Stromae: как современный шансонье превратил абсурд в хиты

Примерно в середине двадцатого века несколько мыслителей и писателей, включая Альбера Камю и Эжена Ионеско, заявили, что в мире нет какого-то высшего замысла, а человеческое существование в своей основе – абсурдно. Они не просто сообщили об этом, но и воплотили это в особой форме искусства – театре абсурда. Его персонажи пытались справиться с бессмысленностью с помощью повторяющихся действий, пустых разговоров и смешных, но одновременно печальных движений. В театре абсурда нет четкого сюжета или развития событий, персонажи часто бесцельно блуждают, повторяют одни и те же фразы, создавая ощущение безысходности и непонимания. И хотя это может показаться мрачным, в этом есть и комический элемент, ведь герои пытаются приспособиться к этому абсурду, находя в нем какие-то забавные моменты.

Спустя полвека бельгийский музыкант Поль Ван Авер, известный под псевдонимом Stromae (на русском можно произносить как Стромэй), смог адаптировать идеи элитарного искусства для широкой публики и превратил их в запоминающиеся электронные треки и клипы, которые разлетаются по сети. Мы попробуем проанализировать его главные хиты, чтобы понять, как ему удалось это сделать (на заметку: всего композиции музыкант исполняет на французском языке).

Поль – поэт современной урбанизированной жизни с её одиночеством в толпе, кризисом идентичности, распадом отношений и давлением социальных норм. Его главный хит Alors on danse («И вот мы танцуем») – самый яркий пример абсурдистского жанра. На первый взгляд, песня звучит как гимн беззаботной ночной жизни. Но если разобраться, то танец в ней – это как бы образ бессмысленной повседневности, круговорота повторяющихся дел, с помощью которого люди стараются забыть о своих заботах. Stromae выстраивает песню как цепь причинно-следственных связей, ведущих к одному и тому же исходу – бегству в танец. Эта композиция отсылает нас к труду Альберта Камю «Миф о Сизифе». Танцевальные движения в композиции – прекрасная аналогия с бессмысленным трудом Сизифа. Подобно тому, как Сизиф навеки приговорен вкатывать валун в гору, который неизменно падает, персонажи песни обречены на бесконечный танец, стараясь заглушить тоску, которая постоянно дает о себе знать. Камю считал, что танец – это форма бунта против абсурда существования.

Песня «Tous les mêmes» («Все одинаковые») – блестящая сатира на гендерные стереотипы. Поль в клипе играет сразу две роли – мужскую и женскую, показывая, как обе стороны манипулируют друг другом и при этом обвиняют в этом противоположный пол. Спор персонажей – это не обмен аргументами, а обмен гендерными стереотипами и клише. Песня высмеивает эту детскую бинарность «мужчины – с Марса, женщины – с Венеры» и показывает, что все мы в ловушке одних и тех же моделей поведения. Это зримое воплощение того, как мы играем социальные роли, надеваем маски, следуем сценариям, предписанным гендерными стереотипами. По сути, мы не живём, а разыгрываем абсурдный спектакль, у которого нет режиссёра.

Самая трагичная песня в репертуаре Поля «Papaoutai» («Папа, где ты?»). Его отец, руандиец Пьер Рутар, был архитектором. Он погиб во время геноцида в Руанде в 1994 году, когда Полю было всего 5 лет. Отец не просто ушёл из семьи - он был насильственно вырван из жизни сына. Это травма не просто отсутствия, а отсутствия, вызванного чудовищной трагедией. Этот фон превращает песню из простого упрёка в крик о невозможности понять и примириться с этой потерей. В «Papaoutai» весь абсурд ситуации в том, что отца просто нет рядом, а ведь именно он должен был стать той самой опорой и помочь найти себя. Герой песни буквально разваливается на кусочки, его тело становится похожим на манекен, он ищет свое отражение в других, но находит только пустоту внутри. В конце клипа герой находит в шкафу манекен, который должен изображать отца. Он пытается заставить его «танцевать», дергая за верёвочки, но тот лишь беспомощно болтается. Это символ невозможности воссоздать, достроить эту фигуру. Отец остаётся пустой куклой, с которой нельзя взаимодействовать. Это гимн всем, кто вырос без отца и вынужден самостоятельно собирать свою идентичность по крупицам, без фундамента. Это настоящая трагедия человека, который отчаянно ищет себя в мире, где все привычные ориентиры потеряли свою силу.

