Людмила Татьяничева. Стихотворения о войне

19 декабря — 110 лет со дня рождения Людмилы Константиновны Татьяничевой (1915—1980) — советской поэтессы, прозаика, общественного деятеля. Тема войны, памяти о войне проходит через всё её творчество до последних лет жизни.

Она родилась 19 (6 по старому стилю) декабря 1915 года в тихом среднерусском городке Ардатове в семье сельской учительницы и студента-медика. Людмила Константиновна Мать была литературно одарённой женщиной: вела дневник, писала стихи. В 1919 г. умер отец. Мать с дочерью уехала учительствовать в село Хлыстовка Чамзинского района. В 10 лет осталась круглой сиротой. На воспитание девочку взяли дальние бездетные родственники Кожевниковы из Свердловска. Приемный отец, Константин Рафаилович, преподавал физику, приемная мать, Мария Александровна, — русский язык и литературу. В этой интеллигентной семье всячески поощряли поэтический дар Людмилы, который она унаследовала от матери. В 1932 г. после окончания семилетки Людмила пошла работать на вагоностроительный завод им. Воеводина ученицей токаря. В 1933 г. поступила на заочное отделение в Уральский институт цветных металлов и золота. В 19 лет, прервав учёбу, отправилась по зову души на строительство Магнитки. Работала в «Магнитогорском рабочем» — репортером, литработником в отделе писем, руководителем отдела культуры и быта. Была участницей литературного объединения «Буксир». В том же году в журнале «Штурм» появились первые стихи Татьяничевой. Познакомилась со своим будущим мужем — тогдашним заведующим промышленным отделом газеты «Магнитогорский рабочий» Николаем Смелянским. В 1934—1944 годах работала сотрудником редакции газеты «Магнитогорский рабочий».

Работу, творчество, общественную деятельность, воспитание сына Людмила Татьяничева совмещала с обучением в Литературном институте имени Горького. В 1943—1953 годах работала ответственным секретарём Челябинской писательской организации. В 1944 году в Челябинске вышел ее первый сборник «Верность». В 1945 году в том же издательстве вышла вторая книга — «Стихи». В этом же годы Татьяничева вступила в Союз писателей СССР. С 1944 по 1954 год возглавляла областное книжное издательство (позднее Южно-Уральское книжное издательство). В 1956—1958 годах работала собкором «Литературной газеты» по Уралу. В 1965 году переехала в Москву, где 10 лет работала секретарем правления Союза писателей РСФСР. Татьяничева была главным редактором книжной серии «Уральская библиотека», членом редколлегий и редсоветов издательств «Советская Россия» и «Современник», журналов «Урал» и «Культура и жизнь». В составе творческих бригад и делегаций культуры побывала во многих уголках страны, часто выступала перед читателями, по радио и телевидению, выезжала в творческие командировки в зарубежные страны. Был делегатом почти всех съездов писателей РСФСР и СССР, неоднократно избиралась депутатом городского и областного Советов депутатов трудящихся. Она была крестной матерью многих молодых поэтов.

С 1944 по 2002 год в разных городах СССР было издано 70 книг поэтессы. И издавались они и крупными тиражами. Страна знала и любила Татьяничеву. Особенно много печатали её произведения на Урале — в Свердловске и Челябинске. В 1971 году за книгу стихов «Зарянка» она была удостоена Государственной премии РСФСР имени А. М. Горького. Скончалась Людмила Татьяничева 8 апреля 1980 г. после тяжёлой болезни. Похоронена на Кунцевском кладбище в Москве.

Ее награды: орден Октябрьской революции (1975), два ордена Трудового Красного Знамени (1965, 1971), два ордена «Знак Почёта» (1952, 1960). Именем Татьяничевой названы улицы в Челябинске и в Магнитогорске (посёлок Западный), а также челябинская библиотека № 26. На доме по ул. Сони Кривой, где жила поэтесса, установлена мемориальная доска (также они установлены в Магнитогорске и Екатеринбурге). Учреждена ежегодная литературная премия ее имени. В честь Татьяничевой в 1995 названа малая планета (№ 3517).

Заканчивая год 80-летия Победы, хочется остановиться на теме войны в творчестве нашей уральской поэтессы. Вот как вспоминала Татьяничева о военном периоде в своей жизни: «А потом грянула Великая Отечественная. Последние государственные экзамены в литинституте наш выпуск сдавал уже во время войны, когда над Москвой выли сирены воздушной тревоги, а многие наши товарищи, наскоро попрощавшись, уходили на фронт и в ряды ополчения. Как я завидовала им! Но дома, в Магнитогорске, ждал пятилетний сын. О фронте нечего было и думать. В июле 1941 года стала членом КПСС. Получая из рук секретаря райкома партийный билет, чувствовала себя воином, принимающим присягу. Работать приходилось очень много. В дни ночных дежурств сотрудники редакции почти по суткам не уходили домой. Война — это школа, где не бывает второгодников. Человек либо выдерживает испытание, либо не выдерживает… Магнитогорцы по праву считали себя непосредственными участниками великой битвы. Каждый третий снаряд, выпущенный по врагу, изготовлялся из магнитогорской стали… Стихи, которые я писала во время войны, были утверждением главной мысли: линия фронта проходит через каждое сердце… В 1944 году в Челябинске вышел мой первый сборник «Верность». А спустя несколько месяцев решением Челябинского обкома партии была назначена директором областного книжного издательства».

В 1941 после возвращения из Москвы Людмила Константиновна с мужем подали заявление об отправке в действующую армию. Но в «Магнитогорском рабочем» осталось слишком мало сотрудников. Их не отпустили. В войну, когда на комбинате шли боевые плавки, всё электричество в городе выключали. Но в доме на Пионерской, где жили журналисты, по ночам светились окна — они тоже работали ради Победы. Квартиру Татьяничевой и Смелянского «уплотнили» беженцами из блокадного Ленинграда, с которыми магнитогорцы делились не только кровом, но и едой. Даже в детском саду каждое утро начиналось с фронтовой сводки — детей усаживали на стульчики, и они слушали радио, а потом отмечали на карте передвижение войск. Одной из семейных традиций были литературные посиделки. Нередко «на огонёк» заходили известные писатели и журналисты, так что со временем в домашней библиотеке собралось две с половиной тысячи книг с дарственными надписями. Частыми гостями были учителя, врачи эвакогоспиталей, эвакуированные артисты.

Тема войны стала главной в стихах тех лет. Поэтические циклы «Ярославна», «Тебе, товарищ!» широко публиковались в газетах и журналах, вырезки со стихами Татьяничевой бойцы хранили в нагрудных карманах гимнастерок рядом с письмами родных. Стихотворение «Тебе, товарищ» вызвало поток откликов с фронта и тыла, оно было очень близким нашим людям во время войны. Огромную роль сыграла поездка Людмилы Константиновны в марте 1942 года в освобожденные от фашистов районы Подмосковья с эшелоном подарков от уральцев. Появились новые стихи «Мы разучились плакать в этот год», «Перед боем», «Русское село», «Барвинок» и другие. Она писала о подвигах фронта и тыла, о детях войны. В 1944 году вышел первый сборник стихотворений Людмилы Татьяничевой «Верность». Стихи из него печатались во фронтовых газетах. Удивительно сильно написана «Баллада о партизанке» о матери, приказавшей застрелиться сыну-предателю. Этот сюжет Татьяничева взяла из газеты. В. Сорокин: «Война еще острее отточила ее мировоззрение, а пережитое укрепило строку. Перед нами встала во всеоружии женщина-поэт, женщина-мать, женщина-патриотка». Из всех наград больше всего Людмила Татьяничева гордилась медалью «За трудовое отличие», полученной в 1944 году. Слишком много воспоминаний с ней было связано. До конца дней Людмиле Татьяничевой не давала покоя мысль, что подвиги тыла в годы Великой Отечественной войны еще недостаточно отражены в нашей литературе вообще, в частности в поэзии, и тема войны, памяти о войне проходит через всё её творчество до последних лет жизни.

 

* * *

Стихи о мужестве писать —

Железо молотом ковать.

