Царскосельский лицей: 80 стихотворений

19 октября 1811 года в пригороде Петербурга открылось принципиально новое учебное заведение — Царскосельский императорский лицей, одним из первых выпускников которого стал Александр Сергеевич Пушкин. Четырехэтажное здание Лицея было построено как флигель Екатерининского дворца между Церковным корпусом и Знаменской церковью. В 1811 году, когда было принято решение о создании Царскосельского Лицея, архитектор В. Стасов перестроил здание сообразно нуждам учебного заведения. Сегодня в музее бывшего Лицея воссоздана оригинальная обстановка, в которой проходила жизнь лицеистов пушкинского выпуска. В 1843 году Лицей был переименован в Александровский и переведен в Санкт-Петербург. Внутренние помещения бывшего Лицея были перепланированы под жилые комнаты.

В 1899 г. в Лицейском садике установлен памятник Пушкину-лицеисту. Монумент был создан Р. Бахом в 1899 году, частично на средства жителей Царского Села. Во время Великой Отечественной войны здание Царскосельского Лицея было разрушено. В 1969 — 1975 гг. его удалось восстановить: реставрационные работы проводились по проекту архитектора А. Кедринского.

Лицеист

На бронзовой скамейке

Лежит узорный лист.

Присел на ту скамейку

Курчавый лицеист.

На бронзовую руку

Склонился головой...

Мы знаем: это — Пушкин,

Не бронзовый, живой!

Задумался о чём-то

Курчавый лицеист.

А старый сад дворцовый

Прохладен и тенист.

Стоят вокруг деревья —

Внимательны, тихи,

И клён всем нам читает

Лицейские стихи...

Л. Куклин

Пушкин

Подумать только! Он бродил,

Где я сейчас брожу,

И про себя стихи твердил,

Что я сейчас твержу.

Он сердце торопил своё,

И был он как в бреду,

И так же ждал в саду её,

Как я сегодня жду.

И ту же боль, и тот же страх

Он чувствовал в душе —

Я знаю: он про то в стихах

Мне рассказал уже.

…Жгут листья. Тает синий дым

Октябрьского дня…

Он был ровесником моим

И понимал меня!

С. Махотин

Лицейские сады

Как позабыть лицейские сады,

Где пробудилась юность до звезды

Под звуки труб двенадцатого года,

И воинов, спешивших в ратный строй,

И музу, что назвалась их сестрой

В большие дни великого похода?

Под куполом осенней синевы.

Оттоль ты видел и пожар Москвы,

И бегство потрясенного француза.

И вдруг, как будто заглянув вперед,

Постигла все, чего отчизна ждет,

Твоя, навек взволнованная муза.

Н. Рыленков

19 октября 1825

Роняет лес багряный свой убор,

Сребрит мороз увянувшее поле,

Проглянет день как будто поневоле

И скроется за край окружных гор.

Пылай, камин, в моей пустынной келье;

А ты, вино, осенней стужи друг,

Пролей мне в грудь отрадное похмелье,

Минутное забвенье горьких мук.

Печален я: со мною друга нет,

С кем долгую запил бы я разлуку,

Кому бы мог пожать от сердца руку

И пожелать веселых много лет.

Я пью один; вотще воображенье

Вокруг меня товарищей зовет;

Знакомое не слышно приближенье,

И милого душа моя не ждет.

Я пью один, и на брегах Невы

Меня друзья сегодня именуют…

Но многие ль и там из вас пируют?

Еще кого не досчитались вы?

Кто изменил пленительной привычке?

Кого от вас увлек холодный свет?

Чей глас умолк на братской перекличке?

Кто не пришел? Кого меж вами нет?

Он не пришел, кудрявый наш певец,

С огнем в очах, с гитарой сладкогласной:

Под миртами Италии прекрасной

Он тихо спит, и дружеский резец

Не начертал над русскою могилой

Слов несколько на языке родном,

Чтоб некогда нашел привет унылый

Сын севера, бродя в краю чужом.

Сидишь ли ты в кругу своих друзей,

Чужих небес любовник беспокойный?

Иль снова ты проходишь тропик знойный

И вечный лед полунощных морей?

Счастливый путь!.. С лицейского порога

Ты на корабль перешагнул шутя,

И с той поры в морях твоя дорога,

О волн и бурь любимое дитя!

Ты сохранил в блуждающей судьбе

Прекрасных лет первоначальны нравы:

Лицейский шум, лицейские забавы

Средь бурных волн мечталися тебе;

Ты простирал из-за моря нам руку,

Ты нас одних в младой душе носил

И повторял: «На долгую разлуку

Нас тайный рок, быть может, осудил!»

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он, как душа, неразделим и вечен —

Неколебим, свободен и беспечен,

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина

И счастие куда б ни повело,

Все те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

Из края в край преследуем грозой,

Запутанный в сетях судьбы суровой,

Я с трепетом на лоно дружбы новой,

Устав, приник ласкающей главой…

С мольбой моей печальной и мятежной,

С доверчивой надеждой первых лет,

Друзьям иным душой предался нежной;

Но горек был небратский их привет.

И ныне здесь, в забытой сей глуши,

В обители пустынных вьюг и хлада,

Мне сладкая готовилась отрада:

Троих из вас, друзей моей души,

Здесь обнял я. Поэта дом опальный,

О Пущин мой, ты первый посетил;

Ты усладил изгнанья день печальный,

Ты в день его Лицея превратил.

Ты, Горчаков, счастливец с первых дней,

Хвала тебе — фортуны блеск холодный

Не изменил души твоей свободной:

Все тот же ты для чести и друзей.

Нам разный путь судьбой назначен строгой;

Ступая в жизнь, мы быстро разошлись:

Но невзначай проселочной дорогой

Мы встретились и братски обнялись.

Когда постиг меня судьбины гнев,

Для всех чужой, как сирота бездомный,

Под бурею главой поник я томной

И ждал тебя, вещун пермесских дев,

И ты пришел, сын лени вдохновенный,

О Дельвиг мой: твой голос пробудил

Сердечный жар, так долго усыпленный,

И бодро я судьбу благословил.

С младенчества дух песен в нас горел,

И дивное волненье мы познали;

С младенчества две музы к нам летали,

И сладок был их лаской наш удел:

Но я любил уже рукоплесканья,

Ты, гордый, пел для муз и для души;

Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,

Ты гений свой воспитывал в тиши.

Служенье муз не терпит суеты;

Прекрасное должно быть величаво:

Но юность нам советует лукаво,

И шумные нас радуют мечты…

Опомнимся — но поздно! и уныло

Глядим назад, следов не видя там.

Скажи, Вильгельм, не то ль и с нами было,

Мой брат родной по музе, по судьбам?

Пора, пора! душевных наших мук

Не стоит мир; оставим заблужденья!

Сокроем жизнь под сень уединенья!

Я жду тебя, мой запоздалый друг —

Приди; огнем волшебного рассказа

Сердечные преданья оживи;

Поговорим о бурных днях Кавказа,

О Шиллере, о славе, о любви.

Пора и мне… пируйте, о друзья!

Предчувствую отрадное свиданье;

Запомните ж поэта предсказанье:

Промчится год, и с вами снова я,

Исполнится завет моих мечтаний;

Промчится год, и я явлюся к вам!

О, сколько слез и сколько восклицаний,

И сколько чаш, подъятых к небесам!

И первую полней, друзья, полней!

И всю до дна в честь нашего союза!

Благослови, ликующая муза,

Благослови: да здравствует Лицей!

Наставникам, хранившим юность нашу,

Всем честию, и мертвым и живым,

К устам подъяв признательную чашу,

Не помня зла, за благо воздадим.

Полней, полней! и, сердцем возгоря,

Опять до дна, до капли выпивайте!

Но за кого? о други, угадайте…

Ура, наш царь! так! выпьем за царя.

Он человек! им властвует мгновенье.

Он раб молвы, сомнений и страстей;

Простим ему неправое гоненье:

Он взял Париж, он основал Лицей.

Пируйте же, пока еще мы тут!

Увы, наш круг час от часу редеет;

Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;

Невидимо склоняясь и хладея,

Мы близимся к началу своему…

Кому ж из нас под старость день Лицея

Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений

Докучный гость и лишний, и чужой,

Он вспомнит нас и дни соединений,

Закрыв глаза дрожащею рукой…

Пускай же он с отрадой хоть печальной

Тогда сей день за чашей проведет,

Как ныне я, затворник ваш опальный,

Его провел без горя и забот.

А.С. Пушкин

* * *

Была пора: наш праздник молодой

Сиял, шумел и розами венчался,

И с песнями бокалов звон мешался,

И тесною сидели мы толпой.

Тогда, душой беспечные невежды,

Мы жили все и легче и смелей,

Мы пили все за здравие надежды

И юности и всех ее затей.

Теперь не то: разгульный праздник наш

С приходом лет, как мы, перебесился,

Он присмирел, утих, остепенился,

Стал глуше звон его заздравных чаш;

Меж нами речь не так игриво льется,

Просторнее, грустнее мы сидим,

И реже смех средь песен раздается,

И чаще мы вздыхаем и молчим.

Всему пора: уж двадцать пятый раз

Мы празднуем лицея день заветный.

Прошли года чредою незаметной,

И как они переменили нас!

Недаром — нет! — промчалась четверть века!

Не сетуйте: таков судьбы закон;

Вращается весь мир вкруг человека, —

Ужель один недвижим будет он?

Припомните, о други, с той поры,

Когда наш круг судьбы соединили,

Чему, чему свидетели мы были!

Игралища таинственной игры,

Металися смущенные народы;

И высились и падали цари;

И кровь людей то Славы, то Свободы,

То Гордости багрила алтари.

Вы помните: когда возник лицей,

Как царь для нас открыл чертог царицын,

И мы пришли. И встретил нас Куницын

Приветствием меж царственных гостей.

Тогда гроза двенадцатого года

Еще спала. Еще Наполеон

Не испытал великого народа —

Еще грозил и колебался он.

Вы помните: текла за ратью рать,

Со старшими мы братьями прощались

И в сень наук с досадой возвращались,

Завидуя тому, кто умирать

Шел мимо нас… и племена сразились,

Русь обняла кичливого врага,

И заревом московским озарились

Его полкам готовые снега.

Вы помните, как наш Агамемнон

Из пленного Парижа к нам примчался.

Какой восторг тогда пред ним раздался!

Как был велик, как был прекрасен он,

Народов друг, спаситель их свободы!

Вы помните — как оживились вдруг

Сии сады, сии живые воды,

Где проводил он славный свой досуг.

И нет его — и Русь оставил он,

Взнесенну им над миром изумленным,

И на скале изгнанником забвенным,

Всему чужой, угас Наполеон.

И новый царь, суровый и могучий,

На рубеже Европы бодро стал,

И над землей сошлися новы тучи,

И ураган их…

А. Пушкин

Воспоминания о Царском Селе

Воспоминаньями смущенный,

Исполнен сладкою тоской,

Сады прекрасные, под сумрак ваш священный

Вхожу с поникшею главой.

Так отрок библии, безумный расточитель,

До капли истощив раскаянья фиал,

Увидев наконец родимую обитель,

Главой поник и зарыдал.

В пылу восторгов скоротечных,

В бесплодном вихре суеты,

О, много расточил сокровищ я сердечных

За недоступные мечты,

И долго я блуждал, и часто, утомленный,

Раскаяньем горя, предчувствуя беды,

Я думал о тебе, предел благословенный,

Воображал сии сады.

Воображаю день счастливый,

Когда средь вас возник лицей,

И слышу наших игр я снова шум игривый

И вижу вновь семью друзей.

Вновь нежным отроком, то пылким, то ленивым,

Мечтанья смутные в груди моей тая,

Скитаясь по лугам, по рощам молчаливым,

Поэтом забываюсь я.

И въявь я вижу пред собою

Дней прошлых гордые следы.

Еще исполнены великою женою,

Ее любимые сады

Стоят населены чертогами, вратами,

Столпами, башнями, кумирами богов

И славой мраморной, и медными хвалами

Екатерининских орлов.

Садятся призраки героев

У посвященных им столпов,

Глядите: вот герой, стеснитель ратных строев,

Перун кагульских берегов.

Вот, вот могучий вождь полунощного флага,

Пред кем морей пожар и плавал и летал.

Вот верный брат его, герой Архипелага,

Вот наваринский Ганнибал.

Среди святых воспоминаний

Я с детских лет здесь возрастал,

А глухо между тем поток народной брани

Уж бесновался и роптал.

Отчизну обняла кровавая забота,

Россия двинулась, и мимо нас летят

И тучи конные, брадатая пехота,

И пушек светлый ряд.

На юных ратников завистливо взирали,

Ловили с жадностью мы брани дальный звук,

И, негодуя, мы и детство проклинали,

И узы строгие наук.

И многих не пришло. При звуке песней новых

Почили славные в полях Бородина,

На Кульмских высотах, в лесах Литвы суровых,

Вблизи Монмартра.

А. Пушкин

Царское село

Хранитель милых чувств и прошлых наслаждений,

О ты, певцу дубрав давно знакомый гений,

Воспоминание, рисуй передо мной

Волшебные места, где я живу душой,

Леса, где я любил, где чувство развивалось,

Где с первой юностью младенчество сливалось

И где, взлелеянный природой и мечтой,

Я знал поэзию, веселость и покой…

Веди, веди меня под липовые сени,

Всегда любезные моей свободной лени,

На берег озера, на тихий скат холмов!..

Да вновь увижу я ковры густых лугов,

И дряхлый пук дерев, и светлую долину,

И злачных берегов знакомую картину,

И в тихом озере, средь блещущих зыбей,

Станицу гордую спокойных лебедей.

Другой пускай поет героев и войну,

Я скромно возлюбил живую тишину,

И, чуждый призраку блистательному славы,

Вам, Царского Села прекрасные дубравы,

Отныне посвятил безвестный музы друг

И песни мирные и сладостный досуг.

А. Пушкин

Чем чаще празднует лицей

Чем чаще празднует лицей

Свою святую годовщину,

Тем робче старый круг друзей

В семью стесняется едину,

Тем реже он; тем праздник наш

В своем веселии мрачнее;

Тем глуше звон заздравных чаш

И наши песни тем грустнее.

Так дуновенья бурь земных

И нас нечаянно касались,

И мы средь пиршеств молодых

Душою часто омрачались;

Мы возмужали; рок судил

И нам житейски испытанья,

И смерти дух средь нас ходил

И назначал свои закланья.

Шесть мест упраздненных стоят,

Шести друзей не узрим боле,

Они разбросанные спят —

Кто здесь, кто там на ратном поле,

Кто дома, кто в земле чужой,

Кого недуг, кого печали

Свели во мрак земли сырой,

И надо всеми мы рыдали.

