День освобождения Смоленска: Стихотворения

 

25 сентября — День освобождения Смоленска от немецко-фашистских захватчиков. 25 сентября 1943 года Красная Армия форсировала Днепр и в ходе решительного штурма освободила город боевой славы. Смоленску выпало испытать всё из возможного: отчаянную оборону, отступление Красной армии, жестокую оккупацию, бои за его освобождение.

В июне 1941 года Смоленск оказался на пути главного удара фашистских войск по направлению к Москве. Гитлеровское командование рассчитывало к концу июля 1941 года с ходу захватить Смоленск и открыть себе наикратчайшую дорогу на Москву. Первой бомбардировке город подвергся 24 июня 1941 года. 10 июля 1941 года началось знаменитое Смоленское сражение, оно продлилось до 10 сентября, в итоге был сорван план «молниеносной войны». Решающей стала битва за ликвидацию Ельнинского выступа. Советские войска разгромили пять дивизий фашистов и 6 сентября 1941 года освободили город Ельню, остановив наступление гитлеровцев на московском направлении фронта. Частям, отличившимся в битве под Ельней, были присвоены звания Гвардейских. В Смоленске было сформировано 26 истребительных батальонов и бригад ополченцев и один батальон милиции. Армии очень помогали жители, они рыли противотанковые рвы и окопы, сооружали взлётные площадки, строили баррикады и ухаживали за ранеными. Только над созданием оборонительных позиций в полосе Западного фронта трудилось порядка 300 тысяч жителей Смоленской области. Во время Смоленского сражения войска проявили массовый героизм и небывалую стойкость. Тысячи бойцов и офицеров были награждены орденами и медалями, 14 человек стали Героями Советского Союза. После череды тяжелых уличных боев и контрнаступлений с попыткой отбить Смоленск у ворвавшегося в него врага советские войска 28 июля полностью оставили город.

Оставление Смоленска не стало окончанием всего Смоленского сражения. Уже 30 июля 1941 года Главное командование вермахта приказало группе армий «Центр» основными силами перейти к обороне. Советские войска провели еще ряд наступательных операций. За массовый героизм, мужество личного состава, высокое воинское мастерство, проявленные в ходе кровопролитных боёв Смоленского сражения, приказом Наркома Обороны Союза ССР от 18 сентября 1941 года четыре стрелковые дивизии были переименованы в 1-ю, 2-ю, 3-ю и 4-ю гвардейские. Тяжёлые бои восточнее Смоленска продолжались до сентября включительно. Только 10 сентября Красная армия перешла на Смоленском направлении к обороне, завершив огромное по размаху и напряжению Смоленское сражение. Битва за Смоленск, в ходе которой немцы не смогли окружить и уничтожить основные силы Красной армии западнее Днепра, стала важным этапом по срыву продвижения немецких войск на Москву, что означало стратегический успех Красной армии. В целом в Смоленском сражении за июль — сентябрь 1941 года безвозвратные потери (убитыми, раненными и пленными) составили 480 000 человек, санитарные потери — 270 000 человек. Значительными были и потери немецких войск. К концу августа моторизованные и танковые дивизии лишились половины личного состава и материальной части, а общие потери вермахта составили 250 000 человек. В ходе Смоленского сражения в немецком плену оказались сотни тысяч красноармейцев. Для них были организованы десятки лагерей во всех районах области. Часто их убивали на марше или прямо в городе.

Оккупация продлилась до 25 сентября 1943 года. Гитлеровцы, овладевшие городом и областью ценой огромных потерь, установили на всей территории жесточайший режим. В течение этих страшных для Смоленска лет горожане продолжали бороться. На оккупированной территории действовало более 120 партизанских отрядов. Активно взаимодействуя с регулярными частями Красной Армии, к весне 1942 года партизаны освободили от захватчиков в их тылу 25 из 42-х оккупированных районов, на территории которых возникли партизанские края — мощные базы для наступающей регулярной армии и партизанских соединений. Десятки тысяч партизан и подпольщиков развернули активную диверсионную деятельность на коммуникациях фашистов, срывали подвоз вооружения, боеприпасов и другого военно-технического имущества к фронту, не давали вывозить с захваченной территории продовольствие и сырье, спасали смолян от угона на каторжные работы в Германию, проводили разведку, добывая ценнейшие сведения, отвлекали с фронта и сковывали значительные вражеские силы. Более двух лет область была фронтовой.

Освобождение Смоленска от гитлеровцев было частью стратегической наступательной операции двух фронтов — Западного и Калининского. В честь великого русского полководца эта операция получила наименование «Суворов» и проходила с 7 августа по 2 октября 1943 года. По данным советской разведки, немцы создали на смоленском направлении прочную и глубоко эшелонированную оборону. Пробить «восточный вал» одним ударом не представлялось возможным. Поэтому операцию «Суворов» Красная Армия собиралась провести в три этапа на фронте наступления в 600 километров. Бои в ходе наступательной операции наших войск сопровождались непрерывными контратаками и упорным сопротивлением немцев. Первым этапом наступления — с 7 по 20 августа — был прорыв тактической обороны противника. Войска Западного фронта под командованием генерал-полковника В. Д. Соколовского начали Спас-Деменскую операцию, а Калининский фронт во главе с генерал-полковником А.И. Еременко — Духовщинско-Демидовскую операцию. Второй этап операции «Суворов» продолжался с 21 августа по 6 сентября. В результате советские войска осуществили прорыв оборонительных рубежей в глубине обороны фашистов и продвинулись на 35—40 километров в западном направлении. В это время войска Калининского фронта продолжали Духовщинско-Демидовскую операцию. 28 августа — 6 сентября войска Западного фронта провели Ельнинско-Дорогобужскую операцию. Третий этап длился с 7 по 14 сентября. 14 сентября продолжилось наступление войска Калининского, а 15 сентября — Западного фронта, которые осуществили соответственно Духовщинско-Демидовскую операцию. Советские войска прорвали оборону врага, освободили Ярцево, Демидов, Рославль, продвинувшись на 130 — 180 км. Заключительным этапом операции стал прорыв обороны противника на всю глубину освобождения Смоленска и Рославля, а также выход к границам Белоруссии. Войска Западного и Калининского фронтов совместно провели Смоленско-Рославльскую операцию, которая продолжалась с 15 сентября по 2 октября. Общая глубина Смоленской стратегической наступательной операции составила 200—225 км.

На завершающем этапе операции 20 сентября Ставка Верховного Главнокомандования поставила перед войсками Западного фронта задачу: развивая наступление, разгромить отходившую группировку противника и 26—27 сентября овладеть Смоленском. 21 сентября войска Калининского фронта взяли мощный узел обороны противника и к 24 сентября вышли на рубеж в 10 км севернее Смоленска. Ударная группировка войск Западного фронта 23 сентября перерезала железную дорогу Смоленск — Рославль, а 24 сентября вышла к реке Сож, охватив группировку противника в районе Смоленска с юга. К этому времени войска 10-й армии ворвались в г. Рославль и завязали уличные бои. К 23 сентября смоленская группировка противника оказалась охваченной с северо-востока и с юго-запада. К вечеру следующего дня наши передовые дивизии вышли на подступы к Смоленску. 25 сентября 1943 года войска правого крыла Западного фронта ночной атакой с северо-запада и юго-запада рано утром ворвались в Смоленск и освободили древний русский город от немецко-фашистских захватчиков. Красное знамя на здание гостиницы «Смоленск» водрузил капитан П. Клепач, ставший впоследствии Героем Советского Союза и Почетным гражданином города Смоленска. Площадь, на которой расположено это здание, в наше время именуется площадью Победы. 25 сентября 1943 года вместе с передовыми частями армии Западного фронта в родной Смоленск вошел поэт-фронтовик А.Т. Твардовский: «Первым было впечатление, будто город горел все эти два года. Кварталы заволокло дымом, едкая пыль от взорванных зданий стояла в воздухе».

Для Смоленска закончились чёрные дни фашистской оккупации, которая длилась 26 месяцев и 10 дней. По официальным данным, фашисты сожгли дотла более пяти тысяч сёл и деревень, причём около трёхсот из них вместе с детьми, женщинами и стариками. Всего на Смоленщине фашистами и их пособниками было загублено не менее 550-ти тысяч мирных жителей. За время боев на территории региона колоссальным разрушениям подверглась вся материально-техническая база народного хозяйства. Десятки крупных и малых населенных пунктов были стерты с лица земли. Фашисты убили, покалечили и угнали на работы в Германию сотни тысяч человек. Свою довоенную численность населения Смоленщина не восстановила и в начале XXI века. 25 сентября 1943 года жители города встретили советских воинов на свободной родной земле. В этот же день в Москве ровно в 21:00 один за другим последовали 20 залпов из 224 орудий. Столица нашей Родины салютовала советским войскам.

Смоленская наступательная операция войск Западного и Калининского фронтов, начавшаяся 15 сентября 1943 года, завершилась 2 октября 1943 года освобождением всей территории Смоленской области. Предстояли долгие годы упорного труда, чтобы возродить Смоленск. За победу в операции «Суворов» страна заплатила высокую цену: безвозвратные потери составили более 100 тысяч человек. В 13 братских захоронениях Смоленска ныне покоится прах более 48 000 человек и почти все они безымянные. За мужество и героизм, проявленные в тылу врага и в рядах Советской Армии, 260 уроженцев Смоленской области были удостоены звания Героя Советского Союза, а 10 тысяч партизан и подпольщиков награждены орденами и медалями.

После войны Смоленск отстроился заново и трепетно хранит память о своих защитниках, которые стоят на его площадях и в парках, отлитые в бронзе, высеченные в граните… В самом центре города у крепостной стены расположен сквер, в котором соединилась благодарная память потомков о защитниках Родины — воинах двух Отечественных войн: 1812 и 1941—1945 годов. Он так и называется — Сквер Памяти героев. Это единство делает смоленский мемориал уникальным. Такого нет даже в Москве, хотя смоленский мемориал Великой Отечественной войны во многом подобен московскому: крепостная стена из кроваво-красного кирпича, Вечный огонь, обелиски городов-героев…Здесь, у стен древнего Смоленского кремля, лежат воины, павшие в боях за освобождение Смоленского края, умершие от ран в городских госпиталях, прославленные воины-смоляне…Первые двенадцать захоронений офицеров Западного фронта были произведены уже осенью 1943 года. Потом добавились еще — в 1944, 1945, 1947… Сейчас здесь сорок могил, на которых значатся имена солдат, офицеров, партизан. Среди них женщина-танкист, механик-водитель танка «Боевая подруга», построенного на собранные ею средства, Герой Советского Союза гвардии сержант М.В. Октябрьская (1902—1944); юный Герой, партизан Владимир Куриленко (1924—1942); легендарный гвардии старший сержант М.А. Егоров (1923—1975)… 6 мая 1985 года Смоленску — восставшему из пепла городу, который не покорился фашистам, — было присвоено почетное звание «Город-герой».

 

Вставай, Смоленск!

Салют московский раздается

Сегодня громче, чем вчера.

Пусть он победно отзовется

На правом берегу Днепра!

 

Ведет Смоленская дорога

К местам знакомым и святым...

Смоленск! Как бесконечно много

Связалось с именем твоим.

 

Любимый древний русский город,

Отчизны верный часовой, —

Твой каждый холм для сердца дорог,

Как знак истории живой.

 

Не раз твоим бойницам старым

Врагов увидеть довелось,

Но ни застенком, ни пожаром

Тебя сломить не удалось.

 

Родная рать росла и крепла,

И враг бежал от стен твоих,

И ты, Смоленск, вставал из пепла

Для новых схваток боевых...

 

Гремит салют! Ты снова с нами,

Израненный, но верный страж!

Сверкает сталинское знамя,

Вставай, Смоленск! Ты снова — наш!

 

Восходит солнце Украины,

Над Беларусью виден свет, —

Вставай, как богатырь былинный,

Для новой славы и побед!

 

Ты жив, средь пепла и развалин

Душа геройская живет!

Вставай, Смоленск! Великий Сталин

К победе армии ведет!

В. Лебедев-Кумач

 

Здравствуй, Смоленск!

Ты спешишь к дорогам, к переправам,

Ты родных встречаешь сыновей...

Здравствуй, город древней русской славы,

Здравствуй, город юности моей!

 

Сколько раз в мучительной разлуке,

На войне вдыхая горький дым,

Издали протягивал я руки

К площадям и улицам твоим.

 

Ты лежал под вражеской пятою,

Залит весь горючею слезой...

Что они наделали с тобою,

Город песен, город ясных зорь!

 

Не твои ль сады они срубили?

Не твои ли улицы сожгли?

Не твоих ли девушек сгубили,

Как рабынь, в неволю увели?

 

Не твоей ли кровью обливался

Каждый камень этих площадей?..

Всё ты вынес, выдержал, не сдался,

Город-пленник, город всех скорбей.

 

От тебя ни пыткою, ни казнью

Враг не смог добиться ничего.

Верил ты, что будет этот праздник,

Праздник воскресенья твоего;

 

Что врагу за все его разбойства

Счёт предъявит русская земля...

Срок настал. И двинули мы войско

К древним стенам твоего кремля.

 

Вот оно проходит пред тобою,

Названное именем твоим,

И победы знамя боевое

Гордо развевается над ним.

 

К площадям, к дорогам, к переправам

Ты спешишь встречать богатырей...

Ты свободен, город русской славы,

Светлый город юности моей!

М. Исаковский

 

Смоленск

Я видел груды битого стекла,

Я видел горы каменных развалин…

Здесь городская улица была,

И нет её: здесь немцы побывали.

 

Я видел место, где в былые дни

Густые липы небо закрывали.

Их больше нет. Остались только пни:

Здесь враг прошёл. Здесь немцы побывали.

 

Я видел холм у старых стен Кремля,

И этот холм забудется едва ли.

Здесь вся в слезах, и вся в крови земля:

Здесь был конец. Здесь в яму зарывали.

 

Я видел всё, что видеть мне пришлось,

Что враг терзал без всяких сожалений…

Но ни на миг ему не удалось

Тебя, Смоленск, поставить на колени.

 

Ты не склонился гордой головой, —

Пускай изранен, даже искалечен,

Но ты стоишь, но ты вовек живой,

Навстречу солнцу расправляешь плечи.

 

Ты вырвался из вражеских когтей,

Избавился от ночи окаянной.

И неустанно тысячи людей

Твои, Смоленск, залечивают раны.

