Курская битва: 205 стихотворений и поэм

 

23 августа — день разгрома советскими войсками немецко-фашистских войск в Курской битве в 1943 году, День воинской славы России. Курская битва длилась с 5 июля по 23 августа 1943 года и стала поворотным моментом в ходе Великой Отечественной войны. Курская битва была одной из крупнейших битв Второй мировой войны. С обеих сторон в неё было вовлечено более 4 млн. человек, свыше 69 тыс. орудий и миномётов, более 13 тыс. танков и САУ, до 12 тыс. самолетов. С нашей стороны в боях на Курской дуге участвовали около двух миллионов человек, шесть тысяч танков, четыре тысячи самолетов. Только за один день 12 июля 1943 года, когда 604 экипажа 5-й гвардейской танковой армии принимали участие в кровопролитном сражении под Прохоровкой, 145 танков и самоходок были подбиты и 183 — сгорели. Советский Союз потерял там более 254 тысяч человек убитыми, пленными и пропавшими без вести.

Курская битва завершила коренной перелом в Великой Отечественной войне, и стратегическая инициатива перешла в руки Красной Армии. Советские войска стали последовательно теснить врага со своей земли. Курск носит звание «Город воинской славы» и награжден орденом Отечественной войны I степени. Во время Великой Отечественной войны первый салют в честь победы над врагом был дан 5 августа 1943 года в Москве. Артиллерийские расчеты войск ПВО и гарнизона Московского Кремля салютовали в честь успешного наступления советской армии на орловском и белгородском направлении в ходе Курской битвы.

 

Курская дуга

Броня в броню, рвануло в небо пламя!

И дрогнула былинная земля!..

Горели танки жаркими кострами,

И были дымом застланы поля.

 

…Всего два слова — Курская дуга.

Как много это значит для солдата!

Жила России гневная душа

В бессмертной битве Н-ского квадрата.

Л. Кузубов

 

Курская дуга

Спустя полвека, как там ни считалось,

Мы не признать сегодня не вольны:

Под Прохоровкой, здесь она решалась —

Судьба народной праведной войны.

 

Вся наша боль, все наше унижение,

Все, что стерпеть пришлось нам от врага,

Нашли ответ в мучительном сраженьи

С крутым названием — Курская дуга...

 

Ещё не смолкли звуки канонады,

когда взревев (навеки сохрани!),

друг другу в лоб здесь двинулись армады

слепой моторизованной брони.

 

И мать-земля стонала и гудела

под танками на страшном их пути,

металл мешался с человечьим телом,

чтоб этим сплавом в чернозем уйти.

 

Да, здесь в июле, в русском поле чистом,

Где каждый миг рвал чей-то жизни нить,

Красноармеец показал фашисту,

Как он умеет Родину любить.

 

И словно свежим ветерком подуло,

хоть был ещё к Победе долог путь,

когда Дуга врагу хребет согнула,

да так, что не сумел он разогнуть!

В. Корнеев

 

Курская дуга

Замолкли в рощах соловьи,

Затихла русская земля,

И передвинулись бои

В орловско-курские края.

 

Не колокольчик под дугой —

Осколков свист над головой.

Поля широкие, луга, —

Вот это Курская дуга.

 

Я помню, друг —товарищ мой,

Твою горячую ладонь,

Когда в атаку шли с тобой

Плечом к плечу через огонь.

 

Раскинув руки, ты лежал.

Гремел вдали суровый бой.

А ветер во поле качал

Березку тихо над тобой.

 

Не колокольчик под дугой —

Осколков свист над головой.

Поля широкие, луга, —

Вот это Курская дуга.

А. Софронов

 

Курская дуга

В тургеневских охотничьих местах

Воронки, груды мертвого металла.

Здесь за день до двенадцати атак

Отчаянная рота отбивала.

 

А как бомбили нас! Не говори —

Такого в Сталинграде не видали.

Всю ночь качались в небе фонари,

Кровавым светом озаряя дали,

 

С рассветом «тигры» шли на нас опять

И вспыхивали дымными столбами,

И приникали мы, устав стрелять,

К горячей фляге пыльными губами.

 

А все же удержали рубежи,

В июльской битве оправдав надежды.

Окопы на полях примятой ржи

Проходят там, где проходили прежде.

 

И на скелете пушки «фердинанд»,

Прорвавшейся на русские пригорки,

Фотографируется лейтенант,

А над пилоткой нимбом — дым махорки.

Е. Долматовский (1943)

 

Песня о Курской битве

Не позабыть нам грозное лето,

Там, у истоков Оки,

Бились с рассвета

И до рассвета

Гвардии нашей полки.

 

Взорваны рельсы Курской дороги,

Смолкли в садах соловьи.

Хаты разбиты,

Враг на пороге,

Наша отчизна в крови.

 

Шли, расстилая черное пламя,

Танки с фашистским крестом,

Смерть лютовала

Под Понырями,

Добрым и мирным селом.

 

Бомбы свистели, выли снаряды,

Спутались ночи и дни.

Не отступили

Наши солдаты,

Насмерть стояли они.

 

Немцы полвойска здесь потеряли,

В курских зеленых полях.

Кончилась битва

Под Понырями,

Птицы запели в садах.

 

Там мы на запад путь начинали,

Там в наступленье пошли

И до границы

«Фрицев» погнали

С нашей советской земли.

Е. Долматовский

 

На Курской дуге

Немецкие изорванные карты

Валяются в разбитых блиндажах.

Фашисты, что в разбойничьем азарте

Пришли сюда, убитые лежат.

 

Еще клубится дым над полем боя,

Над тысячами брошенных машин.

Но как прекрасно небо голубое,

Как травы луговые хороши!

 

Здесь судьбы мира взвешивались строго.

Здесь наши танки шли, как корабли.

Победные широкие дороги

Среди цветов на запад пролегли.

 

Мы бились от заката до заката,

И были мы такими в том бою,

Каких вы не видали на плакатах

И не встречали в праздничном строю.

 

Немецкие изорванные карты

Валяются в разбитых блиндажах.

Фашисты, что в разбойничьем азарте

Пришли сюда, убитые лежат.

А. Елькин (1943)

 

Под Прохоровкой

Под Прохоровкой летом в сорок третьем

Поистине был самый ад войны.

Броня гудела и дышала смертью,

Дышала с той и этой стороны.

 

Сталь, накаляясь, в пламя превращалась,

В разящий порох превращалась кровь.

Как молнии, здесь сталкивалась ярость

Взаимоисключающих миров.

 

Во все столетья так ещё не бились —

Вросли в простор две огненных стены!

Но здесь, в аду, светила справедливость

Лишь только с этой, с нашей стороны.

 

Как при затменье, меркло солнце в небе.

Метались танки, траками пыля…

Как соль на раны, принимала пепел

Измученная русская земля.

Б. Яроцкий

 

Прохоровская земля

Здесь столько рваного железа,

Так им пласты начинены,

Что, кажется, копни вдоль среза,

Увидишь все слои войны:

И сорок первый, горевой,

И сорок третий, грозовой.

И, как в колодце, нету дна,

Копай до дна — одна война!

 

Когда бы мог попавший в землю

Металл потом взойти, как лес,

Он здесь, до края степь объемля,

Как лес, поднялся б до небес.

И, лесу этому внемля,

Под ним прогнулась бы земля.

 

И все ж та степь, она — живая.

Куда ни глянь, из края в край

Пшеница ходит, созревая,

Денька два-три и убирай.

Бежит волна, как вдоль уреза

Реки, вдоль тропки полевой...

Она растет не на железе,

Но на крови,

Еще живой.

Л. Решетников

 

Перед атакой

Опять звучит сигнал ночной тревоги.

Орудья бьют, — как видно, до утра.

И за рокадой, вдоль ничьей дороги,

Пылают, словно свечи, хутора.

 

А в роще тишь. Безмолвие и звезды.

Плывет над миром древняя луна.

Но здесь война. Здесь пахнет гарью воздух.

Здесь тишь, как тетива, напряжена.

 

И вдруг, наполнив посвистами чащу,

В причудливом сплетении ветвей

Заливисто, неистово, пьяняще

Заговорил, защелкал соловей...

 

И в этот миг, за полчаса до боя,

В рассветный этот час я увидал,

Как, к солнцу повернувшись головою,

Товарищ землю жарко целовал...

 

Земля моя! Ты нас, как мать, качала,

Вела вперед, заботясь и любя.

Но лишь в годину горя и печали

Мы поняли, что нет нас без тебя.

Л. Решетников (Курская дуга, 1943)

 

* Рокада — железная, шоссейная или грунтовая дорога в прифронтовой

полосе, проходящая параллельно линии фронта.

 

Ночная атака

Прожектор, холодный и резкий,

Как меч, извлеченный из тьмы,

Сверкнул над чертой перелеска,

Помедлил и пал на холмы.

 

И в свете его обнаженном,

В сиянии дымном, вдали,

Лежали молчащие склоны

По краю покатой земли.

 

Сверкая росой нестерпимо,

Белесая, будто мертва,

За еле струящимся дымом

Недвижно стояла трава.

 

Стоял перелесок за полем.

И чётким и плоским он был,

Как будто из черного толя

Зубцы его кто-то скроил.

 

Вся ночь, притаившись, молчала.

Еще не настала пора.

И вдруг вдалеке зазвучало

Протяжно и тихо: «Ура-а-а!»

 

Как будто за сопкою дальней

Вдруг кто-то большой застонал,

И звук тот, глухой и печальный,

До слуха едва долетал.

 

Но ближе, все ближе по полю

Катился он. И, как игла,

Щемящая ниточка боли

Сквозь сердце внезапно прошла...

 

А рядом — с хрипеньем и хрустом —

Бежали, дыша горячо,

И сам я летел через бруствер,

Вперед выдвигая плечо.

 

Качалась земля под ногами.

Моталась луна меж голов.

Да билось, пульсируя, пламя

На выходах черных стволов.

Л. Решетников

 

Мать лейтенанта Чеснокова

Мать лейтенанта Чеснокова,

Что пал вблизи Сторожевого,

В виду родной своей избы —

Ворот и печи без трубы —

 

Она, покинув темь подвала,

Лишь закипел в деревне бой,

Навстречу к нам —

К нему бежала,

Чтоб заслонить его собой.

 

К нему, к нему — сквозь стену страха.

Сквозь гром и дым — К нему, к нему.

Но он споткнулся, грянув с маху

Лицом к порогу своему.

 

Не плакала, не голосила —

Все это было впереди.

Сама глаза ему закрыла,

Сложила руки на груди.

 

И первой бросила с пригорка

Земли холодной первый ком,

Когда раздался залп тот горький

Над выстроившимся полком.

 

Невестка около рыдала,

Не вытирая слез с лица.

А мать молчала, мать молчала:

Она тогда уж это знала,

Что слезы эти — лишь начало,

А та потеря до конца…

 

Жива ли ныне та старуха

И встал ли дом на месте том?

И вышла ль замуж молодуха,

В тот час лежавшая ничком?

 

Ах, если б так оно и сталось!

И дай Бог счастья ей и всем,

Кому узнать еще досталось

Не только тяжкий труд да старость,

Но и любовь хоть между тем.

 

Так что же с ними, дорогими,

Случилось там за вихрем лет,

Где полк тогда расстался с ними?

О том, признаться, данных нет.

 

И только то, как раньше, снова

Нет-нет, да и всплывет то слово,

Со дна поднявшись сквозь года,

Как в сушь соленая вода,

Как вместо хлеба лебеда:

Жена найдет себе другого,

А мать сыночка никогда.

Л. Решетников

 

* * *

Сорок третий

Горечью полынной

На меня пахнул издалека —

Черною,

Обугленной равниной

Видится мне Курская дуга.

 

«Тигры» прут,

По-дикому упрямы,

Но со мною

В трудный этот миг

Прямо к окуляру панорамы

Весь мой полк

Уверенно приник.

 

Громыхнуло

Сразу на полсвета.

Танки,

Словно факелы, горят...

Нет, не зря живет во мне

Все это

Три десятилетия подряд!

 

Те бои —

Как мера нашей силы.

Потому

Она и дорога,

Насмерть прикипевшая

К России,

Курская великая дуга...

М. Борисов

 

Под Прохоровкой

Здесь тридцать лет

Подспудный тлеет жар,

Хоть все в округе

Дышит тишиною.

Еще один подъем

На крутояр —

И ляжет

Вся земля

Передо мною.

Через лесок,

Что мятою пропах,

Ведет

Полузаросшая тропинка,

И вспыхивает жарко

На хлебах,

Как будто солнце,

Каждая росинка.

Опять иду

Сквозь эту красоту,

Что мне

И горизонта не хватило.

М. Борисов

 

* * *

Поверьте мне, я видел бой,

Который раньше и не снился,

Когда в дыму за гильзой гильза,

Курган мостила гробовой.

 

Поверьте мне, я видел бой,

Горел в его смертельной стали…

Он заслоняет и поныне

Мне белый свет самим собой.

 

Шли танки… И земля дрожала.

Тонула в грохоте стальном.

И танковых орудий жала

Белесым брызгали огнем.

 

На батарее — ад кромешный!

Земля взметнулась к небесам.

И перебито, перемешано

Железо с кровью пополам.

М. Борисов

 

* * *

Мне эта связь навек предрешена, —

Ее судьба была моей судьбою.

И если над Россией тишина,

Безоблачно тогда и надо мною.

 

Я это и в то время понимал,

Когда хирел,

Как сорванная завязь,

Когда на льдистый Гойтха-перевал

Почти вползал,

хрипя и задыхаясь,

 

Когда не мог ни охнуть,

Ни вздохнуть,

Когда о сне мечтал, как о награде,

Чтоб в нужный час

На Прохоровку путь

Закрыть крестастой танковой армаде.

 

Я эту связь постиг теперь вполне

Во тьме ночной

И в самой светлой сини —

И потому, наверное, вдвойне

Ответствен за спокойствие России.

М. Борисов

 

Над Прохоровкой снова тишина...

(отрывок из поэмы «Дорога к звездам»)

 

Под Прохоровкой снова тишина,

Хотя хрипят обугленные танки,

И с каждым часом явственней слышна

Здесь колгота вороньей перебранки.

 

Лежу ничком, сжимая кулаки,

И кажется, что прямо за спиною

Россия-мать глядит из-под руки

На то, что было нашей огневою.

 

И кое-как поднявшись во весь рост

И протерев глаза (от дыма что ли?),

Я вместе с ней гляжу, как на погост,

На чёрное истерзанное поле.

 

Вокруг живого места не найти.

В полсотне метров глыбою стальною

Последний «тигр» застыл на полпути.

Мы устояли...

Но какой ценою!

 

И здесь, и там, доколь хватает глаз,

С моей судьбой навек неразделимы,

Лицом вперёд, вздохнув последний раз,

Лежат мои друзья и побратимы.

 

Прикрыв собою пядь земли родной,

Они лежат в уверенности строгой,

Что грянет гром на новой огневой

И встанет смерч над вражеской берлогой.

 

А я стою, хоть день давно погас,

От жгучего бессилья каменея...

Мне память сохранила этот час,

И я склоняюсь молча перед нею.

М. Борисов

 

На Курской дуге

Герою Советского Союза

Михаилу Борисову посвящается

 

Не над холмами в небесах,

Не радугой-дугой

Она лежала на холмах.

И шёл здесь смертный бой.

 

Июльским днём, собрав «кулак»,

В атаку фрицы шли.

И наползал за танком танк

На наши рубежи.

 

Грохочет «тигр»-исполин,

Как допотопный гад.

— Куда ты лезешь, чёртов сын,

А ну, давай назад!

 

А он ползёт, а он ползёт

За ним ещё, ещё…

И против них огонь ведёт

Единственный расчёт.

 

…Горели русские поля

Под Курскою дугой.

Здесь в муках корчилась земля,

Здесь шёл неравный бой.

 

Уже пылают пять машин,

Коробятся, чадят…

А трое раненых мужчин

Из-за щита глядят:

 

Два лейтенанта и сержант —

Мальчишка-сибиряк.

…Опять ползёт стальной гигант

Из дыма и огня.

 

Заходит с тыла. И расчёт,

Орудье повернув,

Уже прямой наводкой бьёт,

К родной земле прильнув.

 

Старались курские поля

Сынов своих прикрыть,

Хотела русская земля

Их силой наделить.

 

И наделила. Устоял

Расчёт в атаке той.

…Закат чадящий догорал

Над Курскою дугой.

 

Лежала Курская дуга

Вечернею порой,

Пугая битого врага

Суровой тишиной.

 

Не над холмами в небесах,

Что свежестью полны, —

Она лежала на плечах

Защитников страны

 

И опиралась на сердца

Бойцов-богатырей.

Так ось в надёжнейших часах

Касается камней.

В. Кобисский

 

* * *

Исторической памятью

Душу очисти

И с землей первородной

Навек подружись.

Да сверкнет на рассвете

В грозном небе Отчизны

Золотистою искрой

Солдатская жизнь.

 

Дымный ветер эпохи —

Разбойник и мастер.

Непреложное время.

Огонь и беда.

Как магнитом опилки,

Магнитною массой

Все железо Европы

Притянуло сюда.

 

Основанье дуги.

Страшный край обороны.

И ударила память

Во все бубенцы.

Минометы и пушки

Кричат, как вороны,

Проливные шрапнели

Свистят, как скворцы.

 

Этот гром,

Этот свист —

Не для слабого уха,

И металл — на металл.

И зови — не зови!

Мы не звали врага

В область русского духа.

На тринадцать колен

Здесь поют соловьи.

 

Искрошится бетон

И расплавится камень

У последней границы,

У смертной межи.

Только тысячелетняя

Вещая память

Никогда не оставит

Свои рубежи.

 

Отклоняется сердце

Точнее чем стрелка.

С нашей вечной земли

Мы вовек не уйдем.

Удержалась история

За ратное стремя

В самом грозном своем

Повороте крутом.

 

Продолжается время.

И путь наш неведом.

У любой высоты

Здесь — винтовку к ноге!

И навечно прибит

Колокольчик победы

Грозным русским железом

На Курской дуге.

В. Костров

 

На Курской дуге

Мемориал. Как взятое взаймы

У вечного солдатского бессмертья,

Вмонтировано в ратные шумы

Биенье человеческого сердца.

 

Ты этому значенья не придал,

Но вслушайся, насколько это надо,

Чтоб каждый сердца сдвоенный удар

Перекрывал звучанье канонады.

 

Ведь так и впрямь бывает в блиндажах,

Когда сигнал к атаке подпирает

И кровь волной горячею в ушах,

Гремя, снарядный гул перекрывает.

 

Качаются разрывов дерева,

Но голос сердца слышится упрямо...

И в этой достоверности права

Тревожащая душу фонограмма.

 

Но не такой ли гром и в наши дни

Слагается из слитных гулов мира,

Как благостно при этом ни звени

Иная поэтическая лира?

 

Чем полигоны атомной пальбой

Всё гибельней гремят и всё несносней,

Тем сердца человеческого бой

Всё оглушительней и громоносней.

В. Гордейчев

 

Огненная Курская дуга…

Огненная Курская дуга…

Отчего ж я вижу не дугу?

В памяти — горящие луга,

Я в атаку новую бегу.

 

А бойцы бегут быстрей меня.

Почему не парень я? — хоть плачь…

Сколько было линий тех огня,

И потерь, и горьких неудач…

 

Все равно мы выстоять смогли.

Наша слава, мужество и стать —

Красной нитью в жизни пролегли.

…Есть что поколеньям передать!

Т. Ульянова

 

Прохоровка

Прохоровка, Прохоровка…

По полям колхозным,

Выдыхая порохом,

Лезет жук навозный.

 

Все бока искрестаны,

Рвёт от рёва уши.

Смерть за ним ответственно

Отделяет души

В груде тел поваленных.

Только ждать почёта

От потомков пламенных

Нашему расчёту:

 

Некуда нам пятиться

От защитной бровки

С пушкой-каракатицей.

Бей без остановки!

 

И глаза не косятся

Видеть помощь с тыла,

Вслух невольно просится:

«Господи, помилуй!»

 

Только вдруг глаза в «нули» —

Сзади с тем же воем

Наши танки двинулись

Встречным смертным боем.

 

Словно преисподняя

Вырвалась наружу:

Все котлы наполнены,

Черти варят ужин.

 

Развели пожарище,

Пламя небо лижет,

В радости таращатся:

«Подходи поближе».

 

Землю взрыв плюмажами*,

Танки бьются дважды —

Выйдя экипажами,

Кончить рукопашной.

 

Ангел тоже рядышком

Бьётся с бесом в яви.

Так Россию-матушку

В поле отстояли.

 

Прохоровка…

Прохоровку

Мы забыть не сможем

И запасы пороха

Далеко не сложим.

 

* Плюма́ж (фр.plumage — «оперение») — украшение в виде перьевой опушки типа веера. С древности и до сих пор используется на конской сбруе или военных головных уборах в некоторых армиях. Считается символом власти и триумфа.

Б. Картузов

 

* * *

В сорок третьем под Понырями

Враг пытался в смертельном бою

Бронированными кулаками

Выбить русскую душу мою.

 

Был огнём и железом испытан

И под Курском я, и под Орлом,

Ну а выжил, и не был убитым,

И проверен на страх, на излом.

А. Головков

 

Сухая тишина

Шли танки...

И земля — дрожала,

Тонула в грохоте стальном.

И танковых орудий жала

Белёсым брызгали огнём.

 

На батарее — ад кромешный!

Земля взметнулась к небесам.

И перебито, перемешано

Железо с кровью пополам.

 

И дым клубится по опушке

Слепой и едкой пеленой, —

Одна истерзанная пушка

Ещё ведёт неравный бой.

 

Но скоро и она, слабея,

Заглохнет, взрывом изувечена,

И тишина — сухая, вечная —

Опустится на батарею.

 

И только колесо ребристое

Вертеться будет и скрипеть, —

Здесь невозможно было выстоять,

А выстояв — не умереть.

Ю. Белаш

 

Ожидание

Вот в стереотрубах — мерцание стекол.

Раскатана степь, от накала бела.

А в небе упругом высоко-высоко

под солнцем размашистый почерк орла.

 

Куда б ни пополз ты — направо, налево, —

в седом ковыле и под волнами ржи

застыли солдаты. Нет-нет и от гнева

на лица свинцовая тень набежит.

 

Ты словно на дно провалился затона,

и в этой сплошной синеве лучевой

ни ветра, ни грома, ни зова, ни стона,

ни шепота даже, ни сна — ничего...

 

Одна тишина, да изломы траншеи,

да звездные каски, да вражеский вал.

И что-то в тиши этой зреет и зреет.

За стрелкой секундной следит генерал.

С. Поделков (1943)

 

Песня о солдате Красной Армии

Посвящается героям боев на Курской дуге

 

Мы их и бою видали не однажды.

Но каждый раз, вступая в новый бой

Мы видим вновь, что стал героем каждый

И песню славы—заслужил любой.

 

В гуле яростного боя

Против черных вражьих сил

Эту песню о герое

Фронт Воронежский сложил.

 

Эту песню спели пули,

Спели звонкие штыки

Возле Белгорода в июле,

Где советские полки

И отбили, и разбили

Грозный вражеский напор,

По своей жестокой силе

Небывалый до сих пор.

 

Сквозь огонь,

сквозь дым кровавый

Фронтовых июльских гроз

Эту песню ветер славы

По стране родной разнёс.

 

1

Сизый дым на поле боя.

Смрад и пыль. Столбом земля.

Небо —утром голубое —

Стало днем черней угля.

 

Щепки брёвен, камня груды

Круто смешаны с песком.

Бомбы ахают повсюду.

Мины ухают кругом.

 

Бьют из леса батареи.

Дом горит.

Хлеба горят.

Но не вышел из траншеи

Красной Армии солдат.

 

Зной июльский мучит люто.

Где ты, капелька росы?

Часом кажется минута,

Мнятся вечностью часы.

 

Всё огромней, всё грузнее

Рядом падает снаряд.

Но не вышел из траншеи

Красной Армии солдат.

 

Из-за каждого пригорка,

Широко распялив рот,

Громовой скороговоркой

Тараторит пулемет.

 

Всё назойливей, слышнее

Пули жадные жужжат.

Но не вышел из траншеи

Красной Армии солдат.

 

Не теряясь в знойном шквале

Он, спокойствие храня,

Давит шторм огня и стали

Бурей стали и огня.

 

Нeт приказа к наступленью;

Значит, время не пришло.

Терпеливо жди мгновенья,

Чтобы ринуться в село.

 

А уйти? Видать, смешнее

Люди слов не говорят!

Для того ль сидит в траншее

Красной Армии солдат?

 

Ведь кругом него — Россия,

Поймы солнечной краса,

И колосья золотые,

И высокие леса.

 

В мире нет святынь роднее —

Значит, нет пути назад...

И не вышел из траншеи

Красной Армии солдат.

 

2

Нет, не плугом поле взрыто,

Если облаком густым

Ходят двадцать «Мессершмиттов»,

Сорок «Юнкерсов» над ним.

 

Над заманчивою целью

Вьется смерть петлёй тугой,

Огненосной каруселью,

Чёрной чёртовой дугой.

 

Рассыпая грохот звонкий,

Бомбы грозного врага

Роют грузные воронки

Через каждых три шага.

 

Всё сильнее ливень лютый

Не стихающей грозы.

Часом кажется минута,

Мнятся вечностью часы.

 

Быть живым — большое диво,

Если с неба бомбы бьют

Без минуты перерыва

Триста семьдесят минут.

 

Хлещет ливень, не слабея,

С лишним шесть часов подряд...

Но не вышел из траншеи

Красной Армии солдат.

 

3

Сколько танков? Двести? Триста?

Право, сразу не сочтёшь!

До чего же золотиста

Колосящаяся рожь!

 

До чего ж несправедлива

И горька ее судьба,

Если топчет враг шкодливый

Ненаглядные хлеба!

 

Воздух грохотом распорот...

Танки лезут напролом.

Это едет целый город,

Где стреляет каждый дом.

 

Шквал огня ему навстречу

Мчат советские грома,

И пылают, словно свечи,

Броненосные дома.

 

Но дорвались до траншеи

Два ряда железных гор.

Повернув большие шеи,

Вражьи танки бьют в упор.

 

Танки тяжестью своею

Рвы траншейные громят...

Но не вышел из траншеи

Красной Армии солдат!

 

Ну так что же, если танки

Позади пошли греметь?

Грязным ломом их останки

Будут где-нибудь ржаветь.

 

Их в спокойствии могучем

Красной Армии солдат

Бьет бутылками с горючим,

Гробит связками гранат.

 

Вот раздроблен город гулкий,

Он распался на куски.

На косые переулки,

На хромые тупики...

 

Поля боя не оставит

Верный Сталину боец!

Тяжесть танков не раздавит

Наших пламенных сердец!

 

Гордый силой человечьей,

Славой русскою богат,

Может небо взять на плечи

Красной Армии солдат.

 

4

О страна моя родная,

Солнце радости моей!

Мы по имени не знаем

Всех твоих богатырей.

 

Мы героями богаты,

По величию побед

Красной Армии солдатам

В целом мире равных нет.

 

Песню, лучшую на свете,

Сложит им моя страна.

Пронесем мы сквозь столетья

Их святые имена.

 

Но давайте не забудем

Самый длинный разговор

Посвятить советским людям,

Не известным до сих пор, —

 

Тем, чей подвиг в пекле боя

Всем увидеть довелось,

Только имя их родное

Нам узнать не удалось.

 

Эти люди не боялись,

Стоя насмерть, до конца,

Ни огня, ни острой стали,

Ни железа, ни свинца.

 

Напрягая все усилья,

Надрывался лютый враг,

Но они не отступили

Из окопов ни на шаг...

 

Так восславим пред веками

Имя гордое того,

Кто могучими руками

Подымает наше знамя,

Нашей славы торжество!

 

Солнце силы, гроздья света

В этом имени горят,

Потому что имя это —

Красной Армии солдат.

 

5

Через рощи, через степи,

Через пашни и луга

В бой пошли густые цепи

Разъяренного врага.

 

Пулю в грудь всадить врагу бы!

Пальцы щупают курок...

Но тихонько шепчут губы:

— Подожди. Еще не срок.

 

Всем сейчас услышать любо

Пулеметный говорок...

Но упрямо шепчут губы:

— Подожди. Еще не срок.

 

Чей-то крик доносит ветром,

Мысль томительно-остра.

Триста метров... Двести метров...

Может, все-таки пора?

 

Да! Пора! Слова приказа

Над окопами гремят.

Всем зарядом грянул сразу

Красной Армии солдат!

 

На растоптанные степи

Хлещет вражеская кровь.

Но по трупам вражьи цепи

В бой смертельный рвутся вновь.

 

Вот немецкие злодеи

В двух шагах от нас кричат...

Тут-то вышел из траншеи

Красной Армии солдат.

 

И устроила для гада

Богатырская рука

Праздник пули и приклада,

Праздник русского штыка.

 

По всему большому фронту

Прямо в огненный закат

Немцев гнал до горизонта

Красной Армии солдат.

 

6

Бой окончен.

На мгновенье

Наступила тишина.

Только где-то в отдаленье

Песня тихая слышна.

 

Кто поёт в такое время?

Может, ты, товарищ мой?

Нет! Поётся песня всеми,

Целым миром, всей землёй.

 

Сила вражеская смята.

Натиск Белгородский лют.

Красной Армии солдаты

В наступление идут.

 

Светит солнышко над ними,

Ветер радостен и тих.

Ветер солнцу шепчет имя —

Имя каждого из них.

 

Песню силы, песню славы,

Песню дивной красоты

Им в полях лепечут травы,

В рощах — шумные листы.

 

Их приветствует Россия

Светлым гимном боевым.

И колосья золотые

В пояс кланяются им.

А. Безыменский (Курская дуга 1943 г.)

 

* * *

Ливневый дождь, словно бешеный, хлещет,

Жарко, и мокро, и страшно во тьме.

Танки со свастикой взяли нас в клещи,

Плавится тьма в перекрёстном огне.

 

Словно в аду, чьи-то мечутся души,

В пламени пляска теней...

Злобствуйте —

скоро и наши «катюши»

Выбросят сонмы огней.

И. Петрухин

 

После боя под Прохоровкой

Он опустился на станину,

Едва земли утихла дрожь.

Дым заволакивал долину,

Ложился копотью на рожь.

 

На гильзе солнце заиграло.

Да было слышно в тишине,

Как пламя танки дожирало,

Гудя на вспученной броне.

 

Заглохли навсегда моторы.

А он сидел и жив, и цел,

Уже забыв про танк, который

Поймал в мутнеющий прицел.

 

Полынь качалась на пригорке.

Стрижи сновали в синеве.

Он пуговку от гимнастерки

Искал в истоптанной траве.

 

Лишь где-то хлопали зенитки.

А он, воды напившись всласть,

Все щурился и тонкой ниткой

В ушко иглы не мог попасть…

Г. Глазов

 

* * *

Мы, вымокшие, злые, ждем сигнала.

Но что нам дождь? Через минуту бой.

Высокий бруствер над моей судьбой

Набит кусками рваного металла.

 

В ракетнице уже привстал курок.

Не будет ни осечки, ни промашки.

Комбат сдирает ногтем грязь с фуражки

И молча мне кивает: вышел срок.

 

Я поднимаюсь. медленно. В полроста.

Я делаю свой первый трудный шаг.

Но оторваться от земли непросто:

Последний страх заныл в моих ушах.

 

Но вслед за мною — двое, десять…

За ними — рота огневой дугой.

Бежим, как будто ничего не весим,

Травинка не пригнется под ногой.

 

И втоптан в землю сапогом пехоты

Страх, прижимавший нас к земле собой.

Земля моя, ты выиграешь бой:

В атаке в рост поднявшиеся роты —

Высокий бруствер над твоей судьбой!

Г. Глазов

 

* * *

Уткнулся в тучу месяц тонкорогий.

То пылью ветер бросит, то дождём.

Сегодня мы прифронтовой дорогой

Всю ночь как заведенные идём.

 

Длиннее и темнее стали ночи.

Но в отсветах пожара видны мне

Разбитые танкетки у обочин

С фашистскими крестами на броне.

 

Повалены, обуглены деревья.

Трава и та до пепла сожжена.

Вон справа, на холме, горит деревня, —

С неё и начинается война.

 

Идём, и притупляется усталость.

Ряды плотней, и глуше голоса…

До фронта километра два осталось,

А значит, и до боя — полчаса.

Н. Старшинов

 

Большое лето

Большое лето фронтовое

Текло по сторонам шоссе

Густой, дремучею травою,

Уставшей думать о косе.

 

И у шлагбаумов контрольных

Курились мирные дымки,

На грядках силу брал свекольник,

Солдатской слушаясь руки…

 

Но каждый холмик придорожный

И лес, недвижный в стороне,

Безлюдьем, скрытностью тревожной

Напоминали о войне…

 

И тишина была до срока.

А грянул срок — и началось!

И по шоссе пошли потоком

На запад тысячи колес.

 

Пошли — и это означало,

Что впереди, на фронте, вновь

Земля уже дрожмя дрожала

И пылью присыпала кровь…

 

В страду вступило третье лето,

И та смертельная страда,

Своим огнем обняв полсвета,

Грозилась вырваться сюда.

 

Грозилась прянуть вглубь России,

Заполонив ее поля…

И силой встать навстречу силе

Спешили небо и земля.

 

Кустами, лесом, как попало,

К дороге, ходок и тяжел,

Пошел греметь металл стоялый,

Огнем огонь давить пошел.

 

Бензина, масел жаркий запах

Повеял густо в глушь полей.

Войска, войска пошли на запад,

На дальний говор батарей…

 

И тот, кто два горячих лета

У фронтовых видал дорог,

Он новым, нынешним приметам

Душой порадоваться мог.

 

Не тот был строй калужских, брянских,

Сибирских воинов. Не тот

Грузовиков заокеанских

И русских танков добрый ход.

 

Не тот в пути порядок чинный,

И даже выправка не та

У часового, что картинно

Войска приветствовал с поста.

 

И фронта вестница живая,

Вмещая год в короткий час,

Не тот дорога фронтовая

Сегодня в тыл несла рассказ.

 

Оттуда, с рубежей атаки,

Где солнце застил смертный дым,

Куда порой боец не всякий

До места доползал живым;

 

Откуда пыль и гарь на каске

Провез парнишка впереди,

Что руку в толстой перевязке

Держал, как ляльку, на груди.

 

Оттуда лица были строже,

Но день иной и год иной,

И возглас: «Немцы!» — не встревожил

Большой дороги фронтовой.

 

Они прошли неровной, сборной,

Какой-то встрепанной толпой,

Прошли с поспешностью покорной,

Кто как, шагая вразнобой.

 

Гуртом сбиваясь к середине,

Они оттуда шли, с войны.

Колени, локти были в глине

И лица грязные бледны.

 

И было всё обыкновенно

На той дороге фронтовой,

И охранял колонну пленных

Немногочисленный конвой.

 

А кто-то воду пил из фляги

И отдувался, молодец.

А кто-то ждал, когда бумаги

Проверит девушка-боец.

 

А там танкист в открытом люке

Стоял, могучее дитя,

И вытирал тряпицей руки,

Зубами белыми блестя.

 

А кто-то, стоя на подножке

Грузовика, что воду брал,

Насчет того, как от бомбежки

Он уцелел, для смеху врал…

 

И третье лето фронтовое

Текло по сторонам шоссе

Глухою, пыльною травою,

Забывшей думать о косе.

А. Твардовский

 

Прохоровка, танковое поле

Низкое небо, просторное поле,

«Тридцатьчетверка»

на вечном приколе,

И воспалённые грозди рябин,

И схоронённые кости машин.

 

Но от обильных напористых гроз

Хобот немецкого танка пророс.

Вот уж воистину псовая сыть —

Плугом не взять и косой не скосить.

 

Рядом проклюнулась в поле пустом

Башня разбитая с чёрным крестом.

Вот уж крестьянам дела к посевной —

Плугом не взять, не стащить бороной.

 

Длится и длится у памяти в безднах

Дымная схватка чудовищ железных.

В памяти длится, а в жизни давно

Всё позабыто и всё прощено.

 

Вот и воспрянул от длительных гроз,

Хобот железный из пашни пророс.

Вот и взошёл из возделанной пашни

Гриб ядовитый надтреснутой башни.

 

А по ночам под лучами луны

Дымно шатается призрак войны —

Сердце двойное, стальные копыта,

Ею, войною, ничто не забыто

Б. Сиротин

 

Дыхание весны

Синева полуденного неба,

Журавлиный весенний полет.

