Герои и судьбы. Муся Пинкензон
Абрам Владимирович (Муся) Пинкензон (5
декабря 1930г — ноябрь 1942г.) — пионер-герой, расстрелянный немцами.
Что мне вам сказать
За те минуты.
Ров крутой…
«Интернационал».
Страшные, судьба,
Твои маршруты.
Муся Пинкензон…
Он так сыграл…
Да.
Не закрывал
Собою дзота.
Да. Не нёс
Под пулями
Кумач.
Только вот скажите…
Отчего-то
Дрогнул
Перед ним
Фашист-палач.
Муся Пинкензон
Ещё ребёнок.
Только что…
Все живы…
Папа…
Мать…
Словно
На заклание
Ягнёнок.
Что мне делать, Господи?
Играть.
Он играл.
Как воин.
Победитель.
И звучал
«Интернационал».
Онемел от злобы
Немец-зритель.
Маленький…
Скрипач…
Он воевал!
Брызги нот.
Растерзанная скрипка.
Время — Судия.
Увы, не Врач.
Муся…
На лице его улыбка.
Победитель.
Маленький скрипач.
В. Успенская
Муся Пинкензон
Он стоял у обрыва — пред Смертью, застывшей в испуге —
И терзал струны скрипки безудержно, как Паганини.
И рождали мелодию веры мальчишечьи руки,
Веры в Святость Победы, что будет за нами, отныне.
Веры в то, что от гнева вскипит разум наш возмущённый,
И в смертельном бою мы порушим нацистскую спесь,
Что воспрянет народ наш, фашистами не побеждённый,
И что будет суровой и праведной грозная месть.
И трусливо свинцом поливали враги-изуверы,
И от страха их чёрные души в смятенье тряслись…
Он упал…и взлетел на мелодии Праведной Веры
Вместе с маленькой скрипкой в Бессмертия Светлую Высь…
В. Старостин
Скрипач
Памяти Муси Пинкензона
Вздрогнула скрипка у мальчишеского плеча.
Офицер, прищурившись, смотрит на скрипача.
Офицер доволен: расстрел обещает быть
Даже забавным… Он успеет убить.
…О, в этих скрипках всегда такая печаль…
Он позволит музыке прозвучать.
Мальчик, не медли, сыграй что-нибудь! Поспеши!
Ну же, сыграй для сентиментальной души —
Что-нибудь нежное для немецкой души…
Он же сказал:
Понравится — будешь жить.
Что ты можешь, мальчишка, — маленький, как сверчок!..
К подбородку взлетает скрипка, к небу — смычок.
Самое главное — не опускать лица:
Мёртвых не видеть — матери и отца.
Ну же, сыграй ноктюрн, не сходи с ума.
Но горячей молитвы, мощней псалма
Словно взрывает пространство перед тобой:
…это есть наш последний
и решительный бой!..
Это есть наш последний бой,
наш последний — на землю — взгляд.
Дёргается в конвульсиях автомат,
Хриплым лаем захлёбывается другой.
…это есть наш последний и решительный бой!..
Это есть наш последний — разорванной грудью — вдох.
Он так глубок, что в него умещается Бог —
Бог, так похожий на твоего отца.
Смерти нет.
Есть музыка — без конца.
Е. Полянская
Подвиг маленького скрипача
Он с бруствера им гимн обворожено
Сыграл на скрипке без ангажемента.
Талант с достоинством — не обреченно
Сорвал свинцовые аплодисменты.
У палачей ни мужества, ни чести.
Нечеловечья злоба к музыканту,
Который вывел скрипкой перед смертью
С улыбкой классовую доминанту.
Еврейский мальчуган к нам из легенды
Явился, взяв с собой смычок и скрипку.
Но на вершину славы континенты
Его подняли за мажор постскриптум.
Он жив средь нас и памятью, и явью,
Смычок, поднявший, как в бою винтовку.
Шел из легенды в вечность, понимая,
Что сделает на марше остановку.
Но землю навсегда он не покинет,
Пуль не хватило в автоматном диске.
Я слышу его скрипку и поныне.
Её мотив — в гранитном обелиске.
Станица Усть-Лабинская — на солнце.
В ней маленький скрипач, а кличут Мусей.
Смычком малиновое толоконце.
Он высекает весело и с грустью.
Многострадальная Кубань в затишье.
Историей она за все в ответе.
Здесь счастье мимолетное, мальчишье,
Овеивает каждого бессмертьем.
И. Трофимов-Ковшов
С любовью — Муся
Бог дал еврейскому мальцу талант,
Вложив смычок и скрипку Мусе* в руки.
Не каждый в этом мире музыкант
Заносится в божественные круги.
Не всем дано одним лишь вдохновеньем
Воспеть при жизни вечность и мгновенье.
Когда ему исполнилось пять лет,
Услышал он волшебный голос скрипки,
Как отзвук песен, сказок и легенд,
В неизъяснимой маминой улыбке.
Благословен, кто встрепенется в детстве,
Раскрылив зачарованное сердце.
Его рука не правила смычком,
Смычок повиновался сам ребенку.
Уж если кто родился скрипачом,
Иных даров не надо слать вдогонку.
Эвтерпа, как посланница от Бога,
Прикажет следовать одной дорогой.
Война перекроила все мечты,
Сожгла мосты на праздничные сцены.
Явили Музы новые черты,
Расхожие от вещей Мельпомены.
Где пела Муси скрипка многозвучно,
Витали дым и пепел неразлучно.
Скрипач играл средь раненых бойцов,
Врачуя их божественной истомой.
И озарялось бледное лицо
Улыбкой, словно гаммой невесомой.
Он был, во власти вдохновенья, светел,
Как самый редкий лепесток на свете.
И те, кого коснулась ныне смерть,
Отметившись горячей в теле раной,
Перед собой изглаживали твердь,
Чтоб окунуться с головой в нирвану.
Лечила скрипкой русского солдата,
В двенадцать полных лет персона грата.
В его руках чарующий смычок,
Как у отца проворный острый скальпель,
За жизнь солдата бился горячо,
Считая в ней за каждой каплей каплю.
Семья от древнерусского еврея
Жила под звездами Кассиопеи.
Эдем Кубани в сонмищах беды.
Ворвался враг стремительно в станицу.
И возжелал прожорливый кадык
Отнюдь не райским плодом насладиться.
Захватчики в позорном совершенстве
В крови и муках черпали блаженство.
Семьи врача последний день и час.
Перед расстрелом папа встал за сына.
И был убит. Начальственный приказ
Исполнила бездушная машина.
Отец, не вняв и клятве Гиппократа,
Не стал лечить фашистского солдата.
Жена упала мертвому на грудь
В беспамятстве от горя, слез и боли.
Отца и мужа ныне не вернуть,
Не избежать равновеликой доли.
И выстрел приковал её навечно
К тому, кто улыбался ей беспечно.
Увы, ребенок не сошел с ума.
А, может быть, неизмеримо — к счастью,
Когда предстал он в новом амплуа
Перед убийцами с недетской страстью.
Он попросил сыграть им перед смертью,
Аншлагом завершив дебют свой с честью.
И засмеялись дружно палачи:
Услышать скрипку? Велика удача!
Наверное, скрипичные ключи
Не поржавели здесь от слез и плача.
Смычком тихонько Муся тронул струны,
С благословения самой Фортуны.
Будивший ранним утром, гимн страны
Из-под смычка зарделся в чистом небе.
А нервы музыканта и струны
Звенели в гордой ярости и гневе.
Подхвачена была врагам на горе
Мелодия станичниками вскоре.
Фашисты, спохватившись, дали залп.
Упал скрипач… Уже почти что мертвый,
Перекрывая ругань, шум и гвалт,
Смычком стрелял надломленным, протертым.
Врагов последний торопливый выстрел…
Он смертью музыканта скорбно вызрел.
Торжественно звучит забытый гимн
Над мирной, приснопамятной станицей,
Когда-то почитаем и любим,
Взрывается небесною денницей.
Его на скрипке исполняет Муся,
Который с поля боя не вернулся.
*Муся — Пинкензон Абрам Владимирович: скрипач, герой-пионер,
расстрелянный фашистами. Ему, как скрипачу, пророчили великое будущее.
И. Трофимов-Ковшов
Раненая скрипка
В поезде, в прокуренном вагоне
Ехали попутчики в Москву.
Вечер хмур, на темном небосклоне
Еле-еле различишь луну.
И, достав из чемодана скрипку,
Инвалид безногий вдруг спросил:
«Можно я сыграю?» И улыбку
Рядом с ним сидящим подарил.
Заиграл Вивальди он сонату,
А потом был всплеск «Дунайских волн».
Уваженьем к бывшему солдату
Как-то в миг проникся весь вагон.
И лились мелодии рекою,
В души принося тепло и свет.
Пела скрипка с нежною тоскою —
Видно, тоже натерпелась бед!
В чьих руках была она когда-то?
Кто ещё на ней играть бы мог?
Инвалид с улыбкой виноватой
Наконец-то опустил смычок.
«Вот хочу, чтоб не была забыта
Грустная история моя.
Эта скрипка пулею пробита.
Выслушать прошу меня, друзья!
Шла война, ворвался враг в станицу,
Но понес существенный урон.
А в станичной маленькой больнице
Был хирург отличный — Пинкензон.
Сразу же его арестовали.
И в обмен на то, что будет жить,
Раненых немецких заставляли
В той больнице день и ночь лечить.
Но гудит взволновано станица —
Отказался доктор Пинкензон.
Вместо своей маленькой больницы
К месту казни был он привезен.
Вместе с ним ведут его сынишку —
С виду лет одиннадцать ему.
Мусей звали славного парнишку.
А его — за что и почему?
Губы парня дернулись в улыбке.
По-немецки, как из ада в рай:
«Разрешите мне сыграть на скрипке?»
Оберст* улыбнулся: «Что ж, играй!»
И глядел народ завороженный.
Взмах смычком, и Муся заиграл.
Разнеслось «проклятьем заклейменный»!
Зазвучал «Интернационал»!
И мелодию вдруг подхватили люди,
И запел на площади народ!
В миг переплелись десятки судеб:
Застрочил злосчастный пулемет.
Оберст лично выстрелил в мальчишку!
Инструмент тот выпустил из рук...
Впопыхах успел я спрятать скрипку.
С той поры она — мой лучший друг!
Не могу забыть его улыбку!
Мальчугану был неведом страх!»
В этот вечер раненую скрипку
Каждый подержал в своих руках...
*Оберст — немецкое воинское звание старшего офицерского состава.
