Николаю Доризо — 100 лет

 

22 октября 2023 — 100 лет со дня рождения русского поэта, поэта-песенника, драматурга Николая Константиновича Доризо (1923 — 2011). Он писал стихи и поэмы о любви, войне, вечных нравственных ценностях... У Доризо много крылатых строк. Он умел заострить свою мысль и выразить ее в отточенной, резкой, афористически сжатой формуле в стиле Омара Хайяма: глубокое содержание в миниатюрной форме. Его стихи отличались музыкальностью, многие стали песнями, прозвучали в таких незабываемых советских фильмах, как «Простая история», «Увольнение на берег», «Разные судьбы», «Дело было в Пенькове». Незабываемых во многом именно благодаря песням, которые звучали в них: «Жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить?», «Огней так много золотых на улицах Саратова», «От людей на деревне не спрятаться», «Взрослые дочери», «Давно не бывал я в Донбассе» — эти песни знает каждый россиянин. Песни настолько популярны, что многие считают их народными.

Поэт родился 22 октября 1923 года в Краснодаре. Греческий аристократ Константин Николаевич Доризо прибыл из Афин в Петербург, чтобы учиться на юриста. Восторженно приняв революцию, остался «строить коммунизм». Молодой человек, свободно владевший семью языками, покорил сердце выпускницы Московской консерватории кубанской казачки Алевтины Павловны Бирюковой. Поселились молодые на родине супруги, в Павловской. В доме адвоката Доризо говорили по-французски, музицировали на фортепьяно, декламировали стихи… Из предисловия Доризо к трёхтомнику: «1923 год, 22 октября. Первая моя дата. Дата не существующего стихотворения. Прошло много лет, пока я узнал, что в этот день я родился. Как все люди, каждый год я отмечаю день своего рождения. И все-таки эта дата существует для меня как-то теоретически. Жизнь моя началась с первого воспоминания, которое не имеет никакой даты. Жаркий летний день. Во дворе кадушка с водой. В ней меня купает мама. Как остро помню я запах дождевой воды и мокрого скользкого дуба. Помню значительно острей, подробней, чем то, что происходило со мною вчера. Потом я узнал, что это было на Кубани, в станице Павловской, где прошли мои ранние детские годы. А первый в моей жизни снег! Он тоже не имеет даты. Белый, горящий на зимнем солнце берег Кубани. Деревянные коньки, все время спадающие с моих матерчатых бурок. В комнате печь с открытой конфоркой, уютно гудящие поленья. До сих пор зима как-то не вяжется для меня с батареями парового отопления. А первые запомнившиеся мне стихи, полные неизъяснимой прелести: Мороз и солнце— день чудесный! Еще ты дремлешь, друг прелестный. Может, потому они мне так запомнились, что соединились в моем сознании с первым ощущением зимы. Русская природа, русская поэзия, город моих первых школьных лет — Краснодар. И сегодня, среди столичного шума, звон трамвая вдруг возвращает меня на минуту в тихое далекое детство. Порой кажется, что этого детства и не было, что я его себе придумал, но вдруг пальцами на ощупь, я чувствую жестковатую шерсть моей синей матросской курточки.»

Из автобиографии: «Мои родители были талантливыми, интересными и умными людьми. Папа — уроженец Греции. Он принадлежал к знатному греческому роду, в свое время поддержал революцию, а перебравшись вместе с родителями в Россию, работал адвокатом. Мама, кубанская казачка, закончила консерваторию по классу фортепиано и была музыкантом. Она записывала мои первые стихотворные опыты в тетрадку, которая хранится у меня до сих пор…» «Мой папа был адвокатом. Если коротко, то Константин Николаевич Доризо знал семь языков. Окончив юридический факультет Петербургского университета, он вернулся на родину, в Афины. Работал в адвокатской конторе, но влюбился в революцию и поехал в Россию строить коммунизм…В один из дней, когда он отсутствовал по своим делам, к нам нагрянули гости. Мне тогда было три с половиной года. Помню, я вышел в центр комнаты и с выражением продекламировал два четверостишия, которые сам придумал. Все переглянулись и ахнули. Видимо, посчитали, что на ребенка, еще не умевшего писать, что-то снизошло с небес. После того озвученного «шедевра» моя дорогая мамочка — профессиональная пианистка Алевтина Павловна (закончила Московскую консерваторию) каждый день усаживала меня рядом с собой и записывала всё, что говорил я в рифму. Да и вообще в четыре года мне читали русские сказки и былины, произведения Лермонтова, Пушкина, а папа приохотил к постижению мифов своей солнечной страны, к «Илиаде» и «Одиссее». Став старше, начал читать стихи на радио, когда уже переехали в Ростов-на-Дону. В пятнадцать опубликовал первое стихотворение, и не где-нибудь — в «Пионерской правде». Потом я часто печатался в этом прекрасном издании... Еще меня воспитала изумительная бабушка, Мария Назаровна. Она была попадьей, а дед протоиерей Павел Бирюков служил настоятелем в войсковом храме в Краснодаре. Именно бабушка заразила меня любовью к поэзии, русской и украинской песне, народному слову. Перенял я от нее и умение изображать кого-то в лицах, «представлять», как она говорила».

«Мое детство можно было бы назвать счастливым, если бы в 1938 году не арестовали отца. Маме сказали, что ему дали 10 лет без права переписки, а на самом деле его расстреляли. По стране тогда ходила фраза: «Сын за отца не отвечает». Применительно ко мне это было действительно так: меня приняли в комсомол, более того, избрали секретарем комсомольской организации школы. Я до сих пор благодарен учителям, одноклассникам, соседям, которые прекрасно ко мне относились и никогда не намекали на то, что мой отец арестован. Мне всегда везло на хороших людей».

Среднюю школу Николай окончил в 1941 году в Ростове-на-Дону, со школьной скамьи ушел на фронт, участвовал в боях на Черноморском побережье. Во время войны работал литературным сотрудником в Воениздате, затем в редакции окружной газеты «Слово бойца». «Первые опаленные огнем даты войны, первые мои песни, которые пелись на фронте солдатами, песни далеко не совершенные, но вызывающие во мне столько воспоминаний о прекрасных людях — моих боевых друзьях. И наконец, День Победы, первый великий праздник моей жизни, в салютах, в слезах счастья.»

В 1942 году на фронте, еще не будучи профессиональным поэтом, Николай написал стихотворение «Дочурка», музыку к которому сочинила Р. Гольдина. И буквально через несколько дней эта песня стала известна всему фронту и была пронесена солдатами до конца войны. Автор вспоминал: «В 1942 году на фронте, не будучи еще ни отцом, ни поэтом, я написал стихотворение «Дочурка», к которому сочинила музыку Роза Гольдина. И буквально через несколько дней эта песня стала известна всему фронту! В конце войны на ростовском рынке я увидел безногого инвалида в потертой шинели, который торговал кукурузными лепешками и текстами «Дочурки», отпечатанными на папиросной бумаге… Люди покупали и то, и другое. Значит, мое стихотворение было нужно им так же, как хлеб…». Военные годы наложили отпечаток на всю дальнейшую жизнь и мировоззрение поэта, и конечно на его творчество. Стихи «Мы Керчь покидали с боями», «В Бухенвальде», «Военные поезда», «О тех, кто брал Рейхстаг», «Варна» и ряд других его произведений патриотической лирики основаны на реальных событиях, участником некоторых из них был и сам автор.

Вернувшись домой, Доризо поступил на историко-филологический факультет Ростовского государственного университета, который окончил в 1948 году. В том же году в Ростове-на-Дону вышла его первая книга стихов «На родных берегах», почти вся она дышала воспоминаниями о войне. В военных стихах Доризо почти нет батальных эпизодов, сцен. Поэта занимает нравственный аспект войны: как она формировала характер человека, его психологию, его взгляд на мир, что она значила для судеб людей, какой они извлекли из нее душевный опыт.

В 1957 году Николай окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте им. Горького и вскоре был принят в Союз писателей СССР. В ростовском, а затем в московских издательствах вышли сборники его стихов и поэм: «Мы — мирные люди» (1950), «Стихи» (1952), «Верю, люблю, пою!» (1959), «Имя моё — человек» (1961), «Избранное» (1963), «Стихи» (1964), «Люблю писать в дороге…» (1965), «Ровесникам нашей Победы» (1967), «Меч Победы» (1975), «Звенья» (1982) и другие. Стихи Доризо гражданственны и глубоко лиричны. Эти два полюса естественно и органично в них сходятся. Поэт умеет говорить о «высоком», о явлениях общественно значительных с той личной заинтересованностью и тем лирическим проникновением, как если бы речь шла о самом интимном, о самых близких его привязанностях. Стихам Доризо свойственна сердечность лирического чувства, душевная взволнованность и искренность. Он обладает ценным умением выразить то, о чем думают другие, чужое сделать «своим», кровным, интимным, а свое сделать «чужим», нужным и близким людям. Муза Доризо демократична. Она чурается избранных «ценителей поэзии». Ей уютно и тепло в домах простых людей, где ее всегда благодарно и почтительно привечают.

Поэзия Доризо не безразлична к нравственным качествам человека. Она враждебна какой бы то ни было индифферентности и всегда готова возвысить свой голос против малейшего проявления зла, несправедливости, душевной черствости. В его книгах много места занимают стихи о любви. Его любовная лирика в высшей степени сдержанна и целомудренна. Лирический герой Доризо выражает свое чувство робко, осторожно, стесняясь, словно озираясь по сторонам: не подсматривает ли и не подслушивает ли кто? В сознании Доризо, любовь — святое чувство, и его не положено мелочить, говорить о нем надо трепетно и голосом тихим. Обычно свойственная поэту ораторская, трибунная интонация здесь уступает место совершенно другой — доверительной. Стихотворение как бы адресуется лишь одному человеку, и каждому читателю сдается — именно ему лично стремится автор передать частицу своего душевного опыта. Такая интонация рождает атмосферу особого доверия к автору, личного интереса к его лирическому герою.

В духовном облике Доризо есть очень важная черта: всегдашняя неудовлетворенность тем, что уже сделано, непрерывная устремленность к новым берегам. Будучи уже пожилым человеком, в одном из интервью Николай Доризо признался: «Мне хотелось бы взять класс и провести с ребятами уроки литературы. Литература, как всякая истина, не может быть однозначной. Мне хотелось бы донести до детей свое понимание Пушкина, Толстого. Творчество — это свой взгляд на все. И мне хочется донести это до молодых. Поговорить с ними о любви. Я много думаю о ней. Дает ли она нам право на другого человека, позволяет ли диктовать ему свою волю. Бывает, что, беззаветно любя человека, мы не замечаем своего властолюбия, своей жестокости, считаем это самоотверженной заботой. Да, мы желаем ему счастья, но... в своем понимании».

У Николая Доризо много стихов о поэзии — о ее сущности, ее природе, ее специфике, ее возможностях. Человек думающий, пытливый, Доризо, естественно, ищет ответы на те мучительные вопросы, которые каждодневно ставит перед ним его собственная работа. Николаю Доризо известно, что такое «муки творчества», и он убежден, что вне их — нет искусства. Истинная поэзия — это вдохновение, но и тяжкий труд. Поэт никогда не знает, когда снизойдет на него вдохновение и когда он обретет крылья. Но он всегда ждет его, вдохновения, и живет его предощущением. У Доризо глубокий и прочный интерес к истории. Поэт обращается к прошлому не в поисках занимательных сюжетов или драматических эпизодов. История для него отнюдь не самоценна, она интересна ему своими социальными и нравственными уроками. История обладает громадным познавательным и нравственным потенциалом. Тем она и привлекает поэта. Он ищет в минувшем истоки и объяснение тех процессов, которые происходят в веке нынешнем. Прошлое и современное в сознании Доризо нерасторжимы. Это определяет историзм его мышления и придает существенную окраску его поэмам.

Доризо никогда не решает тему упрощенно; он не боится жизненной правды, напротив, — старается не отступить от нее и всегда стремится к глубокому художественному ее решению. Его поэтические произведение в большинстве своем очень современны, психологичны, порой драматичны. Творчество поэта по-настоящему разнообразно. Поэтическое дарование Николая Доризо емко и разнообразно. Ему подвластны не только лирическая миниатюра и песня, но и более просторные формы отражения действительности — историческая трагедия в стихах («Место действия — Россия»), психологическая драма («Утром после самоубийства»), комедия в стихах («Конкурс красоты»), повесть («Измена»), Во всех этих жанрах мы ощущаем голос писателя, пытливо ищущего ответы на острые нравственные вопросы жизни. Важное место занимает в творчестве Доризо жанр поэмы Она представлена у него во всех своих разновидностях — здесь и лирическая поэма, и драматическая; одни написаны на современном материале, другие — на историческом.

Стихи Доризо издавались большими тиражами, быстро расходились. Поэтические вечера проходили с неизменным успехом, песни исполнялись с эстрады, по радио и телевидению, давно и прочно вошли в быт. Три десятка книг позволили ему занять заметное место в современной советской поэзии. Через все творчество Николая Доризо проходит пушкинская тема. «С Пушкиным я словно родился на свет, прожил всю свою жизнь. Побудил сам факт моего рождения. Во главе всего был Пушкин с его сказками и стихами. И вся жизнь, все творчество связаны с Пушкиным. От него идет вся наша литература». Издана его книга «России первая любовь: Мой Пушкин: Стихотворения, поэмы, проза». Вышло собрание сочинений в трёх томах.

Многие стихи Доризо положены на музыку. Это скорее даже не песни, а именно стихи, в которых спелое, полновесное слово совершенно равноправно с музыкой. Вместе с сопровождающей их музыкой они давно стали крылатыми и вошли едва ли не в каждый дом. Николай Константинович сотрудничал с известными композиторами: Никитой Богословским, Оскаром Фельцманом, Кириллом Молчановым, Семёном Заславским, Марком Фрадкиным, Аркадием Островским, Серафимом Туликовым, Аркадием Люксембургом, Тофиком Кулиевым и др. В результате появились всенародно любимые и узнаваемые песни: «Я о Родине пою», «Песня о любви» «Мужской разговор», «Московские улочки», «Огней так много золотых», «Взрослые дочери», «Помнишь, мама моя», «Давно не бывал я в Донбассе» и другие. Обаяние и несомненная доходчивость лучших песен, созданных на его стихи, идут от проницательности лирической натуры поэта, от его душевности. Стихи-песни Доризо несут на себе отпечаток индивидуальности их автора: они раздумчивы и задушевны, им присущ юмор и афористический склад речи, а главное — в них есть та искренность и достоверность чувства, которые вернее всего выражают притягательную силу искусства.

Многие песни на его стихи стали визитными карточками многих советских фильмов. Картин, в которых звучат его песни, более полусотни — это знаменитые ленты «Простая история», «Дело было в Пенькове», «Разные судьбы» «Девушка с гитарой», «У тихой пристани», «Увольнение на берег», «Посейдон спешит на помощь», «Полустанок», «Моя судьба» и другие. Все песни на стихи Николая Доризо представляют собой миниатюрные пьесы — с виду простые, но понятные каждому. Может потому, что поводом для их появления служили реальные персонажи, реальные люди? В 1958 году на экраны Советского Союза вышел фильм «Дело было в Пеньково» режиссера Станислава Ростоцкого. Действие фильма происходило в деревне. Писать текст песни в фильме пригласили Николая Доризо. Из воспоминаний Доризо: «Стихи «Огней так много золотых на улицах Саратова» я показывал разным композиторам, но никто из них не рискнул написать к ним музыку. Тогда в почете были произведения не о любви, а о трудовых подвигах. А тут не просто любовная лирика, а чуть ли не аморалка… И вот однажды, когда съемки фильма «Дело было в Пенькове», к которому я написал песню «От людей на деревне не спрятаться», уже закончились, я проснулся около пяти часов утра, как будто кто-то толкнул меня в бок. «Огней так много золотых» словно специально написана для фильма! В тот же день я встретился с композитором Кириллом Молчановым. Он сначала повозмущался, мол, поздновато пришел, а потом сел за фортепиано и тут же заиграл мелодию. Мы оба были в восторге и в таком состоянии поехали на киностудию им. Горького, чтобы показать песню режиссеру Станиславу Ростоцкому. Выслушав нас, Ростоцкий сказал, что песня, конечно, хорошая, но съемки завершены, и фильм ему уже не принадлежит. А через день раздался звонок директора киностудии: «Что вы за песню написали? Вся студия ее поет. Хотя бы мне напели». Уговаривать нас с Кириллом не пришлось. Мы даже не успели допеть, как директор, прервав нас, воскликнул: «Волей, данной мне Богом и Центральным Комитетом партии, переношу сроки сдачи фильма». И специально для этой песни был доснят сюжет…».

Кинокартина «Разные судьбы» режиссера Леонида Лукова вышла на экраны в 1956 году. В ней прозвучала песня, ставшая своеобразной визитной карточкой Марка Бернеса. Её так называют, упоминая главного героя киноленты — «Песня Рощина». Из воспоминаний Николая Доризо: «Съемки заканчивались, мы сидели в ресторане с режиссером Леонидом Луковым, пили коньячок. И тут этот толстый немолодой добряк расплакался: «Коля, ну как она может не любить меня?..». Речь шла о юной актрисе Татьяне Пилецкой, сыгравшей в его фильме главную роль. Я говорю режиссеру: «Леня, ты пойми, это был бы редчайший случай, если бы она тебя полюбила. Ты посмотри на нее, посмотри на себя. Но у нее к тебе как у актрисы всегда будет интерес — ты ей роли даешь». Леонид Луков был талантливейший режиссер, снявший культовые фильмы «Большая жизнь» и «Два бойца». И тут — весь седой — сидит, плачет, как мальчишка. Эта история так взволновала меня, что я в тот же вечер написал стихи. Я позвонил режиссеру: «Ленечка, мне Никита Богословский дал музыку, я написал песню, посвященную тебе». И стал напевать: «Как боится седина моя твоего локона, ты еще моложе кажешься, если я около». Леонид разрыдался. Потом сказал: «Как ты нашел слова описать все, что я чувствую? Это гениальная песня». Строчки из финальной части песни: «Видно, нам встреч не праздновать. У нас судьбы разные…» — стали названием картины — «Разные судьбы».

