Подвиг Керчи: 120 стихотворений и 20 песен

11 апреля – день освобождения города Керчь от немецко-румынских захватчиков в 1944 году. Керчь – город-герой, расположенный на берегу Керченского пролива в Чёрном море. Именно здесь происходили одни из самых жестоких сражений. Эльтиген, Аджимушкай, Багерово – эти места стали свидетелями подвигов защитников Керченского полуострова. В ходе Великой Отечественной войны линия фронта четырежды проходила через Керчь. В подвиге Керчи соединились отвага и мужество советских солдат, моряков Черноморского флота и Азовской военной флотилии, бойцов наземных гарнизонов Аджимушкая, партизан и подпольщиков, рабочих городских предприятий, строителей оборонных сооружений. 14 сентября 1973 года Керчи было присвоено звание «Город-герой».

В первый раз немецкие войска захватили Керчь 6 ноября 1941 года. В течение ноября и декабря 1941 года в городе были расстреляны более семи тысяч мирных жителей. 30 декабря 1941 года в ходе Керченско-Феодосийской десантной операции город был освобождён. Эта была первая столь масштабная боевая операция в истории отечественной морской пехоты. 14 мая немецкие войска подошли к Керчи и прорвали оборону города. Вновь начались бои в городских кварталах. Официально считается, что город был оккупирован 15 мая 1942 года. Однако ещё несколько дней продолжались бои на территории завода имени Войкова, где до последнего сражались изолированные группы солдат и командиров. До 18 мая продолжал сражаться бронепоезд, построенный на этом же заводе. Последние бои за металлургический завод имени Войкова шли днём 20 мая 1942 года.

Героическую борьбу с немецко-фашистскими захватчиками вели керченские подпольщики и партизаны. Легендарной страницей в историю Великой Отечественной войны вошла длительная и упорная борьба советских солдат и мирных жителей в Аджимушкайских каменоломнях. После того, как советские войска были вынуждены отступить из Керчи в мае 1942 года, оказавшись в окружении, в каменоломнях укрылись более 20 тысяч советских военных и мирных жителей. Без света, пищи и воды они мужественно сражались с фашистами, погибая, но не сдаваясь. Это было проявлением несгибаемой воли и стойкости советских людей. В течение 170 дней им удавалось удерживать оборону и совершать вылазки, не давая оккупантам расслабляться и вселяя в них суеверный ужас.Многие из них отдали свои жизни в борьбе с врагом. Фашисты пытались уничтожить их: отравляли газом, устраивали обвалы, взрывали и заваливали входы. 

В ночь с 31 октября на 1 ноября 1943 года началась Керченско-Эльтигенская операция по высадке десанта в районе Керчи. Советским войскам удалось захватить и удержать плацдарм севернее Керчи. Эти бои вошли в историю под названием «Огненная земля». Десантники сражались с фашистами, вели неравный бой, проявляя невероятную отвагу, стойкость и массовый героизм. Высадка десанта 18-й армии в районе Эльтигена отвлекла значительные силы противника и способствовала успеху 56-й армии, которая захватила важный плацдарм северо-восточнее Керчи. Этот подвиг стал началом освобождения Керченского пролива и всего Крымского полуострова от врага. 

Решающие сражения бои за освобождение города проходили на горе Митридат. Керчь была почти полностью разрушена. К моменту освобождения в апреле 1944 года в городе практически не осталось жителей. За 700 дней оккупации захватчики уничтожили все промышленные предприятия, сожгли мосты и корабли, вырубили и сожгли парки и сады, вывели из строя электростанцию и телеграф, взорвали железнодорожные пути на полуострове.

11 апреля 1944 года город Керчь был освобождён от немецко-фашистских захватчиков воинами Отдельной Приморской армии и Черноморского флота. Мужество и героизм воинов Отдельной Приморской армии были отмечены высокими наградами. За оборону и освобождение Керчи звание Героя Советского Союза получили 153 человека. На горе Митридат взвилось победное знамя.

В честь об этих событиях уже в конце 1944 года был установлен Обелиск Славы. В городе-герое Керчь есть известный памятник – «Парус», который посвящён легендарному Эльтигенскому десанту. Ещё один мемориал, посвящённый участникам сражений за Керчь, – это Аджимушкайские каменоломни. 

Подвиг города отражён в художественной литературе, живописи, киноискусстве. Одними из первых о событиях в Аджимушкае рассказали поэт Илья Сельвинский и писатель Сергей Смирнов. С детства многим запомнились многим повесть Льва Кассиля «Улица младшего сына», роман Александра Первенцева «Честь смолоду», повесть Аркадия Каплера «Двое из двадцати миллионов» (экранизирована в 1986 году под названием «Сошедшие с небес»), и многие другие. Подвигу Керчи и Аджимушкаю посвящены стихи и песни.

 

Керчь

Ты когда-нибудь был в Керчи?

Если не был – молчи! Молчи!

Я тебе расскажу про Керчь.

Я тебе расскажу сейчас,

Как над городом бился смерч,

Закрывая полнеба враз.

 

Как, подняв ледяной бурун,

Через тьму – хоть плечом толкай –

Шёл десант на Камыш-Бурун,

Шёл десант на Аджимушкай.

Пели пули в глухой ночи.

Можно в воду навечно лечь.

 

Ты когда-нибудь был в Керчи?

Я тебе расскажу про Керчь.

Там за городом, под землёй,

Будто скрытый от всех снаряд,

В переходах, забитых мглой,

Партизанский сидит отряд.

 

Он сейчас подорвёт шоссе.

Даже ветер в кустах затих.

И приходят назад не все.

И другие встают за них.

На камнях – лепесток свечи.

Будет время сквозь сумрак течь.

 

Ты когда-нибудь был в Керчи?

Я тебе расскажу про Керчь.

Там такая была пора,

Что навечно – к заре лицом –

Поднялась Митридат-гора,

Вся исхлёстанная свинцом.

Било время по ней в упор.

 

Побелели края висков.

В этот город с тех самых пор

Входит слава без пропусков.

Город ей отдаёт ключи.

Держит солнце яркую речь...

 

Ты когда-нибудь был в Керчи?

Обязательно съезди в Керчь.

С. Островой

 

Керчь

Улицы, зелёные когда-то,

Смыты наводнением атак...

К знаку на вершине Митридата

Молча поднимается моряк.

 

Воздаётся почесть боевая

И траншее каждой, и норе.

В сорок первом, кровью истекая,

Моряки держались на горе.

 

Грома орудийного раскаты

Слышали окрестные поля –

Ржавыми осколками на скатах

Щедро нашпигована земля.

 

Кончились ступени. Берег низко.

Облака касаются могил.

Молодой моряк – не к обелиску,

Он к высотам духа восходил.

В. Субботин

 

Идем вперед...

Идем вперед

В знаменах грозной славы,

Свинцом прошитых, вихрь степной поет.

Советский снова Малоярославец,

Свободна Керчь.

Вперед идем, вперед!

 

Настал расплаты час!

И не надейся

На милость, отощавший дикий сброд!

Тебя пришьют к земле штыки гвардейцев,

Свинцом ошпарят летчики с высот.

 

Таков закон: кто к нам пришел незваным,

Пожары в дикой злобе разметав,

Не удерет живым дорожкой санной

Иль бархатом весенних свежих трав.

 

Дорогой ужасающей разрухи

Бежит зверье в животном страхе вспять.

И поднялись из пепла мщенья руки,

Чтоб мертвой хваткой их за глотки взять.

 

Идем вперед. Вперед без промедленья.

Неукротим наш боевой размах.

Горят штыки зарей освобожденья

Для наших братьев в западных краях!

 

Стихотворение прозвучало на Кировском радио 05.01.1942.

О. Любовиков

 

Керчь

Эта ночь минувшим бредила,

Горем с водкой пополам.

И дежурная (ох, вредина!)

Нас гнала по номерам.

 

Трижды битый и расстрелянный,

Знаменитый лейтенант

Был белей стены побеленной,

Будто снова шел в десант.

 

Он глазами пробуравливал,

Он рассказывал про плен,

И вставал в кровавом мареве

Перед нами Эльтиген*.

 

Шли матросы,

Шли железные

По лихим солончакам…

 

И струились слезы трезвые

У девчонки по щекам;

 

И, горюя, пил из горлышка

Боцман сумрачный с баржи…

Но уже светило солнышко

И горланили стрижи.

 

Керчь трубила в трубы звонкие,

Рейд смеялся вдалеке!

И с красивою девчонкою

Мчались мы в грузовике,

 

Чтоб увидеть всё воочию,

Что рассказывал герой:

Те сараи у обочины

И окопы под горой.

 

Боцман пел.

Но не про это я.

Я про то, как мы сошли

У поселка неприметного,

Где акации в пыли;

 

Я про то, как мы увидели

Берег выжженный,

Ничком…

Было тихо, как в обители,

Только шмель водил смычком.

 

Пляж лежал,

На метры мерянный,

В чешуе, в мазуте весь…

И спросила ты потеряно:

– Неужели это здесь?!

 

Здесь, с ногами перебитыми,

Вон к тому клочку земли

Лейтенанта знаменитого

Сутки целые несли.

 

Здесь матросы шли железные,

Шли – и падали навек!

Здесь схватились,

Как над бездною,

Десять тысяч человек!

 

А над морем и над сушею

Ветер тучи громоздил,

И молчал,

Уйдя в минувшее,

Бывший ротный командир.

 

* Поселок (ныне Героевское в черте города Керчь).

М. Кабаков

 

Баллада о песне

Лису Я.С., участнику военной переправы

через Керченский пролив летом 1942 года

 

Неторопливо Керченский пролив

Паромы грузовые рассекают.

Пролив красив, он бархатно-красив,

Огни и звёзды мирно отражает.

 

И никому: ни мне, и ни жене,

Ни этому курносому радисту,

Что крутит вальсы в знойной тишине,

Иной залив нам даже не приснится.

 

И только он – суровый Митридат*,

Что поднял факел негасимой славы,

Он помнит ад, неумолимый ад

Расхлёстанной военной переправы.

 

И помнит песню – нет, не этот вальс,

Где грусти очарованной наплывы,

Где утомлённость захмелевших глаз.

Он помнит песню с удалым мотивом.

 

«Эх, Андрюша, нам ли быть в печали?..» –

Над морем пел охрипший патефон,

А волны плот отчаянно качали,

И взрывы дыбились со всех сторон.

 

И пулемёты грохотали глухо,

Как по булыжнику телеги колесо.

«Эх, Андрюша…» – ловило чьё-то ухо

В последний раз, и замирало всё.

 

И только плот, где патефон горластый

Не умолкал, как заколдован был,

Хлестал свинец, и ухали фугасы,

Но плот под песней невредимым плыл.

 

Не веря в смерть, да и в спасенье тоже,

Поверил кто-то в песню до конца,

И дальний берег, дальний, невозможный,

Казалось, сам приблизился к бойцам.

 

И потому, пролив пересекая,

Я говорю над мирною волной,

Что если нам шагнуть случится в бой

И не найдётся песни под рукой,

Я сам сложу: я силу песни знаю!

 

* Гора в Крыму, в черте г. Керчь. Мемориал воинской славы и памяти павших в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

М. Суворов

 

Мы Керчь покидали с боями

Мы Керчь покидали с боями,

Была она еле видна,

А ты все бежала,

Бежала за нами,

Седая морская волна.

 

Сраженье давно отгремело,

Мы милю прошли не одну,

А ты все бежала, –

Никак не хотела

Остаться у немца в плену.

 

Тебе, неизменной подруге,

Вдали от родных берегов, –

Ты помнишь, волна,

Как всю горечь разлуки

Поведал тебе я без слов.

 

Ты падала, пенилась, билась,

До самого неба росла

И вместе со мною

Домой возвратилась,

Спокойно на берег легла.

 

Шуми же, волна, веселее

С рассветом погожего дня;

Ты берег родной

Обними посильнее,

Его поцелуй за меня.

Н. Доризо

 

У подножья Митридата

У подножья Митридата,

В синей керченской дали,

Камни плавились когда-то,

Глыбы дыбились земли…

 

Драпанули фрицы скопом

С Митридата прямо в ад…

Мимо старого окопа

С девочкой идет солдат.

 

Гимнастерка. Две медали.

И пилотку он сберег.

Гром орудий, скрежет стали

Вспомнил он, суров и строг.

 

Тянет память, как магнитом,

К тем броскам на пулемет,

К надмогильным этим плитам

Возле взятых им высот.

 

Журавлиная цепочка

Держит путь издалека.

– А какие нынче, дочка,

В летнем небе облака?

 

Шаг замедлил. Вот он замер.

По лицу прошла печаль.

И незрячими глазами

Долго-долго смотрит вдаль.

 

У подножья Митридата

Двое медленно идут…

Жизнерадостно и свято

Розы красные цветут.

 

* Митридат – гора в Крыму, в черте города Керчь. Ныне здесь расположен мемориал воинской славы и памяти павших в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

С. Милосердов

 

Керчь

На горе высокой Митридата

Обелиск и пушки с трех сторон.

В честь бойца – матроса и солдата –

Памятник над морем вознесен.

 

Затонувший пароход на рейде,

Зданий в брызгах взрывов строгий вид, –

Город, знавший множество трагедий,

Нам о бдительности говорит.

 

И упорством дышат улиц трассы,

А на берегу, не на воде,

Свежевыкрашенные баркасы

Говорят о мире и труде.

Н. Ушаков

 

Ветер с моря

Памяти Дмитрия Глухова

 

1

Был приказ прорваться к Эльтигену

днем сквозь строй немецкого заслона.

Командир сказал, что повезло нам,

И поздравил нас.

Взбивая пену,

клокотало море.

На причалах

от наката волн качались сваи.

Командир сказал, что так бывает, –

И сигнальщик поднял флаг на фалах,

Шеи пушек вытянулись к югу,

дрогнули, качнулись мачты косо, –

это реверс выжали матросы,

и земля шарахнулась в испуге.

 

В этот день на рейде не клялись мы

и ушли, вещей не завещая.

Командир сказал: – Вернемся к чаю! –

И велел отправить наши письма.

Он стоял спокойный и угрюмый,

невысокий и широкоспинный,

слушая, как напевает трюмный

песню про влюбленную рябину.

 

Что он думал? Думал ли о бое,

что придет в горячечном ознобе,

впившись в борт десятками пробоин,

в пятнах крови на матросской робе,

или, может, видел над собою

только небо, небо голубое?

 

Что хотел он? На одном моторе

мирно, не рискуя головою,

проскочить, не встретив немцев в море,

потому, что море – штормовое?

Или, может, он мечтал у порта

вдруг увидеть их, чтоб тотчас, с ходу,

стать «гостеприимным» мореходом

и схлестнуться, выйдя к борту бортом,

так, чтоб флаги с черными крестами

падали, линяя под винтами?

 

…Он был ранен после первых вспышек.

Медленно по мокрому реглану

кровь стекала под ноги.

Я слышал,

как он приказал: – Идти тараном!

По разрывам, в лоб, врезаясь строем! –

Немцев было восемь. Наших – трое.

Немцы шли на малом. Мы – на полном.

Немцы шли за ветром. Мы – сквозь волны.

С ними был их бог. А с нами – сила.

Он им не помог. А нас носила

яростная злоба над волнами.

С немцами был бог. А море – с нами.

 

Море с нами – значит, каждым валом

нас волна собою прикрывала

и несла на гребень против ветра,

Ближе, ближе, ближе. С каждым метром

чаще всплески вражеской картечи.

Мы неслись вперед, в волне по плечи,

а на пушках запекалась краска…

Я не слышал, как по звонким каскам

звякали визжащие осколки,

но зато я видел, как умолкли

пушки на беструбой барже рядом,

как она, подбитая снарядом,

медленно вползала в черный выем.

– Море вам оплатит штормовые! –

Выстрел! И куски брони летят, как вата.

Выстрел! И, качнувшись угловато,

переломлен надвое по мостик,

головной отправлен к рыбам в гости.

 

…Немцы отвернули в полумиле.

Немцев подвели плохие нервы.

Мы не гнались…

Мы похоронили катер № 81-й.

Сняли флаг и вынесли из рубки

лоцию… А море штормовало.

Командир сказал: – Устали руки! –

и, едва добравшись до штурвала,

на компас взглянул он: – Порт на румбе! –

И упал на мостике у тумбы.

 

2

Как запомнить свет звезды падучей,

как отыщешь, где она упала?

На Тамани,

у высокой кручи,

у подножья пенистого вала,

всем ветрам распахнута навстречу,

с давних пор стоит одна лачуга.

Там три дня подряд горели свечи,

там три дня подряд у тела друга

собирались хмурые матросы.

Стыли волны на причальных сваях.

На манильских несмоленых тросах

провисала койка подвесная.

А на жесткой флотской парусине

он лежал,

сурово сдвинув брови,

в орденах,

в морском мундире синем.

Замирало море в изголовье,

а у ног – гвардейцы...

 

Я заметил,

как качнулась тень на смуглых лицах.

Мы молчали.

Мы пришли проститься

молча, перед самым боем.

Ветер!

Вдруг ворвался с моря свежий ветер,

тросами поскрипывая глухо.

И качнулась койка в полусвете,

и поплыл на койке Дмитрий Глухов,

как всегда,

в свой дальний путь обычный,

только что уснувший после боя.

И закрыл плечами свечи мичман,

чтобы свет его не беспокоил,

и, шагнув вперед, сказал, прощаясь:

– Жил, качаясь на волне,

и, на волне

качаясь,

ты ушел в последний рейс.

Мне тоже,

если только смерти, –

то такой же.

 

Мы надели мичманки.

И руки

потянулись к козырькам.

Сирена

извещала нас, что поднят «буки» –

флаг о выходе туда,

где пена,

закружившись в гибельном узоре,

тонет в белой глубине буруна.

...Немцы были у Камыш-Буруна.

Их маяк сигналил:

«Ветер с моря!»

Г. Поженян

 

На старых дорогах

В. Субботину

 

Нет, не мушмула меня звала,

не миндаль, не белых два крыла,

не весенний ветер декабря,

не крутая в штопоре дорога.

Ты не доставала до стола,

ты еще спокойным сном спала

в час, когда военная тревога

всколыхнула наши якоря

и рукою жесткой провела

по рядам, в строю застывшим строго.

 

Разве новогодняя трава,

хмель ветров, лимонная листва,

разве даже моря синева

стали бы причиною разлуки?

Но имеет высшие права

край, где поседела голова.

Он развел на время наши руки,

он тебе вернет мои слова,

полные и радости, и муки.

 

Крымский край! –

пути моих друзей.

Пыль дорог «Семи Колодезей»*,

неизвестный лейтенант Варлей,

Эльтиген и ночи Дуванкоя.

Здесь ребенок знает про такое,

здесь земля матросских сыновей,

здесь могила моего покоя

и начало юности моей.

* Название села под Керчью, в котором в период боев были отравлены гитлеровцами все колодцы

Г. Поженян

 

Вставал рассвет

Вставал рассвет над Керченским проливом,

Еще мигали сонно маяки…

Уверенно, не то, чтоб торопливо,

В атаку поднимались моряки.

 

Врага накрыли «черные бушлаты»

Сразу среди тысячи огней,

И в город на заре вошла тогда ты,

Победа, вместе с песней сыновей.

В. Харитонов

 

Керченский пролив

Я форсировал этот пролив

В адской смеси свинца и дождя...

Я форсирую этот пролив,

Из автобуса не выходя.

 

Здесь летел мотобот напролом.

Под ногами воды на аршин...

Здесь курсирует грузный паром,

Приняв дозу туристских машин.

 

Мотобот напоролся на дот,

Мы по шею в студеной воде...

 

В Керчь с парома автобус идет:

Остановок до центра – нигде.

Так же выжжена зноем трава,

Тот же неба осеннего цвет...

 

Но два берега – времени два:

Между ними пролив в тридцать лет!

М. Владимов

 

Победители

Взвод на взвод. Столкнулись и схватились.

В ход пошли кинжалы и штыки.

Немцы крепко, словно черти, бились.

Крепче немцев бились моряки.

 

Мертвые и те в атаке страшной

Падали, верша вперед бросок.

Два часа кровавой, рукопашной:

Зубы – в глотку, кортик – под сосок!

 

Тише битва, реже лязг металла.

Остаются двое на песках:

Немец и моряк. Дыша устало,

Сходятся они, ножи в руках.

 

И безмолвны, медленны и яры,

Зубы сжав до боли, над собой

Скрещивают тяжкие удары...

Сорок третий.

Керчь,

Десантный бой.

 

Рассказало поле роковое:

В битве все до одного легли.

Только русских

было меньше вдвое –

моряки четвертый бой вели.

А. Недогонов

 

* * *

На меня с подаренного фото

Смотрит вновь матросская пехота

В полной форме, с выкладкою полной

Мне ее увидеть довелось

С кораблей, врывавшуюся в полночь,

В тишине, прострелянной насквозь.

 

Резали ракеты темноту,

Пулевые трассы, снежный ветер,

А морская восемьдесят третья

Заняла бригада высоту...

 

В сумерках уже светлела степь.

Спать легли матросы на рассвете,

А редактор ожидал вестей

Из бригады восемьдесят третьей.

Б. Серман

 

Керченский десант

А водица той ночью на редкость была холодна,

И штормило изрядно, и не было видно ни зги.

Ни единой звезды в небесах, ни упругого дна.

Лишь соленые брызги в лицо да заряды пурги.

 

Равнодушно следя, как в борта ударяет волна,

Из промокшей цигарки глотая удушливый дым,

Как бы сам про себя, бормотал пожилой старшина:

«Нам бы лишь уцепиться за край. А тогда поглядим.»

 

И пускай мне, быть может, сегодня никто не поверит,

Но во мне эта боль до последней черты не утихнет:

Сколько нас, вопреки всем законам ступивших на берег,

Позавидует тем, кто его никогда не достигнет!

 

Непроглядную мглу рассекли пулеметные трассы.

Ослепили нас белые лезвия прожекторов.

И обрушились тонны свинца на плоты и баркасы.

И стальные осколки вонзились в борта катеров.

 

Но уже уцепились за мокрые камни штрафбаты,

Хоть сырые бушлаты стремительно сковывал лед.

И сквозь гул канонады и крепкого русского мата

Разобрать можно было одно только слово «вперед!»

 

Клокотала вода под неистовой лавой стальною.

Правый борт заливало, навылет прошитый снарядом.

И холодное солнце вставало за нашей спиною.

И смотрел на него старшина немигающим взглядом.

 

Как-то так, незаметно, подкралась и круглая дата.

Жизнь умчалась вперед, на обочину выбросив нас.

Но опять ветерок, вздыбив белую пыль Митридата*,

Как полвека назад, мне слезу высекает из глаз.

 

А вокруг тишина, будто не было здесь поля брани.

Лишь у старого дота опять гомонят пацаны.

Только каждой весною земля, обнажив свои раны,

До сих пор из себя исторгает железо войны.

 

Где ж вы, братцы мои? Хоть один – отзовитесь из мрака!

Как живые, встают пред глазами знакомые лица...

Ах, как страшно бывает не только лишь перед атакой,

Но и годы спустя, когда всё это только приснится.

К. Фролов-Крымский

 

Штурм Митридата

К 75-летию Эльтигенского десанта

 

Спокойно спали чужаки,

Как будто дома,

Дремали свастик пауки –

Войны фантомы.

 

И вдруг взорвалась тишина –

Ура из глоток,

В окопы, за волной волна –

Десанта роты.*

Штыком, прикладом – чем могли,

Кололи, били.

Руками голыми они

Врагов давили.

 

Наутро Митридат был взят!

Но сколько горя! –

Тела погибших здесь солдат

Укрыли гору.

Припали грудью удалой

В последнем крике,

Обняли склон, как дом родной,

К земле приникли.

 

Затмив всё небо над горой,

Земля где тлела,

Слетались вороны гурьбой,

Как смерти стрелы.

На запах крови молодой

Лихие птицы

Летели на горе крутой

Всласть поживиться.

 

Проснулась утром мать в тоске –

Приснилось бедной:

У сына рана на виске,

Лежит он, бледный,

В предсмертной муке шепчет ей

– Прощайте, мама...

На месте боя соловей,

Поёт упрямо!

 

А вороньё не смеет тут

Больше кружиться.

Греметь здесь будет лишь салют,

А кровь – не литься!

При штурме реял алый стяг

Над Митридатом –

Теперь здесь стела, память, знак,

Что место свято!

 

*Седьмого декабря 1943 г. остатки Эльтигенского десанта штурмовали и захватили гору Митридат в Керчи, которую удерживали 4 дня.

Л. Полищук

 

Морская пехота

(Освобождение Крыма – Керчь – Севастополь. Эпизод войны.)

