Юрий Коринец: «Вдоль по радости и горю я во времени плыву...»

К 100-летию поэта и писателя

Среди космических дорог

В далекой жизни той

Меня читатель между строк

Увидит пред собой...

 14 января 2023 года исполняется 100 лет со дня рождения советского детского писателя, поэта и переводчика Юрия Иосифовича Коринца (1923—1989). В шестидесятые — восьмидесятые годы двадцатого века его имя было хорошо известно, а добрые, умные, весёлые, философские книги — и стихи, и проза — заслуженно популярны. Это стихи «Старый дом», «Туесок», «Лесовик», «Таинственный дом», повести «Там, вдали за рекой…», «В белую ночь у костра», «Привет от Вернера», «Володины братья», «Самая умная лошадь». Есть среди его книг весёлые и грустные, откровенно поучительные и задумчивые, простые и довольно сложные для понимания. В его переводах пришли к нам сказки Джеймса Крюса, Михаэля Энде, Отфрида Пройслера, Вильгельма Гауфа. Писатель очень много знал и многое умел. Он был профессиональным графиком и любил иллюстрировать свои книги. Внешне суровый и замкнутый, он оживал в обществе друзей. Судьба его была достаточно трудной, но своим идеалам и принципам он не изменял никогда.

Подробно о биографии Коринца рассказал в своей книге, посвящённой его творчеству, Лев Разгон: «Юрий Иосифович Коринец родился 14 января 1923 года в Москве. Правда, такого «замечательного дяди», о котором он написал, у него не было. Но были замечательные родители. Был отец, чья биография необыкновенно схожа с биографией «дяди». В повести «В белую ночь у костра» дядя рассказывает одну из своих необыкновенных историй. Героем ее был некий «Потапыч». В ней, собственно, рассказывается биография отца писателя. Она действительно совпадает с той придуманной анкетой Петра Ивановича Феденко, которую дядя показывал своему племяннику. Отец Юрия Коринца родился в 1887 году на Кавказе, в г. Елизаветполе (ныне г. Кировобад). Он происходил из старинной семьи украинских казаков, перебравшихся на Кавказ после ликвидации Запорожской Сечи. Потомок этих беглых казаков — дед писателя — из крестьян стал мещанином, получил какое-то образование, достаточное, чтобы стать станционным смотрителем. Неизвестно, какие услуги скромный станционный смотритель оказывал богатейшему и знатнейшему помещику всей округи, сыну владетельного князя Абхазии — князю Шервашидзе, но, во всяком случае, князь, слывший меценатом и покровителем просвещения в губернии, оказал большую помощь сыну смотрителя, он всячески способствовал тому, чтобы тот мог получить образование. Иосиф Коринец учился бесплатно в Елизаветпольской гимназии, окончил ее и на средства князя отправился продолжать образование в Берлин, где он учился на юридическом факультете Берлинского университета.

Иосиф Гаврилович Коринец еще в России был связан с революционным движением и стал членом большевистской партии. В Берлине его застала первая мировая война. Как и все другие русские, он был интернирован. Но это не помешало ему продолжать политическую деятельность, которой он занимался, еще будучи студентом. Он был связан с левым крылом германской социал-демократии, знал Карла Либкнехта, знал Евгения Левина — будущих организаторов «Союза Спартака», будущих вождей германской революции и первых ее жертв. Во время войны Иосифу Коринцу удалось наладить выпуск газеты для русских военнопленных, организовать их переписку друг с другом, он распространял среди них революционную литературу. Интернированный русский студент женился на девушке из интеллигентной немецкой семьи. (Эмме Нагель (1891-1941)). Нелегко было этой девушке, чьи четыре брата уже пали на Восточном фронте, соединить свою жизнь с бедным русским студентом. Для этого требовалась незаурядная воля и смелость. Этими качествами в достаточной степени обладала мать Юрия Коринца. Сейчас же после заключения Брестского мира, еще до массовой перевозки в Россию русских военнопленных, Коринец с женой уехали в Советскую Россию. Собственно, не уехали, а бежали, пытаясь нелегально перебраться через границу. Это была весьма авантюрная история, вполне в духе тех, которые любил рассказывать знаменитый «дядя». Молодые супруги были арестованы немцами на границе и только чудом им удалось избежать тюрьмы. И не только избежать опасности, но и перебраться в Советскую Россию.

Буквально через считанные дни вчерашний пленник немцев дрался против них под Нарвой, в отрядах только что созданной Красной Армии, куда Иосиф Коринец немедленно вступил. Сейчас же после заключения мира в Берлин приехало первое Советское посольство. В числе ее сотрудников был и Коринец. Так вот и получилось, что всего через какой-нибудь месяц преследуемый беглец из Берлина вернулся туда с дипломатическим паспортом... Образование, знание языков и заграницы определили дальнейшую работу отца писателя. Он стал наркоминдельцем.

Здесь нет особой надобности пересказывать «первое детство» Юрия Коринца. Он его описал в романе «Привет от Вернера», который из всех трех произведений писателя наиболее «автобиографический». Маленький Юра жил в доме Наркоминдела на Кузнецком мосту, возле памятника Воровскому, убитому в Лозанне в год его рождения. И жизнь его протекала точно так, как он это изложил в романе. Отец служил в Наркоминделе, мать работала в издательстве «Под знаменем марксизма», переводила на немецкий язык произведения Ленина, советскую художественную литературу. В конце двадцатых, начале тридцатых годов семья Коринца снова жила в Берлине, где старший Коринец работал в Советском посольстве. После возвращения в Москву он работал в различных правительственных учреждениях; жили они уже не на Кузнецком мосту, а в «Доме на набережной» — огромном многоэтажном доме, построенном для работников правитель­ственных учреждений. Но это уже было даже не «вторым», а «третьим» детством писателя.

Юрий Коринец жил в двухъязычной семье. Его отец свободно владел немецким языком, мать — свободно русским. Мальчик разговаривал с отцом по-русски, с матерью — по-немецки, оба языка ему были одинаково близки. Это еще усиливалось тем, что учился Юрий Коринец в школе имени Карла Либкнехта, где преподавание шло на немецком языке. В этой школе учились преимущественно дети немецких коммунистов: тех, кто был вынужден эмигрировать в Советский Союз, и тех, кто, работая в опасных условиях фашизирующейся Германии, отправляли свои семьи в безопасное место — в СССР. Это была — как ее часто называли— «Коминтерновская» школа». То, что делали коммунисты в Германии и других странах, было для учеников «Коминтерновской» школы не отвлеченным делом, а своим, полным волнения и тревоги. В школу часто приезжали и выступали перед детьми зарубежные коммунисты, и школьники запоминали песни Буша, певшего перед ними, и речи людей, чьи имена потом, через много лет; стали символами мужества и отваги. Это была школа интернационального братства, она оказала огромное влияние на мировоззрение школьника, подростка».

В дом часто приходили товарищи родителей — честные, самоотверженные, порядочные люди, словом, делом, всей своей жизнью утверждающие общечеловеческие законы любви, преданности, бескорыстия. И маленький Юра, осмысляя полученный опыт и будучи уже взрослым, постоянно возвращался к картинам детства. Это нашло отражение в его творчестве: книги Коринца полны документальными автобиографическими сведениями: реально существовал дом Наркоминдела на Кузнецком мосту, отец писателя действительно работал дипломатом и сочинил книгу о революционере Мархлевском и т.д. Но главным в этих книгах все-таки остаются не факты, а сознание, осмысление приобретенного в детстве опыта, потому что «всякое живое существо... развивается в определенной среде. И эта среда влияет на него и формирует его облик, характер, психику. Ребенок — это мягкий воск, который принимает любую форму. Он развивается, впитывая в себя знания, как губка воду. Он приобретает первый опыт столкновения с действительностью. От своих вольных или невольных воспитателей, от предметов, от всего. Причем впитывает он все в неизмеримых количествах, потому что его мозг свеж и нетронут. Но если человека вырвать из родной среды слишком рано и надолго, он уже никогда не сможет стать человеком...».

А потом последовали драматические события, пришедшие на годы юности Юрия: арест и расстрел отца; ссылка матери; одиночество и сиротство. 19 сентября 1937 года его отца арестовали по обвинению в шпионаже и 25 января 1938 года расстреляли.

Лев Разгон: «В светлые июньские дни 1941 года окончил школу Юрий Коринец. Прощальный школьный бал, прощальные прогулки до утра по тихой, спящей Москве — словом, все то, что мы уже не раз видели в кинематографе, в театре, читали в книгах, которые рассказывали о тех юношах и девушках, которые выходили из школы в жизнь в роковые июньские дни сорок первого года. И у Юрия Коринца все было как у всех его сверстников. ...Бегом в военкомат, чтобы немедленно идти в Красную Армию — не берут, еще рано... Потом в райком комсомола — что-то делать для обороны. На грузовиках едут вчерашние московские школьники под Смоленск рыть противотанковые рвы. И — первая встреча с реальной войной: разрушение, сожженные деревни, бомбежка, отступающие войска. Копать рвы уже поздно... Школьники возвращаются в Москву на попутных машинах, пешком, они спешат, чтобы скорее очутиться в Москве и вернуться назад не с лопатой и киркой, а с винтовкой и пулеметом...»

Юрий Коринец был призван в Красную Армию, но уже в начале войны его часть была разгромлена. Он пешком пришёл в Москву и увидел, как чекисты уводили его мать. Она умерла в тюрьме в 1941 году после того, как попросилась переводчицей на фронт. Юрий попытался ей помочь, но был арестован и отправлен в ссылку в Караганду, где пробыл 11 лет. Он многое пережил: одиночество, собственную ссылку в Среднюю Азию; голод; тяжелую пастушескую работу в казахском селении, потом в шахте. Его не взяли на войну, как сына врагов народа, а он так рвался добровольцем на фронт. Но Юрий всегда сохранял присутствие духа и веру в справедливость.

Лев Разгон: «Первые годы войны он живет в Караганде, в колхозе. Колхоз имени Калинина был, как и все колхозы, которые во время войны находились в далеком тылу. Мужчин почти нет — все на фронте. Остались старики, дети, женщины, да вот еще приехавшие в колхоз издалека, такие, как этот парень — Юрий Коринец. Ему 18 лет, он здоров, и он работает из последних сил — впрочем, как и все другие колхозники. Коренной горожанин, он становится возчиком на волах... Возчиком, грузчиком, пахарем — он делает всю мужскую трудную работу. Потом кончает курсы трактористов и садится за трактор: старый, видавший виды трактор, который надо самому постоянно ремонтировать, подвинчивать, подвязывать... И обязательно выполнять план, потому что надо во что бы то ни стало готовить продовольствие для фронта — боевого и трудового, для тех, кто воюет и для тех, кто делает для них оружие. Да, все пришлось перенести: непривычный климат с изнуряющей жарой летом и непереносимым холодом зимой; трудные условия быта, постоянное недоедание. Пригодились и его способности рисовальщика. На кусках износившихся простынь или мешковине рисовал знаменитые «коврики»: фантастический пейзаж с кипарисами и замками, лебеди, плавающие в пруду у мраморной пристани с беседкой... Коврики продавались на базаре ближайшего городка и пользовались неизменным успехом даже в те лихие годы.

В 1943 году Юрий Коринец из колхозника становится шахтером. Как ни мало было мужчин в колхозе, но приходилось их отпускать для работы в шахтах. Юрий Коринец переезжает в Караганду и начинает работать на шахте. В Караганде он прожил пять лет — до 1948 года. Окончилась победой война, стали возвращаться с фронта кадровые шахтеры, подросла молодежь, появилась возможность думать о том, чтобы реализовать свое призвание. Юрию Коринцу казалось, что оно — это призвание — в том, чтобы быть художником. Стремление рисовать его никогда не оставляло. И в Караганде на шахте он продолжал все время рисовать. Сначала «для приработка»: плакаты для кино, портреты для учреждений и демонстраций, «наглядное оформление» для своей шахты. Но к искусству это все не имело никакого отношения, искусству надо было учиться. Ближайшая в Средней Азии художественная школа находилась в Самарканде. Туда и уехал учиться Юрий Коринец. Художественное училище в Самарканде имело давние и прочные художественные традиции. В Самарканде издавна жили и рисовали замечательные русские художники, а война и эвакуация забросили в город несколько прекрасных художников — педагогов из Ленинградской Академии художеств. Юрий Коринец учился со страстью, со всем упорством, ему свойственным. За год прошел он два курса. Ему повезло и на педагога. Его заметил очень опытный педагог, старый ленинградский художник Айзик Аронович Гольдрей. Полтора года жизни в Самарканде были очень знаменательными для будущего писателя. С одной стороны — полуголодная жизнь, отсутствие постоянного жилища, а рядом с этим — праздник искусства, приобщение не только к навыкам мастерства, а к большому искусству, познавание и понимание его.

В 1949 году, после того как Самаркандское художественное училище было закрыто, Юрий Коринец переезжает в Ташкент. В 1951 году он оканчивает Ташкентское художественное училище, получает диплом, становится профессиональным художником. Живописцем он не стал; его привлекала книжная графика. Его рисунки все чаще появляются на страницах узбекского ташкентского детского журнала. Почему детского? Была ли в этом случайность или осознанный выбор? Мне думается, что скорее — второе. В нем очень рано для взрослого человека проявилась не только любовь к детству и детям, но и не часто встречающаяся способность понимать их, разговаривать с ними на их собственном, детском языке.

Рисунки Юрия Коринца не были тщательными, детализированными, сделанными «как у всех». Он видел мир по-детски. И рисовал его каким-то странным образом схоже с тем, как рисуют его сами дети. Много лет спустя, став уже известным прозаиком, Юрий Коринец иногда сам иллюстрировал свои книги. Стоит внимательно просмотреть рисунки в его дилогии, в книге «Там, вдали, за рекой», выпущенной издательством «Детская литература» в 1977 году. Можно подумать, что их нарисовал маленький Миша! Если солнце — то просто круг, от которого расходятся большие запятые — лучи; если море — несколько волнистых линий изображают морскую зыбь; если высовывается из воды форель, то она нисколько не меньше самого рыбака... Не соблюдаются никакие пропорции: собака иногда кажется намного больше мальчика, сидящего на ветке. Что же касается медведя, то его размеры, относительно собаки и людей, в огромной степени зависят от описываемой ситуации: если медведь нападает — он очень большой; а если на него нападают — то он оказывается меньше охотников и собак. Зато как тщательно, просто любовно на этих небрежных рисунках выписаны ножик с костяной ручкой, завязки у рюкзака, ведро, привязанное к телеге, — детали, бесконечно важные и интересные для ребенка. Впрочем, не следует представлять себе дело так, что «детскость» графики Юрия Коринца проявляется в некоем примитивизме штрихового рисунка. Есть у писателя и красочные иллюстрации к его книгам. И там совпадение яркого, цветного рисунка с детским видением мира достигается не этой «небрежностью», а цветовой гаммой, смелыми мазками».

В том самом узбекском «Пионере», где рисовал Юрий Коринец, появились его первые стихи. В молодом художнике жило неосознанное стремление к стихам, к быстрым и точным словам, как-то само собою складывающимся в рифмы... Вскоре искусство не просто писать рифмованные тексты, а создавать особый мир, в котором живут добро, любовь, радость и вера в то, что все еще будет хорошо, взяло верх над тягой к рисованию. И постепенно художнику Юрию Коринцу стало все очевиднее, что поэзия, литература привлекают его больше, нежели графика и живопись, что именно литература является его призванием.

Лев Разгон: «Тут не было ни опьянения своими первыми публикациями, ни непоколебимой уверенности, столь свойственной молодости. Молодости-то уже не было... Отчетливо сознавал начинающий поэт, что за десять лет, прошедших со дня окончания школы, он мало читал, плохо знал русскую и мировую поэзию, что ему прежде всего и больше всего нужно стать культурным человеком. Он рвется в Москву, домой, в «город, знакомый до слез», где существует единственное в своем роде учебное заведение — Литературный институт имени Горького. Юрий Коринец был на пятом курсе Литературного института, когда в 1957 году вышел его первый стихотворный сборник «Подслушанный разговор». У учителей Юрия Коринца, у его товарищей, у редакторов и издателей, а самое главное — у его читателей не было никаких сомнений, что это книга самобытного, интересного поэта, обладающего редким даром контакта с детскими душами. За свою первую книгу, еще будучи студентом Литературного института, Юрий Коринец был принят в члены Союза писателей. Вообще этот 1957 год был для него этапным годом — годом необычайного творческого подъема.»

Когда у него вышла первая книга, за которую его приняли в Союз писателей, ему было ни много ни мало 34 года... В них вместилось очень много радостного и много горестного: много веселых и светлых дней и много лихих дней бедствий. Он принадлежал к поколению, на долю которого выпало много испытаний. И это не могло не отразиться в его творчестве. В конце 50-х стали появляться его первые стихи и сказки для детей: «Лесное состязание» (1958), «Лапки» (1958), «Лесовик» (1959), «Колесо» (1959). В 1963 г. вышел сборник стихов и сказок для дошкольников «Плавучий остров», в 1971 г. «Поэма о костре» для младших школьников. Творчество Юрия Коринца, его стихи и проза, сразу же обратило на себя внимание критики. Один из наиболее внимательных исследователей творчества Юрия Коринца, критик и литературовед Игорь Мотяшов, писал о развивающемся таланте Юрия Коринца: «Писатель, не равнодушный к человеческой боли и человеческой радости, писатель сурово и требовательно относящийся к собственному ТРУДУ — такой писатель, если у него, конечно, есть литературный талант, не может не стать мастером, и творения его не могут оставить равнодушным читателя». Советские критики отмечали редкое умение писателя рассказывать маленькому читателю о самых серьезных вопросах жизни взрослых и детей. Они подчеркивали простоту и естественность, с которой Юрий Коринец вел диалог с читателем-ребенком, высокий идейный пафос его книг, рост — от книги к книге — писательского мастерства.

Во «взрослой» и в «детской» литературе нет почти ни одного прозаика, который не начинал бы со стихов. Для Юрия Коринца поэзия — не «проба пера», не некий трамплин, с которого начинается прыжок в литературе. Отделить его первые стихи от прозы, к которой он перешел через много лет, очень трудно. Поэтические произведения писателя — это сочетание непосредственности ребенка и мудрости опытного человека, соединение грустного и забавного. Критики отмечают, что в поэзии Коринца сочетается детская непосредственность с мудростью взрослого человека. В них есть глубокий философский смысл. Темами многих стихов являются смена суток, времен года, явления природы — дождь, ветер, снег, тепло, мороз — словом, все, что ребенок постоянно для себя открывает. Каждое из таких открытий становится для ребенка источником радости. Всё всегда хорошо: хороша весна с ее расцветом; хорошо теплое лето; хороша красивая, цветная осень и хорош мороз, когда он весело щиплет за нос и щеки здорового, тепло одетого ребенка... Много в стихах красивых описаний природы. Каких только насекомых, птиц и животных не встретишь в его стихах! Пожалуйста, и о символах этого года — кроликах и кошках. Много познавательных стихов — о школьных предметах, частях тела, изобретениях... Детям будут интересны циклы «Научи, страница, хорошо учиться», «С головы до ног». Коринец — неутомимый путешественник, он знает, как удобно и необходимо пользоваться и поездом, и автомобилем, и самолетом. В его стихах мы найдем немало строк, посвященных чудесам техники, которые помогают человеку не сидеть на одном месте, а видеть мир. Поезд, вертолет, самолет — мы их будем встречать и в стихах, и в прозе Юрия Коринца, без них у него нет и тайги, и горных хребтов, и далеких озер.

Через все поэтическое творчество Юрия Коринца проходит тема дома. У него много стихов, где говорится о счастливом доме. Такое ощущение, что писал их человек, смертельно соскучившийся, исстрадавшийся по дому, по домашности, по домашнему теплу. В сборнике «Суббота в понедельник» есть поэма «Старый дом» — одно из лучших произведений Коринца. И в ней поэт, вспоминая с уважением знаменитые дома, признается, что его идеалом является другой, совершенно другой дом:

Пусть не славен он резьбой —

Бедность дому не укор!

Не нужны ему для славы

Драгоценные оправы —

Белый мрамор иль гранит, —

Дом не этим знаменит.

Дому нужен верный друг

Да знакомых тесный круг.

Знать, что крыша не течет,

Что играют в доме дети, —

Вот тогда ему на свете

Честь, и слава, и почет!

 

Душа поэта настолько чистая и светлая, что он в самых обыденных предметах и вещах видит чудо и вдыхает в них жизнь. Юрий Коринец обладает особым умением одухотворять любой предмет. Самовар, часы, маяк, бинокль, мост ... В его стихах главными героями становятся не только люди, но и все, что можно увидеть вокруг. Это дом со своими привычками и характером, скромный небольшой пароходик, подружившийся с рекой, которая, в свою очередь, очень тоскует по другу, старая ель. В мире стихов Юрия Коринца, говорит Игорь Мотяшов, «даже неживые вещи оживают. Оживают куклы, избы, предметы домашнего обихода, рыбацкая сеть, маяк, ёлочный Дед-Мороз, река, морской берег, волны, пароход, лунный свет и многое другое. Не говорю уже о существах живых — кошке, лошади, птицах, сороконожке. О деревьях и травах. Все они в какой-то степени очеловечены, наделены способностью чувствовать, переживать, иногда даже думать и разговаривать. Все имеют свои непохожие судьбы. И — странно! — сказочности этой почти не замечаешь, зато ощущаешь мир, нарисованный Коринцом, как очень близкий, и по-настоящему волнуешься за судьбы всех его жителей».

Но самое главное чудо в том, что хотя неживые предметы и вещи в стихах писателя очеловечены — они переживают, думают, мечтают, разговаривают, имеют свою судьбу — в стихах незаметно сказочности, наигранности или выдумки. Мир, который создал в своих произведениях Юрий Коринец, открывается для каждого, кто читает его стихи, заставляет радоваться и сопереживать приключениям, жизни и судьбе его жителей. Но самое главное — в этот мир хочется возвращаться снова и снова, чтобы прикоснуться к чистым светлым отношениям между героями, окунуться в поток добра и даже самому стать немножечко лучше, светлее. В его стихах добро всегда оказывается сильнее и обязательно побеждает. Всегда за строчками поэта есть настоящее чувство, важная мысль.

Среди его поэтических произведений можно отметить и шутки («Не было печали», «Чудак-рыбак»), и игровые стихи («Триста тридцать три жильца»), и рифмованные загадки («Лапки»), и перевёртыши («Суббота в понедельник»), и стихи-притчи («Ручей», «Тень»). Некоторые свои книги Коринец иллюстрировал сам («Я и кролики» и другие). Игорь Мотяшов: «В мире коринцовской поэзии много прекрасного. Но самое прекрасное в нём — человеческий труд. Можно даже сказать, что труд — это и есть главный герой стихотворений Юрия Коринца. Труд как решающая сила добра. Труд, украшающий землю, создающий вещи, помогающий людям совершенствовать самих себя. Труд, без которого жизнь бесцельна, бессмысленна, безрадостна. Труд, в котором разум и вдохновение — друзья. Стихи Коринца помогают нам лучше почувствовать и красоту бескорыстной дружбы, взаимопомощи, упорства в достижении цели. Помогают ещё лучше узнать и крепче полюбить родную землю, особенно наш русский Север с его скромными, трудолюбивыми людьми, нетронутой природой и летним незакатным солнцем».

