К 240-летию со дня рождения
Рубеж XVIII–XIX был интереснейшим временем в истории России. Считается, что при смене веков происходят крупные потрясения и изменения в политике, в жизни людей. Это было время динамических процессов, когда одновременно с развитием национального самосознания шло приобщение к общемировой культуре, время удивительных судеб и очень неординарных личностей. Такой личностью был и Денис Васильевич Давыдов, талантливый военачальник и не менее талантливый литератор, по праву входящий в пушкинскую плеяду поэтов, один из образованнейших людей своего времени. В. Белинский говорил о нем: «примечателен и как поэт, и как военный писатель, и как вообще литератор, и как воин – не только по примерной храбрости и какому-то рыцарскому одушевлению, но и по таланту военачальничества, и, наконец, он примечателен и как человек, как характер. Он во всем этом знаменит, ибо во всем этом возвышается над уровнем посредственности и обыкновенности».
«Главный гусар России»,
талантливый военачальник, герой Отечественной войны 1812 года, отважный
партизан и оригинальный поэт Денис Васильевич Давыдов родился 240 лет назад, 27
июля 1784 года, в старинной дворянской семье бригадира Василия Денисовича
Давыдова и его жены Елены Евдокимовны.
Давыдовы были одной из знаменитых военных фамилий России. Из их рода вышло немало боевых офицеров. Военными были Василий Денисович, отец поэта, и его дяди, братья отца. Двоюродные братья Дениса Давыдова – А. Каховский, любимый адъютант А.В. Суворова, знаменитый генерал А. Ермолов, Николай Раевский, отличившийся в Бородинском сражении, как и младший брат Евдоким, героически сражавшийся при Аустерлице, командовавший эскадроном под Бородином, участвовавший в заграничном походе русской армии, были удостоены звания генерал-майоров. Отец поэта был командиром Полтавского легкоконного полка, служил под началом А.В. Суворова и был дружен с ним. Детство братьев Давыдовых проходило, как пишет А. Потто в очерке о Давыдове из многотомной «Кавказской войны в отдельных очерках, эпизодах, легендах и биографиях», «под солдатской палаткой» и «поэзия кочевого военного быта, наконец, встреча с великим Суворовым, впоследствии описанная самим Давыдовым, имели неотразимое влияние на весь умственный склад ребёнка, одарённого пламенным воображением. В душе его вспыхнула искра любви к военным подвигам и угасла только вместе с жизнью».
Именно А.В. Суворов
предсказал сыну друга блестящую военную карьеру.
На момент знакомства с Суворовым
Денису Давыдову было всего девять лет. Посмотрев на него, прославленный
генералиссимус сказал: «О, этот будет
военным человеком! Я не умру, а он выиграет три сражения». И судьба Д.
Давыдова была решена. Ничего уже не могло помешать ему исполнить мечту о
военной службе, походах и сражениях, хотя его предполагали устроить в
Иностранную коллегию. Давыдов наотрез отказался и подал документы в престижный
Кавалергардский полк.
Я люблю кровавый бой
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы
царской!
Сабля, водка, конь
гусарской,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы
царской!
За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!
Пусть французишки гнилые
К нам пожалуют назад!
За тебя на черта рад,
Наша матушка Россия!
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днем — рубиться молодцами,
Вечерком — горелку пить!
Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами!
О, как страшно смерть
встречать
На постели господином,
Ждать конца под балдахином
И всечасно умирать!
О, как страшно смерть
встречать
На постели господином!
То ли дело средь мечей:
Там о славе лишь мечтаешь,
Смерти в когти попадаешь,
И не думая о ней!
То ли дело средь мечей:
Там о славе лишь мечтаешь!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы
царской!
Сабля, водка, конь
гусарской,
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы
царской!
Кавалергарды считались
конной гвардией и были самыми привилегированными кавалерийскими частями
российской армии. Поступал в полк Давыдов с трудом. В кавалергарды традиционно
принимались только высокие (от 190 см) светлоглазые блондины без бороды. Все
снаряжение тяжёлой гвардейской кавалерии было разработано именно для таких
людей. Маленький для кавалергарда (177 см), темноволосый, с коротким вздернутым
носом Денис Давыдов никак не вписывался в эти стандарты. Но Давыдова остановить
было нельзя, и в 1801 году он был зачислен в столичный Кавалергардский полк
стандарт-юнкером тяжёлой кавалерии. «Наконец
привязали недоросля нашего к огромному палашу, опустили его в глубокие ботфорты
и покрыли святилище поэтического его гения мукою и треугольною шляпою». Необременительная
служба в столице, развлечения, балы, азартные игры и обычный способ военной молодежи
проводить свободное время в бурных пирушках Давыдова не привлекали. Он изучал
военные науки, политическую экономию, юриспруденцию и очень много читал.
