Судьба и сказки Натальи Абрамцевой

Недавно мы вспоминали замечательного сказочника Леонида Куликова. Судьба Натальи Абрамцевой (1954-1995), чей день рождения отмечается сегодня, похожа на судьбу Куликова. Несмотря на тяжёлые заболевания, они не пали духом, сохранили позитивный взгляд на жизнь и создавали чудесные добрые сказки, делясь теплом души с окружающими. За свою короткую жизнь они успели оставить нам очень много. Жизнь Натальи была подвигом, а литературное наследие стало достоянием отечественной литературы.

В Наталье Абрамцевой обнаружился удивительный и уникальный талант сказочника. Наташа Абрамцева нашла себя в сказках для других людей. Таких сказок еще никто до нее не писал. В этих сказках тепло и доброта, бескорыстие и готовность прийти на помощь другу. И еще обязательно – чудо. Чудо — это душа. А если душа у человека щедрая, он делится ею с другими. И тогда появляются прекрасная музыка, книга, картина… Сказка.

Наташа никогда не была на Урале, но в Миассе есть посвящённый ей литературный мини-музей. Он находится при детской библиотеке № 23. Библиотекарь Татьяна Лихачева, одна из создателей музея, рассказывает, как давным-давно, познакомившись с уникальным творчеством сказочницы и узнав о ее трагической судьбе, написала письмо родителям Наташи, подружилась и не раз встречалась с ними: «Сказки Наташи поразили меня своей любовью к миру, к людям, нежностью, добротой и легкой-легкой грустью. Наташина мама много рассказывала о дочери, болезнь которой дала о себе знать в полтора года. До 18 лет девочка еще могла сидеть, затем — только лежать. К счастью, любящие родители к этому времени успели подарить ребенку массу впечатлений от пребывания в Евпатории, путешествий на стареньком папином «Запорожце» по Подмосковью и Золотому кольцу. Наташа, по словам мамы, никогда не плакала от жалости к себе и ни разу не спросила, будет ли она ходить. У этой хрупкой девочки была огромная сила духа. 

В один из моих приездов в Москву Людмила Николаевна Абрамцева предложила создать музей Наташи в нашей библиотеке и даже дала юридическое разрешение на присвоение филиалу имени дочери. Состоялось открытие постоянно действующей выставочной экспозиции «Жила-была сказочница», где нашлось место вещам, принадлежавшим Наташе или связанным с ее творчеством. Три скромные витрины, несмотря на небольшой размер, привлекают внимание посетителей своим богатым содержимым (скажем по секрету: еще больше экспонатов прячется в запасниках). Любому человеку (а уж ребенку и подавно!) интересно, каким был любимый писатель в детстве. Под стеклом — дудочка, игра на которой была полезна больной Наташе, вещи из ее коллекций (марки, ангелочки, совята, крохотные вазочки), ее поделки в технике макраме, любимый ночник в виде совы, фломастеры (писать ими было легче для слабых рук, чем ручкой или карандашом), рукописи. Гордость нашей экспозиции — куколки, сделанные художниками-мультипликаторами для диафильма «Волшебные каблучки» в 1985 году по сказке Натальи Абрамцевой».

Еще один ценный экспонат музея — книга Людмилы Абрамцевой «Вспоминая Наташу» — бесхитростный и откровенный рассказ о буднях семьи с больным ребенком, где, при обилии бытовых проблем, тем не менее всегда находилось место шутке и веселой игре. «Книга написана спустя десять лет после смерти Наташи Абрамцевой, — читаем в послесловии кандидата педагогических наук Любови Колмогоровой. — Она потрясает будничностью ежедневного подвига матери и всей семьи, подвига самой крохи. Болезнь выковывает упорство, умение не роптать, учиться радоваться «и самой малой новизне» — шуму волн, сверкающему осколку стекла… Формирует умение наблюдать природу, ощущать людей, мир вокруг, оказываться в плену своего могучего воображения и развертывать перед всеми сияюще-прекрасный мир фантазии».

Детям, приходящим в библиотеку, нравится путешествовать в мир сказок Натальи Абрамцевой, рисовать иллюстрации к ним, ставить кукольные спектакли. Учителя с не меньшим удовольствием участвуют в ежегодных Абрамцевских чтениях. Атмосфера чтений соответствует духу сказок Наташи — светлых, добрых и пронзительно человечных. Это встреча настоящих друзей писательницы, среди них библиотекари, педагоги из разных школ, юные читатели со своими бабушками и мамами. 17 августа 2015 года, празднуя очередной день рождения Наташи, перед ДДТ «Остров», где находится библиотека, посадили маленькую елочку (одна из сказок Абрамцевой — «День рождения старой ели»). Рядом табличка: «Эта ель посажена в честь писательницы-сказочницы Абрамцевой Натальи Корнельевны с благодарностью за урок жизни и творчества». Библиотекари проводят экскурсии, беседы, лекции, «уроки сказки», потому что это нужно не столько им, сколько нам, лишенным дружелюбия, страдающим от отсутствия терпимости, не знающим, что такое самопожертвование, не умеющим сострадать, радоваться, подмечать хорошее в человеке, мечтать о прекрасном.

Родилась Наташа 17 августа 1954 года в семье учительницы русского языка и военного. Отец будущей писательницы в возрасте 33 лет написал первую пьесу, через два года прошел по конкурсу в Литературный институт им. Горького, успешно окончил его, является автором ряда идущих на сценах страны пьес, мать помимо преподавания русского языка и литературы закончила курс психологии, увлекалась деятельностью сценариста научно-популярного кинематографа. Вскоре отец был откомандирован на Украину в маленький городок Белокоровичи, где будущая писательница прожила с родителями два года. В годик с небольшим девочке поставили страшный диагноз – спинальная амиатрофия Вердинга-Гоффмана. С этой болезнью обычно живут лет восемь... Родители были вынуждены перебраться ближе к медицинским центрам — так семья оказалась в подмосковном городке ракетчиков Болшево, где прошли детские годы Наташи. Родители сумели сделать так, чтобы Наташина жизнь не заключилась в четырёх стенах, не зациклилась на несчастье. Зимой и летом вторым домом для неё стал лес: «С детства я научилась улавливать малейшие шорохи: познакомилась с хлопотуньями белками, деловыми ежиками, осторожными лисицами, опасными змеями. Ну а полевые цветы и шиповник мне до сих пор дороже роз. Как мне все это пригодилось позже! И в работе, и в жизни. Ведь воспоминания – это вторая жизнь...»

В четыре года мама повезла ее на юг, в Крым, к морю. Хотелось не только вылечить свою дочь, но и просто развлечь. Черное море поразило девочку силой, мощью, красотой. Все эти детские, почти сказочные, впечатления формировали будущую писательницу. Дома родители также как можно чаще старались вывозить дочку на прогулки, смастерив специальные санки для катания по снегу и коляску для летних путешествий. На машине, «юркой малолитражке», как называла её Наташа, они с родителями объездили весь Крым, города Золотого Кольца.

В школу она проходила совсем немного. «У неё был такой корсетик, — вспоминает мама, — но всё равно, сидела она не очень устойчиво. И вот учительница ставила мальчишек дежурить около Наташки, чтобы кто-нибудь её не толкнул случайно. Они были, конечно, очень этим горды… Но всё-таки сидеть долго было для неё очень тяжело, и писать она не успевала за ребятами… Писать ей было физически нелегко, и когда, уже будучи взрослой, она начала писать сказки, то писала фломастерами…А читала она всегда очень много, читать начала с трёх лет…И всё-таки учиться ей пришлось дома. У неё была очень хорошая учительница, и одноклассники всё время приходили. Иногда по нескольку человек, иногда целым классом. Она всё время была и с детьми, и со взрослыми – у нас часто бывали и наши друзья. Так что в одиночестве она не была никогда…»

Конечно, во многом ее характер и таланты определили и развили любящие родители, которые никак не хотели сдаваться перед обрушившимся на них горем. Мать, преподавательница русского языка и литературы, отлично понимая целительную силу хорошей книги, постоянно читала дочери русские народные сказки. Уже с трех лет она научила Наташу читать, и та с малых лет стала заниматься самообразованием, поглощая неимоверное количество книг. Особенно ее интересовали история и литература. Из воспоминаний мамы Наташи: «Она не была порывистой, внешне эмоциональной. У неё было всё внутри, приглушенно, она была очень сдержанна, нетребовательна…Но, вероятно, была очень впечатлительной. В три годика, помню, очень плакала, когда в мультике растаяла Снегурочка. Столько, сколько она запомнила – нужно, чтобы это впечатлилось в неё. Что из литературы на неё повлияло? В детстве она очень любила «Тома Сойера», обожала «Маленького Принца», рассказы Дональда Биссета. А в более старшем возрасте – Булгакова. Сначала был роман «Мастер и Маргарита», потом «Белая гвардия». «Белая гвардия» поразила её тем, какие отношения могут быть в семье, и в том месте, где Елена молится за Алексея, прочитав молитву, Наташа сказала: «Мама, ты знаешь, ведь если так молиться, то конечно Бог услышит, не может не услышать…» и тут же добавила: «А ведь если не молиться, так ведь Он ничего не слышит!»

Заочно, с приходящими раз в неделю на дом учителями, Наташа окончила среднюю школу. Затем поступила на заочные четырехгодичные курсы обучения иностранным языкам, изучив английский и испанский. Получила профессию переводчика. Работала на дому, занималась техническими переводами с испанского. Найти интересную работу оказалось сложнее, чем предполагалось вначале. Мама посоветовала писать хоть что-то, «чтобы не утратить навык письменной речи». К сожалению, первые заметки и наброски писательницы не сохранились, как не сохранились и ее письма-ответы, когда Наталья попыталась работать в отделе писем «Комсомольской правды». Эти серьезные, сложные письма шли вразрез с традицией «отписок» отдела, а на компромисс она оказалась не согласна, и сотрудничество прекратилось. «Когда окончательно выяснилось, что я не могу стать автогонщицей, водолазом или выбрать другую профессию, близкую мне по характеру, я задумалась: что же мне делать? Мой папа, человек авантюрного склада, посоветовал: пиши сказки…» В 1974 году семья перебралась в Москву.

К 20 годам Наташа уже совсем не могла сидеть. Она активно пыталась лечиться по восточным методикам, занималась йогой, но спустя некоторое время стала очевидной тщетность этих упражнений — так наступил момент глубокой депрессии. «Не всегда было так трудно. До двадцати лет я могла сидеть. С моими родителями на нашей юркой малолитражке мы объездили весь Крым, старинные города волшебного Золотого кольца, и, уж конечно, наш подмосковный лес был моим вторым домом. Ну а потом малолитражка развалилась, развалилась от старости, а здоровье мое ухудшилось». Она по-прежнему много читала, занималась какими-то переводами, но…произошёл в ней перелом, трагедия. Три месяца она тайно копила и собирала таблетки. Даже мама не догадывалась, что Наташа решила уйти из жизни. В письме, которое она собиралась оставить, были такие слова: «Мне надоело смотреть на мир из окна машины…Мне хочется слышать в четыре уха, смотреть в четыре глаза …» К счастью, её успели спасти. «Я спросила тогда её, — рассказывает Людмила Николаевна, – Наташ, как дальше-то жить? Она ответила: «Второй раз это может сделать только сумасшедший. Давай будем жить так, будто ничего не было» … И вскоре после этого она написала первый рассказ «Так может быть ещё не всё?» А я пошла в храм, к священнику, спросить: «Самоубийство – это же грех? Как же ей теперь жить? Простит ли её Господь?» Мы ведь никогда не сомневались, что Бог есть. Наташу крестили, когда ей было три годика, яйца на Пасху красили, ну и почти всё. В храм очень редко ходили, ничего не знали, не понимали… А священник сказал мне: «Да ведь Он, конечно, простил её…Ведь если б Он её не простил, её бы в живых не было…» И вот после этого батюшка пришёл к нам домой, и Наташа в первый раз исповедалась и причастилась.. И с этого момента, потихоньку, крепла и крепла в вере. И до конца жизни…Если она вечером не могла помолиться, она говорила: «Мамочка, я так плохо себя чувствую, почитай, помолись за меня…» И жизнь продолжалась, полная мужества и радости творчества. Наташа не озлобилась на жизнь. Она была слаба телом, но сильна духом и нежна душой.

