«Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева

В мае исполняется 230 лет выхода из печати книги «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Николаевича Радищева – крупнейшего русского мыслителя и писателя конца XVIII века, одной из самых трагических и спорных фигур российского Просвещения. Мало кто сейчас помнит этого талантливого человека, который много мог бы сделать для величия России. Вспоминают только один его труд – «Путешествие из Петербурга в Москву», и то редко. А между тем, деятельность его была многогранна. Он работал над«Путешествием из Петербурга в Москву» в течение 4 лет. Внешне этот роман выглядел вполне безобидно, однако под дорожными заметками, в форме которых было написано произведение, скрывалась жесткая критика рабского положения крепостных крестьян и пороков деградировавшего дворянства. В «Путешествии...» Радищев поставил задачей показать современную ему русскую действительность. Смелостью выражать свои мысли и идеи обладает не каждый. Особенно, если они противоречат общественному мнению и политическому строю. Такие люди нечасто встречаются и сейчас, а в прошлом их было ещё меньше, поскольку наказание могло быть очень жестоким. Александр Радищев относится как раз к той категории людей, которые нашли в себе смелость говорить о том, что важно.

«Путешествие» разбито на главы, названные по почтовым станциям, где рассказчик меняет лошадей. Единого сюжета в книге нет: структура, позаимствованная из сверхпопулярного «Сентиментального путешествия» Лоренса Стерна, позволяет рассказчику делать экскурсы в историю, нравы и обычаи проезжаемых мест, а по дороге предаваться философским размышлениям об устройстве государства, законе и нравственности, на которые наводят его всё новые впечатления и встречи. Часть таких рассуждений передана другим персонажам. Друзья и незнакомцы, которых встречает рассказчик, изливают ему свои мысли и печали и прямо-таки сорят важными бумагами, которые образуют чисто публицистические вставки в ткани художественного повествования. Среди картин, нарисованных писателем, – целый ряд свидетельств жестокой эксплуатации крепостных крестьян, случаи зверских физических и моральных издевательств и насилия помещиков в отношении их «крещеной собственности», которые чередуются с повествованиями о невозможности добиться справедливого судебного решения, об уродливости системы рекрутского набора. Или просто с рассказом о полном равнодушии местного начальства к судьбе гибнущих пассажиров на прогулочной лодке.

Отдельные главы посвящены описанию несовершенства системы дворянского образования и яростным филиппикам против цензуры. Шутки о смене лошадей завершают многие главы, играя роль связок между разнородными кусками. Радищев – автор сентиментальной школы, и культ разума сочетается в нём с чувствительностью сердца. Писатель рисует идеал, к которому правитель должен стремиться. Если внимательно читать «Путешествие…», становится понятно, что его автор скорее советует дворянам ограничить свои аппетиты, чтобы предотвратить ужасы бунта, подобного пугачевскому, нежели зовет крестьян к топору. Да и план освобождения крестьян очень умеренный, постепенный, рассчитанный на долгую перспективу.

Самой «революционной» в этом произведении была язвительная обличительная риторика, а вовсе не политическая программа. Характерный приём – постоянные обращения к читателю и шутки с ним, фразы, оборванные на полуслове, необычные, неудобные языковые формы, длиннейшие предложения и обороты, особый стиль повествования, ради которого он пожертвовал внятным разговорным и письменным русским: обыденная разговорная речь разных сословий в бытовых зарисовках и диалогах сменяется тяжеловесным, архаическим, наполненным старославянизмами слогом публицистических кусков – все это своего рода эксперимент. Мучительностью и корявостью языка писатель старался передать материальную грубость мира, тяжесть окружающей его жизни, где нет места ничему лёгкому и простому. Он пытался посредством этого трудного стиля задеть читателя, обратить его внимание на смысл написанного. Но намеренная архаизация стала барьером для понимания текстов Радищева.

