вторник, 1 октября 2024 г.

День сухопутных войск: 110 стихотворений и песни о пехоте

1 октября отмечают День сухопутных войск, которые являются самыми древними не только в отечественной, но и мировой истории. На всех этапах существования российского государства они играли важнейшую и решающую роль в достижении победы над врагом, защите национальных интересов. Праздник утверждён президентом страны 31 мая 2006 года Указом № 549 «Об установлении профессиональных праздников и памятных дней в Вооружённых Силах Российской Федерации». Дата праздника выбрана не случайно: считается, что 1 октября (по старому стилю) 1550 года началась история Сухопутных войск России. В тот день царь Иван Грозный издал приговор (указ) «Об испомещении в Московском и окружающих уездах избранной тысячи служилых людей», который заложил основы первого постоянного войска, имевшего признаки регулярной армии. Вскоре началось комплектование поместного войска, было установлено постоянное пребывание на службе в мирное и военное время, организовано централизованное управление армией и её снабжение.

Конечно, пехота, как род сухопутных войск, существовала с древнейших времен. Первые упоминания о Сухопутных войсках на Руси относятся к IX—X векам, когда князья формировали дружины для защиты своих земель. В XI—XII веках появилась концепция полкового строя» — организации военных подразделений по принципу полков (от слова «полк» — большая группа людей). В этот период Сухопутные войска использовались для защиты границ, участия в междоусобных войнах и территориальной экспансии. В XIV—XV веках произошли значительные изменения в структуре и организации Сухопутных войск. Введение новых тактик, появление огнестрельного оружия привело к возникновению новых типов войск, таких как стрельцы и копейщики. В этот период Сухопутные войска активно участвовали в войнах против Золотой Орды и Литовского княжества.

В XVI—XVII веках Сухопутные войска России стали играть всё более значимую роль. Во время правления Ивана Грозного появилось первое постоянное войско, которое обладало рядом признаков регулярной армии. Оно состояло из различных видов войск, таких как стрелецкие полки, казачьи отряды и кавалерия. В это время Сухопутные войска активно использовались в междоусобных войнах, осаде городов и защите границ России. В XVIII веке Сухопутные войска России достигли своего расцвета. Под руководством Петра I была проведена военная реформа, которая привела к созданию регулярной и профессиональной армии по европейским стандартам. Царь издал указ «О приёме в службу солдат из вольных людей», в результате в ноябре 1699 года в стране появился рекрутский принцип формирования войска. После окончания Северной войны, которая длилась с 1700 по 1721 год, в Российской империи возникла регулярная армия.

В XIX веке Сухопутные войска России продолжали развиваться и модернизироваться, были проведены реформы, которые повысили боевую эффективность и боеспособность армии. При Александре I существовало Министерство военно-сухопутных сил. Это первая официально учрежденная структура в истории страны, в названии которой упоминался этот вид войск. Реформирование продолжил и Александр II, который ввел всеобщую воинскую повинность, реорганизовал структуру армии, способы комплектования и вооружение войск, а также систему подготовки военных кадров. Революционными в истории сухопутных сил стали годы второй половины XIX века. Тогда кроме пехоты, кавалерии и артиллерии к ним примкнули инженерные, железнодорожные войска и даже химико-биологические. Были созданы и новые спецвойска — Войска химической и биологической защиты. Сухопутные войска Российской империи активно участвовали в Кавказской войне, Русско-японской войне и Первой мировой войне.

Основу Красной армии, появившейся после Октябрьской революции 1917 года, также составляли Сухопутные войска. Они принимали участие в Гражданской войне, играли ключевую роль во время Великой Отечественной войны, будучи самыми многочисленными силами на всех фронтах. Широко известно выражение: «Пока в ходе боя на землю не ступила нога пехотинца, территория эта не считается завоеванной или освобожденной от врага». А наиболее точное и крылатое название пехоте, этому главному и героическому роду войск, — «Царица полей!» — якобы дал чуть ли не сам лично И. Сталин в своей речи, произнесенной им 5 мая 1941 года на банкете в Кремле в честь выпускников военных академий. Потери у пехотинцев были несравнимо больше, чем у артиллеристов, фронтовых разведчиков, летчиков, моряков. После победы в войне Сухопутные войска официально стали отдельным видом Вооружённых сил СССР. Это произошло 23 марта 1946 года, когда начальник Генштаба Верховного совета Маршал Советского Союза Александр Василевский издал приказ о формировании Главкомата Сухопутных войск — официального органа управления. Первым главнокомандующим Сухопутными войсками был назначен маршал Советского Союза Георгий Жуков.

В настоящее время Сухопутные войска России являются одной из основных составляющих Вооружённых сил Российской Федерации. По своим боевым возможностям они способны во взаимодействии с другими видами ВС вести наступление в целях разгрома группировки противника и овладения его территорией, наносить огневые удары на большую глубину, отражать вторжение противника, его крупных воздушных десантов, прочно удерживать занимаемые территории, районы и рубежи. Они выполняют широкий спектр задач, включая обеспечение безопасности границ, участие в международных операциях по поддержанию мира и борьбе с терроризмом, а также защиту интересов России на международной арене. Сухопутные войска РФ подчиняются Министерству обороны Российской Федерации.

Сегодня Сухопутные войска России — самый многочисленный по боевому составу вид Вооруженных Сил РФ. В них входят следующие рода войск: мотострелковые, танковые, инженерные, ракетные войска и артиллерия, войска ПВО Сухопутных войск, разведывательные соединения и воинские части, войска радиационной, химической и биологической защиты, войска связи. У Сухопутных войск России есть небесный покровитель. Им считают князя Святого Александра Невского. А еще пару лет назад специально для них был написан гимн «Вперед, пехота!». Слова к нему сочинил поэт-песенник Александр Шаганов, а музыкальной частью занимался центр Игоря Матвиенко. При этом создание гимна проходило под контролем министра обороны Сергея Шойгу. У этого вида войск есть свой главный храм — Преображения Господня. К празднику здесь служат молебен, проводят крестный ход и возложение цветов к памятнику воинам-преображенцам. Среди прочих церемоний — возложения цветов к Могиле неизвестного солдата и памятнику маршалу Жукову. В подмосковном парке «Патриот» устраивают показательные выступления и шоу.

В нашем блоге уже были подборки стихов о разведчиках, танкистах, связистах, военных медиках. В планах подборки про ракетные войска и артиллерию, ПВО, инженерных войсках и сапёрах. Сегодня, в день сухопутных войск предлагаем почитать стихи о пехоте.

 

Пехота

Ты что загрустила, пехота,

В окопах, окутанных тьмой?

Тебе умирать неохота?

Тебе умирать не впервой.

 

На мёрзлой земле засыпая,

Лежат как попало полки,

И льётся вода дождевая

В подставленные котелки.

 

Известное дело — погода,

Известное дело — война.

Готова к атаке пехота.

Окопы. Холмы. Тишина.

 

Летят молодые преданья,

Старинного дыма клубы.

Всё резче видны очертанья

И Родины, и судьбы.

 

И вот уж не лица, а лики

Проходят перед тобой

С их жертвенностью великой

И мужественностью простой.

 

С их правдой суровой…

Как тихо!

Лишь только за ближним холмом

Кричит полуночная птица,

Обугленным чертит крылом.

 

Но совести, крови и чести

Дела не растают, как дым,

Покуда ты с Родиной вместе

Дыханием дышишь одним.

В. Переверзев

 

Царица полей

Задолго до танка и до самолета

Ты славилась силой своей.

Ты битвы решала, пехота, пехота,

Пехота, царица полей.

 

Препятствия все на пути ты сметала,

Спасая Россию от бед.

С великим Петром ты была под Полтавой,

Суворову шла ты вослед.

 

По гирлам Дуная, болотам Стохода,

Без бродов и без переправ,

По горло в воде, ты шагала, пехота,

Винтовки высоко подняв.

 

По горным дорогам, по зимним Карпатам

Ты шла по колено в снегу.

Но духом никто из идущих не падал,

Никто не сказал: «Не могу».

 

Навстречу тебе выходили с поклоном,

Махали с деревьев и крыш.

Пехота, пехота, твои батальоны

Входили в Берлин и Париж.

 

Хвала кавалерии и самолетам,

И танкам, и пушкам хвала!

Но все они любят, пехота, пехота,

Чтоб с ними ты рядом была.

 

Чем больше тебя и чем ближе ты рядом,

Тем вражеский натиск слабей.

Ты насмерть стояла у стен Сталинграда,

На кромке приволжских степей.

 

Была ты на Пулковских наших высотах,

И неколебимый гранит

Священную память, пехота, пехота,

Навек о тебе сохранит.

В. Инбер

 

Пехота

Пехоту обучали воевать.

Пехоту обучали убивать.

 

Огнем. Из трехлинейки, на бегу,

Все пять патронов — по знакомой цели,

По лютому, заклятому врагу

В серо-зеленой, под ремень, шинели.

 

Гранатою. Немного задержав

К броску уже готовую гранату,

Чтоб, близко у ноги врага упав,

Сработал медно-желтый детонатор.

 

Штыком. Одним движением руки.

Неглубоко, на полштыка, не дале.

А то, бывали случаи, штыки

В костях, как в древесине, застревали.

 

Прикладом. Размахнувшись от плеча,

Затыльником — в лицо или ключицу.

И бей наверняка, не горячась,

Промажешь — за тебя не поручиться.

 

Саперною лопаткою. Под каску.

Не в каску — а пониже, по виску,

Чтоб кожаная лопнула завязка

И каска покатилась по песку.

 

Армейскими ботинками. В колено.

А скрючится от боли — по лицу, —

В крови чтобы, горячей и соленой,

Навеки захлебнуться подлецу.

 

И, наконец — лишь голыми руками.

Подсечкою на землю положи,

И, скрежеща от ярости зубами,

Вот этими руками — задуши.

 

С врагом необходимо воевать.

Врага необходимо убивать.

Ю. Белаш

 

* * *

У царицы полей, у пехоты,

Мотыльковая жизнь на войне.

За полсуток две кадровых роты

В пулеметном сгорели огне.

 

Третью роту на четверть скосило.

Привели пополненье взамен.

А на фронте всё так же, как было, —

Без существенных перемен.

В. Кулагин

 

Песня о пехоте

Когда угрюмый ливень лупит крышу,

Когда осенний ветер листья рвет,

Мне чудится, что вижу я и слышу,

Как по глухим лесам идет мой взвод.

 

Нас до костей дождями исхлестало,

Нас прознобило с головы до пят…

Уже и артиллерия отстала,

И самолеты нынче не взлетят.

 

В болотной жиже позавязли танки…

Тогда и наступает наш черед.

А ну, пехота, просуши портянки,

Перемотай обмотки и — вперед!..

 

Ты никогда еще не унывала,

А я с тобой, а я всегда с тобой.

Мы как-нибудь дотянем до привала,

А может, прямо с марша бросят в бой.

 

«Давай, давай, не подведи, родная, —

Тебе твердили ласково, любя, —

Из всех родов ты самая земная,

И вся надежда нынче на тебя!!»

 

…Как далеко то время!.. Но доныне

Не позабыты эти марш-броски.

И нам, твоим солдатам, теплый иней

Пожизненно улегся на виски.

 

Мы как-нибудь дотянем до привала.

И даже снова на пути своем

Не так легко и лихо, как бывало,

Но мы споем, но мы еще споем!..

