Освобождение Киева: Стихотворения

 

6 ноября 1943 года войска 1-го Украинского фронта под командованием генерала армии Н. Ф. Ватутина, форсировав Днепр, освободили столицу Украины город Киев от фашистских оккупантов. Это событие имело огромное стратегическое значение для Советского Союза и стало важным этапом в освобождении всей Украины.

Киев под ударом: Начало войны

Киев одним из первых принял на себя сокрушительный удар войны. 22 июня 1941 года, с первыми лучами солнца, на город обрушились вражеские бомбы. Нацисты стремились захватить столицу быстро, но столкнулись с ожесточенным сопротивлением воинов Юго-Западного фронта. Огромный вклад в оборону внесли отряды народного ополчения, которых к началу июля насчитывалось 19. В защите Киева приняли участие 33 тысячи киевлян. Были сформированы 13 истребительных батальонов из числа горожан. В те тяжелые дни июля горожане возвели более 1,4 тысячи дотов и вручную вырыли 55 километров противотанковых рвов. В конце августа фашистское командование направило мощную танковую группу в обход Киева, на юг. Несмотря на это, Красная армия и горожане сопротивлялись 83 дня. Немецкие войска смогли войти в Киев лишь 19 сентября 1941 года.

Годы оккупации: Страдания и сопротивление

Заняв город, оккупанты взяли в плен более 665 тысяч бойцов и командиров, захватили 884 единицы бронетехники, 3 718 орудий и множество другого имущества. К этому моменту 200 тысяч киевлян ушли на фронт, а 325 тысяч человек были эвакуированы. В городе осталось около 400 тысяч жителей, которые продолжали трудиться на предприятиях, транспорте и в коммунальных службах.

Нацисты чинили над жителями города страшные и жестокие расправы. Бабий Яр стал печально известным местом массовых расстрелов гражданского населения, в первую очередь евреев, цыган, поляков, а также советских военнопленных. Эти зверства совершались немецкими оккупационными войсками и украинскими коллаборационистами. По некоторым данным, общее число расстрелянных жителей Киева и других городов Украины составило 150 тысяч человек, не считая детей до трех лет, чья гибель осталась неучтенной. Массовые казни продолжались до самого ухода немцев из Киева в 1943 году. Всего погибло более 200 тысяч киевлян. На территории города были созданы концлагеря «Дарницкий» и «Сырецкий» для советских военнопленных, евреев, коммунистов, комсомольцев и подпольщиков. В этих концлагерях погибло около 100 тысяч человек. Свыше 100 тысяч молодых людей были отправлены на принудительные работы в Германию. К концу 1943 года население города сократилось до 180 тысяч человек.

Несмотря на ужасы оккупации, жители города оказывали активное сопротивление врагу. В Киеве действовали комсомольское и коммунистическое подполья, которые вели неустанную борьбу с захватчиками. Тысячи подпольщиков и партизан действовали в городе и его окрестностях. Герои-подпольщики уничтожили сотни фашистов, взорвали 500 немецких автомобилей, пустили под откос 19 поездов и сожгли 18 складов.

Оккупация продлилась 778 дней. За это время 800 предприятий и фабрик были уничтожены, разрушены больницы, трамвайные пути и парки. Главная улица Киева — Крещатик — превратилась в руины, а более 40% жилого фонда опустело. Фашисты уничтожили памятники архитектуры, разграбили музейные фонды и похитили миллионы книг. Были разрушены все мосты через Днепр, выведены из строя водопровод, канализация, транспортное хозяйство.

Киевская наступательная операция: Освобождение столицы Украины

В ноябре 1943 года началась одна из ключевых операций Великой Отечественной войны – Киевская наступательная. Партизанские отряды сыграли неоценимую роль, оказывая всестороннюю помощь Красной Армии в освобождении города от гитлеровских захватчиков. Совместными усилиями были захвачены 12 стратегически важных переправ через реки Днепр и Десна.

3 ноября 1943 года ударная группировка войск 1-го Украинского фронта, действуя с Лютежского плацдарма, нанесла мощный удар с севера, открывая путь к столице Украины. С восьми часов утра в течение 40 минут артиллерия вела сокрушительный огонь, разрушая оборонительные позиции противника и уничтожая его вооружение и технику. Красная армия, ведя ожесточенные бои, неуклонно выдавливала врага. Солдаты вермахта, не выдержав натиска, отступали, оставляя за собой выжженную землю.

В освобождении Киева и битве за Днепр советские войска, а также украинские подпольщики и партизаны, проявили исключительное мужество, стойкость, отвагу и героизм. В ночь на 6 ноября 1943 года, преодолевая незначительное сопротивление, красноармейцы вступили в почти опустевший, пылающий город. Над столицей Украины было поднято красное знамя.

Однако бои не прекратились сразу. Они продолжались еще несколько дней в пригородах, что позволило освободить значительные территории. Операция завершилась 13 ноября освобождением Житомира.

Подвиг, увековеченный в наградах и памятниках

Командиры и красноармейцы продемонстрировали массовый героизм в боях за Киев. В ознаменование их заслуг 65 соединений и частей получили почетное наименование «Киевских». Около 700 воинов – от рядовых до генералов – были удостоены звания Героя Советского Союза, а 17,5 тысяч военнослужащих награждены орденами и медалями.

В 1961 году Президиум Верховного Совета СССР учредил медаль «За оборону Киева» в честь подвига советских граждан. 8 мая 1965 года за проявленный массовый героизм и мужество Киев получил высшую степень отличия – звание «Город-герой».

В память о тех событиях 8 мая 1982 года на площади Победы был установлен величественный обелиск – 40-метровый пилон, облицованный белым мрамором и увенчанный позолоченной звездой с надписью: «Городу-герою Киеву».

Источник

 

Киев

Древний город, стольный Киев,

Сердце Украины!

Наступал сапог Батыя

На твои руины,

Жадный лях рукою дерзкой

Воровато щупал

Лавры Киево-Печерской

Золоченый купол.

 

Но была от их набегов

Русь твоей оградой.

Ты повесил щит Олегов

На вратах Царьграда,

Ты Москве назвался братом,

Стал с ней общим станом,

И грозила супостатам

Булава Богдана…

 

Ты дождался жизни новой

Радостного часа:

Сбылось пламенное слово

Вещего Тараса!

Но наставил палец Вия,

Взор навел змеиный

Лютый враг на вольный Киев —

Сердце Украины.

 

Ой, не думал ты, что станет,

Поганя Крещатик,

Среди золота каштанов

Эшафот дощатый!

Ой, не думал ты, что глянут

На пожар средь ночи

Полонянок-киевлянок

Плачущие очи!

Издевался ненавистный

Враг, тебя бичуя,

И шепнул ты, зубы стиснув:

«Ой, народ! Ты чуешь?»

 

И к тебе сквозь визг картечи,

Над Днепром кочуя,

Докатилось издалече

От народа: «Чую!

Потерпи, брат! Сгинет ворог!

Наши не ослабли!

Не просыпался их порох!

Не погнулись сабли!..»

 

Вот и встал, врага осилив,

Красный витязь зоркий

На Аскольдовой могиле,

Владимирской Горке!

И звучат слова живые

Песней соловьиной:

Стал свободным вольный Киев,

Сердце Украины!

7 ноября 1943. Действующая армия

Д. Кедрин

 

Киеву

Прекрасный Киев наш на вековечных кручах!

Многострадальному — хвала тебе, хвала!

Пускай сияет день, где ночь, как смерть, прошла,

Пускай блестит луна, где небо было в тучах!

 

За муки, за болезнь детей любимых, лучших,

За кровь горячую, что, как река, текла,

За все бесчинство их, за черные дела

Пускай падут от наших рук могучих!

 

Суд правый близится, настал расплаты час!

Не затупился меч, и светоч не погас,

И скорбь идет судить все преступленья злые.

А сыновьям родным, защитникам страны,

Несущим светлый день сквозь черный дым войны,

Наш Киев распахнул Ворота Золотые.

Максим Рыльский (пер. с укр. Н. Ушакова)

 

Киев

Ты — наша честь, и гордость, и краса,

Как голубь — нежный, острый, как коса.

Ты — слава и отмщенье за руины.

Ты — песенное сердце Украины!

 

Ах, сердце, сердце... Ты перенесло

порабощенья пепельное зло.

В оковах чужеземного металла

своих сынов на помощь призывало.

 

Ведь как же так — чтоб не было Днепра,

чтоб звонкий смех забыла детвора?

Ведь как же так — чтоб изверги ночные

сдирали солнце с куполов Софии?!

 

Не повернуть историю воспять.

Врагам — погибнуть, городу — восстать.

Смерть палачей — Ворота Золотые

в просторы мира, светом залитые, —

 

Врата, что онемели на Валу,

Врата, что, преградив дорогу злу,

горят в душе у каждого солдата,

как высшая награда и расплата!

 

Врата борьбы тебя ведут сквозь дым

туда, где правда стягом огневым

летит над Спасской башней окрыленно...

Поверг ты наземь черные знамёна!

 

К тебе, мой город, вел нелегкий путь!

Фашистская коричневая муть

затмила жизнь — и небо потемнело

от рева солдатни осатанелой.

 

Тяжелой кровью подплыла земля.

Хлеб заменили пуля и петля.

Под сапогом подкованным распято,

стонало все, что прежде было свято.

 

Но ты, не покоряясь воле зла,

напрягся, будто зоркая стрела,

кудесник древний, книжник и строитель,

ты взял себе другое имя — мститель!

 

Ты знал и верил, что уже близки

победные гвардейские полки.

Обуздывая вражье своеволье,

сражался в партизанах и в подполье.

 

Твой дух какой измерить высотой?

Разбомбленный, расстрелянный, родной,

изведавший невиданные муки,

к рассвету тянешь ветви, словно руки.

 

Ты — наша честь, и гордость, и краса,

Как голубь — нежный, острый, как коса.

Ты — слава и отмщенье за руины.

Ты — песенное сердце Украины!

 

Врата борьбы тебя ведут сквозь дым

туда, где правда стягом огневым

летит над Спасской башней окрылённо…

Поверг ты наземь чёрные знамёна!

 

Не посрамили мы родной земли,

хранящей прах былинного Ильи…

И свет Москвы горит в любом оконце —

свободы нашей радостное солнце!

Павло Тычина (пер. с укр. Ю. Мезенко)

 

Киевская легенда

«...Сегодня наш путь — через Днепр.

Посмотрите на берег, что перед вами.

Там Киев, украинская земля,

там дети и жёны, отцы и матери,

братья и сёстры, — они ждут ВАС!..»

Из обращения Военного совета

1-го Украинского фронта

 

— Чего ты, старик, над водою стоишь,

И машешь веслом, и тревожно молчишь?

— Стою, поджидаю родные полки.

Я Кий, перевозчик с пленённой реки.

 

— Пригнись, ведь у пули любой виноват.

Ложись! — ненароком накроет снаряд...

— Кончай разговоры, в челны поживей!

Винтовка скучает — её пожалей.

 

От Лавры бьёт немец, где мощи не спят.

Правь, Щек, на Казачий, выруливай, брат!

И ты, брат Хорив, поспешай на прорыв… —

На вёсла веков налегает Хорив.

 

— А что там за тень над обрывом горит,

И руки ломает, и плачет навзрыд?

— Там Лыбидь, сестра наша, в жадных цепях

И коршун над нею — о чёрных крылах...

 

— А там — не набат ли?

— Под ветром тела

Повешенных стонут, как колокола.

Заложников тысячи там — на Подоле,

Меж смертью и жизнью томятся в неволе.

 

— А там что клокочет — невнятно, как вар?

— Людьми начинённый глухой Бабий Яр.

 

— А там, где трепещет пожарища свет?

— Там корчится в топке университет!

— Холмы золотые от пепла белы...

— Коль пекла два года — то сколько ж золы?

 

Взлетает над берегом огненный шквал!

Идёт к старику молодой генерал.

Ватутину каску подносит седой —

С водою днепровской, свободной, святой...

Иван Драч (пер. с укр. Ю. Мезенко)

 

Разведчики вышли к Днепру

Встал в тени разбитого зданья,

Будто к серой стене прирос,

И глядит, затаив дыханье,

На широкий днепровский плес.

 

Берегов крутизна нагая

К небу тянется, боль тая,

И, на отмели набегая,

В камышах шелестит струя.

 

А над шелестом струй текучих,

Городов наших старший брат, —

На днепровских зеленых кручах

Возвышается Киев-град.

 

Над пучиной Днепра бездонной

Он стоит на крутом бугре,

Гордый, гневный, непобежденный,

Как седой Тарас на костре.

 

Год стоит, и другой, и третий...

Все глядит сквозь пламя костра —

Не летят ли соколы-дети

Грозной стаей из-за Днепра?

 

И дождался... Осенью ранней,

Там, за Дарницей, за Днепром,

Неурочный, жданный, желанный

Раскатился весенний гром.

 

Будто с треском твердь раскололась

От свинцовых туч до земли.

И из грома — знакомый голос:

— Чуешь, батько? Сыны пришли!

А. Сурков

 

* * *

Войны имеют концы и начала...

Снова мы здесь, на великой реке.

Села в разоре. Земля одичала.

Серые мыши шуршат в сорняке.

 

Мертвый старик в лопухах под забором.

Трупик ребенка придавлен доской...

Всем нас пытали — и гладом и мором,

Жгучим стыдом и холодной тоской.

 

В битвах пропитаны наши шинели

Запахом крови и дымом костра.

В зной наши души не раз леденели,

В стужу сердца обжигала жара.

 

Шли мы в атаку по острым каменьям,

Зарева нас вырывали из тьмы.

Впору поднять десяти поколеньям

Тяжесть, которую подняли мы.

 

Ветер гуляет по киевским кручам

И по дорогам, размытым дождем,

Наперекор нависающим тучам

Мы за весной и за солнцем идем.

 

Только бы буря возмездья крепчала,

Гневом сильней обжигала сердца!

В красном дыму затерялись начала.

Трубам победы греметь у конца.

А. Сурков

 

Киеву

Никогда в этом городе не было пыли,

Лишь цветочной пыльцою лицо овевало.

Здесь водою днепровскою улицы мыли,

Да и ныне до блеска промыты кварталы.

 

Отчего же родной ветерок Приднепровья

Осыпает прохожего яростной пылью

И песчинки, пропахшие дымом и кровью,

Мне забили гортань и глаза ослепили?

 

Это ветер прошёл по обугленным стенам,

Обметая золу на пожарищах старых.

Он клубится Крещатика пеплом священным,

Душным прахом, летящим из Бабьего Яра.

 

Если вы под листвою пахучих каштанов

В этом городе горе былое забыли,

Вам напомнят о нём, обдавая нежданно,

Безутешное облако пепла и пыли.

Я. Хелемский

 

Тополя Киева

Бывало, скажут: Киев —

Пойдут сады, поля.

И встанут — вот такие! —

Гвардейцы-тополя.

 

Теперь же Киев древний

Без тополей вокруг! …

Казненные деревья

Лежат в пыли без рук.

 

На мостовых обрывки

Старинных русских книг,

На улицах обрывки

Немецких фраз и крик.

 

А улицы глухие —

Хоть до утра кричи.

И это — город Киев…

Ну, ладно ж, палачи!

И. Уткин

 

Песня наступления

По снежным холмам и долинам

Родной украинской земли

Могучим полетом орлиным

Полки удалые пошли.

 

На запад, в просторы степные

Зовет наступленья стезя.

Вперед, запорожцы лихие!*

Вперед, боевые друзья!

 

От вечных твердынь Сталинграда

Гвардейская слава идет.

Пред нами любая преграда

В открытом сраженье падет.

 

Могучи полки огневые —

Ничем удержать их нельзя.

Вперед, запорожцы лихие!

Вперед, боевые друзья!

 

Своею поганою кровью

Заплатит фашистский злодей

За муки людей Заднепровья,

За всех угнетенных людей.

 

Быстрее шагайте, родные,

Проклятую нечисть разя.

Вперед, запорожцы лихие!

Вперед, дорогие друзья!

 

По зимним полям заднепровским

Гвардейское знамя летит.

Пусть новым салютом московским

Победу страна возвестит.

 

Спешите, орлы молодые,

Поруганным волю неся.

Вперед, запорожцы лихие!

Вперед, боевые друзья!

М. Упеник

 

* Запорожцы лихие — имеются в виду воины Запорожских дивизий 8-й гвардейской армии, удостоенных этого наименования в честь освобождения города Запорожье.

 

Праздник

Ноябрь. Шестое. Школьный вечер.

Суровый сорок третий год.

Победа так ещё далече,

Но наши двигались вперёд.

 

И канонада наступленья

В свинцовость жизни тыловой

Вносила радость облегченья,

Вселяла праздничный настрой.

 

...Зал полон. Речи. Поздравленья.

Упругий туш сменяет марш.

Фронтовики сидят на сцене,

И среди них — историк наш.

 

Он после тяжких двух контузий

Едва держался на ногах

В полупудовых, заскорузлых,

Не знавших сносу сапогах.

 

И хоть и не была чужбиной

Ему Амурская земля —

Душа рвалась на Украину,

Туда, где вся его семья.

 

Его любили в нашей школе,

Где он обрёл свой новый дом,

И сторожиха тётя Поля

Ходила за его пайком.