«Сказки Наташа начала писать не в один день, —вспоминает Людмила Николаевна. — Она училась на курсах переводчиков, занималась переводами с английского, испанского языков, и однажды, прочитав ее перевод с испанского, преподаватель поставил Наташе за сказку «пятерку», а за перевод «двойку», потому что тот был совершенно неправильным. Получилась новая сказка». Первые рассказы о кошке Насте и первые сказки никуда вначале не пробовали послать, никому не показывали. Однако постепенно стало понятно, что Наталья нашла дело своей жизни. Писать Наташе было физически тяжело, когда она стала сочинять сказки, записывала их фломастерами. Людмила Николаевна писала, что ее дочь сначала подумает-подумает с недельку над какой-нибудь одной сказкой, а потом запишет ее буквально за три дня. Затем начинает работать над следующей. Наташа ни с кем не любила обсуждать свое творчество, более того, когда она диктовала маме, а та печатала и пробовала что-то подсказать, молодая писательница говорила: «Ой, мам, хорошо, что ты не мой редактор». 

В 1978 году в газете «Ленинское знамя» была опубликована сказка «Ласточка», и с нее начинается триумфальное шествие ее сказок по страницам печати, на радио. С 1980 года произведения Наташи публикуются регулярно; в 1984 году она одновременно становится лауреатом премии года журнала «Огонек» и «Советская женщина». В 1985 году выходит ее первая книга «Сказка о веселой пчеле», в 1988 — сборник «Что такое зима», в 1989 — сразу три сборника в разных издательствах, в 1990 — сборник «День рождения»; в 1992 — отрывной календарь для женщин со сказками писательницы. В 1990 году Наташу приняли в Союз писателей.

«Почему я пишу сказки? Хочу, чтобы люди были добрее, чтобы умели ценить дружбу. Так получилось, что одушевление неодушевленного стало для меня очень интересным и важным делом. Я убедилась, что неживого просто нет! Жив старый развалившийся дом, жив вышитый мотылек, жива сломанная тополиная ветка. Помнишь, сегодня возле лужи ты видел тощего бродячего кота и маленького воробышка. Они о чем-то беседовали. Странно? Голодный кот и воробей… А ничего странного. Они подружились. Очень мне не хотелось, чтобы воробышек стал добычей голодного кота. Как это часто бывает в жизни. Но тут рядом была я, Сказка!»

Наташа: «Добро, зло, ребенок… Как же важно, чтобы отношения между ними были правильными. А сказка поможет ребенку заметить добро, узнать его, почувствовать. А столкнувшись со злом, не испугаться и… не удивиться. А еще не взрослому человеку бывает трудновато сразу поверить, что вот это красивое, в цветах и бантиках, нормальное зло, а вон то, скрипучее, колючее, некрасивое – добро. Глаза, уши, разум – не помогут. Только сердце разберется». «Сказка – это эпиграф жизни, это дитя сердца. Вот я и пишу сказки. И буду писать. И постараюсь, чтобы после каждой из них можно было сказать задумавшемуся малышу: «А? Э-э…Так-то, дружок. В этом-то всё и дело…»

Наташа не была одинока. «Так не бывает. Не бывает, чтобы кто-то не был нужен, просто необходим, хотя бы кому-то одному на свете» — так говорит в одной из Наташиных сказок мудрая птица сова. Её всегда окружали друзья, самым близким из которых была мама, Людмила Николаевна. «Мы с ней любили устраивать вечера. Например, вечер Вертинского. Она очень любила музыку… Я около неё ставила раскладушку, ложилась, и мы целый вечер просто слушали… Я вдруг поняла в какой-то момент, что уже не я старшая подруга, а она. Я поняла, что я эту жизнь не знаю так, как она…» Несмотря на свои недуги и «затворническое» положение, Наташа была необыкновенно жизнерадостным и светлым человеком. О том, что она не роптала на свою судьбу, говорит и ее духовник священник Михаил Ардов. Наоборот, все удары судьбы она переносила с христианским смирением и сама дарила радость окружающим через свои жизнерадостные произведения.

Вот как сама Наташа потом написала в своих воспоминаниях: «Только, пожалуйста, не надо думать, что я жалуюсь на свою судьбу. Просто меня просили, вернее, уговорили, рассказать не только о моей творческой работе, но и о жизни. А жизнь выпала мне не очень легкая. В русском языке есть идиоматическое выражение – «прикован к постели». К сожалению, эти слова относятся ко мне. Самое печальное в этой ситуации не то, что ты не можешь сам сесть или, тем более, встать, подойти к окну... Пожалуй, самый трудный момент тонко почувствовал мой старший товарищ, журналист, написав обо мне: «...она не может отложить все в сторону, выйти из дома, сесть в автобус или трамвай и через полчаса оказаться в другом конце города, подняться на лифте к дверям друзей и сказать: «Здравствуйте, а вот и я. Не ждали?»

Жизнь Наташи — и счастливая, и горестная. Прямо скажем, не сказочная. Но счастье в этой горестной судьбе было: природа, друзья, родители, творчество и ПРИЗНАНИЕ ее творчества! Сказки разлетелись по всему миру на разных языках. А в ответ письма, письма, письма... Переводы ее произведений появляются в Венгрии, Бельгии, Японии; по сказкам делают три мультфильма, один из них — в Германии. В газете «Вечерняя Москва» рубрику «Бабушка, прочти» переименовывают в «Наташины сказки», и Абрамцева надолго становится постоянным автором «Вечерки», а затем — «Сударушки». В 90-е годы большую известность получают её сценарии новогодних сказок-представлений. Наталья Абрамцева сочинила около 120 сказок и рассказов для детей и взрослых; 12 театральных пьес, их ставят как пьесы и мюзиклы в театрах России. Столько сказок — добрых, чистых, мудрых, призывая детей и взрослых: «Верьте, пожалуйста, в чудо, в сказку. Сказка — это эпиграф жизни. Она не ошибается. Ей возраст не позволяет и репутация. (…) Сейчас, когда люди подчас теряют доброту, нежность, чуткость или прячут их, боясь показаться смешными, сказки особенно необходимы». Всего книг вышло 16, некоторые из них уже после смерти Наташи. Они продаются в Московских православных храмах. Книги переведены на многие иностранные языки; ближнего и дальнего зарубежья; их переводят и любят в Германии, Японии, Венгрии, Бельгии. Наташа сама читала их на испанском языке для детей Латинской Америки. Прозвучали они и в Соединённых Штатах на русском Радио. Звучали они и в детских передачах на «Радио России». По ним созданы диафильмы. Различные театры ставят по Наташиным сказкам спектакли, а на телевидении снимают мультфильмы. Самые любимые свои сказки собрала Наталья Абрамцева в книге «Сказки для добрых сердец», над которой работала до последнего дня.

6 февраля 1995 года в период большой творческой активности, интересных планов и начинаний, болезнь во время одного из приступов одержала над писательницей верх и оборвала её жизнь. Прожила она 40 с половиной лет… Нет с нами Наташи, этого удивительного, солнечного и доброго человека. Но остался след её краткой жизни — книги, полные добра, удивительно светлые сказки, наполненные доброй энергией тепла и лучезарной любви. Каждая сказка Натальи Абрамцевой — это маленькое чудо, полное доброй улыбки и легкой грусти. А еще в них есть вера и надежда. Они о любви и верности, благородстве и милосердии, терпимости и умении жить рядом друг с другом. Сейчас, когда люди подчас теряют доброту, нежность, чуткость или прячут их, боясь показаться смешными, эти сказки особенно необходимы!

В сказках Наташи важные темы – одиночество и его преодоление, поиск друга и радости, стремление научить других счастью. Есть у нее сказки для совсем маленьких, есть для детей постарше – с духами воздуха, феями, радугой, жизнью, которая идет в небе. Философские, задумчивые, очень добрые сказки написаны ярким, красочным, богатым языком. Могут оказать терапевтическое воздействие на душевное здоровье детей как противоядие от агрессии, жестокости, грубости современного общества. Её не зря рекомендуют для семейного чтения. 

Её сказки чисты и нравственны. Все отмечают, что после чтения Наташиных сказок дети чудесным образом преображаются. Её сказки воспитывают доброту и благородство, достоинство и смелость, милосердие и терпение, умение жить друг с другом. Они учат замечать необыкновенное в самых обычных вещах, фантазировать и мечтать. Небольшие по объёму, сказки рассказывают о главном: как важно быть добрыми, чуткими, отзывчивыми и внимательными к тем, кто нас окружает.

В этих сказках нет яркого закрученного сюжета, в них нет волшебников, но в них есть чудо, тепло и доброта, бескорыстие и готовность прийти на помощь другу. В них есть трепетность и нежность. И грусть в её сказках сродни грусти Экзюпери в «Маленьком Принце». Кто-то назвал её сказки психологическими. Они очень утешают страдающее сердце… А кто-то сказал о них так: «Это были не сказки, это были слова признания в любви. Любви к жизни…» Её сказки – взгляд на жизнь человека, который за обыденным видит глубину. Она была способна в любой вещи увидеть большее, чем просто вещь. Наталья Абрамцева помогает увидеть всем нам — и детям, и взрослым — каким волшебством пронизана наша повседневная жизнь. В сказках оживают и обретают язык не только птицы и звери, но и времена года, туман, дождик, деревья, окно, мячик, зонтик, заброшенный дом, ваза, пень, окно. Разговаривают у Наташи в сказках все, даже старые тапочки.

Люди, звери, растения и предметы образуют в сказках один живой мир, полный взаимопонимания и добрых чувств — в нем дружат сад и дом, рыжая кошка и солнце, щенок и тапочка, бабочка и кошка, и ничто не может помешать радости их общения. Часто встречающийся сюжет в сказках – встреча героев, после которой в их жизни что-то меняется к лучшему. Так одинокий туман с помощью мудрой совы находит себе друга («Сказка о тумане»). Она очеловечивает и оживляет даже неодушевленные предметы, с которыми мы встречаемся каждый день в повседневной жизни: цветы в вазе могут вздрогнуть от внезапно налитой холодной воды, обиженный на яблоню домик может поднять свое крыльцо и уйти куда глаза глядят, а скатерть может разругаться со столом... И все это сказочное действо насыщено тонким юмором, ласковой иронией, добродушной шуткой, неиссякаемой положительной энергией, которая заряжает на добро и дает силы жить. Пчела, бабочка, сова, кошка, щенок – главные герои сказок. Их разговоры как бы ненароком учат читателя простым вещам – быть чуткими и добрыми к окружающему миру.