 

Ну как же мне сдаваться неохота!

И все-таки подходит мой черед…

Но я твержу: «Не унывай, пехота,

Перемотай обмотки и — вперед!»

Н. Старшинов

 

Пехота 41-го года

Только выйду за ворота,

Только выбегу — и вот

Вижу: движется пехота, —

По бокам стоит народ...

 

За колонною колонна,

Колыхаются полки —

Непреклонные знамёна,

Неуклонные штыки.

 

За шеренгою шеренга —

Грудь равняется на грудь —

Пылью светится железной,

Потом, блещущим, как ртуть.

 

За винтовкою винтовка —

Монолитный взмах руки...

Алюминиевые только

Им мешают котелки.

 

Этих красок половодье!

Этих труб литая медь!..

Мне догнать бы их сегодня,

Попрощаться бы успеть.

А. Передреев

 

Пехота

…За сто шагов до поворота,

Где Ворскла делает дугу,

Далёкой осенью

Пехота

С землёй

Смешалась на бегу.

И стала тихой и свободной,

Уйдя в прилужья и поля

Сырой земли

С преградой водной

У деревеньки Тополя.

Подбило память серой льдиной:

Я не хозяин здесь, не гость.

За всё-про всё —

Надел родимой,

Земли моей

Досталась горсть.

М. Сопин

 

Пехота

Волей всевышней царица-пехота

В высшие сферы занесена.

Месит суглинок уставшая рота…

А впереди — всё война да война.

 

Тронная, вам доложу, обстановка:

Алый закат, золотое жнивьё,

Бьёт по ногам за спиною винтовка,

Ибо я ростом почти что с неё.

 

В общем-то, выделяюсь едва ли

Чем-то особо в солдатском строю.

Каска, шинелька, обмоток спирали,

Уж об усталости не говорю.

 

Стойко ворочая почву пудами

И оставляя подмётки на ней,

В отблеске славы гремит котелками

По бездорожью царица полей!..

А. Головков

 

Пехота

Сметая все, штурмуя доты,

Где глушь непроходимая,

Идет российская пехота,

Идет непобедимая.

 

И там, где пули землю роют,

И там, где в молниях гора,

Везде летит, гремит родное

И перекатное «ура!».

 

— И смерть врагам! — Им гнить в болотах,

Ведь за страну родимую

Идет российская пехота,

Идет непобедимая.

 

Когда-нибудь, должно быть, скоро

Настанет миг, народ вздохнет,

Настанет день. такой, с которым

На всей земле гроза замрет.

 

Тогда с желанною охотой

К труду, навек любимому,

Пройдет российская пехота,

Пройдет непобедимая.

 

Во все дома войдет победа,

Ко всем сердцам она прильнет,

И вот, на час какой, к соседу

Бывалый воин завернет.

 

И, выпив стопку для затравки,

Как стограммовку, без манер,

На стул присядет иль на лавку

Орденоносный кавалер.

 

И так, нисколько не в обиду

Юнцам, что в избу собрались,

Он скажет: «Мы видали виды,

Мы под Синявином дрались!»

А. Прокофьев

 

* * *

Стоит лишь оглянуться назад,

В опалённые дали России, —

Видишь строй поредевший солдат,

Их суровые лица простые…

 

Не они ль умирали за Русь,

Прикрывая собою высоты!..

Есть какая-то вечная грусть

В этом слове знакомом: «пехота»…

 

И трепещет, как знамя, закат,

И волнуются травы густые…

Это мужество павших солдат

Превращается в нежность России…

С. Круглов

 

Пехотинец

Вдыхая пожарищ копоть,

Гнев проносил в боях,

Лежал, замерзая в окопах,

Чтоб люди жили в домах.

 

Полз под раскаты орудий

К дотам чужим во мгле,

Чтоб снова ходили люди

В полный рост по земле.

С. Голованов

 

Пехотинец

Уже темнеет. Наступленье,

Гремя, прошло свой путь дневной,

И в нами занятом селенье

Снег смешан с кровью и золой.

 

У журавля, где как гостинец

Нам всем студеная вода,

Ты сел, усталый пехотинец,

И все глядишь назад, туда,

 

Где в полверсте от крайней хаты

Мы, оторвавшись от земли,

Под орудийные раскаты,

Уже не прячась, в рост пошли.

 

И ты уверен в эту пору,

Что раз такие полверсты

Ты смог пройти, то, значит, скоро

Пройти всю землю сможешь ты.

К. Симонов

 

Пехотинец

Дым над кровлей тесовой да ветла над дорогой,

полумесяц подковы вбит навек у порога.

 

В этом доме сосновом (искони так бывало)

череп мету подковы мать орлов выпускала,

выпускала в просторы, выпускала под тучи,

в мир широкий, в котором есть орлиная участь.

 

Вот и ты, как другие... Мать с неженскою силой

сыну крылья тугие терпеливо растила.

На заре рано-рано пахло хлебом и детством,

у степного кургана не могла наглядеться;

и стояла, стояла, и глядела, глядела,

и, казалось, все мало, и душа холодела.

 

А ты шел — шел полями, шел березовой кромкой,

и вилась между вами тонкой стежки тесемка.

Стлалось, крашено синью, хлопотливое лето;

подымалась Россия в день июньский с рассвета,

подымалась, трубила: «Враг в родимых пределах!»

И дышало горнило, и оружье звенело.

 

Ты в армейской шипели проходил полустанки,

песни горькие пели на дорогах крестьянки.

Пыль вилась над штыками,

билась под сапогами,

пулеметы хлестали из кустов, из расселин,

самолеты крестами в небе ржавом висели.

 

Ты в боях не сгибался, веру в лучшее вынес,

падал и подымался, мой герой-пехотинец.

А за дальнею далью пламенело горнило;

от крыльца за тобою мать, вздыхая, следила.

И сквозь сумерки дыма, сквозь дожди и поземку

шла меж вами незримо вечной стежки тесемка.

 

Сколько дум передумал, сколько верст перемерил,

если б выразить в числах, ты б и сам не поверил.

Умывался дождями,

утирался ветрами,

укрывался метелью,

травы стлались постелью.

 

С бега рушились кони, в корчах сталь умирала,

в обожженных ладонях пела смерть и играла.

И мелькала солдата боевая одежда

С. Поделков

 

Пехотный солдат...

Пехотный солдат,

Он всегда виноват —

За все поражения

И отступления,

За шаг его долгий

От Буга до Волги,

За все промедленья

В большом наступленье,

Что двигалось туго

От Волги до Буга…

Что мог он пройти

И смелей, и быстрее

Дороги-пути

От Буга до Шпрее…

 

Что сдерживал дрожь

При громовом раскате

И был не похож

На себя на плакате.

 

Что плёлся в походе

В разбредшемся взводе

В хвосте у танкистов

И кавалеристов,

Что столько загонов

Изрыл, изуродовал,

Что столько патронов

Зазря израсходовал,

Что были негромки

Предсмертные крики

У самой у кромки

Победы великой.

 

Что, выпив во славу

Страны и вождя,

Войне той кровавой

Итог подводя,

О павших скорбя,

Непарадным шёл строем…

За то, что себя

Не считает героем.

 

Пехотный солдат,

Он во всём виноват…

М. Тимошечкин

 

* * *

А нам орденов не давали,

Знать, не за что было давать.

Мы просто в окопах лежали,

В каких нам велели лежать.

 

Мы просто не ели, не спали

И мёрзли всю ночь напролёт,

А утром над полем вставали

И шли по команде вперёд.

 

И, жуткому посвисту внемля,

В комочек сжав тело своё,

Царапали пальцами землю,

Чтоб голову втиснуть в неё...

М. Тимошечкин

 

* * *

До глубины потрясена,

Земля качается от боли.

Там, где заставила война,

Залёг солдат в открытом поле.

 

Торчат обмотки, башмаки

Из-под распластанной шинели.

И пушки бьют из-за реки

По серой видимой мишени.

 

Под ним, от кровушки пьяна,

Земля дрожит, войне внимая,

До самых недр потрясена,

Контуженно-глухонемая.

 

А солнце в небе голубом

Лучи свои перепрядает.

А он, уткнувшись в пашню лбом,

Недвижно смерть пережидает.

 

Жестка комкастая кровать.

Рубцы и вмятины на теле.

…Мы не умели воевать.

Мы только победить сумели.

М. Тимошечкин

 

Ближний бой

Воздух ближнего боя.

За волною волна.

Громовою пальбою

Оглушает война.

 

Взрывов дикая пляска

На пожухлой траве.

Чую: крутится каска

На моей голове.

 

На бегу, кто где может,

Взвод наш валится с ног.

Я упал. Я ведь тоже

Человек, а не бог.

 

Пулемётному лаю

Поклоняясь, лежу.

Сам себя вдохновляю,

И сужу, и стыжу.

 

Я на миг. Я колено

Подвигаю вперёд...

Что так тянет к земле нас,

Что так плотно кладёт?

 

Этот миг предполётный,

На секунды — отсчёт!..

Что так гонит вперёд нас,

Что так властно влечёт?

 

Что так трепетно зреет,

Бьётся жилкой в виске?..

Поднимись же скорее,

Кинься в новом броске!

 

Совладай же с собою,

Не герой и не бог!..

Воздух ближнего боя

Землю рвёт из-под ног.

М. Тимошечкин

 

Царица полей

Все вокруг полыхает пожаром,

И кричит, задыхаясь, старлей:

«Встань, пехота! Тебя ведь недаром

Называют царицей полей».

 

Бьют прицельно тяжелые пушки,

От разрывов спасения нет.

И в руке его, словно игрушка,

Вороненый блеснул пистолет.

 

Сквозь кинжальный огонь не пробиться,

Не дойти до чужих батарей,

И старлей умоляет: «Царица,

Ради бога, вставай поскорей!»

 

И встаем мы, уже не робея,

И бежим на разрывы гранат,

Чтоб царил в неприступных траншеях

Наш тяжелый солдатский приклад.

на холмах Бранденбурга, на углах Будапешта.

 

И шумит пламя стяга в легком утреннем дыме,

и на стенах рейхстага — твое русское имя.

Верю: ныне и присно жить тебе как легенде,

и в граните, и в гипсе, и в литом монументе, —

сердце каждое стало

для тебя пьедесталом.

Н. Домовитов

 

Продвигаемся вперед...

Продвигаемся вперед

Медленно вдоль поймы.

И осталось на весь взвод

Сорок две обоймы.

 

Как патроны сосчитать,

На ладонях взвесить?

Сорок два умножь на пять.

Будет двести десять.

 

Двести десять… Как же быть?

Враг не даст поблажки.

Значит, надо разрядить

Каждый без промашки.

 

Свищет вражеский свинец.

Гнет к земле усталость.

…Пять штыков и пять сердец

На весь взвод осталось.

Н. Домовитов

 

Атака

И отдохнуть пора бы нам, однако,

Но ни к чему об этом разговор:

В десятый раз в смертельную атаку

Нас поднимает раненый майор.

 

Редеет строй дивизии пехотной,

Не дрогнем и назад не побежим…

Мы, как патроны в ленте пулеметной,

В могиле братской рядышком лежим.

Н. Домовитов

 

Пехотинцу

Ты прошел от Польши до Волги,

И от Волги обратно до Польши,

И дальше,

И ты видел, сколько земли на земле,

Ты шел усталый,

Опираясь порой на винтовку,

Плечи резал ремень.