А. Ветров
Песня о юном скрипаче
Это было, друзья, на Кубани,
Пионер-музыкант погибал
И пред смертью, в час утренний, ранний
Он на скрипке своей заиграл:
«Мои струны, певучие струны,
Не погаснет свободы заря,
Спойте вы, что фашистские гунны
Нас не сломят, внучат Октября!»…
Пионера враги расстреляли,
Но той песни убить не смогли,
Услыхал её пламенный Сталин
И сказал детям нашей земли:
«Мои струны, певучие струны,
Разгорится свободы заря!
Никакие кровавые гунны
Не собьют вас, внучат Октября!»
Ф. Виноградский
Муся
Я расскажу о маленьком герое,
Ему Победу не пришлось встречать.
О скрипаче, о Мусе Пинкензоне,
Геройски павшем много лет назад.
Смотрю на фото: очень нежный мальчик,
И видно — не задира, не драчун.
В руках смычок и скрипка, пухлый пальчик
Едва-едва коснулся тонких струн.
Рубашечка застёгнута под горло,
Зачёсан волос маминой рукой...
Он смотрит весело и несколько задорно,
А в детском взгляде счастье и покой.
Всё прекратилось, как у всех-внезапно!
Война, эвакуация... и вот
В станице Усть-Лабинской безвозвратно
Семья обосновалась в страшный год.
Там госпиталь в те дни располагался.
И, направление сверху получив,
Врач Пинкензон за дело сразу взялся:
Военных, не военных — всех лечил.
И, прибегая весело из школы,
Свою подружку-скрипку захватив
Бежал в больницу Муся, Пинкензоны
Лечили музыкой и скальпелем больных.
Стремительно вошли в станицу немцы,
Неся с собою боль страданий, смерть,
Но дали шанс еврею иноземцы:
Лечить фашистов, чтобы уцелеть.
А был ли шанс? Врач шанса не увидел!
Предать, а значит умереть душой.
Лечить врагов, которых ненавидел?!
Врач выбрал пулю, что даёт покой.
Но потащили всю семью к оврагу...
Он молча шёл, за ним в слезах жена,
А рядом с ней и вторя её шагу
Шёл Муся, свою скрипочку держа.
Отец вступился словом за ребёнка,
Но выстрелом коротким был убит,
И женский силуэт в худой юбчонке
Был очередью бешеной прошит.
Вот он один, теперь с ним только скрипка!
А сзади мёртвые отец его и мать.
И Муся тихо с грустною улыбкой:
Спросил фашиста: «Можно поиграть?»
Фашист дозволил, думая наивно, что
Мальчик этим жизнь, мол, продлевал,
Но над войной и миром ввысь призывно
Взлетел бесстрашный «Интернационал»!
Не сразу поняли убийцы, но селяне
Не поддержать героя не могли...
Он всё играл, хотя в него стреляли,
Пока от пуль в овраг не полегли.
Домашний мальчик с маленькою скрипкой,
Что стать героем вовсе не мечтал...
А в памяти — наивная улыбка,
А в воздухе — «Интернационал»!
Е. Абесадзе
Баллада о скрипаче
Он был как многие, такой же пионер,
Любил читать, любил играть на скрипке.
И если его ставили в пример,
Он убегал с застенчивой улыбкой.
И может быть, чего и не бывать,
Когда у нас открыт простор талантам,
И им со временем Отчизна-мать
Гордилась бы, как лучшим музыкантом.
Но только вдруг нагрянула война
Как раз в разгаре лагерного лета.
И кровью обагрилася земля,
И тьму пронзили вопли мрачных гетто.
Ни плач детей, ни материнский стон
Не молкли даже темными ночами.
В станице Усть-Лабинской Пинкензон —
Скрипач-малыш — был схвачен палачами.
Он шёл на смерть со скрипкою в руках,
Со стариками, с женщинами рядом.
Последний шаг. Могила глубока.
Фашист взмахнул безжалостно прикладом.
Смешалось все: и плач, и крик мольбы,
И очереди выстрелов, и стоны…
Как вдруг запела скрипка гимн борьбы:
«Вставай, проклятьем заклеймённый…»
И все, кто слышал, поняли, что нет
Иной дороги к счастью и спасенью,
Чем путь прямой сражений и побед,
Что вёл от поколенья к поколенью.
Скрипач играл, пусть был он очень мал,
Он вдохновлял, к нему тянулись руки,
Как будто мог «Интернационал»
Ослабить их неслыханные муки.
Когда ж упал он, стали петь вокруг,
Кто был в живых, ещё со смертью споря.
И с той поры скрипач, как брат, как друг,
Вошёл в бессмертье с именем героя.
Разгромлен враг, цветут, как прежде, вёсны.
Колышет май шелка родных знамён,
И в гимне, что звучит победоносно,
Поёт, я слышу, Муся Пинкензон.
М. Шилов
Мальчик со скрипкой
Так и не стал Абрамом
Одиннадцатилетний Муся,
Скрипку к груди упрямо:
«Перед врагом не трусят!»
«Юде! — смеялись «фрицы», —
Падайте на колени!»
«Швайне! — летело в лица:
«Вот вам геноссе Ленин!»
Нет ни отца, ни мамы —
Пулями их сразило.
Тонко, на самом-самом
Скрипка заголосила.
Берег высок Кубани.
Там, за рекой — дороги.
Пой же, смычок, о маме,
Пой об Отчизне строки!
Больно кольнуло темя.
Падают, но не трусят...
Словно Христос над всеми
Маленький Абрамуся.
Муся — сокращенно от Абрамуся. Так ласково называли мальчика родные и
друзья. Памятник Мусе Пинкензону, который, стоя перед гитлеровцами, играл гимн
Советского Союза, установлен в г. Усть-Лабинске.
Т. Шорохова
Баллада о Мусе Пинкензоне
Муся Пинкензон,11-летний мальчик,
сыгравший в далёком 1942 году
«Интернационал» фашистским палачам
и поднявший дух советским людям,
приговорённым к казни.
Офицер сказал, что, если ему понравится,
как играет мальчик, он его отпустит.
Не надо, Муся, не надо!
Что ты задумал, маленький?
Сыграй-ка им лучше Штрауса,
Они его любят — гады.
Папа в белом халате
С пятнышком крови аленьким
И мама в вечернем платье,
Украшенном перьями страуса.
Не надо, Муся, не стоит,
Сыграй-ка им Ференца Листа.
Не все умирают стоя —
Жухлый падает листик.
Сыграй-ка им лучше Брамса,
Помнишь, как в свой день рождения;
И этот напыщенно-бравый
Станет, как наваждение.
Не надо, не надо, мальчик!
Не ставь эту скрипку в плечо.
Твой чувствителен пальчик —
Будешь, как папа, врачом.
Русские и евреи
В мыслях молятся богу.
Сегодня им общим богом —
Этот герр офицер.
Муся, послушай, послушай,
Вот со скрипкой пенал,
И даром тебе не нужен
«Интер-нацио-нал»...
Но вдруг, за мгновенье до смерти,
Больше не страшен тлен —
Русские и евреи
Вместе встали с колен.
А. Томко
Урок истории. Последний концерт Муси Пинкензона
Если вдруг тебя прозвали Мусей,
как-то по-девчоночьи слегка,
Ты, пацан, об этом не волнуйся,
ведь тебе одиннадцать пока.
Но зато известно всем в округе,
что хотя ты мальчик небольшой,
Но твоей волшебной скрипки звуки
рождены и сердцем, и душой!
И конечно, знают все в станице —
ты скрипач такой, что поискать!
Это ж только надо умудриться
так играть на скрипке. Так играть!
Быть тебе известным музыкантом,
это все в округе говорят.
Но война перемешала карты,
не щадя ни взрослых, ни ребят.
Госпиталь, где твой отец хирургом,
не успели переправить в тыл.
Утром по станичным переулкам
первый танк фашистский прокатил.
А за ним, как воплощенье ада
под огонь и оружейный гром
Чёрная фашистская армада
всё заполонила здесь кругом.
Твоему отцу фашисты сходу
заявили, что им нужен спец
В госпиталь немецкий на работу.
Только отказался твой отец.
Коммунистов, завуча, прораба…
тех, кто воспротивиться посмел
И твоих любимых маму с папой
привели к оврагу на расстрел.
Вот тогда-то скрипку ты и вскинул
на плечо, и страстно заиграл.
И народ, все страхи вдруг отринув,
подхватил Интернационал.
Музыка металась в поднебесье,
утверждая яростно одно —
Грянет день и мы, народ, все вместе
победим фашистов всё равно.
Музыку, как свет души прекрасной,
выстрел пистолетный оборвал.
Но с тех пор в небесной выси властно
всё звучал Интернационал.
… День настал, предсказанный по сути
скрипкой Муси. Ух, как грянул он!
Музыкой грохочущих орудий
День Победы был провозглашён.
Айк Лалунц
Непокорённый скрипач
Памяти Муси Пинкензона
Играла скрипка в доме Пинкензонов,
Всех виртуозной радуя игрой.
Навеки в камне он, непокорённый.
Простой еврейский мальчик. И герой.
Война семью застала на Кубани,
Где в госпитале доктором служил
Отец Абрама*. Доктор он был славный.
И раненых спасал что было сил.
Врача в тюрьму отправили нацисты:
Лечить не стал немецких он солдат.
Наутро — показательная «чистка»,
Согнали всех на площадь — стар и млад.
Со скрипкой мальчик — средь приговорённых...
— За что ребёнка? — выкрикнул отец.
И был застрелен. Вслед, упав без стона,
Нашла и мать немедленный конец.
Но вдруг смычок взметнулся вверх упруго,
И зазвучал «Интернационал»,
И песню гордо пели — друг за другом,
Хотя от залпа ниц скрипач упал.
А гимн крепчал, всё выше в небе рея,
На подвиг звал и силы придавал.
Струна, казалось, всё ещё звенела
Октавой выше... Дальше — тишина.
*Абрам — Абрамуся — Муся —так домашние звали
мальчика
После войны на месте расстрела Муси
Пинкензона в бывшей станице Усть-Лабинской, ставшей в 1958 году городом
Усть-Лабинском, установили памятник. Его борьба с фашизмом длилась всего
несколько мгновений, а оружием его были скрипка и великое мужество… Но разве
этого мало?
Л. Семиколенова
Последний концерт Муси Пинкензона
Это был показательный суд —
Всех согнали смотреть на расстрел.
Вот уже осужденных ведут.
Кто уехать не смог, не успел.
