 |
| А. М. Критская. Москва. Памятник А.С.Пушкину, 1941 |
В Год защитника Отечества
и в День памяти Пушкина вспомним о том, как стихи Пушкина, память о нём
приближали нашу победу. В годы Великой Отечественной войны Александр Сергеевич Пушкин
стал одним из символов Родины. Защищая родную землю, бойцы воевали за поэта,
как за духовное богатство русского народа. Пушкин был на фронте другом и
товарищем тысяч наших воинов, сражался вместе со всем советским народом. В 1942
году во время Сталинградской битвы маршал Василий Иванович Чуйков издал приказ:
«Читать Пушкина до победного!». Произведения великого русского поэта звучали на
фронте, в окопах перед атакой и в госпиталях. Стихи Пушкина вдохновляли солдат.
Свободолюбивая и гордая поэзия вселяла в них веру в победу, поднимала боевой
настрой, успокаивала и исцеляла. Вера Инбер писала: «На фронте с Пушкиным
вдвойне был крепок наш союз». В памяти и в сердцах Пушкин был пронесен через
все суровые военные годы. И «донесен» до Победы.
Пушкину
Он участник вселенских событий:
Без него — беспросветнее мгла,
Меньше было бы чудных открытий
И Победа бы позже пришла:
Ведь в расчёте дубасящей пушки,
В разведроте, в пехоте — кругом
Александр Сергеевич Пушкин
Был незримым, но славным бойцом.
Ратник наш! Богатырь солнцеликий
Гонит нечисть от наших святынь
И язык наш — живой и великий —
Не даёт умертвить, как латынь.
И сегодня, когда мы на мушке —
Ложь свинцовая целит в сердца —
Александр Сергеевич Пушкин
Вновь встаёт на пути у свинца.
Ю. Асмолов
* * *
Любить поэзию легко
В благоухающих гостиных,
Когда шипит «Мадам Клико»
И взоры барышень невинны.
Но в гневе, боли и тоске
Она в атаку шла ночами
В солдатском стареньком мешке
У пехотинца за плечами.
И Пушкин властвовал тогда,
Коптилки светом оживлённый.
Была война, была беда,
И рушились на землю тонны
Железа, смерти и огня,
И только души были живы,
И не было за дымом дня,
И в ровный гул сливались взрывы.
Мы с Пушкиным спасли страну,
Учились верности и чести
И не одну ещё войну
С поэтом выиграем вместе.
Я. Кауров
Пушкин
Словно врублен силуэтом гордым
в небо предрассветное Москвы,
поднял он над затемненным городом
бронзовую глыбу головы.
Пушкин! Я не знал его таким!
В дни войны пo-новому он с нами,
стоя над ослепшими домами,
над любимым городом моим.
Перед ним до края горизонта
вдоль по Ленинградскому шоссе
на войну уходят люди фронта,
к близкой прифронтовой полосе.
Пушкин провожает их на бой,
молча,
с непокрытой головой.
В. Захарченко
Памятник Пушкину
К Москве вплотную подошла война.
И скрежетала танками Тверская,
Вы вспоминали дни Бородина,
Свой пьедестал, как пост, не покидая.
Вы не свидетель, вы участник схватки,
Нашивка вам положена одна,
Я видел сам — на бронзовой крылатке
Осколочная вмятина видна.
Мороз, дойдя до белого каленья,
Крутые слезы выжимал из глаз,
На фронт, в огонь вы провожали нас
И верили, что наше поколенье
Не в силах враг поставить на колени,
Как не поставить на колени вас.
Я. Козловский
* * *
Ю. Фокину
Ты помнишь, Юра, помнишь,
Помнишь —
Нельзя такое забывать, —
Как ты в окопе ровно в полночь
Нам начал Пушкина читать?
Простые пушкинские строки
Так оказались кстати тут,
Как будто стал он нашим ротным
На эти несколько минут,
Как будто бы лежал он рядом,
Курчавый, вымокший и злой,
И хрипло подавал команду
Повеселеть любой ценой!
Мы веселели, отходили,
И всё нам было нипочём.
Мы в темень мартовскую били
«Прицельным» холостым огнём,
Потом вперёд бросались дружно…
Никто ведь так и не узнал,
Что нам не кто-нибудь — сам Пушкин
В ночных ущельях помогал.
Г. Георгиев
Наш Пушкин
Не позабыть мне месяца апреля,
Огнём встречал нас каждый дот и дзот.
Снаряды вражьи стаями летели
С одетых снегом пушкинских высот.
