День сыновей: Стихотворения

Заканчивается Год Семьи. Семья — самое ценное, что есть у каждого человека. Праздники становятся лишним поводом напомнить близким, как сильно мы их любим. К ним относится и Международный день сыновей, который традиционно отмечают 22 ноября. 

День сына могут отмечать все мужчины в качестве сыновей, а также семьи, в которых есть сын. 

Трогательны поздравления и напутствия матерей своим сыновьям, представленные часто как молитва за сына. Не менее ярки сдержанные эмоции в поздравлениях и напутствиях отцов своим чадам, где выражается гордость за достигнутые сыновьями успехи и надежды на поддержание мужественности на всём дальнейшем жизненном пути ребёнка, каковым он остаётся для родителей, даже становясь мужчиной. Актуален этот День для семей, чьи сыновья, исполняя свой гражданский долг перед Отечеством, проходят службу в рядах Вооружённых Сил, кто предпочёл службу в Армии или других силовых структурах иным родам деятельности, выбрав её своей профессией, постоянно рискуя жизнью на благо Родины.

В этот день не только родители поздравляют сыновей, но и сыновья проявляют по отношению к отцу с матерью внимание. Поскольку праздник семейный, то чаще всего он отмечается в тесном семейном кругу. В нашей стране появление в семье мальчика считается счастливейшим событием в жизни родителей. Объясняется это тем, что сын до сих пор считается, прежде всего, наследником, защитником и продолжателем рода. Мальчики — наша опора, надежда и защита. Главное — правильно их воспитать. Любите своих сыновей, но не залюбливайте, помните о рамках и границах дозволенного, растите из них настоящих мужчин и не забудьте 22 ноября поздравить их с праздником. Хотя у Международного дня сыновей нет государственного статуса, в нашей стране этот праздник не так популярен, как День матери или День отца, но хочется верить, что через некоторое время День сына станет таким же известным и популярным праздником, встав в один ряд с датами, когда родные и близкие дарят друг другу тёплые слова, заботу и Любовь.

 

До чего мы похожи с сыном

До чего мы похожи с сыном.

Просто кажется мне порой,

Будто, взрослым став, я с вершины

Наблюдаю сам за собой.

 

И опять мне, как в детстве, сладок

Мир, в который вступает он:

Запах яблок и шоколадок

И беспечный ребячий сон…

 

А в жестоких его ушибах,

Ту же злую судьбу виня,

Узнаю боль своих ошибок —

Много было их у меня.

 

С той поры, как живой портретик

Стал встречать меня у дверей,

Сердце стало нежнее к детям,

Стал душевней я и добрей.

 

Даже горечь чужих мне судеб

Задевает теперь меня:

Стал себя узнавать я в людях,

Шире стала моя родня.

И. Кобзев

 

Спасибо сыну

У сына стремленье к знаниям,

Во всем он ищет причину:

Не зря он с таким старанием

Из куклы тянет пружину.

 

Мир сложен и удивителен,

И каждый из нас философ.

Мой сын задает родителям

В день сто тысяч вопросов.

 

Сначала все шло без трудностей:

Игрушки, стихи, детсадик…

Но дальше — боюсь я — мудрости

И опыта мне не хватит.

 

На все ли ему отвечу я,

Чтоб шел, не сбиваясь, к цели?

В душе моей противоречия

Спят рядом в одной постели.

 

Не мало проблем и странностей

Представила мне эпоха.

Я часто блуждал в туманностях

Между «хорошо» и «плохо».

 

Я многое знал без точности,

Оправдывал заблуждения,

Я часто без должной прочности

Слагал свои убеждения…

 

Я так бы и жил невеждою,

Когда б не случилось это:

Сын смотрит в глаза с надеждою

И ждет от меня ответа.

И. Кобзев

 

Моему сыну

Я на ладонь положил без усилия

Туго спеленатый теплый пакет.

Отчество есть у него и фамилия,

Только вот имени все еще нет…

 

Имя найдем. Тут не в этом вопрос.

Главное то, что мальчишка родился!

Угол пакета слегка приоткрылся,

Видно лишь соску да пуговку-нос…

 

В сад заползают вечерние тени,

Спит и не знает недельный малец,

Что у кроватки сидят в восхищеньи

Гордо застывшие мать и отец!

 

Раньше смеялся я, встретив родителей,

Слишком пристрастных к младенцам своим.

Я говорил им: «Вы просто вредители,

Главное — выдержка, строгость, режим!»

 

Так поучал я. Но вот, наконец,

В комнате нашей заплакал малец,

Где наша выдержка? Разве ж мы строги?

вместо покоя — сплошные тревоги:

 

То наша люстра нам кажется яркой,

То сыну — холодно, то сыну — жарко,

То он покашлял, а то он вздохнул,

То он поморщился, то он чихнул…

 

Впрочем, я краски сгустил преднамеренно.

Страхи исчезнут, мы в этом уверены.

Пусть холостяк надо мной посмеется,

Станет родителем — смех оборвется.

 

Спит мой мальчишка на даче под соснами,

Стиснув пустышку беззубыми деснами…

Мир перед ним расстелился дорогами

С радостью, горем, покоем, тревогами…

 

Вырастет он и узнает, как я

Жил, чтоб дороги те стали прямее.

Я защищал их, и вражья броня

Гнула, как жесть, перед правдой моею!

 

Шел я недаром дорогой побед.

Вновь утро мира горит над страною!

Но за победу, за солнечный свет

Я заплатил дорогою ценою.

 

В гуле боев, десять весен назад.

Шел я и видел деревни и реки,

Видел друзей. Но ударил снаряд —

И темнота обступила навеки…

 

— Доктор, да сделайте ж вы что-нибудь!

Слышите, доктор! Я крепок, я молод! —

Доктор бессилен. Слова его — холод:

— Рад бы, товарищ, да глаз не вернуть…

 

— Доктор, оставьте прогнозы и книжки!

Жаль, вас сегодня поблизости нет.

Ведь через десять полуночных лет,

Из-под ресниц засияв, у сынишки

Снова глаза мои смотрят на свет!

 

Раньше в них было кипение боя,

В них отражались пожаров огни,

Нынче глаза эти видят иное,

Стали спокойней и мягче они,

Чистой ребячьей умыты слезою…

 

Ты береги их, мой маленький сын!

их я не прятал от правды суровой,

Я их не жмурил в атаке стрелковой,

Встретясь со смертью один на один.

 

Ими я видел и сирот и вдов:

Ими смотрел на гвардейское знамя,

Ими я видел бегущих врагов,

Видел победы далекое пламя.

 

С ними шагал я уверенно к цели,

С ними страну расчищал от руин.

Эти глаза для Отчизны горели!

Ты береги их, мой маленький сын!

 

Тени в саду все длиннее ложатся…

Где-то пропел паровозный гудок…

Ветер, устав по дорогам слоняться,

Чуть покружил и улегся у ног…

 

Спит мой мальчишка на даче под соснами,

Стиснув пустышку беззубыми деснами.

Мир перед ним расстелился дорогами

С радостью, горем, покоем, тревогами…

 

Нет! Не пойдет он тропинкой кривою.

Счастье себе он добудет иное:

Выкует счастье, как в горне кузнец!

Верю я в счастье его золотое.

Верю всем сердцем! На то я — отец!

Э. Асадов

 

Моя живая книжка

Она всех книг моих сильней

и людям, стало быть, нужней

моих стихов, моих поэм,

ещё не читана никем.

 

Пусть знаю только я одна,

как трудно пишется она,

и сколько вложено в неё.

Но в ней —

бессмертие моё.

 

У этой книжки сто дорог,

и километры светлых строк,

и человечные слова,

и бесконечные права!

 

Я эту книжку не пишу —

я на руках её ношу,

над ней пою,

над ней молчу,

её молчать и петь учу.

 

Но не молчит она — поёт!

И мне работать не даёт.

Она болит — опять терпи.

Она зовёт — опять не спи!

 

Опять не спать до петухов!

Опять — увы! — не до стихов:

всю ночь кричит сынишка —

моя живая книжка.

М. Агашина

 

Сыновья

Два хороших сына у меня.

Две надежды,

Два живых огня.

Мчится время по великой трассе.

У меня —

Две юности в запасе.

Жизнь горит во мне, неугасима

У меня две вечности —

Два сына.

Л. Татьяничева

 

* * *

Мне говорят, что слишком много

Любви я детям отдаю,

Что материнская тревога

До срока старит жизнь мою.

Ну что могу я им ответить,

Сердцам,

Бесстрастным как броня?

Любовь, мной отданная детям,

Сильнее делает меня.

В ней всё —

И радость,

И терпенье,

И те, шальные, соловьи…

За это чистое горенье

Спасибо вам,

Сыны мои!

Л. Татьяничева

 

Сын

Ты с каждым днем пытливей и упрямей,

Тебе уж тесным кажется наш дом.

Давно ли, сын, простое слово «мама»

Ты научился лепетать с трудом?

 

Давно ль тебя я на руках носила,

Твой первый шаг, волнуясь, стерегла?

И вот уже мальчишеская сила

На плечи угловатые легла.

 

Как прежде, не заплачешь от обиды,

А, растирая медяком синяк,

Обидчику проронишь:

— Будем квиты! —

А дома скажешь:

— Стукнулся в сенях. —

 

Уже в чулан заброшены игрушки,

Они лежат в забвенье и в пыли.

Нацелив нестреляющие пушки,

Стоят различных марок корабли,

Исканий смелых первые модели,

Мечтою оснащенные твоей.

На них стремишься ты к далекой цели

По зыби необузданных морей.

 

И, бросив вызов северному шторму,

Ты непременно победишь в бою...

На цыпочках я прохожу по дому,

Чтоб не нарушить выдумку твою.

 

У мальчиков меняются забавы,

И пусть игра — не больше, чем игра,

Хочу, чтоб с детства жажда трудной славы

Тебя горячим ветром обожгла.

Л. Татьяничева

 

* * *

Одни грустят

О первых соловьях:

О, как они самозабвенно пели!

А мне всю жизнь

Грустить о сыновьях,

Так безмятежно спавших

В колыбели…

И не устанет сердце вспоминать

О той поре,

Прекрасной и мгновенной,

Когда бывает для ребёнка мать

Землёй и солнцем,

Целою вселенной.

...Покуда глаз я не сомкну усталых,

Покуда силы не утратит речь,

От гнёта сожалений запоздалых

Я сыновей хотела б уберечь.

Л. Татьяничева

 

Взрослый сын

Если спросят:

— Это ваш сын?

— Да, мой сын, —

Я скажу не без гордости.

И коснусь твоих первых

Седин,

О прекраснейшем

Думая возрасте.

 

Мальчик мой,

Ты в средине пути,

Когда с зорями

Зори встречаются.

И так много еще впереди,

Что все главное

Лишь начинается!

 

Мне в твоей все так близко

Судьбе,

С колыбельной начавшейся

Песенки,

Я теперь обращаюсь к тебе

Так, как будто с тобой мы —

Ровесники.

 

Ты сумеешь постичь и понять

Зов мечты

И боренье с недугом.

...Только жаль,

Что не каждая мать

Может сына назвать

Своим другом!

Л. Татьяничева

 

В людском потоке — маленькая точка...

В людском потоке — маленькая точка.

Не тронь, стихия, старшего сыночка

И младшего сыночка пощади.

Ведь даже если их прижму к груди,

То не спасу. Ах, не накрой лавиной

Того, седого. Это мой любимый.

Пусть мои дети и любимый мой,

Уйдя из дома, вновь придут домой.

Л. Миллер

 

* * *

Заворожённый детством мальчик,

Он был когда-то мальчик-с-пальчик,

Но, хоть и вырос он большой,

Живёт с младенческой душой.

Он в этом мире взрослом, жёстком

Остался даже не подростком,

А пятилетним малышом,

Который скачет голышом

По южному морскому пляжу,

Пытаясь отыскать пропажу

В давно исчезнувшем раю —

Панамку белую свою.

Л. Миллер

 

Сыну

Я готова еще раз все это пройти…

Чтобы миру тебя на руках принести,

Чтобы сказку тебе перед сном рассказать

Чтобы новый костюмчик к рожденью связать!

 

Я готова еще раз сразиться с бедой,

Чтобы слезы из глазок не лились водой…

Чтобы в доме был слышен веселый твой смех,

Чтобы пятки босые — быстрее бы всех!

 

Чтобы глазки хитрО улыбались в ответ,

Чтобы ручки тянул ты: «Мамуля, привет»…

Чтобы годик за годиком стал ты расти —

Я готова еще раз все это пройти…

С. Размыслович

 

Ты спи, малыш...

Ты спи, малыш, так сладко спи,

Ладошкой сны сжимая.

Ты юных лет не торопи,

Игрушку обнимая.

 

Пусть будут ярки дни твои,

И ветер за плечами.

А ночью сказка поманит

Влюбленными очами.

 

Пускай все реки потекут

Туда, где солнце светит.

И пусть все птицы запоют

Тебе лишь на рассвете.

 

Ты улетишь, взмахнув крылом,

Судьбе своей навстречу.

Ну, а пока укрыл наш дом

Дремотой теплый вечер.

 

Реснички вздрогнули. Лицо

Улыбкой просияло.

Да просто мама подошла

Поправить одеяло...

С. Размыслович

 

Всё качу коляску

Я качу коляску

По дороге.

Слева —

Птичьим переливом —

Майские напевы.

Справа — тонкий месяц ночи правит стремя.

Я качу коляску. А в коляске — время.

 

Далека дорога, долы да курганы,

По утрам-округам зори да туманы.

По годам и весям — прихоти да страсти...

Я качу коляску. А в коляске — счастье.

 

Отцветут зарницы, отозреют годы.

Вдаль, за горизонты, отойдут невзгоды.

Материнской долью сердце не остынет.

Я качу коляску. А в коляске — сын мой.

 

Встанет-обернётся молодцем удалым,

Выйдет в путь-дорогу вслед за солнцем алым.

Заберёт с собою всю любовь да ласку.

Я шепчу молитву. И качу коляску...

 

Станут небосклоны к горизонту ближе,

Я у поворота любый стан завижу.

Не беда, что листья золотом повисли...

Всё качу коляску. А в коляске — смысл.

С. Размыслович

 

Рассыпалось позолотой...

Рассыпалось позолотой

Небо, звёздами кроша.

А в избе за поворотом

Мать качала малыша.

 

— Спи, кровинушка родная,

Драгоценный огонёк.

День усталый догорает,

Ночь идёт через порог.

 

...Когда вытянешь в раздольях

К солнцу стан могучий свой,

Помни, сын, в своей юдоли

Край, что взращивал весной

 

Из семян — хлеба литые,

Из рассветов — дни, любя.

Из болот — луга густые,

И из малого — тебя.

 

На потребу лютой страсти

Честь свою не разменяй.

Чем хитрее, тем горластей

Будут речи, так и знай.

 

Счастье станет тихо-тихо

С непокрытой головой

Продираться среди вихрей.

Разглядеть сумей его...

 

Раскрывалось нежным светом

Утро, зрея, не спеша.

Мать родительским советом

Наделяла малыша.

С. Размыслович

 

Что ты знаешь, сынок...

Что ты знаешь, сынок, об остыльстве пути,

О мечтаньях, оставленных в пору разлуки?

Если Богом завещано солнце — свети!

Напевай, если слышатся тонкие звуки!

 

Что ты знаешь, защитник, о доме своём,

Принимая за спину и жизни, и стены?

Одиночество вьётся — над ветхим жильём,

Очертанья и лица затмив постепенно.

 

Ученик, что ж ты ищешь в учителе ложь,

Если правда признаний тебе не под силу?

Небосклона весеннего не обоймёшь,

Семицветных кружал не расправишь мерилом.

 

Что ты ищешь, мужчина, в святой белизне,

Все грехи отпускающей ниве беспутной?

Лишь одна — проигравшая в этой войне,

Лишь одна — победившею встанет наутро.

 

Лишь одну — не посмей, ненавидяще кровь,

Осудить, не укрыв домовин покрывалом!

Сын — любым, из любых, до скончанья — любовь,

До каких бы безмолвий она не упала…

С. Размыслович

 

* * *

На сынках моих — клином свет.

Ни минуты покоя нет.

В них — две радости, две тоски.

Долги ночи, сны коротки.

 

Долго дети растут,

И рук

Не займёшь на час у подруг.

Всюду, что б ни делала я,

Возле сердца — мои сыновья.

Сыновья мои — два крыла.

Я без них бескрылой была.

Н. Пирогова

 

Сыну

Над тобой будет говор сосновых лесов,

Мой малыш, заколышется ель.

В мире зла и добра, как на чашу весов,

Я поставлю твою колыбель.

 

Я тебя одеяльцем укрою от зла

И сосною — от ветра, от бед.

Будет жёлтый штакетник прозрачней стекла

Пропускать к тебе солнечный свет.

 

Будет полуангорский воспитанный кот

Дружелюбно мурлыкать у ног.

И мужчина, что в мире без нас бы не смог,

Будет тихо стоять у ворот.

Н. Королёва

 

Будущему сыну

Мне жить так ярко — будто кистью,

Зажатой в детском кулаке:

Дни — в солнце, цвета спелых листьев,

А сны — на лунном молоке.

 

Как зыбко, милый, как нетяжко!

И я всё проще и звучней

Пою… пою, как неваляшка,

От сладкой тяжести твоей.

М. Бородицкая

 

* * *

Ты маму перерос, мой маленький Меркурий,

И сделались тесны сандалии твои.

Дай мне их доносить! По млечной той лазури

Дай малость полетать на крылышках любви.

 

На крылышках тугих — не тех, что у Амура, —

На приводе ножном, на крепких ремешках:

У нас, гонцов любви, обветренная шкура,

Кошёлки впереброс, авоськи в двух руках.

 

В авоськах тех сквозных, в кошёлках необъятных

Сокровищ целый воз, и даже целый бриг:

Игрушек заводных и пряников печатных,

Солёных огурцов и интересных книг.

 

Я только покружу с заката до рассвета,

А после все дары, весь ворох рассыпной

Сложу к твоим ногам, что выросли за лето:

Постой, не убегай, побудь ещё со мной!

М. Бородицкая

 

* * *

Когда старшему сыну было двенадцать лет,

У нас были с ним одинаковые голоса.

«Борода, — кричали мне в трубку, — ты чё, выходи!»

И пугались: «Ой, теть-Марин, извините, я не узнал».

 

Когда младшему сыну было двенадцать лет,

У нас были с ним одинаковые голоса.

«Слышь, Серый, — шептали мне в трубку, — встречаемся там же».

 

А теперь в моём доме цветут два бархатных баритона,

В телефонной трубке звучат басы и сопрано,

А я и рада бы выйти, я собралась бы за пару минут,

Но меня уж ни с кем не путают и никуда не зовут.

М. Бородицкая

 

Матерям и сыновьям...

Для женщины дороже всех мужчин —

На этот свет рождённый ею сын…

И все молитвы Богу об одном,

Чтоб вёл дитя проверенным путём…

 

Сначала первый крик и мир застыл,

Когда малыш глазами говорил:

«Спасибо, мама, что меня ждала

И в этот мир с любовью привела…»

 

Потом улыбка, зубик, первый шаг…

Болезни подступали близко так,

Но мамина любовь беды сильней…

Шептало сердце: «Только не болей!»

 

А после слёзы радости из глаз…

Успехи в детском саде… Первый класс…

Но он для мамы тот же карапуз,

Хотя уже закончил третий курс…

 

Мужчина самый лучший, спору нет,

Который говорит: «Мамуль, привет,

А знаешь, у меня родится дочь,

Красивая, как бабушка, точь-в-точь…»

 

Я все преграды, трудности стерплю,

Лишь об одном у Бога я молю,

Чтоб дети не болели никогда,

Чтоб им судьба не нанесла вреда…

 

Мужчины боль умеют причинять,

Но сыну ведь не нужно объяснять,

Что женщины любимей в мире нет,

Чем та, что родила его на свет…

И. Самарина-Лабиринт

 

О самом святом на земле...

Ангел мой, ребёнок мой родной!

Я непробиваемой стеной

Стану для болезней, бед, и зла,

Чтобы жизнь твоя всегда цвела!

 

Чтобы на твоём, сынок, пути

Не пролились подлости дожди,

Не горели зависти костры,

Не кусали сплетни-комары…

 

За твою улыбку и тепло

Я испепелю любое зло,

Чтоб осталась только доброта,

Детского сердечка чистота…

 

Ты, сыночек, крошечный пока,

Но когда идём — в руке рука,

Целый мир становится светлей.

Главное, сыночек, не болей!

 

Я молю, чтоб Бог тебе помог

Выбрать верный путь из ста дорог,

Где несправедливость не найдёт,

Но сыночек, знай, что жизнь — не мёд…

 

Если же нелёгкий час придёт,

По холмам, ухабам Бог ведёт,

Значит, ты готов их все пройти!

Добрым, смелым, искренним расти!

 

Я у Бога каждый день молю,

Чтоб берёг людей, кого люблю…

Пусть Господь хранит от злых вестей

Судьбы наших близких и детей!

И. Самарина-Лабиринт

 

* * *

Плотно сомкнуты шторы в спаленке.

Воздух звонок и невесом...

Спит в кроватке ребенок маленький —

Ах, как мил этот детский сон!

 

Спит, не зная ни бед, ни горестей.

Можно только гадать, шутя:

Проживёт по уму ль, по совести?

Кем войдёт в этот мир дитя?

 

Полюбуется мать украдкою:

Но пока до чего пригож!

Всё в нём мило — и слюнки сладкие,

И белёсых ресничек дрожь.

Ю. Вихарева

 

Сыну...

Шёл ноябрь по снегу в валенках

За больничным большим окном.

Я баюкала свёрток маленький:

В нём кряхтел светлоглазый гном.

Солнце в сад, за роддомом, выплыло,

Я тихонечко пела в тишь:

Сколько б трудностей нам ни выпало,

Ты всегда будешь мой, малыш!

 

Детский сад. Чистый двор с дорожками.

Слёзы страха сдержав с трудом,

Без коляски (своими ножками!)

Ты шагал в незнакомый дом.

Я вручила платочек клетчатый:

Вытри нос. Ну-ка слёзы — кыш!

И шепнула: бояться нечего.

Мама рядом всегда, малыш.

 

Здравствуй, школа. Подъёмы ранние.

Завтрак в ранец и ключ с собой.

Суматоха, кружки, собрания…

Каждый день — как последний бой.

Бунт, прогулы, влюблённость первая,

Ссора с другом (простить не смог).

И просила сквозь боль и нервы я:

Не молчи, я пойму, сынок!

 

Институт. Мне бы с мыслью справиться,

Что теперь ты — не только мой.

Третьекурсницу-раскрасавицу

Для знакомства привёл домой.

Подружился с электробритвою,

Чтобы гладко сбривать усы.

Вслед летело немой молитвою:

Я тебя отпускаю, сын!

 

Жизнь. И в ней уже всё по-взрослому.

Детство с юностью не вернуть.

От мальчишки до парня рослого —

Ты проделал огромный путь.

Где поранишься, с кем расстанешься —

Что бы ни было, прост посыл:

Для меня ты — (всегда останешься!)

Мой малыш. Мой сынок. Мой сын.

Ю. Вихарева

 

Сыну... (в день рождения)

Пусть стороной обходит горе,

Пускай не трогают враги.

Храни, судьба, тебя от хворей,

От всяких бед убереги!

 

Не дай познать удара в спину

И одиночества, и зла.

Не дай тебе и половины

Того, что я сама снесла.

 

Не дай без дружбы жить на свете.

И не устану повторять:

Не дай, судьба, любви не встретить,

А встретив, позже — потерять.

 

Храни от зависти и грязи,

Дурных поступков и идей,

Чтоб никогда, ни в коем разе,

Не растерять ТВОИХ людей.

 

Дай бог, шагать по жизни, зная,

Что в мире ты не одинок

И рядом есть семья родная…

Храни, судьба, тебя, сынок!

Ю. Вихарева

 

Сын

В день рождения, на девятнадцатилетие

 

Сын вырос. Незаметно как-то.

Как быстро время пролетело!

И налицо взросленья факты:

Усатый, возмужавший телом.

 

На смену глупостям ребячьим

Пришла осмысленность суждений.

Мой сын взрослеет — не иначе.

Мелькают годы, дни рожденья.

 

Уже не ластится котенком,

Не поцелует в щеку нежно.

Вчера еще он был ребенком.

По-взрослому сегодня сдержан.

 

А я с годами неустанно

Веду отчаянную битву…

Легла на полке, в нашей ванной

Ещё одна мужская бритва.

Ю. Вихарева

 

Радуюсь и грущу...

Радуюсь и грущу:

сотни тому причин.

В доме моём теперь

взрослый мужчина — сын.

 

Только пока никак

с этим не примирюсь,

Как и любая мать,

оберегать стремлюсь.

 

Это совсем не власть,

это тревоги знак:

Чтобы не дать упасть,

сделав неверный шаг.

 

Знаю, поймёшь меня,

лишь через много дней,

Только когда своих

будешь растить детей.

 

Я по сей день строга,

вовсе не для обид,

Жизнь (ты потом поймёшь)

много в себе таит.

 

Часто ворчу-учу,

но за тебя молю,

Чтоб не подумал Бог,

что я тебя не люблю.

Н. Радолина

 

* * *

В кроватке тёплой, с кулачком под щёку

Спит маленький мальчишка — мой сынок.

И я грущу. Вот вырастет до срока

И упорхнёт мой милый голубок.

 

Умчится в мир подросший мой проказник,

Махнув мне на прощание крылом.

Моя душа, как одинокий странник,

Отправится за ним, оставив дом.

 

Вдруг упадёт, оступится в дороге?

Его поддержит лаской и теплом

И жизнь вдохнёт в натруженные ноги,

И хлебом тёплым угостит потом.

 

Ты не робей, мой сын, не оступайся.

Храни тебя Господь от разных бед.

Иди вперёд, будь честным, не сдавайся.

Моя любовь тебя убережёт.