Сказки Наташи естественно педагогичны и нравственны; в них никогда не декларируется мораль, тем не менее все они — об умении жить друг рядом с другом, о доброте, терпимости, благородстве и милосердии. В своих произведениях Наталья Абрамцева не сюсюкается с юными читателями, она обращается к ним, как к равным и не любит, когда мораль приобретает характер очевидного. Нередко сказки заканчиваются многоточием – юному читателю даётся возможность подумать, поразмышлять над прочитанным. А иногда и самому придумать конец сказки. Далеко не все сказки веселые, многие из них — грустные, отмеченные эмоциональной неоднозначностью, придающей им особое очарование. Оригинальные по форме и содержанию, они тем не менее неуловимо напоминают по духу андерсеновские — любимые сказки писательницы. Много сказок о рождестве и новом годе.

Валерий Медведев: «Недаром писателей несказочников много, а сказочников — мало. В сказке писатель, как Бог, начинает на пустом месте. В сказке никогда ничего готового нет и быть не может. В сказке ты должен все придумать сам, начиная от сказочного пейзажа, сказочной обстановки и сказочного сюжета. Кроме того, в сказке автора подстерегает то, что я назвал бы всевозможностью происходящего, то есть, казалось бы, в сказке может происходить все, что тебе взбредет в голову. Но, увы, это совсем не так. В сказке — свой реализм (пусть сказочный!) и очень строгие правила игры (пусть тоже сказочные!). И вот со всем этим писатель Наталья Абрамцева легко справляется. В ее сказках живет скрытая мечта о глубоком братстве всего со всем, где люди, звери, природа, живая и неживая, говорят на одном общем языке».

Наталья Абрамцева: «…Кому и зачем нужны сказки? Этот жанр я считаю необходимым. Сказка — это эпиграф жизни. Это молитва на сон грядущий, на грустное настроение, на плохую погоду. И для ребят, и для взрослых. Дети мудреют, взрослые возвращаются к чистому роднику детства, мягчеют, добреют, светлеют душой. Сказка — это связь поколений. В этом ее главное волшебство. Сказки надо читать и наедине, и всей семьей; за общим столом, сидя на полу, на траве… Сказки, прочитанные вместе, помогут нам в… в чем? В той ситуации, что сейчас нас окружает. Да и просто в жизни. Вот и сейчас они помогли мне прийти к вам и сказать: „Здравствуйте! А вот и я. Давайте дружить!“»

Замечательный сайт, посвящённый Наташе:  http://www.strumishka.ru/vspominaya-natashu.htm

Сказки-несказки для взрослых - https://lib.1sept.ru/article.php?ID=200501401

Читайте, читайте вместе с детьми чистые и нежные сказки:

Чудеса, да и только

Пожалуйста, никогда не выбрасывайте старые сахарницы. Если у вас появился новый сервиз, старую ненужную сахарницу хорошенько вымойте, высушите и поставьте на самую дальнюю полку буфета. И тогда, может быть, в вашем доме некоторое время будут твориться разные удивительные вещи. А это совсем не плохо... В старых сахарницах любят жить Струмышки. А Струмышки, эти сказочные существа, больше всего на свете любят устраивать людям приятные удивительные неожиданности. Струмышки — это совсем не мышки, не лягушки, не воробушки... Очень немногие видели Струмышек — такие они непрочные, придуманные, ветреные. От одного человеческого взгляда мгновенно превращаются в летучую золотистую пыль. Но те, у кого легкий взгляд и веселые глаза, видели Струмышек и рассказывают, что они похожи на клубочки желтого, необыкновенно легкого, пушистого меха. А глаза у Струмышек... Одни говорят — карие, другие — фиолетовые, третьи — синие. И это правда — глаза у всех Струмышек разные.

Струмышка из этой сказки зеленоглазая, как новогодняя елка, что сегодня принесли в дом. И сияют ее глаза, как елочные игрушки и мишура. Весело и ярко. Струмышка поселилась в красной с белыми горошинами сахарнице, которую мама убрала за ненадобностью. Семья, где поселилась зеленоглазая Струмышка, была самая обыкновенная. Мама — портниха, папа — инженер. У него есть любимое занятие — мастерить механические игрушки. А еще дочка. Девочка как девочка: косички, пятерки, тройки, джинсы. Спокойно жила семья. Никаких несуразностей. И вот под самый Новый год началось...

Дождавшись ночи, Струмышка выбралась из сахарницы, распушила свой легкий-легкий мех и плавно слетела с буфетной полки. Золотистым парашютом покружилась над спящими хозяевами квартиры. Зелеными волшебными глазами заглянула в их сны, чтобы с каждым познакомиться получше. Придумала первую приятную странность, рассмеялась тихонько и принялась за дело. А как делала Струмышка свое дело — спрашивать не станем.

В предновогодний день у всех мам забот невпроворот. У нашей мамы, конечно же, тоже. Ей необходимо было найти карамель «Вишенка», любимые конфеты семьи. Купила мама нужные конфеты, пришла домой и высыпала их на красивое большое блюдо, чтобы видно было, как их много. Дочка прыгала рядом, папа с удовольствием потирал руки. Мама радовалась. А Струмышка, само собой, сидела рядышком на столе. И вдруг — рассыпалась Струмышка. Золотистая пыль засверкала у всех в глазах, а потом мама, папа и дочка увидели, что праздничное блюдо наполнено не конфетами-карамельками, а самыми настоящими крупными, спелыми, сочными вишнями. Как ни любили все карамель, но настоящие ягоды, да еще зимой — что за чудо!

— Ну, ты у нас просто волшебница, — сказал папа.— Зимой свежие ягоды! Не мороженые какие-нибудь, а настоящие, словно только что с ветки!

Усталая мама не знала, что и подумать, но обрадовалась вместе со всеми и снова принялась за дела. Некогда было думать, что произошло.

А папа сел заканчивать свой новогодний подарок — игрушечный вертолет. Струмышка его уже дожидается. Только папа ее не видит, ведь она рассыпается от взгляда человека. Вот самый важный момент — последняя деталь, и вертолет готов. Но множество золотистых пылинок засверкало в глазах у папы. А вместо вертолета... смотрит папа и ничего не понимает. За какую-то неуловимую секунду серьезная летающая машина превратилась в трех совершенно легкомысленных квакающих лягушат. Зеленых, как елка! Они по очереди приподнимали похожие на мухоморы красные шляпы и кланялись, квакая. Можно ли в это поверить? Нет, конечно. А можно не поверить, если видишь своими глазами? Вот сидел папа и не знал, верить или нет. Подошла мама. «Все-таки у тебя золотые руки, — сказала она, — только ты мог сделать таких забавных лягушат». Не поверить маме папа, естественно, не мог. Да и каждому ясно, что веселые лягушата гораздо лучше обыкновенного вертолета.

А Струмышка удалилась в свою сахарницу. Принялась за свои волшебные дела: готовить сюрприз для девочки. И лягушата необыкновенно хороши, и спелые вишни вкусны и красивы, но есть у девочки мечта. Год назад ей подарили книжку про кошек, на обложке которой был нарисован веселый рыжий котенок. Очень хотелось девочке такого котенка. Но все не до него было: то мама занята, то папа в командировке. А тут вдруг ровно в двенадцать часов, когда били куранты, знакомая золотистая пыль закружилась в глазах у мамы, папы, девочки и над всем праздничным столом — и вдруг... живой рыжий котенок вышел из-под елки и влез на стол. Он сел рядом с тарелкой девочки, наверное, был голоден. Мама думала, что это подарок папы, папа подумал, что котенка подарила мама, девочка не успела ничего подумать, она была просто очень рада. Только Струмышка знала, в чем дело.

Никто в семье не удивился Струмышкиным чудесам: ни первому, ни второму, ни третьему. Так устроены люди: добрым чудесам не удивляются: их просто помнят. Вот и кончились странные новогодние неожиданности в этом доме. Струмышке пора перебираться в другую сахарницу, других людей удивлять. Она им нужна: не очень интересно жить без веселых и добрых Струмышек. Не выбрасывайте, пожалуйста, старые сахарницы.

Морозное окошко

Котенок Кис был маленьким и со всеми хотел дружить. А больше всех — с окном: большим, блестящим, прозрачным.

— Вы самое красивое на свете! — сказал окну Кис.

Раздался звенящий легкий смех.

— Неужели самое красивое? — рассмеялось окно. Кис не мог подобрать слов: «Вы… Вы… Вы…»

— Не хвали, перехвалишь, — рассыпался голос окна. — Лучше прыгай ко мне.

— Высоко, — испугался Кис, — а я маленький.

Окно перестало звенеть, будто ожидая чего-то. Долго ждать не пришлю. Котенок прыгнул. Два горшка с фиалками — один с белыми, другой с лиловыми — быстро раздвинулись, уступая котенку место на подоконнике.

— Давай знакомиться, — одобрительно зазвенело окно.

— Я котенок Кис. Милое окно, вы такое красивое! А почему вы прозрачное? А за вами — это что? — пригляделся Кис. — Какие-то черные прутья? Зачем они? Такие некрасивые…

— Я прозрачное, потому что так захотели люди. Им приятно видеть то, что за мной.

— Приятно видеть эти грустные черные прутья?!

— Придет время, малыш, и из-за этих, как ты говоришь, грустных прутьев ты забудешь обо мне.

…Шли дни. Осень дождливая кончилась. Зима пришла. Котенок подрос немножко. Горшочки с фиалками уже привычно уступали ему место на подоконнике. Блестящее окно стало еще красивее, наряднее. Сначала на стекле появились прекрасные звезды-снежинки. Затем чудесные белые кружева. Потом они превратились в бурное море. А потом друг окна Мороз нарисовал на стекле пушистые елочки-лапы. Они были как настоящие. Это случилось как раз под Новый год.

Котенок Кис очень сдружился с красивым окном, привык к его звенящему голосу. И конечно же, думать забыл о голых прутьях на улице. Кто-то как-то между прочим сказал ему, что они называются кустами, деревьями. А чудесные превращения окна продолжались. На стекле появлялись то невиданные узоры, то снова волшебные кружева, то опять разные снежинки. И ни разу прекрасные рисунки не повторялись. Каждый день новые.

Потом пришел месяц март. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, потому что солнечные лучи стали ярче, и оттого узоры на окне засверкали тоже ярче. А плохо, потому что солнце стало горячее, и чудесные рисунки быстро исчезали. А потом произошла страшная неприятность. Она называлась — ремонт. Котенку на время запретили входить в комнату с окном. Долго тянулся ремонт. Долго не виделись котенок и окошко. Прошел апрель, половина мая. Наконец неприятности кончились, ремонт ушел насовсем.

