Давид Кугультинов

«И свет, зажжённый именем твоим,

Останется в веках неугасим…»

Сегодня исполнилось бы 95 лет Давиду Кугультинову (1922 — 2006) — калмыцкому поэту, автору сказок, мыслителю, философу, видному общественному деятелю. Среди моих любимых сказок в детстве была «Бамба и красавица Булгун», тогда я думала, что она народная, и лишь потом узнала, что её написал Кугультинов. В блокнотике с любимыми стихами были и его строчки. Ведь его стихи о вечно актуальных понятиях: любовь, честь, совесть, истина, долг, правда, добро, зло… Многие строки из стихов и четверостишия Д. Кугультинова по праву можно назвать афоризмами. Путь поэта к вершинам творчества, условия, атмосфера, в которой он творил, созидал, были непростые. Он пройдёт через тяжкие испытания войной и ссылкой, будет голодать и бедствовать, станет большим поэтом, узнает вкус славы, бурю оваций и уйдёт из этой жизни, чтобы навсегда остаться в памяти своего народа.

Давид Никитич родился 13 марта 1922 года в селе Гахан-Абганер Большедербетовского улуса Калмыкии (ныне поселок Эсто-Алтай Яшалтинского района Республики Калмыкия) в семье сельского учителя. Как рассказывал сам Д. Кугультинов: «…родился в семье образованного калмыка, окончившего Ставропольскую мужскую гимназию и потому, естественно, пытавшегося вырастить порядочного сына, если есть возможности развить его способности. Отец учился потому, что мой дед был трудолюбивым и зажиточным, и потому явился еще один факт моей биографии: деда раскулачили в 1931 году, и мы все оказались детьми «мироеда – кровососа». Моего деда, сосланного на Урал, убило деревом на лесоповале, бабушка умерла, наевшись золы в состоянии голодного психоза. Отец и мать были осуждены советской властью». «Я родился в 1922 году в семье сельского учителя в хотоне Абганер Гаханкин Сладковского сельсовета Западного улуса Калмыцкой АО. Помню, жили мы при школе. С шести лет вместе с учениками первого класса, с которыми играл во время перемен, я стал ходить на занятия. Так, «вольнослушателем», научился читать и писать. Любил читать. Первой книжкой, которую прочитал самостоятельно и которая на всю жизнь пробудила во мне огромное любопытство ко всему напечатанному, был рассказ «Нелло и Патраш». До этого мне читали и тут же переводили «Робинзона Крузо». Замечательные иллюстрации были вторым языком книги, и я почти все понимал. Я любил слушать и рассказывать школьным товарищам о богатырях «Джангара» и волшебниках. Обычно мы уходили в степь, находили укрытие от ветра и просиживали до вечера – мы жили в мире чудесных легенд о фантастических странах, созданных народным воображением. Тот, кто знал фольклор, пользовался почётом и уважением не только среди детей, но и среди взрослых. Бывало, в зимние вечера почтенные дяди, одобрительно кивая, внимательно слушали мои выдумки о подвигах степных богатырей. В знак благодарности угощали меня сладостями».

Давид вместе с отцом перебрался в совхоз №107 «Тангчин Зянг» Приютненского района, где он пошёл в школу. В 12 лет будущий поэт издал первое стихотворение на тему успешного проведения отёлочной кампании. «После окончания пятого класса случилось важное для меня событие. Учился я хорошо, был ударником. Рабочком совхоза № 107 (куда мы переехали из своего хотона) совместно с руководством школы премировали меня отрезом на рубашку и вторым томом «Капитала» Карла Маркса, как было указано в приказе «за активное участие в общественно-политической жизни и ударную учёбу». К тому были основания. Незадолго до окончания учебного года в многотиражной газете политотдела нашего совхоза появилось моё первое, напечатанное типографским шрифтом стихотворение под длиннющим названием «Успешно проведём отелочную кампанию». Помню, в нем было очень много вопросительных и восклицательных знаков, и я, определяя политические задачи, давал практические указания. Но каким бы ни было это стихотворение, оно, напечатанное в газете, давало мне повод считать себя поэтом. Разумеется, оно было лишь ученическим подражанием некоторым образцам поэзии тех лет, в основе которой лежала «классовая борьба».

«Я очень рано начал писать стихи, - вспоминает Давид Никитич. – В том далеком детстве я был великолепно обманут Пушкиным: мне казалось, что весь мир заселен в основном русскими и калмыками, ибо как можно не поверить этому, когда так гордо звучали в моих ушах … « и друг степей калмык», « Прощай, любезная калмычка», « Желай мне здравия, калмык». И в «Капитанской дочке» у самого Емельяна Пугачева была калмыцкая шапка и он рассказывал те калмыцкие сказки, которые я сам тогда часто слышал. Все это давало расти чувству гордости в моей детской душе».

С 1937 года поэт обучался в элистинской школе №1. В этой школе вошёл в «Тайный союз вечных друзей». По доносу одного из учеников школы на него было заведено дело. Благодаря вмешательству будущего секретаря райкома партии В.П.Козлова, ему удалось избежать последствий. «…Крушение моих литературных иллюзий началось после того, как я переехал учиться в Элисту. При школе № 1 был литературный кружок. Разумеется, я сразу записался туда. И тут в смятении начал догадываться о том, что стихи мои – далеко ещё не стихи. Руководителем нашего кружка был наш преподаватель русского языка и литературы, один из самых образованных калмыцких писателей Бата Манджиевич Манджиев. Все мои одноклассники знали, что я был у него на «на особом учёте». Он был тот, кому я первому давал читать каждое новое стихотворение, и он, собственно, сформировал мою первую книжку стихов – «Стихи юности». В то время я заканчивал 10 класс». В 1939 году поступил на обучение в Калмыцкий педагогический институт. С этого же времени стал печатать свои произведения на страницах республиканской периодической печати.

