Поэзия Николая Рачкова

Читая стихи современных российских поэтов, всё больше убеждаюсь, сколько ещё у нас настоящих, подлинно народных и талантливых авторов. Честных, совестливых, искренних, любящих Родину, нашу историю и хорошую литературу. Тех, чьи стихи трогают до слёз, чьи строки хочется перечитывать снова и снова. Как недавний юбиляр Геннадий Красников, как октябрьский Игорь Ляпин... Мне очень нравятся стихи Николая Рачкова, патриотичные, лиричные, напевные, западающие в душу... Хочется, чтобы как можно больше читателей нашего блога познакомились с ними. Эти стихи хочется читать и перечитывать, читать вслух, делиться с близкими. Есть светлые духоподъемные, есть грустные и трагические, но нет безнадежных. Поэт носит гордое звание «звонкий жаворонок России». Сегодня Николаю Борисовичу Рачкову, поэту из Ленинградской Тосны, лауреату всероссийских и международных литературных премий исполняется 80 лет. Поздравляем юбиляра и ждём новых замечательных стихотворений.

Николай Борисович Рачков родился 23 сентября 1941 года в селе Кирилловка Арзамасского района Горьковской области в крестьянской семье. Позже он писал: «Всему, чего я достиг в творчестве, я обязан своей малой Родине — селу Кирилловке, где родился и рос, родному городу Арзамасу, людям, которые окружали меня и которые заселили мой литературный мир». Рачков из поколения подранков, «детей войны». Отец погиб на фронте в 1941 году за несколько месяцев до рождения сына. Тема войны и погибшего отца не раз поднимается в творчестве поэта. Мать, Анна Семеновна, как могла, растила детей. Она «для меня — святая, — пишет поэт, — Можно сказать, что она надорвалась, выводя меня и брата «в люди», и умерла рано. Время было трудное, жизнь бедной, почти нищенской. Но никакого уныния не было, помнится из детства и юности только светлое и радостное». Жизнь была тяжёлая, бедность одолевала, но душа пела, и сердце радостно билось, потому что верили в добро и справедливость.

Стихи Николай начал писать со школьной скамьи. Посещал литературное объединение при газете «Арзамасская правда», которым руководил поэт А. Плотников, ставший другом и учителем Рачкова. Каждый месяц регулярно, особенно зимой, он ходил в город пешком за несколько километров по темной дороге, тогда автобусов не было. Как правило, занятия приходились на вечернее время. «Помню, закончил семилетку в Кирилловской школе и напечатал в «Арзамасской правде» первое стихотворение, которое называлось «Моему другу» Так вот с тех пор и пошла моя поэтическая колея», — вспоминает Николай Борисович. Было это в 1957 году.

В 1964 году Рачков окончил историко-филологический факультет Горьковского педагогического института. В 1964 в институтской газете была опубликована первая подборка стихов Рачков со вступительном статьей известного поэта-горьковчанина М. Шестерикова. В эту пору стихи Рачкова публиковались в областной прессе. В 1964 — 1966 годах Николай Борисович работал учителем сельской школы в Богородском районе Горьковской области. В 1966 — 1968 годах был сотрудником газеты «Советская деревня» (с. Дальнее Константиново). В 1968 — 1987 годах жил в городе Арзамасе, работал редактором заводской многотиражной газеты. В 1981 Рачков стал членом Союза писателей. В. Боков и Ф. Сухов дали ему рекомендации для вступления. С 1987 поэт живет в г. Тосно Ленинградской области, руководит ЛИТО «Тосненская сторонка». С 1987 работал в редакции газете «Тосненский вестник».

Рачков негромко, с лишь ему свойственной интонацией вливается в многоголосый хор русской лирики. Первый сборник его стихов «Колодцы» вышел в 1967 году в г. Горьком. Рачков писал о войне и мирном труде, о седой старине и завтрашнем дне. Вслед за сборником «Колодцы» выходят в свет две поэтические книги Рачкова — «Отчее крыльцо» (1979), «Неповторимый этот мир» (1983). Выходили сборники «Только любовью» (1986), «Памятный дом» (1991), «Средь туманов и трав» (1994), «Под небом высоким» (1996), «Избранная лирика», «Свет мой лазоревый» (1997), «А Россия была и будет» (2000), «Рябиновая Русь» (2001), «Золотой венец» (2003), «Люби и веруй» (2006 ), «Новые стихи» (2006), «Ивы над омутом» (2006), «Летящие в пламени» (2009) и других. Публиковался в столичных и региональных журналах, антологиях, альманахах, в том числе таких, как «Юность», «Молодая гвардия», «Наш современник», «Москва», «Нева», «Аврора», «Русская провинция», «Русский мир», «Медный всадник», «Всерусский собор», «Московский вестник», «Новая Ладога» и других.

Путь поэта в литературу был непростым, но в его сердце было столько любви к Родине и людям, что стихи, напоенные этой любовью, в конце концов пробились к читателю. «И я безмерно рад, если моя поэзия находила отклик, кого-то утешала, кому-то помогала стать лучше, чище, возвышеннее душой. А иначе зачем было браться за перо? И вообще, рассказывать о себе — дело пустое, я весь в моих стихах, там судьба моя и душа моя». Рачков создал свой поэтический собор во имя родины — великомученицы России. «С детства я вдыхал запах березы и тополя под окошком, не забыть, как я прибегал из лесу с банкой спелой земляники или с ведерком грибов, и в нашем бедном доме светилась радость. Ребенком я стоял с матерью в Воскресенском величественном храме — и эта память очнулась во мне потом, стала любовью и крепостью моей, и осознанием вечной вины перед некогда порушенным православным Китежем-градом, каким был Арзамас». Вот откуда берут начало истоки его поэзии.

Поэта Николая Рачкова узнаешь по чистому голосу, по мягким и теплым интонациям, по пронзительной любви к родной земле, к России, по боли за ее судьбу, по гордости своими пращурами и дедами, по единению с природой. В его поэзии и звонкое пушкинское, и печальное некрасовское, и щемящее есенинское и завороженное блоковское… Он — поэт традиционно русский, национальный. О чем бы ни писал Рачков — о войне, мирном труде, седой старине, о завтрашнем дне, о любви, основными в его лирике мотивами выступают русский мир, русская душа, русская судьба, боль за Россию и вера в ее особое предназначение. Поэт уверен в стойкости и терпении своей Родины и народа, верит в его силы и будущее, в его избранность и талант любви, верит, что все вернется на круги своя и традиция «святой любви» воскреснет в нашей жизни.

В сборнике с характерным для Рачков названием «А Россия была и будет» (2000) Рачков декларировал: «Мы будем побеждать любовью». В. Шамшурин в статье, названной данной строчкой, писал: Рачков «с завидной настойчивостью окружает нас дорогими приметами «вечной России», где немало патриархального, но где всегда присутствует тот неизменный образ родного, неповторимого, исключительного, что и является национальной определенностью, неизбытостью, предметностью, которые есть и никогда не исчезают, даже если истреблена графа в паспорте». Народность поэзии Рачкова определяется не только проблематикой его стихов, где поднимаются мотивы судеб России, русской природы, русской истории. Лирический герой Рачкова несет в себе набор основных черт русского национального характера, национальной психологии. С детства очарованный Пушкиным, Николай Борисович привык гордиться историей своего Отечества, своего народа. В его стихах — образы Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Некрасова. Многие посвящены историческим персонажам — Скобелеву, Петру Первому, Илье Муромцу и другим. Лирика Рачкова притягивает к себе драматическим накалом раздумий поэта-гражданина над исторической судьбой своего народа. В отличие от многих современных писателей и поэтов Рачков гордится тем, что он русский, и так же, как до него Лермонтов, Некрасов, Блок, Рубцов, склоняет голову перед величием и страданием Родины, воспевает бесхитростную и чистую русскую душу. Он любит родную землю, традиции наших поэтов и художников — видеть красоту ее в самом обычном и непритязательном.

Рачков может с такой нежностью воспеть Россию, так пронзительно точно рассказать об обитателях пустеющих деревушек, вдовах, взваливших на себя всю тяжесть военного и послевоенного лихолетья, что кажется, будто это ты сам вместе с ними поешь и плачешь, сиротствуешь и выбиваешься из сил, надеешься и молишься богу, чтобы уберег всех нас от бед и потерь. Вместе с его Ижорским батальоном насмерть стоишь у стен Ленинграда. И погибаешь в болотах от Любани до Мги. Проникновенная лирика Рачкова трогает и волнует, не оставляет равнодушными.

Рецензенты отмечают многоцветный образный мир автора, лаконичность языка, сдержанность поэтической интонации, наследование классических традиций отечественной поэзии. Критики находили в стихах Рачкова богатство красок, яркость эпитетов, причудливые оттенки цветов, выразительность, музыкальность. Он любит природу нашей земли, ощущает себя ее частью, не созерцает ее, а живет вместе с ней. В его стихах особенно красивы картины осени.

Николай Рачков — секретарь Правления Союза писателей России, академик Петровской академии наук и искусств, почётный гражданин Тосненского района Ленинградской области. Работал в комиссии по сохранению исторического, культурного и духовного наследия. Лауреат Большой литературной премии России «АЛРОСа» (2002), Большой литературной премии им. Р. Гамзатова (2003) за книги стихов «Рябиновая Русь» и «Золотой венец», Всероссийской литературной премии им. А. Твардовского (2001) за сборник стихов «А Россия была и будет…», Всероссийской православной литературной премии им. Святого благоверного князя Александра Невского (2009), им. Святого праведного воина Феодора Ушакова; лауреат Гран-при Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь», литературной премии «Болдинская осень». Лауреат Национальной премии «Имперская культура» имени Эдуарда Володина за утверждение державного, имперского духа в обществе и отечественной литературе (2009). Победитель Первого Московского международного конкурса поэзии «Золотое перо» (2004) и лауреат Второго в номинации «Лучшее лирическое стихотворение года» (2005), Награждён главным призом «За верность теме» Всероссийского патриотического фестиваля «Мы едины — мы Россия» (2007). На протяжении многих лет член Комиссии по присуждению премии им. А. Прокофьева «Ладога» Правительства Лен. области. Дважды лауреат этой премии (1999 и 2016). Награждён Медалью Пушкина (15 мая 2009 года) — за заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность. Имеет Благодарность Президента Российской Федерации (12 августа 2019 года) — за заслуги в развитии отечественной культуры и искусства, многолетнюю плодотворную деятельность. Награждён знаком «За достижения в культуре», юбилейной медалью МСПС в честь 70-летия Союза писателей СССР, медалью «В память 300-летия Санкт-Петербурга», «Медалью Пушкина».

Николай Рачков: «Многие задаются вопросом, а как воспитывать в подрастающем поколении патриотизм и нужно ли это делать? Ответ однозначный: конечно, нужно! Необходимо, чтобы ребята знали историю своей страны, понимали, на какой земле живут, что наследуют. Успех России возможен только в опоре на нашу молодежь! Прививая им правильные ценности, мы сделаем Россию сильнее и самобытнее!» Со своим чистым голосом и открытой душой поэт очень нужен современным детям, чтобы они гордились своей страной и любили ее, как любили её когда-то Лермонтов и Некрасов, Блок и Есенин, Прокофьев и Рубцов… Как любит Николай Рачков. Рачков убежден, что народ, который чтит свои традиции, всегда крепок и силён, никакие трудности его не сломят, он не растворится среди других национальностей, не потеряет своего лица и языка, и его будут всюду узнавать по обычаям, вкусам, правилам, которым он следует, и уважать за самобытность и достоинство.

 

Вот что говорят о юбиляре критики и писатели:

О. Шарков, литературный критик: «Стихи Рачкова — в русле великой литературной традиции, которая, слава Богу, никогда у нас не исчезала со времен Кольцова и Никитина и нужда в которой будет ощущаться еще очень и очень долго».

Игорь Деордиев: «Если оценить тематическую направленность стихов, то можно сказать, что он одинаково успешно работает во многих жанрах: философия, природа, быт, гражданственная поэзия, любовная лирика… В каждом стихотворение поэта чувствуется напряжённый нерв ответственного человека за происходящее. Ему тяжела окружающая действительность. Настоящий поэт сегодня — это талантливый трудяга и боец за правду, не ищущий благ для себя, а ищущий пути к счастью и благам для Родины...

Высокая гражданственная позиция стихотворца радует и вызывает истинное уважение. Сегодня такой поэт, как Рачков, Стране очень нужен. И мы ему благодарны за стихи, которые могут серьёзно задеть и разбудить струны души многих, пассивно живущих, граждан, напомнив им о великом прошлом Отчизны, о чести и гордости русского человека. ... Рачков показывает себя мастером и лирического слова, а созданные им образы, почти всегда, красочны и глубоки, пластичны и душевны...

Хороших поэтов в России не так много, но они есть! И одним из них, является прекрасный русский поэт Николай Рачков. Его стихи трогают сердце и разум, зовут к тем истинам, которые ближе всего душе русского человека. Пожелаем поэту долгих лет творческой жизни.

Николай Рачков — прекрасный поэт, который необходим стране сегодня. Его строки полны боли, но не соглашательства, слёз, но не уступничества. Он верит в славное будущее народа России и не даёт смириться с происходящим. Сам автор, когда творил стихи о Пушкине, отмечал важность появления великого поэта в ту, нелёгкую пору для России. Как нужны были тогда важные и умные слова, пробуждающие в каждом гордость и русское самосознание величия народа! И сегодня поэты с активной жизненной позицией необходимы стране...»