В соавторстве с Никитой Богословским появилась еще одна «сюжетная песня» «Помнишь, мама моя». Николай Доризо рассказывал: «Композитор Никита Богословский проиграл мне мелодию, и — верите — у меня перед глазами сразу встала заводская окраина, и припомнилась ситуация, невольным свидетелем которой я оказался в пору своей молодости, когда, по существу, делал первые шаги в поэзии. Было это в Ростове-на-Дону. Я тогда вместе с композитором Семеном Заславским работал над музыкальной комедией «Славянка». Мы сочиняли у него дома — в небольшой комнатке коммунальной квартиры, где в то далекое послевоенное время ютилась семья Заславских. Часто бывая у них дома, я поражался и восхищался тем, как больная, прикованная к постели мать композитора — Рахиль Исааковна — любила и оберегала свою русскую невестку Лиду. Если вдруг возникали какие-то размолвки, то всегда и во всем она горой становилась на ее сторону. Когда вспыльчивый по характеру Семен начинал, заикаясь, кричать, обаятельнейшая женщина Рахиль Исааковна перебивала его: «Сёма, прекрати!». А невестка Лида ее обожала… Поэтому, когда Никита Богословский показал мне музыку, на нее сразу легли слова, обращенные к этой еврейской маме. С годами я понял, что, защищая невестку, она защищала и счастье своего сына, порою даже от него самого. Это по большому счету и была настоящая материнская любовь…Потом семья Заславских переехала в Москву, я хоронил эту мудрую женщину Рахиль Исааковну и плакал…».

Своя история есть и у песни, которая стала негласным лирическим гимном шахтеров Донбасса. Песня появилась в 1960-е годы. Тогда на Всесоюзном радио была очень популярна передача «Любимые артисты кино», в которой киноактеры рассказывали о себе, делились творческими планами и обязательно пели. На одну из передач была приглашена актерская супружеская пара — Клара Лучко и Сергей Лукьянов. Благодаря Кларе Лучко пошла тогда в народ песня «Ой, цветет калина», а Сергею Лукьянову, хотя у него и были неплохие вокальные данные, в фильмах петь не доводилось. Потому решено было сочинить такую песню специально для него. На радио был приглашен Николай Доризо, который рассказывал: «Сергей Лукьянов сам в юности работал в забое, а мне эта среда была незнакома. Сколько ни старался написать стихи — ничего не получалось: не пережито мною. И вот сидим мы втроем на квартире у Никиты Богословского, уже смирились, что песня не получается. Как вдруг Сергей Лукьянов начинает рассказывать о «самом большом потрясении в своей жизни». Когда он работал юношей на шахте, у него была потрясающей красоты девочка, на которой он должен был жениться. Звали ее Галя. Но так сложилась жизнь, что Сергей начал выступать в художественной самодеятельности, его талант заметили и послали учиться в Москву. Столичная жизнь его закружила-завертела, в родной город он не вернулся. С Галей расстался, но продолжал всю жизнь помнить о своей первой любви. Изменил судьбу актера фильм «Кубанские казаки». На съемках картины, где Сергей Лукьянов исполнил главную роль — Гордея Ворона, он увидел очаровательную, талантливую актрису Клару Лучко. После выхода «Казаков» они поженились. «Едем мы с молодой женой на «Волге» по одному из степных украинских городков, останавливаемся около колонки на улице выпить воды, — вспоминал Сергей Лукьянов. — Смотрим, стоит старуха, на меня смотрит и плачет: «Сережа, ты не помнишь меня?». Я пригляделся: «Боже ж ты мой, Галя!» — «Да, я же!» — «Да как ты живешь?» — «Ты стал народным артистом, тебя вся страна знает. А помнишь, духовой оркестр играл, мы с тобой танцевали…». Я сажусь в машину, моя молодая жена Клара спрашивает: «Сережа, с кем ты разговаривал?». А я молчу, не говорю, что эта старая женщина — та самая моя первая любовь, о которой я много ей рассказывал. Хотел, чтобы в ее памяти, как и в моей, она осталась молодой и красивой…».

С 1959 г. до 90-х годов Доризо был секретарём Союза писателей РСФСР. Член Союза писателей СССР, лауреат Государственной премии РСФСР им. М. Горького, лауреат Литературной премии имени Александра Фадеева, лауреат Премии Министерства обороны СССР. Почётный гражданин города Краснодара. Награждён орденом Трудового Красного Знамени, орденом «Знак почёта». За сборники стихов «Лик Победы», «Пока деревья есть на свете», «Я сочинил когда-то песню» поэту была присуждена Государственная премия РСФСР имени Горького.

Поэт был трижды женат. Первой женой была эстрадная певица Гелена Великанова, второй — артистка оперетты Ирина Рогозинская. История его женитьбы на примадонне Московского театра оперетты Вере Вольской была достойна сюжета для песни «в духе Доризо»: «Много лет назад я встретил прекрасную женщину, — рассказывал Николай Доризо в одном из интервью. — Приятели тогда предупредили: «Оставь всякие надежды — это же прима Театра оперетты Верочка Вольская!»… Я отступил. В самом деле: кем я тогда был? Обычный студент Литературного института с кучей проблем, в том числе и материальных. Но, видимо, чему быть, того не миновать. Прошло более двадцати лет. Я успел обзавестись машиной, дачей, квартирой. И вот как-то возвращаюсь из издательства со своею новой книжкой. Вижу — стоит Верочка у ресторана «Прага» с тортом в руке. А я на машине со своим шофером — вез из издательства только что изданную книжку. Остановился. Подошел. Книжку подарил. С тем и расстались. Потом мы встретились с нею в гостях. Я набрался смелости и пригласил ее в Дом кино. И, удивительное дело, она согласилась. Там я готов был скупить для нее весь ресторан. А что касается предложения, то его сделал не я, а Верочка. Я ее постоянно приглашал то в театр, то в ресторан, и однажды она мне сказала: «Коля, у меня нет времени. Лучше женитесь на мне…». Вера и Николай прожили вместе больше сорока лет. Николай Доризо рассказывал: «И знаете, о чем я думаю? Почему о долгой поздней любви в мировой литературе написано значительно меньше и слабее. Как правило, ослепленная молодая любовь обрывается на самой высокой ноте. Как заметил Симонов, все романы, повести кончаются на свадьбах. Или на пике любви умирают, как, к примеру, влюбленный чиновник Желтков в «Гранатовом браслете». А можно ли жить, любя с такою же силой, и быть при этом счастливым долго, всю жизнь, изо дня в день? И вот что я скажу. Да, в молодые годы страсть сближает людей, притягивает друг к другу. Но только в пожилом возрасте, поверьте мне, поэту, люди могут наконец-то понять, а любят ли действительно они друг друга или нет…». Последние годы своей жизни Николай Доризо вместе с Верой жили в Переделкино, редко выезжая в Москву.

В одном из последних своих интервью Николай Доризо подвел своеобразный итог своей жизни: «Недавно мне исполнилось 80 лет — возраст, достойный долгожителя. Меня всегда волновала проблема долголетия. Почему одни люди живут долго, другие мало. Мне кажется, что многое зависит от наследственности, но многое и от того, обладает ли человек талантом соизмерять свои способности со своими возможностями. «Долголетье организма твоего в той одной непостижимой сложности: соответствие потребностей его и его спасительной возможности». Большую роль играет и интерес к жизни, который идет от духовности. Для этого не обязательно писать стихи. «За то, что так себя он бережет, Бог долголетием его карает, о нем не скажешь долго он живет, а скажешь долго умирает». Для меня духовность неотъемлема от веры в Бога. Мой дед был протоиереем Кубанского собора, а отец — ярым атеистом, поэтому мой путь к Богу был долгим. Этим я виноват перед Ним. Я считаю, что все от Бога: и мое творчество, и везение, и встреча с Верочкой. Мне грех жаловаться на жизнь. У меня прекрасная семья, дети, внучки. За последние два года я написал очень много стихотворений, сейчас выходит новая книга «Иные времена». Пишут благодарные читатели. Вот недавно пришло: «Москва. Кремль. Николаю Доризо». Мои песни по-прежнему звучат на радио, на телевидении, за праздничными столами. Чего еще можно желать? Так что я счастливый человек…».

Не стало поэта 31 января 2011 года, на 88-м году жизни. В свой последний день он находился в поселке Переделкино, где они с женой давно жили практически безвыездно. Лучшая память о Николае Доризо — то, что и сегодня цитируются его стихи, песни по- прежнему звучат на радио, телевидении и в обычной жизни, за праздничным столом. В поэзии Доризо заключен большой воспитательный заряд. Она вся сочится добротой, улыбкой, чувством товарищества, дружбы. И все это — без назиданий и холодной дидактики. Мягко, весело, непринужденно и незаметно воздействует поэт на своего читателя. В поэзии Доризо, как и в самой жизни, соседствуют грусть и шутка, ирония и трагизм — все это совершенно естественно, органично, правдиво. Поэтому его стихи, как и все настоящие, от сердца идущие, не устареют.

Почитаем?

 

Стихотворения:

 

Самодовольство

Самодовольство.

Что ж, скажет любой —

Это мещанство, зазнайство.

А знаешь,

Славлю самодовольство — довольство собой,

Если доволен собою так редко бываешь.

Дело отнюдь не в пустой похвальбе,

Мы похвальбе предаваться не будем.

Как трудно понравиться, хоть на минуту, себе,

Значительно легче понравиться людям.

 

* * *

Известность, брат,

Не самый главный дар.

Одни глупцы

Ему тщеславно рады.

Вот, скажем, слесарь

Или сталевар,

И, скажем, ты,

Наш корифей эстрады,

Ты не бездарен, это вижу я,

И все ж не тешь себя

Успехом повсеместным.

Не только ты, профессия твоя

Тебя повсюду делает известным.

 

Финская притча

Отец и мать

Проплакали глаза —

Глухонемым

Их мальчик родился!

Ел за троих,

Крепчал,

Мужал и рос,

Но хоть одно б словечко

Произнес.

Его возили в город

К докторам,

Искали знахарей

По хуторам.

Ни медицина

И ни колдовство

Не исцелили

Немоты его.

Мать исхудала,

Извелась вконец,

И раньше срока

Сгорбился отец.

А он молчал.

Спал ночью крепким сном,

Ел за троих

И рос богатырем.

И вот однажды

В дом вбегает сын:

— Беда!

Скорей! Скорей!

Горит овин!

— Заговорил!

Случилось чудо с ним!

— И прежде

Не был я глухонемым.

— Но почему

Молчал ты столько лет?

— Что говорить,

Когда причины нет.

Хватало мне

Одежды и еды,

Судачить с вами

Не было нужды.

Поэзия!

Коль нет больших причин,

Умей молчать,

Как этот мальчик-финн.

 

«Осторожно, дети!»

Зеленеют скверы

В свежем летнем лаке.

Едут пионеры

В подмосковный лагерь,

И, как доброй новости,

Рад я, вдруг заметив

Надпись на автобусе:

«Осторожно, дети!»

Замерло движение

И, как подобает,

Транспорт с уважением

Путь им уступает.

Родина, ты самая

Добрая на свете.

Вот она — страна моя:

«Осторожно, дети!»

Нашего Отечества

Светлая примета.

Но в эпоху атома

Ох, как надо это,

Чтоб не на автобусе,

А на всей планете

Надпись, как на глобусе:

«Осторожно, дети!»

 

Ваня Жуков

Спешит на почту мальчик Ваня Жуков,

Спасительное спрятав письмецо.

Один из многих тысяч русских внуков,

Он детства даже не видал в лицо.

 

Мол, худо в людях, дедушка, живется,

Возьми меня в деревню поскорей!..

Прочтет чиновник адрес, посмеется,

Припрячет, как забаву для друзей.

 

Откуда знать ему, что эти строки,

Застрявшие в почтмейстерском столе,

От сердца к сердцу по прямой дороге

Пойдут сквозь все столетья по земле!

 

Подумай только, мальчик Ваня Жуков,

Что столько ныне у тебя родни!

На все деревни дедушкам и внукам

Твое письмо приходит в наши дни.

 

Позднее окно

Спит весь город. Лишь одно

До утра горит окно.

От веселья, от печали —

Отчего оно горит?

С ним душа моя ночами

Беспокойно говорит.

 

Это позднее окно,

Отчего горит оно?

Может быть, от одиночества,

От бессонницы-тоски

Или это пламень творчества,

Пламень вспыхнувшей строки?

 

Это позднее окно,

Отчего горит оно?

Свет разлуки или встречи,

Свет влюблённых жарких глаз,

Чьи-то праздничные речи

Или чей-то смертный час?

Это позднее окно,

Отчего горит оно?

 

Стихи о голом короле

Юноша стареющий,

Демон начинающий,

Ни во что не верящий,

Только отрицающий.

 

Он сидит предо мной.

Отвечает лениво, не сразу.

Краснощёкий, презрительный,

Очень довольный собой.

Он считает банальными,

Громкими фразами,

То — во имя чего

Мы ходили на бой.

 

Он считает банальным

Хвалить, восхищаться,

Быть наивным боится,

Чтобы не поглупеть.

Быть совсем ещё юным

В свои восемнадцать, —

Нет!.. Такую банальность

Он не может терпеть!

 

Он чуть-чуть снисходителен.

Будто знает такое,

Что не знают и те,

Кто давно поседел.

А в глазах его

Что-то стеклянное, странное,

Что-то чужое.

Будто он, как пенсне,

Их нарочно надел.

 

Он и горя не нюхал,

Рождённый в рубашке.

А послушаешь только

Его словеса!..

Неужели есть те,

Кто вот эти стекляшки

Принимают

За умные правдой глаза!

 

Юноша стареющий.

Демон начинающий.

Ни во что не верящий.

Всё на свете знающий.

 

Мне судьба

Невесёлую юность вручила, —

В сорок первом году

Мы хлебнули немало беды,

Но меня даже горе

Сурово учило

Жадно праздновать жизнь.

Понимаешь ли ты?!

 

Жадно праздновать каждую эту снежинку.

Каждый дружеский взгляд,

Каждый заячий след.

Чтоб всегда было всё,

Словно в детстве, в новинку.

А другой для меня

В мире мудрости нет!

 

Я готов есть на улице

в стужу мороженое.

Верить в самое лучшее.

Слово искать до зари.

Я готов подобрать

твою молодость брошенную,

Если хочешь, взамен

мою старость бери!

И усталость бери

И морщинки в придачу.

Если зол, так в веселье

пусть буду я зол!..

Я, как самый наивный

андерсеновский мальчик,

Тычу пальцем в тебя:

— А король-то ведь гол!..

 

О войне:

 

* * *

Меня соседка

Угощала супом.

Включает радио.

Вдруг голос в тишине…

Каким я был тогда

Мальчишкой глупым, —

Я в первый миг

Был даже рад войне.

 

Хоть горе ощущал я по наитью,

И все же, сам не зная почему,

Был рад невероятному событью,

Верней, своей причастности к нему.

 

Был рад тому, что сразу стану взрослым,

Уйду на фронт вершить свой правый суд,

Назло всем вражьим пулям смертоносным,

Которые в меня не попадут.

 

Но эта радость —

Только лишь минута,

Всего минута детская одна.

Как за нее безжалостно и люто

Четыре года

Мстила мне война.

 

* * *

Внезапный залп

Средь мирной тишины.

Внезапная бомбежка на рассвете…

Так начался он,

Первый день войны,

Такой, что не бывало на планете.

 

Еще вчера

У каждого был свой

Обжитый дом,

Была своя работа.

Наш дом отныне на передовой.

У всех одна судьба —

Судьба бойца-народа.

 

И были мы

Так свято сплочены,

Что, несмотря на горести и беды,

Тот самый тяжкий,

Первый день войны

Был днем начала будущей Победы!

 

Юмор

Когда враг

Нас бомбил у Познани,

Бил

На бреющем

Из пулемета

И, как вши,

Под рубахою

Ползали

Капли

Холодного

Пота,

Вот тогда

В это пекло

И крошево

Приходил он на помощь

По-братски

Незаметно.

Незвано,

Непрошено,

Русский юмор,

Наш юмор

Солдатский.

В села Керченского полуострова

В дни гудящей

Железной осады

С неба низкого,

Грубошерстного

Он бросал

Нам на помощь

Десанты.

Парашюты,

Как одуванчики,

На ладони,

На плечи

Садились,

И частушки

Взлетали,

Как мячики,

И наивные шутки

Шутились.

Враг входил

За селеньем в селение,

Но хребет

Не сломал он Кавказский.

В плен

Не взял он

В своем наступлении

Русский юмор,

Наш юмор

Солдатский…

И за проволокою

За колючею,

Где овчарки

Не шли,

А стелились,

По любому

Пустячному случаю

С непонятною силой живучею

Наши русские шутки

Шутились.

И в Берлине,

Охваченном пламенем,

На простреленном нами

Рейхстаге,

Рядом

С нашим

Отеческим знаменем

Русский юмор

Раскрыл

Свои флаги.

Да!

Делили мы

Корки последние.

Да!

Рвались под ногами

Снаряды.

Но при этом

Писались

Комедии

Даже в дни

Ленинградской блокады.

 

Баллада о русском солдате

Здесь, в этом пестром цветнике,

У входа в сад,

С гранатой в бронзовой руке

Стоит солдат.

Цветет петунья у сапог,

Алеет мак,

Плывет над клумбами дымок…

А было так:

Атака! Ярость канонад.

Атака! Пять часов подряд

От клена к явору — броском,

По зарослям — ползком!

Лесок огнем прострочен весь,

Враги — на большаке,

Висок в крови, а надо лезть

С гранатою в руке

К броневику, что перед ним

Полнеба заслонил.

