Памяти «Молодой гвардии»: Стихотворения

Есть в памяти народной такие имена и события, что становятся символами целой эпохи. В конце сентября в оккупированном фашистами донбасском городе Краснодоне была создана подпольная комсомольская организация «Молодая гвардия». Время превратило её в легенду, в один из символов мужества советской молодёжи и всего народа. В группу поначалу входили восемь человек. К первым числам сентября в Краснодоне действовали уже несколько групп, не связанных одна с другой. В ночь на 30 сентября 1942 года прошло первое организационное заседание руководителей молодежных групп. Подпольные группы, в которых насчитывалось 25 человек, объединились в единую организацию. Был принят план создания отряда, намечены направления подпольной работы, создан штаб. Командиром организации был назначен Иван Туркенич. По предложению Сергея Тюленина организацию назвали «Молодая гвардия». Членами штаба были Георгий Арутюнянц, Олег Кошевой, Василий Левашов, Сергей Тюленин. Позже в штаб были введены Ульяна Громова и Любовь Шевцова. «Молодая гвардия» насчитывала около 110 участников, юношей и девушек. 16-18 лет — это средний возраст участников организации, самому юному было 14 лет.

За четыре месяца своего существования «Молодая гвардия» успела многое. К началу декабря 1942 года молодогвардейцы сумели собрать настоящий арсенал, который намеревались пустить в дело по мере приближения Красной Армии: 15 автоматов, 80 винтовок, 10 пистолетов и около 15 тысяч патронов к этому оружию, 300 гранат и 65 килограммов взрывчатки. У «Молодой гвардии» было несколько рискованных удачных операций. Печать и расклеивание листовок с информацией о положении на фронтах и сводками Совинформбюро были рутинной работой, с которой и началась «Молодая гвардия». Самой же яркой демонстрацией того, что в оккупированном городе по-прежнему живут советские люди, стало вывешивание на 7 ноября 1942 года восьми красных флагов на самых высоких зданиях Краснодона. На счету молодогвардейцев — десятки освобожденных военнопленных, уничтожение документов двух тысяч земляков, которых собирались отправить на принудительные работы в Германию, сотни спасенных жизней и подорванных вражеских эшелонов. В январе 1943 года организация была раскрыта. 15, 16 и 31 января 1943 года в 58-метровый шурф краснодонской шахты № 5 сброшены 71 человек, из которых часть была предварительно расстреляна, а часть сброшена живыми. В их числе были Виктор Третьякевич, Евгений Мошков, Николай Жуков, Иван Земнухов, Ульяна Громова, Сергей Тюленин, Анна Сопова, Лидия Андросова, Ангелина Самошина, Майя Пегливанова, Александра Дубровина, Александра и Василий Бондаревы, Антонина Елисеенко, Владимир Жданов, Клавдия Ковалёва, Нина Герасимова, Сергей Левашов, Демьян Фомин, Антонина Иванихина, Антонина Мащенко и многие другие подпольщики-антифашисты. Вслед за людьми каратели скинули в шахту шахтёрские тележки и бросили несколько гранат. 9 февраля 1943 года в лесу под Ровеньками, где размещалось окружная жандармерия, были расстреляны Олег Кошевой, Любовь Шевцова, Семён Остапенко, Дмитрий Огурцов, Виктор Субботин. Всех молодогвардейцев перед смертью подвергали жестоким пыткам и истязаниям. Их подвиг стал символом мужества и несгибаемой воли советского народа в борьбе с фашизмом. Звания Героя Советского Союза удостоили всех погибших членов штаба «Молодой гвардии». Школьники, объединившись в антифашистскую организацию, оставили нам потрясающий пример патриотизма и гражданственности. Пусть в наши дни этот пример помогает противостоять современному нацизму.

Предлагаем почитать стихотворения и поэмы о молодогвардейцах. В первую часть включены стихи и песни, во вторую — поэмы.

Часть 1. Стихотворения

Песня о Краснодоне

В самом сумрачном застенке,

В тесной одиночке

Угольком на белой стенке

Выведены строчки.

В этой камере фашистской,

Не видавшей солнца,

Нам оставили записку

Братья-краснодонцы.

Написали нам записку

В ночь перед кончиной,

Не дождавшись воли близкой,

Счастья Украины.

И теперь зовёт их слово

Нас на подвиг бранный —

За Олега Кошевого,

Громову Ульяну.

За Тюленина Сергея —

Юного героя,

Что, сгибаться не умея,

Жил и умер стоя.

За Ивана Земнухова

И Шевцову Любу

Не ответивших ни слова

Немцу-душегубу.

Не забудем мы о братьях,

Юношах донецких,

Воевавших с целой ратью

Палачей немецких

О питомцах комсомола,

Детях Краснодона,

Тех, кто поняли над школой

Красные знамёна.

Не забудем их присяги,

Призывавшей к мести,

Всех, исполненных отваги,

Верных чувству чести.

С. Маршак

Песня о Краснодоне

Эти ночи, друзья,

Позабыть нам нельзя.

Степь кругом и не видно не зги.

Краснодон, Краснодон,

Ты во мрак погружен.

Над тобою лютуют враги.

Сердце, тише стучи

Что за шорох в ночи,

Что за шорох в ночи грозовой?

Это верных друзей

В тьме донецких ночей

Собирает Олег Кошевой.

Смелых дум не тая,

Дали клятву друзья,

Дали грозную клятву сердца.

А за правду свою

В беспощадном бою

Комсомольцы стоят до конца.

И вздымается дым

Над пожаром ночным

И предателя слышится стон.

Краснодон, ты не спишь,

Ты тревогу таишь,

Ты не сдался врагу, Краснодон!

Люди молча глядят,

Как над степью летят

Стаи вольных степных голубей

Сердце, громче стучи,

Каждый подвиг в ночи

Греет душу донецких людей.

Краснодон, Краснодон, —

Город светлых имен,

Не развеется слава твоя!

В каждом сердце навек

Твоей бесстрашный Олег

И его боевые друзья.

Л. Ошанин

Это было в Краснодоне

Кто там улицей крадется,

Кто в такую ночь не спит?

На ветру листовка бьется,

Биржа-каторга горит.

Это было в Краснодоне,

В грозном зареве войны,

Комсомольское подполье

Поднялось за честь страны.

Не найдут враги покоя,

Не опомнятся никак:

Над управой городскою

Кто-то поднял красный флаг.

Сила подвига святого

Молодежь ведет всегда.

Мы Олега Кошевого

Не забудем никогда.

И сквозь дали вековые

Эту славу пронесет

Благодарная Россия

И великий наш народ.

Это было в Краснодоне,

В грозном зареве войны,

Комсомольское подполье

Поднялось за честь страны.

С. Островой

Клятва

Хлопья белого снега

Над Донбассом летят…

Принимали Олега

В пионерский отряд.

Комсомолка Ульяна

Вот такой же зимой

По мосткам деревянным

Шла из школы домой.

Детство их пролетело.

А лишь юность пришла,

На высокое дело

Их страна позвала…

Комсомола питомцы,

Стая смелых орлят,

Имена краснодонцев

В каждом сердце горят.

Грустно никнут знамена

До родимой земли —

На могилу с поклоном

Пионеры пришли.

Будет к солнцу тянуться

Зелень новой листвы.

Пионеры клянутся

Быть такими, как вы.

З. Александрова

Комсомольцы Краснодона

Нет! Нашу юность не убить

И не поставить на колени!

Она живет и будет жить

Так, как учил великий Ленин.

За честь, за правду, за народ,

Который всех честней на свете,

Она пойдет на эшафот,

Любую пытку гордо встретит.

И даже смерть не победит

Ее дерзания живого, —

Над миром ярко заблестит

Звезда Олега Кошевого.

И будет чистой красотой

На подвиг звать из лучших лучших

За дело Родины святой,

За то, чему нас сердце учит.

Нет! Пыткой нас не бросишь в дрожь!

Бессмертны алые знамена,

Где есть такая молодежь,

Как комсомольцы Краснодона!

В. Лебедев-Кумач

Слава сынам комсомола!

Ты видишь,

товарищ, —

дела краснодонцев

чуть свет

озаряются

славы лучами.

В глубоких потемках

советское солнце

за их молодыми

стояло

плечами.

За счастье Донбасса

они выносили

и голод, и пытку,

и стужу, и муку,

и приговор немцам

они выносили

и опускали

суровую руку.

Ни скрежетом пыток,

ни хитростью сыска

сломить комсомольцев

враги

не сумели!

Во тьме возникала

бессмертная искра,

и взрывы

опять

по Донбассу гремели.

И с жизнью

бесстрашно

они расставались,

они умирали

с простыми словами,

в глубоком подполье

они оставались

плененного города

хозяевами.

Никто не видал

их огня и ночлега

в угрюмых потемках

немецкого тыла,

но подвиг Ульяны,

геройство Олега

увидела Родина

и осветила.

Ты видишь, товарищ, —

дела краснодонцев,

они никогда

не забудутся нами.

Бессмертная слава,

как вечное солнце,

восходит,

сияя,

над их именами.

С. Кирсанов

Слушайте, товарищи

— Слушайте, товарищи!

Наши дни кончаются,

Мы закрыты-заперты

С четырех сторон...

Слушайте, товарищи! —

Говорит, прощается

Молодая гвардия,

Город Краснодон.

Все, что нам положено, —

Пройдено, исхожено.

Мало их осталося —

Считанных минут.

Скоро нас, измученных,

Связанных и скрученных,

На расправу лютую

Скоро поведут.

Знаем мы, товарищи, —

Нас никто не вызволит,

Знаем, что насильники

Довершат свое,

Но когда б вернулася

Юность наша сызнова,

Мы бы вновь за родину

Отдали ее.

Слушайте ж, товарищи!

Все, что мы не сделали,

Все, что не успели мы

На пути своем, —

В ваши руки верные,

В ваши руки смелые,

В руки комсомольские

Мы передаем.

Мстите за обиженных,

Мстите за униженных,

Душегубу подлому

Мстите каждый час!

Мстите за поруганных,

За убитых, угнанных,

За себя, товарищи,

И за всех за нас.

Пусть насильник мечется

В страхе и отчаянье,

Пусть своей Неметчины

Не увидит он! —

Это завещает вам

В скорбный час прощания

Молодая гвардия,

Город Краснодон.

М. Исаковский

Шахта № 5

Здесь, наверно, и был их последний привал.

Та же степь расстилалась, не зная предела,

Тот же ветер напористый с ног их сбивал,

Та же старая шахта протяжно гудела.

Так же брезжил в степи невеселый рассвет,

И река огибала прибрежные мели.

Сыновья Краснодона, шестнадцати лет,

Эти мальчики плакать уже не умели.

Те же птицы в деревьях кричали с утра,

И над шахтой стояла песчаная вьюга.

Здесь они и прошли — от стены до копра,

На последнем пути подбодряя друг друга.

Вот тропа, по которой ребята брели,

Спотыкаясь, шатаясь от каждого шага...

Всюду — вереск, он вырос в песке и в пыли,

На вершине холма и на склоне оврага.

Он взобрался на выступы угольных скал,

На забытой дороге пророс в беспорядке,

Он под ржавыми рельсами путь отыскал,

Он пробился сквозь трещины каменной кладки.

В поле тихо и пусто — зови не зови,

Только ветер шумит на обрывистом склоне.

Есть поверье, что вереск растет на крови...

Сколько вереска видели мы в Краснодоне!

М. Матусовский

Молодогвардейцы

Не герои мы,

не солдаты,

не пророки новых времен.

Нам бы мелом писать...

Но у нас в руках автоматы

пишут историю красным дождем.

Пишут все —

с болью в сердце пишут

на классной доске земли,

так что ненависть правит и дышит

любовью,

которую мы отдать ей смогли.

Да, мы решили свою задачу...

Только жаль,

узнать не успели,

какую оценку за каждую нашу удачу

поставили нам потом

в дневник цели.

За то, что писали историю кровью,

без помощи мела —

спасибо, строгая Родина!

Ты учила нас не сгибаться —

и мы сумели.

Йонас Мачюкявичюс

Баллада о бессмертной песне

Нет, молодогвардейцев не забудут.

Вовек им люди

Благодарны будут...

Метель и ветер

В дикой круговерти.

И пять шагов...

Лишь пять шагов до смерти.

Одежда в клочья порвана

И тело.

И небо —

словно в горе поседело.

Колючий снег.

Сугробы кровь пятнала...

Есть пять шагов в запасе —

Много ль, мало?

Бездонный ров дорогу преградил.

В нем все исчезнет,

Чем дышал и жил.

Неужто смерть

Сильней всего на свете?

Жизнь, к Родине любовь

Сильнее смерти!

Все вынесли — насилие и муки.

Старался каждый

Поддержать друг друга.

Стояли, крепко за руки держась.

Презрение в глазах,

А не боязнь.

И голос вдруг раздался над снегами:

— Вы нас убьете,

Только правда — с нами!

Отважные, несдавшиеся

Гибли,

Но крепли звуки

Солнечного гимна.

Жила, звучала,

Силы набирала

Святая правда

«Интернационала».

Земли советской преданные дети,

Бессмертными вы стали на планете.

Навстречу солнцу

Чистыми руками

Победы нашей

Вознесли вы знамя.

Нет, молодогвардейцев не забудут.

Вовек им люди

Благодарны будут!

Мухиддин Фархат

Молодогвардейцы

Не забыть нам,

Как в суровый час

На земле, врагом не побежденной,

Умирали,

Смерти не страшась,

Молодогвардейцы Краснодона.

Пусть летят стремительно года, —

Так же реет поднятое знамя,

И под этим знаменем всегда

Молодогвардейцы

Рядом с нами.

Молодогвардеец —

Это тот,

Кто дороги не боялся длинной,

Кто и дни и ночи напролет

К жизни поднимал простор целинный.

Молодогвардеец —

Это тот,

Кто крутой, ненастною порою

Трассы строил,

И врубался в лед,

И будил тайгу над Ангарою.

Молодогвардеец —

Это тот,

Кто, потом из края в край воспетый,

Первый в мире совершил полет

Над притихшей в этот час планетой.

Молодогвардейцы —

Это те,

Кто, мечтанья превращая в были,

На земле и в космосе —

Везде —

Первооткрывателями были.

Все,

Кому в пути неведом страх,

Чьи дела в преданьях остаются,

С гордостью

На разных языках

Молодогвардейцами зовутся!

М. Геттуев

В Краснодоне

Рассвет росой обрызгал травы.

Разлил прохладу по лугам.

На взгорьи тополь величавый

Навстречу поклонился нам.

На площади пустынной, гулкой

Замкнулся круг ночных огней.

Здесь каждый камень в переулках

Хранит преданье славных дней.

Вон там за садом, на поляне,

Что так душиста и светла,

Когда-то Громова Ульяна

Впервые «Демона» прочла.

Здесь на пригорке у криницы

Олег ночами наблюдал.

Как мимолетные зарницы

Июль за лесом зажигал.

Ни в чем не зная половины,

Они любили всей душой:

И этот шлях, прямой и длинный,

И этот мир, родной, большой.

Рассветный час в степи ковыльной.

Ручья прохладную струю...

Так всеобъемлюще, всесильно

Лишь любят Родину свою.

Гулко гром прогремел,

пыль дорог вдалеке улеглась,

Дождь запел, зазвенел,

прокатился от края до края.

Над седым терриконом

вдруг радуга ввысь поднялась,

Словно в сказке жар-птица,

цветным опереньем сверкая.

Дождь умчался на запад,

чуть слышен ручьев разговор.

Тихо шепчутся травы,

и пахнет ромашкой и мятой.

Лишь стоит взглянуть

на привольный донецкий простор,

Чтоб потом на весь век

полюбить его честно и свято.

Я всем сердцем здесь понял,

откуда являлась она —

В те тревожные дни

моих сверстников гордая сила —

Это Родина-мать,

изобильем весенним полна,

Их вспоила, вскормила,

на подвиг святой вдохновила.

С. Бугорков

В Гремучем лесу

Деревья наклонились низко

Над тишиной могильных плит.

Горит огонь у обелиска,

Уже который год горит.

Герои вечным сном уснули,

И лишь зардеет небосвод.

У плит в почетном карауле

Само бессмертие встает.

В рассветный час листвою алой

Поют им славу тополя.

Навечно пантеоном стала

Им ровеньковская земля.

В Гремучем лесу на поляне,

Где ветви под небом сплелись,

На холмике высится камень —

С портретом вождя обелиск.

Качает задумчиво ветер

Дубов вековые тела.

Здесь в зимнюю ночь в 43-м

Расстреляна юность была.

В ту ночь ни неба, ни снега,

Лишь яркие всплески свинца.

Сраженные Люба с Олегом

Упали, как два деревца.

Священным местам поклониться

Пришел я в рассвет голубой,

Где воды Гремучей криницы

Искрятся горючей слезой.

Застыли дубы в карауле —

Священные стражи земли.

Сквозь сердце прошедшие пули

В деревья глубоко вошли.

Шумят великаны,

А раны

Тревожат под толстой корой.

Так больно от ран ветерану

Бывает ночною порой.

Но в шелесте листьев зеленых

Не жалоба слышится мне,

А песня сердец раскаленных,

Что пелась в ночной тишине.

С. Бугорков

Знамя «Молодой гвардии»

Как огонь, пламенеет

Красный стяг боевой.

Никогда

Не истлеет

Жар горячий его.

Пусть покрыто корою

Древко в темных рубцах —

Прославляют герои

Знамена

В боях.

Возле сердца носимый,

Этот стяг согревал.

И отвагу

И силу

Патриотам давал.

Улям, Надям и Любам,

Если мрак угнетал,

Он костром красночубым

Пионерским

Сиял.

Светом солнечным чистым

Вел в тревоги ночей.

Оживала

Отчизна

В том святом кумаче:

Звонкий праздник весенний,

Марш Октябрьских колонн

И Ильич

Вдохновенный

Над разливом знамен.

Среди них не взлетало

Ваше знамя крылом,

Но оно вдохновляло,

Шли вы с ним

Напролом.

...Восемь клиньев-кусочков

Да связующий шов...

Поединок окончен,

И фашизм —

Не прошел.

В. Юхимович

Тополя Краснодона

Шумят над Краснодоном тополя...

Когда идешь, то кажется сначала,

что не деревья —

матери стоят

и ждут сынов осенними ночами.

Но нет сынов...

Дороги далеки,

в степи осенней глухо и тревожно.

Низинный ветер теребит платки,

сухие листья гонит бездорожьем.

Минута молчанья

под небом твоим, Краснодон,

от нашей печали

склоняется бархат знамен.

Земля Краснодона,

живая листва тополей

и небо бездонное —

небо Отчизны моей!

Минута молчанья,

знамена коснулись земли,

светло и печально

труба боевая звенит.

И залпы салюта,

и небо такой вышины!

И это — как будто оттуда,

с полей отгремевшей войны.

Тополя зашумели в ночи

неожиданно и беспричинно,

словно зыбкое пламя свечи,

золотые склоняя вершины.

Может, раньше, а может, сейчас

на слезах материнских бессонниц

не деревья — немая печаль

утвердилась у наших околиц!

Эта странная форма ветвей,

эти листья над далью дорожной, —

чтобы слышать своих сыновей

в этом мире, глухом и тревожном.

Разлетится листва по траве,

обнажится высокая крона, —

только матери ждут сыновей

возле всех тополей Краснодона!

Б. Ластовенко

Песня

Лишь в моем заснеженном краю

Ветер песню запоет свою,

Я стою и слушаю: а вдруг

Эта песня — мой давнишний друг?

Так и есть: звенит меж синих крон,

Словно клятва, слово «Краснодон»!

Славный город! Где твои сыны,

Что восстали в грохоте войны

И фашистам преградили путь?

Краснодон, об этом не забудь!

Не забуду! Вижу, как живых,

Навсегда застывших часовых

В парках, скверах, молодых садах...

Слава их осталась жить в веках.

...Долго, ветер, слушая, хожу,

Все ищу и слов не нахожу,

Чтобы песню написать свою

О героях, что всегда в строю.

П. Григорьев

Бессмертна юность Краснодона

Угрюмый враг, не думай, не надейся

Убить мой край, покончить пулей с ним!

Живое сердце молодогвардейцев

Останется пылающим живым!

Враг не услышит ни мольбы, ни стона.

Наш взор казнит проклятых палачей

Она бессмертна — юность Краснодона!

Она — в бессмертье Родины моей!

Ульяна Громова,

Сергей Тюленин,

Любовь Шевцова,

Кошевой Олег

и Земнухов Иван

в огне сражений —

они чисты как на рассвете снег.

Не признавали черного закона,

Боролись за сиянье наших дней.

Она бессмертна — юность Краснодона!

Она — в свободе Родины моей!

Их комсомольская семья растила,

Их солнце — Ленин, вечный свет Кремля!

Их — миллионы! Наша смена, сила!

Она живет, чтоб зацвела земля.

И за колонной — новая колонна

Идет к трудам — творить, творить скорей!

Она бессмертна — юность Краснодона!

Она — в расцвете Родины моей!

Знаменам нашим пламенеть над Львовом!

Перешагнем родной земли кордон.

Да будет суд железным и суровым,

Да будет он в Берлине завершен!

В победе вместе с нами неуклонно

Идет отвага и краса людей.

Она бессмертна — юность Краснодона!

Она — в салютах Родины моей!

Я. Городской

Последнее слово

(Памяти молодогвардейцев)

Не сбил меня

ни шквал угроз,

ни пыток страшный суд,

и не довел меня

до слез

язв нестерпимый зуд.

Истерзанный, полуживой,

пощады не прошу.

и вот меня

вниз головой

бросают в шахтный шурф.

Прощайте люди!

Каждый пласт

из обагренных недр земных,

сгорая в топке

в мирный час,

теплей согреет вас,

живых,

что в схватке нечисть всю смели

с родной земли!

Г. Левицкий

В память о молодогвардейцах

Звёзды на небе сверкали,

Стелилась снежная гладь,

Мертвые тихо шептали:

«Мы не хотим умирать».

В сени, прикладами бряцнув,

Крикнули: «Эй, выходи!»

Дверь отозвалась напрасной

Пулей, косяк раздробив.

Скручены юные руки,

Ни крика, ни стона из уст.

Точатся ржавые крюки

Теми, с кем Gott не mit uns.

Свистнула плеть, опустилась,

Еще и еще, и еще.

Скрипнула дверца уныло —

В печку подбросили дров.

И написали гвардейцы

Кровью прокушенных губ:

«Мама, ты только не верь им…» —

Это писал полутруп.

Вывели их из подвала,

В спину подталкивал штык.

Скатом по свежему снегу

Скрипя, подкатил грузовик.

Виделся этим ребятам

Благоухающий май.

Ругаясь отборнейшим матом,

Борт закрывал полицай.

Фашисты кашляли глухо:

Холодно, трудно дышать.

Ребята стояли у верха

Шахты под номером пять.

Молча падали в шахту,

Слезы оставив другим.

Нет ни печали, ни страха,

А в голове только гимн.

В ясные ночи из шурфа

Шахты под номером пять

Тихий слышится шёпот:

«Мы не хотим умирать».

В. Агурейкин

Родина героев

Здесь всё дышит ими,

Ими всё живет.

Здесь детьми своими

Славится народ.

Сердцем греет каждый

Свой цветок любимый...

Здесь, как жизни жажда,

Кошевого имя.

Здесь Сергей Тюленин

В каждом доме — дома,

Как призыв сирены —

Утро Краснодона.

Здесь горды Иваном,

Знают Земнухова:

Он — гроза тиранов

Рудника родного.

Две зари багряных,

Два нетленных слова:

Громова Ульяна

И Любовь Шевцова.

Здесь все дышит ими,

Ими все живет.

Здесь детьми своими

Славится народ.

П. Беспощадный

Честь юности

Кто у нас отнимет солнце?

Кто у нас отнимет свет? —

Походить на краснодонцев —

Выше этой чести нет.

Сколько светлого, живого

В этих честных именах!

Чистый образ Кошевого

Любит дружная страна.

Комсомол Таджикистана

У Памирских вечных гор

Знает Любу и Ульяну,

Как родимых двух сестёр.

Средь аджарской молодёжи

Песни жаркие звучат

Про Тюленина Серёжу, —

Как боролся храбрый брат.

Как Ванюшу Земнухова

Не пугал звериный рык...

Стал он нам родней родного —

Комсомолец-большевик.

Кто у нас отнимет солнце?

Кто у нас отнимет свет? —

Походить на краснодонцев —

Выше этой чести нет!

П. Беспощадный

О юность краснодонская!

О юность краснодонская!

Тебя в душе нести мне

Как свет,

Как совесть,

Что сердца зажгла.

Своей отваги пыл неугасимый,

Свою любовь бессмертную

И силу

Ты по наследству

Мне передала.

О юность краснодонская!

Тебе б цвести безоблачно сегодня

И наслаждаться красотою дня.

Тебе б любить

Красиво и свободно

И песню в небо звёздное поднять.

Ты, Ваня Земнухов,

Дарил бы людям песни.

Ты, Кошевой,

Дерзанье, труд любил —

С какой бы нынче доблестью и честью

Рубил бы уголь

С горняками вместе

Или дома

Под солнцем возводил!

А ты, Сергей,

Уже взлетел, как птица,

Касаясь звёзд сверкающим крылом.

Ты, Уля,

Красотою светлолицой

Теперь светила б в школе ученицам,

Пленяла б души пушкинским стихом.

А ты, Любовь,

Отчаянная мудрость!

Где б нынче песню слышали твою,

Где б озорные развивались кудри?

Ты озарила нынешнее утро,

Что увенчало молодость мою.

Как мальчики и девочки красивы,

Как лица их

Открыты и ясны!

И складка мысли,

Мужества

И силы

Крутые лбы их строго прочертила.

О Родины бесстрашные сыны!

Я подойду

И стану рядом свами.

Всех беззаботных позову я к вам —

От тёплых абажуров,

Папы, мамы,

От рок-н-роллов, твистов фонограмм

К камням священным этим

И венкам.

Ведь бой не кончен!

Бой не утихает!

И нет ему пока ещё конца.

До той поры,

Пока он громыхает,

Пусть молодость

Сердца свои сверяет

По вашим

Пламенеющим сердцам!

Л. Забашта

Смерти нет!

Памяти Молодой Гвардии

Смерти нет, ты слышишь?

Смерти нет!

Голосами дерзкими в ответ

Снова откликается сердцам

Жизнь, не уничтоженная там,

Где в застенках стонам сатана

Выжигал святые имена.

Смерти нет, ты веришь?

Смерти нет!

Камень слышит пытки, как обет

Стойкость помнить — хрустами костей.

Обними, земля, своих детей,

Пухом стань взамен бетонных шахт.

Век грядёт — бессменостию вахт!

Смерти нет, ты видишь!

Жизнь — одна!

Шурф разверзся правдой. Прощена

Молодость за ширь тяжёлых плит.

Вечно — юность — мужеством горит

В прямоте на нас смотрящих глаз.

Проживи её хотя бы раз!

Смерти нет!

И нет её теперь!

Голоси, мольба, числом потерь…

Новым списком лягут имена

В горизонт, с которым тишина

Выйдет в день однажды, осмелев.

Преклони слова, в тени дерев

Передышку краткую прося.

Честь как жизнь — навеки — вознеся!

С. Размыслович

Парни из нашего города

Сорок первый израненный год.

Мир, фашистским снарядом расколотый...

В шахтном клубе с успехом идет

Пьеса «Парень из нашего города».

Возвращаясь с премьеры домой,

Мы, мальчишки, отчаянно спорили:

— Если б был в Краснодоне герой...

— Брось чудить, все герои — в истории!

Разве, сетуя, думали мы,

Что родной городок наш прославится.

Сорок первый. Начало зимы.

В снежной замети школа-красавица.

...Сорок третий. Снегов круговерть.

Плюнув в злые арийские морды.

Героически встретили смерть

Краснодонские юноши гордые.

Пал Туркенич от нас вдалеке, —

Не дерзать ему с нами, не праздновать;

В братской Польше, в одном городке,

Его именем улица названа.

И когда спор горячий, живой

О героях услышим, то гордо

Скажем мы: «Земнухов, Кошевой —

Это парни из нашего города».