Валерий Ганичев, председатель Союза писателей России: «Николая Рачкова надо знать. Он народный, национальный поэт России. Он из ее глубин, он от ее истоков, от земель нижегородских, от дорожек Серафима Саровского. А затем наша западная столица — Санкт-Петербург, Ленинградская область... И стихи, стихи о родной земле, о любви, о природе, о служении Родине, о подвиге, об истории. Просто, естественно, легко, с чуткой ответственностью за сказанное. И еще какое-то постоянное свечение, радость, грусть, но с надеждой, даже уверенностью, что «будет тяга к родному, кровному, вспыхнет светом любви очаг...»

В. Ганичев: Рачков «своим неброским, но проникновенным стихом отстаивает дух, быт и стиль родной земли».

Валентин Распутин (из писем к автору): «...Николай! Прочитав тебя серьезно, все, что есть у меня, увидев во все глаза и почувствовав во всю душеньку, какая это могучая и дивная поэзия, я, видимо, опешил...»19.08.2005

«...Затосковал по обыкновению, взял твою книжку («Рябиновая Русь») и, открывая наугад, уже через десять минут прослезился от родных слов и родного духа, от Господом предсказанных слов «Я Родину на Родине ищу». И так это будет вдесятеро точнее уже через близкие года!..» 14.04.2008

«...Опять читаю тебя и завидую: как хорошо! Ненавязчиво и точно, все, казалось бы, мы уже знаем, ничем нас не удивить, и почти всюду ново и точно, такое, без чего нельзя. И нигде никакой навязчивости, повсюду то, что искала душа». 12.02.2013

Магомед Ахмедов, поэт, руководитель писательской организации Дагестана: «Николай Рачков воспевает иногда самые простые вещи, сумев сделать их предметом неподкупной, бескорыстной и большой поэзии. Смелым и щедрым сердцем чуткого художника раскрывает он красоты и поэзию своей родной земли, своей Родины, находя для этого естественные, неповторимые слова, ритмы, образы, краски, легкость и доверительный и мужественный тон разговора с миром. Это и есть настоящее новаторство и новая поэзия, которая радует нас всех. Я радуюсь таланту моего друга, ведь поэтическое и духовное достижение одного народа должно стать достоянием всех. Тревога за людей, за Отечество, за поэтическое слово, желание, чтобы те, кто идет за ним, были счастливыми в любых измерениях времени — вот суть поэзии замечательного русского поэта Николая Рачкова, выраженная в неповторимом звучании его стихов».

Александр Яровой, критик, кандидат филологических наук: «Николай Рачков — поэт глубоко народный... Только на Русской земле удел быть поэтом, то есть учителем народа, — это значит не стоять выше народа, а нести с ним общий крест... Печаль поэта светла, вера — непоколебима, надежда — несокрушима, а любовь — неподдельна».

Татьяна Батурина, критик, кандидат филологических наук: «Из природы почерпнул Николай Рачков главную науку жизни. Эта наука — светить, приобщать современников к истинам, которые постиг он сам, делиться болью, которая переполняет его сердце. И по-прежнему самая большая боль — деревня...

«Мы будем побеждать любовью...» За этой программой высвечивается образ воина, проповедующего добро и любовь, сострадание и справедливость. Имя этому воину — Слово. Слово, которое может все, когда «божественно оно», как слово Пушкина. Слово — самое главное наследство, которое передается из века в век народом. Слово Рачкова уже стало частью этого наследства, которое он продолжает приумножать».

Валентин Курбатов, критик: «Рачков не бегает за временем, не ищет новых поэтических пространств, не тешится формой. Ему довольно старых дорог, которыми ходила русская поэзия, пытаясь понять, «что сквозит и тайно светит» в этом чудесно простом и немеркнущем мире. ...И опять проступал для меня в поэте светлый отрок и инок, как в нестеровском «Видении отроку Варфоломею», если представить, что поэт — это мальчик, получающий дар разумения мира, и инок, этот дар приносящий. И он же — светлый абрамцевский мир осени за их плечами».

Валентин Курбатов: «Книга Рачкова называется «Посреди вселенских гроз» и там, конечно, отразится зло и искушения времени, и наши предательства самих себя, и нетерпение врагов повалить нашу милую Родину, желательно нашими же руками.

...Или как не примерещиться за строками Рачкова Фету: «Вечерняя дорога. Вечерние луга. От тихого порога Слышнее пустельга…». А там и Кольцов мелькнет («Ах ты полюшко, поле русское…»). Да и Рубцова Николай Рычков не забудет, и Есенина...

...Только открой сердце с поэтом, и эта музыка хлынет в душу вечностью и новизной, тревогой и утешением, болью и спасением. И вчера соглашаясь со старцами, что «времена прошли, остались сроки», опять повернешься к миру с любовью, потому что это ведь не только ты зависишь от него, но и он от тебя.»

Евгений Титков, писатель: «В стихах Николая Рачкова перед нами предстает неповторимый мир русской глубинки — такой близкий и одновременно далекий, такой до боли знакомый и одновременно таинственный, непознанный. Так писать о родной природе, как пишет Николай Рачков, может только человек, душа которого является ее зеркальным отражением, а сердце — «чистым, как ландыш в лесу...».

Попытка читателя до конца разгадать все тайны души мастера слова, а следовательно, и его поэзии обречена на неудачу. Мы должны довольствоваться тем, что доступно нашему пониманию, и быть благодарными Богу за то, что в современном мире живут истинно русские поэты, воспевающие красоту родной страны, горячо любящие ее, готовые передавать эту любовь подрастающему поколению, веря, что Россия была и будет великой могущественной державой».

Владимир Крупин, писатель: «...Стихи Николая Рачкова — спокойные, совестливые, с внутренней силой, духовной наполненностью. Красота родных мест, удивительные судьбы земляков пришли на страницы его книг. В стихах чувствуется молитвенное состояние его души, и оно передается нам, помогая противостоять нашествию зла на наш мир. Верю: если есть в России такая поэзия, продолжающая традиции русской классики, нет причин для уныния. Все будет хорошо — Россия бессмертна».

Николай Алешков, поэт: «О лирической наполненности свода стихотворений Николая Рачкова надо писать отдельную статью. С этой задачей, надеюсь, справится профессиональный литературный критик, а не стихотворец-практик. Я могу лишь искренне восхищаться шедеврами Рачкова, радоваться его точному слову, его чуткому, любящему сердцу, интуитивно слышать его музыку, которая кажется мне родной, а иногда и завидовать — дескать, те или иные стихи или отдельные строки мог бы написать и ты, потому что чувствовал так же и то же, а написал он.

...Поэт Николай Рачков не жалуется на судьбу. Его литературная карьера вполне сложилась, книги выходят, и премии он получает. Только вот мне отнюдь не его, а российского читателя жаль. Не доходят мизерные тиражи его книг до нашей глубинки, до школьных и вузовских программ. Не звучит его голос по радио и на телевидении. И виноват в этом не поэт, а государственные чиновники и их прихлебатели, не допускающие проникновенное русское слово до народа. Что ж, каждый несет свой крест. Я не сомневаюсь, что поэзия Николая Рачкова живет сегодня и будет жить всегда. Сила ее в правде и красоте».

 

Не у всех есть возможность познакомиться со стихами Николая Рачкова из-за малых тиражей изданий. Быть может, эта подборка подтолкнёт многих к поиску и приобретению книг стихов русского поэта, которые займут на книжных полках равное место в ряду прославленных имён классиков.

 

* * *

Я в своё детство ненароком гляну

И сразу вижу жаркую поляну.

Вокруг стоят, одетые в матроски,

И стройные и нежные берёзки.

 

И мама, молодая-молодая,

Другой такой не вспомню никогда я.

Полным-полна от алых ягод кружка,

А где-то вдалеке слышна кукушка,

И пахнет чемерицей, мятой, мёдом,

Разлитым по невидимым колодам.

 

Шмелей и пчёл звенит в траве хорал.

Я землянику кустиками рвал

На бугорке душистом, разогретом…

Я был в Раю. Но я не знал об этом.

 

Бабушка

В патриархальном я вырос краю,

В провинциальном глубоко.

Добрую бабушку вспомню свою,

Голос: «Какой же ты дока…

 

Всё тебе знать бы, чего и не знать…»

Сунет мне сахара дольку

И начинает она вспоминать

Сашеньку, Бореньку, Кольку.

 

Время далёкое… Из-под венца

Весело, с помощью друга,

Дедушка выкрал её у купца,

В сани — и в поле, где вьюга.

 

Хлеб да любовь… Сыновья расцвели,

Соколы были, да только

Все на солдатское поле легли —

Сашенька, Боренька, Колька.

 

Муки такие — хоть камень на грудь.

Жить не хотелось, но — внуки…

Бабушка, кто бы я был, позабудь

Голос твой, слёзы и руки!

 

Похороны

Хорошее сыскали место

Ей под рябиновым кустом.

Хоронят бабку без оркестра

На сельском кладбище простом.

 

Ещё на той неделе, вроде,

Она сгоняла кур в сарай,

Полола грядки в огороде:

«Да нынче жизнь —

Не жизнь, а рай…»

 

Поставьте гроб.

Конец дороге.

Конец… Таким вот, как она,

Упасть бы виновато в ноги…

Ну что могла без них страна?

 

Когда фашистская орава

Нам навязала смертный бой,

На плечи их легла держава

С её великою бедой.

 

В тот год в то пекло проводили

Они мужей и сыновей

И здесь, в тылу, опорой были

Земле измученной своей.

 

Впрягались в плуг,

да так, что грудью

В натуге рвали и ремни.

Скажите, кто работать будет

Так, как работали они?

 

Все слёзы позади. Все муки.

Её душа в иных мирах.

Лица не видно, только руки

В кручёных жилах и буграх.

 

Все в чёрном тихие старушки

Ей память вечную поют…

В честь этой бабки я из пушки

Велел бы дать тройной салют!

 

Проводы

«По вагонам!» —хлестнуло по нервам.

Лица сразу — как серый свинец.

Ты от нас молодым в сорок первом

Навсегда уезжаешь, отец.

 

Мама смотрит почти отрешённо,

Мама мною беременна, мной.

Эх, отец, из того эшелона

Никому не вернуться домой.

 

Ты последним усилием воли

Крикнул сквозь нарастающий гул:

«Будет сын — назови его Колей,

Будет дочь…» — и рукою махнул.

 

И с разгона пошёл, и с разгона

Эшелон в предназначенный бой.

…Добежать бы, отец, до вагона,

Хоть бы взглядом проститься с тобой.

 

Отец

Когда над Родиной набатом

Беда качнула небосвод,

Отец мой стал простым солдатом

В тот страшный сорок первый год.

 

Идя сквозь слёзы, кровь и пепел,

Чьё сердце гневно не дрожит?

Не знаю, где он пулю встретил,

Не знаю я, где он лежит.

 

И чья рука его зарыла,

Песок иль глину постеля.

Но знаю, что его могила —

Вся им спасённая земля.

 

Отец и сын

Сюда, отец, садись, отец.

За наш семейный стол.

Пусть поздно, всё же наконец

Ты к нам, отец, дошёл.

 

Нет матери и нет жены,

Не тот совсем и дом.

Но День Победы мы должны

Отпраздновать вдвоём.

 

Отец и сын — а прочих нет,

Их всех покрыла темь.

Тебе сегодня — тридцать лет,

А мне уж тридцать семь.

 

Садись, отец, садись, солдат,

Не ты тому виной,

Что на твоей груди наград

Не видно ни одной.

 

В тот страшный сорок первый год

Одним единым днём

Был в землю вбит стрелковый взвод

Железом и огнём.

 

Ты тридцать лет плутал во мгле

И вот пришёл домой.

Лишь два бокала на столе,

Лишь твой бокал и мой.

 

Вглядись же в сына наконец,

Забудь тяжёлый бой.

Теперь ты мною стал, отец,

Отец, я стал тобой!

 

Переросли отцов своих

Мы — сыновья войны,

И каждый шаг

с поступком их

Всегда сверять должны.

 

Одна на тыщи деревень

Луна стоит в окне.

Я за столом сижу — и тень

Склоняется ко мне…

 

* * *

Память родимого крова,

Радость младенческих лет.

Неизречённого слова

Тайный пленительный свет...

 

С фронта отец не вернётся,

Но всё равно, всё равно

Мама, как в бездну колодца,

Смотрит и смотрит в окно.

 

Прятался в листьях на иве

И в зацветающей ржи.

На лебеде, на крапиве

Рос, но зато — не на лжи.

 

Мне мои пятки босые

В кровь исколола стерня…

Это не ваша Россия.

Вы не поймёте меня.

 

Ижорский батальон

Пусть на двоих одна винтовка

И каждый на счету патрон,

Пусть взяты Тосно и Поповка, —

Вперёд, Ижорский батальон!

 

Снаряды всё плотней, всё ближе.

И снова враг ошеломлён:

В крови, в дыму, в болотной жиже

Стоит Ижорский батальон.

 

Не за рубли, не за награду,

Сдержав в груди предсмертный стон,

Стоит спиною к Ленинграду

Рабочий этот батальон.

 

Пускай потом, в уютном зале,

Кощунством дерзким упоён,

Прохвост кричит, что зря стояли…

Стоять, Ижорский батальон!

 

До сей поры врагов тревожит:

Он трижды выбит, разбомблён,

Его уж нет, да как он может

Стоять — Ижорский батальон?

 

Мы победили, Боже правый!

Склоните ниже шёлк знамён:

Под Колпино, в траншее ржавой

Стоит Ижорский батальон.

 

Россия! Я молю, родная,

Не забывай в пурге времён:

Тебя, тебя обороняя,

Стоит Ижорский батальон!

 

Лужский рубеж

…И обнажилась, огнём полыхая,

В армии нашей смертельная брешь.

Враг шёл победно, бронёй громыхая,

Но обломился о Лужский рубеж.

 

Лужский рубеж — батальоны и роты,

Грозных, прицельных орудий стена.

Лужский рубеж — ленинградской пехоты

Воинский подвиг на все времена.