Главная метафора песни «Quand c’est?» («Когда же?») – рак как незваный гость. Поль описывает болезнь через ощущения, метафоры и образы, олицетворяя ее мифическим чудовищем. Это позволяет говорить о болезни не как о медицинском факте, а как об экзистенциальном переживании и всепоглощающем страхе. Припев – это сердцевина ужаса. Это не вопрос, на который ищут ответ, а крик отчаяния: «Скажи, когда же? Когда это случится?». Постоянное повторение этого вопроса передаёт состояние человека, живущего в подвешенном состоянии между жизнью и смертью. Герой уже принял свою болезнь, и теперь его мучает лишь ожидание: когда же случится самое страшное? Если смотреть глубже, эта композиция об экзистенциальном страхе перед смертью, который всегда тайно присутствует в нашей жизни, и о том, как мы, люди, беззащитны перед этим.

Помимо Камю в творчестве Поля можно услышать «голос» французского драматурга Эжена Ионеско. Его наиболее значимая работа – пьеса под названием «Лысая певица» – акцентирует внимание на распаде межличностного общения. Персонажи обмениваются банальными клише, поговорками и бессмысленными репликами, за которыми скрывается полная пустота и одиночество. Язык перестаёт быть инструментом общения и становится ширмой, скрывающей отсутствие взаимопонимания между людьми. В «Tous les mêmes» Stromae буквально разыгрывает ионесковский сюжет. Движения танца в клипе угловаты и гиперболизированны, как у марионеток. Конфликт между действующими лицами лишен всякого смысла. Герои не в состоянии понять друг друга, поскольку их реплики обусловлены заученными ролями и разными системами ценностей. Это полностью повторяет абсурдное взаимодействие супругов Мартен в пьесе «Лысая певица», где диалог превращается в бессмысленную болтовню.

Песня «Santé» («Ваше здоровье!») на первый взгляд кажется простым и жизнерадостным тостом в честь тех, кто остаётся в тени – уборщиков, официантов, работников ночных смен. Однако, если взглянуть на неё через призму театра Эжена Ионеско, она предстаёт куда более сложным и мощным произведением. Это больше, чем благодарность, это намеренное создание нового ритуала, призванного противостоять абсурду социального неравенства и игнорирования человеческой ценности. Главный абсурд, который вскрывает Поль – это социальный парадокс: существование целого класса людей, чей труд составляет основу для нашей комфортной жизни, но которых в то же время упорно "не замечают". Они – механизмы, обеспечивающие работу системы, но не её участники. У Ионеско мир часто представляет собой механистический театр, где люди выполняют роли, не понимая их смысла. В клипе «Santé» Поль показывает это через визуальный образ. Он не прячет «маленьких людей» за стерильными декорациями, а выводит их на первый план, но показывает через призму театра абсурда – их образы утрированы, и как будто карнавальны. Это подчеркивает, что их реальное положение в обществе столь же гротескно и абсурдно: их труд необходим, но их самих не замечают. Ионеско часто показывает, как традиционные ритуалы, такие как чаепитие или светская беседа, становятся пустыми, комичными и даже пугающими жестами. Stromae же идёт другим путём. Если традиционные социальные ритуалы (например, новогодний корпоратив) исключают «невидимых» людей, то Поль придумывает свой собственный ритуал. Герои «Santé» отказываются быть невидимками. Их танец – это обряд, направленный на сопротивление забвению, который совершается с ироничной улыбкой-маской. Песня «Santé» – это как раз и есть пример такого нового обряда. Повторяющийся припев «J'aimerais lever mon verre à ceux qui n'en ont pas» («Ещё разок, я хотел бы поднять бокал за тех, у кого его нет»). Этот тост за тех, кто не может выпить, но он провозглашается не с покорностью, а с вызовом. Это не просьба о жалости, а заявление: «Мы здесь, мы работаем, и мы поднимаем бокалы за себя, потому что больше некому это сделать».