Мешок вещевой

К спине прирастал, словно горб.

И когда ты снимал мешок перед сном —

Спина еще долго

Чувствовала его.

 

Ты наклонялся к земле

И комьями брал снег

И ел его,

Тоскуя о дальнем тепле и доме.

А если не было снега,

Ты ветер холодный пил, как родник:

Откроешь рот —

и ветер гудит во рту.

 

Грязь прилипала к сапогам,

Вода проникала к ногам.

Сколько дорог намотал ты

На кирзовые свои сапоги.

Если тебе удавалось

к танкистам подсесть —

Ты спал на танке.

И танк тебя, словно дом,

Окутывал драгоценным теплом.

 

Ты заходил в украинские хаты,

И девушка лет восемнадцати

Снимала тебе сапоги.

И ты долго

В хате чужой перед сном,

Как в детстве,

Играл с мурлыкавшей кошкой

в полоску,

И звал ее «тигрой»,

И давал ей консервное мясо,

И засыпал на соломе

С безмерной тоскою о доме.

 

Ты проходил танковые поля,

Где распластанные гусеницы

Лежат,

Как перебитые позвоночники.

Ты ел хлеб,

Обстрелянный из пулемета.

Алюминиевая трофейная фляга

На боку у тебя висела.

 

С лицом простым, как шинель,

Ты прошел от Польши до Волги

И обратно

И дальше до Вислы,

До Шпрее —

И ты понял,

Что нет ничего

лучше отчего дома,

Который

как родина в родине,

И ты научился

не отдавать его другому.

М. Львов

 

Воспоминание о пехоте

Пули, которые посланы мной,

не возвращаются из полета,

Очереди пулемета

режут под корень траву.

Я сплю, положив голову

на синявинские болота,

А ноги мои упираются

в Ладогу и в Неву.

 

Я подымаю веки,

лежу усталый и заспанный,

Слежу за костром неярким,

ловлю исчезающий зной.

И, когда я поворачиваюсь

с правого бока на спину,

Синявинские болота

хлюпают подо мной.

 

А когда я встаю

и делаю шаг в атаку, —

Ветер боя летит

и свистит у меня в ушах,

И пятится фронт,

и катится гром к рейхстагу,

Когда я делаю

свой второй шаг.

 

И белый флаг вывешивают

вражеские гарнизоны,

Складывают оружье,

в сторону отходя.

И на мое плечо

на погон полевой, зеленый

Падают первые капли,

майские капли дождя.

 

А я всё дальше иду,

минуя снарядов разрывы,

Перешагиваю моря

и форсирую реки вброд.

Я на привале в Пильзене

пену сдуваю с пива.

Я пепел с цигарки стряхиваю

у Бранденбургских ворот.

 

А весна между тем крепчает,

и хрипнут походные рации,

И, по фронтовым дорогам

денно и нощно пыля,

Я требую у противника

безоговорочной капитуляции,

Чтобы его знамёна

бросить к ногам Кремля.

 

Но, засыпая в полночь,

я вдруг вспоминаю что-то,

Смежив тяжелые веки,

вижу, как наяву,

Я сплю, положив под голову

синявинские болота,

А ноги мои упираются

в Ладогу и в Неву.

А. Межиров

 

Русская пехота

Дождь и снег, сырое поле.

Всюду грязь и слизь.

Эх, солдатская ты доля,

Фронтовая жизнь!

 

Передрогнув, не закуришь,

С маршу не поспишь.

В ослепляющую бурю

Нет солдату крыш.

 

Бьёт нас пуля, рвёт граната,

Колет штык и нож.

Только русского солдата

Смертью не возьмёшь!

 

Русский страху не страшится,

Воевать мастак.

Русский, ежели решится,

Значит, будет так!

 

Тут уж он и сна не знает,

Не смыкает век.

Очень совесть уважает

Русский человек.

 

Коли взялся, значит нужно

До конца тянуть.

Да уж с толком, да уж дюжно,

А не как-нибудь.

 

И враги, глаза разиня,

Уползают в брешь.

Здесь уже сама Россия

Вышла на рубеж.

 

Вот идёт она, солдатка,

Родина моя!

Ленинград или Камчатка,

Крым ли, Верея!

 

Тот же дух, ума палата,

Да пошире мощь.

Большевистского солдата

Врёшь, брат, не возьмёшь!

 

Он падёт, но встанет слава,

И на вражий дот

Имя павшего по праву

Роту поведёт.

 

Он победе вроде брата,

Даже за милка.

Против русского солдата

Смертушка мелка!

И. Сельвинский

 

Поднять пехоту!

Приказано: — Поднять пехоту! —

Поднять кого-то...

Я — пехота.

Приказано подняться мне...

Солдат лежит на самом дне, —

Над ним клокочут волны боя,

И что-то, очень голубое,

Как будто плачет в вышине.

 

Он ненавидит плоть свою —

Да, тяжело ему в бою.

Но, видя смерть, он станет плавить

Боязнь боязнью, стыд стыдом,

И тело на ноги поставит,

И в бой войдет, как входят в дом.

 

Прикажет векам — распахнуться,

Перед собой глядеть глазам,

Рукам — согнуться,

разогнуться,

Губам — спокойно усмехнуться.

«Что будет дальше, знаю сам!..»

И. Френкель

 

Кто я?

Хотите, выдам вам секрет?

С каким я взводом,

В каких войсках служил пять лет?

Откуда родом?

 

Оттуда!.. Там — шальная пыль.

Там — лес винтовок.

Там, как и водится, я был

Красив и ловок.

 

Закат военный, кровью ал,

Мне раны штопал.

Я мало ел там, мало спал,

Но много — топал.

 

Уж топал! Снег сечет ли, дождь,

Плевать — погода!

Ты все — в пути: идешь, поешь,

Так километров сто пройдешь —

Еще охота!

 

Охота? Вновь, солдат, иди —

Слуга народа!..

За лугом что там впереди?

Река? Болото?

 

Упрешься: топь — паршивей нет.

А помкомвзвода

— Ползи! —

Скомандует и вслед

Добавит что-то.

 

Такое, что протестовать

Никто не станет:

Откуда все команды знать?

Не все — в уставе...

 

Заходят кочки ходуном.

Не саблей машешь —

Ползешь!

Голодным животом

Трясину пашешь.

 

Пе-ре-па-хал!..

Лихой живот

Обсох не очень,

Тут и река:

— Форсируй под

Покровом ночи!

 

А как? Ни брода у реки.

Ни парохода... и

Вперед две выбросил руки

И с ходу — в воду!

 

Плывешь...

Теченьем сносит вниз...

Где берег? Скверно! |

Ни Беллингаузена близ,

Ни Крузенштерна.

 

Нигде — ни алых парусов,

Ни бригантины.

Одни сомы. Концы усов —

Из черной тины...

 

Потешил бог нас при луне

Речной прогулкой!

Жить хочешь? Так — плыви! И н-не...

Н-не булькай!

Ура! На берегу твой взвод!

Там — враг. Там — доты.

Там — дело ясное:

— Вперед! —

Одна работа.

 

Судил нам бог свинцовый град...

Всяк в жизни кто-то:

Кто богу сват,

Кто черту брат,

А ты... Вот то-то!

 

Вперед! Путей к отходу нет.

А ныть — негоже.

За дотом — что там? Лазарет?

Форсируй! Тоже!

 

И снова — каска набекрень.

Покой — неведом.

Шагаешь ночь, шагаешь день,

Дорогам предан.

 

Пять полных лет!

Пять длинных лет!

Так — год за годом...

Такой уж выпал мне билет —

Своим все ходом!

 

Дорогой старою идешь,

Дорогой новой.

Хоть про себя, а все ж поешь:

«Второй стрелковый!..»

 

Как будто снова я солдат,

И жить — охота!..

Кто богу сват.

Кто черту брат.

А я — ПЕХОТА!

П. Любомиров

 

Как пехота возвращается с войны

Как пехота возвращается с войны?

На висках на всю Европу седины.

На груди нашивки красные да жёлтые…

Пулевые, штыковые — все тяжёлые…

 

Скатка серая и верный котелок.

В вещмешке трофейный хромовый сапог.

А на памяти вчерашней

Дело страшное —

Как на дню сходились трижды врукопашную.

 

За плечами у пехоты полземли.

Почитай, четыре года с боем шли.

От Москвы и до Берлина

Шли без роздыха.

Пули слева,

Пули справа,

Пули с воздуха.

 

Нарекли тебя царицею полей.

Ты не в золото рядила сыновей —

Воротились чёрным порохом пропахшие.

Мир пришедшему домой!

И слава павшему!

Так пехота возвращается с войны.

М. Сафонов

 

Привал пехоты

Густого леса чёрная стена

Белёсой дымкой осени одета.

Ночная тишина напряжена

Тревожным ожиданием рассвета.

 

Перед атакой беспокойным сном

Спят пехотинцы на ночном привале.

Не так ли деды под Бородином

В канун своей бессмертной славы спали?

А. Сурков

 

* * *

Жарища жаждой глотки обожгла,

Скоробила рубахи солью пота.

По улицам притихшего села

Проходит запылённая пехота.

 

Вплетённые в неровный стук подков,

Шаги пехоты тяжелы и глухи.

Зажав губами кончики платков,

Стоят у тына скорбные старухи.

 

Стоят, скрестив на высохшей груди

Морщинистые, старческие руки.

Взгляни в глаза им. Ближе подойди.

Прислушайся к немому крику муки.

 

Неотвратимый материнский взгляд

Стыдом и болью сердце ранит снова.

Он требует: — Солдат, вернись назад,

Прикрой отвагой сень родного крова!

 

— Остановись, солдат! — кричит земля

И каждый колос, ждущий обмолота…

Тяжёлыми ботинками пыля,

Уходит в поле, на восток, пехота.

А. Сурков

 

Пехота

Холодный огонь непогоды.

Прожектор уперся в зенит.

Тяжелая обувь похода

По мерзлому грунту звенит.

 

Натружены до крови ноги.

Но только вперед и вперед

Упрямая воля дороги

Солдатскую ярость ведет.

 

Нет сил с непогодой бороться,

И стужа сердца леденит.

Но сзади глазами сиротства

Вослед им Россия глядит.

 

И глухо седыми ночами

В холодный и мутный простор

Стучит по дорогам молчанья

Солдатских сапог приговор!..

И. Уткин

 

Мы — пехота

У подножья Пулковских высот

Я лежал, и смерти черный полоз

Придавил простреленный живот.

«Ничего, до свадьбы заживет!» —

Прозвучал в сознаньи чей-то голос.

 

Я не помню, как он воронье

Отогнал и нес из-под обстрела

Тяжело повисшее — моё —

Бледное, страдающее тело.

 

В ППМ* шершавая рука

Вытерла на лбу росинки пота.

Я спросил его, очнувшись: «Кто ты?»

Словно дуновенье ветерка,

Донеслось простое: «Мы — пехота!»

 

* Перчатки с полимерным покрытием.

В. Лифшиц

 

Шел солдат к победе

Все, кто на войне служил в пехоте,

Знают: в ней, не как в других войсках,

Рядовой боец несет в походе

Все хозяйство на своих плечах.

 

Вещмешок, да скатка, да лопата.

Каска, котелок, противогаз.

Автомат, патроны да гранаты.

Фляга, ложка, сухарей запас.

 

Бинт да вата, — если будешь ранен,

Перевяжешься, наложишь жгут.