 

И снова песни вольные звучат,

Звучит свое, родное сердцу, слово,

И бабушки баюкают внучат,

И солнце всходит и заходит снова.

 

Ты жив, Смоленск, и будешь вечно жить!

А те, что надругались над тобою,

Что всю страну хотели задушить,

За свой разбой заплатят нам с лихвою!

 

Ты слышишь — грянул благодатный гром,

Разя врагов ударом исполинским!

И сколько их свалилось за Днепром,

И сколько уничтожено под Минском!

 

Они лежат, повержены во прах,

Валяются, железной бурей смяты,

Они гниют в болотах и лесах —

Хваленые фашистские солдаты!

 

Кровавых дел им больше не вершить,

Над нашею землею не глумиться...

А ты живешь и вечно будешь жить,

И с каждым годом выше возноситься!

М. Исаковский

 

* * *

Есть во Всходском районе деревня такая,

Где над речкой крушина цвела,

Где гармонь, на гулянье девчат закликая,

Вдоль по берегу вечером шла;

Где в полях поднималися дружные всходы,

По оврагам журчали ручьи;

Где на ясные зори, на тихие воды

Прилетали весной соловьи…

 

Есть во Всходском районе деревня такая,

Где оставил я детство своё.

И куда б я ни шёл — мне звучал, не смолкая,

Тёплый ласковый голос её.

И не раз моё сердце туда порывалось —

В золотые её вечера…

Ничего от деревни моей не осталось,

Ничего — ни кола, ни двора.

 

Оплели её немцы колючкою ржавой,

Чтобы жить и дышать не могла,

И во имя разбойной фашистской державы

Подожгли и спалили дотла.

Всё растерзано, смято, разбито, разрыто,

И неведомо, сколько недель —

Одинокий и скорбный, людьми позабытый,

Над колодцем скрипел журавель.

 

Опалённый пожаром, взывал он о мести

За великие муки земли.

За людей, что палач растоптал, обесчестил,

Что до срока в могилу легли.

И сурово земля оскорблённая мстила

Душегубу — врагу своему:

За два года она не дала, не взрастила

Ни единой былинки ему.

 

Никакой, даже самой жестокой, угрозой

Враг добиться не мог ничего,

Лишь могильных крестов из смоленской берёзы

Не жалела земля для него.

Получил он сполна, что другим напророчил —

Бесноватый фашистский пророк! —

И росли, и росли эти мёртвые рощи

У больших и у малых дорог.

 

И пришла, наступила такая година —

Покатилась чумная орда!..

Ты навеки свободна, родная краина, —

Чёрный день не вернётся сюда.

Стихли зарева, смолкли раскаты орудий,

Чист и ясен вдали небосклон.

И впервые на свет выбираются люди, —

Кончен тяжкий, кровавый полон!

 

И, сверкая на солнце, в разливе широком,

Льётся тихо и плавно Угра,

И погонщики гонят стада по дорогам,

И на стройку спешат мастера.

На родных пепелищах — с утра до заката —

Топоры неумолчно стучат,

И, поднявшись над пеплом, сосновые хаты,

Словно колокол медный, звучат.

 

Вон уже воробьи примостились на крыше,

Вон из труб показались дымки… —

Ничего… уж теперь поживём мы, подышим, —

Не спеша говорят старики.

Расправляйся ж и крепни, сторонка родная,

Беспечально и вольно живи!

Пусть опять, словно песня большая-большая,

Поднимаются всходы твои;

 

Пусть добром наполняется каждая хата,

Пусть бушуют сады над Угрой

И на берег высокий выходят девчата

На свиданье вечерней порой.

Всё, что было с тобою, — пусть в сон обернётся

И твои не туманит глаза.

Пусть отныне твоей головы не коснётся

Никогда никакая гроза!

М. Исаковский

 

Легенда

Сказывают, где-то под Смоленском

Вырос этот парень молодой,

Мирно жил он в хате деревенской,

И носил он шапку со звездой.

 

Был он по занятию садовник:

Поливал, окапывал, растил,

Разводил клубнику и крыжовник,

Яблони и груши разводил.

 

День за днём — ни времени, ни силы

Не жалел для дела своего,

И земля садовника любила,

И любили девушки его.

 

Так и жил он, честно и открыто,

И не чуял никакой беды.

Грело солнце. Наливалось жито.

И в садах румянились плоды.

 

Всё шумело, красовалось, пело...

Только всё-таки беда пришла:

Душегубов злоба одолела,

Зависть несусветная взяла.

 

Затрубили чёрные их трубы,

Зазвучала их собачья речь.

Двинулись войною душегубы —

Резать, бить, насиловать и жечь.

 

Вольный край хотели заневолить,

Завладеть и небом и землёй,

Весь народ навеки обездолить.

Задушить железною петлёй.

 

И не стало от руки разбойной

Никакой пощады никому...

Ой, как больно, нестерпимо больно

Сделалось садовнику тому!

 

Край родной — с пригорками, с лесами,

Может, самый лучший на земле —

День и ночь стоял перед глазами,

Весь в крови, в развалинах, в золе.

 

От всего живого отгорожен,

Позабыл он и тепло и свет.

А весна прийти туда не может.

А весне туда дороги нет.

 

Май настал, а солнце не пригреет,

А земля, как мёртвая, пуста;

И трава на ней не зеленеет,

И деревья не дают листа.

 

Чахнут люди в подземелье, в яме,

Холодают, голодают, мрут

И глядят печальными глазами,

Как девчат на каторгу ведут.

 

Плач и стон стоит по всей округе,

Кладбища — за каждою верстой...

Взял садовник, взял винтовку в руки,

И надел он шапку со звездой.

 

И свою деревню покидая,

Пал на землю в полуночный час:

«Отзовися, мать-земля сырая,

Дай мне, сыну твоему, наказ!

 

Я готов, и, что б со мной ни стало,

Будет всё по слову твоему...»

Что в ту ночь земля ему сказала —

Это неизвестно никому.

 

И одно лишь, говорят, известно.

Лишь одно проверено вполне,

Что с тех пор не находили места

Душегубы в этой стороне;

 

Что повсюду гибель им грозила,

Где б они ни стали на постой.

Что дана была такая сила

Человеку в шапке со звездой.

 

И когда он выстрелил впервые

После этой ночи по врагу,

Распустила лепестки живые

Первая ромашка на лугу.

 

А когда он уложил второго

Из своей винтовки боевой,

Белая берёза над дорогой

Вдруг покрылась вешнею листвой.

 

И с тех пор, лишь пуля попадает

В крест паучий, в проклятую грудь,

Что-нибудь растёт и зацветает,

Тотчас оживает что-нибудь.

 

Вот уже зазеленели всходы,

Вот побеги яблоня дала,

Вот уже отправилась за мёдом

В рощу басовитая пчела.

 

Разошлись туманы над водою,

Где-то песню девушка поёт...

Человеку в шапке со звездою

Вся земля свой голос подаёт.

 

Вся земля встречает, словно праздник,

Воина — любимца своего...

На Дону, под Курском и под Вязьмой —

Сказывают — видели его.

 

Сказывают — всюду, повсеместно

Он разил врага наверняка...

Где теперь он — это неизвестно,

Это засекречено пока.

 

Может быть, легла его дорога

За каким-нибудь глухим селом,

Может, он теперь у Таганрога,

А, быть может, где-то под Орлом.

 

Но покамест он не уничтожит

Душегубов, палачей, гадюк,

Ни за что оружия не сложит,

Ни за что не выпустят из рук.

 

Он придёт и в Киев и в Полтаву,

Он пойдёт за Днепр и за Десну, —

В каждый дом и в каждую дубраву

Принесёт он солнце и весну.

 

Час настанет, и враги заплачут

Смертною, последнею слезой.

Пожелаем же, друзья, удачи

Человеку в шапке со звездой!

М. Исаковский

 

В Смоленске

 

1

Два только года — или двести

Жестоких нищих лет прошло,

Но то, что есть на этом месте, —

Ни город это, ни село.

 

Пустырь угрюмый и безводный.

Где у развалин ветер злой

В глаза швыряется холодной

Кирпичной пылью и золой;

 

Где в бывшем центре иль в предместье

Одна в ночи немолчна песнь:

Гремит, бубнит, скребет по жести

Войной оборванная жесть.

 

И на проспекте иль проселке,

Что меж руин пролёг, кривой,

Ручные беженцев двуколки

Гремят по древней мостовой.

 

Дымок из форточки подвала,

Тропа к колодцу в Чертов ров…

Два только года. Жизнь с начала —

С огня, с воды, с охапки дров.

 

2

Какой-то немец в этом доме

Сушил над печкою носки,

Трубу железную в проломе

Стены устроив мастерски.

 

Уютом дельным жизнь-времянку

Он оснастил, как только мог:

Где гвоздь, где ящик, где жестянку

Служить заставив некий срок.

 

И в разоренном доме этом

Определившись на постой,

Он жил в тепле, и спал раздетым,

И мылся летнею водой…

 

Пускай не он сгубил мой город,

Другой, что вместе убежал, —

Мне жалко воздуха, которым

Он год иль месяц здесь дышал.

 

Мне жаль тепла, угла и крова,

Дневного света жаль в дому,

Всего, что может быть здорово

Иль было радостно ему.

 

Мне каждой жаль тропы и стежки,

Где проходил он по земле,

Заката, что при нем в окошке

Играл вот так же на стекле.

 

Мне жалко запаха лесного,

Дровец, наколотых в снегу,

Всего, чего я вспомнить снова,

Не вспомнив немца, не могу.

 

Всего, что сердцу с детства свято,

Что сердцу грезилось светло

И что навеки, без возврата,

Тяжёлой черною утратой

Отныне на сердце легло.

А. Твардовский

 

Иван Громак

Не всяк боец, что брал Орел,

Иль Харьков, иль Полтаву,

В тот самый город и вошел

Через его заставу.

 

Такой иному выйдет путь,

В согласии с приказом,

Что и на город тот взглянуть

Не доведется глазом…

 

Вот так, верней, почти что так,

В рядах бригады энской

Сражался мой Иван Громак,

Боец, герой Смоленска.

 

Соленый пот глаза слепил

Солдату молодому,

Что на войне мужчиной был,

Мальчишкой числясь дома.

 

В бою не шутка — со свежа,

Однако дальше — больше,

От рубежа до рубежа

Воюет бронебойщик…

 

И вот уже недалеки

За дымкой приднепровской

И берег тот Днепра-реки

И город — страж московский.

 

Лежит пехота. Немец бьет.

Крест-накрест пишут пули.

Нельзя назад, нельзя вперед.

Что ж, гибнуть? Черта в стуле!

 

И словно силится прочесть

В письме слепую строчку,

Глядит Громак и молвит: — Есть!

Заметил вражью точку.

 

Берет тот кустик на прицел,

Припав к ружью, наводчик.

И дело сделано: отпел

Немецкий пулеметчик.

 

Один отпел, второй поет,

С кустов ссекая ветки.

Громак прицелился — и тот

Подшиблен пулей меткой.

 

Команда слышится:

— Вперед!

Вперед, скорее, братцы!…

Но тут немецкий миномет

Давай со зла плеваться.

 

Иван Громак смекает: врешь,

Со страху ты сердитый.

Разрыв! Кусков не соберешь —

Ружье бойца разбито.

 

Громак в пыли, Громак в дыму,

Налет жесток и долог.

Громак не чуял, как ему

Прожег плечо осколок.

 

Минутам счет, секундам счет,

Налет притихнул рьяный.

А немцы — вот они — в обход

Позиции Ивана.

 

Ползут, хотят забрать живьем.

Ползут, скажи на милость,

Отвага тоже: впятером

На одного решились.

 

Вот — на бросок гранаты враг,

Громак его гранатой,

Вот рядом двое. Что ж Громак?

Громак — давай лопатой.

 

Сошлись, сплелись, пошла возня.

Громак живучий малый.

— Ты думал что? Убил меня?

Смотри, убьешь, пожалуй! —

 

Схватил он немца, затая

И боль свою и муки: —

Что? Думал — раненый? А я

Еще имею руки.

 

Сдавил его одной рукой,

У немца прыть увяла.

А тут еще — один, другой

На помощь. Куча мала.

 

Лежачий раненый Громак

Под ними землю пашет.

Конец, Громак? И было б так,

Да подоспели наши…

 

Такая тут взялась жара,

Что передать не в силах.

И впереди уже «ура»

Слыхал Громак с носилок.

 

Враг отступил в огне, в дыму

Пожаров деревенских…

Но не пришлося самому

Ивану быть в Смоленске.

 

И как гласит о том молва,

Он не в большой обиде.

Смоленск — Смоленском. А Москва?

Он и Москвы не видел.

 

Не приходилось, — потому…

Опять же горя мало:

Москвы не видел, но ему

Москва салютовала.

А. Твардовский

 

Смоленск

Взмахнул сапер сигнальным флагом:

— Шагай, пехота, не пыли!.. —

За взводом взвод тяжёлым шагом

Мы в город медленно вошли.

 

А он был сумрачен и страшен:

На склонах всех семи холмов

Темнели стены древних башен,

Скелеты выжженных домов.

 

И в очертаньях бывших улиц,

Вдоль уцелевшей мостовой

Одни развалины тянулись,

Уже заросшие травой.

 

И в этом мёртвом запустенье

Лишь кое-где по сторонам

Живые люди, словно тени,

Из пепелищ являлись нам.

 

Брели за нами. Жали руки.

Винтовки гладили, штыки.

От счастья плакали старухи.

Курить просили старики.

 

Священник с ликом деревенским,

С крестом воздетая рука…

Мы шли по улицам смоленским,

Освобождённым от врага.

Л. Вайншенкер

 

Часы

Мы в город родной, ликуя, вошли,

Изгнав на заре врага.

В тот город, где каждая пядь земли

И памятна, и дорога.

 

Но он — бездыханный — лежит у ног,

Казалось, ему не встать,

Казалось, вернуть ему не суждено

Свою вековую стать.

 

Враги надругались над ним, как могли,

Лишили былой красы.

Мы к звонкому сердцу его подошли —

Молчат городские часы.

 

Не движутся стрелки, не слышен бой,

Что с детства знаком и мил:

Враг думал, что чёрной своей рукой

Он время остановил.

 

Он рад бы его повернуть и вспять

И в каменный век увесть,

Но время сумели мы отстоять.

Неся в своём сердце месть.

 

Мы перешагнули немало рек,

Угрюмых болот, лесов,

Чтоб жил, расцветая, двадцатый век,

Чтоб двигались стрелки часов.