 

Учитель сам того не ведал,

Как ждал его прихода класс,

Поскольку с ним была Победа

Видней и ближе всякий раз.

 

Он с непреклонностью солдата

Мечтал ещё вернуться в строй,

Да только вместо автомата

Сжимал костыль постылый свой.

 

Всегда «последние известья»,

Казалось, раньше всех ловил...

А с фронта всё отрадней вести

Летели в наш таёжный тыл.

 

Но как ни ждал он сводки этой,

А первым встретить опоздал —

Внезапно праздничной ракетой

Она влетела в школьный зал

 

И обдала сердца людские

Волной свободного Днепра:

— Освобождён сегодня Киев! —

Мы дружно грянули: «Ура!»

 

А он, вскочив, какой-то высшей,

Железной властью поднял нас —

И вдруг огромным сапожищем

Как грохнет, и... пустился в пляс.

 

Всё видел, но такого пляса

Я больше в жизни не встречал —

Он так плясал, как будто насмерть

Змею гремучую топтал.

 

Порядок вечера сломался,

Стоял, примолкнув, школьный зал,

А он слезами обливался

И всё плясал,

плясал,

плясал...

О. Маслов

 

Украина моя, Украина!

И в плену, и в неволе была ты,

Украина, отчизна моя.

Лишь недавно фашистские каты

Угнетали родные края.

 

А теперь ты сильна и едина,

Велика и, как птица, вольна,

Украина моя, Украина,

Золотая моя сторона!

 

Зазвенела певучая мова,

По-иному звучит «Заповiт».

Украинское вольное слово,

Точно пташка из клетки, летит.

 

Полной грудью запела дивчина,

Далеко ее песня слышна:

«Украина моя, Украина,

Золотая моя сторона!»

 

Все вокруг — и поляны, и речки

Стали сердцу милей во сто крат.

В городах, и в селе, и в местечке —

Всюду новые песни звучат.

 

И, баюкая малого сына,

Мать поет, и тепла и нежна:

«Украина моя, Украина,

Золотая моя сторона!»

 

Над свободным селом и над полем

Черный ворон не будет летать, —

Мы теперь никому не позволим

Украинскую землю топтать!

 

На врага мы пойдем как лавина,

Будет наша атака грозна!..

Украина моя, Украина,

Золотая моя сторона!

В. Лебедев-Кумач

 

Зов

Сквозь рев огня, сквозь свист и скрежет стали,

Сквозь взрывы битв, сквозь грохоты боев,

Сквозь дрожь земли, сквозь дым и пламя далей

Мы слышим зов — то Украины зов;

 

То над могилой дочери любимой,

Повешенной фашистским палачом,

Ее отец, печалью одержимый,

Взывая к мести, говорит: «Мы ждем!»

 

То страждущая мать, воздевши руки,

Благословляет храбрых сыновей,

Чтоб отплатили палачам за муки

И слезы украинских матерей;

 

То слышен голос девушки унылой —

Печальной жертвы вражеской тюрьмы:

«Приди, хороший мой, терпеть нет силы,

Спаси, освободи — в неволе мы!»

 

То весть к отцу от сына полетела,

То внуку дед, скорбя, известье шлет:

«Фашистский пес терзает наше тело,

Фашистский ворон нам глаза клюет»;

 

То кличут наших городов руины,

То пепел наших сел заговорил,

То к нам взывают мертвые равнины

И тысячи поруганных могил:

 

Доколе будет омрачен наш Киев

И Днепр, горящий ярче серебра,

Проклятой тенью двух скрещенных змиев —

Презренным знаком вражьего тавра?

 

Нет, не владеть фашистам нашим Львовом,

Не будет их карательный отряд

Шнырять и рыскать по густым дубровам,

По перелескам и лугам Карпат!

 

Гуцульская трембита не устанет

Трубить, зовя на подвиг, на борьбу,

Чтоб все родные братья, все славяне

Призывную услышали трубу.

 

Недолго ждать! Мы слышим эти зовы,

Они к великой мести нас зовут,

И мы идем — воинственны, суровы, —

Наш праздник настает! Нам править суд!

 

Идем на зов. И матерей встречаем,

Зовущих на борьбу своих детей.

Мы через труп врага переступаем.

Фашистский труп — не лучший ли трофей!

 

Заря зажглась, и сумрак не у власти.

Как солнце, встала доблестная рать,

И в степь выходят сеятели счастья

Свои святые зерна разбросать.

 

Чтоб Украина светом озарилась,

Чтоб до краев был полон наш сусек,

Чтоб солнце благостное отразилось

На вольных водах украинских рек,

 

Чтоб братьев всех — участников похода,

Как прежде, Киев в дни торжеств встречал

И триумфальной музыкой звучал

Свободный гимн свободного народа!

М. Бажан (Пер. Н. Ушакова)

 

Киевские этюды:

 

На левом берегу

Струи тумана — дымчатые стяги —

Проплыли, низко зыблясь, вдоль земли,

И видны стали кручи и овраги

За тихой мглой днепровской — там, вдали.

 

Седые склоны в ризах древней славы,

Былинами воспетые холмы

Безмолвно ждали, скорбно величавы,

И перед ними преклонились мы.

 

Над пепелищами Левобережья,

Над кровью нив сквозь черный дым войны

Узрели мы, чуть свет блеснул, забрезжа,

Дома, холмы, святыни старины.

 

Как дети, молча, в горести сердечной

Мы всматривались в материнский лик,

Когда твой образ, город вековечный,

Бессмертно юный, вновь для нас возник.

 

Обитель предков! Ты, благословляя,

Взывала к нам, сияя за Днепром,

Невзгоды темной пленница святая,

Кровавым осененная венцом.

 

Клуб ржавый гари, тяжкий и косматый,

Зловеще виснет над челом твоим:

Там пламя свищет, рыщет враг проклятый,

Палач хохочет и рокочет дым.

 

Я знаю: счастье к нам опять вернется.

Дерзай, мужайся, радуйся, светлей!

Но никогда на сердце не сотрется

Рубец угрюмый этих дел и дней.

 

Как гордый шрам на теле ветерана,

Носи в себе до смерти тот рубец.

Как сторож сердца, пусть живая рана

Нам говорит: ты воин, ты боец.

 

Сильны любовью, яростью могучи,

Стояли мы в раздумье и тоске.

Как турье стадо, киевские кручи

На водопой сползали вниз к реке.

 

В рассветной мгле, как меч, сверкал сурово

Поток Днепра. И меч багряным стал.

И меч взлетел. Ударил залп. И снова…

Червонный облак в небе возрастал.

М. Бажан (Пер. М. Лозинского)

 

На улице

Верю, знаю — ввек такой тяжелой

Сердце не взволнуется тоской,

Как в тот день на улицах Подола,

В день, когда вошел я в город мой.

 

Стелет осень дымы золотые

Над пустынным киевским холмом,

И кричат развалины немые —

И любовь, и горе в крике том.

 

Протянув раздробленные руки

И сквозя проломами голов,

Высятся над смрадной пылью, в муке,

Призраки загубленных домов.

 

Молчаливы, гневны, темнолики,

Вопиют мне на моем пути:

«Посмотри на наш разгром великий.

Посмотри, запомни, отомсти!

 

Сделай всё, чтоб мы воскресли снова,

Всё осиль и всё измерь вперед!»

Сердце просветленно и сурово

Подняло великой злобы гнет.

 

Затверделый, гневом опаленный,

Сгусток сердца, жги и багровей!

Мститель-воин, им воспламененный,

Стал на пепелище площадей.

 

Если ж пуля тут его достанет,

Чтобы он шатнулся и поник,

Он вперед кровавым телом прянет,

Во врага пред смертью вгонит штык.

М. Бажан (Пер. М. Лозинского)

 

Около университета

Шатались колонны огромного дома.

Оконное лопалось в рамах стекло,

Багровое пламя металось и жгло,

Свой красный язык обнажив из пролома.

 

И валятся залпы в горящий пролом,

И рушится свод, неподвижный доселе,

И книги, как птицы, на мокрой панели

В отчаянье бьют обгорелым крылом.

 

Ломаются стены, и падают в пламя

С объятых огнем постаментов своих

Поэты, мыслители, чтимые нами, —

Высокие стражи бесчисленных книг.

 

Где ты, поджигатель, бряцавший оружьем,

Охваченный страхом трусливый злодей?

Нет, ты не уйдешь! Мы тебя обнаружим

В проклятой фашистской берлоге твоей!

 

День судный подходит. Мы круг свой замкнули.

Ты явишься в суд, чтобы кару понесть

За пушкинский лик, исковерканный пулей,

За очи Тараса, сожженные здесь;

 

За Гёте, которого свергли с позором,

За муки Белинского, раны Франко,

За темя Шекспира, пробитое вором,

За то, что Гомер оскорблен глубоко.

 

Безумец, глумясь у подножия статуй,

Ты свой потерял человеческий вид.

Забыл ты, что здесь, угрожая расплатой,

Разгневанный воин на страже стоит.

М. Бажан (Пер. Н. Заболоцкого)

 

Утро

Над площадями, как в безлюдье рощ,

Висит беззвучно тонкий, ровный дождь,

И он нигде еще не потревожил

Разостланной повсюду тишины.

Еще не верит город, что он ожил,

И звук и шум его еще страшны.

 

Торжественная тишина благая

Течет разливом в берегах домов,

Больное сердце города лаская

Предчувствием великих, добрых слов.

 

Еще нигде они не прозвучали,

Не раздались в убежищах людских,

В глубокой яме, в каменном подвале,

В могильном склепе, тайнике живых.

 

Еще в глазах, укрывшийся глубоко,

Мерцает ужас нестерпимых дней

И женщины в колодцах водостока

Тоскливо к сердцу жмут своих детей.

 

Еще в пустой, разломанной халупе

Струится запах серого дымка

И теплится, чернея, кровь на трупе

Врагом пристреленного старика.

 

И дождь висит, и тишина, и дым

Над всем кричащим, диким, бредовым.

Казалось мне — так на черты родные,

На скорбный, бледный материнский лик

Взирает сын, взирает, как впервые,

Чтоб помнить вечно, помнить каждый миг.

 

Пройдут года, но это не сотрется.

Всё виденное, прожитое зло

На дне очей, в глубокой тьме колодца,

Как твердые кристаллы, залегло.

 

Я буду помнить каждый шаг мой трудный,

Когда в тот день, в раздумии немом,

Мы шли чрез город, грустный и безлюдный,

Чрез площади, чрез парки над Днепром.

 

Прошли весь город в тишине угрюмой,

Сквозь боль и дождь, сквозь память и туман.

Багряный флаг над обгорелой Думой

И площадь вся в обломках, в язвах ран.

 

Гигантский прах, кирпичный лом кровавый,

Звон погнутых железных крестовин

Да свежий холм над павшими со славой

Среди пустых крещатицких руин.

 

Струи густого, въедливого чада

Над стынущим пожарищем домов

И на песке каштанового сада

Следы тяжелых прусских каблуков.

 

Осенний дождь их смоет в миг единый,

Но памяти вовеки не изгнать

Насильника кровавую печать,

Тяжелоступный, дикий след звериный…

 

Стою среди развалин, онемев.

Ни слез, ни слов. Сухой и светлый гнев.

Дождь льет сильней, и ухо ясно слышит,

Как звучно капли стали землю бить.

Теплом пахнуло. Город тихо дышит.

Он начинает жить.

М. Бажан (Пер. М. Лозинского)

 

На площади

Вступают воины, раскинув знамена,

На площадь, где толпа шумела вечевая.

Где нерушимая возносится стена,

На вражеских костях свою скрижаль вздымая,

Где вечным заревом, прозрачна и ясна,

Горит мозаика Софии парчевая,

Где братски на восток рука устремлена,

Движеньем булавы векам повелевая.

 

И, здесь остановясь, снимают шлем стальной

Пред славой прадедов, средь старого майдана,

Потомки смелые, идущие на бой:

Полтавский хлебороб, чабан из Казахстана,

Московский сталевар, сибирский зверобой —

Всей ратью чествуют свободного Богдана.

М. Бажан (Пер. М. Лозинского)

 

Зодчий

Осенняя непогодь свищет

В руинах пустынных жилищ,

По мертвым развалинам рыщет,

Во мраке шумит пепелищ.

 

Кричит в распростертые окна,

В расшатанных балках свистит,

Струит дождевые волокна

С обугленных, грязных плит.

 

И долго под ветром руины,

Проломы разбитой стены

Гудят, и темны, и пустынны,

Блужданием эха полны.

 

И клок перегнивших обоев,

С седьмого упав этажа,

Трепещет средь голых покоев,

Как свернутый свиток дрожа.

 

И рвет золотистую ризу

На площади скорбный каштан,

И падает мрамор карниза

В сухой городской бурьян.

 

А непогодь свищет и вьется,

И лужа в провале черна,

И ржаво скрежещет и гнется

Разбитая взрывом стена.

 

И вдруг, разломившись по щели,

Она обрывается вниз,

И волны удушья взлетели

И пальцами в горло впились.

 

Как эту пропахшую тленом

Пройти гигантскую падь?

Уж этим умершим стенам

Тепла никогда не видать.

 

Уж больше по лестницам этим

Никто не придет домой,

Здесь песен мы больше не встретим,

Души не увидим живой.

 

И свет не блеснет тут знакомый,

Квартал — как скелет мертвеца.

Твой пепел, замученный дом мой,

Огнем обжигает сердца.

 

Я слышу: в народных глубинах

И ярость, и клятва растет,

И сердце горит… По руинам

Задумчивый зодчий идет.

 

В раздумье, в тоске, в молчанье

Обходит он мертвый простор;

Кварталы обугленных зданий

Внимательный меряет взор.

 

Он взгляды в провалы вперяет,

Заботливо в окна глядит;

Что тут мастерам помешает.

Началу работ повредит?

 

Кто в силах уйти от прозрений,

Кто сердцем не склонен к мечте?

Неясные тени видений

Пред ним предстают в темноте.

 

О нет, не позволит он боле

Погаснуть виденью работ!

Мечта закаляется волей,

Из хаоса форма встает.

 

Овеян великой мечтою,

Он видит сквозь пепел домов:

Здесь ляжет гигантской стрелою

Проспекта блестящий покров.

 

И встанут дома, и над ними

Зажгутся в сиянье зари

Планетами золотыми

Лампионы и фонари.

 

Ликующее половодье —

Веселые толпы людей

Идут и поют на свободе

По улице новой своей.

 

И ряд отраженных видений

Мерцает подобьем картин

В туманном граните ступеней,

В кристальных озерах витрин.

 

И настежь распахнуты входы

В громады сверкающих зал,

Где песня зовет в хороводы

И счастье ведет карнавал.

 

Исполненная ликованья,

Здесь празднует толп череда

Свой светлый триумф созиданья,

Свой радостный подвиг труда.

 

Сплетение тросов и балок

Еще шевелится вдали,

И челюсти землечерпалок

Вгрызаются в тело земли;

 

Еще розоватым и черным

Ложится покровом гранит,

Еще, наклоняясь над горном,

Железо кузнец шевелит;

 

И едкий разносится запах,

И пыль порошит мастеров,

И тянут лебедки на трапах

Фигурный карниз куполов;

 

Художник еще украшает

Картинами новый дворец,

Но сроки трудов истекают,

И близок работы конец.

 

На зеркало площади глянув,

Дома поднялись в небосвод,

Патруль колоннадных титанов

Торжественно вышел вперед.

 

Пятой упершись в основанье,

Тела мускулистых колонн

Хранят колоссальное зданье

И воинской чести закон.

 

Тут в бронзе воинственной славы,

В граните трудов боевых

Дом воина величавый

Стены свои воздвиг.

 

Как радостно будет потомку

Войти в этот кованый зал,

Где кромка вчеканена в кромку,

Где слился с металлом металл!

 

Здесь бронза вовек не затмится,

Здесь каждый, торжественно-тих,

Всмотреться торопится в лица

Бессмертных героев своих.

 

Каштаны вздымают свечи,

И тополи рвутся ввысь,

И шепоты их далече

По кронам дерев пронеслись.

 

И парк пышноцветно-тяжелый

Шумит средь чугунных оград,

И нежно струят маттиолы

Свой сладкий густой аромат.

 

Фонтанов прозрачные стебли…

Пахучие вздохи куртин…

Но шум, возникая, колеблет

Молчанье далеких глубин.

 

Над длинногудящим простором,

Где арка висит над Днепром,

Блестящим летит метеором

Стремительный поезд метро.

 

Всё стихло… И стала короче

Струя упадающих вод.

Раздумьем охваченный зодчий

Упрямо шагает вперед.

 

Обходит глухие кварталы,

Склоняется в бездны пустот,

Сквозь кучи камней и обвалы

Упрямо шагает вперед.

 

На мертвой стене оставляет

Работ животворных знак.

«Так будет!» — он нам обещает.

Мы знаем, что будет так.

М. Бажан (Пер. Н. Заболоцкого)

 

Памяти Ватутина

Он вел полки под Белгородом в бой,

С ним были у Чернигова солдаты,

Обученные в школе боевой.

И по его приказам встали в строй

Победные, прославленные даты.