 

Твёрдый шаг по мостовой,

Грудь с душою – нараспашку,

«Краб» с советскою звездой

Украшал его фуражку…

 

Что я помню о войне?

Братство было фронтовое.

Наша рота нынче где?

Помяни в стихах героев...

 

На бескрайних рубежах

Злой судьбы свели дорожки,

Крым – на мили и в верстах –

Под обстрелами с бомбёжкой.

 

Сколько прожито тех дней...

Эшелон... Передовая...

Хоронил своих друзей,

Пуля-дура – не шальная.

 

Есть тельняшка, брюки-клёш,

Мы пехота с якорями.

А какой с морпеха спрос?

Гада выверни с корнями.

 

Путь известен, он один –

Далеко, но надо топать –

На Германию, в Берлин

Через Керчь и Севастополь.

 

Бухта..., строем – в корабли,

Море с волнами прибоя...

Зацепись за край земли,

По цепочке крики: к бою!

 

С борта, в полной темноте,

Разрывая тишь немую,

На плацдарм и – по воде…

Занимаем круговую…

 

В зубы – ленту! Вплавь и вброд,

«Вал девятый» – из бушлатов,

В полный рост, броском – вперёд.

Поднатужились, ребята!

 

Поднимайся, жми, боец,

Но заминка – дело встало:

Придавил к земле свинец.

Выручали, братец, скалы.

 

Не жалей, прибавь огня!

Прикрывали пулемёты...

Пушки, надолбы, броня,

Да ещё – в приварок – доты.

 

«Поливают», словно дождь…

Бьют наводкою прямою,

Всюду кровь, по телу дрожь,

«Трёхэтажным» нечисть «крою».

 

Вновь «берём на абордаж»,

Прорываемся в окопы.

Раз моряк поймал кураж,

Не сбегут до Перекопа.

 

Остановит кто десант,

Эту силищу с напором?

Бескозырки – грозный факт –

Трупов с ранеными – горы.

 

Страшной, дикою ценой

Штурмовые батальоны

Оплатили «дань» собой.

Кто ж считал на нас патроны?

 

Не бывает сто смертей –

Немец драпал врассыпную.

Ох, полундра... Бей чертей!

Фрицев гнали в штыковую.

 

Прихватил – аж, дух свело –

Немчура вцепился в глотку.

Придушил, пустил на дно,

К праотцам кормить селёдку.

 

Зверь-фашист тикал не зря –

Без пощады, люто били,

Нас боялись, как огня,

«Чёрной смертью» окрестили.

 

В плен не брали никого,

Не испытывал к ним жалость.

В рукопашной не легко,

Полегло бойцов немало.

 

Схоронили... В горле – ком...

Сном забылся на привале,

Не женатый… Детский дом,

Засыпая, вспоминаю.

 

Думал я тогда в ночи:

На забвение – нету права.

Вечно помнить... Помолчим...

И живым, и мёртвым – слава.

Е. Кутышев

 

Участникам Керченско-Феодосийского десанта

Представить

этот ужас не сумею

И вообразить

себе не в силах:

Как в воду прыгать,

плавать не умея?

Представишь –

кровь застынет в жилах.

 

Но был приказ:

«Форсировать пролив

И закрепиться

на прибрежной суше!»

И с катеров

лавиной шли в прорыв

Или на небо

золотые души.

 

О, сколько тайн

хранит морской простор,

Который принял

катера десантников!

Декабрьский шторм

им руки распростёр, –

Здесь испытания

не для романтиков…

 

Но враг бежит,

застигнутый врасплох.

Для сорок первого, –

вдруг наступление!

Хоть полуостров

от стрельбы оглох,

Но городу –

освобождение!

 

Надежда есть, –

Победа к нам придёт!

И Крымский фронт

на отдалении…

Лишь сорок пятый

мир всем принесёт,

Но до него –

великое сражение.

М. Молодцова

 

Десант

Жив отвлекающий десант.

Их пятеро в траншее глиняной.

Азов ноябрьский за спинами.

Их пять, а значит – пятьдесят.

 

Хоть сорок пять – лицом в песок,

Похожи на живых убитые.

Пускай гадают немцы издали:

Дивизия там, или полк?

 

Жив отвлекающий десант.

И к высоте не подступиться.

Их трое, но пасуют фрицы.

Им в спину – основной десант.

 

…Окурок потушил старательно.

Родное вспомнилось лицо.

Как обручальное кольцо

Сержант зажал кольцо взрывателя.

 

– Жив отвлекающий десант! –

Так скажет генерал Аршинцев,

Когда издалека услышит,

Как подорвал себя сержант… –

 

Последний из траншеи глиняной.

Мир не узнает его имени.

Сержант мной выдуман, но выдуман –

Где пятеро – за пятьдесят!

 

Я там стоял в степи над плитами,

На месте той траншеи глиняной,

И текст цветами прорастал:

ЖИВ ОТВЛЕКАЮЩИЙ ДЕСАНТ!

В. Нестеренко

 

Снова застит завеса дыма…

Снова застит завеса дыма

Крымских высей седую даль,

Стоит биться за горы Крыма,

Погибать ради них не жаль.

 

Как в декабрьской эпопее,

Здесь до смерти – подать рукой,

Враг беснуется, свирепеет,

Кровь сраженных течет рекой.

 

Враг безжалостен, нагл, бездушен,

Жизнь мраком своим накрыв,

Отовсюду – с воздуха, с суши –

Надвигается он на Крым.

 

Пламя мчится, преград не зная,

Мины в каждом таятся рву,

Ширь небесная и земная –

Раскаленный ад наяву.

 

Черноморцы грозны, как вихрь,

И неистовы в жаркой схватке,

Чужеземцы при виде их

Разбегаются без оглядки.

 

Не страшит нас орудий вой,

Смерть не ставит нас на колени,

Рядом с павшим встает живой,

Чтобы ринуться в наступленье.

 

Обессиленная вконец,

Смерть уж пятится шаг за шагом;

Наше мужество и отвага

Возлагают на нас венец.

 

Снова застит завеса дыма

Крымских высей седую даль,

Стоит биться за горы Крыма,

Погибать ради них не жаль.

Т. Гурян

 

Эльтиген

Зона мужества – слева и справа –

Мотобот, Обелиск, Медсанбат...

Здесь навеки прописана Слава,

Здесь навеки прописан Десант.

 

С моря катится гул белопенный,

Тяжело на душе и светло –

На песках золотых Эльтигена

Столько душ золотых полегло...

 

Стала братской могилой высотка...

Там, где знамя сквозь пламя вело –

Тишина,

Как суровая сводка

От Советского Информбюро...

 

Светят вечные очи и звезды,

Плещут волны и крылья легенд

В этом имени

Светлом и грозном

ЭЛЬТИГЕН.

В. Левенко

 

Венок

Оды выйдут однажды из моды.

Только вспомнят

и в новых веках:

шел Десант

и ключи от свободы

не дрожали в усталых руках!

 

Станет мелкой любая досада,

как сегодня

любая мелка,

перед грозной судьбою Десанта,

перед отсветом тихим

Венка…

 

Он, как горечь потерь,

многотоннен,

и уносит его катерок,

и пронзительно долго не тонет

на проливе

печальный венок…

В. Левенко

 

Керчь

Я родился, когда к прибрежным вязам

Спешила осень в синеве морской, –

Стояли дни прозрачно глубоки,

К путине снасть вязали рыбаки.

Теперь, сдается: был и я завязан,

Как узелок – для памяти людской.

 

Я помню Керчь! О, как она горела!

К слепому небу возносился дым.

На лицах улиц, выбеленных мелом,

Чужих сапог кровавые следы.

А самолетный рой над переправой

Мерещится мне ночи напролет.

 

И рев разрывов за скалой корявой

Мне тишину расслышать не дает.

Но ты жила. Винтовкой и гранатой!

Жила подземной динамитной тьмой.

Вставала вновь и вновь у Митридата

Из груды стен расстрелянных домов.

 

И, становясь летучею легендой,

(Врагов еще и до сих пор знобит!),

Бросаясь вброд и вплавь до Эльтигена,

Рвалась Тамань, чтоб Керчь освободить.

Мой добрый дом, он, как солдат убитый,

Лежать остался на передовой.

 

Но панычами синими обвитый

Крыльцом на солнце дом стоит другой.

Гляжу туда, где ржаво «щель» зияла –

И холод глины чувствует щека...

Тот карапуз – хохочущий не я ли? –

Лежу себе на рыжем одеяле

И тискаю кудлатого щенка.

В. Терехов

 

Я помню

Я помню, Керчь! О как ты вся горела!

К слепому небу возносился дым.

По лицам улиц, побеленных мелом,

Чужих сапог кровавые следы.

 

А самолетный рой над переправой

Мерещится мне годы напролет.

И рев разрывов за скалой корявой

Мне тишину расслышать не дает.

 

Но ты жила. Винтовкой и гранатой.

Жила подземной динамитной тьмой.

Вставала вновь и вновь у Митридата

Из груды стен расстрелянных домов.

 

И, становясь летучею легендой

(Врагов еще и до сих пор знобит!),

Бросаясь вброд и вплавь до Эльтигена,

Рвалась Тамань, чтоб Керчь освободить.

 

Мой добрый дом, сраженный динамитом,

Лежать остался на передовой.

Но старый двор воронкой не дымится,

В нем новый сад и дом стоит другой.

В. Терехов

 

* * *

Терзала землю бешеная сила,

Ревела ночь, разрывами слепя.

Меня из-под бомбежки выносила,

Бежала мать, не чувствуя себя.

 

Упала надо мною, как в поклоне.

Прожектора проплавили зенит.

И бестолково шарили ладони,

Когда в затылок крошками земли

Стрельнул осколок. И, его нащупав,

Ожегшись, насмерть сжала в кулаке.

А рядом бомбы в берег били тупо,

Аж заходились «юнкерсы» в пике.

 

И вот уж бомб для бойни не хватало.

Но, прежде чем на запад улететь,

Швыряли бороны, куски металла,

Пустые бочки в женщин и детей.

 

А мать сжимала крупповское жало,

Под голову мне руку положив,

Как будто смерть саму она держала

Гарантией, что я останусь жив.

 

Вставало солнце берегом Тамани.

За переправой грезился Кавказ.

А позади гремело и стонало –

Там Керчь собою заслоняла нас.

В. Терехов

 

Бойцы не спят

Крымским партизанам

 

Озябших гор померк парчовый блеск –

Крадется осень стаей желтых лис.

Примолк, затих и затаился лес:

Стрельнет орех, порхнет усталый лист…

 

Безвременника храбрые цветы

В траве предзимней – словно на параде.

Оскалились речные омуты,

В скалу врастают ржавые снаряды.

 

Молчанье гор висит над головой.

В кустах туман, свалявшийся, как вата.

То крикнет сойка, будто часовой,

То дятел вдруг пальнет из автомата.

 

Во сне бормочет речка Бурульча,

Измученная бесконечным бегом.

Коптилка – партизанская свеча

Горит в землянке, занесенной снегом.

 

Бойцы не спят. Умолк скупой мотив.

Оружие проверено заранее.

И, карточки любимых схоронив,

Отряд в «ноль-ноль» уходит на заданье.

 

Они уходят выполнить приказ.

Исполнить долг. И не замедлят шаг.

Как прежде было, так и в этот раз –

Суровый подвиг свой они свершат.

 

...Займется склад во тьме ночной пурги.

Рванут боеприпасы, как салют.

С таким огнем не справятся враги

И ни водой, ни кровью не зальют.

 

Обратный путь и долог, и свинцов.

Погони лай, молчание засад.

Вот самый сильный ткнулся в снег лицом.

А самый слабый кинулся назад.

 

А на утесах медленная смерть

И малый шанс до ночи отсидеться.

Вскарабкались на ледяную твердь

И залегли с гранатами у сердца.

 

А полицай, подонок и садист,

Сообразил: не затевайте боя!

Там, наверху, под ветра вой и свист,

Решится вскоре все само собою...

 

Внизу фашисты потешались люто,

Придумав их кострами обложить.

А на горе, в снегах, живые люди

Друг друга согревали словом «жить!»

 

Гори пожаром, летняя жара!

Пылай, сентябрь, для них, а не для нас –

О, как недоставало им костра,

Когда они вмерзали в снежный наст...

 

На белых скалах белый обелиск.

Его сиянья зренье не выносит.

К нему летит по ветру теплый лист

И припадает, как прощенья просит.

 

Лежат бойцы, укрытые листвой.

Но в нас их кровь. Алей на свете нет!

Ей сквозь века шуметь рекой живой.

В ней боль потерь. Святой огонь Побед.

В. Терехов

 

Героическая Керчь

Память очень жестока порою.

Керчь военная. Смелость и риск.

С ней ближайшие братья-герои

Севастополь и Новороссийск.

 

Нынче волны шалят на просторе,

Но мы помним растерзанный край –

Эльтигена кровавое море,

Место горькое – Аджимушкай.

 

Сапоги здесь гремели чужие,

И молчали в садах соловьи.

Две сестры, Украина с Россией

Помнят страшные годы свои.

 

Пролегла в нашем крае суровом

Между жизнью и смертью межа.

И Аршинцев с Галиной Петровой

Здесь в соседних могилах лежат.

 

И сейчас длятся войны и смерчи,

Продолжает летать вороньё.

Мы живём в героической Керчи,

Будем с вами достойны её!

Л. Алексеева

 

Блиндажи Митридата

На израненных пулями скалах

Часовые над морем стоят –

Они знают о жизни немало,

Блиндажи на горе Митридат.

 

Блиндажи Митридата.

Видят вечные сны

Моряки и солдаты

Той далёкой войны.

Помнят май в сорок пятом

И военный парад.

Блиндажи Митридата

В карауле стоят.

 

И тюльпаны лежат на бетоне,

Здесь окончен геройский маршрут.

Как горящее сердце в ладонях,

В мае факелы люди несут.

 

Память в годы прессует минуты.

Песни Керчи летят за моря.

И победные наши салюты

Славой вечной над вами горят.

Л. Алексеева

 

Моя Керчь

Где каменистый Митридат

Над вольной просинью пролива

Встал, как у знамени солдат,

Торжественно и горделиво,

 

Как будто прямо из воды,

Из белоснежной моря пены,

Раздвинув парки и сады,

Шагают в гору крыши, стены…

 

Полынный аромат степной

Вдоль улиц носит шалый ветер…

Здесь кажется, что стороной

Прошли все горести на свете.

 

Но на алеющий закат,

Как будто кровью залитые,

Со стен расстрелянных глядят

Глазницы выбоин пустые.

 

И факел Вечного огня

Горит, горит в молчанье строгом

На склоне нынешнего дня

Незаживающим ожогом.

В. Володин

 

День освобождения

Треплет ветер алые знамена.

Не жалеют силы трубачи.

К нам пришел, в сражениях рожденный,

День освобождения Керчи.

 

Где когда-то взрывы громыхали,

Встретились тбилисцы, москвичи,

Киевляне – все, кто отстояли

День освобождения Керчи.

 

Город скорбной памятью охвачен.

Ранеными стенами кричит:

«Помните, какой ценой оплачен

День освобождения Керчи!»

 

Ты остановись у обелиска.

Слов не надо. Просто помолчи.

И хотя бы мысленно, но низко

Поклонись защитникам Керчи.

 

Треплет ветер алые знамена.

Не жалейте силы, трубачи!

К нам пришел, в сражениях рожденный,

День освобождения Керчи.

В. Володин

 

* * *

По весенней земле ранним утром иду –

Горизонты для сердца открыты.

Пролетели ветра, отогнали беду…

Но суровые дни не забыты.

 

…Это было ведь здесь – на горе Митридат.

(Даже камни от боли кричали!)

Понимали бойцы: нет дороги назад,

И подмоги с надеждою ждали.

 

За плечами такой непростой переход.

Как теперь на горе удержаться?

И звучало в сердцах: «За Отчизну! Вперёд!

До последнего будем сражаться!».

 

Вот к окопу опять подползают враги,

Но до сумерек выстоять надо.

Меткий выстрел заставит отдать все долги:

Смерть фашистов – солдатам награда.

 

Как пронзительно больно запахла полынь –

Прикоснуться б на миг к ней щекою…

А внизу где-то море все катит валы,

И бредёт день кровавой тропою.

 

…И ушёл так в бессмертье багровый закат.

Затуманились дали морские.

И в молчании скорбном застыл Митридат,

Видя горькие судьбы людские.

Л. Лазоренко

 

Побережье у пролива

Побережье у пролива –

перекрестие фронтов,

содрогается от взрыва

полуостров – дом богов.

 

Войны – горькая наука,

кровожадная беда,

на семи ветрах разлука

и в руинах города.

 

Ночь. Ненастная погода,

поднимается волна,

но десант заходит в воды,

бой грядет и не до сна.

 

Авиация, пехота,

на плацдарме – сущий ад,

омут топкого болота,

под обстрелом Митридат.

 

С моря, с воздуха блокада,

на исходе сил запас,

но дойти до цели надо,

долг исполнить и приказ.

 

Перебежки, шаг за шагом,

штурм высот, крутой подъем,

запредельная отвага –

сорок суток под огнем!

 

Огорошен Арес хитрый,

коршун когти притупил –

все позиции отбиты

вероломный пыл остыл.

 

Бьется сердце в катакомбах,

вострубил свободы час,

ни от пули, ни от бомбы

свет надежды не погас.

 

Крым – веков античных тропы,

Громовержец, щит и меч!

легендарный Севастополь!

и Деметры город, Керчь!

Л. Егоршина

 

Керчь

Берег моря игриво очерчен,

Наклонился к нему Митридат.

Прохожу я по улицам Керчи,

Мне о многом они говорят.

 

В этих улицах, знаю, когда-то

Часто лопались, грома сильней,

Партизан боевые гранаты

Начиненные яростью дней.

 

И метались по улицам этим

Золотые погоны, блестя...

Бой кончала заря на рассвете,

Поднимая свой розовый стяг.

 

Песни белых отброшены в море,

Жизнь поет на иные лады,

Вырастают за Керчью на взгорье

Гордых домен стальные ряды.

 

Берег моря игриво очерчен

Наклонился к нему Митридат,

И знакомые улицы Керчи

На рассвете огнями горят.

И. Сильченко

 

Красное и синее

Рано утром по Керчи

Бродят синие смерчи.

Тонет в синьке залива

Небо – синее диво.

 

И кусты над травою

Дышат синью живою.

Это утро, а вечер

Красной краской расцвечен.

 

Проплывают, как в сказке,

Яхты алой окраски.

И встает возле мыса

Керчь – видением Лисса,

 

Местом встреч необычным

В багреце черепичном.

Но не Лисс тут, а крепость,

Что ей штормов свирепость?

 

Здесь под каждой горою

Спят в бушлатах герои.

Те, что в мареве дыма

Шли вдоль синего Крыма.

Те, чья доля воспета

В песнях красного цвета.

Л. Кондырев

 

Погибшему под Эльтигеном

Простой солдат поры военной,

О чём ты думал, уходя

В ночной десант у Эльтигена,

Когда прибой ревел, гудя?

 

Вздымалась серых волн гряда,

В лицо швыряя пены клочья.

Нет, ты не понимал тогда

Неповторимость этой ночи.

 

Была и жизнь не дорога,

Лишь только б до земли добраться,

Чтоб на смертельного врага

В атаке яростной подняться.

 

А я, – теперь ровесник твой,

Аккордам памяти внимаю

И, молча слушая прибой,

Неповторимость понимаю.

 

Я понимаю: на века

В народной памяти нетленной

Святой войны твоя строка –

Ночной десант у Эльтигена.

А. Вдовенко

 

* * *

То ли город горит,

То ли отблеск заката.

Керчь со мной говорит

С высоты Митридата.

 

О сраженьях былых,

О тяжёлых утратах,

О бессмертных живых

И погибших солдатах.

 

Сколько вынести бед

Довелось в этом пекле!

Но не дрогнули, нет.

Только духом окрепли.

А. Вдовенко

 

Осколок войны

На Митридате, мрачно отдалённый,

Заброшенный, загаженный, пустой,

Войны осколок – старый дот бетонный –

Зарыл свои глазницы в травостой.

 

Косится хмуро он на мирный город,

Неся собой напоминание ему

О той поре, когда он, в спеси гордой,

Владычествовал – в прошлую войну.

 

Толсты его исписанные стены,

Следы гранатных взрывов он хранит,

Угрюмый, в одиночестве надменном,

Но никому не страшный монолит.

 

Пред его взором город возрождённый

Живёт бурливой мирной суетой.

А он, непобедимый, – побеждённый,

Заброшенный, загаженный, пустой.

 

А за его спиной, лицом к восходу,

Лицом к проливу, прямо в солнца диск

Стрелой вознёсся памятник народный –

Мечом, войну пресёкшим, – Обелиск.

 

А рядом полыхает над вершиной

Огонь народной памяти о том,

Чтоб никогда глазницы не ожили

В бетонном этом логове пустом.

Т. Левченко

 

Вечный пламень

Сюда приходят ветераны:

Так память и сердца велят.

Ещё залечивает раны

Травой зелёною земля.

 

Ещё вздыхает ночью море

До самой утренней зари...

Когда взойдёшь на эту гору,

Остановись и посмотри.

 

Весь Митридат в окопах плотных,

Перепоясан ими так,

Как будто лентой пулемётной

В атаку рвущийся моряк.

 

Аджимушкай держал за горло,

И враг от злости сатанел.

Нет, время в памяти не стёрло

Величия минувших дел!

 

На камне камня не осталось,

Где бушевал железный смерч,

Но всё растёт, забыв про старость,

Неумирающая Керчь.

 

Наш город скромен и неярок,

Но нет родней его земли.

Горят огни электросварок,

Плывут к причалу корабли.

 

И Митридата вечный пламень

Живым дыханием своим,

Как совесть павших наше знамя,

Сквозь время путь укажет им.

В. Лось

 

Эльтиген

Десанту «Огненной Земли» посвящается

Из 9418 человек десантников, до Митридата дошли только 1440 бойцов. Героем Эльтигена стал каждый 70-й, каждый 5-й оставил свою жизнь на огненном «пятаке» площадью в 4 кв. километра…

 

Дан приказ – прорваться к Эльтигену

Под прикрытьем дьявольской ночи.

Шел десант морской, взбивая пену,

К берегам израненной Керчи.

 

Ветер выл и мачты гнулись косо

И стонали в море корабли.

В бой ушли десантники-матросы

Сквозь заслоны Огненной земли!

 

Шторм ревел и бой свистел картечью

На плацдарме с раннего утра.

И рвануло над вечерней Керчью

Словно взрыв, гвардейское «Ура»!

 

Здесь волна, окрашенная кровью,

Нам печально плещет за бортом,

А в земле, слезой омытой, вдовьей,

Спят бойцы-герои вечным сном.

 

На седой вершине Митридата

Потянулись руки к козырькам,

Чтоб почтить погибшего солдата,

Честь отдать героям-морякам.

 

Серебром покрыл ковыль воронки,

Седина осела на висках.

И давно истлели похоронки

В материнских высохших руках.

Л. Панин

 

Героям Керчи

В жестокой мгле среди седых камней

От жажды и от голода сгорая,

Остался верным родине своей

Непокорённый гарнизон Аджимушкая.

 

Ревело пламя «Огненной земли»,

Волна кипела и на дно бросала,

И, красная от пролитой крови,

О берег пенный билась и стонала.

 

Бойцы вели с врагом неравный бой

Стояли насмерть, гибли, не сдавались,

Примером мужества и стойкости людской.

Они все в памяти моей навек остались.

 

Кокорин, Белик, Джорбенадзе, Ягунов,

Петрова, Руднева, Сипягин, Дудник, Доев,

Алиев, Шумский, Нестеров, Петров…

Всего бойцов – сто тридцать семь героев!

Л. Панин

 

Голос минувшей войны

«…Я умер много лет назад.

Испепеленный Митридат

Надолго стал моей могилой

И на вершине молчаливой

Меня в земле похоронил.

И прах мой бережно хранил

На высоте в тиши туманной,

В сырой могиле безымянной,

Поросшей горькою травой,

Где синеву огонь святой

Прожег зарею первозданной.

 

Я много лет тому назад

Был похоронен без наград,

Без слез, без почестей, без слов

Без панихиды и цветов.

Я на вершине был убит

Среди полыни и гранита…»

Никто не может быть забыт,

Ничто не может быть забыто…

Л. Панин

 

Город-герой

Мой город Керчь, мой вечный город славный,

Ты видел кровь, жестокие бои…

Спустя года, сегодня праздник главный

Опять пришел на улицы твои.

 

Ты, как всегда, годами не стареешь

И расцветаешь прямо на глазах,

Ты каждый день растешь и молодеешь

И утопаешь в белых парусах!