Лев Разгон: «Несколько последующих лет у Юрия Коринца ушли на повторение того, что его так сильно привлекало и радовало в детстве: на путешествия по Северу, на охоту и рыбалку, на странствия по малым и большим рекам. В предисловии к книге стихов Юрия Коринца «Суббота в понедельник» известный прозаик Юрий Казаков писал: «Путешествовал и я вместе с Коринцом. Мы ехали по реке Сухоне, и плывущий нам навстречу сплавной лес глухо стукался о пароход, а по берегам щелкали соловьи, и чем дальше на север, тем ночи становились бледнее и прозрачнее. Мы побывали в Великом Устюге, в Котласе, в Архангельске, добрались до Белого моря, потом до реки Онега, с Онеги поехали на Кольский полуостров, в Мурманск... Где только не побывал Коринец за эти годы! И в Карелии, на Кине-острове, и в Мезени, где реки так забиты лесом, что по ним можно ходить, как по мостовой, и на озере Валдай, и на Оке, и в Тюмени. Если бы подсчитать, сколько километров прошел он и проехал, то ему, может, и путешественник какой-нибудь позавидовал бы. Но не в километрах, конечно, дело. А дело в тех сотнях самых разных людей, с которыми он по­знакомился, наговорился в своих поездках, которые много ли, мало ли, хорошо ли, плохо ли, а рассказывали ему о себе. И они потом все пришли в его стихи».

Мы уже могли убедиться, насколько прав товарищ по путешествиям Юрия Коринца писатель Юрий Казаков. Действительно, эти странствия, увиденная вновь или впервые северная природа, встречи с интересными людьми — все это пришло в его стихи. А отразились ли эти путешествия в прозе писателя? Конечно! Те необыкновенно точные и выразительные эпизоды рыбной ловли, разделки рыбы, длинных таежных переходов — все это не могло сохраниться лишь от ярких, но все же выцветающих от времени, детских воспоминаний. Эти воспоминания ожили, заблестели свежими красками оттого, что теперь по местам детства, да и по другим местам ходил взрослый, любящий и понимающий природу человек, обладающий зорким взглядом художника. И безусловно, не только картины природы насытили прозу Юрия Коринца. Встречи с людьми разных профессий, сложных, часто необычных биографий откладывались не только в памяти писателя, они приводили его к стремлению дать накопленному материалу выход к читателю. И не только в стихах, но и в жанре, где существует большая возможность выразить разноголосицу мира, сложность прошедшего, а главное — как казалось поэту Юрию Коринцу — вступить в более непосредственный контакт со своим читателем. Так поэт, уже завоевавший признание, все больше приходил к мысли начать писать прозу. Медленно, неторопливо писал свою первую повесть Юрий Коринец. Как было бы, наверное, просто, если бы он писал воспоминания: описывал свое детство так, как оно отпечаталось в воспоминаниях, к которым так часто возвращался за свою жизнь».

Лев Разгон: «В 1967 году в издательстве «Детская литература» вышло первое большое прозаическое произведение Юрия Коринца, повесть «Там, вдали, за рекой». Начиная с названия — первой строкой старой боевой комсомольской песни — и кончая последней строчкой повести она была восторженным гимном тому времени, когда происходило становление характера и убеждений автора. Год выхода «Там, вдали, за рекой» был годом особым — годом пятидесятилетия Советской власти. Задолго до него был объявлен конкурс на лучшее произведение для детей, написанное к 50-летию Великой Октябрьской революции и 100-летию со дня рождения В. И. Ленина. Повесть Юрия Коринца получила первую премию на этом конкурсе. О том, как ее принял детский читатель, можно судить по тому, что уже на следующий год она была переведена и издана в Грузии, Молдавии, Латвии...

В 1968 году издательство «Детская литература» выпустила не просто новое издание «Там, вдали, за рекой», а дилогию, включающую новую повесть писателя: «В белую ночь у костра». В таком виде она и начала свой путь по свету. Буквально. Ибо книга эта была не только переведена на языки братских советских республик, но и на языки множества зарубежных стран. Неудивительно, что ее печатали для детского читателя в социалистических странах. Всё новые и новые издания ее выходили также в ФРГ, Австрии, Швейцарии, Дании, Голландии, Англии, Японии...»

Большинство прозаических книг Юрия Коринца написаны от первого лица, они содержат рассказ о детстве. Обращаясь в творчестве к своему детству, Коринец, по мнению критиков, «создавал модель того детства, которое необходимо, чтобы человек был счастливым», которое будет способствовать зарождению и развитию лучших свойств души. Михаил Светлов говорил: «Человек, который не любит своего детства, каким бы оно ни было, — это страшный человек». Детство для Коринца не умерло, оно скрылось в тумане времени, где-то вдали, за рекой. ... «Вижу в тумане я детство свое — Бродит на том берегу. — Но возвратить не могу я его И позабыть не могу...» («Белая ночь».) То детство, в которое вглядывается Юрий Коринец и которое он любит, — исторично и социально. Оно станет не только фоном, но и содержанием главных прозаических произведений поэта. Это детство связано с двадцатыми и тридцатыми годами нашего столетия. Оно немыслимо без тех примет, которые были характерны для того времени. Автобиографические книги Юрия Коринца для писателя и его читателя означают возвращение к той части жизни, которая ушла в воспоминания. Эти книги написаны для того, чтобы, всматриваясь в прошлое, найти в нем главную правду прошлой жизни. Ибо она составила нравственный фундамент всей последующей жизни автора воспоминаний и всего его поколения. «Там, вдали, за рекой», «В белую ночь у костра» и «Привет от Вернера» — биографичны, ибо они рассказывают не только о биографии человека, но прежде всего и больше всего о биографии эпохи, биографии времени. Чувство истории особенно близко Юрию Коринцу, оно составляет не фон его книг, а глубинную особенность. Осмысливая свое прошлое, вглядываясь в детство своего героя, он обязательно должен увидеть ориентир воспоминаний — точные исторические реалии. Автор с удивительной точностью передает не только атмосферу времени, реалии детства, но и лексику героев. При этом писатель всегда находится рядом с читателем и героями своих книг. В авторском предисловии к повести «Володины братья» говорится: «Мои предыдущие повести «Там, вдали, за рекой» и «В белую ночь у костра», а также роман «Привет от Вернера» — автобиографические. В них я рассказывал о своем детстве в Москве и Берлине, о тридцатых годах, о радостях и горестях того, уже далекого детства». Лев Разгон: «Если безоговорочно поверить этому предисловию, то первые прозаические книги Юрия Коринца следует отнести к тем произведениям о детстве, пафос которых выражен в радости бытия. Ребенок знакомится с окружающим миром, и мир этот — прекрасен! Даже если в нем происходит что-то драматическое, то все равно радость жизни, ощущение ребенком тепла оказывается сильнее всего». Когда в 1976 году появилась первая прозаическая книга Юрия Коринца «Там, вдали, за рекой», она произвела сильное впечатление тем, как ее автор сумел точно и выразительно вернуться в свое далекое детство. Вернуться так, что, несмотря на нескрываемое присутствие автора, казалось, что книга написана, что называется, «по горячим следам» событий, написана «сиюминутно» после каждого с ним происшествия.

Первые повести Юрия Коринца проникнуты ощущением радости и удивления перед открытиями, которые каждый день делает маленький человек. Миша, а вместе с ним его читатель, узнают вещи, которые, может быть, некоторым взрослым кажутся не такими уже и важными, а на самом деле — удивительно необходимы. А главное — интересны. Герой повестей Юрия Коринца непрерывно узнаёт множество таких вещей, о которых он понятия не имел! Он узнает, что такое «стреляный воробей», «провокатор», «мемориальная доска», «сидеть на иголках», «канун», «смотреть сквозь пальцы», «на роду написано», «дипкурьеры», «притча», «шовинисты», «досконально», «десять потов»... Право, это не повесть, а настоящий толковый словарь! Читатель узнает множество вещей и понятий самого различного свойства: начиная от того, что означает «переход количества в качество», и кончая наилучшими условиями для ловли форели. И обо всем этом рассказывается необыкновенно точно, с интонацией собственного открытия. Автобиографические» книги Юрия Коринца — история взросления, непрерывного обогащения детской души, детского интеллекта.

Это интеллектуальное обогащение, взросление, превращение ребенка во взрослого немыслимо без постоянного общения со взрослыми людьми, передающими ребенку свой личный и социальный опыт. «Общественное мнение — это то, что о тебе говорят. Это тоже объяснил мне дядя. Например, ты живешь у себя в комнате, но все время выходишь из нее и бываешь в общественных местах... И всюду встречаешь людей, которые тебя видят и с которыми ты разговариваешь. И из этого составляется общественное мнение... Ты можешь потом неделю не выходить из комнаты, а о тебе все равно говорят! Ты можешь уехать на месяц, на год, на несколько лет, ты можешь даже умереть, а о тебе все равно говорят! Это работает общественное мнение. Как объяснил мне дядя: «Ты приходишь и ты уходишь, а мнение остается». Общественное мнение — очень важная вещь! Надо, чтобы оно было хорошее. То есть чтоб о тебе говорили хорошо». Собственно говоря, в этом монологе ребенка о том, что такое «общественное мнение», рассказывается о нравственном становлении человека, о создании в нем ценностных ориентиров, моральных «точек отсчета». Оно создается в постоянном общении не только со своими родителями, своими учителями в школе, а в центре сложной, не всегда понятной «взрослой» жизни. Нет, далеко не всегда жизнь этих взрослых людей была светла, незамутненна, далеко не все они были хотя бы приблизительно похожи на необыкновенного дядю. Это были люди и хорошие, и плохие, и интересные, и совсем неинтересные, и те, кто тебя любил, и те, кому ты был безразличен. Героями книг Юрия Коринца в равной степени являются не только мальчик Миша или мальчик Юра, а окружающие его взрослые люди. Но и среди них он выделил главного — дядю, лирического героя книг Юрия Коринца. И недаром свою дилогию «Там, вдали, за рекой» и «В белую ночь у костра» он назвал: «Две повести о дяде». И это отнюдь не преувеличение. Дядя, о котором написаны эти повести, невероятно интересен и занимателен.

«Многие спрашивали дядю — зачем ему две собаки? Разве вам не хватит одной? — говорили дяде. — Представляем, сколько с ними хлопот! Нужно их кормить, мыть, воспитывать. Как вы только справляетесь? В том-то и дело, что иметь несколько собак легче, чем одну, — отвечал дядя. — Надо только, чтобы у них был разный характер. И предоставить их самим себе. Тогда они сами будут друг друга воспитывать. Конечно, я направляю это воспитание, я слежу за ними. Но, по сути дела, они сами друг друга воспитывают. Они даже меня воспитали, я уж не говорю о племяннике!» (Рассуждение вполне справедливо и для котов).

Рассказ Миши о дядиных собаках Чанге и Ханге захватывает и самого рассказчика и его читателей. Каждая собака имела, конечно, свои недостатки: Ханг был озорником; Чанг — ленив. Но они были смелые, бесстрашные и очень умные. Не приходится говорить, что они были еще красивые и очень способные. Нет, не способные — просто талантливые! Рассказывая о дядиных собаках, Миша — незаметно для самого себя — начинает сам творить сказку о Чанге и Ханге, сказку, которой позавидовал бы и сам дядя... Чанг оказывается, как и его хозяин, музыкален, обладает замечательным слухом и умеет петь.

«По радио пел Лемешев, а дядя ему подпевал: «И, набравшись сил, чуя смертный час, он товарищу отдает наказ...» И вдруг запел Чанг! Это было так неожиданно, что дядя замолчал. Мы оторопели... После каждого куплета Чанг останавливался, стыдливо смотрел в сторону, а потом опять продолжал. Видно было, что он стесняется, но не петь он не в силах... Чанг пел очень выразительно, с душой. У него оказался глубокий бархатный голос. Его пение сразу захватило нас. Мы не могли пошевелиться... Когда Чанг кончил, дядя зарыдал и кинулся ему на шею. — Доннерветтер! — рыдал дядя, обнимая Чанга. — Доннерветтер!» Миша поведал нам, что дядя научил петь и Ханга. «В результате дядя создал неплохой собачий дуэт. Слава о дядином дуэте разнеслась далеко. К дяде стали приходить разные темные личности и просить дядю, чтобы он продал им своих музыкальных собак. Но дядя всем отказывал. Когда они очень упорствовали, дядя спускал на них Ханга и Чанга, и тогда эти личности еле уносили ноги. Не такой человек был мой дядя, чтобы продавать своих друзей».

Мишин дядя совершенно удивительный человек. Коммунист и романтик, жизнелюб и фантазёр, дядя прошёл суровую школу подпольной борьбы и революции, участвовал в коллективизации на Волге, строительстве Магнитогорска, Днепрогэса, войне в Испании. Вся его жизнь — непрерывная цепь поручений особой важности. Миша видит дядю лишь в редкие минуты отдыха, когда тот, шумный, увлечённый, полный самых невероятных и романтических историй, врывается в их дом со своими верными собаками Хангом и Чангом. Дядя для Миши — это целый мир, самое значительное, что знает пока мальчик в жизни, олицетворение революции, мужества, верности, талантливости. Дядя умеет делать всё. У него умные, ловкие руки, ему известны все тайны рыбной ловли, все тонкости охоты. И Миша многому научился у него. В повестях «Там, вдали, за рекой» и «В белую ночь у костра» ничего, собственно, не происходит. Никаких приключений, никаких побегов, никаких драматических событий. В этих книгах маленький герой, ведущий свой рассказ о своем необыкновенном дяде, только слушает, расспрашивает его, ходит с ним на рыбалку, ездит к нему в гости. Он ведет жизнь самого обыкновенного городского мальчика. «Там, вдали, за рекой» и «В белую ночь у костра» — это повести, где создан идеальный мир ребенка. Он не только купается в любви ближних и взрослых, он живет в мире, где все ясно и понятно, где совершенно четко проведены границы между добром и злом, между красными и белыми, между тем, что можно и нужно, и тем, что нельзя и недопустимо.

В 1972 году был опубликован первый автобиографический роман Коринца «Привет от Вернера». Вот что сказано в «Прологе в нескольких словах» о книге: «О чем эта книга: о первом детстве, первой любви и дружбе. Действующие лица: я сам, мои родители — русские коммунисты; девочка Гизи, ее родители — немецкие коммунисты; мой друг Вовка, его отец и мачеха, Памятник Воровскому, овчарка Дик, русские белогвардейцы, сердитый немецкий Дед-Мороз, другие взрослые, дети, собаки и лошади. Время действия: двадцатые годы нашего века, то есть много лет тому назад, с экскурсом в сегодняшний день. Место действия: Москва и Берлин.»

Это действительно роман — так густо населены его страницы разными людьми, происходит много ярких исторических событий, напряженно работает и мыслит главный герой Юра. Ему шесть лет. Он играет, выдумывает, шалит, порой попадает в неприятные ситуации. Он живет с родителями, работниками Наркоминдела, в центре Москвы 1929 года. Это неповторимый быт тогдашних коммунальных квартир с их теснотой и общей жизнью, Кремль, Кузнецкий мост, Первый Всесоюзный слет пионеров… В этом романе рассказывается о знакомстве со старыми большевиками — друзьями Ленина; с теми, кто является «профессиональными революционерами». Рядом с героизмом и самоотверженностью одних — корыстолюбивая суета других; рядом с простым счастьем одних людей — глубокая драма других. Это и богатый мир чувств маленького героя — его любовь к родителям, друзьям, немецкой девочке Гизи, его нежность, тревоги и страхи, его неприязнь к лживым людям, его гордость за свои маленькие достижения, его мучения совести и радости. Роман «Привет от Вернера» наполнен наблюдениями и размышлениями маленького Юры: о добре и зле, о подлости и честности, о гениальности, о вечности и смерти. Совершается огромная внутренняя работа, вырабатываются убеждения. А еще Юра умеет слышать и слушать. Он пытается понять многие выражения: что такое «красна девица», почему от счастья задыхаются, от стыда сгорают, а от любви можно умереть? Роман о том, как трудно бывает ребенку, у которого непрерывно возникают самые жгучие вопросы, требующие немедленного решения, немедленного ответа и которому не у кого узнать ответы на эти вопросы. Потому что папа и мама работают, им всегда некогда, маленький Юра предоставлен часто самому себе, и на вопросы, возникающие у него, он должен получать ответы самостоятельно, находя эти ответы в самой жизни.

Надежная защита и поддержка старших помогает Юре находить и любить друзей. Это и сосед Вовка, ставший участником пионерского слета; и его отец, портной Зусман, учивший Юру во всех делах находить «иголочку» — основное, нужное; и большевичка Мархлевская, которая знакомила Юру с историей Кремля и так замечательно ловко пускала с ним мыльные пузыри; и немецкий революционер Вернер, веселый, неунывающий, большой выдумщик. Успех Юрия Коринца, как детского писателя, основан, пожалуй, больше всего на его превосходном знании того, что будет интересно его читателю. Это могут быть и такие серьезные и важные для ребенка размышления о том, как трудно жить с секретом; но это могут быть и рассказы о вещах, казалось бы, малозначительных, но необыкновенно интересных по своей новизне. Например, про то, что можно делать с мыльными пузырями зимой. Кажется, что у всех у нас имеется достаточный опыт получения удовольствия от запускания мыльных пузырей. Но герой романа Юрия Коринца сообщает нам потрясающую новость: «Сейчас я вам скажу великую вещь: можно пускать мыльные пузыри зимой на морозе. Почему это великая вещь? Потому что они тогда сразу замерзают и их можно брать в руки, только осторожно, нежно, и держать в руках замерзший мыльный пузырь! Здорово, правда?»

В книгах Юрия Коринца рассказ ведется параллельно не только ребенком, но и взрослым. Не только мальчиком Юрой, но и взрослым, умудренным жизнью автором — Юрием Коринцом. В рассказе лирического героя так переплетаются воспоминания ребенка и размышления взрослого человека, что иногда невозможно отделить одно от другого. Герой романа «Привет от Вернера» — это и тот маленький Юра, который когда-то, очень давно, жил на Кузнецком мосту, и тот взрослый человек, писатель Юрий Коринец, который написал этот роман. Не знаю, который из них говорит об этом романе: «Это книга о первом детстве. Потому что у человека есть и второе детство, и третье — там все четче, там глубже тень и ярче свет. А первое детство — это раннее утро, когда человек входит в мир еще робкими шагами». Творчество Коринца глубоко философично. Почему читателю должны быть интересны и полезны размышления автора о его детстве, переживания и осознание его опыта? Дело в том, что читатель становится не сторонним беспристрастным наблюдателем, а равноправным соучастником всех действий. К этому располагает форма повествования, которая ведется от двух лиц: Коринца-писателя, оценивающего события прошлых лет, и маленького Юры, которого могут звать и Мишей, и Володей — их объединяет внутреннее родство душ, взглядов, ощущений, непосредственность переживаемого. (Деление это весьма условно потому, что, по словам самого писателя, герой и автор одно и то же лицо, только изменившееся под воздействием времени и жизненного опыта).

Герой всех книг Юрия Коринца живет в семье. Именно здесь, а не где-нибудь происходят все — маленькие и большие — события, в которых для него заключено нечто. В книгах Юрия Коринца герой — зовут ли его Мишей, Юрой или Володей — ведет себя самым обыкновенным образом. Он учится, его ругают или хвалят, он ссорится, дерется, делает иногда мелкие пакости окружающим, иногда они сходят с рук, иногда он в них раскаивается... Словом, он самый обыкновенный ребенок, в его поведении, во всех внешних проявлениях его жизни нет и помина этваса. Нечто сосредоточено в другом: в духовном мире этого ребенка, в движении и росте его духовной жизни.

В романе «Привет от Вернера» маленький Юра становится очевидцем важных исторических событий; в повести «Володины братья» мальчик Володя заблудился в тайге, чуть ли не погибает от пожара, наводнения, голода... Но не внешние события, большие или малые, составляют подлинное содержание этих книг. И лирический герой книг Юрия Коринца не пытается уверить читателя, что происходящее вокруг для него значительнее, нежели его размышления о происшедшем. То, что составляет динамизм детской книги, происходит не во внешней, а во внутренней, душевной жизни ребенка. Там видны бури страстей, грозы ярких переживаний, там совершаются подлинные, потрясающие открытия, там приходится испытать неимоверную тяжесть первых разочарований, крушения первых иллюзий.

В 1974 году выходит «Песня Гизи» — самостоятельный вариант романа для самых маленьких, в 1975 году — новая повесть «Володины братья». «Володины братья» — книга размышлений. Поскольку Володя уверен в разумности этого мира, в разумности действий людей и всего живого, это придает его мыслям, его сновидениям и даже галлюцинациям непоколебимый оптимизм. Володя относится к природе, как к живому существу. Недаром, когда он входит в реку, чтобы попытаться поймать семгу, он обращается к реке: «Сейчас мне некогда с тобой играть... Сейчас у меня дело! Ты лучше помоги мне». Удивительно, но описание злоключений мальчика, драматизм происходящих с ним событий совершенно не снижают уверенного оптимизма повести, основанного на убеждении ребенка в том, какими должны быть нравственные отношения людей друг к другу и к природе.

Наступает страшное, к чему одиннадцатилетний мальчик готов психологически, но перед чем оказывается безоружным... Он спасается от настигающего его лесного пожара, тонет, вылезает из тайги раздетый, лишенный одежды, продовольствия, спичек, потерявший верную тропу, — оставшийся один на один с природой, которая сразу же обернулась к нему страшной, еще неведомой ему стороной. Но и в этом состоянии Володя остается не отчаявшимся дикарем, а человеком. И писатель это подчеркивает деталями, которые сначала кажутся натяжками, если не вникнуть как следует в характер Володи. Вот он нашел под валуном спасшегося от пожара обгоревшего раненого зайчика. И лечит этого бедного зверька, обмотав ему раненую лапку тряпичкой, оторванной от своей рубашки. А ведь мог бы и съесть... Вот он набрел на лесную избушку, в которой лежит тетрадь с привязанным карандашом, на обложке тетради написано: «Тетрадь проходящих туристов». И Володя, прочитав все предыдущие записи, аккуратно записывает: «Иду из Кочильдина в избушку к дедушке. Через два дня надеюсь на месте быть». И подписался: «Корифей туризма Владимир Иванов, 11 лет. 17 августа 1972 года».

В «Володиных братьях» заложена и высказана философская концепция автора: в природе выражена моральная идея вечной новизны, постоянной возобновляемости жизни. Природа в повести Юрия Коринца существует не как красивый или безобразный, светлый или мрачный фон, на котором развертывается действие повести. Природа, по сути дела, — самостоятельный герой этого произведения. Не менее важный, а может быть, и более важный, нежели другие герои повести. Герой этот настолько важен для автора, что он служит неким эталоном для определения нравственных качеств людей.

