Валентин Сорокин: «Мне Россия сердце подарила, я его России отдаю»

«Надо так любить свою Родину и так готовить себя к жизни, к испытанию своей судьбы, которая дана тебе Богом, чтобы — если потребует трагедия Родины — встать на её защиту и умереть за неё. Без этого не будет никогда творческой удачи и масштаба ни у кого. Это самое главное и святое — любовь к Родине! Только это делает жизнь — Жизнью!»

 

25 июля отмечает свой 85-й день рождения Валентин Васильевич Сорокин — русский поэт, связанный с Уралом, Челябинском, публицист, лауреат Государственной премии России и многих других международных и всероссийских литературных премий. «Я никого не предал. Я ничего не забыл!.. Я пришёл с Урала кланяться и служить России». Эти слова Валентина Сорокина можно считать эпиграфом ко всему его творчеству. 

«В Сорокине живет большая поэтическая стихия, которая, на мой взгляд, сродни или близка к поэтической стихии Бориса Корнилова и Павла Васильева. Те же широта, размах, удаль, яркие живописные мазки, народный язык… Сорокин — поэт ярко выраженного национального чувства. Он — поэт громкий и громко говорит о своей любви к Родине. Да будет он правильно понят и современниками, и потомками», — говорил Михаил Львов. Сорокин пишет вдохновенно и ярко, его стихи и поэмы глубоко патриотичны, объединены высоким чувством любви к Родине, к природе, к женщине.

 Виктор Кочетков: «…На долю поколения, к которому принадлежит Валентин Сорокин, выпали вроде бы самые “тихие”, самые бескровные годы. Но на дне этих лет таилась такая горечь, которая в особый цвет окрасила не один лирический сборник, не одну прозаическую книгу. Лирика Валентина Сорокина соединила в себе и драму прошлого, и сумятицу настоящего, и надежду будущего».

Валентин Васильевич Сорокин родился 25 июня 1936 года в большой дружной семье в деревне Ивашла Заирского района в Башкирии, где и прошло его детство. Фамилия рода произошла от имени ратников, под началом которых было сорок воинов и произносилась с ударением на последнем слоге. Предки Сорокиных жили в одном из верхнеокских княжеств – Мосальском, сражались на Куликовом поле. Позже Иван Грозный переселил мосалей на Южный Урал, где они основали ряд поселений, в том числе и хутор Ивашла. Как гласит семейное предание, прапрадед Валентина Сорокина, Осип Павлович, был красивым, храбрым, богатым и знаменитым, был избран головою завода. Отец Василий Александрович в Великую Отечественную войну воевал в разведке, шесть раз был ранен, контужен, был награжден за храбрость. Как вспоминал В.Сорокин: «Ещё до школы, не зная грамоты, я стал сочинять. Сначала частушки, потом стихи. Жили мы на Южном Урале, на казачьем хуторе Ивашла. Папа — лесник, война началась, ушел на фронт разведчиком. А нас восемь детей! Он вернулся весь израненный, на костылях. Я часто его вспоминаю. Папа любил песни, играл на гармошке, взял первое место на конкурсе народного творчества. Его очень любили башкиры, чуваши, мордва. Как свадьба, обязательно звали». Мама Анна Ефимовна почти 30 лет трудилась в колхозе на фермах и полях. Помнила очень много стихов, поговорок, пословиц. Позже он с любовью напишет о ней в поэме «Оранжевый журавленок». В 1986 году, когда Сорокину вручали высокую награду Государственную премию РСФСР за книгу стихов «Хочу быть ветром», в ответном слове он признался: «...хочется доброе слово сказать о семье, в которой вырос, — большой крестьянской семье, о ее трудолюбии, честности и любви к земле. Она научила меня постоянной заботе о жизни. И эта забота перешла в заботу о слове».

Валентин очень рано начал работать: возил глину с карьера, помогал заготавливать лес. В войну, да и в послевоенное время, жили трудно, голодно: после уборки урожая собирали колоски и мерзлый картофель на колхозных полях, овощи выращивали на приусадебном участке. Но будущий поэт был общительным, бойким. Любил играть на подаренной отцом гармошке, сочинял и пел частушки. Может, тогда и родилось его стремление писать стихи. Как вспоминает сам поэт, первой публикацией стал рассказ «Поэт», после было еще несколько публикаций стихов и рассказов в районной печати. Большим потрясением для Валентина, после которого он осознал себя взрослым, стала трагическая гибель его старшего брата Анатолия в 1945-м году в глиняном карьере.

После окончания семилетней школы, чтобы помочь семье, Валентин Сорокин поступает в челябинское ФЗО №5 (школа фабрично заводского обучения) «Я ушел из дома в 14 лет, прибавил себе год и поступил в училище, готовившее рабочих для Челябинского металлургического завода. Работал в первом мартене, где 1200 человек варили сталь. Люди меня окружали грамотные, начитанные, красивые и очень честные». В 1953 году он окончил ФЗО, стал прокатчиком. Работал машинистом прокатного стана, оператором электрокрана в мартеновском цехе на Челябинском металлургическом заводе. «Когда мне исполнилось семнадцать лет, явился в мартеновский цех к огню. И простоял возле мартена около десяти молодых весен», — скажет поэт о себе позднее. Совмещая работу и учебу, окончил вечернюю школу и вечернее отделение горно-металлургического техникума.

В свободное от работы и учебы время он посещал литературное объединение «Металлург» при Дворце культуры металлургов, которое стало для начинающего поэта школой литературной учебы. затем стал его руководителем. В 1950-е годы в заводской многотиражке, в районных и областных газетах печатаются его стихи. Поддержали талантливого поэта писатели-земляки: Николай Павлович Воронов, руководитель магнитогорского литературного объединения, публикует его в альманахе «Уральская новь» (1957), Людмила Константиновна Татьяничева стала редактором его первой книги «Мечта» (Челябинск, 1960). Еще через год выходит вторая книга «Я не знаю покоя». В предисловии к ней уральский писатель Марк Гроссман сказал: «Валентину Сорокину — я убежден в этом — нельзя без поэзии. Мысли и чувства стихотворной строкой для него так же естественны, как дыхание... Молодой поэт идет верной дорогой. Он знает цену хлеба, и в его характере есть тот металл, который варит сам Сорокин и его товарищи...». Валентин Васильевич потом скажет: «С самого детства и позднее, работая многие годы в мартеновском цехе на Урале, я пронес неменяющиеся нежность и уважение к поэзии. Для меня, тогда молодого рабочего, имя ПОЭТ было тем ярким огоньком, маяком в море жизни, по которому иду и ныне».

В 1962 году, когда Валентину было 26 лет, в жизни поэта произошло сразу два значимых события – увидели свет сразу два сборника «Мне Россия сердце подарила» и «Я не знаю покоя» и Сорокин вступает в Союз писателей СССР. Рекомендацию молодому поэту дали Василий Федоров, Борис Ручьев и Леонид Соболев. «В 1962 году я стал членом Союза писателей. Леонид Соболев удивлялся: «Впервые принимаем человека в комсомольском возрасте». Меня очень поддержал Василий Федоров, знаменитый в то время поэт. Борис Ручьев, десять лет безвинно просидевший на Колыме, пригрел меня. Людмила Татьяничева редактировала первую мою книгу — «Мечта». Я всем старался платить добром. Для меня эти люди не забыты, и каждый день они мои».

В этом же 1962 году Валентин Сорокин работает литературным консультантом при Челябинском отделении Союза писателей. В 1963 году по настоянию Василия Федорова едет для учебы на Высших литературных курсах в Москву. На Высших литературных курсах поэтический семинар вел один из самых влиятельных критиков 60-х годов Александр Николаевич Макаров, который выделял Сорокина из слушателей и поддержал его статьей в «Литературной газете».  В Литинституте и на курсах дружил с Николаем Рубцовым, братьями Сафоновы – Эрнстом и Валентином, Иваном Акуловым, Анатолием Жигулиным, Владиленом Машковцевым, Борисом Примеровым, Сергеем Хохловым и другими.

После окончания Высших литературных курсов в 1965-1967 годах вел отдел поэзии только что созданного журнала «Волга» в Саратове. Уже в первый год выпуска в журнале печатались стихи Андрея Дементьева, Ольги Фокиной, Давида Кугультинова,  Людмилы Щипахиной и др. поэтов. В 1967 году на пленуме Союза писателей, который проходил в Саратове, Первый секретарь Союза писателей СССР Константин Федин назвал отдел поэзии «Волги» лучшим в стране.