Оказавшись в кругу гвардейской молодежи, фрондистски настроенной по отношению к Павлу I, ожидавшей после прихода к власти Александра I возвращения дворянских вольностей «золотого века» Екатерины и разочарованной несбывшимися надеждами, свои первые стихи Денис Давыдов писал, находясь под влиянием этих настроений. У него был и личный счет к императору Павлу, который в первые дни своего царствования принялся искоренять суворовский дух в армии и избавляться от «екатерининских и суворовских орлов» – заслуженных командиров с уникальным боевым опытом. В их число попал и отец Дениса Васильевича – Василий Денисович. Его обвинили в связях с тайным офицерским кружком, он был уволен со службы и обвинен в недостаче в казне полка огромной суммы – 100 тысяч рублей. Расплачиваться пришлось родовым имением. Автор наиболее полной на сегодняшний день биографии Дениса Давыдова военный историк и писатель А. Бондаренко считает, что разорению способствовала и широкая натура Василия Давыдова. Хлебосольный хозяин, он держал открытый дом и имел большую склонность к карточным играм.
В 1803 году появились
басни «Голова и Ноги», «Река и Зеркало». Это была самая настоящая политическая
сатира, острая и язвительная. В списках и устных пересказах стихи разошлись по
Петербургу. Особенно злой была басня «Орлица, Турухтан и Тетерев», где в образе
мудрой Орлицы выступает Екатерина II, ее жестокий и глупый наследник Турухтан –
Павел I, а в «выбранный» птицами Тетерев – Александр I.
…И все согласно захотели,
Чтоб Тетерев был царь.
Хоть он глухая тварь,
Хоть он разиня бестолковый,
Хоть всякому стрелку
подарок он готовый –
Но все в надежде той,
Что Тетерев глухой
Пойдет стезей Орлицы...
Ошиблись бедны птицы!
Глухарь безумный их -
Скупяга из скупых,
Не царствует - корпит над
скопленной добычью
И управлять другим
несчастной отдал дичью.
Не бьет он, не клюет,
Лишь крохи бережет.
Любимцы ж царство разоряют,
Невинность гнут в дугу,
срамцов обогащают...
Их гнусной прихотью кто по
миру пошел,
Иной лишен гнезда - у них
коль не нашел.
Нет честности ни в чем, идет всё на
коварстве,
И сущий стал разврат во всем дичином царстве.
Ведь выбор без ума урок вам дал таков:
Не выбирать в цари ни
злых, ни добрых петухов.
А в басне «Голова и ноги» автор
высказался еще яснее:
«Коль ты имеешь право
управлять,
Так мы имеем право
спотыкаться
И можем иногда,
споткнувшись – как же быть,
– Твое величество об камень расшибить».
Конечно, верноподданные
услужливо показали басни императору, сообщив, кто является автором. За
возмутительные стихи Давыдов был наказан – переведен из гвардейского
кавалергардского в армейский гусарский полк. Из Петербурга – в малороссийскую
глухомань. И хотя больше он уже никогда не писал подобных сатир, его юношеское
бунтарство вспоминали ему всю жизнь. За ним установилась репутация вольнодумца,
человека политически неблагонадежного и даже опасного. «Проклятое мое остроумие и стихотворчество много мне повредили в мнении
людей сухой души и тяжкого рассудка».
Служба в гусарском полку
Давыдову неожиданно понравилась, особенно атмосфера гусарства – тот дух свободы,
который царил среди гусар. Бесшабашное молодечество и позерство были только
внешней стороной гусарской службы и в каком-то смысле протестом гусарской
молодежи против «бездарных невежд, истых любителей изящной ремешковой службы»,
как называл штабных генералов Давыдов. А по сути, гусарство воспитывало личную отвагу,
презрение к опасности, предприимчивость, прямодушие, чувство товарищеской
солидарности. Все это Давыдову очень импонировало.
Гусарский пир
Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закрученными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих;
Чтобы стены от ура
И тряслись и трепетали!..
Лучше б в поле
закричали...
Но другие горло драли:
"И до нас придет
пора!"
Бурцов, брат, что за
раздолье!
Пунш жестокий!.. Хор гремит!
Бурцов! пью твое здоровье:
Будь, гусар, век пьян и
сыт!
Понтируй, как понтируешь,
Фланкируй, как
фланкируешь,
В мирных днях не унывай
И в боях качай-валяй!
Жизнь летит: не осрамися,
Не проспи ее полет.
Пей, люби да веселися! –
Вот мой дружеский совет.