На всех дорогах — наши миномёты,
На небе — наш многомоторный гром,
На марше — наша гвардии пехота
С заплечным штурмовым инвентарём…
…Войска собрались перед полем голым,
Просвистывалось пулями оно…
А за тройным колючим частоколом
За ржавыми спиралями Бруно
Наш Пушкин был…Казалось в это время,
Что нам сквозь гром и воющий металл
Поэт навстречу шёл и … «Здравствуй, племя
Младое, незнакомое» шептал.
И каждый знал — Михайловское рядом,
Святыня нашей Родины близка.
Вот почему ни бомбой, ни снарядом
Соседних гор не тронули войска.
Мы шли в обход в снегах полуметровых,
И лучший снайпер гвардии при мне
Назвал «подругой дней моих суровых»
Винтовку на брезентовом ремне.
Казалось, что снега и те горели,
Казалось, что горит вокруг вода.
Обратно, по распутице апреля,
Мы гнали немцев, как волков, тогда.
А Пушкин, наш великий русский гений,
Шёл с нами в бой за честь своей земли:
Мы всё его собранье сочинений
Не в вещмешках,
А в памяти несли!
Летят года — стихов не старит это,
По всей Руси в теперешние дни,
Как первый гром звучат слова поэта,
И в наше Завтра шествуют они.
Казах, киргиз — друзья степей широких,
Украинец, грузин и белорус, —
Мы повторяем пушкинские строки
— Друзья мои, прекрасен наш Союз!
С. Смирнов
* * *
После марша и ночной атаки
нашу роту посетила грусть:
нам под Банской Штявницей словаки
Пушкина читали наизусть.
Можно встретить в Вене земляка,
без вести пропавшего в июне.
Вот была же встреча накануне
с братом у счастливого стрелка.
Но когда мы с Пушкиным вдали
свиделись негаданно-нежданно,
о чужбине песню завели,
и Россия встала из тумана.
С. Гудзенко
Томик Пушкина
Когда над страною война запылала,
Разбойница смерть, как хозяйка, вошла,
Подруга мне счастья тогда пожелала
И Пушкина томик в дорогу дала.
Я с ним замерзал, у костра обжигался,
В дыму задыхался, от грохота глох,
Но смерти тогда я не очень боялся,
Казалось, что Пушкин спасти меня мог.
Особенно сильно поверил я в это,
Выйдя однажды живым из огня,
В котором был ранен томик поэта
Осколком снаряда, летевшим в меня.
О Родине с Пушкиным вёл я беседы,
О нашей любви к ней, сыновней, большой…
Раненый томик я нёс до победы,
С ним и с войны возвратился домой.
При встрече сказал поседевшей любимой.
Сказал, не стыдясь затуманенных глаз,
Что спас меня Пушкин от горя и мины,
Что я от сожжения Пушкина спас.
Г. Ладонщиков
Томик Пушкина
В холодный день с продымленным закатом
У отвоеванной тропы лесной
Мы хоронили русского солдата
Под черною, обугленной сосной.
Рушник холщовый у него нашли мы
С каймой из вышитых нарядных петухов,
А в рушнике — заботливо хранимый
Потертый томик пушкинских стихов.
Потом в кругу, скупым огнем согреты,
Сушили мы шинели у костра,
И кто-то протянул мне томик этот:
— А ну-ка, почитайте нам, сестра!
Чужой закат лучи бросал косые,
Земле чужой, казалось, нет конца.
Но с нами здесь была сама Россия
В бессмертной музе русского певца.
А. Булычева
* * *
Бессмертие певца
Не в бронзе монументов —
В сердцах людей он навсегда живой.
Стихи его звенят и в пулеметной ленте,
Когда нам враг навязывает бой.
Н. Гриньков
Из поэмы «Пушкинские горы»
* * *
Как у сержанта вспыхнули глаза,
Когда, волнуясь, я ему сказал,
Что в пушкинские горы мы вступили,
Идем к священной пушкинской могиле,
Что будет охватка завтра нелегка...
Снежков, порывшись, из вещевика,
В котором скарб походный свой берёг,
Потертый томик бережно извлек.
И на ладони взвесив, гордо: — Вот он!
Мой боевой, мой самый лучший друг,
всегда со мной, — еще с Великих Лук...
Мы Пушкина пошли читать по ротам...
Как светлый гость, пришел к солдатам стих...
При огоньке мигающем и бедном,
В консервной банке или гильзе медной,
В сырых траншеях, в блиндажах глухих
Под кровом из пяти накатов
Сверкала нам поэзия богато.
Во весь свой жаркий, огненный накал.
Стих из сердец солдатских высекал
То искры грусти, то восторга пламя...