Возле пушек высокая верба,

Осиянная солнцем, цветет.

 

Так всегда происходит в апреле,

Что от верб молодая пыльца

Позолотой летит на шинели

И на каждую каску бойца.

 

Дремлют древние курские хаты,

На завалинках возле тех хат

Из полка запасного солдаты,

За дорогу уставшие, спят.

 

Жизнь проходит путями своими,

Чередою, и здесь, на войне,

Повторяю я женское имя,

Что извечно и дорого мне.

 

Журавлям, пролетающим мимо,

Я шепчу еле слышно вослед,

Чтоб они передали любимой

От меня в Зауралье привет.

 

Все мое: ярь весеннего неба,

Многоводный разлив без конца,

На пригорке цветущая верба

И ее золотая пыльца!

Я. Шведов (Курская дуга, 1943)

 

Письмо

За мною смерть гуляет по пятам,

Земля гудит и стонет под ногами.

А я назло всем грозам и смертям

Письмо пишу на родину стихами.

 

Привет тебе, любимая жена!

Привет с земли, войною опаленной.

Здесь дом сгорел, и нива сожжена,

И вырублен врагами сад зеленый.

 

По черным трубам ветер гонит пыль.

Край хлеборобный, что с тобою стало?

Какой злодей красу твою сгубил

И чья нога поля твои топтала?

 

За Сеймом, на холмистом берегу,

Незваный гость по нашим селам блудит.

Мы не забудем Курскую дугу,

Но трижды враг ее не позабудет!

 

Проклятые! Над вашей головой

Кружится ворон черный в ожиданье.

За все, за все — за дом, за край родной,

За все невыразимые страданья,

 

За стоны братьев наших и сестер,

За наших жен, томящихся в печали, —

Мы поклялись исполнить приговор

И кровью нашу клятву подписали.

Г. Степанов

 

* * *

Тугой удар — начало канонады,

Пехоту поднимающий сигнал.

И лето зашумело листопадом,

И воздух, жестким шорохом снарядов

Распоротый, заныл и застонал,

 

Наполнился и скрежетом и звоном…

Широким эхом подняли леса

Раскаты полковых, дивизионных

И дальнобойных пушек голоса.

 

Десятки вспышек золотых, багровых

В дыму рождались молнии быстрей —

От сорокапятимиллиметровых

До гаубичных мощных батарей.

 

Когда стволы орудий разогрелись

И на мгновенье оборвался гул,

Сел на траву оглохший батареец

И жадно воздух утренний глотнул.

 

Тогда к нему вернулись слух и память.

Рассеивался смрад пороховой,

Запахло папоротником, грибами,

И хвоей, и нагретою листвой.

 

Потом возникли щелканье, и щебет,

И свист, и дятлов точный перестук,

И ликованье жаворонка в небе —

Пленительный, почти забытый звук.

 

И от улыбок посветлели лица

Покрытых дымной копотью парней.

И пели им обстрелянные птицы,

Привыкшие к соседству батарей.

 

А тем, что вслед за орудийным валом

Несли штыки в атаку на весу,

Кукушка долголетье куковала

В истерзанном снарядами лесу.

Я. Хелемский

 

Огонь

Обрушился огонь орудий,

И целых три часа подряд

Не разговаривали люди

И били пули невпопад.

 

И, навсегда оглохнув, птицы,

Бесшумные, спешили прочь.

За ними вслед, сверкнув зарницей,

На запад отступала ночь.

 

Громада огненного вала

Шла всем стихиям вопреки,

Дубы с корнями вырывала,

Колола скалы на куски.

 

В пике упали самолеты,

Танк загремел, и, наконец,

Безмолвно двинулась пехота,

По грудь в воде через Донец.

 

Артиллеристу жарко стало,

Он сполз к реке на животе

И, пот смахнув рукой усталой,

Припал к воде.

М. Лисянский

 

Перед боем

Ждем. Не спим. Окопы роем

от реки в пяти шагах.

Тихо-тихо перед боем

на обоих берегах.

 

И налево, и направо

незаметная возня,

и луна у переправы —

свет ничейного огня.

 

За ракетою ракета

загорается, дрожа.

Осторожный немец где-то

смотрит в ночь у блиндажа.

 

Он стволом поводит, немец,

впившись в тонкое цевье,

на прицеле держит немец

сердце гневное мое.

 

Но привычно, другом верным,

мой приклад пристыл к плечу —

нынче я ударю первым,

я ведь жить еще хочу.

 

Ах, затишье перед боем,

не баюкай, не морочь.

Нынче криком, свистом, воем

разразится эта ночь.

 

И клокочущею лавой,

всё круша перед собой,

с лёту бросится на правый

левый берег огневой.

Н. Перевалов

 

Перегруппировка

Бежали машины, ползли тягачи

в сплошном несмолкающем гуде.

Разбитой дорогой в кромешной ночи

спешили окопные люди.

 

К востоку, к востоку дивизия шла —

рассчитано всё по минутам:

для немца растянутся стенки «котла»,

а крышка захлопнется — утром.

 

И нас, утомленных, широкий восход

застал над спокойным Осколом*,

глазастыми окнами, скрипом ворот

встречали безмолвные села.

 

Тревожно вздыхая в предчувствии бед,

с укором и горькой печалью

смотрели нам тихие женщины вслед

и молча глаза опускали.

 

Как трудно военную тайну хранить

солдату в такие мгновенья,

когда ты не вправе им то объяснить,

что кажется вновь отступленьем.

Н. Перевалов

* Оскол — река в России и на Украине, приток Северского Донца.

 

Над Донцом

Стволы на запад повернувши,

ночную даль чертя огнем,

гремят гвардейские «катюши»

над темным Северным Донцом*.

 

В полнеба дым за водным глянцем,

в полнеба отблески зарниц.

Как там лежалось иностранцам

у развалившихся бойниц?

 

Под сводом рухнувшего дота,

к войне теряя интерес,

быть может, понял кто-то что-то

и отрезвился наконец?..

В атаку ринулась пехота

в кромешной тьме через Донец.

 

Был к утру кончен бой кровавый.

Над просветлевшею водой

чуть-чуть курился берег правый,

объятый мирной тишиной.

 

И, радуясь молчанью пушек,

спускались пленные к реке

и пели русскую «Катюшу»

на иностранном языке.

Н. Перевалов

* Северский Донец — река, протекающая по России и Украине, приток Дона.

 

* * *

Вон в небе журавли... Куда стремится

Высокий и нестройный их отряд?..

Под ними села курские горят,

И негде отдохнуть усталым птицам.

 

О, как бы я, солдат, был нынче рад

В Чувашию родную возвратиться!

Но я с врагами должен расплатиться...

Так пусть на Волгу журавли летят.

 

Я из окопа им кричу: «Туда,

Туда летите, к солнечным заторам.

Переливаясь синим и зелёным,

Там плещется спокойная вода.

 

Там соловьи поют на берегу,

Там — я клянусь — вовек не быть врагу!»

Я. Ухсай

 

* * *

Немало бед в пути мы испытали,

Мы стужей и жарою крещены.

Исхлёстаны свинцовым ливнем дали.

А я блуждаю по полям войны.

 

По-юношески были мы нежны,

Но шли в огонь и души закаляли.

Язык войны — смертельный грохот стали,

И мы его отменно знать должны.

 

Окончен бой. Изранена земля.

В траншеях и воронках все поля.

А соловей поёт всё громче, чище…

Брожу в пороховом дыму, огне.

В блокнот пишу я строчку о войне,

Впишу и вновь его — за голенище.

Я. Ухсай (Перевод С. Обрадовича)

 

Гнездо

Высота врезалась в рощу клином

И жила под ветром, на дожде,

С маленьким гнездом перепелиным,

С желторотым птенчиком в гнезде.

 

Озаряя рощу светом белым,

Грозы полыхали над гнездом.

Мать, прикрыв птенца промокшим телом,

Отводила молнии крылом.

 

В клочьях облаков, как бог, спокойное

Поднималось солнце. Лишь тогда

Перепелка в небо знойное

Выпорхнула из гнезда...

 

Дуновенье ветерка залетного

Колыхало с пчелами цветы...

Пополудни рота пулеметная

Заняла рубеж у высоты.

 

В полный рост поднявшись над долиною,

Русский парень, бравший города,

Вырыл у гнезда перепелиного

Ров для пулеметного гнезда.

 

И когда по ковылю седому

Вражий строй пошел на высоту,

Птица, возвратившаяся к дому,

Вдруг затрепетала на лету

 

И запела вдруг... И в то мгновенье

Пулеметчик прошептал: «Пора!»

(Я назвал бы ангелом спасенья

Эту птицу серого пера!)

 

Грянул бой. Она над боем черным

Заклинала песней хрупкий дом,

Всем своим издревле непокорным,

Гордым материнским существом...

 

А когда свинец поверг пехоту

И опасность обратилась вспять,

Человек, приросший к пулемету,

Мертвым был. Но продолжал стрелять.

А. Недогонов (1943)

 

Баллада о железе

Говорят, что любой человек состоит из воды и металла:

Девяносто процентов воды, остальное — огонь и металл.

Нет, не выдумка то. Мне душою кривить не пристало,

Сознаюсь — я действительно где-то об этом читал.

 

Но не верить не грех мне сухим кабинетным наукам.

Я по выкладкам, формулам, честное слово, совсем не мастак.

Я б советовал нашим еще не родившимся внукам

О проценте железа судить в человеке вот так…

 

…Если Францию нéкогда била в упор митральеза*,

А народ, чтобы жить, воскресал, выживал, выносил, —

Значит, весь человек состоял из такого железа,

Что его даже смерть, чтоб сразить, выбивалась из сил.

 

Если злая беда над Россией веками витала,

Если русский народ не поник под железной пятой,

Значит, наш человек состоит из такого металла,

В поединке с которым не выдержит сплав золотой.

 

Мир стоит на железе, да будет такое от века!

На полях отгремевших боев тишина непривычно гудит,

И степным императором с профилем древнего грека

На поверженном танке немецком

черный ворон спокойно сидит.

 

Мир к железу привык. Он на глине был жалок и ветох.

Государство растений живет под железным жезлом:

Я видал, как фиалки под солнцем цветут на лафетах

Запыленных немецких орудий в степи под Орлом.

 

Беспощадным железом покой человека изрезан,

Но никто из людей раньше времени не умирал…

По долинам России прошло испытанье железом:

Против сталелитейного Рура мы выставили Урал.

 

Не окончен поход. Мы оружие гладим руками

И читаем в теплушках железных законов устав.

Воздух бредит железом. Грохочет на запад с войсками

По железной дороге железнодорожный состав.

 

Счета нет на переднем случайным погибельным безднам:

Словно адская кузня, грохочут железо и медь.

Мне пушкарь Железняк говорил:

«Ерунда! В этом громе железном

Просто-напросто нужно железные нервы иметь».

 

…Как давно мы не спали в спокойном родительском доме!

Как мы трудимся долго на огневой полосе!

Мы по женам тоскуем. Тоскует зерно в черноземе

По дождям проливным, и тоскует трава по косе…

 

Мы победу возьмем в молодые солдатские руки.

Нас немецкая сталь не доймет — мы покрепче ее на войне!

Пусть со мной согласятся мужи первоклассной науки:

Девяносто — не десять — процентов железа во мне.

 

Я бы всю родословную — внуков и правнуков — отдал,

Я пошел бы на то, чтоб при всех под сияньем светил

Из меня златоустинский мастер снаряды сработал

И чтоб их Железняк в ненавистный Берлин вколотил!

А. Недогонов

*Артиллерийское орудие, предшественник пулемета, русское название — «картечница».

 

Баллада о Восточном ветре

Августовская жара.

Брошенные хутора.

Перестойные поля...

Пахнет медом,

хлебом,

сеном,

но всего сильнее — тленом

изможденная земля.

 

Наступленье!

Наступленье!

Тяжек бой, но путь наш светел.

Выдувает запах тленья

свежий ост, восточный ветер!

 

Дуй сильней!

Лети на запад —

полем,

садом,

огородом.

Вспять гони тевтонский запах!

Чтобы пахло только сеном,

чтобы пахло только хлебом,

чтобы пахло

только медом!

П. Булушев

 

Отдых

Качаясь от усталости, из боя

Мы вышли и ступили на траву,

И неправдоподобно голубое

Вдруг небо увидали наяву.

 

Трава была зеленой и прохладной,

Кузнечик в ней кощунственно звенел,

И где-то еще ухали снаряды,

И «мессершмитт» неистово гудел.

 

Так, значит, нам на сутки отпустили

Зеленых трав и синей тишины,

Чтоб мы помылись, бороды побрили

И просмотрели за неделю сны.

 

Они пройдут по травам, невесомы,

Пройдут и сядут около солдат,

О мирном крае, о родимом доме

Напомнят и в тиши поговорят.

 

Мне тоже обязательно приснится

Затерянный в просторах городок,

И домик, и, как в песне говорится,

На девичьем окошке огонек.

 

И взор твой незабвенный и лукавый.

Взор любящий, на век моей судьбы...

Танкисты спят, как запорожцы, в травы

Закинув шлемы, растрепав чубы...

С. Орлов (Июль 1943)

 

У Прохоровки

Поутру по огненному знаку

пять машин KB ушло в атаку.

Сергей Орлов

 

О жизни и о смерти

до утра

дождь говорил

на языке морзянки…

Работали в тумане трактора,

а чудилось —

в дыму гремели танки.

 

Лучом пронзило мглу,

и предо мной

сверкнул пейзаж,

как снимок негативный…

Мне жутко миг представить за бронёй,

которую прожёг

кумулятивный**!

 

Я думал, сталь

надёжнее земли,

но в сорок третьем здесь пылало лето:

и сталь, и кровь беспомощно текли,

расплавившись,

и были схожи цветом.

 

Наверно, мир от ярости ослеп:

чернело солнце,

мерк рассудок здравый,

когда в той схватке

с диким воем степь

утюжили стальные динозавры.

 

Огромные, железные, они,

друг друга разбивая и калеча,

скрывали там,

за хрупкостью брони,

трепещущее сердце человечье.

 

Земля и небо —

в звёздах и крестах!

И раны кровоточат, и мозоли.

В эфире жарко,

тесно, как на поле, —

звучит «огонь!» на разных языках,

на общечеловечьем —

крик от боли!

 

И где-то здесь,

среди бугров и ям,

сквозь смотровую щель шального танка

ворвался полдень

и, как белый шрам,

остался на лице у лейтенанта…

 

Войны не зная,

понимаю я,

что в том бою должна была решиться

судьба России и судьба моя:

родиться мне на свет

иль не родиться,

 

и встать ли мне однажды до утра,

за Прохоровку выйти спозаранку,

где бродят тени опалённых танков,

где их родные дети — трактора —

былое поле битвы пашут мирно…

КВ — советский тяжёлый танк периода Великой Отечественной войны, означает «Клим Ворошилов».

Кумулятивный эффект — усиление действия взрыва путём его концентрации в заданном направлении.

Ю. Шестаков

 

На Курской дуге

Анатолию Ананьеву

 

В мороз, не признававший меры,

Мы, чувствуя себя в долгу,

Облазив шахты и карьеры,

Пришли на Курскую дугу —

К Мемориалу.

Был меж нами

Один из тех былых солдат,

Что начал мерить жизнь бросками

Отсюда тридцать лет назад.

 

В неостывающей метели

Под черным дымовым крылом

Здесь танки на него летели

Квадратом,

Ромбом

И углом.

Здесь остывали друг за дружкой

Друзья в пылающем кругу...

Противотанковую пушку

Он вдруг увидел на снегу.

 

Не автор книжек многовесных,

Привыкший к мирному столу, —

Нет, младший лейтенант безвестный

Припал к замерзшему стволу.

Совсем забывшись, не в обиде,

Что щеку о металл обжег,

Он со ствола, того не видя,

Рукой тихонько смел снежок.

 

Так все, что мучило и тлелось,

Что навсегда забыть хотелось,

Что снилось, жгло и пелось, пелось,

Приходит вдруг не в свой черед,

Так, опрокидывая зрелость,

Нас юность за душу берет.

 

Как будто он был и не он был —

За ним земли живая пядь.

И танки, те, что ходят ромбом,

Несутся на него опять.

 

А мы стояли и молчали

У затаенного ствола.

И дружба — вся еще вначале —

Солдатской правдой обожгла.

Л. Ошанин

 

Противостояние

Помянем Курскую дугу!

В том годе тяжком, в том июле

Гудели пчелы на лугу,

Сказать точней — гудели пули.

 

Трава мешала видеть цель.

И над ромашковой метелью

Поднялся он, сам как мишень,

С отброшенной к востоку тенью.

 

Он так стоял, подмяв сапог,

Вполоборота к пулемету.

А сам уже глазами жег

На штурм готовую пехоту.

 

Он возвышался в этот миг

На метр — всего! — над косогором.

Но был, наверное, велик,

Сличая мир солдатским взором.

 

И все узнал он.

Все узрел.

Недаром выбрал тот пригорок…

Но не услышал, как пропел

Кривой, как серп, чужой осколок.

 

Качнулась даль.

Качнулся день.

Качнулось сердце под шинелью.

Горбатая смешалась тень

С его живой, короткой тенью.

 

Он вздрогнул.

Понял: это смерть.

И будто уж не он, а кто-то

Подумал: нет! Уж не успеть

Нажать гашетку пулемета.

 

А сам стоял. Стоять хотел!..

Была еще одна секунда —

И он глядел.

Он все глядел.

Глядел — должно быть, уж оттуда.

 

За гранью той, за той чертой

Он, не Гомер и не Овидий,

В прозренье страшном видел то,

Что даже маршалы не видят.

 

Флаг встрепенулся ли?..

Заря?..

Он все стоял — в закатной меди…

И, вздрогнув,

Сдвинулась Земля —

На метр!

Еще на метр

к Победе!

 

…Гудели пчелы на лугу.

Сказать точней — гудели пули.

То было в огненном июле…

Помянем

Курскую Дугу!

П. Любомиров

 

Июль, 1943, Поныри

Мы — добровольцы. Все из рядовых.

У каждого — надежда на удачу.

И Бог весть, кто останется в живых.

Но будь, что будет! Мы решим задачу!

 

Нас в бой ведёт козырный интерес:

Мы чёрту самому бросаем вызов,

Для танковой дивизии эСэС

Приберегая парочку сюрпризов.

 

Нас — сто один. В полночной темноте

Мы, словно тени. Нас никто не слышит.

И подойдя к намеченной черте,

Мы закопались в землю, словно мыши.

 

А вот и танки — первый эшелон —

Гремя железом, проползли над нами.

И будто от земли исходит стон.

Ну что поделать? Потерпи, родная!

 

Вот и вторая двинулась волна,

Бензин сжигая в танковых моторах.

А следом — самоходки, как стена,

С пехотою на бронетранспортёрах.

 

Что ж, братцы, наступает наш черёд!

Взмывают в небо красные ракеты,

Так, чтоб по ним гвардейский миномёт

Из фрицев сделал свежие котлеты!

 

Пехота — в клочья! А теперь — бегом!

(И некогда перемотать портянки.)

Во тьму за уползающим врагом,

Чтоб оседлать грохочущие танки!

 

Вот он, «красавец», в сизой пелене!

— Ты грезишь о победе?? Нет уж, нет уж!

Гранату подрываем на броне

И поджигаем масляную ветошь!

 

Услышав громкий взрыв, учуяв дым,

Фашисты быстро открывают люки…

А тут, как привиденья, мы стоим,

И ППШ сжимают крепко руки.

 

Вершит свой суд полночный наш десант.

Нам даже нравятся такие игры:

Захвачен неуклюжий «Фердинанд»!

Его калибр пронзает даже «Тигры»

 

И по привычке плюнув на ладонь,

Приятель загоняет в ствол снаряды.

Мы открываем «дружеский» огонь

По тем, кто впереди, и тем, кто рядом!

 

Для храбрых не придумано границ.

Усвойте, обнаглевшие задиры!..

А сколько мы подбили «единиц» —

Пусть это подсчитают командиры.

 

Пусть скажут вдовам, опустив глаза,

Как мы сражались, жертвуя собою…

А кто ещё им сможет рассказать?

Мы все остались там, на поле боя.

К. Фролов-Крымский

 

* * *

Сейчас бы выкупаться, что ли.

Жара, как в третий год войны.

Хлеба на Прохоровском поле

огнем июля сожжены.

 

С колосьев согнутых и ломких

больное падает зерно.

Неблагодарные потомки,

войну забыли мы давно.

 

Нет ни желания, ни силы

вернуться к подвигам отцов,

представить сердцем, как все было,

заплакать бы, в конце концов.

 

Другие дни, другие боли...

Зачем приехал я сюда,

зачем на Прохоровском поле

горю от зноя и стыда?

В. Верстаков

 

Черты победы

Мы шли всю ночь. Была дорога длинной,

И наш сержант, зажав цигарку в горсть,

Бодрил солдат: «Отсюда до Берлина

Осталось нам каких-то тыщу верст!..»

 

И вот рубеж. К броску готова рота.

Сержант сказал: «Ребятушки, пора!» —

И на высотку ринулась пехота

С раскатистым, отчаянным «ура!».

 

Отхлынули… Живых пересчитали,

И наш сержант опять поднял солдат.

И снова пулеметчики хлестали,

Выкашивая нас за рядом ряд…

 

И все же мы увидели Победу.

Когда заря полнеба подожгла,

По трижды окровавленному следу

Она на гребень высоты взошла.

 

Не шевелясь, стояла и смотрела.

И грозен был, и горек этот взгляд.

Ладонью, от мозолей задубелой,

Вгоняла диск Победа в автомат.

 

Клубился дым. Вдали огни блистали,

И на вершине нашей высоты

В лице Победы четко проступали

Сержанта отделенного черты.

Е. Зиборов

 

Республика Бессмертия (Из поэмы)

Глава девятая

 

Три дня подряд

Земля горела,

Развернутая, как ладонь.

Три дня гремела батарея,

Три дня: «Огонь! Огонь! Огонь!»

 

Теперь огонь не тот, что прежде!

Победный отсвет торопя,

Орловско-Курская,

С надеждой

Глядит эпоха на тебя.

 

И на тебя, мой друг Василий,

Глазами, стылыми от слез,

Глядит Советская Россия

Под шум простреленных берез.

 

За эти слезы, эти очи,

За горе наших матерей

Святым пожаром третьей ночи

Ревут все виды батарей!

 

То было мужество без меры.

Слепое?

Нет! Уже три дня

Вкушают «тигры» и «пантеры»

Всю силу нашего огня.

 

Земля горела.

Было жарко.

Уже не вызывая страх,

Лежат снопами в пору жатвы,

Темнея, трупы на буграх.

 

Земля горела от металла.

Так сколько ж ей еще гореть?!

И земляника опадала

От взрывов,

Не успев дозреть.

 

Хотя друзей легло без счета,

Василий жив и невредим.

Теперь остался он один

От орудийного расчета.

 

«Один! Один!» —

Звучит как крик.

И снова новая атака.

Один!

Уже дымят два танка,

А третий режет напрямик.

 

Гляди, Василий,

Вот он, рядом!

Да что с тобою, что, скажи?

А он уходит долгим взглядом

Туда, где плещет море ржи,

Туда, где костерок дымит,

Где, вся в малиновом закате,

Родная Волга волны катит

И мать над Волгою стоит...

 

А танк идет,

Идет сквозь рвы.

Ужасен гром его нестройный.

И так некстати

Шмель спокойно

Ползет по стебельку травы!

 

Был рядом танк,

Когда Василий

К прицелу медленно припал

И так же медленно упал,

Неслышно крикнув: «За Россию!»

Легко упал,

Спугнув шмеля,

Лицом на заревые травы,

За нашу веру, нашу славу,

Вдруг ощутив,

Как вертится

Земля...

 

И стало от зари светло

И тихо-тихо как-то сразу.

И земляничина

У глаза

Алела всем смертям назло!

Она затмила мир собой.

 

И третий танк, в огне пылавший,

Молчал.

И смертью храбрых павший

Не видел угасавший бой.

Не видел,

Как восход густел,

Как шел рассвет, широк и светел,

И как спокойно

Шмель сидел

На остывающем лафете.

 

Лишь на мгновенье он воскрес.

Увидел тусклыми глазами,

Как травы

Вровень с небесами

Шумели, что дремучий лес.

 

А он тот лес не посадил

И никогда уж не посадит...

И с неземной тоской во взгляде

Солдат

В Бессмертье уходил.

В. Фирсов

 

Походный марш курских партизан

В тылу врага мы бьемся непреклонно,

Повсюду наши зоркие посты.

Взлетают к небу вражьи эшелоны,

Пылают склады, рушатся мосты.

 

За нашу кровь, за горе и за раны

Мы вражьей своре предъявили счет.

Смелее в бой, лихие партизаны!

За партию, за Родину, вперед!

 

Мы знаем все, и всюду нам дорога,

В глухую полночь, вьюгу и туман.

Нас было мало — нас теперь так много!

Растут отряды курских партизан.

 

Враг будет бит. Фашистской банде черной

Не жить на нашей радостной земле.

Разведка наша в Курске и Касторной*…

Друзья у нас и в Брянске, и в Орле.

 

Кровавым гадам нет от нас пощады,

Берутся села за топор и нож.

Штыком, гранатой, пулей и прикладом

Врага найди, свали и уничтожь!

 

* Касторное — ПГТ в Курской обл., многие годы был известен как Касторная (по названию ж/д станции). В районе поселка в 1943 г. произошли крупные сражения в ходе Воронежско-Касторненской операции.

В. Шульчев

 

* * *

За пять минут до битвы Курской,

Как водится, в тени ветвей,

На полосе ничейной, узкой

Шальной защелкал соловей.

 

За пять минут до канонады,

В лесу, на линии огня,

Он выводил свои рулады,

В ночи отчаянно звеня.

 

Но бог войны, тоской объятый,

С азартом сумрачным в крови

Воскликнул: «Чур, певец проклятый,

Певец небес, певец любви!»

 

И пушки грянули. И с тыла

Рванулись танки на простор.

...И в мире стало все, как было,

Как все в нем было до сих пор.

И. Волгин

 

Накануне

Как тихо этой ночью в Понырях…

Артиллеристы, задремав впотьмах,

На ящиках уснули до рассвета,

И звёздами в росу упало лето.

 

Шли от Урала поезда без счёта.

Шли на Свободу. А куда ж ещё-то:

Машинами усеянная густо —

Монашеская Коренная пустынь…

 

Молчат в окопах русские винтовки,

Ещё «Катюши» песни не поют,

Но до артиллерийской подготовки

Уже осталось несколько минут.

 

И генерал задумался усталый:

Да, крови быть,

И крови быть немалой.

И поглядел на карту генерал.

А дальше Белоруссия в болотах,

Где танки тонут. Где плывёт пехота…

И загрустил… Но виду не подал.

Ю. Першин

 

На Орловско-Курском направлении

На Орловско-Курском направлении

Все без изменения пока,

Пребывают в грустном настроении

Наши и немецкие войска.

 

Вгрызлись в буераки и пригорки,

Растворились в травы и стога.

Ждут команд: «Вперед!» «тридцатьчетвёрки»,

Чтоб свой гнев обрушить на врага.

 

На войне бывают тоже игры,

Тут уж кто кого перехитрит.

Скоро вспыхнут факелами «тигры»,

Кто-то будет ранен, кто убит.

 

На Орловско-Курском направлении

Встали две армады, два врага,

И звенит в преддверье наступления

Курская железная дуга.

В. Силкин

 

* * *

Сверля туннели по сугробам талым,

Ручьи, звеня, стремятся в лоно рек.

А при пути, измученный металлом,

Как свечка, догорает человек.

 

Его убийц тесня и настигая,

За горизонт товарищи ушли.

Слепит глаза голубизна нагая,

Тревожит запах тающей земли.

 

Кровь застывает, по виску стекая,

Взгляд застилает дымка полусна.

И зреет бред… Так вот она какая,

Последняя, двадцатая весна.

 

До тех, кто скрылись за горбом пригорка,

Не докричишься, сколько ни кричи.

Баюкает ручьев скороговорка,

Картавят рядом черные грачи.

 

И весь в свеченье небосвод высокий.

И степь под снегом празднично светла.

Ты слышишь? В травах оживают соки

От каждой капли твоего тепла.

А. Сурков

 

Соловьи

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.

Пришла и к нам на фронт весна,

Солдатам стало не до сна —

Не потому, что пушки бьют,

А потому, что вновь поют,

Забыв, что здесь идут бои,

Поют шальные соловьи.

 

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.

Но что война для соловья —

У соловья ведь жизнь своя.

Не спит солдат, припомнив дом

И сад зеленый над прудом,

Где соловьи всю ночь поют,

А в доме том солдата ждут.

 

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят.

Ведь завтра снова будет бой,

Уж так назначено судьбой,

Чтоб нам уйти, не долюбив,

От наших жен, от наших нив.

Но с каждым шагом в том бою

Нам ближе дом в родном краю.

 

Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты немного поспят,

Немного пусть поспят…

А. Фатьянов

 

* * *

Отрывок из поэмы «Русское поле»

 

На согретой августом земле,

Средь стерни щекочущей и колкой

Встретятся и через сотни лет

Хлеборобам ржавые осколки.

 

К ним всегда потянется рука,

Взгляд всегда вниманием их тронет.

Что такое Курская дуга —

Можно взвесить даже на ладони…

В. Агеев

 

Танковый бой

(из поэмы «Русское поле»)

 

… И двинулись для встречи близкой,

Когда пути иного нет,

На поединок богатырский,

Как с Челубеем Пересвет,

 

Две мощных танковых армады

На эту разную дуэль

Под грохот встречной канонады,

Победную имея цель.

 

Столкнулись — «ромбом» и «уступом» —

Тагила и Кузнецка сталь

С бронею Тиссена и Круппа,

Пришедшею в чужую даль.

В. Агеев

 

Прохоровка, 12 июля 1943 года

На прохоровском направлении

Мертвые танки стоят.

На прохоровском направлении

Не видно нигде солдат.

 

Стоит тишина до боли —

После тяжелых боев.

Черное, мертвое поле

Оглядывает воронье.

 

Но что это? Шагом нетрезвым,

Потупив безумный взгляд,

Бродит между железом

Чужой одинокий солдат.

 

Белоголовый пришелец

С разбитым, кровавым ртом,

Зачем он поет, сумасшедший,

Хохочет…

рыдает по ком?

 

Без рода уже и без звания,

С себя он срывает кресты

«Великой и грозной» Германии

И жалобно просит:

— Воды…

 

… Разбиты его «фердинанды»

И «тигры» его сожжены…

И вороны, как музыканты,

Трубят по кладбищам войны.

 

Как будто в литавры — в железе

Бьет ветер горячий с полей —

С той самой дуги,

что разрезана

Стальною Россией моей.

 

Земля здесь дымилась рекою

И стала по праву равна

И равной земле Куликова,

И мужеству Бородина.

 

Кляня это место и долю,

Сквозь пепел железный и чад

Бредет по железному полю

Забитый и жалкий солдат.

 

Пугают безумного звезды

На «тридцатьчетверке» любой…

Он слышит:

далекий и грозный,

Грохочет на западе бой.

 

Грохочет, уходит все дальше

По черной сожженной траве,

И плачет ариец, как мальчик,

По «мертвой» своей «голове».

 

… А вороны кружатся медленно,

Крича над его головой,

И солнце за танками, медное,

Уходит уже на покой.

 

Лучи колосятся косые,

И поле, сверкая, поет,

Железное поле России —

Победы и славы ее.

И. Чернухин

 

На Курской дуге

До сих пор про огнище то помнят

Дол и лес, селянин пожилой.

До сих пор подрывается поле,

До сих пор пахнет поле войной.

 

Здесь когда-то из рваного тела

Кровь подтало сочилась в дыму,

И коса мировая свистела

Широко по живому всему.

 

И, подкошенный, падал осинник,

Зверь, дрожа, далеко убегал,

Но не дрогнули парни России,

И не дрогнул российский металл.

 

Ни погона, ни лычки,

Останки —

Только пепел, суровый, сухой...

Кто держал их в пылающих танках,

До конца принимающих бой?..

 

И куда там броне было рурской,

Наглым «тиграм» до этих парней,

До души их «загадочной» русской,

Той, что нету на свете сильней!

 

Разве думали парни о славе,

Уходя на таран, как в штыки?..

В чистом поле сквозь росные травы

Пробиваются в ночь васильки.

 

И горят, как глаза их, печально,

Свет их тихий бежит по полям

К ближним селам, к урочищам дальним,

К матерям и родным тополям.

 

И всенощно на русских просторах

Льется свет в черноземной дали,

Где предельны и песня, и горе,

Нет конца лишь российской земли.

И. Чернухин

 

Четыре года

Четыре года гуси плакали,

Узрев однажды с вышины

Дома, пылавшие, как факелы,

Дымы багровые войны.

 

Четыре года гуси видели

Внизу на поле не жнивьё,

А танки мёртвые, как идолы,

Пришельцев трупы, вороньё...

 

Четыре года скрежет стали,

До облаков сплошной пожар.

А гуси всё же прилетали,

Как и положено, весной.

И. Чернухин

 

Баллада о героическом батальоне

Памяти батальона А. Бельгина, получившего звание «Героический» в битве на Курской дуге.

 

Лог Крутой

был действительно крут

В том как порох сухом сорок третьем.

Встал комбат и спросил:

— Не пройдут?

— Не пройдут! —

батальон весь ответил.

 

Дыбом черным земля. Сущий ад.

— Слева танки!.. —

орет кто-то, страшно ругаясь,

— Не пройдут! — повторяет упрямо комбат

И гремит по полям сапогами.

— Не пройдут! —

повторяет за ним батальон

И под танки ползет, приготовив гранаты.

Только что с батальонным? Еле держится он,

Вот, споткнувшись, осел грузновато.

 

Цепи лезут одна за другою подряд.

Крик и стоны смешались

в сплошной круговерти.

— Не пройдут! —

шепчет зло, умирая, комбат, —

Даже после меня... после смерти. ...

 

Стала бурой от крови на склонах трава,

И седы гимнастерки от ярого пота...

— Не пасуй перед гадом фашистским, братва!

— Эй, ходи веселее, пехота!..

 

Лог Крутой

весь истерзан, сожжен и изрыт.

Небо рвут непрестанно над ним самолеты.

— Не пройдут! —

политрук, поднимаясь, хрипит

И ведет в рукопашную роты.

 

    А на третьи сутки над степью,

когда

Поутихло все,

за полночь низко

Задрожала одна за другою звезда,

Словно свет полевых обелисков.

 

И над ними поднялся

последний солдат,

Весь в земле,

полумертвый,

с гранатой,

Еле слышно сказал:

— Все в порядке, комбат,

Не прошли!..

Не пустили ребята.

 

Все они полегли... Я остался один

Охранять до конца эти наши высоты...

Я, комбат, ничего...

Пустяки, что в груди

Пули жгут...

Подойдет скоро наша пехота.

 

...Лог Крутой —

и сегодня по-прежнему крут.

Осторожно, водитель, на спуске.

Постоим здесь с тобою десяток минут

У села незабвенного русского.

 

Как дышать здесь легко!

Это трав аромат,

Это запах гречихи и хлеба...

Приглядись,

здесь, у этих приземистых хат,

Небо выше, просторнее небо.

 

Лог Крутой...

Тишина, тишина —

Даже слышно березку на склоне,

Это плачет она,

это шепчет она

Мне балладу о том батальоне.

И. Чернухин

 

Белгород, 5 августа 1943 года

Разбит и растерзан до бурой щебенки,

Свинцом и кинжальным огнем окрещен,

В завалах кирпичных,

осколках,

воронках

Чужими мундирами пахнет еще

И приторной гарью...

На перекрестке

Уставивший в жаркое небо глаза

Пришелец лежит, белобрысый, громоздкий, —

Берлинец, убитый в бою за вокзал.

 

Он больше уже не вернется на Шпрее,

В свой чистенький домик, где старая мать...

Его бы отсюда убрать поскорее,

Да руки никто не желает марать.

 

Дымятся руины...

Из грязных подвалов

Плетется гуськом уцелевший народ.

Осталось в живых в этом городе мало,

А тот, кто остался, — он еле идет.

 

Вон женщина в жалких лохмотьях, седая,

Слепыми глазами глядит на солдат

И тихо смеется, и стонет, рыдая,

И радостно шепчет:

— Он все-таки взят!..

 

Гремит еще бой на окраине южной,

Но реет над городом алый кумач.

— Его выносить из машины не нужно,

Пока не появятся сестры и врач...

