Овсей Дриз известный и неведомый

К 110-летию со дня рождения советского детского поэта Овсея Овсеевича Дриза или советского еврейского поэта Шике бен Шике Дриза о его жизни и творчестве рассказывает заведующая сектором библиотеки №10 «Радуга» Ирина Бандровская.

Укладывая детей спать, я часто напевала вот эту колыбельную песню:

Спят,

Cпят мышата, спят ежата,

Медвежата,

Медвежата и ребята.

Все,

Все уснули до рассвета,

Лишь зеленая карета,

Лишь зеленая карета

Мчится, мчится в вышине,

В серебристой тишине.

Шесть коней разгоряченных

В шляпах алых и зеленых

Над землей несутся вскачь,

На запятках черный грач.

Не угнаться за каретой,

Ведь весна в карете этой,

Ведь весна в карете этой.

Спите,

Спите, спите, медвежата,

И ежата,

И ежата, и ребята.

В самый, в самый тихий ранний час

Звон подков разбудит вас,

Звон подков разбудит вас:

Только глянешь из окна -

На дворе стоит весна!

Тсс!

Спят,

Спят мышата, спят ежата,

Медвежата,

Медвежата и ребята.

Все,

Все уснули до рассвета,

Лишь зеленая карета,

Лишь зеленая карета,

Лишь зеленая карета...

Спустя годы, я узнала, что слова к этой песне написал – Овсей Дриз, а автор музыки - Александр Суханов. И если быть абсолютно точной, Дриз написал красивое стихотворение «Зелёная карета», которое перевел на русский язык другой замечательный поэт - Генрих Сапгир. А Суханов сделал из него песню.

Овсей Овсеевич (Шике) Дриз родился 29 (16) мая 1908 года на Украине, в подольском местечке Красное под Винницей (Кроснэ - так на южном наречии идиша называли его местные евреи).

Мое местечко Красное

Моего местечка,

Может быть, и не было.

Может, это Красное

Только лишь во сне было.

Может, мама выстрадала

Попросту его,

А невеста вышила

Красоту его?

Может, в лес пошло оно,

Словно в сказке козлик,

Чтоб детей порадовать -

Купить летний дождик?

Может, волку страшному

Кто-то сообщил

И этого козленка

Он в Чащу утащил.

Может, может, сплю я

И во сне, во сне

Детство мое милое

Снится, снится мне?

Перевод Б. Слуцкого

Детство

Мальчик рос сиротой. Его отец Шика Дриз почти сразу после свадьбы отправился за океан в поисках заработка и в пути скоропостижно скончался.

Молодая вдова со временем вторично вышла замуж. И детство Шике Дриза-младшего прошло в доме деда — лудильщика в местечке Красное под Винницей. К деду часто заглядывали «на огонёк» его соседи — такие же ремесленники, мастеровые, которые всегда тяжело работали, но никогда не теряли чувства юмора. Любили острое словцо, весёлую песню. Грамоте и премудростям Торы Шике обучался в хедере, получив традиционное начальное еврейское образование, а когда новая власть открыла в селе украинскую школу, то стал ее учеником.

Юность

Окончив начальную еврейскую школу, Дриз поехал в Киев и поступил на работу на завод «Арсенал». Одновременно учился в художественном училище, в Киевском институте искусства. Он мечтал стать скульптором. С детских лет рисовал, лепил. Но в полную силу его талант открылся в поэзии. 

Писал он по-еврейски на идиш, овладев языком в доме деда. Музыкальность и мудрость этого языка стали главным отличительным признаком его поэзии.

В 1930 году вышел первый сборник его стихов «Светлое бытие». А в 1934 году — следующий сборник «Стальная мощь».

Долг Родине

26-летний поэт пошел добровольцем в Красную Армию, в пограничные войска Украинского округа. Служба была нелегкой, поскольку проходила на территории, которая после раздела Польши в 1939 году (пакт Молотова-Риббентропа) отошла к СССР. Дриз служил тогда в Дрогобыче, Пшемышле и других городках Галиции, часто посещал Лемберг (Львов), искал общения с местными евреями и с теми, кто бежал от нацистов, помогал им как мог. Там, на границе, он встретил начало войны, а дальше, как во фронтовой песне: «с “лейкой” и блокнотом, а то и с пулеметом». Редактировал «дивизионку», сотрудничал во фронтовых газетах. Были на дорогах войны и мучительные отступления, и попытки узнать, где находятся родные и что с ними. Именно во время войны и вскоре после нее были написаны самые сильные, самые трагические стихи Дриза — о войне. Демобилизуется он только в 1947-м и переезжает в Москву.

Кирпичный букет 

Война – войной,

А подарок – подарком.

Я сидел в опустевшей комнате

И думал,

Что подарить любимой.