 

Я тем горжусь, и радости не скрою,

И в сердце мне навек дано сберечь,

Что я родился в городе-герое,

Который носит имя: город Керчь!

Л. Панин

 

Ещё не кончилась война

При реконструкции мемориала Митридат-горе

строители обнаружили в земле на небольшой глубине

останки неизвестного советского бойца, погибшего

в годы Великой Отечественной войны при

освобождении города-героя Керчи.

Война до сих пор дает о себе знать,

Война еще не закончилась…

 

Стальной грозой война отполыхала

И стороной на запад унеслась,

Старушка-мать сыночка ожидала,

Ждала с войны, и так не дождалась.

 

Ни письмеца, ни слова, ни полстрочки…

Не знала мать, что в яростном бою

Умчалась в рай душа ее сыночка,

Который пал за родину свою.

 

Война бойцам отмерила немного

И миллионы жизней унесла.

Погиб солдат у самого порога,

Где мать его растила и ждала.

 

И много лет уж с той поры минуло,

И затянулись раны на земле,

Как вдруг, ожив, опять война вздохнула,

Напоминая снова о себе.

 

В сырой земле седого Митридата,

Где смерть однажды вихрем пронеслась,

Лежал боец, которого когда-то

Старушка-мать с войны не дождалась.

 

Могилой стали камни на вершине

Солдату, павшем в яростном бою –

Лежал солдат средь горечи полыни,

Отдавший жизнь за родину свою.

 

Горит огонь седого Митридата

И годы мирным ветром пронеслись,

И обелиск хранит покой солдата,

Который здесь свою оставил жизнь.

 

Еще не стерлись памятные даты

И время нам стучит издалека,

Пока лежат в сырой земле солдаты –

Война еще не кончилась пока…

Л. Панин

 

Штрафникам не давали наград

Во время Эльтигенстой десантной операции 1 ноября 1943 года группа из 18 штрафников 613 отдельной роты 386 штрафного батальона высадилась в районе поселка Эльтиген. Бойцы со своим командиром лейтенантом Шумским до последнего геройски удерживали небольшую высоту, и все полегли там, как неизвестные бойцы! Никто из них не был удостоен за этот их подвиг правительственных наград! Никто! Только 18 тополей, посаженных рядом с высоткой, – вот та награда за героизм этих бойцов.

 

Выдвигались в атаку полки

И сверкали огнем артналёты,

Шли вперёд на врага штрафники,

Шли на мины и на пулемёты.

Как в пылающий, огненный ад,

Штрафники свои души бросали –

Штрафникам не давали наград,

Их на верную смерть посылали.

 

С боем взять высоту в этот раз

Был отмерен им срок до заката –

Это был командирский приказ,

Значит, выбора нет у штрафбата

Как до цели живым добежать

В окружении огненных ветров,

И любою ценой удержать

Эти несколько проклятых метров?

 

Отразили шестнадцать атак

Восемнадцать бойцов из штрафбата,

И не выдержал сломленный враг

Слов отборного русского мата.

И в жестоком, неравном бою

Они честно свой срок отслужили –

Защитили Отчизну свою

И десятки врагов положили.

 

Смело выдержав огненный град,

На позиции насмерть стояли.

Штрафникам не давали наград,

Их в бою умереть посылали.

На краю опалённой земли,

в окруженье войны окаянной,

Все бойцы, как один полегли,

Наверху высоты безымянной.

 

Был окончен последний парад,

Дни сражений давно отпылали.

Штрафникам не давали наград,

Их в награду на смерть посылали.

Среди моря седых ковылей,

У кургана, избитого боем,

Восемнадцать растут тополей,

Как салют неизвестным героям.

Л. Панин

 

На вершине Митридата

На вершине Митридата

Смотрят пушки с трёх сторон –

В честь советского солдата

Обелиск сооружён.

 

На вершине Митридата

В тишине седой скалы

Охраняют сон солдата

Орудийные стволы.

 

На вершине Митридата

В свете Вечного огня

Призрак павшего солдата

Грусть наводит на меня.

 

На вершине Митридата

Дань погибшим воздают –

В честь матроса и солдата

Разрывает ночь салют!

Л. Панин

 

Факела над Керчью

Над легендарною горой

Роняет свет огонь святой,

И зажигаются в ночи

Огни израненной Керчи.

 

На Митридат издалека

Течет горящая река,

Пылают тысячи огней

В руках сынов и дочерей.

 

Давно померк войны закат –

Спит опалённый Митридат,

Среди курганов и полей

И серебристых ковылей.

 

Не вспыхнет больше над горой

И никогда не грянет бой,

И не устанет больше мать

Родного сына с фронта ждать.

 

Под седовласою горой

Сегодня, в мирный час ночной,

Надев торжественный наряд,

Колонны выстроились в ряд.

 

Огни на портике зажглись

И пламя вдруг взметнулось

ввысь!

Пора весенняя пришла –

Горят над Керчью факела!

Л. Панин

 

Огненная земля

Мы стоим у старого причала,

Там, где швартовались корабли.

Память светлой чайкой прокричала

О легенде Огненной земли.

 

Словно взвыли ветры-ураганы

И запахли толом берега.

Здесь земля дымилась рваной раной

От снарядов лютого врага.

 

Здесь под шквальной яростью металла

Шел десант вперед на Эльтиген,

И бойцы бессмертье обретали

У его разбитых в щебень стен.

 

На века в Героевском поселке,

Окруженный зеленью густой,

Встал матрос на пьедестал высокий –

Словно символ памяти святой.

 

Чайка в тишине крылами машет

И шаги солдатские слышны.

Не твои ль ровесники на марше,

Не твои ль, герой, идут сыны?

 

С клятвою у памятника встали

На горе священной Митридат.

Родину отцы их защищали

И сыны достойно защитят,

В час любой достойно защитят.

Н. Пучков

 

Обелиски

Стоят на кручах обелиски.

И на пологих берегах,

И в котлованах каменистых

Лежат погибшие в боях…

 

Лежит под скромным изваяньем

Солдат, что Родину любил

И до последнего дыханья

Сражался, не жалея сил…

 

Тот, кто любил мечтать порою

И с соловьями песни пел,

Здесь, под обрывистой горою,

В десанте первым принял смерть…

 

В пути тяжелом и неблизком,

На том, где бились мы с врагами,

Стоят, как вехи, обелиски

Как тени тех, кого нет с нами.

Н. Пучков

 

Вишня

Там, где море

плещется так близко,

Где когда-то звонко

пели пули,

Как солдат, стоит

у обелиска

Вишенка в почетном

карауле…

И когда над городом

светает,

Сумерки сползают

с Митридата,

Вновь она, наверно,

вспоминает

В сорок третьем

павшего солдата.

Это он с последнею

гранатой

Бросился навстречу

прямо к танку,

Заслоняя жизнею

солдатской

Тоненькую вишенку-керчанку.

А она осталась

на пригорке.

Время шло,

и отзвенели пули,

Но стоит в зеленой

гимнастерке

Вишня в молчаливом

карауле.

Н. Пучков

 

Защитники Отечества – десантники

К 75-летию беспримерного непрерывного 40-дневного подвига в десантной операции Великой Отечественной войны советского народа против фашизма.

 

Пролог:

Десант имеет двух врагов:

Стихию и огонь в упор –

Для штурма вражьих берегов

Нужны отвага и напор!

 

 «Земля героев – Эльтиген»

Есть пятачок земли при море,*

Где славен стал десант-герой –

Геройский дух, с металлом споря,

Вёл много дней неравный бой.

 

Стихия в первых жертвах винна:

У Эльтигена дивный пляж,

Но сразу, вдоль него, глубины

И... мель для катеров и барж.

 

Сошёл на мель десант отважный,

И к берегу, по грудь в воде.

Пройдёт по глубине не каждый...

И сгинул полк в этой беде.

 

Ещё в годах пятидесятых

Мы, пионеры, были там:

Останки ржавые в обхватах

Песков, по мелям, берегам...

 

Все мокрые, держались верой

(Ноябрь – раздолье злых ветров),

Укрытие – припляжный берег,

А сверху – дождь из пуль, с холмов.

 

Там ДОТы с немцами, с обзором,

Где «на ладони» море, пляж,

Ещё есть домики с дозором –

Их грудью брать, на абордаж.

 

Рванулись вверх в крутом порыве

Со страшным криком глотки «...рррааа...»,

Металась смерть в слепом надрыве,

Из жизни дёргая тела.

 

Горячие тела – в атаке,

Одежда мокрая парит,

И мнится, ангелы здесь в драке,

Их Провидение хранит!

 

Но рвёт железо плоть живую...

И вот бесстрашный медсанбат

Вступает в схватку боевую –

Спасает жизнь сестра иль брат.

 

Спасает в овощных подвалах,

Забыт где операций счёт,

В окопах, в земляных завалах

Борьбу за жизнь других ведёт.

 

Плацдарм для немцев стал сюрпризом

По стойкости духовных сил –

Был подвиг нормой, не девизом,

Сражался каждый, пока жил.

 

Десант не выходил из боя

Все тридцать шесть суровых дней

И шестьдесят своих Героев

Нашёл среди простых людей!

 

Когда пришёл приказ прорваться

К соединенью главных сил,

То раненым пришлось остаться,

Всей тысяче, кто не ходил.

 

Их стойкость крепко враг усвоил:

Всех положили в один ряд,

Затем почёта удостоил

Чеканным шагом войск парад!

 

*Город-герой Керчь, Эльтигенский десант с юга (плацдарм «Огненная земля»), пос. Героевка (древнее название Эльтиген – досл. перевод: «земля героев»)

А. Беличенко

 

Керченский плацдарм

 

Пролог:

«Голубиная» бухта, в ней пляж

И цирком нависшие кручи,

Обелиск там, где каждый прошёл

По доле своей неминучей.

 

Десантом (ноябрь) здесь заложён

Фундамент свободы для Керчи!

Таманцев встретил огненный фронт

И тучи посланцев от смерти.

 

Приказ Гитлера – Керчь не сдавать!

Окопами взрыты высоты,

Во всеоружии вниз глядят

Фашистов отвязанных роты.

 

Весной ушёл родной ветеран...

Он здесь поднимался в атаку.

На кручи взор – неведомо нам,

Как можно здесь выдержать драку.

 

Какой ценой свобода дана?

Кровавой и, к горю, не низкой –

Стоят, как строй, на взятых холмах,

На память веков, обелиски.

 

Захвачен плацдарм, где мыс «Фонарь»,

На город войска наступают...

Упорен враг, и массы солдат

В геройских делах погибают.

 

Сверх ста сорока – Героев ряд,

Кто выполнил долг через подвиг.

Пять месяцев штурма – город взят!

Навеки Герой Град свободный!

 

Эпилог:

Безмерны жертвы прошлой войны –

Сонм жизней и судеб пропало...

Всё

помнить вечно

люди должны!

Не будь их, то нас бы не стало.

А. Беличенко

 

Память Эльтигена

Мы часто летом к морю приезжали –

Манил нас синих волн водоворот.

Пустынный берег этот звали раем

За то, что здесь мы жили без забот…

 

Ведь как приятно всё же в летний зной

В прохладу моря окунуться с головой!

Мы забывали обо всём на свете,

Без сожаленья время убивали,

Резвились, словно маленькие дети

И о серьёзном думали едва ли…

 

Но как-то раз у краешка земли

Мы бескозырку старую нашли.

И сразу, будто мир перевернулся –

Все стали вдруг серьёзней и взрослей,

Как будто каждый вдруг соприкоснулся

С тем, что храним мы в памяти своей:

 

Земля в огне, пуль и осколков град…

Так этот берег встретил наш морской десант

А к вечеру вдруг разыгрался шторм,

Над серым морем тучи плыли низко,

Сверкали молнии, взрывался гром…

А мы стояли перед обелиском

В посёлке, что зовётся Эльтиген.

Здесь пред врагом никто

не преклонил колен.

 

Утихло море. Только над волнами

Навек застыл десантный мотобот…

Мы этот берег раем называли,

Но адом был он в сорок третий год!

Стоит вокруг такая тишина…

Давно когда-то здесь была война.

В. Смашная

 

Город мой

Будто войн никогда не бывало.

Плеском волн, бурной радостью чаек

Керчь, нарядная словно пред балом,

Вновь весеннее утро встречает.

 

А какие здесь громы гремели,

Кровь людская лилась, как водица,

Знать должны мы почти с колыбели,

Обо всех убиенных молиться.

 

Свойство помнить заложено в генах

По велению мудрой природы,

Чтоб не знавшие ужасов плена,

Цену истинной знали свободы.

 

Чтоб привыкшие к солнца сиянью

На экскурсии в каменоломнях

Содрогнулись от тьмы и страданья,

О которых и камни здесь помнят.

 

Чтоб лишь жаждою знаний томимы

Шли вперёд мы с мечтой о грядущем,

Но, назад оглянувшись, должны мы

Мир беречь, как подарок живущим.

 

От вражды, от грозы и от горя,

И от злых роковых испытаний.

Город мой в окружении моря,

Я желаю тебе процветанья!

 

Пусть приветливы будут здесь лица,

Лёд обид и сомнений растает.

Пусть навеки здесь мир воцарится

И под солнцем всем места хватает!

С. Бурова

 

Перекличку Митридат проводит

Обелиск подставил грудь ветрам,

Стал, как на посту: вошло в привычку

Проводить по зоревым утрам

Всем годам военным перекличку:

«Акмонай!» Порывистое эхо –

Отзыв из Аджимушкая.

Зов кораблям десант шлёт на Азов.

Огненного Эльтигена веха.

 

Как вулкан земля. Бушует пламя.

Взрывы, свист и самолётов вой.

На винтовке водружает знамя

Гвардии великий рядовой.

И несёт порывистое эхо,

Как пароль в века, из края в край:

«Акмонай!»

«Десант!»

«Аджимушкай!»

«Огненного Эльтигена веха!»

 

Насмерть здесь за жизнь счёт вели.

Перекличку Митридат проводит.

Подвиги лелеют ковыли.

Сквозь сердца бессмертие проходит

 

11 апреля 1944 г. – освобождена Керчь,

12 апреля 1944 г. – освобождён от фашистов Ленинский район

Н. Плаксина

 

Горячий берег – Эльтиген

Керченско-Эльтигенской десантной операции посвящается...

 

Вот день настал, и час пробил,

В атаку шёл морской десант,

Стонала Керчь, был раной Крым,

Кругом огонь, горит земля.

 

Горячий берег – Эльтиген,

В морской воде намок бушлат,

Враги нас звали просто – смерть,

Для них мы были чёрный ад.

 

Шли как торпеды – катера,

Песчаный берег наша цель,

По пояс в море не беда...

Не избежать больших потерь.

 

Призыв к атаке клич: «Ура!»

Вгрызались в землю сапоги,

Скорей бы кончилась война,

Вперёд идут штурмовики.

 

Стонала Керчь, шли словно смерч,

Горячий берег – Эльтиген,

Враги нас звали просто – смерть,

Смерть не бывает без потерь.

 

Прошли года, пройдут века,

Жить будет вечно: день и час...

Когда сошёл морской десант

Там, где огонь, горит земля.

 

Умчались годы той войны,

Но не забыт геройский подвиг,

В бушлатах Родины сыны,

Солдаты шли, морской пехоты.

Е. Зайцев-Юрченко

 

Эльтиген

Эльтиген! Эльтиген!*

Ты – памяти военной ген.

Ты хромосомами хранишь

Все то, о чём всегда молчишь.

 

Что ты прячешь, Эльтиген,

В швах ракушниковых стен,

Среди тихих переулков

Бесконечных перемен?

 

Ты, над временем скользя,

Эльтиген, ты ге́нно помнишь –

Как с рассветом

(И кроваво-красным цветом)

Горит промерзшая земля;

 

Как, твоей волной рожденный,

Твой десант непобежденный

Гиб, в проливе кровь пролив,

Навеки пляжи просолив.

 

Своими мирными ночами,

Эльтиген, ты помнишь их! –

Бойцов с гранитными плечами,

Но потухшими очами –

Туманных призраков. Немых?

 

Нет! Я слышу по ночам,

Как они во тьме кричат:

«За Родину!» На дне пролива

По броне костьми стучат.

 

Я за них молю Андрея** –

Я прошу покоя им.

Эльтиген, ты их, жалея,

Хоронил песком своим.

 

И, в свечении оконцев,

В звёздных августах густых,

Богомолы-богомольцы

Гибнут, жертвуя за них.

 

Эльтиген, ты их запомнил! –

Победы доминантный ген!

В камнях их образы исполнил

И в швах ракушниковых стен!

 

*Героевское, Огненная земля – посёлок в 16 км от города Керчь (Крым). В 1943 году – район проведения Керченско-Эльтигенской десантной операции по освобождению Крыма от фашистских оккупантов.

**Святого апостола Андрея Первозванного – покровителя мореходов.

Л. Иванов

 

Эльтиген

На последней моей высоте

Ветер треплет пологи бушлатов.

Мы уходим еще до заката,

Чтобы встать на гранитной плите.

 

Но пока на солёных губах

Держим вкус штормов Эльтигена.

Нет опоры надежней нигде нам,

Чем на огненной этой земле.

 

На последней моей тишине

Рвут снаряды морские глубины,

Строчкой «Морзе» рассказ свой недлинный

Бросит якоря медь на ремне.

 

Разбиваясь в подножиях скал,

В лоб опять захлебнётся атака.

Средь взрывов, всплесков и смрадного мрака

Твёрдый курс «мотобот» удержал.

 

На последних своих рубежах

Мы оставим потомкам послание,

Что судьбу принимали за ранее

Те, кто в этих окопах лежал.

 

И под чаек неистовый крик

Пусть последнее здесь оборвётся.

Все мы верим, что вскоре пробьётся

Наш росток сквозь седой материк.

Е. Сикирицкий

 

Погибшим в 1943 году в Эльтигене

Я слышу голоса больные,

Глухие, всем ненужные, чужие.

Я вижу руки, в страхе вскинутые,

И лица, в боли опрокинутые.

На дне лежат они морском,

И медленно над ними

День угасает.

 

Его не видно за толщей вод.

Они кричат,

Но голос их так глух в воде,

Что слышен только гул прибоя,

И болью их наполнен воздух.

И берег мертв.

 

Трава и камни от страха

Все оцепенели,

Боятся волн они,

В которых мольба о помощи

И мука в морских глазах.

И будет вечно так плакать море,

Просить пощады для всех погибших.

И будет берег, дрожа от страха,

Молчать, отбросив стоны в море.

Н. Турбина

 

* * *

На берегу красивого пролива

Расположился славный город Керчь –

Древнейший город, статный и красивый,

Историю сумевший уберечь.

 

Античность помнит этот славный город,

Под Византией был и у Осман,

Был Крымскою войною он расколот

Рудой набитый доверху карман.

 

В тяжелые сороковые годы,

Когда война трепала – лютый зверь,

Велик был бой керченского народа

Среди кровопролитий и потерь.

 

Был город почти полностью разрушен,

Фронт, как струна, четырежды насквозь.

Ах, сколько их, свои отдавших души,

Навеки в землю чёрную врослось?

 

За триста двадцать дней в руках фашистов

Лишился город фабрик и садов,

Всех проводов, оборванных искристо,

Мостов, электростанций и судов.

 

Но не сломался город и не дрогнул,

В отчаянье и страхе не погряз:

Врагов герои отбивали волны,

Срывая наступленье на Кавказ.

 

Солдаты до последнего стояли

И командиры не жалели гланд –

Был в памяти людской отлит, как в стали,

Керченско-феодосийский десант.

 

Их было восемнадцать. Автоматы

И ночь. И ни один не сдался в плен.

Стеною неприступной став, солдаты

Стояли у поселка Эльтиген.

 

Бой сорок дней – они стояли твёрдо

Не дрогнул, не сломался четкий строй. –

Сейчас та схватка сильно, зло и гордо

Зовется нами «Огненной землёй».

 

Война осталась в памяти и книгах,

В мемориальных досках и стихах.

Дай Бог не пережить нам больше мига,

В котором боль, отчаянье и страх.

А. Сивоплясова

 

Митридатский май

Лежат, не шевелясь и не дыша,

Похожие на черепа каменья.

В них в каждом, словно в камере храненья,

Нашла пристанище забытая душа.

 

Мы на камнях стоим и понимаем,

Что память эта крепче с каждым маем.

От Эльтигена до Аджимушкая

Мы слышим голос каждого солдата.

 

Мы славим их, и слёзы промокая,

Несём огонь к вершине Митридата.

От Акмоная до Еникале

Их косточки шевелятся в земле.

 

Они однажды снова прорастут.

Христос вернётся и свершится суд.

В. Митрохин

 

Она ушла в бессмертье молодой

Памяти главстаршины Черноморского флота

Героя Советского Союза

Галины Константиновны Петровой

 

Мчит поезд в суете обычных дней.

Пейзаж знакомый возникает снова:

Там, среди солнцем выжженных степей,

Есть маленькая станция – Петрово.

 

Таких простых названий по стране

Встречается на карте очень много.

Но это имя – память о войне,

О тех далёких фронтовых дорогах.

 

…Год сорок третий. Крымская земля

Захвачена фашистскими войсками.

Вот первое настало ноября

С холодными колючими ветрами.

 

Бушуют волны, будто море в плен

Коварно ветры буйные забрали.

И ждёт десант озябший Эльтиген,

Храня в душе утраты и печали.

 

И мечутся в ночи прожектора,

Высвечивая черные бушлаты.

Шторм не пустил поближе катера,

И прямо в воду кинулись ребята.

 

И, выбежав из ледяной воды,

У проволоки вмиг они застыли.

От грозной уберечься как беды?

Фашисты всюду мины заложили.

 

Тут каждая секунда дорога!

И, ловко загражденья огибая,

Чтоб уничтожить замысел врага,

Бежит Галина, криком увлекая

Десантников: «Ребята! Мин здесь нет!»

И поднялись матросы без оглядки,

За санинструктором рванулись вслед

И захватили в рукопашной схватке

Стоящую у моря высоту.

Но враг силен. Он наступает снова.

И батальон отходит в темноту.

С матросами – главстаршина Петрова.

 

Но вдруг услышала Галина стон

На полосе нейтральной. И мгновенно

Ползёт она через открытый склон,

Чтобы спасти матроса непременно.

 

И сразу возвращается назад

И лейтенанта тянет за собою.

Что уцелела – чудо, говорят.

Счастливою Бог наградил судьбою.

 

И снова бой. Нелёгкий снова бой.

Приходится все яростней сражаться.

Спасенье раненых есть долг святой.

(Сегодня их у Гали было двадцать).

 

Идут бои. Врагов огромен счёт.

Галина помогает так, как может:

И раненых спасает, и несёт

Она бойцам боеприпасы тоже.

 

Десантники расширили плацдарм.

Осколком ранена в бою Галина.

…И в блиндаже с собою сам-на-сам

Она представила себе, как сына

Обнимет, возвратившись в дом родной,

Как мама и отец ей будут рады…

Декабрь склонился над седой землёй:

– До Дня Победы ведь дожить нам надо!

 

Но как извилист путь житейский наш

И неоправданно судьба сурова:

Попала вражья бомба в тот блиндаж.

Погибла там главстаршина Петрова.

 

Галина… Галочка… Главстаршина…

Лишь в сентябре ей двадцать три минуло…

Но страшная проклятая война

Её судьбу с размаху зачеркнула.

 

…Грустит вокзал далёкий под луной,

И в карауле тополя застыли.

Она ушла в бессмертье молодой,

Чтоб на земле спокойно люди жили.

Л. Лазоренко

 

Главстаршина из медсанбата

Герою Советского Союза, медицинской сестре 386-го

отдельного батальона морской пехоты Новороссийской

военно-морской базы Черноморского флота, главстаршине,

Петровой Галине Константиновне.

 

Ты рождена была для счастья –

Лицо красавицы, коса…

Всё изменилось в одночасье,

Когда нагрянула гроза.

 

Её никто не ждал в то утро.

Ты тихо встала ото сна,

Включила молча репродуктор,

И услыхала, что война…

 

– На фронт скорее, – снова, снова

Стучала кровью мысль в висках.

Студентка Галочка Петрова

Была зачислена в войска...

 

Потом мелькали эшелоны,

Летели стёкла из окон!

И крики раненых, их стоны

С собою нёс Армагеддон.

 

Десант, огнём к земле прижатый,

На Эльтигене скрыла мгла…

Главстаршина из медсанбата,

Ты в бой морпехов подняла!

 

Но, под огнём, безумной силой

Сразившим наповал пехоту,

Взметнулась чайкой белокрылой,

И – оборвалась жизнь на взлёте…

 

Ах, наши русские девчонки,

Вам горя довелось хлебнуть!

