600 стихов о детях войны

Белогуров Э.А. Дети войны

В преддверии Недели детской книги обратимся к теме детей войны. В эти дни будут оформлены выставки, будут проводиться конкурсы чтецов. В блоге уже есть 115 стихов о детях блокады Ленинграда и 300 книг о военном детстве. 

Будем рады, если подборки окажутся полезными. Всего в подборках 600 стихов, сгруппированных по темам.

Часть 1: Общие

Часть 2. Блокада Ленинграда

Часть 3. Тыл. Труд. Учёба

Часть 4. Помощь взрослым и фронту

Часть 5. Эвакуация. Работа на заводах

Часть 6. Концлагеря. Хатынь

Часть 7. Фронт. Оккупация. Партизаны

Часть 8. Пионеры-герои

Часть 1.

Памяти 13 миллионов детей, погибших во Второй мировой войне

Тринадцать миллионов детских жизней

Сгорело в адском пламени войны.

Их смех фонтанов радости не брызнет

На мирное цветение весны.

Мечты их не взлетят волшебной стаей

Над взрослыми серьезными людьми,

И в чём-то человечество отстанет,

И в чём-то обеднеет целый мир.

Средь них могли быть гении эпохи,

Прославившие наш двадцатый век,

И просто люди, ЛЮДИ, а не боги,

Тринадцать миллионов человек! —

Тех, кто горшки из глины обжигают,

Хлеба растят и строят города,

Кто землю по-хозяйски обживают

Для жизни, счастья, мира и труда.

Без них Европа сразу постарела,

На много поколений недород

И грусть с надеждой, как в лесу горелом:

Когда ж подлесок новый станет в рост?

Им скорбный монумент воздвигнут в Польше,

А в Ленинграде — каменный Цветок,

Чтоб в памяти людей остался дольше

Прошедших войн трагический итог.

Тринадцать миллионов детских жизней —

Кровавый след коричневой чумы.

Их мертвые глазёнки с укоризной

Глядят нам в душу из могильной тьмы,

Из пепла Бухенвальда и Хатыни,

Из бликов пискаревского огня:

«Неужто память жгучая остынет?

Неужто люди мир не сохранят?»

Их губы запеклись в последнем крике,

В предсмертном зове милых мам своих…

О, матери стран малых и великих!

Услышьте их и помните о них!

А. Молчанов

Не забудь своих детей, страна

Снег забывает, что он снег,

Когда на нём от крови пятна

Снег забывает, что он снег,

Когда потери безвозвратны.

Ребенок может на войне

Забыть о том,

Что он ребенок.

Но не забудут и во сне

Отец и мать

Его глазенок.

Не забудь своих детей, страна,

Стала детским садом им война.

Посреди летающих смертей

Можно все забыть,

Но не детей!

Забудет подо льдом вода,

Когда она была в заливе.

Но не забудет никогда

Россия,

что она — Россия.

Пускай забудут города,

Как их бомбили

Но лишь бы люди никогда,

Что они ЛЮДИ,

Не забыли!

Не забудь своих детей, страна,

Стала детским садом им война.

Посреди летающих смертей

Можно все забыть,

Но не детей!

Е. Евтушенко

Жестокое слово — война

Его я узнал не из книжки —

Жестокое слово — война!

Прожекторов яростной вспышкой

К нам в детство врывалась она.

Смертельными тоннами стали,

Сиреной тревоги ночной...

В те дни мы в войну не играли —

Мы просто дышали войной.

Сменила весёлые горны

Симфония крови и слёз,

И круг репродуктора чёрный

Нам вести суровые нёс.

В читальнях, притихших и тесных,

На отмелях книжных морей

При свете коптилок железных

Шуршали листы букварей.

С оркестром февральской метели,

Как вестники праздничных дат,

Мы песни недетские пели

В палатах ослепших солдат.

Мы метили вдовьи калитки

Тимуровской алой звездой.

И были, как золота слитки,

Румяна картошки пустой.

Землянки. Теплушки. Заводы...

Со мною они и теперь —

Четыре мучительных года

Надежд, обретений, потерь.

Бараков, продрогшие стены,

Пронзённые ветром дворы,

И горькие лики священных

Открыток военной поры.

Холмы Пискарёвского поля

В безмолвной блокадной тоске,

И чёрная метка неволи

На высохшей детской руке...

Я верю, что в снимках нечётких

Останутся жить на века

Мальчишки в солдатских пилотках

Со званием сына полка.

Пройдя перекрестки крутые,

Судьбе мы молиться должны —

Седые мальчишки России,

Спасённые дети войны.

А. Иоффе

А мы не стали памяти перечить

А мы не стали памяти перечить

И, вспомнив дни далекие, когда

Упала нам на слабенькие плечи

Огромная, не детская беда.

Была зима и жесткой, и метельной,

Была судьба у всех людей одна.

У нас и детства не было отдельно,

А были вместе — детство и война.

И нас большая Родина хранила,

И нам Отчизна матерью была.

Она детей от смерти заслонила,

Своих детей для жизни сберегла.

Года пройдут, но эти дни и ночи

Придут не раз во сне тебе и мне.

И, пусть мы были маленькими очень,

Мы тоже победили в той войне.

Р. Рождественский

Дети войны

У войны было горя много,

И никто никогда не сочтёт,

Сколько раз на своих дорогах

Оставляла война сирот.

В эти годы порой казалось,

Что мир детства навек опустел,

Что уже не вернётся радость

В города, где дома без стен.

Был серебряным смех девчонок,

Но его заглушила война.

А седины ребячьих чёлок —

Разве этому есть цена?..

П. Синявский

* * *

Я — обыкновенный, довоенный,

То есть я родился до войны.

Вой фугаски яростной сиреной

Просверлил мальчишеские сны.

С детства новых слов узнал я много

С тех сороковых, суровых лет:

«Мессершмитт», «воздушная тревога»,

«Светомаскировка», «лазарет».

«Тиф», «эвакуация», «теплушки»,

«Совинформбюро» и «артобстрел»,

В маленькой сибирской деревушке

С этими словами я взрослел.

И поныне не могу забыть я,

Даже если захотелось мне б.

Слов: «бомбоубежище», «укрытье»,

«похоронка», «карточки на хлеб»

И словарь войны я,

Вот уж точно,

Буду помнить долгие года…

Этих слов моя не знает дочка,

Дай ей Бог не знать их никогда!

М. Пляцковский

Поколение

Что в нас осталось от войны?

Не в чистом небе грохот гром

А ощущенье тишины

Отцом оставленного дома.

Куда сильнее, чем ночной

Свист бомбы авиационной,

Запал в нас душный, суетной

Бивак эвакуационный.

Ужом вползая в наши сны,

Сирена плакала натужно, —

Пришли мы в мир войны.

Войны.

И думали, что так и нужно.

Одни приходят в жизнь —

Весна. Зима.

Осенняя погода.

А мы пришли —

Война, война…

Нечаянное время года.

Война. Такое бытие

Нам уготовано судьбою.

А то, что было до нее, —

То было и до нас с тобою.

Коптилки свет дрожал и гас,

Нас изумляя и пугая, —

Мы плохо верили в тот час,

Что раньше жизнь была другая.

До полночи боясь заснуть,

Мы брата слушали и деда,

Но не смогла ту жизнь вернуть

И долгожданная победа.

С приходом мирной тишины,

Сосредоточенные дети,

Совсем не так, как до войны,

Мы стали жить на белом свете.

Послевоенные года

В своих свершеньях постепенных

Не возвратят нам никогда

Тех невозможных

Довоенных…

И к непогоде в нас она

Болит, болит, не заживая,

Отечественная война,

Война вторая Мировая.

