К 130-летию со дня рождения Е. И. Дмитриевой
Двенадцать
огненных гвоздик,
Такие женщины живут в
романах,
Встречаются они и на
экране…
За них свершают кражи,
преступленья,
Подкарауливают их
кареты
И отравляются на
чердаках.
Михаил Кузьмин
Серебряный
век был эпохой загадочной. Его история полна удивительных персонажей с
потрясающими судьбами, роковыми страстями, великими талантами. Интересно, что
именно Серебряный век дал русскому искусству многих великих женщин, слава о
которых не меркнет до сих пор. В эту романтическую эпоху творили актрисы,
художницы, поэты: Вера Комиссаржевская, Забелла Врубель, Марина Цветаева,
Наталья Волохова, Софья Парнюк, Зинаида Гиппиус, Анна Ахматова…
Но
осень 1909 года стала в русской литературе, по словам Марины Цветаевой, эпохой
Черубины де Габриак. Алексей Толстой называл ее «одной из самых фантастических
и печальных фигур русской литературы». Черубина де Габриак - литературный
псевдоним-мистификация Елизаветы Ивановны Дмитриевой (в замужестве Васильевой).
Однажды
в редакцию «благородного» и изысканного журнала «Аполлон», в котором печатались
поэты, близкие основным тогдашним литературным направлениям – символизму и
акмеизму – пришло необычное письмо. Конверт,
запечатанный черной сургучной печатью с девизом «Vae victis!» («Горе побежденным!»),
бумага с траурным обрезом. Письмо на французском языке, подписано буквой Ч., к
нему приложено несколько стихотворений. Вот
как об этом вспоминал редактор журнала, Константин Маковский – поэт,
художественный критик, племянник знаменитого художника-передвижника, а по
совместительству известный в Петербурге сноб и эстет: «Стихи меня
заинтересовали не столько формой, мало отличавшей их от того
романтико-символического рифмотворчества, какое было в моде тогда, сколько
автобиографическими полупризнаниями»:
С
моею царственной мечтой
одна
брожу по всей вселенной,
с
моим презреньем к жизни тленной,
с
моею горькой красотой.
Но
спят в угаснувших веках
все
те, кто были бы любимы,
как
я, печалию томимы,
как
я, одни в своих мечтах.
И
я умру в степях чужбины,
не
разомкну заклятый круг.
К
чему так нежны кисти рук,
Так
тонко имя Черубины…
Загадочная поэтесса Ч. продолжала присылать стихи. Листки
были надушены и переложены сухими цветами. В стихах описывались Испания времен
инквизиции, рыцари и крестоносцы, фанатический католицизм, мистицизм,
аристократическая красота их автора, ее откровенная сексуальность и гордость. Автору удалось положить
к своим ногам не только всю завороженную редакцию известного журнала «Аполлон»
во главе с Сергеем Маковским, но и заинтриговать весь читающий Петербург. Большую
подборку стихов Черубины де Габриак поместили во втором номере журнала, заодно
выбросив стихи Анненского. Её успех был
головокружителен и несомненен, её творчество получает
высокую оценку самого И.
Анненского и
Вяч. Иванова. Журнал выходит на «ура».
Черубина де Габриак была провозглашена поэтессой будущего!
Вот только
от личного появления в редакции талантливая Черубина воздержалась. Она общалась
с Маковским только по телефону, напуская как можно больше тумана вокруг своего
образа. Из разговоров стало известно,
что у неё рыжеватые, бронзовые кудри, бледное лицо с ярко очерченными губами.