И мнится, очередь за мной,

Зовет меня мой Дельвиг милый,

Товарищ юности живой,

Товарищ юности унылой,

Товарищ песен молодых,

Пиров и чистых помышлений,

Туда, в толпу теней родных

Навек от нас утекший гений.

Тесней, о милые друзья,

Тесней наш верный круг составим,

Почившим песнь окончил я,

Живых надеждою поздравим,

Надеждой некогда опять

В пиру лицейском очутиться,

Всех остальных еще обнять

И новых жертв уж не страшиться.

А. Пушкин

Дума в Царском Селе

С природою искусство сочетав,

Прекрасны вы, задумчивые парки:

Мне мил ковер густых, хранимых трав

И зыбкие аллей прохладных арки,

Где слаще мир мечтательных забав,

Где тень мягка и где лучи не ярки,

Где веет всё давно забытым сном

И шепчутся деревья о былом.

Сад, как вино, — чем старше, тем милей,

Тем больше в нем игры и аромата.

Особенно он дорог для очей,

Когда искусство несколько помято

Завистливым соперником людей —

Природою, которая богата

Неряшеством и чудной красотой,

И гордостью, доступной ей одной!

Таких садов близ царственной Невы

Довольно есть. Сады увеселений —

Кумирни мелкой прессы и молвы —

Затмили их... Так фокусника гений

Свет разума и мудрость головы

Тмит мудростью лукавою движений,

Но славу тех резвящихся садов

Переживут сады больших дворцов.

Меланхоличен Царскосельский сад,

И тем милей мечтателям угрюмым.

Он вас чарует прелестью баллад,

Приветствует спокойно-важным шумом,

В нем вечером люблю встречать закат,

Предавшися своим певучим думам.

Войдемте же в него мы. Много в нем

И выходов и входов есть кругом.

Ведущие в ласкающую даль,

Как хороши тенистые аллеи!

Там, что ни шаг, то будят в вас печаль

Угасших лет невинные затеи.

То пруд блеснет, прозрачный как хрусталь,

То статуя Амура иль Психеи

На вас глядит, кокетливо грустя, —

Столетнее бездушное дитя!

А там, в тени благоуханных лип,

Стена и вал искусственной руины,

Где бледный мох и толстогубый гриб

Уже взросли для полноты картины.

Мы нечто там еще встречать могли б,

Когда бы страж таинственной долины,

Ютящийся в развалине с семьей,

Не наблюдал за скромной чистотой.

А дальше ряд душистых цветников,

Подстриженных акаций изгородки,

И мостики над зеркалом прудов,

А на прудах — и лебеди, и лодки,

И в сумраке задумчивых кустов

Печальный лик склонившейся красотки.

Она грустит над звонкою струей,

Разбив кувшин, кувшин заветный свой.

Она грустит безмолвно много лет.

Из черепка звенит родник смиренный,

И скорбь ее воспел давно поэт,

И скрылся он, наш гений вдохновенный,

Другим певцам оставив бренный свет.

А из кувшина струйка влаги пенной

По-прежнему бежит не торопясь,

Храня с былым таинственную связь.

О, время, время! Вечность родила

Тебя из мглы бесчувственного лова.

Ты вдаль летишь, как легкая стрела,

И всё разишь: чужда тебе препона!

Давно ли здесь кипела и цвела

Иная жизнь? У женственного трона

Писатели, министры и князья

Теснилися, как важная семья.

То был рассвет и вкуса, и ума.

От Запада текло к нам просвещенье.

Императрица, мудрая сама,

Устав от дел, искала вдохновенья:

И роскошь мод, как сладкая чума,

Объяла всех восторгом увлеченья,

И жизнь текла, как шумный карнавал,

И при дворе блистал за балом бал.

И снится мне, что ожил старый сад,

Помолодели статуи в нем даже.

У входов стройно вытянулись в ряд

Затейливых фасонов экипажи;

В аллеях томных вкрадчиво шумят...

Мелькают фижмы, локоны, плюмажи,

И каламбур французский заключен

В медлительный и вежливый поклон.

Огни сверкают факелов ночных,

Дрожащий свет скользит в кустарник тощий,

Меж гордых жен в нарядах дорогих,

Украсивших искусственные рощи,

Подобно рою бабочек цветных, —

Одна скромней, приветней всех и проще,

И белое, высокое чело

Ее, как день безоблачный, светло

Года прошли... Погибли все давно

Под легкою секирою Сатурна.

Всем поровну забвение дано,

Но не у всех промчалася жизнь бурно.

Не каждым всё земное свершено,

Не каждого оплакивалась урна.

И люди вновь родились, чтоб опять

Злословить, петь, влюбляться и страдать.

Да, жизнь — вечна, хоть бродит смерть кругом

Не знает мир, состарившись, утраты...

На рубище природы роковом

Мы — новые, непрочные заплаты.

В нас даже пятна, старые притом:

Из лоскутков отброшенных мы взяты.

Ах, экономна мудрость бытия:

Всё новое в ней шьется из старья!

И снится сон другой душе моей:

Мне чудится — во мгле аллей старинных,

На радостном рассвете юных дней

Один, весной, при кликах лебединых,

Мечтатель бродит... Блеск его очей

Из-под бровей, густых и соболиных,

Загар лица, курчавый пух ланит...

Всё в нем душе так много говорит!

Рассеянно к скамье подходит он,

С улыбкою он книгу раскрывает,

Задумчивостью краткой омрачен,

Недолго он внимательно читает...

Из рук упал раскрытый Цицерон...

Поэт поник, и что-то напевает.

И вот, смеясь, набросил на листе

Послушный станс невинной красоте.

Святая тень великого певца!

Простишь ли мне обманчивые грезы?

Уж ты погиб, до горького конца

Сокрыв в груди отчаянье и слезы

Но — вечен луч нетленного венца

Во тьме глухой житейских дум и прозы,

И славные могилы на земле,

Как звезды в небе. светят нам во мгле.

Счастливые! Их сон невозмутим!

Они ушли от суетного мира,

И слава их, как мимолетный дым,

Еще пьянит гостей земного пира.

И зависть зло вослед смеется им,

И льстивый гимн бренчит небрежно лира.

Но клевета и лесть, как жизнь сама,

Не тронут им ни сердца, ни ума!

А сколько лиц без славы в глубь могил

Ушло с тех пор, как этот парк унылый

Гостеприимно сень свою раскрыл!

Здесь мальчиком когда-то брат мой милый

Гулял со мной... Расцвел — и опочил!

Он, нежный друг, согретый юной силой,

Желавший жить для дружбы и добра,

Он смертью взят от кисти и пера...

Прости, прощай, товарищ детских лет!

Под бурями мучительного рока

Слабею я, в глазах темнеет свет:

Я чувствую, что срок мой недалёко!

Когда в душе предсмертный вспыхнет бред,

Увидит ли тебя больное око?

Придешь ли ты, чтоб в мир теней вести

Усталого на жизненном пути?!

К. Фофанов

В лицее

Аллеи царскосельские уснули.

Хранит покой в прожилках сизых лист.

«Наскучило Вам прыгать через стулья,

Курчавый, синеглазый лицеист?»

«То — детство…»

Детство?

Детство долго помнят

В молениях, томлениях и снах.

В ольховой роще добрых, милых пони —

О них один Жанно когда-то знал.

Дубы, в пурпурных мантиях позируя,

Помпеями и Крассами растут.

«Мечтали, Пушкин, драться с кирасирами

В заснеженном двенадцатом году?»

«То — в прошлом…»

В прошлом?

Прошлое бесценно.

Живи, повеса, весел и упрям,

Пока не скован славою и цепью

Служенья у Эвтерпы алтаря!

И кажутся в осенней пляске гуннами

Листы, уже ненужные ветвям…

«Вы смущены? Прелестная Бакунина

Взглянула, улыбнулась — только Вам?»

«Молчите! И молчать нельзя об этом!

Слова безлики, смертны и пусты».

«Нет, Александр! Вы родились поэтом —

Страдать для чувств и мыслей чистоты,

Ждать вдохновенья месяцы, недели,

Быть выше мнений, зависти, эпох…»

По-прежнему уныло смотрит дева

Над озером на праздный черепок…

А. Николаева

Воспоминания о городе Пушкине

1 Лицей

В изумруде и яшме садов,

В блеске струй, в серебре паутинок

Продолжается юность стихов,

Что веками ведут поединок.

С тем, что было, и с тем, что прошло,

Отгорело, истлело, пропало.

Тускло Царское смотрит Село

В рощи, в сполохи осени алой.

Здесь деревья всё так же свежи,

Отражённые в окнах старинных,

Где, легко пролетая, стрижи

Чертят вензели Екатерины.

Так ярка здешних стен синева,

Что и время не властно над нею.

Вновь звучат молодые слова

В старом сводчатом зале Лицея.

2. Школа

Золотя ветвей верхушки,

Утро встало, расцвело.

Здравствуй, юный город Пушкин,

Здравствуй, Детское Село!

Дорожит с тобой союзом

Отрок, севший на скамью.

Здравствуй, старый парк, где музы

Продолжают песнь свою.

Школьный двор заполнен светом,

И я верю, в свой черёд

В сад, приветивший поэта,

Славный юноша придёт.

Ибо знаю: раз в столетье

Из бездонной глубины

Возвращают своды эти

Нам пророческие сны.

Что, рождаясь в сердце верном,

Раскрывают в сказку дверь,

Может, в веке двадцать первом,

Может быть, уже теперь!

В. Азаров

Пушкин Александр

Сбивая тростью лопухи,

Скользя мальчишеской походкой,

Слагал он легкие стихи

Строфою звонкой и короткой,

Луна сверкала на траве,

В аллеях пятна разливая,

А пунш гусарский в голове

Шумел, гудел, не умолкая.

Как он махнул через забор!

И пес отпрыгнул, не залаяв.

Конечно, Юрьев был остёр

И улыбнулся Чаадаев.

Вольнолюбивые мечты,

Куплеты бурного Парижа…

А всё ж заветные листы

Здесь на груди и к сердцу ближе.

В помарках рукопись была,

Срывался голос, неуверен.

«Твоя прелестница мила, —

Подняв стакан, сказал Каверин. —

Она напоминает мне

Сильфиду школы театральной.

Не по ее ль, друзья, вине

Мы, как в балладе, все печальны?

Как ловко стал ты рифмовать!

Людмила — славная девчонка.

Но пить — так пить!» Пошла пылать

В ночи синеющая жженка.

Плясали, пели, снова пили,

Звенели рюмки здесь и там.

«Их важно чашники носили

И низко кланялись гостям».

В. Рождественский

* * *

Он шел в деревьях напрямик,

Потом вдоль озера с колонной,

Где вслед за мостиком возник

Чертог, луной осеребренный.

Он шел без мысли, наугад,

И вдруг — вздохнуть не стало силы:

Ведь это здесь волшебный сад,

Приют тоскующей Людмилы!

Беседка, озеро, луна,

И мимо, в серебристой дымке,

Слегка задев кусты, она

Скользнула в шапке-невидимке.

Листвы насмешлив разговор,

Лукаво озеро смеется,

И, запыхавшись, Черномор

В кустах за пленницей крадется…

Луна то выйдет, то зайдет…

Но что же он? Домой скорее!

Запомнить, записать! И вот

Через дорогу тень Лицея.

В четвертом этаже окно

Чуть отливает синевою.

В ночи затеплится оно,

Погаснет только пред зарею.

В. Рождественский

* * *

Баловень лицейской легкой славы,

Спутник Батюшкова и Шолье,

Арапчонок смуглый и курчавый,

Он присел на бронзовой скамье.

И в тени пятнистой и неяркой,

Взглядом провожая облака,

Под листвой дряхлеющего парка

Молодым остался на века.

В. Рождественский

Город Пушкина

Нет, не мог он остаться в былом!

Неподвластный обычным законам,

Бывший некогда Царским Селом,

Стал он царственных муз пантеоном.

Видел город сквозь грохот и тьму

Над собой раскаленное небо,

Вражьей злобой прошло по нему

Беспощадное пламя Эреба.

Но над пеплом есть праведный суд,

И ничто не уходит в забвенье.

Музы, в свой возвращаясь приют,

За собою ведут поколенья.

Сколько струн, незабвенных имен

Слышно осенью в воздухе мглистом,

Где склоняются липы сквозь сон

Над бессмертным своим лицеистом!

К белым статуям, в сумрак аллей,

Как в Элизиум древних видений,

Вновь на берег эпохи своей

Возвращаются легкие тени.

На любимой скамье у пруда

Смотрит Анненский в сад опушенный,

Где дрожит одиноко звезда

Над дворцом и Кагульской колонной.

А старинных элегий печаль

Лечит статуй осенние раны,

И бросает Ахматова шаль

На продрогшие плечи Дианы.

Юность Пушкина, юность твоя

Повторяют свирели напевы,

И кастальская льется струя

Из кувшина у бронзовой Девы.

В. Рождественский

В зимнем парке

Через Красные ворота я пройду

Чуть протоптанной тропинкою к пруду.

Спят богини, охраняющие сад,

В мерзлых досках заколоченные, спят.

Сумрак плавает в деревьях. Снег идет.

На пруду, за «Эрмитажем», поворот.

Чутко слушая поскрипыванье лыж,

Пахнет елкою и снегом эта тишь

И плывет над отраженною звездой

В темной проруби с качнувшейся водой.

Бросая к небу колкий иней

И стряхивая белый хмель,

Шатаясь, в сумрак мутно-синий

Брела усталая метель.

В полукольце колонн забыта,

Куда тропа еще тиха,

Покорно стыла Афродита,

Раскинув снежные меха.

И мраморная грудь богини

Приподнималась горячо,

Но пчелы северной пустыни

Кололи девичье плечо.

А песни пьяного Борея,

Взмывая, падали опять,

Ни пощадить ее не смея,

Ни сразу сердце разорвать.

Если колкой вьюгой, ветром встречным

Дрогнувшую память обожгло,

Хоть во сне, хоть мальчиком беспечным

Возврати мне Царское Село!

Бронзовый мечтатель за Лицеем

Посмотрел сквозь падающий снег,

Ветер заклубился по аллеям,

Звонких лыж опередив разбег.

И бегу я в лунный дым по следу

Под горбатым мостиком, туда,

Где над черным лебедем и Ледой

Дрогнула зеленая звезда.

Не вздохнуть косматым, мутным светом,

Это звезды по снегу текут,

Это за турецким минаретом

В снежной шубе разметался пруд.

Вот твой теплый, твой пушистый голос

Издали зовет — вперегонки!

Вот и варежка у лыжных полос

Бережет всю теплоту руки.

Дальше, дальше!.. Только б не проснуться,

Только бы успеть — скорей! скорей! —

Губ ее снежинками коснуться,

Песнею растаять вместе с ней!

Разве ты не можешь, Вдохновенье,

Легкокрылой бабочки крыло,

Хоть во сне, хоть на одно мгновенье

Возвратить мне Царское Село!

