День танкиста: 140 стихотворений и 30 песен о танкистах и танках

 

Каждое второе воскресенье сентября в России отмечается День танкиста — праздник всех, кто связан с этой важной военной отраслью. В 2024 году — 8 сентября. В этот день поздравляют не только служащих танковых войск, но и танкостроителей, инженеров и техников.

История танковых войск — летопись беспримерного подвига на фронте и в тылу во имя свободы и независимости Родины. 

Днем рождения первого русского танка считается 31 августа 1920 года — именно в этот день в цехах Нижнего Тагила завершили производство Танка М (малого), который являлся копией одной из английских машин. К началу Великой Отечественной войны на вооружении Красной Армии стоял солидный танковый парк, основу которого составляли легкие танки: Т-26, БТ и принятые на вооружение в декабре 1939 года средние танки Т-34, и тяжелые КВ-1. Во время войны танковые части и соединения стали средством наиболее эффективного решения важнейших оперативных задач. Самые яркие страницы истории наших танковых войск написаны, конечно, в годы Великой Отечественной войны. За мужество и самоотверженность, проявленные в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками, 1142 воинам-танкистам было присвоено звание Героя Советского Союза, а 16 человек были удостоены этого звания дважды. Героический и самоотверженный труд танкостроителей также был высоко оценен — более 9 тысяч из них удостоены высоких государственных наград. 8 сентября 1946 года в Москве на Красной площади был проведен парад-марш гвардейской танковой Кантемировской дивизии, что стало первым официальным празднованием Дня танкиста.

В том же 1946 году Указом Президиума Верховного Совета СССР был учрежден праздник День танкиста. Во всем Союзе его отмечали 11 сентября — в память об успехах российских танковых войск во время Восточно-Карпатской операции 1944 года. До 1980 года праздник отмечался 11 сентября, в 1980 году Указом Президиума Верховного Совета СССР была установлена новая дата празднования — второе воскресенье сентября. В этот день танкистов поздравляют и до сих пор — в современной России праздник был закреплен Президентом РФ в 2006 году. Сегодня Танковые войска Вооруженных Сил России, как род войск в Сухопутных войсках ВС РФ, являются главной ударной силой этих войск и мощным средством вооружённой борьбы. Они предназначены для решения наиболее важных задач в различных видах военных (боевых) действий. На вооружении танковых войск стоят танки Т-72, Т-80, Т-90 и их модернизированные образцы.

 

В день танкиста

Может быть, в сорок третьем,

Может, в сорок втором

Ветки дымные ветер

Колыхал над костром.

 

Скрыта хвоей сосновой,

В стороне от огня,

Танков, к бою готовых,

Возвышалась броня.

 

Но гремящий, не дальний

Фронт забывши на час.

Кто-то с грустью-печалью

Мир припомнил из нас.

 

Он негромкое кинул

Невзначай в тишину:

— Вот костер и машины.

Как в степи на стану...

 

И под пологом мглистым

Оказалось, что тут

Шофера, трактористы

Наступления ждут.

 

Ждут его комбайнеры

С кобурой на ремне...

И пошли разговоры

У солдат на войне.

 

Как они рисовали

Край своих мирных дней,

Как они тосковали

По работе своей;

 

Как хвалили друг другу

Кто Алтай, кто Урал...

В этой памятной были

Сам я там тосковал...

 

Та пора миновала,

И на новых путях

След солдатских привалов

Не отыщешь в лесах.

 

Только память хранится,

Да — на страх всем врагам —

Салютует столица

По торжественным дням.

 

Вновь кончается лето,

И сентябрьской листвой

В честь танкистов ракеты

Ввысь летят над Москвой.

 

А далеко сверкают,

И жарки и остры,

На приволье Алтая

Нынче ночью костры.

 

Кто-то там, на целинных.

Скажет вдруг в тишине:

— Вот костер и машины.

Как привал на войне...

 

И поднимется рядом

У костра в тишине

Цвет гвардейской бригады

На примятой стерне.

 

И до каждого лично

Долетит из дали

Грохот залпов столичных

Над простором земли.

С. Орлов

 

В день танкиста

Я, как погибший,

этот день провел.

Никто из вас,

живой или погибший,

Со мной не сел

за мой пустынный стол,

Со мной не спел,

над рюмкою поникший.

 

Я, как погибший,

этот день провел.

По радио

наш маршал выступал.

Дошел тот голос

до моей могилы.

И снова жизнь

звала меня,

манила,

Но снова жизнь

живым я уступал,

По радио

наш маршал

выступал.

 

Он в братскую

могилу бы сошел,

Чтобы пожать

танкистам мертвым

руки,

Чтобы их взять у смерти

на поруки

И вновь живыми

усадить за стол.

 

Он в братскую

могилу бы сошел.

Какие бы расспросы

тут пошли,

Какие бы тут были

изумленья!

И, разговорчивы

до удивленья,

Забыли б мы,

откуда мы пришли.

Какие бы расспросы

тут пошли!

 

...А где мы находились

столько лет?

А что тут на земле

без нас творится?

Как в танке люк,

пусть дверь нам отворится.

За люком — что?

Какой звенит рассвет?

Узнали б эту жизнь мы

или нет?

 

Узнали б или нет —

о, суть не в том, —

Возврата нет

из пекла

и из праха.

Вас не вернут

ни Сандомир,

ни Прага,

Вас не вернут

ни нынче,

ни потом.

 

Утешить вас могу

не чем-нибудь —

Бессмертьем

ваших подвигов великих!

Я все их

перечислю вновь —

велите!

О, путь воспоминаний!

Чем не путь?

 

Когда в моей бы

это было власти, —

Немедленно

я воскресил бы вас.

Я б сделал так,

что приказали власти

Всем трубам золотым

трубить о вас,

Трубить о вас

и завтра и сейчас,

Чтоб трубы

беспрерывные

трубили

И девушки

лишь только вас

любили,

Своим мальчишкам

объявив отказ...

 

Ах, это исступленье

ни к чему!

Зачем я говорю

про невозможное?

Воздали должное.

Венки возложены.

Приделано

сияние к челу...

 

Я завтра снова

в жизни закружусь.

Опять я завтра утром

выйду к людям.

Я выйду к людям.

Мы их с вами любим.

Я завтра жизнью

вновь заворожусь.

 

Я выйду к ним,

к своим

и не к своим.

И загляжусь я

вашими очами

На жизнь

без окончанья и начала,

На эту жизнь

с садами и дворцами,

Которую

щедрейшими сердцами

Вы без остатка

подарили им.

М. Львов

 

Танкисты

Своими танками окружены,

Танкисты видят боевые сны.

На серых одеялах спят они.

Кругом стоит стена седой брони.

 

На гусеницах — грязь лесных дорог,

По серой краске — пулевой поток,

И лунный свет, играя в нечет-чет,

Через листву по кожухам течет.

 

Была броня от пуль накалена,

Но выдержала семь боев она.

Теперь луна наводит чудеса

На злые молчаливые леса.

 

Дозорные машины начеку.

Пролетный ветер трогает щеку.

Да политрук, огарок засветив,

Насвистывает все один мотив

 

И вспоминает, вынув карандаш,

Про каждый танк и каждый экипаж,

Хорошие ребята! Нет цены.

Рабочие, крестьянские сыны.

С таким народом — только захоти —

Полсвета можно смело обойти.

В. Луговской

 

Баллада о танкистах

Гари густеет запах,

Рядом упал снаряд.

Танки летят на запад.

Пламенем мир объят.

 

Пламя взошло на пашне

Всходами джугары...

Взрывом сорваны башни,

Согнуты вниз стволы.

 

Взрывов взлетают клубы,

Кажется, прорван фронт.

И непослушно губы

Выговаривают

в микрофон.

 

Голос огнем захвачен

И обожжен, нетверд:

«...Выполнена задача,

Танки идут вперед...»

 

Я сам

На холодной стали

Спал, брони холодней.

Помню,

Как умирали

Лучшие из людей.

 

Я не стыдился, плача,

Помню я битвы ход:

«...Выполнена задача,

Танки идут вперед».

 

Что-то похолодело,

Остановилась кровь.

Только про это дело,

Заговорил я вновь.

 

Помню,

Как взрывы

В клочья

Рвали мою броню...

Только на стол рабочий

Голову не склоню,

 

Боли своей не пряча,

Вспомню военный код:

«...Выполнена задача,

Танки идут вперед».

Б. Дубровин

 

Отважный танкист

Уходил молодой паренек на войну,

Коренаст, и силен, и плечист,

Говорили ему, что, видать по всему,

Паренек от рожденья танкист.

 

Как мечтал паренек, так и в жизни сбылось,

Думал силу проверить свою.

Это тоже сбылось, и ему довелось

Проверять ее в жарком бою.

 

Вспоминая подружку в родной стороне,

Он в жестокие схватки ходил.

И на верной броне, как на верном коне,

Он пехоту в атаку водил.

 

И сметал он врага, как степной ураган,

Но в бою его танк запылал.

И, слабея от ран, он пошел на таран

И по радио всем передал:

 

— Я охвачен огнем, но врагу не сдаюсь,

В сердце ненависть немцам не сжечь.

Да простит меня пусть моя вольная Русь,

Что не смог я машину сберечь.

 

И друзья по боям о нем песни поют,

И разводит баян баянист.

Он сражался в бою за отчизну свою,

Как и должен сражаться танкист.

А. Фатьянов

 

На переднем крае обороны

Ни куста, ни стога, ни вороны —

Чёрный камень, серая зола…

На переднем крае обороны

Танк советский бомба обожгла.

 

Он железной печкою пылает,

Он продут огнём, и потому

Лейтенант советский посылает

Радио майору своему.

 

По переднему несётся краю,

Слышат фронт и вся родная Русь:

— Я горю, горю, но не сгораю!

Я горю, горю, но не сдаюсь!

Н. Ушаков

 

Баллада о танке

Советский танк попал в болота —

Еловая прогнулась гать.

Его бомбили с самолета,

Его фашистская пехота

Под вечер стала окружать.

 

Крича, строча из автоматов,

Солдаты, как из-под земли,

Осматриваясь воровато,

К нему со всех сторон ползли.

 

Немецкий танк подкрался с тыла,

Чтоб наш разить его не мог.

Широкозадый, тупорылый,

Он заревел, что было силы;

Налег на цель и поволок.

 

Вода и грязь текли с металла.

Осенний день совсем погас...

Но кто видал,

когда бывало,

Чтоб на цепи водили нас?

 

Едва из топкого болота

Наш танк втянули на увал,

Как вдруг шарахнулась пехота:

Мотор включенный заработал,

Зарокотал,

забушевал.

 

Взгремев утробою железной,

Рванулся танк. Сама земля

К нему под гусеницы лезла:

Вперед, к своим — он в ров безлесный

Пошел по травам, гром стеля.

 

Пошел лугами к дальним хатам,

Подмяв пенек, подрезав ствол, —

Он сам уже врага повел! —

На третьей скорости, на пятой,

На двадцать пятой он пошел.

 

Казалось, ветер в поле стих.

Казалось, сосны молодели:

На танк во все глаза глядели.

И камни серые хотели,

Чтоб он оставил след на них.

А. Яшин

 

Танки идут в атаку

Суглинок, примятый текучими трапами,

Чернильные тени на желтой траве.

Ступая по пеплу плоскими лапами,

С исходной срываются танки КВ.

 

Проходят вдоль поймы, вдоль древнего волока,

Сквозь блесткие нити весеннего дня.

От вражьих снарядов, как бронзовый колокол,

Гудит раскаленная боем броня.

 

В лощине, изрезанной рвами и дзотами,

Танкисты играют со смертью слепой,

И гибнут орудия вместе с расчётами,

Расплющены насмерть тяжёлой стопой.

 

Земля от разрывов взлетает фонтанами

Под небо немыслимой голубизны.

Покрытые копотью, рваными ранами

Трубят, наседая, стальные слоны.

 

За танками вслед, над окопами смятыми,

Над речкой, сверкающей жидким стеклом,

Стреляя, крича, поражая гранатами,

Пехота стремительно входит в пролом.

 

Лучами, до ряби в глазах накаленными,

Разбужены травы от зимнего сна,

Шумя на ветру полковыми знаменами,

На запад пошла в наступленье весна.

А. Сурков

 

Танкист

На высоте он с танком был оставлен,

Чтоб поддержать атаку. Но огнем

Четыре дня был батальон придавлен

К земле. И мы не думали о нем.

 

У рации, сменяясь, два связиста

И днем и ночью ждали позывных,

Но услыхать ни слова от танкиста

Не удалось ни одному из них.

 

На пятый день, когда, врага откинув,

На высоту взойти нам удалось,

Увидели мы черную машину,

Пробитую снарядами насквозь.

 

Танкист сидел в песке, откинув тело

На сорванный с разбитой башни люк.

И тускло фотография блестела

В распухших пальцах обожженных рук.

 

А на открытке радостно сияли

Два озорных мальчишеских лица,

Как будто, встретив поезд на вокзале,

Ребята вновь увидели отца.

Б. Ширшов

 

После боя

Лишь час назад был шквал огня,

Лавина яростной атаки,

А счёт смертям вела броня

И гусениц стальные траки!..

Ещё стеной дымы встают.

 

Ещё пожары полыхают.

А здесь, у рощи на краю,

Разгорячённые в бою,

Как боги, танки отдыхают.

 

На косогоре близ села

У догорающей машины

Лежат эсэсовцев тела,

Живьём впрессованные в глину.

 

А мы, едва окончив бой

И матерясь напропалую,

Болотной рыжею водой

С брони смываем кровь чужую.

В. Волох

 

Танкисты

Рванулись танки с марша напролом.

Скребли броню бессильно пулемёты,

Охваченные пылью и огнём,

Захлёбывались вражеские дзоты.

 

Земля кругом фонтанами рвалась,

Казалось, в ней сплошные были мины,

И, выжимая до предела газ,

Танкисты гнали яростно машины.

 

Врага сшибая, помнили они:

Не дать ему залечь и оглядеться!..

Решает бой не толщина брони,

А за бронёю бьющееся сердце.

А. Гусев

 

О танкистах

В башне две дыры пробило,

Дым валил из башни.

А механик гнал машину,

Наклонив упрямо спину,

По кровавой пашне.

 

И, не выдержав работы,

Отказали пулеметы:

Вот могила, братцы!

Но спокойный звук мотора

Говорил: — Еще не скоро.

Еще можно драться.

Еще едем. Еще правим.

Еще гитлеровцев давим.

 

Есть гранат с десяток.

Еще фляжка есть у Васи,

Еще песня есть в запасе, —

Будем бить проклятых!

 

Пушка мертвая молчала.

От ударов бронь трещала.

Провода горели.

Водку выпили солдаты,

Приготовили гранаты,

А потом запели.

 

(...и механик гнал машину,

Наклонив упрямо спину.

Если б мне туда же —

В этот бой, в машину эту!

Только — больше места нету.

В этом экипаже.)

И. Френкель

 

Тридцатьчетвёрка

Февральские лужи — во льду, как в стекле,

Позёмка метёт по венгерской земле.

Слышна пулемётная скороговорка.

Железной походкой здесь битва прошла, —

И только одна на окрайне села

Осталась подбитая «тридцатьчетвёрка».

 

Но жив экипаж… Заряжающий взмок,

Снаряды нося, проверяя замок.

Механик-водитель, весь в масле и саже,

Склоняясь над мотором, грохочет ключом;

И тут же, к броне прислонившись плечом,

Стоит лейтенант — командир экипажа.

 

Но думы его — далеко за селом:

На запад лицо повернув молодое,

Он ловит едва доносящийся гром

И вспышки зарниц уходящего боя...

 

Февральские лужи — во льду, как в стекле,

Позёмка метёт по венгерской земле,

Как будто швыряется хлопьями пены…

Стоит лейтенант и не знает про то,

Что танк его первым пройдет Балатон

И первым ворвется на улицы Вены.

Б. Кежун

 

Танкистам

Когда окончилась атака

И смолк последней пули свист,

На постамент громаду танка

Одним рывком возвел танкист.

 

И смолк мотор. И пушки дуло

Всей теплой тяжестью своей

Как бы качнулось и вдохнуло

Прохладу леса и полей.

 

И мы вдруг поняли, что это

Во имя завтрашнего дня

Железным обликом Победа

Из дыма встала и огня...

 

Прошли года. И ветеранам,

Чьи слава любит имена,

За труд, а не за подвиг бранный

В Кремле вручают ордена.

 

Но в час, когда за дымкой мглистой

Неистовствует в туче гром,

Я вижу вновь того танкиста

В прожженном шлеме боевом,

 

И старый танк прыжком взъяренным,

Припоминая давний путь,

Ломает молнии со звоном

О бронированную грудь,

 

И с гулом площадь городская,

Вся в клочьях пены и дыму,

Из камня искры высекая,

Под траки стелется ему!

Н. Грибачев

 

Перед боем

Откройте люки настежь —

Пусть пока

в наш дом стальной

ворвётся свежий воздух:

нам, может, в этом танке

жить века,

на пьедестале

поднимаясь к звёздам!

А. Аквилёв

 

* * *

Ревя на повороте и подъеме,

Идет наш танк. Пока вдали враги,

Мы ночью спим на танке, как на громе.

На жалюзи мы сушим сапоги.

 

Согревшись, засыпаешь на мгновенье,

И вновь со дна, куда его ты вверг,

Не досмотрев рисунки сновиденья,

Сознание карабкается вверх,

 

И хочется уснуть наполовину,

Прислушиваясь к грохоту лавины,

Чтоб сонного бомбежка не застала

(Так можно, не проснувшись, умереть,

И, значит, надо встать, забыв усталость,

Чтоб собственную смерть не просмотреть.

 

И мы, конечно, правы, и поверьте,

Обидно будет умереть во сне.

И я хочу присутствовать при смерти, —

Тогда еще поборемся мы с ней.

 

И, может быть, поборем — мы упрямы.

И будем жить, чтобы врага добить).

И вдруг сквозь сон ты слышишь: воет «рама» —

Выходит «юнкерс» сны твои бомбить.

 

И сны бегут. В убежище. Теснятся.

Проснулся, смотришь — бомбы не видны,

Так даже сны военные нам снятся —

Воздушные и танковые сны.

М. Львов

 

У входа в Скалат

А. Б. Лозовскому

 

Полковник, помните Скалат,

Где «тигр» с обугленною кожей

И танк уральский, в пепле тоже,

Лоб в лоб уткнулись и стоят?

 

Полковник, помните, по трактам

Тогда и нас водил сквозь смерть

Такой же танковый характер —

Или прорваться, иль сгореть.

М. Львов

 

Танкист

Пистолет из рук не выпуская,

Выскочил из люка задыхаясь,

На пути двоих убил гранатой

И приполз, а на лице нет кожи,

И врачи сказали в медсанбате:

Этот парень вряд ли выжить сможет...

 

С губ слетело хриплое проклятье:

Значит, полз и принимал все муки

Для того, чтоб умереть в кровати,

На груди сложив спокойно руки...

Смерть пришла, назвал ее бесстыжей,

Жить решил назло всему — и выжил...

С. Орлов

 

* * *

Поутру, по огненному знаку,

Пять машин КВ ушло в атаку.

Стало черным небо голубое.

В полдень приползли из боя двое.

 

Клочьями с лица свисала кожа,

Руки их на головни похожи.

Влили водки им во рты ребята,

На руках снесли до медсанбата,

Молча у носилок постояли

И ушли туда, где танки ждали.

С. Орлов

 

* * *

Не с немцами воюем, а с болотом,

Здесь танки тонут, но мы их ведем...

Ведь кровью обливается пехота

Под пулеметом на снегу седом.

 

Под минами мостим из бревен гати,

На скорости замедленной ползем.

Хрипя в укор солдатские проклятья,

Дорваться бы, пробраться, а потом...

 

С раскрытым люком без разбора

По лесу пулеметами хлеща,

Всю силу выжимая из мотора,

Ворваться в деревеньку, и сплеча

 

Бросать в казенник веские снаряды,

И стервенеть, и напролом вести

Пятидесятитонную громаду,

Сминая все на яростном пути...

С. Орлов

 

В подбитом танке

Морозной ночью в тесной башне

Броня от холода горит.

О чем-то мне ненастоящем

Товарищ тихо говорит.

 

Тепло товарищ вспоминает...

Он врет, нет на земле тепла!

Одна пустыня снеговая

Вчера и завтра, снег и мгла...

 

И я кричу ему: «Отставить!..»

Но знаю, тыщу метров нам

Лишь до тепла, но танк оставить?..

Нет! Коченей назло врагам...

 

Сиди и бей из пулемета,

Чтоб пальцы на крючке свело...

И коль не подойдет пехота,

Зажгут нас, будет нам тепло.

С. Орлов

 

У сгоревшего танка

Бронебойным снарядом

Разбитый в упор лобовик,

Длинноствольная пушка

Глядит немигающим взглядом

В синеву беспредельного неба...

Почувствуй на миг,

Как огонь полыхал,

Как патроны рвались и снаряды.

 

Как руками без кожи

Защелку искал командир,

Как механик упал,

Рычаги обнимая,

И радист из «ДТ»

По угрюмому лесу пунктир

Прочертил,

Даже мертвый

Крючок пулемета сжимая.

 

На кострах умирали когда-то

Ян Гус и Джордано Бруно,

Богохульную истину

Смертью своей утверждали...

 

Люк открой и взгляни в эту башню...

Где пусто, черно —

Здесь погодки мои

За великую правду

В огне умирали!

С. Орлов

 

Перед атакой

Не будешь думать вновь и вновь,

Коль за атакой — вновь атака,

Про жизнь и первую любовь,

Когда устал ты как собака.

 

Когда настывшая броня

Прикосновеньем обжигает,

Теплом табачного огня

Когда лишь душу согревают.

 

Когда на все нам наплевать,

Лишь только бы скорей ракета,

Чтоб заряжать, хрипеть, стрелять.

Но лишь не ожиданье это.

С. Орлов

 

* * *

Мир вспоминали в танке тесном,

И грусть нежданная пришла

О том, что легкою, как песня,

Жизнь наша до войны была.

 

Так из глубин траншеи небо

Солдатам кажется синей —

Похож на сказочную небыль

Клин серебристых журавлей.

С. Орлов

 

Смотровая щель

В машине мрак и теснота.

Водитель в рычаги вцепился...

День, словно узкая черта,

Сквозь щель едва-едва пробился.

 

От щели, может, пятый час

Водитель не отводит глаз.

 

А щель узка, края черны,

Летят в нее песок и глина,

Но в эту щель от Мги видны

Предместья Вены и Берлина.

С. Орлов

 

На марше

Пыль позади на сотни метров,

Песок скрипучий на зубах,

Машины дышат жарким ветром,

И рычаги горят в руках.

 

Прилечь бы на траве сожженной

Хоть на обочине, в пыли,

Уснуть, не сняв комбинезона,

Из рта не выплюнув земли...

 

А мы спешим, спешим на запад,

Как будто там, где пушки бьют,

Прохлады тополиный запах

И долгий отдых выдают...

 

Ревут моторы па подъемах,

Дрожит, покачиваясь, лес...

Идут машины, словно громы,

Сошедшие с крутых небес.

 

Колышется под ними лето,

От ветра клонятся кусты...

И молнии лежат в кассетах,

Из меди звонкой отлиты!

С. Орлов

 

После марша

Броня от солнца горяча,

И пыль похода на одежде.

Стянуть комбинезон с плеча —

И в тень, в траву, но только прежде

 

Проверь мотор и люк открой:

Пускай машина остывает.

Мы все перенесем с тобой:

Мы люди, а она стальная...

С. Орлов

 

* * *

С броней танкисты дружат третий год,

Она в боях ребят не подведет.

Ее отцы и деды на Урале

Сварили сами, сами отливали.

И матери на тихих полустанках

Крестили поезд, в бой везущий танки.

С. Орлов

 

Ночью

Мы к дулам пушек вяжем переноски,

Своих машин выравниваем строй,

А к вечеру ударит ветер жесткий

Угарным дымом, снегом и зарей.

 

Нога — на газ, рука — к щитку стартера.

Давай колонну выводи, комбат!

В полтыщи лошадиных сил моторы

Во всю стальную мощь свою гремят...

 

Вот тронулась невидимая сила,

И кажется во мгле среди болот,

Что ночь сама по фронтовым пастилам,

Гремя железом, на врага идет.

С. Орлов

 

Отдых

Качаясь от усталости, из боя

Мы вышли и ступили на траву,

И неправдоподобно голубое

Вдруг небо увидали наяву.