И только строчки похоронки

Расскажут, где окончен путь

Е. Лапченко

 

Бесстрашный разведчик пионер Володя Дубинин

Над горой Митридат выли мины и бомбы.

Партизанский отряд уходил в катакомбы,

А потом оккупантам мстил жестоко и смело.

И земля у фашистов под ногами горела.

 

Враг засыпал все входы, заминировал лазы,

Чтоб никто не пробрался на поверхность ни разу.

Но разведчик Дубинин знает тайные щели.

Вот ползёт осторожно он к намеченной цели.

 

Не попался фашистам, не взорвался на мине,

А привёл подкрепленье партизанам Дубинин…

На горе Митридат полыхает, как пламя,

Над свободною Керчью кумачовое знамя.

И широкая улица есть под горою.

Ей присвоено имя пионера-героя.

Автор неизвестен

 

Памятник Володе Дубинину

Стоит среди сквера, –

Потомкам в пример, –

Володя Дубинин,

Герой-пионер.

 

По улице громко

Стучат каблуки –

Мальчишке в салюте

Не вскинуть руки...

 

И шапки гранитной

Не сдвинуть со лба...

Такая, ребята,

Уж вышла судьба!..

Л. Кондрашенко

 

Володя Дубинин

У тополей осенних ветер плакал.

Бросался враг все яростней в атаку.

Под флагами со свастикой паучьей

Керчан расстреливал, в застенках мучил.

 

И мать подростка-сына целовала

У дома, что разрушен, у подвала.

«Я слезы, мамочка, твои запомню», –

Сказал он, уходя в каменоломню.

 

И стал разведчиком отважным, дерзким.

Родную Керчь любил он сердцем детским.

Читаем мы о нем у светлой Волги

И знаем: мины вражеской осколки

 

Суровою военною порою

Отняли жизнь у юного героя.

Дубинин – партизан ушел в бессмертье...

Знамена алые горят над Керчью.

Г. Бедняев

 

Аджимушкай:

 

Аджимушкай

Кто всхлипывает тут? Слеза мужская

Здесь может прозвучать кощунством.

Встать!

Страна велит нам почести воздать

Великим мертвецам Аджимушкая.

 

Воспрянь же, в мертвый погруженный сон.

Подземной цитадели гарнизон!

 

Здесь был военный госпиталь. Сюда

Спустились пехотинцы в два ряда,

Прикрыв движенье армии из Крыма.

В пещерах этих ожидал их тлен.

Один бы шаг, одно движенье мимо

И пред тобой неведомое: плен!

 

Но, клятву всем дыханием запомня,

Бойцы, как в бой, ушли в каменоломни.

 

И вот они лежат по всем углам,

Где тьма нависла тяжело и хмуро,

Нет, не скелеты, а скорей скульптура,

С породой смешанная пополам.

Они белы, как гипс. Глухие своды

Их щедро осыпали в непогоды

Порошей своего известняка.

Порошу эту сырость закрепила,

И, наконец, как молот и зубило,

По ним прошло ваянье сквозняка.

 

Во мглистых коридорах подземелья

Белеют эти статуи Войны.

Вон, как ворота, встали валуны,

За ними чья-то маленькая келья.

Здесь на опрятный автоматец свой

Осыпался костями часовой.

А в глубине кровать. Соломы пук.

Из-под соломы выбежала крыса.

Полуоткрытый полковой сундук.

Где сторублевок желтые огрызья,

И копотью свечи у потолка

Колонкою записанные числа,

И монумент хозяина полка.

Окаменелый страж свой отчизны.

 

Товарищ! Кто ты? Может быть, с тобой

Сидели мы во фронтовой столовой?

Из блиндажа, не говоря ни слова,

Быть может, вместе наблюдали бой?

Скитались ли на Южном берегу,

О Маяковском споря до восхода,

И я с того печального похода

Твое рукопожатье берегу?

 

Вот здесь он жил. Вел записи потерь.

А хоронил чуть дальше – на погосте.

Оттуда в эту каменную дверь

Заглядывали черепные кости,

И, отрываясь от текущих дел,

Печально он в глазницы им глядел

И узнавал Алёшу или Костю.

 

А делом у него была вода.

Воды в пещерах не было. По своду

Скоплялись капли, брезжа, как слюда,

И свято собирал он эту воду.

Часов по десять (падая без сил)

Сосал он камень, напоенный влагой,

И в полночь умирающим носил

Три четверти вот этой плоской фляги,

 

Вот так он жил полгода. Чем он жил?

Надеждой? Да. Конечно, и надеждой.

Но сквознячок у сердца ворошил

Какое-то письмо. И запах нежный

Пахнул на нас дыханием тепла:

Здесь клякса солнца пролита была.

И уж не оттого ли в самом деле

Края бумаги пеплом облетели?

 

«Папусенька! – лепечет письмецо.

Зачем ты нам так очень мало пишешь?

Пиши мне, миленький, большие. Слышишь?

А то возьму обижуся – и все!

Наташкин папа пишет аж из Сочи.

Ну, до свидания. Спокойной ночи».

«Родной мой! Этот почерк воробья

Тебе как будто незнаком? Вот то-то

(За этот год, что не было тебя,

Проведена немалая работа).

Ребенок прав. Я также бы просила

Писать побольше. Ну, хоть иногда...

Тебе бы это Родина простила.

Уж как-нибудь простила бы... Да-да!»

 

А он не слышит этих голосов.

Не вспомнит он Саратов или Нижний,

Средь хлопающих оживленных сов

Ушедший в камень. Белый. Неподвижный.

И все-таки коричневые орды

Не одолели стойкости его.

Как мощны плечи, поднятые гордо!

Какое в этом жесте торжество!

 

Недаром же, заметные едва

Средь жуткого учета провианта,

На камне нацарапаны слова

Слабеющими пальцами гиганта:

«Сегодня вел беседу у костра

о будущем падении Берлина».

Да! Твой боец у смертного одра

Держался не одною дисциплиной.

 

Но вот к тебе в подземное жилище

Уже плывут живые голоса,

И постигают все твое величье

Металлом заблиставшие глаза.

Исполнены священного волненья,

В тебе легенду видя пред собой,

Шеренгами проходят поколенья,

Идущие из подземелья – в бой!

 

И ты нас учишь доблести военной.

Любви к Советской Родине своей

Так показательно, так вдохновенно,

С такой бессмертной силою страстей,

Что, покидая известковый свод

И выступив кавалерийской лавой,

Мы будто слышим лозунг величавый:

«Во имя революции – вперед!»

И. Сельвинский

 

Тризна на Аджимушкае

Художнику Н. Я. Буту

 

Здесь маки дикие алеют,

Скрывая кладенец-булат.

Над тайнами Пантикапея

Курганы стражами стоят.

 

И ястреб в раскаленной дали

Глядит на темный окоем,

Где наши предки воевали

И тризну правили потом.

 

Мы дети времени иного!

Сейчас, когда ликует май,

С тревогой вспоминаем снова

Твой смертный бой, Аджимушкай!

 

Разведчиков морской пехоты,

Вас, командиров и солдат,

Что в эти каменные доты

Ушли и не пришли назад.

 

Ушли от солнца и от моря,

От жен и от своих детей...

Поныне в бездне тьмы и горя

Ваш слышен клич среди камней.

 

Отсюда люди шли на приступ,

Чтоб жить иль умереть в бою.

Здесь принимали коммунисты

Отважных в партию свою.

 

Слой копоти на скулах острых,

На гимнастерках пыли след...

Такими, наши братья, сестры,

Вас видим через толщу лет.

 

Там наверху посылом лживым.

Заманивал вас тщетно враг,

И люто грохотали взрывы,

Обрушивая известняк.

 

И медсестра, к чуть влажным скалам

Распухшим припадая ртом,

По капле влагу собирала,

Чтоб раненым отдать потом.

 

А наверху живой колодец,

Но путь огнем перегражден.

И насмерть, флаг храня, как совесть,

Стоял подземный гарнизон.

 

Мы окликаем поименно

Вас, победивших смерть солдат.

Вознес Аджимушкай знамена,

Вам пионеры честь трубят.

 

Но как немного, как немного.

Здесь ветеранов боевых!

За вами матерей тревога,

За вами смертная дорога.

За вами встали у порога

Шеренги мертвых, но живых.

 

Над полем брани солнце светит,

Земля свершает вечный круг...

Мужают выросшие дети,

Седеют волосы подруг.

 

Лишь вы, друзья, не постарели.

На вечно молодой земле

Рядами скатерти расстелим

Мы, словно на большом столе.

 

И наши чарки горьким хмелем,

Наполним вновь по самый край,

С братками павшими разделим,

С твоей землей, Аджимушкай!

В. Азаров

 

Аджимушкай (цикл стихотворений)

Героическим защитникам подземной крепости

 

Светлячки

Вначале, случалось, пели,

Шалили, во тьме мелькая,

Вы, звездочки подземелий,

Гавроши Аджимушкая,

Вы, красные дьяволята,

Вы, боль и надежда старших…

И верили дети свято,

Что скоро вернутся наши.

 

– В каком же ты классе?

– В пятом.

Мне скоро уже двенадцать! –

…При этих мальцах солдату

Отчаянью можно ль сдаться?

 

Да, стали вы светлячками

Подземного гарнизона.

…Мрак. Жажда. Холодный камень.

Обвалы. Проклятья. Стоны.

 

И меньше живых, чем мертвых,

Осталось уже в забоях…

«Эх, если бы возле порта

Послышался грохот боя!

 

Мы наших сумели б встретить,

Ударили б в спину фрицам!»

Об этом мечтали дети,

Еще о глотке водицы,

О черном кусочке хлеба,

О синем кусочке неба.

 

Спасти их мы не успели…

Но слушайте сами, сами:

Наполнены подземелья

Их слабыми голосами.

 

Мелькают они по штольням

Чуть видными светлячками.

И кажется, что от боли

Бесстрастные плачут камни…

 

«Кипит наш разум возмущенный…»

Что разум? Здесь любой бессилен разум…

Жил, как всегда, подземный гарнизон.

И вдруг тревога, крики:

– Газы! Газы! –

И первый вопль, последний стон.

 

Еще такого не было на свете –

Забыть, забыть бы сердцу поскорей.

Как задыхались маленькие дети,

За мертвых уцепившись матерей…

 

Но не слабела яростная вера

И разум возмущенный закипал –

Уже хрипя, четыре офицера,

Обнявшись, пели «Интернационал».

 

Полз газ. И раненые сбились тесно,

И сестры не могли спасти им жизнь.

Но повторял радист открытым текстом:

– Всем! Всем!

Аджимушкайцы не сдались!

 

Каменное небо

Землянин этот

Был рожден для неба,

В курносом мальчике

Икара кровь текла.

Страсть к высоте! –

Неизлечимый недуг,

Два дерзких,

К солнцу рвущихся крыла.

 

Аэроклуб.

Вторая мировая.

Под Керчью сбили –

Прыгал, как в бреду.

Потом в подземный ад

Аджимушкая

Ушел, отстреливаясь

На ходу.

 

И потянулась то ли быль,

То ль небыль.

Шли дни, а может,

И столетья шли.

Над ним сомкнулось

Каменное небо,

Икар стал вечным пленником

Земли.

 

Но в смертный час,

В последнюю минуту,

Он так

Свои худые руки сжал,

Так вывернул,

Уверенно и круто,

Как будто в них,

И вправду, был штурвал…

 

Флаг

…И когда остались единицы

(Пусть уже скорее душ, чем тел),

Сладкий женский голос хитрой птицей

Вдруг над катакомбами взлетел:

 

– Русские! Мы вашу храбрость ценим,

Вы отчизны верные сыны,

Но к чему теперь сопротивленье?

Все равно же вы обречены.

Лишней крови проливать не нужно,

Сдайтесь, сделайте разумный шаг.

В знак, что вами сложено оружье,

Выставить должны вы белый флаг. –

 

Обещало пение сирены

Людям жизнь, залитый солнцем мир…

Почему нащупывает вены

На худых запястьях командир?

 

Почему вокруг он взглядом шарит,

Странным взглядом воспаленных глаз?

– Отыщите в лазарете марлю,

Слушайте последний мой приказ! –

 

Тихо-тихо в катакомбах стало,

В ожиданье тоже замер враг…

И пополз он к небу – алый-алый,

Свежей кровью обагренный стяг.

 

Эльтигенский десант

Задрав свои техасы до колен,

На кромке пляжа девочки хохочут.

Но вижу я курортной этой ночью

Здесь «Огненную землю» – Эльтиген.

 

И снова слышу: «На прорыв, к Керчи!»

…А как же с теми, кто не может – ранен?..

(Пришел за ними тендер из Тамани,

Но был потоплен в дьявольской ночи.)

 

И значит, все: закон войны суров…

Десант прорваться должен к Митридату!

…Из компасов погибших катеров

Сливает спирт девчушка из санбата,

Хоть раненым теперь он ни к чему,

Хоть в этот час им ничего не надо.

 

В плену бинтов, в земляночную тьму

Они глядят настороженным взглядом:

Как это будет – стук сапог и «хальт!»?..

(Пробились ли ребята к Митридату?)

И, как всегда, спокойна и тиха,

Берет сестра последнюю гранату…

 

Штурм Митридата

О горе Митридата

Слагали легенды и оды –

Усыпальницы, храмы, дворцы,

Хороводы владык…

Я рассеянно слушаю

Бойкого экскурсовода,

А в ушах у меня

Нарастающий яростный крик.

 

Это грозной «полундрой»

Матросов на штурм Митридата

Молодой политрук

Поднимает опять и опять,

Это с хриплым «ура!»

К ним бегут на подмогу солдаты

Лишь молчат катакомбы –

Не могут погибшие встать.

 

Не дождались они…

Только мрак да тяжелые своды,

Только в каждом углу

Притаилась угрюмо война…

Я рассеянно слушаю

Бойкого экскурсовода,

А в ушах у меня

Тех святых катакомб тишина.

 

На пляже

Подтянутый, смуглый, в шрамах,

В глазах затаенный смех,

Держался на редкость прямо,

Казался моложе всех.

Казался юнее юных,

Хоть стали белеть виски.

…Норд-ост завихрял буруны,

Норд-ост разметал пески.

 

Смотрел человек на скалы,

И смех уходил из глаз –

Одна я, быть может, знала,

Что он далеко сейчас.

 

На пляже, где для печали,

Казалось бы, места нет,

Не волны его качали,

А память сгоревших лет.

 

В кипящие волны эти

Он тело свое бросал

Так, словно свежел не ветер –

Крепчал пулеметный шквал.

 

Как будто навстречу трассам,

С десантниками, впервой

Он прыгал опять с баркаса

С винтовкой над головой…

 

Мир под оливами

Здесь в скалы вцепились оливы.

Здесь залпы прибоя гремят…

– Вы живы, ребята? –

– Мы живы,

Прости нас за это, комбат!

 

Вот здесь, под оливой, когда-то

Упал ты у самой волны…

– Себя не вините, солдаты:

Не всем возвращаться с войны…

 

Оно, вероятно, и так-то.

Но только опять и опять

Вдруг сердце сбивается с такта,

И долго его не унять,

 

Когда про десантные ночи

Напомнит ревущий бора.

Забудешь ли, если и хочешь,

Как тонут, горя, катера?

 

Еще и сегодня патроны

Выносит порою прибой…

Прости, что тебя, батальонный,

Прикрыть не сумели собой!

 

…Да, мир под оливами ныне,

Играет дельфиний народ,

С динамиком в синей пустыне

Прогулочный катер плывет.

 

Рыбачьи сушатся сети,

У солнца сияющий взгляд…

Здесь целое тридцатилетье

Лишь залпы прибоя гремят!

Ю. Друнина

 

Аджимушкай

В долгий час раздумья и тревоги

Слышу, песня в сумерках парит:

«Ночь тиха, пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит.»

 

Свет коптилки, камни цвета пепла.

Осажденный замер гарнизон.

И у всех одна мечта о хлебе,

И один мы видим звездный сон.

 

Командир сказал нам очень просто:

«Мы не боги. Мы своё творим,

Если в небе вдруг погаснут звёзды,

Мы земными небо озарим».

 

Пусть наполнит сердце жажда неба,

Пусть мечта проложит звездный мост,

Человеку жить нельзя без хлеба,

Жить нельзя без хлеба и без звёзд.

Б. Серман

 

Высота

Еще не все сказали живые.

Тем более мертвые.

Не все лабиринты Аджимушкая

Прошли искатели и историки.

Глубоки

И порой недоступны

Лабиринты человеческих душ.

Нужно пройти их,

Войти в раздумья

Солдат,

Защищавших подземный город,

Победивших смерть

Или сраженных ею.

Узки проходы,

Низки нависшие глыбами

Каменные потолки.

Здесь совершили солдаты

Свой подвиг.

Не ползти,

Подниматься надо к нему!

Аджимушкай – страшнейшая из трагедий,

Аджимушкай – высота бесстрашия!

Б. Серман

 

Аджимушкайские мальчишки...

Аджимушкайские мальчишки,

Десятилетние солдаты,

Как рано вы из детства вышли

И на учет войною взяты.

 

Рогатки что? И что царапины

Из тех недавних давних лет?

Разграблен дом. Душа ограблена.

И солнца нет, и неба нет.

 

Как оборвался свет внезапно,

Как ночь долга, как ночь темна!

Сырой земли и смерти запах,

И тишина, и тишина.

 

На лицах не видны морщины,

Не видно ранней седины,

Десятилетние мужчины,

Вам детские лишь снятся сны.

 

Вам встретить детства не случится,

Второму детству не бывать…

Из вашей сказки кровь сочится,

И нечем раны бинтовать.

 

Свой взрослый долг исполнив честно,

Под небом мирной синевы

К мальчишкам солнечного детства

Героями идете вы.

Б. Серман

 

ПЕСНИ СОЛДАТ ПОДЗЕМНОГО ГАРНИЗОНА

(Из драматической поэмы «Покушение на Солнце»)

 

Расскажите мне сказку

Расскажите мне сказку,

Расскажите, друзья, расскажите,

Чтоб росла в ней березка

И плыли над ней облака.

Разрешите, друзья, на минуту одну разрешите

Подойти к той березке,

Позабыв, что она далека.

 

Разреши, комиссар,

На минуту одну отлучиться,

В эту сказку уйти,

Прикоснуться к березке рукой,

Постоять в тишине

И услышать, как сердце стучится,

Как плывут облака

И как ветер летит над рекой.

 

Солдатская

Ну, что ж ты смолк, товарищ запевала,

Без песен дня не проживет солдат.

Встречали, друг, мы с песнею бывало

И звездопад,

И листопад,

И снегопад.

 

Любимых песен дорогие строки

Со мной в пути, навстречу мне летят.

А впереди – походные дороги,

И звездопад,

И листопад,

И снегопад.

 

Пусть ливень льет, летит снежок на плечи,

Свою любовь найду я наугад.

В родном краю я с нею вместе встречу

И звездопад,

И листопад,

И снегопад.

 

Кому-то жить мешает непогода,

Клянут заносы и жару корят,

А я люблю любое время года –

И звездопад,

И листопад,

И снегопад.

 

Солдаты умирали, командиры

И комиссары падали в бою.

Нет, не сдавались

и не отходили,

Не отступали,

а в легенды-были

Вошли,

векам вручив судьбу свою.

Солдаты, командиры, комиссары,

Их подвиг

в память

врезан, как в гранит.

 

Но вижу я, сквозь темь, не угасая,

Здесь

сердце

материнское

горит.

 

Я слышу, слышу голос материнский.

Он, тишину подземную храня,

Сквозь гул войны, сквозь гром артиллерийский,

Сквозь годы ищет и зовет меня:

 

– На земле израненной нашей

Сапоги чужие стучат.

Нод землею мальчику страшно.

Здесь камни кричат.

 

Умирает в подземной тьме.

Детство мальчика оборвали...

Разве можно, скажите мне,

Чтобы мальчики так умирали?

 

Мальчик ищет глазами свет,

Ищет воду сухими губами.

Напоила бы сына слезами,

Только слез у меня уже нет...

 

Я слышу,

Слышу голос материнский,

Он ищет,

Он зовет меня.

 

Колодец у каменоломни

Пей воду, путник,

Пусть стекают струйки

По знойному лицу.

Пусть губы жадно

Прильнут к воде...

Колодец у скалы,

У черного Бездонного провала,

В пяти шагах

От страшной той войны.

 

Плыви, кораблик,

В луже у колодца,

В поющих ведрах

Кувыркайся, солнце,

Сверкай, роса,

На лепестке цветка...

 

Здесь пули

Каплю каждую считали.

Когда солдаты выползали ночью

Из черного провала,

Чтоб туда,

В каменоломню

С котелком вернуться,

И падали,

Мешая воду с кровью,

Там умирали, тихо умирали,

Губами Каплю каждую моля.

 

Пей воду, путник,

И плыви, кораблик,

Цветы и солнце.

Голубое небо.

И скалы.

И колодец у скалы,

У темного бездонного Провала,

В пяти шагах

От страшной Той войны.

 

Эта степь дорога нам с тобой

По полям колосистым и скошенным

Сколько верст исходили вдвоем,

Сколько сказано, сколько спрошено,

Сколько дум еще в сердце моем!

И твоем.

И твоем.

 

Ветер травы качает росные,

По цветам пробегает звеня.

Зори ранние, звезды поздние

Знают все про тебя и меня.

Про тебя

И меня.

 

Промолчу в ответ на расспросы я,

Ничего не скажу о ней,

Но поют, говорят колосья

О любви моей и твоей.

И моей.

И твоей.

 

Дорогие шаги услышу я

В шуме дня и в дали любой,

Стоголосая и притихшая

Эта степь дорога нам с тобой.

Нам с тобой,

Нам с тобой.

 

Солнечная песня

На земле мы не гости,

Мы – хозяева здесь,

это – нам

Солнца спелые гроздья.

Так бери,

раздавай их друзьям.

 

По путям-перепутьям

Ты иди,

оставляя свой след,

Травам,

птицам

и людям

Нужен свет,

нужен солнечный свет.

 

Песня жизни не спета,

Значит, все у тебя впереди.

По полям,

по проспектам,

По горам

и пустыням иди.

 

Человек,

Если ты Человек,

Если ты человек настоящий,

По снегам,

По траве,

Сквозь туман,

Сквозь осенние чащи,

От весны до весны

Солнце людям неси

И дари от души,

не жалей,

 

От зари до зари

Солнце людям дари

И тому, кто вблизи

И тому, кто вдали,

Чтоб жилось человеку светлей!

Б. Серман

 

В камнях Аджимушкая

Ползу с канистрою к колодцу,

Ползу огню наперекор.

На пулю просто наколоться:

До снайперов – подать рукой!

 

Ползу – ни капли в ротном баке.

Ползу – сегодня мой черед.

Ползу – как будто в час атаки,

Себе командую: вперед!

 

Ползу в камнях Аджимушкая,

За воду жизни не щадя,

По-матерински прикрывая

Собой канистру, как дитя...

 

Ползу. И если я прибуду,

Наполню влагой котелки, –

Как на часы и на минуты,

Мы день поделим на глотки!

М. Владимов

 

Баллада 41-го года

Партизанам Керченской каменоломни

 

Рояль вползал в каменоломню.

Его тащили на дрова

К замерзшим чанам и половням.

Он ждал удара топора!

 

Он был без ножек, черный ящик,

Лежал на брюхе и гудел.

Он тяжело дышал, как ящер,

В пещерном логове людей.

 

А пальцы вспухшие алели.

На левой – два, на правой – пять...

Он

опускался

на колени,

Чтобы до клавишей достать.

 

Семь пальцев бывшего завклуба!

И, обмороженно-суха,

С них, как с разваренного клубня,

Дымясь, сползала шелуха.

 

Металась пламенем сполошным

Их красота, их божество...

И было величайшей ложью

Все, что игралось до него!

 

Все отраженья люстр, колонны...

Во мне ревет рояля сталь.

И я лежу в каменоломне.

И я огромен, как рояль.

 

Я отражаю штолен сажу.

Фигуры. Голод. Блеск костра.

И как коронного пассажа,

Я жду удара топора!

 

Моё призвание – не тайна.

Я верен участи своей.

Я высшей музыкою стану –

Теплом и хлебом для людей.

А. Вознесенский

 

Аджимушкай

Аджимушкай. Земные шрамы

Уже хлебами поросли –

Незаживающая рана

Моей израненной земли.

 

Незабываемая рана,

Невыплаканная слеза...

Мы от рожденья ветераны,

Мы смотрим времени в глаза.

 

Сюда не ходят скуки ради.

Сюда за памятью идут.

Сердец высоких зоркий радий

Хранится тут. Хранится тут...