 

И вот они снова вступили в строй —

Я в том убедился сам —

Чтоб утром советский народ трудовой

Вставал по родным часам.

Д. Дворецкий

 

Смоленск — 1812—1943

Смоленск — о нем я с детства знаю.

Через смоленские снега

Гнала страна моя родная

Полки разбитого врага.

 

Так было встарь, во время оно,

Теперь опять враги бегут.

То — не закат Наполеона,

А просто — Гитлеру капут.

С. Маршак

 

В родном городе

Нам не забыть тех дней вовек,

Когда в поту, в пыли

По берегам гремучих рек

В свой город мы пришли.

 

Ещё вдали железный гром

Катился тяжело,

А мы стояли над Днепром,

Где наше детство шло,

 

Где повстречались на заре

Мы с юностью своей,

Когда в текучем серебре

Плескался соловей.

 

Казалось — встретимся опять

У старого моста…

Но горько было узнавать

Любимые места.

 

Слепя глаза, сводя с ума,

Курился дымный прах,

И обгорелые дома

Чернели на буграх.

 

Врывался в уши грай ворон

Да посвист ветровой.

Мы обошли со всех сторон

Разбитый город свой.

 

Его священные холмы,

Развалины кремля…

О, как в те дни сроднились мы,

Случайный кров деля!

 

В зрачках бессонных наших глаз

Клубился дым беды,

В жилищах не было у нас

Ни света, ни воды.

 

Но мы вперёд при фитилях

Глядели всё равно,

Но воду трезвую из фляг

Мы пили, как вино.

 

Усталость песней гнали прочь,

Сердец сверяя стук,

Друг перед другом день и ночь,

Не покладая рук.

 

Не замечая сгоряча,

Где лето, где зима,

Чтоб из обломков кирпича

Скорей росли дома.

 

И повторяли, как привет,

При встречах мы всегда:

— Да будет свет!

И хлынул свет в тугие провода.

 

Сады раскинулись в тени

Старинного кремля.

О, как сроднились мы в те дни,

Мечты, как хлеб, деля!

 

Не раз, придя на древний вал,

Мы вспомним чередом,

Как старый город оживал,

Вставал за домом дом.

 

Пусть больше есть в моей стране

И лучше города.

Но этот — всех дороже мне

Отныне навсегда.

 

Я рад был жизнь ему отдать,

Одной мечтой согрет,

Что наш потомок мог сказать:

— Да, этот памятник подстать

Величью грозных лет!

Н. Рыленков

 

Под родимый кров

Трижды имя твое священно,

Как сказанье седых времен.

Ты, познавший всю горечь плена,

Снова родине возвращен.

 

Пусть пожарами небо объято

Рдеет в травах осенних кровь, —

Все дороги ведут солдата

В отчий край, под родимый кров.

 

Вот и канули дни печали,

Но для боя гнев береги…

Вспять бегут, как не раз бежали,

Отступающие враги.

 

Сладок после дороги дальней

Волн днепровских летучий плеск.

Здравствуй, город многострадальный,

Здравствуй, вестник веков — Смоленск!

Н. Рыленков

 

Письмо на Смоленщину

Друзья мои и земляки,

Смоленская родня!

Пути разлуки нелегки,

Но миновали дни тоски,

И к вам на выручку полки

Спешат, врагов гоня.

 

Где б ни сражались мы, везде

За свой сражались дом, —

За плуг на теплой борозде,

За ужин в поле при звезде,

За сбор семьи в родном гнезде,

Просторном, обжитом.

 

За балку, где дробит ручей

Прозрачную струю,

За духовитый мрак ночей,

За пряжу утренних лучей,

За звон листвы, за шум грачей,

В березовом гаю.

 

За дым костра на берегу,

За даль дорог и троп,

Где кони ловят на бегу

Залетный ветер под дугу

За первый сена стог в лугу

За первый в поле сноп.

 

За первый плод земных забот —

Пирог из нозины,

За чарку, если гость придет,

За труд и отдых в свой черед,

За все, чем мы из года в год

Дышали до войны.

 

Друзья мои и земляки,

Нам ярость жжет сердца!

Страданья наши велики,

Но расчищают путь штыки.

И, поглядев из-под руки,

Обнимет сын отца.

 

Жених — невесту, брат — сестру,

А верный муж — жену.

На пепелище поутру

Мы слезы вытрем на ветру…

Я имена переберу

Замученных в плену.

 

И вдруг нахлынет тишина

Захолонут сердца.

Слеза мужская солона,

Но знай, родная сторона,

Мы отомстим за все сполна,

За каждого бойца.

 

И вот, сойдясь в родном краю,

У кленов золотых,

Мы в чарку первую свою

Нальем кипучую струю

Во славу тех, кто пал в бою,

Во здравие живых!

 

Друзья мои и земляки,

Скрестились все пути.

Вы слышите — свистят клинки,

Вы видите — блестят штыки,

И от карающей руки

Не сможет враг уйти.

Н. Рыленков

 

Иринка хочет домой

Бросает к нам в окна ветер прямой

Гомон восточного рынка.

«Папа, когда мы поедем домой?» —

Спрашивает Иринка.

 

«Мы дома и так», — говорю я в ответ,

Комкая край занавески.

Качает головкой она: «Нет, нет,

Дом наш не здесь, а в Смоленске».

 

Гляжу на неё, удержав с трудом

Тягостный вздох потери:

«В Смоленске немец забрал наш дом,

Поставил пушку у двери.

 

Сидит он там лютого волка лютей,

Ломает твои игрушки

И взрослых людей, и малых детей

Расстреливает из пушки».

 

А дочь к моему прижалась плечу,

Задумчивая не по-детски:

«Папочка, милый, домой хочу,

Когда мы будем в Смоленске?»

Н. Рыленков

 

Возвращение (дневник 1943 года)

Поэма

 

Глава первая. Эшелон идёт на Запад

Тревожна ночь прифронтовая,

Под шум дождя, под грай, ворон,

Ветрам сомкнуться не давая,

Спешит на запад эшелон.

 

Дробя пространству дробью спорой

И фыркая по сторонам,

Везет нас к городу, который

Два долгих года снился нам.

 

В набитой доверху теплушке

Все, кто знаком и незнаком,

Друг другу наполняют кружки

Дорожным редким кипятком.

 

Пусть ночь скорей пройдет в беседе,

В дороге версты велики.

А тут — куда ни глянь — соседи,

Все земляки, все смоляки.

 

Все едут, не теряя веры,

Что завтра лучше, чем вчера, —

Врачи, актеры, инженеры,

Учителя, профессора.

 

В своей стране везде мы дома,

Но где б ты ни был, все равно —

Туда, где с детства все знакомо,

Стремиться людям суждено.

 

Туда, тропинки расплетая,

Пешком уйти б я был готов

От золотых долин Алтая

С уральских каменных хребтов.

 

От перекрестка к перекрестку

Я шел бы, не считая дней,

Узнав смоленскую березку,

Я б в ноги поклонился ей.

 

Припал бы к черствому суглинку,

Что сохранил мой детский след,

Сухую, желтую былинку

Поцеловал бы, как жар-цвет.

 

Догнал бы эхо у опушки,

Где дятел просеку просек,

И у кукушки-вековушки

Спросил бы: — Долог ли мой век?

 

Она б на годы не скупилась

И, отсчитав десятков пять,

Устала б и со счету сбилась,

И снова начала б считать.

 

Но на войне дороги жестки,

Гремит ветров крутой сигнал.

Здесь немец вырубил березки,

Кукушек в рощах разогнал.

 

И в город, снившийся нам всюду,

Вернувшись нынче, мы найдем,

Быть может, лишь развалин груду,

Где прежде был отцовский дом...

 

Но изгнан враг, и, значит, снова

Садам и рощам расцветать,

В тиши у омута лесного

Кукушки будут куковать.

 

Вновь будет звон ручьев хрустален,

Светла высоких зорь гряда,

И, сбросив рубища развалин,

Помолодеют города.

 

Мы распахнём просторный день им,

Гордясь исполненным трудом,

В гранит и мрамор их оденем,

Каймой садов их обведём.

 

Чтоб смерть в лицо видавший воин

Подумал: «Путь мой был суров,

Но ратных подвигов достоин

И мудрый подвиг мастеров.

 

Пока в боях победа крепла,

Светясь в зрачках бессонных глаз,

Вновь возрождаемый из пепла

Они творили мир для нас!..»

 

Пусть этот мир пока в намеке,

В заветном замысле пока, —

Его осуществленья сроки

Близки, как ветер у виска.

 

Нам эта ночь — немая карта,

Сплетенье света и теней...

Таким, какой он будет завтра,

Мы видим отчий край на ней.

 

Так едут, не теряя веры,

Что завтра лучше, чем вчера,

Врачи, актеры, инженеры,

Учителя, профессора.

 

Давно, считая полустанки,

Они сошлися на одном:

Жить хоть в бараке, хоть в землянке,

Но только в городе родном!

 

Глава вторая. Встречный ветер

Все ждать и ждать — в зубах навязло,

Но путь еще не завершен:

На Сортировочной, как назло,

Остановился эшелон.

 

Полдня, а может быть и боле

Стоять придётся. Путь забит.

От нетерпенья поневоле

Обида сердце ознобит.

 

Шинель запахивая резко,

Я говорю: «Маршрут знаком:

Пять километров до Смоленска,

За полчаса дойдем пешком.

 

До срока явимся нежданны,

Домой путевка не нужна...»

И, взглядом взвесив чемоданы:

«Ну, что ж, пойдём», — встает жена.

 

Окончен путь разлуки долгой...

Два года в дальней стороне

Припоминая Днепр, за Волгой

Мечтали мы об этом дне.

 

Он, на живую нитку сметан,

Стоял, как сон над головой.

А тут — открыл глаза, — и вот он,

Как на ладони, город твой!

 

Холмы, твердынь его опора,

В прозрачном воздухе видны,

И золоченый крест собора,

И башни крепостной стены.

 

Они всё те ж, и Днепр, такой же,

Раскинулся у их подошв,

Но проберет мороз по коже,

Когда поближе подойдешь.

 

Когда успеешь приглядеться,

К тому, что было и что есть,

Увидишь мир, любимый с детства,

В обломки превращенный весь.

 

И ты почувствуешь всей кровью,

Как горек черный дым войны...

Вот мы подходим к Заднепровью,

Всё пережить обречены.

 

Я, своему не веря глазу,

Гляжу на утлый переезд:

Нет, нет, я не был здесь ни разу,

Во сне не видел этих мест.

 

Кому могло присниться это

В каком горячечном бреду,

Какая дикая комета

Здесь налетела на звезду?

 

От сна такого поутру бы,

Проснувшись, биться головой...

На пепелищах воют трубы,

И в дрожь бросает этот вой!

 

«Послушай, это воет хаос,

Что Гитлер выпустил на свет» —

Жена мне шепчет, задыхаясь,

И я ей руку жму в ответ.

 

«Нет, нет, на первое свиданье

Ты не сюда меня ждала,

Веков заветные преданья

Не здесь нам повторяла мгла.

 

Не здесь ты стала мне опорой,

Крутым путям моим верна...

Взойдем же на гору, с которой

Вся наша молодость видна.

 

Пройдем по дальним пепелищам,

И, заглянув в лицо беды,

Быть может, где-нибудь отыщем

Мы нашей юности следы».

 

И вот, минуя холм соборный,

Все выше мы идем, туда —

Где нам открылся путь просторный

В те незабвенные года.

 

И, оглянувшись вновь оттуда,

Мы удержали вздох с трудом,

Когда, как явленное чудо,

Пред нами стал знакомый дом.

 

Тот самый дом, откуда вышли

Мы, обжитой покинув мир,

Еще не зная, сохраним ли

Тепло летучее квартир.

 

И непредвиденных заране

Немало мы прошли дорог,

Но каждый в потайном кармане

Ключи заветные берёг.

 

Людской оседлости основа,

Он снился нам, знакомый дом,

И все мы верили, что снова

К нему путем войны придем.

 

Вот он встает среди развалин,

Как тот корабль из мирных стран,

Что ночью к гавани причален,

Где чуть улегся ураган.

 

Пусть просветлевшая погода

Сквозной зажжется синевой...

Но — дом минирован. У входа

Стоит усталый часовой!

 

Глава третья. Каинова тень

Надежней в мире нет опоры,

Чем память пережитых лет...

Работу кончили саперы,

И, значит, с дома снят запрет.

 

В него мы входим без оглядки,

Минутой каждой дорожа,

Бежим с площадки до площадки,

От этажа до этажа.

 

Я самому себе не верю

И дух перевожу едва,

Увидев над заветной дверью

Привычный номер двадцать два!

 

Он снился нам два долгах года,

В дыму войны, в пыли дорог!

Что ж ты задумалась у входа,

Переступай скорей порог!

 

Здесь на пути судьбы не сетуй,

Ты дома, ты в родном краю.

Быть может, здесь, за дверью этой,

Найдем мы молодость свою!

 

Жена вздыхает: «Как мне жутко,

Как будто вышел воздух весь.

Два года — это же не шутка —

Враги хозяйничали здесь!»

 

Вошла. «Но как темно и сыро!

Откуда этот свет рябой?

Казарма здесь, а не квартира,

Ошиблись дверью мы с тобой!

 

Но нет! Забыть мы не могли же

Привычный номер — двадцать два...

Ну, подойди сюда, поближе...

Постой, кружится голова!..

 

Ведь здесь, не ждавшие расплаты,

Войной назвавшие разбой,

Глумились пьяные солдаты

Над всем, чем жили мы с тобой!

 

Как тени серые зловещи,

Как осквернители могил,

Они мои делили вещи,

Что ты когда-то мне дарил.

 

И похваляясь — кто что сцапал,

Чем поживились на войне, —

Они швыряли письма на пол,

Что ты писал когда-то мне!

 

Потом, срывая как попало

Картины с потемневших рам,

Топтали книги, что, бывало,

Ты вслух читал по вечерам.

 

От их зловонного дыханья

Здесь даже камень потемнел.

Мне чудится, куда ни глянь я —

Печать их каиновых дел».

 

Я руки ей кладу на плечи:

«Слезами боль не погасить...

Быть может, вновь родиться легче,

Чем то, что было позабыть!

 

Но слышишь дальний отгул грома,

То о победе нашей весть.

Разлука кончилась. Мы дома,

Над нами кровля есть.

 

Готовя встречу нашим детям,

Мы сон припомним золотой.