В 1971 году в издательстве «Детская литература» вышла написанная для юных читателей маленькая повесть «Самая Умная Лошадь». В ней много автобиографического материала — описание нелегкой жизни одинокого городского подростка, эвакуированного в тяжелые годы войны в далекий степной казахстанский колхоз. Но не только этим автобиографическим эпизодом интересна маленькая повесть. В ней еще раз — трогательно, с теплом и большой силой — выражена любовь и привязанность лирического героя повести ко всему живому в природе. Такая любовь, что животные в его представлении наделяются чувствами и мыслями, свойственными человеку. Писатель в своей повести не только относится к животному, как к существу, равному себе, но и признает его способность стать учителем человека. Собственно, об этом он и написал «Самую Умную Лошадь». И сказал об этом со всей откровенностью: «Потому что учителями могут быть не только люди, но и животные». Равенство, которое писатель устанавливает между человеком и другими живыми существами, между человеком и всеми явлениями природы, основано на убеждении, что всякая любовь должна быть взаимна. Не покорение природы, а дружба с ней. Человек не стоит над природой, он порождение ее, часть ее.

Как и первое прозаическое произведение писателя, эти книги вошли в основной читательский фонд советских детей, получили широкое распространение за рубежом. Книги Коринца захватывают не фантастическими или детективными сюжетами (у него их практически нет). Единственная фантастическая повесть Коринца — «Заблудившийся робот» (1984). Главное в них — внутренняя жизнь героя, его размышления, переживания, чувства. Именно там происходят настоящие бури, катастрофы, открытия. Герой познает действительность, определяя отношение к ее проявлениям, свое место в ней. Внешние события — фон, материал, который до публикации дважды тщательно перерабатывается в сознании — сначала писателя, потом героя. Вслед за ними этот путь проходит сопереживающий читатель. «Изображение душевной работы и составляет этвас всех книг Коринца», — так определил сущность творчества Коринца литературовед Л. Разгон. И если сначала рассуждения юных героев Коринца вызывают улыбку своей категоричностью, явным подражанием взрослым, их назидательно-поучительной интонации, построению фраз, то постепенно начинаешь понимать, что это не бездумное обезьянье копирование, а осмысление и «присвоение» ребенком общечеловеческого опыта. Во всей прозе Коринца тонко и точно прослеживается путь взросления человека.

Во всем, что написал писатель Юрий Коринец — в его стихах, повестях, романе, рассказах, — легко найти главное: нравственные идеалы, чувство гуманизма, интернационализма, труд, отношение к природе. В «Повестях о дяде», в романе «Привет от Вернера», повестях «Самая умная лошадь» и «Володины братья» — всюду люди трудятся для светлого будущего, сосуществуя в дружбе с природой. Не борясь с ней, а разумно пользуясь ее благами, видя в природе вечный источник красоты и нравственного отношения друг к другу.

Многие страницы книг Юрия Коринца похожи на картины: так ярко, так необыкновенно выразительно и точно показываются там улицы Москвы и таежные поляны; быстрые северные суровые реки и тихие, заросшие пруды Подмосковья... В изобразительной силе книг Юрия Коринца чувствуется не только мастерское перо писателя, но и верный глаз художника. Юрий Коринец действительно художник. Он окончил художественную школу, работал в своей жизни художником. Да и потом, уже став писателем, нередко сам иллюстрировал свои книги. И внимательному читателю его книг нетрудно догадаться, что он пишет только о том, что он сам видел, сам испытал, сам делал. Потому что так о северной тайге может написать только тот, кто по этой тайге бродил. И о ловле рыбы в холодных северных реках может так написать только тот, кто ее сам ловил. И про тяжкий труд в далеком казахстанском колхозе в лихие годины войны так может написать только тот, кто там трудился... Потому так жизненно правдивы книги писателя, что в них он передал им самим прожитое, передал правду жизни.

Однако добрые, умные, философские книги писателя практически не вошли в содержание ни одной современной системы по чтению и почти забыты. Коринец действительно много писал о становлении советской власти, хотя не это главное в его творчестве. Во-первых, годы советской власти — это действительная часть нашей истории; во-вторых, эта эпоха отражена писателем очень корректно и сдержанно и представлена в лучших её проявлениях; а в-третьих, в книгах Ю. И. Коринца важны философско-нравственные размышления о человеческом бытии и картины этого бытия, достойные «присвоения» потомками, и эти картины и вопросы волновали и волнуют мир и в советские времена, и в наши дни, и при египетских фараонах (П. Кочетова). Ведь даже в американской многотомной энциклопедии по детской литературе 1992 года издания, где представлены самые-самые авторы, с их точки зрения, из русских оказался только один — Юрий Коринец…Так что читайте вместе с детьми умные стихи, рассказы и повести Юрия Коринца, плохому они не научат. А вот с историей нашей страны познакомят.

Юрий Коринец немало работал и как переводчик. Он переводил с еврейского, с бурятского, украинского... Но, конечно, больше всего с языка, которым он владел в такой же степени, как родным русским, — с немецкого. В числе многочисленных переводов — классические сказки, современные повести и стихи. Он познакомил советского детского читателя с детскими стихами «Кельнские домовые», со стихами немецких поэтов-классиков и современных поэтов: «Спящее яблоко», «Долгий день великанов», открыл для нас творчество Вильгельма Гауфа, Джеймса Крюса, Михаэля Энде, Отфрида Пройслера (сказки «Маленькая Баба-Яга», «Маленький Водяной», «Маленькое Привидение»), Петера Хакса и другие.

По одной из книг писателя в 1971 году был снят фильм белорусскими кинематографистами. Он вышел в прокат под названием «Там, вдали за рекой». Режиссеры: Валентина Маликова, Владимир Файнберг, сценаристы: Анатолий Гвоздиков, Юрий Коринец. Беларусьфильм.

Писатель награждён орденом «Знак Почёта». Лауреат премии Пьетро Паоло Верджерио в области детской литературы (1973).

Что касается семьи — первая жена Демидова Ольга Владимировна (17.04.1922 — 06.10.2005), художник-график, член Союза художников РФ. Дочь — Мария Юрьевна Коринец (род. 29.10.1954), сейчас носит фамилию Романова. Вторая жена — Наталья Николаевна Коринец (род. 1933). Дочь — Екатерина Юрьевна Коринец, сын — Юрий Юрьевич Коринец (31.07.1967 — 17.11.2015), филолог, переводчик-германист. Перевёл на русский язык труды Карла Шмитта и Освальда Шпенглера. Умер во сне в возрасте 48 лет.

Юрий Иосифович Коринец умер 23 января 1989 года, похоронен на Головинском кладбище в Москве.

Но остались его стихи, рассказы и повести...

Источники: 

Разгон Л. Э. Юрий Коринец: Очерк творчества. — М.: Детская литература, 1980. — 110 с.

https://uralmagnit.ru/cat-poezia-serdca/1494-yurij-korinets

https://prodetlit.ru/index.php/Коринец_Юрий_Иосифович

Стихотворения и поэмы Юрия Коринца

 

Моему читателю

Несу я вдаль свои года

Тяжелым рюкзаком,

А мой читатель никогда

Не станет стариком.

 

Давно я к этому привык,

Что детский я поэт.

Хоть мой читатель многолик,

Ему не много лет.

 

Всегда он юн, читатель мой!

Он любит смех и шум,

Хотя и не лишен порой

В тиши серьезных дум.

 

И с ним не скучно,

Вот в чем гвоздь!

С ним дышится легко!

Его глазами мир насквозь

Я вижу далеко.

 

Я вижу с ним другую жизнь,

Где мне уж не бывать —

Ее мы словом «коммунизм»

Привыкли называть.

 

Среди космических дорог

В далекой жизни той

Меня читатель между строк

Увидит пред собой.

 

И скажет: «Что за старичок

Стихи эти слагал?

Писал про Вышний Волочок.

Про Север. Про Урал.

 

Писал про старые дома,

Про юный шум дубрав...

Его цветастые тома

Хранят веселый нрав!

 

Да, он в стихах поднаторел

И жив до сей поры

Не потому ль, что вдаль смотрел

Глазами детворы?»

 

Плавучий остров

Не по речке, не по морю,

Не во сне, а наяву

Вдоль по радости и горю

Я во времени плыву.

 

За бортом бегут навстречу

Не прибрежные леса —

Это судьбы человечьи

Подают мне голоса.

 

Проплывают не березы —

Человечьи смех и слезы.

Проплывают штормовые

Или солнечные дни.

Вечерами бортовые

Зажигаю я огни.

 

У стола, как у штурвала,

Я ночей не сплю, бывало, —

Все дописываю строчки,

Доходя порой до точки.

 

Вдаль,

К неведомому устью,

Уплывает остров мой,

Пену радости и грусти

Оставляя за кормой.

 

Как доживу лет до ста

Как доживу лет до ста —

Вот жить мне будет просто!

 

Не буду я по пустякам

Грустить и волноваться

И за советом к дуракам

Не буду обращаться.

 

Не буду денег занимать —

Мне будет пенсии хватать.

 

Тогда объеду я весь мир:

В Париж отправлюсь,

На Памир

И на Луну в ракете...

 

Войду в ракету, мне тотчас

Уступят место дети.

Учить я, люди, буду вас,

Как надо жить на свете!

 

Скажу к примеру:

— Не по мне

Трястись в машине по Луне!

Куда полезней с рюкзаком

Пройтись по всей Луне пешком.

Планета тоже мне — Луна!

Мы Землю исходили... —

 

Вздохну я: — В наши времена

Сильнее люди были! —

И все, молчание храня,

С почтеньем слушали б меня.

 

... А если кто-нибудь махнёт

Рукой и вдруг заспорит?

Ещё вдобавок упрекнёт:

Пора, мол, в крематорий!

 

Никто к тому же — вот беда! —

Нахала не осудит...

Но я надеюсь, что тогда

Таких людей не будет.

 

Не кажется ли вам

Не кажется ли вам,

Что все мы отупели,

Привыкнув к чудесам?

Не кажется ли вам?

 

Луну нам показали

С обратной стороны.

«Ну, что же?» — мы сказали,

Мы не удивлены.

 

Стараюсь я во сне

И наяву стараюсь,

Но что-то грустно мне,

Что я не удивляюсь.

 

О, как хотел бы я

Однажды удивиться!

Допустим — в муравья

Вдруг перевоплотиться.

 

Хотел бы сам не свой

Я стать летучей мышью

И где-нибудь под крышею

Поспать вниз головой.

 

А если просто в пруд

Нырнуть лягушкой на ночь?

И пусть меня зовут

Как прежде — Пётр Иваныч!

Но вот что я боюсь:

Что я не удивлюсь!

 

Как я искал свой день

Однажды летом —

Чур меня! —

Проснулся я

Средь бела дня.

 

В уме был вроде здравом,

А левый взял башмак —

Башмак стал сразу правым!

Нет, что-то здесь не так...

 

Тогда за самоваром

Пошел я босиком —

Себя за самоваром

Побаловать чайком.

 

А самовар мне в брюхо

Швыряет горсть углей,

Да как мне рявкнет в ухо:

— В себя воды налей!

 

И сразу же из дыма

Вверх поползла труба.

Я на пол сел...

Глядь, мимо

Бежит моя изба.

 

А за избою следом

Бежали свет, и тень,

И завтрак за обедом...

И так удрал весь день.

 

Остался я во мраке

Один среди двора.

Как вдруг из-под собаки

Полезла конура.

 

Я сам бежать пустился —

На запад,

На восток...

Но как я ни крутился,

Я дня найти не смог.

Тогда, дождавшись утра,

Я с правой встал ноги.

И сразу очень мудро

Обул я башмаки.

 

Потом кровать заправил.

Набрал в печи углей.

И самовар поставил.

И стало веселей!

 

Я чай пил.

Ел варенье.

А дым шел из трубы.

В хорошем настроенье

Я вышел из избы.

 

Вставало солнце. Лужи

Сияли во дворе.

И было все снаружи.

А пес мой — в конуре.

 

Он тявкнул голосисто.

И, взяв с собою пса,

Я по тропе росистой

Отправился в леса.

 

Вернулись мы к обеду.

Я много каши съел.

Потом зашел к соседу.

Потом работать сел.

 

Писал до поздней ночи —

Куда девалась лень!

Я много, между прочим,

Успел за этот день.

 

Отныне я с зарею встаю —

И только так!

И правою ногою

Влезаю в свой башмак!

 

Что со мной было

Как-то раз,

Как-то раз

Туча с неба пролилась.

Ливень лил

Как из ведра!

Вдруг перед собою

Я увидел осетра

В небе над избою!

Рядом мимо окон

Плыл зеленый окунь,

А за ним в огне зари

Проплывали

Пескари...

Поднимались щуки

Из речной излуки

И вплывали прямо в дом,

Где сидел я

За столом...

 

Вы не слышали об этом?

Это дело было летом!

 

А потом

Как-то раз

Снегопад пустился в пляс.

Вьюга снегу намела

Много-много-много,

И до неба пролегла

Санная дорога!

 

Пять часов

Я в небо лез —

Было непривычно...

Но зато назад —

С небес —

Съехал я отлично!

 

Только жаль,

Что было мне

Не с кем поделиться,

Ведь такое на земле

Вряд ли повторится...

 

Пережил я все воочью

Где-то между

Днем и ночью.

 

Улыбка

Я помню, как слезами обливался,

Когда я в детстве с матерью прощался.

С отцом прощаться — слёзы не к лицу:

Заочно я поплакал по отцу.

 

Две-три слезы я в землю обронил,

Когда потом я друга хоронил.

Ты не сердись, что я скупее стал:

Все слёзы я давно уж промотал.

 

Единственное я храню наследство —

Улыбку, мне оставшуюся с детства.

 

Белая ночь

Солнце и звёзды горят до утра

В бледном соседстве луны.

Вьётся бесцветное пламя костра,

Ночью не спят валуны.

 

Море не спит, реки не спят,

Тихо струится вода.

В белую, белую ночь

Мне не уснуть никогда.

 

Вижу в тумане я детство моё —

Бродит на том берегу.

Но возвратить не могу я его

И позабыть не могу.

 

Море не спит, реки не спят,

Тихо струится вода.

В белую, белую ночь

Мне не уснуть никогда.

 

Четыре сестры

Семью из четырёх сестёр

Давно мы знаем с вами.

О них сегодня разговор

Я поведу стихами:

 

Весна

На круглую голову ивы

Похожа весны голова!

С рассветом шаги торопливы

В земле раздаются едва.

 

Чего ни коснётся — там чудо:

Вот лёд ей вдогонку вздохнул,

Вот лист неизвестно откуда

На старой коряге сверкнул.

 

Ей нравится только начало,

Ей некогда кончить дела.

Но как бы земля заскучала,

Когда бы она не пришла!

 

Спешите, спешите, спешите

Увидеть её за углом!

Портреты весны напишите

Фломастером или углём!

 

Но не совладать с её позой,

На месте весна не сидит.

То в сумраке вспыхнет березой,

То первым скворцом пролетит.

 

То трактором выйдет на пашню,

А станешь его рисовать —

Уж станет мгновенье вчерашним,

И лучше рисунок порвать.

 

Художнику сложновато

Узреть её глазом простым:

Как циркуль — весна угловата!

Она грациозна — как дым!

 

Лето

По полям, по лугам,

В море света —

Что за шум, что за гам?

Это — лето!

 

От его громких слов

И от смеха

По лесам меж стволов

Бродит эхо.

 

Дан сестре этой дар:

Облик ладный

И на коже загар

Шоколадный.

 

Голова её чуть

Бесшабашна:

С гор в ущелье взглянуть

Ей не страшно!

 

Там, где может весна

Простудиться, —

Взять ракушки со дна

Не боится!

 

Но зато работяща

Сестрица:

Любит лето в полях

Потрудиться.

 

Лето всё —

Как окно нараспашку!

А похоже оно

На ромашку.

 

Осень

Я слышу шум

И шорох на пороге…

Ах, это осень

Вытирает ноги!

 

Я люблю её давно,

Гостью дорогую.

Как заглянет мне в окно —

И не жду другую.

 

— Здравствуй, осень! —говорю

Осени с почтеньем. —

Хочешь, чаю заварю,

Угощу вареньем?

 

Любит осень посидеть

Рядом с самоваром.

У самой — красны, как медь, —

Щёки пышут жаром.

 

Любит осень платья шить,

Хлопотать по дому.

Любит в поле ворошить

Желтую солому.

 

Любит вволю погрустить

И поплакать вволю,

На закате побродить

По пустому полю.

 

Или лечь спиной к костру,

Даль окинуть оком

И весну, свою сестру,

Вспомнить ненароком.

 

Любит песни распевать,

Сердцу потакая.

Что ж! Не надо ей мешать,

Раз она такая.

 

Всё ей, осени, под стать.

А как натрудится,

В белоснежную кровать

Любит завалиться.

 

Зима

Хоть богат её наряд,

Но зима не лето:

С головы до самых пят

В белое одета.

 

Что серьга на ней, что брошь

Кто им цену знает?

У неё что ни возьмёшь —

Всё в руке растает.

 

Что она суровый друг,

Даже птицы знают —

Все по осени на юг

К морю улетают.

 

Но зато она мудра,

Эта старшая сестра!

 

Нацепив на нос очков

Голубые льдышки,

Любо ей до петухов

Погрузиться в книжки,

 

Нюхать пыльные тома…

И поэтому зима

С детства близорука:

Ей близка наука.

 

Глянь на снег под микроскоп

Всё в нём симметрично!

И на улице сугроб

Выстроен отлично.

 

На него звезда из тьмы

Смотрит одиноко…

Знаю — сердце у зимы

Спрятано глубоко!

 

И исходит от самой

Ледяное жженье.

Не замёрзнет тот зимой,

Кто всегда в движенье.

 

Ну, а часик посидишь

С нею на крылечке —

Как котёнок убежишь

Греться возле печки.

 

Круглый год

Словно кони в поводу,

Ходят месяцы в году.

Мчатся друг за другом

Разноцветным цугом.

Первый месяц у дверей —

Дверь открой ему скорей!

 

Январь

Над белою страницей

Задумалась зима.

А снег идёт, ложится

На землю и дома.

 

В лесу папахи снега

Красуются на пнях...

Мы в новый год с разбегу

Влетаем на санях!

 

Февраль

Мчит поземка под горой —

Месяц движется второй,

В поле слышно за версту,

Как Мороз шагает,

Он дохнет— и на лету

Птица замерзает.

 

Март

Третий месяц у ворот —

Это к солнцу поворот.

Принесу я вербу в дом

И на стол поставлю—

Завтра утром с Женским днем

Маму я поздравлю.

 

Апрель

Четвертый месяц как шагнет —

Так с треском лопается лед.

Ручей весенний под горой

Шумит, играя с детворой.

 

А лед холодный злится,

Что надо растопиться.

Сохнут лужи на дороге —

Пятый месяц на пороге.

 

Май

На березе первый лист

Вымахал в копейку.

Смастерю под птичий свист

Дудочку-жалейку.

Вдруг я вижу: синеву

Рассекают крылья.

Это на парад в Москву

Мчится эскадрилья.

 

Июнь

Меж цветов

В траве густой

Месяц движется шестой.

Здесь пчелы друг за другом

Летают взад-вперед,

И стрекоза над лугом

Стоит, как вертолет.

Дома многоэтажные

Возводят муравьи...

Работа есть у каждого,

У всех дела свои.

 

Июль

Месяцу седьмому

Жить нельзя без грому,

Небо в синих форточках,

Сном река объята,

У воды на корточках

Дремлют лягушата.

Над рекой толпа берез

В травах по колено.

Вдалеке за возом воз

Проплывает сено.

 

Август

Месяц номер восемь

Означает осень.

У него на поле пусто,

Да зато в карманах густо:

Он приходит с урожаем,

Потому и уважаем!

 

Сентябрь

Вместе с месяцем девятым

Школьный год пришел к ребятам.

В предрассветный час

Пошли ребята в класс.

 

Трепещут листья на осинах,

Рябина светится в лесу.

Два паука на паутинах

Летит. качаясь на весу.

 

Октябрь

Весь от ливней полосатый,

Месяц движется десятый.

Мы домой идем, не тужим:

Бодро шлепаем по лужам —

Старый зонтик нам помог,

Хоть и сам насквозь промок.

 

Мокнет рыжая листва,

С черных веток свесясь.

Ясно нам, как дважды два,

Что это за месяц!

 

Ноябрь

Новый месяц на дворе

Встал из-за пригорка.

У него в календаре

Красная семерка.

 

Море флагов из окна

Вижу в этот день я.

Как страна моя красна

В день ее рожденья!

 

Декабрь

Последний лист в календаре.

Последний месяц на дворе,

Всего была их дюжина,

И году вышел срок:

Его мы после ужина

Проводим за порог.

 

Март

Третий месяц у ворот

— Это к солнцу поворот.

Зимний сторож Снеговик

Ёжится, мрачнеет.

 

Старый к холоду привык,

Он в тепле худеет.

Верба за моим окном

Почки распустила

— Раньше всех в краю родном

Расцвести решила.

 

Принесу я ветку в дом

И на стол поставлю.

— Завтра утром с Женским днём

Маму я поздравлю.

 

Стихи о марте месяце

В марте снег блестит,

За окном светло.

На меня глядит

Первое число.

 

Я от вас не скрою —

В марте любо мне

И число второе

С третьим наравне.

 

И число четвёртое —

Как стекло протертое!

 

Пятое,

Седьмое…

Всё светлее днём!

Словно кто-то моет

Небо за окном.

 

В марте три десятка

С единицей дней,

Каждый день приятней,

Каждый день длинней.

 

«Это месяц света!» —

Люди говорят,

И люблю за это

Я весь март подряд.

 

Но скажу вам прямо:

Мне ещё милей

День, когда мне с мамой

Как-то веселей:

 

Босиком в пижаме

Рано-рано встать

И подарок маме

Принести в кровать…

 

Угадали сами

День любимый мой?

Это праздник мамин —

Марта день восьмой!

 

Ледоход

Река, вздохнув, сломала лед,

И льдины двинулись в поход.

Среди весенних берегов

Их шум велик и бестолков.

 

Им отдана на миг река,

А им бы землю

На века —

С разбегу берег занимать,

Мосты сносить,

Суда ломать,

Заковывать в броню из льда

Поля, деревни, города...

 

Но льды плывут, и тают,

И попусту мечтают!

И им вослед по берегам

Несется громкий птичий гам.

 

Глядят на них все веселей

Проталины среди полей,

Леса, да пашни черные,

Да изб коньки узорные...

 

И льдины ежатся, спешат,

Грызут друг друга и крошат.

И станут все однажды днем

Волной, туманом и дождем.

 

Стога

Пробирается в осоке

Неширокая река.

Зелены да невысоки

Протянулись берега.