О. Дмитриев

Россия

Н. Н. Жукову — замечательному художнику

Жизнь моя встает передо мною,

Лишь тебе известная одной,

С детством,

Что оборвано войною,

С юностью,

Что начата войной.

Я — малыш,

Расплывшийся в улыбке

Оттого, что озорник ручей

На моих ногах щекочет цыпки,

От которых я не сплю ночей.

Что же ты не ловишься, рыбешка?

Разве ты не знаешь, что война...

Мне бы пескарей

Хотя б немножко,

Мне большая рыба не нужна.

Я ловил.

И, может быть, впервые

Понял чутким сердцем малыша,

Что России трудно,

Что Россия

Даже пескарями хороша.

Я — твой школьник.

Помню все, что было:

Темный класс подобен шалашу.

Я дышу на мерзлые чернила,

Я на пальцы синие дышу.

Стынут зайцы снежные по стенам,

Жмутся к ненатопленным печам.

В окна школы,

Что заткнуты сеном,

Их мороз впускает по ночам.

И хотя вдали —

Бои большие,

Ты со мною крепко держишь связь:

В образе учителя, Россия,

Ты встаешь,

Над партою склонясь.

Я — косарь.

Плывет над лугом небо,

Крепко спит трава, сойдясь в ряды.

У меня ломоть ржаного хлеба

Да колодец ключевой воды.

Ем и запиваю хлеб водою

Из зеленой кружки — лопуха.

Стыдно, если сердце молодое

Скажет мне,

Что жизнь моя плоха.

Есть у парня руки молодые,

Край, пропахший скошенной травой,

Остальное будет все, Россия,

Главное, что здесь я —

Парень свой.

Д. Блынский

Мальчишки военной поры

Фугаски свистели ночами

И взрывов пылали костры.

Гремели бои за плечами

Мальчишек военной поры.

Сирена воздушной тревоги

Врывалась в дома и дворы,

И снились не зря фронтовые дороги

Мальчишкам военной поры.

Свой возраст недаром ругали

Полки тыловой детворы

За то, что в солдаты не брали

Мальчишек военной поры.

У них из-под старых кепчонок

Лихие торчали вихры.

Отцов заменили в цехах закопченных

Мальчишки военной поры.

Зенитки давно замолчали,

Летят чьи-то санки с горы.

Седыми мужчинами стали

Мальчишки военной поры.

Написаны новые книжки,

И звездные манят миры…

Но всё же сегодня играют мальчишки

В мальчишек военной поры!

М. Пляцковский

Мы — дети военной поры

Мы горя хлебнули в избытке,

Нас ночью будили зенитки,

Фашистские бомбы летели

На школьные наши дворы.

Под грозным мужавшие небом,

Блокадным вскормленные хлебом,

Взрослевшие раньше, чем надо,

Мы — дети военной поры.

Спасались от смерти в подвале

И в очередь утром вставали,

Отвыкшие петь и смеяться,

Не знавшие детской игры,

Все беды делившие вместе,

С фронтов ожидавшие вести,

Мы — дети огня и железа,

Мы — дети военной поры.

Мы в классе дремали устало,

Учебников нам не хватало,

Мы гибли зимою от стужи,

А летом от страшной жары.

И матери, прячась в сторонке,

Скрывали от нас «похоронки», —

Но мы уже всё понимали,

Мы — дети военной поры.

Привыкшие к грому фугаски,

Отцовской не знавшие ласки,

Курившие дома украдкой

Цыгарки из пыльной махры,

Ходившие в рваных опорках,

В горелых чужих гимнастёрках,

Мы — дети нелегкой Победы,

Мы — дети военной поры.

М. Матусовский

Военное детство

А нас обернуло порознь

И вместе уже не раз:

Глядит сквозь военную прорезь —

Как целится — детство в нас.

И все эти годы мирные

В глубоких тылах страны,

Мы всё ещё эвакуированные

Сиротственники войны.

Отчётливо в детство, в отрочество

Вошла — до сих пор видна, —

Как общее наше отчество,

Отечественная война.

С. Донбай

Пусть голосуют дети

Я в госпитале мальчика видала.

При нем снаряд убил сестру и мать.

Ему ж по локоть руки оторвало.

А мальчику в то время было пять.

Он музыке учился, он старался,

Любил ловить зеленый круглый мяч…

И вот лежал — и застонать боялся.

Он знал уже: в бою постыден плач.

Лежал тихонько на солдатской койке,

Обрубки рук вдоль тела протянув…

О детская немыслимая стойкость!

Проклятье разжигающим войну!

…О сколько их, безногих и безруких!

Как гулко в черствую кору земли,

Не походя на все земные звуки,

Стучат коротенькие костыли.

И я хочу, чтоб, не простив обиды,

Везде, где люди защищают мир,

Являлись маленькие инвалиды,

Как равные с храбрейшими людьми.

Пусть ветеран, которому от роду

двенадцать лет, когда замрут вокруг,

За прочный мир, за счастие народов

Поднимет ввысь обрубки детских рук.

Пусть уличит истерзанное детство

Тех, кто войну готовит, — навсегда,

Чтоб некуда им больше было деться

От нашего грядущего суда.

О. Берггольц.

Ребёнок

В Сокольниках есть детская больница.

Из русских сел, растерзанных врагом,

Ребят угрюмых привезли в столицу,

В укрытый елями старинный дом.

Стоит он, странной тишиной объятый.

B большие окна ровный свет летит.

Прошла я осторожно вдоль палаты,

Где девочка лежала лет пяти.

С нее сорвали немцы полушалок,

Когда на стужу выгнали семью,

На жалобный комочек мать дышала,

Пытаясь дочку отогреть свою.

А на дворе метель по-волчьи выла,

На детских щечках стыли капли льда,

И не забыло худенькое тело,

Что было очень холодно тогда.

Но девочке понравилась больница,

Спокойные в халатах белых дни.

Смежаются усталые ресницы,

Плывут, мерцают, кружатся огни.

И думает ребенок, засыпая,

Что небо распахнется широко,

Что вырастет в саду трава густая,

Что босиком бежать по ней легко.

Так весело промчался ветер зыбкий,

И яркий куст так радостно запах,

Что слабое подобие улыбки

Мелькнуло на измученных губах.

Потом она вдруг вспомнила о маме,

И вся рванулась, точно ветерок.

И вижу я, что стянуты бинтами

Два маленьких обрубка вместо ног.

Пусть не слеза — пусть гнев горячий брызнет,

Пусть сердце запылает, как в бою,

Пред этой искалеченною жизнью,

Зовущей мстить за родину мою.

Е. Шевелева

Как нереально то, что до войны…

Как нереально то, что до войны:

Кудрявый мальчик в чистенькой матроске,

На синем гюйсе — белые полоски.

Рот приоткрыт. Глаза удивлены.

Еще кричат над берегом стрижи,

И беженцы не тянутся к Заволжью,

И далеко до голода,

И рожью

Набиты трюмы медленной баржи.

Еще и мне не выпал случай быть,

А без меня, в сумятице и горе,

Как выжил ты,

Какому зову вторя,

Шел, чтоб не пасть,

Не падал, чтобы жить?

И опухал от голода,

Как тень,

Бредя босым по выпавшему снегу.

Но ты был мал.

Почти невидим с неба:

Саксонский ас не разглядел мишень.

Ты словно вдруг с лица земли исчез.

…B степях ли мы иль в глубине дубравы,

Нас от беды скрывают в детстве травы;

Мы до поры невидимы с небес.

Невидимы, как тоненький росток, —

Пока мы землю защитить не в силах

Пока и нам не выпадает срок

Прикрыть собою крохотных, бескрылых.

И мы проходим зримо и легко

B нас гибкость трав и несогбенность леса,

И в жилах кровь особого замеса

И путь далек, и небо высоко.