Обвинений предъявленных нет —
Это просто сейчас объяснят.
Раз евреем родился на свет,
Изначально —во всем виноват.
Ров раскрыл кровожадную пасть,
Страшный, смертный последний приют.
Кто не сможет удачно упасть
Тех потом палачи подтолкнут.
Горожане теснились толпой,
Привели, приказали стоять.
Это может случиться с тобой,
Что ж, смотри и учись умирать!
Вот идет уважаемый врач,
Все сегодня похоже на бред…
С ним жена, и сынишка — скрипач,
А сынишке 11 лет…
Не сумеют ни мать, ни отец
От убийства мальчишку сберечь.
Пуля быстро положит конец
Не укрыть от нее, не отвлечь.
Кто-то тихо в толпе зарыдал…
Поднял враг пистолет не спеша…
Вот отец бездыханный упал,
Вот и мама у ног малыша.
А палач, насмехаясь, кричит —
Ну, давай, перед смертью сыграй!!!
Может, скрипка тебя защитит,
И проводит в еврейский ваш рай!
Мальчик скрипку спокойно достал,
Палачу улыбнулся. Потом
Что о тихо совсем прошептал
И взмахнул невесомым смычком…
Думал, мама, сыграю в Москве,
Думал, вместе поедем в Париж,
Но сегодня на мокрой траве
Ты немая навеки лежишь...
Думал, папа, на лодке с тобой
Мы отправимся рыбу ловить.
Ты сегодня погиб как герой…
Ты пытался меня защитить.
Не осталось ни лет и ни дней,
Вот она — безысходная смерть.
Можно, мама, на скрипке своей
Я сыграю последний концерт?
Я сыграю тебе и отцу,
Про победу, которой — быть.
Пусть слезинки скользят по лицу —
Скрипка может за вас отомстить…
Скрипка, пой, как на сцене большой,
Вот он — твой переполненный зал!
Слушай, зритель… мальчишка-герой
Заиграл Интернационал!!!!
Люди замерли… кто-то запел…
И пока спохватился палач,
Гимн великой страны полетел,
Заглушая испуганный плач…
Пули взвизгнули, мальчик упал,
Покатился смычок по траве…
Враг поспешно толпу разогнал,
Звук в небесной затих синеве...
Избирательна память людей.
Но остался навеки в сердцах
Невысокий мальчишка-еврей,
Крепко скрипку сжимавший в руках.
Шуламита Чепела
Муся Пинкензон
С дек струились созвучия Баха,
К ним спускался с небес Мендельсон,
Но не ведала скрипочка страха,
Как и юный скрипач Пинкензон.
С детства мама звала его Мусей —
Мамы не было в мире добрей.
В довоенном Советском Союзе
Всё равно было, сван иль еврей.
Он вступил, как и все, в пионеры,
Галстук цвета носил кумача,
Полон был несгибаемой веры
В дело Сталина и Ильича.
Мир взорвали убийства «умельцы»,
Ведь война — том из страшных страниц:
Папа Муси был доктором в Бельцах —
Врачевать стал в одной из станиц,
И, на танках, сминая пшеницу,
Хаты, жизни в единую смесь,
Рано утром ворвался в станицу
Полк из самых матёрых — СС.
Суд, известно, недолог неправый —
Только боль, только кровь, только смерть:
«Кто евреи — немедля, направо,
Всем иным, непременно смотреть»!
…Пред застывшей толпой неречистой
В миг отца застрелили и мать,
А ребёнок просил у нациста
Разрешенья на скрипке сыграть.
И смычок замелькал пред убийцей —
Мир подобного раньше не знал:
От могилы взлетел над станицей
Птицей ввысь «Интернационал».
И запели дрожащие жертвы,
Одолев вслед за скрипочкой страх:
Муся пал после выстрелов первым
И остался навечно в веках.
Городок средь Кубани приволья.
Усть-Лабинск. Рукотворный гранит,
А под ним, символ чести и воли,
Мальчик Муся со скрипкой лежит.
P. S. Сколько ж вас, убиенных Ньютонов,
Галилеев спит в чреве Земли?
Наши беды таят ваши стоны,
Хоть вы к небу взлететь не смогли.
И. Хентов
Расстрелянная скрипка
Мусе Пинкензону, маленькому скрипачу,
не испугавшемуся фашистов.
Играла скрипка. В тишине
Взлетали звуки над толпою.
Стоял немецкий офицер,
Как никогда собой доволен.
Лишь только пуля прервала
Две жизни на глазах людей.
А мальчуган решил сыграть
Ему на скрипочке своей.
Расстреляны отец и мать.
Толпа растерянно молчит.
А скрипка, тишину порвав,
«Интернационалом» в ней звучит!
Растерян был тот офицер.
Он ждал покорности, и вот —
Играет скрипка, но не тот,
Что ожидал, мотив плывёт.
Кусочком страшного свинца
Вдруг пуля в свой полёт пошла.
И жизнь у Муси-скрипача
Она внезапно забрала.
Немецкий бравый офицер,
Как просчитаться всё же смог?
Он ждал мольбы, а получил
Лишь унижение в итог.
А что толпа? В ней зазвучал
Победой «Интернационал»!
Еврейский маленький скрипач
Игрой всем веру возвращал.
М. Аршанский
Раненая скрипка или обыкновенный подвиг
Еврейский
мальчик Муся Пинкензон,
убит немецкими фашистами
за то,
что не побоялся
сыграть «Интернационал»,
бывший в то время
гимном Советского Союза.
Мальчишке было 11
лет...
Как будто вымерла станица —
На площадь согнан весь народ,
Напряжены людские лица,
Глаза глядят на эшафот.
Там, с отвратительной улыбкой —
Немецкий офицер — палач!
И мальчик с неразлучной скрипкой —
Бесстрашный маленький скрипач.
— Позвольте, я играть вам буду,
В последний раз, перед концом:
— Ну что ж, попробуй, schweine jude!
Не дрогнув каменным лицом,
«Сверхчеловек» махнул перчаткой.
Что началось — не передать!
Кто в полный голос, кто украдкой,
Но люди стали подпевать —
Мотив знакомый зазвучал,
Лились торжественно аккорды —
Скрипач советский гимн играл —
Отважно, мужественно, гордо...
Фашист стрелял, оскалив рот,
С его лица сползла улыбка —
Упал герой на эшафот,
Умолкла раненая скрипка.
В. Марьясов
Баллада о мальчике
Мальчик стоит на краю рва.
Видит: не сбита лопатой на яме трава.
Рядом стоят папа и мама.
Пинкензоны, евреи. Стоят прямо.
А небо — такое синее над головой,
Что кажется, нырнёшь в него, под облака,
И вынырнешь сверху — оп-па, живой!..
Только подпрыгни слегка…
А смерть — это как, мама?
Видимо, так: пуля и яма.
А мальчик со скрипкой пришёл.
Мальчик на скрипке играл хорошо.
«Вы знаете, доктор, у вашего Муси талант!»
Папа, конечно, кивал головой:
Мол, в нашем роду музыкант —
Обычное дело, порядок такой.
Какой же без скрипки мальчишка-еврей?
Но Муся своих не бросает друзей.
Сказали, в лагерь отправят,
А тут… Скрипка, ведь нас обманули.
Вывели просто
Под пули.
«Папа, ты же хотел,
Чтобы я выступал?»
И Муся для немцев сыграл.
Интернационал.
А в небо он не успел нырнуть.
Пуля ужалила в грудь.
Не то, чтобы больно, но
Толкнуло слегка.
Музыка сбилась.
Упала безвольно рука…
Потом эти руки — доктора, мамы и мальчика
Со скрипкою — всё, до единого пальчика,
Засыпано было землёй.
Той самой,
Кубанской, живой.
*В 1942 году в кубанской станице
Усть-Лабинской сын отказавшегося сотрудничать с фашистами врача,
двенадцатилетний Муся Пинкензон перед расстрелом заиграл на своей скрипке
«Интернационал».
Г. Стручалина
Я хочу быть похожей на Героев войны
Я хочу быть похожей на Героев войны:
На мальчишек и на девчонок,
Убегавших на фронт на защиту страны,
Пионеров и комсомолок.
Как звучит это гордое слово — Герой!
В нём величие, мужество, слава.
Человек, бой ведущий, рискуя собой —
Он на подвиг имеет право.
Я хочу быть похожей, оставшись собой,
Не сгибаться под тяжестью будней.
Но в душе у меня пусть живет тот Герой —
Клевете и врагам неподсудный.
Пикензоновской скрипкой пусть сердце поёт,
Гимн родимой страны исполняя.
В Усть-Лабинске мальчишка не умер, живёт,
Нервы струны смычком пробуждая.
Он в одиннадцать лет подвиг свой совершил,
Перед строем расстрельной команды.
Муся, маленький мальчик, но он победил,
Презирая нацистские банды.
Его музыке вторя, народ подпевал,
Мусю пуля, и та не сломила.
Он упал на колени, но дальше играл.
И откуда в ребёнке том сила...
Нервно жал на курок пистолета палач,
Натолкнувшись на твёрдую волю.
Над толпой эхом песня звучала, не плач,
Подпевая мальчишке-герою.
Е. Львова
Муся Пинкензон
Никак забыть я не могу
Тот город Краснодар.
Лежала скрипка на снегу,
Над ней закат пылал.
Он так потешиться хотел,
Фашистский генерал.
Но мальчик пел, он только пел
«Интернационал»!
Й. Тегдер
Баллада маленьком еврейском скрипаче
Абраме Владимировиче (Мусе) Пинкензоне
Герою-пионеру, музыканту-вундеркинду посвящается…
Он в жизни не убил врага,
Он даже мухи не обидел.
Он в жизни мало еще видел.
Но вот играл как виртуоз.
В одиннадцать своих неполных
Со скрипкой сотворял он чудеса.
Великим стал бы музыкантом,
Но рано приняли парнишку небеса.
Он не был партизаном и в подполье,
Листовки по деревням не бросал.
Он не взрывал железные дороги
И под откос составы не пускал.
Его оружие смычок и скрипка,
И мужество, достойное Христа.
С врагом сражался он минуты,
Но победил кровавого врага.
Фашистской пуле не было преграды.
В безумии своём фашисты ржали.
Ну разве могут жить такие гады?
Наступит день и их расплаты.
Убит отец, убита мать.
И парню тоже погибать.
Стоит беспомощный народ
И выстрела ублюдков ждёт.
Слезами бабы залились,
Закончится парнишки жизнь.
Убийц нет смысла умолять,
На скрипке просит он сыграть.