 

Здесь порой со свистом косы

Выбегают на покосы —

И на бритые луга

Собираются стога.

 

И опять вокруг покой.

Кружит ястреб над рекой.

Острым кончиком Стожары

Подпирают облака.

 

Как далёкие пожары,

Светят зори,

Спит река,

И в пустом раздолье луга,

В отдаленье друг от друга,

День и ночь стога грустят,

Словно встретиться хотят.

 

Яблоки

Яблоки в доме навалены грудою,

Больше уж некуда яблоку пасть —

В ящиках, в книгах, в шкафу за посудою...

Яблоки в этом году как напасть!

 

Вижу я, в школу ребята отправились,

Яблоки в толстых портфелях несут,

Дома они за столом не управились —

Яблоки по дороге грызут.

 

Быстро проходят они за оградою,

Ветер холодный им дует в лицо.

Яблоки падают, яблоки падают

В лужи, на землю, в траву, на крыльцо ...

 

Последнее яблоко

Ветрами наземь сбитая

Листва в саду шуршит.

А яблоко забытое

На яблоне висит.

 

Скрипят деревья чёрные:

«Да падай же, пора!»

Но яблоко упорное

Опять висит с утра.

 

Висит оно, качается,

И осень не кончается.

 

Листопад

Вьётся в воздухе листва,

В жёлтых листьях вся Москва.

У окошка мы сидим

И глядим наружу.

Шепчут листья:

— Улетим! —

И ныряют в лужу.

 

Картофельное поле

Ежегодно осенней порою

Отцветает картофель на круче.

Поднимается поле горою,

А на поле спускаются тучи.

 

Там подсолнух торчит неуклюже,

Ярко-желтый на небе лиловом.

А под кручей в серебряной луже

Жук плывет на листочке дубовом.

 

Шампиньоны растут у колодца,

В черный сруб головой упираясь.

Ручеек по-осеннему льется,

Неохотно в траве пробираясь.

 

Бродит белый бычок на приколе.

Из села тянет щами да хлебом.

И цветы на картофельном поле,

Лиловея, сливаются с небом.

 

О чем дождь говорит

Ты слышишь монолог

Осеннего дождя?

Закрыл он лес и лог,

Вплотную подойдя.

 

О чем же он взахлеб

Нам хочет рассказать?

Вон крыша морщит лоб,

Стремясь его понять.

 

Дождь — скрытный старичок:

О солнце он — молчок!

И о луне — молчок!

И о звезде — молчок!

 

Зато бубнит с утра

Он о других вещах:

Что выходить пора

В галошах и плащах.

 

Что стал тоскливым пляж.

Что хватит загорать!

Что ждет нас карандаш

И белая тетрадь.

 

Прислушайся к нему

И наберись ума:

Бормочет дождь сквозь тьму,

Что на носу — зима!

 

Забытый Дед-Мороз

В тёмном доме, где ставни закрыты,

Под весенние шорохи верб,

Дед-Мороз, на окне позабытый,

Смотрит в щёлку на солнечный сквер.

 

Он игрушечный дед, он из ваты,

Он такого ещё не видал,

Чтоб за окнами снег ноздреватый

На глазах у него пропадал.

 

И снежинки — куда они делись?

Удивляется дед: — Ну, дела!

Все деревья в игрушки оделись,

А зелёная ёлка гола!

 

Ни орехов, ни звёзд на ней нету...

Что случилось, покуда я спал?

Видно, я на другую планету,

На другую планету попал!

 

Сороки и колобок

В деревне у дороги

Стрекочут две сороки

И хитро смотрят вбок

На яркий колобок.

 

Сороки в восхищенье:

Вот это украшенье!

Игрушка хоть куда,

Находка для гнезда.

 

Сороки чуть не плачут,

За ним летают, скачут...

Но как его поймать?

Он ускользнул опять!

 

Вот в избяном оконце

Блеснул —

И в лужу скок...

 

Что это светит солнце,

Сорокам невдомёк.

 

Северный колобок

Гаснут в небе звёзды-свечки,

Зажигается Восток —

И оттуда, как из печки,

Катит Солнце-Колобок.

 

Поднимается всё выше

По камням да по траве,

По коньку на острой крыше,

По небесной синеве.

 

Он запляшет на волне —

Вспыхнут камешки на дне.

 

Он сквозь чащу продерётся —

Под сосной медведь проснётся,

Колобку подставит бок,

Чтоб погрел его чуток.

 

Колобок повсюду светит,

Всё на Севере заметит:

Белый парус над волнами,

Самолёт под облаками,

Гусеницу на листке

И медузу на песке.

 

Вот сверкнула в ярком свете

Чешуя рыбацкой сети.

Вышел на берег помор,

Встал у моря возле гор,

Загляделся на рассвет,

Колобку послал привет.

 

— Друг, — сказал он Колобку, —

Зиму спал ты на боку!

А теперь у нас в избушке

Посвети моей старушке.

Посвети в окошко деду —

Чтобы с внуком вёл беседу.

 

Посвети моей жене —

Вышивать на полотне.

Освети в тайге дорожку —

Ребятне сбирать морошку.

 

Мне тихонько посвети —

К зверю в чаще подойти.

Посвети мне ярко в сети —

Вынуть сёмгу на рассвете.

 

Посильней свети мне ты,

Чтоб по рекам гнать плоты.

Посвети мне что есть мочи,

Чтоб светлее были ночи!

 

— Я, — ответил Колобок, —

Дело знаю назубок!

Зиму я поспать не прочь,

Потому что летом

Я сверкаю день и ночь

Незакатным светом!

 

Двойники

I

Таежный бор вдруг узнает

В избе свое лицо —

Шумит, на цыпочки встает,

Подходит под крыльцо.

 

Глядит он с древнею тоской

На странный свой портрет,

Где стал он балкой и доской

Назад с полсотни лет.

 

Он в бревнах чувствует стволы,

Но крыши кривизна

И в лапу острые углы —

Какая новизна!

 

И смутно вспоминает бор

Давнишнее явленье:

Пришельца и его топор

И творчества мгновенье...

 

II

Изба на этот лес большой,

На веток наважденье

Глядит и узнает душой

Свое происхожденье.

 

Когда натоплена изба

И жар ползет в углы,

Лесная в ней живет судьба

Дыханием смолы.

 

И скрипом струганых полов

Живет в ней тот же лес,

Певучей скрипкою стволов,

Встающих до небес.

 

Особый придает ей вес

И гордости немножко

Стекло, когда глядится лес

В прозрачное окошко...

 

Солнечные зайки

Люблю я этот старый дом!

Поветь, где всходишь, как по трапу,

Седую кровлю с петухом

И стены, срубленные в лапу.

 

Дом встал на круче, как дворец,

И пялит на тайгу окошки.

Над ним, на палке, в доме-крошке

С семьей своей живет скворец.

 

А в старом доме нет детей;

Пыль на полу, сухом и гулком,

Да запах сена и сетей

По лесенкам и закоулкам.

 

Огромный дом почти что пуст,

За сутки не с кем молвить слова.

Лишь колокольчиком корова

Звенит да слышен сена хруст.

 

Старуха, возвратись с работы.

Скрипит ступеньками крыльца —

Но у нее свои заботы,

Ей, как всегда, не до жильца.

 

А в горнице светло и тихо.

Лучи — пылинок перепляс.

Да ходики стенные лихо

Отстукивают поздний час.

 

На стенах — куколки из пробок,

Сухие сети на полу.

Кружок из спичечных коробок

Висит на зеркале в углу.

 

Кровать с подушечной горою,

В геранях тесное окно...

И странно — кажется порою,

Что в доме я давным-давно!

 

Скажите, солнечные зайки,

Цветы, игрушки на гвоздях,

Не надоел ли я хозяйке,

Не засиделся ли в гостях?

 

Но дом молчит. Молчит дорога.

Молчит речной широкий плес.

И солнце щурится нестрого

Сквозь лапы елей да берез.

 

Лесовик

Ах, летний день так долог!

Два месяца подряд

В избе игрушки с полок

На белый свет глядят.

 

Глядят, прищурясь, кони,

Матрёшки и павлины —

Весёлые тихони

Из дерева и глины.

 

А дед в избе стругает

Берёзовый брусок.

То ложку вырезает,

То чинит туесок.

 

Вот вновь за стружкой стружка

Из-под ножа летят —

И новая игрушка

С другими встала в ряд.

 

У новенькой игрушки

Мохнатенькие ушки,

Большая голова...

Так это же сова!

 

Глядят, смеясь, игрушки

На нового жильца.

А дед идёт, садится

На лавку у крыльца.

А свет вокруг струится,

Струится без конца!

 

Высокие деревья

Шумят над стариком.

Невдалеке — деревня

На берегу морском.

 

Оттуда по дороге

Пылят ребячьи ноги:

Мальчишки по песку

Бегут к лесовику.

 

Перед крыльцом избушки

Садятся на траву.

Дед раздаёт игрушки —

Медведя и сову...

 

Ребята убегают...

И снова тишина.

Хозяин засыпает

На солнце у окна.

 

А день всё длится, длится.

Сверкают небеса.

И деду море снится.

И камни. И леса.

 

Шумят вершины бора:

«Пора и совесть знать!

Мы ждём тебя, что скоро

Придёшь к нам помирать.

 

Ты словно камень — древний,

И весь, как мох, седой...»

И дед во сне деревьям

Кивает бородой.

 

Таинственный дом

Этим летом в лесу над прудом

Я набрёл на таинственный дом.

 

Дом глядел на дорогу с пригорка,

А жила в этом доме семья:

Дед, да бабка, да внук их Егорка,

Да неделю гостил у них я.

 

В доме странные вещи случались,

Хоть волшебники нам не встречались.

 

Правда, в подполе мышка жила —

Не она ли колдуньей была?

Да жила ещё кошка Ерошка —

Не она ль колдовала немножко?

 

Да за печкой сверчок проживал —

Может быть, это он колдовал?

Да корова… Но честное слово —

Не была же колдуньей корова!

 

А случались там странные вещи:

Оживали железные вещи,

И железные, и деревянные…

Прямо скажем, что случаи странные!

 

Как-то бабушка вышла с утра

(В поле выгнать корову пора),

А уж двери в сарае не спят,

Так и ходят на петлях, скрипят,

И корова ушла за ворота…

Не иначе хозяйничал кто-то.

 

Заявляет спросонья Егор:

— Я сарай закрывал на запор.

Дед ответил: — Молчи, лежебока!

Поздно вечером спал ты глубоко.

Выходил я последним на двор,

Я сарай закрывал на запор.

 

— Я вставала, сарай запирала! —

Бабка деду сердито сказала.

 

Не хотелось вступать в этот спор,

Но сарай я закрыл на запор:

Было поздно, храпели все в доме,

И корова спала на соломе…

 

А один раз — вот случай чудной! —

Убежал грузовик заводной.

Обыскали мы вместе с Егором

Дом,

И сад,

И овраг под забором.

 

Мы искали машину

В кадушке,

В чемодане,

В ботинке,

В подушке,

В огороде,

В лесу,

На крылечке,

А нашли за поленом

На печке!

 

Не иначе её в уголок

Сам усатый сверчок уволок,

До рассвета на ней прокатался

И, конечно, доволен остался.

 

Ну, а как вам такое понравится?

На рыбалку решил я отправиться.

Вышел в сени забрать свои удочки, —

Нету удочек! Где мои удочки?..

 

— В этом странного нету ничуточки,

Это кошка припрятала удочки:

Просто ей захотелось рыбки, —

Объяснил мне Егор без улыбки.

 

Да, случались печальные вещи…

А бывали дела и похлеще!

 

Был у деда в сарае верстак —

Дед был в плотницком деле мастак:

Мастерил он с утра для колхоза

Лодки, лавки, кадушки, колёса.

 

Как-то вечером — век не забуду! —

Дед спустился тропинкою к пруду,

Встал на кочку, глаза протирает:

По воде матерьял удирает —

Доски дедовы под парусами

Отплывают от берега сами!

 

А один раз —

Представьте себе! —

Я нашёл свою шляпу

В трубе!

 

А один раз у нас

Коромысло

За окном на берёзе

Повисло —

В этом вовсе уж не было смысла!

 

Рядом с нами

Стояли дома,

И вещей в них

Такая же тьма.

 

Рядом с нами

В одной деревушке

Жили точно такие

Старушки,

И такие же

Старички,

И такие же точно

Сверчки,

И такие же

Кошки

И мышки,

И такие же точно

Мальчишки,

И такие же точно

Коровы,

И такие же гости,

Как я.

Но у них не случалось

Такого,

Не бывало такого,

Друзья!

 

Триста тридцать три жильца

Знал я невысокий дом

В переулке за углом.

Здесь когда-то проживало

Триста

Тридцать

Три

Жильца.

 

На работу шли, бывало,

Восемьдесят

Два

Отца.

Уходили по делам

Девяносто

Восемь

Мам.

 

В школу шли

До перекрестка

Девяносто

Два

Подростка.

 

Тридцать

Восемь

Дошколят

В ясли шли

И в детский сад.

 

Двадцать

Бабушек вставали,

Всем жильцам носки вязали.

Шли гулять в аллеях сквера

Три

Седых пенсионера.

 

Дружно люди в доме жили!

Если двор темнел от пыли,

Триста

Тридцать

Три

Жильца

Поливали деревца.

 

Если плохо человеку —

На бедняге нет лица, —

За лекарством шли в аптеку

Триста

Тридцать

Два

Жильца.

 

У мальчонки день рожденья —

Целый день столпотворенье:

Гору целую добра

Нанесут ему с утра!

 

А когда гремел салют,

То-то шумно было тут:

Триста

Тридцать

Три

Жильца

Собирались у крыльца.

 

Замечательный был дом,

Дружно люди жили в нем.

Дом был с виду неприметен,

А не знал ни драк, ни сплетен.

 

Жить бы дому, поживать!

Только стал он

Протекать.

Балки покосились,

Стены накренились...

 

— Что ж, — промолвил управдом, —

Знать, пора ему на слом!

Ведь не тек здесь вековать...

 

Триста

Тридцать

Три

Жильца,

Стали вещи паковать.

 

Сто

Машин

Грузили в кузов

Очень много разных грузов:

Телевизоров,

Игрушек,

Стульев,

Тумбочек,

Подушек,

Сундуков,

Шкафов,

Столов,

Чемоданов

И узлов.

 

Десять дней

Жильцы прощались.

Со слезами

Разъезжались.

 

Все живут теперь в различных

Новых зданиях столичных.

 

Дом свой старый вспоминают

И друг друга навещают:

Ходят в гости без конца

Триста

Тридцать

Три

Жильца!

 

Из Поэмы о семье и доме

 

О стиральной машине — Папины стихи

С трудом стирали мы в корыте,

В бадье, в пруду или в реке...

Сегодня, в бурный век открытий,

Я сам стираю налегке!

 

Не надо в кровь сдирать мне руки,

Не надо спину гнуть свою:

Бельё я смело на поруки

Своей машине отдаю.

 

Она пыхтит — я отдыхаю,

Смотрю на галок из окна.

Звонят — я говорю: «Стираю!»

— Хотя стирает-то она!

 

Мой труд — бельё потом развесить...

Но, право, разве это труд?

С машиной мы живём лет десять —

А будто век стояла тут.

 

Уж стала, старая, ломаться —

Давно бы новую купил,

Но жаль с беднягой расставаться:

Я б некрасиво поступил!

 

О выпекании пирога — Мамины стихи

Поговорим о пирогах...

Не часто пироги пекутся.

Зато в тот день я на ногах,

Когда и птицы не проснутся!

 

Пущу я дрожжи в молоко,

Потом поставлю к батарее,

Они ведь спали глубоко,

В тепле проснутся поскорее.

 

Когда опара оживёт,

Процесс тот не без интереса!

С водой в муку её — и вот

Готова масса для замеса.

 

Её я в кухонный комбайн

Спускаю ложкой постепенно —

Для тех в готовке нету тайн,

Кто образован современно.

 

Машина будет тесто бить,

Вертеть и мять без сожаленья.

Потом его я подходить

Поставлю вновь у отопленья.

 

Оно созрело наконец!

От рук прилежно отлипает.

Теперь настал всему венец:

Оно на противень поступает.

 

Оно уже почти пирог.

С начинкой тонких сочетаний

Перешагнёт оно порог

Печи — предел его мечтаний.

 

Ещё немного потерпеть

Ему в огне, а мне на стуле —

И станет тесто розоветь,

И закалится в душном гуле!

 

И наконец пирог готов...

Уж сад наш звёзды держит в лапах,

И гость валит со всех концов,

Вдыхая грудью вкусный запах...

 

Да, говорить о пирогах

Легко. Их проглотить — мгновенье...

Но тесто повертеть в руках —

Тут нужно время и уменье!

 

О куклах — Катины стихи

Куклы — странные притворы:

Любят людям подражать.

Все события, разговоры

Любят куклы повторять.

 

Кукла Петя любит спать

Даже днём, как папа,

И, как мама, подметать

Любит кукла Тяпа.

 

Любит кукла Лидия

Всё ломать, как Юра,

И конфеты есть, как я,

Любит кукла Нюра...

 

Да, за ними нужен глаз!

Хоть и жаль мне кукол —

Я люблю их, но подчас

Всё же ставлю в угол.

 

Как-то вышла я. Потом

Возвращаюсь тихо...

Слышу: куклы под столом

Шепчутся так лихо!

 

Всех в семье по именам

Куклы называли

И — подумать только! — нам

Кости промывали...

 

Да, за ними нужен глаз!

Хоть и жаль мне кукол —

Я люблю их,

Но подчас

Всё же ставлю в угол.

 

О собаке — Коллективные стихи всех членов семьи

В семье мы хорошо живём.

Работаем. Едим и пьём.

Читаем. Спорим — вчетвером

Или играем и поём...

Но есть ещё, однако,

У нас мечта —

Собака!

 

— С собакой, — папа заявил, —

Мы ближе ежечасно

К природе...

К духу древних сил...

И мама с ним согласна.

 

Продолжил папа: — Веселей

С ней дома и на даче.

С ней на траве лежать теплей!

С ней дышится иначе!

 

— Детей с ней легче воспитать.

И есть ещё услада

С собакой просто

Поболтать,

Ответов мне не надо!

Да, нам нужна собака в дом.

За это я в ответе...

 

— Ну и какую мы возьмём? —

Спросили тихо дети.

— Собачьих на земле пород, —

Промолвил папа, — много.

Мне всех назвать невпроворот...

Начнём с верзилы — дога.

 

Ещё есть бассет — странный пёс.

Его не трогать если,

Весь день, запрятав в ухо нос,

Дремать он будет в кресле.

 

Овчарка — жуликов гроза,

Милиции подмога,

Смежив серьезные глаза,

Следит за всеми строго.

 

Быстр элегантный доберман

С короткой шерстью гладкой.

Ну а болонку мы в карман

Засунем как перчатку.

 

Красив — с отливом золотым —

Ретривер, пёс английский,

Блутерьер — с шерстью, словно дым,

И аузи австралийский.

 

Есть сенбернары-силачи,

Есть сеттеры-гордоны,

Есть шнауцеры-бородачи

И даже фараоны!

 

Но эти псы — особый класс,

Они аристократы.

Характеры у них подчас

Весьма витиеваты.

 

Я часто слышу голоса:

«Дворняжка не престижна,

Купи породистого пса...»

Но эта речь облыжна.

 

Среди дворняжек есть порой

Бесценные собаки.

Они стоят за вас горой

В любой беде и драке.

 

И пусть порой они в тени,

Но их не забывают.

Не избалованы они

И жизнь прекрасно знают.

 

В них благородные черты.

Тут дело не в породе.

«Нам воду пить не с красоты»,

Как говорят в народе...

 

Так папа долго говорил.

И начало смеркаться,

Но не было, признаться, сил

От темы оторваться!

 

И солнце закатилось прочь,

И звёзды засветились,

И до утра нам в эту ночь

Ещё собаки снились.

 

Какой он — будущий наш пёс?

Ещё он не родился?

А может, морща чёрный нос,

Уже в наш двор явился?

 

Пока что не готов ответ:

Есть в нём предмет для спора...

Пока у нас собаки нет,

Но, видно, будет скоро.

 

О счастье — Мамины стихи

О счастье много говорят.

И кажется — далёко

Зарницы счастия горят,

Когда нам одиноко.

 

Всё ищем мы бог знает в чём

Его, мечась без толку,

А счастье рядом: вас плечом

Коснулось втихомолку!

 

Давно я знаю, что оно

Не где-то, в дальнем громе:

Оно, как светлое окно,

Сверкает в нашем доме.

 

В ответственности и в любви,

В семейственном согласье.

А нет любви — как ни зови,

Исчезнет в одночасье.

 

Оно всегда наш гость живой,

Когда здоровы дети,

Когда вы с ясной головой

Встаёте на рассвете.

 

И в тишине, когда мы спим.

Порою — в самом малом...

И нечего бежать за ним

Куда-то вдаль по шпалам!

 

Тишина

Ты думаешь, что тишина

Бывает звуков лишена.

Ты думаешь, она мертва

И ей неведомы слова.

 

А кто же с нами говорит,

Когда в ночном костёр горит?

Кто шепчет тихие слова,

Когда колышется трава?

 

Кто прозвенит то стрекозой,

То комаром в тени лозы,

Тревожит нас перед грозой

И удивляет в час грозы?

 

Недремлющая тишина

Всегда по-разному слышна!

Но оглушает тишину

Гудок,

Летящий в вышину,

Хор птиц,

Встречающих рассвет,

Весь пробуждающийся свет…

И кажется, что тишина

И в самом деле

Не слышна.

 

Дедовский подарок

Как в руках у детворы

Весел он и ярок —

Из берёзовой коры

Дедовский подарок!

 

Он с ребятами весной

Бродит чащею сквозной,

И цедят в него берёзы

Светлый сок — лесные слёзы.

 

А в июле туесок

Весь окрашен в красный сок,

Полон ягодою дикой —

Земляникой, ежевикой.

 

Если осенью в лесок

Заведёт дорожка —

Заберётся в туесок

Спелая морошка.

 

Грузди,

Рыжики,

Опята

Собирались в нём на донце.

Побродили с ним ребята

В тёмной чаще и на солнце.

 

Вот стоит он на песке.

Чем он полон снова?

Плещет рыба в туеске

Из ручья лесного.

 

Что в нём только не бывало—

В нём ежиха ночевала!

 

Попадался туесок

Даже в лапы к мишке —

Разбежались кто как мог

По тайге мальчишки.

 

А медведь на кочку сел,

В туеске морошку съел

И пошёл напиться

Из ручья водицы.

 

Да,

Немало туеску

Впопыхах досталось.

Много меток на боку

За лето осталось.

 

А зимой его на полку

Ставят дети.

Там хранит он втихомолку

Память о минувшем лете.

 

Я и кролики

К бабушке с дедушкой в дом под горой

Езжу я в гости весенней порой.

Бабушка с дедушкой там не одни:

Кроликов белых разводят они.