Затопим печь, огонь засветим

И озарим углы мечтой.

 

Длинны пути войны, но веруй,

Что бесконечных нет дорог.

Врагу воздастся полной мерой

За каждый горестный твой вздох».

 

Глава четвёртая. Малый мир

Мой мир! Как близок и далек он,

Прожекторами озарен.

А на Запольной дом без окон

Да гроздья черные ворон!

 

Вороны каркают натужно

На пепелищах день и ночь.

Но нужно жить, работать нужно,

Весь этот хаос превозмочь!

 

На мир не глядя исподлобья,

Мы даже здесь найти должны

Хоть отдаленнее подобье

Того, чем жили до войны.

 

Кровать поставить для ночлега,

Пристроить утлый стол, и вновь

Знать, что горит над нами Вега,

Звезда сбывающихся снов.

 

Она напомнит, что забыто,

Что нам звучало в слове «дом»...

И собирать обломки быта

Мы утром ветреным идем.

 

И вскоре, радуясь находке,

Несем, пока судьба щедра,

Всё, от щербатой сковородки

До обгорелого ведра.

 

И дома хвалимся друг дружке,

Как новой тайной ремесла:

«А я нашел сегодня вьюшки!»

«А я задвижки принесла!»

 

Ну, значит, всё в порядке, значит

Дрова в печурку можно класть.

Уютно будет вечер начат,

Теплом надышим мы всласть!

 

Нам даже окна застеклили,

Чтоб, распуская снегирей,

Сквозь серебро мореной пыли

Декабрь глядел на нас добрей!

 

И как от стужи тьма ни пухни,

И как там ветер ни серчай —

Мы ввечеру сидим на кухне,

Пьём из консервных банок чай.

 

Нам здесь совсем не одиноко.

Скупа коптилка наша — пусть!

Вновь золотые строфы Блока

Я повторяю наизусть, —

 

Те, что на фронте, в час тревожный,

Чертил я острием штыка:

«И невозможное возможно,

Дорога дальняя близка...»

 

Как мог бы я без этой веры

Живую душу уберечь,

Когда лежат, от пепла серы,

Места разлук моих и встреч!

 

И если б голос лебединый

Не уносил моей тоски,

Наверно б сердце стало льдиной

И разлетелось на куски!

 

Но тропы вновь цветут лесные,

Поют просторных рек струи,

«И вязнут спицы расписные

В расхлябанные колеи».

 

Развёрнут свиток из берёсты,

Где всех дорог сошлись концы.

Как бубенцы трепещут звёзды,

Как звёзды светят бубенцы.

 

А за окном бессонный город,

Где что ни шаг — то часовой.

Прожекторами мрак распорот —

Тревожный, злой, прифронтовой!

 

Как жажда правды, непреложен

Пространный перечень обид,

Но видишь — первый снег положен

На раны рваные, как бинт.

 

По переулкам эхо вторит,

Когда за дымной пеленой

Вздыхает, разминаясь, горой,

Как в жизнь поверивший больной.

 

Его от точки и до точки,

Сегодня так же, как вчера,

Выстукивают молоточки,

Выслушивают доктора.

 

И, знающие толк в ремонте,

Они давно решили тут:

Бывает и страшней на фронте,

А люди всё-таки живут!

 

За каждый шаг со смертью спорят,

За каждый вздох, за каждый луч.

А он ведь каменный, он — город,

И потому — втройне живуч.

 

Еще и сон его тревожен,

И на заре его знобит,

Но видишь — первый снег положен

На раны рваные, как бинт.

 

Эпилог

Огнем высокого каленья

У нас сердца обожжены.

Я знаю — наше поколенье

Забыло запах тишины.

 

Но возвратится понемногу

Всё, что отобрано войной.

Разлуки дальнюю дорогу

Мы вспомним, словно сон дурной.

 

По площадям равняя зданья,

Чтоб виден был времен полёт,

Все наши скорби и страданья

Художник в бронзу перельёт.

 

Актёр с подмостков театральных

Расскажет нам самим о том,

Как на путях-дорогах дальних

Мы вспоминали отчий дом.

 

И как, придя на пепелище

Сожженной юности своей,

Мы стали строже, проще, чище,

И мужественней, и трезвей.

 

Как были мы к врагам жестоки,

Как были мы друзьям верны,

И озарятся чувств истоки

До сокровенной глубины.

 

Пусть, слушая иные звуки,

Чем те, что нам дала война,

Прочтут в названьях улиц внуки

Героев наших имена.

 

И перст гранитный обелиска

Укажет в сумеречный час,

Как стало всё теперь им близко,

Что было далеко для нас.

Н. Рыленков

 

Моему городу

Город мой! Про тебя

Скажет каждый, кого не спроси:

Это летопись битв,

Это повесть о судьбах Руси!

 

Это память веков,

Что вошла в наши дни наяву...

С чем ещё я сравню тебя?

Как я тебя назову?

 

Перед взором моим

В час, когда пламенеет закат,

Бастионы твои,

Как свидетели славы, стоят!

 

Сколько раз поднимал ты

Народ свой за Русь постоять!

От твердыни твоей

Отступила Батыева рать.

 

Здесь перчатки свои

Позабыл Бонапарт впопыхах.

Каждый камень в стене твоей

Кровью и дымом пропах.

 

Нет, недаром мы в юности,

Только повеет весной,

Собирались с друзьями

У старой стены крепостной.

 

И когда подымали

Мы в мае знамена весны —

Нам просторные улицы

Были узки и тесны.

 

И в литавры гремел

Старый город со всех площадей:

— Поколенье весны,

Всем под небом Отчизны владей!

 

Нам казалось, что предки

Глядели на нас из бойниц,

Говоря: ни пред кем

Никогда мы не падали ниц!

 

— Ни пред кем, никогда, —

Так клялись мы друг другу весной

Над днепровской волной,

У старинной стены крепостной.

 

Разве знали тогда мы —

Что близится час и в бою

Кровью будем скреплять

Мы суровую клятву свою!

 

Город мой! Мы прошли

Сквозь смертельный огонь навесной,

Чтобы встретиться вновь

У старинной стены крепостной!

 

Ты лежал перед нами —

Сожжён и поруган врагом,

На холмах твоих древних —

Чернели руины кругом.

 

Но руины твои —

Стали трижды священны для нас.

Знали мы, что из пепла

Вставал ты в столетьях не раз.

 

И тебе поклялись мы:

— Доколь ты не встанешь опять —

Нам покоя не знать,

Нам бессонных ночей не считать!

 

Верил каждый из нас:

Прорастёт даже камень седой

У истоков Руси,

Над волшебной днепровской водой!

 

И пока не покатятся

Волны днепровские вспять,

Ты на круче веков —

Выше прежнего будешь стоять!

 

И, увидев тебя,

Скажет каждый, кого ни спроси:

— Это летопись битв,

Это повесть о судьбах Руси!

Н. Рыленков

 

* * *

Щитом Руси ты назван был недаром,

Мой древний город, город молодой.

Стоял, готовый к вражеским ударам,

Ты над былинной, над живой водой.

 

Потерян счёт в столетьях схваткам ярым

У стен твоих, где бился ты с бедой.

Ты голодом, и мором, и пожаром

Опустошался, город мой родной.

 

Я видел сам, как ты вставал из пепла,

Как, умываясь потом, молодел,

Пред Родиной, что в испытаньях крепла,

Не сетуя на трудный свой удел.

 

Тебе известно больше, чем кому,

Как дорог мир народу моему!

Н. Рыленков

 

Мой город

В нём воздух на истории настоян,

Не обошли века его причал.

Меня он сам, и труженик, и воин,

Гражданственности высшей обучал.

 

Великие предвидя испытанья,

Он с юностью беседовал моей

То языком старинного преданья,

То языком легенды наших дней.

 

Припомню те уроки я и снова

Пред ним склоняю голову свою.

Он дал мне силы выстоять в бою,

Сберечь в душе святое чувство слова.

Я чую родниковую струю,

И счастья мне не надобно иного.

Н. Рыленков

 

* * *

Когда верхи дерев горят,

В низинах синь туман, —

За рядом ряд встает отряд,

Смоленских партизан.

 

Мы по глухой тропе идем,

В траве шумит роса.

Просторный дом, надежный дом —

Смоленские леса.

 

Наш край, поруганный врагом,

Потоптан и сожжен.

Поля засеяны кругом

Слезами наших жен.

 

Но есть у нас в краю родном,

Пока гремит гроза,

Просторный дом, надежный дом —

Смоленские леса…

 

Сюда от жен и матерей

Мы с думой шли одной:

Как отомстить нам поскорей

Врагу за край родной.

 

Сияла нам в пути крутом

Нетленная краса, —

Просторный дом, надежный дом —

Смоленские леса.

 

Нас без дорог ведет звезда

Меж сосен и берез,

Когда мы вражьи поезда

Пускаем под откос.

 

А птичье утро за бугром

Проверит голоса,

Найдем свой дом, надежный дом —

Смоленские леса.

 

Судьбе своей в лицо смотреть

Умели мы всю жизнь.

И под огнем стоять насмерть

Друг другу поклялись.

 

Мы поклялись, — порукой в том

Родные небеса,

Просторный дом, надежный дом —

Смоленские леса.

 

И если выживем в бою,

Найдем своих подруг —

Победу праздновать свою

В один сойдемся круг.

 

Друг другу скажем мы притом

И поглядим в глаза:

Просторный дом, надежный дом —

Смоленские леса.

Н. Рыленков

 

Партизанам Смоленщины

Ой, родная, отцовская,

Что на свете одна,

Сторона приднепровская,

Смоленская сторона,

Здравствуй!..

Слова не выдавить.

Край в ночи без огня.

Ты как будто за тридевять

Земель от меня.

За высокою кручею,

За чужою заставою,

За немецкой колючею

Проволокой ржавою.

 

И поля твои мечены

Рытым знаком войны,

Города покалечены,

Снесены, сожжены…

И над старыми трактами

Тянет с ветром чужим

Не дымком наших тракторов, —

Вонью вражьих машин.

И весна деревенская

Не красна, не шумна.

Песня на поле женская —

Край пройди — не слышна…

Ой, родная, смоленская

Моя сторона.

 

Ты, огнем оголенная

До великой черты,

Ты, за фронтом плененная,

Оскорбленная, —

Ты

Никогда еще ранее

Даже мне не была

Так больна, так мила —

До рыдания…

 

Я вовеки грабителям

Не простил бы твоим,

Что они тебя видели

Вражьим оком пустым;

Что земли твоей на ноги

Зацепили себе,

Что руками погаными

Прикоснулись к тебе;

Что уродливым именем

Заменили твое,

Что в Днепре твоем вымыли

Воровское тряпье;

Что прошлися где по двору

Мимо окон твоих

Той походкою подлою,

Что у них у одних…

 

Сторона моя милая,

Ты ль в такую весну

Под неволей постылою

Присмиреешь в плену?

Ты ль березой подрубленной

Будешь никнуть в слезах

Над судьбою загубленной,

Над могилой неубранной,

Позабытой в лесах?..

 

Нет, твой враг не похвалится

Тыловой тишиной,

Нет, не только страдалицей

Ты встаешь предо мной,

Земляная, колхозная,

Гордой чести верна, —

Партизанская грозная

Сторона!

 

Знай, убийца без совести,

Вор, ограбивший дом,

По старинной пословице,

Не хозяин ты в нем.

За Починками, Глинками

И везде, где ни есть,

Потайными тропинками

Ходит зоркая месть.

Ходит, в цепи смыкается,

Обложила весь край,

Где не ждут, объявляется

И карает…

Карай!

 

Бей, семья деревенская,

Вора в честном дому,

Чтобы жито смоленское

Боком вышло ему.

Встань, весь край мой поруганный,

На врага!

Неспроста

Чтоб вороною пуганой

Он боялся куста;

Чтоб он в страхе сутулился

Пред бессонной бедой;

Чтоб с дороги не сунулся

И за малой нуждой.

Чтоб дорога трясиною

Пузырилась под ним,

Чтоб под каждой машиною

Рухнул мост и — аминь!

Чтоб тоска постоянная

Вражий дух доняла,

Чтобы встреча желанная

Поскорее была.

 

Ой, родная, отцовская,

Сторона приднепровская,

Земли, реки, леса мои,

Города мои древние,

Слово слушайте самое

Мое задушевное.

Все верней, все заметнее

Близкий радостный срок.

Ночь короткую, летнюю

Озаряет Восток.

Полстраны под колесами

Боевыми гудит.

Разве родина бросила

Край родной хоть один?

Хоть ребенка, хоть женщину

Позабыла в плену?

Где ж забудет Смоленщину —

Сторону!

 

Сторона моя милая,

Земляки и родня,

Бей же силу постылую

Всей несчетною силою

Ножа и огня.

Бей! Вовек не утратится

Имя, дело твое,

Не уйдет в забытье,

Высшей славой оплатится.

Эй родная, смоленская,

Сторона деревенская,

Эй, веселый народ,

Бей!

Наша берет!

А. Твардовский

 

Смоленск

По улице обочиной

Весною шли с вокзала мы;

Всё было разворочено,

Забито самосвалами.

 

Всё было перемешено:

Песок сгружали тоннами,

Проход закрыт был пешему,

Проезд закрыт был конному.

 

Теперь легко под клёнами

Катить, сверкая шинами:

Дороги все мощеные

Укатаны машинами.

 

Как флаги, над оврагами —

Кусты рябины пламенной.

Прославлен ты отвагою,

Наш город древнекаменный:

 

И башнями зубчатыми,

И доблестями бранными,

И славными ребятами,

Что управляют кранами.

 

Взнесённый ввысь над кручами,

Похорошевший за лето,

Как волнорез, под тучами

Стоишь ты, солнцем залитый.

И. Василевский

 

Наш город

На вековых холмах,

За древнею стеной,

Раскинулся в садах

Смоленск любимый мой.

 

Все стройки осветив,

Народу покоряясь,

Наш Днепр под шелест ив

Течёт не торопясь.

 

Тут плавали челны

Купцов из разных стран,

Тут в пламени войны

Ковался меч смолян.

 

На этих берегах,

Где каждый дом — как щит,

Не раз напавший враг

Был нами крепко бит.

 

Мы строим счастье вновь

На выжженных холмах.

И радость, и любовь

Живут у нас в сердцах.

 

Растёт из года в год

Любимый город наш,

И у Днепровских вод

Стоит, как верный страж.

И. Василевский

 

Родня

В трёх аршинах меня не услышишь,

В трёх шагах не увидишь меня.