 

Любой предмет и камень каждый

Рукою праздною не тронь –

Неутоляемая жажда,

Неугасающий огонь.

 

Остыл свинец на поле брани.

Даль звездопады замели...

Аджимушкай. Живые камни.

Ядро железное Земли.

 

Аджимушкай. Звезда седая

Во тьме рентгеновских глубин.

И тишина, и боль святая,

И я – твой сын. И я твой – сын.

 

Тот путь, что Родиною пройден,

Отметят мрамор и гранит.

Аджимушкая вечный орден

Пусть обжигает и горит.

В. Терехов

 

Героям Аджимушкая

Знать, героев

Судьба такая:

Жизнь отдать

За страну свою.

 

Патриоты

Аджимушкая,

Вас

С поклоном

БлагоДарю.

 

Ведь ценою

Собственной жизни

Вы смогли

Для потомков сберечь

Нашу Родину,

Нашу Отчизну

И свой город старинный,

Керчь.

 

Не берут их

Ни пули,

Ни бомбы,

Сонмы воинов

Канут во мрак…

Что за мистика?

Катакомбы.

Был оттуда

Обстрелян враг.

 

И, не видимы, воины

Быстро

Приводили карателей

В дрожь

И бежали стремглав

Фашисты.

Ты Россию, фашист,

Не трожь.

 

Катакомбы

Аджимушкая…

Память

В сердце своём

Сохраню.

 

Знать, героев

Судьба такая:

Жизнь отдать

За страну свою.

В. Успенская

 

Аджимушкай

От канонад, от канонад

Пылала Керчь вдали,

Ряды солдат, ряды солдат

В каменоломни шли.

 

Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон.

 

Опять обвал, опять обвал,

И всё темно вокруг.

И прошептал, и прошептал

Упавший политрук:

 

«Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон».

 

И нет воды, и нет воды,

И хлеба тоже нет,

И лишь в груди, и лишь в груди

Живёт надежды свет.

 

Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон.

 

Гул канонад, гул канонад

Уносится в века,

Но всё звучат, но всё звучат

Слова издалека:

 

Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон.

Б. Дубровин

 

Героям Аджимушкая

Как же хочется спать! Третьи сутки без сна.

Нам заснуть не дает катакомб тишина.

Вот опять – «Тише, братцы! Кажись, началось!»

На душе и над нами вверху заскреблось.

 

За вторым поворотом стоим не дыша.

Громом вдруг отдалось, перепонки круша.

Нас от смерти в завале слух ротного спас.

Галерею у входа обрушил фугас.

 

«Как же хочется пить!» – рядом стонет браток.

В каске капель воды на последний глоток.

Словно мамкину грудь, камень мокрый сосем

И, не смея сглотнуть, воду слабым несем:

Детям и старикам, тем, кто ранен в бою.

На счету каждый грамм, нас все меньше в строю.

 

Все тропинки пристреляны, немцы не спят

Полегло у колодцев немало ребят.

Как же хочется жить! Но теперь не успеть.

И не крикнуть «Вперед!» – можем только хрипеть.

 

Невозможно дышать, слезы льются из глаз.

В катакомбы враги льют невидимый газ.

Гимнастерки истлевшие рвем на груди,

Но себя и товарищей нам не спасти.

 

Рвутся легкие в клочья и горло огнем.

Как к иконам святым, к мокрой марле мы льнем.

Как же хочется мамы увидеть лицо,

На крыльце подымить папироской с отцом,

И сестренку-малышку кружить на руках,

Но вокруг только боль, только мрак, только страх.

 

Никогда не бывать нам в родимом краю,

В крымских штольнях нашли мы могилу свою.

Мы погибли в бою, выполняя приказ.

Как же хочется верить, что вспомните нас!

О. Тюкин

 

Аджимушкай

Если можешь – в набаты бей!

А не можешь – губу кусай…

Тонкой змейкою меж камней

Ветра шорох: «Аджимушкай…»

Ветра шорох. Ракушек мел.

Солнце в темя. Цикадный скрип.

Медный колокол онемел –

Чёрный, к небу прилип язык.

 

Свод ступеней. Провала дым...

Дальше – липкая темнота.

Веет холодом вековым

От застывшего в крике рта.

Опускаюсь. Ползущий свет

Тянет пальцы навстречу мне.

Жидкий луч фонаря ослеп;

Жалко мечется по стене.

 

Где-то там, под ребром, душа

Стынет, ссадиной ножевой.

По пятам, ускоряя шаг,

Кто-то призрачный, но живой,

Смутной тенью вослед бредет.

Вот, всё ближе…вот, вот – сейчас! –

Жаром губ опалит висок

И дотронется до плеча…

 

Померещилось…никого.

Только, мерный рождая стук,

Точит капля нависший свод

И срывается в темноту,

Отзываясь в мозгу пустом…

А мне чудится, вновь и вновь,

То ли моря далекий стон,

То ли стон семи тысяч ртов.

 

Ветра шепот. Воды глоток.

Неба звездного глубина,

Где-то там…Каменистый гроб,

Словно крепом, оббила тьма.

И не вырваться. Не сорвать

Обелиском застывших плит.

Тишины роковой печать

Чье-то эхо в себе хранит…

 

Что мы значим в чужой судьбе?

Но, алея, как дымный трут,

Эта боль голосит в тебе.

Это значит – живой! И тут

Если можешь – в набаты бей,

А не можешь – губу кусай…

Я стою, пригвожден к тебе,

Словно к плахе – Аджимушкай.

Ю. Гончаренко

 

Защитникам Аджимушкая

Я преклоняюсь подвигам героев,

Погибших, землю нашу защищая.

Но хочется отдельною строкою

Вписать защитников Аджимушкая.

 

Отход советских войск вы прикрывали.

Уйти же следом так и не смогли.

Вы воинами подземелья стали –

Защитниками керченской земли.

 

А с вами женщины, и старики, и дети,

Спасаясь от безжалостных врагов,

Сидели без воды, еды и света,

Но не сломились, страх свой поборов.

 

Почти полгода тысячи людей

Не прятались – с фашистами сражались,

Не видя неба, солнечных лучей...

Для нас вы все героями остались!

 

С тех пор прошло уж 80 лет,

Но подвиг ваш керчане не забыли,

И регулярно посещают монумент,

Чтоб возложить цветы к вашей могиле.

Г. Тригубенко

 

Защитникам Аджимушкая

Вы не знаете солнца,

Ваши лица землисты.

Ночью лишь из колодца

Виден серп серебристый.

 

Только ночью, лишь ночью

Жизнь чуть-чуть проступает,

Но надежды росточек

В душах жить продолжает.

 

Под землею солдаты.

Тают слабые силы,

Стал ракушечник братом,

Он же – братской могилой.

 

Вам водицы бы малость

И воздушных потоков.

Под землей оказались

Раньше Боговых сроков.

 

Я навеки запомнил,

Как легенду и сказку,

Осыпь каменоломни

И пробитую каску.

М. Луцкий

 

Аджимушкай

Катакомбы, катакомбы

Серый камень гробовой,

И в разрывах бомбы, бомбы,

У людей над головой.

 

Спертый воздух, копоть, копоть

В непроглядной темноте,

Слышно только шепот, шепот,

Жизнь весит на волоске,

 

А потом команда газы,

Газы, только не дышать,

Нет такой на свете фразы,

Этот ужас описать,

 

И повсюду трупы, трупы,

Трупы тысячи людей,

И от злости сводит зубы,

За отравленных детей!

 

А вода по капле, в каску,

Двадцать грамм на человека,

Этой страшной жажды маску

Не забыть еще полвека.

 

Стерпит этот ужас серый

Серый камень гробовой,

Я стою пред ним не первый,

И конечно, не второй.

 

И еще придут ребята,

По весне ты это знай,

Вспомнить, кто погиб когда-то,

Не забыв того солдата,

Что не сдал Аджимушкай!

И. Халаимов

 

Мужество Аджимушкая

Мокры стены, мрачны своды,

Тишь глухая казематов,

Батальон особый, сводный

Сталь сжимает автоматов.

 

Наверху полынь седая,

Наверху врага осада,

Там беда Аджимушкая,

Сердца горечь и досада.

 

Мокры стены, мрачны своды,

Подземелья тишь глухая,

Батальон особый сводный

Ждет сигнала замирая.

 

Вспыхнув, позвала ракета,

В бой последний, бой неравный,

Заслонив глаза от света

Впереди Бурмин отважный.

 

Из земли, из камня встали,

Духом пламенным сильны,

Тверже камня, тверже стали,

Родина, твои сыны.

 

Умирая, победили,

Защитили и спасли,

Нашу правду, наше дело,

Дом, в котором мы росли.

 

Помнит Керчь героев павших,

Жизнь за Родину отдавших,

Воплощает память в камне

С их святыми именами.

 

Безымянных тоже славит

Монумент на Митридате,

И в сердцах навечно память

О безвестном, о солдате.

В. Казачий

 

Аджимушкайские каменоломни. Павшим героям.

Аджимушкай встречает вновь рассвет.

В полнейшей темноте каменоломен.

Погибших души снова шлют привет

Живущим из осыпавшихся штолен.

 

Они спокойны. Всё же под землей

Витают неприкаянные души.

Им сам Лука поёт за упокой.

А Керчь им память посылает с суши.

 

Бойцы сражались из последних сил.

Живые рядом с мертвыми лежали.

Им камень свою воду подносил.

Они ее измученно лизали.

 

Долбили камни в каменной земле.

И жизнями колодец углубляли.

Героями их сделали в Кремле.

Они же просто защищали

Свою любимую страну

И самый милый сердцу город.

Боюсь, что, как и вы, я не пойму.

Ведь по сравненью с ними очень молод.

 

Нас с вами не коснулась та война.

Осталась в памяти минувших поколений.

Аджимушкай, ты справился сполна.

Мы пред тобою преклоним колени.

С. Досаев

 

Раны Аджимушкая

Трагических мест на земле немало.

Не обошла война нас стороной.

И ей, злодейке, места не хватало.

Пришла бедой незваной в край родной.

 

Разрушив город весь до основанья,

Фашисты заняли Аджимушкай.

Не помогли мольба и заклинанья.

И был здесь ад, где был когда-то рай.

 

На человеческие судьбы, жизни

Валились с неба бомбы словно град.

В воронки превращая степь отчизны.

Земля пылала жутко, дым и смрад –

 

Таким запомнился отцам посёлок.

И в каждом рве – трагический исход.

Об этом знает здесь любой ребёнок.

И в этих «ямках» лишь трава растёт.

 

Мне эти рвы напоминают раны.

Незаживающие раны, стон…

Здесь столько раз происходили драмы –

Гражданской и Отечественной войн…

 

Мы к этим рвам цветы приносим в мае –

К могилам павших – горечи полны:

Мы знаем: это так ничтожно мало

За наши годы жизни без войны.

«Ямки» – воронки, заросшие травой. Местный диалект аджимушкайцев.

В. Коваль

 

Аджимушкай

Сквозь прицел и каменную пыль,

жажду и тупик каменоломен,

прорастала с каждым годом быль

про солдат, защитников, героев.

 

Прорастала правда без прикрас,

как держали долго оборону

в том сорок втором,

когда погас

Севастополя маяк, почти пленённый...

 

Здесь же – штольни, штаб, подземный гарнизон,

госпиталь, армейские склады...

Серый камень помнит страшный сон –

газом выжженные стены изнутри.

 

Газом – лица, души и мечты...

Серый камень, поглощённый солнцем.

Не было для раненых воды,

лето крымское прошло в каменоломнях.

 

... Тише, друг мой, тише...помолчи...

Видишь – с факелами движется колонна,

этой ночью вновь зажглись огни

в память тех, кто был здесь обречённым.

 

...Тише, друг мой...тише...

Здесь в Керчи –

звёздные дожди так ночью ярки,

дикими гвоздиками они

на заре вдруг всколыхнутся жарко.

 

И они, сошедшие с небес,

эти звёзды, что над Керчью тают,

вечной аркой увенчают Крест...

Место, что зовут Аджимушкаем.

М. Титова-Фатьянова

 

Я погибаю за Родину

(героям Аджимушкая)

 

«Я погибаю за Родину» –

В сердце вонзилось иглой,

Твёрдым уверенным почерком

Пишет солдат молодой.

 

Пишет в скале развороченной,

Здесь, глубоко под землёй

Худ он, небрит, лик закопченный –

Нечем умыть. Рвётся в бой.

 

Мало так сил, много ярости.

Ненависть сил придаёт

К нечисти, что без усталости

Землю всю топчет и жжёт.

 

Нету тех слов, слов пронзительных

Чувства мои передать –

Гордость за Вас, удивительных,

Сколько пришлось Вам страдать.

 

Вынесли невыносимое,

Заживо погребены,

Голодом, жаждой томимые, –

Все Вы – Герои войны.

Л. Полищук

 

Мальчишкам Аджимушкая

Ах, зачем до войны мы играли в «войну»,

Будто не было больше игрушек?

Как же хочется выспаться ночку одну

Без пальбы и без грохота пушек,

 

Чтоб картошку в костре, приносить чтоб сестре

Каждый день булку белого хлеба,

Чтоб бычка на заре, чтоб в снежки в январе

И хоть краешек синего неба…

 

Как же хочется пить! Как же хочется жить!

Дочитать, как же хочется, книжки…

Но напрасно пытается враг нас сломить,

Не сдадимся мы. Слово мальчишки!

С. Овчаренко

 

Каменоломни Аджимушкая

Аджимушкая

каменоломни –

никто не знает,

никто не помнит,

как мы боролись,

как мы сражались

и умирали,

но не сдавались.

 

Каменоломни

Аджимушкая,

пусть тяжело мне,

но, погибая,

пишу дневник я

вам на прощанье,

не завещанье –

воспоминанье.

 

Эх, эти строки,

да Богу в уши,

не забирал бы

он наши души…

Мы ночью снова

пойдём в прорывы,

иначе будут

опять подрывы.

 

Здесь темнотища,

тут нету света,

ну, кроме штаба

и лазарета.

В день по сто граммов

воды на брата,

и пять патронов

для автомата.

 

А генералы

в хмельном тумане

в бинокли смотрят

на нас с Тамани –

ведь не должно быть

нас всех в природе,

что мы давно уж

погибли вроде.

 

У них там – солнце,

воды навалом.

Неплохо всё же

быть генералом!

Колодец взорван,

тоннель завален.

Эх, если знал бы

товарищ Сталин…

 

Нас травят газом,

кидают бомбы.

Мы не в окопах –

тут катакомбы.

Мы почернели,

как будто черти,

и нам осталось

чуть-чуть до смерти.

 

Ну всё, выходим,

приказ у группы,

а, значит, будут

у немцев трупы.

Простая в целом

у нас работа –

ползти на доты,

на пулемёты.

 

Он был обычный

советский воин,

Звездой Героя

не удостоен.

Он под камнями

остался в штольнях,

в Аджимушкайских

каменоломнях.

_________________

Год двадцать первый,

начало мая,

каменоломни

Аджимушкая.

Тебе расскажут,

а ты запомни

Аджимушкая

каменоломни.

К. Сазонов

 

В Аджимушкае

Огонь войны давно померк в пути

На каменных стезях Аджимушкая,

А я всё брата не могу найти,

В своих надеждах сердце обжигая.

 

Разыскивать иду в Аджимушкай –

Среди камней, что встали здесь горою.

Скорее, память, отыщи и знай

На керченской земле своих героев!

 

О, память! Все пласты развороши,

Где бой затих, где началась атака,

И ожиданью слёзы осуши:

Ведь прерванных нам жизней не оплакать!

 

…Ворвался сквозь огонь и чёрный дым

Вооружённый до зубов вояка,

Но вслед за Брестом поднимался Крым –

Суровый, как Никита Кожемяка**.

 

И драпать вражьи начали войска,

Был в колесницах слышен треск оглобель,

Когда наш Крым два мощных кулака

Сжимал – Аджимушкай и Севастополь.

 

Прошу: «О, память, что-нибудь решай!

Надежда есть ли? Где найду я брата?»

Как крымский Брест, стоит Аджимушкай.

Моя земля на подвиги богата.

 

*Аджимушкайские каменоломни – искусств. пещеры в р-не пос. Аджимушкай. В ноябре – декабре 1941 была база партизанского отряда, а с мая по октябрь 1942 героически оборонялась часть войск Крымского фронта, попавшая в окружение в ходе Керченской операции 1942.

**Кожемяка Никита – юный богатырь необычайной силы, змееборец, герой народных сказаний. Разрывал двенадцать сложенных вместе бычьих шкур-кож. Потому и назван Кожемякой.

Ян Таировский

 

Керчь. Аджимушкай

«Страна велит нам почести воздать

Великим мертвецам Аджимушкая»

Илья Сельвинский, ноябрь 1943г.

 

Радио-sos-сообщение без перерывов

Криком о помощи: «Людям Советской страны!!!

Гибнем от голода, жажды, удушья и взрывов,

Но не сдаёмся! Отечеству свято верны!»

 

Аджимушкай. Дух священной борьбы не был сломлен.

Ночь подземелий хранит память павших солдат –

Воинов-призраков керченских каменоломен,

Следуя долгу, спустившихся в яростный ад.

 

Сорок второй. Двадцать пятое мая во мраке.

Тысячи душ под ударами вражеских бомб,

В смраде и ужасе яда немецкой атаки,

Кровью впитались в историю тех катакомб.

 

Голосом женственным через метровые толщи:

«Обречена цитадель на живой саркофаг.

И в подтверждение плена – смирения мощи,

Ждём на поверхности белый спасительный флаг».

 

К вене штыком! Легендарный приказ командира…

Краска нашлась… И увидел в смятении враг:

Из валунов, к свету, взвился над раненным миром

Неукротимый и грозно алеющий стяг.

 

Лицами в камень – ракушечник воздухом веет.

Губы сосут капли влаги с закопченных стен.

Газовый мор нагнетает отравленный веер.

Выжить! Готовыми к бою подняться с колен.

 

Факел надежды в сердцах, боль в измученных лёгких:

Будет разорвана Армией эта петля.

Радиограмма пронзила столетье эпохи,

Но не услышала зова Большая Земля.

 

Тут по весне обнажаются старые раны...

И величаво взирают скульптуры бойцов;

Рдеют в полыни победным салютом тюльпаны

В честь гарнизона ушедших во тьму мертвецов…

Э. Маладжанова

 

Аджимушкай

 

Эпиграф:

«Ветер, воющий затемно,

Не выношу: мне кажется

Ветер один останется

После последней атомной…

 

Воющий и отравленный,

Ветер победу справит сам

Над вышедшим из укрытия

Сгорбленным победителем».

 

Аджимушкайская каменоломня.

Воспоминаний каменный мешок.

Черкни вот здесь, и, сколько б ни прошло –

Потомкам стены о тебе напомнят.

 

Нарисую войну, унесу в тишину.

Чтоб ей каменный холст – и ни солнца, ни звёзд.

Чтоб ей в космосе стыть, чтоб ей в коме чернеть,

Где из камня холсты –там ей окаменеть.

 

Среди иных картинных галерей

Подобное вы видели едва ли:

В километровом каменном подвале –

Рисунки катакомбовских детей.

 

Вдоль штольни, как вагонные оконца.

Шел поезд в рай, но двигался в аду.

Одну деталь, одну лишь приведу:

В рисунках – всех – отсутствовало солнце.

Солнца нет у войны.

 

Рисунки катакомбовских детей.

Сюжеты, лица втиснуты в оконца.

Победный поезд побывал везде.

Вот только в повесть не светило солнце.

 

И в мире нет подобных галерей,

С по-детски жуткой точностью эмоций.

Рисунки катакомбовских детей,

Где, ни в одном рисунке, нет солнца.

 

Нарисую войну, унесу в тишину.

Чтоб ей каменный холст и ни солнца, ни звёзд.

На потеху мужчин призывалась война.

В катакомбах кричит о войне тишина:

 

– Солнца нет у войны!

Солнца нет у войны.

В. Нестеренко

 

Аджимушкай (Седые Камни*)

 

I

Война.

Аджимушкай (Седые Камни)

овеял славою солдат.

О чём молчат все эти камни?

О чём с прискорбием молчат?

Тогда, в те дни 42-го,

в ожесточённые бои,

людей погибло очень много.

Легли защитники твои.

 

Решив поболее узнать

о славе тех каменоломен

я там решился побывать,

узнать все тайны древних штолен.

 

Но перед тем, как там ходил,

я ждал экскурсии момента.

Ещё там дед какой-то был

прям у подножья монумента.

А близ меня, чуть в стороне,

стоял юнец (совсем мальчишка).

О страшной, проклятой войне

в его руке виднелась книжка.

 

Чем деду малый приглянулся,

я не берусь про то сказать,

но он к мальчишке повернулся

и захотел вдруг рассказать

о тех боях что раньше были,

об этой проклятой войне,

где лилась кровь и жилы стыли,

о бедах, выпавших стране...

 

«Здесь шли жестокие бои.

Земля с войны имеет раны.

Здесь гибли немцы и свои,

и в страхе замерли все страны:

– Сумеет выдержать народ,

перемолоть всю вражью силу,

иль будет всё наоборот:

фашист загонит всех в могилу?

Да-а, Гитлер не́ был остолопом,

пройдясь галопом по Европам

до Геркулесовых столбов,

вооружился до зубов.

Он свирепел и хмурил брови...

Зверюга хочет море крови!

Отведав крови ручеёк

желает двинуть на Восток!

 

К войне мы не были готовы,

а он уже сковал подковы

для большей прочности сапог

и лишь момент теперь стерёг.

И вот, июньским воскресеньем

был порван пакт ненападенья.

Без объявления войны

напали слуги Сатаны.

По Беларуси, Украине

враг топчет землю нашу ныне!

На север, юг и на восток –

повсюду двигался сапог!

 

Уж Подмосковья он достиг,

вот-вот закончится блицкриг,

но получив под глазом бланш,

решил он взять другой реванш.

Теперь был замысел врага

скорей податься на юга,

и он решил, что в самый раз

Баку оттяпать и Кавказ.

 

ll

Переправа.

С боями прёт на юг армада!

Крым вроде больше не преграда,

лишь Севастополь вёл свои

с врагом упорные бои.

С мечом пронёсся лютый зверь,

в руках врага весь Крым теперь –

леса Тавриды, древних гор

и Скифии степной простор.

 

Но наши их атаковали,

до Феодосии погнали.

Восточный Крым тогда спасли

а дальше двинуть не смогли.

Ведь враг в те дни силён был бо́ле,

а наши, ставши в чистом поле,

до Ак-Монайских** берегов

держали натиски врагов.

 

А фриц всё больше напирал.

бросая силы все к прорыву,

и вот рубеж совсем прорвал,

вовсю теснит войска к проливу.

Армада прёт, теснит к проливу,

желая армию сгубить!

Разбить желает в хвост и в гриву...

в воде солёной утопить!

 

Был дан приказ: «Переправляться!

Да побыстрей и не роптать,

а чтобы там обороняться

и силы вражьи измотать!

А для прикрытия оставим

из всех дивизию одну...

Да. Вам, ребята, предоставим,

иначе все пойдём ко дну.»

 

Под свист и взрывы от бомбёжки

войска плывут через пролив

к косе, к спасительной дорожке,

из Ада путь себе пробив.

 

III

Каменоломни.

Приказ «Прикрыть!» исполнен точно –

те на Кубанской стороне.

«Теперь в каменоломни! СРОЧНО!

и там готовиться к войне!

Из-под земли дадим им жару!

Нещадно будем воевать! –

Врагу подбрасывать пожару,

а для своих плацдарм держать!»

 

Так оказались под землёю,

решивши дальше воевать.

Тогда не ведали герои,

что им придётся испытать.

 

И с первых дней судьба готовит

им испытания пройти –

за ковш воды ты литром крови

возьми, а смерти заплати.

Колодец-то был там, снаружи,

но чтобы до него дойти,

в атаку шли, с кровавой лужи

глоток спасительный найти.

 

Каких страданий и мучений

тогда пришлось им пережить,

принять нелёгкий путь решений

когда ты слышишь: «Пи-ить, пи-ить, пи-ить!»

 

То перед смертью кто-то охнет,

когда душа отходит прочь...

Тут, брат, любое сердце дрогнет

да нечем раненым помочь.

 

Про эти страшные недели

скажу: «Хоть верь или не верь

ряды в дивизии редели

от столь невиданных потерь.»

 

От тел солдат, что храбро пали,

идёт удушливо зловонь.

Но в гарнизоне не роптали –

врага ответный ждал огонь!

Похоронить бы их с почётом,

да враг лежит за пулемётом,

дождём свинцовым так и льёт,

без боя выйти не даёт.

 

Там, наверху, колодец нужный,

да враг не пустит их и впредь,

опять огонь откроет дружный,

пора источник свой иметь.