Т. Лаврова

 

Сыновьям посвящается

Ходи в сапогах по намытому полу,

Рисуй на обоях, прогуливай школу,

Поспорь со мной, очень внезапно взрослей —

Я буду любить тебя только сильней.

 

Набей синяков своим острым коленкам,

Болтай про Майнкрафт, потеряй свою сменку,

Схвати двести двоек за сто сочинений —

Любовь моя будет вне всяких сомнений.

 

Влюбись. Разлюби. Поругайся с друзьями.

Стесняйся сказать им, что я — твоя мама.

Будь взбалмошным, глупым, наивным, беспечным —

Я буду любить тебя, маленький, вечно.

 

Стань выше меня и впервые побрейся.

Живи лучше нас раз, как минимум, в десять.

Стань взрослым, стань умным, стань добрым и сильным —

Ты будешь всегда моим маленьким сыном.

 

Увижу в тебе через годы мальчишку,

С румянцем, в сандалях, в коротких штанишках.

Ты будешь серьёзным, внушительным дядей —

Но детство останется искрой во взгляде.

 

Я буду хранить его так, как в пещере

Огонь сохраняли укромные щели.

Я буду тебе, сын, хранителем детства,

Ему не угаснуть, а только воскреснуть

 

В любую погоду, в любую минуту.

Пока я с тобой, я хранить его буду.

М. Матрасова

 

Сыну

Живи! Люби! И верь в свою удачу...

Чтоб ни случилось... и она придёт!

И счастлив будь, мой сын, мой милый мальчик,

Пусть ангел твой тебя убережёт

 

От бед и непосильных испытаний,

Предательств и обмана лжедрузей,

И пусть судьба исполнит все желанья

И все мечты заветные скорей.

 

Пусть будет и достаток, и здоровье,

Пусть жизнь почаще радует тебя,

Пусть будет дом, наполненный любовью,

Надёжный тыл и крепкая семья.

 

Во всех делах сопутствует везенье —

Пусть будет так отныне и всегда!

Сыночек, дорогой мой, с Днём рожденья!

Здоровья крепкого! Пусть Бог хранит тебя!

И. Буланова

 

С Днём Рожденья, Сынок!

Сыночек мой любимый, с Днём Рожденья!

Судьба, не пожалей ему добра!

Здоровья, счастья, благ, в делах — везенья,

Пусть завтра будет лучше, чем вчера!

 

Пусть будет всё, о чём мой сын мечтает:

Мечты — они сбываться ведь должны!

Пусть ангелы его оберегают,

Друзья надёжны будут и верны.

 

Пусть дома ждут, любовь даря, заботу,

И понимают с полуслова всё...

Пусть процветает бизнес и работа,

И в радость жить не забывай ещё!

 

Пусть будет мир — везде — в семье и в жизни,

Любовь и счастье, благость и добро,

И больше ярких, радостных сюрпризов,

И пусть всё в жизни будет хорошо!!

 

А мы поднимем за тебя бокалы,

Как будто все мы за одним столом!

И пусть всё будет так, как я сказала:

Всегда — сегодня, завтра и потом!!

И. Буланова

 

С Днем рождения, сын!

Я знаю, сынок, что тебе пожелать:

Ты будь — вот и всё, что сегодня мне надо,

Пусть беды тебя не сумеют достать,

Не тронут болезни, не сдержат преграды.

 

Сам тропы торишь и возводишь свой дом,

Наполни его и уютом, и светом.

Не все осознали, зачем мы живём,

Но ты уже многое знаешь про это,

 

Куда уж учить… На земле лишь один

Есть долг у меня — ждать, любить и молиться.

Держи высоту, не сбивайся, мой сын,

Пусть хватит упорства, чтоб к цели стремиться.

 

Жену береги… без неё — всё пустяк,

Всегда интереснее жить для кого-то,

А если случается что-то не так,

Вдвоём проще всё: и дела, и заботы.

 

Храни, что имеешь, и новое строй,

Держи для добра ты открытыми двери,

Удача пусть рядышком ходит с тобой…

Будь счастлив, сынок, всё получится, верю!

А. Опарина

 

Сыну

С днём рождения, сын! Этот день для меня —

Божья милость и солнце в окошке,

Пусть же хватит тебе золотого огня,

Что тогда лёг на нашу дорожку.

 

Время странная штука: вчерашний малыш,

Не успеешь моргнуть — повзрослеет…

На ногах ты давно уже крепко стоишь,

Видишь дальше и крылья сильнее.

 

Но у каждого в жизни есть собственный бой

До последнего самого срока.

И когда я учила уроки с тобой,

Ты мне тоже свои дал уроки.

 

И терпенью учил, и учил понимать,

Что не всё нашей воле подвластно,

Что приходится часто душой принимать

То, с чем не были мысли согласны.

 

Пожелаю тебе и работать, и жить

Так, как дОлжно… пройти испытанья.

И девчонок своих и беречь, и любить,

И взаимны пусть будут старанья.

 

Нет у мам выше самой высокой мечты —

Чтобы дети счастливыми были

И средь бед и побед, и мирской суеты

В сердце добрый огонь сохранили.

А. Опарина

 

Сыну...

Ты вырастешь, и я не буду знать,

C кем ты проводишь дни и даже ночи,

Но я все так же буду называть

Тебя как в детстве — милый мой сыночек.

 

Ты вырастешь... Ты будешь принимать

Судьбы удары, думаю, достойно.

И зубы стискивать и кулаки сжимать,

A я уже не поцелую там, где больно.

 

И если c папой мы не справимся уже,

Там кран потёк или другие беды,

Твой голос в трубке твердо скажет мне:

«Мамуль, не трогай ничего — сейчас приеду».

 

Ну, a пока — пижамка в облаках,

И на ночь про слона и Айболита.

Твоё сердечко в маминых руках,

Душа ещё ранима и открыта.

 

Я очень постараюсь, мой родной,

Дать, что смогу и отвести ненастья:

Чтоб детство ты c улыбкой вспоминал,

Чтоб знал, каким бывает счастье...

Е. Зорина

 

Моему сыночку

Мой взрослый (но мой маленький) сыночек!

Ты в этой жизни мне дороже всех!

Тебя люблю всем сердцем очень-очень!

Ты — моя копия. Ты — мой портрет.

 

Ты вырос незаметно, стал взрослее.

Жизнь не стоит на месте, мой родной!

Ты выше стал, и стал еще сильнее!

Ты — мое счастье! Я горжусь тобой!

 

Ты знаешь, милый, ждут тебя преграды

На твоем длинном жизненном пути!

Но ты не бойся, будут и награды,

Ведь жизнь прожить — не поле перейти!

 

Ты постигай вершины и высоты,

В тебя я верю, мой родной сынок!

Ты знай, всегда с тобой я буду рядом!

Ты никогда не будешь одинок!

 

Когда смогу — я поддержу советом,

Но в большинстве ты думать будешь сам!

Быть может, стать решишь ты офицером,

Пойдешь по нашим с папой ты стопам?!

 

А, может, сделаешь «открытье века»,

В твои способности я верить так хочу!

Но главное, чтоб был ты ЧЕЛОВЕКОМ,

А остальное будет по плечу!

 

Мой взрослый (но мой маленький) сынишка!

Мне никого тебя роднее нет!

Да, вырос ты, но ты еще мальчишка!

Ты — моя копия. Ты — мой портрет...

С. Чеколаева

 

Молитва за сына

Внемли мне, Боже Всевышний,

Молитву мою не отринь.

Я знаю — меня Ты слышишь.

Прошу тебя, не покинь,

 

Храни моего сыночка,

Оберегай от невзгод.

Храни его днём и ночью,

Твоих не лишай щедрот.

 

Исполни духовной силой,

Даруй твою благодать.

Спаси, сохрани, помилуй!

Тебя умоляю как мать:

 

Пусть обойдут его беды,

Предательство, подлость и лесть,

Напасти пусть сгинут бесследно,

А благородство и честь

 

Пусть никогда не оставят.

Пусть сердце наполнит любовь.

Пусть он Тебя прославит,

Простри над ним Свой покров.

 

Господи наш, Спаситель!

Крестною силой Твоей

Прошу Тебя защитить его

От пагубных плотских страстей,

 

От мерзостей и искушений

Сердце его отврати.

Не дай ему плыть по теченью,

Не дай заблудиться в пути.

 

Господи, Боже Всевышний!

Спаси и благослови

Кровинку мою — сынишку…

И милость Свою яви.

А. Забавина

 

Молитва матери

Сын мой любимый,

Ты гордость моя,

Богом хранимый,

Молюсь за тебя,

 

Чтобы здоровым

И крепким ты был,

Землю родную

Всем сердцем любил.

 

Пусть все невзгоды

Пройдут стороной,

Счастье, удача

Пребудут с тобой.

 

Боже Всевышний,

Спаси, сохрани!

Дай ему в душу

Высокой любви.

 

Мудрости, воли

Даруй Ты ему,

Чтоб поклонялся

Тебе одному.

 

Чтоб не страшился

Безумных, злых сил,

Честь и любовь лишь

На сердце хранил.

Л. Кобзарь-Шалдуга

 

Сыновьям

Урал — возвышенная сила,

Здесь, в Златоусте, — дух сильней:

Я Троицу всегда любила,

И Бог послал трёх сыновей.

 

Булатный стержень в них, дух горный,

Я Господу несу поклон:

Моя надежда и опора —

Пётр, Михаил и Симеон.

 

Любовь передала им с кровью,

Смотрю на рост своих детей:

Они на древе родословном

Питают соки от корней.

 

Их предки верили в Победу,

Россию защищал Солдат:

Пусть с гордостью любимых дедов

Достойно внуки повторят.

 

Рождённые во имя Жизни,

Они сражений не хотят;

Но сыновья спасут Отчизну

И мать родную защитят.

 

Пусть светлой будет жизнь и новой,

Пусть хватит мужества и сил:

Мои сыны, молюсь с любовью,

Чтоб Вас Господь благословил.

 

Я постараюсь быть примером,

Чтоб каждый сын мой был силён:

Мои Любовь, Надежда, Вера —

Пётр, Михаил и Симеон.

Л. Дугарь-Толкач

 

* * *

Мой ребёнок, мой свет, мой птенец!

Что за боль в твоём горле таится,

Что не радует ни леденец,

Ни в окне золотая синица?

 

Мне в ладонь упадает твой лоб,

Раскалённый, тяжёлый, покорный,

Лепестки неразгаданных слов

Осыпаются в воздухе чёрном.

 

Я малиновый чай заварю,

Погляжу, как знахарка, на кружку.

Три желания наговорю,

Подобью поудобней подушку.

 

В деревенский платок заверну,

Всю любовь вознесу над тобою.

И в ногах у тебя прикорну,

Карауля движенье любое.

 

А утихнет озноб поутру,

Отпуская из зыбкого плена,

Полотенцем тебя разотру

И в сухую рубашку одену.

 

И подкатит под горло волна

Тишиной и дремотной, и шаткой…

Как беспомощна я, как бедна,

Как богата над этой кроваткой!

Т. Кузовлёва

 

Стихи о новорожденном сыне

 

* * *

Вот женщина, легко, не горбясь,

идёт и леденец грызёт.

Живот, округлый, словно глобус,

по гулким улицам несёт.

 

Ещё невнятен, не понятен

тот мир, прозрачный как стекло,

где каждое из белых пятен,

как зайчик солнечный, светло.

 

Но очертания всё резче,

покров прозрачный отнят, снят.

Толпятся страны, бьются речки,

и горы горизонт теснят.

 

И женщина ступает мягче,

всё осторожней, всё трудней.

И шар земной звенит, как мячик

и прогибается под ней.

 

* * *

Мой маленький, мне тесно!

И всё трещит на мне.

Я подхожу, как тесто,

зажатое в квашне.

 

Летят крючки от блузок,

все линии — в одну!

Изюминками бусы

идут во мне ко дну.

 

А я свечусь, как будто

мне теснота легка,

вздымая, словно булки,

высокие бока.

 

Мой маленький, мне тесно,

во всём, чем я была,

мне — вызубренным текстом —

земля уже мала.

 

И не во что рядиться.

И завтра — всё таит,

как будто бы родиться

самой мне предстоит.

 

* * *

Родился сын, пылиночка,

Лобастенький, горластенький.

Горит его пеленочка —

Видна во всех галактиках!

 

Со мной как рыбка в неводе,

И словно надо мною

Лежит губами в небо —

Дитё моё земное.

 

Не надо славы, почестей, —

Ах, просто б жизнь текла.

Сынок февральской почечкой

Ждет моего тепла.

 

Теперь земля и воздух,

Глубь вод и жар огня

И все на свете звезды

Зависят от меня.

 

* * *

Мой рыжий, красивый сын,

ты красненький, словно солнышко.

Я тебя обнимаю, сонного,

а любить — еще нету сил.

 

То медью, а то латунью

полыхает из-под простыночки.

И жарко моей ладони

в холодной палате простынувшей.

 

Ты жгуче к груди прилег

головкой своею красною.

Тебя я, как уголек,

с руки на руку перебрасываю.

 

Когда ж от щелей в ночи

крадутся лучи по стенке,

мне кажется, что лучи

летят от твоей постельки.

 

А вы, мужчины, придете —

здоровые и веселые.

Придете, к губам прижмете

конвертики невесомые.

 

И рук, каленых морозцем,

работою огрубленных,

тельцем своим молочным

не обожжет ребенок.

 

Но благодарно сжавши

в ладонях, черствых, как панцирь,

худые, прозрачные наши,

лунные наши пальцы,

 

поймете, какой ценой,

все муки снося покорно,

рожаем вам пацанов,

горяченьких,

как поковка!

Р. Казакова

 

* * *

О радость, о счастье! Журавлик встает на крыло.

Глядит на подростка июльское утро светло.

Семь сфер мирозданья согласную песню поют.

Салют, журавленок, пернатая юность, салют!

 

О радость, о счастье! Да здравствует та, что дала

Подростковой воле большие, как небо, крыла.

Я славлю зарю — продолженье вчерашнего дня.

Лети, журавленок, лети, продолжая меня!

 

Прекрасные музы гуляют в моей стороне,

Но только одна подарила журавлика мне.

Из тайны земной журавленка соткала одна.

О радость, о счастье! Да здравствует в мире — она.

 

Иду через мост — журавленок летит надо мной.

Роняет перо, как струну, сквозь оранжевый зной.

О радость, о счастье! Стремительный сон наяву!

Да здравствует жизнь — эта сказка, в которой живу!

В. Шошин

 

* * *

Никому, ребенок, не завидуй,

Мы неповторимы — ты и я.

Лишь бы не дала себя в обиду

Солнцем обновленная земля.

 

Дорожи рассветом и закатом,

Радостью любви и дружбой книг,

Лишь бы не разбил ракетный атом

Час труда и вдохновенья миг.

 

Льдины с треском колются и тают,

Белый лед — недолгий пилигрим.

Только дымом дни не улетают,

Каждый в мире день — неповторим.

 

Каждый день сверкает солнце в небе

Неподдельной истиной прямой.

Необыкновенен каждый жребий,

Каждый путь по жизни — твой и мой.

В. Шошин

 

* * *

Мой мальчик, будь сильным и смелым,

Иди за домашний порог,

Иди к тем далеким пределам,

Которых достичь я не смог.

 

На стрежне вода серебриста,

Несут воробьев провода,

Как небо просторно и чисто —

Будь честным и чистым всегда.

 

Сверкает заря, как награда,

Как молодость, к детям щедра,

Узнай же великую радость —

Рассеивать зерна добра.

 

Открыта вселенная взорам,

И веером — песня дорог,

И был в мире гений, в котором

Нам вечный пример и урок...

В. Шошин

 

Поэма о сыне

 

1.

Был я невнимательным супругом,

Забывал тебе подать пальто,

А теперь вот со смешным испугом

Только я и думаю про то,

Чтобы лишний раз ты не нагнулась,

Чтоб себя ты бережней несла,

Боже упаси — не поскользнулась

До того заветного числа.

 

Именем семейного устава

Ты должна к себе нежнее быть,

Ведь тебе дано святое право

Больше всех теперь себя любить.

Ничего нет в мире человечней,

Чем твоя забота о себе,

Ничего нет в мире бесконечней

Новой той судьбы в твоей судьбе!

Сколько на лице твоем покоя —

Стало так задумчиво оно,

Будто что-то слышишь ты такое,

Что другим услышать не дано.

 

Выполняю просьбы, как приказы.

Мы вдвоем и все же — не вдвоем:

Выпущены в талии запасы

На любимом платьице твоем…

Тяжелей твоя походка стала,

Глубже взгляд, значительней слова,

Я с тобой не спорю, как бывало, —

Высшей правдой ты теперь права!

 

2.

Встреча с сыном началась с разлуки.

Мне тепло и грустно оттого,

Что в роддоме держат чьи-то руки

Без меня мальчишку моего.

Пятый день пошел со дня рожденья.

В дверь стучу — закрыта на засов.

Да, роддом такое учрежденье —

Плохо приспособлен для отцов!

 

Шлю жене я разные вопросы:

«Точно опиши его глаза,

Нос какой — прямой или курносый,

Русым ли мой мальчик родился?»

«Он красавец!» — мать мне отвечает.

В подтвержденье всех его красот

Факт один пока что отмечает:

Вес — три килограмма восемьсот!

 

Я иду, прохожим улыбаюсь, —

Черт возьми, мне здорово везет!

Засыпаю — сразу просыпаюсь:

Вес — три килограмма восемьсот!

А при встрече повторяю сразу

Эту фразу всем моим друзьям.

Смысл огромный вложен в эту фразу,

А какой?

Не понимаю сам!

 

3.

Мать, и ты гуляла босоногой,

Думала в тот дальний детский век,

Что бывает мамой самый строгий,

Самый взрослый в мире человек.

А теперь ты пишешь мне о сыне,

Будто вновь вернулась в те года.

Нет, такой девчонкою, как ныне,

Не была ты прежде никогда!

 

Перед счастьем матери робея,

Стала ты моложе и старей,

В нежности своей — чуть-чуть глупее,

В мудрости своей — куда мудрей!

Мне, отцу и мужу, думать лестно,

Что тебя и сына поутру

Из роддома с главного подъезда —

Двух детей я сразу заберу!

 

4.

Стоит у роддома машина,

От нетерпенья ворча.

— Берите же на руки сына! —

А я все гляжу на врача.

Гляжу боязливо, тревожно,

Беру, по паркету иду

Так медленно, так осторожно,

Как будто ступаю по льду.

 

Мой путь вдруг становится тонок,

Почти как дрожащая нить,

Как будто и сам я ребенок,

А мать меня учит ходить.

И вправду, мой возраст отцовский

Такой, как сыновний его…

Спит крохотный житель московский,

Не видит отца своего.

 

Постелью рука моя стала,

На ней уместился он весь,

Запрятан в конверт-одеяло —

Живая грядущего весть!

Лишь первая строчка, поверьте,

Той вести в руках у меня.

Так пусть в этом теплом конверте

Растет она день ото дня.

 

Ее не постичь за минуту.

Такая уж доля отца, —

Всю жизнь я читать ее буду

И все ж не прочту до конца.

Волосики, мягкое темя,

Цвет глаз — невозможно понять,

И спать ему долгое время,

Чтоб первые сны увидать.

 

Глядит он, не зная, что значит

Глядеть так серьезно на свет.

Он плачет, не зная, что плачет.

В нем — жизнь. А его — еще нет…

И, вторя движениям нашим,

Рукой протирая глаза,

Не знает он главного даже,

Что сам он — уже родился!

 

Так ясно все в нем, так несложно:

Улыбка, движения век…

И все ж разгадать невозможно,

Какой же в нем спит человек?!

Смеется мой мальчик безбровый,

Наш главный хозяин в дому:

Мы все по-солдатски готовы

Во всем подчиняться ему.

 

Пусть он, улыбаясь, не знает,

В каком государстве рожден,

Отец за него понимает,

Чему улыбается он!

Н. Доризо

 

Сыновья

У меня два сына. Супят брови

По-отцовски, тот же глаз прищур.

Только я не в сходстве, не по крови

В них родное, близкое ищу.

 

Кто в отваге юных сосчитает

На шести материках земных!

От Канады до морей Китая

Сколько их, мне близких и родных!

 

В их глазах блестят не солнца блики.

Нашей правды дерзкий огонек.

С этой правдой трудной и великой,

Я не буду в мире одинок.

 

У меня два сына. Все суровей,

Всё нежней люблю их и больших.

Ведь не только по родной мне крови

Я считаю сыновьями их.

С. Щипачёв

 

Сыновья

Наивные акселераты,

Смешные наши малыши!

Они, наверно, втайне рады,

Что батек в росте обошли.

 

Мы были в их года пожиже —

Война, разруха, недород.

Тогда нам впору было б выжить

От тех харчей, от тех невзгод.

 

Смотрю на сына — и пугаюсь:

Что ждёт их в этом мире гроз?

Он так доверчив, словно аист,

Что нам с тобой его принёс.

А. Дементьев

 

Сыну

Я помню, как мне в детстве

Хотелось быть взрослей…

Сейчас — куда бы деться

От взрослости своей.

 

Не стоит торопиться

Да забегать вперед.

И что должно случиться,

Тому придет черед.

 

Придет пора влюбиться,

Пора — сойти с ума.

Вернулись с юга птицы,

А здесь еще зима.

 

Вернулись с юга птицы,

Да не спешит весна.

Не стоит торопиться,

Ведь жизнь у всех одна.

А. Дементьев

 

* * *

Когда вам беды застят свет

И никуда от них не деться, —

Взгляните как смеются дети,

И улыбнитесь им в ответ.

 

И если вас в тугие сети

Затянет и закрутит зло,

Взгляните, как смеются дети, —

И станет на сердце светло.

 

Я сына на руки беру,

Я прижимаю к сердцу сына.

И говорю ему: «Спасибо

За то, что учишь нас добру…»

 

А педагогу только годик.

Он улыбается в ответ.

И доброта во мне восходит

Как под лучами первый цвет.

А. Дементьев

 

* * *

Я живу, как в тяжелом сне.

Вот очнусь, будет все иначе.

И вернется та жизнь ко мне,

Где тебя я с восторгом нянчил.

 

А когда ты чуть-чуть подрос,

Я придумывал на ночь сказки,

Чтобы слаще тебе спалось

От веселой отцовской ласки.

 

Помню первое сентября —

Школьный двор, твой огромный ранец.

Было внове все для тебя,

Мой растерянный «новобранец».

 

Годы шли… И уже твой сын

Пошагал в ту же школу с нами.

Так и дожил я до седин,

Не догадываясь о драме.

 

Ты не очень-то был открыт.

Потому в те крутые годы

Я не спас тебя от обид

И, наверно, любви недо́дал.

А. Дементьев

 

* * *

О, как я счастлив был и горд —

Судьба мне подарила сына…

 

Сегодня исполнился год,

Как ты эту землю покинул.

В какой из космических сфер

Душа твоя тихо блуждает?

А жизнь — лишь обидный пример,

Что зло на земле побеждает.

 

Тебе еще жить бы да жить,

В походы ходить и на танцы.

И дружбой в беде дорожить.

И сына растить.

И влюбляться.

 

Устав от семейных невзгод,

Сказал ты в разгар своих тягот:

— Не очень в любви мне везет…

Так пусть повезет ей хотя бы.

А. Дементьев

 

* * *

Я в память собираю по крупицам

Подробности всех наших прошлых встреч.

Пускай в стихах твоя судьба продлится,

Коль жизнь тебе я не сумел сберечь.

 

Мы никогда не встретимся с тобою,

Мир рухнул вдруг на горьком рубеже.

И каждый день во мне наполнен болью,

И дней иных я не дождусь уже.

 

Но, может быть, кому-нибудь поможет

Страданьем напоенная строка.

И чей-то сын почувствует, быть может,

Что мать к нему уже не так строга.

 

И что отец теперь не сильно занят,

И время есть сходить в кино вдвоем…

 

Как часто наше невниманье ранит,

Как поздно это мы осознаем.

А. Дементьев

 

* * *

Запинаясь, бледнея лицом,

Подбирая слова неумело,

Целый вечер сын спорит с отцом —

Что ж, от века обычное дело!

 

Вновь о жизни? Конечно, о ней!

Выйдешь разве из этого круга!

И чем яростней спор, тем видней,

Как похожи они друг на друга…

И. Фоняков

 

Сыну

Как всё, казалось бы, и просто, и удобно!

Весна не зацветает без зимы.

Мы происходим от себе подобных,

Себе подобных оставляем мы.

 

Но время и подлесок поднимает,

И добавляет дереву колец.

И вот уж сын мой первенца качает,

И дедом возрождается отец.

 

Какой бы жребий нам ни уготован

На бесконечных крайностях земли,

Ты всё, что есть в моей душе святого,

Возьми с собою и собой продли.

 

Но я прошу — не будь моим подобьем!

Тебе — взлетать, а я уже внизу,

И весь мой груз ошибок и утопий

Ты не бери: я — сильный, донесу.

Р. Назаров

 

Мама

У сына и матери

есть роковое неравенство,

особенно если он взрослый

и только один.

Последний мужчина,

которому женщине хочется нравиться,

с которым нарядной ей хочется быть, —

это сын.

 

Когда моя мама

тихонько садится на краешек

постели моей,

сняв промокшие ботики с ног,

исходит из губ,

невеселых, но не укоряющих,

Убийственно нежный вопрос:

«Что с тобою, сынок?»

 

Из сына ответа

и нежностью даже не выудишь.

Готов провалиться

куда-нибудь в тартарары,

и тупо бурчу: «Все в порядке...

А кстати, прекрасно ты выглядишь,» —

по лживым законам

трусливой сыновней игры.

 

Неужто сказать мне

действительно матери нечего,

тянувшей меня,

подневольно сгибаясь в дугу?

Я прячусь в слова:

«Успокойся... Напрасно не нервничай...»:

Мне есть что сказать,

но жалею ее — не могу.

 

Межа между нами

слезами невидимо залита,

но не перейти отчужденья межу.

На мамины плечи

немыслимо взваливать

все то, что на собственных еле держу.

 

Бывают случайны отцы.