И трудом своим славя Донбасс,

Честь ревниво беречь будем смолоду,

Чтоб сказали вот так и о нас:

— Это парни из нашего города!

Г. Кирсанов

В Краснодонском парке

У могилы в почетном стоят карауле

Люди города, в скорбном молчаньи застыв,

Будто снова увидели Громовой Ули

Строгий профиль, души благородной порыв.

Вновь Сергея Тюленина звонкая юность

Перед всеми встает неуемной, живой.

Говорит, чуть картавя, заметно волнуясь,

О делах комсомольских Олег Кошевой.

В институтах учиться, идти на заводы,

Им трудиться бы в гуле прокатных цехов,

Может, стал бы — кто знает, — живя в наши годы,

Настоящим поэтом Иван Земнухов.

Так могло быть. И это бы не было дивом,

Если б с Любой Шевцовой сдружил нас экран,

Если б в битвах грядущих известным комдивом

Прогремел по Отчизне Туркенич Иван.

А другие герои учились, мечтали.

Жарких губ поцелуем не все обожгли.

На борьбу не с желаньем прославиться встали —

Просто жить на коленях они не могли.

У могилы борцов, дорогих нам и близких,

О бессмертии стих закипает в крови.

Я его, как венок, принесу к обелиску,

Словно песнь о моей благодарной любви.

Г. Кирсанов

* * *

В который раз в ряды с друзьями слитый,

Иду сюда, пока дышу, живу,

Чтобы взглянуть на мраморные плиты

И обелиск, вонзенный в синеву.

Чтобы припомнить путь борьбы тернистый,

Какого благородней не найдешь...

Здесь вожаки подполья — коммунисты

И слава Краснодона — молодежь.

Над их могилой годы пролетают.

И кажется — без красного словца, —

Здесь мужество подпольщиков витает

И пепел их стучит, стучит в сердца.

Г. Кирсанов

* * *

«Орлёнок, орлёнок, взлети выше солнца...»

Подполье, борьба — впереди.

У наших ребят дорогих краснодонцев

Огонь беспокойства в груди.

«Орлёнок, орлёнок...» Дорогой отцовской

Шагал Краснодон молодой.

И песнь, над которою плакал

Островский,

Любил и Олег Кошевой.

Орлёнок, Орлёнок, как старший товарищ,

Даешь Краснодонцам совет.

Шли на смерть ребята по пеплу пожарищ

В шестнадцать мальчишеских лет.

Орлёнок, Орлёнок — отцов эстафета,

Традиций преемственных нить...

Они умирали на кромке рассвета,

Чтоб песнями к небу взорлить.

Г. Кирсанов

* * *

Каждый близок, по-своему дорог...

Удивишься, подумав опять,

Что сегодня им было б за сорок,

А иным даже все пятьдесят.

И поныне стоит, пригорюнясь,

В ожиданье отеческий дом...

Обернулась их славная юность,

Гордой песней твоей, Краснодон.

Ей бороться еще, не сдаваться

На планетах, на материках.

Мы уйдем, ну, а ей оставаться

Звонкой бронзой, легендой в веках.

Г. Кирсанов

Мы из Краснодона

Ты помнишь

Кинофильм «Мы из Кронштадта»?

Вот так с матросской

Гордостью законной

Мы на вопрос:

— Откуда вы, ребята?

Ответили, что мы — из Краснодона.

И на шестом

Московском фестивале,

В сплошном разноязычье

Молодежи,

Откуда мы —

Индусы понимали

И конголезцы,

И вьетнамцы тоже.

В необычайном

Юношеском сплаве

(Такое забывается

Едва ли!)

Нас, непричастных

К краснодонской славе,

Любовью и вниманьем

Окружали.

И в праздничном

Содружестве могучем

На нас смотрели

Парни восхищенно

Не потому,

Что были мы их лучше,

А потому,

Что мы из Краснодона.

А сколько раз нам в жизни —

Если взвесим —

Быть доведется

Вдалеке от дома

И колесить

По городам и весям

Полпредами

Родного Краснодона!

Не забывая

Старших братьев славы,

По ним мечты

Сверяя непреклонно,

Всегда ли мы

Имеем это право

Сказать, как клятву:

— Мы из Краснодона?

Всем нашим делом,

Жизнью величавой

С героями сроднившись

Убежденно,

Мы обрели

Волнующее право

Сказать, как клятву:

— Мы из Краснодона.

Г. Кирсанов

* * *

Печалью и гордостью вечер налит.

Могила и Вечный огонь по соседству.

Как будто взметнувшийся ввысь монолит —

Скорбящая мать и пронзенное сердце.

Здесь всё говорит, что такое война.

Здесь все вопрошает: «А вы так смогли бы?»

Взрывается, криком кричит тишина,

И, кажется, плачет гранитная глыба.

Г. Кирсанов

* * *

Это вечно. Как святость гвардейских знамен,

Как прибой, как сияние солнца.

Будет юность земли вам нести свой поклон,

Дорогие мои краснодонцы.

И пока, как когда-то фашистская рать,

Угрожает всем атом и стронций,

Вы людей к новым подвигам будете звать,

Дорогие мои краснодонцы

Г. Кирсанов

* * *

Первомайка. Памятник у школы.

День весенний. Сорок первый год.

Стайка школьниц в платьицах веселых

«Широка страна моя» поёт.

Еще небо с мирной бирюзою.

И, не зная о судьбе своей,

Ходят в школу будущие Зои —

Дети краснодонских матерей.

Г. Кирсанов

Ученику

Поглядывая изредка в окно,

Или цветком любуясь ярким, южным,

Ты на уроке думал о кино,

Считая объяснение ненужным.

Зачем биномы, суффиксы тебе?

В душе клянешь учебники и парты.

Завидуя героям, их судьбе,

Ты долго ищешь свой маршрут по карте.

А ведь в мечтах о славе боевой

Забыл ты, что Сергей Тюленин, Уля

И твой герой любимый — Кошевой

С таких же парт в бессмертие шагнули.

Г. Кирсанов

Голоса молодогвардейцев

Неустанно жизнь моя — на марше.

Всё острее в будущее взгляд.

С каждым годом

старше я и старше

принявших бессмертие ребят.

В грозный час

свинцовой лютой вьюги

так взбурлила праведная кровь,

что над чувством утренним к подруге

верх взяла к Отечеству любовь.

И когда скрывают тучи солнце,

горизонт теряется вдали,

голоса казнённых краснодонцев

мне твердят:

— Не трусь и не юли!

Не спеши

с беспечным равнодушьем

уступать дорогу подлецам.

И плечо подставив отстающим,

жизнь равняй на подвиги отца!

…Чтоб прямой была моя дорога,

не сшибала с молнией гроза —

краснодонцы пристально и строго

смотрят в мои карие глаза!

А. Медведенко

Клятва

На памятник «Клятва»

бросаю взор.

Застыл перед ним в поклоне.

Подвиги в нас живут до тех пор,

покудова мы их помним.

Фашистскою свастикой

день распят,

солнца лучи закрывши.

Но разве можно забыть ребят,

в сражение с ней вступивших!

У них, у подростков, хватило сил

мужества и отваги

в страх пораженья вогнать верзил,

поправших святые стяги.

О, краснодонцы!..

Ребята наши!

С вами нам легче идти вперёд.

Нет,

никогда не погибнет павший,

если помнит его народ!

А. Медведенко

Торжество юности

Ещё над краем взрывы не гремят.

Весёлый май куражит землю солнцем.

И рвут цветы за шахтой номер пять

Гурьбою всей девчата-краснодонцы.

Раздольна степь. Улыбчивые лица.

И каждый сердце радует цветок.

И юная душа в полёт стремится.

Плетёт завидной прелести венок.

И горицвет, и лютик, словно песня,

Ложатся с дивным крокусом в букет.

И вместе им ничуточку не тесно.

Вовсю горят тюльпаны, как рассвет.

И крепкой дружбе все девчата рады.

Отчизна с ними крылья обрела.

И по плечу любые им преграды,

Свершения любые и дела!

И нет конца весны великолепью.

И весь простор им хочется обнять.

Идут в венках, обласканные степью,

Навстречу шурфу шахты номер пять!*

*В шурф шахты № 5 в январе 1943 года фашистами были

сброшены юные герои «Молодой гвардии».

А. Медведенко

Победа

На рассвете майском голубином,

Где подёрнут сизой дымкой сад,

Девушка с поднятым карабином

Подняла в атаку взвод солдат.

Дрогнул враг! Сломался!

А Победа, только синь просохла у горы,

Тронув робкий листик бересклета

Улыбалась в чине медсестры.

И шагнула Громовой Ульяной,

Не упав в проклятый шурф — вспарив!

Гневом закипело поле брани,

На рейхстаге пурпур водрузив.

Залп победный.

Залп артиллерийский.

Родина, исток его в груди

Любы, погибающей радистки,

Сердцем простучавшей:

— Победим!

Победим!

На брустверы косые

Земляки вставали в полный рост.

И её в сердцах своих носили,

Не один упрочив Миус-фронт.

Чёток шаг. Страна — в шеренгах света.

Яснозвёздный в небо рвётся гул.

И горит в очах ребят ПОБЕДА,

У бессмертья ставших в караул

А. Медведенко

Памятник героям «Молодой гвардии»

Вы пробудились вылитыми в бронзу,

Вам пытки не смогли согнуть плечей,

И, как заря, гранит под вами розов,

И знамя неколеблемо ничем.

Видны вам и верхушки терриконов,

И солнечный над ними небосвод,

И улицы родного Краснодона,

Которыми пришел сюда народ.

Пришел он к вам, живущим, а не мертвым,

Сказать спасибо вам за вашу жизнь,

Сказать, что комсомольские когорты

Идут в строю борцов за коммунизм.

В венках, увитых лентами, поверьте,

Что положили к вашим мы ногам,

Хранится ваше светлое бессмертье

И верность вашим боевым делам.

И. Горелов

Памяти павших

...Свое молодое и сильное тело

Матросов бросает к стволу пулемета;

В последний вираж переводит Гастелло

Горящий скелет своего самолета;

Чтоб пленным не быть, чтоб не стать на колени,

Чекалин срывает чеку на гранате;

И тайны не выдав, возмездия тенью

Застыло в молчаньи Смирнова распятье;

С последней гранатой, заткнутой за пояс,

Ложится панфиловец под гусеницы;

Идет к эшафоту красавица Зоя,

И падает снег на сухие ресницы;

В ночи краснодонской, оплаканной вьюгой,

Ложатся у шурфа кровавые пятна,

Слышна сквозь арийскую грязную ругань

Бессмертная песня над шахтою пятой...

Не знали, что подвиг их станет известен,

Не ждали они и посмертной награды,

Ничто, кроме Родины, счастья и чести,

Ни в жизни, ни в смерти им было не надо...

И если веселая песня поется,

И солнце встает над просторами пашен,

И свет за окном, и ребенок смеется,

То все это — свято, как памятник павшим.

И. Горелов

Бессмертие

Моим землякам-молодогвардейцам

Главное — выстоять!

Слышите? Выстоять!

Сердце, как выстрелы,

гулкие выстрелы,

Чьи это карие

слезы наполнили?

Вам эти камеры

что-то напомнили?

Будьте вы стойкие,

будьте спокойные.

Слышите, слышите,

бьют бронебойные?

Видите,

как горизонт содрогается,

Красная Армия

это сражается.

Это спешат

к вам солдаты на выручку...

Гаркают вам:

— На колени, на вытяжку!

Плюйте в лицо палачам

и предателям.

Вы над собой насмехаться

не дайте им.

Главное — выстоять!

Слышите? Выстоять!

Это уже

автоматные выстрелы.

Это уже

автоматная очередь...

Жгут палачи сигаретами

очи вам.

Им, палачам,

ваши взгляды не выдержать...

Главное — выстоять!

Главное — выдюжить!

Фразы, как молнии,

жгучие, хлесткие...

С остервенением

плетками, плетками.

Стены у камеры

кровью обрызганы.

Стены, как место прощания

с близкими,

ибо они,

далеко не парадные,

станут для вас,

как листочки тетрадные,

где на прощанье родным

и наследникам

вы начертаете строки

последние:

— Дантова ада дороженьки

пройдены,

мы умираем за вас

и за Родину!

Их, с молчаливой покорностью

робота,

стены впитают

без стона и ропота.

Знают,

что с этими болью-записками

вашими станут потом

обелисками.

Это пока вы не знаете,

дерзкие.

Стены, как братья

вам служат поддержкою.

Вьюга по городу

бродит хозяйкою.

Воет собака бездомная —

зябко ей.

Улица смотрит

глазами оконными,

мальчики наши

идут непокорные.

Мальчики наши

уходят в бессмертие...

С темного неба

снежинки несметные

падают,

тая на лицах измученных.

Только луна,

притаившись за тучами,

видела:

крепко сцепившись в объятии,

выплюнув в морды фашистов

проклятия,

непокоренные

муками, голодом,

с песней,

взлетевшею птицей над городом,

наполовину живые,

но твердые,

падали, падали

песенно-гордые.

Только холмы —

стариканы столетние,

слышали залпы в ночи

пистолетные.

До вмятинки прочитаны,

стоят они застывшие,

еще и не мужчинами,

уже и не мальчишками.

Солдатами бессменными

стоят и днём и вечером.

В глазах у них бессмертие

великое и вечное.

А. Никитенко

Надписи

А где-то снова пишут чьи-то руки

Записки про любовь и про разлуки.

И мы писали, помню, на уроке

Подругам нашим ласковые строки.

Те строки позабыл я, помню эти,

Короткие, стальные, как ножи.

«Нас завтра расстреляют на рассвете,

А как чертовски жить охота, жить!»

Да, жить хотели все! Не потому ли,

До синевы сжимая кулаки,

Сердцами останавливали пули,

Не дописав последние стихи.

И в лица ненавистные плевали

Не потому ль? Ровесник, расскажи,

Как песню до конца не допевали,

Название которой просто — жизнь.

Они ушли навечно в обелиски,

В глубокие могилы полегли,

Чтоб ласковые теплые записки

Писать спокойно юные могли.

Записки о любви и о весне —

Не надписи в застенках на стене.

А. Никитенко

Мы обязаны будущим им

Спи, мой город, снаряды и пули

Не нарушат весёлый рассвет

Потому, что стоят в карауле

Пять героев семнадцати лет.

Пусть порою я вижу — не спится им,

Но спокойно у них на душе

Смерть была той последней границею,

За которой бессмертье уже.

Знаешь, город, ничем не измерить,

Сколько общего в вашей судьбе.

Им дано это право проверить —

Как живётся, мой город, тебе?

И поэтому часто мне кажется:

С пьедестала сумеют сойти

И ещё раз ребята отважатся

По дороге последней пройти.

Завтра снова Олеги и Ули

Повстречают весёлый рассвет

Потому, что стоят в карауле

Пять героев семнадцати лет.

Город мой, вы путями не разными

Шли к мечтам и победам своим.

Краснодон, мы с тобою обязаны

Настоящим и будущим — им!

А. Никитенко

Матерям молодогвардейцев

Который год

Ночами плачете,

Сердца тревожа

Знакомой просьбой:

— Придите, мальчики,

Зачем вы, мальчики,

У школы Горького

Застыли в бронзе?

Вы почему

Молчите долго?

Вас мамы просят,

Заговорите!

Но только юные

Безмолвно, строго

В рубашках каменных

Стоят в граните.

Вы, мамы, знаете,

Что те желания

И просьбы страстные

Все безответные

В ночи заблудятся,

Сожгутся в пламени,

В слезах утопятся,

Умчатся с ветрами.

Но только все-таки

Ночами плачете,

Сердца тревожа

Знакомой просьбой:

— Придите, мальчики,

Зачем вы, мальчики,

У школы Горького

Застыли в бронзе?

А мы, рождённые

В часы прекрасные

И незнакомые,

Родные, с вами.

От сердца просим мы

У вас согласия:

Зовите, матери,

Вы нас сынами.

А. Никитенко

Камера

Нет, душа не пела,

А кричала,

Вырвавшись наружу из оков.

Мы входили свято, величаво

В камеру героев-земляков.

Задохнувшись сыростью подвала,

Расстегнул рубашку на груди.

Вот она, что солнце воровала

Навсегда у наших, у пяти.

Пять шагов — и стоп!

Стена-преграда,

Пять шагов, а дальше?

Дальше смерть!

Как они вот здесь...

Но слово «надо»

Заставляло юношей терпеть.

И они, избитые, терпели.

Разве можно это передать?

Пятеро несломленные пели,

Это все, что немцы не успели

Отобрать, замучить, закопать.

Пытки, пытки...

Частые допросы.

«Расскажи! — кричали. — Покажи!»

Прижигали пальцы папиросой

И вонзали в юношей ножи.

Сапогами яростно топтали

В диком, необузданном пылу...

Возвращаясь, парни засыпали

На холодном каменном полу.

Сны летели,

Только, как осколки,

Мама, дом, калитка и она.

А потом на части мир расколот,

Левитан: «Внимание... война!»

Эх, ребята,

Милые ребята!

Сколько вас мой город потерял!

Отобрали камеры когда-то,

Не вернули нашим матерям.

Слышите, ночами плачет кто-то?

Это мамы вас зовут опять.

Пусть и знают: не помогут годы

Из могилы мальчиков поднять.

Камера, свидетель и легенда,

На земле ты вечно будешь жить.

Как перебороли парни беды,

Ты входящим людям расскажи.

Как по восемнадцать лишь прожили,

Расскажи, задумались пока,

Как слова могучие ложились

На твои бескровные бока.

Нет, душа не пела,

А кричала,

Вырвавшись наружу из оков.

Мы входили свято, величаво

В камеру героев-земляков.

А. Никитенко

* * *

«Всегда чти следы прошлого».

Стаций

Землю-матушку снег опоясал бинтом.

И сегодня в объятьях нахлынувшей грусти,

Почему я нежданно подумал о том,

Что бинтом, а не пухом лебяжьим, допустим?

Почему в красоте предзакатной зари,

В этой чистой, холодной искрящейся сказке,

Показались упавшие в снег снегири,

Надо ж, каплями крови на белой повязке.

Почему, как в виденьях кошмарного сна,

(Но ведь я же не сплю, наважденьем объятый),

Мне привиделись улица, город, страна

Непомерно огромной больничной палатой?

Почему параллели вот эти сейчас

Провела ледяная январская замять?

Может быть потому, что сегодня у нас

Стала слишком короткой по прошлому память.

А. Никитенко

У могилы молодогвардейцев

Здесь побывали из Сибири дети

И сотни пионеров из Литвы.

А вот на черной шелковистой ленте

Простая надпись школьников Москвы.

Здесь даже и в январские морозы,

Гранитный украшая обелиск,

Алеют ленты, пламенеют розы

И на венке дрожит зеленый лист.

Здесь до земли вечернею порою

Склоняет знамя красное закат.

Сюда приходят матери героев,

И здесь им легче, люди говорят.

Не потому ли, что в расцвете жизни,

Готовые на подвиг и на труд.

Ребятами со всех концов Отчизны

Здесь каждый день их сыновья встают?

В Ровеньковской степи, вдоль дорог и дорожек.

В летний зной расцветает душистый горошек.

Он дрожит раздуваемый ветром горячим,

Словно подвига след им в степи обозначен

Рдеет он, словно капельки крови пунцовой

Кошевого Олега и Любы Шевцовой.

Где на казнь под конвоем они проходили,

Там цветами их горькие муки всходили,

Чтоб остались потомкам нетленные вехи

На дорогах к победам в космическом веке.

О. Холошенко

У памятника молодогвардейцам

Подняв плечами небо голубое,

Стоят, закрыв от взглядов облака,

Пять человек и знамя боевое,

Над площадью родного городка.

А на просторной площади — гулянье,

В тени акаций — праздничный народ,

И женщина, ровесница Ульяны

Сынишку в школу за руку ведёт.

Совсем малыш — курносый первоклассник,

А побеседуй с ним, поговори,

Узнаешь ты, как флагами украсил

Подпольный штаб весь город до зари.

О славной жизни каждого героя

Ему не раз рассказывала мать,

И он запомнил: лучше гибель стоя,

Чем на коленях в рабстве прозябать.

О. Холошенко

Коммунисты

Памяти краснодонских коммунистов,

Погибших в дни фашистской оккупации.

С ногтями, почерневшими от пыток,

Измученных, в лохмотьях и пыли,

Их утром к памятнику из гранита

Фашисты под конвоем привели.

И, тыча пальцами в холодный камень,

Срываясь с окриков на злобный визг,

Велели пленным разметать руками

Воздвигнутый народом обелиск.

Зрачки туманились в предсмертной муке,

Бурьян пожухлый кровью был залит.

Но не коснулись коммунистов руки

На совесть пригнанных тяжёлых плит.

Разбуженные криком на рассвете,

От голода прозрачны и легки,

Смотрели в ужасе на площадь дети,

И мстительно сжимались кулаки,

На их глазах большевиков отсюда

Угнали степью к балке на расстрел.

Не по ошибке памятник, не чудом

Вражеской неволе уцелел!

Непрочный перед силами природы

Подвластный разрушению гранит

Веками поклонение народа

Над братскою могилой сохранит.

О. Холошенко

Бессмертие

Они читали книги и мечтали,

Влюблялись, пели, спорили порой.

Они совсем о жизни мало знали,

И жизнь ещё казалась им игрой.

На них ещё покрикивали дома

Родители. И кто б сказал тогда,

Что эти парни и девчата скромные

Пришли в наш мир, чтоб быть в нём навсегда.

В граните монументов — исполинов,

В страницах книг, в названьях городов,

Храним мы свято каждое их имя,

Как памятник для будущих веков.

В огне войны жестокой до предела

На краснодонской выжженной земле

В борьбу вступали юные и смелые,

Чтоб солнце не погасло в чёрной мгле.

Ещё вчера они ходили в школу,

Но прозвенел звонок суровых дней,

Он звал от парт героев— комсомольцев

Учиться жить и побеждать в огне.

Их ночью казнь сердца остановила,

И старый шурф похоронил тела.

Но кто сказал, что их тогда убили?!

Нет! «Молодая гвардия» жива!

Она с тобой, шахтер, идёт в забой,

Она с тобою в поле, тракторист.

Она сердца тревожит, беспокоит,

Зовет искать нелёгкие пути.

И если вновь промчаться ураганы,

И дым войны войдёт без спроса в жизнь,

Герои Краснодона с нами встанут,

Чтоб выстоять в борьбе за коммунизм.

Э. Глушенко

Баллада о молодогвардейцах

Отрывок

Я бесстрашного Кошевого

в новой шахте

видел

живого.

Он шагал, окружен друзьями.

Зажигал их сердца

мечтами.

Тот огонь

в глубину забоев

уносили друзья

с собою.

У станков

и в полях колхозных

перековывали

его —

в звезды.

И блестят они вечерами

светом огненным

над копрами.

Путеводно горят и ярко,

будто ясное сердце

Данко...

Вы живы,

вы бессмертны на планете.

С годами вы живее во сто крат!

Корабль и человек товарищ Нетте,

есть у тебя теперь

достойный брат —

послушный рулевому и винтам,

как лебедь белый

ходит по волнам.

И каждый день

он в устремленье новом,

корабль могучий

Вани Земнухова.

А на борту

о нашем счастье песни

поет наследник Ванин

и ровесник.

Он любит звездопады

летней ночью,

над сонным плесом

любит день начать.

И те стихи,

что Ваня не окончил,

он непременно хочет дописать.

В городских и сельских наших школах

Я Сережу

много раз встречал.

Непоседливый,

живой,

веселый,

он о славных подвигах мечтал.

Пусть родился он

в шестидесятом —

это

был Тюленин,

видел я

по глазам

и по душе крылатой,

по тому,

как шли за ним друзья.

...Над степью небо чистое сияет,

и ясени застыли у дорог.

И слава Краснодона

не смолкает.

И монумент

величествен и строг.

Сюда приносит юность всей планеты

любовь свою

в букетах и венках.

Здесь вдохновенье черпают поэты,

сердца живых

здесь крепнут на века.

И. Светличный

Бессмертная гвардия

Что такое бессмертие?

Это жизнь после смерти!

Но сказать: «Вы живые!» —

будет горькой неправдой.

Потому что убили,

вас убили фашисты!

Потому что вас нету

у седых матерей!

Это больно. И всё же —

это правда, ребята:

вы погибли, вы пали

как солдаты — в бою!

Пусть ровесники ваши

этих дней и грядущих

знают: в битве с врагами

за свободу страны

не возвышенным словом —

кровью платят герои,

не размашистым жестом —

жизнью платят своей!

Потому и прекрасна

смерть их юная в битве,

потому и бессмертны

имена их для нас!

Но героев бессмертье —

это жизнь после смерти,

жизнь их дел и поступков.

Это — подвига жизнь!

Разбиваясь о звёзды,

ваши братья по духу

повторяют ваш подвиг

в наши мирные дни.

И поток раскалённой

и клокочущей стали

закрывает собою

вашей Гвардии брат.

И границу Отчизны

вашей Гвардии парень

до последнего вздоха

прикрывает собой...

Разве всех перечислить

и назвать поименно!

Столько их у России —

непреклонных орлят!

Но героев бессмертье —

это жизнь после смерти

их примера для новых

поколений борцов.

Пусть же помнят живые,

пусть грядущие знают:

все мы Гвардии вашей

рядовые бойцы!

«И бессильны здесь пули,

и беспомощны петли!..» —

брат поёт ваш чилийский,

Вашей Гвардии брат!

А. Кравченко

Комсомольцу

Памяти молодогвардейцев

Наступила осень.

Ветер тучи гонит.

Клены пожелтели.

Птицы не поют.

А цветы у шурфа

В тихом Краснодоне

От любви народной,

Как весной цветут.

Шелестят ромашки

Тихо, безмятежно.

А возможно, это

Ночи напролет

В кофточке атласной

Бело-белоснежной

Старенькую маму

Где-то Уля ждет?

Красные гвоздики

На огонь похожи

И как будто флагом

Алым расцвели.

Этот цвет бессмертен,

Этот цвет дороже,

Этот цвет священней

Всех цветов Земли.

Кажется отсюда,

Что краснеет снова

С горя почерневший

Ровеньковский снег.

Это рухнул рядом

С Любою Шевцовой

Поседевший за ночь

Кошевой Олег.

Белоруска Нина

И армянка Майя

Сестрами навеки

В шурфе обнялись.

Русского Сережу

К сердцу прижимая,

Со свинцовой пулей

Спит Главан Борис.

Шелестят ромашки

Тихо, безмятежно.

Астры и фиалки

Мирно шелестят.

Это, юный друг мой,

С верой и надеждой

Сверстники из шурфа

На тебя глядят.

Спаянные дружбой,

Спаянные кровью.

Родину-святыню

Больше всех любя,

Здесь, на этом месте.

Витязи-герои

Отдали, не дрогнув,

Жизни за тебя.

Подойди поближе

И сними фуражку,

Преклони колени,

Голову склони.

Посади гвоздику,

Посади ромашку:

Все цветы любили,

Как весну, они.

В. Семёнов

Огонь

Градом падали с неба бомбы,

На дыбы

Вставала земля.

Шли фашистские танки ромбом

И терзали броней поля.

Пепел сыпался раскаленный,

Пепел смерти

И пыль войны,

На окопы,

На сад зеленый

Падал блестками тишины.

На дома,

Что руинами стали,

Опускался тревожный сон.

Только люди в домах

Не спали —

Как в предгрозье ждал Краснодон

Был он бомбой,

И был он миной,

Был последним патроном он.

Непокорный,

Непобедимый

Ставший крепостью, Краснодон.

Тьма, как уголь.

И дождь волнами

Накрывает весь город вдруг.

Полночь.

Взмыло из мрака знамя —

Вьется факелом на ветру.

Школа огненно трепетала,

Пламя корчилось на врагах...

Им покоя

Нигде не стало,

До костей

Пробирал их страх.

...Тишина.

Над свободным краем,

У могил — из конца в конец —

Беспокойный огонь пылает:

Вечный пламень

Живых сердец.

Сырбай Мауленов

Солнце мужества

Поживший много человек,

Иду

По Краснодону.

Держу земли донецкой горсть

В своей сухой

Ладони.

К лицу

С волненьем подношу

И трепетно целую.

И слёзы падают из глаз

На землю дорогую.