Да еще — пенал в грудном кармане

С адресом твоим, когда убьют ...

 

Воин шел в дыму, в огне сражений,

В слякоть, в зной, и в дождь, и в снегопад.

С полным двухпудовым снаряженьем,

С полной выкладкой солдат.

 

И была к победе в сорок пятом

Та дорога тяжкая длинна.

И лежала на плечах солдата

Вся война ...

П. Богданов

 

Слово про пехоту

Вот пехота в землю врылась,

Пот со лба пехоты льет.

Окопалась, закрепилась

И опять глядит вперед.

 

Что сказать? На то пехота.

У нее, как говорят,

И заглавная работа,

И в бою заглавный ряд.

 

Огоньку подкинь позлее

Да бронею подопри —

Так рванется, что за нею

Не успеют пушкари.

 

По полям широким минным,

Через холод, дождь и зной

Так и шла она к Берлину,

Там и кончила с войной.

 

И не зря, как говорится,

С кладенцом-мечом своим

Видим в бронзе пехотинца

В Трептов-парке часовым.

Е. Зиборов

 

Черты победы

Мы шли всю ночь. Была дорога длинной,

И наш сержант, зажав цигарку в горсть,

Бодрил солдат: «Отсюда до Берлина

Осталось нам каких-то тыщу верст!..»

 

И вот рубеж. К броску готова рота.

Сержант сказал: «Ребятушки, пора!» —

И на высотку ринулась пехота

С раскатистым, отчаянным «ура!».

 

Отхлынули… Живых пересчитали,

И наш сержант опять поднял солдат.

И снова пулеметчики хлестали,

Выкашивая нас за рядом ряд…

 

И все же мы увидели Победу.

Когда заря полнеба подожгла,

По трижды окровавленному следу

Она на гребень высоты взошла.

 

Не шевелясь, стояла и смотрела.

И грозен был, и горек этот взгляд.

Ладонью, от мозолей задубелой,

Вгоняла диск Победа в автомат.

 

Клубился дым. Вдали огни блистали,

И на вершине нашей высоты

В лице Победы четко проступали

Сержанта отделенного черты.

Е. Зиборов

 

Пехота

На войне служил я пехотинцем,

Знаю точно, сколько весит шаг,

Коль идешь тропинкой в медунице

И когда выходишь на большак.

 

По дорогам уйму верст суровых

Я прошел на собственных ногах

В старых, новых, кожаных, кирзовых,

Русских и трофейных сапогах,

 

Волочил орудья по болотам,

Ночевал у зыбкого костра,

Возле шпал разобранных полотен,

Возле черной оспы автострад.

 

Я теперь завидую пехоте

Наших новых мотомехполков,

Той пехоте, что почти не ходит:

Век, как говорится, не таков.

 

Век пехоте подает колеса,

На крыле уносит от земли.

И кричат ей вслед звонкоголосо

Звезды: — Эй, пехота, не пылит!

 

Пусть в дороге круче повороты,

Пусть звенит от скорости в ушах,

Знает точно новая пехота,

Сколько весит семимильный шаг!

М. Владимов

 

Обмотки

Была пехота

В походе — бог.

Но не хватало

На всех сапог.

Зато ботинок

Размер любой:

Мотай обмотку —

И с ходу в бой!

 

Мотай обмотку —

Как будто бинт.

Нога в обмотке —

Как будто винт.

Мотай обмотку

На всю длину,

На всю дорогу,

На всю войну.

 

К шоссе — тропинку,

К витку — виток:

На Харьков, Киев,

На Белосток.

К дороге — речку,

К Днепру — Дунай.

Переобулся —

И вновь мотай!

 

Мотай обмотку,

Но знай, что тыл

Тебе — к Победе —

Сапожки сшил!

В кирзовых, новых

Войдешь в рейхстаг...

А на портянки —

Трофейный стяг!

М. Владимов

 

Атака

Ракета как зов:

Пора!

И сотни басов:

Ура!

Гранату — в траншею

Там!

И следом за нею —

Сам!

 

Нацелились

Штык в штык.

Решает один

Миг:

Кто рухнет, а кто

Жив!

Воронка.

Окоп.

Взрыв! |

 

Меняешь на бег шаг.

А рядом опять:

Жжжах!

Дыхание. Стон.

Хрип.

Пригорок огнем

Сбрит.

И снова —

Ракеты зов.

Наука — опять —

С азов!

М. Владимов

 

Амбразура

В эту землю — чернее, чем битум, —

Словно вмял меня вал огневой

Я лежу, притворяясь убитым,

Прикрывая гранату собой.

 

Чуть приплюснутый и острозубый

Рассмотреть меня может в упор

Щелевидной своей амбразурой

Дот, зарывшийся в ближней бугор.

 

Ах, гранату бы — в прорезь бетона!

Да подняться огонь не даёт...

Впереди — еле слышные стоны:

Тот, который...встал первым на дот.

 

Мой черёд!

Не встаю, а взлетаю,

Чтобы кинуть с размаху...

Дыра

Захлебнулась, гранату глотая.

И пехотное встало «Ура!».

 

Дот молчит, словно оспой изрытый.

И всего в трёх шагах перед ним —

Тот, который...Глаза не закрыты,

Словно он притворился живым.

М. Владимов

 

Кинохроника

«И улица накренена, как торпедированный крейсер».

В. Шефнер

Владимиру Иванову

 

Эх, пехота, пехота!

Добежишь ты пока —

обязательно кто-то

как споткнётся

в снега.

На ничейной — экране —

на любом этаже

наст лицом протаранил

третий, пятый уже…

 

Эх, пехота!..

На русском,

вся на поле лежит.

Но. Один. Шевельнулся!

Значит, друг

будет жить?

В. Судаков

 

Хроника сорок четвёртого

Горит экран — пехота

пылит вглубь полотна…

Смерть косит всех — без счёта.

А жизнь — всего одна!

 

Не быть на свете дважды:

за совесть, не за страх

одна ты, жизнь,

у каждого —

у Буга и Днестра.

 

Рвануться из окопа:

— За Родину, вперёд! —

страдалица Европа

освобожденья ждёт.

 

Европа, ночью чёрною

глаза твои красны…

А дома

наречённым

плохие снятся сны.

 

Кому, скажи, охота

пропасть в чужих краях!..

Но вновь

встаёт

пехота

по долгу, не за страх.

 

Бьют пушки ненавистные,

в огне передний край…

А на рассвете —

Висла.

А впереди —

Дунай.

И год до той медали,

что будет —

за Берлин…

 

В районном кинозале

притих я не один.

Не знавшие те годы,

любимые сыны,

Мы все — от той пехоты,

вернувшейся с войны.

 

Хватало мук и бедствий,

а всё же —

сберегли,

оставили в наследство

шестую часть земли…

 

Но —

год до той медали.

Но — вновь гремят бои…

В районном кинозале

ровесники мои.

 

Смерть косит всех — без счёта.

А жизнь…

Глаза в глаза

знакомая пехота

в притихший смотрит зал.

В. Протасов

 

Молчат угрюмые болота...

Алексею Фатьянову

 

Молчат угрюмые болота,

Храпит усталая братва.

Надвинув шапки, спит пехота,

Упрятав руки в рукава.

 

Вокруг — ни звука, ни движенья:

В бездонный сон погружены

Чернорабочие сражений

И академики войны.

 

Сухой сучок под боком треснет —

И снова тихо на войне…

Не здесь ли зародилась песня

О соловьях и о весне?

Н. Грачев

 

На Параде Победы

Посмотри, как проходит пехота, —

Сквозь улыбки, сквозь море цветов…

А на лицах застыла забота

Четырёх рукопашных годов.

 

Из-под Киева, Бреста, Катуни…

Вижу, вот они — дети земли,

Что от двадцать второго июня

До девятого мая дошли…

В. Прохватилов

 

Взятие высоты

Как было?

А было все буднично просто:

Рванулась пехота,

согнувшись вполроста,

И криком «ура»

распечатало рты,

И по снегу — зеленью —

враг с высоты

Сорвался.

Скатился.

И тотчас же мины

Зачавкали,

снег проедал до глины,

И снова фашисты

На гребне земли,

А серым по белому —

мы оползли.

То мы,

то они.

А и вся высота-то —

Ну разве на четверть

повыше солдата.

Но утром увидел я

с той высоты

Над площадью Красной

салюта цветы.

П. Голосов

 

От Любани до Мги

От Любани до Мги всё леса да болота

И суровый, до блеска стальной небосвод.

От Любани до Мги погибала пехота,

Понимая, что помощь уже не придёт.

 

«Где шестой батальон?.. Где четвёртая рота?..»

За спиной — Ленинград. Невозможен отход.

«Только насмерть стоять! Только насмерть, пехота!..»

И стоит. И уже с рубежа не сойдёт.

 

Гимнастёрка намокла от крови и пота,

Израсходован в схватке последний патрон.

Но стоять, лейтенант! Не сдаваться, пехота!

Ты не станешь, не станешь добычей ворон.

 

Кто-то тонет, не сбросив с плеча пулемёта,

Кто-то лёгкие выхаркнул с тиной гнилой.

Вот она, сорок первого года пехота,

Меж Любанью и Мгой, меж Любанью и Мгой.

 

В День Победы ты тихо пойди за ворота,

Ты услышь, как вдали раздаются шаги.

Это без вести павшая наша пехота —

От Любани до Мги, от Любани до Мги…

Н. Рачков

 

Триста тридцатый полк

По Неве отходили солдаты,

И стонал под дивизией лёд.

Оставался лишь триста тридцатый

Полк стрелковый, прикрывший отход.

 

В дело шли и штыки и гранаты,

И накатывал огненный вал.

Это доблестный триста тридцатый

Полк стрелковый отход прикрывал.

 

Словно спички, ломались накаты,

Но закрыты фашистам пути,

И последним он, триста тридцатый,

Должен был по Неве отойти.

 

Только тронулся лёд ноздреватый,

Загремел ледоход, закипел,

И случилось, что триста тридцатый

Не успел отойти, не успел…

 

В сердце есть незабвенные даты,

Долу клонится знамени шёлк.

То сражается триста тридцатый,

До последнего писаря, полк.

Л. Хаустов

 

* * *

Мне фронтовая вспомнилась дорога,

Изрытая воронками по краю,

И отпечатки яростные траков,

И чёрные столбы без проводов.

 

Мы шли всю ночь. Колонна растянулась

На километр. И шум глухой шагов

Подобен был ночному ледоходу,

Сырой туман цеплялся за стволы.

 

Я шёл, держась руками за повозку,

Она тряслась, визжала и скрипела.

Я шёл, на ящик навалившись грудью,

Я шёл и спал. И даже видел сны.

 

Мы тридцать суток были в обороне,

Неся потери, вкапывались в берег

Из ночи в ночь.

…На Ленинградском фронте

Стояли дни весеннего затишья.

Л. Хаустов

 

О главном

Не будет ничего тошнее,

Живи еще хоть сотню лет,

Чем эта мокрая траншея,

Чем этот серенький рассвет.

 

Стою в намокшей плащ-палатке,

Надвинув каску на глаза,

Ругая всласть и без оглядки

Всё то, что можно и нельзя.

 

Сегодня лопнуло терпенье,

Осточертел проклятый дождь, —

Пока поднимут в наступленье,

До ручки, кажется, дойдешь.