 

Он вел полки у Киевских высот,

В боях за гордый город златоглавый,

В борьбе за исстрадавшийся народ,

Как большевик, как воин-патриот,

Солдат свободы, доблести и славы.

 

Он вел полки в сраженья за Днепром,

В лесах Волыни, на Карпатских склонах,

Солдатский путь, отважному, знаком:

Житомир, Луцк и Корсуньский разгром.

И снова пламя славы на знаменах.

 

Горынь и Смотрич. Обожженный Львов.

Холодный блеск штыков у горизонта.

И в боевых порядках, меж полков,

Неколебим, спокоен и суров

Испытанный военачальник фронта.

 

В глаза победе властно он взглянул

И сердцем ощутил ее начало.

И, как воитель, победив, уснул.

И, становясь в почетный караул,

Его бессмертьем Родина венчала.

М. Бажан (Пер. А. Межирова)

 

Баллада о каменных бабах

Тихий Киев над седым Днепром

Медленно плывёт в осеннем небе...

Площадям его в сорок втором

Снились скифские глухие степи.

 

Тихий Киев — смерть у всех дверей,

Лязг чужого языка и стали.

Каменные бабы из степей

Прибрели, на перекрёстках встали.

 

Пулемёты изо всех щелей

Били по живому, как по цели.

Наземь каменных ронять детей

Каменные бабы не хотели.

 

На залитых кровью мостовых

Кони обезумевшие ржали...

Нянчить каменных детей своих

Каменные бабы продолжали.

 

Может, их придумала беда.

Чей-то вздох родил на смертном ложе…

Но живые, слабые тогда

Становились каменными тоже!

 

Лишь когда был сбит со всех дверей

Чёрный знак великого плененья, —

Каменные в мареве степей

Растворились, словно привиденья.

Л. Смирнов

 

* * *

Не плачь, Днепро, тебя мы не забыли

И отступая, видели во сне

Хмельницкого на вздыбленном коне, —

Он звал к победе, встав из древней были.

 

И вот сбылось неслыханное счастье.

Встречай нас, Киев!

Шляхом боевым

К Днепру пришли разгневанные части,

Чтоб окреститься именем твоим.

В. Лобода

 

Павловская, 10

Не в силах радость вымерить и взвесить,

Как будто город вызволен уже.

Я в адрес: «Киев, Павловская, десять» —

Строчу посланье в тесном блиндаже.

 

Письмо увидит ночи штормовые,

Когда к Подолу катятся грома,

Когда еще отряды штурмовые

Прочесывают скверы и дома...

 

По мостовым, шуршащим листопадом,

Придет освобожденье. Скоро. Верь...

Впервые за два года не прикладом,

Без окрика, негромко стукнут в дверь.

 

Мой хворый дед поднимется с кровати.

Войдет весёлый первый почтальон.

От рядового с берега Ловати

Привет вручит заждавшемуся он.

 

Старик откроет окна.

В шумном мире

Осенний день, похожий на весну.

И солнце поселится в той квартире

Где я родился в прошлую войну.

В. Лобода

 

* * *

Украйна милая, несу твой голос.

Твоя печаль — давно печаль моя,

С тех пор, как, поглотив военный порох,

Столбами дыма встали тополя.

 

Я оставлял и с боем брал Каховку,

Как в песне той... Я тоже был солдат.

И путь один с отцовскою винтовкой

Прошли мы вместе, украинский брат.

 

Гудело солнце колоколом медным

Над Северским бояновым Донцом,

Когда тяжелым маршем и победным

Мы шли полями с красным чебрецом...

 

Храню с тех пор печально и любовно

Тепло дорог и соловьиных рек.

Здесь кровью побратались мы с тобою,

А это значит — братья мы навек!

Темиркул Уметалиев

 

* * *

Это было в том бессмертном

Городе, чье имя ныне

Болью сердце наполняет,

Словно песни журавлиной

Звук в безумных небесах;

Это было той весною,

Лишь одно воспоминанье

О которой озаряет,

Согревает нам всю душу

До последней глубины.

 

В переменном свете марта,

Где под тучкой, где под солнцем,

По Крещатику с тобою

Проходили мы вдвоем,

И нарядных и красивых

Много шло людей навстречу,

И летели над землею

Голубых гусей стада.

 

Таял снег, на тротуарах

Лужицы переливались,

Взбаламученные ветром, —

Детства раннего моря, —

И боялся я, чтоб ножек

Ты своих не промочила,

И поддерживал тебя я,

В даль лазурную ведя.

 

Отшумит война, над миром

Март веселый заиграет,

На земле испепеленной

Снова вырастет трава, —

И вернемся мы с тобою,

Поседев еще немного,

В труд священный обновленья

Нашу долю принесём.

 

Что ж, пускай не мы уж будем

В опьянении влюбленном

Под весенними лучами

По Крещатику ходить, —

Сын наш поведет подружку,

Что ждала его так долго

Из сурового похода,

И для них прорежут небо

Голубых гусей стада;

Сын наш будет озабочен,

Чтоб она, шагнув неловко,

В лужице не промочила

Милых ножек молодых.

Максим Рыльский (пер. с укр. Н. Ушакова)

 

Украина моя, Украина!

Памяти неизвестного лейтенанта, геройски погибшего в боях за Украину.

 

Пробил час, наступило мгновенье,

И в неясной предутренней мгле

Поднимались войска в наступленье,

Шли войска к украинской земле;

Шли на запад по снежным равнинам

Земляки, побратимы, друзья…

Украина моя, Украина,

Мать родная моя!

 

Всё, что думалось, чудилось, пелось,

Всё на этом лежало пути…

Раньше всех лейтенанту хотелось

До своей Украины дойти.

Вся в цвету вспоминалась калина,

Что под вечер ждала соловья…

Украина моя, Украина,

Мать родная моя!

 

Сколько б вёрст до тебя ни осталось —

Мы к порогу придем твоему…

Но упал лейтенант, и казалось,

Что уже не подняться ему:

Налетела немецкая мина,

Жаркой крови хлестнула струя…

Украина моя, Украина,

Мать родная моя!

 

Всю тебя искромсали, скрутили,

Исковеркали всю чужаки…

— Поднимите меня, побратимы,

Дайте на ноги встать, земляки!

Я рядов боевых не покину, —

Пусть умру, но дойду до неё…

Украина моя, Украина,

Сердце моё!..

 

Мы противиться были не в силах,

Возразить не могли ничего, —

В те часы даже смерть отступила

Перед жгучим желаньем его.

Он поднялся: — За мною, орлята! —

И взметнулась людская волна.

И видны уже белые хаты,

Украина видна!..

 

Он дошёл до родимого края,

С честью выполнил воинский долг,

Но, последние силы теряя,

Покачнулся, упал и замолк.

Скорбно шапки снимала дружина —

Земляки, побратимы, друзья…

Украина моя, Украина,

Ненько моя!..

М. Исаковский

 

На Десне

Наполнив каску голубой водой

И голову лихую запрокинув,

С улыбкой льет гвардеец молодой

Струю Десны — напиток Украины.

 

Он, как вино, родную воду льет,

От радости и гордости пьянея.

В дыму, в крови грохочет наш поход,

Но чем трудней удача, тем вернее.

 

Вокруг стоят осенние леса,

Подернутые дымкой золотистой,

И вновь на все лады и голоса

В долинах эхо повторяет выстрел.

 

Не зачерствело сердце на войне,

Оно осталось жарким и влюбленным,

Оно прозрачной говорит волне,

Поющей и журчащей под понтоном:

 

«Струись, плыви до милого Днепра

И передай Владимирским высотам,

Что скоро сгинет черная пора,

Что мы идем с рассвета до утра,

И шаг наш богатырский схож с полетом».

 

Жара и пыль, и марш, и бой в лесу.

Гвардеец снова надевает каску.

Вода струится по его лицу,

Прохладу отдавая, словно ласку.

Е. Долматовский

 

Владимирская горка — возвышение над правым берегом Днепра в Киеве, где разбит парк и установлен один из символов Киева — памятник князю Владимиру Великому.

Река Десна — приток Днепра.

 

Украине моей

Украи́на, Украйна, Укра́ина,

Дорогая моя!

Ты разграблена, ты украдена,

Не слыхать соловья.

 

Я увидел тебя распятою

На немецком штыке

И прошел равниной покатою,

Как слеза по щеке.

 

В торбе путника столько горести,

Нелегко пронести.

Даже землю озябшей горстью я

Забирал по пути.

 

И леса твои, и поля твои —

Все забрал бы с собой!

Я бодрил себя смертной клятвою —

Снова вырваться в бой.

 

Ты лечила мне раны ласково,

Укрывала, когда,

Гусеничною сталью лязгая,

Подступала беда.

 

Все ж я вырвался, вышел с запада

К нашим, к штабу полка,

Весь пропитанный легким запахом

Твоего молока.

 

Жди теперь моего возвращения,

Бей в затылок врага.

Сила ярости, сила мщения,

Как любовь, дорога.

 

Наша армия скоро ринется

В свой обратный маршрут.

Вижу — конница входит в Винницу,

В Киев танки идут.

 

Мчатся лавою под Полтавою

Громы наших атак.

Наше дело святое, правое.

Будет так. Будет так!

Е. Долматовский

 

Киев

… Я помню эту грозную годину.

Как трудно было в мгле ноябрьских дней

Освободить столицу Украины.

А удержать ее еще трудней.

 

Враг напирал, чтоб Киев взять обратно,

Всё бросил в бой, резервы бросил все.

И звало нас на высший подвиг ратный

Сраженье на Житомирском шоссе.

 

Стояла осень с жесткими ветрами.

В броню осколки били и дожди.

Освобождённый Киев был за нами,

Берлин, еще далекий, — впереди.

Б. Палийчук («Рубеж»)

 

Города-герои. Киев

Не перечеркнуть

Былых побед,

И не позабыть

Разбитых судеб.

 

Киев.

Сколько горя,

Сколько бед.

Сколько было их…

А сколько будет…

 

Вспомни, киевлянин,

Как тогда

Отражал

Фашистские удары.

Как бомбили

Немцы города,

Как пылали

Заревом пожары,

 

Как стоял народ могуч, един:

Русский, украинец, белорус,

Армянин, казах, таджик, грузин...

За Россию — мать,

За братский наш Союз.

 

Киев, велики твои невзгоды.

Вот, держу в руках медали деда.

«Оборона Киева». Свобода…

Помни.

Велика цена Победы.

В. Успенская

 

В годовщину освобождения Киева

Он был иль не был, сорок третий год,

Когда вгрызался враг в правобережье,

Чтоб не владел единый наш народ

Древлянской пущей, степью печенежьей?

 

Вся бездна вод великого Днепра

Тогда была преградой для победы.

Вставали в дымке села, хутора

И город сына мстительной Рогнеды.

 

Хлестал свинец понтоны и плоты,

Грозя десанту смертью неминучей,

Она смотрела с каждой высоты,

Но были взяты глинистые кручи.

 

Несчетных жертв потребовал рубеж —

Днепровский вал, в те дни солоноватый.

Во сколько стал Букрин, потом Лютеж?

Не нам исчислить всей кровавой платы!

 

Но танкам ходу не было назад —

Бросали немцы в ужасе винтовки.

Так был расчищен путь на княжий град

Меж огородов скорбной Куреневки.

 

Прошли полки, сбивая и топча

Таблицы в честь фельдмаршала Эйхгорна.

Но разгребали груды кирпича,

Как терриконы, долго и упорно...

 

Блеснув над Лаврой, купол осиял

Ее святыню, взорванную дерзко,

Уступы стен, сожженный арсенал

И бастионы грозного Печерска.

 

А между тех обугленных руин

Иное действо разыгралось скоро:

Уныло брел недавний властелин

Своим путем всемирного позора.

 

И киевлянки, гордо подбочась,

Немой толпе показывали дули.

Как смыли ей оставленную грязь,

Так чуждый гнет презрительно стряхнули.

 

Ласкала въявь победная заря

Святой Софии сумрачные главы.

Судьба дала потомку Кобзаря

Заветный ключ твердыни Ярослава.

 

Но подлый враг, разбитый на войне,

Пришел опять под праведной личиной —

Никто не видел даже в страшном сне

Такой концовки славного зачина!

 

И расплодились свастик пауки

На рукавах, впиваясь цепко в души.

Вот чудище оскалило клыки,

Питаясь гнилью вызубренной чуши.

 

И свой народ обрушило теперь

В иную бездну — смерти и увечий.

Не присмиреет больше дикий зверь,

Вкусив однажды крови человечьей!

 

Так был иль не был сорок третий год?

Ответит глина приднепровских склонов.

И пусть навечно проклят будет тот,

Кто предал память павших миллионов!

Д. Степанов

 

Освобождение Киева

Война на всех

Примерила кольчуги

И каждому добавила седин,

И были все тогда друг другу

Други:

Грузин,

Аварец,

Русский,

Армянин,

Тувинец,

Украинец и эстонец,

Латыш,

Чуваш,

Татарин и башкир,

Калмык,

Чеченец,

Белорус,

Литовец,

Киргиз,

Туркмен,

Бурят,

Казах,

Мордвин...

В крови, в грязи,

Через огонь и пепел,

На сотни раз

Изведав боль утрат,

Любой из них,

Всем сердцем,

Твёрдо верил,

Что этот древний город

Будет взят.

 

Великая славянская твердыня!

Хранительница княжьего одра!

Мать русских городов!

Столица!

Киев!..

Раскинул крылья

С двух сторон Днепра...

 

Мы долго...

Очень долго, отступали,

Потерям нашим потеряли счёт,

Мы города...

Людей мы оставляли,

Чтобы когда-нибудь прийти сюда ещё.

Чтобы вернуться на свои святые,

Места родные испокон веков...

Так было и с тобой, Великий Киев,

Пришли рвать цепи вражеских оков.

 

Вернулись мы к тебе!

Смотри вернулись...

Мы путь нелёгкий до тебя прошли...

До площадей твоих,

Проспектов,

Твоих улиц,

Воды днепровской

И святой земли...

До Золотых ворот,

Печерской Лавры,

Крещатика,

Твоей Лысой горы...

И вот на Букринском плацдарме

С его восточной стали стороны.

 

Мы свои не считаем потери...

Нужен Киев!

В атаку!

Вперёд!

Гибнут тысячи нас...

Но мы верим,

Что дойдём...

Непременно дойдём!

 

Правый берег — суровая крепость.

Сколько наших забрала вода?..

Те из нас кто форсировал Днепр,

Будут помнить об этом всегда...

 

Выжил только лишь каждый двадцатый,

Кто на левом был жив берегу...

Сколько ж нас полегло тут, ребята?

Даже близко сказать не могу...

 

Но прорвались.

Дошли.

Мы сумели.

Вот он древний Софийский собор.

Здесь погибель нашли печенеги.

И с фашистом такой разговор...

 

Это тут в глубине древней Лавры

Лежит муромский витязь Илья,

А за Киев сражаются славно,

Внуки правнуков и сыновья!

 

Мы тут новую летопись пишем,

Тут, где Нестор схоронен, монах,

Где все камни историей дышат

Нам неведомы жалость и страх.

 

Ни врага, ни себя не жалеем,

Мы Великой Отчизны сыны,

Только красные флаги алеют,

Только звуки разрывов слышны.

 

Мы тогда не считали потери,

В те суровые дни ноября,

И живые, и мёртвые верили —

Киев наша вовеки земля!

 

И ложились на княжьей могиле

Перед смертью как братья равны,

Погибая за город, за Киев,

Всех советских народов сыны!

 

Вот и выходит —

Отдавали жизни,

На смертный бой

Поднявшись как один,

Советской Родины сыны,

Своей Отчизны:

Грузин,

Аварец,

Русский,

Армянин,

Тувинец,

Украинец и эстонец,

Латыш,

Чуваш,

Татарин и башкир,

Калмык,

Чеченец,

Белорус,

Литовец,

Киргиз,

Туркмен,

Бурят,

Казах,

Мордвин....

За древнюю

Славянскую твердыню!

Хранительницу княжьего одра!

Мать русских городов!

Столицу!

Киев!..

Чтоб жил он вечно

На брегах Днепра...

Н. Крымский

 

1 ноября 1943 года, оттолкнувшись от Букринского плацдарма на Днепре, советские войска начали наступление и с боями прорвались в пригороды Киева. В результате Киевской наступательной операции уже 6 ноября столица советской республики Украины была освобождена от немецко-фашистских захватчиков.

 

Отец на войне

Что было там, под Киевом,

под Киевом,

под Киевом,

в июле сорок первого,

на выжженных полях?

Свалилась туча серая —

ни пулей, ни в штыки её,

сжимает окружением —

ни убеги, ни ляг.

 

А у него для доблести —

за Родину, за Сталина! —

винтовочка от Мосина

и девятнадцать лет.

Не застрелиться из неё

(что было бы похвально),

и рота не обучена,

да и патронов нет.

 

А небо разливается —

не меряно, не мечено,

и жаворонки плещутся,

что в речке караси.

Не сон дурной, не сказочка —

мордатая неметчина

пылит полями чёрными,

шагает по Руси.

 

Стеной идут поганые,

галдят собачьим говором,

петля уже затянута —

себе-то не солгать.