И он движением одним

Что было сил

Взмахнул рукой, шагнул… и встал

На этот пьедестал!

Земли израненной клочок

Исчез в тот миг —

И вот у бронзовых сапог

Цветет цветник.

И бронза вечная хранит

Руки изгиб

И чуб, что жарким ветром взвит,

Ко лбу прилип.

Недвижным, бронзовым, литым,

На сотни лет

Остался, может, он таким?

Но нет!

Он здесь, в толпе, он среди нас.

Солдат-герой,

Он тоже смотрит в этот час

На подвиг свой.

Глядит

На выточенный шлем,

На блеск погон,

И невдомек ему совсем,

Что это — он!

 

Баллада о солдатской гимнастерке

— Скажи мне, товарищ,

Скажи, старшина,

За что получил ты

Свои ордена?

 

Три ордена Славы

Большого пути.

И веер медалей

Звенит на груди.

 

На знаки державные

Любо смотреть.

Хотел бы тебя я.

Как должно, воспеть.

 

— От Волги до Шпрее

Прошел я бои…

Но, честно скажу,

Ордена не мои!..

 

Дружок мой,

Служивый,

Окопный

Солдат…

Была гимнастерка его

Без наград.

Лишь пот сорок первого года

На ней

В боях проступал

И темней и жирней.

 

Под Минском из пекла

Меня на спине

Волок он, как мог,

По кровавой стерне…

Меня дотащил,

А себя не сумел.

Хоть силу лет нá сто

Он в теле имел!

 

А вот не пришлось

До победы дожить

И эти награды

В боях заслужить.

Но если б меня он

Под Минском не спас,

На мне б ордена

Не звенели сейчас.

 

Так чьи же награды?

Выходит — его.

Была бы в придачу к ним

Жизнь у него!

 

* * *

Русский парень, он в атаках

Тяжко раненым бывал,

Он женою был оплакан,

Без вести он пропадал.

 

Он, не дрогнув, под картечью

Шёл на немца в полный рост,

Он осколок

От Оскола

До Берлина в теле нёс.

 

Над фасадом древней лепки,

Над готической резьбой,

Он прополз, упрямый, цепкий,

Весь от извести седой.

 

Оторвался от карниза,

Взмах руки, последний шаг, —

Над рейхстагом, в небе сизом,

Развернул он Красный флаг,

 

Встал, как вылитый из стали,

Над колоннами дворца,

И салюты увенчали

Запыленного бойца.

 

Благодарные сказанья

Сохранит о нём народ,

Как Победы изваянье,

Он в бессмертие войдёт.

 

* * *

Сегодня время

Вспомнить тех солдат,

Во имя правды

Это сделать надо,

Отдавших жизнь свою

За Сталинград

И потому не знавших

Волгограда.

Друзья мои,

У сердца своего

Носили вы

С тем именем медали,

Но вы отдали жизнь

Не за него —

За нас, живых,

Вы жизнь свою отдали!

Хочу я,

Чтоб высокий пьедестал

У волжского

Священного порога

Сегодня

Вашим памятником стал, —

Ведь вам в земле темно и одиноко.

Как Родине,

Вы верили ему,

Пусть слово от другого отдалится,

Я вашу веру в Родину возьму,

Мне эта вера очень пригодится!

 

Дети павших бойцов

Сколько лет вам теперь,

Детям павших бойцов?

Вы теперь старше нас,

Старше ваших отцов.

 

Вас таскать на плечах

Нам, отцам, не пришлось…

Только в письмах от жен —

Прядки детских волос.

 

Мы погибли в бою,

Оставляя сирот,

Для того, чтоб спасти

Вас, сирот,

От бомбежек, от пуль, от невзгод.

 

Нам, юнцам, в бою

Довелось умереть,

Чтоб на снимках теперь

Никогда не стареть.

 

Вы все годы росли

Без тепла наших глаз,

Но мы всё, что могли,

Совершили для вас.

 

Что ни день, что ни час,

Дети павших бойцов,

Вы теперь старше нас,

Старше ваших отцов.

 

Победа — нашей жизни торжество

За тридцать с лишним лет со дня того

Сумели мы Отечество упрочить.

Победа — нашей жизни торжество,

И никому его не опорочить.

 

Мы вспоминаем праздничный салют

И стран освобожденных ликованье,

Объятья, слезы, радость тех минут…

Но разве это лишь воспоминанья!

 

Нет! Это наша праведная сила,

Что ныне стала зримей и мощней.

Уверенную поступь наших дней

Великая победа осенила!

 

Это она, Победа!

Сколько весен прошло,

Будет людям светло —

Вечно будет светить

Светоч земли — Победа!

Помни, помни о том —

Звезды, что над Кремлем,

Дальних сел огоньки —

Это она, Победа!

 

Слышится, слышится из тишины

Дальняя, грозная поступь войны.

Сердцем слышат солдаты

Славы нашей раскаты.

Каждый день,

Когда встает рассвет,

Горит Победы свет!

 

Каждый нынешний час,

Мирный БАМ и КамАЗ,

Детский радостный смех —

Это она, Победа!

Знали наши отцы,

Славной битвы бойцы:

Людям будет светить

Дар их святой — Победа!

 

Песня ветеранов

Какие б песни мы ни пели,

Поем мы песни той войны.

Давно мы сняли с плеч шинели,

Но снятся нам все те же сны.

 

Под Ленинградом и под Керчью.

Куда бы мы с тобой ни шли,

Война выходит нам навстречу

На всех путях родной земли.

 

Нам, ветеранам, и доныне,

Доныне быть на той войне.

Война окончилась в Берлине,

Но не окончилась во мне.

 

* * *

Не под крылом домашней крыши,

А улетев из-под него,

Встречаю в городе Париже

Я день рожденья своего.

 

Брожу — тревожный, озабоченный —

По шумной улице ночной

С моей поэмой неоконченной,

Что по пятам идет за мной.

 

Проходят мимо парижане,

Порой задев плечо строки,

И все-таки, как на экране,

Они при этом далеки.

 

Пожар витрин, реклам и окон,

Париж в движении таком,

Что нескончаемым потоком

Машины движутся пешком.

 

И я подумал с грустной болью:

Париж — краса планеты всей.

Как же могли его без боя

Отдать врагу — бери, владей?!

 

Ведь выстоял в огне блокадном

Советский город Ленинград.

Так что ж, француз на поле ратном

В час тяжкой битвы — не солдат?

 

Нет! Не забыть те дни и ночи,

Когда столетие назад

В крови, в огне Париж рабочий

Был так похож на Ленинград!

 

И будет свято помнить русский,

Что здесь впервые прозвучал

Рожденный на земле французской

Наш гимн — «Интернационал».

 

Язык французский тем мне дорог,

Что он по гимну нам сродни.

Но кто же предал вольный город

И в прошлый век и в наши дни?

 

Как яркие обложки книги,

Витрины. Тысячи витрин.

Он здесь, он рядом, многоликий,

Приличный с виду господин.

 

Входили в город вражьи танки,

Он жадно думал о своем:

Не потерять бы франки, франки…

Что ж! И при бошах проживем.

 

И понял я как бы впервые:

Мне было легче воевать,

Поскольку, кроме всей России,

Нам было нечего терять.

 

Нет, не бистро, не стойка бара,

Не магазинчик, не лабаз —

Шестая часть земного шара

Была у каждого из нас.

 

…И понял я в ту ночь, как счастье,

Как день рожденья своего,

Смысл пролетарской нашей власти,

Судьбу народа моего.

 

Подвиг

Отчизна! Я горжусь тобою,

Запасом животворных сил, —

Взят полюс неприступный с бою,

Тот бой со льдом нелегким был.

Но, может быть, еще трудней

Другой твой подвиг благородный —

Идти к вершинам мирных дней,

Ломая льды «войны холодной»!

 

О природе

 

Ода коммунальной квартире

В наши дни тесен мир.

До того тесен мир,

Что практически нет расстояний, —

Самолёты, ракеты.

Пусть не будет нигде

Коммунальных квартир.

Кроме только одной —

Кроме нашей планеты.

 

* * *

Леса редеют, и мелеют реки.

Ведь это все не наше, а его —

Того, кто будет жить в тридцатом веке.

Легко потомка грабить своего.

Ты не поможешь, кто ему поможет, —

Ведь за себя он постоять не может.

 

* * *

Нам понятней теперь

Год от года,

Что с природою надо дружить,

Ведь без нас прожила бы природа,

Без неё мы не можем прожить.

 

* * *

В дни электрона и металла,

Как благо, каждое растенье,

В наш век любовь к природе стала

Инстинктом самосохраненья.

 

* * *

То вдруг доверчивы, как дети,

То облик их и мудр, и строг,

Пока деревья есть на свете,

Я все ж не буду одинок!

 

* * *

О том, кто груб,

О том, кто глуп,

Мы говорим с презреньем — дуб.

Как обидна она, эта проза!

Не мешало напомнить к тому б:

Если нежности символ — берёза,

Символ ратного мужества — дуб.

 

* * *

Зима ли, осень?..

На асфальте грязь.

Сереет день

И тихо убывает.

Сейчас бы за город.

Не летом, а сейчас —

В лесу плохой погоды не бывает.

 

* * *

Все реки высохли давно бы

И превратился б воздух в яд.

Деревья Азии, Европы

Людей от гибели хранят.

 

Вдыхают гарь и смрад машинный,

Чтоб на себя удар принять.

Они нас любят, как дельфины.

За что? Никак мне не понять.

 

* * *

В лесу деревья зелены весной

И потому похожи друг на друга,

А закружится листопада вьюга —

Они то отливают желтизной,

То густо зеленеют, то синеют,

То до накала жарко багровеют,

И цвет у каждого неповторимо свой.

О как меня пугает он и дразнит,

Их дивный цвет, что вспыхнул и погаснет,

Последний цвет!

 

* * *

Сказал мне кандидат наук:

Зимой ли, вешнею порою

Прикосновенье добрых рук

Деревья чувствуют корою.

 

Когда же тот, кто к ним жесток,

Едва лишь к дереву подходит,

Как импульс, беспокойный сок

В стволе вибрирует, не бродит,

 

Я сердцем чувствую — он прав,

Я глажу ствол березки тонкий…

О как легко сломать сустав

Ее доверчивой ручонке.

 

Очеловечиваем боль, —

Мол, только боль людская плачет…

Я понял, что такое значит

Нечеловеческая боль.

 

* * *

Какая тишь,

Какая вольница!

Снег, снег,

Насколько хватит глаз.

Песец и за границей водится,

А снег, ей-богу, лишь у нас!

 

Он русский, дедовский, старинный,

Такой, что тройку б под уздцы!

Летят снежинки над долиной

И тают, словно бубенцы.

 

А ночью на сугробах тени

И свет из позднего окна.

Не паровое отопленье —

Сквозь снег,

Сквозь свет мне печь слышна.

 

Всю жизнь мечтавший об уюте,

Стою я

В сумраке ночном

И так завидую тем людям,

Что за своим живут окном!

 

Там елка

Лучшая в России,

Там елка детства моего!

А вот меня

Не пригласили

В тот теплый дом

На торжество.

 

О снег,

Мягка твоя печальность.

В снегу поляны, как во сне.

Веселье, грусть, патриархальность,

Все краски, звуки — в белизне!

 

И боль, и нега, нега снега.

О русский снег

Под Новый год!

Как будто с неба, с неба, с неба

Не снег, а музыка идет!

 

* * *

Как ты опишешь

Молнию прибоя,

Как выдохнешь

Дыхание волны,

Как выскажешь

Молчанье голубое

Морской

Непостижимой

Глубины?

Такой в лесах

Прозрачный мрак зеленый,

Такой здесь

Грозно-розовый закат,

Такие удивительные клены,

Что стих мой

Только жалкий плагиат!

 

* * *

Луга

В густом великолепии.

И вдруг,

Как кровное родство,

Не на Кубани —

В дальней Сербии

Ромашки детства моего.

Лес

Пересыпан птичьим щебетом,

Лечь бы в траву,

Заночевать.

Гляжу на них

С невольным трепетом

И не решаюсь их сорвать.

Мне серб сказал.

Что в годы тяжкие

Для дружбы

Братских наших стран

Простой народ

Венчал ромашками

Могилы русских партизан.

И правда

Тех букетов дарственных,

Положенных на мрамор плит,

Была превыше

Государственных

Конфликтов, споров и обид.

 

Благодарность

Проснулся —

В окне свет обычный, дневной,

Привычный до безразличной зевоты.

А если бы солнце взяло выходной,

Один выходной за столетья работы?

Не месячный отпуск взяло бы —

Лишь день — выходной

И нам не оставило дня никакого…

О солнце,

Не ждёшь благодарности ты ни одной,

Веками не ждёшь ты от рода людского.

Ты труженик вечный, дающий тепло.

За что ты нас любишь так, добрый наш гений?

Готов, как язычник,

Я пасть пред тобой на колени —

Спасибо тебе, что ты снова взошло.

 

О любви

 

* * *

Знаешь, любовь моя,

Нету такой черты,

Где же кончаюсь я,

Где начинаешься ты.

 

* * *

Любовь восславил не один пиит,

При этом оставляя без внимания,

Как будни, дар взаимопонимания.

А жизнь как раз из будней состоит.

 

* * *

К нам увлечения приходят вновь и вновь,

Тропинок много, но они не веха.

Страсть — только вспышка. А любовь,

Любовь, как мать, одна у человека.

 

* * *

Любовь выклянчивать — наивность,

Что на беду обречена.

Любовь, она и есть взаимность,

Но до чего ж редка она!

 

* * *

Завидую тем, кому счастье досталось

Всю жизнь быть вдвоем, —

Это надо уметь,

Стареть надо вместе,

Не порознь стареть,

Тогда не заметна взаимная старость.

 

* * *

Любовь

Такая ж редкость,

Как талант.

Все,

Как в насущном хлебе,

В ней нуждаются.

Но старосветские помещики

Рождаются

Не чаще,

Чем Есенин и Рембрандт.

 

* * *

Всю жизнь он прожил со своей подругой.

И хоть он с ней не мог душой стареть,

Любовь всегда кончается разлукой —

Ведь кто-то должен первым умереть.

И если смертным суждено расстаться, —

Уйти, быть может, легче, чем остаться.

 

* * *

Не знаю,

Сколько жить еще осталось,

Но заявляю вам,

Мои друзья, —

Работу

Можно отложить

На старость,

Любовь на старость

Отложить нельзя.

 

* * *

О, как нам часто кажется в душе,

Что мы, мужчины, властвуем, решаем.

Нет! Только тех мы женщин выбираем,

Которые нас выбрали уже.

 

* * *

У всякой ревности, ей-богу, есть причина,

И есть один неписаный закон:

Когда не верит женщине мужчина,

Не верит он не ей — в себя не верит он.

 

* * *

Мы чье-то превосходство не умеем

Терпеть над нами, даже и на час, —

Мы любим слабых, тех, кого жалеем,

Не любим сильных, кто жалеет нас.

 

Тебе

Ты запомни строки эти…

Было так:

На белом свете

Жил какой-то человек,

Почему-то мною звался,

Очень часто увлекался,

Слишком часто ошибался

Он за свой короткий век.

На моей он спал кровати,

Надевал мое он платье,

И курил он мой табак.

Веселился он некстати

И грустил совсем некстати.

Жил не так,

Любил не так,

Был он слаб,

А я сильнее.

Скуп он был,

А я щедрее,

Груб он был,

А я нежнее.

Нет такого в нем огня,

Если б он тебя не встретил,

Значит, не было б на свете

Настоящего меня.

 

* * *

Любовь,

Когда она одна, —

Любовь.

А если много,

Как сказать — любвей,

Или любовей?

Размышляю вновь

Над тонкостями слов и падежей.

Не любит множественного числа

Любовь на русском языке моем.

А почему?

Не думал я о том,

Пока однажды не пришла…

Через века

Я понял вдруг того,

Кто это слово мудро сочинил.

Быть может, верность предка моего

Родной язык навеки сохранил.

В земле далекий предок мой лежит,

А слово не стареет на земле.

И для меня оно теперь звучит

В твоем

Одном-единственном числе.

 

Моя любовь…

Моя любовь —

Загадка века,

Как до сих пор

Каналы марсиан,

Как найденная флейта

Человека,

Который жил

До древних египтян.

Как телепатия

Или язык дельфиний,

Что, может, совершеннее,

Чем наш,

Как тот, возникший вдруг

На грани синей

Корабль с других планет

Или мираж.

Я так тоскую по тебе

В разлуке!

И эта непонятная тоска,

Как ген,

Как область новая науки,

Которой нет названия пока.

Что ж, может быть,

В далекий век тридцатый

В растворе человеческой крови

Не лирики,

А физик бородатый

Откроет атом

Вещества любви.

Его прославят летописцы века,

О нем молва пойдет

Во все края.

Природа,

Сохрани от человека

Хотя бы эту

Тайну бытия!

 

* * *

Быть может, я

С тобою оттого.

Что ты меня

Мне

Лишь по крошке даришь.

Я о себе не знаю

Ничего,

Ты обо мне

И наперед все знаешь.

Красива ты.

И все же красота —

Не ямочек

Лукавая мгновенность.

Спасибо.

Что в тебе есть доброта

И высшая есть верность —

Достоверность.

Кем был я.

Кем я был без рук твоих?

Черновиком был.

Глиной был слепою.

Один мазок.

Один твой легкий штрих —

И наконец

Я стал самим собою.

Все отошло.

Что мне мутило кровь.

Нет от меня вчерашнего

Ни голоса,

Ни жеста.

Спросите:

Что такое есть любовь?

Я вам отвечу:

Жажда совершенства.

 

* * *

В чужой,

Далекой стороне

Погиб ты

В том году.

Так написали с фронта мне.

А я тебя все жду.

О мертвом погрустит жена,

Забудет через год.

Им, мертвым, верность не нужна,

Ведь жизнь свое берет.