Над жизнью властью упоённый,
Своим величием ослеплённый,
Палач ребёнка разрешил
Последней воли исполнение.
И грянул гимн страны великой,
Народ вокруг престал роптать.
Взбодрённый звуком детской скрипки
Стал гимн рабочих исполнять.
Палач ошибку свою понял.
И грянул выстрел в паренька.
Пока сердечко его билось,
Играла гимн его рука.
Пробито сердце парня, скрипки.
Но на лице его улыбка,
Врага он духом победил,
За папу с мамой отомстил.
Его пример бойцам наука.
Не только силой бьют врага.
Бывает скрипка пушкой бьёт,
К погибели врагов ведёт.
Он в жизни мухи не обидел,
Жестоких победил врагов.
Он смерть презрел, а их жалел.
И суд над ними он предвидел.
Он возрастом и телом мал,
Он в жизни мало повидал,
Но в те короткие минуты
Свой флаг победы он поднял.
На месте гибели Героя
Поныне памятник стоит.
Народ к нему с поклоном ходит.
Спасибо парню говорит.
Э. Артюхов
https://rusinskiimir.ru/
А скрипка плачет всё, играя гимн...
«Вздрогнула скрипка у мальчишеского плеча», —
Екатерина Полянская
Прошло уже так много лет с тех пор
(от плана Барбароссы до Берлина),
А мы всё выметаем этот сор
Из нашей мирной жизненной картины.
А мы всё вспоминаем про войну,
Про случаи её мы вспоминаем,
И дерево из мёртвых тел в плену
До неба всё растёт и вырастает.
На каждой ветке видим мы портрет,
Портретами закрыты ствол и листья,
И от болей в душе затишья нет,
Не убежать никак от страшных истин.
Вот и сейчас нахлынул их поток,
И плачет на плече мальчишки скрипка,
И слышит скрипку запад и восток,
И в небесах распахнута калитка.
Для всех казнённых, где отец и мать...
А сын играет песню на прощанье...
А им бы жить и жить, войны не знать,
Такого избегая расставанья —
Там, где однажды Гитлер сапогом
Людей согнал, чтобы казнить семейство...
С фашистским зверством мир давно знаком,
Но как же описать его злодейства?
Погиб отец, а вместе с ним и мать,
Расстреляны в упор, всем в назиданье.
А в безоружных так легко стрелять!
Смотрите фильм об этом — «Покаяние».
И скрипка на мальчишечьем плече
Запела вдруг, заплакала, как люди,
А память разгорелась на свече
Из миллионов им подобных судеб.
Почти что век играет скрипка гимн,
На всяческое зло штампуя вето,
С мальчишечкой что средь войны один
Стоял — стоит, одаривая светом...
Сквозь годы свет и музыки узор
Нам греет души и летит всё выше.
Прошло уже так много лет с тех пор,
А мы всё слышим музыку, всё слышим...
Из глубины веков и до сих пор
Летит к нам свет и освещает души...
Давным-давно исполнен приговор,
А мы всё душим слёзы наши, душим...
Ах, как же ненавижу я войну,
Тем более, писать о ней, проклятой,
Но как мне быть, когда в её плену
Я пребывала целый век когда-то!?
Г. Шпынова
Памяти Муси Пинкензона
На берегу далекой Кубани,
На расправу станицу вели.
Осень...Солнце взошло над домами,
Здесь фашисты к обстрелу пришли.
Подошел к ним мальчишка со скрипкой:
«Вы позвольте, для вас я спою?»
Командир рассмеялся. С усмешкой
Первый выстрел, и папа в раю...
Новый выстрел, и мамы не стало,
Целый мир вдруг погас для него.
Только музыка громко звучала,
И фашистам смотрел он в лицо.
Вся станица услышала звуки,
Первый гимн был советской страны.*
Это знали и дети, и внуки,
Пела скрипка с надрывом струны.
Луч надежды проснулся в народе,
За Святую Победу пройдем!
За Великую Веру к Свободе,
Мы последних фашистов добьем!
На берегу далекой Кубани,
Где к расправе станицу вели.
Только Память о мальчике славном,
Светит серый безмолвный гранит.
*Интернационал
О. Анищук
Расстрел
Памяти Муси Пинкензона и всех убитых в войну
И вновь сбывалось все в зловещем плане
захвата окровавленной страны;
в ту осень немцы были на Кубани
и Волге — на втором году войны.
И вермахт шел вперед, расправив плечи,
перед собой все повергая ниц!
Рычанье танков. Лязг немецкой речи.
Молчание растерзанных станиц.
…Их вывели тем утром — страшным, длинным —
к причалу, на речной промокший склон.
Был русский военврач с женой и сыном,
еврей, партиец — трижды обречен.
Родителей и мальчика со скрипкой
втолкнули к остальным в расстрельный строй.
Все мерзли на ветру в одежде хлипкой.
Пригнали и станичников толпой.
Был ров готов, чуть снегом припорошен.
Отец пытался сына отстоять,
но был мгновенно очередью скошен,
а следом — мать.
Вдруг сделал шаг еврейский малолеток,
не опуская дымных черных глаз.
«Герр офицер! Позвольте напоследок
на скрипке мне сыграть в мой смертный час!»
Герр ухмыльнулся, рад помимо воли.
Хоть так развлечься! Каверзный денек…
«О да! Шопена, marchе funebre, что ли?
Он к месту тут. Sehr gut. Играй, щенок!»
Тот вскинул скрипку. Руки не дрожали.
Смычок взлетел, как сотни раз взлетал.
За тактом такт знакомо зазвучали —
и это был Интернационал,
Как гром! Лицо эсэсовца застыло,
он глянул на солдат, раскрывших рты,
и судорога страха исказила
приятные арийские черты.
В толпе тихонько подпевали. Пенья
лишь не хватало! Офицер вопил
на мальчика — видать, от потрясенья
он и про автоматчиков забыл!
Опомнясь, застрочили без команд —
за фюрера, за deutsche vaterlande!
А право, много надо ли свинца,
чтоб застрелить еврейского мальца?
Казнь завершилась, хоть не без конфуза.
Во рву дымилась кровью груда тел.
Не слышим, гимн Советского Союза
в степи с библейской силою гремел.
А фюрер рад был! Все пошло, как надо.
О, страшен взмах германского меча!
И немцы шли, руины Сталинграда
с нордическим усердием топча,
Не ведая, что грозный ангел наш
уже играет им надгробный марш, —
как тот суровый маленький еврей
со скрипкою разбитою своей.
Л. Иванова
Таланту и герою
Памяти Муси Пинкензона
Ничто не выдавало в нем героя:
Скрипач, родительская гордость и надежда.
Их род не знал таких талантов прежде,
Ему овации дарили стоя.
Он был бы виртуозом гениальным,
Он был бы композитором от Бога…
Ну а пока он бегал в синагогу,
Рос честным, дружелюбным, не нахальным.
Тяжелым роком немцы докатились
До южных рубежей страны большой.
И вмиг стал воздух спертый и чужой,
И прежней жизни радости забылись.
А немцы в назидательном садизме
Людей к расстрельным ямам повели,
Но в скрипаче-мальчишке не учли
Бесстрашья сердца в жуткий час трагизма.
Он понимал, что смерти не минуют
Ни он, ни папа с мамой, ни другие;
И потому взял ноты не простые
На скрипке. Пока звери не лютуют.
И зазвучал огнем гимн страны!
Рука ребенка направляла в хоре
Призывы к людям ободриться в горе!
Что даже смертью не покорены!
Гимн подхватили шепотом и в голос,
Он зазвучал в сердцах надеждой тонкой.
Но… Был скрипач убит на ноте звонкой,
И ветер шевелил волнистый волос…
Рассек он зло, как тьму бьет свет,
Он заглушил людей утробный вой.
В последний и решительный их бой
Повел скрипач одиннадцати лет.
К. Бартенев
Маленький скрипач
Мусе Пинкензону —
Герою, земляку.
По выжженной солнцем рыжей степи,
Гонимый прикладом, пинком,
Среди измождённой, хмурой толпы
Шел на расстрел Он.
Черноволосый, малого роста,
Худенький мальчик-скрипач,
Со взглядом прямым, немного острым.
Тише скрипка, не плачь!
Венскую скрипку, частицу сердца
Тоже хотят убить…
Волчьим кольцом окружили немцы…
Но очень хочется жить!
«Сыграй», — свинцово грянул приказ,
«Понравится — жить будешь, понял?»
Мальчик скрипку держал много раз,
Сейчас — тяжело, больно!..
Твердо смычок в свою руку взял,
Вспомнил Молдавию, маму...
Взорвался «Интернационал»,
Зовя на борьбу с врагами.
Жестоко убит мальчишка-скрипач,
Но встретил он смерть, как герой.
Нет, моя скрипка, не надо, не плачь,
О подвиге этом пой!
Е. Бланк
Маленький скрипач
«Господи, ребёнка-то за что,
Чем же он вам, гады, навредил»?
Над Кубанью, в стареньком пальто,
Мальчик в путь последний уходил.
По национальности еврей
(В общем, в этом вся его вина),
Это горе Родины моей,
И одна Великая война.
Возле рва, со скрипкою в руках,
В миг, когда Беда вершила бал,
Поборов предсмертный, липкий страх,
Мальчик вдруг на скрипке заиграл.
Надо рвом, под детскою рукой,
Скрипка выводила гимн страны,
Выстрелом бездушным, над рекой,
Был казнён, виновный без вины.
Стёрты временем портреты палачей,
Это быль страны моей, не сон,
С музыкой, без пламенных речей,
Стал героем Муся Пинкензон.
В. Шварц
Мусе Пинкензону
Играй, малыш. Пускай недетский гнев
Пророчит в песне извергам проклятье.
Коснувшись струн, сплоти возмездья ради
Людей, идущих в мир, где гнева нет.
В последний миг уверенно взлетит
Смычок, под звуки гимна обличая
Безумцев тех, что стали палачами
Себе на вечный срам… Им не уйти
От кары! По стопам их — кровь да вой.
И выстрела аккорд запомнит скрипка…
Приветит Бог с печальною улыбкой
Тебя, скрипач, и свой народ… живой!
Л. Голейчук
Скрипка Муси Пинкензона
Я в прошлой жизни, видно, был евреем,
носил, как и положено, кипу,
и плакал, слез своих не вытирая,
еврейской скрипки слушая мольбу.
Скрипач-мальчишка, глаз не поднимая,
одним движением, не тратя много слов,
во мне, всё растерявшем, воскрешает
чужой печали поминальный зов.