 

Ведь как-никак мы в сорок пятом,

Победа — вот она! Видна!

Выходит срок служить солдатам,

А лишь окончится война,

 

Тогда-то главное случится!..

И мне, мальчишке, невдомек,

Что ничего не приключится,

Чего б я лучше делать смог.

 

Что ни главнее, ни важнее

Я не увижу в сотню лет,

Чем эта мокрая траншея,

Чем этот серенький рассвет.

С. Наровчатов

 

* * *

Все болота, болота —

На вершки, на шаги

Здесь считает пехота

Расстоянье до Мги.

 

Словно черные свечи —

Ели в черных снегах,

А за Черною речкой

В черном зареве — Мга.

 

Там за речкою дзоты —

В семь рядов семь траншей.

Через все ты, пехота,

К ней пробиться сумей!

 

Через снег и трясины,

Где зимою вода.

Где все мины да мины,

Ты не ступишь куда;

 

Где лежат в маскхалатах

На снегу снайпера

И стучат автоматы

От утра до утра.

С. Орлов

 

Сомкнулись ножницы огня...

Бойцам-комсомольцам

Ященко, Ипполитову и Емец

 

Сомкнулись ножницы огня

Как раз над нашими рядами.

Был день. Глазам не видно дня:

Перед глазами — мрак и пламя.

 

И вот пехота залегла.

В кривых траншеях закопалась.

Над нами — огненная мгла,

А в нас — иль робость, иль усталость…

 

В бою бывает всё. В бою

Всё по-другому ощутимо.

Три паренька во мгле встают,

Идут в волнах густого дыма.

 

Дзот зажимая с трёх сторон,

Они ползут… Уж близко… Близко…

В растрескавшийся небосклон

Дзот мечет огненные брызги.

 

Но трое смелых — к брату брат.

Пожатье рук. Мгновенье. Роздых.

В руках крутая сталь гранат, —

И дзот, гремя, взлетает в воздух.

 

Так, навсегда убив в груди

Свой страх, они кричат: «Эй! Кто там!

Вставай, братишки, проходи!» —

И подымается пехота.

Г. Суворов

 

* * *

Бушует поле боевой тревогой.

И вновь летит сегодня, как вчера,

Солдатское крылатое «ура!»

Своей воздушной, дымною дорогой.

 

И вновь солдат окопы покидает,

И через грязь весеннюю — вперёд,

В постылом свисте стали, в шуме вод

Ни сна, ни часа отдыха не зная.

 

Глаза опалены огнём и дымом,

И некогда поднять усталых глаз,

Чтобы за две весны боёв хоть раз

Всласть насладиться всем до слёз любимым.

 

Увидеть, как среди пустых воронок,

На уцелевшем пятачке земли,

Две стройные берёзки расцвели,

Как жизнь среди полей испепелённых.

 

Да. Это жизнь. Она к смертям привыкла.

Но всюду явно жизни торжество.

Она шумит зелёною листвой,

Как вечное вино, как сердца выкрик.

 

Она глядит и слушает с тревогой,

Как режет мрак крылатое «ура!»,

Как целый день сегодня, как вчера,

Мы падаем, а нас всё так же много.

Г. Суворов

 

От копоти всё небо серо...

Капитану Павлову

 

От копоти всё небо серо.

Сраженьем воздух потрясён.

Крутые плечи офицера,

Осколком порванный погон.

 

Четырёхдневная усталость

Бессонных, обожжённых глаз.

— Ребята, пустяки осталось

Нам продержаться! Только час…

 

И снова бой. И дым. И серый,

Вдали метущийся закат.

И вновь по слову офицера

Встаёт испытанный солдат.

 

И, не выдерживая лавы,

Враг поворачивает вспять.

Так и встаёт над полем слава,

Чтобы уже в веках сиять.

Г. Суворов

 

Перед атакой

Когда на смерть идут — поют,

а перед этим можно плакать.

Ведь самый страшный час в бою —

час ожидания атаки.

 

Снег минами изрыт вокруг

и почернел от пыли минной.

Разрыв — и умирает друг.

И, значит, смерть проходит мимо.

 

Сейчас настанет мой черед,

За мной одним идет охота.

Будь проклят сорок первый год —

ты, вмерзшая в снега пехота.

 

Мне кажется, что я магнит,

что я притягиваю мины.

Разрыв — и лейтенант хрипит.

И смерть опять проходит мимо.

 

Но мы уже не в силах ждать.

И нас ведет через траншеи

окоченевшая вражда,

штыком дырявящая шеи.

 

Бой был коротким.

А потом

глушили водку ледяную,

и выковыривал ножом

из-под ногтей я кровь

чужую.

С. Гудзенко

 

* * *

Я был пехотой в поле чистом,

в грязи окопной и в огне,

я стал армейским журналистом

в последний год на той войне.

 

В каких я странах побывал!

Считать — не сосчитать.

Как на привалах крепко спал —

мечтать вам и мечтать!

 

С каким весельем я служил!

Огонь был не огонь.

С какой свободой я дружил!

Ты памяти не тронь...

 

Но если снова воевать...

Таков уже закон:

пускай меня пошлют опять

в стрелковый батальон —

 

быть под началом у старшин

хотя бы треть пути.

Потом могу я с тех вершин

в поэзию сойти.

С. Гудзенко

 

Начало

Лес раскололся тяжело,

Седой и хмурый.

Под каждым деревом жерло

Дышало бурей…

 

Стволам и людям горячо,

Но мы в азарте.

Кричим наводчикам:

«Еще,

Еще ударьте!..»

Дрожит оглохшая земля.

Какая сила

Ручьи, и рощи, и поля

Перемесила!

 

И вот к победе прямиком

За ротой рота

То по-пластунски, то бегом

Пошла пехота.

В. Лобода

 

Подвиг

От пуль поникли ковыли;

зарывшись в землю, ждет пехота...

Седой солдат лежит в пыли,

седой от зноя и от пота.

 

Тугая огненная плеть

над ним неистовствует люто.

И где-то рядом ходит смерть;

решает все

одна минута.

 

Решает: быть или не быть

самим собой под небом синим,

любить

иль имя позабыть

земли, тебя назвавшей сыном.

 

Есть жизнь — и ничего взамен;

есть счастье знать,

что жил недаром.

...И сердце

отдает земле

свои последние удары.

 

Пусть так!

Теперь не он,

другой

уйдет однажды к синим звездам.

Солдат примял траву рукой,

глотнул земной

горячий воздух.

 

Он встал

и бросился вперед

по кочкам сизым, желто-бурым,

так, словно вырвался в полет...

И грудью

лег на амбразуру.

В. Кузнецов

 

Волховцы

В атаку, волховцы, вперед!

Враг отступает по болотам,

Уж он ударами измотан

И смертный страх его берет.

 

Уж он забыл покой и сон,

И пусть трещат его «кукушки»,

И пусть за каждую опушку

В отчаяньи дерется он,

 

Для немца Волхова леса

Не лучше, чем донские степи.

Идут пехоты нашей цепи

Неотвратимо, как гроза.

 

Бей, артиллерия, по дзотам,

Прямой наводкою — в упор!

Штыком достань врага, пехота,

И толом рви его, сапер!

 

Чтоб мертвым падал он на снег,

Чтоб в дзотах, грязных и постылых,

Как в проклятых людьми могилах,

Похоронить его навек.

А. Гитович

 

Нашивки

Мы славим тех, кто честно воевал,

Кто говорил негромко и немного,

Кого вела военная дорога,

Где пули убивают наповал;

 

Кто с автоматом полз на блиндажи, —

А вся кругом пристреляна равнина, —

Но для кого связалась воедино

Честь Родины и честь его души;

 

Кто шел в лихой атаке впереди,

Не кланялся ни пуле, ни снаряду,

И боевую славную награду

Теперь недаром носит на груди.

 

Но есть других отличий боевых

Суровый знак: нашивки за раненья.

Согласно Статуту и Положенью,

Над всеми орденами носят их.

 

Однажды (то была еще весна,

И мы дрались на направленье Псковском)

Я слышал, как в землянке старшина

Рассказывал бойцам о Рокоссовском.

 

В распоряженье энского полка,

Где маршал обходил передовые,

Он увидал нашивки золотые

На гимнастерке старого стрелка.

 

«Где ранен был, орел? В бою каком?

Где пролил кровь, с врагом сражаясь честно?» —

«А где орлу быть раненным? Известно,

Сказал солдат, — уж точно под Орлом.

 

А вот другая рана — это да…

Не знаю, как и выразить словами,

А только нас одним снарядом с вами

Накрыло вместе под Москвой тогда.

 

Я, помнится, шел с группою бойцов,

А вы стояли аккурат на горке…»

Тут маршал снял один из орденов

И прикрепил к солдатской гимнастерке.

 

И, помолчав, промолвил наконец:

«Да, было дело у Москвы-столицы…

Что ж, если вместе ранены, отец,

Не грех и орденами поделиться…»

 

И каждый воин, что сейчас в строю,

Увидев за ранения нашивки, —

Уважь бойца. Тут дело без ошибки:

Он пролил кровь за Родину свою.

А. Гитович

 

* * *

Доктору военных наук В. В. Казину

 

Я не хотел, поверьте мне,

Писать о прóклятой войне.

Хочу забыть, как тяжкий сон,

Сожму до боли челюсти,

А пред глазами батальон

Залег в снегу у Керести.

 

Метет февральская пурга,

А жить тебе так хочется!

И перебитая нога

Едва-едва волочится.

 

Но ты ползешь под взрывы мин

В обледенелом ватнике,

А над тобой, собравшись в клин,

В пике идут стервятники.

 

И кажется, еще заход —

И шар земной расколется...

Суровый сорок первый год,

Доколь ты будешь помниться?

В. Грошиков

 

Приказ

Чтоб победить, нас было мало.

А фриц ломил в тот день навалом...

И наш сержант на этот раз

Отдал неслыханный приказ.

 

Пересчитал всё отделенье,

Переписал себе в тетрадь

И приказал: — До подкрепленья —

Из носу кровь! — не помирать.

 

Мы били немца в лоб и в спину.

И — соблюдали дисциплину.

 

А командир — он над солдатом.

С него не спросишь в трудный час.

...Швырнул себя под танк с гранатой,

отдав себе другой приказ.

П. Булушев

 

Вершок на карте

Приказа нет. И связи нет.

И, видимо, не скоро будет.

Погиб комдив. В огне весь свет.

Нам отойти бы… Кто осудит?

 

И кто заметит наш отход —

Гудит вокруг свинцовый ветер.

Мы сотню верст прошли вперед.

Ну, отойдем на километр…

 

Такая мысль исподтишка

Течет сухим песком из горстки.

Всего-то полтора вершка

Тот километр на пятиверстке.

 

Но картой Родину не мерь.

Шаги назад длинней стократно.

Какими цифрами потерь

Измеришь их, идя обратно?

 

Погиб комдив, и связи нет.

И замутился белый свет.

И немец валит черной силой.

И черный дым над всей Россией.

 

Наполни этой гарью грудь.

Вдохни поглубже горький ветер.

Еще вдохни — и позабудь

Про тот, что сзади, километр.

П. Булушев

 

Стратегия местного значения

В приказах войну называют — «Великая».

Великая — и не скажешь правильней.

А раз великая, то и многоликая:

В ней каждый воюет свою и тотальную.

 

В дефиле у озера, левым флангом к болоту,

Комбат положил в оборону роту.