Она родом испанка, ревностная католичка, ей восемнадцать лет, строгое
воспитание получила в монастыре и находится под надзором отца-деспота и
монаха-иезуита, её исповедника. Причем эти черты и сведения, как оказалось позднее,
подсказаны были самим влюбчивым и романтическим С.Маковским. Завораживающий
голос не отпускал редактора ни на минуту. Чарующей музыкой звучало её имя -
Черубина де Габриак. В изысканных строках стихов сквозила тоска одиночества,
желание пойти навстречу зову сердца, найти душу, которой можно было бы
довериться…
В «Аполлоне» и близких ему кругах началась подлинная
черубиномания. В таинственную испанскую красотку Черубину влюбились все,
начиная с редактора: «…Влюбились в нее
все “аполлоновцы” поголовно, никто не сомневался в том, что она несказанно
прекрасна, и положительно требовали от меня — те, что были помоложе, — чтобы я
непременно «разъяснил» обольстительную «незнакомку». …Убежденный в своей
непобедимости Гумилев (еще совсем юный тогда) уж предчувствовал день, когда он
покорит эту бронзовокудрую колдунью; Вячеслав Иванов восторгался ее
искушенностью в «мистическом эросе»; о Волошине и говорить нечего. Барон
Николай Николаевич Врангель, закадычный мой друг в ту пору, решил во что бы то
ни стало вывести Черубину на чистую воду: «Если уж так хороша, зачем же прячет
себя?». Но всех нетерпеливее «переживал» Черубину обычно такой сдержанный
Константин Сомов. Ему нравилась «до бессонницы», как он признавался,
воображаемая внешность удивительной девушки. «Скажите ей, — настаивал Сомов, —
что я готов с повязкой на глазах ездить к ней на острова в карете, чтобы писать
ее портрет, дав ей честное слово не злоупотреблять доверием, не узнавать, кто
она и где живет…» (Сергей Маковский, «Черубина де Габриак»).
Черубину много раз пытались вычислить – то проводили опрос во
всех особняках на Каменном острове, то дежурили на вокзале, когда она должна
была уехать за границу, то присылали ей приглашение на выставку, где надо было
расписываться в гостевой книге. Все было напрасно.
Черубине удалось настолько заинтриговать Петербургское
общество и вызвать невероятный интерес к своей персоне, что на всех приемах и
вечерах только о ней и говорили…
Но тайне вскоре суждено было раскрыться. После очередного поэтического вечера,
проходившего на квартире Вячеслава Иванова, сотрудник «Аполлона» Иоханнес фон
Гюнтер отправился провожать молодую поэтессу Елизавету Ивановну Дмитриеву,
прославившуюся довольно меткими пародиями на Черубину. Вот ему-то и призналась
девушка в мистификации. И. фон Гюнтер снял маску с Черубины! За псевдонимом
оказалась женщина, не соответствующая экзальтированным эстетическим ожиданиям
литературной публики. И, если и не разразился скандал в редакции, то
потерпевших оказалось достаточно. Сама Е.И.Дмитриева, бросившая на некоторое
время стихи, страшно разгневанный и разочарованный С. Маковский, стрелявшиеся
на дуэли Н. Гумилев и М. Волошин…
Об этой литературной мистификации достаточно материала: несколько
книг, масса статей и несколько очерков воспоминаний.
От самого М.Волошина из очерка «Черубина де Габриак» мы
узнаем о том, как рождалась идея мистификации, откуда взялось замысловатое имя поэтессы,
о восприятии его Е.И.Дмитриевой и участии в судьбе. Дело в том, что Волошин был
огромным любителем розыгрышей и мистификаций. Пошутить над ближним — это было
его страстью, иногда более захватывающей, чем страсть поэтическая. Не
удивительно, что именно он стал автором самой скандальной мистификации в
истории русской литературы. Увидев в некрасивой женщине пытливые глаза, ум,
юмор и талант, он решил, возможно, вылепить свою Галатею, а, возможно, только
помочь вырваться наружу таланту. Именно так считает М.Цветаева, о чем пишет в
воспоминаниях «Живое о живом».
С. Маковский так же не обошел вниманием поэтессу
и оставил нам нелестное описание ее внешности в очерке «Черубина де Габриак»: «Дверь
медленно, как мне показалось, очень медленно растворилась, и в комнату вошла,
сильно прихрамывая, невысокая, довольно полная темноволосая женщина с крупной
головой, вздутым чрезмерно лбом и каким-то поистине страшным ртом, из которого
высовывались клыкообразные зубы. Она была на редкость некрасива. Или это
представилось мне так, по сравнению с тем образом красоты, что я выносил за эти
месяцы? Стало почти страшно. Сон чудесный канул вдруг в вечность, вступала в
свои права неумолимая, чудовищная, стыдная действительность. И сделалось до
слез противно и вместе с тем жаль было до слез ее, Черубину...».