А.Н.Радищев

Радищев понимал, что идёт непроторённой дорогой, и в самой книге размышлял о необходимости новой формы для нового содержания на материале русской поэзии. Рассуждение об этом вложено в уста безымянного поэта, встреченного в Твери, которому автор подарил свою оду «Вольность», приведённую в «Путешествии» отрывками. Радищев опередил свое время. Прежде всего, он был литературным новатором. Он изобрёл жанр политической публицистики, вплетённой в художественное повествование. Язык такого рода высказывания выработан до него не был. Однако при этом писатель следовал ломоносовской теории трёх штилей, сочетая просторечие и «высокий» архаический слог, в первую очередь славянизмы. Традиционно они использовались в русском литературном языке для разговора о вещах возвышенных, и именно в таком качестве их использует Радищев, наполняя, однако, совсем не традиционным содержанием: в его случае возвышенным предметом становятся не религия, не искусство и не деяния царей и полководцев, а проповедь свободы. Радищев первым в России в литературной форме осудил не просто злоупотребления крепостного права, но порабощение человека человеком в принципе, сравнив русских крепостных крестьян с американскими чернокожими невольниками.

Сначала Радищев попытался опубликовать книгу в Москве. Однако «Путешествие» не пропустил цензор, более того – типографщик, которому он хотел отдать рукопись, отказался печатать крамолу. Тогда Радищев решил завести свою типографию. Такую возможность давал ему указ 1783 года, дозволявший создание «вольных» типографий. Отдельные исследователи творчества писателя полагают, что в печатании «Путешествия...» ему помогал некий неизвестный вельможа. Ведь сооружение собственной типографии для печати всего одной книги – дело недешевое, на него у автора попросту не хватило бы собственных средств. Радищев купил типографский станок и напечатал книгу у себя дома с помощью служащих Петербургской таможни и крепостных своего отца. Однако книге ещё предстояло пройти цензуру в петербургской Управе благочиния, и на сей раз Радищев, на удивление, не встретил препятствий. Обер-полицмейстер Никита Рылеев (известный, по отзыву одного мемуариста, «превыспреннейшей глупостью своею») пропустил книгу, просто её не прочитав, посчитав книгу путеводителем.

Н.Рылеев

Крамольная книга была напечатана и поступила в продажу в мае 1790 года. Тираж книги составил 650 экземпляров, но даже сотня из них не успела распространиться, как по городу пошла пугающая молва. Автор «Путешествия…» срочно остановил раздачу своего литературного труда и сжёг оставшиеся экземпляры. Но было уже поздно, о книге и её «вредном» содержании узнала императрица Екатерина II. Каким образом это произошло, до сих пор точно неизвестно. Однако понятно, что кто-то передал ей книгу, предварительно настроив государыню против автора. Об этом свидетельствуют дальнейшие события: прочитав 30 страниц романа, императрица назвала автора «бунтовщиком хуже Пугачева» и велела немедленно его арестовать.

Радищева арестовали и поместили в Петропавловскую крепость. В одночасье писатель превратился в государственного преступника. Через некоторое время суд приговорил его к казни «посредством отсечения головы». Почти месяц Радищев ожидал казни, которую в последний момент Екатерина II заменила ссылкой сроком на 10 лет. Что заставило вполне состоятельного человека, государственного чиновника рискнуть всем и написать свою скандальную повесть? Тут нужно вспомнить некоторые моменты из его биографии. К моменту публикации книги «Путешествие из Петербурга в Москву» жизнь Александра Радищева складывалась достаточно благополучно. Получив домашнее образование, в 1762 году Радищев был пожалован в пажи и отправился в Петербург для обучения в Пажеском корпусе. Через четыре года шестеро пажей, в том числе и Александр Радищев, были отправлены в Лейпциг для обучения праву. Радищев проявил блестящие способности в учении. Он занимался не только на юридическом факультете, но изучал литературу, естественные науки, медицину, овладел в совершенстве несколькими иностранными языками.

По окончании университета Радищев возвратился на родину, готовый, по его собственным словам, "жертвовать и жизнию для пользы Отечества". Он не сделал головокружительной карьеры, но, везде и во всем, стремился поступать по совести.

Первым общественным выступлением А.Радищева был перевод книги Мабли «Размышление о греческой истории», в которой французский просветитель, прославляя гражданские добродетели и демократический характер государственных учреждений древней Греции, нападал на тиранов. Материалы истории перекликались с современностью, позволяли под покровом истории осуждать монархическую власть. Этим и воспользовался Радищев. Его намерение с особой силой и откровенностью проявилось в примечаниях, которыми он снабдил переводимую книгу. Так в число русских просветителей вошел новый деятель. С мая 1773 он работал в штабе финляндской дивизии обер-аудитором (дивизионным прокурором). Знакомство с делами беглых рекрутов раскрыло Радищеву жизнь крепостного крестьянства. Военная служба помогала ему следить за ходом пугачевского восстания, читать приказы военной коллегии, знакомиться с манифестами Пугачева, в которых были высказаны надежды и требования народа. Восстание Пугачева явилось определяющей вехой в идейном развитии Радищева. Именно после крестьянского восстания вопросы социального и политического развития Отечества стали в центре внимания Радищева.

