Михаил Пляцковский: «Ты мне — и песня, и судьба, моя Россия дорогая!»

 

Не пойми, потомок, шиворот-навыворот

То, что мы сказать успели впопыхах.

Приглядись — и ты увидишь, как пульсирует

Голубая жилка времени в стихах.

 

2 ноября исполнилось бы 90 лет Михаилу Спартаковичу Пляцковскому (1935 —1991), известному советскому поэту-песеннику, детскому писателю, драматургу. Как он писал о себе в стихах:

 

Вся жизнь моя — дневник любви,

Любви к тебе, к снегам, к дорогам.

День или месяц назови —

И сразу вспомню я о многом.

 

Вся жизнь моя — любви дневник,

Дневник надежд и ожиданий

В том мире, где я сам возник

Для радостей и для страданий.

 

В кругу привычном бытия,

Где мы грустим, смеемся, любим,

Дневник любви — вся жизнь моя,

Дневник любви к земле и людям.

 

Он написал более 500 песен для детей и взрослых, многие из них популярны и любимы до сих пор. Если начать напевать, то подхватить и продолжить песню сможет любой. Кто из нас не слышал песни «Улыбка», «Если добрый ты», «Чему учат в школе», «Дважды два — четыре», «Крыша дома твоего», «Мамины глаза», «Любимые женщины», «Лада», «Увезу тебя я в тундру», «Ягода-малина» и множество других. Кто не напевал их мелодии дома, на работе, в дороге или дома за праздничным застольем? В 70-е годы прошлого столетия эти песни мгновенно становились шлягерами, ведущие артисты страны исполняли их на сценах, «Голубых огоньках», концертах. Их знала и пела вся страна. Многие стихотворные строки Пляцковского стали афоризмами. Хотя бы эти: «Друг в беде не бросит, лишнего не спросит, вот что значит настоящий верный друг», «Поделись улыбкою своей, и она к тебе не раз еще вернется...», «Живёт повсюду красота», «Суетиться не надо — пустое, в суете растворяться нельзя», «Они уходят без возврата —неповторимые года. А мы ведь думали когда-то, что будем счастливы всегда».... Было в его творчестве что-то особенное, неразменное. Наверное, доброта и распахнутость миру, несмотря на трудное детство.

Михаил Пляцковский родился 2 ноября 1935 года в шахтёрском городе Рыково (нынешнее название — Енакиево) Донецкой области. Отец —Спартак (Соломон) Львович, родился в 1904 году, родом из Мелитопольского уезда. Мать — Анна Борисовна (1907—1991). Дед со стороны отца — Арье-Лейб Мордхович Пляцковский, был купцом, занимался лесным производством в селе под названием Кичкас. Наталья Пляцковская: «Мой папа родился в маленьком городке Рыково (ныне Енакиево Донецкой области). Его мама была родом из еврейского местечка Шпола. Во время войны её родная сестра, то есть папина тётя, не успела эвакуироваться, и немцы заживо закопали её с двумя маленькими детьми. Такое не забывается в поколениях». Детство пришлось на военное время, Миша в полной мере испытал все тяжести и невзгоды той поры. Бегство с мамой из города перед оккупацией его в годы Великой Отечественной войны, жизнь на чужбине в холоде и голоде, выживание и болезни, которые его преследовали всю жизнь. Возвращение в город Енакиево было безрадостным. Отец с войны в семью не вернулся, завёл новую семью, материальное положение не сильно поправилось и обитать пришлось в жилище, больше напоминавшем землянку. Детство его проходило, как и у всех енакиевских мальчишек, на улице, он рано научился самостоятельности и независимости.

Вечной болью его была разлука с отцом. Этому он посвятил поэму «Отец», написанную в 1954 году. К сожалению, следы её затерялись, но именно она явилась главным свидетельством его таланта при поступлении в Литературный институт. Мать работала на конфетной фабрике и поднимала сына совершенно одна. Пляцковский очень тепло и нежно к ней относился. Он говорил: «Благодарен я маме милой, низко кланяюсь в ноги ей, той, что мне навсегда посвятила повесть жизни нелегкой своей!» «Мамины глаза»- так называется песня, которую поэт посвятил своей маме. Может, в те непростые годы он и научился согреваться и согревать улыбкой и выше всего ценить жизнь и любовь. Трудное детство никак не отразилось на характере будущего поэта. Михаил Пляцковский сумел сохранить до конца жизни оптимизм, доброту и юмор.

С ранних лет Михаил мечтал связать свою жизнь с литературой. Первые стихи начал писать для школьной газеты: сегодня в школе № 2 и в городском музее хранятся фотокопии фотографий, на которых он — выпускник. Чтобы помочь матери, Михаил ещё подростком устроился работать в газету. Там и стали появляться его стихи. По окончании школы будущий поэт работал на металлургическом заводе, после службы в армии вернулся в родной город и стал корреспондентом заводской многотиражки «За металл» при Енакиевском металлургическом заводе. В это же время начал публиковать стихи в местной прессе, вёл литературную страничку в газете «Енакиевский рабочий». Он всегда тосковал по малой родине, посвящая ей прекрасные строки:

Сразу в сердце радости прибавится,

Лишь увижу юности края,

Краснодон, Макеевка, Дебальцево —

Родина шахтерская моя.

В 1951 году Пляцковский приходит в литературное объединение «Родник», в котором по-настоящему раскрылся его творческий потенциал. В 1950—1980-е годы енакиевский «Родник» по праву считался одним из сильнейших литературных объединений Донбасса, собравший талантливых поэтов и прозаиков, многие из которых впоследствии стали известными писателями. Не затерялся среди них и молодой поэт Михаил Пляцковский. Некоторое время он еще размышлял над выбором своего жизненного пути: поступил учиться в Луганский педагогический институт на физкультурный факультет, но осознал и понял, что его призвание — литература,

О енакиевском периоде жизни Михаила Пляцковского рассказал его друг юности Станислав Жуковский. Впервые они встретились в мае 1956-го. Станиславу тогда шел 18-й год, Михаилу — 21-й. За плечами у обоих были неудачи. Жуковский не удержался в Киевском военном училище. Пляцковский после енакиевской десятилетки не сумел поступить в Ростов на филфак. Забрал документы и рванул в Луганск на… физкультурный факультет. Но и там не задалось... В пору их встречи Жуковский учился в Енакиевском техническом училище №14 на помощника машиниста паровоза. Пляцковский трудился в заводской многотиражке «За металл». «Однажды, идя с завода, где мы проходили практику, увидели объявление, что в клубе состоится встреча с членами местного литературного объединения, — рассказывает Станислав Витальевич. — Мне это было особенно интересно, потому что еще в школе пробовал писать стихи. Не оставил это и по приезде в Енакиево. Нас в комнате жило пятеро, так ребята, бывало, уже заснут, а я засиживался допоздна над рифмами. В клубе первым на трибуне появился...собкор «Социалистического Донбасса», глава литобъединения Борис Боровик. Рассказал историю появления организации, потом познакомил с ее членами. Там были представители многих профессий — водители, сталевары, учителя… А потом вышел Михаил Пляцковский. — Был он невысокий. Улыбчивый, темноглазый с причесанными назад черными волосами, — вспоминает Жуковский. — К тому времени уже немало его стихов я прочитал в местной прессе, и они мне очень нравились — своей красотой, яркостью, описанием донецкой природы, завода, где золотыми звездами светится над ковшами расплавленный металл. Было в нем что-то от Сосюры, от Пушкина. Но и много своего. Хлопали Пляцковскому долго. А когда все члены литобъединения выступили, Борис Абрамович обратился к залу с предложением выйти на сцену тем, кто сам пишет стихи: «Мы послушаем, может, что-то посоветуем». — И тут мои товарищи по комнате, которые, проснувшись ночью, ругали меня, корпящего над стихами: «Выключай свет! Сколько можно!», стали меня же выталкивать вперед, — улыбается Жуковский. — Я очень стеснялся, а они пригрозили: если не выйду и не продемонстрирую, что там ваяю ночами, они мне не позволят больше этого делать... Перебарывая страх и стыд, я вышел на сцену. И прочитал строки, написанные на украинском языке и посвященные Тарасу Шевченко. К моему удивлению, никто не топал ногами, не свистел. А потом зал и вовсе взорвался аплодисментами. Ко мне подбежал Михаил, обнял за плечи, прошептал: «Поздравляю». А потом обратился к Боровику: «Он — наш! Мы должны сегодня же принять его в литобъединение!». Так и случилось. И первым наставником молодого поэта Жуковского стал именно Пляцковский.

Михаил и Станислав быстро подружились. Общались не только в литобъединении, но и вне его. Гуляли по городу, читали друг другу стихи. Именно Пляцковский убедил Жуковского, что тому стоит и далее писать на украинском языке. «У Миши было какое-то интуитивное природное ощущение прекрасного, — вспоминает Жуковский. — Когда рассказывал о книге, которая его поразила, или о понравившейся девушке, в его глазах вспыхивали искры, а то и слезы блестели. А еще он обладал тонким слухом и хорошим голосом. Частенько, написав стихотворение, пытался его спеть. И ему это удавалось. Став знаменитым, приходил к композиторам с практически готовой мелодией. Песня в нем жила. Он так и хотел ее выдохнуть из себя». Как-то Пляцковский с грустью сказал другу: «Придумал чудесную песню. Жаль, что у нас в Енакиеве нет композитора. Как бы она зазвучала!». И тогда Жуковский предложил поискать музыканта. Нашли такового в поселке у коксохимзавода. К сожалению, положить мелодию на ноты он не сумел.

«Когда мы познакомились, у Миши отца уже не было, — вспоминает Станислав Витальевич. — Жил он весьма скромно — с мамой в небольшом домике по улице Вокзальной. Анна Борисовна работала на конфетной фабрике. Часто угощала нас супчиками, котлетками. И приговаривала: «Кушайте, мальчики, кушайте…». Душевные были люди…» Отслужив на флоте, Жуковский вернулся в Енакиево. И первым делом — в приветливый домик Пляцковских. Появился, как снег на голову, но и Михаил, учившийся к тому времени на третьем курсе, и его мама были рады. Посидели, выпили. Пляцковский рассказывал об учебе, показывал литстранички «Енакиевского рабочего», где его стараниями публиковались стихи друга. Потом Станислав проведал родителей на Кировоградщине, а когда вернулся, застал Михаила в подавленном состоянии. Оказалось, в Донецке отказались печатать его первую книгу стихов. Якобы один из них напоминал поэзию Евгения Евтушенко. — «Больше мне здесь нечего делать. Еду жить в Москву!» — заявил тогда Миша. И вдруг заплакал, как ребенок, — вспоминает Жуковский. — Я утешал его, просил не брать близко к сердцу. Уверял, что здесь еще пожалеют, что не рассмотрели его таланта. Но в том же 1960-м он уехал».

По совету и благословению украинского поэта Владимира Сосюры поэт перевёлся на заочное отделение литинститута им. Горького. К тому времени у него уже появились поэмы — про отца, а также о герое гражданской войны Тиунове, именем которого названа центральная улица Енакиева. Учился на семинаре у Вероники Тушновой и В. Захарченко. Сперва Михаилу было очень трудно в Москве. Жил в общежитии, недоедал. В Москве познакомился со своей будущей женой, встретил её на лавочке у института и сразу влюбился. Как он потом вспоминал в стихах: «Я рад любительскому снимку, где мы с тобой сидим в обнимку: Ты, мне казавшаяся чудом, и я — студентик с пышным чубом». «Возьми хотя бы нас двоих, Попробуй разгадать, в чём дело: Что я нашёл в глазах твоих? А что во мне ты разглядела?». В 1961 году, в 26 лет Михаил женился, перевелся на очное отделение института. Получая высшее образование, он продолжил сочинять, и вскоре вышла его первая профессиональная песня — «Марш космонавтов», композитором которой стал Семен Заславский. В 1961 году он успешно окончил Литературный институт им. Горького и остался в Москве.

Из интервью дочери Натальи: «Здесь трудно заявить о себе провинциалу. Помог папин земляк, композитор Семён Заславский. Из любви к родному Енакиеву и из симпатии к первым литературным опытам отца, Семен предложил ему написать вместе несколько песен. Папа был очень музыкальным от природы. Поэтому песни и стали его любимым жанром. Сочиняя стихи, он всегда напевал их на какой-то свой мотив, которым иногда делился с композиторами, и кое-кто из них иногда не совсем отвергал папины мелодии. С Заславским был также написан мюзикл «Не бей девчонок!», долго не сходивший с подмостков Театра оперетты. Так определилась ещё одна сфера творчества отца. Из наиболее значительных его работ для музыкального театра назову «Бабий бунт» с Евгением Птичкиным. Этот мюзикл шёл по всей стране, кое-где его ставят и сейчас. Заславский познакомил папу с другими композиторами, их круг постепенно расширялся — от таких мастеров советской песни, как Фрадкин, Туликов, Колмановский, Богословский, Птичкин — до молодых, но уже известных: Добрынина, Антонова, Мартынова. Что касается исполнителей, то мне было бы легче перечислить не певших песни Пляцковского, только я таковых что-то не припоминаю».

Творческий взлет Пляцковского был стремительным. Он очень быстро становится одним из ведущих поэтов-песенников. Первым хитом поэта стала песня «Лада», которую Пляцковский написал совместно с Владимиром Шаинским. Впервые песню исполнил Вадим Мулерман. Вскоре после выхода песни «Лада» на поэта обрушивается слава. Пляцковский переживает стремительный творческий взлёт, став одним из самых популярных поэтов-песенников страны. В 1960—1970 годы он становится одним из ведущих поэтов-песенников. Одних лишь дисков-гигантов с произведениями Михаила Пляцковского фирма «Мелодия» выпустила 17. Владимир Шаинский: «Секрет песни… Я убежден, что Михаил Пляцковский этот секрет отлично знал. И доказательство тому — очень многие популярные песни, написанные композиторами на его звонкие, жизнерадостные стихи, песни, которые с большим удовольствием поют ребята…»

Свои хиты поэт писал в соавторстве с именитыми советскими композиторами. Среди них Юрий Антонов, Владимир Шаинский, Давид Тухманов, Вячеслав Добрынин, Серафим Туликов, Марк Фрадкин, Эдуард Колмановский, Юрий Чичков, Никита Богословский, Алексей Мажуков, Леонид Афанасьев, Борис Савельев, Евгений Мартынов и другие. Это довольно редкий случай в творческих союзах по созданию песен, но с Пляцковским все любили работать. Говорили, что сотрудничать с ним — сплошное удовольствие. Поэту легко удавалось найти нужные слова, а песни рождались буквально на ходу. Фрадкин говорил о Пляцковском: «Не всякий поэт умеет написать стихи, внутренняя музыкальность и поэтическая образность которых способны вдохновить композитора. А если к тому же поэт и сам достаточно музыкален и может подсказывать в самом ритме стихов какие-то новые музыкальные решения, то с таким поэтом работать — одно удовольствие. К числу таких авторов и принадлежит поэт Михаил Пляцковский». Поэт отличался музыкальным слухом, и все его стихи отличаются необычной музыкальностью — мотив он часто сам напевал композиторам, что и ложилось в основу мелодии. Всегда старался сам присутствовать на записи песен, что для автора слов, а не музыки, было не характерно.

Михаил Пляцковский вообще был легким человеком. Стихи рождались у него легко и красиво. Вячеслав Добрынин как-то вспоминал один эпизод из жизни Пляцковского. Композитор возвращался вместе с семьей Пляцковского из загородной поездки, и они остановились на обочине купить у бабушек малину. Пляцковский просто залюбовался на спелую ягоду, а потом всю дорогу что-то бормотал и напевал. Когда доехали до дома, песня «Ягода малина» была готова. Обычно он предлагал композиторам уже готовые стихи. Вместе с Юрием Антоновым написал мюзикл «Приключения кузнечика Кузи» в 4-х частях. Одна из песен на стихи Михаила Пляцковского и музыку Юрия Антонова — «Крыша дома твоего» — именно из детской сказки «Приключения кузнечика Кузи». Евгений Евтушенко: «У Пляцковского есть настоящие песенные удачи, которые можно с полным правом считать удачами поэтическими».

Песни Михаила Пляцковского входили и входят в репертуар ведущих эстрадных исполнителей. Их исполняли Юрий Антонов, Евгений Мартынов, Иосиф Кобзон, Валентина Толкунова, Клавдия Шульженко, Тамара Миансарова, Владимир Трошин, Валерий Ободзинский, Эдуард Хиль, Кола Бельды, Майя Кристалинская, Лев Лещенко, Ольга Зарубина, Михаил Боярский, Алла Пугачева, София Ротару, Валентина Легкоступова, ВИА «Пламя», «Сябры», «Ариэль», «Самоцветы», «Лейся, песня», «Поющие сердца» и другие. Несколько песен были им написаны специально для Клавдии Ивановны Шульженко. Среди них «Возьми гитару» и «О чем шептал мне старый сад». Из воспоминаний Иосифа Кобзона: «Миша был удивительно живым, обаятельным и располагающим к себе человеком. Я был первым исполнителем многих его песен». Песни на стихи Пляцковского звучат в двух десятках мультипликационных и художественных фильмов.

Жизнь дала возможность Михаилу Пляцковскому много путешествовать по России. Он объездил страну и по крайнему северу, и по крайнему югу, бывал среди тружеников Урала и БАМа, всякий раз приходя к людям, сопереживая, сотрудничая. Свои впечатления от встреч и событий талантливо излагал в стихах и песнях. Из всех поездок привозил новые стихи и песни. Часто песни рождались в общих творческих поездках с коллегами по работе. Так, цикл песен с композитором Марком Фрадкиным был написан после их совместного путешествия на Крайний Север («Морзянка», «Ищи меня по карте», «Увезу тебя я в тундру»). Он побывал во многих местах Заполярья — на острове Вайгач, в Амдерме, Хатанге, Черском, на Чукотке, в Магадане, на острове Ратманова. В составе экспедиции был на ледовой дрейфующей базе «Север-67». Появился целый цикл песен о Севере — «Увезу тебя я в тундру», «Амдерма», «Чукотка» и другие.

Интересна история рождения песни «Морзянка». В те годы очень актуальной была тема воспевания человека труда, поэтов создавались книги, фильмы, песни о профессиях. Песни, в частности, писались часто по заказу Всесоюзного радио. Редакция изучала творчество известных и молодых поэтов и выдавала заказ на создание песни. Однажды в 1960 г. Пляцковскому в музыкальной редакции вручили пачку писем людей различных профессий — шахтеров, металлургов, врачей, учителей и т.д. Люди писали, что их профессия достойна хорошей песни, просили музыкантов и поэтов написать такую песню. Один полярник написал такое искреннее письмо, что у Пляцковского сразу сложились известные нам строки: «Поет морзянка за стеной веселым дискантом…». Редакторы передали готовое стихотворение композитору М. Фрадкину. Встреча будущих соавторов состоялась через несколько дней. Фрадкин предложил Пляцковскому доработать стихи. Еще через несколько дней родилась мелодия песни «Морзянка». Пляцковский был в восторге, а Фрадкин сказал: «Мне кажется, что вы пишете слишком много песен. Все дело в том, что одна хорошая песня, понимаете, хо-о-рошая, будет значить для вас гораздо больше, чем пятьдесят средних. А хорошая песня — та, которую поют люди. Вот и подумайте, вот и решайте, что для вас важней. Мой совет такой: прежде, чем «выстрелить» песней, надо хорошенько прицелиться. Надо, чтобы стихи и музыка слились в одно — в песню, чтобы они друг без друга не могли существовать!». «Морзянка» в исполнении И. Кобзона сначала не «выстрелила». Позднее журнал «Кругозор» сделал новую запись с В. Трошиным и в новой аранжировке Фрадкина. Он придумал включить в песню звуки морзянки. Этот вариант северянам понравился. Более того, слушатели задавали вопрос — что и кому передает радист во время звучания песни?

После поездки по БАМу в 1968 году вместе с Владимиром Шаинским возник цикл песен, посвященный строительству Байкало-Амурской магистрали —«Есть поселок такой», «Дорога железная», другие. Эти песни передают дух трудовых коллективов и патриотические чувства, характерные для эпохи. Дочь Наталья вспоминала: «Отец жил очень активной жизнью и очень любил путешествовать — от Африки до БАМа, и этот жизненный опыт был весьма плодотворным. Не побывав на впечатлившем его Крайнем Севере, папа никогда не написал бы такие песни, как «Морзянка», «Амдерма», «Увезу тебя я в тундру». Опыт — опытом, но попробуй так написать о Севере, чтобы песню запел не один только Кола Бельды, но и практически все исполнители и ансамбли страны — от ВИА «Самоцветы» до Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской Армии. А главное, чтобы песню подхватил народ».

Бывал он и в родном Донбассе. Енакиевцы гордились своим земляком, с нетерпением ожидали его приезда, выхода новых сборников. И он тосковал по малой родине, посвящая ей прекрасные строки.

Мне все тут любо-дорого,

И здесь легла на плечи мне

Отца ладонь шершавая,

Вся в темных крапинках угля.

Хотя тридцать один год из отведенных ему пятидесяти пяти Пляцковский прожил в Москве, он часто возвращался мыслями и текстами к донбасской теме. В его донбасских стихах на чёткой линии горизонта то здесь, то там встают во весь свой рост треугольные терриконы, сухая бескрайняя степь, вечно дымный небосклон, но при этом самое яркое в мире солнце. На родине Пляцковского в городе Енакиево ежегодно проходит открытый областной конкурс детской песни имени М. С. Пляцковского.

Список произведений, созданных поэтом, огромен. По утверждению дочери, на стихи Пляцковского написано около 2000 песен. Почти все они стали хитами и по-настоящему народными песнями. «Крыша дома твоего», «Красный конь», «Ягода-малина», «Мамины глаза», «Любимые женщины», «Голоса друзей», «Волга в сердце впадает моё», «Увезу тебя я в тундру» «Школьная любовь».... Благодаря стихам Михаила Пляцковского, наша страна услышала множество заводных и лиричных, смешных и патриотических, неизменно прекрасных мелодий. «Запомни, через две, через две зимы я отслужу, отслужу как надо и вернусь», «Не повторяется, не повторяется, не повторяется такое никогда», «Хмуриться не надо, Лада…», «Видно, так устроен свет», «Кукушка», «Березовый вечер», «Просто не верится», «Возьми гитару», «Ромашковая Русь»... Песни на его стихи стали частью советской детской культуры. «Улыбка», «Дважды два — четыре», «Чему учат в школе», «Детства последний звонок», «Конопатая девчонка», «Не дразните собак», «Песня о волшебном цветке»... Все они пронизаны добротой, сердечностью, теплом, искренностью, знакомы с детства и любимы уже несколькими поколениями детей. Михаил Пляцковский никогда не считал себя специфически детским поэтом, но, по воспоминаниям дочери, именно песню «Улыбка» он считал своей самой большой творческой удачей. Пляцковский написал стихи к песням, которые звучали в мультфильмах, на детских концертах и утренниках: «Бюро находок», «Все мы делим пополам», «Если добрый ты», «Настоящий верный друг» и многие другие. Крошка Енот из советского мультфильма и кот Леопольд поют песни на его стихи.

После рождения дочери Натальи его потянуло на детские стихи и сказки. По воспоминаниям современников, Пляцковский сам был немного ребёнком, особенно это проявлялось в трогательных разговорах о вещах простых и основополагающих. Вначале он писал короткие стихи для дочки. Потом вышла его книга «Я на облаке летал» — там не только стихи, но и песни, шутки, сказки. Михаил Пляцковский понимал детей, умел дружить с ними, а ребята его просто обожали. Он говорил: «Когда я пишу стихи, то как бы беседую с детьми, разговариваю с ними о том, что является в жизни наиболее важным, главным. Хочу, чтоб ребенок захотел стать честным, смелым, добрым». Виталий Коротич: «Что же до его стихов, то один из критериев их качества кажется мне очень убедительным, хоть и несколько другого порядка он, не чисто литературоведческий, так сказать. Дело в том, что дети верят стихам Пляцковского безоговорочно и даже поют их, причем с охотой. Когда я слышу, сколь самозабвенно очередной тонкоголосый хор вытягивает «С голубого ручейка начинается река...», то понимаю, что это успех воистину большой и заслуженный. Детей ведь не проведешь, их нельзя убедить с такой же легкостью, как многих взрослых, что плохие стихи — это хорошие стихи».

Дочь поэта: «Папа действительно всегда писал детские стихи, и не только для песен. У него много стихотворных сборников, в том числе и детских. Он также автор веселых детских сказок. Одна из его первых детских книжек, «Приключения кузнечика Кузи», издается и сейчас, там прекрасные иллюстрации известного художника Владимира Сутеева. И еще выходила замечательная книжка «Солнышко на память», тоже с иллюстрациями Сутеева. Вообще на полках книжных магазинов сейчас можно найти много папиных сказок и книжек стихов. Наверное, сочиняя их, он думал обо мне, а впоследствии о моей дочке Алине. С её рождением отец стал особенно много писать для детей. Только было это уже в конце его короткой жизни. Но он успел оставить малышам солнышко на память».

Наиболее известные сказки Пляцковского собраны в циклы «Ромашки в январе» и «Солнышко на память». Сборнички его коротких сказок до сих пор пользуются большой популярностью у детей и их родителей: они короткие, их сюжет незамысловат, а язык прост. В этом и кроется их преимущество, ведь написаны они для детей дошкольного и младшего школьного возраста. «Ежик, которого можно было погладить», «Непонятливый львёнок», «Упрямый, упрямый, упрямый Ослик», «Как утенок Крячик свою тень потерял», «Самое интересное слово», «Сердитый дог Буль», «Сказка о перевёрнутой черепахе», «Счастливый день»...Чудесные сказки про мышонка Крошку, который учился кататься на коньках, ослика Алфавита и многих-многих других. Персонажи сказок — забавные зверушки, которые попадают в смешные ситуации. О чем бы не писал поэт, у всех его сказок и стихов есть одно главное отличительное свойство: они учат доброте, дружбе, взаимовыручке, смелости, в них в сказочной форме показаны проблемные черты детского характера. Приключения утенка Крячика, щенка Тявки, цыплёнка Фью, телёнка Рогалика и их друзей поучительные и веселые, очень нравятся детям. Маленькие весёлые сказки Пляцковского учат детей правилам и нормам поведения, моделируют знакомые ситуации и знакомят с миром. Некоторые истории не просто учат доброте, но и высмеивают плохие черты характера, свойственные детям. Чумазый утёнок, например, стал невидимкой для друзей – они перестали с ним общаться. Сказки заставляют думать над значением необычных слов, развивая языковое мышление. Например, тюлень получил имя Тюлетяя из-за своей непомерной лени, а непонятливый львёнок принял за местоимение букву «я» в названиях животных, попав в комическую ситуацию. Добрые, нестареющие сказки от самого неунывающего автора советской эпохи обязательно понравятся и современным детям.