Сквозь падающий снег над будкой с инвалидом

Согнул бессмертный лук чугунный Кифаред.

О, Царское Село, великолепный бред,

Который некогда был ведом аонидам!

Рожденный в сих садах, я древних тайн не выдам.

(Умолкнул голос муз, и Анненского нет...)

Я только и могу, как строгий тот поэт,

На звезды посмотреть и «всё простить обидам».

Воспоминаньями и рифмами томим,

Над круглым озером метется лунный дым,

В лиловых сумерках уже сквозит аллея,

И вьюга шепчет мне сквозь легкий лыжный свист,

О чем задумался, отбросив Апулея,

На бронзовой скамье кудрявый лицеист.

В. Рождественский

Городу Пушкина

И царскосельские хранительные сени...

Пушкин

О, горе мне! Они тебя сожгли...

О, встреча, что разлуки тяжелее!..

Здесь был фонтан, высокие аллеи,

Громада парка древнего вдали,

Заря была себя самой алее,

В апреле запах прели и земли,

И первый поцелуй...

Этой ивы листы в девятнадцатом веке увяли,

Чтобы в строчке стиха серебриться свежее стократ.

Одичалые розы пурпурным шиповником стали,

А лицейские гимны все так же заздравно звучат.

Полстолетья прошло... Щедро взыскана дивной судьбою,

Я в беспамятстве дней забывала теченье годов

И туда не вернусь! Но возьму и за Лету с собою

Очертанья живые моих царскосельских садов.

А. Ахматова

* * *

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни…

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

А. Ахматова

Начало

Сад за окном гудит метелью,

Сверкает иней на окне.

К тебе в студенческую келью

Явилась муза в тишине.

Горячий воск струили свечи

Среди раскиданных томов.

Ты был то весел и беспечен,

То неподвижен и суров.

И вдруг оставлены в покое

Жуковский, Данте и Дидро.

Ты над зачеркнутой строкою

Грызешь гусиное перо.

Как трудно с буйным сердцем сладить!

Горят зрачки орлиных глаз.

Не в эту ль ночь в твоей тетради

Арист поднялся на Парнас?

Потом твое стихотворенье

Друзья украдкой в город шлют.

Там полудетское творенье

Уже тисненью предают.

Но предсказать была не в силах

Словесность русская пока,

Какое мощное светило

Пробьет лучами облака.

…В лицее — праздник. Строгим лицам

Под стать колонный строгий зал.

Вот имя новое Куницын

С улыбкой гордою назвал.

Выходит юноша, робея,

Затрепетав, читает он.

И зал притихшего лицея

Могучим чувством потрясен.

Как будто настежь створки ставен…

Не в окна, — в сердце хлынул свет.

И встал восторженный Державин

Благословить тебя, поэт.

Твой каждый стих был чист и звонок,

И ум, и страсть пылали в нем.

Взмахнувший крыльями орленок

Себя почувствовал орлом.

Я. Вохменцов

Зима в Пушкине

Казалось, что вот-вот засыпет

Снегами тихий городок,

Напоминающий Египет

Со стороны ямских дорог.

То были старые ворота...

К заставе Царского Села

Сто лет назад гвардейцев рота

Их на плечах перенесла.

Здесь, словно в лавке антиквара,

Живут минувшие века,

Забытый герб, литая чара,

Лепной карниз особняка.

Мне так знакома эта утварь

По книгам, выставкам, мечтам,

Как будто в солнечное утро

Я из Лицея вышел сам.

Стоял январь. И парк был скучен,

В аллеях не было людей,

Но чудился мне скрип уключин,

Свирель и клики лебедей.

Плыл лёгкий снег. И понемножку

Входили лыжники в азарт,

А я всё ждал, что из окошка

На них прикрикнет Энгельгардт.

Каким дворцам тот флигель равен!

Вот здесь, уйдя от пышных зал,

Когда-то плакал сам Державин

И Пушкин дружбу воспевал...

И видел я, идя к воротам,

Одетым в зимний полумрак,

Как шли в Лицей сдавать зачёты

Грузин, зырянин и остяк.

И чтили выше всех реликвий

Старинный дом, где много лет

Сидел за партою великий,

Влюблённый в родину поэт.

Ю. Инге

* * *

Когда октябрь на дворе,

Приди сюда, куда б ни шел ты,

Из желтых листьев — самый желтый

Здесь Александровский дворец.

Мы к детству движемся назад

И листьев золотое бремя

Припоминаем вновь, лишь время

Склоняет стрелки и закат.

Нам снятся старые игрушки,

И мы меняемся в лице.

Мы возвращаемся, как Пушкин,

В Лицей, уже пройдя Лицей.

Опять листва горит, как свечи,

И парка темного собор

Приходишь ты на вечер встречи

С самим собой.

А. Городницкий

В лицейских садах

Скажите, ясени шумящие

И царскосельские цветы,

Вы помните глаза горящие

Небесной юной чистоты?

Скажите, вязы великанские

И великанский древний дуб,

Вы помните ли африканские

Крутые очертанья губ?

Вы помните ли встречу с Делией

В венце из роз и звезд златых,

Как Пушкин ей в лицейской келии

Пролепетал свой первый стих!

О. Колычев

Экскурсия в Лицей

Нам удалась осенняя затея.

Ты этот миг, как таинство, продли,

когда с другими в сумерках Лицея

мы по скрипучим лестницам прошли.

Любя друг друга бережно и страшно,

мы шли по классам пушкинской поры.

Дымилась даль, как жертвенные брашна.

Была война, готовились пиры.

Горели свечи в коридорных дебрях.

Там жили все, кого я знал давно.

Вот Кюхельбекер, Яковлев, вот Дельвиг,

а вот и Он — кому за всех дано

сквозь время зреть и Вечности быть верным

и слушать мир, как плеск небесных крыл.

Он плыл органом в хоре семисферном

и егозой меж сверстниками слыл…

Легко ль идти по тем же нам дорожкам,

где в шуме лип душа его жива,

где он за музой устьем пересохшим

шептал как чудо русские слова?

От жарких дум его смыкались веки,

но и во сне был радостен и шал,

а где-то рядом в золоте и снеге

стоял дворец и сад, как Бог, дышал…

И нет причин — а мы с тобою плачем,

а мы идем и плачем без конца,

что был он самым маленьким и младшим,

поди стеснялся смуглого лица

и толстых губ, что будто не про женщин.

Уже от слез кружится голова, —

и нет причин, а мы идем и шепчем

сквозь ливни слез бессвязные слова.

Берите все, берите все березы,

всю даль, всю ширь со славой и быльем,

а нам, как свет, оставьте эти слезы,

в лицейском сне текущие по нем.

Как сладко быть ему единоверцем

в ночи времен, в горячке вековой,

лишь ты и Он, душой моей и сердцем

я не любил нежнее никого.

А кто любил? Московская жаровня

ему пришлась по времени и впрок.

И всем он друг, ему ж никто не ровня —

ни Лев Толстой, ни Лермонтов, ни Блок.

Лишь о заре, привыкнув быть нагими,

над угольком, чья тайна так светла,

склонялись в ласке нежные богини

и все деревья Царского Села…

Уже близки державная опека

и под глазами скорбные мешки.

Но те, кто станут мученики века,

еще играют в жаркие снежки.

Еще темны воинственные вязы,

еще пруды в предутреннем дыму…

О смуглолицый, о голубоглазый,

вас переглушат всех по одному.

И по тебе судьба не даст осечки,

уложит в снег, чтоб не сошел с ума,

где вьет и крутит белые колечки

на Черной речке музонька зима…

Но знать не знает горя арапчонок —

земель и вод креститель молодой,

и синева небес неомраченных

ему смеется женской наготой.

В ребячьем сердце нежность и веселье,

закушен рот, и щеки горячи…

До наших лет из той лицейской кельи

сияет свет мальчишеской свечи.

И мы, даст Бог, до смерти не угаснем,

нам не уйти от памяти и дум.

Там где-то Грозный радуется казням,

горит в смоле свирепый Аввакум.

О, что уму небесные законы,

что град Петра, что Царскосельский сад,

когда на дыбе гибнут миллионы

и у казнимых косточки хрустят?

Молчат пустые комнаты и ниши,

и в тишине, откуда ни возьмись,

из глубины, но чудится, что свыше,

словами молвит внутренняя высь:

— Неси мой свет в туманы городские,

забыв меж строк Давидову пращу.

В какой крови грешна моя Россия,

а я ей все за Пушкина прощу.

Б. Чичибабин

19 октября

Тогда, душой беспечные невежды,

Мы жили все и легче и смелей.

А. Пушкин

На пороге наших дней

Неизбежно мы встречаем,

Узнаем и обнимаем

Наших истинных друзей.

Здравствуй, время гордых планов,

Пылких клятв и долгих встреч!

Свято дружеское пламя,

Да не просто уберечь.

Все бы жить, как в оны дни —

Все бы жить легко и смело,

Не высчитывать предела

Для бесстрашья и любви,

И, подобно лицеистам,

Собираться у огня

В октябре багрянолистном

Девятнадцатого дня.

Но судьба свое возьмёт,

По-ямщицки лихо свистнет,

Все по-своему расчислит —

Не узнаешь наперёд.

Грянет бешеная вьюга,

Захохочет серый мрак,

И спасти захочешь друга,

Да не выдумаешь как…

На дорогах наших дней,

В перепутьях общежитий,

Ты наш друг, ты наш учитель

Славный пушкинский лицей.

Под твоей бессмертной сенью

Научиться бы вполне

Безоглядному веселью,

Бескорыстному доверью,

Вольнодумной глубине!

Ю. Ким

Конец лицея

Юлию Киму

Позабывшиеся даты,

Словно шрамы на лице.

Здесь расстрелян в двадцать пятом

Александровский лицей.

Всех недавних лицеистов,

Как заведомых врагов,

Утром, пасмурным и мглистым,

Возле невских берегов,

Расстреляли на опушке,

Где от солнышка светло.

Был бы вместе с ними Пушкин,

И ему б не повезло.

В оголтелом этом веке

Не щадили никого, —

Был бы с ними Кюхельбекер,

Застрелили б и его.

План расстрела сверху спущен,

Он и должен быть таков.

Уничтожен был бы Пущин

И, конечно, Горчаков.

Снисхожденья им не будет, —

Хоть и нет на них вины:

Образованные люди

Новой власти не нужны.

Будет вечно кровью харкать

Эта доблестная рать,

Там, где может и кухарка

Государством управлять.

И не будут лицеисты

Собираться у огня

«В октябре багрянолистом,

Девятнадцатого дня».

А. Городницкий

Поездка в Пушкин

Послезавтра, при входе в Лицей

Надевая музейные тапки,

Я пойму, сколь протяжны и зябки

Коридоры Отчизны моей.

Нерадивые ученики,

Приходя к Александру и Кюхле,

Замечаем: огни не потухли —

Просто мы не вполне высоки.

Наша музыка — навеселе...

Но

лежит, как на карте, дорога

От пустого до зрелого слога —

С пересадкою в Царском Селе!

Т. Бек

Царскосельские стихи

Когда я, мальчиком, с тобой дружил,

Прекрасный город одиноких статуй,

Густой сирени и пустых дворцов,

Тебя еще не посетили беды:

Твой Гумилёв был юношей веселым,

Ахматова — влюбленной гимназисткой,

А Иннокентий Анненский еще

Не задохнулся на твоем вокзале,

И даже Пушкин твой казался мне

Еще не мертвым и не взрослым даже,

А шумным одноклассником моим.

Прошли десятилетия. Не счесть

Твоих утрат. Твои дворцы во прахе

Лежат. Твои поэты казнены

Презреньем, пулею или молчаньем.

И только имя Пушкина одно

Еще, как встарь, сияет над тобою

Прекрасным обещанием, залогом

Грядущей правды.

Д. Кленовский

Дорога в Пушкин

От Павловска до Пушкина слышна

Одна неумирающая нота.

Высокая и легкая, она

Поет, парит без отдыха и сна,

А здесь, внизу, затишье и дремота.

А здесь, внизу, дорога и лесок,

И я опять автобус пропустила,

А дело к ночи, и земля остыла,

И я б, наверно, руки опустила,

Когда б не тот неясный голосок,

Как говорят, неведомая сила...

От Павловска до Пушкина дойти

Недолгой канонической дорогой

Не странницей и нищенкой убогой, —

А быть достойной этого пути.

От Павловска до Пушкина — туда,

Где память — и деревья, и вода,

Где каждый шорох — и душа, и разум.

Пусть голосок не станет трубным гласом,

Но пусть в нем сохранится чистота.

И я себе сказала: «Не забудь

Сквозное полуночное звучанье».

И пело все — и миг, и мир, и путь,

А впереди — о, пусть хоть что-нибудь,

Все что угодно, только не молчанье.

В Царскосельском саду, осторожно цепляясь за ветки,

Паутина слетала. Откуда? — Наверно, с небес.

Сколько лет миновало, но нет ни светлей, ни заветней

Этой мысли короткой — никто никуда не исчез.

«Смуглый отрок бродил...» и, конечно, сейчас еще бродит.

«Здесь лежала его треуголка...». Вглядитесь — лежит.

Тот, кто хочет найти, непременно идет и находит,

И в зрачках удивленных его паутина дрожит.

Золотой паучок, что прядет эти прочные нити,

Притаился в ветвях, и его бесполезно искать.

Почему же не ладится жизнь? Потому что событий,

Поворотов крутых мы с тобой испугались опять.

Почему же не ладится стих? Потому что в основе

Бережливость лежит и желанье себя сохранить.

Но на пальцах твоих и на каждом несказанном слове,

Посмотри, как блестит царскосельская вечная нить.

М. Вирта

Домик в городе Пушкине

В этом домике у парка

Северным коротким летом,

В год, когда война пылала,

Жили русские поэты.

День был посвящён работе,

Вечер — тихим разговорам,

Словно в дальний путь куда-то

Плыли мы спокойным морем.

Но на переломе ночи

Радио врывалось в уши,

Выли города и страны:

«SOS! Спасите наши души!»

А потом мы расходились

По кабинам личных странствий,

Каждый, каждый сам с собою,

С жизнью, с совестью, с пространством.

Только в сквере на скамейке

Мальчик бронзовый ночами

Слушал ночь и видел — небо

Режут острыми мечами.

И, сойдясь наутро к чаю

В светлой комнате балконной,

Каждый день мы находили

Карту мира изменённой.

Е. Полонская

Здесь дорого всё

Здесь дорого всё, здесь ничто не забыто:

Вот памятный с детства всем близкий лицей…

Вот сад…Вот скамья…Здесь под небом открытым

Куда ни посмотришь — повсюду музей.

Дома, переулки, лицейская арка…

Герои минувших великих побед…

Творцы-созидатели… Старые парки —

Свидетели тех исторических лет.

Их дух здесь живёт… Он здесь был и остался.

И будто былое совсем не ушло.