Нет!

Буду я тебя любить

Живым назло судьбе,

Чтоб этим право сохранить

Быть верною тебе.

Я жду.

Как будто вот сейчас

Ты должен вдруг войти,

Я все хочу средь сотен глаз

Твои глаза найти.

Шаги услышу за окном —

Дыханье затаю.

Я в каждом кителе морском

Твой китель узнаю.

На стол твой письменный гляжу —

Свидетель мирных дней, —

Пылинку каждую спешу

С него смахнуть скорей.

Твои я письма все берусь

Читать одна в тиши,

И пусть их знаю наизусть,

Они всегда свежи.

Пусть пожелтели их листы,

Бумага пусть стара,

А мне все кажется, что ты

Писал их лишь вчера,

Что ты ответ с тревогой ждешь —

Ждешь,

А ответа нет.

Я понимаю, глупость, ложь!

И все ж

Пишу ответ.

Ответы…

Целая тетрадь!

Да вот куда их слать…

Тебя я так привыкла ждать

Что не могу не ждать.

 

О нравственных понятиях

 

Человек

Он бы давным-давно исчез

И потерял свое начало,

Когда б от всех живых существ

Его одно не отличало.

 

Он привыкает ко всему —

Удача, боль или утрата.

Привык же человек к тому,

Что человеком стал когда-то.

 

* * *

Нагой дикарь

В набедренной повязке.

Тысячелетья

Не читал он книг,

Читает он

Своих закатов краски,

Любой оттенок

Замечая в них.

Он понимает

Запахи и звуки,

Движенье трав,

Звериный хитрый след,

Пигмей —

Наследник дедовской науки,

Которой тоже,

Может, тыщи лет.

В своем лесу

Он знает все листочки,

Дитя природы,

С детства он постиг,

Быть может,

Величайшую из книг,

В которой мне

Не прочитать и строчки.

Я не расист.

Не буду им

Вовеки.

Я, как о брате,

Думаю о нем.

Да, он дикарь

В моей библиотеке,

Но я дикарь

В его лесу родном.

 

* * *

О, как он мало знал себя,

Венец природы — человек,

Каменья жалкие дробя

В дремучий первобытный век!

 

О, как себя он мало знал,

Когда, прекрасен и велик,

Он Аполлону отдавал

Свой человечий грешный лик!

 

А как себя он не любил,

А как себя он не берёг,

Когда сплеча мечом рубил,

Селенья грабил, нивы жёг!..

 

Но шли бойцы из века в век

На эшафоты, под свинец

Лишь для того, чтоб человек

Стал Человеком наконец.

 

Закон сохранения веществ

Для всех на планете живущих существ

Я верю в закон сохраненья веществ —

Ничто не проходит бесследно.

И, значит, добро — это то вещество,

Уж если ты ближнему даришь его,

К тебе возвратится ответно.

 

Пусть ближний окажется подлым плутом,

Неблагодарно забывшим притом

Добро, до цинизма мгновенно, —

Его прокляни. Но на жизнь не сердись,

Поскольку добром за добро твоё жизнь

Отплатит тебе непременно.

 

Пускай не сейчас, а когда-то потом,

Но всё же добром, осенившим твой дом,

Тебе непременно отплатит.

Закон сохраненья веществ. Он таков!

Чтоб жизнь продолжалась, во веки веков

Она свой закон не утратит.

 

* * *

Приветственно, исконно, по-хорошему,

Уж он таков, обычай деревень,

Старик словак мне, пришлому прохожему,

Сказал при встрече первым: «Добрый день!»

И сразу стало на душе теплей.

Природа учит доброте людей.

 

* * *

Жёлчь, как яд, опасна для тебя, —

Повторяю это вновь и вновь я, —

Хоть бы ради самого себя

Добрым будь, всех ближних возлюбя, —

Доброта полезна для здоровья!

 

Доброта

Доброта

Порою, как лосенок,

Что забрел доверчиво

В поселок.

Смотрит, улыбается народ.

Даже те, кто убивает зверя.

На него глядят,

Глазам не веря, —

Он ведь сам

Навстречу им идет.

Глупенький,

На тонких ножках длинных,

Ты не знаешь

Хитростей звериных

И не можешь

Обмануть картечь.

Я и сам

Лукавить не умею…

Верю, беззащитностью своей

Ты себя сумеешь уберечь.

 

* * *

О, эти выясненья отношений,

Я злее ссор и, может быть, мудрей.

От ссор мы ждем не ссор, а утешений

В сознанье явной правоты своей.

 

Я ссориться с друзьями не умею,

Я в ссоре перемирья не ищу.

С приветливою речью онемею,

С улыбкою обиды не прощу.

 

* * *

Не для застолья, не для песнопенья

С годами дружба все трудней нужна —

Мучительная жажда откровенья,

Притом, чем реже, тем ценней она.

Коль друг тебя понять в несчастье может,

Хоть не поможет, все-таки поможет.

 

* * *

Приятелей вполне хватало.

Общителен по нраву я.

Друзей же было очень мало.

На то друзья — и есть друзья.

 

* * *

Он зол, завистлив.

Но издалека

Мы с ним приятели.

Никто друг другом не обижен.

А чтоб врагами стать, притом наверняка, —

Нам надо подружиться чуть поближе.

 

* * *

Мечтаю я о времени таком,

Хотя на это нелегко рассчитывать,

Чтоб даже враг не смел бы мне завидовать,

Боясь на людях быть моим врагом.

 

* * *

От доброты ли, может быть, своей,

А может, это просто мягкотелость,

Хотел иметь я только лишь друзей,

Врагов иметь никак мне не хотелось.

 

Я добрым был, я не гневил богов,

Я не по лесу шел — по перелеску.

Но, не имея никаких врагов,

Я не имел друзей себе в отместку.

 

Хоть солона на вкус, но дорога

Наука драки, мудрая наука:

Начни с того, что обрети врага,

А вместе с ним ты обретешь и друга.

 

Ода врагам

Я возвращаюсь

К юности минувшей

И говорю:

За все спасибо вам —

Той женщине,

Внезапно обманувшей,

Верней, в которой обманулся сам.

Мой враг,

Спасибо говорю тебе я

За факт существованья твоего.

Я был без вас

Беспечней и добрее,

Счастливей был призванья своего.

Вы посылали вызов на дуэли,

Вы заставляли браться за перо.

Вы мне добра, конечно, не хотели,

И все же вы мне принесли добро.

Не раз я был за доброту наказан

Предательскою завистью людской.

И все-таки не вам ли я обязан

Своею, может, лучшею строкой?

 

* * *

Ты не завистлив, не завистлив,

И, соблюдая свой режим,

До бледности ты независим,

До немоты непогрешим!

 

Подай тебе хоть Льва Толстого,

Ты не завистлив — видит бог,

Поскольку в мире нет такого,

Кому б завидовать ты мог.

 

Упрямо, как свое спасенье,

Твердишь о друге:

 — Ерунда!

Чему завидовать? Везенье!

Знакомств подземных провода. —

 

Ты не завистлив, не завистлив —

Ты в этом свято убежден.

О друге подлое замыслив,

Считаешь ты, что подлый он!

 

А я на помощь зависть кличу,

И, эту зависть не тая,

Чужой успех преувеличу,

Свой зачеркну, — завистлив я!

 

Завистлив до тревожной жадности,

До хлесткой радости в борьбе,

До самой трудной беспощадности —

До беспощадности к себе.

 

Равнодушье

Смог бы я сегодня, нет, не сдуру,

А спокойно жертвуя собой,

Грудью ринуться на амбразуру

Огнеметной подлости людской?..

 

Равнодушье —

Нет хитрей соблазна,

Чем покой сговорчивый его.

До чего ж податливо опасна

Ложь благополучья моего.

 

Равнодушье —

Быть ему послушным,

Но тогда и жизнь мне ни к чему!..

Неужели стану равнодушным

Даже к равнодушью своему?

 

* * *

Вот кактус,

Разве он цветок?

На бугорке земли шершавой

Нелепо скрюченный виток

Колючей проволоки ржавой.

 

Однако даже он и тот

Однажды вдруг в степи безбрежной

Цветет, да как еще цветет,

С какой доверчивостью нежной!..

 

Спит красота в любом из нас.

Мы все красивы от рожденья —

Однажды, вдруг, хотя б на час

Или хотя бы на мгновенье.

 

Спит красота. И жаль мне тех,

В ком глухо спят ее порывы,

Тех, кто ушел от нас навек,

Не зная, как они красивы.

 

* * *

Этой пудры густая пыльца,

Этот рот слишком яркого цвета.

Он был частью живого лица,

А теперь он лишь часть туалета.

 

И стройна и отнюдь не глупа,

Говорит, улыбается мило.

Всем ее одарила судьба,

Только женского вкуса лишила.

 

Вкус — талант, а не просто цвета

Прихотливой, изменчивой моды.

Ведь сама по себе красота —

Признак высшего вкуса природы.

 

* * *

Вот женщина!

Как ей идет седина

И то благородство,

С которым был век её прожит.

Как будто бы старость

Была ей нужна,

Чтоб вдруг стать красивой,

Впервые, быть может.

Она — как цветок,

Что, казалось бы, вовсе некстати:

Не утром цветёт,

А цветёт на закате.

 

* * *

Если б мир был тóждествен по сходству,

Было бы бесцветным бытие.

Красота обязана уродству

Тем, что замечаем мы ее.

 

* * *

В молчащем взгляде синий зов таится.

Заговорит — и все померкло в ней.

О, как легко красивою родиться,

Красивой быть значительно трудней.

 

* * *

Что ж, голод мы изгнали прочь,

В достатке и село и город…

Как завтра сытому помочь,

Чтоб он обрел духовный голод?

 

* * *

Пушкин, Лермонтов, Блок, Насими,

Вы взошли на Голгофу пророчества.

Почему при такой кровной связи с людьми

Неизбежен трагизм одиночества?

 

* * *

Я мудрость проклял бы, как зло.

Быть и пророком не захочется,

Когда б прозрение пришло

Ценою одиночества.

 

* * *

Может, самое страшное то,

Что в больничной неволе, поверьте,

Не разделит с тобою никто

Одиночество боли и смерти.

 

* * *

Вот мой совет.

Да будет он таким:

Жить всею жизнью,

А не днём одним.

 

* * *

Всего себя отдай работе,

А если смерть придёт,

Умрёшь, как птица, на полёте,

Не оборвав полёт.

 

* * *

Могу показаться я

Праздным бездельником,

Что никакою не занят заботою.

Но если живу я, — значит, я думаю,

А если я думаю, — значит, работаю.

 

* * *

Работа зависти мешает.

Она спасает нас от зла.

Из всех на свете пчел не жалит

Лишь меда полная пчела.

 

* * *

Работать, жить — нет времени,

Уж слишком велики расходы, —

Безделье продлевает дни,

Но укорачивает годы.

 

* * *

Не торопись восславить миг,

Когда чего-то ты достиг.

Счастливец тот, кто достигает,

Не тот счастливец, кто достиг.

 

* * *

Чтоб обрести спокойствие благое,

На свете нет обители такой.

Ты сам — источник своего покоя,

Лишь из тебя исходит твой покой.

 

* * *

Все проходит, не иначе.

Во вам истина, как врач:

Временные неудачи

Лучше временных удач.

 

Математика жизни

Даже бедой не спеши пренебречь.

Жизнь — как решенье задачи.

Из неудачи

Сумей ты извлечь

Корень удачи.

 

* * *

Строгий бухгалтер — природа.

Помни, товарищ мой, впредь —

Если имеешь ты что-то,

Что-то не будешь иметь.

 

* * *

Бывает радости минута,

Минута счастья — никогда,

Поскольку счастье — не минута.

Не миг, а все твои года.

 

Оно не делится на чести.

Весь миллион оно — не грош.

Нет на земле другого счастья,

Чем то, что ты на ней живешь.

 

* * *

От счастья не седеют ни потом, ни вскоре,

Счастье нам морщин не придает.

Счастье так не помнится,

Как мы помним горе.

Если бы было все наоборот!

 

* * *

Копи людское уваженье,

Копи на старость про запас —

Лишь только это сбереженье

Тебе процент с годами даст.

 

* * *

Он бы спокойно не прожил

И дня одного,

Он от стыда бы

Глаз не сомкнул до рассвета,

Если б почувствовал —

Совести нет у него,

Но надо же совесть иметь,

Чтоб почувствовать это.

 

* * *

Жить тщедушно,

Жить безмолвно,

Ни о ком не беспокоясь...

Только тот здоров духовно,

У кого больная совесть.

 

* * *

Лесть — она никак не отделима

От извечной хитрости людской.

Есть в подобострастье подхалима

Вера в превосходство над тобой.

 

* * *

Кто пьёт из чаши власти,

Пусть лести убоится, —

Всегда в подобострастье

Предательство таится.

 

* * *

Скрывай от всех свои печали,

На людях мрачным не бывай.

От всех скрывай их,

Но вначале

От самого себя скрывай.

 

* * *

Хотите совет?

Ему нету цены.

Пусть он вам послужит

Надежною службой.

Когда вам завидуют —

Будьте сильны,

Тогда даже зависть

Становится дружбой.

 

* * *

Зависть.

Ненавижу эту штуку —

Душу ест

И сокращает дни.

Вот деревья не завидуют друг другу,

Может, потому цветут они.

 

* * *

Скрытая зависть —

Ненависть,

Злобное мщенье.

Явная зависть —

Это почти поклоненье.

 

* * *

Хоть я не птица хищного пера,

Но я злопамятен.

Не вижу в том плохого,

Ведь если б я не помнил зла людского,

Я б никогда не помнил и добра.

 

Упрямство

Упрямым быть не торопись,

Хоть я упрямым и завидую.

Коль дверь закрыта — не ломись,

Ищи упрямо дверь открытую.

 

Хитрость

Ты, хитрость, низменная штука,

Когда спесиво действуешь сама,

Но, как стратегия великого ума,

Ты даже гению достойная подруга.

 

* * *

Конечно, Плюшкин скуп.

Но он не просто скуп,

Ноздрев не просто дебошир-грабитель.

Глуп Хлестаков, но гениально глуп.

Не забывайте, кто его родитель.

 

* * *

И всё же я в Россию верю —

И веру ту не сокрушить:

Пока живу — я буду верить,

Пока я верю — буду жить.

 

* * *

— Мир стал куда добрее к нам сейчас,

Ты этот фактор признаёшь хотя бы?

— Пусть лучше ненавидят сильных нас,

Чем любят нас беспомощных и слабых.

 

* * *

Бездушие, всесильный рок,

Аварий гибельных беспечность —

Нас всех испытывает Бог

В свой Судный день

На человечность.

 

* * *

Разоблачаем зло

Давно минувших лет,

Однако за спиной разоблачений

Не скрыть, не спрятать

Наших новых бед

И беззаконье новых преступлений.

 

О себе и поэзии

 

* * *

О, память, память!.. Как я ей не рад.

Когда б не помнил я любую малость

Того, что было тридцать лет назад,

Жизнь бы такой короткой не казалась.

 

Газета дня рожденья моего

Я отыскал в библиотечном фонде

Газету дня рожденья моего.

Был мир горяч, тревожен, как на фронте, —

Таким в то утро я застал его.

«В Париже, в Праге,

В Риме забастовки…»

«В Егорлыке над кулаками суд…»

Как брызги шторма,

Эти заголовки

Меня из той эпохи обдают.

В Германии,

По сообщеньям РОСТА,

Фашистская крысиная возня…

И лишь одно

Невероятно просто,

Что этот мир в расчет не брал меня.

Мое рожденье

Для него не дата

Газета вышла в день рожденья моего,

Как выходила за день до того,

Как выйдет без меня

Лет через сто когда-то…

Что ж, может быть, так легче умирать,

В событьях дней великих раствориться…

Всего себя, как малую частицу,

Отдать эпохе.

Родине отдать.

 

* * *

О, краски и запахи детства!

Вы там, на Кубани моей!..

Дымок испеченного теста,

И жар самоварных углей,

 

И лужиц весенних свеченье,

И сумерек тихий секрет.

И позднего солнца вечерний,

Почти электрический свет.

 

Душистая свежесть навоза

На глине просохших дорог,

А ночью гудок паровоза.

Какой-то уютный гудок!

 

О, краски и запахи детства

Заветная память души!

О, краски и запахи детства,

Как после дождя, вы свежи!

 

Какая ж великая сила

В тех красках и звуках степных!

Ведь мне до сих пор еще мило

Лишь то, что похоже на них.

 

А может, обрадован летом,

Синицей, присевшей на пень,

Я в детстве был больше поэтом.

Мир видел острей, чем теперь?

 

О, как бы вернуть мне все это!

Ей-богу, дороже в сто раз,

Чем детство, которое где-то,

То детство, которое в нас.

 

Обаяние

Не заслуживают внимания

Слишком правильные черты.

Обаяние, обаяние —

Совершенство живой красоты.

 

Как, скажите, достичь совершенства,

Совершенства улыбки и жеста,

Совершенства лица своего?

Детство, детство, безгрешное детство.

Обаяние — лучик его.

 

Память

В бинокле памяти моей

То Дон, то Быстрица.

Вдруг что-то из далёких дней

К глазам приблизится.

 

Я вижу бабушкин комод

И дверь ту самую —

На ней мой рост из года в год

Отмечен мамою.

 

Подробно вижу, как в кино,

До умиления.

Притом, какое-то одно

Тех лет мгновение.

 

Но чем же памятно оно —

Пустяк, не более, —

Стою, гляжу на снег в окно —

Вот вся история.

 

Я ж помню именно тот миг

И куст смородины.

А сколько мной забыто их,

Событий пройденных.

 

Любовь забыта и беда —

Её попутчица.

То, что, казалось, никогда

Не позабудется.

 

Среди поспешной кутерьмы

Как нам условиться,

С годами что забудем мы

И что запомнится.