В 1940 году Кугультинов издал свои стихотворения отдельным сборником «Стихи юности», который получил положительную оценку писателя Александра Фадеева. «Не буду говорить о чувстве несказанной радости, охватившей меня, когда я взглянул на обложку сигнального экземпляра со своим портретом – оно понятно. Читатели и пресса приняли сборник. Некоторые стихи из этой книжки, переведённые Д. Г. Бродским, в том же году были напечатаны в Москве в альманахе «Творчество народов СССР» (ныне «Дружба народов») в общем сборнике «Поэзия Калмыкии», вышедшем в издательстве «Советский писатель». В 1940 году я стал членом Союза писателей СССР. Судя по этому факту, в те годы, видимо, довольно смело в Союз принимали молодых, и они на самом деле, имею в виду возраст, были молодыми». 

Со второго курса Калмыцкого педагогического института Кугультинов был призван в Красную Армию. Служил старшиной и позднее – младшим лейтенантом в составе советских войск на территории Монгольской Народной Республики. После начала Великой Отечественной войны подал прошение о направлении на фронт. С 1942 года служил политработником в составе 2-го Украинского фронта и корреспондентом дивизионной газеты 252-й стрелковой Харьковско-Братиславской дивизии. Принимал участие в форсировании Днепра и в Корсуньско-Шевченковской операции. Он служил в звании младшего лейтенанта, когда летом 1944 года его вызвали в Москву, где зачитали приказ о выселении калмыков.

«Война оказалась совсем не такой, какой она представлялась мне раньше. Только на фронте, мне кажется, в какой-то степени я постиг её. На войне, я думал, не роняя достоинства, я прохожу труднейшие испытания на верность Родине. Но я ошибался – худшие испытания были впереди. Я ошибался, ибо за годы жизни убедился – человек каждый день испытывается перед совестью своею и людьми на право ношения этого высокого звания – Человек. Весной 1944 года, после разгрома Корсунь-Шевченковской группировки, меня отозвали в штаб 2-го Украинского фронта. Там я встретил много знакомых офицеров калмыков. Было ясно, что собирают нас по национальному признаку. Здесь мы узнали о трагедии, постигшей наш народ. Эта весть не могла вместиться в наше сознание – до того была страшна и нелепа. Она была вне разума. Никогда никто из нас не мог допустить мысли о том, что можно репрессировать целый народ».

Так начался самый трагический период в жизни Д Кугультинова – 13 – летняя депортация калмыцкого народа, которую поэт разделил со своим народом. Он был сослан в Сибирь. Именно тогда у него сформировалось такое качество, как толерантность, сохранившееся до последних дней жизни. «В спецпоселениях и лагерях межнациональные вопросы решались очень просто, - вспоминает Кугультинов. – Там все определяли качества человека. Какой ты? Порядочный или подонок? Умный или глупый? Открытый или себе на уме? А уж какой ты национальности – это дело десятое». «Я оказался в Алтайском крае. Стал работать преподавателем автомобильного техникума в г. Бийске. Писал стихи. Читал. Не писать не мог. Я знал, что могу поплатиться за них. Может, головой. Но разве можно было молчать? Кто бы я был тогда? Я написал письмо на имя Сталина, которому всё ещё верил, и через своего товарища Константина Жемчуева отослал в Москву. Может быть, мой поступок по тем временам был наивным, но чрезмерная мудрость, выражающая себя в благоразумной сверхосторожности, иногда превращается в обыкновенную подлость и почти всегда – в трусость. Однако трусость никогда не реабилитирует подлости. В письме я сообщал о положении своего народа. Сообщал правду. Просил облегчить его участь. Считал, что обвинение, предъявленное калмыцкому народу, – клевета, и просил собрать всех нас, фронтовиков, в одну особую часть, послать на самый опасный участок фронта, а затем делать вывод о том, каковы мы. Письмо явилось поводом для возбуждения «дела».

В апреле 1945 года по доносу «доброжелателей» его обвинили в написании стихов антисоветского характера и агитацию против мер, применяемых к переселенцам-калмыкам, и осудили по 58 статье (измена Родине): «…В 1945 году я был арестован и осуждён. При обыске изъяли стихи и семь глав поэмы, в которых был протест против несправедливости по отношению к нашему народу. Я был тогда молод – мне было 23 года. В 1956 году, после XX съезда КПСС, я был реабилитирован и восстановлен в партии. Как бы трудно ни приходилось в жизни, я никогда не терял веру в правду. Эта вера дала мне силы перенести тягчайшие испытания жизни». Кугультинов был сослан в Норильск, где условия жизни и работы были гораздо суровее. Там находился по сентябрь 1956 года. Работал на заводе Норильского городского лагеря. В Норильске встретил жену, Алю Пахомову (умерла в 2006 году).