Кис тут же помчался к окну. Фиалки не забыли его — уступили место. Мгновение — Кис на подоконнике… И… Он забыл об окне. Обо всем забыл, он увидел, что черные ветки превратились во что-то прекрасное, зеленое-зеленое. Казалось, что деревья и кусты живые! А может, так оно и было. Маленький Кис увидел это зеленое чудо не только глазами, но и ушами, и носом. Недавно распустившиеся листочки шелестели какую-то, только что сочиненную мелодию. А как они пахли! аленький Кис замер. Он и не заметил, что самого окна почти не видно: распахнуто окно. Застыл котенок на миг и кинулся, хорошо — этаж первый, в зелень. На все лето кинулся. Он забегал домой. Иногда. Но там, в зеленом теплом времени года, что зовется лето, ему было гораздо лучше.

А окно? Окно не ошиблось. Котенок забыл о нем. Правда, иногда, когда Кис дремал в зеленой траве, ему снились белые звездочки и мохнатые новогодние лапы. Окно не обижалось. Могло ли взрослое умное окно сердиться на котенка, который просто голову потерял. И еще. Окно точно знало, что тепло — не навсегда, что придут холода. Окно знало, что его хозяйка замерзнет и попросит не пускать домой холод. И окно закроется. И тогда, в этом мудрое окошко не сомневалось, подойдет повзрослевший Кис и немного виновато посмотрит вверх. Фиалки, белые и лиловые, недовольно — они еще не совсем простили котенка — уступят ему место, и Кис легко прыгнет на подоконник.

— Простите меня, — скажет Кис.

— О чем ты? — будто бы удивится окошко.

А еще через некоторое время из дальних северных стран вернется друг окна — Мороз. И на стекле снова появятся чудесные рисунки: то звезды — снежинки, то волшебные кружева, а под Новый год самые настоящие пушистые елочки-лапы. И Кис скажет:

— Вы самое-самое красивое!

Рыжая сказка

Рыжая кошка была такой маленькой, что еще не успела узнать о том, что рыжих кошек на свете не так уж много. Гораздо меньше, чем, например, серых. И о том, что рыжий цвет — не простой, как, скажем, цвет серый. Зато маленькая кошка знала, что такое друг. Ее друга звали Солнце. Они познакомились недавно на крылечке дома. Солнце проплывало по небу и увидело внизу что-то очень рыжее. Солнце прищурилось и спросило:

— Это кто там? Не мой солнечный зайчик? Рыжка (в золотых лучах она правда казалась чем-то солнечным) подняла мордочку и ответила обиженно:

— Какой же я зайчик? Я — кошка. Меховая, а вовсе не солнечная.

— Точно, рыжая кошка. Да ты не обижайся. Разглядеть трудно: маленькая очень.

— Вырасту!

— Конечно, — прозвенело Солнце. — А мне показалось, зайчик мой сбежал без разрешения. Непорядок ведь?

Так они и подружились. Доброе взрослое Солнце проплывало над крылечком в полдень. Медленно, чтобы Рыжка погрелась в его лучах. А еще Солнце рассказывало ей, что происходит в небе, какая туча с какой молнией поссорились и какое облако за какую горную вершину зацепилось. А маленькая рыжая кошка рассказывала Солнцу, как живут люди в своем красивом летнем доме. Но однажды Солнце не пришло. Рыжка удивилась, посмотрела в небо и увидала серые тучи.

— Наверное, тучи задерживают Солнце. Пойду навстречу, — решила она и осторожно спустилась с крылечка на садовую дорожку.

Раньше Рыжка не гуляла по дорожке: боялась уходить от крыльца. Но она знала, что дорожка идет в ту сторону, откуда приходило Солнце. Маленькая рыжая кошка шла медленно, осторожно ставя лапки на дорожку. Вдруг тихий смех. Слева — роскошные ярко-красные маки.

— Вы мне смеетесь? — спросила Рыжка.

— Не тебе, а над тобой, — прошелестели маки.

— Почему?..

— Ну-у-у… Ты же смешная…

— Почему?

— Ну-у-у… Ты рыжая…

— Да, — согласилась кошка, — рыжая. А почему смешная?

— Так ведь рыжая!

Маленькая кошка не понимала, почему смеялись маки, но ей казалось, что смеялись не весело, а насмешливо.

— Ну и ладно, — просто так, сама не зная о чем, сказала маленькая кошка и пошла дальше. Слышит — кто-то тихо фыркнул и сказал:

— Совсем, совсем рыжая!

Маленькая кошка оглянулась и обрадовалась. Справа от дорожки расположилась стайка невысоких цветов. Цветом своим очень похожих на нее. Люди называют их ноготками.

— Привет, — весело сказала Рыжка, — и вы, и я — рыжие. Хорошо! А вот некоторые считают рыжий цвет… — И она замолчала. Потому что цветки-ноготки резко подняли лепестки и захлопнулись. Только один, наверное главный, цветок не закрылся и очень рассерженно посмотрел на маленькую кошку:

— Как ты смеешь называть нас рыжими? Это ты — рыжая.

— Да я-то, конечно, я знаю. Но разве вы не рыжие тоже?

— Нет! — совсем рассердился цветок-ноготок. — Мы оранжевые. — И он тоже закрылся.

Маленькая рыжая кошка пошла дальше. Ей было грустно: и Солнце не нашлось, и стало совершенно ясно, что рыжий цвет нравится не всем. Наконец дорожка уткнулась в маленькую клумбу, на которой рос большущий куст прекрасных белых лилий.

— Ой! — только и могла сказать восхищенная Рыжка.

Одна чудесная белая головка склонилась, и лилия сказала томно:

— Ах, не надо восхищений. Они однообразны и утомительны.

— Хорошо, я восхищаться не буду, хотя вы очень красивы, — маленькая кошка, не раздумывая, подчинилась прекрасным цветам, — не буду, а спросить вас можно? Посоветоваться.

Гордые цветы были удивлены или, представь, польщены. Совета у них никто никогда не спрашивал. Ими только любовались.

— Скажите, — немного замялась Рыжка, — вот некоторым кажется, что рыжий цвет то ли плохой, то ли… ну… в общем, смеются… Вы не стали бы смеяться? Не стали бы? Правда?

— Конечно, мы не станем смеяться над тобой. Это недостойно нас.

— Что значит недостойно вас? — чуть насторожилась маленькая кошка.

— Это значит, что сами мы так прекрасны, что должны притвориться, будто не видим, что ты рыжая, — ответила самая красивая лилия.

— Будто не видите?

— Да.

— А если все-таки…

— Нет. Мы хорошо воспитаны…

— А другие цветы?

— Многие цветы, — прекрасная лилия смутилась, — попроще нас, могут вспомнить, — она заговорила шепотом, — детскую песенку-дразнилку: «Рыжий-рыжий, конопатый…» Дальше там тоже насмешливые слова.

— «Конопатый»… — задумчиво повторила маленькая рыжая кошка. — Еще и конопатый! — И она прикрыла лапкой нос, на котором ухитрились поместиться полторы веснушки.

А потом кошка, хоть и маленькая, выпустила коготки.

— Вы не видите? Так я сама говорю всем! Всем на свете! Я — рыжая, рыжая-прерыжая! Ясно? Ясно вам? — и заплакала маленькая кошка. Горько и громко.

Не плачь, кошка, все хорошо. Солнце вернулось!

— Солнце, Солнце, — стала рассказывать маленькая кошка, — я совсем рыжая, очень рыжая. Что же мне делать?

— Радоваться, сестричка, — спокойно ответило Солнце.

— Чему? — удивились цветы. — И почему она — ваша сестра? Вы шутите. Золотой Цветок неба! — Цветы иногда любили пустые красивые слова.

— Я не цветок, я просто обыкновенное небесное светило, — скромно сказало Солнце, — и я не золотое, я — рыжее.

— Рыжее???

— Да. Я — желтое? Нет, одуванчик желтый. Я — золотое? Нет, золотые шары — золотые. Я — красное или оранжевое? Нет, маки — красные, ноготки — оранжевые. И конечно, никто не скажет, что я — белое., как лилия. Выходит, я — рыжее.

— И я рыжая! Как Солнце, как Солнце! — запрыгала маленькая кошка.

— Мы, знаете ли, родственники, — улыбнулось Солнце. Молчали маки, ноготки, лилии. Зато раздался препротивный голос старой вороны. Она и прекрасные лилии, как это ни странно, дружили.

— Что кошка рыжая, как вы, Солнце, не спор-рю, — каркнула ворона, — а как с веснушками? У нее целых полторы. А у вас — нет! Как же вы без веснушек?

— Как? — испугалась маленькая кошка.

— Плохо, — вздохнуло Солнце, — мне веснушек очень не хватает. Вы, уважаемая старая ворона, конечно, знаете, веснушки — это подарок самой красавицы Весны. На всех подарков не хватило. Маленькой кошке хватило, а мне и вам — нет. Не повезло нам с веснушками, дорогая старая ворона. — Так сказало Солнце и добавило — Пошли, Рыжка, а то мы с тобой до крылечка никак не доберемся.

— Пошли, — согласилась маленькая кошка, а обернувшись, все-таки сказала — Не повезло вам всем с веснушками!

Сначала Солнце и кошка молчали. Потом Рыжка спросила:

— Они всегда будут злыми?

— Они не злые, — спокойно ответило Солнце, — они глупые и не понимают, что рыжая кошка — это так же красиво, как белые лилии.

— Да?!

— Да.

— Я тоже не понимаю, — сказала маленькая кошка.

— Я же говорило: маленькая ты очень. Вот и не понимаешь.

— Вырасту.

— Конечно, — согласилось Солнце.

Волшебная сказка

В доме переполох. Неприятность в доме. Почти беда. Заболела роза! Роза заболела! Та самая, что подарена маме на Новый год. В этом году Новый год снежный, морозный очень. Но розу для мамы все-таки удалось раздобыть-разыскать. Целый предновогодний день стояла прекрасная роза в узкой стеклянной вазе. И тем, кто любовался чудесной, необыкновенно красивой розой, становилось радостно, тепло и так легко, будто весь наступающий год ни у кого не случится ни одной самой маленькой неприятности. Так было днем. А вечером роза заболела. Не веришь? Не веришь, что цветы могут болеть? Могут, к сожалению.

Вечером, когда все сели за стол с новогодним пирогом, роза (она, конечно же, стояла в центре стола) собрала свои нежные лепестки в тугой комочек и… чихнула. Сначала все решили, что им показалось, но роза снова сжала лепестки и виновато чихнула. Тогда все замолчали, посмотрели на розу и ахнули: ее бледно-розовые лепестки стали ярко-красными. Конечно же, у розы поднялась высокая температура.

— Вирус, — уверенно сказала бабушка, — грипп.

— Сквозняк, — сказал папа, — простуда. А мама просто заплакала. Тогда маленькая мамина дочка упрямо заявила:

— Вылечим.

Еще была кошка. Она ничего не сказала. Кошкам не положено говорить при людях. Ничего она не сказала, но внимательно посмотрела на розу и о чем-то задумалась. И вся семья стала думать, как вылечить розу.

Бабушка сказала:

— Например, я, моя бабушка и даже бабушка моей бабушки лечили любую простуду сухой горчицей.

— Бабушка! — охнули все. — Какая горчица?! Ведь роза — самое нежное создание на свете.

— Я предлагаю накапать в воду противогриппозных капель, — неуверенно высказался папа. — Может быть, роза прочихается, и все пройдет.

— Что ты говоришь? — всплеснула руками мама. — Ведь это все-таки цветок, ведь это — роза!