Жизнь кончилась,

лишь вырвалось

у старшины Егорова:

«Наш Ванька голой задницей

силён ежа пугать…»

 

Судьба отца избавила

от душегубки газовой

и лагерей,

но, памятью оглядываясь вдаль,

что было там, под Киевом,

он не любил рассказывать,

и провалялась в ящике

ненужная медаль.

В. Дмитриевский

 

Яр

Трава да глина, рыжие провалы,

Замусоренный жуткой гнилью ров.

Порывисто несется одичалый,

Зловещий ветер выжженных холмов.

 

Не побледнеть, не дрогнуть, не поникнуть, —

Стоять, как суд! Как ратный муж, стоять!

Все клятвы бедны, чтобы клятву крикнуть,

Недостает проклятий — проклинать.

 

Простой овраг, захламленный и пыльный.

Две бедные осины, старый клен.

Нет, то не тишь! Неугасимый стон,

Ста тысяч уст предсмертный стон бессильный.

 

Сребристый пепел множества костей,

Осколки лбов, обломки челюстей.

Раздвинулись песчаные откосы.

Ползут из ямы золотые косы.

Тлен не разрушил, ветер не унес

Мерцающее золото волос.

 

В густой грязи поблескивают блекло

Очков разбитых стариковских стекла

И дотлевает, втоптанный в песок,

Окровавленный детский башмачок.

 

Над глиной и песком лежит, как пена,

Ужасный след стотысячного тлена.

Замешан склизкий и тягучий клей

Убогими останками людей.

 

Здесь что ни шаг ревел костер багровый,

Шипели нефтью жирные ключи

И в трупах жадно рылись палачи,

Чтоб поживиться с мертвецов обновой.

 

Гнетущий, тяжкий, нестерпимый дым

Вставал и нависал над страшным яром.

Он веял смертью, он душил кошмаром,

Вползал в дома страшилищем глухим.

 

Сполохи рдяно-черные витали

Над онемевшей в ужасе землей,

Злым отблеском пути окровавляли,

Окутывали Киев грязной мглой.

 

Смотрели люди, схоронясь в жилища,

Как за венцом кирилловских домов,

За тополями дальнего кладбища

Их плоть и кровь горит в дыму костров.

 

Дыханьем смерти самый воздух выев,

Плыл смрадный чад, тяжелый трупный жар,

И видел Киев, гневнолицый Киев,

Как в пламени метался Бабий Яр.

 

Мы этот пламень помнить вечно будем,

И этот пепел — он неискупим.

Будь проклят тот, кто скажет нам: «Забудем».

Будь проклят тот, кто скажет нам: «Простим».

М. Бажан (пер. с укр. М. Лозинского)

 

Клятва

Мы клятвой едины и волей едины,

Одно в нас стремленье растет:

Не будет, не будет вовек Украина

Рабою немецких господ!

 

Мы сталью орудий, свинцом карабина

Разрушим фашистский оплот.

Не будет, не будет вовек Украина

Рабою немецких господ!

 

На битву могучая вышла дружина —

Великий советский народ.

Не будет, не будет вовек Украина

Рабою немецких господ!

 

Одела бронею любимого сына

Страна, посылая в поход.

Не будет, не будет вовек Украина

Рабою немецких господ!

 

Позорная ждет лиходея кончина

Повсюду, куда ни шагнет.

Не будет, не будет вовек Украина

Рабою немецких господ!

 

Проклятая свастика давит равнины,

Но гадину гнев наш сотрет.

Не будет, не будет вовек Украина

Рабою немецких господ!

 

Под знаменем Партии, словно лавина,

Отчизна стремится вперед.

Не будет, не будет вовек Украина

Рабою немецких господ!

М. Бажан (Пер. Б. Турганова)

 

Земля

Осенний путь... Осенний ржавый шлях!

Как мертвецы, снопы лежат в полях,

Продрогший куст под ветром облегает.

Столбы высоки, облака низки,

И холодок тревоги и тоски

В моём притихшем сердце нарастает.

О, как дрожат под ветром провода,

Как дребезжат прерывисто и длинно,

Как солнце падает, как будто навсегда,

За чёрный горизонт твой, Украина!

 

Грузовики гремят не в первый раз,

Не в первый раз проходит мгла у глаз.

Не в первый раз доносит запах дыма

Недальнего пожара... Не впервой

Летает смерть над нашей головой

И, не найдя нас, пролетает мимо.

Но сердце никогда в груди моей

Так не дрожало... Нас везёт машина

Последнею дорогою твоей,

Твоей землёй последней, Украина!

 

Я знал тебя с младенческих годов.

Я отдыхал в тени твоих садов,

Любил с тобой встречаться на рассвете,

Тропинка шла хлебами напрямик,

Туда, где трепетал степной родник,

Попавший рыбкой в солнечные сети,

В предутреннем сиянии над ним

Склонялась многолетняя калина,

И в небо тихо подымался дым

Твоих селений мирных, Украина!

 

Далёкие безоблачные дни!

Мне вдруг так ясно вспомнились они

Под рёв грузовика, буксующего в луже.

И виделся любимый образ мне,

Неуловимый, зыбкий, как во сне,

Наперекор ветрам и едкой стуже.

Я вылез и на борт налёг плечом.

Пристали к борту чернозём и глина.

Ревел мотор. Так в поле под дождём

Прощался я с тобою, Украина!

 

Машины грузно двинулись, пошли...

Нагнувшись, я поднял комок земли,

Нахлёстанный осенними дождями.

Он тяжко холодел в моей руке,

Как сердце без кровинки... Вдалеке

Пожар высокий задрожал за нами.

И вздрогнул я, услышавши гудок,

И побежал — меня ждала машина, —

Но я не бросил наземь тот комок

Твоей земли озябшей, Украина!

 

В нём всё, что остаётся мне от дней

Степной и вольной юности моей,

В нём память про цветенье молодое,

Про степи розовые поутру,

Про старый куст, шумящий на ветру,

Склонившийся над светлою водою

Минувшего... Земли сырой комок!

Пускай же в нём сольются воедино,

В один живой, неистовый поток,

Моя печаль и гнев мой, Украина!

 

Я пронесу его сквозь все бои,

Как кровь свою, к ж помыслы свои.

Моя душа сольётся с ним навеки.

Теперь он всю мою судьбу хранит,

Как пепел Клааса, в сердце мне стучит,

И в снах бурлит, как в половодье реки,

Он поведёт меня в моей борьбе.

Пройдёт в походах трудная година,

Настанет день, и я верну тебе

Комок земли нетленной, Украина!

 

А если я в сраженьи упаду

На мёрзлую седую борозду,

Раскинув руки, точно для объятья,

И если меж холмов земли немой

Мой миг последний встретится со мной

И не смогу ни мыслить, ни дышать я,

Пусть родина тогда, склонясь ко мне,

Сорвав ремни, найдёт на сердце сына

Твой, не сгоревший ни в каком огне,

Комок земли горячей, Украина!

Л. Первомайский

 

Путь

Я помню сердцем город за Днепром,

Где плыл по небу месяц, как паром,

Где шелестели в яворах сады,

Где осенью кленовый лист кружил,

Где и мои впечатаны следы, —

Тот милый край, где я любил и жил...

Где этот город? Нет его. Над ним

Холодный сумрак, тишина и дым.

 

Я проезжал тем городом в ночи.

Ни огонька, ни лампы, ни свечи.

И слышен был лишь храп грузовика

Да месяц из-за тучи выплывал.

Всю славу, что сулили мне века,

Я б за огни в том городе отдал.

Полузакрытых фар сырая муть...

Какой холодный и тревожный путь!

 

Какой холодный и тревожный миг!

Какую боль внезапно я постиг!

Ещё лежат над водами мосты,

Ещё блестят песчинки под луной,

Но это сон, и ты уже не ты,

И мир лежит вокруг тебя иной.

Все изменилось: запахи, цвета,

И ты не тот, и жизнь твоя не та.

 

Не так давно я в этих был местах.

Весна бродила в молодых полях.

А нынче кто бредёт по степи той?

Кто спит у этих выбитых дорог?

О чём поют столбы над головой?

И кто вчера о том подумать мог?

Пришла гроза, гремит недобрый гром

Над злом твоим и над твоим добром.

 

Отвечу я ударом на удар.

Я слышу рёв покинутых отар.

Из милых сёл, вдоль чёрных смятых нив,

Выходят люди, без дорог, вперёд.

И ветер ночи, пламя подхватив,

Под тучами пожары развернёт.

Над степью поднимается туман.

В леса уходит хмурый партизан.

 

Товарищ давний мой, пойдём, пойдём!

Вернёмся мы в родной наш край, в наш дом.

И будет снова в окнах свет зажжён,

И мы пойдём на зов родных огней,

И мы опять обнимем наших жён.

Пускай родят нам новых сыновей.

Для них одних нам суждено пройти

Ночных боёв железные пути.

 

Мне суждено пройти сквозь эту ночь

И холод этой правды превозмочь,

Затем что я мужчина и солдат.

Пора, пора! Великий пробил час.

Кто взял винтовку, не свернул назад,

Кто на плечо надел противогаз,

Пусть знает тот, пусть твёрдо верит тот:

Дорогой горя к счастью он идёт.

 

Товарищ давний мой, пойдём, пойдём!

Вернёмся мы в родной наш край, в наш дом.

Когда не я, то, может, ты придёшь

И дверь мою решишься отпереть,

Мои огни в моём дому зажжёшь

И песнь мою осмелишься допеть.

Так пой и знай, что я нашёл в бою

И славу, и любовь, и честь свою.

Л. Первомайский

 

Голос матери

Ужасна эта ночь была:

Трещали стены, буря выла…

Мне тяжесть на сердце легла

И, как свинец, его давила.

 

«Встань, брат!.. Спаси!..» —

В мой сонный слух

Слова из бури долетели,

И беспокойства смутный дух

Поднял меня с моей постели.

 

Я глянул в темноту, и мне

Привиделось, что там висело

Перед окошком, в вышине,

В петле качавшееся тело.

 

Я ужаснулся: «Это ты?!»

— «Сними меня!» — висящий крикнул.

Рукою холод темноты

Ловил я, лбом к стеклу приникнув.

 

…И мне почудилось, что — вот

Я в Киеве… Псы сворой тощей

Грызутся… Немец стережет

Повешенных… Безлюдна площадь…

 

Как сладко жизнь отдать, друзья,

За свой народ, за счастье края!..

Бросаюсь к виселице я,

Петлю ножом перерезаю.

 

На землю брата я кладу

И сердца слушаю биенье,

И, оживающий, в бреду

Хрипит он: «Мщенья, друже! Мщенья!»

 

Тут немец выстрелил по мне.

И я проснулся… Дождь бил в крышу.

Так это было лишь во сне?

Как душно!.. Я из дома вышел.

 

Но тяжесть на сердце легла

И, как свинец, его давила.

Ужасна эта ночь была!

Деревья гнулись, буря выла…

 

«Тебя, — мне кто-то молвил вдруг

Сквозь бури шум, — я разбудила.

Не спи! Пусть бодрствует твой дух!

Как никогда нужна нам сила!

 

Идут друзья твои на бой,

Их тысячи, их миллионы.

Пусть вдохновит их голос твой

К победе рваться непреклонно!

 

Вослед полкам спешат полки,

Чтоб вражью раздавить ораву.

Дай им огонь твоей строки,

Что закалялась в гневе правом!

 

Ужель ты слеп и глух? Взгляни:

Вот те, кто умер, в край свой веря.

Они взывают: «Прокляни

Нас всех замучившего зверя!»

 

Смотри, что делает злодей:

Повешенных качает ветер…

Святую злобу перелей

В свой стих!.. Гляди: убиты дети,

 

А матери их — растлены,

Отцы — живьем зарыты в землю.

Почувствуй боль родной страны —

Тогда лишь я тебя приемлю.

 

Ведь ты остался молодым,

Воспой же гнев родного края!

Сегодня я сынам своим

В огне и буре лик являю!

 

Будь тверд и крепок как алмаз.

Забудь обманчивую жалость:

Тому, кто ослабел хоть раз,

Я во второй раз не являюсь!

 

Ты узнаешь мой голос? Я —

Вскормившая тебя, как сына,

Страна советская твоя,

Твоя родная Украина!»

 

…И засвистело в проводах,

И стихло… Утро наступало…

Лишь в тучах молний двух зигзаг

Сверкал, как будто в небесах

Мать к сыну руки простирала!

Павло Тычина (Пер. Д. Кедрина)

 

Украине

Украина! Край твой чистый

Немец опозорил.

Плачет в песнях бандуристов

Твое злое горе.

 

Не журись! Пускай калину

Жжет мороз суровый,

Но весна на Украину

Возвратится снова.

 

Стал печальным твой чудесный

Златоглавый Киев.

Вот уж год — оттуда песни

Не звучат живые.

 

Твои дочки, Украина,

В поле не хохочут:

В темной роще тополиной

Враг закрыл им очи.

 

Старикам твоим глубоким

Слезы взор туманят,

А сыны твои в широком

Поле партизанят.

 

Не затем ли у криницы

Вербы золотились,

Чтоб на землю с плеч у фрицев

Головы катились?

 

На пути любой овражек

Станет их могилой,

Дикий хмель вкруг шеи вражьей

Обовьется с силой.

 

Кобзари поют былины

Про твои печали…

Но за волю Украины

Все народы стали!

 

Закаляясь в битве долгой,

В ряд, как ветераны,

Дружно стали дети Волги,

Дети Джамбулстана.

 

Встали на Суре эрзяне,

На Дону — казаки…

Верь, что скоро ты с друзьями

Смоешь вражью накипь.

 

Не горюй же, Украина,

О печальной доле:

Скоро в край твой журавлиный

Возвратится воля!

Никул Эркай(Пер. с морд. Д. Кедрина)

 

Киев

Померк небосвод наш веселый. Окоп. Тучи дыма и стали.

Деревья, от пыли седые. Рассветы с кровавой зарей.

Мы так породнились с тобою, как будто мы братьями стали.

Иль, может быть, батькой и сыном, под злобной свинцовой пургой.

 

Зовет к себе в гости мой садик, зеленая улица, площадь.

Трамваев звонок голосистый, хранящие древность холмы.

Вот туг и любили, под небом, где облако ветры полощут,

И дети тут наши учились. В двадцатом учились и мы.

 

В те годы — припомним, ребята! — мы жили в одном общежитьи.

На гречневом хлебе с водою, полпачки махорки на всех.

И строили быт, как умели. Грузили и уголь и жито,

А пели — и горе вполгоря, и знали: смеяться не грех.

 

Что ж ты призадумался, древний, над времени бурным потоком?

Иль слушаешь клекот железный? Иль рокоты соловья?

Стоит твоя гордая слава, как радуга в небе высоком.

Горящем красой семицветной, — великая слава твоя!

 

О чем твоя дума, любимый? Цветет та же синь над холмами,

Шумят твои площади, Днепр твой волною столетий шумит.

Живет твоя светлая правда, горит золотыми плодами,

И сила на крепких высотах в броне богатырской стоит.

 

Я вижу — гроза подступает, и туча раскинула гриву,

И немцы ползут по дорогам на люто-кровавый разбой.

На матерь мою Украину, на потом вспоенную ниву,

Ползут на тебя, богатырь мой, мой Киев великий, святой!

 

Девчурки девятого класса надели повязки, —сестрицы!

Пошли старики в ополченье — есть доблесть и в старой крови.

А наша братва-комсомольцы — обшили зеленым петлицы

И с поднятою головою зовут тебя: — Благослови!

 

Но день светозарный настанет. Умоется солнце росою.

Придем, опаленные в битвах, мы, волю неся на штыках.

Потрогаем камушек каждый, бурьян весь подрежем косою

И вытрем горячие слезы на детских поблекших щеках.

 

А кто-нибудь и не вернется. Ну, что ж, я не спорю с судьбою.

Об имени пуля не спросит, не скажешь: не вышли года...

Скажи тогда близким и милым, что был до конца я с тобою.

Друзьям от меня поклонись ты и вспомни меня иногда.

А. Малышко (Пер. А. Глоба)

 

Днепр

Где лозы красные, где тихие излуки,

Ребят веселый гам, девичьих глаз лучи?

Широкий, вольный Днепр, с тобою мы в разлуке.

Не слышно бурь твоих, весенних бурь в ночи.

 

А как я к ним привык!.. В твоем огромном лоне

Тяжелых туч полки и солнца низкий свет,

И первых молний блеск на дальнем небосклоне.

О, детство гроз моих, привет тебе, привет!

 

Твоих дождей зерно прохладно-наливное,

Челны смоленые, что кони, рвутся в даль!

Шагают рыбаки, дымят луга от зноя,

И городов твоих гудит чугун и сталь.

 

Широкий, вольный Днепр, где мы ходили с братом

В отхожий промысел, на дальние харчи.

Как пахло рыбою, и дегтем, и канатом,

И спелыми арбузами с бахчи!

 

Как радовались мы — счастливые бродяги,

Мальчишки смуглые, курилки, плотари.

Что рыба в снасть идет, что бури, точно стяги,

Нам в спины бьют и в грудь с полночи до зари.

 

Что неводы звенят, натянуты, как стрелы.

Что с солью и зерном проходят челноки.

Так подрастали мы... Быть может, неумелы.

Но, как дубки в лесу, задорны и крепки.

 

А в дымный день войны дубы клонили ветви

И двигались стада потоком на восток.