 

Спят в этих далях сквозь годы и даты

Ни у кого никогда не в долгу

Насмерть стоявшие наши солдаты,

Не уступавшие пяди врагу.

 

Спят и в песке, и в болоте, и в глине…

Это надолго, надолго теперь

Бешенство Гитлера в волчьем Берлине,

Не ожидавшего страшных потерь.

 

Стал неприступным вошедший в балладу

Брод, от ветра балтийского свеж.

Дал подготовиться в бой Ленинграду

Лужский рубеж,

Лужский рубеж.

 

От Любани до Мги

От Любани до Мги всё леса да болота

И суровый, до блеска стальной небосвод.

От Любани до Мги погибала пехота,

Понимая, что помощь уже не придёт.

 

«Где шестой батальон?.. Где четвёртая рота?..»

За спиной — Ленинград. Невозможен отход.

«Только насмерть стоять! Только насмерть, пехота!..»

И стоит. И уже с рубежа не сойдёт.

 

Гимнастерка намокла от крови и пота,

Израсходован в схватке последний патрон.

Но стоять, лейтенант! Не сдаваться, пехота!

Ты не станешь, не станешь добычей ворон.

 

Кто-то тонет, не сбросив с плеча пулемёта,

Кто-то лёгкие выхаркнул с тиной гнилой.

Вот она, сорок первого года пехота

Меж Любанью и Мгой, меж Любанью и Мгой.

 

В День Победы ты тихо пойди за ворота,

Ты услышь, как вдали раздаются шаги.

Это без вести павшая наша пехота —

От Любани до Мги, от Любани до Мги…

 

Посылка

Он брал Берлин. Он там горел в броне.

С тех пор не раз осыпалась калина.

Не до него, несчастного, стране.

И вот ему посылка из Берлина.

 

«Зачем?» — переспросил людей солдат.

И губы опалила сигарета.

«Носки. Бельё. Тушёнка. Шоколад.

Ведь вы давно не видели всё это…»

 

И гневом исказился гордый лик.

Заплакал он

                     и в землю что есть силы

Ударил костылём, и в тот же миг

Зашевелились братские могилы…

 

* * *

И это «благодарные потомки»?

Сжимается продажное кольцо.

Ретивые эстонские подонки

Плюют солдату русскому в лицо.

 

А он стоит — не отмахнуться каской.

Он мир спасал. Он от войны устал.

Измазали шинель поганой краской,

Изгадили цинично пьедестал.

 

«Долой его!» — кричат на исполина...

А от живого — драли до Берлина.

 

* * *

«Гут!» — и хлопают нас по плечам.

«Молодцы!» — подпевают хоралы.

И фашистским уже палачам

Появляются мемориалы.

 

Тем, кто нагло шагал на Восток

По телам наших воинов павших,

Кто расстреливал, вешал и жёг,

Кто насиловал девушек наших.

 

Утопившим в крови и во зле

Пол-России

в страданиях адских —

Им сиять на смоленской земле?!

Почивать на слезах ленинградских?!.

 

Ничего не забыли холмы

И поля ещё стонут от боли.

…Или разумом тронулись мы,

Или мы уж не русские, что ли?

 

Еще раз о великой победе

А он для нас

есть праздник самый главный —

От южных

и до северных широт.

Но кто-то на салют

Победы славной

Презрительно

кривит в усмешке рот.

«Спасли Европу?

Вы в своём уме ли?..» —

И пишут,

и кричат наперебой,

Что воевать как надо не умели.

Не так дрались.

Не так ходили в бой.

Не так умели

утеплять землянки

И наступать из логова болот.

Зачем,

зачем бросались мы под танки

И всею грудью падали на дот?

 

Никак не переварят

нашу славу,

Вбивают в наш салют

за клином клин.

Зачем не сразу

взяли мы Варшаву?

Зачем поторопились

взять Берлин?

Да можно ль перечислить

поимённо

Всех, кто легли

под братские холмы?!

А мы целуем красные знамёна.

Враг был сильней.

Но победили мы.

 

* * *

Да что ты рабски перед ним

Все извертел коленца?

Рисуешь виртуальный нимб,

Расхваливая немца:

 

«Он древним рыцарям под стать,

Не занимать отваги.

Умеет немец воевать,

Не то, что мы, сермяги.

 

Мы быстро растеряли пыл

Под грянувшие грозы.

Он до Москвы нас бил и бил.

Ах, если б не морозы.

 

Конечно, зря на нас полез.

Но знает всяк историк,

Что он — Европа! Он — прогресс!

Умён, расчётлив, стоек…»

 

Но если ты России сын,

Запомни эту фразу:

— Три раза брали мы Берлин,

А он Москву — ни разу.

 

* * *

Им снится, чудится, пророчится

Неисполнимое опять.

О, как им взять Россию хочется,

Как хочется ее распять.

 

И люто закричать: «Виктория!»,

Чтоб пламя радости из глаз.

И нравы наши, и история

Уже оболганы не раз.

 

Растет духовная агрессия

Как повторенье старых драм.

Лукавый вирус чужебесия

Уже давно запущен к нам.

 

...Но ленинградские и курские

В своем краю, в родном дому

Пока мы помним, что мы русские, —

Не взять Россию никому.

 

* * *

Это только в России издревле осталось,

Чтобы плакала радость, а горе смеялось.

Это только в России, на подвиги громкой,

Вечно ходит надежда с сиротской котомкой.

 

Это только у нас смастерили царь-пушку

Не для дела, а так, напоказ, как игрушку.

И такой изготовили колокол медный,

Чтоб и рта не раскрыл он, царь-колокол бедный.

 

За такое могли только мы лишь и взяться…

Но зато все другие стоят и дивятся.

Все другие глядят и завистливо судят:

Никогда-то у них вот такого не будет…

 

А Россия была и будет

Свысока её недруг судит,

Предъявляя смертельный счёт.

А Россия была и будет,

А Россия не пропадёт.

 

Заведут в глухое болото

И укажут ей ложный брод.

Там погибла целая рота,

А Россия не пропадёт.

 

Хороша! — и берут завидки.

Через чёрный нагрянут ход,

Обберут Россию до нитки,

А Россия не пропадёт.

 

Мир, как бомба, во зле взорвётся,

Будет всем в аду горячо.

А Россия сама спасётся

И врагу подставит плечо.

 

* * *

Отняли всё. Спасибо, дорогие.

Мне ль не понять,

Чем жив он — воробей.

Кто всех умней,

Проклятье шлёт России.

Я признаюсь в любви.

Я всех глупей.

 

Я всех глупей в распыле и расколе.

Я обожаю средь мирских тревог

Оборванное,

Нищенское поле,

Печальный звон разъезженных дорог.

 

Опять моя берёзка в рваной блузке,

Ей не на кого осенью пенять.

Я всех глупей:

Люблю её по-русски —

До смертных слёз.

 

Попробуйте отнять!

 

* * *

За село, где гуляла гармошка,

За сирень у родного окошка,

За синичку на тоненькой ветке,

За погост, где лежат мои предки,

За приставший снежок лебединый

На простом каблучке у любимой…

 

Мне ли не знать, за что умирать?

 

* * *

Время другое сегодня звенит под окошками.

Чудится многим, что вечного нет на земле.

Счастлив я тем, что ходил полевыми дорожками,

Слушал колосьев шуршание в солнечной мгле.

 

Мало ли туч проплывало над нами с угрозами?

Счастлив я тем, что живу, никому не отдав

Ивы над омутом, тихий родник под берёзами,

В жёлтых платочках головки весенних купав.

 

Это моё, это с детства святое и близкое,

Вместе с иконами, с воинским снимком отца.

Родина — то, что порой не понять и не высказать,

Только почувствовать, только любить до конца…

 

* * *

Оставим пустые споры

О скрипе былых телег.

Всё выше строит заборы

На дачах практичный век.

 

Под русской небесной высью,

Где тучи так вольно мчат,

Всё чаще чужие мысли,

Чужие песни звучат.

 

Традиции и обряды

Пропали, как давний сон.

Всё чаще чужие взгляды

Мы ловим со всех сторон.

 

Ушло, не многих тревожа,

Развеялось, словно дым,

Что было всего дороже,

Что было всегда святым.

 

Ещё ветерок колобродит

Над полем высокой ржи.

Но грустно, что Русь уходит

Из Родины, из души…

 

* * *

В смиренном величье полей,

В могучем лесном бездорожье

Есть то, что всего нам милей,

Что целого мира дороже.

 

Чужой никогда не узрит

В печали степного дыханья,

Какой в ней источник сокрыт

И нашей любви, и страданья.

 

Не стоит страницы листать,

Не все там рассказано честно.

Ведь что ей пришлось испытать,

Лишь Господу Богу известно.

 

Коль с нею душою ты слит, —

Сквозь грозы, сквозь все неудачи

Россия опять устоит,

Ты только не думай иначе...

 

* * *

В войну крестили и растили

В селе, где бед не истолочь...

Меня учить любви к России?

К Отечеству? Подите прочь.

 

Я знаю, чем душа согрета

И сколько в ней сорвали струн.

Пусть корчит из себя поэта

На все лады политкрикун.

 

А я с годами тише, тише,

Я знаю цену громких фраз.

А мне все ближе, мне все ближе

В селе состарившийся вяз.

 

А я прижмусь к жнивью ржаному

До слез, до крови на щеке.

Я знаю: боль сильней по дому,

Когда от дома вдалеке.

 

Чаша

В надзвёздном царственном эфире,

Где дух на троне, а не плоть,

Один, один безгрешный в мире

Всемилостивый наш Господь.

В руках, как дивное сказанье,

Наполненная по края,

Сияет чаша со слезами,

И это Родина моя.

 

* * *

Так много васильковой сини

Над светлой рощицей простой.

Здесь лес и поле… Здесь Россия.

Здесь Пушкин, Лермонтов, Толстой.

 

И земляника в перелеске,

Черёмух вешних холодок,

Грачи и церкви… Достоевский,

Тургенев, Тютчев, Гоголь, Блок.

 

Здесь снежные бывают бури,

Шагнёшь — и не сыскать концов.

Но здесь Иван Шмелёв и Бунин,

Есенин, Шолохов, Рубцов.

 

Словесные набат и гусли.

Так было и так будет впредь.

Здесь можно и в любви, и в грусти

Любое сердце отогреть.

 

* * *

Не тает целый век

Подмятый русской тройкой

Кустодиевский снег

На масленице бойкой.

 

Во мне оставил след

Духовного прозренья

И нестеровский свет

Осеннего горенья.

 

Куда ты ни пойдёшь

И где порой ни будешь,

Но шишкинскую рожь

Уже не позабудешь.

 

И леса благодать

В туманном сне рассвета…

Кем надо быть и стать,

Чтоб не любить всё это?

 

* * *

Не только свет кремлёвских башен

И штурм космических глубин,

Не только памятники павшим

И величавый гул турбин;

 

Не только стройки и парады,

И блеск ракетного меча,

Россия —

               это листопады,

И снег,

и Пушкин,

и свеча…

 

* * *

Дай ей, Господи! — молю.

Я люблю её, люблю

Со снегами и дождями,

С окаянными вождями,

С рожью в поле,

с тихим домом,

С громом над аэродромом,

С рощей огненной над речкой,

С тёплой, в Божьем храме, свечкой,

Пьющей,

слёзной,

разорённой,

Всё равно —

непокорённой!

 

* * *

                  Валерию Ганичеву

Как земля и тепла, и нежна,

Знают ноженьки только босые.

Разорву своё сердце: страна!

Задохнусь от восторга: Россия!

 

Эти сны на душистом стогу…

Эти песни о горькой рябине…

Русский штык на альпийском снегу…

Русский гром в очумевшем Берлине…

 

Говорилось в который уж раз:

В грозном мире метелей и ливней

Нет на свете доверчивей нас,

Безрассуднее нет и наивней.

 

Боже! Сколько размётано в дым.

И последнего скоро лишимся,

Но на небо, на небо глядим,

Даже если и в землю ложимся.

 

* * *

Погостили с тобой, у берёзки родной,

                              погостили,

Оглянулись опять и схватились

                              за сердце рукой.

В самом центре России тоскуем с тобой

                              по России,

Где лазоревый свет, неизбывный

                              и кроткий такой.

 

Эта злая тоска, от которой ни сна,

                              ни покою,

Неразлучна с тобой, как твоя

                              невесёлая тень,

В самом центре любви, недалече

                              от Волги с Окою,

Там, где рощи да ржи, где осколки

                              былых деревень.

 

Эта грусть, эта боль бережёт

                              нашу душу от гнева

И спасает её на распутье

                              тревожных дорог

В самом центре России, где столько

                              пресветлого неба,

Где в зелёной траве, как лампадка,

                              горит клеверок.

 

* * *

Пёрышко с небес, а может — слово.

Если умный — глянь да раскуси.

Сколько голубого-голубого,

Сколько золотого на Руси!

 

Сколько выгребали, вывозили,

Сколько вырубали — не сочтёшь.

Ну а васильки всё так же сини,

Глаз не отведёшь — какая рожь.

 

И в лесу, и в поле столько мёда —

Захмелеет на ветру любой.

Свет какой!

Да это у народа

Светится душа сама собой.

 

И хулят, и хают, только снова

Лезут к нам… О Господи, спаси.

Сколько голубого-голубого,

Сколько золотого на Руси!

 

* * *

Эти адовы круги

Сквозь столетья тьму.

То налоги, то долги —

Не поймёшь кому.

 

То война, то недород,

Чёрный дым вранья.

…Как ты выжил, мой народ?

Родина моя?

 

* * *

Не для себя прошу, поднять не смея взора:

И в нынешние дни, и в завтрашние дни

От дьявольской войны, от мора и террора

Беспечный мой народ спаси и сохрани.

 

Прости его за то, что в этой жизни грешной

Доверчив он и смел, талантлив и велик.