А в свое время поэтесса написала:
С. Маковскому
Твои
цветы... цветы от друга,
Моей
Испании цветы.
Я их замкну
чертою круга
Моей
безрадостной мечты.
Заворожу
печальным взглядом
Двенадцать
огненных гвоздик,
Чтоб предо
мною с ними рядом
Из мрака
образ твой возник.
И я
скажу... но нет, не надо,-
Ведь я не
знаю тихих слов.
И в этот
миг я только рада
Молчанью
ласковых цветов.
Коктебель, 1909
На
мой же взгляд, с фото на нас смотрит вполне приятная женщина, быть может, чуть простоватая
для громкого псевдонима. Но справедливости ради надо заметить, что все
современники указывали на огромное женское обаяние Е.И.Дмитриевой и постоянное
внимание мужчин.
А вот так описал ее Иоханесс фон Гюнтер в книге воспоминаний
«Жизнь на восточном ветру» (М., «Молодая гвардия», 2010): «Она была среднего
роста, скорее маленькая, довольно полная, но грациозная и хорошо сложена. Рот
был слишком велик, зубы выступали вперед, но губы полные и красивые. Нет, она
не была хороша собой, скорее — она была необыкновенной, и флюиды, исходившие от
нее, сегодня, вероятно, назвали бы «сексом».
У каждого, кто писал о Черубине, свой
личный взгляд, свое в чем-то предвзятое отношение. Поэтому очень интересно
разбираться со всеми этими источниками. Например, для тех, кто ничего не
слышал, достаточно прочесть цифровую книгу Екатерины Останиной «Любовные
истории», где две главы краткого содержания посвящены Черубине де Габриак и
М.Волошину. Здесь только констатация фактов, полета фантазии не наблюдается.
В книге Бориса Носика «Тот век
серебряный, те женщины стальные…» (М., «Текст»,2013) больше фактов, больше
романтики, но описание страсти Н.Гумилева к Дмитриевой строится на ее
экзальтированных воспоминаниях, которые документально не подтверждены.
Мне же понравилась более всего глава
«Клон Серебряного века» из цифровой книги «Люди искусства» (Автор Светлане
Бестужева- Лада).
Книга «Из мира уйти неразгаданной» (Составители
Владимир Купченко и Роза Хрулёва) - первое полное издание сохранившихся писем
поэтессы Елизаветы Ивановны Дмитриевой, скрывавшейся
под псевдонимом Черубина де Габриак. «Из мира я должна уйти неразгаданной», -
считала она и просила своих корреспондентов ее послания уничтожать. Из 183
писем, представленных здесь, 132 - печатаются впервые. В приложении -
стихотворные посвящения Черубине.
Рекомедую и Черубина
де Габриак. Исповедь / Сост.
Купченко В. П., Ланда М. С., Репина И. А. — М.: Аграф, 1999.
Материала на сегодня
достаточно, всех источников не перечислить, но можно сложить свой образ Елизаветы
Ивановны Дмитриевой или запутаться окончательно.
Нам же с вами, уважаемые
читатели, надо знать не только свои личные корни, но и корни всей широкой
России. Поэтому Елизавета Дмитриева, взволновавшая в свое время высшую
литературную общественность, привлекающая и занимающая и по ныне умы современников,
достойна наших памяти и внимания.
Родилась в небогатой
дворянской семье. С семи до шестнадцати лет страдала туберкулезом, была
прикована к постели, на всю жизнь осталась хромой. Имела богатейшее
образование. В 1904 с золотой медалью окончила Василеостровскую гимназию, в
1908 — Императорский женский педагогический институт по двум специальностям:
средневековая история и французская средневековая литература. Одновременно
слушала лекции в Петербургском университете по испанской литературе и старофранцузскому
языку, после чего непродолжительное время училась в Сорбонне. У Дмитриевой вообще были блестящие
лингвистические способности: она пыталась учить и греческий, и санскрит, и
древнееврейский.
По возвращении в Петербург преподавала русскую словесность в
Петровской женской гимназии, печатала в теософских журналах переводы из
испанской поэзии (Святая Тереса и др.), посещала вечера на «башне» Вяч.
Иванова, где завязалась её близкая дружба с М. Волошиным.