То черный был поток, то серый в позднем свете,

То золотой в полях, полях, где ветра влажный ток,

 

То белорунный... Пить, испить бы хоть немного!

— Поставьте в стойла нас у цинковых дойниц!

Мы молоком полны, мы им зальем дорогу.

Воронки, врытые среди густых пшениц!

 

Так плакали коровы. Но ударом

Их оглушало вдруг, свинец косил подряд.

Шел миллион овец: отара, вновь отара,

И в спины теплые фугасный бил снаряд.

 

Пожара отсветы в глазах у них стояли.

Ягнята падали безногие, моля:

— Стригите нас скорей, вы шерсть еще не сняли.

Мы ею выстелем сожженные поля!

 

Горели фермы сплошь за горизонтом строгим,

И в отсветах волы ревели, точно гром,

И месяц лез в поля волом багроворогим

Средь облачных стогов, крутым своим путем.

 

И трупы конские... Изглоданные плечи

Обугленных глазниц зияющая мгла.

О, кони бедные! Вы, не изведав сечи.

Среди чужих дорог погибли без седла!

 

Я ржанье конское услышал бы на воле,

Лился бы жаркий пот с горячих ваших тел.

Но вы лежите здесь, в сожженном этом поле,

Где явор золотой окаменел.

 

...Сияет солнца щит в просторах небосвода.

Свежо смолистый веет ветровей.

Реви, мой старый Днепр, до неба вздыбя воды.

Стели попоны туч и кровью багровей!

 

Столетний темный дуб, подкошенный под корень,

Немало видел битв, пиров, смертей, родин.

Теперь упал и лёг на голубом просторе.

Всю ширину Днепра собой загородив.

 

Вы дедов видели над приднепровской кручей

В рубахах домотканных и портах?

Они, узнав, что враг ползет свинцовой тучей.

Готовы грудью лечь на танковых путях.

 

Полки трубили в ночь... И пыль, клубясь к восходу,

Над танками вилась, над конским ржаньем злым.

Над миллионом рук, над грохотом похода,

Все одевая пологом своим.

 

И жито сыпалось. И горе шло по хатам,

И родичи в полях опознавали нас.

Прощался сын с отцом, сестра со старшим братом,

С любимым девушка. Такой им выпал час!

 

Прощай, мой Днепр, и жди! С весенними ветрами

Мы весть тебе пришлем, что враг заклятый пал.

...И Днепр синел вдали долинами, дубами.

Волной шумел. А нам казалось — он рыдал.

А. Малышко (Пер. Е. Благининой)

 

Моя Украина

 

1

Запылали огни. За отрядом проходят отряды.

Самолеты гудят, — ведь на запад фронты и фронты...

Украина моя, ничего мне на свете не надо,

Только знать, что со мною, родная, по-прежнему ты!

 

Как мы с детства росли? Колыбель, колыхаясь, скрипела.

Догорал каганец, восковая чуть тлелась свеча.

Ты нам путь указала — он вдаль уходил без предела —

И сверкающий луч был подобен удару меча.

 

«Баю, баю, сыночек, усни, баю, баю, мой милый...

Чтоб не сглазил никто...» — И в словах материнских — печаль.

Но степная дорога нас ночью из хат уводила,

И сестра наша, доля, манила нас в звездную даль.

 

Паровоз прогудит. Может, с фронта вернулись солдаты?

Снова рожь зацветет, снова люди пойдут по жнивью?

Возвращались отцы ненадолго в родимые хаты, —

Научить сыновей, как винтовкой владеют в бою.

 

Журавли пролетели. То, может быть, вести от брата,

Из карпатских долин, от полынных потоптанных меж?

Расступилась земля. И уже наступает расплата.

За лужком-бережком обагрился пожаром рубеж.

 

Это шла революция в серой солдатской шинели.

Из окопной тоски, из-под пуль, по осенним полям.

Говорили солдаты: «Наелись мы вдоволь шрапнели.

Пусть едят ее немцы, а нам уж пора по домам!»

 

Пролетели года. Расцветает Шевченкова круча.

Домны плавят металл.

В Поднепровье встает Днепрэльстан.

Украина моя, наплывает тяжелая туча —

Коршунье налетело оравой из вражеских стран.

 

Не багряные звезды на крыльях — большие, родные.

Нет, — под крыльями бомбы и свастики черной кресты.

Но я видел в ночи: пламенеют глаза молодые,

И выходят полки, и бойцы занимают посты.

 

Наземь валится коршун, подбит в поединке жестоком,

Танки в сизом дыму, точно трупы, чернеют из мглы,

И, трассируя, пули бегут золотистым потоком.

Кровь за кровь, смерть за смерть!

Коршунье уничтожат орлы.

 

У Днепра я спрошу: «Слушай, старый, ты видывал виды, —

Что под градом стальным ты сегодня ответишь врагам?»

И рокочет мне Днепр: «Не забыл я и старой обиды,

А уж новую эту — вовек не прощу палачам!»

 

Весь запенился Днепр, и пожар он припомнил Батыев,

Восемнадцатый год и тевтонов, разбитых в бою.

«Здравствуй, Киев любимый!» И молвит приветливо Киев:

«Ожидаю я вас и под кручей, как воин, стою!»

 

Украина моя! Твои дали грозою пропахли.

Молодая степнячка! Росинка на грани весла!

отдам свою кровь, свою силу и юность до капли,

чтоб из пепла ты встала и тополем в небо росла.

 

3апылали огни. За отрядом проходят отряды.

Самолеты гудят, — ведь на запад фронты и фронты...

Украина моя, ничего мне на свете не надо,

Только знать, что со мною, родная, по-прежнему ты!

 

2

Ты опять мне приснилась на горькой дороге разлуки

Синим лугом, ромашкою, птицею с каневских круч.

Ну, возьми мою кровь, мое сердце зажми в свои руки,

Только снами не мучь и невыпитым горем не мучь!

 

Много верст исходил я — не сотню, не двести, не триста.

Всё поход и поход, и опасность, и труд впереди.

И звезда мне шепнула, сверкая тепло и лучисто:

«Что стоишь, как немой? На свою Украину гляди!

 

На свою Украину, откуда лишь клекот орлиный

Над курганом высоким, в туманных просторах дорог...»

И лежала земля, и клубился пожар над долиной.

Я глядел и немел, и, прощаясь, — проститься не мог!

 

3

Вновь зову я тебя. Иль по голосу не распознала?

Вновь прошу: отзовись, молодая, родная моя!

Стать бы ветром в степи — только туча все небо застлала.

Звонкой песней позвать бы, — но где отыскать соловья?

 

В приднепровской долине ромашка завяла, побита.

Старый тополь скрипит. Догорает отцовский мой дом.

И не хочется ветром ложиться коню под копыта,

Соловьем запевать на глухом пепелище твоем.

 

Я дышать буду, падать, бороться, покуда не сгину, —

А к какому сегодня еще мне идти рубежу?

Твоей муки и горя возьму я себе половину,

В непокорном, неистовом сердце своем положу.

 

И пойду, как Микула, под ношей согнусь. потемнею.

Весь иссохну от жажды, и, может, в пути упаду.

Но я знаю — увижу: цветы расцветут, пламенея,

Вновь в твоем, Украина, зеленом и вечном саду.

Пер. с укр. Б. Турганова

 

4

Вставай же, родная, для счастья и воли, —

О, как мы с тобой еще будем богаты;

И радугой в небе, и мальвами в поле,

И местью врагу над обломками хаты!

 

Коснусь тебя нежно в тревожной заботе

И, гневом палимый увижу воочью:

Истерзанный мукой ребяческий ротик.

Железом пронзенные девичьи очи.

 

О, нет, палачам не поможет нагайка.

Расправимся с ними расправой крутою:

Средь дымного поля встает Наливайко

И землю колеблет могучей рукою.

 

Вот, плечи расправив и сбросив оковы,

Встает он до неба, где туча кружится...

С оружием, дети Железняковы,

Пройдем мы дорогой вдоль спелой пшеницы.

 

Вдоль спелой пшеницы, по желтой ромашке.

По, синей дубраве к дождю золотому.

В котомке сухарь и водица в баклажке,

И встретят нас сестры у отчего дома.

 

Довольно разлуки! Для счастья и воли

Вставай, Украина! Мы будем богаты:

И радугой в небе, и мальвами в поле,

И местью врагу над обломками хаты!

Пер. с укр. М. Зенкевича

 

5

Не плачь, моя мать, не надо, не возвратишь ты сына.

Вот он лежит сраженный, сжимая винтовку свою.

И меркнет декабрьский вечер, туманом полна долина,

Идут из лесов повстанцы — живые, в дыму, в бою.

 

Зачем ты, отец, тоскуешь, что хату враги спалили?

Брата сковали цепью, стал он совсем седым.

Пожитки твои простые, радости, все, что были,

Тлеют, не дотлевают, в пепел уйдя и в дым.

 

Новыми были ворота, кони ржали в артели.

Коней забрали фашисты, тешась в нашем краю.

И меркнет декабрьский вечер в далекой седой метели,

Идут из лесов повстанцы, живые, в дыму, в бою.

 

Вот эту яблоню нашу — теперь там лишь пепел черный —

Ты сам посадил когда-то, — Цвети, мой веселый дом!

«Мы знаем, мы знаем, знаем!» — кричат обгорелые корни

Из хаты, коморы, клуни, в слезах и в горе твоем.

 

Повешенных ветер качает. Орудия бьют с полуночи.

И все пылает в пожаре — и радость, и труд, и пот.

Звезды, мерцая, смотрят, словно замученных очи.

Словно расстрелянных очи возле кленовых ворот.

 

Не плачь, моя мать, не надо! Отец, слушай гул набата!

Люди идут с востока, труба не играет — бьет!

Свершится грозно и свято над палачами расплата,

И крови у них не хватит за грозное горе твое!

Андрей Малышко (Пер. с укр. Я. Городского)

 

Во мне душа твоя жива...

Во мне душа твоя жива,

Огнем горят твои слова!

Нет, не удастся никому

Столкнуть тебя из света в тьму.

 

Я вижу твой спокойный взор,

Весь в яворах зеленый двор,

И ширь небес, и даль дорог —

Всё, что я в памяти сберег.

 

Дни светлой юности моей,

Барвинка вешнего синей.

Я часто думаю о них,

Об этих светлых днях моих.

 

Призывно лебеди кричат,

Порывы юные звучат

Труда, любви и доброты,

Которой так гордилась ты!

 

Напевы стариков седых,

Раскаты песен молодых,

Речь о любви наедине,

День — в деле, ночь — в спокойном сне,

 

Донецких работяг семью

И юность жаркую свою

Припомнил я. И ясно мне,

Что не погибнешь ты в огне,

 

Где мор, и голод, и пурга,

И козни лютого врага,

Мать Украина! Слышу я

Хрип конский, крики воронья:

 

Оно, не улетая прочь,

Терзает мертвого всю ночь.

Отец мой! Друг мой! Побратим!

Взгляни на горизонт. За ним,

 

Как в гетманщины дни, — вдали

Дороги смерти пролегли.

Там в поле мерзнет детвора,

Там волки рыщут у двора,

 

Оттуда на грядущий день

Ложится тягостная тень.

Глубоко в сердце спрячу я

Гром пушек, крики воронья,

 

Очей незрячих пустоту,

Ночей осенних темноту

И радостную дерзость их —

Моих мечтаний молодых.

 

Когда б, собрав невинных плач,

Их горе вытрубил трубач,

Когда б всю боль и всю тоску

Соединить в одну реку,

 

То мир, что к горестям привык,

От плача б тяжкого поник,

Луга у золотых берез

Завяли навсегда от слез.

 

Какие снились нам жнивья?

И что за ветер чую я?

Смотрите: кровь и месть растут

Густым посевом! Близок суд!

 

Мечтает о весне дубок,

В простой семье растет сынок,

В него, изранена в бою,

Вольешь ты ненависть свою,

 

И в лес уйдет сыновний след…

Идут полки. Горит рассвет.

И в каждой хате у дверей

Я вижу ждущих матерей.

 

Всем, кто склонился на мечи,

Всем, кто расстрелян был в ночи,

Всем, кто убит в моем краю, —

Свою печаль я отдаю,

 

Ее разбивши на куски,

Так, чтобы поровну тоски

И гнева каждому из нас

Досталось на отмщенья час.

 

За меру — меру! Кровь — за кровь

Мы, истребив своих врагов,

В родимом поле на весну

Поднимем плугом целину…

 

Вставай, палимая огнем,

Мужающая с каждым днем,

Ты, что не хочешь умирать,

Что будешь жить, — родная мать,

Мать Украина!..

А. Малышко (Пер. Д. Кедрина)

 

Боженко

Под небом, как море, глубоким, бескрайная встала равнина.

Дорогами грозных восстаний зовет на кровавую брань.

Боженко, ты встанешь, Боженко, — пылает твоя Украина,

С Десны, от Славутича громко на трубах грохочет: — Восстань!

 

Раздутое дьявольской злобой, колышется зарево ало.

На пажити внука убили. Снарядом ударило в дом.

Боженко, ты встанешь, Боженко. Твоя Украина восстала.

Земля за Днепром и за Бугом тебя призывает: — Идем!

 

И вот он встает, седобровый, кудлатый и в шапке-ушанке,

И бурка его, словно буря, лохматою тучей грозна,

И молнией сабля сверкает, и громом грохочут тачанки,

И вздыбился конь тонконогий, звенят серебром стремена.

 

Взгляни, как нахмурилось небо, — горячая будет работа.

Фашисты не в битву выходят, идут на открытый разбой,

И с ними паны возвратились, пограбить народ им охота,

Черняк Тимофей на них грянет и Щорс Николай за тобой!

 

И яростно гикнул Боженко, взмахнув своей саблей блестящей,

Продымленный пороха дымом, он знает — бой будет кровав.

Зовет он для страшного боя Обухов, Триполье, Таращу.

И Киев, и Канев, «Корсунь, и светлый зовет Богуслав.

 

Из Корсуня отклик: — Мы знаем! — Отгулом с Таращи: — Мы слышим!

Как девушка в ленты цветные, земля нарядилась, цветет.

Коней вороных из конюшен выводят к запряжке и дышлам,

Готовят тачанки и седла, пристреливают пулемет.

 

У старого сбоку граната, и черная бурка вихрится.

Идут из колхоза дивчата, — нелегкая будет страда.

Покрытая пылью густою, шумит золотая пшеница,

Кукушка на дубе зеленом считает Боженку года.

 

Встает седобровый и кличет:

— Гей, хлопцы, собрались вы, что ли?

Мы ночи закутаем дымом, сияние дня обагрим!

Ко мне, партизаны, чье сердце тоскует по сабле и воле,

Ко мне, кто рубиться умеет, живее, по коням своим!

 

Налетчиков наглых порубим!

И вот, подтянувши подпругу,

Боженко гарцует средь поля. Клубится от конницы мгла.

И грянули громом тачанки от Припяти, Оржицы, Буга,

И тень его бурки орлиной на всю Украину легла.

А. Малышко (Пер. М. Зенкевича)

 

Украине

Украина родимая — волны полей,

Города лучезарные, белые хаты!

Украина! Горячею грудью своей

Ты встречаешь сегодня врага-супостата!

 

Украина, живого труда сторона,

Зори ясные, тихие, синие воды!

Украина! Ты в славной борьбе не одна,

В ней с тобою под стягом багряным — народы

 

Не один ты видала разбойный погром,

Помнишь топот, и грохот, и хохот батыев, —

Но из пепла, сияя лазурным венком,

Вырастал твой певучий, могучий твой Киев.

 

Видишь, русский с тобою, грузин и таджик,

Братья все и друзья, — грозной рати лавина!

Свят союз наш, народ — беспредельно велик,

Беспредельно силен в своей ярости львиной!

 

Мать родная моя! Вслед за черной грозой

День победы наступит, звеня и сверкая!

Славен будет вовеки священный твой бой!

Славен серп твой и меч твой, отчизна родная!

М. Рыльский

 

Любите Украину

Любите свою Украину, как свет,

как солнце, и травы, и воды,

в погожие праздники радостных лет,

в тяжёлые, трудные годы.

 

Любите её и учитесь беречь

живую красу Украины,

любите её соловьиную речь,

её вишняки и раины*.

 

Мы — пыль без неё, без неё мы — как дым,

летящий над степью пустою.

Трудом дорогую любите своим

и всею своею душою.

 

На свете у нас Украина одна —

как взоры, любимые нами.

И в звёздах она, и в ракитах она,

и всеми владеет сердцами.

 

В богатстве колхозов она, вся в цветах,

и в песнях, нет звонче которых,

в знамёнах, в улыбках на детских устах,

в девичьих усмешках и взорах.

 

Она — Украина — в огне канонад,

в штыках, что на запад погнали

зеленомундирных фашистских солдат,

она — как весенние дали…

 

Товарищ родной, всё — она для тебя!

О ней, о своей, не забудешь.

И если живёшь ты, её не любя, —

других ты народов не любишь.

 

Любимая, солнце она для тебя.

И кто же о солнце забудет!

Но, если живёшь ты, её не любя, —

тебя твой любимый разлюбит.

 

Любите её и в труде, и в бою,

когда говорят батареи, —

любите всегда Украину свою,

и счастливы будем мы с ною.