Граф А.Р. Воронцов

В конце 1777 года он занял место асессора в коммерц-коллегии. Именно здесь Радищев впервые заявил о себе как о человеке с твердым характером и предельной честностью. Однако это не способствовало его душевному равновесию, поскольку большинство чиновников в то время без зазрения совести брали огромные взятки и посмеивались над этим поборником справедливости. Честной и бескомпромиссной службой он добился поста начальника Петербургской таможни и руководил ею в самое тревожное время – в период военных действий со Швецией, получил орден святого Владимира из рук императрицы и, что самое главное, заслужил уважение и дружбу одного из лучших людей своей эпохи – Александра Романовича Воронцова. Десять лет служил Радищев в таможне, не нажив капитала. Принципиально не брал взяток и не принимал «благодарностей». К слову, чиновник, заменивший его на этой должности, за полгода составил полумиллионный капитал. В трудах, появлявшихся в это время, уже явно сквозили смелые вольнолюбивые идеи французских просветителей. Служба в Коммерц-коллегии, а потом в таможне не могли его удовлетворить. Он стремился к деятельности на благо страдающего народа. Радищев обладал врожденным чувством справедливости, поэтому неудивительно, что оно в итоге вылилось в открытый протест –«Путешествие из Петербурга в Москву».

Поскольку почти весь тираж «Путешествия…» в ожидании ареста был уничтожен Радищевым, или конфискован, широкой реакции на книгу не последовало. Редкие её первые читатели восприняли «Путешествие…» именно и только как политический манифест. Произведение распространялось среди культурной элиты страны в виде рукописных копий. Судьбу автора оплакивали все, от вельмож до купцов на Бирже, считая приговор несправедливым и жестоким. «Путешествие из Петербурга в Москву» осталось почти неизвестным и сделалось библиографической редкостью, хотя и ходило в списках.

Илимский острог

Местом заключения Радищева стал Илимский острог. В ссылке Радищев продолжал работать. В центре всех занятий Радищева в Илимске была работа над философским сочинением «О человеке, о его смертности и бессмертии», за которое он принялся уже на двенадцатый день своей илимской жизни. В нем основной философский вопрос – об отношении сознания к природе – Радищев решал, как материалист. Он указывал, что мозг является материальным органом мысли. Кроме этого, были написаны сочинение на политические темы «Письмо о китайском торге» и «Сокращенное повествование о приобретении Сибири». В лаборатории он ставил химические опыты, много времени посвящал воспитанию детей, обучая их истории, географии и иностранным языкам, которыми владел в совершенстве.

Удивительно, как много людей помогало Радищеву, сколько государственных высокопоставленных чиновников его опекало. Две смолянки, две отличницы Смольного встали на сторону государственного преступника, встали открыто.

Е.В. Рубановская

Одна – его свояченица Елизавета Васильевна Рубановская, которая после смерти сестры Анны, с которой Радищев прожил в большой любви восемь лет, нажил четверых детей и горько оплакивал её кончину, взяла на себя воспитание его детей, а после ссылки Радищева последовала за ним в Сибирь, проложив дорогу жёнам декабристов. В страшную минуту ареста Радищева она проявила не только мужество и верность, но и ум и находчивость. Собрав все драгоценности дома, она отправилась через бушующую Неву на лодке в Петропавловскую крепость. Там она передала их палачу Шешковскому, который был не только «кнутобойца», по выражению Г. Потёмкина, но и взяточник. Этим Радищев был избавлен от пыток. В Сибири Рубановская стала женой Радищева. По тем временам такой брак был скандальным и даже незаконным, поскольку приравнивался к кровосмешению. Детей от этого брака, рождённых в Сибири, Радищев узаконил с позволения Александра I (сама Елизавета Васильевна обратной дорогой умерла).

Г. Ржевская

Другая – Г. Ржевская, помогала, как только могла, слала в Сибирь письма и посылки, а главное – заботилась о старших сыновьях Радищева, подростках. Видно, чувство верности, чувство независимости, чувство собственного достоинства было в них сильнее, чем чувство верноподданничества – и у этих смолянок, и у графа Воронцова, и у других помогавших Радищеву.