 

Трава была зеленой и прохладной,

Кузнечик в ней кощунственно звенел,

И где-то еще ухали снаряды,

И «мессершмитт» неистово гудел.

 

Так, значит, нам на сутки отпустили

Зеленых трав и синей тишины,

Чтоб мы помылись, бороды побрили

И просмотрели за неделю сны.

 

Они пройдут по травам, невесомы,

Пройдут и сядут около солдат,

О мирном крае, о родимом доме

Напомнят и в тиши поговорят.

 

Мне тоже обязательно приснится

Затерянный в просторах городок,

И домик, и, как в песне говорится,

На девичьем окошке огонек.

 

И взор твой незабвенный и лукавый.

Взор любящий, на век моей судьбы...

Танкисты спят, как запорожцы, в травы

Закинув шлемы, растрепав чубы...

С. Орлов

 

Памятник

 

1

Танкисты спят под камнем и землей.

А танк омыт на крутизне ветрами,

Цветут цветы,

и тополь молодой

Стоит пред ним, как свернутое знамя.

С открытым люком,

в шрамах и рубцах,

С обуглившейся башней, у дороги

На сером камне,

как в огне — в хлебах.

Поставлен он, торжественный и строгий.

 

2

В ту ночь крутила вьюга, и ни зги

Не видно было. Ветер жег, неистов.

Молчали настороженно враги,

К машинам молчаливо шли танкисты...

Последний раз махорочным дымком

Товарищи затягивались круто.

Гремел мотор. Сдвигался с места гром,

В железо первосортное обутый.

 

Тяжелой башни резкий разворот —

И в шлемофонах хриплое: «Вперед!»

Вперед!

И скорость третья, и нога

Легла на газ,

И кости вражьих дзотов

Хрустят уже.

Но залегла в снега

Под пулями и минами пехота.

 

А с флангов жгут термитными в упор

Тяжелый танк...

И, пламенем задетый,

Захлебываясь дымом, взвыл мотор...

Как молнии, во тьму пошли ракеты.

 

Багровых вспышек непрерывный ряд,

Тяжелых взрывов круглые раскаты —

Но вот уже орудия молчат

И пулеметы,

И пошли солдаты.

И грозное победное «ура»

Вдаль понесли железные ветра.

 

И мы пошли, гремели дизеля.

Ночь огненными крыльями

махала,

И, колыхаясь, грузная земля

В прицелах танков на дыбы вставала.

 

3

Взошла заря, с утра летят ветра,

Седые клубы дыма разметая.

Огонь зари как бы огонь костра:

В золе и пепле вся передовая.

 

А над блиндажем, из последних сил

Поднявшись к небу, как на пьедестале,

Он все еще горел, еще чадил.

Когда его штабисты отыскали.

 

Полковник снял в молчанье с головы

Тяжелый шлем. Замолкли офицеры.

Все было здесь понятно для живых:

И это утро, этот пепел серый,

И втоптанные в землю сапоги,

и пушки, искореженные сталью,

И танк над всем побоищем...

Таким,

Таким он и стоит на пьедестале.

 

4

— Пускай стоит, чтобы кругом цветы,

Чтоб виден был народу издалека... —

Сказал полковник. — Чтобы с высоты

Орудие смотрело черным оком.

Как в Крым везут и в Сочи поезда

Далеких мирных жителей на отдых.

Как ночью с неба падает звезда,

Сменяются закаты и восходы...

 

Горелой краской пахло от брони

И известью сырой от пьедестала...

— Пусть дети здесь играют, им в тени

Не жарко будет... — медленно сказал он.

И рухнула обвалом тишина,

Мы на ходу задраивали люки,

И пороха тяжелая волна

Затворы пушек отвела со стуком.

 

5

Среди хлебов гранитный пьедестал.

Суровых линий прямота простая.

Тяжелый танк над рощами привстал,

О мужестве векам напоминая.

 

По толще стали ты определи.

Какие были витязи когда-то,

Коль на плечах своих носить могли

В полсотни тонн брони гремучей латы.

 

Танк слышит, как грохочут поезда,

И эхо долго в башне не смолкает...

И по ночам высокая звезда

Встает над ним, горит и потухает.

 

Зарницы отблеск ляжет на груди,

И тихо вздрогнут неживые траки,

И пристально в просторы поглядит

Тяжелый бог стремительной атаки.

С. Орлов

 

Памятник танкистам в Калаче

Есть могила в Калаче над Доном:

Взорам и ветрам степным открыт,

С пушкой, в степь донскую наведенной,

Танк на каменном холме стоит.

 

Он прорвался с Волги утром ранним,

И, склонясь у полыньи на льду,

Шлемом зачерпнул воды механик

У России целой на виду.

 

Круглый люк над башнею откинут,

Открывая купол голубой.

Спит спокойно экипаж машины.

Побратавшись навек меж собой.

 

А вверху, цементом пропыленным,

Воздух разрывая на куски,

Днем и ночью с камнем и бетоном

По шоссе летят грузовики.

 

И с могилою солдатской рядом,

Там, где шлюз тринадцатый, — с утра

Раздают десятники наряды.

Грунт идет в забоях на-гора.

 

О причалы пеною плеская.

Заливая навсегда пески,

Вот уж в степь идет вода донская

К водам Волги-матушки реки.

 

Видит танк портальных кранов стрелы,

Башни шлюзов, насыпи плотин,

Труд людей, не знающих предела.

Битву суховеев и машин.

 

Он стоит, по собственному праву,

В центре дел над Доном, молчалив,

В дальний год навеки для державы

С Волгой тихий Дон соединив.

С. Орлов

 

Танки в Сталинграде

Встали танки энского полка

На бетонных вечных пьедесталах

Там, где насмерть гвардия стояла, —

От Красноармейска до Рынка.

 

Купол неба ярок и высок.

Тихо Волга плещется о сушу,

И легко ложатся на песок

Несгибаемые тени пушек.

 

И хотя разгромлена война,

Люки не задраили башнеры.

В башнях поселилась тишина.

Но знакомо воздух рвут моторы.

 

Дизельные жаркие сердца

Громко бьются на путях гудронных,

На полях пшеничных у Донца

И в забоях трассы Волго-Дона.

 

На века в соседстве здесь стоят

Башни танков, что на пьедесталах,

И у вознесенных эстакад

Башни шлюзов нового канала.

 

К миру устремленная земля

Солнцем залита, росой умыта,

В юные одета тополя

И бронею танковой прикрыта.

С. Орлов

 

На ученье

Летит, клубясь, над танкодромом

Газойля дым в начале дня,

Где в сталь закованные громы

Стоят на линии огня.

 

Сейчас упругие затворы

Взрывная отведет волна.

Мелькнет в прицелах дот, пригорок,

Как будто там сама война.

 

Ее сейчас на том пригорке

Сомнет тяжелая броня.

Летят в дыму «тридцатьчетверки»,

Встают, ревя, столбы огня.

 

Сосредоточенны солдаты,

Ведь им уже давно слышны

Бомбежек тяжкие раскаты

Из дальней маленькой страны.

 

Проходят в небе строем «ИЛы»,

Молчат солдаты у машин,

Но это есть молчанье силы,

Которая брала Берлин.

С. Орлов

 

Учила жизнь сама меня

Учила жизнь сама меня.

Она сказала мне, —

Когда в огне была броня

И я горел в огне, —

 

Держись, сказала мне она,

И верь в свою звезду,

Я на земле всего одна,

И я не подведу.

 

Держись, сказала, за меня.

И, люк откинув, сам

Я вырвался из тьмы огня —

И вновь приполз к друзьям.

С. Орлов

 

Памяти Сергея Орлова

— Привет! Серега говорит… —

Я больше не услышу это

Его подбитый танк

Горит.

Огонь и дым

И бабье лето.

И не видать кругом ни зги,

И никакого в мире звука…

Но он идет из-подо Мги,

Но он стихи читает глухо,

И время сквозь него течет

Ночным сияньем космодрома…

Подставить вечности плечо —

Ему привычно и знакомо,

Живые радовать сердца,

Хранить на свет благословенно, —

И эту службу

до конца

Нести.

И не просить подмены.

А. Краснов

 

У Прохоровки

Поутру по огненному знаку

пять машин KB ушло в атаку.

Сергей Орлов

 

О жизни и о смерти

до утра

дождь говорил

на языке морзянки…

Работали в тумане трактора,

а чудилось —

в дыму гремели танки.

 

Лучом пронзило мглу,

и предо мной

сверкнул пейзаж,

как снимок негативный…

Мне жутко миг представить за бронёй,

которую прожёг

кумулятивный**!

 

Я думал, сталь

надёжнее земли,

но в сорок третьем здесь пылало лето:

и сталь, и кровь беспомощно текли,

расплавившись,

и были схожи цветом.

 

Наверно, мир от ярости ослеп:

чернело солнце,

мерк рассудок здравый,

когда в той схватке

с диким воем степь

утюжили стальные динозавры.

 

Огромные, железные, они,

друг друга разбивая и калеча,

скрывали там,

за хрупкостью брони,

трепещущее сердце человечье.

 

Земля и небо —

в звёздах и крестах!

И раны кровоточат, и мозоли.

В эфире жарко,

тесно, как на поле, —

звучит «огонь!» на разных языках,

на общечеловечьем —

крик от боли!

 

И где-то здесь,

среди бугров и ям,

сквозь смотровую щель шального танка

ворвался полдень

и, как белый шрам,

остался на лице у лейтенанта…

 

Войны не зная,

понимаю я,

что в том бою должна была решиться

судьба России и судьба моя:

родиться мне на свет

иль не родиться,

 

и встать ли мне однажды до утра,

за Прохоровку выйти спозаранку,

где бродят тени опалённых танков,

где их родные дети — трактора —

былое поле битвы пашут мирно…

КВ — советский тяжёлый танк периода Великой Отечественной войны, означает «Клим Ворошилов».

Кумулятивный эффект — усиление действия взрыва путём его концентрации в заданном направлении.

Ю. Шестаков

 

Памяти поэта Сергея Орлова

и моего отца Константина Рожнова

 

Что меня заставляет обернуться назад? —

Это танки летят! это танки горят!

И как феникс в бою среди сотен врагов

под обстрелом сгорает Серёжа Орлов!

За Отечества пядь —

в пекле — юный поэт,

чтоб из пепла восстать,

чтоб попрать смертью смерть!

А в другой стороне

в тот же час, в тот же миг

шёл Т-34 в тыл врага напрямик!

В танке том — мой отец, знамя красное с ним!

Мой отец, моя слава — Рожнов Константин!

И сползал мой отец по горящей броне…

С пальцев пепел слетал… Гимнастёрка в огне…

— Самоходный артполк 12-03,

надо красное знамя Победы — спасти!..

О Сергее Орлове и об отце

напишу я:

на вечном, на русском крыльце

два танкиста сидели… и, быть может, сидят

средь таких же в войне обгоревших ребят…

Только кто из властей

нынче жизни их рад?

П. Рожнова

 

Танковый десант

А.Н. Захарову

 

На броне по кустам и полянкам,

А потом, мысль о смерти гоня,

Ты бежишь за чадящим танком,

Но зато пред тобою броня.

 

В жутком грохоте, в яростном гуле

Кто-то рядом беззвучно упал.

Только слышно, как щёлкают пули

Впереди о нагретый металл.

 

Луг изрядно снарядами вскопан.

То проклятье роняешь, то мат.

Проскочить бы скорей за окопы

И на всю разрядить автомат.

 

И поспать хоть часок на привале

Перед следующим броском,

Помянув тех, что рядом бежали,

Но остались под этим леском.

А. Волобуев

 

Осколками исхлёстаны осины...

Осколками исхлёстаны осины.

Снарядами растерзаны снега.

А всё-таки в январской яркой сини

Покрыты позолотой облака.

 

А всё-таки не баталист, а лирик

В моей душе, и в сердце, и в мозгу.

Я даже в тесном Т-34

Не восторгаться жизнью не могу.

 

Так хорошо в день ясный и погожий,

Так много тёплой ласки у меня,

Что бархатистой юной женской кожей

Мне кажется шершавая броня.

 

Чтобы царила доброта на свете,

Чтоб нежности в душе не убывать,

Я еду в бой, запрятав чувства эти,

Безжалостно сжигать и убивать.

 

И меркнет день. И нет небесной сини.

И неизвестность в логове врага.

Осколками исхлёстаны осины.

Снарядами растерзаны снега.

Ион Деген

 

Баллада о трёх лейтенантах

Случилось чудо: три экипажа

Из боя пришли почти невредимые,

Почти без ожогов, не ранены даже,

Лишь танки — потеря невозвратимая.

 

Как сказано выше, случилось чудо.

В землянку вселили их, в лучшее здание.

И повар им тащит вкуснейшие блюда,

А водку — танкисты, подбитые ранее.

 

Три командира трёх экипажей

Водки не пьют.

Консервы запаяны.

На лицах маски газойлевой сажи.*

В глазах преисподни недавней отчаяние.

 

Вдруг стал лейтенант, как в бою, матюгаться:

— Подлюги! Какую машину угробили!

Мотор в ней был, не поверите, братцы,

Не дизель, а просто перпетум мобиле.*

 

Второй лейтенант, молчаливый мужчина,

Угрюмо сжимал кулаки обожжённые:

— В бессонном тылу собиралась машина

Забывшими ласку голодными жёнами.

 

Мерцала коптилка в притихшей землянке.

Третий лишь губы до крови покусывал.

Судьбы тысяч сожжённых танков

Безмолвно кричали с лица безусого.

 

Все судьбы.

Вся боль — своя и чужая

Глаза не слезами — страданьем наполнила.

Чуть слышно сказал он, зубы сжимая:

— Сгорели стихи, а я не запомнил их.

 

Три экипажа погибших танков

Из боя пришли почти невредимые.

Выпита водка вся без останков.

Утеряно самое невозвратимое.

Ион Деген

 

Газойль — топливо для танка

Perpetuum Mobile — на латыни Вечный двигатель

 

Боевые потери

Это всё на нотной бумаге:

Свист и грохот свинцовой вьюги,

Тяжкий шелест поникших флагов

Над могилой лучшего друга,

 

На сосне, перебитой снарядом,

Дятел клювом стучит морзянку,

Старшина экипажу в награду

Водку цедит консервной банкой...

 

Радость, ярость, любовь и муки,

Танк, по башню огнём объятый, —

Всё рождало образы, звуки

В юном сердце певца и солдата.

 

В командирской сумке суровой,

На виду у смертей и агоний,

Вместе с картой километровой

Партитуры его симфоний.

 

И когда над его машиной

Дым взметнулся надгробьем чёрным,

Не сдержали рыданий мужчины

В пропалённой танкистской форме.

 

Сердце болью огромной сковано.

Слёзы горя не растворили.

Может быть, второго Бетховена

Мы сегодня похоронили.

Ион Деген

 

Бабье лето

Как трудно обстановку оценить

Солдату, что становится поэтом,

Когда за танком вьётся бабье лето,

Когда горит серебряная нить,

Как дивный хвост приснившейся кометы,

 

И думаешь, что завтра, может быть,

Ты не увидишь нежной паутины,

Кровавых ягод зябнущей калины,

Что экипажу остается жить

До первого снаряда или мины...

 

Я так хочу, чтоб этот ад утих.

Чтоб от чумы очистилась планета,

Чтоб в тишине теплилось бабье лето,

Чтобы снаряды не врывались в стих,

Чтобы рождались не в бою поэты.

 

Стоп!

Обстановку надо начертить.

Распята карта.

Хоть война большая,

Она еще мечтаний не вмещает.

Но светится серебряная нить

И обстановку оценить мешает.

Ион Деген

 

Исповедь танкиста

Кто сказал, что броня не горит?

Вы не верьте хвастливо речистым.

Много танков подбитых стоит

Монументом погибшим танкистам.

 

И идя в бронетанковый бой,

Надевая свой танк, словно латы,

Был танкист с такой же судьбой,

Как у всякого в поле солдата.

 

Кто сказал, что броня не горит?

Экипаж, словно в пекле сжигая,

Остается машина живая

И другой экипаж приютит.

 

Колесницу в доспехах из стали,

Что в атаке пехоте страшна,

Подбирала, чинила и ставила

С экипажем другим война.

 

Кто сказал, что броня не горит?

Вы не верьте хвастливо речистым.

Много танков подбитых стоит

Монументом погибшим танкистам.

А. Червяков

 

Перед боем

Здесь тишина. Едва колышет ветви

Запутавшийся в кронах ветерок.

Спокоен лес. Безлюдно вьются петли

Заброшенных, нехоженых дорог.

 

Разведчик вражий кружит над полянкой,

Ещё заход — и повернул назад.

Ему не видны в камуфляже танки,

Молчит в них затаённая гроза…

 

Пускай врага спокойная картина

Обманет непробудной тишиной:

Мы до поры горячие машины

Укрыли в этой зелени лесной.

 

Мы ждём приказа. Зной день взорвётся,

Моторной дрожью задрожит земля.

И охнет лес. И гулом отзовётся

Железный гром в распахнутых полях.

 

В победное сегодня наступленье

Моторы и сердца устремлены.

И месть святая поведёт в сраженье

Во имя нашей мирной тишины.

И. Кучин

 

Рассказ танкиста

Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку,

И только не могу себе простить:

Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,

А как зовут, забыл его спросить.

 

Лет десяти-двенадцати. Бедовый,

Из тех, что главарями у детей,

Из тех, что в городишках прифронтовых

Встречают нас как дорогих гостей.

 

Машину обступают на стоянках,

Таскать им воду вёдрами — не труд,

Приносят мыло с полотенцем к танку

И сливы недозрелые суют...

 

Шёл бой за улицу. Огонь врага был страшен,

Мы прорывались к площади вперёд.

А он гвоздит — не выглянуть из башен, —

И чёрт его поймёт, откуда бьёт.

 

Тут угадай-ка, за каким домишком

Он примостился, — столько всяких дыр,

И вдруг к машине подбежал парнишка:

— Товарищ командир, товарищ командир!

 

Я знаю, где их пушка. Я разведал...

Я подползал, они вон там, в саду...

— Да где же, где?.. — А дайте я поеду

На танке с вами. Прямо приведу.

 

Что ж, бой не ждёт. — Влезай сюда, дружище! —

И вот мы катим к месту вчетвером.

Стоит парнишка — мины, пули свищут,

И только рубашонка пузырём.

 

Подъехали. — Вот здесь. — И с разворота

Заходим в тыл и полный газ даём.

И эту пушку, заодно с расчётом,

Мы вмяли в рыхлый, жирный чернозём.

 

Я вытер пот. Душила гарь и копоть:

От дома к дому шёл большой пожар.

И, помню, я сказал: — Спасибо, хлопец! —

И руку, как товарищу, пожал...

 

Был трудный бой. Всё нынче, как спросонку,

И только не могу себе простить:

Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку,

Но как зовут, забыл его спросить.

А. Твардовский

 

Атаки с «Валентайнами

«Валентайн» — английский танк, поставлявшийся во время войны в СССР. Много лет спустя в книге маршала бронетанковых войск А. Бабаджаняна «Дороги побед» я прочел об этих танках: «Броня… вследствие неудачного расположения листов часто пробивалась. В Советском Союзе… на его траки наши танкисты часто наваривали так называемые «шпоры», чтоб хоть сколько-нибудь улучшить его проходимость».

И я вспомнил июль 1944-го…

 

Городок атакуем

через сосняк по буграм

и на голом «ура!»

в него влетаем мы.

Поднимались-то с танками,

да фрицы их — в тарарам!

Горят, хоть и новенькие,

сзади горят «валентайны».

 

Нам бугры нипочем,

а танки уткнулись в пригорок

и мишенями

у песчаного взлобка расставлены…

Сюда бы десяток-другой

домодельных «тридцатьчетверок».

А то горят,

будь здоров как горят «валентайны».

 

И городишко — пустяк,

а не взять его: танки горят.

И мы — размочаленные —

по-русски клянем «валентайны».

 

Все вынесет наш — в обмоточках —

россиянский солдат.

Но… горят «валентайны»,

и мы отходим с окраины.

 

Горят, как канистры!..

Но шлют за снарядом снаряд.

В черном пламени танки

от башен до самого днища.

В упор бьют танкисты,

а сами танкисты — горят!

Солдатской присяге верны

и в заморских кострищах.

 

И когда при мне

рассуждают про вклад:

чей, мол, он больше —

наш,

Америки

или Британии? —

пред моими глазами

«валентайны» чадно горят.

И русские парни —

за други своя! —

горят в «валентайне».

П. Булушев

 

Тебя, кто пал на поле боя...

Тебя, кто пал на поле боя,

Не оскорбили плачем, нет, —

В последний раз мы шли с тобою,

Как бы с живым, во цвете лет.

 

Ты был водитель танка — этим

Судьбу свою с огнем связал.

Тебя убили на рассвете,

Ты слов прощальных не сказал.

 

Твою мы прочитали волю

На лбу упрямом в полумгле,

И на раздолье в чистом поле

Тебя мы отдали земле,

 

Ветрам полынным, чистым рекам,

Мерцанью тополиных крыл:

Ты настоящим человеком,

Отважным человеком был.

Д. Каневский

 

Баллада о земляках

И так вот всегда: мы идём отчаянней

В огонь, в рукопашную схватку, в штыки.

Я видел, как мстили врагу тамбовчане —

По крови солдатской мои земляки.

Их трое на танке горящем в бой

Шли, высоту заслонив собой.

 

Как знамя, пылающая броня

Вела пехотинцев на приступ огня.

Их трое, а немцам — и счёта нет.

В шинелях мышиного цвета чуть свет

С яростью смертников лезли на ту,

Как сталь, неприступную высоту.

 

Пять метров земли… Но за ними она,

Россия, стояла — родная страна.

Сурова, как месть, как печаль, строга.

И танк, полыхая, пошёл на врага.

С высотки пополз он, гремя и горя,

А в танке — три русских богатыря.

 

Три парня, совсем ещё молодых.

Мать русская благословила их

На подвиг, на дерзкую встречу с врагом…

Сто двадцать минут — только пули кругом.

Сто двадцать минут — по фашистским костям,

По свастике чёрной, по чёрным крестам.

 

Сто двадцать минут — это два часа.

А трупам немецким нет ни числа,

Ни почести, ни погребенья — о нём

Лишь ворон прокаркал над вороньём.

И тем, кто в живых ушёл от атак,

Мерещился долго пылающий танк.

 

Так трое на танке горящем в бой

Шли, высоту заслонив собой…

Мы именем их окрестили ту,

Как сталь, неприступную высоту.

П. Дорошин

 

Баллада о танке капитана Половчини

Тяжелый танк вступает в бой…

Он обгоняет пламя,

Мостя дорогу за собой

Фашистскими телами.

 

Как мертвецов на берега

Выносит в час прибоя,

Их смерть бросает на снега

В застывших позах боя.

 

Вот этот лег, упав вперед, —

Пришла к нему расплата:

Землей набит открытый рот,

Земля в руке зажата…

 

…Но танк уже исчез в дыму.

Где след его найдете?

Враги подобрались к нему

На трудном повороте.

 

Мотор заглох как неживой,

И, пользуясь моментом,

Его накрыли с головой

Пылающим брезентом.

 

Но чтоб не думали враги,

Что сдастся он без боя,

Водитель сдвинул рычаги

Слабеющей рукою.

 

Танкистов мучила жара,

И немцам страшно стало,

Когда пошла на них гора

Горящего металла.

 

Он взял рубеж рывком одним,

Он шел неудержимо.

Летели по ветру за ним

Седые космы дыма…

 

Отброшен враг, огонь погас,

И бой притих в долине.

Из уст в уста идет рассказ

О танке Половчини.

 

Он возникает тут и там

Как мститель в самой гуще,

И настигает капитан

Идущих и бегущих.

 

Клубится в поле снежный прах

На узком перекрестке.

Трещат у танка на зубах

Машины и повозки.

 

Он через рвы летит вперед —

В глазах мелькают пятна.

И землю ту, что он берет,

Он не отдаст обратно.

 

Ты различишь его в огне

По свету славы вечной,

По насеченной на броне

Звезде пятиконечной.

М. Матусовский

 

Баллада об уральском танке

Михаилу Львову

 

Снаряды грызли землю Сталинграда.

Вскипала Волга. Мертвый плыл паром.

Горбатый, грязный, как исчадье ада,

Немецкий танк поднялся над бугром.

 

Он пол-Европы траками пометил,

Броней сметал он все перед собой.

И вот стоит у Волги на рассвете,

От выбоин и вмятин весь рябой.

 

Еще мгновенье — и на этом танке

Опустят люк. Рванется танк, дрожа.

Начнут полосовать его болванки

Тяжелое железо блиндажа.