В сентябре 1956 года Давид Никитич был реабилитирован, восстановлен в рядах КПСС и Союза писателей СССР, и на следующий год вернулся назад в Калмыкию. В 1957 году в составе инициативной группы он принимал активное участие в возобновлении автономии Калмыкии. С июня по сентябрь 1957 года был ответственным секретарём Союза писателей Калмыкии. В сентябре 1957 года стал слушателем Высших литературных курсов при Литературном институте имени Горького, которые закончил в июне 1959 года. «В 1957 году я выехал на учёбу в Москву. Поступил на Высшие литературные курсы Союза писателей СССР. Должен сказать, что курсы помогли мне во многом. Ведь, по существу, у меня не было того минимума образования, который давал бы право заниматься литературой, писать. Я отлично понимал – читатель вырос и, чтобы писать вещи, которые бы удовлетворили его требования, пишущий сам должен быть на уровне стремительно движущегося времени. Я много читал, но читал без системы, без руководства, без своего угла зрения. Высшие литературные курсы систематизировали мои знания. Хотя и пришлось многое из прочитанного раньше перечитывать здесь заново, но я открывал для себя то, что до этого оставалось вне моего внимания. Теперь при чтении к книге я относился не просто как читатель, идущий вслед за сюжетом, вникая в философию произведения, а как подмастерье, которого больше интересуют тайны писательского ремесла. Помимо теоретических знаний Высшие курсы дали мне литературную среду, в которой я так нуждался. Здесь я застал Кайсына Кулиева, Чингиза Айтматова и многих других видных писателей. При всём желании назвать всех, кто учился со мной, не могу, но общение с каждым из них обогатило меня. Наш творческий семинар вели такие поэты, как Михаил Светлов, Ярослав Смеляков, Сергей Наровчатов – их имена говорят сами за себя. В 1960 году экстерном с отличием закончил Литературный институт имени Горького, несколько позже аспирантуру».

На всю жизнь оставался учителем Д.Кугультинова Пушкин, перед ним он благоговел, выражая особую признательность от имени калмыцкого народа. «После моего возвращения в литературу мои стихи первым перевёл на русский язык Владимир Луговской. Стихотворение «Высота» в его переводе было напечатано в журнале «Огонёк» в 1956 году. Оно принесло большую радость калмыкам, всё ещё жившим за пределами земли отцов, ибо оно было первой ласточкой родной литературы за много-много трудных лет, предвестницей долгожданной весны. В 1958 году, после долгого перерыва, вышла моя новая книга на родном языке – поэма «Моабитский узник». Прототипом героя поэмы был Муса Джалиль, которого я люблю и перед которым преклоняюсь. Он был в моих глазах истинным поэтом, ибо он во имя своего слова взошёл на эшафот». С июня 1961 года Кугультинов был избран председателем Союза писателей Калмыкии. На творчество поэта большое влияние оказал калмыцкий национальный эпос «Джангар». Он часто возвращался в своем творчестве к истории, к фольклору своего народа, писал поэмы, сказки, сказания, словно хотел восполнить потерянное, уничтоженное руками беспамятных соплеменников.

60-70-е годы – расцвет творчества Кугультинова. Жизненный опыт поэта, разделившего судьбу своего народа, определил основные мотивы его творчества: неподкупность, честность и свобода. С середины 1960-х годов, в связи с выходом в свет сборника стихов «Я твой ровесник», поэзия Кугультинова получила широкую известность. Союзом писателей СССР сборник был выдвинут на соискание Ленинской премии, а в 1967 году поэту присудили Государственную премию РСФСР имени М. Горького. В 1969 стал народным поэтом Калмыцкой АССР. В 1970 году в Москве в издательстве «Художественная литература» вышел двухтомник сочинений с предисловием Семёна Липкина. В 1976 году Д. Кугультинов получил Государственную премию СССР за сборник стихов «Зов апреля». В 1977 году в издательстве «Художественная литература» вышел очередное собрание произведений в трёх томах. Давид Кугультинов писал и для детей. Сказки «Бамба и красавица Булгун», «Равные солнцу», «Золотое сердце», «Повелитель Время», «Песнь чудесной птицы», поэма «Сар-Герел» и др. «В 1959 году в «Детгизе» вышел сборник сказок «Бамба и красавица Булгун», написанных мной на русском языке по мотивам фольклора. Позже на калмыцком языке я стихами написал ряд сказок: «Равные солнцу», «Золотое сердце», «Песнь чудесной птицы». «Равные солнцу» перевёл на русский язык Лев Минаевич Пеньковский, две другие – Юлия Моисеевна Нейман».

Давид Никитич был интернационалистом и в поэзии, и в жизни. Его лучшими друзьями были и дагестанский поэт аварец Расул Гамзатов, и балкарец Кайсын Кулиев, и русские Евгений Евтушенко и Александр Твардовский. Лучшими переводчиками его стихов были Юлия Нейман и Семен Липкин – евреи. Всех их объединяла любовь к слову. «Читатель и писатель – без их союза, сотворчества, без их совместных раздумий о жизни, о человеке, о будущем может быть очень трудно не только нам, людям, но и меньшим братьям нашим, и цветам, и травам – всему тому, что живёт, дышит, делая планету нашу – мыслящую планету – прекрасной». «Истинный поэт силой таланта может проникать в сокровенное души, ловить тончайшие её нюансы и обращать в волнующую поэзию. Мне всегда казалось, что тайна, сокрытая в самом человеке, гораздо сложнее тайны природы, как бы ни была она сложна. И тайну души открывает магия музыки и мудрость поэзии».

С 1970 года по 1990 год был секретарём правления Союза писателей РСФСР. В 1971-1972 года был рабочим секретарём правления Союза писателей РСФСР. С декабря 1973 года по август 1991 год был председателем правления Союза писателей Калмыкии. В 1988 году был избран депутатом Верховного Совета Калмыцкой АССР и в 1985 году был снова переизбран. В 1991 году был избран членом ЦК и Политбюро ЦК Компартии России. Одну короткую победную схватку Кугультинова, поэта и бойца, увидела вся страна. Дело было в самом начале 90-х на съезде народных депутатов. Речь зашла о том, насколько скудно финансируется культура: получалось что-то около семнадцати копеек на человека. Выступил какой-то депутат и заявил, что тут и говорить не о чем, есть дела поважней. Из зала попросил слова Кугультинов. Горбачев пригласил его на трибуну. Вот тут и зал, и миллионы телезрителей увидели, как умеет шагать Давид Кугультинов. Он шел не спеша, откинув голову, словно думая о чем-то своем. Наконец дошел, нагнулся к микрофону и, имея в виду предыдущего оратора, сказал: «Вот видите, кому-то и этих семнадцати копеек не досталось!»- и неспешно отправился обратно.