Долбить скалу штыком солдатским

бойцы решают день и ночь.

Да-а, си́лен дух порывом братским.

Вот наконец проблема прочь.

 

Тихонько капли вниз стекают...

Какое счастье! Боже мой,

что капли ямку наполняют

такой живительной водой!

И вдохновлённые солдаты

опять идут в смертельный бой

освобождать родные хаты,

вернуть свободу в край родной!

 

Недолго длилось это счастье,

хоть была жажда позади,

теперь другое ждёт ненастье –

там голод ждал их впереди.

 

Ещё фашист, собрав все бомбы,

взорвать желает катакомбы,

и вслед за взрывом всякий раз

пускать по штольням смертный газ.

 

Раздался взрыв... мощнейший взрыв...

дрожали скалы и обрыв!

Во всей округе каждый дом

ходил буквально ходуном!

 

Скала, поднявшись на дыбы,

упала вниз с огромной силой.

Что было символом борьбы,

вдруг стало братскою могилой.

 

В ответ на жуткие атаки

шёл гарнизон, вступая в драки...

Они сражались, не сдались,

с врагом по-прежнему дрались!

Кубань огнём помочь бы рада,

да оттеснила их армада.

Теперь и там идут свои

кровопролитные бои.

 

Но вот фашист даёт указ:

– Пустить по штольням страшный газ!

И газ обеденной порой

пополз удушливой змеёй.

Теперь немецкие вояки,

окончив газами атаки,

уходят есть, а между тем

в эфир летело: «Всем! Всем! Всем!

Мы, гарнизон Аджимушкая,

родную землю защищая,

как прежде, Родине верны

и все отвагою полны!

Мы знали жажду, знаем голод,

насквозь пронизывавший холод,

но этим нас не сокрушить!

Покуда живы будем бить!!

 

Круша все своды, рвутся бомбы –

Хотят, чтоб сдались катакомбы!

Нас душат газом, но мы не...»

Тут смолкло Морзе в тишине.

Ни в день, ни в ночь, ни на заре

не слышно точек и тире.

Не стало связи с внешним миром

как не следили за эфиром.

 

Но людям ясно: «...не сдаёмся!

С врагом по-прежнему дерёмся!

И пусть теперь всё меньше нас,

но верим мы, наступит час,

когда в кулак все соберёмся,

разбив армаду, развернёмся,

пройдя чужие берега,

разгромим логово врага!

Таких ублюдков не жалейте

и чем не попадя их бейте!

Теперь он Дьяволу собрат,

«безвинный» Вермахта солдат!»

 

IV

Шаг в бессмертие.

Давно оставлен Севастополь,

овеяв славою акрополь,

воспевший доблесть моряка

в душе народа на века.

Аджимушкай один остался.

Уйти – надежды никакой,

но он по-прежнему сражался,

фашист не ведал про покой.

 

Аджимушкай. Каменоломни.

Об этом, юный друг мой, помни –

здесь насмерть дрался гарнизон,

давал отпор со всех сторон.

Они прошли все муки Ада,

но не сдались на милость гада.

Да, мой дружище, не сдались,

а до последнего дрались.

 

Живых, в конце, осталась горстка...»

Увидев слёзы у подростка,

старик проникся всей душой

и сразу понял – Это свой!

Всю жизнь он это помнить будет,

и внук его не позабудет,

какой же страшною ценой

достался мир и наш покой!

 

Я сам едва слезу держал,

а дед рассказ свой продолжал:

«...Из тьмы кромешной возникая,

идёт герой Аджимушкая,

в последний раз вступая в бой

за то чтоб жили мы с тобой.

Держа оружие бесстрашно.

сцепились в схватке рукопашной,

да силы были не равны,

хоть и отвагою полны.

 

Один колол, лупил прикладом,

чтоб неповадно было гадам

с народом нашим воевать

да мирных граждан убивать!

Другой был с ловкостью самбиста...

сдавивши глотку у фашиста

приёмом на пол повалил

и там душил его, душил...

Фашист хрипел и извивался,

всё время вырваться старался,

но хватка мертвою была,

ни грамма шансов не дала!

 

Другой фашист – не этот овощ,

скорей спешит тому на помощь,

прикладом сзади оглушил

и в спину штык бойцу всадил.

Погиб солдат, обмякло тело.

Погиб он за святое дело,

погиб за Родину в бою,

погиб за матушку свою.

 

Чтоб жили в мире все потомки

не знаючи судьбы обломки,

не знали слёзы матерей,

ни плач, ни гибели детей.

Склоним же головы, друг мой,

и молча постоим с тобой.

Их героизм и их страданья

почтим минутою молчанья.»

 

Прошла минута... две прошли,

а слов мы так и не нашли.

Тут подошёл экскурсовод,

и мы отправились в поход

дорогой славы боевой.

Мальчишка рядом шёл со мной.

Мы снова слушали, хоть знали,

как здесь герои воевали.

 

P.S. Спелеология, друзья,

всё время манит в катакомбы,

в то время что забыть нельзя,

где, руша своды, рвутся бомбы.

Там словно чувствуешь опять

(когда во тьме ногой ступая)

и души павших тех солдат,

и хладный взгляд Аджимушкая.

А может, сам Савмак-герой***

(как словно дух пирата Флинта)

следит за всем во тьме ночной,

храня все тайны лабиринта.

За годом год уйдут века,

но память страшных лихолетий

всё будет си́льна и крепка́

сквозь время всех тысячелетий.

 

*Аджимушкай – посёлок на окраине города Керчь. Рядом с ним находятся каменоломни. С тюркского языка переводится как горькие, серые, седые камни. Отсюда и название произведения «Аджимушкай (Седые Камни)».

**Ак–Монай – посёлок на берегу Азовского моря (теперь называется посёлок Каменское, Ленинского района в Крыму). Переводится как Белая Голова.

***Савмак. О Савмаке мы мало что знаем. В разные годы о нём писали и говорили по-разному. Так в 1938-м году писали, что он, вероятно, был предводителем восстания рабов на Боспоре (108-107 год до новой эры). В 70-е эту версию отмели и стали приписывать к заговору аристократии против Боспорского царя Перисада V. У Виталия Полупуднева в книге «У Понта Эвксинского» он был упомянут как первый человек в истории который после свержения царя отменил рабство. Поэтому я (для усиления эффекта восприятия написанной поэмы и придания ей лёгкой мистичности в конце) решил сделать его, как предводителя восстания рабов, героем, хранящим тайны тёмного мира лабиринта.

А. Котов

 

Баллада Аджимушкайских каменоломен

Здесь темно.

Здесь зарёй не осветятся надписи

и весенние воды не смоют со стен седину.

Но от стука сердец просыпаются камни

и поют: про войну, про войну, про войну.

 

Про советских героев подземного лагеря,

защитивших Отчизну в неравных боях,

и про стоны, которые в раненых замерли,

и про холод, и голод, и жажду в глазах.

 

И от памяти этой Земля содрогается,

будто взрывы опять нарушают её тишину,

и погибшие воины вновь поднимаются,

и поют: про войну, про войну, про войну.

 

И вдали появляются искорки пламени,

расцветают знамёнами Огненных Лет.

Силуэты бойцов превращаются в Памятник,

в Монумент наших Славных, Великих Побед.

В. Запорожец

 

Памятник Аджимушкайцам

Марии Молчановой, героине

Аджимушкайских каменоломен

 

Митинг в Аджимушкае. Памятник.

Люди скалу венчали памятью.

Поле в цветах над штольней –

Жизни река.

Памятник – песня прошлого и на века.

Спой же ты песню-реквием, мать-земля!

Маками поле плакало, кровь текла.

 

Звоном медалей рвался скорби звук.

Из подземелья бился сердца стук.

Как автоматная очередь. Наверняка

Пронзает он душу фронтовика.

 

– Всё ли ты помнишь?

– Помню!

Ковыль на висках седой.

Здесь спящих героев много,

Но я скажу об одной.

 

Мария Молчанова молча

Под пулями шла за водой.

И плата за воду всего лишь

Тонкая жизни нить.

Чтоб напоить измученных,

Она готова платить.

 

Памятник – плата потомков,

Память о мужестве, весть,

Что на земле, как ни странно,

Место для подвигов есть.

Н. Трушкова

 

Аджимушкай

В каменоломнях полумрак и тишина.

И не звучат уже, как прежде, канонады.

Лишь только изредка со штолен из-под дна

Находятся пропавшие солдаты.

 

В каменоломнях и сейчас везде темно,

Вдоль серых стен там одиноко бродит ветер.

На потолках вода, как будто серебро,

Она мерцает иногда при слабом свете.

 

В каменоломнях время словно взаперти,

Там нет ни вечера, ни дня, ни даже утра.

Порой бывает нет и сил идти,

Но словно кто-то помогает почему-то.

 

В каменоломнях сотни душ покой хранят,

Там даже сердце как-то странно замирает.

Людские тени, будто облики стоят,

Своих родных в руках с цветами ожидая.

 

В каменоломнях дрался на смерть гарнизон,

Подобных мест не так-то много на планете.

В бетоне памятник воздвигнут был потом,

В нём старики, солдаты, женщины и дети.

 

Нет ничего ценней, чем мир на этом свете.

С. Маклауд

 

Аджимушкай

Будучи в Крыму, однажды я посетил Аджимушкайские каменоломни в Керчи. Сюда в мае 1942 года спустились окружённые со всех сторон остатки частей советской армии, прикрывающие отход и переправу основных сил, обороняющих Крым.  Их было более десяти тысяч. Вместе с ними под землю спустились и более трёх тысяч местных мирных жителей. Среди них было много детей. В каменоломнях большинство нашли свою смерть. Фашисты каждодневно по много часов травили всех укрывшихся в «подземной крепости» газом. Взрывали скалы, закладывая огромные заряды, и вели постоянное наблюдение, но спускаться в каменоломни боялись. Люди гибли поначалу тысячами. Но несмотря ни на что, сражались, делая вылазки на поверхность и громили врага. Выжило к ноябрю месяцу 1942 года несколько десятков. Немецкие военачальники в своих мемуарах сравнивали воинов Аджимушкая с защитниками Брестской крепости.

 

* * *

Аджимушкай. Подземный гарнизон.

Глядит со стен здесь смерть со всех сторон.

И сущий ад и кара для врага –

Цена Победы, как ты дорога?!..

 

Десятки тысяч воинов полегли,

Неся свободу для родной земли.

Сражались люди, взрослые и дети,

И умирали, смерть в подземке встретив.

 

Игрушки современные лежат

На кладбище девчонок и ребят.

Никто не знает, сколько было их,

Об этом не расскажет скромный стих.

 

Из недр земных их кости вопиют,

И жить бездумно людям не дают.

И сквозь года они взывают к нам,

Их детский плач я слышу по ночам.

 

Аджимушкай – Могила, крепость, сон.

Сражался здесь подземный гарнизон.

 

В каменоломнях, слыша стук беды,

От жажды умирая без воды.

От газов задыхаясь в темноте,

От холода, от страха за детей...

 

Через года я среди них стою,

Молитву погребальную пою.

И слёзы по ушедшим в небеса,

Мне омывают душу и глаза.

Аджимушкай...

С. Груздев

 

Аджимушкай

Аджимушкай – святое слово для керчан.

В нем мужества и доблести наука,

В нем беспримерный подвиг партизан,

Что жизнь отдали за детей и внуков.

 

Без пищи и воды, в холоде и мраке,

От ядовитых газов и пуль неся урон,

Уничтожал врага и отражал атаки,

Жил и побеждал подземный гарнизон!

 

И долг наш – вечно помнить, чтить

Всех тех, кто приближал победу,

И бережно в сердцах хранить

Аджимушкай! – наследие отцов и дедов!

А. Нарижный

 

Аджимушкай 2014

Поминальные свечи скорей зажигай,

Напиши письмо в Крымское прошлое.

Под землёй всегда холодно. Аджимушкай!

В лабиринтах твоих они все нашли рай

В адских муках, в мечтах про хорошее.

 

Чуть дрожит огонёк, что в лампаде горит,

Но не гаснет, здесь времени маятник.

А у Памяти есть Часовой. Строгий вид.

Про погибших и выживших список гласит

На стене. И портреты в керамике.

 

Под жестоким напором в неравных боях,

Непрерывных, гонимые танками,

Отходили войска Красной Армии там,

Где за Керчью – пролив, полуостров Тамань,

Под бомбёжками, сильно изранены.

 

Чтобы Гитлера полчищ натиск сдержать,

Дать возможность частям переправиться,

Закрепился в селении Аджимушкай

На заводе разбитом геройский отряд,

Но с противником вряд ли он справится...

 

Вот враги окружили бесстрашных солдат.

Не сдались они и в подземелии.

Опустились, где многие годы подряд

Известняк и ракушечник сотни бригад

Добывали в ходах-разветвлениях.

 

Тут сто семьдесят дней и бессонных ночей

В катакомбах глубоких, отважные,

Продержались защитники русских земель,

Гарнизоны военных, советских людей,

Раз на верность стране присягавшие.

 

По ночам выбирались они из земли.

У фашистов – проблемы, аварии.

И горели, взрывались, потери несли,

Но поймать партизан, расстрелять не могли,

Ведь земля сохраняла молчание.

 

Больше двух с половиной отборных полков

Из немецко-румынского сборища

Объявили охоту тогда на бойцов,

Всех, кто часто смотрел смерти прямо в лицо,

И о чести, достоинстве помнящих.

 

Из тринадцати тысяч – лишь двести в живых,

Тех, кто выбрался чудом из пропасти...

Заблокировав выходы, камни свалив,

Своды штолен взрывая и газом травив,

Добивались фашисты покорности.

 

Без еды и воды, без патронов и мин,

В тяжелейших житейских условиях

Эти люди сплотились, их подвиг един!

В нашей памяти вечно он будет храним,

Пусть не все там наград удостоились...

 

Много женщин, детей и больных стариков.

Русский дух не сдаётся, не сломится!

Под землёй в катакомбах был каждый готов

Жизнь отдать за Отчизну. Тяжёлых оков

Не носить. Быть рабами не хочется...

 

Это «Реквием Крымскому фронту» поют,

Голоса раздаются уверенно.

Мрак и жажда. Холодного камня приют.

Живых меньше, и больше скончавшихся тут.

Все как будто застыли во времени.

 

Может быть, неслучайно, что в этом году,

Побывала в музее я памятном?

Крым тогда вновь вернулся в России семью,

Исполняя мечту всей страны и мою,

Встал любимый корабль в родной гавани.

М. Люблинская

 

Аджимушкай

Пирамидальных тополей живые свечи.

Покой земли, прошу, не нарушай.

Проходят годы – время здесь не лечит.

Он навсегда такой – Аджимушкай.

 

И как же горько сознавать такое –

Не стоим мы заплаченной цены.

О, подвиг совершившие герои

Уже не существующей страны.

 

Да только время говорить об этом,

О людях, подержавших жизнь за край.

Здесь даже коммунисты с партбилетом

Из-под земли шагали сразу в Рай…

 

Аджимушкайские каменоломни – подземные каменоломни в черте города Керчь (названы по посёлку Аджимушкай), где со второй половины мая до конца октября 1942 года часть войск Крымского фронта вела героическую оборону против немецко-фашистских захватчиков – так говорит Википедия, а по-простому в каменоломнях Аджимушкая в мае 42-го прятались и воевали 15 тысяч мужиков – армия и 5 тысяч местных. В октябре последний бой приняли 20 оставшихся в живых – их травили газами, взрывали и что там еще можно придумать.... 20 тысяч за полгода...

Н. Москвина

 

Крепость Духа Аджимушкай

(посвящается воинам Красной Армии и Военно-морского флота,

стоявшим насмерть за мой родной город Керчь)

 

Подземная крепость, форт крепости духа,

Явила всем подвиг, который не знали:

В подземных теснинах, где жить даже мука,

Они ради долга не жили, сражались!

Спустились, восемнадцать тысяч, под землю...

Это был май, благодатное время...

А в октябре из тех, кто страху не внемлют,

Осталось семеро, вынесших бремя.

 

Кромешная тьма – нет источников света,

Согбенная шея – над ней низкий свод,

Сырость и холод – карцера злая примета,

И... воины, женщины, дети – народ...

Но здесь дисциплина, советский порядок,

И ненависть жгучая в сердце живёт,

«Листок боевой», духу битвы подарок,

И свет генератор (и трактор) даёт.

 

Что пули, гранаты... привычные смерти...

Им пало испить чаши смертные ада:

Травили их газом фашистские черти,

И рушила свод мощных бомб канонада.

Союзники лютые немцам в подмогу –

Холодный быт, жажда слабого тела:

Там шли за водою последней дорогой...

Ведёрко воды – ведро крови... смело.

 

Такие потери – невиданный подвиг!

Но шли добровольно – детей напоить...

И голод сосущий, без права на роздых...

И всё же дрались, без стыда чтобы жить!

Дивизию здесь на себя оттянули –

Так Керчь Севастополю помощь дала:

Вторую осаду того растянули –

Продолжила Керчь ратной славы дела.

 

Сто семьдесят дней и ночей подземелья...

Все здесь полегли, кроме тех, семерых:

Стреляли на слух до конца, до плененья...

Их взяли ослепших и полуживых.

Все приняли смерть от фашистов поганых,

Героями Духа навечно ушли,

Как те, в Фермопильских ущелиях бранных,

В века нашей памяти Славой вошли.

 

Свидетельство крепости Духа отважных,

Теперь они в стелах провал охраняют,

В почёте, гранитном, внизу пребывают...

Их тысячи... больше – «без вести пропавших»...

Но долг для живых до конца не исполнен:

Ведь где-то в завалах сеть братских могил,

Архив Гарнизона героев не найден –

Их знать поимённо должно хватить сил!

 

Сто сорок четыре Героя от Керчи

Союзу Советскому битва дала!

И к этим Героям оттуда, из смерти,

Достойными будут и те имена!

 

Открытое «радио» из подземелья:

«Нас травят, мы гибнем, но не сдаёмся!»

Здесь Подвиг духовный свершён, без сомненья,

И мы должниками ему остаёмся.

А. Беличенко

 

Аджимушкай

Туго с пищей, совсем нет света,

Вокруг камень – холодный, сырой.

Стало ясно, что этим летом

Не войдём в Севастополь родной.

 

Мы ушли под «скалу» в катакомбы,

Фашист сверху житья не даёт.

Бурит шурфы, взрывает бомбы,

Густо мины, снаряды кладёт.

 

Как случилось – понять невозможно,

Крымский фронт столько сил накопил.

Почему же так просто, не сложно,

Немец нас одним махом разбил?

 

Ой, пещеры Аджимушкая,

Сколько горя, беды вместив.

Чёрной бездной подземного края,

Тысяч судеб людей поглотив.

 

Погибаем, но не сдаёмся.

Газы, газы идут в тоннель!!!

Умираем, в судорогах бьемся,

Корчась в муках, но помним цель.

 

Бить, крушить поганое стадо,

Ждать десант, подавая сигнал.

И помочь севастопольцам надо,

Чтоб противник часть войск отозвал.

 

Мы слабеем, но дух наш не сломлен,

Жёстче, злее бьём по врагу.

До конца долг солдатский исполнен,

Я решил в плен попасть не могу.

 

Догорает последняя плошка,

Ставлю точку в своём дневнике.

В голенище скучает ложка,

Что ей делать в пустом котелке.

 

Командир уже принял решенье –

Этой ночью идём на прорыв.

До броска остаётся мгновенье,

Попрощался, пока ещё жив.

 

Шансов нету, а жить так хотелось,

Ощущать мир, покой, тишину.

В грозном вихре судьба завертелась,

С «выпускного» ушёл на войну.

 

Слышу тихо: «Товарищи, к бою».

Семь патронов, граната в руке.

Мать-Отчизна, роднюсь я с тобою,

Растворяясь на мокром песке.

В. Темиров

 

Аджимушкай

Набат Аджимушкая. Аджимушкай не отпускает.

Так больно, что слова застывают в воздухе.

Не песней звучат. Набатом.

Не верю, что они погибли.

 

Великие бессмертные года.

Аджимушкая верных ополченцев.

 

Когда на землю опадает ночь,

Когда сияет на восходе Солнце,

Аджимушкая вспоминаю боль,

Аджимушкая Славу и Бессмертье.

Аджимушкай – величие времен,

Поднял в высоты имя незабвенно,

Непобежденного врагом народ,

Как имя Неизвестного Героя.

 

Ты Человека поднял над Землей,

Твои следы слезой наполнят время.

Рубиновой горящею Звездой

Навечно оставляя тебе небо.

Ушел во прах? Как камень на крови?

Ушел из жизни, чтобы стать Бессмертным,

Аджимушкай. Ты Верность сохранил

Своей Земле, потомкам, сердцу, чести.

 

Аджимушкай, смотри на этот век.

Смотри глазами, выплаканными в горе,

Ты умирал. Чтоб жить теперь он мог.

Под строгим взором Неизвестного Героя.

 

Аджимушкай мерилом всех мерил,

Ты – совесть поколения и время.

Твой горький крик – начало всех начал

Проверкой Человечества и Веры.

 

Прольется жемчуг родником Души,

На холод плит и в темень подземелья,

Ты остаешься. в катакомбах. Жить.

В сердцах и памяти

Грядущих поколений.

 

Роса источит камень как беду,

Дорогою от жизни до Победы,

В вершинах Славы отраженный век,

Стезей непокоренному Герою.

На многих-многих невзошедших лет,

На бесконечность рода Человека –

Один ты. За границею из бездн,

Свод камня предпочел,

Чем плен у зверя.

 

Твой век был скорбен,

Как крупица мал.

Но ты стоял.

Ты выстоял Бессмертье.

И воссияла Славой твоя Жизнь.

Твоя Победа. И твое Величье.

 

Никто не знает, где ты жив сейчас.

Никто не видел праха погребений.

Все тридцать тысяч, замурованных в Земле,

Все тридцать тысяч, выживших в Бессмертье.

 

Границей твердь – границей жизнь,

Границей тьма каменоломен,

Границей небо- над тобой,

И Безгранична как Свобода,

Твоя оставшаяся жизнь.

 

Там разделенность выверило грех:

Там отделен был зверь от Человека.

Там в газовых атаках

Задыхался Бог,

Не веря, что он создал зверя.

 

Всевышнее значение мерил.

Война и смерть.

Нет в нелюдях обличья.

Когда в страданьях умирает век,

И дети умирают от мученья....

 

Аджимушкай... Оборван детский крик,

Как струны жизнь оборвана на взлете,

Бессмертный полк под землю уходил,

Осталось имя. Неизвестного героя.

 

Аджимушкай. Вершина всех вершин.

Аджимушкай – несломленный, нетленный,

Непроданный, бессмертный и живой,

Вновь обретает жизни во Вселенной.

 

Мерилом чести в продолженьях ты,

Мерилом доблесть в подземельях ада,

Те сотни дней Вы стойко пронесли,

Где каждый умирал, не умирая.

И отзовется небо как набат,

На озверевших в ордах и разбоях,

В высоких звездах засияет лик

Как Память неушедшего героя.

С. Данилевская

 

Слово Аджимушкай обжигает сердца

Слово Аджимушкай обжигает сердца –

Люди кровью там землю полили сполна,

Жизнь седым матерям, умудрённым отцам

И мальчишкам, девчонкам прервала война.

 

Под пятой у врага Керчь лежала тогда,

И защитники Крыма под землю ушли,

Там легендой остались они навсегда,

Ведь, сражаясь, страну от фашизма спасли.

 

Уходил в катакомбы сплочённый отряд,

Чтобы землю свою защищать изнутри.

Их святейшие души над нами парят,

В благодарность за жизнь в небо чаще смотри.

 

С сожаленьем оставив захваченный дом,

Окунулись, как в ад, в непроглядную темь.

Выползая наружу, боролись с врагом –

Из пятнадцати тысяч осталось их СЕМЬ.

 

Им под землю пускали убийственный газ,

И взрывали над ними смертельный заряд,

Но они выполняли достойно приказ –

Героически рвался к победе отряд.

 

Электричества нет – то ещё полбеды,

Можно факел зажечь, хоть и копоть, а свет,

Но полгода плюс восемь с нехваткой еды

Отнимали здоровье на несколько лет.

 

Грызли кости – шёл впрок раньше съеденный конь,

Но от жажды предательски сохло нутро.

Прорывались к колодцу сквозь плотный огонь –

За ведёрко воды лили крови ведро.

 

Вырываясь на свет, шли бойцы на таран

И громили фашистов, засевших вокруг.

В подземелье холодном, врачуя от ран,

Резал их наживую военный хирург.

 

Там медсёстры на зов изувеченных «пить»

Лишь мочили им губы чуть влажным бинтом –

Пятьдесят грамм на душу хватало налить,

Коли поровну всем, и – спасибо на том.