Чем ты в глине утоптанной дышишь

На Смоленщине дальней, родня?

 

Что мне вёрсты! Дорога короче

Колоска на осенней стерне, —

Не темнела бы память, как ночи,

Не молчало бы сердце во мне!

 

Пусть младая душа веселится —

Ей, вкушая судьбы благодать,

Ни в разбитых домах не селиться,

Ни в сожжённых хлебах не лежать.

Наши сёла за нашу победу

Всласть погрызли горячий металл…

 

Сквозь деревню прозрачную еду,

Я и сам невидимкою стал.

А. Лаврин

 

Осень на Смоленщине

Бабушке

 

Когда возник осенний свет,

Земля, как птица, замолчала,

Как будто ей на тыщу лет

Все время крика не хватало.

 

Играй, слепой аккордеон,

Лети охрипшими басами

Туда, где светлый небосклон

Закрыт смоленскими лесами.

 

За сорок лет всё заросло —

И уголька мы не отыщем,

Но только сердце, как назло,

Опять чернеет пепелищем.

 

Но только сердце — вот беда! —

К осенним краскам не привыкнет

То встрепенется, то поникнет,

Перебегая в города.

 

Пыланье яблонь, вишен, груш

Здесь начинается недаром,

Как будто вновь объят пожаром

Наш дорогой Дорогобуж.

А. Лаврин

 

25 сентября 1943 года

И может быть, намного проще

Оставить свой сожжённый кров,

Где только ветер пыль полощет

И сушит пролитую кровь.

 

Но кровь не сохнет. И как пламень,

Доныне нам ладони жжёт

Здесь пропитавший каждый камень

Тысячелетний едкий пот.

В. Суханова

 

С Днём Освобождения, Смоленск!

Смоленщина многострадальная моя —

Война тебя не пощадила.

Одной из первых на себя

Ты приняла удар врага,

Ценою многих жизней заплатила.

 

И стариков, и женщин, и детей,

Замученных, повешенных, расстрелянных.

Твоих сожжённых сотни деревень,

Смоленщины моей, родной Смоленщины.

 

Два года, чёрные, как ночь,

От сорок первого до сорок третьего.

Смоленск в руинах и в огне,

Ты выстоял, сражался до победного.

 

Сумел врага ты превозмочь,

Народ наш, духом сильный.

И главный праздник — День Освобождения,

Встречаешь молодой ты и красивый.

Г. Симонова

 

Смоленск свободен

Всё дальше к западу война шагала,

А горя накопилось — через край,

Сгорали в корчах огненных металлы,

К закату шла война. Всё ближе май,

Победный май, тогда ещё неведомый,

О нём салюты подавали весть.

Вздыхал израненный, седой Смоленск:

Скорей бы долгожданная победа!

 

Рассеивался дым. Зияли раны

На древнем лике города. Уже

Ходили дети в школу. Как ни странно,

Крутили в городе весёлое кино,

Свиданья назначали под часами.

 

Да, город жил. С далёких рубежей

Шли вести добрые, и голос Левитана

Был в каждом доме жданным и родным.

Да, город жил! Да, ожило преданье

О птице Фениксе! Рассеивался дым.

В. Иванова

 

Возвращение

На развалинах древней Смоленской стены

Плещет по ветру знамя волной.

Всё изведав, пройдя по дорогам войны,

Мы вошли в тебя, город родной.

 

Уходя на восток и безмолвно скорбя,

Мы вернуться назад поклялись.

И товарищи наши в боях за тебя

Отдавали сердца и жизнь.

 

Мы суровые дни отступленья снесли,

Мы узнали всю горечь потерь,

Каждый шаг отвоеванной русской земли

Нам особенно дорог теперь.

 

Мы своими руками на теле твоём

Будем бережно раны лечить.

Мы к земле исстрадавшейся грудью прильнём,

Чтобы крепче её полюбить.

 

Пусть развеяно по ветру наше жильё,

Возродишься ты заново весь.

И врагам-палачам возрожденье твоё

Будет самая страшная месть.

В. Лютова

 

Смоленск - 43

Случайный дом в разводьях маскировки,

Вдоль по стене: «Проверено. Мин нет!».

И рухнувший к подножью круч днепровских

Моста проржавленный, пугающий скелет...

 

У временной понтонной переправы

Бурлит, кружась, студёная вода.

А глянешь вдаль, туда — на берег правый,

И там, как здесь, везде гостит беда.

 

И кажется, что жжёные руины

Оплавили собою сам простор.

Лишь, словно старец в рубище былинном,

Весь в хмурых думах высится Собор.

 

И всё ж сюда, к родимому порогу,

Меж гнутых рельс, завалов кирпича

Торят, торят обратную дорогу

Смоляне-беженцы с поклажей на плечах.

 

Казалось, силы не хватает солнцу

Лучом пробиться в темень пепелищ,

Теплом — в подслеповатые оконца

Сооружённых наскоро жилищ.

 

Прогреть землянок неуют земельный,

Подвалов прокопчённый неуют...

И не понять: какою верой верят,

Чем люди в том отчаянье живут?

 

Но ухо чуткое, привыкшее к сиренам, —

Попробуйте, прислушайтесь слегка —

То там, то тут услышит непременно

Стук топора и скрежет мастерка.

 

И я, мальчонка, с любопытством детским

(Ах, если это только я один)

Все ловят весть, что на Большой Советской

Вчера открылся хлебный магазин...

В. Никитин

 

Смоленск

Смоленск! Когда с вершины наших дней

Гляжу на эти стройки, башни, главы,

Я не могу не думать о твоей

Истории простой и величавой.

 

Спокон веков полночный всплеск зарниц

Высвечивал на приднепровских склонах

Глазастые отверстия бойниц

И рубчатые шлемы бастионов.

 

Не раз, не два захлёбывался звон

Чужих мечей над рвами крепостными —

Не стёрли крестоносцы всех времён

С лица земли твоё святое имя.

 

Ты вновь вставал, глядел с высоких круч,

Лихим огнём исхлёстан многократно,

Ты — феникс, щит России, город-ключ,

Ты — символ нашей русской славы ратной.

 

Недаром враг, приблизившись едва,

Нарвался на удар прямой и дерзкий,

Ведь первый клич, что за спиной Москва,

Здесь прозвучал, в сраженье под Смоленском.

 

На сталь шла сталь, на стену шла стена,

За шквалом шквал атак ожесточённых,

И образ генерала Лукина

Напоминал черты Багратиона.

 

Солдатскому трехгранному штыку

Был грозный залп «катюш» в подмогу придан,

К любому партизанскому полку

Приписан был лихой Денис Давыдов.

 

Враг был у нас на мушке каждый день,

Твоим свинцом карающим пропорот

Стоял среди сожжённых деревень

Сожжённый, но сражающийся город.

 

Стоял — непокорённый, непростой,

Стоял — силён и прошлым, и грядущим,

Стоял — с самоотверженностью той,

Которая Смоленску так присуща...

Л. Козырь

 

Первый солдат

Тогда еще не было Русской державы,

Дымились леса на заре.

И прежде, чем встали московские главы,

Смоленск возвели на Днепре.

 

Не раз было небу от пламени жарко:

Ключ-город в осаде пылал.

И прежде, чем выступил Минин с Пожарским,

Атаки Смоленск отбивал.

 

Не раз и не два заслонял он собою

Просторы великой страны.

И прежде, чем быть Бородинскому бою,

Был бой у Смоленской стены.

 

Мы знаем, как с ним тяжело расставаться, —

Дрались мы на каждой горе,

И прежде, чем к Волге фашистам прорваться,

Их много легло на Днепре.

 

От каждого камня здесь мужеством веет

Дней наших и дней старины,

И если ты хочешь быть духом сильнее,

Побудь у Смоленской стены.

А. Бодренков

 

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...

А. Суркову

 

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди,

 

Как слезы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

 

Слезами измеренный чаще, чем верстами,

Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась,

 

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих.

 

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти проселки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

 

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою

Дорожной тоской от села до села,

Со вдовьей слезою и с песнею женскою

Впервые война на проселках свела.

 

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,

По мертвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

 

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но, горе поняв своим бабьим чутьем,

Ты помнишь, старуха сказала: — Родимые,

Покуда идите, мы вас подождем.

 

«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.

«Мы вас подождем!» — говорили леса.

Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса.

 

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

 

Нас пули с тобою пока еще милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,

Я все-таки горд был за самую милую,

За горькую землю, где я родился,

 

За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что, в бой провожая нас, русская женщина

По-русски три раза меня обняла.

К. Симонов

 

Могила героя

Над Днепром, у колосистой ржи,

За простой оградой деревенской,

Головою на восток лежит

Юноша, погибший под Смоленском.

 

За грибами девочка идёт —

Просто так пройти она не может:

Васильков весёлых наберёт,

В изголовье бережно положит.

 

Не спеша старушка подойдёт,

Поднесёт к глазам она платочек,

Трижды перекрестится, вздохнёт:

— Спи спокойно, дорогой сыночек…

 

Мимо ли проедет бригадир,

Торопясь в далёкую бригаду,

Невысокий холмик оглядит,

Посидит у струганой ограды,

 

На коленях развернёт кисет

И промолвит, брови чуть нахмуря:

— Покурил бы ты со мной, сосед,

Только нет уж, видно не покуришь.

 

Никогда в народе не умрёт,

Добрым словом вспоминаться будет

Юноша, что вражий пулемёт

Заслонил простреленною грудью.

И. Зарайский

 

Под Смоленском

Забыть ли мне, как под Смоленском

Артиллеристы наши впрямь

Вцепились в землю. И — ни с места! —

Хотя и немец был упрям.

 

Он двинул «тигры», «фердинанды».

Но наш снаряд их пробивал —

Тогда горели их громады,

Сдавался, плавился металл.

 

Мы не могли тех мест оставить,

Ведь за спиной — Отчизна-мать.

Мы были отступать не вправе,

А вправе только наступать!

Л. Виноградов

 

Земле Смоленской

Я, осетин, под той горою

Рожден, где выше туч поля,

Но стала родиной второю

И мне смоленская земля.

 

В те годы жизнь была несладкой.

Не в горской бурке на пиры —

Входил я с вещмешком и скаткой

В твои холодные дворы.

 

И по твоим днепровским долам

У обгорелого крыльца

Мой след впечатался тяжелый

От полной выкладки бойца.

 

Тогда с овчинку было небо,

Но ты, как сына обогрев,

Со мной делилась коркой хлеба,

Сухой и терпкой, словно гнев.

 

О женихах своих печалясь,

Ушедших в грозные бои,

С геройским подвигом венчались

Невесты тихие твои.

 

А ты, и впрямь как феникс-птица,

Жила пожаром и борьбой,

И наша общая столица —

Москва — стояла за тобой.

 

И стали мне в тот час суровый

Твои сыны в твоем краю

Родными братьями по крови —

По той, что пролита в бою.

 

В походах лапник русской ели

Мне стал подушкой пуховой,

Колодцы русские звенели

Мне ведрами воды живой…

 

Как мать, ты раны мне омыла,

К лесной дорожке за дворы,

Как мать, меня ты проводила…

И где б я ни был с той поры,

 

Всё провожает через дали

Меня твой взгляд из тех времен,

Когда смотрела ты в печали

Глазами синими, как лен.

 

И под чинарой, осетину,

Твои мне снятся небеса,

Твои березы и осины,

Твои воскресшие леса.

 

Орлы Кавказа над горою

Меня приветствуют, крыля.

А в сердце родиной второю

Поет смоленская земля.

Д. Дарчиев (Пер. М. Максимова)

 

У Соловьёвой* переправы

Здесь лес дрожал, земля стонала,

Вода днепровская вскипала

От раскаленного металла.

Здесь метр земли, как жизнь, был дорог!

Пылал подлесок, словно порох.

 

Казалось, нет живого места

У переправы, у села…

И вот тогда — своим оркестром

«Катюша» в бой бойцов звала.

 

Взвивалась грозная лавина,

Ночное небо распластав,

И рушился на вражьи спины

Огнем отточенный металл!

 

И вспять катились вражьи танки,

В огне корежилась броня,

И чернолобые останки

Дымились в отсветах огня…

 

И результатом тем, и метой

Гордились русские леса,

Когда шестую часть планеты

Спасали залпов голоса…

 

Давным-давно прошли бои

У Соловьевой переправы.

Здесь вновь гнездятся соловьи,

Окрепли рощи и дубравы.

 

А на холме тиха, послушна,

Где день и ночь с врагом дрались,

Стоит красавица «катюша»,

Стальные рельсы вскинув ввысь.

 

И стриж, в предгрозье пролетая,

Крыло протягивает ей,

Как будто в небо зазывая

Сестру гвардейских батарей.

 

Здесь лес дрожал. Пылали травы.

Но над врагом взвивался меч…

И Соловьёву переправу

Мы вправе в памяти беречь!

 

*Соловьёва переправа — одна из пяти переправ на реке Днепр, через которые поддерживали коммуникации с тылом, а затем выходили из окружения 16-я и 20-я армии во время Смоленского сражения (1941). Переправа находится в д. Соловьёво Кардымовского р-на Смоленской обл.

В. Простаков

 

Долг солдата

Николаю Сиротинину

 

Он добровольно вызвался в засаду,

А значит — только на себя пеняй!

Комбат оставил 60 снарядов,

Мол, выполнишь приказ — и догоняй!

 

Пологий склон покрыт высокой рожью.

Для пушки лучше места не найти.

Здесь путь один. Повсюду бездорожье.

Враг подойдёт к мосту, как ни крути.

 

Комбат доступно объяснил намедни,

(Он воевал. Он в этом знает толк.):

— Подбей два танка — первый и последний —

И можешь смело догонять свой полк.

 

И вот вдали — немецкая колонна

Затронула басовую струну:

Железный лязг чудовищ многотонных

Предутреннюю взрезал тишину.

 

Солдат притих, ни шорохом, ни вздохом

Не обнаружив свой секретный пост,

Когда, никак не чувствуя подвоха,

Танк головной угрюмо вполз на мост.

 

Как в тире на дистанции короткой,

Чтоб знал пришелец — это не парад! —

Под башню наглецу прямой наводкой

Был бронебойный выпущен снаряд.

 

Танк судорожно дёрнулся от взрыва,

И чёрный дым пополз из всех щелей.

Ну, что ж, начало выглядит красиво!

А дальше будет только веселей!

 

Колонна вся почти как на ладони.

Огонь! — И задымил последний танк.