Он рвался в бой, но получалось так, что полки, где он служил, не участвовали в боевых действиях. Наконец, в 1806 году он был определен адъютантом к князю П. Багратиону, назначенному командовать авангардом русской армии в Пруссии, и пять лет находился «близ стремя блистательного полководца». Первый бой, в котором он участвовал, произошел в Прусскую кампанию 24 января 1807 года при Вольсдорфе. После битвы при за Прейсиш-Эйлау у 23-летнего Давыдова в волосах появилась седая прядь. Тогда только за один день русские и французы потеряли больше 37 тысяч человек. Его отвага граничила с авантюризмом и безрассудством. Его желание непременно совершить подвиг – взять в плен французского офицера, а потом с небольшой группой солдат атаковать авангард противника – едва не закончилось трагически: он лишился коня и чуть не попал в плен. Спасли подоспевшие казаки. За Прусскую кампанию он был награждён орденами Святого Владимира 4-й степени, Святой Анны 2-й степени, специальным офицерским крестом «За Прейсиш-Эйлау» и Золотой шпагой с надписью: «За храбрость». От Багратиона получил именую бурку и породистую трофейную лошадь, а от прусского короля орден «За достоинство».
Громкие
сражения были и позже, только орденами отважного гусара обходили – генерал Багратион
в 1810 году впал в немилость и был отстранён от командования армией. Это
отразилось и на его адъютанте. Потом это повторялось постоянно. Давыдова
обходили чинами и наградами. Он острил, что любой орден ему надо было
завоевывать дважды – сначала в бою, а потом в напоминаниях императору. В конце
жизни, как бы подводя ее итог, Денис Давыдов с горечью писал: «В течение сорокалетнего, довольно
блистательного военного поприща был сто раз обойден, часто притесняем и гоним
людьми бездарными, невежественными и часто зловредными...».
Отдушиной стала поэзия.
Гусарство не было для Д. Давыдова образом жизни и бытового поведения. Он не
стал ни кутилой, ни дебоширом, ни дуэлянтом. Вместо гусарских попоек он писал
стихи. Это было уникальное явление в русской литературе – гусарская лирика –
жанр, созданный Д. Давыдовым, единственным представителем которого был он сам. Ю.
Лотман называл Д. Давыдова «гвардейским речетворцем». У Давыдова была
самобытная и остроумная манера письма –«огненная», как называли ее поклонники
его творчества. Многим русским поэтам довелось нести военную службу, некоторые
воевали. Но Давыдов выделяется среди них тем, что делом своей жизни он считал
военную карьеру, а не стихотворчество. И ни у кого из русских поэтов не было
таких военных заслуг, как у Дениса Давыдова. Его стихи расходились в списках по
всей России, они не предназначались для печати (были напечатаны были только в
1832 году).
От стихов других поэтов на
военную тему они отличались тем, что о войне Денис Васильевич не писал. И, вопреки
устоявшемуся мнению, на войне стихов он тоже не писал. Он воевал. Война и
поэзия находились на разных полюсах его жизни. Он писал о военных, их жизни и
быте со всеми его принадлежностями: трубкой, пуншевыми стаканами, саблей, и
усами.
Стукнем чашу с чашей
дружно!
Нынче пить ещё досужно;
Завтра трубы затрубят,
Завтра громы загремят.
Выпьем же и поклянёмся,
Что проклятью предаёмся,
Если мы когда-нибудь
Шаг уступим, побледнеем,
Пожалеем нашу грудь
И в несчастьи оробеем…
Он создал удивительно
живой образ гусара – рубаки, «еры и забияки», честного, искреннего и
прямодушного. Он пишет о гусарском братстве, о гусарском пире, где пьют жженку,
курят трубки и поют хором. А потом, на поле брани, так же отчаянно, как
отчаянно пьют и поют, гусары вступают в смертельную схватку. Использующий
разговорную лексику, что до него никто не делал, впервые заговоривший в,
казалось бы, легких и шутливых стихах о патриотизме, доблести, гибели на поле
боя во славу России, Д. Давыдов стал необыкновенно популярен, и не только в
военной среде. Он стал фигурой почти мифологической. Образ «певца -героя» в
восприятии читателей был неотделимым от реального образа самого Д. В. Давыдова.
Я каюсь! я гусар давно,
всегда гусар,
И с проседью усов — все
раб младой привычки:
Люблю разгульный шум,
умов, речей пожар
И громогласные шампанского
оттычки.
От юности моей враг
чопорных утех —
Мне душно на пирах без
воли и распашки.
Давай мне хор цыган! Давай
мне спор и смех,
И дым столбом от трубочной
затяжки!
Он воевал в русско-шведской
и русско-турецкой войнах. После взятия крепости Силистрия и боя под Шумлою получил
чин ротмистра гвардии. Под Шумлою он единственный раз пишет стихотворение в
боевых условиях. Но и в нем ни слова о боях.
Графу П. А. Строганову за чекмень
Блаженной памяти мой
предок Чингисхан,
Грабитель, озорник с
аршинными усами,
На ухарском коне, как
вихрь перед громами,
В блестящем панцире влетал
во вражий стан
И мощно рассекал татарскою
рукою
Всё, что противилось могущему
герою.
Почтенный пращур мой,
такой же грубиян,
Как дедушка его, нахальный
Чингисхан,
В чекмене легоньком, среди
мечей разящих,
Ордами управлял в полях,
войной гремящих.