Куда бы ни вела его судьба, он всегда был защитником прав человека, отстаивая идеи гуманизма и дружбы народов. Воспитанный на духовных традициях калмыцкого народа, многовековой культуры России, Давид Кугультинов всей своей жизнью и творчеством утверждал незыблемость единства истории своего народа с историей великой России. Давид Кугультинов принимал активное участие в общественно-политической жизни страны и республики. За заслуги перед Отечеством он награжден орденами Ленина(1990), Трудового Красного знамени (март 1972), Дружбы народов, Отечественной войны II степени (1985), Золотой медалью Героя Социалистического Труда (1990), орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени 12 марта 1997 года за заслуги перед государством и выдающийся вклад в развитие отечественной литературы.

В 1990 году в Смитсоновской астрофизической обсерватории (США) Центр по малым планетам зарегистрировал планету «Кугультинов» Планета № 2296 под именем «Кугультинов» несет на себе знак большой российской Поэзии в космическом пространстве. В 2002 году в Москве издано собрание сочинений Давида Никитича Кугультинова в трёх томах. В последние годы поэт являлся председателем Совета Старейшин при Главе республики Калмыкия. Умер Давид Никитич Кугультинов 17 июня 2006 года в Элисте. На Аллее героев в Элисте установлен его барельеф.

Автор более 80 книг, Кугультинов, благодаря прекрасным русским переводам, признан как выдающийся поэт современности не только в нашей стране, но и за рубежом. Он отразил в своем творчестве коренные социальные и духовно-нравственные проблемы эпохи. «Если литература талантлива, если это искусство, – говорил Давид Кугультинов, – то оно помогает человеку и обществу осознать самих себя. А это очень важно во все времена. Это необходимо и человеку, и человечеству». Его глубоко народные произведения – вклад поэта в золотой фонд многонациональной российской литературы. Где бы ни звучали его стихи, они как песни горя и радости были всегда понятны и близки всем. Его стихи актуальны и в наши дни, потому что темы, затронутые в них, вечны, как вечны добро и зло. Как было бы хорошо, если бы нравственную азбуку молодёжь и сейчас изучала бы по стихам Кугультинова.

А. Вознесенский: «Было сказано когда-то: «Друг степей калмык». Да, конечно, Кугультинов – друг степей. За его спиной – вековая история его народа. Вот этот гул степей чувствуется в его стихах…»

М. Дудин: «Его поэзия – поэзия зрелой мысли и возвышенной души. И я, не преувеличивая, могу сказать, что никто из современных поэтов, которых я знаю, так широко, эпически не раскрывал природу нависшей над человеком трагедии, как это сделал он, Давид Кугультинов, в поэме «Бунт разума»».

М. Шагинян: «Стихи Кугультинова полны тонкого душевного и духовного изящества, глубины мысли и того света добра, того внутреннего поэтического озарения, какое нам сейчас так остро необходимо…»

К. Симонов: «Когда я думаю о Вашем жизненном пути, трудном и боевом, о Вашей поэзии, связанной с судьбой народа и всей нашей страны, поэзии, воевавшей на фронте и умеющей говорить слова высокого гражданского мужества в мирное время, что не всегда умеют делать люди, не побывавшие на фронте,–я переполняюсь всё большим уважением к Вам. Вы умеете и дышите стихами…»

Чингиз Айтматов: «К вечной философии бытия Кугультинов пришёл издалека, как из нового мира, из колыбели древнего калмыцкого мировосприятия, цельного и эпичного, мудрого и простодушного.…Оставаясь верным особенностям национального мировосприятия, Кугультинов в то же время поднимается к глобальному мышлению человека XX века, достигая в своей поэзии «стереофонического» изображения больших и малых величин – человек в огромном мире и весь мир в отдельном человеке… Самые сильные, яркие стороны кугультиновской поэзии – размышления, раздумья, внутренние переживания, насыщенные тревогами, переходящими в надежды, надеждами, переходящими в сомнения, радостью, горечью, мудростью человека наших дней…

Кайсын Кулиев: «Век наш был суровым, и многим из его детей не всегда жилось легко. Если мы будем умалчивать это, то исказим образы современников, недооценим их мужество, сотрём героические черты с их лиц. На долю Д. Кугультинова выпало много испытаний, но он выдержал всё, не сломился, проявил стойкость, силу духа и характера. Испытания выковали из него мужественного и стойкого художника».

«Его не назовёшь баловнем судьбы. Он с достоинством прошёл через все беды – будь то невзгоды военных лет или другие несчастья. Как важно, как хорошо, что он не очерствел душой, не разлюбил ничего, что было дорого ему – родину, родную степь, человеческую доброту, честность, стойкость, людскую дружбу, женскую красоту, поэзию, искусство, снег, дождь, деревья, рассвет, сияние звёзд над дорогой. Всё это он воспел сильно и мужественно, заслужив интерес и любовь миллионов читателей».

Алим Кешоков: «…Его стихи одушевлены, они дышат, их можно трогать, если положишь руку, то можно ощутить биение сердца. Если раскрыть первую страницу его книги, на тебя пахнет теплом человеческого сердца».

Предлагаем познакомиться с этими живыми стихами:

* * *

Книг все больше, больше - что ни год!

Тот, кто будет только чтеньем занят,

Не осилив даже части, тот

С места до седых волос не встанет!

А столетий этак через пять

Не сочтешь томов - тяжелых, славных!..

Удосужится ль наш след сыскать

В этих книжных штабелях наш правнук?!

Сможет ли к нам в душу заглянуть?..

Впрочем, кроме книг, другой есть путь.