А еще он был Поэтом, одним из крупных поэтов второй половины ХХ века. И в этом качестве многим из нас еще предстоит его открывать. Он писал о России и родной природе, о войне и памяти:

Пройдет тревога, стихнет боль,

Как в сказке, сбудется желанье,

Шепнуть лишь надо заклинанье:

«Россия... Родина... Любовь...»

Вчитайтесь хотя бы в эти строки, и увидите другого, малоизвестного Михаила Пляцковского: «Склоняюсь к воде родника, как будто Россию целую». А этими строчками тонкий лирик, глубокий и пронзительный, зазовет нас в свою ромашковую Русь: «Плывут туманы белые над кружевом дубрав, и кажется особенным настой медовых трав. Как сладок воздух Родины: дышу — не надышусь. А в речке отражается ромашковая Русь». «По России, по России вновь дожди заморосили, кружит ветер-листобой», «Танцуют дождики рябые на рыжих листьях сентября. И на ветру горят рябины, как снегириная заря».... А сколько проникновенных стихов о любви можно найти в его сборниках! «Любовь — она ведь вроде теоремы, которую должны мы доказать», «Я люблю тебя, рискованную. Настоящую. Раскованную. Без фальшивинки. Божественную. Не актрису. Просто — женщину», «Как нелегко сказать порою обыкновенные слова: «Я виноват перед тобою. Я виноват. А ты права»», «Не отдам тебя другому, удержу, если ты сама не скажешь: «Ухожу...» Знаю я, что не помогут мне слова: Ты в любви и нелюбви своей права». Вышло несколько поэтических сборников, в которых поэт сочетал лирику с глубоким осмыслением жизни. Среди них «Ищи меня по карте» (1968), «Ты об этом песню расспроси» (1975), «Утренний вальс» (1980), «Семиструнка» (1983), «Молодость песней станет» 1983, «Праздник жизни» (1988). Все его стихотворения наполнены добротой и душевным теплом. Во многих поэт писал о нравственности: о милосердии, доброте и справедливости, о лжи и равнодушии, суете и цене времени...

Помимо этого, Михаил Пляцковский известен и как автор больших произведений, например, «Не бей девчонок» — музыкальная комедия для детей в 2-х действиях, 4-х картинах с невероятными приключениями, звоном мечей, выстрелами и эпилогом (в соавторстве с Ф. Б. Шапиро); композитором которой стал Заславский, казачья музыкальная комедия «Бабий бунт» по мотивам «Донских рассказов» Шолохова (в соавторстве с К. Васильевым), композитор — Птичкин, а также «Приключения кузнечика Кузи» — мюзикл под руководством композитора Юрия Антонова.

Ещё в 1973 году Пляцковский был принят в Союз писателей СССР. В 1986 году поэт был награжден «Знаком Почета», а также стал лауреатом Премии Ленинского комсомола за создание песен для пионеров. Награждён премией Всесоюзной ударной комсомольской стройки БАМ. Виталий Коротич писал в предисловии к книге: «Начиная с посыла на откровенность детского мнения, утверждаю, что Михаил Спартакович Пляцковский написал немало хороших стихов, в том числе для нас с вами, взрослых. Часть из этих стихов стала песнями, которые вы поете, а если не умеете петь — молчаливо любите. Один лишь перечень взыскательных композиторов, «озвучивавших» строки автора только что раскрытой вами книги, достаточно убедителен: С. Туликов, Н. Богословский, М. Фрадкин, Э. Колмановский, А. Бабаджанян, Д. Тухманов, В. Шаинский...

Думаю, что прежде всего дело в добром и запрограммированном на творчество таланте, в том, что у Михаила Пляцковского воистину есть что сказать и он знает, как это сделать поинтереснее. Мне не раз доводилось наблюдать в нашей стране, а однажды и за границей, в Венгрии, сколь искренне самые разные аудитории воспринимают стихи Пляцковского, сколь убедительна талантливая бесхитростность его поведения и письма. Сказав «бесхитростность», я всего-навсего хочу подчеркнуть тот факт, что профессионализм поэта весьма высок, приемы его творчества незаметны непосвященному: он очень хорошо и умело делает свое писательское дело.

И это при всем том, что жизнь Михаила больно обожжена войной у самых истоков, в начале. Вглядываясь в детство наших детей и внуков, он как бы проживает неиспользованное свое собственное и, может быть, еще потому бывает так трогательно искренен в разговоре о вещах простых и основополагающих. Он — донбасский, из Енакиево, из края, давшего нам немало больших мастеров литературы, — от нежнейшего Владимира Сосюры до суровейшего Бориса Горбатова. Кстати, именно Сосюра благословил в литературу молодого поэта, вдохновил его на учебу в московском Литературном институте.

...Писал он и пишет стихи, сказки, песни, переводят Пляцковского в стране у нас и за рубежом довольно широко. Удостоен премии Ленинского комсомола, награжден орденом. Счастливая жизнь? Определенно счастливая. И в то же время — очень нелегкая. Ведь и эту вступительную статью, кстати, я сдавал в издательство, не сумев показать её автору книги. Михаил Пляцковский снова оказался в отъезде — в неизменном стремлении прокладывать и укреплять свои пути к людям, быть интересным им...» Он писал для людей и торопился это делать. Не зря в одном из стихотворений поэт написал: «Спешу что-то нужное людям оставить, мне бы только успеть…»

Никто не видел Михаила Спартаковича грустным, несмотря ни на что, он всегда оставался жизнерадостным романтиком, удивительно добрым и светлым человеком. Песня «Улыбка», по мнению дочери Михаила Пляцковского — символ отношения поэта к жизни. Он таким и запомнился близким и коллегам. Как оптимистичный, весёлый, лёгкий и никогда не унывающий человек. Кстати, практически на всех своих фотографиях Михаил Пляцковский улыбается. Можно сказать, что улыбка присутствовала постоянно не только на лице, но и в душе Михаила Спартаковича. Скорее всего, именно неиссякаемый позитив в совокупности с несомненным талантом помог поэту добиться таких успехов в творчестве.

Виталий Коротич: «Мы еще не всегда умеем, а зачастую и не всегда хотим радоваться друг за друга. Многие охотно забыли, что во все времена умение снять или хотя бы приподнять шляпу перед лицом чужого успеха не без оснований считалось признаком морального благополучия. В этом смысле пример Михаила Пляцковского всегда казался и кажется мне поучительным, ибо чужие стихи он хвалит чаще, чем собственные».

К сожалению, поэту довелось столкнуться с завистью и происками недоброжелателей. Вспоминает дочь Наталья Пляцковская: «Отца возненавидел один поэт — уж не знаю, с какой стати и по какому признаку. Будучи членом худсоветов, он десятки лет, как мог, вредил папе, а в середине 80-х годов написал, «куда надо», что Михаил Пляцковский собирается уехать в Израиль. Вот уж действительно правильно кто-то сказал: «Если забудешь, что ты еврей, тебе всё равно рано или поздно напомнят об этом!» Мы уезжать не собирались, но отцу перекрыли кислород, закрыли доступ на радио, на телевидение, да и всюду, где только было можно. Папа сильно нервничал и, наверное, из-за этого и заболел. Он ведь очень рано ушёл, в 55 лет. Но, слава Богу, Пляцковского ценили коллеги и друзья. Письмо в его защиту было написано самому генсеку Черненко, а подписали его такие авторитетные литераторы, как Евгений Евтушенко, Римма Казакова, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Николай Добронравов. Подписала это письмо и Александра Пахмутова, и все его соавторы-композиторы. Песни Пляцковского снова стали звучать по радио и телевидению. Помнится, когда Михаила Пляцковского вновь «открыли», он опять каламбурил: «Ура! Телевидение и радио снова пустились в пляЦ!» Говорят, когда Михаил узнал о письме, подумал: «Неважно, что ответит генсек. Главное, что вокруг меня так много друзей». Но поступок завистников серьезно подкосил его здоровье. Из-за переживаний у Пляцковского начались проблемы с сердцем, он впал в депрессию.

Современники поэта, его коллеги и близкие, вспоминая Михаила Пляцковского, говорили, что он отличался редкими душевными и человеческими качествами. Друзья поэта характеризуют его как общительного человека, который любил и умел сближаться с людьми и очень любил детей. Дом поэта всегда был полон друзей. У Пляцковских любили бывать и поэты, и композиторы, и артисты-исполнители. Вячеслав Добрынин бывал чаще всех и мог запросто позвонить и попросить нажарить любимых котлет к своему приезду. Здесь царило гостеприимство и атмосфера праздничности. Пляцковский перевёз маму к себе в Москву. Гости всегда с особой теплотой вспоминают, как тепло и радушно встречали их Анна Борисовна и жена поэта. Семейная жизнь у него тоже сложилась великолепно. Михаил женился в 1961 году. Вот его стихи, посвящённые жене:

Есть среди многих женщина одна,

Она ежеминутна, ежечасна.

Добра и зла, нежна и холодна,

Она твоя — и тем уже прекрасна.

 

Она с тобой разделит пополам

Беду и счастье, радость и тревогу.

Тоска твоя, что жалась по углам,

От рук ее растает понемногу.

 

В святой и грешной женщине земной —

Падения твои и вознесенья.

Твое спасенье — только в ней одной.

И нет от этой женщины спасенья!

 

С женой, Лидией Ивановной (1940—2019), он прожил вплоть до своей смерти. Она и впрямь, как в его стихах, была его опорой: «Какая б ни стряслась беда, но в грусти неминучей ты будь опорой мне всегда — на самый крайний случай». Лидия пережила поэта на 28 лет, похоронена рядом с мужем. В 1963 году, через два года после свадьбы, у них родилась дочь Наталья. Девушка решила пойти по стопам отца и тоже связала свою жизнь с литературным творчеством. Тот редкий случай, когда талант передаётся по наследству. Наталья взяла себе псевдоним — Просторова, чтобы ее не сравнивали со знаменитым родителем. Она стала журналистом и поэтом-песенником, работала в газетах «Советская культура» и «Труд», живёт в США. Автор слов песен «Розовые розы», «Не забывайте друзей», «Кубики», «Холода, холода», «Я куплю тебе новую жизнь», «Дочка», «Колдун», «Причина», «Одинокая птица», «Ты не прав». Наталья о себе: «Прежде всего, я хотела бы сказать, что псевдонимом воспользовалась лишь однажды. Зачем он мне? Я ж Пляцковская, да и времена пришли другие. Пишу под собственной фамилией. Наверное, самая моя известная песня — это «Розовые розы Светке Соколовой», автор музыки Павел Слободкин, бессменный руководитель ВИА «Веселые ребята», которые и исполнили эту песню. А ещё назову: «Холода», «Не забывайте друзей», «Дом из кубиков сложу», написанные в соавторстве с композитором Вячеславом Добрыниным. «Я куплю тебе новую жизнь» и «Ромашки для Наташки» — с Александром Добронравовым. Отец никогда не помогал мне писать стихи, но, конечно же, был моим первым читателем и слушателем. Никогда не подражала его стилю, но я дочь своего отца и, надеюсь, похожа на него характером, отношением к жизни. Я очень хотела бы, чтобы про мои стихи можно было бы сказать: «Просто и здОрово!»

В 1990 году поэт побывал в Болгарии, где встретился со знаменитой болгарской провидицей Вангой. Она напророчила ему опасность от двух пятерок. По рассказам дочери, он чрезвычайно серьезно отнесся к предсказанию, перестал сопротивляться болезни и умер как раз в 55. Михаил Пляцковский до последних дней не сдавался и работал — в больнице дописывал сказку «Приключения кузнечика Кузи». 25 января дочь поэта Наталья расписалась со своим мужем. А на следующий день поэт умер. 26 января 1991 года, во время операции по поводу язвы желудка. Он всего на один день пережил собственную мать, которая скончалась 25 января... Больному Михаилу про это даже не говорили. Похоронили их рядом на Троекуровском кладбище. На надгробии Михаила Пляцковского высечена знаменитая фраза из его песни: «От улыбки станет всем светлей».

Михаил Пляцковский оставил значительный след в российской культуре, успев создать за недолгую жизнь впечатляющее творческое наследие. С нами на светлую память остались его отличные стихи и замечательные песни, пережившие своего создателя. И это, наверное, самая главная награда, о которой мечтает каждый творческий человек. Его песни стали частью народной памяти, они не только отражают эпоху, в которой он жил, но и сохраняют актуальность, потому что затрагивают вечные темы — любовь, дружба, природа и стремление к прекрасному. Песни на его стихи будут любимы всегда, потому что соединяют в себе талант, искренность и вневременные ценности. И сегодня они звучат в эфирах радио, на концертах, их поют в школах и вспоминают в семейных кругах. Тексты песен, написанные им, знают наизусть уже на протяжении нескольких десятков лет. Легкие, незатейливые, но сердечные слова запоминаются сами собой, поднимают настроение и заряжают оптимизмом. Имя Михаила Пляцковского до сих пор входит в десятку лучших поэтов-песенников, занимая одно из первых мест в этом списке. Его музыкальные идеи продолжают вдохновлять современных композиторов. Дети и взрослые поют и всегда будут петь его песни, читать его книги.

 

* * *

Я — обыкновенный, довоенный,

То есть я родился до войны.

Вой фугаски яростной сиреной

Просверлил мальчишеские сны.

 

С детства новых слов узнал я много

С тех сороковых суровых лет:

«Мессершмитт», «воздушная тревога»,

«Светомаскировка», «лазарет».

 

«Тиф», «эвакуация», «теплушки»,

«Совинформбюро» и «артобстрел»,

В маленькой сибирской деревушке

С этими словами я взрослел.

 

И поныне не могу забыть я,

Даже если захотелось мне б,

Слов «бомбоубежище», «укрытье»,

«Похоронка», «карточки на хлеб».

 

И словарь войны я, вот уж точно,

Буду помнить долгие года…

Этих слов моя не знает дочка,

Дай ей бог не знать их никогда!

 

Хлеб сорок второго года

Отрежь-ка, мама, хлеба ситного,

Такого вкусного и сытного.

Он тёплый, свежий и пахучий.

А помнишь, ели мы похуже?

 

Была мякина в нем и отруби —

Сухие, колкие и острые.

Его по карточкам давали нам

В продмаге низеньком подвальном.

 

Не мог сидеть я дома сиднем,

Ладонью подперев щеку.

Я говорил:

— Схожу за ситным...

А ты пока согрей чайку...

 

В пальтишке стареньком и штопаном

В толпу я ввинчивался штопором.

В платки закутанные бабы

Глядели грустно на меня,

Войну замерзшими губами

Вовсю ругая и кляня.

 

А после я бежал по снегу

На ледяном ветру крутом.

Косые хлопья прямо с неба

Ловил разгорячённым ртом.

 

С лица вода стекала талая,

А ты ждала меня, усталая.

И вот врывался в дом я радостно —

И на душе так было радужно.

 

Хлеб из-за пазухи выглядывал,

Я бережно его выкладывал.

Мы пили чай с тобою, мама,

И я вздыхал, что хлеба мало.

 

Ты дольки резала помельче,

Всегда брала себе поменьше.

Но стоило тебе в сторонку

Хоть на минуту отойти,

Хлеб возвращал я осторожно,

За хитрость ты меня прости...

 

Всё это было или не было,

Навек в душе оставив след?

Быль показаться может небылью,

Ведь пролетело столько лет.

 

Отрежь-ка, мама, хлеба ситного,

Такого вкусного и сытного!

 

* * *

Как жизнь меня порою не ломала,

Я знал всегда, я твёрдо знал всегда:

Уткнусь лицом в твои колени, мама,

И сразу станет маленькой беда.

 

Я знал, что ты ко мне придёшь на помощь,

По голове ладонью проведёшь —

И страх любой рассеется, как полночь,

И все тревоги стихнут, словно дождь.

 

Над миром листья кружатся упрямо,

Дымит метель, холодный снег дробя…

Мне с каждым годом всё грустнее, мама:

А что я стану делать без тебя?

 

* * *

Откуда я родом?

Оттуда,

Где гулко гремят поезда,

Где люди не ведают чуда

Иного, чем чудо труда.

 

Откуда я родом?

Оттуда,

Где спит под землей антрацит,

Где летнего солнца полуда

Пожухлую степь золотит.

 

Мне край полюбился навеки,

Где ночью светло, будто днем,

Где плавок мартеновских реки

Играют волшебным огнем.

 

Трубят журавли в поднебесье,

Где отблеск зари не погас...

 

Откуда я родом?

Из песни,

Названье которой — Донбасс.

 

Донбасский этюд

Кажутся рисунками с натуры

Эти черно-белые гравюры,

На которых — дымный небосклон

И встающий над поселком резко,

Будто удивительная фреска,

Шахты треугольный террикон.

 

Степь. Сухие выцветшие травы.

Угольком груженные составы.

Вдалеке — завода корпуса.

Контуры высоковольтных линий,

Выгнутых цепочкой длинной-длинной

Там, где горизонта полоса.

 

На копрах, колышимые ветром,

Транспаранты в сумраке рассветном,

На стальных путях — электровоз.

Серый шифер. Пыльная шоссейка...

Вот пейзаж, так трогающий сердце,

Так меня волнующий до слез.

 

В черно-белом простеньком пейзаже

Растворяюсь, забывая даже,

Что казался в детстве оп цветным.

Становлюсь штрихом, фигуркой малой

На рисунке тусклом и туманном —

И сливаюсь незаметно с ним.

 

Глубинка

Глубинка... Слово-то какое!

И сам в глубинке я рожден,

Где плавок огненные кони

В ночной взлетали небосклон.

 

Я жил в районном городке,

Каких в стране у нас немало.

И от меня невдалеке

Виднелось здание вокзала.

 

И улица звалась Вокзальной —

Та, на которой был наш дом.

Как люстры белые, свисали

Акаций гроздья над окном.

 

Мы по-соседски жили все,

И чье-то горе всех касалось.

Москва во всей ее красе

Такой далекой мне казалась.

 

Москва в мои вплывала сны

Салютом ярким озаренной,

Ведь в глубине большой страны

Стоял наш городок районный.

 

В мартене плавил он металл,

Вполнеба искрами играя.

Он в шахте уголь добывал —

И пульмана грузил до края.

 

Я в школу бегал напрямик —

Дорогой, что вела к заводу.

И я домой носить привык

Из уличной колонки воду.

 

С братвой отчаянной дружил,

Но в драке не давал промашки.

Потом подрос. Потом служил

Я в заводской многотиражке.

 

Там воспевал я свой Донбасс,

Шумел, что план, мол, перекроем,

Поскольку стал рабочий класс

Моим лирическим героем.

 

Необходимые дела

Нам делать было не в новинку...

Москва рассчитывать могла

На нас — надежную глубинку!

 

Марки

Я в детстве марки собирал,

Забыв футбол, бассейны.

А марки в ящик запирал,

Хранил, как клад бесценный.

 

Я покупал их у ребят,

Разглядывал часами.

И до сих пор еще рябят

Они перед глазами.

 

В рабочем нашем городке,

Задымленном и мглистом,

Я с главным был накоротке,

С хромым филателистом.

 

Не раз я у него бывал

В «апартаментах» личных.

Прощаясь, он всегда давал

Мне пару марок лишних.

 

Живя небритым бобылем

В своей квартирке тесной,

Любил он вспомнить о былом,

О жизни интересной.

 

Рубил я для него дрова,

Нет, не за марки эти!

А он — дарил мне острова

И все моря на свете.

 

Я клал поленья в штабеля,

Да так, чтоб не шатались.

Потом на марках штемпеля

Мы прочитать пытались.

 

Я без ошибки узнавал,

Я отвечал, как надо,

Где Сальвадор, где Сенегал,

Где Куба и Канада.

 

Склонял я в разных падежах

Далеких стран названья,

Что пели так в моих ушах,

Тихонечко названивая...

 

Я шел по джунглям с топором

Без страха и печали.

То пароход, а то — паром

Вдоль рек меня качали.

 

Скакал вперед под звон стремян

По прериям по рыжим,

Я видел лондонский туман,

Здоровался с Парижем,

 

Я от восторга замирал,

Кружась в огромном мире...

И я про голод забывал

В нетопленной квартире.

 

Уголёк

Подъехала к дому трехтонка,

И тихо сказала мне мать:

— Оставь-ка в покое котенка,

Пойдем уголек принимать.

 

Плиту мы зимою топили,

Огонь озарял потолок,

Нас щедро в морозы любые

Теплом награждал уголек.

 

Та добрая память близка мне,

Ее не размыли года.

О черном, о солнечном камне

Забыть не смогу никогда.

 

Грустя по сторонке донбасской,

Я детство вдруг вспомню тайком,

Согретое маминой лаской,

Согретое угольком.

 

Лебеди на пруду

В первом послевоенном

сорок шестом году

На барахолке местной в немыслимой толкотне

Мама купила коврик —

лебедей на пруду,

И мы эту сказку цветную повесили на стене.

 

Всюду — разруха и голод,

быт коммунальный суров,

Страна расправляла плечи,

осилив такую беду.

У нас не топлена печка,

нет ни угля, ни дров,

Зато над моей кроватью —

лебеди на пруду.

 

Ковры малевал художник —

инвалид с костылем,

Он их посреди барахолки

развешивал на виду.

Товар не дорого стоил.

И, честным платя рублем,

Народ покупал охотно

лебедей на пруду.

 

Войной измотанным людям

уют был необходим,

А тут тебе — пруд с беседкой,

лебеди и цветы.

За отсутствием сахара —

и сахарин сходил,

За неименьем прекрасного — подобие красоты.

 

С той поры прокатились

года, как в реке вода,

И коврики те смешные

давно уже не в ходу.

Забылось голодное детство,

нищета и нужда,

Но помнятся почему-то

лебеди на пруду.

 

Девушка моей мечты

Назывался фильм трофейный

«Девушка моей мечты».

Шпингалетов не пускали.

Ну а я был — шпингалет.

Так отчаянно хотелось и любви, и красоты

Мне, мальчишке тех суровых,

тех послевоенных лет.

 

А кассирша заявила: «Ты сначала подрасти...» —

И в окошечке сверкнула желтой фиксой золотой.

От обиды оставалось только чубом потрясти,

Что в ту пору был кудрявый,

от природы завитой.

 

Не хватало разреветься!

Но себя я в руки взял

И, решительным движеньем подтянув свои штаны,

Безбилетным зайцем все же

прошмыгнул с толпою в зал —

Да простит меня за это

вся милиция страны!

 

На экране улыбалась —

мне и всем — Марика Рокк.

Та любовь была такая,

что смотрел я не дыша.

Я от глаз ее огромных оторвать своих не мог,

Просто в пятки уходила юная моя душа.

 

...Я шагал домой счастливый

под покровом темноты,

И от запаха сирени чуть кружилась голова...

А потом всю ночь мне снилась

девушка моей мечты,

Очень схожая с Наташкой

из шестого класса «А»!

 

* * *

Я рос мальчишкой без отца,

Трепал девчонкам косы.

И на меня, на сорванца,

Смотрели в школе косо.

 

Я вечно делал все не так,

Не так или не эдак —

И забирался на чердак,

Обидясь на соседок.

 

Друзья с отцами на футбол

Ходили, мне на зависть.

А я хозяйничал, мыл пол,

Тревогами терзаясь.

 

Отец нам переводы слал,

За тройки не ругая,

А у него, я это знал,

Была семья другая.

 

Почтовый бланк...

Число... Печать...

И четко сумму видно...

Но деньги эти получать

Нам с мамой было стыдно.

 

* * *

Милый запах донбасских акаций

Снова голову мне закружил.

Снова ветер спешит приласкаться

Тот, с которым я в детстве дружил.

 

Тихо облако вдаль улетает,

На копре вагонетки гремят...

Мне Донбасса всегда не хватает,

Как из нашего класса ребят,

 

Как украинских песен раздольных,

Что текли с этажа на этаж,

Как в степи — пирамид треугольных,

Четко вписанных в местный пейзаж.

 

Солнце в мареве утреннем тает,

Птичий гомон в округе звенит.

Мне Донбасса всегда не хватает,

Детство тянет к нему, как магнит.

 

Первая зарплата

В этот день, счастливый и богатый,

Маму я обрадовал до слез.

Собственную первую зарплату

Маме до копейки я принес.

 

Я присел на табуретке шаткой,

Что себя давно пережила,

И, волнуясь, новые десятки

Гордо положил на край стола.

 

Мама именинницей глядела,

И в глазах ее прочесть я мог:

«Это ведь не шуточное дело —

Стал самостоятельным сынок».

 

Скрыть не в силах радостного взгляда,

Я сказал, о чем мечтал давно:

— Принимай... А мне совсем не надо...

Разве что на книги и кино...

 

Возле печки мать заколдовала:

— Ты, поди, голодный да устал...—

Я кивнул, как мой отец, бывало,

Я рабочим человеком стал!

 

Степь

Выйдешь из горняцкого поселка,

За спиной оставив террикон —

И внезапно, вся в накрапах солнца,

Степь нахлынет с четырех сторон.

 

Как детей, травинки гладит ветер,

Смыл с них дождь пылиночки угля...

Ничего на этом белом свете

Лучше нет, чем отчая земля!

 

* * *

Страничка в школьном дневнике —

И там всего четыре слова

В одной-единственной строке:

«Мне очень нравится Фролова».

 

И память давней той строкой

Вновь детство мне вернуть готова,

Когда я повторял с тоской:

«Мне очень нравится Фролова...»

 

Она в ответ на мой порыв

Была отчаянно сурова.

И все ж я в облаках парил:

«Мне очень нравится Фролова!»

 

Забылся той девчонки взгляд.

Но отчего с волненьем снова

Твержу, как много лет назад:

«Мне очень нравится Фролова»?

 

* * *

Так мечталось нам дерзко,

Так леталось во сне!

Что ж все реже ты, детство,

Вспоминаешься мне?

 

И не знаю я даже,

В этом время виня,

Отчего ты все дальше

С каждым днем от меня?

 

Впрочем, к лучшему все же,

Что опять и опять

Поезд памяти может

Нас к тебе возвращать.