После такой высокой оценки Валентин Сорокин получил предложение от первого заместителя главного редактора журнала «Молодая гвардия» Сергея Викулова и переехал в Москву. В 1967-1970 гг. занимает один из ведущих постов в редакции «Молодой гвардии» - как гласит запись в трудовой книжке В.Сорокина: «Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», редактор отдала очерка и публицистики, редактор отдела прозы, редактор отдела поэзии, член редколлегии журнала «Молодая гвардия». После «Молодой гвардии» в 1970 году стал главным редактором издательства «Современник» - самым молодым главным редактором в СССР и возглавлял его в течение 10 лет (по 1980 г). За эти годы в «Современнике» изданы книги В. Шукшина, В. Белова, В. Распутина, Ф. Абрамова, В. Каверина, П. Проскурина, Б. Можаева, В. Тендрякова, В. Чивилихина, К. Воробьёва и др.

В 60-е годы выходят книги В.Сорокина «Ручное солнце» (1963), «Избранная лирика» (1966), «Разговор с любимой» (1968).

В 1970-х годах изданы книги «Голубые перевалы» (1970), «Проплывают облака» (1971), «За журавлиным голосом» (1972), «Клик» (1973), «Огонь» (1973), «Признание» (1974), «Грустят берёзы» (1974), «Багряные соловьи» (1976), «Озерная сторона» (1976), «Плывущий Марс» (1977), «Избранное» (1978), «Лирика» (1979), «Посреди холма» (1983) и детские – «Старое и новое» (М., Малыш, 1971), «Петино солнышко» (М., Малыш, 1974).

Читатели и критики отмечали, что поэзию Валентина Сорокина отличают мелодичность, напевность, чистота языка, самобытность, искренность.

Вслед за одним из самых его любимых поэтов — Сергеем Есениным, Валентин Сорокин с законной гордостью говорит: «Беречь Россию не устану, она — прозрение моё, когда умру, то рядом встану я с теми, кто берег её». Тема Родины, памяти, уральская тема становятся ведущими в творчестве поэта Особая печаль его — о невосполнимых потерях и утратах Родины в годы войны. Многие стихи — о родной природе, о любви. Как сказал о его творчестве Михаил Львов: «Распахнутое, чуткое, ранимое, по-детски открытое людям сердце пульсирует в его лирических стихах. Лиризм его неиссякаем».

Особое место в творчестве Сорокина занимают поэмы. Их больше двадцати: «Красный волгарь» — о Разине, «Бунт» — о Пугачеве, «Прощание» — о Курчатове, «Обелиски» — о павших за Родину, «Дуэль» — о Пушкине, «Орбита» — о Гагарине, «Дмитрий Донской», «Евпатий Коловрат», «Плывущий Марс» — о мартеновском огне, «Оранжевый журавленок» — о детстве... Многие их них вошли в «золотой фонд» русской литературы ХХ века.

В 1978 году Сорокин пишет большую эпическую поэму «Бессмертный маршал» о Г.К. Жукове, но опубликовать ее не дают, не пропускает политическая цензура, из поэмы убирались целые куски о Берии, Сталине, да и самом Жукове. Только в 1989 году впервые был опубликован полный текст поэмы.

Ю. Прокушев: «Огонь поэзии Валентина Сорокина высвечивает в далях нашего героического прошлого бессмертные имена легендарных сынов русской земли: “К звезде полей я прикоснусь рукой, ведь мне судьбу делить покуда не с кем. Здесь Грозный спит. Здесь опочил Донской. Здесь отдыхает после битвы Невский”. Так рождаются очень современные исторические поэмы Валентина Сорокина. ...История в поэмах Валентина Сорокина не музейно-статична, не созерцательна, она вся — в движении, в действии, в живых картинах живой жизни ее героев. Оживают в Слове неповторимые, бессмертные Лики тех, кто вместе с народом творил в веках подлинную историю, подлинную судьбу России: Коловрат, Донской, Разин, Пугачев, Пушкин, Достоевский, Толстой, Есенин, Сталин, Жуков…

...Главное для него в поэмах: выход из Истории в Современность, наш день, и дальше — в будущее. Отсюда обращение к тем событиям русской истории, к тем социальным, нравственным конфликтам, тем историческим Личностям, которые, прежде всего, определяли формирование и развитие русской нации, русской общественной мысли, русской государственности как в далеком, так и более близком прошлом нашей Родины».

В 1978 году начинаются нападки на В. Сорокина со стороны руководства, а в 1980 году его увольняют из «Современника» за издание книг писателей русского патриотического направления, объявляют выговор от Комиссии партийного контроля ЦК КПСС и выселяют из квартиры. Поэт вспоминал: «За мою отважную позицию в жизни и в творчестве, за мою неколебимую русскость, братскую распахнутость к национальным поэтам... меня и арестовывали, допрашивали по шесть часов сразу, судили на Комитете Партийного контроля, снимали с ложности, выселяли семью из квартиры, пытались исключить из КПСС, много лет не выпускали за границу, запретили на тринадцать лет мою поэму “Бессмертный маршал”, о Жукове».

Впоследствии поэта часто отправляли в командировки по зарубежью. «Я был несколько раз в Сирии, в Пальмире, арабы меня много переводили, я встречался с Хафезом Асадом, отцом нынешнего президента страны. ...За границей я был 14 или 15 раз. Для меня это много. На третий день начинаю сходить с ума: зачем я сюда приехал?! Лучше бы я поехал в Рязань! Вышел бы на берег Оки, вспомнил бы Есенина, прочитал: «Стою один среди равнины голой, а журавлей относит ветер вдаль. Я полон дум о юности веселой, но ничего в прошедшем мне не жаль!»

Более 30 лет, с 1983 по 2014 годы, был проректором Литературного института им. А.М. Горького по Высшим литературным курсам.

Издавались поэтические сборники «Хочу быть ветром» (1986), «Где твой меч?» (2006), «Будь со мной» (1996), «Голос любви» (2003), «Ты — моя. Стихи о любви» (2008) «Здравствуй, время!» (2010) и другие. Поэзия Валентина Сорокина наполнена болями и тревогами времени, высотой чувства и переживания. Благоговение перед женской красотой, высокая любовь к Родине, мужественный труд — главные мотивы книг Сорокина. В своих стихах поэт размышляет об исторических судьбах России, рассказывает о ее бедах и болях, возвышенно говорит о любви и верности, о вдохновенном чувстве жизни. Путь Валентина Сорокина — путь русского национального поэта, защитника Отечества, певца любви и красоты.

Под стать поэзии столь же неповторима художественная проза поэта: книга рассказов, рукопись двух объемных романов о современной России. Яркой частью литературного наследия Валентина Сорокина является его огненная, беспощадно правдивая публицистика. Важным рубежом на этом пути явилась его книга «Благодарение» (1986) с говорящим подзаголовком «Поэт о поэтах», главным героем которой стали русские писатели и поэты, их трагические судьбы, близкие автору по родству и духу, по общей их тревоге и боль за Россию, ее настоящее и будущее.

Валентин Сорокин писал очерки о многих поэтах и писателях – своих современниках: В. Федорове, Ю. Бондареве, П. Проскурине, Е. Исаеве, Б. Ручьёве, Л. Татьяничевой, В. Бокове, А. Прокофьеве, С. Викулове, С. Куняеве и др. Через рассказ о творчестве близких ему писателей он показал многообразный мир современной литературы.

В документально-публицистическую книгу «Крест поэта» (1995) вошли очерки, литературные изыскания, открытия, связанные с судьбами погибших русских поэтах — Сергее Есенине, Николае Рубцове, Павле Васильеве, Борисе Корнилове и других. Рассказ о поэтах дополняют редкие документы и ранее не публиковавшиеся свидетельства. Это одна из самых правдивых, пронзительных книг стала не только литературоведческим исследованием, но и учебником патриотизма, документом времени.

Валентин Васильевич тяжело пережил распад великой державы – Советского Союза. В 90-е он пишет цикл политических басен «Басни и сказы про ельцинские проказы» (1997), выходит двухтомник его художественной публицистики. Одни названия этих книг красноречиво и недвусмысленно говорят сами за себя. Книга первая озаглавлена автором «Обида и боль», книга вторая – «Отстаньте от нас…» (2002). В 2003 году издана книга мемуаров и публицистики «Биллы и дебилы» – документальный роман в новеллах, где автор иронично, с лирическими отступлениями рассказывает, в основном, о своей работе в издательстве «Современнике».