Только мамы всегда

настоящие,

Ничто не заменит на свете ее самое,

и мать,

приходящая в гости,

потом уходящая, —

уже преступленье

жестокого сына ее.

 

Когда мы стареем,

тогда с запоздалым раскаяньем

мы к мамам приходим

на холмики влажной земли,

и мамам тогда,

ничего не скрывая,

рассказываем

все то, что когда-то

при жизни сказать не смогли...

Е. Евтушенко

 

Ребёнок

Шли двое. Молчали. Сперва

Друг друга плечами касались:

Чем дальше, заметно едва,

Они, расходясь, удалялись.

 

Когда бы дорога была

Немного теснее и уже,

Жена незаметно могла

Касаться молчащего мужа,

Касаться знакомой руки,

Как может коснуться подруга,

Как в этой степи васильки

Касаются молча друг друга.

 

Он мальчика нёс на руках,

Смотрел на дорогу угрюмо

И тоже о тех васильках —

О ласке, о нежности думал.

 

А мальчик, смеясь, лепетал

И папины трогал погоны,

Потом лепетать перестал

И глянул на маму влюблённо,

Назад потянулся — поймать

За локон её, не иначе.

 

И молча подвинулась мать

Навстречу ручонке ребячьей.

А мальчик на папу взглянул

С улыбкой, лукавой как будто,

Обоих к себе притянул

И волосы их перепутал.

 

Отец улыбнулся: — Терпи! —

И радостно мать засмеялась.

И сразу дорога в степи

Обоим тесней показалась.

К. Мурзиди

 

Сын

Он родился в месяц урожая,

Спелых яблок, сладкого вина.

И земля, зелёная, большая,

Вся ему в наследство отдана.

 

В солнечную чашу небосвода

Смотрит, щурясь, шевелит рукой

Гражданин двухтысячного года —

Сашка, человечек дорогой.

А. Чепуров

 

Завещание сыну

…Не привыкай ни к чему,

Гляди на всё словно в первый раз

Не привыкай ни к воде, ни к хлебу,

Ни к низкому,

Ни к высокому небу…

 

Если сто раз тебе солгут,

Сто раз удивись, что слова так хрупки.

Если сто раз тебя истолкут,

Не привыкай ни к песту, ни к ступке.

 

Не доверяй привычным весам.

Не давай глазам зарасти коростой.

Это главное, это непросто.

О прочем ты догадаешься сам.

В. Маркова

 

Сыну

Все можно в жизни поменять, все можно:

на кенаря — коня, на посох — дом.

Все можно потерять неосторожно —

рассудок, время и друзей притом.

 

Все можно позабыть — нужду, и горе,

и клевету, и первую любовь.

Все можно дать взаймы на срок — и вскоре

и хлеб и деньги возвратятся вновь.

 

Хочу в тебе найти единоверца,

чтоб к внукам шла связующая нить:

Отечество,

как собственное сердце,

нельзя забыть, дать в долг иль заменить!

С. Поделков

 

Напутствие

Спи!

Возникший из тайны азбучной,

Удивительный наш и маленький,

Ты не найден в печурке сказочной,

Не отыскан ты в коноплянике.

 

Что ни делается — во здравие

Лишь твое, капризная ижица,

Ты покамест судьбы заглавие,

Содержанье потом напишется.

 

Да, события позовут еще...

Но каким же ты выйдешь на люди?

Я хочу, чтоб по жизни будущей

Не скользил бы ты, как по наледи,

 

Не вздыхали бы вслед, не охали,

Не тащилась злоречья репица:

«Схож с бессильем желтым картофеля,

Проращенного на погрёбице».

 

Время, знаешь, не впрок лишь олуху,

Время — сил накопленье, кровный мой,

Жизнь встречай подобно подсолнуху,

Что стоит с головой коронованной.

 

Понимаю — растем не сразу мы...

Все ж хочу представить заранее

Сердце щедрым, а небо разума

В грозах, в звездах, в сиянии.

 

Будь с людьми!

И сказать тут вправе я:

Радость — в складчину,

горе — в складчину,

Чтоб не съело душу тщеславие,

Как съедает железо ржавчина,

 

Чтоб не вымерзли твои помыслы,

Будто лужа при первом заморозке.

Будь с людьми, —

Так с нивой цвесть колосу,

Так с волнами волне плыть взаплески.

 

Никого бедой не испытывай,

Рядом с горем не празднуй оргии,

На чужой урожай не рассчитывай,

Сам паши, сам и сей, сорняки

сам выдергивай.

 

И тогда на душе разведрится,

И — ни облачка опасения,

И любая напасть развеется,

Как листва на ветру осенняя;

 

И откроется даль просторная,

И глаза твои распогодятся,

И печаль разойдется в стороны,

Как круги по воде расходятся,

 

И поднимется настроение,

Будто жаворонок в небо раннее...

Вижу тихое, как сновидение,

В колыбели повествование!

С. Поделков

 

Напутствие сыну

Сегодня праздник у тебя с утра,

И дома — всем понятное волненье.

Вот и тебе начать пришла пора

Свое второе летоисчисленье.

 

Не на готовое идешь, мой сын:

Иные дни — иные и заботы.

Всем честным людям хватит до седин

И радостей, и горя, и работы.

 

И кто в каком ни возмужал году,

Мы, получая партбилеты, знали,

Что нам покой не писан на роду,

Ни льгот, ни выгод никаких не ждали.

 

Да, нам всегда была близка мечта,

И не корысть кидала нас в сраженье.

В нас жили смелость, самоотреченье

И ленинского сердца чистота.

 

А повстречаешь, сын мой, на пути

Стяжателей, каких и мы встречали,

Знай — это просто накипь на металле,

Окалина. Ее должны смести.

 

Для коммуниста легкой жизни нет.

Готовься не к парадам, а к походам

И помни, что от самого народа

Ты получаешь этот партбилет.

А. Яшин

 

Сын

Сияет ли солнце у входа,

стучится ли дождик в окно, —

когда человеку три года,

то это ему всё равно.

 

По странной какой-то причине,

которой ему не понять,

за лето его приучили

к короткому:

— Не с кем гулять!

 

И вот он, в чулках наизнанку,

качает себе без конца

пластмассовую обезьянку —

давнишний подарок отца.

 

А всё получилось нежданно —

он тихо сидел, рисовал,

а папа собрал чемоданы

и долго его целовал.

 

А мама уткнулась в подушки.

С ним тоже бывало не раз:

когда разбивались игрушки,

он плакал, как мама сейчас…

 

Зимою снежок осыпался,

весной шелестели дожди.

А он засыпал, просыпался,

прижав обезьянку к груди.

 

Вот так он однажды проснулся,

прижался затылком к стене,

разжал кулачки, потянулся

и — папу увидел в окне!

 

Обрадовался, засмеялся,

к окну побежал и упал…

А папа всё шел, улыбался,

мороженое покупал!

 

Сейчас он поднимется к двери

и ключиком щёлкнет в замке.

А папа прошёл через скверик

и — сразу пропал вдалеке.

 

Сын даже не понял сначала,

как стало ему тяжело,

как что-то внутри застучало,

и что-то из глаз потекло.

 

Но, хлюпая носом по-детски,

он вдруг поступил по-мужски:

задернул в окне занавески,

упруго привстав на носки,

 

поправил чулки наизнанку

и, вытерев слёзы с лица,

швырнул за диван обезьянку —

давнишний подарок отца.

М. Агашина

 

Сыну, которого нет

(Колыбельная песня)

 

Ночь идет на мягких лапах,

Дышит, как медведь.

Мальчик создан, чтобы плакать,

Мама — чтобы петь.

 

Отгоню я сны плохие,

Чтобы спать могли

Мальчики мои родные,

Пальчики мои.

 

За окошком ветер млечный,

Лунная руда,

За окном пятиконечная

Синяя звезда.

 

Сын окрепнет, осмелеет,

Скажет: «Ухожу».

Красный галстучек на шею

Сыну повяжу.

 

Шибче барабанной дроби

Побегут года;

Приминая пыль дороги,

Лягут холода.

 

И прилаженную долю

Вскинет, как мешок,

Сероглазый комсомолец,

На губе пушок.

 

А пока, еще ни разу

Не ступив ногой,

Спи, мой мальчик сероглазый,

Зайчик дорогой…

 

Налепив цветные марки

Письмам на бока,

Сын мне снимки и подарки

Шлет издалека.

 

Заглянул в родную гавань

И уплыл опять.

Мальчик создан, чтобы плавать,

Мама — чтобы ждать.

 

Вновь пройдет годов немало…

Голова в снегу;

Сердце скажет: «Я устало,

Больше не могу».

 

Успокоится навеки,

И уже тогда

Весть помчится через реки,

Через города.

 

И, бледнея, как бумага,

Смутный, как печать,

Мальчик будет горько плакать,

Мама — будет спать.

 

А пока на самом деле

Все наоборот:

Мальчик спит в своей постели.

Мама же — поет.

 

И фланелевые брючки,

Первые свои,

Держат мальчикины ручки,

Пальчики мои.

В. Инбер

 

Отец

Когда я был меньше

любого птенца,

я весь умещался

в ладонях отца,

и легче, чем птицы,

быстрее, чем кони,

несли над землёй меня

эти ладони.

 

Отец молодой

улыбается мне

и руку даёт

в незнакомой стране —

тогда у него

начинал я учиться,

как биться за правду,

с неправдою биться.

 

Я вырос. Мне буря —

игрушка сейчас.

Отец мне едва

достаёт до плеча.

Но сквозь расстояния,

через разлуку

он мне подаёт

свою верную руку.

 

Наверное,

я для него до конца

нисколько не больше

любого птенца.

И снова, как в детстве,

быстрее, чем кони,

несут над землей меня

эти ладони.

Р. Кац

 

Мне уже не шестнадцать, мама!

Ну что ты не спишь и все ждешь упрямо?

Не надо. Тревоги свои забудь.

Мне ведь уже не шестнадцать, мама!

Мне больше! И в этом, пожалуй, суть.

 

Я знаю, уж так повелось на свете,

И даже предчувствую твой ответ,

Что дети всегда для матери дети,

Пускай им хоть двадцать, хоть тридцать лет.

 

И все же с годами былые средства

Как-то меняться уже должны.

И прежний надзор и контроль, как в детстве,

Уже обидны и не нужны.

 

Ведь есть же, ну, личное очень что-то!

Когда ж заставляют: скажи да скажи! —

То этим нередко помимо охоты

Тебя вынуждают прибегнуть ко лжи.

 

Родная моя, не смотри устало!

Любовь наша крепче еще теперь.

Ну разве ты плохо меня воспитала?

Верь мне, пожалуйста, очень верь!

 

И в страхе пусть сердце твое не бьется,

Ведь я по-глупому не влюблюсь,

Не выйду навстречу кому придется,

С дурной компанией не свяжусь.

 

И не полезу куда-то в яму,

А коль повстречаю в пути беду,

Я тотчас приду за советом, мама,

Сразу почувствую и приду.

 

Когда-то же надо ведь быть смелее,

А если порой поступлю не так,

Ну что ж, значит буду потом умнее,

И лучше синяк, чем стеклянный колпак.

 

Дай твои руки расцеловать,

Самые добрые в целом свете.

Не надо, мама, меня ревновать,

Дети, они же не вечно дети!

 

И ты не сиди у окна упрямо,

Готовя в душе за вопросом вопрос.

Мне ведь уже не шестнадцать, мама.

Пойми. И взгляни на меня всерьез.

 

Прошу тебя: выбрось из сердца грусть,

И пусть тревога тебя не точит.

Не бойся, родная. Я скоро вернусь!

Спи, мама. Спи крепко. Спокойной ночи!

Э. Асадов

 

Отец поздравил сына с днём рожденья...

Отец поздравил сына с днём рожденья:

— Тебе — семнадцать. Ну, совсем большой!

Что ж, через год получишь разрешенье

На «прегрешенья» взрослых: на куренье

И на бокал вина, мой дорогой!

 

Сын посмотрел задумчиво в окно:

— Спасибо, папа, за слова привета,

Но сигареты, водку и вино —

Уж года три, как бросил я всё это.

Э. Асадов

 

Я сыну купил заводную машину...

Я сыну купил заводную машину.

Я в детстве когда-то мечтал о такой.

Проверил колеса,

Потрогал пружину,

Задумчиво кузов погладил рукой…

 

Играй на здоровье, родной человечек!

Песок нагружай и колеса крути.

А можно построить гараж из дощечек,

Дорогу от клумбы к нему провести.

 

А хочешь, мы вместе с тобой поиграем

В тени лопухов, где живут муравьи,

Где тихо ржавеют за старым сараем

Патронные гильзы — игрушки мои…

А. Жигулин

 

Сын

Гамак, ему служивший колыбелью,

Висел всё лето под широкой елью.

А мальчик пел и щебетал, как птица.

Над ним свистел скворец, и стрекоза,

Как на цветы, пыталась опуститься

На синие прозрачные глаза.

 

Увидев мир светло и удивлённо,

Они запоминали листья клёна,

Пунцового заката тихий луч,

Заснувший на сырой дорожке сада,

Где, словно под землёй бегущий ключ,

Журчали неумолчные цикады,

Где цвёл шиповник, розов и пахуч,

И жили в тёмной заросли всё лето

Двух иволог таинственные флейты.

 

Но мальчик сам был частью всех щедрот,

Родной земле отпущенных природой.

И если он, открыв беззубый рот,

С утра в честь солнца разражался одой,

То это не пугало никого

Из всех его бесчисленных соседей:

Плёл паучок на мелких мошек сети,

И — рядом — воробьёнка своего

Родители летать учили, ссорясь.

А робкий воробьёныш, опозорясь

В солидном рейсе с лопуха на ель,

Кричал и падал к сыну в колыбель.

 

А сын уже предпринимал прогулки

В садовые глухие закоулки.

Он, восседая на моих руках,

Тянул к гнезду упавшему ручонки,

Ревел и хныкал, в крохотном галчонке

Собой впервые порождая страх.

Он требовал, чтобы его несли

Ощипывать незрелую рябину,

Тащить кота за хвост с чужого тына.

Он подымал на тварей хворостину,

Вступая в роль хозяина земли.

 

Над станцией песчаной, над Ильинской,

Планёры проплывали длинной снизкой,

И штурмовик закручивал спираль…

И оттого непостижимо близкой

Казалась неба ласковая даль.

Я сыну говорил: — Смотри и слушай!

Роднящийся с водой, огнём и сушей

И с воздухом, неведомым досель, —

Немного лет пройдёт, и ты не вспомнишь,

Как плакался бескрылый воробьёныш,

К тебе когда-то севший в колыбель.

 

Увидишь сам: Судьба твоя — иная.

И на заре, покинув отчий кров,

Дорогой туч и голубых ветров

Уйдёшь один, меня не вспоминая…

Но к этим дням не будешь ты суров,

Затем что не в углу, не за оградой —

Они тебя растили, не скупясь

На пенье птиц, на золотую вязь

Рассветных бликов утреннего сада,

И справедливой будет им награда,

Когда, искать и строить торопясь,

Ты ради солнца в ночь уйдёшь и в грязь

Седых болот, но проживёшь, как надо,

Как должен жить в земле ведущий штрек

Или летящий в кипень звездопада

Искатель и строитель — Человек.

П. Шубин

 

Бессмертье

О смерти

говорить не надо.

Но и забыть о ней

нельзя:

Ведь за могильную ограду

У ходят каждый год друзья,

Уходят нужные на свете,

Не доживая до седин ...

Но вот в раздумья, в мысли эти

Врывается мой шумный сын.

 

Зовет меня, о чем-то просит,

Он тут, со мной,

он — наяву,

В своих глазах он гордо носит

Далеких дедов синеву.

 

А будет внук

и будет правнук —

И через сто и двести лет

Засветится в очах лукавых

Мой синий-синий,

синий свет.

 

Мое наследство —

в этой сини,

В глазах веселых и живых,

Мое наследство —

в этом сыне,

В грядущих правнуках моих.

 

И потому

грущу не слишком,

Что время клонится к зиме,

Бежит в коротеньких штанишках

Мое бессмертье

по земле.

Ю. Полухин

 

* * *

Есть у меня два сына —

Два упругих крыла.

Два будущих человека

Продолжат мои дела.

 

Бьются два маленьких сердца:

Слышу их, как обниму.

И мое бьется уверенней —

Втроем хорошо ему!

 

Они обо всем расспрашивают,

Им все интересно во мне.

Подскажет маленький Саша:

— Расскажи, как был на войне...

 

И я опять рассказываю

О давних своих делах,

Как подрывал штольни,

Во вражеских был тылах...

 

Конечно, во всех рассказах

Моя — лишь частица дел.

Но мне перед ними не стыдно

Сказать, что и я был смел.

 

Мне перед ними не стыдно

Себя показать наяву:

Ведь я же за много жизней

Мучаюсь и живу...

 

И если я что-то придумаю,

Прибавлю, чего и нет,

Я каждым сердцебиением

Оставлю в их сердце след.

 

Мне хочется перекинуть

К новой отваге мост —

Ведь гаснут луга без ромашек

И небо гаснет без звезд.

 

Мне их золотая доверчивость

Так помогает жить!

И пусть не свершил я подвига,

Я мог его совершить...

 

Есть у меня два сына —

Два упругих крыла.

Два маленьких человека

Продолжат мои дела.

 

Мне хочется, чтобы сказка

Тронула их сердца.

И пусть она им представится

Просто жизнью отца.

В. Кулёмин

 

Мои сыновья

Есть сыновья у меня, друзья,

славные сыновья!

Один — Александр,

Владимир — другой,

и каждый — мой дорогой…

 

Владимиру — семь,

Александру — пять.

Дружно живут они:

дерутся, ссорятся и опять

мирятся. Учатся рисовать.

Так напролёт все дни.

 

Володька — тот понимает бой.

Рисует ежели самолёт,

то обязательно со звездой

и непременно звездой вперёд.

 

Фриц получается у него —

весь в крестах,

угловатый, злой,

с волчьей мёртвою головой

и обязательно неживой.

 

Танки, орудия — все в дыму.

Точно. Как на войне.

Пишет: «Папочке моему» —

и отсылает рисунки мне.

 

Есть фотография у меня,

на карточке вся семья

(фото арбатское): сыновья,

жена, посредине — я.

 

Я ношу её на войне,

чувствую, коль взгляну, —

сразу становится легче мне

переносить войну.

 

Тружусь я здесь, чтоб скорей разбить

врага. Чтобы скорее к ним —

к золотым сыновьям своим…

Ветром боя вперед гоним,

я их спешу любить.

 

Любить,

чтоб когда-нибудь в тишине

им, не уставшим ждать,

сказку страшную о войне

шёпотом рассказать.

 

Гвардейцы!

Друзья мои по ружью!

У всех вас есть сыновья.

И каждый любит свою семью,

наверное, так, как я.

 

Мы связаны с вами одной судьбой,

мы к детям рвёмся.

Но рядом бой.

 

Нужно кончать его. Поскорей.

Нужно фашиста с землей сровнять,

чтоб неожиданно

у дверей,

как маленьких мучеников,

сыновей,

своих

золотых сыновей обнять.

А. Недогонов

 

Пробуждение сына

Сон улетел, но мальчуган хитрит.

Ему приятно, что никто не знает —

Никто, никто! — что он уже не спит.

Он утра мир врасплох застать желает,

Чтоб подсмотреть, какой у мира вид?

 

По коврику крадётся в кухню кот.

В аквариуме поблескивают рыбки.

Пила на верстачке работы ждёт.

Ждёт солнышко Сережиной улыбки.

Рябины ветка по стеклу окна

Слегка стучит, колышимая ветром,

Так, словно будит мальчика она.

 

Малыш доволен. Он находит светлым

Всё то, что им осмотрено молчком.

Пора вставать. С утра забот немало.

Соринки сна протёр он кулачком,

И скучное отбросил одеяло.

 

Взглянул в окно. Чтоб радовался глаз,

Осенний лес все краски враз растратил.

Берёза жёлтым факелом зажглась,

Постукивает молоточком дятел.

Вот воробьёв несметное число

Промчалось низко. Каркнула ворона.

 

Вот ветром подоспевшим донесло

Далёкий гул разрывов с полигона.

Сегодня дел немало у отца —

Учебные итоговые стрельбы.

 

Вставай, спокойно спавший сын бойца,

Прошедшего от Волхова до Эльбы.

А. Чивилихин

 

Сын

Сын играет в войну, расставляет солдат

И командует ими с утра до обеда.

А когда над Москвою салюты гремят,

Просыпаясь, кричит он мне: «Папа, победа!»

 

Он забыл о бомбежках.

На пятом году

Все прекрасно и просто, как мамины руки,

Как зайчата на празднике в детском саду.

За окошком вечерние мирные звуки.

 

Он не знает о смерти в зеленом дыму,

О гноящихся ранах, о грязи по локоть.

И победа

однажды с рассветом к нему

Лучезарной и чистой пришла издалека.

Л. Ошанин

 

Сын

— Ты куришь?

— Видишь ли, отец, про это

Я не писал, чтоб не тревожить мать, —

Басит он, зажигая сигарету,

Стараясь ломкий голос не ломать.

 

Что ж — восемнадцать! Хожено немало

По скалам, по болотам и лесам.

И как могу я спорить с этим малым,

Когда я в девятнадцать начал сам!

 

Рюкзак что танкер. А в походной фляге...

Нет, просто чай, дорожное питье.

Ну как там чайки, чистики и гаги?

Чок-получок — охотничье ружье?

 

Он достает набор флаконов узких,

Где сохраняют цвета чистоту

Коротенькие раки и моллюски

И раковины разные в спирту.

 

А чемодан — не каждый различает,

Что главные его богатства тут, —

Двенадцать видов чистиков и чаек

Всем перышкам ученый счет ведут.

 

Как будто он,

В загадочном уборе

Пушистых перьев и смешных носов,

Привез с собой из Баренцева моря

Все семь скалистых птичьих островов.

 

И кажется —

не скрылось четверть века.

Не я ли это, может, правда я, —

Как он, таким же мудрым человеком

Опять спешу в те самые края?

 

Как это было, помнишь? В непогоду,

Размыв снега непуганой земли,

Мы, опоздав к семнадцатому году,

В пустыни революцию несли.

 

И только знал поменьше я сначала,

И только был еще худей карман,

И только вместо чаек минералы

Переполняли тесный чемодан.

 

...И вдруг от этих чистиков сутулых,

Подстреленных над ледяной водой,

Таким теплом хорошим потянуло,

Такой завидной силой молодой, —

 

Пусть малый на язык не слишком боек,

Он стал мужчиной.

А далек ли миг,

Когда с букетом черных жирных двоек

Он в пятом классе мне совал дневник?

 

Что ж, он на сухарях или консервах,

В снегу, в пыли, в песке или в дыму,

Коль вновь случится встретить. сорок первый,

Отчизну не уступит никому.

 

И на пути его не запугает

Ни вечный снег, ни полугодье тьмы.

А он молчит, хитрец, и что-то знает,

Чего еще тогда не знали мы.

 

И снова будут баренцевы бури,

И сполохи, и споры до зари,

А я, чудак, зачем-то брови хмурю:

— Сережка, знаешь, лучше не кури!

Л. Ошанин

 

Колыбельная

Сыну Сергею

 

Вся столица спит давно,

Ночь пути завьюжила,

И морозное окно

В серебристых кружевах.

 

Спи спокойно, мой сынок,

Шороха не слушая.

Спит давно без задних ног

Медвежонок плюшевый.

 

Я спою тебе, дружок,

Песнь тебе доверю я,

Как среди больших дорог

Мчалась кавалерия.

 

Ты не бойся… Я с тобой…

Ночи были жуткими,

Утром стычки, в полночь бой,

Мы не спали сутками.

 

И теперь в ночную тишь,

Как же мне не вспомнить их,

Если ты спокойно спишь

В нашей мирной комнате.

 

Не подпустим мы врага

И на выстрел пушечный,

Ну, так спи, сынок, пока

С саблею игрушечной.

 

А ударит гром опять,

Вспомнишь ты, как пели мы,

Да и сам не будешь спать

Целыми неделями.

 

Если нужно — ты взойдёшь

Выше гор Памировых…

Будь же в жизни ты похож

На Сергея Кирова.

 

Вьюга лёгкая, кружись,

Вьюга-перелётчица,

За окном такая жизнь,

Что и спать не хочется.

 

За окном такая тишь…

Спи, меня не слушая,

Моя гордость, мой малыш.

Медвежонок плюшевый!

Ю. Инге

 

* * *

Когда сынишке стукнет двадцать

(Хочу дожить до этих пор),

Наступит время поругаться

И вольнодумству дать отпор.

 

Мы разойдёмся в точках зренья,

И он заявит: «Не поймёшь!»

Когда подобным самомнением

Не обладала молодёжь?

 

Я сам, ещё не кончив школу,

С отцом чурался рассуждать,

Прочёл тайком «Вопросы пола»

И думал: «Где ему понять!..»

 

Однако по иным причинам

Я в этом чванстве вижу рост,

И в неизбежном споре с сыном

Я окажусь и стар и прост.

 

А он — ну да, умён с излишком

(Пускай, ведь я ему не враг),

И если он, как все мальчишки,

Поспорит, — значит, не дурак.

Ю. Инге

 

Сыну

Трещат скворцы, лепечут зяблики,

Глубок над речкой небосвод.

Несет волна твои кораблики,

Твой детский, твой бумажный флот.

 

Плывут кораблики, качаются,

Кренит их ветер и волна.

Под ними солнце колыхается

И небосвода глубина.

 

И вдруг летит стремнина быстрая,

Идет кораблик твой на дно.

И горе детское и чистое

В твоих глазах отражено.

 

А где-то из родимой гавани,

От берегов своей земли,

Уходят в боевое плаванье

Взаправдашние корабли.

 

И так же солнце колыхается,

И так же ясен небосвод,

И, присмирев, к бортам ласкается

Пучина яростная вод.

 

А впереди — красой нетленною,

Сверкающая бирюза,

А впереди — гроза военная,

Быть может, смертная гроза.

 

Как станет бомбами посвистывать,

Как станет молнией кружить —

Кому-то выжить, выйти, выстоять,

Кому-то голову сложить.