Летних трав горячее дыханье,

И цветов весенних аромат,

И таинственное полыханье

В темном небе звездных мириад...

По весне знакомых птиц прилет,

Звук курлыкающий, журавлиный...

В радости ли, в грусти беспричинной,

Может быть, догадка промелькнет?..

Может, через много сотен лет

Здесь-то и отыщется наш след?..

Книги

В моем шкафу теснится к тому том.

И каждый том на полке – словно дом.

Обложку-дверь откроешь второпях, –

И ты вошел, и ты уже в гостях…

Как переулок – каждый книжный ряд,

А весь мой шкаф – чудесный Книгоград.

Когда ты будешь в этот город вхож,

Из Прошлого в Грядущее пройдешь,

Заглянешь в страны и во времена:

Любая книга – время и страна…

Здесь, в комнате моей, из года в год

Все Человечество в ладу живет.

***

Жизни мира, длящейся века,

Жадною душою не завидуй!

То, что жизнь людская коротка,

Не считай ошибкой и обидой.

О ничтожном сроке говоря,

Не терзай себя, не мучься зря!

Чтоб увидеть мира мудрый лик,

Этот срок достаточно велик.

Чтоб свершить своё предназначенье

И служить Добру, нам всем дана

Вечность.

Если вдуматься, она –

Беспредельно долгое мгновенье

Закон движения

Порой на миг застынет время,

И в небе молния сверкнёт,

И потемнеет надо всеми

Надвинувшийся небосвод,

Но жив я истиной одной,

Добытой дорогой ценой:

Закон движения природы

Всегда – движение добра.

Мне говорят века и годы:

«Сынок, тебе понять пора,

Что время с нами заодно;

Назад не движется оно!»

* * *

С.Я. Маршаку

Никто не помнит

Своего рожденья.

Никто не вспомнит

Свой последний час.

Два рубежа,

две грани,

два мгновенья

Неведомы ни одному из нас.

И все пространство,

весь кипучий бег

Ночей и дней

меж рубежами теми,

Все, что философ именует «время»,

Что жизнью называет человек, -

Ничем не пресекается оно.

Оно в сознанье нашем - бесконечно.

И человеку смертному дано

Жить на земле, не зная смерти,

вечно.

Другому жизнь дарит он в свой черед.

Другого, плача, одевает в саван...

Сам человек не умирает...

Сам он

Только живет.

***

Одолевая неудачи,

Упрямо двигайся вперед,

От всех свою усталость пряча,

К той цели, что тебя зовет.

Пусть даже велика помеха -

Не жалуйся, собой владей!..

Не льстись на блестки лжеуспеха,

Но верь в себя. И верь в людей.

И, пред собой и миром прав,

Ты все ж достигнешь цели трудной,

Той, что мелодиею чудной

Тебя звала, тебя избрав.

***

Когда душе не хватит сил

Достичь того, что счастьем мнилось, -

Не проклинай судьбы немилость!

Пусть белый свет тебе постыл

И не найти ни в чем отрады, -

Впадать в отчаянье не надо!

Пойми - в тебе самом довольно

Пустейших свойств, никчемных пут,

Таких, что вольно иль невольно

Все огорченья создают.

Попробуй сбрось их в одночасье,

И ощутишь почти что счастье.

Счастье и горе

Когда как вестник торжества и славы

Ко мне пришел бы старец белоглавый,

Калмыцкой старой сказки чародей,

И подарил мне счастье всех людей,

Я б это счастье разделил на части,

Всем людям поровну я б роздал счастье.

Но если б он собрал в один комок

Все, что печально на земном просторе,

Чтоб в сердце у себя вместить я мог

Все наше человеческое горе,

Я б горе вместе с сердцем сжег дотла,

Чтоб сделалась Вселенная светла!

***

Как правду ни томи во тьме, однако

На свет она появится из мрака.

А кто держал ее во мраке – те

Пусть навсегда пребудут в темноте!

* * *

Душа человека беспечного

Верней осторожной души

Открыта для каждого встречного:

Входи, согревайся, дыши!

В душе осторожной все заперто –

И ставни, и дверь – не взывай:

С дороги устал – падай замертво;

В дороге продрог – замерзай!

***

О, зависть – бедствие Земли!

Когда б все лучшее на свете

Завистнику преподнесли, -

Он искривился бы, заметя,

Что кто-то нищему в суму

Вложил истертую монету:

« Ему копейку?! Почему?

Ох, мне бы, мне монету эту!»

***

Жаден ты бесстыдно, непомерно!

Все прибрав к рукам вблизи, вдали,

Хочешь стать единственным, наверно,

Обладателем богатств земли.

Что ж, бери всю землю без остатка,

Если уж дана такая хватка!

Наслаждайся золотом и славой!

Всем, что продается, завладей!

Но когда ты вздумаешь лукаво

К Родине любовь других людей

Подменить одной своей любвишкой, -

Ты погибнешь… Здесь тебе и крышка!

***

Как бы ни было тягостно горе,

Как бы душу оно ни душило,

Человек соберет свои силы

И над ним, наступая и споря,

Верх одержит позднее иль ранее:

Ведь страдалец - сильнее страдания.

Но сильнее его и смелее

Тот, кто страждет, другого жалея:

Силе зла он наносит удар...

Из созданий, живущих под небом,

Только нам, только людям, он ведом -

Состраданья божественный дар.

***

Когда я подвожу итоги

Того, что в жизни я постиг,

Когда исследую истоки

Блужданий, поисков своих,

То, как в насмешку, непрестанно

Я с истиной встречаюсь странной

Кто совершенствует мой разум,

Всегдашним рвением палим?

Кому я больше всех обязан?

Клянусь, противникам моим!

 Чуть затупится ум захочет -

Они его тотчас отточат!