 

* Раины – тополя.

В. Сосюра (пер. с укр. Н. Ушакова)

 

Гнев

Мой друг, не до песен сегодня! Заданье —

пусть слово, как штык, заблестит!

Горят под бомбежками светлые зданья,

моя Украина горит.

 

В ту степь мое сердце летит, где курганы,

где счастье цвело предо мной,

где в берег Славутич мой, скорбный, туманный,

стучится кровавой волной.

 

И гнев, как пожар, загорается в жилах,

как сад под грозою, в ночи…

В неволю сестер и друзей моих милых

в оковах ведут палачи.

 

По всей Украине отравою черной

фашистов орда расползлась,

и только, как прежде, сражаясь упорно,

врагам не сдается Донбасс…

 

Все так же по рельсам летят эшелоны,

а в них — молодежь, земляки.

Под утренним солнцем, багряно-червонным,

широкие блещут штыки.

 

Все так же у леса мечтает калина,

где юность моя протекла;

и мать все грустит в ожидании сына

в той мазанке с краю села.

 

Все слушает… Громы рокочут глухие…

И вдаль все глядит поутру…

А сын в том краю, где леса вековые

под снегом шумят на ветру…

 

Я слышу сквозь бурю: «Сыночек, сыночек!..»

А зарево — меди красней.

В огне Украина… Туда что есть мочи

лети, мое сердце… скорей!..

В. Сосюра (пер. с укр. В. Цвелёва)

 

Салют победителям

О русской славе незаходной

Отрадно петь ее певцам.

Привычкой стало всенародной

Салютовать своим бойцам.

 

Вчера — победа в Приазовье,

Взят Мариуполь, взят Бердянск,

Сегодня пушек славословье —

Салют бойцам, вернувшим Брянск.

 

И вот сейчас, сию минуту,

Родной народ по всем стране

Внимает новому салюту:

Стал наш — Чернигов на Десне!

 

Всё напряженнее и строже

Взгляд у бойцов. Вперед! Вперед!

Отрадно видеть до чего же,

Что наша сила верх берет,

 

Что не сегодня-завтра грянет

Победоносное «ура»:

То Киев к жизни вновь воспрянет

И руки братски к нам протянет

С крутого берега Днепра!

Д. Бедный

 

Баллада о журавлях

Ни встать, ни двинуться — такой кругом огонь!

Винтовку стиснула горячая ладонь.

Вот так лежали мы. А в сизой мгле, вдали,

Над фронтом пролетали журавли.

 

«Курлы, курлы!..» (И детством мир запах.)

Домой, домой их звал чумацкий шлях.

Таков закон: что б ни слепило очи,

Зов родины живет в крови твоей.

 

Они домой летели — к гнездам отчим,

Дворам, левадам, травам пустырей.

Там явор… Колесо лежит на кровле хаты,

Мохнатым облачком там в гнездах журавлята.

 

Давно, давно!.. Война. В дороге трудной, длинной

Звала нас родина той песней журавлиной.

… Прожектор их поймал… Вон огненные нитки —

По журавлям враги стреляли из зенитки!

 

И все увидели, как птица, весть весны,

По светлой полосе упала с вышины.

А клин летел вперед, не дрогнув, ровно шел

Туда, туда, домой, где Днепр, и Збруч, и Псел.

 

«Курлы, курлы…» — неслось, как трубный клич, над нами.

И так хотелось стать нам журавлями!

Тогда мы поднялись с израненной земли, —

Пусть мины, пусть огонь,

За вами, журавли!

Иван Нехода (пер. с укр. В. Звягинцевой)

 

* * *

Умолкли орудья, всё стихло кругом.

Пред нашей атакой весёлая птаха

Сверкнула крылом и в окопе моём

Уселась на бруствер, не ведая страха!

 

Скажи, не с днепровских ли ты берегов,

Где в рабстве томятся мои дорогие,

Где ждет Украина любимых сынов,

Где матери ждут нас, невесты родные?..

 

О, если бы, птица, могла ты понять,

Как мощны Днепра непокорные воды!

Лети же туда, где сестрёнка и мать,

Скажи, что несём на штыках мы свободу!

С. Яковенко

 

* * *

Ой, вы милые равнины,

С нивами, садами.

Васильки во ржи высокой,

Вербы над прудами.

 

Хата белая над речкой,

Яблоня у тына —

Это ты, моя родная

Ненько* Украина.

 

Не в твои ль сады весною

Соловьи летели,

Не тебя ли в звучных песнях

Кобзари** воспели…

 

Мы сейчас на бой жестокий

Всем народом встали,

Чтоб твоих просторов немцы

Больше не топтали,

 

Чтоб лились свободно песни,

Жизнь была счастливой

И звенели жаворонки

Над зеленой нивой.

 

Рвутся воины на запад,

Множат в битвах славу.

Скоро вступят наши части

В Киев и Полтаву.

 

Скоро будешь вновь свободной,

Ненько Украина.

Мать, с победою до дому

Жди родного сына!

 

* Мамочка, матушка (укр.).

** Кобзарь – украинский народный певец.

Ант. Середа, старший сержант

 

Украине

О, Украина! Ветви наклоня,

Вся в яблонях, плывет твоя долина.

Сапер отрыл траншею для меня,

Твои цветы засыпав, Украина!

 

Нет, не тиха украинская ночь!

Она дрожит, она к земле припала.

Я так спешил, чтоб яблоням помочь...

Трясется сад от пушечного шквала.

 

И чудится, что яблоня ко мне

Метнулась от пылающего тына,

К траншее руки протянув в огне,

Как девушка, чье имя Катерина.

 

Не блещут звезды. Воздух режет свист.

Прозрачно небо? Нет, оно незряче!

И на лицо мое скатился лист,

Упал слезою девичьей, горячей.

 

Довольно слез! Меня послал Урал,

Чтоб ты утерла слезы, Катерина.

Я под Уфой землю целовал,

Чтоб ты цвела, как прежде, Украина!

 

Чтоб яблоки склонялись на цветы

Над нашей перепаханной траншеей

И только ты срывала, только ты

Срывала их, от счастья хорошея,

 

И помнила о братьях, что помочь

Пришли тебе, чтоб снова, в море хлеба,

Была тиха украинская ночь,

Спокойны звезды и прозрачно небо.

Мустай Карим

 

* * *

В золотых просторах Украины

Мы привыкли мыслить и творить,

Вечерком под кроною осины

С девушкой любимой говорить.

 

Мы привыкли к песням задушевным,

Что родились в радостном труде,

К детворе, резвящейся в деревне,

К иве, отразившейся в воде.

 

Ко всему, что Украина дышит, —

К аромату вишен и ракит...

Кто теперь осмыслит и опишет,

Что в душе у воина кипит?

 

Украина! После всей разлуки

Вновь пред нами Днепр шумит волной.

Мы пришли и пожимаем руки

Жителям земли твоей родной.

Г. Кричевский

 

* * *

День угасает за рекою,

Шумят у плеса тополя.

Проходят строем наши кони

Через деревни и поля.

 

С акацией листья опадают —

Красив октябрь в своем конце.

Стоит дивчина молодая

У крайней хаты на крыльце.

 

И машет, машет нам рукою,

Зовет с дороги отдохнуть,

Но мы проходим стороною —

Ведет за Днепр солдатский путь.

 

Казачьи кони не ослабли,

Бродит их свежесть берегов,

Отточенные наши сабли

Готовы вновь рубить врагов.

 

Еще не пройден путь былинный,

Немало схваток впереди...

Зовет родная Украина:

— Освободи! ...

М. Исаков

 

Это ширится наступленье

То ль виновен закат багряный,

То ль повинен песок зыбучий...

Что ж припомнилось ветерану

Над ковыльной днепровской кручей?

 

Что ж пальтишечко — нараспашку,

Нервный ворот ползёт по шее...

Что ж он тянет взахлёб затяжку

На размытом краю траншеи?

 

А припомнил он: степь нагая,

Ночь звенящая легендарна.

Тянет танковой жгучей гарью

С мелитопольского плацдарма.

 

Тянет близкой днепровской влагой,

Тянет зовом, броском, отвагой,

Тянет завтрашней хлёсткой кровью

С оглушённого Приднепровья.

 

Только вжались в плоты канаты —

Так, что сердцу не отозваться.

Полк сжимается, как граната,

Чтоб в тылу у врага взорваться.

 

Чтоб в четыре ноль-ноль под кручей

Сдетонировала команда —

И забились окрест в падучей

Околевшие «фердинанды»*.

 

И по рваному бездорожью

В бой, как правда над мёртвой ложью,

Лава катится к Запорожью,

Лава катится к Запорожью!

 

Над днепровскими валунами

Под трассирующим навесом

Сам как пламя он держит знамя

Над открывшимся Днепрогэсом.

 

Это слава и искупленье:

Втоптан немец в кремень и глину!

Это ширится наступленье

К Мелитополю

И к Берлину!

 

* «Фердинанд» – немецкая тяжёлая самоходно-артиллерийская установка периода Второй мировой войны класса истребителей танков.

В. Коржиков

 

Упорство

Храброму автоматчику

Петру Кулику

 

В сраженье пятого июля

он так и бросил на ходу:

— Меня, ей-богу, вражья пуля

не тронет —

до Днепра дойду!

 

В артиллерийском неуюте

он вел в атаку батальон,

и на пятнадцатой минуте

о пулю вдруг споткнулся он.

 

Неделю пробыл в лазарете.

В покое тосковал, как волк.

Сбежал под ночь. —

А на рассвете

под Харьковом нагнал свой полк.

 

И снова, ощутив тревогу,

сказал пред тем, как наступать:

— Мне суждено, друзья, ей-богу,

в Днепропетровске побывать!

 

Открыли танки наступленье:

Марефа.

Вербки.

Павлоград.

Он на десятый день сраженья

вновь уронил свой автомат.

 

Он в лазарете месяц пробыл,

ночами тосковал, скучал,

на нянек и врачей ворчал:

— Напрасно тридцать дней угробил!..

 

Волнуем чувством возвращенья,

в лежанье видя малый толк,

он крест поставил на леченье

и у Днепра нагнал свой полк.

 

И вновь, бои июля помня,

он говорил друзьям в пути:

— А все же, братцы, суждено мне

в свой город первому войти.

 

В ту ночь был мрак пожаром вспорот.

Ревели пушки до утра.

Взволнованным вошел он в город

на правом берегу Днепра...

 

Печалью радости объята

была душа,

когда с трудом

нашел он место, где когда-то

стоял его невесты дом.

 

Он снял пилотку

и в молчанье

глядел на одинокий дым...

Не исступленье —

одичанье

в то время овладело им.

 

Он понял,

что на Украине

любимую не спас свою,

его невеста — на чужбине,

в неметчине,

в чужом краю.

 

Он молчаливо в полдень синий

ушел вперед искать того,

кто надругался над святыней

любви загубленной его,

ушел туда, где песне тесно,

где жизнь рабов на волоске,

туда, где ждет его невеста

в печали, горе и тоске.

 

Он бой решит единоборством!

И было видно по всему:

он верх над злом возьмет упорством, —

на черном Рейне быть ему!

М. Недогонов

Ноябрь 1943 г.

 

Дорога на Днепр

Я дорогой наступленья

шел от Дона до Днепра

через дымные селенья,

через трупы, разрушенья,

города и хутора.

 

Шел вперед и пел победу,

шел дорогою снегов

по дымящемуся следу

отступающих врагов —

 

от поверженных,

печальных,

от казачьих ковылей

до прямых,

пирамидальных

украинских тополей.

 

Так я шел зимой и летом

сквозь метель, и дождь, и зной

с верным тульским пистолетом,

с потной книжкой записной:

шел солдатом и поэтом —

Муза рядом шла со мной.

 

На привале,

на стоянке

славил русских пушкарей —

молодых богатырей,

поджигавших вражьи танки

молниями батарей.

 

Славил матушку-пехоту,

золотых ее стрелков,

славил прочную работу

златоустинских штыков.

 

Спал под небом,

жил во взводе,

кипятил в пути чаи,

сочинял стихи в походе

и при всем честном народе

вслух читал стихи свои.

 

Так,

дорогой возвращенья,

все вперед, вперед маня,

дымный ветер наступленья

двигал к Западу меня,

где со взводом,

где с полком,

где на танке,

где пешком,

на тачанке неуютной,

на полуторке попутной,

от заката до утра,

с остановкою минутной

у случайного двора,

у избы

с трубой слетевшей,

с прелым запахом вещей,

с женщиною уцелевшей,

с девушкою постаревшей,

с девочкой, за стол присевшей

с мискою горячих щей,

с угощеньем,

с теплым взглядом,

с дочерью хозяйской рядом,

с разговорами о том,

что, мол, все мы холостые,

не простые, золотые

да военные притом…

 

Чай дымит. Хозяйка поит.

Ну и вспомнишь вдруг, шутя,

как в дороге буря воет

и как мглою небо кроет,

вихри снежные крутя.

И прикинешь в миг последний,

что похожие слова

говорил в селе соседнем

час тому, а может, два…

 

Надо ехать.

Дела много.

Покидаю дом с теплом.

И опять свистит дорога —

украинская дорога

под машиной,

за бортом.

Сквозь метель дорога вьется —

то низина,

то подъем —

мимо черного колодца

с перебитым журавлем,

мимо спиленных дубов,

мимо иностранных танков, —

обгоревших их останков, —

мимо сваленных столбов,

вдоль гудения лесного,

от села

и до села,

от контрольно-пропускного

до контрольно-пропускного, —

от жезла и до жезла.

 

Едешь

долго ль? —

сам не знаешь.

Едешь вдаль по огонькам

и дорогу уступаешь

танкам и грузовикам.

А в движенье неотвязно

манит светом от дорог

мимолетного соблазна

воскрешенный огонек…

 

От поверженных,

печальных,

танком смятых ковылей

до прямых,

пирамидальных

украинских тополей

я прошел через селенья,

города

и хутора

по дороге наступленья

с песней радости и мщенья,

от Мамона до Днепра.

 

Дон —

упорство и тревога.

Днепр —

неконченный поход.

За Днепром — моя дорога,

устремленная вперед!

А. Недогонов

 

Правый берег Днепра

Миколе Бажану

 

Дороги взбегают по скатам

Над дымной днепровской водой.

Лобастые ль кряжи там,

Хлопья ли пряжи там,

Вражьи ль войска там,

Бурьян одичалый, седой?

 

Осеннее небо

За час до рассвета

Такого же цвета,

Как дымные кручи,

Как вся эта небыль,

Возникшая в стереотрубах.

По ходам окопа в расселинах грубых

Мы вышли на берег горючий.

 

Святая земля Украины

В сиянье осеннего золота.

Руины, руины, руины

В зиянье посмертного холода.

 

Семь тридцать. Всё тихо.

Последние отданы распоряженья.

И вдруг — как рванется, как вспыхнет шутиха,

За нею другая и третья. И сразу

Окрестность распахнута зоркому глазу,

И это — начало сраженья.

 

Стреляет кустарник. Стреляет вода.

Стреляют днепровские поймы.

Багровое солнце бросает сюда

Горстями лучи из обоймы.

 

Оно не оглохло от гула

И, вылезши в дыме до плеч,

Зажгло и в полнеба раздуло

Свою огневратную печь.

 

Не эту ужасную музыку мы

Любили с тобою, бывало.

Не вдумались юношеские умы

В строительный грохот обвала.

 

Но если такая настала пора,

Пусть валится небо на кручи Днепра,

Пусть ветром разорванный воздух орет:

«На запад, на запад, на запад — вперед!»

 

Клянемся, товарищ, со всей прямотой,

Присущей простому солдату,

Что завтра вернемся мы к музыке той,

Которую знали когда-то,

 

А нынче кинжально-прицельным огнем

Всех павших за други своя помянем.

В серебряном небе рокочет мотор,

Тяжелые танки скрежещут

Какой нескончаемо светлый простор!

Как волны днепровские блещут!

 

Недолго до полдня. Товарищ, гляди:

Здесь Киев. Карпаты и Крым впереди.

 

Сраженье в разгаре.

Чубатые деды

В честь новой победы

Дымят у куреней

Столетнею гарью

Хвала расширенью

Плацдарма на правом.

Хвала переправам!

 

Все суше и горше

Осеннее золото,

Все глуше и реже

Работает поршень

Гвардейского молота.

В снедающем дыме

Встает за седыми чубами —

Днепровское правобережье.

 

Святая земля Украины

В сиянье осеннего золота.

Руины, руины, руины.

Но небо недаром громами расколото!

 

Там, в дымной дали, по низинам и скатам

Прорвались наши танки и мчатся вперед.

Кряжи ли дымные, вражьи ль войска там —

Зоркий снайпер едва разберет.

 

Сколько времени прожито? Час или прорва?

Что решается на боевом рубеже?

Десять тридцать. Оттуда несется уже:

«Фронт обороны противника прорван».

П. Антокольский

 

Стихи о переправе

 

1

Он первый встал на берегу крутом.

Хотелось берег целовать, но сразу

Он лег за рыжеватым бугорком

И бил из пулемета без отказа...

 

Когда же холодеющая кровь

Окрасила желтеющие травы,

Он увидал, подняв устало бровь,

Как тысячи пошли на берег правый...