 

Какой-то сдвиг времён и дат —

И всё смещается.

То, чем я жил, лишь час назад,

Вдруг отдаляется.

 

И ни приметы никакой,

Не то что облика.

У нашей памяти людской

Такая оптика.

 

История

С годами явственней звеня,

Так, что тесна грудная клетка,

Наружу рвется из меня

Далекий голос, голос предка.

 

Не знаю, где, когда он жил,

Мой русич, степью обожженный,

Но я клянусь, — он мне внушил,

Кого из женщин выбрать в жены.

 

Он, может, песни не сложил.

Не шел с былиною по свету,

Но я клянусь, — он мне внушил

Строку негаданную эту.

 

История, ты не тома,

Что я читаю в час досуга.

История, ты жизнь сама,

А это больше, чем наука!

 

И живой шеренге вековой

Не первый я и не последний…

История, ты возраст мой,

Ты разум мой тысячелетний.

 

Не пора ли тебя мне беречь

Молодую хозяйку привел я в твой дом,

Был я молод тогда и упрям.

Если ссорился с ней, забывал я о том,

Что тебе тяжелее, чем нам.

 

От тебя я в беде утешения ждал,

Даже если беда и мала.

Успокоен тобой, я легко засыпал,

Ты же, мама, уснуть не могла…

 

Хоть за то, что седая твоя голова,

Не себя ли я должен винить?

Может быть, потому до сих пор ты жива,

Что не можешь мне боль причинить!

 

Я к тебе не приду ни с какою бедой,

Непосильной для старческих плеч.

Ты всю жизнь берегла, берегла мой покой,

Не пора ли тебя мне беречь!

 

Дочка

Сколько их на свете одиночек,

В горе поседевших матерей,

Любящих своих нарядных дочек

Всей судьбой несбывшейся своей.

 

Всей своею женскою бедою,

Той, что невозможно позабыть,

Матери с удачливой судьбою

Дочерей не могут так любить.

 

Жизнь, она должна быть справедливой,

Пусть когда-то счастьем обошла.

Дочка, дочка,

Будь хоть ты счастливой,

Если мать счастливой не была.

 

Что от жизни у неё осталось —

Лишь твоя судьба

в её судьбе,

Будь счастливой.

Это ей под старость,

Может быть, нужнее, чем тебе.

 

Накануне

Я все время живу

Накануне чего-то —

Накануне строки,

Накануне полета,

Накануне любви,

Накануне удачи, —

Вот проснусь я

И утром все будет иначе.

 

То, что в жизни имел,

То, что в жизни имею, —

Я ценить не умел

И ценить не умею,

Потому что все время

Тревожит забота,

Потому что живу

Накануне чего-то.

 

Может, я неудачник

С неясным порывом,

Не умеющий быть

И от счастья счастливым.

Но тогда почему

Не боюсь я обиды,

Почему все обиды

В минуту забыты.

Я им счет не веду,

Наплевать,

Не до счета, —

Я все время живу

Накануне чего-то.

 

* * *

О, как я без работы одинок

С веселым другом, с женщиной любимой,

Потребностью влеком необъяснимой,

Неутолимой жаждой новых строк.

 

В себе так жалко не уверен я,

Как будто вправду и гроша не стою.

Печатная фамилия моя

Мне на обложке кажется чужою.

 

Я мнителен. Какого же рожна

Вдруг я себя нисколько не жалею, —

Так от строки внезапной ошалею,

Что с нею даже смерть мне не страшна.

 

Я каждый день перед собой в долгу.

Где мой предел, конечная граница?

Пусть не могу я больше, чем могу,

Но как на меньшее живому согласиться!

 

* * *

Благополучными

Не могут быть поэты,

И разлюбив,

И снова полюбив.

Стихи напоминают взлет ракеты:

Чтобы взлететь ракете,

Нужен взрыв.

К тому ж она ступенчата, ракета,

Лишь потому ракета и летит.

Ступени бед,

Потерь твоих,

Обид —

Ее носители.

Поэт, запомни это.

Но вот она достигла высоты.

И отделились от нее ступени.

Сгорели и исчезли в дымной пене.

Летит ракета.

Значит, счастлив ты!

 

* * *

Я поэт для читателей,

Не для поэтов.

Я не жду от поэтов

Особых похвал.

А когда-то

Под говор вокзальных буфетов.

На почтамтах,

В метро

Я стихи им читал.

Я хватал их за пуговицы

Убежденно,

Я неистово, нервно

Дымил табаком.

Но товарищ хвалил

Как-то так отчужденно,

Будто думал при этом

О чем-то другом.

А потом оживлялся,

Коль речь заходила,

Где, когда и какую

Он рифму нашел,

И глядел мне в зрачки,

Будто мерился силой,

Будто два наших локтя

Впечатаны в стол.

Нет, не ради себя

Я хочу быть старателем.

Я пишу для читателя.

Хоть одного.

Если есть у поэта

Тот редкий талант —

Быть читателем,

Я пишу для него.

 

* * *

Не писал стихов

И не пишу, —

Ими я, как воздухом, дышу.

Им я, как себе.

Принадлежу.

Под подушкой утром

Нахожу.

Не писал стихов

И не пишу, —

Просто я себя

Перевожу

На язык понятных людям слов.

Не писал

И не пишу стихов.

Можно ли профессией считать

Свойство за обиженных

Страдать?

Как назвать работою.

Скажи.

Неприятье подлости

И лжи?

Полюбить товарища.

Как брата, —

Разве это специальность чья-то?

Восхищенье женщиной своей,

До рассвета

Дрожь тоски по ней.

Как назвать работою.

Скажи,

Это состояние души?

Я и сам не знаю.

Видит бог,

Сколько мне прожить

Осталось строк…

Нет такой профессии —

Поэт,

И такой работы

Тоже нет.

 

* * *

Поэтов узнаю я по глазам.

Стихи не выделяю, как профессию.

Порой поэт не тот, кто пишет сам,

А тот, кто сердцем чувствует поэзию.

 

* * *

Как много фамилий,

Как мало имен.

Поэтов у нас изобилие!

И как нелегко перейти Рубикон,

Чтоб именем стала фамилия.

 

* * *

Да, популярность такова.

С ней, как с печуркой той бывает, —

Как ни подбрасывай дрова,

Она все время остывает.

 

* * *

Молчат во мне тома стихотворений,

Мучительно молчит во мне мой труд.

Стихи годами ждут своих мгновений,

Ждут нужных слов. А годы все идут…

 

Своя галактика есть в каждом человеке.

Есть чувства, не подвластные словам.

Толстой и тот с собой унес навеки,

Быть может, больше, чем поведал нам.

 

* * *

Я сочинил когда-то песню.

И песня встретилась со мной.

Она со школьниками вместе

Шла мимо улицей ночной.

 

Шагала с выпускного бала,

Меня задев слегка плечом,

В лицо взглянула — не узнала,

Как будто ей я не знаком.

 

Не я как будто дал ей имя,

Был ею полон, сон гоня…

Она идет теперь с другими,

И нет ей дела до меня!

 

Хотелось крикнуть:

— Что ж ты, что же?

Остановись!.. Ведь ты моя! —

Но, как любой другой прохожий,

Ей уступил дорогу я.

 

Спасибо, песня!

Спасибо, песня,

Что во мне

Ты зазвучала

И что со мной наедине

Была сначала,

И что хоть сам я безголос,

Но волей зова

Мне самым первым довелось

Петь твое слово.

Да, мне гордиться не грешно,

Могу гордиться

Тем, что мне было суждено

С тобой родиться.

Мою любовь к тебе прими

Не ради славы.

Ведь ты роднишь меня с людьми

Моей державы.

Ты к ним без стука входишь в дом

Со мною вместе,

За всех друзей в краю любом

Спасибо, песня!

 

* * *

Я рад расставаться с любимою, с нею,

Когда моя песня к народу из дома спешит.

Хорошую песню все люди считают своею,

Плохая — лишь автору принадлежит.

 

* * *

Чувствительней с годами становлюсь,

Сентиментальней становлюсь с годами,

И хоть я знаю цену мелодраме,

Над вымыслом слезами обольюсь.

 

Я обольюсь над вымыслом слезами,

В тот вымысел поверивши всерьез,

И в освещенном людном кинозале

Вдруг виновато испугаюсь слез.

 

Святую жалость к людям от людей

В платок, как насморк, спрячу воровато,

Чтоб молодой иронии бравада

Не посмеялась невзначай над ней.

 

Ребенка усмирю в себе, врасплох

Застигнутый двадцатым взрослым веком

Мол, надо быть серьезным человеком

В эпоху, что серьезней всех эпох.

 

Я так боюсь своих невольных глаз.

А Пушкин плакал, плакал, не скрывался,

Над вымыслом слезами обливался

И был, ей-богу, не глупее нас!

 

* * *

Мысль начинается не с мысли. А с чего?

С неизъяснимости волнения первичной,

С обиды, с гнева, с нежности обычной.

У мысли с чувством кровное родство.

 

Холодный ум, он вовсе не велик,

Мысль чувственна, и тем она прекрасна,

Лишь в муках чувства вдруг, в какой-то мир,

Рождается ребенок мысли ясной.

 

* * *

Сегодня в полдевятого

Ждала меня редакция.

Попался том Ахматовой,

И с ним не смог расстаться я.

 

Своих стихов не хочется,

Померкло их значение.

Нет бескорыстней творчества,

Чем вдохновенье чтения.

 

* * *

Я знаю всю «Войну и мир» Толстого

От самых первых до последних фраз,

Но вот вчера ее прочел я снова

И понял, что читаю в первый раз.

 

С иною книгой ночь провел без сна,

А через день забыл ее названье.

С такой способен только на свиданье,

А с этой жизнь семейная нужна.

 

* * *

О каждодневный список дел!

Мой суетливый пыл.

Кому-то позвонить хотел,

А вот кому?

Забыл!

Не позвоню?

Ну что ж, пустяк.

Беда невелика.

А не могу заснуть никак

Без этого звонка.

Пустяк.

Но в приступе тоски

Не рад я свету дня.

Полжизни эти пустяки

Отняли у меня.

 

* * *

Мне всегда не хватает минуты.

Утром, вечером из-за нее

Я нелепо ломаю маршруты,

Как щепу о колено свое.

 

Я кручусь сумасшедшею белкой

В циферблате железного дня;

Я спешу за минутною стрелкой.

Но уходит она от меня.

 

В лихорадочной этой погоне

Гаснут запахи, звуки, цвета.

И Толстого крестьянские кони

Обгоняют мои поезда.

 

* * *

Ждёшь отпуска,

Любовного свиданья,

Ждёшь с нетерпением

Приезда в дом родни.

Ничто не сокращает наши дни

С такой жестокостью,

Как радость ожиданья.

 

* * *

О, вековечная сила

Привычки

К месту в столе,

Где положены

Спички,

К лампе настольной,

К обоям домашним,

К этим — на коврике —

Туфлям вчерашним.

К месту на пляже,

Где лег ты однажды.

Даже в пустыне

К беспамятству жажды,

Можно привыкнуть

К палате больничной,

К мысли о смерти

Такой непривычной,

К боли,

Когда не вздохнуть

И не крикнуть,

Только вот к старости

Трудно привыкнуть.

 

Выходит возраст мой на линию огня…

Александру Ивановичу Копытину

 

Выходит возраст мой на линию огня.

Как дом с порога,

Как роман с пролога,

Газету начинаю с некролога.

Живых друзей все меньше у меня.

 

Выходит возраст мой на линию огня.

Так високосный год мой начался.

Друзья уходят, остаются жены

И те ж, без измененья, телефоны.

Все те же цифры, но не голоса…

 

Так високосный год мой начался.

Чужая смерть страшна мне, как своя.

И, расставаясь у могилы с другом,

Как ни грешно, я думаю с испугом,

Что там умру когда-нибудь и я.

 

Чужая смерть страшна мне, как своя.

Есть только вечность — вечной славы нет,

И даже вы, бессмертные поэты,

В конечном счете смертны, как планеты,

Как солнце — через сотни тысяч лет.

 

Есть только вечность — вечной славы нет.

Ко мне пришло мое начало дня,

Пока живу, я все-таки бессмертен,

Хотя бы тем, что вновь забыл о смерти.

Есть мысль, есть труд, есть слово у меня,

И возраст мой на линии огня.

 

* * *

Товарищи мои,

Солдаты фронтовые

Мы были в те года

Такие молодые.

Болит свинец в груди.

И все же, сам не знаю.

За что я те года

Так нежно вспоминаю?

 

Мы спали в блиндажах,

И пули нас будили,

Но, мальчики мои,

Счастливыми мы были.

 

В завьюженной степи

Холодной ночью мглистой

Мы грелись не костром,

А дружбой бескорыстной.

 

И если я теперь

Чего-нибудь и стою,

Обязан тем годам

Душевной добротою.

 

Не так уж много нас,

Да и к тому ж мы седы.

Встречаться мы должны

Не только в День Победы.

 

* * *

Свой трагический счёт

Без пощады, без жалости

Днём и ночью ведёт

Арифметика старости.

 

С каждым годом больней

Посчитать нам неймётся,

Сколько прожито дней,

Сколько их остаётся.

 

И приходит к нам вдруг

Та, одна откровенность —

Как предсмертный испуг

Дней прошедших мгновенность,

 

Что своей быстротой

Незаметной, извечной

Приближает нас к той

Остановке конечной…

 

Почему наша юность —

Пора золотая?

Потому что живём мы,

Лет своих не считая.

 

Две точки зрения на старость

 

Первая точка зрения

Быть может,

Чтобы нам облегчить расставание

С тем чудом, которое жизнью зовем,

Сперва у людей умирают желанья,

А сам человек умирает потом.

 

Вторая точка зрения

Пусть крошатся, как в пальцах мел, года,

И пусть не так уж много и осталось,

В нас что-то не стареет никогда,

И может, потому страшна нам старость.

 

* * *

Не будь смешным, не лезь из кожи,

Не притворяйся бодрячком,

И не старайся быть моложе,

Будь молод в возрасте своем.

 

* * *

В коротком жизненном походе

Я до сих пор понять не мог,

Что жизнь принадлежит природе,

А нам дана на краткий срок.

 

* * *

Эти два близнеца,

Два неведомо схожих мгновенья —

Чудо тайное смерти

И чудо рожденья.

 

* * *

Жизнь нам не смертью страшна.

А, поверьте,

Жизнь нам страшна

Ожиданием смерти.

 

* * *

Пусть будет смерть, как вдохновенье,

Пусть будет взлет души такой,

Чтобы в последнее мгновенье

Всю жизнь, весь мир забрать с собой!

 

* * *

Ни один из смертных не владел

Чувством бесконечности Вселенной, —

Он — дитя судьбы своей мгновенной,

От рожденья жизнь его — предел.

 

* * *

Никто не знает наперед,

Когда и как умрет.

Смерть тайну страшную свою

От смертных бережет,

Приходит без предупрежденья,

Чтобы о ней не думал ты.

И может, в этом проявленье

Ее бессмертной доброты.

 

* * *

С невольным страхом

Смерть своих друзей

Мы позабыть

Стараемся скорей,

И лишь одно

Оправдывает нас,

Что неизбежен

Наш смертельный час.

За то, что жизнь

Нам все еще дана,

Мы вроде перед мертвым виноваты.

И может, эта горькая вина

И есть та боль,

Святая боль утраты.

 

Тост

Все, что противоположно,

Друг без друга невозможно:

Если б не было печали,

Счастья мы б не замечали.

 

И, друзья мои, поверьте,

Что бы там ни говорили,

Если б не было бы смерти.

Так бы жизнь мы не любили.

 

Потерял я сто империй —

Сто надежд, и тем не менее,

Может быть, мои потери —

Главное приобретение?!

 

За тебя я пью, поэзия,

Как за чувство равновесия.

 

Поэмы:

 

О тех, кто брал рейхстаг (героическая поэма)

 

1

От всей войны, от всех утрат,

От дымных ветров

Осталось триста шестьдесят

Последних метров.

Всего лишь триста шестьдесят

До стен рейхстага.

Одна атака нам нужна,

Одна атака.

Смертельных триста шестьдесят.

А за плечами

Война, огромная война

С ее боями,

И Сталинград, и Ленинград

В крови рассветов.

И вот — лишь триста шестьдесят

Последних метров.

Они свинцом иссечены.

Ты в этой схватке

Дойди живым до той стены. —

И все в порядке.

И ты вернешься в отчий дом

К жене и детям,

Живи хоть сотню лет потом

На белом свете.

 

2

А враг и вправду озверел.

Ну, да — еще бы!

Он от отчаянья так смел,

От смертной злобы.

Вцепился в горло кирпича,

Засел в рейхстаге.

Животный страх, страх палача

В его отваге.

Стране измученной своей

Вцепился в горло,

Когда он гнал на фронт детей

Жестоко, подло.

Мне не забудется оно,

Нет, не легенда, —

Документальное кино,

Дней давних лента,

Где Гитлер — злой комедиант,

Что на парадах

Все клялся — «Киндер!» «Фатерлянд!» —

В своих тирадах.

С потухшим взглядом мертвеца,

Вдоль всех скользящим,

На гибель отправлял юнца

Перстом дрожащим…

Перед историей ответ

Теперь он держит…

 

3

Гром канонады. Свет ракет.

И вой, и скрежет.

Дождались бы жена, и мать,

И дочь в кроватке.

Как это страшно — умирать

В последней схватке…

От всей войны, от всех утрат,

От дымных ветров

Осталось триста шестьдесят

Последних метров.

Земля вокруг обожжена.

Бьют минометы.

И каждый метр, как вся война,

Ее все годы.

 

4

Не так уж много было их,

Тех, что в атаку

В последний час, в последний миг

Рвались к рейхстагу,

Когда жгли небо добела

«Катюш» расчеты.

Рейхстаг не армия брала —

Всего лишь роты.

Броском, ползком они дрались

На смертной трассе.

Меж ротами оборвались

Прожилки связи.

