копыт.

В. Лифшиц

 

* * *

Под Пушкином был выброшен десант.

По немцам, разбежавшимся по лесу,

Мой друг — поэт и гвардии сержант

Из пулемета бил, как по Дантесу.

 

Потом, я помню, сто «катюш» забило

И едкой гарью с Пулкова несло.

Мы шли в атаку.

В самом деле было

Отечеством нам Царское Село.

 

Потом в Берлине бой отгрохотал.

Мы за победу поднимали кружки.

И кто-то на рейхстаге написал:

«От Ленинграда до Берлина. Пушкин»

М. Дудин

 

Мы с Пушкиным спасли страну — Город Пушкин, Лицей после оккупации

http://vokrugknig.blogspot.com/2015/06/blog-post_9.html