 

Машина гвардейцами сплошь опоясана:

— В сторонку! Нельзя!..

А толпа все растет:

— Ну, что там?..

— Убит генерал Апанасенко...

— Потише, товарищи!..

— Доктор идет.

 

Звучат одинокие выстрелы в центре:

— Последние фрицы!

— Себя не щадят...

Приносят с Донца августовские ветры

И запах полыни, и запах дождя.

 

Как долго он не был —живому на горе...

Природа печалится, еле жива.

Пылят меловые горячие горы,

Пожухла на желтых деревьях листва.

 

Дождя бы!..

На листья, на земь воспаленную.

На потных солдат, на усталых людей,

Чтоб стало вокруг все, как прежде, зеленым,

Чтоб легче дышалось — свободней, вольней.

 

Дождя бы!..

На эти руины квартировы,

В которых с великим трудом узнаешь,

Где улица Красина, улица Кирова —

Кварталы щебенки, развалины сплошь...

 

Старушка застыла, глядит в изумленьи,

Как ладит мальчишка на крайнем дому

Табличку, гласящую:

«Улица Ленина»,

И громко читает себе самому.

И. Чернухин

 

На Прохоровском

Взметнулись танки

в мертвой схватке.

Металл поднялся на металл...

А дома плакали солдатки,

И голос матерей витал...

 

За сыновей своих

российских

Они молились в этот день...

И на холмах,

курганах скифских

Легла божественная тень...

 

Их танки стали,

танки стали

Всего лишь на какой-то миг,*

А наши шли, сверкая сталью,

Благословленные твоим

Покровом светлым,

Богоматерь,

И содрогалась вся земля

И в душах зрело не проклятие,

А вера светлая в Тебя...

 

И, осененные покровом,

Они стояли насмерть там,

Где было сказано то слово,

Остановившее металл...

 

И эти бурые громады

Из прущих по полю «Пантер»,

И «Тигров» не были преградой

Ни нашим танкам, ни Тебе...

 

Благословляя их устало,

В огонь идущих сыновей,

Ты души павших принимала

В святое воинство к себе...

 

Архистратиг всех сил небесных

Их строил в новые ряды,

Чтоб души,

к жизни той воскресшие,

Стояли у святых твердынь...

 

* По свидетельству очевидцев над скоплением немецких танков прошёл короткий электромагнитный импульс.

Н. Грищенко

 

Контратака под Прохоровкой

Пехотинцам армии генерала Жадова

 

Война… Отечество… атака…

Рывок последний на врага…

И осени густая слякоть,

И подмосковные снега —

 

Уже история… Но поле

Опять встаёт перед судьбой,

И подаёт команду: «К бою!» —

Комбат, который принял бой

 

Ещё в июне, у границы…

И вот с тех пор бои, бои…

За златоглавую столицу,

За Сталинград, за неба синь…

 

А новобранцам бой неведом.

Они не знают, что по чём.

Но командир кричит: «Победа

За нами! Родину спасём!»

 

И поднимает дух атаки

Солдат в июльские поля,

А впереди грохочут траки,

И танки по хлебам пылят…

 

Идут железные лавины,

И плавит землю шквал огня,

Комбат уже прошит навылет,

Но бой остановить нельзя…

 

И те, которые по полю

Идут в стремительном броске,

Последнюю исполнят волю

От гибели на волоске…

Н. Грищенко

 

Монолог павшего на Танковом поле

Последний раз иду в атаку

Я по обугленной земле,

Последний раз с паучьим знаком

Кресты сияют на броне.

 

С гранатами под траки брошусь,

И остановится броня,

И будет длиться день хороший

И пули падать в зеленя.

 

Враг остановится атакой,

В которую идут друзья,

А надо мной повиснут траки,

И будет плавиться броня,

 

И я смешаюсь с чернозёмом,

С землёй обугленной своей,

И стану полем возле дома,

Где захлебнётся соловей,

 

Который пел нам в дни былые

О пробуждавшейся любви...

Но помните, мои родные —

Я пал, чтоб пели соловьи

 

Над этой курскою землёю,

Где суждено им петь века...

А мы сравняемся с травою

Под тихий шёпот ветерка.

Н. Грищенко

 

Павшим за родину

Убитый

никогда не побежден!

Живые

побежденными бывают.

Зловещий отсвет

вражеских знамен

Погибший воин

кровью отмывает.

 

Упавший на колени —

это трус,

Но павший воин

трусости не знает,

И та земля,

что отдана ему,

В душе его свободною сияет.

 

Ведь в душу он врага

не допустил,

Хотя над телом

танки грохотали.

О, сколько, сколько

дорогих могил,

Поныне нашу землю

охраняют!

 

И светятся над ними огоньки

Солдат,

упавших на траву июля.

То душ их бесконечные полки

За нашу землю

с тьмою зла воюют...

Н. Грищенко

 

Под Прохоровкой

Случалось в тех сраженьях даже так,

Что, загораясь ненавистью страшной,

Покинув навсегда горящий танк,

Танкисты бились насмерть в рукопашной.

 

Пускали в ход ножи и кулаки,

И пламя боль в сердцах не заглушало.

Хваленые фашистские полки

Святая ярость наша сокрушала.

 

За горло цепко взяли мы врага,

Во век ему такое и не снилось…

Тогда Орловско-Курская дуга,

В боях спружинив, к славе распрямилась!

М. Андронов

 

* * *

Танковое Поле — пядь, не боле,

Точечка на карте полевой,

Где победной радует судьбою

Всех живущих в стороне родной.

 

Я горжусь, что к той судьбе причастен.

Здесь живу, и, волею дыша,

Каждый миг мне наполняет счастьем

Всех полей спасенная душа!

В. Игин

 

Атака под Белгородом

Когда в предутренней атаке,

Ещё не веря в страшный ад,

Рванулась рота наша в драку,

Пути уж не было назад!

 

Ещё не думая о смерти,

Бежали с криками «Ура!».

В горячей страшной круговерти

Кровавой виделась заря.

 

Когда атака увенчалась

Победою — за хуторок,

В живых из роты пять осталось,

Считая автора сих строк.

Л. Кузубов

 

У Донца

Евгению Павловичу Суханову

 

У юнца —

Три рубца

От войны.

У Донца

Три бойца

Погребены.

Всех троих,

Как живых,

Вижу я.

Горький миг

Смерти их —

От огня...

У меня —

Три рубца

От войны.

У Донца

Три бойца

Погребены.

Л. Кузубов

 

Ветераны Прохоровского сражения

 

1.

По фотографии он водит

Подрагивающей рукой:

— Вот Саня, Миша и Володя,

И я стою. Нам завтра в бой.

Остался я лишь...

А на снимке

Солдаты смотрят озорно

И браво. Юные улыбки,

Как у героев из кино.

 

Они как будто что-то знают

Такое — нам и не понять:

За что достойно умирают

И вечно будут умирать.

 

2

В плен не попал при отступлении

и в наступленье не убит…

Встал на пригорке на колени,

ладонью травы шевелит

и взглядом ищет: здесь когда-то

лежал он, стиснутый землей,

и, скрежеща, пер на солдата

по склону нагло танк чужой.

 

Из ПТРа, словно плетью,

окоротил врага…

Застыла

слеза в глазу…

Здесь в 43-м

могла быть и его могила.

 

3

Проползший на брюхе

от Курской дуги до Берлина,

получивший три ордена Славы

и три ранения,

которые перекрестили

бугристыми рубцами грудь,

он стоит перед молоденькой врачихой,

а видит санитара,

верней — санитарку

с выбившейся из-под выцветшей пилотки

русой челкой.

Она накрыла его

своим теплым телом,

когда рядом саданула мина…

 

4.

— Театр военных действий был развернут, —

Велеречиво, будто генерал,

Он говорит, вниманьем нашим тронут,

А сам юнцом безусым воевал,

В солдатской полинялой гимнастерке

В окопе поизраненный лежал,

Из-за подбитой тридцатичетвёрки

Ни действий, ни театра не видал.

 

5.

Лебедою, кашкой, повиликой

Заросли следы войны великой.

Только седобровый ветеран

По ему лишь ведомым приметам:

«Здесь в атаку шёл перед рассветом,

Здесь упал в беспамятстве от ран,

Здесь вот санитары подобрали...» —

Точно скажет — крепко где стояли,

Умирали — и не на словах.

Зубы стиснет от внезапной боли

В сердце, и засветятся невольно

Слёзы на невидящих глазах.

В. Черкесов

 

Танковое поле

Небо нестерпимо голубое

Там, где было танковое поле.

Может быть, от васильков июльских?

Может быть, от глаз солдатов русских?

 

Посмотреть бы им на землю эту,

На цветы, на мирные рассветы,

На детей высоких и красивых,

И на звезды на своих могилах.

 

И шумит, шумит своей травою,

Спелым хлебом танковое поле.

В. Черкесов

 

На Прохоровском поле

В краю, где мы живем,

неистовствует гром

и молнии сшибаются, как шпаги,

как острые клинки,

былинные мечи

на поле брани, славы и отваги.

 

Внезапно разразясь,

гроза пересеклась

с крестом на храме, устремленном в небо,

смирилась, дождь затих,

и солнце через миг

взблеснуло, и ненастья словно не было.

 

Пролился дивный свет

на землю, — так рассвет

приходит, пробуждая все живое.

И поле расцвело,

наполнилось оно

всесильной человеческой любовью.

В. Черкесов

 

* * *

Сегодня здесь такая тишина,

Такая ночь, что я боюсь поверить,

Что будто здесь — еще вчера — война

Врывалась в дом, срывая с петель двери;

 

Что будто здесь — вчера еще — в броне

Ходила смерть, утюжа нивы эти;

Что будто здесь — вчера еще — ко мне,

Дрожа от страха, прижимались дети.

 

И вдруг кругом такая тишина!..

Поднявшись в рост, глядит подснежник смело.

И первый раз уставшая война

К огню костра с солдатами присела.

К. Мамонтов

 

* * *

Был страшный бой. Снаряды рвали в клочья

Вокруг села родную твердь земли.

А мы с сорокапяткой на обочье

Дороги пыльной глыбою вросли.

 

В четвертый раз отхлынули фашисты.

Горят два танка, тракт загородив.

— Спасибо вам, друзья-артиллеристы! —

И руку жмет нам каждому комдив.

 

Но снова бой. Во что бы то ни стало

Фашисты тракт решили взять сейчас.

И вновь направив огненное жало

На пушку нашу, бросились на нас.

 

Гудит земля от грохота снарядов.

Скрежещут траки вражеских машин…

И вдруг со мной в траншее узкой рядом

Старушка, протянувшая кувшин:

 

— Испей, сынок, чай голоден, сердешный, —

И молока с лепешкой подала…

Россия-мать, не ты ли в ад кромешный

На помощь нам крестьянкою пришла?

К. Мамонтов

 

Здравствуй, Белгород

Я был здесь в сорок третьем.

Над тобою вставало утро солнечного дня.

А ты лежал, израненный войною,

В завесе пепла, дыма и огня.

 

Враг отступал, цепляясь за угоры.

Хайлали пушки где-то за горой.

Но из укрытий шел уже в свой город

С нехитрым скарбом горожанин твой.

 

Шел к пепелищу — к тем местам родимым,

Где дед прожил, и он — до седины.

Шел к очагу, где сладко пахло дымом

До этой трижды проклятой войны.

 

И верил я не в смерть, а в возрожденье

Всех городов и сел земли родной...

Промчалось тридцать лет, и в восхищеньи

Во все глаза гляжу на облик твой.

 

Ты — город-сад! И снова над тобою

Восходит утро солнечного дня...

Лежат, накрывшись мраморной плитою,

Твои защитники у Вечного огня.

К. Мамонтов

 

Курская дуга

Мать о сыне, который на Курской дуге, в наступленье

Будет брошен в прорыв, под гранату и под пулемет,

Долго молится, перед иконами став на колени, —

Мальчик выживет, жизнь проживет и умрет.

 

Но о том, что когда-нибудь все-таки это случится,

Уповающей матери знать в этот час не дано,

И сурово глядят на нее из окладов спокойные лица,

И неведенье это бессмертью почти что равно.

А. Межиров

 

На Прохоровском поле

 

1

В огне земля, и неба синь

Незрима вовсе за дымами...

Сгинь, наважденье мое, сгинь:

Не я сражался тут с врагами —

 

Не я свой танк на вражий танк

Бросал на Прохоровском поле...

Но почему мне жарко так,

Как будто я горю в газойли?

 

И почему в моих ушах

Грохочут пушки и моторы?

И почему так шаток шаг,

Как будто я лишен опоры —

 

Как будто почву подо мной

На этих всхолмьях и долинах

Еще взрывает страшный бой,

Что продолжается в глубинах

Подземных?..

 

Наважденье, сгинь —

Ведь не горят хлеба в округе,

Не порох с толом, а полынь

Так источает из яруги

Свой горьковатый запашок...

Но самолет вот пролетает —

И вновь меня какой-то шок

К былым бомбежкам возвращает.

 

Я помню, как в землянке мать

Все прикрывала мое тельце, —

С тех пор не может не дрожать

При самолетных гулах сердце...

 

Не я свой танк на вражий танк

Бросал на Прохоровском поле,

Но почему мне жарко так,

Как будто я горю в газойли?..

 

2

Бывать на Прохоровском поле

И тяжело мне и светло:

Здесь обжигают сердце боли,

Но и победное крыло

Неугасимой Русской Славы

Так величаво вознеслось

В расплес небесной синей лавы,

Что не сдержать сыновних слез,

 

Гордясь героями-отцами —

И теми, чьи тела в земле,

И теми, кто сегодня с нами

Еще на солнечном крыле

Земные судьбы свои держат,

Нас научая презирать

Любых врагов зубовный скрежет

И так любить Отчизну-мать,

 

Чтоб не страшиться смутоносцев

И меченосцев всех мастей,

Кто снова числит Русь «колоссом

на глиняных ногах»,

Все злей

И все нахальней наседая

На нашу Родину окрест...

Вот-вот ударит Русь Святая

В набат — и вновь народный перст

Несокрушимой своей волей

Укажет путь врагам назад...

Не зря на Прохоровском поле

Колокола уже звонят,

 

Не зря озвучены равнины

И всхолмья гулом наших муз:

Ты чуешь, мати Украина,

Ты слышишь, брате белорус,

Как пробуждается Россия

От летаргического сна

И как сегодня вашей силе

Желает здравия она?!

 

Пусть не в едином ныне теле

Мы держим наш славянский дух,

Пусть нас властители сумели

Предать,

Пусть натовский петух

Все пентагоновские роли

Исполнить силится...

Пусть жаль

Нам, что о Прохоровском поле

Забыл он, где трещала сталь

Фашистской танковой армады...

 

Пусть это все не трын-трава,

Но мы тому должны быть рады,

Что Русь Великая жива!

Пора нам палочками тына

Не разделять былой Союз.

Ты слышишь, мати Украина,

Ты слышишь, брате белорус? —

 

Одна у нас земная доля,

Коль враг нагрянет —

В битвах с ним

На всяком Прохоровском поле

Мы лишь единством устоим!

А. Шитиков

 

В зоне полигона

Не сражался на войне,

Но при слове «танки!»

Дрожь проходит по спине,

Как тогда в землянке…

 

Танки длят учебный бой

В зоне полигона,

Мы вдали. Но что со мной?

Почему я стона

Удержать не смог в груди? —

Неужели память

О фашистах позади

Не смогу оставить

Никогда я?..

 

Танки шли

Вражеские прямо

На деревню нашу. Жгли

Всё огнем. Но в самом

Пекле Курской битвы мы

Всё ж не оказались:

Орды гитлеровской тьмы

Хоть и огрызались

Под напором наших войск,

Но сломились вскоре…

Боже, как изрыт мой мозг

Драматизмом горя:

Если б в дни те не нашлась

Сила выше силы

Вражьей, —

вмяли б траки нас

Заживо в могилы…

 

Полигон гремит пальбой —

Стыд стал бесполезным

Перед Матерью Землей

И Отцом Небесным:

Бьем условного врага,

Страшно землю роем!.. —

Человечеству рога

Мощно бес устроил…

А. Шитиков

 

Воспоминание о Понырях

Помню Поныри! Птицы кричали.

В дальней роще дымился костёр.

Задохнулась душа от печали,

Обожглась о сентябрьский простор.

……………………………………

Здесь они ожидали подмогу.

Здесь броню прожигали глаза!

...Лист кленовый слетел на дорогу

Прямо в рубчатый след колеса.

 

Плачь, душа! Ты обязана многим —

Искалеченным и убогим...

Плачь, душа, и гори до конца.

Вон стоит у ларька одноногий,

 

Это он не дождался подмоги...

Это я не дождался отца!

В. Дронников

 

Прохоровка

Поле Прохоровское, здравствуй!

Твой широкий снежный покой

Сотворён человеческой страстью

И тяжёлой солдатской рукой.

 

Одинокие синие ёлки,

Отслужившего танка скелет —

Тех кровавых сражений осколки —

Вот и весь охраняемый след.

 

Эту скорбь одинокого танка

Разделяет любой ветеран,

Наше поле объехал с фланга

Новоявленный Гудериан*.

 

Отравила угарным газом,

Полонила наши поля

Торжествующая зараза

Денег, пошлости и жулья.

 

Небо синее ясноглазое,

Шаль под ним далеко видна —

Белгородская, снежная, связанная

Из волокон январского льна.

 

* Гудериа́н Гейнц Вильге́льм — генерал-полковник германской армии, один из пионеров мото— ризованных способов ведения войны, родоначальник танкостроения в Германии и танкового рода войск в мире.

Ю. Ключников

 

Станция Поныри

Не надо лжи —

Здесь поле брани!

Не сосчитать погибших тут.

В годину тяжких испытаний,

Жестоких, горестных минут

Здесь обожгло Россию пламя,

Её сынов геройский труд.

 

И до сих пор земля клубится.

Святая русская земля.

И каждая её частица —

Дубравы эти и поля —

Напоена солдатской кровью.

Едва ль не каждая семья

Своих здесь потеряла кровных —

Здесь и отцы, и сыновья.

 

Склонись, прохожий, к изголовью!

Пред ними преклоняюсь я

И в бесконечно длинных списках

Ищу своих —

Здесь все свои:

Стоит Россия на крови…

А. Савин

 

Под Прохоровкой

В багровом зареве косматый дым.

Простор оглох от канонады.

Горит земля и мы горим,

и нет врагам пощады!

 

Броня, броня… железный скрежет

Полуглухое ухо режет.

Спустилась ночь средь бела дня.

— Огня, ребятушки, огня!

 

Стонал металл, броня дымилась,

Хотелось пить, хотелось жить!

Над силою вставала сила,

Но нашу силу не сломить!

 

Теперь в полях алеют маки,

Сады раскинулись в тиши.

Еще в земле ржавеют траки —

трофеи танковой атаки,

Где я оставил часть души.

 

Оставил тех, что не вернулись.

Кто пал в бою среди жнивья,

И дышит, памятью волнуясь,

Вся белгородская земля.

В. Динабурский

 

Прохоровка

Она от взрывов вся с землей сровнялась

И вся, казалось, превратилась в тлен,

Но Прохоровка и такой сражалась —

Листва с берёз со звоном разлеталась,

И гильзы пулемётных лент.

 

И, точно вновь вставая из останков,

Уже сама, как огненный буран,

Она всей мощью движущихся танков,

Как бы в пике воздушном при атаке,

Пошла на вражьи танки, на таран.

 

А танки те, что загорались, в воду,

А в воду и танкисты — кто кого...

Всё в ход пошло — кулак и финка с ходу:

Как говорят, преподнесли им в морду.

Вот тут дошло до гадов — каково!

 

И эта наша Прохоровка, знаю,

Войдет в века как фронтовой салют.

Мы веруем: когда Россия с нами,

Нас не возьмет ни смерть, ни вражье пламя,

У нас и павшие из-под земли встают.

М. Саянин

 

Курский прорыв

В сто тысяч стволов канонада

Ударила — всё, разворот...

Казалось, от этого ада

И землю с оси сорвёт.

 

И в этом кромешном шквале

Героем был каждый солдат,

И мы, что ни день, отбивали

Атак по тринадцать подряд.

 

А там вдруг пошло, загремело,

И враг покатился назад,

И молчаливо эпоха

На нас устремила взгляд.

М. Саянин

 

Прохоровка

В названье этом — хриплый танка выстрел

И стон бойца, упавшего в траву…

Назло огню здесь колос снова вызрел

И снова пьют ромашки синеву.

 

Июль бинтует утром балок раны

За хлебным полем по-над Пслом-рекой,

И я дышу, не надышусь туманом

И чувствую в нем дым пороховой.

 

Не будет войн когда-то в целом свете,

Но тут, на поле, даже тишина,

Прессуясь из невидимых отметин,

Как бы вчера войной обожжена.

В. Чурсин

 

Июльское утро на Прохоровском поле

Уходит ночь. Вот-вот — и хлынуть свету.

Чтоб вскинул жаворонок песню ввысь,

Проснулось, запылало жаром лето,

И в новый день шагнула смело жизнь.

 

Так будет завтра… Но святая сила

Сегодня нас сюда опять ведет,

Чтоб здесь на поле вспомнила Россия

Далекий близкий сорок третий год.

 

…Лавина «тигров» в души нам несется,

Готовая и смять, и растоптать,

Чтоб никогда уж не всходило солнце

И не ждала солдат-героев мать;

 

Чтоб было больно, горько, очень страшно,

Чтоб каждый онемел, ослеп, оглох,

Чтобы бурьян навек опутал пашню

И навсегда в лесу родник засох…

 

Но встало солнце средь кровавой сечи,

Шагнула в смерть и вечность наша рать,

Чтоб отстоять и дом, и сад, и речку,

И сыновей, и внуков отстоять.

 

Послало небо нам в подмогу силы —

Всех ангелов небесных племена:

Была за этим полем вся Россия

И не могла не победить она.

 

…Ну, вот и утро. Ночь с росой поникла,

Уже и дали явственней видны…

Пьяняще поле пахнет земляникой,

Как будто вовсе не было войны.

 

Нет! Было все. И утро, но другое:

В наш дом ворвался рабством враг, грозя,

И было Поле с Курскою дугою,

И лето то забыть никак нельзя…

В. Чурсин

 

Прохоровка

Вокруг нее земля фугасом взрыта,

Шли самолеты — за звеном звено.

Она в народе стала знаменита,

Как Подмосковное Бородино.

 

Вот здесь по взгорьям, по лощинам узким

К нам двигалась немецкая орда,

Чтоб кровь пролить на мостовые Курска,

На наши села, нивы, города.

 

В дыму дома, в дыму бугры и склоны,

Горят хлеба, в сплошном огне простор,

Но нет, плотину нашей обороны

Не сдвинул с места вражеский напор.

 

Стоят бойцы с упорством небывалым.

Ревут моторы... Духота и жар.

А в это время наши генералы

Врагу готовят встречный свой удар.

 

В таком сраженье путь к победе труден.

И люди в штабах не смыкали глаз,

И час настал, прославленный Ватутин*

Отдал своим дивизиям приказ.

 

Еще страшней пространство загудело,

Столбы земли, металла и огня

Взлетали к небу. Порохом горела

«Пантер» и «Тигров» толстая броня.

 

И хлынула советских танков лава,

Сметая все с пути, как ураган,

За Белгород, за Харьков, за Полтаву

Погнали наши воины врага.

 

Со счету сбившись, смерть врагов косила,

Дымилась необъятнейшая ширь.

Вот так тряхнул своей бывалой силой

Под Прохоровкой русский богатырь.

 

Теперь полынью поросли траншеи,

А где стояла жаркая пальба,

Шумят, под мирным небом хорошея,

В зеленый шелк одетые хлеба.

 

Звенит, как радость, песня жаворонка,

Спокойно в сёлах, тихо на полях,

И лишь одни зловещие воронки

Напоминают о вчерашних днях.

 

По гладкой, ровной, как река, дороге,

На детский гам, на петушиный крик,

В родной колхоз, к родимому порогу

Шагает на побывку фронтовик.

 

И говорит, всем сердцем ощущая,

Добытую в сраженьях тишину:

Мы здесь стояли насмерть, защищая

И город Курск, и всю свою страну!

Н. Истомин

 

*Генерал армии Николай Федорович Ватутин командовал Воронежским фронтом, державшим южный выступ Курской дуги.

 

Прохоровское поле

Над этим полем бушевало пламя,

Был ураган железа и огня.

На этом поле танки сшиблись лбами,

Заскрежетала о броню броня.

 

Как две разгоряченных встречных бури,

Столкнулись... «Тигр» попятился назад.

Броня, которую ковали в Руре,

Сдалась броне, что выковал Урал.

 

Простору, что лежит перед тобою,

Стать полем русской славы суждено,

Об урагане танкового боя

Напоминает нам всегда оно,

 

О стойкости, о героизме нашем.

И словно символ вечной красоты,

К «Тридцатьчетверке», памятником ставшей,

Со всех сторон народ несет цветы.

Н. Истомин

 

Слава наша — Курская дуга

У Белгорода, Курска и Орла

Натянутой струною тишина

Плыла над фронтом в памятный тот год,

Когда взорвался вдруг небесный свод,

 

И вспыхнула, как тетива, туга,

Огнём жестоким Курская дуга.

Год — сорок третий. Летние бои

На всех фронтах страдающей земли.

 

Ломила сила силу день и ночь.

Приказ — преодолеть и превозмочь —

Поставлен так, что надо бить врага.

Судьба России — Курская дуга!

 

Под Прохоровкой танкам счёта нет,

Дымы под Ольховаткой солнца свет

Застлали бесконечной пеленой,

Под Понырями гул стоит стеной.

 

Солдат в то лето выдержал тот вал,

Остановил, решительно прорвал

И, разогнувши Курскую дугу,

Пошёл на Запад: «Я ль у вас в долгу?»

 

Прошли десятилетия с тех пор.

Цветут поля, шумит сосновый бор,

Как будто бы былину говорит

О тех богатырях, кто не забыт,

 

О тех, кто, жизнь не пожалев в бою,

Отдал её за Родину свою.

Точна народа память и долга.

В ней слава наша — Курская дуга.

В. Шеховцов

 

Перед Курской битвой

Сорок третий, тревожный,

Лазареты из школ…

Путь железнодорожный

«Ржава — Старый Оскол»…

 

Без него как помыслить —

Дать врагу укорот?

Путь, спасающий жизни,

Ждёт Воронежский фронт

 

И Центральный, чьи силы

Обозначат «дугу».

Сводки нам приносили:

Что-то нужно врагу

 

Здесь, на этих просторах.

Минет много недель —

Каждый день будет дорог

В битве злой «Цитадель».

 

Путь железной дороги

«Ржава — Старый Оскол»

Был построен намного

Раньше. Он — не простой.

 

По холмам, по низинам,

Где трясина болот,

Грунт на тачках возили,

Продвигаясь вперед,

Комсомолки-девчата

И подростки — «комса»…

Поутру за лопаты

Брались — только бросай!

 

Чистякова Валюша

Вспоминала те дни:

«В единении души,

Как живые огни.

Тим и сёла, что ближе,

Присылали людей

Для строительства. Вышел

Путь на пять лишь недель

 

Наших сил и стараний.

И награды за труд

Получили куряне.

В радость был нам салют.

 

Угостили по-русски!

Злою битва была.

Колеёй своей узкой

Нас дорога вела

До желанной Победы,

Но остался простой

Путь, которым я еду:

«Ржава — Старый Оскол».

В. Шеховцов

 

К 70-летию Курской битвы

Наша память не знает постылых границ:

Может вдаль нас позвать и назад возвратиться,

Знает тысячи разных событий, страниц…

Здесь и там, далеко, очень разные лица.

 

В День Победы вернемся немного назад.

Вот он, город родной в то горячее лето!

Здесь, на курской земле, раскаленный был ад

От свинца и огня, где и выжить — победа.

 

От Орла к Белгородчине гнулась дуга.

Здесь реванш взять над нами враги захотели,

Обращаясь к своим нибелунгским богам,

Что когда-то им шлемы с рогами надели.

 

Зигфрид — их идеал. Нет арийцам преград —

Мнилось им в сорок первом, в начале событий.

Только были: Москва, а потом — Сталинград,

И на Курской дуге им убавили прыти.

 

Корни наших побед в нашей русской душе,

Не приемлющей зла. Зло безбожно, по сути.

Наша стойкость в боях все росла и росла.

Мы ли витязи здесь, что стоят на распутье?

 

Нет причины гадать, краток, долог ли путь,

Что назначен судьбой в столь суровое время.

Надо силы найти и «дугу» разогнуть,

Только громкому голосу Родины внемля…

В. Шеховцов

 

Здесь, на Курской земле

(победе в Курской битве посвящается)

 

Здесь, на курской земле,

в годы грозной войны

Собирались несметные силы.

Танки шли по золе, храбро бились сыны

Нашей Родины — милой России.

 

Этот огненный ад звался Курской дугой.

От Орла к Белгородчине гнулась

Та Дуга, становясь беспощадной стрелой,

Что, грозя, на Берлин повернулась.

 

Что прочнее брони, крепче стали любой,

Жарче многих костров, чтоб согреться —

Это знали они, в ком и гнев и любовь

Поселились в солдатское сердце.

 

Закалили сердца Сталинград и Москва,

Несгибаемый дух Ленинграда.

Разогнули Дугу наши чудо-войска,

И Победа им стала наградой.

 

Много минуло лет. Только память живёт

В наших душах о людях достойных.

Свет Любви — ясный свет —

Вновь несёт наш народ

Под задумчивый звон колокольный.

 

Город Курск дорогой нами чтим и храним.

Он, чьи воины в «Слове» воспеты,

Лучше всех для курян,

Коль с другими сравним.

За тебя, город наш, мы в ответе.

В. Шеховцов

 

Идут, бредут фашисты в Курск

Толпой подавленной, сметенной,

В пыли, разрозненной колонной,

Познав огня и стали вкус,

Идут, бредут фашисты в Курск…

 

— Начать бои на фронте узком, —

Зачитан немцам был приказ.

Паучий флаг над павшим Курском

Им рисовался в тот же час.

 

Им снились новые парады

По курским улицам пустым

И снимки с виселицей рядом

(Послать для памяти родным).

 

Но после всех «победных» маршей

В бесплодной длительной войне —

Курск стал для них гораздо дальше

И недоступней стал вдвойне.

 

За то, чтоб влезть ничтожным клином,

Местечек пару полоня,

Десятки их рвались на минах,

И сотни гибли от огня.

 

И мы сдержали вражьи силы,

Разбили наглого врага

Их измотала и сломила

Стальная Курская дуга.

 

И пусть не ждут враги пощады —

Кипит народная волна.

Мы будем бить их так, как надо,

Они расплатятся сполна.

 

Позор и плен фашистов ждут

В недобрый час на поле боя.

В наш город изверги войдут

Лишь без оружия и с конвоем.

 

А тем, кто бой принять не прочь,

Земля разверзнется могилой.

Тому порукой наша мощь,

Ударов огненная сила…

Ю. Лебедев

 

* * *

Поле славы — поле Куликово —

Множит славу озера Чудского!

Поле Бородинского сраженья —

Той же грозной силы продолженье.

 

Прах наполеонов и доныне

В древнерусской корчится равнине!

Пашни выступ — Курская дуга.

Шли на приступ полчища врага.

 

Поработал заступ после приступа.

Много их в России, этих выступов!

По гробы ходить в Россию запросто:

Приступ, отступ — и ворочай заступом.

В. Михалёв

 

Осколок

В осоке примятой

У кручи Оскола

Я поднял снаряда

Нелёгкий осколок.

 

Ладонь мне ожёг он,

Колючий и ржавый,

Как тлеющий уголь

Большого пожара.

 

А сколько осколков

В полях и долинах

Скрывает земля

От Москвы до Берлина!

 

Сражались жестоко

Неправый и правый.

Холмы сотрясались,

Стонали дубравы;

 

И пламя металось

От крова до крова,

Сочились пригорки

Слезами и кровью.

 

И рушились горы,

И дыбились бездны...

Молчит на ладони

Свидетель железный.

В. Михалёв

 

Старый Оскол

По-над белыми горами — красные зарницы,

То ли ветер, то ли память не даёт забыться…

То ли плещут по-былому волны на Осколе,

То ли русичей шеломы замерцали в поле,

То ли кони захрапели под дружиной княжьей,

То ли дней военных, страшных шевелятся тени,

То ли бьют «катюши» наши в курском направленьи!

 

То ли танки всё сметают на дорогах смертных,

То ли залпы долетают тех салютов первых!

По-над белыми горами — красные зарницы,

Ты, земля, навеки с нами — что там ни случится.

 

Русской кровью намокая, ты несла судьбину…

Не поэтому ль такая мощь в твоих глубинах?

Аномальные распадки, дивный дар природы —

Как вселенская загадка самого народа!

 

По-над белыми горами — красные зарницы,

Здесь работы нашей пламя сталью возгорится,

Закипит, забьёт лавиной, жаркой и могучей,

Станет плугом и турбиной, и мечом — на случай…

 

Крепок будь, металл оскольский, всюду знали чтобы:

Ты — особой, комсомольской, закалённой пробы!

По-над белыми горами — красные зарницы.

Город новыми домами в новый день стучится,

 

Он растит себя и строит, он пока на старте,

Он себя ещё откроет на грядущей карте.

Память сердца, хватка боя, трудовая школа

Стали новою судьбою Старого Оскола.

Е. Нефёдов

 

Патрон

«Я — патрон образца

сорок третьего года,

Я утерян войной.

Мой владелец —

солдат из пехотного взвода —

Там, в земле, подо мной.

 

Уцелел под шрапнелью,

Но в бреду контратак

Развернулся над щелью

С лязгом танковый трак!»

 

Сколько крови пролито

За грядущих, за нас!

Жар твой, Курская битва,

Не остыл, не погас!

 

…Танки шли ковылями

И разливом хлебов,

Раздвигая крестами

Стены русских домов.

 

Но хрипели комбаты

О наводке прямой.

Был потом сорок пятый,

Был салют над Москвой!

 

Как давно это было…

Серебрится река.

И над братской могилой —

Небо и облака.

 

Обелиск со звездою,

Холм простой без оград.

В нём патроны с землёю

Вперемешку лежат.

В. Нарыков

 

Месяц огненной Курской дуги

Август шёл сорок третьего года

По невспаханным курским полям,

И под синью его небосвода

Содрогалась от взрывов земля.

 

Приумножив величье народа

В коловерти свинцовой пурги,

Август шёл сорок третьего года —

Месяц огненной Курской дуги.

 

Здесь под Курском ковалась Победа,

Что Великой прозвали у нас,

Здесь отцы наши, прадеды, деды

Выполняли посмертный приказ.

 

На Москву результаты похода

Будут помнить друзья и враги,

Август тот сорок третьего года —

Месяц огненной Курской дуги.

 

Мчатся годы, сменяя друг друга,

В бесконечном пространстве времён,

И земля, возрождённая плугом,

Никогда не забудет имён

Всех героев погибших народа

В коловерти свинцовой пурги,

Август тот сорок третьего года —

Месяц огненной Курской дуги.

 

Наших правнуков внуки и дети

В день Победы в едином строю

Будут снова идти по планете,

Прославляя Отчизну свою.

 

Наша память не знает исхода

И в Бессмертном полку впереди

Август тот сорок третьего года —

Месяц огненной Курской дуги.

В. Рябинин

 

* * *

Пахали танки траками поля,

Разрывами снарядов покрывая.

Стонала наша Курская земля,

Своих сынов в объятья принимая.

 

Ромашки с васильками в клеверах

На брустверах воронок, как венками,

Ложились, укрывая чей-то прах,

Последними прощальными цветами.

 

И были росы горькими от слёз,

И красными от пролитой здесь крови,

И не хватало надмогильных звёзд,

И не было на свете больше боли.

 

Оплакивая росами в полях,

Короткими июльскими дождями,

Своих солдат, своих героев прах

Земля степей скрывала под корнями.

 

И кровью напоённая земля,

Зерно посевов снова принимая,

Питала русской силою поля,

Стократным урожаем награждая.

 

На Прохоровских танковых полях,

И на Тепловских огневых высотах

Растим мы наше мужество в веках

Из зёрен, напоённых кровью, потом.

В. Рябинин

 

Война прошла... И без меня...

Война прошла… И без меня

Гремел в Москве салют Победы.

Родился много позже я,

Не испытал лихие беды.

 

Но память прошлого жива

О той войне, такой неблизкой,

И золотят гранит слова

На пьедестале обелиска.