И нереально все, что скрылось с глаз.

Но вечерами, при настольном свете

На старых снимках оживают дети

И пристально оглядывают нас.

И вопрошают:

Выстоим ли мы,

Когда за все придется быть в ответе,

Чтоб никогда уж маленькие дети

Не шли босыми в глубине зимы?

И мальчик тот, что, голову склоня,

За мной следит со старого картона, —

Найти его и уберечь от стона,

И заслонить,

Но время непреклонно.

Он выжил сам.

И заслонил меня.

Т. Кузовлева

* * *

Эпохой бессмертия мы рождены

И помнить обязаны свято:

Взрастило нас время, мы — дети войны,

За нас умирали солдаты.

Рвались мы с Чапаевым в яростный бой

В кино — в переполненном зале

Мы первыми трогали детской рукой

Горячее солнце медалей!

Отцами прописано в сердце у нас

Крылатое слово — Победа!

Нам в дни испытаний и в радостный час

Завещано помнить про это.

А годы военные — словно костры,

Не гаснут, как прошлые беды.

Мы — родом из детства военной поры-

Твое, поколенье, Победа!

А. Ануфриев

Дети войны

Дети войны, вы взрослели под грохот снарядов,

Вам колыбельные петь матерям не пришлось,

Вы не носили красивых и пышных нарядов.

Пулей свинцовою детство от вас унеслось.

Дети войны провожали отцов молчаливо,

Всё понимая — пришел расставания час.

От матерей своих прятали слезы стыдливо,

Не поднимая печально опущенных глаз.

Дети войны на заводах отцов заменили

«Все для победы! Для фронта!» — был лозунг один.

Жили в цехах, за станками и ели, и пили,

Ночи не спали, но верили — мы победим!

Дети войны под бомбежкой, в холодных окопах

Дети полков. Партизанских отрядов сыны

Родине отдали жизнь до последнего вздоха —

Как вам хотелось дожить до конца той войны!

Дети войны — те девчушки, мальчишки — ребята!

Трудно сказать, да и было ли детство у вас?

Вместо домов вам достались сожженные хаты,

А в узелке — лишь сухарик один про запас.

Дети войны, как детьми вы остаться сумели,

Хоть повидали так много и горя, и зла.

Ваши сердца от жестокости не очерствели,

В клубах пожарищ душа оставалась светла.

А вам хотелось бегать и смеяться,

В небесной сини голубей гонять,

Но с детством рано довелось расстаться,

За день пришлось на годы старше стать.

Л. Корнева

Дети войны

Малолетние дети войны

Шли от парты к станкам, на заводы.

На колхозных делянках страны

Вместо взрослых трудились в те годы.

Не играли ни в куклы, ни в мячики.

От бомбёжек порой не до сна.

Детство кончилось. Девочки, мальчики…

Отняла ваше детство война.

Ничего нет страшней похоронки.

Сколько их приходило тогда?

Сиротели мальчишки, девчонки,

Потерявши отцов навсегда.

Вы работали, детским трудом

Приближая наш праздник Победы,

Чтобы счастье вошло снова в дом,

Чтоб все радостью были согреты!

Будьте счастливы, бабушки, деды —

Дети страшной суровой войны.

Пусть сияет салют в День Победы!

Пусть вам снятся спокойные сны…

Н. Каретникова

Юным героям войны

Мальчишки-девчонки военной страны!

Мы вам до земли поклониться должны:

Вы бились с врагом в тех кровавых боях,

Вы смены стояли в холодных цехах,

Вы в поле работали за четверых,

Вы ждали, молились за ваших родных,

Вы тылом надежным были отцам,

Опорой вы стали своим матерям,

Вы мстили за павших, вставая с ружьем,

Вы шли в рукопашный за поруганный дом,

Вы связь обеспечивали для партизан,

Вам ангел победы в руки был дан.

И кто-то из вас не вернулся домой,

А кто-то сейчас, слава Богу, живой.

Девчонки-мальчишки великой страны!

Мы вам до земли поклониться должны!

Н. Бессонова

Дети войны

Дети войны — и веет холодом,

Дети войны — и пахнет голодом,

Дети войны — и дыбом волосы:

На челках детских седые полосы.

Земля омыта слезами детскими,

Детьми советскими и не советскими.

Какая разница, где был под немцами —

В Дахау, Лидице или Освенциме,

Их кровь алеет на плацах маками,

Трава поникла, где дети плакали.

Дети войны — и боль отчаянна!

И сколько надо им минут молчания...

Л. Голодяевская

О детях войны

Детям, пережившим ту войну,

Поклониться нужно до земли!

В поле, в оккупации, в плену,

Продержались, выжили, смогли!

У станков стояли, как бойцы,

На пределе сил, но не прогнулись

И молились, чтобы их отцы

С бойни той немыслимой вернулись.

Дети, что без детства повзрослели,

Дети, обделенные войной,

Вы в ту пору досыта не ели,

Но честны перед своей страной.

Мерзли вы в нетопленных квартирах,

В гетто умирали и в печах.

Было неуютно, страшно, сыро,

Но несли на слабеньких плечах

Ношу непомерную, святую,

Чтоб скорее мира час настал.

Истину познавшие простую.

Каждый на своем посту стоял.

Девочки и мальчики войны!

На земле осталось вас немного.

Дочери страны! Ее сыны!

Чистые пред Родиной и Богом!

В этот день и горестный, и светлый,

Поклониться от души должны

Мы живым и недожившим детям

Той большой и праведной войны!

Мира вам, здоровья, долголетья,

Доброты, душевного тепла!

И пускай нигде на целом свете

Детство вновь не отберет война!

В. Салий

Дети войны

         посвящается моей бабушке

Мы родом из тех времён

Мы родом из той войны.

Я помню …

Бомбят эшелон…

И крики людей слышны…

И кто-то меня накрыл.

Земля …

Будто пчёлок рой…

И Ангела

Шорох крыл,

И шёпот:

«Живи, герой.»

Я помню…

Хотелось есть…

И снилось всегда

Молоко.

Нам с братиком было

Шесть.

Летят журавли…

Высоко…

Я помню

Село…

Сарай -

Сгоняли туда

Ребят.

И кто-то сказал:

«ТикАй…!»

Лишь печи

Черны стоят…

Я помню

Фашистский плен.

И номер

Четыре

Пол-ста.

И боль

Посиневших вен.

И в облаке

Лик Христа.

Нас

Больше чем миллион…

Мы родом из той войны.

Мы родом из тех времён.

Вы помнить о нас

Должны.

В. Успенская

* * *

Всё ярче звезды, небо голубей,

Но отчего-то вдруг сжимает сердце,

Когда мы вспоминаем всех детей,

Которых та война лишила детства.

Их защитить от смерти не смогли

Ни сила, ни любовь, ни состраданье.

Они остались в огненной дали,

Чтоб мы сегодня их не забывали.

И память эта прорастает в нас,

И никуда нам от нее не деться.

Ведь, если вдруг опять придет война,

Вернется к нам расстрелянное детство.

Автор неизвестен

Баллада о детях войны

Мы дети войны.

Нам с пелёнок досталось

познать беспределы невзгод.

Был голод. Был холод.

Ночами не спалось.

От гари чернел небосвод.

От взрывов и плача

земля содрогалась.

Не знали мы детских забав.

А сколько отрочеству

горя досталось…

Девчонки, солдатками став,

Просились на фронт

и без страха сражались,

держа налегке автомат.

Победа руками девчонок ковалась.

Их воля не знала преград.

Ночами стояли на вахтах заводов.

Им был по плечу всякий труд.

Красу их девичью щадила природа.

И не было праздных минут.