Спаси и сохрани его могучий, нежный,

Вобравший шёпот трав и гром небес язык.

 

В решающий момент не дрогнет он и бровью

И встанет за Тебя под гибельной пургой.

К Твоим стопам, Господь, он припадёт с любовью,

Как никакой другой, как никакой другой!

 

Будь милостив к нему и не карай сурово,

Из всемогущих рук его не оброни.

Во имя всех святых и для всего благого

Спаси и сохрани, спаси и сохрани!

 

* * *

Там на виду у всей вселенной

Вновь на ноги вставал колхоз.

Я рос в стране послевоенной,

В стране и радостей, и слёз.

 

О, эти стройки и парады,

Полёты в космос, целина!

Но повышать за труд оклады

В те годы не могла страна.

 

Хотелось лучшей, лучшей доли,

Стремились к ней по мере сил.

Я пионерский галстук в школе

Там гордо на груди носил.

 

О той стране теперь лишь толки,

Фантазии, да что с того.

Вон ломятся сегодня полки

От изобилия всего.

 

Там было и бедней, и строже,

И было много не по мне,

Но почему-то всё же, всё же

Вздыхаю я по той стране.

 

* * *

Недавний день моей страны.

Документальный фильм. Столица.

Какой мечтой озарены

Открытые друг другу лица.

 

Мелькнет лицо, его черты

Меня взволнуют не напрасно.

В нем нет той самой красоты,

Но как, но как оно прекрасно!

 

Сегодня, после стольких вьюг,

Невольно с горечью подмечу:

Иду в толпе, гляжу вокруг,

Но лиц таких уже не встречу...

 

* * *

Не бьет уже под дых, как прежде, неудача,

Удача не пьянит под шум родных берез.

Глухим я, видно, стал — почти не слышу плача,

Слепым я, видно, стал — не вижу чьих-то слез.

 

И время, и года сожгли былые страсти.

И что с того, что вновь я на себя сержусь,

Что громко не кричу немилосердной власти

О том, как из-под ног у нас уходит Русь.

 

Нет, не земля уходит и не реки,

И не простор страны, от зимней стужи сед,

А то, что испокон держалось в человеке

Как символ и любви, и дружбы, и побед.

 

* * *

...А свернёшь с большака — и такие блеснут уголки,

А простор-то, простор — слева Ладога, справа Онега.

Клевера, клевера — как потухшей зари угольки,

Незабудки вокруг — словно брызги лазурного неба.

 

Упадёшь ты на них — и расскажут охотно они,

Как в ночном неустанно им кланялись гордые кони,

Как росли и цвели, как сияли в недавние дни

И какие здесь песни играли, рыдая, гармони.

 

Это здесь, это здесь позабытые те голоса,

Это память, любовь, неразрывного мира соседство,

Это корни, земля, это воздух, трава и роса, —

Всё, чем живы мы все, что другим оставляем в наследство.

 

* * *

Война. И бедность. И сиротство,

Скорбеть ли о тяжелых днях?

Но не забыли первородства

Мы и в забытых деревнях.

 

Тех, что в весенней белой пене

За каждым высились бугром,

Которые слепое время

Как будто выжгло утюгом.

 

Да, мы оттуда. Мы вкусили

Всего у века на столе.

Мы видели Россию в силе,

Узрели мы ее во мгле.

 

Когда, отступникам в забаву,

Качая слез обильных стынь,

Державную венчает славу

Одна могильная полынь.

 

Кричат вороны в микрофоны,

Все яростней разрывы лжи.

...Рубеж последней обороны —

Клочок поруганной души.

 

* * *

Можно многое позабыть

И отречься от многого тоже.

Позабыть — всё равно что убыть,

Вырываясь из собственной кожи.

 

Позабыть старый дом, пёстрый луг,

Солнце в школьном весёлом квадрате,

Всё, что было любимо вокруг,

Всё, что кстати душе и некстати.

 

Позабыть те места, где ты рос,

И скамью под цветущей рябиной,

И охапку душистых волос,

Что вразброс на плечах у любимой.

 

Можно сбиться с родного пути,

Из привычного вырваться круга,

А потом, возвратясь, не найти

Ни родимого дома, ни луга…

 

* * *

Тихой речки прозрачное устье.

Городок на горе. Купола…

Столько счастья, и боли, и грусти

Ты мне, Родина, с детства дала!

 

С детства жить привыкал я тобою.

Знал, что многое сдюжу, снесу,

Если сердце в ненастье любое

Будет чистым, как ландыш в лесу.

 

Мне чужие не надобны сани.

И душа оттого не пуста.

Я все песни твои и сказанья

Не забуду уже до креста.

 

И усну, очарованный Русью.

Ведь была она в сердце, была!..

Тихой речки прозрачное устье.

Городок на горе. Купола.

 

* * *

В твоих полях я снова молод,

Ты многое напомнишь мне.

Люблю я ивняковый холод

Твоих оврагов по весне.

 

Люблю я месяца сиянье

Над снежной россыпью берёз.

И расстоянье, расстоянье —

Ослепшее от слёз и гроз.

 

Кому-то — синих гор верхушки…

А мне милее всё равно

В твоей полночной деревушке

Слезой сверкнувшее окно…

 

* * *

Мостик. Речка. Сырь осоки.

Серый косогор.

Дальше белый и высокий —

До небес — собор.

 

Милый город. Не столица.

Не Париж. Не Рим.

До последней половицы

Мною он любим.

 

До весёлой птичьей брани

В утреннем огне.

До завянувшей герани

В стареньком окне.

 

* * *

Время вышло к тому, что на сердце всё злей

То одна, то другая насечка.

Я поеду в деревню. В деревне теплей.

Где родительский дом, там и печка.

 

Вот он, старый мой дом. Вот знакомый порог.

Вот свернулась на стуле косынка.

«Это ты ли вернулся, мой младший сынок,

Мой болезный, моя сиротинка?..»

 

Печь нетоплена.

В инее стены давно.

А на стёклах зальдели берёзы.

«Это ты ли сынок?..»

И рванул я окно —

Вымерзайте, последние слёзы!

 

* * *

«Степь да степь кругом…» —

Дальние края.

Сразу милый дом

Вспоминаю я.

 

Под хмельком слегка

За столом родня.

Мамина рука

Обняла меня.

 

Иней. Снег. Мороз.

Праздник Рождества.

Все поют до слёз

Грустные слова.

 

Те, что душу рвут

До сих пор и мне.

«Степь да степь…» А тут —

Синий лес в окне.

 

«Степь да степь…» А тут,

В стороне родной,

Ландыши цветут

Радостной весной.

 

Петь в речную гладь

Сладко соловью…

Что же я опять

Плачу и пою?

 

Плачу потому,

Что на склоне лет

В том родном дому

Никого уж нет.

 

Да и дом пропал

В грозах бытия.

За спиной провал

Ощущаю я.

 

Больно знать о том,

Кто и где зарыт.

«Степь да степь кругом…» —

И душа навзрыд.

 

* * *

Нервы, нервы… И поздно, и глупо

Городскую лелеять грусть.

Вновь из грома, из шума, из глума

Я туда, где тихая Русь.

 

Я туда, где во мгле селений

Жив ещё вековой уклад,

Где несуетно в день осенний

Душу радует листопад.

 

Где в стерне золотая стёжка,

Где цветёт трава одолень,

В подпол ссыпана вся картошка,

Вся надежда на лучший день.

 

Там туманы, клубясь всё ниже,

Пропадают в сырой дали.

Глушь и тишь…

Но святей и ближе

Не найти на земле земли.

 

* * *

Пусть дым из трубы деревенской и горек,

Но есть в нём для сердца волнующий хмель.

Россия — вот этот проснувшийся дворик,

Где утром скворешню качает апрель.

 

Она и печальный погост за деревней,

И солнечный снег, и пылающий клён.

В ней столько таится поэзии древней,

Легенд и сказаний минувших времён.

 

Она — Куликово и Курское поле,

И доблестный витязь монах Пересвет,

И Юрий Гагарин,

и девочка Поля,

За бабочкой белой бегущая вслед…

 

* * *

Чем победный свой узор

            на знамёнах вышила?

Разве шёлком золотым,

            ниточками льна?

И на чьих плечах страна

            выстояла, выжила?

 

До космических высот

            поднялась она?

Всех увижу, всех услышу,

            кто с граблями, с косами.

 

Всех, кто в памяти моей

            по селу прошли.

Никого не потревожу

            лишними вопросами.

Просто молча поклонюсь

            низко, до земли…

 

* * *

Здесь русские люди рождались и жили,

Пахали и жали, косили и шили.

Здесь свадьбы по улице шли нараспашку

Под песню, под удаль, под пьяную бражку.

 

У крайней избы, у резного окошка

Кому-то в любви признавалась гармошка.

А сколько звенело здесь свежих частушек

Под гул перестроек, утрясок, усушек.

 

Деревня! Овраги, поля и долины.

Веселье в избе — новый внук у Полины.

И веяло жизнью простой, небогатой,

Шагавшей вовек с топором да лопатой.

 

Война на порог… Сколько горя и страху.

«Подай-ка мне чистую, Марья, рубаху…»

Звучат голоса сквозь года из тумана

Василия, Анны, Бориса, Ивана.

 

Вот-вот и совсем разойдемся мы с ними.

Уходят… Всё дальше… Лишь эхо… Лишь имя…

 

* * *

Мы жили и тужили, мы плакали, смеясь.

Но совести и чести мы не роняли в грязь.

Мы были непрактичны и верили в сезам,

Но космос улыбнулся впервые все же нам.

 

Мы с песней прошагали сквозь полюс и тайгу,

Мы строили и пели, пусть через «не могу».

И все равно в той жизни мы были короли —

Мы трешкою последней делились, как могли.

 

И это мы очнулись, открыли двери в храм. …

О нашем бедном счастье не вам судить, не вам.

 

* * *

Мы Родины своей не замечаем,

Ее озер, ее холмов и рек.

Мы в рощице березовой скучаем,

Не видим, сидя за вечерним чаем,

 

Как за окном прекрасен лунный снег.

Нам хочется куда-то, где атоллы,

Гробницы фараонов, их престолы,

Где острова чаруют жадный взор.

 

А Пушкин рвался в Болдино, где долы

Ему шептали чудные глаголы,

Где в ряске пруд,

где царственный простор.

 

* * *

Он говорил, что видел Барселону, —

Испания! Страна сплошных чудес…

А я глядел,

как медленно по склону

Спускался к долу порыжевший лес.

 

Он о Париже говорил с тоскою,

А здесь сплошная серость, мол, и сырь…

А я глядел,

как светит над рекою

Неугасимо белый монастырь.

 

А я глядел,

как полз туман к воротам,

А я всё слушал около пруда,

Как плачут журавли перед отлётом…

 

И не хотелось ехать никуда.

 

* * *

Всеми бедами нагло отпетый,

Виноватый во всём без вины,

Я скажу: нет прекраснее этой

Разорённой, несчастной страны.

 

Уезжайте! Летите!

Курите

Зарубежным краям фимиам.

Остаюсь при разбитом корыте —

При Отчизне, где взорванный храм;

 

Где духовные страждут калеки

Райской жизни хоть на полчаса,

Где погублены чистые реки

И порублены наши леса;

 

Где вовек наших чувств не иступит

Никакой исполнительный плуг,

Где никто никогда не искупит

Наших слёз,

Наших жертв,

Наших мук.

 

* * *

Отзвенели, ушли в никуда

Смех и плач в деревенских хоромах,

Но какая теперь лебеда

И какие сугробы черёмух!

 

Эта хлябь. Эта глушь. Пустыри.

Птичий звон. Комариные песни.

И такая тоска —

                          хоть умри.

И такая любовь —

                            хоть воскресни.

 

* * *

Приеду в милые края,

Приду на кладбище родное.

«Ну, здравствуйте… Ну, вот и я…»

И сдавит горло тишиною.

 

Пусть надо мной кружится снег,

Пусть листья намело к оградам,

Но слышу всех, но вижу всех,

И словно все со мною рядом.

 

Здесь связь настолько глубока,

Здесь объяснять себе не надо,

Что разделяет нас пока

Одна вот эта лишь ограда…

 

* * *

Все мы — летящие в пламени

Листья над стылым ручьём…

Милые, вечные, дальние,

Я не прошу ни о чём.

 

Испепеляются грамоты,

Плавятся камни в огне.

Если вы мною помянуты,

Значит, вы живы во мне.

 

Ветер холодный забвения

Да не касается вас.

…Мыслей упорных биение,

Чувств неизбывный запас, —

 

Всё это вы передали мне,

Встав навсегда за плечом.

Милые, вечные, дальние,

Я не прошу ни о чём…

 

* * *

Мне плохо у заброшенных могил…

…Жил человек, своей не зная доли.

Носил в себе он бесконечный мир

Забот, волнений, радости и боли.

 

И вот его последний жалкий кров,

Вот чем его потомки увенчали…

…О, сколько неухоженных миров,

Забытых слёз, засыпанной печали!

 

* * *

Не героями в раме,

Не кремлёвскими башнями —

Русь держалась веками

Деревнями да пашнями.

 

Корни прочные, древние.

Ни срамного, ни пошлого.

Родом все из деревни,

Из далёкого прошлого.

 

И не будет иного.

Дым в субботу над банькою,

Что бы ни было, снова

Встанет ванькою-встанькою.

 

Сколько бед пересилили,

От земли по природе мы.

Без деревни в России —

Всё равно что без Родины…

 

* * *

Было когда-то селение,

Ныне деревья, трава.

Может, в другом измерении

Эта деревня жива?

 

Там вон, где заросли, пашенка

Вновь обретает черты.

Слышится: «Машенька… Машенька…»

Слышится: «Ванечка, ты?..»

 

И никакая не мистика.

Всё на привычных местах.