 

Еще мгновенье…

Но в раскатах грома,

Стоявшая в укрытье до сих пор,

Рванулась из-за рухнувшего дома

Уральская машина на бугор.

 

Они сцепились, будто в рукопашной,

Сшибая бронированные лбы.

И замерли заклиненные башни.

И оба танка встали на дыбы.

 

…Мы шли вперед знакомыми местами,

Оставив на высоком берегу

Машину с опаленными крестами,

С оборванными траками в снегу.

 

А рядом с нами медленно и грозно,

Весь в ранах и рубцах, без тягача,

Шел танк уральский по земле морозной,

Магнитогорской сталью грохоча.

 

В пути спросил один солдат другого:

— Ты, кажется, с Урала, побратим?

И руку он потряс ему без слова.

И все без слов понятно было им.

М. Гроссман

 

Баллада о танке Т-34

Впереди колонн

Я летел в боях,

Я сам нащупывал цель.

Я железный слон,

И ярость моя

Глядит в смотровую щель.

 

Я шёл, как гром,

Как перст судьбы,

Я шёл, поднимая прах;

И автострады

Кровавый бинт

Наматывался на трак.

 

Я пробил тюрьму

И вышел в штаб,

Безлюдный, как новый гроб.

Я шёл по минам,

Как по вшам.

Мне дзоты ударили в лоб.

 

Я давил эти панцири

Черепах,

Пробиваясь в глубь норы;

И дзоты трещали,

Как черепа,

И лопались как нарыв.

 

Обезумевший слон,

Я давил хрусталь,

Я сейфы сбивал с копыт.

Я слышал, как

Телефоны хрустят,

Размалываясь в пыль.

 

И вот среди раздолбанных кирпичей,

среди разгромленного барахла

я увидел куклу.

Она лежала, раскинув ручки,

в розовом платье, в розовых лентах, —

символ чужой любви, чужой семьи...

Она была совсем рядом.

 

Зарево вспыхнуло,

Колпак летит,

Масло, как мозг, кипит,

Но я на куклу

Не смог наступить

И потому убит...

 

И занял я тихий

Свой престол

В весеннем шелесте трав.

Я застыл над городом,

Как Христос,

Смертию смерть поправ.

 

И я застыл,

Как застывший бой.

Кровенеют мои бока...

Теперь ты узнал меня? —

Я ж любовь,

Застывшая на века.

М. Анчаров

 

На фронт уходят танки

Из заводских ворот выходят танки.

Суровы и решительны танкистов лица,

На запад их устремлены глаза.

На фронт, на дальний фронт уходят танки,

Железным грохотом проспект загромоздив,

На запад устремив стволы орудий.

 

А полдень полон синевы и солнца,

А на асфальте, размягчённом зноем,

Впечатаны глубокие следы

Пролязгавших тяжёлых танков,

Коричневые пятна смазочного масла

Напоминают кровь, впитавшуюся в землю.

 

По сторонам бегут, прощаясь, дети,

И девушки косынками трепещущими машут,

И женщины, распахивая окна,

Бросают на броню горячую машин

Взращённые на подоконниках примулы

И бархатные, пряные герани…

 

На фронт стремительно уходят танки,

На озарённое пожаром поле брани,

На площадях и улицах остались их следы,

Как швы шрамы на груди земли —

Неизгладимые отныне, памятные меты

Великих дней, прощаний и утрат…

А. Смердов

 

Танкистам Великой Отечественной Войны посвящается...

Я механик-водитель тяжелого танка,

Моя плоть, моя кожа — стальная броня.

Мое сердце — движок, мои ноги — гусянки,

Грохот танка — любимейший звук для меня.

 

В тесном чреве машины я в дыму задыхался,

Я горел и от боли сознанье терял.

Я не раз и не два с этим миром прощался,

Но мой танк — мой товарищ — меня выручал.

 

Я его уважал, я был с танком на равных,

Он мне тем же платил и в бою помогал.

На дорогах войны много подвигов славных

Танк — стальная машина — для меня совершал.

 

Как подбили его, сердце танка остыло,

Вдруг заклинило башню, быстрый танк омертвел,

Все затихло в броне, все на месте застыло.

Танк погиб, а внутри экипаж уцелел.

 

Я прошел всю войну, я дожил до Победы,

Дважды ранен, контужен, но все же живой.

Старый я и седой, но теперь, вместо деда,

Танки водит в атаку мой внук молодой.

Р. Бидниченко

 

Атака 5-й Гвардейской ТА под Прохоровкой

«Я вызов смерти принимаю

Прямым пожатием руки.»

(слова считаются народными)

«... и сотвори им вечную память.»

 

Была распахана, как пашня,

Родная русская земля.

Взлетали сорванные башни,

Как зверь, ревели дизеля.

 

Для человека смерть — не шутка.

Никто не хочет умереть.

Героям тоже было жутко

На немца прямо в лоб переть.

 

Отравленные дымом едким,

Они вели машины в бой.

На выбор немцы били метко.

Сперва — один, потом — другой...

 

Они — чумазые, как черти,

Насквозь их пропитал газойль*.

Страшнее нет танкистской смерти.

Гореть живьем — какая боль...

 

Какие испытают муки,

Не сразу если их убьют?

Заклинит от удара люки,

И, как в духовке, там дойдут.

 

Они — не трусы, а мужчины.

Заложники лихой судьбы.

Вокруг взрываются машины

И черные идут клубы.

 

Размером менее ребенка

Сгоревший в танке труп мужской.

Напишут в штабе похоронку,

И полетит она домой.

 

* ТА — танковая армия

Газойль — топливо, в частности — для танка Т-34.

Н. Полянский

 

Под Прохоровкой

Случалось в тех сраженьях даже так,

Что, загораясь ненавистью страшной,

Покинув навсегда горящий танк,

Танкисты бились насмерть в рукопашной.

 

Пускали в ход ножи и кулаки,

И пламя боль в сердцах не заглушало.

Хваленые фашистские полки

Святая ярость наша сокрушала.

 

За горло цепко взяли мы врага,

Во век ему такое и не снилось…

Тогда Орловско-Курская дуга,

В боях спружинив, к славе распрямилась!

М. Андронов

 

Прохоровское поле

Над этим полем бушевало пламя,

Был ураган железа и огня.

На этом поле танки сшиблись лбами,

Заскрежетала о броню броня.

 

Как две разгоряченных встречных бури,

Столкнулись... «Тигр» попятился назад.

Броня, которую ковали в Руре,

Сдалась броне, что выковал Урал.

 

Простору, что лежит перед тобою,

Стать полем русской славы суждено,

Об урагане танкового боя

Напоминает нам всегда оно,

 

О стойкости, о героизме нашем.

И словно символ вечной красоты,

К «Тридцатьчетверке», памятником ставшей,

Со всех сторон народ несет цветы.

Н. Истомин

 

Прохоровка

Она от взрывов вся с землей сровнялась

И вся, казалось, превратилась в тлен,

Но Прохоровка и такой сражалась —

Листва с берёз со звоном разлеталась,

И гильзы пулемётных лент.

 

И, точно вновь вставая из останков,

Уже сама, как огненный буран,

Она всей мощью движущихся танков,

Как бы в пике воздушном при атаке,

Пошла на вражьи танки, на таран.

 

А танки те, что загорались, в воду,

А в воду и танкисты — кто кого...

Всё в ход пошло — кулак и финка с ходу:

Как говорят, преподнесли им в морду.

Вот тут дошло до гадов — каково!

 

И эта наша Прохоровка, знаю,

Войдет в века как фронтовой салют.

Мы веруем: когда Россия с нами,

Нас не возьмет ни смерть, ни вражье пламя,

У нас и павшие из-под земли встают.

М. Саянин

 

Под Прохоровкой

Под Прохоровкой летом в сорок третьем

Поистине был самый ад войны.

Броня гудела и дышала смертью,

Дышала с той и этой стороны.

 

Сталь, накаляясь, в пламя превращалась,

В разящий порох превращалась кровь.

Как молнии, здесь сталкивалась ярость

Взаимоисключающих миров.

 

Во все столетья так еще не бились —

Вросли в простор две огненных стены!

Но здесь, в аду, светила справедливость

Лишь только с этой, с нашей стороны.

 

Как при затменье, меркло солнце в небе.

Метались танки, траками пыля...

Как соль на раны, принимала пепел

Измученная русская земля.

Б. Яроцкий

 

На Орловско-Курском направлении

На Орловско-Курском направлении

Всё без изменения пока,

Пребывают в грустном настроении

Наши и немецкие войска.

 

Вгрызлись в буераки и пригорки,

Растворились в травы и стога.

Ждут команд «Вперед!» «тридцатьчетвёрки»,

Чтоб свой гнев обрушить на врага.

 

На войне бывают тоже игры,

Тут уж кто кого перехитрит.

Скоро вспыхнут факелами «тигры»,

Кто-то будет ранен, кто убит.

 

На Орловско-Курском направлении

Встали две армады, два врага,

И звенит в преддверье наступления

Курская железная дуга.

В. Силкин

 

Танковый таран под Прохоровкой

Был июль и жаркий 43-й,

Белогорье, Курская дуга.

Сквозь фронты, хлестая жёсткой плетью,

Гнали ненавистного врага.

 

На броне — от солнца отраженье,

Грохот огнедышащих махин,

И сошлись в невиданном сраженье

Тысячи бронированных машин.

 

Всё смешалось: танки, взрывы, пламя,

Плавился, корёжился металл,

Но вело к Победе наше Знамя,

Становился яростней накал.

 

Достигал до цели каждый выстрел,

Не жалея жизней молодых,

Факелом горевшие танкисты

Шли на подвиг ради нас, живых!

 

Загорелась вдруг «Тридцатьчетвёрка»,

Но, фашистов повергая в шок,

Разогнавшись с малого пригорка,

Танк таранил «Тигра» прямо в бок!

 

Своим танком «Тигра» поджигая,

Твёрдая не дрогнула рука...

«Танковый Гастелло» — Николаев,

В памяти народной на века!

 

Слава вам, героям нашим русским,

Жизнь отдавшим, не щадя себя!

От того огня, в бою под Курском,

Зажглось пламя Вечного Огня!

 

Пятьдесят их в огненной палитре,

Они в нашей памяти живут!

В честь победы нашей в Курской битве

Первый прозвучал в войну салют!

И. Рябухин

 

12 июля 1943 года механик-водитель танка Т-34 старший сержант Александр Николаев совершил первый на Прохоровском поле таран, направив свой горящий танк на немецкий «Тигр». Николаев был посмертно награждён орденом Отечественной войны I степени. Всего на Курской дуге советские воины совершили более 50 танковых таранов

 

Здравствуй, Саша!

Александру Николаеву — танкисту, совершившему таран фашистского танка

в сражении под Прохоровкой летом 1943 года.

 

Здравствуй, Саша!

Потесняя время,

Я года сегодня

Раскрою,

Чтобы

Из другого поколенья

Встать с тобой

У смерти на краю.

 

Пять минут

Пусть пламя нас обходит,

Пять минут

Пусть пули не свистят.

Ты представь:

Тебе же ведь сегодня

Было бы

Уже за шестьдесят.

 

Так и будешь

Сотни лет мальчишкой,

Ринувшимся

В алый свет огня...

Потому, наверно,

И молчишь ты,

И глядишь

Куда-то сквозь меня.

 

Парень — парнем.

Без особой силы.

Признаюсь:

Ничем не удивил...

Надо же!

Ведь ты — такой! — Россию

От беды великой

Заслонил.

 

Сколько лет,

И чем в годах мы дальше,

Тем яснее

Мы во всем видны.

На себя

Без позы и без фальши

Я смотрю оттуда,

Из войны.

 

...Здравствуй, Саша!

Тихо перед боем,

Пахнет луг

Дурманяще травой.

Как всегда,

Ты сдержан и спокоен,

Точно будешь

Сотни лет живой...

В. Чурсин

 

12 июля 1943 года механик-водитель танка Т-34 старший сержант Александр Николаев совершил первый на Прохоровском поле таран, направив свой горящий танк на немецкий «Тигр». Николаев был посмертно награждён орденом Отечественной войны I степени. Всего на Курской дуге советские воины совершили более 50 танковых таранов.

 

* * *

«Идем на таран! Мы идем на таран!..» —

последние слова командира танка, лейтенанта В. Кубаевского

 

И вот по буграм опаленным,

Окутываясь в пыли,

Безудержной лавиной

Тридцатьчетверки пошли.

 

Пехоту огнем сметая,

Сбивая арийскую спесь,

Сшибая металл с металлом,

Свет с тьмою боролся здесь.

 

Сошлись в железном упорстве

Два мира — добра и зла.

В невиданном единоборстве

История их свела.

 

Горели хлеба и танки,

Пылали тела и сердца.

Захлебывались атаки

В стальном потоке свинца.

 

И в слабых предсмертных стонах,

Пронзая сотни мембран,

Вдруг ворвалось в шлемофоны:

«Прощайте! Идем на таран!..»

 

Прощайте, сыны отчизны!

Ваш подвиг в века не стереть.

Во имя свободы и жизни

Презрели вы даже смерть.

 

Взрывают пространство танки:

«На тигры» — к броне броня

Несется пламенный факел.

Удар! И — всплески огня.

 

Прощайте… И нас простите,

Что в этот последний час,

Сражаясь в горящем жите,

Спасти не сумели вас.

 

Но мы поклянемся, братцы,

И вам и родной стране

Что будем яростно драться,

Врагу отомстим вдвойне.

 

Клянемся мы в скорбной боли,

Идя в решительный бой,

Что будет свободным поле

Печаль наша и любовь.

М. Глазков

 

Прохоровка

Давным-давно закончилась война,

Её раскаты вдалеке затихли.

А мой сосед — танкист и ветеран —

Мне говорил о Прохоровской битве.

 

Он говорил о мужестве солдат,

Он говорил, что ТАМ был ад кромешный,

Что танки из брони(!) свечой горят…

В глазах ребят горел огонь нездешний.

 

Все любят поле… в нём царит покой,

Когда травы духмяной не косили,

И ветры пряных запахов настой

До дальних деревенек доносили…

 

Но ТАМ шёл бой! В испуге ветер стих.

Лишь грохотали танки в диком ритме.

И где искать чужих, а где своих?

Рычало поле в ранах рваных рытвин!

 

Сражение я видел не впервой,

Но ТАМ земля и небо — всё смешалось!

И генерал, и каждый рядовой —

Все знали:

Насмерть армия сражалась.

 

Здесь пыль и гарь. И дым стоит столбом,

И каждый миг — ужаснее, чем прежний!

А в небе — черном, а не голубом

Как будто скрылись ангелы надежды.

 

Прошли года… очистилось от ран

Родное поле. И заколосилось,

А посреди его сияет храм

Такой красы, что людям и не снилось.

 

Над храмом проплывают облака,

Над храмом снова поле голубое.

Поставлен храм на долгие века,

Как памятник сражавшимся героям.

Э. Буранова

 

Баллада о танкисте

Уже давно война отговорила

Своим зловеще-смертным языком,

А я всё помню, что со мною было

В жестоких схватках с яростным врагом.

 

Познав лицо войны под Сталинградом,

Пройдя победно Курскую дугу,

Я танком мял варшавские преграды,

Не дав нигде опомниться врагу.

 

И только ночью на земле фашистской

(Как ни старался я, как ни мудрил)

Фашистский фаустник, подкравшись близко,

Дорогу мне к Берлину преградил.

 

Меня нашли в снегу под Шнейдемюлем —

Полуживой бездыханно лежал.

И, словно бы уже не нужный людям,

Танк сиротливо-тихо догорал.

 

Хоть я почти три года раны штопал,

Немая горечь душу гложет мне:

Я как-никак живой с войны притопал,

А вот друзья остались на войне.

И. Мишенин

 

Всё глуше в ночь уходит сорок третий...

Всё глуше в ночь

Уходит сорок третий,

Казалось бы,

Чем дальше — тем темней,

Но наша память

Посильнее смерти,

И зримей даль

Сквозь линзу

Долгих дней.

 

И вновь под утро

Как набатом — сердце,

И бой, он — вот он,

Я уже в бою,

И из него мне

Никуда не деться,

Мой танк — в последнем,

Огненном строю.

 

Наш шар земной

В лихую ночь несётся,

Ему с Галактикой

Не по пути,

А я хочу

Его направить к Солнцу,

Чтоб хоть чуть-чуть

От бездны отвести.

 

Отцовский брат Антон

Здесь в танке с нами,

Ему — лишь двадцать:

Только жить и жить...

Душа горит, пылает,

Точно знамя,

И душу уж

Ничем не погасить.

 

Мы всё сегодня

По-земному мерим —

То — временем,

То — метром,

То — рублём,

А чем в бессмертие

Измерить веру?

Над ней не властны

Время и объём.

 

Вот потому

Тот сорок третий — рядом.

И мы — в бессмертье

Навсегда в строю,

И огненные танки —

Это правда:

Мы — в них, мы — в них,

Мы — до сих пор в бою...

В. Чурсин

 

Раненая память

Стихотворение посвящено Александру Николаеву, механику-водителю танка Т-34 (первый танковый таран в битве под Прохоровкой.)

 

Не затянется память как рана,

Не забудем солдат всех простых,

Что вошли в этот бой — умирая —

И навеки остались в живых.

 

Нет, ни шагу назад, смотрим прямо,

Только кровь отлила от лица,

Только стиснуты зубы упрямо —

Здесь мы будем стоять до конца!

 

Пусть любая цена — жизнь солдата,

Все мы станем сегодня бронёй!

Твоя мать, город твой, честь солдата

За мальчишеской тонкой спиной.

 

Две стальные лавины — две силы

Среди поля ржаного слились.

Нет тебя, нет меня — мы едины,

Мы стальною стеною сошлись.

 

Нет маневров, нет строя — есть сила,

Сила ярости, сила огня.

И жестокая битва косила

И броню, и солдат имена.

 

Танк подбит, комбат ранен,

Но я снова в бою — пусть пылает металл!

Крик по рации подвигу равен —

Все, прощайте, иду на таран!

 

Столбенеют враги, выбор тяжкий —

Не поверишь так сразу глазам.

Танк горящий летит без промашки —

Я за родину жизнь так отдам.

 

Только черный квадрат похоронки

Объяснит матерям и родным —

Его сердце — в земле — как осколки…

Он остался всегда молодым.

 

…На сожженной земле ни былинки,

Танк на танке, броня на броне…

И на лбу командиров морщинки —

Битву не с чем сравнить на войне…

 

Не затянется рана земная —

Его подвиг всегда рядом с ним.

Потому что он знал, умирая —

Как легко умереть молодым…

 

В храме памятном тихо и свято,

Твоё имя — рубец на стене…

Ты остался жить здесь — да, так надо,

Чтоб земля не горела в огне.

 

На земле этой, черной когда-то,

След горящий забыть не дает —

Твое рваное сердце солдата

По весне васильками цветет…!

Е. Мухамедшина

 

Мой дед сражался под Прохоровкой

Я помню деда: он ходил с трудом —

И потому со мной сидел охотно.

Был весь в рубцах, пах кожей с табаком,

Одет всегда был чисто и добротно.

 

Без дела обходиться не умел,

Хоть старости недуг его замаял,

И, что-то мастеря, тихонько пел.

Во мне, во внуке, он души не чаял.

 

Я помню, как смотрели с ним парад

По случаю победы в сорок пятом,

И как в экран дед вдруг уставил взгляд —

Там танки шли по площади брусчатой.

 

Он руку бессознательно прижал

К полоскам шрамов на щеке колючей.

И я спросил: «Ты, деда, воевал?»

А он всем телом вздрогнул: «Было, внучек».

 

И, кажется, хотел открыться мне,

Но, видимо, решил — не в этот вечер.

Я не настаивал — но больше о войне

Нам с дедом не случалось вести речи...

 

Уж годы минули. Дед в госпиталь попал,

Тот самый, где в конце «для ветеранов».

И что-то я в вещах его искал

В стенном шкафу, в одном из чемоданов.

 

И в руки мне попал фотоальбом,

А в нём на снимках — люди, пламя, танки...

А рядом свёрток, и блеснули в нём

Косым квадратом наградные планки...

 

Мне мамин голос тайну приоткрыл —

Смысл слов её, как залп, в ушах отдался:

«Да разве дед тебе не говорил,

Что он танкист, под Прохоровкой дрался?!

 

И я стоял, пытаясь осознать,

С каким великим вырос человеком.

Хотел поехать к деду и сказать,

Что внук гордиться будет им вовеки.

 

Как так случилось, что не берегли

Мы памяти творца тебя, Победа?

...Звонок отца. И голос, как вдали:

«Беда, сынок...

Не стало ночью деда...»

А. Андреев

 

Сколько павших бойцов полегло...

Сколько павших бойцов полегло вдоль дорог —

Кто считал, кто считал!..

Сообщается в сводках Информбюро

Лишь про то, сколько враг потерял.

 

Но не думай, что мы обошлись без потерь —

Просто так, просто так...

Видишь — в поле застыл, как подстреленный зверь,

Весь в огне, искалеченный танк!

 

«Где ты, Валя Петров?» —

что за глупый вопрос:

Ты закрыл своим танком брешь.

Ну, а в сводках прочтем: враг потери понёс,

Ну, а мы — на исходный рубеж.

В. Высоцкий

 

Четыре минуты

Лишь четыре минуты отпущено Родиной время.

Кто судил и назначил зачем-то войной арбитраж?

Кто, скажите, когда-то, каким метрономом отмерил

По минуте на брата, сложив это всё в экипаж?

 

И сжимается мир, ограниченный танковым люком,

И механик-водитель спускается в чрево брони,

И четыре танкиста разделят всю жизнь по минутам,

Уходя в поединок на волю фортуны-судьбы...

 

Долгожителей нет, их, увы, не бывает в достатке.

И бесстрашные души уносятся в танковый рай,

Под разрывы снарядов и громкое лязганье траков,

Где старуха с косой собирает всегда урожай...

 

И четыре минуты! Обидно, так этого мало!

И какая, скажите, у каждой победы цена?

Запрессовано небо в холодное тело металла,

И четыре надежды с собой забирает война...

Г. Русаков

 

Вперед стремится рать стальная

Нависли тучи над Москвою,

Враги все ближе с каждым днем.

Уничтожают все живое

Испепеляющим огнем.

 

Бригада вышла по тревоге,

Маршрут — на запад от Москвы.

Грязь по колено на дороге,

Рычат моторы, словно львы.

 

Прошли бойцы под шелест ветров,

Прошли без отдыха и сна

Четыре сотни километров,

Да это ли не силы знак?

 

Осенний ветер рвал афиши,

В стене пробоина, дыра.

Зенитки вздыбились на крышах

И режут тьму прожектора.

 

А женщины долбят окопы,

Вблизи — противотанковые рвы.

О, покорители Европы

Вовек вам не видать Москвы.

 

Ряд серебристых елей ровно

Стоит вдоль древних стен Кремля.

Хоть площадь Красная безмолвна,

Не спит страна, не спит земля.

 

Вперед стремится рать стальная,

И от того жива Москва.

«Ты силы нам даешь, родная,

Мы отстоим тебя, Москва!»

А. Бурда

 

Комбригу дали генерала

Собралась к вечеру бригада,

Танкисты грелись у костров.

Поели ужин, были рады,

Найдя в деревне теплый кров.

 

Штаб сам умеет разместиться.

Изба. На окнах — переплет.

Темно. Белеют половицы.

Столы, машинка, пулемет.

 

Никитин поднимает карту,

Готовит письменный приказ.

(А генеральскую кокарду

Комбригу кто-то уж припас).

 

Танкисты новость вмиг узнали,

Бригаде Первой не до сна.

Комбригу дали генерала,

И многим дали ордена.

 

Комбриг наш не похож на франта,

Всегда в обличии одном:

Ушанка как у лейтенанта,

Шинель простая под ремнем.

 

Ему и некогда рядиться:

На картах бой уже решен.

Он чертит звезды на петлицах

Тотчас цветным карандашом.

 

На звезды заменил он «шпалы»

И недосуг: хотя б поспать.

Коль есть такие генералы,

Врагу, видать, несдобровать.

 

Под говор орудийных звуков

Приехал утром журналист.

Неугомонный Юрий Жуков,

Чумаз, усталый, как танкист.

А. Бурда

 

Вестник нашей бури

В избушке маленькой, в ночи глухой, угрюмой,

Сидели мы вкруг старого стола.

Беседа прервалась, и каждый думал

О чем-то о своем, и ночь тревожно шла.

 

В углу при тусклом, беспокойном свете

Боец читал под орудийный гул.

Я подошел к нему, он не заметил.