После смерти Екатерины II Радищеву разрешили вернуться в Центральную Россию. До конца своих дней писатель жил под надзором полиции в небольшом калужском имении Немцове. Здесь он продолжал заниматься литературным трудом.

Когда на престол взошел Александр I, Радищева пригласили принять участие в работе комиссии по составлению законов, и он принялся за дело. До нас дошли три юридических сочинения Радищева: «О законоположении», «Проект гражданского уложения», «Проект для разделения уложения Российского». Но ни одному из его проектов не был дан ход. Радищев покончил с собой, приняв смертельную дозу яда. Существует предание об обстоятельствах самоубийства Радищева. Позванный в комиссию для составления законов, Радищев составил «Проект либерального уложения», в котором говорил о равенстве всех перед законом, свободе печати и т. д. Председатель комиссии граф П. В. Завадовский сделал ему строгое внушение за его образ мыслей, напомнив ему о прежних увлечениях и даже упомянув о Сибири. Радищев, человек с сильно расстроенным здоровьем, был до того потрясён выговором и угрозами Завадовского, что решился покончить с собой, выпил яд и умер в страшных мучениях. К постели умирающего прибывает Виллие, императорский лейб-медик, присланный Александром I (такой же чести из русских писателей удостаивались после только Пушкин и Карамзин). Помочь умирающему он не может, ответ на его вопрос — что могло побудить писателя лишить себя жизни? — получает ответ «продолжительный, несвязный» и уезжает, заметив: «Видно, что этот человек был очень несчастлив». Но есть и другая версия: самоубийство было осознанным, идеологическим выбором писателя. Деятели Просвещения, вслед за героями Античности, рассматривали самоубийство как допустимый, а иногда и желательный выход из неразрешимой ситуации.

В предисловии к лондонскому изданию «Путешествия…» Александр Герцен в каком-то смысле объединил две теории — Радищев покончил с собой из-за депрессии, вызванной крушением его гражданских идеалов: «Вызванный самим Александром I на работу, он надеялся провесть несколько своих мыслей и пуще всего — мысль об освобождении крестьян, в законодательство, и когда, пятидесятилетний мечтатель, он убедился, что нечего думать об этом, тогда он принял яду и умер!»

В 1836 году вернуть имя Радищева русской литературе решил Александр Пушкин, который за 200 рублей приобрёл экземпляр, хранившийся в Тайной канцелярии, и написал о Радищеве статью для своего журнала «Современник»; несмотря на её резко критический характер, в печать она пропущена не была.

Пушкин писал о Радищеве: "Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины! … У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха — а какого успеха может он ожидать? — он один отвечает за всё, он один представляется жертвой закону. Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» весьма посредственною книгою; но со всем тем не можем в нём не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостию…»

«Книги имеют свою судьбу» – гласит латинское изречение. История «Путешествия…» – яркое тому подтверждение. На протяжении более чем 100 лет оно было, пожалуй, самым запретным произведением русской литературы, беспощадно преследуемым цензурой. Но именно это обстоятельство обеспечило ему устойчивый интерес читающей публики. Как будто сбылись рассуждения Радищева о бессмысленности цензуры. Из тиража первого издания «Путешествия» разошлось немного экземпляров. При этом некоторые из них екатерининские «урядники благочиния» сумели отобрать у владельцев. Редкость в сочетании с крамольным содержанием превратила первое издание произведения в самую дорогую и желанную книгу для многих поколений российских библиофилов. Иметь его означало обладать библиотекой экстра-класса. Менее удачливые читатели были вынуждены довольствоваться рукописными копиями.

Сегодня в различных библиотеках и архивах известно около 100 списков «Путешествия». Яркий образец радикальной литературы, эта книга пережила периоды тотального запрета и безграничной апологетики. Сегодня появляются новые трактовки наследия Радищева, но мы обратимся снова к Александру Сергеевичу Пушкину. По его мнению, мысли Радищева «не имели никакой нужды быть облечены в бранчивые и напыщенные выражения и незаконно тиснуты в станках тайной типографии, с примесью пошлого и преступного пустословия». «Они принесли бы истинную пользу, будучи представлены с большей искренностию и благоволением, – писал поэт, – ибо нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви».