Среди океана стульев

– Если бы меня попросили назвать самую любимую книгу, я бы не задумываясь, ответила: «Двенадцать стульев» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. Искромётный юмор, которому нет равных. Юмор вне времени, – отмечает зав.отделом библиотеки №10 «Радуга» Нина Кондрашина.

Если понаблюдать историю искусства сатиры, можно отметить её привязанность к социальной жизни в то или иное время. Меняются объекты смеховой терапии и, соответственно, возможности изложения сатирического материала. Книга «Двенадцать стульев» написана и опубликована 90 лет назад, но она по-прежнему смешна, забавна, трогательна. Вспомните только Кису, произносящего дрожащим голоском и «погрязая в стыде»: «Мсье, же не манж па… Геббен зи мир битте… Подайте что-нибудь депутату Государственной думы». А его детская радость при похвальном одобрении Бендером его попрошайнического успеха по-детски неподдельна.

Что ни персонаж в книге, то яркая картинка. Неподражаемая Эллочка Щукина с её неудержимой завистью к заморской сопернице. Для бедной модницы важна обёртка, а не начинка. «Двести рублей, которые ежемесячно получал её муж на заводе «Электролюстра», для Эллочки были оскорблением. Они никак не могли помочь той грандиозной борьбе, которую Эллочка вела уже четыре года, с тех пор как заняла общественное положение домашней хозяйки, жены Щукина. Борьба велась с полным напряжением сил. Она поглощала все ресурсы. Эрнест Павлович брал на дом вечернюю работу, отказался от прислуги, разводил примус, выносил мусор и даже жарил котлеты.  Но всё было бесплодно.

Сверкающая фотография во французском журнале мод изображала дочь американского миллиардера Вандербильда в вечернем платье. Там были меха и перья, шёлк и жемчуг, необыкновенная лёгкость покроя и умопомрачительная причёска. Это решило всё.

– Ого! – сказала Эллочка сама себе. Из 30 слов её лексикона это значило: «Или я, или она». Шубка, перешитая из драной шиншиллы, сделала честь её житейской изобретательности. Для последующего удара по сопернице в дальнейшем станет приобретение двух шикарных стульев (что и приведёт её к знакомству с великим комбинатором).

Колоритна следующая обладательница стула мадам Грицацуева. «Знойная женщина, – сказал Остап, – мечта поэта. Провинциальная непосредственность. В центре таких субтропиков давно уже нет, но на периферии, на местах ещё встречаются».

Но самый могучий персонаж сам Остап Бендер, первое знакомство с которым состоялось в главе «Великий комбинатор».

«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми. За ним бежал беспризорный.

– Дядя! – весело кричал он. – Дай десять копеек!

Молодой человек вынул из кармана налитое яблоко и подал его беспризорному, но тот не отставал. Тогда пешеход остановился, иронически посмотрел на мальчика и воскликнул:

– Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где деньги лежат?

Зарвавшийся беспризорный понял всю беспочвенность своих претензий и немедленно отстал. Молодой человек солгал: у него не было ни денег, ни квартиры, где они могли бы лежать, ни ключа, которым можно было бы эту квартиру отпереть. У него не было даже пальто. В город молодой человек вошел в зеленом, узком, в талию, костюме. Его могучая шея была несколько раз обернута старым шерстяным шарфом, ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинного цвета. Носков под штиблетами не было».

Зато много было коммерческих планов по выуживанию денег у честных граждан. А впереди уже маячила судьбоносная встреча с «гигантом мысли, отцом русской демократии», состоявшаяся при участии «умного дворника».

«– А что, отец, – спросил молодой человек, затянувшись, – невесты у вас в городе есть?

Старик дворник ничуть не удивился.

– Кому и кобыла невеста, – ответил он, охотно ввязываясь в разговор.

– Больше вопросов не имею, – быстро проговорил молодой человек. И сейчас же задал новый вопрос:

– В таком доме, да без невест?

– Наших невест, – возразил дворник, – давно на том свете с фонарями ищут. У нас тут государственная богадельня, старухи живут на полном пенсионе.