О лесе утреннем писать —

Щеглов из клеток выпускать.

Стихи о родине писать —

Ей жизнь по капле отдавать.

 

* * *

Пусть не в меня в прямом бою

Вонзался штык чужой огранки,

Прошли сквозь молодость мою

Года

Тяжёлые, как танки.

О трудный марш очередной

За хлебом,

Клеклым от бурьяна,

И над молчаньем площадей

Суровый голос Левитана…

А дети в ватничках худых,

А вдов опущенные плечи!

Нет горше будней фронтовых,

Но эти —

Вряд ли были легче…

Ты знаешь это.

Ты видал

Цеха бессонные, в которых

Из гнева плавится металл,

А слёзы

Превращались в порох.

 

Мать

Всю-то ночь я не спала над сыном —

Рано утром он идет в поход.

Рано утром над зубчатым тыном

На прощанье мне рукой махнет.

 

Завтра сыну минет девятнадцать —

Он впервые покидает мать.

Удержать, к груди его прижать,

Упросить в родном дому остаться.

 

За хребтом, за синими горами

Никакие грозы не слышны,

Далеко отсюда до войны,

Без него там справятся с врагами.

 

А наутро, когда солнце встало,

Сына в путь я собрала сама.

В час разлуки сердце подсказало

Мне иные, гордые слова.

 

Может быть, не сердце, а Россия

Мне шептала: Родина в огне.

Обнимая сына, я просила:

Будь, мой мальчик, храбрым на войне.

 

Любящий тебя

Осевший хлев.

В нем сумрачно и мглисто.

А рядом поле

В многоцветье трав...

Фашисты здесь

Пытали коммуниста.

Он умер,

Им ни слова не сказав.

Но на стене,

На потемневшем срезе,

Осталось,

Как послание в века,

Написанное кровью

И железом

Письмо Отчизне.

Лишь одна строка...

Чуть ниже —

Подпись.

Крупно и раздельно

Он начертал,

О Родине скорбя,

Четыре слова.

Суть их беспредельна:

«Живи, Россия!

Любящий тебя».

 

Перед боем

Пылало небо.

Танки.

Зданья.

Был день немыслимо тяжел.

...Шла речь на экстренном

Собранье

О заявленье в комсомол.

Все было строго по уставу:

И речи —

Подвигам под стать. —

— Боец сражается на славу,

Кто «за»,

Прошу голосовать. —

В ожогах и повязках грубых,

С кровавой ржавчиной

Рябой,

Взметнулись руки...

...Звали трубы

Ребят на новый,

Смертный бой.

 

Русское село

Спалили немцы русское село.

Крестами черными торчали трубы.

Казалось, ураганом грубым

Здесь все живое начисто смело.

 

Лишенные приюта и угла,

Средь пепелищ бродили молча люди.

И канонада близкая орудий

Их устрашить, казалось, не могла.

 

Подросток-сын, похожий на отца,

Глядел на пепел догоравшей хаты.

И черный дым, тяжелый дым утраты,

Горячей скорбью опалил сердца.

 

Да будет беспощадна наша ярость,

Как острый меч, воздетый наголо!

Сожженное фашистами село

В народном гневе к мщению поднялось.

 

Оно бессмертно, русское село.

Оплатит враг кровавый счет расплаты.

Тогда построим краше прежних хаты

И выбелим их стены набело.

 

Мы разведем фруктовые сады,

Как нас учили пращуры и деды,

И кровь отцов на знамени Победы

Окрасит в пурпур сочные плоды.

 

Да будет так! Победа за тобой,

Мой друг, мой брат,

Мой беззаветный воин!

Быть русским только тот достоин,

Кто, не страшась,

Вступает в жаркий бой.

 

* * *

Мы разучились плакать в этот год.

И наши песни сделались иными.

Про этот год жестоких непогод

Словами рассказать какими?

Где их найти, точнейшие слова,

Горячие, как зарево пожарищ?

Но песня — что любовь,

Она в душе жива.

И эта песня о тебе, товарищ!

 

Товарищ мой,

Услышь меня, услышь!

Не верю, нет могильного покоя.

Пусть голос мой

Дойдет к тебе, как жизнь,

Сквозь гул ветров,

Летящих в пекло боя.

Земля в огне.

Земля кровоточит.

О, как болят, как ноют в сердце раны,

Когда шуршат сухой травой в ночи

Родных могил безвестные курганы...

 

Над ними птицы песен не поют,

Над ними кружат вражьи самолеты,

И черные оскаленные доты

Родную землю яростно клюют.

Но все равно в твою не верю. смерть.

Тебе, живому, не скажу: воскресни!

Крепчает бой.

Зовет на Запад месть.

И скорбь слагает пламенные песни.

 

Белоруссии

Мы прорвемся к тебе сквозь бои,

О погибших друзьях скорбя.

Как ввалились очи твои,

Белорусская мать-земля!

 

Ты лежишь вся в крови, в пыли,

Каждый ров — что глубокий шрам.

Не цветут твои ковыли.

Не поют соловьи по утрам.

 

Ты устала казненных считать,

Видеть ночью страшные сны.

Белоруссия, гордая мать,

Крепко мстят за тебя сыны.

 

По болотинам, по лесам

Вражьих трупов легло — не счесть.

Слышишь выстрелов голоса?

То сыновняя кличет месть.

 

Мы придем, как весенний дождь,

Словно свет от звезды Кремля.

Не напрасно ты нас зовешь,

Белорусская мать-земля.

 

Мы прорвемся к тебе сквозь бои,

Уничтожив фашистскую рать.

Солнце высушит слезы твои.

Это будет. Ты слышишь, мать?!

 

Бронебойщик

Последнее, что видел ты,

Был вражий танк, встающий на дыбы.

Щетинилась пробитая броня

Под щупальцами жадного огня.

 

Казалось, он не танком — зверем был,

И зверя ты гранатою добил.

Потом невыносимый, острый свет —

И мир исчез, и дня на свете нет.

 

Не видишь ты рассвета нежный луч

И легкий трепет лебединых туч,

Лугов весенних гарусный узор,

Венцы уральских величавых гор.

 

Одна лишь ночь... Но ясно видишь ты

Немецкий танк и черные кресты.

(Щетинится пробитая броня

Под щупальцами жадного огня.)

 

И гневом загораются глаза

Незрячие. В них ярости гроза.

И если враг увидел бы твой взгляд,

Ослепнув, он отпрянул бы назад.

 

* * *

Растет под окошком медвяная мята,

Сосновые лапы протянуты к зорям,

Избушки сползают — слепые котята —

К молочным от лунного света озерам.

 

Лесная чащоба пугает и манит,

А девушки в полночь заводят веснянки...

Усталый танкист на короткой стоянке

Расскажет друзьям о родной глухомани.

 

И сердце зайдется тоской по родному,

По синему небу, по воздуху пашен;

Сминая надменную готику башен,

Танкист пробивается к отчему дому.

 

Кинохроника

Кинозал.

Военная хроника.

...После трудных атак

И погонь

Конармейцы хоронят конника.

Ржет протяжно

Каурый конь.

Он за гробом бредет

Неприкаянно.

Бьет копытом о землю он.

Молодого зовет хозяина.

Непробуден последний сон.

Сиротливо седло

Опустевшее.

Близкий взрыв предвещает грозу.

Зубы стиснув,

Конники пешие

Кулаком утирают слезу.

Свежий холм

Меж прямого донника.

Залп молчанья:

Слова не нужны.

Лет военных

Скупая хроника.

Эпизод великой войны.

 

Женщина

Раскинув руки, женщина лежала

На красном окровавленном песке.

Мы видели, что жизнь ее держалась

На хрупком, как снежинка, волоске.

 

Кругом земля от выстрелов дымилась,

И мы решили до конца стоять

На той земле, где женщина родилась,

Где матерью она хотела стать,

На той земле, где недруги ступали,

Где каждый куст, как человек, кричит,

О, как ее изысканно пытали

И как над ней глумились палачи!

 

Устав от ран, от пыток, от глумлений,

Она встречала гибель, словно дар.