Я тем же пламенем, как
Чингисхан, горю;
Как пращур мой Батый,
готов на бранну прю,
Но мне ль, любезный граф,
в французском одеянье
Явиться в авангард, как
франту на гулянье,
Завязывать жабо, прическу
поправлять
И усачам себя Линдором
показать!
Потомка бедного ты пожалей
Батыя
И за чекмень прими его
стихи дурные!
«Я считаю себя рожденным единственно для рокового 1812 года», – писал в своих воспоминаниях «Дневник партизанских действий 1812 года» Д. Давыдов.
Отечественную войну 1812
года он встретил подполковником Ахтырского гусарского полка. К концу года был
уже полковником, кавалером орденов Святого Георгия 4-го класса и Святого
Владимира 3-й степени. В сентябре 1812 года российские войска стояли возле
деревни Бородино – родового имения матери Д. Давыдова, где прошло его детство.
Деревня сгорела, барский дом был разрушен. Глядя, как его разбирают для
строительства фортификационных укреплений, за пять дней до Бородинского
сражения Давыдов предложил Багратиону создать партизанский отряд – «поисковую
партию». Багратион сообщил Кутузову об этом предложении. И согласие было дано.
Однако, сомневаясь в успехе дерзкого плана недавнего адъютанта,
неблагонадежного поэта, Кутузов назначил в команду Давыдова всего около сотни
гусар и казаков.
Бородинское поле
Умолкшие холмы, дол
некогда кровавый!
Отдайте мне ваш день, день
вековечной славы,
И шум оружия, и сечи, и борьбу!
Мой меч из рук моих упал.
Мою судьбу
Попрали сильные.
Счастливцы горделивы
Невольным пахарем влекут
меня на нивы…
О, ринь меня на бой, ты,
опытный в боях,
Ты, голосом своим
рождающий в полках
Погибели врагов предчувственные
клики,
Вождь гомерический,
Багратион великий?
Простри мне длань свою,
Раевский, мой герой!
Ермолов! я лечу — веди
меня, я твой:
О, обреченный быть побед
любимым сыном,
Покрой меня, покрой твоих
перунов дымом!
Но где вы?.. Слушаю… Нет
отзыва! С полей
Умчался брани дым, не слышен
стук мечей,
И я, питомец ваш, склонясь
главой у плуга,
Завидую костям соратника
иль друга.
Начало партизанской деятельности Д. Давыдова могло завершиться в первый же день: отряд угодил засаду, устроенную крестьянами, особо не разбирающимися в форме и знаках различия русской и наполеоновской армии. «Тогда я на опыте узнал, что в Народной войне должно не только говорить языком черни, но и приноравливаться к ней и в обычаях, и в одежде. Я надел мужичий кафтан, стал отпускать бороду, вместо ордена св. Анны повесил образ св. Николая и заговорил с ними языком народным...», – вспоминал Денис Васильевич.
В таком виде, в армяках, с
бородами, не говоря по-французски, что было запрещено гусарам-партизанам, отряд
Давыдова начал быстро пополняться. В него стали массово стекаться добровольцы,
особенно много было крестьян. В «Дневнике партизанских действий 1812 года» и в
других военно-мемуарных очерках Давыдов описывает «неугомонную, залетную жизнь
партизанскую», «кочевье на соломе под крышею неба», «вседневную встречу со
смертью». «Это поприще, исполненное
поэзии, требует игривого и пламенного <воображения, врожденной страсти к
смелым предприятиям и не довольствуется лишь хладнокровны мужеством».
Воевал отряд Давыдова
весьма результативно. Тактику разрабатывали в боях, методом проб и ошибок, но
дрались так, что соотношение погибших было 4 партизана против 150 французов.
Генералы Наполеона требовали у Кутузова прекратить партизанское движение и
вести военные действия «по правилам». Бонапарт создал особый отряд для поимки
Д. Давыдова, а на описании его примет написал: «При задержании – расстрелять на
месте». Французы прозвали его «Черным рыцарем». В конце 1812 года партизанская
вольница закончилась и его отряд влился в регулярную армию. Война за пределами
России была уже совсем другой. Всех офицеров своего отряда Давыдов представил к
наградам. Самого Давыдова, по обыкновению, к наградам никто не представил, и он
написал Кутузову, что раньше мог думать только о спасении Отечества, но сейчас
просит «прислать мне Владимира 3-й степени и Георгия 4-го класса». Кутузов
прислал.
Я не поэт, я — партизан,
казак,
Я иногда бывал на Пинде,
но наскоком
И беззаботно, кое-как,
Раскидывал перед
Кастальским током
Мой независимый бивак.
Нет! не наезднику пристало
Петь, в креслах развалясь,
лень, негу и покой…
Пусть грянет Русь военною
грозой —
Я в этой песне запевало.