Кто не сгорит в огне — в реке утонет!

Да будет так, солдат! Да будет так!

 

Вот «крупповский шедевр», не зная броду,

На берег сполз — и по уши увяз.

Не надо портить русскую природу!

Ведь вас предупреждали сотни раз!

 

Пора бы уходить. Деревня рядом…

Приказ исполнен. Можно кончить бой…

Но вот он — враг, и вот они — снаряды.

А значит — рано нам трубить отбой!

 

Внизу тягач горящий танк толкает,

Чтоб поскорее мост освободить.

Ещё чуть-чуть — и хлынет волчья стая

В родных полях соляркою чадить.

 

До берега отсюда метров двести.

Уже доносит ветер гарь и вонь.

Вновь башня показалась в перекрестье.

Чуть ниже, чуть левее и — огонь!

 

Снаряд! Огонь! — И пушка звонко лает!

И парень что-то про себя поёт.

Сам заряжает, целит и стреляет

И сам себе команды подаёт.

 

А в небе — дым от вражеских останков,

От бензобаков и горящих шин.

Уже внизу чадит с десяток танков,

И столько же почти — бронемашин.

 

Вдруг чья-то пуля срезала верхушку

Подсолнуха. Вот свистнула опять…

Как видно, немец обнаружил пушку.

И некуда, и поздно отступать.

 

За речкой — гул от ругани и стонов.

А на душе — тальянки перебор!

Есть карабин, десятка два патронов.

А значит — не окончен разговор.

 

Запомни, нечисть, — мы умеем драться!

Позорный свой конец не торопи!..

В ответ на предложенья немцев сдаться

Упрямо огрызался карабин…

 

Застыл фашист, в одну уставясь точку.

Ему сакральный смысл не уловить,

Как этот русский парень в одиночку

Дивизию сумел остановить?!

 

Катилось солнце летнее на Запад.

Стучали местных жителей сердца,

Когда враги произвели три залпа,

Над свежею могилою бойца,

 

Которому доказывать не надо,

Что нет пути другого у него!

Ведь оставалось 60 снарядов!

И осознанье Долга своего!

К. Фролов-Крымский

 

Война нас не щадила

Свинцовая метель

к земле прижала.

Смертельная шрапнель

пустила жало.

Нагрудным снегирём

халат расцвечен.

Его зовут Артём —

поставлю свечи,

Коль выживу в бою

здесь, под Смоленском,

У смерти на краю

на поле энском.

 

Мы ночью в блиндаже

вчера мечтали,

Полотна Фаберже

с ним обсуждали.

Я вспомнил про любовь,

а он ответил,

Что первую любовь

ещё не встретил.

 

Парнишка в двадцать лет

убит фашистом,

Закончил культпросвет,

мог стать артистом.

Жестокая война

нас не щадила,

Будь проклята она —

бесова сила!

А. Карасёв

 

Полки месили глину сырыми сапогами...

Полки месили глину

сырыми сапогами.

Кирза раскисла начисто

за долгий переход.

Тяжёлыми дождливыми

военными ночами

Из тыла пополнение

к передовой идёт.

 

В журнале сводки кратки.

Начштаба вносит утром —

На сколько километров

продвинулись вперёд.

Намокли плащ-палатки.

Боеприпасы — пудом...

Ремень от трёхлинейки

до крови плечи трёт.

 

За лесом, за болотом

остатки рот в траншеях

Вгрызаются зубами,

удерживая фронт.

Усталый пехотинец,

под взрывами шалея,

Сухарь ржаной сухпая

последний достаёт...

 

Стрелою — слух окопный,

что к вечеру заменят?!

Приказ: сдать схемы минные

и отойти в резерв.

Дожди завесой плотной

огонь врага умерят.

Здесь проводы не длинные,

не рвут душевный нерв.

 

Участки батальонов

маршевики пополнят.

Подтянут батареи

и танковый «кулак».

О доблестных знамёнах

всем замполит напомнит.

Расцветятся ракеты

сигналом контратак.

 

В прорыв из обороны

по замыслу штабному...

Попятится противник,

затравлен, словно волк,

Когда взревут раскатисто,

уподобляясь грому,

Гвардейские «Катюши»

и гаубичный полк.

 

До этого — неделя!

Накапливая силы,

Сквозь ночь и непогоду,

один приказ: вперёд!

Застрявшие лафеты

вытягивают спины...

Готовит наступленье

на Духовщину фронт...

С. Локтионов

 

Высота под Смоленском

Мы не дойдём. И небо это знает.

Для нас там приготовлены места.

Под нами снег сжимается и тает,

Но белой остаётся высота.

 

Не хватит нас, не хватит сил и крови.

Две роты — слишком мало для бугра.

Но комиссар вдохнул и приготовил

Под пули грудь и вечное «ура».

 

Спишите нас, забудьте и простите.

Никто домой отсюда не придёт.

Смертельный душ, работает смеситель,

Свинцовый дождь, как с неба — пулемёт.

 

Осталось только встать и улыбнуться.

А что терять? Ведь всё предрешено.

Над нами птицы ангелами вьются,

Сейчас они со смертью заодно.

 

Но через миг мы выше птиц и неба

Взлетим навек — и к чёрту высота!..

Я под Смоленском в 41-м не был,

А вот сейчас там тишь и красота...

Ю. Кулик

 

Памяти Московских ополченцев

Под Вязьмою и Ельней войны умолкнул гром.

Герои ополченья спят непробудным сном.

Свою избрали долю — на поле брани смерть,

Познав, что малой кровью врага не одолеть.

 

Когда огнем и сталью свирепствовал «Тайфун»,*

Послал их в пекло Сталин прикрыть пути в Москву.

Повел их долг в атаку, в последний смертный бой

Сковать чужие танки, пожертвовав собой.

 

Не смог паучий вермахт сломить большевиков,

Тех, чье оружье — вера да к Родине любовь.

С винтовкой трехлинейной «За Родину! Вперед!»

Погибло ополченье в лихой военный год.

А. Эйдельштейн

 

После дальних походов

Пахнет дегтем и пылью, дорогою русской —

Неширокой, проселочной, с детства родной,

И петровским сенцом по лозинам в раструску,

И на солнце, в тиши, терпкой смолкой лесной.

 

После дальних походов и стран заграничных —

Как мила ты и снова до боли родна,

Вся в разливах пшеничных,

в цветах земляничных

Полевая, простая моя сторона!

 

В сорок первом, когда отступали мы с болью,

Когда горечь мне душу в бою обожгла,

Под немецким огнем и в немецкой неволе

Ты все тою же — русской и гордой — была.

 

Сколько раз ты нам снилась, бывало, за фронтом —

Полевая, простая, родная до слез,

С неоглядным днепровским твоим горизонтом,

С поредевшей семьей придорожных берез.

 

Все ты знала, родная: глумленье и пытки,

И пожары, и голод, и мор, и беду,

Все снесла ты в неволе,

всего натерпелась в избытке,

Что с войной тебе выпало вновь на роду…

 

Снова веет теплом, снова вспаханы пашни,

Поднялась, расцвела и обстроилась ты,

Даже вдовье убранство пожарищ вчерашних

Не сгубило, не скрыло твоей красоты.

 

И, вернувшись обратно с чужбины немилой,

Верен гордой твоей и суровой судьбе,

Я с сыновней любовью и с прежнею нежною силой

Вновь к тебе припадаю и кланяюсь низко тебе.

Д. Осин

 

Поле Памяти на Кургане Славы

Рвётся горлом судорожный крик...

Белые кресты да свечи, свечи.

Хмурит брови той войны старик,

Тяжкой скорбью опустились плечи.

 

Как случилось, что за столько лет

Душам вашим не было покоя?..

Вас секли дожди, и цвёл рассвет

Кровью павших за чертою боя.

 

Вы смотрели слепо в облака,

Осени дождливые считая,

В зимний холод — стылая тоска,

И Победа тем счастливым маем.

 

Ваши руки скорбью из земли

Сон-травой, как символ, прорастали.

Даже имя вы не сберегли,

Медальоны взрывы растеряли.

 

Бьёт в набат усталый метроном

Долгою Минутою Молчанья...

Нам простите бесконечный стон,

Полувековое ожиданье...

 

Нам живым — дожить, а вам уйти,

Журавлиным клином раствориться.

Ввысь по Полю Памяти сойти

В небеса...

Да пусть вам Ангел снится...

Т. Хатина

 

Памятник

Взмыл памятник на ельнинских полях,

Преодолев земное притяженье,

Как песня о народном ополчении,

Как память о сражавшихся бойцах.

 

Идет на запад добровольцев строй,

Винтовки небо бороздят штыками...

Москву с оборонительными рвами

Им выпал жребий заслонить собой.

 

Идет старик с седою бородой

С врагом сравнять свой старый счет солдатский,

Ведь был крещен он пулею германской

В бою еще на Первой мировой.

 

А рядом мальчик, полон гнева взгляд,

Ремень винтовки сжат в руке до боли,

Ему недавно в москворецкой школе

Учителя вручили аттестат.

 

Идет рабочий, ненависть свою

Обрушит он в бою на супостата.

И девушка идет из медсанбата

Спасать бойцов у смерти на краю.

 

Уходит ополчение вперед,

Земная боль на подвиг их сплотила,

В бой повела невиданная сила...

Их мужество из прошлого встает.

 

Как песня, как былина о бойцах,

Сражавшихся в народном ополчении,

Преодолев земное притяженье,

Взмыл памятник на ельнинских полях.

А. Постникова

 

* * *

Я вспоминаю грозовые годы:

Горячий пепел,

Виселицы,

Кровь…

Шли по Смоленску варварские орды,

Стелился дым вдоль старых большаков.

 

Стреляли.

Только в сердце не попали.

Я дважды выжил, лёжа на траве…

Жив и Смоленск! —

На главной магистрали

Стоит бойцом на подступах к Москве.

А. Кубарев

 

У стен Смоленского Кремля

У стен Смоленского кремля

Стоят седые тополя

И молча смотрят на гранит,

Что славу русскую хранит.

 

Под тем гранитом —

Строго в ряд —

В сырой земле герои спят.

И снятся им среди весны

Зарёю сотканные сны.

 

Герои спят,

А в синеве

Дрожат росинки на листве,

И улыбается заре

Красавец-город на Днепре.

 

Он величав, как исполин,

Он встал из пепла и руин.

Хранит он в памяти веков

Геройски павших земляков.

 

А время движется вперёд,

Восход над городом встаёт.

Шумят сады.

И в тишине

Легенды ходят о войне.

 

Они идут,

Они живут,

Народы к разуму зовут,

Чтоб у Смоленского кремля

Звенели мирно тополя.

А. Кубарев

 

Смоленск

Выжжены сёла.

Травы

Что смоль.

Свастик звериных блеск.

Год сорок первый.

Смятение, боль.

Слышишь,

Держись, Смоленск.

 

Чёрное марево.

Красное зарево.

Сажа

Свинцовых туч.

Сердце ли,

Время ли

Замерло?

Замертво?

Веры

Спасительный луч.

 

Мелко ли,

Густо ли

Давим без устали.

Свастик кровавых треск.

Год сорок третий.

Фрицам не грустно ли?

Ты победил,

Смоленск.

В. Успенская

 

Подранок

Кажется, что наконец-то высплюсь —

В этой жизни завтра выходной,

Только бьются над висками мысли:

Где я? Кто я? Что это со мной?

 

Древний город затихает и темнеет,

А в тетрадке кончились листы,

Но закрыл глаза — вновь на Днепре я

Подрываю минами мосты.

 

Свастика на черных башнях танков,

Что пытаются вдавить мой город в прах,

Отползаю в сторону подранком,

Засыпаю с кровью на губах…

В. Лавров

 

* * *

Я — участник войны,

Самый юный, наверно...

Оккупации дни,

Полыхает деревня.

 

Погибают друзья,

Как на фронте солдаты:

Нас, детей партизан,

Бьют в упор автоматы.

 

Кто прошёл сквозь те дни,

Тот — участник войны.

В. Фомичев

 

* * *

Сожрал мою деревню,

Смолистую и древнюю,

До щепочки огонь.

Все голо, как ладонь.

 

Но пламенем-драконом

На кладбище жилья

Одна изба не тронута,

Одна изба цела.

 

Ведут детей и женщин,

И белых стариков.

Затворов слышен скрежет,

Сверкание штыков.

 

Закрылась дверь за нами,

И гроб забит, забит!

С прицельными громами

У окон враг стоит.

 

Фриц прямо в сердце метил,

Гудел огонь в пазах…

Ему до самой смерти

Гореть в моих глазах!

В. Фомичев

 

Смоленск в оккупации

Той весной сады пьянили,

И хлеба взошли стеной…

Кто же знал, что грозы были

Перед варварской войной.

 

А когда созрела зелень,

Урожай полей манил, —

На святую нашу землю

Враг безжалостный ступил.

 

День-другой — вражьи силы

На смоленской уж земле:

Злые «мессеры» носили

Смерть и ужас на крыле.

 

Воздух взрывами расколот —

Разрушительна волна!

И Смоленск — старинный город —

Горюшка хлебнул сполна.

 

Что творилось в эту пору,

В двух словах не рассказать, —

Не могли тому напору

Люди противостоять.

 

Что под бомбы не попалось,

Не погибло на ходу,

То захватчикам досталось

В том сраженческом аду.

 

Вмиг немецкие солдаты

Перекрыли все пути:

Ни войти в родную хату,

Ни по улицам пройти.

 

Занимали нагло здания,

Церкви, школы и жильё.

Даже улицам названия

Дали вороги своё.

 

В сараюшках, по подвалам

Да в землянках под горой

Жили люди, детки малы

Лихолетной той порой.

 

Страшной силой навалился

И прижал жестокий гнёт, —

Город в лагерь превратился,

Безымянным стал народ.

 

Собирали на рассвете

Земляков, как в стадо скот,

И вели под страхом смерти

На тяжёлый ряд работ.

 

Если кто не одолеет

Этот непосильный труд,

То играючи пристрелят

Иль собакам отдадут.

 

Угрожали, устрашали,

Издевались, как могли.

Унижали, истязали,

Вешали, в «загонах» жгли.

 

Из глубин души в неволе

К небу стон летел, моля! —

Даже корчилась от боли,

Кровоточила земля.

 

Пережили! Победили! —

Трудно подыскать слова!

Имена, родные лица —

Не забыть нам никогда.