– Понимаю. Это которые еще до исторического материализма родились?

– Уж это верно. Когда родились, тогда и родились.

– А в этом доме что было до исторического материализма?

– Когда было?

– Да тогда, при старом режиме?

– А при старом режиме барин мой жил.

– Буржуй?

– Сам ты буржуй! Он не буржуй был. Предводитель дворянства.

– Пролетарий, значит?

– Сам ты пролетарий! Сказано тебе – предводитель.

Разговор с умным дворником, слабо разбиравшимся в классовой структуре общества, продолжался бы еще бог знает сколько времени, если бы молодой человек не взялся за дело решительно.

– Вот что, дедушка, – молвил он, – неплохо бы вина выпить.

– Ну, угости.

На час оба исчезли, а когда вернулись назад, дворник был уже вернейшим другом молодого человека.

– Так я у тебя переночую, – говорил он.

– По мне хоть всю жизнь живи, раз хороший человек.

Добившись так быстро своей цели, гость проворно спустился в дворницкую, снял апельсиновые штиблеты и растянулся на скамейке, обдумывая план действий на завтра».

Книгу хочется цитировать с каждого листа, наслаждаться каждой фразой, но пора пояснить читателю, в чём же сюжетная суть, что собрало на книжных страницах всех таких разных, но таких смешных персон. А значит нужно открыть первые страницы и прочесть следующие строки, озвучивающие слова умирающей тёщи Кисы Воробьянинова.

– Ипполит, помните вы наш гостиный гарнитюр?

– Какой? – спросил Ипполит Матвеевич с предупредительностью, возможной лишь к очень больным людям.

– Тот… Обитый английским ситцем в цветочек…

– Ах, это в моем доме?

– Да, в Старгороде…

– Помню, я-то отлично помню… Диван, двое кресел, дюжина стульев и круглый столик о шести ножках. Мебель была превосходная, гамбсовская. … А почему вы вспомнили?

Но Клавдия Ивановна не смогла ответить. Лицо ее медленно стало покрываться купоросным цветом. Захватило почему-то дух и у Ипполита Матвеевича. Он отчетливо вспомнил гостиную в своем особняке, симметрично расставленную ореховую мебель с гнутыми ножками, начищенный восковой пол, старинный коричневый рояль и овальные черные рамочки с дагерротипами сановных родственников на стенах.

Тут Клавдия Ивановна деревянным, равнодушным голосом сказала:

– В сиденье стула я зашила свои бриллианты».

С тех пор понесло Ипполита Матвеевича по реке жизни, и не реке даже, по бурному потоку, сплетая его судьбу с великим комбинатором Остапом Бендером и многими другими героями знаменитой комедии.

Несмотря на обилие персонажей, произведение было написано в жёсткие сроки. История его написания такова. Известный писатель Валентин Катаев озвучил идею будущего романа своим брату и другу Илье Ильфу и Евгению Петрову и предложил им написать книгу с последующей своей «мастерской» редакцией. Ильфу и Петрову предстояло послужить литературными неграми. Катаев в конце двадцатых годов был уже популярен, кипел замыслами, но воплотить их не успевал. Роман должен был выйти под тремя авторами. Предложив сюжет и установив сроки, Катаев покинул новоиспечённых авторов и уехал под Батум. По возращении прочитав книгу, он понял, что произведение не нуждается в правке. Но с авторов причиталось: посвящение в каждом издании Катаеву и золотой портсигар при получении первого гонорара. Что можно считать справедливым, потому что благодаря именно связям Катаева роман был принят и подписан в печать редактором журнала «Тридцать дней» в январе 1928 года. Публикация началась уже в первом номере. Позже роман вышел в «ЗиФе» отдельной книгой. Через год он был переиздан и вплоть до 1938 года в текст вносились авторские правки и изменения.