В нем, к счастью — в никуда ведут дороги:
часы с цепочкой, бабушкин комод,
по дворикам в булыжниках покатых,
прощаясь, долго плачет пароход.
В надрывном звуке — сборы кромки лета,
последний завтрак, словно в дальний путь,
и нескончаемые проводы с конвоем,
где шли они от странствий отдохнуть.
Утоптан бруствер оркестровой ямы,
среди пасьянса брошенных вещей,
смычок со скрипкой деку заполняли,
звенящим смехом не родившихся детей.
Там, у черты, нескладный мальчик — Муся,
с заплатками на вытертых локтях,
нашел такую ноту на прощанье,
навечно поселив в убийцах страх.
Я в прошлой жизни, видно, был евреем,
носил, как и положено, кипу,
и плакал, слез своих не замечая,
еврейской скрипки слушая игру.
Я и теперь их вовсе не скрываю,
когда скрипач, меня смычком открыв,
рукой волшебной нежно извлекает,
души моей обугленной мотив.
В. Филимонов
Мусе Пинкензону
Расстреляны и мама, и отец,
Теперь настала очередь ребенка.
Он просто мальчик, вовсе не храбрец.
Сжимает скрипку худенькой ручонкой.
Ему одиннадцать счастливых в прошлом лет,
А враг жесток, и сердце его глухо.
Безжалостно наводит пистолет
На малыша и древнюю старуху.
Уткнулось дуло холодом в висок.
Как жизнь прекрасна! Коротка и зыбка...
«Постойте!.. Можно мне ещё разок...
Последний...поиграть на скрипке?»
Рука окрепла, больше не дрожала,
Взлетел смычок, и страх совсем пропал,
И мальчик вдохновенно заиграл
Мелодию «Интернационала».
От дерзости такой враг озверел,
И резкий выстрел оборвал куплеты.
Но голос скрипки ясно прогремел
Пока далеким голосом Победы.
И люди, потрясенные, в слезах,
Перед безумством вражеским бессильны,
Вдруг подняли с надеждою глаза
И выпрямили сгорбленные спины.
Ведь маленький, но гордый человек
Мелодией сомненья их разрушил.
В неравный бой вступив, уснул навек,
Но дал им веру, укрепил их души.
А над полями «Интернационал»
Летел, бойцов в атаку поднимая,
И смелый мальчик в их строю стоял...
Незримо...Скрипку, как ружьё сжимая.
И. Шляпникова
* * *
Памяти Муси Пинкензона
Вставай! — натянулась кварта. В пустом квартале
скрипичный крик занавески с окна сорвал.
Какие-то люди с глазами из серой стали
не стали ломать незнакомый им интервал.
Вставай! — растянулось время. Мотив не сразу
из памяти в голос, из минуса в жар пророс.
Пока горячо железо, кипящий разум
воспрянул и встал во весь свой недетский рост.
Никто! — сорвалась тишина. Окатила жаром
и вышивкой алой — оптом десятки спин.
Причина — неправильный выбор репертуара.
Корректнее было закончить «аллес ист хин»*.
Добьемся! — смеялась кварта в больном стаккато,
и билась скрипка, свернувшая шейку,
об дощатый помост. Залив железным закатом
подгрифок и деки, латунь пощадила лоб.
Вставай! — умоляла кварта, сломав два тона
и став несмелой секундой за ноль секунд.
Нельзя позволить себе ни вскрика, ни стона,
когда пинают ботинком с презрительным «унд?».
А скрипка — не дергалась, гордая, и не просила.
Но плакала, переводила в расплав канифоль.
Ведь если ему не умолкнуть хватило силы,
то нужно допеть — тринадцатая, си-бемоль.
И если бы я умела, как скрипка — плакать,
то не удержалась бы в рамках сухих лексем.
Как та, что звенела в ноябрь, сквозняк и слякоть,
как та, что за вздох из затакта вдруг стала всем.
Как та, которая стала — и стон, и крик,
которая умирала, струною обняв, обвив.
И если бы я умела любить, как скрипка,
то это была бы история о любви.
*Alles ist hin — всё пропало (нем.).
З. Бикмуллина
Последний концерт Муси
Врагов скрипач не убивал,
Ему одиннадцать лишь было,
И поезда не подрывал,
Другая в Мусе была сила.
Его родители и дед,
Как доктора тогда блистали,
А он известен с пяти лет,
О нем газеты написали.
Ведь Муся в музыке блистал,
Сказали — он скрипач от Бога,
На многих конкурсах играл,
Прямая в музыку дорога.
Пришла на Родину война,
Врачей по городу искали,
И те евреи-доктора
В леченьи немцам отказали.
Фашисты взяли всю семью,
К расстрелу всех приговорили,
Собрали жителей толпу,
Казнить публично их решили.
И вдруг мальчишка попросил,
Сыграть последний раз на скрипке,
Фашист со смехом разрешил,
Играй, еврейчик, на могилке.
И зазвучал Советский гимн,
Летела музыка все выше,
Мальчишка тот играл один,
Но каждый житель его слышал.
Палач бежал остановить,
Стрелять по мальчику решился,
А скрипка продолжала жить,
Народ в толпе перекрестился.
И вот фашист в него стрелял,
А Муся все еще играет,
Он гимну душу всю отдал,
Палач мальчишку не пугает.
И песню вся толпа поет,
Она над площадью кружится,
Прощальный голубей полет,
Для Муси уж не повторится...
А этот маленький скрипач,
Сильнее духом оказался,
Хоть расстрелял его палач,
Он победителем остался.
Немного пожил он на свете,
И вспомнить Мусю мы должны,
Ему цветы приносят дети,
Играют гимн родной страны.
Н. Бобров
Последний концерт
посвящается Абраму Пинкензону
Об этом услышала я от друзей
И с вами хочу поделиться скорей.
О времени давнем пойдёт мой рассказ.
Тогда и в помине не было нас.
Над Усть-Лабинском гремела гроза.
Вспышки снарядов слепили глаза.
Фашисты умно свой продумали план.
Прошёл бой жестокий, и город был сдан.
Гроза отгремела, солнце взошло.
Казалось, с грозою и горе ушло.
Но бессердечный, расчётливый враг,
Толкая, пинками сгонял всех в овраг.
Доктора с сыном в сарае нашли
И вместе со всеми в овраг повели.
Раненых русских тот доктор лечил,
Решили его расстрелять палачи.
Мальчик в руках свою скрипку держал.
От страха и холода весь он дрожал.
Тут доктор, споткнувшись о камень, упал,
И немец в упор его вдруг расстрелял.
У мальчика вмиг потемнело в глазах.
Отец ведь погиб у него на руках!
Вдруг сын наклонился, отца он обнял,
И гордо расправившись, скрипку поднял.
Воскликнул он громко, что было сил.
Он выполнить волю свою попросил:
Хочу заиграть я на скрипке своей,
На век ведь расстанусь с подругой моей!»
Тут немец похлопал его по плечу
И, усмехнувшись, сказал скрипачу:
«Ну что же, играй, весели свой народ.
Пусть смерть пять минут ещё вас подождёт».
И тут вдруг запела скрипка его.
Застала врасплох палача своего.
То пела она, то рыдала навзрыд.
Был музыкой этой весь город накрыт.
Всё громче и громче был этот звук.
Ведь хором запели все люди вокруг.
Слова этой песни каждый узнал.
Ведь гимн это был «ИНТЕРНАЦИОНАЛ»!
Был мальчик расстрелян, струна порвалась.
Но песня, как птица, по небу неслась.
Погиб как герой этот юный скрипач.
Был проклят народом жестокий палач...
Услышав рассказ, моё сердце заныло.
Одиннадцать лет всего мальчику было.
С. Шилова
Маленький скрипач
Смотрел на небо в редких облаках
И старую, ещё большую скрипку
Сжимал в по-детски тоненьких руках,
Скрывая неуместную улыбку.
Ему почти двенадцать, пионер,
И лучший музыкант в советской школе.
Отец ему во многом был пример,
Да только он уже расстрелян в поле.
А рядом мама мертвая лежит,
Не бросила отца в минуты страха.
По детскому лицу слеза бежит,
Повсюду смерть и крови горький запах.
И вот уже настал его черёд
Встать на краю расстрельной страшной ямы.
Он подошёл и, посмотрев вперёд,
Увидел там в цветочек платье мамы.
И мальчик, робко голову склонив,
Спросил негромко одного солдата:
«Позвольте мне сыграть один мотив,
Которому учился я когда-то.»
С ухмылкой немец головой кивнул,
Предвидя горький скрипача удел.
А мальчик к скрипке трепетно прильнул.
Смычка коснувшись, инструмент запел.
Мелодия прелестная как сон,
И мягкая как розы лепестки,
Казалось, потекла со всех сторон,
Те звуки были нежны и легки.
Но вскоре скрипка будто осмелела,
Мелодия как горный ручеёк,
Всё больше наполнялась и кипела,
Родив собой бушующий поток.
Застыл на лицах немцев липкий страх.
Смотрели все и восхищались им,
Смычок мелькал в талантливых руках —
Скрипач играл страны советской гимн.
Очнувшись, немцы начали кричать,
Чтоб перестал, сейчас же бросил скрипку.
А тот играл, и чтоб не отвечать,
Мальчишка подарил врагам улыбку.
Раздался выстрел, дёрнулся скрипач,
На миг мелодия как будто замолчала.
В толпе раздался громкий женский плач,
И вновь мелодия из скрипки зазвучала.
Скрипач упал с улыбкой на устах,
Пробили пули грудь, живот и ноги.
Он умирал сжимающим в руках
Оружие, доступное немногим.
Не будет спать спокойно враг-палач.
Мальчишка славный много сделать смог:
Своим оружием пионер-скрипач
Уверенность вернуть в сердца помог.
А. Надеждин
Муся Пинкензон
Зазвучала скрипка, всколыхнув толпу.
Придавая веру в следующем бою.
В глаза смерти Муся гордо посмотрел
И смычком обычным немца одолел.
Он всего лишь мальчик — Муся Пинкензон,
За свою отвагу стал героем он.
Ни отца, ни мать враг не пощадил,
На глазах у Муси их просто застрелил.
Он один остался, предвидя свой конец,
Попросил на скрипке поиграть малец.
Словно мать родную скрипку он прижал,
И смычком он нежно струны целовал.
Глядя в глаза смерти, Муся заиграл,
Тишину взорвал — ИНТЕРНАЦИОНАЛ!