 

Но там, за бурею кровавою,

Даль бирюзовая опять...

Всем погибающим со славою

Должны мы славою воздать.

 

Большой закон большого плаванья

И ты когда-нибудь поймешь,

Когда пойдешь из детской гавани,

В свою большую жизнь пойдешь.

Н. Браун

 

Сын

Приду домой с аэродрома,

А сын навстречу:

— Где ты был?

Летал?

А я весь день из дома

За самолётами следил.

 

Возьму его.

Подброшу к небу.

— Не страшно?

— Нет. Подбрось опять! —

Потом вздохнёт:

— Эх, вот и мне бы

Хоть раз с тобою полетать.

 

Натянет лётные перчатки,

Мой шлем высотный и унты.

Посмотрит в зеркало украдкой.

— Я буду лётчиком. Как ты.

 

Кем быть — взрослея, сам рассудит.

Но пусть всегда,

Во всём,

Везде

Он неизменно верен будет

Своей мечте

О высоте.

С. Каширин

 

Сыну

В этом мире от неба синем

И алеющим от зари,

Будь, как сосны прямым и сильным.

Всем, как солнце себя дари.

 

В этом мире от трав зелёном

И от осени золотом,

Будь влюблённым и удивлённым —

Светом в озере молодом.

 

В этом мире от ночи чёрном,

Ослепительном от снегов,

Верь художникам и учёным, —

Нет иных на земле богов.

 

В этом мире от дружбы светлом,

Будь с удачей —

Как парус с ветром.

А. Папахов

 

Сыну

Когда вырастишь и поднимешь детей

на крутое крыло, — отпуская по свету,

передай им

и тыщу четыреста дней —

фронтовую мою эстафету.

 

Через марево горя, руин и смертей,

нерождённых детей и поэм недопетых,

через путы кровавых солдатских траншей

продиралась к нам в заревах наша Победа.

 

Пусть они её свято, светло берегут —

так, как знамя гвардейское воин...

Чтобы я за неё и на том берегу

хоть четыреста лет был спокоен.

В. Жуков

 

Мать и сын

На родного сына

Молча смотрит мать.

Что бы ей такое

Сыну пожелать?

 

Пожелать бы счастья —

Да ведь счастлив он.

Пожелать здоровья —

Молод и силен.

 

Попросить, чтоб дольше

Погостил в дому, —

Человек военный,

Некогда ему.

 

Попросить, чтоб только

Мать не забывал, —

Но ведь он ей письма

С полюса писал.

 

Чтоб не простудиться,

Дать ему совет?

Да и так уж больно

Он тепло одет.

 

Указать невесту —

Где уж! Сам найдет.

Что бы ни сказала —

Ясно наперед.

 

На родного сына

Молча смотрит мать.

Нечего как будто

Пожелать, сказать.

 

Верит — не напрасно

Сын летать учен.

Как ему беречься, —

Лучше знает он.

 

Дело, что полегче,

Не ему под стать.

Матери, да чтобы

Этого не знать!

 

Он летал далеко,

Дальше полетит.

Трудно — перетерпит.

Больно — промолчит.

 

А с врагом придется

Встретиться в бою —

Не отдаст он даром

Голову свою.

 

Матери — да чтобы

Этого не знать...

На родного сына

Молча смотрит мать.

А. Твардовский

 

Ты не подведи меня, сынок

Вырастает мальчик из пелёнок,

Незаметно учится летать.

«Ты лети по жизни, мой орлёнок, —

Тихо скажет ласковая мать.

 

«До всего тебе пусть будет дело,

Сохрани народ свой от беды.

За Отчизну доблестно и смело

Заступись, защитник мой! Ведь ты

 

Словно свет немеркнущий в оконце,

Полноводной реченьки исток,

Яркий луч звезды, чьё имя Солнце.

Ты не подведи меня, сынок…»

И. Зуенкова

 

Посвящение сыну

Мальчик очень маленький

Мальчик очень славненький

Дорогая деточка

Золотая веточка

Трепетные рученьки

к голове закинуты

в две широких стороны

словно крылья вскинуты

птица моя малая

птица беззащитная

если есть ты, Господи,

силу дай железную

выходить Кирюшеньку

над бескрайней бездною.

К. Некрасова

 

Мой сын

Мой сын был слишком мал,

Чтоб в руки взять винтовку,

Он даже «р» не мог произносить.

Он был забавный, маленький, неловкий,

 

Но как любил он жизнь и как хотел он жить.

В морозы января, февральские метели

Он часто вспоминал далекого отца.

Он улыбался тем, кто проходил в шинели

И «папа» говорил, когда встречал бойца.

 

Так жили мы вдвоем, в военном Ленинграде.

Наш город каждый день потери отмечал.

Израненный, он коченел в блокаде,

Угрюмый, под обстрелами молчал.

 

Мне кажется, что сердце холодело,

Как с фабрики бежала я домой

В тот день, когда от черного обстрела...

Погиб мой сын, погиб ребенок мой.

 

Остались в памяти — изломанная рама,

Обломки стульев и осколки ваз

И теплое, святое слово «мама»,

Услышанное мной в последний раз.

 

И всё... Ни боль, ни горечь, ни усталость

Меня не позовут теперь домой.

И я ушла на фронт, на грозный бой

За город, где тоска моя осталась,

За город, где погиб ребенок мой.

П. Каганова

 

* * *

Мой сын синеглазый!

В тревожные, грозные дни

Прочти эти строки

И в памяти их сохрани.

 

Я жить, побеждая, хочу,

Но война есть война.

И если фашистская пуля

Мой путь оборвет,

 

Заменит отца тебе

Наша большая страна,

И сердце мое

В твоей груди оживет.

 

Я в трудное время

Исполню свой долг до конца.

Тебе не придется краснеть,

Вспоминая отца.

А. Сурков

 

Чистой и ясной свечи не гаси...

Чистой и ясной свечи не гаси,

Милого, юного сына спаси.

Ты подержи над свечою ладонь,

Чтобы не гас его тихий огонь.

 

Вот он стоит одинок пред тобой

С двадцатилетней своею судьбой.

Ты оживи его бедную грудь.

Дай ему завтра свободно вздохнуть.

С. Маршак

 

В один холодный зимний день

В один холодный зимний день

Открылись окна настежь

И я увидела там свет

Прозрачный и прекрасный!

 

Тут лучик солнца залетел

Окутавши все бликом

И озаряя все теплом

Прилег на руки тихо.

 

На утро лучик мне сказал —

Прижмись ко мне по крепче,

И превратившись в малыша

Вдруг улыбнулся нежно.

 

На свет родился мой сынок

Как ангелочек милый,

Малюсенький как лепесток

И как цветок красивый.

 

Мне хочется тебя обнять,

Но прикоснуться страшно

От счастья сильно закричать,

Мой лучик восходящий!

 

Еще не можешь говорить,

Лежишь тихонько в люльке,

Но знай же даже когда спишь

Твой сон хранить я буду.

 

Мой долг тебя оберегать

И быть с тобою рядом,

Всегда любить, всегда прощать

Быть нежной доброй мамой.

 

Я так ждала тебя родной

И ты услышал милый,

Ты здесь, ты рядышком со мной,

Мой ангел сизокрылый!

 

Расти на радость всей семье,

А я молится стану

Чтоб ангел твой тебя везде

В обиде не оставил!

О. Писарева

 

Утро сына

Как же ты посапываешь сладко!

Под щекою смуглой — крепкая ладонь.

Жмурится кот Васька — вновь украдкой

Влез в постель, мурлычет: ну не тронь!

 

Сны затрепетали на ресницах,

Простыня упала с загорелых ног…

Знать бы, что тебе сейчас там снится,

Милый наш мальчишка, дорогой сынок!

 

Может, с другом бродишь по деревне,

Иль в футбол гоняешь во дворе?

Или дятла ищешь на деревьях,

С муравьишкой путешествуешь в траве?

 

Пусть, малыш, тебе приснится море,

Паруса Надежды, Веры и Любви!

Птица счастья заслонить от горя

Сразу прилетит, ты только позови.

 

Пусть сияет небо голубое,

Ласточки и нивы в золотой дали —

Радуется солнцу всё живое

В ласковых ладонях Матери-Земли.

Л. Кобзарь-Шалдуга

 

Мой сын

Не успев забыть про сон,

Глазки не раскрывши,

Шум и гам со всех сторон,

Словно град по крыше.

 

Милый утренний звонок

Мигом всех разбудит.

Суету, заботы, смех,

Радость в нас пробудит.

 

Как энергии поток,

Не успев надеть носок,

Вмиг перевернулся —

Сыночка проснулся!

 

Книги, мячик, кувырок,

Стройка, гонки, марш-бросок.

Всё рычит, летит, несётся,

Пока ночь, вдруг, не вернётся.

 

Стихло всё, чуть лишь к подушке,

Вмиг забыв про все игрушки.

Сон окутал, вдаль маня —

В сказок новые края.

 

Отдохнув, поспав немало,

Сил набравшись, чтобы стало

Столько, дом чтоб закачало —

Можно всё начать сначала……

В. Тунников

 

* * *

Мама, дай покушать!

Мама, дай попить!

Мама, ту игрушку

Надо мне купить!

Мама, вытри сопли!

Мама, обними!

Мамочка, промокли

Сапоги мои.

 

То не спит, то хнычет,

То кругом бардак.

Целый день талдычу

Я примерно так:

Сын, ты не голодный?

Всё, пойдем гулять!

Дай нос — не холодный?

На горшок и спать!

 

День сурка окончен,

Наконец-то спит

Мой родной комочек

Маленький бандит.

Шепот среди ночи:

«Мам, не спится мне.

Страшная там очень

Тень на потолке.

 

Будь со мною рядом!»

Я к нему лечу,

У кроватки сяду

И ночник включу.

Только глаз прикрою,

Снова слышу «ма,

Посиди со мною».

…Вот и пять утра.

 

Подремлю чудесно

Я часок-другой

Сын уже на месте,

Словно постовой.

Жмется у кровати…

Ну чего??! Я сплю!!!

ПрибеЗал сказать я,

Что тебя лУблю!

 

Обниму сыночка,

Крепко и с теплом.

Пахнет сладко щечка

Детством и добром.

Ты зови, сыночек,

Триста раз на дню,

И сто сорок ночью

Для того живу,

 

Чтоб быть нужной детям,

Чтоб дарить любовь,

Ведь на этом свете

Срок есть у всего.

Время быстротечно,

Годы нас несут…

Детство ведь не вечно,

Малыши растут.

 

Скоро перестанет

Нежно маму звать.

Будет взрослый парень

Сам дела решать.

Будет редким гостем

Забегать на чай,

И не чмокну в носик

Больше невзначай.

 

Обнимать он будет

Редко уж; и сам

Скажет мне при людях

«Мам, ну перестань!»

Больше не попросит

Песню спеть меня

Ножку не забросит,

Рядышком сопя.

 

Наведу порядок,

Отосплюсь одна.

Только вряд ли надо

Будет все тогда.

Обниму сыночка,

Крепко и с теплом,

Пока пахнет щечка

Детством и добром.

О. Яновская

 

Моему ребёнку

Обнимаю ль тебя иль, склонясь пред тобою,

Отмываю от грязи ребячьи ножонки, —

Вдруг в душе зазвучит голос песни незвонкой,

И пойду я за ним, как идут за судьбою.

 

А когда унесёт меня песня далёко,

Обжигая тревогою самозабвенной, —

Стоит крикнуть тебе — и вернусь я мгновенно,

Мне в надзвездных краях без тебя одиноко.

 

То становишься ты всех сокровищ чудесней,

То забуду тебя, слыша песни начало…

Ах, не песня ль с тобою меня разлучала

И не ты ли, сынок, разлучал меня с песней?

Сильва Капутикян (пер. М. Петровых)

 

* * *

Наверное, меня поймёт лишь мать:

У материнских душ один язык,

Ступая тихо, чтоб не расплескать,

Стакан воды принёс мне Араик.

 

Благословен труд материнский мой!

Всю жажду долгих лет в короткий миг

Я утолила этою водой,

Которую принёс мне Араик…

Сильва Капутикян (пер. В. Звягинцева)

 

Песня матери

Хочу я так воспеть тебя,

Слова такие подобрать,

Какими никогда, любя,

Ребёнка не ласкала мать.

 

Осколок сердца моего,

Ты в мир вошёл из рук моих.

Мой светлый, ясный, для кого

Таит тепло мой каждый стих!

 

Вчера едва ты лепетал

В своей младенческой поре,

А нынче мальчиком ты стал,

С детьми играешь во дворе...

 

Наш двор я вижу: ручеёк

Бурлит, шелковица растёт...

Здесь я играла, мой сынок,

Теперь и твой настал черёд.

 

Всё, что прошло в тени ветвей,

Всё, что ручей унёс давно,

Весёлой резвостью твоей,

Твоей игрой возрождено.

 

Ты славно — вижу я в окно —

Играешь с детворой в снежки,

Не замечая, что давно

Осыпал снег мои виски,

 

Что взор тускнеет с каждым днём,

Подобно солнцу в облаках,

Но вспыхивает вновь огнём

В похожих на мои глазах.

 

Играй, мой мальчик, жизнь моя,

Мой мир — и прежний, и другой,

В котором вновь рождаюсь я, —

Мой золотой, мой дорогой!

 

Хотела так воспеть тебя,

Слова такие подобрать,

Какими никогда, любя,

Ребёнка не ласкала мать.

 

И что ж! Я знаю — песнь моя

Поётся много сотен лет

И, вечно новое тая,

Хранит тысячелетий след.

Сильва Капутикян (пер. М. Заваховской)

 

Мать и сын

Глядят друг на друга и слова не могут найти, —

глухая стена между матерью скорбной и сыном.

Два дерева — с кроной несхожею, с корнем единым, —

одно — иссыхает, другому — расти да цвести.

 

Не девять лишь месяцев, а девятнадцать лет

с любовью и трепетом сына под сердцем носила.

Всю душу, все помыслы, юность свою, свой расцвет

вдыхала в сыновнюю плоть, как духовную силу.

 

Стоят и молчат. Ни один не опустит лица.

Меж ними молчанье такое, что дрогнули б скалы...

Единая кровь, но сколь рОзно стучат их сердца!

Быть ближе нельзя, но и дальше нельзя быть, пожалуй...

 

Откуда, когда, почему это все началось?

Тот путь, что от матери сына уводит, тяжЕле,

чем путь отступленья, где роты расходятся врозь,

чем путь в кандалах по этапу сквозь посвист метели.

 

Где розни начало? Сегодня ли, час ли назад

из темных глубин поднялся этот призрак разлада?

И мать ужаснулась, поняв, что сыновний взгляд

таит отраженье чужого и чуждого взгляда.

 

Иль в прошлую зиму, когда, не смыкаючи глаз,

ждала до утра и, заслышав звонок, закричала

от счастья, от гнева, от мук, от всего, что тотчас,

обрушась на сына, под матерью пол закачало?

 

Иль раньше, когда ни за что обругал он со зла

товарища школьного...

Боже, что с матерью сталось!

Она в исступленье пощечину сыну дала,

а ночью от этой пощечины в муках металась.

 

Иль раньше еще, иль почти что от самых родин...

Ведь против капризов его у нее, одинокой,

лишь ласки бессильным оружием были, а сын

в крови уже нес эти взрывы гордыни жестокой.

 

С весны ли, когда ты, девчонка, играла с судьбой,

когда еще доброго не отличала от злого

и не понимала, что жизнь разочтется с тобой,

что будущее подчиняешь ты власти былого.

 

О, промах ребяческий, непоправимый вовек,

хоть все перечеркнуто в давнем свидетельстве неком...

Как страшно, когда самый близкий тебе человек

мучительно видится самым чужим человеком !..

Сильва Капутикян (пер. М. Петровых)

 

Сыновьям

Я умру в один из грядущих дней.

Черный некролог тиснут поутру.

Я запру не дверь комнаты моей —

каменную дверь я навек запру...

 

А ведь так легко было до сих пор

дверь мою толкнуть, заглянуть, шепнуть:

«От какой тоски так померк твой взор?

Что в бессонной тьме навевало жуть?»

 

...Книги, лампа, стол — тут они как тут.

Только нет как нет лишь меня одной.

В комнате моей на тебя найдут

чувства, чьих имен в речи нет родной.

 

Ты начнешь молчать, я начну звучать

шепотом со стен, с фото и с холста.

И тогда, как лед, треснет немота,

чьи пласты росли долгие лета.

 

И раздастся стон с четырех сторон,

из подушки — плач, приглушенный вой.

От жестоких ран я сквозь вечный сон

содрогнусь, прося жалости живой.

 

Но мои глаза — боль и свет любви —

все тебе простят с неба, как сейчас.

Нет ведь никого — помни и пойми, —

кто бы знал, как ты, нежность этих глаз!

 

Бросишься ко мне, как бездомный зверь, —

заперта навек каменная дверь...

Не поцеловать моих грустных век —

каменная дверь заперта навек...

 

Трудный мальчик мой, здесь я до сих пор!

Дверь легко толкнуть, заглянуть, шепнуть:

«От какой тоски так померк твой взор?

Что в бессонной тьме навевало жуть?»

 

Милосерден будь, а не так суров.

Будь же справедлив, — сыном будь, мой сын!

У меня — свой хлеб, у меня — свой кров,

Теплоты прошу из последних сил!

 

Не за свой же прах — за тебя мой страх!

Ведь потом, потом, раненный виной,

мучиться начнешь ты во весь размах,

бедный мальчик мой, мальчик мой родной!..

Сильва Капутикян (пер. Ю. Мориц)

 

* * *

Уходят сыны, уходят сыны:

В тапочках первых, из шерсти пушистой сплетенных,

В твердых сандаликах, стоптанных в играх и драках,

В ботинках, натертых до блеска, бегущих бегом на свиданье,

В сапожищах солдатских, тяжелых и запыленных,

 

Уходят сыны, уходят сыны,

Увлечены и опалены

Лихорадкой огромного мира.

С каждой минутой — дальше на шаг,

С каждой минутой — нити слабей.

Неотвратимо отдалены,

Уходят сыны, уходят сыны.

 

Старая женщина встала в начале дороги.

Стоит и стоит одиноко на старом пороге,

Не шевелясь, не разгибая спины...

И все дальше уходят, уходят сыны.

Сильва Капутикян (пер. М. Алигер)

 

* * *

Сыновья, стали старше вы павших отцов.

Потому что на марше — любой из бойцов,

Потому что привалы годам не даны.

Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

 

Не чернила, а кровь запеклась на земле,

Где писала любовь свою повесть в седле.

Этой повести строки поныне красны.

Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

 

В вашем возрасте мы возглавляли полки,

Отсвет звездности падал на наши клинки.

Опустили нас в землю, как в саблю ножны.

Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

 

Мы не знали испуга пред черной молвой

И своею за друга клялись головой.

И отцов не позорили мы седины.

Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

 

Все, что мы защищали, и вам защищать,

Все, что мы завещали, и вам завещать,

Потому что свобода не знает цены.

Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

 

Нужно вам, как нагорью, далёко смотреть,

Волноваться, как морю, как звездам, гореть

Будьте долгу верны, добрым думам верны

Вы о нас, сыновья, забывать не должны.

Р. Гамзатов

 

* * *

Бывает, сын, с детьми играя.

Заметив издали меня,

Замрет и смотрит не мигая,

А за спиною беготня.

 

Нырнуть в игру или хотя бы

На миг рвануться и прильнуть?

Ах, с папою или без папы

Еще до вечера чуть-чуть!

 

О, этот взгляд, мне душу рвущий.

Как бы рассеянный слегка.

Неузнающий, узнающий.

Издалека, издалека!

Ф. Искандер

 

Малыш, или Поэма света

Отдохновение уму,

Душе от злобы дня заслонка,

Да славится в любом дому

Щебечущий цветок ребенка.

Ты смутно узнаешь черты.

Ты как бы вспоминаешь жесты.

Неужто это снова ты?

…И прошумят из пустоты

Надежды, подлости, оркестры.

 

*

— Сынок, не заплывай за буй! —

С крыльца с тревогою мгновенной.

Ах, голос мамы: — Не горюй! —

Теперь, должно быть, из Вселенной.

— Сынок, не заплывай за буй!

Не за-плы-вай!.. — сладит тревога.

Сказать уж некому: — Подуй! —

Приплясывая от ожога.

Когда один, куда ни глянь.

Среди всемирного раздора.

Слабейшему опорой стань!

И в том, глядишь, твоя опора.

 

*

Вот эволюции исток.

Шлеп! Шлеп! Чарующие звуки!

Вполне успешно делом ног

Усердно занятые руки.

 

Он ненавидит произвол

Вещей, подробности рутины.

Любой предмет — на пол! На пол!

Не в этом главное, дубины!

 

Вот соску, что без молока.

Молочные сжимают зубки.

Задумался и чмок! слегка

По принципу потухшей трубки.

 

Спит на балконе-корабле.

Сопит, посвистывает дроздик.

Вдруг SOS! Мычит: — Ко мне! Ко мне!

Трясется капитанский мостик,

 

— Где мой стюард? Где мой дурак?

Ищите трубку! Трубку! Трубку!

Свистать наверх! На полубак!

Спустите, если надо, шлюпку!

 

Ищу. Мотает головой

С оттенком сдержанного гнева:

— Уволю! Ты совсем тупой!

Не справа выпала, а слева!

 

…Да, тупость. Правду говоришь.

С годами взрослые линяют.

У нас за тупость, мой малыш

(Сказать: гуманность — согрешишь).

Не принято, не увольняют.

 

А на ночь поят молодца.

Нет, не в отца (на всякий случай!)

Стрижет! Добулькал до конца!

А выражение лица:

После бутылки спится лучше.

 

*

Чего ни цапнет, в рот сует.

Сам и алхимик и пробирка.

Газету «Правда» — вправду в рот,

А вслед (для тиража) — копирка.

 

Отбил мочалку, как в бою!

Не унывает! Въелся в пемзу!

А там! Хвать рукопись мою!

И на зубок! (как раньше!!!) цензор!

 

Чего ни встретит, тянет в рот.

Успеешь вытянуть — он в слезы.

Обоев ленточки грызет.

Лосенок! Это ж не березы!

 

Вот скинул вазу с высоты.

Не в вазе дело! Просто дико

Жевать невинные цветы.

Хоть пахнет пряником гвоздика!

 

Все в рот! Гантели и кота!

Картошка! Ложка! Брошка в кильке!

Где женщины! Сюда! Сюда!

Прочь с палубы хотя бы шпильки!

 

*

Вгляделся, голову склоня:

— А ну-ка, папа мой, не кисни!

Во всем бери пример с меня.

Улыбка — первый признак жизни.

 

Украдкой сунешься, шутя,

В его игрушечное царство,

Весь заливается дитя.

Смеясь над опытом коварства.

 

У зеркала. Во весь размах

Он хочет окунуться в бездну.

Там папа с кем-то на руках.

Но с кем? Вот дотянусь и тресну!

 

Хоть философия и дичь.

Дается правильно задире:

Сначала мир в себе постичь.

Потом себя постигнуть в мире.

 

А вот стекло окна — предел.

Подобья не находит память.

Забавно воздух затвердел.

Так славно воздух барабанить!

 

*

Впервые за зиму во двор.

Скрипучая полуколяска.

Зима теряет свой напор.

Темно-лиловая окраска.

 

Он вспоминает: — То? Не то?

Чирикало в зеленых купах.

Теперь деревья без пальто,

А люди, как нарочно, в шубах.

 

Здесь даже взрослые вполне

Снуют без дела неустанно.

Не от меня или ко мне,

А сами по себе. Как странно!

 

Взглянул, сомненье не тая, —

Идет с кошелкою старушка.

Мол, непонятная усушка:

Еще не бабушка моя.

Тогда зачем уже старушка?

 

Снег рыхло шмякается с крыш.

Он смотрит вверх не без опаски.

Вдруг на тропе другой малыш.

Наглец! И он в полуколяске!

 

Взгляд у обоих — не обман.

Достоинство и равнодушье.

Так с богдыханом богдыхан,

Должно быть, на тропе верблюжьей.

 

Мол, раньше было: — Я и мир!

Мои и женщины и злато!

Теперь и я и ты — кумир.

А мир все тот же. Жидковато!

 

Разъехались. Привет! Привет!

У каждого своя горбушка.

И даже с молоком чекушка!

…Прошла собака. Глянул вслед.

Нет, слишком крупная игрушка.

 

Я подошел. Он оглядел.

Чуть улыбнулся осторожно:

Ты в шубе сильно почужел.

Но, в общем, догадаться можно.

 

Домой! Там жар от батарей.

Здесь холодно и незнакомо.

Я дома все-таки главней,

И потому приятней дома.

 

*

Пыл сатирический умерь,

Дабы не подводить отчизну!

Сработанная плохо дверь

(Особый путь к социализму) —

 

Не прикрывалась. Удалось.

Достигнуть плотника. (Элита!)

Работает. Сопит. Авось

Подладит чертово корыто!

 

Свои сто грамм он поимел.

Перед работою. Законно.

Питье есть смазка гегемона,

Чтобы в работе не скрипел.

 

Пока он ковырял пазы

И грохотал, как в преисподней,

Малыш мой изучал азы

Профессии почти господней.

 

Вот плотник прикрывает дверь

И ручку пробует оттуда.

Малыш как заревет: — Не верь!..

Он запирает нас. Иуда!

 

Тот двери распахнул и вспять.

И как бы сдерживаясь в споре:

— Чего орать? Чего орать?

Я ж не могу не закрывать?

Тогда хоть стойте в коридоре!

 

Стоим. Он закрывает дверь.

И малышу не страшно это.

А плотник говорит: — Теперь

Попробуем из кабинета.

 

Вошел. Закрыл. Безумный крик:

— И ты от нас не запирайся!

Ах, непонятен мой язык?

Тогда и вовсе убирайся!

 

Тут плотник: — Черт вас подери! —

Швыряет инструменты в сумку.

— Чего столпились у двери!

Или мальчишку убери!

Или гони за вредность — рюмку!