О Краснодон!

Под вихрем лет

Я стал ковыльно белым.

Как рассказать мне

О любви

К твоим орлятам смелым?

Видавший виды человек,

Иду

По Краснодону.

Держу земли донецкой горсть

В своей сухой

Ладони.

И вижу вдруг:

На скакуне

Несётся всадник птицей.

Кричит:

— Привет тебе, Ахтян! —

И только пыль клубится.

— Будь счастлив, —

Я ему в ответ

Промолвил с восхищеньем.

Прошу Олега придержать

Коня

Хоть на мгновенье.

Узнал я всадника,

Зову.

Но он неумолимо

Сказал:

— Прощай! Спешу к друзьям! —

И вдаль промчался мимо.

— Ещё не всюду, —

Он сказал, —

Добились люди правды.

И мы в священной их борьбе

Всегда

С друзьями рядом…

День расцветал.

На террикон

Скакун вознёс Олега.

И на руке его

Огнём

Вдруг солнце заалело.

Приезжий старый человек,

Иду

По Краснодону.

Земли с войны горячей

Горсть

Держу в своей ладони.

Ахтян Ихсан

Мать

Давно степные суховеи

Запорошили старый след.

Давно уже висит в музее

Его мальчишеский портрет.

Давно увидели солдаты

Своей победы торжество,

И сад, где он бродил когда-то,

Назвали именем его.

Давно на площади в районе

Воздвигли памятник ему,

И есть роман о Краснодоне —

Но мать не верит ничему.

Она не сходит с косогора,

Стоит часами у ворот,

И всё ей кажется, что скоро

Из школы сын её придет.

М. Матусовский

В краснодонском музее

Она приходит

Каждый день

Сюда,

Печальная и грустная

Всегда.

А сын смеётся

В рамочке стальной,

Веснушчатый,

Вихрастый,

Озорной.

Она совсем,

Совсем уже

Седа,

А сын не постареет

Никогда:

Ему тринадцать

С небольшим всего,

И руки в синих кляксах

У него.

Приснится ей:

Когда пройдёт

Зима,

Вернётся сын,

Окликнет тихо:

«Ма!»

Дождь застучит

В весеннее стекло,

И станет в доме

Шумно и светло.

Возникнет сон

И унесётся прочь,

А мать проплачет

У окна всю ночь,

Глухую боль

В душе растормошит

И снова в гости

К сыну заспешит.

Она, наверно,

Видит и сейчас,

Как сын

Пальто надел

В последний раз, —

Оно теперь

В музейной тишине

Висит

В одном из залов

На стене.

Как будто бы

Прожжённые огнём,

Две маленькие

Дырочки

На нём:

У шурфа,

Там, где выщерблен

Забор,

Стреляли в сына

Палачи в упор…

Вчера пришёл

С ватагою друзей

Его ровесник —

Мальчик мой —

В музей.

Ему тринадцать

С небольшим всего,

И руки в синих кляксах

У него.

Ребята просят

Старенькую мать

Им о войне

И сыне

Рассказать.

Мать говорит,

А думает про то,

Что не зашиты

Дырки на пальто.

Не так уж много

Остаётся жить...

Успеть бы

Мальчику

пальто

Зашить.

И. Курлат

* * *

28 сентября 1942 года 32 несломленных советских патриота фашисты закопали живыми в городском парке. После этого события разрозненные, стихийно возникшие подпольные группы молодежи объединились в подпольную комсомольскую организацию «Молодая гвардия».

Сентябрь. Ночь. Двадцать восьмое.

Жестокий сорок второй.

Их тридцать два,

И земля всех накроет

Вечно живых — собой.

Скручены руки. Изранено тело,

Кровь запеклась на губах.

Их тридцать два

Под землею пело,

Вонзая в фашистов страх.

Небо немое стало бездонным,

Звезды роняли свет.

Их тридцать два

В груди Краснодона!

Памяти горше нет!

И. Черниенко

* * *

За годом год проходит чередой.

Поля боев заколосились хлебом.

Проходят годы...

Вечно молодой,

ты вместе с нами под родимым небом.

И каждый раз, когда рассвет встает,

когда в забой спускаются шахтеры,

тебе салют гудками отдает

твой Краснодон — известный миру город.

За годом год проходит чередой.

Твоей тропой идет парнишка в школу,

и у него уже характер твой,

он верен Родине и комсомолу.

Клянется он с друзьями юных лет

служить народу гордыми делами,

и у него пути иного нет —

как быть всегда в одном строю с отцами.

В. Шутов

Клятва

Клянемся! — чуть слышно уста прошептали,

Клянемся!! — ударило в гулкий набат,

Клянемся!!! — все ширилась и разрасталась

Над миром святая присяга ребят.

Клянемся! Застыли в едином порыве,

В едином стремлении

Отчизну спасти,

Как будто над ними крылато парили

Слова, что успели произнести.

Они лишь предвидели только маршруты

Наполненных риском тревожных дорог,

Но каждый из них уже в эти минуты

Знал: сделает все, что он мог и не мог.

Л. Юшкевич

Вы придите в музей

Памяти героев-молодогвардейцев

Вы придите в музей,

Посмотрите на юные лица,

Как на лица своих,

Слава богу, живых сыновей.

И коль сердце у вас

Учащенней не сможет забиться,

Значит, в нем поселилось

С десяток могильных червей.

Вы представьте себе

То холодное, зимнее утро.

И заброшенный шурф,

Убегающий в бездну, как сон.

И холодную смерть,

Что вцепилась безжалостным спрутом,

И мучений детей

Угасающий стон.

Что шептали они,

Уходящие в горькую вечность?

Образ чей

Пред глазами у них промелькнул?

Путь к бессмертью на теле отмечен...

И какой изувер

Их в ту страшную бездну столкнул?

Вы придите в музей,

Посмотрите на юные лица.

Как на лица своих,

Слава богу, живых сыновей...

Только может такими

Детьми не гордиться

Человек, у которого

Родины нету своей.

И. Чалый

Слава героям

Вас даже пытки не согнули:

«Жить не согласны в кабале!» —

Навстречу смерти в шурф шагнули,

Расставшись с жизнью на Земле!

Вечный огонь и скорбь и слава,

Вы — живы в памяти людей!

Здесь Ваши имена по праву,

В названиях улиц, площадей...

Свой подвиг совершают тоже —

В учебе, доблестным трудом:

Иваны, Любы и Сережи.

Гордится Вами Краснодон!

О. Таран

Молодая гвардия (цикл стихотворений)

Посвящается юным героям подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия», которые дерзко и смело боролись с фашистами в оккупированном г. Краснодоне. Юноши и девушки перенесли жесточайшие пытки гитлеровцев и были сброшены в глубокую шахту. На казнь они шли с песней.

Самый страшный сон

Мне приснилось, что завтра война…

В страхе прячутся все по домам,

Ну а я в эту жизнь влюблена,

Только небо моё — пополам.

Мне приснилось, что город — чужой,

Плачет ливнем о нём небосвод.

Каждый рад, что сегодня — живой.

Реку горя пройти бы мне вброд...

Я проснулась сама не своя.

Сон смываю холодной водой:

«Сгинь, уйди, утекай в никуда!..»

Этот мир ещё болен войной.

Поворот судьбы

Они на речку бегали с утра,

Он ей дарил букеты белых лилий,

И, коротая вместе вечера,

Они мечтали и они любили.

Но выстрел немца взрывом прогремел.

Невольный вскрик. Кровь. Пыль. Изнеможенье.

«Очнись, родной!..» Но парень — словно мел.

В глазах исчезло жизни отраженье.

Обожжена теперь её душа!

Как боль терпеть? Надежды нет и веры.

Она брела вдоль речки, чуть дыша,

Терзали сердце злобные химеры.

«Зачем мне мстить? Ведь счастье не вернуть.

Чужая боль — иллюзия отмщенья.

Изгнать врага! Тогда и жизни путь

Осветит смыслом Родины спасенье».

Она решила встать на путь борьбы.

Нашла единомышленников сразу.

Переменился ход её судьбы,

И дух окреп, и стал холодным разум.

Диверсии, листовки, тайный штаб.

Опасность, риск, товарищи и братья.

Точились когти цепких вражьих лап,

Но не могли завлечь её в объятья.

Наедине с собою, у костра

Она плела венок из белых лилий…

«Вернуть бы мне счастливое «вчера»,

Где он был жив, где нежно мы любили...»

Последняя песня

Посвящается коммунистам и шахтёрам, заживо погребённым 29 сентября 1942 г. фашистами за отказ снабжать их углем. Это преступление оккупантов подвигло на подпольную борьбу многих краснодонцев.

Предан с головой подлецом,

И ужасна участь твоя.

Падает земля на лицо.

Падает родная земля.

Есть ещё возможность дышать.

Есть ещё возможность смотреть.

«Что на память миру сказать?

Что бы напоследок успеть?..»

Солнце закатилось давно.

Непроглядна ночь, холодна.

«Наши победят всё равно!»

«А жива ли дочь и жена?..»

Лучше бы — горячим свинцом,

И спокойно падать в поля.

Сыплется земля на лицо.

Сыплется родная земля.

Родина по пояс в слезах.

Родина по плечи в крови.

Песня у тебя на устах —

О свободе, мире, любви…

Хор подземный песню поёт,

Миру напоследок даря

Свой надежды вышний полёт…

В забытьи стенает земля.

Полюбить, когда сёла в огне

Полюбить — когда сёла в огне,

Полюбить — когда смерть на пороге,

И молиться — когда в тишине

Только шёпотом можно — о Боге.

Улыбаться — зачёркивать страх,

Танцевать — на секретной квартире,

Песню петь — когда крик на устах

Разрывает всё светлое в мире.

Верить в счастье — под грохотом бомб,

Ждать свиданья — не верить разлуке,

Выполнять без остатка свой долг,

Несмотря на угрозы и муки.

Распрямиться! Плевать, что расстрел!

Вспомнить самых родных и любимых,

И раскаяться, что не успел

Сделать больше для улиц родимых.

И надеждою — жизнь утвердить!

И бесстрашием — жизнь утвердить!

Гордым подвигом — жизнь утвердить!..

До последнего мига — любить.

Молодогвардеец Олег Кошевой

Олег Кошевой (8 июня 1926 — 9 февраля 1943) — один из руководителей подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия», автор текста клятвы молодогвардейцев. Принимал участие в сборе оружия, препятствовал вывозу продовольствия в фашистскую Германию. Был подвергнут жесточайшим пыткам, обнаружен седым. Герой Советского Союза (посмертно).

…И я решил, что жить так невозможно,

Смотреть на муки и самому страдать,

Надо скорей, пока это не поздно,

В тылу врага врага уничтожать!

Я так решил, и это я исполню,

Всю жизнь отдам за Родину свою.

За наш народ, за нашу дорогую,

Прекрасную Советскую страну!

…Ты, родная, врагам отомсти

За страданья, за слезы свои,

За мученья, за смерть сыновей,

За погибших советских детей.

Мать родная, не плачь, только мсти.

Скоро придут к нам светлые дни.

Правды счастья нам луч золотой

Засияет над нашей землёй.

(отрывки из стихотворений Олега Кошевого)

Олегу Кошевому

Светловолосый милый паренёк

С душой поэта, сердцем очень нежным,

Стать крепче стали ты однажды смог —

Огромным, сильным, как рассвет — безбрежным.

Твой юный подвиг помнит вся страна…

Всего шестнадцать, а виски — седые!

Горючей боли ты хлебнул сполна,

Пал страшной смертью в годы молодые.

Как много улиц, песен и стихов

С благоговеньем вторят это имя…

А в нашем небе — светлом, без оков —

Твои глаза всё смотрят часовыми.

Любе Шевцовой

Твой яркий танец, лучезарный взгляд

И нежная, прекрасная улыбка

Дарили чистой радости заряд,

Что на войне в сердцах жила так зыбко...

О, ты умела быть на сцене той,

Что привлекает пламенные взгляды!

На твой концерт фашисты шли толпой,

Не замечая диверсантов рядом.

Пылали сотни каверзных бумаг,

Что для злодеев представляли важность!

Они не знали, что танцует «враг»,

Не понимали юную отважность!

А ты могла всю силу красоты

На отвлеченье бросить, как гранату!

О мире и любви — твои мечты...

После концерта ты бежала в хату,

А мать, тебя встречая каждый раз,

В слезах с упрёком горьким говорила:

«Зачем к фашистам ходишь в поздний час?

Неужто ты о чести позабыла?»

А ты терпела, тайну берегла.

Ты выполняла «Гвардии» заданье.

Твоя душа — великая скала,

Внутри которой всё — очарованье.

Где ты взяла ту смелость, тот азарт,

Чтоб танцевать у немцев на прицеле?..

Смотри, Любаша, как сердца горят!

Их ты зажгла, шагая к светлой цели.

Мечтаю быть похожей на тебя,

И ожидая выхода за сценой,

Я вспоминаю, плача и любя,

Твой яркий образ — чистый и нетленный.

Сергею Тюленину

Хулиган с глубокими глазами…

Сколько в них вселенской красоты…

Книги ты читал порой часами,

Делал самолёт своей мечты.

Голубятня, верная собака,

И мальчишек шумный курагот…

Но взрослеет юный забияка —

Всё умней, серьёзней каждый год.

Ты мальчишкой грезил о полётах,

Славный Чкалов — главный твой кумир.

Но в других немыслимых высотах

Ты себя прославил на весь мир.

Враг пришёл. С фашистами мириться

Может лишь предатель или трус.

Ты, Сергей, решился с ними биться,

И с тобой — друзей твоих союз.

Поджигали, клеили листовки,

Поднимали гордо красный флаг.

Были вы хитры, дерзки и ловки.

От бессилья бесновался враг…

Жгучей пулей руку прострелили,

Бросили в колючую тюрьму.

Мать, сестру с тобою посадили —

Зверство, не подвластное уму.

Хулиган с глубокими глазами…

Сколько в них вселенской красоты…

Как тебя жестоко истязали!

Но ни слова не промолвил ты.

Ты погиб в глубинах тёмной шахты

И с тобой — отважные друзья.

Долго краснодонцы будут ахать,

Долго буду содрогаться я…

Я тебе пишу своё посланье,

Чтобы ты услышал голос мой:

Понесли фашисты наказанье!

Возвратилась матушка домой!

Не могу, не смею, не умею

Написать достойных строк куплет.

Перед гордым подвигом немею,

Горько плачу и забыть не смею.

Помнить сердцем я даю обет.

Девушка борьбы

«Лишь тот достоин жизни и свободы,

Кто каждый день идёт за них на бой».

Гёте

О, Ульяна! На платье узоры,

Песни, звонко летящие ввысь.

Бесполезны родни уговоры...

Ты бороться решила — борись!

Ты расклеишь листовки в округе,

Во дворе ты девчат соберёшь,

Согласятся с тобою подруги:

Против немца пойдёт молодёжь.

Твоя тайная женская сила,

Обаяния скромного мощь

Всех товарищей приворожила,

И спешат они делу помочь:

Белый бинт разложить по пакетам,

Аккуратно листовки писать,

Не попасться фашистам при этом

И намерений не выдавать.

О, Ульяна! На платье узоры,

Песни, звонко летящие ввысь.

Оккупантов страшны приговоры,

А аресты уже начались...

«Мне — скрываться? Не будет такого!

Где страдают друзья — там и я!»

Не сломить человека прямого.

Запугать тебя тоже нельзя.

Оказавшись в тяжелой неволе,

Ты продолжила дело борьбы.

Сколько едкой и огненной боли!

Но фашист не услышал мольбы.

Ты читала стихи вдохновенно,

Пробуждая отвагу в друзьях.

Ежедневно и самозабвенно

Ты сражалась в незримых боях.

Нацарапаны горькие строки

В тёмной камере ржавым гвоздём…

Это нам — героизма уроки.

И теперь за тебя мы живём.

Последнее свидание

Ивану Земнухову и Клавдии Ковалёвой

(белый стих)

Последнее свидание с любимой

В бараке леденелом перед казнью.

Она положит ласковую руку

На острое кровавое плечо.

Здесь много их. Кто молится, кто плачет,

Кто гордо «не сдавайтесь» повторяет...

И все они, сливаясь воедино,

Напоминают раненого зверя.

А Ваня дышит горячо, неровно

И думает о самом сокровенном

И о мечтах возвышенных, которым

Теперь уж не дано осуществиться.

А Клава дышит нежно и смиренно

И смотрит на любимого украдкой,

В истерзанных чертах всё так же видя

Нетленное и милое лицо.

В минутах горьких уходящей жизни

Зарделось изувеченное счастье.

Как встретились они в минуты казни —

Так больше никогда не расставались.

Молодогвардеец Радий Юркин

Радий Юркин (1928 — 1975) — самый молодой участник подпольной комсомольской организации «Молодая гвардия». Избежал ареста, стал военным лётчиком. Кавалер двух орденов Красного Знамени и ордена Красной Звезды. Умер от сердечного приступа в процессе аудиозаписи военных воспоминаний в музее «Молодой гвардии».

«…Наше знамя гордо реет в воздухе, а внизу на чердаке лежат противотанковые мины, прикреплённые к древку знамени. Мне хочется крикнуть: «Вперёд, к борьбе!» <…> Задание штаба «Молодой гвардии» мы выполнили…»

«…Дав клятву, мы разошлись для выполнения нового задания. Нас послали на шахту № 22, где находился склад с боеприпасами, за патронами и гранатами. На шахту пришли после обеда. Сняли полицейского, охранявшего склад. Перед вечером, получив боеприпасы, направились домой…» (отрывки из воспоминаний Радия Юркина)

Испытание спасением

Ещё пацан четырнадцати лет,

Уже такой бесстрашный, смелый, юркий,

С врагом бороться клятвенный обет

Дал комиссару твёрдо Радик Юркин.

Победы символ — знамя Октября —

Он водрузил торжественно с друзьями.

Народ ликует: «Враг бушует зря!

Есть партизаны где-то между нами!»

Он самым юным был из тех ребят —

Не по годам смекалистый, серьёзный…

Вдруг начались аресты, говорят…

«Бежать пора, пока ещё не поздно!»

Удача? Случай? Ангел уберёг?

Остался чудом Радик невредимым.

Ему дал шанс, наверное, сам Бог.

А в сердце ноет шрам неизгладимый:

Товарищи погибли, боль приняв

Немыслимую, жуткую, стальную!

А он живёт и дышит, смерть поправ,

Чтоб землю защищать свою родную.

С Тюлениным на подвиги ходил...

Уж нет Сергея — лишь воспоминанье...

Его мечтанья Радик воплотил —

Стал лётчиком, и будто по призванью

Он с высоты победу приближал,

Блистал талантом, доблестью, уменьем!

Он жизнь свою с лихвою оправдал,

Он заслужил чудесное спасенье!

Большое испытанье — жизнь прожить

С почётным званьем славного героя,

Не оступиться и не согрешить,

И вспоминать друзей погибших стоя.

А внучка спросит: «Деда, расскажи

Про тех героев юных и красивых!»

«Давай потом…» И утекает жизнь

Слезой солёной о друзьях любимых.

Флаг над Краснодоном

(белый стих)

В ночь на 7 ноября 1942 года молодогвардейцы водрузили 8 красных флагов на самых высоких зданиях в г. Краснодоне и ближайших посёлках.

Люди! Символ будущей победы,

Разрезая воздух, гордо реет!

Люди, символ будущей победы

Всем кричит, что духом мы сильны!

Это символ цвета нашей крови...

Это символ цвета нашей жизни,

Цвета сердца, цвета испытаний,

Смелых, юных и отважных клич.

Этот символ — страшная улика!

Уж негодование и ярость

Во вражиных жилах закипают!

Острыми калеными щипцами

Будут выдирать они из массы

Тех, кто мог дерзнуть тот флаг повесить,

И уже готовят муки ада,

Чтоб проверить их высокий дух.

О, герои! Вы, конечно, знали,

Чем грозит вам дерзкая задумка

Этот символ подарить народу

В час, когда враги вокруг лютуют.

Это символ цвета вашей крови,

Цвета ваших страшных испытаний.

Это символ будущей победы

И отважных душ великий клич.

Оклеветанный герой

Как ты страдал, неистово страдал!

Как ждал победы, как хотелось воли!

Ты самого ужасного не знал,

Что хуже пыток всех и всякой боли:

Тебя назвали жалким подлецом,

Предателем, изменником Отчизны.

Упала тень на светлое лицо,

На высший смысл твоей короткой жизни.

Комиссия работала спеша,

Послушав полицаев, ждущих смерти.

О, тяжкий грех взяла того душа,

Кто не внимал молениям: «Не верьте!..»

В воспоминаньях многих ты герой,

Но память ретушируют нещадно.

И тает всё, что связано с тобой,

В архивах, где так тихо и прохладно.

Все протоколы перепишут вмиг,

Поставят гриф безжалостный: «Секретно».

А жалобы заплаканных родных

В инстанциях растают безответно.

Смеётся злобным смехом вороньё,

А мать ночами ходит на могилу,

Чтоб в городе не видели её

И острых слов не доставали вилы…

Шестнадцать чёрных непроглядных лет

Пятно на чистом имени лежало…

Стареет мать. Отца в живых уж нет.

Лишилось яда даже злобы жало.

Но вдруг святая весточка пришла —

Ты невиновен. «Виктор — не предатель!»

Молитва материнская дошла!

«Вернул, вернул нам истину Создатель!»

На обелиске именем твоим

Ещё одна строка зазолотилась.

Спи мирно, Витя. Мы тебя храним

В душе своей, чтоб правдою светилась.

Письмо матери

Не умел я бездействовать, мама,

И не мог — после смерти отца.

Меня бьют здесь, но я же упрямый!

Буду твёрдо молчать до конца.

Мой любимый отец канул в землю,

Потому что продаться не мог.

Как и он, я нацизм не приемлю.

Как и он, я посажен в чертог.

Эх, сыграть бы, как раньше, на пару,

Чтобы струны сверкали во тьме!

Я отцовскую чудо-гитару

Часто вижу ночами во сне.

Так скучаю по добрым лошадкам!

Так тоскую по верным друзьям!

Кто-то стонет за стенкой... Несладко,

Ох несладко приходится нам!

Будет жизнь — веселее и краше...

А пока — мои вещи продай,

Позаботься о милой Наташе

И, пожалуйста, не голодай...

Священные слёзы

«…источник слёз твоих был прекрасен.

Тебе хотелось плакать над безвинно погибшими. Тебе хотелось лить слёзы

над молодыми борцами за благо».

(Н. К. Рерих)

Их совесть чиста, непорочны их души,

Их юная стать — как бутон на рассвете.

Горящее сердце нельзя не послушать —

Встают, как громады, вчерашние дети.

Они яснооки, они безоружны,

Отвага сияет, их манит свобода,

Их дух укреплён — вот и всё, что им нужно,

Чтоб встать на защиту родного народа.

Меняются флаги. Другое столетье.

Но в сердце моём этот подвиг великий

Так звонко, так ярко, так огненно светит!

Без искры высокой мы станем безлики.

Я в класс ученический двери открою...

Мальчишки, девчонки. Светло и не душно.

Священные слёзы о павших героях

Росой пусть умоют их юные души.

Горела молодость

Горела молодость и падала стремглав

Осколком правды в тёмные глубины.

Тверды и стойки — платиновый сплав! —

И с болью всей земли неразделимы,

Они сумели дерзко заявить

Врагу о том, что Родина сильнее,

И знамя чести смело водрузить,

Не поступившись совестью своею.

Их песню гордо ветер разносил —

Последнюю, но праведную песню.

Они боролись на пределе сил

И побеждали духом мракобесье.

На грани

Новый день акварелевой краской

Разливает лиловый рассвет.

Ты идёшь на работу с опаской:

В мастерских продвижения нет.

Ты волнуешься не за работу,

А за жизнь и за участь свою.

То поломка, то отняли воду —

Наказать могут даже семью.

Люди в городе плачут и стонут,

Как страна дорогая твоя.

Решено: «Не дадим даже тонну

Мы проклятому немцу угля!»

Ты фашисту во всём подотчётен,

И тебя презирает народ,

Ну а ты у врага на работе

Лишь снижаешь добычу пород.

Только это — великая тайна.

Ты старателен, собран и строг.

Но внезапно и чисто случайно

Где-то снова сломался движок...

И тебе, безусловно, известно:

Неспроста затянулся ремонт.

Сердцу жутко, тревожно и тесно:

Немец это когда-то поймёт!..

Новый день акварелевой краской

Разливает — кровавый рассвет.

Ты идёшь на работу с опаской...

От фашистов — спасения нет.

Лакмус жизни

«Их подвиг жив, и не было разлуки,

Вовеки нас разъединить нельзя...»

М. Светлов

Скажи, кто твой герой, и я скажу, кто ты.

Ваш подвиг жив, и не было разлуки,

Ведь ваши души вечно среди нас.

И мы, бледнея, вспоминаем муки,

Что камнепадом рухнули на вас.

Но вы смогли, как древние Атланты,

Подставить миру крепкое плечо.

А я шнурую нежные пуанты,

О ваших судьбах плачу горячо.

А я смогла бы? И на сердце жутко.

Не знаю даже. Видимо, слаба...

Но преклоняюсь! Помню! И не шутка,

Что я от сердца вам пишу слова.

Предатель-трус, прищурясь, хитро скажет:

«Они сглупили и погибли зря!»

Но жизнь мудра. Она ещё покажет,

Чего же стоит светлая заря.

Но жизнь мудра! Она, конечно, спросит,

Кто твой герой, о чём твоя мечта...

Обрящет силу тот, кто света просит!

Но горе тем, в ком ложь и пустота.

Дело первой важности

Призыв к современнику

Молодая гвардия

Гордою дорогою

К торжеству отважности

Направляет шаг,

Нас, родных по Матери,

Призывая к подвигу —

К делу первой важности,

Чтоб рассеять мрак.

Жизнь сегодня бьёт под дых,

Врать повсюду велено,

Часто злая выгода

Искушает ум...

А героев — нет в живых!

Блекнет орден Ленина...

Мы страшимся выбора,

Что не стоит дум.

Нам бы — дух, как у ребят:

Смерти в морду плюнули,

Против зла поднялися,

Веря до конца...

Кто, скажите, виноват,

Что мы совесть сдунули,

Что за грош продалися,

Не скривив лица?..

Призывает к подвигу —

К делу первой важности,

Нас, родных по Матери,

Всех героев стан.

В ежедневных окликах

Мелочной товарности

Вспомни же о Гвардии!

Знак тебе уж дан.

«Сверхчеловек»

Душа закипает и сердце рыдает,

Когда я читаю о страшных грехах.

Мой ум негодует и не понимает,

Как можно жестоко злодействовать так!

Как можно пытать и калечить подростков

И в яму живыми бросать стариков?

Но всё до банальности просто и плоско —

Творит чудеса «промыванье мозгов».

И вот, наступает наш век совершенства,

Наш век гуманизма, научности век,

Но вновь получает то злое блаженство

От кровопролития «сверхчеловек».

И каждый уверен: «За правое дело!»

И каждый считает, что лучше других,

Что плох тот народ и неправильна вера...

И снова рыдает Земля за двоих.

Да-да, за двоих! За обоих рыдает:

За жертву, что пала в кровавой борьбе,

И за палача, что позорно не знает,

Что зверски терзает он равных себе.

Ужасно, опасно, безумно, позорно!

Позорно, позорно — не видеть, не знать,

Как кто-то умы развращает проворно

И люди готовят людей убивать.

Герои, научите нас любить!

Отважные — неистово молчат

И шлют своё высокое посланье,

Что заполняет самый важный чат,

Пронизывая нити Мирозданья.

А мы живём, не помня о былом,

И не листаем жёлтые страницы,

Оставив бесконечность на потом,

Забыв их героические лица.

Коль повторится горестный урок

И чаша боли снова разольётся,

Для них настанет триумфальный срок

И в наших душах голос их пробьётся.

Герои! Научите нас любить,

Быть сильными, не знать преград и страха!

И, может, мы сумеем отвратить

Тот ход событий, где лютует плаха.

Без времени ушедшие, вы впрок

Пошлите нам своё предупрежденье,

Чтоб мы испили мудрости глоток,

Чтоб осознали Божье Провиденье.