Обещал усилить огневыми средствами

И как мог накачал об особой ответственности.

 

— Учти, подполковник на вас надеется.

Он сам отбирал роту для обороны…

Твой сектор — от той вон сосновой поленницы

До рыжей — видишь? — убитой коровы.

 

У тебя надежно прикрытые фланги.

Взвод ПТР выдвигай к оврагу:

Оттуда могут ударить танки…

Ну, будь здоров, и назад — ни шагу!

 

О том, чтоб «ни шагу», не мне волноваться:

Мы на плацдарме, мы за Наровой.

Не хочешь купаться — станешь держаться

Хоть за поленницей, хоть под коровой!

 

На планшете отметил дровишки и падаль.

Расчертил меж ними сектора обстрела.

Отползал на брюхе, где надо не надо,

Себя и людей измотав до предела.

 

Разметил фланкирующий и перекрестный,

Как велено, выдвинул ружья к оврагу.

Со взводными выкурил по папироске

И сам накачал их в разрезе «ни шагу!».

 

Патронные ленты жуют пулеметы,

По пристрелянным створам глядят бронебойки.

Мы готовы ко встрече с броней и пехотой.

Битте-дритте, господа разбойники!

 

Фронты против Гитлера — с востока и с запада.

А мы почему-то развернуты к северу…

Зато дефиле нами намертво заперто.

И мы до боя в победу уверовали.

 

Ни шагу назад! И ничто не изменится,

Какой бы на нас ни валили прорвой.

Фашизм не пройдет меж развалюхой поленницей

И павшей в бою бедолагой коровой.

П. Булушев

 

Баллада о пластунах

Мне б забыть о войне.

Только прядь седины —

памятью о войне.

Как привет из войны.

 

Как привет,

как завет.

С восемнадцати лет —

седина,

седина

на висках пластуна.

 

Жизнь, как чаша, полна.

И хмельны без вина

удальцы-молодцы,

тридцать два пластуна.

 

Тут хоть гром разрази,

коль пластун, то ползи.

Тут хоть землю грызи,

но ползи да ползи.

 

Пулемет сечет?

Не бери в расчет!

И назад не гляди.

Наше все — впереди!

 

Будут печки нам,

будут лавочки.

Эх, держись тогда,

девки-бабочки!

 

Ох, длинна жизнь,

длинна.

Но не для пластуна.

Тут за четверть часа

все получишь сполна.

 

И в пятнадцать минут

запрессовано тут

все, чем жалует жизнь.

Так что, парень, держись!

 

Будем жить — не тужить.

Мы крутого закваса.

Нам бы только прожить

четвертинку от часа.

 

Взвод блокирует дот.

В клеверах чуть видны,

лезут на пулемет

удальцы пластуны.

 

Обползай бугорки,

по канаве ползи:

под огнем нам с руки

пластоваться в грязи.

 

И назад не гляди:

наше все — впереди!

И ползут пластуны

по загривку войны.

И сечет пулемет,

уменьшая нам счет.

У Рахима дугою

в черных пятнах спина —

и не стало еще одного пластуна.

 

Но ползи да ползи

по канаве в грязи,

по урезу войны,

коль уж вполз в пластуны.

 

Пулемет клеверa,

как косилкой, сечет.

С трех десятков

на два

перекинулся счет.

Двадцать семь…

Двадцать пять…

Нет!

Уже — двадцать три.

Ничего позади.

Все у нас —

впереди!

 

Пулемет бьет да бьет,

как в копейку, в бел свет

и в мои восемнадцать

неразменянных лет.

 

Хоть минутку бы нам

в тишине проползти.

Не свирепствуй, война,

помолчи!

Пропусти!

 

Пистолет, да гранаты,

да десантный кинжал.

Счет все меньше:

Бугаев ползти перестал…

Ты ж назад не гляди:

наше все — впереди!

 

Нам не всем повезет.

Только речь не о том.

Кто-то все ж подползет,

коль уж стал пластуном.

Подползет —

через страх —

на гранатный замах!

 

…В амбразурах четверка

нерусских фигур.

Подползли удальцы

под урез амбразур.

 

Гарь тротила вскипела

У бетонной стены…

Вот и сделали дело

молодцы пластуны.

 

Быть лишь четверть часа

довелось пластуном.

Вспомню,

так и поныне —

все внутри ходуном.

 

С той поры

седина

на висках пластуна.

Да еще —

пуля-дура

навечно в груди…

Но назад не гляди.

Все мое —

впереди!

П. Булушев

 

* * *

…И осталось на исходе дня

Из наличной силы огневой:

Лишь заряд в винтовке у меня,

Пистолет с гранатой у него.

Новенький, отменный пистолет,

Но к нему патронов больше нет.

 

Душен запах одичалых трав,

Докрасна ольшаник разомлел…

Прохрипел я, на землю упав:

«Отходили, значит, по земле,

Безоружным шага не пройти.

Вот и всё — окончены пути!..»

 

Может быть, такую скажешь речь,

Над строкой склонившись, фронтовик,

Что винтовка всё ж имеет штык,

И граната — неплохая вещь!

 

И заказан разве путь в леса?..

Обожди, товарищ, знаю сам!

Знаю сам я многое теперь.

Но и ты таким не сразу стал.

Я тогда в ольшанике, поверь,

В первый раз всего лишь умирал…

С. Давыдов

 

Баллада о ночлеге

Знакомые просят меня рассказать

О том, как пришлось нам зимой воевать...

Рассказывать тошно и неохота,

Про доты что ли? Да ну их в болото!

 

А как мы прощались навеки с друзьями,

Настанет время — узнаете сами.

К чему вспоминать про мороз колючий?

Я лучше припомню веселый случай.

 

Устав от ночевок в снегу, на соломе,

Мы заняли ротой бревенчатый домик.

Я нормы такой не забуду вовек:

На метр квадратный — шесть человек!

 

Чтоб каждому воину место дать,

Я взводу сначала командовал: «Встать!»

Потом мы садились, плечом к плечу.

Вот так ночевали... О прочем молчу.

В. Зотов

 

Окопная

Хороша землянка наша —

Пять рядов над ней накат,

И, ей-богу, нам не страшен

Неприятельский снаряд!

 

Но хвалиться мы не станем,

Все ж и в недрах блиндажа

Ждешь с невольным замираньем,

Ждешь снаряда не дыша.

 

Ждешь от «германа» посылки

(Чёрт возьми его скорей!),

Коль застрял в «прицельной вилке»

Дальнобойных батарей.

В. Зотов

 

Стихи с переднего края

Вот снаряд ревет и воет,

Воет он, а мы молчим

И не верим, что накроет

Попаданием прямым.

 

Будто рухнул неба купол,

Шум в ушах, шальной трезвон.

Значит щучий сын нащупал

Наш саперный батальон.

 

И комбат мой, брови хмуря,

Чертыхается слегка

И бурчит в мембрану: — «„Буря»!

„Буря», дай-ка огонька!..»

 

Чем опасность неизбежней,

Тем спокойнее кругом, —

Тем охотней житель здешний

Речь заводит о другом.

 

Что в семи верстах отсюда

Баня просто благодать,

Что под вечер бы не худо

Нынче в шахматы сыграть...

 

Им, кто собственною кровью

Окропил передний край,

Ты, брат, доброго здоровья

До победы пожелай!

В. Зотов

 

Бой на рассвете

Когда крошились камни и на стенах

Чертил узоры пуль звенящих рой, —

Мы подтянули фланги постепенно

И боевой выравнивали строй.

 

А на рассвете, там, у незаметной

Реки, бежавшей в зареве огней,

Мы нанесли врагу удар ответный,

Такой, что водам тесно стало в ней.

 

И дым сраженья закрывал дорогу,

Которой танки мчались напрямик,

Покуда к низу, на берег отлогий,

Отряд пехоты нашей не проник.

 

Покуда, укрепления бросая,

Бежали белофинны, а по ним

Смертельная мела метель косая

И замела дыханием своим.

И. Колтунов

 

Окоп

Обороняясь от врага,

Заройся в землю, чтоб

Всего, — до острия штыка,

Тебя укрыл окоп.

 

Замаскируй хвоей и мхом

Накат из сосняка

И в тот окоп войди, как в дом, —

Живи наверняка.

 

Я видел: глинистый бугор

Дает бойцам приют,

Когда лопатой разговор

Бойцы с бугром ведут.

 

Там Ленге — младший лейтенант —

Всегда бойцов учил,

Что нужно дела смысл понять

И зря не тратить сил.

 

Что толку просто землю рыть,

Не спрятавшись за ней!..

Иначе Ленге говорит, —

Ему оно видней.

 

Шумят леса над головой,

Снарядов слышен гром.

Зайдем в окоп, товарищ мой,

В котором мы живем.

 

Обороняясь от врага,

Мы в землю вгрызлись, чтоб

От ног до острия штыка

Нас укрывал окоп,

 

Чтоб был над головой накат

Из бревен в три ряда,

Чтоб даже вражеский снаряд

Нам не принес вреда.

 

Что толку просто землю рыть,

Не спрятавшись за ней!..

Иначе Ленге говорит, —

Ему оно видней.

 

Ход сообщения и щель

Тебе помогут тут.

Из амбразур увидишь цель,

Когда враги пойдут.

 

Тебя и в стужу, в ночь и в дождь

Окоп спасает твой,

Ты по траншее перейдешь,

Когда закончишь бой.

 

Тогда оглянешься назад:

Сквозь кроны сосен — свет

Великий город Ленинград

Тебе несет во след.

 

Так Ленге — младший лейтенант —

Всегда бойцов учил,

Что нужно дела смысл понять

И зря не тратить сил.

 

Что толку просто землю рыть,

Не спрятавшись за ней.

Иначе Ленге говорит, —

Ему оно видней.

И. Колтунов

 

Изверг

Осень сорок второго года.

Мы от фронта верстах в пяти.

Учат нас. Командиром взвода —

Изверг — хуже не приведи.

 

Только зыкнет бывало: «Связью

Обеспечить КП за час!»

И бежишь, и ползешь ты грязью,

И потеешь ты десять раз.

 

Как спасения ждешь отбоя.

Он нужней, чем хлеба кусок.

Только снова: «Тревога! К бою!»

Или — ночью-то! — марш-бросок.

 

С полной выкладкой, всё по форме.

Верст на двадцать — «Вперед, братва!»

И не поят тебя, не кормят,

И душа в тебе чуть жива.

 

Вот и ноги сосем как вата.

А комвзвода — песню свою:

«Тяжело в ученье, ребята,

Но ещё тяжелей в бою!»

 

Кто-то раз ему брякнул: «Врете!».

Да и я считал, что брехня.

Но при первом же артналёте

Он от взрыва прикрыл меня.

В. Бушин

 

* * *

Мы, вымокшие, злые, ждем сигнала.

Но что нам дождь? Через минуту бой.

Высокий бруствер над моей судьбой

Набит кусками рваного металла.

 

В ракетнице уже привстал курок.

Не будет ни осечки, ни промашки.

Комбат сдирает ногтем грязь с фуражки

И молча мне кивает: вышел срок.

 

Я поднимаюсь. медленно. В полроста.

Я делаю свой первый трудный шаг.

Но оторваться от земли непросто:

Последний страх заныл в моих ушах.

 

Но вслед за мною — двое, десять…

За ними — рота огневой дугой.

Бежим, как будто ничего не весим,

Травинка не пригнется под ногой.