Одно из ярких достижений
Давыдова – это взятие Дрездена без боя и безо всякого приказа с пятью сотнями
казаков, за что он был обвинен в самоуправстве и отправлен под суд. Именно
тогда была произнесена императором Александром I крылатая фраза: «Победителей
не судят», и Давыдова назначили командиром Ахтырского полка.
Полк Давыдова прекрасно
показал себя в Битве народов под Лейпцигом и ряде других сражений. После того,
как под Ла-Ротьером он фактически решил исход боя, командуя лично 2-й гусарской
дивизией после гибели всех генералов, ему присвоили звание генерал-майора. Но
его давние недоброжелатели из высокопоставленных военных чиновников не могли
простить Д. Давыдову его независимости, самостоятельности решений и
пренебрежительного отношения к ним, облеченным властью:
Мы несём едино бремя;
Только жребий наш иной:
Вы оставлены на племя,
Я назначен на убой.
Благодаря их интригам, после окончания Отечественной войны карьера Давыдова складывалась не лучшим образом, при том, что о его храбрости ходили легенды. Он был известен не только в России, где его портреты висели почти в каждой крестьянской избе и в богатых салонах, но и в Европе. Гравюра работы английского художника Дениса Дайтона с подписью «Денис Давыдов. Черный капитан» хранилась в рабочем кабинете Вальтера Скотта, с которым поэт вел переписку.
А в родном Отечестве
заслуги Д. Давыдова начальством не слишком ценились. Сначала его отправили
командовать драгунской бригадой, которая стояла под Киевом, при том, что гусары
драгун презирали, и такое назначение для гусара было унизительным. Но еще
унизительнее оказался следующий приказ Главного штаба о том, что генеральское
звание ему присвоили по ошибке. В это время Давыдов находился в отпуске.
Взбешенный, он примчался к Вяземскому и с порога начал кричать: «Штабные
недоноски, низкопоклонники, трусы в угоду плешивому идолу лишают меня доброго
имени!» Генерал А. Ермолов пытался обеспечить назначение Давыдова начальником
пограничной Кавказской линии, где его военное дарование могло быть применено с
большой пользой. Но хлопоты полуопального генерала успехом не увенчались. В
довершение всего, полковника Давыдова назначают командиром конно-егерской
бригады, что предполагало отказ от усов, особой гордости гусар – егерям усы не
полагались. Давыдов пишет письмо царю, что выполнить приказ не может. Но вместо
наказания и опалы император назначил его в гусарский полк.
Все эти события не мешали Д.
Давыдову писать стихи. Он вступил в общество «Арзамас», где получил прозвище
Армянин, и написал несколько элегий.
В ужасах войны кровавой
Я опасности искал,
Я горел бессмертной
славой,
Разрушением дышал;
И в безумстве упоенный
Чадом славы бранных дел,
Посреди грозы военной
Счастие найти хотел!..
Но, судьбой гонимый вечно,
Счастья нет! подумал я…
Друг мой милый, друг
сердечный,
Я тогда не знал тебя!
Ах, пускай герой стремится
За блистательной мечтой
И через кровавый бой
Свежим лавром осенится…
О мой милый друг! с тобой
Не хочу высоких званий,
И мечты завоеваний
Не тревожат мой покой!
Но коль враг ожесточенный
Нам дерзнет противустать,
Первый долг мой, долг
священный
Вновь за родину восстать;
Друг твой в поле появится,
Еще саблею блеснет,
Или в лаврах возвратится,
Иль на лаврах мертв
падет!..
Полумертвый, не престану
Биться с храбрыми в ряду,
В память Лизу приведу…
Встрепенусь, забуду рану,
За тебя еще восстану
И другую смерть найду!
В 1816 году ему вернули
генеральское звание, которого он был лишен, как оказалось, по ошибке, и
отправили командовать бригадой, состоящей из Ахтырского и Александрийского
полков подальше от столиц, в глухую провинцию, в местечко между Гродно и
Вильно.
Личная жизнь Дениса
Давыдова была весьма бурной. Поэт, он влюблялся пылко и страстно, но лихой
гусар и герой Отечественной войны в любви терпел одну неудачу за другой. Генерал
Злотницкий, отец очередной его возлюбленной, Елизаветы Злотницкой, дал согласие
на брак своей дочери с Давыдовым, и сама она была согласна стать его женой, но
пока он улаживал дела перед свадьбой, передумала и предпочла Давыдову со всем
его благородством, талантом и славой красавца князя Голицына, кутилу и
карточного игрока с большими долгами. Давыдов переживал этот разрыв очень
тяжело, перекладывая сердечные муки на язык поэзии.
Неверной
Неужто думаете вы,
Что я слезами обливаюсь,
Как бешеный кричу: увы!
И от измены изменяюсь?
Я — тот же атеист в любви,
Как был и буду, уверяю;
И чем рвать волосы свои,
Я ваши — к вам же отсылаю.