Влюблялись они.

Их мальчишки любили.

Была их любовь родником.

Из чаши любви чистоту они пили.

Глаза зажигались огнём.

Нутром оставались они недотроги.

И рвались их души в полёт.

Их гнали фашисты по пыльным дорогам.

И в рабство везли их, как скот.

Кому-то из плена бежать удавалось.

И даже по несколько раз.

Как зрелые воины, дети сражались.

Кто шёл в партизаны из нас.

Себе прибавляли мальчишечки годы,

чтоб их отправляли на фронт.

И не было это влиянием моды.

Кому-то родным стал завод.

Станки малолетки, как крепости брали,

на цыпочки встав во весь рост.

И навыки взрослых они обретали.

Со всех одинаков был спрос.

Исхожено много дорог километров.

Истрачено нервов и сил.

Нам выли вдогонку сирены и ветры.

Фашист нас, как зверя, травил.

Кровь брали фашисты из тоненьких венок,

спасая немецких солдат.

Мишенью детишки стояли у стенок.

Злодейства вершился обряд.

А в голод спасала лишь корочка хлеба,

очистки картофеля, жмых.

И падали бомбы на головы с неба,

не всех оставляя в живых.

Нам, детям войны, много горя досталось.

Победа наградой была.

И летопись лет страшных в память вписалась.

Боль отклик у эха нашла.

Лина Томчи

К началу второй мировой

К началу второй мировой

мы в школу еще не ходили.

На станцию по мостовой,

окутанный облаком пыли,

катился ночной грузовик,

подвода с утра грохотала,

как будто по стеклам квартала

хлестало из туч грозовых.

Над речкой, у самой воды,

играл отпускник на гитаре,

цвели, задыхаясь, сады,

и низкие птицы летали.

Такая стояла пора.

Неведенье.

Детство. Жара.

И все-таки эта война,

пусть даже и малою частью,

к несчастью, но также и к счастью,

как главный урок, нам дана.

И мы до конца наших лет

запомним тот слипшийся хлеб.

С. Дрофенко

* * *

Мне на веку запомнилось немало,

И только детства вспомнить не могу:

Его война, как стебелёк, сломала

Июньским днём за речкой, на лугу.

Была земля и жесткой, и метельной.

Была судьба у всех людей одна.

У нас и детства не было отдельно,

А были вместе детство и война.

Ф. Васильев

Детство

Мы были серыми, как соль

А соль на золото ценилась.

В людских глазах застыла боль

Земля дрожала и дымилась.

Просили, плача: «Мама, хлеба!»

А мама плакала в ответ.

И смерть обрушивалась с неба,

Раскалывая белый свет.

Да, мало было хлеба, света,

Игрушек, праздников, конфет.

Мы рано выучили это

Безжалостное слово — «Нет!»

Так жили мы, не зная сами,

Что обделила нас война.

И материнскими глазами

В глаза смотрела нам страна.

Мы были бережно хранимой

Ее надеждой в горький час-

И свет, и соль земли родимой,

И золотой ее запас.

Л. Щасная

Я был тылом — сопливым, промерзлым…

Я был тылом — сопливым, промерзлым,

выбивавшим всю азбуку Морзе

расшатавшимся зубом о зуб.

Мои бабки — Ядвига, Мария, —

меня голодом вы не морили,

но от пепла был горек ваш суп.

Сталинградский, смоленский, можайский,

этот пепел, в Сибири снижаясь,

реял траурно, как воронье,

и глаза у детдомовки Инки

были будто бы две пепелинки

от сгоревшего дома ее.

На родимой ее Беларуси

стали черными белые гуси,

рев стоял только черных коров.

Стали пеплом заводы, плотины,

и все бодрые кинокартины,

и надежды на малую кровь.

Сняли с башен кремлевских рубины.

В Ленинграде рояли рубили.

Слон разбомбленный умирал.

Пепел корчащихся документов

с крыш Москвы, с парусиновых тентов

улетал далеко за Урал.

Я свидетельствую о пепле,

от которого трусы ослепли:

им воздали еще не вполне.

Заклинаю всем ужасом детства:

«Нет страшней среди всех лжесвидетельств

лжесвидетельства о войне!»

Пепел, розовый в книгах, позорен.

Пепел был и останется черен.

Но свидетельствую о том,

что осталось неиспепелённым:

о народе в железных пеленках

и о сердце его золотом.

Я свидетельствую о братстве —

о святом всенародном солдатстве

от амурской до волжской воды,

о горчайшей редчайшей свободе —

умирать или жить — не в стыдобе,

а в сознанье своей правоты.

Я свидетельствую о пепле,

том, в котором все вместе окрепли

и поднялись в решающий час.

Я свидетельствую о боли.

Я свидетельствую о боге,

проступившем не в небе, а в нас.

До сих пор я дышу этим пеплом,

этим всеочищающим пеклом,

и хотя те года далеки,

вижу в булочных я спозаранок,

как вмурованы в корки буханок

сталинградские угольки.

Эх, война, моя мачеха-матерь,

ты учила умнее грамматик,

научила всему, что могла,

и сама кой-чему научилась.

Проклинаю за то, что случилась,

и спасибо за то, что была.

Е. Евтушенко

* * *

Если я не участник войны,

Это, граждане, вовсе не значит,

Что страдания мне не больны,

От которых и взрослый заплачет.

Я участник большого огня,

Когда стены родные пылали.

«Мессершмитты» стреляли в меня,

Злые «юнкерсы» бомбы бросали.

Я родился в тридцатом году

И годами для фронта не вышел.

Но хлебнул фронтовую беду

Среди белых воронежских вишен.

«Я частенько в больницах лежу —

Крепко голову пуля задела.

Я стихи о дорогах пишу.

Впрочем, это особое дело...

Не смущайте вопросом меня,

Почему мне медали не дали.

Я участник большого огня,

Это, может, важнее медали».

А. Жигулин

* * *

От Бояновых песен,

От седых ковылей придонецких,

От костров партизанских,

От звезд гимнастерки отца

Началась моя память

И упала в военное детство,

В мир холодной слезы,

В похоронку и в посвист свинца.

Началась моя память

С тоски зачерствевшего хлеба

И с нечерствой души

Матерей наших,

Вынесших ад.

Началась моя память

С разрыва, упавшего с неба,

На гремящих вокзалах

С гармоней безногих солдат.

Все осело в душе,

Только видится чаще не это —

Наши матери,

Алый над ними закат.

Вот бегут к поездам

И целуют в слезах среди лета

Возвратившихся к нам

С того света солдат…

В. Тряпша

Калуга, 1941

1

Навеки из ворот сосновых,

Веселым маршем оглушен,

В ремнях скрипучих, в касках новых

Ушел знакомый гарнизон.

Идут, идут в огонь заката

Бойцы, румяные солдаты.

А мы привыкли их встречать

И вместе праздничные даты

Под их оркестры отмечать.

Идут, молчат, глядят в затылок,

И многим чудится из них,

Что здесь они не только милых,

А всех оставили одних.

Вот так, свернув шинели в скатки,

Они и раньше мимо нас

Шагали в боевом порядке,

Но возвращались каждый раз.

«И-эх, Калуга!» — строй встревожил

Прощальный возглас. И умолк.

А вслед, ликуя, босоножил

Наш глупый, наш ребячий полк.

2

Каждый вечер так было. Заноют, завоют гудки.

Женский голос из рупора твердо и строго

Повторит многократно: «Тревога! Тревога! Тревога!»

Суетливые женщины, стайки детей, старики,

Впопыхах что попало схвативши с собою,

В новых платьях, в парадных костюмах,

как будто на бал,

Устремлялись толпою

В подвал…

3

А мы еще вместе. Но рядом разлука,

Которой нельзя миновать.