— Послушайте меня, — сказала мамина дочка, — сейчас праздничный вечер, все ботанические сады закрыты, а завтра утром мы найдем самого главного и доброго ботаника, и он вылечит нашу розу.

А роза все сжимала лепестки и тихонько чихала. Жалко стало розу, так жалко, что даже Новый год встречать не захотелось. Легла расстроенная семья спать. А кошка? Ты помнишь, я говорила о задумчивой кошке? У кошки ночью самые дела. Нужно сказать, что все кошки немножко волшебницы. Так уж вышло. Наша кошка тоже была чуть-чуть волшебницей. Ночью, когда в доме стало тихо, светло от лунных лучей, кошка мягко вспрыгнула на стол и подошла к розе. Кошка и роза заговорили на языке, который непонятен людям, но понятен всем растениям и животным.

— Милая роза, — спросила кошка, — скажи мне, почему ты заболела? И тогда я, может быть, сумею тебя вылечить.

— Ах, кошка, — ответила роза, — разве ты не знаешь, отчего болеют цветы? Ведь мы живем для того, чтобы нами восхищались.

— Разве тобой не восхищались?!

— Восхищались, — грустно чихнула роза. — Все, кроме одной маминой подруги. Она забежала на минуту, каждому сказала что-то хорошее. А меня… меня… даже не заметила…

— Вот оно что, — поняла кошка, — ты заболела оттого, что кто-то не заметил твоей красоты?

— Да, — ответила роза, — если кому-нибудь наша красота не приносит радости, мы, розы, заболеваем.

— Да, — кошка задумчиво покачала головой, — это серьезное заболевание, но тебе повезло: сегодня волшебная единственная новогодняя ночь. Сегодня я могу тебе помочь. Нужно взять несколько самых ярких лунных лучей, сплести из них крошечный мешочек, положить в него три самые красивые новогодние снежинки, сказать волшебные слова и опустить лунный мешочек в вазу, из которой ты пьешь воду. К утру ты непременно поправишься. Подожди меня.

Скоро кошка вернулась. Она принесла лунный мешочек с сияющими новогодними снежинками. Кошка запыхалась, ее зеленые глаза горели, она очень торопилась, ей очень хотелось помочь прекрасной розе.

— Ну вот, — сказала кошка, — это лекарство поможет. Она опустила сплетенный из лучиков мешочек со снежинками в стеклянную вазу и попрощалась с розой. Лунный мешочек тотчас растаял, и когда утром к розе подошли мама, папа, бабушка и дочка, они его, конечно, не увидели. Зато им сразу стало ясно, что роза поправилась. Она больше не чихала, а лепестки снова стали бледно-розовыми. Вся семья долго гадала, что же помогло розе выздороветь, и в конце концов решили, что это не важно, важно, что роза здорова.

Но роза так не думала. Ей очень хотелось узнать, что же ее вылечило. Новогодняя ночь? Волшебное лекарство? А может быть, то, что кошке так хотелось ей помочь?

О чем думал котенок

В обыкновенном доме жил обыкновенный котенок. Только имя у него было не совсем обыкновенным. Его звали Светик. Потому что он очень любил свет. А точнее — лампу. А совсем точно — настольную лампу. Она жила на письменном столе хозяина и очень гордилась своей желтой шляпой под названием абажур. И еще она гордилась тем, что всем нужна. И хозяину — он просто не мог без нее работать. И котенку Светику. Ведь он, несмотря на то, что хозяин неодобрительно покачивал головой, пробирался на письменный стол, отодвигал лапками кипы бумаг, стопки книг, иногда ронял карандаши и ручки, но все-таки устраивался у самой лампы. Там было не только светло, но и тепло. А значит, спокойно.

Иногда Светик, сощурившись от яркого света, подолгу смотрел на лампу. Светящиеся проводки в ее стеклянной головке сияли ярко, ровно, спокойно, уверенно. И очень красиво.

— Ты такая красивая! — однажды восхищенно сказал котенок.

— Так надо, — ответила лампа.

— А почему возле тебя так тепло?

— Так надо, — ответила лампа.

— А ты… ты всегда будешь светить? Всегда будешь с нами? — робко спросил Светик.

— Да, — ответила лампа. — Всегда. Так надо.

И погасла… И погасли все лампы в доме. Стало темно-темно.

— Пробки перегорели, — сказал хозяин, поднимаясь из-за стола, — не бойся. Сейчас починю. Только свечку найду.

Пока Светик в темноте, стараясь ничего не уронить, спрыгивал со стола, хозяин нашел свечку. Зажег ее, укрепил на маленькой металлической подставке и поставил на табуретке в прихожей. Котенок увидел свечу и замер. Он прижался к полу и во все глаза смотрел на белый стебелек с трепещущим кусочком солнца на макушке.

— Ой! — выдохнул котенок и на секунду зажмурился. — Ой… Огонек все дрожал. И переливался разными цветами: то желтым, то красным, то белым, то оранжевым. Светик не понимал — веселый он или грустный, этот кусочек солнца. Уж очень робко и тревожно вздрагивал огонек.

— Ой, — снова прошептал котенок.

Что еще скажешь, если от восхищения все слова забыл. Осторожно, чтобы не напугать свечу, котенок прыгнул на табуретку. Оказывается, рядом с огоньком было светло и тепло. Светик и огонек внимательно смотрели друг на друга. Так внимательно, что зеленые глаза Светика стали золотистыми.

— Какой ты красивый, — наконец тихо-тихо сказал котенок.

— Что ты, — смущенно вздрогнул огонек, — я самый обыкновенный огонек.

— И рядом с тобой так тепло.

— Правда? — Огонек задрожал весело.

— А ты, — с надеждой спросил Светик, — будешь теперь с нами жить?

— Не знаю, — вздохнул огонек, — хорошо бы.

И тут зажглись все лампы в доме. Хозяин задул огонек и унес свечу. Растерянный котенок так и остался сидеть на табуретке.

— Ну, пошли работать, — сказал хозяин. — Хоть и не положено котенку на столе сидеть, не привык я работать без тебя.

Он посадил Светика под самую лампу. Тепло, светло было возле нее. Все так же гордо сияла лампа под своим прекрасным желтым абажуром. Так же спокойно, ясно, ровно. Так же красиво. Только Светик не смотрел на лампу. Он о чем-то думал…

Отчего бывает весело

Жил-был котенок. Он был не серый, как котята многие, и не рыжий, и не черный, и не белый, как котята остальные. А был он разно-разно-разноцветный: серый, белый, черный, рыжий, в пятнышках. Кто ни посмотрит, каждому весело становится. Очень уж веселая шубка у него была. Наверное, поэтому и сам котенок был такой веселый, игручий, прыгучий, озорной немножко. И непонятно, почему однажды, ни с того ни с сего, котенку стало грустно.

А грустно стало, и даже очень. Вздохнул котенок. Печально вздохнул, а его разноцветная веселая шкурка будто полиняла и потускнела. Котенок свернулся в пестрый клубочек и решил уснуть. «Может быть, во сне, — подумал он, — увижу что-нибудь веселое». Не успел уснуть, а ему уже весело. Тихо-тихо, чтобы не спугнуть веселое настроение, котенок фыркнул, открыл глаза и увидел на кончике своего хвоста небольшое яркое пятнышко. Светлое пятнышко шевельнулось и перепрыгнуло котенку на нос. Очень щекотно стало.

— Ой, — котенок скосил зеленые глаза, чтобы лучше видеть пятнышко, — ты кто же такой? Веселый и щекотный!

— Я? — Пятнышко перепрыгнуло на рыжую лапку, и лапка будто засветилась. — Я — зайчик. Солнечный зайчик.

— Зайчик… Солнечный… — Котенок осторожно перенес светлое пятнышко на другую лапку, на белую. И белая лапка засверкала, как снег на солнце.

— Слушай, зайчик, — котенок тихонько перебрасывал пятнышко с лапки на лапку, — ты что, узнал, что мне грустно? И потому нашел меня?

— Конечно, — подмигнул солнечный зайчик, — я очень не люблю, когда кто-нибудь грустит. Даже бледнею.

— Ну, сейчас-то ты не очень бледный. Вон как светишься! Все ярче и ярче. — Котенок легонько подбросил зайчика.

— Правильно. Ярче. Это оттого, что ты уже не грустишь. Что тебе со мной весело.

Солнечное пятнышко взлетело на занавеску, заскользило по ней и остановилось у подоконника.

— Прыгай в сад, за мной, — замигал зайчик, — в прятки поиграем. Замечательно играли котенок и солнечный зайчик. Правда, находить друг друга им было очень легко. Если прятался пятнистый котенок, казалось, на ветке дерева вырастал невиданный пятнисто-полосатый фрукт. Как его не найти? И солнечный зайчик не мог спрятаться по-настоящему. В самый темный, в самый глубокий колокольчик заберется зайчик, и засветится колокольчик, как маленький голубой фонарик.

Играли они, играли, котенок и забыл, что скучал недавно. Вот и день кончается, вечер наступает. Заметил котенок, что бледнеет зайчик. Уже еле видно его.

— Эй, зайчик! Ты что побледнел? Я же не грустный. Я очень веселый! — удивился котенок.

— Я не потому, — тихо-тихо отозвался зайчик, — просто я не какой-нибудь зайчик, а солнечный. Солнышко садится, мне спать пора. До завтра, котенок.

И погас солнечный зайчик. Расстроился котенок. Стал искать его. В каждый колокольчик заглянул. Нигде нет.

А вот и стемнело совсем. И вдруг много-много зайчиков появилось откуда-то. Яркие зайчики забегали по траве, по цветам, по деревьям. Обрадовался котенок. Подбежал к одному, нос подставил. И так ему спать захотелось, что сразу он понял: эти зайчики — зайчики ночного солнышка, того, что луной зовется, — совсем-совсем не настоящие солнечные зайчики.

«Ладно, — засыпая, думал котенок, — ничего. Завтра вернется настоящий веселый мой знакомый солнечный зайчик. Вернется. Обязательно».

Серая кошка

Серая Кошка жила в пустой собачьей конуре во дворе обыкновенного пятиэтажного дома. Давно жила. Привыкли к ней. Да и как не привыкнуть к Серой Кошке? Такая она обыкновенная… Просто кошка серого цвета, глаза желтые, шерсть густая — ведь и зимой на улице; хвост, лапы, уши — все нормально. Одно необычно: Серая Кошка умела разговаривать. Но говорила она так легко, правильно, непринужденно, что никто этому не удивлялся. Правда, разговаривала Серая Кошка нечасто: хозяев у нее не было, а с чужими людьми или даже со знакомыми из соседнего с кошкиной конурой дома заговаривать казалось неудобно. Хотя относились к ней хорошо. Подкармливали, делились чем-нибудь по дороге из магазина или даже выносили в миске горячий суп, а зимой кое-кто пускал погреться. В общем, жилось Серой Кошке вроде неплохо, неголодно, и дом ее, собачья конура, был вполне приличным домом.