Болью в сердце будут биться

Оккупации года…

Т. Бакланова

 

Лето сорок пятого

Нет ни соли, ни хлеба,

Только синь-лебеда,

Да холодное небо,

Да в колодце вода…

 

На глухих полустанках —

Суета, нищета.

В станционных землянках —

Темнота, духота.

 

Полустанки России

По дорогам бредут,

Где мальчишки босые

Подаяния ждут;

 

Где недавно устало

Грохотали бои;

Где по новеньким шпалам

Мельтешат воробьи;

 

Где, лицо по-монашьи

Укрыв до бровей,

Ищут женщины наши

Своих сыновей;

 

Где мелькают котомки,

Все в дорожной пыли;

Где гремят не винтовки —

Костыли, костыли…

 

Я бродил неустанно,

Словно жизнь познавал.

На глухих полустанках

С ребятней бедовал.

 

Мы все беды сносили,

Потому что не раз

Полустанки России

Были домом для нас.

 

Были домом,

В который

Вновь хозяйка вошла,

Деловито с котомкой

Примостясь у стола,

 

И негромко спросила:

«Как дела, малыши?»

 

Шла хозяйка Россия

По смоленской глуши.

 

И глядела устало

В холодный закат,

На глухих полустанках

Встречала солдат.

 

Шла за плугом уныло,

Поднимала сады

И на братских могилах

Высевала цветы.

В. Фирсов

 

Смоленщина

На Угре вода горька,

Травы скорбны и полынны —

Пахнут криком паренька,

Пахнут — ржавой кожей мины.

 

Собираю горицвет,

Горец стелется, как шёрстка.

Под Смоленщиной нет бед

Как уже с полвека. Горстка…

 

Горстка плаканой земли

У меня в руках, а в небе —

Не поверишь — журавлей

Гонит клин холодный ветер.

 

И неведомо откуда

Опускается печаль.

Жаль, что не бывает чуда

В этой жизни. Ах, как жаль!

 

Горечавка стебель клонит,

И печален горицвет…

Ах, не дожил! Что ж ты, поле,

Пареньку не дало лет?

 

Ах, парнишечка, зачем ты

Полем на Угру ходил?!

Что ж мальца ты, свет мой здешний,

От беды не отвратил?

 

И когда я вижу в речке

Из лещины удильцо...

Чтоб ни делала ты, вечность,

У войны — одно лицо!

 

Тут от дрёмы я очнулся:

«Дядь, здесь не идёт блесна!..»

Я невольно оглянулся —

Два чубатых пацана —

 

«Тут с поклёвкой плоховато…

Лучше к пойме, во-он видна!»

Виновата!

Ви-но-ва-та!!

ВИНОВАТА ты, война!!!

Т. Травник

 

Смоленск, 1945

Кружился снег, и были лживы

Его слепящие пласты;

Мы шли с тобой искать архивы

Среди руин и пустоты.

 

Бедой измучены вселенской,

Чей меч нас чудом миновал,

Не узнавали мы Смоленска,

И нас Смоленск не узнавал.

 

Он был когда-то сказки краше —

Таким и грезился вдали.

Теперь свидетельств жизни нашей

Среди камней мы не нашли.

 

Но без бумаг в архивной пыли,

Что под безмолвием руин,

Мы словно образ в храме были,

Где только двое: мать и сын…

Н. Карпов

 

Смоленск

Сосновый малахит,

Заря, как жар костра.

Славян могучий щит

На берегу Днепра.

 

Он слышал ратный звон,

Не раз встречал врагов.

Бежал Наполеон

Прочь от его снегов.

 

Он — страж родной земли.

Века стоять стене,

За башнями, вдали,

Шуметь Березине.

А. Велюгин

 

Смоленск — город-герой

(Из поэмы)

 

Резюме города-героя Смоленска

Я, Смоленск, город русский, форпост,

Мне за тысячу сто пятьдесят.

Россия за мной, и на тысячи верст

Привольные песни леса шелестят.

 

В сраженьях за родину смел и отчаян,

Я, бит был, изранен в боях, ну и пусть,

Да только от войн еще больше крепчаю,

И с каждою битвой сильней становлюсь.

 

На мне свои силы пытали поляки,

Армадой из пушек глумился француз.

Довольно уже, но в какой передряге

Еще не бывал и еще окажусь?

 

И немец прельстился российскою сказкой

В плену неуемных желаний своих,

Где телодвиженья безумно опасны,

Где алчность давлеет над аурой их.

 

В веках умножая российскую славу,

Горжусь атрибутом своих крепостей.

Жить мирно — блаженство, ведь мне не по нраву

О кознях врага холод горьких вестей…

 

Все помню, ведь смешано с острою болью

Что было, о чем вспоминать не по мне.

И все ж иногда наплывает невольно

Как выжил в жестокой кровавой войне.

 

Спор Смоленска со смертью

Когда я шел вперед — в огонь и в воду,

И был вокруг стальной кромешный ад,

Когда я в пекло лез, не зная броду,

На танки полз со связками гранат,

 

Когда стрелял, снарядов не хватало,

И в рукопашную бросался круговерть,

Валился наземь я, когда брала усталость —

Плечом к плечу со мной шагала Смерть.

 

«Ты, Смерть постой, немного подожди,

И без тебя здесь нервы на пределе.

Решающие схватки впереди,

А наши роты сильно поредели».

 

А Смерть сказала мне: «Когда в огне броня,

Когда огонь в твоих объятьях дышит,

Уж лучше ты, не слушайся меня,

Забудь о страхе, к Жизни будь поближе».

 

И все горело, плавилось стекло,

И гарь, и дым, где в око бьют за око.

И время встало, в никуда ушло.

Где были улицы, там груды битых стекол,

 

И горы камня, горы кирпичей…

И Смерть опять протягивает руки.

То я в руках врага, то наш, не твой, ничей…

Но жив, живу, хотя и весь в разрухе.

 

И Смерти я сказал, смеясь в лицо:

«Послушай, Смерть, не смей со мной лукавить,

Прими, как есть, бессмертие бойцов,

Врагу нас на колени не поставить».

 

И Смерть отстала, сникнув головой,

И шла война всегда для нас чужая.

«Да, Смерть, сегодня я пока еще не твой,

И если и умру, умру сражаясь».

 

Я умирал, и, помня бой вчерашний,

Вдруг оживал: хотелось жить вдвойне.

Кто утверждает: умирать не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

 

И я воскрес из пепла и из дыма

Как некогда воскрес Христос.

Звала Россия, ведь неодолимо,

Что некогда к вершинам вознеслось.

 

Что люди умирают, это кажется,

Они лишь птицами взмывают в небо.

Жаль только, не поется и не пляшется,

От них, пожалуй, большего не требуй.

 

И жизнь свою бессовестно любя,

Ты только верь, ты только верь в себя.

 

Воспоминания Смоленска о войне

От горящих и Минска, и Бреста

В сорок первом тогда ветер пепел принес.

Было пекло Смоленска как лобное место,

И молитвы мои, знать, не слышал Христос.

 

От снарядов чужих я горел, погибал,

Только чуял, как пули дырявят металл,

Как скрежещет от взрывов тугая броня,

И алеет как кровь свет закатного дня.

 

А пехота Петровского натиск сдержала,

Отступила, но сделала все что смогла.

И в боях потеряв своего генерала,

Все ж, «блицкригу» к Москве подойти не дала.

 

Были контрудары в моем направленье,

Армией Лукина покорен был рубеж.

И казалось, вот-вот и настанет спасенье,

Но опять отступленье, потом окруженье —

Враг и нагл, и силен, и пока еще свеж.

 

В небе траурном пепел смоленский

Разлетался как с крыш воронье,

Сердце рвал плач неистовый женский

У сгоревшего дома ее.

 

Россию спасал, и не раз, пот солдатский —

Сколько вырыто было окопов, могил…

Бились яростно, сил не хватало сражаться,

Но ведь в битве за Ельню прибавилось сил…

 

Был и Вязьмы котел, был котел и под Брянском.

А победа нужна, так победа нужна.

Нет крестов, лишь цветы на могилах на братских,

И, поди разберись: Чья вина? Чья вина?

 

А потом все вернулось безжалостной местью

Светлых ликов с врагом оскверненных икон.

Ведь веками доподлинно было известно —

Кто с мечом к нам войдет — обречен, обречен.

 

Я мужеством своим стою за Русь,

Врагу я только мертвым достаюсь.

Преодолев поруганность свою,

И вновь, и вновь из пепла восстаю.

 

Воспоминания Смоленска о войне (монолог 2)

Деревья живут, их не стонет кора,

Они ведь не ждут своего топора.

И время не ждет своего палача,

А я жизнью полон и кровь горяча...

 

Бомбили меня, кожу рвали снаряды.

У пушки от выстрелов красным был ствол.

Там фронт затаился и был где-то рядом,

И к вечеру ближе вдруг немец пошел…

 

Я слепнул от взрывов, зализывал раны,

От кровопотери качался как пьяный.

Сознанье терял, поднимался и, вновь,

В сочащихся ранах зализывал кровь…

 

Бой смертный шел, где вся земля кипела,

И гарь, и дым, вокруг сплошная жуть,

И враг был виден в прорези прицела,

И некогда присесть и отдохнуть…

 

Сражался, как мог, и на помощь не звал.

Покровский «блицкригу» прорваться не дал,

Плацдармы держал… Генерала не стало…

Пехота, цепляясь за Днепр, отступала…

 

Бой затихал. Ночь шла уже на убыль.

И в этой окровавленной ночи,

Себя разбив о городские губы

Зверьем ко мне ворвались палачи…

 

Я видел весь ужас своими глазами

Сквозь дым, копоть, грохот томительных дней

И сгорбленных женщин, старух со слезами,

И от пожара бегущих детей…

 

Лукин свою армию, словно вне правил,

Врага утомив, в наступленье направил.

Глаза у солдата от пота слипались,

Но наши войска на Днепре окопались…

 

Казалось, врагу не оставлю ни пяди.

Два месяца враг был со мной беспощаден.

Полки разметало, полки полегли…

Кровь литься устала, и немцы пришли…

 

То было со мною, иль только казалось?

Еще бы везенья, хоть самую малость.

Но вот отступленье, потом окруженье,

И вновь для врага становлюсь я мишенью…

 

Измучен в боях, и изранен изрядно.

Смотрю на себя: «Ох, да будь все неладно»…

 

Где улицы были, там улиц не стало,

Лишь серые камни, и груды металла.

Разбитые бревна, орудий останки,

Покинутый дом, и сгоревшие танки.

 

Развалины, копоть и окон глазницы,

И пепел летает как черные птицы.

Руины дымятся в багровом рассвете,

И кровь запеклась на разбитом лафете…

 

Деревьев не стало, где липы цвели,

Вокруг незажившие раны земли.

Расстрельное место у башен Кремля:

Там холм, где пропитана кровью земля…

 

Воспоминания Смоленска о войне. (монолог 3)

Войны губительной начало

В который раз, ведь не впервой,

Нежданным эхом зазвучало,

И свистом пуль над головой.

 

Когда поставлено на карту

Все то, что в жизни приобрел,

В войне порой не до азарта,

Тут или трус, или орел.

 

Когда уже контроль потерян

И над врагом, и над собой,

Тебе же жизней клад доверен,

А впереди неравный бой,

 

Между проклятьем и молитвой

Не выжить на исходе дня,

И лишь итог кровавой битвы

Как искупление храня,

 

Когда в бою оставят силы,

Рука уже не держит меч,

И только вера победила,

И удалось любовь сберечь,

 

И, появилась, вновь, надежда,

Что правда властвует сейчас,

Тогда восстанешь, как и прежде,

И победишь, в который раз.

С. Панченко

 

Город-герой Смоленск

На запад от Москвы стоит Смоленск,

Давно построен на горе Соборной,

Известный город, не какой-то «Н-ск»,

Агрессорам — «ключ-город» непокорный.

 

Москву он охраняет от врагов,

Желающих в России поживиться.

В Смоленске не выносят пирогов

Тем, кто с оружием идёт в столицу.

 

Давным-давно литовцы и поляки

Хотели Русь к рукам прибрать,

Вокруг Смоленска зачинали драки,

Но им пришлось в Варшаву удирать.

 

В Смоленск Наполеон входил,

Был русскими штыками встречен.

В Москве в ловушку угодил,

Навек бесславьем обеспечен.

 

И Гитлер в прошлую войну

Не смог Смоленск взять сходу,

Москву не взял, не покорил страну.

В чём обвинил мороз и непогоду.

 

Фельдмаршал Бок не смог пройти

Через «Смоленские ворота», *

Откуда на Москву ведут пути

Короткие, почти без поворотов.

 

У стен Смоленска глубоко застрял,

Два месяца под городом топтался,

Темп наступленья потерял

И с планом быть в Москве расстался.

 

Защитники Смоленска понимали,

Что позади Москва, она недалеко.

И группе армий «Центр» хребет сломали,

Стояли насмерть. Было нелегко.

 

Под Ельней, в Ярцево, Сычёвке

Терпели немцы пораженье.

Смолянам выдали винтовки,

Вступали семьями в сраженье.

 

В лесах смоленских немцы знали

Им не проехать, не пройти.

Там партизаны воевали,

Взрывали все дороги, все пути.

 

Задумались немецкие танкисты,

Что их в России плохо ждут.

По всей Европе было чисто,

А здесь везде бои идут.

 

Колонны танков наседали,

К Москве стремились, на восток.

Но им пройти в Москву не дали,

Был остановлен их поток.

 

Впервые вермахт остановлен

И начал даже отступать.

Разгром для немцев обусловлен.

Стал Гитлер неспокойно спать.

 

Потери на востоке всё растут,

Блицкриг не получился...

Неужто под Смоленском нам капут?

У Гитлера микроинсульт случился.

 

Смоленск, как гордый исполин,

Вновь заслонил Москву собой.

Ослаблен был немецкий клин,

Блицкриг впервые здесь дал сбой.

 

Смоленская земля пережила войну

Прошла через несчастья все и беды.

Чем возвеличила свою страну,

Внеся огромный вклад в её Победу.

 

Смоленск заслуженно в строю

Героев-городов. При том

Он помнит миссию свою —

Москве навеки быть щитом.

 

*«Смоленские ворота» — местность между реками Днепр и Западная Двина, где проходят шоссейные дороги Минск — Москва и Старая Смоленская дорога, а также железная дорога Минск — Москва.

Е. Власов

 

Смоленску

Звездой на северном пути,

На том, что из варягов в греки,

Дано было тебе взойти

В далёком том девятом веке.