Россия! Не впервые ль перед нами
Так озарилась ты, чудесно так предстал*
И россыпью стоцветной заблистала
В поэзии прозрачном роднике —
Вся от балтийских волн, до крымских берегов.
В безбрежьи, в голубом сиянии снегов —
С колокольцовым звоном вдалеке...
То витязем в кольчуге пред стеной врагов.
То за сохой в мужицком армяке,
То в плеске нив, то в тишине дубравы,
В Петровом граде, в битве у Полтавы,
В годину горя и в сверканья славы —
Ты нам открылась, русская земля.
В сияньи северном, в кипящих белых вьюгах,
Озарена лучом животворящим Юга,
И золотым созвездием Кремля...
Такой ты нам представилась, такой
Воспета звонкой пушкинской строкой, —
Во всем величии, в былинной красоте
И в милой, чистой русской простоте,
То в ясности живой,
то в дымке отдаленной
Давно прошедших и грядущих дней
Близка душе солдатской просветленной
Ты стала в этот час еще родней.
Так на переднем крае, перед боем,
Забыв про усталь смертную, запоем
Мы Пушкина читали, открывая
Чудесный мир в звучаньях светлых строк...
...Дышала тяжко полночь фронтовая.
Из-под накатов сыпался песок,
Земля гудела под ногами глухо,
Артиллерийский молот где-то ухал
И трассы пуль, свиваясь на лету,
Расчерчивали неба черноту...
Да над Тригорским золотисто-ало
Негаснущее пламя трепетало,
Как будто там, над пушкинской могилой,
Заря вставала, разрывая мрак
И широко, и ясно осветила
Дорогу наших завтрашних атак.
4
...А в сердце светлою печалью
Стихи еще не отзвучали:
«Где я страдал, где я любил,
Где сердце я похоронил»...
Вот где-то здесь и, может, рядом
В осенней, синей тишине
Блуждал поэт под листопадом
С тоской своей наедине.
«Где я страдал»... Разрывы близко,
И нестерпимей мины вой...
«Где я любил»... А пули с визгом
Снуют над самой головой...
И землю рвут вокруг осколки
И приподняться нету сил...
А на душе звенит, не молкнет:
«Где сердце я похоронил»...
5
И кажется, над полем схватки,
Над развороченной землей,
В знакомой, взвихренной крылатке
Поднялся Пушкин, как живой.
В огне бушующем по плечи,
Для вражьих пуль неуязвим,
Идет, идет поэт навстречу
Освободителям своим.
Горят глаза отвагой гордой
И кудри ветер боя вьет.
И на закат рукой простертой
Зовет поэт, вперёд зовет.
Гремит призывно непоодаль
Все ближе, ближе и ясней:
«Придет ли час моей свободы,
Пора, пора, взываю к ней...»
Идут, идут на память сами
Стихи — звенят, звенят навзрыд.
И Пушкин, Пушкин пред глазами
Зовущим призраком стоит...
16
Ты так хотел, ты так сюда спешил —
С великим поздороваться собратом,
Обрадовать его стихом крылатым —
Певучим кладом молодой души...
Ты так спешил, сквозь смертный гул и дым,
Поговорить с ним, как живой — с живым.
И, может быть, в душе твоей звучало
Чудесной песни светлое начало.
И в ней правдиво, ясно, непреложно
Была б до дна раскрыта глубина
Любви такой, что лишь в бою возможна,
Что лишь видавшим смерть в лицо — дана...
Она тебя на подвиг окрылила.
...В тени двух сосен — свежая могила.
Над ней — из жести светлая звезда...
Ты рядом с Пушкиным. Теперь уж навсегда...
* * *
...И Пушкин с нами, среди нас идет —
Уложен бережно любимый томик
В походной, виды видевшей котомке,
В сердцах солдат, суровых и простых,
Звенит, поет поэта грозный стих...
Еще не раз в пути, в огне багровом
Взлетит над нами пушкинское слово
И вновь на подвиг позовет...
Вперед!
А. Смердов
Талисман
В январе 1945 года в боях за венгерский
городок Жамбек чудом спасся от смерти гвардии старший лейтенант Петр Мишин.
Сохранил ему жизнь томик Пушкина, лежавший в полевой сумке. Осколок снаряда
пробил двести страниц и застрял перед стихотворением «Талисман».
На морозе рыть окопы —
только искры от земли.
Позже скажут: пол-Европы
по-пластунски проползли.