Кто-то вздыхает таинственно,

Шепчется кто-то в кустах.

 

Там, где гудело собрание,

Там, где гуляла коса, —

Чей это смех? Чьё рыдание?

Чьи это там голоса?

 

* * *

Сгинет, что дивно и ново,

Выцветет, станет как тень,

Без василькового слова

Тихих моих деревень.

 

Сразу оглохнет столица,

Выгнется, словно вопрос,

Если в рубашке из ситца

Не зазвенит сенокос.

 

Сникнут, опустятся флаги,

Выпадут ложки из рук,

Если последний в овраге

Вытечет ржавчиной плуг.

 

Вымрут любые искусства,

Прах воцарится в конце.

Всё ни к чему, если пусто

Станет на сельском крыльце.

 

* * *

Он без деревни станет тенью,

В тоске погибнет, во хмелю.

— Верните русскому деревню! —

Кричу я небу и Кремлю.

 

Беда немыслимая сгрудит,

Возьмёт Россию в оборот.

Единым без земли не будет

Землёю вскормленный народ.

 

Недаром, сытости не зная,

Клюёт деревню вороньё.

Она — душа его больная,

Верните русскому её.

 

Перенесёт он перегрузки

И перетруски, но вовек

Не будет без деревни русским

Исконно русский человек.

 

Гнушаясь тягостной заботы,

Не зная адова труда,

Делите недра и заводы,

И города, и города.

 

Взываю к вашему прозренью,

Она совсем не тот пирог.

Верните русскому деревню,

И Русь никто не свалит с ног.

 

* * *

Как солнце играло на жёлтой стерне,

На тёплой ботве огорода!

Была ты, деревня, опорой стране,

Извечной душою народа.

 

Когда чёрной тучей в родные края

Шёл враг, беспощаден и страшен,

Вставали стеною твои сыновья

От сельских угодий и пашен.

 

И знали, где их потайные ключи,

Где корни у них родовые,

Твои космонавты, поэты, врачи,

И маршалы, и рядовые.

 

Стоишь ты в кольце обустроенных дач,

Возросшей тревоги не пряча.

Тебя извели. Истребили.

Не плачь.

Ты выше страданья и плача.

 

* * *

Мечтою чуть не каждый ныне

Стать дворянином обуян, —

В архивной утопает тине…

А я горжусь, что из крестьян!

 

Горжусь, что пращуры и деды

Растили хлеб, а в дни войны

С мечом шагали до победы,

Не посрамив родной страны.

 

Ну кто вот так ещё до боли

Любил свой васильковый край?

Они сначала вспашут поле,

Потом уж соберутся в рай.

 

Хотелось им поймать жар-птицу,

Чтоб стала жизнь светлей кругом.

И разве кто на заграницу

Из них сменял бы отчий дом?!

 

Не зря в душе растёт тревога:

Заполонил поля бурьян.

Дворян в России стало много,

Зато поди найди крестьян…

 

Поле

Больше нашей крови или соли

В нём смешалось — и не разберёшь.

Что такое Родина без поля,

Где шумит пшеница или рожь?

 

В нём — все наши радости и беды,

Пепел славы, мужество знамён.

Поле — это пращуры и деды,

Это память, это связь времён.

 

В мелочах забот житейских роясь,

Забываем, где добро, где зло.

Поле — это, братцы, наша совесть,

Посмотрите, вон как заросло…

 

Вечерний разговор

— Бабуля, здоровье-то как, ничего?

— Болят все суставы, все жилки.

— А где твой старик? Помню бравым его…

— В могилке, родимый, в могилке.

 

— Война виновата, конечно, война.

А дети, а внуки-то где же?

Поди, навещают? Совсем ведь одна.

— Всё реже, родимый, всё реже.

 

— Косила и жала, плела кружева,

А суп-то варила с крапивой.

Несчастной, несчастной ты жизнь прожила.

— Счастливой, родимый, счастливой.

 

— Бабуля, ты слышишь, гремят соловьи

Во мраке цветущего сада?

Ах, сбросить бы годы, — живи и живи!..

— Не надо, родимый, не надо.

 

Баллада о верности

Война гудела над страной,

Горели города.

— Прощай, прощай,

любимый мой,

Я буду ждать всегда.

 

А тучи двигались, гремя,

И горизонт был сед.

— Пока ты любишь —

для меня

И смерти в мире нет.

 

Но пуля всё-таки нашла,

У ней своя корысть.

Зарыли тело. А душа

Звездой взлетела ввысь.

 

А женщина который год,

Старея, верит в сон,

Что вот он встанет у ворот,

Ей улыбнётся он.

 

И к фотокарточке, скорбя,

Склонится головой:

— Любимый мой,

я жду тебя,

Я верю — ты живой…

 

Среди вселенского огня

Ей слышится в ответ:

— Пока ты любишь —

для меня

И смерти в мире нет…

 

Любка

До войны она была Любушкой, Любавой.

Только муж её сгорел в танке под Варшавой.

Любушкой была вчера, нынче стала Любкой.

Вон как улицу метёт расклешённой юбкой!

 

Вот пройдёт она селом, жаркая, как печка.

Крякнет не один мужик, аж привстав с крылечка.

А уж если подмигнёт, подпоёт немножко,—

И пойдёт за ней, пойдёт, бросив всех, гармошка.

 

Знает только ночь темна, знают незабудки,

Отчего всех веселей кофточка у Любки.

Сев ли, жатва, сенокос — только бы жива бы:

Всё горит в её руках — догоняйте, бабы!

 

Не один ей говорил во широком поле:

«Любка, замуж за меня выходи ты, что ли…»

Но она качнётся вдруг тоненьким росточком:

«Ну вас всех…» — и вслед махнёт ситцевым платочком.

 

Так одна, всю жизнь одна… Прочь поди, досада!

Хоть красива, хоть бедна — никого не надо.

Помирала, никому Любка не мешала,

К сердцу мужа своего карточку прижала.

 

Был он всеми позабыт, молодой, в шинели,

И его из мёртвых рук вынуть не сумели.

Пальцев худеньких никак не пораспрямили…

Ветер, ветер, ты поплачь на её могиле.

 

Русская судьба

Не знать цены каратам,

Проигрываясь в прах.

Блистать аристократом

На бешеных балах.

 

До полудня в постели

Разнежась провести.

Беспечно на дуэли

Обидчика смести.

 

Как самое простое

Считать азарт в бою.

Лишь усмехнуться, стоя

У смерти на краю.

 

С душою непокорной

Боль утопить в вине.

На тройке — по соборной

Завьюженной стране!

 

Увлечь, умчать украдкой

Единственную, ту!

… Потом зажечь лампадку

Отшельником в скиту.

 

* * *

А до семнадцатого года

Была достойной жизнь народа?

Я — не о барах и банкирах,

Я об униженных и сирых,

О миллионах, тех, чьё горе

Глобальным гневом взмыло вскоре.

 

Ведь не ахти какой нажим —

И сразу царский пал режим.

О приближеньи непогоды

Писал не кто-нибудь в те годы.

Ну, Горький… Тут ответ простой.

Но Бунин,

Чехов,

граф Толстой!

 

В мечтах туманных не витайте,

Читайте, граждане, читайте…

 

Илья Муромец

Тридцать лет и три года сидел ты, Илья,

На худых кирпичах да на груде тряпья.

Тридцать лет и три года ты был не у дел,

Безлошадный — с утра на дорогу глядел.

 

Ты бы сам и пахал, ты бы сам и косил,

Да вот с печки спуститься — не чувствовал сил.

Слышишь гром вдалеке? Непростой это гром.

Осени-ка себя православным крестом.

 

Выпей ковшик воды ключевой — и замри.

Чуешь силу в себе? Это сила земли.

Богатырская сила в крови молодца.

Бьёт копытами конь у родного крыльца.

 

Вот он, меч-кладенец. Для тебя он, Илья.

Выезжай на простор, одолей Соловья.

Всё окрест разорив, похваляется тать,

Что всю Русь он в три свиста сумеет прибрать.

 

Сколько витязей в битве уже полегло,

Град за градом сметён, опустело село.

Плачут сироты, стонет родимая выть…

Время вышло воздать за злодейскую прыть.

 

Выезжай же, Илья, выезжай со двора.

Надо землю спасать.

Гром ударил.

Пора!

 

Пётр и Февронья

1

Муром — здесь синего неба бездонье,

Клонятся травы от радостных бус.

Князь и княгиня — Пётр и Февронья —

Это любви неизбывной союз.

 

Знать не дано, по какой там причине

Сердце смятилось и было в беде.

Князь, ты не смог бы уже без княгини

Ни на земле, ни на небе, — нигде.

 

Сколько промчалось веков над Окою,

Но не смогли они вас развести.

Вот оно в чём обретенье покоя,

Вот отчего вы в любви и чести.

 

Вы указуете нам и поныне,

Напоминая заветы свои:

Держится мир на семейной твердыне,

Рухнет он, если не будет семьи.

 

Жизнь — за удачей и счастьем погоня,

Злобы и зависти тайный запас…

Князь и княгиня, Пётр и Февронья,

Не уставайте молиться о нас.

 

2

Любовь не превыше ли всяческих благ?

Бояре, потише…

Во веки веков да исполнится брак,

Задуманный свыше.

 

Сомненья и страхи — изыдите прочь!

И в полночи синей

Была ты, Февронья, крестьянская дочь,

А стала княгиней.

 

Умолкните, трубы людской клеветы,

Лихого навета!

Княгиня и князь — это те же цветы

Господнего лета.

 

Их княжество в силе, и крепок их дом,

Не вянет их слава.

Мы веруем, знаем: стоят на одном

Семья и Держава.

 

* * *

Мы Крымскую войну не проиграли.

Сошлись враги со всех концов земли.

Едва ли победили нас, едва ли,

Коль ничего добиться не смогли.

 

Поставили всем окаянным станом

Россию на колени? Это вздор.

Мы взяли Карс турецкий, мы тем самым

Открыли путь желанный на Босфор.

 

Солдатские давно истлели ранцы,

В музее дремлет пушечный лафет.

Где ваша кавалерия, британцы?

Вы Балаклаву не забыли? Нет?

 

Сама Европа мира запросила,

Поняв, что тут ей не до дележа.

Сдалась, померкла вражеская сила,

У русского споткнувшись рубежа.

 

Как ты ногой воинственно ни топай,

Но вышло — от ворот и поворот.

Да что там, если город Севастополь

Бесславно штурмовали целый год.

 

Смертельно раны и потом зияли

У нас в груди средь грозных лет и зим.

Весь мир был против нас. Мы устояли.

Стоим поныне.

Видите: стоим.

 

А предали свои

Да что вы о народе

Несёте эту ложь:

Другого в мире вроде

Разбойней не найдёшь.

 

И вот всё то же шило

Втыкают на ходу:

Мол, помните, как было

В семнадцатом году?..

 

А я, когда б спросили,

Сказал: вы это зря.

Народ в моей России

Не предавал царя.

 

А предали свои же

Бароны да князья,

Что в Вене, что в Париже,

Родные и друзья.

 

Те, кто его любили,

Все кровные, свои,

Кристально голубые

Верховные слои.

 

Они в лихой крамоле,

Которой гаже нет,

Как будто в ореоле,

Купались столько лет.

 

И всяк тайком гордился

Изменой дерзкой сей...

Неужто им не снился

Царевич Алексей?

 

Им, с чистотой во взорах,

Сбиравшимся на бал,

На совести которых

Ипатьевский подвал?!

 

Ни при какой погоде

Не жаль мне этот сброд.

...Забудьте о народе.

Тут ни при чём народ.

 

Притча

Может, это придумка — не боле.

Вышла древняя бабка на свет

И взглянула на русское поле:

Что такое? А полюшка нет.

 

Удивилась. И слабую свечку

Подняла чуть не к самой звезде.

Посмотрела на синюю речку:

Что такое? А реченька где?

 

Бабка вышла, конечно, из Леты.

Если хочешь, возьми и проверь.

Оглянулась: ах, батюшки-светы,

Тут погост был. И где он теперь?

 

Кобылицами ржут магнитолы,

Всюду моники вместо марусь.

Это что же — неужто монголы

Возвернулись с Мамаем на Русь?

 

Где же ты, молодецкая сила?

Но ни песен родных, ни знамён.

…И плиту над собой затворила —

До иных, до победных времён.

 

Как в сорок первом

Нет, не кино, не спектакль, не игра.

Смаху — по нервам.

На Украине такая жара,

Как в сорок первом.

 

Как в сорок первом — в огне и в пыли,

В страшном июле.

Как в сорок первом снаряды легли,

Бомбы и пули.

 

В доме родном убивает фугас,

В школьном спортзале.

Кровью окрашен рабочий Донбасс,

Залит слезами.

 

Вновь обнаглев и не устрашась

Кары Господней,

Вылезла к свету нацистская мразь

Из преисподней.

 

Миру грозит неизбывной бедой,

Нет ей запрета.

Это не просто сраженье, а бой

Мрака и Света.

 

Встала и бьётся за Родину рать

Тем же манером.

Беженцы, беженцы всюду опять,

Как в сорок первом.

 

Вновь среди пепла, огня и свинца,

Адского грома

Где же ещё и стоять до конца,

Если не дома…

 

* * *

Не спешите открывать ворота,

Если к вам стучится снова кто-то.

Посмотрите, кто и с чем стучится,

Может, это с палочкой Лисица.

 

Не успеешь охнуть, как на печке

На твоём окажется местечке.

Может, Волк, который вновь умело

Горло смог перековать для дела.

 

Что за гости — надо разобраться,

Чтоб потом в дому не разодраться…

 

* * *

И ударят внезапно,

В грудь ударят и сбоку…

Не надейтесь на Запад

И не верьте Востоку.

 

Мы в кольце. Нас лукаво

Окружили на горе.