 

Остаешься ты просто,

Излучая свой свет,

Как таинственный остров

За кормой школьных лет.

 

Мне бы очень хотелось,

Чтоб хватило тепла,

Чтобы строгая зрелость

К детству нежной была.

 

Пусть подольше искрится,

Не прощаясь со мной,

Детство, словно Жар-птица,

Словно праздник земной!

 

Родина шахтерская моя

Сразу в сердце радости добавится,

Лишь увижу юности края.

Краснодон, Макеевка, Дебальцево —

Родина шахтерская моя.

 

На рассвете кромка розоватая

Чуть дрожит на зеркале пруда.

Краматорск, Донецк, Ясиноватая —

Для меня родные города.

 

С детства мы знакомы очень коротко,

Земляки с тобою мы, Донбасс.

Углегорск, Енакиево, Горловка

Мне ночами снятся и сейчас.

 

Не по карте знаю географию,

Но всегда, где б ни был, помню я,

Что дала мне жизнь и биографию

Родина шахтерская моя.

 

Городок

Вот и снова я в городе том,

Где мартенами небо прогрето.

Но напрасно ищу я свой дом —

Он попал под колеса прогресса.

 

Мне высматривать поздно теперь

Серым шифером крытую крышу.

Не открою забытую дверь,

Мамин голос в ответ не услышу.

 

Та же улочка? Или не та?

И похожа, и вроде — иная.

Я так рвался в родные места,

С доброй грустью о них вспоминая.

 

Здесь я слышал друзей голоса

И в заборах знал столько лазеек...

Незнакомых домов корпуса

На меня во все окна глазеют.

 

И недаром сомненье берет:

А туда ли попал я?

Туда ли?

И найти не могу тех ворот,

У которых меня ожидали.

 

Подевалась куда-то скамья —

Та, что струганой пахла сосною,

Где смеялась соседка моя

И тайком целовалась со мною.

 

Так и хочется крикнуть: «Ау!»,

Ошалев от цветущих акаций.

Я зову свое детство, зову,

Но оно не спешит откликаться.

 

Отчего же в своем городке,

Где я вырос и вышел откуда,

Молча комкая кепку в руке,

Жду я все же какого-то чуда?

 

* * *

Не смею спорить. Может, вы и правы:

Ребёнка взрослый должен поучать.

Но как прекрасны детские забавы —

Песочек сыпать, куклу покачать.

 

Взлетать, глаза зажмурив, на качелях,

Лошадку карусельную взнуздать,

Съезжать со снежной горки на портфелях…

Ах, это всё такая благодать!

 

Пусть детям их родители позволят

Играть, скакать, не сдерживая прыть.

Они ещё компьютеры освоят,

Ещё успеют формулы зубрить.

 

Я понимаю: время изменилось —

И с этим не поделать ничего.

Но почему, скажите-ка на милость,

Так помним годы детства своего?

 

Не смею спорить. Может, вы и правы:

Ребёнку труд и знания нужны.

И только всё же детские забавы

Мы отнимать у детства не должны!

 

* * *

Наташе

 

Дочь, скажи в ответ хоть слово,

Не смотри мне молча вслед.

Виноват мальчишка снова —

С третьей парты твой сосед.

 

Дочь, скорей садись за книжки

И не думай о пустом.

Все упрямые мальчишки

Извиняются потом.

 

Дочь, ты зря обиду прячешь,

Улыбайся без забот.

Ты сейчас напрасно плачешь,

Все до свадьбы заживет.

 

Кто внизу портфелем машет?

Кто немного огорчен?

Может, с третьей парты мальчик?

Ну конечно, это — он!

 

Жажда полета

Мальчишкой летал я во сне

На крыльях беспечного детства.

И с неба так нравилось мне

В озера и реки глядеться.

 

С годами она не прошла —

Та самая жажда полета.

И пользуюсь я неспроста

Услугами Аэрофлота.

 

Простите меня, поезда,

Что рад самолетному риску,

Что с детским восторгом всегда

На взлете грызу барбариску!

 

Полдень

Синевою густой

Вспыхни в одночасье,

Полдень мой золотой —

Середина счастья.

 

Загорайся в крови,

В переливах света...

Середина любви.

Середина лета.

 

Над пустой суетой

Появись, воскресни,

Полдень мой золотой —

Середина песни.

 

Ты уходишь? Постой!

Искорками брызни,

Полдень мой золотой —

Середина жизни!

 

Допылай, досвети,

Я прошу отсрочки...

Середина пути.

Середина строчки...

 

* * *

«Ваше благородие госпожа удача...»

Б. Окуджава

 

Девушка по имени Удача,

Протяни мне теплую ладонь.

Появись, лицо свое не пряча,

Озари улыбкой молодой.

 

Кажется: вот-вот тебя замечу,

Обниму при всех средь бела дня.

Я всегда спешу к тебе навстречу,

Только ты уходишь от меня.

 

Убегаешь. Таешь. Улетаешь.

Вечно вырываешься из рук.

Ты нужна мне очень.

Ты одна лишь.

Все живу надеждою: «А вдруг?..»

 

Я — к тебе, а ты — несешься дальше,

Краем платья весело дразня.

Девушка по имени Удача,

Погоди! Не оставляй меня!

 

Подойди тихонечко к порогу.

Видишь, как мелькают быстро дни.

Задержись.

Ну что же ты, ей-богу?

Не беги. Постой. Повремени.

 

Знай, тебя догнать — моя задача.

Задыхаюсь, всех чертей кляня...

Девушка по имени Удача,

Полюби, пожалуйста, меня!

 

* * *

Обычное дело, обычный исход:

Кончаются сутки. Кончается год.

Кончается детство у школьной доски —

И вот у тебя серебрятся виски.

 

Над городом годы плывут чередой,

Над тем, где когда-то ты был молодой.

Кончается полдень. Кончается ночь.

Уходит беспечная молодость прочь.

 

Обычное дело.

И нынче, как встарь,

Кончается август и снежный январь.

Кончается отпуск. Кончается даль.

Худеет опять на стене календарь.

 

Обычное дело. И, как ни крути,

Кончаются в мире любые пути.

За ниточку времени крепче держись.

Кончается всё...

Не кончается — жизнь.

 

* * *

Не пойми, потомок, шиворот-навыворот

То, что мы сказать успели впопыхах.

Приглядись — и ты увидишь, как пульсирует

Голубая жилка времени в стихах.

 

Может, мы тебе покажемся наивными,

Угловатыми и грубыми подчас,

Но за далью лет, за листьями и ливнями

Ты попробуй все же разобраться в нас.

 

Наша молодость от пристани отчалила,

Солнце било нам в глаза, слепила мгла.

Мы любили нашу Родину отчаянно —

И надеяться на нас она могла.

 

Мастерства нам тяжело давались навыки,

Но, отбросив прочь неправду и нытье,

Не стремились брать Поэзию мы на руки,

А в сердцах носили бережно её!

 

Прекрасна жизнь!

«Прекрасна жизнь! — шепчу любимой. —

Прекрасны радость в ней и грусть...»

На мир, такой неповторимый,

Смотрю, смотрю — не насмотрюсь.

 

«Прекрасна жизнь!» — твержу знакомым,

Цветы по праздникам дарю.

И если в горле слезы комом,

«Прекрасна жизнь!» — я говорю.

 

Прекрасны тоненькие ветви

Летящих в синеву берез.

Прекрасны полдни, и рассветы,

И шум дождя, и грохот гроз.

 

Прекрасны солнечные реки

И переулки в городах,

Аэродромы, велотреки

И снежный пух на проводах.

 

Прекрасна жизнь — вы мне поверьте!

Я так люблю встречать зарю...

О том же самом даже смерти

С последним вздохом повторю.

 

* * *

Когда в последний раз на склоне дня

Уйду от вас в свой срок определенный,

Друзья, не торопитесь вы меня

Вычеркивать из книжки телефонной.

 

Вам о себе напомню я опять,

Когда поспешно или деловито

Вы чей-то номер будете искать

На той же самой букве алфавита.

 

Оставьте же фамилию мою —

Пускай в блокноте старом, а не новом...

Даст бог, не зря надежду я таю

На то, что кто-то вспомнит добрым словом.

 

* * *

Снимайтесь на фоне природы,

На фоне травы и листвы —

И в кадре на долгие годы

Останетесь молоды вы.

 

Снимайтесь зимою и летом

На фоне снегов и дождей.

Но лучше с друзьями при этом —

На фоне хороших людей.

 

* * *

Девушка-фотограф говорит: «Следующий...» —

И человек садится на стул,

Уставясь в объектив.

И ему, взятому на прицел электролампами,

Очень хочется закрыть глаза,

Когда девушка-фотограф

Каким-то магнитофонным голосом говорит:

«Внимание! Не моргайте!..»

А возле большого зеркала

Уже толпятся новые люди.

Кто-то лихо зачесывает

Торчащий, непослушный вихор.

Кто-то распрямляет складки

Недавно отутюженной блузки.

Сейчас подойдет очередь —

И нужно обязательно успеть:

Чуть-чуть подправить локон,

Чуть-чуть распрямить брови,

Чуть-чуть распушить ресницы,

Чуть-чуть одернуть лацканы пиджака.

Мы все хотим быть красивыми на фотографии,

Немножко лучше, чем на самом деле.

Вот было бы здорово,

Если бы это чувство никогда не покидало нас,

Чтобы нам всегда хотелось быть

неотразимыми,

Немножко лучше, чем на самом деле.

Надо жить так,

Словно каждую минуту

Любому из нас

Рыжеволосая девушка-фотограф,

Загипнотизированная калейдоскопом лиц,

Может сказать:

«Следующий...»

 

* * *

Есть слова, как острова —

Видные, завидные.

Есть слова, как трава —

Горькие, обидные.

 

Есть слова туманные,

Хитрые, обманные,

Злые, осторожные,

Честные и ложные.

 

А есть слова людские,

Гордые такие —

Те, что в сердце носят,

Те, что не сгорают.

Их не произносят,

С ними — умирают!

 

О любви:

 

Личные местоимения

(поэма о любви)

 

Я

Я всё, как есть, переменю

И с плеч беду свалю.

Я вновь тебя переманю

На сторону свою.

 

Заговорю, заворожу

И присушу опять,

Всю душу вновь разворошу,

Чтоб не могла ты спать.

 

Чтоб не могла ни есть, ни пить,

Обиды прочь гоня,

Чтоб не могла, как прежде, быть

Счастливой — без меня!

 

МЫ

Мы зря, наверное, пытаемся,

Постичь любви святое таинство ...

Всегда, в любые времена

Такое чудо происходит:

Он вдруг в толпе Её находит,

А может быть, Его — она.

 

Два существа. Две стороны.

Две личности. Адам и Ева.

Они для счастья рождены,

Для радости, любви и гнева.

 

Возьми хотя бы нас двоих,

Попробуй разгадать, в чём дело:

Что я нашёл в глазах твоих?

А что во мне ты разглядела?

 

Ничуть не веря в колдовство,

Не копим ни обид, ни злости.

Любовь — наш праздник. Торжество.

И мы с тобой на нём — не гости!

 

ТЫ

За тобою без оглядки

Я готов идти сто лет.

Ты загадка без отгадки,

Ты счастливый мой билет.

 

Не таясь и не скрывая,

Говорю тебе одной:

Ты — как песенка живая,

Не придуманная мной.

 

Может, я — не самый лучший,

Но я знаю твой секрет:

Ты — как солнышко за тучей.

Хочешь — светишь. Хочешь — нет.

 

ВЫ

— Как Ваше имя?

— Вам не всё равно?

— Я провожу Вас ... Можно? До подъезда ... —

Ты помнишь? Это было так давно.

А вот когда — лишь нам одним известно.

 

Улыбочкой слепя из-под бровей,

На «вы» друг друга звали мы с тобою.

Не думала ты стать моей судьбою,

И не мечтал я стать судьбой твоей.

 

Не помню я, как долго это длилось,

Не помню я заветной той черты,

После которой — я и ваша милость —

Непринуждённо перешли на «ты».

 

Когда — не вспомню точно и подробно,

Ну вылетело вдруг из головы...

Нам только отстранённо бы и злобно

Не перейти уж никогда на «вы».

 

ОН

Третий лишний — за двоих решает,

Он фундамент прочный разрушает:

Не успеешь даже различить,

А уже успел он разлучить.

 

Кажется, что всё идёт, как надо,

У двоих — спокойствие в дому.

Но однажды — экая досада! —

Довести ошибку до разлада

Удаётся запросто ему.

 

Третий лишний — лучше и умней,

Языком всегда красиво мелет.

Треугольник строить он умеет,

Ведь ему со стороны видней.

 

Он живёт невидимым, неслышным,

В небе звёзд не задевая лбом.

Третий лишний может стать не лишним

При обидном промахе любом.

 

Мы вдвоём. За окнами светает.

Прикурил от солнца новый день.

Но над нами ангельски витает

Третий лишний. Ну, не сам — так тень.

 

У тебя слипаются ресницы,

Ты ещё десятый видишь сон ...

Что тебе в такое время снится?

Третий лишний? Не дождётся он!

 

ОНА

Ты меня ревнуешь к ней,

Ясен этот ребус.

Слава богу, что сильней

Год от года ревность.

 

Может быть, другой и нет,

Не сбивайся с круга.

Посчитай-ка, сколько лет

Знаем мы друг друга.

 

Разве мог бы до сих пор

Быть с тобой, постылой?

Это — вовсе не укор,

Сохрани-помилуй!

 

Вот и все мои дела.

Сердцем не торгую.

Ты сама изобрела

Женщину другую.

 

Но кричу спасибо ей,

Несуществовавшей,

Ей, о ревности твоей

Ничего не знавшей.

 

ОНО

Дитя! Оно соединяет

Меня с тобой, тебя со мной.

И нас обоих наполняет

Высокой добротой земной.

 

Мы лишь себе принадлежали

Среди житейской кутерьмы.

Ему, как маленькой державе,

Принадлежим отныне мы.

 

ОНИ

Они уходят без возврата —

Неповторимые года.

А мы ведь думали когда-то,

Что будем счастливы всегда.

 

А нам казалось год от года,

Когда врывалась к нам весна,

Что нас помилует природа,

Что нас не тронет седина.

 

Уходят годы осторожно.

Мы не сдаём своих высот ...

И только зеркало безбожно

Наш возраст всё же выдаёт.

 

* * *

Любовь, как вольтова дуга,

Два сердца вдруг соединяет.

А коротка или долга

Та вспышка — кто же это знает?

 

Давайте думать, что навек,

А не на миг и не до завтра

Один хороший человек

В другого влюбится внезапно.

 

Находит нас любовь сама,

Пути любви всегда туманны.

О ней написаны тома —

Стихи, поэмы и романы.

 

Склоняя головы свои,

Над строчкой радуемся, плачем...

А что мы поняли в любви?

И что мы друг для друга значим?

 

* * *

«Завтра, после уроков...» — так привычны слова.

Проплывают по небу облаков острова.

И прекрасна разлука, потому что опять

Завтра, после уроков, будем рядом шагать.

 

Завтра, после уроков, мы в кино завернем,

Замирая от счастья на сеансе дневном.

В кинобудке механик включит лучик живой —

И запляшут пылинки над твоей головой.

 

Содержание фильма понимая на треть,

Можно сколько угодно друг на друга смотреть.

К спинкам кресел удобно в темноте прислонясь,

Локтем локтя касаться можно целый сеанс...

 

Как давно это было! А быть может, вчера

Детство капелькой солнца соскользнуло с пера?

В давней школьной записке и осталось оно —

Неуклюжим, несмелым приглашеньем в кино.

 

Называем мы детство самой светлой порой.

«Завтра, после уроков...» — это детства пароль.

 

* * *

Не сейчас, так после, так потом

Все же обязательно признаюсь,

Все же расскажу тебе про зависть —

И про зависть черную притом.

 

Как же я завидовал тому

Школьному товарищу былому,

Что тащил портфель девчонки к дому

Сквозь густых снежинок кутерьму.

 

А девчонку эту я любил

И писал ей письма длинно-длинно.

Я лицо ее из пластилина

Пальцами чернильными лепил...

 

Та девчонка гордою была,

От других меня не отличала,

На записки смехом отвечала

И домой с другим мальчишкой шла.

 

Ах, смешная первая любовь —

В детство незахлопнутая дверца!

В сантиметре, может быть, от сердца —

Сладкая щекочущая боль!

 

Вот она мне вспомнилась опять.

Детству улыбаюсь я вдогонку...

И тебя, как школьную девчонку,

Я боюсь навеки потерять!

 

* * *

Что ж, когда-то был и я мальчиком кудрявым —

И записочки писал почерком корявым.

По оконному стеклу ветер чиркал веткой,

А я тайно наблюдал за своей соседкой.

 

Во втором ряду она с краешка сидела,

Никакого до меня не было ей дела.

Я в затылок ей глядел, думал, обернется,

У доски нес чепуху, думал, улыбнется.

 

Так понравиться хотел я девчонке этой,

Но ей нравился, увы, двоечник отпетый.

Может быть, она его, бедного, жалела,

Когда он, как пень, молчал, сжав обломок мела.

 

Я же видел, видел сам, что творилось с нею,

Когда, глядя в потолок, плел он ахинею.

На уроках я сидел грустный, недовольный,

Мне порядком надоел треугольник школьный.

 

Я соперника не мог свергнуть с пьедестала

Перед тою, что его мне предпочитала.

И тогда, давным-давно, сделал вывод хмуро:

Непонятна и темна женская натура!

 

Как же я переживал, за сердце задетый,

Что исправил двойки все двоечник отпетый.

Сколько лет уже прошло, а к нему ревную

Одноклассницу мою, школьницу смешную!

 

Первая ошибка

Успокойся, вытри слезы,

Я прошу лишь об одном.

Видишь: грустные березы

Тоже сникли под окном.

 

Что ты, девочка, ей-богу!

Слово я тебе даю:

Позабудешь ты тревогу

Невеликую свою.

 

Огорчайся — да не шибко,

Ты забудь его, забудь.

Это — первая ошибка,

Обойдется как-нибудь.

 

Жизнь порой трясет по кочкам

И дается — не легко.

Обожглась ты кипяточком,

Будет дуть — на молоко.

 

Он, обманщик твой, не стоит

Этих чистых слез твоих.

Мир для радости настоен

На ромашках полевых.

 

Ты прислушайся к советам,

Улыбайся веселей...

Он еще не раз об этом

Пожалеет, дуралей!

 

* * *

Белый зимний пейзаж деревенский

Видит девочка ночью во сне.

Грянул выстрел — и падает Ленский,

Как подкошенный, в мягкий снег.

 

Ветром иней с деревьев сдуло,

Будто ворох недавних обид...

Опустив пистолета дуло,

Над ревнивцем Онегин стоит...

 

Но на смену этой картине

Почему-то встаёт маскарад.

И Арбенин жене свой Нине

Подаёт с мороженым яд.

 

Ревность, ревность — какая ты злая!

Ревность, ты — ледяная тоска...

Спит девчонка, с обидой вздыхая,

Что никто не ревнует пока!

 

Любительский снимок

Я рад любительскому снимку,

Где мы с тобой сидим в обнимку:

Ты, мне казавшаяся чудом,

И я — студентик с пышным чубом.

 

Жива счастливая пора та —

Подарок фотоаппарата.

Бумага малость пожелтела,

Но нам до этого нет дела.

 

На давнем снимке, между прочим,

Мы от избытка чувств хохочем.

Ты озорно ко мне прижалась,

В глазах твоих лихая шалость.

 

И щурюсь я от солнца мая,

Тебя за плечи обнимая.

Обычный снимок шесть на девять.

Тебе он нравится, надеюсь.

 

Я на него смотрю, волнуясь,

На нём смеётся наша юность.

В груди восторг и откровенье —

Любви прекрасное мгновенье.

 

* * *

«Мы станем нужны друг другу,

если ты приручишь меня».

Антуан де Сент-Экзюпери.

«Маленький принц»

 

А как тебя я приручу?

Как сделаю ручной?

А как тебя я приучу

Идти в огонь за мной?

 

Дикарка, веточка, весна,

Что делать — научи.

Плыву, как лодка без весла,

В твои глаза ничьи.

 

Ты вся — ничья,

как звон ручья,

Как новая тетрадь...

Ну просто до того ничья,

Что жалко приручать!

 

* * *

Мы встретились в огромном этом мире,

Пересеклись, припомнив без труда,

Что только параллельные прямые

Не могут пересечься никогда.

 

Пусть время мчится, будто поезд скорый,

На стыках дней колесами гремя,

Но лишь бы, огорчась пустячной ссорой,

Не стать нам параллельными двумя.

 

* * *

Представь себе: мы разминулись,

Как в море ночью корабли,

И в лабиринте лиц и улиц

Друг друга так и не нашли.

 

Представь себе: мы проглядели

Свою счастливую звезду.

И я сквозь ливни и метели

Другую за руку веду.

 

Представь себе: не повезло нам,

И ты, горда и молода,

В том самом платьице зеленом

С другим бы встретилась тогда.

 

Представь, что ты ушла со злобой,

Следы оставив на снегу...

Представь себе...

Представь, попробуй!

А я представить не могу!

 

* * *

Проснуться — будто в речку окунуться,

Нырнуть в глаза веселые твои.

Зажмуриться от света — и вернуться

Опять на круги древние любви.

 

Увидеть, как глаза твои лучатся,

И, обжигаясь, пить горячий чай...

А может, это и зовется счастьем?

Не прозевать бы только невзначай!

 

Спор о любви

Любовь...

О ней слыхали мы немало,

Мол, нет ее прекрасней и сильней.

В сознанье нашем аксиомой стало,

Что нам давно известно все о ней.

 

Любовь...

Быть может, нет банальней темы.

А так ли в самом деле?

Как сказать!

Любовь — она ведь вроде теоремы,

Которую должны мы доказать.

 

* * *

Лиде

 

Есть среди многих женщина одна,

Она ежеминутна, ежечасна.

Добра и зла, нежна и холодна,

Она твоя — и тем уже прекрасна.

 

Она с тобой разделит пополам

Беду и счастье, радость и тревогу.

Тоска твоя, что жалась по углам,

От рук ее растает понемногу.

 

В святой и грешной женщине земной —

Падения твои и вознесенья.

Твое спасенье — только в ней одной.

И нет от этой женщины спасенья!

 

* * *

У моей любимой волосы

Цвета солнечного льна.

Забываю я о возрасте,

Если рядышком она.

 

У нее слова весомые —

Говорить не станет зря.

У нее глаза веселые,

Словно летняя заря.

 

В них играет куролесинка —

Не спугнуть бы второпях...

У моей любимой песенка

Притаилась на губах!

 

* * *

Я люблю тебя, рискованную.

Настоящую. Раскованную.

Без фальшивинки. Божественную.

Не актрису. Просто — женщину.

 

Не чужую. Не томящую,

А уютную, домашнюю.

Чтоб я мог с тобою рядышком оттаивать,

Малой малости не лгать и не утаивать.

От обид, от невезенья отмахнуться —

И в твои ладони теплые уткнуться.

 

И почувствовать себя в квартире вечером

Беззащитным глупым мальчиком доверчивым.

Не паясничать ничуть. Не притворяться.

Быть самим собой. Молчать. И улыбаться.

...Я люблю тебя. Такую. Откровенную.

И меня легко любить таким. Наверное.

 

* * *

Первая любовь...

Вторая... Третья...

Все это, конечно, ерунда!

Чувству настоящему, поверьте,

Эта арифметика чужда.

 

Нет, любовь не может быть бесцветной,

В том не сомневаюсь я давно,

Ведь любви, пусть даже безответной,

Стать навек последней суждено!

 

* * *

Ты ревнуй меня, пожалуйста,

Это — здорово, пойми!

Хочешь, матери пожалуйся,

Хлопни в комнате дверьми.

 

Не корми меня ты ужином,

Ну, подумаешь — еда.

Ты твоим позволь мне суженым

Оставаться навсегда.

 

Ни упрека и ни жалобы

Я не слышу.

В доме — тише...

Знаешь, лучше отругала бы!

Почему же ты молчишь?

 

* * *

Это, вероятно, от усталости

На твоем лице тоски печать?

Мы с тобой еще успеем в старости

Друг на друга тихо поворчать.

 

Время для ворчания останется,

Обещай веселой быть и впредь.

Мы с тобой еще успеем в старости

Жизнь по телевизору смотреть.

 

И не рви мои ты письма в ярости,

Долго не держи на сердце зла.

Мы с тобой еще успеем в старости

Срочные откладывать дела.

 

Случая другого не представится —

Не вернемся в молодость опять…

Мы с тобой еще успеем в старости

О любви романы почитать.

 

* * *

«Сегодня, насколько я помню,

Исполнилась ровно жизнь,

Как я тебя полюбил».

Роберто Обрегон Моралес

 

Что держит нас?

Любовь?

Привычка?

И не ответишь сгоряча.

А время, словно электричка,

Летит, колесами стуча.

 

Скрипит, вращается планета —

И все как будто в первый раз.

Снега зимы и травы лета

В зрачках качаются у нас.

 

А было глупых ссор немало,

Разрыв порою назревал.

Ты ревновала? Ревновала!

И я, конечно, ревновал.

 

Обиды?

Были и обиды —

До сумасшествия, до слез.

А где они? Давно забыты.

Мы их пустили под откос.

 

Ко всем чертям гоня печали,

Мы свой проветривали дом.

Дни примиренья отмечали,

Как дни рождения — вином.

 

И если б вдруг пришлось нам снова

По жизни начинать свой путь,

То ни поступка и ни слова

Не изменили б мы ничуть.

 

А время, словно электричка,

Все дальше нас несет с тобой...

Что держит нас?

Любовь?

Привычка?

Пожалуй, все-таки любовь!

 

* * *

Не обвиню тебя ни в чем,

Чтоб злом на зло не отвечала.

Давай, любимая, начнем,

Как говорится, все сначала.

 

Давай начнем опять с нуля,

Забыв, что сказано в азарте,

Чтоб закружилась вдруг Земля,

Как в том далеком синем марте.

 

Чтоб сумасшедшие ручьи

Вперегонки неслись друг с другом

И чтобы волосы твои

Плясали на ветру упругом.

 

Пусть небо падает с высот

Под гром весенних междометий.

Пусть по Валяевской везет

Нас вновь троллейбус двадцать третий.

 

И снова я смогу оказать,

Что не расстанемся вовеки.

И вспыхнет свет в твоих глазах,

Как солнышко на мокрой ветке.

 

* * *

Не отдам тебя другому, удержу,

Если ты сама не скажешь: «Ухожу...»