Здесь с музою Пушкин навек обвенчался,

Здесь солнце поэзии русской взошло.

И всё это с нами идёт через годы.

Здесь всё — наша жизнь: и твоя, и моя.

Здесь корни и сила, и слава народа…

Святые кумиры… Святая земля!..

Е. Груданов

Лицей

Лицейский сад, в багрец одетый…

Церковный шпиль… А под крестом —

Знакомый памятник поэту

И всем давно известный дом.

Жемчужина былой столицы,

Её прошедших славных дней,

Хранитель Пушкинских традиций,

Но вечно молодой Лицей.

Он — колыбель исканий страстных

Своих сынов-учеников —

Умов блистательных и ясных…

Он — гордость памяти веков.

В нём факел разума светился,

Вершился гордых Муз полёт.

Здесь дух лицейский зародился,

Что и поныне в нём живёт.

Потомки не без основанья

Высокой гордости полны:

Лицей — Отчизны достоянье,

Святое место всей страны!

Е. Груданов

Царское Село

Родился… И в завитушках,

Что украсили чело,

Александр Сергеич Пушкин

Едет в Царское Село.

Там, в лицее, юный гений,

Обуздав наук гранит,

Как потом его Евгений,

Воспевал красу ланит.

Полный юного восторга

Перед женской красотой,

Он в пылу любовных оргий

Преклонялся перед той.

Позже вспомнит, как сонеты

Ей в восторге посвящал,

Как, гонимый страстью этой,

Керн под пасху навещал.

В жилах кровь его вскипела,

Позабыт старик Дидро,

И в руке его запело

Богом данное перо.

Упоительные годы:

Спор за чаркой до утра.

К девкам тайные походы…

Что за чудная пора!

Часть друзей из юных бестий

В декабристы занесло.

И теперь не вспомнит Пестель

С другом Царское Село.

Муз лицейских дух отныне

Сохраним, дружище Корф!

Уз меж нами не разнимет

Всемогущий Бенкендорф!

Вольнодумства дух опасный

Взбудоражит их умы, —

От идеи той прекрасной

Путь недолог до тюрьмы.

Часть когорты этой братской

Царь однажды упразднит:

Он на площади Сенатской

Пятерых из них казнит.

Только Пушкина Державин,

«В гроб сходя, благословил»,

И перо его направил

За сиянием светил.

О. Фомина

Лицеист (Юность гения)

В те дни, когда в садах Лицея

Я безмятежно расцветал...

А.С. Пушкин. «Евгений Онегин»

Как был он жаден ко всему!

Как полуночные пирушки

Безумно нравились ему,

Когда застольем всем из кружки,

Как бы из чаши круговой,

Студенты пунш огнистый пили

И песни пели, и шутили,

И спорили наперебой,

И вдруг волшебно затихали,

Когда один из них стихами

Смирял бурливый спор ночной.

Как за прелестницей чудесной

(А их в селе лицейском — жуть!)

Любил он мило ухлестнуть,

Увлечь беседой интересной

И ночью, словно бы над бездной,

В девичью спальню проскользнуть,

И в неге сладостно-прекрасной

(Забыв, что это на пари)

С подругой, как южанка, страстной,

Гореть до утренней зари.

Как страстно с девой орлеанской

Встречал он северный рассвет,

Читая антихристианский,

Хулой пропитанный памфлет.

В России только начинали

Высмеивать грешки попов,

А там, в Европе, хохотали

Над пастырями — те не знали,

Куда бежать, в какие дали

От злых вольтеровских стихов.

И он смеялся — не напрасно

Всю ночь над книжкой просидел.

«Вот вымысел, а как прекрасно!

Где твой, поэзия, предел?»

И как потом любил он спорить

В особняке Карамзина

О том, что Карамзин — историк,

Ему послушны времена,

Но для чего он в каждом томе,

Священный принимая вид,

Как будто нет важнее кроме,

О христианстве говорит.

Ведь оставаться в вере мглистой

При свете огненных острот —

Прослыть тупейшим гимназистом,

Который правду в споре истом,

Ну хоть убей, не признаёт.

А Карамзин всё слушал, слушал

И говорил, нахмурясь вдруг:

«Как веришь ты безбожным душам!

Но это — молодость, мой друг.

С годами жизнь тебя остудит.

Ты, как поэзию, поймёшь,

Что только Бог — вершитель судеб,

А без Него — и правда ложь».

Но наш герой в горячем споре

Любил вдруг тему изменить,

Чтобы противник сбился вскоре

И потерял защиты нить.

Поэт в лукавом повороте

Сказал: «Религия — беда.

Но вы о власти речь ведёте,

А о народе — никогда».

И тут историк рассердился,

Почти в бесчестье обвинён:

«Мальчишка! Вольтерьянец! Вон!»

И говорят, раздор их длился

До тех спасительных времён,

Пока лицейский брат Вольтера

Не понял, что французский брат

Не что иное, как химера

Идей, отец которым ад.

Но вот, в лицейские пенаты

Вернувшись после ссоры той,

Наш правдолюбец молодой

За стол, хромой и косоватый,

Сел, гневом праведным кипя

(Избави Боже — на себя!

Он был в том возрасте крылатом,

Когда все разом виноваты,

Но лишь не он, всегда святой,

Рассказа нашего герой).

Любил он позднею порой

За свой скрипучий стол садиться.

И если на кого сердиться

Срок выпадал — перо своё,

Как ловкой шпаги остриё,

Он в недруга вонзал.

Сегодня

Смешной историка портрет

Рисует юный наш поэт,

Чуть-чуть подумав над припиской,

Весь острота и быстрота:

«Его Истории Российской

Изящество и красота

Доказывают без пристрастья

Необходимость самовластья

И прелести кнута».

Смеясь, он хлопает в ладоши.

Вот повод, кажется хороший,

К Жуковскому воскресным днём

Заехать в гости. За вином

И сплетнями о том о сём

Вдруг вытащить клочок бумажный

И голосом вельможно-важным

Так эпиграмму прочитать,

Как будто бы на лоб печать

Герою едких строк поставить.

И тем хозяина заставить

Из-за стола в восторге встать:

«Мой друг! Мне незачем лукавить.

Так эпиграмму написать

Из нас едва ли кто-то сможет». —

Так должен будет он сказать.

Но скажет больше. Ключик вложит

В замок шкатулки, щёлкнет им

И лист с обрезом золотым

Подаст лицейскому поэту:

«Письмо от Вяземского. Он

Настолько прошлым потрясён

Твоим шедевром, что уж нету

И сил моих пересказать.

Изволь посланье прочитать».

И юный гений прочитает:

«В дыму столетий, Боже мой,

Не образ — слиток золотой!

Я без раздумий состоянье

Отдал бы, чтобы сочинить

Такое словосочетанье.

Находка! Свежесть! Обоянье!

Пиита надо заточить

Нам в жёлтый дом во избежанье

Того, что всех в один присест

Нас этот сорванец поест».

Они в охотку посмеются;

И о вольтеровых трудах,

И о приятельских стихах

Поговорят — и разойдутся.

Но всё же более всего

Окрестный парк манил его.

Как он любил в садах лицея,

Где нет ни статуй, ни аллей,

С весёлой книжкой Апулея

Бродить в тени густых ветвей.

Пробьётся ловкий луч блескучий

И тут же в куще пропадёт,

Как будто грозовою тучей

Затянет мигом небосвод.

Но нет ни молнии, ни грома,

Ни ливня над шатром ветвей.

И вот в беседке он знакомой

С любимой книгою своей.

Здесь — «Золотой осёл», а в келье —

Осёл вольтеровский, святой.

Не жизнь, а вечное веселье,

И перемены никакой.

И он над книжкой размечтался,

И долгий путь его земной

Лишь восхожденьем показался

К великой славе мировой.

Вот он стоит в венке лавровом,

И Карамзин, смиряя нрав,

К нему подходит с тихим словом:

«Прости, я был тогда неправ».

И Вяземский, величье княжье

Поглубже спрятав, в ноги пал:

«Прости меня за слово вражье,

Что сорванцом тебя назвал».

Потом они пропели хором —

Дуэтом редкой красоты:

«О, если нас прогонишь ты,

Умрём под грязным тем забором!..»

Герой наш прыснул громким смехом,

И тем же голосом, без слов,

Ответил сад смешливым эхом

Со стороны своих дворцов.

И вновь герой за Апулея

Принялся, слыша сказку строк,

Но совершенно не умея

Предвидеть, что готовит рок.

А рок уже готовил впрок:

За оду «Вольность» — подражанье

Огню вольтеровских идей —

Зной бессарабского изгнанья,

Цыганскую тоску степей;

За пошлость «Гавриилиады» —

Дитя вольтеровской души —

Печаль заслуженной награды —

Тюрьму михайловской глуши.

Но за изгнаньем и позором

Увидит он прозревшим взором

И высоту и глубину

Того народа, о котором

Он говорил Карамзину.

Ну а пока еще не светский,

Не канцелярский, никакой,

Идёт он по садам лицейским,

Еще не став самим собой.

Идёт свободный и беспечный,

По тем местам, где шёл вчера,

И верует, что будет вечной

Лицейской вольницы пора.

Б. Ефремов

Лицей

«Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.»

Анна Ахматова «Царское Село»

Цесаревичам Павла наследным,

дабы быть глубоко образованными,

возведённый Кваренги-легендой,

Царскосельский лицей был основан.*

Ах, как счастливы были там мальчики

из семей, государем отмеченных!

Кюхельбекер, и Дельвиг, и Матюшкин, —

были царскою милостью венчаны...

Ну, а Пушкин... Кудрявого юноши

ртуть живая и муза блестящая

намекали на славу грядущую,

целовали его настоящее... **

Лицеистов содружество вешнее

прикоснётся в течение времени

к в Петропавловском кронверке вешанным***,

на Сенатской — к повстанцам расстрелянным...****

Всё оттуда — начало Восстания

зародилось науками главными, —

о гуманном противостоянии

самодержцу великодержавному!

... Стайкой бродят в саду лицеисты,

обсуждая стихи и уроки: —

— Браво, Пушкин! Какими искристыми

получились финальные строки!

В. Левина

*По указу Александра I во флигеле Екатерининского дворца, построенном в 1791 году архитектором Кваренги для детей цесаревича Павла Петровича, учредили новое учебное заведение — Императорский Царскосельский лицей. Лицей основали с целью «образования юношества, особенно предназначенного к важным частям службы государственной и составляемого из отличившихся воспитанников знатных фамилий».

**Императорский Царскосельский лицей размещался в этом здании с 1811 по 1843 год. С 1811 по 1817 год именно здесь воспитывался А. С. Пушкин. Пушкин окончил лицей в числе двадцати девяти воспитанников первого набора, среди которых были будущие знаменитости: поэты В. К. Кюхельбекер и А. А. Дельвиг, канцлер А. М. Горчаков, мореплаватель Ф. Ф. Матюшкин и др.

***Приговор Верховного уголовного суда о смертной казни пяти декабристам был исполнен 13 июля 1826 г. в кронверке Петропавловской крепости.

****14 декабря 1825 началось восстание, которое было в тот же день подавлено (расстреляно картечью). По данным чиновника С. Н. Корсакова, в этот день погибло 1 271 человек.

На первый выпуск царскосельского лицея

Бог помочь вам, друзья мои…

А. С. Пушкин

Лицейский день, Лицейский юбилей!

Свобода, Счастье, Равенство и Братство!

С друзьями нам вовек не распрощаться —

Полнее чашу пенную налей!

Да будет Мир! Да сбудутся Мечты!

И пусть Удача нас зовёт в дорогу.

Мы молоды, здоровы, слава Богу!

Мы счастливы: и он, и я, и ты!

Мы счастливы и молоды, друзья.

Сердца полны задора и бравады,

Любимые питомцы Энгельгардта —

Светлейшие бароны и князья.

Пусть каждому его начертан путь,

Сегодня вспомним весело чертовски,

Как приезжал Державин к нам соснуть,

Чему учил любимый Малиновский…

Одних зовёт поэзия, других —

Простор Сибирский, мрачные глубины…

Пусть в жизни будет много дней таких,

Как светлый день Лицейской годовщины!

М. Беляева

Статуе Пушкина у Царскосельского Лицея

Июль. И за Дворцом цветёт жасмин.

И Царскосельский вечер прян и душен.

Кудрявый мальчик чист и простодушен,

И так приятно наблюдать за ним.

В прудах блестит прозрачная вода,

Манит к себе Чесменская колонна.

Кто объяснит поэзии законы?

А он в ней остаётся навсегда.

Кудрявый отрок и любимец муз,

В тебе зажглась божественная искра.

Но отгорает осень слишком быстро.

Я снова опоздать сюда боюсь.

Сюда идут не поклониться праху,

Никто у старой церкви не грустит.

Здесь юный Пушкин, сотворённый Бахом,

Всегда живой на лавочке сидит.

М. Беляева

19 октября

Эту дату отмечу я красным:

Был открыт Царскосельский Лицей.

Труд Сперанского стал не напрасным,

Хоть кипело немало страстей.

Тридцать мальчиков замерли в строе,

Словно лебеди в тихом пруду.

В том строю мне увиделись трое,

Я на фото их сразу найду.

Пушкин станет Поэтом России,

Больше всех он прославит Лицей.

Пущин с Кюхлей — и в этом их сила —

Декабристы до мозга костей.

Эту дату отмечу я красным:

Верю, жив Царскосельский Лицей.

Для России великой, прекрасной

Дух Лицея — как море лучей!

Н. Аксенова

А. С. Пушкину. В Лицейском саде

Когда настанет ночь в Лицейском саде,

Зажгутся в небе звёзды, мир уснёт,

Там юный Пушкин со скамейки, глядя,

В торжественном молчанье в сад сойдёт.

Пройдёт аллеей через тьму столетий,

Своих друзей на встречу позовёт,

Появятся здесь Пущин, Кюхельбекер,

За Дельвигом князь Горчаков придёт.

И вспомнят они юные забавы,

Восторги и любовь тех дальних лет,

Когда они мечтали лишь о Славе,

А Пушкин был уже тогда поэт!

То время их беспечностью качало,

В крови кипела бурная весна,

Они ещё тогда не помышляли,

Какие ждут их судьбы и дела…

Г. Самоленкова

19 октября — день Царскосельского Лицея

Осень. Старый Царскосельский парк.

День рожденья славного Лицея.

Радостно нам Пушкина читать,

Грустно думать о такой потере.

Каждый знает с детства наизусть,

Как Лицей навеки был прославлен

Тем, что в нём родилось «братство муз».

И глубокий след навек оставят

Кюхля, Пущин — «друг бесценный», — все

Кто впервые думал о народе,

Кто, стихи слагая в кабале,

Говорил о счастье и свободе.

Пусть звучат прекрасные слова,

Пусть сияют молодые лица.