Наши правда и слава —

Словно кость у них в горле;

 

Наши недра и грады,

Наши страшные битвы.

Даже наши парады,

Даже наши молитвы.

 

За наживой в погоне

Сами, что ль, не рыдали?

Кто их исстари гонит

В наши русские дали?

 

Тут капкан, там засада,

В грудь ударят и сбоку…

Не надейтесь на Запад

И не верьте Востоку.

 

Только армия и флот

             У России только два союзника —

              Армия и Флот.

                               Александр ΙΙΙ

Хоть грусти, хоть не грусти я,

Где твои друзья, Россия?

У тебя один оплот —

Это Армия и Флот.

 

Враг придёт, беда случится,

Не поможет заграница.

У тебя один оплот —

Это Армия и Флот.

 

Все с тобою понарошку

Дружат, чтобы дать подножку.

У тебя один оплот —

Это Армия и Флот.

 

Шли не раз в глобальной драме

На тебя друзья врагами.

У тебя один оплот —

Это Армия и Флот.

 

Этот мир, его рассветы

Да хранят твои ракеты!

У тебя один оплот —

Только Армия и Флот.

 

И ещё: из рода в род —

Это русский наш народ.

 

«Прощание славянки»

Он поднимал людей на каждом полустанке,

Он в каждого из нас тревожным эхом врос.

Когда играют марш «Прощание славянки»,

Такой восторг и боль, что не удержишь слёз.

 

Когда дохнёт гроза, когда нагрянет ворог,

Нам испокон веков назначено судьбой:

За Родину свою, за всех, кто сердцу дорог, —

«Прощайте!» — говорим, идя на смертный бой.

 

Они в одном строю — и радость, и кручина.

Пусть этот марш звучит, торжественен и свят,

Пока в родном краю есть хоть один мужчина,

Пока в родном краю есть хоть один солдат.

 

* * *

«В начале было Слово,

И Слово было Бог» —

Всего и вся основа,

Всего и вся исток.

 

Исток земного чуда,

Лесов, и гор, и рек.

Ты позабыл, откуда

И кто ты, человек.

 

И ты в своей гордыне

Вознёсся до небес.

Тобою к Слову ныне

Потерян интерес.

 

Ты в космос устремился,

Наметил в бездну путь.

Ты многого добился,

Но ты не позабудь:

 

Всё снова без печали

Пожрёт времён поток.

Всё будет, как в начале,

И Слово будет — Бог.

 

Русское слово

То нежно звучит, то сурово

Высокое русское слово.

Оно, как державная слава,

Сияло в устах Ярослава.

 

Его возносил, как молитву,

Суворов, стремившийся в битву,

И Пушкин, в волнении строгом,

Держал, как свечу перед Богом.

 

Храните и в счастье, и в горе,

На суше его, и на море.

Не будет наследства другого

Главнее, чем русское слово!

 

Родной язык

Мы любим свой язык,

Храним его природу.

Не для вязанья лык

Он русскому народу.

 

Нам повторять не лень

Пословицы, частушки.

Они как в жаркий день

Прохладный квас из кружки.

 

И чист, и крепок слог,

Ядрёны поговорки,

Как удалой чеснок

Из-под зубастой тёрки.

 

Как плачет, как поёт,

Как он цветёт, играет!

Пока язык живёт,

Душа не умирает.

 

От шуток далека

Разумная природа:

Не будет языка,

Не станет и народа…

 

* * *

Я вам о славе,

я о мире прежнем,

Который ныне где-то вдалеке…

Я говорю на русском, на безбрежном,

А не на зарубежном языке.

 

Его нетленный клад, его основу

Священная держала лития.

Я, к слову, уважаю вашу мову,

Но в мове нет державного литья.

 

А потому, когда распались скрепы

Любви и дружбы, помните о том,

Что недруги лукавы и свирепы,

Что, разделившись,

может рухнуть дом.

 

Падут опоры. Разорвутся нити.

Кто вас поймёт среди вселенских драм?

Не отвергайте русский.

Берегите.

Ещё не раз он пригодится вам.

 

* * *

Поэт — всегда особая порода,

На всё он должен находить ответ.

Нельзя жить лучше своего народа,

А если лучше — значит, не поэт.

 

Всю драму жизни, боль её и страсти

Поэт отважно вынесет на свет.

Поэт — он в правде выше всякой власти,

А если ниже — значит, не поэт.

 

* * *

Живёт в душе средь песнопений,

Среди волнений и тревог

Есенин — музыкой осенней

И зимней музыкою — Блок.

 

И Лермонтов — как дух поэта,

Когда кипят страстей грома.

И Пушкин — ощущеньем света,

Когда владычествует тьма.

 

* * *

Удивив полмира,

Оборвавши звук,

Пушкинская лира

Выпала из рук.

 

В лиственные сени,

В тёмный древостой

Уронил Есенин

Ключик золотой.

 

Замели метели,

Как далёкий миф

Блоковской свирели

Неземной мотив.

 

…Жаркие, сухие

Губы. Ночь глуха.

Родина. Стихия

Русского стиха.

 

Пушкин

Он был России нужен срочно,

Ждать больше не хватало сил.

Как точно он, почти построчно

В ней всё и вся преобразил!

 

Как царственно,

под стать алмазу,

Сверкнула русская зима.

Как много преломилось сразу

И для души, и для ума!

 

Он сыпал рифмами поспешно,

Почти мгновенно, на лету,

И жизнь и внутренне, и внешне

Меняла смысл и красоту.

 

И вспоминая о Поэте,

Не позабыть бы нам одно:

Что слово может всё на свете,

Когда божественно оно.

 

1812 год. Царское село

Вы помните: текла за ратью рать…

А. Пушкин

 

Он жарких слёз не прячет,

Душа любви полна.

Стоит с друзьями мальчик

У царского окна.

 

Стоит, шепча молитву,

Глядит из-под руки.

Идут, идут на битву

Гвардейские полки.

 

Идут на смерть, на славу,

Волнением горя,

За русскую державу,

За русского царя.

 

Немногим — мальчик знает —

Вернуться суждено.

Уже Смоленск пылает,

Грядёт Бородино.

 

Лавиной непреклонной

Течёт за ратью рать.

Колонна за колонной

Уходит умирать.

 

Целуя крест нательный,

Готов сейчас на бой,

Взывает юный Дельвиг:

«Возьмите нас с собой!..»

 

«Возьмите!» — просит следом

Курчавый мальчуган.

Играет «Гром победы…»

Оркестр под барабан.

 

«Прощайте!» — кто-то машет

Им кивером слегка.

Благословляет Сашу

Солдатская рука.

 

И внятен стал до дрожи

В тот час завет благой:

Нет ничего дороже

Отчизны дорогой!

 

* * *

       Народ безмолвствует.

                               А. Пушкин

 

Его чеканная строка,

В которой бьёт живая кровь,

Сердца пронзает и века,

Ошеломляя вновь и вновь.

 

За честь — на дыбу! на дыбы!

Но, поднимая пистолет,

Он понимал, что от судьбы

Спасенья не было и нет.

 

Глаголу что столетий дым? —

Не задушить, не раздробить.

«Мой друг, Отчизне посвятим…»

Не позабыть бы…

Не забыть.

 

Ах, Пушкин… Кто такие мы?

Какое время у ворот?

И снова пир во дни чумы,

И вновь безмолвствует народ.

 

Пушкин с нами!

Удивительно! Без труда

Весь народ говорит стихами.

Как же нам без стихов, когда

Пушкин с нами?

 

Любим с детства родную речь,

Отчеканенную веками.

Мы сумеем её сберечь, —

Пушкин с нами.

 

Без стыда, не боясь Суда,

Сократили в школьной программе.

Зря надеетесь, господа.

Пушкин — с нами.

 

Никогда, любовью согрет,

Он не будет в траурной раме.

Отчего в наших душах свет?

Пушкин с нами.

 

Много в мире и лжи, и тьмы,

Но и в самой глобальной драме

Устоим. Не сдадимся мы.

Пушкин с нами.

 

* * *

Кричали, что давно его пристало

В поэзии низвергнуть с пьедестала:

Империю воспел. Воспел царя.

Он был. Он устарел. Его не стало.

 

Других талантов занялась заря.

Какие споры, страсти были в зале

О том, кто нами с детства был любим…

Но где вы все, кто Пушкина свергали?

 

Взгляните: он стоит на пьедестале —

Задумчив. Незлобив. Неколебим.

И что ему вся ваша непогода!

Его глагол рассеивает тьму.

 

Его не снять,

Как солнце с небосвода,

Его не вырвать из души народа —

Нигде.

И никогда.

И никому.

 

* * *

Опять я мчусь туда, опять спешу я в гости,

Где ивы у пруда и где горбатый мостик,

Где барский дом застыл в тени густого парка,

Где на тропинке след как свежая помарка.

 

Опять хочу дышать я воздухом старинным,

Где навсегда пропах подсвечник стеарином,

Где шелест не исчез волнующей страницы,

Где помнят звук шагов хозяйских половицы.

 

Я в Болдино спешу, чтоб насладиться снова

Бездонной глубиной, очарованьем слова,

Которое в веках таинственно согрето

Дыханием живым бессмертного Поэта…

 

* * *

Когда читаешь Бунина и Блока,

Как будто проживаешь жизнь до срока.

И хорошо душе, и одиноко,

Когда читаешь Бунина и Блока.

 

* * *

Открыл сегодня томик Фета.

Как много в нём зимы и лета!

Дохнуло вьюгой, лунным снегом,

Саней старинных лёгким бегом,

Касаньем робких уст во мраке,

Проснувшимся ручьём в овраге,

Ознобом соловьиной трели

И жаром утренней постели…

Ах, это надо так немного:

Россия…

Снег…

Луна…

Дорога…

 

Лермонтов

Он был и воин, и поэт,

Точней — поэт и воин.

Всё остальное — только бред,

Который каждый — не секрет —

Придумывать был волен.

 

На землю он с таких высот

Глядел, душой темнея.

Он был гигант. И это вот

Не вынесли пигмеи.

 

Сплели интриг и сплетен тьму,

Соткали прегрешенья.

И Демон не простил ему

В его тоску вторженья.

 

Как он страдал, как он любил,

В страстях своих растерян!

Он был затравлен, загнан был

И лишь потом застрелен.

 

Лежал ничком он, руки врозь,

Как будто для опоры.

И небо в горе пролилось,

И содрогнулись горы.

 

Его взял Ангел под крыла…

Среди родного крова

Земля ещё не родила

Такого вот второго.

 

Некрасов

Вновь зарожденье классов

В смятении лихом…

Мне стал родней Некрасов

С его простым стихом.

 

Какая бы погода

Ни застила нам свет,

Но ближе у народа

Заступника и нет.

 

Почти изъяли в школе.

А в строчках, ты взгляни,

Почти про наши боли,

Почти про наши дни.

 

Какой светильник чести!

Друзья! Почтим его.

Сегодня мы все вместе

Не стоим одного.

 

Бунин

Там, где столько свалили,

Скосили, —

Не забыли о нём. Ну и пусть.

Нет, в груди не унять по России

Листопадную горечь и грусть.

 

Намекали: ты можешь вернуться,

Пожелай — и откроется рай.

Чтоб звериной тоской захлебнуться,

Вместо храма увидев сарай?

 

Нет, пусть боль,

Пусть тупик заграницы,

Чем творить подневольно во зло…

Так любить,

Так неистово биться

Только русское сердце могло.

 

Есенин

Купил цилиндр, взял в руки тростку,

И всё ж остался, кем и был,

Поскольку русскую берёзку

Нежней, чем женщину, любил.

 

Не над рязанскою ль избою

Шумел вороний чёрный грай?

Никто, никто с такою болью

Так не оплакал милый край.

 

Что слава нам его хмельная?

Буянил, зная наперёд,

Что всё простит земля родная,

Что только Родина поймёт…

 

* * *

«Жить невозможно…» — и чиркнула спичка,

И на ресницах застыла слеза.

«Жить невозможно!» — кричит электричка,

Слушая судеб людских голоса.

 

Всё ненавистней пустые заботы.

Сил никаких уже нет. Довели.

«Жить невозможно!» — кричат самолёты.

«Жить невозможно!» — кричат корабли.

 

Жить невозможно срамно и безбожно,

Стыдно, коль нечем уже дорожить.

Жить невозможно, жить невозможно,

Но невозможно как хочется жить!

 

Сохраните себя

Сохраните себя в неустроенном мире,

Не меняйте лицо своё, жизнь торопя.

В новой должности, в новой уютной квартире,

И в бесславье, и в славе — храните себя!

 

Сохраните себя, если вам изменили.

Ничего, что не выбились вы в короли.

Сохраните себя, если вас уронили,

Сохраните себя, если вас вознесли.

 

Пусть удачливый друг, даже если он гений,

Помогает во всём, вас по-братски любя.

Никогда, никогда перед ним на колени

Не вставайте, друзья, — сохраните себя.

 

Сохраните себя, своё сердце и слово

В этом мире — иного не будет в судьбе.

Это страшно: прожить за кого-то другого

То, что было отпущено только тебе.

 

Услышь другого человека

Среди вселенской суеты,

В крутой неразберихе века

Ты слушаешь себя. А ты

Услышь другого человека.

 

Услышь его немую боль,

Почувствуй каждой клеткой, жилкой.

Страшна на этом свете роль

Прохожего с кривой ухмылкой.

 

Услышь сквозь яростный прибой

Всей этой жизни бестолковой,

И он, услышанный тобой,

Надеждой озарится новой.

 

Он человек. Он не чужой,

В нём сердце бьётся так похоже.

Услышь другого всей душой,

И он тебя услышит тоже.

 

* * *

В этом мире слепому и зрящему

Есть один непреложный наказ:

Полюбите вы по-настоящему,

И не важно, полюбят ли вас.