 

И втоптан в землю сапогом пехоты

Страх, прижимавший нас к земле собой.

Земля моя, ты выиграешь бой:

В атаке в рост поднявшиеся роты —

Высокий бруствер над твоей судьбой!

Г. Глазов

 

Мы прикрываем отход

Отход прикрывает четвертая рота.

Над Волховом тусклое солнце встает.

Немецкая нас прижимает пехота.

Спокойствие. Мы прикрываем отход.

 

Браток! Вон камней развороченных груда —

Туда доползи, прихвати пулемет.

Ты лишний — скорей выметайся отсюда:

Не видишь, что мы прикрываем отход!

 

Прощайте! Не вам эта выпала доля.

Не всё ж отходить, ведь наступит черед…

Нам надобно час продержаться, не боле.

Продержимся — мы прикрываем отход.

 

Не думай — умру, от своих не отстану.

Вон катер последний концы отдает —

Плыви, коль поспеешь, скажи капитану:

Мы все полегли. Мы прикрыли отход.

А. Чивилихин

 

На пополнение

Мерещатся во мраке,

Встают из дальней мглы

Военные бараки,

Холодные полы.

 

Военные бараки,

Дощатые столы,

Учебные атаки,

Вино из-под полы.

 

Но отперты ворота,

И ветер по лицу,

И маршевая рота

Застыла на плацу.

 

Вся выкладка в порядке —

Винтовки и штыки,

Саперные лопатки,

Заплечные мешки.

 

Шагай в шинели новой,

Гляди в глаза беде

(А в сумочке холщовой —

Гранаты РГД).

 

...Товарные вагоны

И рельсов синева,

В саду пристанционном

Прощальные слова.

 

Подруга в блузке тесной

И с челочкой на лбу

Уходит в неизвестность,

В неясную судьбу.

 

И, выбывшим на смену,

Мы едем в ночь, куда

Война, как гвозди в стену,

Вбивает поезда.

В. Шефнер

 

На нашем участке

О нас не печатают сводок,

Здесь нет даже «местных» боев;

Здесь только котел небосвода

Клокочет огнем до краев.

 

Под рваным, свистящим, ребристым

Металлом, гуляющим тут,

Оглохшие, злые связисты

Катушки свои волокут.

 

И пот заливает глазницы,

И, солью осев на губах,

Сереет сквозь копоть на лицах,

На швах заскорузлых рубах.

 

Но ярость атаки пехотной

Идет сквозь разгневанный ад;

За желтой речонкой болотной

Немецкие танки горят.

 

Визжат головастые мины,

Колышется пыльная мгла;

Синей развороченной глины

Разорванных немцев тела.

 

Предпольем, по самые шеи

Влезая в болотную грязь,

К ослепшим немецким траншеям

Пехота уже прорвалась.

 

Прыжками, подобно прибою,

Стремящемуся на песок,

Она заполняет собою

Иссеченный в щепки лесок;

 

Всё дальше, всё шире, в упрямом

Стремленье железных рядов,

По взорванным дзотам, по ямам,

По темным провалам ходов.

 

И снова шрапнель и фугаски.

И пишет корреспондент:

«Сегодня на нашем участке

Событий существенных нет».

П. Шубин

 

Полмига

Нет, не до седин, не до славы

Я век свой хотел бы продлить,

Мне б только до той вон канавы

Полмига, полшага прожить;

 

Прижаться к земле и в лазури

Июльского ясного дня

Увидеть оскал амбразуры

И острые вспышки огня.

 

Мне б только вот эту гранату,

Злорадно поставив на взвод,

Всадить её, врезать, как надо,

В четырежды проклятый дзот,

Чтоб стало в нём пусто и тихо,

Чтоб пылью осел он в траву!

 

…Прожить бы мне эти полмига,

А там я сто лет проживу!

П. Шубин

 

Передний край

Передний край, он не такой, как тот,

Когда в снегах по пояс иль в трясине

Богатыри Синявинских высот

Пощады, умирая, не просили.

 

Он не такой, когда, познав беду,

Не по летам угрюмые солдаты

Клялись во имя жизни и расплаты

На покрасневшем под Дубровкой льду.

 

Когда-нибудь расскажем обо всем…

Кружились тени на стене землянки,

Табачный дым сгущался над столом,

И керосин уже кончался в банке.

 

Еще темно. Еще ты жив. Еще

Ты различаешь корни из-под снега.

А через час, быть может, горячо

Тоской свинцовой захлестнет с разбега.

 

И где-то там, за синей-синей далью,

В родном краю – на много верст одна –

Наполнится бездомною печалью

Заветная избушка в два окна…

 

Передний край, он стал другим за много

Десятков, сотен отгремевших дней,

Суровая армейская дорога

Всего на свете стала нам родней.

 

Она вела от Волхова к Шелони,

Великую с разгона перешла…

Костер чадил. И, окунув ладони

В то облачко солдатского тепла,

Мы уходили в ночь, вперед, на запад –

Под Псков, под Нарву, к пушкинской земле.

Весенний дух уже бродил во мгле,

Шумел апрель, с нагих ветвей закапав...

 

Дорога зарастала с каждым днем,

Под кирзовыми билась сапогами…

Еще рассвет. Еще лежит на всем

Спокойствие, не признанное нами.

 

Пусть тишина. Пусть на деревьях медь.

Пусть караван проходит журавлиный.

Мы знаем – камню стоит прогреметь,

Как вся гора срывается лавиной.

 

Свистит огонь. Летит горячий дым.

К земле припасть стараются растенья…

Передний край, он стал совсем другим:

Сейчас опять начнется наступленье!

А. Чепуров

 

На пути к Победе

«Пот — не кровь,

Не жалейте пота! —

Проповедовал старшина. —

Такая у нас работа:

Война».

 

Гимнастерки мокры от глины.

Мы копаем траншеи опять.

Нам до Гитлера, до Берлина

Очень нужно их докопать.

 

Капитана лицо рябое...

Не дойдет до Берлина он.

На рассвете в разведку боем

Поднимется батальон.

 

За нами блокадный город

Горя,

Веры,

Любви.

С нами пушки «Авроры»

И ленинский броневик.

 

И мы копаем,

Копаем,

Не разгибая спин.

Глохнет ночь над передним краем

От кошачьего визга мин.

 

Лицо застилает потом.

Дорога домой длинна.

Вгрызается в грунт пехота,

Ворочает глину рота

Четвертую ночь без сна.

Такая у нас работа —

Война.

Н. Новосёлов

 

На лужских рубежах

Мы навсегда забыли о прохладе.

Гремит артиллерийская гроза.

Горят леса.

И молят о пощаде

Ромашек воспаленные глаза,

 

Подернутые дымной пеленою.

И в золоте расширенных зрачков,

На самом дне отчаянья и зноя

Я вижу тень прохладных облаков.

 

Они плывут из дальних лет,

Где звучен

Сосновый мир, сбегающий к реке,

Где на корме,

Над скрипами уключин

Букет ромашек у тебя в руке.

 

Минутный сон!..

А смерть грохочет рядом.

Разрыв и мгла.

И в падающей мгле

Мой друг хрипит,

Растерзанный снарядом

На вспаханной снарядами земле.

 

Мне не помочь ему.

Он затихает.

И в пальцах костенеющей руки

Горячей, алой влагой набухают

Несорванных ромашек лепестки...

Н. Новосёлов

 

* * *

Мой друг пришел с Синявинских болот

на краткий отдых, сразу после схватки,

еще не смыв с лица горячий пот,

не счистив грязь с пробитой плащ-палатки.

 

Пока в передней, тихий и усталый,

он плащ снимал и складывал пилотку, —

я, вместо «здравствуй», крикнула:

— Полтава!

— А мы, — сказал он, — заняли высотку…

 

В его глазах такой хороший свет

зажегся вдруг, что стало ясно мне:

нет ни больших, ни маленьких побед,

а есть одна победа на войне.

 

Одна победа, как одна любовь,

единое народное усилье.

Где б ни лилась родная наша кровь,

она повсюду льется за Россию.

 

И есть один — один военный труд,

вседневный, тяжкий, страшный, невоспетый,

но в честь него Москва дает салют

и, затемненная, исходит светом.

 

И каждый вечер, слушая приказ

иль торжество пророчащую сводку,

я радуюсь, товарищи, за вас,

еще не перечисленных сейчас,

занявших безымянную высотку…

 

В сентябре 1943 года войска Ленинградского фронта заняли высоту около Синявино, с которой враг вел обстрел единственной железной дороги в Ленинград… Это было в дни блистательных наших побед на Украине.

О. Берггольц

 

* * *

На фронте мы не думали о нервах —

Война кроила землю под погост,

А из траншей бойцы в шинелях серых,

Бывало, поднимались в полный рост.

 

Он так и встал

Однажды в сорок первом,

Мой командир, почти ровесник мой,

И поднял роту собственным примером

В последний и решительный наш бой.

 

Мой лейтенант, я видел краем глаза,

Как ты взлетел над бруствером:

— Вперед!

И показалось — перед нами сразу

Раздался вширь поникший небосвод.

 

Такой рывок губителен, во-первых,

Он, во-вторых, не легок и не прост...

Но за тобой

И мы в шинелях серых

Уже надежно встали во весь рост.

 

В те дни судьба не каждому светила.

Мой командир, тебе того рывка

Всего на шаг единственный хватило.

Всего на шаг... в грядущие века.

М. Борисов

 

* * *

Я возвращаюсь всякий раз туда —

В окопный быт,

В обугленные дали,

Где мы не так уж много и познали,

Но без чего не вышли бы сюда.

 

Тогда ни ночи не было,

Ни дня,

Тогда земля и небо цепенели,

И мы нередко различали цели

В пределах только сектора огня.

 

Без выси, широты и глубины

Казался мир в винтовочную прорезь.

Он и сейчас спрессован,

Словно совесть

Мальчишек, не вернувшихся в войны.

М. Борисов

 

Первая бомбёжка

Наш старшина — Кравцов Алёшка —

Лежит ничком, и кровь кругом:

Нога оторвана, а ложка

Ещё торчит за сапогом…

 

А началось всё как-то просто:

Мы шли — мальчишки — по войне,

И леса обожжённый остров

Шёл рядом с нами — в стороне.

 

Гудели самолёты глухо,

И мнилось, это всё — игра,

Но бомбы сыпались из брюха,

Как рыбья чёрная икра.

 

Они свистели бесновато

Над каждым скрюченным бойцом,

И, чуя смертную расплату,

Я распластался вниз лицом.

 

И мне казалось — я и не был,

Не мыслил, не жил, не страдал.

И я, под этим гулким небом,

Иною землю увидал.

 

И мне врасти хотелось в травы,

Зарыться глубже, с головой:

Уйти от огненной расправы

И юность унести с собой.

 

Как пред грозой природа стихла.

Вдруг твердь ушла из-под меня,

И пред лицом моим возникло

Лицо огня…

 

Я эту первую бомбёжку

Не позабуду и вовек,

И этот лес, и эту ложку,

И слёзы, капавшие с век.

Ю. Разумовский

 

* * *

Уткнулся в тучу месяц тонкорогий.

То пылью ветер бросит, то дождём.

Сегодня мы прифронтовой дорогой

Всю ночь как заведенные идём.

 

Длиннее и темнее стали ночи.

Но в отсветах пожара видны мне

Разбитые танкетки у обочин

С фашистскими крестами на броне.