Отец не спит, ожидая стука.

Слезы глотает мать.

4

Не по-русски, а вроде по-русски.

Необычен распев голосов.

Белоруски они, белоруски.

Из лесов. Из горящих лесов.

Гром войны. Громыханье телеги.

Разбомбленный, расстрелянный шлях.

И на скорую руку ночлеги

В стороне от дороги, в полях.

5

Пейзажа не было. Его смели и смяли

И затоптали… Лишь густая пыль

Да медленное умиранье солнца.

И снова пыль. И люди, люди, люди.

Стада, телеги — все одним потоком

Катилось. Шумы, окрики, слова

Слились в единый гул, роптавший глухо.

И желтые вечерние лучи

Ложились тяжкими последними мазками

На спины уходящих… Тучи пыли

Мгновенно скрыли от сторонних глаз

Позор и горечь шествия… А я,

Встречая уходящих на восток,

Прощался с детством.

В. Берестов

Та зима была, будто война, — лютой…

Та зима была,

будто война, — лютой.

Пробуравлена,

прокалена ветром.

Снег лежал,

навалясь на январь грудой.

И кряхтели дома

под его весом.

По щербатому полу

мороз крался.

Кашлял новый учитель

Сергей Саныч.

Застывали чернила

у нас в классе.

И контрольный диктант

отменял завуч…

Я считал,

что не зря

голосит ветер,

не случайно

болит по утрам горло,

потому что остались

на всем свете

лишь зима и война —

из времен года…

И хлестала пурга

по земле крупно,

и дрожала река

в ледяном гуле.

И продышины в окнах

цвели кругло,

будто в каждую

кто-то всадил пулю!..

И надела соседка

платок вдовий.

И стонала она допоздна-поздно…

Та зима была, будто война, —

долгой.

Вспоминаю

и даже сейчас мерзну.

Р. Рождественский

1941 1942

И столица, и страна

В двух шагах от пропасти,

Вся Кремлёвская стена

В камуфляжной росписи.

Во дворе — аэростат,

Днём под сеткой спрятанный,

Две полуторки дымят

Газогенераторные.

Ночью в небе вместо туч

Рыбы толстохвостые

Будет юнкерс невезуч —

Облететь непросто их.

Дома — скудная еда:

Жидкий суп картофельный,

А на сладкое — бурда

С желудовым кофием.

Вот однажды был обед:

Вермишель с тушёнкой!

Ничего вкуснее нет

Для меня с сестрёнкой!

В январе шуршали все

Мятыми листами —

На газетной полосе

Заголовок: «Таня».

Репродуктор — чёрный рот

Нас разбудит рано.

Сводки Совинформбюро…

Голос Левитана…

Скажет нам, когда бежать

Надо в подземелье,

Не забудет подсказать:

«Сделать затемненье!»

Мама любит слушать бас

Дяди Паторжинского…

Кукрыниксы в Окнах ТАСС

В станции «Дзержинская»

Летом я нашел подвал

Под большой столовкой,

Там морковку воровал.

Я ж худой и ловкий!

«Осторожно, листопад!»

На Ильинском спуске.

Группа девушек-солдат

В гимнастёрках узких.

Дерматиновый портфель,

На толкучке куплен.

В школу я хожу теперь

Первоклассник, шутка ль!

Детство память сберегла,

Ну, а всё, что после,

Пролетело, как стрела.

Вот и снова — осень.

Г. Солодилов

Память

Горите, флаги красные, горите!

Я с детства помню слезы ранних вдов,

Заиндевевший громкоговоритель

И снег в морщинах сбившихся платков.

Я помню, как сирена завывала,

Я помню хруст оконного стекла.

Гремели взрывы.

В печках застывала

Зола позавчерашнего тепла.

И умещались двести хлебных граммов

На сводке с фронта

в двадцать строгих строк.

И первоклассник худенький упрямо:

— Мы не рабы! — заучивал урок.

А. Решетов

Война

У пацанов свои порядки,

и нам не ставили в вину,

что мы играли,

нет, не в прятки,

а в беспощадную войну.

Надев отцовские пилотки,

набравши гильзы в котелки,

мы — партизаны и пилоты,

разведчики и моряки...

А среди нас была девчонка,

и славились на целый двор

ее мальчишеская челка,

ее мальчишеский задор.

Вели мы в штаб ее, толкая,

и говорили:

«Не таи!

А ну признайся,

кто такая

и кто родители твои?»

И вдруг на наше приказанье,

склонивши голову, она

с остекленелыми глазами,

внезапной строгости полна,

сказала: «Папы нет... убили,

а маму... немцы увели...»

Впервые взрослыми мы были

и ей ответить не могли.

Так, озорные дети улиц,

дыша бравадою одной,

впервые мы с войной столкнулись,

с большой,

взаправдашней войной.

Я знал войну не понаслышке,

она не рядом, а во мне:

стоят молчащие мальчишки

немым проклятием войне.

В. Дагуров

* * *

Бесследно юность не прошла:

хотя мы не были в солдатах, —

в ней сгустки крови, слитки зла,

озёра слёз солоноватых,

слепое мужество детей,

когда земля гудит мятежно...

Я полюбил с тех дней людей

тревожно, трепетно и нежно.

О. Шестинский

* * *

Война вручала людям похоронки.

Скрипела ось обугленной Земли.

Худущие мальчишки и девчонки,

Мы помогали взрослым, как могли.

Мы вёдрами домой таскали воду

И на зиму кололи кучи дров.

Работали — не через пень-колоду,

А вкалывали так, что будь здоров.

В ту пору было нам годков немного,

Нам, допризывным гражданам страны.

И матери на нас глядели строго,

Латая наши драные штаны.

Как беженцев обоз, тянулось время,

Шум эшелонов замирал вдали.

А нам хотелось, чтобы поскорее

Отцы домой Победу принесли.

Голодные, мечтали мы, бывало,

Забившись в пыльный угол чердака,

Что наедимся хлеба до отвала

И что напьёмся вдоволь молока!

М. Пляцковский

* * *

Война вошла в мальчишество моё

Сперва без дыма, крови и тревоги,

А как заходят путники в жильё

Передохнуть, испить воды с дороги.

Она хлебами шла из-за реки,

Оттуда, где закаты занимались, —

Подолгу, помню, теплились штыки,

Пока солдаты в гору подымались.

Попарно, кучками, по одному,

Не торопясь, они к Москве пылили,

Порой у нас, в окраинном дому,

Степенно, сняв пилотки, воду пили

И дальше, на восток, полями шли,

И все, казалось, были пожилые,

Хотя, наверно, попросту в пыли,

В обмотках серых, серые и злые.

Глаза закрою, вижу, как теперь,

Распахнутые настежь двери дома

И как ложится на пол через дверь

Зари вечерней свежая солома,

И вижу мать у белого стола

В обнимку с чёрным чугуном картошки

И двух солдат, которым подала

Моя сестрёнка расписные ложки.

Солдаты ели истово, в запас,

А старший, рыжий, с вислыми усами,

Рассказывал, давя бездонный бас,

И вдруг заплакал тихими слезами.

Сидел и плакал, тягостно, в упор,

Не наклоняясь и лица не пряча.

И я войну запомнил с этих пор

И до сих пор боюсь мужского плача.

Г. Еремеев

Тыловое детство

Каких несчастий и какой тоски

Вкусило наше пасмурное детство...

Росли в жестоких играх босяки,

Весь тыл отцовский получив в наследство.

Нас голод сбил в компании шальные,

И, мудрые и злые огольцы,

Мы обходили рынки и пивные,

Хватая «беломор» и огурцы.