Нет связи ни с одним КП,

Нет связи с миром,

И каждый воин сам себе

Стал командиром.

Он под огнем один за всех

Решал задачи,

Как полководец и стратег

Своей удачи.

Да, по количеству солдат

Был штурм рейхстага

Не то, что бой за Сталинград.

И все ж, однако,

Сраженья всей войны святой

Четырехлетней

Мы все вели за этот бой,

Наш бой последний:

Под Сталинградом, и в Крыму,

И под Каховкой,

И были залпы все к нему

Артподготовкой.

И все войска вошли в состав

Тех рот и взводов,

Святой порыв свой им отдав

И мощь походов.

И даже тот, кого наш враг

Считал убитым,

К рейхстагу рвался в их рядах

По камням битым.

И стали тысячи часов

Одним мгновеньем,

Смертельных тысячи боев —

Одним сраженьем.

И всю войну прошел солдат

Страны Советов

За эти триста шестьдесят

Последних метров.

 

5

И вот ворвался он в рейхстаг,

Наш русский парень,

И снова бой за каждый шаг,

За каждый камень.

За каждый лестничный проем,

За каждый выступ,

Что, словно крепость, мы берем,

Идя на приступ.

Грохочут залпы тяжело,

Как брызги, стекла…

Плечо осколком обожгло,

Кровь хлещет мокро.

Ни грамма ваты, ни бинта,

И все ж — да что там! —

Нет, не оставит он поста

За пулеметом.

К стене прижался тем плечом,

Весь бел под каской,

Зажата рана кирпичом,

Как перевязкой.

Он в тыл отсюда не уйдет

В час долгожданный.

И хлещет жарко пулемет,

Как кровь из раны.

 

6

Теперь

О самом дорогом —

О нашем Знамени Победы.

Ведь в каждом стяге полковом

Нам виделись

Его приметы.

И все ж мы верили молве,

Что не в Калуге,

Не в Рязани —

То Знамя именно в Москве

Шьют из особой,

Дивной ткани.

Старались мы определить

В запале нашей детской веры

И бахрому его, и нить,

И грандиозные размеры.

Когда, ж мы вышли на рейхстаг,

Когда рвались к его колоннам,

Наш каждый взвод

Держал свой флаг

Пока что скромно зачехленным

С надеждой тайной, что в дыму,

В огне израненной планеты

Случится именно ему

Стать главным Знаменем Победы.

Сатин тех рядовых знамен,

Как небывалая отвага,

Не к куполу был прикреплен,

К колоннам вражьего рейхстага.

Алели флаги те в ночи,

Еще достойно не воспеты, —

Живые, первые лучи

Большого Знамени Победы.

И наконец взошло оно!

Над куполом затрепетало,

Так высоко вознесено,

Что вся планета увидала!

Казалось бы, — простой сатин,

А излучает столько света.

Да, после всех лихих годин

Как хороша она — Победа!

 

7

Когда почти что весь рейхстаг мы с боя взяли,

Когда, как в преисподней, враг

Засел в подвале,

Фашисты зданье подожгли.

Чтоб стерло пламя

Хотя б на день с лица земли

Победы Знамя.

Горят крепленья потолка,

Паркет, бумаги.

Воды — за сутки ни глотка,

Сухие фляги.

Горят шинели до ремней,

Сукно дымится.

Шнурки обугленных бровей,

В ожогах лица.

Как выжить в пламени таком,

Где камень плавится!

Руками голыми с огнем

Попробуй справиться!

Вздымалось пламя к потолку,

И шквал пожара

Служил прикрытием врагу

Для контрудара.

Из каждой щели, из двери,

Как бы по знаку,

Враги снаружи и внутри

Пошли в атаку.

Приказ: немедля отступать,

Оставить зданье,

Но стяг Победы как отдать

На поруганье!

Да, отступали мы не раз,

От дыма седы,

Но отступить бойцу сейчас,

После Победы?..

Он драться будет до конца,

Штыком, гранатой,

В огне, скрываясь от свинца

За мрамор статуй.

При этом шутит за спиной

Вильгельма:

Мол, заслоняй меня собой

От пули, шельма!

У кайзера нелепый вид,

Поскольку косо

Немецкой пулею отбит

Кусочек носа.

…И выжил, выстоял солдат

Страны Советов,

Прошедший триста шестьдесят

Последних метров.

 

8

Весь фронт об этом говорил,

Дивился диву,

Как рядовой боец дарил

Часы комдиву.

Часы особые притом,

Часы — трофеи,

Те, что хранятся под стеклом

Теперь в музее.

Не мог комдив Шатилов их

Себе оставить, —

Смысл государственный был в них,

И смысл и память!

Вот что поведал нам комдив:

— Тот склад с часами,

Точнее, часовой архив

Был найден нами.

Солдаты в ставке склад нашли

И удивились:

Часы давным-давно не шли,

В шкафах пылились.

Задумал фюрер их вручать

Своим воякам

В Москве. И, надо полагать,

С почетным знаком.

Когда же немцев мы в те дни

Остановили,

Остановились и они, —

О них забыли.

Теперь никто из тех господ,

Кто ждал награды,

Их механизм не заведет, —

Не те парады!

Не по эсэсовским часам.

В том суть, что ныне

Они достались русским, нам,

В самом Берлине.

Они историей сданы

В архив в итоге,

Часы проигранной войны,

Как хлам эпохи!

 

9

…Едва отхлынул бой, едва

Остыло зданье,

В нем в честь такого торжества

Шло партсобранье.

Те незабвенные часы

Достойны саги.

Вступали в партию бойцы.

И где? В рейхстаге!

Пусть красный стяг, что реет тут,

Пусть цвет Победы

Домой отсюда унесут

Их партбилеты.

Рейхстаг в развалинах, в дыму,

В ожогах лица…

Да, есть за каждого кому

Здесь поручиться.

Солдат, он так отгоревал

За годы эти!

Однако хлеб свой отдавал

Немецким детям.

Те метры, что прошел солдат

Для счастья наций,

Лежат, как триста шестьдесят

Рекомендаций!

 

10

Стою у сумрачных колонн,

Огнем омытых.

Звучит сквозь годы гимн имен

На серых плитах.

«Мы из Москвы пришли сюда…»

«Мы из России…»

Фамилии и города

Свои, родные.

Они коснулись древних плит,

Как мощных клавиш,

И, как орган, рейхстаг звучит,

И ты, Германии гранит,

Нас, русских, славишь!

Гранит Германии, ну что ж,

Не в той твердыне,

Еще себя ты обретешь

В ином Берлине.

Во имя лучших тех годов

Звучит, как выдох,

Хорал имен и городов

На серых плитах.

 

Поэма о любви

 

1

В горнице,

На стенке,

У кровати,

Где висят старинные часы,

Каждый день ты видишь на плакате

Юношу у лесополосы.

Он стоит, строитель Волго-Дона,

С красочной улыбкой на губах,

В сапогах поверх комбинезона,

В самой белоснежной из рубах.

Ни пятна на ней и ни пылинки,

Век носи, а ей износу нет;

Так побрит тот парень на картинке,

Что ему не бриться сотню лет!..

В запылённом платьице из ситца,

В выцветшей косынке до бровей

Ты приходишь вечером в станицу,

Пахнущая травами полей.

Всё лицо ты кремом забелила,

Чтобы солнце кожу не спалило.

И хотя изрядно ты устала —

На току грузила хлеб, — и всё ж

Собираешь хворост для мангала,

А потом к реке за три квартала

С коромыслом на плечах идёшь!

Не к реке, а к немощной речушке,

Что, седая вся от вербняка,

Сохнет…

Обнажаются ракушки.

У реки лицо, как у старушки,

Сморщенное всё от ветерка.

Поскорее выкупаться нужно,

Смыть усталость, а потом — в кино.

Вот ты дома.

Пахнет сеном душно.

На плакат взглянула равнодушно,

Что висит в углу давным-давно.

О другом ты думаешь, девчонка,

Всё хранишь залётную мечту.

…Мчится в дождь попутная трёхтонка,

Парень примостился на борту.

Пусть тебе в лицо вбивает ветер

Острые иголочки дождя;

Ты забыла обо всём на свете,

Разговор лукавый заведя

О таком, казалось бы, обычном,

Но о самом важном в этот час:

— Вы в кино бываете станичном?

— Да, бываю.

— Значит, вот где вас… —

Вдруг машина повернула круто.

Он тебя за локоть поддержал.

Стало сразу зябко почему-то,

Но опять прямой большак лежал.

Не свернул ни влево и ни вправо.

Эх, шофёр, по ямам надо мчать!

Это ведь даёт соседу право

Спутницу заботливо обнять.

Выбирай, шофёр, дорогу хуже,

Резче поворачивай, трубя,

Может, поворот в судьбе Катюши

Именно зависит от тебя…

Он сошёл на трассе Волго-Дона,

Юноша с улыбкой на губах,

В сапогах поверх комбинезона,

В самой пропылённой из рубах.

У него белесые ресницы,

Всю дорогу он шутил и пел,

Горевал, вздыхая, что побриться,

Как назло, в то утро не успел!

Жаль, что он не подарил ей фото,

Самое плохое, всё равно.

Крикнул лишь, сходя у поворота:

— Завтра в полдевятого в кино!..

— Я мечтаю, автор, лишь об этом,

Ждать до завтра трудно, дорогой,

Хочешь настоящим быть поэтом, —

Встречу нам немедленно устрой.

Я уже всем сердцем полюбила,

Твоему сюжету вопреки.

Так не трать же попусту чернила,

Лучше мне советом помоги! —

Катя, Катя, — праздничное платье,

Новая косынка до бровей…

Лучший экскаваторщик в бригаде,

Он достоин нежности твоей.

Вот рычаг нажал он.

Сколько смысла

В тех его движениях простых!

Тяжесть векового коромысла

Снимет он с девичьих плеч твоих!

Щедрый по своей натуре русской,

Он тебе в подарок принесёт

Не букетик ландышей, что в узкой

Вазочке и дня не проживёт.

Нет! Луга цветов необозримых

Он тебе подарит от души…

Кто ещё такой букет любимой

Преподнёс когда-нибудь, скажи!

…На привычном красочном плакате

Ты узнаешь парня своего.

Почему же он не в рамке, Катя?

Это ж фотография его!

Думаешь, нужна мне проволочка?

Да по мне, ей-богу, поскорей

Свадьбу отыграли б вы — и точка,

И конец всей повести моей.

 

2

Катя посмотрела на часы —

Полвосьмого, только полвосьмого…

Заплела две русые косы

И сейчас же расплела их снова.

Лучше две косы в одну сплести —

Это к счастью, говорят в народе.

Пусть сплетутся вместе два пути —

Путь её, а вот он — путь Володи.

Катя, Катя, — праздничное платье,

Прядь волос, нежна и тяжела…

То не косы заплетала Катя —

Девичью судьбу свою плела!

В горнице часы пробили восемь.

Целых тридцать ждать ещё минут…

Как часы медлительно идут,

Если их идти быстрей мы просим!

Как они не любят, чтоб на них

Каждую секунду мы глядели!

Чтобы крылья стрелок полетели,

Надо лишь одно — не видеть их.

Хочется скорей бежать в кино.

Раньше срока выйти на свиданье.

Но уж это так заведено —

Девушка приходит с опозданьем.

Хоть спешишь, придёшь за милым вслед —

Есть такая женская хитринка…

Вот она, та самая тропинка.

Клуб. Скамейка…

А Володи нет.

Тает контур лесополосы,

Жёлтым дымом стелется пшеница.

Как назло торопятся часы,

Если просишь их не торопиться!

 

* * *

Катя, Катя! Что я ей отвечу!

Где он? Почему он опоздал?

Был я всей душой за эту встречу,

Но случилось то, чего не ждал.

В этот час он позабыл о Кате,

Не спросил совета у меня…

В поле после трудового дня

Шёл концерт в строительной бригаде.

Выступали шефы из станицы —

Хореографический кружок.

Сарафан. Зелёный сапожок…

Под баян волшебница кружится.

То застынет неподвижный взгляд —

В нём мольба и преданность кому-то,

Но пройдёт всего одна минута —

И в насмешке губы задрожат.

То хотелось девушку нести.

Как снежинку, лёгкую такую,

И тогда он чувствовал в груди

Силу богатырскую, мужскую.

Руки в танце вились, и летели

И плели незримую тесьму.

Все её движенья будто пели

Что-то очень близкое ему!..

И глядел, глядел он на неё,

Становясь сильнее и слабее,

Как мальчишка в этот миг робея

Пред всесильной слабостью её.

И казалось, не стыдясь людей,

Совершит он то, что неизбежно, —

Вот сейчас шагнёт на сцену к ней

И обнимет молча, зло и нежно.

Катя, Катя!

Парень-весельчак

Вёл с тобою разговор шутливый.

Если бы с тобой молчал он так,

Ты б сейчас была такой счастливой!

Ты его у клуба ожидаешь,

Слушаешь с надеждой тишину.

Даже спать ложась, не расплетаешь

Две косы, сплетённые в одну.

 

* * *

…Ходят двое —

Без кино, без песни,

Ходят молча,

Не спешат домой.

И для них

Всех фильмов интересней

Этот фильм,

Старинный и немой!..

 

3

С тех пор Володя

С каждым днём

Её любил всё горше.

Мария думала о нём

С улыбкой: «Он хороший».

Она хотела полюбить,

Ей друга не хватало,

Чтоб не забытое забыть.

Чтоб жизнь начать сначала.

Забыть

Далёкий тот перрон,

Забыть

То имя-отчество,

Бессонный, жёсткий свой вагон,

Летящий в одиночество.

Таилось прошлое во всём:

На лбу в тревожной складке,

То вновь ворвётся в жизнь письмом,

Вдруг найденным в тетрадке.

Оно

То губы обожжёт

Черешни вкусом нежным,

То в зимний день глаза кольнёт

Тем прежним блеском снежным.

И снег,

Черней, чем чернозём,

Черешня — злей полыни.

Таится прошлое во всём,

Как сила взрыва в мине.

…А был когда-то

Первый снег,

Нетронутый,

Единственный,

Весёлый, словно детский смех,

И ясный и таинственный.

Тогда всё было в первый раз:

Шли двое, взявшись за руки.

Светили, радужно дымясь,

На улице фонарики.

А снег всё шёл,

Слепил глаза.

Вела во тьму тропинка.

Быть может, эта вот слеза —

Тех давних дней снежинка.

Шёл рядом

Близкий человек,

Стремительный, влюблённый…

Не знала ты, что первый снег

На вкус такой солёный.

Хотела прошлое забыть —

Оно не забывалось,

Хотела снова полюбить

И полюбить боялась.

 

* * *

Мария, ёжась от росы,

Со строгостью усталой

С Володей шла через овсы,

Шла

Мимо зорьки алой.

Не видя, как вдали дымок

Светился, повисая,

Шла,

Горьковатый полынок

Задумчиво кусая.

О чём задумалась она,

Чего ей не хватало?!

С Володей шла, и всё ж одна

Шла

Мимо зорьки алой.

 

* * *

Возле молодого перелеска,

Где шуршала поздняя листва,

Сразу вдруг беспомощно и резко

Выдохнул он трудные слова:

— Я тебя люблю, моя Мария!.. —

Поворот внезапный головы:

— Знаю, знаю вас, вы все такие,

Все похожи друг на друга вы!.. —

И глаза

Вдруг сделались сухими,

Пристально остры и холодны;

Были голубыми-голубыми,

А теперь

Вдруг стали зелены…

Он сказал:

— Люблю тебя, Мария,

Но внезапно в тот же самый миг

Так же властно

Как тогда, впервые,

Тот, другой, в глазах её возник.

В августе

По-зимнему одетый,

Снег стирая со своих ресниц,

Он возник,

Хотя его и нету

Среди наших действующих лиц.

Молодой конструктор Юрий Волжин,

Он живёт, где жил, в краю ином.

Но, поскольку он возник, я должен

Свой рассказ вести теперь о нём.

 

4

Он прожил

Десять лет с женой

И всем доволен был:

И их согласной тишиной,

И тем,

Что ел и пил,

И тем,

Что мог по вечерам

Ходить один в кино,

За что потом семейных драм

Не будет всё равно:

Умеет всё перемолчать,

Умней обид она.

В квартире

Тишь да благодать —

Хорошая жена!

С женой

Он прожил десять лет,

Но как-то в ночь одну

Вдруг понял, что свободы нет,

Есть десять лет кромешных бед, —

Он у жены в плену!

Не так

Любилось и жилось,

И счастье их мертво…

С чего ж всё это началось?

А началось с того,

Что он вниманье обратил,

Вернувшись в поздний час,

Что ужин, чёрт возьми, остыл,

Что нет в чернильнице чернил,

А где хозяйки глаз?

И всё не так,

И всё не то, —

Ну что молчит она!..

Хожу в испачканном пальто,

А чья — её вина!

Добра?

От хитрости добра.

Верна ему?

Верна.

Но если женщина стара,

Ей верность не трудна.

При этом он забыл со зла,

Что тридцати ей нет,

Что у Каренина была

Супруга старших лет…

Иной следит во все глаза,

Едва жена на полчаса

Пойдёт одна гулять.

Я против ревности!

Но за

Желанье ревновать.

Дай бог, чтоб не было причин,

Но, может, в том вся суть,

Чтоб помрачнеть на миг один

И счастье вновь вернуть!

Мне ревность из-за пустяка

Нужна затем, чтоб вдруг

Понять,

Как ты мне дорога,

Ценой минутных мук.

Ведь быть счастливым —

Значит знать,

Как трудно счастье потерять!

Но радость ревности ему

Изведать не пришлось.

Он был всегда в своём дому

Как равнодушный гость.

Он прожил

Десять лет с женой

И всем доволен был:

И их согласной тишиной,

И тем, что ел и пил.