 

А над словами вновь встает

Гранитной проволокой скручен,

Как в тот военный, первый год,

Комбат, расстрелянный над кручей.

 

Я в плен с комбатом не попал,

Меня тогда не расстреляли,

На много лет я опоздал

Посмертно получить медали.

 

Но тот комбат живет во мне

К отчизне верностью святою,

Напоминая о войне

Златой гранитною строкою.

В. Рябинин

 

* * *

Меня тогда в проекте даже не было,

Когда хребет сломала у врага

Прославившая Курщину победою

Великая та Курская дуга.

 

Магнитной притянулись аномалией

Дивизии железные врага

Германии, Румынии, Италии —

Останки их в поля легли, в лога.

В. Рябинин

 

На Тепловских высотах

На Тепловских высотах

Обелиски стоят,

Где в траншеях и дотах

Сотни наших солдат

Пали смертью героев

Под напором врага…

Память наша с тобою —

Как ты нам дорога!

 

Память наша нетленна —

И встаёт предо мной

Год суровый военный

С грозной Курской дугой.

Несравнимый по силе

Тех сражений порыв —

Вы спасали Россию,

Своей грудью закрыв

 

На Тепловских высотах

Всю страну от врага…

Память крови и пота —

Как ты нам дорога!

Память наша нетленна —

И встаёт предо мной

Год суровый военный

С грозной Курской дугой.

 

Ангел взвился высоко

В небосвод голубой,

На Тепловских высотах

Охраняя покой

Русских чудо-героев,

Здесь сломивших врага…

Память наша с тобою —

Как ты нам дорога!

 

Память наша нетленна —

И встаёт предо мной

Год суровый военный

С грозной Курской дугой.

Страшный год сорок третий

Вновь встаёт предо мной,

Опалённый навеки

Грозной Курской дугой.

В. Рябинин

 

Голоса памятника

Не знала в геройстве границ и пределов,

Что названа «Курской», дуга.

Земля там горела, земля там горела,

Где вражья ступала нога.

 

Под танками рвались гранаты и мины,

И танки сгорали дотла.

Нас всех воедино, нас всех воедино

Отчизна на бой позвала.

 

Мы всё отдавали для нашей Победы,

Вступая в кровавый тот бой;

Никто и не ведал, никто и не ведал —

Убьют или будет живой.

 

Мы Курскую землю в бою этом смело

Смогли защитить от врага —

Земля там горела, земля там горела,

Где вражья ступала нога.

 

Прошли через муки, прошли через беды,

Врага побеждая не раз;

Никто и не ведал, никто и не ведал,

Что вспомнят когда-то про нас.

 

Рубцы — на сердцах, на прическах — седины,

Но бронза и медь, и гранит

Нас всех воедино, нас всех воедино

Живущих и павших хранит.

Л. Мнушкин

 

Прохоровскому полю

Я иду по «огненной» земле:

Прохоровка — поле русской славы...

Тяжело, но зарастают раны,

Нам напоминая о войне.

Никому ту память не убить

И войны минувшей не забыть.

 

Не забыть, что каждый камень свят,

Где сражались русские солдаты,

Их орудий грозные раскаты

Гнали банды Гитлера назад —

В логово, где вырос этот зверь,

Гнали, сатанея от потерь.

 

В памяти бойцов кромешный ад,

В нём горели танки, словно свечи.

И последним становился вечер

Для солдата, где пылал закат.

И мальчишка в восемнадцать лет

Получал в бессмертие билет…

 

Мчатся годы. Каждый ветеран

Помнит бой, последний бой смертельный,

К сердцу прикипевший крест нательный,

Что его спасал от тяжких ран.

Выжил воин, смертью смерть поправ,

Силою несокрушимой встав.

 

Он доныне честь свою хранит,

Эта память крепче, чем гранит.

Память с болью входит в каждый дом,

Память в старых ивах над прудом.

Память в обелисках, что не спят —

Часовыми Родины стоят.

М. Разаев

 

Курская дуга

Июль и август, сорок третий год…

Земля горела, и горело небо.

Полсотни дней советский наш народ

Уничтожал врага остервенело.

 

Полита кровью Курская дуга

От Понырей до Прохорова поля.

Где соловьи поют, цветут луга —

Повсюду похоронены герои.

 

На протяженье долгого пути

Есть кладбища погибшим в этой битве.

Прохожий, ты к могилам подойди

И помяни всех искренней молитвой.

 

Там рядом танки русские стоят,

Как памятник великому сражению,

Не выстрелит из пушки вдруг снаряд,

И гусеницы не придут в движение.

 

В победный день у Вечного огня

Вновь соберутся воины седые.

Они сражались, жизней не щадя,

За Родину, великую Россию.

 

Погибшим память, выжившим — поклон.

Как жаль, что их всё меньше с каждым годом.

Летит над полем колокольный звон,

И нет его священней для народа.

 

Край соловьиный, пёстрые луга,

Цветут сады, щебечут звонко птицы.

Не повторится Курская дуга,

Я верю, никогда не повторится!

Н. Подтуркина-Хрусталева

 

На немецком кладбище в деревне Беседино*

Кресты и гранитные стелы,

Часовни простой куполок.

Немецкая строгость,

А в целом —

Уютный вполне уголок.

 

Порядок царит и забота,

Полит и пострижен газон,

И от сорок третьего года

Здесь только обилье имён.

 

Добротною русской землицей

Укрытые бережно,

Тут

Дивизии гансов и фрицев

Нашли свой последний приют.

 

И нет в моём сердце протеста,

И кажется правильным мне,

Что тут вот вам самое место,

В истерзанной курской земле.

 

Не тешусь я радостью злою,

На ваши смотря имена.

Придя за чужою землёю,

Её обрели вы сполна.

 

И пусть мы вовсю толерантны,

Но в этой чужой тишине

Заныли отцовские раны

Отцовскою болью во мне.

 

Здесь, в месиве плоти и стали,

Где пламя рвалось из земли,

Его вы стократ убивали,

Но всё же убить не смогли.

 

В нём не было зла и гордыни,

Он другу прощал и врагу.

Но вас не простил бы и ныне.

И я вас простить не могу.

 

Быть может, нас время рассудит,

И по-европейски вполне

Судить будут новые люди,

Живущие в новой стране.

 

Гуманной струёй одержимы,

Они порешат меж собой,

Что вы, дескать, жертвы режима,

Пославшего вас на убой,

 

Что вы не преступники вроде…

И будут правы́,

Но пока

Мне их правота не подходит.

Мне память отца дорога.

 

Кресты и гранитные стелы,

Часовни простой куполок.

Немецкий порядок,

А в целом —

Уютный вполне уголок.

 

Над ним небеса нараспашку,

И нет ни тылов, ни фронтов…

Цветут за оградой ромашки.

Но пусто у серых крестов.

* Село в Курской обл.

Е. Латаев

 

Танк на площади городской...

Танк на площади городской,

Где весь день многолюдно и гулко,

Засветился вечерней росой,

Как в минуты затишья под Курском.

 

И мне кажется: вот загремят

Вдруг стальные тяжёлые люки,

И покажутся крепкие руки

И горячие лица ребят.

 

По знакомым бульварам пойдут,

Словно в детстве, друзья боевые,

Веря в то, что их матери ждут,

Их — погибших во имя России!

Н. Бурашников

 

У мемориала «Героям Курской битвы»

Если мы с тобою уцелели

В пекле смертного огня —

Значит, эти парни не жалели

Жизни за тебя и за меня.

 

Высоко над Прохоровским полем*

Пролетают, плача, журавли…

Нет святей и неизбывней боли

В памяти у матери-земли.

 

* Музей-заповедник у пос. Прохоровка Белгородской обл., где в 1943 г. произошло известное танковое сражение.

В. Пурышев

 

У Тепловских высот

Я шагаю (По пояс пшеница)

По полям у Тепловских высот.

Здесь уже ничего не случится,

Завтра вовремя солнце взойдёт.

 

Виден ясно мне каждый пригорок

И овражек в июльском цвету.

Только ветер по-прежнему горек,

Как в былом сорок третьем году.

 

Поднимая осевшую память,

Он отчаянно хлещет в лицо.

На прикрытии правого фланга

Восемнадцать отважных бойцов.

 

То калёный клинок златоустский,

То трофейный в руках автомат

Восемнадцать «панфиловцев» курских

На две сотни немецких солдат.

 

Чтоб по русскому полю ни шагу

Не ступала чужая нога,

Украинцы, татары, казахи

Против общего бились врага.

 

Словно лично за это в ответе,

Словно судный наметился час,

То Железного Феликса кмети

Выполняли военный приказ.

 

В этой схватке смертельной геройски

Полегли у Тепловских высот

Лейтенант Александр Романовский

И его несгибаемый взвод.

 

Злая копоть последнего боя

Осаднилась на мёртвых щеках.

И посмертные Звёзды Героев

Затерялись в армейских штабах.

 

Что же, Родина, ты позабыла

Легендарных своих сыновей,

Положивших последние силы

Для священной Победы твоей?

 

Потому мы доныне воюем,

Что не помним героев своих

И историю тупо шлифуем,

Придавая забвению их,

 

Что берём под сомненье геройство,

Гимны памяти их не поём.

И толпится безбожное войско

Ворожья в пограничье твоём.

 

Я шагаю, по пояс пшеница,

И закат озарил высоту.

Здесь уже ничего не случится,

Если память стоит на посту.

И. Аниканова

 

Минное поле

1

Над тополями, над выезженной рожью

трель жаворонка тревожной дрожью:

«Танки!» — А рядом разбиты орудья.

«Танки!» — саперы в траву залегли.

Нет, не герои, обычные люди нашей земли.

 

Тяжкие мины к груди прижимая,

клятву твердил за солдатом солдат:

«Мати-земля! Дай мне силы, родная,

жить-помирать, но — ни шагу назад!»

 

Так и скрепили свой воинский сговор

сорок гвардейцев, сорок саперов.

Так, что взрывались не мнимо, а зримо

с яростью сердца — за миною мина.

 

И одинокая трель жаворонка

долго трещала прощально и звонко.

 

2

Речка Смородинка! Родина милая!

Мирное поле, а прозвано — Минное.

До обелиска дорога недальняя:

вьется тропинка мемориальная.

 

Вот и бреду я овсом да гречихою.

К пальцам медовая липнет пыльца.

Нежно жужжанье пчелиное тихое:

здесь что ни шаг — то могила бойца.

 

Спите, герои! Над вами рябины

буйно возносят цветы и рубины.

Всходят над вами созвездья ночами —

гроздья Победы и гроздья Печали.

 

Мы вас в граните храним поименно.

В песнях. В легендах. В сердце своем.

Как соловьи распевают влюбленно!

Жаль, что не слышите вы соловьев.

 

3

«Слы-шим! Мы здесь. Мы, незримые, с вами.

Рожью. Дождями. Травой. Васильками.

Новые пахари матери-Родины

перепахали нас, перескородили,

 

перелопатили под обелиском, —

и потому-то над ширью просторов

тучи без тени, летящие низко,

это ведь мы! Прах и пепел саперов.

 

Прахом пылинок и пылью снежинок

так вот и кружим без тризн и поминок.

Так и пылим по дорогам России

С Минного поля — столбы вихревые».

Е. Полянский

 

Гость из Бранденбурга

И пусть у нас всегда любой приезжий

себя считает курским соловьем.

М. Светлов. Мы здесь росли

 

Среди туристов разных стран

он вел себя довольно бурно,

тот седовласый старикан,

наш гость —

наш друг из Бранденбурга.

 

Он всех расспрашивал всерьез

о том о сем, о жизни в Курске.

А я вопросом — на вопрос:

— Откуда знаете вы русский?

 

— О! Это много говорить.

Не будем с вами бить баклуши:

нам здесь давали прикурить

огнем... те самые «катюши».

 

Да-да, в тот год не соловьи,

а посвист пуль висел над нами.

Трава в крови. Халат в крови.

Приказ: сквозь дым, сквозь гарь,

сквозь пламя —

вперед!..

 

А кончу так рассказ:

мы в Курск вошли.

Вошли без боя.

Сопровождали, правда, нас

солдаты русского конвоя.

 

Теперь друзья, а не враги!

Мне так сказать по-русски нужно:

пусть с Курской Огненной дуги

нам светит радугою дружба.

Е. Полянский

 

* * *

Стоит солдат. Он в каменной шинели.

Перед солдатом встану на колени.

«Я кровь твоя, пролитая под Курском

В бою смертельной на равнине русской».

 

В ладони жесткой автомата ложе.

А за спиною — Родина и мать.

Стоит солдат, и он меня моложе,

И этого никак мне не понять.

 

Отчизны честь, родная боль и память.

Ты все на том, на том все берегу…

Клянусь, солдат, не уроню я знамя,

Фамилию твою уберегу!»

А. Макаров

 

Прохоровское поле

Тишина ныне в поле

До небесного свода.

И пшеница, как мать,

Обнимает меня.

 

Снится: в жаркий июль

Сорок третьего года

Как здесь яро сражались

С бронею броня.

 

Разбиты навеки

Фашистские орды,

Окопы травою

Давно поросли.

 

Но русская слава

Здесь соколом гордым

Парит над простором

Свободной земли.

М. Бурцев

 

Древний град Руси

Древний град Руси — от беды заслон:

тучи черные с четырех сторон!

То ли с Юга ли, то ль с Востока ли,

по мостам Руси кони цокали.

 

Курск сжигал мосты.

Сам горел в ночи.

О щиты татар притупил мечи.

В поле тихий стон.

В поле гай ворон.

Бился Белгород.

Дрался Грайворон.

 

За отца сыны!

За сестренку — брат!

Бей в набат беды,

Рыльск да Ольгов-град!

 

Грозы Запада…

Вихри Севера…

Хорошо костьми

Русь засеена!

 

В бронебойный век

беззащитен щит:

как вязанка дров,

танк в огне трещит.

 

До сих пор горит!

Углем светится

То ль под Медвенкой,

то ль Медведицей…

 

Но давно замолк

орудийный гром.

Хлам войны свезли,

как железный лом.

Запеклась в земле

буро-алая

аномалия…

 

Аномалия!

Боги Африки, Боги Азии,

Бог Америки и Австралии,

не дай бог такой катавасии,

кровью крашенной аномалии.

М. Бурцев

 

Тетрадь десятая. Прохоровка

(Из поэмы «Дорога к миру»)

 

В Курской области за Обоянью

есть станция Прохоровка у мелового завода.

Мы запомнили это названье

летом сорок третьего года.

 

А лето развернулось на диво,

в зелени пашен и перелесков,

и стрижи трепещут пугливо

над мотоциклом, пролетающим с треском.

 

Дорога боевая пылится

над гусеницами машин многотонных.

Заглядывая в почерневшие лица,

солнце поворачивается, как подсолнух…

 

Соль на гимнастерках в июле,

травы, обожженные летом, птица,

подражавшая пуле,

бабочка над лужком многоцветным.

 

Яблоки, поджидавшие сбора,

картошка с нового огорода,

на кухне — торжество помидора,

розового, как лицо у начпрода.

 

А танки всё продвигаются наши.

Механики неподступны и строги,

и командиры, примостившись у башен,

помогают им разобраться в дороге.

 

Легковые идут вереницей,

грузовики разгуделись, как пчелы,

везут автоматчиков и пехотинцев,

в пыли, похожих на мукомолов.

 

«Мессера» пролетают над нами так,

что трава становится на колени.

Мы теперь видим своими глазами,

что фашисты повели наступленье.

 

Солнце боевое восходит,

земля заклубилась в громе и гуле.

Вместе с нами в великом походе

Россия дорогая, в июле.

 

Да здравствует бой за правое дело!

Дым от брони поднимается горький,

солнце запыленное село

на белые гусеницы «тридцатьчетверки».

 

«Где-то теперь наш Сережа?» —

я о нем вспоминаю частенько.

«Может, в засаде где-нибудь тоже,

как мы с тобой», — улыбнулся Руденко.

 

Я к пушке подвигаюсь поближе

и к люку пропускаю башнёра.

Сема выглядывает.

«Я вижу!..»

— «Видишь?»

— «Вижу!»

— «Почему же так скоро?»

 

Я в прицеле их бока различаю.

Вот они. Вот у нашей засады

движутся, грохоча, — и

выстрел опрокинулся рядом.

 

И снова, распарывая воздух,

броненосец наш пламенем облизнулся.

И еще раз зажигательный, как ракета,

к «тигру» оранжевому прикоснулся…

 

«Посмотрите, ребята, теперь не потушат!»

— «Ого! И этот задымился, ребята!»

И запылали горбатые туши

двух «тигров», раскрашенных в цвет заката.

 

На Прохоровку непрерывным потоком

катились всё новые фашистские танки —

«пантеры» и «тигры».

Мы к вечеру толком, подробно их изучили с изнанки.

 

Встречный танковый бой, как пламя, разросся

землю поджег, утопил ее в гуле.

Стоит за нами в травах и росах

родина, расцветая в июле.

 

Третий раз поднимается солнце над полем,

враг бросается с отчаянным ревом,

а мы всей силой, напряжением воли

ударом отзываемся новым.

 

Вчера сгорела наша машина.

Не стало радиста — бойца Сталинграда.

Сегодня на новой, вот у этой лощины,

мы ответили, расколов «фердинанда».

Мы сидим у машины.

На шею, за ворот, муравьи наползают.

Затихло...

«Идем-ка „фердинанда“ посмотрим.

Удобно распорот…

 

Вот убитый фашист».

— «Это ты его, Семка!»

— «Нет, это ты, когда он из люка

обливал нас свинцом, сам огнем ошарашен.

Возьмем документы, пожалуй.

А ну-ка нужны они, может, разведчикам нашим.»

 

— «А вот фотокарточка!

Девушка в грусти… Стой-ка: Кировоград…

Имя русское с краю…»

— «Дай-ка мне, — просит он, — мы ее не упустим!

Я найду ее. Дай-ка, — может, узнаю!»

— «Кто?» — спросил я и заглох на вопросе.

С трудом разводя побелевшие губы,

он имя, знакомое мне, произносит:

«Люба?.. Это она!.. Фотокарточка Любы...»

 

Он уходит, шатаясь, к убитому в поле.

«Руденко! — кричу я. — Не ходи туда, Семка!»

Я его догоняю. Он стонет от боли.

«Вот измена ее, — говорит он негромко.

Он смотрит на фото. — Как лицо мне знакомо!..

 

Что же это, Алеша?» — шепчет он, замирая.

«Ты порви это, ты забудь это, Сема!..»

В дыме, в грохоте поле от края до края.

День четвертый мы начинаем атакой.

 

Жара поднимается.

Расстегнув гимнастерки,

мы срослись с нашим мчащимся танком,

с грохотом нашей «тридцатьчетверки».

 

И вот пятнадцатого июля,

уползая на передавленных лапах,

враг разбитый покатился, ссутулясь,

от Прохоровки, направляясь на запад.

 

О, солнце после душного дыма,

шаг по направленью к победе!

Посевы на нашем поле любимом!

«Тридцатьчетверка», на которой мы едем!

 

«Посмотри, — говорю я, — вот поле разгрома!

„Тигры“ еще продолжают дымиться,

эсэсовцы расположились, как дома,

в землю уткнув искаженные лица.

 

Бельфингеру надо бы бегать за нами,

чтобы иметь доказательства в споре, —

для наблюдений над арийскими черепами

здесь ему хватит лабораторий».

 

Нехода кричит:

«Ничего, будет время —

вернемся мы к миру, опаленные дымом,

и процесс показательный устроим над теми,

над теми, кто изменяет любимым!».

 

— «Нас полюбят! Мы красивые, Семка! — говорю я.—

Научились мы драться!

Ведь это наша с тобой работенка!..»

Руденко пробует улыбаться.

 

Солнце оседает за полем,

растягиваются лиловые тени.

Мы «тридцатьчетверку» заправляем газойлем,

потом садимся — котелки на колени.

 

Командующий, наблюдая за нами,

очки снимает, чтоб глаза отдохнули.

Усталыми улыбаясь глазами,

выпрямляется на брезентовом стуле.

 

Когда же

запад затушевывается закатом

и восток поворачивается к восходу,

он, смирно став перед аппаратом,

докладывает о сраженье народу.

 

А мы — по машинам!..

Нам лучшей не надо команды!

Развернулись мы круто.

— «Вперед!» — это лучшая боевая команда

и направление боевого маршрута.

М. Луконин

 

Песня о Понырях

Вспомним, друзья, сорок третий

Огненный шквал над землей,

Как загремел на рассвете

Грозный и яростный бой.

 

В битве жестокой с врагами

Мы утопали в крови,

Танки и пламя над нами,

А за спиной — Поныри.

 

Насмерть герои стояли,

Но не сдали Понырей,

С честью они доказали

Верность Отчизне своей!

 

Помни, товарищ, могилы

Воинов русской земли,

Родине нашей любимой

Славу они принесли.

 

Если придется вдруг снова

Грудью страну заслонить,

Юная смена готова

Подвиг отцов повторить!

П. Тимощенко

 

На Курской дуге

Село как будто вымерло. Лавина

Над ним нависла жуткой тишины.

На две острокинжальных половины.

Его разъединил закон войны.

 

Передний край почти у каждой хаты.

Народ ушел. Потух огонь в золе.

И только мы, безусые ребята,

Остались добровольцами в селе.

 

В ночи горели хаты. И обстрелы

Уже не прекращались до утра.

И за селом ветряк осиротелый

Смотрел туда, где врылась немчура.

 

Тогда не мог я знать под минным стоном,

Живя в сплошной осколочной пурге,

Что держим мы железно оборону

На Курской, самой огненной, дуге.

М. Тверитинов

 

Вяжи*

Туман окутал рыжие курганы,

Стих ветерок, и гомон птиц затих.

Здесь пронеслись такие ураганы —

На тыщи лет вполне б хватило их.

 

И потому такая онемелость

И тишина — аж оторопь берёт.

Как будто наревелось, нагремелось,

Навылось здесь на тыщу лет вперёд.

 

Такой покой… Сомкнёшь невольно веки

И тихо сердцем вымолвишь одно:

Здесь столько крови пролито — вовеки

Её пролиться больше не должно.

 

Ещё не раз история расскажет,

Взметая вёрсты огненных дорог,

Про танковый прорыв в районе Вяжей,

Про жаркий бой за хутор Одинок.

 

Когда от гула землю закачало,

Броня и та вдруг крылья обрела…

Вот тут споткнулся ворог одичалый,

Со сломанной хребтиной, — у Орла.

В. Перкин

 

* Вяжи — деревня (ныне упразднённое село), где в августе 1943 г. шли кровопролитные бои Орловской наступательной операции.

 

* * *

Дрожит земля от гула канонады,

Гремит под Брянском русское «ура!».

Идут вперед герои Сталинграда,

Идут освободители Орла.

 

Как львы, как нарастающая лава,

Идут па запад русские полки,

Идут солдаты ленинского сплава,

Танкисты, автоматчики, стрелки.

 

Сибиряки, орловцы — вся Россия —

Идут, как витязи былых времен.

Враг мечется в отчаянном бессилье,

Юлит, хитрит, из кожи лезет вон.

 

Фашистов битых не окинуть взглядом,

Покрыты гадами и тут и там поля.

Котлом кипящим, раскаленным адом

Любая будет наша им земля.

 

Идем вперед сурово, напряженно,

Снося невзгоды воинских трудов, —

И вспыхивают алые знамена

На площадях свободных городов.

 

Стихотворение было напечатано за подписью «С. Аракчеев, младший лейтенант» в газете Приволжского военного округа «Красная Армия» 04.08.1943

С. Аракчеев

 

Курская дуга

Тут...

Где Россия-матушка

Ручьями журчит в полях,

Песни поёт соловушка,

Сладкоголосый птах,

Наша с тобой тут Родина,

Наша Святая земля.

 

Тут...

Мы на свет появились,

Когда-то...

И ты, и я.

Девушки, наши красавицы,

В косы вплетали цветы.

Помнишь, как раньше жили мы?

Когда-то...

И я, и ты.

 

Тут...

Где шумели берёзы,

Зрели пшеница и рожь,

Матери льют теперь слёзы...

Пули, снаряды да дрожь.

 

Это теперь не радуга

Выгнула спину дугой,

Это отрезок фронта

Формы сегодня такой.

 

Это отрезок жизни...

Это отрезок пути...

Где нам с тобою выпало

Погибнуть...

Или пройти...

 

Это отрезок смерти...

Это отрезок огня...

Наша дорога к Победе!

Для всех!

Для тебя и меня!

 

Именно в этом месте

Начертано, видно, судьбой,

Нам суждено было встретиться

Под огненной Курской дугой.

 

Нам...

Через Курск на Белгород.

Нам...

Через Курск на Орёл.

Лето бы это выстоять,

А там, глядишь, заживём!

 

Там шагнём мы на запад...

Нет больше дороги другой.

Пойдём через Курск на Харьков

Мы вместе, братишка, с тобой!

 

В небе поют самолёты,

Фрицев сжигая огнём...

А мы ведь с тобой — пехота,

Мы по земельке пойдём...

 

Залпы ревут «Катюши»

И стонет от взрывов земля...

Нет-нет... Ни за что я не струшу.

И ты...

Точно также,

Как я.

 

Артподготовка и грохот...

Аж головы не поднять.

Так может только пехота —

Землю пред боем обнять.

 

Втянуть глубоко ноздрями

Запах и силу её...

Так...

Чтоб фашисты узнали —

Мы защищаем своё!

 

Не за награды и славу

Мы вновь поднимаемся в бой,

За нашу Святую Державу,

За то...

Во что верим с тобой!

 

Чтоб тут...

На полях сражений,

Опять появились цветы,

Чтоб ты, мой товарищ, верил

В счастье....

И я, как ты...

 

Чтоб не разрывы снарядов

Землю калечили тут,

А за Орёл и за Белгород

Грянул наш первый салют!*

Дети детей...

Чтобы знали,

Память хранили в себе

О всех,

Кого мы потеряли

На огненной Курской дуге.

Н. Крымский

 

Героям Орла и Белгорода

В привычных сумерках суровых

Полночным залпам торжества,

Рукоплеща победе новой,

Внимала матушка-Москва.

 

И говор праздничный орудий

В сердцах взволнованных людей

Был отголоском грозных буден,

Был громом ваших батарей.

 

И каждый дом и переулок,

И каждым камнем вся Москва

Распознавала в этих гулах —

Орел и Белгород — слова.

А. Твардовский

 

Первый салют

Года бегут. Их прожито немало.

Три четверти от века за спиной...

Спокойной жизни ты совсем не знала.

Объята снова страшною войной.

 

Год сорок третий. Прорвана блокада,

И город Ленина вновь начинает жить.

Сошлись под Курском две стальных армады.

Бой должен был исход войны решить.

 

Честь Вермахта поставлена на карту,

Провал под Сталинградом не забыть.

План «Цитадель» придал врагу азарта.

Так велико желанье победить.

 

Бивали мы и шведов, и французов,

И рыцарей на озере весной.

Не выдержала «Цитадель». «Кутузов»*

Победой славной вновь закончил бой.

 

Чернее чернозёма были пашни,

Огнём горела Матушка-земля...

Воспряв от поражений дней вчерашних,

Вновь колосятся хлебные поля.

 

Побед познаешь ты ещё немало.

Та битва переломною была.

В день пятый августа страна давала

Салют освободителям Орла.

Д. Углев

 

Первый салют в честь победы над врагом был дан 5 августа 1943 года в Москве. Артиллерийские расчеты войск ПВО и гарнизона Московского Кремля салютовали в честь успешного наступления советской армии на орловском и белгородском направлении в ходе Курской битвы.

*Операция «Цитадель» — стратегическое наступление немцев во время Курской битвы. Операция «Кутузов» — советская наступательная операция в ходе Курской битвы для окончательного разгрома группировки противника под Орлом.

 

Поле Первого салюта

На ратном поле, Прохоровском поле

Гуляет ветер, здесь ему раздолье.

Здесь землю пашут, любят и лелеют,

На ратном поле матушки Расеи.

 

На ратном поле, Прохоровском поле,

Политом кровью, стонущем от боли,

Изрытом танками и заживо сожжённом,

Мы помним о погибшем и спасённом.

 

Здесь внук и правнук, всех героев славя,

Цветы несут тебе в победном мае.

В бою кровавом над злодеем лютым

Ты стало Полем Первого салюта.

 

На ратном поле, Прохоровском поле,

Гремят оркестры в праздничном задоре.

Здесь память сердца и утраты слёзы.

Героям слава, жизнь отдавшим — розы.

 

На Огненной дуге, на поле ратном,

Погибшим и живым даём мы клятву.

В полку бессмертном — впереди знамёна.

Защитников всех знаем поимённо.

Л. Денисова

 

Первый салют

Воздух смешался с гарью,

Травы умылись пеплом,

Город встаёт из дыма

Тысячами руин,

Рвётся навстречу танкам,

Дышит горячим ветром.

Взяли Орёл!

И сразу

Короче путь

на Берлин!

 

Взяли Орёл! Танкисты

Вскинули крышки люков,

На пропылённые танки

Летят и летят цветы.

Взяли Орёл! К солдатам

Тянутся тонкие руки,

Болью кричат провалы,

Взорванные мосты.

 

Взяли Орёл!

Ликует

Мужественная столица,

В тёмное небо взметает

Радостные огни,

И на крылатый город

Отсвет огней ложится.

Первый салют — улыбка

На грозном лице страны!

В. Кузьмина

 

Орёл и Белгород — города первого салюта

Орёл и Белгород — два города святые,

Обильно кровью политы в боях,

Известны всему миру, а в России

Они сегодня снова на устах.

 

Прошли все испытания и беды,

Уже четыре века на посту,

Внесли достойный вклад они в Победу,

Не сдали в 43-м высоту.

 

Познал сполна возмездье ворог лютый,

Нам донесла народная молва.

В их честь звучали первые салюты,

Их чествовала Родина, Москва.

 

Орлом и Белгородом мы горды по праву,

Здесь в городах, покрытых сединой,

В боях мужала воинская Слава

И закалялась Огненной дугой.

 

Петром и Павлом каждый тут отмолен,

И через дымку взрывов грозных лет,

Встает родное Прохоровское поле —

Источник нашей славы и побед.

 

Снискал здесь славу Т-34,

Брони и духа крепость проявил,

Два города, известных во всем мире,

Оправились от ран и полны сил.

 

Уже который раз Победе нашей

Просалютует нынче вся страна,

Испив до дна войны смертельной чашу,

Живым и павшим долг отдав сполна!

И. Рябухин

 

Первый салют

Орел и Белгород — два города, два брата,

Их Курск дугой победной породнил,

Освобожденья их мы помним дату,

О ней салют московский возвестил.

 

В честь их освобожденья в сорок третьем

Москва салютовала много раз,

И радовались взрослые и дети,

Не пряча слез, катившихся из глаз.

 

Хранят орловцы ту Победу свято,

А в день освобожденья на Оке

Гремит салют над городом крылатым,

И вторит Белгород салютом вдалеке.

В. Пахомов

 

Зачин

(отрывок из поэмы «Былина о неизвестном солдате»)

 

Нас все меньше и меньше...

Нас почти никого не осталось.

Старость что ли?

Да нет, никакая не старость.

 

Мы и жизни-то, в сущности, не видали,

Мы и не жили, мы умирали...

Умирали за Родину,

и за Сталина мы умирали,

Не водою, мы кровью своей умывались.

 

Хоронили нас не на погосте —

В чистом поле нас хоронили.

И покоятся наши кости

В общей, вырытой наспех могиле.

 

В той могиле, что братской,

Что солдатской зовут,

Над которой с опаской

Птицы поют.

 

Перелетные птицы, боятся они потревожить

Обретенный навеки священный покой,

Только жаворонок, заливаясь до дрожи,

Как бубенчик, гремит он под Курской дугой.

 

Грустно гремит он и жалобно —

Жаворонок.

Говорят, что никто не забыт

и ничто не забыто,

Говорят не о ком-нибудь, говорят обо мне,

И не о живом, об убитом

на войне.

Ф. Сухов

 

Под Курском

Не слышно соловьиных трелей,

Лишь листья с ветром говорят...

Шальные пули в ночь летели,

Кому пробьют сукно шинели,

Те с пулей в сердце вечно спят.

 

От них в звенящем рикошете

Щебёнка сыплет со стены...

Бойцам плевать на всё на свете,

Спиной к спине они, как дети,

Устало спят под гул войны.

 

А в небе звёзды-часовые

Сияньем трепетным своим

Им посылают сны земные,

Пускай усталым, но живым...

 

Не слышно соловьиной трели,

Там, где развалины дымят.

Стволы орудий в ночь смотрели,

Как будто приказать хотели:

«Молчи, война, солдаты спят!»

Л. Воробьёв

 

* * *

Война к зениту подходила,

Ковалось мужество в боях,

Гудел пожар в орловских нивах,

И Курск забыл о соловьях!

 

Горела сталь, звенели пули

На каждом метре и шагу,

А мы врага все гнули, гнули,

Пока его мы не согнули

В Орловско-Курскую дугу!

М. Владимиров

 

Разве можно забыть

Разве можно забыть нам с тобой 43-й?

Помнишь, Курская битва тогда полыхала?

И советский солдат, уходящий в бессмертье,

Был сильнее огня и надежней металла.

 

Это Курская битва,

отстояли мы в ней все, что свято,

Это Курская битва —

беспримерная слава солдата.

Нет, никто не забыт и ничто не забыто.

Ты мне в сердце стучишься, Курская битва.

 

Эта битва в сердцах отзывается болью.

Не забудем Героев, что насмерть стояли.

Не сравнится с тобой Куликовское поле,

Ты страшнее была Бородинских баталий.

 

Это Курская битва,

отстояли мы в ней все, что свято,

Это Курская битва —

беспримерная слава солдата.

Нет, никто не забыт и ничто не забыто.

Ты мне в сердце стучишься, Курская битва.

 

Залечила земля свои старые раны.

Вновь в полях колосятся хлеба золотые.

И гордимся мы Вами, войны ветераны,

В битвах Вы сберегли для потомков Россию.

 

Это Курская битва,

отстояли мы в ней все, что свято,

Это Курская битва —

беспримерная слава солдата.

Нет, никто не забыт и ничто не забыто.

Ты мне в сердце стучишься, Курская битва.

О. Левицкий

Есть песня на эти слова «Разве можно забыть» (музыка В. Темнова)

 

На Курской дуге

Враг рвётся к Курску — рьяно, день за днём,

Исчезло солнце за клубами дыма,

Но доблесть батальонов под огнём

Вросла в холмы стеною нерушимо.

 

Здесь вермахт встретил яростный отпор

И мужество советского солдата:

Огонь по танкам вы вели в упор,

За выстрел часто жизнь приняв расплатой.

 

Прибой железный хлынул, словно сель,

Но мужество расчётов не прогнулось:

Снаряды хладнокровно били в цель,

А злость чужая с вашею столкнулась.

 

Вы позабыли слово «отходить»,

Врагу без боя пяди не отдали,

В борьбе клялись себя не пощадить —

И обещанье до конца сдержали!

 

Стояли крепко, в землю кровь впитав

И стиснув зубы в жутком напряженьи,

В неравной схватке смертью смерть поправ,

Без мыслей о возможном отступленьи.

 

Прочней любой брони был ваш заслон —

Ведь Родина укрылась за спиною.

Об этом помнил каждый батальон,

И каждый знал свой долг перед страною.

 

Изведал враг, насколько ярость зла

И стоек дух поднявших меч за правду.

И плоть живая танки превзошла,

Круша хребет стальному авангарду!

 

...О, сколько вас легло на тех холмах,

Родную землю в мёртвых сжав объятьях,

Священный долг свой выполнив сполна,

Отчизне сыновья, мужья и братья...

А. Андреев

 

В июле 1943 года на стратегических высотах близ Курска 3-я противотанковая истребительная бригада (два батальона и артиллерийский полк) под командованием полковника Вениамина Рукосуева 48 часов сдерживала натиск 300 немецких танков. Стойкость бригады в борьбе с вражескими танками обеспечила возможность подтянуть резервы и не допустить прорыва нашей линии обороны.

 

Три ратных поля России

 

Эпиграф

«О поле, поле – кровушка России,

Тяжёлый клин её святой земли.

Кто мог тогда

Предугадать такое –

Что станет это поле вдруг равно

Победной славе поля Куликова

И мужеству полей Бородино.

Кто знал тогда,

Какую вражью силу

Переломала русская земля?

Что третьим полем назовут России

Вот эти чернозёмные поля.»

                И. Чернухин

 

Там, где озера изумрудной сини,

Встают свидетелем решающей борьбы

Три ратных поля матушки-России,

Как три знаменья вековой судьбы.