 

Бабушка с дедушкой очень тревожатся:

Кролики множатся, множатся,

Множатся...

Скоро не хватит нам кроличьих клеток —

Столько родилось у кроликов деток!

 

А у детей этих — вновь детвора!

Кролики быстро становятся пра-

Пра-

Пра-

Прабабками!

Пра-

Пра-

Прадедками!

 

Дом весь подрыли упорными лапками.

Бабушка ссориться стала с соседками:

Кролики ходят к соседям на грядки,

Смело играют с соседями в прятки!

 

Мы дни и ночи смеёмся до колик:

Ляжешь в кровать — под подушкою кролик!

Мягкой лапкой щекочется он…

И в результате приснился мне сон.

 

Бабушка с дедушкой спят на печи —

Кролики в печке пекут калачи!

Кролики наши недаром с усами —

В доме хозяйство ведут они сами:

Печку растопят и студень остудят,

Чаю заварят и всех нас разбудят.

 

Станем мы завтракать — куча мала! —

Столько нас тут от угла до угла:

Кролики —

Бабушка,

Кролики —

Дедушка,

Кролики —

Я, —

Вот и семья!

 

Кролики нас провожают гулять

И возвращаются дом прибирать.

Всё перемоют и печку подмажут.

После на лавочку сядут и вяжут —

Варежки,

Кофты,

Рейтузы,

Гамаши…

Ну и работники кролики наши!

 

Стук молотков я на улице слышу:

Кролики кроют дырявую крышу.

Вижу я — движется медленный воз:

Кролик-возница нам сено привёз.

 

Кролики наши — прибавлю я к слову —

Утром и вечером доят корову.

 

Вышли мы как-то к реке посидеть —

Кролики тянут под берегом сеть…

Целую гору лещей наловили!

Кошек в окрестности всех накормили...

 

Осень настала, берёзы — как свечки.

Кролики дров напилили для печки.

 

На огороде давно уже пусто.

Ссыпаны в подпол морковь и капуста.

В полном порядке и сад и ограда.

Дедушка рад, ну и бабушка рада.

 

Выйдет луна — мы сидим у ворот.

Кролики в поле ведут хоровод.

Кроличий смех вдалеке разливается…

Жаль, это сон — он всегда обрывается!

 

Лапки

Как у старой бабки

Жили-были лапки.

 

Встанет бабка утром рано,

Выйдет в погреб за сметаной —

Лапки вслед за ней бегут.

Всюду бабку стерегут.

 

Сядет бабушка вязать —

Лапки рядом с ней опять:

 

Схватят бабушкин клубок

И закатят в уголок…

Надоели бабке

Озорные лапки!

 

Видит бабка — у ворот

Умывают лапки рот.

Стала бабка ждать гостей,

Суп сварила из костей.

 

Ждет гостей, а их все нет.

Стынет бабушкин обед.

Глядь, а лапки из кастрюли

Кость большую утянули.

 

Вот тебе и лапки!

Нет покоя бабке.

Отчего ж тогда стара

Их не гонит со двора?

 

Оттого, что ночью лапки

Верно служат старой бабке.

Если лапки ночью вскочат,

Когти острые поточат,

 

По полу пройдутся —

Все мыши разбегутся!

Нет мышей у бабки.

Вот какие лапки!

 

Чёрно-белая кошка

Чёрно-белая кошка

(Знает себе, что красавица!)

Смотрит, прищурясь немножко,

И всё ей вокруг не нравится.

 

Брезгливо она касается

Пола, травы, земли

(Как это люди, оказывается,

Плохо вокруг подмели!).

 

С вечера она рыщет

В зарослях лопуха.

В душе она старый хищник,

Древний, как облака.

 

Всю ночь у неё бессонница

(Влияет на кошку луна).

Всё кажется ей, что гонится

За диким оленем она.

 

А вокруг лопухи да картошка,

Кроты, воробьи, человек...

И возмущается кошка:

Как измельчал наш век!

 

Презрительно ранней ранью

Скребётся она домой

И долго спит под геранью

На коврике с красной каймой.

 

И снова ей снятся олени,

И рыбой кишащий брод,

И над тайгой, в отдаленье,

Рыжее солнце встаёт.

 

И она во сне тоже рыжая,

А вовсе не чёрно-белая,

Неразличимая, и неслышная,

И такая смелая-смелая!

 

В реке она ловит лосося

(Не трогая мелких рыбок),

И прыгает прямо на лося,

Впиваясь ему в загривок,

И, лязгая челюстью острой,

Начинает во сне пирушку...

 

А сама похожа на пёструю

Залатанную подушку.

 

Кто живёт у нас в сарае?

Кто живёт у нас в сарае?

Я их всех отлично знаю.

 

Всем могу я по порядку

Дать характеристику.

Отведу я им в тетрадке

Каждому по листику.

 

Эта, прыгая по кручам,

Блеет голосом скрипучим.

Хоть она и молодая,

А уже совсем седая.

Не напиться ей воды,

Не смочивши бороды.

 

Эти всюду ходят вместе,

Вместе дремлют на насесте,

Вместе раньше всех встают,

Очень долго воду пьют:

После каждого глотка

Долго смотрят в облака.

 

А от этой небо скрыто —

Всё глядит она в корыто

Или, хвост задрав крючком,

Роет землю пятачком.

 

А вот эту я зову

Очень просто — Лена.

Летом ест она траву,

А зимою сено.

Подхожу к ней не дыша я:

Очень уж она большая!

 

Здесь семейство:

Мать и дочки.

Все — как снежные комочки.

Мне их трудно различать,

Дочки — вылитая мать.

Вместе грызть морковку станут —

Друг от друга не отстанут.

 

Этот прячется на крыше —

Я зову, а он не слышит.

Притворяется, что спит,

Сам за птицами следит.

Выйдет мама из сеней —

Он скорей бежит за ней.

 

Этот — чёрный и лохматый.

Сторож он у нас, ребята.

Только днём он спит в сарае,

Ночью ходит во дворе.

Он меня весёлым лаем

Будит рано на заре.

Я всегда его кормлю

Сам в обед и ужин.

Больше всех его люблю,

Мы с ним очень дружим!

 

Лесное состязание

У телевизора

С зари

Толпятся в речке пескари.

К экрану — не пробиться!

«Эй, братва! —

Кричит плотва. —

Просим потесниться!»

 

Комары-монтёры

От радиоконторы

Радиофицировали

все лесные норы.

 

Ровно в десять

Старый лось

Отдал приказанье.

Состязанье началось...

Смотрите состязанье!

 

Мчатся бабочки,

Жуки,

Мыши,

Суслики,

Сурки...

Мелькают на дороге

Морды,

Крылья,

Ноги...

 

Трах!

Впопыхах

На острый сук

Налетает

С треском жук.

 

«Где муравьи-санитары?»

«Мы тут!»

Тихо

Жука

На носилки

Кладут.

В рот ему суют репейник

И уносят в муравейник...

 

Все спешат:

«Скорей, скорей!»

Возле дуба финиш.

Собралось вокруг зверей —

Глазом не окинешь!

Оцепили дуб Ежи —

Милиционеры.

На дубу сидят Стрижи,

Взяв секундомеры.

 

С микрофонами снуют

Сороки-репортёры —

Новости передают

Во все лесные норы.

 

Мыши продают с тележек

Шляпки свежих сыроежек.

А Синица-продавщица

Всех зовёт росы напиться.

 

Но никто росы не пьёт,

Сыроежек не берёт —

Интересно зрителям,

Кто будет победителем!

 

Заяц первый подбегает

«Молодчина, брат Косой!»

Все Косого угощают

Газированной росой...

 

«Стойте! —

Ласточка сказала, —

Я-то здесь давно летала!

Я проделала весь путь

И успела отдохнуть.»

 

«Странно! —

Заяц отвечал. —

Что-то я вас не встречал!»

 

«А мне какое дело!

Я напрямик летела!»

 

Тут Улитка подоспела:

«То есть как, какое дело?

Мой-то путь в сто раз длинней

Птичьего пути!

Сколько кочек и камней

Надо обойти!

Да к тому же вы забыли,

Что с собой я дом везла...»

 

«Замолчите! — крикнул Филин,

Вылезая из дупла. —

Надо было вам учесть,

Что у птицы крылья есть:

Над землёю птица

Всех быстрее мчится!

 

Быстро скачет по дороге

Заяц длинноухий.

А Улитки все безноги —

Ползают на брюхе.

 

Надо б догадаться

Вам о самом главном:

Должен состязаться

Только равный с равным».

 

Закричали все: «Ура!

Заново начнём с утра!

А сейчас пойдёмте спать:

Надо силу набирать».

 

Как сороконожка ходить разучилась

— Пройдусь-ка перед сном немножко, —

Промолвила Сороконожка,

И — раз!.., два!.., три!.., четыре!.., пять!..

Шесть!.., семь!.., и восемь!.., и так далее —

Обула все свои сандалии

И вышла из дому гулять.

 

Раз! — поставит ногу,

Два! — поставит ногу,

Три! — поставит ногу —

Подошла к порогу.

 

Дважды два — четыре:

Вышла из квартиры.

Пять, шесть, семь и восемь —

В огороде осень.

Два плюс восемь — десять:

Ноги глину месят.

 

Дважды десять — двадцать,

Дважды двадцать — сорок:

Если постараться,

Влезешь на пригорок...

 

Так ноги в ремешках сандалий

Легко несли ее вперед.

Горел закат в осенней дали.

Вот — миновала огород.

 

Шаги, конечно, не считала,

А просто на исходе дня

О чем-то про себя мечтала,

Ногами всеми семеня.

 

Заслышав шум ее шагов,

Жук Скарабей сказал: — Минутку!

Давайте с ней сыграем шутку!

(Он шел в компании жуков.)

 

И, поклонясь Сороконожке,

Вперед он сделал три шага

И прошептал: — Какие ножки!

Походка у тебя легка!

 

Но не пойму я, хоть убей,

Как двигаешь ты по дороге

Свои бесчисленные ноги? —

Спросил бедняжку Скарабей. —

 

Шагнешь ты первою ногою,

А следом двигаешь какой:

Второй, седьмой, сороковою

Иль тридцать первою ногой?

 

Вопрос смутил Сороконожку.

— Я... просто движусь понемножку!

Своих шагов я не считаю,

Я просто так в пути мечтаю...

 

— Как! — возмутился Скарабей. —

Приводишь ноги ты в движенье,

Не зная правила сложенья?

Возможно ль двигаться глупей!

 

Должна ты знать, какой ногою

Когда шагнуть — вот в чем вопрос! —

Чтоб не шагнуть ногой другою

И в спешке не расквасить нос!

 

— Прости, —

Взглянув на Скарабея,

С казала бедная, робея...

 

Но Скарабей прервал: — Учти,

Что каждый шаг нам в жизни дорог

И надо делать их с умом!

А у тебя при всем при том

Не две ноги, а целых сорок!

 

А ну-ка, встань на ровном месте:

Носочки врозь, а пятки вместе.

Сочти все ноги и вздохни...

Теперь попробуй-ка шагни!

 

Сороконожка чинно встала,

В уме все ноги сосчитала,

Потом хотела, как бывало,

Шагнуть вперед... и вдруг упала!

 

Привстав, шагнуть хотела снова —

И вновь упала бестолково.

И все она, как ни старалась,

На ровном месте спотыкалась.

 

Тогда, схватив ее под мышки

(Их тоже сорок, боже мой!),

Жуки, несносные мальчишки,

Беднягу отвели домой.

 

С тех пор сидит она в квартире

И шепчет: — Трижды три — четыре!

Пять минус восемь — двадцать два!

(Ах, как кружится голова!)

 

Одиннадцать плюс девять — семь...—

Не ходит бедная совсем!

Все плачет, плачет день и ночь...

А ты не мог бы ей помочь?

 

С головы до ног

Человек —

Чтобы он мог

Действовать отлично —

С головы до самых ног

Сделан гармонично.

 

Расскажу-ка я сейчас,

Что к чему дано вам,

Чтобы впредь никто из вас

Не был бестолковым.

 

1. Голова

Голова всему венец,

В ней начало и конец.

 

Без неё, сыны и дочки,

Не прочтёте вы ни строчки:

Составлять в уме слова

Вам поможет голова.

 

Объяснит вам без запинки

В книжке разные картинки.

Вам подскажет голова,

Сколько будет дважды два.

Как найти дорогу в море,

Как помочь другому в горе,

Как быстрей решить задачу,

Как проверить в кассе сдачу,

Как зажечь в квартире свет —

Голова даёт ответ.

 

Голова на нашем теле

Верховодит в каждом деле.

 

Постарайтесь же, ребятки,

Содержать её в порядке.

Пополняйте в ней запас

Каждый день

И каждый час,

 

Хорошо с ней жить, ребята,

Если в ней ума палата.

 

С головой пустопорожней

Обходитесь осторожней —

С ней намучаетесь век...

Так уж сделан человек!

 

2. Ноги

Хорошо лететь на «ТУ»

Или мчать в автомобиле

На резиновом ходу,

Плыть на паруснике

Или...

Нет! Скажу вам по секрету:

Лучше странствовать по свету

Не в телеге, не верхом,

Лучше нет — ходить пешком!

 

Ноги всех по свету носят —

Хитрых, умных, дураков, —

И за это ноги просят

Только пару башмаков.

 

Только пару башмаков

Для серьёзных ходоков,

А ребят погожим днём

Носят просто босиком.

 

По песку да по траве,

По большой дороге —

Как взбредётся голове,

Так и ходят ноги.

 

Но, проделав дальний путь,

Дай ногам передохнуть.

 

На траве или на стуле,

В декабре или в июле,

На припёке ли, в тени —

Отдохнут пускай они.

 

А с дурною головою

Не видать ногам покою!

 

3. Руки

Не затем даны нам руки,

Чтоб засовывать их в брюки.

Руки действовать должны,

Нам в труде они нужны!

 

4. Нос

Вешать можно на гвоздь

Полотенце и трость,

Лампу, плащ или шапку,

И верёвку, и тряпку...

 

Но никогда и нигде

Не вешайте носа в беде!

 

5. Уши

У меня знакомый был —

Он об ушах своих

Забыл!

 

Печальней я не знал судьбы:

Не мыл он уши мылом,

И выросли в ушах бобы.

Хоть парнем был он милым.

 

6. Глаза

Мало под ноги смотреть,

Чтобы не споткнуться, —

Нужно иногда уметь

В мире оглянуться.

 

Чтобы солнце, поле, рожь

Вдруг открылись взору.

Чтобы знать, куда идёшь —

Под гору ли, в гору.

 

В самого себя взглянуть:

С чем ты вышел

В дальний путь?

 

Плохо дело, коли в нас

Нет души живой:

Взгляд пустых и лживых глаз

Выдаст с головой!

 

Тем глаза и хороши —

Это зеркало души.

 

7. Язык

Когда дорога неизвестна

И нету карты под рукой —

Язык в пути помощник твой,

Он доведёт тебя до места.

 

Он доведёт до Киева!

Но не трепите вы его

Никому не нужным словом,

Разговором бестолковым.

 

Болтуны и пустомели

Не достигнут нужной цели:

Просто скатятся в овраг...

Им язык не друг,

А враг!

 

8. Пальцы

Пальцы дружат с кулаком,

Чтоб кулак твой стал сильнее...

Если дружишь с дураком,

Вряд ли станешь ты умнее!

 

9. Заключение

Я скажу вам честь по чести:

Всё на свете трын-трава,

Если у тебя на месте

Руки, ноги, голова!

 

Сам, однако, не зевай:

Рукам воли не давай,

Глаза держи открытыми,

А уши — незашитыми,

Ногами не стучи,

Где нужно — помолчи,

Не суй свой нос

В дурное дело, —

Тогда живи на свете смело!

 

Научи, страница, хорошо учиться

(Стихи для первоклассников)

 

Твоё хозяйство

Ты не маленький ребёнок —

Ученик и октябрёнок!

Твой послушный подчинённый —

Карандашик очинённый,

И перо стальное,

И всё остальное:

Букварь,

Пенал,

Тетрадки, —

Держи ты их в порядке!

Они — твоё хозяйство.

Владей им без зазнайства!

 

Букварь

Ты в свой букварь

Впервые вник,

Читая по складам.

Потом прочтёшь ты

Сотни книг

(К сознательным годам).

И ты поймёшь —

Без букваря

Вся жизнь твоя

Прошла бы зря!

 

Пенал

Расскажу я, чтоб ты знал,

Для чего тебе пенал.

У тебя своя кроватка,

Где ты выспался в тиши,

А в пенале дремлют сладко

Перья и карандаши:

Наработаются лишку —

Залезают спать под крышку.

 

Цветной карандаш

Карандаши цветные

Умеют рисовать —

Трубу,

Часы стенные,

Корову,

И кровать,

Луну,

Ракет,

Дождь,

И дым,

И сад —

Зимой

И летом,

Лишь надо знать,

Когда,

Каким

Писать всё это цветом.

 

Лиловым и коричневым

Рисуй дома кирпичные,

Распаханные пашни,

А красным — флаг на башне,

А синим — саблю острую,

А всеми,

Вместе взятыми,

Толпу народа пёструю,

С шарами и плакатами,

Космический пейзаж

Иль просто —

Ералаш.

 

Всё нарисует

Карандаш,

Когда ему

Работу дашь.

Но сам без дела

Не сиди:

Карандашом

Руководи!

 

Перо и ручка

Никогда не расстаются

Чашка чайная и блюдце,

Или дужка и ведро,

Или ручка и перо!

Когда живут они отдельно,

Существованье их бесцельно.

 

Тетрадь и доска

На доске

Мы пишем мелом,

Пишем ручкою

В тетради...

Несерьёзным занят делом

Тот,

Кто пишет на ограде!

 

Как сидеть за партой

Будь первоклассником сознательным,

За партою не вешай носа:

Сядь прямо — знаком восклицательным,

Но не сиди, как знак вопроса.

 

О языке

Я с ученицей был знаком:

Выписывая цифры,

Она водила языком,

Кривляясь, будто в цирке.

 

Нельзя об этом промолчать,

Ведь это очень грустно!

Нам дан язык, чтоб отвечать

Не письменно,

А устно!

 

Знаки препинания

Ученик ты будешь славный,

Коль начнёшь писать

С заглавной

И возьмёшь в соображение

Точкой кончить предложение.

 

Не забудь и знаки прочие:

Запятую, многоточие...

Знаки препинания

Нужны нам,

Как дыхание!

 

Хвосты

Есть хвост

У падающих звёзд,

И у семян

Бывает хвост.

У птиц, у самолёта —

Он нужен для полёта.

Хвостом корова

Бьёт слепней,

Когда они кусаются.

Для скорпионов

Хвост важней:

Они хвостом сражаются!

У кошки хвост трубою —

Она хвостом гордится.

Но если за тобою

Плетётся «единица»,

Конец мой будет прост:

Такой не нужен хвост!

 

Не было печали

Не было печали —

В цирк братишку взяли.

Всем в квартире с этих пор

Страшно выйти в коридор,

 

Хищники из-за дверей

На людей кидаются:

Это братец мой

В зверей

Перевоплощается.

 

То, как лев,

На грудь мне вскочит,

То, как филин,

Захохочет.

 

Вчера большие валенки

Надел в прихожей он

И ногу мне,

Хоть маленький,

А отдавил, как слон.

 

Легла я вечером в кровать,

А он меня за пятку — хвать

И рычит: —Я тигр! —

Но мне уж не до игр…

 

Укротители зверей,

Приходите к нам скорей,

Укротите братца,

Чтоб не смел кусаться!

 

В песке животишки

В песке животишки —

Лежат ребятишки

У маленькой речки

Весь день.

 

Приятно зарыться

В песок и забыться…

По пляжу рассыпана

Лень.

 

И вдруг —

Что такое?

Весёлой гурьбою

Как бухнется в плёс

Ребятня!

 

Там брызги и крики,

И хохот, и блики,

Ныряние

И толкотня!

 

И снова — в песок.

И солнце в висок,

В затылок и в спину

Печёт…

 

У речки той малой

И взрослый и малый

Здоровья и счастья

Хлебнёт!

 

Дед и внук

Волны бродят по морю стадами,

И трясут по ветру бородами,

И на пляж взбираются, шурша,

Где старик купает малыша.

Блещет иней в дедовых усах,

А у внука — солнце в волосах.

 

Вот старик склонился над волной

И рукой, огромной, как весло,

Омывает мальчику чело.

И волна становится ручной:

Медленно на цыпочки встает,

Лижет внуку бронзовый живот.

 

Видно, мальчик нравится волне:

Он ее колотит по спине —

И волна ложится чуть дыша,

Обнимая ноги малыша.

 

Кто очень болен

Кто очень болен, к тому игрушки

Приходят прямо в кровать,

И молча рядом лежат на подушке,

И тоже не могут встать.

 

Кто очень болен, тот ночью бредит:

Он видит, как в темном саду

Едет кошка на велосипеде...

Он видит это в бреду.

 

Кто очень болен, любить медицину

Обязан, хоть плачь не плачь.

К нему остукивать грудь и спину

Приходит знакомый врач.

 

Кто очень болен, глотает микстуры,

Пилюли и порошки:

Зеленые, желтые, белые, бурые —

Даже, если горьки.

 

Кто очень болен, тот понимает,

Кто самый хороший друг,

Когда приходят папа и мама

И рядом садятся вдруг.

 

Разговор игрушек

Спит весь город на рассвете.

Спят и взрослые, и дети.

Спят конторы, магазины,

Сторож дремлет у витрины.

А в витрине, сидя в ряд,

Куклы тихо говорят.

 

Длинноносый Буратино

Говорит соседям:

— Скоро ль мы из магазина,

Наконец, уедем?

 

Собираться в путь пора,

Здесь умрёшь от скуки.

Хорошо б попасть с утра

Мальчугану в руки!

 

На трамвае прокатиться

Или, скажем, на «Победе».

А потом в метро спуститься...

Что вы скажете, соседи?

 

Мишка плюшевый сказал:

 — Что же, это дело!

Только лучше на вокзал

Сразу ехать смело.

 

Я б в купе на полку влез

И смотрел в окно

На лес,

Как бежит он мимо

В белых клубах дыма...

 

—Что вы! — Пискнула зайчиха. —

Поезд едет слишком тихо!

Лучше нету, как в полёте

В реактивном самолёте:

В самолёте из окна

Далеко земля видна.

 

Шепчет кукла заводная:

— Из фарфора здесь одна я.

Много дней я здесь сижу

И на улицу гляжу.

И скажу я вам в ответ:

Там нам лучше, где нас нет!

 

Здесь тепло мне и уютно,

А снаружи поминутно

Мчатся с грохотом машины.

Я от запаха бензина

Там, конечно, угорю!

Из витрины магазина

Вдаль со страхом я смотрю.

 

Отвечает ей Петрушка:

— Вы трусливая игрушка!

 

— Верно, — пискнул Буратино, —

Надоела нам витрина!

Я надеюсь, что с утра

Разберёт нас детвора...

 

Город спит.

Огни горят.

Куклы тихо говорят.