Бывало,

Вдруг проснётся в нём

Тревожная тоска,

Как в ясный полдень робкий гром

Грозы, что далека…

Но чтоб спокойно видеть сны,

Чтоб обрести привал,

Он все достоинства жены

Себе на помощь звал.

Добра?

Безропотно добра.

Верна ему?

Верна.

И сразу — словно с плеч гора,

И жизнь опять ясна.

Прохладно

Чистое белье,

Опрятна

Полка книг.

И если он любил её,

Так только в этот миг…

А ныне

Сам он не хотел

Спокойно видеть сны,

Хотел

Побольше хитрых дел

Припомнить у жены.

И если что-то не умел

Припомнить, на беду,

Лишь больше злился да жалел

Себя за доброту.

В своём дому со всех сторон,

Тут, именно вот тут,

Несчастья ждал с надеждой он,

Как люди помощь ждут,

Чтоб честным быть и перед ней,

И пред собой самим.

И пусть хлебнёт он горьких дней,

Она должна быть злей, старей,

Несправедливей с ним.

Должна во всём быть неправа.

Чтоб он обрёл покой,

Обрёл права на те слова,

Что скажет он другой:

— Я тебя люблю, моя Мария!..

 

5

Купишь ты часы в универмаге —

И тебе гарантию дадут,

Что часы, как сказано в бумаге,

Без аварий долгий срок пройдут.

Но от всех семейных бед и тягот

Ни одни на белом свете Загс

С точною гарантией хоть на год

Брачное свидетельство не даст.

…Десять лет назад,

В конце апреля,

В день хмельных капелей и тепла,

Ленинградка

Мельникова Неля

С женихом

В районный Загс вошла.

Робко оглядела помещенье.

Стол.

На нём подснежники в цвету.

Здесь полна особого значенья

Надпись:

«Соблюдайте чистоту!»

Теребя косички-невелички,

Неля не глядит ни на кого:

Трепетно стыдится с непривычки

При народе

Счастья своего.

Был жених почти совсем безусым,

В клетчатой ковбойке и в очках,

Но поскольку парень старше курсом,

Для неё он был уже в годах.

Он конспекты ей давал к зачётам,

Помогал ей делать чертежи,

И водил в театры по субботам,

И молчал в антрактах от души.

В общежитье приносил ей ужин,

Чтоб она не ведала забот.

Целый год был с нею просто дружен

Терпеливо, бережно…

И вот

Неля полюбила благодарно,

С каждым днём вернее и сильней.

Не от страсти полюбила парня —

От избытка доброты своей.

Полюбила оттого, что с юга

Прилетели птицы на луга,

Оттого, что близкая подруга

Так завидно любит моряка.

Полюбила, нежно сочинила,

Словно песню, парня своего.

Полюбила, потому что было

Время ей в тот год любить его.

Женщина

В природном совершенстве

От рожденья мать в любой свой час:

И когда

Играет в куклы в детстве,

И когда

Полюбит в первый раз.

Как необходима ей забота

Всё о нём, о близком —

На года!

Есть в её любви к мужчине что-то

Чисто материнское всегда.

Да, подруга, ты в заботе тонкой

Можешь то, чего я не могу.

Пред тобой, совсем ещё девчонкой,

Я, как сын пред матерью, в долгу!..

Неля благодарно полюбила,

Не доверив тайны никому.

И уже не он — она носила

В общежитье ужины ему.

А на пятый год семейной жизни

Он к её заботам так привык,

Что молчал неделями капризно,

Коль отглажен плохо воротник.

Уходил,

А Неля ожидала,

Четырёх не покидая стен,

Счастье, словно куклу, пеленала,

Радовалась, верила, мечтала,

Ничего не требуя взамен.

Да, от всех семейных бед и тягот

Ни один на белом свете Загс

С точною гарантией хоть на год

Брачное свидетельство не даст.

Счастье — не часы…

Его детали

Тоньше часового волоска.

Но часы и те идут, пока

Мы их заводить не перестали.

Он привык к тому, что дом спокоен,

Ей цветы всё реже покупал,

Целовал, коль нежно был настроен,

И в постели чистой засыпал.

А когда-то

Он стоял, упрямый,

Под её окном у фонаря,

Посвящал поэмы ей и драмы,

Пушкина в соавторы беря.

Даже галстук стал носить для шика;

В общежитье ждёт и ждёт её

И, как говорила сторожиха, —

Всё же выждал, высидел своё.

Счастье в юность ворвалось тревожно,

Разметало весь покой, влетев,

А ушло

Бесшумно, осторожно,

Даже стула в доме не задев.

Как ушло — и сам он не заметил.

Жил, шутил, смеялся без него,

Только в день,

Когда Марию встретил,

Спохватился —

В доме нет его…

Ведь для счастья

Мало только брать, —

Всё отдай,

Чтоб счастье большим стало,

Сам люби,

Как в первый день, опять.

Быть любимым —

Это слишком мало!

 

6

Дороги вьюжные, косые,

Прогулки в парке городском.

Он мог прийти к своей Марии

Лишь в будний день, и то тайком.

Когда ж на Невском встретил друга,

Идя с ней под руку в туман,

Освободив поспешно руку,

Полез за спичками в карман.

Боялся глаз её печальных,

Как мог,

Покой её щадил

И о премьерах театральных

С ней разговор не заводил.

Она нежна, —

Он молчаливо

Уход свой к той, другой, клянёт.

Она грустна с ним, — он ревниво

Уже развязки страшной ждёт.

И это с ней,

В него влюблённой,

Он при народе,

Как чужой;

Лишь ей одной по телефону

Нельзя звонить ему домой.

Он горд, что с ним такое благо —

Её любовь.

Так почему

Беспаспортное, как бродяга,

Их счастье прячется во тьму?

Он должен лгать жене впервые,

Уметь смотреть в её глаза.

Дороги вьюжные, косые…

Решил он: больше так нельзя!

 

7

Весёлое

Белое платье достала,

Хоть в этакий холод

Оно неуместно.

Сегодня Мария

Невестою стала.

И пусть это будет

Одной ей известно.

— Да брось же смеяться! —

Сердилась подруга. —

С чего это ты?..

Тише!..

Спит вся квартира. —

Хотелось признаться.

И всё-таки духа

В последний момент

У неё не хватило.

Об этом мечта

Была долгой и трудной.

Невеста!

Неужто исполнилось это?

Привыкшая

К тёмной аллее безлюдной,

Любовь её ныне

Пугается света.

Она похвалы,

Как укора, боится,

Не сразу,

Не здесь

Пусть её обнаружат.

Кто будет на свадьбе

У них веселиться!

Друзья жениха,

Что с женой его дружат?!

Пугается тостов

И возгласов «горько!»,

Как будто в семье

Ещё траур не сняли…

Гудки паровоза.

Холодная зорька.

Мария у входа

Стоит на вокзале.

Он должен прийти

В половине шестого,

Прийти навсегда,

Со своими вещами.

Взять отпуск.

Поедут они до Ростова,

Оттуда — в станицу,

К Марииной маме.

…Последний свисток.

Отправляется поезд,

А Волжина нет

На площадке перронной.

Уже проводник,

К отправленью готовясь,

Стоит на часах

Возле двери вагонной.

И дрогнул состав

От гудка расставания,

Рванулся вперёд

И на месте остался,

Как будто нарушить

Хотел расписание,

Как будто помочь ей

Задержкой пытался.

Но Волжина нет на перроне…

Так где ж ты,

Мужчина,

Решивший всё твёрдо и смело?

Рывок.

И последняя искра надежды

Из-под колес улетела…

Хотелось

Выскочить из вагона летящего.

Куда и зачем её поезд уносит?

Пусть от обманного,

Не настоящего,

Но от того,

Что душа её просит!

Мария, Мария,

Знаю, что больно,

Но и разлука

Бывает полезной.

Он не пришёл —

И об этом довольно.

Что ж ты перечишь

Дороге железной?!

Пусть этих елей

Зелёные стены

Меж вами встают

С быстротою мгновенной.

Ваша любовь

Начиналась с измены.

Вот и окончилась

Тоже изменой.

Только теперь он

Под крышей родимой.

Тебя не жалея,

Себя не жалея,

Любимой — тебе —

Изменил с нелюбимой.

А эта измена

Ещё тяжелее!..

Он не простит ей

Своей же измены.

С нею,

С которой

Не смог он расстаться,

Он не простит ей

Того, что посмела

С ним она рядом

Покорно остаться.

Он не простит ей

Того, что в испуге

Он отшатнулся

От правды развода:

Что о нём скажут

Друзья и подруги?!

Да и привык

К этим стенам он что-то…

Он не простит ей

Её всепрощенья,

Он не простит ей

Того, что он хуже.

Будет за то ей

Холодное мщенье,

Что и таким

Приняла она мужа.

Он не простит ей

Того, что несутся

Вдаль поезда

По прямому маршруту…

Нежности к ней,

Что в нём может проснуться,

Нет, не простит он ей

Через минуту!

Будет он жить,

По любимой тоскуя,

Праздновать

Свадьбы своей годовщины.

Чтобы его

За измену такую

Кто-то примерным назвал

Семьянином.

…Окна вагона

Огнями исхлёстаны,

Резкою скоростью

Скошены ели.

Прямо к нему

Бесконечными вёрстами

Мчится земля

В белом платье метели.

Мчится —

И, значит,

Всё дальше от Волжина

Та, кого звал он

Своею невестой…

Лампа потушена.

Платьице сложено:

В этакий холод

Оно неуместно.

 

8

Колхозный рынок у причала.

Сухого сена вороха.

На стойках розовое сало

И масло в листьях лопуха.

И ветер, пахнущий антоновкой,

И горы тыквы на возах.

Сюда спешат с мешком, с трёхтонкой,

А не с авоською в руках.

Здесь мерят всё не точным весом,

А оптом, с доброю лихвой,

Здесь в эту пору без надреза

Берн с возов арбуз любой.

Ломоть отведай жарко-красный,

И сразу в солнечный денёк

Вдруг проберёт тебя неясный

Осенний, колкий холодок.

И от него тревожно станет, —

Нарядна осень, хороша,

Но всё ж нет-нет да и проглянет

Её печальная душа.

Сентябрь, он щедр, пока в разгаре,

И, летним дням придя взамен,

Он сам диктует на базаре

Указы о сниженье цен.

…На этом маленьком станичном

Степном базаре в три ряда

Кто ни на есть — в знакомстве личном

Все были долгие года.

Приятно встретить здесь соседа,

Потолковать про то, про это.

Шумит базар воскресных дней,

Как многоустая газета,

Где столько свежих новостей.

И всех ты знаешь поимённо,

И знают все твои дела.

В ту осень трасса Волго-Дона

К базару близко подошла.

Со всей отчизны покупатель

Сюда нахлынул в этот год:

В походном кителе писатель,

Что всё на карандаш берёт.

Врачи, рабочие, студенты, —

Друг другу каждый незнаком, —

Печати всей корреспонденты —

Кто на машинах, кто пешком;

Старик учёный с Уралмаша,

В движеньях быстр и моложав,

Что ест из банки простоквашу,

Портфель под мышкою зажав;

И даже сам певец Козловский,

В кашне — не по горячим дням,

Здесь отдохнувший от московских

Поклонниц, шедших по пятам.

…У стойки с дынями, при входе,

К добру, а может, не к добру,

Совсем случайно здесь Володя

Марию встретил поутру.

— Ты что молчишь?

Не рада, что ли?

— Прости, Володя, я спешу… —

Он локоть стиснул ей до боли:

— Нет! Слушай, что тебе скажу!..

— Пусти!.. —

Спокойно и устало

Его с дороги отстранив,

Ушла.

В густой толпе пропала,

В ответ двух слов не обронив.

Дон.

Тишина звенит степная…

Нева

Дымит снежок легко…

Страшна реакция цепная

Любви, что где-то далеко

Разорвалась в года былые

Сначала лишь в семье одной.

Но вот контужена Мария

Её волною разрывной.

Пришло к ней счастье.

В дверь стучится:

— Ждала меня!

Открой скорей! —

Она ж открыть ему боится,

Как будто горе у дверей.

Кто виноват?

И кто здесь правый? —

Ответ, читатель, сам готовь…

Страшна

на тыщи вёрст державы

Одна несчастная любовь.

 

* * *

Я с Волжиным встречался ныне,

Когда приехал в Ленинград,

Как о хорошем семьянине

О нём на службе говорят.

Мы с ним в одной учились школе —

Ко мне пришёл он как родня,

Молчал…

И явно был доволен,

Оставшись на ночь у меня.

Был рад случайному дивану,

Xвалил гостиничный уют.

Побрился утром, принял ванну.

Заторопился в институт.

Сказал приветствие шутливое,

Не пригласил меня в свой дом.

И что-то очень сиротливое

За шуткой чувствовалось в нём.

Но я в себе осилил жалость

И не подал руки ему:

Кому добра, хотя бы малость,

Он в жизнь принёс? —

Нет, никому.

Ни той,

С кем десять лет он прожил,

Ни новой той в его судьбе.

Он так любил себя!

И всё же

Добра не сделал и себе.

Всю жизнь он лгал, не замечая,

Что жизнь его — сплошная ложь,

Лгал радостью своей, печалью,

Лгал тем, что нежен и хорош.

Сперва заботой лгал невесте,

Ей кротко ужины нося,

А после

Тем, что жил с ней вместе,

И ей

И людям лгал в глаза.

А как он свято лгал Марии

Всей своей болью и мечтой!

Лгал поцелуем, что впервые

Разбередил её покой…

Здесь я поставить точку должен.

Во мне к нему такая злость!

Итак, прощайте,

Юрий Волжин,

Непрошеный в поэме гость.

 

9

В термосе есть полстакана чаю.

Выдан номер мне на одного.

Вдалеке от дома

Я встречаю

Праздник —

День рожденья моего.

Мне б собрать всех близких

На пирушку,

Шумный вечер с ними провести,

Заглянуть, как в детстве,

Под подушку

И подарок матери найти!

Где тот дом,

В котором пахнут стены

Свежеиспечённым пирогом,

Тёплый, благодатный, откровенный,

На земле

Единственный мой дом?!

Как его мне не хватает ныне!

Праздник мой —

И вдруг я одинок…

На роскошной бархатной гардине

Жестяной

Казённый номерок, —

Словом, номер.

Вот печать на кружке.

Твой здесь дом,

И всё-таки не твой.

Здесь,

На заштампованной подушке,

Спишь,

Как на бумаге деловой,

Словно то с отметкой о прибытье

Удостоверение твоё…

С кем бы мне в огромном общежитье

Праздник мой отметить хоть вдвоём?

Может, в ресторане «Приднепровье»

Сесть за стол,

Не зная никого?

Выпить, что ли,

За своё здоровье!

Да грустнее станет оттого…

К чёрту грусть!

Я распахнул тетради.

Дорогая, приходи скорей,

Катя, Катя, —

Праздничное платье,

Новая косынка до бровей!

Я тебе как самый близкий нужен.

Есть бумага,

Карандаш остёр.

День рожденья…

Наш последний ужин.

Завершим же давний разговор.

Если пить,

Так за твоё здоровье!..

Твой Володя

Скрылся в тополях,

И одна

Осталась ты с любовью,

Как с ребёнком хворым на руках.

В юности

Любил я так же точно.

Это был мой самый лучший год.

Я за всё любил её:

За то, что

В городе моём она живёт;

И за то,

Что спать я не умею,

За тоску,

Что ей я посвятил;

И за то,

Что нелюбим я ею, —

Яростно

И празднично любил!

Юность, юность!..

Вот сейчас, итожа

Дни неповторимые её,

Понял я:

На счастье так похоже

Это горе

Первое моё!..

Лучше гром, и молния, и ливень,

Чем все годы в духоте прожить!..

Тот, кто любит,

Он всегда счастливей

Тех,

Кто не умеет полюбить!..

Друг-читатель,

На меня не сетуй,

Что, не в силах свой сдержать порыв,

Я увлёкся этою беседой,

О твоём присутствии забыв.

И хотя нас было только двое,

Ты был третьим,

Тысячным ты был.

Там, где я,

Повсюду ты со мною,

Рядом ты —

Поэтому и мил.

Что мне треволнения, заботы!..

Пусть сейчас я от друзей далёк.

Человек,

Сидящий за работой,

Он уже совсем не одинок!

И пускай в домашней я одежде,

Мой рабочий номер тих и мал, —

В день рожденья

Я ни разу прежде

Стольких в дом гостей не принимал!

 

Песни на стихи Николая Доризо:

 

Если Родину ты любишь

Музыка: С. Туликов

Исп.: Д. Гнатюк

 

Если Родину ты любишь,

Мало клясться ей в любви.

Перед ней в большом и малом

С чистой совестью живи.

 

Ей не лесть нужна, а правда,

Ей нужны дела твои!

Если Родину ты любишь,

Будь достоин той любви!

 

Если Родину ты любишь,

Не забудь, как в трудный час,

Мы Отечество спасали

И оно спасало нас.

 

Никакие испытанья

Нам с тобою не страшны,

Если Родину мы любим,

Если мы её сыны!

 

Книга Родины

Музыка: С. Туликов

 

Есть книга правды и свободы.

Вся наша жизнь — ее слова.

Запечатлели в ней народы

Свои священные права.

 

Она под необъятным небом

Лежит державно широка!

В краях советских, где б ты ни был,

Прочтешь ее наверняка.

 

Прочтешь в полях по зорям тихим,

В цехах, где жарок ход минут,

Ее поэзию ткачихи

Руками собственными ткут.

 

Той книги солнечные строки

Зовут на подвиг и на труд.

Лежат пред нами, как дороги,

Зовут на подвиг и на труд.

 

Возьми, товарищ, книгу эту,

Где герб наш золотом расшит.

Как песнь заветная поэту,

Она тебе принадлежит.

 

И для Отечества родного

По зову творческой души

Впиши в нее хотя б полслова,

Верней, всю жизнь в нее впиши!