А ведь есть еще Сорокин — поэт-переводчик, тонко чувствующий красоту слова поэтов, которых он переводил на русский язык.

Полностью его художественное наследие составляет не менее десяти объемных томов поэзии, прозы, публицистики, критики. Стихи его переведены на многие европейские языки, на арабский (у поэта есть большой стихотворный цикл «Древняя песнь Иордана»), японский и хинди.

Валентин Сорокин – лауреат премии Ленинского комсомола (за книгу поэм «Огонь»), Государственной премии РСФСР им. М. Горького (за книгу стихов «Хочу быть ветром»), Международной премии им. М.А. Шолохова (за поэму «Бессмертный маршал»), Всероссийскими премиями С. Есенина, Н. Гумилёва, А. Твардовского, Д.Н. Мамина-Сибиряка, В. Фёдорова, Б. Ручьёва и др.

 

Жизнь и деятельность Сорокина высоко оценивают его современники.

Ю. Прокушев: «Ныне особенно очевидно: вся поэзия Валентина Сорокина как негасимый, вечный огонь жизни и памяти народной, огонь доброты и совестливости, огонь надежды и любви».

Михаил Беляев «Он из тех поэтов, которые не украшают красоту, а как бы придвигают её к людям».

 

Даже стихи посвящают:

 

Валентину Сорокину

 

«Что ни день, моя дорога уже,

Облака над нею злей и злей,

Никому я, кажется, не нужен,

Только холм зовёт, как мавзолей».

В. Сорокин

 

У всея Руси дорога уже,

И враги её всё злей и злей...

Валентин Сорокин, ей ты нужен,

Чтобы жизнь Руси была светлей!

 

Хоть сегодня путь Руси завьюжен,

Но другого нет для нас пути...

Валентин Сорокин, нам ты нужен —

Стих твой помогает нам идти!

 

Всё равно, мы верим, — всех предавших

На дубах Россия разорвёт...

За солдат, безвинно жизнь отдавших,

За детей бездомных будет счёт...

 

А народ давно с тобою дружен —

В ЦДЛ ведь ныне полон зал...

Валентин Сорокин, им ты нужен —

Ты ещё в стихах не всё сказал...

 

Зов души твоей народ наш слышит,

И воспрянет духом — ведь беда!

Будет сметена с бандитской «крышей»

«Новая грабёжная орда»!

 

Мы с тобой ещё Руси послужим —

Не за долг, а Родину любя;

Ты стране, Сорокин, очень нужен —

Правды строй слабее без тебя!

Ж. Зинченко

 

Предлагаем познакомиться со стихами юбиляра:

 

Я шел к тебе

Читатель, я тебе не угождал,

Не потакал, не очень суетился.

Бесславием и славой не делился,

Не каялся, не плакал, не бранился,

Я шел к тебе!

И шаг свой утверждал.

 

Ни зависти, ни злобы и ни страха,

Ты прикоснись — мокра моя рубаха,

В поту, в пыли, в крови, в огне дорог,

Пока поднялся к Музе на порог,

Не раз была для нас готова плаха.

 

Я никого не оттирал плечом,

На ненависть я отвечал отвагой,

На шпагу вызывающую -шпагой,

На каждый меч — владеющий мечом —

Один я выходил, а не с ватагой.

 

И муза солнцеликая моя,

И умная, и храбрая царица,

Не уставала думать и гордиться,

За мною следуя во все края:

—Куда мой светлый князь, туда и я!

 

Читатель, я тебя не променял

На быстрый шум, на суету витийства,

На блеск фанфар победных олимпийства

И вещего крылатого российства

Не предал и нигде — не перенял!

 

Я кланяюсь тебе, мой верный друг,

Отечеству и Музе вдохновенной,

Призванию, —я в нём обыкновенный,

Так долог путь, успех же - он мгновенный,

И горько мне, лишь оглянусь вокруг!..

 

Я Родину знаю

Я Родину знаю с пахучей кислявой морошки,

С черемухи белой, что застит весною окошки,

С костра за деревней, с крупчатой, печеной картошки,

С буханки румяной, с двухрядной, крылатой гармошки.

 

Я Родину знаю с гривастой, отмашистой тройки,

Со свадебной, буйной,

Российской плясуньи-попойки…

С берез августовских, где прячутся юркие сойки,

Со сказок лукавых, с побасок старушечьих, бойких.

 

Я Родину знаю с прадедовской, травной могилы,

С креста над собором, с нечистой, невиданной силы…

С букварного слога, со школы, с напарницы милой,

С дегтярной телеги, с трескучих, веселых косилок.

 

Я Родину знаю с кремлевского гласа-набата:

— Вставай на защиту!

На битву с фашистом проклятым! —

Печалились полдни и глохли за рощей закаты,

Рыдали невесты, сестра уходила за братом.

 

Я Родину знаю по серой отцовской шинели,

По звездочке алой, по горькому всхлипу метели.

И нечего есть нам — голодные злые недели,

Репьи да крапива — тоска первобытная в теле.

 

Я Родину знаю по скрипу костыльному остро.

Курганы. Курганы.

Погосты. Погосты. Погосты.

И — бешеный скорый, гудят полосатые версты.

И я у мартена, чубатый мальчишка,

подросток…

 

* * *

Иноземцу меня не осилить

И уже невозможно пресечь,

Я недаром родился в России

И пою её горе и меч.

 

Вырастал я за сына и брата

Из тяжелой и злой маеты,

Вам, которые ложью распяты,

Вам, которые пулей взяты.

 

Смолкни, ветер, над миром разбоя,

Эхо смерти, не шастай в лесу,

Я боюсь, что однажды с собою

Тайну века во тьму унесу.

 

Будет каждая крыша согрета,

Вспыхнет праведный свет навсегда,

Если в грешную память поэта

Залетает вселенной звезда.

 

Если выстояв, выдюжив, вызнав,

Я поднялся — и солнце в груди,

Если вещая матерь-Отчизна

День и ночь у меня впереди.

 

Струны времени, совести стрелы,

Красной масти на поле цветы,

Это — чувства и слова пределы,

Это — ты, моя Родина, ты!

 

* * *

Не смогу разлюбить, хоть убей,

Потому что родился не чёрствым,

Эту синюю сонность степей,

Эти звёзды, берёзы и вёрсты.

 

Самолёт, паровоз ли, такси

Наплывает внезапней крушенья.

И недаром вовек на Руси

Выше господа бога — движенье!

 

Кувыркается ветер во ржи,

Голосит над болотами чибис.

Ну скажи мне, скажи мне, скажи,

Где бы мы доброте научились!

 

Ни одной не запомню страны,

Ни одной не пойму я державы.

Мне ведь даже в могиле нужны

Только наши поля и дубравы.

 

Словно в речку, войду я в траву,

Тихо трону ладонью ромашку.

И почти, как в бреду, разорву,

Переполненный счастьем, рубашку!

 

Земля отцов

Не представить белый снег

Без саней крылатых.

Не увидеть тройки бег

Да без грив косматых.

 

О земля моих отцов,

Вздыбленная круто,

Ветром, звоном бубенцов

Ты насквозь продута.

 

От стрелы и до курка

Через все туманы

По тебе прошли века,

Будто атаманы.

 

Над тобою круг вершат

Звезды-хороводы.

В глубине твоей лежат

Разные народы.

 

Как безумец в гололедь

Направляет снасти, —

Я пришел запечатлеть

Грозные их страсти.

 

Не указами царя,

Волею поэта

Плещут реки и моря, —

Движется планета.

 

О земля, земля моя,

Цезарь и Аттила

Не заполнили края —

Духу не хватило!..

 

Никуда тебя не деть,

Я-то знаю это:

Из конца в конец лететь

Устает комета.

 

Плачу, голову клоня,

Счастья ль, бога ль милость:

Ты под сердцем у меня

Нежно уместилась.

 

Я россиянин

За вечную родину нашу,

За теплый отеческий кров.

А. Прокофьев

 

Я славянин, и стать моя крепка,

И вижу мир я добрыми очами,

За мной летят сказанья сквозь века

И затихают рядом, за плечами.