 

Мечты

О чём порой мечтает

Мальчишеский народ?

Твоим пройти бы следом,

Далёкий луноход!

 

О чём же космонавты

Мечтают на Луне?

О земляках далёких,

О детях и жене.

 

Мечты у всех различны,

Но все имеют цель,

Которая находится

За тридевять земель.

 

Колыбельная

Солнце тихо прошептало:

— Что ж, пора кончать!

В небе я шагать устало,

Лучше лягу спать!

 

Смолкла шумная берёза:

— Что это, друзья?

Если солнце мне не светит,

Буду спать и я!

 

Соловей вздохнул на ветке:

— Что это, друзья?

Не шумит листвой берёза…

Лягу спать и я!

 

Поводил ушами заяц:

— Что это, друзья?

Соловья в листве не слышно!

Лягу спать и я!

 

Посмотрел вокруг охотник:

— Что это, друзья?

Зайцы, видно, все уснули…

Спать пойду и я!

 

Вышел месяц,

Глянул сверху:

— Что это, друзья?

Спит берёза,

И на ветке

Нету соловья!

Зайцы спят!

А там в окошке

Виден яркий свет!

Там не спит какой-то мальчик…

 

— Нет! Нет! Нет!

Уходи, рогатый месяц,

Не смотри в кровать!

Мальчик мой глаза закроет,

Тоже будет спать!

 

Самовар

У меня есть друг зеркальный,

Сроду не был он печальный.

И хотя он очень рыжий,

Он не немец, не поляк —

В мире нет мне друга ближе:

Он из Тулы, он туляк!

 

Говорят, ему сто лет,

Но совсем он не скелет:

И румян он, и пузат,

Как сто лет тому назад!

 

Все его, кто с ним знаком,

Почитают остряком.

Кто взглянуть в него захочет,

Непременно захохочет.

 

Ну-ка, быстро посмотри —

Узнаешь себя внутри?

Если нос у вас курнос —

Расплывется, как поднос!

 

Ну, а если длинный нос —

Он повиснет, как вопрос!

Узнаете эти груши?

Не пугайтесь — это уши.

 

Вы на друга дуться бросьте:

Заходите чаще в гости!

Все мальчишки здешних мест

Знают, что он шишки ест!

 

Он сперва воды напьется,

А потом глотнет огня,

А потом вдруг как займется

На крылечке у меня —

Засипит и забормочет,

Запоет и закипит!

Всех, кто чаю выпить хочет,

Он от пуза угостит!

 

Утром чай, в обед и ужин —

Вот каков его товар!

Он всегда нам очень нужен!

Ну, спасибо, самовар!

 

Лошадиная сила

Человек изобрёл паровоз.

Паровоз человека повёз.

И кричал паровоз на людей:

Сил во мне, как у ста лошадей!

 

Тут одна лошадиная сила

Подошла и сказала ему:

— Я весь век человека возила,

Что мне делать теперь — не пойму!

 

Человек изобрёл пароход

И поплыл по реке на восход.

Пароход над рекой голосил:

— Лошадиных во мне сотни сил!

 

Тут одна лошадиная сила

Подошла и сказала ему:

— По земле я все грузы возила,

Как по речке везти — не пойму!

 

Человек изобрёл самолёт

И отправился в первый полёт.

Зажужжал самолёт над долиной:

— Я силён, как табун лошадиный!

 

Тут одна лошадиная сила

Подошла и сказала ему:

— По земле я весь век свой ходила,

Как ты в небо залез — не пойму!

 

Человек изготовил ракету,

Облетал нашу Землю-планету,

И ракета хвастливо сказала:

— Сил во мне лошадиных немало!

 

Тут одна лошадиная сила

Человека печально спросила:

— Век трудилась я честно, поверь!

Что мне делать осталось теперь?

 

— Не грусти, лошадиная сила! —

Человек улыбнулся легко. —

Отвечаю тебе, коль спросила:

Будешь детям возить молоко!

 

Колесо

Вам эту сказку не спеша

Писал я много дней.

Плоха она иль хороша,

Со стороны видней.

 

Одно лишь я хочу сказать:

Конца у сказки нет.

Её мы сможем продолжать

И через двести лет.

 

Но это в будущем.

Пока

Начнём её издалека.

 

1

Земля вертелась.

Время шло.

Стояло на земле село.

 

Окружено лесами,

Отражено в воде.

Угадывайте сами,

В каком году и где.

 

Крестьяне лес под пашню жгли

И с неводом, рыбачить шли.

И вековал в селе свой век

Один безвестный человек.

 

С дубовою рогатиной

Ходил он на медведей

И свежей медвежатиной

Одаривал соседей.

 

Он был большого роста

И одевался просто:

Ходил в дерюге и в лаптях,

С тесьмою в спутанных кудрях.

 

Ножом из лыка и доски

Он ловко резал туески,

Плёл сети,

Сапоги тачал.

В своей избе он не скучал!

 

Мешки с пшеницей волочил

Он как-то по дороге.

Совсем он выбился из сил,

Подкашивались ноги.

 

Повозкою в те времена

Служили людям два бревна:

На брёвнах кладь крепили

И по земле тащили.

 

Вдруг на окраине села

Завяз мужик — ни с места!

Пора осенняя была —

Грязища, словно тесто.

 

Неудивительно застрять

На этакой дороге.

Сказал бедняк: — Эх, кабы кладь

Свои имела ноги!..

 

Мешки до дому кое-как

Стаскал он на горбу.

Сел и задумался бедняк:

Как побороть судьбу?

 

И сам себе решил помочь —

Взялся за дело в ту же ночь.

Окошко на краю села

Светилось до рассвета.

Шептались на селе: — Дела!

Не колдовство ли это? —

 

Снаружи кто-то заглянул

И увидал в окне,

Как человек

Берёзу гнул

На медленном огне...

 

Соседям низенькую дверь

Он отворил весной.

Сказал соседям он: — Теперь

Пожалуйте за мной!

 

И были все удивлены:

Загородив оконце,

Стояло что-то у стены,

Похожее

На солнце!

 

Сказали мужики: — Хитро! —

А мастер на пороге

Поставил солнце на ребро:

— А ну-ка, прочь с дороги! —

И выпустил его из рук.

 

Вперёд оно рванулось вдруг,

С крылечка простучало

И, взламывая в лужах лёд,

По улице помчало.

 

— Вот это да! — шумел народ...

И стали люди грузы все

С тех пор возить

На колесе.

 

Богатый золото возил,

А бедный — что ни шло.

Что б человек ни погрузил,

Всё колесо везло.

 

Со дня рождения оно

Трудилось, как умело.

Сперва без помощи, одно,

Под тачкою кряхтело.

 

Вертелось долго бобылём.

Но срок настал жениться:

Колёса стали жить вдвоём

В тяжёлой колеснице.

 

Как водится на свете,

Пошли у них и дети,

И вскоре

Четверо колёс

Поддерживали целый воз!

 

Любой они таскали груз:

Легко несли дубовый брус,

Муку пушистую в мешках,

Смолу в бочонках,

Мех в тюках.

 

Везли заморские шелка

И мрамор для дворцов.

Скрипя, везли издалека

Неведомых купцов.

 

Да мало ль что везли они!

Опишешь всё едва ли.

Вертелись весело они

И песню напевали:

— День да ночь —

Сутки прочь!

Мы всегда в дороге.

 

Мы бредём

За конём,

Даром что безноги.

 

Заклубится пыль столбом,

Как с горы поскачем!

А как на гору пойдём,

Тоже не заплачем.

 

День да ночь —

Сутки прочь!

Мы всегда в дороге.

Мы бредём

За конём,

Ни на шаг не отстаём.

 

2

Земля вертелась.

Время шло.

Стояло на земле село.

А где — в серёдке ль, с краю, —

Того я сам не знаю,

 

Крестьяне, жители села,

Справляли разные дела:

Пасли коней в округе,

Гоняли в речке струги.

 

И вековал в селе свой век

Один весёлый человек.

Чуть свет он с песнями вставал,

Два жбана взвару выпивал,

Пыхтя, с крыльца спускался,

За дело принимался.

 

Хоть был он толст и лысоват,

Зато был мастер нарасхват!

Всё делал этот человек:

Строгал оглобли для телег,

Ковал для вёдер дужки,

Выпиливал игрушки.

 

Однажды он в телегу сел —

К соседу съездить захотел.

Пора осенняя была,

Неделю с неба лило.

Неподалёку от села

Дорогу затопило.

 

Напрасно мастер дотемна

Искал на речке броду:

Куда ни сунься — глубина

И нет колёсам ходу.

 

Они по мокрому песку

Трусливо заскрипели

И вдруг сказали седоку:

— Ты что же, в самом деле,

В реке решил нас утопить?

Не станем мы тебе служить!

 

— Постойте, — отвечал седок,

Скажу не ради шутки:

В воде вы сами, дайте срок,

Заплещетесь, как утки!..

 

В избушке на краю села

Не гас ночами свет.

Кричат соседи: — Как дела?

Эй, отопри, сосед!

 

Но человек не отвечал,

Лишь молотком сильней стучал.

Решил молчать и не спешить,

Чтобы людей не насмешить.

 

Оно, конечно, спору нет,

Пришлось тут повозиться.

Но ведь недаром с детских лет

Привык мужик трудиться!

Пока работал человек,

Листва в саду опала.

Засыпал всю избушку снег —

Одна труба торчала.

 

Трещал за окнами мороз,

Гудела вьюга в печке...

Однажды

С парою колёс

Спустился мастер к речке.

 

Под старой ивою, в тени,

Вошли колёса в реку.

И с этих пор в воде они

Служили человеку:

 

Ковшами воду из реки

На поле поднимали.

Вертели ткацкие станки,

По волнам лодку гнали.

 

Колёса,

Что ни попроси,

Охотно исполняли.

Они вертелись на оси

И песню напевали:

 

— Беспокойный мы народ,

Мы спешим, спешим вперёд!

Нет преграды нам нигде:

Ни на суше,

Ни в воде!

 

Мы рабочие колёса:

Мелем жито,

Рушим просо.

Всё мы можем,

Хоть безруки!

Мы

Вовек

Не знали

Скуки!

 

3

Земля вертелась.

Время шло.

Стояло на земле село.

Не первое на свете,

А в нашей сказке — третье.

 

Тащились мимо по реке

Баржи и пароходы.

Большие трубы вдалеке

Курились над заводом.

 

Вставали жители села

И принимались за дела:

В порту мешки грузили,

На фабрику спешили.

 

И вековал в селе свой век

Щеголеватый человек.

Ходил он важный, что твой туз,

Носил начищенный картуз

И плисовые брюки.

 

Был с бородой окладистой,

Но парень был покладистый

И золотые руки.

 

Из трубочки дымит себе,

Бывало, спозаранку,

Крепит соседу на избе

Крылатую ветрянку.

 

То просто чинит таз худой

Кому-нибудь за так.

Работой самою простой

Не брезговал чудак!

 

Зато и добряком прослыл

Во всём честном народе.

Однажды он по речке плыл

На старом пароходе.

 

Был пароход похож на дом

С трубой, торчащей косо.

Вертелись по бокам ребром

Огромные колёса.

 

А мастер с мостика вперёд

Смотрел нетерпеливо.

Сказал он: — Ну-ка, полный ход!

Что вертитесь лениво?

Колёса застонали:

— Хозяин, мы устали!

 

— А мне ползти какая стать?

Вот я заставлю вас

Летать!.. —

Летать заставить колесо —

Не в чугуне сварить яйцо!

 

Шло помаленьку дело,

Но к сроку всё поспело.

 

Дивятся люди — чудеса! —

Перед избой

С разбега

Взлетает прямо в небеса

Крылатая телега!

 

Под ветром колесо поёт,

Дрожа от возбужденья...

Так первый в мире самолёт

Справлял свой день рожденья.

 

А мастер молвил: — Над селом

Ты кружишься, как птица!

Но видишь поле под крылом?

Пора нам приземлиться.

 

А колесо сказало: — Ну!

Взлетели, да и всё?

Уж коль лететь, так на Луну! —

Взревело колесо.

 

Сказал хозяин: — Что с тобой?

Иль не довольно ты судьбой?

 

Тебе сердиться нет причин,

А плакать и подавно:

Ты стало в корпусе машин

Деталью самой главной!

 

В часах ты вертишься давно,

Отсчитывая годы.

Ты мелешь в жерновах зерно

И движешь пароходы.

Ты в шахтах поднимаешь клеть,

В турбинах ты вертишься.

И чтобы на Луну лететь,

Ты тоже пригодишься.

 

Когда лететь я захочу

В пространстве безвоздушном,

Тебя с собой я захвачу,

Коль будешь ты послушным...

 

Друзья!

Немало довелось

Мне странствовать по свету.

Я от вертящихся колёс

Услышал сказку эту.

А от себя хочу сказать:

Её ты можешь продолжать.

У этой сказки нет конца,

Как нет конца

У колеса.

 

Река и пароход

По речке Свидь

Из года в год

Ходил «Никитин» — пароход.

 

Друзей я лучших не встречал!

Когда вставал он на причал,

Река волной плескала

И пароход ласкала.

 

Непроходимые леса

Росли в речной округе.

Издревле шли здесь карбаса

И парусные струги.

А пароходик был один —

Он дожил с речкой

До седин.

Хоть гладко было не всегда —

Неровно годы шли:

В иные знойные года

Сидел он на мели.

 

(Зато и погулял в разлив

По заливным лугам!)

С годами стал он терпелив,

Привыкнув к берегам.

 

Река любила старика,

Его степенный ход...

Казалось, будут жить века —

Река

И пароход.

 

Но речка не стареет век,

А пароход — что человек:

Года, как груз, над ним висят

И рухнут лет под шестьдесят.

 

Недавно,

Раннею весной,

Здесь появился гость иной.

Красивой мачтой хвастаясь

И задирая нос,

Гудком весёлым здравствуясь,

Пересекал он плёс...

 

И, притаясь,

Исподтишка,

Смотрела на него река.

 

Маяк

У края северной земли

Маяк встречает корабли.

Вокруг лишь каменные лбы —

И больше ничего.

И нет ни у кого судьбы

Такой, как у него:

 

Весь век в разлуке пребывать,

Весь век встречать и провожать,

А все стоять на месте —

Легко ль, скажи по чести?

 

Терпеть полярный долгий мрак

И берег неуютный...

Но все ж маяк

И здесь — моряк,

Хотя и сухопутный!

 

Бинокль

Все в бинокле станет близким:

И далекая река,

И над нею низко-низко

Дождевые облака...

 

Все как будто стало рядом,

Только руку протяни.

Все увидел я из сада,

Не слезая со скамьи.

 

Паровоз

Весной по дороге родимой

Он мчится как одержимый.

Лохматый, седой, коренастый —

Он дышит неровно и часто.

 

Быть может, сбежали вагоны

И где-нибудь с краю пути

Пасутся на пойме зелёной,

А он их не может найти?

 

У города ли на пороге

Здоровается по привычке?

А может быть, с этой дороги

Прогнали его электрички?

 

Кружатся весенние дали,

Встаёт над землёю рассвет...

А вы паровоз не видали —

Работает он или нет?

 

Мост

Над речкой, величав и прост,

Встал железнодорожный мост.

Колёса по мосту стучат,

В далёкий путь составы мчат.

Мчат, оставляя дымный хвост.

 — Счастливый путь! — грохочет мост.

 

О нём я вспомнил неспроста.

Есть жизнь своя и у моста.

 

В Отечественную войну

Мост у фашистов был в плену.

И мчались по мосту тогда

Со свастикою поезда.

 

Мост, содрогаясь, призывал,

Чтоб кто-нибудь его взорвал.

И, ослепив мерцанье звёзд,

Взрыв полыхнул. И рухнул мост.

 

В обрывистые берега

Уткнулся эшелон врага.

С тех пор смотрели из реки

Одни бетонные быки.

 

И ждали нас. И мы пришли.

И мост мы снова навели.

Над речкой, величав и прост,

Опять стоит воскресший мост.

 

Колёса по мосту стучат.

В далёкий путь составы мчат.

Мчат, оставляя дымный хвост...

 — Счастливый путь! — грохочет мост.

 

Разговор со спутником земли

О первом спутнике земном

Мы думаем, как о живом.

Ведь он наш друг единственный

В холодной мгле таинственной!

 

Не трудно ли ему вдали

Лететь в космической пыли?

А он беседует с Москвой,

Сигналит бодро: «Я живой!

 

Немного холодно вокруг,

Но завершил я первый круг.

Отлично я лечу, друзья,

И скорость не сбавляю.

Я счастлив, что не сказка я,

А просто быль земная:

 

Что я здесь первая звезда —

Частица вашего труда!

О тайнах неба я впервой

С землею говорю.

Ваш труд я возмещу с лихвой —

Пусть я потом сгорю!»

 

Больные часы

Шли мы с папой в выходной

Вдоль по улице одной.

Смотрим — невысокий дом,

Циферблат над дверью.

Папа говорит: — Зайдём,

Я часы проверю.

 

Входим.

Я смотрю вокруг:

Сто часов я вижу вдруг!

 

И часы все разные:

Чистенькие,

Грязные,

Карманные,

Ручные,

Настольные,

Стенные,

Широкие

И узкие,

Швейцарские

И русские!

 

Только трудно догадаться

По часам, который час:

Бьют одни часы двенадцать,

А другие восемь раз!

 

Эти что-то ходят трудно:

Стонут, бедные, хрипят.

А вот эти беспробудно

Под стеклянной крышкой спят.

 

Два будильника звенят —

Тихо, еле-еле.

Рядом ходики спешат,

Словно ошалели!

Длинные часы стенные

Кашляют за шкапом...

 

— Это всё часы больные, —

Объяснил мне папа. —

Все они без исключенья

Здесь проходят курс леченья.

 

Отцовская песня

О чём эта песня

В степи у огня?

Как сына отец

Поднимал на коня.

 

Как вместе, обнявшись,

Скакали они,

Смеялись и пели

В счастливые дни.

 

Обычная песня,

С обычным концом,

О доле казачьей,

О сыне с отцом.

 

О чём эта песня

За тихим столом?

О том же коне

С опустевшим седлом.

 

Поникшие с гривы

Висят повода.

Отец не вернётся

Назад никогда.

 

Бесстрашно с врагами

Рубился казак,

Что смерть его встретит —

Не думал никак!

 

О чём эта песня

В полынных кустах?

То клятва звучит

На сыновних устах!

 

Сын в юные руки

Берёт повода —

Он в битву помчался…

Так было всегда!

 

Так было когда-то

И будет опять:

Что сын за отца

Будет песню кончать!

 

Две кадки

Есть у нас в саду две кадки.

Первая

Стоит на грядке.

На припеке кадка эта,

Солнцем в ней вода нагрета.

 

У больших дверей сарая

На траве стоит вторая.

Целый день в тени она,

И вода в ней

Холодна.

 

Отчего ж тогда вода

Испаряется быстрей

Не из кадки,

Что на грядке,

А из кадки

У дверей?

 

В чем же дело?

Вот загадка!

Не волшебная ли кадка?

Думал, думал я упрямо,

Но ответа не нашел.

 

Стала звать к обеду мама.

Я усталый сел за стол.

Я сказал себе:

«Отлично.

Будем рассуждать логично:

Если кадка не дырява,

Значит, в физике пробел.

И ученые неправы,

И учебник устарел».

 

У меня дрожали руки

И не лезла ложка в рот...

Может, я сейчас в науке

Совершу переворот!..

 

Отказавшись от второго,

Побежал я к кадке снова.

Заглянул в нее: опять

Надо воду доливать.

 

От волнения сгорая,

Я стоял в тени сарая,

А за мной из-за угла

Наблюдали

Два козла.

 

Два козла большого роста

Неспроста пришли сюда:

У козлов с бородок острых

На траву

Текла

Вода...

 

Лентяй Иванович

Шёл я как-то через лес.

По снегу спустился к балке.

Глядь, а мне наперерез

Лыжи мчатся. Следом палки...

Сразу видно — не простые:

Мчат без лыжника, пустые.

 

Каково мне с непривычки

Видеть этакое чудо!

Лыжам я кричу: — Сестрички!

Подождите, вы откуда?

Вы кому принадлежите?

И далёко ли бежите?

 

 — От лентяя мы сбежали! —

Лыжи хором отвечали. —

Век лежит он кверху брюхом.

Не ведёт на нас и ухом...

 

Мы ему: — Лентяй Иваныч!

Аль не выспался ты за ночь?

Встань пройдись-ка в поле чистом,

Приглядись в пути к туристам...

 

Он смеётся на диване:

— Не дурак я — бегать зря!

Всё мне видно на экране

В телевизоре «Заря».

 

Люди лазят по горам,

Добираясь до верхушек,

А Лентяй по вечерам

Строит горы из подушек!

 

Люди плавают по морю,

Волны бороздят в грозу.

А Лентяй не видел моря,

Кроме моря, что в тазу!

 

По лесу гуляют звери.

Псы гуляют во дворе,

Даже кошка лапой двери

Открывает на заре...

А Лентяй кричит: — кто здесь?

Дверь закрой, продрог я весь! —

 

Так-то вот! — вздохнули лыжи —

Молодцу подушка ближе.

Пропадёшь с ним ни за грош...

Может, нас к себе возьмёшь?

 

Как беднягам не помочь?

 — Что ж, пригреть я вас не прочь.

Но сперва я заскочу

Да Лентяя проучу!

 

 —Ну, держись тогда за палки! —

Как рванулись мы из балки —

Мимо леса,

Мимо изб,

Вверх

Да вниз,

Вверх

Да вниз...

 

Мчались шибче электрички

Деревянные сестрички!

Два шага и разворот —

Лыжи встали у ворот.

 —Эй! — стучу я. — Отворяй!

Покажись-ка мне, Лентяй!

 

Отвечают: — Был он здесь.

Был, да камнем вышел весь.

Вон лежит он под сараем —

Мы им двери подпираем.

 

Тут и сказка вся, друзья...

Что? Конец тяжеловат?

Что ж, виной тому не я —

Это камень виноват.

 

Чудак рыбак

Есть в одном селе рыбак —

Вот действительно чудак!

Он с рассвета до рассвета

У воды сидит все лето.

Солнце жарит,

Дождь бушует,

А чудак и в ус не дует!

 

Здоровяк на редкость просто:

Дотянул до девяноста

И не кашлял никогда!

Вдруг случилась с ним беда...

 

Выла вьюга на дворе —

Кошку выгнать жалко, —

А чудак наш на заре

Вышел на рыбалку.

 

Связкой удочек нагружен,

Он шагает тяжело.

Говорит он: — Я на ужин

Приглашаю все село!

 

Но вернулся он пустой.

Мокрый весь пришел домой:

В прорубь где-то оступился,

Не на шутку простудился.

 

Без сознанья

Две недели

Провалялся он в постели.

И под вечер

Все село

Хоронить его пришло.

 

В избу сунулись гурьбой:

Он навстречу

Сам собой!

Говорит он: — Извините!

После как-нибудь зайдите!