Над ней стоял, склонившись на колени,

Видавший виды ротный санитар.

Но тщетны были все его старанья,

Он был не в силах женщине помочь,

И нерушимой тайной мирозданья

Над ней все ниже опускалась ночь.

 

Окаменев, без слез и без движений,

Она поблекших не смежала глаз.

Вдруг яростный порыв деторожденья

Ее до основания потряс.

Она, как рыба на песке, забилась...

А смерти, а судьбе наперекор

Навстречу солнцу жизнь уже стремилась...

И утро голубело над рекой.

 

И женщина, собрав в себе все силы,

Протяжным криком огласила дол.

Ее, казалось, к жизни воскресила

Рожденья ослепительная боль,

Забыв про все изведанные муки,

Про все, что ожидает впереди,

Она к ребенку протянула руки,

Чтобы прижать его к своей груди.

 

И этот миг забудем мы едва ли:

Всходило солнце, чист был небосклон,

Как на присяге, шапки мы сорвали

И женщине все отдали поклон —

Источнику и воплощенью жизни...

И мы решили до конца стоять

За каждый дол, за каждый холм Отчизны,

Где в страшных муках нас рожала мать.

 

Барвинок

Девочку фашисты загубили.

Собирала девочка барвинок.

Вот лежит она в дорожной пыли,

Черный шрам меж тоненьких бровинок.

 

Мать сидит над дочерью, не плачет.

Плакала б, да слез уж не осталось.

Если слезы высохли, то значит —

В горьком сердце закипает ярость.

 

Это значит, не минуют кары

Немцы, ненавистные убийцы.

Это значит, воздадим сторицей

Мы врагу за казни и пожары.

Дочь твою фашисты загубили.

 

Женщина, сестра моя, не ты ли

Поджигаешь вражеские танки,

В пекло боя мчишься на тачанке,

Мстишь врагу, бесстрашная, не ты ли

За свое потоптанное счастье,

За свои поруганные пашни?!

День и ночь идут на Запад части.

Это наступают наши, наши!

 

Сгинет враг, и зацветет барвинок,

В синем небе заворкуют птицы,

Сгинет враг, и зацветет барвинок,

Не сотрется в сердце, не простится.

 

Баллада о партизанке

«Здесь заряженный пистолет. Дали верные люди. Я выйду из хаты, а ты застрелись. Или убей меня.» У фашистского наймита не хватило духа ослушаться матери. Он застрелился»

Из газет

 

Бургомистров дом

Посреди села.

Как нежданный гром,

К сыну мать пришла.

Встала у дверей

На подол зари:

— Иль меня убей,

Или сам умри! —

Скорбный взгляд тяжел:

— Срок ответ держать! —

И наган на стол

Положила мать.

И наган лежит,

Округлив свой глаз.

Правый суд вершить

Мать сама взялась.

Что же сын решит

В этот страшный час?

Он наган берет,

Будто зверь, взъярен.

Он на мать орет:

— Убирайся вон! —

А лицо как медь.

Крови вкус во рту.

Прочертила смерть

Перед ним черту.

Мать стоит.

Она.

Как изваяна.

И глядит в упор.

А в глазах укор.

А в глазах гроза,

Сила скрытая,

Да еще слеза

Непролитая…

Вырос луч зари

В красный столб огня.

— Или сам умри,

Иль убей меня! —

Вздрогнул сын.

Молчит.

Как подбитый зверь.

— Уходи, — кричит, —

Мне не жить теперь! —

Взвел тугой курок.

Ох и крут порог!

И раздался гром,

Сотрясая дом.

...Шаткий шаг нескор.

Дробен сердца стук.

Партизанский бор

Зашумел вокруг.

Заскулил мороз

Псом на привязи.

Плачет мать без слез:

Слезы вымерзли!

 

Партизанка

...Ей руки ломали —

Ни слова в ответ.

Повыжгли ей синие очи.

И стал для неё тот последний рассвет

Чернее ненастливой ночи.

 

Хотелось ей жить и любить горячо,

Но вынесла все истязанья.

Погибла, врагу не сказав ничего,

Свершив этот подвиг молчанья.

 

Оборванное детство

Мальчишка раненый лежал в землянке.

Его фашистский коршун подкосил.

Из медных гильз

Да из консервной банки

Сержант мальчонке пушку смастерил.

Такой забаве все ребята рады,

А этот вскинул отрешенный взгляд

И выдохнул:

— Игрушек мне не надо.

Коль буду жив,

То дайте автомат. —

Лицом к лицу он встретил с малолетства

Войну,

Что навязали нам враги.

Он вырос.

Но оборванное детство

Болит,

Как пальцы отнятой ноги.

 

* * *

Женщина рассказывает скупо

Теребя бахромчатый платок,

Женщина рассказывает скупо:

— Шел сыночку лишь второй годок.

Что он знал,

Мой голубенок глупый?

Погреб- пуст.

Да и амбар пустой.

Лебеды

И той нам не хватало.

Ну, а фриц,

Что встал к нам на постой,

Ел и хлеб.

И молоко.

И сало.

Сядет он за стол

Под образа,

Страх и злоба

В неподвижном взгляде.

Завяжу сыночку я глаза,

Уложу на теплые полати.

Дам попить колодезной воды,

Подслащенной ежевичным соком,

Чтоб не видел

Фрицевской еды,

Чтобы не заплакал ненароком.

 

* * *

Враг отступил.

Но гарь атак

В тиши еще острей

Казалась.

...Земля,

Похожая на шлак.

Орудий и бойцов

Усталость.

А возле вспененной

Реки,

Над редколистьем

Краснотала,

Вздымала белых две

Руки

Береза,

Что крестом не стала...

 

Возвращение

«Если ты с войны человек

И тебе наш край незнаком —

Будешь гостем. Входи в мой дом.

Я тебе приготовлю ночлег,

Напою тебя, накормлю,

Постираю рубаху в реке,

И умыться тебе пособлю —

Не легко на одной-то ноге.

 

Я вот сына все жду домой,

Весть была — погиб у Карпат.

Возвратится ль соколик мой?

Что же ты все молчишь, солдат?

 

Может, вспомнил родительский кров,

Где тебя не устанут ждать?»

Закричало сердце без слов:

«Как могла ты его не узнать —

Это он, твой сын, твоя кровь!»

 

Солдаты

Горький запах полыни и мяты

Отрешенно, без слез и речей,

Провожали солдатки в солдаты

Ненаглядных своих дочерей

Вздох гармошки...

Негромкое пенье,

Заклинание.

Шёпот: Пиши...

Шли девчата на фронт по веленью

Переполненной гневом души.

В гимнастёрках своих необмятых,

В пышной россыпи русых кудрей,

Не солдатские дочки —

Солдаты

Обнимали своих матерей.

Строгий глаз семафоровой вышки,

А закат — как походный костёр.

И стояли, потупясь, мальчишки,

Проводив своих старших сестёр.

Много их, этих девушек милых,

Добровольцев Великой Войны,

Похоронено в братских могилах

Под широким крылом тишины...

 

Связистка

Н. В. Смирновой

 

В больничном парке

С женщиной седой

Стояли мы над талою водой.

Глаза живые.

Стрельчатые брови.

И задушевность в откровенном

Слове.

В ее рассказе ожила война.

Она войну

Изведала сполна...

Росла у дальней тетки.

Сирота.

Заботница.

Святая простота.

В шестнадцать лет,

Намыкавшись немало,

Ушла на фронт.

И там связисткой стала.

Все, как могли, ее оберегали.

Сестренкою и дочкою считали.

Когда снарядом ранило ей руку,

Сержант принес ей

Сказочную куклу.

И самый лучший уголок был отдан

Той кукле в тесном

Вещмешке походном.

Росток зеленый камни пробивает,

Но на войне

И сказку убивают...

Та мина,

Что рванула по соседству,

Осколком злым ударила по детству.

И девочка

Воробушком подбитым

Упала косо на бугор гранитный.

Салют Победы был еще неблизко.

Войну на Шпрее кончила связистка.