Коль искра сильных разгорится в нас,

Мы разрешим судьбы головоломки,

И жизнь прекрасной сделать без прикрас

Сумеем мы, достойные потомки.

Е. Смолицкая

Венок Краснодона

По снежным улицам войны,

Спешу я к каждому оконцу

И стук мой после тишины,

Как стон набата раздается!

За окнами — смеетесь вы

Еще живые... молодые...

Совсем недолго до беды,

Предупредить бы вас, родные!..

И так у каждого окна

Я птицей бьюсь в оконном плене

Но вы — не слышите меня,

Я — из другого поколенья.

Укрыть хочу вас от судьбы

И как всегда, не успеваю —

Такие вот приходят сны

И память в них не остывает.

Сто звезд мне падает в ладонь

Я их душою обогрею,

Ведь в каждой теплится огонь,

Еще немного, я успею!

... Иду вдоль горя босиком,

Как по стеклу, стекают слезы.

До боли стиснута ладонь,

Но все ж ... Выскальзывают звезды ...

Одна ложится за другой

Дорожкой, уходящей в небо:

Ульяна... Ваня и Сергей...

Любаша, вот звезда Олега...

По снежным улицам войны,

Бреду я шесть десятилетий

Хоть знаю, — не остановлю,

Я эту казнь перед рассветом…

Сергей Тюленин.

Сережка милый сорванец,

Мне мама с детства толковала

Что ты отчаянный юнец.

Я позже в книгах прочитала.

Читала жадно, до утра...

Слезами, пропитав страницы.

Про биржу черную труда,

Про красный флаг перед зарницей.

Листовки, взрывы, автомат...

И через фронт, к своим, скорее,

Чтобы успеть спасти ребят,

Ведь не было тебя смелее.

Не мог иначе поступить,

Друзья в беде, кричало сердце

И ты был вынужден спешить,

А мог бы просто отсидеться...

Потом застенок, боль и кровь.

И страшный шурф с открытой пастью.

И всенародная любовь,

Да мать седая в одночасье....

Виктор Третьякевич

Тебе досталось больше них,

И муки больше и позора.

«Предатель» на устах у всех,

И шепоток, червяк заборный,

Крадется мама средь ночей,

Спешит, ее никто не видит.

Шестнадцать мать зажжет свечей,

Пока весь город ненавидит!

А Витя — ведаешь о том,

Что мать идет к тебе украдкой,

(Все остальные были днем).

И что живется ей несладко!

Поклон ей за шестнадцать лет,

Что ты бесчестно оклеветан…

Несла свой материнский крест,

Не верила, что ты предатель.

Прости нас Витя за нее.

За то, в чем мы не виноваты,

Что имя светлое твое,

На много лет было изъято.

Из памяти святой, людской,

О краснодонском героизме,

Что наш, сегодняшний, покой,

Добыт победой над фашизмом.

Ульяна Громова

На фотографии глаза...

Да что глаза, скорее очи.

И профиль чистый, как слеза,

В зрачках украинские ночи!

Дивчина из донских степей,

С душой открытой для мечтаний.

И «Демон» в камере твоей,

Как «отче наш», как заклинанье!

Читала книги о любви,

Конечно же, о ней мечтала.

Но вороги в твой дом пришли,

И жизнь другой, чужою стала,

А на столбах: расстрел, расстрел.

За мысли, душу, за надежду.

И ваш поселок посерел-

Как будто примерял одежду.

И вот тогда, поверх столбов…

Поверх расстрелов и приказов,

Наклеен маленький листок,

И почерк детский, как в тетради.

Всего лишь маленький листок…

Из школьной, девичьей тетради,

Но он, как воздуха глоток…

Ему так люди были рады.

Твоя рука, твоих подруг,

Крепила, клеила листовки...

Несла свободы сладкий дух,

И переписывала сводки.

В неволе не смогла молчать,

И в тесной камере своей...

Ты научилась побеждать,

И боль, и смерть, и палачей.

Олег Кошевой

Мальчишка, с нежною душой,

Еще не юноша, но и уже не мальчик

Из поколенья взятого войной.

В глазах смешинки, быстрые, как зайчик.

Улыбка лучезарна и добра,

Она меня когда-то покорила…

Была в тебя, по-детски, влюблена.

Да что там, я — боготворила,

В начале был ровесник мой…

Потом тебя я старше стала...

А ты остался молодой,

Навечно юный, из металла!

Сто раз я задала вопрос:

— Олег, скажи, а я смогла бы

Вот так, как ты, и в полный рост

Среди фашистской, черной грязи.

Когда за каждый промах — смерть,

А за листовку — ты в гестапо.

И как в пятнадцать все успеть.

Ведь жизнь пошла не по этапам.

Но ты успел…

В шестнадцать лет…

Так это много или мало

В шестнадцать лет держать ответ,

Чтоб в бронзе встать на пьедестале!

С. Медведева

* * *

Мой город боли, Краснодон…

Мечтала, в детстве, я когда-то

Гвоздик охапка — и перрон

И поклонюсь: «Привет, ребята!»

Но время шло, моя мечта

Все дальше в детство уходила,

Но есть «Поклонная Гора»…

Моя голгофа в этом мире.

И вот с охапкою гвоздик...

Из года в год, в начале мая …

Вот ветеран в толпе возник,

«Спасибо» — слезы вытирает.

Ищу я каждого в толпе,

О боже, как вас стало мало,

Цветы и слезы на щеке...

По лестнице, и к Залу Славы...

От пола там до потолка

Навеки имена героев!

И в списке каждого столбца,

Ищу я гордость Краснодона…

Их пятеро моих друзей:

Пять звездочек: Ульяна, Люба,

Иван, Олежка и Сергей.

И дата: грозный сорок третий!

Я медленно кладу цветы…

Поклон — для каждого отдельно.

Вопрос: «А кто же вам они?»

«Никто» — в глазах недоуменье, —

«Мы видим вас здесь каждый год,

Сентябрь, Январь и в праздник Мая.

Цветы, поклон, столбец все тот,

Мы думали, у вас родные…»

«Простите, — некуда идти,

Мои лежат на поле брани,

Могил солдатских не найти,

Поэтому иду сюда я.

Разочарованны они…

Ведь забывают краснодонцев,

Лежат «тряпичные» цветы...

И в зале Славы на Поклонке!..

А я несу свою любовь,

И сердце рву свое на части,

Мои гвоздики — это кровь...

И память, что во мне не гаснет.

Боюсь я ехать в Краснодон…

А вдруг и там уже не помнят,

С цветами выйду на перрон —

А город тишиной заполнен.

Иду к могиле, там цветы,

«Тряпичные», как на Поклонке…

В клочки разорваны мечты,

И кровь сочится струйкой тонкой.

Мой город боли, Краснодон,

К тебе бы сердцем прислониться,

И низкий, всем, земной поклон,

Кто с той войны — не возвратился!

С. Медведева

Это было в Краснодоне…

1. Июль 1942 года

С неделю затишье стояло;

В кольцо угодил городок.

Внезапно земля задрожала:

Фашисты пошли на восток.

Машины их в облаке пыли,

Телеги на мягком ходу;

Гремящие танки дымили,

Несли в наши земли беду.

С надсадным прерывистым свистом

Пронзали «кресты» облака…

О, как ликовали фашисты:

Ну, как же — победа близка!

Звучали губные гармошки.

И смех перекашивал рот…

Три дня краснодонской дорожкой

Шагал разноликий народ.

А сколько дорог таких рядом!

Какая несметная рать!..

Как трудно. Как трудно! Но надо

Незваных «гостей» изгонять.

2. Зима 1942 — 1943 гг.

Восточный фронт,

Донские степи,

Траншей заснеженные цепи,

В них итальянцы на войне

Мечтают о спагетти и вине,

О тёплом доме, только не о женщине:

Мороз и голод,

На руках и на лице,

Как патина, чернеют трещины.

Спагетти бы, вина иль пиццы —

Тогда бы можно и взбодриться.

Бросает аппарекё* с неба —

Нет, не консервы с хлебом —

Пакет с конвертами.

От этого ещё больней ефрейтору.

Гремит в морозной дымке панцер**

Тревожно замирает сердце,

Курок нажать не в силах пальцы,

И никуда с земли не деться…

Коль уцелеть поможет Бог —

Накажет детям,

Чтоб не ходили на восток

Войной

В донские степи…

Хозяйки здешние припоминали:

летом,

Шагая на восток, в отличие от прочих,

Они, потупив взгляд, просили млеко,

И отказать им не хватало мочи.

Они не грабили базы и огороды,

В них спеси не было в ненужном им походе.

*аппарèкё — самолёт (итал.)

**пàнцер — panzer (нем.) бронетанк

3. Шахта №5, февраль 1943 года

Не смолкают боёв отголоски…

У стены на снегу — скорбный ряд;

Комсомольцы, едва ль не подростки,

Обращённые к небу, лежат.

Мамы их молодые — в сединах,

Их глаза — как отчаянья крик.

Будь я в праве, то всех до едина

Их причислил бы к лику святых…

Их шахтёры проносят, как мощи,

Поднимая на свет из земли.

С каждой новою жертвою — громче

Стон и плач матерей и родни.

Здесь, наверно, полгорода в чёрном.

Чёрный цвет — цвет беды и молитв.

Снег на солнце, в глазах воспалённых —

На блестящий похож антрацит.

Террикон величав и спокоен —

Очевидец тех грозных годин.

Он, конечно же, помнит героев.

Он в бессмертие их проводил.

4. Расстрел предателей 19 сентября 1943 года

Их было трое

У стены кирпичной,

Стоявшей на пригорке

Бани городской.

Был этот день

По существу — обычным,

Для них — последним

На земле родной.

Земля песком

Присыпана под ними,

Как здесь по праздникам

Дорожки возле хат.

Штакетником —

Дощечками простыми —

У той стены

Был выгорожен ад.

Повязаны их руки

За спиною.

О как ужасен вид

Дрожащих этих тел!

Старик высокий

Страшен худобою,

А лица всех троих —

Белы, как мел.

В том городе

Всё знают друг о друге

Там жизнь суровая —

Вся на виду она.

Неверный шаг —

И не уйти из круга:

Всему даст цену

Страшная война!..

Большой «ЗИС-5»

С раскрытыми бортами,

На нём — казённый стол

И скатерть, словно кровь.

Да судьи,

Чьи погоны с галунами

Для жителей в ту пору

Были в новь.

Конвойных трое —

Бравые солдаты.

Но только почему

В глазах таится страх?

В руках у них —

Простые автоматы,

Повязки красные

На рукавах.

Один из судей

Приговор короткий

В хрипящий чёрный рупор

Громко прокричал.

А эхо повторило,

Только робко —

Треск выстрелов

Команду заглушал.

Взлетели птицы —

Небо стало тёмным,

Бежали бабы, причитая,

Кто-то выл:

Увидеть казнь —

Душе урон огромный!

До сей поры

Ту боль я не забыл!..

Как дома оказался —

Я не знаю.

В чулане, как щенок

Испуганный, скулил…

Конечно, презирал я

Полицаев,

Тюленина — почти

Боготворил.

Всё выглядит иначе

На экране…

Во мне мир рушился,

Как будто в страшном сне.

И лишь слова и руки

Моей мамы

Вернули чудом

Снова детство мне.

5. Осень 1943 года

Подзабытое слово «линейка» —

Чудный транспорт: простой, гужевой.

Пассажиры на гладкой скамейке

Восседали друг к дружке спиной.

На линейке, конечно же, тесно,

Но зато в непогоду теплей,

И удобно рассматривать местность,

А не только хвосты лошадей…

Снаряженьем надёжным владея

(Длинный плащ, сапоги, капюшон),

Объезжал на линейке Фадеев

Краснодонский разбитый район.

Лучезарный, общительный, крепкий,

Белорозовый и молодой —

Мужики — те хватались за кепки,

Бабы — кланялись, чувствуя: «Свой!»

Жили в том городке не халдеи,

А степенный шахтёрский народ.

Говорили: «Приехал Фадеев.

Он опишет. И он — не соврёт!..»

В «Клубе Ленина» — встречи, концерты…

Пацаны (что проходит без них?!)...

Москвичи — те нарядно одеты,

Мы — в ужасных «обновах» своих.

Всё давно на харчи променяли —

Из немецких шинелишек — клёш.

Нам подарки Москва присылала,

Да на всю детвору — где возьмёшь?!

6. В дни съёмок фильма «Молодая гвардия», 1947 год

Неспешный ласковый закат,

Дымочек каменноугольный…

Полсотни лет тому назад —

На поле матч футбольный.

Две сборные: от москвичей

И от мальчишек здешних.

Нет лавок, судей и речей,

И формы нет, конечно.

Каков накал, каков азарт!

Болеющие на поленьях.

Вот угловой пробил казак —

Мяч… у Ульяны на коленях.

Как коршун, мигом подлетел

Мальчишка рослый горбоносый

И… загляделся вдруг, пострел,

На чёрные, как уголь, косы.

И молвила примерно так

Задорная Ульяна:

«Иди, играй, донской казак,

Тебе заглядываться рано».

Побед и счастья пожелав

Смущённому герою,

Встаёт и, юбку подобрав,

Мяч выбивает в поле…

В Донбассе долго гаснет солнце…

А победили краснодонцы.

Тот счёт я позабыл, признаться,

Да разве в этом дело, братцы!

А. Липин

Вечная память героям Молодой гвардии

Взлетай, Судьба, над мужественным градом,

Огонь в ней вечный пламенной зарёй

Всегда горит над городом-солдатом,

Ведь город Ровеньки в сердцах герой!

Четыре дня бомбили по приказу.

Июль, жара… Шёл год сорок второй.

Две тысячи людей погибло сразу,

Центр Ровеньков разрушен был войной.

Фашисты оккупировали город.

Налёт внезапный с неба удался.

Теперь любой искали немцы повод,

Чтоб раздавить советские сердца.

Взяв за девиз борьбы — сопротивленье:

«Рабами мы не будем никогда!!!»

И не потерпим гнёт, порабощенье —

Восстали против ката города.

Партийный комитет создал подполье.

Позвали комсомол на свой партком

Убрать фашистов мерзкое раздолье

И одержать победу над врагом.

Так в Краснодоне родилась бригада.

Шевцова с Левашовым шли на бой…

И получив задание, ребята,

Подняли красный флаг над биржей свой.

С заданием и Громова Ульяна.

Спасти ей удалось своих друзей.

Она их спрятала, избавив от тирана,

Тем защитив от каторги парней.

Освободить своих военнопленных,

На гибель обречённых храбрецов,

Пошёл отряд бесстрашных парней смелых

Попов, Петров, Туркенич, Земнухов.

Вожак «Молодой гвардии» бывалый.

Для всех он комиссар и друг большой.

Вмиг Кошевой собрал отряд немалый,

За всех товарищей стоял горой.

Сам комиссар расклеивал листовки.

Остапенко дежурил за углом.

Чтоб правду донести до люда бойко,

Шли на смертельный риск они вдвоём.

Бутылки с зажигательною смесью

Летели ночью в биржу — жгли «Дела».

Сергей Тюленин сдал работу с честью

С Лукъянченко. Шевцова с ним была.

Не повезли в Германию в конвое

Фашисты в наймы наших дочерей,

И не погнали на работы строем

На рабский труд родимых сыновей.

Январь. Арестов отворилась «дверца».

У Кошевого паспорт не нашли.

Но пистолет им спрятан возле сердца.

С юнцом фашисты зверски обошлись.

Олег был в Ровеньки доставлен сразу.

Вмиг на допрос с пристрастьем повели.

Пытали, били и бросали в карцер.

Ни слова каты вырвать не смогли!

Пальто на Кошевом было надето.

Билет в нём комсомольский там нашли.

Печать, два бланка временно-секретных,

В подкладке были спрятаны они.

Судьба определилась Кошевого.

Его друзей искали — беглецов.

Любовь Шевцова прибыла с конвоем.

Доставлен вслед Субботин, Огурцов.

Семён Остапенко задержан позже.

Их пятеро отчаянных юнцов.

Им по семнадцать, восемнадцать, всё же

Готовы поддержать своих отцов.

Жандармы, заняв местную больницу

В два этажа, расправиться хотят...

Подвал определили, как гробницу,

В нём душу «вынимали» из ребят.

Пытали всех, и наслаждаясь кровью,

Угрозами травили, как могли.

Герои, совладав с душевной болью,

Своею честью Родину спасли.

Предать нельзя. Предательству нет места

В сердцах горячих, чистых, молодых.

Им грезилась Победа, как невеста,

И мужества их голос не затих.

За Родину юнцы боролись смело.

Душой фашизм возненавидев все

В мороз, когда налёт на стенах белый,

В подвале тёмном спали на земле.

Гестапо — немцев тайная разведка,

Сломать героев — зверская их страсть.

Игла под ногти забивалась крепко,

И кровь ребят невинная лилась.

Олега тело всё залито кровью.

В него втыкали гвозди — хоть кричи!

Он поседел и опалённый болью,

Пел песни так, что злились палачи.

Любовь Шевцову мучили, пытали.

Лицо разбили плетью из свинца.

На теле Любы звёзды вырезали…

Ни слова не сказала подлецам.

Сознанье потеряв, на пол упала.

Её подняли изверги, схватив,

Глумились и до крови истязали,

Но девушка держалась, что есть сил.

Сумела встать и дерзко засмеяться...

От смеха озверела вся толпа.

Потом упала, не смогла подняться.

Лежала на полу едва жива.

Застенок снова… А чего бояться?

Запели гимн «Интернационал».

Плечом к плечу встав, надобно держаться.

Героев не пугал сырой подвал.

Тот дух бойцовский смерти не подвластен.

Огонь горел и разжигал сердца.

Уничтожая внутренние страсти,

Шли в бой за жизнь до самого конца.

Пытали комсомольцев по порядку.

Но немцев дело напрочь сорвалось.

Гвардейцы были, как родные братья,

Врагам увидеть слёз не довелось.

Никто не спал… А утром на рассвете

Их повели на смерть в Гремучий лес.

Февраль, девятое… и год тот сорок третий

Остался в памяти людских сердец.

Л. Чайка

Подвиг подпольщиков города Ровеньки

Февраль… двенадцатое… узников подвала,

Подпольщиков полсотни человек —

Этапом в Красный Луч пешком погнали

И, бросив в шурф, укоротили век.

«Богдан» — глухая шахта на безлюдье.

В мороз большой стреляли на заре.

Иль нЕ дал Бог на час тот правосудья?

Убитые — все падали на снег…

Живые пели, за руки держались.

И каждый друга чувствовал плечо.

И так они за Родину сражались!

Сердца у них пылали горячо.

Советские войска всё к Краснодону ближе.

Гестаповцы свирепствуют опять.

Они решили напоследок, для престижа

Устроить казнь на шахте №5.

Нам не забыть трагические даты!

Людей живьём толкали в шурф штыком.

Бросали вниз дымящие гранаты.

И в горле до сих пор холодный ком.

Тела внизу в мороз закоченели.

Но слышен был ещё смертельный стон...

Вставали, падали, потом немели —

Так и застыл в той шахте «батальон».

А сколько страсти в их сердцах пылало.

Хотелось до Победы всем дожить.

Но смерть с собою навсегда забрала

И сужено за всех нам отомстить.

Их смерть в сердцах останется навечно.

Ведь память сердца вся огнём горит.

За будущее наше — человечность

Встал мужественный город Ровеньки.

Прошло четыре дня — Победа в крае!

От немцев наш народ освобождён.

Но в радости той — слёзы от печали,

Беда здесь посетила каждый дом.

Живёт любимый город и поныне.

И обелиск в честь павших всех стоит.

Своею памятью на их могиле

Огонь сквозь время пламенем горит.

Л. Чайка

Молодая гвардия

«Люди, пройдя через вьюгу

И сквозь пожарища дней,

Будут дороже друг другу,

Будут друг другу родней»

Иван Земнухов — молодогвардеец

Вот так же май шумел когда-то,

Качались лодки на реке…

И счастливо росли ребята

В шахтёрском мирном городке.

Учились, Пушкина читали,

Стихи писали в тишине.

Порой о подвигах мечтали,

Но не мечтали о войне.

Она пришла для всех внезапно,

Прервав теченье дней простых.

Для вас перечеркнула «завтра» —

Надежды, планы и мечты.

На фронт не взяли — рано слишком.

Хотя просились все подряд.

Вы все девчонки и мальчишки —

Вчерашних школьников отряд.

Для вас сдаваться нет причины.

И повели свою войну

Вы за родную Украину,

За всю Советскую страну.

В своих листовках вы писали

О положенье на фронтах,

Людей бороться призывали,

Забыв отчаянье и страх.

Прошли по улицам неслышно

И тысячи людей спасли

Поджогом страшной «чёрной» биржи,

Откуда в рейх рабов везли.

А в ноябре на славный праздник

С утра был город изумлён:

Взметнулись вверх в районах разных

Полотнища родных знамён.

За дерзость, мужество и силу

Вы заплатили головой

Пусть опыта и мало было,

Но было храбрости с лихвой.

Чтоб верить — русские вернутся,

Чтоб до последнего молчать.

И чтоб под пыткой не согнуться,

Друзей и правду не предать.

Ответа хочется прямого

Среди ночной тревожной тьмы.

Себя я спрашиваю строго:

А мы смогли б? Смогли бы мы?

Такие жуткие мучения

Представить трудно нам сейчас…

Вы ждали наших наступленья,

Когда пришёл ваш смертный час.

Совсем немного не дожили

До этих долгожданных дней.

Примером многим вы служили

Безмерной стойкостью своей.

Запомнят люди ваше слово.

По жизни в сердце пронесут

Задор Олега Кошевого

Ульяны Громовой красу.

Под тем февральским небом мглистым

Вы знали — если вновь беда,

Потомки Родину фашистам

Отдать не смогут никогда.

В родном краю другие люди,

И бой сейчас другой идёт.

Но коль народ о вас забудет,

Тогда погибнет наш народ.

Хоть были вы, по сути, дети,

Ваш подвиг помним мы сейчас.

Так мало прожили на свете…

Так много сделали для нас!

С. Корепанова

Молодая гвардия

Машины едут друг за другом,

Конвой сопровождает их.

Везут мальчишек, сильных духом,

Девчат обеспокоенных.

Болят тела от пыток ада,

Но верит каждый, что не зря,

Не зря вредили немцу-гаду

До первых чисел января.

Идут последние минуты,

И поздно им уже бежать.

Ребятам нынче не до шуток.

Конец их — шахта номер «5».

Повсюду снег, они босые,

Одежда сорвана почти.

Сидят, лежат, едва живые,

И слышен шёпот: «Мам, прости!

Прости меня за это горе!

За грубость ты прости мою!

Прости, не выйти мне на волю,

Но помни: я тебя люблю!»

Остались метры до могилы,

Которой им не избежать.

Они запели, что есть силы,

И стали вместе вспоминать,

Как детство было безмятежно,

Как мяч гоняли по двору,

Как руки мамочек так нежно

Будили рано поутру.

Как, днём играв, кричали зычно,

Как собирались всей семьёй,

Как всё, что стало им привычно,

Перевернулось вдруг с войной.

А сколько радости в них было,

Когда на праздник октября

Восьмёрку флагов водрузили

На крыши зданий, и заря

Их утром осветила ранним.

Знамёна вились на ветру...

По самым закоулкам дальним

В тот день узнали, что врагу

Проделали такую пакость,

И щёки влажные от слёз.

У жителей на лицах радость:

Свершились лучшие из грёз.

Они спасли солдат из плена

И «биржу чёрную» сожгли,

В полях палили скирды сена

И скот у немца увели.

Листовками внушали людям:

Врага необходимо гнать,

Иначе жития не будет!

За брата, за сестру, за мать,

Не зная трусости и страха,

Боролись вместе до конца,

Но всё закончилось лишь крахом:

Доносом твари-подлеца.

Смертельной ставшая записка

На гибель обрекла ребят.

Кончина массовая близко,

Но бережно они хранят

Секреты, коими владели,

Фашисту не дают ответ.

Пожить нормально не успели:

Их предали, они же — нет!

И вот подъехала машина

На место казни роковой.

Выходит храбрая дружина

С трудом, но крепкою стеной.

Погнали их до шурфа шахты,

Который страшной глубины.

Ребячьи пусть и биты карты,

Не биты карты у страны!

Поставили толпой у ямы

Парней и девушек стоять.

За сорванные немцам планы

Команда отдана стрелять.

Одни погибли в одночасье,

Другие падали живьём.

Страшнее этого несчастья

Не знал доныне Краснодон.

Детей ещё вчерашних стоны

Затихли вскоре навсегда...

А через две недели трона

Лишили гнусного врага.

Вернули людям мир, свободу,

Но где в них толк для матерей?

Пропал резон солдат прихода

Без жизней дочек, сыновей...

Тела из шурфа доставали

И пыток видели следы.

Детей лишь чудом узнавали

Без глаз, без рук, без головы.

За храбрость не дают пощады —

Покоятся навек в гробах

Ребята с Краснодона-града,

Забывшие про слово «страх».

Имён героев милосердных

Перечислять не стану я:

В народной памяти бессмертна

Их «Молодая гвардия».

Э. Бурсов

Молодогвардейцы

Подполье юных краснодонцев,

С тревогой встретило войну,

Вершили подвиг комсомольцы,

Покоя не было врагу.

Они совсем ещё мальчишки,

Пришлось им рано повзрослеть,

Фашистам портили нервишки,

Достойно приняли все смерть.

Их дух фашисты не сломили,

Они боролись против зла,

Геройский подвиг совершили,

Проблемой были для врага.

Фашисты, выследив подполье,

Мальчишек бросили в тюрьму.

Им не пришлось гулять на воле,

Враги прервали их судьбу.

Жестоким пыткам подвергали,

Мальчишек было не узнать,

Еды, воды им не давали,

Не удалось их дух сломать!

Уже бои велись за город,

Победа так была близка.

И каждый был ещё так молод,

А смерть их жизни прервала.

Фашисты казнь ужесточили,

Ребят бросали в шурф живьём,

Они расправиться спешили,

Каким же надо быть зверьём!

Прошли года их не забыли,

Их подвиг вечно будет жить,

Достойно Жизнь они прожили,

И не пытайтесь это очернить!

Б. Мохонько

Молодогвардейцам

Мне снится: над военным Краснодоном

Холодный месяц в зимнем небе встал,

А под ногами пропастью бездонной

Зияет шурфа черного провал.

Как ночь светла... и месяц в небе стынет,

На снег бросая бледно-желтый свет.

Мне каждого из вас знакомо имя,

Я с вами... но меня ведь еще нет?

Я словно тень, я просто жалкий призрак!

Ничем я не сумею вам помочь.

Сейчас мерцанье ваших юных жизней

Потушит эта ледяная ночь.

Так неужели было все напрасно?

Смерть щерится из черной пустоты.

Звезд ледяных погаснет блеск бесстрастный —

Конец надежды и конец мечты.

Нет! Нет же, черт возьми, вы были правы!

На смену темноте приходит свет.

Да, каты учинят сейчас расправу,

Но за нее они дадут ответ.

И я сквозь сон, как сквозь тумана вату,

Кричу, пронзая эхом времена:

«Девятого... Девятого, ребята!

Окончится проклятая война!»

Е. Богатырева

Сон о Краснодоне

Как люблю я смотреть, как доверчивый снег

Тихо тает на тёплой раскрытой ладони!

Снова снится мне сон, отвергающий смерть:

Утром я просыпаюсь в родном Краснодоне.

Я и спать не могу, и гляжу, как во сне,

Повторяя их клятвы слова боевые.

Эта клятва давно в память врезалась мне.

Как горят на устах эти фразы простые!

Я, Олег Кошевой! — это совесть моя!

Я, Тюленин Сергей! — и не спать мне полночи!

Краснодон, Краснодон призывает меня,

Устремив на меня свои хмурые очи.

Если б не было Вас, дети гордой земли,

Вряд ли солнце теперь нам светило, ребята.

Гордым мужеством смелых мне душу зажгли

Книги те, что о Вас прочитала когда-то.

Л. Шерстюк

В музее г. Ровеньки «Молодая гвардия»

Несносный жар преступной стали...

Молчанье мужества в ночи...

В подвале этом их пытали

Здесь в 43-м палачи.