 

Сраженье русских, Дмитрия Донского

И армии Мамая из Орды,

Всем памятное поле Куликово,

Великой битвы прошлого следы.

 

Второе — Бородинское сраженье,

С французами в войну в Бородино,

Пример всем нам Отечеству служенья,

Присяги твердь, другого не дано!

 

И третье, в Белогорье, возле Курска,

Под Прохоровкой — 43-й год…

Громили немцев исконно, по-русски,

И верили, Берлин скоро падёт!

 

На них могла б пшеница колоситься

И хлеб родила б русская земля,

Того, что было, не дано забыться,

Такого просто забывать нельзя!

 

Поля сражений — образа святые,

В сердцах народных из века в веки,

Три ратных поля матушки России,

Как троеперстье праведной руки!

 

Там, где на небе, изумрудно синем

Летят, как каравеллы облака,

Три ратных поля матушки России

Соединяют славу, доблесть и века!

И. Рябухин

 

Прохоровское танковое сражение 12 июля 1943 г.

Заросли поля боев полынь-травою,

Спят в земле герои грозных битв

Под плитой с пятиконечною звездою,

Но никто из павших не забыт!

 

В памяти, достойны уваженья,

Верные Отчизны сыновья,

В Курской битве, в танковом сраженье

Отблеск пламя Вечного Огня.

 

В памяти — тяжелые картины,

Грохот боя, кровь текла с ушей,

Рев моторов танковой лавины,

Гнали вы врага назад взашей!

 

Плавилась броня, горели танки

Под напором стали и огня,

Рвали башни выстрелы болванки,

Не сдавались, факелом горя!

 

Вышли победителем из ада,

Мужество, характер проявив.

И любовь народа, как награда

Воинам-танкистам грозных битв!

И. Рябухин

 

Танковый таран под Прохоровкой

Был июль и жаркий 43-й,

Белогорье, Курская дуга.

Сквозь фронты, хлестая жёсткой плетью,

Гнали ненавистного врага.

 

На броне — от солнца отраженье,

Грохот огнедышащих махин,

И сошлись в невиданном сраженье

Тысячи бронированных машин.

 

Всё смешалось: танки, взрывы, пламя,

Плавился, корёжился металл,

Но вело к Победе наше Знамя,

Становился яростней накал.

 

Достигал до цели каждый выстрел,

Не жалея жизней молодых,

Факелом горевшие танкисты

Шли на подвиг ради нас, живых!

 

Загорелась вдруг «Тридцатьчетвёрка»,

Но, фашистов повергая в шок,

Разогнавшись с малого пригорка,

Танк таранил «Тигра» прямо в бок!

 

Своим танком «Тигра» поджигая,

Твёрдая не дрогнула рука...

«Танковый Гастелло» — Николаев,

В памяти народной на века!

 

Слава вам, героям нашим русским,

Жизнь отдавшим, не щадя себя!

От того огня, в бою под Курском,

Зажглось пламя Вечного Огня!

 

Пятьдесят их в огненной палитре,

Они в нашей памяти живут!

В честь победы нашей в Курской битве

Первый прозвучал в войну салют!

И. Рябухин

 

12 июля 1943 года механик-водитель танка Т-34 старший сержант Александр Николаев совершил первый на Прохоровском поле таран, направив свой горящий танк на немецкий «Тигр». Николаев был посмертно награждён орденом Отечественной войны I степени. Всего на Курской дуге советские воины совершили более 50 танковых таранов.

 

Курские соловьи

Ах, как пели тогда на заре соловьи

Оду юности нашей в окрестностях Курска!..

И мой друг фронтовой старшина Головин

Уходил их послушать тропиночкой узкой.

 

Старшина родом был сибирских краёв,

Молчалив, но со мной раскрывал свою душу:

— А у нас, там, в Сибири, нету, брат, соловьёв —

Так хоть здесь их мне надобно вдоволь послушать!..

 

Но на нас надвигался легион черепах,

Своим лязгом глуша птах веселых рулады...

— К бою!.. — крикнет комбат. Я, Илья и Степан —

Держим центр... Слева — Рощин, Москвич и Кулага.

 

Да, друг мой!.. Есть и впрямь упоенье в бою!..

(Наш комбат никогда не стеснён в выраженьях.)

...Забуянил цветеньем развесёлый июль,

Соки нашей земли начинали броженье...

 

— Подпускай танк поближе, бронебойщик Степан! —

Головин бил толково прямою наводкой!..

ПТР* разносило на броне черепа,

Хоть успех отмечай наркомовской водкой!..

 

Старшина их крушил!.. Вот рука золотая!..

— Есть!.. Васятка — десятый! — Головин заорал...

— Слышь, Володя, — а вправду, у вас на Алтае,

Зверь такой есть, я слышал, рогатый марал?..

 

Мой дружок улыбался: — Дай лучше патроны,

Да и жажду залить... Жара — прямо жуть!..

Да, есть зверь... словно царь, восседает на троне...

Вот окончится бой, я тебе расскажу!..

 

...Но ползли и ползли стали крупповской звери!.. *

— Эй, ты, Ганс — что, слабо: день открытых забрал?!..

И Господь нам открыл в рай небесные двери,

И Володю под Курском безвозвратно забрал...

 

...Кто там вякает что-то о какой-то морали?

За двоих жёг я танки, как лесных муравьёв!..

Кто теперь мне расскажет об алтайском марале?..

Кто меня позовёт слушать песнь соловьёв?..

 

И в Победы весну выпив водки и браги —

Без тебя было горько, — не в радость гульба!

Эх, Володя!..  Ведь я довоёвывал в Праге...

Даже ранен, нет, не был... Слышь, друг?  Не судьба!..

 

Да!.. Осталось вояк нас — неполная горстка...

Только старый боец стоек и оловян!..

...Каждый год приезжаю в окрестности Курска —

Помянуть там Володю... И внимать соловьям...

 

* ПТР — противотанковое ружьё

Крупповская броня — тип поверхностно укреплённой стальной брони, разработанный немецкой компанией Krupp.

В. Киселёв

 

Подвиг Нины Ивановой

...Кипела схватка. Воздух был распорот

Свинцом и сталью, злобным воем мин.

Земля и гарь к ней падали за ворот,

Но встала в рост она, как исполин!

 

Из-под пилотки высыпался волос,

Свинец горячий сердце ей прожёг.

— Вперёд, за мной! — раздался её голос,

И это был последний её вздох.

 

На зов сестры ответил сразу каждый

Всей силой братской воинской любви.

Бойцы, как львы, сломили натиск вражий,

Враг захлебнулся в собственной крови.

 

И девушка с открытыми глазами,

С пробитой грудью павшая навек,

Жить будет, словно доблесть, между нами,

И как с заглавной буквы Человек!

 

Она своею кровью оросила

Родную землю в битве огневой,

И подвиг этой дочери России

Позвал бойцов на новый жаркий бой!

П. Хизев

 

Медсестра Нина Иванова в бою под деревней Кащеево возглавила группу солдат, заменив выбывшего командира подразделения. Солдаты отбили контратаку противника, а Нина Иванова пала смертью храбрых. Это было на Курской дуге в 1943 году.

 

Здравствуй, Саша!

Александру Николаеву — танкисту, совершившему таран фашистского танка

в сражении под Прохоровкой летом 1943 года.

 

Здравствуй, Саша!

Потесняя время,

Я года сегодня

Раскрою,

Чтобы

Из другого поколенья

Встать с тобой

У смерти на краю.

 

Пять минут

Пусть пламя нас обходит,

Пять минут

Пусть пули не свистят.

Ты представь:

Тебе же ведь сегодня

Было бы

Уже за шестьдесят.

 

Так и будешь

Сотни лет мальчишкой,

Ринувшимся

В алый свет огня...

Потому, наверно,

И молчишь ты,

И глядишь

Куда-то сквозь меня.

 

Парень — парнем.

Без особой силы.

Признаюсь:

Ничем не удивил...

Надо же!

Ведь ты — такой! — Россию

От беды великой

Заслонил.

 

Сколько лет,

И чем в годах мы дальше,

Тем яснее

Мы во всем видны.

На себя

Без позы и без фальши

Я смотрю оттуда,

Из войны.

 

...Здравствуй, Саша!

Тихо перед боем,

Пахнет луг

Дурманяще травой.

Как всегда,

Ты сдержан и спокоен,

Точно будешь

Сотни лет живой...

В. Чурсин

 

12 июля 1943 года механик-водитель танка Т-34 старший сержант Александр Николаев совершил первый на Прохоровском поле таран, направив свой горящий танк на немецкий «Тигр». Николаев был посмертно награждён орденом Отечественной войны I степени. Всего на Курской дуге советские воины совершили более 50 танковых таранов.

 

Память

Это память о городе нашего детства

И о тех, кто в боях на Дуге Огневой

Отдал жизнь за него и потомкам в наследство

Отстоял этот город под Белой горой.

 

Здесь в жестоких сраженьях в году 43-м

Бились насмерть солдаты Российской Земли,

Чтобы Родина наша стояла столетья,

Чтобы хлебные нивы под солнцем цвели.

 

Чтобы в чистое небо взлетали ракеты,

Чтобы песни звенели и радовал труд,

Чтобы помнили люди на мирной планете

Нашей Родины Первый Победный Салют!

Ю. Шмелев

 

Мой дед сражался под Прохоровкой

Я помню деда: он ходил с трудом —

И потому со мной сидел охотно.

Был весь в рубцах, пах кожей с табаком,

Одет всегда был чисто и добротно.

 

Без дела обходиться не умел,

Хоть старости недуг его замаял,

И, что-то мастеря, тихонько пел.

Во мне, во внуке, он души не чаял.

 

Я помню, как смотрели с ним парад

По случаю победы в сорок пятом,

И как в экран дед вдруг уставил взгляд —

Там танки шли по площади брусчатой.

 

Он руку бессознательно прижал

К полоскам шрамов на щеке колючей.

И я спросил: «Ты, деда, воевал?»

А он всем телом вздрогнул: «Было, внучек».

 

И, кажется, хотел открыться мне,

Но, видимо, решил — не в этот вечер.

Я не настаивал — но больше о войне

Нам с дедом не случалось вести речи...

 

Уж годы минули. Дед в госпиталь попал,

Тот самый, где в конце «для ветеранов».

И что-то я в вещах его искал

В стенном шкафу, в одном из чемоданов.

 

И в руки мне попал фотоальбом,

А в нём на снимках — люди, пламя, танки...

А рядом свёрток, и блеснули в нём

Косым квадратом наградные планки...

 

Мне мамин голос тайну приоткрыл —

Смысл слов её, как залп, в ушах отдался:

«Да разве дед тебе не говорил,

Что он танкист, под Прохоровкой дрался?!»

 

И я стоял, пытаясь осознать,

С каким великим вырос человеком.

Хотел поехать к деду и сказать,

Что внук гордиться будет им вовеки.

 

Как так случилось, что не берегли

Мы памяти творца тебя, Победа?

...Звонок отца. И голос, как вдали:

«Беда, сынок...

Не стало ночью деда...»

А. Андреев

 

Курская дуга

Шаг вперед — короткий и неловкий.

Давит луг дождем тяжелых рос.

Хруст стеблей под лезвием «литовки.*

Злым ежом щетинится прокос.

 

Жжет мозоль за краем голенища.

Затекают плечи и спина.

Взмахи неподъемным косовищем...

Здесь война. Такая же война.

 

Над большой колхозною делянкой

В суматохе утренних часов

Глушит песни радостной зарянки

Перезвон ребячьих голосов.

 

Солнце снимет шапку-невидимку,

Разбросает жемчуг по росе...

Закусил губу мальчишка Димка,

Жестче стиснул пальцы на косе.

 

Белизной ромашек припорошен,

Васильковым глазом смотрит луг.

Пятиклассник Димка Барабошин

Вновь «литовкой» чертит полукруг.

 

Шаг, другой — за блеском мокрой стали.

Дрожью отзывается нога...

Где-то впереди, в рассветных далях

Полыхает Курская дуга.

 

Сеть окопов под свинцовым градом.

Пот и кровь отчаянных атак.

Получив разгром под Сталинградом,

Крепко бьется оголтелый враг.

 

Пыльный ветер клочьями разносит

Дым разрывов по передовой.

Смерть косой траву людскую косит,

Забирает жизни жаркий бой.

 

Рядом шмель опустится сторожко,

Примостится в клеверной пыльце.

Разбегутся влажные дорожки

На застывшем Димкином лице.

 

Запевает жаворонок тонко,

Устремляясь в голубую высь...

Дома на комоде «похоронки»

Веером бумажным разлеглись.

 

Вязнут в горле хриплые рыданья,

Не вмещает разум боль утрат.

Первым был убит под Обоянью*

Беспощадной пулей старший брат.

 

Хулиган и непоседа Сашка —

Боевой сержант-артиллерист...

На гвозде висит его фуражка,

Слышится в ушах задорный свист.

 

С братом жить и проще, и занятней —

С ним в деревне нет опасных мест!

К стенке опустевшей голубятни

Прислонился позабытый шест.

 

Помнит Димка россыпь сизых точек

В небе над толпой цветущих лип.

А в конверте — ряд печатных строчек

И непоправимое «погиб...»

 

У калитки трактор загрохочет,

Громко скрипнет кухонный порог —

И несется Димка что есть мочи

На родной прокуренный басок.

 

А потом — уют кабины тесной,

Дальней пашни черные бока.

На плече лежит тяжеловесно

Добрая отцовская рука.

 

Терпкий запах яблочной махорки,

Важный грач присел на борозду...

Нет отца — сгорел в «тридцатьчетверке»*

В прохоровском* танковом аду!

 

Через лоб пролегшая морщина

Взгляд недетский больше не смягчит.

«Ты теперь единственный мужчина!» —

Ноющее сердце простучит.

 

Изогнуло балки страшным ромбом.

Средь руин кирпичных груда тел.

Лазарет накрыт авиабомбой —

«Юнкерс» никого не пожалел...

 

Молодая медсестричка Света

Торопилась к раненым с утра...

Вместе с белгородским* лазаретом

Умерла любимая сестра.

 

На крыльцо она не сядет с кошкой,

В огороде грядки не польет.

И забавным словом «барабошка»

Димку никогда не назовет.

 

Грозной битве отданы все силы,

Но цена победы дорога.

Жизнь семьи жестоко изменила

Огненная Курская дуга.

 

Шаг вперед — упорно и упрямо —

Через красный клеверный пунктир.

Скоро на делянку выйдет мама —

Строгий и бессменный бригадир.

 

Высохшее сено в копны сложит,

Горы свежих трав разворошит.

Лютая тоска ей душу гложет,

Горе даже по ночам не спит...

 

В темных прядях под простой косынкой

Белый след пробила седина...

Ты терпи в бою, мальчишка Димка,

Ведь еще не кончилась война!

 

Проходи своим прокосом длинным,

Пряча слезы в сохнущей росе.

В пламени от Волги до Берлина

Уцелели далеко не все.

 

Велики кровавые потери

От когтей фашистского врага...

Нам к рейхстагу приоткрыла двери

Яростная Курская дуга!

 

Спит отец в земле исконно русской.

Брата и сестры на свете нет.

Размахнувшись кулаком от Курска,

Мы сломали вражеский хребет!

 

До полудня будет луг обкошен.

Рукоять «литовки» — как приклад.

Вытер слезы Димка Барабошин,

Внес в Победу свой посильный вклад.

А. Янгильдин

 

Обоянь — город в Курской области. При первой попытке освободить его от гитлеровской оккупации советские войска понесли большие потери. Только через год Обоянь была освобождена.

Белгород — город воинской славы и город первого салюта. Дважды был оккупирован немцами, сильно разрушен. Окончательно освобожден в ходе заключительной операции Курской битвы.

Прохоровка — железнодорожная станция между Курском и Белгородом, около которой состоялось одно из самых масштабных в истории танковых сражений.

Литовка — коса

 

Курская дуга

Год сорок третий. Курская Дуга.

Земля пылает заревом пожарищ,

А рядом стонет раненый товарищ,

И каждая секунда дорога.

 

Его в окоп тащила медсестра

Под бомбами распаханному полю.

Обида жгла сердца сильнее боли,

Что от фашиста гибнет детвора.

 

Который год несет нам смерть война.

Слились все судьбы в дико-адской схватке

И Родину трясет, как в лихорадке,

Что топчет Русь нещадно сатана.

 

Дуга сейчас под вражеским прицелом.

Приказ: «Вперед» вновь в воздухе повис.

«В атаку! Мы спасем России жизнь

И справимся с ублюдком оголтелым!»

 

Смешались в сече снова рай и ад

И льется кровь рекой за землю нашу.

За русские дворы, сады и пашни

На смерть идет с бесстрашием солдат.

 

Утюжит облака горящий «мессер»,

За Прохоровкой падая в лесок,

А под ногами плавится песок

И черным синий купол стал небесный.

 

К нему, глаза подняв в святой молитве,

Вчерашние юнцы рванули в бой

И заслонили Родину собой,

Разбив германца в беспощадной битве.

 

О павших в ней нам Память дорога.

Стоят в поклоне страны и народы!

Во имя мира, счастья и свободы

Год сорок третий. Курская дуга!

И. Стефашина

 

* * *

Есть много мест, известных на планете,

И много мест, что трогают сердца.

Лишь скажешь: «Прохоровка» — слово это

Напомнит подвиг деда и отца.

 

Тогда в далеком грозном сорок третьем

Никто не знал, что через много лет

Одной из величайших битв на свете

Ту битву назовет двадцатый век.

М. Бирюков

 

Прохоровское поле

Дети бесовы кликом поля перегородиша,

а храбрии русичи преградиша червленые щиты…

«Слово о полку Игореве»

 

На Прохоровском поле тишина.

Ячмень неслышно кланяется в пояс.

Простукает вдали транзитный поезд,

И вновь лишь птичья песенка слышна.

 

Но стоит чуть прислушаться, как вмиг

Ворвутся в слух и отзовутся рядом

И тяжкий гул орудий боевых,

И танков скрежет в грохоте снарядов.

 

Проступит в громе хриплое «Огонь!»,

Пахнет пороховым дыханьем смерти.

И ты уже — в далеком сорок третьем,

Стремишься атакующим вдогон.

 

И уже не скорый поезд вдалеке

Стучит на стыках, оглашая степи, —

Бьет пулемет немецкий в глубине,

Прижав к земле редеющие цепи.

 

И ты лежишь с пехотой на стерне,

Встаешь и — под осколками в атаку,

Несешься на стремительной броне,

Ползешь на встречу вражескому танку…

 

О, память сердца!

Не давай остыть

Осколкам, щедро собранным на поле.

Пусть жгут они ладонь огнем, доколе

Мне по земле отпущено ходить.

 

I.

«Идем на таран! Мы идем на таран!..» — последние слова командира танка, лейтенанта В. Кубаевского.

 

И вот по буграм опаленным,

Окутываясь в пыли,

Безудержной лавиной

Тридцатьчетверки пошли.

 

Пехоту огнем сметая,

Сбивая арийскую спесь,

Сшибая металл с металлом,

Свет с тьмою боролся здесь.

 

Сошлись в железном упорстве

Два мира — добра и зла.

В невиданном единоборстве

История их свела.

 

Горели хлеба и танки,

Пылали тела и сердца.

Захлебывались атаки

В стальном потоке свинца.

 

И в слабых предсмертных стонах,

Пронзая сотни мембран,

Вдруг ворвалось в шлемофоны:

«Прощайте! Идем на таран!..»

 

Прощайте, сыны отчизны!

Ваш подвиг в века не стереть.

Во имя свободы и жизни

Презрели вы даже смерть.

 

Взрывают пространство танки:

«На тигры» — к броне броня

Несется пламенный факел.

Удар! И — всплески огня.

 

Прощайте… И нас простите,

Что в этот последний час,

Сражаясь в горящем жите,

Спасти не сумели вас.

 

Но мы поклянемся, братцы,

И вам и родной стране

Что будем яростно драться,

Врагу отомстим вдвойне.

 

Клянемся мы в скорбной боли,

Идя в решительный бой,

Что будет свободным поле

Печаль наша и любовь.

 

II.

Утратив мечту о Курске,

Враги не скрывали злость:

Откуда у этих русских

Такое упорство взялось?

 

За жалкий клочок землицы,

Лишенный даже травы,

Они продолжали биться,

Отчаянные как львы.

 

Под танки себя бросали,

Сгорали живьем в броне.

Такой фанатизм едва ли

Встречался в какой стране…

 

Да, вы прошли пол-Европы,

«Хорт Вессель» горланя сквозь.

Только лишь наши окопы

Взять с ходу не удалось.

 

И ныне на бранном поле

Не просто вам не везло:

Тут в споре свободы с неволей

Добро пересилило зло.

 

Тут каждый советский воин

Не просто клочок степной

В бою заслонял собою —

Он дом защищал родной.

 

Вы напрочь забыли видно,

Коль кто к нам с мечем, придет,

Тот от меча и погибнет, —

На том стоит наш народ.

 

На том и стоять он будет,

Готовый напомнить вновь

Любому, кто это забудет,

Надумав пойти войной.

 

III.

На Прохоровском поле — зыбь хлебов,

Оно прекрасно в одеянье новом.

О, наша слава, гордость и любовь,

Каким тебя воспеть сыновьим словом!

 

Счастлива же теперь твоя судьба,

Как будто вовсе не было ненастья.

И солнышко, и желтые хлеба —

Все говорит о мире и о счастье.

 

И только на граните гордый танк

Да скрытый лозняком окопный бруствер

В воображенье будят гул атак,

А в сердце — память, смешанную с грустью.

 

Победа кровью здесь обретена,

Навечно слава поле увенчала, —

Она издалека берет начало —

От Куликова и Бородина.

 

Спят Русичи бод красною звездой

Над нами небо — без конца и края,

Да облака проходят чередой…

И мы, живые, позабыть не вправе,

 

Какой ценой была защищена

Вот эта, с зоревым разноголосьем

И с еле слышным шелестом колосьев,

На Прохоровском поле тишина.

М. Глазков

 

* * *

Как свеча поминальная, звонница

Там, где Курскою назван дугой

Край, который доселе нам помнится,

Край, спасённый ценой дорогой.

 

Погибали, чтоб право великое —

Быть свободными — вечно иметь.

И пылает ажурными бликами,

И грохочет победная медь.

 

Навсегда ветераны запомнили

Каждый миг самой страшной войны,

И стоят перед памятью воины,

И сердца их обнажены.

 

А горячее солнце сиянием

Заливает зелёный простор.

И горячие маки на знамени

Алой кровью горят до сих пор.

 

Бей в немолкнущий колокол, звонница,

Над бессмертною Курской дугой,

Там, где больше вовеки не сломится

Даже стебель под вражьей пятой!

И. Яворовская

 

Память

Он был солдатом Курской битвы.

Какой уж мирный год идет,

А все порой острее бритвы

По сердцу память полоснет.

 

И ночью огненной подковой

Приснится Курская дуга.

Как будто он с друзьями снова

Идет в атаку на врага.

 

Проснется: словно на экране

Сияет, как медаль, луна,

И медленно его сознанье

Освобождается от сна...

 

Теперь, как экспонаты, — знаки,

На фронтовой той полосе

Стоят орудия и танки

На пьедесталах у шоссе.

 

Чтоб помнили мы все, живые,

Что мир в долгу у тех солдат,

Сердца которых по России

Огнями вечными горят.

Л. Боченков

 

Атака 5-й Гвардейской ТА под Прохоровкой

«Я вызов смерти принимаю

Прямым пожатием руки.»

(слова считаются народными)

«... и сотвори им вечную память.»

 

Была распахана, как пашня,

Родная русская земля.

Взлетали сорванные башни,

Как зверь, ревели дизеля.

 

Для человека смерть — не шутка.

Никто не хочет умереть.

Героям тоже было жутко

На немца прямо в лоб переть.

 

Отравленные дымом едким,

Они вели машины в бой.

На выбор немцы били метко.

Сперва — один, потом — другой...

 

Они — чумазые, как черти,

Насквозь их пропитал газойль*.

Страшнее нет танкистской смерти.

Гореть живьем — какая боль...

 

Какие испытают муки,

Не сразу если их убьют?

Заклинит от удара люки,

И, как в духовке, там дойдут.

 

Они — не трусы, а мужчины.

Заложники лихой судьбы.

Вокруг взрываются машины

И черные идут клубы.

 

Размером менее ребенка

Сгоревший в танке труп мужской.

Напишут в штабе похоронку,

И полетит она домой.

 

* ТА — танковая армия

Газойль — топливо, в частности — для танка Т-34.

Н. Полянский

 

Курская дуга

Ты слышишь, Ваня, кто-то стонет?

Как хор звучит из-под земли…

Вот, здесь твой прадед похоронен.

Нам: — «Помни!» — глас его велит.

 

Помни, как здесь пылали танки,

Сойдясь в тот день броня к броне,

Чтоб даже бренные останки

И души плавились в огне!

 

Помни от дыма почерневший

День, словно ночь — не разобрать!

Сюда со всех краёв нездешних

Русь собралась тогда на рать!

 

Твой прадед, Ванечка, с Рязани.

А здесь-то Курская дуга,

Что пролегает чёткой гранью

В войне и душах на века!

 

Был твой прадедушка танкистом

Двадцати трёх, кажись, годов.

И здесь он, милый, в поле чистом

Обрёл себе последний кров.

 

Теперь над братскою могилой

Трава, небес лазурных сень

И тишина… Иначе было

Всё в Петро-Павловский тот день!

 

Земля тряслась, а гром орудий

Не умолкал, ревел, глушил.

И гибли, гибли, гибли люди…

Здесь прадед голову сложил.

 

О, помни, Ваня, эту сечу!

Забудешь — прадеда предашь.

И пусть в душе пылает вечно

Огнь памяти священный наш!

Е. Семёнова

 

Курская битва

Догорает в небе красная ракета,

Экипажем нашим в бой опять идём.

О победе песня нам ещё не спета,

По врагу ударим яростным огнём!

 

А над Курской дугой слышен плач журавлей,

Что вернулись домой из горящих степей.

Тем, кто встретил здесь смерть, не вернуться назад…

Каждый в памяти жив офицер и солдат.

Каждый в памяти жив офицер и солдат.

 

Всполохи от взрывов обжигают небо,

На прорыв в атаку сквозь огонь идём…

Санька стал героем, Колька трусом не был,

Вражеские танки вспыхнули огнём!

 

А над Курской дугой слышен плач журавлей,

Что вернулись домой из горящих степей.

Тем, кто встретил здесь смерть, не вернуться назад…

Каждый в памяти жив офицер и солдат.

Каждый в памяти жив офицер и солдат.

 

Этот бой победный в памяти навечно!

Не сотрёт героев время имена!

Жизнь порой, как битва слишком быстротечна.

Родина навечно! Родина одна!

 

А над Курской дугой слышен плач журавлей,

Что вернулись домой из горящих степей.

Тем, кто встретил здесь смерть, не вернуться назад…

Каждый в памяти жив офицер и солдат.

Н. Чернов

 

Ты помнишь?

Ты помнишь? Курская дуга…

Кровавые там шли сраженья…

Враг получил сполна тогда!

Очередное пораженье.

 

Разбили в пух и прах врага,

Освободили Курск и села.

И семицветная дуга

Повисла над землёю снова.

 

Кустов сиреневых волна

Весною майской вновь дурманит.

Победу празднует страна!

Но слезы взор людей туманят.

 

Здесь были страшные бои…

И гроздья плакали сирени.

Всем спойте песни, соловьи,

Кто жизнь отдал за ваше пенье.

В. Полянина

 

Курские соловьи

Разоделись деревья в наряды

И запели в садах соловьи.

А когда-то здесь рвались снаряды,

Грохотали под Курском бои.

 

Шла война с сорок первого года.

Полыхали в огне города…

И поднялись на битву народы!

Все народы сплотила беда!

 

И обрушились яростно силы

На врага. Он стремился к Москве.

Под Москвою фашистов разбили,

В Сталинграде, на Курской дуге.

 

Цвет черёмух завьюжил метелью,

Белоснежно сады расцвели.

В сорок первом они не допели…

В день Победный поют соловьи!

В. Полянина

 

Огненная дуга

Опять земля отцов объята горем,

И рёв орудий злобных здесь и там,

Взломав рассвет над Прохоровским полем,

Вздымает землю к самым небесам.

 

Не в первый раз прольётся кровь на свете,

И нынче выпал нам кровавый день,

Где танков клинья сшиблись на рассвете,

Там пала на поля зловещья тень.

 

Не в час, не в день решилась эта схватка,

И шли мы к ней в теченье долгих дней,

Затем, чтоб крепче в битве стала хватка,

Чтоб меч Победы был в бою острей.

 

До сей поры мы слышим гул сражений

И видим тех, кто шёл в смертельный бой,

Кто вкус побед и горечь поражений

Зажёг потомкам Огненной дугой.

 

Воронеж, Курск, Орёл и Белогорье,

Дугой горящей вы вошли в сердца,

Здесь враг познал не пышное застолье,

А вкус кипящей стали и свинца.

 

К чему теперь нам пафос и притворство?

Ведь шёл народ сквозь ад, врага круша,

Являя миру волю и упорство,

Чем так сильна российская душа.

Н. Зубкова

 

Освобождение

Вдоль домиков белых, красненьких

Ползут пехотинцы: взмокли!

А генерал Апанасенко

Стоит на бугре с биноклем.

 

Струится Донец неласковый,

Дымятся внизу руины.

А там, за горою Харьковской, —

Рукой подать — Украина.

 

Не утерпел командующий:

— Машину! Быстрее в город!

Все ближе вокзал пылающий,

В дыму меловые горы.

 

В подвалах рыданье:

Настенька!..

Наши! Освобожденье… —

…А генерал Апанасенко

Безмолвно лежал на сиденье.

 

Рядом в молчанье тягостном

Пилотки сняла пехота.

Это было пятого августа

Сорок третьего года.

 

А в полночь, приемник настроив,

Всей ротой мы слушали, стоя,

Приказ, принесенный эфиром:

«Вечная слава героям!..» —

И гром прокатился над миром.

...................................................

Вспомнив бессонные ночи те,

Я был на новом вокзале,

И возле него на площади

Мне памятник показали.

 

Лицом к Украине,

Гордо,

Сжимая бинокль рукою,

Как в миг перед штурмом города,

Стоит генерал над рекою.

В. Федоров

 

Баллада о танкисте

Уже давно война отговорила

Своим зловеще-смертным языком,

А я всё помню, что со мною было

В жестоких схватках с яростным врагом.

 

Познав лицо войны под Сталинградом,

Пройдя победно Курскую дугу,

Я танком мял варшавские преграды,

Не дав нигде опомниться врагу.

 

И только ночью на земле фашистской

(Как ни старался я, как ни мудрил)

Фашистский фаустник, подкравшись близко,

Дорогу мне к Берлину преградил.

 

Меня нашли в снегу под Шнейдемюлем —

Полуживой бездыханно лежал.

И, словно бы уже не нужный людям,

Танк сиротливо-тихо догорал.

 

Хоть я почти три года раны штопал,

Немая горечь душу гложет мне:

Я как-никак живой с войны притопал,

А вот друзья остались на войне.

И. Мишенин

 

У мемориала «Героям Курской битвы»

Если мы с тобой уцелели

В пекле смертного огня —

Значит эти парни не жалели

Жизни за тебя и за меня.

 

Высоко над Прохоровским полем

Пролетают, плача, журавли…

Нет святей и неизбывней боли

В памяти у матери-земли.

В. Пурышев

 

Боль Прохоровского поля

 

1

Седая вдова возле танка застыла.

Он грозно на глыбе стоит.

Тюльпаны, как свечи, горят над могилой,

Что тело танкиста таит.

 

Из бронзы лежит шлемофон на могиле,

Два тополя, два часовых.

— Родной, сыновья твои рядом почили,

Никто не остался в живых.

 

Ты вел по горящему полю машину,

А в небе кружил твой старшой,

Не прятался он за отцовскую спину

Упорный, с открытой душой.

 

Ой, дети мои!..

Но молчит каждый стебель,

Не помнит о жуткой золе,

Плывут облака по огромному небу

Да тени бегут по земле.

 

2

Шепчется с колосом колос,

Вдове не до сладких снов,

Услышала гулкий голос:

— Мне ведомо про сынов.

 

Старшой, что косой работал,

С небес вороньё косил

И врезался самолетом

В глухой непроглядный ил.

 

Меньшой — тот с брони горячей

Врагов поливал свинцом

И рухнул, слепой, незрячий,

В распаханный чернозем.

 

А я…сам полез в пекло,

В гремучий жгучий туман —

И солнце в небе померкло,

Когда я шел на таран…

 

3

Мы стали бронзой, мы живые,

Вся боль земли вселилась в нас,

Глаза — что щели смотровые,

Нам не зажмурить строгих глаз.

 

Пахать не могут наши руки

Не год, не пять — полсотни лет.

Скажи мне, мать, скажите, внуки,

Не стал он чёрным, белый свет?

 

Скажи мне: снова к нам не лезут?

Скажи: он спал, гремучий зной?

Поля, где плавилось железо,

Зовут Железною землёй?

 

4

У вдовы печальной

Чуть дрожали руки,

Как ему с сынами рассказать про то,

Что цветут тюльпаны,

Что женились внуки

И что в пушке танка птица вьёт гнездо?

 

И вдова седая сгорбилась от боли.

Разве он увидит ширь и высоту?

Огненное поле, огненное поле…

То не бой — подсолнухи в цвету.

 

— Милый, успокойся! Мы турнули беса,

В Прохоровском поле спал гремучий зной.

Только землю эту, что таит железо,

Все зовут Железною землёй.

В. Фёдоров

Курская дуга

Поля, дубравы и луга,

Сады, пруды, селений крыши…

Всё это Курская дуга,

Что не звенит, а громом дышит.

 

Что не над гривою коня,

Не с бубенцом, не с песней ветров.

Дуга иная — из огня

На много сотен километров.

 

Дуга из дзотов и траншей,

Из бронированных чудовищ,

Дуга из тысячей смертей,

Из пепла, копоти и крови.

 

Мы утром двинемся вперёд,

И бой всё жарче, всё сильнее,

И ветер взрыва вновь несёт

Ромашки сбитые в траншею.

С. Тельканов

  

* * *

Когда один на полустанке

Сойду вечернею порой,

Не тракторы, а будто танки

Опять предстанут предо мной.

 

Тревожно вдаль нацеля фары,

Уходят строем дизеля.

В лучах закатного пожара

Светла отцовская земля.

 

Хлебов созревших терпкий запах

Вновь не дает покоя мне.

Стократным орудийным залпом

Гром пророкочет в тишине.

 

Как эхо Первого Салюта,

Его рассыплется раскат,

И ты застынешь в ту минуту,

Священной памяти солдат.

 

О поле, Танковое поле,

России грозная черта.

Невероятной ратной доли

Твоя святая широта.

 

И мысль сама приходит снова:

Объединила ты в одно

И славу поля Куликова,

И трубный глас Бородино.

 

Геройство нашего солдата,

И подвиг, совершенный им,

Все то, что дорого и свято,

На чем стояли и стоим.

В. Титов

 

На Огненной дуге

Лето. Восемьдесят третий.

Вот и Курская дуга!

Фронтовых друзей здесь встретил,

С кем когда-то бил врага…

 

Сорок лет уже промчалось

С легендарных жарких дней,

А дуга так и осталась

Той же в памяти моей…

 

Вновь встают перед глазами

Роща, клуня и овраг…

Снова держим мы экзамен:

Взять реванш задумал враг.

 

В небе — тучи самолетов

С той и нашей стороны.

Оживились доты, дзоты,

В бой вступает бог войны!

 

Танки двинулись лавиной

На стальной хребет врага

«Тигры» корчились на минах —

В наступленье шла Дуга!

 

Поднялась с «Ура!» пехота

Под прикрытием «Катюш», —

Приутихли немцы что-то —

Поливал горячий «душ»…

 

Все в огне — земля и небо,

На сто верст и дым, и смрад…

Под Орлом, признаться, не был —

Ад, такой же, говорят!..

 

Возле Прохоровки Сашу

Под ракитой схоронил…

Земляка из роты нашей, —

Храбрым воином он был:

 

Против «Тигра» полз с гранатой,

Подорвался вместе с ним…

А в Москве — жена, ребята —

Что напишешь, скажешь им?..

 

Пали тысячи героев,

Заслонив Москву собой

От фашистского разбоя

На Дуге той, огневой!..