Лира Пушкина — она жива,

Каждый может чудом насладиться.

Л. Семиколенова

Царскосельскому лицею 200 лет

Уж двести лет промчалось с той поры,

но вековые шелестят дубравы

и помнят царские забавы и пиры,

времен ушедших отзвуки и нравы.

Ведет к дворцу тенистая аллея,

По ней гурьбой, мужая и взрослея,

мечту о славе Родины лелея,

гуляли юные птенцы лицея.

Мы славим вас, избранники судьбы!

Ваш пылкий ум, высокое стремленье!

Вы не страшились тягот и борьбы,

России молодое поколенье!

Плеяду государственных умов

взрастил лицей, и мы горды доныне

поэзией твоих учеников

Хвала тебе, отеческой святыне!

И. Миролюбова

Воспоминание 19 октября

Первым лицеистам посвящается

«Отечество нам Царское Село».

Обитель мудрая для юных дарований,

Лицейских грез и чувственных страданий,

Где вольнодумие к союзу и влекло.

Там, в летней резиденции царей,

В тиши садов и окружающей дубравы,

Под звон бокалов сверстников-друзей,

Рождался новый гений русской славы.

Осталось в памяти из прошлых лет

Воспоминание об императорском лицее,

Когда Державину, волнуясь и краснея,

Великолепные стихи читал поэт.

Закончилась пора счастливых дней.

И на прощание друзья скрепили узы

В надежде сохранить в сердцах лицей,

В котором их впервые посетили музы.

Из года в год на берегах Невы

Друзья встречались вместе по привычке,

Чтобы ряды живых проверить в перекличке,

Поговорить о юности, о музе и любви.

Когда для лицеистов первых лет

Настал октябрьский праздник юбилейный,

То всех, кто в юности далекой дал обет,

Поэт приветствовал стихами в день заветный.

Г. Рассоха

Царскосельский лицей

Основанный две сотни лет назад,

Большая кладезь мудрости и знаний,

Ты сам российский наш бесценный клад,

При этом самый первый, самый ранний.

Не от безделья и не для утех

Воздвигнут рядом с северной столицей,

А для того, чтоб воспитал ты тех,

Кем Родина потом могла гордиться!

Учились жить, творить в твоих стенах.

Встречали в «кельях» новые рассветы…

А ночью через стенку и впотьмах

Рассказывали байки и секреты.

Заучивали тексты, письмена,

Сидели с книгами в библиотеке…

Для будущего звонки имена:

Вольховский, Пушкин, Пущин, Кюхельбекер!

Всему учил и, кроме дисциплин,

Гуманности на собственном примере.

Для лицеистов строгий господин,

Учивший доброте, науке, вере.

Ты, переживший революцию и мрак,

Но отстоявший смело, стойко, честно,

Ты был истоком высшего из благ —

Лицейской дружбы, верной и чудесной!

Увековечен, столько раз воспет,

Учитель Пушкина и колыбель всех знаний,

Как символ вечный тех далеких лет,

Российского величья достояние!

Я. Герасименок

Царскосельский императорский лицей...

Что было встарь, нам кажется мудрей...

Как будто молодость и раньше не цвела,

Но Царскосельский императорский лицей

Взрастил талантливые страстные сердца!

Здесь для способностей была открыта дверь,

Здесь Пушкин удивил строкой ажурной,

Воспитывалась совесть без потерь

И молодость неслась потоком бурным!

Служил Отечеству он тридцать две весны,

Он мудростью, науками пытал,

Здесь постигалась жизнь...ее пути,

И каждый выпускник об этом знал.

Что было встарь, нам кажется мудрей...

Как будто молодость и раньше не цвела,

Но Царскосельский императорский лицей

Живой пример для нас, сквозь времена!

С. Подшивалова

Лицейское братство. Пушкин

Кудрявый юный чародей —

Пленительный и светлый гений.

Как важен Пушкин для друзей!

И как для каждого он ценен...

Пенаты — мальчикам лицей,

Они его сыны родные...

Сдружились здесь в тени аллей —

Горячие и озорные...

И как ни сложится судьба,

Они друг друга помнить будут,

Открыты чистые сердца —

Не предадут и не забудут!

А Пушкин всех друзей смелей,

И бесшабашней, и бойчее...

Как он гарцует на коне,

А в скачке нет его резвее!

И в танцах Саша — чародей!

Так всех чарует на паркете!

И, как пловец, он всех быстрей.

Нет равного ему на свете!

Он фехтовальщик хоть куда!

Друзья поэта обожают...

И кличкой ласковой «француз»

Его с улыбкой нарекают...

«Нет в мире ярче, чем его,

Божественного дарованья!» —

Так верный говорит Жано,

Друг с детства в счастье и страданьях.

Как много дружба им дала —

Воспитанникам стен лицея.

Не погасить в груди огня —

Горит лишь ярче и мощнее...

Товарищей предать нельзя!

Так важно лицеистам братство.

Ведёт их юности звезда.

Им чужды зависть и коварство!

Они здесь все за одного

В минуты радости и горя.

Бушует жизненное море.

Как им с друзьями повезло!

Е. Жукова-Желенина

О, лицеисты первого призыва. 31 октября

О, лицеисты первого призыва,

Мне ваши тени милые приснятся,

Как в Царском было все тогда красиво,

Какая радость, суматоха и сенсаций

Еще родится столько в эту пору,

Там будет Пушкин и его императрица,

И Царское Село, и миг, который,

Потом и им и нам лишь будет сниться,

Холодный ветер, пробежавший ненароком,

Державин — за державу не обидно,

И тень любви, и пунш, и мир жестокий

Там за оградой, и пока его не видно.

Друзья смеются, девушки резвятся,

И о свободе говорят ночами.

Их ждут полеты, радости и братство,

Их этот мир растерянно встречает.

Век золотым назвали, в эту осень,

Еще ни строчки там не написалось,

Но солнце так слепит, и век приносит

В печальный мир и радость и усталость.

Лицей живет, и новые столетья

Его улыбкой радостной встречают.

Проснулся гений нынче на рассвете,

И строчек вязь об этом дне оставил.

Л. Сушко

1812

Лицеистов собрала тревога

На холме за Царскосельским садом.

Под гвардейцами пылит дорога;

Скатки, спины — не окинуть взглядом

Не парадный видят шаг — походный:

Сапоги в пыли, шинели, ранцы.

Боевой порыв да всенародный —

Сила: ополченцы, новобранцы.

За Отечество! И нет предела

Ненависти, гневу у народа:

Посягнул на русские пределы

Изверг человеческого рода.

Юноши горящими глазами

Провожают эскадрон гусарский.

Зов трубы — и словно они сами

Рысью скачут, как на службе царской.

Но... нельзя. Ведь манифест военный

И для них определил задачу:

Постигать науки непременно,

Во стенах Лицея, не иначе.

Взмах фуражкой. Так они прощались

С шедшими на бой с Наполеоном.

Дружно в парк лицейский возвращались

Переулком — боковым прогоном.

Посещали пруд в кольце зелёном,

Где в воде зеркальной отражалась

Славная Ростральная колонна,

Мраморно над местом возвышалась.

К северному берегу поближе

Расположена колонна эта.

А волна чуть плещет, лодку лижет,

Что, легко скользя, везёт поэта.

В лодке Пушкин с Пущиным. Два друга

Изучают памятник. По кругу

Выпукло представлено сражение:

Флот турецкий терпит поражение.

О Чесменском бое повествует

Выразительный ростральный камень.

Бронза части кораблей рисует,

Бомбы, мачты, завитками пламень.

Верх колонны увенчала птица,

Крылья распростёрла, словно флаги.

Флот врага сожжён в Архипелаге.

Сердце славой русскою гордится.

Н. Плаксина

Лицей

Близ царского дворца, в Царском Селе —

Для отпрысков знатных фамилий

Лицей...Как император повелел,

И двести лет назад его открыли...

Мундирчики пошиты для ребят...

И спальни узки, будто кельи,

И лицеист друг другу был как брат

И при беде, и при веселье...

Науки грызли с разным рвением,

Но пили дружно на пирушке,

И слушали как откровение

Стихи, что написал им Пушкин.

Различная дорога впереди,

Кому блестящая карьера,

Кто дожил преспокойно до седин,

А кто стремился сам к барьеру.

Л. Орлова

Обитель Царского Села

Обитель Царского Села —

Лицей, единственный на свете,

Где гениев судьба свела,

Хоть гениями были дети.

Все тридцать мальчиков тогда,

Объединённые умами,

Нам преподали сквозь года

Уроки дружбы, жизни, драмы.

Здесь, в двадцати пяти верстах,

От Петербурга, словно в ссылке,

России славу на века

Наш Пушкин заложил в копилку.

Г. Шпынова

Ода Царскосельскому лицею...

...Пируйте же, пока еще мы тут!

Увы, наш круг час от часу редеет;

Кто в гробе спит, кто, дальный, сиротеет;

Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;

Невидимо склоняясь и хладея,

Мы близимся к началу своему...

Кому ж из нас под старость день Лицея

Торжествовать придется одному?

Несчастный друг! средь новых поколений

Докучный гость и лишний, и чужой,

Он вспомнит нас и дни соединений,

Закрыв глаза дрожащею рукой...

Пускай же он с отрадой, хоть печальной,

Тогда сей день за чашей проведет,

Как ныне я, затворник ваш опальный,

Его провел без горя и забот.

19 октября. А.С. Пушкин

Реформатор Сперанский у истоков стоял,

Уравнять он мечтал социальные классы

В их широких правах и народные массы

Чем-то низшим в стремленьях своих не считал.

По его настоянью был издан Указ —

Император его подписать согласился.

Царскосельский лицей приобрёл свою силу,

И учили наукам в нём не напоказ.

Чтили суть обучения, а не парад.

На шесть лет каждый отрок оторван от дома.

И понятье л и ц е я теперь идиома:

Закалиться духовно в нём каждый бы рад.

Ощущалось сполна воспитание душ,

Чувства дружбы, и долга, и верности слову.

Хоть мальчишки порой порезвиться готовы,

Всё же строгий режим — отрезвляющий душ…

Пусть усвоил не всё (математика — «ноль»),

Наш великий Поэт получил всю толику

Для души и ума…озорной, ясноликий,

Юный Пушкин развил там... (хотя бы одно ль!)

Чувство Слова!.. заманчивый этот нектар

Превосходит собой все иные забавы.

Кто же знать мог тогда, что венцом русской славы

Станет после увенчан божественный Дар!..

С. Груздева

Пушкин. Лицей

Лицей (октябрь 1811 – июнь 1817)

«Вошёл чиновник с бумагой в руке и начал

Выкликать по фамилиям. — я слышу: Александр Пушкин!

Выступает живой мальчик, курчавый, быстроглазый,

Несколько сконфуженный…»

И.И. Пущин. Записи. Л. Майков. 44 – 46.

«Шуршит ковёр листвы опавшей,

И с каждым днём грустнее сад.

Он был свидетель дружбы нашей,

И здесь невольно ищет взгляд

Приметы дней давно минувших,

Но нет в аллеях их уснувших.

Здесь пусто всё, унылый вид,

Старушка на скамье сидит…

Вот силуэт в конце аллеи,

До боли, кажется, знаком.

Нет, обознался! В горле ком.

Где детства милого затеи?

Куда ушло всё? Друг, ответь.

Одним бы глазом посмотреть.

Я помню, как мы здесь, бывало,

Гуляли с Пушкиным вдвоём.

Он знал тогда уже немало,

И я грущу теперь о нём.

Нет, он не думал рисоваться,

А уж тем более, смеяться

И важничать, что много знал.

Наук же он не уважал,

И словно доказать пытался,

Что самый ловкий он из всех.

Он был заточен на успех,

Вперёд неудержимо рвался.

Эх, милый сердцу, Летний сад!

Как же тебя я видеть рад!»

III

«Пришла пора в гнездо слетаться.

Я помню день счастливый тот,

Когда призвали нас собраться.

То был одиннадцатый год.

Так было всё великолепно!

День начинался тот с молебна,

И был для нас ничуть не мал

Просторный наш лицейский зал.

И терпеливо мы стояли,

Я это помню, как сейчас,

Как на поклон царю всех нас

По списку громко выкликали.

Потом — обед и пирожки,

А вечером — игра в снежки».

«Во все шесть лет нас не пускали

Из Царского Села домой.

Родители нас навещали,

Роптали мы, но, Боже мой!

Все толки скоро прекратились,

И мы порядкам подчинились.

Я не забуду свой сюртук,

И статского покроя брюк,

И, если вспомнить без утайки,

Все были, но на долгий срок,

Одеты с головы до ног.

И куртки, бланжевой фуфайки,

Как и ночного колпака,

Клянусь, я не забыл пока».

«Он с первых дней прослыл поэтом.

Я как сегодня вижу класс,

И первое заданье это.

Профессор, оглядев всех нас,

Сказал: «Вы розу опишите.

Стихами, только не спешите».

Мы стали головы ломать,

И перьями скрипеть — писать.

Стихи никак не выходили,

А Пушкин вскоре просто встал,

И прочитал, что накропал,

Стихи нас эти восхитили.

И, если память мне не лжёт,

То был одиннадцатый год».

«Писал сначала по-французски,

В котором был большой знаток.

Потом переводил на русский.

Его поэзии росток

Укоренялся год от года.

Ему нужна была свобода.

Крутой горы парнасской склон

Взять штурмом попытался он,

А с ним и мы — друзья по классу —

Пытались тоже сочинять,

И он нас начал поощрять.

И вдохновения заразу,

Как и игривых, юных муз,

Нам удружил всем наш Француз».

VII

«Замысловат, но не прилежен,

Застенчив и самолюбив.

Порывам вспыльчивым подвержен,

Хотя отходчив, незлобив.

Отметить надобно при этом,

Что добродушие заметно

В его душе и он готов

Советам внять профессоров».

Ни слова, чтобы от природы

Он был заметно одарён —

В одной поэзии силён.

На то нам и учёбы годы,

Чтоб расширять полёты дум,

И развивать природный ум.

VIII

«Я логики не понимаю», —

Вчера мне так ответил он.

И, говорит, насколько знаю,

Не только я в ней не силён.

Ведёт себя довольно смело,

И в спор вступает то и дело,

И непристойно вспыльчив он,

И остротою наделён,

Ленив и, плохо успевая,

Не скромен, ветрен, нерадив,

Хотя усерден и учтив».

Характеристика такая

Ему давалась с первых дней,

Когда он поступил в лицей.

Листочки первых сочинений

Не каждый сохранил из нас.

Несовершенство тех творений

Смущает ли кого из вас?

Кропали мы стихотворенья —

То были годы становленья,

И пробы первые пера.

И тут бессильны доктора.

И наши первые страданья,

И первых критиков слюна —

Мы всё отведали сполна.

И нынче, даже с расстоянья,

Сквозь призму пролетевших зим,

Трудов тех бред невыносим.