 

И смех и грех! Но детский взор,

Быть может, видит тот простор

Всечеловеческого братства,

Где одинаковый позор:

Что запирать. Что запираться.

 

*

Внезапно шлепнулся и в рев!

И сквозь обилие капели

Он как бы говорит без слов:

— Куда ж вы, взрослые, глядели?

 

Куда глядели вы? Куда?

Вы! Вы! — переводя дыханье, —

Ах, никуда?! Ах, никуда?!

Так вот вам!.. — И — до заиканья!

 

А там в глазах, на самом дне

Обида горькая, немая:

Я понимаю — больно мне.

А вот за что? Не понимаю.

 

И вдруг замолк! Жизнь хороша!

Уже ручонками и телом

К чему-то тянется душа:

Зла не держу. Займемся делом.

 

*

К любому падает на грудь

И обнимает, как знакомца.

Жизнеприятельство. От солнца,

От бульканья, от перезвонца

Перепадает всем чуть-чуть.

 

Так женщина после всего

Ласкает близкого тихонько.

Мужчина думает — его.

Она ж, не зная ничего,

Уже — грядущего ребенка.

 

*

Вода, как женщина, малыш,

Таит идею оголенья.

И вот сияющий голыш.

Смущенное прикосновенье.

 

Нет, нет… Не слишком горячо.

Зачем-то высунул мизинчик.

Доверился! Еще! Еще!

Не то — Амур, не то — дельфинчик.

 

То шлепнет по воде сплеча.

То самого волнишкой смоет,

Душ! Попадание прямое!

Играет луч внутри луча.

Как бы взаимно щебеча.

Две чистоты друг друга моют!

 

Не хочет из воды. Кричит!

Аж выворачивает душу

Мол, я — амфибия, мой вид

(Ты понимаешь, троглодит?!)

Еще не просится на сушу!

 

Но как забавно! Каждый раз

Накинешь простынь с головою,

И вмиг замолк, притих, погас.

Что там случается с тобою?

 

Решил, быть может, в простоте:

Тепло, темно… Ах, жизнь-плутовка!

Несут куда-то в темноте…

Я, значит, снова в животе.

Из живота кричать неловко.

 

*

Вошел в двенадцатом часу.

Он спит. Святая безмятежность.

Держать стараюсь на весу

Свою избыточную нежность.

 

Опять к Востоку головой.

Ну что ты скажешь человеку!

В самом покое непокой.

Ползет, как правоверный в Мекку!

 

Лицом молитвенно в матрац,

Но к небу выпятился задик.

Какой насмешливый намаз!

Ты кто? Хайям? Или Саадик?

 

Чем занимает сон его?

Опять игрушками? Обедом?

Что видит он? Да ничего!

Поразмышляем и об этом.

 

Он мог бы, думаю, без слов

Сказать, откинув одеяло:

— Я никогда не вижу снов.

Мне не хватает матерьяла.

 

*

— Да будет свет! — малыш исторг.

И я нажал на выключатель.

О, ломоносовский восторг.

Омытый золотом старатель!

 

Природа света — давний спор.

Два великана — Гете — Ньютон.

Вопрос неясен до сих пор

И окончательно запутан.

 

По Ньютону свет — вещество.

По Гете свет — идея света,

Добра над мраком торжество,

Как вдохновение поэта!

(Хоть непонятно ничего,

Но как-то поощряет это!)

 

По Ньютону — цвет вещество.

Частица бьет в глазной хрусталик.

А цвет — иллюзия его.

Как бы видение того.

Кто выпил сам хороший шкалик.

 

По Гете — цвет он цвет и есть.

Свет подвергается атакам,

А цвет суровой правды весть.

Финал баталии со мраком.

 

И потому нам колорит

О компромиссе говорит.

Великим славу воскурим!

Но все-таки по всем приметам

Чего-то не хватало им.

При чем тут веймарский режим!

Ребенка не хватало им,

Ребенка в опытах со светом!

 

Был Ньютон из холостяков.

К тому же яблоком контужен,

Детородящих пустяков

Не приглашал к себе на ужин.

Но Гете, Гете, первоцвет

Искавший, как пастух теленка,

Варум Фергессен зи, поэт,

Что реагирует на свет

Щебечущий цветок ребенка?

 

И так, с ребенком на руках.

Почти что чаплинская лента:

Малыш и свет. Малыш впотьмах —

Для чистоты эксперимента.

 

— Да будет свет! — я сам исторг.

И стало в комнате просторно.

А ломоносовский восторг

Был зафиксирован повторно.

 

Семь раз с ребенком на руках.

Семь раз он к свету простирался!

Семь раз (запомните!) впотьмах

Ко мне теснее прижимался!

 

С проверкой опыта возни

Не предстоит. Свидетель рядом.

Я не Лысенко, черт возьми,

Коров кормивший шоколадом!

 

Когда малыш впотьмах прижал

Ко мне трепещущее тельце,

Вскричали физики: — Аврал! —

Ребенка гений доказал:

Любовь и свет — есть однодельцы.

А Гете издали кивал:

— Да, я предвидел сей провал,

Я их назвал — тюрьмовладельцы!

 

Их опыты — насилье, кнут!

Природы-матери стенанья

Они нам нагло выдают

За добровольные признанья.

 

Был Гете легкий Геркулес,

Он созерцал наш мир, не пучась.

Его к природе интерес

Был не надрез или разрез.

Он обтекал ее текучесть!

 

И тут совсем недалеко

До вывода, который, кстати:

Как свет белеет молоко,

А молоко есть жизнь дитяти.

 

Подставленная щедро грудь,

(И щедрость — свет!), любовью сжатый.

Прекрасен этот Млечный Путь,

Как бы в лампаду из лампады.

 

Свет есть любовь. Любовь есть свет.

(Другого не было и нет!)

Дитя цветущее и ветка.

И человек, конечно, свет.

Но разложившийся нередко.

 

Свет — хлеб с голодным пополам.

Прозрачно-золотистый храм.

До мысли радующий око.

При жизни явленная нам.

Единственная явность Бога!

 

*

Впервые встал. Шатнуло вбок.

Задумался почти печально.

Смелей, смелей! Еще шажок!

И да поможет тебе Бог

Надежнее, чем сила ног,

Стоять и мыслить вертикально!

 

*

Ну а теперь к себе, малыш.

Хочу начать стихотворенье.

Ты протестуешь, ты кричишь.

Тебя уносят, мой малыш.

Искусство — жертвоприношенье.

 

За дело! Комната в дыму

Сдирается с картины пленка.

Да славится в любом дому

Щебечущий цветок ребенка.

Ф. Искандер

 

Песни матери

 

Первая песня

Едва ты на свет появился, как стала

Земля для меня удивительно светлой.

Крыло мое, сын мой, вознес ты меня

К сверкающим звездам,

Весь мир подарив мне —

От малых росинок, горящих на солнце

Хрустальными сферами и огнями,

До неги сиреневого заката.

Ты плод мой, — отныне никто на земле

Меня не посмеет назвать пустоцветом.

Нет, я не унылый песчаный бархан,

А чернозем, в чьей горячей утробе

Зерно набухает,

Родится росток

И медленно зреет завтрашний колос.

Ты имя матери мне присвоил.

И я стою в этом гордом званье —

Стою на почетнейшем из пьедесталов,

Выше которого в мире нет.

Уснули котята,

Свернувшись мягко

В серый пушистый клубок из шерсти.

Еще не страшат их ни ветры, ни стужа,

Живут они в крепости — самой надежной,

Она материнской любовью зовется.

Уснули зайчата,

Лапки придвинув

К упругим и теплым соскам зайчихи.

Еще не страшат их ни волк, ни медведь,

Живут они в крепости — самой надежной,

Она материнской любовью зовется.

Уснули орлята,

Прижавшись друг к другу,

Под нежным и сильным крылом орлицы.

Еще не страшат их ни грозы, ни бури,

Живут они в крепости — самой надежной,

Она материнской любовью зовется.

Усни и ты, мой сынок, — не надо

Тебе опасаться ни ветра, ни стужи:

У матери в сердце горит, не сгорая,

На радость тебе лучезарное солнце.

Нет крепости в мире верней, чем твоя,

Она материнской любовью зовется.

Усни же, сынок, на подоле моем, —

Безбрежна земля,

И распахнуто небо,

И сна у тебя ни спокойней, ни слаще,

Поверь мне, не будет уже никогда.

 

Вторая песня

Ты начал улыбаться!

Как замечу

Улыбку сына, все вокруг милей.

И душу открываю я навстречу

Твоей улыбке, радости твоей.

Но мне улыбчивая радость эта —

Как огонек родного очага.

Я ею успокоена, согрета,

Она безмерно сердцу дорога.

По мне улыбчивая радость эта,

Что даришь, не задумываясь, Ты, —

Как первый лучик утреннего света,

Блеснувший из недвижной темноты.

Так вспоминай же про улыбку чаще,

Она — богатство верное твое.

Пусть будет смех, задористо звенящий,

Счастливым продолжением ее!

Вовеки с ним не разлучайся, чтобы

Под небом смеха, выгорев дотла,

Погибли сорняки бессильной злобы

И доброта раздольно расцвела.

Когда метель закружится шальная,

Ты щедрость солнца в смехе обнаружь,

С лиц человечьих зиму прогоняя,

Смывая наледь с человечьих душ.

Уместный смех — как мудрое присловье:

С ним жизнь красна и легок дальний путь.

Не знай печали,

Смейся на здоровье,

Но никогда насмешником не будь!

 

Третья песня

Вот и молвил первое ты слово!

«Мама!» — повторяют ручейки,

«Мама!» — лепестки горят багрово,

«Мама!» — не смолкают родники.

«Мама!» — повелительно и звонко

То и дело слышится из гнезд.

«Мама!» — на лету у жеребенка

Развевается пушистый хвост.

«Мама!» — от рассвета до заката

Листья шелестят и там и тут.

«Мама!» — тонкорунные ягнята

Весело за овцами бегут.

«Мама!»

Наконец тобой впервые

Слово это произнесено.

Пусть потом и все слова другие

Душу мне согреют, как оно!

Удержу весенним нет потокам,

Речь их неустанна и жива.

Но беда, коль схожи ненароком

С вешними потоками слова.

Чтоб звучала речь твоя толково,

Отдаваясь эхом вдалеке,

Пусть неспешно созревает слово,

Как зерно — в усатом колоске.

Ценность поспевающего хлеба

Не в стеблях, что шумно, как волна,

На ветру склоняясь, смотрят в небо,

А в незримой тяжести зерна.

Следуй, сын мой, мудрому завету:

Все, что ты однажды произнес,

К месту быть должно, как солнце к лету,

А к зиме — сверкающий мороз.

Не случайное, что к разговору

Просто вертится на языке, —

Слово каждое должно быть впору,

Как кольцо, что точно по руке.

Ведь иначе с пальца, что ни делай,

Соскользнет оно, коль велико,

А коль узко, палец помертвелый

Побелеет, точно молоко.

Если друг твой что-то по секрету

Рассказал тебе, уста сомкни.

Как заклад храни ты тайну эту —

Болтовня предательству сродни.

Горе пустозвону!

Может статься,

В мире, что прекрасен и суров,

Главные сокровища таятся

В глубине невысказанных слов.

 

Четвертая песня

Не бойся деревьев зеленых

И этой тореной тропы.

Вот желтый пушистый цыпленок

Проклюнулся из скорлупы.

Но страх ему вовсе не ведом, —

Невзрачный и слабый на вид,

Он бодро за курицей следом

На спичечных лапках бежит.

Тебя же, любя и лелея,

Носила я год на руках.

Пожалуйста, будь посмелее,

Напрасен твой трепетный страх.

Взлохмачен и немощно-тонок —

Взгляни на его худобу! —

Явился на свет жеребенок

Со звездочкой белой на лбу.

Стоит он у пыльной дорожки,

Еще неуклюж и смешон,

Но твердо расставлены ножки,

И к матери тянется он.

Чудесней не встречу я тропки,

Чем та, по которой впервой,

Забавный, испуганный, робкий,

Прошел ты, единственный мой.

Дорог удивительных много,

Им нет ни конца, ни числа,

Хочу, чтоб любая дорога

К вершинам джигита вела.

Чтоб, даль облетев, словно птица,

Ко мне отовсюду ты мог

С открытой душой воротиться,

Ступить на родимый порог.

Пусть исподволь жизненный опыт,

Что так многолик и цветаст,

Дорога для сердца накопит

И спутника верного даст.

Пусть зной донимает не очень,

А холод не будет суров

И светятся возле обочин

Глаза голубых родников.

Пусть тот, кто сдружился с тобою,

Тебя не разлюбит вовек,

Пусть всюду,

Под крышей любою,

Найдешь ты приют и ночлег.

Пусть будут выносливы ноги

И вечно душа молода.

Пусть добрая слава в дороге

Тебя обгоняет всегда. —

Нет большего в жизни позора,

Чем, совесть запачкав в пути,

Домой наподобие вора

Во тьме полуночной прийти.

Со многим на свете готова

Я сердцем смириться вполне, —

Лишь только бы горя такого

Не ведать ни сыну, ни мне!

 

Пятая песня

Окрепли у сына ручонки

И стали руками мужчины,

В них скрытая нежность таится,

Им силой налиться дано.

Так пусть эти твердые руки,

Когда зацветают долины,

И плугом уверенно правят,

И в землю бросают зерно.

Их ждут голубые вершины

И потом политое поле,

Дороги, что между собою

От века сплетались хитро.

Пусть будут усталые руки,

Которых не портят мозоли,

Творящими правое дело,

Дарящими только добро!

Окрепли у сына ручонки

И стали руками мужчины,

Они, если надо —

На то им

Разумная дерзость дана, —

Протянутся к звездам горячим

И, ярость смиряя пучины,

Немало бесценных сокровищ

Бесстрашно достанут со дна.

Седло скакуна украшает,

А труд — всемогущие руки,

Дворцы, закрома и заводы

Поведали миру о том.

И сын мой да будет избавлен

От праздной, бессмысленной скуки;

И сладости хлеба, который

Чужим заработан трудом!

 

Шестая песня

Пусть старается сын, чтоб на радость друзьям

Было каждое слово его — как бальзам.

Пусть с другими разделит он тяжесть забот,

И лишенным надежды надежду вернет,

И опорою будет для тех, кто в пути

Веру в силы свои не успел обрести.

Пусть он посохом станет для старцев седых

И веселым товарищем для молодых.

Пусть душевного он не жалеет тепла

Для узнавших, что значит студеная мгла,

И отдаст без раздумья голодному хлеб,

Чтобы тот ободрился и духом окреп.

Пусть поможет он тем, кто и так на коне,

Но полезнее пешему будет вдвойне.

Пусть чужая слеза

И чужая беда

Не оставят спокойным его никогда

И, лукаво смутив, не проснется в груди

Зависть к тем, кто по праву идет впереди.

А тому, кто отстал,

Поспешать не горазд,

Пусть он первый бесхитростно руку подаст!

 

Седьмая песня

Простерлось над землей твоею

Крыло зловещее войны.

Седлай, сынок, коня скорее,

Сними оружье со стены!

Тебя так долго для того я

Растила, не жалея сил,

Чтоб, не ища себе покоя,

Опорой Родине ты был.

Чтоб, землю делая богаче |

И наполняя закрома,

За плугом в полдень шел горячий

И к солнцу поднимал дома.

Так пусть теперь,

Когда кровавый

Рассветный дым плывет вдали,

Покроется оружье славой

В руках, что прежде плуг вели.

Как тень, над Родиной твоею

Крыло зловещее войны.

Седлай, сынок, коня скорее,

Сними оружье со стены!

Бывала ведома победа

Оружью этому не раз.

Оно еще отца и деда

Не позабыло и сейчас.

Тебе на ратную дорогу

Я в день разлуки отдаю

Свою надежду, и тревогу,

И боль незримую свою.

Когда удушье горло сдавит

И будешь ты не рад судьбе,

Любовь моя одна прибавит

И сил, и мужества тебе.

Уж лучше смерть принять в сраженье,

Любя Отчизну,

Помня мать,

Чем, жизнь спасая, на колени

Перед врагом покорно встать.

Мне нелегко,

Но есть причина

Для трудной гордости моей:

На фронт я провожаю сына,

Как миллионы матерей.

Свинцовый груз лихой годины

Неси достойно — и в бою

Не опозорь мои седины

И оправдай любовь мою.

Как тень, над Родиною всею

Крыло зловещее войны.

Седлай, сынок, коня скорее,

Сними оружье со стены!

 

Восьмая песня

Горе мне...

Платок свой белокрылый

В черный перекрасила я цвет.

Не вернулся сын — его могилы

На земле не отыщу я, нет.

Сколько женщин не по доброй воле

Нынче носят черные платки!

Сколько в их глазах суровой боли

И густой, пронзительной тоски!

Только головы седые эти

Не поникнут до исхода дней,

И ступают гордо по планете

Матери бесстрашных сыновей.

Только нет в глазах, что от печали

Тусклыми и выцветшими стали,

Нестерпимо-жгучего стыда,

Потому что мир победным светом

Озарен и будет в мире этом

Подвиг павших славен навсегда.

Сыновья нам долг сполна вернули:

Мы ведь их не для того растим,

Чтобы на виду у нас, в ауле,

От беды отсиживаться им.

Много ль увильнувших от походов,

Много ль сыновей в родном краю,

Что, подобно женщинам от родов,

В мирной сакле смерть нашли свою?

В общий строй становятся мужчины,

Чтобы не скудела наша рать.

Чтоб за степи, горы и долины,

Если надо, жизнь свою отдать.

Черный мой платок сродни святыне,

Не сниму его вовек, скорбя:

Душу не согреет мне отныне

Солнце, отнятое у тебя.

Небо надо мной не голубое —

Серое оно в разгаре дня,

И рассвет, что так любим тобою,

Без тебя не радует меня.

Слезы падают с росою вместе,

Соловьиный хор в кустах затих.

Для чего мне слушать птичьи песни,

Коли ты уже не слышишь их?

Но не молкнет память, сердце раня!

Быть бы мне давно в земле сырой,

Если бы не властное сознанье,

Что в бою погиб ты как герой.

Что, простясь на вечную разлуку,

Честно путь прошел ты боевой,

И к победе приложил ты руку,

И в салютах отсвет есть и твой!

Фазу Алиева

 

Сын

 

* * *

Будь, как начало.

Будь, как утро,

Как предисловье к речи мудрой,

Как предвозвестник новых лет,

Идущих за тобою вслед.

 

И — лучше скоро,

Чем не скоро, —

Пускай в тебе проснется тот,

Кто предпочтет огонь позору,

Смерть униженью предпочтет.

 

И слава прозвучит твоя

За рубежами бытия.

 

1

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Не забывайся в увлеченьях пылких:

По улицам въезжая в города,

Не забывай ту малую тропинку,

Которая вела тебя туда.

Хочу, чтоб ты, вышагивая чинно

В моднейшей шляпе, вдруг не зафорсил

И не забыл папаху из овчины,

Которую с младенчества носил.

 

2

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Коль встретишь старшего — путь уступи ему.

Шаг почитанья не считай за муку.

А младшему подай навстречу руку,

Как малому братишке своему.

Не говори, мол, мне весь мир знаком.

И скромности запас придется впору,

Коль ты в холме сумеешь видеть гору

И как с рекой считаться с ручейком.

 

3

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Не будь средь спутников своих

Уж слишком сладким.

А то они тебя съедят,

Как шоколадку.

И горьким нужно быть едва ли —

Таким, чтобы тобой плевали.

Иди и открывай те двери,

Где всё простят тебе,

Где ждут тебя

И верят.

 

4

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Бери с собою мужество из дома.

Оно не только на крыле подъема.

А в том еще, мой маленький сынок,

Что, если вдруг тебя сбивают с ног,

Ты не лежишь распластанно и пыли

И не кривишь в слезливом плаче рот,

А, мячиком подпрыгнув от земли,

Встряхнувшись, продолжаешь путь вперед.

 

5

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Не там живи, где зло кипит в крови,

А рядом с добродетелью живи.

Потворствуй совести и стань слугою ей,

А властвуй — лишь над волею своей.

И обладай решительности даром:

Коль обрубать —

Руби одним ударом.

 

6

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Найди все мудрые слова

Пред спорщиком суровым,

Чтоб победить ею сперва

Не силою, а словом.

А уж придется в драке быть —

Дерись, чтоб — вон из кожи!

Ведь дважды голову срубить

Тебе никто не сможет.

 

7

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Где б ни сошел с коня ты —

Не забудь,

Откуда начинал

Свой долгий путь.

Тебе протянет руку новый друг,

Но никогда не забывай тех рук,

Что скакуна седлали твоего,

И хлеб в твои хурджины положили,

Водой поили, преданно служили,

Не попросив — в отдачу — ничего.

 

8

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Вступай смелее в жизненное море,

И познавай — где правда, а где ложь.

Ты скоро сам увидишь и поймешь:

Цвет сахара подобен цвету соли.

И соль и сахар сам вкуси без страха,

Не полагайся только на молву.

Ты будешь лучше знать — где соль, где сахар,

Когда возьмешься вдруг варить халву.

 

9

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Хочу, чтоб ты всегда ценил огонь,

Как ценит путник в рубище холодном.

Хочу, чтоб бережливо на ладонь

Брал хлеб, как может брать его

Голодный.

Хочу, чтоб дымом над вязанкой дров,

И теплым хлебом — запахом медовым

Тебе был вечно дорог отчий кров,

Как будто ты вот вот вернулся к дому.

 

10

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Как высоко ты б не взлетел —

Отныне

Не забывай вовеки

Три святыни:

Грудь матери, вскормившую тебя,

И руку друга — в годы грозовые,

И губы, целовавшие любя

Тебя,

Когда ты сам любил впервые.

 

11

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Но, совершая даже легкий путь,

Перед другими выскочкой не будь.

Ведь выскочка изгадит всю дорогу.

В нем пользы мало, только пыли много.

Однако и в хвосте плестись — что толку?

Отставший беззащитен перед волком.

 

12

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

Тебе счастливым быть желаю я,

Коль счастливы и все твои друзья.

Ты должен досыта поесть тогда лишь,

Когда не голоден и твой товарищ.

А после дел нелегких отдохни,

Коль рядом отдыхают и они.

Пусть знаком дружбы будет твое имя.

И пусть щедрее будет в миг любой

Твое крыло распахнуто над ними,

Чем их крыло простерто над тобой.

 

13

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

 

Средь горцев поговорка не забыта,

Рожденная еще в былые дни:

Чтоб выбрать лошадь — осмотри копыта,

Чтоб друга выбрать — в сердце загляни.

 

Запомни эту мудрость,

А коль скоро

Запомнил, —

Вот тебе еще одна:

Не поднимайся в гору,

У которой

Вершина даже утром не видна.

 

Все мудрости в дороге пригодятся;

Запоминай и третью заодно:

Не забирайся в озеро купаться,

Когда не знаешь — глубоко ль оно.

 

И наконец, последний мой совет:

Ты не один на свете проживаешь, —

Не делай для других людей вовек

Того, чего себе не пожелаешь.

 

14

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену,

А в дороге.

 

Не жди, что в жизни будет каждый год

И каждый день — отрадой и наградой.

Несчастьем может обернуться радость.

Закатом завершается восход.

 

Но как бы жизнь за горло ни брала,

Ты стойким будь перед бедою черной.

И голову не вешай обреченно,

Как ни были б горьки твои дела.

 

Орел, парящий в солнечной лазури, —

Прекрасен.

Но стократ прекрасней он,

Когда встречает бурю.

 

Опален

Огнем грозы —

Он побеждает бурю.

И вспомни, как весной бурлит река,

Смывая грязь и все вокруг заполнив,

А в летний — солнцем озаренный — полдень

Она спокойна и неглубока.

Хочу, чтоб ты орлом был в час беды,

Достойным восхищенья и награды,

Чтоб на пути, как тот поток воды,

Смывал всю грязь, все камни, все преграды!

 

Притча первая

Друзья,

Чем старше я, тем дольше

И бережливее храню

Все притчи деда.

Вы позвольте —

Я тост свой притчей заменю.

 

Был у хунзахского хана

Излюбленный метод казни:

Он отправлял обвиненных

На очень высокую гору

И там оставлял обнаженных.

Ночью, зимой ли метельной

Выдержать пытки холодной

Полчаса даже не мог

Тот, кто был жертвою хана.

Он обречен был на гибель.

И были два горца — два друга,

Которые, словно две речки,

Сливающиеся в одну,

Верны были дружбе своей.

Когда же один из друзей

Стал жертвою хана —

Другому

Надежды совсем не осталось,

Чтоб другу помочь.

Но, однако,

Была оговорка у хана,

Что если на гору взошедший

Преступник

К рассвету еще не замерзнет,

Останется жив, —

То простит он,

Простит он несчастного горца…

И вот, когда жертву раздели

И повели на вершину, —

«Крепись! — ему друг его крикнул, —

Крепись! На горе, что напротив,

Костер разожгу я. Крепись же!»

И оба на горы взошли.

И голый, замерзший, несчастный

Увидел вдали — на вершине —

Горящий костер,

И надежда

Теплом его тело согрела.

Гора ледяная была. И ветрами

Она обдувалась.

Но помнил он друга,

Который спасает его хоть надеждой.

И вспомнил очаг того друга,

Где он согревался не раз,

Бокалы с вином, что он выпил

С товарищем верным своим,

И тепло становилось ему.

Всю ночь он стоял на горе.

И всю ночь — ни на час —

Костер, что напротив, не гас.

А утром простил свою жертву

Смирившийся хан.

И горец вернулся домой,

Только дружбой спасенный.

Понравилась притча иль нет —

Я не знаю.

Но я предлагаю свой тост

За дружбу!

Пускай она будет меж нами,

Как души связующий мост.

 

1

Счастливого пути, сынок мой!

Не в покое

Дают мужчинам цену,

А в походе.

Хочу, чтобы рука твоя держала

По-горски твердо рукоять кинжала.

Учись у предков, дорогой сынок,

Лишь в час тревоги обнажать клинок.

И знай — само оружие незряче:

В твоих руках позор или удача.