Знаю я, что не помогут мне слова:

Ты в любви и нелюбви своей права.

 

Для тебя я двери в сказку отворю,

В теплый дождик, в земляничную зарю.

Затеряемся в снежинках, как в дыму,

Не отдам тебя, ты слышишь, никому!

 

Пусть гудят меридианов провода,

Я хочу необходимым быть всегда.

Буду ветром и зеленой тишиной,

Чтоб вовек не расставалась ты со мной.

 

Позабудутся обиды без труда —

И от грусти не останется следа.

Мы с тобой вести не станем счет годам,

Не отдам тебя другому! Не отдам!

 

* * *

Как нелегко сказать порою

Обыкновенные слова:

«Я виноват перед тобою.

Я виноват. А ты права».

 

Когда случается такое,

Непросто рвать обиды нить,

Чтобы достоинство мужское

Пред женской гордостью склонить.

 

* * *

Не верь плохому обо мне

И никого не слушай,

Ты молча отвернись к стене —

На самый крайний случай.

 

Какая б ни стряслась беда,

Но в грусти неминучей

Ты будь опорой мне всегда —

На самый крайний случай.

 

Все в этой жизни может быть:

И гром, и ветер жгучий.

Ты продолжай меня любить —

На самый крайний случай.

 

Смолчат иные, не грубя,

Я, черт возьми, колючий.

И все же есть я у тебя —

На самый крайний случай!

 

* * *

Ты все мои привычки знаешь —

И, вероятно, потому

Так для меня ты много значишь,

Что и не снилось никому.

 

Не будь к моим привычкам строгой,

Ведь так бесхитростны они.

На плечи мне перед дорогой

Ладони тихо урони.

 

Пусть все испытывают зависть:

Ты у меня так молода...

С тобой на время расставаясь,

Прощаюсь — будто навсегда!

 

* * *

Не стягивай враждебности ремни,

Не посылай мне молнии и громы.

Жечь за собой мосты повремени,

С тобою мы не первый день знакомы.

 

Не первый день мы делим общий кров,

Ты зря на кухне ложками грохочешь.

Понять меня ты можешь и без слов,

А вот сейчас — понять слова не хочешь.

 

Не смотришь на меня, глядишь в окно,

И я готов уйти и хлопнуть дверью.

Не притворяйся: мне, мол, все равно,

Ведь я тебе ни капельки не верю.

 

* * *

Не надо взбалмошных упреков,

Ведь не останусь я в долгу:

Как в детстве убегал с уроков,

Так от упреков убегу.

 

Ах, сколько в голосе металла!

И взгляд твой голосу под стать!

Еще чего мне не хватало:

Тебя такою увидать!

 

На свете много разных станций.

И собран чемодан почти.

Ты не спешишь сказать: «Останься...»,

А я не тороплюсь уйти.

 

* * *

Одно из двух. Точней, из двух — одно.

Из двух решений к первому склоняюсь.

Обиженный, по комнате слоняюсь,

Выглядываю изредка в окно.

 

Как злит самонадеянность твоя,

Как бесит эта женская беспечность!

И вот мы ходим: ходики и я.

Пройдет минута — кажется, что вечность.

 

Куда же ты пропала, черт возьми!

В душе тебя кляну напропалую.

Ревную, может быть?

Что ж, и ревную!

И в гости ждут приятели к семи.

 

Звенит звонок...

Развод — и все дела!

Ты входишь в дверь.

Прическа — как для бала.

— Прости! В универмаге я была...

Я для тебя сорочку покупала...

 

* * *

Подолгу писем не шлешь, не пишешь,

Моею властью не дорожишь.

Я окликаю, а ты не слышишь,

Я догоняю, а ты бежишь.

 

Так из капканов уходят звери

И рвутся птицы из клеток прочь.

Тут не помогут замки и двери,

Ведь в этом деле нельзя помочь.

 

Я понимаю: ты хочешь воли,

Простора, ветра и вышины.

Есть слово «вместе»,

есть слово «двое»,

И нам с тобою они нужны.

 

Не вырывайся. Прошу. Не надо.

И сам свободой я дорожу.

Ты убегаешь, но нет досады.

Ты улетаешь — я не держу.

 

Размолвок наших сотрутся даты,

Но ты сама их забыть сумей...

Как сделать, чтобы была всегда ты

В магнитном поле любви моей?

 

* * *

Тебя увижу — сердце оборвется,

Тебя услышу — стану сам не свой,

И, как ведро в холодный мрак колодца,

В твой взгляд чужой ныряю с головой.

 

Глаза твои, подернутые дымом,

Не делаются добрыми ничуть.

Готов я оставаться нелюбимым,

Но только ты всегда любимой будь.

 

Мне лишь бы знать, что ты живешь на свете,

Я ничего не требую, пойми...

Которое уже тысячелетье

Подобное случается с людьми!

 

* * *

Ты знаешь: я растерян.

Кажусь тебе смешным.

Твой взгляд слегка рассеян,

Когда встречаюсь с ним.

 

Не подаю лишь виду,

Что вязну, как в снегу.

И горькую обиду

Скрываю, как могу.

 

А ты была иною.

Единственной. Одной.

Вот говоришь со мною,

А будто — не со мной.

 

Понедельник

Терпко пахнет можжевельник,

Кружит голову сирень.

Ничего, что понедельник,

Ну и пусть — тяжелый день.

 

Знаешь, это не причина,

Чтобы хмурою ходить.

Знаешь, это не причина,

Чтобы споры заводить.

 

Лучше прядь одним движеньем

Перед зеркалом поправь,

Полюбуйся отраженьем —

Тем, что я люблю и впрямь.

 

Лучше платье поцветастей,

Понаряднее надень.

И когда скажу я: «Здравствуй»,

Ты ответь мне: «Добрый день».

 

* * *

Не опускай безвольно плечи,

Не поднимай усталый взгляд.

Пойми, не может быть и речи

О том, чтоб все вернуть назад.

 

К тому, что было, нет возврата

В круговороте быстрых дней.

А за любовь одна расплата —

Воспоминание о ней.

 

* * *

С тобой нет никакого слада,

Мои слова — пусты, как дым.

Я начинаю верить слабо

В то, что тебе — необходим.

 

И мне становится тревожно:

Не лишний ли в твоей судьбе?

Быть нужным для кого-то можно —

Пока нуждаются в тебе.

 

* * *

Меня, своей ошибки не заметив,

Ты именем чужим вдруг назвала.

Я промолчал, не попрекая этим:

Что ж, оговорка — вот и все дела.

 

Тревогу сердце в колокол забило —

И стало ясно: сам себе я лгу.

Ты до сих пор кого-то не забыла,

Как позабыть тебя я не смогу!

 

* * *

А что мне на тебя пенять?

Зачем ходить по краю?

Ведь я могу тебя понять,

Я сам таким бываю.

 

Я сам далеким и чужим

Бываю временами.

И внешней холодности дым

Клубится между нами.

 

И замирает сразу дом

В молчании суровом.

Отогревается с трудом

Улыбка добрым словом.

 

Обыкновеннейшая жизнь...

Ни я, ни ты, ни все мы

Ее не сможем уложить

В проверенные схемы.

 

Письмо

«Но полно, час настал. Гори, письмо любви...»

А. С. Пушкин

 

Я сжег письмо твое когда-то,

Я пепел выбросил в окно.

Была ты в чем-то виновата

Давным-давно, давным-давно.

 

Любовь моя на миг ослепла,

Еще прощать я не привык —

И улетела горстка пепла,

А может, твой прощальный крик.

 

Хоть время дни мои листает,

Хоть время — мой надежный щит,

Тот пепел все еще летает —

И строчкой каждою кричит.

 

* * *

Не девчонка ты уже,

А при нем лицо зарделось.

Ты живешь на рубеже:

Слева — юность, справа — зрелость.

 

Непридуманная боль,

Непридуманная повесть...

Догоняешь ты любовь,

Будто свой последний поезд.

 

* * *

Решено. Давай забудем.

То, что было, все прошло.

А какое дело людям?

Им ни вьюжно, ни тепло.

 

Им ни холодно, ни жарко,

Что мы стали далеки.

Им ни капельки не жалко,

Что мы клеим черепки,

 

Что по всем законам птичьим

Дорожим своим гнездом,

Что потерянное — ищем,

Что несбыточное — ждем...

 

* * *

Суета сует. Издержки быта.

Снова в неизвестное летим.

Хорошо, что все уже забыто,

Все, о чем мы помнить не хотим.

 

Ссора глупой кажется и мелкой,

Но с тобой мы поняли одно:

Прошлое летающей тарелкой

Кружится над нами все равно.

 

* * *

Часы пробили восемь.

Качаются цветы.

Уходит поезд в осень,

В себя уходишь ты.

 

Дождливая погода

Вдоль улиц потекла.

А до тепла — полгода.

Полгода — до тепла.

 

* * *

Отгорело. Отболело. Отлегло.

Понемногу привожу себя в порядок.

Вновь мне кажется, что дым акаций сладок,

Распрямляю перебитое крыло.

 

Перемелется... Травою зарастет...

Обойдется...

Так недаром говорится.

У друзей моих опять спокойны лица.

Ты — другая. И уже я сам — не тот.

 

Говорят мне: «Что ж, обычные дела...»

Говорят мне: «Так случается нередко...»

Все прошло.

И только горькая отметка

Преждевременной морщинкою легла.

 

Светлынь

По вечерам светло как днем,

А ночи — коротки.

— Светлынь какая за окном! —

Вздыхают старики.

 

Луга светлы, стога светлы,

Светло над головой.

Берез прохладные стволы

Свет излучают свой.

 

Светлы над крышей облака,

И светится луна.

И льется светлая река,

Прозрачная до дна.

 

Не оттого ли светляки

Вдруг сумерки прожгли?

Они, как будто угольки,

Качаются вдали.

 

И даже взгляд твой стал светлей,

Светлей, чем у невест,

От света рощиц и полей,

Сверкающих окрест.

 

А на губах горчит полынь,

Уходит ночь в зарю...

— Какая на душе светлынь! —

Тебе я говорю.

 

* * *

Поцеловать тебя при всех,

Не маскируясь, без оглядки,

Услышать твой смущенный смех

И успокоить: «Все в порядке!»

 

Держать за плечи, как в тот раз,

Как в дни студенческих пирушек —

И удирать от строгих глаз

Таких всевидящих старушек!

 

* * *

Пришла пора остепениться,

Дни пролетают стороной,

А мы с тобой, как альпинисты,

Веревкой связаны одной.

 

Боимся сделать шаг неловко:

Внизу — такая крутизна.

Порой натянута веревка,

Порой ослаблена она.

 

Бывает, в сторону потянешь,

Бывает, сам тяну я вбок.

Ах, жизнь — какой-то странный танец:

Туда — рывок, сюда — прыжок!

 

То небо солнечно, то мглисто,

То дождь сечет, то сушит зной...

А мы с тобой, как альпинисты,

Веревкой связаны одной.

 

* * *

Еще весь мир — в заре, в росе,

А мы — на взлетной полосе.

А мы с тобой сейчас взлетим

Сквозь облаков пушистый дым.

 

Рванется лайнер в небеса,

В надежду, в сказку, в чудеса.

И, оторвавшись от земли,

Мы станем точкою вдали.

 

Оставим где-то там, внизу

Размолвки близкую грозу.

Оставим злость пустячных ссор

И прекратим ненужный спор.

 

Мы в небеса возьмем с собой —

Одну любовь, одну любовь.

Все остальное ни к чему,

Оно — ни сердцу, ни уму.

 

Давай и дальше жить вот так —

Без нападений, без атак.

Как будто жар обид погас

И все разлуки — не для нас.

 

Как будто мир — в заре, в росе,

А мы — на взлетной полосе.

 

* * *

Жить,

в любовь свою больше не веря,

Ни к чему.

Пусть уходит она.

Невеликая это потеря,

Панихида по ней не нужна.

 

Пусть уходит,

простившись до срока,

Призрак той отгоревшей любви.

Навсегда расставаться — жестоко,

Но былого назад не зови.

 

Не ищи, ведь оно не иголка —

Счастье прошлое канувших дней.

Быть покинутым — страшно и горько,

Притворяться, что любишь, страшней.

 

Дневник любви

Вся жизнь моя — дневник любви,

Любви к тебе, к снегам, к дорогам.

День или месяц назови —

И сразу вспомню я о многом.

 

Вся жизнь моя — любви дневник,

Дневник надежд и ожиданий

В том мире, где я сам возник

Для радостей и для страданий.

 

В кругу привычном бытия,

Где мы грустим, смеемся, любим,

Дневник любви — вся жизнь моя,

Дневник любви к земле и людям.

 

Телефон доверия

— Алло! Вы слышите? Сто тысяч раз — алло!

Так пусто на душе, так тяжело!

Поговорить хотя бы с кем-нибудь...

 

— Я слушаю.

 

— Вы заняты?

 

— Ничуть...

Такая служба. Впрочем, что стряслось?

 

— Стряслось? Смешной глагол!

Земную ось,

Мне кажется, заклинило.

И время

Остановилось вдруг,

хотя со всеми

Куда-то тороплюсь и что-то ем,

О чем-то говорю, но, между тем,

Не вижу и не слышу ничего...

 

— Вы разошлись, но... любите его?

 

— Да, разошлись. Вернее, я ушла.

История банальна и пошла.

 

— Ну что вы! Так бывает иногда.

 

— Но я его люблю!

 

— А он вас?

 

— Да!

Мне думается, да! А впрочем, нет,

Зачем тогда на поезд брать билет?

Он уезжает, значит, я ему,

Как говорится, больше ни к чему!

Готов удрать, сбежать на край земли...

 

— Простите. Вы же первая ушли...

 

— Допустим. Объяснимо все вполне:

Покоя не давала ревность мне.

Они... в одном конструкторском бюро...

Хотя и это ведь, как мир, старо?

 

— Пожалуй, ситуация знакома.

 

— Вот потому я и ушла из дома!

 

— А он пытался вас догнать, вернуть?

 

— Вернуть?

Пытался.

Но не в этом суть.

Меня бесило то, что предо мной

Он сильным выглядел,

а я пред ним — смешной.

 

— И это все?

 

— О, этого довольно!

Так стыдно мне, что даже вспомнить больно!

 

— Ах, гордость женская, конечно, не пустяк,

И все-таки с ней справьтесь вы...

 

— Но как?

Будь на моем вы месте, что тогда?

 

— Я б все остановила поезда!

 

— А выхода другого нет? Ответьте!

 

— Нет, есть один-единственный на свете:

Такси хватайте, мчитесь на вокзал...

 

— К нему? Чтобы «прощай» он мне сказал?

 

— Он скажет «здравствуй»...

Слышите? Ну, что?

 

— Спасибо... Я уже стою в пальто...

 

Неотправленные письма

в девяти конвертах

 

Письмо первое

Раньше я думал:

Любовь — это снегопад.

Она так же кружит голову

И делает черное — белым.

Раньше мне казалось,

Любовь — это ливень:

Если захлестнет, так всего с головой.

Раньше я считал:

Любовь — это поле,

Звенящее от кузнечиков,

Кующих счастье.

А теперь я знаю:

Любовь — шаровая молния.

Она — непредсказуема и неуловима.

Ее не удержишь — можно обжечься

Или сгореть!

 

Письмо второе

В том году

Мы с восторгом считали месяцы.

И оказалось, что их действительно —

Двенадцать.

В том году

Мы были с тобой так вежливы,

Что называли месяцы

По имени и отчеству.

Кажется, им это нравилось.

И нам отвечали. взаимностью:

Январь Сугробович,

Февраль Морозович,

Март Сосулькович,

Апрель Скворцович,

Май Сиреневич,

Июнь Солнцевич,

Июль Ромашкович,

Август Арбузович,

Сентябрь Георгинович,

Октябрь Листопадович,

Ноябрь Ливневич,

Декабрь Снегович.

Как жаль, что потом мы позабыли

Все отчества месяцев.

Не потому ли они

Стали казаться нам одинаковыми,

Не такими, как в том году?

 

Письмо третье

Наверное, я тебе кажусь порой

Унылым и пустым, как необитаемый остров.

Поверь, ты ошибаешься.

Во мне обитают запахи луговых трав

И серебряные звуки гудящих на ветру проводов.

Во мне светятся распахнутые окна

Больших городов.

Над моей головой кружатся

Легкие мотыльки воспоминаний.

Я — обитаемый.

Слышишь?

Прикоснись ко мне

Волшебной палочкой своей нежности,

Щелкни выключателем хорошего настроения —

И вся комната озарится

Нашими улыбками.

 

Письмо четвертое

Твои слова ненадежны,

Как сводки Бюро прогнозов.

Твои решения меняются,

Будто времена года.

Твой взгляд переменчив,

Как облачность.

И обещанья — непрочные,

Будто весенний ледок.

Если б я мог твое сердце

Обыкновенно,

Как транзисторный приемник,

Настроить на волну

Своей любви!

 

Письмо пятое

Если бы где-нибудь продавались

Самые быстрые в мире часы,

То я бы, не задумываясь, подарил их тебе,

Чтобы ты никогда не опаздывала.

У тебя сто тысяч отговорок,

У тебя сто тысяч причин,

По которым ты вечно задерживаешься.

Ну, попробуй не поверь тебе,

Когда в твоих больших детских глазах,

Всегда распахнутых и удивленных,

Отражаются все облака и травы,

Все трамваи и автобусы,

Все зеленое и голубое!

два ты начинаешь оправдываться,

два услышу твой голос,

Который нельзя спутать ни с каким другим,

Я тотчас таю, как белый сугроб в марте —

И превращаюсь в звонкий ручей,

Бегущий в твою сторону.

 

Письмо шестое

Твое настроение

Похоже на пламя свечи. —

Оно — тоже колеблется.

То ты смеешься беспечно,

Как первоклашка,

То уходишь в себя,

Как электричка в тоннель метро.

Твое настроение похоже

На серебристый столбик термометра:

То оно подпрыгивает вверх,

Упругое, как резиновый мячик,

То отчаянно падает вниз,

Как осколок метеорита.

Невозможно предположить,

Что ты выкинешь вдруг

В следующую минуту.

Я все время ощущаю на себе

Взведенный курок твоего непостоянства.

Я все время пытаюсь поймать

Убегающий,

Ускользающий,

Не дающийся в руки ртутный шарик.

Отчаиваюсь, когда он рассыпается

На мелкие горошины,

И удивляюсь, когда эти живые горошины

Твоей грусти

Снова сливаются,

Срастаются,

Собираются в одно целое —

В твою радость.

Ты — запечатанная тайна,

Уравненье с тысячью неизвестных

И просто — песенка, которую хочется петь всю

жизнь.

 

Письмо седьмое

Подумай...

Может быть, еще не все потеряно.

Может быть, еще не поздно,

Не руби сплеча.

Останови на лету свою ладонь.

Погаси спичку злости.

Успокойся, как вода в колодце

После гулкого всплеска

Уплывающего вверх ведерка.

Остынь — и посмотри на меня

Медленно и спокойно,

Как далекая звезда.

Позволь дотронуться до тебя,

Подумай прежде, чем оттолкнуть мою руку,

Протянутую к тебе не за подаянием,

А в знак мира.

Я загашу тлеющий уголек твоей обиды, —

И он погаснет,

Зашипит — и превратится в золу.

Подумай прежде, чем поставить точку

В конце моего предложения.

Я ведь предлагаю тебе то,

Что ты хочешь сама,

Но боишься себе в этом признаться,

Если бы знать, как растопить

Льдинку твоего недоверия!

Подумай, пожалуйста.

Не надо захлопывать

Перед самым моим носом

Двери Надежды.

Сосчитай до десяти:

Один, два, три...

Хорошая штука — арифметика.

Успокоилась?

А теперь давай поговорим.

 

Письмо восьмое

Ты спрашиваешь,

Что такое — счастье?

Это — нечто огромное и неуловимое,

Вроде Снежного человека,

О котором все знают

Лишь понаслышке,

Но никто

Никогда

Не видел

В лицо.

 

Письмо девятое

Сначала мы учим Любовь, как ребенка,

Ходить на некрепких ногах по земле.

Она между нами идет неумело —

И за руки держится, чтоб не упасть.

Потом,

подтолкнув ее в спину легонько,

Мы шепчем: «А дальше — попробуй сама...»

Любовь растеряется лишь на мгновенье —

И сделает первый свой шаг.

И второй.

А время с отчаянной скоростью мчится.

И вот уже, смотришь,

Любовь подросла.

И вот уже смотришь,

она подтянулась.

Вдруг стала большой.

Даже больше, чем мы.

И мы,

спотыкаясь,

хотим удержаться,

Хватаемся сами,

как малые дети,

За очень надежные, добрые руки,

За руки своей повзрослевшей Любви!

 

Одинокая женщина

На работе привыкла она улыбаться.

И одета по моде, не хуже подруг.

А приходит домой —

притворяться напрасно,

Одиноко до слез ей становится вдруг.

 

В гости к ней мужики набиваются сами.

Покурить. Поболтать.

В основном — о себе.

Но женатые все.

И следят за часами,

Чтоб в положенный срок

возвратиться к семье.

 

И уходят во тьму —

воровато, стыдливо,

В щечку чмокнув поспешно у самых дверей.

Вновь спасательный круг —

детективное чтиво,

Чтоб забыться на миг,

чтоб уснуть поскорей.

 

Одинокая женщина книгу листает.

Одинокий торшер тускло светит в углу.

Одинокая память в квартире летает.

Одинокий транзистор хрипит на полу.

 

Нравственность:

 

* * *

Друзья, мы все порой зависим

От чьих-то слов, от чьих-то писем,

От чьих-то взглядов и речей,

А иногда — от Их Сиятельств

Случайностей и Обстоятельств

И просто — разных мелочей.

 

Зависим от нелепых споров,

Когда сдержать не в силах норов,

Переступаем дружбы грань.

В пределах замкнутого круга

Зависим вечно друг от друга,

Всегда, во всем — куда ни глянь.

 

Зависим мы от обещаний,

От ссор внезапных и прощаний

И даже маленьких обид.

Нередко от чужого взгляда,

В котором злость или досада,

Нас, как от холода, знобит.

 

Мы, словно маленькие дети,

Зависим от всего на свете,

Как от дождей ручьев поток.

Но есть у каждого свой метод

Жить и распутывать вот этот

Судьбы запутанный клубок.

 

Мажор

Мажор — бодрое, веселое настроение.

Толковый словарь русского языка

 

Беде любой, обидам всем наперекор

Я в самый горький час твержу себе:

«Не кисни...»

Моя любимая тональность: мир-мажор,

Своих друзей склоняю радоваться жизни.

 

Глоток весны хмельнее всякого вина,

А неприятности растают вроде дыма.

И различать вокруг мажорные тона

Не только можно, это нам — необходимо.

 

Пусть небо тучами закрыто — не беда,

На то и солнце, чтоб внезапно появляться.

Для удивленья в жизни повод есть всегда —

И потому давайте чаще удивляться.

 

Не удивительно ли, что встает заря,

Что вновь разбужен мир

веселым птичьим хором?

Прислушайтесь!

Вглядитесь!

Нет, не зря

Нам дорог этот мир,

искрящийся мажором!

 

Чудо

Какая разница — когда,

Какая разница — откуда,

Но все мы ждем от жизни чуда,

В него поверив без труда.

 

Мы ждем, что в миг последний самый,

Когда уже спасенья нет,

Оно с решимостью упрямой

Нам возвратит надежды свет.

 

А если черен день, как ночь,

То, обозлясь и разуверясь,

«Какая чушь! Какая ересь!» —

О чуде мысли гоним прочь.

 

И все ж, сметая мрак и холод,

Оно нагрянет в чей-то дом...

Тогда лишь чудо к нам приходит,

Когда его мы очень ждем.

 

Имя

Меня сделал Гицелин.

Надпись на мече XII века

 

Досужих языков

Не стоит опасаться.

Под тем, что совершил,

Не бойся подписаться.

 

Не каждому дано

Стать мастером известным.

Но имя у тебя

Должно остаться честным.

 

Кому-то на земле

Нужна твоя работа.

Быть может, за нее

Тебя похвалит кто-то.

 

Все делай для других,

Как для себя, надежно.

Лишь так и можно жить,

Иначе — невозможно.

 

* * *

Я не знал, что обжигает память

Побольней, чем языки огня.

Я хотел её переупрямить,

Но не получалось у меня.

 

То, что я считал своей виною,

И забыть старался поскорей,

Оставалось всё-таки со мною,

Оставалось в памяти моей.

 

Применял я хитрость и коварство,

Память уговаривал добром,

Но не смог я с нею столковаться,

Златом задарить и серебром.

 

Чуждая мольбам и уговорам

В нашей переменчивой судьбе,

Память мне то болью, то укором

Вдруг напоминает о себе.

 

А точней, она напоминает

Мне о том, чего могло не быть.

Память ничего не поменяет,

Не изменит, но не даст забыть.

 

Так зачем же мне тягаться с нею,

Кто неправ доказывать к чему?

Даже если выиграть сумею,

На себя вину я вновь приму.

 

Пролив Надежды

Ты где-то есть.

Но где ж ты? Где ж ты?

Как бы не сбиться мне с пути!

Ищу тебя, пролив Надежды,

И не могу никак найти.

 

Пусть не поймут меня неверно,

Я знаю: всем штормам назло

Названье шлюпа Крузенштерна

Проливу очень подошло.

 

Но в дни тревог и неурядиц,

Узнав о том, что предал друг,

Я, как нечаянную радость,

Пролив Надежды вспомню вдруг.

 

И вновь шепчу я:

«Где ж ты? Где ж ты?»,

Взгляд устремляя в синеву...

Плыву к тебе, пролив Надежды,

И все надеюсь: доплыву!

 

* * *

Ты говоришь: моя, мол, хата с краю,

Ты говоришь, мол, жизнь переиграю —

И заново начну ее с нуля.

Пустое! Это просто разговоры,

Не удержаться, если нет опоры,

По жизни, как челнок, весь век снуя.

 

Ты говоришь, что путь едва лишь начат,

Но это вовсе ничего не значит,

Но это — ровным счетом ничего.

Как начал путь, так может он продлиться,

Неважно где — провинция ль, столица,

А важно выбрать правильно его.

 

Ты говоришь, мол, кое-что успею,

Пока считаю молодость — своею,

Но ведь не вечна эта благодать.

Над смыслом жизни трезво и серьезно

Задумайся скорей, еще не поздно,

Еще есть время — человеком стать.