Роман «Цыган», пока что в прозе,

«Философ», с ним же и «Монах»,

Как говорят, «почили в бозе»,

Как и комедия в стихах.

Листы в набросанных словечках

Сгорали вечерами в печках!

Один был прок от них — тепло.

Но мастерство — оно росло.

То были первые проказы.

И Пущин позже вспоминал,

Как он однажды ром достал,

И как был с Пушкиным наказан

За тот весёлый, детский пир,

И как потом штаны до дыр

Они в молитвах протирали,

Как за столом сместили их.

Но, правда, что они не врали,

Вину всю взяли на троих.

(Был третьим в деле Малиновский)

Тогда не повезло чертовски —

Друзей дежурный гувернёр

Расспросами к стене припёр.

И получилось, что в итоге

Событий — просто через край —

Все получили нагоняй!

Накрылся весь их гогель-могель,

А класс, быть может, отмечал

Войны блистательный финал?

XII

«Того как не отметить факта,

В котором и сомнений нет:

Ему недоставало такта,

Что шло ему же и во вред.

Хоть было с ним и интересно,

Шутил он часто неуместно,

И сам от этого страдал —

Он нежным сердцем обладал.

Чувствителен, и чрезвычайно,

Шёл нежным импульсам вразрез —

Его, как будто, некий бес

Подталкивал, порою, тайно

К конфликтам, не жалея сил.

Тогда он и других бесил.

XIII

Мир для него был очень сложным.

Проблем не постигая суть,

Их истолковывая ложно,

Ночами не давал уснуть.

Он излагал мне через стену

Свою ничтожную проблему,

Просил, хотя бы, дать совет.

Луна холодный, тусклый свет

В каморки наши посылала,

И, словно узники тюрьмы,

Подолгу говорили мы.

Звезда далёкая мерцала

Мне сквозь замёрзшее стекло…

С тех пор немало лет прошло».

XIV

Проблем неразрешимых сети!

И сколько было их у нас,

Когда ещё мы были дети?

А мало ли проблем сейчас?

На самом деле, как, не знаю,

И только лишь предполагаю:

Раз повезло, и родились,

То для проблем. И на всю жизнь.

Процентов, так, на девяносто

Они решаются вполне,

Без всякой помощи извне.

А десять — это очень просто —

Нам ни за что не разрешить,

И с ними как-то надо жить.

— Порой заносчивый и дерзкий,

Он всё же беззащитен был,

И сам же, выпад сделав резкий,

Вдруг выхода не находил.

— Находчив не был? Да, возможно.

Всё для него так было сложно!

Он просто не умел хитрить,

И от возмездья уходить.

— Бывало, вместе промахнёмся,

Сам вывернешься. Он — никак!

И часто попадал впросак.

И там, где мы лишь посмеёмся,

Избегнув кары за грехи,

Его были дела плохи.

XVI

«Математической задачи

Непроходим и тёмен лес.

Он у доски давно маячил,

А помощь всё не шла с небес.

Сопел, но видно, спали боги.

— Чему же равен X в итоге? —

Профессор, наконец, спросил.

А Пушкин мел-то положил,

Как будто ждал ещё подсказки,

Сказал: «Нулю». Предмета он

Не изучил со всех сторон.

— Ну что ж, пишите лучше сказки, —

(За юмор Карцева люблю!)

У вас же всё равно нулю».

XVII

«Он грыз перо от нетерпенья;

Нахмурив брови, уходил,

Чтоб набросать стихотворенье.

То улыбался, то грустил,

Бросая пламенные взоры.

Профессора и гувернёры

Его боялись эпиграмм.

И, правда, что когда ты сам

Причина шутки остроумной,

То как-то даже не смешно.

И можно рассердиться, но

Вас распирает смех безумный,

Когда касается других

Написанный блестяще стих».

XVIII

«Читал я с воодушевленьем —

Державин превратился в слух.

«И сердце билось в упоенье».

И так захватывало дух!

Меня вдруг солнце озарило!

Душа моя тогда парила,

И зал ей этот тесен был.

Я весь вложил свой юный пыл

В свои ликующие строки.

Не помню, как закончил я,

В избытке чувств, как жар горя.

Державин бросился в восторге,

Хотел к груди меня прижать,

А я вдруг бросился бежать».

XIX

«У нас тогда мороз по коже —

Так он волнующе читал,

Мы бы его обняли тоже,

Но он куда-то убежал.

Державин требовал: "Найдите!"

И что вы тут не говорите,

Но это был триумф его.

Триумф, и больше ничего.

А вечером мы с ним сидели

В библиотеке, у окна,

И площадь нам была видна.

В толпе две кумушки галдели,

И среди прочей болтовни,

Я говорю: "Взгляни, взгляни!

О чём бы это так браниться,

От всенощной идя домой?»

Он только глянул на их лица,

Тряхнув кудрявой головой.

А утром, как меня заметил,

Стихи о том, как дамы эти

Вчера бранились на чём свет,

Мне сразу зачитал поэт.

Его Антипьевна, Марфушка,

И их занятный разговор —

Какой же это, право, вздор!

Профессор лишь тогда за ушко

Его изрядно потрепал,

Чтоб ерунду не сочинял.

XXI

«Он очень рано стал влюбляться.

Случись у нас лицейский бал,

Он всласть любил натанцеваться.

Тогда уж взор его пылал.

Он вспыхивал в одно мгновенье

От одного прикосновенья

К изящной ручке. Во дела!

И грыз, как будто удила,

Пыхтел, сопел, как конь ретивый,

И в такт не попадал, порой.

Подвижный очень и живой,

Он тряс своей кудрявой гривой.

Одно внимание — она!

Ну, точно — конь средь табуна!»

XXII

«Смотрел на снежную дорогу,

С волненьем, стоя у окна.

А вдруг угодно будет Богу —

Вдали покажется она.

Как долго ждать! В груди томленье.

Но нет! Напрасны все стремленья —

Она сегодня не пришла.

Ах, как мила она была!

Как ей пристало это платье!

Минута краткая сладка.

Её прозрачная рука…

О, сколько буду представлять я,

Как с ней на лестнице сойдусь,

И сам себе скажу: «Не трусь!»

XXIII

Как часто так же мы, вздыхая,

Ловили милые черты.

Нам грезились ворота рая,

Но «гений чистой красоты»,

Которого мы так хотели,

Был не для нас, на самом деле,

Не в нашу сторону глядел.

А ты стоял или сидел,

Смотрел, как проплывает чаша,

Не видя жалкого тебя.

И, хоть воскликни: «Это я!»

Но чаша всё равно не наша.

А сколько было слёз и мук!

Ты помнишь ли, любезный друг?

XXIV

Всё сгинуло, промчались годы.

Не у последней ли черты,

Начерченной рукой Природы,

Её увидишь снова ты?

«Как мимолётное виденье»

Промчится и в одно мгновенье

Исчезнет навсегда из глаз,

Обдав последним жаром нас.

Всё было. Да, всё это было —

И сабель звон и звон колец,

И ты, тогда ещё юнец…

А грусть — она заходит с тыла,

Откуда и никто не ждал,

И холоден её кинжал.

XXV

«Дома Вельо и Фергюсона

Для нас — как огоньки в пути.

Все поняли, что нет резона

Держать нас вечно взаперти.

Там пили чай мы и болтали,

Секреты жизни постигали.

Тогда директор Энгельгардт

Был у себя нас видеть рад.

Но Пушкин редко появлялся.

Никто не ведал, почему?

И что не нравилось ему?

Был слух, что со стишком попался,

С карикатурой ли какой —

Наказан был самим собой».

XXVI

«Блистать поэзией? Кто знает!

Но прочных оснований нет.

Не каждый же, кто сочиняет,

Писатель или же поэт.

Боится всякого ученья,

Что не понять в одно мгновенье;

Поверхностный, французский ум,

И никаких серьёзных дум.

А сердце холодно и пусто.

А где религия, любовь!

Я думаю, порой, и вновь

Становится немного грустно».

Характеристика его

Не обещала ничего.

XXVII

«Как это глупо всё ужасно —

Нас вечно взаперти держать!

И целый год ещё напрасно

Нам перед кафедрой дремать.

Безбожно это всё, безбожно!

Жить в деревнях, конечно, можно —

Безмолвие и тишина…

Но нам она зачем нужна?

Философы, да и поэты —

Знать притворяются они.

Нет, нет, и Боже сохрани!

Нас не прельщает участь эта.

Лицей несносней с каждым днём.

Но год остался — подождём».

XXVIII

«Нас удержать в те годы в стенах,

Конечно же, никто не мог.

Мы грезили о переменах.

Стоял в Селе гусарский полк,

И офицерские пирушки

Частенько посещал и Пушкин.

Там нараспашку пировал,

Актрис театра посещал,

Семейств приехавших субреток.

Любил он, что и говорить,

Венере жертвы приносить.

Тогда в нём африканский предок

Во всей красе проявлен был —

Порой, под утро приходил».

XXIX

«Ошибка вышла! Вот проклятье!

Был вечер, тёмный коридор…

Он бросился на шорох платья —

Смешно, ей-богу до сих пор!

Он поцелуй сорвать пытался.

Темно, и просто обознался.

Как сцена из дурного сна —

Открылась дверь — стоит княжна!

Крик подняла, его узнала.

Царь, говорят, что был взбешён,

И даже уверяют, он

Велел, чтоб высекли нахала.

Не высекли, но за грехи

Он в карцере писал стихи».

XXX

Учителя, как ни старались,

Помочь поэту не могли,

И он учился всем на зависть —

Частенько получал нули.

— Легко учился, но небрежно.

Всё по верхам, всегда поспешно,

И видно, если б захотел,

Пожалуй, больше бы успел.

Был превосходный фехтовальщик,

Мог отразить любой удар.

— Да, если вспомнить его дар.

Но что вам дался этот мальчик?

Шалун он был, к чему скрывать.

Тут больше нечего сказать.

XXXI

«И вот, теперь уже не дети,

Предстали мы перед царём.

Нам предстоит вращаться в свете;

Мы песнь прощальную поём.

Царь тронут был слезой прощанья,

И, похвалив нас за старанье,

Приветливо благословил.

Потом с Голицыным ходил,

Смотрел своим хозяйским взором

На сборы молодых людей.

Вверх дном тогда был весь лицей,

И шум стоял по коридорам.

Мы со своих сорвались мест,

И книжной пылью пах отъезд.

XXXII

Я заболел, что было скверно.

Мы на разлуку обнялись.

— Ну что ж, увидимся, наверно,

Прощай, и будь здоров, лечись.

Долой лицейскую удавку!

Ко мне в деревню, на поправку

Тебя я с нетерпеньем жду,

В каком бы ни было году.

Я обещал. Он быстро вышел,

А вскоре уж простыл и след,

Как след и всех лицейских лет.

А за окном уже был слышен

Какой-то лязг и стук копыт.

Куда дорога нам лежит!»

И. Прицко

Пушкин и Царскосельский лицей

Императорский лицей,

Царскосельский — всем известен,

И отрады юных дней

И учебы. Круг так тесен.

Здесь провел шесть долгих лет.

Лицеистов окруженье:

Пущин, Кюхля, Дельвиг — след

Глубочайший — лет стеченье.

Всех имен не перечесть.

Горчаков, Данзас, Комовский,

Илличевский — список весь?

Матюшкин и Малиновский.

Шуток смелых, теплых встреч,

Эпиграмм, стихов, и взоров...

Как мог Пушкин всех увлечь,

Сколько споров, разговоров...

Рукописные журналы

И экзамен. Круг большой.

Царь, профессора, Державин,

Пушкин юный, озорной.

Полный зал аплодисментов,

Взрыв эмоций, буря — шквал...

Не дождавшись комплиментов,

Пушкин сразу убежал.

Сперанский, Малиновский, Энгельгардт,

Куницын, Галич, Вальвиль, де Бурди.

И лицеисты на подбор — талант.

И Пушкин среди всех, что говорить!

И первые стихи здесь созревали,

И развивалось творчество Поэта.

Прочтите, убедитесь в этом сами.

Послания и стансы — нет секрета.

Элегии и оды, и стихи,

Кантаты, мадригалы, и романсы.

И ночи безмятежны и тихи,

Природа рифм и звуков — все нюансы.

Лицей, лицей! Как много значишь ты

В судьбе Поэта. Это, право, слово.

Ты крылья дал! Рождение мечты!

И воспитал Поэта ты большого.

Отрочество и юность здесь прошли

В садах тенистых Царского лицея.

Летело время, и птенцы росли,

Чтоб разлететься из гнезда скорее...

Е. Ярина

Императорский Царскосельский лицей — привилегированное высшее учебное заведение для детей дворян в Российской империи, действовавшее с 1811-1843г.

Пущин Иван Иванович (1798 —1859) — поэт, декабрист, коллежский асессор

Кюхля — Вильгельм Карлович Кюхельбекер, поэт, декабрист, участник восстания на Сенатской площади, приговоренный к тюремному заключению и вечной ссылке

Дельвиг Антон Антонович (1798 —1831) — поэт, основатель «Литературной газеты».

Горчаков Александр Михайлович (1798—1883) — глава русского внешнеполитического ведомства при Александре II, последний канцлер Российской империи

Данзас Константин Карлович (1801—1870) — офицер русской императорской армии, секундант на его дуэли с Дантесом

Комовский Сергей Дмитриевич (1798 —1880) — чиновник Департамента народного просвещения, статский советник

Малиновский Иван Васильевич (1796 — 1873) — капитан лейб-гвардии Финляндского полка, отставной полковник

Матюшкин Федор Федорович (1799 — 1872) — русский адмирал, исследователь, чиновник Министерства иностранных дел

Илличевский Алексей Демьянович (1798-1837) — поэт, автор сборника «Опыты в антологическом роде».

Малиновский Василий Федорович — первый директор лицея

Энгельгардт Егор Антонович — второй директор лицея

Сперанский Михаил Михайлович — автор программы новой школы, названной Лицеем

Де Будри Денис Иванович — профессор, учитель французского языка

Куницын Александр Иванович — профессор нравственных наук

Галич Александр Иванович — учитель русской и латинской словесности

Вальвиль Александр Васильевич — учитель фехтования

Россия. Царское село, пригород Петербурга. Царскосельский Лицей

Дворец Растрелли. Царский дом.

Добротные указы.

«Создать лицей!» Открылся «том»,

А там — другие фразы.

Другие, но, конечно, те,

Которые на годы

Затмили «том», чтоб стать затем

Знамением свободы.

…Царям свобода не нужна.

Народу? А поэту?

Мысль вольной волею должна

Бежать, лететь по свету,

В святой союз объединять

Высокие порывы.

Кто может птицу удержать?

Сердца свободой живы.

Взрослела мысль. Поэт мужал.