На вечерний клев иду,

Рыба ждет меня в пруду...

 

Где лучше?

Два деда полночью морозной

Сошлись на улице колхозной.

Трудились оба как могли —

Два склада рядом стерегли.

 

Сказал, вздохнув, высокий дед:

— Покоя нам с тобою нет!

Чем лазить по снегу в ночи,

Вздремнуть бы лучше на печи...

Люблю понежиться, сосед!

Что без печей весь белый свет?

 

— Ну, нет! — сказал

Короткий дед. —

Что печка? Печка — вздор!

По-моему, так лучше нет —

Зажечь в степи костёр.

Сидишь, бывало, у костра,

На звёзды смотришь до утра,

Поёшь...

И сердце радо,

И лучшего не надо!

 

— А если дождь зарядит? —

Сказал высокий дед. —

С огнём он быстро сладит.

Тогда как быть, сосед?

Тогда, брат, мокни, а терпи —

Куда ты денешься в степи?

Нет, лучше на завалинке

Погреться в день весенний!

Сидишь, бывало, в валенках

С котёнком на коленях...

 

— Ну, нет! — сказал короткий дед.

Весной быть дома смысла нет.

Весною лучше у реки

Сидеть, смотреть на поплавки.

С реки туман струится,

Бьёт рыба,

Свищет птица...

 

— А если рыба не клюёт? —

Сказал высокий дед. —

Вернёшься — бабка засмеёт,

Коль и сумке рыбы нет.

 

По мне, так лучше рыбу взять

В палатке, на базаре:

Сома иль окуньков штук пять...

Жена ухи наварит.

 

Наешься до отвала —

И марш до сеновала!

Вот где действительно уют!

Под крышей ласточки снуют...

 

— Ну, нет! — сказал короткий дед.

Куда приятнее в обед

Вздремнуть на вольной воле,

На сенокосе в поле:

Натрудишься, приляжешь в стог —

Не чувствуешь ни рук, ни ног...

 

— Работа в лес не убежит! —

Прервал высокий дед. —

Всегда нас дело сторожит,

Хоть молод ты, хоть сед...

 

— Да перестань ворчать, сосед! —

Сказал в сердцах

Короткий дед. —

Любуйся, брат, пока живой,

Землёю, небом да травой.

Хорош ли, плох ли белый свет —

Назад не постучим...

 

— Что ж, — отвечал высокий дед, —

Тогда и помолчим!

 

О чем беседуют ветры

На перевале где-то,

Невдалеке от звезд,

Сидят четыре ветра:

Зюйд,

Норд,

Вест

И Ост.

 

Всю ночь у них беседа

Под звездами идет —

Всю ночь там до рассвета

Гудит, сквозит, метет...

Вот, слышу, в полный рост

Поднялся ветер Ост:

 

— Да, с техникою, братья,

Не просто стало жить!

С утра пошел искать я,

Где силы приложить.

 

В морях ветрам крылатым

Работы не нашли!

Теперь в почете атом,

Он движет корабли.

 

Где парусные снасти?

Все в прошлое ушло...

Бывает все же счастье —

Мне нынче повезло.

 

Я в Индии по дюнам

Дул, огибая мыс.

Смотрю — под носом шхуна,

Откуда ни возьмись!

 

Бывают же на свете

Такие чудеса:

Из дерева и меди!

И сверху паруса!

 

Упруги и пузаты,

Как в детстве я знавал.

Я в парусах когда-то

Отлично завывал!

 

Ну, сел я ей на пятки,

Гоняя по волне,

И дул, и дул — аж сладко

В гортани стало мне...

 

Три ветра зашумели:

— Не верим! Поклянись!

Неужто в самом деле?

Вот это, братья, жизнь!

 

И снова до рассвета

Гудит, сквозит, метет —

Всю ночь в горах беседа

Под звездами идет.

 

Взял слово ветер Вест:

— Я к вам из дальних мест!

 

Вчера за самолетом

Погнался я на спор.

Но не догнать его нам —

Отбрил меня мотор!

 

В Голландии отстал я:

Пусть, думаю, летит...

Смотрю — ветрянка старая

Над речкою стоит!

 

Спустился я, прицелился,

Подняв в реке волну,

И на старушку мельницу

Задул, как в старину.

 

Как весело под крышей

Болтали жернова!

Давненько я не слышал

Подобные слова...

 

И снова зашумели

Три ветра: — Поклянись!

Неужто в самом деле?

Вот это, братья, жизнь!

 

И снова до рассвета

Гудит, сквозит, метет —

Всю ночь в горах беседа

Под звездами идет.

 

Сказал вдруг ветер Норд:

— Друзья, я нынче горд!

В Москве бюро погоды

Я здорово надул! —

Он усмехнулся в бороду

И брякнулся на стул.

 

— За эти шутки бьют! —

Заметил ветер Зюйд.

 

Взглянув на брата мельком,

Он продолжал: — Меж скал

Я ночью колыбельку

В лачуге отыскал.

 

А в колыбельке мальчик,

Как в старые года:

Лежит, сосет свой пальчик

И плачет... Вот беда!

 

А рядом мать уснула, —

Устала, видно, мать.

Ну, я под крышу дунул

И стал дитя качать...

 

И снова зашумели

Три ветра: — Поклянись!

Неужто в самом деле?

Вот это, братья, жизнь!

 

И снова до рассвета

Гудит, сквозит, метет...

Всю ночь в горах беседа

Под звездами идет

 

Странный груз

С тех пор, как вертятся колёса,

Возили всё: ячмень и просо.

Зерно на мельницу везли,

А с мельницы муку.

Везли грузить на корабли

Меха или пеньку.

 

Возили бурдюки вина

И лёд замёрзших рек.

Но где, в какие времена

Возили люди снег?

 

Весной и летом всё равно

Его нельзя найти.

Зимой его везде полно —

Зачем его везти?

 

Но снег везут в грузовиках

И сбрасывают в реку:

Сугробы снега в городах

Мешают человеку.

 

В снегу трамваю не пройти,

Застрянет в нём «Победа».

Захочешь в детский сад идти —

Проходишь до обеда.

Дойдёшь и повернёшь назад —

Завален снегом детский сад!

 

Лежать он будет до весны

Лишь в сквере, во дворе:

Здесь горки снежные нужны

Весёлой детворе.

 

Тень

Был погожий летний день,

Солнце припекало,

И от самолёта тень

По земле бежала.

 

Без дороги,

Прямо,

По буграм

И ямам,

Через воду

И песок,

Через поле и лесок.

 

Где еловые иголки

Задремали на весу,

Ни одной иголки с ёлки

Не стряхнула тень в лесу.

 

Потому что легче тени

Ничего на свете нет.

Не примнёт она растений,

Не стряхнёт с рябины цвет.

 

Но, хотя у тени длинной

Два распластанных крыла,

Всё же в небо за машиной

Тень подняться не смогла.

 

По траве,

По копнам сена,

По заборам,

Крышам,

Стенам,

То прямая,

То кривая,

Тень мелькает,

Как живая.

 

Приземлится самолёт —

Тень под крыльями уснёт.

 

Сеть

Она была растеньем в поле,

И нитью плотного клубка,

И сетью станет поневоле

В корявых пальцах рыбака.

 

Петля к петле,

Петля к петле,

Он вяжет нить суровую.

И вот однажды на земле

Раскинет сеть готовую.

 

Сеть попадёт в морскую глыбь

И оживёт, задышит,

Когда впервые стаю рыб

Внутри себя услышит!

 

Потом сушиться будет сеть.

Сеть будет в воздухе висеть

На длинных кольях, над землёй,

Блистая рыбьей чешуёй.

 

Порой в ней промелькнёт звезда

Иль водорослей борода...

Но старятся и сети,

Как всё на этом свете!

 

Вода морская сеть разъест,

В ней нити станут рваться,

И с глубиной подводных мест

Придётся ей расстаться.

 

И сеть порежут на куски

И сделают

Половики.

 

И, непривычная к теплу,

Задавленная горем,

Сеть будет сохнуть на полу

И долго пахнуть морем.

 

Почтальон

Он ходит целый день пешком

И письма всем вручает,

И почтальона каждый дом

По-своему встречает.

 

С утра он в здании большом

Бывает, как обычно,

Но почтальона этот дом

Встречает безразлично.

 

Здесь письма в дело подошьют

Спокойно, без волненья.

Но в этом доме не живут —

Здесь просто учрежденье.

 

А почтальон опять пешком

По улицам шагает,

И почтальона каждый дом

По-своему встречает.

 

У нас в квартире, например,

Всегда он гость хороший:

Бежит навстречу пионер

И хлопает в ладоши.

 

Отец у Коли капитан,

Он в плаванье всё лето,

Он марками различных стран

С дороги шлёт приветы.

 

Всё дальше почтальон пешком

По улицам шагает,

И почтальона каждый дом

По-своему встречает.

 

Вот в этом доме

На звонки

Студентка выбегает.

Рвёт письма тут же на клочки,

Их даже не читает.

 

И понимает почтальон,

Что здесь порвалась дружба.

Сюда и не ходил бы он —

Обязывает служба.

 

Но есть один

Заветный дом,

Любимый почтальоном.

Забор высокий под окном

Увит плющом зелёным.

 

С утра сегодня почтальон

Проделал путь немалый.

В аллею сада входит он

Немножечко усталый.

 

Идёт к знакомому крыльцу.

Его старик встречает...

Но почему же он жильцу

Конверта не вручает?

 

Ты видишь: он заходит в дом.

Он дружит с адресатом.

Поговорить им есть о чём,

Двум старикам усатым...

 

Тут мы оставим стариков.

Сказать вам по секрету —

Ждут оба писем

От сынков,

А писем что-то нету...

 

Побережье

Как побережье ладно скроено,

Хотя и на песке построено!

 

Кем выведена эта кладка?

Гора,

Тропы витая складка,

Колонны сосен

И вода...

Зовите мастера сюда!

 

Пусть он скорее даст ответ:

Как выстроен его рассвет?

Пусть принесет на заседанье

Растенья, воду, воздух, камень —

И всех научит строить зданья,

Увенчанные облаками!

 

Поморье

I

Как дитя на грифельной доске,

Море пишет слово на песке.

Пишет и стирает строчки влажные,

Вспоминая что-то очень важное.

 

Ледники когда-то с гор сползали,

Много сказок морю рассказали.

Много рассказали облака...

Чтобы вспомнить всё» нужны века.

 

Звёзды морю издали мигают,

Тоже что-то вспомнить помогают.

Мы сидим, как старые друзья:

Море, звёзды, облака и я.

 

II

Живут у моря рыбаки.

Поднявшись на рассвете,

Уху готовят из трески,

Плетут и чинят сети.

На море невода трясут

И жирных рыб в избу несут.

 

В избе — жестяная посуда,

Ведро с водой, охапка дров,

Приёмник на столе, как чудо,

Доносит шумы городов.

 

Над острой крышею избы

Седые тучи морщат лбы,

Верхушки сосен задевают

И важно мимо проплывают.

 

Гуляют волны по камням

И счёт ведут ночам и дням:

То наступают в час прилива,

То вспять бредут неторопливо,

Ворочаются и ворчат...

 

И молча из воды торчат

Большие глыбы — валуны

И видят

Каменные

Сны.

 

Старый дом

I

Дом тот с берега крутого

Много лет смотрел на свет.

Был он облика простого,

Без особенных примет.

 

Речка, что внизу текла,

Камни дому отдала.

Лес, хотя и пострадал,

Сосны лучшие отдал.

 

Тучи дождь над ним пролили,

Стены в доме перемыли.

Ветер с солнышком вдвоём

Высушили крепкий дом.

 

Даже мху, что на болоте

Вырос, место в нём нашли...

Дом был славный —

Плоть от плоти

Камня, леса и земли!

 

Весь он — в три своих окошка —

Жил открыто, на виду;

В огороде — лук, картошка,

Одуванчики в саду.

 

На стене три единицы —

Номерок под козырьком

(Чтоб ты знал, как обратиться

К дому, если незнаком).

 

Столб под шляпкою фонарной,

Наклонясь, глядел во двор.

На воротах знак пожарный —

Нарисованный багор

(Чтоб ты помнил, чем соседу

На пожаре помогать).

 

Дом умел вести беседу,

Он не прочь был поболтать.

Что с того, что от забора

Век не отлучался дом, —

Много видел он!

Ты скоро

Сам узнаешь обо всём.

 

И в жару и на морозе

Было дому всё к лицу:

И серёжки на берёзе,

Осыпавшие пыльцу,

И осеннее суконце

Туч, и ливень, и гроза,

И рассвет, когда на солнце

Дом глядел во все глаза.

 

А бывало,

И зима

Так и льнёт к нему сама:

То позёмкой заюлит,

Окна вызвездив морозом,

То снежинки пышным возом

Дому на спину взвалит.

 

Старый дом до самой крыши

Утопал тогда в снегу.

Лай собак был еле слышен

На заречном берегу.

(Даже звуки в снегопаде

Притаятся под снежком!)

Каждый колышек в ограде

Спал под снежным колпаком...

 

II

Дом влюблён был в запах мела,

Клея, красок и холста.

Что хозяин знает дело,

Дом гордился неспроста:

 

Он любил, когда художник

Выносил во двор треножник

И крылечко рисовал

Или дома колдовал —

То лепил из глины блюдо,

То для нового этюда

Холст звенящий грунтовал.

 

Как он вечером тоскливо

Без хозяина скучал!

Ждал его он терпеливо

И взволнованно встречал:

Мягко проскрипит крыльцом,

Дверью стукнет аккуратно...

Сразу видно, что с жильцом

Поболтать ему приятно!

 

Не такой уж дом простак!

Знал он, как друзей приветить.

Старый дом на каждый шаг

Мог по-своему ответить.

 

Мог он радостно, открыто,

Мог печально отвечать.

На чужого он сердито

Мог ступенькой заворчать.

 

Мог он крякнуть раздражённо,

Коль споткнёшься о порог.

Дом порой вздыхал влюблённо,

А порою был он строг.

 

Дом хозяину, бывало,

Жаловался — то на дверь,

Что рычит она, как зверь,

То в печи на поддувало,

То на дым, что лезет в сени,

А в трубу идти не хочет,

На капризные ступени,

На жучка, что стены точит.

 

Всё хозяин вмиг устроит:

Поддувалу зев откроет,

Дым прогонит,

Дверь смирит,

И ступеньки успокоит,

И с жучком поговорит...

 

Как-то он на крышу слазил,

Ловко сел на ней верхом

И конёк её украсил

Деревянным петухом.

 

Как завидовали дому

Все соседние дома!

Что глядит он по-иному,

Волновало их весьма.

Стали на него коситься —

Это что ещё за птица?

 

Дом в ответ взглянул степенно:

Мол, не вашего ума!

Пошептавшись, постепенно

Успокоились дома...

 

А однажды в воскресенье

Дом растрогался до слёз:

Человек ко дню рожденья

Дому деревце привёз!

 

У крыльца берёза встала,

Тихо глянула вокруг

И о чём-то зашептала

Дому, словно старый друг.

 

III

Часто дом косил к соседу —

Старики вели беседу:

— С добрым утром! Как дела?

Хорошо ль тебе спалось?

 

Я к утру промок насквозь —

Крыша снова потекла.

Да жучки всё беспокоят:

Спасу нет, как брёвна ноют!

 

Жаль, что время незаметно

Убежало за порог.

Плохо, брат, что я бездетный,

Что хозяин одинок...

 

(У соседа под окном

Девочка в саду играла:

Куклам платьица стирала

Или бегала с мячом.)

 

Дом подмигивал соседу:

— Ты пришли её ко мне! —

Сонно слушали беседу

Две герани на окне,

 

Хитро слушала сорока

И котёнок у порога,

Крот прислушался в норе,

И собака во дворе,

И берёза под окном —

Как шептался с домом дом.

 

Мало ль тайн на белом свете!

И не я за них в ответе,

Но однажды под стеной

Слышит дом: — Какой чудной! —

Вздрогнул он... Сорока с крыши

Затрещала что есть сил.

На крыльцо художник вышел,

Гостью чай пить пригласил.

 

В доме туфельки затопали,

А в ответ им двери хлопали,

Окна зазвенели тоненько,

Закивали с подоконника

Удивлённые цветы:

— Отвечай скорей, кто ты —

Человек или игрушка? —

А смеющийся Петрушка

Чуть не спрыгнул со стола:

— Это девочка пришла!

 

Сидя в кресле у стола,

Гостья шумно чай пила,

Репродукции листала

И без умолку болтала.

В окнах синева сгустилась.

В доме лампа засветилась.

Из-за пыльной паутины

Глянули со стен картины —

Сонные стога в тумане,

Лес, берёзы на поляне

И костёр на берегу...

 

Гостья хлопала в ладоши:

— Ах, какой ваш дом хороший!

Я к вам завтра забегу...

 

Утром солнышко взошло,

Не спеша полезло к югу

И до вечера по кругу

Стены дома обошло.

— Где ж соседка, в самом деле?

Волновался старый дом.

 

На берёзе под окном

Листья тихо шелестели.

Видно, тоже волновались.

И однажды, в октябре,

Пожелтели и сорвались,

Как листки в календаре.

 

В кадке к донышку вода

Припеклась лепёшкой льда.

Захрапел под домом крот.

Грязь застыла у ворот.

Иней заблестел на крыше.

Поседела вся трава.

Под забором еле дышит

Побуревшая ботва.

 

IV

На дворе мороз — хоть тресни!

Стынут окна в серебре.

Утром девочкину песню

Дом услышал во дворе:

 

— Здравствуй, домик с петухом!

Старый дом, заросший мхом.

Брось ты хмуриться, стена!

Просто я была больна.

Не гляди ты, дом, сурово —

Видишь, я вернулась снова!

 

Здравствуй, тёмное крылечко!

Здравствуй, крыша!

Здравствуй, печка!

Здравствуй, домик с петухом!

Не подумай о плохом:

Я тебя не позабыла. —

А в ответ поют перила,

Подпевает им ступень:

— Здравствуй, здравствуй!

Добрый день!

 

Старый дом своей судьбою

Был доволен с этих пор.

Пусть не славен он резьбою

Бедность дому не в укор!

 

Не нужны ему для славы

Драгоценные оправы —

Белый мрамор иль гранит.

Дом не этим знаменит.

 

Дому нужен верный друг

Да знакомых тесный круг.

Знать, что крыша не течёт,

Что играют в доме дети, —

Вот тогда ему на свете

Честь, и слава, и почёт!

 

Одного жалел он — нету

Под фундаментом колёс:

Погулял бы он по свету,

Как заправский паровоз!

 

Пригляделся бы к домам —

Как вдали они живут.

Побывал бы он и там,

Где их саклями зовут.

 

Встретился б в пустыне плоской

Со своим саманным тёзкой.

Поделился б думами

С оленьими чумами.

 

Вдаль путями ровными

Мчался бы без горя!

Подышал бы брёвнами

У Чёрного моря.

 

А оттуда бы, пожалуй,

Разрядившись в пух и прах,

Дом к московскому вокзалу

Подкатил на всех парах!

Как он по Москве поскачет —

Набежит народу тьма!

Тут от зависти заплачут

Все высотные дома.

 

Встал над домом жёлтый месяц,

И берёза, к стенам свесясь,

Шепчет: — Спи уж, ради бога!

Сам от своего порога

Далеко ли ты уйдёшь?

Растрясёшься за дорогу —

Брёвнышек не соберёшь!

 

Так, бывало, старый дом

Коротал за днями дни.

Под метелью, под дождём,

То на солнце, то в тени,

В полусне развесив уши,

Старый дом стоял и слушал.

 

Он имел отличный слух!

Слышал он ночной порою,

Как танцует под горою

Лёгкий тополиный пух.

 

Как под берегом во мраке

Бьётся лодка на приколе.

 

Слышал он, как шепчут раки,

Как звенит льняное поле.

Как шуршит жучок в соломе,

Как туман в траве крадётся.

 

Слышал, как в соседнем доме

Девочка во сне смеётся.

Как под розовой геранью

Кот мурлычет у окна.

 

Этим летом ранней ранью

В спящий дом вошла война.

 

V

В плену фашистском старый дом!

Темно и страшно стало в нём.

Пустые комнаты в пыли.

Зола застыла в печке.

Три одуванчика пришли

И встали на крылечке.

 

Кресты на окнах — по стеклу —

Перечеркнули свет.

Заржавел номер на углу —

Давно уж писем нет!

 

Отрезан старый дом войной.

Живут здесь мыши за стеной,

Да под стеною хитрый крот

В бомбоубежище живёт.

 

А мыши не боялись —

Днём

По комнатам сновали.

Нашли Петрушку под окном

И руку оторвали.

Отгрызли угол у стены

(Ведь съедены все крошки).

Они на третий год войны

Привыкнули к бомбёжке.

 

Не раз за это время дом

Фугасных взрывов слышал гром.

Фонарный столб уж скоро год

Лежал в воронке у ворот.

Но дом был, к счастью, цел пока.

Он в крышу ранен был слегка.

 

Дом вспоминал друзей своих:

Что на сердце сейчас у них —

Тревога, грусть или веселье?

Быть может, где-то в этот миг

Они справляют новоселье?

 

Иль все они в краю чужом

Нашли в земле последний дом?

 

Вдруг взрыв раздался за окном —

И старый дом увидел в дыме,

Как, вспыхнув окнами своими,

Мигнул ему соседний дом.

 

Тоскливо начинался день!

Светлело небо понемногу.

В овраги уползала тень.

Ручьи стекали на дорогу.

Тихонечко вода журчала.

Там,

У соседа на дворе,

На бесприютном пустыре,

Труба, как пугало, торчала.

 

VI

Кто-то ходит осторожно.

Вот полез он на чердак.

Старый дом, гудя тревожно,

Отвечал на каждый шаг.

 

Незнакомец чиркнул спичкой —

Тень метнулась под стеной.

Видит дом — шинель, две лычки

И пилотка со звездой.

Дом притих, не понимая:

Как попал к нему боец?

 

Дом весь из конца в конец

Обошёл боец хромая.

В хламе отыскал подушку,

Снова на чердак вернулся.

У окна присел. Наткнулся

На безрукого Петрушку.

Громко под холстом чихнул,

Пыль смахнув полой шинели.

Смотрит — краски заблестели!

Он внимательней взглянул...

 

На холсте в старинной раме

Дом смотрелся, как живой:

Сверху осенён ветвями,

Снизу оттенён травой.

 

Весь он — в три своих окошка —

У бойца был на виду.

В огороде — лук, картошка,

Одуванчики в саду.

 

На стене три единицы —

Номерок под козырьком

(Чтоб ты знал, как обратиться

К дому, если незнаком).

 

У окна — листва берёзы,

И на ветке стрекоза...

У бойца невольно слёзы

Навернулись на глаза.

 

Всё бывает ненароком!

Пусть он с домом незнаком —

Может быть, в краю далёком

У бойца такой же дом

И берёза у окна...

Что ж,

На то она война!..