 

2

Разбиты взрывом гордые мосты.

Стальные фермы под водой ржавеют,

И лишь быки угрюмо с высоты

Глядятся в Днепр, над волнами темнея.

 

Где яркие ракетные огни,

Где день и ночь грохочет берег правый.

Навеки берега соединив,

Легла на Днепр широкий переправа.

 

Настил дощатый, сбитый топором,

Перила невысокие шершавы...

Ее зовут торжественно мостом

Строители суровые по праву...

 

Да, не легко из камня класть быки,

Стальные фермы возносить над ними,

Чтоб поезда через простор реки

Летели по мостам в огне и дыме.

 

Но этот мостик, шаткий и простой,

Где ЗИС едва ли пробежать сумеет,

Построит, было ночью огневой

В сто тысяч раз, пожалуй, тяжелее!

С. Орлов

 

На Днепре

Отрывок из поэмы «Василий Тёркин»

 

За рекой ещё Угрою,

Что осталась позади,

Генерал сказал герою:

— Нам с тобою по пути…

 

Вот, казалось, парню счастье,

Наступать расчёт прямой:

Со своей гвардейской частью

На войне придёт домой.

 

Но едва ль уже мой Тёркин,

Жизнью тёртый человек,

При девчонках на вечёрке

Помышлял курить «Казбек»…

 

Всё же с каждым переходом,

С каждым днём, что ближе к ней,

Сторона, откуда родом,

Земляку была больней.

 

И в пути, в горячке боя,

На привале и во сне

В нём жила сама собою

Речь к родимой стороне:

 

— Мать-земля моя родная,

Сторона моя лесная,

Приднепровский отчий край,

Здравствуй, сына привечай!

 

Здравствуй, пёстрая осинка,

Ранней осени краса,

Здравствуй, Ельня, здравствуй, Глинка,

Здравствуй, речка Лучеса…

 

Мать-земля моя родная,

Я твою изведал власть,

Как душа моя больная

Издали к тебе рвалась!

 

Я загнул такого крюку,

Я прошёл такую даль,

И видал такую муку,

И такую знал печаль!

 

Мать-земля моя родная,

Дымный дедовский большак,

Я про то не вспоминаю,

Не хвалюсь, а только так!..

 

Я иду к тебе с востока,

Я тот самый, не иной.

Ты взгляни, вздохни глубоко,

Встреться наново со мной.

 

Мать-земля моя родная,

Ради радостного дня

Ты прости, за что — не знаю,

Только ты прости меня!..

 

Так в пути, в горячке боя,

В суете хлопот и встреч

В нём жила сама собою

Эта песня или речь.

 

Но война — ей всё едино,

Все — хорошие края:

Что Кавказ, что Украина,

Что Смоленщина твоя.

 

Через реки и речонки,

По мостам, и вплавь, и вброд,

Мимо, мимо той сторонки

Шла дивизия вперёд.

 

А левее той порою,

Ранней осенью сухой,

Занимал село героя

Генерал совсем другой…

 

Фронт полнел, как половодье,

Вширь и вдаль. К Днепру, к Днепру

Кони шли, прося поводья,

Как с дороги ко двору.

 

И в пыли, рябой от пота,

Фронтовой смеялся люд:

Хорошо идёт пехота.

Раз колёса отстают.

 

Нипочём, что уставали

По пути к большой реке

Так, что ложку на привале

Не могли держать в руке.

 

Вновь сильны святым порывом,

Шли вперёд своим путём,

Со страдальчески-счастливым,

От жары открытым ртом.

 

Слева наши, справа наши,

Не отстать бы на ходу.

— Немец кухни с тёплой кашей

Второпях забыл в саду.

 

— Подпереть его да в воду.

— Занял берег, сукин сын!

— Говорят, уж занял с ходу

Населённый пункт Берлин…

 

Золотое бабье лето

Оставляя за собой,

Шли войска — и вдруг с рассвета

Наступил днепровский бой…

 

Может быть, в иные годы,

Очищая русла рек,

Всё, что скрыли эти воды,

Вновь увидит человек.

 

Обнаружит в илах сонных,

Извлечёт из рыбьей мглы,

Как стволы дубов морёных,

Орудийные стволы;

 

Русский танк с немецким в паре,

Что нашли один конец,

И обоих полушарий

Сталь, резину и свинец;

 

Хлам войны — понтона днище,

Трос, оборванный в песке,

И топор без топорища,

Что сапёр держал в руке.

 

Может быть, куда как пуще

И об этом топоре

Скажет кто-нибудь в грядущей

Громкой песне о Днепре;

 

О страде неимоверной

Кровью памятного дня.

 

Но о чём-нибудь, наверно,

Он не скажет за меня.

 

Пусть не мне ещё с задачей

Было сладить. Не беда.

В чём-то я его богаче, —

Я ступал в тот след горячий,

Я там был. Я жил тогда…

 

Если с грузом многотонным

Отстают грузовики,

И когда-то мост понтонный

Доберётся до реки, —

 

Под огнём не ждёт пехота,

Уставной держась статьи,

За паром идут ворота;

Доски, брёвна — за ладьи.

 

К ночи будут переправы,

В срок поднимутся мосты,

А ребятам берег правый

Свесил на воду кусты.

 

Подплывай, хватай за гриву.

Словно доброго коня.

Передышка под обрывом

И защита от огня.

 

Не беда, что с гимнастёрки,

Со всего ручьём течёт…

Точно так Василий Тёркин

И вступил на берег тот.

 

На заре туман кудлатый,

Спутав дымы и дымки,

В берегах сползал куда-то,

Как река поверх реки.,

 

И ещё в разгаре боя,

Нынче, может быть, вот-вот,

Вместе с берегом, с землёю

Будет в воду сброшен взвод.

 

Впрочем, всякое привычно, —

Срок войны, что жизни век.

От заставы пограничной

До Москвы-реки столичной

И обратно — столько рек!

 

Вот уже боец последний

Вылезает на песок

И жуёт сухарь немедля,

Потому — в Днепре намок,

 

Мокрый сам, шуршит штанами.

Ничего! — На то десант.

— Наступаем. Днепр за нами,

А, товарищ лейтенант?..

 

Бой гремел за переправу,

А внизу, южнее чуть —

Немцы с левого на правый,

   Запоздав, держали путь.

 

Но уже не разминуться,

Тёркин строго говорит:

— Пусть на левом в плен сдаются,

Здесь пока приём закрыт,

 

А на левом с ходу, с ходу

Подоспевшие штыки

Их толкали в воду, в воду,

А вода себе теки…

 

И ещё меж берегами

Без разбору, наугад

Бомбы сваи помогали

Загонять, стелить накат…

 

Но уже из погребушек,

Из кустов, лесных берлог

Шёл народ — родные души —

По обочинам дорог…

 

К штабу на берег восточный

Плёлся стёжкой, стороной

Некий немец беспорточный,

Веселя народ честной.

 

— С переправы?

— С переправы.

Только-только из Днепра.

— Плавал, значит?

— Плавал, дьявол,

Потому — пришла жара…

— Сытый, чёрт!

Чистопородный.

— В плен спешит, как на привал…

 

Но уже любимец взводный —

Тёркин, в шутки не встревал.

Он курил, смотрел нестрого,

Думой занятый своей.

За спиной его дорога

Много раз была длинней.

И молчал он не в обиде,

Не кому-нибудь в упрёк, —

Просто, больше знал и видел,

Потерял и уберёг…

 

— Мать-земля моя родная,

Вся смоленская родня,

Ты прости, за что — не знаю,

Только ты прости меня!

 

Не в плену тебя жестоком,

По дороге фронтовой,

А в родном тылу глубоком

Оставляет Тёркин твой.

Минул срок годины горькой,

Не воротится назад.

 

— Что ж ты, брат, Василий Тёркин,

Плачешь вроде?..

— Виноват…

А Твардовский

 

Посвящение

Когда зашепчет сон-трава в дуброве

И ей ответят крики лебедей,

Земля проснется в праздничной обнове,

Букашки зашныряют по воде;

 

Когда из сел, что в горе онемели,

На поле снова выйдут трактора, —

Я возвращусь в продымленной шинели

В чудесный край могучего Днепра.

 

Начну пахать глухие перелоги,

Смотреть, как ржи потоки ливней пьют,

И будут сердцу видеться дороги,

Где жизнь со счастьем об руку идут.

 

И вдруг в лесу, где шелестит калина,

Я твой напев услышу по пути…

Что ж! Пожелай тогда нам, Украина,

На праздник мира песню принести!

Михайло Стельмах (Пер. Д. Кедрина)

 

Сын

Есть за Полтавой в чистом поле

Могила павшего бойца.

Кругом — пшеничное раздолье,

Душистый запах чабреца.

 

И каждый вечер на закате

Сюда, в степную благодать,

В поношенном старинном платье

Приходит седенькая мать.

 

Придёт, украсит васильками

Могилу ратника она,

И долго над замшелом камнем

Сидит, в печаль погружена.

 

И думает прошедший мимо:

Под этой каменной плитой

Лежит сынок её родимый,

Её соколик дорогой,

 

Которого она, бывало,

Ждала с работы у крыльца...

А мать ни разу не видала

В лицо погибшего бойца.

 

Он с раскалённым автоматом

Пришёл сюда издалека:

Оттуда, где волной крылатой

Шумит в тайге Амур-река.

 

На этом васильковом поле

Настиг он вражескую рать.

Освободил здесь из неволи

Вот эту старенькую мать.

 

Вернул Ей счастье Украины,

Зажёг Зарю над нею вновь...

Он стал Ей — наречённым сыном,

Он заслужил её любовь!

С. Феоктистов

 

Форсирование Днепра

Кто-то придумал у карты,

Чтоб к празднику Октября

Салюта звучали залпы

На том берегу Днепра.

 

Пока кипячу я воду

В походном своём котелке,

А завтра придётся взводу

Её похлебать в реке.

 

Нам путь переправой прочерчен,

На том берегу крутом

Первый будет отмечен

Звездою и спирта глотком.

 

И ночью пылают зарницы.

Двумя лоскутами легли

Первые наши птицы —

Плацдармы чёрной земли.

 

Там где-то грохочут пушки,

Ждут наших новых сил

Отчаянно храбрые души

Верных долгу мужчин.

 

Тёмной могучей веной

Дышит холодный Днепр,

Только ракетниц стрелы

Режут небо, как хлеб.

 

Всё. Два часа до атаки,

Готовы на реку плоты.

Серой громадой танки

Стоят, как в порту корабли.

 

Решил я, что буду первым,

Небу верну звезду,

Пусть на последнем нерве

До берега доплыву.

 

Взрывов фонтаны умоют,

Пуль оглушает трель,

Пусть нас огнём накроет,

Но будет достигнута цель.

 

Дно устелив телами,

Воду с кровью смешав,

Мы в берег вопьёмся зубами,

Своё у врага отобрав.

 

Какую заплатим мы цену,

Не будет никто считать.

Мы лбом пробивали стену,

Чтоб город к празднику взять.

 

Мне правый берег отмечен

Приказом. Теперь к нему,

Как Прометей, я вечно

Огонь свободы несу.

 

Мы склон этот взяли упрямый,

Тысячи жизней сложив,

Кровью своей багряной

Славу героев добыв!

Б. Молодцов

 

Переправа

Качался Днепр и закипал волною,

Которая топила катера.

И шли под воду новые герои,

Мечтавшие о жизни до утра.

 

А старые лежали, где попало,

Не думая, кто их зароет прах.

И через них война переступала,

И шла с победой нашей на руках.

В. Сурнин

 

Фотография из альбома

В альбоме, что распух с годами,

Где взгляд, как ласточка, кружит,

Есть фотографии на память,

Которой каждый дорожит.

 

У всех она своя, но всё же

Не избежать одних примет:

Мы видим тех, кто был моложе,

И тех, которых вовсе нет.

 

Вот, позабыв о ночи сонной,

Улыбчивый сверх всяких мер,

Стоит худющий, как подсолнух,

В небрежной позе офицер.

 

При орденах, в погонах смятых,

С ремня свисает кобура.

И подпись уточняет дату:

«На правом берегу Днепра».

 

Через поля с табличкой «мины»,

Сквозь частокол плохих примет

Сюда, к столице Украины,

Он шёл, не помня сколько, лет.

 

Но разве здесь война кончалась?

Под гром орудий, вой и мат

Ему еще пройти осталось

До заграницы, до Карпат.

 

И здесь однажды, как героя,

Без долгих слёз и пересуд,

Его едва не похоронят

И чудом, мёртвого, спасут.

 

За то, что жив, из лазарета

Он брёл, не чувствуя вины.

...Он стал моим отцом, и это

Сильнее смерти и войны!

В. Сурнин

 

Битва за Днепр или крах «Восточного вала»

Эпизод Великой Отечественной войны

в воспоминаниях ветерана

 

Год сорок третий. Шли к Днепру.

Приказ — взять берег правый.

И понтонёры на ветру,

В воде по пояс, поутру

Наводят переправы.

 

Нас с неба «юнкерсы» бомбят —

Очухались фашисты.

Передовой идёт отряд,

И нет уже пути назад,

И рассветает быстро.

 

Участок фронта у реки

Форсируем мы с хода,

Холодновато — не с руки,

Но вплавь пустились мужики

В сентябрьскую погоду.

 

Попали сразу под обстрел,

Гремела канонада,

И Днепр от взрывов закипел,

И сотни плыли мёртвых тел,

А с берега — засада.

 

Вокруг сплошной кромешный ад,

Слышна команда «К бою!»

И был рассвет, и был закат,

И гибли тысячи солдат,

И кровь лилась рекою.

 

Наш батальон плацдарм держал,

Стояли... слава Богу!

Клочок земли безмерно мал,

Когда уже иссяк запал,

Поспела к нам подмога:

 

Гвардейцы — в танковой броне.

(— Эх, задымить махорки!)

Свистели пули в вышине,

И собирали дань войне

Железные осколки.

 

Я с перевязанной рукой

Не раз ходил в атаку.

И не ушёл с передовой,

И рвался с нашей ротой в бой,

Отчаянно лез в драку.

 

Они считали: на Днепре

Нас сдержит вал стеной.

Не зарекайся на войне,

Решали в Ставке и в Кремле:

Отбить любой ценой.

 

Сломили немца — отступал,

Тикал германец прусский...

И в плен фашистских гадов брал,

И штурмом взял «Восточный вал»

Солдат советский — русский.

 

А сколько он народа спас

В военную годину?

Исполнив Сталинский наказ,

Освободил и Киев наш —

Столицу Украины.

 

Дед усмехнулся: — Посмотри...

За вал, за переправу...

Осколок вынули врачи...

Медали — в ряд, а на груди —

Солдатский «Орден Славы».

Е. Кутышев

 

Огненный плацдарм

Посвящается участникам форсирования

Днепра Героям Советского Союза

Михаилу Федоровичу Манакину

и Алексею Михайловичу Денисову.

 

Годы — дней суровых караван —

Пронеслись сквозь жизненный буран.

Только помню ясно, как вчера,

Островок в излучине Днепра.

 

От местечки Любечь батальон

Был к нему атакой устремлён.

Ну, а берег неприступный тот

Упирался круто в небосвод.

 

Я запомнил это навсегда:

Бушевала, дыбилась вода,

В смерче окровавленной реки

Лодки бились, словно поплавки.

 

Но огню смертельному назло

Капитан Денисов взял весло,

Клич его раздался боевой:

— На фашистов, гвардия, за мной!

 

Молча автоматчики сквозь дым

Ринулись отчаянно за ним.

Сердцем каждый чувствовал опять,

Что врагам теперь не устоять.

 

И казалось, яростью огня

Дот немецкий целился в меня.

Показал бесстрашия пример

Наш Манакин — храбрый офицер.

 

Исчезали первые ряды

В круговерти стонущей воды.

Но с налёта штурмовавший взвод

Зацепился возле тех высот.

 

Схваткой на заречном рубеже

Вырвали мы гадов из траншей.

Нам тогда хотелось эту пядь

Именем Манакина назвать.

 

До сих пор я помню, как вчера:

По откосам разнеслось: «Ура!»

И полки стремительно пошли

На простор Черниговской земли.

Макс Майн (пер. с мар. — Анатолий Мосунов и Николай Репин)

 

В ночь с 28 на 29 сентября 1943 года взвод автоматчиков гвардии лейтенанта Михаила Манакина переправился через Днепр, захватил и удерживал плацдарм на его западном берегу до переправы основных сил. За проявленные мужество и героизм Манакин был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

28 сентября 1943 года штурмовая группа автоматчиков гвардии капитана Алексея Денисова переправилась на остров посередине Днепра, затем на противоположный берег. Удерживая плацдарм, группа обеспечила своему полку успешное форсирование реки. За проявленные мужество и героизм Денисов был удостоен звания Героя Советского Союза.

 

Битва за Днепр

На Днепре везде плацдармы,

Укрепления врага,

Под прикрытием их армий —

Недоступны берега.

 

Но вначале предстояло

Разгромить «Восточный вал»,

На пути к Днепру мешал он,

Он преграды создавал.

 

В нашей Ставке, несомненно,

Планы очень велики:

Бить врага одновременно

И по всей длине реки.

 

Мелитополь Южным фронтом

Отвоёван — город наш!