Из-за плеча я в книгу заглянул.

 

То Горький был.

Читал водитель танка

О том, как люди к солнцу шли вперед,

Как путь в лесах отыскивал им Данко,

И как он сердце отдал за народ,

 

Как факелом оно в ночи пылало

И освещало путь, звало уставших в бой.

И в этот миг слепой кусок металла,

Стеная и урча, промчался над избой.

 

Но к вою мин, к свинцовой грозной песне

Привык боец в походах и в борьбе.

Он все читал о юноше чудесном,

Читал о Данко, словно о себе.

 

В ту ночь мы ни о чем не говорили.

К чему слова, когда сердца близки!

Бойцы шинели на пол постелили.

Во тьме мерцали трубок огоньки.

 

Я рано встал.

Но где ж водитель танка?

Он затемно еще ушел в снега, в мороз,

Уехал он на фронт и книжечку о Данко,

Легенду Горького, в сражение повез.

 

Фашисты рвут, сжигают книги эти.

Забудь о вольных песнях, человек!

К чему читать о солнце и о свете

Тем, кто рабами должен стать навек.

 

Мечты запрещены. Глупы, жестоки,

Враги сжигают все, не ведая о том,

Что строки пушкинские,

горьковские строки

Мы сквозь огонь сражений пронесем,

 

Что мы покончим с вражеским застенком,

Что наш народ на бой суровый встал

За землю, о которой пел Шевченко

И о которой Горький тосковал.

 

За то, что он любил:

за русские равнины,

За песню волжскую, за Ильмень голубой,

За тихий Дон, за степи Украины,

Ведем мы бой, жестокий, смертный бой.

 

Безумство храбрых в битвах вспоминаем,

Когда идут разведчики во тьму.

Любовь к России мы соединяем

С любовью к человечеству всему.

 

О, слава Горького, ты стала нашей славой!

Как радостно нам знать:

он между нами жил,

По нашим селам шел,

по нашим рекам плавал

И с Лениным и Сталиным дружил.

 

Грохочет бой.

Где ты, водитель танка?

Куда тебя закинула война?

Быть может, ты убит и книжечка о Данко

Твоею кровью, друг, обагрена?

 

Нет, верю я:

ты мчишься, брови хмуря,

Сквозь талые весенние снега,

Ты мчишься в бой,

как вестник нашей бури,

Сметающей кровавого врага.

В. Гусев

 

Баллада о Лавриненко

Перепахано поле снарядами,

И земля от бомбежки дрожит.

В наступленье гвардейцев под Грядами

Был в бою Лавриненко убит.

 

Я песню услышал в степи у огня:

Садился казак на стального коня.

Отряд пионерский, привал у костра,

А мне вспоминалась друга пора.

Когда полыхали в России жнивья

И подвиг вершили ее сыновья.

 

Легенды творил Лавриненко-танкист

Кубанский казак, молодой коммунист.

Он пел эту песню в семье фронтовой

Под Мценском и Тулой, в лесах под Москвой.

 

В атаки водил броневого коня,

И время вихрилось, победно звеня.

Погиб в Подмосковье танкист молодой.

Стоит пирамидка под красной звездой.

Но песню его подхватили друзья:

«Садился казак на стального коня».

Л. Евтюхин

 

Три солдата

Судьба, случайность, военкомов блажь?

Из отдаленных областей российских

Попали три солдата в экипаж,

Заняв места в машине командирской.

 

Ждала их отступлений полоса.

Враг напирал, на землю нашу зарясь.

Уравновесить на каких весах

Разор страны и ненависти ярость?

 

Со всех сторон был город окружен.

Единственный свободный путь отхода

Прикрыл собою танковый заслон,

По спискам — полк, а наяву — два взвода.

 

«В последний час, — текст сводки Левитан

Отчетливо читал у микрофона, —

Оставлен Энск... Наш командирский танк

Взорвался в гуще вражеской колоны.

 

Разрушил мост и, рухнув с высоты,

Дал отойти успешно главным силам.»

А дальше наградные шли листы,

Перечисленье званий и фамилий.

 

Нам часто повторяли: «Бога — нет!»

Неужто дьявол лапою лохматой,

Наперекор убийству и войне,

Вторую жизнь отмерил трем солдатам?

 

А может спас родительский наказ

И обещанье к дому возвратиться?

Но только, заклинив надежно «газ»,

Они успели в нижний люк спуститься.

 

А после — ночь, прыжок в осенний Буг...

Вихрь взрыва вмиг разнес настил на части.

Укрылись в плавнях, обыграв судьбу

В который раз своим солдатским счастьем.

 

Московский парень, горец и степняк —

Откуда только парни взяли силы? —

Сумели выжить, вышли из огня,

В неравной, смертной схватке победили

 

И нежити остановили вал!

Враг не прошел «ни конный и ни пеший».

— Был трудный день... — прощаясь, мне сказал

Сосед по дому, в танке том горевший.

А. Ляховецкий

 

* * *

Я перед ним всегда робел.

Был молчалив сосед.

Я знаю — в танке он горел.

Огонь оставил след.

 

Он шёл — медали в два ряда

позвякивали чуть.

И было страшно мне тогда

в лицо ему взглянуть.

А. Цирлинсон

 

1945. Берлин

Лязгнул люк... Осторожно тишину изучая,

Копоть узкой полоской скользнула сквозь щель,

И расплавленным Солнцем глаза застилая,

Сладким запахом в ноздри ударил Апрель.

 

Еще теплая сталь под ладонью шершавой —

Изгибаясь змеей, заскользил по броне,

Пыль, безмолвно вальсируя осыпью ржавой,

Расстилала постель на сожженной земле...

 

Справа жмется всем телом к руинам пехота,

Слева в доме пожар, там теперь никого,

Значит — чисто...

А то помирать неохота,

Если тут до Победы километр всего!

 

Не за тем я к Берлину шел четыре столетья,

Стольких близких теряя, их жизнью живя,

Эта «тридцатьчетверка» у меня уже третья,

Два ранения, «Гвардия» и ордена...

 

Так, посмотрим в чем дело?..

— Ну, вот же зараза!

Есть — достал-таки «фаустник» правый каток...

— Старшина, лезь сюда! Остальным — в оба глаза!

— Ну, что скажешь, механик?

— Покурим, Сашок...

 

Тут крути-не крути, командир — передышка.

Здесь работы на день! Вот такие дела...

На, курни... И без нас, говорю — немцу крышка!

...Тишина-то какая! Может, наша взяла?

 

— Сань, чего самоходку не с первого раза?

Она сколько попала! Хорошо — рикошет...

— Ну а ты почему тормознул без приказа?

Чтобы целиться лучше? Струхнул что ли, дед?

 

— Это брось, лейтенант, у меня же три «Славы»!

Я, считай, отбоялся на Курской дуге.

Впрочем... помнишь — «Пантера» у самой Варшавы

Нас достала? А я, уж... Спасибо тебе.

 

Грохнул выстрел. Упали...

— Ты глянь, снайпер — сука!

Вон он, метров за двести, бликует в окне...

Нет, ну ты посмотри, ведь какая подлюка —

Огрызается, мать твою!

...Саня... ты где?!

 

Башня плавно качнулась в смертельном движеньи,

В панораме прицела — оконный проем.

Громом плюнуло дуло по створу мишени,

Раскололо этаж... Полыхнуло огнем...

 

А потом был бросок страшным, быстрым приливом,

Полусогнуто скалясь, пехота пошла...

И неслось в эти спины по-волчьи, с надрывом —

Сашка! Сашенька... Ну-у, почему не М-Е-Н-Я!

 

Плакал старый танкист, и от боли немея,

Прижимая к груди синь распахнутых глаз,

Отпускал в тишину ароматов Апреля

За полдня до Победы... А может — за час...

Ю. Егоров

 

Танкисты Великой Отечественной

Сталь — точно склеп. Здесь пахнет маслом,

грохочет двигатель... В пути

ждут неизвестность и опасность.

...Дожить бы хоть до двадцати.

 

И выспаться — под одеялом,

а не скукожившись в броне.

Не рыть окопов!.. (Сколь о малом

мечты приходят на войне.)

 

Ещё бы не сгореть сегодня...

И позже тоже — в свой черёд,

как те, другие... Счёт — на сотни

едва знакомых лиц идёт.

 

...Три боя... Значит — ветераны.

Не каждому пройти дано

их без смертельной рваной раны.

 

...Ты помнишь прежнее кино,

где удалые три танкиста

громить врага учили нас?..

 

...Ни тучки нынче в небе чистом.

У фрицев асы — высший класс:

так отбомбятся, не поможет

порой и прочная броня.

 

...Коль — без руки, ноги... Так, что же?

Родная, ты дождись меня...

 

Вдруг повезёт? Сгорит машина,

а мы — до взрыва — отползём...

И уцелев, очнёмся живы,

лицом уткнувшись в чернозём.

 

Возможно, даже не накажут,

хоть и покинули её,

когда в грязи, ожогах, саже

вернёмся в часть в разгар боёв,

и не подыщут быстро новой,

от крови вымытой внутри...

 

...А, коль приказ, всегда готовы

в атаку... чёрт её дери... —

укрыть от пуль свою пехоту.

Стреляя, траками круша...

В солярке — до кровавой рвоты —

на метр вперёд... на выстрел... шаг...

В. Литвишко

 

Напиталась кровью переправа

Напиталась кровью переправа —

те мостки, что строились вчера,

шириной в наш танк. В ста метрах справа

под обрывом найдена дыра —

путь в овраг, куда ушла разведка.

Жаль, но лучше нет здесь ничего.

...Пролетая, пули режут ветки.

Положенье, в общем, таково,

что язык назвать никак не сможет,

тот клочок — плацдармом, на пути.

А сапёров взвод, считай, положен.

Большинству — не больше двадцати.

 

...Их в воде на выбор немцы били

сверху, безответно — наповал.

Разве к танкам прирастишь ты крылья...

Чем поможешь? Если б только знал!

Ждём приказ. Озлоблены без меры.

Сколько-то ещё, и наш черёд.

Угадай, кого сожгут здесь первым?

Кто — второй?.. На фронте скоро с год.

Два раненья. Орден. Две медали.

Насмотрелся. Умерла душа.

Выжить не надеешься. Едва ли.

Главное — вперёд, врагов круша.

 

...Вроде поредел огонь немного?

Но сапёры всё ещё, нет-нет,

лезут ремонтировать дорогу.

Под мостками их кровавый след

тянется в воде... И мрачен взводный,

сколько можно — слать на смерть зазря?

...Танки ждут приказ, застыв поротно.

Нет его, а скоро и заря

утренняя выползет на небо...

Только вдруг — команда: «Отойти,

развернув машины»... Смотрит слепо

лейтенант, не старше двадцати,

 

танкам вслед... Манёвр для отвлеченья:

вот и всё... Прорыв совсем не здесь.

Не имеет мост его значенья,

и куда пошлют теперь, Бог весть.

В. Литвишко

 

Танкист

Едкий дым застилает глаза,

Танк мой горит ярким факелом.

Злостной обидой катит слеза, —

С потом они одинаковы.

 

Тот же солёный иль горький вкус,

Здесь важен лишь угол зрения,

Виснет на мне стопудовый груз, —

Не прощу себе поражения.

 

Как же слева его просмотрел?

«Тигр» подошёл и прицелился…

Топливный бак получил прострел,

Дымом он чёрным взметелился.

 

А это был ещё марш-бросок,

Меняли мы дислокацию,

Я обогнул небольшой лесок, —

Хотел сократить дистанцию.

 

Есть последняя связка гранат,

Счёт доведу я до равного.

В «Тигра» бросаю — взрыв, как набат…

Сделал я самое главное…

Т. Цыркунова

 

* * *

В зимнюю стужу под всполох зарницы

Знамя гвардейцев вручил нам народ.

Грудью стальной защитили столицу,

Танки, вперед, танки, вперед!

 

Там, где болота, дороги лесные,

Шел в наступленье Калининский фронт.

Север России броней заслонили.

Танки, вперед, танки, вперед!

 

Где по ветрам ковыль наклонился,

В вихре атаки Воронежский фронт.

Там о броню враг под Курском разбился.

Танки, вперед, танки, вперед!

 

В горы Карпаты, вперед на Чертков —

В бой нас водил командир Катуков!

Гвардейское знамя к победе зовет.

Танки, вперед, танки, вперед!

 

Свободу несли мы родной Украине.

Встретил, как братьев, нас польский народ.

С победой открыли мы люки в Берлине.

Пусть помнят враги, кто с мечом к нам придет!

А. Шишков

 

Я славлю тех богатырей

...Я славлю тех богатырей,

Стальных пришпоривших коней...

И вспоминаю я погибших,

Тех, что остались на полях,

Волненье боя отразивших

Победной искоркой в глазах.

 

Они не старятся с годами,

В душе согретые мечтой.

Нет, не погибли, они — с нами!

Они — незримо встали в строй!

Танкисты — огневой народ!

В бою один девиз — вперед!

А коль воюют в обороне,

То враг ни шагу не пройдет!

 

Сухарь разломит на троих!

Буксирный трос накинет вмиг!

И если круг раздвинет шире,

То не найдешь и в целом мире

Ты плясуна, что на войне,

Где он дороже был вдвойне...

 

И эхом тех далеких лет

К вам, молодым, летит завет:

Гвардейца слово чтоб сдержать —

Умей стрелять и заряжать

Так, чтобы мишени поразить!

Умей машину ты водить!

А. Шишков

 

Баллада о танкистах

...Еще мальчишками когда-то

В войну играли мы в солдаты.

Как о пути в чужие дали —

Танкистами мы стать мечтали.

Подняться ввысь под облака,

Увидеть мир издалека...

 

Но летчик иль парашютист,

Увы, он все же не танкист!

Покинув книжные страницы,

Он часто по ночам стал сниться:

Раскинув грудь и руки вширь,

Сходил с картинок богатырь!

 

Навстречу шел он в шлемофоне,

В промасленном комбинезоне,

Ремнем затянут, в сапогах.

Да, богатырь в моих глазах.

И вот давно уже не сон!

Стоим в строю и я, и он,

Тот богатырь, что снился мне

Тогда, давно, не на войне.

 

Похожи оба на солдата —

Вчерашней улицы ребята!

Стоим в ряду богатырей!

Сбылась мечта из детских дней...

 

С тех пор минуло сорок лет

Той величайшей из побед!

Я вижу снова: к ряду ряд —

Грудь не вмещает всех наград!

 

В портретных рамках на стене —

Герои, павшие в войне,

Они — родные словно мне...

И надпись каждая гласит,

Бессмертья строки раздвигая:

Герои — нет, не умирают!

А. Шишков

 

Четверка дружная, четверка славная

Четверка дружная, четверка славная,

Четверка грозная парней,

У нас обязанность есть нынче главная,

И нет ее сейчас главней.

 

За нашу Родину, за нашу милую

Мы в танке бой с врагом ведем,

Врага коварного мы не помилуем,

Своей броней везде найдем.

 

Они не спрячутся от нас за бруствером,

В бетонных дотах не усидят.

Мы — сила грозная, мы — танки русские,

Броней стальной враг будет смят.

 

Мы «тигры» били и бить их будем,

Наводчик метко пошлет снаряд,

Придется стать им железной грудой,

Кострами в поле они сгорят.

 

А если вдруг придется туго,

И враг снарядом в нас попадет,

Надежда лишь на верность друга,

И друг железный не подведет.

 

Он нас броней своей прикроет

И наши жизни спасет собой,

Ведь нам на свете еще жить стоит,

Пока за Родину не кончен бой.

 

Четверка дружная, четверка славная,

Четверка грозная парней,

Бой за Отчизну ведем отважно

И вместе мы всегда сильней!

Н. Денисов

 

Баллада о танкистах

На лугах тревожно

От ветров-задир,

Сквозь войну сегодня

Смотрим мы на мир.

На луга вернемся,

Только разберем здесь

Дел важнейших ряд.

Может, и не сами

Возвратимся к маме,

К миру школьных парт.

 

Грозовые ливни

Разорвали свет.

На войне мы длинных,

Долгих столько лет!

Вот домой вернемся,

Печь топить возьмемся

И накормим пса.

Скоро возвратимся,

Только победим всех —

Это не игра.

 

Облака в полете,

Цвет сирени нов.

Где тот мир далёкий,

Полный добрых снов?

Экипаж неистов,

Четверо танкистов —

«Рыжий» и наш пёс —

Верный дружбе чистой

В мир весны лучистой

Возвратится вновь.

Н. Бужилова

 

Люба Журавлёва

В буреломной чаще,

Травами увитый,

Люди отыскали

Наш КВ разбитый.

В землю запахался

Он катками всеми,

К рычагам склонился

Воин в пыльном шлеме.

 

А в кармане слева

Маленькое фото:

Люба Журавлёва

Загрустила что-то.

«Не грусти, родная,

Я к тебе приеду,

Только помоги мне

Одержать победу.

 

Только помоги мне

Двинуть рычагами,

Развернуться танком

В этой чёрной яме,

Да вздохнуть бы грудью,

Да открыть бы веки…

Только не увижу

Я тебя вовеки.

 

Только не услышу

Твоего я слова,

Люба моя Люба,

Люба Журавлёва…»

Пырхали синицы,

Хлюпало болото.

Люба Журавлёва,

Маленькое фото.

 

Маленькое фото,

Грустное такое.

И такое небо —

Светлое, большое!..

Л. Мерзликин

 

* * *

Как по деревне танки шли!

Как клацали, как грохотали

Плывущие поверх земли

Зазубренные глыбы стали.

 

Они не шли во весь опор —

Им узкий коридор был тесен.

Но как могуч был их напор,

Как непреклонен, как железен.

 

Ровняя жёсткие строи

В сгущающемся напряженье,

Шли не чужие, шли свои.

И не на битву — на ученье.

 

Избушки, сбившиеся в ряд

Пред медленным, железным рядом,

Пугливо сжались. Дрогнул взгляд

Под медленным железным взглядом.

 

К земле прирос. Ну что же вы,

Как виноватые, стоите,

Поднять не смея головы?

Кричите же «ура», кричите!

В. Казанцев

 

Учебные стрельбы

Поднимая пылищу,

Поднимая волну,

Танки брода не ищут,

А проходят по дну.

 

По стерне опалённой,

Суховат и сутул,

Танк ревел разъярённей,

Чем в распадке шатун.

 

Незаметно в округе

Стихли сразу ручьи.

Разлетелись в испуге

Воробьи и грачи.

 

Но бесстрашно под траки

Танка падал ковыль,

И в неравной атаке

Погибал рядовым…

Г. Кольцов

 

Танк

По ночному Гудермесу

Сорокадвухтонный танк

Гнул столбы в проулках тесных,

Брал машины на таран.

 

Резал нехотя деревья,

Мял разнузданных собак.

На антенне — вымпел веет!

Маленький Российский флаг.

 

Опустилась от мечети

Тень стрелою у моста.

И глядят с испугом дети

Из раскрытого окна.

 

Танк, во двор влетая с ходу,

Смяв ворота и крыльцо,

Наконец-то цель находит.

Бьёт по вспышке. Там — лицо!

 

Дальше, дальше! Режут траки:

Провода, кусты, бельё...

Из сарая у барака

Снайпер метко бой ведёт!

 

Ладно, тактику меняя,

Разбросал бронёй завал,

Крик и вопли заглушая!

Выстрел с ходу! Задом сдал...

 

Срезал боком часть забора,

Как стамеской от бруска.

Поднял в воздух кучу сора —

Пепла, стружек и песка...

 

Вот он, здесь — стрелок усатый!

Бьёт по всем, кто не залёг...

А другой уже с гранатой:

Взмах, бросок, но — недолёт...

 

И снаряд, пудовый весом,

Мёртвой тишины гарант,

По ночному Гудермесу

Шлёт за всех погибших танк!

П. Галачьянц

 

Да кто их поймёт...

Да кто их поймёт, этих русских солдат...

Когда над страной раздаётся набат,

Простые ребята, где каждый — герой,

Берут автомат и становятся в строй.

 

Они, неказисты, с курносым лицом,

В границу страны упираясь крестцом,

Встают перед нечистью мощной стеной,

Чтоб враг впопыхах захлебнулся слюной.

 

Подбит БТР, в нём — живой экипаж.

Противник доволен, он ловит кураж.

Десяток стволов по машине долбит...

Сейчас БТР будет точно добит!

 

Вдруг танк наш подходит под взрывы и свист,

К подбитой «броне» подбегает танкист,

Цепляет на крюк перекрученный трос...

И благополучно решает вопрос!

 

Все живы, покинув «броню» налегке.

Лишь у командира осколок в руке.

Промедли — и был бы печальный исход.

А это до свадьбы авось заживёт!

 

Никто, кроме русских, не может посметь

Сквозь зубы плевать на летящую смерть,

«За други» бросаясь в пылающий ад!..

Да кто их поймёт, этих русских солдат...

К. Фролов

 

Мы не вышли из боя под Санжаровкой

Их десять к одному, но нам плевать:

С другим раскладом не было б иначе.

Не наши жёны будут биться в плаче,

Не мы пришли к ним жечь и убивать.

 

Давай снаряд — отплатим им за то,

Что наша мать до срока поседела,

За тех детей, чья юность пролетела

В пожарищах бессмысленной АТО.

 

Они лишь кровь и ненависть плодят,

Не видя зла, которое рождают,

Жестоких рук, что ими управляют

И, наигравшись, в пепел обратят.

 

Пускай приходят к нам в любом числе —

Их не спасёт броня от поражений.

Они грозят нам заревом сражений,

Но мы стоим на собственной земле.

 

Глухой удар, но наша сталь крепка,

Нам не впервой не гнуться под железом —

Так было под Шахтёрском и Торезом,

Так будет вновь, пока верна рука.

 

Отплатим им за боль и страх сестёр,

За разговор с людьми прямой наводкой,

За ложь войны скупой армейской сводкой,

Безжалостной, как тлеющий костёр.

 

Опять ползут, как черти, на прицел —

Так получите то, что заслужили!

Мы каждому оставим по могиле

Для тех, кто к нам с мечом прийти хотел.

 

Огонь снаружи и огонь внутри,

Как злая ярость нашего отмщенья.

Коль наша жизнь дошла до завершенья,

Ты нам в глаза, не прячась, посмотри.

 

Мы не отступим, не опустим взгляд,

Пошлём в затвор чужую смерть стальную —

И пропоёт над нами отходную

Наш раскалённый пламенем снаряд.

 

Ещё чуть-чуть — и жар войдёт в сердца

И выльется в лавину разрушенья,

Но мы, собрат, не выйдем из сраженья

До самого победного конца.

 

Ещё снаряд...

А. Андреев

 

О танковом бое под Санжаровкой (ДНР) 25 января 2015 года. Стратегическая высота 307,9 была одной из ключевых точек в создании «Дебальцевского котла». В ее захвате участвовал отдельный механизированный батальон «Август» Народной милиции ЛНР. Во время контратаки сил ВСУ танк Михаила Савчина с позывными «Монгол» был подбит и загорелся. Несмотря на приказ комбата эвакуироваться, экипаж не покинул машину и, сгорая заживо, продолжил бой до конца.

 

Алёша

Привычен автомат в руке.

Приклад откинут гладкий.

Отряд залёг на передке,

Лежит в лесопосадке.

То справа взрыв, то слева взрыв,

Волной листву сбивает.

Здесь враг, с надеждой на прорыв,

Атаку затевает.

 

Разведка точно донесла,

Всё наблюдая с дрона —

К нам от соседнего села

Идёт бронеколонна.

На европейские гроши

Закуплена «жестянка»:

В колонне — пять бронемашин,

А впереди — два танка.

 

Вдруг, пыль вздымая до небес,

Вдоль по ложбинке узкой

Несётся танк наперерез!

Наш танк! Обычный, русский!

И тут же принимает бой,

Как вихрь, скользя по краю,

Своею меткою стрельбой

Сжигая вражью стаю!

 

В огне найти непросто брод,

Коль нет его в помине.

Вот броневик пошёл в обход…

И кончился… на мине.

А танк, шныряя взад-вперёд

За дымною завесой,

Без перерыва точно бьёт

И жжёт нацистских бесов.

 

Но вот и радостный финал!

С души упала ноша!

И кто-то русский танк назвал

По-братски — «Наш Алёша».

Вот только как его найдёшь,

Обнимешь, приласкаешь?..

У нас в стране таких Алёш…

Всех и не сосчитаешь!

К. Фролов-Крымский

 

73 дрона против одного танка

Что тут поделать — бывает такое:

Вроде бы всё на мази.

Наши танкисты выходят из боя,

Но застревают в грязи.