Ее души война коснулась болью.

И подвигом.

И первою любовью.

И самой драгоценнейшей наградой —

В жестоких битвах

Выстраданной правдой.

 

Плачущие руки

Под смолистыми стрехами

Прятались голуби.

Обезумевший ветер

Врывался в жилье.

А на озере,

Встав на колени над прорубью,

Госпитальные няни

Полоскали белье.

Задубели на них

Телогрейки и чеботы,

А работе, казалось,

Не будет конца.

Но в груди их стучали

Упрямые молоты —

Милосердные, сильные в горе

сердца.

На солдатском белье,

В этом пекле морозном

Густо пролитой крови

Ржавели следы.

С женских пальцев стекали,

Как горючие слёзы,

На лету замерзавшие

капли воды...

Мы не часто друг к другу

Бываем внимательны.

Даже прошлое вспомнить —

И то недосуг,

Но вовек не забыть мне

Усталых, старательных,

Обожженных морозом

Плачущих рук...

 

* * *

Мой друг, мой далекий ровесник,

Когда ты бросаешься в бой,

С тобой моя верная песня

И сердце мое с тобой.

На поле невиданной битвы

Иду за тобой, любя.

Писем моих молитвы

Да будут хранить тебя.

Если ты будешь ранен,

Склонится сестра над тобой,

Омоет рука родная

Раны живой водой.

Во имя любви и жизни

Пощады к врагу не знай.

С тобою твоя Отчизна,

Твой милый отцовский край.

И даже погибнешь если,

Мне скажут твои друзья:

Сердце солдата — в песне,

А песню убить нельзя!

 

Верь

 

I

За рекой окаянный зверь

Притаился в ночи и ждет.

Зорче целься, родной, и верь —

Твоя пуля зверя найдет.

Захрапит он, падет ничком,

На колени не сможет встать,

Окровавленным языком

Твою землю станет лизать.

На войне не прожить без потерь.

Друг в разведку ушел — и нет,

Ты в его возвращенье верь,

Он придет, достанет кисет

И расскажет тебе не спеша

О делах боевых своих...

Если дружат — одна душа

И одна судьба на двоих.

Я не знаю, где ты теперь.

Третий год не смолкает бой.

Только ты не грусти и верь,

Что люблю и всегда с тобой.

Слышишь — голос звучит в ночи,

То любовь моя песнь поет,

Моя кровь в твое сердце стучит,

Моя верность тебя зовет.

 

II

Припасть к земле и плакать, плакать...

Но ты мне плакать не велишь.

Дождями оседает слякоть

В ладонях площадей и крыш.

Проходят тучи мимо, мимо...

И снова ты со мною, тут.

Плывут оранжевые дымы,

Сады весенние цветут.

Я открываю настежь двери,

И слезы не туманят взгляд...

В такие дни мне легче верить,

Что возвратишься ты назад.

 

III

Размолвки, мелочность обид —

Все стерлось, растворилось в горе.

Так бурное шлифует море

Скал неотесанный гранит.

Со мной твой образ неотступно,

Как в день — начало всех начал —

Когда впервые, неподкупный,

Ты встал у моего плеча.

Взглянул спокойными глазами,

Затмил собою целый свет...

Я прячу твой родной портрет,

Чтоб не залить его слезами.

Есть слово тяжкое — вдова.

Но слово выдумали люди.

Ты будешь жить, пока жива

Любовь, а ей конца не будет.

Не будет ни тоски, ни горя,

Их радость встречи растворит.

Поднимется над бурным морем

Высокой верности гранит.

 

Ярославна

Снова дует неистовый ветер.

Быть кровавому, злому дождю.

Сколько дней, сколько длинных столетий

Я тебя, мой единственный, жду!

 

Выйду в поле, то едешь не ты ли

На запененном верном коне?..

Я ждала тебя в древнем Путивле

На высокой на белой стене.

 

Я навстречу зегзицей летела,

Не страшилась врагов-басурман.

Я твое богатырское тело

Столько раз исцеляла от ран.

 

Проходили согбенные годы

Через горы людской маеты.

И на зов боевой непогоды

Откликался по-воински ты.

 

Не считал ты горючие раны,

И на землю не падал твой меч.

Откатилась орда Чингисхана

Головою, скошенной с плеч.

 

И остался на вечные веки

Ты грозой для пришельцев-врагов.

Омывают российские реки

С твоих рук чужеземную кровь.

 

...Снова ветер гудит, неспокоен.

Красный дождь прошумел по стране.

Снова ты, мой возлюбленный воин,

Мчишься в бой на крылатом коне.

 

Труден путь твой, суровый и бранный.

Но свободной останется Русь.

И тебя я, твоя Ярославна,

В славе подвигов ратных дождусь.

 

Письмо

Оно прошло далёкий путь,

Как небо над рекою.

Пришло, чтоб в сердце заглянуть

Взволнованной строкою.

Как не прожгли слова листок,

Горячие до жженья!

Я слышу, как растёт меж строк

Стальной прибой сраженья.

Я вижу — ты стремишься в бой,

Неудержим, как ветер.

Поют снаряды над тобой

О смерти и бессмертье.

О русской доблести,

О тех,

Кто шёл за Русь на битвы.

А вьюга стелет белый снег

Под головы убитых.

Да, путь войны суров, жесток,

Но сквозь огонь сражений

Мы видим вёсен солнцепёк

И твоего письма листок,

Как первый лист весенний!

 

Праздники военных лет

Сквозь снежуру,

Сквозь серый нарост льда

Цветам весны

Пробиться хватит силы.

Без праздников и песен никогда,

Да, никогда

В России мы не жили!

И, может, в этом

Заключен секрет

Непостижимой стойкости народа.

...Ты помнишь праздники

Военных лет?

Мы их встречали радостно

И гордо!

Под флагом цвета раненой зари,

Когда орудья ни на миг

Не молкли,

Мы праздновали наши Октябри,

Под Новый год

Мы зажигали елки.

Нас научил нелегкий быт

И труд

Делиться с другом

Коркою последней.

И каждый кровью добытый салют

В сердца врывался

Музыкой победной.

Крылами черных вьюг обожжены,

В работе неустанны и огромны,

Как дни рожденья,

Отмечали мы

Досрочный пуск мартена или домны.

А песни наши!

В горести любой

Они нас никогда не покидали.

Солдаты с песней

Шли в последний бой

И с песнею под пыткой

Умирали...

О праздники военных грозных лет!

Мы их встречали радостно

И гордо.

Быть может, в этом заключен секрет

Непостижимой стойкости

Народа?!

 

Город Н.

Есть город безымянный на Урале.

Он на скале, где беркута гнездо.

К нему ползут по сдвоенной спирали

Тяжелые улиты поездов.

 

Подъем такой, что кажется отвесным,

Но машинист — хозяин здешних гор.

И вот пред нами в чистоте небесной

Уральский город крылья распростер.

 

Обозревая дальние высоты,

Он здесь стоит с неисчислимых лет.

Янтарным медом налитые соты,

Дома и ночью излучают свет.

 

Преданьями здесь улицы мощены,

Брусникой пахнет от сосновых стен.

...И день и ночь уходят эшелоны

От города с военной кличкой Н.

 

Отсюда отправляются составы,

Они везут чугун, железо, месть.

И тот, кто бой для тишины оставит, —

Тот не найдет себе приюта здесь.

 

Не будет мира, тишины, покоя,

Пока войны не минет тяжкий срок.

Как грозный дзот, стоит на поле боя

Уральский безымянный городок.

 

* * *

В твоих косах степной ковыль.

Он расцвёл сединой не в срок.

На ногах заскорузла пыль

Бесконечных военных дорог,

Мир казался тебе нелюдим.

Ты не глядя вошла в мой дом.

Прижимался к пустой груди

Твой ребёнок голодным ртом.

Всё обидным казалось тут.

Ты спросила:

— Как могут сметь

Эти скверы стоять в цвету,

Эти девушки песни петь,

Если всюду война и смерть?! —

Твой любимый погиб в бою.