Во всю глумились душегубы,

Смердил бессменно ада цех,

Здесь жгли прутом калёным Любу,

От пыток поседел Олег.

Здесь Диму, Витю и Семёна

Валил прямой удар под дых...

Всех пятерых из Краснодона,

друзей отважных, боевых

Свела беда в проклятой яме...

В предсмертный час, в полубреду

Они здесь думали о мамах,

Не про свою, про их беду.

Нечеловеческие муки

Им довелось здесь испытать...

Враги ломали ноги, руки...

Но волю не смогли сломать!

Стал тот февральский снег скрипучий

Живою болью всей земли,

Когда отсюда в лес Гремучий

Их на расправу повели.

Их, изувеченных и гордых,

Полунагих, полуживых,

Совсем не думавших про подвиг,

Уже навеки молодых!

В последний раз обнявших небо,

Где плыли тучи без конца,

В жестокую шагнувших небыль

И верных клятве до конца.

Д. Щербаков

* * *

Недолго мы терпели и страдали.

Ведь не сдаются русские в бою,

Мы «Молодую гвардию» создали

И защищали Родину свою.

И вновь срывались вражеские планы,

Листовки разносились по домам,

И знамя на шахтерские «курганы»

Гвардейцы вешали назло своим врагам.

Друзья погибли с честью за свободу,

Никто не выдал тайны, не предал;

Лишь пролетали пред глазами годы,

Когда рукой железной их фашист пытал.

Прошли года. Десятки лет минули.

И маки заалели у могил.

Вспомянем тех, кто бросился под пули

И в жертву молодость и счастье приносил.

Т. Старостенко

* * *

На постаменте вас лишь пять,

А сколько было в самом деле!

Подруги ваши поседели,

А вы все молоды. Не встать

Уж никогда вам с пьедестала.

Судьба вам отпустила мало

Годов для жизни. Но для славы

Вы прожили все шестьдесят.

И много лет еще сиять

Вам в памяти родных и близких,

Вот потому у обелисков

Цветы и факелы горят,

О вашей славе говорят,

Героев пополняя списки.

Н. Манчха

Я вернусь

Вечером теплым акации светятся,

Голуби над терриконом летят.

Мамочка, мама! Когда же нам встретиться?

Как мне вернуться в вишневый наш сад?

Мамочка, мама! Спроси у бессмертия,

Как я прошел сквозь гестаповский ад,

К звездам взлетел сквозь жестокие тернии,

Только б увидеть вишневый наш сад.

Ты за меня попроси у Всевышнего

Мира без войн и без боли утрат.

Внуков своих не побалуешь вишнями.

Как же цветет белым маем наш сад!

Мамочка, мама! Не думай о вечности.

Смерть выбирает всегда наугад.

Я выбрал ЖИЗНЬ, заслонив человечество,

Чтобы остался цветущим наш сад.

В. Патерикина

Дожди серою мглою...

Дожди серою мглою

Над прифронтовым Краснодоном.

Осень вторая военная,

Первая — в оккупации.

А тучи бегут по небу,

Куда им ещё деваться?..

Жёлтые листья опали

Вместе со старой жизнью,

В прошлом осталась юность,

А впереди — неизвестность.

Серый дождь лупит в стёкла,

Ветром пригнуты деревья.

В той бесприютной осени

Оставалась им только вера.

Сумерки уж опустились,

Бьётся листовка на стенке —

Пламя души возмущённой

Грело в ту пору город.

Ввысь возносились призывы,

К солнцу, к далёким звёздам,

Которые кажутся ближе

Смотрящим на них с терриконов.

Пронзительно смотрят на землю

Вечные, мёрзлые звёзды.

Звёзды и ныне помнят

Зарева над Краснодоном.

Зарево красных флагов

Над городскими домами,

Зарево биржи горящей,

Что в декабре полыхала,

Зарево дружбы бессмертной

И веры в победу святую…

Спит настрадавшийся город,

В окнах огни погасли,

Только по тёмным улицам

Фигуры как тени мелькают.

* * *

Вот и зима наступила,

Снегом окутала крыши.

Согретым пламенной верой

И небо казалось выше.

Вот пролетел декабрь

В борьбе на невидимом фронте.

Январь уж стоял на пороге,

Отряхивал с валенок снег…

Когда налетела облава

Они верили только в победу,

И ни о чём не жалели.

Вспоминали лишь только порою

Вольной реки разливы,

Акации белой гроздья,

Ночные костры в степях

И над ними звенящие песни…

А потом — чернота терриконов

В беспробудной, дремучей ночи,

Снег в лицо с порывами ветра

И огромное чёрное небо

Над заснеженными степями.

...Чёрной шалью накрыло горе

Притихший, замерший город,

А они уже были за гранью,

Оставалась лишь пара шагов.

Позади оставались вёрсты,

Что прошли они знамя неся,

И, пройдя этот путь рука об руку,

Они вместе шагнули в бессмертье…

* * *

А вдали где-то выли собаки

И из чёрного-чёрного неба

Снег стеною валил на землю.

А когда наконец всё затихло,

Всё вокруг уже было белым

Под глубоким бархатом неба.

И над миром горела звезда.

Мария

Никто не забыт?

Памяти молодогвардейцев Краснодона посвящается...

О, Краснодон — доннн! —доннн!

Набатным эхом в сердце отзовется.

Под плеток свист,

под патефонный визг

На пол холодный

кровь мальчишек льется.

И девушек, за косы протащив,

Бросают в камеру и вытирают руки.

Подруги, их пальтишками прикрыв,

Там шепчут:

— Вы не думайте про муки.

— Ослеп Ванюша, — Майя прошептала, —

Хлестали по лицу, разбив очки.

— Вот, изверги, — Любаша закричала,

В бессилии сжимая кулачки.

А Уля улыбается упрямо,

Рукой прикрывши рану на груди,

Хоть рана та была не просто рана —

Две алые кровавые звезды!

Их вырезали

на живом девичьем теле,

Уставши бить,

пытать

и снова бить,

Те варвары,

те нелюди,

те звери,

Решившие фашистам угодить.

* * *

И песня вдруг негромко зазвучала:

«Замучен тяжелой неволей

Ты славною смертью почил…»

Но тихо она пелась лишь сначала:

«В борьбе за рабочее дело

Ты голову честно сложил…»

Мелодия громче и громче,

Слова все ясней и ясней.

Поют уж не только девчонки,

И мужество слышится в ней!

Как громко она раздается,

Сурово, призывно звучит!

Из песни то ненависть льется,

То вера в победу кричит!

И ширясь, гремит на просторе,

Как будто бушует гроза —

И полицай в коридоре

Рукой вытирает глаза.

* * *

— Встать, и с вещами на выход! —

Лязгнула в камеру дверь.

— Куда же нас ночью?

— Ты, тихо! Не на гулянку, поверь.

И пьяный раскатистый хохот

Многое им объяснил.

Теперь у мальчишек в дверь грохот,

И полицай пробасил:

— А ну, партизаны, вставайте,

Вы слышите, вам говорят!

Вещички свои забирайте,

Да выстройтесь, выстройтесь в ряд.

* * *

Тихо на улицах города,

Только машины гудят,

И люди не знают, что вороги

Скоро детей их казнят.

* * *

К заброшенной шахте их привезли

И вытолкали

из машины.

Ребята

друг друга

под руки вели —

Поддерживали в час кончины.

Избиты,

измучены,

шли они в ночь

В кровавых обрывках одежды,

А парни старались девчонкам помочь

И даже шутили, как прежде…

Брели,

оставляя босыми ногами

На белом снегу

свой кровавый след.

Быть может,

каждый

вспомнил о маме:

Сколько ей, милой, досталось бед!

* * *

Долго этой ночью выстрелы звучали,

Стук прикладов,

стоны падающих тел.

На головы им

вагонетки бросали,

И камни кидали,

и бревна бросали —

Каждый палач отличиться хотел.

Юностью их боевою

Должен гордиться народ!

Но вот «комсомольской братвою»

Кто-то, смеясь, их зовет.

Один из лжецов-фарисеев,

Про совесть забыв навсегда,

Кричит: «их придумал Фадеев,

Да утвердили в ЦК».

А в Краснодонском музее

Сумрачно, пусто и тихо,

Никто не приводит детей

К ним, вдоволь отведавшим лиха.

У шурфа заброшенной шахты

Детишки те в прятки играют,

Но про молодогвардейцев

НИКТО!

НИЧЕГО!

НЕ ЗНАЕТ!

Вечный огонь потушили —

Видно, не нужен он стал,

Где Любка жила позабыли —

В памяти — полный провал!

* * *

И вдруг под могильными плитами

Мне чудится, слышится стон:

— Трудно нам здесь, позабытым,

Тяжек и горек наш сон!

Люди, не верьте злодеям,

Люди, мы были, мы есть!

Дайте отпор лиходеям,

Вступитесь за нашу за честь!

Люди, от тысяч убитых

Стон наш в сердца к вам стучит!

НИКТО НЕ ЗАБЫТ

И НИЧТО НЕ ЗАБЫТО

НИКТО НЕ ЗАБЫТ…

НИКТО НЕ ЗАБЫТ?

А. Дружинина

Святые имена

Серёжа, Вася, Витя и

Иван-н-н…

Володя, Жора, Боря и

Степан-н-н…

Ульяна, Анна, Люба и

Демьян— н-н…

ДОН-Н — донн,

ДОН-Н — дан-н-н!

Гулким, звонким эхом набата

Имена уносятся ввысь.

Что же с Вами будет, ребята?

Что же с нами будет, ребята?

Правда, совесть и честь — отзовись!

Расскажите, ребята, как было

В том далёком сорок втором.

Как вторжение немцев открыло,

Как потеря свободы раскрыла

В Ваших душах горький надлом.

Всё, чем жили, о чём Вы мечтали,

Чем гордились, и что берегли —

Нужно прятать в неведомой дали,

Никому неведомой дали —

В тайниках, в уголочках души.

Вы недолго, орлята, молчали,

Вновь расправили крылья свои:

В Краснодоне листовки кричали,

Флаги красные там полыхали!

Сколько жизней ребята спасли!

И Олег, и Павел, Юра, Коля

Надя, Александра, Миша, Толя

Горестная, тяжкая неволя —

Выбрали Вы сами Вашу долю.

Вас жестоко, Вас зверски пытали,

Всех старались, пытались сломать:

Жгли и резали, кости ломали,

Души юные Ваши ломали

Заставляли друзей предавать.

Сами изверги пьяно смеялись

Загоняя в Вас иглы от скуки.

Но Вы знали: они Вас боялись,

Знали — жутко, страшно боялись

Вас — изведавших смертные муки.

Вы сквозь стены видели, знали,

Близко, близко Красная армия

И казалось Вам, губы кричали,

Но разбитые губы шептали

«Мы — Молодая гвардия»...

Стойкие милые мальчики

Девочки юные, нежные,

Ваши тонкие пальчики

Дверью тонкие пальчики

Дробило зверье безмятежное.

Косы девичьи оторваны,

На клочья рвут тело их плети.

Стоном тюрьма переполнена,

Горем тюрьма переполнена

Но мальчики, девочки эти —

Жизнь отдавая за Родину

Всего лишь за шаг до смерти,

Поймите — за шаг до смерти,

Плевали в оскалы уродливые

Смеялись — верьте — не верьте.

Саша, Майя, Лёня, Ангелина,

Гена, Клава, Лида, Митя, Нина,

Женя, Лиля, Сёма, Антонина —

Не одно святое слышим имя!

А. Дружинина

Верю...

Ребята, где вы? Знаю… Рядом…

Но я хочу вас осязать!

Приветствовать мужским обрядом

И крепко-накрепко обнять!

Мне нужен смех ваш громкий, звонкий.

Хочу над шуткой хохотать

Неугомонного Сережки

И вишню спелую глотать.

Хочу обнять за плечи Ваню

И передать ему привет,

Все рассказать про брата Саню —

Ведь вы в разлуке столько лет!

С Уляшей, дорогой подружкой,

Мы посекретничаем всласть.

Советом, сказанным на ушко,

Не даст в обочину упасть.

С Любашей, избежав крапивы,

О многом будем мы мечтать…

И ни за что со сладкой сливы

На крик не будем мы слезать.

А Витю я возьму под руку,

Пройтись по парковой тиши:

Всегда разгонит мою скуку —

И удивит, и рассмешит.

С Василем в тягостном молчаньи

Не будем время проводить,

Исполним наше с ним желанье

О жизни вдоволь говорить.

Хочу я напоить вас чаем,

Черникой с медом угостить…

Нет, выбор в жизни не случаен —

Меня придете навестить?

Мне тяжело, когда одна я…

И пусть… Да! Знаю, что вы есть!..

Однажды, день свой начиная,

Я получу благую весть.

Увижу тень… Шаги узнаю…

Сожму в объятьях сразу всех!

Случится это, полагаю,

Когда взовьется наш успех,

Когда все общие надежды

На счастье, радость, правоту

Накинут светлые одежды

И привнесут в мир Красоту!

Я жду. Я в это чудо верю.

А. Дружинина

Послание

Темной ночью шаг последний —

В бездну, в пустоту и смерть.

Штаб приказ нам дал последний

Плакать и просить не сметь!

В заключении в мученьях

Мы прожили свои дни,

В страшных, горьких опасеньях,

Что последние они.

Как понять вам наши страхи?

Не подумайте, что мы

Думали о счастье крахе —

Знали, годы тишины,

Пусть потом опять распятой,

Вновь затопят наш Союз.

Знали, что фашист проклятый

Прокричит: «Я вам сдаюсь!»

Страх, отчаянье, надежда,

Голод, боль, обман и кровь.

Мы мечтали быть как прежде

И прожить полгода вновь.

Мы смогли бы отступиться?

Не прийти на встречу ту?

На борьбу не согласиться,

Обходить клуб за версту?

И тогда б не наши мамы

Мерзли за окном сейчас,

И тогда в прохладе камер

Не пытали б снова нас.

Но о трусости ни слова

Нам никто бы не сказал,

Потому что каждый б снова

Жизнь за Родину отдал.

Каждый вновь искал бы способ

Мстить врагу за злой разбой!

Пусть соседи смотрят косо,

Для подпольщиков я — свой!

Ночь январская, расставив

Все акценты по местам,

Привела гвардейцев к славе.

Правду ты узнаешь сам.

А. Дружинина

Посвящение

Вот вся жизнь впереди чудесная!

Все дороги открыты, светлы!

Юность, Молодость, Радость честная

Так прекрасны и так милы.

Можно стать, кем тебе захочется,

Поступить иль рабочим быть.

Только где-то в груди колотится

Сердце, рвущееся любить.

И грохочет оно вместе с танками…

С каждым выстрелом грустно поёт.

Детство кончено. Старыми ранками

Оно больше тебя не зовёт.

Нынче — верность идее и родине,

Вот что будет вести вперёд…

О другой мечте даже мысли нет,

Ради этой — хоть на эшафот!

И листовки, и флаги, подрывы.

Не добьёте вы, сволочи, всех!

Погибать можно тоже счастливым,

Если в деле твоём, всё ж, успех!

Город славный и добрые люди —

Краснодон за страну горой!

А потом ничего уж не будет…

Умирающий в шахте герой...

За любовь, что бороться заставила,

Издевались, пытали, глумились.

Но фашисту загадку оставили

Ярость с храбростью, что им открылись.

Как, скажите, хватало совести

Руки девушкам отрубать?

Всё равно им хватило стойкости

До конца на допросах молчать!

Объясните, как можно ребятам

Выбивать, выжигать глаза,

Тем отважным подпольным солдатам,

О которых моя слеза?

Расскажите, как получилось

У вас сердце своё растоптать?

Что ж такое с людьми случилось,

Чтобы звёзды живым вырезать?

Вы несчастны, нацисты жалкие,

Потому что в последний день

Комсомольцы, такие яркие!

Не легла на их души тень.

Тень отчаянья и поражения:

Нет! — и бились, и шли до конца!

И от вашего унижения

Бьются чаще родные сердца.

Сколько б вы ни пытали, ни мучали,

Не добиться ответа вовек!

Каждый скажет, что в этом случае

Вас, зверей, победил Человек!

Их отцы и их матери верные

Могут ими гордиться всегда,

Сколько б вихри не веяли скверные,

Их запомнят! Они ведь — весна!

Это вам посвящается, юные.

Люба, Уля, Олег Кошевой,

Земнухов, Майя, Женя… Вы — чудные!

Будем помнить священный ваш бой!

Так любить не все смогут, чувствую…

Лида, Клава, Володя, Сергей,

Иванихина, Старцева… Буйствуют

Ваши подвиги снова сильней!

Толя, Виктор, Надежда, милые,

Жора, Саша, вы с нами здесь.

Для меня навсегда любимые…

Вы ведь — совесть, отвага и честь!

В. Климова

Память сердца

Пять елей и два кипариса

зелёною шторой зависли

над площадью главной посёлка,

от детского смеха весёлой.

На фоне ворсистых иголок

два бюста девчат–комсомолок

и трое мальчишек серьёзных

подставили лица из бронзы

лучам — здесь на юге нередким,

ветрам, что играют на ветках,

любимым, за них умирали…

А память прозрачною шалью

укрыла их, непокорённых,

где птиц серебристые звоны,

лелеет молодогвардейцев

и держит у самого сердца.

Н. Дернович

Краснодон. Молодые гвардейцы

... И что бы там о том ни говорили,

они ведь были! Жили и творили,

мечтали, сочинения писали...

Не зная, что когда-то станут сами

героями известного романа.

Что жизнь их оборвётся слишком рано.

Они смогли любить и ненавидеть.

И верить так, как будто бы — предвидеть!

Их гвардия — из крепкого металла.

Неправда, что страна другою стала.

И хоть таких десятки краснодонов,

и сотни люб, сергеев миллионы,

и тысячи ульян на свете этом,

но их — таких непокорённых — нету!

Они не стали мамами, отцами,

в свою войну сражались до конца и

не слышали победного салюта.

Почтим же их молчания минутой.

Стоят они, гвардейцы молодые,

не старики, а мальчики седые,

и спрашивают: как вы, пацаны?

Мы все — гвардейцы собственной страны.

Они ведь были... Что бы там ни стало,

сердца их бьются в камне пьедесталов,

прислушайтесь в упругой тишине.

Они в тебе остались и во мне

И. Гирлянова

Молодогвардейцам

Часто себе задаю вопрос:

«А могла бы и я, как они?»

Даже, когда вели на допрос,

Пели песни про светлые дни!

Они не стали сидеть и ждать,

Когда придёт Красная Армия,

А сами начали воевать,

Создав «Молодую Гвардию».

Простые мальчишки, девчонки

Молодой жизни смерть предпочли,

А матерям снились ручонки,

Из колыбели только они.

Не сдалась молодёжь Краснодона,

Хоть звёзды на них выжигали,

Не услышали фрицы стона,

Дети Родину защищали!

Часто себе задаю вопрос:

«А могла бы и я, как они?..»

Л. Адерихина

Тебе сейчас не до покоя

День уснул под звездами давно.

Но тебе сейчас не до покоя...

Что стряслось с дочуркою такое?

Сколько дней не просится в кино!

Не по-детски грустная в тот раз

Возвратилась с бабушкой из клуба,

И во сне звала Шевцову Любу,

Плакала, — видать, не дозвалась.

С той поры и не была она

В темноте таинственного зала.

А сегодня бабушке сказала:

«Не хочу. А если там война?!»

...Ты стоишь у жаркого горна,

Пику сжал мозолистой рукою...

Разве может жить отец в покое,

Если снится девочке война?!

Н. Рыбалко

Наследница

Ты родилась

Седым ноябрьским днём,

Когда вели на виселицу

Зою,

Когда тяжёлой

Женскою слезою

Сугробы прожигало,

Как огнём.

Ты первые слова произнесла

В тот день,

Когда навек умолкла

Уля,

Когда фашистом посланная

Пуля

Ей в сердце соловьиное

Вошла.

И в первый раз

Коснулась ты земли,

Когда пришёл на костылях

Отец твой...

К тебе от них безвременно

В наследство

Их мужество

И слава

Перешли.

В. Демидов

* * *

Я совсем разучилась писать,

Не рифмуются строки в стихи,

То, что сердце хотело сказать,

Остается под гнетом тоски.

Через тысячи темных ночей,

Через горечь потерь и утрат,

По осколкам разрушенных дней

Льется память о жизни ребят.

Как росли, как взрослели, учили,

Как встречали свой первый рассвет,

Как боролись, искали, любили,

Как сказали отважное «Нет!»

Как клялись никогда не сдаваться,

До победы идти, до конца,

До последнего с фрицами драться.

Как смотрели собакам в глаза,

Когда те их пытали и били,

Как морили, калечили, жгли,

Ни слезинки они не пролили,

Когда звери на казнь их вели.

Белоснежные пряди в висках

Отражали всю муку с лихвой,

Столько боли застыло в глазах,

Покореженных черной войной.

По геройски, по чести вы жили,

По геройски навеки ушли,

Но мы память о вас сохранили,

О ГЕРОЯХ, о детях войны.

Юлия (город Ульяновск)

Чтения у коптилки

У отца были книги. Не знаю я, много иль мало,

Говорят, лишь такие, что классикой ныне зовут.

Но случилась война. Мама книги на хлеб променяла:

-— Вот придёт отец с фронта, устроит мне баню и суд!..

Возвратился отец. Снова книги в семье появились

В переплётах дешёвых —— довоенным совсем не чета!

После скудного ужина мы на лавку у печки садились,

Замирали и слушали... А отец у коптилки читал.

... Там бесстрашно сражались Кошевой и Серёжа Тюленин,

Пела Люба Шевцова... На расстрел уводили ребят...

А мы в голос рыдали и бежали в холодные сени,

Чтоб водицей унять слёз горячих неистовый град.

Много лет пронеслось... Книг прочитаны сотни иль тыщи.

Посчастливилось нам и отцами, и мамами быть.

Но из детских минут в жизни не было ярче и чище

Чтений тех, у коптилки. Их-то мне никогда не забыть!

В. Тимофеева

* * *

Как живёт в нас, наружу

не вырвавшись, стон,

Так давно в нашем сердце

болит Краснодон.

Мы не все здесь бывали,

но мучил нас он,

Как застрявший осколок

Свинца.

И не в шурф их бросали,

а в наши сердца,

В нашу память, что с нами

болит до конца,

В нашу гордость народа-бойца...

Е. Рывина

* * *

И плывет пурпуровый флаг

Над покрытой цветами могилой.

Тут цветы от гостей из Москвы,

Из Хабаровска и Ленинграда...

Никогда не состаритесь вы.

Вашей жизни века — не преграда.

Вы, мальчишки, с душой, как гранит,

Вы, девчонки, с сердцами из стали,

Ваши лица не память хранит —

Вы давно частью душ наших стали!

Г. Шпаликов

Стихи-посвящения

Олег Кошевой

Олег Кошевой: Стихотворения и поэмы о герое

https://vokrugknig.blogspot.com/2025/06/blog-post_08.html

Сергей Тюленин

Сергею Тюленину

Здесь и в мороз не вымерзнут цветы.

Не заилят дожди тропу в веках!

Как штык солдатский, тополёк застыл

У павшего героя в головах.

Он рос, как все.

Как все, любил мечтать.

Пытливый, он умел достойно жить.

Но враг напал на нашу землю-Мать,

И перед ним он встал, как грозный щит.

Взволнованный, темнея, как броня,

Он вспыхнул так!..

Он так вскипел тогда,

Что тело переплавилось — в гранит,

А сердце стало пламенем Огня!

А. Медведенко

Молодогвардейцам

Тельняшка, в которой в фильме

«Молодая гвардия» снимался

артист Гурзо в роли Сергея Тюленина,

передана правительством г. Москвы

музею «Молодая гвардия»

Меня сегодня — как огнем,

И на душе так стало тяжко.

Увидел: в раме за стеклом

Молчит распятая тельняшка.

Стремглав метнулось время вспять,

И снова фильм передо мною.

Героев вижу я опять,

И сердце нестерпимо ноет.

Ведь жизнь была, а не кино:

В таком же тельнике — Сережка;

И в жилах кровь кипит вином,

И к бирже по сугробам стежка...

А за спиной — так мало лет,

И впереди — уже застенки,

В лицо врагам упрямо — нет...

И письма — через боль — на стенке.

И босиком в последний путь,

И шурф холодной бездной дышит,

И вагонетка — вслед на грудь,

И стон последний ночь лишь слышит.

Для них, как надо это нам,

Была любовь к Отчизне свята,

Горела ненависть к врагам.

А так — обычные ребята.

Их имена теперь навек

Срослись со стенами музея,

Ведь каждый званье ЧЕЛОВЕК

Унес из жизни, не старея...

Пускай же юный мир глядит

На тельник, ставший экспонатом...

На стеле вечно мать не спит...

Скорбит огонь... Могилы святы.

В. Старухин

Сергей Тюленин: Стихотворения и поэмы о герое

https://vokrugknig.blogspot.com/2025/08/blog-post_13.html

Любовь Шевцова

* * *

Любови Шевцовой посвящается

По морозу шла разутой,

След кровавый на снегу.

Смерть, что примет, будет лютой.

Очень хочется врагу,

Чтоб пощады попросила,

На коленях чтоб ползла.

Только честь не сломит сила,

Хоть и время силы зла.

«Как ты стойко терпишь пытку? —

Удивлялись палачи. —

Спрячь презрения улыбку,

Легче будет — закричи».

Не кричала, не молила.

Шла без слёз на эшафот.

Подлость смертью победила,

Погибала за народ.

Для девчат ли поле брани?

Ребятишек им рожать!

Зои, Любы, Оли, Тани…

Сколько их? Не сосчитать.

Безымянные герои —

Дома ждёт напрасно мать.

Но и с переменой строя

Подвиг ваш не оболгать.

М. Некрасовский

Звуки гармошки

Не в гармошке ль

Причина?

Лишь пройдет за стеною —

Станут глубже

Морщины

И повеет войною.

Слезы горькие

Снова

К сердцу жгуче подступят.

Ефросинья

Шевцова

Вспомнит дочь-щебетунью.

...В дом влетевшая Люба —

Как синичка

Весною.

Дружат с песнями губы

И с гармошкой

Губною.

...Все могла, все умела,

Пела тонко

И чисто.

От восторга немела —

«Танцевали»

Фашисты.

От мелодий и ритмов

Ганс хмелел,

Как от рома —

Вновь кому-то открыты

На свободу

Ворота.

Ни вестей, ни привета

Нет от Любы

Подолгу.

Не смогли душегубы

Заподозрить

Подвоха.

Все — и песни, и пляски —

Было маской

Радистки.

Палачи не напрасно

Восхищались:

Артистка!

У нее без оплошки

Воевали

Что надо

И губная гармошка,

И губная

Помада!

...Где ты, доченька, Люба?

Слышен голос

Трехрядки.

Старой матери в губы

Резко врезались

Складки.

А гармонь за домами

То смеется,

То стонет.

И все кажется маме:

Дочь ее

В Краснодоне.

В. Юхимович

Любка

А я играла роль Любовь Шевцовой

В спектакле-танце, в юности давно.

Тогда я книги просмотрела снова

О молодогвардейцах и кино.

Мне так хотелось вжиться в день вчерашний,

Ее спросить бы (Господи, прости!):

— Не страшно умирать?

— Конечно, страшно!

Но так лишь можно Родину спасти:

Листовки, флаг, засады на дорогах,

Комендатура с биржею горят!

Пускай еще мы сделали не много,

Но люди — «НАШИ, НАШИ!» — говорят.

Чечеткой Любка бьет по нервам фрица,

А он ее наотмашь — по лицу.

Упала, встала — кровь уже сочится,

А сердце приготовилось к свинцу.

В глазах ее чернеет пропасть шурфа,

Куда гвардейцев юных волокут

Израненных, изломанных так жутко,

На спинах звездный вырезан маршрут.

Не в шурф они, а к звездам полетели,

Олега с Любкой — к стенке, расстрелять.

Их головы завьюжили метели,

И слезы матерей их не унять.

А что же мы? Вдруг все так ясно стало —

За них живем! Их подвиг чтит страна!

И так я каблуками застучала,

Что каждый понял: я — это она.