Проползли — куда деваться:
танки прут и артобстрел,
прижимает авиация —
дай-то бог, чтоб уцелел…
Шли бои; а в сорок пятом,
если в души посмотреть,
так охота жить солдатам,
так охота — просто смерть!
Не привыкнуть к ощущенью,
переполнившему сны:
ты бежишь живой мишенью
на прицеле у войны.
Непрерывные атаки
вновь изматывают всех.
Лупят так «сорокопятки»
в сорок пятом — тает снег!
Но ни страха и ни боли —
заглушила их война:
одолеть бы это поле —
и не надо ни хрена!
Одолеть бы поле это,
высоту нахрапом взять,
покемарить до рассвета,
а потом уже опять,
полагаясь на удачу,
у пристрелянных дорог
класть себя на снег горячий
за венгерский городок...
Над окопом снег витает,
и в обманчивой тиши
взводный Пушкина читает
по велению души,
без актерского надрыва —
как читают на войне.
Может быть, не так красиво,
но доходчиво вполне.
«Буря мглою небо кроет», —
и пора идти вперед.
Вслед за пушкинской строкою
строчкой выдвинулся взвод.
И совсем не по приказу
здесь, у жизни на краю,
наравне с боеприпасом
томик Пушкина — в бою.
Не выходит он из боя.
И солдат, и генерал
подтвердят, как он собою
жизнь от смерти прикрывал.
Воевал на поле брани
словом крепким, как гранит.
Сколько раз был Пушкин ранен,
но ни разу не убит!
В. Гоцуленко
Пушкин
Был холод лют. В углу стояла печь
С квадратным, чёрным, закопчённым зевом.
Она стояла, призванная жечь
И согревать живых своим нагревом.
Я всё, что можно, всё, до щепки, сжёг —
Остатки дров, квадраты табуреток.
Но печь, казалось, жертвы ждет, как бог.
И отыскал я старые газеты.
Я чиркнул спичкой. Вспыхнул огонёк
И запылал во всем великолепье.
И я следил, как гибнут сотни строк,
Как шелестит бумага, корчась в пепле.
Мелькали вспышки строк, имён и лиц.
Но прежде, чем обречь их на сожженье,
Я пробегал глазами вдоль страниц
И как бы сам с собой вступал в сраженье.
Ведь это были годы и дела,
Мои дела, мои живые годы,
И я их сам сжигал, сжигал дотла,
И сам швырял их в пасть печного свода.
Я сжёг газеты. Но шеренги книг
Держали строй безмолвно, как солдаты.
Я сам солдат. Но я коснулся их,
Я книгу взял рукою виноватой.
Взял наугад. И тёмный переплёт,
Как дверь в судьбу их автора, откинул.
…Шел артобстрел. И где-то самолёт,
Ворча, ночные обходил глубины…
Я увидал портрет. Открытый взгляд
Пронзил мне душу пулею свинцовой,
Взгляд Пушкина…
Он тоже был солдат,
И это был солдат правофланговый.
За ним держали строй, плечо к плечу,
Его друзья, его однополчане,
Что, поднимая слово, как свечу,
Светили нам кромешными ночами,
Те, кто нам души в стужу согревал
Сильнее всех печей, что есть на свете.
И книгу я открыл, и тут же стал
Ее читать в коптилки тусклом свете.
Ведь эти строки знал я наизусть,
И ямб вошел походкою походной.
Читал я вслух. И оживала Русь,
И отступал блокады мрак холодный.
И Слово шло, как высший судия
Моих в ту ночь кощунственных деяний,
Как щит, отбросив острие копья, —
И отступил я, как на поле брани.
И Пушкин, грудью всех прикрыв собой,
Стал снова в строй, солдат правофланговый…
…Умолк обстрел. И прозвучал отбой.
И стыла печь. И согревало Слово.
Н. Браун
Упала бомба
Упала бомба в Мойку против дома,
Где Пушкин жил, где свой окончил путь.
Насколько бомба та была весома
И многотонна ли — не в этом суть.
Домов разбитых видел я немало,
Домов, прошитых бомбами насквозь,
Домов-калек в зияющих провалах,
Домов-слепцов, но мне не довелось
Ещё встречаться с тем, что совершилось
В тот самый день, верней — в тот самый час…
Всю жизнь при жизни попадал в немилость
Поэт, так подло отнятый у нас.
Но в этот день и час угрозы смертной
Самою смертью был он пощажён.
Кто сам к живым любовью жил безмерной,
Был в этот миг как будто воскрешён.
Зловещей стали той слепая сила
Взрывной волной пошла наискосок,
Все этажи ударом поразила,
Всё покорёжил шквал её, что мог,
Все рамы, стёкла — сплошь, до самой крыши, —
Всё огненная злоба обожгла,
И лишь один этаж поэта выжил:
Волна прошла, не тронув и стекла.