Ни могилы его,

Ни следа…

Ты не в дом, а в судьбу мою

Своим горем вошла тогда.

…Твои волосы дышат легко.

Ты мой город зовёшь своим.

Над сердитой Урал-рекой

Мы, как сёстры, с тобой стоим.

 

Суровый танец

И на току,

И в чистом поле

В войну я слышала не раз;

— А ну-ка, бабы,

Спляшем, что ли! —

И начинался сухопляс.

Без музыки.

Без вскриков звонких,

Сосредоточенны, строги,

Плясали бабы и девчонки.

По-вдовьи повязав платки.

Не павами по кругу плыли,

С ладами чуткими в ладу,

А будто дробно молотили

Цепами горе-лебеду.

Плясали, словно угрожая

Врагу:

«Хоть трижды нас убей,

Воскреснем мы и нарожаем

Отечеству богатырей!»

Наперекор нелёгкой доле,

Да так, чтобы слеза из глаз.

Плясали бабы в чистом поле

Суровый танец —

Сухопляс.

 

* * *

Я о России,

Не о хлебе…

Война ломилась в отчий край.

Единственный,

Как солнце в небе,

Лежал на блюде каравай.

Он выпекался из пайковой,

С древесной примесью муки.

А мать

Неспешно и сурово

Его делила на куски.

Той справедливой мерой с нею

Никто сравниться бы не смог:

Кто был слабей —

Тому сытнее

И толще резала кусок.

Как хлеба ни было бы мало,

О всех заботясь и скорбя,

Мать никого не обделяла,

За исключением

Себя…

 

Ржаные пироги

В суровый год пекла я пироги

Из чёрной,

С горем пополам, муки,

С начинкой из мороженой калины.

Не каждый день —

Лишь сыну в именины.

Пекла не на дровах,

А на соломе.

И сын просил:

— Кусочек дай ещё мне.

Дай мне ещё, хоть маленький кусочек...

На трудном хлебе вырос мой сыночек.

И не заморыш вырос,

Не обсевок,

А молодец из девичьих запевок.

Но, главное, чем я могу гордиться:

Из глаз сыновних доброта струится.

Себе дороги сын не ищет лёгкой.

За всякий труд берётся со сноровкой.

Он ненавидит то,

Что для кого-то

Есть плёвый хлеб

И плёвая работа…

Сын навсегда запомнил пироги

Из чёрной,

С горем пополам, муки.

 

Марш танкоградцев

Повержен враг, утихла канонада,

Горит над морем золотой рассвет, —

Героям битв, героям Танкограда

Народ советский передал привет.

 

Вовеки солнце правды не затмится,

В лучах победы Родине сиять,

И будут внуки дедами гордиться,

—Вперед, в атаку, кировские танки!

Не сдаст броня, не замолчит мотор!

Сомнем врага мы яростной атакой, —

Ведь сталь крепка, как сердце наших гор.

 

* * *

Кто испытал войны жестокий шквал,

Тот знает силу стали и огня.

Насущней хлеба

Был в войну металл.

Он был надежен,

Как сама земля.

Склоняясь над солдатскою могилой,

Я думаю о том,

Что, может быть,

Бойцу в бою металла не хватило,

Чтобы убийцу вовремя сразить!

 

Мастер

Металл наш издавна силён,

Врага разит он насмерть.

…Сияньем плавки озарён,

Стоит у домны мастер.

Седоволос, угрюм, кряжист,

Отметки лет на коже.

Он на Урале прожил жизнь,

Отцы и деды — тоже.

Он сотни раз в леса ходил

На зверя и на птицу.

Из горных речек воду пил

И всё не мог напиться…

Все руды знает наизусть.

Повадки их, характер.

Свердловск, Челябинск, Златоуст -

Везде известен мастер.

Сыны —

Богатырям под стать,

С отцом трудились вместе.

…Пришла война. Собрала мать

На фронт их честь по чести.

А мастер, скуп и неречист,

Сказал своим ребятам:

— Я на Урале прожил жизнь,

Как прадед мой когда-то.

Даю отцовский вам наказ —

Пришельца бейте насмерть! —

…И до чего же он горазд

Работать, старый мастер!

И дни и ночи напролёт

Старик в труде, в движенье.

Ему покоя не даёт

Далёкий гул сражений.

Сквозь клёкот вражеских атак,

Сквозь тонкий посвист смерти

Он видит —

Ненавистный враг

В сыновье сердце метит.

… Вот он стоит, старик ведун,

И смотрит сквозь оконце:

Уральской выплавки чугун

Лавиной мести льётся.

 

Сталевар

Глядя сквозь засиненное стекло,

Она стоит у раскаленной печи.

Ее тугие, вылитые плечи

Сиянье золотое облекло.

И не найти красивее убора,

Чем узел кос над линией пробора.

Она стоит спокойна и проста,

Скупа на разговоры и движенья.

В печи идет тяжелое броженье:

Молочной пеной закипает сталь.

Металл бушует.

Вот еще немного —

И в длинной ложке пламенеет проба.

Узнав анализ, девушка спешит

К высокой будке.

Там подача газа.

По желобу, нагретый до отказа,

Течет металл в просторные ковши.

Он укрощен.

Он дышит жаром

На золотые руки сталевара.

А сталевар — совсем еще девчонка,

Не может глаз от плавки оторвать.

…Так молодая смотрит мать

На облик своего ребенка.

 

Иван Черныш

Металась вьюга, навевая жуть.

По Реомюру было сорок с. лишком.

Прижавшись к радиатору, мальчишка

Пытался отогреться и вздремнуть.

 

Он черен, как галчонок, был и худ.

И отвечал нам медленно и тихо.

— Откуда ты?

Как очутился тут?

— Та я сюда з Дрогобыча приихав.

— А где же мать?

— А матери нема...

Враги спалили в запертом сарае.

— А. где отец?

— Ни слуха; ни письма,

Он бьет фашистов в партизанском крае.

 

— Так ты один остался?

 — Як один?.

А вы? Вы разве ж не родные люди?

— Он прав, ребята,— молвил бригадир. —

Подумать надо, что с ним делать будем.

По правилу, конечно, в детский дом.

Там воспитают хлопчика, как надо.

Но я, признаться, мыслю не о том...

Пускай усыновит его бригада! —

Все согласились:

 — Дело говоришь,

Возьмем парнишку, на ноги поднимем. —

...Так в сорок третьем стал Иван Черныш

Магнитогорцем и бригадным сыном.

 

Узнал парторг. Одобрил: — Молодцы.

Растите сына и мужайте сами. —

...Еще совсем безусые юнцы,

Заботливыми стали мы отцами.

 

...Ванюша рос. Он вместе с нами жил,

Делил невзгоды, радость и успехи,

Заботой и вниманьем дорожил,

Мечтал о том, чтобы работать в цехе,

Варить в мартене броневую сталь.

(Наверно, нет на всей планете лучшей).

И наконец желанный час настал:

— Привет тебе, наш дорогой подручный! —

Сейчас кругом, куда ни поглядишь —

В листовку-«молнию» иль на доску Почета, —

Везде найдешь фамилию Черныш,

Везде отмечена его работа...

 

Мы выросли и вышли в мастера,

И я сегодня говорю открыто,

Что славная Магнитная гора

Искусством воспитанья знаменита.

 

Стоянка для самокатов

То круто идёт, то покато

Дорога в пыли навесной.

На именных самокатах

Ребята спешат к проходной.

 

Ватагою мчатся весёлой,

Как будто бы длится игра…

До срока проститься со школой

Нежданно им вышла пора.

 

Детали к снарядам и танкам

Проворно они мастерят.

По суткам на тихой стоянке

О них самокаты грустят.

 

Стоянку придумал здесь кто-то,

Накинув на столбики жердь,

Чтоб этой нехитрой заботой

Сиротские души согреть.

 

Отцы их воюют на фронте

Иль в братских могилах лежат.

А матери в трудной работе

Бедуют. И вечно спешат…

 

Тех дней все событья и даты

Хранимы народной молвой.

…Вновь видится мне:

Самокаты

По знобкой гремят мостовой.