 

Я верю

Музыка: Э. Колмановский

Исп.: Ю. Богатиков

 

Покуда солнце людям светит

С небесной выси голубой,

Не верю я, чтоб жизнь на свете

Сама покончила с собой.

 

Нет, я не верю в гибель мира

В кромешной атомной золе,

Чтоб ни Толстого, ни Шекспира

И ни травинки на земле.

 

Я верю в разум человека,

В его порыв дружить, любить,

В потребность тихого ночлега

И в жажду строить и творить.

 

В его возвышенные чувства,

И дерзкой мысли торжество,

В его науку и искусство,

В него и больше ни в кого!

 

Я верю верой беспредельной,

Она живет в моей крови,

Я верю песне колыбельной

И первой бережной любви.

 

Я в нашу память верю свято,

Она сердца доныне жжет,

Она гремит грозней набата

И от войны нас бережет.

 

Я верю верою заветной,

Она, как мать, мне дорога,

Я верю в то, что флаг рассветный

Взошел над миром на века.

 

Ничем той веры не измерить,

Никак ее не сокрушить.

Пока живу, я буду верить.

Пока я верю — буду жить!

 

Радость на свете жить

Музыка: С. Туликов

 

Время трудное сейчас:

Мир в кольце ракетных баз,

Яростный взгляд

Звёздной войны

С неба глядит на нас.

Только нас не устрашить,

Веру в жизнь не сокрушить,

Всем нам дана

Радость одна:

Радость на свете жить!

 

Нет этой радости прекраснее:

Жить, если светит солнце ясное,

На свете жить нельзя без радости,

Без этой радости

В большом и в малости.

Нет нашей Родины прекраснее,

Реет над нами знамя красное,

С волнением в груди

Сто раз благодари

Каждый день, что прошёл без войны.

 

Если жизнью ты богат,

Знай, что выше нет наград,

Сила тебе трижды нужна,

Если ты жизни рад.

Будем жизнью дорожить,

Верно Родине служить,

В битве за мир первый боец —

Радость на свете жить.

 

Песня о неизвестном солдате

Музыка: Л. Гуревич

 

Ранний поезд куда-то спешит.

Самолеты летят над землей.

А в земле твой ровесник лежит.

Он не встретился в жизни с тобой.

 

Он к тебе от рождения шел,

Ты ему улыбалась во сне.

И тебя бы, конечно, нашел,

Если б не был убит на войне.

 

Ты не знаешь о нем ничего,

Но торопятся годы твои,

И тебе не хватает его,

Не хватает, как первой любви.

 

Может, это единственный твой,

Может быть, ты мечтаешь о нем,

Может, стала давно ты вдовой,

Хоть сама и не знаешь о том.

 

Крепко спит неизвестный солдат.

Он свой век отслужил как герой.

Только в том пред тобой виноват,

Что не встретился в жизни с тобой.

 

Песня о любви

(из к/ф «Простая история»)

Музыка: М. Фрадкин

 

На тот большак, на перекресток,

Уже не надо больше мне спешить,

Жить без любви, быть может, просто,

Но как на свете без любви прожить?

 

Пускай любовь сто раз обманет,

Пускай не стоит ею дорожить,

Пускай она печалью станет,

Но как на свете без любви прожить?

 

Не надо мне, не надо было

К нему навстречу столько лет спешить.

Я б никогда не полюбила,

Но как на свете без любви прожить?

 

От этих мест куда мне деться?

С любой травинкой хочется дружить.

Ведь здесь мое осталось сердце,

А как на свете без него прожить?

 

Романс Рощина

(из кинофильма «Разные судьбы»)

Музыка: Н. Богословский

 

Почему ж ты мне не встретилась,

Юная, нежная,

В те года мои далекие,

В те года вешние?

 

Голова стала белою,

Что с ней я поделаю?

Почему же ты мне встретилась

Лишь сейчас!

 

Я забыл в кругу ровесников,

Сколько лет пройдено.

Ты об этом мне напомнила,

Юная, стройная.

 

Об одном только думаю, —

Мне жаль ту весну мою,

Что прошла неповторимая

Без тебя.

 

Как боится седина моя

Твоего локона, —

Ты еще моложе кажешься,

Если я около.

 

Видно, нам встреч не праздновать,

У нас судьбы разные.

Ты любовь моя последняя.

Боль моя.

 

Взрослые дочери

Музыка: О. Фельцман

Исп.: М. Кристалинская, О. Воронец, В. Толкунова

 

Дочери, дочери,

Взрослые дочери,

Выросли вы невзначай.

В детстве вам матери

Счастье пророчили,

Прочь отводили печаль.

Дочери, дочери,

Взрослые дочери,

Выросли вы невзначай.

 

Только бы не были

Вы одинокими

После разлук и утрат.

Часто мужчины вас

Любят нестрогими,

В жены — лишь строгих хотят.

Только бы не были

Вы одинокими

После разлук и утрат.

 

Дочери, дочери

Взрослые дочери,

Нежим мы вас, как детей, —

Только бы жили вы,

Взрослые дочери,

Лучше своих матерей!

Дочери, дочери,

Взрослые дочери,

Нежим мы вас, как детей.

 

Нас наша молодость

В годы военные

Долго ждала, заждалась,

Может, поэтому

Очень нам хочется

Видеть счастливыми вас.

Дочери, дочери,

Очень нам хочется

Видеть счастливыми вас.

 

Помнишь, мама?

Музыка: Н. Богословский

Исп.: В. Трошин

 

Помнишь, мама моя,

Как девчонку чужую

Я привел тебе в дочки,

Тебя не спросив?

Строго глянула ты

На жену молодую

И заплакала вдруг,

Нас поздравить забыв…

Нас поздравить забыв.

 

Я ее согревал

И теплом и заботой,

Не тебя, а ее

Я хозяйкою звал.

Я ее целовал,

Уходя на работу,

А тебя, как всегда,

Целовать забывал…

Целовать забывал.

 

Если ссорились мы,

Ты ее защищала,

Упрекала меня,

Что не прав я во всем.

Наш семейный покой,

Как могла, сохраняла,

Как всегда, позабыв

О покое своем…

О покое своем.

 

Может быть, мы бы с ней

И расстались, не знаю.

Только руки твои

Ту беду отвели.

Так спасибо ж тебе,

Что хранишь ты, родная,

То, что с нею вдвоем

Мы б сберечь не смогли…

Мы б сберечь не смогли.

 

Огней так много золотых…

(из к/ф «Дело было в Пенькове»)

Музыка: К. Молчанов

 

Огней так много золотых

На улицах Саратова.

Парней так много холостых,

А я люблю женатого…

 

Эх, рано он завел семью!..

Печальная история!

Я от себя любовь таю,

А от него — тем более.

 

Я от него бежать хочу,

Лишь только он покажется:

А вдруг все то, о чем молчу,

Само собою скажется?

 

Его я видеть, не должна —

Боюсь ему понравиться.

С любовью справлюсь я одна,

А вместе нам не справиться!

 

Песня Матвея

(из к/ф «Дело было в Пенькове»)

Музыка: К. Молчанов

Исп.: В. Тихонов

 

От людей на деревне не спрятаться,

Нет в деревне секретов у нас —

Не сойтись, разойтись, не сосвататься

В стороне от придирчивых глаз.

 

Ночью в рощах такая акустика,

Уж такая у нас тишина:

Скажешь слово любимой у кустика —

Речь твоя всей округе слышна.

 

Но не бойся, тебя не обидим мы,

Не пугайся, земляк, земляка,

Здесь держать можно двери открытыми,

Что надежней любого замка.

 

За полями, садами, за пасекой

Не уйти от придирчивых глаз.

Тем, кто держит свой камень за пазухой,

Ох и трудно в деревне у нас!

 

Давно не бывал я в Донбассе

Музыка: Н. Богословский

Исп.: Ю. Богатиков

 

Давно не бывал я в Донбассе,

Тянуло в родные края,

Туда, где доныне осталась в запасе

Шахтерская юность моя.

Осталась она неизменной,

Хотя от меня вдалеке.

Там девушка Галя живет непременно

В далеком своем городке.

В шахтерском своем городке.

 

Отчаянно Галя красива, —

Заметишь ее за версту.

Бывалые парни глядят боязливо

На гордую ту красоту.

С тех пор, хоть немало я прожил,

Душа красоте той верна.

В другую влюбился — за то, что похожа

Глазами на Галю она,

Похожа на Галю она.

 

И вот наконец я в Донбассе,

Вот беленький домик её…

Седая хозяйка на чистой террасе

Спокойно стирает бельё.

Стою я в сторонке безмолвно,

Душа замирает в груди.

Прости меня Галя, Галина Петровна,

Не знаю за что, но прости.

 

Прости за жестокую память

О прежних косичках твоих,

За то, что мужчины бывают с годами

Моложе ровесниц своих.

Прости за те лунные ночи,

За то, что не в этом краю

Искал и нашёл я похожую очень

На гордую юность твою!

 

Вальс выпускников

(из кинофильма «Разные судьбы»)

Музыка: H. Богословский

Исп.: Г. Великанова, В. Трошин

 

Ты надела праздничное платьице,

В нем ты стала взрослою вполне.

Лишь вчера была ты одноклассницей,

А сегодня кем ты станешь мне?

 

Нам скорей уйти из школы хочется,

Мы о том не думаем с тобой,

Что минута эта не воротится,

Час не повториться выпускной...

 

С детских лет стать взрослыми спешили мы,

Торопили школьные года.

Для того, чтоб детством дорожили мы,

Надо с ним расстаться навсегда.

 

Вспоминаю прошлое старательно

И тревожной думою томлюсь.

Расставаясь с детством окончательно

Может, и с собой я расстаюсь.

 

Песенка молодых соседей

Музыка: А. Островский

Исп.: Г. Великанова и В. Селиванов

 

В тихом городе своем

По соседству мы живем,

Наши окна друг на друга

Смотрят вечером и днем.

 

Рядом наши два крыльца,

Два зеленых деревца,

По соседству бьются рядом

Наши жаркие сердца.

 

У тебя в окошке свет,

От него покоя нет —

В том окне, как на экране,

Твой знакомый силуэт.

 

Хоть пора мне спать давно,

На твое гляжу окно…

Если б длилось бесконечно

Это чудное кино!

 

Песня об одиноком друге

Музыка: Н. Богословский

Исп.: Ружена Сикора

 

Хоть ему нравится то, что мы счастливые,

Он заходит редко к нам на огонёк.

А зайдёт, мается, спрятать взгляд старается.

Мы вдвоём. Друг у нас одинок.

 

Холостой наш друг вздыхает,

Нам понятно, отчего.

Видно, дом свой вспоминает,

Где не ждут его.

Мы б хотели наше счастье

Разделить с ним, как друзья.

Это счастье на три части

Разделить нельзя.

 

Хоть ему рады мы, но когда с ним рядом мы,

Даже прячем от него любовь свою.

Будто нам совестно, если другу горестно

Одному хаживать к нам в семью.

 

Что же ты маешься, полюбить стараешься,

Но любовь боишься привести в свой дом.

Встретит нас тонкая, молодая, звонкая,

Будет нам весело вчетвером.

 

Холостой наш друг вздыхает,

Нам понятно, отчего.

Видно, дом свой вспоминает,

Где не ждут его.

Мы б хотели наше счастье

Разделить с ним, как друзья.

Это счастье на три части

Разделить нельзя.

 

Мужской разговор

Музыка: Н. Богословский

Исп. Марк Бернес

 

Ну что ж сказать, мой старый друг,

Мы в этом сами виноваты,

Что много есть невест вокруг,

А мы с тобою не женаты.

 

Любили девушки и нас,

Но мы, влюбляясь, не любили.

Чего-то ждали каждый раз

И вот одни грустим сейчас.

 

Что толку, в комнате твоей

Сидим вдвоём и слышим вьюгу.

Нам с каждым годом всё нужней

И всё трудней найти подругу.

 

Выходит, зря, мой старый друг,

Мы берегли свою свободу.

Ведь сберегли мы не её,

А одиночество своё.

 

Ну что ж сказать, мой старый друг,

Мы в этом сами виноваты,

Что много есть невест вокруг,

А мы с тобою не женаты.

 

За что же счастье мне такое

Музыка: О. Фельцман

Исп. В. Толкунова

 

За что же счастье мне такое?

Зачем ты мучаешь меня?

Я от любви твоей хочу покоя,

Но нет тепла мне от того огня.

Не надо мне твоих признаний

Всегда бессонных и ночных.

Не надо мне твоих шальных страданий.

Не надо мне угроз и слёз твоих.

Не надо мне твоих шальных страданий.

Не надо мне угроз и слёз твоих.

 

Допустим, я тобой любима,

Тебе меня не позабыть.

Так почему же так неотвратимо

Ты сам мешаешь мне тебя любить?

Моё терпенье вековое

От русских жён, что всех добрей.

Я от любви твоей хочу покоя,

Но нет покоя от любви твоей.

Я от любви твоей хочу покоя,

Но нет покоя от любви твоей.

 

Зачем меня ты заставляешь

С тобою сдержанною быть?

Ты даже сам того не понимаешь,

Как я могла б тебя всю жизнь любить.

Ты даже сам того не понимаешь,

Как я могла б тебя всю жизнь любить.

 

Бабушка

Музыка: Б. Терентьев

Исп.: В. Толкунова

 

Спешит на свидание бабушка.

Не правда ли, это смешно?

Спешит на свидание бабушка:

Он ждёт её возле кино.

 

Расплакалась внучка обиженно,

Сердито нахмурился зять:

Спешит на свидание бабушка!

Да как же такое понять?

 

Из дома ушла оробевшая,

Виновная в чём-то ушла...

Когда-то давно овдовевшая,

Всю жизнь она им отдала.

 

Когда-то всегда она нянчила —

То дочку, то внучку свою.

И вдруг в первый раз озадачила

Своим непокорством семью.

 

Впервые приходится дочери

Отчаянно стряпать обед:

Ушла на свидание бабушка —

И это на старости лет!

 

Ушла на свидание бабушка,

И совестно ей оттого...

Ушла на свидание бабушка,

А бабушке... сорок всего!

 

Ушла на свидание бабушка,

И совестно ей оттого...

Ушла на свидание бабушка,

А бабушке... сорок всего!

 

Серебряная песня

(Из комедии в стихах «Конкурс красоты»)

Музыка: А. Долуханян

 

Для меня ты прежняя,

Стройная

И нежная,

Не идёшь по улице,

А несёшь себя.

Всё на свете старится,

Только не состарится

Взгляд мой,

Обращённый на тебя.

 

Мы были молоды с тобой

И для себя

И для других.

Теперь мы молоды с тобой

Для нас одних,

Для нас двоих.

Другие не заметят,

Другие не поймут,

Что это двое молодых

По улице идут.

 

Мы с тобою прожили

Две судьбы

Хорошие,

Годы запорошили

Нам с тобой виски.

Седина-метелица,

Но никак не верится,

Будто мы с тобою

Старики.

 

Мы были молоды с тобой

И для себя

И для других.

Теперь мы молоды с тобой

Для нас одних,

Для нас двоих.

Другие не заметят,

Другие не поймут,

Что это двое молодых

По улице идут.

 

Дочурка

Музыка: Р. Гольдина

Исп.: В. Трошин

 

Злится вьюга, всю ночь не смолкая,

За окном замело все пути.

Ты в кроватке лежишь, дорогая,

Крепко мишку прижавши к груди.

Сон глаза твои смыкает.

А зима поёт в трубе.

Сколько радости мне доставляет,

Здесь на фронте мечтать о тебе!

 

Любимая, далёкая

Дочурка черноокая!

Крепко мишку укрой,

Скоро кончится бой —

Твой отец вернётся домой.

 

На далёких походных привалах,

И в суровых бессонных ночах,

Ты всегда предо мною вставала

С этим плюшевым мишкой в руках.

И ночной порой угрюмой

Становилось мне теплей.

Как приятно мне было подумать,

Что ты дремлешь в кроватке своей.

 

Я войду в эту комнату нашу,

И с улыбкой склонюсь над тобой.

Твои мягкие косы поглажу

Этой жёсткой солдатской рукой.

Детский сон твой не нарушу,

И тебя не разбужу.

Лишь всю ночь до утра, Танюша,

У кровати твоей посижу…

 

Внуки

Музыка: Э. Колмановский

 

Наши внуки — кровинки родные,

Мы вас любим нежней и больней,

Чем когда-то, в года молодые,

Мы любили своих сыновей.

 

Таков закон природы,

Жизнь — не без следа.

Пусть проходят годы,

Внуки — навсегда.

Пусть проходят годы,

Внуки — навсегда.

 

Мы вас любим всей силою поздней,

В зрелом возрасте остепенясь.

То ль с годами мы стали серьезней,

То ль на свете нет счастья без вас.

 

Не кончается жизнь человека,

Продолжается в новых делах.

Вас, людей двадцать первого века,

Это чудо держать на руках.

 

Таков закон природы,

Жизнь — не без следа.

Пусть проходят годы,

Внуки — навсегда.

Пусть проходят годы,

Внуки — навсегда.

 

Колыбельная (внучке Кате)

Музыка: Ю. Бирюков

 

Спутались светлые пряди,

Спишь ты в кроватке своей,

Жизнь моя прожита ради

Тихой улыбки твоей.

Спи, моя внучка красавица,

Спи, ни о чём не скорбя.

Стоило даже состариться,

Чтобы увидеть тебя.

 

Беды мои и лишения,

Горести прожитых дней,

Всё обрело облегчение

В тихой улыбке твоей.

Думы мои и стремления

В каждый мой радостный миг

Всё обрело продолжение

В блеске глазёнок твоих.

 

Спи, моя внучка красавица,

Спи, ни о чём не скорбя.

Стоило даже состариться,

Чтобы увидеть тебя.

 

Стихотворения Доризо в блоге:

России первая любовь (цикл стихов о Пушкине) 

Берестяное слово (лирическая поэма) 

Счастливый человек Николай Доризо 

Николай Доризо