 

…Курск и Харьков. Сорок третий.

Я на Огненной дуге

День рожденья свой отметил

С пулей вражеской в ноге.

 

В разбомбленной Обояни,

Возле славной речки Псел…

Под Ахтыркой вновь был ранен…

Но до Харькова дошел.

 

Рядовым простым солдатом

С карабином, с котелком,

С телефонным аппаратом,

С серой скаткой — «хомутом»,

 

С рацией, с противогазом,

С плащ-палаткой, вещмешком, —

Не подвез никто ни разу —

Всю дугу прошел пешком!

 

…Курск и Харьков. Сорок третий…

Пятьдесят ночей и дней

Был за Родину в ответе,

Как и все, служил я ей!

 

Край передний проводами

Я опутал, как паук,

И не чуя ног и рук,

Засыпал между боями

 

То в воронке, то в окопе,

Просто в поле под кустом…

И бывало — дождь затопит

Наш окоп — солдатский дом…

В схватках яростных, суровых

Харьков был освобожден!

 

Тридцать вражеских дивизий

Потерпели полный крах!

Не вернулись псы к Луизам —

Под крестами вражий прах…

 

Лето. Восемьдесят третий.

Знаменитая Дуга!..

Фронтовых друзей здесь встретил,

С кем когда-то бил врага!

 

О героях павших, близких

Вспоминаю каждый год

У печальных обелисков

Как советский весь народ…

 

Над планетой снова тучи,

Снова нам грозят войной…

Если тронут — мы отучим —

Постоим за край родной!

И. Громов

 

* * *

Стихотворенье посвящено внучкой светлой памяти деда-танкиста, погибшего на Прохоровской земле

 

Передо мною фото давних лет:

Суровый взгляд, волнующий до дрожи

И даже как-то странно: ты мой дед,

Но лет на сорок ты меня моложе.

 

Мы в этой жизни не пересеклись

Судьба тебе отмерила так мало:

Младенец сын, жена вдова всю жизнь

В неполных двадцать лет тебя не стало.

 

Трудом крестьянским жизни мерил ход,

Но волею судьбы ты стал солдатом.

Июль, шестнадцатое, сорок третий год

Навек твоей фатальной стало датой.

 

Лязг гусениц, фейерверк взрывных огней,

Смешенье крови, копоти и пыли

И тишина. Лишь курский соловей

Теперь насвистывает на твоей могиле.

 

Итог всему: в степи большой курган,

Скупое извещение в конверте:

Михайлов К.Д. младший сержант

Погиб в бою и тем шагнул в бессмертие.

Н. Якимова

 

Раненая память

Стихотворение посвящено Александру Николаеву, механику-водителю танка Т-34 (первый танковый таран в битве под Прохоровкой.)

 

Не затянется память как рана,

Не забудем солдат всех простых,

Что вошли в этот бой — умирая —

И навеки остались в живых.

 

Нет, ни шагу назад, смотрим прямо,

Только кровь отлила от лица,

Только стиснуты зубы упрямо —

Здесь мы будем стоять до конца!

 

Пусть любая цена — жизнь солдата,

Все мы станем сегодня бронёй!

Твоя мать, город твой, честь солдата

За мальчишеской тонкой спиной.

 

Две стальные лавины — две силы

Среди поля ржаного слились.

Нет тебя, нет меня — мы едины,

Мы стальною стеною сошлись.

 

Нет маневров, нет строя — есть сила,

Сила ярости, сила огня.

И жестокая битва косила

И броню, и солдат имена.

 

Танк подбит, комбат ранен,

Но я снова в бою — пусть пылает металл!

Крик по рации подвигу равен —

Все, прощайте, иду на таран!

 

Столбенеют враги, выбор тяжкий —

Не поверишь так сразу глазам.

Танк горящий летит без промашки —

Я за родину жизнь так отдам.

 

Только черный квадрат похоронки

Объяснит матерям и родным —

Его сердце — в земле — как осколки…

Он остался всегда молодым.

 

…На сожженной земле ни былинки,

Танк на танке, броня на броне…

И на лбу командиров морщинки —

Битву не с чем сравнить на войне…

 

Не затянется рана земная —

Его подвиг всегда рядом с ним.

Потому что он знал, умирая —

Как легко умереть молодым…

 

В храме памятном тихо и свято,

Твоё имя — рубец на стене…

Ты остался жить здесь — да, так надо,

Чтоб земля не горела в огне.

 

На земле этой, черной когда-то,

След горящий забыть не дает —

Твое рваное сердце солдата

По весне васильками цветет…!

Е. Мухамедшина

 

Курская дуга

От Харькова и до Орла

Змеей легла на карте генерала

Военным кодом «Курская дуга» —

Победы грозное начало!

 

Здесь истекая кровью, лютый зверь,

Чтоб дать реванш за пораженье,

Собрал своих всех «тигров» и «пантер»

В надежде выиграть сраженье.

 

Отборные фашистские полки —

Краса и гордость Дойче-рейха

Дивизий «Мертвой головы»,

«Адольфа Гитлера» и «Рейха».

 

Рвались к Москве, оскалив пасть,

Всю злость излив свинцовым градом.

Не знали, что придется пасть,

Как пали те, под Сталинградом.

 

Не думали, что здесь в дуге,

Сомкнется вновь петля истории,

Как Ленинград, Бородино…

Как сорок первый в Подмосковье.

 

От Харькова и до Орла

Земля гудела звоном стали.

Здесь бушевало смерти пламя,

Лавиной двинулась немецкая орда.

Но, встретив силу русского орла,

У ног его поверженною пала.

 

Здесь пятьдесят кровавых дней

Из жерлов пушек, башен танков

Лизал дугу огонь, сжигая в ней

Фашистов жалкие останки.

 

Горело небо. Порох. Дым.

Гарь раскаленного металла

От взрывов бомб, снарядов, мин

Дуга та огненною стала.

 

Враг наступал. Сжимал дугу

В кольцо и с севера и с юга

Гремел бронированный шквал

Полков Манштейна и Фон Клюге.

 

Вбивал бронированный зверь

Зловещие стальные клинья.

Ценой невиданных потерь

Шел на прорыв передних линий.

 

Но русский чудо-богатырь

Стеной разящего металла

Путь зверю боем преградил.

История еще не знала

Таких жестоких тяжких битв.

Как той земле в те дни досталось!

 

Решалась здесь судьба страны,

Судьба народа здесь решалась.

Здесь русский воин-исполин,

Солдат России, смерть презревший,

Напор врага остановил.

Отбил атаки озверевших

«Пантер» и «тигров» в жаркой схватке.

В один клубок сцепившись с ним

За Поныри и Ольховатку.

 

Под Прохоровкой смертный бой

Решил судьбу врагов проклятых.

Здесь в сорок третьем в июльский зной

Была Германия распята.

 

Разбила в прах та «Цитадель»,

Что к Курску клешни простирала

И первый залп своих побед

Москва Орлу салютовала.

Г. Ревина

 

* * *

Взводу бронебойщиков под командованием П. И. Шпетного посвящается

 

Помните девять парней?

Бронебойщиков. Сыновей

Родины нашей родной.

Мертвый сомкнутый строй.

На узкой полоске земли

Танки фашистские шли.

 

Посуровели лица ребят:

«Нет нам пути назад.

Насмерть стоять в бою —

За Отчизну и землю свою».

 

Шпетный отдал приказ

Взводу бойцов. И враз

Схлестнулись сталь и броня

В поединке огня.

 

Танк уж один подбит.

Замер второй — горит!

Третий пылает в дали,

Сколько еще впереди!

 

Неравен был смертный бой.

Упал сержант Ойя.

Вскинул руки, осел Гульков,

Ткнулся в землю Проскуряков,

Охренкин, Сухарский лежат,

С ними Салимов в ряд.

 

Нестерпимый снарядов вой,

Есть ли еще кто живой?

Собрались из последних сил —

Рядовые Бутко, Целюдин.

 

По фашистским гадам палят.

Танк подбит. Но и эти … Лежат.

Рухнул, землю гребя рукой,

Командир, замыкая строй.

 

Он в бессмертье увел свой взвод.

Над окопом один небосвод.

Плечом к плечу, в вечность уйдя,

Погибли, Россия, твои сыновья.

Г. Ревина

 

12 июля

Две стальные лавины столкнулись на Танковом поле

Подминая друг друга, сжигая в жестоком огне.

В чей-то дом похоронкою, ставшею женскою болью.

День июльский ворвался, решая немало в войне.

 

Сделав души стальными и каждого славя солдата,

Этот день заклинал быть жестоким с фашистской чумой,

Заклинал той старушкой, что нынче у старенькой хаты

Ожиданием сына навек обвенчалась с войной,

 

Чьей-то верной женою, фашистами зверски убитой.

Малышом, что прижался к остуженной смертью груди.

День июльский — никем, никогда и нигде не забытый

В наши души глазами гранитных солдат он глядит.

 

Он — пшеничное поле в сиянии солнечных радуг.

Звонкий смех не увидевших деда живого внучат.

Он — ни с чем не сравнимая, все затопившая радость!

В миг, когда, словно эхо, раскаты салюта звучат.

 

День июльский, наполненный солнечным светом,

Ставший нашей историей, славя наши родные края,

Нас с тобой заклинает быть верными прошлым победам.

Мы должны от пожарищ войны отстоять.

Е. Чернышева

 

* * *

Разговор после учебного боя на Прохоровском поле

 

«Почему наша мама боится войны?

Ты же видел — шли танки и было не страшно».

Там дрожала от грохота черная пашня,

И летели осколки разбитой в полях тишины.

 

«Почему наша мама боится войны?» —

Повторяя вопрос беспокойного сына,

Долго думал отец и ответил: «Повинны

Те, кто жизнь отнимали у нашей страны.

 

В этих танках солдаты земли той святой,

На которой во все времена был законом

Мирный труд. Если в бой поднимали знамена,

Значит, был это правый за Отечество бой.

 

Потому и не страшно коснуться брони,

Обожженной разрывами в мирных ученьях.

Потому не имеет большого значенья

Окрик мамы, когда подъезжают они.

 

И в ребенка не выстрелит этот солдат,

Он твое защищает счастливое детство,

Для него добротой заполняется сердце,

Встрече с ним ты поэтому нынче был рад.

 

Почему наши мамы боятся войны?

Потому, что есть в мире другие солдаты.

Потому, что не мирным на планете стал атом,

И не каждой стране люди в братстве равны.

 

Потому, что напалм и химический ад,

Угрожает и действует, жжет и калечит,

Убивающий детство, несущий увечье,

Есть еще на земле этот страшный солдат.

Вот поэтому мама боится войны…»

 

И мальчишка, стараясь понять все до слова,

Повторил свой вопрос, как в раздумии снова…

И ответил по-взрослому: «Пап, мы должны

Защитить нашу маму и всех тех ребят.

Пусть у них будет небо, как здесь голубое,

Ты ведь тоже солдат, мы сумеем с тобою,

Не отступим назад, постоим за себя».

Е. Чернышева

 

Солдат

В граните вырублен, стоит в металле,

Закрывший землю от войны собой,

Над всеми павшими на пьедестале

Стоит солдат, прошедший смертный бой.

 

Под тяжкой ношею поникли плечи.

На нас встревожено глядит в упор.

Своею славою увековечен

Войны и мира разрешивший спор.

 

Он до сих пор еще зовет в атаку,

Окаменевший, чтобы устоять,

Не уступал он ни огню, ни танку

Земли родной — ни километр, ни пядь.

Е. Чернышева

 

Братская могила

В краю, порушенном войной,

лежал и хутор мой родной

Когда-то в семьдесят дворов,

он лучшим был из хуторов.

 

Не обошла его беда —

растет на пепле лебеда.

Надолго сорок третий год

живым в сознание войдет.

 

Сраженье танковое шло

на этом Прохоровском поле,

Немало жизней унесло

оно по злой военной воле.

 

Потери были велики.

Бойцы геройски умирали.

Здесь гибли целые полки,

здесь танки, как костры, пылали.

 

Бои уж были далеко,

солдаты гнали вражью силу,

А мы, мальчишки босяки,

копали братскую могилу.

 

Мгновений тех не передать,

мы лишних слов не обронили.

Все, что осталось от солдат,

в ней со слезами хоронили.

 

У всех в селенье на виду

с полей останки привозили,

Засыпав, красную звезду

на холм солдатский водрузили.

 

Лежат безвестные сыны,

что в битвах голову сложили,

Не все им почести даны,

каких герои заслужили.

 

Немало выплакано слез

людьми, кто к павшим приходили,

А мы десятка три берез

вокруг могилы посадили.

 

… В краю, порушенном войной,

лежит и хутор мой родной,

Всего десятка два дворов,

забытый он из хуторов.

 

Прошло полвека с тех времен,

и только братская могила

Стоит, как Славы бастион

и как войны победной сила.

А. Кривчиков

 

Поединок

Старшему брату моей матери Николаю Рубаненко, геройски погибшему под Прохоровкой в дни Курской дуги.

 

У дальних морей и гор

Светили ему пожары

Он траки свои истер

До блеска

В песках Сахары.

 

Чужой многотонный зверь

В хлебах южнорусских —

Вот он! —

Идет на тебя теперь,

А ты человек всего-то!

 

И жизнь уплотнилась так,

Что в миге

Вся память сжата,

В котором лишь ты и танк.

И ты не уводишь взгляда

От этой чужой брони

В разводах песочно-рыжих,

И молишь:

— Не поверни!

И просишь:

— Ну, ближе, ближе!

 

И тело подчинено

Одной только этой мысли,

И чувствуешь ты одно:

Железо его трансмиссий,

Как мышцы, напряжено.

 

Идет, не сбавляет ход.

И, кажется, нервы рвет твои,

А на землю эту,

По мертвым траншеям бьет —

И мертвым покоя нету.

 

Расстрелянные, чадят

Хлеба, омрачая солнце…

Связка ручных гранат

Усилена взрывом сердца!

 

Связка ручных гранат

Да молодое тело…

А это был мамин брат,

Мой дядя…

Вот в том-то и дело.

В. Топоров

 

Эхо Прохоровского поля

Волненья не сдержать, не от того ли,

что вижу наяву, а не в кино:

Раскинулось под Прохоровкой поле,

Которое под стать Бородино.

 

Пропитанное кровью щедро так же

И зримо очертившее провал

Отчаянной попытки своры вражьей

Отсрочить неизбежный свой финал.

 

Пусть не Москва за ним в тот час стояла,

Держались насмерть, как и под Москвой.

Броня в броню — побоище металла

Под скрежет металлический и вой.

 

Как толщиной брони одной стращали…

Не пропустили, в пух и прах громя.

Исход сраженья этого решали

В конечном счете люди — не броня.

 

Бесстрашием своим, железной верой,

Что час победы близок над зверьем,

Любовью к жизни, преданностью делу,

Рожденному Великим Октябрем.

 

Той самой прочной и нетленной силой,

Оставшейся загадкой для врага,

Перед которой бронь была бессильна

И разгибалась Курская дуга.

 

Сияет солнце, тишина, раздолье…

Волос коснулся ветер и затих…

Враги пусть знают, что любое поле

У нас таит Бородино для них.

А. Климашкин

 

Платформа «Танковое поле»

Платформа «Танковое поле».

Осенний лес.

И вдруг пронзило сердце болью:

Когда-то здесь … когда-то здесь!

 

Вот тут над этими холмами

Сраженья полыхало знамя.

Шел бой бестрепетный и правый.

И каждый год все вновь

Багряный отсвет в блеклых травах

Как будто кровь … как будто кровь.

 

Гудит и стонет электричка под звон берез.

И в куртке кожаной парнишка

Совсем замерз … совсем замерз.

Вернулся поздно он с гулянки и не доспал.

В горящем танке, в горящем танке умирал.

 

Такой же худенький и русый, и бровь дугой,

Влюбленный, ласковый, безусый

То был другой … то был другой!

Тому досталось в раскаленной глухой броне

За всех сегодняшних влюбленных гореть в огне.

Н. Овчарова

 

12 июля

Стоит, как воин. танк на пьедестале

Во славу в битве павшим и живым

На постаменте в броневом металле,

Сердцами чтим и памятью храним.

 

На взгорье древнем, взгорье Средне-Русском,

Там, где Донца синеющий исток,

На километре, на пространстве узком,

Фашизм давил Ордою на восток.

 

«Пантеры», «тигры», пушки, «фердинанды» —

Тут пол-Европы покоренной сплав.

На поле боя — рыцари и гранды,

Себя поставившие выше всех держав.

 

Враги давили танковой ордою,

Они в моторах выжимали дрожь,

Они вминали в землю кровь и рожь,

Пред вставшей насмерть огненной дугою.

 

Ярились долы, дыбились пригорки,

И плавилась, не выдержав броня.

Их взяли в лоб тогда «тридцатьчетверки»

В накале боя, лязга и огня.

 

Над Прохоровкой тучей небо плыло,

В дыму пожарищ солнца не щадя.

Земля! Земля! Ты так дождя просила.

В июле грозном не было дождя.

 

Оно победным стало, поле боя:

Тридцатьчетверки выдержать смогли,

Они, напрягшись, замирали в поле,

Прикрывши грудью пядь родной земли.

 

Тогда я был совсем еще мальчонкой,

Я босоногим, шестилетним был.

Я с котелочком в тоненькой ручонке

За кухней наступал и отходил.

А. Наумов

 

На Прохоровской земле

На Прохоровском поле тишина.

Лишь ветер по хлебам пустым гуляет,

Да жаворонка трель веселая слышна,

Звенит и поднебесье затихает.

 

Окопы и траншеи травою поросли,

Залечены войны минувшей раны.

Но слезы матерей, и память ветеранов,

Могилы братские, из бронзы обелиски

О том тревожном, о былом и близком

Напоминают людям всей земли.

 

И не забыть тот грозный сорок третий.

Раскаты Курской битвы на рассвете,

Сраженье танковое на степном раздолье

И Прохоровки славный день, и огненное поле

От Курских черноземных нив, войной сожженных хат

Дорогой славы к победе шел солдат.

 

Над полем русской славы даль светла,

Хранит земля дыханье битвы грозной.

Поднялись в тишине два пушечных ствола,

На пьедестале танк взлетает к звездам.

 

О Танковое поле! Под мирным небом ты

Раскинулось в просторах русских гордо.

Бесславно полегли здесь вражеские орды,

Ты — символ мужества советского солдата.

 

И что здесь было выжжено и смято,

Оделось снова в травы и цветы.

С годами громче Курской битвы слава,

И Прохоровки подвиг величавей.

 

Их приумножили мы славой трудовою.

Победный первый наш салют над праздничной Москвою

В честь Белгорода и Орла хранят сердца людей,

Взывает к миру тот голос батарей.

Н. Лисицин

 

Он тоже наш современник

Памяти брата Миши, погибшего в боях за освобождение Родины,

посвящаю

 

Ворвавшись в июньское утро

Бомб смертоносным воем,

Шел сорок первый трудный

Военным суровым строем.

 

И чтоб отстоять ту правду,

Что Лениным нам дана,

Сынов на подвиги ратные

Родина-мать звала.

 

Как и по всей России,

В нашем поселке родном

Мать провожала сына

За счастье драться с врагом.

 

Ему в сорок первом было

всего восемнадцать лет,

Порукой о юности пылкой

Был комсомольский билет.

 

Вот здесь за родною околицей

Расстался с матерью сын.

Ушел на войну комсомолец,

Мой брат Михаил Чурсин.

 

И вот наступило время,

Фашистов погнали вспять,

Прохоровка в сорок третьем

Свободной стала опять.

 

Через хутора и села,

Туда, где гремели бои,

Шли роты, полки, батальоны…

На Белгород воины шли.

 

И вместе с полком гвардейским

Стрелок Чурсин Михаил

Походным маршем, с песней

По Прохоровке проходил.

 

Времени нет у солдата,

Чтоб навестить свою мать.

Времени нет, но надо

Записку хотя передать.

 

Записка немногословная,

Писал на коротком привале.

И односельчане знакомые

ее передали маме.

 

«Я жив и здоров, родная,

Служи я в гвардейской части,

Здоровья тебе желаю,

А также, как ты мне, счастья».

 

Читала, и радости слезы

В глазах материнских были,

«Сынок, ты совсем стал взрослый,

Когда ж мы тебя растили?..»

 

Ответ написала вскоре

На завтра не оставляя,

А сердце, предчувствуя горе,

Стучало, покоя не зная.

 

Но нет на письмо ответа,

А в полдень июльский, знойный

Принес секретарь сельсовета

О сыне листок похоронный.

 

Казенные строчки скупы.

В них даты и адрес точен.

Читала, кусая губы,

К глазам поднеся платочек.

 

«Ваш сын пал смертью геройской,

Память о нем будет вечная.

Схоронен — район Томаровский

В центре села Приречное».

 

В горле, теснясь, рыданья

Вырвались стонущей болью,

Кто ее скорбь и страданье

Утешит, какой ценою?

 

О сыне до боли ей близком,

Скорбит мать и все его ждет

Так в сердце ее материнском

И скорбь, и надежда живет.

 

Салюты гремят над страной,

Побед отмечая даты,

А мать до сих пор ждет домой

С войны дорогого солдата.

 

За Родину пал он в бою,

имя свое обессмертив,

А значит он с нами в строю,

Он тоже наш современник.

В. Чурсин

 

На Прохоровском поле

Легла на Прохоровском поле

Рассвета утренняя синь

Мне поле повторило с болью

Историю моей Руси.

 

Через пласты лихих столетий

Пронесся в памяти моей

Зловещий топот тех, как ветер,

Степных Батыевых коней.

 

Стал полноводною рекою

Родник неистощимых сил

Седое поле Куликово,

Ты — колыбель моей Руси.

 

Тот день, сегодняшний и давний —

Народный гнев давным-давно.

И видится мне поле брани,

Священное Бородино.

 

И залп мортир Наполеона,

И строй французских кирасир

На этом поле опаленном

Решалась жизнь моей Руси.

 

Жестокие отрывки детства

Махнули издали рукой

И некуда теперь мне деться

От страшной памяти такой.

 

Но дым разбитых полустанков,

И пыль растоптанных дорог,

И с пауком тевтонским танки,

И вмятины чужих сапог

 

Ушли, как боль уходит в бытность,

Свидетель яростных атак,

Немой участник тех событий,

На постаменте замер танк.

 

Я вижу поле в дымке синей,

Колосья в капельках росы

Бескрайние поля России,

Они судьба моей Руси.

С. Лавренов

 

Поле Славы

Земля, овеянная славой,

Лежит вокруг передо мной.

На темной глыбе пьедестала

Тяжелый танк, как часовой,

 

На башне звезды на рассвете

Горят над далью полевой

И старики сюда и дети

Идут ухоженной тропой.

 

Бои прошли здесь ураганом,

Оплавив пламенем металл

Закат крылатый над курганом

Седые кудри разметал.

 

Он тех далеких дней свидетель.

Над полем славы тишина.

Стоят у танка наши дети,

Здесь было страшное — война.

 

Давным-давно замолкли пушки.

Молчат уже который год,

И мирным дням ведут кукушки

На курском выступе свой счет.

К. Трофимов

 

Танковое поле

Танк на пьедестале.

Танковое поле.

Солнечные дали —

Русское раздолье.

Под весенним небом

Теплый пар струится,

Пахнет поле хлебом,

Спелою пшеницей.

 

Привела тропинка

старого солдата

К небольшому клину…

Бой здесь шел когда-то —

«Тигры» и «Пантеры»

Двигались лавиной —

И земля горела

И взрывались мины.

 

И в дыму тонула,

И пылала пашня…

Глохло все от гула…

Словно день вчерашний,

Бой пришел на память

В грозном сорок третьем —

Огненная заметь

Летом на рассвете.

 

Отшумели грозы

над широким трактом.

Нынче бывший воин

Водит мощный трактор.

В трудовых ладонях

Тяжелеют зерна,

Распахнулось поле

Перед ним просторно,

 

И грохочет небо

Добрым майским громом,

Поит теплый дождик

влагой черноземы.

Г. Ходырева

 

Поединок с танком

Немало нам встречается таких, —

Совсем простых в быту и на работе

Не до поры, до времени у них

Таится близкое к геройству что-то.

 

Один из тех прибыл в наш полк служить,

Спокоен сам, ничем не растревожить,

И вид такой, что в жизни совершить

Он ничего особого не может.

 

Но вот, когда бой начал утихать,

Рассеиваться стали гарь и копоть,

Решил хоть немного подремать

В своем солдатском домике, окопе.

 

Да не пришлось. Опять передают,

Что вышли танки вновь, — по всем траншеям.

Он поднялся и видит: да, идут,

Идут-ползут, и гул их все слышнее.

 

Идут-ползут с крестами на боках,

Стращая всех своей стальной лавиной,

Идут-ползут, качаясь, как в волнах,

Плюясь и фыркая огнем и дымом.

 

Один из них проворней всех видать,

Прет напрямую по пригоркам, лужам…

Уже успел с расчетом пушку смять

И несколько окопов проутюжить.

 

Хотя другим, вступая в этот бой,

Уж сбили пыл мы со своих позиций:

В ловушку первый угодил, второй —

С пробоиной на месте все вертится…

 

А этот пер, ему все нипочем, —

Приземистый, мясистый, толстокожий.

Солдат наш ждет тот миг, когда по нем

Гранатой дотянуться будет можно.

 

Вот размахнулся изо всех он сил,

Но только в этот раз он дал промашку:

Не там, где надо было, грохнул взрыв,

А танк ползет неуязвимо дальше.

 

И под рукой гранаты больше нет,

А с автоматом с ним не сразу сладишь.

Тогда, солдат за танком вслед

И на него сумел залезть он сзади,

 

И по броне прикладом застучал:

Приехали, мол, вылезайте, гады…

Но танк ползти все дальше продолжал,

Что сделаешь его броне прикладом?

 

Солдат снимает вдруг свою шинель

И заслоняет смотровые щели,

Ну, что, мол, фрицы, скажете теперь, —

Что ваша сталь слабей моей шинели?!

 

И, в самом деле, тут же танк осел, —

Куда ему теперь вслепую метить?

Придется вылезать кто в нем засел,

Солдат уж на земле, готов их встретить.

 

Быстрее, мол, а то курок нажму…

И вот вылазят нехотя из люка, —

Водитель и стрелок — по одному —

И поневоле задирают руки.

 

Когда солдат наш стал их уводить

В штаб на допрос, один из этих пленных,

Что чуть умел по-русски говорить,

Солдата нашего спросил надменно:

 

— Нас удивляйт: ви ж простой зольдат,

А ми — арийцы и нам интэрэсно,

Без выстрела нас с танком в плен забрать,

Вить это не по-воински, бесчестно.

 

На танке нас никто не поражалаь,

Когда вступали маршем по Европе,

Ви тоже, видно раньше воевать

И накопиль в войне не малый опыт?

 

— Не то ты мелешь, прах тебя возьми, —

Ответил им солдат наш по-простому, —

Мы не арийцы, мы росли людьми

И мирным делом занимались дома.

 

К примеру, я — коров в деревне пас,

Да плотничал, рыбачил я порою,

А научались воевать у вас,

Когда на нас вы ринулись толпою.

 

Ну, поняли, что вам теперь капут?

Так топайте быстрее, что же медлить?

Мне некогда возиться с вами тут,

Ваш этот танк я встретил не последний!

 

Фашисты съежились и сникли вдруг,

Сознав, что все, конец, отвоевались…

То им в Европе все сходило с рук,

А здесь, в России, — не на тех нарвались!

Ф. Третьяков

 

* * *

Забвению те дни не предадим,

Когда на фронт мы провожали старших,

Когда пришлось, на штурм поднявшись, им

Сражаться и за Прохоровку нашу.

 

Когда, идя за ними в свой черед,

Вступали в бой и мы совсем юнцами, —

Чтоб знал бы враг, как лезть в наш огород,

Чтоб помнил бы, как связываться с нами.

 

В победу твердо верили свою,

Хотя порой нам было не легко там:

Терять своих товарищей в бою,

В окопах спать, пить воду из болота.

 

На все, на все, рискуя, шли мы, чтоб

Страна родная вся была свободной,

Для нас в то время теплым был окоп

И вкусен был глоток воды болотной.

Ф. Третьяков

 

На Прохоровской земле

На землю дождик слезами

Падает в тишине,

Солдаты под березами

Забылись в тревожном сне.

 

Три дня гремел суровый бой,

Пал в кромешной мгле,

Мы в наступление шли с тобой

На Прохоровской земле.

 

И уж никто сдержать не мог

Гвардейский наш порыв

К Победе, боли превозмог,

Солдат вершил прорыв.

 

Глаз не сомкнула, не спала,

Вышла сынов встречать

Стоит и ждет их у села,

Милая Родина-мать.

 

Вечный огонь —

Славы гордый венец.

Вечный огонь

Их бессмертных сердец.

 

В шуме колосьев,

В цветеньи садов,

В радости нив

И родных городов

Вечный горит огонь.

 

Нам рассказал о том без слов

Знамени красный шелк,

Как горстка бронебойщиков

Сдержала фашистский полк.

А. Пашко

 

* * *

«Пантеры» и «тигры» кострами пылали.

Вошла ты в историю факелом ярким,

Как песня, как гимн, как победный набат.

Здесь летом июльским в боях было жарко,

Здесь насмерть стоял наш советский солдат.

 

От взрывов земля под ногами ходила,

От грохота уши солдатские глохли…

Трава от ожогов пощады просила,

А пушки стреляли, в их глотках не сохло.

 

Гремели оркестром «Катюши» над полем,

«Пантеры» и «Тигры» кострами пылали,

И падали бомбы с неистовым воем,

И пули над ухом, как пчелы, жужжали.

 

А люди стояли, не ведая страха.

Комбата мне слышится яростный голос.

В крови гимнастерка, ночная рубаха,

Под каскою потный, седеющий волос.

 

«Рубеж удержать! Даже если придется

Костьми в этом поле горящем зарыться,

Пусть детям и внукам свободно живется,

Ни шагу назад! Будем с нечистью биться!»

 

И бой продолжается в грохоте ада

Померкло июльское солнце с зарею,

Лавиною двинулась танков армада

Навстречу друг другу, тараня бронею!

 

Взлетали от взрывов в горячее небо,

Тяжелые башни, лафеты и доты…

Мне видится поле сгоревшего хлеба,

Мне помнится сила той адской работы.

 

Земля раскололась как будто на части,

Смешалось живое и мертвое в поле,

Советский солдат защищал свое счастье,

Сражаясь за землю, за лучшую долю.

 

Весь день полыхало кровавое пламя,

История день тот вовек не забудет!

Достойно несли свое Красное знамя

К великой победе советские люди!

 

…Ушли, отгремели суровые грозы,

Окопы, землянки травой поросли…

Остались у вдов — матерей только слезы,

Да холмики с красной звездой у земли.

 

И в дни торжества мы спешим поклониться

За подвиг их ратный в жестоком бою,

За русское поле с созревшей пшеницей,

За чистое небо в родимом краю.

 

За речку и тополь, за трель соловьиную,

За шелест березок на школьном дворе,

За клин журавлиный и землю былинную,

За белый туман над рекой на заре.

 

За наши сады, перелески, закаты,

За теплый, обжитый родительский дом,

За запах сирени, жасмина и мяты,

За мирный и солнечный день за окном.

 

Стоят обелиски героям — солдатам,

Их внуки к подножью тюльпаны кладут…

Уходят отсюда на службу ребята,

И клятву на верность отчизне дают!

 

Мы все перед ними в долгу неоплатном,

Тот танковый бой не забудет народ!

Здесь каждый солдат приближал сорок пятый,

Победный, великий и радостный год!

А. Астахов

 

Сверстнику

Воину-кулотинцу, совершившему подвиг на Курской дуге, Александру Николаеву, посвящается.

 

Быстра, шумлива Хоринка-река.

Сосновый бор, холмы.

Родные дали!

Вот школа новая видна издалека.

Жаль, что не в ней с азов мы начинали.

 

В реке ловили раков, голавлей.

На ласковом песке

Под солнышком лежали.

Катилось детство.

Нет его милей!

А мы тогда о будущем мечтали.

 

Но сбыться тем мечтам не суждено.

Пришла война и спутала нам карты.

Не долго думали— все было решено.

Пошли на бой, едва покинув парты.

 

Не все домой вернулись с той войны.

Но где живым искать твои останки?

Прости, товарищ, я не виноват,

Что ты погиб в бою в горящем танке.

С. Матвеев

 

Земляки

Был привал. Костер светился,

Благо фронт еще далек,

Возле танков появился

В шлеме ладный паренек.

 

— Братцы! Мне б комбата надо, —

Новичок спросил солдат, —

Мой земляк. Под Ленинградом…

— Вот он, Скрипкин — наш комбат.

 

— Прибыл к Вам из пополненья,

Разрешите доложить:

Есть сноровка, есть уменье.

Не могу без танка жить.

 

— Молод, только вышли годы,

Но люблю таких ребят.

Доложи. откуда родом?

Из Кулотино, комбат…

 

Два кулотинца-танкиста

Мчатся вместе бить врага.

Сколько танков? Двести?.. Триста?..

Битва. Курская дуга.

 

И сцепились, налетели…

Бой в разгаре. Что там ад!

Вой снарядов. Треск шрапнели.

Танки факелом горят.

 

Смерть-злодейка — не игрушка.

Смолк радист. — Прощай, дружок!

Вслед за ним замолкла пушка,

Мертв и башенный стрелок.

 

Что, водитель, хмуришь брови,

Злой слезой туманишь взгляд.

На дне танка в луже крови

Стонет раненый комбат.

 

Где укрыть?.. Воронка рядом.

— Ты держись, крепись, комбат.

«Тигры лезут, лезут гады!..

И ползком, ползком назад.

 

Лбом, вдавившись в смотровую —

После боя, как экран,

Он машину боевую

На последний вел таран.

 

То в бессмертие дорога.

Цель близка. Ревет мотор.

Ну еще. Еще немного,

Взрыв…Пылающий костер.

 

Тридцать лет костер тот светит.

Подвиг будет жить в веках.

Сложат песни наши дети.

О героях-земляках.

П. Кулотино

 

Огнем горела Курская дуга

Друзья мои, я не был на войне,

Но помню точно по рассказам деда,

Он говорил на кухне в тишине,

Как нелегко далась нам та победа...

 

Огнем горела Курская дуга,

Давили оборону клинья танков,

Любой ценой остановить врага,

Особенно прорвавшегося с флангов...

 

Дымят, уже закончен их поход,

Семь тигров из фашистского зверинца.

На миг враг передышки не дает...

И днем и ночью приходилось биться...

 

Несладко в общем, что ни говори!

А тут еще немецкая пехота

Работал снайпер, черт его дери,

Упал на бруствер командир расчета.

 

Комбат убит, и ранен политрук,

Нет связи и кончаются снаряды.

И все в дыму, кромешный ад вокруг,

Заполнены все койки в медсанбате...

 

Но все, кто живы, те еще в строю,

Изранены, уставшие до жути,

Но все равно к орудиям встают...

В бою друг друга прикрывают грудью...

 

Но так и не сумели нас снести...

Ни вражеские танки, ни пехота

Нас не сломили, не смогли пройти,

Хотя в живых осталось два расчета...

 

Рассвет встает в распахнутом окне,

Я слышу только тихий голос деда,

Его рассказ о памятной войне,

Как нелегко далась нам та победа...

И. Ширяев

 

Курская дуга

(эпизод Великой Отечественной войны)

 

В южных степях намечается битва,

К западу, — сказано, — курс.

Маршем ночами двигались скрытно

Армии наши под Курск.

 

«Тигриная» стая — дивизий армада,

К броску приготовился зверь,

Моторы ревели, в ушах — канонада,

А мы их добыча и цель.

 

Железные «клинья», терзая траншеи,

На Курской завязи дуге,

В ответ огрызались, хрипя, батареи,

Воронки — в изрытой земле.

 

Утюжили сверху, бомбя, самолёты,

Стервятники рвались на пир,

«Накрыв» из орудий, удар — миномётов,

Казалось, обрушился мир.

 

Вцепились «клещами». Убитые, стоны…

И вновь повторялся обстрел,

Держали в окопах бойцы оборону,

Но фриц ещё больше зверел.

 

Кресты с черепами, а немец матёрый,

Им нужен в войне перелом,

«Пантеры» и «Тигры» — рычание моторов,

Ползли прямиком напролом.

 

Сигнал долгожданный: взмывает ракета,

Стальные машины — наш ход!

И армия танков с лучами рассвета

Помчалась лавиной вперёд.