Л. Шамардина

Стихотворения о Любови Шевцовой

https://vokrugknig.blogspot.com/2025/09/blog-post_08.html

Ульяна Громова

Ульяне Громовой

Пускай у жизни на счету мгновенья —

Без страха сердце юное стучит.

Ни жалоб, ни мольбы о снисхожденье

От Ули не услышат палачи.

Но за глухой тюремною стеною

В слезах седеет старенькая мать,

И хочет девушка любой ценою

Ей весточку последнюю подать.

Стена стены, как серая страница,

Могла б слова прощальные сберечь,

Но как глубоким чувством перелиться

В привычную обыденную речь?

Лишь в песне можно выразить такое,

И девушка, не думая о сне,

Дрожащей от волнения рукою

Стихи выводит ночью на стене.

Она бы их закончила к рассвету

И, может, переделала не раз,

Но песнь едва рожденного поэта

Оборвала мучительная казнь.

Навеки комсомолка замолчала,

Но вскоре сделалась известной всем

Вся жизнь ее от самого начала —

Как лучшая поэма из поэм…

Когда в упорных думах над стихами

Мне до утра случится не уснуть,

Ее проникновенными очами

На все вокруг стараюсь я взглянуть.

Приемля, восхищаясь, одобряя,

Я думаю: одобрит ли она?

Не скажет ли по-дружески, что зря я

Таким восторгом до краев полна?

И все, что Уля, не погибнув, выжив,

Могла бы строго осудить, презрев,

Я всей душою также ненавижу,

В правдивых строчках изливая гнев.

Ровесница на камне пьедестала,

Как мало ты на свете прожила!

Какие песни ты не написала?

Каких поэм создать ты не смогла?

О, как хотела бы приблизить день я,

Когда, вознаградив меня за труд,

Тобой невоплощенные творенья

В моих стихах и песнях оживут.

О. Холошенко

Баллада о песне

Посвящается памяти Ульяны Громовой

Отяжелел июньским зноем полдень,

Качнул цветок едва слетевший шмель,

Как хорошо ей на степной свободе

вдыхать травы распаренную хмель.

В оцепененьи белые барашки

Доверчиво уткнулись в небеса

Простерты руки, пала на ромашки

пропахшая медовостью коса.

И Уля смотрит в голубую высь...

Тюрьма кровавая, на стенках слизь,

Стучит фашист за дверью сапогами

Не зная, что тяжелыми шагами

Он и свою отсчитывает жизнь.

И смотрит Уля в прошлое, и очи

Запавшие в бездонные круги

дрожат слезой...

Кольцо последней ночи

Горланя разрывают петухи.

Решетчатый бледнеет окоем,

Гремит замок,

И с просветленным духом

Ульяна говорит своим подругам:

«Ну что, девчата, час настал, споём!»

И вырвалась из тьмы

Навстречу солнцу

Безудержная, как стремленье жить,

Как флаг свободы песня

краснодонцев

которую смертям не задушить.

Б. Белаш

Перед казнью

Как значительно слово «Жить!»

— Мама! Мамочка! Виновата…

Саша, Нина! Не плачьте.… Пить…

Я вот тут напишу для брата…

Ночь спускается. Меркнет свет.

Слышен плач ошалелой вьюги…

Жжет под кофточкой.… Снова бред…

С Улей рядом ее подруги…

Солнце. Степь. И шалфей цветет.

Ниже — балка, и к ней дорожка…

Школа кончена. Что их ждет?

Песню тихо ведет гармошка…

— До чего же люблю наш край!

Степь, дороги в потоках света…

Мне любое богатство дай —

Не возьму я в обмен на это!

Шепчет девушка, а глаза

Ищут что-то в бескрайней сини.

Разметалась ее коса

По адонису и полыни…

Вспыхнул в карих глазах огонь —

Строчка Пушкина зазвучала.

И сдавила меха гармонь.

И беспомощно замолчала…

Но срываются вдруг слова:

— Все отдашь им по доброй воле?! —

Низко клонится голова,

Прячет, гордая, слезы боли.

Предсказаньем беды и зла

Туча с дальнего террикона

Разрасталась уже, ползла

К Первомайке от Краснодона.

Прикажи-ка себе: «Не смей

Поддаваться минутам слабости!

Что-то брат молчит, Елисей…

Хоть бы маме немного радости».

Исчезает бредовый сон.

Полицаи под дверью топчутся:

— Встать! Поедем за Краснодон!

Все! Комедия ваша кончится!

Выбор сделан. Последний шаг.

На колени мы не поставлены.

Блузка Улина — красный флаг.

На стене — слова окровавлены…

Все. Уже полицай зовет.

Издевательски, по отечеству.

Кружит лютый январь в степи.

А сейчас бы немного солнца…

— Мама! Мама! Не плачь! Прости…

Поклонись моим краснодонцам.

Сзади шурф, впереди — мороз…

Ветер рядом за соучастье…

— Нам, живые, не надо слез:

Умереть за вас — тоже счастье!

Видит Уля в последний раз

Рожь цветущую — стебель к стеблю…

— Будьте, люди, счастливей нас!

Сберегите родную Землю!

Л. Грекова

Улина весна

Ты любила весну, Ульяна,

Чтобы было много цветов...

Приносила домой тюльпаны

После дымных степных костров…

Может быть, это ты навстречу

Выбегаешь из школы нам?

Мне так хочется верить, что встречу

Чернокосую девушку там.

Нет! Не может быть смерти навечно,

Если есть на земле весна.

Будем жить всегда, бесконечно

Ты, и я, и он, и она!

Видишь, Уля, весна в Краснодоне!

Выпускная наша весна.

Ты ее, как цветы, на ладонях

Сквозь мученья и смерть пронесла.

Вновь шумят беспокойные клены

И кружит тополиный снег,

А над степью весенне-зеленой

Раздается девчоночий смех.

Р. Рябухина

* * *

Мать героя не заплачет!

Сулейман Стальский

В зале краснодонского музея

Повстречался я однажды с нею, —

С матерью печальной и седою,

Сгорбленной недавнею бедою.

Вот вошла и с нами встала рядом,

Стены обвела тревожным взглядом

И — окаменела у картины,

У портрета дорогой дивчины.

Очи материнские сухие,

Строгие, глубокие такие,

Видели за дальнею грозою

Девушку с тяжелою косою,

Гордо выходившую под пули, —

Громову Ульяну, дочку Улю...

Только дочь ее не замечает,

«Демона» подпольщикам читает.

И тогда, чтоб не нарушить чтения,

Мать проходит осторожной тенью,

Нежными прощается очами —

И уходит тихими шагами...

Так она частенько, нам сказали,

Постоит безмолвно в этом зале,

Глаз печальных от людей не прячет,

Но, встречаясь с дочерью, не плачет.

Н. Упеник

Πарта

Класс убирала старушка — уборщица,

Охая, тряпку с трудом выжимала,

Белую прядь, что над бровью топорщится,

Мокрой рукою, сердясь отгоняла.

Ворчала, что парта поставлена косо,

Терла ее, нагибалась раз двадцать…

И я, пожалев, обратился с вопросом,

Стоит ли в годы ее нагибаться?

— Вы — новый учитель, — сказала Степановна

И парта, видать, еще не знакома вам,

Тут сбоку написано, хоть я малограмотна:

«Здесь сидела Ульяна Громова».

Старушка, вздыхая, присела на стуле:

— Маленькой помню ее ученицей,

Помню еще не Ульяной, а Улей…

Мне к парте нагнуться, что ей поклониться.

И. Горелов

Про Ульяну Громову

Жила в Первомайке девчонка,

Красивая, с голосом звонким,

Спокойна, без страха ходила,

Была у подруг заводилой.

Любила степь, любила хату,

Отца любила, школу, маму,

Любила маленького брата,

Любила зори и туманы.

Потом, в войну, с друзьями вместе,

Из комсомольского подполья,

Всю силу вкладывая мести,

С врагом боролась за приволье.

Читала раненым солдатам,

Писала письма, хлеб косила.

В организацию ребятам

Планы, сведения носила.

Не дали фашистам покоя,

Жгли врагов беспощадным огнем.

Облавы, арест за такое

Бесконечно: и ночью, и днем.

Длинные черные косы,

Глаза, как горячие угли.

Молчанье в ответ на допросах

Фашистам от Громовой Ули.

Семь дней в застенках проведенных.

Сколько пыток, бессонных ночей...

Стон и крик в местах отведенных,

После зверства пьяных палачей.

Вначале тихий, одинокий,

Но твердый голос не дрожит.

«Ревэ да стогнит Днипр широкий»

Все дальше песни путь лежит.

Фашисты в камеру влетели,

Стали наших девушек пытать.

Ту песню задушить хотели,

Сапогами ее затоптать.

В шурфе шахты ребят схоронили

(Их живыми бросали туда).

В народных сердцах сохранились

Стоны земли, несчастье, беда.

Знамена и галстуки, рейте!

Тесней ряды сплотите, друзья!

Мы помним молодогвардейцев,

И не гордиться ими нельзя!

Б. Степанюк

Ульяна и Демон

«Ульянка, ты же знаешь мою любовь

прочитай «Демона», как тогда, помнишь?..»

А. Фадеев, «Молодая гвардия»

Это было на пороге бессмертья,

Когда Громову Улю

Вот такие ж, как она, ясноокие

Попросили:

«Ульянка!

Ты немало стихов на память учила,

Прочитай хоть немного.

Прочитай про любовь,

А если не про любовь,

То про ненависть!»

Примолкли в камере девчата,

На Улю подняли глаза.

И вот взметнулась, как когда-то,

Её крылатая коса.

И мигом расступилась темень,

И что-то дрогнула в душе,

И он явился, грозный Демон,

В своём развихренном плаще.

Рыдала вьюга под сердинку,

Был миг прозрения тяжёл.

И вдруг, готовый к поединку,

Поручик в камеру вошёл.

Как эти судьбы, эти доли

Сплелись друг с другом навсегда!

А может, мир спасти от боли

Явился Лермонтов сюда?

Но Демону и дела нету

До болей времени, опять

Смеётся он, земле и небу

Устав служить и сострадать.

О нет, не гостем прилетел он

И не подкрался как змея…

Над миром наклонился Демон

И шепчет в ночь: «Она моя!..»

И отдавалось, как во храме

«Моя!»

А ветер чёрных кос,

Казалось, между облаками

Куда-то к звёздам Улю нёс.

А Демон был на полдороге

И к девушке взывал: «Прости!..»

Уже готовился в тревоге

На верность клятву принести.

И подавив в себе вампира,

И пробудив в себе дитя,

И бросить в ноги ей полмира

И закричать: «Люби меня!»

Но повесть древнюю, ночную

Вдруг оборвав, как будто сон,

Ключ в скважину вошёл дверную,

Как смертью посланный патрон.

И разрядились двери скрипом,

И дух морозный повалил…

И Демон ледяным изгибом

Над вечной пропастью застыл.

Потом враги, гремя ключами,

Пришли и Улю увели,

И туфельки её стучали,

И смолкли в глубине земли.

И все глотали слёзы немо,

И, со своих поднявшись мест,

Смотрели вверх. Там плакал Демон,

Как несовершившийся протест.

Он видел, как она стояла

В мятежных отблесках зари,

И как гестаповец устало

Хрипел в лицо ей: «Говори!»

Но не склонилось в час мучений,

Врагу не выдав ничего,

Не потемнело от сомнений

Её высокое чело.

От оружейного бряцанья,

От злого лязганья зубов.

Лишь дух холодный отрицанья

Её наполнил до краёв:

«Оставьте тщетные старанья,

Вы не дождётесь от меня

Ни жалобы, ни покаянья,

Вы — бред!

Вас отрицаю я!»

И градом сыпались побои

На тело Ули молодое,

Ещё не знавшее любви.

И Уля стыла в забытьи.

Ничей кулак не промахнулся,

Не пожалел, не замер вдруг.

И даже Демон отвернулся,

Снести не в силах этих мук.

Но дрожь насквозь её пронзила

И страх, холодный, как металл,

Когда, осклабившись, верзила

С неё срывать одежду стал…

Когда её, полуживую

Швырнули в камеру, как сноп.

Когда на рану ножевую

Девчата глянули, — озноб

Прошёл по всем сердцам смертельный,

И оборвалось забытьё,

И первый раз в ночи метельной

Раздался слабый стон её.

Утихла вьюга на мгновенье,

И тонкий луч в окно пролез,

И Демон, гордый дух сомненья,

Печальный прилетел с небес.

Прошёл он камерой ночною,

И с ним сомнение прошло,

И каждый чувствовал душою,

Как он вздыхает тяжело.

И он не выдержал, склонился

Пред этой мукою, гордец,

И, пряча слёзы, усомнился

В своих сомненьях наконец.

А на спине девичьей, белой,

Летя к потомкам сквозь года,

Кровоточила и горела

Пятиконечная звезда.

Б. Степанюк

Такая не дрогнет

Она улыбалась железной улыбкою гнева,

Подпольным бойцом

Отстояв комсомольскую вахту.

И, голову вскинув

Надменнее, чем королева,

Шагнула в квадратную пропасть

Сорокинской шахты.

Январь, как безумный,

Бил снежной в лицо коловертью.

Глубокою ночью

(Как только она и умела)

Она через смерть

На века уходила в бессмертье,

Не дрогнув под пыткой,

Не предав народного дела.

Багровые раны

На теле горели, как звезды,

Как проба на золоте

Дерзких семнадцати лет.

Глаза палачей,

По гадючьи запрятавшись в гнезда

Глубоких глазниц,

Ядовито смотрели на свет.

И в это мгновенье,

Когда ее время пробило,

Им сделалось страшно —

Такая не может простить.

Такая и мертвая

Встанет из общей могилы,

Чтоб вновь ненавидеть,

Чтоб снова бороться и мстить.

Не сломленной в пытках,

С железной улыбкою гнева

Она до конца

Отстояла почетную вахту.

И, голову вскинув

Надменнее, чем королева,

Шагнула в квадратную пропасть

Сорокинской шахты.

В. Король

Виктор Третьякевич

Виктору Третьякевичу

В дыму пожарищ задыхалось солнце,

Ещё победа виделась вдали

Когда твои собратья краснодонцы

Бессмертие в народе обрели.

И кровью сердца не одним

Воспет их славный подвиг, боевой.

Лишь только ты остался оклеветан,

Обруганный предательской молвой.

С тех давних пор воды ушло не мало,

Когда победу протрубил горнист.

Но правда, жизнь восторжествовала

Перед друзьями, Родиной ты чист.

И гордостью особой, величавой

Сегодня снова полнятся сердца

Тебя народ родной венчает снова,

Геройской славой верного бойца.

Г. Кирсанов

Виктор Третьякевич

Новый век все те ж пороки выткал,

Предвещая миру непокой.

Вот и снова Третьякевич Виктор

С мракобесьем лжи вступает в бой.

Он уже прошёл три круга ада.

На плечах змеисто дышит жар.

Только твёрдо знает: выжить надо!

Молодогвардейцев комиссар.

Разве можно клевете поддаться,

Отступить, чтобы глотая ком,

На могилу сына нарыдаться

Среди ночи мама шла тайком?

Чтоб размылись чести берега

И наветчик получил награду,

Чёрный дым, как замысел врага,

Поглотил священнейшую правду?

Он идёт. И шаг его — весом!

И, на миг, застыв в набатном звоне,

Молодых неслышно голосов,

Словно после казни в Краснодоне.

Он идёт, неся большую радость

Битвы за святую правоту.

И людской молвы неблагодарность

Закаляет веры чистоту.

Он идёт. И плавится железо

Новой лжи. Победен его путь.

Шахты шурф, как будто из обреза,

Неустанно целит ему в грудь!

А. Медведенко

Подвиг стал его бессмертен

Виктору Третьякевичу посвящается

Его пытали: жгли железом,

Душили проводом и били.

Из глаз его катились слезы,

Но дух бесстрашный не сломили.

Его предательством пугали,

Его ломали и травили:

Враги о брате его знали,

О комиссаре Михаиле.

Враг был жесток и был коварен,

Хотел родных сломить он волю,

Но вынес все донецкий парень,

Не выдал он врагу подполья.

Отчизна милая, ты знаешь,

Каких ребят ты воспитала.

Ты песни и стихи слагаешь

О них, отлитых из металла.

О них, из мрамора, из бронзы,

Стоящих твердо, как живые.

Не плачьте, берегите слезы.

Они бессмертны в нашем мире.

Фашисты рвали и метали,

Хотели скрыть от всех нас правду.

Его предателем назвали

И отомстить хотели брату.

Но восторжествовала правда,

И подвиг стал его бессмертен.

Вручили матери награду,

Он миру стал всему известен.

Он вместе с нами строит, плавит,

Сидит с ребятами за партой.

Он в нашей песне, в нашей славе,

Он в наших буднях, в нашем завтра!!!

Лев Вайнштейн

Он в нашем сердце

(о Викторе Третьякевиче)

Герои Краснодона... Кто их не знает?

Их имена известны всем давно.

О них и песни и стихи слагают.

Их подвиги мы видели в кино.

Спроси мальчишку: Знаешь Кошевого,

Знаком тебе Тюленин, Земнухов?

И ты услышишь: «Что же тут такого?

О них не мало прозы и стихов».

Их знают все. Немногим меньше Витю.

Он скромным парнем был. Стихи любил и жизнь.

Его влекли к себе деревья, книги, птицы,

Мечтал увидеть светлый коммунизм.

Он рисовал, активным был юнкором,

Был в совершенстве с музыкой знаком.

И комсомольским выбирают вскоре

Его ребята в школе вожаком.

Но тут пришёл кровавый сорок первый,

Страна в опасности. На нас напал злой враг.

И Витя Третьякевич среди первых

Встал под пурпурный партизанский флаг.

И вот он в Краснодоне членом штаба

С ним вместе: Кошевой, Туркенич, Земнухов...

Стоит задача: бить фашистов надо,

Освободить Союз наш от врагов.

Громили биржи, били полицаев,

И над домами реял красный флаг.

О подвигах героев каждый знает,

Боялся их ожесточенный враг.

Но силы тёмные обрушились внезапно:

Ценой предательства фашистам выдан штаб.

Но не сдались отважные ребята,

И не сломал их твердость лютый враг.

Погиб в жестоких пытках Третьякевич Виктор.

За Родину, за счастье, за ребят.

Но он не умер, как поведал диктор.

Ведь имя его носит наш отряд.

Он в нашем сердце, помыслах и нуждах.

И мы клянёмся: будем все как он.

Пусть знает Родина, что, если будет нужно,

Все как один, его путём пойдём.

Л. Вайнштейн

* * *

Открытое письмо матери Виктора

Третьякевича, первого комиссара

«Молодой гвардии» города Краснодон

Анне Иосифовне Третьякевич

Разрешите вас поздравить, мама,

Нет, не вам от горя падать ниц...

А из сердца, словно из романа,

Нужно вырвать горький ряд страниц.

Стала прахом злая похоронка,

Воссияли добрые дела.

Клевета взяла у Вас Орлёнка,

Правда возвратила ВАМ орла!

С. Смирнов

Он с нами навсегда

Родным и близким героя «Молодой гвардии»

Виктора Третьякевича

С тех пор прошло уже шестнадцать лет,

Когда по всем, по всем каналам диктор

Вдруг сообщил: «Не верьте люди! Нет!

Нет, не предатель Третьякевич Виктор.

С друзьями вместе стал он нынче в строй.

И с ними он сейчас в строю едином,

Мы поздравляем ВАС! Да, он герой!

Гордимся все мы братом вашим, сыном!

И Вам сегодня клятву мы даём,

Что Виктор Ваш и нашим стал навеки,

Что с ним живём мы, учимся, поём,

И будем все, как он, мы Человеком!

Газета «Заря Севера», Томской области

20 января 1977 года

Виктору Третьякевичу

Простите их, Витя, за подлый обман,

За долгие годы забвенья,

За страшный жребий, что выпал Вам,

За малодушное презренье.

Простите их, Витя, за мамино горе,

За братьев лишенья простите.

За горькую Третьякевичей долю

Простите. Простите, Витя.

Простите их, Витя. За все их грехи

Они на том свете расплатятся.

А я посвящаю Вам эти стихи.

Дрожит карандаш, слёзы катятся…

И знайте, что с Вами были друзья,

Кто свято берёг Ваше имя,

Кто делал своё, когда было нельзя.

Теперь Вы уж встретились с ними…

И пусть живём мы в веке другом,

Спустя шесть десятков лет,

Мы шлём Вам, Витя, низкий поклон,

Ведь срока у подвига нет.

Да, звание высшее не было Вам присвоено.

Да, титул «Герой Союза» Вам так и не был дан.

Но Вы любви народной удостоены,

Сегодня, Витя, Вы — Герой трёх стран:

России, Украины, Беларуси…

А. Чупрова

Вите Третьякевичу

Подлый донос написал предатель,

Пыткой и смертью хотел запугать.

Мальчишки юного враг беспощадный

Русскую душу задумал сломать.

Пытки, допросы — жестокие, страшные.

Иглы впиваются в тело, ножи.

Вот уже стены от крови красные,

А враг, распаляясь, кричит: «Расскажи»

Но не сломать бессильною злобой,

Веру в Победу не запугать

За Родину нашу, святую Отчизну

Он жизнь, не колеблясь, готов отдать.

Им мало было прожито — всего лишь 18,

А сколько сделать нужно, сколько досказать.

Но жизни на коленях смерть он предпочёл бы

Из двух одно не стал бы выбирать.

Вот шурф: не дрогнуть перед смертью

И с честью надо сделать свой последний шаг.

Чуть голову подняв, окинув степь родную взглядом

Он улыбнулся. Враг в смятенье, дрогнул враг.

«Товарищи», — раздался голос. Он так звонок, —

«Наши рядом, они победят»

С друзьями своими прощался орлёнок:

«Смерть гадам фашистским. За нас отомстят»

Старая шахта — свидетель безмолвный,

Память о подвиге ты сохрани.

Всем, кто придёт к тебе после победы

Как погибал комиссар, не сдаваясь,

Как на колени не стал — расскажи!

Не надо плакать. На мгновенье

Уймите слёзы. Боль уймите.

Перед ушедшими в бессмертье

Пред памятью священной павших

Вы низко голову склоните.

Автор не известен

Моему пионервожатому

Дорогие друзья и ровесницы!

Не из повести, не из стихов,

А со школьной стремительной лестницы

В мои думы шагнул Земнухов.

Вижу, как близоруко он щурится,

Но с решимостью твердой бойца

Он идет прямо с площади, с улицы

В класс — и в наши ребячьи сердца.

Он идет прямо в помыслы детские,

Зажигая нас ярким огнем,

Горны, горны мои пионерские!

Протрубите вы песню о нем.

Чтобы в ветрах, порывами дунувших,

Ясно, зримо и в полный накал

Светлый облик романтика-юноши,

Словно свежесть весны, возникал.

Среди времени, битвами сжатого,

Где не место красивым речам,

Голос нашего друга-вожатого

В прокламациях гневно звучал.

Майский дождик, как цоканье лошади,

Полирует, стуча, пьедестал...

Перед школой, с друзьями на площади

Наш вожатый — он бронзовым стал.

Но поймите, друзья и ровесницы!

Мне сдается под шорох шагов,

Что со школьной стремительной лестницы,

Улыбаясь, идет Земнухов.

Г. Кирсанов

Майе Пегливановой

Явилась ты ко мне издалека,

Из прошлых лет, как дум моих итог...

О Майя! Ты, как первая строка,

Как чистый снег, как юности глоток.

Мне видится подчас сквозь даль годов:

С тобой ребята у костра поют,

Тебе чеканю я: «Всегда готов!»

И пионерский отдаю салют.

О, если бы сейчас могла ты петь,

По Краснодону с дочерью гулять,

Тетрадью, как листовкой, шелестеть

И в жизни, и в мечтах не отступать.

Так песней приходи издалека,

Из прошлых лет, как дум моих итог...

О Майя! Ты, как лучшая строка,

Как чистый снег, как юности глоток.

Г. Кирсанов

Сергей Левашов

Он многогранным юношею был:

Ботанику и технику любил.

До многого доискивался сам.

Выращивал в бутылке огурец,

Послания конструктору писал,

Водил машину, как шофер-отец.

Лежит в музее пухлое досье,

И книги зафондированы все.

Его все книги, письма и дневник,

Его лекала, схемы, чертежи.

Не только он отличный ученик,

А парень благороднейшей души.

Он гири жал, переплывал Донец,

И музыку любил он, наконец,

Мог инженером, педагогом стать,

Врачом, чтоб побеждать туберкулез...

Но час настал — и город, дом и мать

В одно понятье — «Родина» слилось.

Погиб хороший парень на войне...

А фото парня дома на стене.

В испанке, словно воин Долорес,

И с галстуком, как вечный пионер,

Он нужен, словно воздух, позарез,

Как хлеб насущный, как живой пример

Пылают пионерские костры,

Где в ярко алых бликах три сестры,

Где сестры — инженер, учитель, врач,

Беседуя с счастливой детворой,

Желают детям радостных удач,

Такими быть, как был их брат-герой.

Живет над Волгой старшая сестра,

Где боль утрат особенно остра.

Сестра, вобравши в сердце город весь,

Весь Волгоград, защитников его,

Идет к могиле сына Долорес

И вспоминает брата своего.

А младшая сестра благодарит

Писателя, что бронзовый стоит,

Что «Молодую гвардию» воспел.

Сейчас, почти касаясь синевы,

Он, как при жизни,

добр, талантлив, смел,

Встал на Миусской площади Москвы.

Лелеять чутко отчие места

За всех осталась средняя сестра,

В ее квартире смотрит со стены

И мило улыбается родным

Братишка, не вернувшийся с войны

Оставшийся навечно молодым.

Г. Кирсанов

Мечтал о звёздах паренёк

(о Степане Сафонове)

Его манило властно мирозданье,

Туманная галактика влекла.

Но на земное ратное задание

Своих сынов отчизна позвала.

И он, подпольщик, мужественно, верно

С фашистской мразью дрался до конца...

Сафонов Стёпа — с головой Жюль Верна,

С душою закалённого бойца.

Его манило властно мирозданье,

Но долг есть долг. И в пасмурный денёк

На боевое важное задание

Уходит краснодонский паренёк.

Затем, чтоб было лучезарней завтра,

Чтоб занимался радостный рассвет,

Чтобы страна венчала космонавтов,

Спустя, быть может, двадцать долгих лет.

Г. Кирсанов

Нюра Сопова

Я все время думаю о ней.

Так упорно,

так неотвязчиво

думают лишь о любимой,

о той,

без которой

и часу прожить нельзя.

Облик ее предо мной

маячит неуловимо.

Нюра!

Мне про тебя

рассказали

родные твои и друзья.

Нюра!

Трескучий мороз

сдавил краснодонскую землю,

город застыл в морозной тишине,

лишь в балках

на солнечных склонах

не спят груды снега,

а дремлют:

первая весть о весне.

Мать Сережи Тюленина

так о тебе вспоминала:

«Нюра призналась мне в камере,

что она никогда,

никогда в своей жизни короткой

любви не знала».

И вот по скрипучему снегу

пришел я к тебе домой,

туда, где ты родилась,

туда,

где перед окнами домика — садик,

садик твоего детства.

Я пришел на свиданье с тобой.

Я люблю тебя.

И знаю, что вместе со мной

в тебя влюблены

все светлые,

все молодые сердца во Вселенной.

Это именно так,

хотя именно о тебе

мало кто слышал,

но люди

в движенье своем неизменном

думают о совершенстве,

думают о человечности

в долгой жестокой борьбе,

а это значит:

люди думают о тебе.

Нюра!

В твоем домике

я увидел старое фото:

ты сидишь в морской пене,

выжимаешь мокрые косы.

Ты видела море.

Ты видела Крым.

Крымское солнце целовало тебя.

Море целовало, ласкало тебя.

И ты,

уходя на страшные муки,

поцеловала отца и мать.

Твои теплые девичьи руки

будут всегда

всех матерей на земле обнимать.

— Вот, бывало, не спит допоздна,

— мне рассказывала твоя мама, —

перебирает тетрадки в своем уголке.

«Ты чего? — говорю ей, —

ложиться пора».

«Сейчас лягу», —

она отвечает,

и — опять за свое,

за тоже, что и вчера...

И я, слушая этот простой

материнский рассказ,

услыхал под потолком

твоей, Нюра, светелки

шелест листовок в руках твоих.