Муся ранен был, но играл, играл,
Всем врагам назло он не умирал.
И народ, заслыша всем знакомый гимн,
Понял в тот момент, что непобедим!
А оружьем Муси победить врага,
Ни граната и не пуля — музыка была.
В. Ройтман
Абрам (Муся) Пинкензон
В Молдавском Бельцы
Доктор жил,
Односельчан всегда лечил.
Был при рожденьи назван он
Владимир Пинкензон.
И у него был сын Абрам,
Сельчане звали его там,
Как дома, просто Муся,
Так кратко — Абрамуся.
И Муся скрипку так любил,
Что без нее ни дня не жил.
А доктор Пинкензон
Лечил селянам плохой сон,
Он был врачом от Бога,
Всех поднимал на ноги.
И вот уже в село идёт
Военный сорок первый год,
Нацисты на границе.
А Муся в школу уж пошел
В Усть-Лабинской станице.
Отец же, доктор Пинкензон,
Работает в больнице.
Вот год сорок второй настал.
Убить евреев всех,
Чтобы им пришел финал,
Решил немецкий Рейх.
На край села всех увели,
У рва Ганс расставлял.
Всех расстрелять они могли,
Но Муся закричал.
Он попросил нацистов
Послушать его скрипку.
Решили, что артисту
Дадут они минутку.
И вот трагический финал.
В руках у Муси скрипка,
Звучит Интернационал!
У немцев нет улыбки.
Они кричат, чтоб прекратил,
Но мальчик крепко держит
В руках смычок, струну пилил,
Он смерть чуть-чуть задержит.
Металлом лязгнул тут затвор,
Жизнь паренька украл, как вор,
Пуль очередь в Мусю пустил.
Упал и скрипку обронил.
В округе эхом лишь звучал
Последний Интернационал.
Р. Фогель
Музыка как оружие
Мужество рождается любовью,
Но закаляется кровью,
Музыкой вспыхнув из воли...
Не помнит Вечность о боли.
Пыль от согнанных ног
Оседала на глянце сапог,
Сотни испуганных глаз
Ожгло от смысла злых фраз,
И тронул пожарищ смог
Строй, что стоять еще мог
Над обрывом реки за отказ
Принять от врага приказ.
В кругу родных сердец,
Но уж видя кровавый венец
И в осознании ошибки,
Подросток слился со скрипкой.
Первым от пули упал отец.
Не внял мольбе черный «жнец»
И матери в ее попытке
Избегнуть для сына пытки.
Офицер прервал стрельбу
На «юденюнге»* последнюю просьбу —
Пусть потешит скрипкой своей
Пригнанных на казнь «гостей».
Смычок, взлетев, подчеркнул худобу
Мальчика, игравшего Судьбу,
И огонь мелодии мощью батарей
Восславил Родину выше смертей —
Оробевший люд вдруг узнал
В музыке — грозный «Интернационал»,
Это гимн огромной страны
И под него побеждали сыны!
Взвился нелюдь как проиграл —
Люто смерть пистолет изрыгал
В Мусю с Музыкой, в вечные сны
Большого героя Великой войны.
*«Юденюнге» (нем.) — еврейский мальчик.
Л. Дроздов-Лад
Расстрелянная скрипочка
Памяти 11-летнего героя-пионера Абрама
Пинкензона, расстрелянного в числе 370 чел. В Усть-Лабинске Краснодарского
края. И миллионам погибших в годы Великой Отечественной Войны посвящается:
1.
— Мама, мамочка, смерть — это надолго?
— Нет, мой мальчик... Просто, — как уснуть.
— Мама, мамочка, а это очень больно?
— Нет, мой дорогой, чуть-чуть...
Шепоток его средь сотен молчаливых —
Обреченно ждали перчатки серой взмах...
Их согнали на расстрел — им кроваво мстили
За победу Сталинграда — Красный стяг.
2.
Был веселый он. Мальчуган черноволосый.
И как рад был получить от деда в дар —
Скрипочку, мечтал о ней лет в восемь.
Неразлучен с ней был, к сердцу прижимал.
Всех гнала война. Менялись лица,
Кишинев родной уж позади...
Приютила их Кубанская станица,
Расселили в хатах казаки.
3.
Замёрзшие пальцы сжимали смычок,
Глаза наполнялись слезами.
В толпе совсем рядом мама с отцом,
Дед кутает бабушку в шали...
Их больше трехсот, готов уж овраг,
И смерть смотрит сквозь автоматы...
Им мстят за Победу — за Сталинград!
За галстуки — Красные стяги!..
* * *
Фашистский десант преградил все дороги...
Отец отказался нацистов лечить...
Семья в казематах, обморожены ноги.
Но Муся не сломлен! И скрипка звучит!
Звучит — утешает зареванных деток...
Их первых убьют... чтобы каждая мать
Увидела смерть детей... и воем по ветру
Звучал сердца стон...Как это понять?
Он был черноглазый, всего лишь мальчишка.
Мечтал он о сцене...Отцу помогал.
Концерты давали раненым, книжки
Читали слепым, безруким письма писал...
Он был, как и все — всего лишь мальчишка.
Когда мяч гоняли, — он гаммы играл.
Мечтал, что во фраке, в белоснежной манишке
Он сольный концерт будет давать!..
И вот он стоит — чем ответить ублюдкам?..
А небо зовет, синевой воссияв!..
Достал инструмент, что у сердца под курткой,
Последняя просьба перед смертью — сыграть!
— Ну, пусть развлечет, позабавит... Садюги!
Ответ положителен — «Милый Августин» ждал.
Мальчишка смычок вскинул, словно салютом, —
Послышался гимн — «Интернационал»!
И люди воспряли и хором единым
Запели, — будто в атаку пошли!..
Они победили! Они победили!
И стройным парадом в бессмертье ушли!..
Простите, миллионы погибших героев,
За то, что есть те, кто плюет в «Вечный огонь»...
Простите, познавшие столько крови и горя!..
Вы дали нам жизнь! Мы не знаем ту боль!..
Молюсь за их души — Господь пусть утешит
Героя-мальчишку, что в камне стоит...
Абрам Пинкензон, твою скрипку мы слышим!
Великое браво тебе и поклон!..
Т. Лазарева
Последний концерт маленького героя
Земли Кубанские кровью политы,
Рвался к Кавказу лютующий враг,
Зверства фашистов здесь не забыты,
— Сеял повсюду смерть он и страх:
Под Усть-Лабинском санчасть захватили,
Врачей с персоналом, больных всех убили,
Расстрелян главврач за отказ им продаться,
Хотя ради сына в живых мог остаться...
Сынишка-подросток — еврейский скрипач,
Пред ним разъярённый фашистский палач,
Убивший всех раненных, мать и отца,
Жестокой расправой пугал он мальца.
И как бы в издёвку дал скрипку, смычок:
«Пред смертью сыграй-ка нам всем, дурачок!..»
И Муся (так звали мальчонку друзья)
Решил им сыграть — отказаться нельзя...
Пионерское сердце и скрипка в руках,
— Не ждал и не думал озлобленный враг,
Что мальчик-подросток не сломлен бедой,
Решающий бой свой он даст им игрой.
«Интернационал» вдруг струны запели,
И немцы в конфузе совсем озверели,
А мальчик им дал свой решительный бой,
Крылатую песню закрывши собой!..
В ребёнка стреляли за песню свободы,
Фашисты — не люди! Изгои, уроды!
Не стал на колени от страха малец,
Он сердцем предвидел фашизму конец!
... Я — мама и бабушка, внуков немало,
Хочу, чтоб в их сердце песней звучала
Песня Победы над властью врагов,
Вольный наш дух у народа таков!
Внуку среднему двенадцать,
И хочу я вам признаться:
Не представить мне мальчонку
С хрупкой скрипочкой в ручонках,
Но историю хранит памятника монолит!
Л. Коляда-Свириденко
Баллада о юном скрипаче Мусе Пинкензоне
Это случилось в кубанской станице
В грозные годы кровавой войны.
Место нашёл в усть-лабинской больнице
Врач Пинкензон, помогая больным.
Вместе с семьёй из далёкой Молдовы
Он убегал от жестоких врагов,
Знал, что фашизм истребляет евреев,
Даже детей уничтожить готов.
Сын его, школьник по имени Муся,
С детства прекрасно на скрипке играл,
Он, отвлекая бойцов от ранений,
В больничных палатах концерты давал.
В августе немцы ворвались в станицу,
Сразу аресты, расправы, грабёж.
Несколько сотен схватили евреев —
Женщины, дети, деды, молодёжь.
Жителям всем приказали явиться
Утром осенним на берег реки.
Берег обрывистый круто вознёсся.
В небе печально кричат кулики.
Конвой автоматчиков с криком пригнали
Большую толпу обречённых людей.
Здесь были Муся, и мама, и папа,
Держали за руки того, кто слабей.
Немцы построили всех у обрыва.
Народ умолял: «Отпустите детей!»
Но слёзы и крики врагов лишь бесили,
Они становились всё злее и злей.
Грянули выстрелы из автоматов —
Врач Пинкензон был мгновенно убит,
Следом жена его Феня упала:
Пуля фашистская метко летит.
Вдруг офицер увидал мальчугана:
Слёзы в глазах и скрипка в руке.
«Может, на скрипочке ты нам сыграешь?
Держится жизнь твоя на волоске».
Муся кивнул, смело вышел из строя,
Громко о струны ударил смычок.
Люди прислушались и… испугались:
— Что ты играешь? Молчи, дурачок!
Но над Кубанью привольной раздались
Гордые звуки гимна страны,
«Интернационалом» они назывались.
Смелостью Муси все сражены.
Станичники песню едва подхватили,
Но выстрелы тут же прервали её:
Пули прошили и скрипку, и Мусю.
Расправу вершили не люди — зверьё!
Можно ли Мусю причислить к героям?
Он ведь не танки фашистов взрывал.
Но юный скрипач свою ненависть к немцам
Выразил тем, что в лицо им сыграл
Песню, которая многие годы
Звала за Отчизну на танки, на бой!
И значит, смерть Муси — воистину подвиг!
И значит, что он настоящий герой!
Р. Шабалин (?)
Подвиг скрипача Муси Пинкензона
В историко-краеведческом музее скрипку я видала,
Задумалась, почему ценна она и как сюда попала?
Я узнала, что в Усть-Лабинске есть пионер-герой —
Двенадцатилетний мальчишка Муся Пинкензон.
В молдавском городе Бельцы в семье Пинкензон
В 1930 году мальчик был рождён.