 

* * *

Не делайте выводы с первого взгляда,

При том проводя иронично плечом,

Чтоб вас не брала за поспешность досада,

Чтоб после жалеть не пришлось ни о чем.

 

Готово сорваться обидное слово —

В момент. Но опять же не нужно спешить.

Попробуйте лучше со взгляда второго,

А может, и с третьего суд свой вершить.

 

* * *

Время — вроде замкнутого круга:

Год мелькнул как месяц, день — как час.

Почему-то выслушать друг друга

Не хватает времени у нас.

 

Может, стоит нам остановиться

Среди этой вечной кутерьмы?

Может, разглядеть поближе лица

Друг у друга все ж успеем мы?

 

Может, скажем то, что наболело,

Оглянуться в прошлое успев?

Чем вот так кружиться ошалело,

Что-нибудь ответь мне нараспев.

 

Ну и пусть спрессованы упруго

Жизни год — как месяц, день — как час...

Очень жаль, что выслушать друг друга

Не хватает времени у нас.

 

* * *

Мы разве много знаем друг о друге,

Хотя знакомство завели давно,

Хотя болтаем часто на досуге

И вместе пьем по праздникам вино?

 

Мы разве много друг о друге знаем,

Хотя себя уверить в том спешим?

И столько ли в чужой судьбе мы значим,

Как нам порою кажется самим?

 

Нет, равнодушьем это не зовется,

А приглядишься — есть его печать...

Сердца людей — неведомые звезды,

Давайте же друг друга открывать!

 

* * *

Я равнодушья не люблю,

Я равнодушья не терплю.

Пускай презрение и злоба,

Слепая ненависть до гроба,

Пусть, затаённая до срока,

Вражда, засевшая глубоко,

Пусть ярости глухой удушье,

Но только бы — не равнодушье!

 

* * *

Не бойся правды, бойся лжи,

Чтоб жизнь твоя не стала мелкой.

Не обольщайся легкой сделкой

С душой. Лишь правдой дорожи.

 

Смолчишь, в старании пустом

Напрасно совесть утешая,

Но ложь, пусть даже небольшая,

С лихвой аукнется потом.

 

Милосердье

Милосердье женщине пристало,

Если посмотреть со стороны.

Доброты прекрасные кристаллы

У неё в крови растворены.

 

Милосердье вечно остаётся,

Милосердье женщине дано.

И от матерей передаётся

По наследству дочерям оно.

 

Милосердье — милостям всем милость,

Женщины единственная суть…

Что в судьбе твоей бы ни случилось,

Милосердной, женщиной, пребудь!

 

Справедливость

На чёрном камне гордые слова

Рукой умелой высечены твёрдо.

Простая надпись временем не стёрта.

Есть справедливость. В нас она жива,

 

Её найдут. Из пламени спасут.

Есть справедливость. Это — наше право.

Всегда и всюду торжествует Правда —

Высокий самый, самый честный суд.

 

Есть справедливость. Мир стоит на ней.

В её ладонях — колыбель земная.

И проще жить, определённо зная,

О том, что Злу — час от часу трудней.

 

Как свет звезды, как ветер и вода,

Как ночь и утро, как зима и лето —

Есть справедливость. Нужно верить в это.

Настойчиво. Отчаянно. Всегда.

 

Есть справедливость. Всё же есть она.

За выслугою лет не упразднилась.

Кто ищет, тот находит справедливость.

И будет так — в любые времена.

 

* * *

Суетиться не надо — пустое,

В суете растворяться нельзя.

Впрочем, дело совсем не простое

Тратить с толком свой пыл, а не зря.

 

Уделяем большое вниманье

Мелочам, мелочам, мелочам.

И самим же себе в наказанье,

Разволнуясь, не спим по ночам.

 

И успехам порою не рады,

Не мила нам земли красота...

Но поверьте, что чьи-то доклады,

Продвиженью по службе преграды,

Чье-то мненье, чины и награды —

Суета это все, суета...

 

Старики

Старики просыпаются рано —

И, едва проясняется мгла,

Все они принимаются рьяно

За нехитрые, в общем, дела.

 

Им уже не до праздных советов

Домочадцев и мудрых врачей...

Остается все меньше рассветов,

Остается все меньше ночей.

 

* * *

Вы не смейтесь и не смейте

Стариков за то корить,

Что они о близкой смерти

Начинают говорить.

 

Успокаивать не надо,

Ведь фальшив тут слог любой.

Лишь одна у них отрада —

Ваша чуткость и любовь.

 

О природе:

 

Природа

Полна природа удивленья,

Полна покоя и добра.

Нет у природы утомленья,

Она всегда, всегда бодра.

 

От яркой зелени до стужи,

От мартов и до январей —

Она чем краше, тем доступней,

И чем богаче, тем щедрей.

 

Мелькают дни, проходят годы.

И снег сменяется дождем,

Но все мы вышли из природы —

И все опять в нее уйдем.

 

* * *

Давай уедем на природу,

Дня выходного не жалей,

Мы вновь почувствуем свободу

Среди соломенных полей.

 

И вдруг поймем с тобой, как мало

Простора в жизни городской

И что для счастья не хватало

Лишь малой малости такой.

 

* * *

Прохладно в лесу и светло.

Листву осторожно листаю.

Упрямой кукушке назло

Годов я своих не считаю.

 

Стрекозы звенят у виска —

И носятся напропалую.

Склоняюсь к воде родника,

Как будто Россию целую.

 

Пейзажи

Д. С. Лихачеву

 

Пейзажи создает для нас природа

Затем, чтоб любоваться ими всласть.

Но красоту мы губим год от года,

Спешим самих себя же обокрасть.

 

Нет ничего надежнее и проще:

Знай дело — выкорчевывай, пили...

И вот на месте вырубленной рощи

Из труб завода дым валит вдали.

 

На водной глади лебеди качались,

Пейзаж был удивительно красив.

Но мы с пейзажем этим распрощались.

Осушен пруд.

Теперь здесь жилмассив.

 

А что же мы своим потомкам скажем?

Какое оправдание нашли?..

Давайте дорожить любым пейзажем,

Попавшим в раму неба и земли!

 

* * *

Стою и любуюсь закатом,

Спиною касаясь ворот.

И словно бы голос за кадром —

Щегол по соседству поет.

 

Стою, понемногу хмелея

От запаха трав и цветов,

От сказочных чар Берендея

От лета, где запах медов.

 

В преддверье ночной непогоды

Густеет уже небосклон...

Во мне растворилась природа.

А может, я в ней растворен?

 

* * *

Холмы. Перелески. Равнины.

Поля с золотистым жнивьем.

Чувствительна так и ранима

Земля, на которой живем.

 

Стеклянный в крутые морозы,

Трещит под ногой бурелом.

Оттаивают березы,

С весенним встречаясь теплом.

 

Синиц на бегу обгоняя,

Смеется веселый ручей.

С тоской журавлиная стая

Летит из отчизны своей.

 

И, заново мир открывая,

Мы чувствуем, как нам мила

Любая травинка живая,

Черемуха или ветла.

 

Так сколько же нужно заботы

И сколько же нужно любви,

Чтоб спели высокие ноты

Непуганые соловьи!

 

Так сколько же нужно покоя

И сколько людской доброты,

Чтоб плыл холодок над рекою

И в поле качались цветы!

 

Красота

Как взойду я на пригорок —

В мяту, в клевер, в лебеду,

Сразу сброшу с плеч лет сорок,

Снова в детство попаду.

 

Справа — речка, слева — поле,

Прямо — рощица берез.

Всё знакомое до боли,

Всё родимое до слез.

 

Поглядишь в просторы эти —

Только ахнешь: «Благодать!»

Красоты на белом свете —

Просто краю не видать.

 

* * *

Стрелочки листвы на синем фоне...

Утро поднимается в зенит...

На сосульках, как на ксилофоне,

Солнечным лучом весна звенит.

 

И при звуках этих я ликую.

Посреди чистейшей тишины

Слушая такую колдовскую,

Светлую мелодию весны.

 

* * *

Весна такое натворила —

Все вверх тормашками пошло!

Снегов раскованная сила,

Звеня, приветствует тепло.

 

И словно в сказке древней-древней,

Что с детства сердцу так близка,

По небу плавают деревья,

А в синих лужах — облака...

 

* * *

Едва пробилось солнце между кленами,

Оно как в сказке, а не наяву

Колечками просыпалось калеными

В душистую июльскую траву.

 

Вокруг звенят кузнечики и птицы,

На все лады поет зеленый лес.

А кажется, что этот звон струится

От солнечных разбросанных колец!

 

* * *

Березки тянутся за соснами,

Слегка на цыпочки привстав...

Вот так пытаются за взрослыми

Угнаться дети неспроста.

 

Есть в этом что-то бесконечное,

Как будто времени тесьма.

Есть в этом что-то очень вечное

И старое, как жизнь сама.

 

Стремиться к лучшему, высокому

И подражать во всем ему:

Не мельтешить вокруг да около,

А стать таким же самому!

 

* * *

Над тонкой веткой бересклета,

Над увядающей листвой

На миг сверкнуло бабье лето

Своей прощальной красотой.

 

Так женщина, когда ей сорок,

Или, быть может, сорок пять,

Вдруг вспыхнет, словно бы спросонок,

Пред тем, как осень коротать.

 

* * *

Стрела огня пронзила тучу,

По небу гром пустился вскачь.

Сгребает ветер листья в кучу,

Как будто золото богач.

 

Дождя заждавшись, сад томится,

И при сверкании зарниц

Гроза горячая дымится

В зрачках кричащих в небе птиц.

 

Осеннее

На душе — светлее снова,

Вновь просторы широки

От есенинского слова,

От есенинской строки.

 

Я на мир гляжу влюбленно,

И печали — нет как нет.

И слетают листья с клена,

Как есенинский привет.

 

* * *

По России, по России

Вновь дожди заморосили,

Кружит ветер-листобой.

А над рыжим перелеском,

На ветру, крутом и резком,

Воробьи снуют гурьбой.

 

По оврагам, по ложбинам,

По моим лугам любимым

Тянет сыростью с утра.

Это значит, это значит,

Что спектакль осенний начат —

И смотреть его пора.

 

По задворкам и по скверам

Ходит дама в платье сером,

Это — Осень, вот она:

У нее повадка лисья,

У нее на сборках листья

Цвета спелого зерна.

 

По России, по России

Как обрывки парусины,

Ветер носит облака.

Невеселая ворона

Спит на мокрой ветке клена.

И зима — недалека.

 

* * *

Спокойна русская природа.

Березы. Поле. Облака.

Я слышу: катится подвода.

Я вижу: катится река.

 

Блестит солома золотая,

Петляет ниточка ручья.

Мне птицы машут, улетая

На юг, в заморские края.

 

Танцуют дождики рябые

На рыжих листьях сентября.

И на ветру горят рябины,

Как снегириная заря.

 

* * *

Мороз. Деревья в инее.

А ветки — как рога.

Упало небо синее

На белые снега.

 

Искристые хрусталинки

В ладони я ловлю.

Твои смешные валенки

Скрипят по февралю.

 

О чём-то напеваешь ты,

Кругом — такая тишь...

А ты мне машешь варежкой —

И в зимний лес бежишь.

 

Полынь

Полынь шелестит на пригорке,

Тут столько ее разрослось,

Что даже ромашки прогоркли,

Пропахли полынью насквозь.

 

День зноем горячим наполнен,

Лениво плывут облака.

И ветер, летящий над полем,

На вкус — горьковатый слегка,

 

Монолог плакучей ивы

Ива, ива, ива я —

Твоя былинка, Русь.

Я вовсе не смешливая,

Плакучей я зовусь.

 

Поникшими плечами

Я к тебе тянусь.

Во мне — твои печали

И войны твои, Русь.

 

Во мне твои беды

И слезы твои...

Рукой своею белой

Ты чудо сотвори:

 

Согнутые ветви

Ты мне распрями.

И груз тысячелетий

Сними с меня, сними!

 

Я буду вновь смешливая,

И солнцу улыбнусь...

Ива, ива, ива я —

Твоя былинка, Русь!

 

Реченька

Вымолви, как тебя звать-величать,

Реченька — чудо природы.

Видишь: на берег явился встречать

Я твои светлые воды.

 

Вдаль ты плывешь, серебристо звеня,

По голубым перекатам —

Мимо ромашек и мимо меня,

Между зарей и закатом.

 

Реченька, резво играя волной,

К рыжим спеша перелескам,

Поговори, побеседуй со мной

С тихим журчаньем и плеском.

 

Как ты проворна и как ты легка,

Катишься — вроде колечка.

Травы, березы, цветы, облака

Вижу в глазах твоих, речка.

 

Вот бы и мне стать обычной волной,

Слиться с твоею судьбою,

Чтоб любоваться Россией родной,

Реченька, вместе с тобою!

 

* * *

Вслед за ветрами заоконными

Спеши в леса, спеши в поля.

Своими вечными законами

Тебя обрадует земля.

 

Ты сам откроешь, без сомнения,

Под шум берез и ковылей

Закон лесного притяжения

И притяжения полей!

 

Метеорит

Вот — осколок тайны, гость Земли,

Что рождён в неведомой дали.

«Эй, послушай! — говорю ему, —

Почему молчишь ты, почему?

 

Из каких космических миров

Ты примчался, небо распоров?

Может быть, от имени планет

Нам, землянам, ты принёс привет?»

 

Но молчит, молчит метеорит,

Тот, что пылью звёздною покрыт.

Он в своём окаменевшем сне

Всё ещё летит навстречу мне.

 

* * *

Вот соловья втолкнули в клетку,

В серебряную, но — в тюрьму,

А он забыть не может ветку,

Где пелось так легко ему.

 

Бескрайний мир стал сразу тесен

Без ветра, неба и ручья...

Напрасно ждут веселых песен

Те, что поймали соловья!

 

Восьмая нота

Известно всем, что в музыке семь нот,

Всего семь нот, не более, по счету.

А я слыхал, как соловей поет,

Высокую беря восьмую ноту.

 

Мне музыканты могут возразить —

Да только спорить с ними неохота.

Я просто их прошу вообразить,

Что есть у соловья восьмая нота!

 

О музыке и кино:

 

* * *

Бетховен... Аппассионата...

И взорван порох тишины.

Мне самому понять все надо.

Мне объясненья не нужны.

 

Товарищ лектор, не спешите

Растолковать, что там к чему.

Пусть звезды кружатся в зените,

Ночную прожигая тьму.

 

Пускай в ушах гудит протяжно

Ветрами схваченный простор.

И разве это очень важно —

Знать, где минор и где мажор?

 

Качнулся мощный взрыв аккорда —

И подо мною все быстрей

Земля плывет легко и гордо,

Вращаясь вкруг оси своей.

 

Товарищ лектор, в кои веки

Я слышу сам, я слышу сам,

Как перезванивают реки,

Как бродит эхо по лесам.

 

Я умоляю вас: не надо,

Не раскрывайте тайну мне...

Бетховен... Аппассионата...

Мы с музыкой — наедине.

 

Монолог пианиста Станислава Рихтера

Зал успокоился и замер.

Последний шепот смолк в углу.

Почти незрячими глазами

Гляжу в немую полумглу.

 

И вот я схвачен тишиною,

Неотвратимой, как лассо.

И вижу лишь одно сплошное

Тысячеглазое лицо.

 

Аккорд...

Еще...

И постепенно,

Весь в заколдованном кругу,

По нотам,

словно по ступенькам,

Без передышки я бегу.

 

Летят над клавишами руки,

Их приземлиться не моли.

Ловите, люди, эти звуки —

Они ведь больше не мои!

 

И сам лечу я над Россией.

Я и Чайковский.

Мы вдвоем...

И свой негромкий звон рассыпав,

Ромашки пляшут под дождем.

 

На дне колодцев дремлют тайны,

А степь — качает ковыли.

Берез зеленые фонтаны

Упруго бьют из-под земли.

 

А где-то на лесной опушке,

Роняя перышки в траву,

Кукуют щедро мне кукушки,

Что много лет я проживу.

 

И земляникой пахнет лето,

И мне всегда бывает жаль,

Что исчезает вдруг все это,

Когда смолкает мой рояль!

 

Сергей Рахманинов

Во фраке и в манишке накрахмаленной,

Сосредоточен, строг и напряжён,

Играл Сергей Васильевич Рахманинов

В нью-йоркском зале. Публике чужой.

 

И, чопорность холодную расплавивший,

Не замечал он ничего вокруг.

Послушно перекатывались клавиши

Под пальцами его волшебных рук.

 

Судьбою горькой в эту даль заброшенный,

Оторванный от родины своей,

Он вспоминал цветастый луг некошеный

И русский лес, где щёлкал соловей.

 

Ребячьи голоса в ушах аукали,

Колоколов позванивала медь...

И так ему хотелось вслед за звуками

В любимую Россию улететь!

 

* * *

Памяти Семёна Заславского

 

В зарю, в туманы, в сумрак серый

Зачем же вы ушли, друзья,

Мой композитор самый первый

И песня первая моя?

 

Напрасно вас ищу повсюду,

Уже теряя счет годам.

Но никогда не позабуду

И дружбы нашей не предам.

 

Я привыкаю постепенно

К тому, что вас вернуть нельзя,

Мой композитор самый первый

И песня первая моя.

 

Понятно это мне. И всё же,

Хотя грущу, судьбу виня,

С годами вы еще дороже,

Необходимей для меня.

 

А время тает. Улетает,

Спешит. Теряется во мгле.

Но как же горько не хватает

Друзей моих мне на земле.

 

Вновь оживаете теперь вы

При звоне ливня и ручья,

Мой композитор самый первый

И песня первая моя.

 

Поклонницы

В консерватории московской,

Чуть на носочки становясь,

Иван Семенович Козловский

Поет романс «Я встретил вас...».

 

Звучит романс — все тот же старый,

Артист, как прежде, знаменит.

И голос в сговоре с гитарой

Искусства таинство творит.

 

Поет артист.

И снова в зале

За ним, как много лет назад,

Завороженными глазами

Его поклонницы следят.

 

Следят поклонницы таланта,

На лицах преданность видна.

Постарше стали?

Ну, да ладно!

Ведь это же не их вина.

 

Они девчонками когда-то

Влюбились накрепко в него —

И знали всех концертов даты,

Не пропустив ни одного.

 

Дарили скромные букеты,

Поддерживая свой престиж.

И выцарапывать билеты

Они умели у кассирш.

 

Стипендий скудных не жалели,

Недоедали — смех и грех.

Кумир их пел. Они болели.

Им нужен был его успех.

 

Откинувшись на спинки кресел,

Зажав букетики в руках,

Сидят поклонницы, воскреснув,

Став чуть моложе...в париках.

 

Такой же милый, с прежним лоском,

Неотразимый и сейчас,

Иван Семёнович Козловский

Поёт романс «Я встретил вас...»

 

И снова бьётся ретивое.

И вскинул занавес крыло.

«Я встретил вас...» И всё былое

Вновь для поклонниц ожило.

 

* * *

Памяти Марка Бернеса

 

Живет на свете голос,

Записанный на диски,

На узкие дорожки

Магнитофонных лент.

И, слушая тот голос,

Грустят телефонистки,

Становятся добрее

Пожарник и студент.

 

Живет на свете голос.

Его кладут на полку.

По праздникам из шкафа

Пластинки достают.

И, делая волшебной

Обычную иголку,

Вдруг песня озаряет

Размеренный уют.

 

Живет на свете голос,

Чуть хриплый и знакомый,

Улыбчивого Кости

Из фильма давних лет.

Живет на свете голос —

И в горле слезы комом,

Что он живет, тот голос,

А человека — нет.

 

Живет на свете голос,

Волнуясь, беспокоясь,

Он любит, ненавидит,

В динамики дыша.

Живет на свете голос,

Такой привычный голос, —

И в голосе артиста

Живет его душа.

 

Эвридика

Памяти Анны Герман

 

Поет в окне напротив пани Анна,

А музыка — то глуше, то слышней.

И выплывает, словно из тумана,

Мое воспоминание о ней.

 

И голос, что записан на пластинке,

Все звуки остальные заслоня,

В который раз, как прежде, по старинке

Невыразимо трогает меня.

 

Как эта интонация знакома,

Как эта нежность хрупкая мила...

Среди эстрадно-песенного грома

Она такой заметною была.

 

И вспомнилось, как в первый раз с экрана

Свою нам спела песенку она,

Та польская певица, пани Анна,

Чей слышится мне голос из окна.

 

Спокойно, без нажима и без крика

И вроде без особого труда

Нас покорила сразу «Эвридика»,

Обворожила — раз и навсегда.

 

Не сладко, нет, не сахарно-медово,

На сцене пела честно и светло

Высокая варшавская мадонна,

Дарящая надежду и тепло.

 

Но есть, увы, у каждой жизни сроки,

Какой бы прочной ни казалась нить.

Ей, уцелевшей в автокатастрофе,

Не удалось тех сроков изменить.

 

С конвертов миллионов грампластинок

На нас глядит знакомое лицо

Той, для которой, откружив, застыло,

Остановилось жизни колесо.

 

И все же, все же, как это ни странно,

Живую душу в голосе храня,

Поет в окне напротив пани Анна

По-прежнему для всех и для меня!

 

Песня

Людмиле Зыкиной

 

Звенела в зале песня русская,

Слегка протяжная и грустная.

И вместе с трелями баянными

Вставало солнце над полянами.

 

Прозрачной рощице березовой

Дарил рассвет платочек розовый.

А потом сверкнула синь,

Дождь запрыгал: динь-динь-динь!

 

И упала на луга

Разноцветная дуга.

 

В небе облако повисло,

Потихонечку скользя...

Это пела не певица,

А Россия пела вся!

 

Прощанье с Клавдией Шульженко

Тихая, усталая,

Бросив все дела,

Песни нам оставила,

А сама ушла.

 

Клавдия Ивановна!

Сердце сжала боль...

Мне она и вам она —

Первая любовь.

 

Собирал нас, помните,

Ручкой заведен,

В чьей неважно комнате

Старый патефон?

 

В тесном царстве жэковском,

В коммунальном том —

Голосом шульженковским

Наполнялся дом.

 

Потому, наверное,

К нам в сердца текло

Необыкновенное

Песенок тепло.

 

Не улиткой тащится —

Время жмет вперед.

Устарели начисто

Танго и фокстрот.

 

Все же в нашей памяти

Как метеорит,

Искры рассыпающий,

Голос тот летит.

 

И над всей Россиею

Рано поутру

Тот платочек синенький

Пляшет на ветру.

 

А гитара вправду ведь —

Вечно молода.

Значит, песня радовать

Будет нас всегда.

 

Канула в туман она,

В музыку ручья...

Клавдия Ивановна —

Молодость моя!

 

Легкий жанр

Критикуют песни — так и эдак,

Высмеять похлеще норовят.

Ироничен тон статей и едок,

И статьи такие — нарасхват.

 

Я и сам по делу и без дела

Попадал в подобный переплет.

И не раз обида мной владела:

Мол, ругают, а народ поет!

 

Доставалось мне от щелкоперов,

Глаз, бывало, ночью не сомкнуть.

Но я знал, что толку нет от споров,

Лучше вновь отправить песню в путь.

 

Фельетоны, реплики, советы

Друг за дружкой сыплются гурьбой.

В чем другом не все — авторитеты,

В песнях — разбирается любой.

 

А сосед мой, слесарь, мне толкует:

«Песня — это ж, брат, души полет.

Кто не любит петь, тот критикует,

А кто любит песни, тот поет!»

 

* * *

Песня! Что — она? Зачем — она?

Это в ритме времени упругом

Самая короткая волна

Для общенья нашего друг с другом.

 

Домский собор

Играет, играет орган —

И падает небо на землю.

Играет, играет орган —

И к небу уходит земля.

А тревожная музыка

Как будто столетнее зелье,

Голову кружит,

То печаля, а то — веселя.

 

Играет, орган, играет орган —

И видно, как мечутся звуки.

Играет, играет орган-

И плавится в окнах луна.

Задыхаются клавиши,

Взлетают стремительно руки —

И на осколки

рассыпается вдруг тишина.

 

Играет, играет орган —

И вечность ложится на плечи.

Играет, играет орган —

И тайной объят полумрак.

А тревожная музыка,

Как будто столетние свечи,

Медленно гаснет —

И не может погаснуть никак!

 

* * *

Неравнодушен я к баяну,

Кривить душою нет нужды.

Вовеки слушать не устану

Его певучие лады.

 

Баянов — тьма по всей России,

Их повстречаешь там и тут:

Как будто соловьи шальные

Под каждой кнопочкой живут!

 

Актёры

Народный артист СССР В. Добронравов умер во время спектакля от разрыва сердца.

 

Мы все — актёры. Да, актёры.

И эту истину сказав,

Прервал Шекспир любые споры,

Поскольку он сто раз был прав.

 

Мы, шар земной считая сценой,

Хотим во славу ремесла,

Чтоб не была второстепенной,

Чтоб главной роль у нас была.

 

Спешим, работаем, сгораем,

Роль улучшаем без конца…

И так отчаянно играем,

Что разрываются сердца!

 

В кинотеатре повторного фильма

Шел на экране фильм немой —

Такой нелепый и старинный,

Такой скучнющий, нафталинный,

Что впору бы сбежать домой.

 

Там был любовник молодой,

Обворожительный, красивый.

И был, конечно, муж ревнивый,

Хотя и лыс, но с бородой.

 

И героиня там была,

Супруга глупого ревнивца.

Она сквозь длинные ресницы

Насквозь горячим взглядом жгла.

 

Любовный пошленький роман,

По счастью, не тревожил слуха.

И лишь в седьмом ряду старуха

Глядела жадно на экран.

 

Она следила за игрой,

Губами что-то повторяла

И от волнения порой

Глаза платочком вытирала.

 

Старуху стиснули с боков,

Но вся она жила в картине —

И через стеклышки очков

Присматривалась к героине.

 

Ловила каждый жест руки,

Движенье каждое ловила.

Зал опустел наполовину.

И стали частыми зевки.

 

Финал казался неминуем —

И наступил в итоге он.

Традиционным поцелуем

Был фильм победно завершен.

 

И вот, когда старуха встала,

Закутываясь поплотней,

При свете зрительного зала

Актрису все признали в ней.

 

Ту самую, что флиртовала

Сейчас на белом полотне,

Что рот беззвучно открывала

В придуманном киношном сне.

 

Бочком по узкому проходу

Старуха двигалась, бледна.