 

Мальчишки несутся гурьбою

К причалу ворот заводских.

С надеждой и грустной любовью

История смотрит на них.

 

Угланы

Мальчишеских игр атаманы,

Герои девчоночьих снов...

Вы были и правда угланы,

Подростки военных годов.

Худы,

Угловаты,

Глазасты,

В пятнадцать непризнанных лет

Досыта вы ели нечасто,

Утрами вставали чуть свет.

В гремучих цехах на Урале,

У жарких печей,

За станком,

Отцам вы своим помогали

В смертельной их битве

С врагом.

Усталые руки худые,

В ожогах,

В железной пыли.

И чубчики ваши

Седые

От вьюг этой гордой земли.

Хватило вам трудного дела

С лихвою! —

Тогда и потом.

Война ваши судьбы задела

И врезалась

Острым углом.

 

* * *

Припомнишь

И душою дрогнешь:

Вокзал военный.

Толчея...

Носила девочка-заморыш

В ведерках воду из ручья.

Она водой не торговала,

Руками,

Смуглыми как рожь,

Солдатам молча подавала

В теплушку запотелый

Ковш.

Глядела,

Горько примечая,

Что приближается гроза...

Вода живая

Ключевая

Была как детская слеза...

 

Мы не плачем

Белая просторная палата.

Белых коек невесёлый ряд.

Корпус хирургический…

Ребята

В позах неестественных лежат.

Мальчуганы наголо обриты,

Оплели их длинные бинты.

Лица побледневшие промыты

До почти стерильной чистоты.

...Им сидеть бы на уроках в школе,

Птиц кормить,

Скользить бы по лыжне.

А они – в когтистых лапах боли

По своей и не своей вине.

Что ж, бывает.

Так или иначе,

Раз ты парень, будь на высоте!

И мальчишки пишут «Мы не плачем»

На тетрадном, в клеточку, листе.

Этот лист прибит к стене как лозунг.

Он взывает к мужеству:

– Молчи!

«Мы не плачем» –

И глотают слёзы

Сто смертей видавшие врачи.

 

Сахар

Ах, что за кони,

Песня-кони,

Краса колхозного двора!

Пиленым сахаром с ладони`

Их угощает детвора.

А мать,

Слегка раздвинув ставни,

Любуясь, смотрит на ребят.

И вдруг

Воспоминаньем давним

Заволокло лучистый взгляд.

 

...Столбы огня.

Завеса пыли

И рукопашный у леска.

Изгнав врага,

В село вступили

Советской Армии войска.

Их путь лежал теперь к Берлину,

И был один приказ:

— Вперед! —

Три года, бесконечно длинных,

Минуты этой ждал народ.

 

И брали на руки солдаты

Из материнских рук детей,

Их угощая, чем богаты,

По-фронтовому, без затей.

Какие у солдат излишки!

И все ж, обшарив свой мешок,

Сержант трехлетнему парнишке

Подносит сахару комок.

 

А тот губенки сжал в обиде

И, отвернувшись, засопел.

Малыш впервые сахар видел

И думал — это просто мел...

 

...Ах, что за кони,

Песня-кони,

Краса колхозного двора!

Пиленым сахаром с ладони

Их угощает детвора.

 

Глиняные куклы

В.М. Инбер

 

В смешных рубашках из холстины,

На вырост сшитых нам до пят,

Лепили мы из жёлтой глины

Забавных маленьких куклят.

А хлеб,

Он был лишь у немногих.

Разруха. Голод.

Нищий быт.

У наших кукол тонконогих

Был непомерный аппетит.

И мы на них ворчали:

— Дуры,

Чем вас кормить в конце концов?! —

…Лепили детство мы с натуры,

Не зная лучших образцов.

 

Партизанское гнездо

Седая ель над быстроречьем

Дремуче смотрит на закат.

Ее опущенные плечи

О длинной жизни говорят.

В лучах,

Как в отблесках пожара,

Спокойно высится она.

И ей, могучей,

С крутояра

Тропинка каждая видна.

Коль подойдем к ее изножью,

То сквозь дремучесть

Хвойных крыл

Увидим на ветвях

Надежных

Хранимый временем настил.

Три доски,

Срезанные косо, —

Дозора тайного предел.

Здесь партизан русоволосый

С биноклем некогда сидел.

Под вихревыми небесами

В дожди слепящие,

В мороз

Недвижно он сидел

Часами,

Как будто к дереву прирос.

И в сизой роздыми он видел,

Смиряя боль

И гнева пыл,

Врагов, которых ненавидел,

И землю,

Что он так любил.

А может быть,

Мечтой пригретый,

Не ослабляя зорких глаз,

Он видел солнечное лето,

Тишь подмосковную

И нас?!

Он жив

Или в кровавой сече

Угас его горячий взгляд?

...Седая ель над быстроречьем

Дремуче смотрит на закат.

 

Погибшим

В темноту погружается дом.

Ночь морозная в звездной красе.

Память сердца за круглым столом

Созывает сегодня друзей.

 

Тех товарищей верных моих,

Тех ровесниц моих и подруг,

Что в могилах лежат фронтовых

На полях Бесконечных Разлук.

 

Мы на каждой военной версте

Хоронили погибших друзей.

Если всем бы им дать по звезде,

Не хватило б Галактики всей!

 

Но в душе не сотрется их след.

И за каждый из прожитых дней

Я держу перед ними ответ.

Они совестью стали моей.

 

Миндальное дерево

на Малаховом кургане

Оно изведало всю ярость,

Всю силу шквального ‚огня

И на поверку оказалось

Выносливее,

Чем броня...

Кровоточащая, как рана,

В ту,

Тяжелейшую из зим,

Земля Малахова кургана

Отвагою делилась

С ним.

В рубцах и шрамах,

Словно воин,

Стоит и зорко смотрит вдаль,

Качая в бережных ладонях

С горчинкой пороха

Миндаль.

 

Березы Освенцима

«Мне довелось побывать в

Освенциме... Все потрясает там,

даже березовая аллея, которая

должна была усилить тоску по

воле к жизни».

Из: фронтового письма

Март 1945 г.

 

Вдоль заграждений Освенцима,

Прошитых токами

Насквозь,

Белела в черных клубах дыма

Аллея молодых берез.

Чтобы сердца

Больнее: ранить,

Их к двери ада привели.

Щемящая живая память

Родной истерзанной, земли!

А печи пламенем гудели.

Кровь огненной

Текла рекой.

На узников они глядели

С нечеловеческой тоской.

И, скорбно простирая ветви,

Убийц молили в страшный час:

— Людей не предавайте смерти,

Сжигайте нас!

Сжигайте нас!

 

Берёзовые кресты

В сердце болью спеклось

Горе русской земли,

Легионы берёз

В ту войну полегли.

Превращал их в костёр

Пушек огненный вал.

Иноземный топор

На кресты их срубал.

 

После бурь,

После гроз

Птичьи песни звончей.

У России берёз,

Как у солнца —

Лучей!

Мои думы о том,

Чтоб во веки веков

Не стоять им крестом

На могилах врагов.

 

Танк

Он младший в танковой семье.

Родился он тогда,

Когда умолкла на земле

Военная страда,

 

Когда, сражённый, пал Берлин

Под грохот батарей.

И танк оставлен был один

На заводском дворе.

 

Домой вернувшийся танкист

Пылищу с танка стёр,

И, по-военному басист.

Заговорил мотор.

 

Для битвы созданный колосс,

Не бывший на войне,

Он горы щебня перевёз

На панцирной спине.

 

Он возит корабельный лес,

Кирпич, извёстку, мел.

Повсюду,

На сто вёрст окрест,

Ему хватает дел.

 

На поле боя

Как говорит стоустая молва,

Когда замолкли голоса орудий,

На поле боя выросла трава,

Какой вовеки не видали люди.

Любой цветок

Был темен и тяжел;

А стебель толще

Вдвое или втрое.

Листы,

Пугая бабочек и пчел,

Напоминали рашпили алоэ.

Хотя все к жизни

Возвращалось вновь,

Цветов не рвали.