Мужчины ушли по смертельной дороге:

Грехи отпускала святая война,

И жалким старухам и старцам убогим

Последнюю мелочь бросала шпана.

Я сытости доныне не приемлю:

Набитое нутро смиряет злость.

Я землю даже ел, когда на землю

Варенье у кого-то пролилось.

Союзники выписывали визу

На ящике «Detroute for Stalingrad»,

И я глотал в больнице по ленд-лизу

От слёз, наверно, горький шоколад.

Далёкие годы, тревожные годы...

Бежали на фронт из тылов пацаны.

Прошла беспризорная наша свобода.

Четыре ли года? — Нет, века войны.

Сегодня в моде книги и уют.

Где вы, мальчишки, что клялись мне в дружбе?

Одни пропали, а другие пьют,

А третьи слишком высоко по службе.

Вы, юные, чуть-чуть крупнее нас,

Живя в тепле, умнея понемногу,

Отстали вы от нас на целый класс —

На страшный класс войны, и слава Богу!

К слезам материнским мы были нестроги,

И очень легко повзрослеть было нам.

И этой тревоги, и этой дороги

Я вам не желаю и вам не отдам.

А. Дольский

* * *

Уже война почти что в старину.

В ряды легенд вошли сражений были.

По книжкам учат школьники войну,

А мы ее по сводкам проходили.

А мы ее учили по складам

От первых залпов городских зениток

До славы тех салютов знаменитых,

Которых силу я не передам.

Войну, что опаляла наши дали,

В века отбрасывая зарев тень,

В холодных классах нам преподавали

И на дом задавали каждый день.

И мы прошли под зимний звон ветров

И песен, порохом ее пропахших,

От тяжких слов о гибели отцов

До возвращенья без вести пропавших!

Я речь о том повел не оттого,

Что захотелось просто вспомнить детство,

А потому, что лишь через него

Я в силах в быль великую вглядеться

И рассмотреть, что в грозном том году

И мы забыли тишь (без сожалений!),

Чтоб стать сегодня равными в ряду

Проверенных войною поколений.

В. Соколов

Начало

Четвертый класс мы кончили в предгрозье.

Но мы о том не думали в тот год,

И детских санок легкие полозья

Неслись навстречу — буре без забот.

Ты помнишь? Возле краснозвездных вышек

Ты помнишь! В Александровском саду

Летели дни на санках и на лыжах,

И Кремль от детства отводил беду.

Но все тревожней были передачи.

Все шире круг забот МПВО.

Горел Париж. И так или иначе —

На нас ложились отсветы его.

Я помню день, когда забросил сразу

Я все свои обычные дела,

В тот вечер мама два противогаза

Себе и мне с работы принесла.

Я и не понял: для чего, откуда,

Но, на игру сзывая ребятню,

Таскал с собой резиновое чудо

И примерял по десять раз на дню.

Откуда-то их был десяток добыт.

И вот, пока сражение текло,

Любой из нас, растягивая хобот,

Глазел на мир сквозь потное стекло.

А на спину поваленные стулья

Строчили беспощадно по врагу,

И в светлых комнатах шальная пуля

Подстерегала на любом шагу.

И падал навзничь Петька или Сашка

Не на ковры, навстречу синяку,

С бумажною звездою на фуражке

И сумкою зеленой на боку.

Но в коридоре, становясь под знамя,

Мы верим ложной гибели сполна,

И не догадываемся, что с нами

Играет настоящая война!

А уж случалось — свет надолго гаснул

Вслед за тревожно стонущим свистком,

А уж в парадные не понапрасну

Затаскивали ящики с песком.

И часовой на западной границе

Все зорче вглядывался в темноту.

А там росли опасные зарницы,

Стальные птицы брали высоту.

Там на дома неслись фугасок гроздья.

На океанах шли суда ко дну.

Четвертый класс мы кончили в предгрозье,

Из пятого мы перешли в войну.

Двенадцать лет — огромный, взрослый возраст,

Но разве нежным мамам объяснишь,

Что наше место там, где крики «воздух»

И ширь ничем не защищенных крыш.

И мы тайком (туда, где зажигалки),

Оставив женщинам подвальную тоску,

Вслепую лезем, стукаясь о балки,

По теплому чердачному песку.

А там, пылая в треугольной раме,

Гремит ночной московский наш июль,

Зажженный заревом, прожекторами,

Пунктирами трассирующих пуль.

Мы замерли. И ноги вдруг как вата,

Но, несмотря на то что бел, как мел,

Наш командир сказал: — За мной, ребята! —

И по железу первым загремел.

Навстречу две дежурных комсомолки

Уже спешили, нас назад гоня.

И как сосульки падали осколки,

И рос напор зенитного огня.

Чердак опять. А бой ревет над крышей,

Несовершенным подвигом маня.

И вдруг внесли его, плащом укрывши,

Как, может быть, внесли бы и меня.

Он так лежал, как в этой же рубашке

Лежал однажды на своем веку,

С бумажною звездою на фуражке

И сумкою зеленой на боку.

Он так лежал, как будто притворялся.

И мать бежала. — Петя, подымись! —

А он смолчал. Не встал. Не рассмеялся.

Игра кончалась. Начиналась жизнь.

Так дни идут, как будто нет им краю.

Но этот первый воинский урок

Я в сотый раз на память повторяю

И настоящий трогаю курок!

В. Соколов

Из поэмы

Был шелестом и зноем полон воздух.

Была голубизною даль полна.

И от гудков привычных паровозных

Еще казалась тише тишина…

Мы мало верили гудкам прощальным.

Они же, расставаньями грозя,

Все ширились — и утром привокзальным

Простились с нами старшие друзья.

Мы только что мячи гоняли с ними,

А тут за несколько военных дней

Они внезапно сделались большими,

Которым все известней и видней.

Они свыкались с воинской походкой,

Все извещения опередив.

На днях пришла к ним фронтовая сводка,

Как первая повестка на призыв.

А я еще играл. Ведь то и дело

Друг другу в битвах расшибая нос,

Мы на фашистов заменили белых,

Но даже щели рыли не всерьез.

Война казалась фильмом и парадом,

С картинки съехавшим броневиком.

И было странно: мама ей не рада,

А бабушка все трет глаза платком.

Но так утрами шли у листьев росных

Воздушные бои бумажных птиц,

Что мы не замечали строгость взрослых,

Заботою отягощенных лиц.

Но так минута каждая казалась

Каникулами до краев полна,

Что и в душе ничем не отдавалось

Такое слово книжное — война.

Но тени на газетный лист упали,

И первой болью на сердце легло:

Не может быть, чтоб наши отступали!

Не может быть! Но было! Но могло!

Я спотыкался по тяжелым строчкам.

И, у газетных замерев полос,

Я сам отстреливался в одиночку

И, раненный, навстречу танкам полз,

Я отходил по деревням горящим,

Сняв красный галстук, шел в леса, во мрак…

И было все до боли настоящим,

Таким, что и не выдумать никак!

И прочитал я в этой же газете

О том, что Псков пылает, что вчера

Бомбардированы в дороге дети,

На снимках рвы, носилки, доктора.

Не ужасом — тревогой сердце сжало.

Я от газеты только сделал шаг,

И тишины как не существовало,

Лишь грохот этих бомб стоял в ушах.

Впервые взят тоской такой тяжелой,

Я шел домой и что-то мял в руке,

А это был мой самый лучший голубь,

Что дальше всех парил на ветерке.

Казалось: день все так же тих и светел,

Дрожит листва, как воздух от жары.

Но я как будто в первый раз заметил

Зенитку у Максимкиной горы.

Санпоезд. Пулеметы на вокзале…

Скорей, скорей друзьям открыть глаза!

Но мне о той же боли рассказали

Ребят взволнованные голоса.

