Вальс. Политрук приглашает невесту,
Новенький кубик блестит на петлице.
А за окном, за окном красота новолунья,
Шепчутся с Бугом плакучие ивы.
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Смотрит на Невском с афиши Утёсов,
В кинотеатрах идёт «Волга-Волга».
Снова Кронштадт провожает матросов:
Будет учебным поход их недолго.
А за кормой, за кормой белой ночи раздумье,
Кружатся чайки над Финским заливом.
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Мимо фасада Большого театра
Мчатся на отдых, трезвоня, трамваи.
В классах десятых экзамены завтра,
Вечный огонь у Кремля не пылает.
Всё впереди, всё пока, всё пока накануне:
Двадцать рассветов осталось счастливых:
Год сорок первый, начало июня.
Все ещё живы, все ещё живы,
Все ещё живы, все, все, все.
Вальс довоенный напомнил о многом,
Вальс воскресил дорогие нам лица,
С кем нас свела фронтовая дорога,
С кем навсегда нам пришлось разлучиться.
Годы прошли, и опять за окном тихий вечер.
Смотрят с портретов друзья молчаливо.
В памяти нашей сегодня и вечно
Все они живы, все они живы,
Все они живы, все, все, все...
Ф. Лаубе
Рио-рита, рио-рита
Городок провинциальный,
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
Ничего, что немцы в Польше,
Но сильна страна,
Через месяц — и не больше —
Кончится война.
Рио-рита, рио-рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.
Г. Шпаликов
* * *
Июнь сорок первого года...
Нет, это еще не война.
В соку сенокосном природа,
Под сенью лесов тишина.
Семейно собравшись все вместе,
И взрослые и детвора,
В полуторке нашей армейской
На вылазку едем с утра.
Набиты провизией сумки,
Играет оркестр духовой,
...И восемь без малого суток
Еще до черты роковой.
Мы весело едем, не зная,
Что через неделю нас ждет,
Лишь знаем, что речка Лесная
В ольшанике звонко течет,
Что след беловежского вепря
Теряется где-то в траве.
И шалости встречного ветра
Упругой под стать тетиве.
Ах, ветер, как сладок на вкус он,
Как песню разносит окрест!
Пестреет косынками кузов,
И трубами блещет оркестр.
И синее небо высоко,
И по борту ветки шуршат,
Пока кочковатым проселком
Въезжаем мы в лес не спеша.
И память, сквозь годы просеяв,
Хранит средь событий иных
Последнее наше веселье
За несколько дней до войны.
Ремень командирский, колечком
Свернувшись, лежит на песке.
Отца загорелые плечи
Азартно ныряют в реке,
Покамест он близко, покамест
Он виден, сквозь брызг кутерьму,
Легко, глубины не пугаясь,
Плыву по теченью к нему.
С ним вместе выходим мы вскоре
На берег, едва отдышась.
За скользкие, белые корни
Подмытых деревьев держась.
Мне трапеза кажется пиром,
Когда на поляне подряд
Ситро, бутерброды и пиво
Все весело пьют и едят.
Всё надо мальчишке, представьте,
Повсюду успеть я хочу,
И там, где танцуют, и там, где
Удары слышны по мячу.
И там, где треногу штатива
Наш клубный фотограф достал,
Чтоб запечатлеть, как красиво
Проводит досуг комсостав.
И семьи того комсостава,
Чья мирная жизнь сочтена...
Вот мама с сестрою, а справа
Комбат и комбата жена.
Себя под накидкой замаял
Фотограф, и нас на измор
Он взял. Ну, а после «Снимаю!»
Сказал и нажал на затвор.
Но кто б мог подумать, обласкан
Прохладой июньской листвы,
Что снял он посмертную маску
Не с мертвых людей, а с живых.
Что лишь приоткройте кассету,
И вырвутся из темноты
Все краски последнего лета
И лиц дорогие черты.
Р. Левин
Суббота, 21 июня
Пусть роют щели хоть под воскресенье.
В моих руках надежда на спасенье.
Как я хотел вернуться в до-войны,
Предупредить, кого убить должны.
Мне вон тому сказать необходимо:
«Иди сюда, и смерть промчится мимо».
Я знаю час, когда начнут войну,
Кто выживет, и кто умрёт в плену,
И кто из нас окажется героем,
И кто расстрелян будет перед строем,
И сам я видел вражеских солдат,
Уже заполонивших Сталинград,
И видел я, как русская пехота
Штурмует Бранденбургские ворота.
Что до врага, то всё известно мне,
Как ни одной разведке на войне.
Я говорю — не слушают, не слышат,
Несут цветы, субботним ветром дышат,
Уходят, пропусков не выдают,
В домашний возвращаются уют.
И я уже не помню сам, откуда
Пришёл сюда и что случилось чудо.
Я всё забыл. В окне ещё светло,
И накрест не заклеено стекло.
А. Тарковский
Накануне
(21 июня 1941 года)
Начинается день предвоенный
с громыханья приморских платформ.
Дождик в пальмах шумит
и мгновенно
затихает,
а на море шторм.
Мутно море,
в нем накипи вдоволь.
Налетает
каскад на каскад,
миноносец идет в Севастополь.
Завтра
бомбы в него полетят.
Завтра, завтра,
на раннем рассвете
первый бой загремит,
и опять
первый врач
первых раненых встретит,
первый беженец
будет бежать.
Завтра
Рощ испугаются птицы.
Завтра
Птиц не признают леса.