 

Полночью глухой, незрячей

Разговор, что лай собачий,

Вдруг раздался у крыльца.

Дом предупредил бойца:

Половицами как мог

Заворчал, когда снаружи

Толстый немец неуклюже

Перешагивал порог.

 

Немец щёлкнул автоматом.

Но боец швырнул гранату —

На мгновенье озарился

Коридор. Дом изловчился —

И немца балкою по темени!

И снова всё исчезло в темени...

 

Листок испуганный по крыше

Скатился.

Завозились мыши —

Газетой принялись шуршать.

Крот, поворчав, улёгся спать.

 

А дом не спал —

Насторожённый,

Ловил он каждый шум вокруг:

Стон берёзы опалённой,

Самолёта страшный звук,

Пролетел снаряд со свистом.

Вдоль по улице фашисты

Пронеслись в грузовиках.

 

Свет забрезжил в облаках —

Солнце встало над холмом.

Задрожал разбитый дом —

Танки вдруг загрохотали.

Это наши наступали!

 

Ожил тихий уголок —

Шли навстречу

Кто с чем мог:

Кто с хлеб-солью,

Кто с цветами,

Кто и просто со слезами.

 

Глядя на ряды бойцов,

Дом искал своих жильцов.

 

VII

Я, друзья, сейчас немного

В старом доме у порога

Посижу и отдохну,

Вспоминая про войну.

 

Ну, а вы пешком пройдитесь,

Дочитаете потом,

Да получше приглядитесь:

Что вам скажет каждый дом.

 

Дом порою смотрит косо

Через каменный забор.

Дом любой начнёт без спроса

Свой особый разговор.

 

Этот — выглядит убого,

Сам судьбе своей не рад:

Был он выстроен для бога,

А использован под склад.

 

Есть дома, что отживают,

Есть, что начинают жить.

В жизни дома всё бывает,

Только что ж теперь тужить!

 

Есть дома, величья полны,

И ступени к ним ведут,

Словно каменные волны

Дней, что отгремели тут.

 

Вот высокие ступени

Возле мраморных перил.

Слышал я — когда-то Ленин

Здесь с народом говорил!

 

Рядом славою солдата

Дом похвастаться готов:

В дни восстания гранаты

Он швырял под юнкеров.

 

Вот затейные дома:

Башни, окна расписные

Да наличники резные —

Древность в них живёт сама!

 

Помнит дом такой немало —

Дом расскажет, как, бывало,

До утра, в свечном угаре,

Пировали здесь бояре.

Помнит дом и день и час.

Всё он помнит, как сейчас!

 

Вот пузатый дом-крепыш:

В нём купец считал барыш.

Дом нахально влез на площадь,

Всех соседей растолкав.

 

А вот этот дом — попроще:

Не кичлив и не лукав.

Ржавый флюгер на макушке,

Бело-жёлтая стена.

В доме жил когда-то Пушкин.

Здесь он думал у окна.

 

Домик с мудрым выраженьем

Дорог сердцу моему:

Проходя, я с уваженьем

Тихо кланяюсь ему.

 

Разные дома бывают!

Всех домов на свете тьма.

Есть дома, что всё скрывают,

Есть открытые дома.

Есть болтливые старушки —

Неказистые избушки.

 

Есть дома кирпичные,

Есть и деревянные,

Есть совсем обычные,

Есть довольно странные.

 

Есть дома на курьих ножках —

Три вершка до потолка.

А бывает, что окошки

Убегут под облака!

 

Дом порою, как невеста,

Смотрит в зеркало пруда.

Всем домам не хватит места

В повести.

Но не беда —

Не обнимешь ведь всего! —

Хватит с нас и одного.

 

VIII

— Здравствуй, домик с петухом!

Старый дом, заросший мхом.

Здравствуй, крыша!

Здравствуй, печка!

Здравствуй, тёмное крылечко!

 

Не гляди ты, дом, сурово —

Ведь остались мы без крова!

Страшно жить на пепелище.

Приюти ты нас, дружище! —

 

Вроде песенка знакома.

Кто же это возле дома —

Строгий взгляд, платочек в клетку,

Тёмно-русая коса?

Старый дом узнал соседку —

Девочку. Вот чудеса!

 

Рядом с нею мать с отцом.

Заскрипел старик крыльцом:

— Заходите поскорей!

Я без стёкол, без дверей!

 

Сломан пол и ход чердачный,

Мой хозяин ходит мрачный:

Опустил он в горе руки.

Заходите, мы вас ждём.

Через день в весёлом стуке

Снова ожил старый дом!

 

В старом доме застучали

Молотки и топоры:

Мол, довольно, помолчали,

Поскучали до поры!

Снова взял хозяин кисти,

Вёдра старые почистил,

Краску разную развёл —

В доме красоту навёл.

 

А из девочки былой

Хлопотунья подрастала —

Так по дому и летала:

То с дровами, то с золой,

Выносила сор с крыльца.

 

Рядом с ней, держась за платье,

Семенили следом братья —

Два курносых близнеца.

Два румяных карапуза

Были в первый год войны

На другом конце Союза —

На Алтае рождены.

 

Тесновато в доме стало!

То и дело он устало

Охал и скрипел дверьми —

Хлопотно с двумя детьми!

Но зато и веселей,

Дом признал ребят своими.

 

Сам художник вместе с ними

Холст грунтует, варит клей.

Привязался к ним, чудак!

Влез он как-то на чердак,

Отыскал в пыли Петрушку,

Вычистил да подлечил —

Близнецам его вручил.

 

Вон я вижу и сороку —

И она поспела к сроку:

Всюду бегает, стрекочет,

С улицы гостей пророчит.

 

Старый крот давно женился —

Сыновей завёл и дочек.

Столько нор нарыл и кочек —

Сам в них чуть не заблудился!

И людей не стал бояться:

Он с семейством — диву даться

Лез нахально прямо в дом.

Дни текли своим чредом.

 

Дом в берёзовых серёжках

Снова смотрит в небеса.

Вновь отражены в окошках

Солнце, облака, леса,

Речка, стадо возле брода

И кирпичного завода

Розовые корпуса.

 

Дом однажды удивился —

Город рядом очутился!

Старый дом не спал ночей —

Сто домов из кирпичей

Окружили бедняка

И надменно, свысока

На сосновый дом смотрели:

Мол, пора вам потесниться!

— Что это у вас за птица?

Вы, товарищ, устарели! —

Старый дом к берёзе жался.

— Как же так? — он возмущался. —

Чем же я не современный

С новою телеантенной?

Как мне грустно иногда!

Не уехать ли куда?

 

Встал над домом жёлтый месяц,

И берёза, низко свесясь

Над петушьей головой,

Шепчет тёмною листвой:

— Спи уж лучше, ради бога!

Сам от своего порога

Далеко ли ты уйдёшь?

Растрясёшься за дорогу —

Брёвнышек не соберёшь!

 

Дом, прищурившись на звёзды,

Погружался в полусон.

Под раскидистой берёзой

Заводили патефон.

 

Люди в доме каждый вечер

Долго не ложились спать.

 

Но была однажды встреча —

Вот что надо рассказать!

 

Как-то вечером звонок:

Офицер в дверях стоит.

Он берёт под козырёк.

— Извините, — говорит, —

Осмотреть хочу я дом.

Кажется, он мне знаком.

 

— Дом как дом! — жильцы в ответ.

 

Говорит военный:

— Нет!

Дом ваш необыкновенный!

Он от смерти спас меня.

Жил я здесь четыре дня.

 

Рассказал, жильцам военный,

Где родился, где бывал,

Как в войну бежал из плена

И как дом его скрывал.

 

С офицером — примечай-ка! —

Рядом юная хозяйка

Восседала, чуть дыша.

Пара больно хороша!

 

После, сидя у порога,

Пели песни допоздна.

Никогда ещё так много

В доме не пили вина.

 

Старый дом,

Старый дом

Снова ходит ходуном!

Коромыслом вьётся дым,

Дом стал снова молодым.

Занялись в печурочке

Золотые чурочки.

 

А на них пирог печётся,

Вокруг носа запах вьётся.

Вокруг носа запах вьётся,

Только в руки не даётся!

 

Ходят лавки, ходит печь —

Хозяевам негде лечь.

Назвала гостей сорока,

А хозяевам морока:

Петли ржавые запели,

Половицы заскрипели.

 

Стёкла в окнах задрожали,

Мыши в норы убежали.

Не от вражеской фугаски —

От весёлой этой пляски!

 

Всё звенело в старом доме!

— Гляньте, — говорил народ, —

В сто одиннадцатом доме

Свадьба, кажется, идёт.

 

IX

Так и жил на свете дом,

Всякое бывало в нём —

Разве вспомнишь обо всём!

 

Но однажды — помнит дом —

Снег сошёл. Весна настала.

Отшумела ночь дождём,

Солнце в окнах заблистало.

Дом и вправду стал моложе —

Словно скинул двадцать лет.

 

Что же не встаёт художник,

Не идёт писать рассвет?

А художник две недели

Вовсе не встаёт с постели.

Хрипло дышит, сдвинув брови.

Сам белее полотна.

Не силён он был здоровьем,

Да к тому ж ещё война —

Рана старая открылась.

Сердце в нём всё тише билось.

 

Подойдут к нему соседи —

Никого не узнавал.

Близнецов всё время звал.

По ночам бедняга бредил.

 

То он видел мирный дом

И берёзу под окном,

В птичьем гомоне и свисте

Распускающую листья.

 

То вдруг видел он войну,

Видел он свой дом в плену,

И пожаров дым угарный,

И немецкий самолёт,

И поваленный фонарный

Столб

В воронке у ворот...

 

Просит он, привстав с постели,

Снять картину со стены.

Он крепился две недели

И не пережил весны...

 

Смерти нам не обминуть,

Ни в телеге, ни пешком!

Может, мы когда-нибудь

От неё сбежим тайком:

Может быть, на Марс поедем,

Стороной и смерть объедем...

 

С той поры невесел дом.

Что-то тихо стало в нём.

 

Дом не перенёс потери,

Он от горя занемог:

То сорвутся с петель двери,

То просядет потолок.

 

Был он в молодости стойкий,

А теперь стал вовсе плох:

От соседней новостройки

Старый дом почти оглох.

 

Стал старик подслеповат,

Щурится зимой во тьму —

Кажется в метель ему,

Что цветёт весною сад.

 

Молния блеснёт ли рядом,

Вслед за ней ударит гром —

Дому кажется: снаряды

Разорвались под окном.

 

Скрипнет ночью половица —

Дому старому не спится:

Кажется, что немцы рыщут,

В доме раненого ищут.

 

Зашуршит ли подорожник

Средь полночной тишины,

Дому кажется —

Художник

Возвращается с войны...

 

Мало ли ещё о чём

Вспоминает старый дом —

Обо всём не догадаться,

Да и время с ним расстаться.

 

X

Дом тот с берега крутого

Много лет смотрел на свет.

Был он облика простого,

Без особенных примет.

 

С прочими домами схожий,

Он — хоть дом без языка —

Мог беседовать с прохожим,

Речь ведя издалека:

Отдымила, мол, былая

Жизнь — плоха ли, хороша, —

Но чиста моя лесная

Деревянная душа!

 

Много дней я прожил с вами,

И не я виновен в том,

Что не красен был углами,

А порой и пирогом,

Что повит не розой белой,

А берёзой да травой...

 

Да, старик!

Не в этом дело —

Дело в том,

Что весь ты свой:

От конька высокой кровли

До камней в земле сырой.

 

Вдалеке ты с болью кровной

Вспоминался мне порой.

Всю ту боль собрав в охапку,

После всяческих дорог,

Неспроста снимал я шапку,

Заходя на твой порог.

 

На крыльце твоём садился

И с волнением смотрел,

Как петух твой покривился

И как сам ты постарел.

 

Коротал с тобою ночи,

Не сомкнув до утра глаз.

Так однажды, между прочим,

Записал я твой рассказ.

 

Не без выдумки, пожалуй,

Ну, да кто же не приврёт!

Что хороший был ты малый,

Скажет каждый, кто прочтёт.

 

Пусть не каменное зданье,

Век стоял ты молодцом

И в минуту испытанья

Не ударил в грязь лицом!

 

Все жильцы для новой жизни

Разлучаются с тобой.

Может быть, при коммунизме

Будет дом у них стальной?

 

Или весь как есть стеклянный —

Лёгкий, прочный, полный света.

А быть может, дом тот странный

Будет спутником планеты?

 

Может, будут близнецы

Жить в созвездии Тельца —

Мчаться в дальние концы,

Чтоб проведать Коринца.

 

Буду я и сам летать

В круглом доме из стекла.

Жизнь такая подошла,

Что всего не угадать...

 

Так прощай же, друг сосновый

С покосившейся трубой!

Как нас дом приветит новый,

Чем сравнится он с тобой?

 

Переводы:

 

Сказка о жёлтом трамвае

Уютный жёлтенький трамвай

Маршрута номер пять

Один раз вечером, пустой,

Отправился гулять.

 

Никто его не задержал,

Он ковылял вперёд

И всеми окнами смотрел

На звёздный небосвод.

 

Вдруг он увидел:

Лунный луч

С небес к земле слетел,

Тот луч на рельсы был похож

И чудно так блестел.

 

Качнулся в сторону трамвай,

Он с колеи сошёл

И, выехав на лунный луч,

Пошёл, пошёл, пошёл...

 

Осталась позади земля,

Он к звёздам путь держал.

Как будто к счастью ехал он,

Звенел и дребезжал.

 

Постукивал, побрякивал,

Но путь был так далёк!

Он встретил первую звезду

Спустя немалый срок.

 

— Возьми меня! — кричит звезда.

Я лёгкая, трамвай! —

И зазвенел трамвай в ответ:

— Влезай, влезай, влезай!

 

За пассажиром пассажир

Вошли в него потом.

Вошла планета, например,

Метеорит с хвостом.

 

И человечек на Луне,

Включая светофор,

Такой толкучки в небесах

Не видел до сих пор.

 

В трамвай садились облака —

Кто в дверь, а кто в окно.

К приходу облака Мари

Уж было всё полно.

 

Но облако Мари, крича,

Хотело влезть в вагон!

Оно, толкаясь и теснясь,

Пролезло

С трёх сторон.

 

К несчастью, был у облака

Такой тяжёлый вес,

Что сразу сдали тормоза —

Вагон назад полез.

 

Уютный маленький трамвай

Вдруг навзничь полетел.

Катились кубарем сквозь ночь

Небесных сотни тел.

 

Планета вывалилась в дверь,

Теряя важный вид.

Со звоном выскочил в окно

Старик Метеорит.

 

А человечек на Луне

Сказал: — Я так и знал! —

Надел он шляпу, палку взял

И дальше зашагал.

 

Всё вниз и вниз летел трамвай

Маршрута номер пять.

И как он вновь достиг земли

Никто не смог узнать.

Джеймс Крюс

 

Песня умной мыши

Зовусь я фройляйн Ильзе —

Я ми, я ма, я мышь.

И что бы ни случилось,

Меня не обхитришь!

 

Один раз по кладовке

Я шли, я шлу, я шла

И вдруг с хрустящим хлебцем

Тарелочку нашла,

 

Я грызла потихоньку

Едви, едву, едва.

От голода, поверьте,

Кружилась голова.

 

Как вдруг в разгаре пира —

О би, о ба, о бог! —

Тарелочка разбилась. . .

Ну кто б подумать мог!

 

Уже бежит хозяйка

На зви, на зву, на звон.

Взглянула на тарелку

И мне с угрозой: «Вон!»

 

Я сразу отвечала

Умни, умна, умно:

— Расколотила кошка

Её давным-давно!

 

И знаете, где кошка,

Тот зви, тот зва, тот зверь?

В тюрьме американской

Сидит она теперь!

 

С тех пор мой враг безвреден,

Дали, даля, далёк:

Ведь океан огромный

Промежду нас пролёг!

 

Зовусь я фройляйн Ильзе —

Я ми, я ма, я мышь.

И что бы ни случилось,

Меня не обхитришь!

Джеймс Крюс

 

Снеговик на маскараде

Снеговика на Новый год

Привлёк цветной плакат.

И вот он вечером идёт

На шумный маскарад.

 

Носатого Снеговика

Узнали все тотчас.

Ему кричат издалека:

— Вот это высший класс!

 

— Вот это маска, посмотри! —

Все мнения сошлись,

И вот Снеговику жюри

Вручает первый приз.

 

Аплодисментами смущён,

Сказал он: — Господа!

Простите, я таким рождён!

Я был таким всегда!

 

Я настоящий Снеговик!

— Не верим! — говорят.

— А ну-ка, — говорят ему, —

Снимите свой наряд!

 

Как вдруг — поверите ли вы? —

Кап-кап! Кап-кап! Кап-кап! —

Он начал таять с головы,

Он вдруг совсем ослаб.

 

Хватают под руки его,

Он тает на глазах.

Уж он не слышит ничего,

Уж силы нет в ногах.

 

— Я болен. Можно мне присесть? —

Чуть слышно он сказал.

— Там где-то холодильник есть!

— Скорей его в тот зал!

 

— Туда его! Туда его!

— На лёд без лишних слов! —

Он просидел там полчаса

И вышел жив-здоров.

 

— Ура-а!

— Спасибо, очень рад, —

Благодарит он всех

И, покидая маскарад,

Шагает прямо в снег.

Джеймс Крюс

 

Медведь и белка

Один Медведь рассеян был —

Спешил куда-то срочно

И Белке пятку отдавил

(Конечно, не нарочно).

 

И не сказав ей «извини!»,

Задумавшись, шагает

Он дальше — прямо через пни

(Медведь преград не знает!).

 

Как вдруг он слышит за спиной:

— Что это за порядки?

Нельзя здесь, на тропе лесной,

Всем наступать на пятки!

 

На мягком мху замедлив шаг,

Медведь остановился

И спрашивает Белку: — Ка-ак? —

Он очень удивился.

 

Кричит она что было сил,

Медведя не боится:

— Ты мне на пятку наступил

И должен извиниться!

 

— Как мог, — кричит она ему, —

Давать ты лапам волю?

Знай: над собою никому

Шутить я не позволю!

 

Медведь растерянно молчал,

Не в силах скрыть смущенья.

Но наконец он прорычал:

— Прошу у вас прощенья!

 

А Белка: — Ладно уж, ступай!

Но впредь, бродя по чаще,

На пятки всем не наступай

И кланяйся почаще!

Джеймс Крюс

 

Великан и мышь

Тсс! Тихо! Слушайте, ребята!

Жил великан один когда-то.

Во сне вздохнул он что есть сил

И мышь — живую! — проглотил.

 

Бедняга побежал к врачу:

— Я мышку съел! Я не шучу!

Помилуйте, какие шутки,

Она пищит в моём желудке...

 

Был врач умнейший человек,

Он строго глянул из-под век:

— Откройте рот! Скажите «а».

Живую мышь? Зачем? Когда?

Сейчас? Так что же вы сидите!

Идите кошку проглотите!

Альвин Фройденберг

 

Кёльнские домовые

— Конечно, — скажет житель Кёльна,

При домовых жилось привольно! —

Нам делать было нечего —

Лежи с утра до вечера!

А станет темно —

в дверь и в окно

Спешат человечки,

Роются в печке,

Шуршат,

Мельтешат,

Чистят и драют —

Словно играют.

 

Ещё хозяин крепко спит,

А в доме всё уже блестит!

И плотники после пирушки

Завалятся вечером в стружки,

Лежат и усом не ведут,

А домовые тут как тут:

Хватают рубанок,

Топор и фуганок,

Пилят и мажут,

Рубят и вяжут,

Строгают,

Смекают,

Под крышу подводят

И тихо уходят.

Очнутся лодыри от снов —

А новый дом уже готов!

 

У булочника круглый год

Хлеб выпекался без забот.

Бывало, все в кровать ложатся —

Уж домовые шевелятся:

Тащат муку

Всяк по мешку,

Насыпят, отвесят,

Посолят, замесят,

Прихлопнут,

Притопнут,

В печь сволокут —

И в миг испекут!

Пока все дрыхнут, как сычи,

Готовы хлеб и калачи!

 

И мясники отлично жили:

Они о деле не тужили.

Как ночь — помощники бегут,

На кухню тушу волокут.

Хозяин храпит,

А дело кипит:

Здесь топот и скрежет,

Здесь рубят и режут,

Здесь варят

И жарят,

Перчат, коптят,

Вздыхают, кряхтят…

Протрёт мясник с утра глаза —

Глядь, на витрине колбаса!

 

Не хуже обстояло дело

И у лентяя винодела.

Бывало, в бочках ни глоточка,

А он храпит себе, и точка!

А в доме повсюду

Чистят посуду,

Гремят кадушками,

Чанами, кружками,

Нальют,

Отопьют,

Смешают, разбавят —

И в погреб поставят.

Ещё в окно глядит луна,

А бочки вновь полны вина!

 

Портной мундир не кончил к сроку

(Бедняге задали мороку!),

Сердито бросил он сукно:

Мол, будь что будет, всё равно!

Он спит, а на лавке —

Во рту булавки —

Сидят себе в ряд,

Порят, кроят,

И шьют,

И поют!

 

Обдёрнут, приладят

И, сбрызнув, отгладят.

Портной наутро очень рад:

Мундир готов принять парад!

 

Решила вдруг жена портного

Увидеть ночью домового.

Рассыпав по полу горох,

Старуха ждет…

Вдруг кто-то — грох! —

И вниз со ступенек

Летит через веник!

Следом второй

В бочку с водой!

О проклятье!

Разорвано платье!

Малютки толкаются,

Кричат, спотыкаются…

 

Старуха вниз бежит со свечкой —

Шу! шу! шу! шу! — и все за печкой!

 

С тех пор мы домовых не ждём,

Их не увидишь днём с огнём!

Всё нужно делать самому,

Уж нет поблажки никому.

 

Любой сосед

Встаёт чуть свет.

Всяк без конца

В поте лица

Скребёт,

Метёт,

И рубит, и жарит,

И пилит, и варит…

Вовек бы не было такого,

Когда бы не жена портного!

Август Копиш

 

Волшебное письмо

Думал я день,

Думал два и четыре,

Как рассказать, всему миру

О мире.

Чтобы письмо мое

Без перевода

С разу дошло

До любого народа.

 

И наконец-то

Меня осенило:

Понял я,

Что не нужны мне

Чернила!

 

Яркими красками

С кистью в руке

Буду писать

На таком языке:

Листья на дереве —

Краской зеленой;

Краской коричневой —

Горные склоны;

Краской оранжевой —

Жаркое солнце;

Разною краской —

Мой дом и оконце;

Желтой —

Колосья

Созревшего хлеба;

Синею краской —

Прозрачное небо;

Белого голубя —

Белым оставлю...

Целый рассказ

Я из красок составлю.

 

Этот рассказ мой

О счастье,

О мире

Люди читать будут

В каждой квартире.

 

Тронет он душу

Любого народа.

Краскам не требуется

Перевода:

Русский,

Японец,

Француз

И таджик —

Каждый поймет

Живописный язык!