И он сиял своей бесстрашной силой,
Сиял, как вечной жизни торжество.
Казалось, смерть в бессилье отступила
Перед бессмертным именем его.
Н. Браун
Пушкин жив
От бомбы дрогнули в окне
Стропила мирной комнатушки,
А человек стоял в окне,
А человек взывал: «Ко мне!
Тут книги у меня. Тут Пушкин!»
Ему кричали: «Выходи!»
Но книг оставить не хотел он,
И крепко прижимал к груди
Он томик полуобгорелый.
Когда ж произошёл обвал
И рухнул человек при этом,
То и тогда он прижимал
К груди создание поэта.
В больнице долго он без сил
Лежал, как мертвый, на подушке.
И первое, что он спросил, —
Придя в сознание: «А Пушкин?»
И голос друга, поспешив,
Ему ответил: «Пушкин жив».
В. Инбер
В Пушкинском лицее
Камины растопив сильнее,
Под вой пурги во всех щелях
Ночуем в Пушкинском лицее,
В дневных уставшие боях.
В волнах махорочного чада
Амур парит над нашим сном —
Без рук, без стрел и без колчана,
С одним-единственным крылом.
И не заботит нас нимало,
Что за окошком снегопад,
По всей округе как попало
Враги убитые лежат...
Блаженно спят друзья-солдаты.
Тепло. А мне так всех теплей:
Жду — тот, кто мне роднее брата,
Вот-вот заглянет из дверей,
Вот-вот войдет, кого украдкой
За школьной партою читал,
Кого на всех своих тетрадках
Анфас и в профиль рисовал
И с кем сейчас — о миг чудесный! —
Сошлись под крышею одной.
Кудрявый Пушкин — мой ровесник —
Все ходит, ходит за стеной.
И мнится голос вдохновенный
Среди полночной тишины:
«Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны!»
И с каждым мигом связь живая
Меж нами крепнет навсегда ...
В провале потолка сияет
Моя солдатская звезда.
Н. Краснов
Памятник юноше Пушкину
Распахнув сюртук свой, на рассвете
Он вдыхал все запахи земли.
Перед ним играли наши дети,
Липы торжествующе цвели.
Бабочки весенние порхали
Над его курчавой головой.
Светлая задумчивость печали
Шла к нему, и был он как живой.
Вот таким с собою унесли мы
И хранили в фронтовой семье
Образ нам родной, неповторимый, —
Юношу на бронзовой скамье.
И когда в дыму врага, в неволе
Задыхался мирный городок,
Ни один боец без тайной боли
Вспомнить об оставшемся не мог.
Вот они, годов военных были:
Словно клад бесценный, в глубь земли
Руки друга памятник зарыли
И от поруганья сберегли.
Где теперь он? Что в плену с ним сталось?
Может быть, распилен на куски?
Увезен?.. И не глухая жалость —
Злоба нам сжимала кулаки.
Пробил час наш. Мы пришли с боями.
Смял врага неудержимый вал.
В парке нас, где бушевало пламя,
Встретил опустевший пьедестал.
Но легенд светлей иные были!
Словно клад бесценный в глубь земли,
Руки друга памятник зарыли
И от поруганья сберегли.
Мы копали бережно, не скоро,
Только грудь вздымалась горячо.
Вот он! Под лопатою сапёра
Показалось смуглое плечо.
Голова с веселыми кудрями,
Светлый лоб — и по сердцам людским,
Словно солнце, пробежало пламя,
Пушкин встал — и жив и невредим.
В. Рождественский
Расстрелянный Пушкин
Железной лапой сжав до хруста
Несокрушенный Ленинград,
Враг обращал аллеи в пустошь,
А рай земной — в кромешный ад.
Лицей — убежище поэта,
И парк, что дорог был ему, —
Все, все, что было им воспето,
Стонало в прахе и в дыму.
Свалив скульптуры и колонны,
Чужую славу обобрав,
Двоих, игрою упоенных,
В металле вечном воплощенных,
Уже тащили в переплав.
И конвоир на эту свалку
Косился в ужасе подчас,
Как будто юноша не в свайку,
А в каску целил избочась,
И в русском жесте непокорном,
С испугу чувствуя подвох,
Орал он статуе безмолвной,
Как партизану: — Хэндэ хох!
…Они обшарили каналы,
Руины, склады и углы.
Все, что сыскали, — оскверняли,
Все разбивали, что смогли.