 

Меня крылом пожары били в грудь,

Я приседал под свистом ятагана.

Мой путь прямой, и я не мог свернуть

Перед ордой лавинной Чингисхана.

 

На их стрелу мечом я отвечал,

И, воскресая средь родимых улиц,

Я над могилой ворогов качал,

Чтоб никогда они не встрепенулись.

 

Голодный, непричесанный, босой,

Лицом закаменев над Русью жалкой,

Я их сшибал оглоблей, стриг косой,

Я их лупил простой дубовой палкой.

 

…Молился я и кланялся богам,

А яд испил из горькой, лживой чаши,

Когда по тюрьмам и по кабакам

Меня швыряли самодержцы наши.

 

От крови распалясь и от огня,

Расисты шли в мои святые дали:

Они судили ни за что меня

И, как в мишень, стреляли и стреляли.

 

Вся эта нечисть у меня в долгу,

И гнев гудит в груди страшней, чем улей,

И до сих пор я вынуть не могу

Из сердца нержавеющие пули…

 

Но, обретая силу и красу,

Я говорю через смешки и ропот:

— Да, я не раз еще тебя спасу

От недруга внезапного, Европа!

 

Я свободен

Я свободен, как сильная

Дикая птица, как ветер,

Я, кружась над землею,

Ни разу границы не встретил!

 

Не боюсь я дождей,

Не боюсь ураганов могучих,

Закаленным крылом

Разбиваю тяжелые тучи.

 

Мне Отчизна дала

Эту вольную гордость и смелость,

Чтобы сердцу тревожней

Дышалось, стучалось и пелось!

 

Жить нельзя без высот,

Без просторов для мысли и ока,

Много чувствую, слышу

И вижу далеко-далеко!

 

Со свинцом и песком,

Черноземом и солью планета

В руки нам отдана,

И давно понимаю я это.

 

Не скрывая лица,

Я порой заменяю свой ранец,

Средь арабов араб,

Средь храбрейших вьетнамцев

вьетнамец!

 

Но люблю я родимую музыку,

Песни и говор

До безумья, до слез

И вовек не желаю другого!

 

Пусть тунисцу Тунис,

Англичанину Англия будет,

А Россия моя

Не обидит меня, не забудет.

 

Пахарь и космонавт,

Рудознатец и первопроходец,

Не мутите чужой

Родниковый и светлый колодец!

 

Понимать, принимать

И хранить к себе верность — искусство,

Ведь на поле едином

Цветет разнотравие густо…

 

Хранить нам славу

Над ржавым храмом стонут журавли,

Под куполом разбитым ветер свищет,

Здесь воины хоробрые легли,

Здесь все века столпились на кладбище.

 

Набеги, от рассвета до темна

Летел, горча, пожарный пепел праха.

Славянские лихие племена,

Вожди дружин, не ведавшие страха.

 

К звезде полей я прикоснусь рукой:

Ведь мне судьбу делить покуда не с кем.

Здесь Грозный спит,

здесь опочил Донской,

Здесь отдыхает после битвы Невский.

 

Здесь проносили деды и отцы

Гремучей революции скрижали,

И не они соборы и дворцы

Осквернивали, жгли и разрушали,

 

А те пришельцы из чужих краёв,

Бесцельная, кочующая нечисть,

Которой даже песня соловьёв

И то души скудеющей не лечит.

 

Хранить нам славу предков надлежит.

И ты не гость, не временный посредник, —

История тебе принадлежит,

России прозревающий наследник!

 

* * *

Ветер вершины деревьев качает.

Голос кукушки звенит одиноко.

Память опять про себя отмечает

Детство, пропавшее в годах далеко.

 

Вижу я стог и реку небольшую,

Густо поросшую острой осокой.

Солнцем и ветром беспечно дышу я

Иль убегаю тропою высокой.

 

Скалы, озера, луга и овраги.

Каждой травине я искренне нужен.

С облаком рядом, исполнен отваги,

Беркут рыжеющий кружит и кружит.

 

Полдень — отец притомился косою

Часто махать…

Закипает кастрюля.

Медом повеяло, дымом, росою,

Дождь заплясал на ладонях июля.

 

Мать поправляет поспешно косынку

И в шалаше, что прохладою дорог,

Радостно нам раскрывает корзинку:

Лук да оладьи, картошка да творог.

 

Сколько изъезжено, понято мною,

Сколько забыто, но давнее лето,

Будто бы эхо, идет стороною, —

И невозможно не думать про это.

 

* * *

С чего мне в чужое рядиться?

Нигде б не хотел я родиться,

А только вот здесь, на Урале,

Средь вечно мерцающей дали.

 

Мне все здесь родное до стона:

И темная тайна затона,

И забыть березовой чащи,

И ветер, аллюром летящий.

И пасмурный клекот орлана,

Как сдавленный хрип Тамерлана.

 

И ЗИЛов ребристые шины,

И скальные эти вершины

Над ранней рассветною синью.

Отсюда я вижу Россию

До самого крайнего леса

Сквозь ратную славу железа...

 

Край ты мой

Вырос я на Урале,

Где огнистые дали.

Где, по-воински, горы

Зорко смотрят в просторы.

Край ты мой необъятный,

Богатырь непопятный!

 

Ладони Урала

Очень горько, когда непогода,

Дождь и сырость, и слякоть, и мгла.

Словно жизни святая свобода

Навсегда в черноте залегла.

 

Словно был ты и не был, и дали,

И окрестных пригорков леса

Отзвенели уже, отсверкали

На прощание — прямо в глаза.

 

Я, захлёстнутый пламенем боли,

Всё утратил, что радостно нёс,

И летящее русское поле,

И мятежные крылья берёз.

 

Но, рождённый на звёздной дороге,

На ладонях Урала во мгле,

В этот миг и тоски и тревоги

Ничего не боюсь на земле!

 

Мне ли трудно понять, что ушедшим

Больше в мире покоя дано?

Без таких вот, как я, сумасшедших

Охладело бы солнце давно.

 

Через поле

Над холмом речушки неказистой

Распрямился тополь в полный рост,

Чтобы летней ночью серебристой

Головой коснуться тёплых звёзд.

 

Голос жизни — тайная потреба:

Он её услышал и решит, —

В миг такой ему земля и небо,

Одному ему принадлежит.

 

Страсть святая, истина святая,

Красота святая!..

И поэт,

Выше зорь над Родиной взлетая,

Пьёт любви и благородства свет.

 

А потом, то в радости, то в горе,

Он встаёт, взволнованный до слёз,

Только он, и никого в просторе,

Только он — и воин, и Христос!..

 

Песню слышит, слышит стон и сечу,

Слышит оклик яростный и риск:

Все кресты идут ему навстречу,

Кланяется каждый обелиск.

 

Русь моя, судьба моя и доля,

Речка, тополь, ветер и утёс, —

Это я шагаю через поле

К лебединой заводи берёз!..

 

* * *

Всё одолеешь, море и пустыню,

Леса возьмёшь и горы на пути.

Но если вдруг душа твоя остынет, —

Её снегов уже не перейти.

 

Так широки и так они ледяны,

Куда ни глянь — стальные берега!

Я позабыл весёлые поляны,

Родные соловьиные луга.

 

Простор кровавым месяцем расколот,

Как топором.

И в бездне темноты

Сосёт мне разум непреклонный голод

Тоски — потрогать тёплые цветы.

 

Склониться бы к родительским могилам.

Послушать деревенскую гармонь.

И душу тронуть пескариным илом.

Взять за крыло вечеровой огонь.

 

Мы забываем, восходя на кручи,

Вбегая в корабли и в поезда,

Зовёт нас то, что человека мучит, —

Свет памяти и совести звезда.

 

Они горят в сознанье обоюдно,

Под каждой доброй крышею в чести.

Зовёт нас то, что потерять нетрудно,

Но невозможно снова обрести!

 

Услышь себя

Со злом борясь, я вызываю зло,

И вынужден в пути ожесточаться,

И с недругами доблестно встречаться,

А мне на них действительно везло.

 

Везло, когда неопытен, один

Я пробивался к своему призванью;

И верилось грядущему признанью,

Что правоте кутузовских седин…

 

Прекрасное Отечество мое:

Москва, Урал и Куликово поле, —

Народа предрекающая воля

И ратника горячее копье!

 

Я утомлюсь и припаду к траве

Остынуть и чуть-чуть остепениться.