 

В постоянных боях ослабели тела,

Но была нерушимая вера сильна,

Что не зря в подземелье судьбина свела,

И закончится полной победой война.

 

Много лет наслаждаемся жизнью за них,

Пролетают, как пули, счастливые дни.

Каждый смел и умён, и бесстрашен, и лих,

Но смогли бы мы выстоять так, как они?

А. Давыдов

 

Подземная Крепость

…В полночь глухую,

В атаку лихую…

Сокрушительно вспыхнем!

Ураганом накроем…

оккупантов железом мести сомнем!

Взъерошенные травы окрашивает бешенное пламя,

Жонглирует на грани жизнь твоя…

Шеренги из глубин подземных

накатываются темной волной,

Мир сохраняется какой ценой?

Выстрелы сумасшедше раскалывают мрак,

ошеломленно ослепляя….

Пятится в страхе враг,

ничего не понимая!

 

Кто грозно встал, из-под земли?

Чей взор пылает,

как титанов жертвенные алтари?

Кто в скалах, словно тень скользит?

Кто предков гнев, внезапно пробудит?

Отчаянно беспощадная схватка!

Здесь все сгодится –

Зубы… Нож… Саперная лопатка!

Стреляй и рви!

Пусть захлебнется тварь со свастикой в крови!

И пусть… их больше…

Рядом мины, доты!

Нам уже не будет горше,

Сколько останется в живых от роты?

 

Брось тело в бруствер, не зевай!

Ярость в обойму заряжай!

Осколки в клочья разрывают плоть…

Лишь непреклонный дух

все сможет побороть!

Шквал огневой позиции сметает,

Никто своей судьбы не знает…

Отточенные пули, кожу режут!

Всех, взявших оружие дома ждут…

 

Хранят реликвии вещей.

Твоих товарищей –

Пулеметов очереди перемалывают пополам…

Стисни зубы…

Поднимись, преобразись… и «Аз Воздам»!

Раскат разрывов в черное тело облекает,

Кровь теплая стекает…

Выдержать… Дойти!

Не лечь бесформенным комком в растресканной,

сетью изнемогающей степи!

Одно движение не то – и череп на куски!

А где-то рядом море, стонет от тоски…

 

Вихрем промчись по роковому краю!

Что могло быть вместо этого,

я никогда не узнаю!

Жестоким пламенем сражения объяты…

Отброшен враг… Трофеи взяты!

Домой! Назад…

в Подземный Ад…

В живую, хищно-поглощающую тьму!

В беспредельную провалов глубину…

В Лабиринт Безысходный!

В Омут Страданий бездонный…

 

Сколько мы уже здесь?

Дойдет до нас когда-нибудь

Спасительная весть?

Время остановилось в камне…

Разум сгорает в безумном огне!

Чувства тают в призрачной мгле…

Есть выход… для кого-нибудь?.. Где?

 

Нас… здесь… Непокорные тысячи!

Тяжелым приливом

колыхаются в сумраке могучие плечи…

Звенят разбитым стеклом

Тревожные речи,

Мы – последние защитники Керчи!

Три батальона и мирные жители,

Скудная утварь… грубые нары…

Скорбные обители!

Разбитое сердце полыхает звездой,

Что будет с тобой?

Увидишь когда-нибудь свод голубой?

Улыбку родных… сияние любимых глаз,

Кто вспомнит, заживо

Погребенных нас?

Затаившейся бомбы

живой часовой механизм,

Гибели священный магнетизм!

 

Мы Свет внутри не исказили,

Какие б тяготы нас не изводили!

Буря сияющей боли…

Печатью выбранной доли!

Всегда перед тобой – неодолимая стена,

И тьма уносит наши имена…

Сочащаяся открытая, сотен страждущих, рана!

Тиски гигантского капкана.

Но мы – неуловимы, молниеносны и дерзки…

Мы появляемся и исчезаем словно призраки!

Ожившие заброшенные штреки…

 

Мы везде и нигде…

В гипнотической уничтожающей темноте,

В нежданном смертельном Огне,

В Беспощадной Засаде,

В заливающей страхом Воде,

В вскрике птицы, вспорхнувшей за чахлым кустом,

В закате окровавлено густом,

На окраине в доме пустом,

В полуденном зное, в ветре ночном,

За каждым утесом, за каждым углом!

 

В зловещих расщелинах,

в сожженных пустошах…

В снарядных воронках, немыслимых ношах,

В бараках, окутанных сном,

Мы настигнем неотвратимым

Возмездия потоком,

Утянем топким боли болотом!

Найдем последним дном…

Рассудок оккупантов разорвем!

Кошмара неотступного полотно… сплетем!

 

Во тьме сверкают амбразур глазницы,

Мы провели свои границы!

За каждым отвалом – фашистов ждет пуля…

Десятки бойцов, сжимают винтовки, врага карауля!

Расставленная сеть…

непроходимые ловушки и шквальные засады!

Коварных уровней смертельные каскады,

В зыбком тумане редких факелов маяки,

И ждущие тускло, блестящие штыки…

 

Фашистский изувер пусть только ступит,

Он будет прицельно убит!

Прах к праху…

кто будет прославлен, кто будет забыт?

Все помнит суровый молчаливый гранит.

Нас, брошенных на произвол,

невидимых во тьме – не счесть!

За погибших невинных, страшна наша месть!

Мы – грозная неприступная крепость…

Приговаривающая горючая смесь!

 

Необратимых событий засасывающая смерти воронка,

Становится надеждой черная «лимонка»…

Застывший ужас древних провалов,

Утлые закутки и поражающая мощь

Громадных, грандиозных залов!

Вздрогни в глубинах…

Посмотри, как горы завалов,

Тревожно шевелятся,

Это мы… идущие – от тяжелой поступи,

змеи забвения тырсы стелятся!

 

Пламенем первородного гнева – полыхающий взор,

Чем обернется следующий коридор?

Шальным фугасом?

Расплавленным свинцом?

Ядовитым газом?

Громад обвалом?

Друга раскрошенным лицом?

Последним отданным приказом?

 

Ты брошен топливом в войны машину!

Прощальное сошествие в адскую пучину…

Нас уже нет…

Кто помнит… Что такое свет?

Лазурь воды?

И вкус естественный еды?

А не суп, нарезанный из портупеи,

И мясо крыс из дальней галереи…

Горькая трава, во время сражения добытая,

Деликатес! И чья-то фляжка, пулями пробитая!

Судьба во чреве катакомб забытая…

 

Тело истощенное, с оружием слитое –

Как форма армейская – истрепанное,

изможденное болью, разбитое!

Опухшие веки пылью срастаются,

Пальцы судорогой переплетаются,

Кости невыносимо ломит…

Рассудок гудит,

Взгляд изнуренный, еще что-то видит,

Заливающая боль никогда не спит!

Расшатанные зубы,

Растресканные губы…

Горло пересохшее… сжигает!

Удавкой стягивает… разум помрачает!

 

Жажда! Там наверху была вода,

Колодца Два…

Сколько крови солдатской

пролилось на каждое ведро?

Сколько прожито лет,

после каждого преодоленного метра…

Обагренные пряди, сплетаясь с травой,

шелестят в вое ветра…

Колодцы – «Сладкий» и «Соленый»,

Поселок тихий и такой знакомый…

Теперь они завалены красноармейцев трупами,

И разрухи хламом…

Мы выходили боевыми группами,

И брали заданный плацдарм одним ударом!

Но спасительная нить оборвалась…

Что нам осталось?

Влагу высасывать из потолка часами!

Кто видел муки, пройденные нами?

Мы замурованы во тьме…

В бездонной каменной тюрьме!

 

Туман, шипящий все больше… плотней,

Запущенный сверху желтый газовый змей…

Он задушил уже сотни солдат, женщин, детей!

Он поглощает жизнь разветвленных галерей,

Скрыться от жала, разрывающего легкие, успей!

От голодного, вползающего триумфально чудовища…

Прячься в неприступные убежища!

Из бутовых кладок,

и уцелевших плащ-палаток…

Жди… несколько часов… Ты еще жив сейчас!

Пока бушует гибели пляс!

 

А ночью отплати сполна…

Пусть содрогнется сумеречная пелена!

Пусть мечутся тенями «фрицы» в вспыхнувших казармах,

Пусть крик застынет в проводах…

Пусть «шмайсеры» затихнут в скрюченных руках.

Пусть догорают в поле бронетранспортеры,

Пусть станет меньше фашистской своры!

И снова… Угрюмо-каменное ожидание…

Неописуемое твоей потерянной судьбы заклание!

Бурение скважин…

закладка около пятнадцати авиабомб,

И рваной раной всколыхнется тело катакомб!

Обвал! Многотонных залежей породы…

На головы изумленно вздохнувших, падают своды!

Круша… калеча… вдавливая в глыбы,

Неисчислимой массой,

выжимая внутренности на грохочущей дыбе…

 

Навечно запечатанные братские могилы!

Раскрошенные кости, реки горячей крови,

рванувшиеся вверх жизни последние силы…

Обнаженные и пораженные архаичные спилы…

Взрывной волной вмуровывает в стены…

Лопаются перепонки, рвутся вены!

Кровь льется из ушей…

И… приступы сумасшествий,

Клубы едкой взвеси

выедают слепотой и кашлем,

От изрубленной,

гигантски-неопределимой скалы упавшей!

Хрупка или непобедима жизнь твоя?

Вздутая гребнем, ползущая земля…

Поющая всеохватно агония!

Стоны заваленных еще долго

будут рваться к свету в полной темноте…

Тающий жизни огонек

в заглатывающей абсолютной пустоте…

 

Где мы…Теперь?

Какая распахнулась

тайных испытаний дверь?

Кто мы? Уже не люди, может боги или титаны…

это так, поверь!

Глубину страдания измерь…

Сердца разорванного пламя,

Непобежденное души изорванное знамя…

Мы больше не умрем!

Мы звездами надежды для других взойдем,

Мы цикл новых свершений начнем!

Мы мучеников правды вознесем…

 

Не погаснет жертвенный огонь

Непоколебимого завета!

Есть вещи, на которые не бывает ответа.

Пройдена смерти черта…

Ее коварство, соблазн… Запрета.

Она нас испугается,

Она отшатнется!

Она изменяется…

Она не прикоснется!

Она встрепенется –

От истерзанных,

Страшных,

Больных!

От несломленных,

Гордых,

Живых!

Сколько еще сохранилось…

патронов… отсыревших сухарей?

Фантазий боли оживший бестиарий,

Сколько погасших судеб фонарей…

 

Живое трепещущее кладбище…

Гибели ненасытной долгожданная пища!

Чертоги первобытного ужаса…

Мы ждали десант до последнего часа!

Мы жадно, раскалено ловили эфир,

в фразах чужих, бессвязных,

И ждали с Тамани связных,

В завываниях ветра протяжных!

Нас просто забыли…

Нас, здесь погребли!

Но мы победили!

И долгу не изменили…

Мы невозможное смогли!

 

Мы выжжены в камне навеки!

Наши тела стали могучи и велики,

Преобразились облики…

Куда нас приводят,

жестокие и невозможные подвиги?

наши души в небесах алыми птицами парят…

В чистых сердцах наше пламя хранят!

Чеканя шаг, уходит в вечность

полковника Ягунова сводный отряд…

К. Стерликов

 

Желтый Смерч. Газовая атака 25 мая 1942г

Аджимушкайские каменоломни.

В тот вечер горел багровый закат…

Тревогой на лицах усталых солдат.

Звучала особенная тишина,

В подземных глубинах жизнь лжи лишена!

Громадные своды над головой,

Что будет через мгновенья с тобой?

Тысячи глаз светят во тьму…

О своей судьбе ты не поведаешь уже никому!

 

Замкнуты все в каменной паутине,

Увернешься от пули, – взорвешься на мине!

Ты в тупике – никуда не уйти…

Кровь на штыке, где выход найти?

Теперь твой мир –

это холодные изломанные стены,

Вздутые от напряжения вены…

По лабиринту безысходному блуждания!

Взведенным курком изъедающие ожидания.

 

Взрыва…

Пулеметной очереди…

Обвального фугаса…

Всегда готовая обрушиться,

над головами каменная масса!

Отчаянные вылазки…

оккупантов суеверный страх,

Неприступная крепость подземная –

грозное пламя в глазах!

 

Спустившись во мрак древних каменоломен,

Дух воинов стал навек непреклонен!

Суровый выбор…

отворил священных испытаний врата,

И что-то изменилось навсегда,

Качнулась чаша вселенских весов,

И ожили кошмары самых страшных снов!

 

Кто теперь стал твоим врагом?

Страх,

Голод,

Жажда,

Боли излом,

Хруст роковой под сапогом…

И с каждым шагом в глубину –

забудь про свет!

И радости жизни простейший Завет…

 

И песни птиц, живые краски,

Здесь все обнажено предельно –

Как гранатные растяжки!

И все разбито на свои неодолимые участки.

Три батальона и «Семейный блок»,

И капающий неувядающей надеждой водосток…

 

Разрывами воспоминаний

Полыхающая Кровь!

Тусклым пламенем коптилки

трепещущая Любовь….

Артиллерийские обстрелы вновь и вновь!

Вылазки в пьянящей боя лихорадке,

Мечты о мирном счастье у дозорной дзота кладки.

 

И стоны раненых,

Из штолен глубины…

Несчастных,

Обреченных,

Легших на алтарь войны!

Быть может, кто-то выйдет

из подземного капкана,

Пройдет все ужасы

слепого каменного урагана!

 

Пока же…

Есть оружие…

Есть ярость и отвага!

И колыхание от сквозняка

красного полкового Флага…

Кому здесь жизнь не дорога?

И наши имена сохранит эта,

скупых статистик, пожелтевшая бумага?

Кто победителем пройдет

все жернова сражений?

Топи убийства наваждений,

Зловещую механику судьбы

Войны сооружений?

 

Затишье…

Темных звуков редкое колдовское шитье,

Там… Наверху…Ночь опустилась

Фантастическим покровом!

Прохладные ветра

кружатся вдохновенным зовом,

Чьими-то слезами звезды сверкают…

В трепетном вальсе травы стебли сплетают,

Сверчки заводят изысканные трели,

Мир словно проплывает

в Первозданной колыбели!

Чтобы мы без войны создать успели!

 

Едва видны зверьми утоптанные тропы,

И тут же рядом…

Ощерились колючей проволокой противника окопы.

Оскалы пулеметных гнезд…

И привидения орудий,

Зависшей тенью комендантский пост…

Кто скроется от высших судей?

 

Тяжкая подземелья полночь…

Кто-то уже спит.

Кто у валунов в отчаянных раздумиях сидит,

Не находя ответа…

Но что это?

Странный шум машин,

Там, где встречаются громады каменных вершин.

Порода жутко трескается, злобно обнажается…

Что-то неотвратимо приближается!

…вползает дым желтой змеей,

Опутывая все закоулки гипнотически собой!

 

Непониманье…вскрик…

Надрывный кашель,

Раздирающие хрипы!

Сочащаяся кровь…

Где боги ваши?

Где милосердная вселенская любовь?

Уничтожения колесо-закон

сжимает жатву вновь и вновь…

Мыслей испуганный шорох,

Сдавленный вздох…

Могильное оцепенение!

Смерти страждущее прикосновение.

Горгоной обвивающей – Удушающий Газ!

Короткие вспышки разорванных глаз…

 

Город Аджимушкая трепеща, оживает,

Чтобы тут же погибнуть,

Жадно вздыхает,

Чтобы камнем уснуть…

Время провалами замирает…

Видимое стеклом разбивается и пропадает…

Легкие режут десятки лезвий изнутри!

Разум плавится,

Плоть содрогается…

Смотри,

Как мечутся в предсмертном танце

Сотни обезумевших людей!

Сгорают в заполыхавшем преисподней Солнце…

Уходят вглубь, скорбными хороводами теней,

Сколько у боли поглощающей стадий?

 

…бьются о стены, как пойманные мотыльки!

Жизнь за жизнью тает, как тухнущего костра угольки.

Пожирающий чудовище-туман все гуще…

Плотней, проникновенней кошмара кущи!

Дети еще шевелятся на груди задохнувшихся матерей…

«Арийская» живопись фашистских зверей!

Шипящим Ядом заливается пространство галерей,

Колышется в судорогах

Полотно умирающих в муках сыновей и дочерей!

 

Кто-то пытается помочь… других спасти,

Кому-то осталось пару метров добрести,

Кто-то из автомата бьет наугад,

Кто-то, обезумев, шагает, не видя преград,

Кто-то в кровавой агонии бьется…

Кто-то у завала, ослепший, сдирая ногти, скребется…

Кто-то к выходу сумасшедше рвется!

 

Там тускло блестят стволы пулеметов,

И жерла голодные огнеметов!

Глазницы снайперов,

Каски пехоты у притихших рвов,

Сценарий истребления уже который год не нов!

Мифически-поражающее оцепление,

С пальцем, стиснутым на спусковом крючке,

напряженное наблюдение…

Для вырвавшихся из желтого кошмара – бочки с водой,

Ты будешь забавой для своры чумной!

 

В благородных мундирах.

При европейских аристократических командирах,

Экзотическим трофеем!

Исторический реквием…

Ты будешь грязной еврейской и русской свиньей!

Истерзанной плотью,

Мишенью живой!

…Смех автоматчиков и ливень свинцовый!

Немецкий солдат всегда образцовый…

Как скошенные, падают

Отравленные с пеной изо рта!

Есть все-таки в природе человеческой

Запретная черта?

 

Сколько уже стенаниями,

Кровью и конвульсиями истекло часов?

Газа все больше…

Не видно лиц…

Гул мученических голосов…

Где-то в дыму, в кромешном угаре,

Молитвой пульсирует в боли пожаре –

Подземная радиостанция в газовом смерче:

«Всем! Всем народам Советского Союза!

Мы – защитники Керчи!

Задыхаемся от газов, но в плен не сдаемся!

Мы отомстим! Мы не умрем! Мы вернемся!..»

 

Крепче сжимают руки винтовки,

Уходят бойцы в дальние штольни и забутовки,

Будет грозной извергам месть

За преступления…

Сколько пало солдат и мирных граждан – не счесть!

Кто еще жив? Кто от ожогов газа не ослеп?

Кто в состоянии дышать и не вошел

в свой персональный тайный склеп?

Кто не сошел с ума?

Кого не поглотила тьма?

 

В проломах забрезжил дрожащий рассвет…

Сколько нас было…

И вот уже нет!

Криком немым опустелые штольни,

Похоронная тишь

рвет сильнее любой колокольни!

Тысячи трупов,

Застывших в невыразимых мучениях,

Груды тел, юных и статных голов,

В немыслимых страданий положениях!

 

Политработники,

Офицеры,

Бойцы…

Женщины,

Старцы,

Жены,

Отцы!

И так много детей…

Кто не вырвался из газа желтых сетей!

Такое никто не сможет забыть…

Открытой раной будет сквозь века кровоточить!

Кладбище тех… Кто мог создавать и любить,

Пепелище судеб, не начавших жить…

 

«Развитая цивилизация» для народов Востока!

«Культурная нация» – из какого истока?

Традиция массовых зверств неописуемых!

Болезнь истязаний непредсказуемых…

 

А те, кто живым в подземелье остался,

Не знал, что ад для них лишь начинался!

170 дней Преисподней…

Без еды и воды!

Без света… в холодных завалах скальной гряды.

В тисках немыслимой блокады,

В схватке – успех был выше всякой награды!

Со скудным отсыревшим арсеналом,

Всех собранных из изможденной сущности –

сил накалом!

 

Бой длинной в полгода!

В чреве катакомб…

Кто выживал в обвалах,

От десятка разом рванувших авиабомб?

От ежедневных газовых атак,

И артобстрелов?

И безвозвратного фатального сошествия во мрак,

От перехода собственных пределов?

Всех павших Героев… Тайна подземелий сохранит,

В несокрушимый и единый монолит!

Никто здесь не был побежден…

В страданиях невыносимых заново рожден!

 

Там, где-то в глубине блистает пламя…

Несломленного духа знамя!

И кажется, еще звучит звонко-знакомая речь,

Они будут здесь свою цитадель вечно стеречь!

 

Аджимушкайцы!

Маховиком-фалангой ада перемолоты!

Сферы сознания и понимания, расколоты….

Вы вышли на Священные Пороги,

Вы опустились в смерти перевоплощающие чертоги!

…Прорвались наружу, лишь единицы!

Можно ли с Прошлым, навеки проститься?

 

Безмолвные Стены…

Святые Войны!

Застывшие Ужаса сцены,

Все лучшие, в бездне каменной тьмы погребены!

И если где-то есть Рай,

Там засияют те,

Кто прошел Аджимушкай!

К. Стерликов

 

Аджимушкай. Подвиг Марии Молчановой

Гарь пороховая выедает глаза…

Отчего по щеке, вдруг стекает слеза?

Я стою на горящей границе!

Я пытаюсь взлететь, подобно раненой птице…

За мной, необъятной рекой,

Сгорают раненые в штольнях, в лихорадке…

Нет воды… ни капли, они бьются в припадке!

Сходя с ума от нестерпимой жажды,

Их сглатывает мрак, жизнь не дается дважды…

 

Впереди огневые точки,

Нашпигована железом плоть каждой кочки,

Там соленый колодец, искрошенный пулями,

наше спасение!

Там гуляет фашистский свинец,

все исчезнет в одно роковое мгновение?

Я ступаю из сумрака скал…

Жребий брошен, я открыта! Каменный занавес пал!

Я иду… Я боюсь? Я кому-то молюсь?

Пулеметы молчат.

В висках молотками мысли стучат.

Я травой пригибаюсь, я касаюсь

разбитой взрывами кладки,

Набираю ведро… за стволами засад, наблюдая украдкой,

Я собой измеряю край Жизни и Смерти,

Все сливается в удушающей круговерти,

Чувства, растрепанные в огне,

Все плывет, в не своем, жутком сне…

Я путь повторяю – семь?

Семьдесят раз или вечность?

Это просто везенье? Или немцев беспечность?

Пока замешательство, надо успеть, проскочить!

Хоть одним ведром пламя Ада боли подземной залить…

Я несу восьмое…

Небо высокое, какое!

 

Жизнь продолжается…

Хоть и сжигает все Война!

Во всю цветет, проказница Весна…

Еще мне метра три пройти!

В каменоломен черный лаз…

живительную влагу донести.

Что это? Бешенство урагана взрыва

меня швыряет на изломы скал!

Мир тухнет…

Я лечу в глухой ошеломительный

Провал.

 

В последний раз я размыкаю слипшиеся веки…

Треснувший госпиталя потолок, в спине осколок…

Тьма заберет меня и поглотит навеки?

К. Стерликов

 

Дети Катакомб

…Зачем вы здесь…

В аду кромешном?

Зачем вы юркнули в расщелины,

В решении поспешном?..

Здесь, для бывалых в войнах,

выстоять – задача!

И вы… куда? С наивностью и озорством в глазах…

Коснется ль вас удача?

 

Симфония войны звучит здесь на пределе…

Чеканит выстрелами ритм в ошалевшем теле.

Пугающий до дрожи, ощетинившийся, тьмы капкан…

Срывающий рассудок, боли призрак-ураган!

Но путь другой, просто не дан.

Малейшая ошибка – ничего нельзя исправить,

И дальше… преодолевать себя

Заставить…

…идти по лабиринту испытаний,

Раскручивать веретено немыслимых страданий,

Умело выживать в жестоких жерновах сражений…

Не дрогнуть… во время минометных песнопений,

Привыкать… что кто-то будет рядом постоянно умирать…

Узнать… что и тебе придется

Убивать!

 

И новые ходы искать,

Работать в штольнях,

Зорко наблюдать…

Не растеряться в бурю дикую обвалов,

Не затеряться в темноте подземных залов…

Переносить голодную нужду,

Съедающую стужу,

Пляшущую тьмы вражду…

Где каждый день отмечен смертью,

Потерь безумной круговертью…

В камень врастающей плотью.

Вы гибли вместе с закаленными бойцами,

Смеялись у костра с чьими-то матерями и отцами.

В одной шеренге уходили вглубь подземного кошмара,

Сливались с пламенем единого сердечного пожара…

Внушали мужество, надежду, силы… тем, другим,

Поникшим, слабым, раненым, больным.

 

Вы были как колыханье маленького знамени,

Как язычки спасительного пламени…

Как Солнца вспыхнувший, внезапный луч,

Среди непроходящих, тяжких камня туч…

Но несоизмерима

Чудовищность военного тайфуна,

И свечи ваших душ…

Нежно-гитарная струна,

И сметающий артиллерийский туш.

Зачем вы разделили эти муки?