Только в последнее время стало Серой Кошке чего-то не хватать. Думала-думала она и поняла, что не хватает ей просто имени. У каждой кошки есть имя, а у Серой Кошки — нет. Трудно жить без имени. Очень захотелось ей получить имя. Она стала вспоминать, как зовут знакомых кошек. Знала Серая Кошка кошку по имени Мурка, кошку по имени Тошка и даже кошку со смешным именем Мышка. Она тихонько повторяла вслух разные имена. Хорошие имена, очень хорошие, но чужие. И кошка стала придумывать себе имя.

Она лежала на солнышке, на крыше своей конуры и думала. Она думала-думала. И никак не могла придумать нового имени, незанятого. Серая Кошка так расстроилась, что у нее даже голова заболела. «Ну, хорошо, — наконец решила она, — я найду себе новое имя, а как же все узнают, что меня зовут так, а не иначе? Нельзя же ко всем подходить и представляться. Что же делать?» А вот что! Нужно, чтобы кто-нибудь придумал и подарил ей имя. Нужно, чтобы кто-нибудь называл ее по имени. А кто может это сделать? Хозяин, конечно! Значит, необходимо найти хозяина.

Серая Кошка решительно спрыгнула с крыши конуры и направилась к пятиэтажному дому. Она была уверена, что кто-нибудь захочет взять ее себе в кошки. Недолго думая, Серая Кошка вошла в первый подъезд, поднялась на первый этаж, остановилась у первой квартиры. Она тщательно вытерла лапы о половичок перед дверью, подпрыгнула к звонку и позвонила. Дверь открыл мужчина. Кошка его слегка знала: не то писатель, не то журналист, человек, кажется, не вредный. Когда замечает за окном кошку, кидает ей что-нибудь съедобное. Сейчас он был одет в домашний вельветовый пиджак, спортивные штаны, шлепанцы, красные носки. Сначала мужчина посмотрел поверх кошки: он не понял, что это она звонила. Потом заметил ее.

— А!.. Это ты?!

— Это я. Здравствуйте. Можно? — Кошка заглянула в квартиру.

— Заходи, заходи. Рыбу жареную будешь есть?

— Нет, спасибо. Я есть не хочу, — отозвалась Серая Кошка.

— А что же ты?..

Кошка снизу посмотрела на мужчину, чуть-чуть растерялась.

— Я бы хотела поговорить с вами. Если вы не очень заняты. Мужчина удивился, но кивнул. Пошли к нему в кабинет. Он сел в кресло у стола с пишущей машинкой, папками, разбросанными бумагами. Кошке показал на диван напротив. Она устроилась на спинке дивана. Молчит, подергивает ушками, не знает, как начать.

— Видите ли, я хотела спросить… — Серая Кошка прошлась по спинке дивана, — не нужна ли вам кошка?

— В каком смысле? — не понял мужчина.

— Кошка в смысле кошка. Просто кошка. Я хозяйственна, послушна. Без разрешения ничего не возьму. Вы не подумайте, что я хвалюсь. Я объясняю.

— Ты понимаешь… Я вот рыбу пожарил… Вкусную. Может, хочешь? — пробормотал он.

— Нет, вы меня поймите, пожалуйста, правильно, — терпеливо объясняла Серая Кошка. — Скажите, не хотели бы вы взять меня в кошки, придумать мне имя?

— Ах, в кошки! Завести как бы… ну… собаку?

— Почему же обязательно собаку? — Шерсть зашевелилась на кошкиной спинке. — Просто домашнее животное. В данном случае — кошку.

Было уже ясно, что с этим дядей вряд ли что получится, хоть и не вредный он.

— Да, да. Я понял… Но… Понимаешь…

— Я понимаю…

— Я в принципе не против… Совсем! — Он зашагал по комнате. — Но… Но! Я… Я же все работаю, все занят. Ты не обижайся. Ты очень хорошая кошка… Но вот видишь, — он показал на письменный стол, — работаю, занят… Тебе плохо у меня будет. Скучно.

Серая Кошка кивала головой:

— Да, да. Все ясно. Извините.

— Ты только не обижайся, ты заходи. Накормлю… Он как-то виновато посмотрел на кошку.

— Да, да… Спасибо. Зайду обязательно.

И прямо со спинки дивана она прыгнула на форточку, осторожно развернулась, кивнула на прощанье, сказала «до свидания» и соскочила вниз на улицу. Мужчина посмотрел ей вслед, потер затылок и застучал на своей машинке.

А кошка, приземлившись на хилый газон под окном, стала прикидывать, что делать. «Ничего страшного не произошло, — решила она, — нужно искать дальше». Серая Кошка вошла во второй подъезд, подошла к двухкомнатной квартире, позвонила. Открыла тетка. По-другому не скажешь. Именно «тетка»: тощая, длинная, сухая, накрашенная. Сразу видно — вредная. «Ну и ну, — подумала кошка, — куда это я попала?..» Но все-таки решила довести дело до конца.

— Ты что? — спросила тетка.

— Извините, пожалуйста, — запинаясь от смущения, проговорила Серая Кошка. — Скажите, не нужна ли вам кошка?

— Это ты-то?! — возмутилась тетка. — Да у тебя блох, наверное, тьма-тьмущая! А может, ты даже бешеная!

Дверь захлопнулась.

— Сама ты бешеная, — тихо сказала кошка, спускаясь по лестнице. Не очень весело стало кошке: здесь просто выгнали, там, мягко говоря, не приняли. Сидела она перед третьим подъездом и не знала — идти дальше искать хозяина или так уже и жить без хозяина, без имени? Но в конце концов решила, что две неудачи — это еще не все.

Вошла в третий подъезд, поднялась на третий этаж, остановилась около трехкомнатной квартиры. Прислушалась: женский голос. Серой Кошке показалось — телефонный разговор. Голос негромкий, мягкий, несколько вялый, томный, чуть надменный даже, но все равно приятный. «Подожду», — решила кошка: она была вежливой. Ждать пришлось довольно долго. Наконец ее чуткие ушки уловили легкий стук: опустилась телефонная трубка. Серая Кошка позвонила в дверь. Неторопливые шаги. Открыла женщина средних лет, полноватая, короткие каштановые волосы, пестрый, но не яркий крепдешиновый халатик, сигарета в тонких пальцах.

— Здравствуйте, можно войти?

— Пожалуйста, проходи.

Женщина ничуть не удивилась, ни о чем не спросила, провела Серую Кошку на кухню, налила для нее молока в блюдце, а себе сделала красивый бутерброд с сыром.

— Выпей молочка, — сказала она, принимаясь за бутерброд. Кошке не хотелось молока, но отказываться было неудобно. Она выпила. Женщина доела бутерброд и хотела подлить кошке молока.

— Нет-нет, спасибо, — остановила кошка. — Мне нужно поговорить с вами.

— Поговорить? Я слушаю тебя.

И Серая Кошка терпеливо и толково рассказала все о себе, о том, что у нее нет хозяина, о том, как ей хочется иметь имя. Женщина очень внимательно слушала кошку. И в то же время жевала то ли коржик, то ли пряник… Кошка замолчала. Ждет.

Без тени сомнения, закуривая сигарету, женщина кивнула:

— Конечно. Оставайся моей кошкой. Я буду твоей хозяйкой. А назовем тебя, — она чуть задумалась, — назовем тебя Шастой. Нравится?

Серой Кошке нравилось все: и чудесное новое имя, и хозяйка, такая спокойная, ее голос, такой ласковый.

Зазвонил телефон. Женщина взяла кошку на руки и неторопливо пошла в комнату, где на полу стоял телефон.

— Алло? — Она сняла трубку. — Это ты, моя хорошая, — радостно, но спокойно сказала женщина, — а я тебе звонила, звонила. Сейчас, погоди…

Женщина принесла сигареты, закурила, прилегла на софу и вернулась к прерванному разговору. Кошка легла на ковер рядом с софой, слегка задремала под монотонный голос новой хозяйки. Специально она не слушала, но ее кошачий слух улавливал отдельные реплики. Кошка поняла, что речь шла о босоножках, которые купила подруга хозяйки и которые были слишком яркими, и потому хозяйка считала их вульгарными.

— Нет, ты как хочешь, — говорила она, — но наш возраст, комплекция обязывают. Я бы не решилась. Но раз тебе нравится…

И они принялись выяснять, какие платья, блузки, юбки, сумки, зонтики могут сочетаться с новыми босоножками.

«Все это очень важно, — думала Серая Кошка, — но когда же обо мне?» Она немножко спала, немножко слушала, немножко вспоминала, что знала об этой женщине. Где-то она работает несколько часов в день. Вырастила двух сыновей, которые редко бывают дома, а муж ее почти все время на работе, в командировках. Живет она, в общем, спокойно. Пока тянулся разговор, кошка успела выспаться, пройтись по квартире и даже чуть-чуть забыть свое новое имя — ведь по имени ее ни разу так и не назвали.

И вот разговор закончился. Кошка открыла рот, хотела что-то сказать и не успела. Телефон!

— Алло? Ах, это ты, моя хорошая. Ну как же ты забыла меня? Нет, неправда! Нет, ты не звонила! Нет, ты так не говори, хорошая моя!

Хозяйка взяла телефон и вместе с ним ушла на кухню. Достала из холодильника сладкий творожный сырок, устроилась на маленьком кухонном диванчике. Кошка присела рядом на полу: «Сейчас она расскажет обо мне этой своей приятельнице. Скажет, как меня зовут». Напрасно так думала Серая Кошка. Говорили о тех же ярких босоножках, что купила общая знакомая, потом о романе известного писателя: его напечатал какой-то толстый журнал и был он не то гениален, не то бездарен — критика пока не решила. Потом говорили о том, как хочется похудеть, и как трудно сидеть на голодной диете, и так далее, и так далее… И ни слова о кошке.

«Удивительно! Ведь даже имя придумала. Как его?.. Я и не успела запомнить», — сокрушалась Серая Кошка.

Наконец и этот разговор кончился. «Вот! Вот сейчас она назовет меня по имени», — решила кошка. А женщина, закурив, томно потянувшись, начала готовить грандиозный обед. Ведь сегодня суббота, соберется вся семья — и муж, ответственный работник, и сыновья-студенты. Время от времени она кидала на блюдечко Серой Кошке что-нибудь съедобное, иногда ласково улыбалась ей. Ласково. Но отрешенно как-то. И было ясно, что в мыслях у нее пельмени, которые лепила, босоножки приятельницы, толстые журналы, зонтики, диеты… А вот Серой Кошки там не было. Приготовление обеда прерывалось телефонными звонками. И опять ни слова о ней, о кошке. Что она — никто совсем этой женщине? Выходит так. Пообещала взять в кошки, дать имя. Пообещала, и все?

«Ну уж нет, — подумала Серая Кошка. — Не нужна я ей! А значит, и она мне…» И кошка решительно пошла к двери. Хозяйка отпустила кошку, не спрашивая, вернется та или нет. Но Серая Кошка точно знала, что не придет.

Она сидела на лестничной ступеньке в растрепанных, совершенно растрепанных чувствах. И даже с растрепанной, взъерошенной шерсткой, что было ей совсем не свойственно. Ведь она очень аккуратна. А сейчас Серая Кошка была и расстроена, и растрепана, и… обижена. Сидела она на ступеньке третьего этажа и не могла сообразить, что же ей теперь делать. Снова искать хозяина? Она не могла. Что-то мешало. А как же имя? А тот, кто даст его?