Поет родник, волнуется пшеница,

Орел раскинул крылья в синеве.

 

И нет конца раздумью моему,

Высокое, оно летит сквозь годы,

Как древний голос мести и свободы,

Пронзая наплывающую тьму.

 

Ни чьей не позавидую судьбе.

Не поманит к себе чужое море.

Всего, всего, и радости, и горя,

В родном краю — достаточно тебе.

 

И я опять приподнимаюсь в рост,

Сыновней растревоженный виною, —

Над вечной, гордой, нежною страною,

И звездный мир понятней, чем погост.

 

От той черты, где сгинула орда,

И к нынешней, до пращура и внука,

Прокатится через меня беда

Со скоростью космического звука.

 

Возвращение к матери

На землю да на Бога обопрусь

Среди житейских бурь и перекосов...

Не отнимайте Киевскую Русь

У сыновей её, великороссов.

 

Они ушли из приднепровских мест

В объятья азиатского тумана,

И золотой христоподобный крест

От океана взмыл до океана.

 

Тот крест летит, бессмертием не снят,

На трассах шумных и на тропах узких

Сегодня снова конники теснят

И с гиком заарканивают русских.

 

Ещё сверкнут державные слова,

Дабы Россия верная очнулась,

И на путях борения Москва

От вражеских ветров не покачнулась.

 

Я поучать потомков не берусь,

Но, слышите, кричит нам сирин птица:

«Не отнимайте Киевскую Русь,

Мать наказала детям возвратиться!..»

 

Когда на Воже заскрипят с утра

Кибитки в скорбных ивах переката,

На берегу былинного Днепра

Брат перед братом смолкнет виновато.

 

Верность

Евгению Нефёдову

В синей мгле бессрочно спят солдаты,

Им к родному дому нет дорог.

Что они ни в чём не виноваты —

Знает мир и свято помнит Бог.

 

Их через трагедии и драмы

Провели — доверчивый народ…

До сих пор по ним рыдают храмы,

Взорванные Хамом в чёрный год.

 

Не вожди, так лидеры бедовы,

Ты у них пощады не проси,

Если сёла, как седые вдовы,

Тихо вымирают на Руси.

 

И куда теперь не кинешь взоры,

Древнею жестокостью горда,

Устремилась в русские просторы

Новая грабёжная орда.

 

Нам былой надеждой не согреться, —

В Куликово Поле ночь вплыла,

Потому звенят, звенят под сердце

И тебе и мне колокола!

 

Неужель нам побрататься не с кем

Перед сокрушением преград —

В каждом русском воскресает Невский

И встаёт Евпатий Коловрат.

 

Мы давно в плену заокеанском,

Пусть трепещет тот, кто предаёт:

Мать-Россия на холме рязанском

Меч героя нам передаёт!

 

  * * *

Обелиски густы на селе.

Край пронзили собой обелиски.

В дождевой и проржавленной мгле

Растворяются длинные списки.

 

Прочитал я — и скорбно примолк:

Тут, руками отцов бронирован,

Молодой громыхающий полк

На озёрном холме сформирован.

 

А сегодня долины пусты.

Вьётся-бьётся дорога печально.

Палисадников бывших кусты

По бокам шевелятся прощально.

 

Перепахан погост и ужат,

Вдовы ранние, горе-старухи

Одиноко в могилах лежат,

К миру этому праведно глухи.

 

Только свист одичалых стрижей.

Вздох берёзовый, тягота звуков.

Всё война забрала: и мужей,

И сынов у несчастных, и внуков.

 

Стало некому в избах рожать.

И осилив последнее горе,

Им, солдатам, лежать и лежать

В этом русском великом просторе.

 

В День Победы

Родина моя, земля святая,

Как давно не пели соловьи,

Муравой-травою зарастают

Избы деревянные твои.

 

Ну а солнце прежнее в зените

Льет над бездорожьями лучи.

И встают то в бронзе, то в граните

У Кремля седого палачи.

 

И когда шумит дождями лето,

Край ветрами грозными продут,

В смертный бой солдатские скелеты

Под Смоленском все еще идут.

 

Сколько жизней тут перекипело,

Непросты у воинов дела:

Схоронить Россия не успела,

А Европа славу отняла…

 

И у Спасской башни на пороге

Под багровым стягом октябрей

Вызревают новые пророки,

Гениев усопших не добрей.

 

А в туманах по лесам и рекам

Мать слепая медленно бредет,

Говорят, она уже полвека

Пирамидку сына не найдет.

 

Родина моя, земля святая,

Иволги, кукушки, соловьи,

Лебедой забвенья зарастают

Избы деревянные твои.

 

* * *

Спасибо, Родина моя,

Я вновь дышу твоей весною.

И ликование лесное,

Звеня, плывет во все края.

 

Растаял за холмом туман.

И солнце всходит, выше, выше.

Лучи-мечи скользят по крыше.

И день бурлит, как океан.

 

Приподнимусь я над бедой,

Над волнами своей обиды.

Где дали тайнами повиты —

Промчался ветер молодой.

 

Я знаю истину одну:

Кадящий злом — себе ж опасность.

Меня да не покинет ясность,

Я во вражде не утону.

 

Не зря спешу я к берегам,

Уже отмеченным цветами,

Черемух белыми кустами,

Снег отдающими лугам.

 

Надежда, воля и покой.

Ветвями сонно сад колышет.

И сердце чувствует и слышит —

Живое счастье за рекой…

 

Берёзовый звон

Прихлынет жизнь и отдалится жизнь,

Среди любви, мечтаний и трудов

Ты красоты и нежности держись,

Небесных звёзд и луговых цветов.

 

Прихлынет жизнь и отдалится жизнь

Среди обманов, горестей и слёз,

Но ты иди и мудрости держись

Седых холмов и золотых берёз.

 

Прихлынет жизнь и отдалится жизнь,

И вроде ты, как прежде, не горишь,

Но ты иди и верности держись

Тому, кого в душе боготворишь.

 

Ведь неземное чувство лебедей

И нам, обыкновенным, суждено:

Кто сосчитает — сколько нас, людей,

Зато над нами солнышко одно.

 

Звездою вспыхнет вечность впереди,

И осветив тропину молодым,

В краю берёз ты по цветам иди

И по холмам — под звоном золотым!..

 

* * *

Тихо шепчут о чём-то леса.

Сонно кружатся жаркие дали.

И над темным холмом небеса

Высоко и доверчиво встали.

 

Скоро землю окутает ночь.

Лунный свет побежит по дорогам.

Сам себе не могу я помочь

Чтобы горько не думать о многом.

 

Мне бы жить — не тужить никогда.

Сеять, веять и с полной нагрузкой

Проносить седину сквозь года,

Хвастать силой и удалью русской.

 

Но душа натолкнулась на крик

Журавлиный...

и в звёздном просторе

Я увидел, как бьется родник

И крамольно волнуется море.

 

Целовал меня ветер тоски,

Удивляли нездешние страны.

И шныряли жемчужно пески

На пути моем злые барханы.

 

И покуда плывут облака

И качаются шумно дубравы,

Будут течь в неизвестность века,

Беспокоится птицы и травы.

 

* * *

Тихий дождь шумит за синевою,

За лесной зеленой полосой.

Стать бы мне цветком или травою,

Вымытой мерцающей росой.

 

Надо мной бы загорались зори,

Пролетали ветры далеко.

И гремели грозы на просторе,

И смолкали дружно и легко.

 

И звезда в полночный миг сиянья

Свой огонь несла бы, высока,

Через вековые расстоянья,

Через кучевые облака.

 

Рос бы я, веселый и упругий,

С первобытной силою в крылах,

Не тоскуя о янтарном юге

На туманных северных лугах.

 

А когда взмятется и застонет

Наших душ тысячебалльный вал,

Как подснежник, я в твои ладони

По тропе один бы прибегал.

 

Но луна проскачет на кукане

У реки и преградит пути.

В мире этом, будто в океане,

Никому покоя не найти.

 

* * *

Тихая осенняя дремота.

Легкое движение небес.

А вдали, за кромкой поворота,

Все шумит — не утихает лес.

 

Этот шум ловлю я у порога,

Так ловлю, что мечется душа.

И опять зовет меня дорога

Свистом ветра, чутью камыша.

 

И опять, как в юности, легко мне,

Если я уверовал давно, —

Ничего осмыслить и запомнить

На земле страданьем не дано.