И в ту же ночь, разбужен звоном стекол

И грохотом орудий, рвавших тишь,

Я услыхал, как град осколков цокал

По мостовой и по железу крыш.

С вокзала пулеметы в ночь трещали.

Огнем разрывов вспыхивала тьма.

Век на войну куда-то уезжали,

А тут она приехала сама.

И я узнал, что есть война на свете,

Не та, что, лишь возьмись заткнуть ей рот,

Останется в нечитанной газете

Иль с выключенным радио замрет,

А та, что станет каждой коркой хлеба,

Что будет каждым воздуха глотком,

Что заберет и луг, и лес, и небо,

И взорванной земли последний ком.

И ты ее везде, во всем узнаешь,

И повзрослеешь, и навек поймешь,

Что сам отныне жизнью отвечаешь

За землю, на которой ты живешь!

Войне равно — большой ты или малый,

Одиннадцать тебе иль двадцать два.

Вот как швырнет без памяти на шпалы,

Огнем и сталью испытав сперва.

Я видел сам убитых этой ночью,

Сбежав на станцию часов с пяти…

Пройдет состав, оставив дыма клочья,

А там уж новый требует пути.

И набегали длинные вагоны

С протяжным гудом. И колесный стук,

Домами и платформой отраженный,

Двойным и гулким становился вдруг.

А ребятишки собирались стаей

У высоченных лип, где рай грачам,

И, поезда, как раньше, провожая,

Махали танкам, пушкам, тягачам…

А в тех теплушках, красных и дощатых,

Спешивших на позиции скорей,

В шинелях необношенных солдаты

Стояли у раздвинутых дверей.

Но у всего, что мимо проносила

Литых путей железная река,

Спокойная, уверенная сила

Была во всем: от взгляда до штыка!

Как подобает каждому мужчине,

Я сам явился в райвоенкомат,

А после был по возрастной причине

Не принят в истребительный отряд.

Ну, а затем был съеден хлеб до крошки,

И очереди стали звать чуть свет.

И оказалось, что вкусней картошки

Отныне ничего на свете нет.

Что ж, привыкай ослабший пояс трогать,

У нас с тобой еще трудней, гляди —

Задымленной железною дорогой

Легли не дни, а годы впереди!

Я уезжал. Прожектор в тучах шарил.

Чернел состав. Кричали: «Не скучай!»

А вот и трижды колокол ударил.

«Прощай, мой друг!» До юности прощай.

Назад, назад — сырые кровли дач,

Заросший сад и на забытой тропке

Футбольный мяч, обстрелянный пугач

И перископ из спичечной коробки.

Калинин. Клин. Дождя в окно броски.

Шинели, озабоченные лица.

В ночи, как потревоженные птицы,

Метались паровозные гудки.

В. Соколов

Младшему брату

А было все не так давно!

В хозяйстве даже нет обмылка,

Опять зашторено окно,

И на столе дрожит коптилка.

И «юнкерсы» не первый год

Крестами черными на небе,

И на растопку вновь идет

Отполированная мебель.

Соседка не встает с утра.

От горя выживет едва ли:

Ей похоронную вчера,

Уж третью, кажется,

Прислали.

Мать,

Видя, как я вдруг ослаб,

Косому спекулянту Глебу

Пальто отцовское снесла

За черствую буханку хлеба.

Но мы не раз

Голодным днем,

Свой шаг вливая в общий топот,

И в стужу шли и под дождем

За город, на рытье окопов.

Киркой орудовали зло

Мальчишки, надрывая жилы.

…Тебе вот слушать тяжело.

А мы всё это пережили.

В. Коротаев

* * *

В суете, суматохе и дыме,

За работой своей дотемна,

Мы б, наверное, стали другими,

Не вспаши наше детство война.

Откровенно признаемся в этом:

Наши судьбы в масштабах страны

Освещались естественным светом,

Отраженным от молний войны.

Ни вины, ни обиды здесь нету,

Ни к чему привставать на носки.

Под горячим светилом Победы

Наше поле давало ростки.

Мы спешили, спешили, спешили,

Но в душе понимали одно:

Совершить, что они совершили,

Нам, наверно, не будет дано.

Отрешимся от праведной блажи,

Воздавая почет старикам, —

Ведь История наши поклажи

Не фасует по равным тюкам.

Мы за спинами их постарели.

Но, наверное, логика есть,

Что о тех, кто в огне не горели,

Нам заботиться

Выпала честь.

Ю. Беличенко

Дитя войны

Гул самолёта, захватив пространство,

Сжал воздух неба будто жёстким прессом.

С деревьев сбил их зимнее убранство

И растворился на плацу за лесом…

Мне отчего-то стало очень жутко…

Дитя войны её совсем не знало.

Непостижимость лет как злая шутка? —

Я в памяти воскресшей воевала.

На фронт сражаться я, обрезав косы,

В военкомат примчалась добровольно.

Пускала поезда вниз, под откосы.

Метала скрежет оглушал невольно.

И будто въявь кормила вшей в окопе,

Со связкою гранат ползла под танки,

Тонула под огнём в болотной топи,

Лежала раненой в сырой землянке.

Под лай овчарок в лагере фашистском

Во тьме барака ожидала смерти,

Из окруженья путь пройдя неблизкий,

В НКВД-шной гнила круговерти.

В штрафбате безоружной шла в атаку,

По полю минному ползла к воронке,

В разведке с «языком» вступала в драку

В ночные рейды партизанской гонки.

На минах подрывалась на подлодке,

Шла на таран врага в бою воздушном.

Информбюро записывала сводки,

В подбитом задыхалась танке душном…

С детьми горела в деревенской хате,

В полях без лошадей сохой пахала,

Бойцов от ран лечила в медсанбате,

В снегу в шинельке тонкой замерзала…

На плащ-палатке раненых тащила,

В тылу по суткам у станка стояла.

Откуда только находилась сила…

Как похоронки с фронта получала…

Потом, салюту радуясь победы,

С слезами обнимала я солдата,

Не ощутив — закончились все беды,

Не осознав величья этой даты…

Ещё кормила мама немцев пленных,

И молоком поила их из кружки

За то, что делали тогда отменно

Нам, детям, деревянные игрушки…

На набережной Ждановки в каптёрке

По карточкам нам смалец выдавали.

На хлеб ржаной, намазав, солью тёртый —

За лакомство в ту пору почитали.

Не поняла, где явь, а что — виденья,

Сознанье пропиталось всё войною.

Мы — дети Господа тех лет творенья,

И нашей жизни уж не быть иною…

Знать, до рожденья, с кровью материнской,

Иль с молоком грудным, довольно скудным,

Впитался с болью дух святой единства,

Хотя я детство не считала трудным.

Но этот страх внезапный, леденящий душу,

Что возродил картин военных муку,

Так, словно ничего и не нарушил,

Но через годы протянул мне руку.

Дитя военных лет моей Отчизны!

Послеблокадной питерской весною

Гул самолётов мирной братской тризны

Всё оглашает небо надо мною…

Л. Перцева

* * *

Война не место для детей!

Здесь нет ни книжек, ни игрушек,

Разрывы мин и грохот пушек,

И море крови и смертей.

Война не место для детей!

Ребёнку нужен тёплый дом

И мамы ласковые руки,

И взгляд, наполненный добром,

И песни колыбельной звуки.

И ёлочные огоньки,

С горы весёлое катанье,

Снежки и лыжи, и коньки,

А не сиротство и страданье.

Т. Шорыгина

* * *

Мы, конечно, в атаки не шли,

И фашистов, увы, не бомбили,

Но и мы свою лепту внесли

В дело славной победы над ними.

Кто-то стал тогда сыном полка,

Не в последних рядах воевал,

А другой, потерявший отца,

Младших братьев, сестер опекал.