Stromae – не просто поп-артист. Он – наследник и актуализатор великой традиции. Он осознал, что абсурд никуда не исчез, он лишь трансформировался, переместившись из буржуазных домов в цифровой мир социальных сетей, в рабочие места и в сознание людей, потерянных в потоке информации.

Творчество Stromae – отличный повод погрузиться в литературные и философские истоки абсурда. Следующие книги помогут лучше понять интеллектуальную почву, на которой выросла его музыка.

Если взять философскую основу, то это, в первую очередь – Альбер Камю «Миф о Сизифе. Эссе об абсурде». Это фундаментальный текст, с которого стоит начать. Камю не просто описывает абсурд как чувство бессмысленности, а предлагает свою формулу противостояния ему: через принятие, бунт и страсть к жизни. Песня «Alors on danse» – это практически музыкальная иллюстрация сизифова труда. Также стоит ознакомится с романом-манифестом «Посторонний». Главный персонаж, Мерсо, игнорирует общепринятые нормы, выставляя напоказ их искусственность и бессмысленность. Его оторванность от общества и отказ от лицемерия перекликается со многими персонажами Stromae, ощущающими себя чужими.

Классика театра абсурда – это Эжен Ионеско и его «Лысая певица» и «Носорог». «Лысая певица» показывает обыденность, доведенную до абсурда, и искажение речи, что отлично подходит для разбора клипа «Tous les mêmes». А «Носорог» глубоко изучает, как личность становится бездумной частью толпы. Центральный персонаж пьесы – Беренже, через которого мы наблюдаем за эпидемией превращений людей в носорогов. Он единственный, кто отказывается подчиняться новой реальности. Stromae – это Беренже цифровой эпохи. Если Ионеско показал, как фашизм и конформизм превращают людей в зверей, то Поль показывает, как это делает диктат соцсетей, гендерных стереотипов и экономической рутины. Его творчество – это отчаянная попытка остаться человеком в мире, который снова и снова сходит с ума.

Сэмюэл Беккет «В ожидании Годо». Двое героев ждут некого Годо, который никогда не придёт. Эта драматическая работа исследует бесплодность надежд, тщетность ожидания и тот смысл, что мы склонны приписывать внешним обстоятельствам. Произведение порождает чувство тоскливого отсутствия цели, подобное тому, что можно ощутить, слушая некоторые композиции Stromae.

Франц Кафка – «Процесс» и «Превращение». Несмотря на то, что Кафка работал до того, как оформилась философия абсурда, он считается ее ключевым предсказателем. Его кошмарные бюрократические системы и превращение человека в насекомое – это метафоры отчуждения и бессилия перед безликой системой, что невероятно актуально для сегодняшнего цифрового мира. А еще творчество Кафки идеальный ключ для анализа многих песен и клипов Поля, например, «Carmen».

Если интересует более современный взгляд, то можно обратиться к книге «Generation «П»». Пелевин блестяще исследует абсурд современного потребительского общества, где реальность подменяется так называемыми симулякрами, созданными рекламой и политикой. Эта книга помогает понять контекст, в котором абсурд из философской категории превратился в повседневную рутину, которую и описывает бельгийский музыкант.

Погружение в эти тексты позволяет увидеть, что творчество Stromae – не просто гениальный поп-проект, а продолжение глубокой и мощной интеллектуальной традиции, которая и сегодня помогает нам осмыслить хаотичный и нелепый мир.

 

Юлия Лагунова, библиотека №26 им. Л.К. Татьяничевой