***

Верь опыту всей жизни, друг,

Тебя обманывать не стану:

Несчастье, что случилось вдруг,

Пришло негаданно-незванно

И мучает тебя теперь,

Минует все-таки, поверь!

А счастье, что из года в год

Так терпеливо и достойно

Ты сеял, все-таки взойдет,

Подымется светло и стройно

И снимет беды как рукой,

И сердце обретет покой.

***

Если вдруг возникнет сила злая

На неровном жизненном пути

И она надвинется, желая

Придавить меня, судьба, помилуй -

Дай мне справиться с враждебной силой!

Если ж - волей случая шального -

В стороне возникнет где-нибудь

Сила, что опасна для другого,

И внезапно мне наполнит грудь -

Сердце мне пронзи, чтоб не теснила,

Вытекла бы с кровью злая сила.

***

«Решиться - значит победить» -

Слова, достойные мужчины...

Ты хочешь истину добыть?

Так не откладывай почина

Хотя бы на короткий срок!

Все отговорки - лишь предлог.

Решись! От долгих колебаний

Тупеет силы острота.

Осмелься! Но пойми заране,

Где - правда, где - неправота,

И с правдою в душе - иди!

Решись!.. Победа - впереди!

***

Когда толпа жестоких бед -

И мелких бед за ними вслед! -

 Плечами оттеснив удачу,

Сойдется вдруг на твой порог, -

Ты не отчаивайся, плача;

Верь, ты не будешь одинок.

 Не без добра наш мир большой:

Найдутся чуткие душой,

Они услышат непременно

Твой зов, хотя б издалека!

Земля жива, и жизнь крепка

Их добротой благословенной.

***

Пока сияющая кладь

 Желаний, тайных снов твоих

Упорно будет превышать

Все то, чего ты въявь достиг,

Считай, что жребий твой хорош:

Ты - полон силы, ты живешь.

Когда ж, не пожалев труда,

Желанного добьешься ты,

Но сны исчезнут без следа,

Но сгинут все твои мечты, -

Знай, что тебе пришел конец:

Отныне ты - живой мертвец.

Россия

Россия, Россия, певучее слово,

В нем - скромность величья, и счастья основа,

И нежность, и столько любви накаленной...

Промолвишь - «Россия»,- встают миллионы

Идущих вперед непреклонно и тесно,-

И тех, кто прославлен, и тех, кто безвестно

Твои молодые поля, о Россия,

Горячею кровью своей оросили.

Россия, твой подвиг вовек бескорыстен.

Не ты ль привлекла высочайшей из истин

Меньших своих братьев и, став им опорой,

Спасла от бесправья, от зла и разора,

Пред ними являя отваги примеры,

У них пробуждая в грядущее веру.

Россия, певучее имя - Россия,

Ты в душу вливаешь мне силы живые!

Пушкин

- Да как же он, стремясь к великой цели,

Во весь размах своих могучих крыл,

Вдруг предрассудку века уступил

И оборвал до срока на дуэли

Жизнь, важную для нас, для всех вокруг?..-

Спросил меня поэт, мой юный друг.

И правда, ради пользы всей земли,

Искусства соблюдая интересы,

Не лучше ль было разрешить Дантесу

Пятнать прекрасный облик Натали,

Простить ему всю низость, все бесчестье

И пренебречь своею личной местью?..

А то еще и жалобу подать,

Упечь врага ну... на пятнадцать суток,

А самому за этот промежуток

Стихи о чести начертать в тетрадь,

Чтобы нехватка жизненной отваги

Восполнилась хотя бы на бумаге?

Да, мудрый Пушкин видел их насквозь.

Он знал: ничтожны эти человечки,

Он изучил коварство их и злость

И все ж пришел на берег Черной речки -

Сразить врага иль бездыханным пасть...

Так честь велела. Так велела страсть.

Он, как гривастый африканский лев,

Пустыню потрясавший громом рыка,

Был полон жаждой мщения великой

И не пытался усмирить свой гнев.

Жандармы, царь, повадки их шакальи

Пред ним в едином образе предстали.

И мог ли он, в ком клокотала кровь,

Благоразумно сберегать свой гений,

Предать себя, предать свою любовь,

Чтоб удлинить собранье сочинений?

Чтоб к бронзе прирастить еще вершок,

От мщенья отказаться?.. Нет, не мог!

Да, он поэт, велик и потому,

Что высшей совести и страсти цельной

Был верен неизменно, безраздельно,

И это не перечило уму,

Что он, премудрый, взрывчат был, как порох...

Вот почему тебе и мне он - дорог!

Любовь его, как солнечный восход,

Воображенье согревает наше.

И тот, кто сомневается в Наташе,-

Не сторону ль Дантеса он берет?..

Ведь Пушкин верил ей, идя к барьеру...

Кто ж смеет посягать на эту веру?..

Мой юный друг, и я скорблю о том,

Что страшная свершилась катастрофа...

Хотел бы я, раскрыв любимый том,

Увидеть там нечитаные строфы

И знать, что Пушкин дожил до седин -

Счастливый муж, спокойный семьянин...

И все ж пред миром Пушкин не в долгу.

Суровым судьям я его не выдам!

Нет, гения винить я не могу,

Что он, земным подверженный обидам,

Метался и страдал куда лютей,

Чем ты да я, чем тьма других людей...

Он пал в борьбе с тупой жестокой силой,

И смерть его - поверь! - прошла не зря:

Она для нас навек соединила

Чеканный ямб с бесстрашьем бунтаря -

Затем, что слиты и друг в друга впеты

Стихи поэта и судьба поэта.

* * *

Постойте! Вы были в стране Апреля?

Где птичьи трели? Где звон капели?

Еще не бывали?.. Несу вам вести!

А лучше со мной поспешите вместе!