Война – войной,

А подарок – подарком.

Вдруг меня осенило!

Подарю ей

Четыре моих стены.

Стену, открытую настежь

Для добрых людей.

Стену, что спокойно считает

Минуты, часы моей жизни.

Стену, что смотрит квадратом

Тревожного неба.

И эту стену,

Что немного меня стыдится, –

Я знаю,

У нее есть уши.

Мой кирпичный букет

Я обвязал лентой –

И опустил туда ключ.

Война – войной,

А подарок – подарком...

Я очнулся в госпитале.

Ударила бомба в ту ночь

В мой кирпичный букет.

Перевод Г. Сапгира, 1942 г.

Трудный период

В СССР начался трудный период в истории литературы на идиш: убийства Михоэлса, в городе закрывались еврейские школы, был разгромлен Еврейский антифашистский комитет, закрывается издательство «Дер Эмес» («Правда»), на очереди - ликвидация ГОСЕТа и других еврейских театров. Всю эту вакханалию поэт видел и остро осязал, свидетельством тому стало стихотворение «Фиолетовый день», посвященное Михоэлсу, которого Москва в те горькие дни провожала в последний путь. Эти спрятанные в стол стихи были немым протестом:

Фиолетовый день

День был фиолетовый,

Облачное небо —

Рыбья чешуя.

Где-то шумели

Трамваи, машины.

А здесь, на Малой Бронной,

Стояла тишина.

И процессией странной,

Желто-красно-зеленой,

В тишине

Шли шуты.

Было хмуро и сыро.

Шуты несли

На своих плечах

Прах

Короля

Лира.

Шли осторожно,

Как по краю пропасти,

В своей торжественной нелепости

Великолепные шуты.

Молчанием его оплакивали.

Лишь позвякивали

Бубенчики,

Нашитые

На шутовские колпаки:

“Дзинь-дзинь,

Дзинь-дзинь...”…

Перевел Г. Сапгир, 1948г.

Чтобы как-то выжить, поэту пришлось перепробовать много профессий. Живя в Москве, он работает лепщиком, мраморщиком-гранильщиком надгробных памятников, камнерезом, то есть изготовителем скульптур, в мастерской Художественного фонда. Еврейский поэт Шике Дриз вместе со всей разгромленной и замученной советской еврейской литературой остался в прошлом. Окунувшись в разноцветный мир детских грез, пишет стихи для малышей, но и их печатать было негде - книг на мамэ-лошн не выпускали, газеты и журналы – закрыты. Поэт явно бедствует. Великая пианистка Мария Юдина писала о Дризе в одном из писем: «Приходил нищий замечательный еврейский поэт, перед жизнью коего — я — на верху благоденствия». Как раз в этот период Дриз знакомится с Генрихом Сапгиром, который перевел большинство стихотворений поэта.

Песенка о глине

Я люблю комочек глины

Разминать в ладони

И при этом напевать:

«Кони мои, кони...»

О далеком детстве

Вспоминать люблю я:

Вот опять из глины

Скакуна леплю я.

Ласточек люблю я,

Быстрых и пугливых,

Потому что лепят

Домики из глины.

Ой ты, глина красная!

Домик над рекою,

Глиняные крынки,

Глиняные кони.

Перевод Г. Сапгира, 1960г.

Оттепель

В конце 1950-х годов советская еврейская литература «оттаивает». Сперва осторожно, затем резко увеличивая тиражи, наряду со «взрослыми» стихами стали издаваться книжки для детей. Начинают выходить оригинальные и переводные еврейские книги. Дриз тоже пытается вернуться в литературу, прежде всего — найти переводчиков для своих стихов. Наконец в 1959 году вышел «Веселый пекарь» — первый сборник детских стихов Дриза в русских переводах. «Веселый пекарь» был издан немалым тиражом в 35 тысяч экземпляров. Предисловие написал маститый Лев Кассиль, переводы выполнила опытная Татьяна Спендиарова, рисунки — Наум Цейтлин, ставший надолго основным иллюстратором Дриза. 

А уже через год следующая книжка «Глоток воды» имела тираж 300 тысяч. Так год за годом и пошло. На свет появился советский детский поэт Овсей Дриз.

Первым переводчиком Дриза была, как уже сказано, Татьяна Александровна Спендиарова (1902–1990). После нее было много других, среди них весьма именитые. По несколько стихотворений в разные годы перевели С. Маршак, С. Михалков, Б. Заходер, Б. Слуцкий, Ю. Мориц, Э. Мошковская. Много переводили Дриза - Р. Сеф, Генрих Сапгир и его друг, рано умерший Г.Цыферов. Были и другие переводчики.