 

Дни летят и гаснут за годами

В синих ширях — только торопись

Прорасти извечными трудами

И уйти в мучительную высь.

 

Я не знаю неизбывней доли,

Ласковей заботы не пойму:

Плыть желанным голосом над полем

Иль глядеться месяцем во тьму.

 

* * *

А белым снегом красную рябину

Вчера, казалось, до смерти сгубило.

Вчера, казалось, гнулась и стонала,

Сегодня ж неба ей, упрямой, мало.

 

Так высоко летит она кудрява,

Так широко ее кочует слава.

Она шумит, поёт — и это пенье

Бессмертное, как русское терпенье.

 

Рябиновая гроздь

Хлебный воздух, морозный и синий,

На ладошку возьми и подбрось.

И, окутана в дымчатый иней,

Пламенеет тревожная гроздь.

 

То — высоко над утренней ранью,

Над серебряной, хрупкой травой

Задохнулась рябина багрянью,

Забежав на бугор вековой.

 

Так и хочется вдруг прослезиться.

Краше луг, золотее жнивье.

И надолго еще пригодится

Краю отчему сердце мое…

 

И какие б ни плавали тучи,

И какое бы здесь ни цвело, —

Затеряется в шумах могучих

И загинет бескрылое зло.

 

Вон у заводи грустно-белесой

Голосами полмира прожгли

Журавли,

покружили над лесом

И в бездонное небо ушли.

 

Покружили, наверное, жили

Предки их у болотистых мест.

И потомки окликнуть решили

Звоном тихие дали окрест.

 

Вновь я чувствую остро и зрело:

Я в родимых просторах не гость,

Ведь недаром звала и горела

Через ветер тревожная гроздь.

 

Старая яблоня

Эту яблоню раньше всех,

Прихорашивающе густо,

Лепестковый осыпал снег.

Чтоб не стало в саду ей грустно.

 

Мне казалось — прошли года,

Не пылать ей, ветрами битой,

Только будет в ночи звезда

Плыть над нею своей орбитой.

 

Но горит и сияет вся,

Каждой жилкой в рассвет трепещет.

И, метельный огонь неся,

Ветер солнечный звоном плещет.

 

И порывисто, и легко

Встрепенулась она от снега.

И душа ее далеко

Улетает сейчас, как эхо.

 

Улетает во мгле туда,

Где на грани любви рисковой

Пропадают ее года

В море памяти лепестковой.

 

Сосновый шум

Сосновый шум, ты шум из детства,

Из тех святых далеких лет,

Когда вагонного соседства

И заводского — близко нет.

 

Сосновый шум, ты юность наша,

Гармошки вздох, пожатье рук,

Когда луна, как братства чаша,

Обходит молодецкий круг.

 

Сосновый шум, ты жизни ветер,

Я понимал края свои,

Когда сражались на рассвете

С горластым громом соловьи.

 

Сосновый шум, ты зрелость слова,

Ты правда жданная души,

Когда звенишь и плещешь снова,

Крыла взметая из глуши.

 

Сосновый шум, ты ярость лиры,

Звезда, горящая в пути.

Лети над Родиной, над миром

И над судьбой моей лети!..

 

* * *

Пушистая, зелёная,

Стремительная ель,

И солнышком палённая,

И гнутая в метель.

 

Стоишь прямая, сильная,

Звенишь до облаков.

Вокруг земля обильная —

На тысячи веков.

 

Вскипали травы гуннами,

Бил колокол в набат.

И ядрами чугунными

Ложился звездопад.

 

Текла Пахра багряная,

В Оке плескалась кровь.

Ты, хвойная и пряная,

Отряхивалась вновь.

 

Грачи спешили умные

К тебе наперебой.

И грозы лета шумные

Кружились над тобой.

 

И ночь плыла стоокая.

И расточалась тьма.

Звени, моя высокая,

Звени, звени с холма.

 

* * *

Кленовый лист, багряный и шумящий,

Летит через поля,

Как будто этот край не настоящий,

Не отчая земля.

 

Летит, летит через холмы и реки,

По синеве плывет.

Ах, неужели там ничто вовеки

Его не оборвет?

 

Пусть мир подлунный не окинешь оком, —

Пластается, могуч,

Но где в огромном космосе глубоком

Приют для туч?

 

Они кружат над глубью океанов,

И не дают ветрам

Уснуть среди оврагов и туманов,

И будят по утрам.

 

И вновь летит багряный лист шумящий,

Летит через поля,

Как будто этот край не настоящий,

Не отчая земля.

 

Подсолнухи цветут

Подсолнухи искрятся и цветут,

От них заросший золотится пруд.

И золотое поле льётся, льётся,

И солнце под короною смеётся.

 

Ему, большому, с четырёх сторон

Кивает малых тысячи корон.

И ты идёшь, на голове корона —

Сошла, царица, с неземного трона.

 

Июль, июль, тревожный лунный свет

От звёзд и соловьев спасенья нет.

И мы лугам, подсолнухам дивимся:

Они цветут, и мы — не повторимся!

 

Иван-да-Марья

День наполнен синевою.

Лезут тени в погреба.

Ухожу я с головою

В придорожные хлеба.

 

Загустелая пшеница

Плещет волнами в зенит.

То под ветром серебрится,

То вздыхает, то звенит.

 

Пахнет клевером и пылью,

Острой сдобою солом.

Солнце огненные крылья

Распластало над селом.

 

Веет бор смолистой гарью,

Пни угрюмые крепки.

И цветы иван-да-марья

Тихо бродят вдоль реки.

 

По цветам заря гуляла,

Потому из немоты

Светят розово и ало

Те высокие цветы.

 

В глубях знойного тумана,

Поднимись-ка в полный рост, —

Кроме Марьи да Ивана —

Никого на сотни верст…

 

Медуника

Ливень вымоет леса.

На поляне полудикой

Прорастут твои глаза

Одинокой медуникой.

 

И в негромкой стороне,

Умудренные веками,

Ветры память обо мне

Пронесут за облаками.

 

Будет вечер, синева,

Будет солнышко смеяться.

Соловьиные слова

Снова будут повторяться.

 

И веселая, как есть,

Жизнь продолжится земная.

Медуника будет цвесть,

Ничего о нас не зная.

 

* * *

Все лето дожди моросят, —

Под окнами полны кадушки.

И звезды над крышей висят,

Глазастые, словно лягушки.

 

Холодные звезды и ночь

Холодная — травы застыли.

И ветер уносится прочь,

Холодный, полями пустыми.

 

И оторопь в сердце ползет.

И тонет надежда в тревогах.

Пусть завтра чуток повезет

И мне на холодных дорогах.

 

Я солнце встречаю во сне

И небо ищу голубое,

Годами в своей стороне

Не зная тепла и покоя.

 

Холодная Родина, ты

Доныне ни в чем не повинна.

Сгорбатило время кресты,

Зажгло обелиски былинно.

 

Шумит ли высокая рожь,

Цветет ли багряно гречиха,

Я слышу — стоустая дрожь

Плывет над просторами тихо.

 

Её душа

Не того встречаю, привечаю

И не ту спасаю от невзгод.

Вот живу я и не замечаю,

Что цветёт рябина каждый год.

 

Вековою взята перегрузкой,

Ей и мне с рожденья не везёт, —

Заревые капли крови русской

В океан страдания несёт.

 

Счастье ей и чудится, и снится,

А по яви доля нелегка,

Меж оград душа её теснится

И до звёзд дорога далека.

 

Русские просторы без причала,

А за ними ветер и молва.

Разве бы она не закричала,

Да сдавила горло синева.

 

Иволгу вчера грозой убило,

Соловьи израненные спят.

Край, в котором выросла рябина,

Взрывчатыми распрями объят.

 

Лунный лик восходит и смеётся,

Не суля пощады никому,

Потому шумит она и гнётся,

Приникая к сердцу моему.

 

Вечер

Все, что есть на земле, не простое —

Смысл имеет и душу свою.

Горе осени, рдяно-густое,

Я в июле уже узнаю.

 

Пусть еще далеко до мороза,

Но, как тяжкая мать, на бугор

Поднимается к ночи береза

Поглядеть в незакатный простор.

 

Вечер царствует — солнце садится.

И опять, прижимаясь к земле,

Неразгаданных-птиц вереница

Пронеслась и пропала во мгле.