Я утверждать не смею,

Но думаю, не забывал

Свой первый спор и первый бал,

Свой сокровенный идеал,

И мыслью он всегда бежал

В заветную аллею…

Л. Максимчук

19 октября. 1811

Открывается Лицей —

благородное начало.

Царь с улыбкой на лице

отрешенной и печальной.

Эполеты на плечах.

За плечами — эполеты.

И тоска в его очах:

«Боже мой, зачем все это?!»

Как сейчас он был бы рад

оказаться среди бала!..

Тридцать мальчиков стоят

посреди большого зала.

На его манерный вкус

по заказу форма сшита.

Лицеисты. Первый курс.

Смена — будущая свита.

В полусбивчивых речах

лесть отборная лоснится.

Но, как будто невзначай,

появляется Куницын —

он, профессор молодой,

без шпаргалок и одышки,

говорит о роли той,

что отпущена мальчишкам.

С жаром искренним — о жизни,

об ответственной поре,

о служении отчизне

и ни разу — о царе.

Голос чистый, звучный, внятный —

неприличный при дворе.

И — совсем уж не понятно —

как, ни разу — о царе?!

Чинно выстроившись в ряд,

будто бы у пьедестала,

тридцать мальчиков стоят

посреди немого зала.

В царстве хватов и невежд

строчкой, набранной курсивом, —

тридцать маленьких надежд

для огромнейшей России...

В. Гоцуленко

Экзамен

Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду. Это было в 1815 году на публичном экзамене в Лицее... Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил. Он сидел, подперши голову рукою... А. С. Пушкин

Его черед! И Пушкин в залу входит,

где сам Державин во главе стола

дремал в почете — сказывались годы.

Но вот взметнулась, солнечно светла,

сама душа! Полет ее свободен,

как в небе росчерк вольного крыла.

Державин ожил вдруг и глаз не сводит

с горячего и юного чела.

Едва закончив, убегает Пушкин.

Его зовет старик, чтоб простодушно

при всех обнять! Как он растроган — ведь

так долго ждал его. И без раздумий

воскликнул, улыбаясь: «Я не умер!»

Теперь он мог спокойно умереть.

В. Гоцуленко

19 октября

19 октября 1811 года — день открытия Царскосельского лицея.

Нынче этот день отмечают, как Всероссийский день лицеиста.

Несчастный друг! средь новых поколений

Докучный гость и лишний, и чужой,

Он вспомнит нас и дни соединений,

Закрыв глаза дрожащею рукой...

Пускай же он с отрадой хоть печальной

Тогда сей день за чашей проведёт,

Как ныне я, затворник ваш опальный,

Его провел без горя и забот.

/А. С. Пушкин, «19 октября»/

Даря своё последнее тепло,

Кружит октябрь в тихом листопаде,

Листвой опавшей землю занесло —

Теперь она в померкнувшем наряде.

…А много-много лет тому назад,

В тот день, у Царскосельского лицея

Лег снег, укрыв собой дворец и сад,

А от мороза окна индевели.

Давно уже Лицей тот опустел

И канули все те, кто в нём учился,

Их прах в земле от времени истлел,

А сад вокруг — не раз преобразился,

Но в памяти потомков этот день

Не смог среди событий позабыться

И также манит их лицей под сень,

Чтоб в те года на время возвратиться.

…Испита чаша полная вина —

Последнего, из живших, лицеиста,

Когда, закрыв рукой свои глаза,

Он вспоминал друзей усопших лица.

Но и теперь, уже спустя века,

Найдутся и средь новых поколений,

Кто также с чашей терпкого вина

Помянет всех, с кем здесь учился Гений.

* * *

Из Прошлого дорога проросла...

Теперь ведут лицейские ступени

Во многие другие города,

Где дверь открыли новые лицеи.

Для них грядут иные времена,

Найдется в жизни — каждому свой берег,

И будут там рождаться имена

Сродни тому, кем стали Пушкин, Дельвиг.

И. Бизюк

День Лицея

Отечество нам Царское Село

А. С. Пушкин

Девятнадцатое октября.

Как тогда, в девятнадцатом веке,

Резвость легких снежинок в ответе

За беспомощность календаря,

Что не смог до поры удержать

Время осени в желтом наряде —

Видно, с натиском зимним не сладить,

Как всегда, не умеющим ждать.

Девятнадцатый день октября...

Кем назначены место и время

Для того, кто, в веках не старея,

К высшей участи призван не зря?

Для того, кто, беспечен и смел,

Хоть сначала и равный средь равных, —

Вдохновенный, божественно-ранний

Голос лиры услышать сумел...

Сквозь века и мгновенья близки,

Если памяти свет так неистов!

Поглядите: в саду лицеисты,

Побратавшись, играют в снежки!

Вмиг спустились с небес чудеса,

Удивив, как нежданные гости,

И над каждой рябиновой гроздью

Снежной шапочки блещет краса.

А у желтой листвы — белый пух,

А у елей — перчатки из снега.

Эта манна, летящая с неба,

Новизной окрыляет наш дух!

Как созвучны событьям стихи...

В день осенний, похожий на зимний,

Вспоминаю лицейские гимны.

А мальчишки играют в снежки!

«Вечером нас угощали десертом... вместо казенного ужина. Кругом Лицея поставлены были плошки, а на балконе горел щит с вензелем императора. Сбросив парадную одежду, мы играли перед Лицеем в снежки при свете иллюминации и тем заключили свой праздник... Как нарочно для нас, тот год рано стала зима. Все посетители приезжали из Петербурга в санях.» И. Пущин «Записки о Пушкине». (Об открытии Лицея, которое состоялось 19 октября 1811 года.)

19 октября 2002 года в Петербурге выпал снег...

19 октября 2020 года в Петербурге выпал снег...

С. Шаляпина

Поход в Царскосельский лицей

Томящихся у стен лицея

Экскурсовод призвал рукой.

Примкнула к ним и я, не смея

В удачный час поверить свой.

Он вел по лестнице неспешно,

Неспешно подбирал слова,

Но кто-то проронил небрежно:

«Да я бы тут сошел с ума!».

Притихшая, и шаг смягчая,

Я восходила, как во сне.

Но чьи-то каблуки стучали

Все время в гулкой тишине.

Был резким чей-то смех короткий,

Когда же кинулись гурьбой

К конторке, и проворный отрок

Довольный, видимо, собой

За нею встал, изображая

Поэта вольнокрылых лет,

Я замерла, осознавая:

Вот где предтеча черных бед!

Вернув толпу юнцов к порогу,

Откуда стоило смотреть,

Экскурсовод спросил их строго:

«Вы в храме стали бы шуметь?»

Над этим посмеялись тоже:

«А кто туда заманит нас?»

Седой служитель подытожил:

«Такая молодежь сейчас…»

Прощаясь, с грустным откровеньем

Вдруг проронил: «Вот жизнь грядет!

Она над этим поколеньем

Стихом российским не взойдет…»

Сутулясь, шаркая ногами,

Враз утомившийся душой,

Он явно был уже не с нами —

Он в прежний мир вернулся свой,

Где запах свеч, восторги зала

Ответом на старанье муз,

И где впервые прозвучало

Как гимн: «…прекрасен наш союз…»

О. Гришко

В саду царскосельского Лицея

Одиннадцатилетним мальчиком Александра Пушкина привезли в Лицей — привилегированное учебное заведение, призванное воспитывать высокообразованных государственных деятелей, «верных отечеству и престолу».В саду Лицея в 1900 году открыт памятник поэту. Скульптор — академик Р. Р. Бах.

Задумчива здесь тишина,

Поэт на скамейке старинной,

Душистой сирени стена,

Как стража минуты невинной.

Застывшее в бронзе лицо,

Лучится на нём умудрённость.

Родного Лицея крыльцо

И первой любви увлечённость...

Парит его всюду душа,

Куда ни направится ветер,

Листвой, бликом солнца дыша,

Навек облачившись в бессмертье.

А. Зайцева

Александровский Лицей

Ура, наш царь! так! выпьем за царя.

Он человек! им властвует мгновенье.

Он раб молвы, сомнений и страстей;

Простим ему неправое гоненье:

Он взял Париж, он основал Лицей.

А. С. Пушкин, «19 октября».

Царь хотел, чтоб стал Лицей

царской службе основаньем;

он благую ставил цель:

учредить образованье,

не пуская в дело розги,

и Лицей «для общей пользы»*

он открыл; его преемник

лицеистов из «деревни»

в Петербург переместил

и указом известил:

Александровским назвать…

Угодил — ни дать ни взять:

имя батюшки-царя

Пушкину родня — не зря…

В честь «раба молвы, страстей»

имя получил Лицей?

Император и Поэт.

Каждый свой оставил след…

*«Для общей пользы» — девиз Царскосельского лицея.

В. Яроцкая

Царскосельский лицей

«Плохое всё в России от царей —

твердила так нам лживая наука.

Как оценить известнейший лицей,

что создавался в жарких спорах, в муках.

Царь опыт Франции достойно перенял

с учётом всех российских интересов,

под крышей царскосельскою собрав

дворянских отпрысков, конечно, не балбесов.

За честь считалось в тот лицей попасть,

оценивалось в чём-то дарование,

российских юношей готовили во власть

и для того лицей давал им знания.

Боярских отпрысков царь Пётр посылал

в Европу и за море на учение,

но Александр свой лицей создал

Европе и друзьям на удивление.

«Отечество нам — Царское Село»...

Так Пушкин выразил за лицеистов мнение.

До нас — потомков лишь сейчас дошло,

что воспитанье — вот страны спасение.

А. Палий

В городе Пушкине

Взялись осенней позолотой

Дворцовых парков дерева,

Цветущих клумб вокруг без счёта,

Ковром — зелёная трава.

А небо шёлковое синью

Горит под солнечным лучом

И необъятной светлой ширью

Преображает всё кругом:

Дворцы роскошны, величавы,

Златые маковки церквей,

«Дней Александровых…начало»* —

Святое детище — Лицей*.

В его стенах России слава

Взрастала в гениях младых —

Гордилась русская держава

Трудами доблестными их.

По этим парковым аллеям

Такой же дивною порой

Близ Царскосельского лицея

Гулял и Пушкин молодой.

И помнит свод Большого зала,

Как славу Пушкин здесь снискал:

Его поэзия блистала,

Державин не жалел похвал —

Своим «преемником» назвал!

Дух просвещенья, дух свободы,

Честь, совесть, дружбы торжество,

Любовь к Отечеству, народу —

Души лицейской естество…

Широкой к Пушкину дорогой

Идёт признательный народ,

К Поэту, гению от Бога,

Тропа любви не зарастёт.

В. Баранова

*Город Пушкин — (до 1918 — Царское Село, с 1918 по 1937 — Детское Село) — город в составе Пушкинского района города федерального значения Санкт-Петербурга. Крупный туристический, научный, учебный и военно-промышленный центр. Включен в список памятников, охраняемых ЮНЕСКО.

*«Дней Александровых прекрасное начало» (А. С. Пушкин. «Послание цензору»). — начало царствования Александра I было отмечено некоторым либерализмом в области внутренней политики.

*Лицей — Императорский Царскосельский лицей (с 1843 по 1917 годы — Александровский лицей) — привилегированное высшее учебное заведение для детей дворян в Российской империи, действовавшее в Царском Селе с 1811 по 1843 год. В русской истории известно, в первую очередь, как школа, воспитавшая А.С. Пушкина и воспетая им.

В Большом зале Лицея 8 января 1815 года состоялись переводные экзамены. Среди приглашенных был выдающийся русский поэт Г. Р. Державин. На экзамене по российской словесности Пушкин читал специально написанное для этого дня стихотворение «Воспоминания в Царском Селе».

У скульптуры А. Пушкину в г. Пушкин

Задумчивый Пушкин мой в городе Пушкин,

Скамеечка вечная, ветер, да свист.

То дальнее эхо полуденной пушки,

То в шорохе осени — золота лист.

Задумчивый Пушкин со взглядом застывшим,

Застывшая память с красивым челом.

Заплачет ли небо развернутым клином,

Затронет ли душу над Царским Селом.

Задумчивый Пушкин растрогал мне душу,

Вонзился мой взгляд над тобой в синеву.

Вознесся умом ты, весь мир Тебя слышит,

Ты нужен, Ты в вечности… здесь наплаву!

Задумчивый Пушкин с застывшей любовью,

В красотах России над той высотой.

Ты семечко бросил, залил его кровью,

И вспыхнул, родившись цветок… золотой!

Задумчивый Пушкин над краем России,

Ты лучшая сказка российской земли.

Отдай мне в наследство все мудрые силы,

Я все передам, чтобы земли — цвели!

Задумчивый Пушкин качнул головою,

Там с липы мне в сердце листочек упал.

Все золото осени, вечность со мною,

Я… слово любви от Тебя — услыхал!

Задумчивый Пушкин сидел, улыбался,

Скамейка не скрипнет, лишь кружится лист.

Над синью небесной огонь разгорался,

Здесь музыка — чудная из-за кулис!

Задумчивый Пушкин мой в городе Пушкин,

Скамеечка вечная, ветер, да свист.

То дальнее эхо полуденной пушки,

То в шорохе осени — золота лист.

В. Григин

В Царскосельском парке

Величавые безлюдные аллеи,

Неустанный шепот вековых дерев…

Мраморные боги, в зелени белея,

Слушают их тихий, шелестный напев.

Лебеди, медлительно плывущие

По озерной глади близ поникших ив,

Клумбы, туберозами цветущие,

Пенья птичьего стрекочущий мотив…

Памятники старые гранитные,

Зарастающие буроватым мхом…

Из кувшина струи льются слитные

У Молочницы в зеркальный водоем.

Ветхая надменно-мрачная Руина,

Угловатый зубчатый карниз…

За каналом, где обманчивая тина,

Горделивый исполин — Каприз.

В чуткой тишине дорог уединенных,

Где, дрожа, двоятся пятна полусвета,

Где мелькают крылья мотыльков влюбленных,

Бродит светлый дух бессмертного поэта.

Э. Голлербах

Езжайте в Царское Село!

Езжайте в Царское Село!

Туда — где царские палаты.

Роскошно и витиевато

Растрелли начинал его.

Там вместо окон — зеркала,

Там Золотая анфилада

Гостей сквозь весь дворец вела,

Как часть парадного обряда.

Там Комнаты Янтарной жар,

Там Галерея Камерона,

Там Тронный Зал отображал

Величие Дворца и Трона.

И все же Царское Село

Не только этим знаменито.

Там Пушкин жил!

Там проросло величье юного пиита.

И, может быть, как раз о нем,

Скрипит Скрипучая беседка,

И машет, машет над прудом

Ему — березовая ветка.

И Девушка, кувшин разбив,

Печалится — его судьбиной.

«Здесь Пушкин жил!» —

Звучит мотив

Простой мелодии старинной.

Ее играет музыкант,

Как лунь седой,

В пустой аллее.

И звуки медленно парят,

Запутываясь в лапах ели.