 

Враг, по привычке прицелившись в спину,

Радостно входит в экстаз.

И экипаж покидает машину,

Это не блажь, а приказ.

 

Что-то жужжит надоедливо рядом,

Как заведённый волчок.

Дрон прилетел с бронебойным снарядом,

Но получил в пятачок.

 

Время идет, и всё круче и круче

Над опустевшей бронёй

Кружится дронов несметная туча,

Словно тевтонцы «свиньёй».

 

Факт этой битвы запомнят страницы,

Чтобы вовек не забыть:

Семьдесят три ядовитые птицы

Танк наш пытались подбить!

 

Да, поцарапали, фары разбили,

Но на переднем краю

Наши ребята его починили!

Он, как и прежде, в строю!

К. Фролов-Крымский

 

Угон танка

Передний край хохлов зашёлся воем:

Укропский танк угнал российский воин!

Средь бела дня, когда всё чётко видно,

Без боя! Что особенно обидно!

 

Из двигателя вытекало масло,

А значит, в бой идти небезопасно.

Их командир в рубашечке родился,

Пошёл искать своих… и заблудился.

 

Водитель и стрелок хвосты поджали,

Затылки почесали… и сбежали.

По танку из кустов никто не жахнет.

И он стоит один и плохо пахнет.

 

Тут наш танкист, в душе, видать, эколог,

И позывной особый — Суетолог,

Решил угнать железную гробницу —

Авось в бою на что-нибудь сгодится.

 

Танк скоммуниздить — не украсть кобылу.

Наш Суетолог подобрался с тылу,

Стальной тяжёлый трос на крюк повесил

И потащил трофей поближе к лесу.

 

Хохлы очухались, испортив воздух,

Давай орать, стрелять… но было поздно.

Игре конец! И ваша карта бита!

Сидите смирно! Хрюкайте в корыто!

 

Да, с точки зренья нашего закона,

Был самый тривиальный факт угона.

В ГАИ, однако, разговор недолог:

Оправдан и отпущен Суетолог!

 

Теперь тот танк в Москве. А это значит —

Есть у танкистов новая задача:

У Суетолога блестит кокарда —

Мозгует над угоном… «Леопарда»!

К. Фролов-Крымский

 

Танк-камикадзе

Эти «russian» совсем обнаглели:

Затрофеили танк у хохлов,

Подкрутили его, подвертели,

Напихали каких-то узлов.

 

Но вначале по минному полю

С минным тралом прошлись по прямой,

Чтоб потом покуражиться вволю

И живыми вернуться домой.

 

Затрофеенный танк запустили

После завтрака в утренний час,

Рычаги взад-вперёд покрутили,

До упора нажали на газ!..

 

Привязали к педали корягу —

Это, собственно, весь «экипаж» —

И пустили его, бедолагу,

Прямиком на укропский блиндаж.

 

Украинцы сперва не врубились:

Едет танк по прямой, без пальбы?

Но, когда их мозги задымились,

Командиры наморщили лбы!

 

Только поздно, увы, матюгаться!

Так рвануло, что искры из глаз!

Затрофеенный танк-камикадзе

Стопроцентно исполнил приказ!

К. Фролов-Крымский

 

Мамины стежки

Он мне запомнился такой:

серьёзный взгляд, под бобрик стрижка,

пушок несбритый над губой

и весь в веснушках — как мальчишка.

 

А за окном каштан зацвёл,

шмели гудят — начало мая...

Когда его несли на стол,

хирург шепнул: «Минно-взрывная».

 

Час?

Два?

Четыре?

Сколько с ним

мы были там — не помним сами.

Зажим... Дренаж... Ещё зажим...

Начмеда голос: «Парень с нами!»

 

Мельканье жизней и смертей

стирает всё, как влагу вата.

Но как-то раз, в один из дней,

сама зашла к нему в палату.

 

Я про микстуры, сон, бандаж...

А он чуть слышно, лишь губами:

«Вот этот, сбоку, шов — он ваш?

Зачётный шов, как будто мамин.

 

Мы мяч гоняли, пацаны,

аж брюки в клочья.

И ночами

мне мама штопала джинЫ

почти такими же стежками.

 

А с нашим танком можно так?

Он там, у речки, где плотина.

Вот бы пяток стежков на трак,

куда его из джавелина*».

 

А на дворе всё тот же май:

каштан буянит, шмель летает...

Смеюсь:

«Конечно, пригоняй,

стежков у мам на всех хватает».

 

С улыбкой лёг лицом к стене,

щекой согрел излом подушки...

 

Зачем танкистам на войне

такие детские веснушки?

 

*FGM-148 Javelin — американский переносной противотанковый ракетный комплекс, используемый ВС Украины.

Г. Егоркин

 

* * *

В полях за Вислой сонной

Лежат в земле сырой…

Е. Винокуров

 

Орудия в Херсоне

Прямой наводкой бьют.

В полях за Вислой сонной

Два призрака встают.

 

Серёжка — он с Таганки,

С Крещатика — Тарас.

В одном когда-то танке

Их сжёг один фугас.

 

Никто из вечной тени

Мальчишек не вернёт,

Но дальний гул сражений

Уснуть им не даёт.

 

Гудит земля, тревожит

С темна и до темна.

— Опять война, Серёжа?

— Наверное, война.

 

— Так мы ж добили гадов!

— Видать, не до конца…

В Херсоне грохот «Градов»,

В Херсоне визг свинца.

 

И значит, из окопа

Должны живые встать,

Чтоб одолеть Европу

Фашистскую опять.

М. Шехтман

 

Танкисты

В сражении танку жизнь — минута,

Весь экипаж сгорает с ним.

И над могилами салютом

Звезда со шлейфом золотым.

 

Их имена — раскаты грома,

Как отголоски той войны,

Навек ушедшие из дома

России павшие сыны.

 

Багровым отблеском закатов

Война узор рисует свой.

И уходили в бой ребята

За то, чтоб жили мы с тобой.

 

И ни один не повернулся

И не согнулся под огнём

За то, чтоб мир перевернулся

И черный день стал светлым днём.

 

Под гнетом танковой армады

Держались из последних сил.

Никто не требовал награды,

Никто пощады не просил.

 

Когда на Прохоровском поле

Сражались танки двух держав,

Весь мир вдруг замер поневоле,

В кулак свои надежды сжав.

 

Сейчас, рисовано игриво

Все поворачивая вспять,

В игре компьютерной красиво

Подростки любят воевать.

 

И невдомёк порой им даже

Не понимая, что к чему.

Они сражаются, куражась,

Играют в мнимую войну.

 

А ты попробуй так, как деды,

Шагнуть в огонь, отбросив страх,

Добыть хоть часть большой Победы

С застывшим криком на губах.

 

Среди окопов и редутов

Горели танки и тела,

И улетали все минуты,

Что жизнь в бою тебе дала.

 

А русский танк, лишившись башни

И обезумевший от ран

Схватился с «тигром» в рукопашной,

Пошел геройски на таран.

 

Был день, как ночь, от дыма черный,

А полночь огненной была.

Земля под танковой колонной

Гудела, выла и звала…

 

И вызывая страх у фрицев,

Под бликом танковых очков

На черных закопченных лицах

Горели огоньки зрачков.

 

Конечно, наши победили,

И с новым днем пришел рассвет.

Тех, кто сгорел, похоронили.

Каков вопрос — таков ответ….

 

В сражении танку жизнь — минута.

Весь экипаж сгорает с ним.

И над могилами — салютом

Звезда со шлейфом золотым….

drSteve

 

Наш танк

Он из сраженья вышел без пробоин,

Задымленный, обугленный в бою.

Не посрамил стальной кольчуги воин,

Отлично службу выполнил свою.

 

Когда в литейных грозного Урала,

В мартенах, в плавке криворожских руд

Являлась проба лучшего металла, —

Весь наш народ пошёл на славный труд.

 

Донской шахтёр сказал, рубя породу,

Сказал литейщик, подтвердил кузнец:

«Будь силой равен нашему народу,

Будь твёрже человеческих сердец.

 

Покрытый славой, как отцы и деды,

Врагам кровавым гибелью грозя,

Ты всем народом создан для победы.

Нам без неё существовать нельзя.

 

Из недр земных, из почвы рудоносной

В бою добыта добрая броня,

Ступай же в бой, наш звездоносец грозный,

Наш богатырь железа и огня».

 

И он рванулся в бой. И был он страшен.

И землю тряс, и гневно грохотал,

И день и ночь выбрасывал металл

Из зорких пушек, из прицельных башен.

 

Твердыня смелых в праведном бою

Огнеупорным сердцем не хладела.

Танкист-водитель славно знает дело —

Вложил в него всю ненависть свою.

Микола Бажан (Перевод с укр. Н. Ушакова)

 

Танк «Маяковский»

Танки,

танки,

танки…

Здравствуй, наша сталь!

Под шатром знамен

по мостовой московской

грохотал,

и шел,

и прогибал асфальт

грузом многих тонн

«Владимир Маяковский».

 

Баса

грозный тон

под броневою грудью.

Чувствую,

что он, —

по взгляду,

по орудью.

Рев

сложился в речь:

«Товарищи!

Я с вами!

Жив

и горд —

Советской родины поэт,

что, неся на башне

боевое знамя,

двигаюсь,

как танк,

по улицам побед.

 

Гвардия стихов

теперь

в гвардейской части,

в ста боях прошла

тяжелая броня.

Мой читатель

броневые части

отливал в Магнитогорске

для меня.

 

Рифмами

детали мне выковывая,

по эстрадам

месяц напролет

мой читатель

собирал целковые

мне

на сталетвердый переплет…

 

Тыща километров.

Фронтовым зарницам

ни конца, ни края.

Орудийный гром.

Здесь я ездил прежде.

Знаю заграницу.

Приходилось глазом

меряться с врагом.

Разве мне в новинку?

Не встречался разве

с воем их газет,

со звоном прусских шпор?..

Значит, буду бить

по гитлеровской мрази,

как по белой прежде,

рифмами в упор!»

 

Четверо читателей

присягу

повторили про себя.

И вот —

сам Владим Владимыч

по рейхстагу

в свисте пуль

осколочными бьет.

Поднят флаг победы.

Враг обрушен…

«Рад я,

что моя поэзия

была

безотказным

партии оружьем,

восплотившись

в танки,

строчки

и другие долгие дела…

Расскажите это

всем поэтам,

чтобы шибче ход

и чтобы тверже ствол!

Чтобы работой,

мыслью,

песней спетой

праздновать

на улице вот этой

коммунизма торжество…»

 

Под шатром знамен

пронесся голос строгий.

И когда отгрохотал

знакомый бас,

мы с волненьем

повторили строки,

поднимавшие

в атаки

нас:

«Слово —

полководец

человечьей силы.

Марш!

Чтобы время

сзади

ядрами рвалось.

К старым дням

чтоб ветром

относило

только путаницу волос…»

 

Здравствуй,

танк,

советской мощи образ!

В день победы

и в другие дни

наша гордость —

это наша бодрость

и непробиваемая

твердость

выкованной

родиной

брони!

С. Кирсанов

 

Танк № 207

Пробиться к Прагер-плац рывком не удалось.

Орудья, скрытые в вечернем полумраке,

Простреливали улицу насквозь,

Отрезав нам дорогу для·атаки.

 

Зальцбургер-штрассе так была узка,

Таким огнем наполнена до края,

Что приказал полковник, чтоб войска

На магистраль не делали броска,

В ее тисках бесцельно погибая.

 

Мы в переулках сгрудились. Беда!

Бессильны люди, ружья, пушки, танки.

Мы не знавали в прошлом никогда

Такой бесславной, горестной стоянки ...

 

Но вот комкор штабистов подозвал,

И слово «есть!» над миром прозвучало.

Никто не слышал, что он им сказал,

Но все смогли услышать зов сигнала.

 

И в тот же миг огромный танк «И. С.»,

На всем ходу — как смерч огня и стали

Из переулка вылетев, исчез

В тугой теснине мертвой магистрали.

 

Зальцбургер-штрассе узенький пролет

Стальной гигант закрыл широкой грудью ...

Войска лавиной ринулись вперед,

За танком встали грозные орудья.

 

Когда же стихла огненная вьюга,

Мы собрались вкруг умершего друга.

Мы в памятнике бронзой оживим

Твою броню, могучие колёса ...

 

Товарищи! Склонитесь перед ним:

Он жил, как танк, а умер, как Матросов.

А. Безыменский

 

Танк

Вот здесь он шел. Окопов три ряда.

Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.

Вот след, где он попятился, когда

Ему взорвали гусеницы миной.

 

Но под рукою не было врача,

И он привстал, от хромоты страдая,

Разбитое железо волоча,

На раненую ногу припадая.

 

Вот здесь он, все ломая, как таран,

Кругами полз по собственному следу

И рухнул, обессилевший от ран,

Купив пехоте трудную победу.

 

Уже к рассвету, в копоти, в пыли,

Пришли еще дымящиеся танки

И сообща решили в глубь земли

Зарыть его железные останки.

 

Он словно не закапывать просил,

Еще сквозь сон он видел бой вчерашний,

Он упирался, он что было сил

Еще грозил своей разбитой башней.

 

Чтоб видно было далеко окрест,

Мы холм над ним насыпали могильный,

Прибив звезду фанерную на шест —

Над полем боя памятник посильный.

 

Когда бы монумент велели мне

Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,

Я б на гранитной тесаной стене

Поставил танк с глазницами пустыми;

 

Я выкопал его бы, как он есть,

В пробоинах, в листах железа рваных, —

Невянущая воинская честь

Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.

 

На постамент взобравшись высоко,

Пусть как свидетель подтвердит по праву:

Да, нам далась победа нелегко.

Да, враг был храбр.

Тем больше наша слава.

К. Симонов

 

Танки

Какие-то строгие тайны

Из дому отца увели,

А вскоре по улицам танки

Гудящей волной поползли.

 

Я прятала руки за ватник

И следом за танками шла,

Не зная, что ожил тот ватман

С его заводского стола,

 

Что ожил тот ватман, который

Похитил отцовские сны.

По длинным людским коридорам

Шли новые танки страны.

 

Мальчишечьи крики привета

Неслись от ворот до ворот,

И женщина шла без жакета,

Кричала:

— Победа идет! —

 

И, стиснув руками упрямо

Тугие перила крыльца,

О чем-то заплакала мама,

Привыкшая жить без отца.

 

Я помню тот день потому лишь,

Что вечером этого дня

Средь старых, бревенчатых улиц

Отец мой окликнул меня.

 

Мне даже теперь это снится,

Как в тот незапамятный год

Отцу разрешил отлучиться

Домой оборонный завод,

 

Как следом за ним я бежала

И в комнату нашу вошла,

А мама подушки взбивала,

А мама лепешки пекла,

 

Смеялась то громко, то робко,

О том говорила, о сем...

Но стыла в тарелке похлебка —

Отец мой уснул за столом.

 

А мать улыбалась все шире

И куталась в старую шаль...

 

Шли танки Т-34

В тревожную, трудную даль.

Л. Васильева

 

Разбитый танк

Металлу, наверное, снится,

Что снова он стал рудой,

Лежит на горе Магнитной,

Бесформенный и молодой;

 

Что снова идет он в домну,

И снова проходит прокат,

И движется танком огромным,

И пушкой глядит на закат;

 

И снова он давит бронею

И гонит врага вон.

Раскинулось поле боя,

И снится металлу сон.

М. Львов

 

Тамбовский танк

Когда фашистские дивизии

Врывались в наши города,

Судьба планеты всей зависела

От русской стойкости тогда.

 

Когда весь мир дивился доблести

Солдат, не сдавших Сталинград,

Колхозники Тамбовской области

Внесли свой вклад.

 

На танковую на колонну

Они, работники полей,

Собрали сорок миллионов

Рублей.

И трудовую лепту эту

Они направили в Госбанк.

Стоит, как монумент Победы,

На площади тот самый танк.

 

Он высится на пьедестале,

Всю тяжесть трудных лет храня.

Сработана из прочной стали

Его надежная броня.

Его могучее орудье

Доныне помнит дни атак,

И с уваженьем смотрят люди

На этот танк.

 

Любителям войны горячей

Неплохо бы иметь в виду:

Теперь колхозники богаче,

Чем в том,

Сорок втором,

Году!

Н. Глазков

 

Танк

Он младший в танковой семье.

Родился он тогда,

Когда умолкла на земле

Военная страда,

 

Когда, сражённый, пал Берлин

Под грохот батарей.

И танк оставлен был один

На заводском дворе.

 

Домой вернувшийся танкист

Пылищу с танка стёр,

И, по-военному басист.

Заговорил мотор.

 

Для битвы созданный колосс,

Не бывший на войне,

Он горы щебня перевёз

На панцирной спине.

 

Он возит корабельный лес,

Кирпич, извёстку, мел.

Повсюду,

На сто вёрст окрест,

Ему хватает дел.

Л. Татьяничева

 

Танк

Он замер, как перед атакой, —

Настолько память в нём жива!

Уже тяжёлой тенью танка

Подмята впереди трава.

 

Его броня из слёз отлита.

Готов он с пьедестала — в бой!..

Так будь ему, плита гранита,

Последней взятой высотой!

Г. Бязырев

 

Застывшая слава

…А когда нас останется мало

На краю переломных минут —

Эти танки сползут с пьедесталов

И свирепый огонь изрыгнут.

 

И гранитные парни очнутся,

И оставят нагие холмы,

И в гранитные роты вольются,

Чтобы драться и падать, как мы.

Е. Чеканов

 

Танки Победы

Играют марш «Прощание славянки»

И вишни снова дружно зацвели…

Стоят на пьедесталах наши танки,

Что в мае мир в Европу принесли.

 

Любимы и известны во всем мире,

Свидетели заслуженных побед,

Стоят «КВ» и «Т-34»,

Как память грозовых, военных лет!

 

Немало песен спето о танкистах,

Запали в память, в душу те слова —

«Броня крепка и танки наши быстры»,

Май, мир, цветенье, неба синева!

 

Герои, подвиги не преданы забвенью!

От Сталинграда, Курска и Орла,

Их, закаленных в битвах и сраженьях,

В Берлин дорога Славы привела!

 

Пусть знают те, кто хочет войны снова,

Их планы на провал обречены!

Из Первой Танковой гвардейцы Катукова,

Традициям и памяти верны!

 

Напоминаем страждущим «недугом»,

Всем, кто не хочет с нами в мире жить,

Что «три танкиста, три веселых друга»,

Границы Родины сумеют защитить!

 

Играют марш «Прощание славянки»,

В садах и парках вишни зацвели…

Стоят на пьедесталах наши танки,

Что в сорок пятом мир нам принесли!

 

(В память о погибшем на фронте в 1943 дяде Рябухине Михаиле Васильевиче, танкисте Т-34. Сам я почти 5 лет прослужил в 1-й Гвардейской ТА, стоявшей в ГСВГ, Дрезден)

И. Рябухин

 

Танк на площади городской...

Танк на площади городской,

Где весь день многолюдно и гулко,

Засветился вечерней росой,

Как в минуты затишья под Курском.

 

И мне кажется: вот загремят

Вдруг стальные тяжёлые люки,

И покажутся крепкие руки

И горячие лица ребят.

 

По знакомым бульварам пойдут,

Словно в детстве, друзья боевые,

Веря в то, что их матери ждут,

Их — погибших во имя России!

Н. Бурашников

 

Танк

Земля горела, взрывы громыхали.

И не было на свете тишины.

А маки полыхали, полыхали,

Им нет, казалось, дела до войны.

 

Танкист цветок понюхал, улыбнулся:

— Эх, братцы, хороша же тут весна! —

Шлем — на затылок, с хрустом потянулся,

С тоской добавил: — Чёртова война!..

 

Когда их хоронили после боя,

Когда земля остыла от атак,

Решили люди с горечью и болью

Как память о войне поставить танк.

 

И он стоит на склоне Красной горки —

Залатана, как новая, броня, —

Непобедимый, легендарный, гордый!

Здесь в пионеры приняли меня.

 

А жизнь идёт. И в памятную дату

Сюда я вместе с сыном прихожу.

Мы постоим тихонько у ограды.

Я маки к постаменту положу…

Т. Гордиенко

 

Танки войны

Дважды Герою Советского Союза бывшему командиру Челябинской танковой бригады М.Г. Фомичеву

 

О, вы все дальше

И дальше,

Танки войны!

Самые храбрые даже

Не спасены.

 

Вы — как ушедшие боги,

Танки побед.

Стелются степью

дороги,

Словно ваш след.

 

Одушевленнейшей стали

Гром и раскат

Бронзой истории стали,

Классикой дат.

 

Только ваш образ клубится

Ночью, во мгле —

Это мне не отоснится

Это — во мне.

 

Смотрят на землю ракеты

Чуть свысока…

Что они?

Щит для планеты?

Ствол у виска?

 

Выстрелить — труд невеликий…

Знать бы должны…

Вы им рычать не велите!

Вы им молчать повелите,

Танки войны!

М. Львов

 

Танк на пьедестале

Как памятники, танки. Но не так

Их нужно понимать на пьедесталах.

Они как будто вышли из атак

И отдыхают на своих привалах.

 

Мне кажется, что не остыл металл,

По трубкам-жилам топливо струится…

Им только дай команду, дай сигнал,

И каждый вновь к победе устремится.

М. Грувман (Пер. с идиш А. Чепурова)

 

Танк на Комсомольской Площади

На Комсомольской танк стоит

Из броневой уральской стали.

Его всем миром, словно щит,

В последний день войны ковали.

 

Суров державный пьедестал

Средь свечек-ёлочек зелёных.

К нему, свершая ритуал,

Несут цветы молодожёны.

 

Ведут родители детей,

Чтобы в цепочке поколений

Остался свет великих дней,

Крепящий молодые звенья.

 

Бронёю мощной глубоко

Он врос в уральскую породу.

Попробуй подмени его,

Как будто память у народа.

 

От лжи, от лютости слепой,

От ржавчины духовной лени

Он прошлое закрыл собой —

Он в будущее весь нацелен.

П. Балдин

 

Танкоград

Без этой страницы истории

России могло бы — не быть.

Отцы становились героями,

Чтоб внукам и правнукам —

Жить!

 

Их подвиг — во имя Отечества,

Во имя Счастливого дня.

Спасла от чумы — человечество

Их танков святая броня!

Н. Пикулева

 

Танк в облаках

Танк на Хингане. Вестник нашей славы,

Он вознесён на гребне в облака,

Как монумент могущества Державы,

Прославленной отныне на века.

 

Травою зарастут войны дороги,

Но этот танк от Родины вдали

На башне сохранит простые строки:

«Здесь в сорок пятом

Русские прошли!»

И. Молчанов-Сибирский

 

Старый танк

Мирным днём весёлый хохот детский

Будоражит середину дня.

«Т-тридцатьчетвёрку» — танк советский

Облепила в парке ребятня!

 

В этом разыгравшемся моменте

Боем пацаны увлечены.

Ну а он стоит на постаменте,

Пропахав, проехав полвойны.

 

Знать, теперь ему нельзя иначе:

Не беда, что здесь закончен путь.

Он ведь просто выполнил задачу

И решил немного отдохнуть.

 

Ничего, что не открыты люки,

Не беда, что снят боезапас,

Но зато броню ласкают руки —

Правнуков всех тех, кого он спас!

В. Коньков

 

Танк

Памяти ветерана

Великой Отечественной войны

Ольги Дмитриевны Сотниковой

 

От притяженья пьедестала

Устал почётный старый танк.

Он вам не скопище металла.

Он брал Берлин. Он брал Рейхстаг.

 

Не для парада-маскарада

Его Отчизна создала.

Прошёл он пекло Сталинграда,

Кошмары Курска и Орла.

 

Не для того его цветами

Встречал народ в победный день,

Чтоб в мусор импортный втоптали

Его прославленную тень.

 

Его как символ водрузили

Не для того на грань веков,

Чтоб люди русские Россию

Страною звали дураков,

 

Чтоб из родительского крова

Обитель сделать сатаны…

Геройский танк глядит сурово

На посрамление страны

В. Нечунаев

 

* * *

Кто сказал, что памятник ненужный?

Это ведь предупрежденье тем,

Кто сейчас пытается натужно

Прошлое переписать совсем...

 

Да, земля России не воздушна.

В ней металл и кровь спеклись в веках.

Чтоб душа была неравнодушна,

Танк стоит по праву в тех местах!

 

Не было боёв — была работа.

Очень тяжкий, даже детский труд...

Танк рождался и в цехах завода,

И на полигонах брал редут.

 

А на фронте он своей бронёю

Защищал отважный экипаж,

Зная, что осталась за спиною

Родина, а не простой пейзаж...