Пока Серая Кошка ломала голову, снизу стали доноситься звуки вполне определенные. Кошка узнала эти вопли и грохот. Посмотрела в лестничный пролет. «Они», — вздохнула она. Совсем молодая мама, в джинсах, конечно, волокла за руку упирающуюся, орущую маленькую дочку в синем комбинезоне, а девчонка эта тянула игрушечную пустую коляску, громыхающую на каждой ступеньке. Мама что-то втолковывала дочке, та яростно спорила, дергая одной рукой коляску, другой — маму. Догромыхали до кошки.

— Серая Кошка!!! — радостно крикнула девочка. — Привет, Серая Кошка!

Кошка вздрогнула. От девчонкиного вопля и, главное, оттого, что она так запросто к ней обратилась, по имени будто. Довольно измученная мама кивнула тоже приветливо и по-свойски как-то. И тут Серая Кошка, сама не понимая, что делает, впрыгнула в девчонкину игрушечную коляску.

— Мама!!! Смотри!! Смотри!! Серая Кошка теперь наша! — завопила девчонка. — Не нужно мне говорящую куклу! Не хочу мороженого! Серая Кошка наша!!!

Девчонка дергала маму, трясла коляску с Серой Кошкой.

— Мама! Мамочка! Серая Кошка! Я давно просила! Она сама пришла! Серая Кошка! Серая Кошка наша!!!

И хотя маме в джинсах было все равно — хоть кошка, хоть тигр, хоть дракон, — она устало улыбнулась и сказала:

— Пошли домой, Серая Кошка.

А девчонка, волоча коляску по ступенькам, распевала на весь дом:

«Серая Кошка наша теперь! Серая Кошка наша!»

И тут Серая Кошка поняла: есть у нее имя, давно есть, прекрасное имя СЕРАЯ КОШКА.

Сказка о старой вазе

Ваза жила на маленьком столике с резными ножками. Красивая ваза старинного граненого стекла. Ее узорчатые грани умели делать удивительную, почти волшебную вещь: они ловили лучи солнца, перебрасывались ими, а потом кидали назад, солнцу. От этой игры вся ваза и даже вода в ней весело светились. Но ваза была не только красивой, но и умной. Она отлично понимала, что красива не только из-за граней старинного стекла, не только из-за веселой игры солнечных лучей. Главное, конечно же, — прекрасные цветы, что жили в вазе круглый год. Ваза очень любила цветы и сердилась, если хозяйка иногда на день-другой случайно оставляла ее без цветов. Но это было редко.

Ранней весной в вазе появлялись желтые цветы. Они были похожи на крохотные пушистые шарики и казались почему-то очень теплыми. А назывались — мимоза! После мимозы приходили нарциссы. Самые нежные весенние цветы. Белые нарциссы похожи на легких-легких шестикрылых мотыльков. Желтые нарциссы казались несколько серьезнее и походили на короны маленьких фей. Вазе нравились и те, и другие. Но белые все-таки больше. Потом появлялись тюльпаны. Желтые, красные и желто-красные. Розовые и белые, и розово-белые. А иногда и лиловые. Удивительно яркие веселые цветы. Случалось, ваза уставала от тюльпанов. Нельзя сказать, что она их не любила. Просто иногда уставала от их шумного веселого шепота.

На смену тюльпанам приходила сирень. Бледно— и темно-сиреневая. Или белая. Ее прохладные, пушистые кисти казались вазе очень спокойными. Ваза всегда ждала сирень еще и потому, что знала: раз сирень — значит, наступило лето. И цветов будет… Разных… Пионы. Белые, розовые, бордовые. Плотные мячики-бутоны и пышно распустившиеся взрослые цветы. Ирисы. Изящные, желто-лиловые. Лилии. Ярко-оранжевые с черными крапинками. Очень гордые, немного неспокойные цветы. Еще лупинусы. Белые, розовые, фиолетовые. Стройные, как свечи.

А гладиолусы? Им хочется казаться очень строгими. Но это не так. Гладиолусы розовые, белые, светло-оранжевые добры и задумчивы. Красные же и темно-бордовые гладиолусы серьезны и даже мудры. Так казалось вазе. А флоксы? Золотые шары? Разноцветные садовые ромашки? Душистый горошек? Разве вспомнишь все цветы лета!

Но вот появлялись астры. Хозяйка очень любила астры. Ваза тоже. Конечно, они красивы. Бордовые, белые, темно-красные, сиреневатые с чуть блестящими округлыми лепестками или бледно розовые, бледно-сиреневые, светло-желтые с острыми, тонкими, будто настороженными лепестками. Чудесные цветы, но грустные. Ведь астры — это осень. Долго цветут астры. Всю долгую осень. До первого снега.

А потом? Зимой ваза остается без цветов? Нет, конечно. Морозной зимой в теплых оранжереях с маленькими искусственными солнцами-светильниками всегда растут цветы. Каллы. Скромные, но гордые своей прохладной белизной. Гвоздики. Розовые — нежны. Красные — торжественны. Белые — очень спокойны. И конечно, розы. Они так прекрасны… Так прекрасны… Что иногда, кажется, устают от своей красоты. Вот так и жила ваза: круглый год с чудесными цветами.

…Но однажды зимой в мороз и снег хозяйка принесла домой не гвоздики, не розы, не другие какие-то тепличные цветы. Хозяйка налила в вазу свежей воды и осторожно опустила в нее обыкновенные, ну, самые обыкновенные, голые замерзшие ветки. Они были так холодны, что ваза даже чуть вздрогнула.

— Это, — сказала хозяйка, поправляя ветки, — тополь. На него с крыши снег сполз. Ветки обломал.

«Странно, — подумала ваза, — зачем нужны холодные, без единого цветочка ветки? Разве на них распустятся розы или гвоздики? Ясно, не распустятся».

Хозяйка, конечно же, знала об этом. Но все равно каждый день меняла веткам воду. Ставила их на солнце, рассматривала: будто ждала чего-то необыкновенного. А ваза удивлялась, что же необыкновенного может появиться на ветках обыкновенного тополя.

Но вот однажды утром, когда на улице мела метель, а стекла окон были разрисованы морозом, ваза услышала тихое шуршание. Потом кто-то ойкнул. Потом чихнул. Потом шепотом, потому что все, кроме вазы, еще спали, сказал: «Здравствуйте!» И вдруг запахло весной. Теплым весенним ветром, первой весенней зеленью, просто солнцем весны. Что за чудо! На улице снег стеной, а откуда-то весной повеяло. У вазы, если можно так сказать, даже голова закружилась. Она тихонько зазвенела, разбудила хозяйку. Не знаю, почувствовала ли хозяйка, что в комнату весна пришла, но она сразу раздвинула шторы и подошла к вазе.

— Ну вот, — сказала она, — не зря мы с тобой ждали.

И тут ваза увидела, что на одной из тополиных веток появился крохотный ярко-зеленый клейкий листочек. «Так это он принес весну, — поняла ваза, — весну зимой, в снег. Такой маленький…» И всеми гранями старинного, много повидавшего на своем веку стекла ваза приветливо прозвенела: «Здравствуй! С днем рождения!»

Что такое зима

В домике на краю деревни жили дедушка и котенок. Но это не все. Под печкой в доме жила мышка. Дедушка и котенок делали вид, что не знают об этом. Иначе пришлось бы ее прогнать — кто же терпит мышей в доме. А мышка была хорошая: нигде не шныряла, ничего не роняла, только подбирала крошки, что падали с печки. А еще вместе с дедушкой, котенком и «тайной» мышкой жила красивая птица удод. Правда, оранжево-бело-черный удод жил не в самом доме, а в дупле старого дуба, который рос в поле, совсем рядом. Иногда удод устраивался на ветке дуба, поднимал свой яркий хохолок, расправлял похожий на маленький веер хвост и приветствовал дедушку своей песней: «уду-уду-уду!»

Ещё у дедушки была яблоня. Она росла под окном, и звали ее Агриппина. Так уж дедушка назвал. Почему — не знаю. Назвал, и все. Агриппина приносила вкусные яблоки и вообще была яблоней доброй и умной. Вот, теперь ты знаешь всех, и я могу сказать, как полагается в сказке: жили-были дедушка с котенком, мышка под печкой, красивая птица удод и яблоня Агриппина. Жили хорошо: солнце светило ярко, трава и листва зеленели, а разноцветных бабочек, с которыми играл котенок, было видимо-невидимо.

Но прошел месяц, другой, третий, четвертый… Котенок подрос, зато дни стали совсем короткими. Солнышко почти не показывалось, а дожди почти не переставали. Грустно стало.

Однажды дедушка погладил котенка и сказал:

— Не грусти, маленький. Скоро зима придет. Ты повеселеешь. Обязательно.

«Зима какая-то… — подумал котенок. — Придет… Она что, у нас жить будет? А поместимся ли мы все? — размышлял он. — Хотя, если она хорошая, можно потесниться. Интересно, какая она — зима эта?»

Дело в том, что котенок родился в теплом месяце мае. Зима ушла давно. Котенок ее не видел. Потому и не знал, что это за зима такая. Пока котенок раздумывал, у кого бы спросить о зиме, послышалось знакомое «уду-уду». На ветке дуба сидел удод. Котенок подбежал к дереву, забрался на крепкую нижнюю ветку и позвал птицу:

— Пожалуйста, — попросил он, — объясни мне одну вещь.

— С удовольствием! — ответил удод. — Спрашивай, пока я не улетел.

— Скажи мне, если знаешь, кто такая зима?

— О-о-о! — Удод гордо поднял яркий хохолок и важно заговорил — Сейчас я тебе все объясню. Во-первых, зима не «кто», а «что». Во-вторых, зима — это теплая страна, куда мы улетаем, когда в наших родных краях становится прохладно. В-третьих, я улетаю в зиму как раз сегодня.

— Вот как? — Котенок удивился. — Неужели зима — это страна?

— Я знаю, что говорю, — почти обиделся удод. — Первый раз я был в зиме несколько лет назад. Тогда похолодало так же, как сейчас. Пошли дожди. Я растерялся, я был маленький, но старшие птицы сказали, что пора собираться в путь, потому что впереди зима, что нас ждет зима. И мы полетели. И прилетели в страну с зелеными пальмами и синим морем. Я понял, что эта жаркая страна называется Зимой. Я понятно объясняю? — спросил удод.

— Спасибо, — ответил котенок, — объясняешь ты понятно, только я совсем запутался. Ты говоришь, что улетаешь в зиму, а дедушка обещает, что зима сама к нам придет. Что-то здесь не так. Попробую спросить у Агриппины.

— Воля твоя. — Удод гордо вскинул яркий хохолок.

Котенок вприпрыжку примчался к Агриппине. Яблоня была занята: она протягивала дедушке свои ветки, чтобы ему было удобнее снимать тяжелые, ароматные, ярко-желтые яблоки. Наконец дедушка собрал полную корзину и ушел. Котенок подкрался к Агриппине, потянулся передними лапками вверх по ее кряжистому стволу и промурлыкал:

— Ой, Агриппина, я, оказывается, совсем не так уж много знаю. Может быть, ты согласишься объяснить мне кое-что?

— Конечно, малыш, — прошелестела яблоня.

— Скажи, пожалуйста, кто такая, вернее… — запнулся котенок, — что такое зима?