Стихи Дриза, предназначенные для детей, переводили на украинский, молдавский и другие языки народов, населяющих СССР, а также на иностранные. Некоторые стихи и сказки Дриза были положены на музыку композиторами Мотлом Полянским, Александром Сухановым и другими, их распевали в детсадах и школах, не подозревая о том, что тексты являются переводом с еврейского. По стихам-сказкам выпускали мультфильмы, в театрах ставили спектакли, например, по пьесе «Серебряная кузница».

Только побег в детскую поэзию, сохранили Дризу жизнь и сердце почти до 63-х лет. До обидного мало...

Куда убегает зима

Спросил меня Энык,

Спросил меня Бенык:

— Куда убегает весна,

Когда прибегает

Горячее лето

И вишня горит у окна?

— Конечно, ему я ответил на это:

— В улыбку твою Убегает она

.— Спросил меня Энык,

Спросил меня Бенык:

— А лето куда убежит,

Когда прибежит

Ароматная осень

И лист на ветру задрожит?

— Конечно, ему я ответил на это,

Что осенью спрячется

Красное лето,

Оно в сентябре

Убежит по привычке

В румяные щёки

Твоей же сестрички.

— А осень? А осень?

А осень куда?

— А осень, — ему отвечаю тогда, —

С деревьев на землю

Стряхнёт абрикосы

И спрячется в мамины

Жёлтые косы.—

А Энычек-Бенычек

Ходит за мной:

— Куда же зима

Убегает весной?

- Ах, Энычек-Бенычек,

Сам не пойму.

Но ранней весною

Ушанку сниму,

И Эныку-Беныку

Станут видны

Сугробы моей

Голубой седины.

И Эныку-Беныку 

Станет попятно,

Куда убегает

Зима от весны.

Перевод Ю. Мориц, 1964г.

Как рассказывала вдова поэта Лидия Сергеевна, Дриз умер от третьего инфаркта 14 февраля 1971 года. На сердце его (при вскрытии) обнаружили шесть «узелков"» - то есть три инфаркта он перенес на ногах (или за письменным столом, или, что греха таить, за ресторанным).

Проводы в последний путь.

Для прощания с Дризом была предоставлена так называемая «8-я комната парткома», где иногда проводились вечера поэзии, обсуждения новых книг писателей и т.п. Комната была вполне нормальной для встреч и заседаний, светлая, метров 25, с окнами на улицу Воровского. Но на сей раз она едва вмещала всех желающих проститься с Овсеем Дризом.

Литфонд, который получал немалый процент за огромные тиражи детских книг, мог бы похоронить еврейского поэта по более высокому разряду.

Есть миф, что на похоронах поэта была Белла Ахмадулина. Она, мол, хотела поцеловать Дриза в лоб, но из-за малого роста не могла дотянуться. Ей принесли скамеечку, она встала на нее и простилась с Дризом.

Юрий Коваль позже писал: «Хоронили Овсея странно. В парткабинете Союза писателей стоял его гроб. Это было смешно и дико: Овсей в парткабинете! Я плакал, как и сейчас плачу, вспоминая Овсей Овсеича, глаза мои тогда ничего не видели, но все время чувствовался какой-то смех: «Овсей в парткабинете!» А на кладбище Генрих Сапгир и Витя Пивоваров смех подтвердили, схватили какой-то гроб - «Это - Овсей!»,- отволокли к могиле, открыли, а это был не Овсей. Долго мы искали нашего Овсея. Нашли и похоронили, и смеялся Овсей Овсеич, что мы, дураки, растерялись. Цветы мои на твоей могиле давно завяли, но чувствую, что еще в своей жизни много раз вспомню тебя, Овсей, божественный поэт».

Похороны Овсея Дриза отразились в одном из стихотворений Бориса Слуцкого

«ОПТИМИСТИЧЕСКИЕ ПОХОРОНЫ»

Никогда так хорошо Дриз не одевался!

Никогда так хорошо Дриз не издавался!

Все издатели стоят с книжками у гроба

И торжественно глядят синими глазами.

А костюм на нем такой, хоть езжай в Европу!

А рыдают все по нем крупными слезами.

Кто с Овсеем выпивал, то есть собутыльники,

Кто его переводил, то есть переводчики,

Приоделись и блестят - новые полтинники! -

Выделяясь красотой между всеми прочими...

(Альманах «Год за годом», вып. 5, М.,1989)

Овсей Дриз был похоронен на 129 участке Востряковского кладбища в Москве.

Наследие

В 1960-е годы, в последнее десятилетие своей жизни, Дриз достиг большого, хотя и запоздалого успеха. В 1969 году вышел в свет его итоговый сборник «Ди ферте струне» («Четвертая струна»). Эта книжка дает наилучшее представление о творчестве Дриза. Там есть и его ранние стихи 1930–1950-х годов, и новые, написанные уже в 1960-е. 