Н. Васильев

 

Танк

Возле въезда в город, рядышком с дорогой,

На огромном камне — грозный танк стоит,

Жизнью не обижен, хоть стеснен немного,

Свеженькою краской к праздникам горит…

 

И никто не скажет, что его забыли,

Он на постаменте — словно Великан,

И конечно помнит — до единой мили,

Что в войну былую бодро пробежал…

 

Помнит — как родился где-то на Урале,

Где без крыш, под снегом, замерзал завод,

Где его отлили из отличной стали,

Ни жара, ни стужа — не берет…

 

Нет уже тех славных — братьев и сестричек,

Грозных Самоходок и КВ крутых,

Редко кто остался, заработав лычек,

Ныне примечают больше молодых…

 

Он хоть и железный, но ночами плачет,

Что уже не сможет увидать Париж…

Остальным те слезы ничего не значат,

Словно каплет дождик вниз с весенних крыш…

 

Танк на постаменте охраняет город,

Хоть года большие — есть остаток сил,

И с заправкой туго, с запчастями голод,

Сделаны — на совесть, лишних — не просил…

 

Много в жизни нашей танк не разделяет,

Хоть и пол-Европы под огнем прошел,

Все в прицелы видел, часто вспоминает,

Как весной в Берлине на снаряды шел…

 

Нынче созерцая с высоты дорогу,

Танк что происходит — так и не поймет,

Ездит иномарок что-то очень много,

Да мужик на бричке редко забредет…

 

Проезжают гордо БМВ и Мерсы,

Ауди промчится, и Нисан спешит,

А в них восседают разные повесы,

Танк все наблюдает, и пока молчит…

 

Может бы, вмешался — пушка сохранилась,

Рядом с ней, родимой, есть и пулемет,

Только вот снарядов долго не водилось,

И патронов тоже что-то не найдет…

 

То, что нет патронов — сильно не смущало,

Это поколение — родом из тех лет —

Что в бою такое самбо изучало,

С голыми руками — шло на пистолет…

 

Тактика простая — резко навалиться,

Чтобы передыху немцу не давать,

Словно на колесах баном прокатиться,

И быстрей вражину в логово загнать…

 

Если бы плеснули в бак ему соляры,

Заложили в гнезда весь боекомплект,

Дали бы веселый экипаж с гитарой,

Молодость вернули, справедливость — нет…

 

Возле въезда в город, рядышком с дорогой,

На огромном камне — грозный Ветеран,

Жизнью не обижен, хоть смущен немного,

Что под свежей краской скрыл следы от ран…

А. Шумаков

 

Танк-ветеран

В старом парке на тихой аллее

Установлен как памятник танк.

На боках его звезды алеют,

Он — прошедшей войны ветеран.

 

Хоть орудие и не стреляет,

Но осколков следы на броне,

И царапины напоминают

О суровой жестокой войне.

 

По ночам ему, может быть, снится,

Как по рытвинам в талом снегу

По приказу стремительно мчится

Он в атаку навстречу врагу.

 

Но затихнут тревожные вспышки,

Утро радует мир синевой,

И веселой ватагой мальчишки

Залезают на башню его.

 

А когда в день Победы сверкает

Фейерверками славный салют,

Ветераны его навещают

И к подножью букеты кладут.

Г. Тимошенко-Терещенко

 

Монолог танка «Т-34»

Я появился в этом мире

В непробиваемой броне.

Я — танк! Я — «Т-34»!

И вы прислушайтесь ко мне.

 

Я шёл в атаку лобовую,

Гремел на волжском берегу

И, описав дугу кривую,

Врезался в Курскую дугу.

 

Дышал военным горьким смрадом

И плакал гильзами в пыли

Над умирающим собратом,

Которому броню прожгли.

 

Я грудью резал чернозёмы,

Я не взорвался, не ослеп.

Где пули сеял я, как зёрна,

Там вырастал свинцовый хлеб.

 

Я сам кормился с упоеньем

Свинцовой горечью атак.

Я знал своё предназначенье,

Что я — орудие. Я — танк.

 

Я — танк. Я — «Т-34-й»!

Я — мастер бешеных атак.

И если нету в мире чёрта,

То называйте чёртом танк.

 

Теперь такие в мире игры:

Сумей, судьбу свою прошей

Сквозь металлические иглы

Противотанковых ежей.

 

На фронте с местностью —

морока,

Но я сквозь мины, сквозь «ежи»

Несу по стёршимся дорогам

Боль бронированной души.

 

…Чтоб час танкисты отдохнули,

Стою…

А сверху, на спине,

Два пехотинца прикорнули,

Пристыв затылками к броне.

В. Скиф

 

* * *

В том полыхавшем мире

Знал наступавший мужчина:

Танк «Т-34» —

Лучшая в мире машина.

Много праздников разных,

Но этот — особого сорта.

34-й праздник —

Наша «тридцатьчетвёрка».

А. Бобров

 

70-летию танка Т-34

Про Победу над ордой проклятой

Я б напомнил городу и миру.

От Победы год шестьдесят пятый

Нарекли бездумно «годом тигра».

 

Словно с нами справилась эпоха,

Словно мы не пёрли до Берлина!

Позабыли Прохоровки грохот,

Имя нашей боевой машины.

 

Эй, Маэстро, заводи «Смуглянку»!

Чтобы понял каждый тигр в мире:

Это год совсем другого танка.

С Новым годом, Т-34!

Д. Мурзин

 

Танк я — Т -34

Танк я, только без движенья,

И как памятник стою,

Ставили из уваженья,

За большую роль мою.

 

Здесь теперь на постаменте

Вспоминаю жизнь свою,

И, как в старой киноленте,

Снова всё я посмотрю.

 

Появился я не просто —

Недовольные нашлись.

Был вопрос поставлен остро —

Сам в столице появись.

 

Я в то время постарался,

Кошкин тоже был со мной,

В бездорожье добирался,

Показал характер свой.

 

Проходимость неплохая,

Новая броня прочна,

Пушка семьдесят шестая

И солярка мне нужна.

 

Аргументы убедили,

Здравый смысл возобладал,

В серию меня пустили,

Сталин сам согласье дал.

 

И, когда в боях суровых

Свой экзамен я держал,

Всех создателей толковых

Благодарно вспоминал.

 

Бой я вёл всегда умело,

Скорость, выстрелы, напор,

Всё во мне тогда кипело,

Смертным был с фашистом спор.

 

Экипажи неплохие

Доверяли мне тогда,

Парни, как один, лихие,

И дружили мы всегда.

 

И горели с ними вместе,

Век такое не забыть,

Не теряли только чести,

С нею нас не победить.

 

С Жуковым в Берлин ворвался,

И суждения верны,

Сам противник соглашался:

Лучший Танк я той войны!

Ю. Милов

 

Танк Т-34

«Броня крепка и танки наши быстры,

И наши люди мужеством полны».

(Из песни)

 

Как песнь, рокочет двигатель надёжный,

Грохочет пушка, ярости полна —

И враг бежит, — спасенье невозможно!.. —

Летит возмездья страшная волна.

 

Наш танк — удача! — вовремя был создан.

Спасибо всем, кто танки создавал!

Огнём сердец — в безвременье тревожном —

В рейхстаг дорогу грудью пробивал.

 

Легко идёт в мороз, и в бездорожье,

И не страшны снаряды для брони —

Вперёд летит машина наша грозно, —

Взлетают ввысь победные огни!

 

Прошла война — и танк на постаменте —

Геройский символ мужества солдат, —

Он жив доныне: мчится в киноленте,

И гордо едет — с миром на парад!

С. Газин

 

Танк Т-34

На Урале из стали

Мне отлили броню,

Из металла детали,

Лоб во всю ширину.

 

Пушку вставили в башню,

В чрево — дизель-мотор.

Кошкин, что очень важно,

Мой отец и патрон.

 

Номер «тридцатьчетвёрка» —

Паспорт выдал завод.

Стал на траки я твёрдо —

В эшелон и на фронт.

 

Вот дорога прямая,

В баках полный ресурс.

«Что за местность такая?» —

«Да какой-то там Курск!»

 

Надоело без дела,

Прирождён я к войне!

Так зачем же засела

Та четвёрка во мне?

 

«Тигры» жарят нещадно,

Будто черти в аду,

Но я бью беспощадно,

Матерясь на ходу.

 

Притаилась «Пантера»,

Норовит укусить.

Бронебойным задело —

Борт набатом звенит!

 

Масло хлещет из днища,

Как венозная кровь.

«Панцирь» — грозный волчище

След оставил клыков.

 

Может хватит сражений?..

Настрелялись вполне?

Но другого всё ж мненья

Та четвёрка во мне.

 

«Фердинанда» наводчик

В перекрестье поймал.

Он ещё тот молодчик —

Белке в глаз попадал.

 

Рвя аорты и жилы,

Впав в азарт и кураж,

Рейха бронемашины

Лихо жжёт экипаж.

 

Что-то жарко мне стало,

Может в танковый рай?

«А вот ныть не пристало,

Эй, газку-то поддай!»

 

«Ты не дрейфь, железяка,

Нам не быть в западне!» —

И мех-вод-забияка

Проломил ход в стене.

 

Здесь металл закипает,

Сталь вопит на огне!

Только страха не знает

Та четвёрка во мне.

 

Порох злобно хохочет,

Люк фугасом пробит,

Пламя в башне клокочет,

Бак клубами дымит.

 

Задыхаясь от гари,

Командир-лейтенант

Вспомнил невские дали

И родной Ленинград.

 

Раны алым зияют.

Я стою. Я подбит!

Но радист заряжает —

Он пока не убит…

 

Вдалеке бой грохочет,

Я ж горю в тишине.

Лишь кузнечик стрекочет

В поле в чёрной траве.

 

Не настигнет забвенье

Всех, кто пал в той войне.

И застыла в бессмертьи

Та четвёрка во мне…

А. Витебский

 

Танк под именем «Сталин»*

Укры бьют по больницам,

мрази долбят по школам…

Ополченские лица —

под святым ореолом…

 

От снарядного шквала

дети плакать устали…

И сошёл с пьедестала

танк под именем «Сталин».

 

В грудах дымных окалин,

в волнах воя и свиста

танк под именем «Сталин»

снова бьет по фашистам.

 

Брызжут яд в истерии

все скоты и уроды.

Но стоит за Россию

остров русской свободы.

 

В дни донбасского ада

в этих заревах грозных

кто-то видел солдата

в гимнастерке из бронзы…

В. Хатюшин

* Сошедший с постамента в г. Константиновке Донецкой обл. танк-памятник ИС-3 («Иосиф Сталин») разгромил блокпост нацгвардии.

 

Танк «Клим Ворошилов»

Могуч бронёй «Клим Ворошилов»!

Ему огнём не прекословь!..

Стальной гигант бьёт вражью силу —

И мстит за пролитую кровь.

 

Он стал «чудовищем» для фрицев,

Настолько был неуязвим, —

С полком мог в одиночку биться,

Незыблем и несокрушим.

 

Враги задумали с наскоку

Взять и Москву, и Ленинград…

Но наш КВ закрыл дорогу,

Громя их танки все подряд.

 

Фашисты были просто в шоке —

Такая мощь в КВ была!..

Такие немцам ставил блоки,

Что не хватало фрицам зла.

 

Он и сейчас на вечной страже,

На постаменте, как в бою —

Наперекор всем силам вражьим

Стоит за Родину свою!

С. Газин

 

Советские танки в Брюсселе

Я не знаю, где их подожгли.

На Кубани, быть может...

Иль за Доном

Погибли носители русской брони,

Был недолог их век,

Но он славно и яростно прожит.

И, уже запылав,

Шли,

Стреляли,

Давили они.

 

Немцы их захватили.

Огонь вырывался со свистом.

Даже к мертвым машинам

С опаской сползались враги.

Там, под люками,

Черные руки сгоревших танкистов

Крепкой хваткой сжимали

Оторванные рычаги.

 

Чтобы скрыть

Свой провал и позор своего отступленья,

Чтоб забыть, как гремит

Между Волгой и Доном метель,

Повезли их в Европу —

Показывать для устрашенья,

Так сгоревшие танки

Приехали в старый Брюссель.

 

Их на площадь поставили.

Хрипло смеялись убийцы,

А советские танки

Стояли угрюмой стеной.

И в глубоком безмолвье

Смотрели на башни

Бельгийцы.

И, пока не стемнело,

Старались пройти стороной.

 

Ночь настала.

Уснул грустный город немецкого плена.

Груды стали уральской

Мерцали под фландрской луной.

Там, где шел Уленшпигель,

Шагали захватчики в шлемах.

Ночь пугала их всем:

Темнотою, луной, тишиной.

Рассвело.

Что случилось?

Нет башен стахановской сварки.

 

Все покрыто цветами —

Кровавыми сгустками роз,

И гирлянды тюльпанов

Горят непреклонно и ярко,

И роса в лепестках,

Словно капли искрящихся слез.

 

Это были «КВ»

Или верные «тридцатьчетверки»,

И казалось брюссельцам —

Сейчас их броня оживет

И над башней поднимется

Парень

В простой гимнастерке

И на битву с врагами

Бельгийский народ позовет.

Е. Долматовский

 

Подбитый танк

Когда спиною чуешь дрын,

Пора идти ва-банк.

Укропы привезли в Берлин

Подбитый русский танк.

 

Они устроили возню,

Как «фраер на понтах»,

Мол, мы успешно бьём «русню»

На всех своих фронтах.

 

И вот на площади стоит

Подбитый исполин.

Но как-то странно этот вид

Воспринял весь Берлин.

 

И в пику самостийной лжи,

Не слушая брехню,

Вдруг кто-то тихо положил

Гвоздику на броню.

 

В смятенье замолчали рты

Бандеровских ворон,

Когда вдруг понесла цветы

Толпа со всех сторон.

 

И было высшей из наград

За жертвенность атак,

Когда последний свой парад

Встречал подбитый танк.

К. Фролов-Крымский

 

Русский танк в Хельсинки

Нынче в Финляндии — «кантри» и «кранк»:

В Хельсинки русский доставили танк.

Этот флэшмоб отработал Берлин —

Комом, естественно, был первый блин.

 

Финские власти — змеиный клубок —

По интеллекту — мартышка Бербок.

Думали — с флагами песни визжать,

Чтоб Украину чуть-чуть поддержать.

 

Поднапрягли небогатый бюджет…

Но повторился Берлинский сюжет:

Жители бывшей российской земли

К русскому танку цветы понесли!

 

Это какой-то немыслимый бич:

Власти Европы — сплошной паралич!

Санду, Мелони, Ингрида в Литве

И Грета Тунберг — у них во главе!

 

Презик Ниинистё горькую пьёт!

В Хельсинки места себе не найдёт!

Тут газопровод взломали, прикинь!

Думал, Москва, оказалось — Пекин!

 

Выдержал целую кучу атак

Русский подбитый несломленный танк!

Мир позабавит с газетных страниц

Яркий позор европейских столиц!

К. Фролов-Крымский

 

Оружие России. Танк Т-72

Легендой он давно и быстро стал,

Других не будет больше мнений —

Для танков всех почти как идеал,

Не счесть модификаций, повторений.

 

Прославлен точностью, своей, огня,

В нём метки все, не различая званий,

Крепка, надёжна у него броня,

Отличный автомат для заряжаний.

 

Легко и просто двигать рычаги,

Почти не нужно прилагать силёнок,

Несложно первые пройти шаги —

Он в управлении, как «Жигулёнок».

 

Пройдёт речное дно, любую сушу —

Песок пустыни, грязи мешанину,

Преграды все и надолбы разрушит,

Мы верили всегда в свою машину.

 

Себя он проявил везде достойно.

Свой экипаж в боях не подводил,

В конфликтах и локальных войнах,

Сражался, сколько было сил.

С. Неверской

 

Танк Т-90

Ничего, что ростом мал

Танк Т-90,

Ведь в бою он побеждал

Танки больше ростом.

Он в своей стальной броне

Мчит, как тысяча коней!

 

Доберется, если надо,

Без моста и автострады

И метнет в «плохих ребят»

Хоть ракету, хоть снаряд.

А стреляет очень круто —

Восемь выстрелов в минуту!

 

Но враги ему в ответ

Причинить не смогут вред —

У него погуще леса

Дымовая есть завеса,

И «активная броня»,

Чтоб снаряд искал три дня.

О. Емельянова

 

Универсальная боевая платформа «Армата»

Это ново! Это круто!

Это истинный прогресс —

Бронетехники конструктор —

Наше чудо из чудес!

 

Гусеничная платформа

С бронекапсулой внутри.

Экипаж в ней будет в норме,

Что там враг ни натвори.

 

Пусть взрываются снаряды,

Бомбы падают вокруг,

Распыляют тонны яда,

Не возьмешь нас на испуг.

 

Сталь, керамика, резина,

А за нею снова сталь —

Это веские причины

Не смотреть тревожно вдаль.

 

Хоть кромешный ад снаружи,

Ей, «Армате», нипочём

Адская жара, и стужа,

И удары кирпичом!

 

Это вам, друзья, не трактор,

Технологии пример —

Можно сделать из «Арматы»

БМП, танк, БТР.

 

Совместим с ней максимально

Каждый модуль боевой.

Для ремонта идеально —

Подлатал и снова в бой!

 

Локти враг свои кусает,

Чует, что дожил до бед,

Потому что каждый знает,

У него «Арматы» нет!

О. Емельянова

 

Танк Т-14 Армата

На днях Победы будет дата,

У недругов потерян вновь покой —

Танк Т-14 «Армата»

Уже сейчас вступил в парадный строй!

 

Да, было много разговоров,

Мол, хватит ли нам средств и сил

Создать подобное так скоро,

А кто-то даже «компроматы» «шил»!

 

Теперь восторгов слышен хор!

Кто в бой вступить решится с ним?!

Из телекамер есть обзор!

Сказали — Танк почти неуязвим!

 

Такая мощь его огня,

Новации в нём слово скажут!

Есть композитная броня

И бронекапсула для экипажа!

 

Лишь только наступил момент,

Для всяких СМИ то было как релиз!

Снят маскировочный брезент —

Курс доллара скатился сразу вниз!

С. Неверской

 

Танкистам Ура

Танкистами были и прадед, и дед,

Я тоже в танкистскую форму одет.

Я должен о танке заботиться так,

Чтоб танк мой всегда был готов для атак.

 

Ведь танк для танкиста как друг боевой,

Как конь для отважного конника.

А башней он думает, как головой, —

Такая сейчас электроника.

 

И я в настоящем игрушечном танке

Преграды сомну, как консервные банки,

Смету бурелом, перепрыгну овраг —

От танка нигде не укроется враг.

 

Геройские танки Т-34

Стреляли по цели, как снайперы в тире.

Теперь наши танки стреляют точней,

Теперь наши танки быстрей и мощней.

 

— Танкистам ура! Танкистам ура! —

Сбегаются все карапузы двора.

И каждый малыш улыбается мне,

И машет ладошкой девчонка в окне.

П. Синявский

 

Танкист

Везде, как будто вездеход,

На гусеницах танк пройдет

Ствол орудийный впереди,

Опасно, враг, не подходи!

Танк прочной защищен броней

И сможет встретить бой!

Н. Иванова

 

В День танкиста

День Танкиста сейчас отмечая,

Зная то, что неведомо нам,

Ты сидишь не за чашечкой чая,

А налив фронтовые сто грамм.

 

Память в прошлое снова уводит,

На клочки растащив тишину.

Может, рад бы забыть — не выходит.

И ты вновь вспоминаешь войну.

 

Всё, чем жил и что видел когда-то,

Как осколки секли по броне,

Как из жизни уходят ребята,

Погибая в дыму и огне.

 

И захочется снова напиться,

Но прошу тебя, друг, не спеши.

Не пришло ещё время забыться

Для твоей одинокой души.

 

Были горечь утрат и разлуки,

Кровь и боль, и горячий свинец.

И врачей наших опытных руки,

Что спасали не раз, наконец.

 

Этот день — важный повод для встречи

Мужиков, с кем служить довелось.

Пусть безжалостно время — не лечит,

Только память пронзает насквозь.

 

А потом потекут разговоры

О делах, о сегодняшнем дне.

Неизбежны ненужные споры,

Впрочем, это знакомо и мне.

 

Отставное усталое братство

В этот день собралось, наконец,

Чтоб добавить к годам, как к богатству,

Единение душ и сердец.

А. Ветров

 

Далеко на Востоке: Поэма

 

О ПОГИБШИХ

Я там не был зимой.

Но я знаю: с утра

ветер бьет о замерзшую воду.

Снега нет и в помине.

Ветра. Ветра.

Адовая погода.

 

В эту продрогшую землю

в мелких порошинках инея,

словно их тронула проседь,

вдавлены танков следы.

Они, как тульская сталь,

холодные, синие,

ползут

на Восток,

на Восток

от замерзшей воды.

 

А над ними,

над ущельем, где разбитые грузовики

вверх колесами спят,

дожидаясь своих мертвых шоферов,

где торчат из-под льда железные лепестки

изорванных взрывом моторов,

над ущельем, которое

между нами

и ими,

как рваная рана,

встал высокий откос,

острый, как нос корабля.

Он стоит,

глядя прямо в лицо

желтым, острым, как пики, отрогам Хингана.

Нет, она не кругла здесь,

эта —

политая кровью земля.

 

И над ней

высоко,

на откосе,

как гнездо орлов,

наше братское кладбище

в горной дымке мороза.

 

Что скрывать,

деревянные доски

и несколько слов

слишком многим

здесь заменили

пролитые матерью слезы,

но мне кажется —

тут похоронен только один,

он был русый парень с голубыми глазами,

он погиб,

не дожив до первых седин,

до славы,

которая не за горами.

 

Он летчиком был.

А впрочем, не так:

он был сапером,

он мост наводил под обстрелом.

 

Нет, он не был сапером.

В одной из атак

он майора

от пули

прикрыл своим телом.

 

Нет, неправда!

Тогда он выжил, на счастье.

Он в пехоте и не был.

Скорее всего,

говорят, он был из танковой части,

потом ей дали имя его.

 

Много слухов идет о его кончине:

говорят,

что, от смерти за два шага,

на своей курносой горящей машине

он, и рушась,

еще протаранил врага.

 

Говорят, он, в сплющенном танке зажатый,

перед смертью успел обожженным ртом

объяснить экипажу,

как можно последней гранатой

подорваться втроем,

чтоб врагу не достаться живьем.

 

Говорят,

что, когда его ранили в ногу,

недвижим,

окружен,

далеко от своих,

он, взмахнув над собой пулеметной треногой,

уложил перед смертью последних троих.

 

Много слухов идет о его кончине.

Верно, был он героем,

если столько о нем говорят:

как в их полк мать из дому,

рыдая, писала о сыне,

как его гимнастерку

надевал его младший брат.

 

Говорят,

его имя

дают городам

и рекам.

То жестоко,

то нежно

имя это звучит,

потому что в бою был он

очень крутым человеком,

но к друзьям и к любимым

по-детски был сердцем открыт.

 

Так был волосом рус он,

а глаза голубые,

так любим он везде был,

где довелось ему жить,

что все девушки плакали,

даже чужие,

и все парни клялись за него отомстить.

 

Он лежит под землей на границе.

Но он сам — как граница.

Он лежит на орлином утесе.

Но он сам — как орлиный утес.

 

Он описан на книжных страницах,

но он сам — как живая страница.

Он убит.

Но довольно,

не плачьте —

он не хотел слез.

 

Он хотел,

чтобы, с глаз их рукавом сдирая,

шли вперед,

скупыми словами

написав о смерти жене.

Это он окровавленным пальцем,

заживо в танке сгорая,

«Большевики не сдаются»

нацарапал на дымной броне.

 

О ЖИВЫХ

Но довольно о мертвых.

Мы живы,

мы победили.

Он был героем,

но все-таки —

лишь одним из многих других.

 

Говорят, при жизни в друзьях его

сходство с ним находили,

а если так,

значит, стоит

поговорить и о них.

 

Майор, который командовал танковыми частями

в сраженье у плоскогорья Баин-Цаган,

сейчас в Москве,

на Тверской,

с женщиной и друзьями

сидит за стеклянным столиком

и пьет коньяк и нарзан.

А трудно было представить себе

это кафе на площади,

стеклянный столик,

друзей,

шипучую воду со льдом,

когда за треснувшим триплексом

метались баргутские лошади

и прямо под танк бросался

смертник с бамбуковым шестом.

 

Вода…

В ней мелкие пузырьки.

Дайте льду еще!

Похолодней!

А тогда — хотя бы пригоршню

болотной,

в грязи,

в иле!