Мама ласково называла сына Абрамуся,
Позже стали называть короче — только Муся.
С очень ранних лет мальчишка музыку любил,
Идеальным слухом его Бог одарил.
Муся был очень усердным, много он трудился
И больших побед в конкурсах добился.
Примерным учеником и пионером мальчик был —
За любознательность и скромность класс его любил.
К музыкальной олимпиаде готовился, много занимался,
22 июня она должна была состояться.
Но началась война, чтоб планы оборвать
И не позволить Мусе музыкантом стать.
Семью Пинкензонов эвакуировали на Кубань,
В станицу Усть-Лабинскую они приехали — в глухомань.
Но в августе 42-го на Кубань пришла беда —
Фашистскими оккупантами она захвачена была.
Пришли в уныние тогда и взрослые, и дети,
Ведь мирно и счастливо жить хотелось им на свете.
Владимир Пинкензон круглосуточно раненых лечил,
Он был отличным хирургом, работал, не жалея сил.
Вечером после школы Муся в госпиталь бежал
И для раненых солдат на скрипке он играл.
В станицу Усть-Лабинскую немцы так неожиданно пришли,
Что жителей и госпиталь эвакуировать не смогли.
Владимиру Пинкензону немцы предложили их лечить,
За отказ его с семьёй приказ «В тюрьму» был посадить.
За осенью пришла зима, декабрь наступил,
Красноармейцы гнали врага, стремясь Кавказ освободить.
Спешили нелюди перед бегством людям насолить
И решили изверги всех неугодных истребить.
И вот настал тот страшный день — 15 декабря,
Когда на крепость повели людей, детей не пощадя.
Были раздеты и босы — так немец издевался.
И Муся шёл со скрипкой. Он с ней не расставался.
Муся попросил у немцев на скрипочке сыграть,
И тотчас над станицей стала музыка звучать.
Гордо подняв голову, он в последний раз играл,
И, к удивлению фашистов, звучал Интернационал.
Враги закричали от ненависти, сбили ребёнка с ног,
Отец просил за сына, но уберечь не смог.
Их били палками, потом заставили бежать,
И очередь автоматная смогла их жизнь прервать.
Так и погиб в расцвете лет юный музыкант,
Не успев всему миру свой показать талант.
И эта участь постигла сотни других людей,
Не пощадили изверги ни стариков, ни детей.
Было расстреляно и замучено 387 человек,
Из них было 300 евреев, прервавших свой век.
Подвиг юного героя скульптора восхитил,
И в памятник на крепости его он воплотил.
А на школе Муси мемориальная доска,
Чтобы школьники об этом не забыли никогда.
Люди приходят к памятнику возложить цветы,
Отдать дань уважения детской смелости и чистоты.
Л. Свищёва
Маленький скрипач...
Маленький скрипач, Муся Пинкензон,
Героизм его забудется едва ли.
Маленький мальчишка, но большой герой.
Я хочу, чтоб все о нем узнали.
Он еврейский мальчик, из семьи врачей,
Что лечили много поколений.
Только он один, изо всех семей,
Выбрал музыку и скрипку из стремлений.
Виртуозно он музыку играл,
Все газеты дружно голосили.
Отроду ему пятый год настал,
Дарованье юное раскрыли.
Продолжал усердно музыке своей
Он учиться, ставши пионером.
Сорок первый год, может что страшней,
Чем война, всё заслонив барьером?!
На Кубань семья в безопасный тыл
Из Молдовы съехала работать,
Военврач отец в госпиталь прибыл,
А скрипач со скрипкой, взявший ноты,
Музыку играл раненым бойцам,
Им на радость, устали не зная.
Сорок второй год, к ним пришла война,
Немцы их пленили, наступая.
Немцы вознамерились евреев всех убить,
Выстроив их в линию расстрела.
Родители просили одну жизнь сохранить,
Их скрипачу, но пуля в них влетела.
И в ужасе народ, толпясь, смотря на казнь,
Безмолвствуя, боясь немецкой мести,
Боясь немецкой пытки, боясь их неприязнь,
Предпочитали страх достойной чести.
Когда остался мальчик на линии один,
Замученный немецкой круговертью,
Набравшись силы воли, у немца попросил:
«А можно я сыграю перед смертью?».
Смеялся немец злой: «Выманиваешь жизнь,
Мне угодить тем самым верно хочешь?
Ну что ж, давай играй» — мальчишке разрешил,
И заиграл скрипач, что было мочи.
Не верила толпа, заслышав скрипки звук:
Одиннадцатилетний мальчик Муся
Играл «Интернационал», лишь сердца слыша стук.
В то время — гимн Советского Союза.
И поднялась толпа, все громче голося,
С словами гимна, бросившись на немцев.
Звучали выстрелы, смертельно раненный Муся,
Так и играл, пока дышало его сердце.
Была бессильна мощь нацистского ружья
Перед скрипкой мальчика еврейского, ведь веру
В сердца людей вернул так маленький Муся,
Что мы одержим славную Победу.
За маленькую жизнь свою ни одного врага
Он не убил, и не бросал листовок,
И под откос не отправлял фашистов поезда,
Не проводил в засаде он ночёвок.
Его борьба с фашизмом — лишь мгновение одно,
Его орудием была простая скрипка.
Великим мужеством мальчишки было зло побеждено!
Большой герой и светлая улыбка!
Н. Кузьмина
Помнит Усть-Лабинская юного героя
«Безумству храбрых
поём мы песни.
Безумство храбрых —
вот мудрость жизни!».
Максим Горький,
«Песня о соколе».
В станице усть-лабинской на Кубани
Стоит гранитный памятник мальчишке*,
Который над убитыми отцом и матерью
В лицо убийц их
И, — вот-вот! — своих
Сыграл на скрипочке своей
«Интернационал», —
Не дрогнув
Перед собственною смертью,
Дышавшей гарью ещё теплой
Из стволов немецких «шмайсеров», —
Перед толпой станичников,
Которых оккупанты
Согнали поглядеть
На казнь семьи врача-еврея
Из госпиталя,
Захваченного ими в плен
В станице усть-лабинской
На Кубани.
Прошло уж больше полувека,
Но помнят подвиг хлопчика
В станице. —
Не зарастает
Травой забвенья
Тропинка к памятнику
Героя-пионера, —
Одиннадцатилетнего парнишки
Со скрипочкою хрупкою в руках, —
Абраши Пинкензона,
Которого родные звали
Мусей.
Не зарастет
Травой забвения
Тропинка к памятнику
Пацана-героя.
Л. Постолов
Муся родился 5 декабря 1930 года в молдавском
городе Бельцы, который на тот момент принадлежал Румынии, в интеллигентной
семье Владимира Борисовича (Вольфа Берковича) и Фени Моисеевны (Фейги
Ушер-Мойшевны) Пинкензонов. Предок Муси, Яков Львович Пинкензон стал одним из
основателей медицинской династии Пинкензонов, самым первым врачом в земской
больнице г. Бельцы, с момента её основания в 1882 году. Отец Муси тоже был
известным в Бельцах врачом, хирургом. Вместе с женой он воспитывал двух детей:
старшего сына Мусю и младшую дочь Элю. В семье Абрама ласково называли Муся: от
Абрам — Абрамуся — Муся. Мальчику предрекали врачебную карьеру, но уже в четыре
года у Муси появилась тяга к музыке. Скромный, робкий и стеснительный Муся
обладал абсолютным слухом. Его отдали в музыкальную школу учиться игре на
скрипке. Мальчик оказался очень
способным, и, видя его усердие, учитель Эккельринг занимался с ним больше, чем
с другими детьми. Уже в пять лет Муся впервые выступил в городском концерте, и
местная газета назвала его одарённым скрипачом. Когда Мусе исполнилось восемь
лет, родители подарили ему скрипку. С ней Муся не расставался, даже носил с
собой в школу и часто играл одноклассникам на переменах. Через четыре года о
таланте мальчика писали все городские газеты. В 1940 году Бессарабия, а вместе
с ней и город Бельцы, вошла в состав СССР.
22 июня 1941 года в Кишинёве должна была
состояться первая в истории республики олимпиада художественной
самодеятельности школьников Молдавии, на которой выступили бы юные таланты. В
составе делегации г. Бельцы был и Муся Пинкензон: он готовился сыграть Второй
концерт Моцарта. Но торжественное открытие было отменено, а ребят срочно
отправили обратно по домам: началась Великая Отечественная война. Владимир
Борисович получил назначение в станицу Усть-Лабинскую, в военный госпиталь. С
последним эшелоном вся семья Пинкензонов выехала на Кубань. Ехали долго, почти
три недели. Пинкензоны остановились у Петра и Полины Ивановны Калёновых, на
улице Демьяна Бедного. Отец Муси тут же устроился в военный госпиталь, мама
Фаина Моисеевна работала там же медсестрой. Осенью Муся стал учиться в пятом
классе усть-лабинской школы № 1. По вечерам ребята вместе с Мусей ходили в
госпиталь и устраивали концерты для раненых. Для мальчика началась новая жизнь.
Весь день — в школе, потом шёл к раненым и допоздна играл им классическую
музыку.
В августе 1942 года гитлеровцы оккупировали
Кубань. Госпиталь, где работал старший Пинкензон, готовили к эвакуации. Однако
прорыв гитлеровцев оказался настолько стремительным, что вывезти всех раненых
не успели. Остался со своими пациентами и Владимир Борисович. Всех оставшихся в
Усть-Лабинской советских бойцов расстреляли, а отцу Муси приказали лечить
немецких солдат в том же самом госпитале. Доктор Пинкензон ответил отказом и
оказался в тюрьме. Спустя некоторое время за решетку бросили и его жену с
сыном, и всех местных евреев. В камере ютилось больше 10 человек. Муся чудом
пронёс с собой скрипку.
В ноябре 1942 года, чтобы запугать население
станицы, фашисты решили учинить расправу над арестованными. Приговорённых к
смерти вывели на берег Кубани. Туда же фашисты согнали жителей со всей станицы.
Муся шёл в колонне, одной рукой придерживал маму, в другой — нёс скрипку. Рядом
семенила маленькая сестрёнка, шли дедушка и бабушка — вся семья Пинкензонов.