А чтоб впоследствии не
быть
Перед наследником в
ответе,
Все ваши клятвы век
любить_-
Ему послал по эстафете.
Простите! Право, виноват!
Но если б знали, как я рад
Моей отставке благодатной!
Теперь спокойно ночи сплю,
Спокойно ем, спокойно пью
И посреди собратьи ратной
Вновь славу и вино пою.
Чем чахнуть от любви
унылой,
Ах, что здоровей может
быть,
Как подписать отставку
милой
Или отставку получить!
Он был близок с Жуковским,
Вяземским, Батюшковым, наконец познакомился с Пушкиным, дружба с которым,
несмотря на разницу лет, была очень сердечной. Они долго состояли в переписке.
Давыдов называл Пушкина «единственным, родным душе моей поэтом». А Пушкин
говорил, что Д. Давыдов «ещё в лицее дал ему почувствовать возможность быть
оригинальным», что помогло ему в юности не поддаться влиянию Жуковского или
Батюшкова и даже в самых первых своих опытах не подражать ни тому ни другому.
В 1819 году, в возрасте 35 лет, он, наконец, женится на Софье Чирковой, дочери покойного генерала Н. Чиркова, милой, скромной, доброй, рассудительной девушке с хорошим приданым.
Знакомство их состоялось,
благодаря заботам друзей и родственников. Но свадьбу чуть не расстроила мать
невесты. Несмотря на то, что дочери шел уже 23-й год, и в девицах она явно засиделась,
отдавать ее за пьяницу, гуляку и бретера, хоть и героя войны, увенчанного
славой, генеральша не хотела. Друзьям жениха стоило большого труда убедить
будущую тещу, что герой стихов к реальному Денису Давыдову отношения не имеет.
Спустя два года после знакомства свадьба состоялась.
Брак оказался счастливым. Софья Николаевна заботилась о муже, была ласкова и внимательна. У Давыдовых родилось девять детей, и всех их Денис Васильевич нежно любил. Вскоре после свадьбы он вышел в отставку и зажил помещиком. Наконец он мог заняться литературным трудом. Он очень полюбил имение жены Верхняя Маза. Охотился. Занимался воспитанием детей и домашним хозяйством: выстроил винокуренный завод, устроил пруд и завел конюшню со скаковыми лошадями. Это были счастливые годы. «Люблю жену всякий день более и более». Но… «Неужели вечный приговор мой уже подписан! Неужто не явлюсь еще в полях, войной гремящих!» Явился.
В марте 1826 года он снова вернулся в строй – сам попросился на службу и отправился на Кавказ, где шла война с персами. Он был, как всегда, отважен и победителен, но эпоха романтических войн закончилась. Да и кузена его А. Ермолова отправили в отставку. Служить под началом сменившего его будущего фельдмаршала И. Паскевича Д. Давыдов не мог, даже если бы и захотел. Представление на орден, подписанное опальным Ермоловым, постигла та же судьба, что и представления, подписанные опальным Багратионом. Его не заметили.
Давыдов снова поселился в деревне и снова писал стихи и военно-исторические записки. «Не позволяют драться, я принялся описывать, как дрались». Читая его воспоминания, испытываешь истинное наслаждение: они полны достоинства, автор прямо и благородно признает свои ошибки, с любовью и благодарностью пишет о тех, кто в боях и победах был рядом с ним: офицерах, простых солдатах и казаках, крестьянах, сражавшихся не хуже кадровых военных. А сколько юмора и метких характеристик в его мемуарах и автобиографии «Некоторые черты из жизни Дениса Васильевича Давыдова».
Последней военной
кампанией, в которой участвовал Д. Давыдов, было подавление восстания в Польше,
где он командовал отдельным отрядом, состоявшим из Финляндского драгунского и трёх
казачьих полков. Он вспоминал: «Проезд
мой … был истинно триумфальным шествием! Не было офицера, знакомого или незнакомого,
старого или молодого, не было солдата, унтер-офицера на походе, на привалах или
на бивуаках, которые бы, увидя меня и узнав, что это я, не бежали бы ко мне
навстречу, или, догнав меня, толпами не окружали, как какое-либо невиданное
чудо…», ведь Денис Давыдов был олицетворением «времени славы и восторга»,
победившей армии, ее традиций, боевой памяти. И в эту кампанию он воюет с отменной
храбростью и мужеством. За польскую кампанию Давыдов был удостоен ордена
Святого Владимира 2-й степени и Святой Анны 1-й степени, к которым полагались
муаровые ленты через плечо и чин генерал-лейтенанта. Это была последняя из 16
кампаний, в которых он участвовал. После нее он навсегда «распоясался и повесил
шашку свою на стену».
Уйдя окончательно в
отставку, он перебирается в свою любимую Верхнюю Мазу и начинает управление
хозяйством с отмены телесных наказаний, убавления барщины и уменьшения оброка.
Он посадил большой сад, устроил каскад прудов, открыл школу.