Роман состоит из трёх частей. В первой, озаглавленной «Старгородский лев», служащий загса уездного города N Ипполит Матвеевич Воробьянинов узнаёт о тёщиных бриллиантах, спрятанных в одном из стульев гамбсовского гостиного гарнитура. Он отправляется на поиски сокровищ в Старгород, где и знакомится с Остапом Бендером.

«Ипполит Матвеевич снял с головы пятнистую касторовую шляпу, расчесал усы, из которых, при прикосновении гребешка, вылетела дружная стайка небольших электрических искр, и, решительно откашлявшись, рассказал Остапу Бендеру, первому встреченному им проходимцу, все, что ему было известно о бриллиантах со слов умирающей тещи. В продолжение рассказа Остап несколько раз вскакивал и, обращаясь к железной печке, восторженно вскрикивал: – Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед – тронулся!»

Парад-алле начался с бывшего дома Воробьянинова, а ныне 2-го дома Старсобеса, завхоз которого «был застенчивый ворюга. Все существо его протестовало против краж, но не красть он не мог. Он крал, и ему было стыдно. Крал он постоянно, постоянно стыдился, и поэтому его хорошо бритые щечки всегда горели румянцем смущения, стыдливости, застенчивости и конфуза. Завхоза звали Александром Яковлевичем, а жену его Александрой Яковлевной. Он называл ее Сашхен, она звала его Альхен. Свет не видывал еще такого голубого воришки, как Александр Яковлевич».

В это же время своей дорогой, но с той же целью, направляется и конкурент искателей бриллиантов — священник церкви Фрола и Лавра отец Фёдор Востриков, узнавший о драгоценностях во время исповеди мадам Петуховой.

Во второй части, названной «В Москве», искатели приключений перемещаются в советскую столицу. Стулья распроданы поодиночке. Поиск их превращается в бесконечную череду приключений и злоключений. Бывший светский лев превращается то в несчастного соблазнителя, то в воришку чужой мебели, то в «гиганта мысли, отца русской демократии и особы, приближённой к императору». Остапа Бендера «понесло». Великолепен в роли предводителя «Тайного союза меча и орала», шахматного гроссмейстера, галантен как жених знойной вдовушки, изобретателен в облапошивании хранителя ордеров, деловит и собран как инспектор пожарной охраны.

Неудачи в поисках сокровищ отправляют нас в третью часть романа. Оставшиеся стулья уплывают вместе с театром Колумба и концессионерами далёко на юг. Здесь предстоят новые испытания. Даже страшное крымское землетрясение не остудило пыл кладоискателей.

«Всю ночь концессионеры блуждали вместе с паническими толпами, не решаясь, как и все, войти в покинутые дома, ожидая новых ударов. На рассвете, когда страх немного уменьшился, Остап выбрал местечко, поблизости которого не было ни стен, которые могли бы обвалиться, ни людей, которые могли бы помешать, и приступил к вскрытию стула. Результаты вскрытия поразили обоих концессионеров. В стуле ничего не было. Ипполит Матвеевич, не выдержавший всех потрясений ночи и утра, засмеялся крысиным смешком. Непосредственно вслед за этим раздался третий удар, земля разверзлась и поглотила пощаженный первым толчком землетрясения и развороченный людьми гамбсовский стул, цветочки которого улыбались взошедшему в облачной пыли солнцу.

Ипполит Матвеевич стал на четвереньки и, оборотив помятое лицо к мутно-багровому солнечному диску, завыл. Слушая его, великий комбинатор свалился в обморок. Когда он очнулся, то увидел рядом с собой заросший лиловой щетиной подбородок Воробьянинова. Ипполит Матвеевич тоже был без сознания.

– В конце концов, – сказал Остап голосом выздоравливающего тифозного, – теперь у нас осталось сто шансов из ста. Последний стул (при слове «стул» Ипполит Матвеевич очнулся) исчез в товарном дворе Октябрьского вокзала, но отнюдь не провалился сквозь землю. В чем дело? Заседание продолжается»!

Выход романа вызвал разные суждения. Но в пору укрепления идеологии советской власти, получить одобрение цензурной критики получить было невозможно.