И сколько рядом шло народу,

Все так и ахнули: «Она!»

 

О время! Господи, прости!

Морщины... Седина... Усталость...

Но сходство все-таки осталось —

Неуловимое почти.

 

Лица отдельные черты,

И нечто — от былой осанки,

Намеки прежней красоты

Или, точней, ее останки.

 

И то, как голову несла,

С каким достоинством держалась,

Отнюдь не вызывало жалость,

А зависть — к силе ремесла.

 

Ни старомодное пальто,

Ни тощие висюльки-букли,

Ни веки, что от слез набухли,

Насмешке не подверг никто.

 

И расступались все вокруг

В немом торжественном молчанье:

Не омрачить бы чем-то вдруг

Актрисе с юностью свиданье!

 

О поэзии и поэтах:

 

Вечер поэзии

Как слушают студенточки поэтов,

Слова полуоткрытым ртом ловя!

Поэты, пожалейте их поэтому,

Забудьте про банальные слова...

 

Взгляните в зал, на тоненьких девчонок,

На тех, что так собою хороши.

У них, наверно, всяких дел до черта —

Экзамены, конспекты, чертежи.

 

Но все-таки они пришли на вечер,

Хотя холодный ливень не стихал,

Застенчивые, будто бы невесты,

Явились на свидание к стихам.

 

Девчонкам в жизни плачется, хохочется

Среди тревог, волнений и забот.

Поэзии девчонкам очень хочется —

Такой, что прямо за душу берет!

 

Они хотят в стихах найти ответы,

Открыв сердца и чувствам, и словам.

О главном говорите им, поэты,

О самом важном, нужном им и вам.

 

Взгляните, как задумчивы их лица,

И пусть строку минует недолет...

На лириков и физиков делиться

Поэзия нам права не дает...

 

* * *

Остались гордостью планеты,

Освободясь от шелухи,

Хрестоматийные поэты,

Хрестоматийные стихи.

 

Предать забвению не в силах

Мы все, живущие сейчас,

Их, вырывавшихся из ссылок,

Их, столько лет искавших нас.

 

Они от смерти уцелели,

Они живут не потому ль,

Что не боялись ни дуэли,

Ни эшафотов и ни пуль.

 

* * *

Через леса, что смотрят в небо строго,

Сквозь белую ромашковую ширь

Проторенная тянется дорога

В старинный Святогорский монастырь.

 

Рассыпав звон над речкой и дубравой,

Колокола к заутрене зовут.

Здесь Пушкин, ясноглазый и кудрявый,

Навек нашел последний свой приют.

 

Утрату эту горькую осилив,

Не расплескав любви своей святой,

Ариной Родионовной Россия

Склоняется над каменной плитой.

 

Текут года. Звенят негромко реки.

Рассветы зажигают петухи.

Но неподвластны времени вовеки

Горячие бессмертные стихи.

 

Нас делая добрее и красивей,

Шуршат страницы книги под рукой...

Ариной Родионовной Россия

Склоняется над пушкинской строкой.

 

Валдай

«И колокольчик, дар Валдая,

Гудит уныло под дугой».

Ф. Глинка

 

В автобусе еду. В окошках — Валдай,

Лесная осенняя, рыжая даль.

Когда-то давно мимо тех тополей

Здесь Пушкин катился в кибитке своей.

 

Под взмахи кнута и под цокот подков

Летели сквозь ночь голоса ямщиков...

Я носом к стеклу прилепился: «Валдай!..»

Попробуй с душою своей совладай!

 

Валдай! В этом слове с осколками льда

Смешалась озер голубая вода.

Валдай! Это слово в ушах у меня —

Как звон колокольцев на шее коня!

 

Никита

«Дай, Никита, мне одеться:

В митрополии звонят».

А. Пушкин

(Из черновых набросков)

 

Дорога сплошь снежком прибита,

Того гляди — махнешь в сугроб.

Везет в санях Козлов Никита

В Святые Горы черный гроб.

 

«Ах, добрый барин, что ты сделал?

Теперь тебе — все нипочем.

Зачем, зачем стрельбу затеял

С чужим, заморским тем хлыщом?

 

Тебя скосила пуля-дура,

Дружки тебя не сберегли.

Твоя жена свечу задула...

Ее все звал ты — Натали...

 

Спи... Твой покой я не нарушу.

Но если все вернуть бы смог,

Я за тебя не то что душу,

А жизнь бы отдал, видит бог.

 

Просил ты, чтоб я сказки баял,

Чтоб небылицы разводил.

Я за тобой, поверишь, барин,

Как за родным дитем ходил.

 

Я так любил тебя, кудрявый,

Мужицкой грубою душой,

Смеялся над любой забавой —

На них ты был мастак большой.

 

Со мной дал сыщик Фогель маху,

Зазря полсотни предлагал

За то, чтоб дал ему бумагу,

На коей ты стишки слагал.

 

Прощай же, Александр Сергеич!

Я в монастырь твой гроб свезу.

Ты шуткой боле не согреешь,

Чтоб смехом вышибло слезу.

 

Земля тебе пусть пухом станет,

Пусть примет, как родная мать.

На этом свете мы расстались,

На том ли свидимся — как знать...»

 

Дымится белая поземка,

Плетутся кони не спеша.

И плачет на санях негромко

Никита — добрая душа.

 

И на ветру, под снежным смерчем

Не знает он наверняка,

Что сделают его бессмертным

Две строчки из черновика.

 

Павел Антокольский

Такое обычное дело,

Такое судьбы антраша:

С годами состарилось тело,

Но юной осталась душа.

 

Как сгорбился, сжался и высох

Он, тот, кто был духом высок,

Кто искры Поэзии высек

Для звонких таинственных строк!

 

Трагедией мира терзаясь

И не разгибая плеча,

Писал молодым он на зависть,

До смерти стихи бормоча.

 

Подобием собственной тени

Шел с палкой — наш мэтр, наш бог...

Но все ж — и такой — на колени

Он встать перед женщиной мог!

 

Памяти Михаила Светлова

«Неужели мы безмолвны будем,

Как в часы ночные учрежденья?»

М. Светлов

(Из последних стихов,

написанных в больнице.)

 

Он знает: судьба решена.

Он знает, что жизнь на излете.

И все-таки вновь тишина

Его призывает к работе.

 

В халатиках снежных своих

Медсестры на цыпочках входят.

А пальцы коряво выводят

Каракули строчек живых.

 

Лежит человек. Умирает.

Он буквы рисует опять.

Поэзией боль усмиряет.

Свою. И чужую. Как знать.

 

Поэзия — жизни причастна,

Вовеки не станет золой...

До самого смертного часа

Поэты парят над землей.

 

Алексей Фатьянов

Включив на кухне радио нечаянно,

Я ускользнул от всех домашних дел.

И тенорок Владимира Нечаева

Фатьяновские строчки вдруг запел.

 

Те самые, о солнечной поляночке,

О парне, прошагавшем сквозь бои…

И звуки песни из-под каждой планочки

Выпархивали, будто соловьи.

 

Мне песня возвратила юность заново,

К ней протянув невидимую нить…

Ну кто сказал о том, что нет Фатьянова:

Поэты в песнях продолжают жить!

 

О России:

 

* * *

Россия. Родина. Любовь,

В душе слились три этих слова.

Они — моей судьбы основа.

В беде и радости любой.

 

Пройдет тревога, стихнет боль,

Как в сказке, сбудется желанье,

Шепнуть лишь надо заклинанье:

«Россия... Родина... Любовь...»

 

* * *

Ты для меня всегда нова,

Моя Россия дорогая.

Живу, все лучшие слова

Лишь для тебя приберегая.

 

Я наглядеться не могу.

На эти дымные березы.

Хрустально звезды на снегу

Горят в крещенские морозы.

 

Ромашки в капельках росы,

Рассвет, возникший ниоткуда...

Нет удивительней красы,

Нет неожиданнее чуда!

 

То оглушит грачиный грай,

То звоном душу тронут реки.

Россия! Милый отчий край!

Любовь единая навеки!

 

Свет женских солнечных волос,

Свист соловьиный с переливом!

Я рад, что в жизни довелось

Себя почувствовать счастливым.

 

Вот детство юркнуло в хлеба,

В зеленый сумрак убегая...

Ты мне — и песня, и судьба,

Моя Россия дорогая!

 

Ленинградские строфы

 

* * *

Как по огромному музею,

По Ленинграду я хожу.

Вздыхаю. Ахаю. Глазею.

И строчки Пушкина твержу.

 

А с лесенки гранитной кто-то

Бросает камешки в Неву.

И молодые кони Клодта

Готовы прыгнуть в синеву!

 

* * *

За решетками Летнего сада

По аллеям гуляет прохлада.

Тихо бродит она мимо статуй

По зеленой траве непримятой.

 

Вот мелькнула поблизости где-то

То ли тень, то ль крылатка поэта.

А старушки, что возят коляски,

Помнят только старинные сказки.

 

Здесь осталась их юность когда-то,

Та, которой нет больше возврата.

Заблудилась она — вот досада! —

За решетками Летнего сада.

 

* * *

Полоска Финского залива

Вдали искрится, как слюда.

Нетороплива, молчалива

Его студеная вода.

 

Ах, чудо северное это

Не позабыть вовеки мне...

Туман.

Серебряное лето.

Рыбачья лодка на волне.

 

* * *

Встретимся на площади Дворцовой,

Возле Александровской колонны.

Я тебе свиданье назначаю,

Как мальчишки девочкам своим.

 

Лист кленовый золотого цвета

На пиджак мне осень приколола,

Приходи.

Опаздывать не надо.

Поболтаем.

Или — помолчим.

 

Мы пойдем с тобою по Фонтанке,

Повернем к Исакию, конечно,

И деревья кланяться нам будут,

Словно в сказке свита — королю.

Как снежинки, медленно и тихо,

Будут звезды сыпаться на плечи.

А на Грибоедовском канале

Я признаюсь, что тебя люблю.

 

* * *

Куда-то Медный всадник мчится

Который год, который век.

А на плаще его лучится

Двадцатого столетья снег.

 

Давно в пути отстала свита —

Хороший конь под седоком...

И подковал коню копыта

Мороз серебряным ледком.

 

Энтузиасты первых пятилеток

Под шум станков и грохот вагонеток

Они пришли из жизни трудовой —

Энтузиасты первых пятилеток,

Калейдоскоп Истории живой.

 

В них было всё — и молодость, и сила,

В них был напор и к подвигу порыв.

Страна героев бережно растила,

Им все свои сокровища открыв.

 

Пилоты, трактористы и шахтеры,

Не смевшие о славе и мечтать,

Они могли бы с места сдвинуть горы

И реки повернуть могли бы вспять.

 

Стояли по две смены за станками

Те юноши и девушки порой.

Магнитка поднималась их руками,

А также — Днепрогэс и Метрострой.

 

Полярники, спортсмены, горновые,

Свинарки, сталевары, слесаря —

Они трудом прославились впервые,

Стране рекорды первые даря.

 

Чем жил народ, то каждого касалось,

Опорою была родная власть.

И Время — им по росту оказалось,

А юность их — ко Времени пришлась.

 

Остались в кинокадрах, на портретах,

Затем, чтоб рядом с нами быть всегда,

Энтузиасты первых пятилеток,

Застрельщики ударного труда.

 

Родная речь

Нам с детских лет она знакома,

С тех, самых первых, слов и фраз.

Родная речь, когда мы дома,

Обычна, будто хлеб, для нас.

 

Лишь на чужбине дальней где-то

Мы замечаем вдруг с тоской,

Как нам необходимо это —

Родная речь, язык родной.

 

Монолог эмигранта

Скатерть белая залита вином...

Из цыганской песни

 

Не моя вина,

Что я пью вино,

Что моя жена

Дома ждет давно.

 

Стал стакан пустым —

Нет ни капли в нем.

Коромыслом дым

В кабаке ночном.

 

А мне помнится

Белый дым берез

И околица,

Что мила до слез.

 

То ли это сон,

То ли это явь?

Эй, живей, гарсон,

Мне вина добавь!

 

Пистолет к виску —

И забыться сном.

Нипочем тоску

Не залить вином.

 

Годы листьями

Осыпаются.

Ненавистные

Рожи пялятся.

 

Копошусь в золе —

Доигрался я...

Я в твоей петле,

Эмиграция!

 

Не хочу домой,

Не хочу к жене.

Тошно ей самой

Точно так, как мне.

 

Я хочу домой,

Неприкаянный,

В стольный город мой

Белокаменный.

 

Кто теперь я? Ноль!

Где ты, родина?

Разве купишь вновь

То, что продано?

 

А какого я

Роду-племени?

А какого я

Веку-времени?

 

Ах, какой меня

Держит силою —

Та, что я, кляня,

Звал Россиею!

 

Я бы лез ползком

Весь обратный путь,

Чтоб одним глазком

На нее взглянуть!

 

О войне:

 

Железная земля

Памяти героев, защищавших донецкую землю в годы Великой Отечественной

войны, тех, чьи имена высечены на обелиске Саур-могилы

 

Седого облака крыло

Скользит вдали светло и гордо...

Тут столько наших полегло,

Что перехватывает горло.

 

И лишь глаза на миг закрой —

Увидишь наяву тогда ты:

За взводом взвод, за строем строй

На землю падают солдаты.

 

Услышишь вдруг наверняка

Тревожный рокот канонады,

И свист осколка у виска,

И гром взорвавшейся гранаты.

 

Волненье это сохраня

И голову склоняя низко,

Постой у Вечного огня,

Коснись рукою обелиска.

 

Какая в мире тишина —

Над полем и над перелеском!

И нарушается она

Одним лишь птичьим переплеском.

 

Ах, как распелись соловьи

Неудержимо и красиво

Здесь, где когда-то шли бои,

Где смерть солдат свинцом косила!

 

Среди священной тишины

Не просто боль, не просто Память —

Лицо суровое войны

В травинке каждой проступает.

 

Земля — железная окрест,

Не зря такие ходят толки.

Живых в ней не осталось мест —

Сплошные гильзы и осколки.

 

Та память в нас навек жива.

И почему-то даже странно,

Что не железная трава

Пробилась из земли кургана.

 

Победа

На груди у Победы медали

И геройские ордена.

Как отчаянно люди ждали,

Чтоб скорее пришла она.

 

В обгоревшей военной шинели

Только чудом пройдя сквозь бои,

Дошагала Победа до цели —

И защелкали соловьи.

 

Я Победу своими глазами

Видел в том, сорок пятом, году.

Я теплушки встречал на вокзале

И солдат обнимал на ходу.

 

В гимнастерках, пропахших махоркой,

Наклонялись они надо мной.

И казалась прекрасной и горькой

Мне Победа той давней весной.

 

И вошедшие в память когда-то,

Снова видятся мне вдалеке —

Медсестреночка из санбата,

Чья-то мать с похоронкой в руке.

 

Нынче дети войны стали седы,

Перед павшими все мы в долгу.

Но счастливой улыбки Победы

Я забыть никогда не смогу!

 

* * *

А война не прощается с нами,

Отнимает года и часы.

«Может, кто-нибудь

что-нибудь знает?» —

Боль с газетной кричит полосы.

 

Сколько лет с той поры миновало,

Как победный зажегся салют!

Но война всех людей раскидала —

Вот в редакции письма и шлют.

 

Где-то мать

ждет по-прежнему сына,

Ищет брата родная сестра...

Ничего не забыла Россия,

Память сердца свежа и остра.

 

Верят люди какому-то чуду

И надежд не бросают своих.

Ищут люди друг друга повсюду.

И находят.

Живые — живых.

 

* * *

Была зима.

И падал снег невесело.

В тот день он таял, не укрыв земли...

Суровый гроб Солдата Неизвестного

В Москве по главной улице везли.

 

Остановились пешеходы, замерли,

Как будто по команде старшины.

Притихли даже озорные самые

Мальчишки, не видавшие войны.

 

Сквозь музыку, звучащую торжественно,

Тревожно плыли ружья и венки.

И плакали вдоль тротуаров женщины,

В руках сжимая мокрые платки.

 

Вся боль земли

вдруг выплеснулась в голосе —

Разбился горя тоненький сосуд,

И мир качнулся в бабьем крике: — Господи!

Не моего ли Ванечку везут?..

 

Трамвай остановился на Тишинке...

И скрипнули машины тормоза...

И набежали строгие слезинки

На ставшие незрячими глаза.

 

Какой-то оператор киностудии

Через толпу спешил, как на пожар...

А на лафете грозного орудия

Простой солдат в бессмертие въезжал!

 

* * *

На телеэкране рвутся мины,

Солнце погружается во мглу.

А в квартире с куклой тихо-мирно

Девочка играет на полу.

 

Вся земля снарядами изрыта,

Танки расстреляли тишину...

Девочка, оглохшая от взрывов,

Просит: «Мама, выключи войну!»

 

Зелёные глаза деревьев

(поэма)

 

«Мемориальный сад заложен в 1967 году

инвалидом Великой Отечественной войны

Василием Ивановичем Томошенко

в память о погибших друзьях-однополчанах

Иване Пинчуке и Андрее Слободяне.

Пусть всегда будет мир на земле,

пусть всегда в саду поют соловьи!»

Надпись у входа в Ясиноватский сад

 

Воздух утренний, чуть синеватый

В милом сердцу донбасском краю.

Я на станции Ясиноватой

Возле этого сада стою.

 

Вот он, рядом — зеленый, реальный,

Настоящий — не сказка, не сон,

Удивительный, мемориальный

Сад, что памятью сердца рожден.

 

Он взращен добротою людскою,

Горько выстрадан трудной судьбой...

Сад шумит.

И коснуться рукою

Можно веточки тонкой любой.

 

1

Была погода ясная,

Была от раны боль.

В Румынии, под Яссами,

Шел бой.

Смертельный бой.

 

Куда уйдешь от пули? —

Упал солдат в траву.

Друзья в глаза взглянули:

«Живой?» —

«Пока живу...»

 

Рвались кругом снаряды.

Пробьешься ли в санбат?

Сказал Иван: «Вот гады!»

Сказал Андрей: «Бомбят...»

 

А их дружок Василий

Стонал в крови от ран.

Спросил Андрей: «Осилим?»

«Должны!» — сказал Иван.

 

Без страха, без испуга

Под навесным огнем

Они тащили друга,

Заботясь лишь о нем.

 

А им хлестал вдогонку

Немецкий пулемет.

Заметили воронку:

«Здесь пуля не возьмет!»

 

Лежал Василий, немо

Губами шевеля.

Над ним качалось небо,

Под ним плыла земля.

 

Огонь снарядных вспышек

Пылал над головой.

Иван сказал: «Он дышит!»

Андрей сказал: «Живой!»

 

Иван сказал: «Дружище!

Прощай, а нам — пора.

Я знаю, что отыщет

Тебя здесь медсестра...»

 

Андрей сказал: «Василий!

Живи врагам назло.

Мы смерть перехитрили,

Считай, брат, повезло!»

 

Чужие танки близко...

И свастика видна...

Не обойтись без риска,

А жизнь — всего одна.

 

Ползут чужие танки —

Держись, стрелковый взвод.

Иван сказал: «В атаку!»

Андрей сказал: «Вперед!»

 

Не вырваться из круга,

Из пламени войны...

Три неразлучных друга

Навек разлучены.

 

2

Возвратился солдат

На одной ноге,

На одной ноге

Да в одном сапоге.

 

Возвратился солдат

В родные края.

Только пепел вокруг,

Только крик воронья.

 

Возвратился солдат

С мировой войны,

С мировой войны,

Из чужой стороны.

 

Как признала его —

Зарыдала жена,

Закричала жена:

«Ах, злодейка война!»

 

Как припала жена

Да к небритой щеке,

Приласкала жена

Седину на виске.

 

Возвратился солдат —

В горле радости ком.

И мужскую слезу

Он растер кулаком.

 

Возвратился солдат

На одном костыле,

На одном костыле —

К донецкой земле.

 

Деревянный костыль

Прислонил он к столу,

Прислонил он к столу,

Сам присел на углу.

 

Накормила солдата

Жена чем смогла

И у добрых людей

Самогону нашла.

 

Самогону нашла

И плеснула в стакан.

А солдат без вина

От свидания пьян.

 

Села рядом жена

Ни жива ни мертва,

Ни жива ни мертва —

Позабыла слова.

 

Обомлела жена,

Ни трезва, ни хмельна,

Ни трезва, ни хмельна —

Так ведь баба она.

 

И, склонившись к нему

На грудь головой,

Все шептала жена:

«Хорошо, что живой...

 

Хорошо, что пришел,

Вот и снова вдвоем.

Мы, Василий, с тобой

Как-нибудь проживем!..»

 

Возвратился солдат

На одной ноге,

На одной ноге

Да в одном сапоге.

 

Были кудри черны,

Стали кудри белы,

Стали кудри белы,

Зато руки — целы!

 

3

О, памятный год сорок пятый,

Год счастья и горьких утрат!..

Щербатой и ржавой лопатой

В суглинок врубался солдат.

 

Расчистив бугор от бурьяна,

Копая одною ногой,

Росток посадил — в честь Ивана,

В честь друга Андрея — другой.

 

Да, в честь...

Ну а главное — в память

Товарищей-однополчан.

Той боли вовек не убавить:

Погибли Андрей и Иван.

 

Поклялся Василий когда-то:

«Вот если вернусь я назад,

То выращу в память солдатам

Их жизнь продолжающий сад!

 

Зелеными глянут глазами

Деревья мои на зарю —

И с ними я, будто с друзьями

С воскресшими, поговорю...»

 

Два деревца — только начало.

А после — стал садом пустырь.

Запела листва, зажурчала,

И вверх разрастаясь, и вширь.

 

Нес каждый под утренней синью

По тоненькому деревцу:

Мать — сыну, погибшему сыну,

А дети — герою-отцу.

 

Хлебнувшие горюшка вдоволь,

Видавшие беды стократ,

Шли чьи-то невесты и вдовы,

Шла чья-то сестра, чей-то брат.

 

Был город весною разбужен

А саженцы строились в ряд.

И понял Василий, что нужен,

Что необходим этот сад.

 

Светлее в краю стало отчем,

Прибавилось в людях тепла...

И сад не его был, а общим,

Как общей — судьба их была!

 

4

«Шестакову Льву Львовичу,

Герою Советского Союза —

от матери Марии Ивановны».

Надпись возле ивы

 

Сыночек мой, кровиночка,

Украден ты войной.

Листочек мой, травиночка,

Как пусто мне одной!

 

Прокаркала вороною

Беда, как в страшном сне.

Бумагой похоронною

Она пришла ко мне.

 

Я ворога проклятого

Отчаянно кляла.

Глаза свои проплакала,

Но все ж тебя ждала.

 

Придешь походкой легонькой,

Шинелька — нараспах.

Живой придешь, целехонький,

С улыбкой на губах.

 

Придешь, огнем целованный,

С наградой боевой,

Пускай и забинтованный,

А все-таки живой!

 

...Неделя за неделею,

За годом год идет.

Устала я надеяться,

Лишь боль во мне живет.

 

Сыночек мой, кровиночка,

Прошло так много лет.

Листочек мой, травиночка,

Тебя все нет и нет!

 

5

«Деду, погибшему на фронте,

от внука-первоклассника

Васи Ковшаря».

Надпись возле вишни

 

Мне о твоей геройской биографии

Рассказывала наша вся родня.

Ты лишь с военной старой фотографии,

Мой дед, с улыбкой смотришь на меня.

 

А мы с тобой ходили бы на «мультики»

И вместе бы болели за «Спартак».

И в День Победы, в праздник, полный музыки,

Ты б надевал с наградами пиджак.

 

Рука в руке с тобой гуляя запросто,

Гордился б я: «Смотрите, вот мой дед!»

И внуку твоему мальчишки с завистью

Смотрели бы, оглядываясь, вслед.

 

А бабушка твердит одно и то же мне,

В ответ не хочет слышать ничего:

«Ну до чего вы с дедушкой похожие...

Ну, вылитый... Ну, копия его!..»

 

Эх, бабушка моя — она упрямая,

Об этом повторяет мне, любя...

Но знаешь, дед, как быть хочу и вправду я

Во всем, во всем похожим на тебя!

 

6

«Украинчуку Ивану Васильевичу

(1923—1941 гг.) от сестры».

Надпись возле березы

 

Над пригорком, над долиной

Издалека-далека

Над родною Украиной

Проплывают облака.

 

Облака, вы мне скажите:

Не встречался ли вам брат?

Но скользят они в зените —

И молчат, молчат, молчат.

 

Я у ласточки спросила:

«Не найдешь ли брата мне?»

Но она над лесом взмыла —

И пропала в вышине.

 

Я спросила у березы:

«Может, мимо шел мой брат?»

Лишь дождинки, словно слезы,

На ветвях в ответ блестят.

 

С неба месяц глянул строго,

Зря пытала я его.

И вечерняя дорога

Не сказала ничего.

 

Только ветер мне ответил

На вопрос мой непростой.

«Спит твой брат, — сказал мне ветер, —

Под звездою золотой.

 

Под звездою вечной славы

В чистом поле спит твой брат —

Героической державы

Героический солдат!»

 

7

«Веретневу Петру Константиновичу (1925—1943 гг.),

геройски погибшему при форсировании Днепра,

от друга, Героя Советского Союза Шукшуева Ф. М.»

Надпись возле тополя

 

Нет, не все мы остались живыми —

И живет память горькая в нас:

Мы навеки с друзьями своими

После боя прощались не раз.

 

Эту мирную жизнь принимая,

Безутешные в горе своем,

В День Победы —

Девятого мая —

Мы за них, невернувшихся, пьем.

 

Добрым словом солдат поминаем,

Жизнь которых была коротка.

Все отчетливей мы понимаем,

Как Победы цена велика.

 

Как же их не хватает на свете —

Незабытых друзей боевых...

А в песочницах возятся дети

Под навесом небес голубых.

 

Тишина над травой луговою,

Тишина на Днепре, на Дону.

На войне заплатили с лихвою

Мы за эту свою тишину!

 

8

Дерево посажено в память погибших

в Великой Отечественной войне

советских писателей.

Надпись возле яблони

 

На веселом лопочет ветру

Наша яблонька юной листвою.

Мы с друзьями ее поутру

Посадили, волнуясь, весною.

 

Как сердца колотились в груди,

Хоть и знали о том накануне

Я, ташкентский мой друг Фархади

И ростовский мой друг Аматуни.

 

Мы молчали.

А тонкий росток

Жил уже среди этого сада.

И пришли к нам в строю своих строк

Павел Коган и Коля Отрада.