Они творили святотатство,
Справляя дьявольский банкет.
И вдруг раздался вопль злорадства:
— О! Вот великий их поэт!
А он стоял, величья полон,
Прекрасен, радостен и прям,
И, чуть усмешливо спокоен,
Взирал на этот стыд и срам.
И будто видя в том опасность
В огне блокадного кольца,
Приговорили к смертной казни
Враги бессмертного певца.
Они глумились оголтело,
То ль от бессилья, то ль спьяна,
И пули впаивали в тело,
И бронза пела, как струна.
И пулю в пулю ставил снайпер
В бреду душевной пустоты,
И с кленов дождь слезами капал,
Склоняя в трауре листы…
Стреляли злобно, били метко
Поэту в сердце и в чело.
А мысль его была бессмертна,
А сердце — вечностью жило.
Прошло. И муки, и печали
Отомщены уже сполна.
И снова Пушкин привечает
Потомков новых племена.
Зачем трудился реставратор!
Поэт и так остался жив.
Зачем он медные заплаты
На эти раны наложил!
У тех, кто в парк с беспечным смехом
Придет, спокойствием дыша,
От ран поэта вечным гневом
Пусть обагрилась бы душа!
Н. Кондратковская
Расстрелянный Пушкин
В те дни, когда страною правил Сталин,
В тридцать седьмой, зловещим ставший, год,
Был в Пушкине сей монумент поставлен,
На въезде, у Египетских ворот.
Год сорок первый. Горькие утраты.
Превратности военных перемен.
Его в траншею не успели спрятать,
И немцами он был захвачен в плен.
В жару и холод, и зимой и летом,
К пальбе бесцельной проявляя рвенье,
Они скульптуру бронзовую эту
Своей потешной сделали мишенью.
В полуживотной ненависти стадной,
Палаческого потешая беса,
Они его расстреливали жадно,
Как будто не хватило им Дантеса.
Не преклоняя бронзовых коленей,
Не слыша истерического крика,
Перед врагом стоял курчавый гений,
Как Себастьян, что стрелами утыкан.
Убийцы незатейливые эти
Растаяли в потустороннем дыме.
Остались на гранитном постаменте
Следы от пуль, что выпущены ими.
И в дни, когда пришла пора возмездий,
Советских войск отряд передовой
Встречал поэт на том же самом въезде,
Израненный, но, все-таки, живой.
Три года быв у немцев на прицеле,
Он верил твердо, что растает мрак.
Не оттого ли на его лицее
Был водружен победы нашей флаг?
Любимый Пушкин вызволен из плена.
Покуда в океан стремятся реки,
Поэзия его неубиенна,
И в наши дни, и присно, и вовеки.
А. Городницкий
Тебе, поэт!
Мы отходили с боем на Валдай.
От рук врага горели наши хаты.
Махали вслед нам мельницы крылаты,
Чтоб мы скорей вернулись в этот край.
В тенистом парке старом, запыленном
Руками веток нас держали клены,
И, встав на холм, как русский богатырь,
Большим крестом крестил нас монастырь.
И мы вернулись, мы к тебе пришли,
К твоим холмам, озерам, нивам, кленам.
Шумят, поэт, победные знамена,
Мы их к тебе со славой принесли.
Костьми лежат фашистские дантесы,
Они попрать твои хотели веси,
Но только Русь по-прежнему жива,
И добрая о ней идет молва.
Настал черед великой нашей мести,
— И мы тебе сегодня говорим:
За все убийцам подлым отомстим!
Не посрамим, поэт, мы русской чести!
В. Ермаков
Пушкинские горы
Земля ползет назад, рельефно горбясь,
Какую-то возвышенность суля.
Сказал сосед мой: «Пушкинские горы,
Священная российская земля…»
Так вот где пела пушкинская муза,
Великая владычица времен,
Предвестница прекрасного союза
Народностей российских и племен!
Мы прекращаем песни, разговоры —
В душе любой высокость и восторг.
Но уплывают Пушкинские горы
От нас туда, в Россию, на восток.
Как жаль, что мы промчались стороною,
Не посетив заветный уголок.
На запад мы, гонимые войною,
Спешим, чтоб уложиться в нужный срок.
Пехоту обгоняем, танки, пушки,
Мелькают лица, тая позади…
А я все жду — вот-вот мелькнет вдруг Пушкин
С солдатским автоматом на груди.
А. Попов
* * *
Под Пушкином был выброшен десант.
По немцам, разбежавшимся по лесу,
Мой друг — поэт и гвардии сержант
Из пулемета бил, как по Дантесу.