Но и после смерти поэта его книги продолжали выходить. В 1983 году последовал сборник «Зеленое дерево». В 1990-м, под самый занавес прежней эпохи, был издан еще один, наиболее полный сборник «взрослого» Дриза на русском языке — «Белое пламя», тиражом 10 тысяч экземпляров.

Друг и иллюстратор Дриза художник Виктор Пивоваров пишет в своих мемуарах: «Никогда его столько не издавали, как после смерти». При жизни Дриза у него вышло 34 детских книжки в переводах на русский язык. В одном только 1969 году их было опубликовано восемь

Русский поэт, переводчик с идиша, литературовед Лев Петрович Фрухтаман помогал вдове Лидии Сергеевне, по ее просьбе, «расшифровать» все найденные ею наброски дризовских стихов: на лоскутках бумаги, в черновиках, на спичечных коробках, на старых рецептах. «Зачем это, Лидия Сергеевна? - говорил он, жалея ее, ведь она не знала ни одной буковки языка идиш. «Еще так много осталось рукописей, машинописи ненапечатанных стихов?» «Нет, - отвечала она, - Авром Гонтарь сказал, что каждое слово Дриза ценно и чтобы я ничего не вздумала выбросить, все будет напечатано в "СоветишГеймланд"». (Гонтарь был тогда редактором отдела поэзии журнала).

И действительно, заглянув в библиографический указатель журнала, можно убедиться, что будучи постоянным автором "СоветишГеймланд", начиная с 3-го номера 1961 года, Шике (Овсей) Дриз и после смерти еще с десяток лет оставался в литературном строю (так говорили в советские времена!), вернее «вне строя», на своей, завоеванной им, лирической высоте. Его стихи для детей и взрослых под рубрикой «Из творческого наследия» печатались в еврейском журнале почти ежегодно, а то и два раза в год.

Воспоминания современников

ГЕНРИХ САПГИР

Сохранившиеся воспоминания Сапгира о Дризе лаконичны и реалистичны. Вот отрывочек сапгировских мемуаров, в которых весь Дриз - в свете комического трагизма: «Я знал Овсея Дриза и дружил с ним, я любил его песенную душу, которая смотрела на мир большими печальными глазами. Он радовался, как ребенок, и умел сказать, кстати, острое словцо. Например, когда он закончил лечиться у стоматолога, сказал с улыбкой: "А знаешь, я издал, наконец, полное собрание собственных зубов!"» (В другом варианте своих воспоминаний Сапгир пишет, что слово «собрание» Дриз шепеляво произносил «шобрание»!)...

ЯКОВ АКИМ

«Овсей Овсеевич прожил совсем не лёгкую жизнь. Трудности и невзгоды не ожесточили Дриза, не сделали его замкнутым. Наоборот, всё пережитое ещё больше приблизило его к людям, наполнило сердце поэта редкостной щедростью и состраданием. Не слышал, да и не думаю, чтоб Овсей Овсеевич когда-либо говорил о главной своей жизненной задаче – он не любил громких слов. Но наверняка знал, чувствовал своё признание: нести людям радость. Помогать им, как бы заново увидеть такой привычный для них будничный мир. Мир, который самому поэту открывался сказочным и многоцветным» …

Чтобы сделать волшебным

Весенний рассвет,

Надо долго-долго идти

И охапку сияющих

Желтых лучей

Самому на дороге найти.

И добавить к сияющим

Жёлтым лучам

Охапку зелёных веток,

Краешек неба,

Пенье ручья

И маленьких птиц

Всевозможных расцветок.

И добавить немного

Тёплого ветра,

Запах ландыша,

Звон травы,

И потом ладошкой

Плеснуть на это

Совсем немножко

Речной синевы.

И всё это вместе

Перемешать,

Закрыть глаза

И почти

Не дышать!

Клянусь, это будет

Волшебным рассветом,

Если никто не забудет

При этом

Крикнуть маме:

«Доброе утро!»

О.Дриз, перевод Ю. Мориц

ДАВИД ШРАЕР-ПЕТРОВ

«Вышел невысокий человек с шапкой седых волос, угольно­-черными бровями и напряженным ртом... Сейчас, спустя много лет, черты его лица сливаются у меня в памяти с автопортретом Мартироса Сарьяна... Начал читать... Точнее – петь... Точнее – это было что-то вроде мелодекламации, но абсолютно естественной, без тени нарочитости или какой-то искусственности. Впечатление было огромное... Больше всего очаровывало сочетание мудрости и наивности, открытости и замкнутости. О своей жизни Овсей Овсеевич рассказывал скупо.…Даже выпив, размякнув душой и изливаясь в добрых чувствах к собеседнику, он как бы сохранял некую защитную оболочку».

Ирина Бандровская