Каждому казалось:

Сорвешь —

И сразу густо хлынет кровь,

Земля на метр

Вся кровью пропиталась.

И даже конь,

До жути истощав,

Жуя осот несытный

И постылый,

Не трогал страшных,

Непонятных трав

На поле,

Ставшем братскою могилой.

 

На открытии памятника

Когда взметнулось покрывало

И воин бронзовый возник,

К подножью женщина припала,

И, сдавленный, раздался крик.

И памятник как будто ожил,

Как бы прощения просил,

Что чью-то скорбь он

Потревожил

И чей-то образ воскресил...

 

* * *

Вдали от синих гор Урала,

В руках сжимая автомат,

Спокойно смотрит с пьедестала

От солнца бронзовый солдат.

 

Он дышит вольным ветром жизни,

Над ним не кружит вороньё.

Не клялся он в любви к Отчизне.

Он просто умер за неё.

 

У могилы неизвестного солдата

У грубого простого обелиска

Остановилась и склонилась низко.

Волной тяжёлой волосы седые

Упали ей на плечи молодые.

 

Могилу Неизвестного солдата

Цветами убрала она богато:

Гвоздикой красной,

Медоносной кашкой,

Шиповником

Да белою ромашкой.

 

Потом она присела в изголовье

И песни пела

Горестные, вдовьи.

Она, наверно, потому их пела,

Чтоб сердце от тоски не онемело.

 

* * *

Красный клен у окна.

Сад в предутренней дреме.

Затаилась война

Навсегда в этом доме.

Ее громы страшны.

Ненасытны пожары.

Ее стоны слышны

Сердцу матери старой.

Над широким жнивьем

Ветры добрые дуют.

А солдаты ее

Все воюют,

Воюют!

Дни —

Надеждой полны.

И отчаяньем — ночи.

Не вернулись сыны,

Значит —

Бой не окончен.

Четверть века война

Не дает ей покоя.

А в дому тишина,

Как земля

После боя.

 

Ириски

Все это было в самом деле.

В войну,

В приволжском городке,

Погиб ребенок при обстреле

С ириской

В смуглом кулачке.

И мать,

Не только в годовщину,

Все эти тридцать

Долгих лет

Приносит на могилу сыну

Кулечки простеньких конфет.

Отмерив путь,

Теперь неблизкий,

У вечной памяти в плену,

На чистый дерн

Кладет ириски

Она ребенку своему.

 

Мужество

Человек был в море,

Волны резал грудью.

На приморском взморье

Волновались люди.

Вслед ему кричали:

— Возвращаться надо! —

Он же плыл все дале,

Где волна —

Громада.

Спор с волной, как видно,

Был ему по силам.

Плыл пловец каким-то

Необычным стилем.

То плечом,

То грудью

Рассекал он волны.

Восхищались люди:

— До чего ж упорный! —

Выдержал все муки,

Пересилил горе...

Человек безрукий

Плыл далеко в море.

Он на вражьих минах

Смог живым остаться...

Не жалеют сильных —

Сильными гордятся

 

Ветеран

Стала кожа телу велика.

Собралась в морщины

И обвисла.

Опустились плечи старика,

Как с водой зальдевшей

Коромысла.

Тусклым снегом

Кудри замело.

Но, как прежде,

Четок профиль орлий,

Да глаза

Открыто и светло

Смотрят из-под сумрачных

Надбровий.

Он не доживает,

Он — живет!

Рядом с нами.

И чуть-чуть над нами...

Так живет,

Как будто бы несет

В новый бой

Простреленное знамя!

 

Участник войны

Знать в лицо мы должны

Ветеранов атак.

Он —

Участник войны.

Это истинно так!

С детства верный огню,

Он в печи выплавлял

И для танков броню,

И для пушек металл.

Сталью той, что сварил

Он, да, именно он,

Русский воин сразил

Черных сил

Легион.

.  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

Помнить всех мы должны,

Кто имеет нрава

На большие слова:

— Я участник войны!

 

Участник последней войны

В этот праздничный полдень весны

Мне далекий

Представился год:

Вот последний участник войны

В полный рост перед миром встает.

Скорбной памяти

Вечный огонь

В его взгляде упорном горит.

Вскинет воин сухую ладонь

И с потомками заговорит:

— Век за веком,

За ратью рать

Гибли нашей отчизны сыны,

Чтобы мог я вам

Твердо сказать:

— Я участник

Последней войны! —

Скажет так

И в легенду уйдет

За другими героями вслед.

...Мне далекий представился год,

Май.

Девятое.

Площадь Побед.

 

Ей приснилось, что она — Россия

Пуля, жизнь скосившая сыновью,

Жгучей болью захлестнула мать.

Некого с надеждой и любовью

Ей теперь под кров свой ожидать!

 

От глухих рыданий обессиля,

Задремала. И приснилось ей,

Будто бы она — сама Россия,

Мать ста миллионов сыновей.

 

Будто в поле, вихрем опалённом,

Где последний догорает бой,

Кличет, называя поимённо,

Сыновей, что не придут домой.

 

Беззаветно храбрых и красивых,

Жизнь отдавших, чтоб жила она…

Никогда их не забыть России,

Как морей не вычерпать до дна…

 

Свет дымится; он пропитан кровью.

Меж убитых тихо мать идёт

И с суровой терпеливой скорбью

В изголовье Вечность им кладёт.

 

А в душе не иссякает сила.

И лежит грядущее пред ней,

Потому что ведь она — Россия,

Мать ста миллионов сыновей!

 

* * *

Жила в тылу —

Не воевала.

Но, темнолица и тонка,

Четыре года простояла

В очередях

И у станка.

Склоняя голову седую,

Она хотела бы забыть,

Как сумку тяжело

Пустую

Голодным детям

Приносить!

 

Его бессмертие

Дождь и дождь. И нет ему конца...

Это осень по дорогам плачет.

Ты ни разу не обнял отца,

Мой веселый, ясноглазый мальчик.

 

Твой мирок невозмутимо прост,

В нем тревогам не бывает места.

Я молю, чтоб горе вдовьих слез

Твоего не замутило детства.

 

Спи спокойно, несмышленыш мой.

Только трудно с этой болью сладить.

Не вернется твой отец домой.

Ласковой ладонью не погладит.

 

Он вернулся б, если б только мог.

Если б пуля злая не скосила.

На развилке фронтовых дорог

Вырыта отцовская могила.

 

А над нею сосны встали в ряд

В траурном, бессменном карауле.

Был отец твой русский и солдат.

Не страшился ни меча, ни пули,

В битвах непреклонен и жесток,

Был он дружбы и вражды достоин.

Шел на Запад, защищал Восток

И погиб, как погибает воин.

 

Эта смерть мне скорбью душу жжет.

Только песне не конец, мой мальчик.

Ты живешь, ты дышишь — это значит:

Дням отцовским не окончен счет.

Это значит; кровь его живая

Сердце сына к мужеству ведет.

Это значит: он, не умирая,

С нами вместе по земле идет.

 

Все минует. Пламя солнц остынет,

В реки переплавятся снега.

Только жизнь, переданная сыну,

Перейдет, нетленная, в века.

Вот оно, отцовское бессмертье...

...Ты уснул, и не нужны слова,

Но дорогам, где туман и ветер,

Плачет осень — скорбная вдова.

 

Верность

В тихом сквере,

Возле школы новой,

Он стоит —

Бессмертный рядовой.

Стройный и по-воински суровый.

С непокрытой русой головой.

 

Ходит солнце

Над высокой рожью.

Облаков чуть движутся плоты.

Девушки приносят из Заволжья

И кладут у ног его цветы.

 

Он на сверстниц смотрит,

Ожидая

Милую, что снится

Столько лет...

 

В знойный полдень женщина седая

Красных маков принесла букет.

Всю страну измерила без мала —

Повидаться с другом дорогим.

И сидит, скорбя, у пьедестала

Милая,

Не узнанная им.

 

* * *

В пробитом планшете

Меж карт и бумаг,

Залитых смертельною кровью,

Хранилось письмо —

Пламенеющий мак,

Рожденное жаркой

Любовью.