Критик Анатолий Тарасенков, написавший в 1929 году в «Литературной газете», что роман соавторов «должен быть всячески рекомендован читателю», через девятнадцать лет, работая в издательстве «Советский писатель», получил строгий выговор «за выход в свет книги Ильфа и Петрова без её предварительного прочтения». Дисциплинарное взыскание было вынесено на основании постановления секретариата Союза советских писателей от 15 ноября 1948 года. В документе, осудившем выход «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка», говорилось, что выпуск дилогии тиражом 75 000 экземпляров является «грубой политической ошибкой»: книга Ильфа и Петрова объявлялась «вредной», указывалось, что авторы романа о поисках сокровищ, «преувеличили место и значение нэпманских элементов», роман несёт клеветнический характер, содержатся «пошлые антисоветские остроты». Все перипетии «разоблачения» Ильфа и Петрова в ту пору огласки не получили: цитируемые выше документы осели в архиве под грифом «секретно». Писательское руководство ответственности избежало, директора же издательства заменили, как того и требовал Агитпроп. На книгу был наложен запрет, который продолжался с 1949 по 1956 год. Разрешён к изданию роман в пору хрущёвской оттепели.

Первая экранизация книги, осуществлённая в 1933 году, была польско-чешской, действия происходили в Варшаве и других городах. Роль Остапа, именуемого в картине Камилом Клепкой, исполнил актёр Адольф Дымша. Через три года на экраны вышла английская комедия «Пожалуйста, сидите», режиссёр которой, взяв за основу сюжет романа Ильфа и Петрова, перенёс историю с поисками сокровищ в Манчестер.

Советские кинематографисты достаточно долго — вплоть до 1960-х годов — не обращались к творчеству Ильфа и Петрова. Наиболее заметными фильмами, поставленными по роману «Двенадцать стульев», считаются работы Леонида Гайдая (1971) и Марка Захарова (1976). 

Гайдай, приступая к двухсерийной картине, провёл пробы с двадцатью двумя актёрами — претендентами на роль Бендера; среди них были Евгений Евстигнеев, Спартак Мишулин, Владимир Высоцкий, Алексей Баталов, Владимир Басов, Михаил Козаков и многие другие; в качестве возможного кандидата съёмочная группа рассматривала также певца Муслима Магомаева. Существует легенда, что Арчил Гомиашвили, придя на кинопробы, сказал режиссёру: «Я и есть Бендер». Его попадание в образ великого комбинатора показалось Гайдаю самым убедительным.

Вышедший пять лет спустя четырёхсерийный фильм Марка Захарова был воспринят критиками как «игра в „Двенадцать стульев“». Остап Бендер в исполнении Андрея Миронова напоминал в этой ленте персонажа «самого раннего, мелодраматического кинематографа», окружённого реальными людьми — отцом Фёдором (Ролан Быков) и Ипполитом Матвеевичем (Анатолий Папанов). Не потому ли, что он был вторым и не хотелось повторения, либо актёры менее подходили на роли, но предпочтение зритель отдаёт признанному  комедийному режиссёру Леониду Гайдаю. Хотя кто-то может с этим и поспорить.

Но что бесспорно, это обилие словосочетаний, ушедших в народ и ставших афоризмами, дожившими и до сегодняшнего времени:

Знойная женщина, мечта поэта

При наличии отсутствия

У меня все ходы записаны

Лед тронулся, господа присяжные заседатели!

Мосье, же не манж па сис жур.

Пишите письма!

Мы чужие на этом празднике жизни.

Теперь я уже должен жениться, как честный человек.

Наших в городе много?

Утром — деньги, вечером — стулья.

Остапа понесло.

Несёт и читателя по строчкам, страничкам и изданиям изумительно остроумных писателей. Остались за кадром другие потрясные персонажи романа, но знакомство с ними восполнимо. Книга «Двенадцать стульев» есть во всех библиотеках Челябинска.

Нина Кондрашина, зав. отделом библиотеки №10 «Радуга»