 

Повалены, обуглены деревья.

Трава и та до пепла сожжена.

Вон справа, на холме, горит деревня, —

С неё и начинается война.

 

Идём, и притупляется усталость.

Ряды плотней, и глуше голоса…

До фронта километра два осталось,

А значит, и до боя — полчаса.

Н. Старшинов

 

Перед боем

Ждем. Не спим. Окопы роем

от реки в пяти шагах.

Тихо-тихо перед боем

на обоих берегах.

 

И налево, и направо

незаметная возня,

и луна у переправы —

свет ничейного огня.

 

За ракетою ракета

загорается, дрожа.

Осторожный немец где-то

смотрит в ночь у блиндажа.

 

Он стволом поводит, немец,

впившись в тонкое цевье,

на прицеле держит немец

сердце гневное мое.

 

Но привычно, другом верным,

мой приклад пристыл к плечу —

нынче я ударю первым,

я ведь жить еще хочу.

 

Ах, затишье перед боем,

не баюкай, не морочь.

Нынче криком, свистом, воем

разразится эта ночь.

 

И клокочущею лавой,

всё круша перед собой,

с лёту бросится на правый

левый берег огневой.

Н. Перевалов

 

Перегруппировка

Бежали машины, ползли тягачи

в сплошном несмолкающем гуде.

Разбитой дорогой в кромешной ночи

спешили окопные люди.

 

К востоку, к востоку дивизия шла —

рассчитано всё по минутам:

для немца растянутся стенки «котла»,

а крышка захлопнется — утром.

 

И нас, утомленных, широкий восход

застал над спокойным Осколом*,

глазастыми окнами, скрипом ворот

встречали безмолвные села.

 

Тревожно вздыхая в предчувствии бед,

с укором и горькой печалью

смотрели нам тихие женщины вслед

и молча глаза опускали.

 

Как трудно военную тайну хранить

солдату в такие мгновенья,

когда ты не вправе им то объяснить,

что кажется вновь отступленьем.

Н. Перевалов

 

Маршевая рота

Гудит над бараками ветер —

Для нас он еще не умолк,

И нам всех дороже на свете

Запасный стрелковый наш полк.

 

Нас учат, и учат, и учат,

Нам все здесь постигнуть дано!

Пропарывать брюхо у чучел

И резать спирали Бруно.

 

И сколько же длиться ученьям?..

Но прост командиров ответ:

— Не вечно стрелять по мишеням

И строем ходить на обед…

 

Нам было тогда по семнадцать —

Молоденький пылкий народ.

На плац приходили прощаться

Мы с каждой из маршевых рот.

 

Минуй нас, салют поминальный,

Всех двести на гулком плацу…

И марш вышибальный, прощальный

Нас медью хлестал по лицу.

О. Бурденко

 

Первый окоп

Было немало губительных троп,

были пожары, снаряды и пули…

Где-то остался мой старый окоп —

рыл я его в сорок первом, в июле.

 

Новую жизнь открывала главу,

детство и юность ушли без возврата…

С чёрной землёй отвалил я траву —

в жёлтом песке заскрипела лопата.

 

Плотный, тяжёлый и влажный песок…

Взмокла спина, но копал я упрямо.

Был небосвод небывало высок,

в нём серебрилась немецкая «рама», —

 

значит, недолго осталось уже

до артобстрела, до грозного боя, —

будут на смертном плясать рубеже

чёрное, красное и голубое…

 

Кто-то из нас доживёт до седин,

кто-то пройдёт по горящей Европе,

ну, а пока что — один на один —

с этой землёй остаёшься в окопе:

 

с тоненькой тучкою над головой,

с каждой росинкой, явившейся глазу,

с каждой былинкой, песчинкой, травой —

ты их такими не видел ни разу…

С. Ботвинник

 

* * *

Я спал в окопе тесном. Предо мной,

Январской озаренное луной,

Блестело поле. Красная ракета

С шипеньем догорала на снегу,

И яростно за перелеском где-то

Орудья ударяли по врагу...

 

Я спал в окопе тесном...

Снился мне

Чапаев на горячем скакуне,

И в лунном свете синие клинки,

И словно крылья — бурка, и по знаку

Летят — почти по воздуху — в атаку

Его кавалерийские полки...

Дыхание совсем другой войны,

Распахнутой, хрустящей тишины...

 

Внезапно танки с грохотом пошли.

Я встал. Земля ходила и гудела,

И небо, оторвавшись от земли,

На огненных столбах окаменело...

 

И к вражьим дотам медленно ползли,

Как близнецы похожие, солдаты;

Чернели сбоку голые кусты,

И мир лежал, разбитый на квадраты,

И ставили безусые комбаты

На смятых картах красные кресты.

С. Ботвинник

 

Юность

Двести восемьдесят шестая*

Защищала здесь Ленинград…

До сих пор я не понимаю,

Как тут смог уцелеть солдат.

 

Здесь воронки, одни воронки

От села и до села.

Похоронки да похоронки

Принимала от них земля.

 

Тут болота, одни болота,

И в траншеях старых вода.

В них пехота, одна пехота

Бой жестокий тогда вела…

 

Двести восемьдесят шестая,

Ты в боях побеждала смерть!

До сих пор я не понимаю,

Как я смог тогда уцелеть.

*286-я стрелковая Ленинградская Краснознаменная дивизия участвовала

во всех попытках прорыва блокады Ленинграда.

М. Ясень

 

Последняя граната

Вот уже последняя граната,

Нервы, словно сталь, напряжены.

Но в груди советского солдата

Билось сердце всей страны.

 

Свист, снарядный грохот, дым и пламя, —

И земля, и небо – все в огне…

Шел огромной глыбой танк упрямый,

С черными крестами на броне.

 

Бешено ревя, как зверь усталый,

Танк тащил себя на свой погост,

Потому что паренек с Урала

Поднялся навстречу во весь рост.

 

Обожженный вдруг горячим взрывом

Танка, парень на землю упал.

Но рванув себя одним порывом,

Он навечно встал… на пьедестал.

 

Сколько лет промчалось с той годины?!

Тишине и сини нет конца.

Но стоит тот парень и поныне,

Жжет примером подвига сердца.

 

В небе песня жаворонка льется,

Звуки песни нежности полны.

И в покое мира четко бьется

Слаженное сердце всей страны.

Б. Бабинов

 

* * *

По земле суровой ленинградской,

Молчаливой доблести уча,

Сколько их прошло со скаткою солдатской

И винтовкой русской у плеча.

 

Сколько в зной усталых ног шагало!

Сколько в стужу коченело рук!

Ждать ли, чтоб меня лишь миновала

Чаша, обошедшая весь круг?

 

К ней прильнув, и радуясь, и мучась,

Труд и беды пьют мои друзья,

Почему великую их участь

Разделить не должен с ними я?

 

Сколько гордых танками раздавлено!

Сколько ринулось в огонь и дым!

Сколько их погибло и прославлено!

Почему я должен быть живым?

С. Хмельницкий

 

Бессмертные солдаты

Вы знаете, как в лёд вмерзают люди?

Мне, как живой, вновь видится всегда

Тот взвод солдат на Волхове, я буду

Их помнить все грядущие года!

 

Лицом на запад падали солдаты,

 

О нет, они не падали, а шли!

Один — с противотанковой гранатой,

Весь вмёрзший в лёд, —

Где полыньи сошлись,

Стоял...

У ног, раздробленных снарядом,

Великий город — Новгород лежал,

Солдат смотрел на запад гневным взглядом

Сквозь частокол из пулемётных жал...

 

Он жив во мне.

Безвестный, безымянный,

Как памятник на волховском снегу!

Вы слышите, он, словно ветер рьяный,

Идёт навстречу подлому врагу.

 

Он жив во мне.

На Волхове сегодня

Я вновь, без шапки, перед ним стою.

Он жив всегда в бессмертии народном,

Я буду вечно за него в бою!

В. Круглов

 

Записка из 41-го года

Кричали вороны в лесу пустом,

Был день, серее некуда.

Ну что нам, казалось,

до тех ворон,

На что нам их карканья

нудный стон?

Дороги для нас уже нету там.

 

Отрыли окопы едва-едва,

Всего глубины штыка на два,

Махорки на пять затяжек,

Болит не от карканья голова.

Патроны, гранаты, скупые слова…

Мы все здесь, похоже, ляжем.

 

Последний остался для нас рубеж.

Меж жизнью и смертью

не будет меж,

До боя лишь три затяжки.

И больше не будет, хоть режь,

хоть режь,

Ни капли воды во фляжке.

 

От роты осталось пятнадцать

бойцов,

Пятнадцать нас, братьев,

сынов, отцов

И наш лейтенант – «зеленый».

 

Ну, что же вы, фрицы,

в конце концов,

Сойдемся мы с вами к лицу лицо,

Услышим и ваши стоны.

Сойдемся в последней

смертельной игре

На этом песчаном,

смоленском бугре…

 

До боя одна затяжка.

Одна, чтобы только

ладонь согреть,

Последний махорки плевок

растереть,

На каску сменить фуражку.

Да, есть еще время черкнуть

пару строк:

«Что так вот случилось,

погибли не в срок, —

и в гильзу записку спрятать.

 

Чтоб был нашей жизни

печальный итог,

За Родину каждый сражался

как мог.

Прощайте!» Держитесь, ребята…

А. Петрушко

 

За мной!

— За мной! —

Махнул рукой комвзвода.

А впереди огонь и дым стеной.

Я первый раз в атаке с ходу

От рубежа речушки с бродом.

А дом и мама за моей спиной.

 

— За мной! —

Вперед пошла пехота

У вражеских окопов на виду.

И вот свою вторую роту

Я в бой не просто за высоты —

За родину, за партию веду.

 

Мы сорок лет ведем сраженье

За мир,

За правду,

За покой земной!

И съездов твердые решенья,

Зовущие на мирные свершенья,

Звучат, как боевой призыв:

За мной!

В. Скворцов

 

Гляжу с надеждой фильмы о войне...

Гляжу с надеждой фильмы о войне,

Который год, хотя надежды мало,

А вдруг расщедрятся, а вдруг покажут мне

И ту войну, что жизнь мою ломала.

 

Ту, где наш взвод лесок оборонял,

Где мы затишья ждали, как гостинца,

Ту, что на пленку памяти я снял

Бессонными глазами пехотинца.

В. Кочетков

 

Старое фото

Нашёл в комоде фото:

В пилотках набекрень

Стоит в строю пехота

С винтовкой «на ремень».

 

Семнадцатая пристань.

На палубе отряд.

Свои, родные лица...

Везут их в Сталинград.

 

На фото — судьбы, годы,

Начало всех начал...

Война и пароходы,

Война и наш причал.

Ю. Кочетков

 

Хоть мы не видали войны...

Ю. Леднёву

 

Хоть мы не видали войны,

Нас тоже страна призывала —

Два года, ни много ни мало,

И снятся армейские сны…

 

Пехота — царица полей!

Когда я лежал на привале,

Травинки меня обнимали

И тише ступал муравей…

В. Белков

 

Марш пехотинцев

«Полей царица» — русская пехота,

Примкнув к оружию острые штыки,

В поход повзводно выступают роты,

На марше — батальоны и полки.

 

Дружины Невского историю вершили,

Донского Дмитрия непобедима рать,

С времён Петровских — славою России,

С Суворовской наукой побеждать!