А со стены на меня

смотрела девушка,

рожденная в шахтерском поселке,

выжимая мокрые длинные косы

в кипучих волнах морских.

Л. Вышеславский

Баллада о молодогвардейце Анатолии Ковалёве

Над землёй всходило

Солнце,

А у шахты № 5

Души славных краснодонцев

Немцы думали

Распять.

На морозе не согреться

Без тулупов и без шуб.

Целят, ироды, под сердце,

Обещают бросить

В шурф.

Не спеша стволы наводят,

Смотрят бельмами

В упор

И иудинский заводят

С каждым хлопцем

Разговор.

Жизнь сулят

Ребятам снова

И свободу навсегда,

Лишь скажи

В ответ им слово,

Слово проклятое

«Да».

Но они,

Не двинув бровью,

Смотрят в медленный

Рассвет

И выхаркивают с кровью

И с зубами

Слово «Нет!»

И поют

Под крик и ругань,

И не опускают век,

И прощаются

Друг с другом

И с Отчизною

Навек.

Впереди —

Бессмертье, слава.

Позади —

Жестокий враг. ...

А один —

Метнулся вправо,

Прыгнул молнией

В овраг.

Раздирая в кровь

Ладони,

Путь держа

В ближайший лес,

Оторвался от погони,

Убежал.

Пропал.

Исчез.

Звёзды тлели,

Как огарки.

Снег засыпал

Все пути.

Ни ищейки,

Ни овчарки

Не смогли его

Найти.

На колени не упавший

После пыток и оков,

Где ты,

Без вести пропавший,

Анатолий

Ковалёв?

Но молчат

Степные дали

И молчит

Седой курган.

...Говорят,

Его видали

У соседних

Партизан.

Говорят,

К своим пробился

Он с оружием потом.

И с врагом

Геройски бился

За рекою,

За Прутом.

Говорят, что смелым

Был он

И отважным на войне.

Говорят,

Его могила

Где-то в дальней

Стороне.

Тишина стоит за дверью.

Дремлет ночь,

Глаза смежив.

Я в последнее

Не верю,

Я хочу, чтоб был он

Жив.

В наших душах

Нераспятых.

В песне юности

Любой.

В краснодонских

Тех ребятах,

Что идут сейчас

В забой.

И. Курлат

Орлы Краснодона

Отрывок из поэмы

Посвящается памяти Али Асадулла-оглы Дадашева

и его товарищей по оружию —участников организации «Молодая гвардия»

Товарищи звали его Али Дадашев

(в книге Фадеева он живет как Дадышев Леонид).

Теперь я вижу:

он был надежда и гордость

наша —

Азербайджан и сегодня

Дадашевыми знаменит.

Когда-то отец его бежал из Тавриза

от проклятых на смерть

мусаватских бонз...

Так, заплаканный, с украинской ковригой,

мальчик Али

попал в Краснодон.

Он в школу ходил

по шахтерским тропам

с девушкой,

о которой хотел знать все больше.

А ужас заспинный

уже полз по хребту Европы,

проглатывая Францию, Чехию, Польшу...

И когда черный «мессер»

над Бугом от крови взревел,

увидя, как краснокрылый сокол идет

на таран,

знал твердо Али,

что щит человечества — СССР

остановит врага,

и сгинет черный буран!

Будет пламенем красным

донецкое небо пропето,

жар мести священной

пролетит по степям опаленным,

крылатый, как конь полководца Бабека *,

и острый, как сабля командарма

Буденного.

И если сойдет состав

у железнодорожной ветки,

крик фашистский заглохнет вдали, —

знайте:

это — стреляет Тюленин метко,

рядом с ним —

нажимает курок автомата

Али!

Вместе не раз еще выйдут они

и склад подорвут,

и будет пылать

самый радостный в жизни пожар.

Пока руки легки —

автомат боевой упирается в грудь,

твердую, как земной шар...

Когда ж подвели их к шурфу —

поглотил их бессмертия кратер,

и высветил красный на небе

солнечный окоем,

руки мальчика были сжаты, как две

гранаты,

сердце мужчины полыхало огнем!

И не было в жизни мгновенья дороже,

чем то, когда в явленном им полусне

рядом с Али

плыл раненый сокол Сережа —

с крыльями в красном огне.

* Бабек — национальный герой, возглавивший в IX веке освободительную войну азербайджанского народа против арабских завоевателей.

Халил Рза

* * *

Отрывок из поэмы «ФУКУ»

Предатель молодогвардейцев,

Нет,

не Стахович,

не Стахевич,

теперь живет среди индейцев

и безнаказанно стареет.

Владелец грязненького бара

под вывеской

«У самовара»

он существует худо-бедно,

и все зовут его

ДонПедро.

Он крестик носит католический,

его семейство

увеличивается,

и в баре ползают внучата —

бесштанненькие индейчата.

Жует,

как принято здесь,

бетель,

он

местных пьяниц благодетель,

но, услыхав язык родимый,

он вздрогнул,

вечно подсудимый.

Он вытер руки о штаны,

смахнул с дрожащих глаз

блестинку,

и мне сует мою пластинку

«Хотят ли русские войны»

«Не надо ставить!...»

«Я не буду!...

Как вы нашли меня,

иуду?

Что вам подать?

Несу, несу...

Хотите правду —

только всю?...»

Из Краснодона дал он драпа

в Венесуэлу

через Мюнхен,

и мне

про ужасы гестапо

рассказывает он под мухой.

«Вот вы почти на пьедестале,

а вас

хоть una vez пытали?

Вам

заводную

ручку

вculo

втыкали,

чтоб кровь хлестнула?

Вам

в пах плескали купороса?

По пальцам били doloroso?

Я выдавал

сначала мертвых,

но мне сказали:

«Без уверток!»

Мою сестру

со мною рядом

они насиловали стадом,

электропровод ткнули в ухо,

Лишь правым слышу.

В левом —глухо.

Всех предал я,

дойдя до точки,

не разом,

а по одиночке.

Что мог я

в этой мясорубке?

Я —

traidor Олега,

Любки.

Ошибся в имени Фадеев...

Но я не из шпиков-злодеев.

Я поперек искромсан,

Вдоль.

Не я их выдал —

моя боль...

Он мне показывает палец,

где вырван был при пытке

ноготь,

и просит он,

беззубо скалясь,

его фамилии не трогать.

«Вдруг живы мать моя,

отец!?

Пусть думают, что я —

Мертвец.

За что им эта vergyenza?»

И наливает ром с тоской

предатель молодогвардейцев

своей трясущейся рукой...

unavez — один раз (исп.)

culo — зад (исп)

traidor — предатель (исп).

Vergyenza — позор (исп)

Е. Евтушенко

О «Молодой гвардии» — только этот отрывок. Кого имел в виду Е. Евтушенко — он до сих пор не раскрыл этот секрет. Версии разные: вплоть до того, что это двоюродный брат Почепцова.

Стихотворения зарубежных авторов

Олег и его товарищи

Отрывок из поэмы

Ночь погасила все огни,

Буран свирепо воет.

В последний путь идут они —

Безусые герои.

И что им плетки палачей,

И что удары, если

На волю рвется из очей

Святое пламя мести!

...Шагают пять богатырей

К геройской гибели своей.

Рычат, как звери, палачи:

— Свобода — за признанье.

Кто направлял вас, кто учил,

Кто вам давал заданья?

Молчит Олег, и рядом с ним

Друзья стоят без звука.

Не предадут вовек они

Ни Родину, ни друга.

В молчанье пятеро ребят,

Как гордый памятник, стоят!

Миртемир

Молодогвардейцы

Поскольку знаю —

никогда не будет

для вас весенних ливней.

Ни понедельника, ни суетной субботы

для вас уже не будет.

Не будет смеха, книжек, шахт

и Краснодона —

здесь точкою слеза.

Но это не конец,

поскольку, жизнь отдав во имя жизни,

достигли вы такого положенья,

когда и смертью смерть переживают.

Не стану глянец наводить на ваши

обычные, простые лица;

и делать великанами не буду

я вас, обычных.

Я разожгу костер,

чтоб сжечь в нем ореол,

который старательно вам некто

приготовил, —

вас не таких, какими были вы,

я просто отвергаю…

Поскольку, жизнь отдав во имя жизни,

достигли вы такого положенья,

когда и смертью смерть переживают.

Степан Гостиняк (Чехословацкая Социалистическая Республика)

Песня на заре

Дует ветер с озер и болот Мазовецких,

ветер гудит.

И не тучи летят, ой не тучи летят —

небо летит.

Небо низкое, сильное,

небо горькое и печальное,

осеннее —

скорбное, хмурое и прощальное —

небо,

небо летит.

Где

неба

край?

Где в небе

рай? Отвечай!

А не можешь, не хочешь, не потрафишь

словам —

песнею

отвечай!

Песня без слов?

Слова без песни?

Это — когда мелодии тесно

и слов одубелость мешает напеву,

любви

и презренью,

надежде

и гневу!

Заря,

опустись на ладони мои, высветли горе!

Сердце,

запой, как поют соловьи,

мазовецкие ивы, зеленое море!

Сегодня я песню спою на заре,

спустившись в долину,

про край тополиный,

про Украину,

про силу любви

и про братьев моих,

про сердце единое

в говорах их!

Слово, в душе тебе не сгореть!

Песней разлейся ты на заре!

Песнею на заре!

На заре!

Была ночь.

И еще были ночи,

и еще —

сменяли жестокие ночи жестокие дни,

дни надругательства,

дни-огни,

мести дни.

И — для тевтонского уха

для швабского слуха,

для шкопского духа —

несносное,

грозное,

в сути — стальное:

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ».

Над Краснодоном небо пылает,

небо в багровом огне утопает,

багрово-смертельно в глазах оккупанта —

это

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»!

Взрывы за взрывом небо кромсают,

падают швабы,

швабы стенают,

клянут,

проклинают тот миг ястребиный,

когда захотелось им Украины,

и зряшно к тевтонскому,

к нацистскому —

с крестом опозоренным — богу взывают!

Все равно погибают!

Это

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»!

Дай руку свою мне, похвальное слово!

Ты вспоминаешь,

наверное, снова,

как родило ты — «Гвардия Людова»?!

То была тоже Людова

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ».

Думали фашисты:

«Вот посчитались,

вот поглумились,

вот на века открестились от них,

в шахту на муки столкнув молодых!..»

Темные!

Слепые!

Того не ведая,

не зная,

не ожидая,

памятником бессмертным ту сделали

шахту!

И, палачей до сих пор проклиная,

над могилой героев несем мы вахту!

Можно казнить всех героев,

всех расстрелять!

Но — не убить, не казнить, не распять

вечно живое, нетленное,

в тысячелетьях бессмертное, стальное —

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»!

Зенон Живулинский (Польская Народная Республика)

Подвиг: Поэма

Не новый спор:

что — подвиг человека?

Безумства взрыв

иль пламень духа,

который вспыхивает в нас,

как звезды в небе

под действием неведомых нам сил?

А может, подвиг —

жизни всей основа,

деяний человека

главный смысл —

то,

для чего живем мы все на свете,

к чему стремимся вечно мы

душой?

О подвиги людей!

Свидетели живые

горенья человеческих сердец,

и мужества,

и красоты,

и веры,

и воли, что к бессмертию ведет!

Я славлю вас!

Во все века земные

прекраснейшими были вы в судьбе

десятков поколений, обществ, стран...

Да, подвиги — живут!

И песни тоже

живут наперекор забвенью-праху,

беря начало в древности седой,

до наших дней, являя душ крылатость!

Где силы человеческой межа?!

Да нет межи,

границы нет!..

И подвиги — вовек не умирают,

как вечен душ людских священный жар!

Советские друзья!

Меня простите,

что я в своей взволнованной поэме

себе позволю вольность небольшую.

Хочу я имена героев ваших

переиначить на испанский лад.

Не потому, что здесь, у нас, не смогут

произнести имен славянских строй!

Давно мы к этим именам привыкли!

В народе нашем не найти

такого,

который имя Ленина б не знал,

не знал, как верно произносят — Юрий,

или как точно — Валя Терешкова,

иль их собрата имя —

Комаров.

Нет, просто очень захотелось мне,

чтоб имена те нынче зазвучали,

как имена сородичей моих!

Поскольку знаю, что герои ваши —

они герои и моей земли!

Я знаю, что, свой подвиг совершив,

в веках бессмертный подвиг, те герои

не только защитили Киев славный,

не только свой шахтерский Краснодон,

а Каракас мой, и Монтевидео,

и Лиму, и Кито,

и Порт-о-Пренсе,

и Асунсьен,

Гавану!..

И я хочу, чтобы звучал Сергей

в моей поэме — Серхио,

а Ваня —

в поэме назывался бы Хуан,

Олег — Олехо,

Уля — Юлиана!

Они — моей истерзанной земли

любимые, ее родные дети,

как и Владимир Ленин —

наш отец!

3. Олехо

Промозглый сумрак каменной темницы,

тупая боль от ссадин и от ран,

отяжелели

черные ресницы,

в глазах кровавый стелется туман.

Ах, тело молодое!

В наслажденье,

тебе бы в ласке нежной трепетать!

Спортивное испытывать боренье...

Но хватит

сердце муками терзать!

Не стоит, нет!

Пусть страшно ноет тело,

когда в него враги вонзают гвоздь!

Душа бы только в муках не истлела,

и дух твой гордый пытки перенес.

Как тяжко все и как невыносимо!

Кто выдержит еще такую боль?!

Но воля, как огонь, неугасима, —

она сильней, чем нож, иголка, соль,

которыми палач тебя терзает.

И все же воли этой не распять!..

Как жутко светом очи ослепляет!

Закрой!

И жизнь переживи опять,

переживи, как чудное мгновенье,

которое вместило тыщи лет!..

Уста в крови...

Но жертвенник терпенья

еще не напоил их лаской, нет!

«Любимая!..» —

устам ли не хотелось

произнести то слово горячо?

Куда припухлость детская их делась?

И разве боль их только и печет?

Ужель рубцы кровавые — удел их?

Ужель они — и есть твое лицо?

Но ненависть очерчивает смело

на них святое мужество отцов!

Нет, ты не знал, что написал Вальехо*:

«Цветы стальные и громов сердца...»

Ты образ тот в душе своей, Олехо,

сумел увековечить до конца.

Потом иным ты встанешь — весь в граните,

отлитый в бронзу, врезанный в металл!..

То будешь ты!

Незримо сердца нити

с живыми

крепко свяжут пьедестал.

А нам запомнись, краснодонский орлик,

живым,

веселым,

нежным

и простым!

И лишь тогда нам мраморный твой облик

сказать позволит:

— Верно. Это — ты!

И будешь ты идти со мной незримо,

в борьбе любой не ведая преград,

Олехо,

друг,

сын гордой Украины,

и мне — венесуэльцу —

кровный брат!

4. Любовь

Портрет хранится в Лувре.

Видел я

улыбку эту — вечную загадку.

Непостижимый сфинкс,

тайник страстей,

любовь и нежность женщины лукавой,

великий символ гордости земной,

название которой —

Монна Лиза!

Богоподобный, славный Леонардо!

Что сделал ты,

как кистью колдовал ты,

что твой рисунок — таинство земное —

до наших дней волнует все сердца!

Но

если бы увидел ты портрет,

с которого глядит на нас девчонка,

разрезом голубых очей подобна

твоей непостижимой Монне Лизе!

О если б ты увидел!

Ее имя

звучит — Любовь — в славянской стороне.

У нас такого имени не сыщешь.

Оно и в нежном слове Унамуно**,

и в строчках тех, которыми Камоэнс***

нас очаровывал, создав «Луизиаду»,

и в языке твоем напевном, Леонардо,

звучит маняще слово то — Амор!

Когда б увидел ты ее портрет

пред тем, как к Джиоконде приступил ты, —

не только сфинкс чарующий и страстный,

не только женской тайны обаянье,

а мужество стальное, и решимость,

и твердость духа, что испепеляет

врагов,

тебе б открылись, Леонардо!

И в этой слабой девочке и сильной

ты показал бы миру лик бессмертья,

назвав его одним прекрасным словом,

как имя этой девочки, — Любовь!

5. Серхио

А помнишь, помнишь ночи на реке,

когда ходил ловить с друзьями рыбу?..

Упала ночь на дом твой

черной глыбой.

Удилище сжимаешь ты в руке,

шаг осторожный,

точно на пуантах!

Балетный позавидует артист!

Ведь это надо ж

обладать талантом,

чтоб ночью выйти на знакомый свист!

Отец уснул?

Уже, должно быть, спит!

Теперь — тихонько,

чтоб ни звука даже!..

Ой, что там?

Так и замер:

мать стоит,

легонько сына под затылок пряжей,

и шепотом:

— Куда тебя несет?

Отец проснется — будешь знать,

зачинщик!.. —

Отчитывает сына,

и в кувшинчик

льет молоко — пускай рыбак попьет,

душистый хлеб достала, улыбаясь,

сказала, не скрывая доброты:

— Все бегаешь,

все бегаешь, как заяц?

Тот чаще дома, видимо, чем ты!..

Трава в росе вдоль всей тропинки верной.

Вот и река.

Костер на берегу.

Дружки его давно уже, наверно,

закинули крючки свои в реку.

Заря над речкой стелется с востока

дорожкой алой — встань, по ней иди!..

Как сушит жажда страшно и жестоко!

Воды! Воды!

Вы слышите?.. Воды!..

Хотя бы каплю,

если не глоточек,

чтоб на мгновенье увлажнить уста...

Ой, Серхио!..

Спросила мать:

— Сыночек,

Таким седым ты за ночь эту стал?

Сыночек мой, —

больное сердце стонет, —

как мало на земле ты этой жил...

Горят уста...

А как горят ладони!..

Палач ладони мальчику пробил!

Гвоздем...

Коль гвоздик тоненький умело

согнуть — как раз получится крючок.

Сидишь.

Шумит кустарник оробело.

Скользит на волнах легкий поплавок.

Рванулся!

Бьется рыбка и не тонет.

Ага, поймалась! Не ждала беды!..

Горят уста...

А как горят ладони!..

Воды! Воды!

Вы слышите? Воды!.. Я все стерплю!

Все выдержу, поверьте!

В душе нет страха, нет его в глазах.

Пускай гвоздем пробьют мне даже сердце,

пусть кровь и на висках, и на руках,

пускай терзает мука неустанно!..

Согнулась сталь бы?

Значит, я — не сталь!

Я выдержу!..

Пылайте кровью, раны, —

ни слова — нет! — не вымолвят уста!

Не жди, палач, ты от меня пощады,

измены подлой от меня не жди!..

А говорят — есть где-то водопады...

Воды! Воды!

Вы слышите?

Во... ды...

Нет!

Мне и капли от врага не надо!

Я и глотка себе бы не простил!..

Холодный дождь с далекими громами

слезой суровой землю окропил.

6. Хуан

Хуан.

С прищуром — близорукий парень,

стеснительный и скромный человек.

Мир, поклонись сегодня Земнухову!

Так звали все его.

Советский друг

поведал мне,

что к древности далекой

восходит корень имени его:

земной, земля...

Не зря, наверно, это!

Был парень этот символом земли,

которая взрастила и вспоила

своим бессмертным соком

и дала

ему такую стойкую отвагу,

какую может дать нам лишь земля!..

Мой Каракас****!

Брожу я нынче снова

по улочкам извилистым твоим,

и это имя русское твержу,

желая, чтоб запомнили его

твой каждый камень,

каждый тихий дворик,

и каждый столб,

и каждый малый дом!

Запомните!

И помните навечно

с древнейшим корнем имя это, люди!

Святое имя русское —

Иван.

7. Юлиана

Кровь стучит мне в виски беспрестанно

и врывается в мой непокой!

Юлиана,

моя Юлиана!

Образ вижу я твой дорогой!

На обложках журналов томятся

голливудские ню без стыда!

Им с тобою вовек не тягаться.

С чем сравнится твоя красота?!

Очи — будто бы небо под осень,

ты стройна и гибка, как лоза.

Косы длинные, черные косы.

Юлиана, степная краса!

Я себе представляю: без спеха

ты проходишь по чистой росе,

и искрятся серебряным смехом

золотые ромашки в косе!..

Сердце,

плачь, как открытая рана!

Сердце,

плачь!

Нет! Всю горечь испей!

Юлиана,

моя Юлиана!

Жанна д'Арк украинских степей!

Ты звездой просияла сквозь ночи

и явилась бессмертной мечтой!

Юлиана,

во ржи василечек,

самородок степи золотой!..

Так что есть подвиг?

Ну-ка, мудрецы!

Молчите?

Что ж — я понял,

я отвечу!

Того постичь не смогут ни дельцы,

ни те, в ком дух извелся человечий!

То — праздник воли,

сил таких прилив,

какие только в сердце чистом сыщешь!

То — сталь и нежность чувств,

не пепелище!

Величия торжественный мотив!

То — красота бесстрашных храбрецов, —

земля издревле ими восхищалась!

То — смелость Смерти посмотреть в лицо,

да так, чтоб Смерть сама бы испугалась!

То — яркий отсвет, видный далеко,

возмездья поступь

и любовь святая!

То — реквием, звучащий высоко,

то — мощь необоримая, стальная!

Живи в столетьях, подвига краса!

Живи

и души исцеляй от боли!

Живи

и возноси под небеса

красу земли,

красу бессмертной воли!

*Вальехо Сесар — известный перуанский писатель и поэт, коммунист.

**Мигель де Унамуно — известный испанский писатель, поэт и философ, представитель «Поколения 1898 года».

***Камоэнс — великий португальский поэт XVI века, автор поэмы «Луизиада».

****Каракас — столица Венесуэлы.

Али Ламеда (Венесуэла)

В Краснодоне

Я в Краснодон наведался весной.

Давно я выбирал себе минуту

остаться с подвигом наедине — как будто

герои те, чьи имена со мной,

всегда вели за жизненной звездой.

Герои! Вы нашли меня в краях,

где доля эмигрантская моя,

бывало, плакала за Родиной годами

и говорила мне, чтоб именами

тех юношей переверял себя.

Вот женщина проходит за водой —

я кланяюсь ей, жаждою влекомый,

увидя свет очей — такой знакомый —

как будто смотрит мальчик Кошевой.

Поклон мой низкий матери его!

Ее рукам — в них движется тепло,

ласкавшее сыновнее чело!

Ее губам — они еще таят

прикосновенья детские ребят,

сыновнее бесценное добро!

Вот Громовой исписанный листок.

Смотри, он разве сердца не имеет?

Не мертвый он! Он жизнью пламенеет,

огонь его пылает между строк —

ведь в них руки ее бессмертный ток!

Шевцовой фотография... Ты знаешь,

есть красота, которой доверяешь.

Она — в движеньях, всюду устремленных,

в мечтаньях, на работе закаленных, —

ты в подвиге ее всегда узнаешь!

Ходил по Краснодону целый день.

Сады зеленым цветом обуяло,

гаванскою жарою изнывала

над Краснодоном неба голубень.

Неужто разница еще какая есть

меж Украиной и Камагуэем?

Да, я могу назвать ее моею —

здесь руки братьев всюду пожимал,

и ветерок донецкий обдавал

меня, кубинца, свежестью своею!

О, сколько общего у нас! Разве Абель *,

которому враги сорвали руки,

с Тюлениным не стал бы возле шурфа,

хоть он был сын совсем иных земель?

Сестрой Ульяну бы назвал Абель!

У них один был враг и цель едина,

и мужество с отвагой соколиной,

презрение врагам на целом свете,

уверенность в грядущего победе...

Теперь вы сестры, Куба с Украиной!

* Абель Сантамария — герой кубинской

революции, замученный батистовцами.

Роберто Фернандес Ретамар (Республика Куба)

Рассказ, услышанный в Киеве

В этот город я прибыл вторично.

Он опять чаровал меня снегом —

белым снегом,

неистово белым...

По широкому мосту

мы едем к друзьям,

что живут за рекой —

за широким Днепром.

В предвечерье морозном,

в задумчивых сумерках светлых

протянулся он черной

и влажной дорогой.

В симпатичном

и прибранном чисто жилье

мы зажгли восковые

морозные свечи.

Пахло воском

и снегом,

который синел за окном.

Чуть пьянящим

сиреневым дымом

сигареты хозяина.

Нежным,

едва уловимым

благовоньев духов.

Мне хозяйка казалась

каталонкой красивой —

не знаю уж сам почему...

Шла беседа неспешно,

сумбурно немного.

Было времени вдоволь,

И мы не считали часов.

Впрочем,

времени было на дело

немного,

чтобы все рассказать.

Все, как есть.

Обо всем…

Разве в силах мы

все

рассказать?

Просто жизни не хватит.

А если сошлись

два хотя бы

поэта —

стихи у них чаще звучат.

чем заздравные тосты.

В тот вечер

все поэтами были в квартире,

и поэзия,

ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО ПОЭЗИЯ,

без опаски царила

в танцующем свете свечей!

Старый уругвайский писатель, —

мой попутчик

и новый мой друг —

нам доказывал, споря:

геройский поступок,

а тем более

подвиг

дано совершать

только в зрелых летах.

Он людей называл имена.

при которых

мне хотелось с почтеньем вставать

и склонять уважительно

голову.

Но притом

я упорно стоял на своем,

героизм молодой защищая.

Я напомнил Камило и Че*,

Он —

немеркнущий подвиг Лумумбы,

вызвал Массимо Гомеса ** дух,

генерала Сандино...

— Будьте судьями в споре, —

к хозяевам мы обратились.

— Мы не можем, —

хозяева нам возразили, —

разве есть у геройства

какой-то предел возрастной?

Мы не будем судить —

просто вам

о героях

расскажем...

Рассказ хозяина

Чадила в сумраке коптилка —-

скупой светильник лихолетья,

Была война

одета медью,

надежной сталью

и свинцом...

И вдруг — что это?

Вечеринка?

Пожалуй, нет!

Так больно, горько,

так неуютно на душе,

что не до танцев,

не до песен,

не до признания в любви...

День новый —

новые страданья,

и унижения,

и смерть!

Но, может, этот дом —

ковчег

среди ревущих, бурных воли?

Возможно, он —

последний остров

добра.

А может, пристань горя,

немых

испуганных ночей!

Спасенье ль

от штыка и пули

нашли здесь несколько счастливцев?

Но нет!

Звучит сурово клятва,

остра, как лезвие ножа!

— Клянусь!..

(О, кто ты,

непокорный

отважный юноша,

который

поставил на кон

жизнь свою

не ради почестей

и славы?

Они придут в другое время,

когда ты жизнь

уже отдашь.

А нынче ты

мечтаешь только

схватиться с бешеным врагом

и уничтожить

оккупанта —

грабителя и палача.

Его душа чернее ночи.

Сравнить ее скорее можно

лишь с окровавленной пустыней.

Но час отмщения

настал.

За матерей

и за друзей,

за хлеб,

за дом сожженный свой!)

— Клянусь!..

(О, кто ты,

кто ты?

Символ

девичьей чистой красоты?

Нет, не плакат —

реклама моды — и

твое лицо увековечит.

Не «шоу» в пышном кабаре,

где в микрофон

визжит певица...

Твое лицо —

на снимке школьном.

И он,

бесхитростный,

отнимет

у человечества покой.

Нет тяжелее преступленья,

чем надругательство над жизнью —

такая гибнет красота!

Подумай, девочка,

помедли!

Ты губишь

будущее счастье.

Ведь ты красива,

и недаром

вздыхают парни по тебе.

Постой!

Назад возврата нет!

Ужасной смертью

ты погибнешь!

Еще не поздно!

Стой!

Молчи!

Звучит святое слово клятвы,

Все знает девочка сама.

Все до конца.

Она готова

и пытки вынести,

и смерть!

Ну что ж, иди!

Прости.

Забудь их —

мои нелепые слова.

мои смешные уговоры.

Иди!

И пусть рассвет свободы

готовят честные бои!)

— Клянусь!..

(О, кто ты,

Кто ты, мальчик?

Еще не юноша — ребенок.

Подумай!

Смерть увидеть близко

и жизнь отдать без плача ей —

она ведь только началась! —

ты сможешь это?

Да, смогу!

И если нужно —

кровь пролью.

И жизни

я не пожалею.

Ну а погибну —

дух мой к бою

святая ненависть поднимет.