 

Жизнь порой колесо неудобное,

Переедет судьбу — и не раз.

Только сделайте что-нибудь доброе,

И не важно, оценят ли вас.

 

Тихим вечером иль в непогодину,

И в счастливый, и в горестный час

За себя помолитесь, за Родину,

И не важно, услышат ли вас…

 

* * *

— Распад и разлад. Безнадёжная власть.

Мир пахнет и ложью, и кровью.

Чем душу лечить, чтоб совсем не пропасть?

— Любовью. И только любовью…

 

— Как выбрать во мгле нам единственный путь,

Не внять клевете и злословью?

Чем жизнь эту к свету скорей повернуть?

— Любовью. И только любовью…

 

— Когда удалимся от жизненных драм,

Поставят свечу к изголовью.

А с чем же нас, грешников, встретит Он там?

— С любовью. Конечно — с любовью…

 

Зажги в себе свечу

Когда темно, и ложь кругом,

И нет пути лучу,

Не надо думать о плохом, —

Зажги в себе свечу.

 

И многое пойдёт на лад,

И станет по плечу.

И всяк тебе и всюду рад, —

Зажги в себе свечу.

 

А миру свет необходим,

Как воздух трубачу.

Пока ты светел, ты любим, —

Зажги в себе свечу.

 

И кто-то пусть воззвал к тебе:

За мной! Озолочу!

Спокойно улыбнись судьбе, —

Зажги в себе свечу.

 

И в небесах гремят грома,

И я одно шепчу:

Бог — это свет.

Да сгинет тьма!

Зажги в себе свечу.

 

Возьми себя в руки!

Победные вопли атилл,

Безумье науки...

Ну что ты себя распустил?

Возьми себя в руки.

 

Какой ни была бы цена,

Но в вихре разрухи

Россия у Бога одна.

Возьми себя в руки.

 

Беги от бесовских утех,

От всякой порнухи.

И душу закрой ото всех,

Возьми себя в руки.

 

Есть Вечность. Есть строгая высь.

Небесные звуки.

Молчи. И трудись. И молись.

Возьми себя в руки.

 

Тебе одолеть, мой герой,

Все беды, все муки.

Ты русский.

Тебе не впервой.

Возьми себя в руки.

 

* * *

В пути необозримом

Удач и неудач

Люби и будь любимым,

И радуйся, и плачь.

 

В конце судьбы поблекшей

У света на краю

Как о воде протекшей

Припомнишь жизнь свою.

 

Зачем такая доля,

Её и соль, и сласть,

На то не наша воля,

На то не наша власть…

 

Глаза

Чем каждый человек томится,

Они всё выразят вполне.

В одни посмотришь — там темница,

В другие глянешь — свет в окне.

 

Всё понимаю, но при этом

Я не забуду: как-то раз

Друг посмотрел в глаза — и предал.

Враг посмотрел в глаза — и спас…

 

* * *

В жизни и смелый порой сдаёт,

И слабый бывает смел.

Бывает, подставит подножку тот,

С кем каши немало съел.

 

Разорван, разбит, размочален уют, —

Шепни хвалу небесам:

«Не страшно, когда тебя предают,

Страшнее, когда ты сам…»

 

Правда и совесть

У них всю жизнь бока болят,

Не я один давно подметил:

Суров и строг у Правды взгляд,

У Совести он чист и светел.

 

За Правду бьют, за Правду пьют,

Она смела, она отважна.

Нередко Правду продают,

И только Совесть непродажна.

 

Себе подаёшь

Жизнь каждого в чём-то обманет.

И всё же, объятый тоской

Не каждый на паперти встанет

С протянутой к людям рукой.

 

Надеясь, любя и страдая,

Он всё потерял. Потому

Пойми, что ему подавая,

Себе подаёшь самому…

 

* * *

Сколько судьбе ни перечь,

Норов судьба остудит.

Сколько назначено встреч,

Столько и будет.

 

Сколько дано дорог,

Столько и расстояний,

Радостей и тревог,

Горестных расставаний.

 

Сколько судьбе ни перечь,

Ей, увы, не прикажешь.

Там, где назначено лечь,

Там ты и ляжешь.

 

Не будоражи свет:

Что это, как же это?!

И не ищи ответ,

Нет его, нет ответа...

 

* * *

Слабеет человек не от невзгод,

Хотя так много боли в этом звуке.

Бывает голод, мор и недород,

Нагрянет враг — он не опустит руки.

 

Он перебьется в гладе и нужде,

Врага осилит и залечит раны.

И золотая нива в борозде

Взойдет тучней сквозь росы и туманы.

 

В нем дух противоречия сокрыт.

А вот слабеет оттого, беспечный,

Что чересчур силен,

что слишком сыт,

Что долго пьян от радости невечной.

 

* * *

С детства и до конца

Любим мы куст рябины.

В рубище у крыльца,

А на груди — рубины.

 

Жарок в снегу снегирь

В свете зари узорной.

Словно плывёт монастырь

По синеве озёрной.

 

Страшен летящий СУ

С профилем русской пики.

Тих бугорок в лесу

В огненной землянике.

 

Что там ни говори,

Мы не увязли в быте.

Пусть всё лицо в крови,

Лишь бы душа — в зените!

 

* * *

Средь многих радостей и бед

Подмечено на свете:

Увы, безгрешных в мире нет,

Безгрешны только дети.

 

Чуть повзрослеем — и грехи

Пошли, пошли за нами.

И гонят нас, как пастухи,

И щёлкают кнутами.

 

Придирчивых не сводят глаз,

Повсюду наготове.

Они подстерегают нас

В поступках, в мыслях, в слове.

 

Ещё нам вроде нипочём

Высоких чувств пропажа.

Но всё тревожней за плечом

Растёт грехов поклажа.

 

И как от них себя спасти?

Оглянешься, окинешь:

И силы нет, чтоб их нести,

И никуда не скинешь…

 

* * *

Я прожил жизнь ни хорошо, ни плохо,

Я прожил жизнь, как мне послал Господь.

Я видел времена царя Гороха

И то, как реактивная эпоха

Любую сказку облекала в плоть.

 

И взлёт, и гибель наблюдая зримо

Краснознамённого, как пламя, Рима,

Всё пережил и понял я одно:

Что подлость на земле необорима,

Что зависть на земле неистребима

И что бессмертна глупость всё равно…

 

* * *

Жизнь всё трудней, сложней, стремительней она,

Всех подгоняет, всех… Такие времена.

Всех заставляет пить и мёд её, и яд.

И все бежим, бежим куда глаза глядят.

 

Один в шелках, другой совсем почти нагой,

Наивные рабы мечты своей благой.

Бежим сквозь ложь и кровь, сквозь чистоту и грязь

И радуясь, и злясь, и плача, и смеясь.

 

Спешим, своей судьбы призывный слыша клич,

Надеясь в жизни сей заветного достичь.

И праведник спешит, и грешник — всем дана

В один конечный пункт дороженька одна.

 

Творим немало зла мы ревностной душой,

Но жаждем все любви — и чистой, и большой…

 

* * *

Всё ниже небо осенью сырой,

Даль недалёкой стужею чревата.

А жизнь раскалена… И лжегерой

На площади зовёт людей куда-то.

 

Он всё и вся готов стереть в муку,

Его аплодисменты оглушили…

А я подумал: на своём веку

Мы заслужили то, что заслужили.

 

Среди преград, находок и утрат

Мы жили так, как только мы умели.

Кто на земле из нас не виноват

В своих поступках, в слове или деле?

 

Я оглянусь на прошлое, туда,

Где за эпохой рушилась эпоха.

Где хорошо бывало иногда,

Где сколько раз бывало очень плохо.

 

«Смирись!» — теперь душе своей велю.

Тут никакой не надобно науки.

Я никого уже не разлюблю,

С кем разделил и радости, и муки…

 

* * *

Упаси моих друзей, их осталось так немного,

Дай дожить им, долюбить — я прошу всё чаще Бога.

Даже тех, кто неверны были в дружбе или в деле,

Пусть живут, вздохнув о том, как мечтали мы и пели.

 

Даже если мы порой умывались и слезами,

Чаще всё же в тех слезах виноваты были сами.

Пусть подольше на закат смотрят тёплыми очами,

Потому что всё почти, всё осталось за плечами.

 

Потому что эту жизнь, что течёт так быстро к устью,

Как искрящийся бокал, пили с радостью и грустью…

 

* * *

Ягоды блестят на бересклете

Каплями огня, к себе маня.

Многих близких нет уже на свете,

Многим уж давно не до меня.

 

Пусто на моей тропе осенней,

Под ногой шуршит опавший лист.

И о жизни глубже, откровенней

Думаешь под ветра резкий свист.

 

Обо всём, что дорого и свято,

Что вошло и в кровь уже и в плоть,

Что от незаслуженного злата

Милосердный уберёг Господь.

 

Надо благодарным быть за это,

Никого за что-то не виня.

…Вон как светит кустик бересклета

В капельках последнего огня.

 

* * *

По возрасту ты — внук,

я — дед.

Что мой тебе авторитет?

Что жизнь моя?

По крайней мере —

Мои удачи и потери?

Мои падения и взлёты?

Мои мечты?

Мои заботы?

В жизнь ничего не привнеся,

Ты сразу хочешь всё и вся.

Ты думаешь, что с веком в ногу

Ступил на новую дорогу.

Но жизнь —

всё та же колея.

Не поскользнись, где падал я…

 

Что бы ни было…

Что бы ни было, что бы там ни было,

Будем жить, чтоб не убыло — прибыло.

Чтоб на стол не последнее ставилось,

Чтоб друзей за столом не убавилось.

 

Чтоб под ливнями и под порошами

Все мечты у нас были хорошими.

Чтоб любили и были любимыми,

И успехи чтоб не были мнимыми.

 

Чтоб судьба только добрые милости

Раздавала всем по справедливости.

Чтоб исчезли, как в штиль на воде круги,

Все недуги у нас и все недруги.

 

Что бы ни было, что бы там ни было,

Будем жить, чтоб не убыло — прибыло.

 

* * *

Есть и в грусти светлая отрада,

И в печали утешенье есть,

Жизнь есть жизнь.

И шелест листопада —

Это тоже радостная весть.

 

Значит, по означенному кругу

Мы прошли, рыдая и смеясь.

Дай нам Бог серебряную вьюгу,

Чтобы связь времён не прервалась.

 

Красота не меркнет в человеке,

Не стареет дымной лебедой.

Не печалься. Всё равно навеки

Я тебя запомнил молодой.

 

Молодой,

Из-за которой в омут

Ринешься в черёмуховой мгле.

Дай же Бог кому-нибудь другому

Вот такую встретить на земле.

 

* * *

— Серебряной вьюги колечко

На палец надену — носи!

— Зазябнет, мой милый, сердечко,

Ведь вьюга люта на Руси…

 

— Я радуги полушалок

На плечи накину — носи!

— Сгорю я… Немыслимо жарок

У радуги цвет на Руси.

 

— Чего ж тебе всё же охота?

Проси чего хочешь, проси!

— Любви я хочу, без неё-то

Какая и жизнь на Руси…

 

* * *

Ты женщина, ты много значишь,

Ты из особенных пород.

Порой ты всё переиначишь,

Всё сделаешь наоборот.

 

Не объяснить умом логичным

Твоих причуд, твоих затей.

Легко ли быть самокритичным

При нетерпимости твоей?

 

И вновь захлёбываться болью,

И воскресать, весь мир любя?

И невозможно жить с тобою,

И невозможно без тебя.

 

Женщина

Она в любви смелее и умней.

Она всех бед и радостей причина.

И на колени встанет пред ней

Мужчина,

если только он мужчина…

 

Не покидай меня

Девчонка в поздней электричке,

К мальчишке голову клоня,

Слова сжигала, словно спички:

«Прошу, не покидай меня…»

 

«Не покидай меня…»

Как странно

Слова в безмолвной тишине

Вдруг заболели, словно рана,

Заговорили вдруг во мне.

 

Я о селе всё тише, тише

Пою, в душе любовь храня.

Его я голос часто слышу:

«Прошу, не покидай меня…»

 

Когда легла мне путь-дорога,

Берёзка, листьями звеня,

Качнулась грустно у порога:

«Прошу, не покидай меня…»

 

Я сам шепчу любимой горько

На склоне жизненного дня:

«Прости меня за всё, но только,

Прошу, не покидай меня...»

 

* * *

Запою «Степь да степь...». Затоскую.

И зачем, и к чему мы придём?

Разве можно понять городскую

Эту жизнь, где мы все пропадём?

 

Пропадём в кирпиче и бетоне,

В этих лестницах, лифтах, дворах,

В супермаркетах, словно в погоне

За мечтой в запредельных мирах.

 

Забываем, как вешние воды

Мчатся в поле, призывно трубя...

Но чем дальше мы все от природы,

Тем всё меньше в нас будет себя.

 

* * *

Ни жизни прогрессивный бег,

Нас захвативший бессердечно,

Ни сам, быть может, человек —

Ничто, друзья мои, не вечно.

 

Изменятся уклад и кров,

Времён промчится вереница.

В тени незыблемых веков

Всё жадной бездной поглотится.

 

И только ветер, только даль,

Уступы гор, леса и воды…

И только тайная печаль

На сомкнутых устах природы…

 

* * *

Здесь нет магнолий у окна.

Скажу: в любое время года

У нас таинственно скромна,

У нас застенчива природа.

 

Ей наша женщина сродни.

Проста порою, может статься,

Но глубже в душу загляни —

Не хватит сил, чтобы расстаться…

 

* * *

Если тебе станет грустно до боли,

Если не радуют серые дни,

Выйди в осеннее русское поле,

К белой берёзе щекою прильни.

 

Сразу невольно душа распахнётся

Жизни навстречу, всему вопреки.