Вечер в июне
Томительный, палящий день
Сгорел; полупрозрачна тень
Немого сумрака приосеняла
дали.
Зарницы бегали за синею
горой
И, окропленные росой,
Луга и лес благоухали.
Луна во всей красе плыла
на высоту,
Таинственным лучом
мечтания питая,
И, преклонясь к лавровому
кусту,
Дышала роза молодая.
В Верхней Мазе он отступает от своего принципа ««не искать авторского имени» и начинает тесно сотрудничать с литературными журналами. Сюда к нему приезжают друзья, литераторы, бывшие сослуживцы, приходят письма от Пушкина, Вяземского и других русских поэтов, от генерала Ермолова, от французского академика Арно, английского писателя Вальтера Скотта. Здесь он пишет статьи «Встреча с великим Суворовым», «Встреча с фельдмаршалом графом Каменским», «Воспоминание о сражении при Прейсиш-Эйлау», «Тильзит в 1807 году», «Записки о польской кампании 1831 года», участвует в издании пушкинских «Современника» и «Литературной газеты». готовит полное издание своих военных записок.
Его называют «Вольтером
русских степей».
«Несмотря на привязанность к жене милой и доброй, зарыт в бумагах и
книгах, пишу, но стихи оставил! Нет поэзии в безмятежной и блаженной жизни…».
– писал он в письме к другу.
Стихи вернулись, когда он, пятидесятилетний заслуженный генерал, знаменитый поэт, любящий отец и муж встретил прелестную девушку, на 27 лет моложе себя, Евгению Золотареву, или Эжени, как он называл ее.
«Вошла — как Психея, томна
и стыдлива,
Как юная пери, стройна и
красива…
И шёпот восторга бежит по
устам,
И крестятся ведьмы, и
тошно чертям!».
Евгения была незаурядным
человеком. Умна, начитана, остроумна, науками увлекается. Он сразу отметил «ум
обольстительный с душевной простотой» и «в каждом слове мысль, и в каждом взоре
чувство». Было ли это тем, о чем он цинично говорил друзьям –«юбка для
вдохновения», или тот самый «прощальный свет любви последней, зари вечерней»,
кто знает? Но это чувство вылилось в удивительной красоты стихи, может быть
лучшие из написанного Д. Давыдовым.
Вальс
_Ев. Д. З… ой
Кипит поток в дубраве
шумной
И мчится скачущей волной,
И катит в ярости безумной
Песок и камень вековой.
Но, покорен красой
невольно,
Колышет ласково поток
Слетевший с берега на
волны
Весенний, розовый листок.
Так бурей вальса не
сокрыта,
Так от толпы отличена,
Летит воздушна и стройна
Моя любовь, моя харита,
Виновница тоски моей,
Моих мечтаний,
вдохновений,
И поэтических волнений,
И поэтических страстей!
Все было против этой любви
– и разница в возрасте, и семья, и отношения с женой, с которой прожил 15
счастливых лет и к которой был искренне привязан, и страх скомпрометировать
девушку. Поэтому стихи эти полны и неукротимой страсти, и нежности, и радости,
и горечи, и чувства обреченности.
Романс
Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и
исступлений
И мимолетных сновидений
Не возвращай, не
возвращай!
Не повторяй мне имя той,
Которой память — мука
жизни,
Как на чужбине песнь
отчизны
Изгнаннику земли родной.
Не воскрешай, не воскрешай
Меня забывшие напасти,
Дай отдохнуть тревогам
страсти
И ран живых не раздражай.
Иль нет! Сорви покров
долой!..
Мне легче горя своеволье,
Чем ложное холоднокровье,
Чем мой обманчивый покой.
Три года тайных встреч,
писем, стихов, а также сплетен и пересудов – конец всему положила Евгения,
выйдя замуж за много раз сватавшегося к ней, но получавшего отказы отставного
драгуна В. Манцева.
Выздоровление
Прошла борьба моих
страстей,
Болезнь души моей
мятежной,
И призрак пламенных ночей
Неотразимый, неизбежный,
И милые тревоги милых
дней,
И языка несвязный лепет,
И сердца судорожный
трепет,
И смерть и жизнь при
встрече с ней...
Исчезло все! – Покой
желанный
У изголовия сидит...
Но каплет кровь еще из
раны,
И грудь усталая и ноет и
болит!
Осталось 57 писем, которые
Евгения хранила всю жизнь, как самую большую драгоценность, и сборник стихов,
посвященных ей. Больше стихов Д. Давыдов не писал никогда. Как он пережил этот
разрыв, можно только предполагать.
* * *
Унеслись невозвратимые
Дни тревог и милых бурь,
И мечты мои любимые,
И небес моих лазурь.
. . . . . . . . . . .
Не глядит она, печальная,
На пролет надежд моих,
Не дрожит слеза прощальная
На ресницах молодых!