У станка засыпал мальчуган,

Просыпался, глаза протирал,

И работу свою продолжал...

Т. Шишова

* * *

Я не бежала, я плыла

по травам

следом за ветрами.

Я в мире радости жила,

купалась в росах утром ранним.

И не было ни тьмы, ни зла,

у ног босых плескалось небо.

…Мой светлый мир война сожгла,

и ветры пахнут жженым хлебом.

Н. Ваторопина

* * *

Я родилась, а мама умерла.

и город взял меня на воспитанье.

Пожизненное испытанье,

я — родилась, а мама умерла.

Пришла война. Отец ушёл на фронт,

чтоб никогда обратно не вернуться.

Такие «круглыми сиротами» зовутся.

В те годы город полон был сирот.

Но город — жил, работал, рос —

горячий, громкий, дымный и железный.

Шли «похоронки», голод и болезни,

а он Победу в будущее нёс.

К нам люди были ласковы, добры,

Сирот обогревали и растили.

А мы росли такими непростыми —

все без отцов, голодные и злы.

Н. Ваторопина

* * *

Я так ждала конца войны…

Родные лица в чёрном крепе

Смотрели молча со стены.

Трёх похоронок чёрный пепел

Засыпал бабушкины сны.

Я не ждала победных маршей,

Простившись с детством в тот июнь.

Войдя в огонь, я стала старше,

Сны довоенные храню.

Я провожала дни с откоса.

Гудели грозно поезда.

И иней в бабушкиных косах

Застыл навеки, навсегда.

Я чёрный цвет считала главным,

Других не зная красок цвета.

Май сорок пятый, долгожданный —

Война закончилась.

ПОБЕДА!

Сверкало грозами салютов

Бездонное, без края — небо.

Подсолено слезами круто —

Война закончилась.

ПОБЕДА!

Н. Ваторопина

* * *

Дикарка. Девочка из войны.

Сиротка. Подранок,

И — прочее…

А мне с той далёкой

Победной весны

Казаться отчаянной хочется.

Альпинистом побыть,

Заблудиться в лесу,

По кромке скалы,

Над ущельем, над кручею,

Талантом каким-то

Внезапно блеснуть,

Кого-то на место поставить

При случае.

Порою стояла на самом краю.

И холодно было, и жарко…

А я расслабляться себе не даю.

Я — девочка из войны. Дикарка.

Н. Ваторопина

Американское пальто

В войну мне выдали бесплатно

Американское пальто.

Во всей округе, вероятно,

Такого не имел никто.

Неловко было к оборванцам,

К друзьям-приятелям моим

Вдруг заявиться иностранцем

Или начальником каким.

Пальто и спереди, и сзади, —

Не веришь, мать мою спроси, —

Я до того отделал за день,

Что хоть тряпишнику неси!

За это мать со мной вожжами

Поговорила...

Но зато

Уж никого не обижало

Американское пальто.

А. Брагин

Мгновенье

В телефильме «Семнадцать мгновений весны»

Промелькнуло мгновенье далёкой войны,

Припылённое давностью дня,

И я понял, что я этот день узнаю

И что именно я на экране стою,

И прожгло этой мыслью меня.

Хроникальные кадры, а фильм игровой,

Настоящие бомбы, и грохот, и вой,

Но, как некогда, снова, опять

Отодвинулась кровь, и умолкла война,

И упала на нас, на меня тишина,

Будто бомба, рванувшая вспять.

Там был я, и мой двор, и другие дворы,

Меньше года осталось до мирной поры,

А детали я мог позабыть.

Не в начале войны и не в самом конце —

Сколько нас на Садовом стояло кольце?

Миллион человек, может быть.

Сколько их мимо нас под конвоем прошло?

Я за давностью лет позабыл их число,

Да казалось — и нет им числа.

И не щурясь, не жмурясь, не хмуря бровей,

Мы смотрели на воинство падших кровей

Без особого вроде бы зла.

Мы стояли, никто головой не вертел,

И никто говорить ничего не хотел,

Мы смотрели — и только всего.

И у старых старух, у последней черты,

У предела безмолвья не дёргались рты,

И не крикнул никто ничего.

И старательно шли они — эта орда,

И как будто спешили куда-то туда,

Где хоть вдовы забьются в тоске!

Но застыла Москва молчаливой вдовой,

И застыли дома, как усталый конвой,

И мгновенье застыло в Москве.

Долго длилось мгновенье, и мы, пацаны,

В океане людском в океан тишины

Перелили до капли свою.

Будешь фильм пересматривать — лучше смотри:

Это мы, это Малая Дмитровка, 3,

Это я там в народе стою.

Д. Сухарев

Было мне десять лет

Помню этот день, стократ воспетый, —

День, когда окончилась война.

Хлопнув по плечу меня: «С Победой!» —

Мне сказал какой-то старшина.

Промолчал в ответ я, потрясенный,

После — гордый целый день ходил,

Словно бы в борьбе, святой, бессонной,

Я со всеми вместе победил.

Матери и жены волновались,

Плакали от счастья старики,

Но еще надолго оставались

В прежней силе карточки, пайки.

Небеса в проломах голубели.

Грезившийся в громе и в дыму

Мир лежал дитятей в колыбели —

Были сутки от роду ему.

В честь его крылатые трубили

Гении с дворцовых старых стен.

Как младенца, все его любили,

Ничего не требуя взамен.

И. Фоняков

Сорок четвёртый

От бульвара Тверского

до бульвара Цветного

повторяю всё это

снова, снова и снова.

Время — сорок четвёртый,

я учусь в первом классе

едет конник червонный

по аллеям и штрассе.

Нарисовано это

на Кузнецком мосту;

Чтоб увидеть всё это,

я хожу за версту.

Помню аэростаты

и оркестры эстрады

в парке, где выставляли

«тигры» и «фердинанды».

Тех салютов московских

никогда не забудем —

Жуков и Рокоссовский,

Черняховский, Ватутин.

Помню тех офицеров

с новыми орденами,

в гимнастёрочках серых

проходивших меж нами.

Время цвета атаки,

не защитного цвета, —

наши красные флаги

И Победа, Победа!

Е. Рейн

Сорок пятый

Маме

На мне пальто из пестренького твидика —

хорошее, германское пальто.

Глобальная имперская политика

четыре года думала про то,

как мне урон недавний компенсировать.

Про то решали Рузвельт и Черчилль.

Как одарить меня, сиротку, сирого,

проект им наш Верховный начертил.

Четыре года бились танки вермахта,

люфтваффе разгорались в облаках,

правительств по одной Европе свергнуто

поболее, чем пальцев на руках.

Тонул конвой на севере Атлантики,

и лис пустыни заметал следы,

стратеги прозорливые и тактики

устраивали канны и котлы.

Но, главное, но главное, но главное —

я был красноармейцами прикрыт.

И вот стою, на мне пальтишко справное,

уже полгода я одет и сыт.

Стою я в переулке Колокольниковом,

смотался я с уроков и смеюсь,

и говорю с румяным подполковником,

и он мне дарит пряжку «Gott mit uns».

Убит отец, я видел льды блокадные,

едва не потерял сестру и мать,

но главное, но главное, но главное —

тогда-то я и начал понимать...

Е. Рейн

Читайте также Стихи о детях войны

Часть 1: Общие

Часть 2. Блокада Ленинграда

Часть 3. Тыл. Труд. Учёба

Часть 4. Помощь взрослым и фронту

Часть 5. Эвакуация. Работа на заводах

Часть 6. Концлагеря. Хатынь

Часть 7. Фронт. Оккупация. Партизаны

Часть 8. Пионеры-герои

300 книг о военном детстве

Книги о пионерах