 

Молили не Бога, не верили в чёрта,

Смекалка, с надеждой на фарт,

В атаку летели на «тридцать четвёртых»,

От страха остался … азарт.

 

Творилось такое, сравнений не знаю:

И в Господа бога!.. Держись!..

Наверное, … ад показался бы раем,

Сцепились на смерть — не на жизнь.

 

Громады металла неслись друг на друга,

С желанием одним — убивать,

Пружина сражения сжималась упруго —

Никто не хотел уступать.

 

Вздымалась пылища, за всполохом всполох,

Над степью — кромешная мгла,

Скрипящие траки, как бешеный молох,

Кромсали … живые тела.

 

Срываются башни, неистово пламя,

Столбами поднялись огни,

Под лязг гусеничный чадят факелами

И слышится скрежет брони.

 

Стрельба бронебойным — прямая наводка,

Снарядами рявкает ствол.

Снаружи — котёл, а внутри — сковородка.

Не целясь, — по брюху, в упор.

 

Металась в прицеле по полю пехота,

А танки пошли на таран.

Валились снопами, убитых — без счёта,

Кишки и кровища — из ран.

 

Катками дробили солдатские кости,

В бою не пристало стонать,

Никак не привык, закипаю от злости.

Свои ли, чужие — как знать?

 

Рычаг — от себя. Неожиданно — вспышка,

Тряхнуло в печёнках нутро.

Мелькнуло в сознании: приехали, «крышка».

Как током, от боли свело.

 

В горящей одежде я выполз из люка,

Из горла — неистовый крик,

Запомнил свои обгоревшие руки —

Сознание включилось на миг.

 

Мои не успели… Сгорели ребята,

Геройски погиб экипаж.

За братьев-танкистов. Судьба у солдата.

Давай…, отложи карандаш.

 

В пустые стаканы, плеснув самогонку,

С трудом, подбирая, слова:

«Помянем, сыночек, не чокаясь звонко».

Склонилась его голова.

 

Навечно зарубка… Засела занозой

И врезалась в память дуга,

Вся грудь в орденах, и горючие слёзы:

«Сломили под Курском врага».

 

Ему объясняю сражения интригу,

Про Гитлера главную цель —

Сорвали фашистам, как пишется в книгах,

Коварный их план — «Цитадель».

 

Весьма удивился, что в «Центре» и с «Юга»,

Прервав запоздалый рассказ:

«Турнули Манштейна с фельдмаршалом Клюге?

Мы все выполняли приказ».

 

Ответил-отрезал: «Под Курском сражение…».

Потом на минуту умолк…

«Отбросив по флангам, пошли в наступление.

Отдали за Родину долг.

 

В кино — эпопеи, сродни балалайке...

И сам Рокоссовский — с тобой?..

Где Жуков да с каждым? Красивые байки.

Ватутин и Конев? Постой...

 

В Берлин не случилось, на Эльбу ни шагу,

На марше встречали весну,

И точку, поставив боями за Прагу,

Мы там завершили войну».

Е. Кутышев

 

Дожить до рассвета

(Курская битва, Белгородское направление)

 

Знойный июль сорок третьего. Лето

В жаркой безлюдной степи.

Эх, дотянуть бы, дожить до рассвета,

Будь начеку и не спи.

 

Шли эшелоны, на марше колонны,

Выступ у Курска — дугой,

Нам воевать на Воронежском фронте,

Дальше к востоку — Степной.

 

По полевому — приказ — телефону

Ставят задачу: «Пока

Пушки зарыть, укрепить оборону».

Цель: «Измотайте врага».

 

В сини небесной — редкие птицы,

Душу терзает их крик...

Взяли две линии приступом фрицы,

В третьей мы встретили их.

 

Рвы не сдержали, колючка и доты

Армии вермахта — «Юг»,

Сверху бомбили в пике самолёты,

Трупы валялись вокруг.

 

Страшный напор, и осталась надежда

Только на … «бога войны».

Мы ж выручали — бывало и прежде.

Жизни часы сочтены...

 

Смяты окопы, и сбита пехота,

Рвётся к нам танковый клин.

Капли солёного горького пота.

День продержаться один…

 

Наши расчёты застыли у пушек,

Грянул раскатами залп,

От канонады заложены уши,

Взрывы и огненный шквал.

 

Их корпуса ощетинились сталью,

Волны — и ночью, и днём

Атаковали нахрапом, нахально.

Нет, мы ещё поживём!

 

Неба не видно, бьёт батарея,

Слева и справа — огни,

«Тигры» горят — это наши трофеи,

Здесь не прорвались они.

 

Нас обойти попытались по флангам.

— «Жарь» бронебойным! Не мажь!

В груды железа смешали фаланги,

Сбили с фашистов кураж.

 

«Тигры», «Пантеры» попали в засаду.

— Целься! … Не дрогнет рука,

Мы не жалели ни пуль, ни снарядов,

Их прожигая бока.

 

Брошено всё, что имели, из тыла,

Тридцать четвёртые — в ад…

Нас же родная земля защитила,

Смерть перетерпит солдат.

 

От артиллерии — только лафеты,

Контрудар — поутру…

Мы продержались, дожив до рассвета,

Белгород взяли и Харьков тем летом,

Дальше — дорога к Днепру…

Е. Кутышев

 

Артиллеристы

Из цикла «Солдатская смекалка»

 

Мы пережили с братом день вчерашний...

...Нам повезло. Вдобавок был секрет:

из двух орудий били танкам в башни —

наискосок(!), раз в лоб надежды нет!

 

Я в те гвоздил свои снаряды споро

чудовища, что смерть несли ему.

А он — в мои, чтоб не прорвался ворог!

...И уцелели...

Только не пойму:

неужто никому из командиров

не думалось о том — отдать в приказ?!.

 

...Мы, гарь и копоть отстирав с мундиров,

надели ордена — за павших, вас —

мальчишек, с кем позиции держали;

но, выстояв там, выжили одни,

...не убоявшись — равны с вами стали,

не отступив в те проклятые дни...

В. Литвишко

 

Стихотворение написано по мотивам воспоминаний двух братьев-артиллеристов, сумевших, благодаря проявленной солдатской смекалке, выстоять в страшных оборонительных боях на Курской дуге против тяжелых немецких танков.

 

Под Старым Осколом. Связист

Бил ветра жгучий, яростный набег,

Лежали мы в степи, зарывшись в снег.

Рукой подать — вот как была близка

От нас знакомая Оскол-река.

 

Но нелегко пройти нам было к ней

Под яростными вспышками огней,

Летели пули — всюду гул и свист.

Шёл до бровей заснеженный связист.

 

Он шёл сквозь ветер, орудийный гул,

И по сугробам линию тянул.

Но командира выполнив приказ,

Упал он, не успев зажмурить глаз.

 

В руках смертельно провод сжал герой,

Он лёг к окопам вражьим головой.

По проводу той ночью генерал

Приказ о наступлении отдал.

Поднявшись разом в снеговой пыли,

Мы по намеченной цели шли...

 

А тело неостывшее бойца

Звало на Запад биться до конца…

Под пологом холодной жуткой тьмы

Реку Оскол переходили мы.

С. Голованов

 

Прохоровка

Той рассветной порой было много огней,

А над полем открыто, по-русски,

Во все горло любовь воспевал соловей,

Как они воспевают под Курском.

 

Но комбат, усмехнувшись, нам рявкнул: «Вперед!»

И машины задергались в роте,

Подминая кусты, устремились вперед,

Расчищая дорогу пехоте.

 

Не слыхать соловья за тяжелой броней,

Да и сердце от боли заныло,

Потому что навстречу лавине стальной,

Разогналась стальная лавина.

 

В борт плеснуло огнем, заставляя отстать,

Что-то с визгом в броню угодило —

Разве можно машину в атаке бросать,

Если теплится в дизеле сила?

 

Нам нельзя отступать, мы на русской земле!

И в угарном дыхании дыма

Танк стреляет в упор, только кажется мне,

Что снаряды проносятся мимо…

 

Не считают в бою долгожданных побед,

Будем живы — отметят за это,

Но ударил в упор бронебойный ответ

И в прицеле все залило светом…

 

Вам не скажет механик, ослепший от ран,

Почему так в бою пришлось,

Но, трамбуя окоп, танк полез на таран

И машина с машиной сцепились…

 

Говорят, что броня побеждает гранит —

Нам от этого легче не стало,

Ведь машина свечой от удара горит,

Превращается в слиток металла.

 

Пламя лижет лицо, опалив кожу век,

И тогда, как всегда на работе,

Поплевав на ладонь, вылезаем наверх,

Чтобы драку продолжить в пехоте!

 

А когда бой утих, гарь прибило к траве,

Проходя, все смотрели несмело,

Как горит на пригорке тяжелый КВ,

Но по-русски соловушка пела!

С. Шатилов

 

Баллада героям огненной дуги

Вновь над курскою землей тишина,

В облаках опять плывут журавли,

А когда-то здесь гуляла война,

А когда-то здесь гремели бои.

 

Край родной, пожарищем охваченный,

Изогнулся огненной дугой,

Бой, людскими жизнями оплаченный,

В тот июль, пронизанный пургой —

стальной пургой.

 

Не соловьи, а пули в рощах пели,

Как ворон, каркал вражий пулемет.

Качала смерть старательно качели:

Назад — вперед,

назад — вперед,

назад — вперед.

 

Траки танков грудь земли сдавили.

Оспою воронок взрыв поля,

Самолеты в душах наших выли,

И стонала Курская земля —

родная Курская земля.

 

Земля бойцов. Россию защитивших.

От рабства, от позора, от оков,

Земля за Родину погибших и почивших

Сестер и братьев, дедов и отцов.

 

Над окопами, заросшими травой,

Встал солдат с поникшей в скорби головой,

Встал над мирною землей солдат,

Крепко сжав в руках гранитный автомат.

В молодых глазах его печаль,

На груди его одна медаль,

А вокруг, сияя сотнями наград,

Ветераны седовласые стоят.

 

Воздух наполняет аромат —

Куст седой, как головы солдат, —

И слеза рождает горький вкус,

Но совсем тут ни при чем полыни куст...

седой полыни куст...

полыни куст...

 

Полыни куст не виноват,

Что плачет здесь седой солдат,

Который в сорок третьем летом

Стоял в окопе этом.

Он встал на вражеском пути,

И враг не смог тогда пройти.

 

Бойцу безумно повезло:

Он выжил всем смертям назло.

Но здесь лежат его друзья,

И позабыть тот день нельзя —

никак нельзя...

 

Спите, герои Огненной,

Памятной Курской дуги,

Вы эту землю обняли,

Чтоб не прошли враги,

Чтобы всегда цвели сады,

Радуя наших детей,

Чтобы щелкал на все лады

Курский шальной соловей.

 

«Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат,

Пусть солдаты» спокойно здесь спят...

Вновь над курскою землей тишина,

Как и прежде, шумят здесь дожди,

Только в памяти осталась война,

Только в сердце все гремят бои...

К. Бергман

 

В Прохоровке

На сотни вёрст — бескрайние поля,

На пьедесталах — вздыбленные танки,

Былой войны застывшие подранки.

И кровью обагрённая земля...

 

На сотни вёрст — поля, поля, поля...

И звонница парит под небесами.

Здесь бродит человеческая память...

И замерли в салюте тополя.

 

И светлый храм средь розовых кустов

Хранит на стенах имена героев,

Тех, что однажды не пришли из боя,

Чтоб подарить нам безмятежность снов...

М. Беляева

 

Третье ратное поле России

Бог любит троицу — мы часто говорим,

Не замечая власти над собою.

Когда-то мы познали третий Рим,

Теперь, вот, ратное — Прохоровское поле.

 

Где вы, ветры, берёте те силы,

Чтоб над миром свободно летать?..

Третье ратное поле России —

Не объехать его, не вспахать!

 

Оно выбрано Господом точно,

Чтоб нечистую силу связать,

Правду с верою, душами, сочно

На зелёном холсте расписать.

 

Остаётся оно непорочным,

После страшных, жестоких боёв,

Тишина задержалась здесь прочно,

Тешит души людей соловьём…

 

Не засеяно чистою рожью,

Ни весёлым голубеньким льном…

Тут земля пропиталась вся дрожью,

Кровью с маслом и гарью с огнём!

 

Память здесь, и цветы прорастают,

Сквозь сердца, металлический лом,

Лишь зелёная травка не знает —

Сколько душ обрело этот дом…

 

Боже праведный, что за напасти,

За грехи пострадала страна,

Здесь людские, железные страсти,

Остановит любовь и весна…

 

Снова ветры берут где-то силы,

Разнося шёпот душ и покой…

Третье ратное поле России,

Души воинов ты успокой…

В. Екимов

 

Поле России

«Не нам Господи, но имени Твоему дай Славу»...

(из молитвы о даровании победы)

 

О ратной Славе молвим слово.

Да вспомним, как заведено,

В дружинах поле Куликово,

С драгунами — Бородино ...

 

Особо — Прохоровки поле,

Где Русь смогла, собравшись в бой,

Свернуть хребет крутым дотоле

фашистам — Курскою Дугой!

 

Три поля, три нетленных вехи,

Когда в лихи годины три

Несли железные доспехи

Былинные богатыри...

 

Жгли нечисть в зареве багровом,

А если проще, без витий —

Нас Божья мать сенит Покровом:

Здесь пред Георгием пал змий!

 

Нет, нелегко далась Победа —

Над полем — в радость всех землян

Нам трижды Колокол поведал —

О ратной Славе Россиян...

В. Фесенко

 

Прохоровское поле

Память — совести страж, —

Вновь, бесшумно листая страницы,

Возврати мне тот день —

Отведи снова стрелки назад…

 

Я на поле стою,

На пропитанной кровью землице,

Где седые осколки,

Как зерна пшеницы, лежат.

 

Все смешалось в огне:

Здесь вели хоровод Смерть и Горе,

Кровь и пепел, и боль,

И метал, разрывающий плоть.

 

Породнившись навек,

С ним спаялись тогда Честь и Доля.

Погибая в жестоком бою,

С поля — в Вечность шагал человек.

В. Ткачева

 

Танкист и смерть

Светлой памяти моего деда-танкиста П. П. Чигарева, участника Прохоровского сражения

 

Шла лавина огня:

Землю с небом надолго смешало.

Где здесь свой, где — чужой,

Кто их в этом аду разберет!

Тут не только тела,

А броню, как бумагу, кромсало.

И измучилась Смерть

Души слать в журавлиный полет.

 

Удивилась слегка

Что, от взрыва присыпан землею,

Третьи сутки пошли,

Обгоревший танкист все живет!

Мать-Сырая Земля,

Как когда-то другому герою,

Грудью скрыв от огня,

Свою силу ему отдает.

 

«Что ж, пока поживи —

Даже Смерть уступает порою —

Как устанешь — зови:

В миг забвенье всю боль заберет.

Заслужил ты покой.

Я тобой восхищаюсь, не скрою.

И приду лишь тогда,

Когда сердце меня позовет».

 

Был затем медсанбат:

Операция. Снова! И — снова!

Должен был умереть,

А солдат — все живет и живет.

Удивлялись врачи:

«Никогда не встречали такого!»

Не зовет Смерть боец

Та, сама, до него не идет.

 

Лишь под утро, в бреду,

Разговаривал с ней как с сестрою.

Мать свою вспоминал

И село, что под немцем уж год:

«В нем такой есть родник

С ключевою студеной водою —

Вмиг всю боль исцелит,

Все мученья мои унесет…»

 

«Ты — поэт, командир —

Смерть улыбку стирает рукою —

Будет долгим твой путь,

Только боль ни на миг не уснет!

И в кровавом поту

Будешь биться ночами, не скрою.

Что? Согласен?! Живи!

Храбрецов даже Смерть не берет!»

В. Ткачева

 

Прохоровское поле

Помни! Всякий ныне живущий обязан помнить!

Ради будущей жизни детям и «детям детей» расскажи!

Если даже земля до сих пор здесь стонет,

Если даже земля до сих пор дрожит!

 

Белгородская стонет земля от боли,

От того, что когда-то пришлось пережить.

Помнит всех Третье Ратное Поле!

И ты никогда не смей его позабыть!

 

Сколько здесь их убитых! А сколько пропало!

Сколько их со святыми стоит в один ряд

Здесь у храма Петра и Павла

Навсегда молодых ребят!

 

Здесь они в неполные двадцать пять лет,

Сгорая живьём, стиснув зубы от боли,

Немецким «Тиграм» ломали хребет

На танковом выжженном поле.

 

Борягин, Чернов, Николаев, Бутенко Иван…

Пусть их подвиг народ никогда не забудет!

Танкистов, которые шли на таран…

И «Тигры» останавливали грудью!

 

Пусть помнит каждый, где бы не был,

В каком бы уголке страны ни жил:

Здесь под Малиновкой тараном падал с неба

Горящий Коля Савик и его горящий «ИЛ».

 

Здесь Саша Горовец на вираже был сбитый,

Здесь в небе Кожедуб, Агданцев, Одинцов,

Вбивали в землю носом «Мессершмиты»

И ассов, кавалеров всяческих крестов.

 

Помнит каждый пусть артиллеристов:

Их танки на поле с землёй мешали,

А они до последнего били фашистов,

И где плавилась техники сталь, устояли люди из стали!

 

Из всей батареи в живых лишь сержант Данилов,

В другой — девятнадцатилетний Борисов сержант,

Но продолжали «вколачивать» в морды «Тигров»,

Один за другим бронебойный снаряд.

 

У Прохоровской звонницы колокол послушай!

Далёкий «сорок третий» отзовётся болью,

Тебе солдатские расскажут души,

Что значит — выстоять на Прохоровском поле.

 

И дело, в общем, не в броне и не в снарядах…

Пока мы помним их, так было, есть и будет:

У нас в России, если очень надо,

Становятся противотанковыми люди!

А. Сычев

 

Огневая дуга

Это ты разметала по-русски

Ненавистные орды врага

В небывалом сраженье под Курском

До конца, Огневая Дуга!

 

Если кто-то пытается всё же

Извратить исторический факт,

На своей на изнеженной коже

Испытает пусть ярость атак

 

Тех парней, что отважно и честно

Исполняли свой воинский долг,

Кто, порой уходя в неизвестность,

День Победы приблизить помог!

 

Это ты своим мужеством русским

Показала, что может народ,

В небывалом сраженье под Курском,

Где истоки Россия берёт!

 

И тому не бывать, чтоб ромашки

Вновь топтала чужая нога…

Ты не только для нас — день вчерашний,

Ты всегда — Огневая Дуга!

В. Саранских

 

Курская дуга

Солдат Российских могут сбить,

Убить, контузить, или ранить...

Но невозможно победить

Их никому — на поле брани.

 

Задача фронту не легка,

Освобождать родную землю,

Прогнать фашистов до Днепра,

Затем к Берлину — до Победы.

 

Сражение — Курская дуга...

Ей в мире не было подобной,

Семинедельная борьба

Для немцев стала поворотной.

 

В селении Прохоровка — дым,

Сражались тысячи танкистов,

Пожарный воздух был густым.

И неприятен для арийцев.

 

Ревели танки, скрежет, стон...

В крови атака за атакой,

Без передышки, ночью, днём,

В боях советские солдаты.

 

Ни дни, ни месяцы тогда

Ждала родня, молилась Богу,

О возвращении в дома

Отца, супруга, сына, друга...

 

На поле боя полегло

Безмерно раненых, убитых,

Но и врагам не повезло,

Они под танками забиты.

 

В сражениях Курская дуга,

Огнём и яростью ранима,

Дорогой верною была

Победной поступью к Берлину.

 

Четыре года Русь — одна,

Дошла к Берлину и Рейхстагу,

А из Америки войска

Пошли от Эльбы — в сорок пятом.

 

Вещает Курская дуга,

Что не в агрессии — Победа.

В любви находится она

К Великой Родине. Навеки!

З. Савцова

 

Крах «Цитадели

Склоните головы, об этом я прошу,

Я — болью, кровью истекаю…

Быть может, я кому-то расскажу

О той войне, которой мало знают:

 

О «Цитадели» — Курской бойне!

Исход войны решал тот час —

От деда слышал, как в обойме,

Годами выверен рассказ…

 

Не страх, не бред глухого старца,

Жестокой правды горький след:

Меня сразил — расчёт коварства

И «высшей расы» алчный бред.

 

Лицом не вышел «Барбаросса»,

Не угадал он — тех «недель»:

И только сопли бьют из носа —

Восточный фронт — «Гросс канитель»!

 

Для Рейха всё казалось долго,

Потратив много свежих сил —

Стоит, как есть, стояла Волга…

Никто фашистов в гости не просил.

 

Под Курском всё решив исправить,

Враг, отказавшись от «недель»,

«За месяц» всё хотел поправить,

Войскам, наметив — «Цитадель».

 

Что «цитадель» — оплот, опора,

Но где же взять на это сил?

«Фельдмаршал Паулюс взят скоро,

Там гарнизон пощады запросил»…

 

Встал костью в горле Курский выступ,

Врага задача — здесь сравнять,

Замкнуть его, идти на приступ,

В плен наши части разом взять.

 

А там, уже, открыть дорогу

На нашу матушку-Москву,

Да поднажать ещё немного,

Закончить на Васильевском мосту…

 

Но просчитался враг коварный,

Он не учёл тут русский дух,

Частей гвардейских опыт славный,

И «перевес», что был до «двух».

 

Так грянул бой — великий, правый,

За всё в ответе, вновь — солдат,

В окопах, в танках — ад кровавый,

Над полем розовый закат…

 

Огонь слепил глаза в бойницах,

На всём, чём можно, полыхал.

Весь небосвод пылал в зарницах,

Как страшной смерти злой оскал.

 

Здесь все смешалось неразрывно,

Крутилось смертною «ордой»…

И вой снарядов, так призывно,

Звал к страшной смерти за собой…

 

Тот смертный бой «не ради славы,

А ради жизни» — карусель…

Свершил солдат, и суд кровавый

Поставил крест на «Цитадель»…

В. Екимов

 

Курская Дуга

Припомнить Курскую Дугу

Рискну попробовать — посмею.

Потенциальному врагу

Не грех задуматься над нею.

 

Два года перед тем страну

Фашистский монстр уже тиранил:

Навязанную нам войну

Мы отражали — сил на грани.

 

В тот летний день, в год сорок третий,

Сошлись два воинства — две бритвы.

И полем жатвы стал для смерти

Тот полигон Великой битвы,

 

Где танки сталью скрежетали,

Тела вздымая друг на друга,

И пушки громом грохотали…

Гром не выдерживало ухо,

 

Снаряды — градуса металла

Разнокалиберных орудий,

Каких там было и не счесть.

Вскипал металл. Вскипали люди,

 

Страну отстаивая… честь…

И мысль «не выжить — победить

Врага во что бы то ни стало,

Пусть даже смертью утвердить

 

Победу…» молнией блистала —

Священным праведным огнём

Их возмутившихся сердец.

И вместе с занявшимся днём

Пришла победа, наконец —

 

Почила тьма кровавой сечи.

Триумф в истории отмечен.

Пал враг — фашистский изверг-ирод,

И испарилась та Дуга

И радугой взошла над миром.

Цена победы дорога!

 

И каждый павший наш боец —

Участник той Великой битвы —

Достоин памяти сердец,

Достоин славы и молитвы.

Живым же — почестей венец!

А. Пехлецкая

 

На Прохоровском поле

Когда на Прохоровском поле

Стою, оглядывая даль,

Сжимает сердце мне до боли

Глубокодумная печаль —

Смотрю на холмики, курганы,

А мнится думам вновь и вновь:

Они — войны живые раны,

Лишь дерн затронь — и брызнет кровь,

 

И обнажатся кости вместе

Со ржавой сталью, с прахом гильз...

Не уронили ратной чести

Здесь предки наши! Помолись,

Душа моя, за души павших

На этом Поле, в прах и пух

Не только сталью сталь поправших,

А Горним Духом — адский дух!..

 

Возносит взгляд мой до зенита

Святая Звонница — молюсь,

Чтоб вновь любых врагов копыта

Не шли поганить нашу Русь,

Чтоб на полях и ратной славы

Былой — свершись, моя мольба —

Всегда цвели бы только травы

И золотились бы хлеба!..

В. Золотарёв

 

На Прохоровском поле тишина

На Прохоровском поле тишина,

Простая и святая, как молитва.

Неужто здесь и впрямь была война,

За Родину, за нас с тобою битва?

 

И где-то здесь героев рубежи,

Которых мы так редко вспоминаем,

И где и кто, и кто и где в земле сырой лежит —

Отец ли, дед ли, прадед чей, — не знаем!..

 

На Прохоровском поле

От слёз людских, от боли

И от себя никак не убежать.

На Прохоровском поле

Нам всем по Божьей воле

Мужать, чтоб пред врагами не дрожать!

 

В тот день, Петра и Павла славный день,

В престольный праздник милого нам дома,

Кровавая, коричневая тень

Ползла по белгородским чернозёмам.

 

И здесь опять сошлись добро со злом

В страшенный день великой Курской сечи.

И танки, танки, танки, как живой металлолом,

С танкистами горели, словно свечи!..

 

На Прохоровском поле...

О поле, поле, Прохоровский клин,

Молиться б на тебя должна Европа,

Солдат российский, словно из былин,

Как богатырь, поднялся из окопа.

 

А танкам нет числа, за рядом ряд,

На скорости, буксуя по солдатам,

Лоб в лоб, броня в броню, снаряд в снаряд,

снаряд в снаряд,

Земля и небо сразу стали адом!..

 

На Прохоровском поле...

Течёт неслышно времени река,

Детишки там и тут в войну играют,

На колокольне Клыковской века

Слегка колокола перебирают...

 

Но рвётся, рвётся жизнь из-под земли,

И в памяти звучат былые песни,

И танки, танки, танки тракторами проросли,

Солдаты хлеборобами воскресли!

 

На Прохоровском поле

От слёз людских, от боли

И от себя никак не убежать.

На Прохоровском поле

Нам всем, по Божьей воле,

Мужать, чтоб пред врагами не дрожать!..

Е. Войнаровская

 

Поэмы:

 

Поныри. Поэма

Есть между Курском и Орлом

Вокзал и станция одна —

В далёком времени былом

Здесь проживала тишина.

 

Лишь временами гром и дым

Врывались весело в вокзал:

Зелёный поезд, шедший в Крым,

Здесь воду пил и уголь брал.

 

Здесь разливали молоко,

Кур покупали впопыхах.

Свисток. И поезд далеко,

В полях, во ржи и васильках.

 

Я снова в памяти найду

Полоску розовой зари

И эту станцию в саду,

С названьем странным — Поныри.

 

…Мы взяли станцию зимой,

И бой на север отошёл,

Туда, где линией прямой

Стремятся рельсы на Орёл.

 

Но километрах в десяти

Мы встали. Грянула весна.

И ни проехать, ни пройти —

Весной захлестнута война.

 

В тиши прошли апрель и май,

Июнь с цветами у траншей,

Жил, притаясь, передний край

Недалеко от Понырей.

 

И грянул наконец июль.

И пятого, в рассветный час,

Снарядов гром, и взвизги пуль,

И танки ринулись на нас.

 

Огонь окопы бил внахлёст,

У блиндажа трещала крепь,

И шла пехота в полный рост,

За цепью цепь, за цепью цепь.

 

Мы знали замысел врага:

Лавина танков фронт прорвёт,

Загнётся Курская дуга

И в окруженье нас возьмёт,

 

И Курск, многострадальный Курск,

Его кудрявые холмы,

И к Сейму живописный спуск,

И всё, что полюбили мы,

 

В тюрьме окажется опять,

Изведав краткий срок весны…

Нет, этот край нельзя отдать,

Здесь насмерть мы стоять должны.

 

Завыли бомбы. Чёрный вихрь

Засыпал не один блиндаж.

Приземистые танки «тигр»

Передний край прорвали наш.

 

Но всё ж никто не побежал,

Не дрогнули порядки рот,

И каждый мёртвый здесь лежал

Лицом к врагу, лицом вперёд.

 

Стояли пушки на холмах,

Почти у самых Понырей.

Остались на своих местах

Лежать расчёты батарей.

 

Я позже видел их тела

На окровавленной земле.

Пусть в землю гаубица вросла —

Снаряд последний был в стволе.

 

Шёл бой на станции. Кругом

Железо, немцы, мертвецы.

Но новой школы красный дом

Решили не сдавать бойцы.

 

Окружены со всех сторон,

Они сражались. Здесь был ад.

Но эта школа — детский сон,

Уроки, пионеротряд…

 

Что значило отдать её?

Ведь это значило отдать

И детство светлое своё,

И нас оплакавшую мать.

 

В разбитый телефон сипя,

Кровь растирая на лице,

Огонь «катюши» на себя

Безусый вызвал офицер.

 

Лишь чудом он остался жив.

Что думал он в тот страшный миг,

Себя мишенью положив.

Какую мудрость он постиг?

 

Об этом я его спросил,

Когда он выполз из огня.

Он отвечал: «Я был без сил,

В кольце сражался я два дня.

 

Но я поклялся победить,

Разбить врага любой ценой.

Так жадно мне хотелось жить,

Что смерть не справилась со мной».

 

Всю ночь бомбили Поныри,

Дорогу, станцию и мост.

Ракеты, вспышки, фонари

Затмили свет июльских звёзд.

 

Но та лучистая звезда,

Что на пилотке носим мы,

Она не гаснет никогда,

При смене пламени и тьмы.

 

И вот остановился враг

В огне, в крови, в дыму, в пыли.

На поле танковых атак —

Столбы металла и земли.

 

Наверно, курский наш магнит

Притягивает их сюда.

И танк идёт, и танк горит

И замирает навсегда.

 

И снова лезут. И опять

На танке танк, на трупе труп,

И надо биться, жить, стрелять,

Стирая пену с чёрных губ.

 

Гремели в долах и лесах

Бои с зари и до зари.

Орёл и Курск — как на весах,

А посредине — Поныри.

 

Как вьюга, леденил врагов

Снарядов оголтелый вой,

Среди цветов, а не снегов

Нам было наступать впервой.

 

Иди вперёд, воюй, гори…

После войны когда-нибудь

Вернись в родные Поныри,

Где начинал победный путь.

 

Пройди на станцию, на шлях,

Где страшный след сражений свеж.

Какая сила в Понырях

Железным сделала рубеж?

 

Здесь не было ни гор, ни скал,

Здесь не было ни рвов, ни рек.

Здесь русский человек стоял,

Советский человек.

Е. Долматовский

 

Третье Поле

Отрывки из поэмы

 

И вот пришло

Большое третье лето —

Надежда затаенная врага...

Травою пахнет, пахнет бересклетом

И ягодами Курская дуга.

 

И тишина вокруг стоит такая,

Как будто нет и не было войны.

Плывет спокойно небо с облаками

И солнце светит ясно с вышины.

 

Цветут ромашки, и пчела на воле

Жужжит протяжно, тонко над цветком,

И без конца и края только поле,

И только в дымке белый окоем.

 

Простор, простор...

Один лишь ветер синий

То промелькнет, то пропадет вдали...

О, поле, поле — кровушка России,

Тяжелый клин ее святой земли.

 

Кто мог тогда предугадать такое? —

Что станет это поле вдруг равно —

Победной славе поля Куликова

И мужеству полей Бородино.

 

Кто знал тогда,

Какую вражью силу

Переломает русская земля? —

Что третьим Полем назовут России

Вот эти черноземные поля.

 

* * *

Куликовское, Бородинское,

Поле Прохоровское — родня:

Все по духу по кровному близкие,

Разве только из разного дня.

 

Веет дух Пересвета над вами.

Дух Кутузова, дух Горовца...

Память Родины не убывает,

И, как прежде, волнует сердца.

 

Славу русскую трижды умножив

Третье Поле, — ты давний урок:

Меч поднявший — мечом уничтожен,

Сам в поля эти черные лег.

 

И надменные вражьи знамена

У народа всего на виду

Растоптали потом батальоны

В сорок пятом победном году.

 

* * *

Третье Поле победы и славы —

Обелиски да теплые травы,

Да густая пшеница по пояс

О тебе всё шумит во весь голос.

 

Третье Поле...

На мраморных плитах

Бесконечные списки убитых,

Да окопов глухие останки,

Да твои придорожные танки.

 

Третье Поле...

Высокое солнце

Над тобою восходит в зенит.

Жаворонок то болью зальется,

То от радости звонко звенит.

 

А к тебе всё идут ветераны —

Поседевшие мальчики рано.

Вдовы в черных платочках и жены.

Пионеры. Молодожены.

 

И у Вечного стынут огня,

Тишину ветровую храня.

А огонь всё бежит и искрится,

Осеняя тревожные лица.

 

Это памяти жаркие блики

Нашей славы и боли великой,

Нашей русской печали и воли,

Что хранишь ты в себе, Третье Поле.

 

* * *

За шлагбаумом ветер да поле.

Пункт командный покойного маршала,

Говорят, трое суток не спавшего

Накануне великого боя.

 

За шлагбаумом солнце садится,

В ночь шальные летят поезда,

И горит золотая звезда,

И кричит одинокая птица.

 

В этот час неизменно в июле

Он приходит, как прежде, сюда,

Свой находит КП без труда

В ожиданьи знакомого гула.

 

Долго ждет старый маршал и курит,

Долго думает думу свою:

«Что он выиграл в ближнем бою —

В этом огненном смерче и буре? —

 

Только в ближнем податливы «тигры»,

Только в натиске наш перевес!

Потому на таран и полез,

Отменив все дуэльные игры.

 

Ну а главное — русские люди.

(Да... Россию умом не понять...).

Им не танками — собственной грудью

Это Поле пришлось закрывать.

 

Здесь из теплого рваного тела

Кровь подтало сочилась в дыму,

И коса мировая свистела

Широко по живому всему.

 

И подкошенный, падал осинник,

Зверь, дрожа, далеко убегал,

Но не дрогнули парни России,

И не дрогнул российский металл.

 

Ни погона, ни лычки

Останки —

Только пепел, суровый, сухой…

Кто держал их в пылающих танках,

До конца принимающих бой?..

 

И куда там броне было рурской,

Наглым «тиграм» до этих парней,

До души их загадочной русской,

Той, что нету на свете сильней!..

 

Хороши были парни...

Они-то,

Устояв, победили в бою,

Честь России спасли и свою,

Полем став, на века знаменитым...».

 

И зовет старый маршал негромко

Боевых своих верных друзей,

Но молчат среди лунных полей

Легендарные «тридцатьчетверки».

 

Только ветер колышет пшеницу

Да шумят по степи провода,

И горит золотая звезда,

И кричит одинокая птица.

И. Чернухин

 

Поле русской славы: Поэма

 

«России небо, хлебушек и воля!

Да не взойдёт над вами грозный час,

Когда не мы разыскиваем поле,

А поле ищет

и находит нас…»

Виктор Белов

 

«Это поле победы суровой

Для потомков по праву равно

Полю грозному Куликову,

Ратным доблестям Бородино.»

Игорь Чернухин

 

1

Поля, безмолвные поля,

Поля заветные державы.

Родная русская земля,

Святая русская земля,

Земля и доблести и славы.

Когда орда, в степи пыля,

Вновь заковала Русь в оковы,

Поникли тучные поля,

Смирились гордые поля

И лишь восстало Куликово.

 

Поля, суровые поля,

Поля победные России.

Родная русская земля,

Святая русская земля,

Ты столько горя выносила.

И вновь грохочет тишина,

Поля огнём объяты снова.

Москва сдана и сожжена,

Но поле есть Бородина,

Как продолженье Куликова.

 

Поля, великие поля,

Поля бесстрашия Отчизны.

Родная русская земля,

Святая русская земля,

Ты знала смерть во имя жизни.

Вставай, огромная страна,

Спасай себя от зла и боли.

Идёт священная война,

Чья правота в ней, чья вина —

Рассудит Танковое поле.

 

Поля, бессмертные поля,

Их три навеки у державы.

Родная русская земля,

Святая русская земля,

Земля трагедии и славы...

 

Три поля России, три поля России,

Как русские гордость, отвага и честь.

Три поля России, три поля России,

Никто нам не страшен, пока они есть.

 

2

Уже которое столетье

Идут на мирные поля

Разрухи, войны, лихолетья,

Но так же вертится Земля.

 

То тишина стоит сплошная,

То никнет в грохоте трава.

Как у тебя, земля родная,

Не закружилась голова?!.

 

3

На Куликовом поле снова

Конь у реки призывно ржал.

От взгляда Дмитрия Донского

Мороз по коже пробежал.

 

Вновь поединок вижу гордый

Через пространство сотен лет:

Пал Челубей на землю мёртвый

И стал бессмертен Пересвет.