…воспаленные глаза, потресканные руки…

Вдруг встреченные пули,

гноящиеся раны, слепоту?

Давящую каменных бурунов пустоту?

Ночей бессонных… бьющая горячка,

Заплесневелая,

растянутая на неделю, комбикорма пачка…

И смерчи газовых атак,

И никогда недремлющий,

изощренный в зверствах, враг.

 

Разум глушащие разрывы мин…

Утягивающий зловещий, коварный мрак глубин…

Горячий суп из мотоциклетных шин…

И шансов победить все меньше,

Снов образы все горше…

Вы никогда не плакали,

Вы это не умели…

Только как-то оцепенело,

странно вдаль смотрели,

Как будто что-то важное,

вдруг понятое, рассказать хотели.

 

Война для вас, где-то была еще игрой,

И стала беспощадной, роковой судьбой…

Детства прелестнейший цветок

пробился сквозь изгиб угрюмых скал,

И в недоумении увял…

От едкого дыхания порохового…

От года полыхающего, перемалывающего 42-го…

Странные, смешанные чувства вы вызывали,

Когда вы брали

Не игрушки, а винтовки и гранаты…

Глядя на вас, вставали под огнем солдаты.

Когда вы раненым во фляжке воду подавали,

Когда фугасы крошкой камня засыпали…

Были со всеми и везде…

В кричащем лазарете, и на передовой,

В сиянии вспыхнувшей ракеты, зовущей за собой,

В запалами натянуто-молчащей тишиной…

 

Вы всё прошли!

И то, главное, нашли,

Что силам никаким нельзя отнять…

Чье пламя никогда нельзя унять!

Где те, кто вами безудержно дорожил?

Кто вас оберегал, заботился, любил?

…Из вас никто не выжил…

Ужас немой пронзает…

безымянных подземелия могил.

Какими бы вы были?

Кем бы стали?

Чего в борьбе упорной достигали?

О чем мечтали?

Темно… Пустынно…

Мрак и стелящейся пепел,

Спасти никто вас не успел…

К. Стерликов

 

Песни:

 

Баллада о Керчи

Музыка: А. Махов

 

Я тебе расскажу про Керчь,

Я тебе расскажу сейчас,

Как над городом бился смерч,

Закрывая полнеба враз.

 

Как, подняв ледяной бурун,

Через тьму – хоть плечом толкай –

Шёл десант на Камыш-Бурун,

Шёл десант на Аджимушкай.

 

Пели пули в глухой ночи:

«Можно в воду навечно лечь».

Ты когда-нибудь был в Керчи? –

Я тебе расскажу про Керчь.

 

Там за городом под землёй,

Будто скрытый от всех снаряд,

В переходах, забитых мглой,

Партизанский сидит отряд.

 

Он сейчас подорвёт шоссе:

Даже ветер в кустах затих,

И приходят назад не все,

И другие встают за них.

 

На камнях – лепесток свечи…

Будет время сквозь сумрак течь.

Ты когда-нибудь был в Керчи? –

Я тебе расскажу про Керчь…

 

Там такая была пора,

Что навечно к заре лицом

Поднялась Митридат-гора,

Вся исхлёстанная свинцом.

 

Било время по ней в упор,

Побелели края висков:

В этот город с тех самых пор

Входит слава без пропусков.

 

Город ей отдаёт ключи,

Держит солнце яркую речь:

«Ты когда-нибудь был Керчи?

Обязательно съезди в Керчь!»

 

Ты когда-нибудь был в Керчи? –

Я тебе расскажу про Керчь!

С. Островой

 

Золотая Керчь

Музыка: А. Экимян

 

Догорает над Керчью закат...

Ночь черна, как матросский бушлат...

Звёздный блеск – словно вспышки ракет

Тех далёких и огненных лет...

 

И горит золотая звезда.

Ей над городом вечно светить!

Эх, была бы живая вода,

Чтоб погибших ребят разбудить...

 

Надышаться бы им допьяна,

Да взглянуть на Отчизну свою,

Да узнать, как прекрасна она,

Жизнь, добытая ими в бою.

 

Смех влюблённых в тиши прозвучал...

Спят буксиры, держась за причал...

Сбросив робы и кители с плеч,

Отдыхает рабочая Керчь.

 

С каждым годом всё дальше война...

Всё привычнее нам тишина...

Тает в ночи прохладная тень...

Керчь встречает свой завтрашний день!

 

И горит золотая звезда.

Ей над городом вечно светить!

Эх, была бы живая вода,

Чтоб погибших ребят разбудить...

Ф. Лаубе

 

Эльтиген

Музыка: Л. Лядова

 

Не забыть этих дней,

У причалов качались баркасы,

А прожектор, как нож,

Перекраивал ночь

В ожиданье травожного часа.

 

То не волны у стен –

Вышли с боем на берег матросы,

Огнедышащий вихрь

Прах обрушил на них,

Чтобы в море студеное сбросить.

Эльтиген,

Эльтиген,

Эльтиген...

 

Удостоив легенд,

Их века и века будут слушать,

Вот встают во весь рост

Командир и матрос

Словно палуба здесь, а не суша.

 

Зубья вырванных стен

И горящие ребра баркасов,

Лишь одни небеса

Прикрывают десант

От несчастного ливня фугасов,

Эльтиген,

Эльтиген,

Эльтиген...

 

Не забыть этих дней,

Этих штормов под краем передним,

Вот идут моряки,

Ощетинив штыки,

На огонь, на прорыв, в бой последний!

 

Мы поём о тебе,

О рыбачьем поселке под Керчью

Там, где дрался десант,

Снова стаи шаланд

Уплывают легенде навстречу,

Эльтиген...

Эльтиген...

Эльтиген...

М. Владимов

 

Последний десант

Музыка: В. Махлянкин

Исп.: Ю. Гуляев

 

Морская пехота идёт по волнам,

Десант в полосатых тельняшках.

Пролив застилает горячий туман,

Бушлаты у всех нараспашку.

 

Бой идёт, бой идёт,

Бой идёт, бой идёт,

В небе бурь горящих строчки.

Родина, Родина

И море за спиной ―

Это самое в жизни главное,

Это самое святое и точка!

 

Вода закипает от взрывов глухих,

И пули летают, как осы…

Никто не нарушит традиций морских,

Сражаются насмерть матросы.

 

Бой идёт, бой идёт,

Бой идёт, бой идёт,

В небе бурь горящих строчки.

Родина, Родина

И море за спиной ―

Это самое в жизни главное,

Это самое святое и точка!

 

Моряк в бескозырке поднялся с колен

И рану рукой зажимая,

Он громко воскликнул: «Даёшь Эльтиген!»,

В последнюю схватку бросаясь.

 

Бой идёт...

Бой идёт...,

В небе бурь горящих строчки.

Родина, Родина

И море за спиной ―

Это самое в жизни главное,

Это самое святое и точка!

 

Одетые в бронзу, герои стоят.

Их жизнь была песней, поверьте!

Над морем огромные звёзды горят,

Как души ушедших в бессмертье

 

Бой идёт, бой идёт,

Бой идёт, бой идёт,

В небе бурь горящих строчки.

Родина, Родина

И море за спиной ―

Это самое в жизни главное,

Это самое святое и точка!

Родина...

С. Гребенников

 

Морская память

Музыка: Е. Жарковский

Исп.: Л. Лещенко

 

Повеет войною

От мирно сверкающих вод,

И над глубиною,

Холодной морской глубиною

Машины застопорят ход.

Машины (машины),

Машины (машины),

Машины застопорят ход.

 

У Крыма под боком

Здесь гибли в волнах моряки…

В молчанье глубоком

В суровом молчанье глубоком

За борт опускают венки.

В молчанье (в молчанье),

В молчанье (в молчанье),

За борт опускают венки.

 

В лучах этих летних

Венки принимает волна

Мерцают на лентах,

Как в прежние годы на лентах,

Былых кораблей имена.

Мерцают (мерцают),

Мерцают (мерцают),

Былых кораблей имена.

 

Вот так же крепчала

Волна под громовый раскат

Вот так же качала,

Вот так же, вздымая, качала

Она бескозырки ребят.

Качала (качала),

Качала (качала),

Она бескозырки ребят.

 

Повеет войною

От мирно сверкающих вод,

И над глубиною,

Холодной морской глубиною

Машины застопорят ход.

Машины (машины),

Машины (машины),

Машины застопорят ход.

К. Ваншенкин

 

Расскажу про Керчь

Музыка: А. Махов

 

Там, где мины легли в песок,

Рвётся пламя в степи с утра,

Вижу смелый вперёд бросок,

Слышу звонкий призыв «ура»!

Вижу снова неравный бой,

Слышу гром огневых атак ―

Это бьется десант морской

И алеет победный флаг.

 

И летят над землей года,

Словно пули в глухой ночи ―

Золотая горит звезда

На груди боевой Керчи!

 

Среди песен военных лет

И войной опалённых строк,

Слышу трепет матросских лент,

Вижу пыль боевых дорог.

Слышу шёпот подземных стен,

Вижу моря родного край,

Это гордость моя ― Эльтиген

Это память ― Аджимушкай.

 

И летят над землей года,

Словно пули в глухой ночи ―

Золотая горит звезда

На груди боевой Керчи!

 

Уголёк в тишине ночной

В тёмном небе звездой повис,

И мерцает огонь святой

Над горою, смотрящей вниз.

Вижу вновь боевых друзей,

Слышу спящих живую речь ―

Это эхо судьбы моей,

Это город-герой Керчь!

 

И летят над землей года,

Словно пули в глухой ночи ―

Ты, когда-нибудь был в Керчи?

Я тебе расскажу про Керчь

Л. Панин

 

Огненная пядь (Восемнадцать)

Музыка: А. Коновалов

 

Посвящается восемнадцати морякам Эльтигенского десанта под командованием лейтенанта Александра Шумского, геройски погибшим в боях за освобождение города Керчи от немецко-фашистских захватчиков

 

Из морской дали

Вышли в поход корабли

К берегу крымской земли

В шторм белопенный.

Сквозь свинцовый град

Через кордоны преград

Шли восемнадцать ребят

Вглубь Эльтигена.

 

Шли матросы в бой

Ночью штормовой

Закусив моряцкую

Ленточку в зубах,

Чтобы с боем взять

Огненную пядь,

И кусочек Родины

Грудью отстоять.

 

Душами вросли

В пядь эльтигенской земли,

Вместе в бессмертье ушли

Все восемнадцать.

Шли в последний бой,

Чтобы в ночи штормовой

На высоте огневой

Вечно остаться.

 

Шли матросы в бой

Через смерч стальной

Закусив моряцкую

Ленточку в зубах.

Чтобы отстоять

Огненную пядь

И за землю русскую

Жизнь свою отдать

Л. Панин

 

Еще не кончилась война

Музыка: А. Коновалов

 

При реконструкции мемориала на Митридат-горе строители обнаружили в земле на небольшой глубине останки неизвестного советского бойца, погибшего в годы Великой Отечественной войны при освобождении города-героя Керчи.

 

В сырой земле седого Митридата,

Где смерть однажды вихрем пронеслась,

Лежал солдат, которого когда-то

Старушка-мать с войны не дождалась.

Могилой стали камни на вершине

Солдату, павшему в ночном бою –

Лежал солдат средь горечи полыни,

Отдавший жизнь за родину свою

 

Еще не кончилась война,

Еще не все солдаты спят в могилах,

Пока святая честь не отдана

Героям, что земля родная скрыла.

 

Горит огонь седого Митридата,

И годы мирным ветром пронеслись,

И обелиск хранит покой солдата,

Который здесь свою оставил жизнь.

Еще не стерлись памятные даты,

И время нам стучит издалека,

Пока лежат в сырой земле солдаты –

Война еще не кончилась пока…

 

Еще не кончилась война,

Еще не все солдаты спят в могилах,

Пока святая честь не отдана

Героям, что земля родная скрыла.

Л. Панин

 

Керчь

Музыка: Ю. Крашевский

Исп.: А. Тихонов

 

Был воздух над Керчью горячим от бомб,

Фашистские танки ползли напролом.

Но главной преграды не знали они –

Сердца моряков крепче всякой брони.

 

Свинцом пропиталась гора Митридат,

На ней бились насмерть матрос и солдат.

Бесстрашный десант рвал штыками врага.

Любимая Керчь, здесь твои берега.

 

Керчь не сломить, вихри боев.

Город держал знамя свое.

Керчь не сломить, Аджимушкай

Кровью попрал огненный шквал.

Керчь не сломить, вихри боев

Город держал знамя свое.

Мальчик и дед в звездах побед.

Днем и в ночи, слава Керчи.

 

Бойцов подземелье согрело как дом,

Они шли в атаку из тьмы катакомб.

Ни пули, ни голод, ни огненный смерч

Тебя не убили родимая Керчь.

 

Когда с Эльтигена ударил десант,

Победный прорыв как поток начался.

Вошел в нашу память погибший герой,

Матрос черноморский во веки живой.

 

Керчь не сломить, вихри боев.

Город держал знамя свое.

Керчь не сломить, Аджимушкай

Кровью попрал огненный шквал.

Керчь не сломить, вихри боев,

Город держал знамя свое.

Мальчик и дед в звездах побед.

Днем и в ночи, слава Керчи.

В. Александров

 

Песня о Володе Дубинине

Музыка: В. Шаинский

 

Кто не играл в войну, тот не мальчишка,

Тот стать героем в детстве не мечтал.

Мы про войну читали только в книжках,

А ты лицом к лицу её встречал.

 

Пришла война – и детство не воротишь,

Прощай, игра – стал взрослым мальчуган.

И помнит Керчь Дубинина Володю:

Погиб геройски юный партизан.

 

Отряд бойцов провёл он через мины,

А сам лежать остался на снегу.

В тот день открыто плакали мужчины

И поклялись, что отомстят врагу.

 

Не удалось планёр тебе достроить,

И столько фильмов ты не досмотрел...

Мальчишка каждый хочет стать героем,

А ты им стал, Володя, ты – сумел!

Н. Олев

 

Гимн города-Героя Керчь

Музыка: И. Федотов

 

Город-труженик, город-Герой!

Древних лет негасимая слава!

Здесь Суворов легендой живой,

Русским флотом гордится держава!

 

Здравствуй славы российской причал!

Грозных лет ветеранские встречи,

Партизанская доблесть керчан,

Краснозвездное мужество Керчи!

 

Мощь Отечества, город-Герой

Всенародной любовью увенчан,

В День Победы вливается в строй

Полк бессмертный защитников Керчи!

 

Славься содружества Крымского край,

Честь богатырская Аджимушкая,

Древняя гордость горы Митридат.

Славься вовеки память живая,

Доблестью знатная Керчь трудовая,

В подвиге ратном российский Солдат!

Л. Чечекина-Королева

 

Аджимушкай

Музыка: В. Шаинский

 

От канонад, от канонад

Пылала Керчь вдали,

Ряды солдат, ряды солдат

В каменоломни шли.

 

Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон.

 

Опять обвал, опять обвал,

И всё темно вокруг.

И прошептал, и прошептал

Упавший политрук:

 

«Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон».

 

И нет воды, и нет воды,

И хлеба тоже нет,

И лишь в груди, и лишь в груди

Живёт надежды свет.

 

Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон.

 

Гул канонад, гул канонад

Уносится в века,

Но всё звучат, но всё звучат

Слова издалека:

 

Держись, не отступай,

Держись, ты не сражён,

Аджимушкай,

Подземный гарнизон.

Б. Дубровин

 

Аджимушкай

Музыка: С. Колианиди

 

Легенда-быль, не умолкай веками,

Живым сердца и память обжигай!

Ведут рассказ обугленные камни.

Аджимушкай, Аджимушкай!

 

Не видя звёзд, ни полдней, ни рассветов,

Здесь день и ночь вели во тьме слепой

За наше солнце и за землю эту

Подземный бой, подземный бой.

За наше солнце и за землю эту

Подземный бой, подземный бой.

 

Они уснули здесь, в могиле братской...

Зови любовь, в сердцах не умолкай,

Легенда-быль о верности солдатской –

Аджимушкай, Аджимушкай!

 

Земля, земля, не спрячет и не скроет

Их гордых жизней каменный твой кров.

Седых и юных воинов-героев

Не гаснет кровь! Не гаснет кровь!

Седых и юных воинов-героев

Не гаснет кровь! Не гаснет кровь!

Б. Серман

 

Опять Аджимушкай

Муз. А. Махов

 

Опять Аджимушкай?

Все об одном – о нем.

Ты жизнь не забывай,

Живи не прошлым днем.

 

Приму упрек друзей

И не скажу в ответ,

Что боли нет больней

И горше горя нет.

 

Пусть солнечный восход.

Прекрасен день. Пускай.

Тревожит и зовет

Меня Аджимушкай.

 

Все испытать, испить,

Пройти и одолеть,

Чтоб верным Правде быть

Сегодня, завтра, впредь.

 

Сегодня, завтра, впредь,

Душа, не, забывай:

Война, осада, смерть.

Живет Аджимушкай!

 

Пока живу, живет

Он совестью моей.

Среди любых забот

Я не расстанусь с ней.

Б. Серман

 

Крымская земля. Аджимушкай

Музыка: Д. Нестеров

 

Время, память не излечит,

Помни, этот подвиг вечен.

Штолен мрак не нарушай,

Навсегда, Аджимушкай…

 

Среди боли и лишений,

В подземельи душ сплетений.

Их хранит любимый край,

Навсегда, Аджимушкай…

 

Крымская земля, как жизнь одна,

Твоя звезда мне в подземельи светит.

Я буду жить в стихах седых вершин,

В сердцах степных коней и вольных птиц.

Мой Крым...

 

Ветер, над полынью горький,

Снова с неба бьют осколки.

Может встретимся, прощай!

Навсегда, Аджимушкай…

 

За Отчизну, жизнь и смелость,

Мы вросли в родную землю.

Навсегда любовь и май,

Помни нас, Аджимушкай…

 

Крымская земля, как жизнь одна,

Твоя звезда мне в подземельи светит.

Я буду жить в стихах седых вершин,

В сердцах степных коней и вольных птиц.

Крымская земля, как жизнь одна,

Твоя звезда мне в подземельи светит.

Я буду жить в стихах седых вершин,

В сердцах степных коней и вольных птиц.

Д. Нестеров

 

Аджимушкай

Музыка: А. Коновалов

 

Жестокий бой гремел, стонал над Керчью

В тревоженном звуке бешеных сирен,

И горячо плевал стальной картечью.

По седине аджимушкайских стен.

 

И в тишине сырого подземелья

Бойцы с врагами биться поклялись,

Где серый камень стал им колыбелью

И черным пеплом лица запеклись.

 

Аджимушкай, как горький сок полыни,

Аджимушкай, как память о войне

Аджимушкай, где под землёй, поныне,

Кричат и стонут души в тишине.

 

Промчались дни и годы пролетели,

Но не один десяток долгих лет

Не гаснет луч в глухой тиши туннеля,

И ярко светит уходящим вслед.

 

Аджимушкай! Здесь бились наши деды,

И не забудет память никогда,

Какой ценой досталась нам победа,

В тревожный час, в те грозные года.

 

Аджимушкай, как горький сок полыни,

Аджимушкай, как память о войне

Аджимушкай, где под землёй, поныне,

Кричат и стонут души в тишине.

Л. Панин

 

Непокорённый Аджимушкай (Цветы под землёй)

В Керченских катакомбах, под землей, в братской могиле похоронены несколько тысяч бойцов и командиров Красной Армии, оборонявших 170 суток подземный гарнизон…

Музыка: Л. Панин

 

Под землёю цветы не растут

И слепые дожди не приходят,

Под землёю последний приют

Одинокие души находят.

Под землёю, в глухой пустоте,

Где холодная смерть обитала,

Молчаливо лежат в темноте

Лепестки на плите пьедестала.

 

Где войной земля

Обескровлена

И полынь-трава

Горем вскормлена,

Там седой солдат

Отыскал покой

И с войны назад

Не пришел домой.

Не пришел солдат

На родной порог,

И цветы лежат

У солдатских ног,

Под сырой землёй

Обескровленной,

Под полынь-травой

Горем вскормленной.

 

Под землёю не вянут цветы,

И своих лепестков не теряют,

И на ложе гранитной плиты

Вечным сном в тишине засыпают.

Словно сердцем пролитая кровь,

И весною, и солнечным летом,

Вновь ожившие души цветов

К небу тянутся маковым цветом.

 

Где войной земля

Обескровлена

И полынь-трава

Горем вскормлена,

Там седой солдат

Отыскал покой

И с войны назад

Не пришел домой.

Где войной земля

Обескровлена

А полынь-трава

Кровью вскормлена,

Не стоят кресты

Вдоль кривых дорог –

Там растут цветы

У солдатских ног.

Л. Панин

 

Рисунки Аджимушкая

Музыка: В. Нестеренко

 

Аджимушкайская каменоломня.

Воспоминаний каменный мешок.

Черкни вот здесь, и, сколько б ни прошло –

Потомкам стены о тебе напомнят.

 

Нарисую войну, унесу в тишину.

Чтоб ей каменный холст – и ни солнца, ни звёзд...

Чтоб ей в космосе стыть, чтоб ей в коме чернеть,

Где из камня холсты – там ей окаменеть.

 

Среди иных картинных галерей

Подобное вы видели едва ли:

В километровом каменном подвале –

Рисунки катакомбовских детей.

 

Вдоль штольни, как вагонные оконца.

Шел поезд в рай, но двигался в аду.

Одну деталь, одну лишь приведу:

Я ни в одном из них не видел солнце.

 

Солнца нет у войны.

Солнца нет у войны.

 

Рисунки катакомбовских детей.

Сюжеты, лица втиснуты в оконца.

Победный поезд побывал везде.

Вот только в повесть не светило солнце.

 

Солнца нет у войны.

Солнца нет у войны.

 

И в мире нет подобных галерей –-

С по-детски жуткой точностью эмоций.

Рисунки катакомбовских детей,

Где – ни в одном рисунке – нет солнца.

 

Нарисую войну, унесу в тишину.

Чтоб ей каменный холст –- и ни солнца, ни звёзд.

На потеху мужчин призывалась война.

В катакомбах кричит о войне тишина.

 

Солнца нет у войны.

Солнца нет у войны.

В. Нестеренко

 

Аджимушкай

Музыка: И. Квитко

 

Год сорок первый – тяжкий, гиблый год.

Крым под ударом, и фашист нас жмёт.

Керчь покидает крайний батальон…

Его прикроет – смерти гарнизон.

Каменоломни – только их спасут…

Укрыться им от смерти шанс дадут.

И можно затаиться, ждать своих.

Но просто выжить, это не для них!

 

Аджимушкая стойкий батальон!

Борьбу продолжил – тем и славен он!

Фашистов будет бить из-под земли!

И пусть трепещут перед ним враги!

 

Гнев партизанский – был неукротим.

Урон фашистам – был необратим.

И гарнизон – врагам как в горле кость!

Бессильной ненависти к героизму злость.

Блокада, голод, жажда – чтоб лишить…

Их веры в то, что можно победить.

Заставить сдаться, прекратить борьбу.

Фашизму разрешая сеять тьму…

 

Но крошку хлеба, капельку воды

Делили поровну, и не было вражды.

В сраженьях – умирая гарнизон….

Воздвиг над катакомбами пилон.

Не сломлен наш Аджимушкайский батальон.

И память сквозь века летит о нём.

 

Аджимушкая стойкий батальон!

Борьбу продолжил – тем и славен он!

Фашистов будет бить из-под земли!

И пусть трепещут перед ним враги!

И. Квитко

 

Гимн городу Керчи

Музыка: Л. Панин

 

Люблю тебя, мой город величавый,

Несокрушимый, вечный и герой!

Твой путь овеян легендарной славой,

Родная Керчь, я так горжусь тобой!

 

Мой город Керчь во времена лихие

Смог сохранить достоинство и честь.

Тобой гордятся Крым и вся Россия

Спасибо, Керчь, что ты на свете есть!

 

Ты с каждым днём становишься всё краше,

И не стареешь долгие года.

Родная Керчь, ты – достоянье наше,

Наш город славы, мира и труда!

 

Мой город Керчь во времена лихие

Смог сохранить достоинство и честь.

Тобой гордятся Крым и вся Россия.

Спасибо, Керчь, что ты на свете есть!

 

Откроем Керчи новые страницы

И молодых потомков возрастим.

Мы будем жить достойно и трудиться

И память всех героев сохраним.

 

Мой город Керчь во времена лихие

Смог сохранить достоинство и честь.

Тобой гордятся Крым и вся Россия.

Спасибо, Керчь, что ты на свете есть!

 

Тобой гордятся Крым и вся Россия.

Спасибо, Керчь, что ты на свете есть!

Л. Панин