От жары шипела броня.

Он слыхал, как сверху по ней

гремит бутылка с горящим бензином,

сейчас соскользнет.

Или…

 

Что или?

Ночная Тверская тихо шуршит в огне...

Поворот рычага — соскользнула!

Ты сидишь за столом, с друзьями.

А сосед не успел. Ты недавно ездил в Пензу к его жене,

отвозил ей часы и письма с обугленными краями.

 

За столом в кафе сидит человек с пятью орденами:

большие монгольские звезды

и Золотая Звезда.

Люди его провожают внимательными глазами,

они его где-то видели,

но не помнят,

где и когда.

Может быть, на первой странице «Правды»?

Может быть, на параде?

А может быть, просто с юности

откуда-то им знаком?

Нет, еще раньше,

в детстве, списывали с тетрадей;

нет, еще раньше,

мальчишками, за яблоками, тайком…

 

А если бы

он

и другие

тогда, при Баин-Цагане,

тот страшный километр,

замешкавшись,

на минуту позднее прошли,

сейчас был бы только снег,

только фанерные звезды

на монгольском кургане,

только молчание ничего обратно не отдающей земли.

 

По-разному смотрят люди в лицо солдату:

для иных,

кто видал его

только здесь, в Москве, за стаканом вина,

он просто счастливец,

который

где-то,

когда-то

сделал что-то такое,

за что дают ордена.

 

Вот он сидит, довольный, увенчанный,

он видел смерть,

и она видала его.

Но ему повезло,

он сидит за столом с друзьями,

с влюбленной женщиной,

посмотрите в лицо ему — как ему хорошо и тепло!

 

Да! Ему хорошо.

Но я бы дорого дал, чтоб они

увидали его лицо не сейчас,

а когда он вылезал из своей машины,

не из этой,

которая там, у подъезда,

а из той,

где нет сантиметра брони

без царапин от пуль,

без швов от взорвавшейся мины.

 

Вот тогда пускай бы они посмотрели в лицо ему:

оно было усталым,

как после тяжелой работы,

оно было черным,

в пыли и в дыму,

в соленых пятнах

присохшего пота.

И таким

усталым и страшным

оно было тридцать семь раз

и не раз еще будет —

«если завтра война»,

как в песнях поется.

 

Надо было лицо его видеть

тогда,

а не сейчас,

Надо о славе судить,

только зная,

как она достается.

 

О МИРАЖАХ

Бригада шла по барханам,

От самого Ундурхана

был только зной и песок,

только зной и песок,

песок

сквозь броню и чехлы.

Приходилось мокрыми тряпками

затыкать кобуру нагана,

как детей,

пеленать крест-накрест орудийные стволы.

 

Но глаза —

их не забинтуешь,

они были красными до ожога,

хотелось их разодрать ногтями,

чтоб вынуть песок из-под век.

 

Он будет сыпаться долго-долго,

как в песочных часах.

В глазах его так много,

что можно,

высыпав весь,

сделать

песчаные берега для нескольких рек,

а всю воду выпить.

Или нет,

оставить немного на дне,

чтоб потом,

на обратном пути,

хоть горстку, глоточек…

 

Майор просыпается от ожога —

он прижался щекой к броне, —

шестьдесят градусов Цельсия.

В небе несколько точек.

Это орлы ушли вверх от жары.

 

В броневом зеленом стекле

через цепи низких барханов,

переваливаясь, как утки,

под абсолютно красным солнцем,

по абсолютно желтой земле

абсолютно черные танки

идут уже третьи сутки.

Все цвета давно исчезли.

Остались только три:

желтое…

красное…

черное… —

цвет жары,

цвет крови,

цвет стали.

 

Майор вылезает на башню.

Он слышит, как там, внутри,

хрипло кашляют люди.

Они чертовски устали,

надо будет сесть самому,

а их

наверх, сюда.

Но сначала,

сначала,

черт возьми, как красиво:

как это ни странно — с башни видна вода,

настоящая

вдруг, голубая,

а над ней — ивы.

Да, ивы,

нагнулись, как дома на Оке.

Но только они почему-то красного цвета.

И, только что голубая.

вода в реке

начинает краснеть,

краснеть,

как лес на исходе лета.

— Эй, погодите!

Кто поджег воду? —

А ивы гнутся так низко,

так плоско,

что вот они уже как тростник,

как трава.

Заливные луга…

 

Но сейчас же острой полоской,

как косой, вдоль всего горизонта

подрезает их синева.

И луга уплывают в иссиня-черное небо,

а вместо них прямо в землю сверху втыкается лес,

острый, сосновый.

Давно он в таком не был…

 

Сейчас бы туда,

под сосну,

в холод.

Скорей, пока не исчез!

Скорей, дайте двухверстку!

Я нанесу — тут лес и река,

тут лес и река,

а топографы и забыли!

 

— Что, товарищ майор?

— Нет, ничего. —

Опять одни облака

желтой, как шар, туго скатанной пыли.

И еще молоко солончаковых озер,

соль,

соль,

соль,

остальное — мираж,

ничего нету.

 

Он, как все, сначала не верил

в эти цепи тающих гор,

в этот пар над мнимой водой,

в эти речные расцветы.

Но все, чего не хватало в этой пустыне,

сводя нас с ума,

катилось перед глазами:

вода

и деревья,

деревья,

деревья

с густыми,

с очень густыми,

с такими густыми, как хочется,

ветвями,

ветвями,

ветвями.

 

— Денисов, на башню!

— Да, товарищ майор.

— Смотри!

Видишь реку?

— Нет, не вижу. —

И правда — пропала, одна просинь.

До Баин-Цагана осталось семьдесят три,

семьдесят два,

семьдесят,

шестьдесят восемь.

 

Кого-то хватил удар.

За бугром, в стороне

экипаж ему наспех роет могилу.

Земля пересохла,

она не желает,

по ней, как по броне,

с лязгом скользят лопаты.

Она мертвых берет через силу.

 

А живым —

им некогда,

им надо в танк сесть,

молча сдернуть шлемы

и ехать.

Им нет времени на слова.

До Баин-Цагана осталось шестьдесят шесть,

шестьдесят пять,

шестьдесят три,

шестьдесят два.

 

ОБ УТРЕ ПЕРЕД БОЕМ

Новобранца приводят в роту отец и мать.

Они благовоспитанно улыбаются,

старые, грустные люди.

Не улыбнуться — невежливо,

даже если заранее знать,

что он завтра будет зарыт в песок

с простреленной грудью.

 

Их сын,

матрос с краболова,

большой, молчаливый,

смотрит в лицо отцу

и не верит

его улыбающимся губам.

— Господин поручик,

мы благословляем этот счастливый

день,

когда он переходит

от нас

к вам.

 

Поручик завтра рядом с их сыном,

не сгибаясь,

пойдет через море огня.

Он не будет беречь

ни себя,

ни его.

Но сейчас, по обычаю,

он говорит:

— Отныне я ему мать и отец.

Отныне он у меня

самый нежно хранимый сын в моей роте. —

И тоже улыбается из приличия.

Все четверо улыбаются…

 

Где же эта улыбка?

Песок.

Новобранец, зарывшись, лежит в цепи.

Еще бы воды глоток.

Еще бы неба кусок.

Еще бы минуту не слышать,

как танки ползут по степи.

Он держит в руке шест с привязанной миной.

Легкий и крепкий шест из бамбука.

Бамбуковый шест

в двадцать локтей —

он ведь все-таки очень длинный,

не правда ли — двадцать локтей

и еще длинней

на целую руку.

Двадцать локтей и еще рука,

когда мина взорвется — это все-таки очень много.

Он храбр,

но все-таки исподтишка

он же может мечтать,

чтобы ранило только

в руку

или в ногу.

 

Фляга стоит рядом с ним на песке,

но он не пьет.

Галеты лежат в заплечном мешке,

но он не ест.

В заранее вытянутой

как можно дальше,

как можно дальше руке,

окаменев от ужаса,

он держит бамбуковый шест.

 

Генерал, получивший поручика

на русско-японской войне,

ровно в час прибудет со штабом

к вершине горы,

ему разбивают палатку на теневой стороне,

из двойного белого шелка,

непроницаемого для жары.

Господин поручик, тот самый, который отныне

новобранцу заменяет мать и отца,

опершись на меч,

стоит у палатки,

смотрит вдаль на пустыню

и отстраняет солнце веером от лица.

На белом рисовом веере

нарисован багровый круг,

написаны тушью солдатские изречения.

Когда ротный флажок падает

из ослабевших рук,

веер

приобретает особенное значение.

 

В журнале, который читает поручик,

нарисован храбрый отряд:

солдаты идут в атаку,

обгоняя друг друга,

поручик с рукой на перевязи

бежит впереди солдат,

как флаг,

поднимая веер,

белый,

с багровым кругом.

Это было под Порт-Артуром,

еще на прошлой войне,

отец господина поручика

получил за подвиг награду.

И поручик мечтает,

как сам он

в красном, закатном огне

пойдет в атаку

с веером

впереди отряда.

 

Но новобранец, который лежит в цепи,

у него нет сорока поколений предков

с гербом

и двумя мечами…

Он не учился в кадетской школе,

ни в книгах,

ни здесь, в степи,

слава военной истории

не касалась его лучами.

 

Он слышит,

всем телом своим припав к земле,

как они идут!

Он слышит

всем страхом своим,

что они близко,

что они тут!

А там,

сзади,

еще не верят.

Там знают старый устав:

танки идут с пехотой, а у русских нет пехоты,

она еле бредет, устав,

она еще в ста верстах,

она еще в ста верстах,

ей еще два перехода.

 

О ТОМ, КАК ТАНКИ ИДУТ В АТАКУ

А пехоты и правда не было.

Она утопала в песках,

шла, захлебываясь пылью,

едва дыша.

Летчик, посланный на разведку,

впереди нее

в облаках

летел как оторванная от тела душа.

Он знал:

за десять минут отсюда уже начинался бой.

Проклятье!

Он мог

эти сутки для них

сделать за десять минут.

Если б можно

их всех

на канатах

потянуть вверх, за собой,

поднять,

перенести

и поставить

за сто верст,

там, где их ждут.

Он делал над их головами

смертельные номера:

двойной разворот,

штопор,

двойной разворот.

И смертельно усталые люди

снизу хрипло кричали «ура».

Они понимали, что он им хочет

помочь скоротать переход.

 

— Что ж, придется одним. —

Майор потушил папиросу о клепку брони.

Комиссар дострочил на планшете

последнюю строчку жене.

Начальник штаба молча кивнул:

— Что ж, одни так одни, —

и посмотрел на багровое солнце,

плывшее в стороне.

 

Все посмотрели на солнце.

Открыв верхние люки

на всех,

сколько было,

танках,

сдвинув на лоб очки,

положив на поручни башен черные кожаные руки,

танкисты смотрели на солнце,

катившееся через пески.

Не всем им завтра встретить восход

под этими облаками.

Майор поднялся на башню:

— За Родину!

— В бой!

 

Сигналист крест-накрест

взмахнул флажками,

и стальные люки с грохотом

захлопнулись над головой.

В броневом стекле вниз и вверх метались холмы.

Не было больше ни неба,

ни солнца,

только узкий кусок

земли, в которую надо стрелять,

только они

и мы.

Только мы

и они,

которых надо вдавить в этот песок.

 

— За Родину —

значит за наше право

раз и навсегда

быть равными перед жизнью и смертью,

если нужно — в этих песках.

За мою мать,

которая никогда

не будет плакать, прося за сына,

у чужеземца в ногах.

 

— За Родину —

значит за наши русские

в липах и тополях города,

где ты бегал мальчишкой,

где, если ты стоишь того,

будет памятник твой.

За любимую женщину,

которая так горда,

что плюнет в лицо тебе,

если ты трусом вернешься домой.

Облитая бензином, кругом горела трава,

майор, задыхаясь от дыма,

вытер глаза черным платком,

крикнул:

— Вперед, за Родину!

 

Стрелок не расслышал слова,

но по губам угадал

и, стреляя,

повторил их беззвучным ртом.

Снаряд ворвался в самую башню.

На мгновение глухота,

как будто страшно ударили в ухо

Стараясь содрать тишину,

майор провел по лицу ладонью.

Ладонь была залита,

стрелок привалился к его плечу,

как будто клонило ко сну.

 

Майор рванул рукоять.

Пулемет замолк.

Замок

у орудья разодран в куски.

Но танк еще шел!

Танк еще шел!

Танк еще мог…

Еще сквозь пробоину плыло небо

и летели пески.

 

И вдруг застрял

и опять рванулся страшным рывком.

— Денисов! —

Водитель молчал.

— Денисов! —

Молчал.

— Денис… —

Майор качнулся вправо и влево

в обнимку с мертвым стрелком

и, оторвав ослепшие пальцы,

пролез вниз.

Водитель

сидел, как всегда, — руки на рычагах.

Посмертным усильем воли

он выжал передний ход,

Исполняя

его последнее

желанье,

в мертвых зрачках

земля, как при жизни, еще летела вперед.

 

Похоронный марш,

слава,

вечная память —

это все потом.

А пока на мокром от крови кресле

тесно сидеть вдвоем.

Майор отодвинул мертвого,

повернул лицом к броне

и, дотянувшись до рычагов,

прижался к его спине…

 

Семь танков уже горело.

Справа,

слева

и сзади

были воткнуты в небо столбы дыма.

Но согласно приказу

оставшиеся в живых

шли, не глядя,

шли мимо,

мимо праха товарищей,

мимо горящих могил,

недописанных писем,

недожитых жизней.

Перед смертью каждый из них попросил

только горсть воды себе

и победы в бою отчизне.

 

Есть у танкистов команда:

«Делай, как я!»

Смерть не может прервать ее исполненья.

Заместитель умершего

повторяет:

— Делай, как я! —

Умирает,

и его заместитель

ведет батальон в наступление.

 

Экипаж твой убит.

Но еще далеко до отбоя,

и соседи не знают, что мертвым

не прикажешь стрелять.

Если ты повернешь,

вдруг они повернут за тобою,

вечность,

тридцать секунд

потеряв, чтоб понять.

Да!

Но ты еще жив.

И разодранный,

страшный,

молчащий,

танк майора прорвался к реке.

Да, пускай не стрелять,

только б в землю их вмять,

только б чаще

догонять их машины,

оставляя

за собой

скорлупу на песке.

 

Майор срывает флягу с ремня.

Воды больше нет.

Ну и черт с ней!

Он сжимает сожженный рот.

В эту минуту победы

больше нет

ни тебя,

ни меня,

ни жажды,

ни смерти,

ничего,

кроме — вперед!

 

О ВЕЧЕРЕ ПОСЛЕ БОЯ

Вечер.

Как далеко позади

это поле сраженья,

и слезы

упоенья победой,

и последнего залпа дымок,

перевернутых пушек колеса,

бегство

тех, кто успел,

и могилы

тех, кто не смог.

 

Обломок ротной трубы,

не успевшей подать сигнал,

бутылки из-под сакэ,

солдатские ложки,

рядом с телом хозяина

вдавленный в землю журнал,

где на залитой кровью обложке,

как ни странно,

по-прежнему

нарисован храбрый отряд:

солдаты идут в атаку,

обгоняя друг друга,

поручик с рукой на перевязи

бежит впереди солдат,

как флаг, поднимая веер,

белый,

с багровым кругом.

 

После боя курили, сняв шлемы.

Под головой

был монгольский,

зеленый

с красным

и черным

закат.

Был короткий отдых.

И завтра опять бой,

как вчера,

и позавчера,

и месяц назад.

 

Но они говорили совсем не об этом.

Чего ради

повторять

то, что известно,

то, что опять начнется завтра с утра.

Они говорили о доме,

о маме,

о какой-то Наде,

говорили так, как будто они оттуда только вчера.

 

Нет, неправда,

к смерти привыкнуть нельзя.

Но это еще не значит

видеть ее во сне по ночам,

думать о ней, открывая утром глаза,

говорить о ней, поднося котелок к губам.

И когда солдаты,

которым завтра в бой,

говорят не о торжестве идей,

а, грустя, вспоминают о доме,

о матери,

о родных,

то это тревожит только маленьких

чернильных людей,

верящих громким словам,

но не верящих сердцу,

которого

нет у них самих.

 

Но командир роты,

который был с нами вчера в бою

и пойдет с нами завтра,

садится рядом,

и, греясь одним огнем,

слушает нашу жизнь,

и рассказывает свою,

и не боится вспомнить

милую женщину и опустевший дом.

Его не тревожит наша память о доме,

о любви,

об уюте комнат.

Если б не было этого,

где ж тогда наши сердца?

Из того,

кто ничего не любит

и ничего не помнит,

можно сделать самоубийцу,

но нельзя сделать бойца.

 

Я люблю землю в холодных рассветах,

в ночных огнях,

все места, в которых я еще никогда не жил.

Если б мне оторвало ноги,

я бы на костылях,

все равно,

обошел бы все, что решил.

 

Я люблю славу,

которая по праву приходит к нам.

С ночами без сна,

с усталостью до глухоты.

Равнодушную к именам,

жестокую по временам,

но приходящую неизменно,

если сам не изменишь ты.

 

Я люблю женщину,

которая стоит того,

чтоб задыхаться от счастья,

когда она со мной,

чтоб задыхаться от горя,

когда она оставляет меня одного,

чтоб не знать

ни позже

ни раньше

никого, кроме нее одной.

 

Но в минуту, когда

между жизнью для них

и смертью за них

выбирать

приходится только нам самим,

то, как ни бывает жаль умирать,

мы не уступаем этого права другим.

 

Если ты здоров и силен

и ты уступил это право,

ты не сможешь ходить по земле,

которую защищал другой;

слава,

трясясь над которой, ты струсил, —

уже не слава;

женщину,

за которую ты не дрался,

ты не смеешь называть дорогой.

 

Мы всосали эту жестокую правду

с молоком матерей.

Мы все такие,

и этого у нас не отнять.

Мы умеем жертвовать жизнью

только одной

своей.

Но зато эту одну трудно у нас отобрать.

Мы не вспоминаем в эту минуту

всех книг, которые мы прочли,

всех истин, которые нам сказали,

мы вспоминаем не всю землю,

а только клочок земли,

не всех людей,

а женщину на вокзале.

 

Но за этим,

ширясь,

не зная преград,

встает Родина,

сложенная из этих клочков земли,

встает народ,

составленный

из друзей, которые провожали нас, солдат,

плывут облака, под которыми мы росли.

 

А в бою есть только танки, идущие напролом.

Есть только красный флаг над желтым песком.

Что они не сметут,

то он подожжет.

Они дойдут до реки

и пройдут эту реку вброд,

и пески за рекой,

и горы, которые за песками,

и еще пески,

и еще горы,

и море, которое за горами,

они обогнут всю землю железной дугой,

они обойдут все страны

одну

за другой,

они обойдут их все,

ломая

жалкую бестолочь пограничных столбов,

и, почернев в походах,

они выйдут в другое столетье

на площади

неизвестных нам городов,

только там наконец они встанут на отдых.

 

Будет солнечный день.

Незнакомый нам завтрашний век.

Монументом из бронзы

на площадях

они встанут рядами.

Верхний люк

приподнимет бронзовый человек,

сигналист просигналит бронзовыми флажками,

и на всех,

сколько будет их,

танках,

открыв верхние люки,

подчиняясь приказу бронзового флажка,

положив на поручни башен бронзовые руки,

они будут смотреть на солнце,

катящееся через века.

 

Революция!

Наши дела озарены твоим светом,

мы готовы пожертвовать для тебя

жизнью,

домом,

теплом.

Встать!

когда говорят об этом,

ради чего мы живем

и, если надо,

умрем!

К. Симонов

 

Песни

 

Марш советских танкистов

(из к/ф «Трактористы»)

Музыка: Дм. и Дан. Покрасс

 

Броня крепка, и танки наши быстры,

И наши люди мужества полны:

В строю стоят советские танкисты —

Своей великой Родины сыны.

 

Гремя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал в бой нас поведет!

 

Заводов труд и труд колхозных пашен

Мы защитим, страну свою храня,

Ударной силой орудийных башен

И быстротой, и натиском огня.

 

Пусть помнит враг, укрывшийся в засаде

Мы начеку, мы за врагом следим.

Чужой земли мы не хотим ни пяди,

Но и своей — вершка не отдадим.

 

А если к нам полезет враг матёрый,

Он будет бит повсюду и везде!

Тогда нажмут водители стартёры

И — по лесам, по сопкам, по воде...

 

Гремя огнем, сверкая блеском стали,

Пойдут машины в яростный поход,

Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин

И первый маршал в бой нас поведет!

Б. Ласкин

 

Три танкиста

(из к/ф «Трактористы»)

Музыка: Дм. и Дан. Покрасс

 

На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят.

У высоких берегов Амура

Часовые Родины стоят.

 

Там врагу заслон поcтавлен прочный,

Там стоит, отважен и силён,

У границ земли дальневосточной

Броневой ударный батальон.

 

Там живут — и песня в том порука —

Нерушимой, крепкою семьёй

Три танкиста, три весёлых друга —

Экипаж машины боевой!

 

На траву легла роса густая,

Полегли туманы широки.

В эту ночь решили самураи

Перейти границу у реки.

 

Но разведка доложила точно, —

И пошёл, командою взметён,

По родной земле дальневосточной

Броневой ударный батальон.

 

Мчались танки, ветер поднимая,

Наступала грозная броня.

И летели наземь самураи

Под напором стали и огня.

 

И добили — песня в том порука —

Всех врагов в атаке огневой

Три танкиста, три весёлых друга —

Экипаж машины боевой!

Б. Ласкин

 

Песня сталинских танкистов

Музыка: Дм. и Дан. Покрасс

 

Над мирной страной

Горит звездой

Танкистов немеркнущая слава.

И помнит народ,

Что в час невзгод

Мы шли на врага вперёд.

 

Танкисты, танкисты —

Отчизны верные сыны.

Танкисты, танкисты

Приказу Сталина верны!

 

Когда под Москвой

Мы шли на бой,

Когда мы дрались под Сталинградом,

В тот пламенный час

Вождя приказ

Повёл в наступленье нас.

 

Крепка и сильна

Цветёт страна,

Её мы в сраженьях отстояли.

За честь и покой

Страны родной

Танкисты готовы в бой!

 

Танкисты идут, они поют,

Народ этим песням подпевает

О прошлых боях, о лучших днях,

О смелых своих сынах.

 

Танкисты, танкисты —

Отчизны верные сыны.

Танкисты, танкисты

Приказу Сталина верны!

Ц. Солодарь

 

Песня танкистов

(из к/ф «Танкисты»)

Музыка: Дм. и Дан. Покрасс

 

У наших танкистов особая стать —

Они не привыкли нигде отступать.

Отважные люди, упрямый народ,

Одна им дорога — к победе вперёд.

 

Знайте, враги, на удар мы ответим,

Так, чтобы вам никогда не забыть.

Не было, нет и не будет на свете

Силы такой, чтобы нас победить.

 

Кто Родине нашей грозится войной,

Тот будет сражаться со всею страной.

За Родину встанем мы все, как один,

Ни пяди земли мы врагу не дадим.

 

В бою мы повсюду дорогу найдём.

Любой бурелом мы возьмём на пролом

Раздайся река и раздвинься тайга —

Советские танки идут на врага.

 

С небес самолёты, линкоры с морей,

С земли ураганный огонь батарей,

И танков советских могучий отряд, —

Врага опрокинут и в прах обратят.

 

Знайте, враги, на удар мы ответим,

Так, чтобы вам никогда не забыть.

Не было, нет и не будет на свете

Силы такой, чтобы нас победить.

Вас. Лебедев-Кумач

 

Порядок в танковых войсках

Музыка: О. Фельцман

 

Страна доверила солдату

Стоять на страже в стальных рядах,

И в мирные года мы сохраняем свято

Порядок в танковых войсках!

 

Как тянет гарью из-за Эльбы —

Напоминанье о черных днях.

А наш рабочий день — учения и стрельбы, —

Порядок в танковых войсках.

 

Скучайте, девушки, скучайте,

Солдатам ваша нужна тоска.

В далеком далеке любовью укрепляйте

Порядок в танковых войсках!

 

Да будет мир силен и вечен

Друзьям на радость, врагам на страх.

А с нашей стороны надежно обеспечен

Порядок в танковых войсках!

Е. Долматовский

 

Порядок в танковых частях

Музыка: Н. Симонян

 

Опять в поход к условной цели

По безусловным кручам, скалам и воде.

На то и есть мы — офицеры.

На то и есть мы — офицеры.

И напрямик, в бой, мчаться надо нам —

Как и по жизни трудный путь наш прям.