Там столько событий - волшебных, разных...

Сегодня Солнце справляет праздник.

Вы видите: весь небосклон - в движенье.

Похоже, Солнышко сына женит.

А может быть, не скажу вам точно,

Светлейшее выдало замуж дочку.

А может, их светлость, забыв про старость,

С возлюбленною наконец обвенчалось?...

Да так иль иначе, но в это утро

Оно разукрасило Землю мудро,

Очистило мир от зимы постылой

И души людские в цветы превратило.

Пьянит нас игристым воздухом-пивом,

Само, развеселое, правит пиром.

Друзья, торопитесь в страну Апреля!

Потом не сердитесь, что не успели!

* * *

Ветерок раздул занавеску,

Поиграл, да и был таков!

Но занёс мне частицу блеска

Распустившихся за ночь цветов,

Свист стрижей и весёлый щебет

Всё ж добросил он до меня...

Жизнь как будто бы заново лепит

Золотое начало дня.

Новый день! Ты опять со мною!

Свежесть утра, голубизна

Со струёю воды ледяною

Прогоняют остатки сна.

Что с тобой появилось вместе?

Только солнце?.. Иль всё же тень?

Ты какой одаришь меня вестью?

Я люблю тебя, новый день!

Принимал я тебя, не хныча,

И у пропасти на краю...

Что же ты впечатаешь нынче

В ненасытную память мою?

Вера

Устремляясь в северные страны,

Обгоняя за звездой звезду,

Через все моря и океаны

Мчится птица к своему гнезду,

Силою направлена врожденной,

Не собьется с верного пути...

«Все - инстинкт...- открыл народ ученый,-

Так инстинкт велит себя вести...»

Знаю, знаю: человек - не птица:

Сердцем он богаче и умом...

Все ж ему положено стремиться

К цели, что любовью мы зовем,

К ней, что радости первопричина,

К ней, одной, единственной, единой...

Если кто любовь свою найдет,-

Значит, счастлив был его полет.

Если ж вдалеке, средь белой стыни,

Не видать живого огонька,-

Сердце гаснет... Так в глухой пустыне

Иссякает, обмелев, река.

Страшно мчаться сквозь пургу и вьюгу

Над просторами большой земли!..

Как не потеряли мы друг друга,

Души друг для друга сберегли?!

Что она такое - эта сила,

Та, что нас обоих сохранила,

Вовремя направила в полет?..

Кто ее измерит полной мерой?

Как ее ученый назовет?

Может, не «инстинктом»?..

Может, «верой»?

* * *

К самому красивому тюльпану

Тянется рука сама собой.

Самый смелый погибает рано:

Первым он вступает в смертный бой...

Затмевать других мне не хотелось,

Думал я, что проживу, как все, -

В меру проявляя ум и смелость,

Не завидуя чужой красе.

Но в то лето - лето нашей встречи -

Жизнь, переместясь, пошла вверх дном.

Самому себе противореча,

Я мечтаю только об одном:

Лучшее в себе хочу взрастить я,

Что таил до времени, пока...

Понял я закон самораскрытья

И людей, и каждого цветка.

Разгадал сокрытую причину

Буйного прилива свежих сил:

«Лучше быть!» - таков закон единый

Тех, кто всей душою полюбил.

* * *

С тех пор как я люблю тебя, с тех пор

Чудес не счесть во мне и во вселенной.

И нынче, рассмотрев себя в упор,

Был поражён я новой переменой:

Все люди, что мне издавна знакомы,

Теперь предстали как-то по-другому.

Я вижу то, что в них не различал

Иль, может быть, отталкивал упрямо?

И кажется, что к солнечным лучам

Прибавился один - пытливый самый....

Он мягко озаряет всё живое -

Луч нежности, затепленный тобою.

* * *

Что было «до»?

До дня, когда

Весна справляла торжество

И ты ступила на порог?...

Да что ж я делал те года?

Чем жил тогда?.. И для чего?

Как вообще-то жить я мог!

* * *

Ты счастье мне пророчишь взглядом,

Не подтверждая взгляд словами.

Нередко ты со мною рядом,

Но будто пропасть между нами.

А через пропасти громадность,

Через молчанье, через холод

От сердца к сердцу грусть и радость

Дугою огненной восходят.

* * *

Жду тебя. Жгучий ветер, протяжно трубя

Обжигает лицо… Жду тебя…

Снег поземкой шуршит, под ногами скрипя…

Жду тебя… Жду тебя… Жду тебя…

Жду тебя…А мороз, белым просом слепя,

На ресницах застыл.. Жду тебя…

И бросает меня не от холода в дрожь,

А от мысли, что ты не придешь.

***

Как деревянный ножик ни точи, -

Его железо резать не заставишь,

Как дурака тупого не учи, -

Ума ему наукой не прибавишь.

***

В себе лишь силы находи.

Бог в помощь путнику усердному!

Надеясь на себя, иди

По времени немилосердному!

***

Совесть человеку лишь присуща

Одному ему, и потому

Он возвышен среди всех живущих.

Небеса распахнуты ему.

* * *

Кто свой родной язык не признает,

Не замечая всех его красот.

( Не потому ль, что он к нему привык?)

Тот, кто не ценит свой родной язык,

Тот жесточайший заслужил упрек:

Он матерью своею пренебрег.

Но тот, кто неразумно опьянен

Звучаньем только лишь своих имен,

Кто на земле, что дивно велика,

Другого и не слышит языка,

Не хочет принимать его в расчет, -

Поверь, в жестоком ослепленье тот!

Внуши ему, от всей души внуши:

Все языки на свете - хороши.

Они, как братья, меж собой равны,

Богат и мудр язык любой страны.

Язык – созданье лучшее ума,

Язык – сиянье, безъязычье – тьма.