И В ЭТОМ — НАШ ЗАКОН

И ПРАВДА:

Не только дом родной за нами,

не только —

двор под яворами,

не только —

город Краснодон.

Я слышу голос

всей Земли:

— Сынок! Я верю,

защити!..

И я иду во имя Жизни

и не боюсь

погибнуть сам!)

Они ее не преступили,

ту клятву чести молодой!

Не спят

могильным сном

герои,

закрыв навек свои глаза.

Они — повсюду, где бои,

они всегда

на ратном поле!..

Хозяин кончил свой рассказ,

и встали мы непроизвольно,

склоняя головы свои

в знак восхищенья

и признанья

от имени

людей Земли —

героям юным гиблой ночи!

Рассказ хозяйки

Я — мать.

И я прекрасно знаю:

для матерей

нет горше горя,

чем пережить

своих детей.

Теперь представьте

страшный груз,

который лег на плечи вдруг.

в тот безутешный

черный

вечер,

когда узнала правду мать:

— Ваш сын погиб!

И это — все!

Конец!

Он больше никогда

в дом не войдет,

за стол не сядет.

— Погиб!..

Как дико и трагично

слова пугающие эти

во все звучали времена.

Для матерей дитя всегда —

дитя,

И нету в мире

страшнее пытки,

чем увидеть

в глазах идущего на смерть,

в его последнее мгновенье,

не боль прощанья —

осужденье.

Нет! Нет!

Вы слышите! — вовеки

мать сына

не предаст в борьбе!

Пускай покой утратится и сон,

пусть слезы матерей

затопят землю,

пекучие,

горящие огнем,

пусть ежечасно

боль терзает сердце,

но каждый раз,

о сыне вспоминая,

мать

в муках умирает

вместе с ним.

И мук ее

ни с чем

нельзя сравнить!

Склони чело!

Ведь это мать идет!

Нагнись

и поцелуй с почтеньем руку —

она дала

героев

всей Земли!

Их наделила

мужеством и силой!

И все стерпела.

Слышишь —

все

стерпела!..

Так поклонись, Земля, ее сединам —

с ней

сын ее

сквозь даль веков идет!..

* * *

Наши свечи почти догорели.

Ночь стояла за окнами,

тихо дышала в окно.

И негромко

кубинская музыка

(как хозяевам я благодарен,

что смогли догадаться:

она лишь

нужна мне теперь —

непоседе,

поэту далекой. Гаваны!)

разливалась, плыла в тишине.

И шептал я одно,

зачарованный,

юный душой:

«Молодая Гвардия»...

«Молодая...»

*Камило Съенфуэгос, Че Гевара — герои кубинской революции, соратники Фиделя Кастро.

**Массимо Гомес — герой испано-американской войны 1895—1898 гг., национальный герой кубинского народа.

Файад Хамис (Республика Куба)

Молодые сердца

Из поэмы

Лейся, падай на скалы,

голубая

река.

Водопадов каскады,

ярких брызг

облака!

Будто радуга встала —

семь

горячих цветов.

Зазвучала гитара —

семь

цветов-голосов.

Что за нега, за сладость —

сердце

мягче стучит.

Но не надо! Не надо!

Стой на страже,

молчи!

Шорох дебрей тревожен

беспокоит,

томит.

Отчего, отчего же

сердце джунглей

болит?

И озерные ночи

потускнели

во мгле,

что таинственно к ночи

разлилась

по земле.

Мы уходим. Сквозь тучи

зорька

цедит рассвет...

Партизанке к чему он,

этот розовый

свет?

Мы уходим. И рана

тлеет в каждой

груди.

Что они партизану,

ноты звезд

впереди?

Да, уходим, и в чащу

тропка

скрытно ведет.

На равнине нас часто

поджидал

пулемет.

К сожаленью, в саване

враг наш

крепко стоит.

Но мы скоро нагрянем,

заклокочут

бои.

Жизней мы не жалеем,

коль на битву

пошли.

Припадая Антеем,

просим сил

у земли.

С нашей болью и горем

не оставит нас

мать.

Дай нам силы, Ангола!

Дай отваги, Ангола!

Вдохнови нас, Ангола,

чтобы цепи

сорвать!

Всей душой мы — поэты,

гимны

в сердце звенят.

Ожидает победа

на рассвете

меня!

Трубы кличут нас к бою.

Бой — на смерть!

До конца!

Молодые герои

с нами —

в наших сердцах.

О советские люди!

Край ваш

больше страдал.

Вашу родину лютый

враг

надсадно терзал.

Только красные стяги

не погасли

в дыму,

Где вы брали отвагу,

палачи

не поймут.

...Сто дорог, сто тропинок —

от борьбы

отдохнуть.

Можно жить, только спину

нужно

в каторге гнуть.

Сто дорог — по не к солнцу! —

по болоту

ужом.

И пошли краснодонцы

на врага

напролом,

потому что презрели

все иные

пути!..

Мы их светом согреты,

подвиг юности

чтим.

С нами в джунглях Анголы

он шагает

на бой —

рядовой комсомолец

Олег

Кошевой.

Где лачуги, как тени,

собирает

бойцов

комсомолец Туркенич

с опаленным лицом.

И правдивое слово

по селеньям

несет

комсомолка Шевцова —

все невзгоды

не в счет!

Блещут зайчики лезвий —

сталь отмщенья,

звени!

Вы для нас — анголезцы,

Украины

сыны!

...Трубы кличут нас к бою.

Бой — на смерть!

До конца!..

Молодые герои

с нами —

в наших сердцах!

Агуштиньо Нетю (Ангола)

Гимн смелым

Отрывок из поэмы

Россия!

Страна великая!

Тебе я славу пою, твоей дивной природе

и людям твоим предивным!

Вот

белый снег.

Лежит извечно он в горах

Килиманджаро*.

Холодным он,

искристый он — ты знаешь.

В России же укрыты им равнины,

которых зебры и за год не оббегут!

Какое же сердце иметь надо —

горячее,

твердое,

буйное,

чтобы в этом холодном крае

души тепло уберечь!

Вот

королевская пальма.

В России пальмы растут на берегу

теплого моря.

Представь себе этих красавиц,

лелеемых с моря ветром прохладным,

словно в моей стране.

Есть снег и пальмы есть!

Так стоит ли мне удивляться тому,

что русское сердце

чувствительно к нашим песням!

Вот

горы скалистые.

В России такие горы, что не каждый орел

долетает

до снежных вершин горделивых.

А потому и не надо,

не надо, слышишь,

не надо

искать в России что-либо,

чего бы не было в мире!

Признаки всех континентов

сошлись на российских землях.

Лучшие чувства народов

понятны советским людям.

Здесь Севера белая сила

и черная грация Юга,

и Запада мысль безграничная,

и спокойная мудрость Востока.

Но главное — это бессмертное слово

ЛЕНИНА,

что стало великим делом!

Мой Гимн —

молодым героям,

юным героям и сильным,

сыновьям, дочерям России —

страны белого снега!

Запомните это имя:

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ!»

Не королевская гвардия,

не императорская гвардия,

не пышномундирная гвардия —

в медвежьих шапках

и аксельбантах,

в орденах

и значках зеркальных,

не гвардия трескучих парадов

и торжественных смен часовых у дворца —

нет! —

«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»!

Еще совсем юные,

молодые девчата и парни...

Им жить бы жить, и любить, —

но вышли на бой свой неравный!..

Люба Шевцова.

Отвечайте вы мне, смешные пустышки

Найроби,

в коротеньких юбках гуляющие со своими

влюбленными,

вы смогли бы, как Люба Шевцова,

ради великого дела

с ненавистным врагом танцевать

и кокетничать с ним,

когда ненависть в сердце великим пожаром

горит?

Усмехаться врагу —

и добывать у него документы,

необходимые так для борьбы?

Не обижайтесь, девчонки Найроби**,

не надо!

Любу тоже немного считали кокеткой —

однако,

хоть вы и любите родину вашу,

вам еще надо учиться закалке, уверен,

и мужеству

Любы Шевцовой!

Скажите и вы, веселые мальчики,

неугомонные мальчики

из тех, кого иногда называют

«уличными разбойниками»,

которым люди с укором кивают вослед

головами,

когда вы в громе и грохоте несетесь

на мотороллерах

по улицам узким, пыль поднимая

до солнца,

скажите мне:

вы полезли бы, страх презирая,

на крышу вражьего логова,

чтобы там укрепить красное знамя

борьбы?

Так

Сделал

Тюленин.

Сделаете ли вы?

Я вас очень люблю,

мои черночубые и белозубые дети земли

африканской,

очень люблю,

но не знаю

хватило бы львиного мужества в ваших

сердцах

на такое дело?

У Тюленина

мужество это

было!..

Великие горы бумаги я могу написать —

это будут фолианты, потолще гроссбухов

банков английских.

Но и тогда не перечислю я и половины

славных и гордопамятных,

высокочтимых деяний «Молодой гвардии»!

Не надо их пересказывать!

Поверьте мне на слово,

братья мои черночубые и белозубые,

и вместе со мною,

по древнему обычаю нашему,

давайте споем Гимн смельчакам

краснодонским!

И вы, всесильные боги —

Очунга, Хата-Бвана, Мандинго!

Восславьте память героев, восславьте!

Пускай прохладный и нежный ветер

пампасов

хоть раз в году пропоет это слово:

«ТЮЛЕНИН»!

Сделай так, Очунга!

Пускай теплые лучи солнца

хоть раз в году прозвенят над

пшеничным полем:

«ШЕВЦОВА»!

Сделай так, Хата-Бвана!

Пускай прозрачные капли дождя,

эти маленькие хрустальные музыканты,

хоть раз в году простучат в заоконный

ковшик:

«КОШЕВОЙ»!

Сделай так, Мандинго!

Впишите, великие боги, в память нашего

сердца

все имена героев!

Любите их!

Помните!

Славьте!

*Килиманджаро- самая высокая гора Африки.

**Найроби — столица Кении.

Джошуа Нгебе (Кения)

Маленькая поэма о «Молодой гвардии»

Отрывок

Читаю, и плачу,

и слез не стыжусь.

Любовь и Ненависть,

в стужу и в зной

вами горжусь!

Ночь дождями над городом плещет —

не троньте надежду,

не троньте надежду!

О сердце, не надо сжиматься тревожно!

Пусть ветер красное знамя полощет —

То Правда живет

в нашем сердце, как прежде!

Живая надежда,

живая надежда!

Врагу — приговор

и предателю — тоже.

Священная месть, будь к ним тверже

и строже,

карай неотступно и порицая

фашиста немецкого и полицая;

того, кто жиреет в рабской одежде,

карает надежда,

карает надежда!

А в юных сердцах загорается клинопись:

Любовь и Ненависть,

Любовь и Ненависть!

Идет, для свиданий тревожных пригожа,

Любовь-комсомолка, на песню похожа.

Идет —

и никто из прохожих, немея,

на веру ее

посягнуть не посмеет.

Вступает в борьбу с червоточной изменою

Любовь-комсомолка

по имени Ненависть...

А кто вспоминает, как звали врага, —

того, что нес миру на касках рога?

Его и других его братьев поганых

буранным и чистым смело ураганом!

А имя героев — в веках, как и прежде;

вы — дети надежды,

вы — дети надежды!

Я плачу, читая

про славный ваш путь.

Будь славна, Любовь!

И Ненависть будь!

Олег Кошевой.

Юноша, замученный фашистами

за Любовь к своей Отчизне чистой

и за Ненависть к душителям ее.

Абель Сантамария.

Юноша, замученный батистовцами

за участие в борьбе Фиделя Кастро,

за Любовь к стране своей прекрасной

и за Ненависть к душителям ее.

Конрадо Бенитес.

Юноша, расстрелянный путчистами

в горах Эскамбрай на Кубе,

за то, что нес книжки лучистые

детям крестьян на Кубе.

Иван Земнухов...

Сергей Тюленин...

Нгуен Ван Чой...

Ульяна Громова...

София до Сантиш...

Любовь Шевцова...

Раймонда Дьен...

О, продолжать этот список тревожно,

в горящем сердце не проходит боль.

Скажу одно: у каждого народа

есть свой Бенитес,

Кошевой есть свой!

Повсюду есть сердца, геройством полны,

бессмертные есть всюду имена.

Но разве меркнет краснодонский подвиг?

И разве жертва людям не ясна?

Нет, трижды — нет!

К сражениям готовы,

подняв над миром пламенный девиз,

мы не забудем краснодонской крови,

ни смерти их,

не сломленной, как жизнь!

Иван Туркенич...

Анжела Девис...

Радик Юркин...

Уильям Мередит...

Олег Кошевой.

Да, мы сегодня к подвигу готовы,

все больше нас — и мы вперед идем!

Зовет нас пламя краснодонской крови

и жизнь, звенящая над ней лучом!

Хорхе Армандо Гальего (Перу)

Карандаш

Дружище, карандаш,

ты не горюй,

когда останемся одни мы,

без друзей,

когда любимая

о нас забудет

и когда

с тобою

мы поселимся

в тиши пустынной...

Припомним мы товарищей своих,

знакомых и чужих.

О них пиши,

рассказывай без спешки,

не торопись,

и расскажи о бедных

художниках,

талантливых и добрых,

интеллигентных, честных бедняках,

которые рисуют на асфальте

красавиц лица

и цветов букеты, —

о так не творят, а нищенствуют в жизни.

Дружище, карандаш,

пиши про «мир свободный»,

бродягу-музыканта,

что нашел приют недолгий

на скамейке парка.

Нашел убежище!

Последнее спасенье для того,

Кто связи все с никчемной жизнью этой

давно порвал,

оставив связь одну —

существованье,

проще — прозябанье.

О эти споры наши

об искусстве,

о красоте миров!

Жаль одного:

они всегда велись —

те споры —

впроголодь!

Собрат мой нищий

скрипочку держал

так бережно и нежно,

что девчонки

завидовали маленькой певунье,

послушным струнам...

Карандаш, пиши,

пиши и не горюй...

Стой!

Ты лучше напиши тем юношам сначала,

что на небо сквозь камеры решетки

глядят,

стеной сокрытые от мира...

Пиши для них!

Твои слова

им так необходимы,

как путнику глоток воды в пустыне,

живительный глоток

тому, кто к цели

идет, шатаясь,

падая.

Но — к цели!

Ты миру расскажи о Краснодоне, —

о молодых орлах его бессмертных,

которые послали вызов бури

и в бой вступили с вороньем бандитским.

Ты расскажи,

как парни и девчата

стальной стеною

встали на защиту

земли родной,

как та земля горела

под подлыми ногами

тех пришельцев,

злодеев тех,

тех извергов,

которым

имя:

«оккупанты».

Из далека,

со всех краев планеты

на место подвига

идут сегодня люди.

Запомни ты

о гордом Краснодоне,

друг незнакомый,

юноша далекий,

и боль, когда

пронзит тебе все тело,

ты стисни зубы,

сердцем прокричи:

«Краснодон!

Краснодон!»

Дружище, карандаш.

как сделать так нам,

чтоб наши голоса

услышала планета?!

Пиши, пиши, дружище!

Нас услышат

все юные

и выйдут

на бой последний —

на решительный и правый...

Пиши, дружище!

И напомни всем —

друзьям далеким,

незнакомым,

что пальцы заскорузлые,

в которых

сегодня —

карандаш,

сумеют завтра,

в любой момент

взять грозное оружье...

Назым Занди (Ирак)

Клятва Сергея Тюленина

Из композиции «Минута одного бессмертия»

В любом патронташе найдется место

Еще одному патрону.

И в каждом сердце найдется место

Еще для одной мечты.

Рождается ненависть, лишь увижу

Следы от чужих сапог —

Сапог, что прошли по моей любви

И по моим мечтам.

Я петь сейчас не могу, не хочу,

Повсюду — поля пустые.

Слепнут глаза, слепнут глаза,

Их застилает повязка —

Она перекручена, словно крест,

Черна, будто ночь без края!

И я кладу в патронташ патрон.

Это — моя присяга!

Захари Иванов (Народная Республика Болгария)

Мальчишка

Зима ушла,

опять весна смеется,

кружатся над каштанами жуки.

И чудится мальчишке:

он несется,

босой, с ватагой наперегонки.

Но — дверь тюрьмы

пред ним не распахнется:

железная — дневной закрыла свет.

И даже свету лунному, что льется

в ночи,

сюда — к мальчишке — входа нет.

И лишь когда глухая канонада

загрохотала вдруг невдалеке,

тюремщик двери отворил прикладом:

«Во двор!..» —

он вспомнил и о пареньке.

А через час

из груды трупов

этот

мальчонка встал,

рукой зажал прострел

на худенькой ноге,

и до рассвета

дойти к бойцам своим родным успел...

Из тысячи замученных, убитых

остался только он один в живых!

И в руки взяв винтовку,

бил бандитов,

он бил один —

за сверстников своих!..

Шел по отвесным скалам,

поднимался

он в горы высоко — до облаков,

и там опять за родину сражался,

и мины слал на головы врагов!

В отряде партизанском, у Сончхона,

Тюлениным

прозвали паренька.

Хоть книжки о героях Краснодона

прочесть мальчишка не успел пока.

Пак Тен Сик (Корейская Народно-Демократическая Республика)

Все мы Зои и Олеги все

День возник — прекрасный, словно детство,

И в душе — весеннее цветенье...

Ты родился — с тобою вместе

Родилась и песня поколенья.

Мы сердца доверили героям,

Вышло солнце к нам во всей красе —

И идем вперед единым строем,

Все мы — Зои и Олеги — все.

И звенит, звенит в сердцах все та же

Песня-клятва молодости ранней. ...

И, как символ дерзновений наших,

Вместе с нею к солнцу мчит Мерани *.

* Мерани — образ крылатого коня в грузинской поэзии, символ красоты, дерзания.

Григол Джулухидзе

Песни

Чёрный январь. Прощёное воскресенье

(рок-оратория)

Музыка: Ю. Дерский

Мы гвардия, навечно молодая

Простите нас, простите, пацаны,

Что вас не узнают и мало знают.

Вы не вошли в учебники страны,

И песни о вас редко сочиняют.

От срока потемнела бюстов медь,

Цветы лежат на солнце, увядая.

Вам не дадим повторно умереть,

Вы гвардия, навечно молодая.

Вам выпали суровые годы,

Где требовалось мужества единство,

Не испытать уже вам никогда

Отцовства гордость, радость материнства.

Над вами будут годы торопить

Степные ветры терпкие, рыдая.

В сердцах людей останетесь вы жить,

Вы — гвардия навечно молодая.

К вам будут приводить своих невест,

А вам уже не стать годами старше.

Играет пусть военный нам оркестр

Не марш прощанья, свадебные марши.

Вам выпали суровые годы,

Где требовалось мужества единство,

Не испытать уже вам никогда

Отцовства гордость, радость материнства.

Над вами будут годы торопить

Степные ветры терпкие, рыдая.

В сердцах людей останетесь вы жить,

Вы — гвардия навечно молодая

Камеры

Мы камеры, мы камеры,

мы держим вас, как кляймеры,

Унылые, бессонные,

мы железобетонные.

Не кабинеты важные,

мы зачастую страшные.

Мы камеры, мы камеры,

мы держим вас, как кляймеры,

Мы камеры, мы камеры,

мы держим вас, как кляймеры,

Враги нас кровью метили,

за то, что мы свидетели,

Как погибали дети,

как жгли, секли их плети.

Как руки им ломали,

как звёзды вырезали.

Мы камеры, мы камеры,

от слов прощанья замерли,

Слова любви кричащие,

не ввысь, а в шурф летящие.

Унылые, бессонные,

мы железобетонные.

Не кабинеты важные,

мы зачастую страшные.

Мы камеры, мы камеры,

мы держим вас, как кляймеры,

Бессонные, смотрящие,

от ужаса кричащие.

Романс

Как мало мы сказали нежных слов,

Как жизнь года отмеряла нам скупо.

В семнадцать погибать обидно, глупо,

Когда едва познали мы любовь.

Застыло над землёй, дождём умытой,

Далёкое бессонное созвездие.

Но запоздалым будет то возмездие,

И слёзы о любви, врагом убитой.

За нас поют весенние капели

О том, что спеть с тобою не успели.

Останутся в прощальном аллилуйя

Одна весна, два робких поцелуя.

Останемся в легендах мы воспетыми

Навечно неразлучными кометами.

Как мало мы сказали нежных слов,

Они в душе рождались, как приливы.

И были так восторженно красивы,

Когда едва познали мы любовь.

Не смерти я боюсь, а на мгновение

Шагнём к ней, руки намертво сцепивши.

Но на земле не будет вновь родивших

Ни воинов, мечтателей и гениев.

За нас поют весенние капели

О том, что спеть с тобою не успели.

Останутся в прощальном аллилуйя

Одна весна, два робких поцелуя.

Останемся в легендах мы воспетыми,

Навечно неразлучными кометами.

Реквием

Кто жизнь за Родину отдал, всех помяните.

Недолюбил, недомечтал, за них живите.

Печаль, как омут, глубока в словах молитвы.

Уснут пусть с миром на века на поле битвы.

Их в памяти своей не хороните,

А как святыню на века их сохраните,

Что б не прервалась связь веков, как нити.

Не хороните в забытьё, не хороните.

В свою мечту, в любовь их позовите,

Храните в памяти героев всех, храните.

Храните в памяти своей, не хороните.

И их в бессонницу ночей к себе впустите.

Они придут к вам, как друзья, всегда на помощь.

И с ними станет ярче дня глухая полночь.

Их в памяти своей не хороните,

А как святыню на века их сохраните,

Что б не прервалась связь веков, как нити.

Не хороните в забытьё, не хороните.

В свою мечту, в любовь их позовите,

Храните в памяти героев всех, храните.

Совесть

Я с годами постиг наконец,

Жизни модная повесть.

Завещал мне, когда то, отец

Не богатство своё, а совесть.

В повседневной людской суете,

Словно сводки с фронтов нашей новости.

И стреляют друг в друга те,

У кого нет ни чести, ни совести.

Стали памятью небожители,

Нашей совестью в уходящее.

Смотрят с неба на нас родители,

Наши ангелы настоящие.

Наши ангелы бестелесные,

Неподкупные, правочестные.

По отцу ум даётся умом,

Честь идёт только к чести.

Мы сегодня за тех живём,

Кто погиб в Краснодоне и Бресте.

В повседневной своей суете,

Мы порою купаемся в лести.

Убивают нас ложью те,

У кого нет ни чести, ни совести.

Стали памятью небожители,

Нашей совестью в уходящее.

Смотрят с неба на нас родители,

Наши ангелы настоящие.

Наши ангелы бестелесные,

Неподкупные, правочестные.

Нам не забыть героев имена

Расстрелянная юность, Краснодон.

Мы как к живым приходим к ним, поверьте.

Застыл у шурфа древний террикон,

Солдатам охраняющий бессмертье.

Не надо слов высоких говорить,

Их всё равно ничтожно будет мало.

Они, как мы, хотели просто жить.

Не бронзою застыв на пьедесталах.

Нам не забыть героев имена,

В святых знамёнах, в клятве припадая,

Верны мы памяти тебе, верны, страна.

Мы гвардия, и тоже молодая.

Враги нас не сумели победить,

Быть по-другому не могло иначе.

Они в делах остались наших жить,

Решая с нами сложные задачи.

Найдутся, что нас будут поучать,

Что век другой и люди поумнее.

Мы, как они, смогли бы жизнь отдать.

Мы скажем «Да! За Родину сумеем!»

Нам не забыть героев имена,

В святых знамёнах, в клятве припадая,

Верны мы памяти тебе, верны, страна.

Мы гвардия, и тоже молодая.

Веруем

Ветром, тучи на клочья рвущим,

Парусами над морем летящими,

Мы врываемся в сны к живущим

Поколением предстоящим.

Отдаём мы им, горя не знавшим,

Эстафету лихих поколений,

Вы запомните нас всех павшими,

Но не павшими на колени.

Веруем! Мы в рассветы, от солнца искрящие,

Веруем! В землю, что дождями напоена,

Веруем! Где не гибнут поэты и воины.

Веруем! Веруем!

Веруем! Мы в рассветы, от солнца искрящие,

Веруем! В землю, что дождями напоена,

Веруем! Где не гибнут поэты и воины.

Веруем! Веруем!

Верим правду святую несущим.

И развеем любые сомнения,

Заявляя мы павшим и сущим,

Мы — достойное поколение.

Нам, страну на себя взявшим,

Уберечь для других поколений.

Присягая героям павшим,

Не поставить нас на колени!

Веруем! Мы в рассветы, от солнца искрящие,

Веруем! В землю, что дождями напоена,

Веруем! Где не гибнут поэты и воины.

Веруем! Веруем!

Веруем! Мы в рассветы, от солнца искрящие,

Веруем! В землю, что дождями напоена,

Веруем! Где не гибнут поэты и воины.

Веруем! Веруем!

В. Зайцев

Их подвиг жив!

Музыка: В. Белый

Над Краснодоном звёзды, словно свечи,

К рассвету гасит лёгкий ветерок.

Умыт росой, встаёт заре навстречу,

Готов к труду, шахтёрский городок.

И, как мечта Олега Кошевого,

Большое солнце встало над землёй.

Сергей Тюленин с Любою Шевцовой

Идут дорогой славы боевой.

Их подвиг — жив, и не было разлуки,

Вовеки нас разъединить нельзя.

Мы дружно вам протягиваем руки,

Мы помним вас, бессмертные друзья!

Свети, свети, родной Отчизны солнце,

В грядущий день пути озарены.

И держат шаг мильоны краснодонцев,

Святому делу Партии верны!

М. Светлов

Песня о Краснодоне

Музыка: М. Фрадкин

Эти ночи, друзья,

Позабыть нам нельзя, —

Степь кругом, и не видно ни зги.

Краснодон, Краснодон,

Ты во мрак погружен,

Над тобою лютуют враги.

Сердце, тише стучи!

Что за шорох в ночи,

Что за шорох в ночи грозовой?

Это верных друзей

В тьме донецких ночей

Собирает Олег Кошевой.

Смелых дум не тая,

Дали клятву друзья,

Дали грозную клятву сердца.

А за правду свою

В беспощадном бою

Комсомольцы стоят до конца.

И вздымается дым

Над пожаром ночным,

И предатель бесшумно сражен

Краснодон, ты не спишь,

Ты угрозу таишь,

Ты не сдался врагу, Краснодон!

В ясный день Октября

Алых флагов заря,

Полыхая, зажглась над тобой.

Это подвиг друзей

Греет души людей,

Краснодон подымает на бой.

Краснодон, Краснодон,

Город светлых имен,

Не развеется слава твоя!

В каждом сердце навек —

Твой бесстрашный Олег

И его боевые друзья.

Л. Ошанин

Мы верили

Музыка: Р. Дерий

Война душит насмерть, война в Украине

Танки фашистские, крик полицаев.

И Краснодон уже тоже в руинах,

И что будет завтра, пока мы не знаем.

Вдовы шахтерские в парке… Бессонница…

Из-под земли то ли стон, то ли жалоба.

Свастика, словно проказа на солнце.

Мы молодая, но все-таки Гвардия.

В 17 лет мир кажется игрой,

Но вдруг игра становится войной.

И Краснодон — в руках у палачей.

Желанье бить врага все горячей.

Знамя над биржей, листовки по городу.

Рабские списки по ветру развеяны.

Это не страшно, что мы были молоды.

Наши надежды не зря вам завещаны.

Как они били нас, как же нас мучили.

Резали звезды, и жгли, и калечили,

Только мы верили в самое лучшее,

И, умирая, мы в Родину верили.

Над шурфом проплывают облака,

И мы глядим на вас издалека.

Олег, Ульяна, Витя и Сергей,

Иван и Люба…Солнце этих дней

Вновь освещает город Краснодон,

И неразрывна связь наших времен.

И вместе с вами снова мы в строю

За честь, за жизнь, за Родину свою.

Нас не сломили. Мы верили, верили

В нашу победу и в жизнь вашу яркую.

И умирали, шагая в бессмертие,

Мы молодая, но все-таки Гвардия.

В. Спектор

Страницы

понедельник, 29 сентября 2025 г.

Комментариев нет

Отправить комментарий

Страницы

понедельник, 29 сентября 2025 г.