И напрямик, в бой, мчаться надо нам —

Как и по жизни трудный путь наш прям.

 

Секундам счет, минутам цену

Мы познаем годами ратного труда.

На то и есть мы — офицеры.

На то и есть мы — офицеры.

Чтоб не могла к нам в дом войти беда,

Порядок в танковых частях всегда!

Чтоб не могла к нам в дом войти беда,

Порядок в танковых частях всегда!

 

Нам приникать опять к прицелам,

С горячей пылью вновь глотать соленый пот.

На то и есть мы — офицеры.

На то и есть мы — офицеры.

Над всей страной мчись, мирный небосвод,

А нас тревога подняла в поход...

Над всей страной мчись, мирный небосвод,

А нас тревога подняла в поход...

К. Рыжов

 

Танки быстроходные

Музыка: М. Блантер

 

Танки рокочут моторами,

Гул разносится над просторами.

Всё на пути расступается,

Травы клонятся, пыль вздымается.

 

Мчатся наши танки быстроходные,

Мчатся танки — сила всенародная!

Грозная сила ударная, легендарные полки!

Грозная сила ударная, легендарные полки!

 

Действуем чётко и слаженно,

Дружбой спаяны в экипаже мы.

Служит солдату подвластная

Наша техника безотказная!

 

Вспомним победы крылатые,

Вражьи крепости, с боем взятые,

Доблесть отцов незабытую,

Вехи трудные, знаменитые.

 

Наша Отчизна-красавица

Мирно трудится, всюду славиться,

Прочной бронёй заслоненная,

Неприступною обороною.

 

Мчатся наши танки быстроходные,

Мчатся танки — сила всенародная!

Грозная сила ударная, легендарные полки!

Грозная сила ударная, легендарные полки!

Я. Хелемский

 

Гвардейцы-танкисты

Музыка: Б. Терентьев

 

Мы стальной стеною встали

Здесь на вахте боевой.

Наши танки добывали

Славу в битве под Москвой.

 

Танкисты, танкисты! Отчизна за нами,

За нами любимый и радостный край!

Дивизии нашей гвардейское Знамя,

И ныне, как солнце, победно сияй!

 

Заслужил хвалу недаром

Красный воин, исполин, —

Тот, кто танковым ударом

В сорок пятом брал Берлин...

 

День и ночь стоит на страже

Смена доблестных бойцов.

Если Родина прикажет, —

Мы продолжим путь отцов!

 

Танкисты, танкисты! Победа за нами,

За нами любимый и радостный край!

Дивизии нашей гвардейское Знамя,

И ныне, как солнце, победно сияй!

А. Жаров

 

Песня о танкистах

Музыка: К. Доминчен

 

Солдатская дружба большая,

Как сталь броневая крепка.

И слава танкистов пылает

На стяге родного полка.

 

Экипаж

Смело в бой пойдет, —-

На врага машину поведет.

Короткая! Выстрел!

И снова, танкисты, вперед!

 

В лесах, по пескам и сквозь реки

Лежит наш нелегкий маршрут,

Любые преграды на свете

Советские танки снесут.

 

На страже Отчизны любимой

Танкисты стеною стоят, —

Готовые к бою машины

Родные просторы хранят.

 

Экипаж

Смело в бой пойдет, —-

На врага машину поведет.

Короткая! Выстрел!

И снова, танкисты, вперед!

А. Северный

 

Советские танкисты

Музыка: А. Двоскин

 

Испытана в битвах стальная броня,

И сердца закалка взята у огня.

У наших танкистов традиция есть —

Хранить боевую гвардейскую честь.

 

И землей, и водой

Мы пройдем в час любой —

Грозной силой стальной,

Если вдруг грянет бой!

 

Военной присяге мы свято верны.

Стоим на защите Советской страны.

Готовы к походам мы ночью и днем.

По цели мы с ходу без промаха бьем!

 

Какая нам сила удара дана —

Узнают враги, если грянет война.

Кто ветер посеет — тот бурю пожнет,

Падет от меча, кто с мечом к нам придет!

 

И землей, и водой

Мы пройдем в час любой —

Грозной силой стальной,

Если вдруг грянет бой!

В. Малков

 

О четырех танкистах

Музыка: А. Долуханян

 

Придет с «гражданки» новичок,

И, смотришь, попривык,

Тут сало, хлеб и табачок,

Тут все на четверых.

 

Ты загляни под серый люк,

И ты увидишь нас —

Четыре пары точных рук

И беззаветных глаз.

 

И снова лето, и зима,

И горький цвет рябин.

Четыре девичьих письма —

И всем ответ один.

 

Чтоб не случилось больше так,

Как было все уже, —

Как символ мира русский танк

Стоит на рубеже.

 

Дружить, работать и не спать,

Хранить родимый дом,

И погибать, и побеждать —

Все вместе, вчетвером.

Л. Ошанин

 

Наши танки

Музыка: 3. Компанеец

 

Гудит не буря-ураган

И не степной шумит буран —

То на ученье мы идем,

Машины грозные ведем.

 

У нас и в дождь и в снегопад

Ложится в цель любой снаряд.

Броня надежна, Могучи танки,

И нам, танкистам, нет преград!

 

Народ советский нас взрастил,

На ратный труд благословил.

В дни испытаний на фронтах

Танкисты — первые в боях.

 

Мы свято память бережем

О битвах танковых с врагом,

Как на таран танкисты шли

За честь своей родной земли.

 

Мы шлем «спасибо» мастерам,

Что дали чудо-танки нам.

Живет душа народа в них,

В машинах верных, броневых.

 

Мы в дни ученья, на посту

Храним Отчизны красоту,

Мы говорим стране родной

Словами клятвы боевой.

 

У нас и в дождь и в снегопад

Ложится в цель любой снаряд.

Броня надежна, Могучи танки,

И нам, танкистам, нет преград.

Я. Шведов

 

Баллада о Т-34

Музыка: О. Макин

Исп.: Н. Расторгуев

 

А поле боя держится на танках.

Взревут моторы, и сверкнет броня.

По грязи, по оврагам полустанков

Прорвут любую линию огня.

 

И дрогнет враг от танковой атаки,

Рубеж непроходимый будет наш.

По сотне грамм из запыленной фляги

За танк родной поднимет экипаж.

 

И за Урал седой, творца победы

Танкисты не забудут помянуть.

Пускай без нас скучают лазареты,

Приказ получен, завтра снова в путь.

 

Уходят танки, стройные колонны,

Уходят танки в ковылях сухих,

И над землей, от битвы раскаленной,

Зарницы звонко провожают их.

 

А танк, он не за звезды на мундире,

Под Прохоровкой ранен был в бою.

Спасибо тебе, Т-34,

За боевую молодость мою.

 

Приказ получен, с песней под тальянку,

Танкистам, эх, закат или рассвет,

Ведь поле боя держится на танках,

И по-другому не бывает, нет.

 

Ведь поле боя держится на танках,

И по-другому не бывает, нет.

А. Шаганов

 

Песня об Уральском добровольческом танковом

Музыка: И. Шутов

 

С твердынь Урала к далекой Праге,

Неся знамен,

Неся знамен гвардейских шелк,

Дорогой чести и отваги

Уральский танковый прошел!

 

С тобою рядом,

Пред атакой,

Урала горы и леса.

С тобою рядом,

Уральский танковый,

Все заводские, заводские корпуса.

 

Еще стихала гроза сражений,

Еще земля, еще земля была

Но, как заря освобожденья,

Цветы лежали на броне. всех людей

 

А танкам снятся родные дали,

Но ради счастья, ради счастья

Навечно танки наши встали

На пьедесталах площадей.

 

Алеют зори, плывут туманы,

И только дождь, и только дождь

стучит в броню.

Но вашу славу, ветераны,

Я в сердце бережно храню.

 

С тобою рядом,

Пред атакой,

Урала горы и леса.

С тобою рядом,

Уральский танковый,

Все заводские, заводские корпуса.

В. Радкевич

 

Марш Полтавской дивизии

Музыка: О. Фельцман

 

На Осколе, на Осколе

Стала гвардией наша семья.

Воевала за мир и за волю

Дивизия, дивизия моя.

 

Под знаменем отеческим

Шагают молодые сыновья.

Полтавская Гвардейская

Бесстрашная дивизия моя.

 

Не забыты, не забыты

Бой на Волге и бой за Днепром.

Были полчища вражьи отбиты

Дивизии, дивизии огнем.

 

Под Полтавой, под Полтавой

Подвиг новый творили отцы.

Породнились с прадедовской славой

Дивизии, дивизии бойцы.

 

Шли на Прагу шли на Прагу

Наши танки победной весной.

Помнит мир боевую отвагу

Дивизии, дивизии родной.

 

На ученье и на марше

Мы, танкисты, всегда как в бою.

Мы прославим под знаменем старших

Дивизию, дивизию свою.

 

Под знаменем отеческим

Шагают молодые сыновья.

Полтавская Гвардейская

Бесстрашная дивизия моя.

Е. Долматовский

 

Советский танк

Музыка: И. Розенфельд

 

Далеко-далеко от границы,

Опираясь на строгий гранит,

Под каштанами древней столицы

Русский танк неподвижно стоит.

 

Здесь танкисты весной в сорок пятом

Отмечали своё торжество.

И, как памятник нашим солдатам,

Здесь поставили люди его.

 

Шумный город пред ним не смолкает,

И бескрайняя стелется даль,

И под солнцем Европы сверкает

Боевая уральская сталь.

 

Прочно заперты люки литые,

И недвижен его пулемёт —

Словно он вдалеке от России

Пограничную службу несёт.

 

Словно он после долгих походов,

Весь в рубцах и дорожной пыли,

Охраняет надежды народов

И заветное счастье земли.

М. Матусовский

 

И опять тишина

Музыка: Ю. Знатоков

 

В тесной комнате мамы

Веселый вихрастый мальчишка

С фотографии старой,

Как прежде, глядит на меня.

И опять тишина

Довоенными грозами дышит,

На любительском фото

Улыбку мальчишки храня.

 

Сколько верст одолел он,

С ветрами студеными споря,

До конца выполняя

Солдатский натруженный долг.

Сквозь завесу огня

Пробивался он к берегу моря,

В самый трудный свой бой

Увлекая наш танковый полк.

 

И в замерзшем окопе

Он мог улыбнуться солдатам,

Поделиться мечтою

О будущем солнечном дне,

Вспомнить старенький вальс,

Закруживший подружек когда-то,

Затерявшихся в горьких

Потерях на долгой войне.

 

До Дуная дошел он

За танковым кованым следом —

Самый добрый из нас,

Был в атаках отчаянно смел.

Самым первым из нас

Он пришел бы на праздник Победы,

Если б в танке мальчишка вихрастый

Тогда не сгорел.

Я. Халецкий

 

Размышление у сгоревшего танка

Музыка: Г. Фрид

 

Бронебойным снарядом

Разбитый в упор лобовик,

Длинноствольная пушка

Глядит немигающим взглядом

В синеву беспредельного неба...

 

Почувствуй на миг,

Как огонь полыхал,

Как патроны рвались и снаряды,

 

Как руками без кожи

Защелку искал командир,

Как механик упал, рычаги обнимая,

И радист из «ДТ»

По деревьям пунктир прочертил,

Даже мертвый

Крючок пулемета сжимая.

 

На кострах умирали когда-то

Ян Гус и Джордано Бруно,

Богохульную истину

Смертью своей утверждали...

Люк открой и взгляни в эту башню

Где пусто, черно...

Здесь погодки мои

За великую правду

В огне умирали!

С. Орлов

 

Мчатся танки по дорогам

Музыка: П. Гутин

 

Запевай-ка, запевала!

Мы подхватим за тобой,

Чтобы песня зазвучала

Над колонной полковой.

Мчатся танки по дорогам

На высоких скоростях.

Есть солдат веселых много

В бронетанковых частях.

 

А когда на полигоне

Мы ведем учебный бой,

Даже ветер не догонит

Нас в атаке огневой.

И преграды нам любые

Не помеха на полях.

Есть солдаты удалые

В бронетанковых частях.

 

Мы стоим на страже мира,

Охраняя мирный труд,

Боевые командиры

Опыт нам передают.

Пусть запомнят супостаты

Заграничных всех мастей,

Смогут дать отпор солдаты

Бронетанковых частей!

Е. Горбачев

 

Весёлый танкист

Музыка: А. Цфасман

 

Вася Васин, как ни странно,

На такси шофером был.

Пассажирам постоянно

Вася в шутку говорил:

 

«Если вас нынче сам

Вася Васин везёт —

Это значит, что вам

Удивительно везёт!»

 

Потом в конце дороги

Такси остановив,

Подводит он в итоге —

По счётчику тариф.

 

Настукал счётчик много,

С начала до сих пор:

«Эх, длинная дорога —

Короткий разговор!»

 

Он теперь с военным стажем,

У танкиста грозный вид.

Но и нынче экипажу

Вася в шутку говорит:

 

«Если вас нынче сам

Вася Васин везёт —

Это значит, что вам

Удивительно везёт!»

 

Дорогой много кочек

И было их мильон,

Хоть стукается очень

Но всё же шутит он:

 

«Настукал счётчик много,

С начала — до сих пор:

Эх, длинная дорога —

Короткий разговор!»

 

Он в сраженьи ураганном

Налетел на вражий танк,

Сорок метров вез тараном

И кричал он немцам так:

 

«Если вас нынче сам

Вася Васин везёт —

Это значит, что вам

Удивительно везёт!»

 

И дальше он с опушки

Прорвавшись на вокзал,

Сразил три вражьих пушки

И сам себе сказал:

 

«Настукал ... много

С начала до сих пор.

Эх, длинная дорога —

Короткий разговор!»

В. Дыховичный

 

Танковая атака

Музыка: М. Калинкин

 

Красная ракета

И до пола газ,

Мы не видим света,

Свет не видит нас,

В триплексах летает

Небо и стерня,

Ну давай, родная,

Выноси меня.

 

А в прицеле скачет,

Прямо за стволом,

Ближняя задача:

Роща за селом.

Нам проехать — шутка —

Только три версты,

Только в промежутке

На броне кресты.

 

Кто там будет первым —

Всё не для меня,

Ты снаряд «пантеры»

Выдержи, броня.

Пусть поможет либо

Дьявол, либо Бог,

Чтоб под их калибры

Не подставить бок.

 

Несёт нам в лица ветер встречный

Калибры вражеских стволов.

Мы будем жить светло и вечно,

Вот только б это взять село.

 

Из-за ближней хаты —

Чей-то длинный ствол.

Ну давай, ребята,

Погаси его.

Всё равно, какой мне

Там в прицеле зверь,

Выстрел бронебойный

Разберёт теперь.

 

Хруст немецкой пушки,

Треснувших костей,

Сломанные «сушки» —

Метры на версте.

Ты давай, зараза,

В рычаги играй,

Только ногу с газа,

Брат, не убирай.

 

Мы ударенья порасставим,

А скорость ноты подберёт.

И тридцать тонн уральской стали

Летит вперёд, летит вперёд.

 

Трассеры снарядов,

Огненный клубок,

Вот кому-то рядом

Залепило в бок,

Полыхнула разом

В небеса свеча,

Мы за вас, ребята,

Ввалим им сейчас.

 

Тишина запела

Звонами в ушах,

Но ещё летела

На броне душа.

На небе гуаши,

Господа купель,

Вся бригада наша —

Пять машин теперь.

 

А когда затихли

Взрывы и стрельба,

Разгоралась тихо

Ближняя изба

И над чёрной сушью

Выжженной травы

Тихо плыли души

Мёртвых и живых.

 

А в небесах цветут гуаши,

А у реки полоска ржи,

И это поле — нынче наше,

И мы с тобой смогли дожить!

М. Калинкин

 

После атаки

Музыка: М. Калинкин

 

Вот и всё, остывают стволы,

И механик глотает из фляжки.

Между траками вянет полынь,

Мы сегодня родились в рубашке,

 

И во рту шелестящая медь

Объясняет — мы живы с тобою,

Там кому-то другому гореть

После этого встречного боя.

 

Ах, как сладок горящий табак

Людям, выжившим в танковом тире.

Эта общая наша судьба

Под названьем «Т-34».

 

Этот грохот, звенящий в ушах,

И наводчик от пороха серый,

Эта общая наша душа,

Что насквозь пробивает «Пантера».

 

Траектория траков пройдёт

В неизвестность по жизненной глади,

А прославленный танковый взвод

Догорает на клевере сзади.

 

Мы стоим на опушке вдвоём,

В люк вливаются неба гуаши:

Это поле с кострами на нём

Наше всё-таки, всё-таки — наше!

 

Мы в измятую кружку нальём,

Мы помянем танкистов вчерашних.

Это поле с кострами на нём

С утра этого — всё-таки наше!

М. Калинкин

 

Баллада о танкистах

(из т/с «Четыре танкиста и собака»)

Музыка: Адам Валяцинский

 

Луг цветы укрыли,

В небе ветерок...

Видим на войне мы

Мир сквозь пыль дорог.

Мы вернёмся точно —

Только лишь закончим

Пару важных дел.

Может, и не такие же,

Возвратимся к маме,

Снова к партам сев.

 

Дождь стучит тревожно

В чуткой тишине —

Долго, очень долго

Здесь мы на войне.

Скоро будем дома,

Печь затопим снова

И накормим пса.

До звезды, до первой

Мы придём с победой —

Той, что так важна.

 

Облака на небе

И сирень в цветах —

Где ты, мир далёкий,

Что приходит в снах?

Мы вернёмся быстро:

Четверо танкистов,

С «Рыжим», с нашим псом...

Четверо танкистов —

Мы вернёмся быстро,

Где сирень и дом.

Агнешка Осецкая

Рифмованный перевод Л. Лешата

 

Песня танкиста

(Сердце танкиста)

 

Родная сторонка, прощай — не скучай.

Красотка-подружка, любить обещай.

Сегодня танкисты уходят на бой,

Чтоб с новой победой вернуться домой.

 

Над лугом, над полем

В дыму встает луна.

Нам выпала на долю

Суровая война.

Наш друг и ровесник

По славным боям,

Походную песню

Играет баян.

 

Машина стальная — подруга моя —

С тобой защищает родные края,

Где ранней весною сирень расцветет,

Где самая лучшая девушка ждет.

 

Гремит канонада. Пылают поля.

Взлетает на воздух сухая земля.

Моторы сдают. Закипает вода,

Но сердце танкиста не сдаст никогда.

 

Руки танкиста слабеют от ран.

Не руки, а сердце ведет на таран.

Стальную машину, подругу в бою,

За лучшую в мире отчизну свою.

 

Родная сторонка — приветливый край.

Красотка-подружка, на зорьке встречай.

Сегодня танкисты уходят на бой,

Чтоб завтра с победой вернуться домой.

А. Фатьянов

 

О храбрых танкистах

Музыка: неизвестно

 

О храбрых танкистах, о верных друзьях

Споемте, друзья боевые.

Военные ветры гуляли в полях,

Завяли цветы полевые.

 

Споемте о службе, ребята,

О службе танкиста-солдата.

 

Родную деревню покинул вчера

Последний оставшийся житель,

Машину в засаду за тыном двора

Поставил механик-водитель.

 

Четыре немецких машины подряд

Подбили танкисты на пашне,

Как вдруг оглушивший немецкий снаряд

Попал в командирскую башню.

 

— За нами Отчизна, сдаваться нельзя.

Я честно сражался, скажите. —

Погиб командир и убиты друзья,

Остался механик-водитель.

 

Слабея от жара, от дыма и ран

И в смерти своей — победитель,

Стальную машину повел на таран

Отважный механик-водитель.

 

Весенние ветры в широких полях

Качают цветы полевые.

О славных танкистах, о верных друзьях

Споемте, друзья боевые.

А. Фатьянов

 

Песня 1-й гвардейской танковой бригады

Музыка: А. Гурьев

 

Броня от частых выстрелов дрожала,

Шел жаркий бой с фашистскою ордой,

Звенела песня и вперед бежала

Дорога нашей славы боевой.

 

Вперед, гвардейцы, сломим все преграды

Мы рождены, чтоб в битвах побеждать.

Чужой земли ни пяди нам не надо,

А нашей — никому не отобрать!

 

Нас в бой послал народ страны родимой,

Он дал наказ: — Ты будь с врагом суров!

И мы идем лавиной несдержимой,

Нас в бой ведет товарищ Катуков.

 

Мы под Орлом себе добыли славу

И похвалу наркома под Москвой,

Гвардейцев званье носим мы по праву,

Гордится нами Сталин наш родной.

 

Наш Сталин — знамя, с ним мы побеждаем,

Наш порох сух, снарядов точен лет,

Броня крепка, а сердце крепче стали,

Неукротим и меток пулемет.

 

Мы будем бить нещадно и сурово,

Крушить врага заклятого, громить,

Во веки наше нерушимо слово,

Гвардейцы зря не любят говорить.

А. Гурьев

 

Тридцатьчетверочка родная

Музыка: А. Гурьев

 

Гвардейская красавица

Средь танковых подруг,

Твоя нам хватка нравится,

Танкистов лучший друг.

 

Твой мирный и покладистый

Характер всем знаком.

Для нас в пути ухабистом

Была ты стол и дом.

 

Гвардейскими засадами

Мы славились с тобой.

С тобой прогнали гадов мы

С земли своей родной.

 

«Пантер» и «Тигров» били мы,

и «Фердинандов» их.

Хвосты им отрубили мы,

Наш гнев, как меч, настиг.

 

С огнем и громом танковым

В Берлин вошли с тобой.

С отважным Катуковым,

С завидною судьбой.

 

И стала ты легендою,

И песнею солдат,

На высшей ноте спетою,

Повторенной сто крат.

 

Для нас стоишь ты, явная

Причина всех побед,

Тридцатьчетверка славная —

Любовь военных лет.

А. Гурьев

 

На поле танки грохотали

Музыка: народная

 

На поле танки грохотали,

Солдаты шли в последний бой,

А молодого командира

Несли с пробитой головой.

 

Под танк ударила болванка,

Прощай, гвардейский экипаж!

Четыре трупа возле танка

Дополнят утренний пейзаж...

 

Машина пламенем объята,

Сейчас рванет боекомплект,

А жить так хочется, ребята,

Но выбираться сил уж нет...

 

Нас извлекут из-под обломков,

Поднимут на руки каркас,

И залпы башенных орудий

В последний путь проводят нас.

 

И полетят тут телеграммы

Родных, знакомых известить,

Что сын их больше не вернется

И не приедет погостить.

 

В углу заплачет мать-старушка,

Слезу рукой смахнет отец,

И дорогая не узнает,

Какой танкиста был конец.

 

И будет карточка пылиться

На полке пожелтевших книг —

В танкистской форме, при погонах

И ей он больше не жених.

В. Курочкин (писатель-фронтовик)

 

Шли сегодня танки без привала

Авторы музыки и слов неизвестны

Песня создана воинами ограниченного контингента советских войск в Афганистане.

 

Шли сегодня танки без привала

С грохотом осколков по броне.

Здесь учений нет и радуг мало

В этой необъявленной войне.

Жаркая, нерусская погода

Оседает пылью на броне,

Оседает вот уже два года

На афганской этой стороне.

 

Дороги секунды здесь, ребята,

Не учебный в поле танкодром,

За ошибки платим не караты,

Цену жизни кровью познаем.

Пронесется пыль в Афганистане,

Вихрем чьи-то жизни прихватив,

Пусть им вечным памятником станет

Этой песни простенький мотив.

 

Ждут своих ребят девчонки где-то,

Фотоснимки бережно храня,

Впору нам встречать любви рассветы,

А не пули в полосе огня.

Жизнь такая наша безвозвратна,

Не вернуть прожитых мирных дней,

Умирать нам, вроде, рановато,

А приказ не выполнить страшней!

 

Третий танкист

Музыка: Т. Попатенко

 

Люблю я песню «Три танкиста»,

О том, как вел отважный бой

Весь экипаж машины быстрой

С непробиваемой броней.

 

В семье у нас хранится песня

О фронтовых далеких днях,

Когда был с дедушкою вместе

Мой папа в танковых войсках.

 

И даже солнце ярче светит,

Услышав песню дальних дней.

Уже давно решил я третьим

Танкистом стать в семье моей.

Я. Халецкий

 

О танках и танкистах в блоге: 

День героев Танкограда

С Днем героев Танкограда!

День памяти подвига челябинцев

Краеведческий онлайн-диктант ко Дню Героев Танкограда

Страницы памяти. День героев Танкограда

Легендарный конструктор Танкограда Жозеф Котин

Конструктор танковых дизелей Иван Яковлевич Трашутин