 

2

Счастливого пути, сынок мой!

Не в покое

Дают мужчинам цену,

А в походе.

Пытаясь путь в грядущее наметить,

Всю жизнь бери у прадедов урок.

Они, прожив свои тысячелетья,

Ни разу не избрали двух дорог.

Они одну дорогу выбирали —

Борьбу за счастье Родины — земли.

Они не на подушках умирали.

Они на поле боя полегли.

Сумей и ты прожить непобедимым.

Своим великим прадедам под стать —

Сберечь свободу Родины любимой

И на колени никогда не встать.

 

* * *

Еще, сынок, хочу сказать тебе,

Чтоб дорожил заслуженною славой,

Она в труде дается и в борьбе,

А потерять ее не трудно, право.

Коль ты — река, то слава с пеной схожа,

Недолговечной, хоть и молодой.

Один набег волны неосторожной —

И пены нет. Лишь брызги над водой.

 

* * *

Нет счастья большего заблудшему в пути,

Чем огонек увидеть у дороги.

Тогда с души слетают все тревоги

И вновь легко становится идти.

 

Расти, мой сын, на огонек похожим,

Пускай, в дороге заблудившись, тот,

Отчаяньем измученный прохожий,

Тебя заметив, веру обретет.

 

* * *

Пусть оба глаза сына вашего

Глядят вовсю на белый свет.

И видит все. И не расспрашивают,

Что нужно видеть, а что нет.

 

Пусть оба уха сына вашего

Открыто слушают весь свет.

И слышат все. И не расспрашивают,

Что нужно слышать, а что нет.

 

И только губы скажут вслух

Не все, что с языка сорвется,

А то, что пользой обернется

Для дела и людей вокруг.

 

* * *

Пусть будет быстрым он, как птица,

Со взором горного орла,

С усами — пышною пшеницей, —

Чтоб в них однажды заблудиться

Коза иль козочка смогла.

 

Пусть по велению Отчизны

Рванется в бой, как с гор поток,

И держит сердце, как цветок,

Распахнутый навстречу жизни.

 

* * *

Пускай он, как бы ни был сдержан,

И как бы к жизни ни привык,

Умеет плакать об умерших

И радоваться за живых.

 

И, выверяя путь свой — так ли? —

Пусть образ ваш в груди несет,

И высоту отцовской сакли

Берет в основу всех высот.

 

Притча вторая

Счастливого пути, сынок!

Не на пороге

Дают мужчинам цену

А в дороге.

И я тебя в дорогу провожу,

Но прежде… Прежде притчу расскажу.

 

Жил, говорят, орел в горах высоких.

Его ценили — он ведь был орел.

Но вот ему однажды показалось,

Что где-то там, в чужой стране,

Где нет орлов, — его получше

Оценят и больше славы воздадут.

И улетел орел. И там попал

Он в руки скряге одному,

Который вмиг подумал: «О, какая

Большая курица досталась мне!

Она, наверно,

Снесет яйцо большое для меня!»

И привязал к курятнику орла,

И горсть зерна швырнул ему.

Но ведь орлу зерно то ни к чему,

Не ест орел. «Наверное, ему

Мешает клюв!» — подумал скряга

И отпилил кривой орлиный клюв.

Но все ж орел не ест.

«Наверное, ему, — подумал скряга, —

Мешают когти…»

Когти отпилил.

Орел рванулся, оборвал веревку

И улетел к своим. Но не признали

В родном краю орла.

Какой же он орел —

Без клюва и когтей?..

 

К чему, сынок, я вспомнил притчу эту

И рассказал сейчас?

А вот к чему:

Не лезь туда, где ни своим советом,

Ни делом — ты не нужен никому.

Не будь пустым тщеславием ведомым,

Дорогу с толком выбирай свою.

Ведь лучше быть чарыками, но дома,

Чем слыть папахой, но в чужом краю.

 

* * *

Пусть щедро жизнь его течет.

Пускай он людям будет нужен.

Пусть сто друзей ему не в счет,

И пусть он жаждет новой дружбы.

 

А враг… Когда один из тыщи

Завраждовал бы с ним к беде, —

Пусть и тогда он способ ищет,

Чтобы найти конец вражде.

 

И этой страстью к дружелюбью

Пусть в нем руководит не страх,

А чистота, которой люди

И реки славятся в горах.

 

* * *

Пускай ваш сын не видом важным

Прославится среди людей,

А тем, что всех скупых сограждан

Затмит он добротой своей.

 

Но главным жизненным условьем

Считает заповедь себе, —

Что лучше захлебнуться кровью,

Чем уступить врагу в борьбе.

 

* * *

Пусть он друзьям отдаст и разум

И вдохновение свое.

Пусть дружбу бережет, как вазу,

И пусть не разобьет ее.

 

И если друг ошибся в чем-то —

Пусть не осудит: не беда.

Себе ж и малого просчета

Пусть не прощает никогда

 

* * *

У нас в горах давно считают деды,

Что слово — это лестница.

По ней

Восходят прямо к голове твоей

То радости,

То горечи и беды.

Теперь вот и подумай хорошенько,

Пред тем, как вслух сказать и «а» и «б»,

Что ты кладешь на каждую ступеньку,

Или, точней: на голову себе.

 

* * *

С одним поленом

В очаге

Не разведешь огонь.

С одной рукою

Не ударить

Ладонью о ладонь.

 

С одной ногой

Не выйдешь в пляс,

В игре не пошалишь.

А хорошо ль, когда у нас

Всего один малыш?

 

Новорожденному, друзья,

Не скучно ль одному?!

Свой тост провозглашаю я

За братика — ему!

 

Притча третья

Счастливого пути, сынок!

Запомни, люди

Ничто не ценят так,

Как трудолюбье.

Вот слушай притчу:

 

Жил был сын-лентяй —

На шее своего отца сидел

Он много лет. И вот отец

Сказал ему однажды: «Слушай, сын,

Иди и заработай сам на хлеб!»

Загоревал лентяй. Да мама

Над сыном сжалилась

И денег дала ему. Под вечер

Сын деньги эти показал отцу:

Мол, вот, смотри, я заработал сам!

Отец — догадлив был — взял деньги,

Швырнул в огонь. Они сгорели.

А сын смолчал.

И в следующий раз

Мать снова сыну деньги отдала,

И вновь отец их сжег,

А сын смолчал.

И так уже не первый раз случилось.

Тут даже мать теперь засуетилась:

Ведь деньги жалко — попусту горят.

Пошел работать сын. А к ночи

Вернулся — деньги отдает отцу.

Отец опять в огонь их бросить хочет, —

Но сын как крикнет:

«Погоди, отец! Ведь эти деньги

Я честно заработал, вот смотри!»

И протянул отцу свои ладони.

На них мозоли были…

Вот тогда

Отец сказал: «Теперь я верю,

Ты честно заработал эти деньги,

Как я их зарабатывал всегда».

 

Вот притча и окончена.

Наверно,

Ты спросишь, мол, к чему я речь веду.

Хочу, сынок мой, чтоб ты понял цену

И трудовой копейке и труду.

 

* * *

Пусть он не знает лжи и лицемерья,

Не пряча глаз, глядит в лицо врагу.

Пусть благодарным словом и доверьем

Отмечен будет в дружеском кругу.

 

Пусть знает — чей очаг его согреет,

За чьим столом поднять заздравный рог,

С кем поделиться тайною своею,

На чей ступить иль не ступить порог.

 

* * *

Пусть будет он в труде проворен,

Но — и на свадьбу приглашен —

В закусках, в винах, в разговоре

Пусть будет тоже искушён.

 

И в танце быть ему примерным…

Но главное — иметь в виду,

Чтоб успевал он там быть первым,

Где человек попал в беду.

 

Притча четвертая

Притча есть такая,

Что однажды

Путник шел по горному ущелью

И увидел вдруг: в саду старик

Дерево сажает. Старику же

Больше, чем сто лет, наверно, было.

Удивился путник и спросил:

— Сколько ж лет скажи, отец, пройдет,

Прежде чем та косточка, что в землю

Посадил ты, — плод свой принесет?

Отвечал старик: — Ты прав, конечно,

Двадцать лет пройдет — никак не меньше,

Прежде, чем появятся плоды.

Я не доживу, пускай другие

Их съедят, как я питаюсь ныне

Тем, что еще предок посадил.

 

Предлагаю тост за старика я,

Чтоб его завет в веках не гас,

Чтобы щедрость именно такая

Отличала каждого из нас.

 

* * *

Хотя не всяких слов звучанье

Всегда таит в себе добро, —

Пусть сын ваш золоту молчанья

Предпочитает серебро, —

 

Уменье править словом трудным:

Охватывая даль времен,

Молчать, коль выступает мудрый,

И говорить, коль сам умен.

 

Притча пятая

Есть притча горская о том,

Что раз на свадьбу

Собрался юноша. Отец сказал ему:

«Смотри, сынок, не вздумай сесть за стол

Пока тебя к столу не пригласили, —

Знай свое место там, среди гостей.

И на вопросы тех, кто за столом,

Не отвечай бездумно. Будь разумен».

 

Пришел на свадьбу сын. Забыл о том,

Чему учил его отец. И сел

На место для почтенных стариков.

Вот гости, собираясь, входят в дом,

Почетных приглашают в центр стола,

А юношу все дальше оттесняют,

И оттеснили — к самому углу,

На край стола, почти что на порог.

Вы думаете, юноша извлек

Из этого какой-нибудь урок?

Нет — ничего подобного. Когда

Расселись гости, вдруг услышал он,

Как на другом конце стола один

Сосед спросил другого: «Слушай,

А нет ли у тебя ножа?» Тогда

Поднялся юноша и крикнул через стол:

«Вот, у меня есть нож!» И протянул

Он нож, который накануне подобрал

На улице, не зная, что убийце

Принадлежал тот злополучный нож…

 

О, сколько ж раз пришлось ему ходить

К судье, чтоб доказать свою

К убийству непричастность… Так теперь

За глупость головы платили ноги.

 

Прошу — примите пожеланье-тост:

Народным дорожите этикетом

И на не обращенный к вам вопрос

Не лезьте с необдуманным ответом.

 

* * *

Бывает, зло тебе бросает вызов.

Бывает, торжествует мразь и грязь.

Посмотришь — масло опустилось книзу,

А сыворотка — кверху поднялась.

 

Бывает так с хорошим человеком:

Умен, и чист, и благороден он.

А вот — живет, ни дружеским приветом,

Ни славой, ни людьми не окружен.

 

Бывает — заурядный человечек,

Сам по себе не значит ничего,

И выделить его из прочих нечем,

А люди вьются около него.

 

И все ж хочу, чтоб вера не погасла

В победу правды.

На своем веку

Увидишь, сын мой,

Как собьется масло,

Со дна всплывет.

И будет наверху.

 

* * *

Запомни, сын мой,

Как бы ни был длинен

Твой путь по жизни, —

До последних дней

Через года — во всей судьбе твоей

Останутся лишь две святых святыни.

 

Их имя — Мать и Родина.

Они —

Начало всех начал твоих высоких,

В час праздника иль в час беды жестокой

Ты перед ними голову склони.

 

На Родине ты сам в себе уверен,

Могуч и прочен, полон жажды жить,

Все, что задумал и свершить намерен,

Тебе поможет Родина свершить.

 

Лишь в отчем доме, лишь в родном краю,

Лишь в городе родном, в родном селеньи

Остудят материнские колени

Твою усталость и печаль твою.

И начиная путь свой,

И итожа

Успехи и потери,

Помни, сын,

Что ничего на свете быть не может

Страшней потери

Этих

Двух

Святынь.

 

* * *

Запомни, сын мой,

Что любовь — одна.

Единственно — одна,

Пока не ложна.

Она лишь солнцу может быть равна.

Двум солнцам жить на небе невозможно.

 

Пускай она затмит все пустяки,

Все мелкое вокруг себя заслонит,

Как солнце, восходя из-за реки

Стирает свет звезды на небосклоне.

 

Владей и управляй страстями сам.

Коварные, как ветер в непогоду,

Они то наполняют паруса.

То рвут их, опрокидывая в воду.

 

* * *

Запомни, сын мой:

В жизни много бед.

Ее уроки и мудры и строги.

И все ж, наверно, злей несчастья нет,

Чем вдруг да оказаться без дороги.

 

Дорога —

Под камнями ль, под песком,

Прямая иль кривая, —

Все ж дороже

Покрытого печалью и тоской,

Бесцельного,

Пустого

Бездорожья.

 

* * *

Как, сын мой, твое имя ни звучало б,

К каким высотам ни поднялся б ты, —

Запомни, что тропа берет начало

С земли,

С низины,

А не с высоты.

И, устремив свой взор к вершинам гор,

Ты все же опускай его к дороге,

А то, споткнувшись, поломаешь ноги

О камень иль какой-нибудь бугор.

 

Еще, мой сын, напутствие одно:

Не ставь амбар, чтобы хранить зерно

На высшей точке гор.

Ведь все равно,

Как ты не береги его, —

Оно

Мгновенно будет ветром сметено.

 

1

Запомни, сын:

Когда еще мятежна

Душа твоя,

Когда еще она

Не к будничной земле устремлена,

А чаще — к небу, к синеве безбрежной,

Когда еще в порыве ты,

Когда,

Презрен и осторожность, и сомненья,

Ты весь летишь на крыльях вдохновенья,

Бурля, как родниковая вода, —

Ты, разум самомненьем ослепя,

Вдруг станешь ждать торжественного мига,

Чтобы весь мир равнялся на тебя…

Нет, сам ты должен приобщиться к миру

И ладить с ним.

Не тешь себя обманом.

Ветрами от рождения земли

Повелевать не могут корабли.

Ветрами управляют океаны.

 

2

Запомни, сын:

Большие корабли

На берегу не гибнут, как скорлупки,

А гибнут в море — от земли вдали,

С взметенным флагом,

с капитаном — в рубке.

 

Так и мужчина, —

Если над страною

Зажжется смертоносная гроза, —

Не на перине,

А на поле боя

В последний раз закроет он глаза.

Названия погибших кораблей

Уйдут к другим, —

Что заново построят

А именем прославленных героев

Дочурок назовут и сыновей.

И я от всей души хочу, мой сын,

Чтоб ты делами долгими своими,

Из жизни уходя,

Не уносил,

А обессмертил

Образ свой

И имя.

 

* * *

Ты знаешь, сын, есть золото молчанья.

Но есть еще и слова серебро.

Хочу, чтоб ты не спутал их случайно:

Что зло из них, а что из них добро.

Я думаю, что жизнь тебя научит

Неписаному правилу сама:

Сказать иль промолчать?

Как будет лучше?

И выбор твой — свидетельство ума.

Здесь все должно быть честно, а не ложно,

Душою покривишь, считай, сынок,

Ты в поединке дал врагу возможность

Из ножен первым вытащить клинок.

 

* * *

Итак, мой сын, ты расстаешься с детством,

Не забывай о важном и святом, —

Не бойся рук своих запачкать честным,

Любым,

Полезным для людей

Трудом.

Лишь одного желаю в этот день я, —

Чтоб в долгой жизни до последних дней

Позорным и бессмысленным бездельем

Не загрязнил ты совести своей.

И не считай, что поздно или рано

Спасительная вдруг придет вода.

Да вылей на себя хоть океаны,

А грязь с души не смоешь никогда.

 

* * *

Будь верным, сын мой, сказанному слову.

Коль ты сказал: «Приобрету коня!»,

А кто то, твое слово отклони,

Сулит тебе красивую подкову, —

Не обольщайся.

Не забудь о том,

К чему стремился. Твердым будь, как камень.

Ищи коня! Подкову ты потом

И собственными сделаешь руками.

 

Притча шестая

Запомни, сын мой, есть такой порок:

«Упрямство» — имя этому пороку.

Послушай притчу — пригодится к сроку

Сокрытый в притче мудрости урок.

 

Жил был петух. Упрямый был петух.

Увидев как-то камушек обычный

И спутав его с зернышком пшеничным,

Он расклевать его решился вдруг.

 

Поссорился со всеми петухами.

Ему кричат: «Ведь это не зерно!

Остановись!»

А он твердит одно:

«Зерно! Зерно!»

И клювом бьет о камень…

 

Ему кричат: «Одумайся, чудак!

Остепенись!»

А он глаза закроет —

И все долбит, долбит, долбит…

Да так,

Что клюв сломал и лоб разбил до крови…

 

…Теперь, когда ты с притчей сам знаком, —

Не опускайся до стыда и срама.

Не окажись подобным петухом.

Упорным будь.

Не становись упрямым.

 

* * *

Пусть, сын мой, светлым сложится твой путь.

К удачам и успехам будь причастен.

Везучим будь. Во всем счастливым будь.

Но только — не захлебывайся счастьем.

 

Ведь соловей, когда поет, то он

Опасно ослеплен и опьянен…

А если б оглянулся хоть немножко, —

Заметил,

Что к нему крадется кошка.

 

* * *

Еще один наказ запомни, сын мой:

Умей со смыслом дело выбирать.

И без толку не трать свои усилья,

И попусту усердия не трать.

 

Что проку будет от твоей работы,

Коль ты, благим намереньем горя,

Орла возьмешься обучать полету

Иль плаванью ерша и пескаря.

 

Ты лучше приложи свои усилья,

Чтоб кто то, смятый горем и тоской,

Вдруг ощутил подъем, расправил крылья,

Вернул себе и стойкость, и покой.

 

* * *

Пусть не страшат тебя, сын мой,

Ни выстрел,

Ни пламя,

Ни глубокий водоем…

Неси в своей груди хотя бы искру

Того, что мы решимостью зовем.

 

И как бы путь твой ни был в жизни сложен,

Отдай той искре всей души простор…

От искры малой возгорится позже

И храбрости и мужества костер.

 

Когда б искатель жемчуга робел

И думал только об акульей пасти,

Вовек бы он ни людям, ни себе

Не смог найти ни жемчуга, ни счастья.

 

Притча седьмая

Запомни, сын мой,

Одержав победу

Над недругом, соперником, врагом, —

Не следует и день, и ночь об этом

Кричать,

Забывши обо всем другом.

Выплескивать свое самодовольство

Над тем, кто был повержен, — ни к чему.

Мужчина настоящий — тот, кому

Претит такое не мужское свойство.

Послушай притчу.

Дело было так:

Два петуха подрались меж собою,

Но вот у одного из них иссяк

Весь пыл.

И он покинул поле боя.

Укрылся где-то. Замолчал. Затих.

Лежит, как говорится, еле дышит…

А тот, что победил, взлетел на крышу, —

На самую высокую из них.

И ну кричать с азартом молодым:

«Ку-ка-ре-ку!» Мол, вот он — я! Глядите!

…Но ведь над победителем любым

Всегда другой найдется победитель.

Над крышей пролетал орел в тот миг.

Услышал этот петушиный крик,

Метнулся вниз и крылья распростер…

Бросок орлиный точен, клюв остер…

Нужна ль мораль?

Наверно, не нужна.

По-моему, она и так ясна.

 

* * *

Немало, сын мой, будет в жизни сложной

Нападок разных, сплетен и интриг.

Не опускайся до людей ничтожных.

Не обращай внимания на них.

 

Владей собой. Укус клопа не страшен.

Неси во всем достоинство свое.

Горох на сковородке — вон как пляшет!

А все ж не сможет расколоть ее.

 

* * *

Еще запомни, сын, такой наказ:

Берись за дело с разумом и толком.

Услышав песню, не спеши с восторгом

Тотчас пускаться в пляс и перепляс.

 

Остановись и вслушайся сперва,

Не торопись и разберись вначале, —

В чем песни суть, о чем ее слова,

От радости она иль от печали.

 

* * *

Запомни, сын мой, жизнь — она сложна.

Окажешься случайно в чем-то грязном, —

Знай, много способов есть разных

Очиститься от грязного пятна.

 

Любой из этих способов возьми.

Но никогда и ни за что, запомни,

Не «обтирайся» о своих знакомых

И непричастных к грязи не грязни.

 

Притча восьмая

Знай, сын мой, и запомни навсегда

Всей памятью своею молодою,

Что бедность — это горькая беда,

Но и богатство может стать бедою.

Оно толкает к жадности. Оно

Вредит, коль не хватает чувства меры.

Я расскажу вам притчу для примера,

Что слышала сама давным-давно:

 

Жила-была старушка. У нее

Хозяйство было — не найдешь беднее —

Всего-то только курица одна,

Которая заметно отличалась

От кур иных своим веселым нравом.

Был песнями ее наполнен двор.

Она с утра пораньше уходила

На поле, где по зернышку себе

Искала корм. И к вечеру уже

Готовилась, чтоб положить в гнездо

Плод жизни и любви — одно яичко.

И каждый день она одно яйцо

Хозяйке приносила неизменно,

Ликуя, и кудахча, и крича

Так, словно всему миру извещала,

Какую она ценность принесла.

 

И вот старушке как-то мысль пришла:

«А что, коль я начну кормить несушку

Получше да почаще. Может быть,

Она по два яйца носить мне будет».

Подумала. И с той поры вокруг

Курятника усердно рассыпала

Зерно, зерно… Весь двор сплошным зерном

Усыпан был. И с каждым днем теперь

Ленивей стала курица ходить,

И забывать, как в поле выбегала,

И на рассвете голоса ее

Уже не слышно было по округе.

И ожирела, наконец. Да так,

Что даже одного яичка в день

Теперь уж не могла снести ни разу.

 

Вот так, мой сын, даю тебе совет:

Не заразись богатством, чтоб однажды

В твоей душе не заслонила жадность

И жизнь, и смех, и радости, и свет.

 

* * *

Пойми, мой сын,

И помни в миг любой,

Что жизнь твоя не кончится с тобой.

Поступками твоих детей она

Еще надолго будет продлена.

Коль не нашел ты веселее доли,

Чем — ради шутки — объедаться солью,

То сколько ж твоим детям предстоит

Воды испить,

Чтоб жажду утолить?

Поэтому — будь сам за все в ответе.

Швырнул ли грязи ком,

Или толкнул плечом, —

Знай:

Это обернется кирпичом

В лицо! —

Твоим невиноватым детям.

 

* * *

Несутся дни ушедшим дням на смену,

Как реки гор несутся под уклон…

Тот, кто умен и целеустремлен,

Тот каждому мгновенью знает цену.

 

И ты, мой сын, задумайся над этим.

Не торопись, а все ж умей спешить.

И то, что завтра совершить наметил,

Сегодня попытайся совершить.

 

И, соизмерив каждую минуту

С потоком самых неотложных дел,

Подумай: а нельзя ли сделать утром

Все, что ты сделать вечером хотел.

 

Начало есть во всем, ко всяком деле.

Но есть всему и свой последний час.

И что успели мы, что не успели —

Он в свой приход не спрашивает нас.

 

* * *

Запомни, сын, что верить всем —

Не стоит.

Особо тем, кто любит говорить,

И обещает небо подарить,

И целый мост из слов своих построит.

Уважь того, кто не клянется,

Но

Настанет час, — он, не сказав словечка,

Один прикатит к берегу бревно

И молча перебросит через речку.

 

И, словно бы не сделал ничего,

Уйдет в сторонку и кричать не будет.

А по бревну уже проходят люди…

Такому верь.

И почитай его.

 

Притча девятая

Ты должен знать, мой сын:

чтоб стать счастливым,

Немало надо одолеть дорог,

Ошибок и пороков… Торопливость —

Вот средь опасных — роковой порок.

Такая притча среди горцев есть:

Был неким человеком приручен

Бог знает как заблудший медвежонок.

Любил малыш хозяина. Ласкал

Его детей, лизал ладони детям,

Резвился с ними и одновременно

Дом сторожил от лиха и беды.

И вот, однажды, покидая дом,

Сказал хозяин, гладя медвежонка:

— Я скоро возвращусь. А без меня

Ты последи-ка за моим сынишкой…

Ушел хозяин. А веселый зверь

Играл с мальчишкой, кувыркался, падал!

И вдруг увидел, что ползет змея,

Подкрадываясь к мальчику. В секунду

Метнулся медвежонок к той змее

И умертвил ползучую гадюку.

Потом услышал он издалека

Хозяина шаги. И, не скрывая

Восторга, с визгом побежал к нему.

И тут хозяин вскрикнул. Он заметил,

О ужас! — окровавленную пасть!

«Наверно, этот одичавший зверь

Ребенка растерзал!» — сверкнула мысль,

И в слепоте, подвластный лишь догадке,

Мелькнувшей в голове,

Хозяин опустил топор со взмахом

На жертву не виновную ни в чем.

Так был убит веселый медвежонок.

«Страх и поспешность» — имя палача.

 

Сынок мой, я хочу от всей души,

Чтоб вырос ты решительным и смелым,

Но никогда, не вникнув в корень дела,

Не принимай решенья. Не спеши.

 

* * *

Ты, сын мой, должен помнить:

Оттого

Ржавеет даже новый лист железа,

Что в сырости лежит он бесполезно,

И не находят дела для него.

 

Душе людской — во много раз трудней:

И в дверь души, и в щели этой двери

Сто ржавчин и пороков лезут к ней…

Запомни три из них по крайней мере:

 

Во-первых — зависть.

Ты ее убей

В зародыше.

И научись по праву

Безревностно ценить других людей,

Чтить их удачу, их успех и славу.

 

Второе — злость.

Беги от чувства злого.

Сей доброту.

Живи, других любя.

Суди себя, коль осудил другого,

Прости другого, коль простил себя,

В порыве злом, в решении крутом

Сдержись.

И гнева своего не выдай.

Не нанеси нечаянной обиды,

Чтоб не пришлось раскаяться потом.

 

И третье — корень наших многих бед —

Убийца всех достоинств в человеке —

Безделье.

И позорнее вовеки

Порока в людях не было и нет.

Не в праздном воздыханье на диване,

А в празднике полезного труда

Ищи свой смысл…

И разочарованье

Не потревожит ум твой никогда.

 

Притча десятая

Живи, мой сын, оберегаем кругом

Друзей, что самому тебе под стать.

Запомни: человек, предавший друга,

Сам никому не может другом стать.