Езжайте в Царское Село!

Там, в тихой парковой аллейке

Который год, склонив чело,

Все ждет вас Пушкин на скамейке.

О. Сафронова

Царское Село

Всё дышит царственным покоем...

Кружит, кружит осенний лист.

Здесь, окружён друзей толпою,

Гулял когда-то лицеист.

И помнят старые деревья

С изрытой временем корой

Его в минуты вдохновенья

Касанья лёгкою рукой.

Он здесь любил уединиться.

Сидел у тихого пруда,

А рифмы начинали биться,

Как волны бьются в берега.

Тогда, всё выше устремляясь

С воспетой сказочной земли,

Душа свободная скиталась

В для нас неведомой дали...

А осень снова хороводит,

Играя ветром и листвой,

Живую радугу мелодий

Рождая в памяти людской...

Н. Горш

Царское Село

Екатерининский дворец

Сквозь светлую аллею

Увидел солнечный певец

Из желтого лицея…

Кудрявый мальчик, ваш союз

Прекрасен был и ярок.

И ты поднял тяжелый груз

Над полукружьем арок.

Екатерининский застыл

От звукосочетанья,

И свет светил с небес разлил

Господь на мирозданье…

Прекрасно Царское Село!

В любое время года!

И если снегом занесло

В ненастную погоду

Дорожки в парках по зиме

И день уже не греет,

Меня согреет свет в окне

Старинного лицея.

В. Прутковский

Царское Село

Запомнил «Царское Село»

Я не дворцом Екатерины,

Сюда меня всегда влекло:

Дорожек бег неторопливый,

Озёр зеркальных нагота,

И полумрак аллей тенистых,

Где грот Растрелли у пруда

Хранит признанье лицеистов

О первых опытах греха.

Где Александр Пушкин юный

Впервые назван был — Поэт,

«Руслана» милого с «Людмилой»,

Начертан был уже сюжет,

С Жуковским стих написан к славе

Навек российского царя,

Доселе гимном он Державе,

И пусть слова сменил, не зря

Хранит поэтов имена.

В. Недюдин

Царское Село

Я время поверну назад,

Пускай оно скользит нещадно

И пусть откроет мне сейчас

Все, что сокрыло безвозвратно.

И я шагну сквозь тьму веков

На парка летние дорожки,

А за оградою его

По камням громыхают дрожки.

Шумливо Царское село,

Скрипят каретные рессоры.

Гуляют пары вдоль прудов,

Ведут неспешно разговоры.

Рысит гусарский эскадрон,

У будки толстый полицейский.

Среди березовых стволов

Мелькнет подчас сюртук лицейский.

Скамья на берегу пруда

Сокрыта сенью липы старой,

Сквозь кружево ее ветвей

Мерцает лучик солнца малый.

Фуражка на краю скамьи,

А вот и он, весь в думах, Саша.

Кудрявый, дерзкий, молодой,

Всея России гордость наша.

На спинку опершись скамьи,

Глядит рассеянно на воду.

Присел он просто отдохнуть.

А может быть, слагает оду?

Какие мысли в голове

Его курчавой сейчас бродят,

О чем он думает сей миг?

Быть может, о своем народе?

Война недавно отгремела,

Москва горевшая в руинах.

Но все ж разбит незваный гость,

В Париже ратная дружина.

Скользит по глади ивы лист,

Собой ладью напоминая.

Над парком в синеве небесной

Кружит над ним воронья стая.

Что видит в глубине пруда?

Русалок милых хороводы?

А может быть, богатырей

Скрывают прудовые воды?

Рукою обхвативши лоб,

Клонит он думною главой.

А вдруг сейчас как раз он видит

Тот зимний выстрел роковой?

Лишь солнца лучики скользят

По серой ткани сюртука.

Его на этом и оставим,

Таким запомним на века.

С. Соколов-Головкин

Царское село

В озеро с зеленым обрамлением

С восхищением смотрят облака.

Я остановлю это мгновение,

Чтобы сохранилось на века.

Бело-голубое и зеленое —

Нет конца и края красоте!

Есть такое одухотворенное,

Сказочное место на земле.

Стаи уток по канавкам плавают,

От цветов исходит аромат.

Здесь дворцы великолепием радуют,

А беседки в тень свою манят.

У поэта русского великого

Юность здесь лицейская прошла.

А сейчас звучат многоязыкие

Голоса из Царского села.

И на все, что глаз безмерно радует,

Смотрят стаи белых облаков.

Темной ночью звезды тихо падают

В Царский пруд и в радугу цветов.

Н. Хрусталёва

Лицей

Рука с листом взлетела ввысь.

Кудрявый профиль и лампада.

И райский свет и пламя ада

В его величие вплелись!

Лицей и Царскосельское село,

Чуть слышен скрип гусиного пера.

Несёшь ты славу имени его —

Как будто из далёкого вчера!

Здесь часто, на хмельной пирушке,

Он называл Отечеством его —

И вдохновенье, как из винной кружки,

Потоком полнило: и душу, и чело!

А рядом град — Петра творенье,

В тени садов, беспечно он бродил

Наполнен музой, ветром вдохновенья —

Стихи и оды городу дарил!

Года прошли и стёрли все границы,

Величьем Пушкина и Северной столицы!

Налей бокал, поэзию испей,

Прославь её и Пушкинский Лицей!

Ю. Зубкин

О Царском Селе

Где чуден вдохновенья тон,

Где музой вольной посещают

Меня Минос и Аполлон,

И в строки лирики слагают

Простые вольные слова…

Где обо всем на миг забыв,

Брожу по сказочным аллеям.

Там к славе пушкинский призыв

В тумане утреннем рассеян.

Там, где дыханье затаив,

Со взглядом пламенным и страстным,

Про все на свете позабыв,

Ты наслаждаешься прекрасным:

В лазурь окрашенный фасад,

Ввысь устремленные пилястры,

Лепнины золотом блестят,

И он поистине прекрасный —

Екатерининский дворец,

Любое поражавший око.

Один из множества чудес,

Он — чудо русского барокко.

Тот мастер, что его создал,

Был гением великой славы.

Своим талантом он блистал

По всей столице сверхдержавы.

Там ситец неба голубой,

И солнце льет огонь прозрачный.

Перо с бумагой под рукой

И в светлый день и в день невзрачный.

Здесь вспоминаешь много лиц:

Поэтов, зодчих, живописцев.

И чувства, коим нет границ,

Запечатляешь на страницах.

И видишь скульпторов труды,

И белый образ их творений.

Такой чудесной красоты

Нигде нет больше, без сомнений.

И жжет желание творить —

Писать стихи, писать портреты.

Мне этот город не забыть,

Как он, такого нет на свете.

Е. Балдина

Благодарность Царскому селу

Спасибо, Сарское село,

Что ты нам Пушкина дало;

Что горбонос был Кюхельбекер

И смугл, и долговяз, как ветер;

Что — Пущин другом дорогим

Был Царскосельским снам моим.

Спасибо, царь, спасибо! Браво

Артистам небывалых пьес —

Снегам, мятущимся шершаво

В избе прокуренной небес,

Столетним елям, лунным дискам

И тройке душной и парной;

Сукну, цыганам и актрискам,

Французской булке заварной.

И барской фляге на охоте,

И травле псовой на ветру.

И Пушкину спасибо — вроде

Плеснувшей чарки на пиру!

В. Мялин

В Царском Селе (Акро)

Вхожу, словно в храм, в золотое столетье,

Цепляюсь за ветер из тех же времён;

Аллеи в бунтарском, живом многоцветье,

Роняют листы на следы всех «имён».

Соборы, дворцы, островки на озёрах,

Кисейный лиловый туман налегке;

Ожившее солнце доступно для взора,

Маячит в небесном своём далеке…

Сегодня изрядно здесь красок и света,

Есть память мгновений — вернись и постой:

Любимая осень, на радость Поэту,

Ему дарит миг, осыпая листвой…

Г. Радина

Царскосельский лицей

Здесь мы эпоху лицезреем,

Чей флёр нам призрачно знаком!..

Стоим пред пушкинским Лицеем

И словно бы подспудно ждём,

Смешны в слепой своей надежде,

Что смуглый отрок грань времён

Пройдёт!.. И явится, как прежде

Ахматовой являлся он!..

В. Константинов

Александровский парк в Царском Селе

Бабье лето. Царские дубравы

Пышным фейерверком величавым

Множатся в таинственных глубинах

Вод озёрных сизо-голубиных.

Струги листьев золотисто-алых

Проплывают по лучам каналов,

И аллей янтарных анфилады

Слушают восторженно рулады,

Что поёт императрица-осень.

Ветер смолк в зелёных кронах сосен,

Воцарилась тихая прохлада

В рощах Александровского сада.

Здесь в красе осенней быстротечной

Прозреваю Божий образ вечный.

Е. Егорова

Екатерининский парк в Царском Селе

О Царскосельский сад прелестный!

Как много лет тому назад,

Твоих ландшафтов мир чудесный

Пленяет восхищённый взгляд.

Век восемнадцатый “галантный”

Здесь гениально воплощён

В дворцах старинных элегантных,

Параде статуй и колонн.

Они блистательны, но всё же

Для сердца русского милей

И праздной роскоши дороже

Уединение аллей,

Каналы, мостики, беседки,

Лазурь зеркальная озёр...

В тиши бродить любили предки.

Теней затейливый узор

Всё так же вьётся по дорожкам,

Журчит жемчужный водопад...

Мне кажется, ещё немножко —

И время потечёт назад...

С друзьями часто Пушкин юный

Гулял вдоль берега сего,

И лиры трепетные струны

В душе звучали у него.

Он упивался в грёзах сладких

Любовью первою своей,

А музы с ним играли в прятки

Среди раскидистых ветвей.

Возрос непревзойдённый гений

В обители прекрасной сей,

И люди многих поколений

В сад Царскосельский и Лицей

Приходят, словно на свиданье

К поэту. Здесь стихи его

Струились вольно. Ожиданья

Парк не обманет ничьего,

Коль не спеша, несуетливо

Идти лирической тропой

И в изумлении счастливом

Коснуться прошлого душой.

Е. Егорова

У Царскосельского лицея

Грех сочиненьем не заняться,

Узрив прелестный царский двор,

Из грота парком любоваться,

Затеять светский разговор,

Мельком царей увидеть тени,

Услышать поступь кирасир,

Быть в Камеруна галерее,

Где Пушкин, кажется, бродил.

Коснулась Муза струн Орфея

И стих вознёсся над крестом

У Царскосельского лицея

Поэт с задумчивым лицом.

Н. Корзюкова

* * *

Всё те же мы: нам целый мир — чужбина;

Отечество нам Царское Село.

А.С. Пушкин

Поеду в Царское Село,

Покуда в Питере нет снега

И в октябре ещё тепло;

Вернусь за полночь, для ночлега.

Поеду пушкинской дорогой,

Что мимо Пулковских высот,

Поэт нас встретит у порога

Среди причудливых красот.

Уеду в Царское Село

От суеты, где мегаполис,

Где блеск и шум, всему назло!

Туда, где быстро успокоюсь.

Где отрок смуглый и кудрявый

Бродил в дубравах, средь берёз,

Свой дуб, дремучий и корявый

Нашёл под звуки майских гроз.

С поэтом время быстро тает,

Мне б каждый год его встречать,

Листва неслышно облетает

И рифмы нежные звучат.

Поэта я люблю, как прежде

И в церкви помолюсь о нём.

Он гений! Даже если грешен,

Лишь перед храмовым огнём.

Ю. Краснокутский

На 19-е октября

Здесь ветры севера тихи,

Встречай, Гиперборея!

«Вильгельм, прочти свои стихи,

Чтоб я уснул скорее!..»

И вот уж — первая дуэль,

И вновь за тридевять земель

Перекатилось время,

Но до сих пор слышны смешки

И всё ещё летят снежки

Нам — от гипербореев…

Стреляет в сторону один —

Глаза от слёз опухли.

Другой — ни жив, но — невредим:

«Обнимемся же, Кюхля!..» —

в сугроб кидает пистолет.

Уж сколько зим и сколько лет

Промчало с той минуты —

Лицея братство и родство

И на Олимпе таково,

И вне его, как будто!

Оттуда боги у огня

Октябрьских красных листьев

Все девятнадцатого дня

Встают за лицеистов…

Не скроют Пушкина леса —

Чудесной лиры голоса

Звучат и в понедельник.

В поэта искренне влюблён,

«Его от смертных Аполлон

Восхитит,» — понял Дельвиг…

Какой горит по счёту Рим?

Что бы сказал Куницын?

По-русски мы проговорим

Истории страницы —

Иначе больше не житьё!

Напишем заново её

Высоким, чутким слогом,

Которым воспитал «француз»,

Которым говорить берусь

Я напрямую с Богом!

Здесь ветры севера тихи,

Давно остыли споры,

Но путешествуют стихи

Лицейским коридором,

И оживают голоса:

«Ты, Пушкин, лучше б занялся

Учёностью сухою!»

«Угрюмым цензором не стать,

Брат, Пущин, я — полёт листа

Над Чёрною рекою…»

Т. Богданова Аксенова

Отечество нам Царское Село

Здесь каждый камень дышит стариной,

София с Фёдором сияют куполами,

Мой Пушкин – это дом бесценный мой,

В нём всё нам дорого и так любимо нами.

Задумавшись, наш Пушкин стих творит,

Присев на бронзовой изогнутой скамейке,

И хор царевн со мною тихо говорит,

Когда к купальне я иду по тропке-змейке.

Тут белочки арахис с рук едят,

Скользят утята по зеркальной глади,

И, высунув язык, собаки спят

Под кронами дубов, в лесной прохладе.

Парит дух Камерона у колонн,

Оглаживая бронзовые лики,

Вновь во дворец манит янтарный звон,

Подчёркивая стать страны великой.

Китайская Деревня вся в цвету,

И пагода-беседка над каналом,

Екатерина, обласкав чету,

Чуть усмехнувшись, снова правит балом.

«Отечество нам Царское Село»,

И дым Державинский приятен всем и сладок,

А если на край света занесло,

Другой страны нам всё равно не надо.

В. Алексеев

Ещё на тему лицея в блоге:

Пушкин в лицее

19 октября — День лицея.Что это за феномен такой — как получилось, что Лицей дал так много талантливых и выдающихся людей, которые любили Россию и служили для ее блага? Может, все дело в том, что особое внимание в Лицее уделялось чтению?

19 октября — «Лицея день заветный» о педагогике Царскосельского лицея

День лицея

Лицею — 205 лет!

«Воспоминание о Царскосельском Лицее»

Царскосельский лицей и А.С. Пушкин: викторина

«Товарищ юности удалой» Иван Иванович Пущин

Вильгельм Кюхельбекер:Чацкий или Ленский?

Антон Дельвиг — «верныйСлову и Отечеству»

Пушкиниана