И еще один удар постиг
Дениса Васильевича – на дуэли был убит любимый его друг А.С. Пушкин. Известие
это он пережил очень тяжело, с ним случился удар, он долго находился между
жизнью и смертью. Но постепенно восстановился, а в августе 1937 года даже
участвовал в торжествах по поводу 25-летия Бородинского сражения. Тогда ему
пришла мысль о перенесении праха генерала Багратиона на Бородинское поле.
Николай I распорядился провести этот торжественный обряд 25 августа 1839 года.
Почетная миссия сопровождать прах поручается Денису Давыдову. Но не случилось –
7 марта 1839 года, работая в своем кабинете, Денис Васильевич Давыдов умирает
от апоплексического удара. Ему еще не исполнилось и 55 лет. Семья решила
похоронить его в Москве, в Новодевичьем монастыре. Но половодье и весенняя
распутица делают невозможным перевоз гроба в Москву. Такая возможность
появилась только в июне. Вдова всю дорогу прошла за гробом пешком.
В пути произошла
символическая встреча двух траурных кортежей – с прахом Багратиона и телом
Давыдова. Как будто даже после смерти Д. Давыдов выполнил поручение императора:
проводил своего командира к месту его вечного упокоения, и тем самым закончил
свои земные дела.
Моей души развороженной…
И этот край очарованья,
Где столько был судьбой
гоним,
Где я любил, не был любим,
Где я страдал без
состраданья,
Где так жестоко испытал
Неверность клятв и
обещаний, –
И где никто не понимал
Моей души глухих рыданий!
Список использованной
литературы:
Бондаренко, А. Ю. Денис
Давыдов [Текст] / А. Бондаренко. – Москва : Молодая гвардия, 2012. – 362 с. :
ил. – (Жизнь замечательных людей)
Давыдов, Д. В. Военные
записки / Д. В. Давыдов. – Москва : Воениздат,1982. – 360 с. : ил.
Давыдов, Д. В. Записки
партизана ; Стихи / Д. Давыдов. – Москва : Молодая гвардия, 1984. – 319 с. :
ил.
Давыдов, Д. В. Сочинения /
Д. Давыдов. – Москва : Современник, 1985. – 304 с. : ил. – (Классическая
библиотека «Современника»).
Давыдов, Д. В. Стихи и
проза / Д. Давыдов. – 2-е издание. – Москва : Детская литература, 1984. – 190
с.
Давыдов, Д. В. Стихотворения
/ Д. Давыдов. – Москва : Советская Россия, 1987. – 464 с. : ил.
Друзья Пушкина :
переписка. Воспоминания. Дневники : в 2 т. – Москва : Правда, 1984 –
Т. 2. – 1984. – 640 с.: ил.
Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре : быт и традиции русского
дворянства (XVIII-начало XIX века) / Ю. М. Лотман. – Санкт-Петербург : Искусство-СПБ,
2002. – 413 с. : ил.
Лотман, Ю. М. Культура и
взрыв [Текст] : беседы о литературе / Юрий Лотман. – Москва : АСТ, Времена,
2019. – 252с.: ил. – (Классика лекций).
Орлов, В. Н. Избранные
работы в 2 т. / Вл. Орлов. – Ленинград : Художественная литература, 1982 .
Т. 1 : В мире русской поэзии : очерки и портреты. – 665 с.
Полководцы 1812 года /
редакторы: Н. А. Копылов, М. Ю. Мягков. – Москва : Комсомольская правда :
Российское военно-историческое общество, 2014.-
Кн. 2 : Раевский Николай Николаевич, Милорадович Михаил Андреевич,
Ермолов Алексей Петрович, Александр I Благословенный, Паскевич Иван Федорович,
Давыдов Денис Васильевич. – 2014. – 93с. : ил. – (Великие полководцы России )
Потто, В. А. Кавказская
война : в 5 томах / В. А. Потто. – Ставрополь : Кавказский край, 1994. – (Стрижамент:
историческое наследие).
Т. 3 : Персидская война 1826-1828 гг. – 1993. – 608 с.
Пухов, В.В. Денис Давыдов
/ В. Пухов. – Москва : Современник, 1984. – 214 с.: ил. – (Библиотека
«Любителям российской словесности»).
Рождественский, В. А. В
созвездии Пушкина : книга о русских поэтах / В. Рождественский. – Москва :
Современник, 1972. – 221 с. – (Любителям российской словесности).
Русские на Кавказе. Эпоха
Ермолова и Паскевича / [составители А. Г. Макаров, С. Э. Макарова]. – Санкт-Петербург
: Дмитрий Буланин, 2004. – 350 с. : ил. – (Из русского прошлого).
Шабалдин, К. А.
Полководцы, прославившие Россию / К. Шабалдин. – Москва : Эксмо: #эксмодетство, 2024. – 78 с. : цв. ил. – (Великие
люди великой страны).
Юлия Брюханова, Центральная библиотека им. А.С. Пушкина
Комментариев нет
Отправить комментарий