Потом, я помню, сто «катюш» забило
И едкой гарью с Пулкова несло.
Мы шли в атаку.
В самом деле было
Отечеством нам Царское Село.
Потом в Берлине бой отгрохотал.
Мы за победу поднимали кружки.
И кто-то на рейхстаге написал:
«От Ленинграда до Берлина. Пушкин»
М. Дудин
Когда стояла ночь
Брезжит свет. За стол усажен парень.
Хлеба нет. Зима. Сорок второй.
Кипяток в казанчике заварен
Вишенья пахучею корой.
Ничего не знающего к чаю,
Кроме сахарина одного,
Я во тьме почти не различаю
Тоненького мальчика того.
Язычок коптилочный мигает.
Мать, огонь оставив сыну, спит.
Чай допив, он Пушкина читает,
Не единым чаем жив и сыт.
Наше войско держится у Дона.
Книжек нет. Спалили. Лишь одна
Держится. О подвигах Гвидона
Я читаю сказку у окна.
На окне мешок распялен глухо.
Приоткрыть — и думать не моги.
С улицы — скрипучие — до слуха
Патрулей доносятся шаги.
Лирику читаю у оконца,
Прислоняясь к слабому лучу.
С Пушкиным: «Да здравствует!..» — о солнце
И о тьме: «Да скроется!..» — шепчу.
Стужею, удержанной за дверью,
Мой не нарушается уют.
С Пушкиным светло и свято верю
В то, во что поверить не дают.
Темень оккупации. Но света
Не отнимут. Ночь не столь темна,
Если в ней, хотя б из гильзы, где-то
Чистая лампада возжжена.
В. Гордейчев
Мы поимённо помним очень многих
1
В низком отсеке стеснились вокруг
Женского голоса дети.
Жёлоб на ощупь да капельный звук —
Ориентир на примете.
Стихло, и мрак поглотил старшину
Мысли за шорохом скачут.
Капельки падают в темь-тишину
Камни безмолвные плачут.
Аджимушкай — это крепость и тыл.
Ночь. Только ночь в подземелье.
Ужас под ложечкой льдинкой застыл,
Пальцы совсем занемели.
Холодно ей. Каково малышам?!
Слабы энергии токи...
Стала читать им стихи не спеша,
Пушкина вспомнила строки:
«Страшись, о рать иноплеменных!
России двинулись сыны;
Восстал и стар и млад;
летят на дерзновенных.
Сердца их мщеньем зажжены...»
2
Тихонько вторит эхо катакомбы
Стихам, вопросам, крикам и шагам.
А наверху налёт и рвутся бомбы,
Но гарнизон не по зубам врагам.
У Керчи — бой, граница, фронт, дороги,
По ним прошла бесчисленная рать.
Мы поимённо помним очень многих.
Позвольте мне в стихах ещё назвать.
Назвать того, кто не бывал на встречах
На Митридат-горе и не кричал
Победный клич, но воевал под Керчью,
Истерзанную землю защищал.
О подвигах мы забывать не вправе:
Наро-Фоминск и Курская дуга,
В боях под Харьковом громил врага,
Контужен на Днепровской переправе
Григорий Пушкин. Не оставил строй
Потомок, правнук Пушкина; замечу,
Наградами военными отмечен
Десантник и разведчик, и герой.
Целует мир Великая Победа,
И мир, ликуя, долго не стихал.
Значение великого прадеда
У Якова Хелемского в стихах
Услышал Пушкин — правнук:
«Когда июльским полднем раскалённым
Сраженье шло у Пушкинских высот, —
Казалось, со стрелковым батальоном
На штурм сама поэзия идёт».
3
Война изрыгает снарядов запасы.
Багровое зарево, грохот и вонь.
Строчит автомат.
Пулемётные трассы.
Сквозь месиво дыма и пепла — огонь.
Уже в отдалении грохот орудий.
Уже салютуют. Уже тишина...
И массовый реквием слушают люди,
Что в душах и в памяти выжгла война.
Во вспышках салюта — рейхстаг — силуэтом.
Победа шумела весенней рекой.
В. М. Русаков о потомках поэта
Трассирует нам летописной строкой:
Вели на прорыв и в разведку ходили,
На разных фронтах за Отчизну дрались:
Вот, Пушкин Сергей — бортмеханик на ИЛе,
На море был тральщиком Пушкин Борис.
На Балтике он обезвреживал мины.
Зенитчик Клименко Москву защищал,
А Линц-городок отстоял Вельяминов.
И каждый фашистов огнём угощал.
Никто не покинул из них поле брани.