Солдаты расставляли обречённых на смерть усть-лабинцев вдоль железной ограды
перед глубоким рвом. Владимир Пинкензон пытался обратиться к немецкому офицеру,
чтобы попросить его пощадить сына, но был убит. Следом застрелили бросившуюся к
мужу маму Муси. Каково ему было в тот момент, когда на его глазах убили
родителей? Что он чувствовал на краю смерти, стоя перед солдатами «высшей
расы», считавшими его недочеловеком? А вокруг стояли согнанные на это страшное
зрелище жители, бессильные чем-либо ему помочь… У Муси Пинкензона не было
ничего, чтобы дать бой своим убийцам. Ничего, кроме скрипки.
Муся попросил у гитлеровского офицера
разрешения сыграть на скрипке. Офицер позволил. Юный музыкант достал из футляра
инструмент, прижал скрипку к подбородку и заиграл «Интернационал» — в то время
это был гимн Советского Союза. Фашисты пришли в ярость. Раздались выстрелы.
Маленький герой погиб. Но стоявшие перед палачами люди подхватили песню, и она
продолжала звучать над рекой до тех пор, пока последний из певших не упал,
пробитый пулей. Акция устрашения превратилась в акцию унижения врага. Маленький
мальчишка со скрипкой в худых руках оказался сильнее доблестных арийцев,
выросших на мифе о непобедимости германского духа. Они смогли убить героя, но
не смогли его сломить. А жители оккупированной Усть-Лабинской поверили в
неминуемую Победу. И эту веру вернул им 11-летний пионер Муся Пинкензон.
В феврале 1943 года после освобождения
Усть-Лабинска местные жители решили похоронить семью Пинкензонов и ещё 380
человек, расстрелянных вместе с ними. Неглубокий ров, куда были сброшены тела,
вскрыли, тела погибших перезахоронили с почестями. Над братской могилой
поставили памятник. В 1971 году скромный обелиск, сооруженный во время войны,
был заменен величественным гранитным памятником. На нем высечена надпись:
«Пионеру-герою Мyce Пинкензону и советским гражданам — жертвам фашизма».
После Великой Отечественной войны подвиг Муси
Пинкензона стал широко известен сначала через статьи в центральной печати и радиопередачи.
Потом эта информация была подхвачена не только во многих уголках СССР, но и в
Европе, в Америке. Федерико Феллини был вдохновлён героизмом Муси Пинкензона: в
знаменитом фильме «Амаркорд» есть эпизод-метафора, навеянный подвигом мальчика.
О пионере Мусе Пинкензоне упоминается в книгах, посвящённых подвигам юных
пионеров-героев. Писатель Саул Наумович Ицкович написал о нём книгу
«Расстрелянная скрипка». Был создан большой анимационный фильм на
документальной основе. По мотивам подвига Муси Пинкензона был снят мультфильм
«Скрипка пионера». Мусе посвящены стихи и очерки. Памяти юного героя посвящена
песня.
В 1950-х годах подвиг маленького скрипача был
увековечен в скульптуре А. Лебедева «Мусик»: умирающий Муся Пинкензон прижимал
к сердцу расстрелянную скрипку. Материалы о Мусе Пинкензоне хранятся в
историко-краеведческом музее г. Усть-Лабинска. Имя Муси Пинкензона носит школа
№ 1 г. Усть-Лабинска, здесь действует экспозиция об отважном пионере. На фасаде
школы установлена мемориальная доска, на которой написано: «Здесь учился
пионер-герой Муся Пинкензон. Расстрелян фашистскими захватчиками в январе 1943
года». В 2018 году в школе установлена парта героя имени Муси Пинкензона. В г.
Бельцы, где родился Муся, с 2007 г. бывший переулок Пушкина носит имя юного
героя. На построенном общинном доме «Хэсэд Яаков» установлена мемориальная
доска. Сохранились воспоминания о Мусе. На сайте «Бессмертный полк» открыта
страничка юного героя. По не подтверждённым пока данным, имя Муси Пинкензона
было занесено в Книгу Почёта Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина
(посмертно).
Новое время, не рождающее настоящих героев, с
удовольствием шельмует прежних. Осмеяние юных героев войны, которое в своё
время было начато недалёкими любителями разоблачений, привело к тому, что имя
Муси Пинкензона сегодня мало что скажет нашим современникам. Один журналист и
вовсе дописался до того, что «Муся Пинкензон был не герой, взрывающий поезда, а
просто мальчик, расстрелянный за то, что сыграл немцам «Интернационал». Видимо,
в представлении мастера пера, поступок Муси перед расстрелом – не более чем
рутина. Мы готовы много говорить о тех, кто не заслуживает даже анекдота, и
легко забываем тех, чья короткая, но яркая жизнь освещает ту единственную
правильную дорогу в жизни, по которой стоит идти.
Сидорчик, А. Музыка как оружие. Последний
концерт Муси Пинкензона // Аргументы и факты. — 2014. — 31 марта.
В партизанской борьбе в годы Великой
Отечественной войны участвовали тысячи советских детей, которые впоследствии
были отмечены орденами и медалями. Героя нашего сегодняшнего рассказа среди них
нет. Он не убил ни одного врага, не распространил ни одной листовки, ни разу не
пускал под откос поезда с вражескими танками. Его борьба с фашизмом длилась
всего несколько мгновений, а оружием его были скрипка и великое мужество…
Его практически никто и никогда не называл
полным именем Абрам, все звали Мусей — так, как называла его мама. Позже из-за
этого возникла путаница — некоторые считали, что полное его имя Моисей. Но
родные Муси Пинкензона, пережившие войну, рассказали, что мама мальчика, Феня
Моисеевна, звала его «Абрамуся». А позже это уменьшительно-ласкательное имя
укоротилось до просто «Муси».
Муся Пинкензон родился 5 декабря 1930 года в
молдавском городе Бельцы, который на тот момент принадлежал Румынии. Семья Муси
была «классической еврейской семьёй» в полном смысле этого слова. Пинкензоны в
Бельцах создали династию врачей, насчитывавшую несколько поколений, и отец
Муси, Владимир Пинкензон, был её продолжателем. К доктору Пинкензону в Бельцах
относились с большим уважением.
Неудивительно, что мальчику с момента
рождения прочили медицинскую карьеру. Однако ещё во младенчестве у Муси
проявилась тяга к музыке. Талант раскрылся очень рано: уже в 5-летнем возрасте
вундеркинд настолько виртуозно играл на скрипке, что о юном даровании писали
все городские газеты. В 1940 году Бессарабия, а вместе с ней и город Бельцы,
вошла в состав СССР. Но на обыденной жизни семьи Пинкензонов этот процесс
сильно не сказался. Муся, ставший пионером, продолжал усердно заниматься
музыкой, Владимир Пинкензон продолжал лечить людей.
В июне 1941 года Муся Пинкензон должен был
участвовать в «1-ой республиканской олимпиаде художественной самодеятельности
Молдавии», однако все планы рухнули с началом войны. Семья Пинкензонов
эвакуировалась на Восток и через несколько недель прибыла на Кубань, в станицу
Усть-Лабинскую. Здесь Владимир Пинкензон стал врачом военного госпиталя, а Муся
пошёл в местную школу. По вечерам он приходил в госпиталь к отцу и играл на
скрипке для раненых.
Летом 1942 года Кубань перестала быть
глубоким тылом. Стремительное наступление гитлеровцев потребовало новой
эвакуации, но ни раненых, ни врачей госпиталя из Усть-Лабинской вывезти не
успели. Врача Владимира Пинкензона, до последнего остававшегося со своими
пациентами, арестовали гитлеровцы. Они потребовали, чтобы врач, успевший
заработать авторитет и уважением у местных жителей, лечил немецких солдат.
Доктор Пинкензон ответил отказом и оказался в тюрьме. Спустя некоторое время за
решётку бросили жену и сына Владимира Пинкензона. Нацисты вознамерились не
просто ликвидировать проживавших в Усть-Лабинской евреев, но и устроить акцию
устрашения для всех остальных.
К месту казни согнали всё население станицы.
Когда люди увидели, что среди приговорённых ведут и 11-летнего Мусю Пинкензона,
прижимающего к груди своё главное сокровище — скрипку, пробежал ропот:
— Ребёнка-то за что? Нелюди!
Владимир Пинкензон попытался обратиться к
немецкому офицеру, чтобы попросить его пощадить сына, но был убит. Следом застрелили
бросившуюся к мужу маму Муси, Феню Моисеевну. Он остался совсем один, 11-летний
мальчик, окружённый истинными арийцами, считающими его «недочеловеком». А за
рядами немецких солдат стояли жители Усть-Лабинской, смотрящие на происходящее
со страхом и отчаянием. Они ничем не могли помочь Мусе. Внезапно сам Муся
обратился к немецкому офицеру:
— Господин офицер, разрешите мне перед
смертью сыграть на скрипке!
Офицер рассмеялся и разрешил. Очевидно, он
подумал, что стоящий перед ним маленький еврей пытается ему угодить и таким
образом вымолить себе жизнь. Через мгновение над Усть-Лабинской зазвучала
музыка. Несколько секунд ни немцы, ни жители станицы не могли понять, что
играет Муся. Вернее, они понимали, но не могли поверить в реальность
происходящего. 11-летний Муся Пинкензон, стоя перед гитлеровцами, играл
«Интернационал» — гимн коммунистов, который в тот момент был гимном Советского
Союза. И вдруг кто-то в толпе сначала неуверенно, а затем громче подхватил
песню. Затем ещё один человек, ещё…
Опомнившийся немецкий офицер заорал:
— Свинья, немедленно прекрати!
Зазвучали выстрелы. Первая пуля ранила Мусю,
но он попытался продолжить играть. Новые залпы оборвали жизнь скрипача…
Гитлеровцы в бешенстве разгоняли толпу. Акция
устрашения превратилась в акцию их унижения. 11-летний мальчик, стоя перед
лицом смерти, проявил такую силу духа, против которой оказалась бессильна вся
мощь нацистского оружия. В этот день люди в Усть-Лабинской снова поверили в
Победу. Эту веру им вернул маленький скрипач…
После войны на месте расстрела Муси
Пинкензона в бывшей станице Усть-Лабинской, ставшей в 1958 году городом
Усть-Лабинском, установили памятник. Его борьба с фашизмом длилась всего
несколько мгновений, а оружием его были скрипка и великое мужество… Но разве
этого мало?
Читайте:
https://aif.ru/society/history/muzyka_kak_oruzhie_posledniy_koncert_musi_pinkenzona
https://armavir-cbs.krd.muzkult.ru/Pinkenzon_Musya
https://sheba.spb.ru/bib/geroi-musya.htm
Источники фото: https://msk.kprf.ru/2016/10/20/17739/, https://iea-ras.ru/?p=12217
Комментариев нет
Отправить комментарий