 

Шум осиновый, робко-тревожный,

Колыхнулся и вот побежал

По рябине — красе невозможной,

Полыхающей, будто пожар.

 

Кто прошел здесь и умер когда-то,

Кто великую тайну принес:

Слышать хриплые гулы набата,

Задыхаться от радостных слез?

 

Перед матерью, перед любимой,

Перед другом и братом клонясь —

Утверждаться тоской лебединой,

Изначальную чувствовать связь.

 

Понимать в океане безмолвном

Стяг,

Сверкающий там, впереди,

И неправды безумные волны

Усмирять у себя на груди.

 

Грустят березы

А под Москвой гуляет осень...

В ней столько тайн и волшебства.

На длинных иглах старых сосен

Повисла бусами листва.

 

Грустят березы над обрывом.

И перезвон и непокой.

И, словно огненные гривы,

Схлестнулись травы за рекой.

 

Холмы угрюмо и мохнато,

С тяжелым клекотом внутри,

Свалили каменные латы,

Как перед сном богатыри...

 

Соборы тяжкими крестами

Подперли дымчатую грусть,

И золотистыми устами

Здесь разговаривает Русь.

 

И одиноко на опушке,

Еще не дав разбег перу,

Беспечно бродит юный Пушкин,

Рассыпав кудри на ветру.

 

Обещание

Мы все вернем, что в горестях растратили,

Ты погоди, любимая, постой.

Мы по крупице, как в тайге старатели,

Костер любви распалим золотой;

 

Такой, чтоб ветер страсти изначальной

Из края в край нас проносил, звеня.

Ведь только ты улыбкою печальной

То радуешь, то мучаешь меня.

 

Листва багряна, дали околдованы.

Давно в просторах гукает зима.

Ты для меня судьбою уготована,

Как древний зов и сердца и ума.

 

Плывет ли месяц темными лесами,

Заря летит ли в светлой тишине, —

Тебя одну бессонными глазами

Я берегу, и нет защиты мне.

 

Ты, нежная, уступчивая, верная,

Со мною — неразлучная везде,

Ты родилась не на земле, наверное,

А на другой, неведомой звезде.

 

Удивление

Вот я вижу, вдали, в синеве,

Улыбаясь и радуясь встречным,

Ты идёшь по зелёной траве,

По славянским холмам вековечным.

 

Замирают цветы и леса,

И олень не спешит к водопою,

Облаков голубых паруса

Тихо-тихо плывут за тобою.

 

Удивленье под сердцем неся,

Переполнена жизнью земною,

Золотая и светлая — вся

Исцелована солнцем и мною!

 

Ну иди же, иди же, иди

По весенней, по сказочной были,

Ведь не зря у тебя на груди

Знаки страсти моей не остыли.

 

За молитвы и муки Христос

Повенчал нас единой судьбою

И звенящими ливнями гроз

Путь омыл он к любви и покою!..

 

* * *

В этой грустной вечерней реди

Сам себя утешаю я:

Скоро, скоро она приедет,

Боль моя и душа моя!

 

Небалованный и негрубый,

Но желающий радость пить,

Буду в сердце, в глаза и в губы,

Как безумец, её любить.

 

Всё обсудим и всё увидим,

И запомним и всё простим.

Даже зависть мы не обидим,

Даже злобе не отомстим.

 

Вечно в жизненной круговерти

Рядом с вороном — соловьи.

Есть соперники у бессмертья,

Есть разбойники у любви.

 

Брызнет солнечно-колоколен

День веселою теплотой.

Наше чувство шумит, как поле

Рожью спелою и золотой.

 

* * *

Среди забот, среди борений,

И поверительных утрат,

Тебе, одной, я ныне рад,

Без похвальбы и преклонений.

 

Мечами срубленный — стою.

И тьмой окутанный — сверкаю.

Я никого не упрекаю

За скальную тропу свою:

 

Она — мятеж, она — судьба,

Пусть высотой глаза слепило.

Ведь никогда бы ты раба

Не выбрала, не полюбила.

 

А у поэтов испокон,

Лишь чувством сердце озарится,

И раскрывается граница, —

Весь мир понятен и знаком.

 

Движения твои ловлю.

Ловлю слова — и восторгаюсь.

Не сожалею и не каюсь

Ни в чем, а верю и люблю!

 

Возвращение к тебе

Мой дом накреняется, бурей внезапной объятый,

Одни я в просторе, бессонницей гиблой распятый.

Один я и полночь, да ты, за морями, лесами,

Всё смотришь мне в сердце, как мама, большими глазами.

 

Такими большими, что нет им, иконным, границы,

Я слышу ладони, слова твои слышу, ресницы.

И я обнимаю, целую, ликую, сгорая,

И кланяюсь Богу, спасибо ему и без рая.

 

Я буду молиться за молодость, даже за старость,

Лишь только б одна ты, одна ты со мною осталась.

И жизнь возвращается медленным храмовым светом,

Но лучше — не знать бы,

но лучше — не знать бы об этом!..

 

Лунное крыло

Спустилась ночь своей тропою быстрой,

А на холмах в березняке светло,

Пока плывёт долиной сребристой

Луны золотопёрое крыло.

 

О, до сих пор душа моя слепою

Не стала, а сияет и горит,

Как будто бы ещё не раз тобою

Меня всевышний отблагодарит.

 

Как будто в жизни, кроме поцелуя,

Одна тщета и скука, потому

Ещё сильней, ещё верней люблю я

И не отдам до смерти никому.

 

Как будто мы давно уже распяты

И родина распята до конца,

А наши дети — вьюгою объяты,

Монгольской вьюгой

крови и свинца.

 

Такие льды скрипят за берегами,

Моей земле, такая гололедь,

Что, кроме смерти,

посланной врагами,

Нам ничего уже не разглядеть.

 

След и след

Сколько слёз и затаённой боли

Пролилось над зимнею страной,

И зачем тебе седое поле

В поздний час переходить одной?

 

Не посветит окнами опушка,

В ночь луна не перестанет плыть,

Только вьюга — белая кукушка

Обо мне проплачет, может быть.

 

И умчится по лесным улогам

Тень мою в просторе отыскать:

Дескать, он на землю послан Богом

Самую красивую ласкать!..

 

Ты ли мне, скажи, не доверяла,

Очи опуская с высоты,

Но метель взяла и потеряла

Наши перевитые следы.

 

Мы привыкли счастье тихо кутать

В белые сугробы: след и след

Тот найдёт, кому их не распутать

И себя не уберечь от бед.

 

Не чужою злобой мы воскреснем,

Не своей излечится народ,

Нам душа даётся поднебесьем,

А судьба встречает у ворот.

 

* * *

Тревожно, тревожно —

уснуть невозможно:

И тут непутево,

и там безнадежно.

 

Тревожно, тревожно,

но женщина рядом —

С таким берегущим,

наполненным взглядом:

 

Цветами, что рдеют,

теплом, что струится,

И хочется выйти в простор

и сразиться

С таким берегущим,

наполненным взглядом:

И песню затеять

в просторе крылатом!

 

Так больно

Почему же так трудно,

так больно бывает порой,

Давит дума на грудь

многоскальною мёртвой горой.

 

Утешение, помощь тогда

мне совсем не нужны,

Ни проклятья друзей,

ни угрозы врагов не страшны.

 

Даже ты надо мною

теряешь священную власть,

Пусть готов я к ногам твоим

тихо и смирно припасть.

 

Пусть готов я тебя,

как ребёнка, ласкать, целовать,

Доверять тебе, слушать,

что нежную, умную мать.

 

Но кричат во мне силы

тоски и утраты земли,

Мои чувства — идущие

в синюю даль корабли.

 

И любовь моя — чёрный,

обугленный солнцем тростник,

Всё шумит и шумит,

словно мир наш ещё не возник.

 

Да и сам я, лишь только

взгляну поострее окрест, —

Одинокий, летящий

над горькою Родиной крест.

 

* * *

Так горько бывает душе:

Ты вроде истратил уже

Свой день —

И теперь только тень

Идет по житейской меже.

 

Где ночь прикоснулась ко дню.

Где ставит судьба западню.

А сад, как столетья назад,

С ветрами затеял возню.

 

И листья шумят на заре,

Что будет метель в январе,

Звонка,

Окунет облака

Зима в молодом серебре.

 

И станет светло и легко,

Тоска улетит далеко:

Поймешь

И зачем-то вздохнешь

О близких своих глубоко.