...Остался живым

Лишь один лепесток,

Не тронутый временем

Властным.

...Из мглы полустертых

Стремительных строк,

Как возглас глубокий

И страстный, —

Звучит,

Чистотой покоряя своей,

Тоской

И языческой силой:

О, помнишь,

Меня обвивал ты, как змей,

Мой милый,

Мой милый,

Мой милый?!

 

Материнство

В году военном,

В городе чугунном,

Что броневым щитом

России стал,

Стихи писала я

С восторгом юным

О женщине,

Что плавила металл.

Она была достойна

Пьедестала —

Отменный мастер

Плавок скоростных.

…Вот только матерью она

Не стала

И внуков не увидела

Своих.

В ней женственность

И материнства силы

Дыханьем ярым

Погасил огонь.

А ей бы легче у родной

Могилы

Стоять в слезах,

Прижав к груди ладонь.

Ни холмика…

Ни детской русой прядки.

Ни песенки,

Услышанной во сне!

…Сказала мнее

С достоинством солдатки:

— Детей я потеряла

На войне!

 

Две звезды

Лес рубила. Била зверя.

Рушила гранит.

Тридцать лет жила, не веря

В то, что муж — убит.

О чужой беде радела

Весь свой трудный век.

Не могла сидеть без дела

Ни в жару, ни в снег.

...Втянет смерть

В свою воронку —

Вот и кончен путь!

Повелела похоронку

Положить на грудь.

И сказала, пересиля

Тяжесть немоты:

— Вы поставьте на могиле

Красных две звезды.

Чтоб они стояли рядом

До скончанья дней...

Муж, убитый в сорок пятом,

Умер вместе с ней.

 

Вдова

В волосах твоих прядка седая,

А вчера лишь была молодой.

То не птичья веселая стая —

Вдовья доля кружит над тобой.

 

Опускается ниже и ниже,

Метит клювом в твой низенький дом,

Черным вороном ходит по крыше,

По стеклу барабанит крылом.

 

Только гордое сердце не дрогнет

Перед вестницей горьких потерь.

Не спеша подойдешь ты к порогу,

Распахнешь непослушную дверь.

 

И шагнешь своей доле навстречу,

Позовешь ее греться к огню,

Будешь слушать суровые речи,

Головы перед ней не согнув.

 

Но когда-нибудь, в праздник престольный

Вдовьих слез ты не сможешь сдержать.

Ведь никто не расскажет, как больно

Будет тем, кому некого ждать.

 

Сказ

Я в детстве слышала не раз

От бабки этот старый сказ.

Узнав, что друг в бою убит,

Подруга уходила в скит,

 

Чтобы в лесном, глухом скиту

Оплакивать свою беду,

Чтобы любовь свою сберечь

От наважденья новых встреч.

 

Мне часто повторяла мать,

Как женской гордости устав:

— Коль любишь, — мужа потеряв,

Не станешь нового искать.

 

Скорее горы упадут

И высохнут истоки рек...

Так в нашем повелось роду:

Раз полюбила, то навек.

 

...Прошла жестокая война.

Я выжила, а ты убит.

Но воля к жизни так сильна,

Что падать духом не велит.

 

Она велит мне сильной быть,

В далекий скит не уходя.

Трудиться, петь, детей растить —

И за себя

И за тебя,

 

В горах отыскивать руду,

Менять истоки древних рек.

Ну а любовь у нас в роду

Одна-единая — навек...

 

Невесты, не ставшие жёнами

Невесты,

Не ставшие жёнами,

В войну потерявшие милых,

Смотрят глазами бездонными

На сверстниц своих счастливых.

Весной,

Ночами медовыми,

Зябко кутают плечи.

Их не сравню со вдовами:

Вдовам трудней,

Но… легче!

Труднее — остались дети.

Легче — у них ведь дети!

Тоску материнство лечит.

Вдовам трудней

И легче!

Смотрят глазами бездонными

На матерей счастливых

Невесты,

Не ставшие жёнами,

В войну потерявшие милых.

 

* * *

Снится мне горевая страна

На холодной безвестной

Планете:

Поселились на все времена

Там в войну не рожденные дети.

В муках,

В скорби,

В бездонной печали,

В вихревой,

Огневой круговерти

Им родиться на свет

Помешали,

Не дозволили жить им

На свете!

Не подвластная светлому чуду

Та планета —

Изгой мирозданья...

...Бедный мой,

Я тебя не забуду

До последнего

Дыханья!

 

Юным друзьям

Рожденным среди мирной

Тишины,

Вам — допускаю —

Может показаться,

Что не было губительной

Войны...

...Я призову на помощь

Сталинградцев,

Вам покажу,

Какой была война —

Что руки павших

Были к вам воздеты,

Что кровь в земле

Кричит!

А тишина —

Густая крона

Дерева Победы!

 

22 июня

Сходятся зори,

Сливаясь в одну,

Как глухариные брови.

Я не сплю.

Я сегодня всю ночь не засну:

Память стоит в изголовье.

Молчалива, как скорбь.

Терпелива, как мать.

С каждым годом черты её строже.

Я прошу её:

— Сядь,

Ты устала стоять,

Ты меня ненамного моложе...

Помолчим.

Впрочем, нет, мы молчать не вольны.

Видишь тучи?

Они — грозовые.

В годовщину начала той страшной войны

Новых войн нам слышней позывные.

Бредят взрывами бомбы глобальных ракет,

До микронов рассчитаны трассы.

В ожиданье приказа играют в крокет

Душу чёрту продавшие асы...

Если мы не успеем стреножить войну,

Звёзды землю оплачут по-вдовьи.

А июньские зори сойдутся в одну,

Будто черного коршуна брови.

 

* * *

Ясноглазая темная ночь,

Если можешь,

Ты мне помоги!

Мне невмочь,

Понимаешь, невмочь

Одинокие слышать шаги.

Видеть свет

В запоздалом окне

И бессонниц чернеющий круг.

Знать,

Что юной солдатской жене

Ад сраженья

Представился вдруг...

Пусть скорей возвратится домой

Тот,

Кого не отчаялись ждать.

Пусть плывет в колыбели земной,

Сном утешена,

Горькая мать.

И чтоб каждой солдатской

Жене,

И сейчас,

И во все времена,

Даже в кратком нечаянном сне

Никогда не являлась

Война!

 

Минные поля

Прозрачны дали,

И ветра спокойны.

От ржавых мин очистилась земля.

Но, отступая, оставляют войны

Воспоминаний минные поля.

В людских сердцах лежат они незримо.

Их не найдёт искуснейший минёр.

В них скрыта боль о близких и любимых,

О муках,

Не забытых до сих пор.

Как много нужно приложить стараний,

Как надо нам друг другом дорожить,

Чтоб обезболить боль воспоминаний

И память о погибших сохранить.

 

* * *

Песни о войне

Не устарели.

Их не время

Списывать в запас.

Враг нас держит

На прямом прицеле,

В сатанинских гнездах

Затаясь.

По непобедимому

Вьетнаму

Хищной сталью

Он угрюмо бьёт.

...И опять

Расстрелянную маму

Раненая девочка

Зовёт.

 

Стихи Татьяничевой в блоге:

Людмила Татьяничева. Биография в стихах

110 лет Людмиле Татьяничевой

«И все-таки она — Звезда!» Людмила Татьяничева

Литературно-музейная экспозиция «Дочь Урала» в библиотеке №26 им. Л.К. Татьяничевой

Литературно-музейная экспозиция «Дочь Урала»

Людмила Татьяничева: Стихотворения об Урале

Стихотворения о России

20 стихотворений о сыновьях Людмилы Татьяничевой

Стихотворения о космосе Людмилы Татьяничевой

30 стихотворений Татьяничевой о весне

15 стихотворений про осень Людмилы Татьяничевой

35 стихотворений о зиме Людмилы Татьяничевой

Стихи о птицах уральских авторов-2

Стихи о животных уральских поэтов

 

Источник фото: https://magmetall.ru/news/mm-main-popular/molchanie-o-lyubvi/