 

Есть небольшая притча. Жил давно

Охотник старый. Он на голубей

Охотился. И вот, однажды

Он, голубя поймав, решил убить…

 

— О, — вдруг взмолился голубь, —

пощади

И отпусти меня опять на волю,

Я в сети заманю друзей своих

И ты взамен меня поймаешь стаю…

 

Охотник молча бросил гневный взгляд

На голубя и так ему ответил:

— Я отдаляю от себя того,

Кто может предавать в угоду мне

Своих друзей-товарищей

так подло!

И пойманного голубя убил.

 

Ну, что же, так и надо подлецам!

Нужна ли здесь мораль? Нужна едва ли,

Я думаю, мой сын, что ты и сам

Всю эту притчу понял. Без морали.

Фазу Алиева (пер. с аварского)

 

Сын (Поэма)

Памяти младшего лейтенанта Владимира Павловича Антокольского, павшего смертью храбрых 6 июня 1942 года.

 

1

— Вова! Я не опоздал? Ты слышишь?

Мы сегодня рядом встанем в строй.

Почему ты писем нам не пишешь,

Ни отцу, ни матери с сестрой?

 

Вова! Ты рукой не в силах двинуть,

Слез не в силах с личика смахнуть,

Голову не в силах запрокинуть,

Глубже всеми легкими вздохнуть.

 

Почему в глазах твоих навеки

Только синий, синий, синий цвет?

Или сквозь обугленные веки

Не пробьется никакой рассвет?

 

Видишь — вот сквозь вьющуюся зелень

Светлый дом в прохладе и в тени,

Вот мосты над кручами расселин.

Ты мечтал их строить. Вот они.

 

Чувствуешь ли ты, что в это утро

Будешь рядом с ней, плечо к плечу,

С самой лучшей, с самой златокудрой,

С той, кого назвать я не хочу?

 

Слышишь, слышишь, слышишь канонаду?

Это наши к западу пошли.

Значит, наступленье. Значит, надо

Подыматься, встать с сырой земли.

 

И тогда из дали неоглядной,

Из далекой дали фронтовой,

Отвечает сын мой ненаглядный

С мертвою горящей головой:

 

— Не зови меня, отец, не трогай,

Не зови меня, о, не зови!

Мы идем нехоженой дорогой,

Мы летим в пожарах и в крови.

 

Мы летим и бьем крылами в тучи,

Боевые павшие друзья.

Так сплотился наш отряд летучий,

Что назад вернуться нам нельзя.

 

Я не знаю, будет ли свиданье.

Знаю только, что не кончен бой.

Оба мы — песчинки в мирозданье.

Больше мы не встретимся с тобой.

 

2

Мой сын погиб. Он был хорошим сыном,

Красивым, добрым, умным, смельчаком.

Сейчас метель гуляет по лощинам,

Вдоль выбоин, где он упал ничком.

 

Метет метель, и в рог охрипший дует,

И в дымоходах воет, и вопит

В развалинах.

А мне она диктует

Счета смертей, счета людских обид.

 

Как двое встретились? Как захотели

Стать близкими? В какую из ночей

Затеплился он в материнском теле,

Тот синий огонек, еще ничей?

 

Пока он спит, и тянется, и тянет

Ручонки вверх, ты все ему отдашь.

Но погоди, твой сын на ножки встанет,

Потребует свистульку, карандаш.

 

Ты на плечи возьмешь его. Тогда-то

Заполыхает синий огонек.

Начало детства, праздничная дата,

Ничем не примечательный денек.

 

В то утро или в тот ненастный вечер

Река времен в спокойствии текла.

И крохотное солнце человечье

Стучалось в мир для света и тепла.

 

Но разве это, разве тут начало?

Начала нет, как, впрочем, нет конца.

Жизнь о далеком будущем молчала,

Не огорчала попусту отца.

 

Она была прекрасна и огромна

Все те года, пока мой мальчик рос, —

Жизнь облаков, аэродромов, комнат,

Оркестров, зимних вьюг и летних гроз.

 

И мальчик рос. Ему ерошил кудри

Весенний ветер, зимний — щеки жег.

И он летел на лыжах в снежной пудре

И плавал в море — бедный мой дружок.

 

Он музыку любил, ее широкий

Скрипичный вихорь, боевую медь.

Бывало, он садится за уроки,

А радио над ним должно греметь,

Чтоб в комнату набились до отказа

Литавры и фаготы вперебой,

Баян из Тулы, и зурна с Кавказа,

И позывные станции любой.

 

Он ждал труда, как воздуха и корма:

Чертить, мять в пальцах, красить что-нибудь…

Колонки логарифмов, буквы формул

Пошли за ним из школы в дальний путь,

Макеты сцен, не игранных в театре,

Модели шхун, не плывших никуда…

Его мечты хватило б жизни на три

И на три века, — так он ждал труда.

И он любил следить, как вырастали

Дома на мирных улицах Москвы,

Как великаны из стекла и стали

Купались в мирных бликах синевы.

 

Он столько шин стоптал велосипедом

По всем Садовым, за Москвой-рекой

И столько пленки перепортил «ФЭДом»,

Снимая всех и все, что под рукой.

И столько раз, ложась и встав с постели,

Уверен был: «Нет, я не одинок…»

Что он любил еще? Бродить без цели

С товарищами в выходной денек,

Вплоть до зимы без шапки. Неприлично?

Зато удобно, даже горячо.

Он в сутолоке праздничной, столичной

Как дома был. Что он любил еще?

 

Он жил в Крыму то лето. В жарком полдне

Сверкал морской прилив во весь раскат.

Сверкал песок. Сверкала степь, наполнив

Весь мир звонками крохотных цикад.

Он видел все до точки, не обидел

Мельчайших брызг морского серебра.

И в первый раз он девочку увидел

Совсем другой и лучшей, чем вчера.

И девочка внезапно убежала.

И звонкий смех еще звучал в ушах,

Когда в крови почувствовал он жало

Внезапной грусти, чаще задышав.

 

Но отчего грустить? Что за причина

Ему бродить между приморских скал?

Ведь он не мальчик, но и не мужчина,

Грубил девчонкам, за косы таскал.

Так что же это, что же это, что же

Такое, что щемит в его груди?

И, сразу окрылен и уничтожен,

Он знал, что жизнь огромна впереди.

 

Он в первый раз тогда мечтал о жизни.

Все кончено. То был последний раз.

Ты, море, всей гремящей солью брызни,

Чтоб подтвердить печальный мой рассказ.

Ты, высохший степной ковыль, наполни

Весь мир звонками крохотных цикад.

Сегодня нет ни девочки, ни полдня…

Метет метель, метет во весь раскат.

Сегодня нет ни мальчика, ни Крыма…

 

Метет метель, трубит в охрипший рог,

И только грозным заревом багрима

Святая даль прифронтовых дорог.

И только по щеке, в дыму махорки,

Ползет скупая, трудная слеза,

Да карточка в защитной гимнастерке

Глядит на мир, глядит во все глаза.

И только еженощно в разбомбленном,

Ограбленном старинном городке

Поет метель о юноше влюбленном,

О погребенном тут, невдалеке.

 

Гостиница. Здесь, кажется, он прожил

Ночь или сутки. Кажется, что спал

На этой жесткой коечке, похожей

На связку железнодорожных шпал.

В нескладных сапогах по коридору

Протопал утром. Жадно мыл лицо

Под этим краном. Посмеялся вздору

Какому-нибудь. Вышел на крыльцо,

И перед ним открылся разоренный

Старинный этот русский городок,

В развалинах, так ясно озаренный

Июньским солнцем.

И уже гудок

Вдали заплакал железнодорожный.

И младший лейтенант вздохнул слегка.

Москва в тумане, в прелести тревожной

Была так невозможно далека.

Опять запел гудок, совсем осипший

В неравной схватке с песней ветровой.

А поезд шел все шибче, шибче, шибче

С его открыткой первой фронтовой.

Все кончено. С тех пор прошло полгода.

За окнами — безлюдье, стужа, мгла.

Я до зари не сплю. Меня невзгода

В гостиницу вот эту загнала.

В гостинице живут недолго, сутки,

Встают чуть свет, спешат на фронт, в Москву

Метет метель, мешается в рассудке,

А все метет…

И где-нибудь во рву

Вдруг выбьется из сил метель-старуха,

Прильнет к земле и слушает, дрожа, —

Там, может быть, ее детеныш рухнул

Под елкой молодой у блиндажа.

 

3

Я слышал взрывы тыщетонной мощи,

Распад живого, смерти торжество.

Вот где рассказ начнется. Скажем проще —

Вот западня для сына моего.

Ее нашел в пироксилине химик,

А металлург в обойму загвоздил.

Ее хранили пачками сухими,

Но злость не знала никаких удил.

Она звенела в сейфах у банкиров,

Ползла хитро и скалилась мертво,

Змеилась, под землей траншеи вырыв, —

Вот западня для сына моего.

 

А в том году спокойном, двадцать третьем,

Когда мой мальчик только родился,

Уже присматривалась к нашим детям

Та сторона, ощеренная вся.

Гигантский город видел я когда-то

В зеленых вспышках мертвенных реклам.

Он был набит тщеславием, как ватой,

И смешан с маргарином пополам.

В том городе дрались и целовались,

Рожали или гибли ни за что,

И пели «Deutschland, Deutschland uber alles…».

Все было этим лаком залито.

 

…Как жизнь черна, обуглена. Как густо

Заляпаны разгулом облака.

Как вздорожали пиво и капуста,

Табак и соль. Не хватит и мелка,

Чтоб надписать растущих цен колонки.

Меж тем убийцы наших сыновей

Спят сладко, запеленаты в пеленки,

Спят и не знают участи своей.

 

И ты, наш давний недруг, кем бы ни был,

С тяжелым, бритым, каменным лицом,

На женщин жаден, падок на сверхприбыль, —

Ты в том году стал, как и я, отцом.

Да. Твой наследник будет чистой крови,

Румян, голубоглаз и белобрыс.

Вотан по силе, Зигфрид по здоровью, —

Отдай приказ — он рельсу бы разгрыз.

Безжалостно, открыто и толково

Его с рожденья ввергнули во тьму.

— Такого сына ждешь ты? — Да, такого.

— Ему ты отдал сердце? — Да, ему.

 

Вот он в снегу, твой отпрыск, отработан,

Как рваный танк. Попробуй оторви

Его от снега. Закричи: «Ферботен!» —

И впейся в рот в запекшейся крови.

Хотел ли ты для сына ранней смерти?

Хотел иль нет, ответом не помочь.

Не я принес плохую весть в конверте,

Не я виной, что ты не спишь всю ночь.

Что там стучит в висках твоих склерозных?

Чья тень в оконный ломится квадрат?

Она пришла из мглы ночей морозных.

Тень эта — я. Ну как, не слишком рад?

Твой час пришел.

Вставай, старик.

Пора нам.

Пройдем по странам, где гулял твой сын.

Нам будет жизнь его — киноэкраном,

А смерть — лучом прожектора косым.

 

Над нами небо, как раздранный свиток,

Все в письменах мильонолетних звезд.

Под нами вспышки лающих зениток.

Дым разоренных человечьих гнезд.

 

Снега. Снега. Завалы снега. Взгорья.

Чащобы в снежных шапках до бровей.

Холодный дым кочевья. Запах горя.

Все неоглядней горе, все мертвей.

 

По деревням, на пустошах горючих

Творятся ночью страшные дела.

Раскачиваются, скрипя на крючьях,

Повешенных иссохшие тела.

Расстреляны и догола раздеты,

В обнимку с жизнью брошены во рвы,

Глядят ребята, женщины и деды

Стеклянным отраженьем синевы.

Кто их убил? Кто выклевал глаза им?

Кто, ошалев от страшной наготы,

В крестьянском скарбе шарил, как хозяин?

Кто? — Твой наследник.

Стало быть, и ты…

Ты, воспитатель, сделал эту сволочь,

И, пращуру пещерному под стать,

Ты из ребенка вытравил, как щелочь,

Все, чем хотел и чем он мог бы стать.

Ты вызвал в нем до возмужанья похоть,

Ты до рожденья злобу в нем разжег.

Видать, такая выдалась эпоха, —

И вот трубил казарменный рожок,

И вот печатал шагом он гусиным

По вырубленным рощам и садам,

А ты хвалился безголовым сыном,

Ты любовался Каином, Адам.

Ты отнял у него миры Эйнштейна

И песни Гейне вырвал в день весны.

Арестовал его ночные тайны

И обыскал мальчишеские сны.

Еще мой сын не мог прочесть, не знал их,

Руссо и Маркса, еле к ним приник, —

А твой на площадях, в спортивных залах

Костры сложил из тех бессмертных книг.

Тот день, когда мой мальчик кончил школу,

Был светел и по-юношески свеж,

Тогда твой сын, охрипший, полуголый,

Шел с автоматом через наш рубеж.

 

Ту, пред которой сын мой с обожаньем

Не смел дышать, так он берег ее,

Твой отпрыск с гиком, с жеребячьим ржаньем

Взял и швырнул на землю, как тряпье.

…Снега. Снега. Завалы снега. Взгорья.

Чащобы в снежных шапках до бровей.

Холодный дым кочевья. Запах горя.

Все неоглядней горе, все мертвей.

Все путаней нехоженые тропы,

Все сумрачней дорога, все мертвей…

Передний край. Восточный фронт Европы —

Вот место встречи наших сыновей.

 

Мы на поле с тобой остались чистом, —

Как ни вывертывайся, как ни плачь!

Мой сын был комсомольцем.

Твой — фашистом.

Мой мальчик — человек.

А твой — палач.

 

Во всех боях, в столбах огня сплошного,

В рыданьях человечества всего,

Сто раз погибнув и родившись снова,

Мой сын зовет к ответу твоего.

 

4

Идут года — тридцать восьмой, девятый.

Зарублен рост на притолке дверной.

Воспоминанья в клочьях дымной ваты

Бегут, не слившись, где-то стороной,

Не точные.

Так как же мне вглядеться

В былое сквозь туманное стекло,

Чтобы его неконченое детство

В неначатую юность перешло…

Стамеска. Клещи. Смятая коробка.

С гвоздями всех калибров. Молоток.

Насос для шин велосипеда. Пробка

С перегоревшим проводом. Моток

Латунной проволки. Альбом для марок.

Сухой разбитый краб. Карандаши.

Вот он, назад вернувшийся подарок,

Кусок его мальчишеской души,

Хотевшей жить. Ни много и ни мало —

Жить. Только жить. Учиться и расти.

И детство уходящее сжимало

Обломки рая в маленькой горсти.

Вот все, что детство на земле добыло.

А юность ничего не отняла

И, уходя на смертный бой, забыла

Обломки рая в ящиках стола.

 

Рисунки. Готовальня. Плоский ящик

С палитрой. Два нетронутых холста.

И тюбики впервые настоящих,

Впервые взрослых красок. Пестрота

Беспечности. Все начерно. Все наспех.

Все с ощущеньем, что наступит день —

В июле, в январе или на пасхе —

И сам осудишь эту дребедень.

И он растет, застенчивый и милый,

Нескладный, большерукий наш чудак,

Вчера его бездействие томило,

Сегодня он тоскует просто так.

 

Холст грунтовать? Писать сиеной, охрой

И суриком, чтобы в мазне лучей

Возник рассвет, младенческий и мокрый,

Тот первый, на земле, еще ничей…

Или рвануть по клавишам, не зная

В глаза всех этих до-ре-ми-фа-соль,

Чтоб в терцинах запрыгала сквозная

Смеющаяся штормовая соль…

 

Опять рисунки.

В пробах и пробелах

Сквозит игра, ребячливость и лень.

Так, может быть, в порывах оробелых

О ствол рогами чешется олень

И, напрягая струны сухожилий,

Готов сломать ветвистую красу.

Но ведь оленю ревностно служили

Все мхи и травы в сказочном лесу.

И, невидимка в лунном одеянье,

Пригубил он такой живой воды,

Что разве лишь охотнице Диане

Удастся отыскать его следы.

А за моим мужающим оленем

Уже неслись, трубя во все рога,

Уже гнались, на горе поколеньям,

Железные выжлятники врага.

 

Идут года — тридцать восьмой, девятый

И пограничный год, сороковой.

Идет зима, вся в хлопьях снежной ваты.

И вот он, сорок первый, роковой.

В июне кончил он десятилетку.

Три дня шатались об руку мы с ним.

Мой сын дышал во всю грудную клетку,

Но был какой-то робостью томим.

В музее жадно глядя на Гогена,

Он словно сжался, словно не хотел

Ожогов солнца в сварке автогенной

Всех этих смуглых обнаженных тел.

Но все светлей навстречу нам вставала

Разубранная, как для торжества,

Вся, от Кремля до Земляного вала,

Оправленная в золото Москва.

Так призрачно задымлены бульвары,

Так бойко льется разбитная речь,

Так скромно за листвой проходят пары, —

О, только б ранний праздник свой сберечь

От глаз чужих.

Все, что добыто в школе,

Что юношеской сделалось душой, —

Все на виду.

Не праздник это, что ли?

Так чокнемся, сынок! Расти большой.

На скатерти в грузинском ресторане

Пятно вина так ярко расплылось.

Зачесанный назад с таким стараньем,

Упал на брови завиток волос.

Так хохоча бесхитростно, так важно

И все же снисходительно ворча,

Он, наконец, пригубил пламень влажный,

Впервой не захлебнувшись сгоряча.

 

Пей. В молодости человек не жаден.

Потом, над перевальной крутизной,

Поймешь ты, что в любой из виноградин

Нацежен тыщелетний пьяный зной.

И где-нибудь в тени чинар, в духане,

В шмелином звоне старческой зурны

Почувствуешь священное дыханье

Тысячелетий.

Как озарены

И камни, и фонтан у Моссовета,

И девочка, что на него глядит

Из-под ладони. Слишком много света

В глазах людей. Он окна золотит,

И зайчиками прыгает по стенам,

И пурпуром ошпарил облака,

И, если верить стонущим антеннам,

Работа света очень велика.

И запылали щеки. И глубоко

Мерцали пониманием глаза,

Не мальчика я вел, а полубога

В открытый настежь мир! И вот гроза,

Слегка цыганским встряхивая бубном,

С охапкой молний, свившихся в клубок,

Шла в облаках над городом стотрубным

Навстречу нам. И это видел бог.

Он радовался ей. Ведь пеньем грома

Не прерван пир, а только начался.

О, только не спешить. Пешком до дома

Дойдем мы ровным ходом в полчаса.

 

Москва, Москва. Как много гроз шумело

Над славной головой твоей, Москва!

Что ж ты притихла? Что ж белее мела,

Не разделяешь с нами торжества?

Любимая! Дай руку нам обоим.

Отец и сын, мы — граждане твои.

Благослови, Москва, нас перед боем.

Что нам ни суждено — благослови!

Спасибо этим памятникам мощным,

Огням театров, пурпуру знамен

И сборищам спасибо полунощным,

Где каждый зван и каждый заменен

Могучим гребнем нового прибоя, —

Волна волну смывает, и опять

Сверкает жизнью лоно голубое.

Отбоя нет. Никто не смеет спать.

За наше счастье сами мы в ответе.

А наше горе — не твоя вина.

Так проходил наш праздник. На рассвете,

В четыре тридцать, началась война.

 

5

Мы не всегда от памяти зависим.

Случайный, беглый след карандаша,

Случайная открытка в связке писем —

И возникает юная душа.

Вот, вот она мелькнула, недотрога,

И усмехнулась, и ушла во тьму,

Единственная, безраздельно строго,

Сполна принадлежащая ему.

Здесь почерк вырабатывался точный,

Косой, немного женский, без прикрас,

Тогда он жил в республике восточной,

Без близких и вне дома в первый раз —

В тылу, в военной школе.

И вначале

Был сдержан в письмах: «Я здоров. Учусь.

Доволен жизнью».

Письма умолчали

О трудностях, не выражали чувств.

Гораздо позже начал он делиться

Тоской и беспокойством: мать, сестра…

Но скоро в письмах появились лица

Товарищей. И грусть не так остра.

И вот он подавал, как бы на блюде,

Как с пылу-жару, вывод многих дней:

«Здесь, папа, замечательные люди…»

И снова дружба. И опять о ней.

Навстречу людям. Всюду с ними в ногу.

Навстречу людям — цель и торжество.

Так вырабатывался понемногу

Мужской характер сына моего.

Еще одна тетрадка. Очень чисто,

Опрятность школьной выучки храня,

Здесь вписан был закон артиллериста,

Святая математика огня,

Святая точность логики прицельной.

Вот чем дышал и жил он этот год.

Что выросло в нем искренне и цельно

В сознанье долга, в нежеланье льгот.

Ни разу не отвлекся.

Что он видел?

Предвидел ли погибельный багрец,

Своей души последнюю обитель?

И вдруг рисунок на полях: дворец

В венецианских арках. Тут же, рядом,

Под кипарисом пушка.

Но постой!

В какой задумчивости смутным взглядом

Смотрел он на рисунок свой простой?

Какой итог, какой душевный опыт

Здесь выражен? Какой мечты глоток?

Итог не подведен, глоток не допит.

Оборвалась и подпись:

«В. Анток…»

 

6

Ты, может быть, встречался с этим рослым,

Веселым, смуглым школьником Москвы,

Когда, райкомом комсомола послан

Копать противотанковые рвы,

Он уезжал.

Шли многие ребята

Из Пресни, от Кропоткинских ворот,

Из центра, из Сокольников, с Арбата —

Горластый, бойкий, боевой народ.

В теплушках пели, что спокойно может

Любимый город спать,

что хороша

Страна родная,

что главы не сложит

Ермак на диком бреге Иртыша.

А может быть, встречался ты и раньше

С каким-нибудь из наших сыновей —

На Черном море или на Ла-Манше,

На всей планете солнечной твоей.

В какой стране, под гул каких прелюдий

На фабрике, на рынке иль в поту

Тот смуглый школьник пробивался в люди,

Рассчитывающий на доброту

Случайности… И если, наблюдая,

Узнать его ты ближе захотел,

Ответила ли гордость молодая?

Иль в суете твоих вседневных дел

Ты позабыл, что этот смуглый, стройный,

Одним из нас рожденный человек

Рос на планете, где бушуют войны,

И грудью встретит свой железный век?

 

Уже он был жандармом схвачен в Праге,

Допрошен в Бресте, в Бергене избит,

Уже три дня он прятался в овраге

От черной своры завтрашних обид.

Уже в предгрозье мощных забастовок

Взрослели эти кроткие глаза.

Уже свинцовым шрифтом для листовок

Ему казалась каждая гроза.

Пойдем за ним, за юношей, ведомым

По черному асфальту на расстрел.

Останови его за крайним домом,

Пока он пустыря не рассмотрел.

А если и не сын родной, а ближний

В глазах шпиков гестаповских возник,

Запутай след его на свежей лыжне

И сам пройди невидимо сквозь них.

В их черном списке все подростки мира,

Вся поросль человеческой весны

От Пиреней до древнего Памира.

Они в зловещих поисках точны.

Почувствуй же, каким преданьем древним

Повеяло от смуглого чела.

Ведь молодость, так быстро догорев в нем,

Сама клубиться дымом начала —

Горячим пеплом всех сожженных библий,

Всех польских гетто и концлагерей,

За всех, за всех, которые погибли,

Он, полурусский и полуеврей,

Проснулся для войны от летаргии

Младенческой и ощутил одно:

Все делать так, как делают другие!

Все остальное здесь предрешено…

 

Не опоздай. Сядь рядом с ним на парте,

Пока погоня дверь не сорвала.

По крайней мере затемни на карте

В районе Жиздры, западней Орла,

Ту крохотную точку, на которой

Ему навеки постлана постель.

Завесь окно своею снежной шторой,

Летящая над городом метель.

 

Опять, опять к тебе я обращаюсь,

Безумная, бесшумная, — пойми:

Я с сыном никогда не отпрощаюсь,

Так повелось от века меж людьми.

И вот опять он рядом, мой ребенок.

Так повелось от века, что еще

Ты не найдешь его меж погребенных:

Он только спит и дышит горячо.

Не разбуди до срока. Ты — старуха,

А он — дитя. Ты музыка, а он, —

К несчастью, с детства не лишенный слуха,

Он будущее чувствует сквозь сон.

 

7

Весь день он спал, не сняв сапог, в шинели,

С открытым ртом, усталый человек.

Виски немного впали, посинели

Таинственные выпуклости век.

Я подходил на цыпочках, боялся

Дохнуть на сына. Вот он, наконец,

Из дальних стран вернулся восвояси,

Так рано оперившийся птенец.

 

Он встал, надел ремень и портупею,

Слегка меня ударил по плечу.

Наверно, думал:

«Нет. Еще успею,

Зачем тревожить! Лучше помолчу».

Последний ужин. Засиделись поздно.

Весь выпит чай и высмеян весь смех,

И сын молчит, неузнан, неопознан

И так безумно близок, ближе всех.

Как мысль гнетет его? Как скудно

Освещена под лампой часть лица!

Меняется лицо ежесекундно.

Он смотрит и не смотрит на отца.

И все в нем недолюбленное, недо —

любившее.

В мозгу — как звон косы,

Как взмах косы: «Я еду, еду, еду».

Он смотрит и не смотрит на часы.

 

Сегодня в ночь я сына провожаю.

Не знает сын, не разобрал отец,

Чья кровь стучит, своя или чужая, —

Все потерялось в стуке двух сердец.

Все дело в том, что…

Стой! Но в чем же дело?

Всю жизнь я восхищался им и ждал,

Чтоб в сторону мою хоть поглядел он.

Ждал. Восхищался. Вот и опоздал.

 

И он прервал неконченую фразу:

— Не провожай. Так лучше. Я пойду

С товарищами. Я умею сразу

Переключаться в новую среду.

Так проще для меня. Да и тебе ведь

Не стоит волноваться. — Но, без сил,

Отец взмолился. Было восемь, девять.

Я ровно в десять сына упросил.

 

Пошли мы на вокзал — таким беспечным

И легким шагом, как всегда вдвоем.

Лежал табак в мешке его заплечном,

Хлеб, концентраты, узелок с бельем.