Лист пожелтевший под ветром сорвётся,

Чтоб до твоей дотронуться руки.

 

Глубже поймёшь, что на свете труднее

Тем, у кого ни ветвей, ни корней,

Что ничего нет милей и роднее

Этой земли, этой жизни на ней.

 

* * *

Обожаю и землю и высь я,

И как всякий живой человек

Я люблю, когда кружатся листья,

Я люблю, когда падает снег.

 

Золотая метель хороводит,

Я грущу, заходя в листопад.

Всё проходит, шепчу, всё проходит,

Мир всему уходящему, брат.

 

Под серебряный звон снегопада

Хорошо у крыльца постоять.

Сердце свежему, чистому радо,

В теле чувствуешь бодрость опять.

 

Жизнь ты наша… И слёзы, и чудо.

Всё нам в радость и всё не навек.

Есть нам время подумать, покуда

Листья кружатся, падает снег...

 

* * *

Снова, снова у нашей калитки,

Чтобы встретить ликующий день,

Вышла яблоня в белой накидке,

В фиолетовом платье — сирень.

 

Всюду веет душистой прохладой,

Даль сверкает, нежна и ясна.

О, Весна! Разбуди и порадуй,

Отогрей моё сердце, Весна!

 

Ты всегда мне казалась опорой,

Мне с тобой и беда не беда.

Я люблю эту землю, с которой

Не расстаться уже никогда.

 

Не уйти, внемля звону и пенью

Золотого цветущего дня,

Вместе с яблоней,

вместе с сиренью,

Возвращающим к жизни меня…

 

Цветёт черёмуха

В дневник звонкам прощальным вслед

Летят последние отметки.

По вечерам уже — привет! —

Пучок черёмухи на кепке.

 

И чёлка вьётся на ветру,

И песня юности не спета.

Черёмухой украшен руль

Бывалого велосипеда.

 

Почистив щёткой пиджаки,

Мы нажимаем на педали.

Летим, как майские жуки,

В окрестные хмельные дали.

 

Нам старших прописи — пресны,

И — дети верные природы —

Мы опьянели от весны,

Мы захлебнулись от свободы!

 

Цветёт черёмуха!

И в грудь —

Такая томная прохлада.

И хочется чего-нибудь,

И ничего ещё не надо…

 

Черёмуха

Вот стоит крестьянка статью,

Как невеста — чуть жива.

Плещут сверху вниз по платью

Кружева и кружева.

 

Рядышком родник студёный,

Потерявший свой покой,

Словно юноша влюблённый,

Чистый, ласковый такой.

 

«Нет черёмухи милее

Ни вблизи и ни вдали», —

Ей поют, на солнце млея,

Золотистые шмели.

 

Соловьи напропалую

Громко славят: ах, светла!

Подойду и поцелую —

Я ведь тоже из села.

 

Василёк

Он во ржи всегда стоит весёлым,

Он под ветром даже не прилёг…

Улыбаться солнцу,

                            листьям,

                                      пчёлам —

Это счастье, думал василёк.

 

А сорвут — возможно ведь и это —

На судьбу роптать бы я не смог.

Пригожусь, быть может, для букета

Иль девчушке в радостный венок.

 

Господи! Я вырос среди хлеба,

Среди поля — нет ему конца.

Я любил, я видел это небо,

Я людские радовал сердца…

 

В июле…

Лето. Липа — вся в цвету.

Подышать я к ней иду.

Подышать её озоном,

Сладким цветом и теплом.

И послушать, как со звоном

Пчелы воздух рвут крылом.

 

Красный клевер у межи

Мне кричит: «Со мной дружи!»

«Никакой я не бродяжка», —

Пристает ко мне репей.

Чашку белую ромашка

Мне протягивает: «Пей!»

 

Сорванец, земли сынок,

На забор залез вьюнок:

«Ты сумел бы, ты бы смог

Из меня сплести венок?»

 

Шмель присел на иван-чай:

«Ай, горяч душистый чай!..»

Пролетела стрекоза:

«Вооон сюда идет гроза…»

 

Я бегу в сарай, под крышу,

Капли первые ловлю.

Всё что вижу, всё что слышу,

Я люблю! Люблю! Люблю!

 

* * *

Солнце устало. Деревья в пыли.

Меньше и меньше зелёного цвета.

Вон золотые шары зацвели,

Значит, кончается красное лето.

 

Сникли подсолнухи возле оград,

В землю глаза, словно в чём виноваты.

Яблоки падают, птицы летят,

Взмахом крыла раздвигая закаты.

 

Всё примечаю. А раньше — не мог.

Жил беззаботнее. Пел веселее.

Раньше в лесу пил берёзовый сок,

Нынче в лесу каждый кустик жалею…

 

* * *

За что нами ранняя осень любима?

Чем в плен нас берёт её женственный лик?

Рябина горит, будто вся из рубина,

И нет драгоценней её в этот миг.

 

Она в журавлиную пору отлёта

И чем-то нам ближе, и чем-то родней.

И мы ведь прощальное чувствуем что-то,

И мы неизбежно горим вместе с ней…

 

Сентябрь

«Забот в хозяйстве много?

Меня не проворонь...» —

Сентябрь встал у порога

Как древний конь-огонь.

 

О, красок переливы,

Горящих листьев жар!

И яблоки, и сливы

Везет он на базар.

 

Вся в багреце уздечка,

Но солнышка — в обрез,

Но все темнее речка,

Но все прозрачней лес.

 

Копытом стукнет оземь,

Где шел недавно плуг,

И молодая озимь

Встает на поле вдруг.

 

Еще почти без грусти,

Еще приветлив взгляд.

Но гуси, гуси, гуси

Летят, летят, летят...

 

* * *

Клён,

         словно витязь с запёкшейся раною,

Молит: постой!..

Всё золотое стоит и багряное,

Весь древостой.

 

Силы небесные! Чудо узорное

Радует грудь.

Всё на душе выжигает тлетворное,

Всю словоблудь.

 

Падают жёлуди, яблоко, семечко —

Ангельский звон.

Вот оно наше короткое времечко, —

Жизнь или сон?

 

Пели, земными насытились соками

Доверху, всклень.

Чья это тень — ускользающим соколом,

Чья это тень?

 

Первый морозец под утро похрустывал,

Тайно кружил…

Кто красоты этой в жизни не чувствовал,

Тот и не жил.

 

* * *

Листья падают с клёнов… Их под ветром кружение —

Как последней мечты и полёт, и крушение.

Шелест их расставанный, шёпот медленный, тающий

В этой жизни ликующей, в этой жизни страдающей.

 

Мы ведь тоже вот так всё никак не утешимся

И за ветку надежды до последнего держимся.

Листья падают с клёнов, так уж исстари водится.

О судьбе их теперь мать-земля позаботится.

 

Сколько чистого света, сколько в них полыхания

Я ещё не сказал — не хватает дыхания…

 

* * *

Ах, эта осень…

Словно пьяная

Она уходит от ворот.

И золотые, и багряные

Она с себя одежды рвёт.

 

Ей по природе

так завещано.

Напрасно падать ей на грудь.

Уходит осень,

словно женщина.

И не вернуть,

и не вернуть…

 

* * *

Не загораются зарницы,

Ушли на отдых косари.

Пьют озабоченные птицы

Брусничное вино зари.

 

Они готовятся к отлёту

В одну из вечно тёплых стран.

А по болоту, по болоту

Ползёт охотничий туман.

 

А по садам, по огородам

Как марля — кружево тенёт.

И яблоки пропахли мёдом,

И пахнет яблоками мёд.

 

Никак не расстаётся пара:

— Ты вправду любишь?..

— Да, да, да…

И за околицу упала,

Сгорев от ревности, звезда…

 

* * *

Иль не вчера ещё клён красовался багряный?

За ночь успел сбросить всё с замерзающих плеч.

Боязно даже пройтись этой жаркой поляной,

Листья такие, что могут подошвы прожечь.

 

А в небесах перелётные дикие гуси

Снова трубят, что вернутся они по весне.

Столько в тех звуках прощальной тревоги и грусти,

Чтобы очнулось, чтоб дрогнуло что-то во мне.

 

Эти поля, эти в клюкве багровой болота,

Эти осины и шелест сухой камыша…

Бедный простор… Только есть в нём особое что-то,

Только ему открывается чутко душа.

 

Ах, моя осень… Надвинулись тучи рядами,

Холода в душу успели уже напустить.

Гуси летят — небеса вместе с ними рыдают,

Листья такие, что жалко на них наступить…

 

Просто осень

У осеннего цветного палисада

Хорошо стоять в вечерней тишине.

Вот и снова под шуршанье листопада

Сколько золота прибавилось стране!

 

В рощу входим, как в янтарные палаты,

И светлеет, тихо радуясь, душа.

Как богаты,

как мы все-таки богаты,

Даже если нет в кармане ни гроша.

 

Глянем в окна или выйдем за ворота —

И хмелеем от диковинных картин.

Это наша, это русская природа,

Это осень, это охра и кармин.

 

И не зря, когда любимая устало

Вдруг заметит в волосах тревожный дым,

«Не печалься, ты еще прекрасней стала,

Это осень, просто осень», — говорим.

 

Осень

Любви возвышенной истоки

леса и пажити хранят.

Незримо Пушкинские строки

вплелись в осенний листопад.

 

И среди чуткого молчанья

в купели золотого сна

Душа полна очарованья

И светлых дум она полна.

 

Родной поэзии свобода

объяла так и даль и высь,

что где тут Пушкин, где природа,

пойди попробуй разберись...

 

* * *

За деревеньками, за сёлами,

За полем скошенным овса

Грибными свежими засолами

Пропахли пёстрые леса.

 

В такую пору дали дальние

Зовут в дорогу журавлей.

И почему-то всё печальнее

О жизни думаешь своей.

 

О том, что мрак уже сгущается,

С востока тёмного спеша,

Что всё со всем уже прощается,

И это чувствует душа…

 

* * *

Вот и последнее тает тепло,

Тополь-то как нарядился!

Солнечный лучик упал на стекло

И о дождинку разбился.

 

Значит, недолго уже до зимы.

Чудится: в жаркой погоне

Скачут вдоль алых рябин хохломы

Вновь городецкие кони.

 

Снова под грай суматошных грачей

На сквозняках перелеска

Вспыхнуло столько прощальных свечей,

Столько янтарного блеска.

 

Не пропусти, поспеши, улови

Сквозь потемневшие своды

Эту улыбку осенней любви

Женщины,

жизни,

природы…

 

* * *

О чем задумалась, равнина,

На светлый праздник Покрова?

Какою болью ты ранима?

Какою радостью жива?

 

Каким торжественным покоем

Напоены твои снега!

Как будто перед страшным боем,

Перед нашествием врага.

 

Гуляет ветер неизбежно,

Свистя от счастья и тоски.

Тебя засыпали так нежно

Каких ромашек лепестки?

 

Какая тонкая рябина

Застыла у церковных врат!

Целую, русская равнина,

Твой белый,

Твой небесный плат…

 

* * *

Откуда странные созвучья,

Простые строчки на разрыв?..

А это клёнов мокрых сучья,

Нагие ветки грустных ив.

 

Насквозь промёрзшая дорога

И лёгкий холодок в груди

От осознанья, что немного

Осталось света впереди...

 

* * *

Что за утро!

Какой всюду снежный наряд!

Да не прячьтесь вы в комнатах-клетках!

Свиристели поют и синицы звенят,

Снегири рассиялись на ветках.

 

Выходите! В пушистых папахах дома

Стали словно теснее и ближе.

В белой-белой распахнутой шубке зима

Встретит вас, увлекая на лыжи.

 

Воздух тонко звенит, как натянутый трос.

Встали свежих сугробов обозы.

И бодрит, и сжимает до хруста мороз

Обнажённое тело берёзы…

 

Зимняя Русь

Нерукотворной такой белизны

Где вы ещё на планете найдёте?

И ничего, что берёзы грустны, —

Столько прекрасного в белой их плоти.

 

А у сосны на зелёном плече

Белая шубка алмазно искрится.

Зимняя Русь в белоснежной парче —

Словно из сказки волшебной царица.

 

В хлопьях пушистых дома и мосты.

Люди! Не зря ведь он падает с неба.

Глубже вдохните в себя чистоты

Белого-белого русского снега!

 

* * *

Ты это время скорей не гони,

Пристальней жизнь заглянула нам в очи.

Стали короткими серые дни,

Длинными стали тревожные ночи.

 

Медленно кружится мягкий снежок.

Может быть, это и впрямь для поблажки

Белые-белые к нам на лужок

Падают с неба сегодня ромашки.

 

Может, не зря в этот миг, в этот час

Сердце такого же чистого просит.

Может быть, это на радость для нас

Кто-то на небе их косит и косит…

 

* * *

И воздух отравлен, и пашни, и воды,

Всё меньше становится сил у природы.

Мы недра земли выгребаем вчистую

И радуем блестками душу пустую.

 

Живем, поклоняясь всё новым наукам.

А что же оставим мы внукам-то, внукам?

Всё чаще тревога в груди нарастает,

Не зря ведь планету уже сотрясает.

 

Всё ярче зарницы, всё ближе потёмки...

И как нас помянут потомки, потомки?..

Много стихов на сайтах http://ya-zemlyak.ru/poesia.asp, https://www.rospisatel.ru/poezia.htm. 

Источники

http://www.lenoblzaks.ru/deputats/depnews/3418/66165

http://ya-zemlyak.ru/avtpoesia.asp?id_avt=223

https://www.rospisatel.ru/nikolay%20ratshkov.htm

https://denliteraturi.ru/article/4278

http://www.hrono.ru/biograf/bio_r/rachkovnb.php

https://lavkapisateley.spb.ru/enciklopediya/r/rachkov-

https://www.chitalnya.ru/work/2805015/