Олег Кологривов спасал Ленинград,
А брат Александр на Смоленщине ранен...
Бесстрашно сражались не ради наград.
Боец-батареец, солдат батальона,
Зенитчик, стрелок ли в крылатом ИЛ-2...
Представил династию из Альбиона
Уэрнер-пилот и погиб в двадцать два...
Война, всё война... Александр Писнячевский,
Подводник, механик, моряк, рядовой,
Радистом был взят на корабль канонерский,
За принятый пост отвечал головой.
На море и в небе, в тяжёлых сраженьях
Познали и горечь, и «радость побед»,
Оставили яркий в истории след,
Достойны народной любви, уваженья.
Горды потомки: внуки и сыны,
И Пушкиным написано прекрасно:
«И смолкнул ярый крик войны:
Всё русскому мечу подвластно».
Н. Плаксина
Пушкину
Врагов трусливые повадки….
Все — в огорченной складке лба.
…А все бегут, бегут в тетрадках
Его бессмертные слова.
Бегут в блокадном Ленинграде,
Бегут в окопных городах.
Они — в траншее и в награде,
И в уходящих поездах.
И в треугольнике солдатском,
Что в руки матери дают,
Они легли с солдатом в братской,
С солдатом в новый бой встают….
Здесь снег дрожит у пьедестала,
В огне заката — вражьи лица.
Как видно, думают, что мало
Поэту — одного убийцы.
И, зло, откинув сигареты,
У обагренной кромки леса
В незащищенного поэта
Стреляют сразу пять Дантесов.
Но что ж, убийцы, вам не странно
Святыню с порохом смешать,
Сжигать селения и страны,
В поэтов и детей стрелять.
Но только ветер затихает,
Замолкнут крики и шаги,
Он вновь стихи свои читает,
Читает Родине стихи!
В зрачки врагов глядел он смело,
И даже жеста не сменил.
160 приняв расстрелов,
Он всех Дантесов пережил...
М. Румянцева
* * *
С твореньями Поэта и Пророка
Наш дух воистину непобедим.
Он нас ведёт в сражении жестоком
Вперёд к победе, сквозь огонь и дым.
Француз кудрявый, немец синеокий,
С червём завоевателя в груди,
Не раз пытались нас поработить,
Посмев распоряжаться волей Рока.
Пред языком, как пред сибирской стужей,
Бессильно смертоносное оружье!
Глупец, кто этого не понимал.
И пусть надменно и недоумённо —
Склоняются в почтенье церемонно
Грамматики и Гёте, и Дюма!
*
Грамматики и Гёте, и Дюма
Употребляя для славянской речи,
Он русский слог над миром поднимал —
И тем уже себя увековечил!
А мы, хоть и не лишены ума,
Пред чуждыми словами бисер мечем.
Наш лексикон, как бедная сума,
Беспомощен, безграмотен, увечен.
Озёра, обмелевшие до срока,
Наполните из вечного истока —
Читайте Пушкина! Живите им!
Спасайте свой язык от злого рока
Лишь соприкосновением одним
С твореньями Поэта и Пророка!
К. Фролов-Крымский
* * *
Он с нами осиливал беды —
Ему не впервой лиховать.
Он праздновал с нами победы —
Ему по душе ликовать!
Желал он величья и силы
Отечеству прежде всего.
Грядущие судьбы России
Озвучены словом его!
А. Румянцев
* * *
Все игрушки-ловушки,
все наши дела — трын-трава.
У России был Пушкин,
и этим Россия жива.
Ни ракеты, ни пушки
не значат для нас ни рожна.
У России был Пушкин,
и этим спасется она!
В. Хатюшин
Пушкин с нами!
Удивительно! Без труда
Весь народ говорит стихами.
Как же нам без стихов, когда
Пушкин с нами?
Любим с детства родную речь,
Отчеканенную веками.
Мы сумеем её сберечь —
Пушкин с нами.
Без стыда, не боясь Суда,
Сократили в школьной программе.
Зря надеетесь, господа.
Пушкин — с нами.
Никогда, любовью согрет,
Он не будет в траурной раме.
Отчего в наших душах свет?
Пушкин с нами.
Много в мире и лжи, и тьмы,
Но и в самой глобальной драме
Устоим. Не сдадимся мы.
Пушкин с нами.
Н. Рачков
О книге Л. Черкашиной «Пушкин
– имя ратное. Потомки поэта во Второй мировой»
Поэма
«Пушкинские горы» Александра Смердова
Лицей и город Пушкин
в годы войны: 19 стихотворений к 19 октября, Дню лицея
Комментариев нет
Отправить комментарий