Разоблачение литературной
мистификации обернулось для Дмитриевой тяжелейшим творческим кризисом: после
разрыва с Гумилёвым и Волошиным и скандальной дуэли между двумя поэтами
Дмитриева надолго замолчала.
В 1911 она вышла замуж за инженера-мелиоратора Всеволода Николаевича Васильева и
приняла его фамилию. После замужества уезжает с ним в Туркестан, много
путешествует, в том числе по Германии, Швейцарии, Финляндии, Грузии, — в
основном по делам «Антропософского
общества». Антропософия становится главным её занятием на все
последующие годы и, видимо, источником нового вдохновения. С 1915 возвращается
к поэзии. Многие стихотворения — религиозные, но уже не католические
стилизации, а искренние стихи, отражающие поиск пути для собственной души
поэта, стремящейся к покаянию и очищению.
В 1921 году она вместе с мужем оказывается в Екатеринодаре,
где руководит объединением молодых поэтов и знакомится с С. Маршаком. Маршак и Васильева организовали детский театр и
написали для него полтора десятка пьес (в том числе знаменитый «Кошкин дом»).
Создали в городе поэтическую студию «Птичник». Совместно с С.Маршаком она работает над
детскими пьесами (сборник пьес переиздавался четырежды).
В июне
1922 возвращается в Петроград, работает в литературной части Петроградского
театра юного зрителя, занимается переводами с испанского и старофранцузского, пишет повесть для детей о Миклухо-Маклае «Человек
с Луны». Оставив работу в ТЮЗе, она
заканчивает библиотечные курсы и служит в Библиотеке Академии наук.
В 1926 начинаются репрессии по отношению к русским
антропософам, и год спустя
в доме Дмитриевой производится обыск, во время которого забирают все её книги и
архив, а саму поэтессу высылают в Ташкент на три года. В ссылке она продолжает
писать стихи, постоянными темами
которых становятся мистические переживания, одиночество, любовь, обречённость,
тоска по родному Петербургу. И вот, что удивительно в 1927 по
предложению близкого друга последних лет, китаиста и переводчика Ю. Щуцкого,
создает ещё одну литературную
мистификацию — цикл семистиший «Домик под грушевым деревом», написанных от имени
«философа Ли Сян Цзы», сосланного на чужбину «за веру в
бессмертие человеческого духа».
Юлиан
Константинович Щуцкий – выпускник этнолого-лингвистического отделения
Петроградского университета, перевел знаменитую «Книгу перемен» – «китайскую
библию», которая была издана лишь в 1960 году. Е.Дмитриеву-Васильеву
интересовала поэзия Японии и Китая: японские танка и хокку были известны ей, а
от синолога Ю.Щуцкого она узнала о технике уставных китайских стихов. Образы
китайской поэзии: веер, бабочка, луна, небо, река, журавли – находят новое
воплощение. В стихах все пронизано тоской по покинутому Северу, друзьям и
книгам прошедших времен, горечью изгнания, любовью к природе, близким людям,
искусству и вечной красоте мира.
Ивы
За
домами, в глухом переулке
Так
изогнуты ветви ив,
Как
волна, на гребне застыв,
Как
резьба на моей шкатулке.
Одиноки
мои прогулки:
Молча
взял уезжающий друг
Ветку
ивы из помнящих рук.
12.IX.1927
Интересную повесть «Китайские маски
Черубины де Габриак» об этом периоде жизни поэтессы написал Алексей Устименко.
Вышла она в № 3 журнала «Дружба народов» в 2010 году.
Скончалась Елизавета Ивановна от рака
печени в ташкентской больнице им. Полторацкого, не дожив до конца ссылки. Была похоронена на Боткинском кладбище в
Ташкенте. В настоящее время местоположение могилы Елизаветы Дмитриевой
неизвестно.
Яркая
звезда Черубины де Габриак быстро взошла на поэтическом небосклоне, очаровала,
привлекла внимание, заставила о себе говорить и угасла так, словно её и не
было. Такова судьба многих литературных мистификаций. Но таинственная Черубина
вовсе не являлась пресловутой статуей-Галатеей. За звучным псевдонимом и
придуманной легендой стояла реальная талантливая и умная поэтесса.
Комментариев нет
Отправить комментарий