 

Голоса нам послышались вдруг

Тех прекрасных погибших мальчишек,

Ожидавших любви от подруг,

Не увидевших изданных книжек.

 

...Были ясными небеса

Над кудрями деревьев и выше —

Как Майорова Коли глаза,

Как надежды Кульчицкого Миши.

 

Мы молчали.

И в каждом из нас

Отзывался той яблоньки шелест.

И прихлынуло вдруг в этот час

То святое, что в каждой душе есть.

 

Не погаснет Гайдара звезда,

Командира, любимого всеми.

Обжигать будут правдой всегда

Письма с фронта Багрицкого Севы.

 

Патриоты, поэты, юнцы,

Комиссары в свои восемнадцать...

Время их записало в бойцы,

Время им приказало сражаться.

 

Сколько ими за срок их земной

Недолюблено и недопето!

Знаю я: неразрывно со мной

Поколенье военное это.

 

9

Здесь память взрывчата, как порох.

К земле склонились небеса.

Здесь тонких веток тихий шорох

Похож на чьи-то голоса.

 

Мы, к ним прислушиваясь, верим,

Что это — голоса солдат.

Зеленые глаза деревьев

На нас глядят, глядят, глядят.

 

Мы слышим голоса всех павших

В последнем яростном бою,

Всех без вести пропавших, спасших

Для счастья Родину свою.

 

Не верю я, и вы не верьте,

Что не пришел к ним звездный час...

Зеленые глаза бессмертья;

Глядят, глядят, глядят на нас.

 

10

Еще в степях качают ветры

Солдат убитых голоса.

Еще не стерлись на конвертах

Боев кровавых адреса.

 

Еще украдкой плачут вдовы,

Взглянув на фото на стене.

Еще им помнить очень долго

Тех, кто остался на войне.

 

Еще не все мы песни спели,

Не все вручили ордена.

Еще в простреленной шинели

С экрана в зал глядит война.

 

Еще порой «Вперед, пехота!»

Фронтовики кричат во сне.

И ноют раны у кого-то,

Напоминая о войне.

 

В легенды превратились были

Тех давних лет сороковых...

Еще войну мы не забыли

Во имя мертвых и живых!

 

Стихи для детей:

 

Какие голоса у этой книжки

Имеют голос дрозд и чижик,

И дождь, и ветер, и река…

А есть ли голоса у книжек?

Конечно, есть!

Наверняка!

 

У этой книжки — голос папы,

Когда начнёт он мне читать.

У этой книжки — голос мамы,

Когда я спать ложусь в кровать.

 

Стихи учить я не ленюсь,

Я расскажу их наизусть.

Тогда не чей-то,

не чужой —

У книжки будет голос мой!

 

Родина

Слышишь песенку ручья?

Это — Родина твоя.

Слышишь голос соловья?

Это — Родина твоя.

 

Видишь звёздочки Кремля?

Это — Родина твоя.

Школа, где твои друзья,

Это — Родина твоя.

 

Руки матери твоей,

Звон дождей,

И шум ветвей,

И в лесу смородина —

Это тоже Родина!

 

Всё могу я сосчитать

Раз, два, три, четыре, пять —

Всё могу я сосчитать:

И салазки на горе,

И коляски во дворе,

И девчонок, и мальчишек,

Их сестрёнок, и братишек,

И прилавки в гастрономе,

И окошки в нашем доме.

 

Раз, два, три, четыре, пять —

Всё могу я сосчитать,

Кроме звёзд и мотыльков,

Кроме трав и облаков,

Кроме скачущих дождинок

И весенних звонких льдинок…

 

Мне считать их неохота:

Сбиться я могу со счёта!

 

Ветер

Ветер дунул на берёзку,

Разлохматил ей причёску.

Ветер очень торопился —

Улетел, не извинился.

 

Колокольчик

— О чём ты звенишь,

Колокольчик, о чём,

Когда тебя ветер

Заденет плечом?

— Я ветра-задиру

Вдогонку браню.

Меня он разбудит —

И я зазвеню!

 

— О чём ты звенишь,

Колокольчик, о чём,

Когда тебя туча

Умоет дождём?

— Я серую тучу

Вдогонку браню.

Промокну, продрогну —

И громко звеню!

 

— О чём ты звенишь,

Колокольчик, о чём,

Когда тебя солнце

Согреет лучом?

— Я солнышку рад,

Для него я пою

Весёлую самую

Песню свою!

 

Ромашки

Есть на новом платье

У меня кармашки.

На кармашках этих

Вышиты ромашки.

 

Наш телёнок глупый

На цветы глядел.

Наш телёнок глупый

Их чуть-чуть не съел!

 

На что похож гриб

Спросил у гриба

под осиною ёж:

— Скажи, почему

ты на зонтик похож?

 

А гриб засмеялся:

— Вот странный вопрос!

Ведь я же в погоду

дождливую рос!

 

Ель

Ель стоит под небом зимним,

На котором звёзды спят.

Всю её раскрасил иней

От макушки и до пят.

 

Чистым жемчугом сверкая

В колкой, звонкой тишине,

Ель нарядная такая –

Будто сказка при луне.

 

Облаков плечом касаясь,

Ловит снег она густой.

Даже встал на лапки заяц

Перед этой красотой.

 

Зимний лес

Был рыжим лес ещё вчера,

От дождика рябило.

Сегодня — в блёстках серебра

Берёза и рябина.

 

Мороз фонарики зажёг,

Вокруг — светло и пусто.

А под ногой хрустит снежок —

И весело от хруста.

 

Забыт осенних листьев шум,

Сугробы — как подушки.

И сколько ёлок — столько шуб

Белеет на опушке.

 

Лягушачья песенка

Лягушки проснулись в зелёной постели,

На солнце взглянули — и хором запели:

«Какая хорошая нынче погода,

Ещё не бывало синей небосвода!

Какая высокая нынче трава,

Как много ромашек повсюду, ква-ква!»

 

Услышав лягушек, поющих у речки,

Нахмурился дед, что сидел на крылечке.

Он тихо вздохнул и подумал: «Ну вот!

Лягушки кричат — значит, дождик пойдёт!»

 

Колосок

Полз по полю муравей.

Видит: вырос колосок.

Удивился муравей:

— До чего же он высок!

Выше чёрного жука,

Даже выше василька!

 

Надоедливый сверчок

Жил за печкой старичок —

Надоедливый сверчок.

Тренькал-бренькал много дней

Он на скрипочке своей.

 

Много лет играл сверчок,

Много лет скрипел смычок.

А потом пошёл на слом

Деревянный старый дом.

 

И не стало старичка —

Музыкального сверчка.

Непонятно: отчего

Стало грустно без него?..

 

Светлячок

Потерял в лесу фонарик светлячок,

Обыскал он каждый кустик и сучок.

Утомился он, бедняжка, сбился с ног,

Но нигде найти фонарика не смог.

 

Горько плачет и не знает светлячок,

Что нашла пропажу мышка — и молчок.

Мышка спрятала фонарь в норе своей,

Потому что с ним светлей и веселей.

 

Плачет ночью светлячок совсем не зря:

Ну какой же светлячок без фонаря!

 

Пчёлы

Пчёлы гонятся за Мишкой.

«Жу-жу-жу, не будь воришкой!

Мёда нашего не трогай,

Проходи своей дорогой!»

 

Мишка мчится без оглядки,

Лишь в траве мелькают пятки.

Вместо мёда будут шишки

На носу воришки-мишки.

 

Будильник

Качая клювом и хвостом,

Будильник ходит под окном.

На лапах шпоры, сам — с вершок,

А на макушке — гребешок.

 

Живёт будильник во дворе,

Всех будит рано на заре.

Куда железному звонку,

Когда звучит «Кукареку!».

 

Доктор Дятел

Доктор Дятел сел на сук,

По коре стучит: тук-тук.

 

— Вот что, дерево-рябина, —

Доктор Дятел говорит, —

Вы больны, у вас ангина,

Потому — и хмурый вид.

 

Вот вам сладкая микстура,

Чтоб прошла температура.

А для каждой вашей ветки

Пропишу сейчас таблетки!

 

Кулик

Что ты плачешь, кулик,

На болоте?

Ты бы крылья расправил

В полёте,

Ты б умчался скорее

Отсюда —

Не страшны будут

Грязь и простуда!

Громко плачет кулик

Средь болота,

болото

бросать

неохота!

 

Письмо на снегу

Точки, крестики, кружочки

Под окошком на снегу.

Мне понятны эти строчки,

прочитать их я могу.

 

Это мне письмо прислали

На заре друзья мои.

«С добрым утром!» — написали

непоседы воробьи.

 

Воробьиный дневник

 

Весна

И вкривь, и вкось, и напрямик

Бегут ручьи. Чирик-чирик!

Кричат скворцы, дрозды, грачи —

Попробуй всех перекричи!

 

Лето

Чирик-чик-чик! Светло. Тепло.

И значит, лето вновь пришло.

Пою со всеми заодно:

«Пусть не кончается оно!»

 

Осень

Закрыли тучи синеву.

Дождинки падают в траву.

Чик-чик-чирик! На край земли

Летят куда-то журавли.

 

Зима

Повсюду снег. И кто-то мне

Кормушки ставит на окне.

Быть благодарным я привык.

Спасибо, люди!

Чик-чирик!

 

Фонтаны в океане

Разве это обычно,

Разве это не странно

Посреди океана

Увидать три фонтана?

Пассажиры вздыхают:

— Красота! Красота!..

Только боцман с биноклем

Пробурчал: — Три кита...

Подумаешь!

Что тут особенного?

 

Слон

Слонялся долго в джунглях слон,

Ломая зарослей заслон.

Бедняжка утомился —

И к пальме приСЛОНился.

 

Игра

Два быстроногих кенгуру

С дождём затеяли игру.

И было всем троим не лень

Вприпрыжку прыгать целый день.

 

Колючка на ужин

В пустыне — жёлтые пески,

Здесь солнце полыхает,

Здесь от жары и от тоски

Всё сразу засыхает.

 

А в небе нет ни облаков,

Ни самой малой тучки.

Вот почему среди песков

Растут одни колючки.

 

Верблюд не просит вкусных блюд,

Ему обед не нужен.

В пустыне может лишь верблюд

Колючку съесть на ужин.

 

И несмотря на жгучий зной,

Бредут через барханы,

Цепочкой движутся одной

Верблюжьи караваны.

 

Цап Царапыч

Цап Царапыч — это кот,

Наш жилец квартирный.

Он давно у нас живёт,

Он большой и смирный.

 

Но зовём мы неспроста

Цап Царапычем кота.

Наступи на хвост ему —

Сам узнаешь

Почему!

 

Имя

Есть у вас

И у меня,

Есть у кошки

И коня,

У свиньи и поросёнка,

У коровы и телёнка…

Лишь у нашего щенка

Нету имени пока!

 

Скачет дождик длинноногий

Скачет дождик длинноногий

По траве и по дороге.

 

Льётся он в пустые бочки

И на лужах ставит точки,

Барабанит громко в стёкла —

Вся земля вокруг намокла.

 

Дождик — выше сосен важных

И домов многоэтажных…

Эх, такие ноги мне бы —

Я забрался бы на небо!

 

Колыбельная

Солнце за море ушло

Спать, спать, спать.

Белка спряталась в дупло

Спать, спать, спать.

В гнёзда ласточки спешат

Спать, спать, спать.

Ёж домой ведёт ежат

Спать, спать, спать.

Под кустом зайчишка лёг

Спать, спать, спать.

 

Колыбельная песенка ветра

Алая заря

Скрылась за моря,

И за горы солнышко ушло.

Спать на ветке лег

Рыжий мотылек,

Белка спряталась в дупло.

 

Щурят звездочки ресницы

И глядят с небес.

Пусть ребята, вам приснится

Тысяча чудес.

 

Глянул из-за туч

Первый робкий луч

Желтого фонарика луны.

По ночной земле

В чуткой полумгле

Бродят золотые сны.

 

Над полями сказка кружит,

Дремлет сонный лес…

Хорошо тому, кто дружит

С тысячей чудес!

 

Без чудес, друзья,

Жить никак нельзя,

Вот они на цыпочках вошли,

Сели возле вас —

И умчат сейчас,

Будто к звездам корабли.

 

Интересней всякой книжки

Дел немало есть.

Ждет вас в жизни, ребятишки,

Тысяча чудес! Улицы пусты,

Тихо спят мосты,

В окнах свет давно уже погас.

Нынче как вчера,

Засыпать пора,

Потому что поздний час…

 

Небылица

Упало ведро,

загремело ведро,

покатилось ведро

по ступенькам крутым.

 

Как увидел Барбос,

как услышал Барбос,

припустился Барбос

за ведёрком пустым.

 

По дороге ведро,

зазвенело ведро,

застучало ведро,

захотело удрать.

 

Но лохматый Барбос,

быстроногий Барбос,

не сдавался Барбос,

не хотел отставать.

 

Он всё лето бежал,

он всю осень бежал,

он всю зиму бежал

по следам беглеца...

 

Хорошо, что весной

пёс ведёрко догнал,

а не то бы остались

стихи без конца!

 

У кого растут усы...

У кого растут усы?

У моржа и у лисы,

У бобра и у крота,

У кота и у кита.

 

Есть усы у мотыльков,

У тюленей у жуков.

Есть у зайца и сверчка,

У сома и хомячка.

 

Есть у тигров и мышей,

Есть у львов и у ежей...

Даже папа для красы

Отрастил себе усы!

 

Радуга в руках

У тети Даши радуга,

Радуга в руках!

А день — лучистый, радостный,

Сиренью он пропах.

 

Из шланга брызги в стороны

Взлетают, как салют.

И песенки задорные

Синицы нам поют.

 

Цветам, наверно, кажется,

Что дождь умыл их вдруг.

Звенит травинка каждая,

Искрится все вокруг.

 

Мы с тетей Дашей рядышком

По двору идем.

Мы радугу, мы радугу

Руками достаем!

 

Нам с тетей Дашей весело,

Нам с нею по пути…

Хорошая профессия —

Радугу нести!

 

Самовар

САМ горел самовар,

САМ гудел самовар,

САМ шипел самовар,

САМ кипел самовар,

САМ свистел,

САМ сверкал,

САМ пыхтел,

САМ дым пускал.

САМ урчал,

САМ бурчал,

САМ чайком нас угощал.

Самовар недаром

Зовётся —

САМОВАРОМ!

 

Лифт

Целый день

С утра до ночи

Не стоит на месте он.

Он по бегу.

Между прочим.

В нашем доме

Чемпион.

 

Вверх и вниз,

Вверх и вниз —

Ну, попробуй,

Угонись!

 

Высоко забрался наш

Ближний к солнышку этаж.

Но на лифте мы туда

Доберёмся без труда.

Ведь не зря

По бегу он

В нашем доме

Чемпион!

 

Столбы

Я еду на машине

дорогою прямой.

А столбы

большие

назад бегут,

домой!

 

Усатый грузовик

По асфальту напрямик

Тихо едет грузовик

Не обычный грузовик.

А усатый, как старик.

 

Слушай, чудо, ты откуда?

Ты откуда и куда?

До сих пор такого чуда

Я не видел никогда.

 

Вот усищи! Ну и ну!

Десять метров в ширину!

Я их дёрнул лишь разок —

И до ниточки промок!

 

Мы с папой — первоклассники

Мы с папой — первоклассники.

Зовёт нас так весь двор.

Мы с папой — первоклассники:

Я — школьник, он — шофёр.

 

Всегда мы вместе из дому

Выходим по утрам

Навстречу небу чистому,

Деревьям и цветам.

 

И рады мы, когда порой

Похвалит мама нас...

Отличник я, а папа мой

Водитель — первый класс!

 

Старший брат

Спросили мы у Гришки:

— Скажи-ка нам, дружок.

Ты младшему братишке

Хоть чем-нибудь помог?

 

Ответил Гришка: — Что вы!

Помочь всегда я рад.

И я даю вам слово:

Доволен мною брат.

 

Недавно торт принёс ему

Наш дед на именины.

Но ведь братишке одному

Не съесть и половины!

 

Тут я на выручку пришёл,

Мы сели рядышком за стол —

И вместе еле-еле

Торт мы одолели!

 

В нашем классе есть меняла

В нашем классе есть меняла,

Он меняет, что попало:

Промокашку на перо,

Хоть оно уже старо,

Бутерброд на барбариску,

Барбариску на ириску,

А потом наоборот —

На ириску бутерброд.

 

Пристаёт ко всем:

— Отдашь

Мне тетрадь за карандаш?

За резинку — светлячка?

За линейку — два значка?..

 

А вчера ему за книжку

Кто-то дал... живую мышку.

Рад сменять бы на конфету

Наш меняла мышку эту.

 

Мы смеёмся:

— Нам она даже даром

не нужна!

 

Почему бывают кляксы

Друзья, смотрите: что же это?

Опять сегодня плачет Света.

Не получается никак

В её тетрадке мягкий знак:

То очень жирный, то кривой,

Ну всё какой-то не такой!

 

Она выводит так и сяк.

Но не выходит мягкий знак.

И льётся, льётся слёз поток.

Промок до ниточки платок.

 

Вдруг улыбнулась наша Света...

Друзья, смотрите; что же это?

И не худой, и не толстяк —

Нормальный вышел мягкий знак.

 

Тут на тетрадь слеза упала

И вновь у Светы всё пропало.

Вмиг превратилась буква в кляксу.

А вам, ребята, жалко плаксу?

 

Кто я теперь

Мне очень обидно,

Что папа и мама

Меня называют

Ребёнком упрямо.

 

Ребёнок болеет!

Ребёнок проснулся!

Ребёнок усталый

Из школы вернулся!

 

И даже сосед —

Пятиклассник Серёжа —

Нарочно ребёнком

Зовёт меня тоже.

 

Зато я сегодня

Из школы приду

И дома при всех

Разговор заведу.

 

Приду и скажу:

— Я теперь не ребёнок.

Вы знаете, кто я такой?

Ок-тяб-рё-нок!

 

Я не выучил урока

Я не выучил урока.

Но вина тут не моя.

Это кошка-лежебока

Помешала мне, друзья.

 

Пролила она чернила

На учебник и тетрадь.

Чашку на пол уронила

Черепков не сосчитать.

 

Наша Мурка виновата —

Дело ясное вполне.

Значит, двойку ставить надо

Рыжей кошке, а не мне!

 

Дружная звёздочка

Мы идём впятером

Собирать железный лом.

Дружно мы толкаем тачку.

Тачка движется враскачку.

 

Груза в ней пока немножко:

Старый примус, кочерёжка.

Ржавый кран водопроводный.

Чайник, смятый и негодный.

Таз, размытый долгой стиркой.

И кастрюля с круглой дыркой...

 

Мы пугаем птиц и кошек.

Кур трусливых и цыплят.

Люди в небо из окошек

С удивлением глядят:

Может, скоро дождь начнётся.

Если гром так раздаётся?

Он гремит, как заводной.

А тучки нету ни одной!

 

Ну какой же это гром?

Ни к чему тревоги —

Просто мы впятером

Тачку шумную везём

Посреди дороги!

 

Рыжий

Рыжий мой дружок Тарас

Удивил сегодня класс.

Грубых слов не говорил он,

Не катался по перилам.

И ногой чужой пенал.

Словно мячик, не пинал.

 

А на третьей перемене

Подошёл к Петровой Лене,

На портфеле замок

Вмиг исправить ей помог.

 

Восхищался весь наш класс:

— Ай да рыжий!

— Ай, Тарас!

Целый день

Он слыл культурным.

Как положено

Дежурным!

 

Весёлый жилец

По синему небу,

По синему небу

Из Африки к нам

Возвратился скворец.

Он целую зиму

На родине не был,

Не пел под окошком

Весёлый жилец.

 

Мы домик построили

Нашему гостю:

Кто гвозди вбивал,

Кто пилил и строгал...

И пусть я моложе

Соседа Серёжи,

Но всё же

Я тоже

Чуть-чуть помогал!

 

Звонок

Я шагал с портфелем

В школу.

Торопился на урок.

Вдруг заливистый,

Весёлый,

Оглушил меня

Звонок.

 

Как услышал я звонок,

Так со всех пустился ног.

Но когда я оглянулся,

То спокойно улыбнулся.

Не шути со мной, Трамвай.

Лучше сам

Не отставай!

 

Двадцать первый пассажир

Быстро движется автобус,

Замечательный автобус,

Голубой большой автобус

Утром в лес везёт ребят.

Ровно двадцать пассажиров

Веселятся и хохочут,

Ровно двадцать пассажиров

Ехать смирно не хотят.

 

Пассажиры распевают.

Громко песню распевают,

Хором дружно распевают

Двадцать маленьких друзей:

Пять Андрюшек, три Наташи,

Два Петра, четыре Маши.

Галя, Нина, Валя, Зина,

Василёк и Тимофей.

 

В это время к ним в автобус.

В замечательный автобус.

В голубой большой автобус,

Что скорей вперёд спешил,

На ходу подсело солнце.

Не жар-птица — просто солнце,

Очень радостное солнце

Двадцать первый пассажир.

 

Видно, солнце вдруг решило,

Рядом с песенкой решило,

Прокатиться в лес решило, —

И запели веселей:

Пять Андрюшек, три Наташи,

Два Петра, четыре Маши,

Галя, Нина, Валя, Зина,

Василёк и Тимофей!

 

Кому что нравится

Зайцу нравится капуста:

И хрустит, и очень вкусно.

Обожает кости пёс,

Слон — морковку, конь — овёс.

 

Воробей клюёт проворно

Из своей кормушки зёрна.

Ищет северный олень

Мох под снегом целый день.

 

Кошке нравится сметана,

Жаль, дают непостоянно.

А медведь пчелиный мёд

Ел и ел бы круглый год.

 

На лугу траву корова

Дотемна щипать готова.

Для лохматого щенка

Радость — блюдце молока.

 

Ну а я люблю варенье,

Это — просто объеденье.

Ничего ведь нет вкусней,

Это — ясного ясней!

 

Гололёд

Гололёд! Гололёд!

Я гляжу — и смех берёт.

Не пускает гололёд

Ни назад и ни вперёд.

Вот рассыпал кто-то булки

По дороге в переулке.

Разлетелись в беспорядке

Чьи-то книжки и тетрадки.

 

Вот девчонка у ворот

Поскользнулась — и ревёт.

Гололёд! Гололёд!

Перестал спешить народ.

Осторожно все идут,

Как по воздуху плывут.

 

Ну а я так не могу —

Хохочу я на бегу.

Гололёд! Гололёд!

Ой, куда же всё плывёт?

Ой, куда же я скольжу?..

Что случилось?

Не скажу — у — у!

 

Поеду к бабушке в деревню

Я в понедельник или в среду,

А может, в пятницу чуть свет

В деревню к бабушке поеду,

Которой в письмах шлю привет.

 

Поеду к бабушке в деревню,

Там ждут меня друзья-луга,

Там ждут меня друзья-деревья,

Друзья-цветы, друзья-стога.

 

Поеду в гости я к туманам,

Воды колодезной напьюсь.

И по мосточкам деревянным

Со скрипом медленно пройдусь.

 

Поеду к бабушке в деревню,

Она не очень далеко.

Там ждут клубничное варенье,

Там ждет парное молоко.

 

Сбегу со старого крылечка,

Помчусь по травам босиком

Туда, где ждёт девчонка Речка

Меня за ближним бугорком!

 

Я в понедельник или в среду,

А может, завтра в два часа

В большом автобусе поеду

Стрижей послушать голоса.

 

Телега

В телеге с гордым видом на сене я сижу

И в пальцах золотую соломинку держу.

Скрипит моя телега, колёса тарахтят,

Я встретил по дороге корову и котят.

 

Котятам я мяукнул, корове промычал,

А чьей-то злой собаке в ответ я прорычал.

Я хрюкнул поросёнку, который в лужу лёг,

И у меня на кепке — проснулся мотылёк.

 

Хвостом большая лошадь отпугивает мух,

Я еду — и ромашкам стихи читаю вслух.

А следом за телегой, где спит ненужный кнут,

Два беленьких гусёнка — два облака бегут.

 

Сеновал

Что такое сеновал,

Знает тот,

кто там бывал,

Тот, кто спал,

поджав колени,

На душистом

мягком сене,

Тот, кто спал на чердаке

С лунным лучиком в руке!

 

Мы летом не грустим

Мы летом не грустим

С приятелем моим,

Мы с птицами-синицами

Мотив один свистим,

В обнимку с ветерком,

По травам прямиком,

Пропахшие ромашками,

Шагаем босиком.

 

Как хорошо проснуться рано,

Чуть в небе солнце заиграло!

Как хорошо весёлой песней

Встретить новый день чудесный,

Синеглазый день!

 

Мы летом не грустим

С приятелем моим,

На зорьке мы с ведёрками

Вдоль берега спешим.

 

Искрится гладь реки,

Заброшены крючки,

Под ивами с обрыва мы

Глядим на поплавки.

 

А если скачет дождь по лужам,

Мы всё равно ничуть не тужим,

За ним вприпрыжку мы несёмся,

Ловим капли и смеёмся,

На бегу поём.

 

Что я видел

Я видел реки без воды.

А вы?

Я видел степи без травы.

А вы?

Я видел страны без людей,

Я видел горы без камней,

Деревья без ветвей

И джунгли без зверей.

Я видел город без домов,

Пустыни видел без песков...

Мне это всё,

Хоть я и мал,

На карте

Брат мой показал!

 

Я на облаке летал

На облаке белом я в небе летал —

И книжки смешные мне ветер листал.

На облаке белом верхом я летал,

Мороженым ласточек всех угощал.

 

На облаке белом я долго летал.

Иголкой на облаке дырки латал.

Но только не надо завидовать мне,

Ведь всё это было, ребята, во сне!

 

Посылка

Я сегодня очень рад,

Мне прислал посылку брат.

Я от радости

танцую и пою,

я из ящика

подарок достаю.

 

Осторожно

я в руках его держу,

Осторожно

вместе с бабушкой гляжу...

 

Замечательный подарок

Мне прислал по почте брат.

Замечательный подарок

Покажу я всем подряд:

 

Покажу Петровой Ире,

Что живёт в седьмой квартире,

Любопытному Серёже,

Хвастунишке Гришке тоже,

И лифтёрше тёте Даше,

И дружкам по этажу,

И дворняжке Жучке даже,

Если встречу, покажу.

 

Вот придёт с работы папа,

Спросит: «Это что за зверь?»

Я отвечу: «Черепаха...

Настоящая... проверь...»