 

4

Мать-Россия. Свобода и воля.

Лес со степью — навеки родня.

Куликово победное поле

Шесть веков помнит топот коня.

 

Шесть веков чёрных ворогов стая

Красно солнце пыталась затмить,

Только нету такого Мамая,

Чтоб Россию мою покорить.

 

Шесть веков на неё посягали

Под безумный воинственный клич.

Шесть веков русский дух постигали,

Но и всё ж не сумели постичь.

 

Кровь столетий сочилась подтало,

Окропляя поля и луга,

А на ней вырастала Полтава,

Чтобы Курская встала дуга.

 

Правоты не добьётся неправый.

Сколько зим ни пройдёт, сколько лет,

Будет вечно вставать над Непрядвой

Незакатной победы рассвет.

 

5

Сверканье изломанных линий,

Где Демон когда-то витал…

Да что нам июльские ливни,

Такое ли век наш видал?!

 

И как только выжить сумели,

Когда над судьбою земли

Смертельные громы гремели,

Нещадные смерчи прошли?

 

Когда над страной, над Россией

Всё небо вдруг стало темней…

Могуча, конечно, стихия,

Но мы устояли пред ней!..

 

6

Что о войне я нового скажу?

Какую службу словом сослужу

Её ли огневому рубежу,

Её ли полевому блиндажу?

 

На те слова мне не даны права,

Ведь я рождён в году сорок седьмом,

Когда послевоенная Москва

Ещё чернела в пепле фронтовом.

 

Я в люльке неподвешенной пищал —

Крюка стального не было у ней.

Вождь недостаток стали возмещал

Стране одной фамилией своей.

 

Шёл недород блокадой на народ,

Лишённый всех запасов на войне,

И старики сидели у ворот

Изб, не отстроенных ещё вполне.

 

И ни гвоздочка в скобяных ларьках,

Хоть на Руси углы все в «лапу» сбей.

И хлеба — кот наплакал! — в деревнях,

И сушь сгубила золото полей.

 

И не моя, наверное, вина,

Что в люльке навевала забытьё

Мне не война… А какова она —

Всем детством я почувствовал её…

 

7

Славяне мы.

Мы родом из России.

Мы дети

Её строек и полей.

Славяне мы.

Мы столько выносили

Зла на себе,

А делались добрей.

История прощает нам ошибки,

Оправданным —

Не навязать вины.

Славяне мы.

В любви мы беззащитны,

А в ненависти

Праведно страшны.

 

Славяне мы.

Мы выше чьей-то злобы,

И нам рабами быть не суждено.

Французы взяли

Некогда Европу,

А обожглись-то

О Бородино.

 

Одна война спешила за другою —

Я их и перечислить не могу.

Фашизм хотел

Весь мир согнуть дугою,

А сам согнут был

В Курскую дугу.

 

Возможно,

Мы порою грубоваты:

То —нежности,

Что в нашем сердце, щит.

Славяне мы,

Оратаи,

Солдаты —

На том стоим!

И мир на том стоит!

 

8

Я был «убит» в бою учебном

На месте действия полка,

И вот под месяцем ущербным

Бреду опушкой сосняка.

 

Стволы в подпалинах латунных

Мерцают в отсветах костров.

Шумит подрост сосёнок юных,

Незащищённый от ветров.

 

Но не мешает шум нисколько

Сосредоточенно брести

И дней раздробленных осколки

В подобье зеркала свести.

 

Наполнят душу отраженья

Подъёмов, маршей и работ.

И сразу в новом измеренье

Жизнь пред тобою предстаёт.

 

И в том раздумии усердном

Ты вдруг поймёшь в какой-то день,

Что «смерть» твоя в бою учебном —

Той правды первая ступень…

 

9

О солдатах скажу я слово,

Что прошли через тьму невзгод,

Когда тучей чернел сурово

Над землёй сорок третий год.

 

О солдатах скажу я слово,

Что создали реальный миф, —

Третье поле российской славы —

Поле Танковое.

О них!

 

10

Здравствуй, Танковое поле, —

вот и мы к тебе пришли,

Не изведавшие боли,

кровью политой земли.

В небе тихо…

По-за лугом

речка сонная тиха,

Но, встревоженные плугом,

бьют осколки в лемеха.

 

Здравствуй, поле!

Как угодно

о людской суди вине,

Кто пришёл к тебе сегодня —

знает цену тишине.

Верь нам, поле…

Люди, верьте, —

наша память не слаба.

Между смертью и бессмертьем —

человечества судьба.

 

Верь людскому поклоненью,

верь велению любви,

Это наше поколенье

поднималось на крови.

В наших силах, в нашей воле

отобрать всю власть у тьмы.

Здравствуй, Танковое поле!

Вот пришли к тебе и мы.

 

11

«…На полном ходу танк старшины Найдёнова ринулся на вражескую батарею, смял четыре пушки и три миномёта. Тяжёлый удар потряс старшину…»

Из письма генерала А. Егорова, хранящегося в Прохоровском музее боевой славы.

 

Потерпевший под Москвой

И на Волге пораженье,

В этом танковом сраженье

Враг особенно был злой.

 

Тыща двести танков!.. Пыль

С кровью смешана, с угаром.

С каждым грохотом-ударом

В небеса взлетал ковыль.

 

Воздух бешено порол

Вой «катюш» мотивом смертным.

В боевом порядке первым

Старшина машину вёл.

 

Ни на пядь нельзя назад.

Вдруг — удар! На силу — сила…

И танкиста ослепила

Тьма внезапная в глазах.

 

А за тьмой — враги, враги…

Осознать не всё успевший,

Вёл свой танк танкист ослепший,

С болью стиснув рычаги.

 

Месть священна и крута,

Хоть глазницы кровью плачут.

И казалась самой зрячей

Для врага машина та.

 

Мчался танк сквозь рёв и свист

С грозным, яростным размахом,

Словно видел над рейхстагом

Красный флаг слепой танкист.

 

12

Свой ритм

Нарушила природа

И в этом

Не ее вина.

Четыре года

Время года

В стране моей одно —

Война...

 

13

«Со всех участков белгородского направления поступают сообщения о том, что наши бойцы и командиры ведут самоотверженную борьбу с противником… Лётчики Н-ской гвардейской части сбили 156 немецких самолётов… Лётчик гвардии лейтенант Горовец встретился в воздухе с группой немецких самолётов…»

Из оперативной сводки Совинформбюро 13 июля 1943 года.

 

Вовремя,

Без опозданья,

Закон у войны суров,

Выполнившее задание,

Шло звено «ястребков».

 

Нынче везло им крупно —

Ясен был свод небес.

Был, замыкавшим группу,

Лейтенант Горовец.

 

Зная врага повадки,

Смотрит не только вперёд.

Сзади, из-за посадки,

«Юнкерсов группа прёт.

 

«Фрицы», — в эфир сказал он, —

«Первый», ты слышишь? нет?»

Но, как назло отказала

Рация в тот момент.

 

Гулко в висках стучало:

«Что ж, против всех — один!»

И — на куски для начала

Одну из вражьих машин.

 

«Ах ты, фашист проклятый!» —

Лётчик гашетку жал.

Пятый…

Шестой…

Девятый

«Юнкерс» сбитый пылал.

 

Снова враги сомкнулись…

Кончился боезапас.

Справа под боком — «юнкерс»,

«Фоккер» — у самых глаз.

 

Молнией мысль мелькнула:

«Выход один — таран!»

… Вдруг самолёт взметнуло.

Взрыв!

Тишина…

Туман…

 

Вовремя,

Без опозданья,

Выполнив долг святой,

Без одного с заданья

Группа пришла домой…

 

14

«В 1939 году я был призван в армию. Провожала меня девушка, хороший мой товарищ. Но по воле случая мы потеряли друг друга из виду и встретились только на войне…»

Из автобиографии белгородского поэта-фронтовика Константина Мамонтова.

 

Кутаясь в кургузое пальтишко,

Детского отчаянья полна,

С юным и застенчивым парнишкой

Вышла попрощаться и Она.

 

В шуме довоенного вокзала

Горько ощущалась тишина.

Только их надежды разбросала

Пó свету жестокая война.

 

Мачехе-судьбе не повинуясь,

Верил он в несбыточность почти.

Письма с той девчонкой разминулись,

С нею разминулись и пути.

 

Смерть с войной в соседстве неизбежном,

Но и жажда жить вдвойне сильней.

И таил солдат в себе надежду —

Встретиться с надеждою своей.

 

От роду в рубашке был он, что ли?

Смерть щадила путь его земной,

Но в бою однажды, в чистом поле,

Был он ранен на передовой.

 

Падал он под залпы батареи,

А когда очнулся — тишина.

— Жив, — услышал, слуху не поверив.

И склонилась над бойцом Она.

 

Выдюжил солдат, стерпел все боли,

Смертный бой он выдержал с судьбой,

Ведь случилось так, что с поля боя

Вынесла его сама Любовь.

 

Видел он опять, как видел прежде,

Детское сияние очей.

И сбылась, сбылась его надежда —

Встретился с надеждою своей.

 

15

«Ни в чёрта и ни в бога

Не верим друг с тобой…»

Военная дорога

Да дым пороховой.

 

Закончили до срока

Друзья свой путь земной.

Ни чёрта и ни бога —

Лишь дым пороховой…

 

16

«Батарея 76-мм артиллерийских орудий, которой командовал гвардии капитан Андрей Попов, во время Курской битвы принимала участие в освобождении его родного села Сажное Яковлевского района…»

Из рассказа старого артиллериста.

 

— Бой уходил на запад,

Выжжены степь и луг.

Трупный угарный запах

Ветер носил вокруг.

 

Здесь, посреди июля,

Выжившая едва,

Шею себе свернула

«Мёртвая голова».

 

«Тридцатьчетвёрки» валом

Мчались в густой пыли.

Всё, что броску мешало,

Стёрли с лица земли.

 

… Дыма пройдя завесу,

(Бой лишь на миг умолк),

Вышел к опушке леса

Артиллерийский полк.

 

День подходил к закату,

Время к победе шло.

Слышим слова комбата:

«Братцы, моё село…»

 

И, обступив комбата,

Глаз не сводя с села,

Будто в чём виноваты:

«Ну, — говорим, — дела…»

 

С криком «ура-а!» пехота

Круто взяла подъём,

Но поредела рота

Скошенная огнём.

 

Смотрит комбат нам в лица,

Взгляд напряжённо-лют:

«Братцы, из дома фрицы,

Где я родился, бьют…»

 

И уже на изломе,

Голос его не свой:

— Огонь!

(По родному дому!)

— Огонь!

(По земле родной…)

 

Позже с моим комбатом

Брали мы много сёл,

С ним я, как с кровным братом,

Аж до Берлина шёл.

 

Внемля Победы грому,

Помнил всегда тот бой:

— Огонь!

(По родному дому!)

— Огонь!

(По земле родной…)

 

17

«В лагере, находившемся в доме № 6 — 8 по улице Комсомольской (теперь ул. Коммунистическая), ежедневно умирало от голода, массового избиения и расстрелов до 50 человек… Расстрелянных и умерших от голода складывали на повозки, впрягали по 20 человек военнопленных и под конвоем фашистов вывозили на кладбище в Дальний парк. Когда вывозили со двора трупы, то кровь расстрелянных орошала дорогу…»

Из акта комиссии Белгородского городского Совета депутатов трудящихся от 10 сентября 1943 года «О злодеяниях и расправе немецко-фашистских оккупантов с военнопленными в белгородских лагерях».

 

В Белом городе

дни темнели

С чёрной свастикой

у дверей.

Выводили здесь

на расстрелы

Неповинных

ни в чём

людей.

 

Кровью

мать-земля

пропиталась

Сыновей своих,

дочерей,

А дожить им всем

так мечталось

До победных дней

поскорей.

 

Сколько лет прошло?! —

сердце стынет,

Хоть в цветении

все сады,

Ведь не смыты —

нет! —

и поныне

Страшных лет кровавых

следы.

 

В Дальний парк иду —

всем он близкий,

И молчу в его

тишине.

Шпиль высокого

обелиска

Мне напомнил вновь

о войне.

 

Я смотрю вокруг —

что случилось?! —

Маки алые

зацвели,

А мне кажется —

просочилась

Кровь погибших всех

из земли…

 

18

Молодая вдова над могилой родной причитала:

«Дай-то Бог, чтоб земля легким пухом на милом лежала,

Спи спокойно, родной, — безутешно она голосила, —

Сколько вдов на земле, не нашедших любимых могилы?»

 

Молодая вдова над могилой скорбела о павших:

«Сколько есть матерей, в ожиданье до смерти уставших,

Сколько девичьих слез, сколько боли в судьбе нашей скорбной,

Чтоб родная земля оставалась счастливой и доброй?!»

 

Молодая вдова над могилой у Бога просила:

«Пусть воскреснет в душе безвозвратно ушедшая сила,

Пусть для тех, кто погиб, кто навеки остался солдатом,

Вечный вспыхнет огонь и рассветов земных и закатов.»

 

Молодая вдова над могилой в слезах причитала:

«Дай-то, Бог, чтоб земля после нас больше горя не знала...»

Дай, Бог... Дай, Бог... Дай, Бог...

 

19

Вдоль дороги травы

И хлебов стена,

Поле русской славы —

Наша сторона.

Защитили Правду

В битвах мы не зря.

Над водой Непрядвы

Мирная заря.

 

Танковое поле,

Дней кромешный ад.

Здесь народам волю

Отстоял солдат.

И в сраженье новом

Русь была сильна

Полем Куликовым,

Днём Бородина.

 

Дружно зреют вишни,

Близится июль,

И давно не слышно

Свиста мин и пуль.

Но шумят дубравы

И цветут луга,

Поле русской славы —

Курская дуга.

 

20

Позапаханы ровно траншеи,

Поросли и окопы быльём,

И земля, как всегда, хорошеет,

Освежённая летним дождём.

 

Налетел он упругий и краткий,

Ребятню по селу веселя,

И, как школьный учитель в тетрадке,

На полях отчеркнул он поля.

 

В лёгком паре, на ощупь горячем,

Вот он рядом, как боль и любовь,

Чёрный лист для решенья задачи

Самой светлой —

рожденье хлебов.

 

«ТУ» мгновенно над ним пролетает,

Но величием сверхзвуковым

Ещё долго он нас потрясает,

Как и тающим шлейфом своим.

 

Километр — за секунду, пожалуй,

За который в пожаре полей

Здесь когда-то солдаты сражались

До последней секунды своей!

 

21

Не надо слёз и слов не надо лишних,

Ещё не все задачи решены.

Не надо, как о мёртвых, о погибших —

В священные минуты тишины...

 

Обочь дорог от Волги до Берлина,

Вовек не помышлявшие о зле,

Они лежат в земле своей родимой

И в не родимой горестной земле.

 

Мы жизнью им обязаны до гроба.

И, не теряя вечного родства,

Скорбит о них спасённая Европа,

Склонилась непреклонная Москва.

 

В бушлатах и шинелишках потёртых

Солдаты шли в бессмертный свой запас.

… Не надо о погибших, как о мёртвых —

Они, как прежде, защищают нас.

 

22

Приношу к обелискам

Свой сердечный поклон

Скорбным памятным спискам

Близких русских имён.

 

Ивановы, Петровы,

Да Седых и Черных,

Как в обойме патроны,

В списке павших других.

 

В отклубившемся дыме

На родных большаках

Вам всегда молодыми

Оставаться в веках.

 

Мне, рождённому в мире,

Вы с высот огневых

Подарили четыре

Кратких жизни своих.

 

В чувстве долга ответном

Чётко поняли мы,

Что ни вёсен, ни лет нам

Нет без вашей зимы, —

 

Где метель партизанит

По лесам и холмам,

Где душа примерзает

К орудийным стволам!..

 

23

Давно отгремели раскаты

Боёв над весенней страной.

Никак не вернутся солдаты

С минувшей войны мировой.

 

Вам снятся опять фронтовые

Дороги, где юными шли.

Живите подольше, родные,

Защитники нашей земли.

 

Когда опалённые тропы

Травой покрывались едва, —

Пред вами склонилась Европа,

Салютом встречала Москва.

 

Года той войны роковые

Сквозь боль вы к победе вели.

Живите подольше, родные,

Спасители нашей земли.

 

Свои рубежи вы держали,

На смерть ради жизни вы шли.

Простите за то, что Державу

Мы вашу сберечь не смогли.

 

Простите за речи иные,

Что нам привезли издали́.

Живите подольше, родные,

Радетели нашей земли.

 

О чём вы грустите часами,

Сойдясь в ветеранском кругу?

За то, что живём, перед вами

Мы все в неоплатном долгу.

 

Вы горечь и совесть России,

Примите поклон наш земной.

Живите подольше, родные,

Солдаты второй мировой.

 

24

Неужто планета увянет,

И мы запоздало поймём,

Что скоро то время настанет,

Когда и не будет времён?

 

Неужто вершина познанья —

Низина с нейтронной золой,

Когда потеряет названье

Всё то, что зовётся землёй?

 

Неужто леса и поляны

Кровавым дождём оросим,

И громы последние грянут,

Как будто бы сто Хиросим?

 

Неужто в безмолвии лета

Исчезнет из речек вода?

Неужто увянет планета

И солнце зайдёт навсегда?

 

А небо искрится лазурью,

Не зная того наперёд,

Что чёрною тенью безумье

По белому свету идёт…

 

25

И вновь я думаю о доле,

О боли родины моей.

С платформы «Танковое поле»

Смотрю на солнечность полей.

 

Смотрю на братские могилы,

Что в центре каждого села.

Какая жизненная сила

На этом поле полегла?!

 

Смотрю на контур танка чёрный,

Смотрю на красный цвет куста —

И понимаю очень чётко,

Что победила правота.

 

Покуда войны есть и боли —

Надеждой светит мне во мгле

Платформа «Танковое поле» —

Платформа мира на земле.

В. Молчанов

 

Камни заговорили…

Слово, в путь!

Но только прежде

обозначу адрес —

Белогорье — Порубежьем

раньше называлось.

 

Если же ещё точнее —

Прохоровка. Рядом

с нею поле зеленеет —

не окинуть взглядом.

 

Но зато душой и сердцем

можно прикоснуться

к памяти и, как обжечься,

в грозный год вернуться.

 

1

Ценность и неповторимость жизни

особенно остро ощущается весной,

когда природа пробуждается, цветёт, ликует,

когда понимаешь, что ты — малая,

но полноценная толика земного мира,

такая же, как трава, деревья, птицы,

и что ты в полной мере

за этот мир в ответе.

 

…А вот и поле.

На пригорке дуб,

Как пригоршни, листья подставляет

Под светлый дождик, что по-майски скуп —

Не столько льётся, сколько громыхает.

 

Дуб повидал такое — рассказать

Об этом могут корни вековые.

И молния, как времени печать,

Бугристый ствол у комля раздвоила.

 

И спрятавшись от холодящих струй

Под кроною, шумящей над поляной,

Я слышу посвист половецких стрел

И лязг железных орд Гудериана.

 

2

Я родился на Дальнем Востоке,

где завершилась, но пощадила тот край,

Великая Отечественная.

Приехав на Белгородчину,

я был удивлён:

Вечный огонь

пылает чуть ли не в каждом селе.

И тогда я понял:

память о погибших — не слово, а чувство,

которое, вольно или невольно,

живёт в нас.

Должно жить,

если ты действительно —

Человек.

 

Камни заговорили…

Вот голоса слышны:

— Что не бессмертными были

Нету нашей вины!

Каждый хотел, хотел

Лучшей судьбы и доли.

Даже металл горел

Здесь, на Танковом поле.

Жёны, дочки, сыны,

Мы честны перед вами!

В страшном горниле войны

Мы переплавлены в камни.

 

3

В чём истоки мужества нашего народа?

Чтобы ответить на этот вопрос,

надо прожить жизнь,

помудреть, поседеть.

В юности

я написал стихотворение

«Перед атакой»,

попытался понять,

какие душевные силы

поднимали русских солдат

навстречу врагу.

И, удивительно,

через много лет

именно на Танковом поле

я понял, что был прав,

поэтически определив

эти истоки.

 

От земли оторваться — она

Жарко дышит весенним теплом.

Вспомнить добрый родительский дом

И любимую у окна;

Видеть яркие вспышки рассвета,

Слышать зов опьяняющих кашек…

Из окопа подняться — страшно,

Но страшней — потерять всё это.

 

4

Девятнадцатилетний боец

Виктор Кочетков

в 42-м тяжелораненым попал в плен.

Чуть окрепнув, он бежал

из харьковской тюрьмы

и через несколько дней вышел к своим.

В 90-х русский поэт

Виктор Иванович Кочетков

вновь побывал на Белгородчине,

в тех местах,

где прошла его боевая юность.

Он рассказывал:

когда шёл, в основном по ночам,

на север, на гром канонады,

вдруг увидел —

впереди во тьме блеснула

серебристая полоска реки.

— Донец! — понял он.

И вспомнились строки

любимого с детства «Слова о полку Игореве»:

«О, Донец, немало тебе величия…».

О, Донец, укрой солдата

под высоким берегом —

так, как Игоря когда-то.

Сохрани!

И бережно

передай Руси Великой

сына измождённого

битвою с ордою дикой,

но непобеждённого.

 

Он тебя, Донец, восславит

честными словами,

мирный день когда настанет.

А пока руками

воду черпает живую,

раны омывает.

Путь его — где, с тьмой воюя,

зори полыхают.

 

5

Старожители прохоровского села

с милым названием Прелестное

поведали мне, что во время боя

небо над местечком было багрово-чёрным,

из колодцев ушла вода,

не мычали коровы,

не кудахтали куры,

не пели птицы —

природа онемела от ужаса.

И только люди, пересилив страх,

говорили громко,

чтоб подбодрить друг друга.

Они выбирались из укрытий

и приносили солдатам попить,

А ещё смотрели с надеждой на небо,

веря:

наша — возьмёт!

 

Лебедою, кашкой, повиликой

Заросли следы войны великой.

Только седобровый ветеран

По ему лишь ведомым приметам:

«Здесь в атаку шёл перед рассветом,

Здесь упал в беспамятстве от ран,

Здесь вот санитары подобрали…» —

Точно скажет — крепко где стояли,

Умирали — и не на словах.

Зубы стиснет от внезапной боли

В сердце, и засветятся невольно

Слёзы на невидящих глазах.

 

6

Ещё в начале 80-х

ложбинки вокруг Танкового поля

не пахались:

трактористы опасались

подорваться на мине или снаряде.

Матери не пускали туда ребятишек

по той же причине.

Сколько бы страшных «подарков» войны

ни обезвредили сапёры,

земля ещё и ещё, натужась,

выталкивает из своего тела

смертоносный металл,

ибо он инороден её предназначению —

плодоносить на радость жизни.

 

Думали, земля не уродит:

Столько смертоносного металла

За войну в себя она впитала!

Лемех в борозде гремит, звенит.

 

Думали, но делали своё:

На себе родимую вспахали,

Зёрна, помолившись, закопали,

Песней разогнали вороньё.

 

Бабы, старики и ребятня —

Мужики на фронте воевали —

На поле порою ночевали, —

Не хватало для работы дня.

 

Политое потом и дождём,

Кровью окроплённое в сраженьи,

Поле ожило — на удивленье! —

Добрые хлеба взошли на нём.

 

И когда с Победою пришли

По домам солдаты, подавали

На столы большие караваи —

Дар спасённой матушки-земли.

 

7

Однажды

я оказался в небольшой роще

и на поляне

среди печальных ив

и белопенных ромашек

увидел груду покорёженного железа,

сплетённого в ржавый комок.

Никакой другой памятник

не производил на меня

такого сильного впечатления.

Если бы на месте

Прохоровского сражения

оставили хотя бы один разбитый танк,

всё равно — советский или немецкий —

это было бы

самым страшным свидетельством того,

что произошло здесь в июле 43-го.

 

Небо нынче ясное такое,

Нестерпимо сине-голубое.

Может быть, от васильков июльских,

Выросших на поле славы русской,

Словно очи тех, кто отстояли

Родину и сами полем стали.

 

Проросли они сквозь землю эту

Посмотреть на мирные рассветы,

На детей, высоких и красивых,

И на звёзды на своих могилах.

И шумит под ясным чистым небом

Танковое поле спелым хлебом.

 

8

В городе Балтийске,

в бывшей немецкой крепости,

мне показали подземный форт —

последнее укрытие фашистов

на полуострове.

Враги, схоронившись

за железобетонными стенами,

не сдавались, и тогда наши

пустили в ход огнемёты.

Стены форта до сих пор покрыты гарью,

а внутри сладковато пахнет.

Такой запах смерти

я почувствовал и на Танковом поле.

Запах войны

не выветривается с годами.

 

О, как звонки колокола

Святохрама Петра и Павла!

Здесь солдат на колени падал,

Когда бойня вокруг была.

 

О спасеньи святых просил —

За себя, за детей, за Россию.

И земля богатырскую силу

Придавала, чтоб ворога бил.

 

Крестик медный — теперь он лежит

Вместе с воином в холмике братском —

Символ веры нетленной солдатской…

Звон печальный восходит в зенит.

 

9

Заслуженный художник России

Станислав Степанович Косенков,

чьё детство было опалено

огнём Курской дуги,

на своих полотнах

запечатлел детей и войну,

хотя нет ничего противоестественней,

страшней и трагичней этого сочетания.

И всё-таки

его картины жизнеутверждающи:

художник верил в торжество разума,

в то, что минувшая война

была последней на родной земле.

 

Пройду до светлой Звонницы.

Тугие травы клонятся

И золотом пшеница

Богато налита.

И легче нет дороженьки!

С благословенья Боженьки

Со всей России люди

Идут, идут сюда.

 

Так на Руси завещано:

Героям — слава вечная

В металле, в камне — в памяти

Народной.

И всегда

По этой вот дороженьке

С благословенья Боженьки

Потомки благодарные

Придут сюда.

Сюда,

Где Звонница — свята.

 

10

Первый раз

я привёз сына на священное поле

в мае 1995-го.

Он бегал по шелковистой траве,

рвал желтоголовые,

как и он сам, одуванчики,

а потом положил солнечный букетик

к подножью Звонницы.

Тогда я подумал:

пройдёт какое-то время,

и мой уже взрослый сын

приедет сюда со своим сыном,

моим внуком,

а тот в свою очередь —

с моим правнуком.

Так будет продолжаться всегда,

пока жив род людской,

пока стоит и будет стоять Русь Великая.

 

Сколько пуль порассеяно

По родимой земле,

По любимой России!

Эти пули во мне

Отзываются болью,

Ранят через года…

Словно капелька крови,

На граните — звезда.

 

11

Мне посчастливилось побывать

на трёх ратных полях России —

Куликовом, Бородинском и Прохоровском.

И скажу: они очень похожи —

так же буйствуют благодатные травы,

зеленеют тенистые рощи,

стоят скорбные памятники

и возносятся к небу строгие обелиски,

так же спокойно дышит земля,

политая кровью героических предков.

На всех трёх — живёт Великая Память.

Каждое мирное поле России

может стать ратным полем,

если это

потребуется Родине.

 

Ярко горят поминальные свечи

На заалевшей рябине…

Здесь проходила жестокая сеча —

На белгородской равнине —

Нашей, родной, опалённой бедой

Давней, но не позабытой.

Может, под этой былинной травой

Воин схоронен, убитый

В лютом сраженьи с монгольской ордой

Или немецкой армадой?..

Небо безоблачно над головой,

Воздух слегка горьковатый,

Ярко горят поминальные свечи

На заалевшей рябине…

Здесь проходила великая сеча —

На белгородской равнине.

 

12

Памятников Великой Отечественной

с годами становится всё больше, а тех,

кто перенёс её, пережил, пересилил —

Но сама наша земля

постепенно становится памятником.

Земля — память на самом деле — вечная.

 

О крапиву руки обдирая,

Проберусь к оврагу.

Пополам

Страшная Вторая мировая

Землю расколола.

По холмам

Травами позаросли окопы.

Лишь овраг,

где глина так красна, —

след авиационной бомбы —

с каждым годом глубже,

как война.

 

13

Каждый раз,

бывая на Прохоровском поле,

я чувствую прилив жизненных сил,

словно мне передают их

наши героические предки.

В краю, где мы живём,

неистовствует гром

и молнии сшибаются, как шпаги,

как острые клинки,

былинные мечи

на поле брани, славы и отваги.

Внезапно разразясь,

гроза пересеклась

с крестом на храме, устремлённом в небо,

смирилась, дождь затих,

и солнце через миг

взблеснуло, и ненастья словно не было.

Пролился дивный свет

на землю, — так рассвет

приходит, пробуждая всё живое.

И поле расцвело,

наполнилось оно

всесильной человеческой любовью.

В. Черкесов

 

Петров день: Поэма

Посвящается Станиславу Косенкову

Ежегодно 12 июля, в Петров день, жители села Прелестное, что под Прохоровкой,

выносят из хат столы с едой-питьем и поминают павших своих…

12 июля 1943 года —день танкового сражения на Прохоровском поле.

 

Мать вынесет стол

во пшеницу густую,

тяжелую (вот ведь

какая тяжелая выдалась —

к колосу колос),

и стулья щербатые

вынесет Мать

и поставит

на стол фотокарточку сына

зеленую

в старенькой рамке,

и вспыхнут

на белом квадрате стола

картошка, редис,

пара луковиц рыжих —

извечные звезды земные —

и хлеба коврига

тяжелая ляжет на скатерть,

со звоном пространство

вокруг замыкая.

Мать сядет за стол.

 

И, протезом скрипя

(две «Славы» — на сердце),

сосед подойдет

с бутылкою белой.

— Помянем Петра. —

И бутылку поставит

на скатерть.

— Эй, парень

(это — мне, я — прохожий),

садись,

вот — Петра помянём,

ее сына. —

И горькой

плеснет по стаканам…

 

— За Петра… и за всех… —

И выпьет.

И с хрустом

редиску зубами расколет.

И звякнут

две «Славы».

Я выпью.

Пригубит и Мать…

 

«…уже нам сде пасти…»

Повесть временных лет

 

Ну, знали ж — утром начнется.

Помылись, исподнее чистое надели, побрились.

Письма понаписали. Расквитались, значит.

И все, как пуповину перегрызли,

что с жизнью соединяет.

Веришь, такое в лицах что-то было,

ну, готовность. Пойти, мол, и погибнуть.

Вроде — ни дома уже, ни семьи, ни хрена.

Как будто уже там.

Насчет курева спросишь,

а он кисет протягивает, глазищи серые-серые,

и словно сквозь тебя вдаль глядит.

Мороз брал!

 

Овраги… Морщины горестные.

Великие, горестные, скорбные

на скуластом, смуглом, строгом лике земли.

О, враги, басурманы, супостаты,

плоть живую земли терзаете за что

рождающую, извечную, горестную…

Сколь уже угомонилось вас тут,

о, говорю, враги, чужеземцы, захватчики, оккупанты.

Доколе ж мучить вам

лик земли этот светлый,

трудный, обветренный, черный, великий, горестный,

о, говорю, враги…

 

«…куряни сведомы кмети:

…пути им ведомы,

яруги ми знаемы…»

Слово о полку Игореве

 

Ну, а я тыняюсь, места себе не нахожу.

Уже заполночь к комбату пришел:

так, мол, и так, —

с начала войны родичей не видал,

а они тут, в Прелестном,

прелестнинский я товарищ майор.

А он: «Ты что, язви тя в кочерыгу,

Не мог сказать раньше?»

Короче, дал сорок минут.

Я сразу в танк и погнал!

И командир со мной.

Ну, я ж тут все как свои пять пальцев.

Где овражек, дубравка.

Прем по кратчайшей, и — на: упираемся в хлеб.

Бей меня, чую — батя сеял!

Разворачиваюсь — в объезд.

А командир орет: «По хлебу гони, дура!

Не успеем! Под трибунал хочешь?»

А я как рявкну: «Моя тут родина! Мой хлеб!»

 

…Ну, в хату залетаю, спросонья не поймут

ничего. Дочка — малая, лепечет что-то про куклу.

А жинка к печи притулилась

и молчит сидит, молчит.

Батя, говорю, где?

А он у кума, на другом конце.

Срываюсь, — туда! Сажаю его в танк,

время ж идет. Но поговорили хоть чуть.

А у околицы: ты, говорю, хлеб сеял?

Я, говорит.

 

…Успел я, однако, в срок. В сорок минут те.

Из танка вылезаю, руку разжал, а там —

три кусочка сахару, замотанные в бинтик.

Слиплись.

Гостинчика брал доче.

Да так и не отдал,

забыл…

 

«И бысть сеча зла

и мнози падоша…»

В. Мономах. «Поучение»

 

И врезалась

сталь в сталь.

Огонь в огонь.

Дух в дух…

И машины в упор изрыгали смерть.

И горели

металл,

и земля, и мышь, и человек.

И был неразличим

в грохоте, лязге и скрежете

вопль человечий.

И обугленные птицы

не долетали до Псела…

И горело Поле.

 

Что ж ты, немец, робишь?

Каждый день твои кишки на штык мотаю,

зубьми кадык твой грызу,

пальцами глаза твои ломаю.

А как я к дитям своим

убийцей ворочусь?

Мне их людьми ростить,

а ты, курва,

человека во мне вытоптал.

 

«тма бысть по всей земле,

якоже дивитися всим человеком,

солнце бо погыбе,

а небо погоре

облакы огнезарными…»

Ипатьевская летопись

 

…И к полудню,

когда уже пали те,

что вступили в битву

первыми,

когда из колодцев окрестных сел ушла вода,

к полудню

настала ночь.

И теперь только чутьем

в дыму и копоти

каждый угадывал его

и убивал…

Потом пали вторые,

и третьи пали,

и

он дрогнул,

и остатки его

покатило вспять…

Долго еще

в огненном ветре

пеплы

пытались и не могли

приникнуть к земле…

 

Мне тогда сон был:

Стоит на обрыве кровать.

И я на ей лежу.

И камень на груди у меня.

Я камень глажу, прижимаю:

«Петенька, Петя мой!»

А сверху ворон на камень сел.

И он этот камень

по кусочку щиплет, как булку.

А я: «Кыш, — на него, — кыш!»

И обнимаю камень-то, аж грудь больно.

И все: «Петенька, сынок…» До слез.

А смотрю: Петя из реки сеть вытаскивает.

А сеть пустая! Ну хоть бы рыбиночка!

А лицо у Пети — чистая тебе крейда*!

А молонья как дасть в ракиту!

Ракита та и погорела.

И навродь — я в хате уже.

И все на кровати лежу.

Гляну — а крыши надо мной нема.

Одна неба светлая.

И Петина карточка туда идет,

вверьх.

Прям как на стене висела, —

в рамке, с рушничком.

Плы-ывут.

А рушник тот оторвался

и полетел себе, полетел беленький…

Такой сон.

 

Как нады полем шизый се-

да шизый селезень летел,

да шизый се гегеге-ге гелезень летеллл.

 

Ой-да ты куда, ку-уда, куда лети-

да куда ле гегеге-ге ти-

гигиги гитишь?

 

Я лечу, а лечу-да-лечу во

во мою-твою родиму сытаро-

сытаронушку гугугу-гуу.

 

Ой, ты ши-

гыгызый, да ты

возими мененя-да, се-легезень с собой.

 

Как

я возьму тебя

я возьму уби-

ого-ой-да как

я возьму уби гигитова тебя…

 

Вы,

нивы сожженные,

скажите полынное слово,

«не ваю ли вои»**

легли в это Поле?

Не ваю ли вои

в крови своей праведной плавали?

 

И вы,

небеса,

чернея губами оплавленными,

осипши от воя,

ответьте, ответьте, —

не ваши ли воины?

Яруги, лощины,

от пота и кровищи волглые,

и вы

не молчите!

Не ваю ли вои?..

Их

Не различить

в невозвратной неволе.

Но память Отечества —

Поле…

 

…И долго мы будем

сидеть за столом

меж хлебов

и небес.

 

У дороги мы будем

сидеть.

«Ну вот, Петю

и помянули…» —

тихо вымолвит Мать.

И руки на скатерть положит…

 

Над Полем

в полуденном

медленном небе

фотографии павших

над Полем.

 

Белые рушники…

Белые рушники…

белые… белые…

 

* Крейда — мел (укр.).

** «Не ваши ли воины?..» (Слово о полку Игореве).

С. Минаков

 

Читайте также

«Там, где плавилась броня». 80 лет битвы на Курской дуге

77 лет битвы на Курской дуге. Обзор литературы

75 лет победы в Курской битве