Это всё
только завтра случится,
через двадцать четыре часа.
А сегодня —
рассвет предвоенный.
Громыханье приморских платформ,
Громыханье волны неизменной.
Дождь над морем,
а на море шторм.
Н. Ушаков
21 июня 1941 года. Сон
Приближались роковые сороковые годы…
Александр Блок. «О назначении поэта»
Сегодня я один
за всех в ответе.
День до войны.
Как этот день хорош!
И знаю я один на белом свете,
Что завтра
Белым свет не назовёшь!
Что я могу
перед такой бедою?!
Могу — кричать,
в парадные стучась.
— Спешите, люди,
запастись едою
И завтрашнее
сделайте сейчас!
Наверно, можно многое исправить,
Страну набатом
загодя подняв!
Кто не умеет,
научитесь плавать —
Ведь до Берлина столько переправ!
Внезапности не будет.
Это — много.
Но завтра
ваш отец, любимый, муж
Уйдёт в четырёхлетнюю дорогу
Длиною в двадцать миллионов душ.
И вот ещё:
враг мощен и неистов… —
Но хмыкнет паренёк лет двадцати:
— Мы закидаем шапками фашистов,
Не дав границу даже перейти!.. —
А я про двадцать миллионов шапок,
Про всё, что завтра грянет,
промолчу.
Я так скажу:
— Фашист кичлив, но шаток —
Одна потеха русскому плечу…
Ю. Поляков
Рио-Рита
Танцплощадка
допоздна открыта.
Я ее
законам подчинен.
Хриплая
пластинка «Рио-Рита»,
С
заводной пружиной патефон.
Пахнет
первоцветом, пахнет маем.
Скрипки
плачут тонко и навзрыд.
Мы-то
ничегошеньки не знаем,
Что
кому судьба наворожит.
И под
знойный голос патефона,
Счастливы
в неведенье своем,
Затаив
дыханье, полусонно
По
волнам мелодии плывем.
Вы уж
их за это не вините.
Все
забыв на несколько минут,
Парни
в башмаках на кожимите
Модные
движенья выдают.
И
партнерши в ситчиках примятых,
Прижимаясь
к ним на вираже,
Их
волнуют душным ароматом
Массовой
продукции ТэЖэ.
Да и
как, скажите, ухитриться,
Как
суметь предвидеть наперед —
Кто
из них поляжет на границе,
Кто
из них безвестно пропадет.
Кто в
крови и глине из атаки
Доползет
в ближайший медсанбат.
Кто
ничком под танковые траки
Кинется
со связкою гранат.
Кто,
приняв немыслимые муки,
Сгинет
от России вдалеке,
Кто в
сыром бараке в Равенсбрюке
Номер
свой увидит на руке.
Кто к
земле прижмется недвижимо,
Загнанный,
как волк, со всех сторон...
Но
покуда действует пружина
И
исправно тянет патефон.
Танцплощадка
допоздна открыта.
В
спелых звездах южный небосвод.
И на
полный голос «Рио-Рита»
Что-то
иностранное поет.
М. Матусовский
21 июня 1941 года
Мягка
трава на солнечной поляне.
И эти
двое в первый раз одни.
О
том, что существует мирозданье,
За
целый день не вспомнили они.
Над
ними ива ветки наклоняет,
Качаются
ромашки в тишине ...
И
женщина счастливая не знает,
Что
он убит на завтрашней войне.
В. Гиленко
Июнь сорок первого
Последняя
минута расточалась
В
порыве молодого мотовства.
Она
текла, текла и не кончалась,
На
самом волоске часов качалась,
И
все-таки была еще жива.
Никем
не обнаруженною миной,
Замаскированная
под тропой,
Последняя
минута жизни мирной,
Последняя
минута жизни милой,
Последняя
минута жизни той.
Слонялись
мы лениво и беспечно
Еще
неотделимы от родни,
Была
неисчерпаема и вечна,
Неограничена
и бесконечна,
Как
звезд зеленоватые огни.
Свалившись
наземь на спину в осоках
(Три
месяца еще до сентября!),
Не об
уроках или о массовках, —
Блаженство
— о материях высоких —
Полдня
прожить, неспешно говоря.
Нам
зрелыми казались наши думы
И
волосы оброненные вкось.
Мы
были байронически угрюмы
И
заказали первые костюмы,
Которые
надеть не довелось.
А. Кронгауз
Ночь на 22-е июня
1.
Сирень
цвела, изнемогая
От
изобилия цветов.
Такая
свежая, густая,
Сирень
цвела, изнемогая
От
счастья, что она такая,
Что
ты сорвать её готов.
Сирень
цвела, изнемогая
От
запаха своих цветов.
2.
И
кто-то ночью целовался —
Закончили
десятый класс!
И
белой ночи свет не гас,
Пока
ты с кем-то целовался…
На
всех углах — круженье вальса,
И в
каждом доме — тот же вальс.
И
каждый с кем-то целовался —
Закончили
десятый класс!
3.
Но не
было её короче,
Июньской
ночи над Невой
Под
позолоченной иглой.
Да,
не было её короче,
Последней
этой мирной ночи.
На
утро — отнят наш покой…
И
счастья не было короче
Той
белой ночи над Невой!
В. Вольтман-Спасская
Читайте также
22 июня: 50 стихов о первом дне войны
Пограничники. «Лишь полчаса давали им на смерть…»
22 июня 1941... Книги
Комментариев нет
Отправить комментарий