 

Наша гостья — молодец,

Ест арбуз и огурец,

Из тарелки, словно кот,

Молоко тихонько пьёт!

 

Дудочка

Дудочку-погудочку смастерил я сам,

Подражает дудочка разным голосам:

Если хочешь — я сыграю песни ветерка,

Если хочешь — я сыграю, как звенит река

Если хочешь — просвищу я трели соловья

Всё умеет, всё умеет дудочка моя!

 

Веселиться на лугу

Всех заставить я могу!

Заиграю — и запляшут бабочки, стрекозы

Заиграю — и заскачут бабушкины козы.

И ромашки, и жуки,

И коровы, и сверчки —

Любят слушать дудочку

Дудочку-погудочку!

 

Заводная игрушка

У меня игрушек много —

От слона до носорога.

Но пока что ни одной

Нет игрушки заводной.

У меня полно игрушек —

Кукол, кубиков и пушек,

Барабанов и гармошек,

Ванек-встанек и матрёшек.

 

Но мечтаю о такой,

Чтобы ключ крутить рукой,

Чтоб пружинка пригодилась,

Чтоб игрушка заводилась —

И бежала по столу,

И кружилась на полу

Или, выпрыгнув из рук,

Улетела в небо вдруг!

 

Я верёвочку верчу

Я верёвочку верчу,

Я скачу,

Скачу,

Скачу.

Вперемешку кружатся

Солнышко и лужицы.

Все скамейки, каждый дом

Так и ходят ходуном.

Пляшут дворники с усами,

И цветы, и тополя…

Под ногами,

Под ногами

Так и вертится земля!

Эй, кому нужна скакалка?

Дам попрыгать — мне не жалко!

 

Стать хотел бы силачом

Я стать хотел бы силачом,

Чтоб с места сдвинуть шкаф плечом.

Я стать хотел бы силачом,

Чтоб гири были нипочём,

Чтоб чугунные шары

Мне пригодились для игры,

Чтоб свои мускулы едва

Я смог протиснуть в рукава...

Тогда б сказал я: «Драчуны!

Вы слабых трогать не должны!

Предупреждаю подобру:

Я под защиту их беру!»

 

Разговор с продавщицей мороженого

Облака скользят в полёте,

Греет солнце горячо...

Поскорей продайте, тётя,

Мне две порции ещё!

 

Пусть шепчу я, пусть охрип —

Мне совсем не страшен грипп!

Я стать полярником хочу,

Вот подрасту — и улечу.

 

Во сне я вижу айсберги

Белые-пребелые,

Посёлок дальний северный,

Закутанный в снега.

Живут там люди сильные,

Живут там люди смелые,

Которых не пугают

Зимовки и пурга...

 

Поэтому я к холоду

Привыкаю смолоду.

 

Не смотрите, тётя, строго,

Ведь у вас пломбира много.

Ну, продайте! Разве жалко?

Мне сейчас нужна закалка!

 

Ничья

Шайба слева, шайба справа,

Шайба около ворот.

А лифтёрша тётя Клава

Ждёт, чтоб мы открыли счёт.

 

Всех мальчишек имена

Знает лишь она одна.

И не зря зовёт весь двор:

«Тётя Клава — репортёр!»

 

От хоккея жарко стало,

Нипочём для нас мороз,

Ведь болельщиков немало

Возле дома собралось:

 

Три старушки без очков

И в очках пять старичков,

А к тому же — детский сад

И домашний пёс Пират.

 

Под свистки судьи Серёжи

Мы вели игру свою.

Но пришлось командам всё же

Согласиться на ничью!

 

На уроке

У доски стояла Вера,

Не могла решить примера.

 

В потолок она глядела

И в руках вертела мел.

Вижу я, что плохо дело, —

И помочь ей захотел.

 

Хоть решён пример теперь,

Только я — попал за дверь.

 

А разве я подсказывал?

Конечно нет.

На пальцах я показывал

Правильный ответ!

 

Доска объявлений

Две двойки,

которые тянут ко дну,

Готов я сменять

на четвёрку одну.

 

К тому же ещё

единицу свою

В придачу желающим

я отдаю!

 

Нужен мешок

холстяной трёхметровый,

Чтоб мусор собрать

из-под парты Петровой.

 

Где взять нам тягач

на коротенький срок?

Он всех отстающих бы

вытянуть смог!

 

Кто знает,

где сыщика можно найти?

Прогульщиков надо нам

в класс привести!

 

Я ручку куплю

у волшебника лично —

Такую, что пишет диктант

«на отлично»!

 

Ищу для себя

очень смирного робота,

Чтоб делал уроки мои он

без ропота!

 

Юля-чистюля

Юля валяться не любит в постели,

Соней она никогда не была:

Только услышит будильника трели —

Сразу приняться спешит за дела.

 

После зарядки приятно умыться,

Юля холодной воды не боится.

ВОТ КАКАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

Зубы у Юли блестят, как слюда,

Чистит она по утрам их всегда.

ВОТ КАКАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

Если порвался чулок — не беда,

Если порвался чулок — ерунда.

Юля не тужит: «Заштопать недолго!

Выручит нитка, поможет иголка!»

ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

Что это с ленточкой? Смята она.

Ленточка смятою быть не должна.

Юля за глажку берётся с охотой:

— Ну-ка, дружок-утюжок, поработай!

ВОТ КАКАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

К зеркалу Юля присела на стуле,

Бантик завязывать нравится Юле.

ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

Что ж, а сейчас и позавтракать можно,

Только яйцо нужно есть осторожно.

Юля надеть не забыла салфетку:

Платье салфетка спасает нередко.

ВОТ КАКАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

Туфельки Юля начистила щёткой,

Ловко протёрла до блеска бархоткой.

ВОТ КАКАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

Ручку, линейку, букварь и тетрадку

Юля сложила в портфель по порядку.

ВОТ КАКАЯ ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ!

 

С песенкой Юля пошла на урок,

Всё, как положено, сделала в срок.

 

Жалко, что вышла оплошность одна:

Двери закрыть позабыла она.

Надо в квартиру скорей заглянуть:

Вдруг наша Юля,

Юля-чистюля,

Сделать забыла ещё что-нибудь?

 

Ой, посмотрите скорее сюда:

Льётся фонтаном из крана вода.

Паста без крышки лежит на полу,

Мыло душистое — где-то в углу.

 

Возле кровати упала подушка,

И закатилась куда-то катушка.

Щётки у всех на виду почему-то,

Тут же валяется кукла Анюта.

 

Очень расстроен дружок-утюжок:

Дырку большую не он ведь прожёг.

Чистую скатерть раскрасили пятна —

Даже взглянуть на неё неприятно.

 

Кто же булавки рассыпал повсюду?

Кто же помыть поленился посуду?

Кто беспорядок устроил такой?

Кто же убрать позабыл за собой?

ЭТО ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА ЮЛЯ,

ДЕВОЧКА ЮЛЯ, ЮЛЯ-ЧИСТЮЛЯ.

 

Песенка лентяя

Я рад бы встать в начале дня,

До что-то неохота.

К тому же мучает меня

Зево... зево... зевота.

Могу пять суток напролёт

Проспать я беспробудно.

А встретить солнышка восход —

Ой, труд... ой, труд... ой, трудно!

Ещё поспать бы сто минут.

Потом — конфеты с чаем...

Ах, почему меня зовут

Лентя... лентя... лентяем?

 

Комната смеха

В эту комнату пускают

Всех,

всех,

всех.

Целый день тут не смолкает

Смех,

смех,

смех.

 

Заходи — кому охота,

Не раздумывай у входа:

Комната зеркальная,

Светлая, сверкальная!

 

Висят на стенках зеркала —

Круглые, квадратные.

Висят на стенках зеркала —

Злые и приятные.

 

Друг меня толкает в бок:

— Ты похож на колобок! —

И ответил я тогда:

— Это просто ерунда!

 

Лучше свой потрогай нос —

Будто хобот, он отрос!

— Ты косой на правый глаз!

— Ты косее в триста раз!

— Ты с жирафой схож немножко!

— Ну а ты — коротконожка! —

 

Мы кричали друг на друга,

Мы дразнились целый час —

И дрожали от испуга

Зеркала при виде нас.

 

А мальчишки и девчонки

Хохотали все в сторонке.

Мы из комнаты смешной

С другом врозь пошли домой.

 

С ним всю пятницу мы злились,

А в субботу помирились.

Завтра снова мы вдвоём

В зеркала смотреть пойдём!

 

Без чего сосну не срубишь?

Без чего

Нельзя построить новый дом?

Без чего

Сосну не срубишь топором?

 

Без чего

Нельзя писать и рисовать?

Без чего

Нельзя на кузнице ковать?

 

Без чего

Нельзя в мартене плавить сталь?

Без чего

Не сделать токарю деталь?

 

Без чего

Хлеба в полях не зашумят?

Без чего

Ракеты к звёздам не взлетят?

 

Ты запомни это, ты запомни, друг:

В каждом деле

Обойтись нельзя —

Без рук!

 

Начинаем представление!

Мы — артисты, мы — артисты цирковые

Начинаем представление сейчас.

Мы пока — не чемпионы мировые,

Не ищите их напрасно среди нас.

 

Во дворе своём нам выступать приятно.

Заходите! Пропускаем всех бесплатно!

— Я — факир и чародей,

Двести лет чалме моей.

 

В мире всё под силу магу,

Всё на свете по плечу.

Я могу глотать бумагу,

Я что хочешь проглочу.

 

В рот кладу я промокашку,

Поднимаю воротник —

И... в седого старикашку

Превращаюсь в тот же миг!

 

Скачет быстро, скачет бойко

Замечательная тройка.

Но не лошади в упряжке,

А домашние дворняжки.

 

Рыжий кучер — Васька-кот

Пассажиров не берёт.

Он назло другим котам

Прокатиться хочет сам.

 

Ездит Васька очень ловко —

Вот что значит тренировка!

 

Друг за другом едем следом

По арене цирковой.

За одним велосипедом

Быстро катится другой.

 

Нажимаем на педали,

Позади — четвёртый круг.

Руки за спину убрали —

И катаемся без рук.

 

После всех куплетов спетых

И хлопков, что дарят нам,

На своих велосипедах

Мы помчимся по домам!

 

В цирке выше всех я ростом,

Не хочу, а топаю.

Кто посмотрит — может просто

Спутать с дядей Стёпою.

 

Долго я тренировался

Во дворе с мальчишками.

Номер мой не получался —

И ходил я с шишками.

 

Ох, боюсь, не упаду ли?

Вдруг сломаются ходули?

Без страха и без лени

С приятелем вдвоём

Умеем по арене

Катиться колесом.

 

Девчонки, рот разинув,

Глядят на нас всегда.

Мы гнёмся, как резина,

Мы гнёмся без труда.

 

Лишь выйдут акробаты —

Все сразу «ох» и «ах»...

Мы делаем «шпагаты»

И ходим на руках!

 

Вот слон большой и добродушный,

Хотя ленивый, но послушный.

 

Слон может мячиком играть,

На задних лапах постоять,

Потом протянет хобот мне —

И покатает на спине.

 

Я дам ему морковки сладкой —

И он начнёт плясать вприсядку...

 

Секрет бы мой не разгадали,

Но только дунул ветерок —

И все, конечно, увидали,

Я у всех на виду

Смело, без запинки

По канату иду,

Словно по тропинке.

 

И у вас так, друзья,

Может получиться —

Только нужно, как я,

Дома подучиться!

 

Прыгуны, прыгуны

Быть бесстрашными должны.

Трусам нечего пытаться

Через спину кувыркаться.

 

Але-гоп! Але-гоп!

Береги от шишек лоб!

Прыгуны, прыгуны

Быть проворными должны.

 

Толстякам и неуклюжим

Можно прыгать лишь по лужам.

Але-гоп! Але-гоп!

Береги от шишек лоб!

 

Лишь выйду я — и слышен смех,

Я рассмешить умею всех.

Едва увидишь мой колпак —

Серьёзным быть нельзя никак.

 

Ношу я чудо-башмаки,

Они всем папам велики.

И даже крошки-малыши

Хохочут тоже от души.

 

Никто у старших обо мне

Не спрашивает: «Кто он?»

Понятно всем и так вполне,

Что я — весёлый клоун!

 

Ехал мальчишка домой

Это случилось однажды зимой:

В автобусе ехал мальчишка домой.

И было мальчишке обидно до слёз,

Что инеем окна закрасил мороз.

 

Подумал мальчишка: «А что, если мне

Тонкий ледок соскоблить на окне?»

Он варежкой тёр, а потом — кулаком

И даже три раза лизнул языком.

 

Растаял, расплавился скользкий ледок,

На белом стекле появился глазок.

И вот замелькали, как будто в кино,

Витрины, в которых игрушек полно.

 

Такси пролетело. А после помчал

Гружённый цементом большой самосвал.

Потом прошуршали шершавые шины

Спешащей на помощь пожарной машины.

 

Сверкнули и скрылись пожарников каски,

А кран показался жирафом из сказки...

В городе шумном дорогой прямой

Ехал счастливый мальчишка домой.

 

Зима посылала, как будто привет,

Сто тысяч снежинок автобусу вслед!

 

Хорошо бы!

Хорошо бы, хорошо бы,

Чтоб летал по небу дом.

Чтоб мелькали, как сугробы,

Облака в окне любом!

 

Хорошо бы, чтобы дыни

Были с бочку толщиной,

Чтоб исчезли из пустыни

Все песчинки до одной!

 

Хорошо бы, чтобы рыбы

Сами прыгали в сачки,

Чтоб на Севере смогли бы

Все растаять ледники!

 

Вот бы если мог включаться

Кнопкой дождик проливной!

Вот бы если покататься

Вниз по радуге цветной!

 

Хорошо бы, хорошо бы

Землю вдоль пройти и вкось,

Чтоб запутанные тропы

Нам распутывать пришлось!

 

Хорошо встречать рассветы,

Побывать в краях любых —

И нарвать цветов букеты

На планетах голубых!

 

Чтобы солнце улыбалось

Пусть навек исчезнут войны,

Чтобы дети всей земли

Дома спать могли спокойно,

Танцевать и петь могли,

 

Чтобы солнце улыбалось,

В окнах светлых отражалось

И сияло над землёй

Людям всем

И нам с тобой!

 

Краски

Если, кроме чёрной,

Нет в запасе красок,

То не нарисуешь

Ни чудес, ни сказок.

 

Если, кроме чёрной,

Есть другие краски,

То рисуй картинку

Смело, без опаски.

 

Для чего?

А просто

Чтобы всем на свете

Мир казался ярким,

А не в чёрном цвете!

 

Кто сорвал с меня фуражку

Кто сорвал с меня фуражку?

Кто надул мою рубашку?

Я задире покажу —

На лопатки положу.

Только очень мне обидно,

Что его нигде не видно!

 

Когда играет музыкант

Когда играет музыкант,

То ценят все его талант.

И я, наверно, потому

Чуть-чуть завидую ему.

 

Он может вмиг заставить нас

Запеть или пуститься в пляс.

А загрустит — и мы грустим

Под звуки флейты вместе с ним.

 

Чем музыкант не чародей?

В его руках — сердца людей.

Он может и змею порой

Заворожить своей игрой!

 

Парикмахер

Трактор поле причесал

Гребешком железным —

И во всей округе стал

Мастером известным.

 

Прилетели аисты —

Ахнули от зависти.

Удивились три крота:

«Вот р-работа! Кр-р-асота!»

И добавила лиса:

«Не причёска — чудеса!»

 

Трактор слушал, тарахтел

И от радости пыхтел.

Парикмахер из него

Получился — ничего!

 

Капитанская фуражка

Капитанская фуражка

В предрассветной тишине

Спит, во сне вздыхая тяжко,

Над кроватью на стене.

 

Одиноко, грустно ей

Вдалеке от кораблей,

От знакомых маяков

И прибрежных огоньков.

 

А без моря и без чаек

Капитан и сам скучает.

Стал он старым и седым,

Борода — бела как дым.

 

Но море краешком волны

В его заглядывает сны.

 

Два пирата

Давным-давно когда-то

Спросил пират пирата:

— Эй, дурень, верно говорят,

Что в разговоре груб пират?

 

Другой пират сказал в ответ:

— Вот чепуха! Конечно нет!

Не верь, дубина, сплетням —

Ни старым, ни последним!

 

Неправду говорят,

Что груб любой пират!

 

Учёный-преучёный крот

Учёный-преучёный крот

Читал слова наоборот.

 

Ничуть он не был огорчён

И хохотал до слёз,

Когда, к примеру, слово СОН

Вытягивалось в... НОС.

 

И только вывеску «ДОМ МОД»

Крот изменить не смог.

Тогда перевернул он ГОД —

И получился ДОГ.

 

Залаял дог: «Гав-гав! Гав-гав!» —

И был он совершенно прав.

 

А крот в ответ, отбросив страх,

Сказал: «Вот чепуха!» —

И очень грустное «АХ-АХ!»

Вдруг превратил в «ХА-ХА!».

 

Какие бывают слова

Есть сладкое слово — ракета,

Есть быстрое слово — конфета.

Есть кислое слово — вагон,

Есть слово с окошком — лимон.

 

Есть слово колючее — дождик,

Есть слово промокшее — ёжик.

Есть слово упрямое — ель,

Есть слово зелёное — цель.

 

Есть книжное слово — синица,

Есть слово лесное — страница.

Есть слово весёлое — снег,

Есть слово пушистое — смех.

 

СТОП! СТОП! ИЗВИНИТЕ, РЕБЯТА!

МАШИНКА МОЯ ВИНОВАТА.

ОШИБКИ В СТИХАХ НЕ ПУСТЯК,

А НАДО ПЕЧАТАТЬ ВОТ ТАК:

 

Есть сладкое слово — конфета,

Есть быстрое слово — ракета.

Есть кислое слово — лимон,

Есть слово с окошком — вагон.

 

Есть слово колючее — ёжик,

Есть слово промокшее — дождик.

Есть слово зелёное — ель,

Есть слово упрямое — цель.

 

Есть книжное слово — страница,

Есть слово лесное — синица.

Есть слово пушистое — снег,

Есть слово весёлое — смех.

 

Маленькое стихотворение о маленькой точке

Достойна точка уваженья

В конце любого предложенья.

Не убежит из книжки строчка,

Когда стоит на страже точка.

 

На карте точка — целый город.

(Неважно, стар он или молод.)

За точкой скрыты города:

Москва,

Тамбов,

Караганда…

 

Пусть точка меньше муравья,

Она — помощница твоя.

Дружок, я это знаю точно:

Должна быть в каждом деле точка.

И если начал что-нибудь,

Поставить точку не забудь!

 

Корзина улыбок

В шляпе соломенной.

Набекрень заломленной,

По планете прямиком

Человек идёт пешком.

 

На нем — рубашка в клеточку,

В руке он вертит веточку.

Его любая птица

Ни капли не боится.

 

Мимо вспаханных полей

И высоких тополей,

Мимо гор и синих рек

Несёт корзину человек.

 

Подарки нам — тебе и мне —

Там лежат на самом дне.

Может, спрятаны в корзине

Груши, яблоки и дыни,

Может, плитки шоколада,

Может, гроздья винограда?..

 

Идёт весёлый пешеход

То ли месяц, то ли год.

Идёт он с ветром об руку.

При встрече машет облаку,

Свистит и напевает,

Грустным не бывает.

 

Вот у самых у ворот

Громко девочка ревёт.

Человек сказал два слова

И она смеётся снова!

 

Вот кем-то разобиженный,

Сердитый и напыщенный,

Стоит мальчишка в стороне,

Не рад он солнцу и весне.

Человек остановился,

Пошутил, разговорился,

И мальчишкина обида

Очень скоро позабыта!

 

Нет, не яблоки, не дыни

Он несёт в своей корзине.

До краёв она

Вся улыбками полна!

 

Человек улыбки эти

Щедро дарит всем подряд.

Хочет он, чтобы на свете

Хмурых не было ребят.

 

Вам сегодня не встречался

Тот весёлый пешеход?

Значит, где-то задержался,

Значит, завтра он придёт!

 

Что без чего не бывает

Знайте, не бывает лодки без реки,

Праздника — без песни, хлеба — без муки,

Дождика — без тучи, розы — без шипов,

Сказок — без начала, леса — без грибов.

 

Знайте, не бывает моря без волны,

Шутки — без улыбки, марта — без весны,

Лётчика — без неба, кузниц — без подков,

Школ — без переменок, драк — без синяков.

 

Знайте, не бывает дружбы без друзей,

Лестниц — без ступенек, дома — без дверей,

Утра — без рассвета, дыма — без огня...

В общем, продолжайте дальше без меня!

 

Блондинка с болонкой

Кудрявая блондинка

По улице идёт,

Кудрявую болонку

На поводке ведёт.

 

Кудрявая блондинка

Не смотрит на зевак.

Кудрявая болонка

Плетётся кое-как.

 

Кудрявую блондинку

Её подруга ждёт.

Кудрявая болонка

К ней просто так идёт.

 

Кудрявая блондинка —

Желанный в доме гость.

Кудрявая болонка

Погрызть мечтает кость.

 

На эту пару глядя,

Решил один чудак:

«А может, всё иначе?

А может, всё не так?»

 

Чудак был фантазёром —

И сразу без труда

Совсем другую сценку

Представил он тогда:

 

Кудрявая болонка

По улице идёт.

Кудрявую блондинку

На поводке ведёт.

 

Кудрявая болонка

Не смотрит на зевак.

Кудрявая блондинка

Плетётся кое-как.

 

Кудрявую болонку

Её подруга ждёт.

Кудрявая блондинка

К ней просто так идёт.

 

Кудрявая болонка —

Желанный в доме гость...

И не отдаст, пожалуй,

Она блондинке кость!

 

Сказка о короле, который не понимал шуток

Король Скучиниус Второй

Был очень вредный, злой король,

Что значит шутка — он не знал

В своей стране Скучинии.

И каждый житель там скучал,

Никто вокруг не замечал

Ни звёзд, ни радуг, ни цветов,

Ни веток в снежном инее.

 

Однажды из-за синих рек

Один весёлый человек

В то королевство прискакал

Верхом на белой лошади.

Он шутку бросил невзначай —

От шутки спряталась печаль

И прокатился дружный смех

На самой людной площади.

 

Смеялся громко весь народ,

И даже стража у ворот,

Держась руками за живот,

Вовсю тряслась от хохота.

И сам Скучиниус Второй,

Сам очень вредный, злой король, —

И тот от смеха весь дрожал.

А так дрожать — чем плохо-то?

 

Сказал король придворным так:

— Представьте, шутка не пустяк!

Жаль, прежде я не знал о том

В своей стране Скучинии!..

И неспроста, наверно, вдруг

Светлее стало всем вокруг

От звёзд, от радуг, от цветов

И веток в снежном инее!

 

Истории с постскриптумом

 

История первая

Однажды маркиза из замка Бривон

Супруга с презрением выгнала вон,

Поскольку маркиз, потеряв свою волю,

Большое пристрастье имел к алкоголю.

P.S. Вот так и страдает от женских капризов

Немало мужчин. И не только маркизов.

 

История вторая

Однажды на площади Древнего Рима

Толпа лицедеев играла без грима,

Поскольку торговец в положенный срок

Доставить помаду и пудру не смог.

P.S. Представьте, с тех пор кое-где и поныне

Косметику трудно найти в магазине.

 

История третья

Однажды в далеком кавказском ауле

Невесту при свете луны умыкнули.

Конь скрылся в ущелье, уздечкой звеня,

И вторило эхо подковам коня.

P.S. Подумайте только: невест воровали!

Джигитов таких нынче встретишь едва ли.

 

История четвертая

Однажды пирату по кличке Милага

В конверте пришла деловая бумага.

Его приглашали явиться в тюрьму,

Но буквы неведомы были ему.

P.S. Беда бы могла с тем пиратом случиться,

Коль стал бы он грамоте с детства учиться.

 

Ёжик, которого можно было погладить: Сказка

Все ежи на свете колючие. Не правда ли? На них столько острых иголок, что не дотронешься даже. А по головке погладить и вовсе нельзя. Поэтому их никто никогда и не приласкал ни разу. Но одному доброму Ёжику всё-таки повезло. Как это произошло? А вот как.

Брёл Ёжик по лесу. Видит: пень торчит. А на том пеньке сидит Зайчонок и кашу манную из тарелки ест. И не просто ест, а столовой ложкой. Съел Зайчонок кашу и сказал:

— Спасибо, мама!

Подошла к Зайчонку мама Зайчиха, по головке лапкой погладила и похвалила:

— Молодец! Какой у меня воспитанный сынок растёт!

А Ёжику, которого никто никогда не гладил так ласково, вдруг стало грустно. До того грустно, что он даже заплакал.

Увидела Зайчиха, что Ёжик плачет, и спрашивает:

— Кто тебя обидел?

— Никто не обидел, — отвечает Ёжик.

— А почему тогда у тебя слезинки на глазах?

— Потому, что вы Зайчонка... погладили... лапкой.

— Разве тебя твоя мама не гладит?

— Не гладит. Никто меня не гладит.

— Я бы тебя, малыш, погладила, если бы... если бы ты не был таким колючим, — пожалела Ёжика Зайчиха.

— Конечно, она бы тебя погладила, — вмешался Зайчонок. — Но можно очень даже просто лапку уколоть.

— А если я не буду колючим? — вдруг спросил Ёжик.

— Тогда другое дело, — говорит Зайчиха. — Но ведь это невозможно.

— Возможно! — крикнул Ёжик и стал кувыркаться, стал кататься по земле до тех пор, пока не нацепил на все свои иголки целый ворох опавших листьев. Он стал похож на пёстрый разноцветный шарик.

Когда шарик этот подкатился к Зайчихе, она сразу не поняла, в чём дело. Но Ёжик просунул сквозь листья чёрную кнопочку носа и пробормотал:

— Теперь я... совсем... не колючий. Правда?

Зайчиха улыбнулась и погладила Ёжика.

— Молодец! — сказала она. — Ах, какой находчивый Ёжик растёт!

 

Читайте также

МихаилПляцковский: «Я вам песенку свою за улыбку отдаю!»

Поэт-песенник Михаил Пляцковский

 

https://stmegi.com/posts/68296/kak-pismo-genseku-spaslo-poeta-plyatskovskogo-/?sphrase_id=27285

 

Фото с сайта https://rgbs.ru/news/2-noyabrya-85-let-so-dnya-rozhdeniya-poeta-i-dramaturga-mikhaila-plyatskovskogo/