Нанеся врагам урон там,

Дальше вышли на Сиваш.

 

Ждёт нас Киев. Переправы

Выше-ниже по реке

Навели на берег правый

Под плацдарм невдалеке.

 

И в верховьях, и на юге,

И по всей длине Днепра

Вновь звучит по всей округе

Наше русское — ура!

 

Самолёты, танки, пушки

И пехота — Бог войны,

Подцепив врагов на мушки,

Били гадов сатаны.

 

Киев взят. Но вот попытки

Вновь вернуть себе его

Враг предпринял, был он прыткий,

Но не вышло ничего.

 

Шли мы дальше в наступленье,

Днепр остался позади,

Шли на Запад. Направленье —

Только Запад впереди.

С. Иванов

 

Форсирование Днепра

Бои за Днепр запомнились по праву.

В атаку развернулся батальон,

Но так далёк днепровский берег правый,

Война сурова — это понял он.

 

Из брёвен плот залит водой студёной,

Гребёт руками к берегу расчёт,

С уставших лиц стекает пот солёный,

Прицельно «фрицев» батарея бьёт.

 

Кипит вода холодного разлива,

От бомб столбы, осколки злобно свищут.

Фашистский асс с улыбочкой блудливой

В прицеле пулемёта жертву ищет.

 

Всё ближе, ближе берег долгожданный.

Солдаты молча борются с волной,

Мешает встречный ветер — не желанный,

Вверху гнетущий самолётов вой.

 

Но зря фашисты роем в небе вились.

Под градом пуль установив расчёт,

На том плацдарме прочно закрепились,

В тот первый бой открыли танкам счёт.

 

Здесь «За Отвагу» награждён был каждый.

Но разлучила многих здесь война.

Разбит «Восточный вал» — участок важный, *

На запад, к Бугу* двигалась страна.

(отрывок из поэмы «Ветеран»)

Е. Жданов

 

* «Восточный вал» — стратегический оборонительный рубеж немецких войск.

* Западный Буг — река на границе Советского Союза.

 

Букринский плацдарм

Переправа, переправа,

Правый берег, как стена,

Этой ночью след кровавый

В море вынесла волна.

А. Твардовский

 

Земля Букринская дрожала

Там, за Днепром, на высоте.

И пуль трассирующих жала

Искали жертвы в темноте.

 

А жертвы — вон они, качались

На взрывом поднятой волне.

Немногие в живых остались

В полуразрушенном челне.

 

Но двигалась вперед армада

Паромов, лодок и плотов,

И каждый знал: трудна преграда,

Но одолеть ее готов.

 

Команды, крики, вой снарядов —

Смешалось всё в единый гул.

Вон кто-то там уж в воду падал,

А кто-то вдалеке тонул.

 

Вода днепровская кипела

От перекрёстного огня,

А небо над рекой бледнело —

Знак наступающего дня.

 

Огонь с плацдарма стал прицельным,

Потери на воде росли.

Но вот десант уж близок к цели,

Паромы к берегу пришли.

 

Без промедленья, прямо с ходу,

Сжав автомат над головой,

Солдаты спрыгивали в воду

Навстречу со своей судьбой.

 

Казалось, битва скоротечной

Была за тот клочок земли,

Но сколько воинов навечно

На берегу Днепра легли.

 

А сколько тех, кого тащила

От крови красная волна.

Не знаем мы, где их могилы,

Но помним павших имена.

Е. Козлов

 

Букринский — один из плацдармов на западном берегу реки Днепр, захваченный в ночь с 22 на 23 сентября 1943 года советскими войсками в ходе Битвы за Днепр. С этого пятачка предпринимались попытки прорваться к Киеву. Всего с сентября по ноябрь там погибло около 20 тысяч советских солдат.

 

Наш батальон с утра не больше роты

Наш батальон с утра не больше роты.

Давно затихло дружное «Ура...»

Горит река, и по огню пехота

Штурмует правый берег у Днепра.

 

Опять удача исчерпала квоту.

Сигнальные ракеты не салют.

Плацдармы брать не лёгкая работа.

Тут каждый шаг невыносимый труд.

 

«Восточный вал»* не просто оборона.

Но не отменит Родина приказ.

И не напрасно в дзотах за бетоном

Ждут пулемёты вражеские нас.

 

Прижав к земле испуганные тени,

И проклиная в сотый раз экстрим,

Ползут в прицел упрямые мишени

По минам и товарищам своим.

 

Налево высота, направо «вышка».

Кровавый бой ведёт смертельный счёт.

А нам бы в ад на миг на передышку,

Потом посмотрим, чья ещё возьмёт.

 

Для фрицев мы герои похоронок,

У нас иные планы на финал.

Ныряя в грязь окопов из воронок,

Мы взглядом рушим злобный пьедестал.

 

И вот стоим одни напротив смерти.

И каждый вспоминает дом и мать,

Что в треугольном маленьком конверте

Забыл привет соседке передать.

 

Глаза в глаза. Последний шаг до шеи.

Нам в рукопашной проще выживать.

Мы как клещи впиваемся в траншеи,

И так кричим, что некогда дышать.

 

В той драке не рождаются святые.

Спустя полвека вздрагивает бровь.

Как после боя мальчики седые

Смывали с белых лиц чужую кровь.

 

Наш батальон с утра не больше роты.

Давно затихло дружное «Ура...»

Горит река, и по огню пехота

Штурмует правый берег у Днепра.

А. Макаров

 

«Восточный вал» — стратегический оборонительный рубеж немецких войск.

 

Сказание о Герое

Над Днепром сто громов гремело,

Над Днепром от гари — темень...

И вас тринадцать в шинелях.

И ты — командир над всеми.

 

Приказ был получен строгий:

Спасать окруженных надо.

За Днепром нет другой дороги —

Лишь пробиваться с гранатой.

 

Лишь пробиваться боем

И многих спасти от смерти!

А мины рвутся и воют,

И сердце стучит — поверьте...

 

Но ты — командир отряда!

Вперед! И назад ни шагу!

Тринадцать шагают рядом,

Тринадцать идут в атаку.

 

Высотка всё ближе и ближе,

Огонь все лютей и крепче...

И нет надежды — выжить,

С жизнью расстаться — легче.

 

Но выжить надо, братцы!

И парень, что родом с Наканно*,

Ведет за собой двенадцать

Сквозь дым и огонь ураганный!

 

И взята высотка с ходу,

Приказ тот выполнен точно.

Связь с окруженной ротой

Была восстановлена прочно!

 

Люди! Словам поверьте!

Жалость и боль умерьте!

Нет для героев смерти!

Есть для героев бессмертье!

В. Власов

 

* Наканно — село, откуда родом Увачан.

30 сентября 1943 связист 276-го Гвардейского полка 92-й Гвардейской стрелковой дивизии Иннокентий Увачан первым проложил телефонную линию через Днепр, под непрерывным огнем устранял порывы. 3 октября 1943 года в окружение на правом берегу попали два батальона, связь прервалась. Рядовой Увачан и с ним 12 добровольцев протянули на тот берег новую телефонную линию и, вступив в бой, заняли стратегическую высотку и корректировали наступление полка. 14 декабря 1943 года, во время боев за правобережную Украину, Увачан не вернулся с задания. Когда его нашли убитым, он продолжал сжимать зубами концы перебитого провода, чтобы связь не прервалась. За отвагу и героизм при форсировании Днепра и на правом берегу реки гвардии красноармейцу Иннокентию Увачану было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

 

Освобождение Украины

«Тридцатьчетвёрка» на Крещатике,

От мин в осколках воздух весь,

Шинели потные и ватники,

И вновь передовая здесь.

 

Кварталы, бомбами сметённые,

Ноябрь, сорок третий год.

Солдатики, совсем «зелёные»,

Стирают копоть с лиц и пот.

 

Их полегло три с половиною

Не тысяч — миллионов душ,

Чтоб над воскресшей Украиною

Вновь плыл каштанов дух и груш.

 

Кто наступал тут, тот и выстоял,

Воды днепровской похлебав,

Под нестихающие выстрелы

К границе ворога прижав.

 

Страна, окопами изрытая

И в ранах дотов и траншей,

Полуодетая, несытая,

Их всё же выгнала взашей.

 

Пинком под зад, как и положено

Гостей незваных привечать.

Боль и потери перемножены,

Чтоб легче было воевать.

 

Чтоб зверя легче было в логово

Загнать и там его добить.

Чтоб на поминках вспомнить многое,

Чего никак нельзя простить.

 

А если вдруг кому придётся

Урок истории забыть —

На свете силы не найдётся,

Чтоб силу русскую побить.

И. Алексеев

 

Киев

На берегах Днепра стоит чудесный Киев город,

Ему сама природа красоту дает.

Века прошли, а он, как прежде, молод,

Софии купола встречают утренний восход.

 

Монахи в лавре молятся веками —

За Киев-град, за веру без греха.

Свой город защищали люди сильными руками,

От посягательств вражьих все века.

 

Всё видел Днепр, неся поток бурливый,

Топил врага и был преградой на пути.

Он проявлял характер свой строптивый,

Для города защиты лучше не найти!

 

Сегодня Киев знают во всем мире,

Город-Герой себя прославил на века.

Живет он, как и прежде, в своем стиле,

И образ свой не сменит он наверняка.

Б. Мохонько

 

Город-герой Киев

Шестого июля фашистов орда

Стремительно двинулась в Киев.

С богатой историей город Руси,

Мать городов всей России.

 

С наскоку пройти Киев не удалось,

Поднялись славянские братья.

Поднялись они на свой смертный бой,

На битву с фашистскую мразью.

 

Пылал древний город, пылал и горел,

Израненный длинными рвами.

И сотнями в день он детей хоронил,

Оплакивал горечь слезами.

 

Два месяца с лишним город стоял,

Пришлось по приказу оставить.

Слетелись в город все воронье,

Вползли в город черные мрази.

 

И сразу глумиться давай оккупант,

Как будто не мать их рожала.

Один «Бабий Яр» в крови утопал,

Без счету стреляли, стреляли.

 

Затем захотелось в футбол поиграть,

«Матч смерти» на август назначен.

С великой мы скорбью вспомним ребят,

Но матч своей жизни сыграли.

 

А жизнь у нациста не так уж сладка,

Работало жестко подполье.

Два года за Киев велася борьба

Там люди боролись достойно.

 

Пусть славится Киев — мать городов!

Пусть славятся все киевляне!

Положим цветы мы в «Бабьем Яру»,

Скупую слезу вытирая!

А. Саратовский

 

Горячий Днепр

6 ноября 1943 — освобождение Киева.

 

Кипела вода в холодном Днепре

Разрывами — у понтонной,

Но техника шла по понтонам во тьме

Чтоб клещи разжать напряженные.

Фашистские орды пытались стереть

Десант на плацдарме вчера еще,

Но мощный советский стремительный меч

Ударил по кручам стреляющим.

 

Разрублены цепи немецких траншей,

И дзоты не в силах сдержать

Атаки десантных советских частей,

Что Днепр пришли очищать…

От грязи фашистских кровавых оков,

Зажавших высот красоту,

Украинских далей, с дремучих веков

Сорвав рушники на ветру.

 

И дрогнул на правом крутом берегу

В окопе уверенный враг,

В тяжелых боях отступали, увы,

Силен красноармейский шаг.

Фашисты прошли в гордом строю

Европу, Африки север,

Пока не пришли нас с тобой убивать,

Но сами свалились под землю.

 

Проклятые год здесь хотели стоять,

Щетинив Днепровские кручи,

Но эта Земля — нашей Родины Мать,

Народные слезы… горючие.

Мы Отдали Киев в кровавой пурге,

Не зная цены сорок первого,

Но наши народы вернулись к тебе,

Лавра Печорская… белая.

 

Тяжелым был штурм Днепровских кручин,

Но Конев сказал: «Быть Победе!» —

В ноябрь — шестого, так рад славянин…

Град Киев под вечер свободен.

Ура!!! На Крещатике радость и… боль.

Хотя еще скрыты секреты,

…И Бабьего Яра…и страшных потерь

В кольце сорок первого склепа.

 

Уж скоро три года немецкий сапог

Гребет чернозем Украины,

И землю!.. И женщин… грузили в вагон,

В слезах вывозя на чужбину.

Но радуйся, Русская колыбель,

Христианства Российского слава,

Лучом яркой радости, в солнечный день,

И блеском Софийского храма.

О. Русаков

 

Битва за Киев

Пришла война. Бомбили немцы Киев.

И на рассвете город был в огне.

Закончились у всех деньки мирские.

Никто об том не знал ещё в стране.

 

Фашисты взять хотели Киев с хода.

Но встретили на рубежах отпор.

Сплотились вместе все тогда народы,

Чтоб не пустить врагов на свой простор.

 

Сражались все за город Киев стойко.

Командовал войсками, Кирпонос.

Порой не понимало немцев, войско

Ну как же держится там горсть бойцов?

 

Бывало, что кончались все патроны.

Тогда все бились с немцем на штыках.

И всё ж, град не сдержал той обороны.

Пал Кипронос с оружием в руках.

 

Та оккупация была два года.

Но город Киев жил и вёл борьбу.

Он знал, что стащат Гитлера с подводы.

И подведут к позорному столбу.

 

А в сорок третьем было наступленье.

И начался за город Киев бой.

И было то великое сраженье.

А город доказал, что он — Герой!

 

И только Днепр зажал врага в объятья.

В своих пучинах немцев он ласкал.

И уходил на дно наш неприятель.

Он не о том, наверное, мечтал.

 

О, Киев-град! Ты город чести, славы!

Ты в первый день войны удар сдержал.

И доказал всем нам, что ты — Держава!

Ты до победы с фрицем воевал.

А. Фоминых-Первоуральский

 

Венец

Над привольным же Днепром, на высоком береге,

Встал Ватутин-генерал, генерал-гранит.

Осенён бессмертием, славен днесь и довеку,

Словно витязь доблестный, зорко вдаль глядит.

 

Вдаль глядит задумчиво, обнаживши голову:

«Не измыслилось кому ль к нам прийти с мечом?

Матерей слезить наших, грады наши рушити,

Сёла, нивы жечь наши не идёт ли кто?

Буде так — шинель на мне ой крепка, нет сносу ей.

Дни настанут тяжкие – кликните меня!»

 

ИМЯ, ГЕНЕРАЛ, ТВОЁ —

ИМЯ ПУТЕВОДНОЕ,

В БРАНЯХ ОГНЕВЫХ ОНО —

СТЯГ СВЯТОЙ ДЛЯ НАС,

ДЛЯ ПОТОМКОВ РУСИЧЕЙ,

ПРАВЕДНЫХ ВОИТЕЛЕЙ,

ЧТО СИЛЬНЕЙ СТАНОВЯТСЯ

ВТРОЕ В ГРОЗНЫЙ ЧАС!

ИСПОЛАТЬ ТЕБЕ, ВАТУТИН, ИСПОЛАТЬ!

А НАМ ПОДВИГОВ ТВОИХ НЕ ЗАБЫВАТЬ!

В. Колесник

 

Песня о Днепре

Музыка: М. Фрадкин

 

У прибрежных лоз, у высоких круч

И любили мы, и росли.

Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч,

Над тобой летят журавли.

 

Ты увидел бой, Днепр отец-река,

Мы в атаку шли под горой.

Кто погиб за Днепр, будет жить века,

Коль сражался он, как герой.

 

Враг напал на нас, мы с Днепра ушли.

Смертный бой гремел, как гроза.

Ой, Днепро, Днепро, ты течёшь вдали,

И волна твоя, как слеза.

 

Из твоих стремнин ворог воду пьёт,

Захлебнётся он той водой.

Славный день настал, мы идём вперёд

И увидимся вновь с тобой.

 

Кровь фашистских псов пусть рекой течёт,

Враг советский край не возьмёт.

Как весенний Днепр, всех врагов сметёт

Наша армия, наш народ.

Е. Долматовский

 

Киев-герой

Музыка: Платон Майборода

 

Прославлений в віках,

У сонячних садах

Стоїш ти, величавий.

Київ-герой,

Місто добра,

Щастям зорієш на схилах Дніпра.

Київ-герой,

Місто добра,

Щастям зорієш на схилах Дніпра.

 

Нескорений в борні,

Стояв ти у вогні,

Величний і безстрашний.

Київ-герой —

Пам’ять жива,

Слава незгасна бойова.

Київ-герой —

Пам’ять жива,

Слава незгасна твоя бойова.

 

В суворий грізний час

На подвиг кликав нас,

До бою з ворогами —

Київ-герой

Зоряний мій,

Пам’ятник Слави вічно живий!

Київ-герой

Зоряний мій,

Пам’ятник Слави вічно живий!

 

В гудінні мирних днів,

У сяєві вогнів

Стоїш ти, величавий.

Київ-герой,

Сонячний край,

В дружбі братерській розцвітай!

Київ-герой,

Сонячний край,

В дружбі братерській повік розцвітай!

 

Київ — місто-герой!

А. Малышко

 

Читайте также

Поэмы о пионерах-героях – Поэма «Георгины цветут» памяти погибшего в 1943 году пионера-героя Казимира Гапоненко — бывшего ученика 110-й средней школы г. Киева, бесстрашного связного Киевского подполья, которым руководил чекист Иван Кудря.