 

Ты птицей Феникс над Днепром

России бережёшь свободу.

Мой город, я с тобой знаком,

Ты наш, ты свойский, из народа.

 

Твоим крестам молилась Русь,

Когда чужой врывался ветер.

Мой город,

Я тебе молюсь,

Надежней нет тебя на свете.

 

И, замирая у огня,

Я кланяюсь живым и павшим,

Сердцам, что сберегли меня.

Рукам, мой город возрождавшим.

 

Как очарованный, брожу,

Вдыхая утреннюю свежесть,

Как в юности, чего-то жду,

На что-то всё ещё надеюсь.

 

Влечёт меня к себе Смядынь,

Я крепостной стеной любуюсь.

Прекрасны парки и сады

И тишина вечерних улиц.

 

Среди изысканных творений

Немало истинных чудес.

Меня приводит в изумленье

Успенский храм во мгле небес.

 

И, находясь в уединенье,

Вдали от милых сердцу мест

Я ощущаю притяженье,

Любимый город мой Смоленск!

А. Савин

 

Смоленск

Башни, прясла.

И холм Соборный.

Путь, затерянный в старине.

Головные церквей уборы

Светят золотом в вышине.

 

Над холмами стоят туманы,

Как дозорные на посту.

Солнце в городе не устанет

Славить русскую красоту.

 

По днепровской водной дороге

Не плывут уже корабли,

Но о прошлых веках, о народе

Память стены уберегли.

 

Я иду через ров глубокий,

Где потоплена вражья рать,

Припадаю к стене высокой,

Чтоб героям поклон отдать.

 

Ты потомкам — не тишь музеев,

Не забытая старина.

Ты им мужество в сердце сеешь,

Чтоб стояла вовек страна.

 

А, израненная, вставала,

На врага поднималась вновь,

И горела, и не сгорала

В сердце нашем к тебе любовь.

А. Лобанов

 

Смоленск

Когда я говорю: Смоленск! —

Я бряцаю щитом калёным.

Когда я говорю: Смоленск! —

Я взбегаю по зелёным склонам.

 

Когда я говорю: Смоленск! —

В льняных морях я утопаю.

Когда я говорю: Смоленск! —

Я никому не уступаю.

 

Когда я говорю: Смоленск! —

Я вижу крепость и собор над кручей.

Когда я говорю: Смоленск! —

Я всю Россию понимаю лучше!

Л. Кузьмин

 

Освобождение Смоленска — 1943 г.

Сентябрь... Двадцать пятое число...

Освобождение Смоленска!

В наши сердца занесено

И отшлифовано до блеска!

 

Из года в год — так есть всегда!

По зову совести и чести,

Скорбим, склонившись у огня...

Ваш подвиг — будут помнить ВЕЧНО!..

 

Мы в неоплаченном долгу

И бесконечно благодарны

Тем, кто сломал хребет врагу —

Соединениям трёх армий.

 

Вдоль автострады Москва-Минск —

Вгрызались части 31 -й.

Был в замешательстве фашист

И отступая, жёг деревни.

 

Южней Днепра — 68-я,

Отважно рвалась к рубежу,

А ближе к станции Колодня,

С боями, 5 -я в лесу.

 

По ходу войск на пепелищах

Освобожденных деревень,

Бойцов встречали все, кто выжил,

Вселяя дух в грядущий день!

 

На пожелтевших, худых лицах,

В край измождённых от невзгод,

Зажглись и светятся улыбки:

— Освободитель наш идет!

 

Солдат усталых обнимая,

Рыдали женщины навзрыд.

Ручонки детские нарвали

Для Вас цветочков полевых.

 

У всех царил моральный всплеск!

В войска был брошен лозунг:

— Вперед! Нас древний ждёт Смоленск!

Для смерти самый лучший повод!

 

И вот рукой подать до цели —

Последний вражеский рубеж!

Проклятые те, две траншеи.

Любой ценой в них надо брешь!

 

Десятки дзотов впереди...

И мины ждут коварно жертву,

Но нет другого здесь пути.

Не напугать Вас нынче смертью!

 

Смоленск горел. Подрывы зданий

Издалека были слышны.

Фашисты всё уничтожали,

Спешили — дети сатаны!

 

Все знали — надо торопиться.

Совсем нет время больше ждать!

От полного уничтожения

Вам надо город выручать.

 

И в ночь на двадцать пятое —

Расплаты час настал!

Весь фронт пришел в движение —

фашист не ожидал.

 

Развития событий

Стремительно росли.

Группы штурмовые

В ночную темь вошли.

 

Устранив заслоны,

Вырвались вперёд.

Ради тех, кто сзади...

Своя жизнь не в счёт!

 

Ждавшие приказа

Дивизий всех, полки,

Тут же по команде

К штурму перешли.

 

Форсировали реку.

Марш-бросок вперёд!

Во вражеских траншеях

Страшный бой идёт!

 

Отряды головные

Уже в два часа,

У окраин города

Храбро бьют врага!

 

Доблесть наших воинов

В словах не передать,

Лишь только Те, кто выжил,

Могут всё понять...

 

Четырёх «комдивов»

В шесть часов утра,

Памятная встреча

На «Сенной» ждала.

 

Утвердили план

Уличных боёв,

К десяти утра —

Смоленск освобожден!

 

Слава Всем погибшим!

Слава Всем живым!

Вечно о Вас помним!

Вечно дорожим!

 

Сентябрь...

Двадцать пятое число...

Освобождение Смоленска!

В наши сердца занесено...

И отшлифован — до блеска!

 

Стихи написаны после прочтения воспоминаний генерал-майора Иовлева Сергея Ивановича, командира 215-й стрелковой дивизии, входившей в состав 31-й армии. Воспоминания, написанные им в 1963 году подготовленные к печати Л. В. Котовым.

П. Морозов

 

Смоленское сражение

(10 июля — 10 сентября 1941 г.)

 

Итак, Смоленское сраженье. (1)

Июль — сентябрь. Оставлен Минск.

Фашисты рвутся в наступленье,

И шлют на нас за клином клин.

У нас стратегия такая —

Из глубины страны пришла

Вторая группа армий — встала

Перед Смоленском, как стрела.

 

Дивизий наших сорок восемь,

И тридцать семь готовы в бой.

Июль. Ещё не скоро осень,

И солнце жжёт бойцов собой.

Слаба, конечно, подготовка:

И инженерная, и войск:

Не все развёрнуты, в итоге

Враг одержать победу смог.

 

Рассечь нас быстро на три части,

Взять в окруженье и разбить — (2)

Таков был план фашистской пасти —

Готова русских проглотить.

Решили танковой атакой,

Пехоту не дождавшись, в бой

Идти, в итоге этой драки

Вмиг оказаться под Москвой.

 

Два клина вражьих быстро рвутся

На Витебск и на Могилёв.

Шесть наших городов берутся. (3)

Да как же так в конце концов?

Неужто драться не умеем?

Иль мы глупее и слабей?

Не в силах что ли мы злодеев

Остановить армадой всей?

 

Три наши армии клещами (4)

Схватили немцы, и беда

Ещё одной в июльской драме. (5)

Как быть встаёт вопрос тогда?

Решает Ставка — контрудары

От поражений нас спасут:

«А ну-ка, братцы, так ударим,

Чтоб быстро Гитлеру — капут!»

 

Опять стратегия такая —

Мы строим третий эшелон: (6)

Резервных армий наших стая

Готовит грозный свой заслон.

На дальних подступах столицы

Четвёртый строим эшелон —

Здесь — гибнут, там, в Москве, не спится —

Мы создаём Можайский фронт. (7)

 

И что мы? Только отступаем?

Не только. Всё же иногда

Идём вперёд и побеждаем

В атаках сильного врага.

Тому пример на южном фланге —

Там двадцать первая пошла

Вперёд и быстро вышла в дамки —

Два сразу города взяла! (8)

 

На фланге северном фашистов

Прогнали из Великих Лук.

И хоть напор врага неистов,

Не сломлен наш советский дух.

Из окружения прорвалась

Часть армии двадцать второй. (9)

Но пять дивизий надорвались —

Рославль зрит их последний бой. (10)

 

Пришла пехота из-под Минска,

И наступает перелом:

Нас немцы крепко бьют. Вот свинство! —

Смоленск врагу мы отдаём. (11)

Пока затишье. К обороне

И мы, и немцы перешли. (12)

Лишь только каркают вороны

Над тишиной родной земли.

 

Пора и отдохнуть решили

В те дни жестокие враги:

«Раз триста тысяч мы пленили,

Пора налечь на пироги». (13)

А немцы, между тем, решили,

Что мы теперь совсем слабы,

И свои танки отпустили

В других местах давить столбы:

 

Поскольку с севера и с юга

Нависли русские фронты

Решили бить пехотой «друга»,

С Москвой пехотой быть на ты.

Какая к чёрту оборона! —

Опять фашисты прут на нас.

В Великих Луках бьём баронов, (14)

А дальше нас бьют прямо в глаз. (15)

 

Попытки наши безуспешны

Пока что взять себе реванш:

Два наступления поспешны,

Не виден их победный шанс. (16)

На завершающем этапе

Смоленской битвы вновь идём

Мы в наступленье, но атаки

Враг отбивает все кругом. (17)

 

Один лишь Жуков отличился:

Взял лихо Ельню — всех потряс!

Но как он этого добился —

Об этом будущий рассказ.

Потери наши под Смоленском,

Конечно, были велики. (18)

Враг вёл свои атаки дерзко

На наши танки и штыки.

 

И тем не менее, в итоге

Не зря был дан здесь каждый бой:

Все помогли нам в подготовке

Великой битвы под Москвой.

В. Тяптин

 

1) Смоленское сражение — комплекс оборонных и наступательных действий советских войск против немецкой группы армий «Центр» и части сил группы армий «Север» на главном Московском направлении. В течение 2-х месяцев (с 10 июля по 10 сентября 1941 г.) ожесточённые бои продолжались на огромной территории: 600 — 650 км по фронту (от Идрицы и Великих Лук на севере до Лоева и Новгород-Северского на юге) и 200 — 250 км в глубину (от Полоцка, Витебска и Жлобина на западе, Андреаполя, Ярцево, Ельни и Трубчевска на востоке). В разное время в них принимали участие: с советской стороны — сухопутные войска и авиация 4-х фронтов (Западного, Центрального, Резервного и Брянского), а также авиация 3-го дальнебомбардировочного корпуса РГК; с немецкой: войска Группы армий «Центр», часть сил Группы армий «Север» и авиация 2-го воздушного флота.

2) Общий замысел немецкого командования предполагал рассечение фронта советской обороны на 3 части, окружение и ликвидацию полоцко-невельской, смоленской и могилёвской группировок Западного фронта и создание тем самым благоприятных условий для беспрепятственного наступления на Москву.

3) 13 июля — взяты Велиж и Демидово, 16 июля — Ярцево, Орша, обойден с севера и с юга Могилёв (в окружение попали 6 стрелковых дивизий), 19 июля взята Ельня (под угрозой окружения оказались 20 стрелковых дивизий).

4) В оперативное окружение попали крупные силы Западного фронта — 16-я, 19-я и 20-я армии.

5) 13-я армия была рассечена на 2 части, большая попала в окружение в районе Могилёва.

6) 18 июля на дальних подступах к Москве был образован ещё один эшелон — Можайский фронт обороны.

7) В тылу Западного фронта развёртывается Третий Стратегический эшелон, сведённый 14 июля во Фронт Резервных армий.

8) 13 июля на южном фланге Западного фронта перешла в наступление наша 21-я армия и взяла Рогачёв и Жлобин.

9) 19 июля из окружения под Полоцком вырвалась окруженная часть 22-й армии.

10) 5 советских дивизий попали в окружение и погибли.

11) Приказом маршала Тимошенко оборона подступов к городу и самого Смоленска была поручена 16-й армии, имевшей в своем составе один 32-й стрелковый корпус (46-я и 152-я стрелковые дивизии). Сам город обороняли только запасные и специальные части общей численностью 6,5 тыс. чел., из них на позициях около 2,5 тыс. чел. Командующий 16-й армией генерал. М. Ф. Лукин выдвинул на танкоопасные направления подвижные противотанковые. отряды. Однако шедшая в авангарде 47-го мотокорпуса 29-я моторизованная дивизия вермахта, преодолев сопротивление отряда подполковника П. И. Буняшина в районе Хохлово, прорвалась к Смоленску и 15 июля ворвалась город с юго-запада, заняв южную (большую) часть города. 16 июля части немецкой 29-й мотодивизии форсировали Днепр и заняли северную часть города. Подход немецкой пехотной дивизии из-под Минска переломил ход сражения за Смоленск, и 28 июля последние советские войска оставили Смоленск.

12) 30 июля 1941 г. немцы перешли к обороне. Без ликвидации угрозы над флангами и без ликвидации нависающих советских войск с севера и с юга наступление на Москву стало невозможным.

13) Согласно версии немецкого командования, с 10 июля в боях за Полоцк, Витебск, Смоленск и Могилёв было взято в плен около 300 тыс. чел., захвачено свыше 3-х тыс. танков и примерно столько же орудий.

14) 2 августа провалилось немецкое наступление на Великие Луки.

15) 3 августа немцы захватили Рославль, 19 августа — Гомель, 22 августа — Мозырь. В обороне Центрального фронта была пробита брешь. Под Рославлем были окружены и разгромлены 3 советские дивизии (38 тыс. чел. взяты в плен, 250 танков, 359 орудий). 8 августа разбит наш 45-й стрелковый корпус, 12 августа окружён и разбит наш 63-й стрелковый корпус. В рез. боёв в районе Рогачёва, Жлобина и Гомеля немцы взяли в плен 78 тыс. чел., 144 танка и более 700 орудий.

16) 8 августа соединения наших 19-й и 30-й армий возобновили атаки в направлении Духовщины, 16 августа начали новое наступление наши 16-я, 19-я, 20-я и 30-я армии на духовщинскую группировку немцев. 25 августа немцы взяли Великие Луки, 29 августа — Торопец.

17) 1 сентября 16-я, 19-я, 20-я и 30-я армии перешли в наступление, но, продвинувшись на несколько км, 10 сентября прекратили атаки. Смоленское сражение завершилось.

18) По данным Википедии наши общие потери составили 760 тыс. чел., немецкие — 96 526 чел. Г. К. Жуков в своей книге «Воспоминания и размышления» пишет, что «В Смоленском сражении гитлеровцы потеряли 250 тыс. солдат и офицеров».