 

* * *

Все с годами проще и видней,

Даже путь, что ты прошел когда-то.

Как бы юность ни была крылата,

Вспоминать не хочется о ней.

 

Как бы ни был громок твой успех, —

Пролетит невозвратимо время.

И призванья ноющее бремя

Медленно лишит тебя утех.

 

На земле живу, а не в раю,

Сам себе я муки выбираю.

Воскресаю вдруг и умираю

В грозовом неистовом краю.

 

Но заметил я в себе одно

Качество, увы, не лучшей пробы:

С детства мне судьбою не дано

Ядовито действующей злобы.

 

Вот сижу, грущу я, молодец,

Клеветою пойман и завязан.

Почему вон, скажем, тот подлец

За мои страданья не наказан?

 

Чувство

Все туман, и туман, и туман

На душе, на земле и на море.

Непроглядное, длинное горе,

За которым не солнце — обман.

 

Все ветра, и ветра, и ветра,

Косокрылые, кружат и свищут.

И разбойно хрипит над жилищем

Стая воронов, пьяных с утра.

 

Хоть бы хлынул клокочущий дождь,

Иль метель заплясала б со свистом,

Иль морозная звонкая дрожь

Расплескалась в краю серебристом.

 

Так и хочется плыть мне и плыть

И под небом бестрепетно греться,

Так и хочется снегом омыть

Обожженную совесть и сердце.

 

Передышек, мой лес, не проси,

Что поделаешь — мглистое лето

Спеленало простор на Руси,

И еще далеко до рассвета.

 

Зависть

Закипает ледяная завязь,

А за ней морозы да пурга.

Никогда не думал я, что зависть

Может в друге выковать врага.

 

Славе позавидовал иль слову,

Славы нет, а слово тяжело

Давит грудь, и пламенем былого

Замысел грядущий обожгло.

 

Оглянусь я, и в просторе синем

Лес молчит, задумались поля.

Сизый пепел, а не снежный иней

С головы осыпала земля,

 

Мать-земля, Россия, наша совесть.

…Кто ты есть, гляди: на всех одна,

К радостям и горестям готовясь,

В новый день вторгается она.

 

Каждый шаг, как поле Куликово,

Ей и впредь торить и завершать.

Кто ты есть, когда простое слово

Жить тебе мешает и дышать?

 

Лунный крест

Горе в дому, не смех.

Думаем об одном.

Снег, серебристый снег

Падает за окном.

 

Белый лежит покров

На пол-России аж.

В звёздах иных миров

Сын затерялся наш.

 

Белая мать сидит.

Ночь.

И глаза, глаза!..

Молится и глядит

Долго на образа.

 

Белых берёз гряда.

Ворон во мгле кричит.

Сын уже никогда

В двери не постучит.

 

Доброго, своего,

В самый нежданный час

Бог отобрал его,

Не пощадивши нас.

 

Скоро в краю пустом,

Вечной тоской полна,

Белым взойдёт крестом

Утренняя луна.

 

Всё из огня

— Все из огня, и все уйдет в огонь! —

Мой дед, бывало, молвил на гулянке.

И высекала глыбная ладонь

Огонь любви из крохотной тальянки.

 

Огонь любви к березам и полям,

К застенчивой девчоночьей улыбке,

К нахимовским ревущим кораблям

И к русичам, что полегли у Шипки.

 

Но умер дед внезапно ясным днем,

Прославя мир гармошкой и делами.

И я зажег в знак памяти о нем

Огромное, неистовое пламя.

 

Оно южжит, вскипая и звеня,

Гудит и стонет, как в грозу антенна.

И полонила юного меня

Клокочущая музыка мартена.

 

Огонь, огонь, то розовый с краев,

То рыжий под седыми небесами,

От всполохов, багряных соловьев,

И жуткий свет и тьма перед глазами.

 

О соловьи, жестокие огни,

В искрящемся, текучем, звездном иле!

...Как я боюсь, чтобы меня они

В нежданный миг совсем не ослепили.

 

* * *

А я в страстях и думах отрезвился

И, от рожденья сельского не лжив,

Взглянул вокруг и резко удивился

Тому, что я не выброшен и жив.

 

Река судьбы моей не обмелела,

Она полынным горем глубока,

Над ней светло когда-то детство пело

И к солнышку летели облака.

 

Черёмуховой роздалью метельной

Она дышала в майские края.

Склонялась мать над нею

с колыбельной,

Вся золотисто-лунная, моя.

 

И шар земной крутился по орбитам.

В окно крылами трепетала ночь.

И никаким, закрытым иль открытым,

Врагам дорог моих не превозмочь.

 

В часы тоски я понимаю снова,

Те вороны, которые костят

И стать мою, и поднятое слово,

Лишь ошибусь — позором отомстят.

 

Но будет миг высокий на рассвете,

Среди могил у прадедовых плит

За всё, за всё, о чём расскажет ветер,

Моя земля меня благословит.

 

* * *

Не боюсь я ни беды, ни смерти,

Жил, как дрался, плача и круша.

Выноси меня из мелковерти,

Русская, отважная душа.

 

Никого не хаю, не ругаю.

— Здравствуйте! —  открыто говорю.

Всем, кто пал на фронте, — присягаю,

Кто меня травил — благодарю!

 

Вот сомкну глаза — куда же деться! —

Разрывая сумерек струну,

Вновь стучит ошеломленно сердце

Через полуночную страну.

 

Уличаю, а не обличаю,

Жду я славы для своей судьбы,

Родину пою и величаю,

Вскинутую мощью на дыбы.

 

Давче в небе самолет крутился,

На равнине колосился хлеб.

Я родился — враг перекрестился,

Черный ворон вздрогнул и ослеп!

 

К уезжающим

Россия наша бедами объята,

Но с нами Бог и солнышко надежд.

Не предавайте Родину, ребята,

Её вам не заменит зарубеж.

 

Желаю вам я верности и силы

На каждый миг, на каждый день и час.

Не предавайте братские могилы,

Защитников Отечества и нас!

 

Бессмысленны успехи и страданья,

Тропа судьбы и добрый звёздный свет,

Ведь без любви к России нет призванья

И счастья нет, и человека нет.

 

Я никаких заветов не нарушу,

Отвергнув олигархов перелёт:

Богатый тот, кто подвиг свой и душу

В родном краю России отдаёт.

 

Что в жизни нашей может быть дороже:

Банкирский шик иль воинский гранит?..

Богатый тот, кто Родине поможет

И русский меч Победы сохранит!

 

Цинична совесть и нахальна воля,

И дьявольская доля у того,

Кто на пути от нищеты и боли

Не защитил ни разу никого!

 

Гимн Тебе

Ты у нас земная Богородица,

Ну благослови же нас, как водится,

На святую битву, храбрость честную,

За Россию, бедами известную.

 

Мы не подведём, не опозорим,

Мы расчистим к счастью путь и к зорям!

Правота твоя и верность воину

Пособят воскреснуть упокоину.

 

И шагнут, молитвами повитые,

Защищать Россию все убитые.

Русскую тебя, дитя чудес,

Вознесём, одну мы, до небес!

 

Над Москвой поднимем златоглавою,

Наградим сказаньями и славою,

Лик твой водрузим над Красной Преснею,

Угостим тебя победной песнею.

 

И раскатят звон колокола

В честь твою!

Да расточится мгла!

 

Молитва

Я молюсь тебе, Господи, и не перестаю молиться

Среди неуютной ночи, среди безутешного дня,

Ты помоги мне, Господи, подняться и распрямиться

От бед и болезней, внезапно обрушенных на меня.

Вспомню детство: бураны, дожди да скалы,

Да реки, клокочущие в таёжную тишь.

А мама смеётся: «Тебя опять солнышко утром искало,

Вот умоешься и на вершину встречать его полетишь!..»

А на вершине — ветер, изуродованные берёзы,

Лбы рукавом прикрывая, движутся через мороз и чад,

И не их ли, не их ли, не их ли тяжёлые слёзы

Золотыми листьями в окошко моё стучат?

 

Есть сайт, посвящённый поэту: Валентин Васильевич Сорокин

Читайте о В.Сорокине

Юрий Прокушев. Огонь и ветер России

Валентин Сорокин: «Зачем мне стесняться, что я русский»

ЖИЗНЬ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ. Сорокин Валентин Васильевич