Ни дать ни взять — шел ученик из класса

В экскурсию под выходной денек.

Мой лейтенант и вправду мог поклясться,

Что в поезде не будет одинок:

Уже в метро попутчиков он встретил.

И лейтенанты вышли впятером.

Я был шестым. Крепчал ненастный ветер.

Зенитки били. Где-то грянул гром.

Как будто дождь накрапывал. А может,

Дождь начался совсем в другую ночь…

Да что тут: был ли, нет ли — не поможет,

Тут и гораздо большим не помочь.

 

Мы были близко. Рядом. Сжали руки.

Сильней. Больней. На столько долгих дней.

На столько долгих месяцев разлуки.

Но разве знали правду мы о ней?

 

А тут же, с матерями и без близких,

С букетиками маленьких гвоздик,

Выпускники из школ артиллерийских

С Москвой прощались.

Мрак уже воздвиг

Железный грубый занавес у входа

В ночной вокзал.

Кричали рупора.

Пошла посадка…

— Сколько до отхода?

Что? Полчаса?

— Ну, а теперь пора.

Гражданских на вокзал не пустят.

— Ну, так

Обнимемся под небом, под дождем.

— Постой.

— Прощай.

— Постой хоть пять минуток.

Пока пройдет команда, переждем.

Отец не знает, сына провожая,

Чья кровь, как молот, ухает в виски,

Чья кровь стучит, своя или чужая.

 

— Ну а теперь — еще раз, по-мужски. —

И, робко, виновато улыбаясь,

Он очень долго руку жмет мою.

И очень нежно, ниже нагибаясь,

Простое что-то шепчет про семью:

Мать и сестру.

А рядом, за порогом,

Ночной вокзал в сиянье синих ламп.

 

А где-то там, по фронтовым дорогам,

Вдоль речек, по некошеным полям,

По взорванным голодным пепелищам,

От пункта Эн на запад напрямик

Несется время. Мы его не ищем.

Оно само найдет нас в нужный миг.

Несется время, синее, сквозное,

Несет в охапках солнце и грозу,

Вверху синеет тучами от зноя

И голубеет реками внизу.

 

И в свете синих ламп он тоже синим

Становится, и легким, и сквозным, —

Тот, кто недавно мне казался сыном.

А там теснятся сверстники за ним.

 

На загоревших юношеских лицах

Играет в беглых бликах синева,

И кубари пришиты на петлицах.

А между ними, видимый едва,

Единственный мой сын, Володя, Вова,

Пришедший восемнадцать лет назад

На праздник мироздания живого,

Спешит на фронт, спешит в железный ад.

Он хочет что-то досказать и машет

Фуражкой.

Но теснит его толпа.

А ночь летит и синей лампой пляшет

В глазах отца. Но и она слепа.

 

8

Что слезы! Дождь над выжженной пустыней.

Был дождь. Благодеянье пронеслось.

Сын завещал мне не жалеть о сыне.

Он был солдат. Ему не надо слез.

Солдат? Неправда. Так мы не поможем

Понять страницу, стершуюся сплошь.

Кем был мой сын? Он был Созданьем Божьим.

Созданьем божьим? Нет. И это ложь.

 

Далек мой путь сквозь стены и по тучам,

Единственный мой достоверный путь.

Стал мой ребенок облаком летучим.

В нем каждый миг стирает что-нибудь.

 

Он может и расплыться в горькой влаге,

В соленой, сразу брызнувшей росе.

А он в бою и не хлебнул из фляги,

Шел к смерти, не сгибаясь, по шоссе.

Пыль скрежетала на зубах. Комарик

Прильнул к сухому, жаркому виску.

Был яркий день, как в раннем детстве, ярок.

Кукушка пела мирное «ку-ку».

 

Что вспомнил он? Мелодию какую?

Лицо какое? В чьем письме строку?

Пока, о долголетии кукуя,

Твердила птица мирное «ку-ку»?

 

…Но как он удивился этой липкой,

Хлестнувшей горлом, жгуче-молодой!

С какой навек растерянной улыбкой

Вдруг очутился где-то под водой!

Потом, когда он, выгнувшись всем телом,

Спокойно спал, как дома, на боку,

Еще в лесном раю осиротелом

Звенело запоздалое «ку-ку».

 

Жизнь уходила. У-хо-ди-ла. Будто

Она в гостях ненадолго была.

И, спохватившись, что свеча задута,

Что в доме пусто, в окнах нет стекла,

Что ночью добираться далеко ей

Одной вдоль изб обугленных и труб.

И тихо жизнь оставила в покое

В траве на скате распростертый труп.

 

Не лги, воображенье.

Что ты тянешь

И путаешься?

Ты-то не мертво.

Смотри во все глаза, пока не станешь

Предсмертной мукой сына моего.

Услышь,

в каком отчаянье, как хрипло

Он закричал, цепляясь за траву,

Как в меркнущем мозгу внезапно выплыл

Обломок мысли:

«Все-таки живу».

Как медленно, как тяжело, как нагло

В траве пополз тот самый яркий след,

Как с гибнущим осталась с глазу на глаз

Вся жизнь, все восемнадцать лет.

 

Ну, так дойди до белого каленья…

Испепелись и пепел свой развей.

Стань кровью молодого поколенья,

Любовью всех отцов и сыновей.

 

Так не стихай и вырвись вся наружу,

С ободранною кожей, вся как есть,

Вся жизнь моя, вся боль моя — к оружью!

Все видеть. Все сказать. Все перенесть.

 

Он вышел из окопа. Запах поля

Дохнул в лицо предвестьем доброты.

В то же мгновенье разрывная пуля,

Пробив губу, разорвалась во рту.

 

Он видел все до точки, не обидел

Сухих травинок, согнутых огнем,

И солнышко в последний раз увидел,

И пожалел, и позабыл о нем.

И вспомнил он, и вспомнил он, и вспомнил

Все, что забыл, с начала до конца.

И понял он, как будет нелегко мне,

И пожалел, и позабыл отца.

Он жил еще. Минуту. Полминуты,

О милости несбыточной моля.

И рухнул, в три погибели согнутый.

И расступилась мать сыра земля.

И он прильнул к земле усталым телом

И жадно, отучаясь понимать,

Шепнул земле — но не губами — целым

Существованьем кончившимся:

«Мать».

 

9

Ты будешь долго рыться в черном пепле.

Не день, не год, не годы, а века.

Пока глаза сухие не ослепли,

Пока окостеневшая рука

Не вывела строки своей последней —

Смотри в его любимые черты.

Не сын тебе, а ты ему наследник.

Вы поменялись местом, он и ты.

 

Со всей Москвой ты делишь траур. В окнах

Ни лампы, ни коптилки. Но и мгла,

От стольких слез и стольких стуж продрогнув,

Тебе своим вниманьем помогла.

Что помнится ей? Рельсы, рельсы, рельсы.

Столбы, опять летящие столбы.

Дрожащие под ветром погорельцы.

Шрапнельный визг. Железный гул судьбы.

 

Так, значит, мщенье? Мщенье. Так и надо,

Чтоб сердце сына смерть переросло.

Пускай оно ворвется в канонаду,

Есть у сердец такое ремесло.

И если в тучах небо фронтовое,

И если над землей летит весна,

То на земле вас будет вечно двое —

Сын и отец, не знающие сна.

Нет права у тебя ни на какую

Особую, отдельную тоску.

Пускай, последним козырем рискуя,

Она в упор приставлена к виску.

Не обольщайся. Разве это выход?

Всей юностью оборванной своей

Не ищет сын поблажек или выгод

И в бой зовет мильоны сыновей.

И в том бою, в строю неистребимом,

Любимые чужие сыновья

Идут на смену сыновьям любимым

Во имя правды, большей, чем твоя.

 

10

Прощай, мое солнце. Прощай, моя совесть.

Прощай, моя молодость, милый сыночек.

Пусть этим прощаньем окончится повесть

О самой глухой из глухих одиночек.

 

Ты в ней остаешься. Один. Отрешенный

От света и воздуха. В муке последней,

Никем не рассказанный. Не воскрешенный.

На веки веков восемнадцатилетний.

 

О, как далеки между нами дороги,

Идущие через столетья и через

Прибрежные те травяные отроги,

Где сломанный череп пылится, ощерясь.

 

Прощай. Поезда не приходят оттуда.

Прощай. Самолеты туда не летают.

Прощай. Никакого не сбудется чуда.

А сны только снятся нам. Снятся и тают.

Мне снится, что ты еще малый ребенок,

И счастлив, и ножками топчешь босыми

Ту землю, где столько лежит погребенных.

 

На этом кончается повесть о сыне.

П. Антокольский

 

* * *

Есть чудо внезапных страстей

и схожая с чудом остуда…

Но чудо растущих детей —

ни с чем не сравнимое чудо.

 

Загадка проста и хитра:

как будто не маялись с ними,

как будто бы только вчера

ребенку придумали имя —

 

и вот уж расстаться пора,

все медленно было —

и быстро,

и в свете большого костра

затеряна первая искра…

 

И нам не понять до конца

секрет этой близости кровной:

как сила, покинув отца,

становится силой сыновней,

 

как грация матери вдруг

мелькает в движеньи дочернем,

как вечно смыкается круг

меж зорькой

и светом вечерним…

С. Ботвинник

 

* * *

Смотрим в окно, ожидаем вестей, —

неговорливы...

Наше — кончается. Жизнью детей

ныне мы живы.

 

Смотрим и думаем: в их-то года

было нам туго,

но не смогла и большая беда

сбросить нас с круга...

 

Дети отцовский забыли урок,

крепкую школу, —

только навстречу дохнул ветерок,

клонятся долу.

 

Не дозовешься, кричи — не кричи,

души колючи...

Слышим, как мчатся над ними в ночи

времени тучи.

 

Годы с деревьев сдирают кору,

холодно в доме...

Юности трудно стоять на ветру,

на переломе.

 

Веры, надежды, непрочной любви —

боль она копит...

Память на помощь себе позови,

собственный опыт.

 

Выбелил волосы времени снег,

голову студит...

Легких времен не бывало вовек,

да и не будет.

 

Нету ни гладких, ни верных путей,

клонятся ивы...

Наше — кончается. Жизнью детей

ныне мы живы.

С. Ботвинник

 

Стихотворения для детей

 

Любили тебя без особых причин...

Любили тебя без особых причин

За то, что ты — внук,

За то, что ты — сын,

За то, что малыш,

За то, что растёшь,

За то, что на папу и маму похож.

И эта любовь до конца твоих дней

Останется тайной опорой твоей.

В. Берестов

 

Всем очень интересно...

Всем очень интересно

У сына узнавать,

Где стол, где стул, где кресло,

Где лампа, где кровать.

 

И, времени не тратя,

Познаньем увлечён,

То к лампе, то к кровати

Ручонки тянет он.

В. Берестов

 

Мужчина

Отца на фронт призвали,

И по такой причине

Я должен жить отныне

Как следует мужчине.

 

Мать вечно на работе.

Квартира опустела.

Но в доме для мужчины

Всегда найдётся дело.

 

Полны водою вёдра.

Подметена квартира.

Посуду мыть не сложно —

На ней ни капли жира.

 

С трёх карточек талоны

Стригут мне в гастрономе.

Кормилец и добытчик.

Мужчина. Старший в доме.

 

Я искренне уверен,

Что стал отцу заменой.

Но в жизни той далёкой,

Блаженной, довоенной,

 

Отец не занимался

Подобными делами.

Мать заменила папу.

Я помогаю маме.

В. Берестов

 

Мужчина

Нельзя мне больше плакать,

Есть важная причина —

Вчера сказал мне папа,

Что я уже мужчина.

 

Мужчины не боятся

Без мамы оставаться,

Мужчины закаляются

И сами одеваются.

 

Мужчина очень гордый,

Он не грубит соседу,

Он две тарелки каши

Съедает за обедом.

 

Он не боится «буки»,

Что может вдруг прийти,

Мужчина знает буквы

И счёт до десяти.

 

Но если очень-очень

По маме затоскую,

Мне папа разрешает

Пролить слезу мужскую.

 

Одну! — и сразу вытереть,

А то ещё польются,

И чтоб никто не видел,

Сейчас же отвернуться.

 

А так... Нельзя мне плакать,

Есть важная причина,

Вчера сказал мне папа,

Что он и я — мужчины.

Р. Быков

 

Великан и Великанчик

Был у маленького сына

Добрый папа — Великан.

Был у папы великанский

Подстаканник и стакан.

 

У него была подушка,

Точно снежная гора.

Великанскую газету

Он прочитывал с утра.

 

С великанским бутербродом

Пил он кофе. А потом

Набивал большую трубку

«Капитанским» табаком.

 

Был у папы Великанчик.

Очень маленький сынок,

В очень маленькую кружку

Наливал томатный сок.

 

Великанчик Великану

До колена доставал

И за папой на прогулке

Еле‑еле поспевал.

 

Но сажал его на плечи

Добрый папа — Великан.

И тянулся сын навстречу

Солнцу, птицам, облакам.

Г. Сапгир

 

Разговор с мамой

Сын зовёт: «Агу, агу!» —

Мол, побудь со мною.

А в ответ: — Я не могу,

Я посуду мою.

 

Но опять: «Агу, агу!» —

Слышно с новой силой.

И в ответ: — Бегу, бегу,

Не сердись, мой милый!

А. Барто

 

* * *

Все дети мира,

Там и тут,

Во сне летают

И растут.

Я не взлетаю высоко —

Я маленький пока.

И помещаюсь я легко

У мамы на руках.

 

Ну а когда мне будет семь,

Направлюсь я к Луне,

И мама — крошечка совсем —

Вослед помашет мне.

Шепнёт: «Счастливого пути,

Ведь к школе нужно подрасти».

 

И я стараюсь, я лечу.

Я очень вырасти хочу!

Пусть в великана превращусь

С макушкой в облаках,

Но всё равно я помещусь

У мамы на руках.

Ю. Симбирская

 

Слон-сыночек

Ночь крадется осторожно,

А тебе совсем не спится.

Прислониться к маме можно.

Или к папе прислониться.

 

Животом, спиной, ногами

И хвостом и пяткой — дружно.

Прислониться нужно к маме.

К папе тоже очень нужно.

 

И плывёт Земля большая.

Ей с орбиты не сорваться.

Пусть ничто не помешает

Вам друг к другу прислоняться.

Ю. Симбирская

 

Я таким и буду

Если скажут мне сейчас:

— Вот какой сынок у нас!

Работящий,

Сильный,

Смелый,

Он для нас незаменим! —

Я, конечно, непременно

Постараюсь быть таким.

 

Если будут мне твердить:

— Ну, за что тебя любить?

Ты ленивый,

Ты плаксивый

И пора тебя пороть! —

Где тогда найду я силы,

Чтобы это побороть?

О. Бундур

 

* * *

Только я зашёл, с порога

Слышу, папа говорит:

— Помоги, сынок, немного —

Лампа что-то не горит.

 

Мама в кухне ужин греет,

Позвала меня она:

— Руки мой, сынок, скорее,

Помощь мне твоя нужна.

 

Режу я салат на ужин —

Потрудились — можно есть.

Хорошо, когда я нужен,

Хорошо, когда я есть!

О. Бундур

 

Просьба

— Это не делай,

Туда не ходи,

Быстро не бегай,

Не упади,

Шарфик надень,

На дворе же не лето —

Только и слышишь

Запреты, запреты…

 

Этого мама

Не может понять,

Снова приходится

Ей объяснять,

Что я уже взрослый,

Только я просто

Взрослый

такого малого роста!

О. Бундур

 

Счастливый или несчастный

Говорили папа с мамой:

— Ты, сынок, счастливый самый,

У тебя есть папа с мамой,

Баба с дедом,

Даже кот

Целый год у нас живет.

 

А сегодня за обедом

Мне сказали баба с дедом:

— Ты, внучок, несчастный сын,

Ты в семье всего один…

О. Бундур

 

Хороший сын

Мне надоело быть хорошим —

Дела домашние заброшу,

С друзьями вместе убегу,

А что такого? Я могу!

 

Пусть подождут уроки малость,

Мне там совсем чуть-чуть осталось,

Пусть подождёт голодный кот…

А мама вечером придёт

 

И скажет мне без ахов-охов:

— Хороший сын, а сделал плохо… —

Слова те горечью прожгут…

Друзья немного подождут!

О. Бундур

 

Настоящий мужчина

Настоящий мужчина — он никогда

Не валяется долго в постели,

Душ включает, а там — ледяная вода,

Но сначала, конечно, гантели.

 

Настоящий мужчина побреет лицо

Перед тем, как идти на работу,

А на завтрак ему непременно яйцо,

Крепкий кофе и два бутерброда.

 

Настоящий мужчина — я буду таким!

Не боюсь я ушибов, царапин,

Я на папу смотрю, повторяю за ним,

Я же сын настоящий. Я — папин!

О. Бундур

 

Папы

Папы разными бывают:

Тот молчит, а тот кричит,

Тот, бывает, напевает,

Тот у телека торчит,

Тот, бывает, обнимает

Теплотою сильных рук,

Тот, бывает, забывает,

Что он сыну лучший друг.

 

Папы разными бывают…

И, когда проходят дни,

Сыновья их вырастают

Точка в точку, как они.

О. Бундур

 

Я сильнее

Сияет солнце высоко,

О мае напевая,

Шагает папа широко,

А я не успеваю,

И мне приходится бежать,

Чтоб от него не отставать,

И я бегу, не отстаю,

И я ничуть не устаю,

И я сказал в конце пути:

— Бежать труднее, чем идти,

Я вдвое больше пробежал!

А папа руку мне пожал:

— Ты прав, твой путь длиннее

И ты, сынок, сильнее!

О. Бундур

 

Берегу маму

Думаю, маме со мною легко:

На раз — включаю я газ,

Я даже всегда кипячу молоко —

Сбежало всего лишь раз.

 

А магазин вспоминать ни к чему —

Эти заботы на мне.

Всё, что для дома надо, возьму.

И рамку прибью к стене.

 

Маму всегда и во всём берегу —

Насколько хватает сил.

Только носить на руках не могу,

Как папа её носил!

О. Бундур

 

А как же иначе?

Мы тайны друг другу

Свои доверяем

И всё друг о друге,

Наверное, знаем.

 

А как же иначе,

А как же иначе —

Мы дружим, а это

Многое значит.

 

Мы с папой давно

Мужики, а не дети,

Могу я за папу

Отдать всё на свете.

 

Ему то же самое

Сделать не слабо.

А как же иначе?

На то он и папа!

О. Бундур

 

Мы вдвоём

Я и папа —

Мы вдвоем

Вместе строим

Птичий дом.

Папа что-то напевает.

И, конечно, я пою.

Он дощечку прибивает —

Я другую подаю.

 

Вот я сам пилю ножовкой

Изо всех стараюсь сил,

Показать хочу сноровку,

Чтобы папа похвалил.

 

Дом на дереве поставим

Голубым апрельским днём.

И открытой дверь оставим.

Я и папа,

Мы вдвоём.

Г. Глушнёв

 

Колдовство

Раз колдун, ложась в кровать,

Захотел поколдовать.

«Наколдую, — думал он, —

Папе с мамой сладкий сон.

 

Пусть приснится папе с мамой,

Будто сын их самый-самый:

Самый чуткий, самый нежный,

Самый умный и прилежный,

Самый сильный, самый честный,

Знаменитый и известный,

Не капризный, не упрямый,

А послушный самый-самый...»

 

Колдовал он, колдовал,

Видит: маму сон сковал,

Папа тоже спит на стуле, —

Все родители уснули!

А раз так, с какой же стати

Колдуну лежать в кровати?!

Н. Боровков

 

Я обязательно буду хороший!

Когда мне будет тридцать лет,

Я буду, как мой папа.

Я защищу семью от бед,

Отдав свой долг солдата.

 

Я буду родине моей

Строитель и хранитель,

А для своих родных детей —

Отличнейший родитель.

 

И мной гордиться будут все,

Как храбрым капитаном...

 

Позвольте только в детстве мне

Побыть чуть хулиганом.

Г. Кодиненко

 

Не спеша

Дорогие родители,

погодите сердиться!

Я, конечно, медлительный,

но куда торопиться?

 

Солнце плавает в лужице,

кошка вышла погреться,

лист оранжевый кружится —

в это нужно всмотреться!

 

Ночь и день чередуются,

в землю просится семя.

Чтоб во всё это вдуматься,

нужно время и время!

 

Ходят по лесу медленно

величавые лоси.

И качаются медленно

ветви, травы, колосья.

 

Собираются медленно

облака над полями.

И вращаются медленно

ночью звёзды над нами.

 

И задумчиво дедушка

в кресле книжку листает.

И высокое дерево

не спеша вырастает.

М. Вейцман

 

Думаю...

Думаю: выть или

Больше не выть?

Может, родители

Смогут простить?

 

Может, не нужен им

В доме скандал —

То, что за ужином

Папа сказал?

 

Ссорился с мамою.

Съел паука.

Разве вина моя

Так велика?

 

Грязную курточку

Можно отмыть.

Всё-таки, чуточку

Нужно повыть!

М. Яснов

 

Мне грустно

Мне грустно. Папе на меня

Нажаловалась мама.

Конечно, я не слушался

И вел себя упрямо,

 

Но можно было шлепнуть

И даже накричать...

Сама меня учила:

Не ябедничать!

С. Махотин

 

В кого я такой?

Опять обо мне

Говорят без конца

Родные во время обеда:

— Серёжа ужасно похож на отца!

— Да нет же, скорее — на деда...

 

Но вот я нечаянно

Двинул рукой.

Компот разливается лужей.

И мне говорят:

— Ну в кого ты такой?

В кого ты такой неуклюжий?!

С. Махотин

 

Если был бы я девчонкой

Если был бы я девчонкой —

Я бы время не терял!

Я б на улице не прыгал,

Я б рубашки постирал.

 

Я бы вымыл в кухне пол,

Я бы в комнате подмёл,

Перемыл бы чашки, ложки,

Сам начистил бы картошки.

Все свои игрушки сам

Я б расставил по местам!

 

Отчего я не девчонка?

Я бы маме так помог!

Мама сразу бы сказала:

«Молодчина ты,

Сынок!»

Э. Успенский

 

Не хочу расти я, мама!

Повторяет сын упрямо:

— Не хочу расти я, мама! —

Мама сыну своему:

— Отчего и почему?! —

 

Сын смахнул слезу украдкой

И сказал, взглянув на мать:

— Потому что из рогатки

Стыдно дяденькам стрелять!

И. Демьянов

 

А вчера я сыном был

Мне сказала мама: «Сын,

Ты не сын, а просто свин.

Ты не выучил урок,

Ты сломал вчера замок,

Уронил большое блюдо

И толкнул сестрёнку Люду.

Ты медведь и крокодил!..»

А вчера я сыном был.

Е. Раннева

 

Говорит сыночку мама

Говорит сыночку мама:

— Сын, не будь таким упрямым,

Не разлей компот на стол,

Не испачкай клеем пол.

Невоспитанный мальчишка!

Не порви случайно книжку,

Не бери рукой лапшу

И не мучай кошку...

Стой! В который раз прошу

Не прыгай из окошка!

Е. Раннева

 

Он самый…

Есть врач такой —

Невропатолог.

А есть не врач —

НЕРВОМОТОЛОГ…

Я у родителей —

Он самый:

Мотаю нервы

Папе с мамой…

С. Белорусец

 

Мама пришла

Я маме шубу расстегнуть помог.

Она пришла усталая с работы.

Сказала, ежась:

— Я продрогла что-то.

На улице так холодно, сынок.

 

И я на кухню тороплю ее.

— Ты руки положи на батарею.

А щеки я ладошками согрею.

Шепнула мама:

— Солнышко мое.

Г. Глушнёв

 

Крошка-невеличка

Спи, мой мальчик, мой сынок,

Крошка-невеличка,

Спит котёнок, спит щенок,

Спит в лесу синичка.

 

Озаряет небосклон

Дальняя зарница.

Самый лучший, светлый сон

Пусть тебе приснится.

 

Что во сне увидишь ты,

Я, сынок, не знаю.

Но с тобой мои мечты,

Я тебя качаю.

 

И мечтаю, мой дружок,

Чтоб под мирным кровом

Рос мой мальчик без забот,

Сильным и здоровым.

 

Тихо тикают часы

Над твоей кроваткой.

Зябко ёжась от росы,

Спят цветы на грядке.

 

Спит котёнок, спит щенок,

Спит в лесу синичка.

Спи, мой светик, мой сынок,

Крошка-невеличка.

С. Михалков

 

Шуточное стихотворение о материнской любви

Трудно в мире жить невротику,

Недотепе-бегемотику!

Как увидит он лягушку,

Прячет пузо под подушку!

Как увидит головастика,

Плачет громко он,

Несчастненький!

Злится папа-бегемот —

Сын позорит славный род!

 

Решила трепетная мать

Сыночка робкого спасать!

И вот к удаву на работу

Бредет семейство бегемотов.

А кем работает удав?

Всегда спокоен, величав,

С ним разговор серьезен, долог —

Он уважаемый психолог!

 

— Ах, доктор, болен мой сынок! —

У мамы слёзы льются впрок. —

Боится мышек, кошек, мух,

Трясется от всего вокруг!

Ему таблеток дайте горсть,

Чтобы сыночек смелым рос!

 

Крак!

Поднимает мама взор,

И прерывает разговор.

 

— На место быстро сядь, малыш!

Кому сказала?

Там камыш!

Ты от болота отойди!

Кто знает, что там есть внутри?

В том месте холодно, сынок!

А вдруг тебе продует бок?

И от укусов комаров

Еще твой хвостик нездоров!

 

Хлопочет мама над «птенцом»,

Как куропатка над яйцом.

А этот маленький «птенец»

Немного ниже, чем отец!

 

Удав-психолог свесил хвост,

И слово веско произнес:

— Чтоб сына смелым воспитать,

Спокойней МАМЕ надо стать!

М. Куфина

Читайте также

20 стихотворений о сыновьях Людмилы Татьяничевой 

40 стихотворений о сыновьях Ирины Самариной-Лабиринт

День сыновей