— Зима, — мягко поправила яблоня Агриппина, — как раз не «что», а «кто». Потому что зима — это прекрасная волшебница. Она скоро придет. Она всегда приходит после этих долгих дождей. Волшебница зима набрасывает на деревья и кусты чудесные белые шали. В первое мгновение белые шали кажутся очень холодными, но потом согреваешься… И постепенно засыпаешь. Спишь долго и видишь добрые сны. А когда просыпаешься, белого наряда уже нет. Зато чувствуешь себя отдохнувшей, сильной, знаешь, что цветы твои будут красивы, листва свежа, а плоды вкусны. Но зима в это время где-то далеко… Ты понял, малыш?

— Понял-то я понял. — Котенок помолчал. — Но то, о чем ты рассказываешь, совсем не похоже на то, что говорил удод.

— А ты спроси кого-нибудь третьего, — посоветовала яблоня Агриппина, — пусть он нас рассудит.

— Точно, — обрадовался котенок. — Спрошу кого-нибудь еще! Спрошу… — он задумался, — мышку: она живет тихо, все слышит, все знает. Наверное, о зиме тоже знает.

И котенок помчался к печке, под которой тайно проживала мышка. Он легонько поцарапал коготками о печку и позвал:

— Мышка!

А мышка не отвечает.

Котенок снова позвал:

— Мышка, мышка!

Тогда мышка ответила:

— Да меня здесь вовсе нет. Напрасно зовешь.

— Да, я знаю, — котенок успокаивал мышку, — знаю, что тебя здесь нет, и дедушка знает, и все знают. Ну, выгляни, не бойся! Мне очень нужно что-то у тебя спросить. И все.

— И все? — недоверчиво переспросила мышка.

— И все, — честно подтвердил котенок.

— Ну, ладно. — Мышка высунула остренькую мордочку с глазами-бусинками. — Спрашивай.

— Что ты знаешь о зиме?

— Ах, зима! — Мышка выбежала из-под печки. — Зима — это прекрасно! Зима — это… Это… Это… — Восторженная мышка, забыв о страхе, закрутилась возле самых лап котенка. — Как бы тебе попроще объяснить? Зима — это когда тепло, потому что в печке трещат дрова. А еще зима — это когда соседские девочки и мальчики собираются возле нашей печки, и дедушка рассказывает им разные сказки и истории. А я тоже слушаю.

Мышка на секунду замерла, чего-то снова испугалась и, юркнув под печку, пропищала:

— Все! Больше я ничего не знаю.

Котенок зажмурился и тряхнул головой: мышка не только не рассудила удода и Агриппину, а наоборот, все запутала.

…Летели по ветру желтые листья, сидел на крыльце котенок, думал о прекрасной и непонятной зиме. А вот интересно: если бы знал он язык людей и спросил бы у дедушки, какая она — зима? Что бы дедушка ответил? Кто знает…

День рождения старой ели

Жила-была елка. Уважаемая всем лесом старая ель. Ей исполнялось сто лет. Это много — сто лет. Даже ель, дерево сильное, в этом возрасте считается пожилым. Столетняя елка много повидала на своем веку и многое умела.

Умела ель предсказывать погоду. Это ей было совсем не трудно, потому что все на свете ветры и даже маленькие ветерки были ее добрыми друзьями. Они и научили ее узнавать погоду. Прилетит ли завтра туча из-за леса и прольет ли дождь над лесом, или туча улетит далеко за речку и погода будет ясной. А ведь лесным жителям очень важно, какая будет погода. Если солнечно — белкам можно грибы на зиму сушить, а если пасмурно, прохладно — можно лягушатам по влажной траве прыгать в соседний ручей в гости к бабушке. Ну а если сильный ливень приближается, значит, всем по норкам прятаться. А еще старая ель умела рассказывать удивительные сказки и истории. И откуда она их столько знала? А вот откуда!

Самые короткие сказки рассказывала елке быстрая молния. Самые длинные истории поведали долгие зимние ночи. Самые веселые сказки рассказывали солнечные лучи. Самые грустные — осенние дожди. За сто лет много разных историй узнала елка, а ведь интересные сказки все любят. Вот и прибегают к елке зайчата, ежата, медвежата, прилетают синицы, дрозды и просят: «Елка, елка, расскажи сказку! Пожалуйста!» И за сказки любили елку, и за то, что про погоду все знала, а главное, за то, что доброй и справедливой была. Поэтому, когда стал приближаться день рождения старой ели, весь лес задумался: чем бы ее порадовать? Ведь это не простой день рождения, а сотый!

— Послушайте меня, — важно сказал дедушка медведь. — Хоть и считается, что слуха у меня нет и в музыке я ничего не понимаю, а все-таки я точно знаю, что лучше всех в нашем лесу поет розовый дрозд. Давайте попросим его спеть для елки свои самые лучшие песни.

— Я очень рад, что вам нравятся мои песни, уважаемый дедушка медведь, — вежливо поклонился розовый дрозд, — но я пою их часто и не могу дарить на день рождения то, что дарю каждый день.

— Дрозд прав, — застрекотала сорока. — Нельзя дарить уже подаренное.

— Придумал! — весело подпрыгнул заяц. — Мы, зайцы, соберем самые красивые грибы, а белки пусть нанижут их на ветки старой ели. Мне рассказывала одна маленькая елочка, что деревья очень любят, когда их украшают грибами.

— Ну-у-у! Тоже придумал, — насмешливо фыркнула рыжая белочка. — Мы уже неделю назад нанизали на елкины веточки самые красивые грибы.

— Я знаю, что сделать! — сказал маленький зеленый лягушонок. — Нужно спросить у самой елки, какой подарок она хотела бы получить. На том и порешили. Пошли к елке.

— Дорогая наша именинница, — сказал дедушка медведь, — мы долго думали, что подарить тебе, чем порадовать в твой сотый день рождения. Думали, да придумать не смогли. Не подскажешь ли ты нам?

— Спасибо, друзья, — зашуршала иголками старая ель. — Спасибо, что помните о моем празднике. Мы старые друзья, и поэтому открою я вам мою тайну. Есть у меня заветное желание…

Замерли звери и птицы — слушают.

— Девяносто девять раз встречала я свой день рождения зеленым-презеленым летом. А ведь день рождения — это начало нового года моей жизни. Это праздник — почти как Новый год. У нас, у елок, традиция — встречать Новый год в пушистом легком платье из нежных трепетных снежинок. Но я знаю, — вздохнула елка, — что даже вы, мои верные друзья, не сможете подарить мне ни единой снежинки. Только зима со снегом могут сделать это…

Опечалились лесные жители: действительно, как исполнить желание ели? Вдруг крохотная белая бабочка опустилась на лапу дедушки медведя. Посмотрел медведь на белую бабочку, задумался и понял, что не просто так прилетела она.

— Бабочка, — тихо спросил он, — много ли у тебя подружек?

— Много, дедушка медведь: и в лесу, и на лугу, и в поле, и в березовой роще.

— Они такие же белые, нежные, легкие, как ты? Так же похожи на снежинки?

— Да, дедушка медведь. Правда, я никогда не видела снега — ведь мы, бабочки, спим зимой. Но однажды старая ель сказала мне, что я похожа на большую снежинку. Вот я и подумала…

— Ты замечательно придумала, маленькая белая бабочка. Собирай своих подружек. — И медведь легонько подбросил бабочку.

…Вот и настал день рождения ели. Друзья пришли поздравлять ее. И бабочка здесь. Она тихонько что-то сказала дедушке медведю.

— Милая елка, — торжественно произнес дедушка медведь, — с днем рождения! Закрой, пожалуйста, только на одну минутку глаза.

Закрыла ель зеленые глаза. (Почему зеленые? Конечно, зеленые. Какие же глаза могут быть у ели. Только зеленые-презеленые.) Закрыла ель глаза. А когда открыла, увидела, что на каждой ее веточке, на каждой ее хвоинке сидит, взмахивая крылышками, легкая, невесомая, почти белая бабочка. Бабочка-снежинка. Такого необыкновенного, прекрасного живого снега ель еще никогда не видела. Она была очень счастлива, благодарно кивала ветками и думала: «Как хорошо, как радостно жить на свете, если рядом настоящие друзья».

А друзья повторяли:

— С Новым годом! С днем рождения!

Бусы

Жили-были бусы из желтых камушков... Вернее — из прозрачных. Вернее — из желтых и прозрачных. Есть такой желто-прозрачный камень по имени янтарь. Когда хозяйка бусы купила и, все сказали:

— Они тебе очень идут, эти красивые бусы. На том разговоры о бусах и закончились. Прошло некоторое время. Нитка, на которую были нанизаны бусы, терлась-терлась о бусинки и неожиданно порвалась. Хозяйка в это время срезала цветы в саду, на солнышке. Женщина ойкнула и быстро поймала нитку. Все бусинки удалось поймать. Кроме одной. Эта бусинка подпрыгнула и укатилась на самое яркое солнечное пятнышко. А хозяйка, довольная тем, что поймала рассыпавшееся украшение, собрала в ладошку разорванные бусы, пошла перенизывать их на новую крепкую нитку. Маленькой бусинке, той, что укатилась, было очень обидно, что ее не заметили.  Но это еще не все. Вдруг бусинка почувствовала острую резкую боль.

— Ой, прости, пожалуйста, — сказал Солнечный Луч. — Я, кажется, уколол тебя?

— Кажется! Я чуть сознание не потеряла от боли, — сказала бусинка.

— Сейчас тебе легче? Я знаю, что легче. Зато посмотри, какой ты стала! Ведь уколов тебя, я подарил тебе кусочек самого себя. Свою искорку. Ты светишься, как волшебная, — так говорил Солнечный Луч.

— Кому это надо? Ведь я потерянная!

Но бусинка ошиблась. Ее необыкновенный свет привлек внимание. Кто-то поднял бусинку и отнес хозяйке. Рядом со своими подружками бусинка казалась почти прежней. Ведь они тоже были солнечного цвета. Но что-то необыкновенное все-таки отличало ее от других бусинок. Она вздрагивала то от не совсем прошедшей боли, то от того, что понимала, какая она необычная.

Когда хозяйка нанизала все бусы и надела их, ее знакомые ахнули.

— Что это за камень?! Наверное, это очень дорогой и редкий камень? Мы никогда такого не видели.

— Да нет же, это мои прежние бусы, просто они сверкают на солнце.

— Что случилось? Как тебе удалось стать такой красивой? — спрашивали все бусы у маленькой яркой бусинки. — Рядом с тобой мы тоже кажемся необыкновенными, волшебными, сверкающими.

— Почти ничего не произошло, просто меня уколол Солнечный Луч и подарил мне свою искорку.

— Уколол?! — подружки-бусинки растерялись. — Сделал тебе больно? Значит, чтобы стать такой красивой, как ты, нужно перетерпеть боль?

— Значит, нужно. Но если бы все повторилось сначала, я бы не отказалась радоваться тому, какими мы стали красивыми.

— Ну уж нет, — сказала одна бусинка. — Я не хочу терпеть боль.

— Я тоже!

— Я тоже!

— Я тоже! — сказали все бусинки-камушки...

А и не надо. Кто-то один перетерпит боль и страдания, а все, кто рядом, станут лучше и красивее. Разве ты никогда не замечал этого? Разве тебе ничего не известно об этом?..