Того же, кто безмерно возгордясь,

Чужой язык затаптывает в грязь,

Кто объявляет: « Мой язык – один

Над всеми остальными властелин!»

Того, в беседы не вступая с ним,

Из круга нашего мы исключим!

Скорость времени

Движенье жизни той, что всем дана,

Как будто бы – для всех одно и то же.

Но скорость все ж – для пожилых одна,

Совсем не та – для всех, кто помоложе.

‏

Бывало, то, чего я жадно жду,

Медлительностью мучало мой разум,

А нынче – счастье, на мою беду,

Едва сверкнет, и пробегает разом.

‏

Нам всем известно от людей и книг:

Мерила жизни – месяцы и годы.

Но годы прошлые промчались в миг.

Грядущие? .. Дождусь ли их прихода? ..

‏

Вздыхают с сокрушением отцы

О том, что сделать так и не успели.

И предвкушают радостно юнцы,

Что все мечты осуществят на деле.

* * *

Еще не зазвучавших песен звук,

Слова, еще не сказанные вслух,

Стихов грядущих первое дыхание-

Дары незримые… В страну мечтанья

Я прячу вас, я созидаю в ней

Чудесный город радости своей.

Они цветут, они шумят весной-

Владения моей былой печали...

О чудо!.. Прошлое забыто мной.

Всё - ярко, всё - желанно, как вначале,

Как будто жизнь спокон веков легка

И будет так на долгие века!

Что есть, того не ценим

Когда лютует злой мороз

С метелицей-сестрою,

Считаем пору летних гроз

Чудесною порою.

Когда томит июльский зной

И от жары чуть дышим,

Январь с пургою ледяной

Прельщает счастьем высшим.

А упоительные дни -

Меж холодом и жаром -

Проходят мимо нас они,

Мы их теряем даром...

Ценить лишь то, что не дано,

Нам суждено рожденьем

И роком определено:

«Что есть, того не ценим».

Боль

Кольнув нежданно изнутри

И затемнив благополучье,

Предупреждает боль: – Смотри!

- И, как дозорный самый лучший,

Тревогу бьёт, гремит в набат…

И вот – покой убит, разъят.

Мобилизует сил запас

И чувства стынущие будит…

Нeт, если боль отнять у нас,

Добра от этого не будет!

Ведь я живу, покуда чую

И боль свою и боль чужую.

* * *

Что жизнь покажет, открывая двери, -

Запомнить все, все до конца понять;

Что человек расскажет в час доверья

Все до последнего слова понять,-

Не это ль к счастью ключ, мой юный друг?

Бери его!.. Не выпускай из рук!

Но чтобы к счастью отыскать пути,

Еще премудрость нужно превзойти:

Что не рассказано – подслушай сам,

Что не показано – яви глазами!

Для этой цели слух души своей

Любовью к людям навострить сумей.

И свет, зажжённый именем твоим,

Останется в веках неугасим.

* * *

Близко ль время или далеко,

Хорошо ль живется в нем иль худо,-

Но всегда в игольное ушко

Вихрь пройдет величиной с верблюда:

В стороне любой, везде, всегда

Душу жжет и леденит беда.

И хоть правду говорят о том,

Что изменчивы века и страны,-

Все же есть в пространстве мировом

Край один - от века постоянный,

Край любви, где верят нам и ждут,

Где душа в беде найдет приют.

* * *

Когда, подобно счетоводу,

Ты станешь подводить итог:

«Тому принес я как-то воду.

Другому хлеба дал кусок...»,

Пред тем, как скажешь эту фразу,

И то, что быть должно в тени,

Поднимешь кверху - для показу,-

Себя скорее ущипни!

Баланс твой жалок чрезвычайно,

Он все дела перечеркнет.

Лишь то Добро, что делал тайно,

Умножить может твой почет.

* * *

Одолевая неудачи,

Упрямо двигайся вперед,

От всех свою усталость пряча,

К той цели, что тебя зовет.

Пусть даже велика помеха -

Не жалуйся, собой владей!..

Не льстись на блестки лжеуспеха,

Но верь в себя. И верь в людей.

И, пред собой и миром прав,

Ты все ж достигнешь цели трудной,

Той, что мелодиею чудной

Тебя звала, тебя избрав.

* * *

Когда творить добро желаешь ты

Отдельным людям иль всему народу,

Не отступайся от своей мечты ,

Не делай ничего себе в угоду.

Крепи своё желанье и следи,

Чтобы огонь пылал в твоей груди.

И чтоб священный пламень не погас,

Чтоб мог ещё сильнее разгореться,

Живые клетки отрывай от сердца

И, кровью истекая, всякий раз

Бросай тотчас в огонь рукой своей,

Всё претерпи и боль преодолей.

И сердце, убывая с каждым днём,

Истает... Но последняя частица,

Как вся душа твоя, воспламенится

И осияет мир твоим огнём.

* * *

Проходят дни, зовут меня вперед,

А сами остаются за спиной,

Как будто умирают там, за мной…

Хоть каждый день минувший, каждый год

В сегодняшнем отобразился дне, –

Но прошлое уж неподвластно мне.

Дни умирают позади меня,

Рождая чувство завтрашнего дня,

Которым я наполнен до краев

(Не в нем ли смысл и радость бытия?),

То «завтра», над которым властен я,

То чувство, без которого я мертв.

* * *

Я смерти не боюсь.

Могильную гряду,

Чтоб вновь увидеть мир и вновь ему дивиться,

Раздвину как-нибудь и деревом взойду

Иль птицей обернусь

И стану петь, как птица.

Боюсь лишь одного –

Что с другом, может быть,

Судьба столкнет меня в той оболочке новой…

Сумею ль я его

Позвать, оповестить,

Утратив дивный дар – людское наше слово?!